«Зайку бросила хозяйка, без зонта остался зайка. Со скамейки слезть не смог, весь до ниточки промок», – тихо про себя декларировал Семён, бредя под холодным осенним дождичком и неся в руке пакет с пивом. Семён был сильно пьян и расстроен.

– Я не люблю тебя, – сказала она и добавила: – И ребёнок это не твой.

Оба были пьяны. Наклюкались на дне рождения сына. 21 год стукнуло мальчику. 22 года стукнуло их браку. И когда после празднования дня рождения они вернулись домой, то возник этот спор, дурной и бесполезный. Слово за слово – и у его жены вырвалось: «Я тебя не люблю. И ребёнок не твой». И она ушла спать. А он пошёл догоняться.

Зашёл домой. Пробрался на кухню. Сбросил мокрые штаны и рубашку. Надел сухое и чистое. Выпил бутылку пива. Залпом.

Боль в груди от обиды не отпускала. Наоборот, стало ещё хуже. Зашёл в спальню. Жена спала, громко храпя во сне. «Какая же она некрасивая, когда пьяная», – подумал Семён. Вернулся на кухню. Открыл ещё бутылку пива. Но пить не хотелось. Алкоголя и так было в крови немереное количество. И он требовал подвигов. Или каких-либо действий.

И Семён начал действовать. Поставил диск с Бутусовым. Порылся в ванной комнате. Нашёл в самом нижнем ящике опасную бритву. Был у него период в жизни, когда он брился опасной бритвой. Период прошёл, а бритва вот осталась.

Семён вернулся в кухню. Выпил ещё пива. В голове застучало и зашумело. Он уже слабо представлял, где он и что делает. Сзади что-то зашуршало. Оглянулся. Никого. Но казалось, что в коридоре кто-то стоит, чёрный и маленький. И ждёт. Семёна.

Семён вышел в коридор, включил свет. Никого.

Вернулся на кухню. Сделал звук музыки потише. Раскрыл бритву и ударил себя по запястью. Тоненькой струйкой брызнула кровь из рассечённой плоти. Семён оглянулся на ярко освещённый коридор и ударил ещё и ещё. Он кромсал руку, пока кожа на ней не превратилась в лохмотья. Чудом не задел сухожилия. Затем переложил бритву в покалеченную руку и проделал то же самое с правой рукой.

Кровь медленно заливала стол. Пахло, как в мясном магазине. Семён попытался встать, но его повело, и он свалился на пол. Лежал на полу и думал: как долго ещё? Со стола капало. Мутило. И было холодно. Семён свернулся калачиком. Было мокро и неуютно. Почувствовал, что в коридоре опять появился этот, в чёрном. Маленький, ростом с ребёнка, в чёрном плаще, балахон надвинут на голову и не видно лица. Стоит и ждёт.

Из динамиков тихо лилось:

– Я хочу быть с тобой, я хочу быть с тобой…

Семён стал засыпать.

Его разбудил крик жены. Она бегала по кухне, громко говоря что-то в телефон и поскальзываясь на Сёминой крови. Сёма поднял голову, что-то промычал и отключился. Второй раз очнулся в скорой, привязанный к каталке, чтобы не упал. Было холодно. Очень. В третий раз – окончательно, он проснулся уже в приёмном отделении. Капельница, белые простыни и усталый врач. Тот, матерясь, зашивает его порезы.

– Извините, – сказал Семён.

– Сам дурак, – отозвался врач и добавил: – Я тут тебе на крупные наложил швы, мелкие просто залил дезинфицирующим, сами затянутся. Через пару дней на перевязку.

– Спасибо, – пробормотал Семён, – я тогда пойду?

– Куда пойдёшь? – удивился врач. – Зачем ходить, когда тебя повезут?

– Куда повезут? – в свою очередь спросил Семён. – Я сам до дома доберусь. Вы не могли бы мне водички дать? Пить хочется, караул.

Врач вышел, принёс Семёну воды в высоком стеклянном стакане. Семён жадно его выпил до дна. Похмелье давало о себе знать.

– В больницу тебя повезут, мозги ремонтировать, – сказал врач.

– Я не хочу в больницу, – возразил Семён, – я здоров. Перепил вчера. И с женой поругался.

– Я тоже перепил вчера, а с женой через день ругаюсь, – усмехнулся врач, – вот только вены себе не кромсаю. А ты вон от души поработал. Значит, что-то с душой не так у тебя. Вот доктора тебя и полечат. И не спорь. Не захочешь сам, принудительно увезут. Бумаги все подписаны. Если чего, полицию вызовем. Ты отдыхай. Тебе покой нужен. И душевный, и физический.

– А может это, взятку вам дать? – сделал последнюю попытку Семён.

– Интересное предложение, – протянул врач, – только я же тебе уже сказал. Бумаги оформлены. Скоро за тобой приедут два ангела. Так что смирись. Тебя ждёт санаторий. Целый месяц будешь отдыхать. Мне бы туда. А то с этой работой ни поспать нормально, ни поесть.

Ангелы приехали минут через сорок. Здоровый, как бык, санитар и тщедушный водитель. Смотрелись они комично. Взяли у врача бумаги. Поддерживая за локти ещё слабого Семёна, усадили в машину.

– Пристегнуть? – спросили.

– Не надо, – отозвался Семён, – дайте попить, мужики. Пить хочется.

Дали Семёну минералки. Поехали. Долго кружили по спящему городу. Был первый час ночи. Приехали к больнице. Проходная. Куда-то провели, что-то подписал. Санитар взял постельные принадлежности и долго вёл Семёна какими-то коридорами.

Привёл. Громадная по площади общая палата. Штук 30 коек. Рядом с койками тумбочки. На пустую кровать санитар бросил постельные принадлежности, застелил. Показал рукой – ложись. Семён разделся, лёг. Попросил попить. Санитар так же жестами показал, где туалет и умывальник. Вернулись в палату.

Почти три десятка сумасшедших спало. Не спал лишь старичок, лежащий в трёх кроватях от Семёна. Связанный и привязанный к кровати, он извивался и пытался куда-то уползти. Когда он развязывался, приходили два санитара и, молча, привязывали его снова. Старичок затихал. Но через минуту начинал кряхтеть и извиваться. Развязывался. Уползал. Вновь приходили всё те же санитары. Процедура повторялась. И так всю ночь. На третьей попытке старичка уползти Семёна сморил сон.

Ему снилось, что он лежит в палате на кровати. А под кроватью лежит маленький человек во всём чёрном и смеётся.

Проснулся Семён от шума. Очень хотелось пить. Болели голова и руки. Психи, как их окрестил про себя Семён, вставали, кто-то застилал постель, кто-то шатался по палате. Рядом на кровати сидел паренёк и смотрел на Семёна.

– Доброе утро, – поприветствовал его Семён.

– Здравствуйте, – улыбнулся паренёк, – а вас вчера не было.

– Я ночью вселился в ваш отель, – ответил Семён, – у вас на завтраки делают коктейль Маргарита?

– Нет, – совершенно серьёзно ответил паренёк, – завтрак у нас через час. Сейчас надо умыться и почистить зубы.

Умыться Семён был согласен. Стараясь не замочить бинты на руках, ополоснул свою помятую физиономию. Выглядела она печально. Даже после умывания. Чёрные мешки под глазами, волосы всклокочены, по подбородку начала пробиваться редкая щетина. Семён попробовал стрельнуть у кого-нибудь зубной пасты. Никто не дал.

Зашёл в кабинет медсестёр. Спросил про пасту. Выдали полураздавленный тюбик. Сказали, что Семёна осмотрят после обеда.

После чистки указательным пальцем дёсен и выпитых пару литров холодной воды из-под крана стало легче. Но голова болела после выпитого накануне. И тело просилось в душ. Душ, кстати, был. Но принять его с перевязанными руками и без полотенца было проблематично. Сходил на завтрак. Убедился в очередной раз, что еда в медицинских учреждениях везде отвратная.

Семён присел на свою кровать. Огляделся. Народ в палате был разный. Ночной дедушка сидел на кровати, уже развязанный, и никуда не старался уползти. Сосед-паренёк куда-то постоянно пропадал. Он то появлялся, то исчезал из палаты, каждый раз заговорщицки подмигивая Семёну. Семён по приколу подмигивал ему в ответ. Сосед справа лежал и что-то читал. Ни дать ни взять пенсионер в доме отдыха. Только почему-то в этом доме отдыха на окна поставлены решётки.

Вошедший в палату санитар позвал Семёна на выход. Посетитель. Посетителем оказалась сестра. Она косилась на санитаров и вздрагивала от любого звука. Увидела Семёна и заплакала. Семён сам чуть не расплакался. Обнял её, погладил по спине.

– Сёма, ты как? – отплакав, спросила сестра.

– Нормально, голова только с похмелья болит, – ответил Семён.

– Я про это, – сестра глазами показала на повязки.

– По пьяни, ну и Ирка меня завела, – отведя глаза в сторону, сказал Семён.

– Она прийти боится, – зашептала сестра, – тебя когда увозили, ты сказал, что она во всём виновата. А она ничего не помнит. Говорит, как из ресторана уходили ещё помнит, а потом проснулась ночью, на кухню водички попить пошла, а там ты лежишь в луже крови.

И сестра опять заплакала.

– Всё нормально, – Семён вновь обнял сестрёнку, – всё хорошо. Всё образуется.

Они стояли обнявшись в небольшой комнатке для посетителей. Два родных человека. И человек, недавно хотевший умереть, успокаивал сестру, которая хотела, чтобы он жил.

– Значится так, – деловито сказал Семён, – записывай. Зубная паста, салфетки, мыло, одеколон. Хотя одеколон, наверное, не разрешат. Потом. Чистые майки, чистые носки, трусы комплекта два-три. Сухариков, сушёного мяса упаковок пять, фрукты, сахар, чай в пакетиках. Орешков, чтобы кровь восстановить. И расчёску. И сока в пакетах.

Сестра всё записала, кое-что уточнила и упорхнула. Вернулась через два часа, притащив несколько пакетов, которые Семён тут же распихал в прикроватную тумбочку. Соки, фрукты и благоразумно взятые сестрой йогурты Семён положил в холодильник. Холодильник стоял в столовой и был практически пуст. Лишь на нижней полке лежали завёрнутые в пакет чьи-то сливы.

На обед Семён не пошёл. Ограничился томатным соком. Тошнило после вчерашнего, да и есть странного вида суп как-то не хотелось.

Вызвали к врачу. Им оказалась миловидная женщина лет сорока. Строгая и серьёзная. Она за столом на стуле, он на табурете напротив. Стандартные вопросы: фамилия, имя, адрес, есть ли душевнобольные в роду.

– Зачем вскрыли себе вены?

– Не помню, по пьяни, – смотря прямо в глаза врачу, отвечает Семён.

– А почему обе руки и так много порезов? – не отстаёт она.

– Я же говорю, не помню. Пьяный был. С женой поругался.

– По поводу чего ругались?

– Не помню, ерунда какая-то, – тянет своё Семён, так же честно глядя в глаза доктору.

Та что-то записывает в истории болезни. Задумывается.

– Галлюцинации, видения бывали? – спрашивает.

Семён вздрагивает. За спиной у доктора кто-то маленький в чёрном шмыгает за шкаф.

– Нет. Никаких видений и глюков, – говорит Семён, – спать только очень хочется. Может, пропишете мне снотворное? У меня по работе завал был, стресс. Не высыпаюсь, и заснуть не могу. Постоянное нервное напряжение. Вот и сорвался. Мне бы выспаться хорошенько, и я войду в норму.

– Хорошо, пропишу, – кивает доктор.

Внимательно смотрит на Семёна. Из-за шкафа торчит кусок чёрного балахона.

– Как у вас с алкоголем? – спрашивает доктор.

– Пью, – раскаянно кивает Семён, – злоупотребляю. Работа нервная. Вот и приходится иногда расслабляться. Но я брошу. Совсем. Это до добра не доведёт.

Доктор согласно кивает словам Семёна и вновь что-то пишет. Кусок тёмной ткани втягивается за шкаф. «Сволочь чёрная, – думает Семён, – в прятки тут играть вздумал, урод».

Врач между тем даёт Семёну таблетки, читает лекцию о вреде пьянства и отпускает его. Семён выпивает снотворное, идёт в палату и валится на кровать. Засыпает. Маленького в чёрном не видно. Видимо, тоже устал и лёг спать.

Просыпается Семён от того, что кто-то трясёт его за плечи. Открывает глаза. Паренёк-сосед жалостливо смотрит на него и протягивает что-то в кулаке.

– Дяденька, продайте мне еды немного. Я знаю, у вас мясо есть и бананы. Я есть хочу очень. Я тут не наедаюсь. Продайте, пожалуйста, хоть немного.

И протягивает две монеты. Стёртые настолько, что даже не видно их номинал. Семён с трудом поднимает голову. Спать хочется просто зверски.

– Ты меня из-за этого разбудил? Ты дурак, что ли?

– Я не дурак, я сумасшедший, – отзывается паренёк.

Семён садится на кровати, достаёт из тумбочки два пакета с мясом. Один вскрывает и начинает есть, запивая соком. Второй даёт пареньку, потом добавляет коробку с сухарями.

– Слушай, с ума сошедший, – жуя, говорит Семён, – есть просьба. Если есть захочешь, не надо меня будить. Просто открой тумбочку и возьми. И денег мне не надо. Убери свои грошики.

– Как без денег? – удивляется паренёк. – За еду же надо платить.

– Да не нужны мне твои деньги, а еду мне сестра ещё принесёт, завтра, – отмахивается от него Семён.

– Так нельзя, – талдычит своё паренёк, – за еду надо платить деньги.

– Не нужны мне твои деньги, – говорит Семён, зевая, – давай так. Ты берёшь еду. А взамен помогаешь мне помыться. А то мне с моими культяпками нормально ни намылиться, ни сполоснуться в душе. Хорошо?

– Хорошо, – радуется паренёк.

– Ужин-то был? – спрашивает Семён.

– Был, – так же радостно сообщает паренёк.

Семён закрывает голову одеялом и засыпает. Ему снится, что он спит в общей палате в сумасшедшем доме. А под кроватью у него лежит маленький человек в чёрном балахоне.

Утром Семён просыпается. Чистит зубы и с помощью соседа кое-как принимает душ. Становится намного легче. Завтракает в столовой всё с тем же соседом, на зависть остальным, йогуртами и хлебом с джемом. Потом Семён идёт к медсёстрам и те выдают ему снотворное. Ложится. Засыпает. Снится всё тот же сон. Потом его будит оголодавший за полдня сосед и они идут в столовую обедать. Потом опять сон. До ужина. После ужина Семён вместе с другими психами смотрит телевизор, клюя носом. В десять вечера отбой. Сон.

На третий день после обеда приходит жена. Глаза красные, зарёванные. Сестра, накануне принёсшая очередную порцию жратвы, спросила при прощании, можно ли Ирке прийти? Семён кивнул. Можно.

И вот она стоит, родная, шмыгает носом.

– Прости меня, Сёмушка, – почти шепчет, – я ничего не помню. Много выпили.

И начинает плакать. Семён подходит к ней, обнимает. Вдыхает знакомый и близкий до одури запах. И понимает: всё она помнит. И слова эти проклятые сказала не по пьяни, а потому, что думала так. Но Семён гладит жену по волосам, целует её ухо и ничего не говорит. Смотрит через вздрагивающее плечо жены в конец коридора и видит там уже надоевшего до оскомины маленького человека в чёрном балахоне.

«Пить надо бросать, – думает Семён. – И от Ирки придётся уходить. Не любит она меня…» Мысли ворочаются в голове, ясные и спокойные. Человечек в конце коридора стоит и не шевелится. Семён отрывает жену от своего плеча. Вытирает ей слёзы.

– Ты сюда больше не приходи, – говорит, – не надо. Тут нормальным женщинам делать нечего.

– Не буду, – обещает Ирка и скороговоркой начинает говорить: – Я всем сказала, что у тебя с сердцем плохо стало и ты в санатории. Просят адрес и телефон. Сказала, что врачи запретили. И с банка звонили, надо договор по ипотеке подписывать. И партнёр твой весь телефон оборвал. Сделка там у вас. Боится, что ты умрёшь, и он обанкротится.

И Ирка опять плачет.

– Нормально всё будет, – начинает успокаивать её Семён, – ты поговори с врачихой. Мне тут долго нельзя. Работа и прочее. Пускай выписывают. Я в норме.

Жена обещает поговорить и уходит. Семён же идёт за своей порцией снотворного. Но его ему не дают.

– Вы и так уже три дня подряд спите, – отфутболивает его пожилая маленькая медсестра, – вредно это для организма. Сказали больше не давать. Только успокаивающее.

Семён пробует поспорить. Не получается. Возвращается в палату. Застилает постель. С кантиками, как в армии учили. Проходящий мимо санитар замечает это и любуется застеленной кроватью. Собирает всех проживающих в палате психов и приводит Семёна в пример. Семён устраивает мастер-класс по застилке кровати. Психи внимательно слушают Семёна и по несколько раз застилают кровати. Приходит время ужина. После него телевизор и сон. Но уже без чёрного человечка. Просто сон.

Утром к Семёну подходит сосед и заговорщицки спрашивает:

– На рисование пойдёшь? Там девушки со второго этажа будут.

– С какого такого второго этажа? – спрашивает Семён. – И какие девушки?

Паренёк мнётся и потом рассказывает. Оказывается, над их отделением – второе отделение, женское. Вход туда отдельный. И общая лестница у входа. У них там есть специальный класс для занятий рисованием. Типа лечение через живопись. Приходят с обоих отделений психи обоего пола и рисуют. Под руководством какой-то тётки, которая диссертацию на эту тему пишет. И Катя там будет.

– Какая Катя? – не понимает Семён.

– Ну, Катя, – опять начинает мяться паренёк, – девушка одна, бывшая наркоманка. Она красивая очень.

– А много там красивых девушек? – интересуется Семён.

– Катя самая красивая, – гнёт своё сосед.

– Ну, раз красивая, значит сходим, – соглашается с психом Семён, – только мне скоро на перевязку. Там когда рисование?

– После обеда, в четыре, – сообщает паренёк и опять куда-то уматывает. Куда он постоянно исчезает в пяти палатах и одном коридоре, совершенно непонятно. В душевой, что ли, прячется?

Семёна везут на перевязку в расположенную рядом больницу. Там ему промывают раны, меняют бинты, и всё это под бдительным присмотром здорового охранника, который привёз сюда Семёна. Худышка водитель ждёт их в машине.

После обеда Семён записывается у дежурной медсестры на рисование, и в четыре вместе с соседом и каким-то молчаливым типом они поднимаются на второй этаж. Со стороны женской половины их сумасшедшего дома тоже три человека. Тётка лет пятидесяти с лишним, испуганная и жалкая. Барышня лет тридцати в дорогом строгом костюме. И прыщавая девица в короткой майке с татуировками на руках и пирсингом в носу. «Катя», – догадывается Семён. Девица постоянно вздрагивает, чешется и иногда подмигивает. Нервный тик, судя по всему. Сосед смотрит на неё влюблёнными глазами и протягивает взятый в тумбочке у Семёна персик. Катя персик берёт и прячет в карман брюк.

– Хватит разбазаривать народное добро, – предупреждает Семён соседа. Тот кивает.

Барышня в костюме оказывается руководителем их доморощенного кружка по рисованию. Она рассаживает всех за круглым столом, даёт каждому лист ватмана и предлагает нарисовать что угодно. Посередине стола лежат разноцветные карандаши.

Семён рисует дом, двоих смешных человечков. Пририсовывает дерево. Видит, что испуганная тётка рисует то же самое. Только без дерева. Семён обижается на неё и рядом со своим деревом размещает маленького чёрного человечка в балахоне.

Сосед рисует какое-то чучело. Старательно, с высунутым языком. Потом долго смотрит на Катю и пририсовывает чучелу кольцо под носом. Потом, подумав, выводит внизу: Катя.

– Похоже, очень, – одобрительно шепчет Семён. Паренёк расплывается в улыбке.

Катя рисует плачущую девушку. На удивление, у неё получается очень хорошо и правдоподобно. Молчаливый мужик закрашивает весь лист ватмана в синий цвет.

Барышня в костюме просит рассказать, кто что нарисовал. Синий ватман оказывается морем.

– Я моряк, – заявляет молчун и отворачивается.

Катина плачущая девушка – её умершая от передозировки подруга. Катя чешется и отказывается рассказывать о подруге. Потом вдруг говорит, что оказалась в этом доме после того, как нашла её мёртвой.

Престарелая тётка – самая разговорчивая из всех. Она рассказывает, что муж её умер год назад. И дети выселили её из дома. Отчего ей стало так тоскливо, что она ушла куда глаза глядят. Пока её не нашли и не привезли сюда.

– Вы рисуете то, что потеряли, – говорит барышня в костюме, – то, что вы ценили больше всего в жизни.

Обходит стороной соседа, игнорируя его рисунок пугала по имени Катя, и останавливается около Семёна.

– У вас тоже что-то связано с домом? – спрашивает.

– Да, – кивает тот, – ипотеку надо оформлять. А без меня никак. А я тут застрял у вас.

– А это что за холмик около дерева? – вновь спрашивает дама.

– Это сено, – тут же придумывает Семён замену человеку в чёрном, – для запаха сена добавил.

– Хорошо, очень хорошо, – медленно говорит дама, – вы можете приходить сюда в любое время и рисовать. Вам это очень важно. Выражать свои мысли через рисунки.

– И ночью? – вдруг ляпает Семён.

– Что ночью? – не понимает дама.

– Приходить и рисовать ночью, – поясняет Семён.

– Нет, ночью мы все спим, каждый в своей кроватке, – отвечает дама, – а рисовать можно днём. На сегодня всё. Рисунки и карандаши оставьте на столе.

Все шумно встают. Расходятся. Девочки налево, мальчики направо. Как раз наступает время ужина. Потом телевизор и отбой.

Утром, после завтрака, к Семёну подходит один из психов. Усаживается к нему на кровать. Протягивает руку, знакомится. Зовут Мартин.

– У нас палата на четверых, – говорит Мартин, – и сегодня кровать одна освобождается. Парень уходит один. Классный мужик, но его обратно в тюрьму забирают. После обследования. Мы тут посмотрели, ты тоже вроде нормальный, как и он. Давай к нам перебирайся. А то в этом гомоне точно с ума сдвинешься.

– Хорошо, – радуется Семён, – перееду. А за что вашего товарища в тюрьму-то упекли?

– Да кого-то топором зарубил, мы точно не знаем, он особо не распространялся, а мы не спрашивали, – поясняет Мартин.

– Понятно. Это дело личное, – соглашается с новым знакомым Семён.

Начинает собирать вещи. Их оказывается довольно много. Рассовывает одежду, еду, газеты по пакетам. В самый разгар сборов Семёна зовут. К лечащему врачу. Семён откладывает барахло в сторону, идёт в уже знакомый кабинет.

– Здрасьте. Сумасшедший Семён по вашему приказанию явился.

– Вольно, – улыбается доктор, – садитесь. Тут вчера ваша сестра приходила. Рассказывала про ипотеку и про ваши сложности. Вы как раз рисунки рисовали.

Семён замечает лежащий на столе его вчерашний рисунок дома.

– Я потом поговорила с нашим интерном, которая и ведёт этот рисовальный эксперимент, – продолжает доктор, – и она о вас очень хорошо отозвалась.

– Мне она тоже понравилась, – говорит Семён и добавляет: – Как специалист.

Доктор кивает и, молча, смотрит на Семёна около минуты. Становится тихо. Слышно, как в коридоре кто-то из санитаров отчитывает больного за какой-то проступок. Доктор откидывается в кресле и начинает говорить:

– Если я вас выпишу и вы с собой что-то сделаете, то буду отвечать в первую очередь я. И мне проще продержать вас тут месяц и потом выпустить. Когда у вас нервы в порядке станут. Но я понимаю, что у вас бизнес и что за месяц всё может измениться. И что банк ждать не будет. И я вас отпускаю под свою ответственность.

«Молодец, сестрёнка, – мысленно благодарит свою сестру Семён, – умеет же быть убедительной. Молодчина».

А доктор поднимается, обходит стол и становится прямо перед Семёном. Он встаёт.

– Вы меня не подведёте?

– Ни за что, – глядя той прямо в глаза, отвечает Семён.

Глаза у доктора красивые, карие, чуть выпуклые. Да и личико симпатичное, отмечает Семён.

– Ни за что, – повторяет Семён, – и большое вам спасибо за доверие. Я всё понял, и с водкой завяжу, честное слово.

– Да, вы с выпивкой завязывайте, – возвращаясь в кресло, просит доктор, – и вам пить нельзя, и жене тоже.

– Брошу, – обещает Семён, – и жену отучу.

Он возвращается в палату. Отдаёт продукты и кое-что из вещей соседу. Тот обалдевает от свалившегося на него богатства.

– Ты уходишь? – спрашивает и становится мрачным. – И я опять один остаюсь?

– У тебя есть Катя, – напоминает ему Семён.

– Да, Катя, – улыбается сосед. И тут же куда-то исчезает, предварительно спрятав все подарки в свою тумбочку.

Семён идёт к выходу. Оформление выписки происходит сказочно быстро. Только что валялся на кровати, читая газетку, и вдруг раз – и на свободе.

По пути заходит к Мартину предупредить, что не переедет. Действительно, небольшая уютная палата на четыре человека. Даже становится обидно. Не вовремя как-то выписали. Не успел в нормальных условиях пожить. Всё в колхозе да в колхозе.

Семён выходит на крыльцо. Санитар показывает ему дорогу. Через двор и направо. Там проходная. Рядом административное здание, где Семён подписывает какие-то бумаги и выходит на улицу.

Небо безумно синее и ясное. Как в фильме про любовь. По небу плывут редкие облака. Светит солнце. Мир большой и прекрасный.

Семён стоит на тротуаре и вдыхает полной грудью воздух свободы. Он счастлив. Оттого, что остался жить. Оттого, что день такой замечательный. Оттого, что спать он будет сегодня в своей кровати. И что рядом не будет маленького чёрного человечка.

Семён улыбается. Поднимает руку навстречу проезжающему такси.

Садится в машину. Называет адрес.

Едет.

Домой.