1 Одна, последняя верста… Вот с высоты горы отлогой В широкую ладонь моста Упала узкая дорога. Где, выступая с двух сторон, Деревья, точно на параде, Всей тяжестью душистых крон Касались тонких перекладин; Где на высокую дугу Завился хмель, созревший в пору. И я уже почти бегу По травяному косогору. Меня прохладою обдав, Ручей примчался на братанье. Гремела светлая вода, Как будто по моей гортани. Ручей, играя, то сверкал, То меж ветвями хоронился, Являлся, искры высекал И мчался дальше… Я склонился Так низко, что была видна Вся глубь. Я посмотрел — и замер: Не детство ли мое со дна Глядело ясными глазами, Забытыми давным-давно? Губами в дрогнувшие губы Я неотрывно впился, Но Лицо перекосилось грубо И потонуло… Долго вниз Глядел я, затаив дыханье, — Там плыл смородиновый лист, Кружа мои воспоминанья. * * * За лесами ли, горами ли, Будто с милой вновь сидим Неподвижно, точно замерли, Настороженно глядим, Как высокою травою Пробираясь в ранний час, На дорогу вышли двое, Так похожие на нас. Впереди мальчишка смелый Не мальчишка, а гроза. У него спадает белый Чуб на серые глаза. А у девочки по ситцу Бьются темные косицы. Дни летят, как птицы в стае, Соблюдая свой черед… Смотрим, парень подрастает, Видим, девушка растет. Стали косами косицы, Превратилась тропка в путь.. Но любовь, что часто снится, Паренек еще боится Поцелуем отпугнуть. И стоит он безответно… Мне бы, той межой скользя, Подойти и незаметно Подсказать бы, да нельзя. Подсказать бы, что в разлуке Будут раны, будут швы, Будут всяческие муки, Будет горе… Что же вы?! У синеющих отрогов, На границе двух долин Их широкую дорогу Расколол зеленый клин. К верстовым далеким знакам Подставляя ветру грудь, Он пошел широким шагом, — И его не повернуть. Мне прибредилось, приснилось, Как, печальная, она Незаметно растворилась В голубом разливе льна. Лен слепит голубизною И качается врасхлест… Никого передо мною: Лишь ручей Да старый мост. * * * Как тягостного разлученья Необходимые посты, Полны великого значенья Простые сельские мосты. Они дороги наши сводят На бревна, павшие внакат; По ним всегда вперед уходят, Но не всегда идут назад. Мост старили дожди и ветры, Но я нашел и оглядел Давно оставленные меты, А свежих не было нигде. Как в летопись, По старым пятнам Вписал я всем чертям назло: «Домой вернулся в 45-м…» А ниже — месяц и число. В раздумье Я сидел на слеге. Мне слышался издалека Неторопливый скрип телеги И стук пустого котелка. Мне слышалось воды теченье, Заворожившее кусты. Полны великого значенья Простые сельские мосты. * * * А ветер, вея, льнул к лицу, Шептал тихонько: «Насовсем ли?» Допрашивал, взметнув пыльцу: «Не позабыл ли нашу землю?» Обидно было, что нельзя Налюбоваться вдоволь ею. Хотелось показать друзьям, Где я живу и чем владею. И огорчало лишь одно: Пять лет назад вон там бескрайно Синело озеро… Оно, Невозмутимое, как тайна, Теперь травою заросло, Осокой заросло зеленой. И все-таки в свое село Входил я, Встречей окрыленный. * * * Домой уже брели стада, Подернутые дымкой смутной, Когда надвинется страда, То улицы совсем безлюдны. Лишь марьевские кузнецы Стучат упрямо молотками. Зато поля во все концы Как бы усеяны платками. Лучи косые вдруг блеснут, Как будто, уходя с покоса, Колхозницы домой несут Зарю вечернюю на косах. Мне трудно было бы узнать Черты покинутой подруги. Но мать… Ко мне шагала мать, Раскинув для объятья руки. В лучах зари она росла, На холм входя тяжеловато, — Казалось, на плечах несла Всю тяжесть позднего заката. 2 Верила все, что дождется, — Мать не умеет иначе. Плачет, когда расстается, Встретится — тоже поплачет. С прежнею вносит заботой Старую ложку и вилку, Будто пришел я с работы От полевой молотилки. Будто пришел я и надо Прежде поесть и напиться — Просто пришел из бригады В дядькиной бане помыться. — Вот!.. Помоги-ка, сыночек!.. — Вынесла, виданный с детства, Желтый такой туесочек, Круто промазанный тестом. — Выпей!.. — За сердце хватает Сок, побежавший сильнее. Пью я, а мать наблюдает И почему-то пьянеет. Вот он, мой дом! Почему же Верит душа и не верит?.. Стали и ниже и уже Настежь открытые двери. Тетка Агаша в просвете, Меж косяками дверными, — Вся как на старом портрете, Только с чертами иными. Сердце от жалости стынет, Глядя на скорбные руки… Думал, что спросит о сыне, Думал, что спросит о друге. Вот, отойдя понемногу, К маме она обратилась: — Анна, какому ты богу Так терпеливо молилась? * * * А где-то рядом, за окном, Играет гармонист О том, что с веток, невесом, Слетел последний лист. Вослед стремительным годам Он кружится, И пусть По тонко тронутым ладам Перебегает грусть. Ах, не грусти ты и не тронь Потерянных имен, Косноязычная гармонь Неведомых времен!.. * * * На горьком аромате трав Настоян был горячий воздух. Как прежде, голову задрав, Гляжу на марьевские звезды. Не надо б, Но глаза косят, Глаза глядят не наглядятся… Мое хозяйство! Пусть висят, Когда-нибудь и пригодятся. Мне, видевшему столько зла, Что мне теперь миры иные! До звезд ли, если есть дела Первостепенные, земные! Она, мол, ждет, сказала мать, И я иду по старым тропам И начинаю привыкать, Как пахнет тмином и укропом. Широкая тропинка та Казаться стала узкой-узкой… Вдруг распахнулась темнота Мелькнувшей рядом белой блузкой. В тот миг не виден ни лица, Ни черных кос, сплетенных туго, Не мы сначала, а сердца Узнали в темноте друг друга. Крылами рассекая мрак, Над нами птицы пролетели, Так хорошо и чисто так Давно-давно мы не глядели. Сказал, что лучшей не встречал Я в землях русских и нерусских. Как будто ветер закачал Цветы, расшитые на блузке. И сразу замерли цветы, Когда, склонившись к ней, красивой: — Другого не любила ты? — Некстати так ее спросил я. Горячую струну лишь тронь, Струна заплачет и застонет… — Ты что!.. — И девичья ладонь Сказала все моей ладони. 3 Не гость, Не какой-то прохожий Когда-то я здесь вырастал. Чем дальше мы шли, тем дороже Нам были родные места. Мы шли на крутые отрога, Мы шли по долине, И нас На пыльной широкой дороге Шумливый догнал тарантас. — Садитесь!.. На свадьбе на вашей Вина с медовухой попьем!.. — На вашей на радости, Маша, Мы грустную песню споем… «Я на горушке стояла, Я Егорушку ждала, Кашемировым платочком Я помахивала. Молодова, удалова Я приманывала. Прилетели наши гуси, Гуси серенькие, Помутили гуси воду, Воду светленькую. Зачерпнула я ведерком Воду мутную, Понесла я свою долю, Долю трудную…» Мне больно и страшно обидно, Что в тесном кругу среди них, Как прежде бывало, не видно Соперников гордых моих. Я в жизни своей необычной Себя не старался спасти. Прости меня, друг закадычный, Мой верный товарищ, прости! Я знаю, печальная доля — От ратных трудов отдыхать. Не жаль тебе спелого поля, Не сеять тебе, не пахать… * * * С пылью на лапчатых шинах, Все довоенной поры, Грузные автомашины Мчались на гребень горы. Словно узор рисовали На подорожной пыли. Вырвались, побуксовали И потерялись вдали. От молотильной бригады Автомашинам вдогон Пестрая шла кавалькада, Пересекая загон. * * * Коровы круторогие Домой везут воза, Полуприкрыв широкие Печальные глаза. Трава густая снится им, Зеленая скользит За темными ресницами, За длинными… Вблизи, Спокойная, вся белая, Раскланялась со мной. Мол, видите, что делаю, — Приходится самой. Что трудности имеются, Понятно даже ей. Мол, время ли надеяться Теперь на лошадей? Работа напряженная! При деле при таком Она и запряженная Все пахнет молоком. О том, чтоб не работала, Вернула прежний вид, На белой шее ботало, Что колокол, гудит. И звон тот не утишился И не ушел на спад — Он долго-долго слышался, Тревожный, как набат. * * * И вскоре, Молчанье нарушив, У Маши спросил я, упрям: — Зачем, бередя мою душу, Ты водишь меня по полям? Не рад я такому показу, Его нелегко перенесть… Сказала: — Чтоб сразу… Чтоб сразу… Увидел ты все, что ни есть. Чтоб не было места укорам, Что встретил меня не в раю… — Мы вышли к мосту, на котором Оставил я надпись свою. Сказал, Что слова не сотрутся Под ливнем, какой бы ни шел. Сказал, что герои вернутся, Что будет опять хорошо. Сказал, Что они не забыли Крестьянскую сладость труда… И слышу: — Они приходили… Ушли, не оставив следа… Нахмурила строгие брови, Продолжила с болью она: — Ты прав, приходили герои, Мы видели их ордена… Ты прав, они храбро сражались И кровь проливали не раз… Там смерти они не боялись, А здесь, о себе лишь печалясь, В заботах оставили нас. Я понял: У женщины право, У женщины высшая власть. О женщины! Русская слава Под сердцем у вас зачалась. Красавицы русских селений, Из вас поклонюсь я любой За то, что судьба поколений Становится вашей судьбой. Я слушал упреки подруги, Целуя под аркой моста Ее грубоватые руки, Сказавшие правду уста. 4 Казалось мне, Что воздух пашен Меня, пришедшего, обмыл. Я чище сделался и даже Еще влюбленнее, чем был, В свои поля, В простор бескрайный, Покрытый дымкою слегка, В неповоротливость комбайна Идущего издалека. Ему легко, Ему просторно! И, чувствуя земную дрожь, Волнуясь, перед ним покорно Склоняется густая рожь. Он движется Все торопливей, Врезаясь в голубой проем. Он тонет в золотом заливе Необычайным кораблем. * * * Сердце мое отвердело, Руки окрепли в боях. Нас оторвали от дела На неоглядных полях. В темножелезные ночи В дальней немецкой стране Стали мы, нет, не жесточе… Дайте рукою рабочей К миру притронуться мне! * * * Мотор движения просил Настойчиво, до дрожи страстно. Все сорок лошадиных сил Вдруг двинулись вперед согласно. Комбайн, качаясь, описал Широкий круг. Без возраженья Нескошенная полоса Попала в наше окруженье. Мне слаще музыки был звук, Которого давно не слышал. Чем уже становился круг, Тем солнце опускалось ниже… И ночью Явно неспроста, Над головою нашей свесясь, Выглядывал из-за куста Наш с Машею Медовый месяц. На терпком аромате трав Настоян был горячий воздух. Как прежде, голову задрав, Гляжу на марьевские звезды. Не надо б, Но глаза косят, Глаза глядят не наглядятся… Мое хозяйство! Пусть висят — Я ж говорил, что пригодятся. 1946