С тех пор, Как тобою поклялся, С тех дней, Как я принял твой путь, Всю жизнь я, Отчизна, боялся В надеждах Тебя обмануть. Но странно, Когда полыхала, Когда обагренной была, Ты жертвы других Принимала, Но жертвы моей Не брала. Когда погибали герои По зову огня и крови, Я жизнь свою Выставил к строю, Ты жизнь мне вернула: Живи! Когда, Не умея скупиться, Пришел я По воле судьбы Любовью своей поступиться, Любовь ты вернула: Люби! Когда ты Жила созиданьем, Восторгом, что бил через край, Пришел я к тебе Со страданьем, Ты тихо сказала: Страдай! Когда ж, На себя негодуя За то, что Погиб не в бою, С последнею песней Приду я, Ты примешь ли Песню мою?

Мы из крестьян. Скажу начистоту, Не пожалев Ни образа, Ни слова. Мы знали красоту, Мы пили красоту, Мы ели красоту, Как сено ест корова. Как будто жили Слишком далеко, Эстетика о нас И слыхом не слыхала. В нас нашей красоты Живое молоко, Как у дойных коров, Веками присыхало. И времена не те, И мы не те. Не надо В назидательном кураже Нам толковать о нас И вечной красоте. Мы сами о себе Напишем и расскажем.

Почуя сердцем Внеземную тягу, Однажды в ночь Я вышел за село. Земля, как утомленный работяга, Лежала и вздыхала тяжело. В таинственных Долинах небосвода Подружки-звезды В блестках золотых Веселые водили хороводы, А ей, усталой, Было не до них. Сама звездой Она сияла прежде, Теперь лежала В молодых мирах В своей лесной И травяной одежде, Простершейся На мускульных буграх. Ловил мой слух, Как трудно сердце билось В чередованье Спадов и прыжков. Что ж, накрутилась, Дымом накурилась, Лечебных наглоталась порошков! Еще бы жить Да жить моей планете, Еще б сиять Сиянием чела, Когда бы не изматывали дети, Что в звездных играх Юной зачала. Ей на курорт бы, На веселый праздник, А там опять Крутиться и рожать, Ей отдохнуть бы В лучшей из галактик, В хорошей атмосфере Подышать. Так думал я о ней, А с нею спитый, Уже зарозовел Небесный плес. Ей и на час Нельзя сойти с орбиты, Ей суждено Работать на износ!

Какое поле Зреет в славе!.. Куда глазами Ни раскинь, Кипит, как золото В расплаве Перед заливкой В колоски. О поле, поле, Ношей бренной Под солнцем Наливайся впрок, И пусть, как шлаковую пену, Пыльцу сбивает ветерок. Плати нам, поле, Полной мерой За труд, что многих тяжелей. Спасибо селекционерам И сеятелям Наших дней, И пращуру За умный прищур. Да будет славен на века, Поднявший взгляд От корневища До чахленького колоска. Тот взгляд — полет От века к веку, Тот взгляд — бессмертья Добрый знак. Спасибо первочеловеку, Заметившему Первый злак.

Грубо Прогнанная с нивы, Хмуро глядя на поля, По оврагам средь крапивы Задичала конопля. Топчут, Давят, Не заботятся От великого ума. Сама сеется, молотится, Сберегается сама. Нам укорствует В заботе, Дикий стебель наклоня: «Вы еще ко мне придете Культивировать меня».

Жизнь все громче, Все необычайней. Мне пожить бы, Как живут сельчане. Я давно мечтал В такой поре Справить дом На солнечной горе. А еще, Мечтаний не мельча, Пригорюнить баньку У ручья. От стихов И городских истерик Выйти с удочкой На тихий берег. И, отвагой Творческой горя, Выловить Простого пескаря.

Мне куда-то надо скрыться, Мне куда-то надо спрятаться, Чтобы словом не раскрыться До того, как слово скажется. Мне куда-то надо деться От пророчества вороньего, Чтобы новой песне спеться Без припева постороннего. Но зато, чтоб сталось это, Сталось так, как должно статься, С гордым именем поэта… Надо чаще расставаться.

В моей деревне, Прозябавшей тихо, Жила-была Столетняя Кузьмиха. На диво Бородатым мужикам Она весь день Помалу, помаленьку То родники почистит, То ступеньки На спусках К приозерным родникам. Те родники, Что родила гора, Бежали к озеру, Уже разумны, Звенели, Как натянутые струны Под призрачной рукою Гусляра. Кузьмихи жизнь Была уже темна, Но на горе, Прислушиваясь к пенью, Вдруг обретала Слух она и зренье, Когда смолкала Хоть одна струна. С присловицей туманной: «Что, ин да?» Она спускалась с заступом, Как другом, Мудрила что-то над струной. И та Через минуту Набухала звуком. Тогда она шептала: «Мол, ин да!» И уносила Сухонькое тело, А в руслах Родниковая вода, Подобно гуслям, Пела, пела, пела! Есть тайна жизни В каждом роднике, Он может умереть, Лишенный бега. Полвека мне, И вот через полвека Кузьмихин заступ У меня в руке. В тени Берегового закутка Два голоса, Две ноты трепетаний: Один глубокий — Из земной гортани, Другой звончее — С моего лотка.

Звенит… Звенит… Звенит… Игрун сереброводый, Родник меня роднит С родимою природой. Он ведал и врага, Он знает и увечье. Лидо у родника Почти что человечье. Глаза у родника, Светло, порою тупо Из веток ивняка Глядят, как из-под чуба. Бывает, черным днем В болотистом сопенье Он дремлет бобылем, Живущим в запустенье. Он гибнет на миру, Не зная состраданья. Вот я его беру На перевоспитанье. Вновь делаю певцом, Почти Козловским сразу. Он просветлел лицом, Прозрел десятиглазо. Глядит из ивнячка — И сколько дум заветных В тех камешках-зрачках Причудно многоцветных. Как мило, Как легко, Как радостно с нехмурым Общаться родником, Как творческой натурой. Хоть труд и небольшой, Но, лик его очистив, Добрался я душой До самых главных истин. Звени!.. Звени!.. Звени!..

Мой родничок, Конечно, ты не Дон И Волгу не зовешь Себе в подруги, Но, если б ты журчал На крымском юге, Тебя, мой друг, Одели бы в бетон. Перед тобой, Сбегающим игристо, Толпились бы Всесветные туристы. Всезнайка гид Легенду б рассказал, Как хан Гирей В охотничьем веселье На скакуне Погнался за газелью И увидал тебя Средь мрачных скал. А там пастушка Вышла б непременно, Что стала у него Звездой гарема… А впрочем, что я?.. Нам впадать ли в стыд, Когда на травке, Леностно примятой, Здесь наяву Телятница сидит. Газелей, правда, нет, Но есть телята. Как ей сказать, Душой не погреша, Как ей сказать Без живописной фальши, Что ты, мой родничок, — Моя душа, Что лучше бы Поить бычков подальше… Бычки Ни капли Из него не выпили, Ни капельки не выпив, Ископытили, Втоптали в грязь Бесхитростный лоток, Что я принес тебе Взамен бетона… Ну что ж, поправлю, Что-то сдвину, строну — И закурлычет вновь Твой вечный сток. Но все-таки боюсь, Всегда боюсь, Когда я с ним Надолго расстаюсь, Боюсь, что без меня И хан Гирея Мой родничок Однажды захиреет.

Я гляжу На родные места: Лейся, лейся В меня, красота! Лейся, лейся, Заполни утраты, От которых Душой изнемог. Но и свет, И цветов ароматы Все уходит в меня Как в песок. А душа Между тем Все пуста. Лейся, лейся В меня, красота!..

Нет, друзья мои, Вас я еще не забыл И столичную жизнь Иногда вспоминаю. Деревенский я весь, Даже больше, чем был До того, как увидел трамваи… Не скажу, Чтоб завидным Казалось житье, Но зато и корова Здесь голос имеет. Как тягуче-пахуче Глухое мычанье ее, На меня оно Вечностью веет. Здесь Царят мотоциклы, Дороги как трек, Но, увижу в оглоблях Добрягу-конюгу, Как я рад, Что не предал еще человек Своего вековечного друга. Трактор — сила!.. Что надо, Как надо везет, А не грех и подумать В машины влюбленным: Там, где трактор стоял, Ничего не растет, Там, где лошадь — Растут шампиньоны. Время сено косить, А дожди — как из рек. Говорят, что в совхозе Тряхнули мошною: Составляется смета На Ноев ковчег, Ищут старца На должности Ноя. Не идет, когда просят, Дождь идет, когда косят. Не идет, когда ждут, А идет, когда жнут. Наших встреч, Нашей дружбы Разорвана нить. Не пытайтесь, Заботы моей Не поймете. Ну а если еще По газетам судить, Вы, наверно, уже В коммунизме живете. У поэтов, как слышу, Высокий престиж. Узнаю из газет, Что, на радость культуре, Кто-то вылетел срочно В Брюссель и Париж, Кто-то рифму нашел В Сингапуре. Ах «Урал», Мой «Урал», Трехколесный Пегас, Ты на привязи нынче, В дожде закавыка. Где нам дальние страны, Тогда как у вас Что ни третий — Почти что Громыко. Здесь все зримо, Здесь жизни основа основ Мне становится как-то Намного яснее. Как ни властна Капризная магия слов, Запах хлеба Бывает сильнее. И в раздумьях Приходят минуты тоски… Помню, в юности, Книжки читая, Я хотя бы мечтал Где-то стать городским, А теперь И о том не мечтаю.

Когда ты В Марьевке живешь, Обхаживая грядки, Мне кажется, Что мир хорош И в мире Все в порядке. Когда гора Горит в заре, А грудь рассветом дышит — На той Назаркиной горе Мы к правде Чуть поближе. Здесь тишина средь лопухов И запаха капусты Высоким криком петухов Приправлена Так вкусно. Когда же Солнце на закат, Вздыхая аппетитно, Пылит молочный комбинат — Рогатный И копытный. И рад я, Что тебя привез К земле первично-личной: Первичных дел, Первичных слез И радостей первичных.

Как шумно птицы На дворе галдят, Предсказывают что-то — Счастье ль, беды ль? Да, птицы меж собою говорят, Они мой двор Избрали для беседы. Мой двор им по душе, Хоть в нем не густо, Но знают птицы По сравненью лиц: Я им не враг, Я человек искусства,, А все искусства — От зверей и птиц. Сороки верещат, Летят к окошку, Крылами бьют О рамный переплет: «Ч-чужак!..» «Ч-чужак!..» Ну, что за шум? Ах, кошка!.. Вернее — озорник Соседский кот. Обескуражен На стезе заренья, Лениво по картофельной ботве Уходит он, Исполненный презренья К безудержной Сорочьей болтовне. На столбушке Средь травок опушенных, Раззявя зев, Кургузым упырем Сидят большой Голодный кукушонок И две синички малые При нем. Он их сынок. Зев красный — прямо прорва: Синички, прилетев издалека, Чуть-чуть не залетают Сыну в горло, Передавая с лета червяка. Синички На сынка не надивятся. Нет у других синиц таких детей. Снуют, Порхают, Кормят тунеядца… Ну, одним словом, Все, как у людей. Строга природа, Все в ней к ладу, к ходу, Все к чистоте, А здесь такой туман. Как может с позволения природы Происходить Столь тягостный обман? Восходит солнце. Двор мой огласила Иная песня сердца и души. Летят стрижи, В которых все красиво: Жизнь и полет. Да здравствуют стрижи!

Еще вчера Манил размах вселенский, А подошел к нему — И не до звезд. Он цел еще — Мой старый, Деревенский, Давным-давно Воспетый мною мост. Он цел еще, Как экспонат музейный. Уже и колеи-то Нет на нем. А рядом новый, Ставший на шоссейной, Стремительно взлетающей На взъем. А ведь, бывало, Пил здесь воду каждый, Когда еще бурлачил Тот живой, Подверженный Усталостям и жажде, Неторопливый Транспорт гужевой. Причастьем И к работам, И к заботам Была вода речонки, Та вода У первой кручи Исходила потом, Случалось, что и кровью Иногда. Для роздыха Коротенькие сроки Давала жизнь, Но помнились мосты Так, будто посидел я На уроке Неслыханной Любви и красоты. Мост новый просто мост Хоть он и шире. Есть в новизне Своя печаль потерь: Где чувство то, что я Всей жизнью — в мире, А не над миром где-то, Как теперь? Все хорошо. Мост новый Ладно сложен, Дорога по нему Во всей красе. Все хорошо, Добротно все, А все же Такая грусть — Хоть падай на шоссе.

Все иное, Как будто на отдыхе, На работе Одни лишь подсолнухи. Они память Еще не утратили, Видят кровное Даже во мгле. Дети солнца Сбежали от матери И тоскуют о ней На земле.

Жизнь природы Мудреное дело. Не случайно, мой друг, неспроста Золотые цветы чистотела Вырастают на сорных местах. Может, истины В том и таятся, Что, родившись в земной сорноте, Они каждой травинкой стремятся Беззаветно служить красоте!

Звери, Травы сминая, Не принес вам разора. Не пугайтесь, что знаю Ваши тайные норы. Верю, надо бояться, Вижу, стало не легче, А трудней укрываться Вам от глаз человечьих. В тихой Норке-квартире Ничего не нарушу. В этом горестном мире Берегу вас, как душу.

Сорока — изящная птица, Сорока изящней кукушки И сойки, Что шумно гордится Своим хохолком на макушке. Сорока — изящная птица- Сорока не хуже, чем кочет, Поющий свое кукареку, Сорока танцует, стрекочет, Сигнал подает человеку, Сорока не хуже, чем кочет… Сорока порой озорует, Но надо ж понять всенародно, Что если сорока ворует, То, значит, сорока голодна. Сорока порой озорует… Сорока как страж от болезней, Сорока как служба призора, Бывает намного полезней Ленивых врачей саннадзора. Сорока — наш страж от болезней. Сорока — достойная птица, Сорока совсем не спесива, Сорока лишь к пользе стремится, А все, что полезно, красиво. Сорока — достойная птица.

Лес. Полянка. У тропы Ветви распростерты. Ну, товарищи грибы, Где вы тут растете? Знаю, Не до похвальбы, Слишком-то не ячитесь. Ну, товарищи грибы, Где же вы тут прячетесь? Лесом шел, Шел травой, Шел как по шелку. Белый гриб — Один… Второй… Полетел в кошелку!

Когда-то здесь Гуляли дрофы, Бизоньи тучились стада. Страшны бывают катастрофы, Опасней тихая беда, Опасней зло, Что не всесветно, Не поражающее глаз, То зло, Что входит незаметно, То, что людей Не губит враз. Мы при любом, Хоть малом, лихо В стозвонные набаты бьем, А при беде, вошедшей тихо, Все терпим И чего-то ждем. То зло Меж тем Войдет в доверье. Когда ж созреет приговор, То зло нас губит, Как Сальери, Ведущий умный разговор.

Белыми стволами В срезах у небес Вырос перед нами Тихий мертвый лес. Странно, будто кроны В вышине лесной Кто-то ровно-ровно Прокосил косой. Здесь, где умер шелест, Некого спросить, Чьих миров пришелец Приходил косить.

Мне б воспеть В поэмах реки, Но уводят от поэм Неизбывные прорехи Очистительных систем. Речь веду Без аллегорий. Никого не вводят в страх Тысячи лабораторий, Что растут На берегах. И при них Вода все та же, То есть та вода все гаже, А бумажные листы Удивительно чисты. Как же так? Летим к культуре, Избываем жизни мрак? Утверждаю, Что в натуре Происходит это так: Погрузив Ведро иль банку В гибельную мерзость вод, Молодая лаборантка Пробу честную берет. Тут как тут, И не случайно, У загаженных запруд Появляется начальник. — Что, не знаешь, Где берут? Вот и весь Контроль народный. Вместо едкой, Смертной той, Образец Водопроводной Заменяется водой. А потом За эту воду, Если подлость С рук сойдет, Будет премия заводу, И ему перепадет. Есть такой Начальник швальный, Начиная с озерца, За червонец Премиальный Мать отравит и отца. Ну а штрафы? Штрафы эти Лишь один самообман. Все равно В прямом ответе Государственный карман.

По пятницам, По пятницам Превыше хвойных куп Клубится и багрянится Зеленый дым из труб. По пятницам, По пятницам Над гиблой зыбью мглы Родное небо пятится От матери-земли. Бей, сердце, В сатирический, Трагический набат: Ужо тебе, химический Полезный комбинат!

Кто-то здесь Топориком постукивал, Дерева рубил. Кто-то здесь Веселых птиц распугивал, Красоту губил. Упадет ли Ствол ли, Ветви ли, Сердцем вздрогну я. Боже мой, когда в свидетели Позовешь меня?

Остерегись, Когда гроза!.. Огни и громы Так неистовы, Когда небесная коса Наскочит На земные выступы. Когда деревья Буря гнет, Укройся лучше Под осокою. Гроза всегда На выбор бьет По самому высокому!

Над родною стороной Все обильней, Все обильней Непроглядною стеной Льют тропические ливни. Грязь такая, Что, пыхтя, Не пройдешь к родне по ней, Грязевой вулкан — дитя Перед Марьевкой моей. Издавая львиный рык, По разливу, Верный долгу, Трактор тащит грузовик, Грузовик волочит «Волгу». Сам завяз — И боль острей: Нашей Марьевке и многим В коммунизм идти быстрей Не дают пока… Дороги!

Я не Волга, Я не Вятка, Но как Волга велика, Я остячка, азиатка, Плосколицая река. Надо мной Гуляют ветры, На моих на берегах Хвойношумно Спорят кедры, Нашумевшие в веках. Мои воды С виду немы, Но в глубинах бочага, Как русалки, Ходят нельмы, Зазывая рыбака. Я и лесом, Я и топью Пробираться не боюсь. Я не Волгою, а Обью, Сибирячкою зовусь.

Я в городах Строенья возводил, Выравнивал на улицах неровность. Я в городах По улицам ходил — Не человек, А некая условность. Я зачерствел От гладкого житья, На черствых людях Притупил я жало. По вечерам милиция моя Меня от всяких страхов ограждала. И только в наших Сумрачных лесах В ночную темь, Идя по звездным вехам, Вдруг ощутил неодолимый страх… И снова стал я Чутким человеком.

Давно ль Гордился сам, Что: я деревне близкий. Завидую певцам, Поющим без прописки. Им равно, Где брать мед, Была бы лишь охота Да был бы самолет Для дальнего облета. О Марьевка моя, Догадкой оглаушен: Ты родила меня, А я тебе не нужен. Ну что моя строка Для всех твоих рассветов! Сам, вижу, что пока Тебе не до поэтов. Тебя и не виню, Ведь надо ж не по слову Выкармливать свинью, Выдаивать корову. Ведь надо ж для потреб Космического века Натружный сеять хлеб И убирать до снега. Но были же дела И в той поре кипучей, Когда ты родила Меня на всякий случай. Но я же твой, как свет От твоего же пыла, Иль случая все нет, Что обо мне забыла. Не время, Ну и что ж, Одно мне сердце студит: Боюсь, что позовешь, Когда меня не будет.

В пустынном небе Журавлиный крик, Тоскливый плач В осенней непогоде. Давно утратив кудри, Как старик, Подсолнух сгорбился На огороде. Лицом в лицо На солнце не глядит, Где стать его И где его гордыня? Он смотрит вниз, Ему глаза слезит Упавшим солнышком На грядке дыня. На ней он видит Пятна-светлячки, Но подойдут Беспесенные сроки, Его солнцелюбивые зрачки Повыклюют Беспечные сороки. Впадая весь В сочувственную дрожь, Я замечал В осеннем увяданье, Что журавлиный крик Всегда похож На чей-то стон И бабье причитанье,

Белый снег, В сердце тьма, В жилах вьюга стылая. Ах зима, зима, зима, До него ж постылая! Рано печка затопилась, Дым пошел высотами. Ты, зима, поторопилась Удивить красотами. Как нам жить-зимовать, Не роднясь с хворобами, Как нам хлеб добывать, Леглый, под сугробами? Белый ветр Летит, слепит. Под моими лыжами, Кажется, не снег скрипит, А колосья слышимы.

«Мама, Милая мамочка!» Много дней повторял. Хлеб давали по карточкам, Я же их потерял. Тридцать лет, Как упрямо Не роднюсь с той порой, Десять лет моя мама Спит в могиле сырой. Мама, Милая мамочка, С горя сердцем остыл, Когда хлебные карточки В старой-книге открыл.

Нет, братцы, Спешность не по мне. Иной поэмит повсеместно, А у меня в моей квашне Еще пыхтит тугое тесто. Вот тут ему Не дай опасть, Накаливай до зноя душу, Дым выпусти, Чтоб встрасть да всласть Хлеб выпекся Как можно лучше. И хорошо душе моей. Смеюсь я, счастья не скрывая, Когда воскреснет дух полей В моем румяном каравае. И рад, Что созывать пора Всех, вплоть до резвого пиита, На светлый праздник аппетита, На праздник Жизни и добра.