Прозябаю на ветру, На миру, словам внимая. Истин сверху не беру, Я их снизу поднимаю. Испытанья не страшны. Чтобы светом возгораться, Наши истины должны Только снизу подниматься. Истины не входят в стих От общения с богами. Нет, я каждую из них Отрабатывал боками.

Мои желанья По-людски просты, Моя работа Облита слезами. О, сколько раз Я возводил мосты Меж злыми И враждебными сердцами. И всякий раз Был тяжкий труд не впрок, И всякий раз, Казалось бы, из стали, Разорванные фермы Строф и строк Под пропастью Бессильно повисали. Какие же мосты. Нужны морям, Тем берегам, Где надо мной хохочут, Беснуются, Подобно дикарям, И атомные стрелы В злобе точат. Не к богу, К людям руки я воздел. Взываю к вам И говорю я с вами: Вы хочете, Чтоб тот водораздел Мы завалили Добрыми сердцами? Что мы жестки, В том нашей нет вины. Ищите зло В своем жестоком стане. История устала от войны, Но от борьбы с войною Не устанет!

Растет он в горах, одинок, Веками неведомый смертным… Зовут Прометеевым цветом Ночами лишь зримый цветок. Как только стемнеет кругом, Он вспыхнет над каменным гребнем, Наполнится кровью, колеблем Небесным ночным ветерком. А корень, Что камни оплел, Краснее зари на возлете, Сочней Прометеевой плоти, Которую вырвал орел. Есть тайна у корня того: Дорога к нему бездорожна, Зато невозможное можно Тому, кто добудет его. Мятежною кровью поим, Не терпит он цели преступной. Лишь подвиг, досель недоступный, Доступным становится с ним. Могуч его огненный сок, Но, отданный тайне волшебной, На подвиг он силы потребной Дает лишь на маленький срок. Взбираюсь во тьме на обрыв, Срываюсь под гул камнепада. Мне века на подвиг не надо, Не надо, Мне нужен порыв!

И в жизни, И в теории Привыкли повторять, Что колесо истории Не повернется вспять. Будь так, Как говорится, Но не о том же речь, А речь идет о спицах — Их надо поберечь.

Года мудрей, А понимать трудней. Живу и мучаюсь В бессильной страсти, Как скорбный бог, Что сотворил людей И потерял над ними Силу власти. По мере дней Ошибки все видней. Тем дальше истина, Чем старше годы. Не потому ль Я так люблю детей, Что дети ближе К замыслу природы.

Все было бы иначе, Пронеси я Все тяготы, Что ты другим дала, Я мог бы стать Певцом твоим, Россия, Которым ты Гордиться бы могла. Обидно мне, Что в словосочетаньях Нет вековых, Чтоб оценила ты. Я выстрадал Не все твои страданья, Я вымечтал Не все твои мечты. И что с того, Что чист я пред тобою, И что с того, Что пред собою чист. Как мне наполнить Страстью и борьбою, Самим собой Бумаги белый лист. Мне нужно слово. Снова, Снова, Мне нужно слово, Чтобы все суметь. И если б смерть Дала мне это слово, Я б кинул все И отыскал бы смерть.

Тяжела, Себе не рада Б белой гриве голова. И глядит он Сонным взглядом Отдыхающего льва. В нем За сонными глазами, За потухшей кромкой дня, За далекими годами — Где-то Африка своя.

Что живешь, Что в битвах не погас, Жизнь свою Сомненьями не мучай. Люди умирают Только раз, Береги себя На этот случай. Так построй Земную жизнь свою, Так живи в ней Помыслами всеми, Чтобы в смерти Встал ты вровень с теми, Беззаветно павшими В бою.

Если что случится — Да хранись от зла! — Уходя в больницу, Сделай все дела. Чтобы сердце грелось — Нежность торопи. Если не успелось — Объяснись в любви. Поступись в гордыне, Снизойди до птиц: Семечками дыни Угости синиц. Плюнь на все бумаги, Пылью не тряси. Сироте-собаке Кости отнеси. Выходя из дома, Брось поклон земной Всем, всему живому, Бывшему с тобой. Если жив останешься, В этом не раскаешься.

В небе откружил, В звездах отлетал. Горячо я жил, Сердце потерял. Шевелю губами, Разучившись петь. Не маши крылами, Если не взлететь.

Это как же так? Это что ж такое? Кто придумал мрак Вечного покоя? Если сатана — Утопить до дна, Если это бог — Вилы ему в бок Да сказать вконец: — А еще творец!

Не по своей вине Мои стихи и песни Несут со славой мне Бесславные болезни. Не благо, Что пиит, Что есть огонь наитий. Здесь мой дуадинит Всех строчек знаменитей. Во мне Для ваших глаз Закреплены фиксажем Воронки старых язв, Как лунные пейзажи. Напрасно я потел, Мой доктор досточтимый, Когда лечить хотел Весь мир неизлечимый. Ах, в нем То плач, То стон, В огне земля и небо. Поздоровел бы он, И я поздоровел бы. Пока в нем Много слез, Страданья и мученья, Мне не в коня овес Хорошее печенье. Вы лечите меня, Меж тем Все полновесней Взамен меня моя История болезни.

Сроками, Остатними годами Я как зверь, Обложенный флажками. Время, Что загонщик, С криком, стуком Дни и ночи Держит на бегу. Все пытаюсь Вырваться из круга, Но, как прежде, Остаюсь в кругу. Знаю, Мне, матерому, известно: Выход есть из круга, Есть тропа… Но незафлажкованное место Сторожит Охотница-судьба.

Все замечают: Я добрею. Не понимают, Что старею. Друзья, А что здесь понимать, Умрем — аукай не аукай!.. Как перед вечною разлукой, Мне хочется Всех обнимать. Не полукавить, Не польстить, Нет, нет, но тем, что досадили, Сегодня хочется простить, Просить, Чтоб и меня простили. Наглеют Недруги-враги, Заметив в буйных прядях проседь, Друзья мои, пора отбросить Раздоров наших Пустяки. Любовь и дружба — Вот блаженство! Мне даже кажется, ей-ей, Почти что верхом совершенства Скандальный Марков Алексей. Все замечают: Я добрею. Кто знает, Может быть, мудрею.

Мои собратья Нагло врут, Утешась мыслью той, Что ежели они умрут, То вновь когда-нибудь взойдут Цветами и травой. Как будто в том, Что есть поэт, Природа не теряла, Как будто у природы нет Другого матерьяла. Как будто без его солей, Без горсточки тщеты В урочный год Не хватит ей На травы и цветы. Друзья, Все это бред пустой, Есть у нее запас, И травостой И древостой Взойдут помимо нас. Чем прорасти — Не в том вопрос. На этот милый свет Каким бы чудом ни пророс — В том утешенья нет. Нет, нет и нет. И я б хотел, Хоть в свете, Хоть во мгле Уж если не бессмертьем тел, То добротою наших дел Остаться на земле.

Не хватит Срока моего. Все требует Меня всего. Жена — всего, Стихи — всего, И даже мой «Урал» Стрекочет, Чтобы я его Всю жизнь Не покидал. Друзья — всего, Враги — всего. Не хватит Срока моего.

Моя душа, Иссохшая в гордыне, Горячих звуков Впитывает дрожь, Как влагу Опаленная пустыня, Когда над ней шумит Спаситель-дождь. И в свежести, И в солнечности всходной, И в чувстве Убывающей тоски Моя душа, Как влажные пески, Становится живой И плодородной.

Цветы — душа людей, Открытая добру, Цветы — глаза детей, Нетронутые плачем. В дни радости они Смеются на миру, В дни бедствия Мы их от горя прячем. Душа цветов чутка На горе и беду, Они уходят с глаз, Чтоб их не замечали. Цветы, когда беда, Всегда не на виду, Не вовремя цветы, Как музыка в печали. Цветы умеют ждать, У них терпенье есть, Как у людей труда, Встающих до рассвета. И в дни великих бед Они умеют цвесть, Чтоб радость нам дарить, Когда придет победа.

Дети плачут по-разному, Дети плачут порой Без опаски к опасному, За веселой игрой. Дети плачут по прихоти. В мире много детей Плачет к маленькой выгоде Своих детских затей. Но при множестве разностей, При жестоком враге Дети плачут в опасности На одном языке.

Клянусь вам, Убежденный в том, Что старый миф О бывшем где-то, Когда-то веке золотом Придумывали не поэты. Беря былое в образцы, Душой доверясь Сказкам пошлым, Ленивцы, Жалкие слепцы, Они его искали В прошлом. Зато поэт, Он удивлен, Что разум, Не глухой к преданьям, Терзается воспоминаньем Далеких будущих времен. Все, все, О чем бы ни мечтали В года минувшие и днесь, Все, все, Что в будущее слали, Там, в дальних далях, Как бы есть. Тот мир, Он есть, И потому, Как по закону эхолота, Времен грядущих позолота Пыльцой цветка Летит к нему.

Нет, это все наветы, Что будто не дружны мы. Поэты, как планеты, Взаимно притяжимы. И те, что дружбой слиты, И те, что мечут громы. Слетит один с орбиты, Несдобровать другому.

Жаждем истины во всем, Жаждем веры, между тем Стало меньше аксиом, Стало больше теорем. В сфере солнечных орбит Заменился нешутейно Доказуемый Эвклид Недоказанным Эйнштейном. В прямоту путей своих Вносим новые охваты: Нет и не было прямых, Все прямые кривоваты. Но скажу вам горячо: Ничего вы не добьетесь, Если вам на каждый чох Нужно дюжину гипотез…

В многомудром кураже Знатоки и слов и слога Говорят, что о душе Говорю я слишком много. Мудрость века вороша, Похваляясь эрудицией, Говорят, что ты, душа — Не душа, а только фикция. Чем же ты нехороша Тем, которые в бесстрастности Говорят, что ты, душа, Кем-то выдумана В праздности. Как им втиснуть В мысль и в страсть, Что в далекой смутной вечности Ты, родная, зачалась Ради высшей человечности.

Поумнела голова — Стали легкими слова, Легкими, как мячики, Что бросают мальчики. А бывали времена, Не давались письмена, В строчки неуклюжие Лезло слово дюжее. Поседела голова, Все ей стало трын-трава, Кроме всеми мыслимой Самой нужной истины.

Поэзия — Не профессия, Поэзия как любовь: Если уж есть, Так есть она, А нет — И не суесловь. Ах поэты, Проказники, Как вам строчить не лень, Поэзия — это праздники, А праздник Не каждый день.

Я и эпик, Я и лирик, А могу и на трубе. Каждый вечер панегирик Сочиняю сам себе. Каждый вечер говорю: «Я тебе, Василий, Сочиню и подарю Стих еще красивей». И когда Скажу вот так-то И пишу, себя пьяня, Появляется редактор, Отрезвляющий меня.

По мере славы И по мере дней Все больше у меня Учителей. Все знатоки, И все чему-то учат В одной надежде, Что меня улучшат. Один из них Почти что приказал, Чтоб не скудел мой стих Строкою жгучей: — Режь правду-матку Недругу в глаза! А сам свои отвел На всякий случай. Другой взывал К таланту моему, Слезой молил, Чтоб нежным оставался. — Да не хочу! — Ответил я ему. Он завздыхал: — Так-так, уже зазнался!.. Вот и боюсь Послушаться оплошно. Учиться б рад, Заучиваться тошно.

Ты уверяешь, Что родились мы Смягчать сердца И просветлять умы? Пожалуй что Оно бы так и было, Когда б живому Вольно жить и цвесть, Когда бы в жилах Наша кровь не стыла Ото всего того, Что в мире есть. Светлить умы Жестокости тупой? Смягчать сердца Идущих на разбой? Светлить! Смягчить! Прекрасен твой порыв, Но я признал Смягченье не любое. И сталь смягчают, Прежде закалив, Чтоб не ломалась та Во время боя!

Мне б, Не горбясь под ношею, Надо с прежней охотой Сделать что-то хорошее, Сделать доброе что-то. Мне б Взрастить, что насеяно, Ну хотя бы до всхода, И уйти, как Есенину, Под защиту народа.

Секунда — миг, а все же И в ней дано меняться. Минуты непохожи, Как отпечатки пальцев. Но век людей не тешит Разборчивостью тонкой. Он дни и судьбы чешет Под общую гребенку.

Мне библия Романа не святей, Но, знающему счет Добру и худу, Обидно все же Видеть средь людей Защитников Предателя Иуды, Забыв и стыд, И правый суд времен, Мне говорит Его адвокатура, Что будто вовсе Не предатель он И не подлец… А сложная натура!

Тем, жалким, Что не нам поют, Тем, что с врагами Втайне ладят, Тем, что Россию предают, За рубежом Неплохо платят. Узнав цену Измен своих, Слепцы, Вы думали спесиво, Что платят вам За вас самих, А вам платили За Россию!

Львы и псы? Прием не нов. На арену драк и драчек Дрессировщик грозных львов Выпускает злых собачек. Те и лают и визжат, Заглушаемые рыком, На арене мельтешат, Застелив глаза владыкам. Чтоб казалось, Что у львов, А у грозных и тем паче, Злее не было врагов — Этих шустреньких собачек.

Въезжая На Кутузовский, уже Вы гость мой, Ибо, шумом оглушив, Вы будете въезжать Мне прямо в душу И славно ехать По моей душе. По ней, Моей душе, Машины мчатся, Гудят, Визжат, Кудахчут. Что ж, терплю. Вы приезжайте, Можете стучаться И за полночь, Я все равно не сплю.

Проживая В маленькой комнате, Той, что меня Облекла и сжала, Не хочу дележа, Но помните: Я совладелец Земного шара. А если делить, Делите на души Миллиарды гектар На людей миллиарды. Сколько мне Достанется моря и суши — Столько, что будете Сами не рады.

Зачем чужие страны, Когда есть Комарово. Зализываю раны, Ищу живое слово. Здесь тишина без края, Не то что шум столичный. Мне тишина такая, Как счастье, Непривычно. Здесь сосны Храмы словно, Маяча в небе млечном, Недвижно и безмолвно Внушают мысль о вечном. Родят К тому презренье, Законное в поэте, Что нет во мне прозренья Хотя бы На столетье.