Тем временем в Раиной трудовой книжке появилась запись: «1964 г. 1 сентября. Принята учительницей начальных классов в среднюю школу №30». При этом она ещё не была уволена с должности лаборанта в одиннадцатой школе. Поэтому после уроков на новом месте работы она ходила в старую школу и выполняла там обязанности лаборанта. Это продолжалось больше полутора месяцев. Лишь двадцатого октября она уволилась по собственному желанию из одиннадцатой школы.

Новоиспечённая учительница начала свою работу под неусыпным, порою даже чрезмерным вниманием завуча Поповой, которая несколько раз посещала уроки. Но, видимо, она считала, что этого недостаточно, и придумала простой, но на мой взгляд не совсем этичный способ контроля молодой учительницы. Двери класса, в котором вела уроки Рая, располагались напротив кабинета завуча через неширокий коридор, и при открытых дверях она могла слышать почти всё, что говорила учительница. Попова требовала, чтобы дверь была всегда открыта.

Рая была девушкой неробкого десятка, с хорошо поставленным голосом, и несмотря на такое повышенное внимание к собственной персоне, не терялась. В конце уроков завуч высказывала свои замечания. Некоторые из них Рая запомнила на всю жизнь. Вот под таким надзором начинала свою педагогическую стезю моя жена.

* * *

В городе открылся новый кинотеатр «Прогресс», а мы довольно долго не могли собраться побывать в нём. Наконец, в мой день рождения, 10 сентября мы решили посвятить вечер «важнейшему из искусств», взяв билеты на индийский фильм «Цветок в пыли». Сеанс начинался в 17 часов. Мы прикинули, что как раз по окончании фильма пойдём вместе забирать нашего малыша из садика.

Фильм нам понравился, но шёл он более двух часов. Садик находился недалеко от кинотеатра, и мы поспешили туда. Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что площадка перед садиком, обычно шумевшая расходящимися родителями и детьми, абсолютно пуста, и никто из садика или яслей не выходил, не торопился домой. И тут нас осенило: «Сегодня же суббота! Садик работает до пяти, а мы в это время только пошли в кино».

Мы увидели, как по территории садика в нашу сторону идёт Колина воспитательница. Она вела его за руку, уже одетого. Мы поспешили ей навстречу, поздоровались, долго извинялись за опоздание (нам и правда было очень стыдно за свою забывчивость). Она не стала нас ругать, правда, и радости, что мы всё-таки пришли, тоже не выказала. Мы её поблагодарили, взяли ребёнка на руки и пошли пешком домой.

* * *

Как-то в октябре я работал в ночную смену. Накануне выпал первый снег. Было не холодно, снег был мягкий, сырой, выпало его много – только в снежки играть.

Уже в конце смены мы нагрузились рудой и выезжали из карьера по самому крутому подъёму вперёд вагонами. На площадке хвостового вагона находился помощник, с которым я работал лишь третью смену. Он был молод, и только два месяца, как поступил работать к нам; параллельно он учился в институте на заочном отделении. На нашем пути был стрелочный пост. Дежурная этого поста должна была встречать все поезда, даже проходящие без остановки, со свёрнутым жёлтым флажком днём либо с фонарём ночью. На улице уже было довольно светло, я хорошо видел весь состав.

Хвостовой вагон был весь облеплен снегом, но снегопад уже прекратился. Когда этот думпкар поравнялся со стрелочным постом, мой помощник замахнулся и чем-то кинул в сторону дежурной. Она схватилась за голову, а когда я проезжал мимо неё (это оказалась известная читателю Катя Головашова), она подала сигнал остановки. Я успел прикинуть, что если заторможу, то после остановки не смогу на этом подъёме с полным грузом двинуться вперёд на своём немце ЕЛ1. Значит, нужно будет просить помощь. Поэтому я не стал останавливаться, решив, что Катя всего лишь обиделась на то, что в неё кинули снежком.

Мы подъехали на станцию Новая ровно в восемь утра, и стали ждать, пока подойдёт смена. У нас появилось время поговорить.

– Чего это снежками раскидался в дежурных? – спросил я у помощника. – Она даже за голову схватилась!

– Да не снежком я… – в его голосе слышалось раскаяние.

– А чем же?

– Камушком.

Тут меня аж в жар бросило, и в гневе я еле смог выдавить из себя вопрос:

– Как ты мог камнем на ходу в человека запустить?!

– Да я целился-то не в неё, а в варежку, надетую на ручку балансира стрелочного перевода. А получилось так, что попал стрелочнице в голову.

– Ох, бестолочь же ты, Алёша!

– Да у меня постоянно так получается. Невезучий я.

И то правда. Всего два дня назад я попросил его навести порядок в кабине, а сам пошёл проверить состояние ходовой части локомотива. Возвращаюсь к кабине – и тут мне на голову высыпается весь мусор из совка. Я Алексея даже не отматерил, подумал, мало ли, ошибся человек. Хотя, может, если бы я его тогда хорошенько «повоспитывал», ему бы и не захотелось столь рисково заигрывать на ходу со стрелочницей.

Подошла наша смена, и мы поехали по домам. Никто нас не задерживал. Я понадеялся, что если у Кати не так всё серьёзно, то может, она никому и не станет докладывать об инциденте. Я приехал домой, позавтракал и собрался ложиться спать, как вдруг в дверь постучали. Я открыл. На пороге стоял инспектор по технике безопасности.

– Собирайся, поедем на разбор к начальнику цеха.

В автобусе уже сидел мой помощник.

В кабинете начальника цеха присутствовал и наш начальник тяги. Кати не было. Нам сказали, что она на обследовании в больнице. Первым опросили виновника, от чьей руки пострадал человек. Вопросы задавал начальник цеха Толченов.

– Вы хорошо знали эту молодую женщину?

– Нет, видел только несколько раз на работе.

– Тогда расскажите всё подробно и по порядку, как всё случилось.

Мой помощник Алексей, видимо, был немного романтиком, поскольку начал описывать всё в красках:

– Было прекрасное утро. На улице выпал белый-белый первый осенний снег. Конец смены, впереди двухсуточный отдых. Еду я на площадке хвостового вагона, настроение хорошее. У стрелочного поста увидел симпатичную молодую женщину, стоящую с поднятым свёрнутым флажком. Мне захотелось, чтобы она обратила на меня внимание. Заметил на ручке стрелочного балансира надетую варежку, и решил её сбить. Под руки попался камушек, валявшийся на площадке. Я кинул его в варежку, но он оказался дурнее пули – попал прямо в голову женщине.

Он замолчал. Толченов спросил:

– Всё сказал?

– Да, больше мне нечего добавить.

– Фёдоров, теперь ты скажи, что видел.

– Длина нашего состава около ста метров. С этого расстояния я увидел взмах руки помощника, а затем стрелочница схватилась руками за голову. Я ещё удивился, что снежком в лицо, конечно, неприятно, но неужели так больно? Я никак не мог подумать, что в неё попали камушком. Когда я на электровозе поравнялся со стрелочницей, она стояла на своём рабочем месте.

Мне пришлось умолчать о том, что она подавала сигнал остановки, но я не остановился. Мой помощник же об этом и вовсе не знал. Толченов обратился к нему:

– Молодой человек, вы красочно описали своё возвышенное настроение. Но пока смена не закончена, нельзя ему предаваться, как это сделали вы. У нас серьёзное предприятие, и вам места в нём нет. Вы уволены с сегодняшнего дня. А если у пострадавшей окажется серьёзная травма, то мы можем подать на вас в суд.

К счастью, всё обошлось. Травма у Екатерины Головашовой оказалась не слишком серьёзной, и после недели неофициального отдыха она вышла на работу.