Рядом с границей имеется пограничная зона, куда не разрешается доступ гражданским лицам без специальных пропусков. Как только появилась в районе нашей заставы трава, невдалеке стало раздаваться блеяние – это чабаны выводили пастись отары курдючных овец. Линию, где проходит пограничная зона, хорошо знали не только пограничники, но и кочевники. Однако у них иногда появлялось искушение попасти свою отару на нетронутой, девственной траве запретной зоны. Что поделаешь, «запретный плод всегда сладок».

Начальник заставы приказал нам нарушителей пограничной зоны задерживать (в случае сопротивления – насильно надеть наручники) и приводить на заставу. Там начальник решал судьбу задержанного. Некоторые чабаны притворялись не знающими русский язык, но у нас был прекрасный переводчик и даже «психолог» Михаил Тактакишвили. Он не только переводил с грузинского на русский и наоборот, но мог и угомонить любого буяна как физически, так и морально – своим душевным спокойствием. Всё это Миша делал на общественных началах.

Наш начальник был терпим к нарушителям пограничной зоны. Мало того, он стремился к сотрудничеству с кочевниками. Некоторых, внушавших ему доверие, он просил сообщать на заставу о незнакомых людях, появившихся в районе их пастбищ или заходивших в их жилище – кочёвку. Этим чабанам он давал пропуск на заставу, чтобы те могли беспрепятственно доложить о подозрительных людях. Других он использовал для тренировки служебных собак. Не то, что вы подумали – собаками никто их не травил! Чабана посылали пройти, сделав крюк в несколько километров и вернуться к своему жилищу, а назавтра по его следу шли два вооружённых автоматами пограничника с собакой. И находили его, где бы он ни был. Конечно, чабана заранее предупреждали, иначе можно было бы напугать человека до смерти.

* * *

Один чабан, нарушивший погранзону, был задержан нарядом, но темпераментно отказывался пройти на заставу. Когда его попробовали вести силком, стал драться и поставил одному из пограничников синяк под глаз. Тогда с ним перестали церемониться и защёлкнули на его запястьях наручники. Когда его привели на заставу, он отказался разговаривать с начальником, не отвечал на вопросы. Только грозился, что пожалуется самому министру госбезопасности Берия. В то время пограничные войска были подчинены МГБ.

Начальник заставы, желая продемонстрировать добрую волю, приказал снять с чабана наручники. Как только его руки освободили, он тут же рванулся бежать, но сразу был остановлен. Тут терпение начальника иссякло, и он решил посадить нарушителя на гауптвахту заставы (она же гостиница), пока тот не одумается. В это помещение старшина заранее поставил чашку с селёдкой и больше ничего – ни другой еды, ни воды. Внутри были два топчана с матрасами, где можно было поспать. Единственное небольшое окно, зарешеченное металлической сеткой, находилось на высоте двух метров. Вот в такое помещение был посажен буйный чабан. Дверь закрыли на замок.

Более суток к нему никто не подходил. Потом он стал стучать в дверь ногами, умоляя дать ему попить воды. Он же съел всю селёдку, не ожидая подвоха! Парламентёром к нему послали Мишу Тактакишвили. Тот выдвинул условие, что воду ему дадут лишь тогда, когда он станет вести себя нормально и согласится говорить с начальником заставы. А «заключённый» был уже на всё согласен, лишь бы ему дали глоток воды.

Привели его к начальнику, дали попить. Он с жадностью выпил две кружки и согласился разговаривать без крика и угроз. По национальности он был курдом, по-русски говорил очень плохо, но грузинский знал. Курды живут в основном на юго-востоке и востоке Турции, но небольшая диаспора есть и на юге Грузии. В столовой чабана немного покормили, чтобы он смог благополучно добраться до кочевья. С помощью Миши он торжественно пообещал, что не будет больше нарушать пограничную зону.

Меня и ещё одного солдата начальник направил проводить бывшего заключённого до его временного места пребывания. Мы прошли больше километра. Время было вечернее, отара была уже в загоне, а чабаны – их было двое – готовили ужин в своей каменной кочёвке. Когда мы подошли к ним, чабаны нас увидели, радостно заулыбались и загалдели на своём языке. А когда узнали, что их коллегу мы отпускаем с миром, то нас пригласили в кочёвку выразительным жестом и словами: «Бичьо проходыте, гостэм будытэ». Мы переглянулись и решили зайти посмотреть их быт.

Кочёвка была вместительной, высотой в рост человека. С одной стороны – каменная печь с железной трубой. В печи горел огонь, а на сковородке что-то жарилось. Напротив печи – широкая доска, уложенная на камни. Она использовалась для кухонной утвари. Я заметил головки сыра, который они изготавливали сами. Возле стен стояли три грубо сколоченных топчана, на которых лежали матрасы, а на них – бурки, ватники, ватные брюки.

Нам предложили выпить и покушать, мы отказались. Да, не знали мы о кавказском гостеприимстве – обидятся, если не попробуешь их напитки и кушанья. Наши хозяева тут же изменили свой приветливый тон, что-то стали на своём языке сердито выговаривать, косясь глазами в нашу сторону. Мы оба впервые встретили кавказских гражданских, и об их обычаях могли знать разве что из книг, но и это не вспомнилось. Выглядели мы, наверное, растерянно, но оружие в руках сжали покрепче. Что же мы сделали не так? Один из чабанов, который выглядел постарше, сказал нам:

– Садытесь, я вас прашу, пажалуста!

– Спасибо, – ответили мы и сели на импровизированную лавку, представлявшую собой доску на двух крупных камнях. Стол был такой же, только повыше.

Налили вина из бочонка в рога, дали нам «по рогам», налили себе. Произнесли тост: «За дружбу». Все дружно подняли сосуды и выпили до дна. Начали нас угощать мацони (что-то вроде кефира из овечьего молока), сыром и лавашем. Мы не были голодными, но всё равно всего попробовали. Поблагодарили хозяев, в общем, «расстались друзьями».

На обратном пути, проходя мимо загона, обратили внимание на курдючных баранов и овец. Где-то в районе хвоста у них болтается курдюк – округлое жировое отложение весом, наверное, больше килограмма. В загоне стадо охраняли очень крупные собаки – кавказские овчарки. На них были надеты ошейники, пробитые мелкими гвоздями остриём наружу – для защиты от волков. Этих собак иначе называли волкодавами; они располагались по периметру загона. Хозяева нас провожали, и поэтому собаки даже не залаяли.

Мы благополучно дошли до заставы. Моего товарища заметно развезло от выпитого вина, и я один отправился к начальнику доложить о нашем возвращении.

Позже я встречал чабанов, когда они пасли свои отары. Мне было удивительно, что в самую жару они одевались так, как мы зимой: ватник, ватные брюки, сапоги и меховая шапка. Чабаны утверждали, что им так не жарко, наоборот, солнце не пропекает. Мы же в жару, наоборот, старались одеваться как можно легче.

* * *

Хочу рассказать об одном конфликте с волкодавом. Около девяти часов утра, в конце наряда я и мой напарник со служебной собакой возвращались с тылового участка на заставу. Отары в это время уже паслись. Мы проходили мимо одной из них, когда от отары отделилась овчарка и кинулась на нас с громким лаем. Я пытался отбиться от неё прикладом, но она ни в какую не отставала. А между тем моей задачей было защищать не только себя и своего напарника, но и пограничного пса. Волкодав уже готов был кинуться на нашу собаку. Тогда я зарядил ракетницу и выстрелил из неё в нападавшего зверя. Ракета попала волкодаву в бок и отрикошетила в сторону. Надо полагать, ему было больно – он завизжал как дворняжка и быстро ретировался с подпалённым боком. Я думаю, что чабаны видели нашу «дуэль», но никакой реакции от них мы не услышали.