Получил я письмо от Ивана Панина. В письме была курсантская фотография хорошего качества. Но содержание письма меня обеспокоило. Он написал о серьёзном конфликте со старшиной, от которого получил наряд «вне очереди». После отбоя старшина приказал ему мыть пол в казарме. Иван добросовестно выполнил работу, но подошедший к нему старшина заявил:

– Панин, ты плохо помыл пол!

– Никак нет! Не плохо, а хорошо! – ответил Иван.

Тогда старшина, словно в подтверждение своих слов, опрокинул пинком ведро с грязной водой. Мутная жижа разлилась по настилу. Иван, не стерпев такой подлости, врезал шваброй старшине по хребтине с такой силой, что тот грохнулся на пол в ту самую лужу, которую сам и организовал. Старшина встал, отряхнулся и ушёл, не говоря ни слова. Иван собрал разлитую воду и пошёл спать. Старшина никому не пожаловался. Вроде бы всё обошлось, а иначе Панину вполне мог «светить» штрафбат.

В апреле-мае у них должны были быть выпускные экзамены и распределение. Мог он попасть куда угодно по всему Закавказскому пограничному округу. Писем от него я больше не получал, и это меня беспокоило. Хотя я на заставе в мае-июне не был около месяца. Я надеялся, что, может, за это время он и присылал мне весточку и свой новый адрес.

Позднее я написал ему на старый адрес в Тбилиси, но ответа, естественно, не получил. К сожалению, наша переписка прервалась.

* * *

Второе письмо, встревожившее меня, я получил от сестры Фаи. Она писала:

«Здравствуй, дорогой брат Витя.

Пишу письмо и плачу. Я осталась дома одна. Мама вышла замуж и переехала жить в село Горбуново. Туда перевезли все вещи и продукты. У меня осталось лишь немного муки, из неё пеку лепёшки. Когда увозили вещи, поменяли замок, а я в то время была в школе. А когда вернулась, не смогла попасть домой. Пришлось заходить через дверь от соседей.

А ещё где-то потеряла варежки. Утром был сильный мороз, я шла в школу и обморозила руки и коленки. Тут ещё дочь маминого нового мужа, которая живёт в нашей деревне и замужем за первановским парнем, умоляет и запугивает меня, чтобы я ни за что не переезжала жить в Горбуново, потому что ОНИ маму всё равно выгонят!

Мама мне ничего не говорила, поэтому я просто растерялась. Теперь не знаю, как жить? Помоги, Витя!»

Фае было четырнадцать лет, и училась она в шестом классе. Я не знал, чем могу ей помочь. Написал письмо, в котором посоветовал ей «помириться» с мамой. Ещё решил поговорить с начальником заставы. В первый день после получения письма я был в наряде, а на следующий же набрался храбрости и зашёл в кабинет начальника с письмом в руках.

– Вот, товарищ старший лейтенант. Получил письмо из дома от младшей сестры с плохими новостями, – начал я.

– Можно, я прочту, если позволишь? – спросил начальник.

– Да, конечно. Я для этого его и принёс.

Он прочитал и задумался на несколько долгих, томительных секунд.

– Хотелось бы помочь тебе, разрешить поехать домой разобраться в ситуации. Но это не в моей власти. Внеочередной отпуск у нас в погранотряде имеет право давать только командир части – подполковник Ильин. Но ты не переживай. Скоро намечается инспекторская проверка под его руководством. Я надеюсь, что ты её сдашь на отлично, и тогда я походатайствую перед командиром насчёт твоего отпуска.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант. Я не подведу, – ответил я и, спросив разрешения, вышел из кабинета.

* * *

Я принялся усиленно тренироваться. А начальник заставы организовал учебные стрельбы. Вначале я стрелял из карабина, но результат был хуже, чем из винтовки – из неё я стрелял на отлично. Случалось, что при падении и ударе об землю сбивали мушку у оружия. Но у своего карабина я не заметил никаких следов подобного. Оставался вариант, что оружие плохо пристреляно. Впрочем, могло быть и то, что стрелок стал в последнее время слишком самоуверенным.

Затем стреляли из пулемёта. Вторым номером нашего пулемётного расчёта был Тихонов. Вначале мы вели огонь из положения «лёжа» одиночными, как из винтовки. Далее – короткими и длинными очередями. У меня был отличный результат. Не хвастаю – так было. И это было очень хорошо для будущего.

Ещё у нас с Тихоновым осталось одно стрелковое упражнение – стрельба по мишеням на ходу. Мы должны были поразить три мишени в рост человека, расположенные параллельно друг другу на расстоянии около двух метров каждая. Мишени находились от нас на расстоянии ста пятидесяти-двухсот метров. Командира отделения с нами не было, он находился на спортивных сборах. Формально я его замещал. Поэтому мы, получив задание, практически были предоставлены сами себе.

Мы пошли в атаку на условного противника, стреляя короткими очередями по три-пять выстрелов. От исходной позиции нужно было пройти около пятидесяти метров до флажков, и за время движения произвести шесть коротких очередей по мишеням. Я отстрелялся нормально – позже сообщили, что все цели поражены.

Мы с Тихоновым вернулись на исходную позицию и я передал пулемёт ему. Показал, как нужно держать оружие и прицеливаться из него на ходу. Пулемёт в снаряженном состоянии весит около двенадцати килограммов. А при стрельбе он ещё пытается вырваться из рук назад, когда происходит отдача. Мой «второй номер» сказал, что всё понял. Я пошёл с ним рядом, зная, насколько трудно держать такую тяжесть и ещё стрелять.

По моей команде он нажал на спусковой крючок. Как только пулемёт заработал, Тихонов начал поворачиваться в мою сторону и падать назад, при этом не прекращая стрелять. Я вцепился обеими руками в ствол пулемёта и заорал на него (уж не помню, что именно, но матерок-другой точно в этом крике присутствовал). Наконец, до стрелка дошло, что что-то не так, и он перестал стрелять. Всего он умудрился выпустить в воздух десятка три пуль. Я перевёл дух – мне удалось предотвратить его падение и беспорядочную стрельбу, удержав не только оружие, но и его самого.

Раньше Тихонов пробовал стрелять из пулемёта, но только из положения лёжа, когда вес оружия почти наполовину ложится на сошку. Из такой позиции стрелять довольно удобно. А потом он увидел, как я вполне справлялся со стрельбой на ходу и решил, что это не сильно сложнее. На деле же получилось, что когда он начал стрельбу, пулемёт чуть не вырвался из его несильных рук, и он вцепился в него мёртвой хваткой – лишь бы удержать оружие. И совсем позабыл о пальце, который продолжал нажимать на спусковой крючок. Когда его начало разворачивать в мою сторону, под его огнём могли оказаться человек двадцать, находящихся в тот момент на стрельбище (в том числе начальник заставы и женщины, которые тоже учились стрелять).

Я сразу забрал пулемёт у Тихонова, мы подошли к начальнику, доложили о том, что закончили стрельбу «на ходу». Он предложил нам пополнить диски патронами из ящиков, которые стояли тут же, на стрельбище.

Мы пошли в казарму чистить оружие. Тихонову я сказал, что никогда больше из пулемёта ему стрелять не дам. Парень он был далеко не атлетического телосложения, если не сказать – хилый. Он молчал о случившемся и безропотно перенёс моё предупреждение.