Прибыл я в штаб части, который располагался в старинной полуразрушенной крепости в городе Ахалцихе (это для тех, кто невнимательно читал или пропустил мои первые армейские главы). Зашёл в отдел кадров, доложил начальнику о прибытии. Он сообщил:

– Ты рекомендован нами (тут он кивнул в сторону своего делопроизводителя Соловьёва) писарем в штаб учебного батальона. Согласен?

– Согласен, товарищ капитан.

– Ты уж не подведи земляка.

– Конечно, не подведу!

Я повернулся в сторону Соловьёва, протянул руку и поздоровался.

– Как давно, Витёк, мы с тобой не виделись!

Тут очень кстати начальник вышел из кабинета и мы остались вдвоём. Посчитали, что в Ахалцихе я не был аж восемь месяцев.

– Кстати, поздравляю тебя с сержантским званием, желаю дослужиться до генерала! – сказал я.

– Ха-ха-ха, – усмехнулся товарищ. – А я собираюсь демобилизоваться.

Я притворно расстроился:

– А я-то думал, останешься на сверхсрочную службу…

– Да ну, сидеть тут, протирать штаны – это не моё. Я хочу работать, двигаться вперёд.

– Как получилось, что ты меня порекомендовал? И кому?

– Вчера к нам в отдел зашёл майор Баранов, недавно назначенный начальником штаба учебного батальона. Попросил направить к нему опытного писаря. Ну я и вспомнил о тебе – и вот ты здесь.

Тут в кабинет вернулся капитан, и я посчитал, что аудиенция окончена. Простился с кадровиками и поспешил на новое место службы.

Штаб учебного батальона находился там же, где и раньше. Я зашёл в кабинет начальника. За столом сидел майор Баранов, я его сразу узнал. Три года назад, ещё в звании капитана, он был у нас командиром учебной роты. Был он высок, худощав, строен и строг. Все его боялись: солдаты, сержанты и, наверное, даже офицеры, хотя он никого не наказывал. Он воевал на фронтах Отечественной войны, был там ранен. Шрам на лице и немного искривлённые губы – последствия ранения – придавали его облику «злое» выражение. Вот с таким человеком мне придётся, наверное, работать в одном кабинете «рука об руку» в течение трёх месяцев.

Сразу после краткого знакомства он разъяснил мне обязанности писаря. Первым делом было необходимо составить список всего личного состава батальона.

– Придётся тебе, – сказал он, – встретиться с писарем каждой роты и потребовать, чтобы они составили списки и передали тебе. А ты заполнишь этот журнал, – и он передал мне специально заготовленный для этой цели «гроссбух».

– Вот здесь, – майор указал рукой в угол кабинета, – стоит сейф с кое-какими секретными документами. Он должен быть постоянно закрыт на ключ. Спать ночью будешь в штабе, в кабинете комбата. Там стоит заправленная койка. На ночь будешь закрываться на замок.

Время уже клонилось к вечеру. В штаб зашёл комбат (он тоже был в звании майора), поприветствовал нас и прошёл в свой кабинет, попутно пригласив к себе Баранова.

– Можешь быть свободным, но через час ты должен быть «дома», – сказал мне Баранов, закрывая за собой дверь.

Я пошёл в библиотеку, чтобы взять какие-нибудь учебники, которые могли мне помочь в будущей учёбе, но кроме географии там ничего не оказалось. Взял ещё историческую книгу для расширения кругозора. Зашёл в столовую, поужинал и вернулся в штаб. Майор Баранов уже уходил, сказав мне по-домашнему:

– Спокойной ночи, до свидания.

Оставшись один, я закрыл дверь на замок и сразу лёг в постель. Как-никак, мне пришлось сегодня проделать немалый путь от заставы до штаба.

Утром проснулся довольно рано, несмотря на то, что будить меня было некому. В семь часов пошёл в казарму первой роты. Ребята-новобранцы были на улице, на утренней физзарядке. Писарь уже не спал. Я сообщил ему о задании начальника штаба и отправился во вторую роту, где писарем оказался почти мой однофамилец – Федорков. Среднего роста, коренаст, широкоплеч. А когда он пожал мне руку, я почувствовал недюжинную силу в его руках. Сказав ему всё, что требовалось, я поспешил в третью роту. Там тоже встретился с писарем и передал ему задание начальника штаба. Но не успел я уйти, как вернулись раскрасневшиеся от зарядки новобранцы. Мне бросилось в глаза, что нет ни одного командира отделения в сержантском звании, только молоденькие ефрейторы. Лишь помощники командиров взводов были сержантами, вызванными с застав. Помнится, когда три года назад я был на учебном, командирами отделений у нас были младшие сержанты.

Когда я вернулся в штаб, майор был уже на месте. Я доложил о выполнении вчерашнего задания. Наверное, при докладе, стоя по стойке «смирно», я старался настолько чётко и по-военному выражать свои мысли, что он посчитал это излишним и парой минут позже сказал:

– Давай договоримся. Если мы с тобой в кабинете вдвоём – мы коллеги по работе (правда, я старший). И когда я к тебе обращаюсь, не нужно вставать, да ещё по стойке «смирно». А вот в присутствии командиров и посторонних из числа военных будь добр обращаться по уставу.

– Всё понял, товарищ майор, – ответил я, не вставая.

Он открыл сейф и отдал мне ключ, сказав, что нужно сделать опись всех документов и затем выдавать их командирам взводов под расписку, принимая в тот же день обратно. Затем майор ушёл куда-то по делам, а я сразу занялся описью документов. Когда закончил работу, закрыл сейф и начал читать историческую книгу. В этот момент Баранов вернулся. Прятать книгу было бессмысленно, поэтому я просто ждал его реакции. Он подошёл ко мне, взял обе книги и посмотрел на обложки.

– Похвально, – произнёс он. – Читаешь, изучаешь значит. Молодец. Между прочим, мне тоже много приходится читать – учусь в вечерней средней школе.

– Правда?! – Я был так удивлён, что вопрос выскочил у меня машинально. Мои удивлённые глаза, видимо, подтолкнули его к откровенности.

– Я, молодой человек, не имею даже среднего образования, а последнее звание – майор – получил исключительно за боевые заслуги. И лишь недавно понял, что необходимо учиться. Как говорится, «лучше поздно, чем никогда». Пошёл в восьмой класс вечерней школы в Ахалцихе. Как закончу среднюю школу, собираюсь поступить в Военный институт МВД на пограничный факультет. Там уже учится подполковник Ильин.

– А у меня планы более прозаичные, – в ответ признался я. – Хочу поступить в вечернюю школу, а на следующий год планирую закончить семь классов и поступить в школу машинистов.

Так мы пооткровенничали друг с другом, и это нас ещё больше сблизило. Помню, однажды майор меня спросил:

– Что такое валентность?

– Не знаю, – растерялся я.

– Я тоже. Хотел бы понять, что это такое, но химию изучают в восьмом классе, а я там не учился. Такое вот оправдание.

* * *

Примерно через неделю писари рот предоставили мне списки личного состава. На пару дней мне пришлось засесть за письменный стол и поработать над списком.

Во второй роте я познакомился с командиром отделения Щенниковым, стройным блондином с вьющимися волосами. Как-то я поинтересовался у него, почему командиры отделения – ефрейторы, а не младшие сержанты. Он просветил меня на эту тему:

– После окончания учебного в начале этого года нас, человек тридцать, направили не на заставы, а в годичную сержантскую школу в Кутаиси. Через девять месяцев нам присвоили ефрейторов и отправили в Ахалцихе, в учебный батальон – проходить командирскую практику. А после практики мы вернёмся в Кутаиси, где после экзаменов нам присвоят звания младших сержантов и распределят по пограничным частям.

В этом году пополнение в нашу часть пришло снова из Свердловской области, поэтому все новобранцы-земляки казались мне чуть ли не родственниками. Мне было приятно заходить вечерами в казармы. Я сдружился с одним из новобранцев, который был из Талицкого района. Звали его Васей Воротниковым. Был он небольшого роста, худощав, но подвижен, крепок и вынослив, с ухарско-холерическим темпераментом. В этих его качествах я убедился, в частности, на «боксёрском ринге», в роли которого выступал кабинет в штабе, где я работал днём. Вечерами я оставался один, и заняться, в принципе, было нечем. Когда у новобранцев наступало свободное время, я шёл во вторую роту и проводил там около часа. Однажды Воротников похвалился, что в школьные годы занимался боксом. На следующий день я пригласил его в штабной кабинет и попросил показать, что это за вид спорта. Ещё до армии я слышал по радио о боксёре Николае Королёве – многократном чемпионе СССР в тяжёлом весе, но видеть бокс вживую мне не довелось.

– Как и на чём я буду показывать, коль нет ни перчаток, ни груши, ни даже мешка с песком? – удивлённо спросил Василий.

– Давай показывай на мне, – решил я. – Я буду мешком с песком, но учти – стану сопротивляться.

Так мы начали свой первый кулачный бой. Заранее договорились в голову, в лицо не бить, только в корпус (грудь и плечи). Не дай бог получишь травму лица – начнутся расспросы, а то и расследование: с кем, когда, где это случилось. Мы стали довольно часто проводить тренировки по «кулачному боксу». Иногда Вася приводил кого-нибудь из своих товарищей, и мы с удовольствием колотили друг друга. В один из наших учебных боёв Вася повредил мне ключицу, но тренировок я не прекратил, хотя ключица побаливала.

* * *

Как-то вечером я зашёл в казарму второй роты. Там в одном из углов собралась довольно внушительная толпа солдат, откуда доносились громкие восклицания: «Давай, давай, Саша! Тяни!». Я полюбопытствовал, кто там кого тянет? Оказалось, двое сцепились указательными пальцами, и каждый тянул на себя, пока у одного из соперников палец не разгибался. Затем всё повторялось, но уже средними пальцами. По сумме двух попыток определялся победитель.

Мне показалось любопытным это соревнование, и я решил попробовать в нём себя. Прошёл в середину круга, образованного болельщиками, и предложил себя в соперники любому желающему. На меня, конечно, обратили внимание – как-никак, старослужащий, отслужил три года, а они – один месяц. Я впервые участвовал в подобных единоборствах, но к своему удивлению, победил всех трёх соперников, пожелавших со мной потягаться. Победил и чемпиона среди новобранцев, который и придумал это состязание (причём каждым пальцем в отдельности).

Тогда мне в соперники представили абсолютного чемпиона роты – моего коллегу, писаря Федоркова. С ним у нас получился упорный поединок. К радости новобранцев, всё-таки победил их писарь. Своё поражение я оправдал тем, что несколькими минутами раньше победил трёх не слабых соперников, и на фоне усталости проиграл Федоркову. Кстати, он оказался тяжелоатлетом, штангистом первого разряда. Ещё до армии был вызван на областные соревнования, в случае успеха на которых получил бы звание «кандидат в мастера спорта». Но на турнир он не попал, поскольку его призвали в армию.

Я предложил ему на следующий день пойти днём в спортзал, где был помост и штанга с дисками разного веса. Спортзал находился за воротами части. Мы доложили часовому, что направляемся в спортзал (а не в самоволку). Федорков чуть поразмялся. Набрал на штангу более ста килограммов и по всем правилам поднял штангу, выжал и зафиксировал. А потом начал учить меня.

– Ты должен сегодня поднять хотя бы свой вес, – закончил он инструктаж.

Для первой пробы я поставил на штангу 55 кг. Под его подсказки и страховку я справился с первоначальным весом. Тогда добавили ещё десять кило – это уже был мой «живой» вес. Поднять-то я его поднял, но меня начало качать. Федорков чуть меня придержал, и я её зафиксировал. Так закончилась моя тренировка со штангой. Мой товарищ ещё потренировался с весом в два раза больше моего, а я в то время занимался на турнике.

В спортзал с коллегой мы сходили вместе ещё пару раз, а потом ходили по отдельности, каждый в своё свободное время, которое не стало у нас совпадать.

* * *

С Витей Соловьёвым я встречался довольно часто. Однажды даже сходили с ним в увольнительную в город. Он мне сообщил, что завтра будут торжественные проводы демобилизующихся, согласившихся поехать работать на целину в Казахстан.

Проводы проходили в зрительном зале клуба. Я отправился туда, предварительно отпросившись у майора. Увольняющихся «целинников» было человек двадцать пять. Их демобилизовали на полтора месяца раньше остальных и повысили воинские звания на одну ступеньку. Рядовые стали ефрейторами, ефрейторы – младшими сержантами и т.д. Таким образом, на целине не будет рядовых. Об этой акции предварительно были оповещены все отслужившие три и более года. Но меня такая перспектива – колхоз, трактор, трудодень – не устраивала. Мои планы были совсем другими.

* * *

Как только похолодало, мне стало необходимо поддерживать в штабе рабочую температуру, проще говоря, топить вечером печь. Для этого необходимо было носить дрова со склада. В этот раз я был здоров и мог приносить дрова сам. Но, поразмыслив, решил: «Зачем мне носить дрова и растапливать печь, когда у нас в батальоне более трёхсот новобранцев?»

Позвонил в первую роту дежурному. Попросил двух человек направить в штаб батальона. В кабинете было уже прохладно, а тёплой одежды у меня не было, поскольку прибыл я сюда с заставы в тёплое время. Пришлось мне накинуть на плечи шинель майора Баранова. Я сидел за столом, когда ребята зашли и доложили:

– Товарищ майор, рядовые Сергеев и Пятаков прибыли по вашему приказанию!

– Ваша задача – принести дрова со склада и растопить печь.

– Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

Перед возвращением ребят с дровами я снял шинель майора, чтобы показать им свою ефрейторскую «суть». Они пришли и очень удивились. Первый раз они удивились, когда увидели слишком молодого майора, а теперь – «старого» ефрейтора. Командиры отделений-то у них были старше всего на год, а я аж на три. Мой маскарад их развеселил. Они стали смеяться и вспоминать, как вначале они решили, что для майора я слишком молод, но когда я чётко, строго дал им задание – поверили в то, что я майор.

– Ребята, хватит болтать и смеяться, пора растапливать печь, – напомнил я. – А то снова надену шинель майора, и вам придётся стоять передо мной по стойке «смирно».

Надо сказать, они довольно умело справились с заданием, а дров принесли на два дня. Через день вечером я позвонил во вторую роту, потом через два дня – в третью. Таким образом, мне ни разу не пришлось ходить за дровами. А в штабе стало тепло, и отпала необходимость в шинели «с чужого плеча». В каждую из рот я звонил с промежутком в шесть дней, и ни разу мне не отказали в помощи.

* * *

Когда новобранцы стали изучать «Инструкцию по охране государственной границы СССР», мне приходилось ежедневно выдавать её командирам взводов, принимать обратно вечером и убирать в сейф. Назавтра всё повторялось, поскольку эта инструкция считалась секретным документом.

Скоро батальон повзводно начал ходить на стрельбище, и мне приходилось выдавать патроны. Выдавались они не поштучно, а ящиками для каждой роты. Командиры рот расписывались в журнале выдачи боеприпасов.

Обычно на стрельбище каждому солдату выдавали обойму из пяти винтовочных патронов, которые он должен расстрелять в мишень. Один из новобранцев первой роты умудрился сохранить патрон в патроннике (а может, он взял дополнительный в ящике и зарядил свой карабин). Так или иначе, вечером, когда вся рота чистила оружие, в казарме вдруг раздался выстрел. Все, кто был в этот момент рядом, в ужасе отпрянули в стороны.

А случилось вот что. Солдат, тайком пронёсший в казарму заряженное оружие, не прячась, при всех рядом присутствующих, поставил карабин на пол, приставил ствол к нижней челюсти, дотянулся рукой до спускового крючка и, сказав: «Прощайте, ребята!» – нажал на спуск. Все, кто видел его действия и слышал последние слова, решили, что он паясничает. Но он не придуривался, это было обдуманное, подготовленное самоубийство. Пуля прошла через шею, рот и вылетела вверх, пробив череп.

Наше командование сделало запрос на родину покончившего с собой солдата. Ответ местной администрации позволял предположить, что он свёл счёты с жизнью из-за девушки. Он её сильно любил, а она вышла замуж через два месяца после его призыва…

* * *

Не хочется заканчивать эту главу на трагической ноте, поэтому продолжу.

Вскоре новобранцы приняли присягу. Наконец-то они стали полноправными солдатами. Присягу принимали там же, на площади старой крепости, где и мы три года назад. После окончания официальной части все три роты выстроили в колонну по три, и они торжественным маршем во главе с комбатом, его замом и начальником штаба, под звуки оркестра, исполнявшего «до боли знакомую мелодию марша», вышли из триумфальной арки крепости и двинулись строевым шагом в сторону города.

В то время я был в штабе, но как только услышал звуки музыки, вышел на балкон. Оттуда мне было хорошо видно, как идёт колонна под звуки марша, почти прямо на меня (ворота были рядом). И вдруг при виде молоденьких солдат у меня внутри что-то защемило. Возможно, это чувство жалости к ним, от осознания того, через что им предстояло пройти в течение трёх лет, которые для меня уже заканчивались.

Когда колонна прошла, я вернулся в кабинет, сел за стол и подумал: «Дальше мне нужно будет всё начинать сначала, как говорят, с нуля…».