В школу машинистов я написал письмо, в котором сообщил о своём желании поступить к ним учиться. Начал собирать документы. Для получения медицинской справки необходимо было ехать в Камышловскую железнодорожную поликлинику.

В один из выходных я пошёл на станцию Поклевская, чтобы поездом доехать до Камышлова. На станции стоял поезд дальнего следования, стоянка была короткой, всего две минуты. «Значит, скоро пойдёт», – подумал я и решил ехать на нём старым добрым способом – на подножке вагона. Езды всего-то один час.

На подножке я оказался один – это вам не 1947 год, когда буквально все подножки вагонов были облеплены «зайцами». Я решил попробовать войти в тамбур. Дверь оказалась не запертой. Я прошёл внутрь, немного проехал в тамбуре. Опасаясь попасться на глаза проводникам и желая испытать что-то новое, решил перебраться на крышу вагона, благо, лесенка рядом. Поднялся, и только высунул голову выше вагона, как воздушным потоком с моей головы сорвало новенькое кепи. И тут я услышал хохот. Обернулся назад. На крыше вагона сидели, свесив ноги в пространство между вагонами, двое парней – лет по шестнадцать-семнадцать. Поезд мчался на всех парах. Мне ничего не оставалось, как сесть рядом с ними. Они посторонились, освобождая мне место.

Я понял, что ребята не агрессивные, а просто любители приключений, возможно, как и я. Сел с ними рядом. Разговорились. Они поинтересовались, служил ли я в армии. Я ответил и кое-что рассказал о службе. Один из них заметил:

– Я бы ни за что после армии не поехал на крыше вагона.

Я постарался объяснить:

– Мне нужно попасть в Камышлов в первой половине дня, а пригородный поезд идёт медленно и поздно. А этот скорый останавливается по пути только в Пышме.

После этой остановки я перебрался на подножку вагона. При подъезде к Камышлову вспомнилось, как восемь лет назад именно здесь железнодорожная милиция задержала и оштрафовала нас с Виктором. Не доезжая до вокзала, я решил спрыгнуть с подножки на ходу поезда. Мне раньше частенько на работе приходилось ездить на маневровом паровозе до вагонов, куда нужно было носить цепь. Я никогда при этом не просил остановить локомотив, а садился и сходил на ходу на любой скорости. Но, как оказалось, одно дело маневровый паровоз, а другое – скорый поезд, который, хотя и притормозил при подходе к станции, но не настолько, чтобы было легко и безопасно прыгать с подножки. Но я всё-таки рискнул. И просчитался.

Меня подбросило вверх, а затем я шлёпнулся на землю. Поднялся. Вроде, меня никто не видел. Осмотрел себя – руки и коленки ободраны. У меня в руках была брезентовая хозяйственная сумка, а в ней бутылка с молоком и несколько кусочков хлеба. При ударе о землю бутылка открылась, молоко вылилось в сумку, и хлеб теперь плавал в молоке. В сумке получилась своеобразная тюря. Мне пришлось из неё всё вытряхнуть, кроме бутылки, которая представляла собой ценность, ибо была дефицитом.

Я пришёл в поликлинику и первым делом зашёл к травматологу, который не обнаружил у меня серьёзных повреждений. В процедурной мне позволили умыться. Обработали ранки, некоторые из них перевязали. Затем я отправился на медкомиссию, где прошёл все необходимые кабинеты, и мне выдали положительную медицинскую справку.

Зашёл в отдел кадров и взял справку с места работы. Сел в пригородный поезд, идущий из Свердловска до Тюмени, и вечером уже был дома. В общем, съездил с приключениями, но не напрасно.

На следующий день зашёл к заместителю начальника и взял у него характеристику с места работы. Теперь все документы были готовы, и я отправил их бандеролью в Свердловск, хотя ответа на своё предыдущее письмо ещё не получил.

Через несколько дней из школы машинистов мне пришёл этот ответ, в котором говорилось, что если мне к первому сентября 1955 года не исполнится 23 года, то документы высылать смысла нет. Также было написано, что конкурс в этом году – десять человек на одно место.

Двадцать три мне исполнялось только десятого сентября. Конкурса-то я не боялся, наоборот, такая борьба даже возбуждала – нужно оказаться лучшим из десяти! Но, похоже, бороться мне за «место под солнцем» не придётся. А жаль.

Я прекратил подготовку к экзаменам и стал ждать возвращения документов. Через неделю я получил пакет из школы машинистов. А в нём – вот неожиданность – вызов на экзамены. Я стал абитуриентом! В вызове были указаны дата прибытия, список экзаменов, а также сказано, что на время экзаменов мы будем обеспечены общежитием. Выходит, мой «юный» возраст в 22 года 11 месяцев 20 дней не стал всё-таки помехой для вызова на экзамены. Возможно, сработала моя железнодорожная рабочая специальность. Наверное, многие из потенциальных абитуриентов никогда не работали на железной дороге, а привлекала их сама специальность и полное государственное обеспечение.

Я снова засел за учебники. На работе оформил отпуск на время экзаменов с первого по пятнадцатое августа.

* * *

Меня опять потянуло к экстремальным развлечениям. В Свердловск я решил поехать на товарном поезде. Часть грузовых вагонов была оборудована переходными площадками, где также размещались сиденья для кондукторов и ручной тормоз. При формировании состава такой вагон ставят в первую треть состава для главного кондуктора и в хвост поезда для старшего кондуктора. Главный кондуктор везёт всю документацию, а старший на хвостовом вагоне ставит сигнальные фонари, следит в пути за их целостностью и нормальной работой. Кроме того, кондуктора при необходимости подают сигналы машинисту. Но иногда в длинных составах попадаются вагоны с переходными площадками и в середине состава.

На станции стоял поезд. Я спросил у главного кондуктора, куда он идёт.

– В Свердловск.

– Можно мне с вами туда доехать?

– Ищи другую площадку.

– Хорошо, спасибо, – и я побежал вдоль состава. Нашёл свободную переходную площадку. Устроился как «кум королю» на сиденье. Вскоре поезд тронулся.

Я открыл чемоданчик, перекусил. Оглянулся по сторонам, мельком увидел деревню Перваново, дом, откуда ушёл в армию. Постарался вернуться мыслями к предстоящим экзаменам. Просмотрел программку по литературе и обнаружил, что не читал биографию Тараса Шевченко. Было светло, тепло, можно сказать, даже уютно. Я открыл учебник литературы и дважды прочитал биографию знаменитого украинского писателя и поэта. До Свердловска поезд сделал лишь одну, но длительную остановку. Я даже успел погулять вдоль состава.

* * *

Всего дорога заняла около пяти часов, и я успел прийти в школу ещё в рабочее время. В приёмной начальника школы мне выдали талончик на заселение в общежитие. Школа машинистов локомотивов находилась в одном здании с техникумом железнодорожного транспорта, располагалась на втором этаже и имела отдельный вход.

Мне сказали, что завтра вывесят списки – кто, когда, где и какой предмет будет сдавать.

Талончик на общежитие с адресом и схемкой помог мне его найти, хотя было не просто, поскольку оно оказалось на другой стороне станционных железнодорожных путей. Общежития представляли собой деревянные одноэтажные дома барачного типа. В учебное время здесь проживали иногородние студенты из школы и техникума, а пока их места были заняты абитуриентами.

Наутро я пришёл в школу. У дверей каждой аудитории уже были вывешены списки сдающих сегодня экзамены. Было четыре предмета и, соответственно, четыре списка. Я сдавал сегодня русский язык письменно, то есть диктант. В этом же перечне оказался ещё один Фёдоров. При проверке, уже сидя за столами, я услышал, что моего однофамильца зовут Артур.

Группа состояла из тридцати человек. Диктант нам продиктовала преподавательница, на вид очень интеллигентная особа. После того как мы закончили писать, нам дали время самим проверить свои работы. Перечитывая свои листы, я обнаружил доселе мне незнакомое словосочетание «во что бы то ни стало», написанное мною именно так – все слова раздельно. Я подумал и соединил вместе «чтобы», а перед «то» поставил дефис, после чего с чувством выполненного долга сдал свою работу.

На другой день все, кто писал диктант, пошли гурьбой в школу. Результаты проверки наших работ были уже вывешены на стене у дверей аудитории. Сразу бросились в глаза оценки – почти сплошь двойки. Было лишь две тройки и две четвёрки – это из тридцати-то человек! Таким образом, этот диктант должен был буквально подкосить конкурс. Я искал в списке свою фамилию. Как и ожидалось, Фёдоровых там было двое – у одного стояла двойка, а у другого четвёрка. Но инициалы ни у одного Фёдорова с моими не совпадали. У «двоечника» были А.И., а у «четвёрочника» – Н.Г. Я чуть подрастерялся, но вспомнил, что моего однофамильца звали Артур. «Значит, это он получил два балла», – решил я.

Преподаватель была в аудитории, и я попросил разрешения войти. Она позволила. Я назвался и попросил показать мою работу. Сначала она сама на неё взглянула и удивлённо подняла на меня глаза:

– В чём вы сомневаетесь? У вас же четвёрка, всего лишь одна ошибка!

– Сомневаюсь в своём имени-отчестве, – ответил я.

– В каком смысле? – она изучающе на меня посмотрела, мне даже на секунду показалось, что она немного испугалась. Наверное, у неё мелькнула мысль, не дурак ли перед ней (говоря по-железнодорожному, не сошёл ли я с рельс). В аудитории кроме нас никого не было.

– В общем списке не мои инициалы, – объяснил я. – Вот поэтому я и зашёл всё выяснить.

Она облегчённо вздохнула:

– Извините, это, наверное, наша ошибка. Мы исправим, а вы можете спокойно готовиться к устному экзамену.

– Спасибо, до свидания.

Я вышел довольный результатом. Те же, кто получил двойку, уже становились в очередь за получением своих документов в приёмной. Я посмотрел расписание экзаменов и нашёл себя в списках сдающих завтра математику. Пошёл в общежитие готовиться к новому экзамену.

Во второй половине дня в общежитие вернулись ребята, сдававшие с утра математику. Один из тех, кто сдал на четыре, стал рассказывать, какой ему попался билет, и как он решил довольно сложные примеры и задачу. Рассказ его был эмоциональным, его переполняла радость. Я слушал его краем уха и «мотал на ус».

Утром в кабинете математики я взял билет. И он оказался именно тем, о котором вчера шла речь в общежитии! Кое-что в памяти у меня отложилось, и я всё решил довольно быстро и правильно. Получил свои четыре балла.

Через день у меня был устный экзамен по русскому языку и литературе. Первым вопросом билета был разбор написанных предложений, правописание суффиксов и тому подобное. А вторым, по литературе, оказалась биография Тараса Шевченко, которую я как раз прочитал по пути в Свердловск – опять удача! По русскому языку я ответил вполне нормально, но едва ли на пять. А биографию Шевченко я рассказал вдохновенно, перемежая её декламированием стихов. Экзаменатор без сомнений поставила мне пять баллов.

Таким образом, после трёх экзаменов у меня стало тринадцать баллов. Оставался последний экзамен: «История СССР и Конституция СССР». К подготовке к нему я отнёсся серьёзно, поскольку баллы терять было нельзя.

Экзамен принимала девушка лет двадцати двух, симпатичная, со светлыми кудряшками. Она не старалась изображать строгость, а просто беседовала с абитуриентами во время их ответа на билет. Беседа у нас вышла довольно оживлённой, и она поставила мне пятёрку.

С восемнадцатью баллами можно было быть уверенным в поступлении, но мало ли что? После окончания вступительных экзаменов администрация наметила на двенадцатое августа зачтение результатов. Всего принимали шестьдесят человек, но пятнадцать были уже приняты вне конкурса. Так что на 45 вакансий претендовало минимум 450 абитуриентов.

Помнится, среди них были два грузина. Они жили не в общежитии, а в гостинице, что для нас в то время было невиданной роскошью. На первом же экзамене по математике оба они получили двойки, хотя и пытались подкупить преподавателей и экзаменаторов, вплоть до начальника школы. Но никто не клюнул на их деньги. Один из них жаловался ребятам в коридоре после экзамена, что ему попался самый «трюдный» угол.

– Какой? – спросили его.

– Да прямой!

Так они и уехали в свою цветущую Грузию не солоно хлебавши.

12 августа нас собрали в самой просторной аудитории. Там стоял один-единственный стол и ни одного стула. Мы все стояли и с волнением ждали, когда придут и объявят результаты. Не переживали только двое – они уже «обмыли», будучи уверенными, что их зачислят. Они сидели на подоконнике, свесив ноги, громко и развязно разговаривая. Двери были открыты, и в коридоре всё было слышно.

Наконец, в дверях показался долгожданный представитель администрации школы, заместитель начальника по политической части, при полных регалиях с капитанскими погонами. Он вошёл и сразу увидел сидящих напротив двери подвыпивших парней. Они тут же спрыгнули с подоконника, встали чуть ли не по стойке «смирно», но всё равно сразу были изобличены в нетрезвости. Заместитель начальника спросил их фамилии и собственноручно вычеркнул их из списка прошедших конкурс.

– Вы исключены из списка учащихся школы за грубое нарушение дисциплины, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Можете идти забирать документы и ехать домой.

В зале воцарилась мёртвая тишина. Затем «замполит» начал зачитывать список зачисленных. Каждый должен был отозваться на свою фамилию и показаться ему на глаза. В этом списке был и я. В конце он зачитал короткий перечень кандидатов на поступление. Двое из них были тут же зачислены вместо исключённых. Надо сказать, дисциплина в то время на железной дороге была почти армейской.

После оглашения всего списка учащихся нам предложили разъехаться по домам, уволиться с работы и с трудовой книжкой явиться в школу 31 августа к девяти часам на общее собрание. Я сразу поехал в Камышлов, в отдел кадров, где меня без проволочек уволили с работы. В трудовой книжке, которую мне выдали на руки, появилась запись: «17.08.55 уволен с работы ввиду поступления в школу машинистов».