Сработал радиофугас… Сработала радиомина… К сожалению, эти слова мы слышим сегодня часто. Некогда секретное и тщательно охраняемое оружие стало доступным и расползлось по миру. И у этого оружия есть своя история, в которой прослеживается… нижегородский след.

Командир поисковой группы саперов майор Карл Гендель поспешил обрадовать начальника гарнизона Харькова генерала Георга фон Брауна, что приглянувшийся ему особняк полностью обследован и очищен от мин. Как и следовало ожидать, отступавшие советские части заминировали его, но сделали это наспех и небрежно. Мину нашли в куче угля у самой двери. Русские саперы даже не удосужились спрятать ее в глубине подвала. Паутина, свисающая с потолка, была не потревожена.

Георг фон Браун распорядился перенести в особняк свои вещи. Знал ли генерал, что до него жил здесь видный украинский партийный деятель Никита Сергеевич Хрущев. Хотя в то время это имя вряд ли было широко известно.

Но пожить генералу в уютном особнячке на тихой харьковской улочке пришлось недолго. 14 ноября в 4 часа 20 минут утра прогремел мощный взрыв, превративший особняк в пылевое облако.

Военный гарнизон остался без своего начальника, осиротела и 68-я пехотная дивизия, которой командовал генерал. В Берлине принимал соболезнования главный конструктор ракет барон Вернер фон Браун, которому погибший героической смертью генерал доводился кузеном.

В ту ночь в различных районах Харькова прогремело сразу несколько взрывов. Все это было похоже на ночную бомбардировку, но никто не слышал звуков самолетных моторов, да и молчали зенитки, охранявшие город.

Тогда откуда же в городе взялось такое количество фугасов? Партизанскому подполью, которое несомненно существовало, такую операцию провести невозможно.

А если фугасы оставили отступающие советские войска, то кто тогда их подорвал?

Месяцем раньше в Одессе прогремел загадочный взрыв, унесший жизни двух сотен офицеров вермахта, собравшихся на совещание в одном из особняков.

Позже к этим загадкам добавился взрыв моста через подмосковную речку Истру, по которому в то время шла танковая колонна. Мост имел круглосуточную охрану и был отсечен тремя рядами колючей проволоки. Подобраться к нему скрытно было просто невозможно.

Загадочные взрывы прогремели в Туапсе, Ростове-на-Дону, Ржеве, на дорогах под Ленинградом… И ни одного исполнителя не попало в руки карательных органов.

Харьков же для немцев стал настоящим адом. Разведка сбилась с ног, пытаясь выяснить природу внезапных взрывов. О том, что след, по которому она шла, был ложный, свидетельствуют хотя бы эти записки офицера, представителя ставки. Вот запись от 20 ноября 1941 года.

«Еще горят дома. Большой, опустевший город неспокоен. Мы едем на автомобиле. Внезапно слышим грохот сильного взрыва. К месту взрыва помчалась масса велосипедов и мы едем туда. Место взрыва оцеплено. Вновь взорвалась мина или адская машина, которая должна была взорваться через определенный промежуток времени.

Вечером взорвалась мина недалеко от нашего дома. После взрыва нескольких мин и потери офицеров и солдат было отдано распоряжение не расселяться по нежилым домам…

Мины взрывались повсюду. Но самое ужасное — минированные дороги и аэродромы. На аэродромах взрывалось до 3–5 мин, и никто не знал, где взорвутся следующие. Однажды взорвалась мина неслыханной мощности в ангаре, где велись монтажные работы, были убиты ценные специалисты. Этим ангаром уже нельзя пользоваться. Взорвались мины на краю аэродрома, были раненые среди летчиков и повреждены самолеты.

В городе и его окрестностях погибло много автомашин и несколько поездов, наскочивших на мины. Убиты сотни солдат. Но взрывы не прекращаются, обнаруживать мины с каждым днем труднее.

По показаниям пленных часовой механизм многих образцов мин рассчитан действовать четыре месяца.

Прошел только один месяц: в течение остающихся трех мы должны будем потерять еще много машин и поездов. Уже сейчас потери из-за мин превосходят все потери, непосредственно связанные с завоеванием города».

Заметим, в записках военного специалиста нет ни слова о радиоуправляемых фугасах, только о минах замедленного действия. Немецкая разведка непозволительно долго шла по ложному следу, и только в харьковских взрывах обозначилась «спланированная и хорошо исполняемая русскими» операция. А эффективность взрывов рассеивала сомнения в их случайности.

Лишь в декабре в штабах получат секретную директиву Гитлера: «…Русские войска, отступая, применяют против немецкой армии „адские машины“, принцип действия которых еще не определен. Наша разведка установила наличие в боевых частях Красной Армии саперов-радистов специальной подготовки. При выявлении таких саперов среди пленных доставлять их в Берлин самолетом и докладывать об этом лично мне».

Только через год в руки немцев попадет несколько радиофугасов. Они попытаются их скопировать, но наладить их серийный выпуск не успеют. Комендант Берлина, которому было поручено «подготовить» город к приходу советских войск, признается: «Что касается радиофугасов, то тут русские инженеры далеко опередили наших».

А опережение это началось еще в 20-х годах прошлого века. Где-то в глубинах архивов до сих пор лежат невостребованными документы Нижегородской радиолаборатории. Та часть документов, которая касалась гражданской тематики, вполне доступна. А вот военные исследования все еще стережет гриф секретности. Между тем они-то и скрывают тот самый след радиоуправляемых мин.

Поиск — дело азартное и всегда предполагает нестандартные ходы. Зная, что Нижегородская радиолаборатория была под пристальным вниманием В. И. Ленина, попробуем поискать зацепки в его собрании сочинений. Во многих библиотеках ленинские многотомники еще стоят на библиотечных полках, дожидаясь того дня, когда их спишут на макулатуру. С идеологией нашего бывшего вождя мы сегодня не согласны, но книги содержат и отзвуки конкретных событий, которые давно стали историей.

Ленинские письма, записки, телеграммы попадали на страницы собрания сочинений по мере того, как теряли составляющую государственной тайны. Только в последнем издании, успевшем выйти до перестроечных процессов, есть дополнительная порция документов, касающихся Нижегородской лаборатории. Они раскрывают имя ростовского (это который на Дону — Авт.) студента Степана Ботина и то, чем заинтересовался В. И. Ленин.

Бывший управляющий делами Совета народных комиссаров Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич писал в своих воспоминаниях:

«…Все знали, как трудно вести восстановительную работу в обстановке войны, голода, интервенции.

Производство упало, упала производительность труда… Но, несмотря на эти тяжелые условия жизни, среди рабочих и специалистов неугасимо горел и разгорался огонь изобретательства, направленный на снижение стоимости продукции, на уменьшение затрат средств и сырья, на ускорение самого процесса производства, на охрану самих производителей, на все новое и новое использование сил и богатств природы для блага человека и общества.

Совнарком еще в Петрограде, в первые месяцы революции, был завален предложениями различных новых проектов, новых изобретений и всяких приспособлений.

Докладывал обо всех этих заявках Владимиру Ильичу, я получал от него неизменные распоряжения относиться ко всем этим предложениям самым внимательным образом.

…Владимир Ильич считал необходимым обращать самое серьезное внимание на все молодые поросли изобретательства и давать возможность всем этим только что пробившимся ее росточкам укрепляться и развиваться».

Быть может, среди присланных в Совнарком проектов был и проект студента Ботина.

Ленин пишет записку наркому внешней торговли Леониду Борисовичу Красину: «Ботин? Слышали о нем? Изобрел-де взрывы на расстоянии?»

Красин отвечает: «Не слышал. Вероятно, ерунда».

Далее опять рука Ленина: «Он здесь. Скажите, чтобы ВСНХ направил его к Вам».

Почему же Ленин обращается к наркому внешней торговли, а не к какому-нибудь авторитетному «технарю»? Объясняется это просто: Красин был блестящий инженер-энергетик.

Красин разобрался в существе изобретения и понял, что оно ближе к радио, чем к электротехнике. К Ботину прикрепили консультантом председателя Радиосовета, старого партийца Акима Максимовича Николаева.

В чем же была суть изобретения Степана Ботина?

Известно, что В. И. Ленин обращался в Особый отдел Кавказского фронта, находившийся в Ростове-на-Дону, с просьбой достать номер газеты «Донские ведомости» от 11 декабря 1918 года. Особому отделу и без того было, чем заниматься, но он выполнил задание вождя, и нужный номер газеты был ему доставлен.

Что же привлекло в ней Ленина? Сохранилась ли эта газета до сегодняшних дней? Сможем ли мы в подробностях узнать, что она писала о Степане Ботине? Не особо надеясь на удачный исход, мы все-таки послали запрос в областной архив Ростова-на-Дону. И… получили фотокопию заметки. Она так и называлась — «Степан Ботин».

«…Донской уроженец, сын рабочего Сулиновского завода, Степан Иванович Ботин с детства почувствовал призвание к физике и химии. На 18-м году своей жизни Ботин напечатал статью в журнале „Электричество“, в которой доказал, что успешность радиотелеграфирования не зависит от высоты антенн, а только от частоты колебания волн. Эта статья вызвала полемику в русской и заграничной специальной печати.

…Ботин также изобрел аппараты для беспроволочного телеграфирования (до 5 верст) и передачу по проволоке электрохимическим путем рисунков, чертежей и т. д. Работая над усовершенствованием радиотелеграфии, он получил взрывы на расстоянии.

В присутствии специальной комиссии Ботин в мае 1916 года произвел в Тифлисе удачный опыт взрывания артиллерийского снаряда на расстоянии около 5 верст».

Белогвардейцы, гнездившиеся в Ростове-на-Дону, разыскали молодого изобретателя и пытались привлечь его на свою сторону, но, видимо, не смогли обеспечить ему условия для опытов.

Ленин проявил в этом деле большую настойчивость и 5 апреля 1920 года подписал мандат Ботину с заданием привезти в Москву из Ростова-на-Дону и других южных городов ряд приборов по электротехнике. В мандате содержалась просьба ко всем советским, железнодорожным и военным учреждениям оказывать Ботину содействие для быстрейшего выполнения данного ему задания.

Когда Ботин вернулся, то Ленин позаботился о его размещении. Он отправил сотруднику ВЧК А. Н. Прокофьеву письмо: «Тов. Прокофьев. Прошу устроить тов. Ст. Ив. Ботина с семьей на возможно более удобной квартире. Если нужна моя помощь, пришлите мне телефонограмму или зайдите ко мне. Дайте мне ваш телефон. С коммунистическим приветом В. Ульянов (Ленин)».

14 мая он беседует с Акимом Николаевым и Степаном Ботиным. Совместно они намечают план работ и примерные сроки их выполнения.

В те дни Ленину часто приходилось беседовать с молодыми изобретателями. Записки, посланные в соответствующие ведомства, говорят о том, что его интересовали и электрические лампочки, и тормоза паровозов, и получение сахара из опилок, и искусственные подметки, и сливки из подсолнухов, и радиоустановки.

Изобретение Ботина стояло в ряду важнейших. В те дни шли бои на юге, врангелевские войска упорно сопротивлялись, и как бы пригодилось в деле ликвидации группировки изобретение молодого электротехника.

Ленин пристально следит за ходом опытов. Вот хроника лишь одного дня — 4 июня 1920 года. Идет заседание Совета труда и обороны. Оно началось утром. Обсуждается много вопросов. Ленин пишет записку Ботину.

«…Вы сказали… что опыты могут быть в пятницу (т. е. сегодня). Случилось одно особое военно-политическое обстоятельство такого рода, что мы можем лишних много тысяч потерять красноармейцев на этих днях. Поэтому мой абсолютный долг просить Вас настойчиво ускорить опыт и произвести сегодня обязательно, если есть хоть малая возможность (всю черновую работу, вроде регулировки мотора, Вы должны сдать другим, не занимаясь сами пустяками).

Очень прошу ответить мне тотчас с посланием и как можно точнее, подробнее: я бы не стал Вас торопить, если бы не требовалось немедленное политико-стратегическое решение архиважное»…

То архиважное дело, о котором упоминает Ленин — бросок войск через Сиваш и внезапный удар с тыла.

В 18 часов вечера продолжилось заседание Совета труда и обороны. Ленину сообщили, что прибыл Ботин. Он тут же покидает президиум и идет встречаться с изобретателем. Двухминутной беседы было достаточно, чтобы понять: опыт не удался, и Ботин испытывает недоверие к прикрепленному «спецу».

В полночь Ленин пишет записку Ботину: «…Теперь я имею свободные четверть часа и потому могу (и должен сказать Вам подробнее и яснее, что были явно допущены ошибки и что надо прямо, честно, решительно от этих ошибок отказаться. Иначе серьезнейшее дело будет испорчено». Самой первой ошибкой Ленин признает недоверие к «спецу»…

Как мы уже знаем, «спецом» к Ботину был прикреплен Аким Максимович Николаев. В 1934 году были изданы его воспоминания о Ленине. Опыты по взрывам на расстоянии были государственной тайной и тщетно искать в воспоминаниях подробности интересующих нас событий. И все же…

Аким Максимович пробовал тактично выяснить уровень технической подготовки изобретателя. «Спец» так и не смог толком понять, как тот собирается взрывать на расстоянии.

«…Лаборатория вместе с охраной и я поселились на даче под Москвой, достали маленькую электрическую станцию, установили, провели провода, осветили электричеством дачу… и вдруг изобретатель передумал делать установку на даче, а попросил вагон из особого поезда с электрической станцией. Вагон дали, только без станции. Мы сами подвели ток и подготовили все для опыта.

В назначенный для опыта день оказывается, что изобретателю снова чего-то не хватает, опять отсрочка, опять нужна поездка на Северный Кавказ за какими-то недостающими деталями аппарата.

Я еду в Москву жаловаться Владимиру Ильичу. Владимир Ильич предлагает терпеливо ждать: „Пусть поедет, может быть, в самом деле у него припрятано настоящее оборудование там, на Кавказе“.

Изобретатель опять ездил на Кавказ, привез какой-то тяжелый ящик, закрыл его в секретную комнату, наложил печать, потом заявил, что вот, как только чертежник выполнит чертежи, через два дня начнем монтаж и опыты. Мои попытки узнать, что задерживает опыты, какие чертежи используются, для чего они нужны, что за схема установки — не привели ни к чему».

Между тем Ленин терпеливо учит Ботина работать со «спецом». Он говорит, что в изобретениях большого масштаба немыслим труд одиночек. Нужен «коллективный Эдисон».

«В этой связи, — пишет Николаев, — поражает терпение и настойчивость Владимира Ильича, его выдержка. Идея, выдвинутая изобретателем, была очень ценной и нельзя сказать, что она вообще неосуществима. Для нас в то время (1920 год) очень важно было иметь такое открытие, и Владимир Ильич вел дело так, чтобы исчерпать все возможности и прийти к любому концу: или изобретатель сам признается, что он не в состоянии произвести этого опыта, или хоть что-нибудь да удастся.

Ленин особо отмечал: „Надо сделать так, чтобы он (изобретатель) не обвинил нас в том, что мы ему помешали в чем-то“. Ленин невольно становится „соавтором“ опытов. Он внимательно читает все протоколы и подсказывает, как надо вести работу.

„Тов. Николаев! Надо окончательно воспользоваться этим протоколом и привлечением Вас (наконец-то и наш капризник начинает понимать, что без спеца нельзя!), чтобы решительно переделать организацию всего дела“.

„Т. Николаев! Получил Ваше письмо… Очень рад, что начали теперь правильно.

Советую (1) поофициальнее и настойчивее потребовать открытия Вам тотчас всех секретов.

(2) Установку делать, если можно, на особых деревянных подставках, чтобы можно было моментально снять с вагона (лучше, может быть, не вагон взять, а платформу) и поставить на грузовик, на землю и пр. (ибо изобретатель делал удачный, по его словам, опыт не в вагоне).

(3) Если найдете, что „овчинка стоит выделки“, то не жалейте денег и людей для ускорения работ.

Привет! Ленин“».

Вновь обратимся к воспоминаниям Акима Николаева:

«Все же с опытами шло туго. Я не верил в удачу, изобретатель так и не мог сказать толком о сути своего изобретения. Прошло еще некоторое время с такими же „успехами“. На одном заседании я стал просить Владимира Ильича освободить меня от наблюдения за опытом. Владимир Ильич погрозил мне пальцем и написал записку: „Отставки Вашей не принимаю — доведите дело до конца“ (передаю по памяти, — А. Н.). Через некоторое время, посоветовавшись с Владимиром Ильичем, мы решили изобретателя отправить в Нижний Новгород, в радиолабораторию, где ему была бы предложена свобода действий и все возможности для успешного производства опытов. Так же ему была обеспечена консультация лучших технических сил — работников радиолаборатории».

Ленин пишет в Нижний Новгород:

«…Предгубисполкому.

Копия радиолаборатория.

Немедленно по получении сего примите все зависящие меры для полного содействия Ботину, командированному в Нижний Новгород в целях выполнения военно-государственных работ, также и для квартирного и продовольственного снабжения команды военной радиостанции № 605, находящейся в распоряжении Ботина. Предоставить Ботину необходимые средства передвижения, красноармейский фронтовой паек и квартиру ему, жене и дочери.

Предсовобороны Ленин 24.VIII. 1920 год».

Степан Ботин переезжает в Нижний.

В Нижний Новгород в то время отовсюду стекались специалисты радиодела. Здесь начинает работать первая радиолаборатория, которой руководит М. А. Бонч-Бруевич. В ее стенах реализовывались самые смелые эксперименты и находили жизненную дорогу изобретения, казавшиеся фантастическими. И Степан Ботин со своими опытами вполне вписывался в ряды энтузиастов.

Вместо уехавшего в заграничную командировку Акима Максимовича Николаева к изобретателю прикрепили нового «спеца» инженера-электрика Глеба Максимилиановича Кржижановского.

К нему обращается Ленин:

«…Завтра должен приехать Ботин, и я его направляю к Вам.

Необходимо, ввиду сомнений и подозрений Николаева, поставить дело с Ботиным на точную и формальную почву: т. е. либо Вы говорите: „не стоит пробовать“. Тогда ликвидируем все. Либо говорите: „стоит еще попробовать“. Тогда Ботин делегируется к Вам и Вы даете ему точное задание, точные условия работы, точный контроль…»

Тут же письмо Ботину:

«…Прошу Вас вести протокольную запись всех опытов: 1) сила тока или электрической энергии, 2) где (на сколько сажен) и по плану расположены патроны, перед заграждением и позади него, 3) на земле, вверху, внизу, под землей (глубина), 4) когда и какие взорвались…

…На каждый опыт отдельную запись (день, час и т. д.)

Ваш Ленин».

Так в чем же все-таки была техническая суть изобретения Степана Ботина? Нет ли еще упоминаний об экспериментаторе в воспоминаниях инженеров и техников, работавших в Нижегородской радиолаборатории?

Оказалось, что есть. Ученый-радиотехник Петр Алексеевич Остряков в своих мемуарах о встречах с Лениным описывает следующий эпизод:

«…Беседа (с Лениным. — Авт.) заняла минут двадцать. Я поднялся и собрался было уходить, но Владимир Ильич остановил меня и спросил, знаю ли я изобретателя…

Я ответил, что знаю.

— Что вы думаете о его изобретении?

Я сказал, что по-моему все это дело похоже на авантюру. Владимир Ильич неодобрительно взглянул на меня, нахмурился и предложил подробно объяснить, почему я так думаю.

Дело было в следующем. Незадолго до описываемых мною событий в Нижегородскую радиолабораторию был прислан этот изобретатель. Он, по его словам, изобрел способ производить взрывы на расстоянии при помощи электромагнитных волн.

В стенах радиолаборатории его работы были засекречены, и мы к нему не входили. Однако по аппаратуре, которую он требовал со склада, было ясно, что порох ему не выдумать, а тем более не взорвать. Вот почему я и позволил себе так резко отозваться об этом изобретении.

Мне пришлось, однако, по требованию Владимира Ильича изложить более мотивированные объяснения. Я доложил Владимиру Ильичу, что, на мой взгляд, изобретая способ взрыва на расстоянии, можно идти двумя путями.

Первый путь — это направить пучок волн такой частоты, которая бы вызвала какие-то собственные колебания в молекулярной, а может быть и атомной структуре взрывчатки, например, пироксилина.

Здесь встает вопрос о микроволнах, микроколебаниях электронной структуры материи.

Второй способ — это направить на пироксилиновую шашку пучок лучей, может быть, просто тепловых, и без явления резонанса, чисто насильственным, вынужденным способом заставить его загореться, а потом и взорваться, что, впрочем, для пироксилина не обязательно.

Что касается изобретателя, то он не работает ни над той, ни над другой потенциальной возможностью. Это видно по аппаратуре, которой он пользуется».

В ноябре 1921 года специальная комиссия подробно познакомилась со всеми материалами опытов Ботина и пришла к решению прекратить «дальнейшее продолжение каких бы то ни было работ». Вот, казалось бы и наступила естественная развязка. Авантюрные работы, уносившие массу денег, прекратили и об авантюристе Степане Ботине стоит забыть.

Но нет, он сам напомнил о себе. В «Рабочей газете» за 31 января 1925 года были опубликованы его небольшие воспоминания о Ленине:

«…В апреля 1920 года по распоряжению тов. Ленина меня вызвали с Юго-Западного фронта, где я был инспектором инженерных войск.

Явившись к Ильичу, я получил должность лаборанта по работе в области радиотехники при Нижегородской радиолаборатории, где производились работы над токами высокой частоты и телемеханики (управление посредством радио на расстоянии) и т. д.»

В воспоминаниях ни слова не говорится о тех неудачах, которые он претерпел. И как оправдание самого себя он приводит ленинские слова, якобы ему сказанные: «…Не ошибается тот, кто ничего не делает, — была его (Ленина — Авт.) обычная фраза. — Не надо бояться ошибок. Надо исправлять ошибки и продолжать работать дальше».

Из подписи видно, что дальше Степан Ботин стал техническим директором акционерного общества «Радио-передача». Хорошая, солидная должность.

Полтора года морочил головы «спецам» изобретатель-неудачник. Почему же никто сразу не распознал в нем авантюриста? Может быть покровительство Ленина сыграло свою роль?

Скорее всего, дело было в другом. «Спецы» верили в техническую идею, которую Ботин старался превратить в реальность. Эта техническая идея давно витала в воздухе, и кто-то должен был ее реализовать. Пусть попробует Ботин.

Мир науки в те годы был тесен. «Спецам»-электротехникам хорошо были известны имена двух ученых — Филиппова и Пильчикова, загадочным образом ушедших из жизни. Их смерти вызвали бурную волну пересудов.

Михаила Михайловича Филиппова любопытствующая молодежь знала как редактора журнала «Научное обозрение». Любители чтения не могли пропустить его роман «Осажденный Севастополь», а знатоки философии не пропускали его статей в академических изданиях.

По версии, которая бытует и поныне, ученый отравился реактивами, которые применял в своих опытах.

В день своей смерти 11 июня 1903 года он отправил письмо в газету «Русские ведомости», где писал:

«В ранней юности я прочитал у Бокля, что изобретение пороха сделало войну менее кровопролитной. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, которое фактически упразднит войну.

Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи на расстояние волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна и на расстояние в тысячи километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ изумительно дешев и прост. Но при таком ведении войны на расстояниях, много указанных, война фактически становится безумством и должна быть упразднена.

Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук».

Только после публикации этого письма гибель ученого вызвала подозрение. Обнаружилось, что часть архива ученого… исчезла. Друзья Филиппова утверждали, что он провел 12 успешных опытов и считал задачу решенной. Описаний этих опытов не обнаружили.

Через пять лет уходит из жизни профессор Харьковского университета Николай Дмитриевич Пильчиков. Состоятельный и успешный ученый стреляет себе в сердце…

Правда медицинские эксперты с подозрением отмечают, что револьвер «Бульдог», из которого якобы застрелился ученый, лежал аккуратно на прикроватной тумбочке.

Сыщики обнаружили в бумагах профессора беспорядок и установили, что кто-то похитил записи и чертежи, касающиеся радиоуправления.

Свидетели в один голос заявляли, что в последнее время Николай Дмитриевич вел себя как-то странно. А началось все после того, как он прочитал в университете лекцию о подрыве мин, «не имея к ним никакого отношения». Точно спасаясь от преследователей, он попросил убежище в частной клинике, где его и настигла смерть. До сих пор нет ответа на вопрос было это самоубийством или его убили.

Работы Филиппова и Пильчикова и были теми летающими в воздухе идеями. Их подхватывали. Одна из таких попыток и принадлежала Степану Ботину. Четко прослеживается, что он хотел соединить фантастическую идею об «упразднении войны» Филиппова с реальным способом это сделать Пильчикова.

Не вышло. У Степана Ботина не вышло.

Хотя мне припоминается один разговор с ветераном Нижегородской радиолаборатории. Он рассказывал, что участвовал в опытах взрывов снарядов на расстоянии. Подрывали их на Телячьем острове, а сигнал посылали непосредственно из радио лаборатории. Тогда я ничего не знал о Степане Ботине и разговор этот пропустил. До сих пор каюсь. Теперь уже ничего не вернешь.

Если у горе-изобретателя ничего не получилось, тогда кто же взрывал снаряды на волжском острове. Выходит Степан Ботин был не один?

В полном собрании сочинений В. И. Ленина можно отыскать текст записки, адресованной Г. М. Кржижановскому:

«…Что сегодня в „Правде“ об открытии Чейко? Очередная утка? А если серьезно, то зачем печатать о взрывах на расстоянии? Черкните два слова: может быть надо запросить Харьков или вызвать Чейко, или поговорить какому-либо спецу по телефону с Харьковом».

Записка датирована 26 ноября 1921 года. Только что в Нижегородской радиолаборатории закрыли опыты Степана Ботина.

В газете «Правда» действительно была напечатана заметка о харьковском изобретателе инженере-электрике Чейко. Сообщалось, будто бы он открыл новые лучи, излучаемые магнитным полем, тепловой эффект которых позволяет взрывать на расстоянии без проводов мины. Эти лучи, по словам автора сообщения, могут быть использованы также в медицине, геодезии, астрономии и т. д.

Изобретателя вызвали из Харькова в Москву, но по болезни он не смог приехать сразу же. Только в начале следующего года Чейко появляется в Москве. И все, больше о нем ни слова… Можно предположить, что он был послан в Нижний Новгород и те взрывы на Телячьем острове — его работа. Или чья-то другая?

К этому времени В. И. Ленин знакомится еще с одним изобретателем — Владимиром Ивановичем Бекаури. Железнодорожный техник по специальности, он был знаком со взрывным делом. Еще в 1905 году он делал бомбы и даже смастерил пушку для грузинских революционеров.

Разговор с Лениным был конкретным и кратким. Бекаури говорил о танках и самолетах, управляемых по радио, а также о радиоминах. Наученный горьким опытом, Ленин попросил Бекаури принести чертежи и технические выкладки. Больше того, он присутствует на опытах звукового телеуправления. Бекаури показывает ему, как меняя силу голоса, можно зажигать красную или синюю лампочку.

Ленин дважды ставит вопрос о Бекаури на заседаниях Совета труда и обороны. В конце концов он подписывает мандат, которым Бекаури поручалось организовать техническое бюро для «осуществления в срочном порядке его, Бекаури, изобретения военно-секретного характера».

В Петрограде было сформировано особое техническое бюро по военным изобретениям специального назначения — Остехбюро. В качестве «спеца» в бюро вошел крупный ученый в области электро- и радиотехники профессор Петрозаводского политехнического института Владимир Федорович Миткевич. Привлечь его к работам посоветовал Ленин, знавший профессора как опытного специалиста по совместной работе над планом ГОЭЛРО.

Уже через три года были изготовлены и испытаны первые образцы приборов для управления взрывами на расстоянии.

Биографы отмечают, что размах работ, проводимых под руководством Владимира Ивановича Бекаури, был широк. Возникло много отделов, лабораторий и расширилась география испытательных полигонов. Был ли связан Бекаури с Нижегородской радиолабораторией? Прямых свидетельств нет.

Возможно со временем они отыщутся в архивных документах, которые пока закрыты для изучения. Но вполне допустимо, что какая-то часть работ — те же опыты — могла выполняться и в Нижнем. Тогда природа взрывов на Телячьем острове вполне объяснима.

Просуществовав в Нижнем Новгороде десять лет, радиолаборатория переезжает в Ленинград, где создается Центральная радиолаборатория. И вот теперь имена ученых, работавших в Нижнем, соседствуют с именем Владимира Ивановича Бекаури. Остехбюро становится одним из подразделений нового мощного технического центра. Соединение прошло вполне органично. Почему бы тогда не допустить, что Бекаури был тесно связан с Нижегородской радиолабораторией и никаких «конкурентов» в «пришлых» людях не видел.

Б июле 1925 года нарком по военным и морским делам Михаил Васильевич Фрунзе приказал подготовить показательные испытания.

Когда осенью 1941 года враг подходил к Москве, то в городе были заминированы все важные объекты. И вот с такой минной станции их готовились взрывать.

Пять фугасов с радиовзрывателями уложили в отдельном уголке ленинградского порта. В Финском заливе, в 25 километрах от этого места, находился тральщик «Микула». Его радиостанция должна была послать условные сигналы в определенное время, установленное комиссией.

На испытания приехал сам нарком и с ним представительная комиссия. Фрунзе определил время и последовательность взрывов. Когда стрелки часов подходили к контрольным отметкам, фугасы поднимали фонтаны морского песка. Успех был полным, но конструкторам поставили новую задачу — увеличить дальность действия передатчика.

3 марта 1927 года на одном из подмосковных полигонов радиовзрыватели «БЕМИ» (по первым буквам фамилий конструкторов: Бекаури — Миткевич) продемонстрировали руководителям партии и правительства. Сигнал на подрыв фугасов летел уже с расстояния в 600 километров.

В 1929 году взрыватели «БЕМИ» окончательно приняли на вооружение РККА, а весной следующего года началось их серийное производство.

Радиостанция, замаскированная в автомобиле.

История Великой Отечественной войны в полном объеме начинает раскрываться только сейчас, когда становятся достоянием гласности архивы. Раньше мы знали о войне только то, что донесли до нас в своих мемуарах военачальники, да историки, работавшие по заказу агитпрома.

Стоит ли пересматривать историю войны? А ее и не надо пересматривать. Во многом она была совершенно другой, нежели преподнесенной нам.

Разве мы знали о том, что создание радиофугасов породит тактику совсем другой войны. Наряду с оперативными планами, рождавшимися в генштабе РККА, были и другие планы, о которых знали единицы.

Летом 1930 года начальник вооружений РККА И. П. Уборевич докладывал наркому К. Е. Ворошилову, что приборы «БЕМИ» в будущей войне будут применяться по особому плану. В пограничных округах и укрепрайонах должны быть заранее заминированы мосты, железнодорожные тоннели, перевалы в горах.

«Малютка» — так называлась одна из конструкций дистанционного взрывателя радиофугасов.

Для того, чтобы обеспечить полную секретность, Уборевич предложил план использования нового оружия довести только для сведения командующих войсками пограничных округов и ограниченного круга лиц высшего комсостава в штабах армии военного времени.

Предложение нарком принял и утвердил.

В саперных частях начали формировать отдельные роты и взводы ТОС («техники особой секретности»). Туда стали отбирать самых надежных бойцов и командиров.

Даже через многие годы после войны никто из этих саперов специального назначения не проговорился и не выдал военной тайны. Так бы и остались они безвестными, но достоянием открытости стали записки советского диверсанта № 1 — Ильи Григорьевича Старинова. Конечно, и он получил для своих воспоминаний разрешение свыше.

Старинов был одним из разработчиков «минной войны» и помогал партизанам разрабатывать эффективные операции против оккупационных войск. Так вот, в своих воспоминаниях он пишет:

«Уже к началу 30-х годов в нашей стране была проделана огромная работа по подготовке к партизанской войне на случай вражеской агрессии. В этой работе мне довелось участвовать в 1929–1933 годах. К началу 1930 года в Ленинградском, Белорусском и Украинском военных округах было все подготовлено к тому, чтобы в случае нападения на нашу Родину начать по тщательно разработанному плану крупные операции партизанских сил с целью отрезать вражеские армии от источников их снабжения. Были хорошо подготовленные партизанские формирования. К западу от укрепленных районов созданы скрытые партизанские базы с большими запасами средств борьбы в тайниках.

Все это было почти полностью ликвидировано в 1937–1939 годах. Из тысяч хорошо подготовленных партизанских командиров и специалистов физически уцелели единицы».

План И. П. Уборевича был объявлен вредительским, а его автора обвинили в террористических намерениях и расстреляли. Жертвами репрессий стали Бекаури и еще сорок сотрудников Остехбюро.

Радиофугасы из пограничных округов убрали и вспомнили о них только после начала войны. Первым рубежом их массового применения и стал Харьков. Партизаны сообщали где и какой фугас надо взрывать. Сигналы к подрыву посылались из Воронежа.

В Одессе группа капитана госбезопасности Владимира Молодцова радировала о предстоящем важном совещании оккупационных властей. На этот раз фугас был подорван по сигналу из Крыма.

Опоры моста через Истру крошит серия радиоимпульсов, переданных с армейской радиостанции из Москвы заряду, содержащему более тонны гексогена.

Но это были лишь слабые отголоски той войны, которой мы могли бы встретить врага. Не случилось…

Мины, управляемые по радио, использовались до лета 1943 года. После разгрома немецко-фашистских войск на Курской дуге Красная Армия развернула наступления на всех фронтах. В этих условиях радиоуправляемые мины уже не применялись.

Вот так неудачно началась и удачно закончилась история изобретения и создания одного из видов грозного оружия минувшей войны.