© Е.И.Фёдорова, 2013

© Оформление «Янус-К», 2013

* * *

 

Танцовщица

Она расстелила на земле большой цветной платок, бросила на него золотые монеты и несколько драгоценных камней, сказала:

– Да, небогатый нынче день. Небогатый. Ну, да ладно.

Села на край платка, обхватила колени руками, негромко запела:

Рассмеялась:

– Мои мечты настолько нереальны, что ждать их осуществления можно до бесконечности, – подняла голову вверх, выкрикнула в небо:

– До бес-ко-неч-нос-ти! До бес…

– Бес всегда приходит к тем, кто его зовет, – раздался рядом голос.

Она повернула голову, с любопытством посмотрела на невысокого человека с круглым лицом, хитрыми глазками и узкими, словно две ниточки, губами.

– Я к вашим услугам, – человек склонил голову, показав ей свой лысеющий затылок.

– Кто вы такой? – спросила она растерянно.

– Я – старший бес, – ответил он с подобострастной улыбкой. – На первый зов я всегда прихожу сам, чтобы познакомиться, а потом, если задачи, поставленные перед нами, не очень сложные, посылаю своих помощников, – сел напротив. – Вы сказали, что у вас есть нереальные мечты. Позвольте узнать, насколько они нереальны.

– Я вам ничего не позволю, – сказала она нахмурившись. – Я вообще не желаю с вами разговаривать.

– А зачем же вы тогда меня позвали? – обиделся он.

– Я вас не звала, – сказала она резко.

Встала, хотела поднять с земли платок, но бес схватился за другой конец, дернул его с такой силой, что девушка упала на колени.

– Шутки закончены, – рявкнул бес. Взгляд его был испепеляющим взглядом. – Мое время слишком дорого стоит. Плати, иначе…

Она швырнула ему в лицо монеты. Он расхохотался, приказал отдать ему и камни. Она швырнула ему и их. Бес подобрел. Помог ей встать с колен, набросил на плечи платок, подтолкнул в спину.

– Иди, болезная. Да впредь над словами думай. Я не всегда такой добрый, как сегодня. Я ведь могу и в образе дракона явиться.

– А в образе блохи можешь? – спросила она с ехидством.

– Блохи – это мои слуги, – сказал он, одарив ее недобрым взглядом. – На тебе их видимо-невидимо. Сама скоро почувствуешь, еще пощады запросишь.

– Не запрошу, – она гордо вскинула голову.

– Ох, девка, не зарекайся, – усмехнулся он, топнул ногой и провалился под землю. Через миг наверх вырвался столп огня. Девушка вскрикнула и побежала прочь.

– За что мне напасть такая? Что я такого сделала? – причитала она, стараясь унять внутреннюю дрожь.

– Неужели не знаешь? – послышался вкрадчивый голос.

Девушка остановилась, огляделась. Никого. Она несколько раз глубоко вздохнула, сказала:

– Бес меня пугал блохами и огненным драконом, но угрызения совести страшнее.

– Пострашнее, – подтвердил невидимый собеседник.

– Но разве нельзя найти оправдание? – воскликнула она, озираясь по сторонам.

– Нельзя, если ты намеренно делаешь зло, – послышалось в ответ.

Девушка скрестила на груди руки, надула губы, пробурчала:

– А как же мне добро делать, если вокруг сплошная чернота и просвета не видно? Хотела вот камешкам порадоваться, да не тут-то было, отняли камешки. Нечему радоваться теперь. Придется снова идти на площадь, развлекать мужиков. Может, кто сжалится, бросит мне золотых монет за танец. А, может, и нет, – вздохнула. – Придется мне тогда злое дело совершить, чтобы с голоду не умереть. Вот в этом-то вся правда и есть…

Она приподняла подол своей длинной юбки, побежала к городским воротам. До заката еще можно было на что-то рассчитывать.

Базарная площадь бурлила, как полноводная река. Торговцы громко хвалили свой товар, покупатели громко торговались. Музыканты развлекали зевак. Девушка выбрала удобный момент, бросила на землю платок, закружилась. Люди оживились, захлопали в ладоши. Девушка пританцовывала, подбрасывая вверх свою пышную юбку.

– Выше, выше, – кричали мужики, швыряя к ее ногам золотые монеты.

Бабы искоса посматривали на танцовщицу, кляня ее во всех смертных грехах, которых она никогда не совершала. А девушка танцевала, улыбаясь всем вокруг.

На самом же деле ее улыбка принадлежала одному единственному человеку, который должен был однажды появиться и увести ее с собой. Его одного она ждала. Для него танцевала свои танцы.

Музыка грянула громче. Танцовщица подхватила свой платок с деньгами. Смешалась с толпой. Пробежала несколько улиц, юркнула в маленький переулочек, прижалась спиной к холодной стене старого дома, вздохнула с облегчением:

– Свободна.

Она всегда прибегала сюда, чтобы спрятаться от подвыпивших мужиков. В этот переулок почти не заглядывали люди, это радовало танцовщицу. Она могла спокойно пересчитать деньги, передохнуть, решить, что делать дальше. Она ни разу не подумала о том, что кто-то может выследить ее, поэтому услышав торопливые шаги, растерялась. Еще сильнее прижалась к стене, словно та могла ей помочь. Появившийся в переулке человек, схватил ее за руку, сказал со злорадством:

– Тебе не убежать от меня.

– Что вам нужно? – спросила танцовщица растерянно.

– Деньги, – ответил он. Захохотал. – Деньги или душу.

– Возьмите, – девушка протянула ему свой заработок.

Он сгреб с ее руки золотые монеты, усмехнулся:

– Значит, душу ты ценишь выше, чем бренный метал. Это хорошо. Пойдем со мной.

– Нет, – заупрямилась она. – Я никуда с вами не пойду.

Он с силой схватил ее за плечи, рявкнул:

– Неужели ты не поняла, что я не прошу, а приказываю?

Танцовщица побледнела, поняв, что происходит что-то ужасное.

Музыканты предупреждали ее, что в городе появился странный господин, который похищает людей.

– Если люди бесследно исчезают, кто же тогда рассказал про него? – спросила она.

– Тот, кто видел его издали, – ответили ей.

Сейчас, стоя в переулке, она вспомнила этот разговор, посмотрела по сторонам, но никого не увидела. Переулок, как всегда, пуст. Ночь опускается на город. Никто не знает, что происходит в переулке. Никто не поможет бедной девушке.

– Идем, – приказал незнакомец, потянув ее за руку.

– Когда, наконец, закончатся все мои злоключения? – подумала она.

– Никогда, – послышалось в стуке каблуков незнакомца.

– Никогда… – комок отчаяния подкатился к горлу девушки, когда она поняла, что они идут на окраину города, в ту часть, где начинается лес.

Танцовщица не любила это место. Ей не нравится густой, непроходимый лес, таящий в себе что-то зловещее.

Незнакомец остановился у кромки лесного массива, вложил ей в ладонь несколько монет, сказал:

– Убирайся прочь и не смей больше приходить в наш город. Если я еще раз увижу тебя на площади, убью, – развернулся, пошел прочь.

Она долго смотрела ему в след, а когда он скрылся за горизонтом, разрыдалась.

– Зачем мне теперь эти монеты, если я ничего не могу на них купить?

– Отдай их мне, я быстро найду им применение, – раздался звонкий детский голосок.

Из-за дерева выскочил вихрастый мальчуган лет двенадцати-тринадцати, протянул к танцовщице руку.

– Давай.

Она высыпала ему на ладонь монеты, вытерла слезы.

– Ух, ты! – воскликнул паренек, разглядывая монеты. – Да это же – целое состояние! Жди меня здесь. Я мигом.

Он исчез в темноте, а танцовщица уселась под деревом, обхватила колени руками, сказала:

– Вот и все. Моим несбыточным мечтам теперь уж точно никогда не сбыться, – вздохнула. – Чем я рассердила незнакомца? За что он выгнал меня из города? Неужели за то, что я танцевала на площади в неурочный час? Или дело в чем-то другом?

– Потом будешь рассуждать о своем деле, – сказал паренек, появившись перед ней. – Для начала нам следует подкрепиться.

Он уселся рядом с танцовщицей, достал из бумажного пакета лепешку, сыр, воду.

– Кушай и благодари Пьера.

– Пьер – это ты? – спросила она с улыбкой.

– Я, а кто ж еще, – ответил он. – А как тебя зовут?

– Танцовщица, – ответила она.

– Это не имя, – покачал он головой.

– Не имя, – согласилась она. – Но я привыкла, что все называют меня так.

– Ясно. Значит, я тоже буду тебя звать танцовщица, идет?

– Идет, – улыбнулась она. – Скажи, Пьер, а что ты здесь делаешь?

– Живу, – ответил он.

– Здесь в лесу? – воскликнула она удивленно.

– Да. Здесь прекрасно. Я обожаю свое жилище, – сказал он с гордостью.

– Неужели тебе не страшно здесь одному? – она с интересом посмотрела на этого смельчака.

– А я здесь не один, – ответил Пьер. – В нашем лесу жителей больше, чем в городе. Там только днем многолюдно, а ночью все прячутся по своим домам, никого не увидишь. А в лесу и днем, и ночью рядом с тобой – живая душа. Вон смотри, на ветке филин сидит.

Танцовщица подняла голову, увидела два огромных желтых круга, вскрикнула от неожиданности. Филин недовольно ухнул, улетел, захлопав крыльями.

– Зачем ты его напугала? – насупился мальчик.

– Я не нарочно, – сказала она. – Я ужасная трусиха, Пьер. Я ужасно боюсь всех и всего. Я не знаю, как себя вести. Прости.

– Ладно, – он улыбнулся. – Слушай правила нашего леса. Во-первых, не кричать, во-вторых никуда не бежать, в-третьих – слушаться Пьера, и тогда с тобой ничего плохого не случится.

– А ты давно здесь в лесу? – спросила она.

– Лет сто, – ответил он.

– А я думала ты помоложе, – улыбнулась она. – На вид тебе лет двенадцать.

– Так и есть, мне – двенадцать, – признался Пьер. – Мне нравится мой возраст. Я не хочу взрослеть, не хочу становиться рабом проблем, поэтому и живу здесь, в зачарованном мире.

– Зачарованный мир? – воскликнула танцовщица. – О, этого мне только не хватало.

Мальчик сделал вид, что не слышит ее слов. Он вскочил, протянул танцовщице руку:

– Пойдем, я покажу его тебе.

Она встала, пошла следом за ним.

Елки подняли свои мохнатые лапы, пропуская путников вглубь леса. Светлячки высветили тропинку, по которой шагали Пьер и танцовщица. Все вокруг было таким фантастическим, что девушка решила считать увиденное сном. Голос Пьера добавил таинственности в это видение.

– Наш мир полон тайн и загадок. Не каждый может попасть сюда. Не каждому удается увидеть то, что видишь ты. Не каждый может стать баснословно богатым человеком, побывав в наших сокровищницах. Люди, одержимые жаждой денег, никогда не смогут удержать их в своих руках. Богатство сделает крылья и улетит от них. А ты, танцовщица, можешь взять любой камень, лежащий у тебя под ногами, и он превратится в алмаз, аметист или хризолит.

Она подняла камень с земли, улыбнулась:

– Какая красота.

– Возьми его себе, – предложил Пьер.

– Нет, пусть он останется на своем месте, – сказала танцовщица, бросив камень на землю.

– Ты не веришь, что он настоящий, – сказал Пьер.

– Верю, – соврала танцовщица. – Просто мне некуда его взять. У меня нет дома, меня выгнали из города.

– Да, это печально, – сказал Пьер. – Ужасно неприятно, когда человека отовсюду гонят. Но, думаю, скоро все встанет на свои места. Мы не дадим тебя в обиду.

– Мы? – она с интересом на него посмотрела.

– Мы, – ответил он и пошел вперед.

Пространство просветлело, словно ночь уступила место утру. Лес превратился в долину, окруженную невысокими горами. По дну долины протекала река, через которую был перекинут радужный мост. На том берегу реки возвышался замок. Танцовщица залюбовалась им. Однажды она видела нечто подобное. Но, то был сахарный замок, предназначенный к праздничному столу какого-то вельможи. А этот был вырезан из светлого камня, да так умело, что его легко можно было принять за сахарный шедевр.

– Нравится? – спросил Пьер.

– Очень, – призналась она. – Чей это замок?

– Наш, – ответил Пьер, улыбнулся. – Твой, мой и наших друзей.

– Ты шутишь, – сказала она, покачав головой. – Кто пустит туда босоногую танцовщицу?

– В замок может войти каждый желающий, – сказал Пьер. – Идем, и ты сама в этом убедишься.

Они перешли на тот берег по радужному мосту, поднялись по ступеням, остановились у массивных позолоченных дверей замка.

– Чтобы войти внутрь, нужно приложить к замку правую руку, – сказал Пьер. – Ты первая.

Танцовщица приложила ладонь к золотой накладке, которую Пьер назвал замком. Дверь медленно отворилась. Путники вошли внутрь.

Танцовщица не смогла сдержать восторженный возглас. Такого великолепия она никогда не видела.

– Мы попали в сказку, – проговорила она, разглядывая убранство замка. – Даже кружевницам не под силу создать такое великолепие, какое создали мастера, построившие этот замок.

– Ты права, – улыбнулся Пьер. – Наш замок создавали настоящие умельцы. Здесь, на земле, никто не владеет таким мастерством.

– Что? – танцовщица растерялась.

– Мы с тобой в волшебном замке, – ответил Пьер. – Любуйся им и знай, что все это твое. Ты можешь выбрать себе любую комнату. Гуляй по замку, наслаждайся его красотой, а я пока займусь делами.

– Интересно знать, какие у двенадцатилетнего мальчика могут быть дела? – спросила танцовщица.

– У двенадцатилетнего мальчика – никаких, – ответил Пьер. – А вот у столетнего юноши дел хоть отбавляй, – он улыбнулся, пошел прочь по длинному зеркальному коридору.

– Увидимся завтра, – долетел до танцовщицы его голос.

– До завтра, – сказала она.

Опасливо посмотрела по сторонам, сделала несколько шагов по блестящему мраморному полу, подумала:

– Почему бы мне не станцевать здесь?

Раскинула в разные стороны руки, закружилась, запела:

Танцовщица запрокинула голову, замерла. Потолок был расписан картинами, в которых угадывались ее несбыточные мечты. Это ее удивило даже сильнее, чем помпезное убранство дворца, потому что она никогда никому о своих мечтах не говорила.

– Что все это значит? – воскликнула танцовщица и побежала вверх по лестнице, чтобы лучше разглядеть картины, выписанные на потолке. Но чем выше она поднималась, тем выше становился потолок.

– Неужели, это иллюзия? – воскликнула она. Облокотилась на перила, посмотрела вниз, ахнула. Высота была головокружительной.

Отсюда сверху мраморный пол, на котором она оставила свой платок, выглядел маленькой лужей, в которой отражались капельки звезд.

– Пьер, ты где? – крикнула танцовщица.

Он не отозвался.

– Наверно, мне не стоит бежать за своей мечтой, – решила она. – Нужно оставить все, как есть.

Она спустилась вниз, нашла небольшую комнату с окном, смотрящим на город, сбросила платье, улеглась на мягкую кровать, уснула очень быстро. Слишком много было потрясений сегодня. Слишком сильно хотелось ей обо всем забыть. А это можно было сделать лишь во сне.

Сон укутал танцовщицу своим плащом, убаюкал, стер с лица усталость и обиду, освободил душу из оков. Шепнул:

– Смотри, не улетай далеко, чтобы не потеряться.

– Хорошо, – пообещала она, выпорхнув в окно…

– Эй, что ты здесь разлеглась, – грубый окрик разбудил танцовщицу.

Она открыла глаза, с удивлением посмотрела на двух дородных баб, стоящих перед ней.

– Что разлеглась? – повторила свой вопрос одна из них.

Танцовщица поднялась, одернула подол юбки, посмотрела по сторонам, не сразу поняла, что находится на опушке леса, а не в сказочном замке.

– А где Пьер? – спросила она, пытаясь найти хоть какое-то объяснение происходящему.

– О, заговорила, – развеселились бабы. – Бросил тебя твой дружок. Сбежал, не дождавшись рассвета.

– Странно, – танцовщица пригладила волосы.

– И мы говорим, что все это странно, – поддакнули бабы. – Разве можно одной в лесу быть? Здесь ведь никто не поможет тебе, девка. Пропадешь не за грош. Пойдем с нами.

– Нет, я никуда не пойду, – сказала она решительно. – Я здесь останусь.

– Она здесь останется, – хохотнула одна баба.

– Как бы не так, – сказала другая, схватив ее за руку.

Танцовщица попыталась вырваться, но не смогла. Бабы скрутили ей руки, потащили к телеге, на которой сидел крупный мужик с всклокоченной рыжей бородой.

– Смотри, Митрофан, какую птичку мы поймали, – сказала одна из баб, подталкивая танцовщицу к телегу.

– Богатый улов, – обрадовался он. Спрыгнул на землю, придирчиво осмотрел девушку, крякнул от удовольствия. – За такую кралю нам хозяин мешок денег отвалит.

– Отвалит, – поддакнули бабы.

– Ох, и погуляем на радостях, – Митрофан облизнулся, предвкушая будущее застолье.

– Тебе бы все гулять, – пожурила его одна из баб.

– А, хоть бы и так, – усмехнулся он. – Я ведь, Ульянка, без энтого жить не могу. Мне энто вот как надо, – он полоснул себя ладонью по горлу. – Я ведь опосля энтого, еще лучше делаюсь, добрее, любвеобильнее. Так ведь, Анфиска?

– Так, – подтвердила вторая баба, ткнула его в бок. – Трогай давай, а то упорхнет наша пташка.

– Не упорхнет. Не боись, – сказал Митрофан, натянув вожжи. – Но, залетная.

Телега медленно покатилась по проселочной дороге.

– Мне в город нельзя, – сказала танцовщица.

– Вот и прекрасно, значит никто тебя искать не станет, – обрадовалась Ульяна.

– Станет, – воскликнула танцовщица. – Меня Пьер будет искать.

– Как бы не так, – расхохотались бабы.

– Таких, как ты не ищут. У тебя ведь на лбу написано, кто ты есть, – процедила сквозь зубы Анфиса.

– Думаешь, мы не видели тебя ни разу? Думаешь не знаем, как ты наших мужиков окручиваешь, как юбками своими трясешь? – зло сверкнув глазами, спросила Ульяна.

– Ладно, бабы, будет вам, – сказал Митрофан. – Ей теперь в другом месте плясать придется. Только денег-то ей никто за пляски энти не подаст, – захохотал. – Даром теперь плясать будет, плясунья. Хозяина ублажать станет. А не ублажит…

Он не договорил, телегу тряхнуло так, что она чуть не перевернулась. Бабы завопили, Митрофан чертыхнулся, схватился за вожжи, танцовщица спрыгнула с телеги и помчалась в лес.

– Стой, стой, – закричали бабы.

Соскочили с телеги, побежали за ней следом, но догнать не смогли. Девушка скрылась за деверьями. Разъяренные бабы набросились с кулаками на Митрофана.

– Это все из-за тебя, – кричали они, охаживая его по спине и бокам. – Ты что, совсем ослеп, такую ямищу не заметил, чуть нас всех не угробил.

– Что мы теперь хозяину скажем?

– Мы ему другую девку привезем. Угомонитесь вы, бабы, – заорал Митрофан. – Хватит. Орете, словно в вас бес вселился.

Анфиса и Ульяна присмирели, уселись на телегу.

– Поехали, Митроша, новую птичку ловить, – сказала Ульяна. – Трогай.

– Да на дорогу внимательней смотри, – ткнув его в бок, сказала Анфиса.

– Но, – крикнул Митрофан.

Танцовщица была так напугана произошедшим, что остановилась лишь тогда, когда выбилась из сил. Она обхватила дерево руками, чтобы не упасть, обернулась. Преследователей не видно.

– Судьбина моя горькая, – проговорила танцовщица, смахнув непрошенную слезу. – Что мне делать теперь? Как из этой чащи выбраться? Куда идти?

– Вперед, – послышалось в ответ.

– Пьер, это ты? – обрадовалась она. – Пьер?!

Он вышел из-за дерева. Она бросилась к нему, схватила за руки, воскликнула:

– Где ты был? Почему не выручил меня?

– Я тебя выручил, – ответил он, высвобождая руки. – Я сделал так, чтобы лошадь споткнулась на ровном месте, и бабы тебя догнать не смогли.

– А откуда они вообще взялись? Куда делся твой замок? – спросила танцовщица раздраженно.

– Мой замок стоит на своем месте, это ты ушла неизвестно куда, – ответил Пьер с улыбкой.

– Я? Когда это? – нахмурилась она.

– Тогда, когда побежала за своей мечтой, – ответил он. – Ты лишилась всего, потеряла связь с реальностью тогда, когда помчалась за своей несбыточной мечтой.

– О, Пьер, это так ужасно, – простонала она. – Я запуталась. Я не понимаю, что происходит. Ты можешь подсказать, что мне делать?

– Могу, – ответил он. – Станцуй для меня.

– Мне не до танцев, – рассердилась она.

– Станцуй, – заупрямился он. – Станцуй, иначе я тебе ничего не скажу.

Он уселся под дерево, принялся настукивать по коленям и напевать:

– Откуда ты знаешь мою песню? – спросила она.

– Слышал, – ответил он.

– Вчера? – спросила она. Он кивнул.

– Это танец любви, – сказала она.

– Я знаю, – он улыбнулся, посмотрел ей в глаза. – Не бойся меня смутить, я ведь не безусый мальчишка, а столетний юноша. Танцуй.

Она закрыла глаза, закружилась, запела. В какой-то миг ей показалось, что звучит музыка, что она парит над землей, что кто-то сжимает ее в своих объятиях. И от этого по телу разливается сладостная истома, а сердце бьется так, что вот-вот вырвется наружу. Но этого не произошло, потому что музыка смолкла.

Танцовщица открыла глаза и увидела, что они с Пьером снова в замке. На мраморном полу остались отпечатки ее ног, испачканных в грязи, по которой она бежала. Пьер сидит на высоком стуле, напоминающем трон. Одет он в дорогой наряд и выглядит старше, чем прежде.

– Ты хорошо владеешь своим телом, – сказал он. – Я видел много танцовщиц, но не одна из них не увлекала меня так, как ты. Откроешь мне свой секрет?

– У меня нет никаких секретов, – ответила она. – Я просто танцую то, что чувствую.

– Я танцую чувства, – проговорил он нараспев. – Как это просто и как мудро. Теперь мне понятно, почему так непохожи между собой все твои танцы. Они завораживают, заставляют сопереживать и увлекают в страну грез. Но именно это и плохо. Люди должны жить в реальном мире.

– Почему же ты живешь здесь? – спросила она, пристально глядя на него.

– Я? – он улыбнулся. – Неужели ты еще не догадалась, кто я?

Она покачала головой.

– Я – лесной дух, волшебник, призванный помогать тем, кто заслуживает мое расположение, – сказал он. – Ты мне понравилась, Федора. Я давно приметил тебя и все ждал удобного момента, чтобы протянуть тебе руку помощи. Рад, что этот момент наконец-то настал, – поднялся, протянул ей руку.

Она посмотрела в его глаза, спросила растерянно:

– Ты помогаешь мне бескорыстно?

– Конечно, – он улыбнулся, а в глазах появился странный блеск. – Помогать друг другу – это прекрасно. Жить с пользой для других – прекраснее вдвойне. Ты сама это скоро поймешь.

– Надеюсь, – сказала она, подав ему руку.

Он крепко сжал ее двумя руками, сказал:

– Хорошо, что ты доверилась мне. Теперь все будет по-иному. Ты готова к новой жизни?

– Обстоятельства складываются так, что у меня просто нет иного выбора, – ответила она. – Наверно, я должна радоваться, что встретила тебя, Пьер. Но пока я не могу радоваться. Я все еще растеряна, напугана, огорчена. Мне нужно время, чтобы успокоиться.

– Я помогу тебе обрести душевное равновесие, – сказал он, выпустив ее руку из своих. – Пойди, искупайся в реке, смой с себя всю грязь, которая к тебе прилипла. Освободись от прошлого.

– Хорошо, – сказала она и отправилась к реке.

Ее обрадовало то, что вода была теплой, как парное молоко. Это сравнение напомнило Федоре о том, что она еще ничего не ела, и кружка теплого молока с хлебом была бы кстати.

– Чувство голода пройдет, если не думать о еде, которая не может появиться из воздуха, – сказала она сама себе.

– Может, – сказал кто-то за ее спиной.

Федора обернулась, увидела кружку молока, на которой лежал ломоть белого хлеба. А чуть поодаль стоял Пьер со скрещенными на груди руками.

– О, какое чудо! – воскликнула она. – Спасибо за царский подарок.

– Это всего лишь завтрак глупой танцовщицы, которая ни о чем не ведает, – сказал Пьер. – Кушай, не стану тебе мешать. Увидимся в замке. Приходи туда тогда, когда поймешь, что готова начать новую жизнь. Не спеши. Запомни, назад дорога не всегда приятна. Я бы даже сказал, что она всегда неприятна. Поэтому обдумай все хорошенько.

Он исчез, а танцовщица выпила молоко, вытерла губы, постояла несколько минут с поднятой вверх головой, а потом решительно сбросила одежду, поплыла. Чем дальше она плыла, тем явственней становились картинки прошлого, о котором ей хотелось забыть, от которого нужно было избавиться.

– Эти воспоминания нужны мне, чтобы выпутаться из сети, в которую я угодила, – решила она…

Девочку назвали редким для этих мест именем – Федора. Так захотел отец. Он верил, что имя сделает дочку счастливой, поможет ей прославиться. Но, оказалось, что имя не может дать всего этого. И тогда девочка стала называть себя танцовщицей. Родители были огорчены. Им не нравилось ее увлечение.

– Танцевать могут все, – говорил отец. – А вот плести кружева умеет не каждая. Ты должна помогать матери и сестрам, а не скакать по лугу, словно у тебя нет никаких забот.

– Я не скачу, а учусь танцевать, – терпеливо объясняла девочка.

– У кого? – хмурился отец.

– У бабочек, стрекоз и пчел, – отвечала она.

– Не выдумывай, – сердился он. – Ты должна плести кружева. Мы возлагаем на тебя большие надежды.

Она вздыхала и шла в мастерскую, где плели кружева ее мать и четыре сестры. Они были старше Федоры и считали своим долгом ее поучать. Это Федору злило. Она не знала, кого слушать и часто просто сидела перед натянутым полотном и смотрела на кружевной рисунок.

– Ох, Федорушка, что же ты у меня такая нерадивая уродилась, – как-то вздохнула мама. – Никакой от тебя пользы нет. Наверно пора тебя выдать замуж. Есть у нас на примете один богатый господин. Он живет в замке…

– О нет, не говори мне про женихов, – взмолилась Федора. – Я еще слишком мала, чтобы выходить замуж.

Федора видела, как непросто живется ее сестрам, как строги к ним мужья. Она знала, каким резким бывает отец, когда мама что-то у него просит. Ей было непонятно, почему у замужних женщин столько запретов. Маме нельзя ничего, кроме вязания кружев, воспитания детей, приготовления пищи.

Федора не желает для себя такой участи. Она хочет, как бабочка, порхать над цветами. Она мечтает стать известной танцовщицей и поселиться в замке, из которого виден бескрайний простор. Но для этого ей нужно научиться танцевать так, чтобы ни у кого не возникло сомнения, что она парит над землей. Если же в ее жизни появится мужчина, то обо всех мечтах придется забыть.

– Мне только пятнадцать лет. Я не готова стать женой, – стонала она, когда мать заводила разговор о замужестве.

– Все это просто отговорки, – усмехалась та. – Я стала матерью в четырнадцать лет. А твоя старшая сестра Антонина родила в шестнадцать.

– Ну, хорошо, хорошо, раз уж это так необходимо, я готова принять все ваши условия, – сказала Федора, чтобы не сердить мать.

Но со своей свободой и своей мечтой она прощаться не собиралась. За день до смотрин она сбежала из дома. И вот уже три года скитается по свету. Она не задерживается в городах больше недели. Она спешит вперед, в неведомую даль, где по ее мнению находится замок ее мечты.

Зачем он ей нужен? Чтобы стать по-настоящему счастливой.

Так она отвечала себе в начале путешествия. Но со временем у нее появилась новая фантазия. Теперь Федора спешит в замок, чтобы расколдовать зачарованного принца, которого похитил злой волшебник. Она верит, что чары будут разрушены, когда она споет принцу: «Я хочу с тобой танцевать» и обнимет его крепко-крепко.

Но для этого ей нужно отыскать замок, отыскать юношу, поэтому она так спешит.

В городе Идумее Федора задержалась чуть дольше, чем следовало. Ей показалось, что зачарованный юноша где-то рядом. Что еще один день, и он появится, но… Вместо него появился строгий господин, который привел ее в лес и пригрозил убить, если она попытается вернуться в город. А перед этим бес напугал ее и отнял золотые монеты.

– Возможно, это расплата за то, что я утащила драгоценные камни из лавки ювелира, – подумала Федора. – Теперь мне нужно решить, что делать дальше: начать новую жизнь, как советует Пьер или продолжать скитаться…

Федора вышла из воды, увидела на берегу красивый наряд, улыбнулась:

– Новая жизнь, которую пообещал мне Пьер, требует изменений. Я к ним готова. Я искренне раскаиваюсь во всем плохом и обещаю больше не совершать необдуманных поступков.

Федора оделась, пошла к замку. Он стал другим. Это ее насторожило, но отступать было уже поздно. Двери распахнулись, навстречу вышел Пьер. Одет он был в королевскую мантию и выглядел еще старше, чем утром. Федора поклонилась.

– Рад видеть тебя, – сказал Пьер, протянув ей руку. – Не робей, и ничему не удивляйся.

Они вошли в зал. Людей в нем было больше, чем на базарной площади в праздник.

– Все они пришли сюда, чтобы полюбоваться тобой, – шепнул ей Пьер. Улыбнулся, заметив испуг в ее глазах. Остановился, сказал громко:

– Господа, позвольте представить вам непревзойденную танцовщицу Федору, которая не просто танцует, а парит над землей. Вы готовы наслаждаться ее мастерством?

– Да, – раздался дружный возглас.

– Прошу вас, дорогая, – сказал Пьер, сделав шаг в сторону. – Порадуйте нас. Подарите нам один из своих танцев любви.

Заиграла музыка. Люди расступились, но Федора не двинулась с места. Привыкшая танцевать под открытым небом, она не понимала, как можно танцевать здесь, в замке.

– Будет ли петь птичка в клетке? – мелькнула мысль.

– Что-то не так? – спросил ее Пьер. Его взгляд стал холодным, злым. – Мы ждем. Танцуй или….

Федора закрыла глаза, прислушалась к музыкальному ритму, к своему сердцебиению, сделала несколько танцевальных па, вздохнула с облегчением, потому что танец завладел ее сознанием. И уже не было для Федоры ни замка, ни людей, ни колючего взгляда Пьера, ни холодной пустоты внутри, а была лишь музыка, зовущая за собой в страну грез.

Музыка смолкла. Федора упала на пол, раскинув в разные стороны руки.

– Прекрасный танец, – послышались одобрительный возгласы.

– Вставай, Федора, яви нам свое лицо, – приказал Пьер. – Мы хотим отблагодарить тебя.

Федора встала, поклонилась. Да так и осталась стоять со склоненной головой. Ей не хотелось сейчас никого видеть. Она не знала, как себя вести. Обычно после танца она убегала с площади, чтобы побыть наедине со своей мечтой, но здесь, в замке Пьера все по-иному. Теперь она должна принять его условия, раз уж согласилась начать новую жизнь.

Федора медленно подняла голову, оглядела гостей. Все они показались ей какими-то странными существами, полулюдьми-полузверями. На их лицах отразилось подобие улыбок. Раздались громкие аплодисменты.

– Наши подданные умеют ценить талант, – сказал Пьер. – Спасибо, что порадовала нас. Отдохни, а завтра мы будем ждать новой встречи с тобой.

Слуга проводил Федору в комнату, пожелал доброй ночи. Она легла на кровать и моментально заснула. Спала она без сновидений. Проснулась, услышав приказ Пьера:

– Пора.

Встала, пошла следом за слугой в заполненный до отказа тронный зал. Зазвучала музыка. Новый танец длился чуть дольше. Аплодисменты звучали громче.

– Спасибо. Увидимся завтра, – сказал Пьер с улыбкой.

На следующий день все повторилось снова.

Федора потеряла счет дням. Все они были такими однообразными, что если бы не музыка, можно было подумать, что это один бесконечный день, который никак не может закончиться.

– А вдруг, он не заканчивается по чьей-то воле? – мелькнула у нее мысль. – Вдруг, кто-то хочет лишить меня моей мечты? Зачем Пьер держит меня здесь? Почему не позволяет смотреть на солнце, на цветы, на птиц? Мои движения становятся неуклюжими. Я утратила способность создавать новые движения. Я больше не похожа на бабочку, стрекозу или пчелку. Я стала сонной мухой, которую вот-вот прихлопнут…

Федора рассердилась на себя, на Пьера и решила убежать из замка. Как это сделать? Очень просто. Она не станет дожидаться финальных аккордов и аплодисментов. Она покинет замок тогда, когда зрители будут ждать от нее неожиданных па.

Когда заиграла музыка, Федора не стала танцевать в центре зала. Она принялась кружиться между людьми, продвигаясь к двери. Когда музыка стала затихать, Федора распахнула двери и выбежала из замка. Прямо в одежде она бросилась в прохладную воду и поплыла. Спокойная река вдруг превратилась в стремительный поток, который подхватил танцовщицу и понес прочь.

Неизвестно, куда бы унес Федору поток, если бы ее одежда не зацепилась за корягу, торчавшую из-под воды.

– Держись, я сейчас тебя вытащу, – крикнул с берега Пьер, протянув ей руку. Он вновь был двенадцатилетним пареньком.

– Куда ты пропала? Я сбился с ног, разыскивая тебя, – спросил он, когда Федора выбралась на берег.

– Ты меня искал? – она нахмурилась. – Зачем?

– Чтобы предупредить тебя о том, что наш лес – место непростое. Здесь порой происходят странные вещи, – он посмотрел по сторонам, заговорил вкрадчиво. – Лесной дух частенько заманивает людей в свой замок, из которого еще никому не удалось убежать.

– А я убежала, – сказала Федора, отжав волосы.

– Ты была в его замке? – глаза Пьера округлились.

– Да, – ответила она. – Но твой волшебный замок мне понравился больше. В нем мы были одни среди золота, хрусталя и драгоценных камней. А в замке лесного владыки кроме странных человекообразных существ я ничего не видела. Хотя нет, я видела пол. Он напомнил мне нагретую на солнце зеленую лужайку. Меня поразил его малахитовый цвет с блестящими прожилками. Я даже подумала, что лежу на траве, в которой поблескивают капельки росы. Мне было так хорошо, что не хотелось вставать, но зрители хотели видеть мое лицо. Им нужно было одарить меня аплодисментами. Что ты так на меня смотришь?

– Я должен сказать тебе, что я – бездомный мальчик и у меня никогда не было замка, – он виновато улыбнулся, развел руками.

– Как не было? – удивилась Федора. – Что значит, не было? А в чьем же замке я была?

– В его, – ответил Пьер, посмотрев по сторонам.

– Постой, ты хочешь сказать, что лесной дух увел меня у тебя из-под носа? – нахмурилась Федора.

– Выходит, что так, – ответил Пьер. – Мы с тобой сидели под деревом, ели хлеб и болтали. Ты попросила подать тебе светлячка, сидящего на соседнем дереве. Я пошел за ним, а когда вернулся, тебя уже не было. Я обошел вокруг дерева, потопал по тому месту, где ты сидела, крикнул несколько раз: Фе-до-ра…

– Стоп, Пьер, ты заврался, – прервала она его резко. – Откуда ты узнал мое имя? Кто ты?

– Я – Пьер, – ответил он, глядя ей в глаза.

– Ты – лгунишка, а это плохо, – сказала она, покачав головой. – Я не люблю, когда люди ведут себя так, как ты. Или ты не человек?

– Не-е… – он потупил взор.

– А кто ты, Пьер? – испуганно воскликнула она. Схватила его за плечи, тряхнула. – Открой мне свою тайну, Пьер, заклинаю тебя.

– Ты не имеешь права заклинать, – сказал он, подняв голову. – Заклинатели – другой род людей. Их видно издалека. Вернее, мы их чувствуем. От них исходит такой жар, какой бывает на пожаре. А ты едва теплишься. Едва, – он улыбнулся. – Ты нравишься мне, Федора, поэтому я помогаю тебе. Я не должен этого делать, но это выше моих сил. Твои доброта и нежность заставляют меня идти наперекор моему господину. Меня накажут, может быть, даже казнят. Но я не боюсь, – посмотрел куда-то вдаль. – Ты возродила меня к жизни. Ты не пожалела золотых монет для нищего безродного паренька, живущего в лесу. А хозяин не дал мне ни одного камешка. Мне приходится их воровать. Я знаю, что меня за это накажут, но делаю это потому, что до завтрашнего заката мне нужно закончить каменное панно. Если я не завершу свою работу, меня заточат в подземелье, и я превращусь… – он поежился. – Можно я не буду говорить тебе, что станет со мной? Мне не хочется об этом думать. У меня еще есть время, поэтому я предпочитаю думать о хорошем. Я радуюсь нашей встрече и верю, что ты поможешь мне. Не зря же тебя привели в лес в мою стражу.

– Пьер, ты наговорил мне столько, что я обескуражена, – сказала Федора. – Мне хочется тебе помочь, но я не знаю, как. Хотя, – она улыбнулась. – Ты сказал, что тебе нужны камни. Какие?

– Для меня они простые, а для тебя – не знаю, – ответил он, вытащив из кармана несколько драгоценных камней.

– У меня есть такие камешки, – воскликнула Федора. – Сейчас.

Она хотела достать камни из своего кармана, но вспомнив, что одета в чужую одежду, простонала:

– Ах, они остались в моей старой юбке, которую я оставила на берегу реки. Что нам делать?

– Найти твою юбку, – ответил Пьер. – Идем. Я здесь в лесу знаю все тропки.

– Ты уверен, что финалом нашего путешествия будет берег реки, а не волшебный замок? – насторожилась Федора.

– Уверен, – ответил он, пошел вперед. – Догоняй!

Зачем ей знать, что он ни в чем не уверен. Что все здесь, в зачарованном лесу может измениться до неузнаваемости в любой миг. От чего это зависит? От настроения лесного духа. Если он сердит – жди неприятностей. Если весел – ничего плохого не случится.

Пьер прислушался к голосу леса. Обрадовался, что пока опасаться нечего.

– Поднажми, Федора, – скомандовал он.

– Скажи, Пьер, откуда ты узнал мое имя? – спросила она, поравнявшись с ним.

– Его здесь все знают, – ответил он.

– Откуда? – удивилась она.

– Мы его видим, – пояснил он. – Имя – твой особый знак. Он светится у тебя на челе. Вот здесь, – он провел ладонью по своему лбу, повернул руку, показал Федоре, сказал:

– Читай.

– Я ничего не вижу на твоей ладони, – сказала она.

– А ты постарайся, – попросил Пьер. – Смотри внимательней.

Он поднял руку выше. Федора уставилась на его ладонь, улыбнулась, увидев проступающие буквы.

– П-ь-е-р, – прочла она. – Это удивительно. Как это у тебя получается?

– В этом нет ничего удивительного, ничего сверхъестественного, – сказал он, хмыкнув. – Просто мы более внимательные существа, чем вы, вот и все. Если хозяин не будет сердиться, то ты сможешь узнать много интересного о нас. И, возможно, захочешь присоединиться к нам.

– Возможно, – сказала она неуверенно.

Зачем Пьеру знать, что ей не нужно становиться существом, живущим в зачарованном мире. Что она ищет юношу своей мечты, которого должна вернуть в реальность. Она снисходительно относится к Пьеру, потому что он еще мальчик, и многого не понимает, не знает. И пусть не знает. Федора не очень ему доверяет. Запросто может оказаться, что он выполняет приказ своего хозяина – лесного духа. Ей нужно быть внимательней, чтобы не угодить в силок, как птичке.

– С какой стороны реки ты оставила свою одежду? – спросил Пьер.

– Со стороны замка, – ответила Федора.

Пьер остановился, насупился. Ему не хотелось вести Федору туда, откуда она убежала. Ей не следовало углубляться в чащу, чтобы не заблудиться еще сильнее.

– Что-то не так? – спросила Федора растерянно.

– Да, – ответил Пьер, посмотрев ей в глаза.

Ей стало не по себе от этого взгляда.

– Нам туда нельзя, – сказал он. – Вернее, тебе – нельзя. Если тебе удалось один раз сбежать из замка, не факт, что ты сможешь сделать это еще раз. Нам не нужно рисковать.

– А что же нам делать? – спросила она.

– Нам нужно разделиться, – ответил он. – Я пойду туда один, а ты будешь ждать меня в моем доме на окраине леса. Там тебя никто не тронет, – улыбнулся. – Пока я буду искать твою одежду, ты положишь вот эти камешки в мое панно, – протянул Федоре камни. – Думаю, тебя увлечет это занятие, и ты не заметишь, как наступит утро.

– Ну, хорошо, – согласилась она.

Пьер привел ее к большой разлапистой ели, приподнял ветку, сказал:

– Входи в мой дом. Здесь тебя никто не найдет, уверяю. Если я не вернусь завтра до полудня, значит случилась беда, – улыбнулся, увидев испуг в ее глазах. – Не волнуйся, я буду очень и очень осторожным и вернусь на рассвете.

– Пьер, скажи, что мне делать, если ты не придешь? – спросила она, сжав его руку.

– Иди вдоль кромки леса в любую сторону, – ответил он. – Постарайся не углубляться в чащу. Оттуда даже мы не всегда можем выйти обратно.

– Возвращайся, Пьер, – попросила она.

Он ушел. Федора огляделась. Под ветками ели было просторно и довольно светло. Федора присела, провела рукой по еловым иголкам, рассыпанным по земле. Ее взору открылась часть каменного орнамента. Она улыбнулась, аккуратно смахнула остальные иголки. Долго и внимательно разглядывала панно, в котором не хватало нескольких камней. Федоре показалось, что Пьер что-то напутал в картине. Она переложила несколько камней, добавила те, что дал ей Пьер, посмотрела на панно сверху. Но и в таком виде оно ее не устроило. Новая перестановка камней создала новый, но не финальный вариант.

– Пьер был прав, эту работу можно делать до завтрашнего утра, – сказала Федора, перекладывая камни…

Пьер бежал к реке. Он так торопился, что забыл обо всем на свете. Поэтому, когда из-под земли вырвался огненный столп, он испугался. Встреча с лесным духом не сулила ничего хорошего.

– Торопишься к реке? – спросил хозяин леса довольно миролюбиво. Пьер кивнул.

– Сегодня твоя ночная стража? – Пьер снова кивнул.

– Очень хорошо, – сказал хозяин леса. – Ты-то и выполнишь мое поручение.

Пьер поднял голову. Их взгляды встретились. Хозяин леса усмехнулся.

– Ты напрасно надеешься сбежать, мой мальчик. Еще никому не удавалось меня перехитрить. А вот стать прелым куском дерева ты можешь прямо сейчас.

– Воля ваша, – Пьер склонил голову.

– Моя, – ответил хозяин леса. – Но, пока ты мне нужен в образе человека. Федора доверяет тебе, ждет от тебя помощи. Ты ей поможешь, потому что я так хочу. А потом, – он рассмеялся. – Ах, как я люблю это – потом. Как оно мне нравится. И тебе ведь, Пьер.

Тот не стал отпираться, поднял голову, спросил:

– Какое задание я должен выполнить?

– Найди одежды танцовщицы и принеси их на окраину леса. На рассвете отдашь их городскому стражу и вернешься в замок за вознаграждением, – сказал хозяин леса и исчез.

На том месте, где он стоял, Пьер увидел агат. Поднял его, спрятал в карман, побежал к реке. Он был счастлив, что хозяин поручил ему найти одежды Федоры. Это давало дополнительные шансы на спасение. Радость ослепила Пьера. Он забыл о коварстве хозяина. А тот именно на это и рассчитывал.

Лесной дух знал, что без помощи Пьера Федору будет непросто обмануть, поэтому внимательно следил за пареньком. Ему хотелось проверить насколько велико безрассудство людей, одержимых бредовыми идеями. Он надеялся узнать, сможет ли встреча с танцовщицей раскрыть тайны зачарованного леса, помочь его народу…

Пьер торопился. Ему нужно было успеть до вечерней стражи, пока все еще подчинено законам света, и одежда танцовщицы не превратилась в прелую листву. Пьер подбежал к реке, прошел вдоль берега, но ничего не увидел.

– Помоги мне, солнышко, – попросил он, поднял голову вверх.

Красновато-желтый солнечный луч превратился в стрелу и воткнулся в землю на противоположном берегу. Пьер перебрался туда, подхватил одежды Федоры, крикнул:

– Благодарю вас, мой друг!

Приложил юбку Федоры к себе, покружился, усмехнулся:

– Как только они носят это тряпье?

Сунул руку в карман юбки, вытащил камни, присвистнул:

– Вот так удача! Именно этих камней мне не хватало. Интересно, где Федора их раздобыла? Наверно, стащила у кого-нибудь. Добровольно с таким богатством никто не расстанется. Хотя… – он посмотрел на агат, оставленный хозяином, насторожился. – История начинает меня пугать. По-моему, я упустил что-то важное. Что именно?

– Поторопись, Пьер, – зашумели деревья. – Поторопись, солнце садится.

Пьер свернул одежду Федоры, сунул ее за пазуху и побежал на окраину леса.

Солнце нырнуло за горизонт. Лес погрузился во тьму. Пьер ускорил шаг. Наступило время его ночного бдения. Он не должен пропустить ни одного сюрприза, которые приготовила ночь.

Ночью зачарованный лес превращался в сказочный город. А его многочисленные жители становились видимыми. Они гуляли по светящимся улицам, распахивали окна своих домов, спешили к замку. Их покой охраняли ночные стражи. Пьер был одним из них.

Наблюдая за неспешной жизнью зачарованного леса, он верил, что хозяин не такой жестокий, как кажется. Что все его угрозы – это попытка скрыть свою доброту. Ведь если бы он был безжалостным монстром, то лесной народ давно бы исчез, а этого не происходит. Да и люди, которых приводит городской страж, не торопятся обратно. Федора ни в счет. Она – особенная. Она – танцовщица, спешащая за своей мечтой.

Пьер остановился.

– Что с вами, мой мальчик? – спросила его высокая дама, похожая на лисицу.

Каждый вечер они встречались с Пьером в одном и том же месте. Он преподносил ей ландыш, она угощала его сладостями. Они обменивались несколькими ничего не значащими фразами и расходились в разные стороны.

– Что с вами, Пьер? – она впервые назвала его по имени.

Он остановился, растерянно посмотрел в ее раскосые глаза, проговорил:

– Простите, госпожа Алиса, я замечтался.

– О, как это прекрасно! – она улыбнулась. – Мечты – это нечто особое, недосягаемое. Когда они сбываются, на небесах поют ангелы. Но, несмотря на это, вам не следует терять связь с реальностью.

– Постараюсь, – сказал Пьер.

– Хотите поболтать со мной? – спросила она, протянув ему сладости.

– Очень, но не сегодня, – проговорил Пьер, сорвав для нее ландыш. – Сегодня мне дали важное поручение. Я не должен ничего упустить.

– Похвальное рвение, – сказала Алиса. – Не буду вас задерживать. Увидимся завтра.

– До завтра, – сказал Пьер.

– Ему дали задание. Он не должен ничего упустить, – сказала Алиса, глядя ему в след. Усмехнулась. – Мы все выполняем приказы, мой мальчик.

Она подбросила на ладони агат, который выкрала у Пьера, и, напевая, пошла своей дорогой. Дама знала о волшебных свойствах агата и хотела поскорее избавиться от камня. Но хозяин, которому она должна была передать драгоценность, как нарочно медлил. Алиса дошла до условленного места, выждала несколько минут, жалобно поговорила:

– Господин мой, снизойдите, прошу.

– Положите камень в фонтан, – приказал голос хозяина.

Перед дамой появилась большая серебряная чаша с прозрачной струйкой воды, бьющей вверх. Алиса бросила туда агат, отошла на несколько шагов. Фонтан исчез, а в небо взметнулся столп света.

– Добрый знак, – проговорила она и пошла к замку.

– Потеряется агат, не найти пути назад, – запел кто-то за ее спиной.

– Знаю-знаю, мой господин, – проговорила она, не оборачиваясь…

Пьер издали увидел городского стража, пошел ему навстречу. Тот был угрюм и чем-то озабочен. Вместо приветствия пробубнил:

– День был ужасным. Скорей бы вернуться назад, – посмотрел на Пьера. – Завидую тебе. Ты живешь в мире, где все понятно и объяснимо, все предсказуемо. А в этом городе невозможно предугадать, что произойдет в следующую минуту. Неизвестно, как поведет себя твой компаньон. Твой друг запросто может воткнуть нож тебе в спину. Доверять нельзя никому. С улыбкой обворуют, с радостью солгут, с готовностью охаят, очернят, – ухмыльнулся. – Мир катится в бездну. Туда ему и дорога. Нам с ними не по пути. Мне никого из них не жалко, потому что они сами себя не жалеют. Никто не скажет: «Люди, одумайтесь, остановитесь. Довольно», – почесал затылок. – Что-то я сегодня слишком разговорился. У меня ведь другое задание. Ты принес наряд?

– Да, – Пьер передал ему наряд Федоры.

Страж взял его, прижал к лицу, улыбнулся.

– Красивая девушка эта танцовщица. По ней многие кавалеры тоскуют. Ищут ее, ждут. Едва музыка заиграет, бегут на площадь, а ее нет. Уходят, головы повесив. Смешно. Дело дошло до того, что один безумец назвал ее богиней, сошедшей с небес, – хмыкнул. – Прежде чем с небес сойти, на них взойти нужно. А это не так-то просто.

– Скажи, а зачем тебе ее наряд? – спросил Пьер.

– Мы в него пугало нарядим, – рассмеялся страж.

– Зачем? – удивился Пьер. Страж стал серьезным.

– Не суй нос не в свое дело. Хозяин не любит любопытных, – развернулся и пошел прочь.

– Хозяин не любит любопытных и болтливых, это верно, – сказал Пьер. Постоял несколько минут, дождался, когда небо порозовеет, побежал к своему дому.

Разлапистая ель, под которой ждала его Федора, светилась фосфорическим светом. Это Пьера озадачило. Обычно на рассвете все чудеса и превращения заканчивались, лес становился таким, каким должен быть.

– Неужели присутствие танцовщицы нарушило привычную гармонию? – подумал Пьер. Приподнял ветку, вошел, огляделся. Все на своих местах. Федора спит, свернувшись калачиком. Зато панно, над которым он, Пьер, так долго трудился, стало другим. Пьер чуть не заплакал. Он схватился за голову, застонал:

– Что ты наделала? Кто просил тебя переделывать мою работу? Теперь я ни за что не смогу восстановить ее.

Федора вскочила, принялась его утешать. Но он не желал ее слушать. Федора отошла в сторону, сказала:

– Прости, Пьер, я не хотела тебе зла. Я думала… – она осеклась. Пьер метнул на нее такой злой взгляд, что ей стало страшно. Она опустила голову.

– Вот я и лишилась помощника, – подумала она. – Как я теперь выберусь отсюда? Что мне теперь делать?

Пьер швырнул к ее ногам камни, сказал:

– Вот камни, которых не хватало в моем рисунке. А для твоего панно нужно гораздо больше камней.

– Мы сейчас все исправим, Пьер, не волнуйся, – сказала она, принявшись за дело.

– Все исправить невозможно, – пробурчал он. Поискал в кармане агат, понял, что его нет, нахмурился.

– Смотри, как хорошо получается, – сказала Федора, выкладывая камни. – Ну же, Пьер, улыбнись.

– Ты не находишь, что слишком быстрый переход от отчаяния к радости – это не совсем правильно? – спросил он, наблюдая за ее работой.

– Я считаю, что радости в нашей жизни должно быть больше, поэтому, чем быстрее человек избавляется от негатива, чем лучше, – сказала она, положив последний камень в картину. – Смотри. Что скажешь?

– Скажу, что твое панно мне нравится больше, – ответил Пьер. – Оно словно пронизано светом любви. Но не знаю, понравится ли оно хозяину.

– А вдруг, понравится, – оживилась она. – Нравятся же ему мои танцы.

– И не только ему, – сказал Пьер смущенно. – Мне тоже нравится, как ты танцуешь.

– Раз нравится, тогда смотри! – воскликнула она, закружилась, запела:

Пьер уставился на нее во все глаза. Он не ожидал, что танец может быть таким необычным, похожим на полет стрекозы или бабочки над цветочным лугом. А еще он увидел мечту Федоры. Увидел потому, что она проступила на свет из каменного рисунка, созданного танцовщицей. Но чем отчетливее становилось видение, тем яснее Пьер понимал, что он бессилен помочь Федоре. Хозяин леса мог бы ей помочь, но как заставить его это сделать?

– Ах, если бы он был здесь и видел то, что вижу я, все могло бы измениться, – подумал Пьер.

Федора прервала свой танец, посмотрела на Пьера, спросила:

– С кем ты сейчас говорил?

– Ни с кем, – ответил он. – Мы здесь одни.

– Странно, – сказала она, потерев виски. – Мне показалось, что я снова в замке, и на меня пристально смотрит господин, сидящий на троне. У него особенный огненный взгляд. Ты уверен, что его здесь нет?

– Ну, да, – ответил Пьер неуверенно. – Ты же видишь, что мы одни.

– Вижу, – улыбнулась она. – Но ты сам говорил мне, что твой хозяин – дух, поэтому-то мы его и не видим. Но мы чувствуем, что что-то изменилось, что-то происходит помимо нашей воли.

– Я ничего не чувствую, – соврал Пьер, ощутив леденящий душу холод.

Федора подошла к нему, провела рукой по волосам, сказала нежно:

– Спасибо, Пьер. Ты хороший, добрый мальчик. Ты искренне пытался мне помочь, но думаю, будет лучше, если мы с тобой сейчас попрощаемся. Я пойду вдоль опушки леса к другому городу, а ты жди своего хозяина. Надеюсь, он оценит нашу работу и не станет гневаться на тебя. Прощай, – Федора поцеловала его в макушку и убежала.

Пьер не сразу сообразил, что произошло. Очнулся, когда увидел перед собой злые глаза хозяина.

– Она подарила тебе то, что принадлежит мне, – проговорил тот, скрестив на груди руки.

– Что? – растерянно спросил Пьер.

– Свою любовь, – ответил хозяин леса, отошел в сторону. Повторил еще раз:

– Свою любовь, – повернулся, посмотрел на Пьера. – Ее картина великолепна. Она правдивее твоей. Ее солнечный диск похож на тот, что встает в созвездии Ориона. Ты сам в этом скоро убедишься.

– Я? Но как? – удивился Пьер.

Хозяин кинул ему агат, приказал:

– Положи его в центр панно так, чтобы острая грань была сверху.

Пьер выполнил его приказ. Камни засветились. Столп света поднялся вверх.

– Войди в него, – приказал хозяин. – Закрой глаза и расставь руки в разные стороны.

Как только Пьер сделал все, что ему велели, каменное панно пришло в движение, оторвалось от земли и исчезло. На земле остался только агат.

– Счастливого пути, мой мальчик, – сказал хозяин леса, забрав агат. – Ты был мне хорошим слугой. Теперь я стану тобой…

В вихрастом мальчишке, вышедшем из-под разлапистой ели, что-то изменилось. Но эти изменения могла разглядеть только любящая душа. Лесной дух решил проверить, насколько сильно Федора полюбила мальчика.

– Куда она пошла? – спросил он филина, сидящего на ветке.

Тот повернул голову, указывая направление, несколько раз ухнул и улетел. Мальчик побежал вдоль кромки леса. Через некоторое время он увидел танцовщицу. Она шла очень медленно, то и дело останавливалась и смотрела вверх.

– Эй, Федора, погоди, – крикнул мальчик. Она обернулась.

– Пьер, милый, спасибо, что пошел за мной, – улыбнулась. – Не думала, что разлука с тобой так меня огорчит. Когда я покинула твой дом, слезы сами собой потекли из моих глаз. Их оказалось так много, что мне пришлось задирать голову, чтобы они спрятались обратно, и я смогла увидеть дорогу. Но теперь, когда ты рядом, слезы высохнут моментально. Мы быстро дойдем до другого города, и ты еще успеешь вернуться домой до заката.

– Точно, – сказал Пьер.

– Идем, – она взяла его за руку, потянула за собой.

– Стой, – сказал Пьер. – Ты, по-моему, идешь не туда.

– Да? – она осмотрелась. – Наверно из-за слез я сбилась с пути. Хорошо, что ты рядом. Веди меня, Пьер, туда, куда нужно.

Он сжал ее руку, повел за собой. Его рукопожатие показалось Федоре недетским. Мелькнула мысль, что Пьер опять мог куда-то исчезнуть, а его место занял лесной дух. Но тут же ей на смену пришла другая мысль, что дух является по ночам, а сейчас день. Значит, не стоит беспокоиться.

– Не нужно ничего бояться. Страх – плохой помощник, – вспомнила Федора слова Пьера.

– Скажи, Пьер, а ты боишься своего хозяина? – спросила она, пытаясь заглянуть ему в глаза.

– Я тебе уже отвечал на этот вопрос, – сказал он насупившись. – Спроси что-нибудь другое.

– Тебе понравился мой танец?

– О, да, – он улыбнулся. – Ты не танцевала, а парила над цветочным лугом. Мне хотелось полететь вслед за тобой. Жаль, что это невозможно.

– Это возможно, – сказала она. – Хочешь, я научу тебя?

– Ты шутишь? – Пьер посмотрел на нее с недоверием.

– Я не шучу, – ответила она. – Я хочу с тобой танцевать. Ничего не бойся. Доверься мне. Повторяй за мной движения раз-два-три…

Она закружила его, прижала к груди, но тут же оттолкнула, смутилась.

– Прости, ты еще мальчик, я не должна так себя вести. Когда мы прощались, я обняла тебя по-матерински, а сейчас, – она покачала головой. – На миг я забыла, что ты ребенок. Прости. Идем. Будет нелепо, если мы потеряем счет времени и упустим свой шанс на спасение. Мне не хочется, чтобы лесной дух сердился.

– И мне, – сказал Пьер, потупив взор.

Федора пошла вперед.

– Стой, – крикнул Пьер. – Ты опять идешь не туда. Похоже, ты совершенно не умеешь ориентироваться в лесу.

– Совершенно, – призналась она.

– Ты без меня пропадешь, – сказал он.

– В лесу – да. А в городе, думаю, нет. Мы ведь отыщем дорогу? – в ее голосе прозвучала надежда.

– Боюсь, что… нет, – ответил он, покачав головой.

– Пьер, что случилось? – она схватила его за руки, тряхнула. Он поднял голову. Федора попятилась.

– Ты… ты не Пьер, – проговорила она заикаясь. – Неужели ты… – она прижала ладони к губам, замотала головой. – Не-е-ет…

Развернулась, побежала прочь, перепрыгивая через коряги. Выбилась из сил, прижалась к дереву, увидела мальчика перед собой. Вскрикнула, побежала в другую сторону. Но он снова оказался перед ней. Федора сдалась.

– Что тебе от меня нужно? – спросила она задыхаясь.

– Я хочу с тобой танцевать, – ответил он. – Но не здесь, а в замке.

– Я выполню твою прихоть, если ты пообещаешь освободить меня, – сказала она.

– Я могу пообещать тебе все, что угодно, – сказал он с улыбкой. – Но это вовсе не значит, что я выполню свое обещание. Это ведь так популярно у людей: обещать и ничего не делать. Поэтому я не стану бросать слова на ветер. Мое решение о том, что будет дальше, может стать неожиданностью даже для меня самого. Непредсказуемость – моя сестра. Поэтому, запасись терпением и не серди меня.

– Как мне прикажете вас называть? – спросила она, решив принять его правила игры.

– Зови меня Пьер, – сказал он. – Тебе ведь нравится это имя.

– Да, – сказала она. – А где мой юный друг?

– Я отправил его домой, к родителям, – ответил лесной дух. – А ты, Федора, хочешь увидеть свою семью?

– Да, – соврала она. Он усмехнулся.

– Хороший ответ. Главное, честный. Запомни, чем больше правды прозвучит из твоих уст, тем больше силы будет у тебя для борьбы со злом.

– Спасибо, я учту это, – сказала она, склонив голову. – Ведите меня в свой замок, господин Пьер.

– Слово «господин» лучше не говорить, – сказал он. – Называй меня – Пьер или милый Пьер.

– Хорошо, Пьер, – сказала она сухо. – Ведите меня в свой замок.

– Прежде чем мы туда отправимся, тебе нужно будет искупаться в реке и сменить одежду, – сказал он дружелюбно. – В этом платье тебя уже видели мои подданные. Мне не хочется, чтобы они узнали в тебе сбежавшую танцовщицу и потребовали тебя наказать. Будет лучше, если они примут тебя за новую девушку, добровольно пришедшую в замок теней.

– А было такое, чтобы кто-нибудь добровольно пришел сюда? – спросила Федора, озираясь по сторонам. Солнце почти скрылось, лес стал меняться.

– Да, – ответил лесной дух. – Я пришел сюда добровольно. Зачем? – улыбнулся. – Чтобы понять природу человеческих страхов и всевозможных фобий. Успешны ли мои наблюдения? Да. Страх – это темница без оков, в которую люди сами себя запирают. Они не думают о том, что «страх – ни что иное, как лишение помощи от рассудка. Чем меньше надежды внутри, тем больше представляется неизвестность причины, производящей мучение». Очень часто перепуганные люди боятся даже взглянуть на воздух, от которого никуда нельзя убежать. Мой тебе совет, Федора, не бойся ничего и увидишь нечто особенное.

– Спасибо за совет, – сказала она, заметив странное свечение вдали.

– Наш город оживает, – сказал лесной дух. – Не всякий человек может увидеть, как это происходит, а тем более побывать в замке теней. Ты должна радоваться тому, что тебе выпала такая редкостная удача.

Он трижды хлопнул в ладоши. Появилась высокая девушка с бесцветными глазами на бледном лице.

– Помоги нашей гостье подготовиться к приему, – сказал лесной дух и исчез.

Федора вздохнула с облегчением. Ей нужно было успокоиться. Слишком сильно билось ее сердце и мысли были такими противоречивыми, что трудно было понять, какая из них главная.

В какой-то момент Федоре показалось, что лесной дух – это и есть ее зачарованный принц. Потом она решила, что он – монстр, жаждущий ее смерти. Потом она вновь увидела в нем беззащитного человека, нуждающегося в помощи.

Федора знала, что сердечная горячка – плохая спутница. Она делает все, чтобы внести разлад между сердцем и разумом, между душой и телом. Поэтому нужно как можно быстрее от нее избавиться.

– Вода смоет все ненужное, – решила Федора. – Хорошо, что мы идем к реке.

– Сюда, – позвала ее девушка.

Федора пошла за ней следом. Спросила:

– Как тебя зовут?

– Зовут, – ответила девушка.

– Ты не хочешь со мной говорить? – спросила Федора, с обидой.

– Говорить, – повторила та.

– Тебе нельзя это делать? – Федора нашла объяснение странному поведению девушки.

– Делать, – сказала та.

– Ты – эхо? – спросила Федора с улыбкой.

– Эхо, – подтвердила девушка.

Федора перестала задавать вопросы. Сняла одежду, нырнула в прохладную воду, отливающую серебром. Блаженная истома разлилась по всему телу, сделав его невесомым. Федоре захотелось петь. Она решила не стесняться. Раскинула руки в разные стороны, подставила лицо лунному свету, запела:

– Красивая песня, – сказала девушка, когда Федора вышла на берег.

– Красивая, – подтвердила Федора.

– Кто бы расколдовал нашего Пьера? – проговорила девушка мечтательно.

– Пьера? – воскликнула Федора.

– Да, Пьера, хозяина замка, – ответила девушка.

– Замка теней? – спросила Федора.

– Да, – девушка улыбнулась. – Если бы Пьера расколдовали, мы бы тоже перестали быть тенями, вернулись в мир света, в наш мир…

– А ты знаешь, что нужно для этого сделать? – спросила Федора, надевая платье.

– О, какая вы восхитительная! – воскликнула девушка, разглядывая ее. – Вы совершенно преобразились. Ваша спесь исчезла, утонула, наверно в реке. Глаза у вас подобрели, и голос стал звонким. Вы – другая танцовщица, хотя имя у вас осталось прежним. Но его незачем называть.

– Ты ответишь на мой вопрос? – спросила Федора, пристально глядя на девушку. – Ты скажешь, как расколдовать Пьера?

– Нет, – она покачала головой. – Не потому что я не хочу открыть вам тайну, а потому что никто из нас не знает, что нужно сделать, какие слова сказать. Иначе мы бы не сидели здесь, в этом зачарованном лесу несколько столетий, а отправились бы в свой мир, – она подняла голову вверх. – Никто из нас не знает, увидим ли мы снова наш милый Орион, но мы верим, что однажды случится чудо, и… – посмотрела на Федору. – Все должно произойти неожиданно, внезапно. Никто не должен заранее знать, как и когда свершится чудо. Непредсказуемость – наша сестра…

– Непредсказуемость, – повторила Федора.

– Пойдемте. Нам пора. Уже луна в своем зените, – сказала девушка. – Сегодня особенный день. Порадуйте нас, Федора. Подарите орионцам праздник.

– Попробую, – сказала она…

Тронный зал был так ярко освещен, что Федора зажмурилась.

– Даже солнце в зените не дает столько света, – подумала она.

– Господа, у нас в замке гостья! – раздался громкий голос властелина.

Федора посмотрела на сидящего на высоченном троне человека, растерялась. Хозяин замка теней совершенно не был похож на Пьера. Он был очень высоким и очень худым. Его тело было каким-то непропорциональным, уродливым. Его бледное почти бескровное лицо обрамляли черные прямые волосы. Взгляд миндалевидных глаз был слишком пристальным и недружелюбным. А губы напоминали две тонкие нити, прикрепленные на подбородке.

Федора забыла все, что собиралась сказать. Она немигая смотрела на властелина и мечтала, чтобы скорей заиграла музыка. Тогда она закроет глаза и перестанет трястить от страха.

– Вы знаете, какой сегодня день? – спросил властелин.

– Новолунье, – ответила Федора.

– Кто привел вас сюда? – последовал новый вопрос.

– Я пришла сама по доброй воле, – ответила она, хотя хотела сказать другие слова. Рассердилась на себя. Но голос властелина зазвучал вновь.

– Зачем вы пришли в мой замок?

– Чтобы порадовать вас своими танцами, – ответила она, потупив взор.

Со всех сторон послышались возгласы одобрения. Грянула музыка. Федора пошла в центр зала, прислушиваясь к ее ритму. Страх и робость улетучились. Тело Федоры стало легким, а мысли – светлыми и добрыми. Она вновь стала бабочкой, парящей над цветами.

Когда музыка смолкла, Федора шагнула к трону и сказала:

– Мой господин, позвольте пригласить вас на танец.

– Я не умею танцевать, – сказал он, а глаза засияли.

– Это несложно, – улыбнулась она. – Я научу вас.

– Брать уроки танцев на глазах у подданных – это глупо, – сказал он. – Вы хотите выставить меня на смех?

– Нет, – сказала Федора. – Я просто хочу танцевать с вами, мой господин. Но, если мое приглашение кажется вам нелепым, прошу меня простить, – она развернулась и пошла в центр зала.

Музыка зазвучала громче, чем в первый раз. Федора сняла с плеч шарф, прижала его к губам, а потом бросила к ногам властелина, закружилась в танце и запела:

С последними музыкальными аккордами она распласталась на полу перед троном.

– Вы действительно хотите сделать то, о чем спели? – спросил ее распорядитель праздника, одетый в золоченые одежды.

– Да, – ответила Федора, подняв голову.

– Тогда танцуйте, – приказал он, тронув ее холодными длинными пальцами, похожими на тонкие ветки.

Федора поднялась, пошла к трону. Поклонилась.

– Вы все еще хотите со мной танцевать? – спросил властелин замка, смерив ее строгим взглядом.

– Да, – ответила Федора.

– Вы не боитесь, что за такую дерзость вас могут наказать? – голос его подобрел.

– Нет, – ответила Федора, посмотрев в его безжизненные глаза.

Он усмехнулся, встал. Подданные громко захлопали в ладоши, закричали:

– Танцуйте, Ваша Светлость!

Грянула музыка. Хозяин замка теней легко сбежал вниз по ступеням, набросил шарф Федоре на плечи, концы оставил в своих руках, предупредил:

– Не вздумайте прикасаться ко мне.

– Хорошо, – сказала она. – Повторяйте все, что мы делали на лесной поляне. Не робейте, ваша светлость.

Федора закрыла глаза, сделала несколько танцевальных движений, услышала голос правителя:

– Я не смогу это повторить. Не смогу…

Федора открыла глаза, но никого перед собой не увидела.

– Неужели я танцую с собственной тенью? – подумала она и поежилась.

– Тебе следует быть осмотрительней, чтобы не стать такой же, как они, – подсказал внутренний голос. – Танцуй.

– Да-да, – согласилась Федора, закрыла глаза и закружилась так, как никогда прежде не кружилась. Ей было весело и радостно от того, что ее в своих объятиях сжимает великий правитель зачарованного леса, и, может быть, после этого танца он отпустит ее из плена, и она наконец-то отыщет свою мечту.

– Все так и будет, так и будет, – мысленно повторяла Федора.

Музыка смолкла. Федора открыла глаза и ахнула. Она стоит на окраине леса. На ней надет не фантастический наряд, а старые одежды. Никакого замка, никакого правителя, никаких подданных.

– Неужели, все это – сон?

Она растерянно посмотрела вокруг, увидела разлапистую ель, побежала к ней. Но под ее ветками не было никакого убежища.

– Пьер, – позвала Федора. Ответом была звенящая тишина.

Федора села на пригорок, обхватила колени руками, сказала со вздохом:

– Я свободна, но меня это не радует, а огорчает.

Она посмотрела на лес. Он больше не казался ей таким зловещим, как прежде. Теперь он манил ее в свои глубины. Федоре хотелось увидеть все, что спрятано за деверьями, узнать, есть ли там, в чаще, река и луг с цветами.

Федора поднялась, пошла в лес, но инстинкт самосохранения остановил ее.

– Наверно, мне не следует туда идти, – сказала она решительно. – Лесной дух отпустил меня, значит, мне нужно идти в город, – развернулась, сделала несколько шагов, остановилась. Воскликнула:

– Я не хочу, не хочу, не хочу туда идти. Не хочу… – скрестила на груди руки, насупилась.

– Привет, – раздался за ее спиной знакомый голос. Она обернулась.

– Пьер! О, Пьер, какое счастье! Как я рада тебя видеть! – она обняла его.

– И я рад. Рад, что мы с тобой свободны, – сказал он, высвобождаясь из ее объятий. – Мы можем теперь идти, куда захотим.

– Пойдем в соседний город, раздобудем что-нибудь поесть, я ужасно проголодалась, – сказала она.

– Поесть мы можем и здесь, – сказал он. Расстегнул курточку, достал из-за пазухи лепешку, разломил ее пополам, протянул половину Федоре.

– Где ты раздобыл это лакомство? – спросила она, вдыхая хлебный аромат.

– Стащил со стола правителя, – ответил Пьер.

– Значит, все произошедшее не сон? – спросила Федора, разглядывая лепешку.

– Не сон, – сказал Пьер, вытащив из-за пазухи шарф, с которым танцевала Федора.

Даже в солнечном свете ткань не утратила своего фосфорического сияния. Пьер набросил шарф на плечи Федоре, концы оставил в своих руках, попросил:

– Потанцуй со мной, как с ним.

– О, нет, Пьер, нам не нужно повторять то, что было, – заупрямилась она. – Давай придумаем новый танец. Новый…

– Давай, – улыбнулся он. – Только вначале съешь лепешку, чтобы у тебя были силы.

Лепешка показалась Федоре невероятно вкусной. Она не заметила, как съела все до последней крошки. Пьер протянул ей свою половину. Но она отказалась.

– Спасибо за заботу, Пьер, но мне не следует забирать то, что принадлежит тебе, – сказала она. – Если ты не голоден, спрячь свою половину. Она пригодится тебе потом.

– Она пригодится мне чуть позже, – сказал он, пряча лепешку.

Он снова набросил шарф на плечи Федоры и запел:

Федора закрыла глаза, закружилась, запела вместе с ним. Ей показалось, что они поднялись над землей. Она открыла глаза, испугалась той высоты, на которую они поднялись, прижалась к Пьеру, почувствовала, как стремительно они полетели вниз, как коснулись земли, как соскользнул с ее плеч шарф и тело окаменело.

– Зачем ты дотронулась до меня? – зазвучал грозный голос властелина. – Зачем?

Федора попятилась, споткнулась о корягу, упала, уставилась на бледное бескровное лицо хозяина замка теней.

– Ты все испортила. Ты… – он развернулся, пошел прочь.

– Пьер, прости, прости, – простонала Федора. – Я испугалась. Я… – она вскочила с земли, одернула юбку. – Пьер, не уходи…

Властелин остановился, спросил не оборачиваясь:

– Ты его любишь?

– Кого?

– Пьера, – ответил он, повернувшись в пол-оборота.

– Пьер – ребенок, я отношусь к нему, как к брату, – ответила Федора.

– А ко мне? Ко мне, – он повернулся к ней лицом. Глаза горят, щеки пылают, губы дрожат.

– Вы – повелитель, властелин достойный почтения, – сказала она, смутившись.

– А смогла бы ты полюбить меня? – он шагнул вперед.

– Не знаю, – ответила она, почувствовав холод во всем теле.

Властелин швырнул ей в лицо шарф, крикнул:

– Убирайся вон из моего леса! Вон…

Он исчез. А Федора закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Неподалеку ухнул филин. Она подняла голову, посмотрела на него, проговорила:

– Ах, как все это жестоко… – вытерла слезы, пошла вдоль кромки леса.

Ей нужно было поторопиться, чтобы попасть в город до заката солнца. Федора ускорила шаг и столкнулась с громадным мужиком.

– Вот ты, птичка, и попалась, – воскликнул он, схватив Федору за руку. – Давненько мы тебя поджидаем.

– Зачем я вам? – она попыталась высвободиться, но хватка у мужика была крепкой.

– Зачем я вам? – передразнил он ее, хохотнул. – Строит из себя овечку невинную, а всем давно известно, кто ты есть на самом деле.

Подошли еще несколько таких же дюжих мужиков.

– Что, воровка, попалась? – рявкнул один из них. – Вяжите ее, чтобы не сбежала.

Федора закусила губы, чтобы не расплакаться от боли и обиды. В сущности, мужики были правы, она – воровка. Она утащила камни у ювелира, а до этого несколько раз брала бусы у модистки, таскала булки у пекаря и молоко у молочницы. Она знала, что рано или поздно ей придется за все ответить. Выходит, это время настало.

Обидно, что мужики слишком грубы с ней, но, наверно, они не могут по-другому. Грубость – их главное преимущество. Они бахвалятся друг перед другом, потому что им неведомы такие чувства, как нежность, доброта, любовь.

Федора смотрит на злые некрасивые лица мужиков и жалеет этих людей, лишенных сострадания. Она старается не слушать их бранную речь, старается ни о чем не думать. Она понимает, что ее везут в город, чтобы публично наказать за воровство. Таков приказ градоправителя, о котором, как и о властелине замка теней, ходят противоречивые слухи. Кто-то говорит, что он мудрый, справедливый человек, кто-то считает его злодеем, иные же уверяют, что он продал душу дьяволу за тридцать серебряников. Так ли это, Федоре предстоит узнать.

– Приехали, – сказал возница. Посмотрел на Федору, захохотал, увидев слезы на ее глазах. – Неча мокроту разводить, девка. Раньше думать надо было. Теперя – поздно.

– Привяжите ее к позорному столбу, чтобы все видели, как с ворами велено расправляться, – приказал тот мужик, который схватил Федору. По-видимому, он был у них главным.

– Я бы ее заставил на горячих углях плясать, – пробурчал другой.

– Твое желание никого не волнует, – одернул его главный. – У нас хозяин есть, который приказы отдает. Наше дело их выполнять и не рассуждать. Ясно?

– Так ведь хозяин велел ее поймать и в замок привезти, а ты говоришь, чтобы мы ее к столбу вязали, – огрызнулся разговорчивый мужик.

Распахнулись ворота замка, из них вышел высоченный человек, одетый в странный наряд.

– Она, – сказал верзила и, подхватив Федору на руки, понес в замок.

Двери замка захлопнулись. Мужики, поймавшие Федору, получили вознаграждение и отправились восвояси.

Верзила поставил Федору на пол, развязал руки, сказал:

– Не вздумай бежать, убью на месте. Мы из-за тебя покоя и сна лишились. Весь город тебя разыскивал. Думали, уж, сгинула ты. А ты от нас в другом городе хотела скрыться. Не хорошо. Что молчишь?

– Да мне сказать-то нечего, – проговорила Федора. – Я понять не могу, в чем вы меня обвиняете, зачем ищите.

– Сейчас узнаешь, – усмехнулся верзила. – Сейчас наш правитель тебе обо всем расскажет.

Он подтолкнул Федору к двери в тронный зал. Федора сделала несколько робких шагов, остановилась, посмотрела на человека, сидящего на троне.

Был он невысоким толстяком с добродушным лицом и круглыми подвижными глазками. Увидев Федору, он оживился, хлопнул в ладоши, воскликнул:

– Наконец-то! Наконец-то мы поймали тебя, моя птичка.

Встал с трона, подошел к Федоре, придирчиво ее осмотрел, хмыкнул:

– Ты не такая уж красавица, как о тебе говорят. Да-с. Никак не привыкну к тому, что все мои подданные так любят приукрашивать, так любят смешивать правду и ложь, что просто беда. Никому нельзя верить. Никому, – скрестил на груди руки. – Что заставило тебя, моя птичка, стать воровкой?

– Голод, ваша милость, – ответила Федора. – Мне было нечего есть, поэтому я взяла у молочницы молоко, а у пекаря…

– Что за вздор? – воскликнул градоправитель. – Я спрашиваю тебя об алмазах, которые ты выкрала из хранилища.

– Я не брала алмазы, – сказала Федора, побледнев.

– А, если я их найду у тебя за пазухой? – доброе лицо градоправителя стало злым. Он схватил Федору за подбородок. – Не притворяйся. Отдавай, что украла. Отдай сама. Не заставляй меня раздевать тебя.

– У меня ничего нет, кроме вот этого шарфа, – сказала Федора, вытащив шарф из-за пазухи. Протянула его градоправителю.

– Что это? – взвизгнул он.

– Это подарок лесного духа. Я танцевала для него в замке теней, – ответила Федора дрожащим голосом.

– Бред какой-то, – отмахнулся градоправитель. Побежал к трону. – Вы ей верите, господа?

– Раз она танцовщица, пусть танцует, – крикнуло сразу несколько человек.

– Настоящую танцовщицу мы узнаем без труда.

– Верно…

– Танцуй, – приказал градоправитель.

Федора набросила на плечи шарф, закружилась, запела: «Я хочу танцевать с тобой…»

Ей показалось, что заиграла музыка, что она перенеслась в замок своей мечты, где ждет ее зачарованный принц. Но, как он выглядит, какой он – неизвестно. Чтобы расколдовать принца, нужно перецеловать всех гостей.

– О, это слишком нелепая затея, – подумала Федора. – Будет лучше, если я просто дотронусь до каждого гостя светящимся шарфом.

Она закружилась быстрее, стараясь, чтобы никто из гостей не был обделен ее вниманием. Люди протягивали руки, касались шарфа, но ничего не происходило. Федора сдалась. Она упала на пол, раскинув в разные стороны руки.

– Это она – наша танцовщица, – сказал градоправитель.

– Она, – одобрительно воскликнули подданные.

– Думаю, она сказала нам правду, у нее нет алмазов, – сказал верзила, который привел Федору в тронный зал.

– А где они? – нахмурился градоправитель.

– Думаю, нас нарочно направили по ложному следу, чтобы мы не нашли настоящих похитителей, – ответил тот. – Вы помните, мой господин, кто сказал вам о танцовщице?

– Ночной страж, – сказал градоправитель, усмехнулся. – Так-так-так. Нас, в самом деле, решили одурачить.

Встал. Прошелся вдоль трона, скрестил на груди руки, проговорил:

– Танцовщица сказала, что лесной дух отпустил ее и подарил ей шарф. Не слишком ли это щедро с его стороны? – посмотрел на подданных.

– Да, здесь что-то не то, – ответили сразу несколько человек.

– Многие годы мы жили в страхе, что перемирие между нами и лесным духом будет расторгнуто, – сказал градоправитель. – Много лет мы отправляли в чащу самых красивых девушек и юношей, чтобы задобрить хозяина леса. Никто из них обратно не вернулся, – градоправитель подошел к Федоре, помог ей подняться, спросил:

– Что особенного в этой танцовщице? Почему лесной дух одарил ее и отпустил? – обвел подданных строгим взглядом. – Молчите? Не знаете, что делать? Зато я знаю, – рассмеялся, заставил Федору покружиться, похлопал ее ладонью по щеке, сказал:

– Эта танцовщица – наша спасительница. Мы оденем ее в дорогой наряд и отведем обратно в лес.

– Нет, – простонала Федора.

– Да, – сказал градоправитель, взяв ее за подбородок. – Да, моя птичка. Мы обменяем тебя на нашу свободу. Мы не станем требовать обратно наши алмазы, которые были похищены по приказу хозяина леса. Мы потребуем от него выполнить все свои обещания.

– Вы думаете, он вас испугается? – спросила Федора.

– У нас есть кое-что особенное, чего он боится, – ответил градоправитель. – Мы устроим факельное шествие, и тогда хозяин не посмеет нам отказать, – улыбнулся. – Да будет тебе известно, что над сильным господствует сильнейший, – обнял Федору за плечи. – Гордись, дитя мое, что именно ты будешь принесена в жертву. Что именно ты спасешь наш город. Ты станешь легендой. Тебя будут прославлять народы. Так ведь?

– Да-а-а, – грянул хор голосов. – Да-а-а-а.

– Погоди-ка, моя милая, – градоправитель крепко сжал руку Федоры. – Ты случайно не в сговоре с ним?

– Нет. Пустите, мне больно, – она попыталась высвободить руку, но он сжал ее еще сильнее. Федора вскрикнула от боли.

– Не серди меня, иначе я велю посадить тебя на кол, – процедил сквозь зубы градоправитель.

– Тогда вам будет некого отправить хозяину, – сказала она.

– Чертова девка, – градоправитель оттолкнул ее. – Твое счастье, что ты нам нужна. Оденьте ее по-королевски. На закате мы отведем ее в лес.

Верзила схватил Федору за руку, поволок за собой. Когда они остались одни, он ослабил хватку, сказал:

– Хочу дать тебе совет, – Федора удивленно вскинула брови. – Чтобы тебе не было так страшно, думай о том, что ты спасаешь невинных людей.

– Это не очень-то утешительно, – сказала она со вздохом. – Никто из этих людей не сделал для меня ничего доброго.

– Ну, уж так и никто? – усмехнулся верзила. – Кто-то ведь бросал тебе деньги за твои танцы. Кто-то сказал тебе добрые слова, а кто-то отругал. Это немало.

– Но меня это совершенно не воодушевляет, – призналась она. – Меня отовсюду гонят. Никто не желает видеть во мне непревзойденную танцовщицу. Никто не восхищается мной так, как мне этого хотелось бы.

– Благодари провидение, за то, что у тебя появилась возможность прославиться, – сказал верзила. Федора нахмурилась. – Ты станешь нашей королевой! – воскликнул он.

– Нет, – она покачала головой. – Я буду не королевой, а искрой, которая сгорает, не оставив следа. Никто из горожан не вспомнит обо мне потом, как не вспоминают они о пропавших в зачарованном лесу людях.

– Не думай о том, что будет потом, – сказал верзила. – Думай о том, что сегодня ты будешь нашей королевой.

Он распахнул дверь на женскую половину, подтолкнул Федору вперед, крикнул:

– Я привел танцовщицу, которую нынче ночью мы отдадим хозяину леса. Оденьте ее по-королевски.

Послышался смех, зашуршали юбки, из-за занавесок вышли миловидные барышни в пестрых нарядах.

– Добро пожаловать, королева…

– Какие они все лживые, – подумала Федора и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Девушки что-то говорили, Федора не вслушивалась в их разговоры. Убаюканная негромкими женскими голосами, она задремала. Очнулась, когда кто-то сказал:

– Все готово. Можно звать правителя.

Федора посмотрела на свое отражение в зеркале, не сразу сообразила, что разодетая, разукрашенная дама – это она, танцовщица Федора.

– Какая красота! – воскликнул градоправитель. – Хозяин будет очарован. Он обожает все блестящее. А где его шарф?

– Этот? – спросила одна из девушек, протянув светящийся шарф.

– Да, – градоправитель аккуратно свернул его, вложил в руку Федоры, сказал:

– Спрячь понадежней. Достанешь тогда, когда поймешь, что пришло время, – повернулся к свите. – Пора.

Факельное шествие остановилось у кромки леса. Громко забили барабаны, затрубили трубы и затихли. Через некоторое время бой барабанов повторился. Лес озарился ярким светом. Деревья расступились, открыв проход в зачарованный мир.

– Мы привезли вам нашу королеву! – крикнул верзила. – Мы ждем ответных даров.

– Что вы называете дарами? – спросил человек, появившийся на границе света и тени.

– Дарами мы называем то, что хозяин дарует нам, – крикнул верзила. – Он обещал даровать нам свободу, если мы приведем ему нашу королеву.

– Если вы хорошо помните, то королева должна придти сюда не по принуждению, а по доброй воле, – сказал человек.

– Спроси сам нашу королеву, кто заставил ее сюда придти, – крикнул верзила.

– Вы добровольно приносите себя в жертву? – спросил человек, посмотрев на Федору. Его взгляд прожег ее насквозь.

– Да, – сказала она и опустила голову.

Ей хотелось одного: чтобы весь этот фарс поскорее закончился. Ей было ужасно неудобно в этой одежде. Голова болела от того, что ее сдавливал громоздкий головной убор, усыпанный камнями. Шея затекла, спина устала, в глазах блестели слезы. Федора с трудом сдерживала их. А страж запретного города не спешил пропускать ее.

Он придирчиво осматривал лошадей, задавал множество вопросов, на которые хором отвечали участники факельного шествия. Федора престала воспринимать реальность, закрыла глаза.

– О, да ваша королева спит! – воскликнул страж. – Завидное спокойствие. Я бы умер от страха, если бы знал, что стану главным блюдом на праздничном столе правителя.

– Оставьте нашу королеву в счастливом неведении, – сказал верзила. – Не омрачайте ее радости. Не забывайте, что она сама решила отправиться в зачарованный лес. Сама.

– Я это помню, – сказал страж. – Ждите решения. Хозяин даст вам ответ на рассвете.

– Готовы ли мы ждать до рассвета, Ваша милость? – спросил верзила, обернувшись к градоправителю.

– Мы подождем здесь. Наши факелы будут гореть до рассвета, – сказал тот.

– Хорошо, – сказал страж, взял лошадь под уздцы, повел за собой.

Деревья сдвинулись, скрыв запретный мир от людских глаз. Свечение над лесом стало ослабевать и вскоре совершенно исчезло.

Участники факельного шествия несколько раз ударили в барабаны, протрубили в трубы, выкрикнули: «Рассвет!» и затихли.

– Думаете, он примет наши условия? – спросил верзила у градоправителя.

– Не знаю, – ответил тот, глядя на черный лесной массив. – Наш хозяин слишком непредсказуем. Слишком. Невозможно предугадать, что он выдумает в следующую минуту. Я даже не знаю, дождется ли он рассвета или велит растерзать всех нас через пару часов. Нам нужно быть готовыми к любым неожиданностям.

– К любым сюрпризам, – сказал верзила, помогая градоправителю устроиться на ночлег…

Карета, в которой сидела Федора, медленно двигалась по светящейся дорожке. Лошадь остановилась у высокого серого замка. Страж помог Федоре сойти на землю, поклонился. Распахнулись двери замка, на пороге выросли два привратника в дорогих ливреях. Они склонили головы, приветствуя Федору. Она прошла мимо них в ярко освещенный зал. Он не был похож ни на зал в замке теней, ни на зал замка, в котором впервые побывала Федора. Несмотря на яркое освещение, все здесь было каким-то устрашающим.

– Королева Идумеи, – громко стукнув жезлом об пол, воскликнул распорядитель праздника.

Помпезно одетые люди оживились, повернули головы к Федоре.

– Что идумейцы попросили за свою королеву? – задал вопрос уродливый карлик, поднявшийся с трона.

– Полную свободу, – ответил страж, вошедший в зал следом за Федорой.

– Не слишком ли дорогая цена за это огородное пугало? – воскликнул карлик. – Снимите с нее каменную шапку. Посмотрим, на кого она будет похожа.

Федора вздохнула с облегчением, когда с нее сняли тяжелый головной убор. Ее волнистые черные волосы рассыпались по плечам, стекли струйками вниз. Остановились у талии.

– О, так намного лучше! – обрадовался карлик.

Подбежал к Федоре, с силой дернул ее за юбку, воскликнул:

– Скорей снимите и это тряпье!

Слуги разодрали одежду, оставив Федору в кружевном нательном платье. Лицо карлика просияло:

– О, теперь я вижу настоящую королеву! – воскликнул он. – Что вы умеете, ваше высочество? – и, не дав ей ответить, затараторил:

– Только не вздумайте сказать, что вы хорошо поете. Песен нам не нужно. Мы их наслушались предостаточно. И не говорите, что знаете много сказок. Мы их не любим. И не вздумайте сказать, что вы умеете отдавать приказы. У нас великое множество своих повелителей. У нас нет лишь танцовщиц. Они почему-то быстро выбиваются из сил, и… – он состроил скорбную гримасу. – Умирают, бедняжки. Ах, если бы вы знали, ваше высочество, как печально расставаться с плясуньями, но… – схватил Федору за руку, крутанул. – Станцуйте нам, королева.

– С радостью, – сказала она.

– О, прекрасный ответ! – карлик захлопал в ладоши. Подданные последовали его примеру. Он махнул рукой, аплодисменты смолкли.

– Поспешу предупредить вас, королева, что танцевать вам придется до тех пор, пока будет звучать музыка. Если вы остановитесь раньше музыки, мои подданные вас растерзают, – сказал он с милой улыбкой. – Если хотите, мы можем убить вас сразу.

– Я буду танцевать, – сказала Федора, гордо вскинув голову.

– Танцуй, но пощады не проси, – проговорил карлик, зло сверкнув глазами. – Мы все здесь бес-сердечные бесы…

Грянула музыка. Федора прижала руку к груди, проверила на месте ли шарф, улыбнулась, вспомнив слова градоправителя: «Достанешь, когда поймешь, что это нужно».

– Танцуй, иначе я прикажу тебя убить, – крикнул карлик. Его подданные сделали шаг к центру, сузив круг.

Федора закрыла глаза, закружилась в танце.

Мысленно она пела свою песню. Мыслями переносилась туда, где ждет ее зачарованный принц. Все в ее танце-сне было таким прекрасным, что Федоре не хотелось пробуждаться. Но музыка смолкла. Федора открыла глаза. Замок исчез.

Она оказалась на поляне, залитой солнцем. Перед ней – стол. На нем – лепешка и стакан воды.

Федора взяла лепешку, вдохнула ее аромат, улыбнулась:

– Ах, Пьер, какой же ты заботливый кавалер. Спасибо тебе, мой друг, за это угощение.

Федора съела лепешку, запила водой, улеглась на солнцепеке. Она знала, что ночь готовит новые сюрпризы, поэтому ей нужно хорошенько отдохнуть, набраться сил для новых испытаний…

На рассвете из леса вышел страж и сообщил о том, что хозяин готов даровать идумейцам свободу, если они подождут еще три дня.

– Еще три дня? Нет, это слишком, – возмутился верзила. Схватил факел. – Мы сожжем ваш лес. Мы…

– Погоди, – остановил его градоправитель. – Я думаю, нам нужно подождать.

– В своем ли вы уме, мой господин? – не унимался верзила. – Вы идете на поводу у лесного чудища, несмотря на то, что можете расправиться с ним сию же минуту.

– Могу, – сказал градоправитель. – Но думаю, что у нас есть шанс избежать ненужных жертв.

– Я вас не понимаю, – нахмурился верзила. – Все ваши подданные вас не понимают. Так?

– Да, – раздался хор голосов.

Градоправитель поднял вверх руку. Люди затихли.

– Я считаю, что нам нужно принять условия хозяина, – сказал он громко. – Сдается мне, что наша танцовщица вскружила головы подземным жителям. А если это так, то у нас есть надежда на то, что остальные царства тоже падут к ее ногам. Мы можем одержать победу без единого выстрела, без единой капли крови. Ради этого стоит потерпеть три дня. Кто-то против?

– Нет, – ответили подданные.

– Мы готовы принять условия хозяина, – повернувшись к стражу, сказал градоправитель. – Мы подождем три дня. Но наши факелы будут гореть, и наши люди будут ждать у ворот зачарованного леса.

– Хорошо, – проговорил страж и исчез.

– Боюсь, мы просчитались, ваша милость, – сказал верзила, сжав кулаки.

– Бояться заранее – бояться дважды, – усмехнулся градоправитель. – Раз ты такой пугливый, ты и останешься здесь, а я вернусь сюда через три дня.

Он уехал, оставив верзилу с дюжиной факельщиков на границе зачарованного леса…

Когда солнце скрылось за горизонт, Федора проснулась. Страж проводил ее в новый замок. Он был не таким устрашающим, как прежний, да и люди в нем были больше похожи на людей. На их лицах отразилось подобие улыбок. Это Федору обрадовало. Но, услышав слова властелина, она поняла, что радость ее преждевременна. Все эти милые люди с легкостью растерзают ее, если она остановится раньше, чем закончится музыка.

– Вы готовы? – спросил распорядитель праздника.

– Да, – ответила Федора.

Грянула музыка. На этот раз она звучала громче и ритмичнее. Федора закрыла глаза, закружилась. Снова она мысленно перенеслась в страну грез к зачарованному принцу. На этот раз она подошла к нему ближе, но музыка смолкла прежде, чем Федора смогла разглядеть лицо принца.

Она не сразу открыла глаза, надеясь, что видение вернется, но этого не произошло.

Она вздохнула, открыла глаза, увидела тот же стол на пригорке, поела, улеглась на солнцепеке.

Третий замок, в который попала Федора, был воздушным, словно сотканным из белоснежных кружев. Пол в тронном зале напоминал облачную массу. Танцевать на нем было сложно, ноги утопали в этой мягкости, заставляя танцовщицу придумывать новые движения. Она никак не могла угнаться за музыкальным ритмом, отставала, сбивалась, начинала все сначала, сердилась на себя за неуклюжесть. А когда наконец-то освоилась, музыка смолкла.

– О, нет, это не честно, – воскликнула Федора и лишь потом открыла глаза.

Она увидела тот же пригорок, стол и разлапистую ель. Подкрепилась, приподняла ветку, позвала:

– Пьер, ты здесь?

Никто не отозвался. Федора уселась на пригорке и долго смотрела на маленькую божью коровку, ползущую вверх по травинке. Когда жучок улетел, Федора улеглась на солнцепеке и уснула.

Проснулась она на закате и пошла по светящейся тропинке к замку. Она не знала, каким он будет на этот раз. Она просто шла вперед, надеясь на чудо. А когда вдали появились очертания того самого замка, о котором грезила Федора, сердце ее чуть не выскочило наружу. Она помчалась к замку со всех ног. Никто не остановил ее, никто не преградил ей дорогу. В тронном зале было пусто. Тускло горели свечи, отбрасывая едва заметные тени.

Федора остановилась в центре зала, достала заветный шарф, прижала его к лицу. Откуда-то издали послышалась негромкая музыка. Та самая, которая звучала постоянно в мечтах Федоры. Она набросила на плечи шарф, закрыла глаза, закружилась и запела:

Музыка смолкла. Федора долго стояла с закрытыми глазами, не желая возвращаться в реальность. Ей не хотелось вновь оказаться на лесной поляне. Ей больше не хотелось спать на солнцепеке и есть лепешки. Ей хотелось встретиться с мечтой.

– Ах, как было бы прекрасно, если бы…, – проговорила она и открыла глаза. – Замок никуда не исчез! При свете дня он стал еще прекраснее. Еще лучше…

Федора помчалась вверх по широкой лестнице. Она знала, что та приведет ее на просторный балкон с резными балюстрадами. С балкона открывался красивый вид на город и пространство его окружающее.

Отсюда, с балкона, прекрасно виден весь королевский парк, в дальней части которого находится небольшой пруд с чистейшей родниковой водой. На пруду живут две пары лебедей. Одна пара черная, как ночь, другая – белее самого белого снега. У черных лебедей на головах отличительный знак – золотые короны. Это – королевские лебеди. Они выгибают шеи, когда видят юную принцессу, которая приносит им лепешки с королевского стола.

Федора побежала в парк. У пруда она остановилась, перевела дух. Увидев ее, черные лебеди выгнули шеи, издали гортанный крик.

– Федора вернулась! – воскликнул юноша, сидевший на берегу. Вскочил. – О, как я рад видеть вас, принцесса!

– Пьер?! – растерянно глядя на него, проговорила Федора. Покачала головой. – Нет, нет, этого не может быть… Ты же – ребенок. Ты – двенадцатилетний мальчик. Ты…

– Я давно вырос, Федора, – сказал он с улыбкой. – Я вырос, а ты этого даже не заметила. Не заметила, потому что попала в зачарованный мир. Ты заблудилась, Федора. И как хорошо, что ты, наконец-то выбралась оттуда, вернулась в реальность. Мы не теряли надежды. Мы верили, что рано или поздно ты отыщешь дорогу обратно. И это произошло. Привет, Федора.

– Привет, мой дорогой Пьер, – Федора прижалась к его груди. – Привет.

– Привет, моя принцесса, – Пьер поцеловал ее в волосы. Она подняла голову, посмотрела на него, сказала:

– Знаешь, о чем я сейчас подумала? – он покачала головой. – Что, спасая принца, я спасала себя, поэтому такими безрезультатными были мои поиски и принц никак не находился. Но, мне не ясно, откуда тогда взялся вот этот шарф, – Федора отстранилась от Пьера, набросила на плечи шарф. – Откуда?

– О, это еще одна фантастическая история, мало похожая на правду, – ответил он.

– Расскажи, – попросила Федора.

Лицо Пьера стало серьезным. Он скрестил на груди руки, устремил взгляд вдаль.

– Ну же, Пьер, – Федора тронула его за плечо. – Расскажи мне свою историю.

– Давным-давно в одном королевстве жила девочка, которая любила танцевать. Она ни о чем кроме танцев не думала. Танец был для нее особенным таинством, уносящим в мир грез. Однажды эту девочку увидел принц. Он был так очарован танцовщицей, что потерял голову. Он хотел, чтобы девочка стала его женой. Но она не хотела слышать о свадьбе, о принце. В день, когда были назначены смотрины, девочка сбежала из дома. Ее искали всем королевством, но так и не нашли.

Когда поиски зашли в тупик, принц решил обратиться за помощью к лесному духу. Он не подозревал о коварстве властелина тьмы. Он надеялся, что все произойдет, как в сказке, что сила любви поможет ему быстро отыскать танцовщицу, и они сыграют свадьбу. Но… – Пьер покачал головой, тяжело вздохнул. – Никогда нельзя идти на сделку со злом. Никогда нельзя доверять злодеям. За миг удачи порой приходится расплачиваться годами, десятилетьями заточения во тьме, – он посмотрел на Федору. Ее лицо было слишком бледным. Его слова ее напугали.

– Что было дальше? – спросила она.

– Принц нашел свою возлюбленную, – сказал Пьер. – Она согласилась стать его женой. Согласилась на пышную свадьбу. Принц ликовал. Его мечта сбылась. Но, когда у алтаря он увидел карлика, то понял, что угодил в ловушку, расставленную силами зла.

– О, Пьер, – простонала Федора. – Прости.

– Здесь нет твоей вины, Федора, – сказал он. – Я сам выбрал этот путь. Сам, – покачал головой. – После пышной свадьбы и умопомрачительной ночи, принц стал рабом карлика. Сколько времени он провел в подземном замке, сказать трудно. Но все это время он думал о принцессе, мечтал убежать. И однажды это ему удалось. Он вырвался из владений карлика, но ушел не слишком далеко, – усмехнулся. – Зло не спешит отпускать своих рабов. Оно позволяет им почувствовать свободу, а потом надевает новые кандалы.

– Ты угодил к хозяину леса? – спросила Федора.

– Да, – ответил Пьер. – От него уйти было сложнее. Но именно в его владениях я встретил танцовщицу, которая не захотела называть мне своего имени. Я сказал ей, что вижу ее имя на лбу, но это была выдумка, – улыбнулся. – Я назвал тебя Федорой, чтобы проверить: ты это или нет. Обрадовался, что это, в самом деле, ты.

– Неужели я так изменилась? – спросила она.

– Да, – ответил он. – Ты стала другой. Но такой ты стала нравиться мне еще больше.

– Постой, а как же я увидела твое имя на ладони? – спросила она.

– Ты увидела его потому, что именно оно помогало тебе, во время скитаний, вело тебя вперед, – сказал он. – Это имя стало связующим звеном между реальностью и мечтой. Поняв это, лесной дух отослал меня в воздушный замок. А оттуда я попал сюда, – улыбнулся. – Я вернулся домой и понял, что стал взрослым. Для меня детские игры закончились. Но закончились ли они для принцессы?

– О, да, – ответила Федора. – Да, – прижала к губам шарф. – Но ты ничего мне не сказал про него.

– Этот шарф мне дал хозяин воздушного замка, – сказал Пьер, взяв шарф из рук Федоры. – Мне было разрешено спуститься на землю и подарить тебе этот шарф. Правда было одно условие, которое нам нельзя было нарушать: девушка не должна была ко мне прикасаться. В противном случае нам грозила вечная разлука.

– О, какой ужас! – воскликнула Федора.

– Теперь ты понимаешь, почему я так рассердился, когда ты прижалась ко мне, – сказал Пьер, виновато. – Прости. Я тогда не был собой. Теперь, когда заклятие разрушено, нам ничто не угрожает. Теперь я – тот самый принц, которого ты так упорно искала, которого хотела расколдовать. Наши скитания закончены. Мы можем танцевать с тобой. Мы можем говорить друг другу слова любви. Мы можем подарить друг другу этот мир. Мы с тобой непременно станем самыми счастливыми на планете Орион…

– О, Пьер, что ты такое говоришь? – испугалась Федора. – Неужели, все это сон?

– Нет, милая, не сон, а пробужденье…

– Пьер, милый Пьер, все это – наважденье, влекущее нас за собою…

– Не думай ни о чем, танцуй со мною, – попросил он. – К груди моей скорей прижмись. Забудь про все…

– Нет, нет, мой принц, очнись, скорей! – Федора изо всех сил прижалась к нему. – Очнись, очнись, очнись…

Пьер подбросил вверх шарф. Тот рассыпался на сотни мерцающих звезд, которые окружили Федору и подняли высоко над землей.

– Пьер, что происходит? – закричала она. – Пьер?!

– Мы возвращаемся домой, – ответил он. – Пришел конец нашим скитаниям, принцесса. Мы летим обратно, на планету Орион….

На рассвете четвертого дня верзила и факельщики увидели, как над лесом поднялся светящийся город, несколько минут он парил в воздухе, а потом исчез, как исчезает утренний туман от солнечного света. Когда изумленные люди опустили головы, то пришли в еще больший трепет. Зачарованного леса, наводившего ужас на горожан, больше не было. На его месте сияло прозрачной чистотой большое озеро. Розовые рассветные облака отражались в нем, завораживая и чаруя.

До тех пор, пока солнце не поднялось над горизонтом и утро не вступило в свои права, люди не двинулись с мест, не проронили ни слова. Первым заговорил верзила.

– Мы получили свободу без боя, – сказал он, почесав затылок. – Сдается мне, что градоправитель знал о тайне, связанной с этим местом, иначе бы не вел себя так неосмотрительно.

– Возможно, – поддакнули ему факельщики.

– Надеюсь, скоро все объясниться, – сказал верзила. – Градоправитель обещал приехать на рассвете.

– Едут! – закричали сразу несколько человек.

Большая золоченая карета остановилась на пригорке. Из нее вышел градоправитель. Его лицо озарила улыбка. Он пошел к озеру, зачерпнул холодной прозрачной воды, умыл лицо, воскликнул:

– Свершилось! Все произошло так, как было предсказано.

– Кем? – спросил верзила, не сводивший глаз с градоправителя.

Верного слугу удивило странное превращение, произошедшее с господином. Он пытался понять, почему из злобного человека градоправитель превратился в добряка. Почему он улыбается такой светлой, искренней улыбкой?

– Неужели причина в том, что градоправитель выиграл пари, которое заключил с министрами? Или дело в чем-то более значительном, чем денежное пари? – думал верзила.

Градоправитель обрызгал верзилу водой, спросил:

– Значит, Андрон, ты хочешь знать, кто предсказал нам такое неожиданное освобождение? – верзила кивнул. – Древние манускрипты, – ответил градоправитель таинственным тоном. – Но эту тайну я раскрою вам только через три дня. А пока…

Он повернулся к горожанам, поднял руку, призывая всех к молчанию, приказал:

– Погасите факелы и оставьте их у озера. Танцуйте, пойте, веселитесь, празднуя освобождение. Веселье не должно смолкать три дня и три ночи. И, если на четвертый день ничего не изменится, я открою вам тайну столетий.

– Нельзя ли нам приоткрыть тайную дверь чуть раньше? – поинтересовался верзила.

– Нет, – сказал правитель. – Это слишком опасная затея. Если мы нарушим приказ, мы станем узниками подземного царя. – Ты хочешь раньше времени быть погребенным под толщей земли?

– Нет, мой господин, – ответил верзила. – Я лучше подожду три дня.

– Заметь, мы должны не просто подождать, – улыбнулся градоправитель. – Мы все должны веселиться до упада. Веселиться…

Три дня и три ночи жители Идумеи праздновали освобождение. Вместе с ними веселились жители соседних городов. Вокруг озера жгли костры. В его чистой воде купались, ловили рыбу. По озеру катались на плотах, наскоро сколоченных из березовых бревен.

Третья ночь праздника была по-особенному шумной. Люди угомонились лишь на рассвете. Верзила дождался восхода солнца, подошел к градоправителю. Тот похлопал его по плечу, сказал с улыбкой:

– Ты – мой самый верный воин, Андрон. Ты всегда рядом. Я ценю твою преданность. Я вижу, как тебе не терпится узнать тайну.

– Да, – подтвердил тот. – Я изнываю от нетерпения, мой господин.

– Собери народ, – сказал градоправитель. – Настало время говорить.

Когда идумейцы уселись на траве возле озера, градоправитель произнес речь, которая многих изумила.

– Жители Идумеи, вам прекрасно известно, что долгие годы мы жили в страхе, были злыми, жестокими и рожали еще более злых и безжалостных детей. Но никто не пытался восставать против зла и насилия, потому что никто не знал, что Идумея – проклятое место. Тот, кто попал сюда, становится рабом греха. Заклятие могла разрушить только любовь, – улыбнулся. – Она его и разрушила!

– Ура! – закричали горожане.

– Вам нравится наш новый мир? – спросил градоправитель. – Хотите жить без страха? Хотите радоваться жизни?

– Да! – ответили хором идумейцы.

– Прекрасно. Значит, мы сможем сберечь этот мир, и сделать счастливыми своих детей, – сказал градоправитель. – Но, нам придется отказаться от многого, к чему мы привыкли, чтобы не стать рабами злобного карлика – владыки подземного мира. Он никого не пощадит. Из его плена выход один – смерть. Я вас не пугаю. Я вас предупреждаю. Выбор за вами, идумейцы.

Едва он проговорил эти слова, из-под земли вырвался огненный столп, на вершине которого приплясывал маленький, злобный уродец. Люди замерли в ужасе. Раскат грома добавил страха, а начавшийся ливень, разогнал идумейцев по домам.

У озера остался лишь градоправитель со своей свитой. Они спрятались в шатер и оттуда наблюдали за непогодой.

– Я поведал людям не все, о чем говорится в древних манускриптах, – сказал градоправитель, глядя на бурлящую от дождя озерную воду. – Главную тайну я доверю лишь избранным, которые умеют держать язык за зубами, – он обернулся, посмотрел на своих подданных. Они приложили ладони к губам, обещая хранить молчание. Градоправитель одобрительно кивнул, сказал:

– Эта история началась несколько тысячелетий назад на планете Орион, когда дочь одного из вельмож решила овладеть искусством танца. Это занятие так ее увлекло, что она потеряла связь с реальностью и заблудилась в межгалактическом пространстве. Отыскать девушку решил принц. Он собрал отряд добровольцев и отправился в путь, который оказался слишком опасным. Скитания принца затянулись. Воины начали роптать, пошли на сговор с силами зла, – градоправитель вздохнул, посмотрел на бурлящее от дождя озеро. – Их предательство стало причиной великих бед не только для орионцев, но и для нас. Принц заблудился на Млечном пути, а мы стали заложниками зачарованного леса.

– Почему именно мы? – спросил верзила.

– Потому что танцовщица должна была появиться именно здесь, в Идумее, – ответил градоправитель. – Правда, когда это произойдет, никто не знал. «Неожиданность, непредсказуемость – моя сестра», – любил повторять хозяин леса. Эти слова меня насторожили. Я вспомнил, что с ними связана какая-то тайна, и пошел в хранилище манускриптов. Я провел там несколько часов, прежде чем отыскал то, что нужно. Прочитав манускрипт, я понял, что лесной дух и есть тот самый заблудившийся принц. Он ждет свою танцовщицу, поэтому с таким упорством требует от нас все новых и новых жертв, – градоправитель немного помолчал. Посмотрел на верзилу, сказал:

– Когда ты, Андрон, сообщил мне, что в городе появилась странная танцовщица, я возликовал. Я стал следить за этой самозванкой и понял, что она – наше спасение. Во-первых, ее зовут Федора. Именно такое имя было у девушки, сбежавшей с Ориона. Во-вторых, она не просто танцует, а парит над землей. Ни одна из наших девушек не танцует так, как она. И, в третьих, – градоправитель улыбнулся. – Девушка должна была отправиться в лес по своей воле.

– Она бы не поехала туда, если бы мы ее не вынудили, – пробурчал верзила.

– Это верно, – усмехнулся градоправитель. – Но у нее не было другого выхода. Мы ей помогли. Мы ее чуть-чуть подтолкнули, и… Она выполнила третье условие с честью. Она так искренне отвечала на вопросы стража, что ни у кого не возникло сомнения в искренности ее поступка.

– Вы правы, – проговорил верзила.

– Вот и получается. Что все три условия, необходимые для нашего освобождения, были выполнены, – сказал градоправитель. – Танцовщица спасла и нас, и орионцев.

– А, где она сейчас? – спросил верзила.

– Не знаю, – градоправитель пожал плечами. – Танцовщица может быть, где угодно. И даже в этом озере…

Словно подтверждая его слова, из центра озера взметнулся вверх столп воды. В его прозрачных гранях люди увидели воздушный замок, в тронном зале которого танцевала юная красавица, одетая в белоснежный кружевной наряд. Ее голову украшала золотая корона. А на троне сидел не менее прекрасный юноша, в белоснежной мантии и золотой короне.

– Я хочу с тобой танцевать, – зазвучала над озером негромкая песня.

Дождь прекратился.

Над озером появилась радуга, а потом выглянуло солнце.

Очертания замка стали размытыми и вскоре видение совсем исчезло.

Исчез и водяной столп.

Но песня любви не смолкла.

Она звучит и по сей день.

Ее слышат те, кто ждет встречи с чудом, кто желает отправиться в зачарованный мир любви…

 

Маятник

Вопрос: «Останешься?» повис в воздухе.

Молчание нарушил бой часов в гостиной. Он же подсказал ответ:

– Нет. Я должен…

– Можешь ничего не придумывать. Нет – достаточно, чтобы все понять. Чтобы все-все понять, – ее голос слился с боем часов и затих с последним двенадцатым ударом.

Он поднялся и вышел.

Ушел не попрощавшись. Рассердился на себя, на нее, на большие старинные часы, громко отсчитывающие время.

– Зачем они напоминают нам о быстротечности жизни? Зачем они так безжалостно бьют по самому дорогому? Зачем?..

Он остановился, перевел дух, пошел медленнее. Ему некуда было спешить. Ему незачем было уходить. Просто так получилось. Так сложилось, что…

Он улыбнулся. Подумал, что слово «сложилось» в этой ситуации неуместно, потому что складывать-то нечего.

Сложение – соединение двух частей в одно целое не получается. Появляется минус, который портит все.

– Не сложилось, – сказал он со вздохом. – Не сложилось…

В детстве он любил сложение. Он складывал слоги, цифры, фразы, фигуры, создавая что-то новое. Взрослые называли его созидателем, пророчили великое будущее. Но… Как это часто бывает, пророчества не сбылись, надежды не оправдались. Почему? Наверно, юный созидатель пошел не туда. Или закончилась тяга к созиданию, уступив место разрушительной силе. И, сам того не желая, он превратился в человека, притягивающего к себе неприятности.

Можно ли это изменить?

Да, и немедленно.

Но для того, чтобы разрушить цепь неприятностей, нужно отыскать первопричину, узнать, когда все началось, когда маятник повернулся в другую сторону и почему?

Он подошел к железнодорожной кассе. На вопрос:

– Куда вы поедете?

Ответил:

– В прошлое.

Кассир посмотрела на него строгим взглядом, попросила назвать станцию назначения. Он назвал. Кассир покачала головой, сказала, что туда поезда не ходят.

– Тогда дайте мне билет туда, куда можно доехать, – попросил он. – Пожалуйста, отправьте меня куда-нибудь подальше.

Ему выдали билет. Поезд отправлялся через несколько минут. Это его обрадовало.

– Вы путешествуете без багажа? – спросил проводник.

– Да. И хочу, чтобы меня не беспокоили, – сказал он. Вошел в свое одноместное купе, закрыл дверь, задернул занавески, улегся на диванчик, закрыл глаза.

Поезд тронулся. Колеса запели дорожную песню, похожую на ту, что пела ему в детстве няня.

– Путешествовать в прошлое не так уж плохо, – подумал он засыпая…

Над колыбелью, в которой спал младенец, стояли две женщины. Одна, одетая во все белое, смотрела на него с любовью и нежностью. Вторая, одетая во все черное, смотрела строго, придирчиво, словно заранее знала, предвидела все, что произойдет с этим малышом.

– Пора раскачивать маятник, сестрица, – сказала дама в белом.

– Подожди, – проговорила дама в черном. – Этот мальчик мне кого-то напоминает.

– Все младенцы похожи между собой, – улыбнулась белая дама.

– Да. Но в этом есть что-то особенное. Присмотрись к нему внимательней, – сказала черная дама.

Белая дама нагнулась над колыбелью, долго и внимательно разглядывала спящего мальчика, выпрямилась, сказала:

– Я не вижу в нем ничего особенного. Это – обычный ребенок, сестра. Он не сможет остановить маятник.

– А вдруг ты ошибаешься? – черная дама пристально посмотрела на белую.

Та пожала плечами. Черная дама нагнулась над колыбелью, приложила ладонь ко лбу мальчика. Он улыбнулся, зачмокал, но глаз не открыл.

– Ты и теперь будешь упорствовать? – спросила черная дама, вопросительно глядя на сестру.

– Что ты предлагаешь? – ответила та вопросом на вопрос.

– Подождать, – сказала черная дама, убрав руку со лба младенца.

– Хорошо, – сказала белая дама.

– Вернёмся сюда через год, – проговорила черная дама и исчезла.

– Вернёмся через год, – сказала белая дама, прикрыв малыша одеяльцем.

В комнату вошла нянька, качнула колыбель, запела. Ее песня была похожа на стук колес мчащегося вдаль поезда.

– Зачем петь такие странные песни младенцу? – спросила белая дама.

Нянька вздрогнула, огляделась, испуганным шепотом спросила:

– Кто здесь?

– Ветер, – ответила белая дама, выпорхнув в окно.

Нянька поспешно его захлопнула, проверила, надежно ли закрыт шпингалет, пробурчала:

– Так недолго и малыша застудить. Ох уж эти любители сквозняков.

Откуда ей было знать, что сквозняки здесь ни при чем. Что сейчас здесь побывала неведомая сила, в существование которой никто из обитателей этого дома не верит. А зря…

Нянька качнула колыбель, поправила одеяльце, вышла, оставив дверь приоткрытой.

– Какой хорошенький у вас мальчик, – сказала она.

Молоденькая мамаша заулыбалась. Она гордилась своим первенцем, души в нем не чаяла и была рада услышать похвалу в его адрес.

– Он вам понравился? – спросила она. Нянька кивнула. – Значит, вы останетесь у нас?

– Останусь, – ответила нянька с улыбкой.

– Вот и прекрасно, – сказал отец мальчика – холеный господин с надменным взглядом темных, как ночь, глаз. Он был старше своей жены и снисходительно на нее посматривал. Идея пригласить няню принадлежала ему. Он хотел, чтобы ночи его жена проводила с ним, а не с младенцем. Он не желал ее ни с кем делить. Он ужасно ее ревновал к мальчику, которому едва исполнился месяц. Он понимал, что ревность эта глупа, но никак не мог ее победить. Он не мог простить младенцу того, что из-за него он был лишен возможности проводить с супругой столько времени, сколько ему хотелось. С появлением няни все встанет на свои места.

Он взял супругу за руку, повел в дальнюю часть дома, куда не долетало никаких звуков. Он убедил жену в том, что, находясь вдали от мальчика, они помогут ему стать настоящим мужчиной. Она что-то сказала по поводу связи матери и ребенка, которую не могут разрушить никакие силы. Он усмехнулся:

– Эта связь прекратилась тогда, когда доктор перерезал пуповину. Не заблуждайся, дорогая. Между тобой и Робертом связи нет. А вот между нами она подобна стали.

– Подобна стали, – повторила молодая мамаша и больше к этой теме не возвращалась. Она свято верила всему, что говорил ей супруг. Она его боготворила и выполняла все его прихоти и приказы.

Откуда ей было знать, что, отказываясь от воспитания мальчика, она сознательно лишила себя главного – счастья материнства. Ей были неведомы страдания малыша, оставленного на попечение няни. Несмотря на то, что няня была добрейшим человеком, она была мальчику чужой. Он не чувствовал связи с матерью и поэтому вел себя странно, много плакал и часто болел. Вдобавок ко всему дамы, черная и белая, вновь явились в дом и раскачали над колыбелью мальчика большой маятник. Привели часовой механизм в действие.

Когда старинные часы, стоящие много лет, вновь стали отсчитывать время, хозяин дома испугался. Он вбежал в гостиную и замер, глядя на часовую стрелку, стремительно вращающуюся по кругу.

– Что все это значит? – воскликнул он.

– Понятия не имею, – ответила нянька. Она тоже вошла в гостиную, услышав бой часов. Мальчик, которого она держала на руках, с интересом смотрел на часовые стрелки.

– Остановите немедленно эти часы, – приказал хозяин.

– Я не смогу выполнить ваш приказ, потому что я даже не знаю, как они открываются, – сказала няня, опуская мальчика на пол.

Мальчик стукнул кулачком по стеклу. Стрелки успокоились.

– Роберт, ты – настоящий волшебник! – воскликнул хозяин, подхватив мальчика на руки. – Молодчина, сынок!

Малыш шлепнул папашу ладошкой по губам и звонко рассмеялся. Отец побагровел. Эта детская выходка его рассердила. Он поставил мальчика на пол, отругал няньку за то, что она плохо воспитывает мальчика, ушел к себе.

Нянька огорчилась. Она не видела в поведении малыша ничего предосудительного. Мало того, она частенько сама хлопала его ладошкой по губам. Она так с ним играла. Так выражала свою любовь к нему.

Няня привязалась к мальчугану, считала его своим сыном, старалась привить ему как можно больше своего. Она надеялась, что возникшая между ними связь бесследно не исчезнет, поэтому и старалась изо всех сил.

Она радовалась тому, что юная мамаша полностью переложила на нее все свои обязанности, что мальчик все сильнее к ней привязывается, все больше ей подражает. Няня настолько вошла в роль мамаши, что забыла о том, кто она на самом деле. Случай с часами ее отрезвил.

Она поняла, что с этими людьми нужно быть настороже, и затаилась. Она решила отомстить хозяину. Начала настраивать мальчика против отца. Это было несложно. Тот сам помогал ей. Он редко общался с сыном, вечно брюзжал и раздражался по любому поводу. Встречи отца и сына больше напоминали битву лютых врагов, чем встречу родных людей. Порой няне казалось, что еще миг, и они разорвут друг друга на части. Тогда она выступала в роли спасительницы.

Но так не могло продолжаться вечно, она это понимала и была готова к любым неожиданностям. Но все же, известие о том, что в ее услугах хозяева больше не нуждаются, застало ее врасплох.

Она несколько раз уговаривала хозяйку родить еще одного ребенка. Та испуганно восклицала:

– Нет, нет, супруг не хочет слышать о детях. Я не смею ему перечить.

– Да, конечно, жена должна во всем повиноваться супругу, это верно. Но, неужели тебе не хочется прижать к груди маленькую девочку? – спрашивала она хозяйку.

Та пожимала плечами, отвечала растерянно: – Не знаю…

– Подумай о себе, – вкрадчиво говорила няня. – Подумай о том, что с годами у женщин могут развиться разные болезни, если они не воспроизведут на свет пять – шесть детишек.

– Сколько? О, нет шесть малышей – это слишком, – испуганно мотала головой хозяйка. – Я никогда не смогу родить столько детей.

– А тебе и не нужно столько, – успокаивала ее няня. – Роди одного.

– Одного? – она вздыхала. – Я не знаю, готова ли я стать настоящей матерью.

– Ты давно готова к этому. Ты повзрослела. Роберт подрос. После рождения еще одного младенца муж станет любить тебя сильнее, вот увидишь, – подначивала ее няня.

– Я должна подумать, – отвечала хозяйка и уходила.

Она шла в гостиную, садилась пред старинными часами и неотрывно смотрела на большие стрелки. Часы не давали ей покоя. Она много думала о странностях, творящихся в их доме после того, как они пошли. Она видела в часах какой-то магический знак, но сказать об этом никому не решалась.

Однажды, улучив момент, она шепнула трехлетнему сыну:

– Часы отмеряют мою жизнь. Они так жутко бьют, что я каждый раз вздрагиваю. Я боюсь, Роберт, но ничего не могу с этим поделать.

Мальчик обнял ее за шею, поцеловал. Ей сразу стало легко и спокойно. Она зажмурилась, крепче прижала его к себе, расцеловала в румяные щечки.

– Ах, как прекрасно, что у меня есть ты, Роберт! – воскликнула она, подхватив его на руки.

– Ай, яй, яй, – проговорила няня, вошедшая в комнату. – Как вы себя плохо ведете, дорогая. Что скажет ваш супруг, когда узнает обо всем, что здесь произошло?

– Прошу тебя, Тильда, не рассказывай никому о нас с Робертом, – взмолилась хозяйка, опустив мальчика вниз.

– Хорошо, – сказала няня. – Я ничего не скажу, если вы пообещаете вести себя достойно.

– Я обещаю.

Она ушла к себе, даже не поцеловав сына. С тех пор она стала его избегать, чтобы не рассердить Тильду. А когда Тильда стала уговаривать ее родить ребенка, она насторожилась, решила обо всем рассказать мужу.

– Я так и знал, что эта Тильда – темная личность. С ее появлением в нашем доме все пошло не так, – сказал он, выслушав рассказ супруги. – Ты заметила, какими непростыми стали наши отношения?

– Да, милый, – ответила она, прижавшись к его груди. – Давай выпроводим эту Тильду из нашего дома и заживем так, как сами захотим.

– Нам нужно выпроводить не только ее, – он поцеловал ее в шею. – Мы должны подумать о нашем сыне. Роберту нужно учиться, чтобы стать таким же преуспевающим человеком, как его отец.

– Ты прав, дорогой. Роберт – смышленый мальчик. Он так хорошо складывает слова и цифры, что…

– Должен отнестись к своему дару с особым вниманием, – завершил ее мысль супруг. – Я уже договорился о том, чтобы Роберта приняли в лучшую гимназию.

– О, это прекрасно! – воскликнула она.

– Только прошу тебя, ни о чем не говори Тильде, – попросил супруг. – Хотя нет, скажи ей, что у тебя скоро будет ребенок.

– Милый? – она зарделась. Сердце забилось от радости. Наконец-то исполнится ее заветная мечта: она вновь родит малыша, но теперь уже ни за что никому его не отдаст. Должна же она почувствовать, что значит быть настоящей матерью.

– Ах, как это прекрасно, милый! – она прижалась к груди мужа. Он отстранился и спросил строго:

– Что это ты? Неужели ты не поняла, что я хочу обмануть Тильду? Пусть думает, что нужна нам, что мы не обойдемся без ее помощи, – он усмехнулся. – Тем сильнее будет ее разочарование, когда она поймет, какой подарок мы ей приготовили, – поцеловал жену в лоб, рассмеялся.

Его смех ее расстроил, но она попыталась скрыть свои чувства. Решила выждать время. Вспомнила о часах в гостиной. Сама себе назначила час пробуждения – полдень с двенадцатым ударом.

И вот полдень. Часы отсчитали двенадцать.

Супруг объявил о своем решении отправить Роберта в гимназию, а Тильду восвояси.

– Позвольте мне остаться, – попросила она. – Вашей супруге скоро понадобиться моя помощь.

– Она обойдется без вашей помощи, – сказал хозяин с усмешкой. – Ее беременность оказалась ложной. Так бывает, когда женщина очень хочет стать матерью.

– Но… – Тильда побледнела.

– Вам незачем больше оставаться в нашем доме, – сказал хозяин строго. – Даю вам на сборы час.

Тильда бухнулась ему в ноги, запричитала, но хозяин остался глух к ее мольбам. Тогда она схватила Роберта и сказала, что убьет его, если хозяева не выполнят все ее условия.

– Убивайте, – проговорил хозяин с издевкой. – Я знал, Тильда, что вы затеваете что-то недоброе, поэтому пригласил в гости констебля.

Он толкнул дверь. Тильда остолбенела, увидев офицера полиции. Она оттолкнула Роберта, пробубнила что-то и убежала в свою комнату.

– Что все это значит? – спросил Роберт, растерянно глядя на отца.

– Жизнь сделала новый виток, сынок, – ответил тот. – Ты стал взрослым. Теперь от тебя зависит, каким ты путем пойдешь: станешь ли таким, как твой отец или будешь таким холодным и расчетливым, как Тильда, которая хотела тебя убить.

Он выдержал паузу, сказал, глядя мимо Роберта:

– Если произносить имя Тильда медленно, то создается впечатление, что ты говоришь: кусок льда, кусок льда, – посмотрел на Роберта.

Тот поежился, вспомнив, как однажды, во время прогулки по парку, няня принялась разбивать льдинки на лужах. Она стучала каблуками, приплясывала и повторяла какие-то странные слова.

– Что ты делаешь? – спросил Роберт.

– Колдую, – ответила Тильда. Схватила его за плечи, спросила:

– Страшно? – он кивнул, она рассмеялась.

– Не бойся, глупыш. Я пошутила. Я не верю ни в какие силы кроме силы материнской любви, которая способна разрушить все преграды так же легко, как я разбиваю этот лед. Моя любовь будет тебя оберегать везде, где бы ты ни был, потому что я – твоя мать. Я тебя люблю очень сильно.

– Постой, Тильда, ты ведь моя няня, – проговорил Роберт растерянно. Он никак не мог взять в толк, что она такое ему говорит, зачем запутывает его.

– Ты прав, мой мальчик. Формально я – твоя няня, – сказала она, обняв его. – Но я вынянчила тебя, выпестовала тебя, вложила в тебя свою душу, словно ты – мой родной сын. Нашу связь никто не разрушит.

– А разве кто-то хочет ее разрушить? – искренне удивился Роберт.

– Конечно, – Тильда перешла на шепот. – Вокруг нас много зла, сынок. Оно только и ждет удобного момента, чтобы разжечь в наших сердцах вражду. Дай мне слово, Роберт, что никогда меня не забудешь. Что ты обязательно найдешь меня и вернешь мне то, что мне принадлежит.

– Я не совсем понимаю, о чем ты меня просишь, – проговорил Роберт насупившись.

– Тебе пока и не нужно все понимать, – сказала она, поцеловав его в щеку. – Просто пообещай любить меня и все.

– Обещаю, – сказал он.

– Вот и прекрасно! – воскликнула она, разбила остатки льда и пропела:

После этого случая Роберт долго не мог отделаться от странного ощущения чего-то недоброго, нависшего над ним. Он стал задумчивым, неразговорчивым. Заметив это, няня стала придумывать новые игры, головоломки, шарады. Роберт увлекся ими, забылся, вновь стал веселым мальчуганом, каким и должен быть пятилетний ребенок. Няня вздохнула с облегчением:

– Рановато еще тебе, Роберт, размышлять над тем, что и не каждый взрослый может понять. Пройдет год-другой и тогда… – она усмехнулась. – Тогда я возьму с тебя еще одно слово и получу над тобой безграничную власть.

Откуда ей было знать, что нет у нее в запасе этих лет.

Что стрелки часов стремительно вращаются, и уже невозможно остановить их ударом детского кулачка, как это было прежде.

Что невозможно уже изменить свершившегося.

Что, напугав мальчика, она разрушила все, к чему так долго стремилась.

– Запомни, Роберт, – сказала она ему однажды. – Если я когда-нибудь попытаюсь тебе навредить, ты вправе от меня отвернуться. Но, уверена, что этого никогда не случится, потому что мать никогда не обидит, не напугает свое дитя.

– Ты обещаешь не обижать меня, а сама только что намылила мне лицо, – захныкал Роберт. – Ты намылила мне глаза, чтобы я ничего не видел, чтобы ослеп. Ты плохая, плохая, плохая…

– Роберт, перестань капризничать, – сказала она, смыв пену. – Мыло попало тебе в глаза, потому что ты вертишься и не слушаешь меня. Ты прекрасно знаешь, что шалить в ванне не разрешается. Теперь, надеюсь, ты понял, почему я требую от тебя выполнять это правило.

– Понял, – проговорил он, хлопнув ладошкой по воде. В разные стороны разлетелись пенные брызги. Платье Тильды намокло. Она зачерпнула в кувшин воды и вылила Роберту на голову со словами:

– Несносный мальчишка, мне придется тебя отшлепать.

– Так вот какая твоя любовь! – воскликнул Роберт. – Ты хочешь меня побить? Ты собираешься навредить мне, сделать мне больно!

– Нет, – сказала она, поцеловав его в мокрую макушку. – Я просто тебя пугаю.

– Не делай этого больше, чтобы я не разлюбил тебя, – сказал Роберт.

– Не буду, – пообещала она.

Она вытащила Роберта из воды, вытерла мягким полотенцем, отнесла в кровать и долго сидела рядом, рассказывая сказки.

А сегодня Тильда перепугала мальчика не на шутку. Она с такой силой сдавила его горло, что у него подкосились ноги, во рту появился кисловатый привкус, в носу защекотало, а из глаз полились слезы. Он поверил в то, что Тильда хочет его убить.

Равнодушие отца повергло Роберта в шок. Он потерял дар речи. Чтобы не было так страшно, он изо всех сил зажмурился и упал на пол. Минуту он лежал неподвижно, а потом чуть приоткрыл глаза. Он увидел удаляющуюся юбку Тильды, вздохнул с облегчением, встал с пола.

Отец похлопал его по плечу, произнес свою речь, в которой сравнил Тильду с куском льда.

– Так и есть, – подумал Роберт. – Тильда похожа на кусок льда.

Он посмотрел на отца, повторил вслед за ним несколько раз:

– Тиль-да, Тиль-да, кусок льда…

Большие часы в гостиной отозвались: «Да», пробив час дня.

Тильда уехала, ни с кем не попрощавшись. А через пару дней родители отвезли Роберта в гимназию, в которой он провел пятнадцать лет. Там его они почти не навещали. Не потому, что такими были правила гимназии, а потому, что родителям было некогда.

Через год после отъезда Роберта в семье родилась девочка, потом еще одна, а за ней на свет появился горластый крепыш, который требовал к себе повышенного внимания. Погруженная в заботы о детях мамаша, забыла о старшем сыне. Отец забыл о нем раньше.

Вернувшись домой, Роберт сразу почувствовал себя чужим, ненужным здесь. В этом большом доме для него не нашлось места. Его это обидело. Он развернулся и ушел. Ушел в никуда. Он знал, что его не станут разыскивать. Его отсутствие просто не заметят. Он понял это, когда младший брат спросил его:

– Дядя, а ты кто?

– Часовщик, – ответил Роберт, глядя на большие часы, отбивающие время. – Часовщик, пришедший не в тот дом. Прости, малыш…

Роберт ушел, ни с кем не попрощавшись. Он не запомнил имен сестер и брата, потому что не собирался больше никогда возвращаться в этот дом. Он не помнил имен родителей, потому что никогда не слышал их. Тильда называла господ – хозяин и хозяйка. Маленький Роберт – мама и папа. Потом родителей заменили наставники в гимназии, люди почтенные и очень строгие. Но, несмотря на свою строгость, они, все же, проявляли снисхождение к своим подопечным. У большинства воспитанников отцы геройски погибли в сражениях. Слушая их рассказы, Роберт придумал легенду про своего отца-героя, погибшего в одном из боев и был счастлив, что тот ни разу не навестил его в гимназии.

Роберту так понравилось сочинительство, что он придумал и легенду о матери, которая, узнав о смерти отца, переоделась в военную форму и возглавила отряд. Под ее командованием бойцы одержали не одну победу, а вот осады крепости не выдержали. Силы были неравными. Враги уничтожили всех. Роберт чудом уцелел и попал в эту гимназию. Придет время, и он обязательно совершит геройский поступок в память о своих родителях. А пока ему нужно хорошо учиться, чтобы стать лучшим гимназистом.

За годы учебы Роберт так свыкся с ролью сироты, что покинул родительский дом без сожаления. Он отправился на край земли, где, по словам его друга по гимназии, круглый год цветет миндаль.

Путешествие было долгим и весьма утомительным. Роберт уже начал жалеть, что ввязался в эту авантюру. Решил, что Михель все придумал, что никакой цветущей долины нет. Но открывшаяся перед его взором картина, убедила Роберта, что все, о чем говорил Михель – правда.

Роберт смотрел на бескрайний простор, раскинувшийся перед ним, на холмы, засыпанные бледно-розовыми лепестками, слетевшими с миндальных деревьев, и жалел, что он не художник.

Для Роберта осталось загадкой, почему земля усыпана лепестками, если все деревья в цветах. Он стоял на пригорке, смотрел вниз и беззаботно смеялся. Ему было легко и радостно от того, что он наконец-то отыскал миндальную долину. Роберт решил остаться здесь навсегда. Он спустился вниз и пошел бродить между деревьями, наслаждаясь пряным чуть горьковатым ароматом цветов. Потом он улегся под деревом, подставил лицо солнечным лучам, льющимся вниз через неплотную листву, и задремал.

Ему приснились эльфы, собирающие нектар, и две странные дамы, качающие колыбель. Роберту они показались знакомыми. Но он никак не мог вспомнить, где и когда их видел. Он попытался заговорить с дамами, но бой старинных часов разрушил видение. Роберт открыл глаза, приподнялся, посмотрел по сторонам, прислушался. Тишину миндального сада нарушал лишь щебет птиц.

– Скорее всего, бой часов мне приснился, – подумал он. – Но зачем? Возможно для того, чтобы напомнить – время не стоит на месте. Пора отыскать дом, в который я ехал. И лучше это сделать при свете дня.

Роберт встал, сорвал с дерева цветок, разжевал и тут же выплюнул.

– Ужасно невкусно, – сказал он, вытерев губы. – Урок номер один: то, что красиво на вид, может таить в себе опасность, – улыбнулся. – Если я останусь в этом краю надолго, то выучу еще множество уроков. Мно-жест-во.

Роберт пошел вперед, напевая веселую песенку. Очень скоро он увидел дом, о котором рассказывал ему Михель. Как тот и обещал, Роберта встретили с радушием. Хозяевам нужен был грамотный помощник для ведения финансовых дел.

– Вы умеете складывать цифры? – спросил хозяин, распахнув перед Робертом дверь.

– Это мое любимое занятие, – ответил Роберт. Хозяин рассмеялся.

– Я тоже так говорил, когда был помоложе. Но, прошли годы, и моим любимым занятием стало умножение, преумножение состояния. Наверно, это неизбежно, – сказал он. – В юности мы довольствуемся малым, а потом незаметно для себя становимся рабами ненасытимости. Буду рад, если вас, Роберт, минует чаша сия, – протянул ему крепкую загорелую руку. – Можете называть меня гер Гюнтер. Проходите.

Роберт вошел, осмотрелся. Дом был добротным, обставленным с особым изяществом. Больше всего Роберта поразила полукруглая гостиная с большими, от пола до потолка окнами, выходящими в сад. Оказалось, что это не просто окна, это – стеклянная ширма, которую можно в любой момент собрать и разобрать, открыв или закрыв выход наружу.

– Моя супруга, фрау Сьюзен, большая выдумщица, – сказал гер Гюнтер, показывая Роберту, как раздвигается стеклянная стена в гостиной. – Она придумала эту фантастическую конструкцию. Как? Идея ей приснилась. На первый взгляд это может показаться невероятным, но… – он поднял вверх указательный палец правой руки. – Все фантастические изобретения фрау Сьюзен появляются из снов! Да-да, добрый гений подсказывает ей, что нужно делать, направляет ее. Почему ее? Потому что она верит в помощь высших сил и не отмахивается от странных предложений, как это делают многие люди, – с хитрецой посмотрел на Роберта. – Вот скажите, мой дорогой, часто ли вы прислушиваетесь к своим снам?

– Нет, – признался тот.

– А вот и зря! – воскликнул гер Гюнтер. – Но ничего страшного. Мы с супругой научим вас разбираться в снах. Это – целая наука, скажу я вам, Роберт, – он обнял его за плечи. – Правда, не на всякие сны нужно обращать внимание, чтобы не перепутать реальность с нереальностью, сказку с былью, правду с ложью, – рассмеялся. – Я вас заговорил. Болтаю так, словно у нас не будет впереди нескольких прекрасных лет совместного труда и доброй дружбы. У нас впереди уйма времени. Так? – Роберт кивнул. – Вот и прекрасно. Пойдемте, я провожу вас в домик для гостей и угощу вкусным обедом. Вы ведь ничего не ели с самого утра.

– Ничего, кроме миндального цветка, – признался Роберт.

– О, почему же вы не сказали, что вы – смертельно голодный юноша?! – воскликнул гер Гюнтер. Роберт рассмеялся…

Так началось это удивительное знакомство, превратившееся в крепкую дружбу.

Домик для гостей, в котором поселили Роберта, был небольшим, но очень милым. И даже ветка миндального дерева, склонившаяся к окну, была такой, как хотелось Роберту.

– Почему Михель не поехал сюда сам? – часто думал он, стоя у распахнутого окна. Но разумного объяснения найти не мог. Решил, что все когда-нибудь объяснится, поэтому не нужно так много времени уделять этим мыслям. Лучше благодарить судьбу за шанс, который она ему даровала. Он, Роберт, живет в миндальной долине. Он наконец-то обрел долгожданный семейный покой. Он может создавать что-то новое и радоваться каждому новому дню. Он – счастливчик. Он придумал новую сказку, в которой гер Гюнтер – его отец, а фрау Сьюзен – мать.

Он хочет быть похожим на этих людей. Он очарован фрау Сьюзен. Она – невысокая пампушка с большими карими глазами, вздернутым носиком, добродушной улыбкой и копной огненно-рыжих волос. Она похожа на аппетитную булочку. Роберт пожирает ее глазами. Ее это ничуть не смущает. Ей нравится, что он на нее так смотрит. А еще ей нравится, как он слушает ее. Он замирает и ловит каждое её слово.

– Откуда, откуда в этой маленькой женской голове столько мудрости? – думает он, слушая ее простые, но такие умные речи. – Трудно поверить, что уроки мудрости она учит во сне. Наверняка этому есть более разумное объяснение. Более разумное…

Роберт оказался прав.

Скоро объяснение нашлось.

Была тихая лунная ночь. Роберт сидел на подоконнике, смотрел на звезды и размышлял о том, что в его такой размеренной, спокойной жизни нет главного: настоящей любви. Ему неистово захотелось встретить девушку, похожую на фрау Сьюзен, и безумно в нее влюбиться. Но, живя здесь, в долине миндальных грез, сделать это невозможно. Здесь нет посторонних. Хозяева создали здесь свой мир. Да, он прекрасен. Но эта красота Роберта угнетает. Он ею тяготится. Ему нужно куда-нибудь уехать. Уехать на некоторое время, чтобы посмотреть на свою жизнь в долине издалека и понять, что же ему, в конечном счете, нужно.

Странный звук прервал его раздумья. Роберту показалось, что хрустнула ветка. Он высунулся из окна и увидел женский силуэт, мелькнувший между деревьями.

Роберт выпрыгнул в сад, пошел следом за незнакомкой. Сердце радостно забилось от предчувствия.

– Ура! – мысленно воскликнул Роберт. – Моя жизнь окрашивается красками таинственности. Пожалуй, можно придумать фантастическую историю, – решил он. Расфантазировался:

– Ночь, луна, он и она… Кто она? Куда торопится? Знает ли, что он идет за ней? Наверно, нет, иначе бы остановилась. Но она не обращает на него никакого внимания. Она торопится. А это значит, что здесь замешан кто-то третий. Кто он? Терпение, Роберт, не спугните пташку.

Роберт замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, посмотрел на луну, поблагодарил ее за яркий свет, позволивший ему разглядеть даму. Это была фрау Сьюзен. Теперь оставалось узнать, к кому она так торопится в то время, как ее супругу снятся пророческие сны.

Роберт поежился, но не от ночной прохлады, а от того, что он может узнать то, что ему знать не следует. Как он будет смотреть в глаза Гюнтеру? Сможет ли смотреть на Сьюзен, если узнает, что она тайно встречается с другим мужчиной? Роберт сжал кулаки, хотел повернуть назад, но передумал. Решил, что единственный способ развеять все сомнения – узнать, куда торопится фрау. Может быть, она идет купаться, а он выдумал невесть что. А, может быть, гер Гюнтер назначил ей свидание возле озера, чтобы не ослабевали их чувства. Они со Сьюзен мастера на сюрпризы и розыгрыши, несмотря на возраст, они любят пошалить.

Роберт сам был свидетелем их шалостей. Несколько раз гер Гюнтер устраивал грандиозные фейерверки, карнавальные шествия, приношение даров, Рождественские вечера и вечера при свечах, когда звучали стихи и музыка. В праздниках принимали участие все, живущие в долине. Однако у хозяев могли быть секреты, которыми они не желали делиться ни с кем.

Но, раз уж провидению было угодно, чтобы он, Роберт приоткрыл тайную завесу, он сделает это.

Силуэт фрау Сьюзен мелькнул на пригорке и исчез. Роберт пошел быстрее. То, что он увидел, его обескуражило.

Маленькая фрау Сьюзен подбежала к очень высокому человеку и замерла в его объятиях. Роберт онемел. Незнакомец не был похож на Гюнтера.

– Что за наваждение? – подумал Роберт, прячась за деревом, прислушался.

Голос фрау Сьюзен был взволнованным.

– Мне почудилось, что кто-то идет следом за мной. Я хотела вернуться с полпути, но вспомнила, что нынче наш последний вечер, – вздохнула. – Господи, как тяжело произносить это слово: последний. Может быть, ты передумаешь?

– Может быть, – ответил незнакомец. У него был приятный голос.

– Чему ты улыбаешься? – спросила незнакомца фрау Сьюзен.

– Тому, что мы не одни, – ответил он. – Следом за тобой пришел мальчик.

– Роберт? – воскликнула фрау Сьюзен. – Но где он? Я его не вижу.

– А я не только вижу его, но и слышу, как бьется его сердце, – ответил незнакомец. – Он боится тебя, боится меня.

– Нет, меня он не боится, а презирает, – сказала фрау Сьюзен. – Он наверняка думает, что мы с тобой – любовники.

– Позови его и спроси, о чем он думает, – предложил незнакомец. – Он стоит вон у того дерева.

Фрау Сьюзен повернула голову, сказала нежно:

– Роберт, идите к нам. Идите, не бойтесь.

Он не шевельнулся. Стоял, вцепившись руками в дерево, ругал себя за глупое поведение, а незнакомца за умение видеть в темноте и никак не мог решить, нужно ли откликаться на зов фрау Сьюзен.

– Роберт, это бестактно, – в ее голосе послышалась обида.

Роберт оторвался от дерева, сделал несколько шагов вперед. Он не думал, что это будет так сложно. Ноги стали деревянными, перестали сгибаться в коленях. Все внутри напружинилось, голос предательски дрогнул.

– Доброй ночи, – сказал Роберт. – Простите, что…

– Не оправдывайтесь, мой дорогой, – прервала его фрау Сьюзен. Ей стало жалко Роберта. Она решила, что еще минута, и он расплачется от стыда. А его слез ей видеть не хотелось.

– Позвольте представить вам нашего доброго друга, необыкновенного человека прозорливца Эммануила, – сказала она с улыбкой.

Роберт во все глаза уставился на незнакомца. Волосы у того были черными без единой светлой пряди. Это показалось Роберту странным. Он был уверен в том, что звание – прозорливец – дается старикам, прожившим на земле много лет. А этому Эммануилу чуть больше пятидесяти. Он – высокий, худощавый мужчина с болезненно бледным лицом. У него прямой нос, узкие губы, впалые щеки и большие глаза. Слишком большие для такого узкого лица. Они поразили Роберта своим странным блеском.

Прозорливец тоже с нескрываемым интересом смотрел на Роберта.

– Хорошо, что вы пришли, – сказал он, пожав Роберту руку. – Рад нашему знакомству. Я готов ответить на все ваши вопросы завтра в полдень. Увидимся здесь. А сейчас позвольте нам со Сьюзен остаться наедине.

– Да-да, извините, – сказал Роберт, поклонился, убежал домой.

– Хороший мальчик, правда, немного глуповат. Но это не беда, с глупостью справиться можно, а вот с потерей души – нет, – проговорил Эммануил, глядя ему вслед. Повернулся к Сьюзен. – К сожалению, в мире появляется все больше и больше бездушных существ, «поэтому разумный безмолвствует, ибо злое это время», – вздохнул – Вы заметили, Сью, как много стало людей, которые восхищаются ничтожными вещами, которые говорят: «Своею силою мы приобрели себе могущество». Вот бы посмотреть на этих всемогущих тогда, когда Господь взволнует землю, как реку. Или когда произойдет закат солнца в полдень, и земля омрачится среди белого дня. Думаю, никто из них не вспомнит о своем могуществе и своей силе.

– Никто, – согласилась он.

– «Ищите добра, а не зла, чтобы вам остаться в живых», – сказал Эммануил.

– Взыщите Господа и будете живы, – повторила Сьюзен. – Спасибо тебе, мой добрый друг, за еще один урок мудрости и за то, что ты решил остаться в миндальной долине.

– А я и не собирался никуда уходить, – проговорил он с улыбкой.

– Что? – воскликнула Сьюзен.

Он обнял ее, сказал:

– Милая моя фрау Сьюзен, весь секрет в том, что мне нужно было увидеть этого мальчика, – брови Сьюзен взлетели вверх, подчеркнув крайнее удивление. – Я сказал тебе о своем отъезде, потому что знал, что, ты непременно придешь попрощаться со мной. Ты придешь на озеро под покровом ночи, чтобы никто не помешал нам поговорить обо всем, что тревожит нас. Я был уверен, что увидев тебя ночью в саду, Роберт обязательно пойдет следом. Так и случилось. Долгожданная встреча состоялась.

– Я не верю своим ушам, – в голосе Сьюзен послышались нотки раздражения. – Зачем тебе понадобилось так все усложнять? Не проще ли было прийти в наш дом?

– Проще, – ответил он. – Но, осмелюсь тебе напомнить, что мы не случайно окружили себя покровом таинственности.

– Да, ты прав, – сказала она. – Тайна манит к себе людей, будоражит их воображение, а простота их настораживает, отталкивает от себя. Люди не желают принимать жизнь во всей ее первозданной простоте и красоте. И это меня пугает.

– Не все так плохо, Сьюзен. Не стоит впадать в уныние. Радуйся маленьким победам, которые, несмотря ни на что, есть, – сказал он, прижав ее к груди. – Придумай особенное зеркало, в котором будут отражаться только добро и свет. Пусть даже в непогоду, в туман и сильную облачность твое зеркало улавливает и отражает солнечный свет, свет Божьей Любви.

– Хорошая идея, – обрадовалась Сьюзен…

Роберт едва дождался назначенного часа. Ему не терпелось посмотреть на прозорливца при свете дня. Он примчался к озеру чуть раньше, хотел посмотреть, откуда придет Эммануил. А он уже был там. Сидел на траве и смотрел на воду.

– Добрый день, – сказал он, не оборачиваясь. – Присаживайтесь, Роберт, отдышитесь после быстрой ходьбы. Вода успокаивает. Я бы даже сказал – умиротворяет.

– Добрый день, – сказал Роберт, усевшись рядом. – Красиво здесь. Тихо. Я рад, что попал в эти места.

– И мы рады, – сказал Эммануил, повернувшись к Роберту.

Глаза у него были светло-светло синими. Роберт никогда прежде не видел таких глаз. Они сияли и лучились светом добра и любви. Роберт понял, что этот человек, поможет ему познать себя, обрадовался. Он давно мечтал о таком наставнике.

Ему понравилось в Эммануиле все: спокойный, ровный голос, плавные движения, неподдельный интерес к собеседнику, умение сопереживать, внимательно слушать. Роберту даже показалось, что они – давние приятели, встретившиеся после долгой разлуки.

– Я непременно стану таким же особенным человеком, как Эммануил, – подумал Роберт.

– Необыкновенность каждого из нас заключается в нашей индивидуальности, запомните это, Роберт, и никому из людей не стремитесь подражать, – сказал Эммануил, назидательно.

– Хорошо, – пообещал Роберт.

Он растерялся из-за того, что прозорливец читает мысли. Принялся вспоминать, не подумал ли о чем-то плохом. Эммануил улыбнулся, повторил.

– Нам не стоит никому подражать, Роберт. Есть только один человек достойный быть всем нам примером – человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех. В остальных святых святости не больше, чем в каждом из нас. Хотя, может, чуть больше, но не настолько, чтобы превозносить их до небес. Я, как и вы, Роберт, – простой человек, ставший пророком по воле Божьей. Господь сказал мне: «Иди и проповедуй!» И я пошел.

Не скрою, вначале мне было страшно. Люди считали меня бесноватым, гнали, закидывали камнями. Но, чем больше ненависти я видел в людских глазах, тем больше убеждался в правильности пути, указанного мне Всевышним. Прошло несколько лет, прежде чем я научился говорить так, что меня захотели слушать. Еще через несколько лет меня окрестили прозорливцем и стали искать со мной встречи. Люди идут ко мне за советом. Кого-то я предостерегаю, кого-то наставляю, кого-то обличаю со всей строгостью, кого-то вразумляю. Каждому, пришедшему ко мне, я открываю истину.

Я говорю о том, что не стоит тратить время на поиски гадателей, волшебников, прорицателей и прозорливцев, потому что каждый из нас сам может услышать голос Всевышнего, если приучит себя жить по законам Вечности. Это слишком просто, но для большинства людей слишком сложно. Они не хотят изменяться. Не желают подстраивать свою жизнь под какие-то неземные законы. Им проще отыскать волшебника и выслушать его правдиво-лживую сказку о том, что все будет прекрасно. Оставим их наедине с их совестью.

Поговорим лучше о наших друзьях Гюнтере и Сьюзен. Они – удивительные, духовно богатые люди. Их легко можно назвать прозорливцами, как и меня. Мы поддерживаем друг друга. Мы верим, что Бог един, что «един и посредник между Богом и человеками – человек Христос Иисус». К этому ничего не нужно прибавлять. Это – истина.

– Это истина, – повторил Роберт.

– Ты заметил, как отличаются жители миндальной долины от остальных людей? – спросил Эммануил.

Роберт обрадовался, что он сказал ему «ты».

– О, да! – воскликнул он. – Но меня мучает один вопрос, почему Михель сюда не вернулся? Что с ним не так?

– С ним все так, – рассмеялся Эммануил. – Михель трудится на Божьей ниве в другом месте. Все необходимые знания он получил до поступления в гимназию. Если ты помнишь, ему было семнадцать, когда вы познакомились.

– Да, – ответил Роберт. – Да, это так.

– Михель пригласил тебя сюда, чтобы ты смог начать новую жизнь, – сказал Эммануил. – Здесь ты, Роберт, ощутил потребность в любви. Здесь ты затосковал по родному дому, вспомнил обещание, данное няне.

– Как вы все это узнали? Я никому не рассказывал о своем детстве, – воскликнул Роберт, и тут же спохватился. – Ах, да… вы же – прозорливец. И что же вы видите? Каким будет мое будущее?

– Таким, каким ты сам захочешь, – ответил Эммануил. Посмотрел на Роберта с сочувствием. – Ты злишься, а это плохо. Зло разрушает человека изнутри. Зло разводит в нашем мозгу огонь, который выжигает все хорошее, оставляя лишь золу и пепел. Не злись. Не раздражайся. Не завидуй. Научись прощать, стремись к добру.

Помни, зло хочет превратить нас в маятник, качающийся из стороны в сторону. Когда его колебание достигнет наивысшей амплитуды, наступит вечная тьма в умах и душах людских.

– Маятник приведет к краху, – повторил Роберт, наморщил лоб. – Маятник не дает и мне покоя. Вернее, не сам маятник, а сон про него. Он снится мне очень часто, а почему, я не могу понять. Может быть, вы растолкуете его? – он с надеждой посмотрел на Эммануила.

– Попробую, – сказал тот. – Расскажи мне свой сон.

– Над колыбелью мальчика две женщины раскачивают маятник. Одна одета в белые одежды, другая – в черные. Они смеются и переговариваются:

– Он не сможет остановить его. Не сможет ни за что…

– Ему не удастся разгадать тайные письмена, понять скрытый смысл.

– Ни за что…

– Никогда…

После этого сна я долго не могу обрести душевное равновесие. Мне кажется, что я – тот самый маятник, который нужно остановить. Вы поможете мне, Эммануил?

– Да. Приходи через три дня, и я открою тебе значение этого сна, – пообещал тот.

Вернувшись домой, Роберт спросил хозяина, почему они никогда не говорили с ним о своей вере. Гер Гюнтер обнял Роберта за плечи, сказал:

– Всему свое время, сынок. Никогда не нужно спешить. Никуда не стоит спешить, чтобы не оказаться на краю бездны. Каждому из нас дается шанс исправиться, отыскать свои ошибки и избавиться от них. Но не каждый берется за это дело. А жаль. Люди считают, что достаточно воскликнуть: «Господи!», и помощь придет. Однако, читающий найдет опровержение этого в таких словах: «Не всякий говорящий: «Господи! Господи!» войдет в Царствие Небесное, но исполняющий волю Отца Небесного». А воля Его такова, чтобы мы жили в мире со всеми и делали добрые дела.

– Ясно, – проговорил Роберт. – Мира в моей душе нет, потому что я не могу простить родителей. Я не примирился с ними.

– А ты попробуй, – посоветовал гер Гюнтер. – Попробуй сделать это ради себя, ради спасения своей души. Останови маятник зла.

– Вы тоже говорите про маятник. Чем он вас так привлекает? – поинтересовался Роберт.

– Чем? – гер Гюнтер усмехнулся. – Да тем, что на примере маятника легко показать, как посланное тобой зло возвращается обратно. Чем сильнее ты толкаешь маятник, тем быстрее он возвращается обратно. Зло, посланное тобой, набирает силу для того, чтобы в конечном итоге уничтожить тебя самого. Поэтому так необходимо остановить маятник, привести его в состояние покоя. Как это сделать? Каждый находит свой способ.

– Каждый – свой, – повторил Роберт…

Через три дня Роберт встретился с Эммануилом.

– Вижу, ты полон решимости, – сказал тот, крепко пожав его руку. – Решил поехать к родителям?

– Да, – ответил Роберт. – Гер Гюнтер меня отпускает. Он сказал, что они со Сьюзен будут ждать моего возвращения. Домик для гостей останется моим до тех пор, пока я сам от него не откажусь.

– Прекрасная новость, – сказал Эммануил, сел на траву.

Роберт уселся рядом, спросил:

– Мой сон может быть истолкован?

– Да, – Эммануил повернул голову, заговорил, глядя Роберту в глаза:

– Когда младенца оставляют в небрежении, его похищают силы зла. Они не могут завладеть его безгрешной душой, зато могут раскачать маятник над его колыбелью. Чем сильнее он будет качаться, тем сильнее будет власть зла над ребенком. Чем сильнее нелюбовь близких к малышу, тем быстрее зло захватит его душу в плен. – Эммануил посмотрел на Роберта с сочувствием. – К сожалению, нелюбовь твоих родителей достигла высшей точки. Но краха не случилось, потому что тебя любила няня. Ее любовь помогла тебе. – Эммануил улыбнулся. – Ты – счастливчик, Роберт. Цени это и помни, что в тайных письменах зашифрована информация, которую ты должен понять. Вернув няне то, что ей принадлежит, ты станешь свободным.

– Но, где я ее найду? – спросил Роберт.

– Пути Господни неисповедимы, – ответил Эммануил. – Ваша встреча произойдет тогда, когда ты пожелаешь увидеть свою няню.

– Звучит фантастически: когда пожелаешь, – Роберт улыбнулся. – Я желаю увидеть Тильду завтра, – посмотрел на Эммануила, спросил:

– Думаете, сбудется?

– Уверен, что так и будет, – сказал тот. Поднялся. – Желаю удачи, мой юный друг. Да благословит тебя Господь.

Он крепко обнял Роберта и пошел прочь. Роберт долго смотрел ему вслед, думая о том, что никто его так не обнимал. Эммануил словно передал ему часть сверхъестественной силы, которой владел. Он отдал Роберту щит веры, шлем спасения и обоюдоострый меч, но сам при этом не остался безоружным. Роберту показалось, что он видит не Эммануила, одетого в льняную одежду, а воина в огненных доспехах.

– Такие же доспехи есть теперь и у меня, – сказал Роберт с нескрываемым чувством гордости. Провел рукой по воображаемой броне на груди. – Я должен идти вперед, быть смелым и мужественным, не пасовать перед трудностями. Надеюсь, их будет не очень много.

Роберт вернулся домой, взял чемоданчик, попрощался с хозяевами.

– Будем ждать тебя, – сказала фрау Сьюзен, обняв его.

– До встречи, – сказал гер Гюнтер, прижав его к груди.

– Спасибо за силу, которую вы мне передали, – сказал Роберт, усаживаясь в коляску. – Я обязательно вернусь.

– Мы в этом не сомневаемся, – проговорили в один голос хозяева. – Доброй дороги, Роберт.

Дорога и впрямь была доброй. Роберт не заметил, как доехал до вокзала, а потом до нужной станции. Он решил не брать извозчика. Пошел пешком, чтобы увидеть все изменения, произошедшие в городе.

В одном из переулков он столкнулся с Тильдой.

– Боже мой, Роберт, ты ли это? – воскликнула она, всплеснув руками. – Нынче утром я о тебе думала, и вот… Дай обниму тебя, мой мальчик. Ты стал таким красавцем, что мне страшно за юных барышень. Глядя на таких, как ты, они теряют головы. Признавайся, сколько сердец ты разбил?

– Нисколько, – ответил Роберт смущенно.

– Быть не может, – не поверила Тильда. Она отстранилась, посмотрела на Роберта, покачала головой. – Поверить не могу, что ты еще не вкусил запретный плод. Скажи, что ты пошутил.

– Я не пошутил, Тильда, – сказал он, поцеловав ее в щеку. – Всему свое время.

– Роберт, я… – Тильда схватила его за руку.

– Я рад нашей такой неожиданной встрече, Тильда, – перебил ее Роберт. Ему не хотелось продолжать эту тему. – Я думал о тебе. Скучал. Очень-очень хотел тебя увидеть, и вот… – он крепко ее обнял. – Милая ты моя матушка, как хорошо, что ты у меня есть!

Тильда разрыдалась да так громко, что прохожие стали оборачиваться.

– Тильда, Тильда, не плачь, – взмолился Роберт.

Он никогда не видел женских слез и не знал, что делать в таких случаях. Он чуть сам не расплакался из-за безвыходности положения, в котором оказался. Ему было безумно жаль постаревшую Тильду. Она располнела, подурнела, стала ниже ростом. Было заметно, что жизнь ее изрядно потрепала. Радостных минут было у Тильды немного, поэтому она так причитает.

– Ну же, Тильда, полно тебе, – проговорил Роберт. Голос его дрогнул. Тильда подняла голову, вытерла слезы, сказала:

– Прости, сынок. Прости.

– Ты ни в чем не виновата, Тильда, – он провел рукой по ее поседевшим волосам. – Слезы – это очищающая влага. Они…

– Да нет, я не про слезы, – перебила его Тильда. – Я про свои мысли о тебе. Я плохо о тебе думала, Роберт, прости. Хочешь зайти ко мне?

– С радостью, – ответил он. – Веди меня в свой дом, моя дорогая матушка.

Она опять разрыдалась, уткнувшись ему в грудь.

– Роберт, милый мой Роберт, как я мечтала услышать эти слова. Какое счастье, что ты мне их говоришь. Говоришь сам, а не по моей просьбе. Ты прекрасный, чуткий человек. Я рада, что ты стал таким, сынок…

Вдоволь наплакавшись, она успокоилась. Вытерла глаза, взяла Роберта за руку, повела в свой дом, который прятался среди пышной зелени.

Дом был небольшим, безвкусно обставленным и каким-то унылым. Все здесь словно кричало о том, как плохо живется хозяйке, как много у нее проблем. И, если бы не цветущий в саду жасмин, картина была бы совершенно безрадостной.

– Как ты здесь живешь? – спросил Роберт, растерянно глядя по сторонам. – Почему не откроешь шторы на окнах. Неужели тебе не хочется смотреть на сияние дня?

– Хочется, но не всегда, – призналась Тильда. Усадила Роберта за стол, подала ему чай с пирожками. Сказала:

– Кушай, я их утром напекла, – погладила Роберта по голове. – Утром проснулась с мыслью, что сегодня гости у меня будут, и решила пирогов напечь. Вкусно?

– Очень, – похвалил ее стряпню Роберт. Он проголодался и ел с аппетитом. Тильда заулыбалась, села напротив.

– Роберт, Роберт, несмотря на то, что ты вырос, для меня ты все еще шестилетний мальчик, который не хочет уезжать из дома, – она зажала рот ладонью, всплакнула. Но на этот раз успокоилась очень быстро. – Сколько я тогда провела бессонных ночей, сколько пролила слез, прежде чем поняла, что ничего уже нельзя исправить. Один отрезок жизни закончился, начался новый, – вздохнула. – Я нашла новый дом, стала няней у милой малышки по имени Лиана – Джулиана. Ей было три годика. Она была такой же смышленой, как ты, Роберт. Я ей много про тебя рассказывала, – улыбнулась. – Придумала сказку про мальчика, живущего вдали от своей матушки, и сама в нее поверила. И хорошо, что поверила. Так мне было легче переносить разлуку с тобой. Так было проще заниматься воспитанием Джулианы. Я уже не пыталась сделать ее своим ребенком, своей копией. Я просто отдавала ей все лучшее, что было во мне. Когда девочке исполнилось пятнадцать, меня переселили в этот дом, – она вздохнула. – Я не знаю, сколько лет прошло с тех пор. Я перестала считать дни. Что-то внутри меня надломилось. Обида взяла меня в плен, крепко связала по рукам и ногам. Я ни о чем не могу думать, кроме нее. Иногда я стряхиваю с себя оковы, выхожу на улицу, болтаю с соседями, хожу на базар, пеку пироги, жду чуда.

– Скажи, а девочка навещает тебя? – спросил Роберт.

– Да. Лиана приходила несколько раз. Но… – усмехнулась, – это было так давно, что кажется будто этого и не было. Грустно. Грустно осознавать, что полжизни прожито, – оживилась. – Хотя, мне не на что жаловаться. У меня есть все, что нужно.

– Все, кроме любви, – сказал Роберт, положив руку поверх ее руки.

– Ты прав, – сказала Тильда, потупив взор. – Я не знаю, почему у меня ее нет. Наверно, потому что я не пыталась создать свою собственную семью, – посмотрела на Роберта. – Мало того, я отвергала всех ухажеров. И со временем их у меня попросту не осталось.

– Обидно, – сказал Роберт.

– Да, – Тильда поднялась, скрестила на груди руки, посмотрела на Роберта с долей превосходства. Спросила:

– А ты знаешь, мой милый, что сегодня особенный день?

– Нет, – ответил он.

– Сегодня день рождения Тильды! – выкрикнул звонкий девичий голос.

С шумом распахнулась дверь, на пороге появилась юная особа с громадным букетом цветов, название которых Роберт не знал.

Барышня расцеловала Тильду в обе щеки, закружила, затараторила:

– Прости, прости, нянюшка, что давно тебя не навещала. Мы с родителями путешествовали. Как всегда, уехали неожиданно и надолго. Но зато мы увидели столько всего фантастического, что мой рассказ о путешествии затянется на много лет. Я буду приходить к тебе каждый вечер и рассказывать свои сказки. Ты готова слушать, Тильда?

– Я-то готова, – проговорила она. – Да вот, боюсь, твой энтузиазм быстро пройдет. Ты ведь – егоза, непоседа. Ты, Лиана, как ветер, который невозможно удержать в горсти.

– Да нет же, нет, я… – Лиана наконец-то увидела Роберта. – Ой…

– Это мой Роберт, – сказала Тильда с гордостью.

Он поднялся, поцеловал Джулиане руку, сказал:

– Рад знакомству.

– И я, – проговорила она, чуть склонив голову.

На вид ей было не больше двадцати лет. Точеная фигурка, круглое личико, обрамленное светлыми кудряшками, густые брови, синие любопытные глаза, алые губки, прямой аккуратный носик, который украшают конопушки.

– Милая девочка, – подумал Роберт, разглядывая ее.

– Какой строгий господин, – подумала Джулиана, разглядывая бледное лицо Роберта.

У него серьезные глаза серо-зеленого цвета, большой открытый лоб мыслителя, черные аккуратно подстриженные волосы, нос прямой, чуть расширяющийся книзу, губы средней величины, не узкие и не толстые, а такие, как надо, такие, как нравятся Джулиане. Подбородок у Роберта чуть заострен и приподнят вверх. Он смотрит на мир с превосходством или этот жест – всего лишь попытка скрыть свой страх перед неизвестностью?

– Интересно будет познакомиться с вами поближе, господин мыслитель, – думает Джулиана. А вслух говорит:

– Значит, это и есть твой сын, Тильда?

– Да, да, это мой дорогой Роберт, – ответила та, прижав Роберта к груди.

– Он очень красивый, – сказала Лиана, чуть склонив на бок голову. Она совершенно освоилась. Видя, что Роберт смущен и растерян, она решила поиграть с ним. Тильда поняла ее замысел. Ей давно хотелось, чтобы между молодыми людьми возникла симпатия. И вот…

– О, да, Роберт – красавец, – проговорила нараспев Тильда. – Он красивейший из мужчин. По нему сходят с ума принцессы и простолюдинки.

– А что же делает он? – глядя Роберту в глаза, спросила Лиана.

– О, он мечтает о такой барышне, как ты, моя милая Джулиана, – ответила Тильда, толкнув Роберта в бок. – Так ведь, сынок?

– Так, – ответил он вполне искренне.

В миндальной долине он мечтал о любви. Он надеялся встретить девушку, похожую на фрау Сьюзен, и вот… Лиана ничуть не хуже Сьюзен. Ничуть. Она нравится ему даже больше, чем огненно-рыжая хозяйка миндальной долины.

– Наверно, судьба не зря свела нас в доме Тильды, – думает Роберт, разглядывая Джулиану. – Может быть, пришло время, и несбыточные мечты станут реальностью?

– Я тоже мечтала о таком юноше, как Роберт, – призналась Джулиана, продолжая неотрывно смотреть на Роберта. – Но я опасаюсь того, что за красивой внешностью скрывается бездушное существо.

– Твои подозрения легко проверить, – сказала Тильда.

– И как? – Лиана с интересом посмотрела на нее.

– Поцелуй его, – предложила Тильда.

– С радостью! – воскликнула Джулиана.

И прежде чем Роберт успел что-то понять, она подбежала к нему, поцеловала в щеку и проговорила с улыбкой:

– От Роберта пахнет солнцем и миндалем. Чем вы занимаетесь, Роберт? Вы выращиваете миндаль?

– Я живу в миндальной долине, занимаюсь бухгалтерскими делами, – ответил он, стараясь не обращать внимания на горящую от поцелуя щеку.

– А в наших краях вы по делам? – Джулиана посмотрела на него с любопытством, подумала:

– Какой стеснительный юноша. Пытать его вопросами – одно удовольствие. С каждой минутой он нравится мне все больше и больше, но, зная свой влюбчивый характер, я должна остерегаться стремительно возникших чувств. Уж сколько раз я очаровывалась, а потом разочаровывалась и сильно страдала из-за того, что влюбилась в никчемного человека. Мне не хотелось бы ошибиться в Роберте. Ужасно не хотелось.

– Какое дело привело вас к нам? – спросила она с улыбкой.

– Я приехал навестить родителей, – ответил он, улыбнувшись ей в ответ.

– Родителей? – Джулиана повернулась к Тильде. – Значит, история про мальчика – правда? Но, где же тогда его отец? Почему он ни разу не навестил тебя, Тильда?

– Ты задаешь так много вопросов, милая, что мы с Робертом не знаем, кому из нас на них отвечать, – проговорила Тильда, погрозив ей пальцем.

– Где родители Роберта? – спросила Джулиана.

– Они живут у реки на Малиновой улице, – ответила Тильда. – А Роберт давно не был здесь и заблудился. Заблудился, чтобы встретиться с тобой.

– Заблудился, чтобы встретиться со мной, – повторила Джулиана с улыбкой. – Это так романтично, что не может быть правдой, – посмотрела на Роберта. – Хотя, я рада, что все так вышло. А вы?

– Я тоже рад, – ответил Роберт. – Я узнал, где живет Тильда. Теперь я смогу навещать ее.

– Когда вы придете в следующий раз? – спросила Джулиана.

– Завтра, – ответил он. – Завтра в полдень.

– Прекрасно! Значит, увидимся завтра в полдень, – сказала она, поцеловала его в другую щеку и умчалась.

– Егоза, – проговорила Тильда, глядя ей вслед. Повернулась к Роберту. – Ты огорчен?

– Да, – ответил он, усевшись на стул. – Вернее, я растерян, потому что не знаю, как вести себя с юными барышнями, о чем с ними говорить.

– Я так и думала, – сказала Тильда со вздохом, села напротив. – Ты, Роберт, – совершенный ребенок. Совершеннейший.

– Да, я – шестилетний мальчик, которого научили законам грамматики, математики, астрономии, но забыли при этом преподать уроки жизни, – проговорил он, обхватив голову руками.

– Милый мой, уроки жизни человек постигает сам, – сказал Тильда назидательно. – Слушай свое сердце, доверься ему. Иди вперед и ничего не бойся.

– Попробую, – пообещал он.

Они обнялись на прощание. Роберту показалось, что за эти несколько часов Тильда помолодела. Во всяком случае, глаза у нее заблестели, и голос стал звонче.

– До завтра, матушка, – сказал Роберт.

– До завтра…

Встреча с родственниками была не такой радостной. Слуга не сразу впустил Роберта в дом. Пошел с докладом к хозяину. Роберт слышал, как тот пробурчал:

– Что там?

– К вам некто Роберт, – ответил слуга.

– Какой еще Роберт? Что ему нужно?

Послышались шаркающие шаги. Распахнулась дверь.

– Вы Роберт? – спросил старик, пробуравив его недобрым взглядом маленьких бесцветных глаз.

– Здравствуй, отец, – сказал Роберт как можно спокойнее, хотя внутри все клокотало. Ему хотелось выкрикнуть во все горло:

– Ты забыл кто такой Роберт, так я тебе сейчас напомню. Роберт – твой сын, твой первенец, которого ты вышвырнул из дома, как паршивого котенка. Но, несмотря на это, он жив, здоров и по праву первородства наследует все твое состояние.

Роберт не сказал этого, потому что слишком жалкий вид был у старика, стоящего в дверном проеме.

– Ро-о-о-б… – губы старика затряслись, на глазах выступили слезы. Он сделал шаг вперед, обнял Роберта. – Здравствуй. Входи. Хорошо, что ты приехал. Мы искали тебя, но никак не могли найти. Мама очень плоха. Она хотела тебя видеть. Но сейчас она спит. Не будем ее тревожить. Давай посидим в гостиной.

Он уселся в свое любимое глубокое кресло. Роберт сел напротив на старый, затертый диван. Огляделся. За время его отсутствия в гостиной ничего не изменилось. Два кресла, диван, дубовый стол на восемь человек, массивные стулья с высокими спинками. В углу большие часы с медным маятником. На стенах картины неизвестных мастеров. На окнах портьеры из тяжелого зеленого бархата. Большая бронзовая люстра со множеством хрустальных подвесок, которые мелодично позвякивают на сквозняке.

– В прошлый раз ты так неожиданно уехал, что мы огорчились, – заговорил отец, глядя мимо Роберта. – Огорчились и решили никогда больше с тобой не общаться. Но, обстоятельства вынуждают нас нарушить данное решение, – вздохнул. – Перед смертью нужно получить прощение грехов, чтобы обрести вечный покой, – посмотрел на Роберта. – Я в это не очень-то верю, но все об этом говорят. Да и твоя мать вбила себе в голову, что все несчастия в нашей семье происходят из-за того, что мы оттолкнули тебя. Но мы ведь не отталкивали тебя. Нет. Мы определили тебя в лучшую гимназию. Мы дали тебе прекрасное образование. Ты запросто мог бы продолжать семейные традиции, как это делают твои сестры и брат, а ты взял и уехал, не сказав никому ни слова. Пропал на целых десять лет…

– Не на десять, а на восемь, – поправил его Роберт. – Не преувеличивай, отец.

Этот разговор Роберту не нравился. Он вообще не хотел ворошить прошлое. Он надеялся, что все будет по-другому. Думал, родители обрадуются его возвращению, соберут всех своих детей вместе за обеденным столом, устроят праздничный ужин. А вместо этого Роберту приходится выслушивать брюзжание старика о том, какой у них негодный сын.

– Ты никогда не умел вести себя, Роберт, – сказал отец, поднявшись. – Ты – неотесанный болван, эгоист, возомнивший…

– Хватит, – Роберт вскочил, сжал кулаки. Ему захотелось ударить старика ладонью по губам. Так, как он сделал это когда-то в далеком детстве. Но он сдержался. Он приехал в родительский дом для того, чтобы остановить маятник, а не для того, чтобы еще сильнее его раскачивать.

Часы в гостиной пробили три раза. Слуга принес чай. Сказал, что хозяйка проснулась, но спускаться вниз не желает.

– Проводите этого господина к ней, – сказал старик, кивнув в сторону Роберта.

– Слушаю-с, – слуга склонил голову. – Прошу-с.

Роберт пошел следом за ним. Ему стало грустно от того, что дом стал ветхим и таким же дряхлым, как его отец. Ступени скрипели, поручни шатались, пахло плесенью и сыростью. На всем лежала печать тлена и умирания.

– Почему? – мысленно спросил Роберт. – Неужели из-за того, что в душах этих людей нет любви? Или виной всему – маятник зла, который мне предстоит остановить.

Слуга распахнул дверь в комнату. В нос ударил запах карболки. Роберт перешагнул порог, воскликнул:

– Мама! – упал к ногам сухонькой старушки с безжизненным взглядом выцветших глаз. – Мамочка!

Было трудно поверить, что женщина, которая сидела пред ним – его мать. Роберт помнил ее другой: веселой, жизнерадостной, молодой, одетой в яркие дорогие наряды. Ему не верилось, что за восемь лет произошло такое фантастическое превращение. Его мама выглядит старше Тильды, старше своего мужа, хотя намного моложе их.

– Мама, – простонал Роберт, уткнувшись ей в колени. – Милая моя, любимая моя мамочка, как я рад видеть тебя.

От этих слов она словно пробудилась. Взгляд потеплел.

– Роберт, сынок. Как хорошо, что ты приехал, – голос ее дребезжит. Видно, что ей трудно говорить. – Отнеси меня в сад, пожалуйста. Я так хочу подышать свежим воздухом, полюбоваться цветами.

Роберт подхватил ее на руки, понес вниз. Его напугала невесомость ее тела.

– Что с тобой, мама? – спросил он, усадив ее на скамью под деревом.

– Я умираю, Роберт, – ответила она с улыбкой.

– Нет, этого не может быть, – проговорил он растерянно. Принялся растирать ее холодные руки, словно это могло остановить необратимые процессы, происходящие в организме матери.

– Роберт, ты должен мне поверить. Я знаю, что завтра в полдень все закончится, – проговорила она, глядя вдаль. – Я вижу ангелов, зовущих меня. Я уговорила их подождать до завтра. Я знала, что ты приедешь сегодня. Мне нужно было прижать тебя к своей груди и отдать тебе всю свою любовь и нежность, которых ты был лишен. Прости меня, мой мальчик.

Роберт прижался к ее груди и заплакал.

– Мама, что такое? – раздался над их головами грозный голос. – Зачем вы вышли? Доктор строго-настрого запретил вам…

– Я не желаю слушать про докторов, Робин, – отмахнулась она. – Иди читай нотации своему отцу. Дай нам с сыном побыть наедине.

– С сыном? – Робин побагровела. – Ты называешь сыном этого изгоя, бросившего вас? Да он…

– Заткнись, – рявкнул Роберт, сжав кулаки.

Робин фыркнула и убежала в дом, а старушка прижала ладони к губам и рассмеялась. Когда Роберт вновь уселся на скамейку, она сказала:

– Если бы ты знал, сынок, как они меня измучили. Но больше всех надо мной издевается, Ирод.

– Ирод – царь Иудейский? – спросил Роберт, решив, что мать потеряла рассудок.

– Никакой он не царь, – отмахнулась она. – Неужели ты забыл имя своего отца?

– Ты хочешь сказать, что имя моего отца – Ирод? – Роберт удивленно посмотрел на нее.

– Да, – подтвердила она. – А меня он называл Иродиадой, хотя мое настоящее имя Лора, – усмехнулась. – Раньше мне это нравилось. Я гордилась своим новым именем, пока не узнала, какая жестокая женщина его носила. Она погубила Иоанна Крестителя только за то, что тот говорил ей и Ироду правду, призывал к покаянию. Иродиада уговорила дочь, чтобы та сплясала перед Иродом танец вакханки, а потом потребовала у мужа подать ей голову Иоанна на серебряном блюде. Он выполнил ее приказ. А через некоторое время Иродиада получила на таком же блюде голову своей дочери. Девушка перебегала через реку и провалилась под лед. Она не подумала о том, что лед слишком тонкий и острый, как меч, а она не такая легкая, чтобы бегать по тонкому льду, и поплатилась за свою беспечность. Лед треснул, девушка провалилась между льдинами, которые вонзились в ее шею. Она извивалась в диких конвульсиях, пока не лишилась головы. Острые, как ножи льдины перерезали ей горло. Очевидцы утверждали, что девушка дергалась так, словно плясала адский танец в угоду Ироду… – вздохнула. – Все закономерно: зло породило зло, за зло воздалось злом. Прошу тебя, милый, не мысли зла. Никогда. Хорошо?

– Хорошо, – пообещал он.

– Пожалуйста, отнеси меня обратно. Я устала, – попросила она, виновато улыбнувшись.

Он подхватил ее на руки, понес в дом.

– Ах, какое блаженство я испытываю! – проговорила она. – Я – счастливейшая из женщин. Теперь я ничего не боюсь. Я даже рада, что завтра все закончится.

– Можно попросить тебя об одном одолжении, – сказал Роберт, усадив ее на кровать.

– Конечно.

– Прикажи накрыть стол в гостиной, – попросил Роберт. – Мне хочется хоть раз посидеть за большим семейным столом, посмотреть на своих родственников, почувствовать себя членом большой семьи.

– Прекрасная идея! – воскликнула она. – Мы устроим прощальный ужин при свечах. Только о том, что этот ужин прощальный, мы не скажем никому.

– Никому не скажем, Лора, – повторил Роберт.

– Позови слугу, я отдам распоряжение, – сказала она.

Роберт поцеловал ее холодную руку, вышел.

В семь часов вечера в гостиной накрыли стол, зажгли свечи. Лора надела свое любимое платье, подрумянила щеки, подкрасила глаза, губы.

– Мама, ты помолодела лет на двадцать! – воскликнул младший сын Риф. – Встреча с Робертом вернула тебя к жизни.

– Да, мой милый, – проговорила она. – Я надеюсь, что вы подружитесь, и мы будем частенько собираться за этим столом.

– Это было бы замечательно, – сказал Риф, уплетая жаркое. Ему едва исполнилось восемнадцать, и у него был зверский аппетит, а отец считал, что много есть вредно, и нередко оставлял детей без ужина. Поэтому приезд брата Риф воспринял, как подарок судьбы. И если теперь такие вечера станут постоянными, он наконец-то избавится от постоянного чувства голода.

– Если Роберт останется с нами, жизнь наладится, – думал Риф, поглядывая на брата.

Роберт был ему симпатичен. В прошлый раз, когда Роберт приезжал в гости, они с Рифом виделись мельком и ни о чем не говорили. Им было не о чем разговаривать. Рифу шел одиннадцатый год, а Роберту уже исполнилось двадцать два. Колоссальная разница в возрасте не позволила им сблизиться. Зато теперь ему есть, что рассказать Роберту. Есть о чем спросить его. Ему не терпится пожаловаться на сестер, этих злых эгоисток, которые всем недовольны и всегда пребывают в унынии. Вот и сейчас они сидят с кислыми минами, искоса поглядывают на Роберта и хотят поскорее выпроводить всех из-за стола.

– Мама, вам пора отдыхать, – сказала Робин строгим голом.

– Позволь мне самой решать, что делать, а что нет, – проговорила Лора, взяв бокал. Рука дрогнула, бокал упал и разбился.

– Я же говорила, говорила, что вам пора в постель, – закричала Робин раздраженно. – Я с самого начала была против этого застолья. Что за глупость, сидеть за столом и смотреть на трясущихся старцев…

Роберт стукнул кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнули бокалы, встал, а Робин плюхнулась на стул, вжала голову в плечи. Грозный голос брата ее напугал. Она решила немного помолчать.

– Тот, кто не желает сидеть за этим столом, может проваливать, – сказал Роберт. – Но вначале этот некто должен попросить прощения у прекраснейшей из женщин по имени Ма-ма.

– Прости, – пробубнила Робин, выскочив из-за стола.

– Не сердись на нее, сынок, – попросила Лора. – Она хорошая, добрая девочка, просто она немного устала. Ухаживать за больным человеком нелегко.

– О, да, если учесть, что в доме полно слуг, то ее жизнь просто невыносимо трудна, – проговорил Роберт с изрядной долей иронии. Лора улыбнулась, посмотрела на мужа, спросила:

– Ты что-то хочешь сказать, милый?

– Да, – он закашлялся. – Мы хотели обсудить завещание. Думаю, сейчас, когда все в сборе, для этого самое подходящее время.

– Нужно позвать Робин, – сказала средняя дочь Рахиль и побежала за сестрой.

Они обе вошли и встали у двери, скрестив на груди руки. Роберт расхохотался:

– Вы похожи на каменных идолов с острова Пасхи.

– До Пасхи еще далеко, – сказала Рахиль, не поняв его юмора.

Она не была расположена к шуткам, Роберт ее раздражал. Да и разве можно веселиться, когда решается вопрос о наследстве, от которого зависит их жизнь, их судьба. Ей не хотелось, чтобы все состояние родителей досталось этому негодному Роберту, которого отец выгнал из дома. Поделить деньги на всех было бы тоже неверно. Рахиль считала, что им с сестрой должно достаться три части, а четвертую пусть делят между собой мужчины. Мать она в расчет не брала. Она знала, что ей недолго осталось жить в этом доме. Она ее жалела, но не знала, как облегчить ее страдания, поэтому старалась не докучать ей. Она навещала мать лишь тогда, когда сама того хотела. Вначале их встречи были частыми, а потом сократились до двух раз в месяц. Но и этого для Рахили было много. Она не знала, о чем говорить с больной женщиной. Ей – двадцатилетней девушке – было не интересно обсуждать то, что занимало ее умирающую мать. Одного хотелось ей: поскорей бы все закончилось. Поскорей.

Каждое утро Рахиль говорила себе:

– Вот-вот-вот и это произойдет.

Но каждый новый день приносил ей разочарование. А тут еще так некстати приехал братец. Его приезд оживил умирающую, отодвинул страшное событие на неизвестный срок. И отец занес над головами детей Дамоклов меч, решив поговорить о наследстве.

– Мы слушаем тебя, папа, – сказала Робин. – Говори. Ты здесь главный, – она метнула огненный взгляд на Роберта. Тот усмехнулся, подумал:

– Мне жаль тебя, детка. Ты так запуталась в собственной злости, что навряд ли сможешь выбраться. Я попытаюсь тебе помочь. Хотя чувствую, что мои попытки обречены на провал.

– Итак, дети мои, хочу сказать вам, что по семейной традиции, которая ведет свое летоисчисление с давних-давних времен, все наше состояние передается старшему ребенку в семье, – проговорил глава семейства, поднявшись. – Значит, все наше состояние наследует Роберт по праву первородства. Но… – он закашлялся.

Робин метнулась к столу, подала ему стакан воды, усадила. Старик оценил ее заботу. Он похлопал ее по руке, одобрительно кивнул, улыбнулся и продолжил:

– Но покинув наш дом двадцать три года назад, Роберт потерял все свои права на наследство. Поэтому мы отдадим ему вот эти старинные часы с маятником, доставшиеся мне от пра-пра-прадеда. Этим часам нет цены. Они – бесценны. Думаю, Роберт сможет распорядиться этим сокровищем с умом. Так ведь, Роберт?

– Постараюсь, – ответил тот. – Спасибо, отец, за царский подарок.

– Я рад, что угодил тебе, сынок, – он пристально посмотрел на Роберта, подумал:

– Не зря я невзлюбил этого мальчишку. Он умнее меня. Даже сейчас, видя вопиющую несправедливость, он спокоен. Ему не нужны мои богатства. У него есть свое – открытая, добрая душа. А вот у детей, которые жили с нами, этого нет. Риф, пожалуй, не так испорчен, как девицы, но и в нем есть чертовщинка. Есть, я ее вижу, чувствую.

– Итак, продолжим, – глава семейства побарабанил пальцами по столу. – Все наследство мы разделим на четыре части. Одну – нам с Иродиадой, одну – Робин, одну – Рахили, одну – Рифу, все по справедливости. А, когда нас не станет, наша часть отойдет Робин.

– Несправедливо, – фыркнула Рахиль. – Чем Робин лучше нас с Рифом?

– Тем, что родилась раньше вас, – ответила Робин, показав ей язык.

Часы пробили десять раз.

– Пора спать, – сказала Лора. – Роберт, проводи меня в комнату.

– Хорошо, мама, – сказал он, поднял ее на руки, понес наверх.

– Наконец-то закончился этот безумно долгий ужин, – сказала Рахиль, плюхнувшись в кресло напротив отца. – Я устала так, словно копала землю.

– А мне ужин понравился, – сказал Риф. – Давайте хотя бы изредка устраивать такие вечера.

– Вот еще, – нахмурилась Робин. – Я не намерена сидеть за одним столом с нашим братцем – этим самодовольным индюком. Как хорошо, что он никогда с нами не жил. Надеюсь, он не задержится здесь надолго.

– Я тоже на это надеюсь, – проговорила Рахиль.

– Думаю, он пробудет здесь не больше недели, – проговорил глава семейства, глядя на большие часы. – Да. Так и будет.

– Неделя – это не так уж мало, – сказала Робин.

– Немало, ты права, но это – ничто по сравнению с вечностью, – сказал старик, поднялся и шаркающей походкой пошел к себе.

Роберт принес мать в комнату, уложил в постель. Она поцеловала его в лоб, сказала:

– Я и впрямь – счастливейшая из женщин, сынок. Спасибо тебе. Ты подарил мне столько радостных минут, что у меня выросли крылья.

– Смотри далеко не улетай, – попросил ее Роберт.

– Хорошо, – сказала она и закрыла глаза.

Роберт потихоньку вышел. Он спустился в сад, сел на скамейку под деревом, задумался. Не заметил, как подошел Риф.

– Не помешаю? – спросил он.

Роберт вздрогнул, голос брата его испугал, он забыл, что в доме еще есть люди. Посмотрел на Рифа, спросил:

– Ты хочешь со мной поговорить? – тот кивнул. – Присаживайся.

Риф уселся рядом, заговорил с особым юношеским задором.

Чувствовалось, что ему не с кем поболтать по душам и он несказанно рад, что такая возможность ему наконец-то представилась.

– Я счастлив, что у меня есть такой взрослый брат. Здорово, что ты приехал. А, если ты поселишься здесь, будет еще лучше. Нам тебя не хватало. Во всяком случае, нам с мамой. Она очень страдала все эти годы. Я слышал, как они с отцом ссорились из-за тебя. Мне было странно слушать их перебранку. Я удивлялся, почему они не любят тебя так, как нас. Однажды я даже спросил: «Он что, вам не родной?» Мама вскрикнула, замахала на меня руками, а отец расхохотался и ушел к себе. Тогда они мне так ничего и не ответили. И я решил, что ты – им не родной сын, иначе, как еще можно все это объяснить. Но теперь я вижу, что заблуждался, придумывая свою историю. Мы все похожи друг на друга, почти как близнецы. Никто не скажет, что мы – не родные люди.

– Внешнее сходство – это не главное, – сказал Роберт. – Сходство должно быть духовным. Тогда и только тогда жизнь наполнится яркими красками радости.

– У нас этого нет, – вздохнул Риф. – У нас сплошная чернота, словно мы живем в подземелье и никак не хотим его покинуть. Нас никто не держит в этом подземелье. Мы сами упорно держимся за него, не желаем расстаться с вековыми предрассудками, накопленными нашими предками, – усмехнулся. – Мы – не бедные люди, но дрожим над каждым пенсом. У нас большой сад, но в нем почти нет цветов. У нас много слуг, но все они злые и завистливые люди.

– Берут пример с хозяев, – вставил свое слово Роберт.

– Наверно, – сказал Риф, поднялся. – Ладно, пойду, мне завтра рано вставать. Я беру уроки верховой езды. Хочешь со мной?

– В другой раз, – сказал Роберт.

– Ловлю на слове, – Риф протянул ему руку. – Доброй ночи, брат.

– Доброй ночи, Риф.

Утром Роберт поднялся в комнату матери. Она крепко спала, улыбаясь чему-то во сне. На щеках играл румянец, дыхание было ровным, спокойным. Роберт опустился на колени, поцеловал ее в теплую щеку. Она не проснулась. Он вышел, тихонько закрыв дверь.

– Наверно, мама ошиблась насчет своего ухода, – подумал он. Отправился в сад.

Ровно в полдень, с последним ударом часов раздался истошный крик Рахили:

– Ма-а-а-а-ма!

На этот крик сбежались все домочадцы. Рахиль стояла у раскрытой двери, держалась за живот и голосила:

– Почему? Почему? Почему? Почему это досталось мне?

– Потому что сегодня твой день, – сказала Робин с издевкой. – Ты сама выбрала эту участь, сестричка.

– Какая же ты жестокая, Робин, – процедила сквозь зубы Рахиль.

– Ты не лучше, – парировала та.

Она отодвинула сестру от двери, вошла в комнату. Посмотрела на улыбающееся лицо матери, сказала:

– Спасибо тебе за все, – вытащила из шкафа сундучок с драгоценностями, прошла мимо плачущей сестры в свою комнату.

Вернувшийся домой, Риф стремглав помчался наверх. Замер на пороге. Ему не хотелось верить, что мамы больше нет. Он с большим трудом сделал несколько шагов, опустился на колени, сжал холодную руку матери, и заплакал. Он поднялся с колен лишь тогда, когда в комнату вошел отец. Они обнялись.

– Оставь нас, – попросил старик, подтолкнув Рифа к двери.

Закрылся и вышел через час еще более сгорбленным и старым.

– Нужно что-то сделать, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Что-то, что делают в таких случаях.

– Отец, никто из нас не знает, что делают в таких случаях, – простонала Рахиль. Она сидела на полу и раскачивалась из стороны в сторону. – Для нас это – шок. Это…

– Нужно отнести маму вниз, – сказал Роберт.

Он сделал глубокий вдох, перешагнул порог, посмотрел на мать. Она лежала в той же позе и улыбалась. Только румянец исчез со щек.

– Надеюсь, тебе хорошо, – проговорил Роберт, погладив ее по голове. – Спи спокойно, дорогая, пусть ангелы, которых ты видела, оберегают тебя.

– Пусть, – раздался рядом тихий голос.

Роберт обернулся. Никого. Только штора покачивается от ветра, да в открытое окно заглядывает смешная птичка с оранжевым хохолком на макушке и что-то щебечет.

– Все будет хорошо, – прошептал Роберт, склоняясь над кроватью.

Происходящее было похоже на сон. Роберт медленно выпрямился, взял на руки холодное тело матери, понес его вниз…

Дом наполнился людьми и звуками. Роберт ничего не понимал, не воспринимал. Он механически делал то, что ему говорили. Зачем нужно это делать? Так принято…

Роберт начал воспринимать реальность только после похорон. Он сидел в гостиной, смотрел на старинные часы и думал о том, что еще один отрезок жизни завершен. Отрезан. Ему, Роберту, нужно что-то делать. Но он не знает, что.

– Останешься? – голос Робин ударил его в сердце:

– Да, – машинально ответил Роберт, думая о двуличии сестры.

У могилы матери она несколько раз прижималась к его груди, просила не бросать ее, стать ей защитником, опорой. Он что-то ответил.

Ответил так же машинально, не придав значения вопросу. И лишь потом осознал, что объятия Робин не похожи на объятия сестры, нуждающейся в поддержке. В ее объятиях Роберт почувствовал страсть и понял, что ей нужен не помощник и защитник, а мужчина для удовлетворения плотских желаний. Это Роберта рассердило.

– Разве можно думать о земном в такую минуту? – хотел выкрикнул он, но не смог, голос пропал, потерялся где-то.

И сейчас, когда он думает о бренности всего живого, в ее вопросе звучит надежда. Робин говорит нежно, с придыханием, словно Роберт ее возлюбленный:

– Останешься?

– Нет, – отвечает он слишком резко, чтобы она поняла, что он никогда не станет ее любовником, потому что он – ее родной брат.

Часы бьют двенадцать раз. Роберт поднимается и уходит. Он идет на вокзал, берет билет на ближайший поезд и уезжает на край света…

Кондуктор стучит в дверь его купе, сообщает о том, что поезд прибыл на конечную станцию. Роберт выходит на перрон. Ему не важно, как называется место, куда он прибыл. Для него это – край света. Здесь его никто не знает, и это прекрасно, потому что ему необходимо побыть одному.

Роберт идет к горизонту, не разбирая дороги. Кто-то окликает его. Он оборачивается медленно, нехотя, спрашивает не очень учтиво:

– Что? Что вам угодно?

– Привет, – говорит крестьянин, протягивая ему тонкую женскую руку.

Роберт пожимает ее, а потом смотрит в лицо незнакомца. Из-под соломенной шляпы выглядывают смеющиеся глаза.

– Вы? – восклицает Роберт.

– Я! – отвечает незнакомец, подбрасывает вверх свою шляпу, отбегает в сторону и звонко смеется голосом Лианы – Джулианы.

– Что вы здесь делаете? – удивляется Роберт.

– Путешествую, – отвечает она, подхватив свою шляпу. – Я наряжаюсь в крестьянские одежды, хожу пешком, ночую под открытым небом, пью с лепестков росу.

– Зачем вам это?

– Это мне нужно для того, чтобы написать правдивую книгу путешествий, – ответила она нараспев. – А вас, что привело сюда?

– Мне хотелось отыскать край света, – признался он.

– Вы на верном пути, Роберт. Пойдемте, я вам его покажу, – сказала она и пошла вперед.

– Мистика какая-то, – подумал Роберт. – Несколько минут назад я вспоминал о том, что не пришел на свидание с этой барышней, что забыл о ней, о Тильде и вот… – явление в крестьянском наряде. Не скрою, видеть ее мне очень приятно.

– Роберт, идите скорее сюда, – крикнула Джулиана. Он улыбнулся, пошел на ее зов.

– Вот смотрите! – победоносно воскликнула она, когда он подошел.

Они стояли на вершине холма, с которого открывался фантастический вид. Внизу лежала долина, поросшая ковылем. В лучах закатного солнца она казалась розово-фиолетовой. Трава волновалась на ветру и была похожа на морские волны.

– Вы слышите песню ковыля, Роберт? – спросила Джулиана, глядя вдаль.

– Нет, – признался он. – Пока не слышу.

– Ковыль поет колыбельную солнцу. Он его провожает и готовится к встрече с луной, – сказала Джулиана, усевшись на траву. Посмотрела на Роберта. – Не стойте памятником скорби, присаживайтесь. Я знаю про все, что с вами приключилось.

– Откуда? – спросил он, усевшись рядом.

– Тильда была на панихиде, а вы ее даже не заметили, – ответила Джулиана. – Мне жаль, что ваша мама ушла, – вздохнула. – Но это, к сожалению, неизбежно. Все мы когда-нибудь уйдем туда, – она запрокинула голову к небу, повторила:

– Ту-у-у-да… – посмотрела на Роберта. – Не грустите слишком долго.

– Не буду, – пообещал он.

Джулиана распласталась на траве, закинула руки за голову, спросила:

– Что вы собираетесь делать, Роберт?

– Не знаю, – ответил он.

– Ложитесь рядом, – предложила она. – Сейчас появятся звезды, будем их считать.

Он улегся на траву, закинул руки за голову, улыбнулся:

– Вы удивительная девушка, Джулиана. Вас мне послало провидение.

– Я – вовсе не приведение, – проговорила она, приподнявшись над ним. – Я – похитительница человеческих душ. Я…

Он не дал ей договорить, обнял, поцеловал в губы. Она вскочила, задохнулась от возмущения:

– Вы, вы… Что это вы себе позволяете?

– А вы? – он поднялся с травы, сделал шаг. Джулиана попятилась и чуть было не свалилась вниз. Роберт удержал ее, ухватив за широкую льняную рубаху.

– Милая вы моя, Джулиана, – сказал он нежно, притянув ее к себе. – Будьте кем угодно, приведением, похитительницей, укротительницей, только не исчезайте из моей жизни. Живите, дышите, смейтесь, плачьте, любите, злитесь, делайте, что угодно, только будьте рядом, умоляю вас.

– Ах, Роберт, – она прижалась к нему всем телом. – Милый мой Роберт, как мне хотелось услышать эти слова. Именно эти, а не какие-то другие. Но я не была уверена, что кто-то произнесет их, а вы взяли и произнесли, да так, словно выкрали их из моей головы. Выходит, это вы – похититель, а не я, – она подняла голову, посмотрела на него, попросила:

– Поцелуйте меня, пожалуйста.

Он прикоснулся губами к ее губам.

– Роберт, вы – чудо, – проговорила она, уткнувшись в его грудь.

– Джулиана, вы – неземное создание, – проговорил он, коснувшись губами ее волос.

– Мы ведь с вами встретились не случайно, – сказала Джулиана, когда они снова уселись на траву.

– Я это понял с первой минуты, – сказал он.

Она крепко сжала его руку, сказала:

– Я говорю о нашей сегодняшней встрече. Я за вами следила. Я этот наряд надела, чтобы вы меня не узнали. А вы вообще никого не видели. Шли, как лунатик. А я за вами шла. Глупо, да?

– Нет, – ответил он, с интересом на нее посмотрев. – Не перестаю удивляться вам, моя дорогая. Я бы ни за что не додумался, идти за кем-то следом. Хотя… – он улегся на траву, закинул руки за голову. – Какое красивое звездное небо. Какие крупные звезды. Интересно, почему они падают?

– Чтобы влюбленные могли загадывать желания и мечтать, – ответила она, распластавшись на траве. – Давайте помечтаем, Роберт.

– Давайте, Джулиана, – согласился он. – Помечтаем о том, как здорово было бы провести ночь на краю земли, глядя на море и звезды.

– Это не мечта, а реальность, Роберт, – сказала Джулиана. – Мы с вами проводим ночь на краю земли. Внизу волнуется море ковыля, а над нашими головами сияют звезды.

– Ты не боишься замерзнуть? – спросил он, неожиданно для себя, перейдя на «ты».

– Нет, – ответила она. – Мы же не будем лежать на земле всю ночь. Мы отправимся на постоялый двор, – приподнялась, посмотрела на Роберта.

– Ты этого хочешь? – спросил он растерянно.

– Нет, – она замотала головой. – Нет, нет, нет. Я хочу, чтобы в целом мире никого кроме нас не было. Ни-ко-го. Не зря же мы примчались на край света.

– Не зря, – подтвердил Роберт.

– Останемся здесь до утра, – сказала она, прижавшись к нему. – А утром отправимся в обратный путь.

– В обратный путь, – повторил он…

Утром они уехали назад первым поездом. Сидели друг против друга, смотрели в окно и молчали. Колеса стучали:

– Туда-туда-туда…

– Бе-да, бе-да, бе-да…

– Знаешь что, – воскликнули Роберт и Джулиана одновременно. Рассмеялись.

– Говори, – сказала она.

– Нам нужно пожениться, иначе я не смогу тебя взять с собой в миндальную долину, – Роберт крепко сжал ее руку. – Только вначале мне нужно завершить одно важное дело.

– Хорошо, – она кивнула. – Встретимся у Тильды завтра в полдень.

– Завтра в полдень, – он поцеловал кончики ее пальцев, вышел из вагона первым. Взял извозчика, поехал домой.

Распахнул дверь, прошел в гостиную, остановился перед старинными часами. Их мерное тиканье подействовало на него успокаивающе. Он улыбнулся, сказал:

– Привет!

– Привет. Я знала, что ты вернешься.

В простенке между часами и окном стояла Робин. Роберт ее сразу не заметил и теперь растерялся. Ему не хотелось видеть никого из домашних. Он обрадовался, что в доме никого нет, что ему никто не помешает, но…

– Привет, – еще раз сказала Робин и широко улыбнулась.

Она шагнула вперед, намереваясь обнять его. Роберт от объятий уклонился. Он встал на то место, где только что стояла Робин, открыл дверцу часов, протянул руку к маятнику.

– Что ты делаешь? – взвизгнула Робин.

– Забираю свои часы, – ответил он, отсоединяя маятник. Это оказалось совершенно не сложным делом. Маятник словно ждал, что его вот-вот снимут. Едва Роберт дотронулся до него, он отвалился от крепления, а Роберту осталось лишь подхватить его. Что он и сделал.

– Ты не имеешь права это делать, – Робин схватила его за рукав. – Отец еще жив.

– Я знаю, поэтому забираю только маятник, – сказал Роберт спокойным голосом.

Лицо Робин побагровело и от этого стало ужасно некрасивым. Глаза налились кровью, губы задрожали. Она выкрикнула:

– Это низко, подло, гадко! Ты вор, вор, вор!

– Ты права, – сказал он, улыбнувшись. – Я украл из вашего дома зло. Ваша задача заполнить образовавшуюся пустоту нежностью, добротой, любовью, радостью. Перестань злиться, Робин, зло уродует тебя, – отодвинул сестру, пошел к выходу.

В дверях Роберт обернулся, сказал:

– Ра-дуй-ся, сестра, ра-дуй-ся, и тогда судьба преподнесет тебе много-много удивительных подарков. Прощай.

Он ушел. А она схватилась за сердце, плюхнулась в кресло, простонала:

– За что, Господи?

Брызнувшие из глаз слезы рассердили Робин. Она вскочила, помчалась в свою комнату, чтобы никто не увидел ее заплаканных глаз. В комнате она дала волю своим эмоциям. Она колотила кулачками по подушке и кричала:

– За что? За что? За что?

– За все хорошее, – сказала Рахиль с изрядной долей сарказма. Она проходила мимо комнаты сестры и по-привычке задержалась у двери. Она не стала, как обычно, прикладывать ухо к замочной скважине, все было и так прекрасно слышно.

– Плачь, плачь, железная Робин. Так тебе и надо, – Рахиль скрестила на груди руки, усмехнулась. – Наконец-то ты поймешь, что такое горечь обиды. Наконец-то ты почувствуешь, как больно, когда тебя обижают близкие люди, которые должны тебя поддерживать, жалеть, оберегать, любить, – вздохнула. – Жаль, что ты никого никогда не любила, Робин. Жаль…

Робин не слышала ее слов. Она рыдала от боли и отчаяния. Это были ее первые настоящие слезы. Само слово «настоящие» ее пугало, потому что в самой Робин не было ничего настоящего. Она вся была соткана из лжи, лукавства, лицемерия и ненависти. С детства она усвоила одно простое правило: ее любой каприз будет выполнен, едва отец увидит слезы. Робин манипулировала родителями, издевалась над сестрой и братом. Ей доставляло удовольствие смотреть на страдания других. А теперь она сама оказалась в их положении. Она льет слезы, стонет и не знает, как успокоиться. Мысли сменяют одна другую, но от них становится еще больнее, еще обиднее, еще жальче себя.

– Неужели, Роберт прав, и я действительно сама себя разрушаю? Если это, в самом деле, так, то мне необходимо спасать себя. Спасать, как можно скорее. Но я не знаю, как это сделать. Может, попробовать чему-нибудь порадоваться. Но чему? Тому, что Роберт утащил маятник? Нет, я не желаю думать про этого негодяя, из-за которого со мной происходит такое безобразие…

Робин поднялась, подошла к зеркалу, ударила себя ладонью по одной, потом по другой щеке, сказала строго:

– Хватит ныть. Не забывай, что ты – железная Робин.

Слезы закончились. Робин несколько раз глубоко вздохнула, процедила сквозь зубы:

– Не смей распускаться. Ты теперь в доме главная. Отец будет делать все, что ты захочешь. Поводов для слез нет. Нет и быть не может…

На крыльце Роберт столкнулся с братом.

– Привет, рад тебя видеть! – воскликнул Риф, обняв его. – Рад, что ты вернулся и…

– Вынужден огорчить тебя, Риф, я не вернулся, – сказал Роберт. – Я заходил за маятником. И уже убегаю.

– Но ты ведь вернешься? – спросил Риф с надеждой.

– Нет, – ответил Роберт. – Я никогда больше не вернусь в этот дом.

– Нет, это жестоко, – Риф схватил его за рукав. – Не уходи, не бросай меня сейчас, когда все так прекрасно. Прости, я говорю что-то не то, потому что ужасно расстроился из-за того, что ты сказал. А я так радовался, что у меня будет возможность с тобой поговорить о жизни.

– Возможность у тебя будет, – Роберт улыбнулся. – Я сказал, что никогда больше не приду в этот дом, но мы ведь с тобой можем встречаться в любом другом месте. Приходи к моей няне Тильде. Приходи тогда, когда захочешь. Я буду ждать тебя, – Роберт обнял его. – Буду рад тебя вновь увидеть.

– Правда? – Риф с надеждой посмотрел на Роберта.

– Правда, – ответил тот и пошел прочь.

– Спасибо, брат. Счастливого тебе пути, – крикнул ему в спину Риф.

Роберт махнул ему рукой, оборачиваться не стал. Он и так пробыл в родительском доме больше, чем хотел.

Воодушевленный встречей с братом Риф вошел в дом, напевая веселую песенку.

– Не обольщайся на его счет, сынок, – прервал его веселье голос отца. – Роберт не такой уж прекрасный парень, каким показался тебе. Ты сам скоро во всем разберешься, все поймешь. Иди, посмотри, что он тут натворил.

Риф вошел в гостиную. Замер. Вид часов, лишенных маятника, его напугал.

– Зачем Роберт забрал маятник? – спросил он, уставившись на часы.

Отец, сидящий в своем любимом кресле, ответил не сразу.

– Твой любимый Роберт решил не дожидаться, пока вы с сестрами поймете, что маятник – самый ценный элемент в этих часах.

– Что ценного в медном маятнике? – спросил Риф с усмешкой.

– То, что он вовсе не медный, а золотой, – ответил старик, пробуравив его колючим взглядом.

– Не может быть, – Риф покачал головой. – Нет, это – выдумка, миф.

– Маятник золотой, поверь мне, сынок, – сказал старик. – За него можно получить много-много денег, гораздо больше, чем достанется вам в наследство.

– Вот это новость! – воскликнул Риф. – Надеюсь, сестрицы об этом еще не знают?

– Пока нет, – старик посмотрел на Рифа испытующе, стукнул ладонью по подлокотнику, поднялся. – Это тайна, о которой знаем лишь мы с тобой.

– Вот и прекрасно, отец, – Риф обнял его. – Как твое самочувствие?

– Терпимо, – ответил тот, закашлялся. – Терпимо.

Риф усадил его в кресло, подал воды, погладил по спине, проговорил нежно:

– Береги себя, папа.

– Спасибо за заботу, сынок, – сказал тот, крепко сжав его руку. – Надеюсь на тебя.

Риф пошел к себе, размышляя над словами отца о маятнике. Решил, что старик выживает из ума. Эта мысль его огорчила, но следом пришла новая мысль, которая показалась более разумной.

– Старик хочет нас с Робертом поссорить. Он специально рассказал мне сказку про золотой маятник, чтобы возбудить во мне зависть. Но мой дорогой папенька не учел одного, я – не алчный человек. Я не стану гоняться за мифическим золотым маятником, потому что у меня есть дела поважнее.

Риф достал из стола конверт, прижал его к губам, проговорил нараспев:

– Наша встреча произойдет сегодня.

Мысли о юной барышне по имени Авигея увели его в мир грез. Мечтать о будущем было приятнее, чем думать о мести и поисках несуществующих сокровищ.

Риф был весьма романтичным юношей, верящим в добро, справедливость и победу любви. Он был готов отдать все свои сокровища ради сохранения мира. Ему надоели вечные перебранки, которые устраивали сестры. Наблюдая за ними он понял, что «худой мир лучше доброй ссоры», потому что ссоры добрыми не бывают. Ссоры это всегда – зло. Они заставляют людей говорить и делать что-то плохое. Ссоры похожи на стремительный горный поток, смывающий все на своем пути. Риф считал, что лучше предотвратить ссору, чем участвовать в ней. Лучше промолчать, чем ответить обидчику и полететь вниз в бездну зла.

Делая ставку на Рифа, старик просчитался.

Он плохо знал своего сына.

Он надеялся, что тот помчится отнимать золотой маятник у Роберта, что из-за этой вещицы братья станут злейшими врагами.

Он не предполагал, что Риф не поверит его словам, сочтет их выдумкой, не придаст им значения. А ведь маятник, в самом деле, сделан из чистого золота…

Роберт вошел в дом Тильды положил на стол маятник, сел на стул, закинул ногу на ногу, обхватил колено руками. Тильда, сидевшая за столом, вскочила, уронила стул, воскликнула:

– Зачем, ты притащил его в мой дом?

– Я устал. Напои меня, пожалуйста, чаем, – сказал Роберт, глядя перед собой.

Она побежала на кухню, вернулась с большой чашкой. Поставила ее на стол, тронула Роберта за плечо, спросила участливо:

– Что-то случилось, сынок?

– Да, – ответил он, продолжая смотреть перед собой.

Тильда подняла свой стул, села напротив Роберта, положила руки на стол, спросила:

– Как ты узнал?

– Догадался, – ответил он, посмотрев на нее осуждающе.

Тильда выдержала этот взгляд. Она знала, что рано или поздно Роберт узнает правду.

– Пей чай, – сказала Тильда. Роберт сделал несколько больших глотков, похвалил:

– Отменный чай. Ты добавила что-то особенное?

– Да, – она улыбнулась. – Цветы подсолнуха дают такой особенный вкус. Налить еще?

– Пока нет, – ответил он, рассматривая рисунок на чашке. Ему хотелось швырнуть эту чашку в угол так, чтобы в разные стороны брызнули осколки стекла, но здравомыслие подсказало не делать этого. Роберт поставил чашку на стол, посмотрел на Тильду.

– Ты научился управлять своими эмоциями, Роберт, это прекрасно, – сказала она.

– Ты тоже, – сказал он, скрестив на груди руки, чтобы унять дрожь. Он был вне себя. Все внутри клокотало и готовилось вырваться наружу разрушительной вулканической силой. Роберт еле сдерживался, чтобы не наброситься на Тильду с кулаками. Он ждал, когда она начнет говорить, когда расскажет ему свою историю.

– Утром прибегала Джулиана, – сказала Тильда, убрав руки со стола. – Она…

– Не то, – сказал Роберт, пробуравив ее взглядом.

– Не то, – согласилась Тильда. – Ты прав.

Она встала, облокотилась на спинку стула, сказала с вызовом:

– Ты не имеешь права осуждать меня. Ты…

– Я тебя не осуждаю, – проговорил Роберт, подавшись вперед. – Я желаю услышать правду. Правду, нянюшка.

Она села на стул, уронила лицо в ладони, всхлипнула:

– О, Роберт, если бы ты знал, как тяжело мне вспоминать об этом. Как больно…

– Боль уйдет лишь тогда, когда ты захочешь от нее избавиться, – сказал Роберт. Тильда убрала руки от лица, сказала решительно:

– Да. Носить это в себе становится просто невыносимо. Я чувствую, как эта чернота разрастается внутри меня, поглощая все хорошее и доброе, что еще осталось. Я умираю, Роберт.

– Все мы когда-нибудь умрем, – проговорил он задумчиво. – Кто-то раньше, кто-то позже, – посмотрел на Тильду. – Но пока мы живы, у нас есть шанс все изменить. Останови свой маятник, Тильда.

– Да будь он проклят, этот маятник, – воскликнула она, вскочила, стукнула по маятнику кулаком, принялась тереть ушибленное место.

Роберт, наблюдавший за ней, расхохотался, а потом разрыдался. Тильда, прижала его голову к своей груди, заговорила нежно, по-матерински:

– Милый мой мальчик, успокойся. Все будет хорошо. Все пройдет. Боль утихнет. Ты еще будешь самым счастливым. Ты найдешь любовь, получишь вознаграждение за все свои страдания. Не плачь, сынок. Не плачь…

Роберт обнял ее и не выпускал из своих объятий до тех пор, пока не высохли слезы. Тильда погладила его по голове, спросила:

– Хочешь чаю?

– Да.

Она принесла новую чашку, поставила перед Робертом, сказала:

– Я хотела забрать этот маятник, потому что считала его своим, – усмехнулась. – Я считала его своим, потому что мы с твоим отцом родственники.

– Вот так новость! – Роберт посмотрел на нее с любопытством.

– Я – внебрачный ребенок, о существовании которого твой отец не догадывался, – сказала Тильда. – Когда ему исполнилось шесть лет, его, как и тебя, отправили в гимназию. Он не знал, что его любимая нянюшка стала мамой и ее с позором выгнали. Правда, надо отдать должное хозяину, моему отцу, который сделал все, чтобы мы с мамой не умерли с голода. Он помогал нам, как мог, опекал. Когда я подросла, он подарил мне старинный ключ и рассказал о том, что в доме есть часы с золотым маятником, которые я смогу завести этим ключом. Часы стоят со дня моего рождения. Так он отомстил жене за жестокость по отношению к нам. Он сказал мне, что я смогу забрать маятник из часов тогда, когда пожелаю.

– Только не делай этого, пока я буду жив, – попросил он.

Я выполнила его просьбу. Но мысль о том, что я должна забрать золотой маятник, так прочно укоренилась в моей голове, что я ни о чем, кроме него, не могла думать. Я узнала, где живет мой братец. Я превратилась в его тень. Однажды у меня появилась мысль о том, что, став его женой, я легко завладею фамильной реликвией. Но новая мысль, о том, что я должна буду раздеться и лечь с ним в постель, повергла меня в ужас. Я даже заболела и несколько дней не выходила из дома. А когда болезнь отступила, и я побежала на улицу, то увидела, как брат едет венчаться.

– Когда он успел найти себе невесту? – удивилась я. – Неужели за неделю, пока я болела? Что же мне теперь делать?

Ответ пришел очень скоро. Я узнала, что барышня собирается стать мамой, поэтому так спешно и обвенчались молодые.

Я ликовала. Провидению было угодно, чтобы я вошла в дом брата на правах няни. Если бы ты знал, как мне было приятно заводить старинные часы. Я сделала это в полночь, когда все спали. Я достала старинный ключ, подаренный мне отцом, повернула несколько раз. Звякнули пружинки, механизм пришел в движение, стрелки сдвинулись с мертвой точки. Когда часы стали отбивать время, все обитатели дома пришли в трепетный восторг. Я восторгалась вместе со всеми. А душа моя ликовала. Я испытывала превосходство над этими людьми.

Я не спешила забирать маятник. Мне это стало ненужным. У меня было все, о чем люди мечтают: я жила в богатом доме брата, меня любили, у меня рос прекрасный, умный малыш, которого я считала своим сыном, – улыбнулась. – Я до сих пор считаю тебя своим сыном, Роберт. Прости мне эту прихоть.

– Прощаю, матушка, – сказал Роберт с улыбкой.

– Спасибо, милый, – глаза Тильды увлажнились. – Жаль, что нельзя вернуть назад то беззаботное время, когда ты был малышом, когда твой отец еще ни о чем не знал, – она вздохнула. – Я не знаю, кто сказал Ироду, что я – его сестра, но это известие изменило мою жизнь. Вначале он хотел меня убить, но потом обвинил в нечистоплотности и выгнал с позором. Выгнал, не дав мне ни гроша. Небольшие сбережения, которые у меня были, очень быстро закончились. Чтобы выжить, я пошла в монастырь. Но через несколько месяцев сбежала оттуда. Меня поразило то, что монахини говорят одно, делают другое, думают третье. Жить среди таких людей мне стало нестерпимо. Я взяла узелок с вещами и пошла бродить по свету, – улыбнулась. – Господь услышал мои молитвы. Я встретила родителей Джулианы. В их доме я обрела покой и счастье. Мысли о мести меня нет-нет да и донимали, но я боролась с ними, и наконец-то одержала победу. И вот… – она стукнула ладонью по маятнику. – Орудие мести само явилось в мой дом. Этот маятник исковеркал мою жизнь. Зачем он мне? Чтобы умножить мои страдания? – покачала головой. – Отнеси его назад, Роберт.

– Нет. Я не понесу его обратно, – заявил Роберт категорично. – Если хочешь, неси его сама.

– Неплохая мысль, – воскликнула Тильда, глаза ее засияли. – Я отнесу его обратно завтра в полдень.

– Завтра в полдень, – повторил Роберт…

Тильда вошла в гостиную, увидела старика, сидящего перед большими часами. Взгляд старика был устремлен на стрелки, который замерли на цифре двенадцать.

– Удивительная штука – жизнь, – сказал он. – Каждый день преподносит свои сюрпризы.

Тильда подошла к часам, открыла дверцу, повесила маятник на место, качнула его, несколько раз повернула ключ в механизме. Пружинки звякнули, стрелки вздрогнули, часы пробили двенадцать раз. Старик улыбнулся.

– Вот чего мне не хватало – голоса часов, голоса вечности, – посмотрел на Тильду. – Неужели, золото потеряло свою цену, что люди так легко расстаются с ним?

– Для кого-то оно никогда не имело цены, – сказал она. – В мире есть другие ценности, о которых ты даже не подозреваешь.

– Другие ценности – это сказки для бедных. Оставь свои проповеди, Тильда, – старик скривился. – Нам с тобой прекрасно известно, что мир не изменится до тех пор, пока люди сами не захотят измениться, пока не поймут, что маятник зла заложен в каждом из нас. В любой момент он может прийти в движение и оглушить своего владельца двенадцатью ударами. Что произойдет после, предсказать невозможно. Никто не знает, что случится после финального удара.

– Никто из людей, – добавила она. – Прощай.

– Прощай, – сказал он, закашлялся.

Тильда вышла на улицу, подставила лицо солнцу, улыбнулась.

– Как хорошо быть свободной, – сказала она. – Как легко, когда нет внутри тебя страха и злости. Какое счастье, что я поняла это и смогу жить с радостью и чистой совестью…

Ровно в полдень Джулиана появилась на пороге дома Тильды. Была она одета в яркое воздушное платье и выглядела еще моложе, чем прежде. Она распахнула дверь, глубоко вздохнула, вошла. В доме было пусто и тихо.

– Ро-бер-т, – позвала Джулиана.

Никто не отозвался. Джулиана прошлась по комнате, заглянула за занавески, постучала пальчиком по стеклу, сказала с дрожью в голосе:

– Я так и знала. Так и знала… – она вытащила из волос шпильки, тряхнула головой. – Что же мне теперь делать? Что? Зачем я в него влюбилась?

Развернулась, пошла к двери. Остановилась в дверном проеме, прижалась спиной к косяку, сказала воображаемому собеседнику:

– Ночь, проведенная с вами, была умопомрачительной. Я потеряла рассудок. Я поддалась своим чувствам, пошла у них на поводу. Но, знаете, Роберт, я ни о чем не жалею. И если бы мне предложили испытать эти чувства еще раз, я бы согласилась. Даже если бы мне сказали, что потом вы меня бросите, я бы все равно позволила вам, бездушный Роберт, все-все-все.

– Ну, уж не такой я и бездушный, – сказал он, выйдя из-за двери.

– Вы, вы… – Джулиана задохнулась от возмущения, принялась колотить его по груди кулачками.

Роберт рассмеялся, прижал ее к себе, уткнулся лицом в ее волосы, попросил:

– Не сердись, Джулиана. Не сердись, прошу тебя. Мне захотелось посмотреть на тебя со стороны. Захотелось услышать твою исповедь, понять тебя, понять себя. Еще раз убедиться в том, что мы с тобой похожи. Мы испытываем одинаковые чувства. Нас переполняют одинаковые эмоции. Я бы тоже отдал все-все-все ради минуты с тобой.

– Правда? – она подняла к нему счастливые глаза.

– Правда, – ответил он.

– Знаешь, в поезде мне показалось, что ты… – она замялась, не зная, как объяснить ему свои чувства.

– Что я – другой человек, – подсказал ей Роберт.

– Да, – обрадовалась Джулиана. – Ты был далеким, чужим, холодным. Это меня насторожило, даже напугало, поэтому я не решалась произнести ни слова. Сидела, как немая и думала, что же делать.

– Я сам себя в тот миг испугался, – признался Роберт. – Вернее не себя, своих мыслей, своего прозрения. Я неожиданно понял смысл загадки, которую пытался разгадать много лет. Открытие меня настолько поразило, что я лишился дара речи и забыл, что рядом со мной находится очаровательное создание, нуждающееся во внимании. Я словно провалился в небытие, а когда вернулся обратно, понял, что должен что-то сделать, чтобы не потерять тебя. И вот, ты здесь. Я обнимаю тебя. Я чувствую, как бьется твое сердце, вдыхаю аромат твоих волос, твоего тела и понимаю, что главное сокровище, которым могут обладать люди – это ЛЮБОВЬ!

 

All dreams come true

Мечты сбываются

 

«All dreams come true…»

All dreams come true. All words bring love. All breaths give power and freedom. Remember this, my friend, Don't cry. Lord God gifts you His blessing wisdom! Мечты сбываются, в словах звучит любовь. И каждый вздох дает освобожденье, Когда ты веришь, что Господь с тобой, Когда ты знаешь о Его прощенье.

 

«Miracle things will happen at once…»

Miracle things will happen at once. Miracle things are important for us. Miracle things lift us to the sky. Do you believe that you can fly? Do you believe that miracle things Help us to receive powerful wings? Be ready to get As a gift Miracle things… Нам чудо дано, чтоб понять, Как важно крылатыми стать, Над суетою парить, В гармонии с вечностью жить, Верить, прощать и любить. И никого не судить…

 

«Let's build the castle on the mountain…»

Let's build the castle on the mountain, Let's build the castle on the rock. Let's stand together in the darkness, Don't be afraid, if coming fog. I'll be with you, I'll give you wisdom, Embrace you, show you best way, I present you the crown of splendor, Praise God the Lord. Praise Jesus, praise! Давай построим замок на горе, Чтоб был он для невзгод недосягаем. Давай построим замок на скале, Чтоб тьма и мрак с тобой нас не пугали. Мы будем слушать Истины слова, И Мудрость назовем своей сестрою. И будет песня прославления Творца Звучать всегда над нашею горою!

 

«Paint my words in heavenly color»

Paint my words in heavenly color Don't be afraid, Don't look at me with apprehension. The destiny has connected us tightly, So we are together And sun shines brightly. Слова, что я сейчас скажу, Раскрась небесной краской, И не смотри, пожалуйста, Ты на меня с опаской. Все было предназначено Заранее судьбой, Поэтому, поэтому Мы встретились с тобой.

 

«Do you want to stay with me»

Do you want to stay with me On the bridge of flaming sword? Do you want to pray with me, Get grant and blessing of the Lord? Do you want? На огненный мост со мною Хочешь пойти? Чтобы на все вопросы Ответы найти. Чтоб утешенье и силу От Господа получить. Чтоб в мире добра и света Отныне жить!

 

«So many different words…»

So many different words Are in the world, So many languages as do. But only one is best for me And only one is best for you. We understand it very much It's raising us up high above, Because it is the lang of love. Как много в мире разных слов, Как много языков, Но лишь один понятен всем, Его зовут – Любовь!

 

«My dear, my Angel…»

My dear, my Angel, I hear you voice, I dream, I want to be In Heaven. My dear, my Angel, Don't leave me alone, I cannot, I cannot I cannot Forget everything, And start all my life Start now From the beginning. My dear, my Angel, Let's say words of love, Regard me this evening, This evening… Мой Ангел, моя дорогая, Ты снова мне снишься сейчас. И я в небеса улетаю, И жду тот заветнейший час, Когда ты войдешь в мои двери, Когда скажешь мне о любви. Моя дорогая, поверь мне. Мой Ангел, меня окрыли…

 

«I'll sing you song about love…»

I'll sing you song about love, About dreams which are coming through. I'll sing you song, I'll tell you how I want to be with you, with you. Do you hear my voice? Do you hear my heart? Do you remember, remember Wonderful day, wonderful night, When do we say together – forever? Я спою тебе песни свои О бескрайнем просторе небесном И о том, что нам на земле Жить непросто, но интересно. Будет голос лететь далеко, Будет эхо его повтореньем. Улыбнешься мне нежно, светло: – Я люблю твое звонкое пенье. Все слова мы с тобой повторим Сотню раз или, может быть, двести Пой же пой мне песни свои, Все, еще не спетые, песни…

 

«If I'll see into my garden…»

If I'll see into my garden Little pearly butterfly, I'll tell it: «O, my beauty, Please, don't fly away, don't fly. Show me how you are so pretty, Give me pollen from you wings. I need to write a song for princess Let us it together sing. Then princess looks at you, my beauty, Little pearly butterfly, Then princess looks at you, and asks me: «Please, don't fly away, don't fly…» He улетай, прозрачный мотылек, Ты – лепесток, дрожащий на ветру. Не торопись, повремени чуть-чуть, Пока пыльцу с твоих я крыльев соберу. Пока сложу для милой я сонет, И музыку, чтоб сердце услаждать. Я так хочу, чтобы она со мной Пошла тебя среди цветов искать. Увидела, что крылышки твои Сверкают, как алмаз или рубин. Не улетай, прозрачный мотылек. Но, он исчез, и я в саду один…

 

«Under full Moon you won't be with me…»

Under full Moon you won't be with me, You won't be my wife unmarried. Under full Moon alone you shall be, Mysterious, proud lady, And when in the distance you'll see me again, You'll see me again to repent, And yourself every day, at night and at day With spiritual throes to torment; To stumble your way and randomly say Habitual words in their harmony, And to know that with me, under full Moon, Together to be is the finest thing… (Перевод Вячеслава Фёдорова) Под полной луной не быть Вам со мной, Не быть Вам женой невенчанной. Под полной луной остаться одной Таинственной, гордой женщиной, Чтоб там вдалеке, увидев меня, Увидев меня, раскаяться, Чтобы потом и ночью и днем Душевною мукой маяться. Шагать наугад, твердить невпопад Заученных слов созвучие, И знать, что со мной под полной луной Быть вместе – самое лучшее…

 

Тебе

Закат над Яузой-рекой И мысли о тебе. Ну почему, ну почему Ты снова не в Москве? Мне не согреть озябших рук, В глаза не заглянуть, Неутешительны слова: «Потом, еще чуть-чуть». А я хочу с тобой сейчас О лете говорить, По старым улочкам Москвы Хочу с тобой бродить. Хочу смеяться и шутить, Стихи тебе читать, Хочу с тобой, мой добрый друг, Сегодня танцевать. Но рядом нет тебя, увы. Закат. Москва в огнях. Прошу у Яузы реки: – Не забывай меня.

 

«Мы приоткрыли тайную дверь…»

Мы приоткрыли тайную дверь… Что же будет теперь?

 

«Глаза твои – два синих океана…»

Глаза твои – два синих океана, Я выплыть не смогу… Зовешь меня, фрегат мне посылаешь, А я стою на дальнем берегу, И не решаюсь в этот путь собраться, Боюсь волны, штормов, дождей боюсь, Боюсь я, что туман сгустится И я совсем с пути тогда собьюсь. Не разгадаю этот странный ребус, Запутаюсь в неправильных словах, Скажу: «Ах, мне не следовало ехать, Я знала, знала, все случится так…»

 

«У вас – поэтический шок?..»

У вас – поэтический шок? Возможно, поможет грог. Возможно. А, может быть нет, Вам нужен новый сонет! Мы будем слова рифмовать, Мы будем словами играть, И тогда никто не узнает, Отчего этот шок бывает…

 

«Мы не знакомы…»

Мы не знакомы, Но я вам снюсь. Что станете делать, Когда появлюсь Реальной, такой, Как хотелось бы вам? Спите спокойно. Не верьте снам…

 

«В высоких подсвечниках свечи…»

В высоких подсвечниках свечи. Негромко звучит клавесин. Внимательно смотрят столетья На нас со старинных картин. Молчим и смущаемся оба, И чувствуем, пламя огня Горит все сильнее, сильнее Внутри у вас и меня. И воздуха не хватает, И, кажется – нечем дышать, И нужно из этого замка Старинного прочь мне бежать. Но музыка душу чарует, И взгляд ваш так нежен и нов, Что я все без слов понимаю, И вы все поймите без слов…

 

«Что привезти тебе в подарок?..»

Что привезти тебе в подарок? Свою любовь – отвечу я, Австрийских огненных фиалок, Край неба, ниточку дождя. Вези рассветы и закаты, Возьми все то, что хочешь сам. И загадай, чтобы надолго Не разлучаться больше нам.

 

«Перезвон динь-дон…»

Перезвон динь-дон Слышен в слове «Лон-дон». Повторяю снова, снова Два волшебных этих слога: Лон-дон, Лон-дон, Будет здесь теперь наш дом. Будет, будет – тень и свет – Сказки сказывать поэт, Будет песни петь свои О возвышенной любви, Убаюкает баюн Перебором звонких струн И подарит сердолик, Чтобы был счастливым лик, Чтоб хотелось повторить: «Я люблю любовь дарить». Вам дарю свой нежный взгляд, Знаю, нет пути назад. Лондон, Лондон, Лон-дон – Наш красивый добрый сон.

 

«Даруй мне, Господи, прощенье…»

Даруй мне, Господи, прощенье, Спаси меня, мне помоги, От неизбежных искушений Мою Ты душу сбереги. Позволь припасть к Твоим коленям, Позволь блаженство испытать, И вместе с ангелами в небе Позволь моей душе летать. Кружись, кружись, моя душа, Взлетай, взлетай, раз это нужно. Послушной будь, душа моя, И оставайся непослушной. Разбейся вдребезги, и вновь Стань той же, стань самой собою. Кружись, танцуй, душа моя, Не унывай, Господь с тобою…

 

«Мой сон закончился…»

Мой сон закончился. А был ли это сон? Так явственно звучал Ваш голос тихий. Был многоликим город, Был безликим, Безлюдным был Полуночный вокзал. Ваш взгляд кричал: Я не хочу прощаться! Мой взгляд молил Меня за все простить. Нить Ариадны Мы в руках держали, Стараясь самообладанье Сохранить… Но лишь звонок раздался, Свистнул поезд, Мир рухнул, Раскололся хрупкий мир… Моя любовь – Печальнейшая повесть, Зачитанная публикой До дыр…

 

«Я хочу с тобой танцевать…»

Я хочу с тобой танцевать, Я хочу с тобой в танце слиться. Я хочу, чтоб мечты мои Все в реальность смогли воплотиться. Я хочу с тобой танцевать, Я хочу к тебе прикасаться. Я хочу невесомой стать И с тобой навсегда остаться. Я хочу, чтобы танец наш Никогда, никогда не кончался. Я хочу отыскать тебя, Я хочу с тобой повстречаться. Я хочу танцевать с тобой Этот танец, что нам завещан. Я хочу подарить тебе Дар, который тебе обещан. Я хочу отыскать тебя, Отворить потайные двери. Я хочу подарить тебе целый мир, Я хочу поверить в то, Что станет реальной мечта, Что исполнятся все желанья, Что тебя я смогу найти На планете, на самой дальней. Я тебя отогрею, мой друг, Покажу, где желанный выход. Я тебе прошепчу о любви, О любви своей – тихо-тихо… Мы станцуем, станцуем с тобой Танец счастья, надежды, спасенья. Я хочу, чтоб скорее, скорей, Ты очнулся, пришло избавленье…

 

«Черемуха дурманит…»

Черемуха дурманит, Черемуха пьянит И лепестки мне под ноги роняет. Пытается черемуха Мне радость подарить, Но одного черемуха не знает: Что без тебя невесело, Что без тебя грущу, И дни, как будто тень от солнца, тают. А радость заключается Всего лишь в двух словах, Всего лишь в двух: сегодня прилетаю!

 

«Я должен приехать в Москву…»

Я должен приехать в Москву, Приехать на день или на два, Я должен приехать, так надо, Но я не могу, не могу… Далеким созвездием в небе Мечта моя снова горит. Прости, что не смог я приехать, Прости… Ах, как сердце щемит. Я знаю, что скоро разлука Закончится, время придет, Но как я хочу, чтоб сегодня Встречала ты мой самолет…

 

«Привет! Ты откуда?…»

– Привет! Ты откуда? – Из Лондона. – Там снова дождливо и холодно? – Нет. Там солнечно-солнечно, Там хорошо и тепло. Вы представляете, в Лондоне Чудо произошло. – Надо же, как удивительно, Чудо – в бесчувственном веке… – Век не при чем здесь, Ведь чудо спрятано в человеке. В ваших глазах и в сердце, В мыслях, в поступках ваших, Чудо увидеть можно В доброй улыбке даже. – Ясно. Поеду в Лондон, Чтоб чудесам научиться, Может быть, мне посчастливится В дождь и туман влюбиться. Может быть, я почувствую, Что значит быть счастливым. Вы мне составить компанию, Милая, не смогли бы? Вместе гулять по Лондону, Думаю, будет приятней. Вместе встретиться с чудом, Я думаю, вероятней. – Едемте. Буду счастлива Радость вам подарить. – Вот и прекрасно. Простите… Зовут… Не могу говорить…

 

«Позовешь – приеду…»

Позовешь – приеду, Приеду, но не сразу. Придумаю вначале Одну простую фразу, О том, что очень трудно Послушной быть всегда. О том, что время мчится Сквозь пальцы, как вода, О том, что ехать надо, Что важный день настал, И мне пора подняться На этот пьедестал, Пора принять в награду Упреки и хвалу, Пора забрать с собою Осколки и золу, Чтоб возродясь из пепла, Как птица Феникс, петь, И снова, снова, снова В огне любви гореть… Поэтому я медлю, И снисхожденья жду, И кружева цветные Я из стихов плету. Твержу, что я приеду, Приеду к тебе сразу, Как только жизнь сумею Вместить в простую фразу…

 

«Старайся о плохом не думать…»

Старайся о плохом не думать, Ведь ярких красок в мире больше. Старайся быть самим собою, Ребенком будь как можно дольше. Пусть ходят тучи грозовые, Пусть гром гремит, не удивляйся. Есть мир любви, добра и света, Есть Божий мир, не сомневайся. Его искать не нужно долго, Внутри тебя тот мир хранится, Дает он радость и свободу, Дает нам крылья, как у птицы. Лети, мой друг, куда захочешь, Иди вперед и не смущайся. Старайся думать о хорошем, Свет победит, не сомневайся. Как молитву, дающую силы, Стихи повторяю. И к вершине познания Шаг ускоряю, Чтобы чистую воду Истины пить, Чтоб созвучья любви Щедро людям дарить…

 

Ниночке

Напиши для меня стихи Кружевным узором на стеклах. Напиши для меня стихи Тонкой струйкой грибного дождя, Напиши яркой радугой в небе, Светом солнца – Люблю тебя! Напиши мне стихи, дорогая, Зарифмуй в строчках нежность мою, Напиши мне стихи, Пусть все знают, Как я крепко маму люблю.

 

«Гитара поет о тебе…»

Гитара поет о тебе, Гитара поет о любви. И вторят гитаре моей Под нашим окном соловьи. И смотрит в окошко луна, И звезды, как свечи, горят, И струны гитары моей Красиво и нежно звучат. Иначе и быть не должно, Ведь песня моя о любви. О том, что на Млечном пути Смогли мы друг друга найти. Поэтому звезды горят, Поют под окном соловьи, И каждый вечер луна Диктует нам песни свои…

 

«Бисер хрустальный…»

Бисер хрустальный В серебряной чаше – Мысли мои. Радугой слов преломляются В солнечном свете, Чтобы пролиться на землю дождем, Чтобы к небу взметнуться Фонтаном прозрачным, Чтобы душам открыть сокровенную тайну, Тайну вечной любви, На которой основано Все мирозданье….

 

«Привет, Розалинда!..»

Привет, Розалинда! Мы снова с тобой в этом доме одни. Мы – словно два призрака, Ждущие вечной любви. Мы – тени, разбитых когда-то сердец, Мы – две хризантемы, Мы – отсвет огня… Нам терновый венец приготовлен судьбою. Не скрою, мне страшно, Мне больно, моя дорогая, Пусть слезы мои тебя не смущают. Нет сил больше прятать отчаянье мне. Прощай, Розалинда… Вернусь ли к весне? Не знаю. Не знаю. Не-зна-ю. Прости. Не плачь дорогая, И душу мою отпусти, отпусти…

 

«Дни и недели торопятся…»

Дни и недели торопятся. Куда? Не ведают сами. Вот бы они спешили К морю, за чудесами. Чтобы вернуться обратно С корзиной ярких ракушек, Чтобы морские песни С тобою нам дать послушать. Или пускай отправятся, Дни и недели, в горы, Чтоб отыскать на вершине Фантастический город, И показать нам дорогу В мир добра и любви, Где реальными станут Мечты твои и мои. Но, дни и недели торопятся Совсем не туда куда-то, Бегут, бегут и не знают, Что им не вернуться обратно…

 

«Жду признанья твоего…»

Жду признанья твоего, А зачем, не знаю, Не подумай, что с тобой Я вот так играю. Не подумай, что весна И пора цветенья. Просто, просто у меня Такое настроенье. И слова твои сейчас Мне необходимы, Чтобы чувствовать себя Самою любимой…

 

«He отвечай мне ничего, пока…»

He отвечай мне ничего, пока Плывут по небу грозовые облака, Сверкают молнии, и дождик льет стеной, Молчи. В такое время лучше быть немой. Потом, Когда прольется с неба солнца свет, Пусть прозвучит на мой вопрос ответ…

 

«Слова, словно малые дети…»

Слова, словно малые дети, На месте сидеть не хотят, Они задают постоянно Сотню вопросов подряд. Вертятся, крутятся, скачут, Смеются, поют и плачут, Потом, утомившись, уснут. А сон их стихами зовут…

 

«Бывает сонет похож на цветок…»

Бывает сонет похож на цветок, Где каждое слово, как лепесток, Красиво в созвучье-соцветье, Прекраснее нету на свете. И смысла особого слово полно, И душу пьянит и волнует оно, На струнах сердечных играет И тайну постичь помогает…

 

«Мне добрый Ангел послан во спасенье…»

Мне добрый Ангел послан во спасенье, Он – белый голубь на моем плече. Он – солнца свет, он – ветра дуновенье, Источник Истины – в прозрачнейшем ключе. Водой студеной я спешу умыться, И надеваю праздничный наряд. Господь дарует нам Свое прощенье, И стаи голубей к земле летят…

 

«Как больно ранят лживые слова…»

Как больно ранят лживые слова. Как будто гвозди в тело забивают. Но ложь считает, что она права, Она собою правду прикрывает…

 

«На моей ладони – линии судьбы…»

На моей ладони – линии судьбы, Тонкие, глубокие, прямые. Почему-то в жизни все совсем не так, Почему-то все пути кривые…

 

Нинуле

Подари мне это вечер, Пусть горят сегодня свечи, Пусть звучат любви слова, Пусть кружиться голова. Пусть глаза у нас сияют, И пусть сердце замирает, Пусть наступит тишина, И замрет пускай луна У раскрытого окна… Утром будет все иначе. Утром свечи не заплачут. Утром солнышко взойдет, Утром радость в дом войдет. Ты останешься со мною, Назову тебя женою, Милой девочкой своей, Пей, мой Ангел, счастье, Пей… Пей, не бойся, не смущайся, Ничему не удивляйся, Верь, сбываются мечты, Если рядом я и ты. Я и ты – неразделимы. Ты и я – люблю, любимый. Сладкозвучье нежных слов Я и ты-люблю! Любовь…

 

«В нашей жизни случайностей нет…»

В нашей жизни случайностей нет: Каждый взгляд, каждый жест неслучаен. Улыбнешься – улыбка в ответ, Зло обратно вернется отчаяньем. Часто слышишь: не делай добра, Не зови неприятности в гости. Делай то, что хочешь, сейчас, И не думай о всяком там, после. Но Господь говорит о другом. Если вслушаться в мудрое слово, Станет ясным, что каждый наш шаг, Каждый вздох, каждый жест обоснован. Добрый радость видит вокруг, Злой во зле своем стервенеет, Лжец интриги все время плетет, Глупый быть не хочет умнее. Ты ж старайся смотреть в Небеса, Если хочешь достичь совершенства. Жизнь прекрасна, когда ты любим, Жизнь – великое чудо, блаженство…

 

«Самая красивая из песен…»

Самая красивая из песен, Та, что мать поет у колыбели. Самая возвышенная песня – Песня прославления Творца. Если б люди эти песни пели, Были бы живыми их сердца. Но не все так просто в этом мире, Не звучат хвалебные Псалмы, Матери детей своих забыли, Золотой телец пьянит умы. Золотые сыпятся монеты, И вино, и кровь рекой текут, В бездне зла, насилья и разврата Люди бессердечные живут…

 

«Недоумение…»

Недоумение. He пойму, что происходит с вами? Ваш фантастический, сказочный мир Стал вдруг необитаем. Краски померкли, завяли цветы, Солнце светить перестало, Как объяснить, почему, почему Все черно-белым стало? Где вы, мой добрый маленький принц? Эхо летит куда-то. Недоуменье… Исчезли вы, словно туман, безвозвратно…

 

«В солнечной кофточке с солнечным взглядом…»

В солнечной кофточке с солнечным взглядом Легкой походкой по скверу идет. Вижу ее, и душа замирает, Вижу ее, и сердце поет. Солнечным зайчиком мчится навстречу Солнечной девочке радость моя, Птицы на все голоса повторяют: – Как хорошо, что я встретил тебя!

 

«Все получится внезапно…»

Все получится внезапно: Шаг, падение, и взлет… Но не завтра, нет, не завтра Это все произойдет. В день особый – воскресенье Нам позволено летать И свое грехопаденье Чудом искренне считать…

 

«Сегодня, сегодня, сейчас…»

Сегодня, сегодня, сейчас… Сердце неистово бьется. До нашей встречи с тобой Мгновенье одно остается. Делаю главный шаг, Тебя к груди прижимаю, Все позади, позади, Мы вместе, моя родная!

 

«Целую тебя, мой ангелочек…»

Целую тебя, мой ангелочек, Любуюсь овалом розовых щечек, И бархатом черных ресниц, и глазами, Любуюсь родными твоими губами, Которые мне о любви говорят, Которые радость и счастье дарят.

 

«Иду вам навстречу, шаг ускоряя…»

Иду вам навстречу, шаг ускоряя, Про все, что случится, еще я не знаю, Но верю, что в жизни все – не случайно, Реальной становится каждая тайна. Ну а пока, вам навстречу шагаю, И, как молитву, слова повторяю, Те, что должна вам буду сказать, Те, что помогут счастливей нам стать.

 

«Небо плакало дождем…»

Небо плакало дождем, Прикрывалось темной тучей. И гремел на небе гром, Нас пугал на всякий случай. Не хотел он, чтобы мы Слезы небу утирали, Не хотел он, чтобы мы Под дождем с тобой гуляли. Гром гремел и грохотал, Всюду молнии сверкали, Небо плакало, а мы, За него переживали…

 

«Я могу слушать море часами…»

Я могу слушать море часами С вами вместе или без вас. Я могу слушать море, я знаю, Море песни поет для нас. Если вслушаться в эти песни, Можно много о жизни узнать, Можно стать свободным, как птица, Можно в море, как в небе, летать. Можно выучить песни морские И с волнами их вместе петь, В белой пене морской раствориться И на мир по-иному смотреть…

 

«Я шлю тебе из Лондона привет…»

Я шлю тебе из Лондона привет. Я жду, когда же ты приедешь, На все мои вопросы ты ответишь. Хотя, наверное, ответишь не на все. Ты улыбнешься и пожмешь плечами: Зачем слова, коль ясно все без них? И я пойму, что тайну мирозданья Никто из нас, пока что, не постиг. Все начинать с нуля не так-то просто, Когда богатый опыт за спиной… Но, все равно, я верю и надеюсь, Что ты побудешь в Лондоне со мной…

 

«Будет осень нам вопросы задавать…»

Будет осень нам вопросы задавать, Будет осень нам с тобою колдовать Будет петь, монистами звенеть, И рябиновым костром в садах гореть. А потом расплачется дождем, Загрустит о чем-то, о своем, И уйдет в неведомую даль, Прихватив листвы цветастой шаль…

 

«Мы сидим на разных партах…»

Мы сидим на разных партах И не смотрим друг на друга. И не знаем, и не знаем, Как нам вырваться из круга. Не решается задача, Слишком много неизвестных, И, зачем-то светит солнце, Словно нынче день воскресный. И куда-то улетают С клена листья золотые. И на формулы смотрю я, Словно вижу их впервые. Да и ты никак не можешь Разобраться с уравненьем, Не идет на ум учеба, Нет к учебе притяженья. Ты в окно на листья смотришь, И о будущем мечтаешь, И обратно возвращаться В школьный класс наш не желаешь.

 

«Дама, король, валет…»

Дама, король, валет… Кто разгадает секрет? Дама, валет, король… Кто первый здесь, кто второй? Король, валет и дама, Обычная, вроде, драма Да что-то, все же не так. В руках у валета особый знак. Валет – придворный поэт. Валет слагает сонет О подвигах короля, О том, что Святая Земля Будет всегда Святой, А дама всегда ему будет сестрой. Ее воспоет валет, Когда закончит сонет, Когда впишет в несколько строк Походную пыль дорог. А мы будем долго гадать, Но так и не сможем узнать, Зачем королям валеты, Которые пишут сонеты?

 

«Что может вечно гореть…»

Что может вечно гореть И плакать без слез? Можно ли о бессмертии Говорить всерьез? Можно ль найти ответы И в Царство Любви войти? Можно ли нам при жизни Спасение обрести? Отвечу: конечно, можно. Спасенье в твоих руках. Не бойся, иди к вершине, Сделай свой главный шаг. Без слез может плакать сердце. Любовь может вечно гореть. А нашим крылатым душам Не суждено постареть. Блажен, кто все это знает, Кто милость Божью нашел, Кто узкой, тернистой тропою В Царство Любви пришел.

 

«Все, что было вчера, забыто…»

Все, что было вчера, забыто, Перевернут вчерашний лист. Столько нового нам открыто, Если двигаться вверх, А не вниз…

 

«Под парусом Надежды…»

Под парусом Надежды Плыви смелей вперед И помни, все плохое Пройдет, пройдет, пройдет. Как о воде протекшей О нем не вспоминай. Счастливые мгновенья В копилку собирай. Забудь про все обиды, Ненужный груз оставь И к берегу желанному Фрегат Любви направь.

 

«Благодарю Тебя Господь…»

Благодарю Тебя Господь, Ты мне послал спасенье. Хвалой и радостью мои Наполнил Ты уста. Тебе душа моя поет, К Тебе мое стремленье, «Осанна» вторят птицы мне, Взлетая в небеса!

 

«Вы без труда узнаете меня»

Вы без труда узнаете меня, И назовете необычной гостьей. Войду в ваш дом, браслетами звеня, И задержусь до окончанья дня, А захотите, задержусь подольше…

 

«Первый день наступившего года…»

Первый день наступившего года Белоснежен и солнечно ярок Нет нигде черных угольных пятен, Нет ошибок, отметок, помарок. Все когда-нибудь позже случится И, наверно, случится не с нами. В первый день наступившего года Мы надеждой живем и мечтами…

 

«Порадуемся снегу…»

Порадуемся снегу, Летящему с небес. Пойдем с тобой на лыжах В красивый зимний лес. И в царство Дед Мороза Давай пошлем письмо, Забыв, что мы с тобою Ни малыши давно. Давай поверим в чудо И в то, что Новый год Избавит нас с тобою От горя и невзгод.

 

«Старый год от нас уходит…»

Старый год от нас уходит, Мы с тобой его проводим В добрый путь. В добрый путь! Распахнем для счастья двери, Сердце настежь распахнем, Новый год с надеждой встретим, Песни новые споем. Мы желанья загадаем, Будем верить и мечтать, С новым годом, с новым чудом Всех мы будем поздравлять.

 

«Нужно проснуться, нужно очнуться…»

Нужно проснуться, нужно очнуться, Солнышку нужно скорей улыбнуться, Новому дню привет передать, С чистой страницы повесть начать. Пусть будут в ней только светлые краски, Пусть будет жизнь в ней похожа на сказку, Пусть ничего в ней не будет плохого, Пусть будет искренним каждое слово. Верю в прощенье и исцеленье, Знаю, Господь нам дарует спасенье!

 

«Хрустальные капли на ветках березы…»

Хрустальные капли на ветках березы, Хрустальные капли – хрустальные слезы. Березке достались хрусталики эти, Как память о солнечном, солнечном лете. Но память, увы, не всегда долговечна У юной березки – девчонки беспечной. Хрустальные капли – осколки былого Упали на землю… о прошлом ни слова…

 

«Снегурочка живет в другом районе…»

Снегурочка живет в другом районе И на работу ездит на Метро. Она улыбки щедро дарит людям, Ей хочется, чтоб было всем светло. Ей хочется, чтоб люди улыбались И говорили добрые слова. Снегурочка моя, как лучик солнца, Есть у нее особые права Быть нежной, милой, быть неповторимой И щедро радость всем вокруг дарить. Быть самой, самой, самою любимой, Моей желанной девочкою быть.

 

«Музыка смеется и танцует…»

Музыка смеется и танцует, Музыка умеет говорить. Может струны сердца растревожить, Нам минуты счастья подарить. Может нас заставить рассмеяться, Загрустить, заплакать и запеть, Музыка умеет улыбаться И, как птичка, над землей лететь. Музыка изысканно простая За собою в небеса зовет, Музыка смеется и танцует, И в душе у каждого живет Музыка….

 

«Мы расстанемся друзьями…»

Мы расстанемся друзьями, Ни к чему врагами быть. Много радости и горя Нам с тобой пришлось испить. В небеса взлетали вместе, Вместе разбивали лбы. Вместе стало невозможно. Все закончилось, увы…

 

«Будет некому позвонить…»

Будет некому позвонить, Будет некому слезы высушить. Будет некому в сотый раз Твою исповедь молча выслушать. Станет холодно на душе От того, что время утрачено, Но исправить нельзя ничего Из того, что судьбой предназначено. Поздно сетовать, горевать, Виноватых искать и сердиться, Поздно… Нет уже никого, Улетела синяя птица…

 

«He получится, не получится…»

He получится, не получится, Мне попутчицей вашей быть, Потому что в разные стороны Нам по морю житейскому плыть. Вы спешите к другому берегу, Вам в Америке хочется жить. Ну а мне не надо в Америку, Мне б другую землю открыть. Никому еще неизвестную, Но открытую всем ветрам… Может быть, мы еще увидимся, Может, встретимся с вами там. Если вы захотите однажды Изменить свой привычный маршрут. А пока, мне в другую сторону, Извините, нет времени, ждут…

 

«Столько всего было меж нами…»

Столько всего было меж нами, Столько всего, не опишешь словами, Только воскликнешь: «Господи, Боже! Как мы с тобой друг на друга похожи!»

 

«Мне лоб ваш люб, мне любы ваши губы…»

Мне лоб ваш люб, мне любы ваши губы И те слова, что вы произнесли. И не беда, что мы пока не вместе, Что друг от друга мы пока вдали. Потом, потом, потом соединится Все что, что нужно нам соединить, Ну а пока, звучат слова простые Ни вам, ни мне о них не позабыть. Их по слогам раскладывать не станем, Нам тайный смысл открыт давным-давно. Летят столетия, но в жизни происходит, Лишь только то, что нам предрешено, Что предначертано, ни больше и ни меньше. Все это нужно с радостью принять… Благодарю за искренние чувства. Позвольте на прощание вас обнять…

 

«На окошке у принцессы лилии растут…»

На окошке у принцессы лилии растут. Забегу к принцессе в гости я на пять минут. И останусь до рассвета на цветы смотреть, Мне про лилии принцесса будет песни петь. Затрещат дрова в камине, согревая нас, Будет все у нас, как в сказке, Все, как в первый раз… Я в ладошку поцелую девочку свою, И скажу: «Моя принцесса, как я вас люблю!»

 

«Минута стала историей…»

Минута стала историей, Мы ее пропустили. Всего на одну минуту Друг друга не долюбили. Всего на одну минуту… Какая, в сущности, малость. Но почему ж так много Горечи в сердце осталось?

 

«В разных столетьях живущие люди…»

В разных столетьях живущие люди Надеются, верят, мечтают о чуде, Плачут, смеются, книги читают, Важные очень задачи решают И забывают, что жизнь их не вечна, Время, увы, на земле быстротечно. Все – проходящее. Все – суета. Вечна лишь милость Иисуса Христа!!!

 

«Лето, жара, июль…»

Лето, жара, июль – Тема для сочинения. Но можно ли, описать Счастливые те мгновения? Можно ли передать все то, Чем лето запомнилось, Если избытком чувств Каждый тот день мой полнился. Каждый июльский день В жарком дрожащем мареве Сияло твое лицо, Сияло огненным заревом, А кружевной твой зонт Был от жары нам спасением. И разговор по душам – Редкостное везение… Можно ль его повторить, Все рассказать без утайки? Лето, июль, жара… В небе две белые чайки…

 

Оле**Нин

– Я умею ходить по небу. – Это небыль, мой милый, небыль, Ведь по небу ходить невозможно. – Можно, если ступать осторожно. Осторожно по небу ступаю, На невидимый мост наступаю И на землю спускаюсь обратно. Я, как птица. Понятно? – Понятно. Только птицы не ходят, летают, Про невидимый мост твой не знают, Облетают его стороной, Чтобы ты повстречался со мной. – Это верно. Маршрут выбираю И по небу неспешно шагаю Я туда, где фиалки цветут И любимую Ниной зовут.

 

Оле**Нин

О тебе пишу стихи, По тебе тоскую. Невозможно отыскать Мне нигде такую. Нет похожей на тебя, Ты – неповторима. Я скучаю без тебя, Без моей любимой….

 

«Олег, Олег, О-лег…»

Олег, Олег, О-лег… О – легкокрылость бабочки, Парящей над цветами, Во всем, во всем, Что происходит с нами, Олег, О-лег, О-лег… Легко иду сейчас На нашу с Вами встречу, Легко смотрю в глаза, И говорю легко: – О-лег, Олег, Олег, Скорей расправьте плечи, Мы с Вами полетим Высоко – высоко. И будет наш полет Особенным, волшебным. И будет длиться он, Наверно, сотню лет О-лег, О-лег, О-лег, Взгляните, как чудесно Венчает с вами нас Сияющий рассвет!

 

«Вашей невесте не стану…»

Вашей невесте не стану Я свои песенки петь. Рано утром не встану, Чтоб на нее посмотреть. Вот уж, какая невидаль, Девушка в белой фате…. Небушко синее-синее Плещется в чистой воде - Это, и вправду, невидаль, Сказка о жизни иной… Вашей невесте незачем Знать о любви неземной…

 

«Привет, малыш! Уже проснулся?..»

Привет, малыш! Уже проснулся? Смотри, как здорово вокруг. Сияет солнце и морозец, Деревья в инее, и вдруг Слетает с веточки сорока И в небо синее летит. Вставай, малыш мой лежебока, Смотри, как вся кругом блестит, Какая сказочная нынче И белоснежная зима. Вставай, малыш, освобождайся От власти дремы, власти сна!

 

«Быть с тобой. Только это и нужно…»

Быть с тобой. Только это и нужно. Только это. Все прочее – вздор. Бледно-синий лоскутик неба, На снегу развели мы костер. Пляшет пламя, икры взлетают, Угольки мелодично поют. От огня снег растает, мы знаем, И зимою цветы расцветут.

 

«Я возьму тебя с собой…»

Я возьму тебя с собой В край далекий, дальний. Там услышишь, милый мой, Тайные признанья. Там увидишь, как в волну Солнышко садится, И поймешь ты, почему Этот край мне снится…

 

«Тысячу сказок Шехеризады…»

Тысячу сказок Шехеризады Я повторять не стану. Лучше придумаю что-то своё. Хочешь, звездочку с неба достану Самую яркую, самую жаркую, Чтоб не замерз ты зимой. Тебе протяну ее и скажу: – Привет, император мой! Новая сказка иль, все-таки, – быль? Будешь ты долго гадать, Как я смогла твой дворец на скале С легкостью отыскать.

 

«Недосказанных слов…»

Недосказанных слов Нам бояться не нужно. Ничего, что сегодня Ты их не дослушал, Не беда, что слова мои Не прозвучали, Есть особая радость В молчанье, в молчанье. Есть особая прелесть В мгновеньях таких, Из которых позднее Рождается стих…

 

«Я уйду сегодня в небо…»

Я уйду сегодня в небо И дорогу белым снегом заметет. Ангел белый даст мне руку, Успокоит, за собою поведет. Слезы высохнут. Растает ледяная кромка дня. Жить вам будет сладко-сладко Без меня…

 

«Вперед, мой друг, вперед, вперед!..»

Вперед, мой друг, вперед, вперед! Походный марш трубач играет. Сегодня наш гусарский полк Свои квартиры покидает. Мы надеваем кивера, И резвых скакунов седлаем. Мы недотрогам дорогим Вернуться снова обещаем. Вернуться в будущем году, Хотя, никто из нас не знает, Куда судьба забросит нас, Где жизнь свою гусар оставит. Но нам не следует грустить, Ведь мы с тобою, брат, гусары. И нам, признаюсь, не в первой Тушить военные пожары. Ну, а любовь, любовь всегда Была и есть, и будет вечно. Прощай, красавица моя. Трубач трубит. До скорой встречи!

 

«Ночь над Москвой…»

Ночь над Москвой, Падают звезды. Поздно уже. Поздно, все поздно. Я понимаю и ты понимаешь, Ты, все что будет заранее знаешь. Ты засыпаешь, и сон твой тревожный. В жизни все сложно. Все, все очень сложно. Но думать об этом не стоит сейчас, До нашей разлуки один только час…

 

«Засыпаю в Париже…»

Засыпаю в Париже, Просыпаюсь в Москве, Потому что мечтаю о тебе, о тебе, О гостинице «Космос», О Звездном бульваре, И о танго ночном, Что с тобой танцевали, О продрогших прохожих, О снеге, о стуже… Мне так хочется верить, Что я тебе нужен…

 

«Из сегодня лечу во вчера…»

Из сегодня лечу во вчера, В день, когда были мы не знакомы. В этом солнечном дне нет тебя, Назовем этот день переломным. Он откроет нам новую дверь, Нас направит дорогой другою, И заставит в сегодня придти, Чтоб назвать нашу встречу судьбою…

 

Реченька

Музыка Натальи Дмитришиной

Далеко-далече Реченька течет. В том краю далеком Милый мой живет. Только, ой не просто, Мне поспасть туда, Полноводна речка, Холодна вода. В тереме высоком Суженого жду, Из ромашек белых Я венок плету. Пусть плывет веночек В край, где мил живет, Пусть его с собою Реченька возьмет. Я в веночек белый Алый цвет вплету, Пусть мой милый знает, Что его я жду. Далеко-далече Реченька течет. На ладье по речке Милый приплывет. Привезет с собою Алые цветы. Сбудутся, я знаю, Все мои мечты.

 

Два взгляда на одну тему

 

Ночной полет

Рейс ночной – Москва – Одесса, Все спокойно дремлют в креслах, Я один не сплю, не сплю. Я смотрю на стюардессу, На небесную принцессу Ей с улыбкой говорю: – Ты такая неземная, нелегко тебе я знаю В небесах одной парить. Но зато приятно очень Вот такою неземною, Совершенно неземною быть. Стюардесса, стюардесса, Ты небесная принцесса, В серебристом самолете В странные дальние летишь… Стюардесса, стюардесса, Ты нездешняя принцесса, Восхищаются тобою Лондон, Рим, Нью-Йорк, Париж. Мы летим, нам светят звезды, Быть серьезной несерьезно, Ты меня, пожалуйста, пойми Улыбнись мне, стюардесса, Подмигни мне, стюардесса, Телефончик мой скорей возьми. Позвони мне из Парижа, Позвони мне из Парижа, По-французски мне скажи привет. Позови меня с собою, позови меня с собою В небеса встречать рассвет Встречать рассвет.

 

Стюардесса

Музыка Вячеслава Гридунова

Мне однажды сон приснился, В стюардессу я влюбился Без ума. Что такое, в самом деле, Провожу теперь недели Я без сна. Самолеты я встречаю, самолеты провожаю, Но никак ее из рейса Не дождусь. Значит, стану я пилотом И в одном из самолетов С ней на землю я вернусь. Стюардесса, стюардесса, Ты небесная принцесса, В серебристом самолете Над землею ты летишь, Стюардесса, стюардесса, Ты небесная принцесса, Восхищаются тобою Лондон, Рим, Нью-Йорк, Париж. Самолет земли коснулся. Что такое? Я проснулся. Мы в Москве. Я смотрю на стюардессу И кричу: «Моя принцесса, Вот ты где! Нам с тобою светят звезды, Быть серьезной несерьезно, Я прошу, меня пойми. Улыбнись мне, стюардесса, Подмигни мне, стюардесса, В свой полет меня возьми».

 

День любви

По камешкам, по камешкам Ручеек бежит. По белым, белым камешкам Ручеек спешит. Торопится, торопится Он к большой реке, А сердце, сердце девичье Тоскует по тебе. Мой суженый, мой ряженый, Ах, где ж ты, милый друг? Сегодня мы с подружками Выйдем, выйдем в круг, И до рассвета самого Мы будем танцевать, Чтоб смог себе невесту Молодец сыскать. Сегодня день особенный, Сегодня – день любви. Сегодня песни звонкие Выводят соловьи. Сегодня каждый молодец Найдет судьбу свою, Сегодня станут главными слова: Тебя люблю! Сегодня день особенный, Смотри, не опоздай, Среди нерядных девушек Судьбу свою узнай. Желанною своею Ее ты назови И бусы из рябины На память подари.

 

Каштановая роща

(реклама)

В роще Каштановой столько всего Не перечесть за неделю. Даже ребята из Малибу В гости сюда прилетели, Чтоб посмотреть на Российский размах Разве такое бывает? Ваш гипермаркет, как сказочный джин Желания все выполняет. Каштановая роща на Дмитровском шоссе Здесь все, что нужно для души, найдете. В Каштановую рощу на Дмитровском шоссе Надеемся, не раз еще придете. В роще Каштановой весело всем: Маленьким детям и взрослым. Двери открыты, входите скорей, Нам задавайте вопросы. Ехать не нужно теперь далеко, Все, как вы видите, рядом. Наш гипермаркет, как сказочный джин, Выполнит все, что вам надо.

 

«О, сколько тайн в себе хранит…»

О, сколько тайн в себе хранит Земля моя родная. Хотим завесу приоткрыть, Поведать все, что знаем О крае сказочном своем, О городе Киржач, Где жили дружною семьей Монах, аргун [6] и ткач, Где так века переплелись, Что любо посмотреть. Во славу русской старины Мы нынче будем петь.

 

«У меня есть лучший друг Сережка…»

У меня есть лучший друг Сережка Мы вчера поссорились немножко, Мы машину с ним не поделили, Мы ее нечаянно разбили. И тогда решили помириться, Друг на друга больше не сердиться. Мы же настоящие друзья, Нам кричать и ссориться нельзя.

 

«По воде скользит жучок-водомерка…»

По воде скользит жучок-водомерка, Ты не думай, что в пруду нашем мелко. Жук особую сноровку имеет, Как по суше, по воде ходить умеет. Вот бы научиться нам воду мерить, Чтобы реки и моря все перемерить!

 

Кот-котофей

Музыка Вячеслава Гридунова

Меня не ждут и не зовут, Я – черный, черный кот. Гуляю сам, где захочу И выгибаю хвост, Лечу, как птичка раз, два, три, Поймать меня сумей. Я – настоящий черный кот, Котище, котофей! Меня боятся все вокруг, Хоть я и не злодей, А просто черный, черный кот, Котище, котофей. Лечу, как птичка раз, два, три, Поймать меня сумей. Я – настоящий черный кот, Котище, котофей. Сижу на крыши у трубы И на людей смотрю. Я – настоящий черный кот, Я пошалить люблю! Лечу, как птичка раз, два, три, Поймать меня сумей. Я – настоящий черный кот, Котище, котофей. Меня поймать не сможешь ты, Не выманишь: кис-кис. Я сам примчусь, коль захочу, Я прыгну с крыши вниз. Лечу, как птичка раз, два, три, Поймать меня сумей. Я – настоящий черный кот, Котище, котофей

 

Колыбельная

Музыка Вячеслава Гридунова

Тихо дрема входит в дом, В дом, где мы с тобой живем, Приглашает лечь в кровать, Чтобы крепко, крепко спать. Глазки-бусинки закрой, Не шали, проказник мой, Время сказок настает, Песню нам сверчок поет. Баю, баюшки, бай-бай, Поскорее засыпай. Крепко, крепко спи, мой свет, Проживешь две сотни лет. Баю, баюшки, баю, Баю лапушку мою. Баю лапушку мою Колыбельную пою Тихо, тихо, тишина Нам в окно глядит луна, Звезды на небе горят Малым деткам спать велят. Спи, малыш мой дорогой, Засыпай, любимый мой, Глазки-бусинки сомкни, Спи, дитя мое, усни.

 

Детский садик

Музыка Вячеслава Гридунова

Посмотри, какой красивый край, где мы живем, Край, где мы живем, край, где мы живем. Подмосковьем, Подмосковьем мы его зовем, Подмосковьем мы его зовем. Будем мы с тобою вместе мир наш познавать, Мир наш познавать, мир наш познавать, В детском садике мы будем песни петь плясать, Будем мы учиться и играть. Малыши-крошки хлопают в ладошки, Старшие ребята вторят им. Детский садик дети очень-очень любят. Детям детский сад необходим. Звонче, звонче с каждым годом голоса ребят. Голоса ребят, голоса ребят. Сотни маленьких детишек ходят в детский сад, Ходят в самый лучший детский сад. Здесь встречают их с любовью, здесь всегда их ждут, Здесь всегда их ждут, здесь всегда их ждут, Вместе с детками своими взрослые поют, Им сидеть без дела не дают. Малыши-крошки хлопают в ладошки, Напевают песенки с утра. Называет самым, самым, самым лучшим Свой любимый садик детвора.

 

Как хорошо!

Музыка Вячеслава Гридунова

Давай не будем ссориться и драться, А лучше будем в кубики играть. Давай с тобою вместе слово «дружба» Попробуем из кубиков собрать. Как хорошо, что есть на свете ты! Как хорошо, что есть на свете я! Как хорошо, как хорошо, Как хорошо, как хорошо, Что мы с тобою – лучшие друзья! Давай с тобой немножко пошалим. А как? Давай с тобою вместе закричим: Ура! Давай с тобой потопаем немножко, Ну а потом похлопаем в ладошки. Как хорошо, что есть на свете ты! Как хорошо, что есть на свете я! Как хорошо, как хорошо, Как хорошо, как хорошо, Что мы с тобою – лучшие друзья! Давай не будем ссориться и драться, А лучше будем мы в футбол играть Давай с тобою вместе все команды Попробуем сегодня обыграть.

 

Апельсиновое солнце

Музыка Вячеслава Гридунова

В чудеса поверить просто. Надо в небо посмотреть И серебряные звезды Ранним утром разглядеть. Звезды утром – это чудо! Чудо – в золоте река. Птичье пенье – это чудо. Чудо – свет и облака. Апельсиновое солнце, Желто-белая луна, И раскрашенная ярко Синеокая весна. И зима в пушистой шали, И осенний листопад, Летний сад, где гроздья вишен Под листочками висят. Мир огромный – это чудо. Будем же вокруг смотреть, Чтобы утренние звезды Никогда не проглядеть.

 

Он, Она, и Ты, и Я

Музыка Вячеслава Гридунова

Если за руки возьмутся он, она, и ты, и я, И протянется цепочка через реки и моря Через горы и долины, через степи и леса, И сольются в песне дружбы всех народов голоса, Засияет, заискрится добротою шар земной, Новый светлый день родится, Чтобы вторить песне той. Протяни скорее руку, Руку дружбы человек. Пусть зовется веком мира Новый, двадцать первый век! Если за руки возьмутся он, она, и я, и ты, То исполнятся, конечно, все заветные мечты. Разукрасит наше небо яркий праздничный салют, Песню радости и счастья все народы запоют. Засияет, заискрится добротою шар земной, Новый светлый день родится, Чтобы вторить песне той.

 

Мой юный друг

Музыка Вячеслава Гридунова

Сияют наши души в темноте, Когда в них есть неповторимый свет. Сияют солнцем ярким в высоте И нам с тобой на Землю шлют привет. Мой юный друг, свети, не уставай, Кружись над миром, радость всем даря, И помни, притяжение земли, Дается каждому из нас не зря. Лишь только тот достоин похвалы, Кто был упорен и не отступал, Не сделал подлости, не принял клеветы, Поднявшись на высокий пьедестал. Пускай душа сияет в высоте Нам дарит свет особенный пускай! Иди вперед, не поддавайся злу, И голову, смотри, не опускай!

 

Добрая Вьюга

Музыка Вячеслава Гридунова

Я добрая, добрая Вьюга. Я плакать совсем не хочу. Я просто летаю по свету, И всех на планете учу, Что нужно быть смелым и честным, Что надо друг, друга любить, Что добрыми быть интересней, И крепко-прикрепко дружить. Госпожа востока, юга Вьюга, Вьюга, Вьюга, Вьюга. Принесет вам мир и счастье, Будет радость на планете. Смейтесь, смейтесь, смейтесь, дети! Смейтесь, смейтесь, смейтесь, дети все! Я добрая, добрая Вьюга. Мне хочется радость дарить. Мне нравится всех ребятишек На нашей планете учить. Что нужно быть смелым и честным, Что надо друг, друга любить, Что добрыми быть интересней, И крепко-прикрепко дружить.

 

На большой планете

Музыка Вячеслава Гридунова

На большой, большой планете Живут взрослые и дети, Живут звери, рыбы птицы Все желают веселиться. Улыбнись и дай мне руку, Прогони печаль и скуку, Делай добрые дела, Чтоб прекрасной жизнь была. Делай добрые дела, Чтоб прекрасной жизнь была. Пусть же на большой планете Дружат взрослые и дети, Дружат звери, рыбы, птицы И над миром песня мчится. Улыбнись и дай мне руку, Прогони печаль и скуку, Делай добрые дела, Чтоб прекрасной жизнь была. Делай добрые дела, Чтоб прекрасной жизнь была. На большой, большой планете Живут взрослые и дети, Чтоб планету сохранить, Мы должны наш мир любить.

 

Мы рисуем

Музыка Вячеслава Гридунова

Кисточки и краски мы возьмем, Нарисуем яркий, разноцветный дом, Чтобы было весело детям в доме том Высадим цветочки под окном. На другом рисунке будет натюрморт: Яблоко, конфеты и, конечно, торт. Чтобы получился вкусным тортик наш Нужен будет белый, белый карандаш. Мы рисуем солнце, звезды и луну, Мы рисуем новую детскую страну, Где летать умеет даже бегемот, Где глаза большие открывает крот, Где дракон огромный огненный живет, Где нет у ребятишек никаких забот. Кисточки и краски мы возьмем, И портрет особенный рисовать начнем: Бусинками глазки, полумесяц рот, Длинные усищи – это рыжий кот. На другом рисунке – поле, луг и лес, Карандаш зеленый быстренько исчез. Чтобы получился солнечный пейзаж Нужен будет желтый, желтый карандаш. Кисточки и краски, и карандаши, Рисовать мы будем, будем от души. Пусть рисунки наши – ни шедевр пока, Но зато видна в них детская рука. Все рисунки наши мамы сохранят, Ведь у них особенный на детишек взгляд. Палочки, крючочки – это целый мир, Маленький художник – мамочкин кумир.

 

Мама

Музыка Вячеслава Гридунова

Бегут ручьи по улицам, слышней синицы трель, Веселую мелодию играет нам капель, Уже пробились листики и первые цветы, И солнце улыбается, и радуешься ты, Ты – самый дорогой в мире человек, Мамочка моя, мама. Ты – лучшая из всех, Лучшая из всех, мамочка моя, мама. Нарву я мать и мачехи, что выросла в лесу, Тебе, моя любимая, букетик принесу. Тебя, моя родная, я больше всех люблю, Тебе слова такие все время говорю: Ты – самый дорогой в мире человек, Мамочка моя, мама. Ты – лучшая из всех, Лучшая из всех, мамочка моя, мама.

 

Дождик

Музыка Вячеслава Гридунова

Дождик хлопает в ладоши: Хлоп, хлоп, хлоп. Дождик шлепает по лужам: Шлеп, шлеп, шлеп. Дождик нам стучит в окошко: Тук, тук, тук, Выходи же поскорее Из дому, мой друг. Выходи, играть мы будем В салочки с тобой. Это верно, дождик – мокрый, Но совсем не злой. Он ладошками своими Хлопает: хлоп, хлоп, И по лужам скачет ловко: Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп, шлеп… Прихвати с собою зонтик, Парочку калош, Ты поймешь, что дождь – проказник, И полюбишь дождь.

 

Золотая страна

Музыка Вячеслава Гридунова

Струится золотой поток средь золотистых гор. И золотою кроною шумит сосновый бор. И пальмы золотистые, из золота цветы, И улицы из золота, из золота мосты. Золотая страна только добрым видна, Только честным, правдивым и смелым. Лжец ее не найдет. Трус сюда не придет, Злым и жадным здесь нечего делать. И золотые бабочки, и зайчик золотой, И золотое солнышко согреет теплотой. Живется очень весело нам в золотой стране, Все мальчики и девочки так подпевают мне: Золотая страна только добрым видна, Только честным, правдивым и смелым. Лжец ее не найдет. Трус сюда не придет, Злым и жадным здесь нечего делать. Струиться золотой поток средь золотистых гор. И золотою кроною шумит сосновый бор. Живется очень весело нам в золотой стране, Все мальчики и девочки так подпевают мне: Золотая страна только добрым видна, Только честным, правдивым и смелым. Лжец ее не найдет. Трус сюда не придет, Злым и жадным здесь нечего делать.

 

Очень важно

Музыка Вячеслава Гридунова

Любят мечтать девчонки, Любят мечтать мальчишки, Очень хочется к звездам Нам с тобою взлететь. На моря океаны И на разные страны Очень хочется вместе Нам с тобою смотреть. Это очень важно, Это очень нужно, Совершать открытия Каждый день и час. Это очень весело, Это очень здорово Это просто классно Для каждого из нас. Любят мечтать мальчишки, Любят мечтать девчонки, Очень хочется сразу нам Все на свете узнать. Верим, однажды счастье Каждому улыбнется И мы с тобой сумеем Звезды с небес достать. Это очень важно, Это очень нужно, Совершать открытия Каждый день и час. Это очень весело, Это очень здорово Это просто классно Для каждого из нас.

 

Новый стиль

Музыка Вячеслава Гридунова

Жук устроил на полянке карнавал, Польку с бабочкою белой танцевал, Танцевал он буги-вуги и кадриль, Сочинил для карнавала новый стиль. Два притопа, три прихлопа, повернись. Три прихлопа, два притопа, улыбнись. Топай, хлопай, улыбайся и кружись, Повторяй веселый танец, не ленись. Польку с бабочкой кузнечик танцевал, Ах, какой веселый праздник, карнавал, Пели пчелки песню звонко: тра-ля-ля, На полянку прилетели мы не зря. Два притопа, три прихлопа, повернись. Три прихлопа, два притопа, улыбнись. Топай, хлопай, улыбайся и кружись, Повторяй веселый танец, не ленись. Стрекоза плясала тоже целый день, Улетать не торопилась даже в тень. Очень выучить хотелось ей кадриль, Развеселый новый танец, новый стиль. Новый танец полюбили все вокруг. На полянке получилс яркий круг. Солнце в небе улыбалось: карнавал, Веселится и танцует здесь и стар и мал!

 

Мечта

Музыка Вячеслава Гридунова

Мечтают мальчишки пилотами стать, И на самолетах в небе лететь, Мечтают девчонок они покорить, Мечтают известными самыми быть. Все это будет, будет, будет обязательно, Мечты сбываются, сбываются всегда. Да, да, да, да-да, да, да, да, Мечты сбываются, сбываются всегда. Мечтают девчонки актрисами стать, И главные роли мечтают играть, Мечтают мальчишек они покорить, Мечтают любимыми самыми быть. Все это будет, будет, будет обязательно, Мечты сбываются, сбываются всегда. Да, да, да, да-да, да, да, да, Мечты сбываются, сбываются всегда.

 

Первоклассник

Иду сегодня в школу Я первый, первый раз, Иду в свой самый первый, Большой и светлый класс, Иду с большим букетом, Несу большой портфель, Ура! Я вырос, вырос, Я – ученик теперь! Я – школьник, первоклассник, Сегодня праздник мой. Сегодня день прекрасный, Порадуйтесь со мной. Учиться пожелайте мне Всегда на пять, на пять, Известным человеком Мне пожелайте стать! Лежат в моем портфеле Тетради и дневник, Я – школьник, первоклассник, Прилежный ученик. Я множество открытий Совершить хочу, Я все предметы в школе В два счета изучу.

 

Цветик семицветик

Цветик семицветик – семь цветов Семь моих желаний выполнить готов. Только я не знаю, с чего начать, Попрошу сестренку мне подсказать. Пусть ярко светит солнышко, Пусть будет жизнь счастливой, Пусть тучи грозовые не ходят над Россией. Пусть взрослые научатся Прощать, жалеть, любить, А дети будут взрослым радость приносить. Пусть музыка играет, Звучит веселый смех, Пусть каждому из нас сопутствует успех. Мы у семицветика листочки отрываем И свои желания с сестренкой повторяем. Верим, все исполнит радужный цветок, Лишь земли коснется лепесток.

 

Венеция

Кормлю с ладони голубей На площади Сан-Марко. Венецианский карнавал Закончился, как жалко. Мы сняли маски, стерли грим, Прощайте, Казанова. Вы песни дивные свои Мне не споете снова. Бросаю розочку в канал, Вздыхаю, жаль прощаться. – Не плачьте, милое дитя, Не стоит огорчаться, - Мне шепчет милый господин И руку предлагает. – Проходит все. И этот сон Закончится, я знаю. Отдайте просо голубям И в небо посмотрите, Венеция, любовь моя, За мною повторите. Три слова, только три всего Излечат Коломбину. Вы улыбнулись, добрый знак, Хвала моим сединам. Я высушил немало слез И вы, не исключенье. Ваш поцелуй, дитя мое, - Мое вознагражденье. Целую в щеку. Боже мой! Вы, верно, Казанова! Исчез попутчик странный мой Не проронив ни слова. Взлетела стая голубей На площади Сан-Марко. Венецианский карнавал Закончился. Как жалко…

 

Thank you Lord for inspiration

Льется свет с высоты, льются звуки, Вдохновляя и душу тревожа, Мне в такие минуты не сложно Быть на фею из сказки похожей. Все легко, все легко удается, Словно радугой выстелен путь. Солнце в небе смеется, смеется: – Про печаль и невзгоды забудь. Выше голову, спину прямее, Твердой будь, ничего не страшись. Если в сердце живет вдохновенье, То счастливой считается жизнь!

 

«Мне жалко с этим годом расставаться…»

Мне жалко с этим годом расставаться. Он был удачен и хорош во всем. Что ждет нас в наступающем, не знаю. Давай все лучшее мы в новый год возьмем. Возьмем любовь, и радость, и надежду, Возьмем мечты, чтоб высоко взлетать, И даже слезы заберем с собою, Чтоб цену счастья ясно понимать. Чтоб жить с душою чистой и открытой, Не лгать, не злиться, не винить других, Чтоб каждый день, который будет прожит, Считался самым-самым дорогим…

 

Под парусом надежды

 

 

Первая часть

Диана

В распахнутое настежь окно влетал звук ударяющихся о скалы волн и свежий морской ветер. Таким он бывает только на рассвете, когда солнышко нехотя взбирается по ступеням вечности, чтобы занять свое почетное место в центре небосвода. Как только это восхождение произойдет, свежесть уступит место изнуряющему жару. А пока солнышко находится в сонно-ленивой дреме, ветерок раздаривает свою прохладу, одаривает ею траву, цветы, деревья, животных и людей. Он влетает в распахнутые настежь окна, вспенивает занавески, делает их похожими на паруса, паруса надежды.

Каждое утро ветерок поднимает их, словно хочет убедить всех людей в том, что стоять на месте не нужно. Нужно поднять якорь, отдать швартовы и отправиться в плаванье по безбрежному океану любви.

Но мало кто слышит призывы ветерка. И еще меньше тех, кто готов совершить рискованный шаг, расстаться с привычной условностью быта, кого не страшат шторма и бури, для кого жизнь – это вечное движение, движение вперед…

Когда-то, теперь трудно вспомнить, когда, она услышала сказку про паруса надежды и решила отыскать фрегат с такими парусами. Задача оказалась непростой, но вера в чудо помогла ей не пасть духом, не отказаться от своей мечты.

Теперь она живет на берегу океана, слушает шум прибоя и любуется парусами надежды, которые каждое утро поднимает ветерок…

Она ни минуты не могла усидеть на месте. Ей нужно было все успеть. В это всеобъемлющее слово «все» вмещался целый мир, ее особенный мир, в котором все было так, как хотелось ей, десятилетней девочке с конопушками на носу. Она была благодарна взрослым за возможность жить своей придуманной жизнью. Никто не выведывал ее секреты, не донимал ее вопросами, не пытался учить. Взрослые не делали этого, потому что девочка была глухонемой. Для нее это не было трагедией, а взрослые не могли понять, за что им послано такое испытание. За то ли, что мама девочки необыкновенно хороша собой, а муж безумно ревнует ее и держит взаперти. Или причина заключается в чем-то ином, неведомом никому из смертных, поэтому-то и нет ответов на бесконечные вопросы «за что?» И лучше их совсем не задавать, чтобы не навлечь новых бед.

Взрослые не подозревали, что девочка умет читать мысли, что она знает больше, чем положено знать десятилетнему ребенку, что ее немота – не увечье, а дар, за который нужно благодарить небо. Девочка благодарила. Она верила, что однажды произойдет нечто особенное, и все вокруг изменится. Она терпеливо ждала чуда.

И когда отец привел в дом новую гувернантку, девочка поняла, что время перемен наступило. Она сразу полюбила эту угловатую, несимпатичную барышню с бледным лицом и тусклыми волосами, заплетенными в косу.

Пока мама задавала гувернантке важные вопросы, девочка смотрела на кончики ее туфель, выглядывающие из-под длинного серого платья. Туфли у гувернантки были особенными – волшебными. Именно такие туфли видела девочка в одном из своих снов, а теперь видит наяву. Девочка подняла голову, посмотрела в глаза гувернантки, улыбнулась. Несмотря на то, что глаза были спрятаны за стеклами больших круглых очков, малышка заметила в них особенное сияние, которое бывает только у людей, наделенных сверхъестественными дарами. Девочка прижалась к гувернантке, зажмурилась. Та провела рукой по ее волнистым волосам, сказала:

– Спасибо за доверие, милая.

– И тебе спасибо, милая Фея, что пришла в наш дом, – сказала девочка, но никто ее слов не услышал. Она посмотрела на гувернантку, улыбнулась. Та улыбнулась ей в ответ.

– Вы понравились моей дочери, – сказала мама девочки. – Это хороший знак. Оставайтесь. Как вас зовут?

– Аграфена, Феня, – ответила гувернантка.

– Смешное имя, Феня, – хмыкнула хозяйка. – Вам оно нравится?

Гувернантка пожала плечами, а малышка мысленно воскликнула:

– Очень-очень нравится! Буква «н» в имени лишняя, чтобы сбить взрослых с толку. Им незачем знать, что с нынешнего дня в нашем доме будет жить настоящая Фея.

Гувернантку поселили рядом с девочкой. Двери их комнат находились друг против друга. Девочка давно мечтала побывать в комнате напротив, но та всегда была закрыта, и вот теперь появилась возможность открыть потайную дверь.

Девочка выждала несколько минут, стукнула кулачком в заветную дверь, вошла в комнату, огляделась. Ей понравилось, что здесь много света, который проникает внутрь через большое почти до пола окно. Камин с изразцами дает тепло. Из-за ширмы выглядывает угол довольно высокой и широкой кровати, покрытой атласным покрывалом. Небольшой диванчик напоминает цветочный луг. Чуть поодаль круглый стол, два стула, пузатый шкаф на кривых ножках. В простенке – огромное зеркало в дорогой позолоченной раме. В зеркале отражается окно, и от этого создается ощущение бесконечности. А еще в зеркале отражается стол, на котором лежит черная коробочка с золотой кнопкой. Уловив взгляд девочки, гувернантка поспешно накрыла коробочку салфеткой. Девочка нахмурилась, подумала:

– Интересно, почему ты ее прячешь?

Гувернантка присела на корточки, спросила:

– Это правда, что ты понимаешь людей по губам? – девочка кивнула. – А буквы ты знаешь? – еще кивок. – Прекрасно!

Она поднялась, взяла со стола черную коробочку, протянула девочке, предложила написать внутри свое имя. Девочка открыла коробочку, взяла в руки тонкий белый мелок, который лежал там, и вывела на черной внутренней поверхности ДИАНА. Гувернантка закрыла коробочку, сказала:

– Буквы, которые ты написала на доске, сейчас исчезнут, чтобы появиться на твоем язычке.

Девочка подбежала к зеркалу, посмотрела на свой язык, погрозила гувернантке пальчиком.

– Обманывать детей нехорошо, – читалось во всем ее облике. Аграфена обняла ее за плечи, сказала:

– Буквы увидеть невозможно. Их можно только произнести, проговорить. Попробуй. Д…

Девочка вырвалась из ее объятий, схватила черную коробочку, открыла. Буквы, в самом деле, исчезли. Она с любопытством посмотрела на гувернантку, взяла мелок, вывела новое слово: «ФЕНЯ», захлопнула коробочку и тут же ее открыла. Буквы вновь исчезли. Третьим словом, которое вывела Диана на доске, было слово «МАМА». Оно так же бесследно исчезло, как и первые два. Диана хотела написать еще что-нибудь, но Аграфена забрала коробочку, объяснив, что больше трех слов писать нельзя. Диана должна повторить хотя бы одно из них, чтобы написать новое. Но Диана говорить не желала. Она крепко сжала губки и убежала к себе…

– Зачем ты привез в дом такую уродливую девицу с не менее уродливым именем? – спросила мама девочки, когда они с супругом остались наедине.

– Чтобы порадовать тебя, – ответил он, поцеловав ее в щеку.

– Порадовать? – она задохнулась от возмущения. – Ты считаешь, что смотреть на уродство – радость? О, как ты жесток, Валдис. Мало того, что ты держишь меня взаперти, ты еще решил надо мной поиздеваться, – она закрыла лицо руками, всхлипнула.

– Луиза, позволь напомнить тебе, что идея жить вдали ото всех – твоя, – сказал он строго. – Ты не хотела, чтобы светские дамы приезжали к нам с визитами сочувствия. Если ты устала от одиночества, скажи, мы устроим званый ужин.

– Званый ужин? – она бросила на него испепеляющий взгляд. – Ты хочешь показать всем нашу новую гувернантку?

– Прекрати истерику, Луиза, – он обнял ее. – Ты устала, я знаю…

– Ничего ты не знаешь, – крикнула она, вырвавшись из его объятий. – Я ненавижу свою красоту, ненавижу. Я мечтала стать уродиной, чтобы вырваться из этой тюрьмы. И вот ты привозишь в наш дом эту девицу, как подтверждение того, что красота таит в себе не счастье, а горе, горе. Она, уродливая Феня, счастливее меня, красавицы Луизы, счастливее. Моя единственная дочь прижалась к этой посторонней девице так, как никогда не прижималась ко мне, своей матери, – слезы брызнули из ее глаз.

– Луиза, милая, успокойся, – попросил Валдис. – Не сердись на Диану. Она наверняка разглядела в Аграфене нечто особенное. Люди с ограниченными возможностями тянутся друг к другу, им проще друг друга понять.

– О, Валдис, не пугай меня, – простонала Луиза. – Неужели у нашей гувернантки есть еще какие-то ограниченные возможности, кроме внешности?

– Она почти ничего не видит, поэтому носит такие громоздкие очки, – ответил он.

– О, как это жестоко. За что одному человеку столько испытаний? Неужели их нельзя как-то распределять между людьми? – сказала Луиза, вытирая слезы.

– Наверно, они как-то распределяются, иначе бы в людях не осталось сочувствия, – ответил Валдис.

– Ты прав, тот, кто сам не страдал, никогда не поймет человека, на долю которого выпали серьезные испытания, – она уткнулась в грудь мужа.

– Выше голову, дорогая, – Валдис поцеловал ее в макушку. – Долой слезы, да здравствует радость! Будем радоваться так, как это делает наша Диана. Я верю, что наши испытания не будут длиться вечно, когда-нибудь Диана заговорит, и вы с ней еще споете в два голоса мой любимый романс.

– Споем, обязательно споем, – проговорила Луиза, слабо веря в чудо…

Диана прибежала в свою комнату, встала перед зеркалом, зажала уши руками, набрала воздуха и выдохнула несколько раз: «д, д, д». Убрала руки от ушей, сказала еще раз: «д», но ничего не услышала. Отошла от зеркала, подумав, что напрасно тратит время на ненужные упражнения. Она умеет разговаривать, не открывая рта. Она понимает все, что говорят другие. Она слышит глазами, а они так не умеют. Она не желает быть похожей на других людей, поэтому не станет повторять буквы. Не станет и точка.

Диана подошла к окну, зажмурилась от ярких солнечных лучей, запела солнечную песенку. Она знала, что солнышко ее слышит, поэтому старалась изо всех сил…

После того, как Диана выбежала из комнаты, Аграфена закрыла дверь на ключ, сняла очки, распустила волосы, посмотрела на свое отражение в зеркале, сказала:

– Не так уж вы уродливы, милая, как может показаться с первого взгляда.

Миловидная барышня с копной пшеничных волос, стоящая по ту сторону зеркала, улыбнулась ей в ответ.

В дверь постучали. Аграфена надела очки, стянула волосы узлом, вновь стала такой, какой предстала перед хозяевами дома, распахнула дверь.

– Позволите войти? – спросил Валдис, смущенно улыбнувшись.

Аграфена посторонилась. Он вошел, осмотрелся, сказал:

– Эта комната долго пустовала. В ней никто не жил с тех пор, как родилась Диана, – сел на стул, зажал руки между коленями, низко опустил голову. – Когда Луиза родила Диану, я выгнал гувернантку, жившую у нас. Выгнал, потому что… – он посмотрел на Аграфену. – Не знаю, зачем я вам все это рассказываю? Наверно, для того, чтобы освободиться от груза, который я ношу все эти годы. Присядьте, – Аграфена взяла стул. – Ваша предшественница была милой, послушной и… очень доступной барышней. Она долго жила в нашем доме. Она появилась здесь задолго до моего знакомства с Луизой. Она была моей первой страстью… – вздохнул. – Страсть подобна огню – вспыхнула, погорела и погасла, оставив уголь и золу, – посмотрел на бледное лицо Аграфены, повторил:

– Уголь и зола остались от милой Изольды, – поднялся. – Спасибо, что выслушали меня. Надеюсь, мы все станем добрыми друзьями.

Он вышел. Она осталась сидеть, неподвижно глядя перед собой.

– Изольда сделана изо льда, изо льда, – стучало в ее висках. – От нее не могла остаться зола. От нее осталась вода. Не вода, а слезы, горькие слезы, отчаяние и ненависть…

Аграфена поднялась, открыла дверцу шкафа, увидела на одной из полок мешочек с травами, перевязанный выцветшей от времени атласной лентой, сказала:

– Я так и думала, Изольда решила отомстить. Она оставила в доме одолень-траву. Если бы эту гадость нашли раньше, то все бы сложилось по-иному, но… – Аграфена взяла мешочек, бросила его в камин. – Гори ярким пламенем Изольда. Пусть пепел и зола останутся от твоей мести. Только пепел и зола…

Травяной мешочек вспыхнул так ярко, словно в огонь бросили порох. Едкий черный дым заполнил комнату. Аграфена распахнула настежь окно, сказала:

– Пусть зло вернется к тому, кто его сделал. Пусть каждый получит свою награду. Пусть…

Аграфена закрыла окно, пошла к Диане.

– Хочешь погулять? – спросила она девочку.

Та кивнула, а потом выдохнула: «Д».

– Умница, – похвалила ее Аграфена. – После прогулки мы с тобой еще поговорим с волшебным ящичком.

Она взяла девочку за руку, вывела на улицу, попросила:

– Покажи мне все свои любимые уголки.

У Дианы загорелись глаза. Наконец-то появился человек, которому она не безразлична. Как давно ей хотелось показать свой удивительный мир кому-нибудь из взрослых, но интерес взрослых к ней был поверхностным. Все, и даже мама, были заняты собой, были погружены в свои мысли. Диана никак не могла взять в толк, почему рядом с ней люди становятся другими. Она не понимала, что именно заставляет их меняться. Такие превращения ее сердили. Двуличных людей Диана считала сундуками с двойным дном и старалась держаться от них подальше. Кто знает, какая ехидна выползет на свет из потайного дна. Лучше уж быть одной и терпеливо ждать чуда – решила Диана и была права. Ее терпение вознаграждено, в их доме появилась Феня – Фея, которая искренне интересуется всем, всем, всем.

Диана крепко сжала руку Аграфены, повела в осенний сад, в свое царство-государство, в свой сказочный мир, где реальное – нереально, где вымысел становится явью, где сбываются сокровенные мечты, где маленькая глухонемая девочка слышит вздох каждой травинки и умеет говорить.

– Как здесь красиво! – воскликнула Аграфена.

Диана подняла с земли красно-желтый кленовый лист, прижала его к губам, подбросила вверх. Листочек описал круг и опустился к ее ногам. Она вновь прикоснулась к нему губами, подбросила вверх. На этот раз лист упал к ногам Аграфены. Та подняла его, прижала к губам, подбросила вверх. Порыв ветра подхватил листочек и унес за забор.

– Хочешь пойти за ним? – спросила Аграфена.

– Конечно, хочу! – мысленно крикнула Диана, захлопала в ладоши.

– Скажи, «да», – попросила Аграфена. – Скажи, у тебя обязательно получится. Это не сложно: д – а. Ну же, Диана, смелей.

Диана сделала глубокий вдох, смешно выпятила вперед губки, вытолкнула изо рта воздух и сама испугалась, осознав, что происходит нечто необычное.

– Еще, еще, – попросила Аграфена.

Диана зажмурилась и снова вытолкнула воздух. На этот раз звук получился звонким. Воодушевленная девочка запрыгала на одной ножке. Аграфена подхватила ее на руки, закружила.

– Ты умница, Диана, умница. Если ты не будешь лениться, то скоро заговоришь. Я в этом уверена, – она опустила девочку на землю. – Пойдем искать наш осенний поцелуй.

Они выбрались за забор через потайную калитку. Прежде Диана не обращала на нее внимания, потому что не собиралась покидать пределы своего царства-государства, где она знала каждый уголок. Мир, расположенный по ту сторону забора, был чужим, неизвестным, потусторонним. Он Диану страшил. Поэтому, когда Аграфена распахнула калитку, она замерла в нерешительности.

– Смелее, – сказала Аграфена, подтолкнув Диану вперед, и страх мгновенно улетучился.

Увидев необозримый простор, Диана забыла про кленовый лист, на поиски которого они отправились. Она во все глаза смотрела на небосвод, на лес, раскрашенный осенью в багряно-золотые тона, наслаждалась широтой и свободой.

Диане захотелось закричать, что есть силы. Она широко открыла рот, но крик так и не вырвался наружу. Он остался внутри, вонзился в сердце девочки острым клинком, причинив ей неимоверную боль.

Диана заплакала, упала на землю, уткнулась лицом в пожухлую траву. Аграфена подняла ее, прижала к груди.

– Милая моя, дорогая моя девочка, не отчаивайся. У нас все получится, – голос ее дрожал. Она не могла сдержать слезы. Ей было невыносимо тяжело смотреть на страдания Дианы. Аграфена с большим трудом взяла себя в руки. Она не предполагала, что работа, за которую она взялась, будет такой непосильной для нее. Но отступать нельзя. Она должна научить Диану говорить. Должна…

Валдис сказал, что недуг проявился не сразу, что до года девочка слышала и произносила отдельные слова. А потом вдруг замолчала, словно какая-то злая сила заставила ее стать глухонемой. Многочисленные обследования, которые проводили доктора, показали, что у Дианы никаких отклонений от нормы нет, ее недуг не поддается никаким научным объяснениям и не может быть излечен с помощью медицины.

– Нам посоветовали ждать чуда. Мы его ждем, – глаза Валдиса стали грустными. – Но меня, почему-то не покидает мысль о заклятии. Не знаю, почему…

Аграфену эта мысль насторожила. А после того, как Валдис поведал ей об Изольде и она нашла в шкафу заговоренную траву, причина недуга Дианы стала очевидной. Аграфена вздохнула с облегчением: надежда на избавление есть! Нужно запастись терпением и немного подождать.

Аграфена обняла Диану, сказала:

– У нас все получится, милая. Обязательно получится. Не сдавайся, не отступай.

Диана кивнула, вытянула вперед губки и выдохнула: «Д-э».

Они взялись за руки, и пошли к дому. Вошли в сад через главные ворота, как победители.

– Вы долго гуляли. Не замерзли? – спросила Луиза, выйдя им на встречу.

– Нет, – ответила Аграфена. – Сегодня на редкость теплый день.

Луиза присела на корточки, заглянула в глаза Дианы, спросила:

– С тобой все в порядке, милая? – та кивнула. – Тебе понравилось гулять с Феней?

Диана глубоко вздохнула, выпятила вперед губки, выдохнула: «Д-э». Луиза вздрогнула от неожиданности, вскочила, воскликнула:

– Что происходит?

– Мы учимся говорить, – ответила Аграфена.

– Мы? – лицо Луизы побагровело. – Проводите Диану, а потом мы с вами поговорим.

Диана дернула мать за платье, погрозила ей пальчиком, выпятила губки, выдохнула: «Н-э», развернулась и ушла.

Луиза остолбенела. Она так и стояла посреди комнаты до тех пор, пока не вернулась Аграфена. Конечно, Луиза хотела, чтобы Диана заговорила, но она не предполагала, что все произойдет так стремительно.

– Как вам это удалось? – спросила она Аграфену.

– Это заслуга Дианы, а не моя, – ответила та. – Девочка очень хочет говорить. Во мне она увидела добрую фею, которая может ей помочь. Я стараюсь оправдать ее надежды.

– Храни вас Господь, – обняв Аграфену, сказала Луиза. – Простите, если обидела вас. Поступайте так, как считаете нужным. Я чувствую, что вы сможете сделать то, что не смогла я.

– Не принижайте своих заслуг, госпожа Луиза, – сказала Аграфена. – Вы научили Диану писать, читать, считать, а это очень важно.

– А еще Диана знает ноты и играет на рояле небольшие произведения, хотя и не слышит, как они звучат, – похвасталась Луиза.

– Мне кажется, Диана кое-что слышит, – сказала Аграфена. – Сегодня на прогулке я крикнула ей: «Смотри!», и она оглянулась. Это воодушевило меня. Думаю, нам всем нужно запастись терпением, чтобы добиться желаемого результата.

– Да-да, вы правы, время – наш союзник, – Луиза улыбнулась, подошла к роялю, сыграла несколько нот, повернулась к Аграфене.

– Вы поете?

– Нет, – ответила та.

Зачем Луизе знать, что несколько лет назад Аграфена служила в театре, что она была голосом примадонны мадам Алонсе, а в один прекрасный день сбежала из театра, прихватив с собой волшебные туфельки – подарок директора театра.

Убежала она потому, что устала сносить насмешки безголосой примадонны.

– Запомни, твой талант никому не нужен, – постоянно кричала та. – Люди больше ценят красивую внешность и умение угождать. Никогда не высовывай свой длинный нос из-за кулис. Не смей переходить дорогу тому, кого поставили впереди тебя. Ты – моя тень. Молчи и выполняй мои приказы.

Аграфена глотала слезы, а вечером поднималась на специальный балкон за кулисами и пела сложнейшие арии, в то время, как примадонна только открывала рот. Но публике были не ведомы театральные секреты. Она кричала: «Брависсимо!» и задаривала мадам Алонсе цветами. Никто из зрителей не догадывался, что волшебный голос, который так волнует и тревожит их сердца, принадлежит другому человеку.

– Зачем вы все это терпите? – спросил Аграфену молодой актер, которого недавно приняли в труппу.

– Это – мой крест, – ответила она.

– Глупости! – воскликнул он. – Все эти разговоры о крестах – нелепость. Вы – одаренный человек, умница. Вам незачем служить глупцам. Я уверен, вы найдете применение своему таланту. Вам не нужно быть тенью, быть в тени у бездарности. Выйдите на свет, и вам сразу станет ясно, что делать дальше.

– Я боюсь, – призналась Аграфена.

– Чего именно? – удивился он.

– Своего уродства, – ответила она.

Он рассмеялся, поцеловал ее в щеку, сказал:

– Мы все уродливые люди. Ни в ком нет совершенства. Просто кто-то свое уродство называет красотой и гордится им безмерно. Не надо подражать таким людям. Оставайтесь собой. Помните, что вы сотворены по образу и подобию Божьему, Господь любит вас такой, какая вы есть. Любите и вы себя. Я уверен, что в вашей жизни произойдет нечто особенное, едва вы сбросите оковы и станете свободной, – он улыбнулся. – И еще, помните, человек, который не ценит дар, полученный от Бога, неизбежно его теряет. Задумайтесь о том, что будет, если вы лишитесь своего дара.

– О, об этом лучше не думать, – проговорила Аграфена, побледнев.

– Нет, моя дорогая, именно об этом вы должны думать непрестанно, – сказал актер назидательно.

– О чем это вы тут воркуете? – раздался неприятный голос мадам Алонсе.

Аграфена растерялась, актер улыбнулся, привлек ее к себе и поцеловал в губы.

– Поздравляю, молодой человек, вы первым поцеловали жабу, – презрительно бросила примадонна. – Будем ждать, что произойдет потом: она ли превратится в царевну или у вас отвалится нос.

Она больно стукнула Аграфену веером по руке и ушла в грим уборную.

– Зачем вы так поступили со мной? – по щекам Аграфены потекли слезы.

Актер поцеловал ее еще раз, сказал:

– Я очарован вами, милая, – разжал объятия. – Уходите, уходите немедленно, иначе я за себя не ручаюсь.

Аграфена развернулась и побежала к служебному выходу. Остановилась у дверей, несколько раз глубоко вздохнула, вытерла слезы и пошла за кулисы на свой балкончик. Она должна была отыграть этот спектакль. Ей нужно было поставить финальную точку в своей театральной карьере. И она сделала это.

Аграфена никогда еще так не пела, как в тот вечер. Даже мадам Алонсе расчувствовалась, протянула ей букетик васильков, самый скромный из множества букетов, подаренных публикой. Аграфена прижала цветы к груди, увидела записку: «Я очарован вашим пением. Приходите по адресу…» Решив, что это послание написал ей актер, она помчалась на свидание.

О том, что цветы предназначались не ей, Аграфена вспомнила только тогда, когда увидела автора записки немолодого элегантного господина с приятным голосом.

– Мне говорили, что мадам Алонсе – подсадная утка, что все ее невероятно сложные арии поет юная барышня. Теперь я в этом убедился сам, – проговорил он, усадив Аграфену в кресло. – Вы талантливы, дитя мое. Вам незачем прятаться от зрителей. Мадам Алонсе без вас – мыльный пузырь. Она вам не нужна. Вы сами можете стоять в свете рампы. Грим, костюм, парик сделают вас другой. Мы превратим вас в небесную красавицу, и про красоту примадонны Алонсе никто не вспомнит. Публика будет скандировать: «Виват, восходящая звезда!» – улыбнулся. – Вы смотрите на меня так, словно я предлагаю вам взойти на Голгофу.

– Ваше предложение слишком неожиданное, – Аграфена потупила взор. – Позвольте мне подумать.

– Конечно, дитя мое. Только думайте не очень долго. Я буду ждать вашего ответа до завтра. Приходите ко мне в это же время, – он проводил Аграфену до двери, поцеловал кончики ее пальцев. – До завтра.

Аграфена помчалась домой. Этот странный разговор заставил ее действовать. Она поспешно собрала вещи и уехала к тетушке. Та давно звала ее в свой загородный дом. Тете хотелось, чтобы племянница помогла ей вести хозяйство и занялась вокалом с ее детьми.

– Наконец-то Господь услышал мои молитвы и привел тебя в наш дом! – воскликнула тетя, обняв Аграфену. – Как я рада видеть тебя, Фенюшка. Теперь наша жизнь станет другой.

Она была права. О годах, проведенных в доме тетушки, Аграфена вспоминала с нежностью. Она бы ни за что не покинула это семейство, если бы не узнала о глухонемой девочке, которой требуется заботливая няня.

О Диане рассказала тетина приятельница. Она же привела в тетин дом отца Дианы – немолодого мужчину с грустными глазами.

– Вы – наша последняя надежда, – сказал он Аграфене. – Если вы откажитесь, я…

– Я не откажусь, – Аграфена улыбнулась. – Я готова поехать с вами.

– Вы – удивительный человек! – он крепко сжал ее руки в своих. – Спасибо, что решились на такой ответственный шаг.

– Не стоит слишком нахваливать Аграфену, господин Валдис, – пожурила его тетя. – Моя девочка совершает благородный поступок, это верно, но иначе поступить она просто не имеет права. И я рада, что она сама это понимает.

Тетя обняла Аграфену, поцеловала в щеку, сказала:

– Господь вознаградит тебя, дорогая. У тебя все получится, я знаю.

В тот же день Аграфена уехала из тетиного дома. Почти всю дорогу ехали молча. Аграфена смотрела в окно кареты, любовалась яркими осенними красками. Когда вдали замаячили крестьянские дома, господин Валдис нарушил молчание.

– Мне сказали, что вы хорошо поете, это так?

Она пожала плечами, головы не повернула.

– У моей жены, Луизы, прекрасные вокальные данные, но рождение Дианы не позволило ей стать примадонной. Она всю себя посвятила дочери.

Он тронул Аграфену за руку. Она повернулась, почувствовала, как краска заливает щеки.

– Я очень прошу вас не петь в нашем доме, чтобы не огорчать Луизу, – сказал он, глядя ей в глаза. – Пусть Луиза будет единственной, непревзойденной исполнительницей.

– Пусть, – проговорила Аграфена. – Обещаю, что в вашем доме я петь не буду.

– Спасибо, – он вздохнул с облегчением…

И вот Аграфена стоит у рояля, смотрит в глаза мадам Луизы и на вопрос: «Умеете ли вы петь?» отвечает так, как просил ее господин Валдис: «Нет».

– Вы никогда не брали уроки вокала? – не сдается Луиза.

– Нет.

– Неужели вам не хотелось петь?

– Хотелось.

– И что же вы делали? – Луиза – само любопытство.

– Шла в поле или в лес и пела так, как мне хотелось. Пела о том, о чем хотела моя душа, – ответила Аграфена.

– А я всегда пою то, что хочет Валдис, – проговорила Луиза со вздохом. – Супруг выбирает для меня романсы, сонеты, арии.

Она села к роялю, пропела: «Не искушай меня без нужды…», захлопнула крышку рояля.

– Я устала, простите меня.

Аграфена поклонилась, ушла. Луиза закрыла лицо ладонями, разрыдалась.

– Почему, почему, почему у этой уродливой Фени жизнь счастливее моей? Почему?

Аграфена вышла из гостиной, пошла к Диане. Девочка сидела на кровати, поджав под себя ноги, и читала книгу. Аграфена взяла стул, села напротив. Диана захлопнула книгу, протянула Аграфене.

– Ты хочешь, чтобы я тебе почитала? – спросила та.

Диана замотала головой.

– Нет?

Тогда Аграфена взяла лист бумаги, протянула Диане, предложила:

– Напиши все, что ты хочешь сказать.

– Я хочу играть, – написала Диана.

– Я поняла, ты хочешь взять черную коробочку! – воскликнула Аграфена.

Диана кивнула утвердительно. Спрыгнула с кровати, подбежала к двери, посмотрела на Аграфену.

– Иди, у меня открыто, – сказала та, поднявшись.

Диана вбежала в ее комнату, оставив дверь распахнутой, схватила черную коробку, открыла, написала: «Я говорю!» Закрыла, выждала немного, снова открыла, написала: «Я слышу!» Третьей записью стали слова: «Я пою!»

Диана с надеждой посмотрела на Аграфену. Та улыбнулась, сказала:

– Все твои желания исполняться обязательно. Но запомни, ящик не поможет, если ты сама не будешь стараться.

Диана кивнула, вытянула вперед губки, выдохнула: «Д-э».

С этого дня все свое время девочка проводила в занятиях. Ее упорство было вознаграждено. Через полгода она уже могла говорить отдельные слова. Постепенно восстановился и слух.

Диана ликовала. Она выбегала на улицу, поднимала голову вверх и громко кричала свое любимое слово: «Ура!» Радость Дианы передавалась всем обитателям дома…

Приближался день рождения Дианы. Валдис и Луиза решили отметить его по-особенному. В саду соорудили сцену, на которую поставили рояль. Площадку перед сценой превратили в зрительный зал.

Гостей собралось много. День был необыкновенно солнечным и очень теплым. Луиза и Диана, одетые в белоснежные наряды, прошли по пурпурной ковровой дорожке, встали у рояля, поклонились.

– Сегодня день особенный, сегодня одиннадцатый день рождения нашей дорогой Дианы, – сказал Валдис, встав рядом с женой и дочерью. Одет он был в черный смокинг и выглядел помолодевшим. Глаза его сияли, улыбка не сходила с лица. Голос звучал громко, уверенно. – Вы все знаете, что целых десять лет мы не теряли надежды на чудо, и оно произошло.

Луиза села к роялю, заиграла. Диана прикрыла глаза, смешно выпятила вперед губки, выдохнула: «Д-э», а потом запела. Ее голосок дрожал, словно лепесток на ветру. По щекам текли слезы. Диана пела:

– Благодарю Тебя Господь, Ты мне послал спасенье. Хвалой и радостью мои Наполнил ты уста. Тебе душа моя поет, К Тебе мое стремленье, «Осанна» вторят птицы мне, Взлетая в небеса.

Пока она пела, слезы текли даже по щекам мужчин. Никого не могло оставить равнодушным это проникновенное пение.

Финальный аккорд подхватило эхо, разложило на сотню голосов, а топом наступила тишина. Гости были так ошеломлены произошедшим, что не сразу вознаградили юную исполнительницу аплодисментами. Диана поклонилась, сказал: «Спа-си-бо», прижалась к отцу.

– Чудо, произошедшее с нашей девочкой, стало возможным благодаря стараниям самой Дианы и ее наставницы Аграфены, которую мы зовем: наша Фея, – сказал Валдис, указав на Аграфену, стоящую в тени деревьев. – Наша милая, добрая Фея, идите к нам.

Аграфена смутилась. Диана пришла ей на выручку. Она взяла ее за руку и вывела на сцену.

Яркое солнце ослепило Аграфену. Она опустила голову, но тут же подняла ее верх, чтобы слезы не залили нежно-розовое платье, которое выбрала для нее Диана. Аграфена с большим трудом сдерживала рыдания, рвущиеся из груди. Когда-то она мечтала стать известной исполнительницей, стоять на сцене в свете софитов, приобрести мировую известность, но то, что происходит сейчас, намного важнее, и Аграфена это понимает. Стоя на залитой солнцем сцене, она мысленно благодарит Господа за уроки мудрости, которые она получила, живя в доме Валдиса и Луизы. Сегодня – самый счастливый день в ее жизни.

Апофеозом праздника стал большой именинный торт, который гостям раздавала Диана.

Воспользовавшись моментом, Аграфена потихоньку ушла. Она вышла из сада через потайную калитку, спустилась к реке, села на берегу, задумалась.

– Хотите побежать вслед за рекой? – раздался за ее спиной негромкий мужской голос.

Аграфена повернула голову, растерянно посмотрела на элегантно одетого господина, пожала плечами. Он сел рядом, положил свою руку поверх ее руки, сказал:

– Вы меня забыли, а я вас забыть не могу, как ни стараюсь. Я – Ипполит Алмазов, в дом которого вы приходили, когда служили в театре. Тогда я предложил вам свое покровительство, а вы убежали. Вы исчезли, – он поцеловал кончики ее пальцев. – Вы – удивительный человек, Аграфена. Вы не перестаете меня удивлять. Выходите за меня замуж, – она вздрогнула. – Я знаю, мое предложение застало вас врасплох. Вы не сможете бросить Диану, потому что вы привыкли думать о других больше, чем о себе, – она кивнула. – Милая моя, Фея, пора изменить отношение к жизни. Неужели вам не хочется любви? – она пожала плечами. – Не обманывайте себя, вам давно хочется иметь свой дом, воспитывать детей, просыпаться в объятиях любимого человека. Я знаю, что вы – настоящая Фея, но, несмотря на это, ничто человеческое вам не чуждо, – он прижал ее руку к губам. – Я наблюдал за вами, и кое-что понял. Вы – несчастливы и очень одиноки. Вы мне напомнили улитку, сидящую в своей раковине. Выходите наружу. Сбросьте с себя все условности, – он поднялся. – Я приеду сюда через полгода. Если захотите что-то изменить в своей жизни, я вам помогу. Честь имею.

Он ушел, а она еще долго сидела на берегу, смотрела на убегающую за горизонт реку…

– Где ты была? – спросила Диана, когда Аграфена вернулась в дом.

– Летала на далекую планету, – шепнула ей на ушко Аграфена. – Только никому об этом не рассказывай.

Диана приложила ладошку к губам, кивнула. Аграфена погладила ее по голове, хотела уйти к себе, но Диана удержала ее.

– Дай слово, что не исчезнешь до Рождества, – попросила она.

Аграфена присела на корточки, прижала девочку к груди, сказала:

– Обещаю, моя радость.

– О чем вы тут шепчетесь? – спросила Луиза.

– О любви, – ответила Диана.

– О любви? – глаза Луизы округлились. – Девочка моя, тебе только одиннадцать лет, а ты…

– Мы говорили о Божьей любви, мама, – прервала ее Диана. – Сегодня был прекрасный день. Спасибо за праздник, который вы мне устроили. Можно я пойду спать, я смертельно устала.

– Да-да, доброй ночи, дорогая, – Луиза поцеловала дочку. Когда та ушла, она спросила у Аграфены:

– Вы довольны праздником?

– Да. Все прошло замечательно. Диана счастлива, а это самое главное, – ответила та.

– А вы разве не чувствуете себя счастливой? – Луиза прищурила глаза. – В вас влюбился Алмазов. В вас, а не… – она развернулась, ушла.

Аграфена закрылась в своей комнате, достала чемодан, бросила его на кровать, раскрыла дверцы шкафа, простонала:

– Господи, за что мне все это?

В дверь постучали. Аграфена спрятала чемодан, вытерла слезы, открыла.

– Можно я побуду у тебя? – спросила Диана.

Аграфена посторонилась, девочка вошла, сняла покрывало с кровати, забралась под одеяло, улыбнулась.

– Мне у тебя нравится. Я буду сегодня спать здесь.

– Спи, а я проведу ночь на стульчике, – сказала Аграфена, усаживаясь на стул.

– Ты ведь поняла, что я пошутила? – спросила Диана, выглядывая из-под одеяла. Аграфена кивнула. – Я пришла к тебе, чтобы послушать сказку про паруса надежды. Помнишь, ты обещала мне ее рассказать?

– Помню, – ответила Аграфена. – Слушай. Давным-давно, когда мир был похож на цветущий сад, а люди были добрыми и наивными, как дети, злой волшебник решил похитить у них радость. Сделать это оказалось очень просто. Люди сами отдали ему радость. Они хотели, чтобы незнакомец, появившийся в их мире, почувствовал себя счастливым. Так и случилось. Глаза незнакомца засияли, он громко закричал: «Ура!», подняв лицо к небесам. Но когда он опустил голову, люди испугались. Лицо незнакомца почернело, в глазах заплясали злые огоньки, губы искривились.

– Сегодня вы все стали моими рабами, – закричал незнакомец, выставив вперед длинные руки с крючковатыми пальцами. – Ваш цветущий мир отныне будет серым и холодным, таким, каким хочу видеть его Я – Властелин Тьмы! Отныне никто из вас не должен делать добрые дела, никто не должен говорить добрые слова, проявлять сочувствие, чтобы вирус доброты не разрушил наш черный мир, мир зла, коварства, клеветы. Я приказываю всем быть злыми, эгоистичными, завистливыми, жадными, жестокими и никогда больше не повторять за глупцами поговорку: «Не делайте добра, не будет зла». Запомните, зло рождается только от зла, и не смейте примешивать сюда никакую добродетель. Забудьте о ней скорее, и жизнь ваша изменится до неузнаваемости.

Колдун захохотал так, что затряслась земля, раскинул в разные стороны руки, превратился в громадную черную птицу и улетел на высокую гору, где стоял замок Солнца.

Люди любили Солнце. Им нравилось, что каждое утро вниз с горы льется солнечный поток, наполняя мир светом, а души радостью. Люди принимали радость и спешили поделиться ею с другими. Они знали, что чем больше они отдадут, тем больше счастья и радости получат после. Они верили в доброту и свет. Они хранили свой мир.

Но как только злой волшебник проник в замок Солнца, все изменилось до неузнаваемости. Солнечный свет иссяк. Все вокруг стало унылым и бесцветным. Люди понурили головы. Никто больше не радовался, не смеялся, не пел. Люди перестали смотреть друг другу в глаза. Друзья стали злейшими врагами. Никто не желал быть чутким, добрым, внимательным. Зло, насилие, вседозволенность стали главными человеческими качествами, достойными похвал.

Но остались и такие люди, которые не желали мириться с происходящим. Они не хотели жить в мире зла, разврата и лжи. Они верили, что скоро все изменится, и их мир вновь будет миром радости, добра и света. Они должны сразиться со злым волшебником, но для этого им нужен летающий фрегат. Чтобы его создать, люди решили понаблюдать за птицами. Тогда-то и пришла им в голову мысль сделать паруса, напоминающие птичьи крылья. Эти необычные паруса люди назвали парусами надежды.

Когда фрегат был готов, встал новый вопрос: кто отправится на гору?

Воинам идти нельзя, колдун сразу заподозрит что-то неладное и убьет их.

Мудрецов он прогонит, с женщиной разговаривать не станет, а вот появление ребенка его наверняка удивит. Но кто отпустит своего ребенка в логово злодея?

Пока заговорщики решали, что делать, маленькая девочка пробралась на фрегат. Она ничего не подозревала об опасности, нависшей над ней, она просто решила немного полетать. Вначале ей было радостно смотреть с высоты на землю и считать, проплывающие мимо облака. Но, когда она поняла, что фрегат приближается к замку злого волшебника, ей стало страшно. Она не знала, что делать и решила довериться интуиции.

Она сошла с фрегата, потихоньку вошла в замок, спряталась за одной из многочисленных дверей. Именно у этой двери остановился злой волшебник. Девочка затаила дыхание, прислушалась.

– Я предупреждал тебя, моя Радость, ты никому не нужна, – проговорил злодей. Голос у него был неприятным, словно кто-то скреб металлом по стеклу. У девочки задрожали колени.

– Ты рано празднуешь победу, колдун. Я верю, люди найдут способ спасти меня, – сказала Радость. Голос у нее был нежным, ласкающим слух. Девочка немного успокоилась.

– Не обольщайся ни на чей счет, – предупредил ее колдун. – Людишки тебя забыли. Им хорошо в моем мире, лишенном условностей и запретов. Им можно все, что пожелают их темные душонки.

– Людям не может быть хорошо в мире зла, – возразила Радость. – Твоя вседозволенность – мираж, увлекающий людей в черную дыру забвения, в ад.

– Замолчи, – крикнул он. – Ты утомила меня. Еще одно слово, и я запру тебя в башне страданий.

– Твой мир – это башня страданий, – сказала Радость со вздохом.

– Так думаешь только ты, – он ткнул в нее своим крючковатым пальцем.

– Не я одна, – сказала Радость.

– Не я одна, – передразнил он. – Да у твоих почитателей не хватит смелости явиться на мою гору.

– А что ты будешь делать, если кто-нибудь из моих почитателей сюда все же придет? – спросила Радость.

– Я отпущу тебя, – ответил колдун с усмешкой.

– Я тебе не верю.

– Милая моя, людям нужно доверять, – проговорил он льстивым голосом.

– Людям, а не колдунам, – сухо сказала Радость.

– Ну, хорошо, чтобы ты мне поверила, я дам тебе свой драгоценный перстень. Пусть он будет символом свободы, которую ты никогда не обретешь, потому что ни один смельчак не сможет подняться на эту гору! Ждать тебе придется несколько вечностей.

– Вовсе нет! – воскликнула девочка, выйдя из своего укрытия. – Мы уже пришли в замок, чтобы спасти Радость.

– Мы? – колдун смерил малышку презрительным взглядом, крепко сжал ее руку. Девочка сморщилась от боли. – С каких это пор такие малявки стали говорить о себе во множественном числе?

– Я здесь не одна, – крикнула девочка. – Нас много, очень много.

Эхо подхватило ее голос, разнесло по замку:

– О-го-го!

– Отпусти Радость, немедленно, – приказала девочка.

– И не подумаю, – сказал колдун, еще крепче сжав ее руку. Девочка растерялась.

– Ты дал слово, – сказала Радость. – Вот перстень…

– Оставь его себе, – усмехнулся колдун. – У меня таких безделушек целый сундук. Для меня они не имеют никакой цены. Их ценят только глупцы, которые верят, что в золоте заключен символ власти, а это не так. Властвовать над людьми можно и без золота, если знать секрет власти.

– Я его знаю! – воскликнула девочка, вырвавшись из рук колдуна. – Знаю, но тебе не скажу, потому что ты – обманщик. Ты обещал отпустить Радость, а теперь отказываешься от своих слов.

– Я не отказываюсь, – он улыбнулся. – Радость свободна. Она может идти на все четыре стороны. И ты вместе с ней, маленькая негодница. Ну, что вы стоите, идите, идите, а я посмотрю, сможете ли вы покинуть гору без моей помощи.

Девочка схватила Радость за руку, потянула за собой.

– Нам не выбраться отсюда, колдун прав, – проговорила Радость, пытаясь остановить девочку. Но та не желала сдаваться. Она упорно двигалась вперед. Она вывела Радость из замка в том месте, где находился фрегат. Но едва они поднялись на его борт, поднялся сильнейший ветер, сгустилась тьма.

– Вам не уйти от меня! – загремел тысячью громов голос колдуна.

– Мы не боимся тебя! – громко крикнула девочка. – Мы не отдадим тебе нашу Радость! Мы спасем мир! Спасем, во что бы то ни стало!

Девочка искренне верила во все, что говорила, и произошло чудо. Горячие солнечные лучи разорвали завесу тьмы. Солнечный свет полился вниз с горы, преобразив все вокруг. Девочка обняла Радость, воскликнула:

– Ура! Мы победили!

– Ура! – повторила вслед за ней Радость. Она сняла с пальца кольцо колдуна и бросила его в стремительный солнечный поток. Кольцо разлетелось на множество мельчайших осколков.

– Что ты наделала? – заорал колдун и рухнул вниз с горы на острые камни. В огненных лучах солнца его тело превратилось в пепел, который разлетелся по ветру.

Фрегат надежды взмыл в небо и очень скоро приземлился на главной площади города. Люди были счастливы, что свет и Радость вернулись в их мир. Они ликовали, обнимали друг друга, пели и смеялись. Никто не заметил, как маленькая девочка затерялась в толпе и исчезла. Никто не спросил ее имени. Никто не знал, откуда она пришла в этот мир. Никто не поблагодарил ее за его спасение.

И тогда люди решили написать сказку про паруса надежды, чтобы все узнали о маленькой храброй девочке с добрым сердцем, открытой душой, чистыми мыслями, и захотели быть такими, как она.

– Поучительная сказка, – сказала Диана, выбравшись из-под одеяла. – Я пойду к себе, а ты, моя Радость, ложись в теплую постельку и ни о чем плохом не думай.

Она поцеловала Аграфену в щеку, ушла к себе…

Аграфена долго не могла заснуть. Она лежала с открытыми глазами и размышляла над словами господина Алмазова. Он был прав, ей давно хотелось иметь свой дом, рассказывать сказки своим детям, быть любимой и любить.

Огонек любви вспыхнул в ее сердце несколько лет назад, когда актер, имени которого она даже не знала, заставил ее по-иному взглянуть на мир. Этот человек стал для Аграфены идеальным мужчиной. С ним она хотела прожить всю свою жизнь. Она мечтала о счастье, прекрасно понимая, что ее фантазии далеки от реальности. Но именно это и делало их еще привлекательнее.

Аграфена не пыталась искать актера. Она ждала, что он сам ее отыщет, но…

Время шло, а он, придуманный ею идеальный мужчина, не появлялся.

Вместо него пришел другой человек. Аграфена запомнила его имя – Ипполит, но не запомнила его лица. Пока они сидели у реки, она смотрела на его руку, красивую, ухоженную руку богатого человека. На мизинце поблескивал золотой перстень – печатка с инициалами владельца. Аграфена слушала приятный голос Ипполита и не могла понять, что влечет его к ней, некрасивой, бедной гувернантке.

Его слова: «Я вами очарован» вызвали у нее грустную ухмылку. Очарование сродни чарам, которыми она, Аграфена не обладает. У нее чар нет, а есть дар – красивый голос. Но здесь, в этом доме, она не имеет права упоминать о нем. Здесь нужен другой дар – умение терпеливо ждать и верить в чудо.

Правда теперь, когда чудо свершилось, и Диана обрела способности, которых была лишена прежде, ей Аграфене, незачем оставаться в этом доме. Алмазов прав, пришло время подумать о себе. Ей скоро исполнится тридцать два. Эта цифра Аграфену напугала. Она уселась на кровати, свесив ноги вниз, вздохнула:

– Зачем я нужна вам, господин Алмазов? Что даст вам этот брак? – покачала головой. – Нет, я не о том спрашиваю. Я должна понять, что даст мне этот брак? Свободу? Навряд ли. Я больше года живу в этом доме и вижу, как Валдис относится к Луизе. Она – его пленница. Этот богатый дом – ее тюрьма. Я в тюрьму не хочу. Не хочу…

Она встала, распахнула окно, посмотрела на усыпанное звездами небо, сказала:

– Все люди разные. Не стоит делать поспешных выводов, не узнав человека. Я вас, господин Алмазов не знаю. Нам стоит присмотреться друг к другу. А вдруг вы, в самом деле, мой спаситель.

Она негромко запела песню любви, которую много раз пела в театре, стоя за кулисами.

Откуда ей было знать, что Алмазов остался ночевать, и ему отвели комнату на втором этаже над комнатой Аграфены. Ему не спалось, он стоял у окна, смотрел на звезды и думал об Аграфене. Он не понимал, почему вот уже пять лет не может забыть эту угловатую барышню. Объяснение пришло в тот момент, когда зазвучала песня.

Алмазов вспомнил их первую встречу. Его рассердило то, что Аграфена пришла в его дом вместо мадам Алонсе. Он решил, что они сговорились и хотел уже выставить самозванку за дверь, но увидев ее растерянный взгляд, понял, что никакого сговора нет, что, скорее всего, мадам решила подшутить над девицей, вручив ей его послание. Бедная девушка понятия не имеет, кто перед нею, и готова провалиться сквозь землю от стыда.

Он усадил Аграфену в кресло, произнес монолог покровителя и выпроводил ее через черный ход, потому что к парадному крыльцу подъехала карета примадонны. Алмазов улыбнулся. Вечер, проведенный с мадам Алонсе, был незабываемым. Разумеется, он ни словом не обмолвился о визите незнакомки.

Ему хотелось посмотреть, что будет дальше, но барышня бесследно исчезла. Даже он, Ипполит Алмазов, не сразу отыскал ее следы, не сразу.

Он усмехнулся, вспомнив, как мадам Алонсе умоляла его придумать что-нибудь, чтобы спасти ее доброе имя. Он сказал, что у певцов часто происходит надрыв связок, и посоветовал воспользоваться этим в своих интересах.

– Болезнь горла? – взвизгнула мадам. – Вы хотите меня убить? Вы предлагаете мне покинуть сцену, вместо того, чтобы купить мне театр на побережье Италии. Вы бесчувственный эгоист, Алмазов. Я отдала вам свои лучшие годы, а вы… Вы должны увезти меня отсюда, немедленно, иначе…

– Я не смогу вам помочь, – сказал он сухо.

– Вы не желаете мне помогать, потому что нашли себе другую игрушку, – выкрикнула она. – Кто она?

– Это не ваше дело, – он улыбнулся. – Простите, мадам, но я действительно больше не желаю иметь с вами никаких дел.

– Что? – она превратилась в дикую кошку, бросилась на него, расцарапала щеку. Он с такой силой оттолкнул ее, что она упала на пол.

– Я отомщу вам за это унижение, – прошипела она. – Отомщу…

Он позвонил в колокольчик, приказал слуге проводить мадам до двери и больше никогда не пускать ее в этот дом.

Он сжег все ее письма, швырнул в камин все ее подарки, а утром отправился в Италию. Вернулся домой через год. Ему сообщили, что мадам Алонсе долго болела, чуть не потеряла голос, но, к счастью, все обошлось. Она вернулась на сцену и сегодня ее бенефис.

Алмазов отправился в театр. Занял место в директорской ложе после того, как погасили свет. Как только прозвучала вступительная ария, он поднялся и ушел. Новая барышня, которая пела теперь вместо примадонны, талантом не обладала. Она была заурядной вокалисткой. Алмазову стало скучно, и он решил отыскать Аграфену.

Задача оказалась невыполнимой. Но Ипполит Федорович не привык отступать. Поиски Аграфены стали смыслом его жизни. Он часто думал о том, что гоняется за призраком, потому что забыл ее лицо. Он помнил только ее голос, волшебный, проникающий в душу голос.

Алмазов не был сентиментальным человеком, но когда он слушал ее пение, с ним происходило нечто необъяснимое. Он становился иным человеком, обретал новые чувства, которых был лишен прежде. Но, когда барышня исчезла, чувства испарились. И, наверно, теперь он с таким упорством ищет безвестную певицу лишь затем, чтобы вернуть утраченное. Эта мысль успокоила его. Он решил немного отдохнуть, навестить старых друзей.

Первым, о ком вспомнил Алмазов, был Валдис Вернер, с которым они дружили с раннего детства. И, о чудо, Валдис сам явился в его дом. Выглядел он помолодевшим, глаза светились, улыбка не сходила с лица.

– Чудо, чудо, Ипполит, она заговорила! – сообщил Валдис с порога.

– Милая маленькая Диана? – воскликнул тот.

– Она, она, мой дорогой. Мы с Луизой готовим праздник в честь дня рождения Дианы. Приезжай к нам в субботу, чтобы разделить нашу радость.

– Спасибо за приглашение. Буду обязательно, – обняв друга, сказал Алмазов. – Теперь мне понятны перемены, произошедшие с тобой.

– Я помолодел лет на двадцать. Не хожу, а летаю, не поверишь, но это так, я летаю. Луиза тоже летает. Есть от чего. Диана не только говорит, но еще и поет. От ее пения дух захватывает, сердце в небеса уносится. Я счастливейший из смертных. Мир красками радости окрасился, а до этого черно-белым был. Ты лучше других знаешь о моей извечной меланхолии. Так вот, ее больше нет. Я каждое утро пою. Мне еще никогда так хорошо не было. Никогда. Я теперь всех вокруг люблю. Всем хочу рассказать о том, что моя глухонемая девочка исцелилась, что она слышит, говорит, поет. Станешь ее покровителем, Ипполит?

– Пусть подрастет немного, чтобы талант полностью раскрылся, – сказал Алмазов с улыбкой.

– Подрасти и окрепнуть ей не мешает, ты прав, но талант, батенька, на лицо. Впрочем, сам все увидишь в субботу, – сказал Валдис. – Луиза велела тебе кланяться. Она от тебя без ума. А я от ревности.

– Полно тебе, нашел к кому ревновать, – отмахнулся Алмазов. – Мне твоя Луиза в дочки годится. Да и не в моем она вкусе, красивая слишком, – он похлопал Валдиса по плечу. – А я красавиц не люблю, ты ведь знаешь. Мне дурнушку подавай.

– А у нас в доме и дурнушки имеются, – воскликнул Валдис. – Наша гувернантка Аграфена этакая серая мышка, но душа, я тебе скажу, золотая. Это она нашу Диану говорить научила.

– Занятно, – проговорил Алмазов, думая о своем.

– Мы с Луизой тоже не можем понять, как ей это удалось, – признался Валдис. – Ладно, засиделся я у тебя, поеду. Увидимся в субботу…

На день рождения Дианы Алмазов приехал раньше всех, привез большой букет белоснежных роз. Им украсили сцену. Луиза сказала, что никогда в жизни не видела ничего подобного.

– У вас изысканный вкус, Ипполит Федорович, принимать таких людей в своем доме одно удовольствие.

– Визиты к вам мне тоже доставляют удовольствие, – сказал он, целуя ее руку. – Если бы не дела, не уезжал бы отсюда никогда.

– Оставайтесь, мы рады будем, – глаза Луизы засияли. – Хоть на одну ночь останьтесь. Соловьев наших послушаете.

– Соловьев послушать я давно мечтал, – сказал Алмазов. – Пожалуй, отложу все неотложные дела и погощу у вас, если Валдис не будет возражать.

– Не будет, – шепнула Луиза, поцеловала его в щеку и убежала.

Алмазов ушел на прогулку. Вернулся в имение, когда все гости были уже в сборе, с трудом нашел свободное место, уселся.

– Вы не знаете, кто эта дама в розовом платье? – спросил его сосед.

– Нет, – ответил Алмазов, повернул голову туда, куда тот указывал, да так и остался сидеть вполоборота.

Дама в розовом платье оказалась безвестной певичкой, из-за которой Алмазов потерял голову. Он ее сразу узнал, хотя, казалось, и не помнил лица. Сердце забилось с неистовой силой, дав понять Ипполиту Федоровичу, что это – она. Он не сводил с нее глаз, а когда она затерялась среди гостей, пошел за ней следом.

Сел рядом на берегу реки, дотронулся до ее руки и понял, что не зря искал ее столько лет. Не зря…

И вот он стоит у окна, смотрит на залитый лунным светом сад, слушает божественный голос Аграфены, чувствует, что происходит что-то необыкновенное и желает, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась.

Ночь, когда сбываются мечты, Ночь, когда с тобою мы на ты, Ночь, когда не страшно ничего, Ночь любви – блаженство, волшебство…

Как только голос девушки затих, запели соловьи. Луиза была права, пели они прекрасно.

Алмазов не сомкнул глаз до рассвета, уехал когда все в доме крепко спали, оставив на столе букетик васильков и записку: «Я очарован вашим пением!»

Первой записку увидела Луиза, прижала ее к губам, воскликнула:

– Я победила! Алмазов мной очарован.

Воодушевленная Луиза решила устроить Рождественский бал. Началась подготовка. Был приглашен учитель танцев, который занимался с ней и Дианой. Аграфена в это время помогала Валдису делать бухгалтерские расчеты.

Поняв, то гувернантка – барышня смышленая, он доверил ей работу посложнее. Валдис был уверен, что Алмазов уговорит Аграфену поехать с ним. В прошлый приезд Ипполит Федорович несколько раз упомянул о том, что хочет взять себе расторопного, умного помощника или помощницу. Валдис решил, что Аграфена запросто может стать такой помощницей, поэтому не скрывал от нее ничего.

Погруженные в заботы, люди не заметили, как наступила зима. Снег укутал землю пушистым покрывалом, набросил на деревья кружева, создал праздничное настроение людям. До Рождества оставалось совсем немного времени.

В дом принесли красавицу елку. Достали ящик с игрушками. К вечеру лесную красавицу было не узнать. Она так сверкала огнями, что можно было не включать общее освещение.

– Мне в Рождество бывает очень грустно, – призналась Диана, разглядывая шарики на елке.

– Почему? – спросила Аграфена.

– Потому что прошлое умирает. Умирает, как это дерево, которым мы все так восхищаемся, – ответила Диана, тронув колючую ветку. – Праздник проходит, сказка заканчивается, на душе становится грустно. Грустно оттого, что нужно прощаться с тем, что было дорого, – она вздохнула. – Я раньше много об этом думала, а теперь могу поделиться своими мыслями с тобой, моя Фея. А еще мне кажется, что люди – это искры. Они вспыхивают, горят, а потом гаснут. Мне не хочется гаснуть, но я не знаю, что для этого нужно сделать. Можно ли вечно жить? Нужно ли жить вечно?

– Люди не могут жить вечно, потому что все мы смертны, – сказала Аграфена, обняв Диану. – Наши тела умирают, а наши души возвращаются к Господу, который сотворил нас по Своему образу и подобию. Он вдохнул в нас душу живую. Душа наша вечна. Чтобы ее не потерять мы должны верить в Иисуса Христа. Рождество – это день Его рождения, который празднует весь мир. Небеса ликуют, ангелы пою: «Слава в Вышних Богу!» Если ты принимаешь Иисуса, как своего спасителя и стараешься жить по Божьим заповедям, ты обретаешь спасение и дар вечной жизни. Господь любит всех людей. Каждому из нас Он дает право быть его детьми, владеть всеми сокровищами мира. От каждого из нас зависит, принять Божью милость или отказаться от нее. Ты, милая Диана, на себе ощутила Божью любовь. Господь восстановил твой слух, вернул тебе способность говорить. Я уверена, что ты никогда не свернешь с Божьего пути.

– Никогда не сверну, – пообещала Диана. – Никогда…

На Рождественский бал в дом Вернеров собралось много гостей, Алмазов приехал раньше всех с большим букетом белоснежных роз.

– Где вы их берете? – удивилась Луиза.

– Выращиваю в своих итальянских теплицах, – ответил он, целуя ее руку.

Луиза поставила букет у рояля, сказала:

– Теперь все гости смогут увидеть подарок от Деда Мороза. Вы ведь не откажитесь от такой роли, Ипполит Федорович?

– Не откажусь, если объясните, в чем она заключается, – он взял ее под локоток.

– Ничего сложного от вас не потребуется. Ваша внучка Снегурочка вам поможет, – сказала Луиза.

– И кто же будет моей внучкой, вы? – он хитро улыбнулся.

– Нет. Я вышла из детского возраста. Я лучше буду феей, исполняющей желания, – усмехнулась, – разумные.

– Разве я похож на неразумного человека? – спросил он с иронией.

– В новогоднюю ночь может случиться все, что угодно, – парировала Луиза. – Кто знает, что вы придумаете после рюмки водки.

– Вы правы, милая, зеленый змей порой нашептывает нам такое, что вам об этом лучше не знать, – усмехнулся. – Пойду погуляю, проветрю мозги перед спектаклем.

– Смотрите не заблудитесь, – попросила Луиза.

– Постараюсь, – сказал Алмазов, распахнув дверь.

Луиза улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй, пропела:

– Новогодняя ночь нам готовит сюрпризы…

Праздник начался точно в назначенный час. Гости, одетые в карнавальные наряды, водили хороводы, играли, танцевали. Все ждали Деда Мороза. Он пришел под бой курантов с большим мешком подарков, но без Снегурочки раздавать их не стал. Отыскать внучку Дедушки Мороза помогла веселая кадриль. Когда танец закончился, распахнулись стеклянные двери, и вместе с морозным воздухом вошла в зал Снегурочка.

– Ах, какая ты красавица! – воскликнул Дед Мороз, подхватив Диану на руки. – Что пожелаешь нам в Новом году?

– Я желаю всем любви! – проговорила Диана. – Пусть любовь никогда не кончается!

– Пусть! – дружно подхватили гости.

Луиза села к роялю, заиграла. Диана запела:

Старый год от нас уходит, Мы с тобой его проводим В добрый путь. В добрый путь! Распахнем для счастья двери, Сердце настежь распахнем, Новый год с надеждой встретим, Песни новые споем. Мы желанья загадаем, Будем верить и мечтать, С новым годом, с новым чудом Всех мы будем поздравлять.

– И подарки дорогие будем всем гостям вручать, – сказал Дед Мороз, когда Диана закончила свою песню.

– Ты все опять перепутал, дедушка, – пожурила она его. – Надо было сказать так: «Вальс особый, новогодний, будем вместе танцевать!»

Грянула музыка, пары закружились в вальсе. Тут-то Дед Мороз и увидел Аграфену. Она стояла возле стеклянной двери, через которую вошла Снегурочка – Диана, и с улыбкой смотрела на свою воспитанницу, легко скользящую по паркету. Диану пригласил на танец молодой человек, одетый в костюм гусара.

Дед Мороз решил пригласить на вальс Аграфену. Она смутилась, но отказать ему не посмела.

– Загадайте желание, и я его исполню, – сказал Алмазов голосом Деда Мороза.

– Мое желание уже исполнилось, – она улыбнулась. – Я мечтала станцевать вальс с вами, Дедушка Мороз.

– Это слишком простое желание, загадайте другое, – предложил он.

– Наши желания и должны быть простыми, чтобы им было легче осуществиться, – сказала она.

– Я понял, вы любите все простое, – сказал он. – Букетик васильков, приколотый к вашему платью – символ этой простоты. Но, где вы его взяли? Васильки – летние цветы, я ни разу не видел их зимой.

– Я сделала эти цветы из ткани, – ответила она.

– Вы сделали их сами? – он не поверил. – Разве это не живые цветы?

– Нет. Потрогайте, – предложила она.

Он снял рукавицу, дотронулся до лепестков, воскликнул:

– Это волшебство! Создать такой шедевр может только настоящая Фея!

– Здесь нет никакого волшебства, – проговорила она, глядя в его глаза. – Мне захотелось сохранить ваши цветы, господин Алмазов, и вот…

– Как вы меня узнали? – спросил он.

– По рукам, – ответила она. – У вас красивые руки, как у музыканта.

– Хотите, чтобы я сыграл для вас? – спросил он. – Хотите, чтобы я стал пианистом?

– Хочу, – ответила она. – Выполните мое простое желание, Дедушка Мороз.

– Выполню, если вы поможете мне, – он взял ее за руку, повел к роялю.

– Что вы делаете? – она испугалась, попыталась вырваться. – Я дала слово. Я…

– Сегодня все запреты отменяются, – громко сказал Алмазов. – Сегодня – время чудес и удивительных превращений!

Музыка смолкла, и все гости повернулись к нему.

– Господа, вы когда-нибудь видели играющего на рояле Деда Мороза?

– Нет, – раздался дружный хор голосов.

– А вы слышали когда-нибудь, как поет Фея?

– Нет! – громче всех выкрикнула Диана. – Я хочу услышать ее пение сию же минуту!

– Милая, а вдруг она не умеет петь, – обняв дочь за плечи, сказала Луиза. – Не нужно ставить человека в неловкое положение.

– Я не ставлю ее в неловкое положение, мама, – заупрямилась Диана. – Я даю ей возможность показать свои способности.

– А вдруг у нее этих способностей нет? – не унималась Луиза.

– Они есть, мама, и ты в этом сейчас убедишься, – сказала Диана достаточно громко. – Взгляни на туфельки Феи, и поймешь, что я говорю правду.

– При чем здесь туфельки, Диана, – Луиза начала сердиться. – Мне кажется, ты…

– Моя милая Снегурочка права, – вмешался в спор Дед Мороз. – Волшебные туфельки помогут Фее исполнить романс «Грезы».

Он сел к роялю, заиграл.

– Вы с ума сошли, господин Алмазов, – прошептала Луиза. – Этот романс кроме мадам Алонсе никто не поет. Откуда нашей гувернантке знать его. Вы…

– Я аккомпанирую исполнительнице, Луиза.

Он с силой ударил по клавишам. Луиза насупилась, отвернулась, но услышав голос Аграфены, повернула голову. Ей почудилось, что сама примадонна явилась в их дом. Этот голос нельзя было перепутать ни с чьим голосом. Каково же было удивление Луизы, когда она увидела у рояля свою некрасивую гувернантку, а не прославленную мадам Алонсе. Аграфена пела сложнейший романс, к которому Луиза даже боялась подступиться.

– Господи, помоги мне не лопнуть от злости, – прошептала Луиза, усевшись в кресло. Ей было невыносимо смотреть на Аграфену, поэтому она закрыла глаза.

Зато Диана смотрела на свою Фею с восторгом. Она стояла напротив и шевелила губами, стараясь подражать Аграфене. Диана была счастлива от того, что ее гувернантка настоящая Фея и настоящая красавица.

– У нее доброе сердце, поэтому она должна стать самой-самой счастливой в этом году, – решила малышка.

Когда музыка смолкла, Диана прижалась к Аграфене и долго не выпускала ее из своих объятий.

– Я люблю тебя, люблю. Ты – самая лучшая Фея, – шептала она.

Чтобы отвлечь внимание гостей от Аграфены, Луиза приказала зажечь огни на елке. Слуги погасили общий свет, принесли шампанское, поставили в центре зала мешок с подарками. Дед Мороз и Снегурочка раздали их и заторопились в свой сказочный терем. Распахнулись стеклянные двери, к ним подъехала тройка белых коней. Дед Мороз и Снегурочка уселись в расписные санки и уехали.

Воспользовавшись моментом, Аграфена убежала к себе. Достала чемодан, побросала в него свои вещи. Подошла к двери, прислушалась. Кто-то шел по коридору торопливой походкой. Через миг раздался стук в ее дверь, а потом послышался голос Алмазова.

– Я знаю, что вы в комнате, Аграфена. Откройте мне, пожалуйста. Нам нужно поговорить. Я не уйду отсюда. Если вы мне не откроете, я проведу под вашей дверью всю ночь.

Аграфена спрятала чемодан, открыла. Он вошел, прислонился к двери спиной, сказал:

– Простите, если обидел вас.

– Вам не в чем извиняться, – сказала она. – Вы выполнили еще одно мое простое желание. Я очень хотела спеть «Грезы», – улыбнулась. – Теперь я понимаю, что нужно быть осмотрительнее в мечтах, они неожиданно сбываются.

– Неожиданно, – повторил он, глядя ей в глаза. – Вы собирались удрать, ни с кем не попрощавшись, да?

– Да, я решила не ждать, пока госпожа Луиза выставит меня, – ответила она с вызовом.

– А как же Диана? Вы о ней подумали? – спросил он.

– Мы с ней уже простились, – голос Аграфены дрогнул. – Простились у рояля. Она прижалась ко мне и сказала, что знает о быстротечности времени. О том, что время моего пребывания в их доме подошло к концу. И как бы она ни старалась удержать меня, я все равно исчезну. Диана пообещала не плакать, когда это произойдет. Она станет еще усиленней заниматься, чтобы однажды превратится в такую же Фею, как я.

Аграфена отошла к окну, чтобы Алмазов не видел ее слез, текущих по щекам.

– Как это ни печально, но Новогодняя сказка все же завершается, – сказала она, глядя на медленно падающий снег за окном. – Утром все будет иным. Все изменится до неузнаваемости, – повернулась. – Не удерживайте меня, пожалуйста. Позвольте мне уйти сейчас, пока все так прекрасно. Пусть в моей памяти останутся яркие воспоминания и вера в чудо.

– Мне кажется, у вас есть другое желание, – сказал он, скрестив на груди руки.

– Наверно, есть, – она пожала плечами. – Но сейчас важнее то, о чем я сказала вам.

– А мне кажется, то, о чем вы промолчали, важнее, – он улыбнулся. – Вы ведь ждали меня, верно?

Она вздохнула, села на край стула, опустила голову, тихо ответила:

– Да.

Он подошел, присел на корточки, заглянул ей в глаза, спросил:

– Хотите, сбежим вместе? Я с кучером договорился, чтобы он не распрягал лошадей. Одевайтесь. Где ваша шубка? Ну, что вы сидите, – рассмеялся. – Я похищаю вас, Фея.

– Нет, Дедушка Мороз, вы не похищаете меня, а выполняете еще одно мое простое желание, – сказала она, глаза засияли. – Я с детства мечтала стать Снегурочкой и прокатиться в расписных санках.

– Так едемте же скорей!

Снег скрипел под полозьями саней и искрился в лунном свете. Кучер звонко кричал:

– И – эх, залетные!

Алмазов прижимал Аграфену к груди и повторял:

– Чудо, чудо. Вы – чудо, Аграфена. Жизнь заново начинается. Наша с вами счастливая, долгая жизнь…

Она сидела на веранде и смотрела вдаль. Он положил ей руку на плечо, спросил:

– Ты снова вспоминаешь зиму?

– Откуда ты узнал? – спросила она, прикоснувшись щекой к его руке.

– Ты кутаешься в плед, а на улице плюс сорок, – ответил он, сел рядом.

– Ты прав, – она улыбнулась. – Я скучаю по снегу и морозу. Странно устроен человек, в жару думает о снеге, а в мороз – о жарком лете. Нам трудно угодить.

– Трудно, – подтвердил он.

– Знаешь, какую еще странность я заметила?

– Какую?

– Становясь старше, мы вспоминаем то, что происходило с нами давным-давно, и забываем о том, что было вчера, – ответила она.

– Вчера ничего особенного не было, – сказал он. – Мы бродили по берегу океана, собирали ракушки и ждали фрегат, а он так и не появился.

– Так и не появился, – она вздохнула, крепко сжала его руку, спросила:

– Скажи, Ипполит, если бы я тогда отказалась пойти с тобой, что бы ты сделал?

– Я бы стоял перед тобой на коленях до тех пор, пока бы ты не согласилась стать моей, – ответил он, поцеловав кончики ее пальцев. Мы с тобой должны благодарить мадам Алонсе за наше счастье. Если бы она не отдала тебе мои васильки, все могло бы сложиться иначе. Но, к нашей великой радости, все сложилось так, как сложилось. И даже в том, что мы живем на берегу океана, есть некий знак, знак судьбы, дающей нам возможность быть по-настоящему счастливыми людьми.

– По-настоящему счастливыми, – повторила она, прижавшись к нему.

В позе этих немолодых уже людей было столько нежности, что стоящая поодаль Диана не смогла сдержать слезы. Она вновь стала одиннадцатилетней сентиментальной малышкой, которой только что открылась тайна звучащего мира.

Она смотрела на Аграфену и Ипполита Федоровича и думала о быстротечности времени. Ей захотелось вернуться в ту Новогоднюю ночь, когда она была Снегурочкой и загадала заветные желания для себя и Аграфены.

Ее желания сбылись. Она теперь известная актриса – Диана Вернер.

А ее дорогая Фея – Аграфена стала счастливейшей из женщин, выйдя замуж за господина Алмазова.

Они живут на берегу океана и ждут фрегат надежды. И она, Диана, ждет его, когда приезжает погостить к своей любимой Фее.

Фрегатом надежды управляет сын Аграфены и Ипполита Федоровича Юрий, которого все здесь зовут: капитан Юджин.

Из-за него Алмазовым пришлось покинуть Родину. Пятилетний мальчик чуть не умер от астматического кашля. Врачебный совет постановил, что ребенка спасет морской воздух и яркое солнце. Так и произошло. К пятнадцати годам Юрий полностью излечился от недуга.

Глядя на крепкого высокого мужчину с копной темных кудрявых волос, обветренным лицом и строгим взглядом, трудно поверить, что когда-то он был маленьким, тщедушным малышом.

Диана любит капитана, как брата. Несмотря на то, что он младше ее на двенадцать лет, рядом с ним она чувствует себя маленькой девочкой. К Юджину она приезжает за советом. Ему поверяет свои сокровенные тайны и терпеливо ждет, когда же строгий капитан позволит ей взойти на борт своего фрегата и возьмет ее с собой в одно из кругосветных путешествий под парусом надежды…

 

Вторая часть

ЮДЖИН

Эту землю называли страной снегов и льдов. Она была труднодоступной и потому неизведанной. Множество легенд рассказывали путешественники об этой земле, но Юджину нравилась одна, в которой говорилось о хранительнице несметных богатств Диане. Его заинтересовала эта легенда потому, что имя ледяной красавицы совпадало с именем его названной сестры Дианы, милой, нежной барышни.

Несмотря на свою известность, Диана Вернер оставалась открытым, добрым человеком, такой, какой впервые увидел ее Юджин.

Их первая встреча произошла, когда Юджин был маленьким болезненным мальчиком Юрочкой. Он лежал в гамаке, натянутом между деревьями в саду, и наблюдал за облаками. Ему нравилось смотреть, как меняются облачные формы, как создаются облачные фигуры, как меняется облачная расцветка в зависимости от времени суток. Иногда Юрочка выкрикивал облакам слова приветствия и размахивал руками, но такие восторги неизменно заканчивались приступами астматического кашля. И Юрочку уносили в дом, разлучали с небом и облаками.

В тот день, когда появилась Диана, Юрочка увидел на небе фрегат с парусами, надутыми ветром. Он собрался крикнуть: «Привет, капитан!», но облачное видение заслонила чья-то голова. Юрочка нахмурился, прикрыл ладошкой глаза, чтобы солнечный свет не мешал ему рассмотреть нарушителя, вторгшегося в мир его фантазий.

– О, какие мы строгие! – прозвучал нежный голос. – Привет. Меня зовут Диана. Если ты сядешь, то нам будет удобнее разговаривать.

Он сел. Она присела на корточки напротив него. Ее лицо светилось солнечным светом, глаза были небесно-голубыми, а волосы напоминали золотых барашков, пасущихся на лугу. Юрочка подумал, что Диана – посланница небес, поэтому заговорил не сразу.

– Ты красивый мальчик, – сказала Диана, проведя ладонью по его жестким волосам. – Ты очень похож на свою маму, поэтому станешь самым счастливым человеком. Я уверена, ты найдешь фрегат надежды, и…

– Я его уже нашел. Вот он, – Юрочка показал на небо. Но, облачный фрегат исчез. Вместо него остался на небе стреловидный след. Юрочка растерянно посмотрел на Диану, проговорил с дрожью в голосе:

– Я его видел, видел. Он был там… – в глазах блеснули слезы.

– Я верю тебе, – сказала Диана. – Я тоже видела его минуту назад.

– Правда?! – воскликнул Юрочка.

– Правда, – ответила Диана, поднялась. – Знаешь, о чем я подумала, когда увидела этот небесный фрегат?

– О чем? – Юрочка спрыгнул на землю, поднял голову вверх. Диана присела на корточки, взяла его за руки и сказала:

– Я подумала о том, что очень скоро вы, Юрий Ипполитович, станете капитаном этого фрегата. Вот.

– Я тоже об этом подумал, – признался мальчик.

– Значит, все так и будет! – обрадовалась Диана, вскочила, подняла голову к небу, закружилась, крикнула: «Ура!»

Юрочка улыбнулся, запрокинул голову, закружился, крикнул вслед за Дианой: «Ура!»

Он был так счастлив, что совершенно забыл о рекомендациях доктора. Юрочке не следовало кричать и высоко задирать голову, чтобы не начался кашель, который может его погубить. Кашель, наверно, не ожидал такого к себе пренебрежения, и решил затаиться. Он никак не проявлялся несколько дней. Этот факт убедил Юрочку в том, что Диана – посланница небес. И раз уж она появилась в их доме, то небеса и впрямь благоволят к нему, а это значит, что болезнь будет побеждена. Будет…

Так и случилось. Правда Юрочке потребовалось десять лет, чтобы забыть о страшном диагнозе, и не вскрикивать по ночам от предчувствия ужаса…

Юре было семнадцать лет, когда Диана приехала на остров погостить. Он ее сразу узнал. Она почти не изменилась. Осталась такой же милой, улыбчивой барышней, как в их первую встречу.

– Юрий Ипполитович, вы ли это! – воскликнула Диана, обняв его.

– Вы прекрасны, дитя мое, – рассмеялась. – Такие слова обычно говорят строгие дяди, когда видят меня. А я тебе их сказала, потому что не могу скрыть свою радость. Ты возмужал, стал обворожительным господином. Если бы ты был постарше, то… – она улыбнулась, зажала рот ладошкой. – Прости, болтаю вздор. Расскажи о себе.

– Я не очень-то люблю говорить, – признался Юрий. – Лучше давай выйдем в море.

– Ты умеешь управлять фрегатом? – воскликнула Диана.

– Еще нет, – он улыбнулся. – Пока я выхожу в море на яхте. Я сам сшил паруса и назвал их парусами надежды.

– Может быть, ты себе и новое имя придумал? – в глазах Дианы блеснули хитрые огоньки.

– Новое имя придумал не я, а мои друзья. Они зовут меня Юджин. – сказал Юрий.

– О, какое интересное имя: Юджин – твой джин, – Диана улыбнулась. – А раз так, то ты, мой джин, должен выполнить три моих желания. Во-первых; поцеловать меня в щеку и перестать смущаться. Во-вторых; я хочу, чтобы ты стал моим защитником. В-третьих, поехали скорее кататься на твоей яхте! – она схватила его за руку. – Бежим!

Они спустились к причалу. Снялись с якоря, ушли в море. Там Диана поведала Юджину о своей несчастной любви и даже всплакнула немного. Юджин был настолько ошеломлен, что не мог говорить. Он смотрел на плачущую Диану и молчал. Порыв ветра чуть не вырвал из его рук руль. Яхта накренилась.

– Я не умею плавать, – закричала Диана.

Юджин очнулся. На смену оцепенению пришла уверенность в своих силах. Он почувствовал себя отважным капитаном, ответственным за чужую жизнь, выровнял яхту, направил ее к берегу.

– Все, что было в море – тайна, – сказала Диана, спрыгнув на причал. Юджин пообещал хранить молчание. Диана сделала несколько шагов, обернулась.

– Мне пришла в голову неожиданная мысль, – сказала она. – Капитан, Юджин, научите меня плавать. Завтра вы свободны? – он кивнул. – Прекрасно.

Диана подбежала к Юджину, поцеловала его в щеку, умчалась прочь.

– Ты – счастливчик, малыш, – старый шкипер Барнео, похлопал Юджина по плечу, подмигнул. – Эта барышня влюблена в тебя, я бы не терялся.

– Диана – моя сестра, – сказал Юджин с вызовом.

– О, простите, мне сослепу показалось… – Барнео пригладил бороду, вынул изо рта трубку, выпустил кольцо дыма. – Не сердись. Твоя сестра Диана – красавица. Вы с ней совсем не похожи.

– У нас разные отцы, – буркнул Юджин. – Я пойду.

– Иди, я тебя не держу, – сказал Барнео. – Может я разучился разбираться в людях, но, раздери меня спрут, эта дамочка любит тебя не по-сестрински.

– Барнео? – Юджин метнул на него недобрый взгляд. – Я же тебе сказал…

– Я все понял, малыш, догоняй свою Наяду, – Барнео посторонился. – Желаю удачи.

Юджин вспомнил об этом разговоре через десять лет на похоронах капитана Барнео. В адрес старейшего шкипера прозвучало немало добрых слов. Но Юждина особенно взволновали слова капитана Джима.

– Старик Барнео был настоящим провидцем, – сказал Джим. – Он видел будущее так ясно, словно перед ним лежала книга жизни, раскрытая на нужной странице. Все предсказания Барнео исполнились. Все без исключения, – Джим обвел собравшихся на панихиде долгим взглядом, вздохнул. – Барнео даже о своей смерти сказал с легкой грустью и присущей лишь ему одному иронией: «Я частенько вспоминаю спрута, живущего в дальней гавани. Сдается мне, что в моем уходе именно он сыграет главную роль», – Джим ударил кулаком по столу. – Мы прикончим этого спрута. Мы отомстим за тебя, дружище, – Джим опорожнил стакан. – Прощай, Барнео. Теперь океан будет твоей колыбелью.

– Океан – твоя колыбель, Волны пенятся, ветер гудит, Но не слышит старый моряк, Он теперь в океане спит, – запели моряки.

Юджин вышел на воздух, дошел до конца причала, скрестил на груди руки, задумался. Океан волновался. Волны вздыбливались, обрушивались вниз с неистовой силой. Ветер усилился, небо затянули черные тучи. Надвигался шторм.

Юджин подставил лицо ветру, подумал о том, что давно не видел Диану. Он знал, что она несколько раз гостила в их доме, что ждала его из плавания, но так и не дождалась. Время ее визита закончилось раньше, чем шторм, в который попал фрегат Юджина.

За прошедшие десять лет Диана приезжала на остров несколько раз, но судьба упорно не желала сводить их вместе. Поэтому-то Юджин и не верил в предсказания капитана Барнео.

– Диана никогда не станет моей Наядой, потому что она намного старше меня, – буркнул он тогда. Барнео усмехнулся, выпустил дым из своей видавшей виды трубки, проговорил назидательным тоном:

– Скоро ты поймешь, что возраст для Наяд не имеет никакого значения. Главное – в другом.

– В чем? – Юджин нахмурился. Барнео постучал его трубкой по лбу, сказал:

– Главное для каждого из нас – духовное единение, соединение душ, а не разума. Хотя, голову терять никогда не нужно, но и идти вслед за разумом, отвергая порыв души, я тебе тоже не советую. Слушай свое сердце, малыш. Оно и только оно укажет тебе верный путь, подскажет, что делать. А если трудности покажутся тебе непреодолимыми, зови меня, – он хлопнул Юджина по плечу. – Выше голову, юнга!

На следующий день Юджин учил Диану плавать. Она оказалась способной ученицей. Правда, в начале, она чуть не утопила своего учителя, но потом, когда дело пошло на лад, она вознаградила его поцелуем и устроила обед на берегу океана.

Они сидели на клетчатом пледе, уплетали бутерброды с ветчиной и сыром, пили морс из розовых лепестков.

– Ты что-нибудь знаешь о Наядах? – спросил Юджин, разглядывая лицо Дианы. Она улыбнулась, ответила не сразу.

– По-моему – это морские русалки. Ты их видел?

– Пока нет, – сказал он.

– Тогда, смотри! – воскликнула она, обернулась полотенцем и принялась приплясывать в волнах, напевая какой-то незатейливый мотивчик. Потом швырнула полотенце Юджину, подняла фонтан брызг, прокричала:

– Теперь ты с уверенностью можешь сказать, что видел настоящую Наяду!

– Я видел настоящую Наяду! – крикнул Юджин.

Диана набрала в ладони воды, вылила ее на голову Юджину, рассмеялась.

– Мне так хорошо здесь на вашем острове. Так хорошо, что не хочется расставаться со сказкой, не хочется взрослеть. Я здесь другая. Я снова маленькая девочка, у которой есть Фея, – посмотрела на Юджина. – Не взрослейте, мой милый Юрочка. Это так грустно. Грустно осознавать, что тебе уже не пятнадцать, а… – махнула рукой. – Долой меланхолию, Юрий Ипполитович. У меня в запасе два дня. Целых два!

Диана побежала к морю, нырнула и поплыла. Юджин даже привстал. Она с такой легкостью скользила по воде, словно и впрямь была морской русалкой.

– Удивлен? – спросила Диана, выйдя на берег.

Он кивнул. Она поцеловала его в лоб, приказала:

– Никогда ничему не удивляйся. Принимай мир таким, какой он есть.

– Постараюсь, – пообещал он.

Через два дня Диана уехала. Юджин пришел на причал, сел радом с капитаном Барнео, попросил его рассказать о Наядах. А он рассказал о холодной северной Диане хранительнице ледников. Много позже Юджин понял, что старый моряк рассказал ему историю из своей жизни, поэтому во время повествования он делал долгие паузы. Старый шкипер пытался скрыть свои чувства, свою боль и невозвратную потерю. Он радовался, что может снять с души тяжелый камень, открыв истину желторотому юнцу, который не посмеет его ни о чем выспрашивать, не станет ничего выведывать, как сделали бы это опытные моряки. Барнео знал, что Юджин выслушает его исповедь, как легенду о далекой холодной стране и, возможно, захочет ее отыскать.

Так и случилось. Желание отыскать страну льдов с каждым годом становится у Юджина все сильнее. И сейчас, наблюдая за надвигающимся штормом, он слышит чуть хрипловатый голос старого капитана Барнео и мысленно повторяет его слова:

– Еще никто не прошел все испытания, которые придумала холодная Диана. Если бы я был помоложе, то непременно ввязался бы в эту авантюру…

Юджин развернулся, пошел прочь от моря. Ему нужно было все тщательно обдумать, прежде чем отправляться на поиски страны льдов…

Земля льдов и снегов не всегда была безлюдной и зловещей. Было время, когда здесь цвели сады, благоухали цветы, пели птицы, жили счастливые люди. Полноводная река, протекающая по этой земле, поила людей, а дерево жизни приносило плоды двенадцать месяцев в году. Каждый месяц появлялись на ветках свои плоды, которых было достаточно, чтобы накормить всех, живущих здесь. Остатки плодов убирали в прохладные кладовые.

Время от времени в Землю Любви, а именно так называли ее жители, приходили караваны из далеких стран. Торговцы привозили разные товары в обмен на плоды, выросшие на дереве жизни. Но не всегда чужеземцы приходили с добрыми мыслями. Такова природа человека – чаще всего его разумом управляет зависть. Она – главная сила, толкающая людей на преступления и предательство.

– Почему у меня нет того, чем владеет жалкая горстка людишек? – воскликнул предводитель племени воинствующих кочевников, когда ему рассказали о чудо-дереве. – С какой стати эти ничтожетсва счастливее меня, потомка великих воинов? Мы должны восстановить справедливость. Мы уничтожим их землю, сотрем их в порошок.

– Сотрем! – заревели воины. В знак одобрения слов правителя вверх полетели мохнатые шапки – отличительный знак кочевого племени.

– Почему не радуешься ты, мой главный воин? – спросил предводитель, заметив, что тот остался в головном уборе.

– Я думаю над твоими словами, повелитель. Они меня озадачили, – ответил воин, чуть склонив голову.

– Чем? – поинтересовался предводитель.

– Я много раз водил караван в Землю Любви и наблюдал за укладом жизни этих людей. Думаю, силой их не одолеть, – ответил воин.

– Это говоришь мне ты – моя правая рука? – предводитель побагровел от негодования. – Ты усомнился в нашей силе. Ты – предатель. Я прикажу отрубить тебе голову.

– Не спеши наказывать меня, мой господин, – воин преклонил колено. – Выслушай то, что я хочу сказать тебе. Поверь, в моих словах нет лукавства. Я страстно желаю, чтобы воинствующие кочевники оставались победителями, но для этого нам нужно изменить тактику ведения войны.

– Ты предлагаешь изменить стратегию, выработанную веками, и утверждаешь, что ты не предатель, – предводитель сверкнул глазами.

– Утверждаю, мой господин, – сказал воин. – Пойми, с этими людишками нельзя воевать так же, как с другими, потому что они – особенные. На их дереве растут листья, дающие силу даже убитому воину. Я проверял это несколько раз. Мы убили трех своих воинов, а на утро они были живыми, благодаря целебной силе листьев.

– Почему этих листьев нет у меня? – закричал предводитель.

– Потому, что эти листья обладают целебным свойством несколько часов, а потом теряют его, – ответил воин. – Я нарвал листьев с дерева и взял с собой, чтобы показать тебе их чудодейственную силу, но через два дня пути они стали таким же, как листья с других деревьев. Тогда я понял, что сила заключена не в листьях, а в дереве, соком которого они питаются.

– Значит, надо отнять у них чудо-дерево! – воскликнул предводитель. – Выкопайте его и привезите мне.

– Это невозможно, мой господин. Мы ведь кочевники – племя, мчащееся по свету, а дерево должно расти в земле и приносить плоды, – сказал воин.

– Я понял, к чему ты клонишь, – взгляд предводителя потеплел. – Ты хочешь захватить право владеть этим деревом. Так?

– Да, – воин улыбнулся. – Но хочу я сделать это не с помощью оружия, а с помощью волшебной силы.

– Кочевники не пойдут на сговор с колдунами, – отрезал предводитель. – Мы не станем заниматься колдовством.

– Я говорю тебе не о колдовстве, а о любви, которая, впрочем, сродни колдовству, – воин усмехнулся. – Люди, живущие в земле Любви, ни о чем так охотно не говорят, как о ней. Во имя любви они готовы на любые жертвы. Нам нужно понять, на какие именно, и воспользоваться этим.

– Ты считаешь, что победу можно одержать без единой капли крови? – поинтересовался предводитель.

– Я уверен в этом, – ответил воин. – Если ты позволишь мне некоторое время пожить в земле Любви, я с легкостью выведаю все их секреты.

– Действуй, – сказал предводитель, дотронувшись мечом до его плеча.

Воин поднялся, положил к ногам предводителя свою шапку, вскочил в седло и ускакал. Облако пыли, которое поднял его конь, долго не исчезало из вида.

– Надеюсь, ты сдержишь слово, данное мне, – проговорил предводитель.

Это был первый и единственный случай, когда он поверил другому человеку, как себе. Интуиция подсказывала ему, что воин не подведет. Так и случилось, но…

В игру вступили другие силы, о которых никто из них не подумал. Да и разве может смертный человек предугадать движения светил, если он не знает того, что произойдет с ним в следующую минуту. Если человек не может сосчитать волосы на своей голове, то как он может с уверенностью говорить о своем превосходстве и величии?

Гордость не позволяет людям думать о таких мелочах.

Гордость возводит людское «я» в превосходную степень, делает все, чтобы человек считал себя центром вселенной, вокруг которого вертится мир.

Гордость набрасывает на людские глаза завесу, скрывающую истинное положение вещей, чтобы люди не видели того, что мир вращается в другую сторону.

Не увидел этого и воин, решивший обмануть жителей земли Любви.

Они встретили его с радушием, напоили, накормили, дали кров, позволили жить с ними столько, сколько он пожелает. Воин пробыл в земле Любви полгода. Ему стали известны все секреты, кроме одного – самого главного, без которого все остальные знания становились бесполезными. Жители земли Любви это знали, воин – нет.

Решив, что дело сделано, он вскочил на своего вороного коня и умчался разыскивать племя кочевников, чтобы сообщить повелителю о триумфе, который их ждет.

Но люди в земле Любви оказались не такими простодушными и доверчивыми, как показалось воину. Они с первого же дня поняли, что воин их враг, что прибыл он в их землю со злыми намерениями. Поэтому, как только рассеялась пыль от копыт его коня, люди собрались под деревом Жизни. Старейшина обвел всех долгим взглядом, заговорил. Голос его был грустным, лицо бледным. Он должен был сообщить соплеменникам горькие новости. Люди это сразу почувствовали.

– Мы все знаем, что через четыре дня дерево Жизни принесет свои главные плоды. Это самый важный момент в нашей жизни, мы ждем его с особым трепетом. Но, в этот раз вкушать плоды нам не придется, потому что нам предстоит великое переселение, – взрослые склонили головы, дети заплакали. – Мы жили в земле Любви много лет мирно и счастливо. Все эти годы Господь хранил и оберегал нас от бед и зла. Милость Его не иссякла и поныне. Он предупредил нас о близкой беде. Он повелевает нам отдать все свои владения кочевникам, которые примчатся в землю Любви через три дня.

Люди встрепенулись. Прокатилась волна недоумения и недовольства. Старец высоко поднял руку, призывая соплеменников успокоиться, сказал:

– Мы встретим кочевников с почестями, достойными великих гостей. Мы сделаем все, что требуют от нас законы любви и гостеприимства. Мы выполним все просьбы кочевников, а в день сбора плодов покинем эту землю.

– Куда мы пойдем? – закричали мужчины.

– Пока я не могу ответить на этот вопрос, – старец улыбнулся, посмотрел на небо. – Господь укажет нам путь. Он много раз спасал нас, спасет и на этот раз, я уверен.

Словно подтверждая его слова, на землю полетели лепестки алых роз.

– Чудо! Чудо! – закричали дети.

– Соберите все лепестки, – сказал старец женщинам. – Мы бросим их под ноги всадникам, которые въедут в город.

Женщины принялись за работу, а мужчины посыпали головы пеплом, разодрали одежды, встали под деревом на колени, чтобы молить Господа о прощении и спасении своей земли.

Через три дня в землю Любви примчались на вороных конях кочевники. Все они были крепкими, плечистыми, черноглазыми. На головах – мохнатые шапки с множеством беличьих хвостов. В руках – нагайки, на поясах – мечи.

Старейшина встретил гостей у ворот, поклонился, произнес слова приветствия. Главный воин спрыгнул с коня, преклонил колено, снял шапку, произнес в ответ слова, которые жители земли Любви ждали несколько столетий.

– Встань, сын мой, – сказал старец. – Мы видим, что ты – посланец небес, и эта земля отныне принадлежит тебе.

Грянула музыка. Под ноги воинам полетели алые лепестки роз. Мужчины склонили головы, ребятишки закричали: «Ура!».

– Веди нас к заветному дереву, старик, – приказал предводитель кочевников.

– Его покажет вам властелин этой земли, – ответил старец, передав золотой жезл главному воину. Тот схватил жезл, воскликнул:

– Хвала небесам! Ключ бессмертия в наших руках. Теперь мы непобедимы! – протянул жезл предводителю кочевников. – Возьми ключ от дерева Жизни, мой господин. Распоряжайся им так, как сочтешь нужным.

Тот отстранил жезл, нахмурился.

– Слишком все легко. Меня эта легкость пугает. Отдай старцу его посох. Пусть он сам отведет нас к волшебному дереву. Не верю я, что там нет вооруженных всадников.

– Уверяю вас, мой господин, все жители здесь, – сказал главный воин.

– Отдай посох старику, – рявкнул предводитель.

Воин выполнил его приказ. Старец взял жезл, повел кочевников к дереву Жизни. Увидев диковинные плоды, они набросились на них с такой жадностью, словно несколько дней голодали. Наевшись, кочевники долго пили воду из реки, а потом уснули прямо на берегу.

На рассвете на дереве появились новые плоды, которые были еще удивительнее прежних.

– Это главные плоды, о которых я говорил тебе, мой господин! – обрадовался главный воин. – Тот, кто съест такой плод, станет подобным Богу.

– Я разрешаю тебе первому вкусить этот плод, – проговорил предводитель, прищурившись. – Кусай, а мы посмотрим, в какого бога ты превратишься.

Кочевники дружно захохотали. Воин сорвал плод, надкусил, почувствовал необыкновенный прилив сил, быстро доел плод, сорвал еще один.

– Я – настоящий Геракл, – воскликнул он, показав всем свои крепкие мышцы. – Я – сверхчеловек. Я могу свернуть горы.

Он съел второй плод, схватил на руки своего коня, перепрыгнул вместе с ним на другой берег, а когда вернулся обратно, сказал:

– Я бы не стал раздавать эти плоды всем подряд, мой господин. Ощутив такой прилив сил, воины могут взбунтоваться. Каждый захочет быть первым.

– Я тоже об этом подумал, – проговорил предводитель, надкусив плод. – Первым и главным должен быть только я! Я – снежный барс, смотрите!

Он с легкостью взобрался на верхушку дерева, сорвал самый большой и, по всей видимости, самый главный плод, издал победоносный клич, вонзился зубами в мясистый бок плода.

В тот же миг грянул гром, разверзлось небо, и люди увидели небесный город. На землю спустилась широкая хрустальная лестница. Ангелы затрубили в золотые трубы. Воины оцепенели. А жители земли Любви возликовали и побежали вверх по прозрачной лестнице. Последним поднялся в небо старец. Когда на землю упал его золотой жезл, предводитель кочевников очнулся.

– Остановите их! – закричал он, но было уже поздно. Небеса сомкнулись, спрятав от кочевников дивный град.

Из-под земли вырвалось наружу пламя. Оно окружило кочевников плотным кольцом. Его языки поднимались так высоко, что доставали почти до макушки дерева.

– Мы сгорим заживо, – закричали кочевники.

– Ешьте плоды, превращайтесь в грифов, – приказал правитель.

Но волшебная сила дерева иссякла. Да и сила самого предводителя тоже поубавилась. Он сидел на верхушке дерева и дрожал от страха. Да и всех остальных кочевников парализовал страх. На их глазах главный воин из сверхчеловека превратился в человекоподобное существо, обросшее шерстью. Он бегал вокруг дерева, словно пытался кого-то поймать, и громко кричал:

– Ты обманула меня, обманула. Я растерзаю тебя.

Когда воин выбился из сил и упал на землю, появилась та, кого он обвинял. Это была невероятно высокая девушка с белым безжизненным лицом, холодным взглядом больших бездонных глаз и голосом, похожим на завывание северного ветра.

– Ты обвиняешь меня в обмане, воин, в то время, как сам первым задумал обман, решив покорить эту землю, – сказала она, приподняв его над землей. – Мы поверили тебе. Ты поклялся в вечной любви, скрепил клятву кровью, а потом… – она швырнула его на землю позади огненного круга. Он застонал от боли. – Ты предал нас, отказался от любви, разрушил цветущий мир, заставил мой народ страдать. За это ты будешь наказан. Ты станешь вечным скитальцем, а твои соплеменники останутся навеки здесь, превратятся в ледяные глыбы. Земля Любви отныне будет называться землей снегов и льдов. Люди будут обходить ее стороной, чтобы не разбудить снежную Диану, хранительницу несметных богатств. Ты же, воин, обретешь успокоение лишь тогда, когда отыщешь главный секрет, который мы от тебя утаили.

Она сорвала с дерева Жизни несколько листьев, растерла в ладонях, подбросила вверх. В туже минуту на землю полетели большие белые снежинки. Они впивались в кочевников своими острыми краями, причиняя невероятную боль. Криками и стонами наполнилась долина. Огонь потух. Стало холодно. Главный воин с трудом поднялся с земли, сделал несколько шагов вперед и столкнулся с невидимой преградой.

– Пропусти меня, – крикнул он. – Я должен быть с моим народом.

– У тебя больше нет соплеменников, – раздался холодный голос Дианы. – Ты потерял все, что имел.

– Не-е-е-ет, – закричал воин, принялся колотить кулаками в ледяную стену, но только изранил руки. Он громко кричал до тех пор, пока не потерял голос. Тогда он упал на колени и заплакал. Слезы намочили его мохнатую грудь, оставив в шерсти проплешины. Воин принялся вырывать остатки шерсти, но скоро и это занятие его утомило. Шерсть появлялась снова. Избавиться от нее было невозможно.

Воин видел, как земля Любви исчезла под слоем льда и снега. Вместе с ней погибло и племя воинствующих кочевников. Осталась нетронутой зеленая верхушка дерева Жизни. Воин видел, как на ней расцвела алая роза. Через несколько дней ее лепестки полетели вниз и превратились в алые капли крови, разлитые по снежному насту. Воин понял, что дольше оставаться здесь бессмысленно. Он несколько раз ударил кулаком в ледяную стену, крикнул: «Прощайте, братья!» и пошел прочь.

– Про-ща-ай… – долетел до него негромкий голос, и под ноги упал лепесток.

Воин поднял его, прижал к груди и заплакал. Когда слезы иссякли, он увидел, что шерсти на его груди больше нет. Он вновь стал человеком. Воин обернулся и не поверил своим глазам. Ледяных торосов больше не было. Перед ним простиралась зеленая долина. Он помчался по ней, надеясь увидеть своих соплеменников, но увидел других людей. Они весело постукивали топориками, выстругивая из толстых бревен лодки, которые потом спускали на воду.

– Что стоишь с открытым ртом? – крикнул один из мастеров. – Подсоби-ка лучше.

Воин помог принести большое бревно, вбил несколько гвоздей, напилил доски.

– Ты способный человек, – похвалил его начальник артели корабелов. – Оставайся с нами.

– Я бы с радостью остался, но долг зовет меня вперед, – ответил воин. – Прощайте.

Неведомая сила влекла его вперед. Заклятие, наложенное Дианой, не позволяло ему остановиться. Несколько раз обошел воин вокруг земного шара, но так и не смог разгадать главный секрет, который жители земли Любви унесли с собой.

Несколько раз воину мерещилась земля снегов и льдов с зеленой вершиной дерева Жизни, но дойти до нее он так и не смог.

Со временем ему стало казаться, что никакой земли нет, что снежная Диана ему попросту пригрезилась, что гоняясь за миражами, он тратит свою жизнь впустую, но изменить себя он уже не в силах. Ему остается смотреть на океан, пыхтеть своей трубкой и ждать финала…

– А что произошло между снежной Дианой и воином? – спросил Юджин, когда капитан Барнео закончил свой рассказ.

– Воин знал, что Диана – дочь старейшины и хранительница главных секретов земли Любви. Он очаровал ее, поклялся в вечной любви, а потом предал, – ответил Барнео, глядя вдаль.

– Значит, слова любви, которые он ей говорил, – ложь? – воскликнул Юджин удивленно.

– Значит, – ответил Барнео, выпустив клуб дыма. – Воин не имел права влюбляться в Диану. Закон кочевников гласит: воин не должен обременять себя семьей. Если ему нужна женщина, он может взять ее в другом племени, – Барнео посмотрел на растерянное лицо Юджина, продолжил. – У кочевников не было детей. Они похищали мальчиков и воспитывали их, как своих сыновей, сильными, выносливыми, бесстрашными. Таким был и главный воин. Его похитили в младенческом возрасте и воспитали, как кочевника. Он ничего не знал о своих настоящих родителях, как и все похищенные дети. Попав в землю Любви, воин почувствовал странное волнение, но сумел его побороть усилием воли. Кто знает, как закончилась бы эта история, если бы воин прислушался к зову сердца, – Барнео выпустил клуб дыма, вздохнул. – Если бы… Жизнь не терпит сослагательного наклонения, мой милый Юджин. Все произошло так, как я тебе рассказал. Воин бесследно исчез, оставив нам эту легенду и множество неразгаданных загадок. Разгадывать их или нет, каждый решает сам.

– Мне захотелось отыскать землю снегов и льдов, чтобы взглянуть на зеленую верхушку чудо-дерева, – сказал Юджин.

– Отличное желание, юнга, – Барнео улыбнулся. – Ты – открытый, добрый человек, Юджин. Ты, наверняка, сможешь разгадать главный секрет, который скрыли от воина. Дерзай…

Юджин подошел к дому, остановился, посмотрел на бушующий океан. Шторм был уже рядом. Ветер завывал с неистовой силой, пригибал к земле тонкие деревья. Из черной, нависшей над островом тучи, ударил в землю трезубец молнии. Гром грянул, как выстрел.

– Я понял, почему воин проиграл, – сказал Юджин. – Он проиграл потому, что был лишен главного и самого важного чувства – любви. Любовь не мыслит зла, не превозносится, не ищет своего. Она долго-терпит, – улыбнулся. – Долготерпение – особый дар, которому нужно учиться у нашей Дианы, Дианы Вернер. Поэтому так похожи имена двух этих женщин. Воин отверг любовь, и потерял все, что имел.

Словно подтверждая слова Юджина, грянул гром, и на землю обрушился ливень.

Юджин вбежал в дом.

– Наконец-то! – проговорила Аграфена, поднявшись ему навстречу. – Вымок?

– Немного, – ответил Юджин. – Пойду переоденусь.

Он вернулся через несколько минут, сел на пол у камина, подбросил дров в огонь, спросил:

– Есть какие-нибудь известия от Дианы?

– Она поет в Риме, – ответила Аграфена. – Обещала приехать в конце месяца.

– В конце месяца, – повторил Юджин.

– У тебя какие-то планы? – спросил Ипполит Федорович, посмотрев на сына.

– Да. Хочу покорить землю снегов и льдов, – ответил Юджин.

– Ты думаешь, туда можно добраться на твоем фрегате? – Ипполит Федорович улыбнулся.

– Конечно, отец, – ответил Юджин. – У меня ведь не простой фрегат. Он оснащен парусами надежды, а это уже – полдела.

– Диана хотела тебя увидеть, – сказала Аграфена. – Она просила, чтобы ты ее дождался, если это не идет в разрез с твоими грандиозными планами.

Юджин поднялся, бросил полено в огонь. Оно вспыхнуло. Пламя запело свою жаркую песню, искры полетели вверх.

– Я дождусь Диану, дождусь, – проговорил Юджин, наблюдая за полетом искр. Обернулся, подмигнул матери. – Барнео сказал, что Диана должна стать моей Наядой. Вот и проверим, сумеет она сыграть эту роль.

– Слово «Наяда» внушает мне страх, сынок, потому что звучит так, словно кто-то предлагает тебе отраву, – Аграфена поежилась. – Прислушайся сам: на яда.

– Ну, матушка, у тебя и фантазия, – Ипполит Федорович усмехнулся. – Ты считаешь, что Диана способна отравить нашего сына?

– Нет, конечно, – улыбнулась Аграфена. – Диана любит Юрочку всем сердцем. К ней это неприятное слов не подходит совершенно. Она – ангел, сирена, в конце концов, но никак не – на яда.

– Милая моя, Фенюшка, Юрочка говорил о другом, – Ипполит Федорович обнял жену, поцеловал в лоб.

– Я знаю, знаю, – сказала она. – Юрочка хочет взять Дианочку с собой, чтобы она ему песни колыбельные пела.

– Зачем ему колыбельные песни? – удивился Ипполит Федорович. – Думаю, Юра, простите, капитан Юджин, мечтает романсы о любви послушать. Верно, сынок?

Юджин улыбнулся, кивнул. Ему было весело смотреть на седовласых родителей, рассуждающих о нем, как о ребенке.

Он-то Юрий – Юджин давно понял, что ему нужно.

Для него Диана Вернер – добрая фея, подарившая ему паруса надежды.

Без Дианы Юджин не мыслит своей дальнейшей жизни.

Вот и все…

Вот и…

 

Осень

Осень выдалась на редкость холодной и дождливой. Серое небо свисало так низко, словно готовилось свалиться на головы прохожим, бегущим по промокшим насквозь мостовым.

Дождь плакал навзрыд, нудно, монотонно, заунывно. Иногда он всхлипывал с такой силой, что люди замирали с вывернутыми наизнанку зонтами, и восклицали:

– Что происходит?

– За что природа так сердится на нас?

– Почему прохудилось небо?

– Неужели грядет новый всемирный потоп?

Слушая эти причитания, дождь ненадолго умолкал, но потом рыдания его становились еще неистовее.

Непогода не располагала к прогулкам.

Она бы ни за что не пошла на улицу, так и просидела бы весь день у камина, укутавшись в мягкий плед. Но… обстоятельства сложились так, что не уйти она не могла.

Она торопилась на вокзал. Ей нужно было успеть на поезд, идущий в Лиль.

Порыв ветра вывернул зонт. Дождь залил ее лицо своими холодными слезами. Они смешались с ее теплыми, солеными слезами, потекли за воротник.

– Скорее, скорее, мадам, прячьтесь под мой зонт, а свой закройте, – проговорил высокий господин, взяв ее под руку. – До вокзала осталась пара шагов. Вы ведь торопитесь на поезд до Лиля?

– Да.

– Нам сюда, платформа номер семнадцать, – он пропустил ее вперед. – У вас какой класс?

Вместо ответа она протянула ему свой билет.

– Вот так сюрприз! – воскликнул он. – Мы с вами попутчики.

Они вошли в вагон первого класса. Он помог ей снять пальто, шляпку, улыбнулся:

– Позвольте представиться, Ричард Львиное Сердце. Ну вот, у вас заблестели глаза. Это хорошо, а то мне показалось, что вы не барышня, а восковая кукла. Плохая погода – не повод для меланхолии, – сел напротив.

Она достала носовой платочек, стерла с лица слезы и капли дождя, повернулась к окну.

– Я дождь люблю, – сказал попутчик. – Посмотрите, как он поливает наш мир, как старается смыть с нас все наносное, ненужное. Как хочет отмыть нас дочиста, как кричит нам: «Люди, будьте собой!».

Раздался третий звонок. Поезд тронулся. Проводник распахнул двери купе, сказал с улыбкой:

– Добро пожаловать в наш скоростной поезд. Мы надеемся прибыть в Лиль через два с половиной часа. Приятного путешествия. Что-то желаете?

– Да, – сказал господин. – Мы со спутницей промокли, замерзли и проголодались. Думаю, горячий кофе…

– Чай, – сказала она, повернув голову.

– Значит, принесите нам чай и кофе, – попросил господин.

– Вернусь через пару минут, – сказал проводник и исчез.

– Итак, вы предпочитаете чай, – сказал господин, разглядывая ее бледное лицо. Она кивнула. – Вы не очень-то разговорчивая попутчица.

– Не очень-то, – подтвердила она, отвернулась к окну.

Они заговорили снова, когда проводник принес горячие напитки, бутерброды и сладости. Она ото всего отказалась. Он с аппетитом съел все, что лежало на тарелках.

– Не сочтите меня обжорой, – сказал он, вытирая рот салфеткой. – Я почти сутки ничего не ел. Вы согрелись?

– Да.

– О чем вы думаете?

– О дожде, – ответила она. – Думаю, сколько же времени ему понадобиться, чтобы отмыть дочиста человечество?

– Вечность, – ответил господин. Лицо его стало серьезным. – Беда человечества в том, что мы не умеем быть безгрешными. Нам кажется, что мы выпутываемся из сетей зла, а на самом деле запутываемся в них еще сильнее. Мы совершаем множество плохих поступков, злимся иногда безо всякого повода, лжем, предаем, лицемерим, крадем, завидуем. Трудно ответить на вопрос: что это: неизбежность или вечное противостояние добра и зла, света и тьмы? Сможем ли мы когда-нибудь уравновесить хорошее и плохое? Нужно ли это равновесие? Как вы думаете?

– Простите, я не расположена вести философские беседы. Я слишком огорчена, чтобы думать о чем-то кроме своей печали, – сказала она.

– О, простите, – он смутился. – Не стану вам больше докучать.

– Вы мне не докучаете, – сказала она. – Я рада, что вы меня отвлекаете от грустных дум. Просто, не просите меня ни о чем рассказывать. Лучше расскажите мне что-нибудь о себе. Кто вы? Зачем едете в Лиль?

Или расскажите какую-нибудь светскую историю. Я давно не интересовалась происходящим вокруг.

– О, тогда у меня для вас есть сотня сногсшибательных новостей! – воскликнул он. – Но для начала я, все же, хотел бы узнать ваше имя.

– О, да, конечно, Ричард, меня зовут…

Он рассмеялся. Она растерянно на него посмотрела.

– Что вас так развеселило?

– Простите. Я думал, вы поняли, что я вас развлекаю. Я назвался Ричардом Львиное Сердце в надежде рассмешить вас, – поднялся, поцеловал ее руку. – Мое имя Карл Элюар. А вы, похожи на испуганную серну. Я бы назвал вас – дитя долины слез, – улыбнулся. – Но вам не стоит печалиться, потому что в ваших изумрудных заплаканных глазах я вижу – великое будущее. Очень скоро ваши глаза засияют счастьем, солнцем и любовью. Серые тучи поднимутся вверх, выглянет солнце, и… – он выпустил ее руку, сел на свое место. – Хотите еще чая?

– Кофе, – ответила она.

Он приоткрыл дверь, попросил проводника принести два кофе.

– Итак, вас зовут…

– Беатрис, – представилась она.

– Беатрис, – повторил он нараспев. – У вас красивое имя. Люблю красивые женские имена, они делают своих обладательниц еще более привлекательными, добавляют им шарма, – подмигнул ей, пропел:

– Скажи, малышка Беатрис, когда со мной заговоришь?

Когда меня ты нежным взглядом одаришь?

Но ты молчишь, о Беатрис, и нежный взгляд мне не даришь Ты о своей какой-то тайне все грустишь, о Беатрис…

Простите за вольность. Я иногда сочиняю. Но это – секрет. Вы ведь никому его не раскроете?

– Никому, – пообещала она. – Вы – весельчак, Карл. С вами легко.

– О, вы заблуждаетесь на мой счет, – проговорил он. – Я – ужасный зануда. Жена бросила меня за то, что… – усмехнулся. – Ну вот, выболтал вам еще один свой секрет. Никто не знает, что великого Карла Элюара бросила жена. Вы удивлены, Беатрис? Вы не знаете о том, что я – известный человек? – она покачала головой. – Прекрасно. Забудьте о моем величии. Его не было и нет, смыло дождем. Для вас я – веселый болтун, предсказатель будущего. А дайте-ка мне вашу руку.

– Какую?

– Ту, которую я целовал, – ответил он, подавшись вперед. Она растерялась, отстранилась. Открылась дверь, проводник принес кофе.

– Очень кстати, – сказал Карл. – Аромат такой, словно мы попали в главную кофейню Лиля.

– Так и есть, – подтвердил проводник. – Мы варим кофе по тем же рецептам.

– Пейте кофе, Беатрис. Не смущайтесь. Помните о том, что я – болтун, балагур, желающий вас развеселить, – сказал он, когда проводник вышел. – Я изо всех сил стараюсь вам понравиться. Я хочу, чтобы вы рассмеялись. Вы ведь умеете смеяться?

– Да, – сказала она, взяв чашку. Но, тут же поставила ее на стол, поняв, что не сможет сделать ни глотка. В человеке, сидящем напротив, было что-то такое, что заставило Беатрис разволноваться.

– Не смущайтесь вы так, – сказал он, заметив ее волнение. – Я не буду смотреть на ваши дрожащие руки. Я буду смотреть, как дрожат мои.

Он взял чашку, но тут же поставил ее на стол, сказал:

– М-да, с этим нужно что-то делать. Я, видавший виды кавалер, не могу совладать со своими эмоциями, а всему виной юная особа по имени Беатрис. Наверно, вы владеете каким-то секретом. Вы чаруете мужчин своим взглядом.

– Вы правы, – сказала она, взяв чашку, сделала большой глоток, закашлялась.

Он вскочил, несколько раз стукнул ее по спине, сел рядом, обнял за плечи, прошептал:

– Господи, помоги мне сохранить самообладание! – поцеловал Беатрис в шею, вышел из купе.

Она прижала обе ладони к губам, чтобы не было слышно вырвавшихся наружу рыданий.

– Господи, что все это значит? Зачем все это? Господи…

Она глубоко вздохнула, успокоилась. Допила кофе, повернулась к окну. Обрадовалась, что дождь закончился. Провела пальчиком по стеклу, на котором еще дрожала жилка дождя, спросила:

– Надолго ли ты оставляешь нас?

– Беатрис, мы скоро приедем в Лиль, – сказал Карл, войдя в купе. – Хочу, чтобы вы знали, я пробуду в городе две недели. Вы сможете увидеть меня в кофейне, в главной кофейне Лиля. Я буду приходить туда каждый вечер. Я буду надеяться на нашу встречу. Помните об этом, Беатрис.

Она ничего не ответила. Она так и сидела, отвернувшись к окну, пока он не забрал свои вещи и не ушел. Лишь потом она медленно повернула голову, посмотрела на распахнутую дверь, пожала плечами.

Поезд остановился. Беатрис оделась, вышла на перрон. Ее встречал Энтони. Он поцеловал ее в щеку, забрал у нее небольшой саквояж, спросил:

– Как добралась?

– Хорошо, – ответила Беатрис. – А как у вас дела?

– Хуже, чем хотелось бы, – ответил Энтони, взяв ее под руку. – Хорошо хоть дождь закончился, а то картина была бы совершенно безрадостной. Ты выглядишь усталой. С тобой точно все в порядке?

– Да, просто я расстроилась из-за тетушки. Она…

– Ей уже лучше, – сказал Энтони.

– Но ты же сказал, что…

– Я говорил не о ней, а о наследстве. Это всегда так неприятно, – он поморщился. – Ты же знаешь, какая взбалмошная дама наша тетушка. А тут еще в дело вмешался какой-то… – он щелкнул пальцами, пробурчал что-то невнятное, махнул рукой. – Ладно, не буду опережать события, думаю, тетушка тебе сама все расскажет. Ей доставляет удовольствие повторять свой рассказ сотню раз. Порой мне начинает казаться, что она спятила, но потом я нахожу в ее болтовне особый смысл. Она задалась целью всех перессорить. Пока мне не понятно, зачем ей это понадобилось. У меня было несколько версий, но с каждым днем их становится все меньше. Дождусь, когда останется одна, и сообщу ее тебе. Идет?

– Идет, – ответила Беатрис, усаживаясь в экипаж.

Энтони сел рядом, сжал ее руку. Он всегда так делал. Это был жест защиты, поддержки, понимания. Они с Беатрис любили друг друга. Любили нежно, как любят родственные души.

– Ах, почему ты – моя кузина? – сокрушался Энтони. – Если бы не узы родства, я бы не раздумывая женился на тебе. Ты – лучшая из всех. Ты – превосходная, Беатрис.

– Не стоит меня так возвышать, – просила она. – Оставь местечко для своей будущей избранницы. Пусть она стоит на вершине, а мне позволь сидеть подле твоих ног.

Энтони был на пять лет старше. Но они никогда не замечали этой разницы. Им всегда было хорошо вместе. И даже, когда жизнь внесла свои коррективы, редкие минуты общения возвращали Энтони и Беатрис в далекое прошлое, в их юность, когда он возвышал ее до небес, а она была готова сидеть у его ног и ловить каждое его слово.

Экипаж остановился у большого дома с колоннами, одного из красивейших домов в Лил е.

– Тетушка снова перекрасила фасад. Теперь дом стал похож на золотую табакерку, – сказала Беатрис.

– Верно, – обрадовался Энтони. – А я все не мог понять, что он мне напоминает. Теперь вижу, что это – в самом деле – табакерка, старая дорогая табакерка.

– Значит, у тетушки дело – табак, – сказала Беатрис. Они с Энтони рассмеялись.

– Как же мне тебя не хватало, – сказал он, обняв ее.

– И мне тебя, – она прижалась к нему, вздохнула. – О, Энтони, если бы ты знал, как я несчастна…

– Только не плачь, – взмолился он. – Спрячь подальше свои слезы. Мы обо всем поговорим потом. Сейчас у нас встреча с тетушкой. Идем, – он потянул ее в дом.

Внутри было тепло, горел камин. Пахло березовыми дровами и чуть-чуть – осенней сыростью.

– Тетушкина прихоть, – пояснил Энтони. – Сегодня весь день двери и окна были распахнуты, мы приглашали в гости осень.

– Да, мы звали осень в гости, – сказала тетя, появившись на лестнице. – Не вижу в этом ничего предосудительного. Здравствуй, Беатрис. Ты, как всегда, неотразима. Как тебе удается год от года выглядеть моложе? Ты – юная гимназистка, а не замужняя дама. Разве можно поверить, что тебе скоро – сорок? А вот я, – она похлопала себя по щекам. – Я – старая развалина. Энтони уже сообщил тебе, что я чуть было не отдала Богу душу.

Она спустилась вниз, обняла Беатрис.

– Здравствуй, моя дорогая, Мэрил, – сказала Беатрис, поцеловав тетушку в щеку. – Я так испугалась за тебя. Я…

– Прекрати причитать, – приказала Мэрил. – Мне не сто лет, а всего лишь – шестьдесят. Я еще переживу вас всех.

– Никто в этом не сомневается, – сказал Энтони.

– Вот и прекрасно, – улыбнулась Мэрил. – Проводи Беатрис в ее комнату, и спускайтесь в столовую. А я пойду пройдусь по саду, нарву эдельвейсов, – вышла, громко хлопнув дверью.

– Тетушка ужасно выглядит, – сказала Беатрис.

– Она выглядит на свои семьдесят, – проговорил Энтони. – Возраст никого не украшает. Мэрил уменьшает свои года, но это не делает ее моложе. Да и болезнь прогрессирует. Мэрил запрещает говорить о ней. Она не желает слушать советы докторов. Она живет так, словно у нее в запасе вечность.

– А ты бы хотел иметь в запасе вечность? – спросила Беатрис.

– Только если ты согласишься стать моей, – ответил он, обняв ее. Она отстранилась, сказала с улыбкой:

– Продолжим этот разговор за ужином. Я переоденусь и спущусь вниз.

– Буду ждать, – он поклонился и ушел.

Беатрис вошла в комнату, сняла пальто, шляпку, улеглась на кровать, закинула руки за голову, проговорила, глядя в потолок:

– Тетушка права, я – гимназистка. Мне снова двадцать. Это и хорошо, и плохо, потому что я не знаю, что мне делать с моими так неожиданно возникшими чувствами. Не знаю…

Встала, переоделась, смыла с лица следы усталости и печали, подкрасила глаза, причесала волосы, пошла вниз. Она знала, что в присутствии тетушки нельзя вести себя безрассудно. Нужно выполнять все правила, заведенные в этом доме.

– Добрый вечер, – сказала Беатрис, поцеловав тетушку. Села на свое место.

– Сегодня мы ужинаем втроем, – сказала тетя. – Я распорядилось, чтобы не зажигали много света. Хочу посидеть при свечах.

– Ты решила устроить для нас романтический ужин, – сказал Энтони. – Это прекрасно. Я обожаю такие вечера.

– Наш ужин скорее мистический, чем романтический, – проговорила тетушка, глянув на него исподлобья.

Беатрис насторожилась. Во взгляде тетушки промелькнуло что-то угрожающее.

– Уж не собирается ли она отравить нас? – подумала Беатрис, пристально глядя на тетю. – С ней станется. Тетушка всегда отличалась неуравновешенным характером, а теперь, когда все вокруг твердят о ее расстроенной психике, пребывание в этом доме становится опасным.

– Беатрис, ты смотришь на меня так, словно подозреваешь меня в чем-то, – сказала тетушка с улыбкой. – Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь подсыпать тебе яда в вино?

– Мэрил, что ты такое говоришь? – Беатрис покраснела. Тетя попала в точку.

– Не волнуйся, милая, я не стану тебя травить, – пообещала тетушка. – Ты нужна мне живой, Беатрис. Ты – одна из главных героинь в этой мелодраме. А вот у Энтони есть повод меня недолюбливать. Так ведь, Эн?

– Нет, Мэрил, – ответил он.

– Похвально, мой милый мальчик решил себя обезопасить, – она ухмыльнулась. – А пару часов назад он грозился убить меня. Да-да, так и было, Беатрис. Хорошо, что ты приехала. Теперь Энтони будет сдержанным.

– Мэрил, ты нарочно злишь меня, я это понял, – сказал Энтони. – Тебе доставляет удовольствие видеть мою растерянность, мое недоумение. Ты радуешься, когда я теряю самообладание, срываюсь. Я больше не доставлю тебе такого удовольствия.

– Неужели, ты повзрослел, мой мальчик?! – воскликнула она. На лице отразилось крайнее удивление.

– Я научился смотреть по-иному на твои фокусы, Мэрил, – ответил он.

– На мои фокусы, – повторила она задумчиво. – Да, я давно не баловала вас своими фокусами. Давно…

Она подбросила вверх салфетку. Та вспыхнула, превратилась в пепел.

– Может быть, хватит? – Энтони набычился. – Ты позвала нас, чтобы подурачиться?

– Да, – Мэрил рассмеялась. – Да, мои милые детки. Но, главное, конечно, не в этом. Давайте выпьем за нас, семью Эштонов, к которой мы с вами принадлежим. За этот дом, хранящий память о наших предках. За этот мир, который мы все скоро покинем.

– Я не стану за это пить, – сказала Беатрис. – Я выпью за долголетие, о котором ты, Мэрил, так сильно мечтаешь. Живи до ста лет, а мы будем приезжать к тебе в этот дом. Будем устраивать мистические вечера, будем помогать друг другу, будем любить, жалеть и прощать.

– Милая Беатрис, давай жалость уберем из твоего пожелания, – предложила тетушка.

– Давай уберем, – согласилась Беатрис.

– За нас! За семью Эштонов! – воскликнул Энтони, высоко подняв бокал.

– А вы не будете возражать, если за этим столом появится еще один человек? – спросила тетя, пригубив вино.

– Нет, если он появится не сегодня, – ответил Энтони.

– Я тоже не против, – сказала Беатрис.

– Прекрасно, – тетя широко улыбнулась. – Новым человеком станет, – она выдержала паузу, – мой супруг.

– Это и есть то важное сообщение, которое ты должна была узнать из первых уст, – сказал Энтони, посмотрев на изумленную Беатрис. – Ты скоро свыкнешься с этой новостью, потому что о ней будут повторять по десять раз на день, – посмотрел на тетушку. – Поведай ей свою умопомрачительную историю, Мэрил.

– Не историю, а драму, – поправила она его. Вздохнула, пригубила вина. – Да, это драма. Драма…. Мой будущий супруг еще не знает, что я – не единственная наследница, что богатство семьи Эштонов будут поделены на три части, – улыбнулась. – Я решила сказать ему, что вы – мои дети. Мои гадкие дети, которые объявились в самый неподходящий момент и стали вымогать у меня деньги.

– Мэрил, зачем тебе все так усложнять? – удивилась Беатрис. – Может проще не выходить замуж за этого господина?

– Нет, – она стукнула кулаком по столу. – День свадьбы уже назначен. Мы поженимся в конце недели. А вы на свадьбе будете называть меня мамочкой, иначе я не дам вам ни гроша и дом завещаю своему супругу.

– Тетушка, ты забыла, что дом принадлежит всем нам? – спросила Беатрис, стараясь не сердиться. – Мы все имеем равные права и равные доли. Несколько лет назад мы с Энтони решили уехать из Лиля, оставив тебя хозяйкой дома. Но мы ведь можем изменить свои решения и вернуться обратно на правах хозяев. Вместе со мной приедет моя семья. Мы займем западную половину дома. А Энтони привезет свою семью и поселится в восточной половине.

– Этого никогда не произойдет, – проговорила Мэрил, подбросив вверх еще одну салфетку. Салфетка вспыхнула, пепел рассыпался по столу. Мэрил встала, посмотрела на Беатрис и Энтони, сказала:

– Я не случайно назвала наш ужин мистическим. Все, что сейчас произойдет, вы никогда не сможете объяснить, но это изменит ваши жизни, – улыбнулась. – Надеюсь, изменения будут хорошими. Мне больно видеть, как вы оба страдаете. Думаете, я не знаю, что вы – любовники.

– Это полный бред, Мэрил, – Энтони расхохотался. – Мы с Беатрис связаны узами родства, и это…

– Только слова, мой мальчик, – перебила она его. – Я же вижу, как горят твои глаза, когда Бет рядом.

– Ты права, Мэрил, – сказала Беатрис. – Мы любим друг друга. Но это – особенная, возвышенная любовь, которая не имеет ничего общего с тем, в чем ты нас подозреваешь. Запомни, Мэрил, мы с Энтони друг для друга – души, родственные души.

– Что ж, так даже лучше, – сказал Мэрил, усевшись на стул. – Мой будущий супруг – философ и поэт. Он так часто говорит о божественной природе наших душ, что я чувствую себя настоящим небожителем, – усмехнулась. – Жителем небес, которого зачем-то заставили спуститься на землю, дали ему богатое наследство, но не объяснили, что с ним делать.

– Отдай его нам, – сказал Энтони.

– Ни за что, – сказала Мэрил. – Богатство – зло. Нам следует от него избавиться как можно скорее. Именно поэтому мы отдадим его моему супругу.

– Я твоему супругу ничего отдавать не собираюсь, – сказал Энтони. – Я не буду отказываться от своей доли в пользу какого-то самозванца. К тому же, наши с Бет отцы, твои братья, будут против такой глупости. Или ты уже всех родственников списала со счетов?

– Ты нашел верное словечко: «списала», – усмехнулась Мэрил. – Да, я их списала, вычеркнула их списка на наследство. Осталось списать вас, мои детки. Но я сделаю это не сейчас, а через неделю после свадьбы. Живите пока в моем доме, но помните, что у вас только две недели.

– Надеюсь, ты это все не всерьез? – спросила Беатрис с надеждой.

– Я вынуждена огорчить тебя, Бет. Все, что я сказала – не шутка, – Мэрил поднялась. – Яд кураре, который я велела добавить вам в еду, действует медленно и безболезненно. Ровно через две недели вы уснете и не проснетесь, а я доживу до ста лет, как и обещала, – облокотилась на стол. – Спешу сообщить еще одну неприятную для вас новость, противоядия для яда кураре не существует. Вы обречены, – взяла бокал выпила до дна. – За семью Эштонов. Доброй вам ночи, детки.

Мэрил ушла, а Беатрис и Энтони остались за столом.

– Ты веришь ее словам? – спросила Беатрис.

– Хотел бы не верить, но… Мне показалось, что ванильный пудинг пропитан ромом сильнее, чем обычно, – ответил Энтони.

– А мне кажется, что Мэрил нас разыграла, – сказала Беатрис. – Ей очень хочется посмотреть, что мы будем делать. Она уверена, что мы с тобой бросимся друг другу в объятия, и не разожмем их, пока смерть не разлучит нас.

– Прекрасная идея – умереть в одной постели, – улыбнулся Энтони. – Начнем?

– Ни за что, – ответила Беатрис, вставая. – Подумай о том, что все слова тетушки – фарс. Если мы совершим кровосмешение и останемся жить, как мы будем смотреть друг другу в глаза?

– Я буду смотреть на тебя с еще большей любовью и нежностью, – ответил Энтони, поднявшись.

Они стояли друг против друга, их разделял длинный обеденный стол, на котором горели свечи.

– Мой милый, дорогой мой Энтони, не забывай о том, что я – твоя сестра, твоя душа и никогда не проси меня стать твоей возлюбленной. Запомни, даже смерть не заставит меня перешагнуть черту запрета, лежащую между нами, – проговорила Беатрис, глядя ему в глаза.

– Значит, я умру, так и не вкусив запретный плод, – сказал Энтони со вздохом. – Очень жалко. Очень… Хочешь прогуляться?

– Не сегодня, – сказала она. – Я устала. Пойду спать. Доброй ночи, милый.

– Доброй, – проговорил он ей в спину. Сел налил себе вина, выпил, уронил голову на руки, простонал:

– Господи, помоги мне сохранить самообладание и здравый смысл. Укрепи меня, Господи…

Беатрис надеялась отдохнуть и успокоиться. Но ночь внесла в ее мысли еще больше сумятицы. Пролежав без сна до рассвета, Беатрис решила уехать первым же поездом. Но уехать, не попрощавшись, было невежливо, поэтому она заглянула к тетушке. Та еще нежилась в постели и выглядела умиротворенной.

– Мэрил, ты серьезно решила выйти замуж? – спросила ее Беатрис.

– Да. И надеюсь, ты поможешь мне выбрать свадебное платье, – ответила Мэрил.

– Но, Мэрил, в твои годы, это…

– Это в твои годы глупо отказываться от мужчин, – перебила ее тетушка. – Тебе осталось жить всего тринадцать дней, а ты отказываешься от любовных утех.

– Предоставляю тебе возможность повеселиться за меня, – сказала Беатрис, направившись к двери.

– Постой, Бет, – воскликнула тетя. – Не сердись на меня. Не уходи. Ты нужна мне, Бет.

Беатрис обернулась. Тетя встала с постели, подошла к ней, взяла за руки.

– У меня никогда не было своих детей, Бет. Ты была моей отрадой, моей дочкой. Я частенько воображала себя твоей матерью. Помнишь, я водила тебя в парк развлечений?

– Да, – ответила Беатрис. – Ты просила, чтобы я называла тебя «мамой». Я охотно делала это, потому что мне нравилась твоя игра.

– О, милая, какое это было прекрасное время! – Мэрил обняла Беатрис. – Как мы были счастливы, как любили друг друга.

– Я не переставала тебя любить, Мэрил, – сказала Беатрис. – Я так же нежно люблю тебя, но я не считаю нужным потакать твоим капризам, выполнять твои прихоти. Мы ничего не знаем о твоем избраннике. Кто он? Откуда взялся? Знает ли он, что твоя болезнь прогрессирует? Что…

Мэрил оттолкнула ее, взгляд стал таким злым, что Беатрис онемела. Она поняла, тетушка может сделать все, что угодно, если они с Энтони будут стоять у нее на пути. Все внутри Беатрис сжалось, стало холодно и страшно.

– Тетя знает, что ее дни сочтены, и хочет, чтобы мы с Энтони отправились вслед за ней, – подумала Беатрис. – И про яд она вчера не шутила. Она отравила нас. Отравила… Значит, нужно немедленно ехать домой.

– Ты не сможешь уехать отсюда, – сказал Мэрил, скрестив на груди руки. Усмехнулась, увидев, как побледнела Беатрис. Поняла, что та думала об отъезде. Повторила с изрядной долей злорадства:

– Ты не сможешь уехать отсюда, потому что я скупила все билеты на ближайшие две недели и сожгла их в камине. Я знала, что вы захотите сбежать. Но это было бы нечестно. Вы нужны мне здесь. Мы должны вместе пройти через все испытания. Через все, Беатрис. Через все…

– Мы будем рядом, если ты этого хочешь, – сказала Беатрис, силясь улыбнуться.

– Помоги мне одеться, – сказала Мэрил, сделала несколько шагов и упала без чувств.

– Энтони! – закричала Беатрис, распахнув дверь. – Энтони, Мэрил плохо!

Прибежал Энтони и слуги. Они уложили Мэрил на кровать, растерли ее лицо влажными полотенцами. В комнату вошел доктор.

Беатрис удивило его неожиданное появление. Она даже подумала, что доктор дежурил у ворот и ждал ее крика, слишком уж быстро он пришел. Он осмотрел Мэрил и вынес неутешительный вердикт:

– Боюсь, она уже не встанет.

– Как, не встанет, – удивилась Беатрис. – У нее в субботу свадьба. Она…

Доктор покачал головой, сказал строго:

– Милая барышня, вам нужно принять успокоительное и отдохнуть. Вы плохо спали, это заметно, поэтому не думаете о том, что говорите. Ни о какой свадьбе речи быть не может. Вашей тетушке осталось жить несколько часов. Часов, а не дней. Мой вам добрый совет, отменяйте все свадебные приготовления, пока не поздно, – повернулся к Энтони. – Как ваше самочувствие, голубчик? Ничего не беспокоит?

– Спасибо, со мной все в порядке, – ответил Энтони.

– А глаза ваши говорят о том, что и вы провели бессонную ночь, – доктор, покачав головой. – Вам тоже не мешает принять немного успокоительных капель.

– Мы с Бет не спали потому, что тетя сказала, что отравила нас ядом, – признался Энтони.

– Что? – доктор побледнел. – Каким ядом?

– Курумбы, – ответил Энтони. – Или курамбы.

– Кураре, – поправил его доктор, открыл саквояж. – О, только не это. Она выкрала у меня пузырек с ядом, – посмотрел на Энтони и Беатрис. – Она вам сказала, что вы обречены?

– Да, – ответил Энтони. – Но мы решили, что это – шутка.

– Вынужден вас огорчить, – доктор захлопнул саквояж.

– Вы хотите сказать, что если она нас, в самом деле, отравила, то шансов выжить у нас нет, – Энтони нахмурился.

– Увы, – ответил доктор.

Энтони схватил его за грудки, принялся трясти и кричать:

– Убийца, убийца, убийца…

Беатрис попыталась его успокоить, но он с такой силой ее оттолкнул, что она отлетела в сторону, ударилась спиной о дверной косяк. Боль заставила Беатрис действовать. Она набросила пальто, выбежала из дома, помчалась на вокзал. Но на утренний поезд в Льеж она, все же, опоздала.

– Могу я купить билет на завтра? – спросила она.

– Вынужден вас огорчить, но на ближайшие пятнадцать дней мы билеты не продаем, – ответил начальник вокзала.

– Почему? – удивилась Беатрис.

– Потому что будет производиться ремонт моста через Риону, – ответил начальник вокзала. – Мы заранее оповестили горожан. Все, кто хотел уехать, уехали сегодня. Те, кто хотели остаться, остались. Простите за причиненные неудобства.

– Спасибо, – проговорила Беатрис, повернулась и пошла прочь.

Она вышла на перрон, пошла вдоль вокзала.

– Пятнадцать дней, пятнадцать дней, пятнадцать… – стучало у нее в висках. Но неожиданно в этот перестук вторгся другой голос, голос господина, ехавшего с ней в Лиль.

– Я пробуду здесь две недели. Если захотите меня увидеть, приходите в кофейню.

Беатрис остановилась. Посмотрела на упирающиеся в горизонт рельсы, подумала:

– Если я пойду пешком по шпалам, то дня за четыре смогу дойти до дома.

Она подошла к краю платформы, собралась спрыгнуть вниз, но кто-то схватил ее за руку.

– Бет, что ты надумала? – спросил Энтони, когда она обернулась. – Почему бросила меня?

Вид у него был таким жалким, что Беатрис не смогла сдержаться. Она прижалась к его груди, разрыдалась.

– Эн, дорогой, я не знаю, что нам делать, – простонала она. – Мне страшно, Эн. За что она с нами так поступила? Она прожила свою жизнь так, как хотела. Ей семьдесят, а нам… – она подняла заплаканное лицо, посмотрела на Энтони. Он поцеловал ее в лоб, сказал:

– Мне трудно ответить тебе, Бет. Давай уйдем с этого вокзала. Пойдем куда-нибудь в другое место. Эти рельсы навевают на меня тоску.

– Я хотела пойти в Льеж пешком, – Беатрис улыбнулась. – Составишь мне компанию?

– Нет, – он покачал головой. – И тебе я не дам совершить эту глупость. Подумай сама, куда ты придешь? К разобранному мосту? А что дальше? Ты будешь смотреть на несущуюся вдаль Риону и ругать себя за безрассудство. Нет уж, Бет, лучше остаться в теплом доме.

– Ах, я совсем забыла про этот мост, – проговорила Беатрис. Уткнулась Энтони в грудь. Он погладил ее по голове.

– Не плачь, дорогая. Доктор пообещал нам помочь. А еще он сказал, что Мэрил могла яд просто спрятать, поэтому нам нужно поискать пузырек. Давай не будем отчаиваться. Ты же сама предложила думать, что все это – фарс, разыгранный тетушкой. Это – злая шутка умирающей женщины.

– Кстати, как она? – спросила Беатрис.

– Была без сознания, когда я уходил, – ответил Энтони. – С ней остался доктор.

– Наверно, нам нужно вернуться, – сказала Беатрис.

– Я тоже так думаю.

Он взял ее под руку, повел к экипажу поджидавшему их. Они сели рядом, тесно прижавшись друг к другу. Всю дорогу молчали, готовясь к самому худшему. Но, когда они вошли в дом, их встретила улыбающаяся тетушка. Она выглядела прекрасно, трудно было поверить, что еще несколько часов назад ее считали умирающей.

– Где это вы пропадали, детки? – воскликнула она. – Беатрис обещала мне помочь выбрать свадебное платье, а сама улизнула на свидание. Проказница, – она погрозила ей пальцем. – Что ты смотришь на меня так, словно я вернулась с того света? Что происходит, дети мои? Доктор, идите сюда, думаю моим племянникам нужна ваша помощь.

Из-за двери вышел бледный доктор. Он был растерян и удивлен не меньше Энтони и Беатрис.

– Мэрил, вы не перестаете восхищать и удивлять меня, – сказал доктор. – Я не…

– Речь не обо мне, – перебила его Мэрил. – Посмотрите на моих детей. Они больны, разве вы не видите.

Доктор пощупал пульс у Беатрис, потом у Энтони, шепнул:

– Я сбит с толку. Все это похоже на какой-то цирковой трюк. Но кто ее этому научил?

– Что вы там шепчетесь? – рассердилась Мэрил, стукнула доктора ладошкой по спине. – Я не люблю, когда взрослые люди так себя ведут. Вы хотите, чтобы все узнали, что это вы отравили моих детей ядом кураре?

– Мэрил, куда вы дели пузырек? – спросил доктор, повернувшись к ней.

– Он в вашем саквояже, милейший, – ответила она с улыбкой. – Но он пуст. Не могли бы вы нам объяснить, куда делось его содержимое?

– Мэрил, это не шутки, – сказал доктор, разглядывая пустой пузырек. – Куда вы дели яд?

– Я? – она задохнулась от возмущения. – Это вы его куда-то дели, доктор Форц. Вы. И скоро ответите за свое злодейство.

– Позвольте мне покинуть ваш дом? – сказал доктор, спрятав пустой пузырек в саквояж.

– Идите, милейший, – проговорила тетушка, протянув ему руку для поцелуя. – Ждем вас завтра к обеду.

– Я провожу вас, доктор, – сказал Энтони. Вышел вместе с ним. – Вы можете объяснить это неожиданное воскресение?

– Я думаю, что это – фокус, – ответил тот. – Мэрил преуспела в этом жанре. Думаю, ей бы позавидовал сам Гудини.

– Кто это? – нахмурился Энтони.

– Великий фокусник, сотню раз умиравший и воскресавший на глазах изумленной публики, – ответил доктор.

– Ясно, – проговорил Энтони. – Надеюсь, тетя не за него замуж выходит.

– Нет, Гудини давно покинул этот мир, но его наследники вполне могли бы претендовать на ваш дом и руку вашей тетушки, – сказал доктор с долей иронии.

– Если мы обречены, то нам все равно, кому достанется этот дом и рука нашей Мэрил, – ответил Энтони с не меньшей иронией в голосе.

– Не падайте духом, я постараюсь что-нибудь придумать, – сказал доктор, пожав Энтони руку.

– Скажите, Форц, а этот яд в самом деле себя никак не проявляет? – спросил Энтони.

– Никак, – ответил тот. – В этом-то и заключается его коварство.

– Зачем же вы его носите с собой, если он такой опасный? – воскликнул Энтони.

– У этого яда есть и лечебные свойства, – ответил доктор. – Мы иногда даем его смертельно больным пациентам.

– Таким, как Мэрил?

– Да, – ответил доктор, побледнев. – Теперь вы начнете думать, что я намеренно убиваю Мэрил, что охочусь за наследством.

– А разве это не так? – Энтони сжал кулаки.

– Не так, – ответил доктор. – При желании, я давно мог его получить. Мэрил несколько раз предлагала мне стать ее мужем.

– Что же вас остановило? – Энтони прищурился. Он был готов в любой момент схватить доктора за грудки и вытрясти из него правду.

– Совесть, – ответил доктор. – Я женат, у меня прекрасная семья. У меня много состоятельных пациентов. Мэрил в этом списке занимает предпоследнюю строчку. Поэтому не думайте, что мне нужен ваш дом. Я прихожу сюда лишь потому, что любил господина Моргана, вашего деда. Ради его светлого имени, я попытаюсь что-то сделать для вас. Честь имею.

Он ушел. Энтони еще долго стоял на крыльце, вдыхал сырой осенний воздух. Когда он вернулся в гостиную, тетушка и Беатрис о чем-то мирно беседовали.

– Мы обсуждаем список гостей, – сказала Мэрил. – Присоединяйся.

– Простите, но я в этом ничего не понимаю, – сказал Энтони. – Я лучше почитаю газету, если ты не против.

– Я всегда за, когда люди занимаются делом, – сказала Мэрил. – Читай, дорогой. А потом перескажешь нам последние сплетни.

– С радостью, – усаживаясь в кресло, сказал Энтони.

Но читать он не стал. Он сидел и смотрел на дождь, который вновь затянул свою песню.

Энтони не любил осень. Она всегда навевала на него грусть. Ему казалось, что жизнь, его жизнь утекает куда-то вместе со струями дождя. И вот теперь, это в самом деле так. Их с Беатрис жизни утекают. Каждый прожитый день, каждый час приближает финальный аккорд. Энтони силится представить, каким он будет. Возможно, он будет похож на гром, но вполне вероятно, что он будет похож на затишье перед бурей. Главное, чтобы в этот момент рядом с ним была Бет – Беатрис.

Энтони смотрит на струи дождя и пытается отыскать в своей душе черные пятна. Зачем он это делает? Неожиданная потребность в покаянии заставляет его сдирать с себя кожу. Как ни странно, это доставляет ему удовольствие.

– Быть человеком без кожи – забавно, – думает Энтони. – Мои оголенные нервы похожи на электрические провода. От малейшего прикосновения проскакивает искра. Еще миг – и произойдет короткое замыкание, и тогда… Тогда о всепрощении придется забыть. Но может ли нам помочь вера во всепрощение? Почему вообще стало возможным такое вопиющее безобразие? Почему никто не остановил тетушку? Какое наказание ждет ее за это преднамеренное убийство?

Энтони посмотрел на разрумянившуюся тетушку, подумал:

– Неужели, все мерзавцы выглядят такими же счастливыми после совершенной подлости? Если так, то конец света уже наступил.

Встал, распахнул окно. В комнату ворвался ветер. Его холодное дыхание успокоило Энтони и перепугало Мэрил.

– Закрой немедленно окно, – закричала она. – Мне нельзя дышать осенним воздухом, это…

Она побледнела, закатила глаза, упала в обморок. Беатрис побежала за лекарствами, а Энтони распахнул окно еще сильнее.

– Я выведу тебя на чистую воду, разберусь с твоими фокусами, тетушка Гудини, – пробубнил он, расстегивая воротничок на ее платье.

– Энтони, почему ты не закрыл окно? – воскликнула вбежавшая в комнату Беатрис. – Неужели ты хочешь, чтобы Мэрил простудилась.

Он не двинулся с места. Беатрис сама закрыла окно. Отругала его:

– Как тебе не совестно, ты…

– Погоди, Бет, смотри, что это? – он показал на черный шнурок на шее Мэрил.

– Не знаю, – проговорила она, разглядывая странное украшение. – Думаю, его нужно немедленно снять.

Она попыталась найти застежку или узелок, но оказалось, что шнурок – это цельное упругое кольцо, которое сдавливает шею тети Мэрил, усложняя ее дыхание.

– Это – шагреневая кожа, – проговорила Беатрис, побледнев. – Нам нужно немедленно ее разрезать. Подай мне ножницы.

Энтони открыл шкатулку с тетиным рукодельем, достал ножницы, протянул Беатрис. Она щелкнула ими раз, другой, третий. Но шнурок был слишком прочным. Тогда Энтони взялся за дело. Но и он смог разрезать шнурок только с пятой попытки.

Шнурок лопнул с таким треском, словно разрубили деревянное полено. Мэрил застонала, открыла глаза.

– Что вы такое уронили? – спросила она. – Почему я лежу на полу?

– Ты упала в обморок, – ответила Беатрис, помогая ей подняться. – Думаю, тебе нужно лечь в постель. Пойдем, я провожу тебя.

– Да, Бет, сделай милость, проводи меня, я смертельно устала, – проговорила Мэрил, оперлась на ее руку, пошла к себе, шаркая ногами.

Энтони положил ножницы на место, посмотрел на странный шнурок, поежился. Ему показалось, что из шнурка вытекла какая-то жидкость.

– Надеюсь, мы не лишили тетушку дыхательного аппарата? – проговорил он, заворачивая шнурок в платок. – Завтра покажу его доктору, пусть объяснит, что это такое.

– Тетя приняла лекарство и уснула, – сказала вошедшая в комнату Беатрис. – Что будем делать?

– Пойдем погуляем, – предложил Энтони.

– Да, прогулка нам поможет успокоиться, – сказала она.

– Тебя не смущает дождь? – спросил Энтони.

– Нет. Я люблю гулять в дождь. Ты идешь под зонтом, а капли барабанят, барабанят сверху, словно хотят тебе передать важно сообщение, – ответила Беатрис.

– Они спешат тебе сказать, что жизнь утекает, жизнь утекает, жизнь подходит к концу, – побарабанив пальцами по столу, проговорил Энтони.

– Нет, они говорят по-другому, – Беатрис улыбнулась, постучала пальцами по столу, пропела:

– Надо жить, надо жить и любить, любить, любить…

– Ты – неисправимый оптимист, Бет, – Энтони не смог сдержать улыбку. – Даже на грани света и тьмы ты ставишь любовь на первое место. Почему?

– Сама не знаю, – соврала она. – Может, наша прогулка под дождем поможет найти ответ. Идемте, господин Энтони Эштон.

Они оделись, взяли зонты, пошли в сад.

– Помнишь, какими мы были счастливыми? – спросила Беатрис, когда они остановились под самой старой яблоней. Энтони кивнул. Беатрис сорвала яблоко, протянула ему.

– Хочешь?

– Нет. Я не люблю антоновку. Она очень кислая.

– А мне нравится этот сорт, – сказала Беатрис. – Мне нравится вдыхать этот запах и вспоминать наше детство. Ты хочешь на время вернуться в прошлое, Эн?

– На время, да, – ответил он. – Было бы здорово на время забыть о том, что ты никогда не станешь моей, и…

Энтони порывисто обнял Беатрис, попытался поцеловать ее в губы. Она вырвалась, уронила зонт, побежала прочь.

– Бет, прости, я не нарочно, – крикнул он ей в спину. – Вернись, я больше не буду. Бет… Беатрис…

Дождь усилился. Энтони поднял зонт Беатрис, пошел домой, мысленно ругая себя:

– Ну, что я за болван. Зачем я заставляю ее страдать? Господи, кто поможет мне победить вожделение?

Он вошел в дом, поднялся в свою комнату, посмотрел на себя в зеркало, покачал головой, сказал:

– Ты ужасно выглядишь, Эн. Наверно потому, что ты понимаешь, бороться с собой – нелепейшее занятие. Никому еще не удалось победить все свои недостатки. Никому. Люди только говорят, что сражаются с ними, на самом же деле – это просто слова. Просто пустые слова. Попытка оправдать себя, – отвернулся от зеркала. – Ах, Бет, какая же это пытка знать, что ты принадлежишь другому. И я даже рад, что Мэрии нас отравила. Скоро все наши муки закончатся.

Он решил попросить у Беатрис прощения, подошел к ее двери, постучал. Она не отозвалась. Он стукнул еще раз, сказал:

– Прости, Бет. Прости и спи спокойно. Я буду хорошим мальчиком. Таким, каким ты желаешь меня видеть.

Ушел, нарочно громко топая. Закрылся в своей комнате, налил полный бокал вина, выпил залпом, улегся в кровать и моментально заснул…

Убежав от Энтони, Беатрис не пошла домой. Она бы не смогла находиться в четырех стенах после ужасной выходки кузена. Ей нужно было побродить под дождем. Нужно было вымокнуть до нитки, чтобы смыть с себя весь этот позор, которому подверг ее Энтони.

В какой-то миг Беатрис поняла, что сердится больше на себя, чем на него. Она затеяла разговор о прошлом, потому что ей самой хотелось поцеловать Энтони. И это было ужаснее всего. Поэтому она сейчас смывает свой позор, просит прощения за свое грехопадение и не знает, достойна ли она прощения. Потому что к мыслям об Энтони еще примешиваются мысли об учителе, к которому она испытывает нежную привязанность. Этот молодой человек – ее тайная страсть, которую она тщательно скрывает.

Учитель – застенчивый юноша, с хорошими манерами и совершенно обыкновенной внешностью. Он не из тех красавцев, по которым сходят с ума. Но он настолько обаятелен и добр, что не влюбиться в него невозможно.

Беатрис попала в поле его обаяния. Они подолгу сидели за чаем, беседуя на разные темы. Но главной темой их бесед, конечно же, был сын Беатрис Алан. Учитель восхищался мальчиком, хвалил его, давал дельные советы. Беатрис слушала его и улыбалась. И он и она прекрасно знали, что ни один из советов выполнен не будет. Просто им нравилось сидеть вместе, пить чай и говорить о чем-то отвлеченном.

– Вдруг, он догадался о моих чувствах? – запоздало подумала Беатрис. Краска стыда залила ее щеки. – Хорошо, что все это в прошлом. У нашей истории нет продолжения. Господи, прости меня. Прости, если Ты можешь простить такую порочную женщину, как я.

Беатрис остановилась, подняла голову. Дождевые капли больно ударили ее по щекам. Она улыбнулась.

– Так тебе и надо. Так и надо…

Когда Беатрис вернулась, прислуга долго ворчала, что ей приходится открывать дверь тогда, когда все в доме должны спать. Беатрис рассердилась.

– Вы на то и поставлены здесь, чтобы прислуживать нам, а не указывать, что и когда мы должны делать, – сказала она резко. – Высушите мое пальто.

Служанка что-то пробурчала. Беатрис оставила без внимания ее слова. Негативных эмоций на сегодня было достаточно.

Она пошла к себе, приняла горячую ванну, легла в постель, но заснуть не смогла. Так и пролежала до утра с открытыми глазами.

Эта бессонная ночь заставила Беатрис принять неожиданное решение…

За завтраком Энтони был сдержанным, почти не смотрел на Беатрис. Она первой нарушила молчание.

– Знаешь, Энтони, что нам нужно? – он покачал головой. – Нам нужно быть детьми. Помнишь, какими мы были беззаботными, когда гостили в этом доме? Как мы веселились, когда тетушка показывала нам фокусы, рассказывала смешные истории?

– Все изменилось, Бет, – сказал он. – Мы не сможем снова стать детьми. Мы никогда не вернем прошлое.

– Я знаю, знаю, но давай хотя бы попробуем, попытаемся изменить… – она замолчала, увидев, как передернулось лицо Энтони.

– Прошлое доставляет мне боль, – сказал он, пристально глядя на Беатрис. – Неужели ты не почувствовала никаких изменений? Неужели ты не поняла, что все рухнуло в пропасть, когда тетя застала нас на чердаке? Мы тогда целовались, помнишь? – подался вперед, глаза заблестели каким-то болезненным блеском. – Мы целовались так страстно, словно были любовниками. И, если бы Мэрил не пришла, то… – он встал. – Я не могу отделаться от этих воспоминаний. Они не дают мне покоя. Это был мой первый в жизни поцелуй. Я никогда больше не испытывал ничего подобного. Никогда, – посмотрел на растерянную Беатрис. – Ты предлагаешь мне снова стать юнцом. Так? – она кивнула. – Значит ли это, что ты тоже хочешь вернуться в то лето, испытать те же чувства?

– Нет, – прошептала она. – Я думала о другом. Прости. Я не хотела причинять тебе боль.

– Не извиняйся, Бет, – сказал он со вздохом, сел. – Я сам загоняю себя в тупик, сам над собой издеваюсь. Я понимаю это, но, увы, ничего не могу с собой поделать. Раз за разом, я поднимаюсь на этот чердак и целую тебя, целую… – встал так резко, что свалил стул. – Пойду проветрю голову.

Он ушел. Беатрис допила свой чай, пошла к тете. Та выглядела ужасно. Ее лицо было таким же белым, как подушка, на которой она лежала.

– Я умираю, Бет, – проговорила она дрожащим голосом. На глазах блеснули слезы. – Это так страшно осознавать. Так… – она закашлялась, закрыла глаза.

Беатрис присела на кровать, взяла тетину руку, поцеловала, попросила нежно:

– Не плачь, Мэрил. Смерть – это неизбежное завершение нашего пути. Мы все покинем этот мир. Мы здесь временные гости. Всем нам предстоит вернуться в страну вечной любви, в страну покоя и счастья.

– Только это меня и утешает, – сказала Мэрил. – Только это… – посмотрела на Беатрис. – Как там на улице?

– Дождливо и холодно, – ответила Беатрис. – Осень нынче какая-то недобрая.

– Осень нынче злая, как тетя Мэрил, – сказала Мэрил, приподнявшись на кровати. – Приоткрой окно. Я люблю осень. Люблю дождь и ветер. Люблю летящие под ноги листья, и лужи, в которых отражается серое небо. Иногда в лужах можно увидеть просвет и понять, что все – проходит, все – не вечно.

– Ты будешь сегодня вставать? – спросила Беатрис.

– Нет. Поберегу силы, – ответила Мэрил. – Я вчера перестаралась с фокусами. Да, ты не знаешь, куда делся мой черный шнурок?

– Мы с Энтони сняли его, – ответила Беатрис. – Он тебе нужен?

– Нет. Он мне ужасно надоел, но мне самой было не под силу с ним справиться. Спасибо, что избавили меня от него, – сказала Мэрил.

– Откуда у тебя взялся этот амулет? – спросила Беатрис.

– Доктор Форц надел мне его на шею, чтобы остановить болезнь, – ответила Мэрил. – Вначале мне, в самом деле, стало лучше, но потом, амулет стал меня душить. Я сказала об этом доктору, но он отказался снимать шнурок, предложил подождать пару дней, – улыбнулась. – Вы избавили меня от амулета раньше. Спасибо.

– Какие-то странные методы лечения у этого доктора, – сказала Беатрис. – Мне этот шнурок напомнил шагреневую кожу. Он напугал меня.

– А я напугала вас, сказав про яд, – Мэрил сжала руку Беатрис. – Прости, что придумала такую злую шутку. Мне хотелось посмотреть, что будет делать доктор. Это известие его напугало.

– Да, он переменился в лице, – подтвердила Беатрис. – Но скажи, зачем ему убивать тебя?

– Он мне мстит, – ответила Мэрил.

– За что? – удивилась Беатрис.

– Это давняя история, – проговорила Мэрил. – Но я поведаю ее тебе. Ты должна знать правду. Только ты, Бет. Энтони не стоит посвящать в мою тайную страсть. У него слишком много своих тайных страстей. Он – одержимый человек. Он одержим не только любовью к тебе, Бет. Он еще и азартный игрок. Ты не знала?

– Впервые слышу об этом, – призналась Беатрис.

– Твое счастье, – сказала Мэрил, закрыла глаза.

Несколько минут она лежала неподвижно и почти не дышала. А потом так резко открыла глаза, что Беатрис вздрогнула.

– Ты что-то замышляешь? – спросила Мэрил, пристально гладя на Беатрис.

– Нет, – ответила она, покраснев.

– Да, Бет, не лги мне, – голос Мэрил стал строгим. – Я вижу тебя насквозь. Ты влюблена?

– Не знаю, – ответила Беатрис, опустив голову.

– Все ты прекрасно знаешь, Бет, просто у тебя не хватает смелости в этом признаться, – голос Мэрил смягчился. – Не бойся, глупышка. Любовь – прекрасное чувство. Самое прекрасное из всех, что есть у нас. Без любви мир бы погряз в хаосе, стал черным и необитаемым. Любовь помогает нам ценить свет. Любовь нас возвышает. Я говорю про настоящую, возвышенную любовь, а не про животные инстинкты, которые порой возникают у людей, – вздохнула. – Инстинктов так много, что не сразу разглядишь истинную любовь. Ты согласна?

– Да.

– Но нам не стоит думать, что возвышенной любви нет. Она есть. Она рядом, – улыбнулась. – Открой окно. Я хочу слушать шум дождя. И принеси мне кофе. Я, кажется, оживаю.

После того, как Беатрис выполнила все пожелания тетушки, она поведала ей историю доктора Форца…

Форц с раннего детства увлекался медициной. Он препарировал лягушек, лечил кошек и собак, создавал лекарства из семян, трав, цветов и ягод. Он усердно изучал анатомию, читал много медицинских книг.

Его жизнь изменилась после встречи с очень высокой, очень худой и очень болезненной девочкой.

– Я скоро умру, – сказала девочка, когда он спросил ее, почему она такая бледная.

– Хочешь, я прогоню смерть? – спросил Форц.

– Конечно, – обрадовалась она. – Но сможешь ли ты это сделать?

– Смогу, – ответил юный лекарь. – Я кое-чему научился, но это пока – секрет. Если ты поклянешься, что никому не расскажешь о нашем знакомстве, я тебе помогу.

Девочка поклялась. Юный алхимик напоил ее каким-то снадобьем, от которого ее кожа приобрела персиковый оттенок. Глаза девочки заблестели.

– Это чудо! – воскликнула она. – Ты – волшебник?

– Да, – ответил он. – Но это – тайна. Никто не должен о ней узнать. Запомни это. Если ты когда-нибудь нарушишь клятву, то твоя душа станет черной, сморщенной, как гриб дождевик, и канет в бездне зла.

Девочку это сообщение напугало так сильно, что она грохнулась в обморок. Мальчик привел ее в чувства, дал выпить нового снадобья, сказал назидательно:

– Если ты будешь моим другом, то с тобой ничего плохого не произойдет.

– Я буду твоим верным другом. Я никому не скажу, про наш секрет, – пообещала девочка.

Они стали встречаться. Каждый день девочка прибегала на место их тайных свиданий. Юный алхимик угощал ее снадобьем, рассказывал о своих новых изысканиях, о своих успехах в области медицины.

Через несколько месяцев они так сблизились, что с легкостью перешагнули грань запрета.

Ни он, ни она угрызений совести не испытывали. Наоборот. Они были счастливы от того, что вкусили запретный плод, приобрели новые знания, испытали новые эмоции. Раскаяние пришло позже, когда девочка поняла, что внутри нее зарождается новая жизнь.

О замужестве говорить было рано. Девочке едва исполнилось тринадцать лет. Да и мальчик не принадлежал к богатому сословию, с которым бы захотели породниться родители девочки. Ситуация была ужасной.

Девочка рыдала, била себя кулаками в живот и кричала:

– Что, что мне делать? Зачем мне все это? Забери это, если можешь. Забери…

– Хорошо, – сказал мальчик. – Но для этого мне придется усыпить тебя.

– Делай, что хочешь, – воскликнула она. – Только освободи меня от этого.

В назначенный день он напоил ее горьким снадобьем, от которого она крепко заснула. Это даже был не сон, а некое подобие смерти. Девочка ничего не слышала, не чувствовала. Она пребывала в какой-то черной пустоте до тех пор, пока не закончилось действие яда.

Когда же она открыла глаза и увидела маленькое окровавленное существо похожее на лягушонка с человеческим лицом, она пришла в такой ужас, что мальчику пришлось долго отпаивать ее успокоительным снадобьем.

– Я больше не смогу приходить сюда, – сказала девочка на прощание. – Не смогу до тех пор, пока не пройдет потрясение.

– Ты приняла мудрое решение, – сказал он. – Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется. Помни об этом. Не забывай и нашу клятву.

Они обнялись на прощание. И разошлись каждый в свою сторону.

Девочка долго болела. Чтобы как-то поддержать ее жизненные силы, родители купили большой дом в Лиле. Все здесь дышало свободой и жизнью, вселяло надежду на спасение.

Восемь лет родители девочки терпеливо ждали чуда. И оно произошло. Мэрил ожила, стала настоящей красавицей, а через три года ее выдали замуж за одного из состоятельнейших людей Лиля. Этот брак был бы счастливым, если бы в семье появился ребенок, но… Все беременности Мэрил заканчивались через три месяца страшнейшим кровотечением. Тогда Мэрил решила уйти от мужа, вернуться в родительский дом. Чтобы оправдать свой уход она выдумала смертельную болезнь. Для большей убедительности она пролежала в постели несколько лет, во время которых ее бывший супруг женился, обзавелся детьми. Думая, что дни Мэрил сочтены, он выделил ей богатое пожизненное содержание. Но она до сих пор жива… – Мэрил улыбнулась.

– А когда Форц снова появился в твоей жизни? – спросила Беатрис.

– Его привел в наш дом отец, – ответила Мэрил. – Он так печалился из-за моей болезни, так хотел вернуть меня к жизни, что был готов на все. Кто-то посоветовал ему обратиться к магу и чародею, который воскрешает мертвых. Когда отец привез Форца в наш дом, мы сразу узнали друг друга. Узнали, несмотря на долгую разлуку. Он, конечно, изменился, возмужал, отрастил бороду. Но его глаза остались прежними, хотя он и прятал их за стеклами очков.

Форц взглянул на меня, повернулся к отцу, сказал:

– Оставьте нас, господин Морган. И закройте за собой дверь.

Когда мы остались одни, он бросился ко мне со словами:

– Дорогая моя Мэрил, как я счастлив, что ты нашлась!

Все, что произошло потом, можно назвать безумием или затмением, но это вернуло меня к жизни. Сила любви воскресла меня, – она улыбнулась. – Форц прожил в нашем доме больше года. Это было счастливейшее время для нас обоих. Мы были одержимы друг другом, но никто из домашних не догадывался о том, что в действительности происходит за закрытыми дверями. Мы строили планы. Мы намечтали столько, что для воплощения всех наших идеей понадобилась бы вечность. Форц верил в вечную жизнь. Я – сомневалась. Тогда он решил уехать. Он сказал, что вернется лет через пять, и я пойму, что он прав. Я увижу, что он сумел остановить время, – Мэрил усмехнулась. – Его не было дольше. Я не знаю, где он был все это время, чем занимался.

Но он, в самом деле, стал моложе. Ему не дашь больше сорока, а ему – почти восемьдесят.

– Это невероятно, – сказала Беатрис.

– Но это – так, – сказала Мэрил. – Когда Форц вернулся, он показал мне амулет на своей шее, который якобы дает ему жизненные силы, замедляет процессы старения. Предложил надеть такой же амулет и мне. Я согласилась. Несколько лет он оберегал меня, но… Все когда-нибудь заканчивается. Я чувствую холодное дыхание смерти. Я знаю, что дни мои сочтены.

– Неужели доктор Форц не хочет тебе помочь? – спросила Беатрис.

– Он уже не может мне помочь, – ответила Мэрил. – Он, к сожалению, не всесильный, не всемогущий. Да, он – чародей, но при этом он – обычный человек, наделенный особыми знаниями. Но этих знаний не достаточно, чтобы стать Богом. Он это понимает, но все равно пытается обмануть себя, обмануть время.

– Скажи, Мэрил, а зачем ему понадобился наш дом? – спросила Беатрис.

– Он ему не нужен, – ответила Мэрил с улыбкой. – На наш дом претендует другой кавалер.

– Значит, история с твоим замужеством – правда? – брови Беатрис взлетели вверх.

– Не до конца, – ответила Мэрил. – Он не собирается на мне жениться. Он требует свою долю, то есть мою долю наследства. Он желает, чтобы я написала дарственную на его имя, сделав его своим наследником.

– Да кто он такой? Имеет ли он право вынуждать тебя на такой шаг? – воскликнула Беатрис. – Имеет ли он вообще какие-то права на этот дом?

– Он утверждает, что имеет, – ответила Мэрил. – Но я в этом сомневаюсь.

В дверь постучали. Тетя приложила палец к губам. Беатрис понимающе кивнула. Открыла дверь.

– Добрый день. Как ваше самочувствие? – спросил доктор Форц, появившийся на пороге.

– Я чувствую себя превосходно, – ответила Мэрил, протянув ему руку для поцелуя. Он пощупал ее пульс, покачал головой.

– Мэрил, почему вы не выполняете мои указания? Вам не следует так пренебрежительно относиться к своему здоровью.

– Оставьте ваши нотации, доктор, – простонала Мэрил. – Лучше поцелуйте меня. Вам ведь самому хочется это сделать.

– Да, – ответил он, смутившись.

– Я пойду, займусь делами, – сказала Беатрис, закрыв за собой дверь.

– Она мне поверила, Форц, – обняв доктора за шею, сказала Мэрил. – Ты рад?

– Я не сомневался в тебе. Ты – великая актриса, – ответил он, поцеловав ее в губы. – Встанешь?

– Нет, лучше ты ложись рядом, – она откинула одеяло.

Он сбросил сюртук, улегся рядом, прижался к Мэрил.

– Наша тайная связь распаляет меня сильнее день ото дня. Я безумствую рядом с тобой, Мэрил.

– Они срезали амулет, – сказала она.

– Прекрасно, – сказал он. – Прекрасно…

– Мне жалко Бет, она милая, добрая девочка, – проговорила Мэрил, разглядывая лицо Форца.

– Не думай о ней так, – сказал он. – Ее доброта может нам помешать. Ее принципы нужно разрушить, во что бы то ни стало. Дай ей задание. Пошли ее на встречу с ним. Замани ее в ловушку. Не тяни, Мэрил, яд может подействовать раньше, чем мы предполагаем. Тогда все произойдет не так, как мы задумали, – поднялся. – Мне нужно идти. Меня ждут пациенты.

– Оставь дверь открытой, – попросила Мэрил. – Я хочу слышать, все, о чем они будут говорить.

Форц поцеловал ее, ушел.

В гостиной его остановил Энтони.

– Добрый день. Что скажете? – спросил он, пожав доктору руку.

– Состояние Мэрил нельзя назвать хорошим, – ответил Форц. – Болезнь прогрессирует. Она становится агрессивной.

– Да, Мэрил ведет себя странно, – подтвердил Энтони.

– Не Мэрил, а ее болезнь, – сказал Форц с улыбкой.

– А как насчет нас с Беатрис? Мы можем надеяться на спасение?

– Конечно, – ответил доктор. – Надежда – самое важное, что у нас есть. Без надежды невозможно прожить ни дня.

– Не уходите от ответа, Форц, вы обещали найти противоядие, – проговорил Энтони с нажимом.

– Обещал, – подтвердил доктор. – Но пока не могу вас ничем порадовать.

– Вы просто не хотите нам помогать, – Энтони сжал кулаки.

– Хочу, но пока не могу, – сказал Форц. – Я честен с вами, молодой человек. Я мог бы дать вам клюквенный морс и сказать, что противоядие найдено, но не делаю этого, потому что верю, что Мэрил подшутила над вами.

– Глупая, зля шутка, – хмыкнул Энтони.

– Глупая, я согласен, – сказал Форц. – Но лучше обвинять Мэрил в глупости, чем в коварстве. Вынужден попрощаться. Меня ждут дела.

– Неприятный тип, – сказал Энтони, когда за доктором закрылась дверь.

– Ты прав, Форца не назовешь милейшим господином, – подтвердила Беатрис. – Есть в его лице что-то отталкивающее. Ты не находишь?

– Да, – ответил Энтони. – У Форца злые безжизненные глаза. В них нет света. Они какие-то стеклянные. Заметила, что он почти не моргает?

– Нет, – призналась Беатрис. – Когда он говорил, я смотрела на его губы. Они алые, как у женщины.

– Думаешь, он пользуется губной помадой? – подмигнул ей Энтони.

– Нет, – Беатрис покачала головой. – Я думаю, что они с тетушкой…

– Беатрис, подойди ко мне! – раздался крик Мэрил.

– Бегу, – крикнула Беатрис, улыбнулась. – У тетушки все под контролем.

– Ей не хочется, чтобы мы обсуждали их взаимоотношения с доктором, – шепнул Энтони. – Но я давно заметил, что между ними что-то происходит. Иди, а то Мэрил решит, что мы шепчемся.

Беатрис чмокнула его в щеку, побежала наверх.

– Я решила встать, – сказала Мэрил. – Поможешь мне?

– С радостью, – ответила Беатрис. Откинула одеяло, побледнела, увидев на кровати запонку доктора.

Мэрил взяла ее в руку, сказала:

– Ты – взрослая женщина, Беатрис, а смущаешься, как девочка, которая ничего не смыслит в жизни. Пора повзрослеть, милая.

– Я смущаюсь от того, что не люблю копаться в чужом белье, – проговорила Беатрис. – Чужие тайны меня пугают. Они, как тяжелый груз, который я должна волочить за собой, и делать вид, что все прекрасно. Прости, Мэрил, мне не хочется думать плохо ни о тебе, ни о докторе.

– И не думай, – сказала Мэрил, надевая платье. – Да, Бет, я хотела попросить тебя об одной услуге, – рассмеялась, увидев, как напряглась Беатрис. Обняла ее за плечи.

– Ты такая трогательная, такая милая девочка, Беатрис, что кажешься порой неземным созданьем, – поцеловала Беатрис в щеку. – Не волнуйся ты так. Я не собираюсь отправлять тебя на чердак в объятия Энтони. Я хочу, чтобы ты отнесла мое письмо.

– Тому человеку? – Беатрис побледнела.

– Да, тому самому человеку, – ответила Мэрил. – Я обещала, что в среду дам ему ответ.

– Среда будет завтра, – сказала Беатрис.

– Я знаю, – улыбнулась Мэрил. – Поэтому сегодня прошу тебя об этом. Он будет ждать меня завтра вечером в главной кофейне Лиля. Я хочу, чтобы ты пошла вместо меня.

– Как я его узнаю? – спросила Беатрис.

– Он будет сидеть возле окна, и на его столе будет стоять тигровая лилия, – ответила Мэрил.

– Твой любимый цветок, – сказала Беатрис с улыбкой.

– Да, – подтвердила Мэрил. – Могу я рассчитывать на твою помощь?

– Да, но мне хотелось бы узнать, что будет в твоем письме, – ответила Беатрис.

– В моем письме будет отказ, – сказала Мэрил с вызовом. – Пусть оспаривает права на наследство через суд. Пусть судится со мной, если у него хватит средств и времени на это, – усмехнулась. – Думаю, он поведет себя разумно, и не станет больше докучать нам. Идем в библиотеку. Кстати, там есть кое-что интересное для вас с Энтони.

– Значит, я могу его позвать? – в голосе Беатрис прозвучали радостные нотки.

– Конечно, – ответила Мэрил, выйдя из комнаты. – Кстати, мы с Энтони сегодня еще не виделись. Это с его стороны не очень-то учтиво. До твоего приезда он был более внимательным. Ты, Бет, на него плохо влияешь.

– Она здесь ни при чем, всему виной яд кураре, которым нас отравили, – сказал Энтони, присоединившийся к дамам.

– В самом деле? – Мэрил изобразила на лице удивление. – А мне говорили, что он ни на что не влияет, – она протянула Энтони руку для поцелуя.

– Ты выглядишь отдохнувшей, – сказал он.

– Все потому, что я провалялась в постели целый день, – проговорила Мэрил. – Иногда нужно давать себе время для таких передышек, чтобы сохранить запас жизненных сил.

– Отличная идея! – воскликнул Энтони. – Завтра буду валяться в кровати до обеда.

Когда они вошли в библиотеку, тетушка направилась к письменному столу, уселась, взяла лист бумаги, перо, сказала:

– Там на журнальном столике гравюры и портреты, которые я нашла не так давно. Думаю, вам будет интересно на них посмотреть.

Беатрис и Энтони уселись в кресла, принялись рассматривать картины и портреты. Они были написаны карандашом на пожелтевшей от времени бумаге, которая добавляла им таинственности. Беатрис с интересом рассматривала их. Ей хотелось узнать имя неизвестного художника, который зарисовал дом в разные времена года с разных сторон. Хотелось понять, зачем ему это понадобилось? Беатрис решила, что в картинах скрыто тайное послание им, живущим сегодня. Иначе, зачем было с такой точностью выписывать детали.

Летом дом утопал в зелени. На него смотрели из сада. Художник особо выделил окно на втором этаже, за шторой которого был виден размытый силуэт. Кто это? Не ясно.

Осенью на дом смотрели с фасада. Входная дверь распахнута, на крыльце корзина с яблоками. Ветка рябины прикасается к окну второго этажа. У окна стоит девушка. Она прикрывает лицо веером.

Зимой в правой части дома все окна в морозном узоре, и только одно окно во втором этаже пугает своей прозрачностью. На нем даже нет штор. Но никого за окном нет. Комната пуста. Создается впечатление безнадежности.

Весной в левой части дома все окна распахнуты настежь, а во втором этаже окно закрыто. Возле окна стоит девушка, положив обе руки на оконную раму. В ее лице – отчаяние и мольба. Девушка кажется Беатрис знакомой. Но кто она – непонятно.

Лица, написанные на портретах, еще сильнее запутали Беатрис.

– Кто все эти люди? – спросила она у Мэрил.

– Думаю, бывшие хозяева этого дома, – ответила та. – Красивые лица. Да?

– Тебе они не кажутся знакомыми? – поинтересовалась Беатрис.

– Нет. Не фантазируй, Бет, – сказала Мэрил. – Иди спать и ни о чем не думай. Тебе нужно отдохнуть. Ты выглядишь усталой.

– Нам всем пора отдыхать, чтобы выглядеть так же потрясающе, как Мэрил, – сказал Энтони.

– Ах, ты маленький подхалим, – пожурила его Мэрил. – Но не скрою, мне приятно слышать комплименты. Проводи меня, дружок, – она взяла его под руку. – Бет, возьми картины с собой, если хочешь.

– Спасибо, – сказала Беатрис, забирая картины.

– Что в них такого особенного? – хмыкнул Энтони. – Карандашные наброски, которые зачем-то поместили в дорогие рамки.

– Наверно, они имели для хозяев особую ценность, – сказала Беатрис.

– А чем они заинтересовали тебя, Бет? – спросила Мэрил, пристально глядя на Беатрис.

– Пока не знаю, – ответила та задумчиво. – Я должна их как следует рассмотреть, чтобы ответить на твой вопрос.

– Энтони, ты знал, что Бет – истинный ценитель живописи? – спросила Мэрил с улыбкой.

– Я об этом даже не догадывался, – ответил он.

– Зато теперь мы… – Мэрил охнула, схватилась за сердце. – О, я кажется переборщила с эмоциями, – простонала она, медленно опускаясь в кресло.

Беатрис помчалась за лекарством. Энтони хотел открыть окно. Мэрил остановила его.

– Не нужно этого делать, дорогой, – ее голос звучал так, словно никакого приступа у нее не было. Энтони обернулся, с удивлением на нее посмотрел. Она подмигнула ему, сказала:

– Подай мне мужской портрет. Ну, что ты стоишь, как истукан? Быстрее, пока Бет не вернулась.

Энтони подал ей портрет. Она провела рукой по лицу этого господина, усмехнулась и сунула портрет под кресло со словами:

– Там ему самое место. Незачем Бет на него смотреть.

– Почему?

– Потому что незачем, – ответила Мэрил и закатила глаза.

Вошла Беатрис с лекарство, участливо спросила:

– Что я могу для тебя сделать?

– Спасибо за заботу, Бет, мне больше ничего не нужно. Я немного посижу, а потом Энтони проводит меня, – ответила Мэрил. – Доброй ночи, дорогая.

– Доброй ночи, – сказала Беатрис, поцеловав ее в щеку. Забрала картины, ушла к себе.

Когда хлопнула дверь в комнате Беатрис, Мэрил улыбнулась:

– Теперь и мы можем идти.

Энтони проводил тетушку. Она попросила его задержаться и почитать ей Псалтырь. Он не посмел отказать. Чтение закончилось далеко за полночь. Поэтому Энтони не стал беспокоить Беатрис. Он решил поговорить с ней утром…

Беатрис долго и внимательно разглядывала картины. Отметила, что окно на втором этаже на всех полотнах одинаковое, в то время, как остальные окна везде разные. Решила, что художник хотел привлечь внимание именно к этому окну, к этой комнате. Нужно было узнать, что это за комната. Кто эта девушка, которая прячется за шторой, а потом зовет на помощь? Почему ее нет в доме зимой?

– Нужно обойти вокруг дома и отыскать это странное окно, – решила Беатрис.

Отложила картины, принялась рассматривать портреты. Отметила, что у всех людей, изображенных на портретах, одинаковые глаза: большие, выразительные, живые. Кажется, еще миг, и человек с портрета заговорит, настолько правдиво выписаны черты его лица.

– Кто эти люди? Почему они продали дом? Почему оставили эти картины здесь? – спросила она себя. Пожала плечами. – Узнаю ли я ответы на эти вопросы, неизвестно. А вот узнать у тетушки, как она нашла эти картины, можно.

Беатрис решила поговорить с Мэрил за завтраком. Но та к завтраку не вышла. Энтони тоже крепко спал. Беатрис позавтракала в одиночестве, пошла осматривать дом.

Была осень, поэтому первое окно она решила искать в главной части дома. Надела пальто, спустилась по ступеням, прошла по центральной аллее до ворот, остановилась, обернулась.

Интересующее ее окно находилось над входной дверью. Оно отличалось ото всех других окон. Кроме того, за шторой пряталась девушка. Как и на картине, она прикрывала лицо веером. Беатрис остолбенела. Минуту они с девушкой смотрели друг на друга, а потом та исчезла. Беатрис побежала в дом. Споткнулась о корзину с яблоками. Замерла.

– Мистика какая-то, – подумала Беатрис. – Когда я выходила, никакой корзины на крыльце не было. Ее не было здесь и тогда, когда я стояла у ворот. Откуда же она взялась теперь?

Беатрис вошла в дом, поднялась на второй этаж, толкнула дверь, за которой, по ее расчетам, находилась комната со странным окном. Дверь оказалась закрытой. Служанка сказала, что эту дверь никогда не открывают.

– Никогда? – Беатрис нахмурилась – Советую мне не врать, если хотите остаться здесь.

– Госпожа Мэрил открывала ее несколько лет назад, – призналась служанка. – С тех пор ключ от этой двери никто не видел. Думаю, госпожа Мэрил оставила его у себя.

– Вы не замечали что-нибудь странное в последнее время? – спросила Беатрис.

– Не знаю странно это или нет, но иногда в доме ночует доктор, – ответила служанка. – А несколько месяцев назад в дом приходил высокий господин. Они с госпожой Мэрил закрылись в библиотеке и долго не выходили оттуда. А когда он ушел, у нее начались эти странные приступы. Бедная госпожа Мэрил, мне ее так жалко, – служанка всплакнула. Беатрис разрешила ей уйти, а сама присела на корточки и заглянула в замочную скважину. Ничего увидеть она не смогла, потому что в замке торчал ключ.

– Ключ с той стороны двери?! – воскликнула Беатрис, поднявшись. – Что все это значит?

Она настойчиво постучала, подергала дверь, но никто не ответил. Тогда Беатрис решила обойти дом еще раз.

Ее догадка, что подобные странные окна расположены со всех сторон, подтвердилась. В окне, которое было прозрачным на зимней картине, не было штор. Окно зияло пустотой, и огорчило Беатрис больше, чем отсутствие девушки в весеннем окне.

– До весны еще нужно дожить, а зима не за горами, – сказала она себе. – Зима дышит нам в спины.

– Насчет зимы, не уверен, а вот то, что я дышу тебе в спину, это факт, – сказал Энтони, обняв Беатрис за плечи.

– Ты напугал меня, Эн, – проговорила она, побледнев.

– Я думал, ты слышишь мои шаги, – улыбнулся Энтони. – Я нарочно громко топал, чтобы привлечь твое внимание, а ты выискивала что-то на стенах дома. Что тебя так заинтересовало, а Бет? Почему у тебя такой озабоченный вид?

– Посмотри на окна дома, – сказала Беатрис.

– Обожаю смотреть на окна, потому что окна – это глаза домов, – сказал Энтони. – Они прекрасны. Они… – свистнул. – Вот это да! А я и не замечал, что в нашем доме есть такое фантастическое окно.

– И не одно. Идем, – Беатрис взяла его за руку, повела за собой.

– Какая-то мистика, – проговорил Энтони, разглядывая окна. – Кто подсказал тебе заняться архитектурой?

– Неизвестный художник, – ответила Беатрис. – Но, это еще не все.

Она привела Энтони к воротам, приказала обернуться и смотреть на окно во втором этаже.

– Кто это? – воскликнул Энтони, увидев девушку, прячущуюся за шторой. – Бет, что все это значит?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Идем в дом.

На крыльце снова стояла корзина, полная яблок.

– Что за бред? Откуда она взялась? – Энтони принялся тереть глаза. – Могу поклясться, что минуту назад ее здесь не было. Что здесь происходит, Бет?

– Я не знаю, – ответила она. – Нам нужно обо всем расспросить Мэрил.

– Эта злобная фурия нам не станет ничего объяснять, – пробурчал Энтони. – Вчера она изобразила обморок, отослала тебя из библиотеки, чтобы спрятать под кресло портрет.

– Какой портрет? – удивилась Беатрис.

– Один их тех, что ты хотела взять с собой, – ответил Энтони с улыбкой. – Она сказала, что тебе незачем пялиться на этого господина, и сунула его под кресло. Сходи в библиотеку, проверь. Он лежит под креслом справа.

Беатрис пошла в библиотеку. Села в кресло, на котором сидела Мэрил, опустила правую руку вниз, достала портрет, улыбнулась.

– Почему тетушка так обошлась с вами? – спросила она, разглядывая правильные мужественные черты лица господина, изображенного на портрете. – Наверно, вы чем-то обидели Мэрил, иначе она бы не стала так с вами поступать, – провела кончиками пальцев по контуру его лица. – Вы не похожи на злодея. У вас добрые глаза, и… – Беатрис встала. – Почему я не могу отделаться от мысли, что я вас знаю? Почему?

Она отнесла портрет в комнату, спустилась в столовую. За столом сидел только Энтони.

– У тетушки снова приступ. Доктор уже у нее, – сказал он, сжав кулаки. – С какой бы радостью я намылил ему шею. Этот лживый, неприятный тип выводит меня из себя. Я не стал бы общаться с таким человеком, если бы не обстоятельства, вынуждающие меня находиться в этом доме.

– Не злись, Эн, – попросила Беатрис. – Давай лучше попробуем открыть дверь в ту странную комнату, где прячется призрак девушки с веером.

– Пойдем прямо сейчас, – сказал он, поднялся.

Решительной походкой Энтони направился на второй этаж. Толкнул дверь плечом. Она распахнулась. Энтони посмотрел на Беатрис с удивлением. Она пожала плечами, сказала:

– Это еще одна загадка.

Вошла в комнату следом за Энтони.

– Не совсем учтиво с вашей стороны, молодые люди, вламываться без приглашения, – проговорил доктор Форц. – Но, раз уж вы здесь, милости прошу.

Комната была просторной и полупустой. Два небольших кресла стояли у стены. В углу – книжный шкаф, у окна – большое зеркало на колесиках.

– Вы, наверно, ищете это? – спросил доктор, повернув зеркало на сто восемьдесят градусов.

Беатрис от неожиданности вскрикнула. На оборотной стороне зеркала в полный рост была изображена дама с веером.

– Мэрил обнаружила этот портрет не так давно, – сказал доктор. – Рама у зеркала треснула, вызвали мастера. Он снял заднюю стенку, и закричал так же, как вы, Беатрис. На его крик прибежали все, кто был в доме. Не скрою, дама на всех нас произвела неизгладимое впечатление. Прекрасная работа, не так ли?

– Да, – подтвердил Энтони. – Но не могли бы вы нам объяснить, как эта дама перемещается по комнате?

– Вот так, – ответил доктор, подкатив зеркало к окну.

– Значит, это вы поставили ее у окна? – нахмурился Энтони.

– Сейчас, да, – ответил доктор. – А утром портрет поставила к окну Мэрил. Она знала, что Беатрис захочет взглянуть на окна. Решила ее не разочаровывать. Ведь, если бы дамы у окна не было, вы бы огорчились. Да?

– Не знаю, – ответила Беатрис, пожав плечами. – Я не думала ни о чем, когда пошла смотреть на окна. Мной руководило любопытство.

– А вы знаете, кто поставил корзину с яблоками на крыльце? – спросил Энтони.

– Наверно, слуги, – ответил доктор. – Не думаете же вы, что в доме живут приведения. Хотя, – он усмехнулся. – Иногда мне хочется, чтобы они здесь жили. Тогда бы охотников за наследством стало меньше.

– Что вы хотите этим сказать? – Энтони напрягся.

– Только то, что сказал: на этот дом слишком много желающих, – ответил доктор. – Недавно к Мэрил приходил посетитель, который утверждает, что господин Морган Эштон не покупал этот дом у предыдущих хозяев, поэтому его наследники никаких прав на этот дом не имеют.

– А кто же тогда имеет на него права? – поинтересовался Энтони.

– Первый хозяин, построивший этот дом, – ответил доктор.

– Глупость какая-то, – нахмурился Энтони. – Ему, наверно уже лет сто или больше.

– Ему сто двадцать, – доктор улыбнулся. – Если верить словам господина, посетившего Мэрил.

– Где же был это хозяин до сих пор? Почему не заявлял о своих правах раньше, пока был жив дед? – спросил Энтони. – И где сейчас этот господин?

– К сожалению, я не могу ответить ни на один из ваших вопросов, – доктор развел руки в стороны.

– Интересно, почему служанка сказала мне, что дверь не открывали несколько лет? – спросила Беатрис.

– Думаю, вы сами понимаете, почему, – сказал доктор, обняв Беатрис за плечи. – Люди дорожат своим местом. Они говорят то, что им приказали.

– А тетина болезнь – это тоже фарс? – Беатрис посмотрела в неподвижные глаза доктора.

– Нет, моя милая, болезнь у Мэрил настоящая, и это меня огорчает больше всего, – ответил он вполне искренне. В глазах даже что-то блеснуло, но Беатрис не успела рассмотреть, что именно, доктор отвернулся от нее.

– Зачем Мэрил вынуждает нас отказаться от наследства, если знает, что дом нам не принадлежит? – спросил Энтони.

– Мэрил ни в чем не уверена, – ответил доктор. – Она выжидает, тянет время. Шантажист дал ей две недели.

– Ровно столько действует яд, – усмехнулся Энтони. – Зачем же она отравила нас? Могла бы отравить шантажиста. Или она решила вначале проверить эффективность яда на родных? Это в духе Мэрил. Смотрю, вы с ней спелись. Подыгрываете ей, потакаете ей во всем. Браво. Идем, Бет, наш обед стынет, – взял Беатрис за руку.

– Подожди, – она высвободила руку. – Скажите, доктор, а где Мэрил нашла портреты?

– Спросите у нее, я не знаю, – ответил доктор. Отодвинул зеркало в угол, надел на него белый чехол.

– Что это вы делаете? – удивилась Беатрис. – Зачем прячете даму?

– Так велела Мэрил, – ответил он.

– Значит ли это, что мы больше не увидим незнакомку в окне? – спросил Энтони.

– Думаю, да, – ответил доктор. – Хотя… – улыбнулся. – Все будет зависеть от настроения Мэрил.

– Вся наша жизнь зависит от ее настроения, – нахмурился Энтони.

– Она хозяйка в этом доме, не забывайте об этом, – улыбнулся доктор.

– Она самозванка, если верить вашему рассказу, – сказал Энтони и пошел в столовую.

– Вы, Беатрис, мне тоже не верите? – спросил доктор.

– Все слишком запутано. Чтобы однозначно ответить на ваш вопрос, я должна вначале получить ответы на десяток своих вопросов, – сказал Беатрис.

– Задавайте, – улыбнулся доктор.

– Позвольте мне задать их тетушке, – Беатрис тоже улыбнулась.

– Вы очень тактичная, мудрая барышня, Беатрис. Вы мне симпатичны. Мэрил вас любит. Она вас ждет. Вы, кажется, обещали выполнить ее поручение.

– Да, я помню об этом, – она развернулась, пошла в столовую.

Села за стол, потерла виски, сказала:

– Ты был прав, Эн, этот Форц неприятный господин. Он ведет себя так, словно он – хозяин дома.

– Я это давно заметил, – хмыкнул Энтони. – Мне кажется, они с тетушкой что-то замышляют. Нам нужно за ними проследить. Поиграем в сыщиков, – улыбнулся. – А заодно забудем о печальной участи, которая нас ждет.

– Думаю, нам нужно не играть, а отправить письма домашним, – сказала Беатрис.

– Отличная идея. Что мы напишем своим любимым? – Энтони подмигнул Беатрис. – Тетя Мэрил отравила нас ядом кураре, – скорчил страдальческую гримасу. – Бред, Бет. Они нам не поверят. Я думаю, нам нужно повременить с трагическими письмами. Будет смешно, если это, в самом деле, только шутка, глупая, злая шутка Мэрил.

– Да, ты прав, – Беатрис вздохнула. – Письма – нелепость.

– Давай поговорим о них после тетушкиной свадьбы, – предложил Энтони, дожевывая свою отбивную.

– Мэрил сказала, что никакой свадьбы не будет, – сообщила ему Беатрис. – Сегодня вечером мне предстоит отнести ее письмо какому-то господину. По всей видимости, это тот самый вымогатель, первый хозяин нашего дома.

– Которому уже – сто двадцать лет, – Энтони развеселился. – У тебя будет превосходный вечер, сестренка. Я тебе завидую.

– Я бы взяла тебя с собой, – Беатрис включилась в игру. – Но кто-то ведь должен следить за тетушкой.

– Да-да, я с удовольствием почитаю ей сказки. Не волнуйся за меня, дорогая, иди на свое романтическое свидание с мумией, – Энтони помахал Беатрис рукой.

Она пошла к тетушке. Та лежала в постели и выглядела ужасно.

– Мэрил, что с тобой? – спросила Беатрис, замерев на пороге.

– Очередной приступ, – ответила Мэрил. – Болезнь отнимает у меня последние силы. Хорошо, что ты пришла. Письмо лежит на столе.

– Мэрил, можно у тебя кое-что спросить? – Беатрис взяла письмо, повернулась к тете.

– О, Бет, только не сегодня, – взмолилась та. – У меня нет сил говорить.

– Хорошо, Мэрил, – Беатрис поцеловала ее в щеку. – Я зайду к тебе, когда вернусь. Тогда и поговорим обо всем.

– Ступай, милая, – Мэрил закрыла глаза.

Беатрис, вышла, прикрыла дверь, посмотрела на конверт, подумала:

– Надеюсь, тайная завеса скоро будет снята. Конечно, мне было бы приятней услышать правду от Мэрил, но она почему-то ее упорно скрывает. Почему-то… Думаю, и это скоро прояснится…

В кофейне было занято лишь несколько столиков. Люди пили кофе и вели неспешные беседы. Изо всех посетителей выделялся один. Высокий элегантно одетый мужчина средних лет с правильными, утонченными чертами лица. Едва заметная седина в волосах придавала его внешности особый шарм. Дамы за соседними столиками поглядывали на него с нескрываемым интересом. А он не сводил глаз с входной двери. Он, по-видимому, кого-то ждал. Каждый раз, когда открывалась дверь, он намеревался встать, но увидев вошедшего, отводил взгляд.

Когда в очередной раз звякнул колокольчик на входной двери, и в кофейню вошла Беатрис, лицо господина просияло. Он вскочил, подбежал к ней быстрее официанта, сжал ее руки в своих, проговорил нежно:

– Здравствуйте, здравствуйте, Беатрис. Как хорошо, что вы пришли. Я уже начал думать, что мы никогда не увидимся. Что вы…

– Простите, Ричард, я пришла сюда не к вам, – она смутилась. Щеки залил румянец. – Я выполняю просьбу тетушки. Мне нужно отыскать господина, которому я должна передать письмо, – она растерянно посмотрела по сторонам.

– Вы его не видите? – спросил он. Она пожала плечами. – Тогда присядьте пока за мой столик у окна.

Беатрис посмотрела туда, куда он показал, побледнела. Во все глаза уставилась на своего собеседника.

– Что с вами, Беатрис? – он растерялся. – Что вас так напугало?

– Вы ждете Мэрил Эштон? – спросила она. Взгляд стал холодным.

– Да. Мы договорились встретиться сегодня вечером, – ответил он. – Почему вас это так огорчило?

– Это известие меня не огорчило, а напугало, – ответила она, направляясь к столику.

– Заказать вам кофе? – спросил он.

– Да. Хотя… заказывайте, – сказала она, отвернувшись к окну.

– Значит, вы пришли сюда по поручению Мэрил Эштон? – спросил он.

– Да, – ответила, не поворачивая головы. Достала из сумочки письмо. – Это послание тетя написала для вас. Но прежде чем я его вам отдам, я хотела бы узнать, как вы с ней познакомились? – Беатрис повернулась, посмотрела ему в глаза.

– Мэрил Эштон – ваша тетя, – сказал он с улыбкой. – Вот почему ваше лицо, Беатрис, мне показалось таким знакомым.

– Не уходите от ответа, Ричард Львиное Сердце, – сказала она строго. – К тому же мы с Мэрил совершенно не похожи.

– Вы правы. Вы – совершенно разные, – подтвердил он. – Приятно, что вы помните мой псевдоним.

– А мне совершенно неприятно осознавать то, что именно вы собираетесь выселить нас из дома, – сказал она.

– Кто вам сказал такую глупость? – он удивился.

– А разве, не вы требовали у тети отказаться от наследства? – Беатрис пробуравила его испепеляющим взглядом.

– Вы меня убили наповал своим признанием, Беатрис, – проговорил он, схватившись за сердце. – Клянусь, я ни о чем подобном не помышлял. Я приходил в дом по другому поводу. Дайте мне письмо, мне не терпится узнать, что пишет госпожа Мэрил Эштон. А потом я открою вам истинную причину своего визита.

Беатрис протянула ему письмо. Он распечатал конверт, прочел:

– Милый господин Элюар, прошу простить меня за то, что не смогла сама поговорить с вами. Моя болезнь – причина тому. Думаю, вы поймете меня и не станете сердиться. К тому же, моя племянница Беатрис – создание необыкновенное. Надеюсь, она не даст вам скучать, и вы проведете в ее обществе несколько приятных минут, часов и, возможно, лет, – он взглянул на Беатрис, которая сидела с отрешенным видом и смотрела в окно. – Вы понимаете, что это – шутки. Я пытаюсь шутить, чтобы вам было легче услышать то, что вы с таким нетерпением ждете. Итак, дорогой мой Карл Элюар, я не могу дать вам положительный ответ относительно вашей просьбы. К моему великому сожалению, не могу вас ничем порадовать. Еще раз простите великодушно. Я знаю, какой вы занятой человек, как нелегко было вам выбраться в Лиль, да еще застрять здесь на две недели из-за ремонта моста, но я сделала все, что в моих силах. Я старалась найти выход, но… Простите, что огорчила вас. Попытайте счастье в другом месте. Поезжайте туда, куда перебрались ваши родственники после продажи дома. Возможно, там вы найдете то, что так упорно ищете. Прощайте. С искренним уважением, Мэрил Эштон, – покачал головой, ухмыльнулся. – Да, ваша тетя Мэрил написала весьма двусмысленное письмо. Наверно, она боялась, что вы его прочтете, поэтому сказала обо всем так, чтобы непосвященный человек ничего не понял.

– Почему же я поняла, вам не удастся доказать свои права на дом? – сказала Беатрис.

– Милая моя девочка, – он улыбнулся. – Мне не нужен ваш дом. Мне ни к чему бороться за ваше наследство. Вы же знаете, что я – Ричард Львиное Сердце, баснословно богатый человек. К тому же, я еще и знаменитый Карл Элюар. Я могу подарить вам полмира. Я готов сделать это сию же минуту. Прикажите, и я брошу к вашим ногам все, что вы пожелаете.

– Мне не нужны ваши дары, – сказала она сухо. – Мне нужно лишь одно: знать правду.

– Вы – восхитительное создание, Беатрис, – сказал он, положив свою руку поверх ее руки. Она аккуратно убрала свою руку. Он улыбнулся. – Я счастлив, что судьба свела нас с вами. Я несказанно рад, что вы принадлежите к семье Эштонов. Что вы живете в самом красивом доме Лиля, с которым связана и история моего рода…

Брови Беатрис взлетели вверх. На лице отразилось крайнее изумление.

– Есть одно очень мудрое изречение: «правда всегда находится посредине», поэтому не спешите подозревать меня во всех смертных грехах, пока не выслушаете мою историю, – попросил Карл.

– Постараюсь, – пообещала Беатрис.

– Этот дом построил мой дед, Артур Элюар, – сказал Карл. – Но я вовсе не претендую на него, потому что у дома давным-давно другие хозяева. Полгода назад я действительно приходил к Мэрил, но лишь за тем, чтобы забрать гравюры и портреты, которые по трагической случайности остались в вашем доме, – улыбнулся. – Мэрил Эштон встретила меня любезно. Она думала, что я хочу написать роман о ее удивительной жизни. Она была весьма словоохотлива, пока речь не зашла о портретах, за которыми я, в общем-то, и пришел. Я знал, что гравюры хранятся в семейном тайнике. Но едва я упомянул о нем, лицо Мэрил изменилось до неузнаваемости. Она побледнела, глаза стали злыми, голос строгим, фразы резкими, отрывистыми. Мэрил пытала меня, выуживала информацию, которую я и сам готов был ей рассказать. Вначале я рассердился на нее за такое странное поведение, а потом решил, что это игра. И принял правила, которые предложила мне Мэрил. Дело пошло на лад. Я объяснил, как отыскать тайник, сказал, что там должны находиться картины и документы, которые мне нужны. Потому что я решил собрать в своем доме в Льеже все, что принадлежало моим предкам. Я уже подготовил комнату со множеством окон, в которой и разместится наш семейный архив, семейные реликвии. Я сказал, что готов щедро заплатить за картины, если Мэрил их отыщет. Я попросил разрешения побродить по дому, но госпожа Эштон отказала мне, сославшись на то, что она ждет гостей. Мы договорились о новой встрече. Я должен был вернуться в Лиль осенью. Вот почему я здесь. Третий день я сижу за столиком у окна, вдыхаю ядовитый аромат тигровой лили, от которого кружится голова, жду Мэрил и надеюсь на чудо. Но… – он усмехнулся. – Вместо Мэрил приходите вы, милая Беатрис, и сообщаете мне, что мир перевернулся. Все летит в тартарары. Я раздавлен, унижен, оболган. Увы, это так современно, так предсказуемо, так… – он посмотрел на растерянное лицо Беатрис. – Простите, вы здесь ни при чем. Вы сказали мне то, что узнали от Мэрил. А ей зачем-то понадобилось меня оклеветать. Зачем?

– Наверно затем же, зачем травить нас с кузеном ядом, – ответила Беатрис.

– Что? – он побледнел. – Что значит травить?

– Мэрил сказала, что накормила нас отравленной пищей, – ответила Беатрис. – Мы умрем на следующей неделе, если верить ее словам.

– Бред какой-то, – он потер виски. – В голове не укладывается. Это посильнее, чем обвинение в вымогательстве. Вы что-то предприняли?

– Нет, – она улыбнулась. – Мы ждем.

– Но, это глупо, это…

– Давайте не будем об этом, господин Элюар, – попросила Беатрис. – Я думаю, что смогу вам помочь. Смогу вернуть картины.

– Но Мэрил написала, что их нет, – проговорил он растерянно.

– Она вас обманула. Гравюры и портреты у меня, – сказала Беатрис.

– А документы? – спросил он.

– Про документы я ничего не знаю, – ответила Беатрис. – Мэрил показала нам только картины. Она разрешила мне взять их себе. Так что они сейчас в моей комнате. Они в отличном состоянии. И, если вы хотите, я могу их вам завтра принести.

– О, это было бы прекрасно, – сказал он. – Картины написаны моим дедом. Это его ранние работы. Они мне очень дороги.

– А почему он оставил их в тайнике, а не забрал с собой? – поинтересовалась Беатрис.

– Времена были не очень хорошие, поэтому дед и решил оставить картины в тайнике, – ответил Карл. – Он верил, что никто не сможет их отыскать. Так и случилось. Если бы не моя подсказка, картины до сих пор бы лежали на своем месте.

– А могу я узнать, где находился этот тайник? – спросила Беатрис. Глаза у нее загорелись от любопытства. Карл улыбнулся, ответил:

– В зеркале. В большом старинном зеркале на колесах.

– В которое никому нельзя смотреться, потому что оно накрыто чехлом и заперто в комнате, – сказала Беатрис. – А кто эта дама с веером?

– Чтобы ответить на ваш вопрос, я должен ее увидеть, – сказал Карл. – Пригласите меня в гости, и…

– Простите, господин Элюар, я не смогу этого сделать без разрешения Мэрил. Она – хозяйка в нашем доме. И, по-моему, она вас видеть не желает, – проговорила Беатрис сдержанным тоном.

– А вдруг вам удастся ее уговорить, – Карл попытался коснуться руки Беатрис, но она отдернула ее. Встала.

– Не стану вас обнадеживать. Прощайте.

– Постойте, заберите, пожалуйста этот зловонный цветок. Передайте его Мэрил, пусть она поскорее выздоравливает. Поблагодарите ее за хлопоты, и… – улыбнулся. – Приходите завтра, Беатрис. Я буду вас ждать с самого утра.

– Я смогу придти только во второй половине дня, – сказала она, протянула ему руку. – Спасибо за кофе, за беседу. До завтра, Ричард Львиное Сердце.

– До завтра, моя милая Беатрис, – сказал он, поцеловав ее руку.

Она ушла. Он сел за стол, сказал, глядя в окно:

– Господи, неужели завтра я их увижу! Спасибо, что услышал мои молитвы…

Энтони встретил Беатрис у ворот, поцеловал в щеку, спросил:

– Как прошла встреча?

– Прекрасно, – ответила она. – Знаешь, как зовут нашего стодвадцатилетнего старика?

– Как?

– Карл Элюар! – ответила она.

– Ты шутишь? – воскликнул Энтони.

– Нет, мой милый Эн, я говорю серьезно, – ответила она. – И не нужно на меня смотреть так, словно я свалилась с небес.

– Бет, ты разве не знаешь, кто он такой? – Энтони вытаращил глаза.

– Человек, – ответила она. – Обычный человек…

– Ах, Бет, какая же ты… – он улыбнулся. – Я обожаю твою непосредственность. Ты, в самом деле, дитя, глупый маленький ребенок, который беседуя с великим человеком, считает его торговцем воздушными шарами. А между тем, ты, Беатрис, должна гордиться таким знакомством. Другая бы на твоем месте потеряла голову от счастья, влюбилась бы в этого великого Карла…

– Энтони, ты забываешься, – строго сказала она.

– Ах, простите, простите, – воскликнул он, поклонился. – Разве откажется наша Беатрис от своих принципов? Нет. Ни за что. Она, как баран, будет бодать ворота, которые открываются в другую сторону. Если бы ты знала, как меня бесит твое отношение к миру. Нельзя быть такой, как ты, Бет. Очнись.

– Не хочу, – сказала она, подняла голову вверх. – Хватит читать мне нотации. Расскажи лучше про Мэрил.

– Доктор сделал ей укол. Она уснула, – ответил Энтони.

– А почему тогда горит свет в ее спальне? – спросила Беатрис.

– В этом нет ничего удивительного, – сказал Энтони. – Я тоже сплю со включенным светом.

– Почему? – Беатрис посмотрела на него с любопытством.

– Жду, когда ты придешь, – ответил он. – Банально. Я знаю. Но… – Беатрис нахмурилась. – Ладно, ладно, не сердись. Идем в дом, дождь начинается.

Они поужинали, посидели у камина, заглянули в комнату Мэрил, но будить ее не стали. Пожелали друг другу доброй ночи, разошлись по своим комнатам.

Беатрис долго не спала. Стояла у окна, смотрела, как ветер клонит к земле деревья. Слушала барабанную дробь дождя и размышляла над словами Карла. Его рассказ о встрече с Мэрил добавил новых вопросов, на которые пока не было ответов.

Чтобы немного успокоиться, Беатрис стала рассматривать гравюры. Отметила, что даже шторы на окнах такие же, как у них.

– Может эти картины не такие уж и старинные, – подумала она. – Но зачем Карлу меня обманывать? Незачем, если он сам не является участником этой истории.

Беатрис отложила картины в сторону, уселась на кровать, сказала:

– Карл мог запросто ухаживать за Мэрил. Может быть, он и есть ее настоящий супруг? – обхватила голову руками. – Господи, я совершенно запуталась. Я загнала себя в тупик, придумывая детективную историю. Все, что я напридумывала – глупость несусветная. Мне не стоит быть слишком подозрительной. Людям нужно доверять. Я завтра обо всем расспрошу Карла…

Утро было солнечным. Это обрадовало Беатрис. В солнечных лучах краски осени приобрели особенный золотой оттенок. Мир преобразился, стал другим. Глядя на пышное увядание природы, Беатрис было проще поверить в торжество справедливости, в победу любви и добра.

Она уже знала наверняка, что никакого яда кураре не существует, что Мэрил их обманула. Не такой уж она жестокий и безжалостный человек, чтобы убивать Энтони и Беатрис, которых она считает своими детьми.

Да, иногда у Мэрил бывают приступы ярости, но это происходит потому, что племянники огорчают тетушку, раздражают ее своим несносным поведением. Поэтому им всем нужно изменить отношение друг к другу. Настало время прощать и любить.

С такими мыслями Беатрис вошла в комнату Мэрил. Та улыбнулась, сказала:

– Доброе утро, дорогая. Подай мне зеркало, хочу взглянуть на себя.

Беатрис подала ей зеркало, поцеловала.

– О, я выгляжу, как покойник, – простонала Мэрил. Спрятала зеркало под подушку.

– Прекрати, Мэрил, ты выглядишь, как только что проснувшийся человек, – сказала Беатрис. – Немного холодной воды, мыла, крема, помады придадут твоему лицу свежесть.

– Согласна, но я все равно не буду выглядеть так, как ты, – вздохнула она. – Как прошла встреча?

– Спокойно, – ответила Беатрис. – Я отдала письмо, забрала лилию и ушла.

– И все? – не поверила Мэрил. Она уселась на постели, скрестила на груди руки. – Бет, ты хоть поняла, кто этот господин?

– Нет, – соврала Беатрис.

– О, Беатрис, – простонала Мэрил, закатив глаза. – До каких пор ты будешь глупым ребенком? – она строго посмотрела на Беатрис. – Он назначил тебе свидание?

– Нет, – Беатрис улыбнулась. – Он хотел увидеть тебя, Мэрил.

– Меня? – Мэрил рассмеялась – Прекрати, Бет, зачем ему такая старая развалина, когда есть такое очаровательное дитя, как ты?

– Он очарован тобой, Мэрил, – Беатрис решила не сдаваться. Ей хотелось посмотреть, чем закончится эта игра в слова. – Он сказал, что если ты позволишь тебя навестить, он принесет не одну, а тысячу лилий.

– Болтун. Ему нужна не я, а Розалинда, – сказала Мэрил. – Ладно, помоги мне одеться.

– Кто такая эта Розалинда, – спросила Беатрис, протянув тетушке платье.

– Мечта, – ответила та с улыбкой. – Несбыточная мечта маэстро. У Петрарки была Лаура, у Элюара – Розалинда, а у тебя, Бет, есть мечта?

– Да. Я хочу домой. Я соскучилась по сыну, – ответила Беатрис.

– Увидишь его через десять дней или чуть раньше, – сказала Мэрил.

– Увижу, если яд кураре не убьет нас, – прошептала ей на ухо Беатрис.

– Прекрати, – крикнула Мэрил. – Я же сказала тебе, что пошутила. Не было и нет никакого яда, успокойся. Завтра будут решены все вопросы с наследством, а в субботу мы устроим торжественный обед. Можешь позвать своего Элюара к нам в гости.

– Он не мой Элюар, он Карл Элюар, – сказала Беатрис.

– Спасибо, что напомнила его имя, – Мэрил показала Беатрис язык, вышла из комнаты.

Они спустились в столовую, где их уже поджидал Энтони.

После завтрака Мэрил пригласила племянников прогуляться по саду. Они долго любовались большими хризантемами. Цветы стояли полукругом, словно символизируя торжество жизни. Были они крепкими, на плотных ножках и по цвету напоминали осеннюю золотую листву.

– Обожаю осень, – сказала Мэрил. – Как много смысла в этом ярком увядании. Каждый вздох – чудо. И пусть потом – пустота. Пусть. Сейчас все прекрасно. Сейчас, в данный миг. И мы можем им насладиться.

Она посмотрела на Беатрис, повторила:

– Сейчас все прекрасно. И это сейчас смотрит в твои глаза. Сейчас светит солнце. Пусть его лучи не так горячи, как летом, но они дают не меньше света и радости, – улыбнулась, взяла Беатрис за руку. – Не будь букой, милая моя. Жизнь так мимолетна и так прекрасна, что не стоит отказываться от подарков судьбы. Их преподносят нам не часто.

– Я согласна с тобой, Мэрил, – сказала Беатрис. – Но я считаю, что здравый смысл терять ни к чему. Зачем бросаться вниз со скалы, если у тебя нет крыльев?

– А я всегда бросалась вниз с обрыва и ничуть об этом не жалею, – усмехнулась Мэрил. – Пойдемте в дом, я устала.

Она выпила чашку горячего чая, ушла к себе. Сбежала от Беатрис. Ей не хотелось отвечать на вопросы племянницы. Мэрил знала, что скоро ей придется во всем признаться, но считала, что еще не время для объяснений.

– Мы с Элюаром договорились о встрече, – сказала Беатрис, когда Мэрил ушла.

– Иди. Это хороший выбор, – похвалил Энтони.

– Ты опять за свое? – Беатрис нахмурилась. – У нас с ним деловая встреча.

– Конечно, кончено, – улыбнулся он. – Все романы начинаются с деловых встреч.

– Думай, что хочешь, – отмахнулась Беатрис. – Я устала объяснять всем вокруг, что белое – это белое, а не красное и не зеленое.

– И я говорю о том же, – Энтони, обнял Беатрис. – Никому ничего объяснять и доказывать не нужно. Не спорь, не сердись, держись своих принципов. Помни, что за нами наблюдает Вечность!

– Я так и делаю, – сказала Беатрис.

– Значит, я могу быть спокоен относительно твоих чувств, – Энтони хитро улыбнулся. – У господина Элюара нет никаких шансов совратить тебя.

– Никаких, – подтвердила Беатрис.

Она ушла, а Энтони поднялся в комнату Мэрил. Тетушка возлежала на кровати и рассматривала журнал мод.

– Как идут дела? – поинтересовалась она, когда Энтони уселся в кресло.

– Бет ушла на свидание с Элюаром, – ответил он. Мэрил улыбнулась, отложила журнал.

– Я знала, что все именно так и произойдет, – сказала она, потерев руки. – Он не мог в нее не влюбиться.

– Думаешь, Бет сдастся? – спросил Энтони.

– Не уверена, – ответила Мэрил. – Но мне очень хочется, чтобы ее жизнь изменилась. Она, бедняжка, скрывает от нас свою беду, не подозревая, что мы знаем обо всем лучше нее самой. Она верит в добродетель, а злые языки разнесли по всему свету известие о том, что Бет осталась одна.

– Этот мерзавец даже сына не разрешает ей видеть, – Энтони сжал кулаки. – Я готов его разорвать.

– Не воинствуй, милый, – попросила Мэрил. – Ты же знаешь, что мальчик – приемный. Бет вышла замуж за вдовца с ребенком, заменила ему мать, – вздохнула. – Как я была против этого брака. Почему я тогда не настояла на своем? Почему не отговорила Бет от этого шага? Я же видела, что она приносит себя в жертву. Она привязалась к мальчику, жалела его, и что теперь? Что?

– Осень, – ответил Энтони. – Пора дождей и слез. Правда иногда сияет солнце. Его неяркие лучи хоть и не греют, но дарят радость, – улыбнулся. – Наша Бет достойна лучшего. Пусть солнышко сияет для нее почаще.

– Пускай сияет, – сказала Мэрил, встала, подошла к окну. – Что-то сегодня Форц задерживается, – обернулась – Мне жаль, что вы никак не можете найти общий язык.

– Мы просто не хотим его искать, – усмехнулся Энтони. – Так удобнее. Так нас никто не заподозрит в сговоре.

– Это точно, – сказала Мэрил. – Иди, займись своими делами, – протянула ему руку. – Избыток любых эмоций на меня плохо влияет.

Энтони поцеловал ее руку, вышел. На лестнице столкнулся с доктором. Они молча пожали друг другу руки, разошлись. Энтони пошел бродить по саду. Форц улегся в кровать Мэрил и заснул…

Беатрис вошла в кафе. Карл пошел ей навстречу.

– Рад вас видеть, Беатрис, – сказал он, улыбнувшись. – Вы как солнышко прогнали непогоду. Будете кофе?

– Да. Закажите мне такой же, как вчера, – попросила она.

Он сделал заказ. Она достала гравюры, протянула ему. Он разложил их на столе так же, как это делала Беатрис: осень, зима, весна, лето. Долго, внимательно рассматривал их, несколько раз менял местами, наконец, отложил зиму, посмотрел на Беатрис, спросил:

– Вы заметили, что все девушки на картинах разные?

– Разные? Неужели? – Беатрис взяла картины осени и весны, положила рядом. Долго смотрела на лица, потом сказала:

– Мне кажется, здесь главное – не внешность, а чувства, которые хотел нам передать художник.

– Вы – наблюдательный человек, – обрадовался Карл. – Вы правы, художник стремился передать чувства. Зимой их нет, потому что зимой дед уезжал из Лиля. Именно зимой он принял решение о продаже дома. Сделка должна была состояться весной. И вот он – весенний крик отчаяния: «Не уезжай! Не покидай меня! Не предавай свою любовь!» Печально…

– А почему окна в доме такие разные? – спросила Беатрис.

– Потому что дед любил загадки, – ответил Карл. – Он придумал историю о фее по имени Розалинда, которая помогала ему построить дом. Хотите послушать эту таинственную историю?

– Да, – ответила Беатрис, глаза загорелись. Она подумала:

– Наконец-то край завесы будет приподнят. В сказке наверняка есть доля правды. Наверняка…

– Розалинда была особенной феей, – начал свое повествование Карл. – Она боялась дневного света, поэтому появлялась только с заходом солнца. Она входила в строящийся дом и переделывала все на свой лад так, чтобы утром никто ничего исправить не смог. Целый день строители разбивали стены, а утром они снова стояли на месте. Люди отказывались работать, называли это место колдовским, уверяли хозяина, что дом никогда не будет построен, что ему лучше отказаться от своей затеи, пока не поздно, продать участок и уехать. Но он стоял на своем: «Мой дом будет самым прекрасным в Лиле!» Строители не разделяли его оптимизм. Они просто разбежались, оставив хозяина одного. Вот тогда-то и произошла его встреча с Розалиндой. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Но им не суждено было жить вместе, потому что Розалинда была феей. Юноша потерял покой и сон. Он так страдал из-за разлуки с любимой, что чуть было не умер. Розалинда решила помочь возлюбленному. Она пообещала, что станет реальной девушкой, на которой он сможет жениться. Но вначале ему нужно достроить дом, чтобы она смогла поселиться в нем.

Юноша взялся за строительство дома с таким азартом, что очень скоро дом был выстроен. Его обставили так, как пожелала Розалинда. Так как она все еще была феей, ей следовало прятаться от дневного света. Поэтому в доме сделали особую комнату, где было только одно окно. На рассвете его закрывали плотными ставнями, а на закате их открывали, чтобы Розалинда могла беседовать с луной, от которой она получала свою силу.

Юноша ждал, когда же Розалинда станет реальной девушкой, которой не нужно будет прятаться от мира. Он мечтал обвенчаться с ней. Но пока это было невозможно. Розалинда никак не могла обрести человеческий облик. Каждый вечер она просила Луну помочь ей, она была готова даже отказаться от своей волшебной силы, но Луна безмолвствовала.

Однажды этот разговор подслушала злая фея. Желание Розалинды ее так возмутило, что она решила убить юношу, а дом разрушить. Каким-то чудом Розалинда узнала о коварстве сестры. Она бросилась ей в ноги, умоляла отказаться от своего замысла.

– Не разрушай этот дом, – просила Розалинда. – Если тебе нужно кого-то наказать, накажи меня.

– Неужели тебе так дороги эти камни, что ты готова ради них пожертвовать собой? – удивилась злая фея.

– Это не просто камни, – ответила Розалинда. – Это – памятник нашей любви.

– Какая глупость! – воскликнула злая фея. – Ты, фея, наделенная волшебным даром, говоришь о памятнике? Тебе прекрасно известно, что он может рухнуть в один миг, и никто не вспомнит о нем. Никто… – она рассмеялась.

– Ты можешь смеяться сколько угодно, – сказала Розалинда. – Но я верю, что этот дом простоит не одно столетие.

– Ты уверена? – злая фея смерила ее презрительным взглядом.

– Да, – ответила Розалинда.

– Ничто в этом мире не вечно. И если ты хочешь, чтобы этот дом остался на столетия, тебе придется стать его частью, – сказала злая фея с усмешкой. – Только так ты сможешь спасти свой памятник. Но знай, что твой возлюбленный не будет вечно жить в этом доме. Он бросит его, предаст вашу любовь. Когда он уедет отсюда навсегда, ты поймешь, что совершила величайшую глупость, отдав свою бессмертную душу за этот дом и этого человека, но будет уже поздно.

– Пусть так, – сказал Розалинда. – Я ни о чем не сожалею. Я была по-настоящему счастливой. Я узнала, что такое любить и быть любимой.

– Все это вздор, пустые слова, – усмехнулась злая фея. – А правда в том, что твоя жертва никому не нужна. О тебе забудут, тебя предадут. Ты увидишь, как неумолимо время. Но ты не сможешь остановить его, как могла это делать прежде. Ты никогда больше не будешь феей. Никогда… – сказала злая фея, растворившись в дожде.

Карл посмотрел на Беатрис, сказал со вздохом:

– Финал вам известен. Юноша не смог спасти Розалинду. Ему пришлось продать дом и уехать. А она по сей день охраняет памятник любви между смертным человеком и бессмертной феей.

– Почему юноша не остался вместе с Розалиндой? – спросила Беатрис.

– Обстоятельства сложились так, что ему пришлось жениться на богатой и очень влиятельной особе, – ответил Карл. – Этот брак спас семью юноши от разорения и позора. Он принес себя в жертву. Он долго страдал из-за разлуки с Розалиндой, но постепенно боль утихла. Злая фея была права, когда говорила, что ничто не вечно. Ничто… Вы думаете иначе?

– Да нет, я с вами согласна, – ответила она. – Просто мне грустно от того, что юноша отказался от своей мечты, от своей Розалинды.

– Он от нее не отказался, – Карл улыбнулся. – Просто со временем он понял, что женщина, живущая рядом с ним, и есть его мечта, его Розалинда.

– Наверно, это закономерно, – проговорила Беатрис.

– Наверно, – сказал он.

– Вы поведали мне удивительную историю про дом, – сказала Беатрис. – А что вы расскажете про этих людей?

Она достала портреты, протянула Карлу.

– Они тоже из тайника? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Беатрис. – Тетушка показала нам их, а потом зачем-то спрятала вот этого господина под кресло.

– Занимательно, – усмехнулся Карл. – Чем это он ей не понравился?

– Это ваш дед? – спросила Беатрис.

– Нет, – ответил он. – Я не знаю, кто эти люди. Но, тем не менее, они кажутся мне знакомыми.

– Мне они тоже показались знакомыми, – призналась Беатрис. – Есть в них что-то особенное. Посмотрите, какие у них красивые глаза.

– У них ваши глаза, Беатрис, – проговорил он, взглянув на нее. – Да-да, вы с этими людьми очень похожи. А если спрятать часть лица, то… – он прикрыл часть портрета рукой, улыбнулся. – Сходство стопроцентное. Признавайтесь, Беатрис, когда вы позировали этому художнику?

– Вы знаете ответ лучше меня, – сказала она, потупив взор.

– Назовем это еще одной загадкой нашего дома, – сказал Карл. – Не смущайтесь, я на вашей стороне. Мы ведь – союзники. Так?

– Союзники в чем? – Беатрис посмотрела на него.

– В поисках истины, – ответил он. – У меня возникла одна мысль. Вы позволите ее проверить?

– Да.

Карл перевернул один из портретов, аккуратно поддел заднюю стенку, воскликнул:

– Вот он – тайник, в котором спрятаны документы! Интересно, почему Мэрил их не уничтожила? – спросил он, аккуратно расправляя гербовую бумагу.

– Может быть, она хотела, чтобы вы их отыскали, – предположила Беатрис. – Тетушка ничего просто так не делает. Думаю, она и портрет мужчины спрятала специально, чтобы мы обратили внимание именно на него, а не на кого-то другого. Хотя вот эта строгая дама меня настораживает больше, чем господин. Давайте проверим, нет ли и у нее чего-нибудь сзади?

– Любопытно, – сказал Карл, поддевая заднюю стенку портрета.

Там тоже оказался документ на гербовой бумаге. Карл и Беатрис переглянулись.

– Думаю, в других портретах мы найдем опровержение этих документов, – сказала она.

Карл перевернул портреты и извлек из них документы на гербовой бумаге, разгладил, положил перед собой.

– Осень, зима, весна, лето, – сказала Беатрис, глядя на них.

– Осень, зима, весна, лето, – повторил Карл, улыбнулся. – Вы – умница, Беатрис. Каждый документ отвечает за свое время года. Тот, что хранил господин, которого спрятала Мэрил, – осень. Дама, которая вас насторожила – зима. Девушка – весна, а юноша – лето. Теперь, если мы захотим заявить о своих правах на дом осенью, нам поможет строгий господин, которого невзлюбила Мэрил. И вот почему, – Карл усмехнулся. – В документе написано: «Дом завещается моей внучке Беатрис Эштон». Это ваш дом, Беатрис.

– Да, – она улыбнулась. – Осенью он мой. А зимой, он, скорее всего, принадлежит Мэрил.

– Да, так и есть, – сказал Карл, прочитав документ. – А кому по-вашему сделает подарок весна?

– Кузену Энтони, – ответила Беатрис.

– Угадали. А что скажите про лето? – Карл положил руку на документ, чтобы Беатрис не смогла прочесть, что там написано.

– Летом дом ваш, – ответила она, глядя ему в глаза.

– Как вы узнали? – спросил он. Его взгляд стал растерянным.

– Юноша на портрете – это вы, – ответила она. – Я это сразу поняла. Сразу, когда увидела. Меня даже озноб пробил. А теперь вот в жар бросило, – она прижала ладони к щекам. – Читайте.

– Вы уверены, что хотите знать содержание этого документа? – спросил он, не отводя глаз от Беатрис.

– Да, – ответила она. – Мы же с вами ищем истину. Или вы хотите скрыть ее от меня?

– Нет, – он взял документ в руки, прочел:

– Я, Даниил Морган Эштон, находясь в здравом уме и твердой памяти, заявляю о том, что мой дом на Лиль авеню сорок пять является собственностью семьи Ричарда Карла Элюара. Если означенный господин не заявит свои права на этот дом, то завещаю поделить дом между моей дочерью Мэрил Эштон и моими внуками Энтони Эштон и Беатрис Эштон. Если господин Элюар пожелает взять себе только часть дома, то Мэрил наследует другую половину, а Энтони и Беатрис получают одну часть на двоих.

Все другие документы прошу считать недействительными, потому что вместо даты на них стоит слово «ИСТИНА», – Карл положил документ на стол, посмотрел на Беатрис.

– Истина в том, что мы не доживем до зимы, – проговорила она задумчиво. Подняла голову, посмотрела на Карла. Взгляд ее был растерянным и отрешенным. Чувствовалось, что внутри нее разыгрывается буря.

– Вчера вы мне сказали, что не охотитесь за наследством. Вы обманули меня, – она встала. – Мэрил ждет вас в субботу на обед, который состоится в двенадцать. До свидания.

– Постойте, – он схватил ее за руку. Она одарила его недобрым взглядом. Он убрал руки. – Простите, Беатрис. Я позволил себе подобную вольность, потому что вы забыли забрать картины.

– Зачем же я буду забирать реликвии вашей семьи? – усмехнулась она. – Или вы забыли, что именно за ними вы приходили с визитом к Мэрил? Прощайте, господин Ричард лживый язык, – развернулась, пошла к выходу.

– Беатрис, постойте… – крикнул он ей в спину.

Она не обернулась. Зато посетители кафе уставились на Карла во все глаза. Моментально началось обсуждение произошедшего. Но Карла все это не интересовало. Он никого не видел, ничего не слышал. Он уселся за стол, обхватил голову руками, простонал:

– Господи, что мне теперь делать? Господи…

Беатрис вернулась домой, прошла в ту комнату, где стояло большое зеркало, сняла с него чехол, повернула той стороной, где был написан портрет, села напротив него, сказала:

– Милая Розалинда, как бы мне хотелось узнать истину от вас. Как бы мне хотелось понять, что происходило в этом доме. Как было бы прекрасно побеседовать с вами. У вас должен быть дивный голос. Жаль, что я не могу его услышать. Жаль, что мне приходится фантазировать на ваш счет и довольствоваться тем, что мне рассказал писатель.

Беатрис скрестила на груди руки, задумалась, глядя в глаза Розалинды, и не услышала, как Энтони вошел в комнату. Он положил ей руку на плечо. Она вскрикнула от неожиданности, побледнела.

– Прости, я не хотел напугать тебя, – проговорил Энтони, поцеловав Беатрис в макушку. – Что ты здесь делаешь? – сел в кресло, стоящее рядом.

– Беседую с Розалиндой, – ответила Беатрис.

– Откуда тебе известно имя нашей таинственной незнакомки? – поинтересовался он.

– Карл Элюар поведал мне историю этой феи, – ответила она. – А чуть раньше Мэрил назвала мне это имя, сказав, что Розалинда – мечта Элюара. Странно, да?

– Ничего странного, – ответил Энтони. – У Элюара есть роман «Розалинда» о фее, которая пожертвовала собой ради любви к смертному мужчине.

– Ясно, – сказала Беатрис, пристально глядя в глаза Розалинды. Ей показалось, что в них появились хитрые огоньки.

– Бет, мы еще ни разу не поговорили о твоих неприятностях, – сказал Энтони. – По приезде ты хотела мне что-то рассказать, а я отмахнулся и теперь жутко переживаю из-за своего эгоизма. Что там у тебя стряслось? – Энтони сжал ее руку.

– Уже ничего, – ответила она, посмотрела на него. – Все уже в прошлом, Эн. Мне не хочется об этом говорить, – улыбнулась. – Розалинда нас не поймет. Она – воплощение вечной любви и преданности, а мы с тобой – представители другого мира. Мира коварства, предательства, лжи и лицемерия.

– Да ладно тебе, Бет, не все так плохо в нашем мире, – сказал Энтони. – К тому же ты – добрейшая душа, запросто можешь быть эталоном женственности и любви.

– Кому это все нужно? – хмыкнула она.

– А вот это мне совсем не нравится, – он поднялся. – Вот что, моя милая кузина, выкладывай немедленно, что с тобой стряслось?

– Пойдем прогуляемся, – сказала она, протянув ему обе руки. – Мне нужно проветрить мозги.

– Идем, – он легонько подтолкнул ее в спину. – Мы будем гулять под дождем и слушать песни ветра, – посмотрел на портрет. – Простите, Розалинда, что оставляем вас наедине с вечностью, – закрыл дверь.

Энтони и Беатрис прошлись по парку. Они долго стояли перед клумбой хризантем, а потом Беатрис поведала ему о сегодняшней встрече с Элюаром. Энтони нахмурился.

– Знаешь, Бет, – сказал он. – Вся эта история мне уже порядком надоела. Скажи, тебе нужен этот дом?

– Если Мэтью выгонит меня, то да, – ответила она.

– Так значит, твоя меланхолия связана вовсе не с тетушкиной болезнью и не с чехардой вокруг дома, а с неурядицами в личной жизни, – он взял ее руки в свои, посмотрел в глаза. Она кивнула. – Ну же, Бет, не держи это в себе.

Она уткнулась ему в грудь, всхлипнула:

– Мэтью подал на развод. Он назвал меня развратной женщиной, обвинил меня в связи с учителем Алана.

– Фантастическая глупость! – воскликнул Энтони. – Как ему такое могло прийти в голову?

– Он застал нас в столовой, – ответила Беатрис. – Мы слишком громко смеялись, я выглядела очень счастливой, это и стало причиной гнева Мэтью.

– Ты, конечно же, не стала оправдываться, – Энтони отстранился, посмотрел на Беатрис.

– Не стала, – сказала она. – Не стала потому, что мне нравится этот молодой человек. Рядом с ним я и впрямь чувствую себя счастливой, у меня словно крылья за спиной вырастают. А с Мэтью никогда такого не было.

– Это закономерно, Бет, – сказал Энтони. – Ты никогда его не любила. Ты вышла за него замуж только потому, что привязалась к Алану, а он к тебе. Ты заменила ему мать, отдала ему всю свою любовь. Теперь, когда он вырос, ты почувствовала себя женщиной, созданной для любви и восхищения. Но твой супруг сделан из другого теста, он настоящий мужлан, который не умеет любить по-настоящему. Он восхищается только собой. Он – пуп земли, центр вселенной, вокруг которого все должно вертеться.

Поэтому, он воспринял твою жертву, как необходимый шаг, который ты обязана была сделать во имя него. За это ты получила право пользоваться его деньгами, жить в его доме, выполнять его приказы, подчиняться ему, гордиться своим благодетелем, смотреть только на него.

А ты посмела обратить внимание на какого-то безродного юношу. Ты флиртовала с ним в доме своего господина, поэтому ты не достойна носить имя супруги Мэтью Бернара. Тебя следует наказать со всей строгостью, – Энтони обнял Беатрис. – Милая моя, Мэтью не верит в невинность твоих бесед с учителем, потому что он сам не без греха. По его мнению, все пути ведут в постель. Ты знаешь, что он…

– О, прошу тебя, Энтони, избавь меня от этих сплетен, – взмолилась Беатрис. – Я все знаю про Мэтью. Но я больше переживаю за учителя, который из-за меня лишился работы. К тому же он разуверился в моей добропорядочности, и…

– Если так, то он не стоит твоих слез, – отрезал Энтони. – Забудь об этом юнце. Он тебя не достоин. Он – мыльный пузырь. Чуть-чуть покрасовался, поднялся в небо и лопнул, оставив после себя несколько мокрых капель. Сотри их, Бет, и не вспоминай о них. Ты достойна большего.

– Не стоит меня возвышать, – попросила она. – Лучше отругай меня за глупое поведение, подскажи, что делать. Если ты, конечно, знаешь, что мне теперь делать?

– Знаю, милая, – он поцеловал ее в волосы. – Ты должна быть счастливой. Завтра откроют завещание, а в субботу будет бал. Ты должна быть на нем королевой.

– Я не смогу быть королевой. Потому что у меня нет бального платья, – сказала она с улыбкой.

– Значит, мы его тебе подарим, – проговорил Энтони так, словно он был волшебником. – Сегодня тетя Мэрил получила от портнихи десяток новых платьев.

– Зачем ей столько? – удивилась Беатрис.

– Думаю, она сказала, что в доме есть еще одна дама, которая не прочь принарядиться, – ответил Энтони. – Иди, наряжайся и не думай ни о чем дурном.

– Спасибо, дорогой, – Беатрис прижалась к нему, поцеловала в щеку. – Как хорошо, что ты у меня есть!

– Я тоже счастлив, Бет, – он отстранился. – Но я был бы еще счастливее, если бы… – улыбнулся. – Нам с тобой нужно исповедаться во всех своих грехах. Нам нужно записать наши исповеди на бумаге, чтобы наши близкие знали, за что нас нужно презирать, а за что – любить. Ты согласна со мной?

– Да, Эн. Я думаю, это хорошая идея, – ответила Беатрис. – Но я не хочу писать исповедь сейчас. Давай сделаем это после праздника. А вдруг мы с тобой так развеселимся, что совершим нечто предосудительное?

– Не смеши меня, Бет. Если даже угроза смерти не толкнула тебя в мои объятия, то глоток вина тем более не заставит тебя совершить глупость. Я в тебе не сомневаюсь.

– Спасибо, Энтони. Я тебя люблю, дорогой, – она крепко прижалась к нему. Он едва сдержался, чтобы не поцеловать ее в губы. Простонал:

– Бет, что ты делаешь со мной?

– Прости, – она разжала объятия, отошла в сторону. – Прости, я…

Развернулась, побежала к дому, а он остался стоять под дождем…

Беатрис и Мэрил до ужина примеряли наряды и никак не могли выбрать, какое же платье лучше. Каждое было по-своему красивым и подчеркивало стать дамы, одетой в него.

– Давай оставим их все, – предложила Мэрил. – Поделим их пополам: пять – тебе, пять – мне. Кстати, мы можем заказать себе еще по два платья, и будем менять их каждый день, чтобы наши кавалеры потеряли головы от нашей красоты.

– О, нет, Мэрил, давай пощадим их, – улыбнулась Беатрис. – Думаю, нам хватит и пяти платьев, чтобы повергнуть мужчин в шок.

– Ты, права, Бет, – сказала Мэрил. – Мужчин всегда шокирует наше стремление к красоте. Им непонятно, зачем мы прячемся под одеждой. Зачем нужны все эти буфы, рюши, кружева, когда можно обойтись без них. А, между тем, не сводят глаз с дамы, разодетой в пышный, дорогой наряд. Парадокс. Ты не находишь? – Беатрис кивнула. – Да, забыла спросить, ты передала Элюару мое приглашение на праздник?

– Да. Он обрадовался, – ответила Беатрис, убирая наряды в шкаф.

– А ты? – Мэрил хитро улыбнулась, усевшись в кресло.

– Я? – Беатрис повернулась к тете. – Встреча с этим господином меня не радует совершенно. Этот Ричард какой-то двуличный. Он мне неприятен.

– О каком Ричарде ты говоришь? – удивилась Мэрил. – Я спросила тебя про Карла Элюара, писателя, с которым ты встречалась по моей просьбе.

– И я говорю о нем же, – ответила Беатрис. – А называю я его Ричардом потому, что в нашу первую встречу, он представился мне Ричардом Львиное Сердце.

– В какую это первую встречу? – Мэрил нахмурилась. – Не хочешь ли ты сказать, что познакомилась с ним до того, как я дала тебе поручение?

– Я познакомилась с ним в вагоне поезда, который привез меня в Лиль, – ответила Беатрис.

– О чем вы говорили? – поинтересовалась Мэрил.

– Ни о чем существенном, – ответила Беатрис. – Он, как бы между прочим, сообщил мне, что его бросила жена, но пока это – тайна. Еще он отругал меня за то, что я не знаю, кто такой этот Ричард Львиное Сердце. Вот, пожалуй, и все.

– Все? – Мэрил не поверила.

– Остаток пути господин Элюар провел в коридоре, – сказала Беатрис.

– Почему? – Мэрил вытаращила глаза.

– Курил, наверно, – ответила Беатрис.

– Карл не курит, – сказала Мэрил.

– А ты откуда знаешь? – спросила Беатрис, усевшись напротив тетушки.

– Это давняя история, – ответила Мэрил. – Можно сказать, что мы с Карлом знаем друг друга с детства. Когда-то мы даже испытывали нежные чувства друг к другу. Но… – она посмотрела на Беатрис. – Все было таким мимолетным, что словно и не с нами было. К тому же, он стал знаменитостью, и упоминать о легком флирте с ним стало просто неприличным. Почему? Да потому, что каждая вторая дама считала своим долгом поведать умопомрачительную историю о том, как за ней ухаживал Элюар, и о том, какой он умопомрачительный кавалер. Поэтому для меня стало делом чести не числиться в списке его возлюбленных. Потом Карл женился и сплетни поутихли, – Мэрил встала, подошла к столу, достала шкатулку, протянула Беатрис.

– Этой вещице столько же лет, сколько тебе, – сказала она. – Карл подарил ее мне в знак нашей дружбы, нашей нежной дружбы. Он был тогда милым мальчиком. Ему было лет двадцать пять или чуть больше. А мне уже перевалило за тридцать. К тому же, я только-только оправилась от болезни, и смотрела на мир, как будто видела его впервые. А Карл только-только понял, что владеет удивительным даром – облекать мысли и чувства в слова. Он записывал сказки и читал их мне. Ах, какие это были дивные вечера! Нам было хорошо вместе. Но мы оба понимали, что между нами не может быть ничего, кроме доброй дружбы. Ничего… – она улыбнулась. – Здесь, в этом доме, Карл Элюар написал свою «Розалинду», которая принесла ему известность. Красивая сказка, верно?

– Грустная. Впрочем, как вся наша жизнь, – сказала Беатрис.

Открыла шкатулку. На крышке было написано: «Благодарю вас, Мэрил! Карл Элюар». На дне шкатулки лежал его портрет в серебряном рамочке.

– Ты знала, что он имеет отношение к нашему дому? – спросила Беатрис, разглядывая юношеское лицо Карла.

– Тогда, когда он преподнес мне этот подарок, нет, – ответила Мэрил. – Я узнала об этом не так давно. Это известие повергло меня в уныние.

– Неужели он забыл обо всем, что было? – Беатрис посмотрела на Мэрил.

– Нет, нет, милая, – поспешила успокоить ее тетя. – Он помнил каждое слово, произнесенное нами. А вот я сделала вид, что про все на свете забыла, – усмехнулась. – Мне хотелось щелкнуть по носу этого зазнайку. Мне это удалось. Ах, если бы ты видела, каким он стал маленьким и жалким, когда почувствовал себя обычным человечком, таким же, как все мы. Но я знаю, знаю, что торжествовать победу еще рано. Завещание у него. Он – наследник этого дома, а мы… – она развела руками.

– Мэрил, почему ты не рассказала мне об этом раньше? – воскликнула Беатрис, захлопнув шкатулку.

– Я была уверена, что ты щелкнешь его по носу больнее, чем я, – ответила Мэрил с улыбкой. – Так и произошло. Для тебя, милая моя, великий Карл Элюар – никто, пустое место, старичок с приятной внешностью и манерами аристократа. Знаешь, как это задевает самолюбие таких, как он? Ты, мое дитя, вела себя превосходно, я в этом уверена. Ты не заискивала перед ним, не флиртовала, а он, наверняка, надеялся на это, – она забрала у Беатрис шкатулку, спрятала в стол. – Думаю, в субботу наш Элюар совершенно потеряет голову. И дело не только в Розалинде, которую он мечтает увидеть, – подтолкнула Беатрис к двери. – Доброй ночи, милая.

– Доброй ночи, Мэрил, – Беатрис поцеловала тетушку в щеку, ушла.

Но пошла не к себе, а решила заглянула в комнату Розалинды. Зеркало стояло в углу и было накрыто чехлом. Беатрис не стала его снимать. Она подошла к окну. Дождь прекратился. Тучи расступились, приоткрыв скорбный лик луны. Лунный свет пролился на дорожку, ведущую к воротам, сделал видимым высокого человека, в шляпе и длинном пальто, стоящего там.

Беатрис поняла, что это – Карл. Он смотрит на дом. Смотрит на окно, надеясь увидеть свою Розалинду.

Интересно, видит ли он Беатрис?

Скорее всего, нет. В доме темно, а лунного света не достаточно, чтобы издалека разглядеть силуэт девушки, стоящей за занавеской.

– Что вы замышляете, господин писатель? – спросила его Беатрис. – Надеюсь, ваши мысли не такие черные, как ваша одежда, иначе… – она вздохнула, скрестила на груди руки. – Иначе, мне придется поверить, что просвета нет. А мне бы этого очень не хотелось…

Беатрис развернулась, пошла к себе.

Пятница началась с сюрпризов. Доктор Форц пришел к завтраку. Одет он был так, словно приготовился к какому-то торжеству. Тетушка Мэрил тоже принарядилась. Выглядела она прекрасно, словно никогда не болела неизлечимой болезнью. Энтони и Беатрис сгорали от нетерпения, но вопросов не задавали. Знали, все объяснится в свое время. И оно настало с приходом в дом капеллана.

– Мы собрались здесь, чтобы соединить навеки этого мужчину и эту женщину, – сказал он торжественным тоном, положив руки на голову Мэрил и доктора. – Тот, кто знает причину, по которой эти двое не могут быть вместе, пусть говорит сейчас, или пусть вечно хранит молчание.

– А что вы скажете нам про завещание? – поинтересовался Энтони, когда капеллан закончил обряд венчания.

– Его мы откроем завтра, – ответил священник. – Завтра именно тот день, который определил Даниил Морган Эштон.

– Что ж, подождем до завтра, – сказал Энтони.

Священник ушел. Мэрил и доктор уехали, оставив Энтони и Беатрис одних.

– Неожиданная свобода. Только что нам делать с ней? – Энтони посмотрел на Беатрис. Она пожала плечами.

– Пойдем на чердак, – предложил Энтони.

– Пойдем, – ответила она и побежала вверх по лестнице.

Распахнула дверь, запуталась в паутине, рассмеялась.

– Эн, здесь все по-старому. Даже пахнет так же, как в детстве, – обернулась, посмотрела на Энтони. – Иди сюда скорее. Что ты там стоишь?

– Боюсь, – признался он. – Я знаю, что произойдет через минуту, и…

– Этого не будет, Эн, не бойся, – сказала Беатрис. – Мы ведь выросли. Мы стали другими. Ты – взрослый, поэтому…

– Нет, Бет, я – ребенок, – сказал он. – Поэтому я боюсь. Но я все равно перешагну через этот порог, – он зажмурился, сделал шаг. Сказал, не открывая глаз:

– Как здорово, что вот так запросто можно вернуться в свое детство.

Беатрис уселась в кресло-качалку, принялась настукивать по подлокотникам и напевать:

Энтони, крутанул кресло, запел вместе с Беатрис:

– Какую замечательную песенку ты придумал, – сказала Беатрис, когда они допели до конца.

– Да, – Энтони улыбнулся. – Помню, я чуть не лопнул от гордости, когда тетушка сказала, что я превзошел самого Элюара. Тогда я подумать не мог, что судьба преподнесет нам такой невероятный сюрприз, и мы с Элюаром будем оспаривать наследство.

– Ты собираешься оспаривать завещание? – спросила Беатрис.

– Нет. Мне этот дом не нужен. Я хотел отдать тебе свою долю, – ответил Энтони. – Думаю, Мэрил тоже хочет передать свою часть дома тебе. Не зря же она вышла за доктора, у которого в Лиле несколько домов.

Энтони качнул кресло. Беатрис зажмурилась.

– Скажи, только честно, а ты смогла бы полюбить этого господина? – он так резко остановил кресло, что Беатрис чуть не вывалилась из него.

– Ты говоришь про Форца? – спросила она.

– Нет, – Энтони улыбнулся. – Я спросил тебя про Элюара.

– Чтобы ответить на этот вопрос, я должна получше узнать его, – сказала Беатрис. – Пока я вижу в нем слишком много плохого, а мне не хочется тратить время на негатив. Ты же сам сказал, что я должна радоваться каждому новому дню. Что я и делаю, – она качнулась в кресле, запела:

Хлопнула парадная дверь. Энтони и Беатрис переглянулись и, не сговариваясь, помчались вниз.

Прогулка на свежем воздухе пошла Мэрил на пользу. Она выглядела цветущей и помолодевшей. В руках она держала изящный букетик мелких белых роз. Беатрис не удержалась от комплимента.

– Вы выглядите, как юные влюбенные, – сказала она.

– А вы, как нашкодившие дети, – парировала Мэрил. – Интересно, чем вы занимались на чердаке?

– Сочиняли, – ответил Энтони.

– Историю любви? – спросила Мэрил, подмигнув Беатрис.

– Нет, песенку про дождь, – ответила она.

– Мило, – сказал доктор Форц. – Будем считать ее вашим свадебным подарком для нас.

– Отличная идея! – обрадовалась Мэрил. – Детскую песенку про дождик в качестве свадебного подарка еще никто до нас не получал. Дайте, я вас расцелую. Форц, пожми им руки. А теперь, дарите свой подарок.

Энтони и Беатрис пропели песенку про дождь, постукивая в ладоши. Мэрил и Форц пришли в неописуемый восторг. Они даже умудрились станцевать под этот незатейливый мотивчик.

Остаток дня провели в обсуждении завтрашнего торжества. После ужина все разошлись по комнатам в самом приятном расположении духа…

Утром Беатрис проснулась раньше всех. Ее разбудило странное предчувствие. Оно колотило в грудную клетку изнутри так, что Беатрис не могла унять дрожь, не могла согреться. Беатрис встала, с большим трудом уложила волосы и застегнула пуговицы на платье. Пошла бродить по саду. Вернулась в дом, когда все гости были уже в сборе.

– А вот и наша милая Беатрис! – воскликнула Мэрил, когда та вошла.

От всеобщего внимания Беатрис смутилась. Румянец залил щеки. Она поспешно опустила голову, да так и замерла в дверях. Энтони подошел к ней, помог снять пальто, шляпку, шепнул:

– Ты – неземное создание, Бет. Позволь тебя оберегать?

– О, спасибо тебе, Эн, твоя помощь мне просто необходима, – сказала она, взяв его под руку.

– Теперь, когда все в сборе, мы можем открыть и прочитать завещание, – сказал капеллан.

Энтони сжал руку Беатрис.

– Скорей бы все закончилось, – прошептала она.

– Я, Даниил Морган Эштон… – зычный голос капеллана был слышен даже в самых дальних частях дома. Он выговаривал каждое слово так, чтобы всем была понятна воля покойного Моргана Эштона, который завещал свой дом Ричарду Карлу Элюару.

– Вот так сюрприз! – воскликнуло сразу несколько человек. – Мэрил, что все это значит?

– Господа, такова воля Моргана, давайте не будем ее обсуждать, Мы с вами просто свидетели, а не поверенные в делах Мэрил, – сказал капеллан. – К тому же, в завещание есть дополнение, которое дает наследнику право распоряжаться домом по своему усмотрению. Нам следует поздравить господина Элюара и дать ему слово.

– Благодарю, вас, ваша светлость, – сказал Карл, сделав шаг вперед. – Сегодня особенный день для всех нас. Сегодня должна восторжествовать справедливость.

– Разумные слова, – выкрикнул кто-то из гостей.

Капеллан поднял руку, призывая собравшихся воздержаться от комментариев.

– Я много размышлял над словом «истина», которым господин Морган подписал свои завещания, – продолжил свою речь Карл Элюар. – И понял, что истина – самое главное сокровище, которым может обладать человек. И еще я понял, что этот дом должен принадлежать не мне, а тому, кому он нужнее всего.

– Мэрил! – выкрикнули разом все гости.

– Нет, – сказал Карл с улыбкой. – Этот дом нужен маленькой хрупкой Беатрис. Именно ей я его и дарю.

– Я не приму от вас этот подарок, – воскликнула Беатрис. – Не приму, потому что это будет не честным по отношению к Мэрил и Энтони.

– Хорошо, тогда мы разделим дом на три части, как хотел Морган, – сказал Карл, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но она потупила взор, сказала:

– Делайте то, что считаете нужным.

– Я считаю нужным подарить этот дом Беатрис Эштон, – сказал Карл громко.

– Превосходное решение. Спасибо, господин Элюар. Мы не сомневались в вашей порядочности, – похвалила его Мэрил. Подошла к Беатрис, крепко сжала ее руку. – Я рада, что теперь Беатрис будет полноправной хозяйкой этого дома. Именно об этом я мечтала. Да и Энтони тоже. Так, милый?

– Да, тетушка, – подтвердил Энтони. – Беатрис будет прекрасной хозяйкой здесь.

– Господа! – обратилась Мэрил к гостям. – Сегодня мы пригласили вас не только по поводу завещания, – выдержала паузу. – Сегодня мы хотим сообщить вам о том, что мы с доктором Форцем стали мужем и женой!

Грянула музыка. Доктор пригласил Мэрил на вальс. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Энтони и Беатрис вышли из гостиной.

– Что с тобой, ты вся дрожишь? – Энтони обнял Беатрис. – Ты так бледна, что мне хочется послать за доктором.

– Не нужно волноваться, – попросила Беатрис. – Это все – от духоты. Я немного посижу у открытого окна, и все пройдет.

Беатрис уселась в кресло. Энтони распахнул окно, опустился перед ней на колени.

– Как я рад, что ты получила дом! Ты…

– Энтони, Энтони, неужели ты не понимаешь, что я не смогу содержать этот дом? – простонала она. – Все мое состояние забрал Мэтью. Скорее всего, от него ничего не осталось. Я ничего не смыслю в бухгалтерии. Я вообще ничего в этой жизни больше не понимаю, – она закрыла лицо руками, всхлипнула.

Энтони попытался ее успокоить, но Беатрис расплакалась еще сильнее.

– Прекрати, – рассердился Энтони. – Я позову доктора. Пусть даст тебе успокоительное.

– Нет, Эн, не нужно, – воскликнула Беатрис, но он уже вышел за дверь.

Беатрис расстегнула воротничок платья, подошла к окну. Подставила лицо холодным порывам ветра. Несколько раз глубоко вздохнула, приказала себе:

– Возьми себя в руки, немедленно.

От сквозняка сильно хлопнула дверь. Беатрис обернулась. Увидела на пороге Карла Элюара, растерялась. Карл был бледен. В глазах блестели огоньки отчаяния, губы подрагивали. Беатрис отвернулась, чтобы закрыть окно. Да так и осталась стоять к Элюару спиной. Ей было стыдно своих заплаканных глаз, распухшего носа и красных пятен на щеках, которые всегда выступали, когда она нервничала.

– Беатрис, – сказал Карл. – Вы так поспешно ушли, что я счел своим долгом узнать… Я встретил Энтони, он сказал, что вам нужен доктор. Но он сейчас танцует с Мэрил…

Беатрис стояла, вцепившись руками в подоконник, и молчала. Она с трудом понимала слова Карла. Они становились вязкими, тягучими, терялись где-то на полпути к ее сознанию.

– Вот было бы здорово улететь вместе с осенней листвой далеко-далеко отсюда, – подумала Беатрис, взмахнула руками и полетела вниз. Порыв ветра подхватил ее и понес вверх к солнцу. А потом полил дождь. Он намочил лицо и одежду Беатрис. Она улыбнулась, отогнула воротничок, открыла глаза. Не сразу поняла, что бледное лицо, отражающее в очках доктора Форца, это ее лицо.

– Ну и напугали вы нас, дорогая, – сказал доктор. – Если бы не Карл, который вас подхватил на руки, вы бы пробили себе череп, и тогда все было бы ужасно. Но, слава Богу, все обошлось.

– Что случилось, доктор? – спросила Беатрис, пытаясь восстановить в памяти цепочку событий, но это ей не удалось. Она помнила только полет к солнцу. Это был удивительный, долгий полет, который почему-то закончился. Почему?

– Вы упали в обморок, милая, – сказал доктор. – Это произошло потому, что вы с самого утра ничего не ели. Я принес вам чай и шоколад.

– Я ничего не хочу, – сказала Беатрис, приподнявшись.

– Ваше желание меня совершенно не интересует, – голос доктора стал строгим. – Это – лекарство, которое вы должны принять.

Беатрис взяла чашку, сделала несколько глотков ароматного чая, надкусила шоколад.

– Умница, – похвалил ее доктор. – Думаю, прогулка на свежем воздухе вам добавит жизненных сил. Но для начала нужно покушать.

– О, доктор, пощадите меня. Я не смогу сидеть за столом, где так много гостей, – простонала Беатрис.

– В гостиной уже никого нет, – сказал он. – Мы всех выпроводили. Мэрил захотела отдохнуть. Так что, милая моя, вы можете безбоязненно отправляться вниз.

Он помог ей подняться. Беатрис застегнула воротничок, пригладила волосы.

– Вам идет этот наряд, – сделал ей комплимент доктор. – Вы – юная особа, которая вступает в жизнь.

– И никому невдомек, что жизнь эта продлится восемь дней, – сказала Беатрис, гладя мимо него. – Это ведь яд так на меня действует? – их взгляды встретились. Доктор кивнул. Беатрис улыбнулась.

– У меня осталось четыре платья. Буду менять их каждый день. Должна же у меня быть какая-то радость. Так ведь, доктор?

– Думаю, ваша главная радость в том, что вы стали хозяйкой этого дома, – сказал он.

– Спасибо, что напомнили, – Беатрис усмехнулась. – Пойду выпью шампанского. Составите мне компанию?

– Нет, я уже достаточно выпил, – ответил он. – К тому же Мэрил ждет меня.

– Поцелуйте ее за меня, – попросила Беатрис.

Доктор ушел. Прежде, чем спуститься вниз, Беатрис постучалась в комнату Энтони, он не отозвался.

– Придется ужинать в одиночку, – сказала Беатрис.

Она спустилась вниз, села за стол. Служанка подала ей угощение. Беатрис выпила залпом бокал шампанского, сказала:

– С первого дня своего приезда я хочу побродить по дому. И теперь, когда я имею на это полное право, я непременно загляну во все уголки, во все тайные комнаты, в которые нам никогда входить не разрешалось.

Она встала, решительной походкой направилась в кладовку, где висели ключи ото всех комнат дома.

– Жаль, что Энтони нет со мной в этом увлекательном путешествии, – сказала она со вздохом.

– Я могу его заменить, – раздался за ее спиной голос Карла Элюара.

– Вы?! – Беатрис обернулась. – Мне сказали, что все гости разъехались. Что…

– Я в этом доме не гость, – прервал ее Карл.

– Да, простите, – она смутилась. – Спасибо, что спасли меня от перелома черепа.

– Доктор Форц любит преувеличивать, – улыбнулся Карл. – Я не сделал ничего сверхъестественного, чтобы помочь вам. Я даже сам не до конца понял, что произошло. Я увидел, что вы падаете, подхватил вас, положил на кровать. Вот и все.

– Вот и все, – повторила Беатрис.

– Позвольте мне забрать у вас ключи, – проговорил Карл, протянув руку ладонью вверх.

Беатрис положила на нее ключи, сказала:

– Я бы хотела начать осмотр с комнаты Розалинды.

– Я тоже, – Карл улыбнулся. – Мы много лет с ней не виделись. Надеюсь, встреча будет приятной…

Беатрис поднялась наверх, первой вошла в комнату, сняла чехол с зеркала, спросила:

– Вы видели этот портрет?

– Я не только видел его, – ответил он, – я его автор.

– Вы?! Разве вы – художник?

– Если вы считаете меня таковым, то, да, – ответил он. – Хотя я сам не очень высокого мнения о своих художествах, поэтому мало кто знает об этих моих способностях.

– А кто вам позировал? – спросила Беатрис, разглядывая глаза Розалинды.

– Мэрил, – ответил Карл. – Неужели, она не рассказала вам эту историю?

– Нет, – Беатрис покачала головой. – В последнее время, с Мэрил вообще происходит что-то непонятное. Раньше она была другой.

– Все мы с годами меняемся, кто-то в лучшую сторону, кто-то, увы, в худшую, – сказал Карл. – Здесь, на портрете, Мэрил юная, восторженная барышня. Именно такой она была, когда мы познакомились. Она позировала мне в этой комнате, возле этого окна. А потом предложила поместить портрет в такую необычную раму, – он постучал по зеркалу. – Мэрил хотелось быть молодой всегда. Чтобы обмануть время, мы решили написать только глаза, а остальную часть лица спрятать за веером. Мэрил загадала, если на портрете она получится моложе, чем в жизни, то сможет прожить не один год, как предрекали доктора, а намного больше, – улыбнулся. – Все так и случилось. Этому портрету почти сорок лет, а Мэрил все так же привлекательна и молода. Если вы внимательно посмотрите в левый нижний угол портрета, то увидите мой автограф.

– Скажите, Карл, а почему дедушка решил отдать наш дом вам? – спросила Беатрис, разглядывая автограф.

– Думаю, это можно назвать случайностью, – ответил он.

Беатрис выпрямилась, посмотрела на него с удивлением. Он улыбнулся.

– После того, как я написал портрет Мэрил, Морган предложил мне увековечить и его. Я согласился. У вашего деда было очень выразительное лицо, оно просилось на полотно, – улыбнулся. – Мне самому хотелось написать его портрет, поэтому я с радостью взялся за работу. Но, когда мы встретились в мастерской, я понял, что портрет – это предлог. Морган выглядел слишком озабоченным. Я понял, что его что-то гнетет. Я решил узнать о причине его уныния. Он ответил, что не знает, как распорядиться с домом. Сыновьям дом не нужен. Мэрил осталось жить совсем немного.

– Мне бы не хотелось, чтобы дом пошел с молотка, когда господин Морган Эштон покинет этот мир, – сказал он. – Я бы отдал его человеку молодому, целеустремленному, живущему по законам истины. Но пока, увы, я не встречал достойных молодых людей. Вопрос: «кому отдать дом?» меня угнетает. Подскажите, что делать?

– Отдайте этот дом мне, – предложил я шутя, не подозревая, что он схватится за мои слова, как за спасательный круг.

– Карл, вы – гений! – воскликнул он. – Как же мне раньше не пришла в голову эта мысль? Вы ведь – Элюар? И ваше полное имя…

– Ричард Карл Элюар, – ответил я.

Он вскочил, куда-то умчался. Вернулся с документами и портретом. Протянул их мне.

– Вы знаете этого господина? – спросил он, хитро улыбаясь.

– Да. Это мой дед, – ответил я. – Но, клянусь, я не знал, что он жил в этом доме.

– Не оправдывайтесь, мой мальчик, – успокоил меня Морган. – Вы не похожи на охотника за наследством. Именно поэтому, я и подарю вам этот дом. Я сделаю доброе дело для вас, а вы, когда-нибудь, помянете меня добрым словом.

Мы пожали друг другу руки. Морган попросил меня хранить в тайне наш разговор. Пообещал чуть позже дать мне подробные инструкции. Честно говоря, я не верил в продолжение этой истории. Буквально через пару недель после этого разговора я уехал из Лиля. Я был так погружен в свои дела, что совершенно забыл о доме, который когда-нибудь может стать моим.

Хотя, нет, я иногда о нем вспоминал. Дом был для меня фантастическим местом, где рождаются сказки. Я верил, что однажды здесь произойдет чудо, – посмотрел на Беатрис, спросил:

– А вы, верите в чудеса?

– Да, – ответила она. – Вера в чудо помогает смотреть на мир по-иному.

– Это так, но с годами верить в чудеса становится все труднее, – он вздохнул. – Мы становимся прагматичными, расчетливыми, эгоистичными, избалованными, надменными… Какие бы вы еще дали характеристики господину, стоящему перед вами?

– Никаких, – ответила Беатрис.

– Это нокаут, дорогая, – он схватился за сердце. – Я, великий Карл Элюар, для вас – пустое место?

– Пойдемте дальше, – сказала Беатрис. – Мне хочется заглянуть во все комнаты.

– Да, конечно, – лицо Карла стало серьезным. – Открывать закрытые двери намного приятнее, чем слушать старого маразматика, возомнившего себя центром вселенной.

Беатрис никак не отреагировала на его слова. Она вышла из комнаты Розалинды и пошла по коридору к самой узкой двери. Остановилась, провела рукой по дверному косяку, спросила:

– Как вы думаете, почему она такая?

– Не знаю, – признался Карл. – Давайте откроем и посмотрим, что спрятано за этой узкой дверью.

Он нарочно долго возился с ключами, злился на Беатрис и хотел ей досадить. А она спокойно ждала, когда же дверь откроется, не выказывая никакого раздражения.

– Вы прекрасно владеете своими эмоциями, Беатрис, – мысленно похвалил ее Карл. – Мне нужно брать с вас пример, тогда, наверно, у нас все получится.

Он распахнул дверь, нащупал выключатель, включил свет, пропустил Беатрис вперед. Она вошла в комнату бочком. Карл протиснулся следом, присвистнул:

– О, да это – хранилище древностей! Интересно, где Морган раздобыл все эти антикварные вещицы?

– Дедушка много путешествовал, – сказала Беатрис. – Он привозил множество сувениров из разных стран, но все они куда-то исчезали. Теперь я знаю, куда, – провела рукой по пыльной полке. – Зачем он все это прятал?

– Думаю, уместнее спросить, почему?

– И, почему же? – спросила Беатрис, взяв статуэтку из слоновой кости.

– Аккуратнее, не уроните. Эта вещица слишком хрупкая, к ней нельзя прикасаться! – воскликнул Карл.

Беатрис растерялась. Поставила статуэтку на место. Карл рассмеялся.

– Теперь вы сами можете ответить на свой вопрос.

– Да, все верно, – Беатрис улыбнулась – Каждая вещица была по-особому дорога деду. С каждой из них наверняка связано множество невероятных историй. Жаль, что дедушка нам ни о чем не рассказывал.

– Он просто не хотел посвящать вас в свои тайны, – проговорил Карл тоном заговорщика. – Он боялся, что вы сломаете его реликвии, поэтому и прятал их под ключ.

– Вы говорите с такой уверенностью, словно много раз беседовали с дедом на эту тему, – Беатрис испытующе посмотрела на Карла.

– Нет, про сокровища Моргана Эштона я ничего не знал, клянусь, – сказал Карл. – А говорю я с такой уверенностью, потому что сам много раз прятал дорогие мне вещи от детей. А вы разве не поступаете так же?

– Вы правы, – ответила она, выйдя из комнаты.

– У нас с вами еще четыре ключа, – сказал Карл, заперев сокровищницу. – Вы знаете, где искать эти двери?

– Догадываюсь, – ответила Беатрис.

– Тогда ведите меня.

Они поднялись на третий этаж, прошли до конца коридора, остановились перед гобеленом, на котором был изображен раненый рыцарь. Его голова лежала на коленях у плачущей дамы. А в небе над ними ангелы трубили в золотые трубы.

– Дверь здесь, – сказала Беатрис, отодвинув гобелен.

– Здесь должно быть что-то сверхсекретное, – сказал Карл полушепотом. – Иначе бы эту дверь так не прятали. Вы не боитесь?

– Нет, – ответила Беатрис. – Я немного волнуюсь.

– Тогда позвольте мне первому войти в эту комнату.

– Хорошо, – Беатрис посторонилась.

Дверь открылась быстро, а вот выключатель Карл не мог найти очень долго. Он уже начал сердиться, а потом решил, что нужно радоваться этим трудностям, потому что они помогают им с Беатрис сблизиться. Чем дольше они будут вместе, тем больше вероятность того, что между ним возникнет симпатия.

Когда, наконец-то, вспыхнул свет, сделав видимым убранство комнаты, Карл воскликнул:

– У вашего деда был отменный вкус. Он сделал свою спальню точной копией королевской спальни, – посмотрел на изумленную Беатрис. – Желаете прилечь на королевскую кровать?

– Нет, – она покачала головой. – На такую кровать можно только смотреть.

– А я думаю иначе, – сказал Карл, плюхнувшись на кровать. – Зря отказываетесь, Беатрис. Знаете, как приятно почувствовать себя королем. Как…

– Давайте лучше откроем еще одну дверь, – предложила Беатрис, отойдя в дальний угол.

– Вы ее нашли? – спросил Карл, приподнявшись.

– Да, – ответила Беатрис, показав ему на простенок между окнами.

– Вы считаете, что это – дверь? – Карл перевернулся на живот, положил голову на кулаки. Ему нравилось разглядывать Беатрис. Ему не хотелось отпускать ее. А она, как нарочно, так быстро отыскивала двери, что путешествие могло закончиться в любую минуту.

– Дайте мне ключ, и вы поймете, что я права, – сказала Беатрис, протянув руку.

Карл встал, подошел к простенку, который Беатрис назвала дверью.

– Вот, посмотрите сами, – она показала ему на замок.

Карл вставил ключ в замочную скважину, несколько раз повернул его, толкнул дверь, воскликнул:

– Это же – тайный ход! А раз это – тайный ход, значит мы с вами точно в королевских покоях.

– Для прогулки по тайному ходу, нам нужны свечи, – сказала Беатрис. – Но я их здесь не вижу.

– Зато здесь есть нечто более интересное, – сказал Карл, показав Беатрис керосиновую лампу, похожую на старую бронзовую вазу. Зажег фитиль и первым пошел вниз по ступеням тайного хода.

– Как думаете, куда приведет нас этот путь? – спросил он, освещая Беатрис дорогу.

– В комнату Розалинды, – ответила она.

– Почему вы так думаете? – поинтересовался он.

– Потому что они любили друг друга, – ответила она.

– О ком вы говорите? – спросил Карл.

– О юноше, который построил этот дом, и Розалинде, – ответила она. – Этот тайный ход был сделан в доме изначально. Возможно, сама Розалинда его и сделала, чтобы беспрепятственно перемещаться из своей комнаты в королевскую спальню и обратно.

– Если бы я знал об этом тайном ходе раньше, в моей сказке наверняка бы появилось еще несколько глав, – проговорил Карл. – Однако, мне не понятно, почему мы не видели никакой двери, когда были в комнате Розалинды?

– Потому что это вовсе не дверь, – ответила Беатрис. – Откройте ее и вы увидите, что это…

Карл повернул ключ в замке, вышел из потайного хода, сказал:

– Вы правы, Беатрис, это не дверь, а книжный шкаф. Никому и в голову не придет, что в этом книжном шкафу таится нечто особенное. А уж о том, что это – дверь, вообще никто не догадается.

– Никто, – подтвердила Беатрис, вернув дверь на прежнее место.

– Что вы наделали? – воскликнул Карл. – Эта дверь не открывается снаружи. Мы не сможем попасть обратно.

– Сможем если воспользуемся обычной лестницей, – сказала Беатрис.

– Вы хотите вернуться в королевскую спальню? – Карл посмотрел на нее с интересом.

– Не сегодня, – ответила Беатрис. – У нас с вами остался еще один ключ. И я знаю, что четвертую дверь нужно искать на чердаке. Там нет света, и лампа нам пригодится. Идемте.

Они поднялись на чердак. Беатрис решительной походкой прошла в самый дальний угол, сказала:

– Это здесь.

Карл осветил угол, улыбнулся.

– Вы хорошо знаете дом.

– Прежде я не замечала эту дверь, – призналась Беатрис. – Я увидела ее вчера, когда Энтони крутанул меня на кресле-качалке. Посмотрите, как стоит кресло. Лицом к двери. У меня было несколько секунд, чтобы ее рассмотреть.

– Как думаете, какая тайна хранится за этой дверью? – спросил Карл, поворачивая ключ в замке.

– Ваша, – ответила Беатрис. – Это – ваша мастерская.

– Вы читаете мысли?

– Нет. Я просто догадалась, – ответила она. Толкнула дверь, вошла. – Здесь вы писали свои портреты и гравюры, которые Мэрил бережно хранила все эти годы, – повернулась, посмотрела на Карла, стоящего с лампой в дверном проеме. – Мэрил до сих пор любит вас.

– Я это знаю, – проговорил он. – Я дорожу этой любовью, потому что это нечто особенное, не подвластное разумению. Это, как любовь Розалинды, у которой нет будущего, но, тем не менее, прекраснее этой любви нет и не может быть ничего другого.

Карл вошел в мастерскую, поставил лампу на стол, сел на табурет. Спросил:

– Беатрис, а вы хотите, чтобы я написал ваш портрет?

– Нет, – ответила она. – Вы ведь написали его задолго до нашей встречи. Вот он, – она сдернула ткань с картины, висящей на стене, и сама отшатнулась.

– Господи, как такое возможно? – воскликнула она. – На мне точно такое же платье, как на потрете. Это… – повернулась к Карлу. – Как вы это угадали?

– Здесь нет никакой мистики, Беатрис, – ответил он. – Вспомните историю своего платья.

– Его привезли от модистки, чтобы… – Беатрис осеклась. – Мэрил специально заказала такое платье. Она знала, что мы с вами сюда придем, и я увижу потрет. Но откуда она узнала, что это произойдет сегодня? Что именно сегодня я надену именно это платье?

– У вас, моя милая, просто не было другого выбора, – сказал Карл с улыбкой. – Другие платья не такие торжественные, как это.

– Откуда вы знаете? – Беатрис наморщила носик.

– Мы вместе с Мэрил рисовали эскизы, – ответил он. – Вот они на столе. Взгляните.

Беатрис подошла к столу, взяла в руки несколько эскизов, похвалила Карла:

– Вы – прекрасный художник.

– Спасибо. Мне приятно слышать похвалу из ваших уст, – сказал Карл. – А как вы догадались про портрет?

– Это получилось как-то само собой, – ответила она. – Мне просто захотелось, чтобы этот портрет был…

Подошла к портрету, провела по нему пальчиком, спросила, не оборачиваясь:

– Вы написали его недавно?

– Недавно, – подтвердил он. – А вот наблюдаю я за вами давно. И то, что мы приехали в Лиль в одном вагоне, не случайность. И мой поцелуй…

Она обернулась. Он виновато улыбнулся.

– Я не знал, как познакомиться с вами. Я потерял покой и сон, перестал писать. Все мои мысли были заняты вами, Беатрис. Я ходил за вами тенью, а вы не замечали меня. Тогда я рассказал обо всем Мэрил. Она пообещала устроить нашу встречу, – поднялся. – Простите, что мы все так усложнили, так запутали, так…

– Разобрать мост через Риону тоже было вашей идеей? – спросила Беатрис. Он кивнул. – Вы – безумец, господин Элюар. Вы…

– Вы правы, Беатрис, я потерял голову окончательно и бесповоротно, – сказал он. – Вы – моя несбыточная мечта, моя вечная мука и мое счастье. Вы – моя осень, долгожданная золотая осень. То вы дождливы и пасмурны, Беатрис, то солнечно щедры и приветливы. Я надеюсь, что вы подарите мне одну из самых лучших моих историй. Вы поможете мне написать историю любви? Нашей с вами неожиданной любви, Беатрис. Не спешите с ответом. Не отталкивайте меня. У вас есть время все обдумать. У вас в запасе еще четыре платья и восемь дней.

– Да, вы правы, у меня еще восемь дней, – проговорила она, выйдя из мастерской…

– Как прошла ночь, Карл? – спросила за завтраком Мэрил.

– Я прекрасно выспался на королевской кровати. Ты была права – это самое тихое место в доме. Никто мой сон не потревожил, – ответил он.

– Я спрашиваю о другом, – Мэрил нахмурилась. – Неужели она тебе отказала?

– Пока, нет, – он улыбнулся. – Она обещала подумать.

– Мило, – ухмыльнулся Форц. – Я сказал, что обморок вызван ядом, но, по-видимому, это ее не слишком напугало. Она не бросилась в объятия Элюара, как вы, дорогая моя Мэрил, предполагали.

– Бет – особенная, – сказал Энтони. – Она достойна любви. И если вы, Карл, в самом деле, готовы ради нее не любые жертвы, она это поймет и оценит. Рядом с Бет вы станете счастливейшим человеком.

– Я знаю, – проговорил он. – Мое желание быть рядом с ней – это не прихоть богатого мужчины, а стремление к достижению гармонии между мужчиной и женщиной. И, если эта гармония возможна, то я стану счастливейшим из живущих на земле.

– Доброе утро, заговорщики! – сказала Беатрис, распахнув двери в столовую.

Было непонятно, слышала она слова Карла или нет. Заговорщики переглянулись. Мэрил пожала плечами. Мужчины встали, приветствуя Беатрис.

– Кто-нибудь знает, когда наладят сообщение между городами? – спросила она, усевшись за стол.

– Никогда, – ответил Энтони. Посмотрел на нее исподлобья. – Для тебя, Бет, его не наладят никогда, – улыбнулся. – Зачем тебе куда-то уезжать, дорогая? Куда ты торопишься?

– Энтони Эштон, вы забываетесь, – проговорила Беатрис. Голос стал строгим. – Давайте поговорим о чем-то более приятном. Мэрил, как твое самочувствие?

– Прекрасно, милая, – ответила та, широко улыбнувшись. – Жизнь только начинается. Я собираюсь дожить до ста лет. Должны же мы с Форцем насладиться нашим счастьем, – она протянула доктору руку, он прижал ее к губам.

– После завтрака мы решили покататься, – сказал Форц. – Приглашаем всех присоединиться к нам.

– Я не поеду, – сказала Беатрис. – Мне хочется погулять по саду.

– Позволите составить вам компанию? – спросил Карл. – Я давно не любовался хризантемами, посаженными Розалиндой.

– О, у нас появилась новая цветочница! – воскликнул Энтони. – Почему я узнаю об этом последним? Мэрил, это не честно. Я хочу взглянуть на эту барышню.

– Энтони, прекрати безобразничать, – Мэрил погрозила ему пальцем. – Ты прекрасно знаешь, что эти хризантемы посадила я. Пару дней назад мы их навещали. Тебе незачем идти туда снова. Ты нужен нам для одного важного дельца, поэтому, – она поднялась. – Ты должен поехать с нами.

– Воля тетушки для меня – закон, – сказал Энтони. Встал. – Передавайте привет Розалинде. Честь имею, – послал Беатрис воздушный поцелуй.

– Разговор был недолгим, но весьма содержательным, – сказала Беатрис, когда троица покинула столовую. – Пойдемте гулять, господин Элюар.

– С удовольствием…

Они направились в ту часть сада, где шапки осенних хризантем напоминали бронзовые купола.

– Последний подарок осени, – сказал Карл, присев на корточки. – Люблю, как они пахнут. Всегда кланяюсь им, – посмотрел на Беатрис снизу вверх. – Сейчас хризантемы в самой своей прекрасной поре, но очень скоро придет пора увядания, и тогда… – сорвал цветок, протянул Беатрис. Встал – Примите частичку солнца.

– Я бы назвала ваш подарок сердцем осени, – проговорила она, прижав цветок к губам.

– Сердце осени, – повторил он. Спросил:

– А какую бы историю вы придумали про юную цветочницу, которую так мечтал увидеть Энтони?

– Цветочница знает о том, что она – королева цветочного королевства, – сказала Беатрис, разглядывая хризантему. – Ей не нравится, когда посторонние вторгаются в ее пределы, рвут цветы…

– О, простите, ваше высочество, я не знал, что нельзя прикасаться к вашим волшебным цветам, – проговорил Карл, приложив руку к груди. – Надеюсь, меня не казнят за мою дерзость.

– Нет, потому что эти цветы, эти бронзовые хризантемы предназначены для даров, – ответила она, посмотрев на него. – Только их и можно рвать в цветочном королевстве. Только их и можно называть сердцем осени. Только о них и можно говорить, потому что это – любимые цветы королевы. Она сама посадила их на этой клумбе. Она знала, что однажды хризантемы принесут ей избавление, – Она ждала принца? – спросил Карл, взяв ее за руку.

– Нет, – Беатрис покачала головой. – Цветочница никогда не мечтала о принцах и королевичах. Она хотела встретить человека, умеющего любить, готового принять ее такой, какая она есть: смешной, старомодной, живущей по законам истины, не желающей ступать на скользкий путь нечестия и лжи. Но, все это только мечты глупой девочки. Жизнь разукрашивает картину по-своему. В ней почти нет ярких красок. Она похожа на серый карандашный набросок… – вздохнула. – Грустно.

– Думаю, карандашный набросок можно отложить в сторону, – сказал Карл. – Предлагаю вам взять яркие акварели и написать такую картину, какую вы захотите. Мы можем начать ее прямо сейчас. Давайте поднимемся на чердак, возьмем кисти, краски, и… Чему вы так загадочно улыбаетесь?

– Однажды мы с Энтони хотели научиться рисовать. Мы взяли краски, кисти, баночки с водой и забрались на чердак. Мы разложили на полу листы бумаги, развели краски, и… – Беатрис спрятала лицо в цветок.

– Вошла Мэрил, – закончил он ее фразу. Беатрис подняла голову. – Мэрил рассказала мне вашу историю. А я написал на эту тему небольшой рассказ «Ричард и Элеонора». Не читали?

– Нет, – призналась Беатрис.

– Это очень хорошо, – обрадовался он. – Мы прочитаем его вместе.

– Вы надеетесь на то, что я останусь с вами? – Беатрис испытующе на него посмотрела.

– Я этого страстно желаю, – ответил Карл. – Понимаю, мой ответ звучит эгоистично, но… Милая моя Беатрис, мне очень-очень нужно, чтобы вы никуда не уезжали, чтобы остались со мной, чтобы… – он прижал ее руки к губам. – Я вас не тороплю с ответом. Я готов ждать столько, сколько потребуется. Я буду терпеливым. Я не буду мозолить вам глаза, если мое присутствие вас тяготит. Я закроюсь в мастерской и буду писать, писать, писать, надеясь, что слова мои воплотятся в жизнь. Я готов выполнить любое ваше желание.

– Любое? – Беатрис улыбнулась.

– Да, повелевайте.

– Угостите меня чашечкой кофе, – попросила Беатрис.

– Едемте…

Они сидели в кафе, пили кофе и смотрели на дождь, который расплакался за окном.

– Знаете, Беатрис, о чем я сейчас подумал? – она покачала головой. – Давайте представим, что мы только вчера приехали в Лиль. Я пригласил вас на свидание, и вы пришли. Пришли, потому что вам понравился кофе, которым нас угощал проводник.

– Нет, я пришла не потому, что мне понравился кофе, а потому, что мне понравился мой попутчик, – сказала Беатрис. – Мне захотелось узнать о нем побольше. Захотелось отвлечься от своих горестных мыслей… Спасибо вам, Карл, за эту нечаянную радость, за сердце осени, за поцелуй.

– Вы говорите так, словно прощаетесь со мной. Не пугайте меня, Беатрис, умоляю, – попросил он, сжав ее руку. – Вы ведь не собираетесь уйти?

– Собираюсь, – ответила она. – Не удерживайте меня, пожалуйста. Давайте увидимся завтра. Я приду к вам на свидание. Приду в это кафе. А сейчас, позвольте мне уйти.

– Да-да, конечно, – сказал он растерянно, выпустил ее руку. – До завтра, Беатрис.

Она ушла. А он долго сидел в кафе и смотрел на дождь.

– Господи, помоги мне, – мысленно повторял он, как молитву. – Помоги… Если суждено нам быть вместе, соедини нас. Если нет, убей меня, потому что я не знаю, как мне жить без этой любви. Я не знаю, где взять силы, чтобы жить без любви. Без ее любви…

Беатрис шла по лужам, не обращая внимания на дождь, который разошелся не на шутку, и твердила:

– Что мне делать? Что делать? Что?

Когда она вошла в дом, Энтони бросился к ней со словами:

– Беатрис, где твой зонт? Ты вымокла до нитки. Тебе немедленно нужно переодеться.

– Почему ты одна? Где Карл? – спросила Мэрил, нахмурившись.

– Мы попрощались, – ответила Беатрис, снимая вымокшее пальто.

– Ты сошла с ума! – закричала Мэрил. – Ты хочешь, чтобы я умерла от разрыва сердца? – плюхнулась в кресло, закатила глаза. – О, это невыносимо… Все наши усилия ушли на то, чтобы услышать эти два ужаснейших слова: мы попрощались, – Мэрил, я не понимаю, о чем ты говоришь. Что с тобой? – Беатрис посмотрела на тетушку растерянно.

– Бет, неужели ты еще не поняла, что Карл Элюар влюблен в тебя? Влюблен лет десять или больше, – простонала Мэрил. – Он пытался излечиться, но противоядия от яда кураре нет. О, Бет, неужели ты настолько черствая и бесчувственная, что не можешь стать его мечтой – Розалиндой? От тебя же никто не требует невозможного. Гуляй с ним по саду, слушай его сказки, рисуй картины, беседуй с ним.

– Ты думаешь, именно это ему нужно? – спросила Беатрис.

– Ему нужна возвышенная любовь, которую кроме тебя никто не сможет ему дать, – ответила Мэрил резко. Встала. – Ты рассердила меня, забрала последние силы. Я не желаю больше разговаривать с тобой.

– Энтони, ты тоже считаешь меня жестокой? – спросила Беатрис, когда Мэрил ушла.

– Мне кажется, что ты, Бет, переигрываешь, – ответил он, обняв ее за плечи. – Я же вижу, что Карл Элюар нравится тебе. Зачем же ты его отталкиваешь?

– Не знаю, – ответила она.

– А я знаю, – сказал Энтони. Развернул ее, поцеловал в лоб. – Ты боишься потерять голову от любви. Но, милая моя, рано или поздно, мы все теряем головы. Не нужно бояться своих чувств. Не отталкивай любящего тебя мужчину так, как ты оттолкнула меня. Пока он для тебя – посторонний человек. Но придет время, и дороже него у тебя не будет никого на свете. Ты ведь всегда мечтала о таком друге, о таком возлюбленном. Зачем разбивать вдребезги свою мечту? Сделай шаг навстречу ей. Сделай, не бойся.

– Спасибо, милый, – проговорила она, прижавшись к нему.

– Иди, – отстранив ее, сказал Энтони. – И хорошенько подумай над моими словами.

Беатрис поднялась в свою комнату. Долго стояла у окна, смотрела на дождь, а потом резко развернулась и побежала в комнату Розалинды. Сняла чехол с портрета, села в кресло, задумалась.

Странный звук вывел Беатрис из оцепенения. Она не сразу поняла, откуда он доносится. Насторожилась, вжалась в кресло. Распахнулась потайная дверь. Появился лучик света, а за ним в комнату вошел Карл. Свет от лампы, которую он держал в руках, был слишком слабым, чтобы осветить всю комнату, поэтому Карл не увидел Беатрис, сидящую в кресле.

– Привет, Розалинда, – проговорил Карл, глядя на портрет. – Привет…

Беатрис всхлипнула. Карл поднял лампу над головой, сделал шаг вперед, спросил:

– Кто здесь? Беатрис, что вы здесь делаете?

– Слушаю ваши стихи, – ответила она.

– Но вы же не знали, что я приду сюда, что… – осекся. Она улыбнулась.

– Я думала о вас, Карл. Я…

Он опустился перед ней на колено, склонил голову. Она провела рукой по его волосам. Он взял ее руку, поцеловал в ладонь, сказал:

– Теперь вы все знаете, Беатрис. Вы даже слезы мои видели. Это слезы отчаяния, потому что я не знаю, что мне делать, как без вас жить.

– Вы хотите уехать? – спросила она.

– Все будет зависеть от вас, – ответил он. – Останетесь вы, останусь и я. Уедите вы, не станет и меня.

– Я пока не собираюсь уезжать, – сказала она. – У меня еще в запасе неделя и…

– Три платья, – добавил Карл, поднявшись. – Хотите, я нарисую вам еще десяток платьев?

– Давайте нарисуем их вместе, – предложила Беатрис.

– Прекрасная мысль. Идемте в мастерскую, – он протянул ей руку.

Она встала. Он порывисто обнял ее. Сжал так крепко, что она задохнулась от страстного желания Карла удержать ее во что бы то ни стало.

Никто никогда не обнимал ее так крепко.

Никто никогда так не желал отдать ей всю свою любовь без остатка.

Никто никогда не ждал от нее духовной близости.

Карл был особенным, и Беатрис почувствовала это.

Отталкивать его она не имела права. Но и быть рядом с ним она пока не могла.

Ей не хотелось думать сейчас о запретах, стоящих между ними.

Она знала, что однажды все преграды рухнут. Время все расставит по местам.

– Энтони прав, мне не следует отказываться от своей мечты. Мне нужно сделать шаг ей навстречу, и я его делаю…