Пролог

317 год от возведения замка Серетили.

В тронном зале замка Серетили — верховодящем доме страны Инуар — сегодня принимали почетного гостя. Из-под высокого потолка струились праздничные шелковые знамена, горели все люстры, и трепетный живой свет гнал прочь ночную темень. От холодного дыхания ранней весны, сквозняками текущего вдоль пола, спасали приземистые трехногие жаровни, в которые слуги черпаками на длинных ручках накладывали раскрасневшиеся в каминах уголья. На кресла были наброшены шкуры дикого волка и горных барсов, столы украшали серебряные приборы с узорами из аметистовой крошки.

Пришедший на переговоры маг постоянно хмурился, попросил убрать большую часть прислуги и вельмож, оставив лишь советников королевы. Маг не любил пустые красивые слова и шумиху.

— Я подписываюсь подо всем вышесказанным, — скрипуче сказал он, откидываясь в кресле. Долгие переговоры подошли к концу. Договор покровительства Форта над страной Инуар был заключен. Конечно, королева предпочла бы союз, но разве пойдут Повелители Драконов на столь унизительный жест? Даже предлагать этого королеве Луретте не хотелось, хотя, будь на ее месте не королева, но король, чей ум ясен, а разум тверд, он бы непременно настаивал на подобном, вместо того, чтобы идти на уступки. Так сказал ей раздосадованный советник Салавий, которому она велела никогда не лгать и не скрывать своих мыслей. Что и говорить, эти слова больно ударили по ее самолюбию, но на то Луретта и была королевой, чтобы, глядя в старое, подернутое морщинами, изуродованное временем и битвами лицо мага, внутренним чутьем понимать: на подобного рода предложение он лишь улыбнется криво, поднимется и, сильно хромая, уйдет.

Маг пришел на закате пешим, тяжело опираясь на простой деревянный посох, но дряхлость старика не обманула королеву. Она по праву наследования носила свой титул и сразу поняла, что старик этот имеет истинную власть. Конечно, она ждала кого-то помоложе, в тайне надеялась, что посланец Форта будет примечателен и юн, а ее красота выступит неоспоримым оружием. Уж тогда она бы попыталась предложить Форту полноценный союз. Но тягаться с мудростью лет ей было нечем.

— О, Повелитель Драконов, — поднимаясь, сказала Луретта. При этом соболиная накидка соскользнула с ее плеча, оголив красивые, белоснежные плечи. Королева улыбнулась без смущения и снова накинула меха. — Позволь мне отблагодарить тебя. Ты проделал долгий путь, пришел налегке, но уйдешь с дарами. Ты знаешь, что Инуар славится своими аметистовыми и аквамариновыми шахтами на границе Горных Пределов, потому придворный ювелир собрал для тебя наши самые красивые камни. В моих конюшнях две сотни инуарских лошадей, лучших на материке. Ни одна толстоногая лошадка с севера не сравнится с кобылицей из наших табунов. Быстроноги и выносливы кони Инуара, а во время войн сражаются наравне со своими всадниками, круша врага копытами и вырывая плоть зубами. Бери любого коня из моих конюшен!

— Спасибо тебе, королева Луретта, — хмуро отозвался маг. — Я намерен отбыть в Форт, как только займется рассвет. Я приму твои дары, но хочу, чтобы выбирать лошадь ты пошла вместе со мной.

Он поднялся, тяжело опираясь о подлокотники кресла, и перекинул через сгиб локтя серый дорожный плащ. Если бы Луретта не знала наверняка, кто явился в замок Серетили, если бы она не чувствовала скрытого дыхания власти в этом человеке, со стороны сказала бы, что перед ней простой дряхлый бродяга, оставшийся без крова.

Все советники разом поднялись, провожая мага настороженными и злыми взглядами. Они все ненавидели его, но более других был в ярости Салавий.

Прорицатель Салавий. Этот человек давно уже заслужил ее доверие, был королеве мудрым советчиком и другом настолько, насколько может быть другом королевы простой вельможа.

Недовольство знати было понятно. С одной стороны, маг проявил неуважение, требуя дополнительного внимания от королевы, но с другой стороны игнорировать такую силу, как управители Морского Бастиона, было нельзя. Драконы наводили на людей ужас, а волшебство, подвластное магам Форта, приводило в трепет инуарских колдунов.

Были среди них вроде бы и равные по силе, но они почему-то побросали свои насиженные места и посты, да пошли в ученики к Повелителям Драконов.

Все знали, что за Льдистым морем есть множество островов, и на самом большом из них — острове Тур — расположен Оплот чародейства, где всякий мудрец может найти ответ и умения.

Было бесчисленное количество домыслов о том, откуда взялся Морской Бастион в единственной пригодной для судоходства бухте побережья Инуар. Многие считали, это кара божеств за то, что бесконтрольно велась торговля и привозились с островов дурманы, разъедающие разум, и рабы, которым места было предостаточно. Потому и поставили божества привратников у врат, чтобы отсекать неугодное.

Но с появлением Форта все так же велась торговля, хоть и под приглядом магов, и теперь она принадлежала им, как и единственный, необходимый как кровь любому государству, выход к морю. Но нельзя было пойти войной на Форт и захватить его, потому что противостоять драконам не мог никто; и нельзя было сказать истинным магам «нет». Оставалось лишь изгибаться в приступах изворотливости, чтобы получить обратно жалкие крохи того, чем раньше владели.

Теперь и вовсе торговля шла не так уж и бойко, потому что путь к самому богатому скоплению южных островов, к которому издревле ходили корабли вместе с движениями подводных летних течений, оказался отрезанным. Сначала поговаривали о возникновении свирепых штормов, потом о штилях. Говорили и о том, что течения могли измениться, но ни один из ушедших к Туру кораблей так и не вернулся.

И только много позже, пройдя западнее по большому кольцу течений Тарадоса, пробилась к материку легкая шхуна, чьего названия никто не знал, как и не знал, кто ее капитан. Она вошла не в Широкую бухту, а ускользнула дальше, во Влав. Рассказывали, что на борту ее были ученики Оплота чародейства и умели они укрощать ветер и говорить с животными.

Некоторые люди и по сей день считают все это небылицами, только та шхуна принесла известия, что вовсе не шторма виновны в исчезновении торговых судов, но морские змеи, поднявшиеся с глубин морских. Гигантские твари, длинной превышающие высоту вековых сосен, они выныривали из воды, вгрызались в обшивку кораблей, а иногда, разъяренные и жаждущие крови, оплетали суда своими телами, сдавливая их и разрушая.

Чтобы проверить это, Инуар снарядил корабль и поместил на борт клети с тремя выращенными в неволе перламутровыми чайками, которые, полагаясь на воздушные потоки, могут десятки дней парить в небе. Этот последний, несший на себе груз лошадей, корабль так и останется в песнях горьким отголоском неминуемой смерти. Гибнущие моряки выпустили всех трех чаек, прикрепив к их лапам вырванные из судовых журналов последние страницы и краткую записку капитана Аккара, в которой говорилось, что экипаж видит, как стремительно приближается к ним гибкое серое тело змея. Неровным подчерком писал капитан, стоя на палубе, что из пушечных портов бьют столбы белого дыма, но когда их сносит легкий ветер, моряки снова видят невредимого змея, неотвратимо надвигающегося на них. Все три чайки прибыли в Серетили, и страшное сообщение было получено. После этого Луретта обратилась к магам, чтобы, наконец, понять, на что она может рассчитывать, ведь с тех пор сообщение с островами почти прервано, несмотря на то, что торговля приносила огромные доходы. Яркие краски, курительные смеси, пряности, редкие камни и минералы, тростниковый сахар, красная и черная древесина и многое другое стало неотъемлемой частью жизни, но теперь, с прекращением сообщения, запасы всего этого таяли на глазах. Уже очень скоро вместо красного и желтого придворные будут вынуждены носить синее и серое. И это лишь самое малое, чего стоит бояться.

Те страницы судовых журналов до сих пор хранятся в комнате королевы, и это первое, что она показала старому магу, когда тот пришел в ее замок.

Самое время магам Форта заняться этим делом и очистит путь на юг. Вот чего надо было требовать от старика, союз может и подождать!

Королева, не посчитавшая зазорным для себя спуститься с чужаком в конюшни, поднялась, вежливо наклонив голову, и первой вышла из залы, позвав за собой Салавия, но, не удостоив и жестом магов-целителей, которые трусливо прятались за пологами. Нет, это не те люди, которые могут тягаться с силой посланца Форта. Впрочем, Салавий тоже не сможет ее защитить, но в его присутствии Луретта всегда чувствовала себя спокойнее, полагаясь на суждения вельможи и его странный дар предвидения. Впервые она доверилась ему годы и годы назад, когда он был еще самым обычным придворным, прибывший из Аленедира с протекцией от старшего сына Бадария. Тогда отношения между Погаром и Серетили все еще звучали, будто эхо давнего прошлого, когда страна Аленедир вместе с Инуаром дала бой настоящей орде кочевников, хлынувших на равнины по обе стороны от Горных Пределов. Теперь и этого уже практически не осталось, никаких политических отношений, только торговля и чистый расчет.

Но тогда рекомендации аленедирской знати еще не были пустым звуком, и Луретта благосклонно приняла мужчину при дворе. Он представился ей с достоинством, и королева забыла о его присутствии, зная, что аристократы тянутся к ее двору, как летят осы на медовый пряник.

Она еще помнила те времена, когда в морской бухте правили законы Серетили, там стояло четыре гарнизона, охраняющих торговлю как зеницу ока. Кажется, минуло всего два дня с момента прибытия Салавия, и королеве доложили, что пересуды о потерянной с Широкой Бухтой связи не лишены правды. Ни один голубь так и не прилетел оттуда, и ни один караван вот уже месяцы не приходит. Нет вестей и с кораблей, и их парусов не видно со сторожевых башен Прибрежных скал. А это значило, что уже многие дни ее торговые корабли не ходят на Западный континент вдоль Звенящих водопадов.

Так она узнала, что произошло невозможное: от портового города Таралеса не осталось и следа, что он пал под ударами пробудившихся Древних, а сама бухта захвачена. Королева собрала войско, чтобы силой забрать то, что принадлежало ее семье по праву. Всего три зимы минуло с тех пор, как скончался правитель дома Серетили, и Луретта приняла на себя бремя власти; она была полна ярости и решимости отомстить.

И вот тогда у Салавия случился первый припадок. Его глаза закатились, а факелы и масляные светильники плевались белыми искрами, когда он кричал о том, что видит смерть Инуара. Тогда провидцу поверили все, кто присутствовал в зале, так ясны были его слова и так ужасен смысл, но те, кто не видел этого, недоумевали, от чего Луретта остановила наступление. Среди преданных Инуару воинов звучал ропот и недоверие решению королевы. Потом, много позже, они называли ее выбор мудрым. Скоро стало ясно, что конница Инуара непременно полегла бы под стенами Морского Бастиона. И пусть магов было мало, Древние повиновались их приказам, и их мощь казалась бескрайней. Ни таранные машины, ни лучники, ни пешие войска ничем бы не смогли навредить Форту, когда над ним в небе реяли драконы.

Тогда юная Луретта приблизила к себе провидца, сделав его своим советником. Его слова имели вес дальновидности и ума, а сны порою говорили о будущем. Но также она знала, насколько Салавий свободолюбив. Он часто покидал правящий дом, оставляя лишь весточку о том, что ему нужно отбыть, и королеве пришлось мириться с этим, хотя ее придворные дамы укоризненно качали головами, а иные советники возмущенно поджимали губы и шептались за ее спиной.

«Не подобает сановнику творить то, что душе угодно», — говорили они, и королева понимала, что ими движет зависть. Иные не могли себе это позволить, а Салавий мог.

Поначалу и Луретта была недовольна таким отношением, она посылала шпионов, чтобы узнать, чем занят ее провидец, когда покидает Серетили, но гонцы приносили всегда одни и те же вести: то Салавия видели мчащимся во весь опор по равнине на его сером племенном жеребце, охотящимся на степного лиса; то крадущегося вдоль каменных насыпей предгорий Пределов, где он выслеживал благородного оленя с луком наготове. Луретта знала, что у Салавия есть небольшой дом над Чарующим обрывом, куда сложно подняться и пешему, и что он проводит там довольно много времени, уединяясь и ища пути среди круговерти картин доступного ему будущего. Так он сам сказал ей, и Луретте пришлось принять провидца таким, каков он есть.

Минуло десять лет, и королева привыкла к его присутствию, а его неожиданные исчезновения заставляли ее чувствовать себя покинутой. Она частенько оказывала Салавию знаки внимания, но он всегда оставался задумчивым, погруженным в себя человеком, будто не замечал ее недвусмысленного интереса. Луретта не могла обсуждать подобные вещи со своими придворными дамами, но знала, что, порою, чародеи бывают именно такими — отстраненными от мирских желаний и благ. Что же, тем хуже для Салавия, она могла бы возвысить его, сделав партией…

Думая об этом, Луретта коротко взглянула на советника, но тот снова хранил непроницаемое выражение лица, ни чем не выдавая раздражения, с которым еще совсем недавно говорил королеве о том, что она недостаточно настойчива в собственных требованиях.

Сопровождаемые плечистыми телохранителями, они прошли по широким галереям, наполненным тенями колеблемых ветром факелов, и челядь пугливо жалась к стенам, опуская глаза, стараясь не глядеть на посланника Форта. Большинство из них полагало, что если встретиться с магом взглядом, вмиг окаменеешь.

Подставив лица еще по-зимнему леденящей кожу ночи, они спустились во двор, где ярко пылали огромные чаши с промасленными дровами, прошли вдоль переходов и остановились у широких дубовых дверей, обитых фигурными коваными планками. Телохранители услужливо отворили воротину, и в лицо пахнуло мягким теплом, навозом и конским потом. В этот момент Луретта посмотрела на мага и с удивлением заметила, как дрогнуло его лицо, как хмурая тень поселилась в глазах.

Она приглашающе кивнула головой и шагнула внутрь, пошла между просторными, чистыми стойлами, шурша подолом по свежему, брошенному на пол сену. Сама залюбовалась красивыми, дремлющими в полумраке животными: черными, подобными зоркому глазу ворона, рыжими, будто наливное закатное солнце, желтыми, словно ранние весенние цветы и белоснежными, как шапки далеких горных хребтов. Инуар признавал только чистую масть, пегие животные отсеивались сразу.

А вот маг не был тронут красотой тонконогих кобыл и статных жеребцов, даже не глядя по сторонам, он уверенно шел вглубь, туда, где суетились молодые конюхи.

— Что там? — спросила королева, растерянно глядя на телохранителей.

— Ваша кобыла, королева, не может разродиться, — тут же ответил главный конюший, вынырнув из стойла, подходя и низко кланяясь. Казалось, он, как и весь замок, бодрствовал в эту ночь, ни тени сна не было на его лице. — Жеребенок перекосился, ноги встали поперек и не выходит его развернуть. Она не родит, ваше величество, к утру умрет сама и жеребенка погубит. Я жду вашего разрешения… — он запнулся.

— Убить мою кобылу? — ахнула Луретта. Она тут же взяла себя в руки, устыдившись мимолетной слабости. Тяжело вздохнула, не находя в себе силы отдать приказание убить любимицу и вырезать застрявшего, задыхающегося в чреве матери жеребенка, но тут вперед выступил маг.

— Я помогу кобыле, — сказал он холодно, — но жеребенка ты отдашь мне.

— Это же лошадь-сестра, обещанная жениху Каторины, — сдержано напомнил Салавий.

— Помолчи, — отрезала королева, поморщившись. Законы и традиции обязывали ее дать отказ. Первый жеребенок королевской кобылы полагался в приданное младшей сестре, тем более что свадьба давно уже была названа. Но обстоятельства складывались иначе. Потому, не колеблясь, Луретта ответила: — Я согласна. Но и у меня будет условие.

— Какое же? — усмехнулся маг, пристально глядя на королеву пустыми, прозрачными глазами. Луретта подумала, что впервые видит такого человека, словно бы без глаз, словно бы в глазницы ему вделали мутноватое, плохо прокаленное стекло.

— Я скажу тебе мое условие, если ты спасешь кобылу, — быстро ответила она.

— Я не люблю бессмысленных игр, королева, — медленно сказал маг, — но я уже знаю, что ты попросишь за жеребенка. Нет, Луретта, ты не вправе просить об этом, ведь мне проще уйти и оставить все как есть. Да, я могу спасти кобылу, жеребенка, и… ее…, но тогда и она и жеребенок будут принадлежать мне.

— Не делай этого, — тихо сказал советник, но королева словно не слышала его. Внезапно оробев, она попросила:

— Скажи мне, Повелитель Драконов, скажи, что она сама поправится!

— А что говорят твои врачеватели? — вопросом на вопрос ответил маг. И, хотя в любом другом случае это посчиталось бы за великую дерзость, никто и не подумал упрекнуть старика в невежестве.

— Они ничего не могут сделать, она угасает, как догорающая свеча, — тихо отозвалась королева.

— Ну вот, ты же знаешь ответ на вопрос, который задала.

Мягко улыбнувшись, словно подбадривая Луретту, маг кивнул и вошел в стойло, откуда неслось пронзительное ржание. Брюхатая кобыла лежала на боку и тяжело дышала — малыш не шел. Маг присел рядом, глядя на породистое животное с красивой головой и длинной, собранной в косы белой гривой. Кобыла, достойная королевы.

— Что ты скажешь мне? — спросил он, поглядев на застывшую у входа в стойло Луретту. Та медлила, глядя на мага слезящимися глазами.

«Так не должно быть, — думала она с тоской. — Кобыла умрет, она умрет, и я останусь… с чем? С жеребенком. Но так у меня не будет ни ее, ни жеребенка, но будет кобыла, и я буду знать, что все живы… Но что страшнее? Эти демонические, прозрачные глаза, или смерть?»

— Сделай это, — тихо приказала Луретта, и по конюшне пролетел испуганный вдох.

Старик не медлил и, потерев руки одна о другую, поднес ладони к боку лошади, а потом вдруг утопил их в ее плоти так, словно не существовало ни кожи, ни мяса, ни ребер. Кобыла задышала спокойнее, и было видно, что мучения ее ослабли, и нет никакого вреда. Вскрикнула королева, ахнули конюхи, отступив назад, а маг, как ни в чем небывало, поводил руками внутри лошади, вынул совершенно чистые, суховатые кисти и встал.

— Она скоро родит, — сказал он, выходя из денника. — Когда жеребенку исполнится три года, отправьте его в Форт. А теперь, королева, я готов помочь твоей сестре.

В покои Каторины они шли куда медленнее. Луретта отослала прочь Салавия, чувствуя его отрешенность и неприятие происходящего. Королева отпустила и своих молчаливых телохранителей, чтобы не мешали. Она понимала, что если маг захочет ее умертвить, никакие воины не помешают ему осуществить задуманное. Теперь, с надеждой глядя на Повелителя Драконов, Луретта рассказывала о давней болезни сестры.

— Это началось в пятнадцать лет, когда она девчонкой бегала босой под дождем. Тогда мы убегали от нянь, чтобы измазаться и наиграться всласть. Нам, конечно, сильно доставалось. А потом у Каторины начался кашель. Он душил ее, когда поднимался вечерний туман и заставал сестру на улице. Врачеватели сразу сказали, что это нелечимая грудная хворь. Ее поили какими-то травами, зимой не разрешали выходить на улицу, и я помню, с какой тоской она смотрела на падающий за окном снег. Сестра могла жить лишь в тепле и сухости, в комнатах, где она училась, всегда было жарко натоплено, и у меня начинала болеть голова от этой духоты. Так шли годы, но две луны назад врачи сказали, что болезнь, которую они сдерживали все это время, с новой силой взялась за Каторину. Сестра стала слабеть, кашель выматывал ее, а потом горлом пошла кровь. Вот уже пятый день она без сознания и плохо дышит.

Луретта остановилась у покоев, которые охраняли двое.

— Скажи мне, ее возможно спасти?

— Я должен посмотреть, — протянув руку, маг отстранил стражницу — рослую горбоносую женщину в кожаной броне внутреннего гарнизона Серетили с золотым и алым теснением на груди, изображавшим стоящего на дыбах коня внутри пятиконечной звезды, — открыл дверь и недобро сощурился. В комнате было совсем темно, густой дымный туман потек белесыми языками на лестницу, причудливо завиваясь вокруг ног. Этот туман в своих плавных токах походил на танцующих в большом зале женщин, чьи мягкие движения передавали эмоции и настроения.

— Они окуривают ее, — пояснила Луретта, — так она перестает перхать кровью и стонать. Должно быть, она испытывает жуткую боль. Эти дурманы, — она запнулась, — сильные наркотики с острова Тур. У нас нет трав с таким действием. Она давно уже дышит ими… но теперь Тур так же далеко, как звезды, и столь же недоступен. И мои запасы дурман-травы подошли к концу.

— Они ей и не помогут больше, — возразил старик. — Пойдем, Луретта, сейчас самое хорошее время для начала новой жизни.

Маг шагнул в темноту, прошел по ворсистым лисьим шкурам, которые редко бросают под ноги, потому что мех лисы слишком недолговечен. Мимо кровати, под легкими пологами которой лежала худая, изъеденная болезнью больная, к высокому закрытому ставнями и задернутому бардовыми занавесями окну. Старик отодвинул портьеру и распахнул окно, в которое тут же ворвался назойливый, предутренний ветер.

— Ей нельзя, — робко напомнила королева.

Напряженно замерли оба стражника, ожидая приказания. Они прекрасно понимали, что с магом обычным оружием не совладать и, в случае приказа, им останется только умереть первыми, давая возможность своей госпоже сбежать.

— Она уже на полпути к миру мертвых, — ровно отозвался маг. — Лишь весна и начало дня могут дать ей новую жизнь. Огонь и вода.

Нагнувшись, он подбросил дров в камин так, что разгоревшееся пламя осветило комнату.

— Думаю, тебе лучше уйти, королева. И проси уйти внутреннюю стражу.

— Я хочу видеть! — отчаянно возмутилась Луретта.

— То, что будет происходить здесь, развеется лишь с первым лучом солнца, королева. Те, кто придут сюда, могут тебя напугать…

— Он призовет демонов и навсегда продаст ее душу некромантам, — прошептала стражница, не справившись с дрожью в голосе. Она застыла в дверях, не решаясь зайти, но и не в силах уйти с поста у кровати своей госпожи.

— Менос, выйди, — властно приказала Луретта. — И уведи Ингуру. Я останусь с магом одна.

— Королева, — взволнованно возразила женщина. — Я не хочу оставлять госпожу Каторину, я служила ей честно все эти годы и вы гоните меня теперь, когда моя помощь может быть…

— Выйдите и закройте двери, — процедила сквозь зубы Луретта, за грозной решимостью скрывая свой собственный страх.

Едва наклонив голову, Менос вышел за дверь и оттеснил Ингуру. В его движениях чувствовалось облегчение, но на пороге он все же замялся, оглянувшись на свою госпожу. Хороший солдат.

— Идите, — Луретта махнула рукой, — вы мне не нужны сейчас.

— Уважаю твой выбор, королева, но не советовал бы, не советовал, — Менос покачал головой и затворил дверь.

Маг присел на край кровати и стал сбрасывать на пол подушки и одеяла, на которых темнели редкие бурые пятна, пока худенькая и бледная Каторина не осталась лежать посреди широкой кровати в одной ночной рубашке. Глаза девушки глубоко запали, очерченные темными кругами; губы побелели, вытянулись в тонкую линию. В левом уголке рта запеклась кровь. Маг поднялся и затушил одну за другой все курильницы. Ворвавшийся в комнату порыв ветра мигом очистил воздух, пробрал Луретту до самых костей, и королева невольно попятилась, чувствуя, что ветер этот вызван магической волей.

— Еще можно уйти, — подходя к камину, напомнил маг.

— Нет. Ты не причинишь ей вреда, ее душа…

— Я волью в ее тело жизнь, но не трону ни сердца, ни душу. Я прогоню огнем хворь из ее легких и разгоню кровь по жилам. Я никогда не нарушаю своих обещаний. Ты помнишь мои слова?

— Я согласна, — кивнула королева, но в глазах Луретты блеснули слезы. Она спасала жизнь сестры, но отдавала ее во власть старика, не зная, будет ли ей благодарна Каторина, если Повелитель Драконов и вправду сможет вернуть ей жизнь. Быть может, королева еще проклянет тот час, когда обменяла жизнь сестры на ее свободу. Быть может, и народ Инуара проклянет ее за это…

Маг, тем временем, сунул руку в огонь и вынул оттуда пылающее полено. Пламя завивалось струей вокруг его кисти, пальцы спокойно лежали на вспыхивающих углях.

— Больше не произноси ни звука, твой голос выдаст тебя. Я не хочу, чтобы те, кто придет мне на помощь, знали о твоем присутствии. И не двигайся с места.

Обойдя Луретту по кругу, маг откинул в сторону шкуру и очертил на камнях пола защитный круг.

— За границы угля не шагай, — велел он. — Выйдешь — можешь погибнуть.

Луретта лишь кивнула. Голос от чего-то оставил ее.

Маг подошел к окну, по-прежнему сжимая горящую головню, вгляделся в предутренний сумрак, удовлетворенно кивнул. На мгновение Луретте показалось, что он преобразился: сутуловатая спина выпрямилась, седые волосы вдруг почернели, морщины разгладились. Но то почудилось на долю секунды, вот маг повернулся, и Луретта уверилась, что перед нею все тот же старый маг. Он дохромал до постели больной, размахнулся и швырнул на пол головню. Вспыхнул сноп искр, взметнувшись до потолка, и королева невольно заслонилась ладонью, боясь, что ее обожжет. Но жара не было. Искры завертелись бешеной круговертью, рождая оранжевое свечение, нечто гибкое качнулось внутри огненного смерча, приподнялось, извернулось, блуждая по стенам невидящим взглядом, словно ища кого-то, но то был чистый огонь, и королева не могла бы сказать, что он походил на какое-то живое существо.

Пламя покачивалось из стороны в сторону, завораживая, касалось стен, и Луретте казалось, что тканевые пологи вот-вот вспыхнут, побегут рыжие языки вверх, к потолку, черня губительным дыханием камень. Но нет, огненный смерч отклонялся, оставляя ткани нетронутыми, будто не существовал вовсе. Маг подошел к тумбе у кровати, опустил руки в таз для умывания, полный воды. Зашипел пар, забурлила вода, белесая дымка враз заволокла комнату, и королева невольно протянула руку, пытаясь нащупать что-то в непроглядном тумане. Теперь она видела лишь рыжие сполохи огня и непонятные серые тени, заскользившие вокруг. От этой пляски закружилась голова, и Луретте захотелось опуститься на пол, но очерченный магом круг был слишком мал, королева боялась неосторожным движением нарушить защитную черту. Сердце отчаянно колотилось в груди. Стоять на границе настоящего колдовства — это не шутка. Мечущиеся тени обрели очертания высоких, худых фигур, они запели что-то, но королева не понимала слов. От этой песни кровь застыла в жилах, и она вдруг необычайно четко разобрала, как тянутся через туман к ее защитному кругу тонкие, белые руки с длинными, желтыми ногтями. Множество глаз впилось в нее взглядами, засветилось вокруг мертвым, зеленым светом. Крик рвался из груди, и спасительная дверь была совсем рядом, достаточно было сделать всего несколько шагов. Вот он, выход из комнаты. Но королева помнила наказ мага: не шевелись, молчи. И она стояла, с ужасом глядя, как приближаются уродливые ладони. Ноги одеревенели, все тело будто закаменело, парализованное страхом. Теперь она не могла ни думать, ни крикнуть.

Руки тянулись все ближе, но внезапно словно натолкнулись на невидимую стену, заскользили по ней, ощупывая, и нырнули обратно в туман. Все разом.

Протяжно закричала Каторина, завыло нечто совсем рядом. Расправляя огромные черные крылья, сотканные из мрака, в оказавшейся вдруг тесной комнате рыкнуло древнее чудовище, прогоняя прочь призраков. Сверкнула молния и, вспыхнув, опало пламя. На мгновение комната погрузилась в темноту, и Луретте показалось, что она ослепла и оглохла. Потом вдруг сквозь темноту проступило мягкое, желтоватое свечение, и в разгорающемся свете королева увидела свою сестру, лежащую на кровати, и сидящего рядом мага. Его руки лежали на пухлой груди Каторины, а пальцы испускали живой, словно бы солнечный свет.

Через мгновение Луретта поняла, что на пол через широкое окно падает первый утренний луч.

Сияние ладоней погасло. В камине, выгорев, зашуршали, осыпаясь белым пеплом, дрова. Казалось, зола даже остыла; ветер тронул ее и вынес на пол, повлек, путая в опаленных лисьих шкурах. Маг тяжело вздохнул, поднялся, но не устоял на ногах, схватился за деревянную колонну кровати, повис на ней и медленно сполз на пол. Каторина, сонно зевнув, подняла руку к лицу и потерла лоб.

— Можно мне выйти? — срывающимся голосом спросила Луретта.

— Да, — хрипло отозвался маг.

Королева бросилась к кровати сестры и стала целовать розовые щеки, каких у Каторины уже много лет не было.

 

Глава 1. Младенец

Чтобы ясно понимать природу вещей, нужно разделять силу человека, дарующую ему возможность творить магию, и его время. Обе эти составляющие можно рассматривать как энергии, но их истоки и предназначение различны.

Из ранних заметок Демиана Хромого, Повелителя Драконов.

Так, время напитывает любое тело с рождения. Его поток отделяется от общего линейного течения и достается человеку, животному или предмету. Именно время делает нас устойчивыми и целостными в мире. Это вовсе не означает, что у человека, которому суждено внезапно погибнуть от несчастного случая или насилия, с рождения времени меньше, чем у других. Пути жизни имеют столь много перекрестков и поворотов, что нельзя с уверенностью утверждать, что судьба с самого начала определена. Тем не менее, маги часто говорят, что события записаны в Книге Судеб, имея в виду, что некоторые события на своем пути невозможно миновать, как бы ты не был хитер или предусмотрителен. Это в большей степени метафора, чем факт. И все же, если человека ждет скорая гибель, истинный маг может распознать ее приближение по истечению времени из тела. Я вижу это так, будто в песочных часах, коими можно представить человека, песок пересыпается вниз и исчезает. Впрочем, нужно понимать, что это то, с чем можно сравнить видение, но ни как не то, чем оно является на самом деле.

320 год от возведения замка Инуар.

Итак, не смерть наступает из-за того, что подходит к концу отмерянное время, но время уходит от прикосновения смерти. Только так должно быть, но есть и третья сила.

Фантомы, вот кто способен убивать, отбирая время. Считается, что они — лишь обрывки иного, мертвого и пустого быстрого времени, слепого и алчного, не имеющего ничего общего с привычным течением жизни. Его источник нужно искать в другом пространстве там, где за границей материального лежит иной мир чистого движения в пустоте. Там нет других энергий, а сам этот мир походит на затянутую влажным туманом бесконечность. Фантомы — это обрывки пустоты, которые пробираются в миры живых лишь с одной целью: вобрать в себя как можно больше времени. Лишь переполнившись жизнями, фантом обретает плотность и тело, но является, по сути, вместилищем всех отнятых душ. Доминирует ли над остальными один какой-то разум, или материальный фантом всегда испытывает разделение внутри себя, не знает никто. Зато я могу с уверенностью утверждать, что, наполнившись, фантом, тем не менее, не теряет способность впитывать в себя время живых, но теряет к этому интерес с тем, как постигает чудовищность своих поступков. Один фантом способен умертвить тысячи, чтобы обрести плотность, но и эти жертвы чаще всего не могут насытить сосуд его существа.

Книгам известны случаи, когда фантомы обретали материальное тело и оставались существовать бок о бок с другими. Последнее могло случиться лишь чудом, потому что маги всегда следили за течением времени и уничтожали его порождения безжалостно, понимая, как проще всего обрести плотность фантому: поглотив дракона. В Древних достаточно времени, чтобы затушить алчность пустоты.

На данный момент мне известен лишь один фантом, уцелевший после того, как пограничный мир был разрушен, и магам пришлось покинуть его умерщвленное тело, чтобы спасти череду других, отдаленных миров.

Имя этому фантому — Шива, и он жив до сих пор. Он примечателен главным образом тем, что старается уберечь миры от таких, как он сам, но я затрудняюсь ответить на вопрос, сожалеет ли он о всех тех убийствах, которые совершил. С большой долей вероятности ответ «нет», а его самоотверженная борьба со временем — лишь следствие желания сохранить привычное и удобное течение вещей и событий…

Я подошел к башне и на мгновение замер, прислушиваясь. Потом шагнул на лестницу, попутно вытянув из кромешной темноты забившегося в угол мальчишку прислужника. Скорее всего, он задремал, ожидая моего возвращения, потому что лихорадочно зачастившее сердце и учащенное дыхание говорили сами за себя.

Признаться, я устал от суеверного ужаса. Страх выжигал в детях весь толк, мне бы достало простого уважения, тогда можно было бы достичь большего. Но маги Форта меня не слышали. Они тщательно взращивали страшные легенды, окружая себя душераздирающими слухами. Подозреваю, их тоже мучил страх. Может быть, они боялись оказаться не столь всесильными, какими хотели видеть самоих себя.

Много лет прошло с тех пор, как погиб мой мир, и мы были вынуждены вместе с драконами явиться сюда, обретя новый дом, но спустя все эти годы оказалось, что мир этот не так уж нам и рад. Энергетические токи в нем протекали по другим путям. Источники силы выходили наружу и изливались яркими фонтанами, давая и обычным людям необычные возможности, рождая странных, кажущихся мистическими животных; освобождая пути призракам и духам.

Здесь маги были к месту, но оказались не единственными. В каждой уважающей себя деревне обязательно жила колдунья-целительница. Из Оплота чародейства острова Тур на материк приплывали люди, которых можно было смело называть магами, но законные жители Форта слишком трепетно относились к этому слову. Маг лишь тот, кто имеет связь с драконом, все остальные — низшие существа. Колдунчики, ворожеи, чародеи. За словами маги прятали тревогу, но сами не хотели этого понимать.

Впрочем, в чем-то они были правы, считая себя другими. Лишь ступив в этот мир и лишь по прошествии лет, я ощутил, как мой дракон мягко и ненавязчиво открыл для меня путь к Истоку. Для меня это был будто гром среди ясного неба: внезапно обнаружить подле себя нескончаемое течение силы, дотянуться до которой можно лишь через сущность древнего ящера. Теперь я отчетливо понимал, какую власть на самом деле маги имеют над миром, но никогда не прибегал к их методам, пользуясь лишь тем, что было разлито вокруг. Я умышленно уподоблялся людям, обладающим лишь сродством к колдовству, справедливо считая, что нескончаемый источник должен оставаться про запас, а сейчас надобно оттачивать собственные умения.

К сожалению или к счастью, но мне не довелось повстречать тех, кто мог бы предложить мне что-то стоящее, кроме искусных фокусов и радующих глаз зрелищ, видение сути которых стирало для меня всю красоту представления. Слухи же о ледяных големах и бродячих некромантах оставались для меня только слухами, потому что находили подтверждение лишь в россказнях пьянчужек. Те взахлеб рассказывали о мертвых ледяных людях, похожих на неровно отесанные куски льда, вторгающихся в дома и не знающих усталости, превращающих любого в замороженные куски мертвой плоти; или о неживых колдунах, способных поднимать тела из могил и управлять ими.

Все больше Инуар и прилегающие к нему Горные Пределы походили на разворошенное осиное гнездо, и причиной волнений были маги Форта. Чаще и чаще в тавернах звучали слова о том, что Морской Бастион и его управители занимают незаслуженное положение на землях Инуара и получили свое уважение лишь потому, что напугали всех до полусмерти своими драконами. Уже никто не старался приглушить голоса и я, частенько попивающий бурый эль в питьевых залах подворий, все чаще натыкался на жаркие споры о том, можно ли вообще убить мага.

«Для этого нужно быть либо сумасшедшим, либо фанатиком», — говорили одни, но другие возражали, что ничего особенного в магах нет, а древнего ящера можно сразить выстрелом гигантского гарпуна.

Отряды любителей наживы хозяйничали в лесах, делая дороги опасными, а путь непредсказуемым, и Инуар, более не имевший собственного порта из-за высокой и непреодолимой береговой линии, торгующий с внешними островами через Форт, все чаще терял караваны. Это вызывало определенные недовольства, ведь Морской Бастион имел означенные прибыли с каждого отплывшего и пришедшего корабля, а Инуар хотел иметь хоть какие-то гарантии сохранности грузов. Впрочем, с управителем города было особенно не поспоришь, Рынцу больше боялись, чем уважали, а он, прекрасно осознающий, что у жителей равнин нет иного выхода, оставался равнодушен к тому, что происходило.

Странное положение занял Форт при своем появлении на землях Инуара, в том была правда. Он вырвал силой единственный морской путь и обширные земли вокруг, назвал их своими, а королеве Луретте оставалось лишь признать это. Чтобы заверить соответствующие документы, три года назад я посещал Серетили. Луретта просила меня о помощи и покровительстве в обмен на торговые пошлины и то, что навечно признает земли, и без того принадлежащие магам, землями Форта.

Это был странный договор, странное путешествие, в которое отправили именно меня, отмахнувшись от Инуара как от незначительной вши. Верховодящие в Форте маги считали, что любой, даже натянутый нейтралитет всяко лучше отчаянной вражды и не упустили случая ткнуть Луретту лицом в то, что она может лишь просить о покровительстве. Никакой политики, лишь демонстрация силы, и я подходил для этого как нельзя лучше. Что же, я был согласен на подобное и провел эту встречу так, как считал нужным.

Уверен, Луретта прочла все смыслы, которые я вкладывал в слова, даже то, что она находится на своем троне, пока это нам интересно. Как истинная женщина, Луретта приняла это к сведению, не более того. Главное, что она получила, это уверенность в торговле и в том, что Морской Бастион не интересуется оставшейся частью ее страны.

Нужно понимать, что Инуар представлял собой обширные равнины, ограниченные Горными Пределами. Отношения с горцами были натянуты, многие века Инуар терпел с их стороны и со стороны засушливых степей тяжелые набеги, но Луретте, принявшей государство от отца, у которого не было сыновей, а лишь две дочери, удалось создать шаткое равновесие межу недружественными народами. Но какой ценой? Я знал, но предпочитал не думать об этом, потому что в ход пошла чудовищная ложь, оскорблявшая в первую очередь меня.

Когда-то я излечил Каторину от смертельной легочной болезни в обмен на ее жизнь, и королева Луретта согласилась отдать мне девушку, зная, что та обещана другому, но умолчав об этом. Когда-то, чтобы скрепить союз Инуара и Горных Пределов, Каторина была отдана молодому горскому принцу Талию из рода Гранита, самого уважаемого и древнего племени гор.

Теперь мне оставалось лишь ждать того, что сделает королева. Было совершенно ясно, что горные племена не примут отказа, как и не поймут объяснений, почему королева была вынуждена переобещать свою сестру.

Со своей стороны по-другому я поступить не мог. Однажды Калороне сказал мне, что законы Форта одинаковы для всех. Если маг спасает человека, его жизнь переходит в распоряжение смотрящего дракона. Так было всегда, так должно было продолжаться, и я не хотел ничего менять.

Все это усложняло и без того натянутые политические отношения и положение обширного государства. К тому же я слышал, что степные кочевники, ушедшие вглубь своих равнин на многие годы, вновь вернулись и поднимаются, чтобы пойти войной на Инуар. Причины этого были ясны: в последние годы долгое лето было засушливым и жарким, а дыхание зимы, напротив, выжигало своими прикосновениями те крохи, что успели взрасти. На жухлых равнинах кочевникам было нечего есть, и голод гнал их на обжитые Инуаром земли. При этом я сомневался, что степные народы будут ослаблены этой затянувшейся борьбой за жизнь. Обычно, когда нет другого выхода, в ход идет беспощадная ярость, и эта ярость теперь грозила обрушиться на Серетили.

Подобные тонкости требовали повышенного внимания, но маги в последнее время все больше напоминали мне раздувшихся от самомнения царьков, которые уже больше ничего не желают, обуреваемые внутренними страстями.

Но я отвлекся.

Распрямившись, я тяжело вздохнул и зашагал вверх по лестнице.

— Зачем ты ждал меня, мальчик?

Над ступенями покатилось легкое эхо, и каменные стены вдруг приятно засветились, мягко, едва ощутимо пульсируя.

Прислужник — сын стекольщика, двенадцатилетний парнишка Марги — громко сглотнул и, справившись с собой, пошел следом.

— Дори Демиан, меня послали передать, что вас ждут на Совете.

— Ах, — без выражения выдохнул я. — Ну, пусть ждут. У меня слишком много собственных дел. Ты согрел комнату?

— Да, как вы просили. Раз в день прожигал камин, чтобы не завяли цветки, — в его голосе я услышал недовольство.

Тем не менее, Марги никогда не пренебрегал моими поручениями, выполняя все на совесть, и мне не о чем было волноваться. То, что у мальчишки есть собственное мнение на счет смысла моих поручений, так это даже хорошо. Если подумать, то для него мой приказ принести еды с кухни или собрать дорожные сумки был куда более понятен, чем необходимость жечь дрова, чтобы не выстужать комнату, в которой росли теплолюбивые растения. Дети Инуара взрослели под гнетом практичности, необходимости и невежества.

— Что-то еще?

— Да, дори Демиан. У меня есть вопрос…

Мальчишка запнулся, то ли испугавшись своей дерзости, то ли не зная, с чего начать.

— Спрашивай, я отвечу, — постаравшись добавить в голос доброты, отозвался я, остановившись на лестнице.

— Вы хромаете, вы были ранены…

Мальчик снова замолчал и я, поняв, что это простое любопытство, отозвался, тем не менее, так же мягко:

— Да, я был серьезно ранен, и обломок меча пробыл в ране достаточно долго, чтобы оставить на моей походке неизгладимый след.

— Ну, я просто хотел узнать… почему?

— Ну? — подбодрил я Марги.

— Почему вы хромаете, когда выходите на улицу, а когда возвращаетесь к себе, идете ровно и прямо?

Я улыбнулся краешком рта.

— Понимаешь, Марги, есть люди, которые хромают для себя. А есть те, которые хромают для других.

— Но для других хромать нельзя! — горячо возразил мальчик.

— Почему? — теперь уже меня обуяло любопытство. Ведь у кого нам учиться наивности и чистоте, как не у детей?

— Потому что другие должны считать тебя сильным. Нельзя быть слабым!

— Все дело, должно быть, в уважении других? — уточнил я.

— Естественно. Ведь тогда с тобой будут считаться, и никто не сможет с тобой поспорить!

— А если главная битва еще впереди? — спросил я, улыбаясь. — А людское мнение тебе не важно?

— Но как же… я не понимаю…

— Я объясню, но ты должен понять сразу: только разум и рассудительность должны определять твое поведение с теми или иными людьми. Но никак не заученные примеры. Вот мне совершенно не важно, что обо мне думают одни люди, зато иные не принимают меня в расчет, считая, что я ничего из себя не представляю. Я — лишь старый калека. И я позволяю им так считать, потому что твердо знаю: когда понадобиться совершить поступок, они будут не готовы к моим действиям. Тогда можно будет действовать наверняка и без помех.

— Хитрость недостойна чести, — отрезал Марги.

— Зато честь очень часто является синонимом смерти, при этом, не являясь эффективным оружием.

— Лучше умереть, чем так…

— А что так? — я внимательно смотрел на мальчика. — Лучше умереть, чем победить, пустив сначала пыль в глаза? А ты уверен, что честь заключается в глупости? Я считал, что честь — это умение сдержать свое обещание, это искусство никогда не предавать своих друзей и чистота здесь и здесь…

Я прикоснулся пальцем сначала ко лбу, потом к левой половине груди.

— Не забивай себе голову ложными идеалами, Марги, просто живи сердцем и постарайся избежать глупости, а сейчас — иди. Ты же видишь, я с дороги и устал, мне надо обмыться и отдохнуть.

— Вам нужно послужить? — совсем кротко спросил сын стекольщика.

— Иди и отдыхай, но к утру собери мне сумку с провиантом на три дня. Хлеб, сыр, побольше мяса, бурдюк воды и флягу чего-нибудь покрепче. И поиграй с друзьями, — великодушно разрешил я, сунув ему в ладонь долгожданную и желанную серебряную монетку, которую он заслужил, трудясь в мое отсутствие.

Отвернувшись, я скривился, не в силах сдерживать недовольство, но удержавшись от того, чтобы показать его мальчишке. Условия игры были мною приняты, но это не значило, что они мне подходят.

Несколько недель назад на главной площади повесили вора. В город мог пройти любой, ворота были всегда открыты, а внизу, в Широкой Бухте разрослось настоящее портовое поселение, от которого на город тянуло тяжелыми запахами недалекой жизни. И чем больше становилось людей, тем больше усложнялись отношения. Город не хотел обеспечивать лентяев и приблудившихся, но те все шли, поближе к магам, к чудящейся здесь власти и деньгам, неся с собой грязь, низкую культуру и антисанитарию. Вот и на днях пришлый нищий ударил по голове камнем лавочника и обобрал его до нитки, взял все съестное и подался во внешний город, где и был пойман стражей. А лавочник от удара по голове умер, так и не придя в сознание. Недгар не счел нужным проявлять свое умение, хотя, уверен, он мог бы вернуть бедняге жизнь. И меня не было в городе, чтобы предотвратить ненужные смерти.

А нищий, говорят, клялся, что он обокрал своего друга, и никого не убивал, но его все равно повесили, не став долго разбираться.

— Это неразумно, — сказал я Мастеру. — У нас на разработках леса и в горах не хватает людей, зачем вы разбрасываетесь рабочей силой? Корми ее, одень, чтобы не замерзла во время вьюги, и вы получите прибыток и пользу.

Но нет, Мастер ответил мне равнодушно:

— За убийство в стенах Форта — смерть.

— А если бы его убили за стеной Форта? — спросил я, уже зная ответ.

— Тогда бы он отправился на рудники.

Без развития любая структура стареет, каменеет, становится неповоротливой и слепой. Я вижу, что законы магов смешны и неэффективны, но мне не позволяют что-то менять. Мои слова — слова дерзкого наглеца, лезущего с советами к мудрым черепахам, чей век бесконечен. А я похож на молодой росток болотного чертополоха, тонкий, колючий и с белесыми побегами, не набравшими силы. Так они воспринимают меня.

Стряхнув с себя оцепенение, я еще раз кивнул мальчишке, чтобы уходил, потому что он так и не решился сдвинуться с места, пока я размышлял, и наконец поднялся к себе. Скинул плащ и, подхватив тонкое, сотканное из местных, похожих на лен, трав, полотенце, пошел в ванную комнату.

Ничего тут не изменилось и не могло измениться. Широкая лохань и горячая вода, текущая по трубам. Под Фортом находилась мощная горячая водяная жила, давления которой хватало, чтобы давать напор на любой высоте, а тепло поддерживалось проложенной внутри всех стен системой дымоходов.

Сняв запыленную одежду, я привычно глянул на себя в зеркало, вслушиваясь в звук текущей из латунного крана воды. Шрамы, шрамы, отметины каждого года жизни. Один год выдался на них особенно обильным.

Я усмехнулся и погрузился в воду с головой. Расслабил плечи, замедлил сердцебиение.

Тишина и звук текущей воды. Теперь он доносится сверху и стал совсем другим. Громогласным.

Вытянув из воды руку, я закрутил кран и замер. Все звуки растворились.

Кап — упала последняя капля из крана.

Я перестал ощущать свое тело. Грудь медленно сдавливало от отсутствия вдоха, но необычайно очистилось сознание. И не было мыслей. И я медленно плыл без тела в несуществующем пространстве, направляясь к небу.

— Не делай так!

Сильная рука за горло выудила меня из-под воды, в голосе я расслышал укор.

Выдох. Сначала выдох. Нужно выдохнуть, даже если в легких уже ничего нет. Теперь глубокий ровный вдох, чтобы снова учащенно забилось отдохнувшее сердце, и кровь потекла по жилам.

— Если вы избегаете подобных практик, это не значит, что они не существуют, — ответил я, спустя минуту, снова сползая в воду.

— Я достаточно знаю о путешествиях разума, чтобы понимать: это слишком опасно.

Мастер скинул с табурета забрызганную дорожной грязью одежду и, усевшись напротив меня, почесал старый тройной шрам под правым глазом.

— Ты зря испытываешь первобытный трепет перед древними техниками Горных Пределов, — заметил я. — Драконы не дадут нам остаться без тела, так почему бы не поучиться тому, что я нашел в их свитках?

— Потому что нельзя, — с сарказмом сказал Мастер. — Нам открыто не все, а кости тех, кто писал эти свитки и умел подобное, уже давно растерлись в пыль.

— Тогда зачем считать себя всесильными?

— Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, Демиан. Зачем ты воротишь ото всех нос? Сегодня был Совет, и ты прекрасно знал об этом. Пришли важные вести. Сейчас меняется сущность мира и наша судьба вместе с нею, а ты шляешься где-то, а потом просто игнорируешь…

— Вам важно одно, мне другое. Позволь, я угадаю, что вы там обсуждали. Орден Немых, не так ли? Я слышал кое-что. Огромная организация, распространившая свою власть по всему материку, словно чума. Во главе с харизматичным лидером, которого никто не видел, они сеют смуту и призывают искоренить колдунов Форта, освободив драконов, которые находятся в нашем плену.

— Этого лидера называют Вестником, Демиан, и вчера он появился в долине Лутр. Он беспрепятственно прошел Горбатый перевал и разговаривал с драконом Тюдора. А потом забрал его с собой.

Мастер помолчал, ожидая моей реакции, но я ничего не сказал, сохранив непроницаемое лицо.

— Уже сегодня утром этого человека стали звать новым Повелителем Драконов, — наконец сказал маг. — Слухи, они распространяются быстрее ветра и меняют суть до неузнаваемости. Наша власть пошатнулась, Демиан. Каким-то образом этому Вестнику удалось разделить дракона и его смотрящего! Ты понимаешь, чем это грозит?

— Тем, что ты останешься без покровительства Древнего? — фыркнул я, но на самом деле новости ошеломляли. Тем не менее, я не подавал виду: — В этом мире энергии плещутся вокруг тебя, Мастер. Ночной дракон уже разбил все твои стены, дав возможность черпать силу извне. Что ты потеряешь, оставшись без ящера? Авторитет — несомненно. Но не себя. Ты не умрешь, как не умер, оставшись без дракона Тюдор, но ты, конечно, станешь слабее…

— Я говорил сегодня с Тюдором, и сдается мне, его рассудок пошатнулся, — терпеливо сообщил Мастер, хотя в былые времена он бы уже вышел из себя. Наверное, просто привык к моему упорству и понимает, что и сам я ничего не делаю просто по прихоти. Один из немногих, я всегда делаю то, что необходимо не мне, но другим. — Если ты не впечатлился произошедшим, значит, твой разум занимает что-то другое, — подтверждая это, спросил Мастер. — Что?

— Я сегодня вернулся из Этнаха — деревушка в двух днях пути за Горбатым перевалом. Если этот ваш глава ордена пришел оттуда, то я просто слепец, раз проворонил подобное событие! Но, дело не в этом. Там я услышал очень неприятную вещь. Один усталый путник, исполненный страха, рассказал, что видел целую деревню старцев и старух. Он проходил через нее и остановился на сеновале на ночлег. И это было самое обычное поселение. Но когда он утром встал, вокруг были одни старики. Даже дети постарели за одну ночь.

Мастер резко встал. Он был в хорошей форме, и это движение было стремительным и сильным, как и характер мага.

Поняв, что для дальнейшего разговора нам лучше перебраться в комнату, я поднялся и, обтершись полотенцем, надел теплый халат, подбитый изнутри мехом морской выдры. У них был очень короткий и необычайно мягкий мех.

Выйдя на лестницу, я едва заметно улыбнулся: стены вновь мягко засветились, дверь комнаты сама открылась передо мной, а в глубине камина разгорелся жаркий огонь. В уже холодной комнате сразу стало теплее, приятный жар поплыл от камина над самым полом.

— Как же Форт тебя любит, — сказал Мастер рассеяно. В его голосе смешались гордость, восхищение и легкая зависть. Иногда мне казалось, он считает меня своим сыном, но я прекрасно понимал, что дело скорее в чувстве собственности. Ведь именно он нашел меня, привез в Форт, не дав умереть или покончить с собой; это Мастер довез меня до дракона и именно он не дал потом умереть снова уже в этом мире. Немало, чтобы считать меня обязанным.

— Форт заботится, чтобы я не простыл, ты же знаешь, как я плохо переношу холод, — я толкнул дверь, потому что с лестницы тянуло уличной стылостью. — Присаживайся.

И сам, подавая пример, уселся в укрытое шкурами снежных барсов, кресло.

— Каждый раз, приходя сюда, думаю, что тебе чужд прежний аскетизм, — сказал Мастер, осторожно присаживаясь рядом с камином.

Я лишь кивнул. К чему отрицать свои недостатки или достоинства?

Теперь моя комната была совсем другой, полной удобства и красоты. Кресла и кровать покрыли шкуры редких и дорогих пород животных, которые мальчишки из прислуги каждую неделю перетряхивали и вывешивали на солнце, чтобы проветрились; часть стен закрывали ткани — синие и желтые, привезенные из-за моря, потому что жители Инуара и прилегающих к ним земель не имели собственных ярко красящих трав. У окна стояли две деревянные кадки с растением Палуя — южным побегом, которому не было цены. Знахари готовили из него самые лучшие болеутоляющие средства. Палуя была к тому же необычайно красива: красные кленовидные листья и мощные ветки очень оживляли комнату.

В углу стоял бочонок отличного шестилетнего бренди, сделанного по моему рецепту, найденному в библиотеке города, а на небольшом стеклянном столике с опорой в виде раскрывшего крылья орла, стоял хрусталь. Напольные канделябры с толстыми узорчатыми свечами делали комнату уютнее, так же как большой деревянный шкаф из железного дерева, резьба по которому — удел лишь потомственных мастеров.

И конечно лисьи хвосты — мое дурачество и увлечение — которыми густо подшиты тяжелые занавеси у окна. В последнее время охота с арбалетом на лис доставляла мне особенное удовольствие, а лисьи хвосты — трофеи с тех охот.

— Снял бы ты эту картину, — в который уже раз сказал Мастер, глядя на широкое полотно над каминной полкой. Когда-то, в час слабости, когда горечь прошлого сдавила мое сердце, я вспомнил, что неплохо рисую и, взяв краски, написал картину. Страшную и нереальную для этого мира. Небоскребы ночного Гранд Сити, залитые розовым, красным, голубым и зеленым неоном вывесок.

— А ведь неплохо получилось… — мне не нужны были доказательства, вопрос был риторическим, но Мастер все же отозвался на мои слова:

— Несомненно. В тебе пропадает хороший художник, но неужели это то, чего не хватает твоему сердцу? Ты помнишь настоящий Гранд Сити? Помнишь грязь и равнодушие, ты помнишь прижизненный сон людей?

— Я помню все, но это часть моей жизни, и в мои намерения не входит выкидывать из нее что-то, — отрезал я. — Поговорим лучше о деле, потому что я кое-кого жду, и когда она придет, уйти придется тебе.

— Неужели у Демиана появилась женщина? — и такое показное равнодушие было в голосе Мастера, что я захохотал, не сдержавшись.

— Я жду шпионку, — заговорщически сообщил я. — Признаюсь, двухдневный пеший переход вымотал меня безмерно, так что по душам мы с тобой поговорим как-нибудь в другой раз. Ладно?

Скривившись, я вытянул ногу поближе к камину. С одной стороны, от перепада холода на тепло, как и наоборот, старая рана начинала выматывающе ныть, с другой стороны боль должна была скоро отступить.

— Прошло одиннадцать лет, Демиан, чего ты ждешь? — нахмурился Мастер. — Об этом я тоже хотел с тобой поговорить, но ты все прячешься от меня…

— Я? Прячусь? Ну и ну, какие новости!

— Дем, хватит! Я говорил тебе, что нужно заняться ногой? Говорил? Недгар готов поправить разорванную мышцу и убрать хромоту. Я понимаю, это только добавит шрамов, но со временем ты оправишься.

— Хромота? Разве она меня тревожит? — я начал паясничать, но вовремя одернул себя. Не стоит, Мастер не тот человек. — Ты прав. Это сделать необходимо. Обязательно, но не сейчас.

— И мы вернулись к тому, с чего начинали, — маг нахмурился. — Прекращай ходить пешком, это вредит твоей ноге.

— А я езжу на повозке, — не моргнув, отозвался я. — Чем тебе Пирожок не нравится?

— Он, драконьи кости, осел! В конюшнях полно лошадей, а ты на осле ездишь. Что подумают о магах люди?! Я завтра же отведу тебя в конюшню и если еще раз увижу в твоей телеге осла, а не лошадь, клянусь, я тебя собственноручно выпорю!

— Не надо так шутить, — мелькнувшая в моих глазах тень прошлого убрала дурацкую ухмылку с лица Мастера. — Меня не интересуют ваши клячи, вскоре из Инуара прибудет трехлетняя белая кобыла-сестра королевы Луретты.

— Первая линия? — Мастер приподнял бровь. — И почему я не удивлен?

— Наверное потому, что именно меня вы отправили три года назад вести переговоры с этими варварами.

— Ну, ты отлично справился, как я погляжу. И в своих интересах.

— Мне было скучно, — неожиданно признался я. — Пришлось проявить немало терпения, но, похоже, я все же не дождусь прибытия кобылы! Ее еще объездить нужно, молодое животное тяжело привыкает к узде, а завтра мне следует отправиться по пути ходока из Этнаха. Проеду по деревням и поселениям предгорий, погляжу, что к чему, потому что если у нас снова появился фантом, впитывающий время, я хочу поймать его раньше, чем он натворит дел. И, предугадывая твои волнения, я был у границы. В этом мире все спокойно, Мастер, я чувствую это, потому что часть меня там застряла навсегда. Тут что-то другое.

— Если ты знаешь об этом, почему никому не рассказал?! Почему я узнаю об этом случайно в дружеской беседе?! Демиан, о чем ты думаешь?

— О том, что у меня нет никаких доказательств, Мастер, чтобы являться на Совет и начинать очередной виток истории ни о чем. Я не считаю нужным докладывать вам всем о своих домыслах. Ваши умы, по вашим же словам, и без того переполнены размышлениями о скором разрушении величия…

— Не перегибай палку, — предупредил Мастер. Ну, я и не думал, что он поймет меня.

Я встал, подошел к окну и, открыв створку, глянул вниз.

— Думаю, тебе это будет не по нутру, так что давай попрощаемся, — сказал я, поворачиваясь, и уперся взглядом в грудь Мастера, который выглядывал через мое плечо.

— Бавур?! Ты с ума сошел, Демиан! — магом овладело возбужденное возмущение. — Эта тварь не имеет разума и не способна контактировать с человеком. Это и есть твой шпион?

— Так и думал, что ты будешь недоволен. «Не имеет», «не способна». Ты брюзжишь, как старикашка Рынца. Отойди!

Я оттеснил его от окна, давая возможность бавуру забраться в комнату.

Вообще, для простолюдинов бавур — это двухголовый волк, но на самом деле вторая голова этого существа не является частью его тела. Это астральная аура, способная отрываться и наносить вред. Многие, подвергшиеся нападению, видят летящую на них оскаленную морду, отсюда и пошли сказки о двухголовых волках. В одном Мастер прав: бавур не животное, это энергетическая сущность, имеющая физическое тело.

— Никогда не видел их вживую, — задумчиво пробормотал Мастер, слушая, как скребут когти по каменной кладке стены.

— А еще маг ночи, называется, — поддел я друга. — Уже больше десяти лет в этом мире, пора бы узнавать порождения мрака в лицо. А все от чего? От того, что вы вечно заседаете с Северным и Оружейником, поглощаете вино и с умным видом перебираете вероятности. Все советуетесь, все шепчитесь, вместо того, чтобы смотреть во все глаза.

Скрежет достиг апогея, и над подоконником показалась дикая тварь. Тонкокостная, похожая больше на лисицу, белоснежная волчица с вытянутой мордой и узкими, белоснежными с черной точкой зрачка глазами.

— Прошу к очагу, — сделал я широкий, приглашающий жест, словно передо мной стояла не пугающая сущность, а как минимум женщина.

Волчица легко спрыгнула и, пройдя мимо Мастера, улеглась у огня, плотно обернувшись длинным белым хвостом.

— У ты какая, — без выражения произнес маг и уселся в кресло, слегка подвинувшись вперед поближе к существу, которое вызывало его любопытство.

Я закрыл окно, не желая холодить комнату, и, присев рядом с бавуром, положил ладонь ей межу ушами. Сощурился, ощутив, как дрожь пошла по всему телу и, решившись, протянул, не глядя, назад руку. Мастер все понял правильно, встал и взял меня прохладными пальцами за запястье.

И стремительно обрушился следом за мной в видение, пришедшее из чужого сознания…

Изо рта идет пар. Под ногами еще не растаявший снег. Кровь стынет в жилах от ледяного дыхания не желающей уходить зимы. Где-то за холмом воет посаженный на цепь пес.

Странно ощущать себя в двух местах разом, сидеть на корточках в башне и находиться среди толстых древесных стволов за многие мили от жилья; чувствовать кожей накатывающие волны жара от очага и леденящее прикосновение ночи.

— Проклятые умения проникать в предметы опять появились… — проворчал Мастер за моей спиной. Чудится, он заговорил, чтобы не потеряться, чтобы почувствовать себя более стоящим в комнате, чем бегущим через лес. К тому же этот дар, который я сперва и вовсе не мог контролировать, заботит его и по сей день. Несмотря на то, что умения давно ушли, маг то и дело задает этот вопрос, прекрасно зная, что лгать я ему не стану, но, также понимая, что я не буду откровенничать самостоятельно. Мне не явно то, что он боится пропустить.

— Нет. Потом, — односложно отозвался я, вглядываясь в сосны вокруг.

Бавур изящно скользил между вековыми стволами, почти не оставляя на рыхлом снегу следов; перескакивал с камня на камень, с уступа на уступ, поднимаясь все выше. Оглянулся, выскочил на открытое пространство, замер, бросив короткий взгляд вниз.

С ощутимым трудом, — а думать в таком состоянии было трудно, — я сообразил, что это западный склон небольшой горы Черная.

— Пожарище, — тут же обратил мое внимание Мастер.

— Гора Черная, — согласился я.

Когда-то очень сухим летом, когда погибли от отсутствия дождей многие урожаи, здесь бушевали пожары, спалившие почти все леса, но ниже по склонам огонь не пошел. Зато место теперь было очень приметным: среди взросшего на пепелище молодняка все так же стояли сгоревшими головнями огромные мертвые деревья.

— Здесь четыре поселения, куда она?

— Жди.

И мы ждали, быстро стелясь вместе с бавуром между деревьями. Вот дорога; тварь прижала уши, глянула по сторонам и метнулась на другую сторону. Помчалась дальше и уперлась в трехметровый частокол из поблекших прошлогодних, ровно отесанных елок. Замерла.

Где-то на улице плакал ребенок. Была глухая ночь.

Бавур подобрался. Я видел, как прошла волна по коже над лопатками, как вздыбилась белоснежная шерсть и зверь, негромко скребя когтями по бревнам, взбежал вертикально вверх, мигом перемахнув высокий частокол, будто перепрыгнул через незначительную оградку.

— Ловко, — хмыкнул Мастер.

А мы уже пробирались между спящими, приземистыми домишками, в которых почти не было окон. Жилища казались черными, измазанными сажей. Чем выше в горы, тем холоднее и суровее делались условия жизни, и тем добротнее строили дома. Иначе не выжить.

Вот и деревенская площадь — небольшая, с позорным столбом и сложенными обломками скальной породы посередине. Доски поперек. То ли помост, чтобы старосту было лучше видно, то ли жертвенник.

И на камнях на возвышении корзинка, из которой идет парок. И оттуда детский плач. Кто же ребенка на ночном морозе бросил?

— С ума сойти, — только и сказал я, заглянув в корзинку.

Отпустил голову волчицы и рассеяно поднялся. Взял глиняную плошку, отточенный, словно бритва, нож и надрезал левое запястье. Густая кровь закапала в плошку; прикрывшая глаза волчица зашевелила носом.

— Ребенок, сморщеннее столетнего старика, — пробормотал я.

— Зачем? — уточнил Мастер, проследив, как я отложил нож.

— Бавур отдала мне свою энергию через видение, я должен вернуть ее обратно, иначе она умрет…

Твари подобные этой и вправду не предназначены для общения с людьми, потому никогда не касаются людей. Только если забредешь к ней в логово и вынудишь напасть. Им не нужна ни еда, ни питье, но запас энергии у них не бесконечен.

Дождавшись, когда натечет крови со стакан, я заставил ее остановиться, сорвал с деревца жирный красный лист, ножом разрезал его вдоль и обернул сочную мякоть вокруг запястья. Боль, пульсирующая в порезе, утихла, кожа занемела.

— Опасные у тебя друзья, Демиан, — нацедив бренди и поставив стаканы на столешницу, заметил Мастер. — Помочь?

— Нет, нормально все, — я ловко перехватил лист черным лоскутом ткани и уселся рядом с магом.

— Не стоит закрывать раны магией, это опасно, — сообщил мне он.

— Будто я не знаю. Сама заживет, я только остановил кровь, — кивнул я.

— Тогда выпей. Если завтра собрался ехать, тебе нужно восстановить потерянные силы.

— И тут не буду с тобой спорить, — я поднял стакан и качнул им, призывая присоединиться. Мастер кивнул, приятно пропел хрусталь.

— Я поеду завтра с тобой. Теперь у нас есть доказательства, что происходит нечто необычное. Нужно разузнать наверняка, и я не хотел бы посылать… собственных шпионов. Они явно проигрывают твоим. Ты прав, это гораздо важнее политики и исчезнувшего дракона.

— Про последнее — сомневаюсь. И плохо понимаю, почему дракон Тюдора улетел. Надо поговорить с Мраком.

— Драконы ничего не знают. Серебристая Бестия, сбежавшая от Тюдора, закрыла свой разум, что тоже, в общем-то, казалось невозможным. Так что, похоже, мы еще хлебнем лиха. Со всех сторон…

Бавур причмокнул, чисто вылизав миску, посмотрел на меня неживыми глазами, в которых читалась заинтересованность.

— По-моему, она тебя сожрать хочет, — проворчал Мастер.

— Только Высшие ведают, чего у нее в душе творится, — вздохнул я. — Но я так же знаю, что вреда она мне не причинит.

— Ее шкура отлично смотрелась бы на твоем кресле, — продолжал свое Мастер. Верхняя губа волчицы поднялась, показывая нам длинные, изогнутые, словно кинжалы, клыки.

— Полно те, ее шкура и на ней неплохо смотрится, зато лучшего лазутчика не сыскать. Иди уже спать, завтра поедем.

— С рассветом, — встав, сообщил Мастер.

— После десяти, я устал, — поправил я, наблюдая, как маг пытается задавить в себе привычку приказывать. Иногда то, что мы с ним на равных, застает его врасплох. Память, память надо тренировать…

— Я пришлю мальчишку, чтобы ты не разлеживался, — усмехнулся Мастер. — И не забудь подготовиться, я буду расспрашивать. Про все это, — он ткнул пальцем в бавура.

Я лишь кивнул, рассеяно глядя на свернувшуюся у очага тварь, которая вновь изображала из себя спящую невинность.

Утро встретило меня холодом из открытого окна. Волчица ушла перед рассветом, оставив на подоконнике глубокий след от когтей — словно напоминание. Эти когти могли разделить меня на ровные, безупречные куски мяса, но никогда бы не сделали такого. Причина в том не благодарность или привязанность, а чувство равновесия энергий. Сложно поверить, но сущность, подобная бавуру, является всего лишь духом. Если дополняешь ее собственной энергией, отдаешь некую часть себя, то в какой-то степени разделяешь свое сознание и можешь обратиться к ней в случае необходимости. Не слишком часто, потому что это истощает обоих и обходится слишком дорого.

Мастер не поймет и не одобрит, потому что эта такая же древняя магия Горных Пределов, как и многие другие, остающиеся для меня по-прежнему недоступными практики.

Я прикрыл створку, которую ветром било о стену, поежился, глядя, как вьется за окном снег. Но надо, надо ехать! Плюнуть что ли на все? Позвать дракона и стремительно промчаться над горами, вместо того, чтобы трястись на лошади? А ведь придется снова сесть в седло, так выйдет быстрее и надежнее, чем на повозке…

Предлагал я Мастеру сделать паровой двигатель, но он категорически против. Считает, что в этом мире к такому не готовы. Может быть, он сам к этому не готов? С другой стороны, в последнее время драконы заняты сами собой. Возможно, скоро родится новый ящер, кто знает? Они неохотно отвечают, когда их зовешь, и это меня тоже немало беспокоит.

Вот и сейчас, чувствуя мою праздность, Мрак не отзывается на призрачное касание моих мыслей. А звать его всерьез я не стану, потому что право выбора в нашем тандеме обоюдное. Частенько и я не выполняю прихоти дракона, как и он мои.

У нас с драконами — как в любой семье — как поставишь сразу, так и будет. Маги принадлежат своим драконам всецело, подчинены, любят и любимы. Они говорят с гордостью: «Я — человек дракона. Смотрящий». У меня это вызывает лишь кривоватую ухмылку. Оседлать ветер тоже непросто, но ведь для того и есть невозможное, чтобы потом хвастаться, что ты невозможное сделал. Так к чему унижаться, к чему пресмыкаться и превозносить то, что велико? С ним надо идти наравне, вот что я думаю! К нему надо стремиться, тянуться и соответствовать.

— Ну и будет тебе, — с легкой досадой проворчал я, одеваясь. Нательную безрукавку, тонкую кольчугу из звеньев — почти невесомую, но ставшую частью моей одежды. Еще рубашку, чтобы спрятать железо. Куртку, арбалет, палаш на правое бедро, плащ, который я так и не успел отчистить от брызг дорожной грязи, перчатки…

Когда-то у меня был очень странный дар, о котором спрашивал прошлой ночью Мастер. Прикасаясь к предметам и животным, я видел когда прошлое, когда будущее, а когда и саму суть. Это были ужасающие путешествия, вырывающие из моего тела все силы. Потому, чтобы лишний раз не касаться предметов, я всегда носил перчатки. Теперь это переросло в привычку. Кроме того, ранняя весна не уставала баловать нас непостоянством, а держать повод голыми руками в пургу — малоприятное удовольствие.

Открыв дверь, я подхватил увесистую сумку с провиантом, которую собрал мне вчерашний мальчишка Марги. Он выполнил мои указания в точности и, откинув крышку, я нашел там завернутый в тростниковую бумагу кусок жирного мяса, запеченного с пряными травами, головку сыра, лепешки и флягу с крепленым сидром. Странное, в общем-то, пойло, смесь сидра с небольшим количеством сахара и спирта. С ног сшибает за десяток глотков, на мой вкус бренди лучше. Сбоку к сумке ремнями был притянут маленький бурдюк из козьего желудка с водой. Марги рассудил правильно: пока вокруг лежит снег, тащить с собой много воды нет смысла. Для питья достаточно зачерпнуть из сугроба и вскипятить на костре, а чистая вода — так, на всякий случай.

Подхватив арбалет и колчан с десятком коротких болтов, я сбежал по ступеням и заторопился к внешней стене. Сегодня город не утруждал себя вниманием, и снег, ложась на камни, почти не таял, припорошил улицы, прикрыл уютным мягким покрывалом камни. Но ведь это последнее дыхание, тяжелые потуги, которым не суждено нас обмануть. Каждое утро я уже чувствую в ветре запах весны. Это запах высвободившейся из-под снега земли, запах травы и прелой листвы, смешанный с ароматом чистого, родившегося из сосновых и осиновых поленьев дыма. Зимой никто не топит осиной, а весной нужно прочистить трубу от нагара.

Мастер уже ждал меня верхом на черном, узкокостном жеребчике. Красивая лошадка, быстроногая, но не для тяжелой работы. И для не очень тяжелого пути. Зато для меня конюх выводил взнузданного мерина серо-голубой масти, какие водились за горами на суровых высотных террасах. Не осел, конечно, но тоже не красавец. Невысокий, с округлыми боками, тяжелыми крупными копытами. И морда широкая, словно он напихал за щеки весь овес, который ему насыпали перед дорогой.

Ладно, хоть я и не сидел верхом уже Высшие знают сколько, а только все равно начинать придется когда-то. Ведь я же потребовал себе кобылу-сестру у Луретты. Зачем я это сделал — одни боги знают. Ох уж эти законы! Мне не нужна ни кобыла-сестра, ни сама Каторина. Мало ли других женщин в Форте, зачем мне еще одна, да еще такая, за которую нужно будет держать ответ? Я не занимаюсь выведением лошадей, и чистокровное потомство меня не интересует, как и трудности обхождения с благородной, капризной дамой, которая не знает своего места.

Конь мне надобен сильный, быстрый и выносливый. С кобылой много возни, жеребец всяко практичнее. Вот хотя бы этот серо-голубой пони тоже ничего, но у него слишком короткие ноги…

— Ты смотришь на него так, словно я заставляю тебя ехать на кухонном табурете, — усмехнулся Мастер.

— Дори Демиан, мерина зовут Лютик, у него ломаный шаг, — услужливо сообщил веснушчатый конюх с аккуратно стрижеными усами. Лицо у него было простое, округлое и открытое. Ларка приглядывал за всей скотиной Форта, знал, как нужно обходиться с лошадьми и коровами, козами и курами, соколами и псами. Он отчетливо выделялся среди других своей уверенностью в обхождении и глубокой любовью ко всему живому. Ларка подчинялся Рынце, но это его совсем не портило. Чтобы ладить с животными, нужна внутренняя твердость и внешняя мягкость. Таким и был Ларка. Он никуда не лез, кроме кормушек для животных, ни на что не обращал внимания, кроме хромоты и недомоганий своих подопечных, и порою казался совсем простачком или и вовсе дурачком, когда часами с отвисшей челюстью наблюдал за тем, как гарцует на выгуле лошадь или бродит породистая корова.

Не знаю, почему Рынца до сих пор не прогнал его. Обычно городской надсмотрщик предпочитал не связываться с мутными и непонятными людьми, которые недоступны его влиянию. Возможно, Ларка обхитрил и его, податливый и услужливый в присутствии Рынцы и делающий именно то, что нужно, когда того не было рядом. Сейчас я внезапно подумал, глядя, как Мастер и Ларка обменялись многозначительными взглядами, уж не человек ли он Мастера, но здесь оставалось лишь гадать.

— Спасибо, — я стал притягивать к седлу сумку и заметил, что у Мастера на седле тоже какой-то баул. Конюх поспешно скрылся в теплой глубине конюшни.

— Тоже не с пустыми руками? — уточнил я. Это была давняя наша шутку.

— Нет, взял все, что может понадобиться, — не дернувшись, согласился маг. — Кое-какие лекарства, теплое одеяло, котелок…

— Я уже не тот, чтобы был раньше, — отозвался я, пряча в широком волчьем воротнике полуулыбку.

— Так и я для себя, — равнодушно отмахнулся Мастер, но все мне было понятно, потому я охотно перевел тему:

— И где ты отыскал иноходца?

— Я его обучил, — ответил Мастер. — К чему искать, когда вокруг нас полно материала?

— И сколько ты его учил бегать так, чтобы не растрясти мое обезображенное тело? — снимая стремянна, чтобы не мешали и не позванивали во время бега, уточнил я.

— Долго, — маг едва заметно тронул повод, и его конь тут же развернулся, направив морду в сторону дороги.

— Я поражен твоей заботой, — легко запрыгивая в седло, негромко сказал я и сдавил конские бока.

Мастер ничего не ответил и лишь поднял своего скакуна в галоп.

На удивление, толстощекий Лютик не отставал, переставляя свои копыта твердо и быстро. И, хотя спустя столько лет держаться в седле для меня было делом непривычным, но конь был хорош, и седло удобно. Да и научившись единожды, многие вещи тело помнит само.

Грязная, черно-серая дорога из взбитого в колеях повозок подтаявшего снега, провела нас через богатый пригород, изогнулась, уводя вдоль моря к порту. Здесь дома и заборы стали победнее, но не от нищеты, а от постоянного недостатка времени занятых в порту рабочих. Сам порт пахнул на нас запахом рыбьего жира, гниющих морских водорослей, городских стоков и смолы, которой перед каждым далеким плаванием тщательно обмазывали корпуса кораблей, чтобы не допустить течи. Оттуда слышались крики, скрежет деревянных лебедок, чей-то крик и брань.

Но вот дорога снова вильнула, и город остался позади, открыв нам размеченные слегами огороды и тканевые теплицы, а дальше равнину, укрытую снегом. Там, под сугробами притаились ровно распаханные поля с озимыми.

Если бы так густо не падал снег, то можно было увидеть на горизонте леса и горные вершины, но сейчас дорога впереди тонула в непостоянстве белесых вихрей.

Кони охотно чесали по дороге, только жидкая черноватая грязь летела из-под копыт. Так прошло около часа и, когда стало заметно, что лошади устают, мы пустили их шагом. Мастера потянуло на разговор.

— Как тебе лошадка? — спросил он, явно напрашиваясь на благодарность.

— У тебя талант, — поерзав в седле, согласился я. — Да и характер что надо. Посмотрим, какая животина приедет вместе с Каториной…

— Сестра королевы сама привезет тебе лошадь? — Мастер даже натянул повод, заставив своего жеребца остановиться. Как же его зовут? Финт? Фарат?

— Фарт, — подсказал маг.

Я покосился на Мастера.

— Твои мысли у тебя на лице, — отмахнулся тот.

— Твои тоже. Чему ты удивлен? Такой чести?

— Да.

— Это не честь, Мастер, это необходимость. Ты знаешь, какая молва идет о старике Демиане? — я подал пример, немного подтолкнув Лютика. Нечего нам стоять посреди дороги, только теряем время и мерзнем. Разогретые бегом лошади взмокли, и от их шкур шел мягкий парок.

— Это та, которую ты распускаешь сам? — едко уточнил Мастер.

— Ни капли лжи, лишь небольшое преувеличение, ты же знаешь, барды любят называть красивыми словами не самые красивые вещи. Именно меня называют Правителем Форта и, когда вам всем было не до того, именно я отправился в Инуар, чтобы выслушать их просьбы. Теперь жизнь Каторины принадлежит мне.

Мастер вопросительно наклонил голову.

— Ты не рассказывал, — упрекнул он.

— К слову не пришлось, — я пытался быть равнодушным, но меня, пожалуй, забавляла растерянность мага. — История не очень увлекательная, если быть честным. Этот жеребенок, что по обычаям уходит в приданое младшей королевской дочери, умирал еще в утробе кобылы. Хозяйка тоже. Я спас обеих, и, признаться, повернуть детеныша во чреве было куда проще, чем выгнать черную едкую слизь из легких Каторины…

— И цена…

— Справедливая цена, — оборвал я мага. — Та же, что взимаете вы. Если я возвращаю жизнь, почему я должен оставлять ее без присмотра?

— Должно быть, они натерпелись жути во время колдовства, — покачал головой Мастер.

Я улыбнулся.

— Лишь для того, чтобы у них не возникло желания обмануть меня. Иллюзии, Мастер, всего лишь видения призраков, хотя они наверняка думают, что я призвал мертвецов и вырвал душу Каторины из их цепких рук. Их фантазия богаче моей.

Мы некоторое время ехали молча.

— Я слышал, — осторожно сказал Мастер, — что младшая правящая сестра обещана горцам, чтобы породнить равнину и горы. Так говорили. Никогда не думал, что ее выздоровление может быть связано с твоим прибытием. Говорили, будто она хворая девушка, но потом ее хворь отступила. Дело в тебе, но как теперь поступит Луретта? Передать тебе Каторину, значит оскорбить Горные Пределы.

— На Инуар со степей надвигается ощутимая угроза, — сказал я, давая магу новую пищу для размышлений. — Королева, скорее всего, сделает единственный правильный выбор: породнить меня с собой, чтобы Форт ввязался в наступающую войну. Так устроена человеческая сущность, так выглядят человеческие хитрости и уловки.

— Ты хочешь ввязаться в это? — спустя минуту молчания, наполненную чавканьем лошадиных копыт по грязи, спросил Мастер. Казалось, он был удивлен. Странно, что он испытывает сомнения на счет верного ответа, зная, насколько я на самом деле нелюдим и сдержан в отношениях.

— А ты слыхал про шаманов, которые превращают людей в лед? — вопросом на вопрос ответил я.

— Может, ты еще и в некромантов веришь?

— А с чего бы еще Инуару так бояться кочевых варваров? — я укоротил повод, потому что Лютик, завидевший куст с набухшими молодыми почками у края дороги, мотнул головой, намереваясь полакомиться. — У Луретты лучшие всадники на всем материке, лучшие боевые кони и отлично обученные бойцы. У нее есть хорошие механики и безотказные боевые машины, меткие лучники и наводнившие все вокруг шпионы. Эта железная девка не уступает и мужику по хватке и уму. Она с легкостью отдаст свою сестру какому-то старику, лишь бы получить гарантии безопасности для своего народа, уверенная, что, заручившись поддержкой у магов Форта, она выиграет в отношениях с Гонными Пределами.

— Я знаю лишь об одном шамане юга, — сообщил мне Мастер. — Некая женщина колдунья, чья магия опирается на силы мертвых и их искалеченные души. Она жила на берегу реки Песчаной, это далеко в глубь степей.

— Не бывал там, — живо отозвался я.

— Возможно, когда-то там и текла река, но теперь это лишь песчаные наносы в похожей на русло впадине. Песок в ней смешался красный и желтый, и на наречии кочевников она зовется иначе. Язык божественного огня, Паламала, так они зовут ее.

Что же касается шаманки, то она призывала мертвых с помощью большого гонга и песен. И души эти подчинялись ее словам, но были не способны сотворить что-то, лишь разрушить…

— Ты говорил с ней, видел ее? — прервав задумчивый рассказ Мастера, уточнил я.

— Я сам убил ее, Демиан. Она распространяла вокруг себя проказу, от одного ее прикосновения вымирали целые деревни. Люди гнили заживо, их кожа покрывалась нарывами, а сгнившие хрящи проваливались внутрь. Они и были подобны мертвецам, вставшим из могил, все эти люди, шедшие за ней и умолявшие лишь об одном: излечить. Это было лет семь назад. Когда до меня дошли слухи об ужасной эпидемии, я сам летал на юг, чтобы найти и уничтожить источник заразы.

— А бубен и песни там все же были? — тихо уточнил я.

— Были, — не стал отказываться Мастер. — Так она пыталась их излечить, сама же являясь источником заразы.

— Так была там магия? — уже зная ответ, спросил я.

— Мне так не показалось, — маг вздохнул.

— А как на счет тех чародеев, придворных провидцев и заклинателей, что приходили в Форт?

Меня давно интересовал этот вопрос, потому что я часто слышал, что кто-то пришел в Морской Бастион обучаться магии, но ни разу не видел никого из них.

— Если бы ты поменьше отстранялся от остальных, Демиан, знал бы куда больше, — в голосе Мастера отчетливо звучал упрек. — Ты же сам закрыл свои уши и глаза!

— Зато теперь у нас есть чем поделиться друг с другом, — возразил я беспечно. — Теперь у нас разные взгляды на одинаковые вещи.

Я стряхнул с волчьего воротника налипший снег.

— Скажем, — Мастер помедлил, и я почувствовал, что он не очень хочет говорить об этом. — Скажем, — повторил он, — среди них было много шарлатанов. С такими разговор оказался прост.

— И разговора этого их разум не выдерживал, — не дав магу закончить, предположил я.

— Один из таких до сих пор просит милостыни на портовой площади, его зовут Пархав. Мычащий о каре богов бродяжка…

— Я не бываю в порту, — заметил я.

— А зря, там много слухов, которые ты так любишь, — напомнил Мастер сухо.

— Это то, что лежит под боком у вас, и за всем этим есть кому присмотреть. Мое дело — заглянуть туда, куда не поворачивается ваша голова. Так что, кто-то из них уцелел?

— Конечно, — вспыхнул Мастер. — Кто, по-твоему, ходит на всех наших торговых кораблях, чтобы те никогда не знали штилей?!

— Что же, они только на то и годны, чтобы отвращать бурю, да направлять ветер? — я был потрясен.

— Да, — резко ответил маг.

— Надеюсь, Оружейник не поубивал своих учеников так, как вы выжгли таланты из тех людей, — процедил я.

— Думаю, их невозможно было обучить большему, и ты это когда-нибудь поймешь. Сила, Демиан, не только в умении. К примеру, Недгар взял себе в помощь дух женщин сестер с даром врачевания. С истинным даром, присущим этому миру. Они видят травы и их назначения так же явно, как ты видишь меня сейчас. Им понятна сама суть, этот дар дает возможность сестрам менять свойства трав, или собирать коренья именно тогда, когда их действие наиболее сильно. Они видят хвори людей, но могут ли они излечить руками, как делаем это мы с тобой?

— Ты же не вылечил всех тех людей, больных проказой, — сказал я глухо. — Тех, которых заразила южная шаманка. Хотя мог. Так чем же ты отличаешься от этих двух чародеек?

— Тем, что я мог, — в голосе Мастера прозвучала сталь. — Тем, что у меня есть то, что я могу отдать.

— То, что ты всегда берег для себя или для особенных случаев!

Я впервые сказал это вслух.

— Опустошая сосуд, я не делаю его прочнее, — казалось, Мастер защищается.

— Опустошая сосуд, ты освобождаешь место для нового потока, но ты же не видишь! — этот разговор вел к тяжелой ссоре, которой я не хотел. Мастеру было столько лет, что мне сложно было предположить его возраст. Время меняет все, эту истину я впитал с горьким опытом. Маг был черств и видел мир по-другому. На его глазах рождались, взрослели, старели и умирали. Он воспринимал жизнь иначе, чем я, еще не доживший век самого обычного человека. И в этом мы различались, как столетний дуб и желудь, упавший у его корней.

— Давай подведем итог и нарисуем картину всю разом? — предложил я примирительно.

— Я начну? — уточнил Мастер с облегчением.

— Естественно, — согласился я.

Маг задумался, выбирая, с чего бы начать, и заговорил:

— За месяц до потери своего дракона Тюдор куда-то исчез сам, потом улетела и его Бестия. Никто не знал, куда они делись, никто не видел их несколько недель. Потом Тюдор вернулся как ни в чем небывало, говорил, что искал уединения и нашел его. Немного позднее дошли слухи, что за перевалом горы Черной видели Вестника. Может быть, он именно тогда и увел Бестию Тюдора. Горная гряда, начинающаяся от горы Черной, насчитывает семьдесят один пик. Это лабиринт из скал, драконы не поднимаются на такую высоту, чтобы преодолеть вершины. Там нечем дышать и везде лежит снег.

Мастер скинул капюшон плаща, подставляя лицо вьющимся снежным потокам, будто ему внезапно стало жарко.

— Теперь Тюдор остался один. Мы пытались проникнуть в его разум, понять, что произошло, где они пропадали вместе с Бестией все это время, но ничего не добились. Когда смотришь в Тюдора, словно проваливаешься в пустоту.

— Это то, что волнует тебя, — согласился я. — Идем дальше. На северных равнинах Инуара у самых предгорий, где королевское влияние ослаблено, наблюдается движение каких-то вооруженных отрядов горцев. Возможно, пошли слухи о том, что собирается сделать Луретта или о том, что Каторина жива лишь благодаря мне. Если это Горный Предел отправляет отряд за отрядом на запад к границе степей, то дела плохи, потому что посланные туда люди бесследно исчезают. Зато оттуда, из-за черты, прибывают кочевники и, по словам некоторых, их куда больше, чем можно предположить. Никогда не думал, что кому-то удастся объединить эти диковатые племена, живущие своими собственными обычаями, но, возможно, здесь замешаны именно горцы, уже понявшие, что их обманули, и жаждущие отомстить. Если дела обстоят именно так, то виной всему именно я.

Но возможно, что причина в другом. Считается, что орден Немых и его религия имеет большой вес среди горцев. Возможно, что военная компания, дело рук Вестника.

То, что Инуар не решается послать армию лордов и вырезать нарушившие их границы отряды, а готов просить помощи у нас, наводит на определенные мысли. Они знают не понаслышке, что столкнулись вовсе не с разрозненными племенами, а настоящей армией. Если горцам удастся создать из кочевников единую боевую машину, Серетили не выстоит. Земли, по которым прокатится волна смертей и насилия, будут выжжены, запасы разворованы, жилища сожжены.

— И что с того нам? — этим вопросом маг поверг меня в уныние. Он будто бы не замечал очевидного.

— Хотя бы то, что мы потеряем торговлю Инуара, потеряем то, что они поставляют нам…

— Все это наладится через какое-то время, — упрямо возразил маг. — Не станет одних, придут другие.

— Кочевники не привычны к земледелию или торговле, — мне хотелось назвать Мастера туполобым быком, но я сдержался, втолковывая ему простые истины. — Они уничтожат все, до чего дотянутся, а потом будут растерты в порошок горцами или попросту умрут от голода ближайшей зимой.

— Или откатятся назад.

— Да. А горцы не станут торговать с нами.

— Но тебя заботит не это?

— Очень много разговоров о шаманах. Как ты теперь знаешь, я без стеснения использую практики, упомянутые в старых горских трактатах. Если подобные работы были кем-то начертаны, и они легко воплощаются в жизнь, значит, когда-то горный народ эти практики применял. Или применяет сейчас. Ты знаешь, что у Луретты два придворных мага, выходцы с Тура?

— Колдуна, Демиан, колдуна, — поправил Мастер, не в силах сдержаться. Я его спровоцировал, на самом деле, ожидая, что он вставит слово. Так интересно поддевать того, кто считает себя выше других.

— Они достаточно сильны и пришли из Оплота чародейства, где их неплохо обучили. Я чувствовал на себе их внимание, Мастер, хотя они и не старались тягаться со мной. И это внимание было искусством удерживать сознание на энергии. Я не успел разобраться, сколь многое они знают, но могу поспорить…

— Ах, еще одна головная боль, — маг помедлил, словно размышляя, говорить мне или нет. — Я отплываю на Бегущей, потому что намерен разобраться с этим делом. Если ученики острова Тур и вполовину так хороши, как рассказывают, нужно прибрать Оплот к рукам.

— О, какие планы, — проворчал я. — А ты не думал, что тебя окажется недостаточно, чтобы воплотить их в жизнь?

— Никто не мешает проверить, — Мастер пожал плечами. Он не относился к этой проблеме серьезно. Ну, есть где-то на далеком южном острове какая-то школа, где якобы учат чародейству. И по рассказам ее учителя невозможно хороши, а знания и таинства, накопленные за века и сохраненные, огромны. Что с того? Он ведь маг ночного дракона?

— У нас будет еще время поговорить об этом, хотя, Мастер, в свете того, что происходит на материке, тебе лучше остаться.

— Обернемся за месяц, Демиан, не думаю, что за это время может что-то измениться. Пока узлы не затянутся, придет долгое лето. Ни один здравый военачальник не начнет наступление сейчас, когда погода столь изменчива и везде лежит снег. Весна — самое плохое время, чтобы совершать переходы и кормить армию, не находишь? Даже лошадям нечем поживиться на равнинах, укрытых снегом. Нет, Дем, пока не покажется первая трава, ничего не измениться. Что еще волнует тебя?

— Следы магии времени, Мастер, и потому будь любезен, ответь на мой вопрос… где Шива?

— А тебе не кажется, — невпопад спросил Мастер, — что когда мы только появились в этом мире, здесь от магии были лишь легенды, а все чародейство сводилось к тому, чтобы прогнать заблудившуюся душу?

— Я тоже думал об этом и теперь почти уверен: все, что происходит вокруг — наша вина или как-то связано с нашим появлением. Кто-то срывает печати, Мастер, раскрывая опасные знания. Этот некто, выпуская в мир мертвых и неживых, наводняет его призраками, духами и теми тварями, которые обычно не покидают свои законные владения. Кто-то показывает местным, как управлять стихиями, и этого человека, мне кажется, вернее всего искать во главе вашего ордена Немых. Это либо сам он, либо один из его помощников. У тебя же тоже везде шпионы, Мастер, неужели так и не удалось узнать, кто он?

Маг повернулся ко мне, улыбнулся как-то печально:

— Ничего не удается узнать, Демиан. Совершенно.

— И ни разу не удалось никого поймать? Ведь я же знаю, что члены Ордена шныряют в крупных городах, во Влав и вовсе были какие-то убийства, которые приписывали Немым.

— Если ты слышал об этом, чего же не разобрался? — довольно неприятным голосом спросил Мастер.

— Не было времени, — отмахнулся я.

— А если бы ты нашел время, то узнал, что Немых невозможно взять живьем. Они убивают себя раньше, оказавшись загнанными в угол. И никакая магия не способна заставить их остановиться.

— Отрицание? — я поднял бровь. — Чары отрицания? Медальоны?

Подобные обереги теперь все чаще встречаются, они продаются на каждом рынке, и торговки утверждают, что на владельца такого оберега не действуют никакие проклятья. Но я ни разу не видел, чтобы это оказалось правдой.

— Да. Я тоже прикупил себе один такой, — маг улыбнулся. — Безделушка, каких много, но это могло бы объяснить, почему Немые для нас недосягаемы. Теперь представь, что будет, если такие обереги, настоящие, а не те, что можно купить за монетку, действительно существуют? И если этот секрет в конечном итоге будет доступен каждому?

— Вы окажетесь бессильны?

— Демиан! Мы! Не вы. Кто-то пытается ввергнуть этот мир в хаос, неужели ты не понимаешь? И я все больше верю, что переломный момент мы уже пропустили.

— Так где же, все таки, Шива?

— Думаешь, это он? — Мастер говорил негромко, но я чувствовал сосредоточенность и легкое волнение, которые завладели магом. Ему казалось, он почти решил загадку, и от этого взбудоражился.

— Или его, — отозвался я. — Послушай, Мастер, Шива обладает колоссальными знаниями, он помнит миры и миры, в его теле времени на бесконечную жизнь, он — нескончаем. И ему не нужно еще время! И ему не нужен еще один разрушенный мир, из которого придется бежать. Этот случай с младенцем, что мы видели глазами бовура, это какой-то обряд, проведенный, скорее всего, неизвестным нам колдуном. Но меня волнует, откуда взялось это знание. Где та древняя книга, которую нужно изъять, чтобы эта чума не пошла распространяться? Или где тот маг, который, понимая суть, все же решился раскрыть подобные тайны. Ты или я. Мы все знаем, как текут энергии, как течет жизнь. Ты же не станешь отпираться, что при необходимости, можешь черпать чужое время?

Я выжидающе смотрел на мага.

— А ты умеешь? — спросил Мастер натянуто, это походило на насмешку. — Вряд ли.

— Мир подобен весам, которые теряют равновесия от магии времени, — жестко напомнил я. — Того, кто творит непотребство, нужно убить, а источник знания изъять. Если этим источником является Шива…

— Я не уверен, что теперь ты сможешь убить Шиву, — осторожно намекнул Мастер. — Раньше в твоей крови таилась смерть, ты вступил с ней в схватку и выжил, вырвав у нее часть себя. Именно эта часть — время смерти — могла разрушить структуру фантома, которым, как и прежде является Шива. Именно она была твоим оружием, но ты сам отдал ее, чтобы укрепить границы этого мира. Ты сделал его неуязвимым.

— У меня остались ножи, — согласился я, имея в виду два клинка, один из которых до сих пор заставлял меня хромать на правую ногу. — Подумай, где-то здесь, на материке или на островах, живет нечеловек, живет время, собравшее в себя миллион смертей и обретшее материальность. Шива — Бог. Если ему вздумается стать богом, он поработит всю планету. Он ввергнет ее в адские муки или переделает по собственной прихоти.

— Когда-то Шива был тебе другом, — как бы равнодушно напомнил Мастер.

— Когда-то он обманул меня и предал, — парировал я.

— И ты жалеешь? До сих пор жалеешь? — Мастер казался пораженным. И я бы опешил, если бы мне заявили подобное.

— Все не так, — быстро сказал я. — Если бы Шива не вывел меня в Нижний Город, если бы не отдал меня вам, если бы ты не удержал меня от смертоубийства и потом не спасал от чужой ненависти, я был бы сотню раз мертв. А я — жив. Такова была моя судьба — выжить, и все вы, оказавшиеся вокруг и сложившиеся в неизбежные обстоятельства, были направлены лишь на то, чтобы я уцелел. Как можно сожалеть о том, что жив, Мастер? Но я сожалею о предательстве! И сожалею о той боли, которую мне пришлось перенести. Я бы выбрал ту реальность, в которой смог бы праздно и бездарно прожить свою жизнь, не зная бед и горя. Я выбрал бы тот мир, где нашел любимую женщину, а не с десяток любовниц, которые могут наскучить в любой момент; ту одну, от которой рождаются не бастарды, а законные сыновья и дочери.

Я бы просто жил, как живет крестьянин, задумываясь о смысле жизни и гадая о великом, может быть, и вправду рисовал, но никак не выбирался из дома в пургу, чтобы отыскать нечто, что способно одним прикосновением превратить прекрасное человеческое тело в уродливый иссохшийся труп! Это отвратительно!

— Вот теперь ты сам на себя стал похож, Дем, — заметил Мастер.

— Пусть тебе будет завидно, — без тени раздражения отозвался я. — Потому что я остался тем, кем был всегда. Самим собой. Ленивым, упертым и непокорным дурнем. А ты, как стал чурбаком, мнящим себя деревом, так и доволен теперь…

— Экий ты грозный, — Мастер покачал головой. — Поторопимся?

— Еще бы! — согласился я.

К обеду не распогодилось. Пурга была такой густой, что даже упоминания о солнце разглядеть на небе было невозможно. Наши лошадки то упорно скакали по грязной дороге, то переходили на шаг, давая себе отдых. Сперва нам часто встречались обозы, идущие группами люди, тащившие какие-то мешки и тюки, то вдруг повстречался целый караван из двадцати четырех повозок с товарами для Влав. Морская торговля Инуара, отсеченного от побережья скалистыми берегами и невысоким вулканическим отрогом, вновь наладилась. По-прежнему никто не ходил на Тур, но теперь, когда на каждом судне, как и говорил Мастер, был обученный менять погоду человек, корабли могли смело ходить теми путями, которыми ранее следовали лишь при очень благоприятных условиях. И пусть проход на юг был по-прежнему закрыт, так как у магов все время не доставало желания отправиться и прогнать назойливых водяных змеев, пути на запад, а в особенности на восток, в обход кишащих разбойниками лесов и неприступных скал, все дальше, к большому островному государству Деген, давали возможность получать немалые прибыли.

Легкие бриги и трехпалубных корабль Серетили, вечно маячившие на рейде порта, казались особенно красивы на закатах. Уж и не знаю, зачем Инуару, отрезанному от воды со всех сторон, было содержать такую армаду. Чтобы выйти в море на боевом корабле, приходилось задействовать до пяти сотен человек команды. Несомненно, грозная армия, показывающая, насколько богат Инуар. Но от гиганта не было другого прока, как изредка пугать пиратов, чаще всего встречающихся в прибрежных водах. Завидев величественный корабль, пиратские галиоты неизменно отворачивали с курса, чтобы пропустить опасного противника. Говорят, в последнее время у берегов материка, почти повсеместно непригодного для строительства портов из-за скалистых, обрывистых берегов, часто гористых и неприступных, пиратов все меньше, так как хорошо укрепленным флотом Инуара поживиться не удается. Я слышал, все они перебрались поближе к островам, где пересекались многие торговые пути и был шанс перехватить отбившееся от группы или вовсе одинокое судно.

Прибывшие морем товары доставлялись по суше, по хорошо ухоженному тракту, связавшему Инуар и Форт одной из самых мощных на материке торговых жил. Охраной караванов занимались регулярные войска Инуара, распростершего свои земли далеко на запад до самых границ заселенных кочевниками пустошей. По другую сторону от гор, к северу, находилось еще одно мощное королевство — Аланедир с главным городом Пагар. У Аланедира своих выходов на море не было вовсе, редкие торговые сделки их проводились через Влав, минуя Форт, до которого от морского бастиона было двадцать дней конного перехода. Управитель Пагара — сухой и желчный старик Бадарий — наотрез отказался иметь какие-либо отношения с магами, а инуарцам этот путь до следующего выхода в море мог бы стоить еще больших потерь. Наследниками Бадария были шестеро сыновей, каждому из которых он роздал часть земель, таким образом, разделив Аленедир на шесть почти равных частей, а сам являлся верховным управителем страны, приглядывая за тем, чтобы горячие молодые мужчины, обретшие власть, не грызлись между собой. Я слышал, что Бадарий очень хотел дочь, но ни одна из его четырех жен не смогла родить девочки. Еще до меня доходили слухи, что у Бадария есть несколько бастардов, но у каких верховных управителей их нет?

Аленедир вызывал у меня особые опасения. Нрав его жителей был резким, воинственным и непокорным. Сыновья Бадария были отчаянными самодурами, ни с кем не хотели мириться. Я не исключал, что в один день они все объединяться для того, чтобы пойти войной на Инуар, если тот конечно выстоит под натиском кочевников и недовольных горцев. Без сомнения, ради такого шага они бы могли забыть на время о всех своих распрях и размолвках.

Но, вернемся к кораблям.

Так сложилось, что частенько кроме обычных чародеев на борт всходил настоящий маг. Инга, которой нравились морские путешествия, или Анри, бывало, отправлялись в дальний путь, руководствуясь уверенностью в необходимости собирать новые сведения. Я давно заметил, что Северный пытается отстранить от себя Анри и при всяком удобном случае рекомендует его в дальнее плавание. Анри вообще был странным магом. Когда-то в другом мире наши пути пересекались, и уже тогда я понял: он хочет играть по правилам, но при этом пользуется самыми простыми путями для того, чтобы подогнать происходящее под существующие законы. Не очень то хорошее качество для мага, ведь способность проявить подлость или отвернуться в нужный момент, с легкостью закрыть глаза на очевидное, не придает весу, мудрости или силы. Хотя, бесспорно, делает его жизнь проще. Даже грубоватый Горан был честнее Анри.

— Думаю, Мастер, они неразумные существа, — напомнив о забытых змеях, принялся рассуждать я. — Животные — да. Опасные, крупные чудовища, вышедшие из водяных глубин. Нет в них магии и разума нет.

— Они были здесь до нас, — напомнил маг, — и легенды и местные мореплаватели говорят иное. Ты же любишь полагаться на древние манускрипты.

— Я люблю проверять их, — помотал я головой.

— Но ведь что-то заставило змеев бросить привычные места, — возразил маг.

— Это мог быть всего лишь недостаток пищи, животных, так же как и людей, часто гонит с места на место голод. Впрочем, для нас это совпадение не из приятных. Ты считаешь, что это еще одна часть картины, которую не следует упускать? Но как?

— Стой! — Мастер ловко перехватил повод моего конька и заставил нас остановиться перед небольшим горбатым мостом через ручей.

— Нда? — я удивленно посмотрел на компаньона.

— Думаешь, если тут ходят обозы, дорога безопасна? — уточнил Мастер в полголоса. — Давай-ка вперед, но повод подбери покороче и будь готов. Не нравится мне следующий поворот.

Я наклонил голову, прислушался и внезапно отчетливо разобрал учащенное дыхание, расслышал биение сразу нескольких сердец.

Вот оно как. Мастер прав, болтовня болтовней, а быть готовым надо всегда. Уж кому как не мне знать об этом, ведь я прошел пешим половину дорог Инуара и предгорий в попытках избавиться от гнетущей атмосферы Форта.

Ветер притих, снег повалил еще гуще и, когда моя лошадь вылетела галопом из-за поворота, я с трудом успел разглядеть тонкую, словно нить, веревку из выбеленного конского волоса, натянутую поперек дороги на уровни груди всадника. Только рассчитана веревка была на лошадь нормального роста, какие обычно встречались на равнинах, а не на такого карлика, как мой конек. Потому я лишь нагнул голову, проскальзывая под веревкой, и, тронув ее пальцами, заставил разбежаться в разные стороны огненные сполохи. В следующее мгновение среди снежных белых кустов вспыхнули три огненных факела, дикие, уже нечеловеческие крики заметались между деревьями. Двое грабителей слева и один справа попадали в снег, пытаясь затушить жарко пылающую одежду, но магический огонь невозможно было сбить.

— Погорячился, — я стал разворачивать Лютика.

— А ты видел разграбленные караваны? — остановил меня жестом Мастер и пустил Фарта мелкой рысью. — Забудь о нелюдях. Порубленные топорами, изуродованные, раздетые трупы, изнасилованные и задушенные женщины — вот, что на самом деле они умеют. Сожженные или проданные в рабство дети? Нет, Демиан, никто не готов жалеть нелюдей.

— Так это же не они…

— Такие, как они, — не терпящим сомнений голосом отрезал маг и, уходя от скользкого разговора, поднял коня в галоп. Я последовал за ним, размышляя о том, что уже пора бы свернуть в какую-нибудь деревушку, где есть харчевня, чтобы хорошенько подкрепиться. Запасы на три дня, это неплохо. И не важно, что путь туда и обратно должен у нас занять всего лишь пару дней с ночевкой или и вовсе может окончится за сутки, если мы сразу найдем то, что ищем. Тем не менее, едешь на один, возьми на три — так спокойнее. И не стесняй себя, если можно поесть и отдохнуть в тепле.

Достав из-под плаща флягу с крепленым сидром, я прикрикнул на Мастера и, перейдя на шаг, сделал пару глотков. Маг, старавшийся, судя по всему, оставить как можно дальше от себя тот злополучный мост и три сожженных тела, все же придержал коня и пристроился рядом. Взял из моих рук флягу.

— Мы сейчас свернем вправо, — сказал я, глядя вдоль дороги. — Как только будет указатель на Влав.

— Нам туда не надо, — запротестовал Мастер.

— Не надо, но в миле от тракта в сторону Влав есть постоялый двор и небольшое поселение с каким-то приятным названием… не помню, как называется. Там можно выпить пива, согреться и перекусить. Для нас час времени погоды не сделает.

— Это не час — заехать в деревню, поесть и вернуться на тракт.

— Ну, два, — принимая обратно флягу, согласился я. — Но меня это не волнует, пришло время обеда, и нет смысла куда-то торопиться. Мы все равно не знаем, что увидим впереди, так что я хочу увидеть это с полным желудком и в хорошем настроении.

Мастер приглушенно что-то проворчал, но когда мы завидели поворот на Влав с высоким столбом-указателем, повернул безропотно следом. Человек дракона может много дней не есть, он может не спать и не мыться, но зачем уподобляться блохастому зверю?

Здесь тракт был удивительно ухоженным, по краям дороги глубокие канавы не давали дороге скапливать воду, а мелко раскрошенная порода, привезенная от гор, делала ее чистой. Снег с нее почти стаял.

Это была единственная дорога на Влав, потому за ней так хорошо следили. Правда, густой сосновый лес подступал к самым канавам, и между заснеженными стволами было совершенно не разглядеть засады, но где нынче безопасно? Даже посреди чистого поля легче легкого соорудить ночью схрон, вырыв неглубокие впадины и накрыв их обратно снятым дерном. Такую ловушку и с четырех шагов не разглядишь…

Но вот между деревьями показался просвет. Дорога повернула, и перед нами вырос массивный забор из высоких, отточенных по верху бревен. Раньше мне казалось, люди здесь боятся диких зверей, от того стараются всякое поселение свое огородить стеной покрепче и повыше. Потом я нашел среди местных книг историю древней религии, в которой говорилось, что всякая дверь перед мертвыми должна быть заперта, всякий забор должен быть глухим и без щелей, чтобы чужие души, которые бродят вокруг и днем и ночью, не просочились и не причинили вреда.

У широких, пригодных для въезда самой большой телеги, ворот, пританцовывал от холода стражник с копьем. Был это парнишка лет семнадцати, одетый в пухлый, набитый пухом жилет поверх кожаной куртки.

Я уже собирался обратиться к нему, чтобы открывал ворота, когда конь Мастера внезапно испуганно захрапел и пошел боком, притершись плечом к Лютику. Откуда-то сбоку донесся короткий детский вскрик.

— Демиан! — Мастер цепко схватил меня за плечо, но я видел и так два гигантских серых вихря, поднявшихся над лесом. Жеребец Мастера испуганно затанцевал, не слушая повода, и не вовремя развернулся. Налетевший порыв ветра сбил его с ног, завалил на землю и проволок несколько шагов по снегу. Маг за секунду до падения отпрыгнул в сторону и, припав на одно колено, выставил перед собой раскрытую ладонь.

А вот мой приземистый Лютик устоял. Направив морду в сторону источника ветра, он прижал уши, опустил голову и подался вперед, упорно, словно тягловое животное. Я тоже не терял времени даром и, нащупав тонкие нити потоков, сдавил их, усмиряя бесчинство.

— Сядь, я буду говорить с тобой! — крикнул я, глядя, как опадают снежные смерчи. С громким скрежетом рухнула вырванная диким порывом урагана сосна, сбросившая с веток оставшийся снег.

С секунду ничего не происходило, а потом под нестройный вопль людей, столпившихся за нашими спинами, чтобы поглазеть, из серой мглы вырвался дракон. Огромные, кожистые крылья развернулись, гася движение и, взрывая ухоженный тракт, перед нами осел гигантский ящер.

Я соскочил со своего бесстрашного конька, изрезанного кусочками льда, будто мелкой бритвой, и быстро пошел вперед, снимая с плеча арбалет.

— Демиан, — предостерегающе позвал Мастер, поднимаясь, наконец, на ноги.

— Ты, — крикнул я, оказавшись у самых лап дракона. Тот изогнул голову и наклонился, чтобы видеть меня. Со стороны это походило на поклон, но на самом деле таковым не являлось. — Ты бросила своего человека!

— Мне больше не нужен человек, — пророкотал дракон. Мастер держался в стороне, понимая, что приближаться не стоит. Если древний решит напасть, мы можем оказаться похороненными под его телом заживо. — Я — великое порождение ветра, не хочу больше иметь дело с людьми. Мне не нужны ни друзья, ни враги, ни рабы. Я пришла из вечной пустоты, где сожрала целый мир, из ничто, в котором есть все, я бессмертна и сильна! Отныне я свободна от вас, человечки, я не хочу больше быть причастной к вашим делам, ибо у меня свой путь.

— Ты была единым целым со своим человеком, — негромко напомнил я. — Что же случилось, что ты вырвала часть своей души?

— Тебя это не касается, Демиан. Я говорю с тобой только потому, что всегда говорила с тобой. Потому что ты спас меня.

— Я спас и твоих братьев!

— У меня больше нет ни братьев, ни сестер. Они не нужны мне такими. Настанет день, и они сами поймут, что пришедшие из пустоты достойны большего!

Я бросил короткий взгляд на Мастера, тот глубоко кивнул. Мы понимали друг друга без слов, но действовать должны были слаженно, иначе это место будет стерто с лица земли. В драконах сокрыта огромная сила, но ведь и я все эти одиннадцать лет не просто так прохлаждался…

— Кто, скажи мне, кто… освободил тебя? — я хотел сказать «разрушил», но вовремя сдержался.

— Тот, кто знает, как это делать, — захохотал дракон. — Передайте всем: теперь драконы свободны! Вы, люди, теперь ничем нам не обязаны. Я больше не буду говорить с тобой, вы для меня — всего лишь пища.

Она заслонилась крылом так, что из-за костяного скоса выглядывал лишь один узкий прозрачный глаз.

— Страшно тебе, человек? Осознаешь ли ты всю свою незначимость и слабость? Я могу растоптать тебя, но подарю жизнь. Один раз. Как ты подарил мне. Но больше не попадайся на моем пути, Демиан. Беги, беги, человечек, от наступающих перемен!

— Сейчас ты умрешь, — спокойно сказал я, поднимая арбалет.

— Этим ты хочешь убить дракона? Собрался тыкать в меня стрелами? — снова захохотала ящер, дернув крылом. Если бы я не нагнулся, оно рассекло бы меня пополам, а так лишь с приглушенным свистом скользнуло над головой.

Мастер расставил пошире ноги. Сейчас он должен был спасать людей.

Я поднял арбалет и спустил курок, но не деревянные стрелки сорвались с ложа, а голубые, похожие на молнии сполохи метнулись в незащищенное брюхо. Расходясь голубым, холодным ливнем, стрелы пронзили дракону грудь и левое крыло, я видел, как вспухли надо мной черные, обугленные провалы ран, но дракон не собирался сдаваться. Зарычав, он взмыл вверх.

— Еще! — крикнул Мастер, но его крик потонул в треске рушащихся деревьев.

Порыв ветра смел меня с дороги, острые щепы и колкие кристаллы хлестанули по лицу, и я тут же отгородился от потоков, заставив их обтекать меня.

Мастер раскинул в стороны руки, создавая вокруг поселения матовую сферу, но часть стены за его спиной все равно не выдержала, с хрустом завалившись назад.

Кричали люди, а я, поднявшись, наблюдал, как медленно, проваливаясь в пучины снежной мглы и снова поднимаясь, улетал прочь раненый дракон.

А в ушах все еще звенел ее голос:

Один раз. Я сохраню тебе жизнь.

Я не смог ее убить.

Не хватило сил.

Сзади кричали. Я повернулся, чтобы понять: стена кого-то придавила. Пробежал через пролом, взялся за бревно, которое весило с четверть тонны и было скреплено с такими же бревнами, выпавшими из частокола.

— Я помогу, если это необходимо, — Мастер изящно перемахнул через обломки и ухватился за соседнее бревно. — Давай!

Толпа, притихшая было, ахнула: мы вдвоем отжимали от земли многотонный груз, который местные жители смогли бы сдвинуть разве что двумя волами.

— Вытащите его! — подняв бревно на полметра, крикнул я. — Ну же, волочите по земле!

С секунду ничего не происходило, потом какой-то мужичок решился, упал на четвереньки и скрылся под ужасающе нависшими бревнами. Следом за ним метнулся ну совсем уж мальчик, вместе они волоком вытащили раздавленного, изуродованного охранника. Вот кого придавило: бравый стражник первым кинулся за крепкую стену, где и нашел свою смерть.

Я отпустил бревно, гулко бухнувшие по земле.

— Он еще жив, — Мастер наклонился над умирающим, но через секунду отстранился, встал, перехватывая бегущую, дико воющую женщину, закутанную в серый козий платок.

— Вы убили его! Анничка! О, боги! Вы убили его!

— Тихо, — сказал Мастер настойчиво, придвинувшись к самому уху женщины. Она затихла.

— Сейчас поправим, — я расстегнул застежку под горлом, избавляясь от внезапно ставшего тяжелым мехового плаща.

— Демиан, не смей, — предостерегающе велел Мастер, но я уже опустился на колени перед изломанным телом. Странно, что он все еще жил, этот паренек. Грудная клетка его была раздавлена, как и часть лица, нос вмят внутрь и представлял собой кровавое месиво. Но, видимо, посчастливилось стражу, и почва в том месте, где он упал, имела неровности, приняв его тело, и внутренние органы были слабо повреждены, потому что он все еще дышал. И сердце все еще билось. А кости — мелочи, кости мы сейчас распрямим.

Врачевать магией такие раны — все равно, что отсрочить неизбежное, я это знал, как знал, что неизбежное может никогда не прийти. Это для меня опасно, он же простой человек. Это я все время сталкиваюсь с магией и не могу рисковать, оставляя на своем теле печати, которые легко сорвать, а ему то что? Ему лишь бы жить. Лишь бы вернуться в дом матери, лишь бы прийти на сеновал к возлюбленной, лишь бы… начать все заново.

— Всем закрыть глаза, или ослепните! — зная, что сейчас произойдет, предостерег Мастер. — Не смотреть, пока не будет дано разрешение!

И я открыл живительные токи, ударившие из земли подобно солнечным струям, я направил их внутрь израненного тела, заставляя его распрямиться, сдвинуться кости, соединиться, срастаясь, сухожилия; восстановиться хрящам и суставам. Я сплел все разорванные ткани, каждую клетку, каждый нерв.

Не знаю, сколько это отняло у меня времени, но сил забрало немало, и когда я поднялся, нетвердо ступая по земле, Мастер торопливо протянул мне белый носовой платок, чтобы стереть кровь, начавшую сочиться из носа.

Вокруг все придушенно молчали.

— Теперь можете смотреть и заберите его в дом, в тепло, — указывая на бесчувственное тело, сказал я. — Смойте кровь и три дня не давайте ему есть. Ничего. Только пить чистую колодезную воду. Мать, ты поняла меня?

Женщина в платке слабо закивала.

— Поехали отсюда, живо! — я подхватил свой плащ и почти побежал к Лютику.

— А как же поесть? — негромко спросил Мастер, пытаясь разрядить тяжелую атмосферу.

— Не сейчас.

Я подошел к мерину и осторожно тронул его бок, заживляя иссеченную ветром кожу. Лютик задергал шкурой, повернулся, глядя на меня блестящим глазом.

— Давай-ка я тебя подсажу, — подошедший Мастер сцепил руки замком, давая мне опереться коленом, чтобы сесть в седло. Не лишняя забота после того, что я сделал.

Сам он вскочил на коня как всегда с легким изяществом, оглянулся на застывших в выломанном проеме людей и последовал за мной.

— Как называлась деревня? — спустя некоторое время спросил я.

— Лесные Долы, кажется, — отозвался Мастер. — Это важно?

— Запомню.

Я натянул повод, соскочил с Лютика и отвел его в сторону от дороги, проваливаясь в глубокий снег.

— Неудачное местечко для привала, — Мастер показал левее. — Давай к той елке, у ее ствола совсем нет снега.

И то верно. Я повернул, и вскоре мы уже разожгли небольшой костерок у подножия высокой ели, растущей на склоне. От тепла запахло смолой. Дым и хороший глоток сидра немного привели меня в чувство.

— Я очень опасаюсь, — осторожно начал Мастер, грея над костром здоровенный ломоть мяса из моей сумки, — что ты теперь ослаб.

— Он был еще жив, этот парень, и я мог его спасти, чего тут решать? Мой выбор всегда останется неизменным, Мастер. А что будет дальше, еще неизвестно. Понадобится ли мне сила, или нет, никто не предскажет.

— А если дальше будет только хуже? Откуда взялся здесь дракон, зачем она прилетела сюда? Уж не для того, чтобы помешать нам?

— Нет, чтобы поговорить со мной, — отозвался я как о чем-то явном. — Не все там гладко, Мастер. Кто-то разделил две части одного целого, разорвал связь, и это не случайность. Это тоже какой-то ритуал, о котором я ничего не знаю. Вот ты знаешь, как разделить на части нечто целое?

— Душу? Нет, не знаю, — покачал головой маг.

— И я не знаю. А еще я не знаю магии, которая могла бы соединить разорванные часть. Хотя… вот ведь козье отродье!

Я даже встал.

— Я знаю, как можно разделить на части целое! Через смерть!

— Дракон сказала: «Я пришла из ничто, в котором есть все». Но как это возможно? Смерть и снова жизнь?

— Ты сказал, они с Тюдором пропадали долгое время. Возможно, подобные обряды длятся не один день. И прошли они через ритуал разделения добровольно или под чьим-то давлением…

— Не представляю такой силы, которая могла бы внушить магу, что ЭТО — нужно, — отказался Мастер.

— А если Тюдор, как и я, хотел освободиться от своего дракона?

— Мне кажется, ты уникален, — ядовито отозвался Мастер.

— А мне кажется, что нет.

— Слушай, Дем, как тебе такая ситуация?! Ты сидишь где-то в трактире, пьешь бренди. К тебе подходит человек и говорит: «Хочешь избавиться от своего дракона? Так я знаю способ! Пошли со мной, я немного поколдую, и вы больше не будете связаны никакими узами. Твой дракон больше не будет лезть к тебе в голову. Хочешь, разговариваешь с ним, а хочешь — его и нет».

— Мало правдоподобно, — скривился я.

— Как раз нет, — проворчал Мастер. — Если бы Тюдор хотел избавиться от дракона, он бы согласился. Но на это бы не согласился дракон!

— Надо будет поговорить с Тюдором предметно и без жалости, — проворчал я. — Хочу добраться до его памяти.

— Надо бы найти дракона и убить, она уже сожрала ребенка…

— Да? — я вздрогнул, вспомнив короткий детский крик из леса. Дети часто лезут туда, куда не следует, куда им запрещают ходить родители. Неужели какой-то ребенок пробрался за частокол поселения и был там съеден?

— Да, — кивнул Мастер. — Я думал, ты почувствовал. Я видел душу, она металась между деревьями… Эти Лесные Долы еще взвоют от призрака, пугающего людей по ночам. Она сама не упокоится.

— На это у них должна быть колдунья, которая прогонит призрака, — отмахнулся я. — Как же я не заметил?

— Ты был занят драконом.

Мы помолчали.

— Ты многого достиг, Демиан, — сказал Мастер через какое-то время. — Я был потрясен твоим искусством. Раньше магия совсем не давалась твоему телу…

— Я не смог ее убить, — покачал я головой. — Все остальное не стоит ничего!

— Ты спас жизнь, и это уже ничего не стоит?

— Мастер, в наших играх жизнь — даже не ставка, а пылинка на столе. Я мог смахнуть ее походя, и тогда она бы закружилась в луче вместе с остальными. Но я соскреб ее обратно, так что теперь ей предстоит еще послужить этому миру. Ты понимаешь, что мы остались с тобой в живых только потому, что Каридар оставила нас живыми?

Мастер пристально посмотрел на меня.

— Я знаю имена всех драконов Форта, — кивнул я. — Даже твоего. Истинные имена, а не то, как мы сами зовем их.

— Они все говорят с тобой, это не удивительно, — Мастер с уважением сжал мое плечо. — Нам повезло.

— Многие знания, многие печали. Умение врачевать передала мне Вирель, все, целиком. Недгару оставалось лишь подтолкнуть меня. Мрак связал меня с Истоком, но я касаюсь его лишь в крайнем случае. Проходить через дракона для меня слишком… сложно.

— Думаю, ты много достиг сам, — согласился маг ночи.

— Меня волнует Каридар. Чтобы совладать с драконом, нужен дракон или…

— Фантом. Шива подойдет. Ты спрашивал меня про магию времени и ждал ответа, боясь задать себе самому этот вопрос. Теперь я понял, о чем ты спрашивал меня. Нет, Демиан, ни ты, ни я не сможем вместить в себя время дракона Тюдора. Только Фантом способен на такое. Даже целая жизнь человека вряд ли вместится в тебя… если только ты будешь предельно истощен.

— Это догадки? — я был напряжен до предела.

— Да. Но теперь, когда прозвучали слова, у меня нет доверия Шиве. Никто кроме него не мог устроить этого. Все остальные под приглядом, ты говоришь со всеми драконами, а дракон никогда не станет лгать.

— Он может лишь промолчать, — согласился я. — Граница мира цела-целехонька, и я тоже не знаю, на кого еще можно подумать!

— Значит, в следующий раз с Каридар мы встретимся в компании парочки драконов, — немного непринужденно сказал Мастер.

— И все же убивать ее нежелательно, — напомнил я. — Это было опрометчивое решение — пытаться. При смерти дракона высвободиться такое количество энергии, что еще долго по материку будут разгуливать смерчи, землетрясения сотрясут горда, а реки выйдут из берегов. У меня нет дара поглощать энергии…

— Придется поучиться, — твердо сказал Мастер.

— Ты даже не представляешь, о чем говоришь, мой друг, — я вздохнул. — Нет, мы не будем убивать дракона. Мы соединим их обратно с Тюдором.

— Да ты с ума сошел! — ахнул Мастер. — Ты собрался породить чудовище, лишенное разума!

— Я склонен полагать, что разум вернется к ним, когда мы соединим их разбитые души.

— Эта магия будет темнее, чем все, что я знаю! Через умерщвление возможно разделение и только через него возможно обратное соединение!

— Мы этого не знаем наверняка, — отмахнулся я.

— Даже не думай об этом. Демиан! Обещай мне!

— Посмотрим, — я отвернулся.

Мы отдохнули и поели. Мастер подсел ко мне поближе и мягко провел перед лицом рукой. Я и сам чувствовал, как саднят изрезанные и оцарапанные осколками древесины скулы и лоб. От рук мага по лицу моему прокатилось приятное тепло.

— Так ты выглядишь гораздо лучше, — Мастер зачерпнул в ладонь чистого снега и протянул мне. — Утрись.

Я стер с лица потеки крови, еще раз осмотрел Лютика, но с лошадкой все было в порядке, только правое его ухо стало короче другого: все же кончик ему срезало ледяным лезвием. Небольшая ссадина на срезе — я не стал ее трогать.

— А твой Фарт нетвердо стоит на ногах, — невесело напомнил я.

— Ну, не всем же восседать на таранных орудиях, — пожал плечами Мастер. — Поехали, день идет к концу, при такой пурге очень быстро станет темно, а я хотел как можно быстрее вернуться в Форт.

— Зачем? — с подозрением спросил я. — Неужели в теплую кровать к своей возлюбленной?

— Только если возлюбленной шкуре, — Мастер едва заметно дернул краем рта. — Когда отплывет корабль на Тур, будь готов отправляться.

— Что-о-о? — я с трудом удержался, чтобы не остановить Лютика.

— А ты думаешь, единственный, кто занят? — ненатурально удивился Мастер. Он знал, что я возмущен другим, но тянул время.

— Драконьи кости, при чем тут я? — пришлось задавать прямой вопрос.

— Со дня на день северные ветра утихнут, на попутном ветре Бегущая дойдет до Тура за пару недель или даже быстрее, если мы с тобой возьмем на себя крепкий ветер. Чем дольше мы будем ждать, тем больше вероятность, что придут летние влажные циклоны, начнутся штормы.

— Пошлите Анри, пошлите Павла, да кого хотите пошлите! Ты хочешь, чтобы я провел переговоры с Оплотом?

— Нет, это и мне по силам, — Мастер был невозмутим, — мы будем искать встречи с водяными змеями. Пока есть шанс, что они обладают разумом…

— О, вы решили обзавестись новыми союзниками, — сообразил я.

— Если это возможно. Прокормить морских змеев не так уж и сложно, зато с таким сопровождением на корабли перестанут нападать. Инуар сможет спокойно отправлять одиночные бриги, при этом не опасаясь изобилующих среди островов пиратов.

— Мастер, — позвал я. — А пиратов морские змеи не трогают…

— Не знаю, — маг пожал плечами. — Все это нам предстоит выяснить. Мы снарядили Бегущую, двухпалубное боевое судно, узкое и быстрое, как хорошая лошадь. На ней сорок пушек, две из которых гарпунные.

— Порох, Мастер, на трехпалубном корабле Инуара тоже, как же так?

— Это дымарь, Демиан, его состав был привезен с южных островов, и не надо смотреть на меня косо. На юге наука действительно на высоте, говорят, медицина тоже. Нужно все выяснить наверняка, за одиннадцать лет мы не познали и половины того, чем наполнен этот мир. Без лицемерия повторюсь: маги не хотят давать толчок развития местным. Более того, чем больше вокруг магии, тем медленнее будет двигаться прогресс, и это не может не радовать!

Он внезапно задумался. Задумался и я. Когда все вокруг благополучно, наука идет семимильными шагами. Но когда везде чудятся призраки, над головой летают драконы, а приходящих с гор ледяных големов, поднятых шаманами, никак не удается убить обычным мечом, и ничего эти твари не боятся, кроме огня, о каком прогрессе вообще может идти речь? Кстати, еще надо разобраться, какими тайными умениями удается оживить неживые материи, но для этого нужно встретить хоть одно ледяное порождение магии…

Уже сгустились ночные, полные движения снега сумерки, граничащие с мглой, когда мы подъехали к деревушке, зажатой между склонами горы Черной. Пожарище — зловещее название для деревни, и в вечерней мгле она выглядела угрожающе. Против обыкновения на воротах никого не было, одна из створок была слегка приоткрыта, а над деревней стояло огненное зарево.

— На главной площади у них что-то горит, вряд ли дома, — сообщил Мастер свое умозаключение.

— Сейчас разберемся, — я слегка подался вперед, и створка отворилась сама.

— Не растрачивайся, — упрекнул меня Мастер, но я уже въехал в деревню.

Никогда не знаешь, что увидишь за этими высокими частоколами, и сейчас меня ждали неожиданности. Деревня оказалась на удивление чистой, все улицы были выложены плоскими сколами горной породы, каких при обвалах отслаивалось в изобилии. Приземистые дома здесь тоже были каменными, из плотных черной блоков, что верно: камень в горах добыть проще, чем на пожарище древесину. И без того, пока мы ехали, я насмотрелся на высоченные головни, то тут, то там проглядывающие через густой подлесок. И чего они не падают, это сгоревшие деревья, неясно…

Мастер, пригнувшись, свернул в боковой проулок, обходя центральную площадь деревеньки, я же выехал прямиком к жарко пылающим кострищам. Здесь собралась, похоже, вся деревня. Даже дети. Человек полтораста, не меньше. Они так галдели и так были заняты действием на площади, что даже не заметили моего появления. Я, не слезая с Лютика, замер на границе домов в густеющей тени у яблони и, бросив повод, встал на спине мерина во весь рост. Конь застыл, будто изваяние, и я в который уже раз подивился его незаурядному уму.

В центре, в кольце высоких костров, на том самом помосте, где в видении нам явилась корзинка с ребенком, стояла, держась за столб, брюхатая женщина. На ней было лишь тонкое исподнее платье до колен, серое, из грубой ткани, перехваченное под грудью веревкой, от чего ее живот казался еще больше.

Стоявшая рядом фигура, закрытая в плотный темный плащ с капюшоном, едва заметно шевелилась, постукивая по камню тяжелым посохом.

— Нельзя же так, — крикнул кто-то.

— Она несет в себе дьявольское порождение насилия, — крикнула фигура с посохом и сильнее ударила им по камням, выбив белые магниевые искры. Я вздрогнул, отстраняясь, чувствуя движение чужой силы. Деревенская ведьма.

— Ее осквернил чужак из Морского Бастиона! Того, который вы так благотворите. Теперь это рассадник чумы и проклятий, а не былого величия. От прикосновения этой женщины чужое чадо состарилось на глазах у меня! И такую женщину вы хотите оставить в живых? И такого ребенка вы хотите взрастить! Да у нее во чреве уродливый получеловек-полуящер! Ведь только таких детей могут породить маги!

Ее взяли силой, но вместо того, чтобы умереть, как подобает гордой женщине гор, она постыдно скрывала это, пока не случилось непоправимое. Пока я не призвала ее к ответу.

— Это не я! — отчаянно вскрикнула женщина, пытаясь перекричать все нарастающий гул толпы.

— То есть, ты хочешь сказать мне, ведьма… Риана, — появившийся с другой стороны Мастер, ровно восседавший на своем красивом жеребце, въехал в освещенный круг, — что это безвинное дитя, которое не обладает даже зачатками магии, было способно кого-то убить?

Над площадью воцарилась гробовая тишина. Только трещали в кострах поленья, да летели вверх снопы искр.

— Да! — визгливо выкрикнула ведьма, скинув капюшон. — Потому что произошло это на моих глазах. А ты! Ты явился из своего Форта, маг ночи, чтобы оправдать поступки своих друзей. Вы, вы разрушили наш мир! Вас здесь никто не ждал! Вы, явившись и обещав защиту, принесли с собой море грязи и страха! Я то знаю! Я живу уже достаточно, чтобы понимать. А они! — она широким жестом обвела собравшихся людей. — Они не понимают! Они не видят вашего зла! Они слепы. А вы и рады этому.

— Прекрати, — с угрозой сказал Мастер. — Я пришел сюда не для того, чтобы слушать безумные речи. Я пришел узнать, от чьего прикосновения стареют люди!

— Она! Это она, — закричали нестройно несколько голосов.

— Она! — подтвердила ведьма. — Взятая магом силой! Она, несущая страшного ребенка! Сжечь ее, только так мы можем избежать кары духов! Только так мы можем отстраниться от этого проклятья!

— Как звали того мага, дитя? — спросил Мастер ласково, перегнувшись с коня.

— Я не знаю, — надорванным голосом сказала женщина. Было видно, что у нее зуб на зуб не попадает и ничего удивительного. К ночи подморозило, изо рта шел густой пар.

— Зато знаю я! — закричала ведьма. — Тюдор! Его звали Тюдор.

Мастер повернулся и бросил пристальный взгляд на меня, пробившись даже через темноту. Впрочем, это никогда не составляло ему труда. И взгляд у него был совершенно однозначный: пора было уходить. Но толпа внезапно заволновалась, я приметил у кого лопату в руках, у кого топор, у кого просто длинную палку. Понимая, что действовать нужно сейчас, я соскользнул обратно в седло и бросил коня в центр толпы, прокладывая путь.

Мастер, и так знающий, что нужно делать, заставил своего жеребца взойти на помост и протянул руку женщине. Ведьма отчаянно завыла, кто-то ткнул мне в ногу вилами, но я вовремя перехватил их, дернул, вырывая из рук.

— Не дайте им уйти! — кричала ведьма. — Не дайте.

Над толпой полыхнуло белым, в следующее мгновение разъяренный Мастер обрушил на ведьму черное крыло темноты. Та завыла еще громче, люди шарахнулись в стороны, а оттуда, где только что стояла Риана, метнулась между домами серая птица. Я повернул Лютика, вскидывая арбалет — догнать и убить — но тут мимо пронесся Мастер. У него в седле держалась спасенная, а сам маг сдвинулся назад на конский круп.

— За мной, — крикнул он, и я оставил попытку отыскать в ночной темноте превратившуюся в птицу ведьму. Еще успеется, сейчас лучше всего убраться как можно дальше, вернуться в Форт, спасая женщину. Никуда эта ведьма не денется, она не будет прятаться, и мы вернемся в другом составе, чтобы поговорить подробнее.

— Мастер, — я нагнал мага, да и лошадь сама сбавила ход — ей было тяжело бежать под гору.

— Что?

— Ее нужно укутать в одеяло, иначе ты довезешь ледышку. Как тебя зовут, девочка?

— Беллина, — сказала она. Я видел, как женщина жмется к Мастеру, который накинул ей на плечи край собственного плаща.

Маг кивнул и совсем остановил Фарта, я спрыгнул с седла и отвязал тугой сверток войлочного одеяла. Вместе мы укутали женщину, но меня все равно волновали ее голые лодыжки, торчащие из-под одеяла.

— На каком ты сроке? — спросил Мастер, пока я возился.

— Уже вот-вот придется рожать, — она посматривала на нас испуганно. — Что со мной будет? Что будет с ребенком, вы его убьете?

Ее внезапно затрясло, мне показалось сперва, это всего лишь запоздалая реакция на сильный испуг, такое бывает, когда в крови много адреналина, но нет. Глаза женщины внезапно закатились и она обмякла.

— Что это?

Мастер встряхнул несчастную, но та безвольной куклой висела в его руках.

— Обморок?

— Нет, — маг покачал головой. — Сердцебиение замедлилось, пульс почти не чувствуется…

Я положил руки на ее живот и тут же отдернул — меня словно пронзило током от пальцев до самого позвоночника.

— Какая-то магия на ней, не разобрать, — я передернул плечами. — Нужно быстрее в Форт, там Недгар, он искуснее меня.

— И он сегодня еще никого не воскрешал, — поддакнул Мастер. — Поспевай!

Он тронул коня, понимая, что быстро все равно не получится.

— Ты слышал, что сказала ведьма? Ребенка зачал Тюдор, взяв ее силой! Неужели это возможно? Неужели дракон позволил этому случиться?

— Что? — я пристроился рядом. Тропа была широкой, но по-прежнему крутой для бега.

— Дракон никогда не позволит женщине понести от мага, дракон не позволит магу разделять свое внимание, — напомнил Мастер. — Это можно назвать ревностью. И, похоже, произошедшее — часть ритуала, который разбил связь между человеком и драконом.

— Ведьма, Мастер, куда больше меня волнует Риана, — возразил я. — Она обернулась птицей. Звериная магия, описанная в их книгах, даже ты на подобное не способен! И ты говоришь, что они ни на что не годны?

— Это была иллюзия, ты, дурак! Ты видел птицу, но ее не было! Ты видел то, что хотел увидеть, в этом она преуспела, если смогла обвести тебя вокруг пальца. Думаешь, я бы дал ей уйти? Но эта ведьма бросилась через толпу и что прикажешь: убить их всех, чтобы уничтожить ее?

Я плотно сжал зубы. Возможно, Мастер прав, и ведьма вовсе не обращалась в птицу, а я, уставший и растратившийся, принял желаемое за действительное.

«Всего лишь видение», — успокоил я себя, но на душе было скверно.

 

Глава 2. Святилище

С магической силой человека все обстоит несколько иначе, чем со временем. Чтобы любой механизм качнулся, нужно приложить усилие, некий импульс, способный изменить один из стационарных параметров. Это нечто, с чем придется расстаться творящему чары, независимо от того, есть ли у него способ восполнить растраченное или нет. У истинных магов, безусловно, такой способ есть, но то, чем они гордятся, то, что считают своим достижением, на самом деле сделано древними драконами.

Из заметок Демиана Хромого, Повелителя Драконов.

Маги говорят, что после рождения дракон убивает своего человека и возвращает его к жизни другим, слепленным под себя, а после соединяет его с Истоком. Могу с уверенностью сказать, что это описание не имеет ничего общего с происходящим, и причина в первую очередь в нежелании понять или, что более вероятно, в нежелании говорить словами о таинствах магии. Сейчас в большей степени я понимаю, что происходит, когда рождается дракон, чем когда бы то ни было. Но для разъяснения этого на бумаге начать придется издалека.

То, что дает нам целостность — наше время, понимание мира, осознание себя и людей вокруг — является одновременно и заскорузлым мешком, через стенки которого способно пробиться немногое. Чем старше мы становимся, тем плотнее наша вторая шкура и тем непреодолимее стены, которые защищают наше сознание.

«Мы сами варимся в собственном соку, пока он не скиснет», — так говорят мудрецы. Застарелые энергии рано или поздно разрушают нас изнутри, приводя к смерти, либо истощаются, неся болезни и то, чего еще никому не удалось избежать. Это сравнение в достаточной мере отражает естественный ход вещей. Чем толще наша броня, тем менее мы соприкасаемся с миром, и тем меньше энергий втекает в наше тело.

Понимая это и не имея возможности тратить свои ресурсы на ворожбу, люди, обладающие колоссальным пониманием, смогли постичь иное искусство — магию символов и рун. На землях Инуара не сохранилось знаний о том, как давно появились символы, способные при правильном применении воздействовать на окружающие процессы, но если вы спросите любую деревенскую колдунью, откуда она знает о Знаке Упокоения, она ответит, что это знание пришло ей от матери, а ее матери от ее матери. Цепочка эта исключала участие мужчины, и я даже знаю почему.

Те, кто считает, будто мужчина обладает скрытыми ресурсами, некой мощью или большей мудростью, ошибается. Все вышеперечисленное — лишь личностные качества, и могут быть присущи как мужчине, так и женщине. Успехи в той или иной сфере будут продиктованы в первую очередь не принадлежностью к расе или полу, но привязанностями натуры конкретного человека. Так, одни чародеи явственно понимают природу течения ветра, для иных ясно движение воды. Кто-то познает землю как самого себя и знает, как спасти урожай в засушливый год или как уговорить побег семени выйти из зернышка после холодной и малоснежной зимы.

Но мужчина Инуара — это в первую очередь воин: лучник, конный, пеший. Для простого фермера умело владеть мечом и держаться в седле так же естественно, как естественен дар женщины рожать. И до недавнего времени люди не готовы были принять мага мужчину, потому что это было признанием того, что юноша не годится в воины. Конечно, это не исключает для воина владение знаниями рун или сродством к тем или иным стихиям, но в первую очередь мужчина должен быть воином, а с природой пусть говорит женщина.

Лишь когда появились некроманты, ситуация изменилась. У женщин нет сродства к смерти, так как ее задачей является дарить жизнь. Теперь мне кажется, что утверждение о том, что мужчина как маг сильнее женщины, пришло именно отсюда. Тем не менее, некромантия — поднятие мертвых — это магия неживой материи, и она не приносит пользы для окружающих, сеет страх и болезни.

К восходу мы утомились, лошади и вовсе выбились из сил. Беллина была все еще жива, но в таком же странном состоянии забытья, когда все реакции тела отсутствуют, и лишь слабая жилка едва бьется на шее. Метель закончилась еще ночью, но против ожидания небо не разгулялось, и восход был еще более поздним и безрадостным. Деревья вокруг стояли укутанные в бархатные снежные шубы, ни дуновения ветра не трогало белесого мира, и только грязная дорога все уходила и уходила вдаль.

— Город, вон, — Мастер указал рукой туда, где и вправду на горизонте уже проступали силуэты домов. Да и поля вокруг были разгорожены заборами. — Я ухожу, не торопись следом, ничего не измениться.

Маг заботился обо мне не зря. Во-первых, я был вымотан до предела, во-вторых, сутки в седле без подготовки так натрудили мои мышцы, что каждый шаг лошади вызывал тягостную боль. Я грезил только одним: вернуться в свою башню и принять ванну с листьями Палуи. И конечно поспать, чтобы восстановить потраченные на стражника в Лесных Долах силы.

Проследив, как Мастер галопом уносится к Форту, я с облегчением вздохнул. При маге было как-то неловко морщится или жаловаться. Теперь я вовсе слез с Лютика, чем вызвал его радостное пофыркивание. Идти тоже было непросто, но легче, чем ехать верхом. Нога вот еще разболелась.

Так что я задержался гораздо дольше, чем полагал Мастер. Впрочем, думается, он был занят с женщиной.

Лютика я сдал на руки конюху и впервые за долгое время вошел в конюшню сам, чтобы поглядеть за тем, как конька вычищают и задают ему корм. Когда-то у меня был конь, ставший другом. Я его потерял и не хотел привязываться к животным, но с Лютиком как-то сразу сжился за эти сутки. Конек был доволен едой, жевал себе в стойле овес и то и дело поглядывал на меня, словно и ему было не безразлично мое присутствие.

Пожелав конюху, которого звали Пархол, хорошего дня, я вскоре вышел на улицу. Солнца как не было, так и нет.

— Пора идти спать, — согласился я с собственными мыслями и пошел вверх по улице, но ушел недалеко. В проулке услышал какую-то ругань, крики. Можно было бы и не обращать внимания, да я свернул. Видимо, не так уж и устал.

По каменной мостовой, плотно сцепившись, катались два парня. Оба вымазались в грязи, в которую превратился таящий снег; кроме того успели друг другу выдать по лицу, от чего оба были забрызганы кровью. Но даже в такой суматохе я разглядел, что один из драчунов, одетый в зеленую куртку, явно житель Форта. А вот второй — раб. Я предпочитал называть их пленниками, маги часто приводили молодых юношей и женщин силой, потому что им нужны были сильные руки и молодая кровь. За прошедшие годы я наблюдал, как одни пленники сменяют других, некоторые добивались многого, кто-то из прислуги становился свободным человеком, но на это требовалось время.

Пришлось разнимать драчунов, уже понимая, что зря ввязался. Того, что сверху я схватил за шиворот и оттащил в сторону, пытаясь разобрать, что он выкрикивает. Выходило не очень-то хорошо во всех смыслах. Житель Форта всегда прав, раб — всегда виноват. Но сейчас извивающийся в моих руках юнец, лет которому было чуть больше двадцати, цедил совершенно недвусмысленные угрозы, которые могли значить только одно: завтра на площади его повесят, и никто даже разбираться не будет.

— Ты, — я встряхнул его, глядя как вяло возится на мостовой его противник. — Как звать?

— Ален, — не стушевавшись, отозвался парень. Из его рассеченной брови текла кровь, а в глазах была ненависть.

— Я — маг Форта. Не боишься меня? — я сощурился.

— Нельзя было поступить иначе, понял?! — проворчал он, пытаясь высвободить заломленную мною руку. — Он совершает насилие над собственной сестрой.

— С чего ты взял? — от такого вот заявления я опешил.

— Она мне сама сказала, девочка с рынка, торгующая курами! Я застал ее плачущей, всю в синяках. Эта тварь что только с нею не делает!

— Он лжет, — просипел второй и, наконец, приподнялся на локте. — Грязная ложь, дори Демиан! Я требую, чтобы его наказали. Меня зовут Фаран, я сын достопочтенного фермера Замуна!

— Я займусь этим, — в проход между домами шагнул Рынца. Ненавижу скользкого, будто слизняк, мага. Когда-то у меня были проблемы с ним. Он всегда выглядит неопрятно, словно не моет волосы, а говорит маслянисто, так что после его слов хочется непременной пойти умыться. И он всегда появляется там, где я не хочу его видеть.

Я передернул плечами, вспоминая. Передернул от отвращения перед тем, что мне придется сейчас сделать, чтобы спасти невольника от петли.

— Я сам накажу его, — сказал я, поворачиваясь к Рынце. Маг привычно скривился, с ненавистью глядя на меня.

— Это мое дело, наказывать виноватых, — процедил он.

— Твое дело торговать и следить, чтобы до такого не доходило, — отрезал я. — А коли дошло и мне пришлось вмешаться, сам решу.

— Что, захотелось немного поразвлечься? — уточнил Рынца. На его лице появилось понимание, ему казалось, он меня раскусил, думая, что мне не на ком выместить свою злобу, вот я и лезу в его дела.

— Почему бы и нет, — согласился я.

— Пусть его повесят, — прошипел с земли Фаран, но я взглянул на него так, что дальнейшие слова застряли в пересохшем горле.

— Рынца, разберись, за что этот человек издевается над своей сестрой.

— Непременно, — ласково согласился Рынца. — Только посмотрю, как ты справишься. Тут ведь нужна сноровка, Демиан, повесить человека нужно правильно, чтобы он подольше мучился.

Я почувствовал, как по телу удерживаемого мною Алена прошла крупная дрожь. Короткая, но сильная волна. Он хорошо владел собой, этот паренек. Ну и что мне теперь с ним делать?

— Я уже выбрал наказание, — выводя Алена из переулка, проворчал я.

— Какое же?

— Сейчас высеку его, чтобы знал свое место. Потом ты выяснишь, виноват ли сын фермера. Если виноват, разговор будет другим. Если не виноват, я решу.

— Ты не имеешь права, — от такого возмущения Рынца даже охрип. — Есть законы, за нападение на жителя Форта — смерть.

— Только если житель Форта достоин защиты магов, — заорал я, теряя терпение. — Что тебе не ясно из моих слов, Рынца?

— Все ясно, пошли на площадь, решил сечь — секи, — внешне Рынца согласился со мной, но все было не так, и шел он за мной проследить, чтобы я непременно наказал парня. Он как никто другой знал, чего я стою, и знал, во что обойдется мне поднять руку на простого невольника, который не причинял мне вреда.

— Попробуй мне только пикнуть, — прошептал я на ухо Алену. — Я с тебя шкуру живьем сниму. Из-за тебя я вляпался в эту пакость.

— А я и не просил меня защищать, — так же тихо огрызнулся юнец. Я опешил, потом улыбнулся — люблю непокорных. Хорошо бы еще он действительно заступился за реальную девушку, а не обманул меня.

— Пятнадцать ударов, понял?

— Это возмутительно, — тут же обозлился Рынца, нагнавший нас. — За такое и тридцати мало.

— За глупую драку и десяти достаточно, — отрезал я. — Кроме того, если мальчишка и вправду защищал женщину…

— Себя вспомнил, да? — желчно спросил маг. — Помнишь, как висел на столбе, ожидая суда, а в тебя бросали камни?

— Ты забыл, что меня признали невиновным? — сухо уточнил я.

— Сейчас никто бы не стал разбираться! — вырвалось у Рынцы, его глаза забегали. Он понял, что перешагнул границу дозволенного.

— Это меня и пугает.

— А я считаю, так верно. Нечего плодить всякое отребье, — похоже, он уже не мог остановиться.

— Вроде меня, да, Рынца, договаривай уже? — я грозно надвинулся на мага, отпустив Алена. Парень выдохнул и стал тереть вывернутое плечо. Кажется, в споре с Рынцей я немного забылся. Пора было завязывать с этой словесной перепалкой, и маг это понимал также как я. Потому он приветливо улыбнулся и потянулся к поясу, где неизменно висел его бич с окованным железом хвостом. Страшное оружие, способное с легкостью убить.

— Я дам тебе плеточку, — ласково сообщил он.

— Не нужно, — я отвернулся и отвел руку в сторону. Прикрыл на мгновение глаза и поднял кисть. В моей ладони, изогнувшись причудливой дугой, вспыхнул кнут. Голубоватое свечение растеклось по кисти и стало притухать. Ален задержал дыхание, Рынца отступил на шаг.

— Сними рубашку, встань к столбу, — твердо велел я, содрогнувшись внутренне и, подойдя следом за парнем, затянул на его запястьях ремни. Уж я то знаю, что так легче, ведь часть веса можно перенести на руки. А когда просто стоишь без опоры, легко упасть и опозориться. — Готов?

Парень дернул головой, и я мягко повел кнутом вперед. Хлестко прозвучал удар, на коже появилась красная полоса. Запоздало Ален содрогнулся, но так всегда: боль от первого удара приходит не сразу. Я отвел руку, ударил снова. Было слышно, как парень едва сдержал стон. И то верно, не всякий человек способен просто терпеть, сцепив зубы. Что-то я слишком много на него возложил. Ударил еще и еще, оставляя бардовые, параллельные полосы, подспудно ожидая в любой момент крика, но парень молчал. На седьмом ударе я почувствовал, что Рынца вот-вот взорвется. Тогда довернул кнут, протянув Алена вдоль всей спины, слегка надрезая кожу. Кровь обильно потекла из раны, парень едва заметно провис на ремне. Я видел, как пальцы его, до того сжатые в кулаки, расслабились. От вспотевшей кожи шел легкий пар, воздух по-прежнему был холоден.

Еще удар, мягкий, почти не качнувший тело, потом снова.

Я чувствовал, что Ален сдался, но сознание не потерял. Четырнадцатым ударом я снова рассек ему кожу и замер, отшвырнув от себя кнут, который распался в воздухе, истаяв.

— Не досчитал, — прищелкнул языком Рынца.

— Надоело, — я уставился на него и под моим неприятным взглядом маг попятился. — А теперь займись своими прямыми обязанностями и разберись с этим сыном фермера. Но если я узнаю, что ты что-то утаил…

Я надвинулся на Рынцу и тот, весь искривившись и зачем-то плюнув мне под ноги, быстро скрылся из виду.

Щеку тронуло мягкое прикосновение солнца, неуверенный в собственных силах луч пробился сквозь тучи.

«Разгуляется, — с удовлетворением подумал я. — Это — словно прощение от мира за то, что я только что натворил. Надо было остановиться раньше, опять я пошел на поводу у магов!»

— Ну что, живой? — я стал ослаблять ремни, когда ответ Алена поверг меня в замешательство:

— Спасибо.

Я придержал парня за локоть и переспросил:

— Спасибо?

— Я нагрубил, — сказал Ален вяло, и в том была не его вина. — Но вы, дори, все равно обошлись со мной по-доброму.

— Да уж, — проворчал я. — Какое тут добро-то?

— Он бы повесил меня на столбе, этот Рынца. Я видел вора, болтающегося на веревке…

— Вор не только украл, но и убил, — возразил я. — Иди-ка ты за мной, защитник. Рынца совсем распоясался, я бы все равно не дал ему тебя повесить, потому что нельзя лишать жизни просто так. Надеюсь, про девку ты не сочинил.

— Нет, — Ален перекинул через локоть свою рубаху и поплелся следом. Было видно, что холод остужает обожженную кнутом кожу. — Но ведь он от меня не отстанет?

— Ты думаешь, у магов нет других дел? — с сарказмом уточнил я и поймал его серьезный и понимающий взгляд. Этот взгляд меня поразил.

— Чтобы отомстить вам, дори Демиан.

— Да, не позавидуешь тебе, Ален, — согласился я. — Не вмешайся я, тебя бы повесили. Вмешался — сначала высекли, потом повесят.

— Это неизбежно?

— Хочешь попробовать сбежать? — вопросом на вопрос ответил я.

— Говорят, всех беглецов находят, и тогда их ждет вовсе ужасная смерть. Говорят, у Форта хороший палач…

— Более чем. Рынца умеет причинять боль…

— Это был он? — парень встрепенулся, но как-то ненатурально. Боль слишком выматывает людей.

— Да, и что хуже всего, мне придется вскоре отбыть по морю к южным островам, так что за тобой приглядеть не удастся.

— Я знаю кое-что в мореходстве, — сообщил парень. — Умею с парусами и снастями…

— Взять тебя с собой? Неплохая идея, — я поджал губы и открыл дверь башни — мы дошли. — Надо подумать. Пару дней и вправду будет спокойно, потом Бегущая отчалит. Думаю, у нее команда — полный комплект, но сведущие люди никогда не будут лишними. Сойдешь за гребца на крайний случай, если оправишься.

— Я оправлюсь, но Бегущая — парусник, на ней нет нужды в гребцах, — он даже спину выпрямил, чтобы доказать, что все хорошо.

«Видимо, хочет жить», — подумал я.

— Иди уже, — я свернул в ванную и включил воду, чтобы наполнялась лохань. Взял с полки мешочек с толченой Палуей, щедро сыпанул в воду.

— Дори Демиан, — с опаской глядя на воду, сказал Ален, — не надо. От воды будет только хуже.

— Раздевайся и ложись, — потребовал я.

— Да вы, наверное, не знаете…

Я вздохнул, снял плащ, куртку, рубаху, потом кольчугу. Парень наблюдал за мной с изумлением. Потом я повернулся к нему спиной и задрал нательную рубашку. Ален издал булькающий вздох, пораженно спросил:

— Вас тоже били?

— Как видишь, — согласился я, — и в отличие от тебя у меня на спине остались не два, а все рубцы. Так что делай, как я велю, не отбирай мое время. Я и так много потратил на тебя. В воду добавлена травка, которая снимет воспаление и боль. Давай.

Парень стал раздеваться, решительно влез в лохань и, затаив дыхание, погрузился в горячую воду. Задышал тяжело, но через несколько вдохов его дыхание выровнялось.

— Лучше? — я улыбнулся, присев на табурет. Натруженные мышцы требовали неподвижности.

— Да, — протянул Ален. — А когда это было?

— Что? — я, кажется, потерял нить разговора.

— Когда вас так исполосовали?

— Ты и вправду считаешь, что я отвечу на твой глупый вопрос?

— Но вы ведь показали спину, дори Демиан, хотя могли этого не делать, — аргумент был железный. Сказал букву, выговаривай слово, а лучше фразу, в которой заключено то, что ты думаешь.

— Что ж, во всяком случае, честно, — я помедлил. — Давно, больше десяти лет назад. Тогда я был таким же пленником как ты, без прав, без понимания, зачем все это.

— Дори Демиан, вы были пленником?

То ли я раскрыл страшную тайну, то ли просто ляпнул лишнего.

— Думаешь, маги рождаются вместе с драконами? — усмехнулся я.

— Думал, да, — как то растеряно согласился Ален. — А теперь выходит, я тоже могу стать повелителем дракона?

Я вздохнул. Ну как объяснить деревенскому парню без образования, без глубокой моральной культуры, что не все так просто?

— Перерождаются, да, — осторожно оперируя опасными словами, сказал я. — Но не рождаются. У каждого мага словно бы две жизни. Та, в которой он был обычным человеком, и та, в которой он переродился вместе с драконом. Я считаю, тебе достаточно на сегодня. Как отдохнешь, оботрись и иди отдохнуть. Не забудь, что ты после горячей воды, а на улице холодно.

И не залеживайся, я тоже хочу помыться…

— Последний вопрос, пожалуйста, — он сделал совсем уж жалобные глаза, под разбитой бровью они смотрелись особенно выразительно, но я чувствовал скрываемое жгучее любопытство и нежелание отставать от меня.

Этот мальчишка не так-то прост, как показалось, что ему нужно? Причастность?

— Ну?

— Кнут, он появился прямо из воздуха. Что это за магия такая, способная создавать предметы? Я слышал, что ничто не может быть создано из ничего!

— Так выглядят энергии, Ален. Твой разум и ожидания Рынцы заставили его выглядеть так.

— Это магическое оружие, оно опаснее обычной вещи? — жадность, с которой Ален задавал вопросы, поражала. Он действительно пытался понять. Согласен, вышло эффектно.

— В твоем случае — нет. Возьми я бич Рынцы, мог бы навредить тебе куда сильнее. Энергия же подчинялась мне полностью, точно повторяя то, что я хотел получить. Я тебя лишь погладил, Ален, так что не мни, что тебе серьезно досталось.

Я развернулся и быстро вышел.

Помыться не вышло. Я ушел к себе в комнату и там, упав на кровать, уснул, а проснулся от настойчивого стука в дверь. Кто-то самозабвенно барабанил в окованные железом доски ногой.

— Опять ты, мальчишка Марги? — вяло откидывая одеяло, крикнул я.

— Да, дори Демиан! Мне велели передать вам послание. Это очень важно! Дори Мастер просил прийти. Дело касается вашей вчерашней поездки.

— Куда идти-то? — проходя мимо двери, но так ее и не открыв, уточнил я. В комнате за ночь выстудило, а дрова давно прогорели, от чего пришлось поспешить развести огонь в камине. Палуя — южное растение и не терпит холода, будет очень жалко загубить ее.

— К Оружейнику, — расслышав мой вопрос, откликнулся мальчик.

Я поджог щепу, бросил в жерло камина несколько поленьев и, наконец, открыл дверь:

— Не забудь принести дров и, как и прежде, приглядывай за тем, чтобы в комнате было тепло, — распорядился я. — Хотя бы один раз в день зажигай огонь, не хочу, чтобы мои цветы завяли.

— Скоро настоящая весна, — мечтательно сообщил Марги.

— Да, и я освобожу тебя от этой надоедливой обязанности, не сомневайся.

— И придумаете новую, — смело заявил мальчик, с любопытством разглядывая мой обнаженный торс.

— И то верно, — согласился я. — Сегодня вечером сбегай к Рене и попроси у нее книгу для меня. Что-нибудь о кораблях, об их устройстве и управлении. Когда в следующий раз придешь разжигать камин, хочу, чтобы эта книга или две, на выбор хранительницы библиотеки, лежала у меня на столе. Ты понял?

— Ага, — скучно согласился мальчик.

— Марги, ты умеешь читать? — спросил я, повернувшись.

— Умею, — не очень убедительно кивнул Марги.

— Обучаясь у отца стекольному делу, недостаточно повторять его рецепты, — сказал я, нахмурившись. — Настоящий искусный мастер должен уметь вносить в свою работу что-то новое, а для этого нужно умение читать.

— Настоящий мастер должен хранить секреты своей семьи, передающиеся из поколения в поколение, так говорит мой отец.

— Ну-ну, иди уже, — помолчав, разрешил я. Этим мы займемся позже, если, конечно, я найду время. — Не забудь про книги для меня.

— Дори, а вы не забудьте, что Мастер очень просил, — напомнил Марги на прощанье и весело сбежал по лестнице.

Я вздохнул и расправил плечи. Нет, определенно те шесть или семь часов сна, которые мне перепали, вовсе не исцелили утомленное дорогой тело.

Я накинул волчий жилет поверх рубахи и, взяв ножницы, принялся отстригать подвядшие на растениях листья. Было ясно, что ждать меня никто не будет, но я от чего-то не торопился. Не очень-то хотелось встречаться со всеми магами разом. Если речь пойдет о том, что мы видели прошлым днем, то явятся непременно все, включая тех, с кем я не хочу видеться. Например, придет Рынца, да и к Анри с Гораном я не питаю особых симпатий. Люди Северного неприятны тем, что отстранены и делают вид, будто держатся группой. В целом, маги вроде бы равны, несмотря на то, что Северный или Мастер имеют больше власти в силу того, что доставшиеся им драконы составляют как бы основы мироздания, заключив в себе самые мощные энергетические потоки. Но, с другой стороны, два любых мага против одного пересиливают всегда. Потому всем надлежит держаться на равном удалении друг от друга, чтобы не создавать перевеса. Но так не выходило, конечно, и группа Северного тому подтверждение. Впрочем, он и верховодил, от чего я был склонен не обращать внимания на происходящее. Северный мог быть жесток или поспешен, но не глуп.

— Я так и знал, — я вздрогнул. Обрезая листья, совсем задумался о том, как обстоят отношения среди магов, так что не услышал шагов. Мастер умел приходить совершенно бесшумно и, чем ближе к ночи, тем незаметнее он становился, и с тем росла его сила. Днем он словно отступал в сторону, давая свободу Северному. Между нами существовала невидимая связь, но сейчас я слишком сильно задумался.

— Знал, и послал мальчишку, чтобы еще раз убедиться? — я швырнул в огонь срезанные сухие листья и принялся одеваться, на этот раз без кольчуги.

— Мне давно уже не нужны подтверждения, — поморщился маг. — Пошли, я сам решил проследить, чтобы ты не игнорировал нас. Поверь, так надо. Хочу, чтобы все свои размышления ты высказал прямо. Тогда напряжение, связанное с тобой, спадет до следующей глупой выходки.

— Доклад? — я подошел к двери.

— Иначе и вовсе будет допрос, — совершенно серьезно ответил Мастер. Ну и ну!

Выйдя из комнаты и прикрыв за собой дверь, я спросил:

— Что с Беллиной?

— Узнаешь вместе со всеми, Недгар тоже будет. Думаю, уже все собрались, даже Рене будет.

— Слушай, — я остановился, — давно хотел спросить: у хранительницы библиотеки нет дракона, она не маг, но не стареет. Она имеет власть над ветром, спускается в подземелья Форта и не боится призраков, перед которыми вы безмолвно отступаете. Все вы невольно или вольно уступаете ей первенство, когда речь заходит о правосудии. Так кто же она на самом деле?

— Задай ей этот вопрос сам, — тоскливо попросил Мастер. Я знал, что когда-то он любил ее, пришел за ней в Форт, преодолел, должно быть, тысячи трудностей и совершал достойные поступки в надежде лишь на взгляд. А она без колебаний отдала его дракону, сделав тем, кем он был теперь. Значит, ей уж точно больше лет, чем самому Мастеру, у которого на счету не одно столетие.

— Нет, ответь мне ты, — резковато потребовал я. — Рене никогда мне не ответит, а вы все знаете, но молчите!

— Не все знают, — Мастер замялся. — Кое кто даже оспаривал ее право сильного и, знаешь ли, безуспешно.

— Как же это, если она не маг?

— Демиан, ты разве не понимаешь, что и Оружейник не маг?

— Он — учитель, а учителей принято уважать, но за что уважать Рене?

— Достаточно тебе знать, что ей нельзя причинить вред, — Мастер стал бочком пробираться мимо меня к выходу, но я притиснул его к стенке.

— Эй, нет, так дело не пойдет. Что значит «нельзя причинить вред»?

— Демиан, — предостерег меня маг, — сейчас я не буду с тобой это обсуждать, мы опаздываем.

В словах его я почувствовал опасное напряжение и отступил. Есть звери, которых нельзя загонять в угол, они могут за это убить. Ничем хорошим не кончатся мои попытки припереть Мастера к стене. В конце концов, у каждого человека должны оставаться свои секреты.

— Но ты расскажешь? — больше попросил я.

— Может быть, — согласился он. — Ты ведь никогда не оспаривал право Рене, почему теперь?

— Любопытство, праздное любопытство, — пожал я плечами.

— А ведь ты хотел спросить, может ли ее ранить фантом, так? Магия времени, вот что тебя интересует! Да-а, — протянул он, — как-то я не подумал, к чему все это.

Он открыл дверь и вышел в сгущающиеся сумерки.

— Так что? — натянуто уточнил я, хотя Мастер ошибся. Мой вопрос был задан из чистого любопытства, никаких других мыслей на этот счет у меня не было.

— Так, ничего, — передразнил меня он. — Магия времени разотрет ее в пыль так же, как любого из нас. Как деревья, камни или… призраков.

— Вот оно как, — протянул я, следуя за магом. — Так кто же она, откуда взялась?

Но Мастер не пожелал ответить, он лишь еще больше прибавил шаг, оттолкнул на повороте с дороги какого-то пьяненького бродяжку, который, взметнув ноги выше головы, упал на грязные камни. Я равнодушно проследовал мимо, заметно хромая. Старик Демиан частенько помогал людям, да не всем.

Как и предполагалось, собрались все. И, хоть мы с Мастером пришли не последними, Недгар с Оружейником почти синхронно наградили меня недовольными взглядами.

— Нечасто ты балуешь нас своим присутствием, — скрипуче сказал Оружейник, а целитель Недгар, подойдя и взяв за локоть, отвел в сторону к большому окну оружейной.

— Что с тобой, Демиан? — спросил он настойчиво. — Никогда не могу тебя застать.

— Я не прячусь, — даже как-то смутился я. — Просто много забот, я постоянно в отъезде. Пару раз видел, что ты заходил. Обрывал Палую?

— Да, хотел пополнить запас болеутоляющих, а твой источник самый лучший, — он улыбнулся. — Я откопал небольшой отросток, теперь будет собственное растение.

— Не может не радовать, чего ты хотел все же?

— Мастер настаивает, чтобы…

— Чтобы ты в свою очередь настоял и подлечил мне ногу? — насмешливо продолжил я.

— Именно так, — не стал отпираться Недгар. — Годы уходят, и все сложнее будет что-то поправить даже с нашими умениями. Мастер рассказал, что ты сделал в Лесных Долах, думаешь, спустя годы так же просто врачевать, как по горячим следам?

— Нет, я так не думаю, — отказался я. — Это было не так уж и сложно, пока в костях осталась память.

— Но и не приуменьшай своих заслуг, — одернул меня врач.

— Ты прав, — кивнул я, — и Мастер в своем праве, но решать мне!

Я давно уже усвоил урок: гораздо проще соглашаться, чем спорить, а делать все равно по-своему.

— Ты-то нарешаешь, — проворчал Недгар, но его напор ослаб под моим видимым смирением.

— Что там с девушкой, которую мы вчера привезли? Ребенок родился?

Недгар нахмурился, сплел руки на груди, словно защищаясь, но тут вошел Рынца, и Оружейник звонко позвал нас перестать секретничать. Как мне показалось, Недгар с облегчением вздохнул и подсел к Северному за длинный стол. Частенько маги собирались для разговоров в небольшой компании, и тогда рассаживались в удобной комнатке с камином, что за тренировочным залом, но когда людей собиралась так много, как сегодня, предпочитали второй этаж. Здесь было холоднее, чем внизу, зато значительно просторнее.

Я невольно обратил внимание на стулья с высокими спинками из железного дерева. Столь утонченные и красивые предметы мебели не разочаровали бы и самого привередливого вельможу. Признаться, я не знал, кто сейчас в Форте способен наносить подобную резьбу столь умело, ведь железное дерево, добываемое из центра гор, необычайно твердое и непослушное. Зато в его внутренней структуре скрыты замысловатые узоры и, если только резчик хорош, предметы из железного дерева представляют собой настоящие произведения искусства. Сдается мне, эти четырнадцать стульев, обтянутые бардовым бархатом, стоят примерно столько же, сколько средненький торговый корабль Инуара.

Но я опять пытаюсь развлечь себя отстраненными мыслями вместо того, чтобы сосредоточиться на происходящем. Вон и Мастер смотрит на меня с укором, начав рассказывать о произошедшем. Он умолчал о бовуре, и это не может не радовать. Я не уверен, что остальные маги поймут мои… предпочтения.

— Теперь ты, — потребовал Мастер, когда закончил рассказ о наших приключениях, — что еще тебе известно?

Я послушно начал говорить, пересказывая все то, что до этого говорил Мастеру в пути, про ситуацию в целом на материке, про слухи о шаманах гор, про деревню стариков. Про то, что магия в мире разрастается, словно трофическая язва, и несет она с собой тьму и отраву.

Меня слушали, не перебивали, и, когда я закончил, все еще долго молчали.

— А что с женщиной, Недгар? — спросила Рене, откидывая белесую прядь волос. Как сейчас помню ее сидящей за книгами с чашкой остывшего чая. Она всегда так делала — откидывала волосы, которые мешали, но остричь их не бралась.

«Кто же ты такая, Высшие тебя побери?» — в который уже раз подумал я. Выглядит молодо, но магического дуновения в ней не ощущается, как не ощущается ее присутствия вообще. Любой человек источает из себя отсвет энергий, оплетающих его тело, но только не Рене. Она словно мертва, но это какой-то обман. Я прикасался к ее коже, она теплая и живая, и все же какая-то другая…

Все смотрели на целителя, но лучший врач Форта как-то устало глядел в отполированную до блеска, отливающую красным столешницу. Его ладони ровно лежали на столе, словно он пытался вжать пальцы в дерево.

— Я вырезал ребенка, — наконец, как-то через силу сказал он. — Лучше бы не делал. В какой-то степени ваша ведьма, кричащая, что внутри у нее чудовище, оказалась права. Там точно не человек.

— Что?! — задала за всех вопрос Рене. Ее голос взволнованно прозвенел.

— Сморщенная мертвая тварь, вот что я скажу вам.

— Это похоже на канал для оттока времени? — холодея, спросил я. Все теперь глядели отчего-то на меня, возможно, вопрос, который я задал, поверг всех в замешательство. Но, если в чреве матери обнаружилось иссохшее нечто, не значит ли это, что зачавший его человек (или не человек) попросту высосал маленькую жизнь?

— Какое страшное предположение, — негромко пробормотала себе под нос Инга.

— Я не знаю, — Недгар пожал плечами. — Не знаю такой магии, не представляю даже, что такое возможно. Это не очень-то походит на прикосновение фантома, если об этом вы думаете… но больше походит на умение, — он запнулся. — Приобретенное умение.

— Выходит, если ее взял силой Тюдор, то он — именно тот, кто распространяет знания о магии времени? — уточнил Оружейник, как всегда не позволяющий своему разуму окунаться в страсти событий.

— Вот незадача, Тюдор недостаточно умен для этого, — возразил Рынца. — Я хорошо его знаю, Тюдору не было дела до всей этой глупости. К тому же, он пропадал месяц назад, за месяц в чреве женщины не могло прорости его семя.

— Тогда почему же ведьма Риана говорили о Тюдоре? — неприязненно переспросила Рене.

— Может быть, его видели вместе с ней?

— Зачем это магу Форта посещать какую-то простолюдинку? — взвился Горан. Северный положил ему на плечо руку и, вспыхнувший было верзила, успокоился.

— Я не знаю, — Недгар пожал плечами. — В сущности, никто из нас ничего не знает наверняка. Надо искать ответы на эти и многие другие вопросы. И путь от Тюдора к человеку, раскрывшему магию времени, самый что ни на есть прямой.

— Мы думали с Мастером, что он может быть во главе Ордена Немых, — вмешался я. — Вестник, или как там его. Или кто-то из его приспешников. Немые сейчас необычайно многочисленны, мы можем только подозревать, сколько на самом деле у них сторонников и что они из себя представляют. Но нужно выяснять, и чем быстрее, тем лучше. Меня удивляет, что никто не поинтересовался судьбой женщины. Она умерла, Недгар?

— Нет, но она все в том же забытьи. Боюсь, это все. Я не могу что-либо сделать, ее жизнь не дает к себе даже прикоснуться.

— Как такое может быть? — удивленно поднял бровь Северный.

— И этого я не знаю, мои руки отводит в сторону чья-то воля. Мягко, но настойчиво.

— Тогда она для нас бесполезна, — подытожил Рынца, но я думал иначе.

— Если нельзя прикоснуться, то можно за ней пройти, — сказал я негромко. — Где-то, возможно, все еще жива ее душа, и я могу нагнать ее, как уже однажды поступал. Мне знакомы те тропы, которыми идут живые к миру мертвых…

— Демиан, ты сделаешь это? — Рене даже пододвинулась ко мне. — Ты же понимаешь, насколько это важно? Я не хотела бы верить на слово какой-то деревенской ведьме, в конце концов, Рынца прав, и Тюдор мог оказаться там по какой-то другой причине. Или женщина могла солгать ведьме, пытаясь спасти себя и прикрыться магами Форта. Но тебе я поверю, только догони ее.

— Это непросто, Рене, — ворчливо проскрипел Оружейник. — Когда было время оскорблять, ты не сказала и слова в защиту Демиана, а теперь имеешь совесть просить?

— Это не имеет никакого значения сейчас! — отмахнулась хранительница библиотеки. На ее лице не дрогнул ни один мускул, да и остальные не проявили никаких эмоций.

«Хаяли меня, значит, за глаза, — равнодушно подумал я. — Ничего удивительного, нужна большая смелость, чтобы высказать в лицо все то, что ты на самом деле думаешь».

— Зачем ты пытаешься нас рассорить сейчас, Оружейник? — уточнил Мастер.

— Так, для себя, чтобы сделать кое-какие выводы, — отозвался тот как ни в чем небывало.

— Ты ведь знаешь всех как облупленных, какие еще выводы тебе нужны? — Северный поднялся и тронул за локоть Недгара. — Пусть принесут сюда женщину, Оружейник, вызови служку, хочу, чтобы убрали со стола бокалы, они будут нам мешать. В конце концов, не только Демиан умеет ходить этими дорогами, я сам поддержу его, чтобы уменьшить риск.

Оружейник встал и распорядился, целитель ушел, а Рене, посчитав незазорным, сама унесла со стола кубки и три широких кувшина с вином, а также фрукты. Я вознамерился выйти на крыльцо, чтобы продышаться перед тем, что мне предстояло сделать, но Мастер, от чего-то попросил не уходить.

— Что такого? — я, следуя его призыву, отошел к окну.

— Не знаю, но мне… тревожно. Что-то будет, Демиан, я чувствую, что тебе угрожает опасность.

— Меня ничего не смущает, Мастер, ты видно устал. Не надо опекать меня как ребенка и не надо говорить с Недгаром обо мне.

Я пристально уставился на мага.

— Сам решишь, я помню, — согласился Мастер. Я невольно взглянул на его руки, задумался о прошлом. Я помнил, как маг постарел от страшных стычек с фантомами. Когда-то его время было на исходе, но теперь… казалось, он с каждым годом молодеет. Должно быть, это дракон возвращает ему утерянное, давая все новые силы.

— Демиан? — я взглянул на подошедшего Северного. Его белые волосы как всегда были собраны в тугой хвост. — Справишься?

— Думаю, да. Скажи, ты знаешь, где Шива? Куда он пропал после соединения миров? В первое время он появлялся, но я давно уже не получал о нем никаких вестей…

— Так и я не знаю, куда делся этот треклятый фантом, он не счел нужным поставить меня в известность о своих планах. Уже думаю о нем нехорошо, видимо, как и ты.

Маг дня пожевал бескровными губами.

— Искали, конечно, остервенело искали все мои люди. Я даже посылал Горана, а ему в поисках нет равных, от него не спрятаться, но на материке никаких следов Шивы не нашли. Быть может, он где-то на островах? Океан, омывающий материк, огромен, и то, что мы зовем Льдистым морем — лишь начало морского пути. Вокруг разбросано много мелкой суши, и мы знаем о существовании лишь ближних островов не дальше, чем на месяц пути. Я уверен, что есть и еще что-то. Суша еще есть, просто нам до нее не добраться, а вот Шива мог уйти и за горизонт.

— Изыщите возможность построить и отправить легкие корабли, способные на длительные плавания, — проворчал я. — Возможности у нас есть. Пусть это займет год, но мы, принесшие с собой столько знаний, не можем позволить себе такое невежество! Нужно составить точные географические карты.

— Демиан, в этом ты прав, и я давно думаю об этом, — кивнул Северный, — но лишь услышав твои слова, укрепился в необходимости этого. После вашего плавания отправим Бегущую, она быстра и надежна. Попросим Ингу, пусть ведет корабль. Я видел ее на мостике, огонь, не женщина!

— Да, мое место на корабле, а душа в море, — согласилась, подходя, голубоглазая Инга. Она мне нравилась, хотя была непонятна именно этим своим стремлением поскорее уплыть подальше от материка. Возможно, она, так же как и я, сторонилась драконов или человеческих дрязг, а, быть может, просто не представляла, как жить без моря. — Чего это вы тут шепчетесь?

— Инга, нужно проложить карты на запад и юго-запад, пока Демиан не разведает, что можно сделать с водяными змеями. А в идеале — выстроить новые, подробные карты дальних путей. Мне кажется, это дело как раз по тебе.

— Можно, — легко согласилась женщина. — Не соскучитесь тут без меня?

— Ну, ты же всегда можешь примчаться обратно на крыле лазурный птицы, — поддел ее Сверенный. — Достаточно только позвать, и она доставит тебя быстрее ветра. Так мы выстроили карты материка.

— О да, — Инга улыбнулась, думая о своем драконе, но в глазах ее скользнула смутная печаль.

Дверь внизу хлопнула, несколько служек несли на тростниковых носилках укрытую льняной тканью женщину. Она и вправду походила на мертвую, похудевшая, спавшая с лица, с глубоко запавшими глазами и тяжелой морщинкой, залегшей между бровей. Сейчас она казалась мне куда старше, почти старухой. Мы все обернулись и наблюдали, как ее положили на стол, как Недгар зачем-то поправил край прикрывающей тело ткани. Мне казалось сначала, он расстроен или напуган, теперь я ощущал его острое чувство вины. Врач, не смогший спасти… вот, кем он себя ощущал. Врач, полный бессилия.

Как-то, в одной из наших бесед я спросил его, каково смотреть, как у тебя под присмотром умирают другие, и он, пожав плечами, сказал, что не может привыкнуть только к двум вещам: к умиранию детей и животных.

«Вот когда такое случается, я всегда спрашиваю себя: за что? Спрашиваю Высших, за что эта чистая, только начавшая путь душа, уходит в муках… и не нахожу ответа. Наши боги молчаливы, их взглядов нам не уловить. А внутри себя я так и не отыскал ответа».

Я не стал смотреть на тех, кто собрался в комнате, без церемоний и промедления подошел и, присев на стул, положил руки женщине на лицо, преодолевая острое, болезненное сопротивление чужой воли.

Слева от меня встал Мастер, справа Северный; я чувствовал их прикосновение к собственным плечам. Это то, что не даст мне уйти безвозвратно, то, что в критический момент напомнит о необходимости вернуться. С ними я не пропаду, хочется в это верить.

Стоило сосредоточиться, и я с легкостью шагнул вслед за умирающей, но внезапно оказался не там, где ожидал. Передо мной была не тонкая тропка между взвешенными границами тьмы и света, а глухой низкий коридор с неровными, грубо отесанными стенами, полный огненных отсветов. Я не видел факелов, но вокруг было достаточно светло. Сначала показалось, вдалеке капает вода, потом стало понятно, что это звонкое эхо удаляющихся шагов. Я бросился было на звук, но почти сразу остановился, уперев ладонь в стену. Передо мной был черный провал в полу, внутри которого клубился густой дым. Шаги стали отчетливее, они торопили меня, рождая нервозность. Чудилось, какая-то жаба шумно прыгает, медленно удаляясь прочь. Провал был невелик, но движение внутри него меня пугало. Я стоял у самого края, не решаясь перепрыгнуть на другую сторону. Казалось, это какая-то загадка и, если не удастся ее разгадать, придется слепо рисковать всем.

Понадеявшись на помощь Мастера и Северного, я все же подобрался и прыгнул вперед. За моей спиной взвилось облако перегретого пара, ударило в потолок, мгновенно затянуло весь коридор, подсвеченное кровавым светом огня. Больше не было видно ничего — ни стен, ни потолка. Я задыхался в душном мареве, пытаясь понять, куда нужно идти. Сместился в сторону, нашаривая стену, еще и еще, как вдруг ощутил, словно укол страха, будто сработала чуйка или кто-то предупредил. Я замер, а потом пошел в другую сторону. И тут же натолкнулся на стену. Похоже, еще один шаг в предыдущем направлении неизбежно привел бы меня в пасть провала.

Дымка рассеялась, я шел все быстрее, пытаясь поспеть за шлепающими шагами.

Развилка. Я задержался, прислушиваясь, но звуки летели со всех сторон, и из-за спины, и из обоих коридоров.

Теперь пришлось идти осторожнее, выбрав левое ответвление по наитию. Затаив дыхание, я вслушивался, вглядывался, но не видел той, за кем следовал. Беллина для меня была лишь тенью: еще не на пути к смерти, а где-то между, пойманная в этом пугающем, диковинном лабиринте, пронизавшем разум несчастной.

«Забытье, — подумал я внезапно, — блуждание внутри собственного осознания. Неужели это выглядит именно так? Все здесь, рядом, у нее в голове? Найти бы и задать верный вопрос».

Ну же!

Я остановился на краю разрушенного зала. Потолка не было, от купола остались лишь расколотые края скалы, сходящейся надо головой. Там, высоко, выше обрывков плотной, словно ткань, паутины, слабо трепетала зеленая вода. Я видел, как по поверхности то и дело прокатываются белые буруны волн, но не ощущал запаха моря.

Прямо перед моим лицом снизу вверх поднималась пыль. Провалившись, свод истончался в песчинки и медленно поднимался обратно, туда, где, подхваченный водой, растворялся без следа.

Посреди зала был разрушенный трон; часть сидения раскололась, а щиты и мечи, украшавшие царственный престол, заржавели. Все указывало на былое величие, даже едва различимые картины на дальней стене. Сердце застыло: эти изображения уже волновали меня когда-то там, в храме другого мира, с религией которого я был незнаком. Изображения зверей, природы и одинокого, разбившего меч, Бога.

В ногах появилась легкая слабость, воспоминания прошлого накатили тяжелой волной, но я справился с собой, понимая, что и мой разум сейчас, возможно, играет со мной злую шутку.

«Нужно найти ее, больше ничего от меня не требуется», — напомнил я себе и шагнул в летящий песок, который неприятно зашуршал, стоило мне его потревожить. Я шел, ощущая, как песчинки трутся о мою кожу, царапая; как они касаются друг друга; слышал все нарастающее словно бы шипение…

Оглянулся. Прямо за моей спиной частицы камня сконцентрировались, приподнялись огромной змеей, распустившей широкий капюшон. Из серой пасти то и дело выскальзывал длинный, железный язык.

— Да ладно, — протянул я и, отвернувшись, пошел дальше, пытаясь расслышать через шипение звук босых ног. Неужели я свернул не в тот коридор?

— Кто ты?

Я вздрогнул, повернулся. Беллина в тонкой рубашке до пят, затянутой на груди шнуровкой, стояла у трона, опустив голову. Рука ее лежала на треснувшем подлокотнике. За ее спиной, опасно покачиваясь, нависла змея, но женщина не замечала угрозы.

— Я пришел тебе помочь…

— Ты? Мне? А мне нужна помощь? — казалось, она удивлена. — Посмотри вокруг, это все мое, я здесь хозяйка, а ты вторгаешься в чужие владения, и твои мысли отражаются на моих стенах! Зачем ты пришел сюда?! Отвечай, не лги самому себе!

— Я пришел, чтобы ты ответила мне, — стараясь говорить мягко, сообщил я. — Кто сделал с тобой такое?

— Кто?! Что?

Она развела руки в стороны, и змея качнулась, приподнялась. Беллина отшагнула назад и принялась гладить чудовищное создание, которое охотно склонилось под ее толстую кисть.

— Я — тот маг, что спас тебя из деревни. Помнишь меня? Помнишь второго?

— Ты избегаешь имен, — Беллина подняла голову, ее черные редкие волосы, наконец, дали возможность рассмотреть лицо, принадлежащее дряхлой старухе. — Это очень верно, ведь я передам, кто ко мне приходил.

Она неприятно засмеялась молодым, звонким голосом, и я внезапно узнал в ней ведьму Риану.

— Ты попался в ловушку, ты зашел слишком глубоко и вскоре умрешь вместе с нечистой. Я лгала тебе, но эти знания будут для тебя бесполезны. Не Тюдор виноват в том, что случилось, нет, конечно. Ведь он просто покорно делал то, что велели. Он приходил и охранял эту девку, чтобы с нею ничего не стряслось. Он часто приходил к ней, а последний месяц и вовсе никуда не отходил. Потому что Вестник боялся за ее жизнь, опасался, что она кому-то расскажет о том, что произошло.

— Что же произошло? — уточнил я.

— Зачалось дитя, живущее вспять, маг! Оно дает силу тому, кто его создал. Оно дает ему время, которого у тебя уже не осталось.

Песок полетел быстрее, теперь он не сек, а резал кожу, оставляя на ней тонкие кровавее бороздки.

— Я возьму Тюдора и восстановлю его связь с драконом, а потом убью Вестника, — пообещал я.

— Глупые, ничего не значащие слова, маг. Ты уже мертв, ты заблудился в лабиринте, запутался в сетях, и вскоре твое тело превратиться в тот же прах, что камни скал!

Я отвернулся и пошел прочь. Все, что можно было узнать, я узнал, теперь оставалось слишком мало времени на то, чтобы вернуться.

Я шел, и эхо чужих шагов накатывало на меня со всех сторон, тревожащее шипение шло по пятам, охватывало облаком кружащегося песка, не имеющего формы, но знающего свою цель.

Я чувствовал, как меняются пути, как сходятся и расходятся коридоры, и лишь прикосновение магов на моих плечах заставляло меня идти вперед, туда, где это ощущение холодного и жаркого касаний становилось сильнее.

— Вышел! — радостно воскликнул Оружейник. — Демиан, ты заставил нас понервничать!

Я откинулся на спинку стула, ощутив, как неприятно врезается в воспаленную кожу казавшаяся красивой резьба.

— Выпей-ка, — Инга сунула мне в руку высокий бокал, но, увидев, что я не шелохнулся, отобрала его и заставила пригубить. Первый же глоток вина немного прояснил мысли, вернул ощущение реальности. До этого, хоть и чувствуя собственное тело в комнате, я видел стены бесконечных коридоров, пленивших мой разума. Ничем хорошим это не могло кончиться.

— Что, что ты видел? — спросил меня кто-то, но я поднял руку, останавливая всех. Мастер первый отошел в сторону, сел на свое место, его примеру последовал и Северный.

Я, наконец, справился с собой, взял и выпил залпом остатки вина. Звучащее в ушах шипение притихло, но напиток внезапно поразил мой мозг, наполнив его хмелем. Оружейник был прав, понервничали все, и трудно представить, сколько собственных сил мне пришлось отдать за один лишь шанс вырваться из смертоносной ловушки. Теперь я был слегка пьян и слаб, мои энергии окончательно иссякли, и я вяло отметил, что это путешествие отобрало куда больше сил, чем воскрешение стражника в Лесных Долах.

Ловушка.

— Это была ловушка, — сказал я отчетливо. — Ведьма Риана создала ее для того мага, который решится прийти. Я говорил с ней…

— С ведьмой? — не сдержалась Рене.

— Да.

— Чего она хочет? — не давая мне молчать, уточнил Мастер.

— Чего хочет она? — я задумался. — Или чего хотят те, кто стоит за ней. Она говорила о ребенке, живущем вспять, говорила о Вестнике, которому все это нужно. Еще сказала, что Тюдор служил ему. Вестнику. Как такое может быть? Где сейчас Тюдор?

— Я приглядываю за ним, — сказал негромко Недгар. — Он не в себе, и сегодня я обнаружил, что он не может себя обслужить. Пришлось обмыть его будто младенца или немощного старика. Теперь мои помощники не сводят с него глаз и кормят его, но мне кажется, Тюдор все больше походит на пустую оболочку. Ты узнал что-то еще?

— Ведьма была уверена, что мне не вырваться, но все равно была осторожна со словами, — нотка вины прозвучала в моем ответе. — Она не так уж и много сказала.

— Потому что ты мало или неверно спрашивал, — сухо заметил Оружейник.

— Я сделал то, что сделал. Женщину умертвите, я так и не видел ее души, а, значит, она будет вечно блуждать по тем коридорам, подвластная чарам, до той поры, пока не распадется телесная оболочка.

— Ведьму эту надо убить, — сказал Горан. — Если она способна на такое… я сейчас же подниму в лет дракона и выжгу эту деревню дотла. А ведьму изловлю живьем…

— Это разумно, — согласился до той поры молчавший Анри. — Я отправлюсь с тобой.

— Что «разумно»? — резко спросил я. — Убивать ни в чем неповинных людей? Пожарище — большая деревня, в ней проживает по меньшей мере сотня семей, люди разводят коз и овец, чешут и валяют шерсть, торгуют с равниной, пекут лепешки. Этих людей вы готовы испепелить? За что?

— Они жили бок о бок с магией времени, с самым черным знанием, которое существует в этих землях, но ни один не усомнился, ни один не пришел к нам! — возразил Рынца. — Значит, они причастны или их приобщили. Это уже не люди. Я склонен полагать, что действовать нужно как можно быстрее. Дело Горан говорит.

— Ни один дракон не взлетит, чтобы убивать невиновных, — я даже поднялся, притянув все взгляды к себе. Негромко что-то обсуждающие Северный и Недгар замолчали. Вокруг повисла плотная, ужасающая тишина.

— А не кажется ли вам, что Демиан только что угрожал нам? — Рынца тоже встал. Он не мог упустить такого шанса. — Не кажется ли вам, что он слишком много на себя взял?

Северный с силой впечатал сцепленные кулаки в столешницу и облокотился на них лбом. Жест был полон тоскливого отчаяния, и я подумал, что он, верно, не знает, как поступить, но уже понимает, что надвигается буря.

— То, что все драконы говорят с тобой, не дает тебе никакого права указывать нам, — нехорошо улыбаясь, высказался Горан.

— Как можно так, — протянула Инга, — предавать тех, кто защищал тебя и кого защищал ты? Нас так мало, Демиан, и я слышу такие страшные слова, вылетевшие из твоего рта…

«Да ведь я напугал их, — подумал я отстраненно, — тем испугал, что и вправду могу приказывать их драконам, хотя никогда этого не желал и уж точно никогда об этом не думал раньше. Я могу приказывать потому, что любой дракон, памятуя о том, что я сделал для него, ответит на мое приветствие и выслушает мои слова. Никто, ни одна живая душа в этом мире, кроме меня, не способна говорить с чужим драконом… была не способна. Теперь вот этот страшный случай с Тюдором, повергнувший все наше понимание мира в хаос. И то, там дело не чистое. Уж не знаю, послушаются ли меня крылатые ящеры и кого выберут, если придется выбирать, но ведь и маги не знают! Я же посягнул на святое!»

Я медленно сел обратно. Неосторожные, мои слова разрушили все.

— А вы знаете, как называют Демиана в Инуаре? Властелином драконов, верно? Он возомнил себя здесь монархом и взялся указывать, чего мы должны, а чего не можем делать! — Рынца кривился, предвкушая. — Этим утром он отверг закон Форта, он защитил раба, поднявшего руку на жителя города. Он считает, что в праве устанавливать новые законы.

— Это так? — хмуро спросил Северный, не поднимая головы.

— Пленник защищал женщину, над которой жестоко издевался житель города, — отозвался я. Теперь уже ничто было не в моей власти, остались только слова, и я был не уверен, что они смогут развеять охватившую всех упрямую глухоту. — Нельзя слепо следовать законом, раньше такого не было. В Форте был честный суд, в городе не убивали зря. Если житель Форта творит непотребства, он прав только потому, что он здесь законно? Ответьте мне?

— Когда речь заходит о женщинах, город должен разобраться, — со вздохом вмешалась Рене. — Сейчас вы говорили о другом, Рынца, оставь судебные разбирательства мне. Я хочу, чтобы мне рассказали все об этом деле, но позднее. То, что происходит здесь и сейчас, не касается ни меня, ни Оружейника. Она встала и быстрым, стремительным шагом вышла из комнаты. Я отчетливо слышал, как каблуки ее сапог простучали по доскам пола.

Оружейник тоже поднялся, словно раздумывая над словами Рене, потом кивнул своим мыслям и ушел через низкую дверь в спальню.

Мы остались одни, теперь это было только между мной и магами. Их глаза пристально смотрели на меня, как вдруг Инга встала и сказала:

— Не могу так! Ты не имел права это говорить, Демиан. Я разочарована, — она развернулась и тоже вышла, почти бесшумно затворив за собой дверь.

— Так нельзя, — Недгар сплел руки перед собой. — Вы знаете, через что он прошел? Вы знаете, что тысячи слов не значат одного поступка? Вы сами судите его по словам, но забываете про дела. Разве он мало служит нам всем, разве он кого-то предал? Он не нашел нужных убеждений, потому что устал и пьян. Не сама ли Инга влила ему в глотку вино? Мы, это мы виноваты в том, что происходит!

Я слегка повернул голову, ожидая, что скажет Мастер, ожидая от него должных слов поддержки, но маг молчал, глядя мимо меня.

— Нет, Недгар, лично я не готов так все оставить, — масляно сообщил Рынца, — и, думаю, я не одинок. Инга сказала свое слово, Горан и Анри тоже. Есть способы, чтобы научить пониманию даже мага и, если он не хочет слышать язык уважения, можно начать говорить и по-другому. Я сам могу…

— Мастер, отведи Демиана в глубину Святилища, — Северный резко поднял голову, и я вздрогнул, ощутив на себе его тяжелый, требовательный взгляд. — Пусть Хозяин Форта сам…

Рынца заулыбался. Это было во сто крат страшнее того, что мог сделать со мной палач города. Он не учел только одного: я знал, кто обитает в подземельях ниже библиотеки, я уже однажды слышал скрип воротов и истошные крики, сам Хозяин Святилища провел меня по древним лестницам. Город знал меня, и Северный, понимая это, осознанно выбрал то, что было наименее опасным. Со стороны маг приговорил меня к одному из самых жутких наказаний, но в свою очередь пропустил то, что сейчас я был необычайно уязвим. После произошедшего за последние сутки сил в моем теле практически не осталась, а энергии иссякли. Что будет, когда я спущусь туда, где власть и воля решают все? Смогу ли держаться с призраком наравне, не вызвав желание перемолоть меня, как нечто нестоящее?

— Бегущей отплывать скоро, — сказал как бы между прочим Анри. Он слово отступил, услышав, какое наказание за неосторожные слова выбрал мне Северный. — А ему плыть с ней.

— Бегущая не уйдет без него, — возразил Горан. — Ради этого все и задумано. Мастер, не забудь закрыть решетку, а когда отворить ее — мы решим сами. Бегущая отплывет, но не раньше, чем Демиан образумится.

— Или его образумят, — словно шакал поддакнул Рынца.

Раньше мне казалось, что Горан — человек Северного, но сейчас, глядя на происходящее, я осознал: Горан изменился. Он всегда был грубоват и недальновиден, но раньше помалкивал, разрешая Северному принимать решения. Теперь же он не боялся сказать свое слово, и думал на удивление примерно так же, как Рынца. Его броня упрямого безразличия стала заскорузлой и плотной, а уверенность в своей правоте — безграничной.

— Как же мы все, в конечном итоге, похожи, — сказал я, поднимаясь. — Все мы не готовы услышать друг друга. О каком единении может идти речь, если у всех у нас разные собственные цели и нет общей? Мы грыземся как лисицы, пытаясь чувствовать себя важнее, чем мы есть на самом деле, но задумайтесь: каждый из вас пусть вспомнит, зачем он проживает год за годом, не в силах умереть!

— Многим давно уже не интересно жить ради других, — как-то вяло озвучил свои мысли Анри.

— Тогда зачем все это?! Почему ты не остался там, за чертой, в гибнущем мире?

— Чтобы остановить магию времени, — твердо ответил Мастер. — Этого мы никогда не забудем. Можно рождать империи и играть в царство, мы во власти создавать или разрушать, наводить страх или дарить жизнь. Это мелкие фигуры на той доске, на которой ставкой — время.

— Мастер, опомнись, мелкие фигуры после партии кладут в ту же коробку, что и крупные! Нельзя пренебрегать теми, кто не в состоянии вам противостоять!

— Та-та-та, какие благородные слова лицемера, — пропел Рынца. — Не оттягивай неизбежное, иди. И, конечно же, не забудь вернуться, иначе мы заскучаем без твоих нравоучений. Хотя, мне кажется, после Святилища и ты позабудешь все эти сказки про доброту и благородство. Сила всегда — только сила!

— Что же ты ничего не сказал? — спросил я, когда мы покинули оружейную. Я остановился, достал серебряный портсигар и извлек оттуда свернутую из тростниковой бумаги и лучшего южного табака, сигарету. К востоку от острова Тур, там, где воздух полон свежей влаги, есть несколько клочков суши, на которых люди живут в маленьких лачугах, питаются тем, что пришлет им море и выращивают лучший в мире табак. Такого листа я более нигде не встречал; то, что попадается на материке — чаще всего смесь трав с добавлением горных дурманов. Такой дым медленно разрушает разум, давая удовольствие, зато дешев и всегда доступен. А вот настоящий табак — особая драгоценность, как и кофе. С тем, как прекратилось сообщение с южными островами, достать его стало практически невозможно, но у меня сохранились еще кое-какие запасы. Да, я всегда был запаслив на счет трав и табака.

Я прикурил от кремниевой зажигалки, заполненной спиртом. Руки слега дрожали.

— Что бы ты хотел от меня услышать? Слова, оправдывающие тебя? — казалось, Мастер удивлен.

— То, что ты думаешь на самом деле. Мне не нужна ложная защита, — отрезал я.

— Я считаю, что ты собственными руками убил тех людей, — помолчав, глядя, как вспыхивает и угасает уголек в моей руке, сообщил маг. — Тебе нужно было искать верные слова и убеждать, а не угрожать. Демиан, ты — ничто. Двое других из нас могут стереть тебя в порошок, а ты делаешь вид, что тебя это не беспокоит вовсе.

— Они сожгут деревню, потому что я этого не хотел?

Мастер кивнул.

Прошла стража, зажигая светильники. Пока ночи длинны, в городе меняют масло дважды за темноту, потом, когда наступит лето, будет хватать и одного раза.

— Дори, — командир квада Мишель Форрапс поклонился и, не задерживаясь, проследовал дальше. Уважение уважением, но дело есть дело.

— Чтобы я чувствовал свою вину? — провожая взглядом стражу, резко спросил я.

— Чтобы в следующий раз ты думал, прежде чем угрожать им.

— И тебе?

— И мне, иди.

Мастер быстрым движением выбил у меня из руки недокуренную сигарету, и десятки ярких искр осыпались на мостовую, угасая.

Он спустился за мной по ступеням, ведущим в библиотеку, и еще ниже, туда, где ждала меня тьма, затворил за нами дверь и вынул из ниши у входа пару масляных ламп.

— Не надо, Мастер, — попросил я, — мне уже претит блуждание по коридорам, освещенным светом огня.

— Это на будущее, — Мастер сунул мне лампу. — Ты ведь опустошен, Демиан, я же вижу, — он поднял руку вверх, и над нами растеклось мягкое, сероватое свечение. — Я боюсь, что Северный ошибся и страшусь последствий этой ошибки.

— Но не сделаешь нечего?

— Нет, так рассудил случай, и не мне что-то изменять. Я устал от твоего самодурства, Демиан. Жизнь, текущая вокруг, не дает надежды и новизны. Я существую только потому, что дракон не дает мне уйти.

— Конечно, заставить тебя что-то сделать может только очень сильные чувства, — проворчал я. — Или мои!

— Ты бередишь мои раны, но это не означает, что я буду ходить у тебя на поводу! И все же я скажу одну вещь… не забывай себя Демиан, чтобы там не произошло. Смотри, не разрушь Форт, когда будешь сопротивляться. Я то знаю, что ты можешь…

— С чего бы это? — я даже опешил от такого заявления.

— Ты всегда был способен на большее, даже когда не обладал истинной силой или знаниями, разве забыл? Никогда не знаешь, чего еще от тебя можно ждать…

Мы спускались по лестнице, и уже давно миновали библиотеку, когда внезапно за моей спиной неприятно лязгнуло железо. Я повернулся, замер на последней ступени. Мастер, просунув руки через закрытую решетку, без выражения глядел на меня.

— Ты когда-нибудь сам ходил туда? — глухо спросил я. — Ниже, еще ниже?

— Позови Калороне, если не будет другого выбора, — равнодушно сказал маг.

— Когда вы откроете решетку? — словно не услышав его совета, потребовал я.

— Не жди этого, ищи выход сам, — снова посоветовал Мастер.

— Вот как… а они бывали здесь?

— В сердце Форта спускается только Рене. Нет, Демиан, библиотеки более чем достаточно, но там, в глубине мы не властны…

— Так кто же она?! Скажи мне сейчас, быть может, это последний шанс!

— Надеюсь, ты не веришь в это, — Мастер пожал плечами. — Думаешь, ты хочешь услышать ответ?

— Возможно. Это поможет мне выжить?

— Возможно, это погубит тебя…

Мы молчали, Мастер медлил, хотя давно уже должен был уйти.

— Ты знаешь, что на самом деле представляет из себя Святилище? — вдруг спросил он и, не ожидая ответа, заговорил быстро, будто боясь, что его кто-то уличит в пособничестве: — Ты думал, Святилищем называют землю, на которой построен Форт, да подземные казематы, но это не так. Форт стоит поверх древнего города, который опустился в недра вместе с жителями. Там, куда тебе предстоит идти, живут призраки, но подземелья не граничат с миром мертвых и не приблизят тебя к смерти ни на йоту. Ты не сможешь там умереть, Демиан, там некому тебя убить. В Святилище не живет ни одной даже самой глупой мыши! Это — иллюзии, я уже говорил тебе о них, иллюзии и метаморфозы.

Я знал, о чем он говорил, но не хотел вспоминать. Когда я оказался под городом в прошлый раз, не было такой смертельной усталости, и сам Хозяин Форта был рядом. Он показывал прошлое, но не желал навредить. Это не значило, что я не подвергался опасности, но, признаться, тогда у меня было куда больше шансов уцелеть, чем теперь. Опустошение делало меня податливым и желанным.

— То, что окружит тебя, может свести с ума, — продолжал маг. Я никогда не заговаривал с ним о том, как когда-то возвращался в библиотеку в тщетной надежде все изменить. — Ты будешь думать, что это происходит с тобой, но ничего этого нет! Есть только камни, Демиан, древние камни, поросшие плесенью и припорошенные пылью. Да призраки. Самый сильный из них — Хозяин. Душа города. Остерегайся его, он не способен испытывать благодарность, а та любовь, которой награждает тебя город, основана на праве сильного. Но сейчас ты уязвим как никогда!

— Я запомню, — когда Мастер замолчал, согласился я. — Рене?

Маг оглянулся тревожно, прислушался и пошел прочь.

— Мастер!

— Она был до того, как Святилище опустилось вниз, — донеслось с лестницы. За изгибом затихли шаги, померкло магическое свечение, медленно погружая меня в абсолютную темноту.

— Века и века ты жива, — поставив незажженный фонарь на пол, пробормотал я. — И ничего не меняется. Ты не стареешь, Рене. Не имея власти, ты, тем не менее, необычайно сильна. Кем же ты была в Святилище?

Женой, — прошелестел легким шорохом вдоль пола голос. Я вздрогнул. Сейчас не лишним было бы зажечь огонь, прогоняя жуть и развеивая мрак, но я не хотел. Есть вещи, которые не стоит видеть. Есть дела, о которых лучше не знать. Впрочем, выбора мне не оставили, и Хозяин Форта сам рассудил за меня. По полу вдоль коридора метнулась пульсирующая, белая искорка, забилась, заметалась от стены к стене, осветив на мгновение, подобно вспышке молнии, окружившие меня казематы. Длинный, нескончаемый коридор с низким потолком, десятки отводов — то ли боковых коридоров, то ли камер — закрытых решетками. Черный провал слева, комната с неожиданно высоким потолком, жаровни на идеально отполированных, без нагара, треногах. Стол и шесть кресел. У дальней стены какие-то… механизмы. Вокруг ни пылинки.

Снова темнота, сквозь которую не может пробиться мой привычный к ночному мраку взгляд. Здесь я вовсе не властен. Тихо, только бьет в грудную клетку взволнованное сердце.

Не было ни криков, ни запаха разложения, но скользкие касания животного страха все равно достигли моих внутренностей.

Жена?

Рене была женой Хозяина Форта, древнего правителя, ушедшего в недра вместе со своим городом? Но как она выжила? Как сохранила разум? Почему и ради какой цели живет?

Я видел однажды, как она плачет по утраченной библиотеке, и тогда мне казалось, что она — самая обычная женщина, потерявшая нечто очень дорогое ее сердцу. Так бывает, когда теряешь близкого, но разве книги — простые вещи с всеобъемлющим знанием — могут быть настолько близки? Нет, в тот черный день, когда время разрушало привычный всем нам мир, она оплакивала вовсе не потерянные книги, а сам город. Или того, что жил в его глубине.

Меня невольно тянуло в темноту, и я вглядывался, хотя видел только круги, растекающиеся по сетчатке. Что там за машины, неужели это пыточные приспособления, которых я никогда не видел?

Тишина.

Я несмело оттолкнулся от стены, сделал несколько шагов внутрь залы, слыша, как рождается эхо — помещение было достаточно большим, чтобы звуки отражались от стен.

Я уже протянул руку, стараясь нащупать то, что было у противоположной стены, когда за моей спиной кто-то прошел. Скрипнуло кресло, хрустнул стол. Должно быть, когда здесь проходили допросы, когда несчастных пытали, вытягивая из преступников признания, за этим самым столом сидели писцы и судьи, а в промежутках тишины, когда прерывались душераздирающие вопли, становились слышны потрескивания углей в жаровнях и скрип гусиных перьев по бумаге.

— Зачем ты пришел сюда, маг? В эти подземелья вход для подобных тебе закрыт. Я не звал тебя! — прошелестело по залу. Я вздрогнул, как будто голос этот ударил меня. Вздрогнул, но не повернулся. Сейчас, не защищенный собственной силой, я боялся взглянуть на Хозяина Форта, боялся, что это видение станет для меня последним, лишающим остатков разума. Потому я наоборот зажмурился, пытаясь усмирить частившее сердце.

— Знаю, ты пришел сюда не по своей воле, — снова пронеслось по залу. — Маги думают, я — чудовище. Они подсунули мне крысенка в надежде, что я научу его уму разуму! Словно я их инструмент. Знаю, о чем ты думаешь, Демиан. Тебе кажется, что сейчас я вторгнусь в истерзанное событиями сознание, и тогда ты призовешь Калороне. Наиболее умные из магов тоже считают, ты поступишь так, не боясь того, к чему это может привести.

Да, Калороне придет. Быть может, я и вправду решу вырвать из твоей души все лишнее, тогда мы сразимся, потому что старик не даст тебя в обиду! Я знаю и то, во что это перерастет. Слышу голос… твой голос. Ты кричишь, ты требуешь найти мир вместо разрушения!

Не находишь, Демиан, что все это пустое? Я — бесплотное эхо прошлого, сокрытого в моем разуме. Я согласен на этот обман до тех пор, пока мне не удастся разгадать эту страшную загадку: почему моя жена не способна уйти…

— Я думаю, что можно решить…

— Ты?! Думаешь? А ты уверен, что это так уж необходимо? Я оберегаю Рене, и ничто не способно нанести ей вред; смерть — это забвение, стоит ли она того, чтобы идти к ней?

— Смерть — это начало нового пути, это перерождение…

— Через забвение, Демиан. Смерть разрушит тебя лишь кратким прикосновением. Она развеет твои части по ветру, а энергии мира соберут тебя, быть может, для новой жизни в другое время, но совершенно из иных составляющих. Ни одна крупица тебя не вспомнит, кем она была раньше, иначе даже новые дороги утратят новизну! Ты — человек дракона, ты умирал и возродился из того, кем был. Теперь скажи, кем же был раньше? Знаешь, сколько прожил жизней? Вот оно, главное знание, которое тебе необходимо. Не стремись туда, где тебя не станет, Демиан. Там — ничто. Так и Рене не тянется к смерти. Ей нравится быть причастной, порой жизнь становится пресна для нее, и она ищет утешение и знания в книгах. Она — целый мир в себе, ей нет равных. Это Рене — главное сокровище Форта. Если она уйдет, я уйду следом за ней, но пока эта необратимость является для меня самой важной загадкой: почему она не смогла уйти. Но если такое случится, я оставлю свой город, Демиан, чтобы быть рядом с ней. Ты знаешь, почему Святилище оказалось здесь? Почему оно так называется?

Я отрицательно покачал головой. В книгах часто встречались упоминания о кровавых жертвоприношениях, и у меня сложилось впечатление, что казематы Форта были неким местом отчуждения, куда свозили извне преступников и убийц. Теперь, после слов Мастера и хозяина города, я внезапно подумал, что здесь все не сходится. Ведь я частенько видел призраков в Библиотеке, и их приходило несметное множество. Так откуда они брались, те люди? Можно было бы предположить, что они — умерщвленные в застенках пленники, но сейчас, стоя в полной темноте между креслами и пыточными машинами, я внезапно подумал, что ошибался.

— Да, маг, все правильно, — прошелестел голос. Каждый раз, когда он нарушал глубокую тишину, сердце мое учащалось, и я был не в состоянии справиться с той потусторонней древней жутью, которая накатывала на меня вместе с чуждым сознанию голосом. — Эти люди — жители моего города! Святовяща! Так он назывался раньше, но люди склонны слышать то, что более знакомо их ушам. Святилище, да, теперь вы зовете его так. Мой город, где я взошел на царство тысячи лет назад.

Тогда я был молод и яростен. Я собрал вокруг себя армию лордов, захватывал и разделял земли. Своими подвигами я доказал женщине, что достоин ее взглядов, и взял ее в жены.

И что же сделали маги? Они разрушили свой мир! Это их помышлениями время взбунтовалось; это по их вине оно обозначило себя, привлеченное древними ритуалами, которые дерзко творили они, ища себе бессмертия и освобождения от драконов. Думаешь, ты знаешь все, Демиан? Думаешь, твои видения целостны?

Твои знания — всего лишь урывки, украденные у вечности. Маги поплатились за свою глупость и невежество, они так и остались в своем мертвом мире отбывать там бесконечное, нескончаемое наказание. Но я считаю, этого недостаточно, потому что маги уничтожили много больше! В знакомый тебе мир прошли лишь двое. Да, ты не знал. Северный и Аткала. О, как люто она ненавидела холодного мага за его гордыню и глупость. Он ответил ей тем же, отвернулся, когда фантом испивает ее до дна…

— Зачем ты говоришь мне все это? — устало спросил я.

— Это месть, — глухо сказал хозяин Форта. — Он думает, что никто кроме Мастера не знает, но я расскажу, чтобы знали другие. Знали истинное его лицо. Я долго ждал, и мои чувства остыли. Теперь месть особенно сладка. Слушай о прошлом, маг равновесия. Слушай и запоминай.

Пленные всегда мечтали сбежать, и маги были такими же, как те жалкие люди, чьи твердые кости хранятся в камерах моих тюрем! Северный нарушил равновесие ради обретения свободы, и Аткала никогда не могла ему это простить. Они прошли вдвоем и чуть не оборвали собственную историю, неся следом разрушения. Это их волей и волей других магов Форт оказался над Святовящем, вминая его в небытие. О, поверь, мой город был центром мира, а люди из любого закоулка земель стремились прийти и поглазеть на белые шпили кафедралов.

Все это уничтожено магами. Они разрушили свой мир и пришли в мой, безжалостно стирая то, что было на этом месте ранее. Ты думал, только проходящие через границу теряют свои тела? Зря, потому что когда сливаются воедино миры, смешиваются все вероятности. Мой город вместе со всеми жителями провалился в недра, лишь бы не нарушать законов материи. Рене тогда не было в городе, моя бедная девочка отправилась в один из наших летних дворцов.

Теперь все, кто жил в Святовяще, по прежнему существуют в нем. Я остановил для них время, чтобы только не дать страшному горю случиться. Они верят, что вокруг них привычный мир. Я пленил их умы, я создал для них миллионы иллюзий.

Тут есть рай на земле, Демиан. Мы создаем его своими руками. Мне не интересно причинять боль, мне уже давно ничего не нужно от магов.

— А как же Калороне, все эти пытки?..

— В жизнях любых государств есть темные времена и темные страницы, исписанные алой кровью. Святовяща был силен тем, что я держал в стальном кулаке кольчужной перчатки жизни всех своих подданных, но никто не мог обвинить меня в несправедливости.

— Справедливость, так ты называешь то, что произошло с Калороне? — скривив губы, спросил я. Знаю, Призрак был прекрасно осведомлен о моих эмоциях.

— Зачем ты задал этот вопрос, Демиан? — прошелестел хозяин Форта. — Произошедшее между тобой и магами ничему не научило тебя?

— Я не хочу учиться уходить от своей совести, призрак! — проворчал я. — И не готов закрывать глаза, когда надо смотреть. Мои слова ранили тебя и ты вправе делать со мной все, что заблагорассудится, ведь видишь же, что я не могу тебе противостоять. Но уходить отсюда, не узнав и доли той правды, которая погребена под башнями Форта? Уволь!

Он долго молчал, не шевелился, и ни единый звук не нарушал гнетущей тишины. В какой-то момент мне показалось, он просто ушел. Я хотел уже сойти с места и пойти пощупать там, где было кресло, на котором сидел призрак, когда он вдруг заговорил:

— Калороне был моим Наместником в те времена. Это очень высокий титул, дающий возможность говорить моими устами. Когда я отбывал на поле брани — а я всегда шел впереди своего войска и не раз слышал свист летящих в меня стрел — он оставался править. Он мог отправиться в любое герцогство и распоряжаться Лордами на свое усмотрение. Согласись, это — немало.

Я верил ему как себе, но пришло время, и ядовитая змея проползла между нами. Несколько советников, решив, что Наместник им неугоден, раскинули свои сети и поймали мой пораженный любовью разум в силки лжи. Они представили мне десятки доказательств того, что Колороне в тайне от меня приходит к Рене; они напомнили мне о невольно брошенных словах и взглядах. Их козни были так опасны, а моя любовь столь страстна, что я… поверил. Поверил не другу, не любимой женщине, которая лила горькие слезы… Эти слезы, напротив, убедили меня, что все рассказанное — правда; они подтолкнули меня к ужасному. Вместо того чтобы подарить другу быструю и легкую смерть, я отдал Калороне в руки палачей.

Отдал и забыл…

Ты молчишь. Почему не осуждаешь?

— А кто я такой, чтобы осуждать то, что минуло задолго до моего рождения? — я даже растерялся.

— Тогда зачем тебе это знание?

— Чтобы не повторить ошибок, которые невозможно исправить!

— Ты мне нравишься, — по пустому каземату пронесся легкий смешок. — Ты так правильно думаешь, но делаешь все невпопад. У тебя впереди еще, должно быть, миллион других, собственных ошибок. Демиан, мне жаль тебя. Это будут только твои ошибки и только твои испытания, но раз уж тебя занесло в мой город, запомни: даже в самой кромешной темноте рано или поздно вспыхнет свет. Не бойся ни боли, ни мрака. Если в душе твоей есть цель, ничто не сможет тебе помешать. Береги этот свет и, когда будешь выбирать между другом и врагом, выбирай с осторожностью.

— О чем ты? — нахмурился я. Не люблю намеки, они пугают, заставляют ощущать смутные предчувствия перед тем, чего может и не случиться.

— Ворчу, — хмыкнул призрак, — всего лишь бредни старого, сошедшего с ума духа. Тебе не место здесь, Демиан, не время быть в таком плачевном состоянии. Ты ходишь путями мертвых, а это отбирает много сил, истирает границы и связи с материальным…

В другом конце комнаты внезапно что-то заскрежетало. От этого душераздирающего визга трущегося железа и дерева, мои конечности заледенели. За спиной по полу отъехало кресло… и, следом, еще одно!

— Кто здесь?!

Я развернулся, не в силах больше стоять к призраку спиной.

Их было двое. Король Святовяща — молодой мужчина с кожей, похожей на бумагу, глубоко запавшими провалами пустых глазниц, несущий на голове царственный венок из сплетенных драгоценных металлов. Слепец, потерявший зрение после жизни.

И невидящий старик, обретший зрение после смерти. Калороне. Они оба все время были здесь, пытливо вглядываясь в мою спину и выискивая в моих ответах и эмоциях что-то одно им понятное. Они читали книгу моей судьбы внимательно, тщательно ища слова, которые потом спасут меня.

— Калороне, — я слегка наклонил голову. — Давно не встречал тебя в Библиотеке.

— Наши встречи будут все реже, — мягко сообщил он мне. — Все в мире проходит, и этот этап пройден тобой до конца. Возможно, это наша последняя встреча…

— А как же дочь? Моралли?

— Ты хочешь, чтобы я оправдывал тебя перед ней? Хочешь от нее взаимности?

— Я хочу, чтобы Моралли простила не меня; я хочу, чтобы ее сердце перестало разрываться на части от мыслей о тебе! Я приведу ее…

— Нет, Демиан, теперь я уверен: мы больше не свидимся. Но твою просьбу я запомню, потому что никому не дозволено изживать свой разум тем, чего нельзя изменить. Я сам приду к ней, но прошу: оставь ее. У Моралли другая судьба, и она не связана с тобой. Она хорошая, но простая девочка. Ты разрушишь ее, сделав частью своих войн. Я запрещаю тебе прикасаться к ней, ты понял?

Вопрос этот был задан спокойно, но было в нем что-то очень тяжелое, обещающее пустоту, и я лишь кивнул. Я давно уже не надеялся на то, что у нас с Моралли что-то может вернуться. Она навсегда осталась в моей памяти женщиной, зажегшей в притухающей жизни одинокого человека новую звезду.

Оба призрака приблизились ко мне, без предупреждения протянули руки, прикасаясь, и я знал, что не могу от них защититься. Но рядом был Калороне, и страха не было. Лишь сознание, растревоженное событиями прошедших дней, внезапно ускользнуло.

 

Глава 3. Водяной змей

Как не странно, мне, как истинному магу, до сих пор не явны механизмы действия некоторых рун. Символы сами по себе имеют сплетение линий, несущих смысл и действие. Так, знахарские знаки, коих огромного множество и для каждого органа символ свой, помогают раскрыть в нужном месте токи, способные зачастую исправить дело. Это походит на то, как гвозди вбивают в бочку, полную воды. Удар, и образуется брешь, щель в том мешке, который охватывает тело человека.

Из заметок Демиана Хромого, Повелителя Драконов.

Но многие символы и их действие для меня остаются загадкой. Например, чары отрицания, о которых все говорят, кажутся мне лишь выдумкой, но я подспудно страшусь того, что они могут существовать и быть эффективными.

Теперь пришло время вернуться к тому, что происходит при рождении дракона. Говорить о том, что дракон убивает выбранного им человека также нелепо, как закрывать глаза и стоять на месте, когда на тебя несется стадо буйволов. Дракон не убивает, хотя, несомненно, в полноте чувств и смятения, охватывающих ящера после появления на свет, он может быть неосторожен и способен нанести человеку серьезные раны. Также он закроет их с легкостью, как только осознает происходящее. А после дракон разрушает непреодолимые стены, которые сдерживают сознание человека и уберегают его от соприкосновения с чистыми энергиями мира. Их потоки столь сильны, что способны разрушать.

Если обратиться к древним трудам, в них иногда встречается термин «поглощенный миром». В них вскользь упоминается о том, что есть методы, способные освободить разум, дав ему возможность слиться с окружающим. Судя по всему, «поглощенные миром» — всего лишь блаженные, лишившиеся рассудка от неосторожных действий своих наставников. Ведь прежде чем разрушить и раскрыть, нужно укрепить то, что внутри.

Вокруг нас разлито достаточное количество энергий, чтобы впитывать их свободно и иметь ресурсы для того, чтобы не только вбивать гвозди в события, но и для того, чтобы самим эти события создавать. Впрочем, такого уровня достичь очень сложно и это то, что делают для своих людей драконы. Они даруют смотрящим эти умения, являясь, по сути, гранью, между концентрированным миром энергий — Истоком — и целостностью человека. При этом они же являются необходимым и вполне достаточным ограничением. Некоторые маги называют себя слугами драконов, другие и вовсе предпочитают молчать. Смотрящий дракона. Для кого-то это титул, для меня он был приговором. Когда родился дракон, и я ощутил суть происходящего, то был потрясен. Да, именно так! Дракон не внушил мне любви к себе или привязанности, я ощущал его как пустоту, которая пугала своей неизвестностью, но потом я нашел в пустоте все необходимое.

Я мог бы смотреть его глазами, мог ощущать мир таким, каким видел его дракон — тончайшим, изумительным плетением кружева энергий. Но я, конечно, не использовал это слишком часто, учась смотреть самостоятельно. И частенько это приводило к тому, что я истощал силы в попытке сделать нечто неподъемное. Подобное явление сродни физическому опустошению, которое пагубно для тела и души. Усталость бывает так сильна, будто ты растратил все и даже больше. Перемахнув этот барьер, сложно восстановиться, на это иногда требуются не часы, но дни. Также и с энергиями. Растратив многое, ты уже не в состоянии раскрыться, чтобы черпать извне столь необходимое.

И так же ты доползаешь до кровати, валишься на нее, обессиленный, и думаешь, что мигом уснешь, но опустошение столь велико, и сон не идет. Тебе остается только ждать успокоения, полагаясь на умение тела приходить в равновесие.

Луч света коснулся ресниц, защекотал, пробуждая. Разгоряченную кожу взволнованно тронул своим прикосновением ветер, и я подался вперед, ощутив груз тела. Так бывает, когда медленно поднимаешься из воды: вот еще секунду назад ты не весил ничего, чувствовал легкость, но с тем, как тело покидает воду, оно наливается ощутимой тяжестью.

Шаг к свету.

Ступени наверх, площадь, оружейная с ее большими, отражающими солнечные лучи окнами. Меня бесцеремонно выпроводили вон из подземелий Форта, но поверьте, я совсем не расстроен.

Кто знает, сколько прошло времени с тех пор, как Мастер с лязгом закрыл за мной решетку, перегородившую подземелье? Разве это важно теперь? Как не важно и то, что за время моего отсутствия произошло. Я отлично усвоил: нельзя идти против всех, нельзя отстраняться.

Да, душевное равновесие вернется чуть позже, а сейчас не мешает немного отдохнуть, может быть выпить чай с бодрящими травами. Мои энергии текут ровно, я снова полон, и за это благодарить нужно Хозяина города. Это он, или, быть может, Калороне, стер с моей души прикосновения мертвых материй.

Город оживал, радуясь весеннему утру. Монотонный шум волн разорвали ударившие из порта склянки — менялась вахта на кораблях. Уже сейчас там во всю бурлит жизнь, бойко торгуют утренним уловом, примеряются к привезенным товарам и набирают грузы для рейсов. Там бегают мальчишки, кто по поручениям, кто, срезая кошельки у зазевавшихся покупателей; снуют облезлые псы, выискивая, чем бы поживиться, и шныряют ничего не боящиеся, разжиревшие на зерне из хранилищ серые крысы. Там воняет водорослями, рыбой и нечистотами. Там на рейде стоит в ожидании отплытия Бегущая. Ее крепкие паруса подобраны, якоря плотно вбиты в грунт, и корабль с нетерпением покачивается на волнах, ожидая, когда капитан ослабит удила и позволит ей вырваться в открытое море, открывая путь к горизонту.

Я тряхнул головой и решительно направился к себе — сейчас мне не место на улице. Хочется избежать ненужных встреч…

— Вышел?

Я замер, выйдя из-за угла, уже почти добравшись до башни. У стены, расслабленно прислонившись к ней плечом, стоял Мастер. Что же, могло быть и хуже.

— Я разочарован, понял? — отозвался я.

— Ничего страшного, это пройдет, — равнодушно утешил меня маг, делая вид, что не понимает намека. — Через час Бегущая отчалит.

— Имей совесть, — возмутился я, — неужели старик Демиан не заслужил немного покоя?!

— У нас мало времени, — Мастер скривился, потому что двоякий смысл этих слов был страшен. — Не мне тебе объяснять, как важно для нас сделать все необходимое как можно скорее…

— Что-то случилось, пока меня не было?

— Ничего важного, — маг отвернулся.

— Тогда мне не интересно, — я развернулся и, хромая, побрел вверх по лестнице. Я бы поторопился, но опасался, что Мастер примет мою спешку за бегство. Маг на секунду задержался у двери и последовал за мной, бесцеремонно прошел в комнату и присел на край кресла, вглядевшись в подернутые пеплом угли. От них все еще шло ощутимое тепло.

Впрочем, Мастер давно уже мне не мешал. Он частенько приходил без приглашения, и я научился воспринимать его более как предмет мебели.

Я разделся и, подхватив льняное полотенце, вознамерившись пойти принять ванну, когда маг вдруг сказал:

— Твой парень, Ален, он не соврал.

— Он не мой, — резковато отозвался я.

— Тем не менее, ты спас одну жизнь. Сын фермера и вправду издевался над бедной девушкой.

— Что же с ним будет? — вздохнул я, понимая, что придется дослушать историю до конца.

— Рынца все равно требует для раба ссылки в рудники, ведь он нарушил закон о неприкосновенности жителей Форта…

— Я о Фаране, — прервал я мага, заставив посмотреть на себя. В глазах Мастера было раздражение.

— Что ты хочешь услышать от меня, Демиан? Что его повесят?

— Вы сами взращиваете беззаконие и жестокость, — отозвался я. — Выгоните его хотя бы…

— Можешь заняться этим по возвращении, — отрезал Мастер. — Может быть, удастся вырвать и раба из рук палача…

— Я возьму Алена с собой на Бегущую, — согласился я. — Будет прислуживать мне, хотя у меня нет никакой нужды в служках. Для Рынцы пусть это выглядит по-другому: мальчишка откуда-то понимает в мореходстве, и это вполне достойный повод, чтобы забрать его, не вызвав ненужной ряби на воде.

— Ален вырос в рыбацкой деревне, — подсказал Мастер. — И ты прав, это блестящее решение. Что ты видел внизу?

Вопрос был задан с такими напором и быстротой, что я чуть было по инерции не ответил на него. Все же ловко Мастер научился мною манипулировать, с ним всегда приходится держать ухо востро.

— Мы встретимся на Бегущей через час, — сказал я, выдержав короткую паузу. — Мне нужно помыться, и отдохнуть. Если не считаешь зазорным, разожги огонь. Я бы выпил чашечку чая, чтобы успокоить мысли.

— Не знаю, как ты это сделал, — Мастер принялся бросать дрова в закопченное жерло камина, — но я рад твоему благополучию. Иди, намывайся, тем более что в ближайшие дни с пресной водой будут трудности, да и нагреть большой объем морской воды для помывки будет проблематично. Это слишком дорогое удовольствие.

Я вздохнул. Сейчас это меня волновало меньше всего.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что мы покидаем материк в самый неподходящий момент? — уже с порога спросил я.

— За делами здесь приглядят, — ответил Мастер равнодушно. — По счастливому стечению обстоятельств ты выложил все, что нужно, и теперь Северный займется этим сам. Морские змеи, Демиан, вот что сейчас важно для тебя, сосредоточься на этом.

Я был не согласен! Драконьи кости, я чуть не швырнул полотенце себе под ноги в бессмысленном проявлении протеста, но сдержался. Ведьма, практикующая древние горские техники, способная обмануть иллюзией мага, жизнь, текущая вспять, магия времени. Все это было во сто крат важнее, чем какие-то водяные твари, скользящие под морской гладью. Да как они не понимают?!

Но я не находил в себе слов убеждения. Никогда не находил.

Запах порта оказался даже хуже, чем мне помнилось. Верно, к этому невозможно привыкнуть, если не бываешь тут каждый день. Удушливый коктейль из нечистот, свежей и коптящейся рыбы смешивался с запахами прогорклого масла и плесени, просыпанных пряностей и пролитого вина. Тяжелый дух немытых, потных тел забивал нос.

Я впервые подошел к кораблям так близко — раньше мне доводилось бывать лишь на окраинах, где в чистых, пахнущих свежей стружкой и смолой закрытых доках на стапелях возвышались костными скелетами остовы будущих кораблей и лодок. Я видел, как мастера распаривают доски, а потом, изгибая их, прилаживают к похожим на ребра мертвого животного шпангоутам.

К докам вел ухоженный, прорытый несколько лет назад широкий канал, по которому подвозили материалы и спускали на воду построенные корабли. Но теперь я прошел мимо дешевых пивнушек, у которых частенько можно увидеть пьяных, дремлющих на земле прямо под стеной матросов, которым не нашлось место в таверне; мимо складов и хранилищ, мимо увеселительного дома, где на крыльце дежурила аляповато раскрашенная и, на мой взгляд, не очень чистая девица с всклокоченными волосами и вызывающим взглядом, к причалам и пирсам, к набережной и торговой площади. Здесь не утихала суета, ржали, переминаясь с ноги на ногу, лошади, обиженно мычали волы, жалуясь на злую судьбу, заставляющую их таскать непомерные грузы. Бойкие торговые дети сновали в толпе, предлагая орехи в меду, брагу, воду или молоко.

Я прошел по пирсу, глядя в сторону горизонта. Бегущую было невозможно спутать с другим кораблем, она разительно отличалась от грузовых судов, стоящих на рейде. Мощное трехмачтовое судно с высоким баком угрожало своим врагам двумя рядами пушечных портов.

По возносящимся на умопомрачительную высоту мачтам, похожие с берега на муравьев, сновали матросы, в который уже раз проверяя крепления канатов.

Для такого крупного корабля бухта порта была мелковата в отлив, и Бегущей приходилось стоять в отдалении от мели. Виной всему были особенности побережья Инуара, в основном своем имеющего изломанную, приподнятую над водой скалистую линию с суровыми волнами, разбивающими о прибрежные, обрушившиеся в воду скалы, любые суденышки, рискнувшие подойти достаточно близко к берегу. Главная бухта же наоборот представляла собой врезавшуюся в сушу длинную дугу с плавным, неторопливо опускающимся дном, непригодным для крупнотоннажных судов.

Я поежился под пронзительным дуновением ветра, поправил заплечный мешок с кое-какими вещами. Рядом со мной натужно закашлялся престарелый рыбак — весеннее дыхание моря ему тоже было не по нутру. Старик сидел на ящике и, ловко орудуя инструментом, чинил порванную сеть.

Я мимолетом пожелал ему здоровья, и старик вздохнул с видимым облегчением, так и не поняв, что произошло.

Порт жил своей собственной, мало знакомой мне жизнью. По берегу вдоль моря сновали дети, переворачивая камни и сдирая с них ракушки; выгоняли из норок съедобных рачков и собирали выброшенные на берег водоросли и плавник. Водоросли шли в пищу, из них готовили гарниры к блюдам и приправы; подтухшие побеги были хорошим удобрением, а высушенные — топливом.

По гладкой воде бухты скользили легкие парусные лодки рыбаков; кто-то только подвозил рыбу, кто-то уже продал свой улов и отчаливал. Разгружались товары, и крепкие, привычные к тяжелой работе мужчины с обветренными после долгой зимы лицами, выгружали на причалы объемные тюки и ящики, выкатывали бочонки и бочки.

— Эй, посторонись! — прокричали из-за спины, сопроводив «просьбу» парой крепких словечек, и я отшатнулся, потому что ждать, когда я уберусь с дороги, никто не собирался. Здесь никому не было дела до уважения, до титулов и статусов. Двое крепышей с вздувшимися на руках мышцами, катили к лодке бочонок, окованный медными кольцами. Докатив до края пирса свой груз, они сноровисто накинули на него петли веревок и спустили вниз прямиком в покачивающуюся между сваями лодку.

— Вот и ты, — я повернулся, коротко взглянув на вставшего за моей спиной Мастера. Зазевался. Что же, бывает.

— Я утрудил себя выполнить твою обязанность и найти того паренька раньше, чем корабль отчалит, — насмешливо сообщил мне маг. — Алена. Пойдем, он ждет нас у лодки. Бегущая готова в любой момент сняться с якоря. Клянусь, капитан уже заждался!

Я поплотнее запахнул плащ, прячась от назойливых ветряных наскоков и брезгливо стряхнул с сапога налипшую на носок перетаявшую со снегом грязь. Ветер внезапно опал и налетел со стороны причала, окунув нас в тошнотворную муть разложения. Идя обратно, я заметил между ящиками и корзинами распухшую тушу собаки.

«Золотари явно не знают своего места, — тоскливо подумал я. — Как же велико их невежество и сопутствующая ему антисанитария».

— Давно сюда не заглядывал, — понимая, о чем я думаю, проворчал Мастер. — Клоака. Этим тоже нужно заниматься. Давно заметил: стоит дать местным волю, ослабить контроль, и все скатывается в грязную сточную канаву…

— Что вполне выгодно магам, — закончил я.

Мастер не возражал. К чему отвергать очевидное?

Он провел меня вдоль торговых рядов и указал на низкую пристань, оказавшуюся вровень с бортом:

— Вон наша лодка.

На мой взгляд это была не лодка, а целый корабль. Возможно, причина такого отношения была в новизне того, что я сейчас испытывал. Всегда считал, что морские прогулки не для меня. Может быть, и зря.

Нас и вправду ждала пятиметровая, наполовину загруженная мешками лодка с четырьмя гребцами. Весла были вставлены в уключины, но подняты и сдвинуты вдоль борта, чтобы не мешали. Рядом стоял, понурившись, Ален.

— Знакомься, — указав на сидящего на носу смуглого уроженца степей, сказал Мастер. — Помощник капитана, Лютер Баст. Очень примечательная личность. Его прозвали Злой Язык за то, что он никогда не ругается.

Услышав эти слова, Лютер приветливо улыбнулся.

— Чистая правда, дори, уж поверьте!

— Парадокс, — хмыкнул я, кивнул сначала Басту, потом Алену. Парень все это время ловил мой взгляд, словно хотел что-то сказать, но я отвернулся.

Мастер махнул рукой и, не качнув суденышко, прошел на корму, где сел на лавку с таким видом, словно плавал каждый день.

— Давай-ка, парень, — позвал он, и мне показалось, что маг этими словами хотел подбодрить Алена. Я внезапно вспомнил себя, вспомнил, как раненый и избитый, ехал через степи в неизвестность, плененный двумя магами, словно вышедшими из самых страшных ночных кошмаров. Тогда Мастер не нашел для меня слов поддержки. Или это я не заметил их. Что же, не важно.

Парень не смог повторить фокус Мастера и, чтобы не свалиться в воду, был вынужден ухватиться за борт.

«Вырос в рыбацкой деревне, — припомнил я. — А по лодке устойчиво пройти не смог. Значит, не так уж и хорошо владеет телом, возможно, виновата порка».

— Демиан! — окликнул меня Мастер, отвлекая от размышлений. Он добавил в голос трагические нотки, чтобы задеть меня. — Сделай же этот решающий шаг!

— «Они идут на войну, позабыв о надежных тылах, — продекламировал я слова из одной песни, некогда услышанной в таверне, — они топчут свой собственный хлеб, взлетая на горных ветрах».

После чего также как и Мастер, не качнув лодку, прошел на корму.

— Твои выступления неуместны, — заметил маг. — И да, безусловно, ты давно не пел на публику…

Это тоже была старая шутка из прошлой жизни, но те времена давно ушли вместе с моими неуместными рефлексиями по этому поводу. Видя мой задумчивый, скользящий вдоль воды взгляд, маг предпринял новую попытку приободрить меня в свойственной ему манере:

— Не думаешь же ты, что я взял тебя в далекое путешествие лишь для того, чтобы утопить?

— Не думаю, — отозвался я. — Так, просто вспомнилось, и эти стихи показались мне вполне уместными…

— Надеюсь, ты не страдаешь морской болезнью, Демиан? — не унимался Мастер.

— Я тоже надеюсь, — согласился я, поймав на себе насмешливый, слегка снисходительный взгляд Лютера. Бывалый моряк, он чувствовал себя на воде как в родной стихии и испытывал пренебрежение к сухопутным крысам вроде нас. И ему было совершенно не важно, что корабль был построен по чертежам из библиотеки и принадлежит магам. Он не задумывался о том, что сотня человек команды кормится за счет Форта, ведь он и его команда все равно сами по себе. Нет, капитан Херт, водящий Бегущую с момента спуска ее со стапелей, никогда не посмеет присвоить корабль себе, но ведь никто и не может запретить ему или его людям считать корабль своей собственностью.

— Правый! Р-раз, — хорошо поставленным голосом скомандовал Лютер Баст, и весла по правому борту послушно ударили в воду, разворачивая лодку.

— Брызги долой! — недовольно прикрикнул на гребцов старпом. — Пагар, будешь языком тереть палубу! Ну, вместе. Р-раз!

Слушая команды, все моряки налегли на весла, и я на секунду ощутил вес груза в лодке — суденышко неохотно пошло с места.

— Что здесь? — указал Мастер на мешки. — Я думал, погрузка закончился еще накануне.

— Черная горная соль, — пояснил Лютер. — Уж и не знаю, от чего она такого цвета, только на островах ее не бывает и она в высокой цене.

— Из-за угля, — подсказал Мастер.

— Что? — озадачился старпом.

— Соль черная, потому что умельцы перетирают ее с углем, а потом продают втридорога, — разъяснил маг, и было видно, насколько потрясен моряк этим откровением.

— Так что же, она порченая? — спросил он растеряно.

— Нет, нисколько. К тому же она не плоха для животов, особенно в теплых краях, где пища зачастую бывает несвежей. Ты же знаешь, что лекари при отравлении часто рекомендуют использовать уголь.

— Ну, — протянул Баст, — я в этом не силен, а мой желудок может переварить и камень, если забить его доброй порцией эля, — он довольно рассмеялся.

— Почему не загрузили раньше?

Улыбка сползла с лица старпома.

— Так только что подвезли, дори. К чему налегке на Тур идти, если можно прихватить груза…

— Налегке? А в трюмах что?

— Ну, так, разное же. Спирты яблочные в дубовых бочках; дерево резное — поделки всякие. И железное дерево. Селитра, линзы для подзорных труб, посуда стеклянная. Мастера Форта очень в этом деле искусны, я когда грузил — каждую вещицу проверял, чтобы была завернута и не разбилась, так у меня дух захватывало. Царские вещи, я вам скажу. Ну, потом там камни конечно, кожа, меха. На теплых островах вроде меха и ни к чему, но их охотно покупают тамошние вельможи.

— Торгаши вы, а не моряки, — проворчал Мастер. — Никак это из вашей крови не вытравишь. Говорил я Херту, что скорость важна…

— Будет скорость, дори Мастер, — торопливо заверил мага старпом. — Бегущая сильна как касатка. Она даже не заметит веса. К тому же мы не первый день ходим с Гарретом, он как даст ветру пинка, и тот летит только в наши паруса.

Я настороженно слушал, глядя, как наперерез нам, поймав ветер, скользит маленький одномачтовый кораблик. Под такими косыми, залатанными парусами ходят рыбаки из тех, что побогаче. Бедняки, перебивающиеся заработками, рыбу ловят с утлых, пропитанных смолой лодок или даже самодельных плотиков.

На секунду мне показалось, что наши лодки непременно столкнутся, но у Лютера все было под контролем. Один из бортов пропустил удар, и лодка легко разошлась с парусником. Вырвавшись на чистую воду, идя курсом к вырастающей на глазах Бегущей, Баст приказал, перебираясь к нам:

— Командуй, Пагар, да не сбивайся с ритма.

— Вы осмотрели корабль? — спросил Мастер, когда старпом сел напротив него боком к движению лодки, чтобы видеть курс и с тем не проявлять непочтения к нам.

— Да, дори, ныряльщики сняли с днища все ракушки, теперь Бегущая лоснится от нашей заботы. Готов поклясться, ей не терпится показать вам, на что способна. Но я бы хотел поговорить с дори Демианом о деле…

Казалось, Баст смущен и подыскивает верные слова.

— Дори Мастер знает меня и мой экипаж, он понимает, что тут к чему на борту и как надо…

Я поднял руку, останавливая Лютера, чем смутил его еще больше. Мастер тоже от чего-то подобрался, видимо ожидая от меня очередной сумасбродной выходки.

— Я не из тех, кто лезет под руку, — сообщил я. — Мое понимание кораблей укладывается в следующее: до недавнего времени я полагал, что на Бегущей кроме парусов есть гребцы…

Старпом глянул на меня со смесью недоверия и легкого сожаления, покачал головой.

— У Бегущей мощное парусное вооружение, дори, да и галеон слишком велик для гребцов. Штиль опасен, но у нас есть Гаррет — колдун по-вашему, отличный ветровой, — старпом застенчиво улыбнулся, словно признавая заслуги магии в управлении судном. — Ну а раньше, когда угрожал штиль, приходилось идти за погодой, меняя курс, или просто ждать, когда вернется ветер. Мы все живем во власти моря, а в отношениях с ним важны терпение и навыки.

— Вон Ален у нас разбирается в мореходстве, — сообщил я.

— Это хорошо, дори, — слишком уж поспешно кивнул Лютер. — Но команда Бегущей давно уже укомплектована, все люди проверены плаваниями. Чтобы управлять галеоном, умения ставить парус на рыбацкой лодке недостаточно. Не зная вашего человека, капитан Херт ни за что не допустит его к такелажу. Ни один невежда, пока я жив, не притронется к парусам!

Я заметил, что от слов Баста на щеках Алена проступил румянец, но парень сдержался.

Метко все же Лютер сказал: «умения ставить парус на рыбацкой лодке недостаточно». Попал в точку и знает об этом, улыбается уголком губ, смотрит на Алена внимательно. Изучает.

— На борту, дори Демиан, — продолжил старпом, помолчав, — все имеет свое мало привычное вам имя, будет сложно ориентироваться в этой сумятице. Ваша каюта будет на полубаке… — он запнулся. — Ну, на вон той надстройке, сдвинутой относительно гальюна…

Баст замолчал, вздохнул, всем своим видом показывая, как ему сложно донести до меня свои мысли.

— Я вас отведу, — нашелся, наконец, старпом, правильно понимая насмешливое выражение моего лица. — Капитан отдает вам свою каюту.

Мастер, улыбнувшись, вернулся к своим вопросам:

— Что, Баст, мы готовы сняться?

— Да, дори, — я почувствовал облегчение старпома, отвечать Мастеру ему было проще, потому что они говорили на одном языке. — Ветер умеренный, штурман уже наверняка проложил предельные курсы. Трюмы заполнены провиантом и товарами, поднимаем эти мешки и, не мешкая более, снимаемся.

— Это хорошо, — хмыкнул маг, о чем-то задумавшись.

— Подходим, — Лютер вновь перебрался на нос, чтобы не дать лодке ударить о борт судна. — Суши весла.

Из пушечных портов уже протянулись багры, притянувшие лодку к Бегущей, наверху заскрипела лебедка. С тихим шелестом развернулись, упав вниз, две веревочные лестницы.

— Прошу на борт, дори, — донеслось сверху.

Голос у капитана Херта был звучный, но с хрипотцой, будто у простуженного человека.

Второго приглашения не потребовалось. Ален, всем видом показывая, что его оскорбили зря, ловко и быстро забрался наверх. Он двигался легко, опровергая мои размышления на счет его спины. Так свободно человек, испытывающий боль, двигаться не в состоянии. Палуя сделала свое дело, раны закрылись, но это означало, что пройти по лодке, не качнув ее, Ален попросту не смог. И как же юноша, выросший в рыбацкой деревне, мог не научиться держаться уверенно на воде? Не ясно.

Следом за Аленом на палубу поднялся Мастер, потом уже я. Мы не торопились и не пытались казаться опытнее, чем были на самом деле. Сдержанность во всем, вот какого принципа придерживался Мастер, я же и вовсе оглядывался с нескрываемым любопытством.

— Старина Соленый Херт, здравствуй! — Мастер радушно похлопал капитана по плечу. Тот и вправду был немолод, особенно по меркам Инуара, где продолжительность жизни редко превышала сорок лет. Чаще всего мужчины погибали в стычках между собой или пытаясь защититься; частенько от хворей — к этому возрасту большинство выглядели глубокими беззубыми стариками.

Наш капитан был сухощавым, похожим на одну из своих мачт, мужчиной с обветренным, изрезанным морщинами лицом. Кривой, сломанный нос и аккуратная бородка делали его подобным остромордой рыбине, поросшей мхом.

— Вы готовы? — уточнил Херт, слегка поклонившись мне.

— Да, Соленый, командуй, — поднимаясь за капитаном на мостик, согласился Мастер. Я замешкался, оглядываясь, но Баст не дал мне этого времени.

— Дори Демиан, сейчас начнется наша работа, — сказал он, стоя у меня за правым плечом. — Моряки — народ несдержанный, прямой и за словом в карман не полезут.

— Не беспокойся, — отмахнулся я. — Мешать не стану.

— Тогда пожалуйста на ют…

Я приподнял бровь, словно говоря: «ткни пальцем и я сделаю».

— На самый верх, на корму, — подсказал Лютер, спохватившись, а я подумал, что книгу «Об управлении крупными парусными судами» буду кропотливо изучать все свободное время в плавании не только для того, чтобы себя занять, но и чтобы закрыть столь явный пробел в собственном образовании.

Поднявшись по лестнице на самый верх, я взялся рукой за перила и взглянул в сторону берега.

— Тащите мешки, да не забудьте закрепить лари и запечатать их воском, олухи. Я проверю, чтобы ни одна капля не просочилась! — донесся голос Лютера, уже затерявшегося среди растянутых канатов. Жизнь на корабле закипала с новой силой.

С воды Форт смотрелся еще более внушительно, чем со стороны равнины. Он венчал своими башнями высокие скалы, и насыщенные, зеленовато-серые волны катились к изломанным камням, вспениваясь, вздымались на огромную высоту, разлетаясь каскадами брызг. Густая пена стекала по матовым серым сколам. Много выше на сером камне мутноватыми потеками соли оставались прикосновения свирепых штормов, нередко бушевавших у здешних берегов. Еще выше камень плавно менял цвет, обретая оттенки влажного песчаника. И оттуда, с умопомрачительной высоты, вглядывались в морскую даль городские шпили.

— Какая честь, — негромко сказал Мастер, встав рядом со мной. Я тоже видел одинокую, стоящую на стене фигуру, но не рискнул протянуть нить сознания и узнать, кто вышел нас проводить. Сильный ветер трепал полы плаща, но не трогал глубоко накинутого на лицо призрака капюшона.

Я слышал, как тихо поднялся и встал в сторонке Ален. Он совершенно не понимал, что ему делать и как себя вести, ему не было определено место на Бегущей, и юноша испытывал смятение.

— Все готово, капитан! — энергично прокричал Лютер, и Херт тут же отозвался:

— Свистать всех на верх! Паруса ставить!

Я обернулся. Еще секунду назад мне казалось, что на корабле царит суета, но с этим выкриком, продублированным несколькими голосами, все изменилось. Здесь каждый знал свое дело. Люди выстроились на палубе, кто-то у мачт, кто-то вдоль бортов, готовые выполнять указания, и капитан не заставил себя ждать.

— Марсовые к вантам. На фок и грот марсели. Паруса отдать!

И вот уже матросы, будто обезьяны, взбираются вверх освобождать паруса. Они ловко и без опаски ходят по реям, как будто корабль неподвижен, и словно не замечают пропасти под собственными ногами, падение в которую непременно закончится ударом о палубу.

— Фок и фор-марсели отданы, грот и грот-марсели отданы… — выкрикивают с палубы, и я улыбаюсь, больше не слушая летящие один за другим доклады. Я чувствую напряжение корабля, уже поймавшего в силки своих парусов дыхание ветра; ощущаю, как натягиваются, выбирая слабину, якорные цепи.

Мастер, неверно истолковав то, что происходит, мягко отвел мои руки, заставляя отпустить борт.

— Вернулись видения? — его вопрос был полон любопытства.

— Нет, задумался…

— С якоря сняться! Пошел брашпиль!

Корабль заворочался, просыпаясь ото сна. Над палубой пролетел крик, с которым матросы вытягивали четырехтонный якорь.

— Целая наука, — хмыкнул Мастер, глядя, как ставят остальные паруса.

— Летать на драконах куда проще, да? — не удержался я от шпильки.

— Каждый делает то, что должно, — философски заметил маг. — Приходя в лавку сапожника, ты не задумываешься о технологиях выделки кожи, искусстве кроя или премудростях пошива обуви. Так что смущает тебя сейчас? Ощущение беспомощности? Зависимость от простых людей?

— Я же могу позвать Мрака, — нехотя отозвался я. Мастер все понимал верно.

— Тур далеко, а драконы не любят так долго парить над водой, но в случае опасности или при острой необходимости, несомненно, ты можешь позвать дракона, — согласился маг. — Но сейчас этот корабль, и ты, и я, и все эти люди — наживка, не забывай. Морские змеи показываются только морякам…

— Никто не гарантирует, что мы встретим их, — напомнил я. — То, что несколько торговых судов пропало без вести, и то, что теперь на Тур суеверно отказываются идти торговые суда, не означает, что змеи постоянно патрулируют пути на юг.

— К чему этот разговор, Демиан? — маг нахмурился. — Я и без твоих доводов вижу, насколько тебе не хочется встречаться с водяными змеями. Ты поставил меня в известность о своем нежелании покидать материк и уверенности, что это путешествие принесет нам больше бед, чем пользы. Но остальные думают иначе, как, впрочем, и я сам. Если не драконы, то колдуны острова Тур и их Оплот могут оказаться нам полезными. Думаю, тебе будет интересно пообщаться с местными ворожеями, ты же любишь приобщаться к чужим знаниям. Мы уже здесь, Демиан, наше путешествие началось, и остается только верить, что мы достигнем успеха. Вера, не она ли определяет победу?

— Дори? — Лютер поднялся к нам, повернулся, удовлетворенно оглядывая вставший на курс корабль. — В течение часа будем идти вдоль берега, потом отвернем в море. Пришло время показать вам каюты, не находите?

— Командуй, Баст, — Мастер шутливо наклонил голову в полупоклоне.

— Тогда вниз! Юноша подождет меня здесь, он устроиться вместе с матросами…

Мы спустились с верхней надстройки, и старпом распахнул висящую на четырех массивных петлях дверь. Здесь, против ожидания, было не темно: в глухих светильниках из толстого стекла тускло горели масляные огоньки.

Пройдя прямо, старпом распахнул еще одну дверь.

— Кают компания, дори, здесь вы будете есть. В назначенное время кок будет накрывать стол. Бегущая живет по расписанию, но, думаю, это вас не смутит. По лестнице наверх каюта навигатора. Ее, как и капитанскую, предоставляют вам. Располагайтесь, а я отлучусь, еще не все дела завершены…

Помощник капитана уже выходил, когда, вдруг что-то вспомнив, остановился.

— Дори, смею напомнить, что на корабле нужно быть особенно осторожными с огнем. Даже юнгам не дозволено подливать масло в светильники. Согласитесь, когда вокруг вода, глупо сгореть до головней.

Я кивнул, соглашаясь, и бросил у лестницы мешок с вещами. Баст хотел сказать что-то еще, но, открыв рот, тут же его закрыл, задумался. Казалось, он забыл нечто важное, но такое бывает со всеми.

— Я пойду, — как-то виновато вздохнул он и поднялся наверх, оставив нас с Мастером в просторном помещении с длинным дубовым столом. Дуб — хорошее дерево, неприхотливое, достаточно твердое и долговечное, с красивым рисунком древесины. Поверхность стола, когда-то покрытая лаком, протерлась, но все равно выглядела богато, как и все окружение. На фасадах шкафов замысловато проступали вензеля и золотые канты, спинки стульев были украшены резьбой. За стеклянными дверцами, закрытыми на вертушки, неровными рядами красовались кожаные книжные корешки с серебряным и золотым тиснением. Почти все светильники в кованых оправах были погашены.

Целую стену занимала большая, добротная карта морского побережья и путей к торговым островам. На ней штрихами и стрелками были отмечены течения и отмели, но, могу поспорить, эта карта по сравнению с теми, которыми пользовались капитан и навигатор, была лишь украшением интерьера.

Лавки, как и стулья, были обтянуты крепкой, натертой воском черной кожей.

Капитанская каюта, в которую прошел Мастер, выглядела скромнее, но казалась достаточно удобной. В корме Бегущей были высокие, расчерченные рамами на квадраты, окна, и под этими окнами стоял стол с развернутыми картами. Поверх бумаг лежали линейки и несколько грифелей. На самом краю — открытый судовой журнал.

Здесь еще был шкаф, за стеклом которого лежали небрежно сваленные свитки и книги с потертыми переплетами. Это то, чем пользовались постоянно, не для красоты.

В углу жалась койка, застеленная безупречно простым серым шерстяным покрывалом.

Мастер по-хозяйски уселся за стол и, сдвинув инструменты, провел рукой по карте.

— Им удобнее, чтобы мы не шатались по кораблю, — пояснил он. — Бегущая не привыкла к пассажирам.

— Я не намерен сидеть в каюте все время, — отмахнулся я.

— Именно это я и имел в виду, — Мастер все еще изучал карту. — Не обращай внимания на попытки Баста указать тебе место. Не пройдет и пары дней, как к нам привыкнут. Меньше будут замечать — меньше чести. Но вот тебе и мой совет… все тебе сегодня что-то советуют: по ночам или если море станет неспокойным, осторожнее ходи по палубе и не брезгуй держаться за что-нибудь. Бегущая, будто лошадь, иногда взбрыкивает корпусом на волнах, и тогда легко можно свалиться за борт. Как ты понимаешь, повернуть галеон не так-то просто, тем более на волнующейся воде, а ты все еще не научился левитировать сам…

— Пойду, посмотрю свою каюту, — дослушав нравоучение до конца, сообщил я.

— Хочешь расположиться здесь?

— Никакой разницы.

Я вышел, подхватив свою сумку, поднялся по лестнице и оказался в каюте навигатора. Вот это по мне. Помещение оказалось значительно меньше, но тоже с окном, узкой кроватью, столом и рундуком для вещей. В самый раз.

— Ты слышал что-нибудь о лунных рыбах? — Мастер тоже поднялся следом и заглянул мне через плечо.

— Нет, а должен?

Маг покачал головой.

— Тогда к чему вопрос? — удивился я.

— Их еще зовут призрачными. Если повезет, нам представится случай увидеть это чудо природы своими глазами.

— Не расскажешь, — утвердительно заметил я.

— Ночью все увидишь сам. Сойдет такая комнатушка?

— Мне решительно все равно где спать, — я пожал плечами. — Качает везде одинаково.

— Зря ты так думаешь, — усмехнулся Мастер. — На носу, который вгрызается в волны, больше.

— Ладно, хватит блистать познаниями, — добродушно огрызнулся я. — Не пора ли нам вернуться на палубу? Я еще не удовлетворил свое любопытство и не прочь посмотреть, что тут как устроено, и заглянуть в трюм.

— О, тебе непременно надо разведать путь до камбуза и гальюна, — хохотнул маг. — Что ж, нанимаюсь к тебе в проводники.

— Надеюсь, твои услуги не разорят меня.

На оружейных деках темно. Пушки, закрепленные пеньковыми канатами, стоят на простых деревянных лафетах. Вдоль бортов по трое притянуты пыжи. Все дерево корабля, умытое соленой водой от проникающих везде брызг, протирается, теряя лак, и сереет.

Когда порты закрыты, внизу сгущается запах пота и немытого тела, сплетаясь с дымом из очага, обложенного обожженной глиной и ароматом еды, готовящейся на огне.

Такой была Бегущая на самом деле.

Поначалу ее такелаж напомнил мне перепутанную ветром гигантскую паутину — такое количество тросов тянулось к бортам и нагелям со всех сторон. Я сразу обратил внимание на кормовой корабельный фонарь — он был сильно закопчен изнутри. И постоянный скрип, будто дыхание живого корабля в такт движениям корпуса, рассекающего легкую, прозрачную воду.

В трюмах оказались очень низкие потолки с выступающими поперечными балками, все помещения были плотно забиты притянутыми к палубам кожаными ремнями сундуками и бочками, закрепленными мешками и коробами. На стенах были развешаны бухты канатов в руку толщиной, какие-то железные кольца и куски цепей.

Оказалось, что Мастер и вправду понимает в приспособах корабля, на многие мои вопросы он давал вполне исчерпывающие ответы. Так он пояснил, что найденный мною под палубой запасной якорь вовсе не запасной и предназначен для снятия корабля с мелей. Его масса много меньше, чем у основного, и этот легкий якорь завозится на шлюпке в сторону от корабля, после чего галеон подтягивают по тросам матросы. Мастер показал мне, где хранятся ядра и порох, щедро сдабривая наши исследования едкими шутками на мой счет.

Он показал места, где в подвесных койках спят матросы, и вывел к Алену, желая, видимо проверить, как устроился юноша. Я терпеливо ждал, пока они перебросятся парой ничего не значащих фраз, и удивлялся тому, с каким вниманием маг отнесся к задиристому юнцу. К чему такое внимание? Мальчишка прекрасно разберется сам со своей жизнью, особенно когда ему перестанут угрожать кнутом маги.

Изучив внутренности корабля, мы снова поднялись на главную палубу. Я обратил внимание, как сильно отдалился скалистый, изрезанный бурями берег. Форт уже давно растаял вдали.

— Уходим в море, — Херт простучал своими жесткими, просоленными сапогами по ступеням, присоединяясь к нам. Улыбаясь ртом, полным подгнивших, торчащих в разные стороны зубов, он протянул мне подзорную трубу. — Можете полюбоваться в крайний раз. Теперь берег мы увидим нескоро. Теперь только небо, облака, горизонт и волны. Вам это не по нутру, дори?

— От чего же? — я взял у капитана трубу.

Мимо корабля, почти касаясь крылом пенных бурунов, скользнула чайка. Прокричала тревожно и повернула к берегу. Следя за ней, я принялся разглядывать отдаляющиеся скалы.

— Дори Мастер, — заняв меня делом, сказал Херт. — Карты, что в каюте. Они останутся на столе. Это самое удобное место для работы с ними. И безопасное от воды.

— Пусть так, — согласился маг.

— Так вам будет удобнее следить за курсом, дори, — видимо, желая оправдаться, привел веский аргумент капитан.

— Совершенно верно, — снова согласился Мастер.

— Херт, это правда, что Баст никогда не сквернословит? — полюбопытствовал я, возвращая капитану подзорную трубу, в которой, признаться, у меня не было особой нужды. Смотреть в направлении суши было особенно не на что, да и мои собственные глаза меня никогда не подводили. То, что казалось недоступным людям, было для меня само собой разумеющимся…

— Точно, дори, он бранится так вежливо, что пробирает до самых костей даже самых деревянных упрямцев…

Херт замолк и внезапно ухватил за ухо пробегавшего мимо мальчишку лет пятнадцати.

— А-а, — протянул он со значением. — Что за малек на моей Бегущей, старпом?

— Юнга, кеп, — отозвался Лютер с бака. Мне показалось, в его голосе появилась тревожная нотка. Я заметил, что даже занятые своим делом матросы навострили уши.

— Как, еще один нахлебник? — Соленый попытался отвести склеившиеся, свалявшиеся патлы с лица мальчика, но тот совсем опустил голову. Видимо, натворил чего-то. — Кто же за него просил?

— Я.

Капитан отпустил пленника, задумчиво почесав бороду.

— Твой приблудыш от очередной береговой девки, Лютер? — уточнил он деловито. Похоже, это было какое-то старое дело между ними.

— Что-то вроде, — согласился Баст без стеснения. Скорее всего, старпом был из тех мужчин, которые не могут пропустить мимо ни одной юбки. — Пусть поучится науке.

— Тогда займись этим! — повысил голос капитан. — Никто не должен бегать без дела на моем корабле!

Появившийся рядом с нами старпом покраснел то ли от гнева на мальчишку, то ли от упрека капитана, отвесил юнге звонкий подзатыльник и потащил его прочь, ухватив за шиворот.

— Я же говорил тебе, что надо делать, негодник! Сидеть на камбузе и тереть кастрюли. Тереть так, чтобы в них твое отражение проступило, и ты увидел, как неопрятен, — возмущенно шипел Баст. Он говорил тихо, но я разбирал слова. — Тереть кастрюли до скрипа!

— Только одним глазком хотел посмотреть, как разворачивают паруса, — расслышал я жалостливые оправдания. Голос у юнги был высокий, ломающийся. Поздновато для его возраста, обычно к пятнадцати уже не бывает такого.

— Вот и зачем мне второй юнга? — проворчал Херт, провожая старпома недовольным взглядом. — Эти бездельники всегда мешаются под ногами, даже когда занимаются делом.

— Все твои моряки когда-то были юнгами, — напомнил Мастер.

— Да я и сам, — капитан поглядел вдаль. — Давно это было, плавал мальчишкой под парусом. Конечно, это был не такой корабль, дори. Ни в какое сравнение наша шхуна не шла с этим потомком драконов! Помню все ясно, как сейчас. На Латире были иные законы, что уж тут говорить. Мне приходилось нелегко, меня не раз колотили, считая, что свою работу я выполняю плохо. Хотя я всегда делал все на совесть. И вот что я вам скажу, дори! Эта наука просолила меня. Значит, пошла на пользу. Суровые законы, да, воспитывают суровый характер.

— Ничего другого я и не ждал, — вздохнул я.

— Он прав, Демиан, — Мастер улыбнулся. — Только дашь слабину, и выйдет такое недоразумение…

«Вроде меня», — закончил я мысленно. Чтобы понимать мага, мне не нужны были слова.

— И от тебя я ничего другого не ждал, — я слегка толкнул локтем Мастера в бок. — Но где же ваш ветровой Гаррет? — я демонстративно оглядел просторную палубу.

— Ну, Бегущая же бежит, — казалось, Херт считает, что удачно пошутил.

Я приподнял бровь, ожидая ответа, и капитан пояснил:

— Наш старина Гаррет может показаться вам странным, очень странным, да мы привыкли. Вы спросите меня, что он тут делает?

— Да он просто воды боится, — хохотнул пробегающий мимо матрос.

— Еще один бездельник, Керси? — грозно осведомился Соленый.

— О, никак нет, капитан, — матроса как ветром сдуло.

— И что все это значит? — полюбопытствовал я, ровным счетом ничего не поняв.

— Наш Гаррет никогда не поднимается наверх, знаешь ли, всегда сидит ниже ватерлинии. Сидит, бормочет чего-то. Мы привыкли, дори, передаем ему указания, какой нужен ветер или там, что на горизонте тучи, а он уж свое дело знает.

— Вот тебе раз, — я покосился на Мастера, — мне казалось, что ветер охотнее повинуется, когда ты смотришь ему в глаза.

— У каждого свои причуды и свои способы, к тому же он не маг, а простой фокусник, но это не делает его заслугу меньше. Как правильно сказал Херт, Бегущая бежит, и это все, что необходимо знать.

Минуло четыре дня. Наблюдения за морем быстро наскучили. Баст был прав: облака, горизонт, да мелкие рыбешки, выпрыгивающие из волны, поднятой килем Бегущей, вот и все, что радовало глаз. Среди едва заметно движущейся морской поверхности взгляду не за что было зацепиться, от чего мысли быстро затихали, но качка не давала полностью отрешиться, как бывает при медитации. От солнечных бликов, пойманных брызгами, в глазах появлялась резь, а ветер по-прежнему нес в себе холодную весеннюю влажность. Не представляю себе, как матросы и вахтенные проводили по четыре часа наверху в ожидании двойного удара корабельного колокола, оповещающего о смене людей.

Впрочем, были и необычайно приятные моменты. Так еда показалась мне королевской для дальнего путешествия — кок Бегущей оказался на высоте, а его искусство смешивания трав — выше всяких похвал. Мясо и овощи были свежими, душистые пряности придавали им пикантности и остроты. На мой вопрос о продуктах прислуживающий у стола мальчик — тот самый, с тонким голосом — пояснил, что в трюме обязательно есть ледник, где на кусках вырубленного в горах льда все отлично сохраняется. Конечно, так питалась не вся команда, а узкий круг верховодящего состава: с нами неизменно разделяли трапезу капитан, старпом, молчаливый штурман Валенсий, от которого за все время плавания мы услышали вряд ли пару слов, и лоцман — полная противоположность навигатору. Он был необычайно говорлив и всякий раз за столом не упускал случая развязано поведать нам очередную морскую байку. Все эти истории, подкрепленные горячим грогом и заверениями в их достоверности, имели, в основном, одни и те же составляющие, переставленные в произвольном порядке. Ирси рассказывал об оставленных на берегу девицах, которые, не дождавшись своих моряков, выскакивали за других; о кровавой мести, о пиратах, штормах и штилях.

— Он у меня вместо попугая, — сказал как-то после ужина Херт, дождавшись, когда Ирси отправится спать. — Знаете, в южных странах есть такие птицы, глупые, но их можно научить говорить. Раньше мы частенько привозили их в узких клетках на материк. Набьешь их, будто в бочку, десяток, они кричат, перья летят из клетки, но птицы живучие очень и приспосабливаются. Торговцы дают за них хорошую цену, а держать у себя цветную птицу с островов считается привилегией.

Он ухмыльнулся.

— Дурачье, конечно, эти вельможи, они готовы тратиться на то, что считается соответствующим их положениям, но кто определяет, что должно быть у них? Торговцы. Они правят государствами, не находите?

— Несомненно, в некотором роде, — согласился я. Мне нравился живой ум Соленого Херта, а его немного ворчливая манера говорить делала сказанное чуть более важным.

— А вообще, вы видели их, дори, попугаев? Их можно научить выговаривать слова, и тогда они будут повторять их часами.

— На самом деле попугаи — очень умные птицы, — заметил Мастер, — не стоит попусту обижать их, сравнивая с Ирси.

Оценив шутку, Херт долго смеялся, а потом с чувством отвесил подзатыльник мальчишке юнге за то, что тот был недостаточно расторопен и еще не убрал со стола грязную посуду. Я заметил у паренька синяк на подбородке, но он не казался мне забитым, хотя и постоянно получал тумаки. Надо полагать, что и капитан и старпом, да и другие моряки, постоянно участвовавшие в процессе воспитания молодого моряка, знали меру и придерживали силу своих рук, награждая юнгу за неизменные огрехи. Пожалуй, на мой взгляд, это был самый обычный мальчишка, который старался делать то, что ему говорят, но частенько отвлекался на то, что его интересовало. Я видел юнгу то в коридорах и на палубах, драившим доски, то поднимающим из-за борта ведро воды, чтобы вычистить гальюн, то подносящим питьевую воду матросам. Второму юнге, который был постарше, доставалось куда меньше поручений и, соответственно, упреков, быть может потому, что он был взрослее и проводил почти все время с матросами, обучающими его уже другому ремеслу: как вязать замысловатые узлы, как натягивать канаты. Думаю, это было не первое его плавание и он знал Бегущую как собственное тело, а с появлением другого мальчика для битья стал практически полноправным членом экипажа судна.

Быстро замерзая на палубе, я проводил много времени в кают компании, вчитываясь в испещренные мелким тестом страницы книги, разглядывая рисунки и схемы, выведенные твердой рукой, и изучая устройство парусных судов. Я следил за работой капитана и штурмана, прокладывающего курс на день, любовался гибкостью и сноровкой матросов, расхаживающих по реям. Бегущая шла ровно и быстро, но я так и не увидел любимого всеми Гаррета, который прятался ото всех под нижними палубами. Думаю, именно за это он и пользовался таким уважением матросов: дело свое знает, но никуда не лезет и никогда не показывается, чтобы мешаться под ногами. Херт попросил меня не отвлекать ветрового, потому что тому нужно полное уединение для сосредоточенности. Что же, в конце концов, Мастер прав — всего лишь сложные фокусы, они мало интересовали меня.

Мы как-то примелькались. Теперь никто не смотрел на меня со снисхождением, а матросы отвечали на мои вопросы с охотой, перебивая друг друга.

Ну и конечно призрачные рыбы, посмотреть на которых высыпала вся команда. Кажется, той ночью на Бегущей никто не спал.

Когда взошла полная луна, огромным блюдом застывшая над горизонтом, и уронила на черную воду свой серебристый свет, Соленый Херт скрипуче, подражая жалующимся снастям, заговорил, заставив прочих людей, да и меня, затаить дыхание в ожидании чего-то мистического.

— Есть у моряков поверье о призрачных рыбах, — начал капитан. — Многие из вас слышали о нем, но для тех, кто не знает, о чем я говорю, вот мой рассказ. Когда умирает моряк и тело его погружается на дно, разлагающуюся плоть объедают рыбы. Эти рыбы разрывают душу моряка на части, давая возможность каждой части свободу плыть куда вздумается. Но в полнолуние, когда приходит весна и отступают зимние шторма, если встать на верный путь, пролегающий западнее наших обычных путей, тот путь, о котором просил дори Мастер, то иногда можно увидеть их, выпрыгивающих из воды. Рыб, которые есть части душ умерших, серебрящиеся в лунном свете.

Все смотрели на воду в томительном ожидании, облепив левый борт и мачты, но ничего не происходило. Кто-то зашептался, сомневающихся тут же приструнили возмущенным шипением.

Шли минуты, и по-прежнему легко дрожала на воде лунная дорожка. Скрипели снасти и шумно дышали люди, терзаемые сомнениями, нетерпением, ожиданием.

И внезапно лунный путь вдруг разлетелся брызгами, мерцающими зеленым, фосфорным светом. Заскользили, вылетая из воды, узкие, просвечивающие тела, и это было поистине захватывающее зрелище.

Той же ночью, перед самым рассветом ветер опал, будто его и не было. Мне показалось, что корабль замер — внезапно стихли все скрипы и скрежеты. Бегущая словно затаила дыхание. Это показалось мне столь противоестественным, что я поднялся наверх выяснить причину случившегося. Херт сам держал штурвал, рядом с ним, шепотом что-то втолковывая, стояло несколько матросов.

— Капитан, — расслышал я, — он давно уже был не в себе, а теперь и вовсе тронулся умом. Не мудрено, если не выходить на свежий воздух!

— Очень не вовремя это случилось, — Херт заметил меня и сделал резкий жест, будто отгоняя матросов прочь.

— Дори Демиан, не спится?

Я подошел ближе:

— Каков наш курс?

— Юго-юго-восток, дори, — чисто машинально ответил капитан. — А вы…

Паруса упруго натянулись, выгибаясь, корабль, уже успевший потерять скорость, вновь заскользил вперед. Я почувствовал отчетливое дуновение мыслей Херта.

«Вот бы еще он не начал задавать вопросов, — с тоской думал тот, — цены бы ему не было».

Я молча кивнул и отошел к борту — на горизонте уже появилась едва заметная светлая полоска…

Мастер в тот день проснулся поздно и, щурясь, поднялся наверх, крикнув свободного матроса, чтобы тот поднял ему из-за борта ведро свежей воды. Я дождался, когда маг подойдет, и осведомился приветливо:

— Как спалось?

— Восхитительно, — отозвался тот, подняв голову, чувствуя, как сместились энергетические токи вокруг корабля. Признаться, все это время я совсем не чувствовал действий этого Гаррета, предположив, что его умение основано на рунической магии, сейчас же любой маг мог ощутить кружащее вокруг нас чародейство. — Соскучился по действию?

— Кажется, их ветровой свихнулся, — будничным тоном сообщил я. — С чего бы это?

— Ох, ты опять меня подозреваешь в страшных зверствах? — насмешливо уточнил Мастер. — Думаешь, его там держали прикованным к стене, а воду давали лишь если он верно выполнял свои обязанности?

Мастер вылил в мою сторону столько сарказма, что мне осталось лишь вяло пожать плечами.

— Херт! — грозно позвал маг. — Надо поговорить.

«Ох, — подумал я, — что за игры?»

Капитан нехотя передал штурвал матросу и подошел к нам, в его глазах плескалось беспокойство.

— Что с ветровым? Показывай. Дори Демиан не намерен все время держать ветер, это не его забота.

— Конечно, дори, пойдемте посмотрим, но это не так чтобы приятное зрелище. Гаррет у нас странный малый, но такого с ним еще не случалось.

Херт повел нас в трюм, ниже, еще ниже ватерлинии, где в тусклом свете лампы доски блестели от склизкой влаги, а запах тухлой воды в душном тяжелом воздухе спирал дыхание.

— Сколько их не латай, они дырявые, будто сито, эти корабли, — ворчливо пояснил Херт ни к кому особенно не обращаясь. — Мы промазываем щели, но вода пробирается везде.

Как тут можно жить? Уже через несколько минут я ответил на этот вопрос. Здесь была разгородка и немного приподнятый над плещущейся водой пол, так что образовывался небольшой, похожий на тупик, закрытый закуток. Все стены были исчерчены углем, на полу стояли два фонаря, давая свету. В углу неподвижно сидел полный юноша с бледным, совершенно бескровным лицом. Когда мы вошли, он даже не пошевелился. Невозможная вонь немытого человеческого тела ела глаза.

— Как мертвец, честное слово, — сообщил Херт. — Ночью бормотал, что он видит страшный шторм, через который нет никому ходу, и что этот шторм вот-вот пожрет его душу. А теперь сидит так неподвижно. Я запретил матросам говорить об этом, нам повезло, что знают немногие: дори Демиан очень нас выручил, появившись вовремя. Так лучше, чтобы избежать глупой болтовни. Но что с ним делать, не пойму.

— Аскетично он тут жил, — я осмотрел голые стены, брошенное на доски одеяло, кишащее насекомыми. Мне не хотелось прикасаться к нему и выяснять причины, по которой ветровой тронулся рассудком.

— Думаешь, это может быть водяной змей? — тихо спросил меня Мастер. Я лишь едва заметно пожал плечами: откуда мне знать? С равной долей вероятности этот человек изжил себя сам, тем более что он и раньше был странным.

— Он мог сойти на берег? — зачем-то спросил я.

— Никто его тут не держал, — быстро ответил капитан.

Правда ли это? Мне не хотелось знать, меня внезапно обуяло неприятное отвращение. В конце концов, ветер — не проблема, лишь бы скорее дойти до Тура и вернуться обратно. Нет здесь никаких змеев, они давно ушли, освободив пути, а моряки, подкрепляя свой страх суевериями, все еще не решаются понять этого.

Я вспомнил записи, которые показывала мне Луретта в Серетили. Последние записи капитана о неотвратимости страшной гибели и унынии, сковавшем людей. Я провел все утро на палубе и наблюдал за людьми — в их поведении не было ничего необычного.

— Пусть останется как есть, для нас не проблема поддерживать ветер, — я торопливо развернулся и бежал из удушающе вонючего трюма корабля. Мастер, похоже, был со мной совершенно согласен.

Расцвел десятый день нашего плавания. Продрав глаза и позавтракав, я поднялся к Мастеру на ют. Теперь мы менялись с магом, постоянно поддерживая ветер, подбадривающий Бегущую. В этом не было особого труда, мы могли есть или читать, или говорить, а паруса натужно выгибались, придавая кораблю резвости, но стоило утомленному разуму погрузиться в дрему и отпустить тонкие нити направляющих энергий, как ветер взбрыкивал, либо вырываясь из созданного нами коридора, либо утихал. Само собой вышло, что ночная вахта до рассвета досталась Мастеру, днем же ветер слушался моей руки.

День был погожим, ощущалось, что весна гонит зиму прочь, и утренний воздух быстро разогревался веселыми лучами солнца. К тому же, мы все больше отдалялись от материка, следуя курсом на южные острова, и это тоже давало о себе знать.

— Тебе повезло, Демиан, — приветствовал меня маг. — Попутный ветер достаточно окреп, чтобы твоего вмешательства не требовалось. Но, признаться, мне осточертело это корыто! Я измерил его длину множество раз и знаешь, что получилось? Если мерить большими шагами, то выходит тридцать четыре, если средними — сорок шесть, если малыми…

Маг задумался, взъерошил черные волосы, из которых совсем исчезла седина, потом в раздражении потер шрам под глазом.

— Забыл, — признался он. — Теперь у меня есть занятие на грядущую ночь, если ветер опадет.

Я молча покачал головой, выражая неодобрение дурачеству мага. Мерить корабль шагами — походило на признаки начинающегося сумасшествия, мне одного дурочка под палубой достаточно. Что должно твориться у человека в голове, чтобы довести себя до подобного состояния? Это и есть ученики прославленного Оплота? Драконьи кости, я не хотел встречать учителей, превращающих людей в такое. И не хотел думать, что это могли сделать маги Форта. Лучше вообще об этом не думать, как и раньше считая, что ничего этого нет. В самом деле, не могу же я поспевать везде и за всем приглядывать!

— Моряки не любят загадывать наперед, — этим утром маг был разговорчив, — но я вытряс из Валенсия, когда он прокладывал утренний курс, что если дело и дальше пойдет так, то мы окажемся на Туре на пятнадцатый день.

— Очень обнадеживает, — согласился я, — но строить планы на этот счет и вправду не стоит.

— Чего мне здесь непонятно, Демиан? — задал неожиданный вопрос маг.

Я лишь удивленно посмотрел на Мастера.

— Вода. Дерево. Воздух. Что может быть мне непонятно? Что может мешать или нести угрозу? Нет, Дем, меня не пугают ни шторма, ни штили; мы идем по проложенному курсу, и я в одиночку, так же как и ты, могу довести Бегущую до Тура.

— Немного самонадеянно, не находишь? — скривился я. — Ты можешь не спать и не есть, удерживая нужный ветер, но никто не знает, что может случиться…

— Змей! — пролетел у нас над головой тревожно звенящий мальчишеский голос. Вытянув вперед дрожащую руку, младший юнга указывал с марсовой площадки в сторону горизонта. — По правому борту змей!

— Это научит тебя уму, — проворчал я, не в силах отказать себе в едкости, хотя и прекрасно знал, что мое злословие сейчас в высшей степени неуместно.

Ударил колокол, по палубе заметались матросы, но чуть раньше, чем движение переросло в панику, до нас донесся звучный голос капитана:

— По местам стоять!

«Незаурядный человек все же, наш капитан, — подумал я удовлетворенно. — Именно такой, на которого можно положиться, когда вокруг лишь вода и небо».

Его умение одним окриком остановить любой переполох и направить движение в нужное русло, вызывало уважение. Он всегда оказывался именно там, где необходимо, и умел подмечать даже малозначительные вещи, будь то настроения людей или самого судна. Вот и сейчас, внешне невозмутимый, он поднимался к нам, держа в руках подзорную трубу. Я видел за плечом капитана бледное лицо Алена, тоже спешащего подняться на ют. Лютер Баст взбежал по второй лестнице, и в его движениях было куда больше нервозности, чем в поведении капитана. Судя по всему, Херт был предупрежден Мастером, что встреча с водяным змеем для нас желательна и является, по сути, одной из целей плавания, а вот остальные оказались к этому не готовы, и я все чаще чувствовал на себе взгляды моряков. В них были страх, надежда, ожидание.

— Сможем уйти, дори? — тревожно спросил старпом.

— Трубу? — Соленый невозмутимо протянул мне медный корпус, начищенный прикосновениями рук капитана, но я лишь покачал головой. Сейчас ни мне, ни Мастеру не нужны были увеличительные стекла, чтобы разглядеть змея. Клянусь, никому они бы не понадобились, даже морякам — водяной змей надвигался на нас столь стремительно, что рос на глазах. Его тело вздымалось над волнами четырехметровыми серыми, будто пролеты моста, арками, а голова была опущена в воду и не видна.

Ален подошел и робко спросил, обращаясь то ли к Мастеру, то ли ко мне:

— Водяные змеи, разве это не легенды?

Никто даже не взглянул на глупого юношу, движения приближающейся твари завораживали, подобно змеиному танцу. Я уже различал срывающиеся с его гладких боков водяные потоки, падающие на поверхность воды и искрящиеся в лучах утреннего солнца. Движения существа были столь стремительны и с тем плавны, что за ним вода оставалась практически такой же гладкой, как и раньше.

— Выйди из-под ветра, Херт, — облокотившись локтями о планшир, велел Мастер. Вся его поза выражала равнодушие, но она не могла обмануть меня: я кожей чувствовал внутреннее напряжение мага, и сам был натянут, будто перетруженная воловья жила.

— Дори, ну как же, — растерялся Херт. Я впервые видел его таким потерянным. — Корабль потеряет ход и, если случится надобность, уже не сможет маневрировать.

— Посмотри на него, Соленый, — Мастер мягко качнул головой в сторону приближающейся твари. — Сколько в нем длинны? Два корпуса Бегущей? Больше?

— Примерно так, но ведь не поймешь, он движется, будто болотная сколопендра, — Херт постарался сосредоточиться. Его голос вновь обрел некое подобие уверенности, но это была не та уверенность, которую я ожидал услышать. Это была не вера в магов, готовых защитить всех от надвигающейся опасности, но осознание того, что никому не спастись, и принятие неизбежности смерти.

— Тогда к чему здесь маневры? — уточнил Мастер. — Выводи судно из-под ветра, Херт, у нас есть против змеев оружие. Он.

Маг непринужденно ткнул в меня пальцем. Капитан сглотнул, глянув на меня со смесью первобытного трепета и надежды, и, спустившись вниз, стал раздавать приказания.

— Выходит, южный путь и вправду перекрыт ими, — задумчиво пробормотал Мастер. — А я ведь всерьез хотел верить, как и ты, что виной всему неожиданные течения или штормы. Посмотри, он приметил нас и не колебался ни секунды. Змеи стерегут каждый корабль, хотя в этих водах полно рыбы и крупных млекопитающих, которыми можно утолить голод. Готов поклясться, эти твари — не просто животные. Они сродни водяным драконам и были здесь задолго до нашего появления.

— Здоровый какой, — хмыкнул я. — Плывет так, будто стоит на месте.

— Это оптический эффект, не верь ему ни в чем. Ну, справишься?

Он ждал от меня честного ответа, но я мог лишь пожать плечами. В его интонации я почувствовал куда больше, чем хотел. Мне казалось, что за последнее время Мастер отстранился, что я сам отодвинул его от себя, становясь другим, но теперь маг вновь обращался ко мне как раньше, подбадривая с отеческой теплотой, которой я от него давно не ждал.

— Надеюсь, ты умеешь плавать, — чтобы что-то сказать, заметил я. — Мы идем восьмые сутки, а это значит, что Ночной подоспеет тебе на помощь лишь через пару дней. Продержишься?

— Не шути так, Демиан, — возмутился Мастер.

— Я и не шучу…

— Ты и в самом деле ничего не заметил? — маг нахмурился, будто я неприятно удивил его. — Ты меня поражаешь. Неужели не чувствуешь? Неужели не услышал?

— Что?

Мельком взглянув на меня, Мастер покачал головой.

— Драконы, их нет. Они улетели в горы. Прошлым вечером он пропал из меня, не осталось даже отголоска. Вскоре родится еще один ящер, и об этом знает каждый маг. Это чувство витает в воздухе уже давно. Страсть, ожидание. Драконы захлестывают магов им до самых краев, но не тебя… Признаться, я никогда не верил, что ты столь искусно закрываешь свой разум от Мрака. Мне казалось, ты просто хочешь верить, что принадлежишь самому себе.

— Теперь придется поверить?

— Это — слабость, Демиан, — Мастер злился, ощущая, что я столь сильно отличаюсь от него. Это расширяло пропасть непонимания, которая всегда стояла между нами, но давние связи не давали нам разрушить то, что можно было бы назвать дружбой. — Делая шаг назад, ты упускаешь знания, упускаешь кое-что важное!

— Полно тебе, — тихо пресек я раздражение мага. — Я могу быть полезен в чем-то другом, вот и все. Сейчас мы с тобой в одинаковом положении, ты и я. У тебя есть возможность прочувствовать, каково это, быть не частью, а целым. Быть отсеченным от Истока.

— Ты забываешь, что это — не первый мой подобный опыт, — я чувствовал, что-то не так, но списал возбуждение Мастера на появление водяного змея.

— Тебе это не нравится, верно? — уточнил я.

— Утерять поддержку? — он хмыкнул. — Лишиться живительного источника, который питает меня? Конечно, нет!

— Теперь ко всему прочему придется искать людей для дракона, — проворчал я.

— Одного мы уже нашли, — легкое недоверие сквозило во взгляде Мастера. — Он здесь, на корабле!

«Ален, — подумал я с тревогой. — Вот почему Мастер не оставил его Рынце, опасаясь, что тот будет издеваться над юношей. Держи возможного союзника поближе к себе — это правило я усвоил уже давно. Теперь магу остается лишь быть внимательным к юноше, завоевывая его расположение, и ждать. Вот оно что!»

Я стоял, плотно сжав челюсти.

— К бою товсь, открыть порты правого борта! — донеслось снизу.

— Херт, — не сдержался Мастер. — Ты собрался воевать с ним? Это же не пиратский корабль, чтобы сдобрить его пушечным залпом.

— Дори, вы не правы, пущенное в упор ядро может перебить его пополам…

— Или разозлить, — неожиданно предложил стоявший рядом со мной Ален. Его твердый голос заставил меня обернуться. Лицо юноши было бледным и очень спокойным.

— Ладно, Соленый, твое дело — корабль, — Мастер продолжал переговариваться с капитаном. — Оставь чудовище тем, кто может с ним совладать. Но, конечно, если тебе так спокойнее, пусть зарядят пушки.

— Уже, дори! — казалось, Хертом завладел пьянящий запал предчувствия хорошей драки. Это возбуждение передавалось матросам и уже не имело ничего общего со страхом.

Я торопливо расстегнул пряжки волчьего жилета, снял его и бросил на палубу под фальшборт.

— Он не поднимет головы, но мне нужны его глаза, — быстро заговорил я, понимая, что времени осталось не так уж много. Еще минута, и змей будет здесь, а Бегущая не выдержит его лобовой атаки. Он пройдет сквозь судно с легкостью, с которой стрела пробивает лист лопуха, а корабль, разорванный на части, опустится на волну изломанными досками и вопящими от ужаса телами. Змею останется лишь выловить свою порцию живого мяса и уйти. — Чтобы заговорить, мне нужно заглянуть в него, а для этого придется окунуться.

— Раздевайся, — согласился Мастер, понимая, что к чему. — В воде любой вес лишний, а одежда стесняет движение.

Пока я стягивал сапоги, маг одним движением освободил меня от поясного ремня с тяжелой стальной пряжкой.

— Демиан, — он внезапно взял меня за плечо и заставил посмотреть на него. — Не надо так, — сказал он глухо. — Ты боишься его? Боишься воды?

— Это из прошлого, — нехотя признался я, — Вердли и его ледяные воды стоят у меня перед глазами. Я боюсь, что не выйду на поверхность, не хватит сил. Но это пройдет, когда придет пора действовать.

Он притянул меня к себе, будто обнимая на прощанье, но я ощутил иное — то, что менее всего ожидал почувствовать. Мощный поток энергии коснулся меня, и я с благодарностью принял этот дар силы, совсем забыв о том, из каких источников сейчас черпаю мощь.

— Давай, это важно, чтобы ты не утонул, — сипло сообщил мне Мастер, отстраняясь. Он выглядел утомленным, и я с опозданием осознал, что взял больше, чем было необходимо и чем следовало. Сейчас подле Мастера нет Ночного, чтобы вновь напитать его силой, а это значит, что мне досталось то, что пополнится еще нескоро. — Если что-то пойдет не так, просто убей. Теперь ты справишься.

— Несомненно.

Я чувствовал в себе такую полноту, которой никогда раньше не знал, и отрицать собственное могущество сейчас было все равно, что отворачиваться от жарко пылающего костра. Если это то, что обычно ощущает Мастер — что же, я готов признать себя невежественным глупцом. Отказываясь от подобного, я одеваю шоры, объясняя все гордостью или уверенностью в себе, но на самом деле руководствуюсь страхом разделить свое сознание с драконом.

Нет, лучше сейчас не думать об этом, вот что!

Босой, в простой рубашке и серых штанах, я спустился на главную палубу, замечая, как подобрались матросы. Все они были вооружены: кто сжимал длинный нож, кто опирался на багор. У других были широкие тесаки и тяжелые топоры на длинных рукоятях.

Никто не смотрел на меня, их взгляды были прикованы к змею. Клянусь, они уже забыли о присутствии на борту двух могущественных магов Форта. В мыслях эти бравые парни уже раз за разом обдумывали, что будет делать водяная тварь и как они смогут защититься.

Утратившие ветер паруса были наспех подобраны, корабль полностью потерял ход. Мальчишка юнга было полез вниз с марсовой площадки, но Лютер окрикнул его:

— Марик, сиди там и смотри в оба! Или клянусь, я прикажу подвесить тебя за лодыжку на рее!

Я отстранил рослого моряка, чьего имени не знал и, ухватившись за канаты, встал на планшир. Не было более ни волнения, ни страха. Против ожидания, грозный вид приближающегося чудовища не пугал меня, а дальнейшее развитие событий не заботило. Это был плохой знак, показывающий, что в моей жизни, на самом деле, нет ни цели, ни смысла. В ней нет того, ради чего рождается в теле жажда во что бы то ни стало продолжать жить. Будем считать, что виной тому энергии, которые я с трудом сдерживаю в собственном теле. Это они выжигают меня изнутри, хотя их прикосновение кажется мне лишь блаженным теплом. Избыток силы так же опасен, как ее нехватка.

Вот о чем я думал, делая шаг за борт.

 

Глава 4. Скорбный труд

У каждого народа свои собственные обычая и привычки на счет мертвецов. Одни хоронят своих мертвых в земле, другие воздвигают каменные курганы над могилами усопших. Кочевники отдают своих умерших на съедение крылатым падальщикам, но следят, чтобы ни одна собака не прикоснулась к телу мертвеца, ибо это позор для всей семьи и верная смерть для души воина.

Из заметок Демиана Хромого, Повелителя Драконов.

Кто-то сжигает своих павших, считая, что у дыма, в который они превращают человеческое тело, больше шанса достигнуть неведомых небесных чертогов; кто-то, наоборот, предпочитает сохранять тело целым, прикладывая к нему все, что может понадобиться в загробном мире.

Есть места, где мертвецов сбрасывают в глубокие расщелины, но я знаю и другие кладбища, находящиеся высоко в горах, приближенных к божествам.

Древние обычаи можно осуждать, можно сколь угодно спорить о том, как правильно хоронить, но все эти споры кажутся мне глупыми и не имеющими важности. Все это — для людей.

Не раз мне доводилось видеть смерть, и это всегда разрушение. Целостность энергий нарушается, они покидают тело и развеиваются в пространстве. Это не означает, что жизнь после смерти невозможна. Мстительные духи, от которых защищают деревенские ведьмы, действительно являются, чтобы отнять жизнь того, чьими жертвами они пали, так что душа также не равнодушна к мирскому, как и сам человек. Но мне по сей день кажется, что душе нет дела до собственного тела, вместилища того, чем оно являлось прежде. Это — пройденный этап, и впереди ждет что-то новое.

Существуют и другие сущности, наполняющие мир, но о них надо говорить более подробно.

Холодным прикосновением вода прояснила сознание. В рое воздушных пузырьков я погружался в морскую пустоту, слыша глухие шлепки, с которыми вода била в борт Бегущей; и шелест движения гигантского тела змея.

И вот я увидел перед собой его… лицо. Невозможно было назвать эту маску мордой, ребристая шкура создавала ощущение нереальности, будто его очертания были вырублены из камня и не подвластны точащей силе воды.

Большие вытянутые глаза заполнили своим вниманием мой разум, чешуйчатые изгибы окружили, увлекая вниз в медленно вращающуюся воронку. Свет, проникающий через водяные слои, стал тускнеть и, глядя в бездну, я видел надвигающийся на меня провал между подводными хребтами. Голос дракона потек со всех сторон, охватывая и завораживая.

Я есть сила и воля воды, ты в моей власти!

Я ищу мир, змей, — отозвался я мысленно, ощущая болезненное эхо этих слов, бьющихся вокруг нас. Чтобы прекратить это безумие, я развел руки в стороны, останавливая стремительное падение наших тел в глубину. — Что движет тобою?

Смерть!

Страх, — уверенно сказал я, вглядываясь в глубокие, слабо светящиеся голубым глаза. Моего затылка едва ощутимо коснулся проносящийся мимо бок — змей постоянно двигался, словно демонстрируя свою силу.

Я могу обвить твой жалкий корабль десятью кольцами и раздавить в щепы. Чего же мне бояться, человек?

Змей открыл огромную пасть, похожую по размеру на провал городских ворот, являя мне в устрашение ряды треугольных, черных зубов.

Не меня, — согласился я. — Другого. Что тебе обещали за все эти жизни на южном пути?

За твою, — дракон сощурился, сжимая свои кольца с каждым ударом моего сердца. — Он знал, что рано или поздно ты придешь. И обещал свободу. Чувствуешь, как твой мир становится меньше?

Кто он, скажи, и я смогу освободить тебя…

Ты — такой же, как он! Пришел новый хозяин и манит меня куском рыбины, надеясь получить благосклонность. Ты опоздал, маг! Я не буду говорить с тобой и выслушивать твою ложь! Он сказал мне, так будет.

Кольца дернулись, касаясь моего тела, сжались упругими, непреодолимыми объятьями, сплелись, все ускоряя движение.

Я даю тебе право жить, — прошептал я, но ничего уже нельзя было изменить, как невозможно остановить бурные потоки селей, несущиеся на предгорное селение. Велика была сила его ярости и желание изломать мое тело, выдавливая горлом кровь, но, как он не сжимал кольца, вода вокруг меня словно закаменела, и его чешуя лишь бессильно скользила по ее поверхности.

Поняв, что до меня ему не добраться, змей выгнулся в жуткой агонии, и неожиданно мощный поток незнакомой мне силы вырвался наружу. Время застыло вместе с тысячами гигантских игл, ударивших вверх подобно летящим по ветру нитям паутины. Это застыли, смерзаясь, пласты воды, превращаясь в смертельное оружие.

В то же мгновение, послушное моему желанию, веретено вихря ударило в разинутую пасть змея, разрывая его длинное тело на куски. Вода вокруг взбухла алым, и магические шипы, взбурлив, распались белой пеной. Все смешалось, я ощутил дурноту и не мог сказать, была ли это физическая слабость или опустошенность душевная. Многую силу я кинул в бой, помятую о неудаче с драконом Тюдора, но, без сомнения, сделал это слишком поздно.

Вода, не встречая сопротивления, мягко потянула наверх. Давно уже родившийся в груди спазм терзал тело, а я поднимался вместе с мутной алой пеной, и наверху, там, где медленно тонул корабль, вода тоже насыщалась алым.

Я вынырнул в тот момент, когда перебитая бизань мачта со зловещим треском обрушилась в воду подле меня, со свистом стегнув оборвавшимися вантами по поверхности. Вполне возможно, что такой удар канатов мог перерубить человека пополам, но я даже не обратил на него внимания. В два мощных гребка я оказался под бортом и приложил подрагивающую ладонь к черным, похожим на пчелиные соты, доскам. Захрустела ледяная корка, надежно закрывая пробитые магией бреши. Бегущая заметно накренилась, следуя за упавшей в воду, но не оторвавшейся от снастей на правом борту мачтой. Через проломленный фальшборт, прямо мне на голову, лились струйки густой, темной крови.

По одному из свесившихся обрывков канатов я взобрался на палубу и на мгновение замер, ошеломленный и подавленный.

Я оставил корабль не таким, полным силы и красоты, присущей парусникам, но теперь это был мертвый склеп — чудовищная братская могила. Вокруг не осталось ни одной живой души, так, во всяком случае, мне показалось сперва. В воде вокруг Бегущей, похожие на обрывки парусины, плавали упавшие вниз тела, мертвецы были везде вокруг: они свешивались с рей и путались в канатах, распростерлись на палубе и обмякли на лестницах. И проломы повсюду. Идеально ровные, округлые, отступающие друг от друга на локоть взрослого мужчины.

Я поджал губы и, переступая через трупы, поднялся туда, где оставил Мастера и Алена. Они и лежали там, совсем рядом. Маг придавил своим плечом колени юноши в попытке заслонить его собственным телом, ведь Алену предстояло стать человеком дракона. Одним из тех, кого древний ящер выберет либо в жертву, либо спутником.

Я стянул с себя липнущую к коже, бурую от чужой крови рубашку и, подобрав с палубы волчий жилет, одел его, пытаясь теплом унять бьющую изнутри дрожь. Моей любимой вещице посчастливилось быть скомканной и небрежно брошенной под ноги так, что страшные удары магии испещрили доски вокруг нее, но не тронули меха.

О чем я думаю?

Теперь и я знал о том, что Мрака больше нет. Вглядевшись внутрь себя, в слабом касании к его источнику, всегда полному и готовому поддержать меня, я ощутил лишь пустоту. И мой немой вопрос остался без ответа. Я был один, и некому было дать совета.

Гоня вялость и растерянность прочь, я потряс головой и сделал то, чем следовало заняться в первую очередь. Встав на колени, я протянул руки и, прикоснувшись к шее Мастера, на мгновение замер. Прикрыл глаза. Маг был жив, и едва заметно пульсировала под пальцами жилка, но также я ощущал внутри его тела пустоту, свойственную забытью или глубокому сну без сновидений. Холодная волна страха накатила, когда это ощущение скрестилось во мне с воспоминаниями о бедняжке Беллине. Неужели?.. Нет! Здесь что-то другое.

Я вздохнул с облегчением, понимая, что Мастер отступил под натиском силы змея, не имея возможности защититься иначе. Они и раньше говорил, что умеет отстраняться, возможно, ему пришлось бросить всю оставшуюся силу, которую я великодушно оставил ему, на то, чтобы защитить себя и Алена, но на большее был уже не способен.

Во всяком случае, если я прав, о его благополучии можно пока не думать. Он будет спать, обретая равновесие и набираясь сил, до тех пор, пока не придет в себя.

Но что же Ален?

Передвинувшись, я поставил колено в лужу обжигающе горячей крови, обильно сочащейся из поврежденного бедра юноши. Поморщился. Казалось, луч заледенелой воды вырвал из его тела кусок, срезал точным движением сухожилия. Не очень глубоко, лишь касаясь, но достаточно серьезно, чтобы волноваться.

Я закрыл ладонью рану, ощущая вялый пульс крови, и задумался. Было кое-что еще, вовсе спутавшее мои мысли. Магия водяного змея была столь многогранна, что удивляла и вызывала трепет. Ни в одной книге, ни в одном трактате я не встречал упоминаний о такой несокрушимой, первобытной силе, какую выпустил из своего тела перед смертью змей. Вот почему я с легкостью умертвил его, почему с разочарованием ощутил, что хватило бы и меньшего. Нанося жуткий удар, чудовище ослабело, делая себя уязвимым. Каков же был страх, напитавший его существо, если змей пошел на подобное, лишь бы выполнить отданный кем-то приказ? Невозможно, уму непостижимо! Какое самопожертвование!

И вот уже не рана, сочащаяся кровью, занимает мое внимание, но истечение жизни через нанесенную ударом брешь. Эта незнакомая, подобная яду, не дающему крови свернуться, магия, открыла канал для смерти, и колеблющаяся энергия от моих рук не способна была проникнуть внутрь или замедлить это убийственное движение.

Теперь я смотрю по-другому и вижу, как жизнь вытекает через мои окровавленные пальцы, растекаясь призрачным, мутноватым сиянием. Им пропитана каждая доска Бегущей, вокруг поднимается густой, искрящийся туман растворяющихся в воздухе человеческих душ.

И я не понимаю, как остановить этот исход. Возможно, еще не все люди на судне мертвы, и их физические раны не столь страшны, чтобы сразу отнять жизнь, но эти энергетические бреши забирают из них силу, приближая людей к смерти. Будь то простые раны, многих удалось бы спасти, но я не знаю способа запихнуть уходящую жизнь обратно в тело. Я знаю пути, по которым можно пройти за душой, но придется дождаться, когда жизнь выйдет вся и тогда идти за одной единственной душой туда, откуда я и сам могу уже не вернуться. Потому что ошибся, истратив слишком многое на убийство водяного змея; потому что я более не чувствую собственной связи с энергиями мира. Это похоже на глухоту и бессилие. Я вижу их, но не могу прикоснуться, не в состоянии зачерпнуть силы, чтобы восполнить утраченное. Сперва мне казалось, что виной тому — исчезновение Мрака, теперь я думал иначе. Возможно, я сам виноват, и причина в том, что Мастер передал мне слишком многое.

Внутри все будто подернуто пеплом, выжжено в ровную поверхность. Я встречал подобные описания в книгах и, признаться, уже испытывал подобное изнеможение. Это шаг за грань, не только порванная связь с истоком, но и отстранение от мира.

Вот что говорилось об этом в трудах, оставленных чародеями этого мира:

Если чародей не знает границы своего умения и совершает то, что ему не по силам, содеянное наносит ему тяжкий вред. Все его связи рвутся, и невозможно предугадать последствий, и невозможно помочь ни травами, ни иными способами. Остается лишь ждать, пока тело само излечит себя. Зачастую, по истечению дней, связи восстанавливаются, но для этого чародей должен хранить тишину внутри себя и не растрачиваться ни на что иное.

Другой способ состоит в том, чтобы забрать чужие связи и использовать их как свои. Для этого чародей должен принести на алтарь смерти жизнь животного, и тогда его связи будут слабы и ограничены существом животного; или человека.

Будь я на берегу, в безопасности, где не нужно бороться за жизнь, и через несколько дней отдыха это бы прошло. Я и раньше перешагивал черту изнеможения, нарушая свою магию, хотя и не заходил в своем бессилии так далеко. К тому же, тогда со мной был Мрак, и он всегда наполнял меня заново, не давая становиться уязвимым.

Теперь я остался совершенно один, и не было возможности отдохнуть или подождать. Не сейчас и не потом.

Я ужаснулся тому, что меня ожидало, но тут же заставил себя об этом забыть.

Затрещало.

Корабль накренился еще больше — фок-мачта, избитая ударами, ломалась под собственным весом. С хлопками рвались тросы, и кто-то закричал пронзительно-визгливо.

«Да что же это?» — подумал я с ожесточением, сосредотачиваясь на ране. Под пальцами моими родился холодный, безжалостный огонь, проник в глубину порванных тканей, выжигая следы чужеродных энергий вместе с плотью. Тело Алена выгнулось в агонии боли, опираясь на лопатки и пятки, и я знал, какие страдания причиняю юноше. Надеюсь, он не вспомнит их, когда очнется. Если очнется.

Тело дернулось и опало. Лицо разгладилось, пальцы, оставившие в луже крови скребущие разводы, расслабились. И он все еще был жив. Обугленная штанина слегка дымилась.

Я едва заметно вздохнул, переводя дыхание.

— Эй, на марсовой площадке… девочка! — позвал я хрипло. — Если ты намерена выжить, пора взять себя в руки и спускаться. Мы за много дней пути от материка, никто не появится, чтобы нас спасти. Ты слышишь? Если мы не сдвинем Бегущую с места, возможно, уже очень скоро сюда нагрянет еще один морской змей или кто-то другой. Девочка, ты слышала рассказы о чудовищах Льдистого моря?..

— Ты, должно быть, шутишь, — пискнула сверху юнга и, наконец, начала спускаться. И был это не мальчик. Сейчас, охватывая корабль чувствами, я отчетливо понимал, что юнга, приведенный Лютером на корабль — девчонка. — Хочешь управлять галеоном в одиночку да еще без большей части парусного вооружения? Да у тебя только грот и бушприт остались! Корабли так не плавают!

— Девочка, — терпеливо возразил я, — с таким количеством пробоин, как у Бегущей, корабли тоже не плавают, но, как видишь, мы пока еще не тонем. Как тебя звать?

— А откуда ты знаешь, что я — девочка? — с вызовом спросила юнга и встала среди трупов, подбоченясь и впервые высоко подняв голову. Слипшиеся волосы открыли ее лицо, и я усмехнулся уголками губ. Никакой радости, но ее вид вернул мне самообладание.

— Ты думала обмануть мага? — поинтересовался я.

— Ты не знал! Если бы знал, то непременно сказал бы Херту и он…

— Зачем, девочка? Какое мне дело до тебя и Баста? Это только ваш обман, — я с силой провел рукой по лицу и ощутил, как размазываю по щеке кровь Алена. Тьфу! — Готов поклясться, Мастер прекрасно был осведомлен об этом, но какое это теперь имеет значение?

— Никакого, ведь он мертв, как и все они, — девочка побледнела, но все же завершила широкий жест, указывая вокруг себя.

Я сел поудобнее, отодвинувшись от лужи крови.

— Маг не мертв, да и кое-кто еще пока жив. Для нас с тобой — хороший повод потрудиться. Ну… Марика, ты согласна?

Она дернулась, словно я ударил ее, тихо спросила:

— Да как ты узнал? Что я не мальчишка, и мое имя…

— Если потребуется, я расскажу тебе твое прошлое по дням, расскажу, о чем ты мечтаешь и чего боишься, — разозлился я. — Но все это будет чуть позже, когда мы поднимем грот и грот-марсель!

— Тебе надобно, ты и лезь туда! — выкрикнула девчонка.

— Это глупо, — отозвался я. — Ты все же была на реях, матросы показывали тебе, как управляться с такелажем.

— Совсем мало, потому что это мое первое плавание! А ты, ты так и скажи, что сам боишься!

Я поднял руки вверх, не зная, что сказать. Ее бурные чувства, граничащие с отчаянием, были полны отрицания происходящего и захлестывали меня с полной силой, которой я не мог противостоять.

— Думаешь, если просто развернуть парус, удастся поймать ветер? Да что ты понимаешь?! Мы не стронемся с места, вот так. И управлять этим кораблем больше невозможно!

— Ветер сам придет к Бегущей в парус, как он делал все это время, — устало сообщил я.

— Тогда, если ты такой сильный, развяжи канаты, не поднимаясь с места.

— Прыгай за борт! — жестоко велел я. Терпение иссякло.

— Что-о-о? — ее глаза расширились.

— Прыгай за борт, — повторил я. — Если не хочешь помогать, зачем ты нужна мне?

— Я не… — начала она.

— Не хочешь сама? Тогда я спущусь и вышвырну тебя в море, — прорычал я, делая попытку подняться. — Лезь на грот! Живо!

Встать мне удалось не сразу, но Марика этого не заметила. Она метнулась в сторону, будто было куда деваться с терпящего бедствие судна, и скрылась из виду.

Я отвернулся и, подняв Мастера на руки, первым делом отнес его в каюту, с горечью думая об иронии судьбы. Безвольное тело мага оказалась отнюдь не легким, и нести его было неудобно, как и любое бесчувственное тело с расслабленными мышцами. Но сколько раз Мастер вот так поднимал меня и нес, оказывая помощь и спасая от смерти? Настал мой черед, и я был совсем этому не рад. Я почти растерян…

Избитые дырами настилы выглядели пугающе, и я по началу с опаской ступал на них, но корабли строились из лучшего леса и, даже серьезно поврежденные, доски держались.

Опустив мага на койку, я еще раз внимательно вгляделся в его лицо, пробежал руками по телу, но не нашел никаких видимых повреждений. Оставалось надеяться, что Мастер очнется сам, когда придет время. Через несколько минут, часов или дней. Маг шагнул в своем истощении куда дальше меня, и этот сон, возможно, единственный способ для него отстраниться от смерти.

Думать об этом не хотелось, но то, по какому пути потекли мои мысли, тоже не принесло облегчения. Теперь мы не так быстры и за назначенный срок до Тура не дойдем. У меня не было ложных иллюзий, и я отдавал себе отчет в том, что держать наплаву корыто, в которое превратился галеон, к тому же поддерживая ветер, будет непросто. Кристально ясно, что надолго меня не хватит. Уже сейчас я ощущаю тяжелую усталость в мышцах, а впереди столько работы, что разум готов сдаться, а тело подталкивает его к этому. Просто сесть и задремать. Погрузиться в воду и уснуть. Я знаю, что тонуть сперва нелегко, и в груди рождается болезненный спазм удушья, но стоит глотнуть воды, и он уходит вместе с сознанием. Достаточно быстро.

Я присел за стол Херта, тихо вздохнул. И здесь дыры, повредившие карты. Одна из них на месте Форта. Вполне символично для меня сейчас.

Перестав придаваться унынию, я снова поднялся на ют, чтобы перенести в свою каюту Алена. На самом деле, юноше нужна была помощь куда больше, чем Мастеру. Я должен был снова осмотреть и перевязать его рану, иначе он умрет, так и не приходя в сознание. Бедняга потерял много крови и перенес жуткую боль. Все это не пройдет даром, даже если он очнется в ближайшие дни, то поднимется нескоро.

Здесь меня ждал сюрприз: освобожденный конец грот-марселя своенравно бился на ветру. Желая помочь девочке, я остановил движение воздуха вокруг корабля, заставив парус обвиснуть и, взяв Алена, побрел в свою каюту. Этот путь показался мне нескончаемо длинным, а задача оказалась еще сложнее, так как пришлось подниматься по узкой лестнице. Я ударил Алена лбом о перила, но, думаю, ему было все равно. Наконец, добравшись до каюты, я оставил его на полу и критически оглядел стол. Косые лучи солнца заливали его светом, но стол был слишком мал.

Пришлось убрать избитые дырами одеяла и матрац, оставив лишь доски койки, прежде чем положить на нее юношу. Его штаны были пропитаны кровью и я, сняв сапоги, стянул их. Осматривая рану, обнаружил край шрама на внутренней части бедра, уходящий к паху. Шрам этот походил на раздвоенный луч, и я подумал, что после таких повреждений Ален и вовсе мог остаться евнухом. Впрочем, сейчас старые отметины на теле юноши волновали меня мало.

Я покопался в своих вещах и, найдя нужны сверток, растер между пальцами листья Палуи, уложил их поверх обугленной раны и крепко прибинтовал запасенной для таких неожиданностей, чистой тканью. Палуя не даст ране воспалиться и снимет боль, так что, если Ален очнется, это не будет столь уж мучительно. Сейчас это все, что я могу для него сделать, разве что…

И я вновь переложил его на пол, тщательно вытер разводы крови, оставшиеся на досках, положил матрац и, уложив юношу, накрыл его дырявым одеялом.

Все это заняло не так уж мало времени, думаю, около часа.

Потом я бродил по кораблю, выискивая живых, но было слишком поздно. Я, несомненно, был нерасторопен, но винить себя в этом от чего-то не мог. Впервые, блуждая между мертвецами, я не испытывал никакого чувства вины, уверенный, что сделал все, что в моих силах.

Осознание этого стало для меня очередным откровением. Прошлое, когда что-то можно было сделать, минуло, важные минуты ушли. Теперь жалость — лишь червоточина, которая способна разрушить даже самый сильный ствол. А это недопустимо.

Закончив наверху, я вышел на пушечный дек и, ступив на его доски, осознал, какую ошибку совершил, вновь промедлив. Сбежал в трюм, но здесь все было кончено. Впрочем, судя по тому, что предстало перед моими глазами, все решилось с самого начала, и ничего уже нельзя было сделать.

В наполнившую трюм, смешавшуюся с морской, пресную воду я ступать не стал, в задумчивости вернулся обратно, пытаясь отдышаться.

Итак, питьевая вода, вытекшая из пробитых бочек, протухла. Запах сообщил мне также, что схожая участь постигла все наши запасы пищи. И все это сделал один единственный водяной змей! Нет, не зря маги хотели заполучить их в услужение. Жаль только, что опоздали…

Я дернулся, испугавшись звука. Оглянулся, ощущая, как частит сердце. Вот что, занятый своими мыслями, я не сразу сообразил, что вдоль правого борта, медленно закрывая один порт за другим, идет живой человек.

Но через мгновение я разочарованно вздохнул. Он прошел мимо, ничего не замечая, и звать его не было смысла, ничего бы это не изменило. Гаррет по-прежнему был безучастен, и сейчас я не мог оставаться в стороне. Прикоснувшись к его разуму, я уверился в своих предположениях: передо мной был уже не человек — лишь сосуд, наполненный звенящими острыми осколками.

«Принести на алтарь смерти жизнь» услужливо напомнила мне память, но я даже не устыдился этих мыслей, лишь усмехнулся.

Здесь мне нечего было делать, и я вышел на шканцы, но тут же понял, что отдохнуть не выйдет и, пройдя по лестнице, ухватился за канаты, помогая Марике укрепить грот. Драконьи кости, за прошедший час девчонка практически в одиночку поставила два паруса! Удивительно, но это так. Теперь она смотрела на меня с грот-рей и победоносно улыбалась, но я не мог упрекнуть ее в том, что она забыла, в каком бедственном положении мы находимся. Я дал ей эти минуты триумфа, прекрасно понимая, что это необходимо ей как вдох. То, что мы будем делать дальше, лишит ее мужества и надолго отучит улыбаться.

Марика с ожиданием глядела на меня, словно с вызовом, и я, поднявшись на шканцы, наполнил оба паруса легким ветром, заставил его мягко изогнуться и вернуть Бегущую на прежний курс. Кажется, юнга так и забыла закрыть рот. Еще мгновение назад вокруг царило полное безветрие, но теперь грот и грот-марсель вздыбились, будто кошачьи спины, а судно, медленно набирая ход, разрезало форштевнем кровавую воду и пошло вперед.

— А штурвал? — спохватившись, крикнула мне Марика. — А курс? Куда мы идем?

Она заторопилась, пытаясь спуститься, и чуть не сорвалась вниз, потому что теперь крепкий ветер плескался вокруг. У меня дыхание перехватило, когда ее босая нога соскользнула и девочка повисла на руках, но Марика не растерялась и тут же нащупала опору. Мне показалось, она даже не успела испугаться или хорошо скрыла это от меня, потому что, оказавшись на палубе, хранила непринужденное выражение лица.

— Ну, кто будет крутить штурвал? — в ее вопросе была жажда, желание прикоснуться к запретному.

— Что ты делаешь здесь на корабле, девочка? Сколько тебе лет? — вопросом на вопрос ответил я, и она попятилась. Я внезапно понял, что своим натиском пугаю ее чуть ли не больше, чем все эти мертвые тела вокруг. Ведь верно, детей Инуара не смутишь мертвецами, если только в полнолуние они не встают с земли после смерти. Пожалуй, сейчас я походил для нее именно на такого мертвеца.

— Марика, — я не стал подходить ближе, не давая молчанию пугать ее еще больше и добавив в голос необходимой мягкости. Впереди у нас еще, должно быть, много слов, и я все узнаю, даже не касаясь ее мыслей, по поведению и привычкам. Быть может, пройдет время, и она все расскажет сама, ведь одиночество способно пересилить даже страх. Но сейчас я пытался успокоить девочку, как успокаивают добрыми словами храпящую от ужаса лошадь.

— Посмотри на меня, — говорил я, — мы живы. Ты жива, потому что я успел защитить тебя. Есть еще Гаррет, я видел его внизу, он тоже жив. И дори Мастер уцелел, хоть и без памяти. И мой слуга Ален, хоть он и серьезно ранен. Когда юноша придет в себя, я уверен, вы подружитесь. Он тебе понравится. Теперь мы должны держать корабль на плаву, чтобы не потерять то, что удалось спасти. Мы, вместе. Ты и я в ответе за тех, кто выжил, но никак не обойдется без нашей помощи. Ну же, не бойся, я уверен, что Бегущая дойдет до Тура!

— А что потом? — тихо, как-то обреченно спросила девочка. Еще минуту назад в ней горело детское желание взяться за штурвал галеона, придавая ему курс, желание, которое грызло ее все время, пока она натирала кастрюли и драила палубу. Теперь все это превратилось в ничто.

— Потом?

— Да, потом! — внезапно взорвалась она фонтаном возмущения. — Когда мы окажемся на Туре без корабля! Как мы вернемся домой? Что нас ждет?! Что ждет меня?

— Девочка! — всплеснул я руками. Как ей все время удается выводить меня из себя, ума не приложу! — О чем ты думаешь? Нам бы пережить этот день, да следующую ночь! А после я найду способ все устроить, но сейчас важно выжить.

— Я слышала, что воды вокруг Тура кишат пиратами. Они не нападают на сильные, хорошо вооруженные суда. Как думаешь, что они сделают, когда увидят Бегущую? — она сорвалась на крик. — А ты знаешь, что пираты делают с женщинами? Да, ты не думаешь об этом, зачем тебе? Ты же мужчина, тебя просто убьют.

— Вот так, — вздохнул я. Между нами была палуба, залитая кровью и заваленная трупами, непонимание и страх. Она оказалась совсем не ребенком, как я подумал сперва. Просто очень хрупкая телом и, без сомнения, юная, но уже не дитя — подросток, или даже старше. Я не мог на глаз определить ее возраста. — Тогда просто прыгай за борт, Марика, потому что если думать так, сил бороться уже не останется. Все то, что ты придумаешь, те смерти и ужасы, выпьют тебя много раньше, чем это может произойти. Просто живи сейчас. Когда придет время, мы будем решать, что делать, и, я могу тебя заверить, в случае с пиратами, скорее всего, мы погибнем оба. Прежде, чем они разберутся, что ты девчонка, они убьют тебя. Так к чему умирать сейчас, если всего этого может и не произойти? Пока нам достаточно того, что уже случилось, не находишь?

— Я не знаю, — она закрыла лицо руками, и я внезапно понял, что девочка боится пошевелиться, боится ступить босой нагой в растекшиеся, загустевшие лужи крови.

Драконьи кости, как же так?! Из всех моряков на корабле, способных помочь мне довести Бегущую до Тура, выжила девчонка, которую придется успокаивать и оберегать. Будто насмешка!

Помедлив, я спустился на шкафут, поднял ее на руки, и Марика прижалась ко мне, дрожа всем телом, горячая, будто уголек, выстреливший на камни пола из очага.

«Это жар от пережитых волнений, — с тревогой подумал я, — как бы он не перерос в лихорадку». Я видел многие хвори и знаю, что переживание способны изжить тело не хуже других болезней или ран.

— Главное, что мы живы, — говорил я, неся ее в кают-компанию, подальше от всех этих мертвецов на палубах. — Корабль идет своим ходом, и скоро мы отдалимся от этого страшного места. Посиди пока тут, — я усадил ее в кресло и, забрав из каюты Херта одеяло, укутал девочку до самого подбородка. — А у меня немного работы наверху.

— Какой? — слабо спросила Марика.

— Неважно, — мягко отказался отвечать я и, вернувшись в каюту капитана сел за стол. Покосился на безмолвного Мастера, но вглядываться в расслабленное лицо не стал. Ничего не менялось, мне оставалось лишь не обращать внимания.

Я провел рукой по картам, пытаясь по памяти восстановить вырванные куски. Сдвинул в сторону чертежные инструменты, открыл судовой журнал, пробежал глазами — он был цел, лишь уголка не хватало. Здесь есть все необходимое, проложенные Валенсием курсы помогут мне. Надеюсь, на материке найдется тот, кто пожелает помянуть этого достойного человека.

Пусть я не смогу провести корабль через рифы или вдоль побережья, но сейчас, на свободной воде ничто не мешает Бегущей следовать своему пути. Сейчас у меня есть все необходимое. Судно имеет ход, солнце отчетливо видно, и я смогу избежать ошибок.

«Корабль придется затопить, — думал я отстраненно. — Пусть он станет могилой всем этим людям. Но прежде… прежде нужно будет взять из трюмов все, что уцелело».

Несомненно, смертоносные жала побили ткани и шкуры; готов поклясться, что посуда и резьба испорчены, но что могло повредить камням, россыпью лежащим в сундуках, или черной соли? Возможно, Лютер Баст, не отказавшийся от этих последних мешков, сослужил нам хорошую службу. Возможно, вырученных средств даже хватит на то, чтобы нанять небольшое судно, которое вернет нас в Широкую бухту. Если, конечно, найдется такой смельчак, который решиться пройти путем Летних течений, где царствуют водяные змеи. Нет, один вид Бегущей отобьет у моряков всякое желание ходить к материку на многие годы вперед, а, значит, нам придется иметь дело с пиратами, этими не знающими страха волками, которые понимают только язык силы. Придется заставить их подчиняться, другого выхода нет… или есть? Возможно, Оплот Тура окажет нам какую-то помощь в обмен на товары. Впрочем, в этом я сомневаюсь, как и в бескорыстии поступков. Скорее всего, в обмен на помощь они потребуют знания, прекрасно понимая, что магам Форта есть чем расплатиться. Это будет походить на шантаж, но нам придется принять их условия. Что же, мы посмотрим, как пойдут дела, быть может, проще дождаться возвращения драконов и вернуться на материк. Мрак будет недоволен, и нам придется долго спорить прежде, чем он возьмет на крыло Алена и Марику. Еще этот сумасшедший…

Высшие! О чем я сейчас думаю? Неужели разум отказывает и мне? Идти до Тура, оставив все как есть? Затопить судно вместе с мертвым экипажем? Да даже день, проведенный в миазмах, исходящих от мертвецов, может повредить нашему здоровью. Нет, нужно избавиться от погибших как можно скорее, а палубу отмыть, потому что в теле человека достаточно крови, чтобы Бегущая еще много дней оставляла за собой различимый кровавый след. Конечно, кровь загустеет и засохнет, но летящие брызги будут размягчать ее, и день за днем капли будут падать за борт.

Но я так боюсь бросать тела в воду! Это может привлечь хищников.

— Или отвлечь.

Я вздрогнул, посмотрел на Марику с недоверием. Девочка вылезла из кресла и, замотавшись в одеяло, встала в дверях, глядя на меня. Интересно, сколько я уже говорю вслух, и что она слышала?

— Если сейчас мы сбросим за борт сотню мертвецов, любым чудовищам хватит этого, чтобы насытиться, — сказала она уверенно. Теперь ее взгляд изменился, а в голосе появилась неожиданная твердость. — Ты — маг.

Я не понял, был ли это вопрос или утверждение, потому промолчал, продолжая смотреть на нее.

— Тебе подвластен ветер и вода, — сказала Марика, помедлив, — но ты хочешь, чтобы я помогала тебе. Почему? Чем я заслужила такое доверие?

— У меня не хватит сил довести Бегущую до Тура в одиночку, — я ронял слова медленно и равнодушно. — Стоит мне уснуть, и опадет не только ветер. Рассеются чары, которые держат раненое судно на воде, и мы утонем. Убивая водяного змея, я растратил слишком многое, вот и все.

— Ты и вправду думаешь, что с моей помощью тебе это по силам? — она смотрела на меня пристально, словно пытаясь разглядеть что-то доступное лишь ей.

— Нам представиться случай проверить, — немного грустно сообщил я.

— Я сделаю все, что смогу, — заверила меня Марика, подойдя к столу. Ее пронзительные темные глаза наполнились решимостью. — Но с одним условием.

— Ничего себе, — пробормотал я, с удивлением приподняв бровь. — И с каким же?

— Ты обучишь меня своему умению!

— Зачем тебе это, девочка? — я смотрел на нее с изумлением. — Ты видела, что произошло, ты почувствовала, какое зло могут нести неуправляемые энергии. Как ты можешь добровольно желать этого кошмара?

— Я видела другое, — возразила Марика. — Я видела, как ты в одиночку остановил чудовище и как возникший под твоими пальцами белый огонь запер кровь, не дав умереть человеку. И два дня назад, когда ты стоял подле Херта, я видела, что ты сделал, когда налетел ветер и Афир оступился. Он упал бы вниз, если бы не ты. Маг, ты всего лишь поднял руку…

— Матрос схватился за канат, — напомнил я, — потому и не упал. Такое часто бывает, Марика. Они знают, на что идут, те люди, которые лезут на мачты!

— Даже если и так, — уверенно возразила девочка. — Ты можешь не признавать поступка, но я видела, как ты поднял руку. Ты бы не дал ему упасть!

— Верно, — согласился я. — Но я все равно не понимаю. Ты ведь не ребенок, меня не обманешь небольшим ростом и хрупкой фигурой. Сколько тебе? Семнадцать? Больше? В твоем возрасте женщина уже имеет мужа, плетет кружево и вынашивает чадо!

— А ты не думал, что это именно то, чего я не хочу? — спросила она сдержано. — Только не надо жалости, ладно? Таких, как я, отрицающих принятую другими жизнь, жалеют и называют убогими. Но все это не так. Судьба, которую ты описал, бывает у тех, за кого родители готовы дать приданое. А что, если его нет, и все по-другому? У какой-то девочки нет родных, чтобы устроить ее дальнейшую судьбу, и нет подле нее влюбленного мальчишки, готового принять ее в семью. У подобных мне, пожалуй, выходов не так уж и много. Идти в подмастерье? Но женщин берут с большой неохотой, ведь любой мужчина сильнее и выносливее. Он может выполнять всякую работу и не роптать и не падать под весом тюков или бочек. Что еще? Можно проситься в услужение к обеспеченной даме, которая пригреет бродяжку, но не каждую готовы привечать, нужны хоть какие-то рекомендации или очень большая удача. Еще, конечно, можно просить подаяния или воровать, но это обычно заканчивается подвалами с глумящимися жестокими палачами и отрубленными руками. Некоторых за кражи вешают, если поймают снова. Ты скажешь, что лучше не попадаться, ты будешь прав, но разве это жизнь? Или вот еще: можно стать девицей для многих и плодить ублюдков, имен отцов которых я не буду знать; искать таких все больше, чтобы было, чем этих ублюдков кормить. Это — сложная судьба, маг, и решиться на такое готов не каждый.

— Так-то оно так, — хмуро согласился я, — но и твой план слишком слаб. Рано или поздно кто-то еще на Бегущей прознал бы, что ты — женщина. И очередное плавание закончилось бы для тебя камнем, привязанным к шее. Ты и вправду думала, что моряки потерпят на борту женщину?

Не дождавшись ответа, я продолжал:

— Нет, ты не поступила бы так глупо, да? Здесь что-то другое, у тебя все продумано. Бежать на Тур? И снова нет. Без денег там, как и в любом другом месте не выжить, и твой путь закончится в лучшем случае на невольничьем рынке. О, я понимаю, все иначе. Нужно было всего лишь украсть часть товара с Бегущей, чтобы хорошо устроиться на острове. Что ты пообещала Басту за помощь? Услуга за услугу? Не пойму, он мог бы взять тебя силой, если бы захотел…

Я видел, как краска заливает ее лицо по мере того, как я развивал свою мысль.

— Лютер был хорошим человеком, — предостерегла меня Марика, и в голосе ее я почувствовал едва сдерживаемую угрозу. — Не надо возводить на него напраслину!

— Если бы он был твоим родственником, даже дальним, пусть и по какой-то причине ты осталась сиротой, он взял бы над тобой опеку, девочка, — это было похоже на обвинение во лжи.

— Он мне совершенно чужой, — призналась она, немного остывая. — Но он никогда не лапал меня и никогда ничего не хотел. Поймал, когда я пыталась стянуть у него монетку, и был очень зол, — она помолчала, кусая губы, и я внезапно ощутил в ней тяжелую горечь утраты. Я не видел, чтобы она подходила к телу Баста, но теперь понимал, что она только что потеряла человека, который был к ней добр, человека, заменившего ей отца.

— Лютер частенько имел дело с сорванцами вроде меня, — продолжала она бесцветно, — и не стал передавать меня управителю порта, а самолично хотел выпороть, но я заплакала, и он понял, что я девочка. Не думаю, что слезы тронули его сердце, но Лютер был очень добр ко мне и всегда ограничивался подзатыльником в разъяснении для меня правил поведения с ним. Он приютил меня, кормил и даже обучал грамоте, и так шел год за годом, но в этот раз он не смог оставить меня в порте. Баст называл меня сыном от одной из своих шлюх…

— Почему мальчиком, не девочкой?

— Потому что у него было достаточно ума этого не делать! Быть обсмеянным недругами за то, что он оказался недостаточно силен для наследника? Дочь — позор для моряка!

— Он сильно рисковал, когда привел тебя на Бегущую, — напомнил я.

— Это так, но и Соленый Херт слишком давно ходил с Бастом, чтобы просто так выкинуть меня за борт, как намеревался ты. Между ними было… уважение, и Лютер сказал мне, что даже если обман вскроется, все равно он убережет меня.

— И как бы долго тянулся этот обман?

— Баст сказал, что если я буду старательна, если научусь обходиться с такелажем не хуже других, то у Соленого не найдется повода выгнать меня. К тому же Лютер собирался купить собственный маленький корабль, вот почему он не смог оставить меня в Широкой бухте — у него завелись деньги, и об этом прознали те, кто мог причинить мне вред и потребовать выкуп за мою жизнь. Но Баст уже внес первую долю денег, вот что, и к следующему году мог бы идти в море. Лютер сказал, что довольно ходил под началом Херта и хотел своей жизни. Конечно, это был бы не самый красивый поступок с его стороны, ведь часть экипажа Бегущей последовала бы за ним. Я знаю, что еще несколько моряков хотели присоединится к вложению Лютера, чтобы выкупить в долг яхту Тивилла, которая сейчас осталась без матросов. Корабельщику совсем не выгодно, чтобы она простаивала, а так он получал двойную прибыль, часть дохода от плаваний шла бы ему в карман, другая часть — на погашение долга и так, пока остаток не будет заработан самим кораблем. Это очень хорошая сделка!

Ты слышал легенду о Имани Вэй? О женщине китобое с северных морей?

— Северные моря сами по себе легенда, — с легкой иронией заметил я. — Еще никому не удалось обойти материк целиком, самый дальний северный путь от Влав к острову Мертвый, без сомнения, очень труден, и большинство мореплавателей не отваживаются на подобное. Льдистое море там подтверждает свое название, там все больше льда, и корабль в любой момент может угодить в ловушку и быть раздавленным.

— Это не так, — возразила Марика. — Северные моря есть, земля не кончается за Мертвым островом.

— Да неужели? — я не мог сдерживать сарказма. — Детишек потчуют сладкими сказочками на ночь, а они кружат им головы.

— Все так и было! — девушка была тверда как скала в своей уверенности. — Так ты слышал историю?

— Да, краем уха, — был вынужден признать я.

— Я расскажу, — пообещала Марика, будто меня это интересовало. — Но потом. Ты сам сказал, что есть очень важные дела, и я понимаю, какие. Это будет тяжело, но давай сделаем что нужно. Только скажи, ты научишь меня?

— Если ты окажешься терпелива и достойна, — отозвался я.

— Что это значит? — она нахмурилась.

— Девочка, не в моей власти влить в тебя дар, и уж точно можешь поверить мне на слово, ты не будешь так же хороша, как маг, у которого есть дракон. Я могу учить тебя, но не знаю, сможешь ли ты научиться. И, конечно, наше обучение начнется не сейчас…

— Почему?

Я невесело усмехнулся. Меня раздражали ее наивность и ослиное упорство.

— Потому что это требует сосредоточения и сил, а они мне еще понадобятся.

— Я согласна! — выпалила она.

— О, нет, девочка, ты меня не дослушала, — я кривил рот все сильнее, не желая бороться с собой. — Ты должна понимать, что, обретая мои знания, делаешь себя уязвимой. Пока ты — простой человек, все это тебя не касается. Все, что происходит вокруг, тебе неподвластно, ты не замечаешь этого и не имеешь к этому никакого отношения. Но, сделав шаг, связавшись со мной, ты подвергаешь себя опасности, будто навешиваешь на себя мишень для лучника.

— У тебя есть недруги, как и у Баста? — спросила она тревожно.

— Без сомнения, но я говорю не об этом. Возможно, сама жизнь для тебя превратиться в череду событий, которые покажутся непреодолимыми. Магия в любом ее проявлении слишком опасна. Она дает столько же, сколько отбирает.

— Не думаешь же ты, что меня это напугает? — в голосе Марики больше не было прежней уверенности.

— Тебе решать, — я равнодушно пожал плечами. — Многое из обучения тебе не понравится, вот что я думаю. Тебе придется не по душе кое-что из того, что я буду с тобой делать, и ты скажешь «нет», но тогда наш с тобой договор будет расторгнут.

Ее щеки загорелись стыдливым румянцем, и я внезапно сообразил, о чем заставили ее думать мои неверно выбранные в контексте слова, но я не собирался ее разубеждать по одной простой причине: намерение Марики должно быть достаточно сильно, чтобы найти возможность мне доверять. Попытка раскрыть энергии тела не заключается в словах, нельзя всего лишь захотеть и стать чародеем. Многие вещи, которые потребуется сделать, могут быть пугающими или возмутительными для молодой женщины. Так, я слышал, что применялись для раскрытия разума длительные трансы с использованием трав, рождающих видения; другие пользовались чередой лишений, чтобы заставить человека сломиться и вылепить из него необходимое. Я не знал, какой выберу путь для нее, но в любом случае, наши отношения должны быть выстроены на доверии и, если я вдруг скажу, к примеру, что мы идем топить ее в озере, Марика должна понимать, что как бы ни были страшны мои намерения и что бы ни произошло дальше, я сделаю все возможное, чтобы не причинить ей вреда.

— Ты ведь специально все это придумал? Ты понял, от чего я бегу? И ты непременно попросишь того, на что намекаешь, и на что я буду вынуждена ответить «нет» сразу же, как только дойдет до обучения? Просто чтобы обмануть меня?

Она была полна смятения, не готовая отдать все за право обучаться у меня.

«Это хорошо, — с удовольствием подумал я, — нет ничего хуже, чем отсутствие внутреннего достоинства. Быть может, у нас с ней выйдет дело».

— А ты уверена, что мы с тобой сейчас говорим об одном и том же? — медленно уточнил я.

Наши взгляды скрестились. Ее — потерянный, мой — полный сарказма.

— Так ведь не честно, — с тихой обидой сказала она. — Ты знаешь мое уязвимое место, я твое — нет.

— Девочка! — я в притворном ужасе закатил глаза. — Мое слабое место, на удивление, там же, где твое. Оно зовется «свободой»! Мы не вольны делать то, что хотим, потому что у нас есть долг. К сожалению, так случается, что тот, кто обладает свободой, либо мертв, либо не имеет ничего. Я могу грызть коренья и идти туда, куда вздумается, когда у меня нет денег, дома и цели, но долго ли можно существовать так — без друзей и близких, без тепла и поставленной задачи?

— Пахарь свободен, — сказала Марика. Я видел в ее взгляде, как рушатся мечты и рассыпаются в прах иллюзии.

«Так надо», — твердил я себе, но сам не верил в это.

— Загляни в мысли пахаря, и ты увидишь там иное. Быть может, он мечтает умчаться прочь от опостылевших полей, пить в кабаке до забытья и тискать девок в борделях…

— Но это же не…

— Не свобода? Так? Но тогда в чем же суть этого слова, как не право делать то, что просит твое сердце? Быть может, выбирая учиться у меня, ты становишься свободнее многих?

— Зачем ты все это говоришь?

Неужели она так и не поняла?

— Сейчас мы с тобой незнакомы, — проявив еще немного терпения, пояснил я. — Ты не знаешь меня, я не знаю тебя. Но ты вынуждаешь меня что-то делать, и мне это не по душе. Потому я оставляю себе лазейку, ты права. Только доверие, которое может возникнуть между нами, определит дальнейшее. Разве этого мало? Гордись! Ты заставляешь мага Форта плясать под свою дудку! Мало кто может этим похвастаться!

— Тебе доступна любая женщина, какую только пожелаешь, — медленно проговорила Марика, будто убеждая саму себя. — И она будет повиноваться тебе, как повинуются твоему слову ветер или вода.

Я лишь наклонил голову, но этот жест все же выражал скорее согласие, нежели отрицание.

— Значит, все дело не в этом, — она оглядела свою незаметную под свободной рубахой грудь.

— И правда, — не сдержал я улыбки.

— Тогда я верю тебе на слово, маг. Я буду стараться, чтобы ты не пожалел…

— Демиан, — подсказал я.

— Что?

— Зови меня Демиан.

— А как же уважительное «дори»?

— Тебе не кажется, что после нашего разговора все это совсем неуместно? — я встал из за стола. — Пойдем, раз уж ты готова, нужно сделать работу.

— Так хочется пить, я сейчас…

Одеяло упало на пол, и она выскользнула из каюты, а я не успел ее остановить.

«Сейчас снова придется утешать и уговаривать», — внезапно понял я с тяжелым разочарованием, поднялся к себе в каюту, пощупал лоб Алена и, не найдя изменений в его состоянии, взял свой серебряный портсигар. Открыл и некоторое время смотрел внутрь, потом, хмыкнув, закрыл.

Оградить ее от правды, остановить, запретить спускаться в трюмы? Зачем обманываться? Рано или поздно девочка узнает, что у нас больше нет ни еды, ни воды.

Портсигар я отнес наверх и вытряс его шевелящееся белесыми червями содержимое в море. У противоположного борта, перевесившись через край, стояла Марика. Ее жестоко рвало. Надо полагать, наш провиант выглядит так же, как запасы моего табака.

Скорбный труд не приносит облегчения или успокоения, а время за ним тянется бесконечно, вязнет, застывая, натягивая хрупкие нити нервов. Есть вещи, которые невозможно делать с равнодушием, как бы ни было черство твое сердце. Вот и я не выдержал, присел у сломанного фока передохнуть. Подтаскивать к краю мертвые, непослушные тела и, перевалив через борт, отдавать их морю, не так-то просто. К тому же Марика оказалась совершенно бесполезна. После того, как спазмы отступили, она некоторое время просто обессилено сидела под фальшбортом, глядя в пустоту, и я, боясь, что подобное состояние может плотно укорениться в ее душе, предложил девушке подняться и приняться за дело. Она наотрез отказалась прикасаться к мертвецам, и мне пришлось вновь повысить голос, потребовав от нее хоть какого-то дела.

— Не можешь быть полезной здесь, иди вниз. В твоем желудке все равно ничего не осталось! Ищи все, что поможет нам выжить. Уцелевшие емкости, инструменты, провиант, если хоть что-то вообще не тронули плесень и черви!

Видимо, мои слова вновь вернули воспоминания о том, что было под нами, и Марика снова повисла на перилах, однако, спустя некоторое время ушла вниз, опустив плечи, то ли пристыженная, то ли растерянная, то ли вовсе отчаявшаяся.

Ее не было довольно долго, и я успел придать воде около двух десятков тел тех, что были с самого краю, и которые оказалось проще всего поднять, когда она вернулась, вся белая, будто полотно простыни, принадлежащей хорошей хозяйке.

— Корабль разлагается изнутри, — сообщила она тихо. — Ты можешь спуститься туда и выжечь всю эту пакость? Я слышала, маги могут рождать огненные смерчи…

— Могу, — согласился я, глядя, как во взгляде девушки появилась надежда, — но не буду. Если мы, конечно, хотим выжить, то будем беречь каждую крупицу моей силы. Так?

— Можешь вообще сидеть и ничего не делать, а то вдруг устанешь! — в сердцах бросила Марика и убежала, возмущенно топая по ступеням. Я различил, как одна из них от подобного отношения внезапно с хрустом подломилась. Девушка взвизгнула, но я не слышал звука падения, так что счел ненужным отвлекаться от своего непосредственного занятия.

Солнце было высоко и я, должно быть, впервые за долгие месяцы зимы ощущал в теле жар. Я уже давно был обнажен по пояс, главным образом потому, что волей неволей перепачкался кровью, и сейчас, в задумчивости проведя ладонью по покрытому потом лбу, с запозданием вспомнил, что руки мои наиболее густо вымазаны ею. Даже меня ощутимо подташнивало от тяжелого железистого духа, пропитавшего весь корабль. Этот тяжелый запах, чуть сладковатый, не уносился ветром; казалось, я сам пахну также, и разум в который раз заставлял меня прислушиваться к себе, предостерегая, что это может быть моя кровь. Но я, конечно, не был ранен. Мне доводилось встречать в книгах упоминания о сестрах и братьях Милосердия — гильдии врачей, положившей жизни на то, чтобы помогать больным и раненым. Это не были бескорыстные люди, нет. Они взимали достойную плату за свои услуги, но верховодящие дома всегда платили с большой охотой. Служители Милосердия появлялись на полях битв, давая возможность раненым выжить, приходили в деревни, зараженные чумой или лихорадкой. Иногда их звали, иногда они появлялись сами, прослышав о необходимой помощи.

Так вот, я слышал одну длинную балладу о Слите Милосердном, мужчине, который помогал врачевать и хоронить мертвецов после Череды Великих Битв. Так инуарцы называли шесть жестоких сражений с кочевыми народами, развернувшихся на острие стрелы скального выхода Горных Пределов. Баллада эта так заинтересовала меня, что я нашел подлинный дневник этого человека. Против ожидания, там оказалось мало ценного для меня с точки зрения истории или тактики. Это были всего лишь эмоциональные записки человека о том, сколько искалеченных тел он видел, сколько конечностей он отнял грубыми пилами и сколько внутренностей засунул обратно в распоротые животы. Так, Слит писал, что запах крови пропитывал все земли под мертвыми, и почва казалась щедро орошенной кровяным дождем. Этот запах окутывал людей, бродящих по полю, и они начинали пахнуть как смерть и думать, что они мертвы.

Он писал о том, как сам, таская раненых, пропитался кровью, и его кожа стала красной и кровоточила, и эти раны постоянно пахли кровью, но когда он попросил других сестер и братьев взглянуть на его раны, они смотрели на него с состраданием и отстранили от живых, велев захоранивать мертвых. При том, Слит не считал себя сумасшедшим и принялся наблюдать за другими, подмечая, что и они, постоянно вдыхая запах крови, нет-нет, да и принимались осматривать себя на предмет ран, будто их разум посылал им тревожные сигналы.

— А мертвецов на палубе будто и не убавилось, — проворчал я, — солнце уже перевалило за полдень. Интересно, удастся ли управиться к закату?

— Ты боишься, что мертвецы встанут? — донесся снизу голос Марики. Корабль, походивший на решето, прекрасно пропускал звуки, а девочка оказалась прямо подо мной. — Ведь полная луна еще не сошла на нет. Не думала, что ты боишься таких мелочей! — она неожиданно громко засмеялась.

— Я просто хочу закончить работу, — отозвался я. — Вот сброшу последний труп за борт, и придется тебе взяться за старое.

— Что же маг прикажет мне делать на этот раз? — под моими ногами что-то громыхнуло.

— Драить палубу, девочка!

Она ничего не ответила, и я некоторое время сидел, слушая воздух, воду и жалобные скрипы Бегущей.

— Так пить хочется, — Марика вытащила на палубу небольшой бочонок с пробитыми в нескольких местах боками. Не смотря на это, его днище и часть стенок были целы и вполне могли послужить емкостью. — Ты же вызовешь дождь и соберешь сюда воды, иначе мы умрем от жажды.

— Да, — сказал я без выражения. — Только закончу с этим.

— Отлично, — оживилась девушка. — Но там внизу на деке еще тела тех, кто заряжал пушки. Пушки! Они же чугунные, но выглядят, как и все на корабле, в дырку! Как вообще можно пробить пушку? Я как-то пыталась откатить одну из них, ну просто, хотелась понять, тяжелая ли она. Пока никто не видит, — она смутилась. — И она же на колесах, на деревянном лафете. Уж я упиралась в нее, но не сдвинула ни на чуть-чуть! Какая же силища нужна для этого?

— Для магии мало разницы, что перед ней: дерево, камень или сплавы, — я встал и, выбрав себе нового мертвеца — крепкого, ширококостного матроса с ровным провалом раны на груди и выражением ужаса на лице, так и застывшим в смертельной маске — взял его за ногу. — Важно лишь намерение, а сила, она внутри. Да, важно намерение и знание, вот и все.

— Я не понимаю! — Марика подскочила ко мне и решительно ухватила труп за руки. — Это был удар! Лучи пронзили корабль, выросли, как огромные иглы льда зимой, только сосульки растут вниз, а эти вверх, и насадили на себя Бегущую. Я видела, как коллекционеры насаживают на булавки красивых жуков, их потом продают на рынке под стеклом, чтобы можно было украсить стены своего дома. Конечно, это понятно не каждому и не каждому нужно, я бы не повесила у себя в доме жуков, лучше голову рыбы-молота или оленье чучело. Оленьи рога очень украшают стены!

Она запнулась, посмотрела на моряка.

— Балагур, — сказала она придушенно. — Он дал мне кусок белого сыра попробовать, сказал, чтобы я молчала и никому не рассказывала об этом. Белый сыр подавали только к вашему столу, а я его никогда не ела. А Балагур рассмеялся и сказал, что я не почувствую разницу, но, если хочу попробовать, то могу конечно съесть этот кусок, который он отрежет. Он был ответственен за сохранность продуктов на леднике и в трюме, и потому знал, где что лежит. Он отрезал мне совсем чуть-чуть… и был прав, белый сыр такой же, как любой другой.

— Давай-ка поднимем его, — велел я, и мы вместе перевалили тело через борт.

— Жалко его, — сказал она грустно. — И конечно одному тебе тяжело таскать их.

— Вдвоем легче, — тускло улыбнулся я, благодаря девушку за помощь. — Но магия — не булавка. В первую очередь она построена на умении увидеть истинный мир вещей и потоков энергий.

— Энергий? Что это?

— Магия мира, так называют ее невежды. Ты смотришь глазами и видишь фактуру дерева или камня, видишь канат и доски, вот бочонок этот и эти мертвые тела. Но все в этом мире сплетено из энергий, им пронизан воздух и почвы, и все-все, что вокруг.

— И мертвецы тоже?

Ну, она хотя бы слушала меня.

— Нет, уходя, жизнь забирает с собой все. Остается мертвая плоть.

— Значит, мертвое мясо или мертвая древесина не несут в себе ничего?

— Почему же? Если человек прикасается к вещи, если он делает что-то из дерева или мяса, то оно вновь обретает некий отпечаток его действия. Не даром же фамильные вещи, передающиеся из поколения в поколение, так ценятся. Они набирают в себя энергии заново, но они уже не являются тем, чем были раньше. Деревом или куском скалы, или глиной.

— Так что же произошло здесь на самом деле? — я был удивлен тем, что она не возражает мне, будто верит на слово в то, что на самом деле ей кажется глупым. За разговором она взялась помогать мне со вторым мертвецом, и этого человека я знал: это был Афир, тот самый моряк, который неосторожно поставил ногу и чуть не упал на палубу. Он был немолод и, я думаю, уже утратил былую ловкость из-за ломоты в суставах. Взбираться на мачты для него было все труднее и, если бы не змей, не знаю, сколько бы он еще продержался. Возможно, Баст был достаточно умен, чтобы приметить его возраст и перевести моряка на палубу; возможно, путь у него был только один — на берег. Теперь это не важно.

Вдвоем дело пошло споро, а у Марики будто поубавилось брезгливости. Если она не закапризничает, увлеченная разговором, то мы успеем даже отмыть палубу до заката… или хотя бы начать. А это значит, мне просто нужно продолжать говорить.

— Пожалуй, я расскажу, — согласился я, — хотя, наверное, и вовсе тебя сейчас запутаю. Все вещи на самом деле состоят из малых частичек…

— Только что ты говорил про энергии, — упрекнула она меня, — про магию мира. А теперь говоришь про пыль…

— Именно, девочка, — я был доволен. — Учись разделять то, что ты видишь обычным глазом, и магию. Две части одного целого. Привыкай слышать именно то, о чем я говорю. О том, к чему ты можешь прикоснуться рукой, или о том, что доступно лишь сердцу. Ты видела когда-нибудь, как осыпается железная пыль под точильный камень?

Она кивнула.

— Ты когда-нибудь толкла засохший хлеб в пудру в ступке?

— Я не сильна в готовке, — Марика покачала головой. — Мне нравится чинить сети и вязать. И еще вышивать, но Лютер редко покупал мне цветные нити для этого. Ты уже… сбросил его в воду?

— Еще нет, он на шканцах вместе с капитаном, под фальшбортом. Они должны покинуть Бегущую последними, сначала пушечная палуба, потом они. Таков морской обычай.

— Да, — сказала она тихо, выслушав всплеск, с которым тело Афира погрузилось в воду. — Это неправильно то, как мы делаем. Нужно называть их имена, нельзя хоронить безымянных. Даже когда их так много. Даже когда мы отдаем их воде.

— Афир, — сказал я, глядя на нее, и Марика кивнула.

— Теперь того — Гирд, — я заметил, как на глаза ее навернулись слезы. — Он всегда много пил и играл с Лютером в кости. И частенько проигрывал из-за того, что садился играть пьяным. А однажды дал мне подзатыльник так, что Лютер с ним подрался, а у меня потом горело ухо.

Она нагнулась и взяла мертвеца за руки, я за ноги. Это стало уже привычным. Молча, мы дошли до борта и скинули его в воду.

— Ты рассказывай, — напомнила Марика. — Мы возьмем этого, но его имени я не знаю. Погоди, я освобожу его ногу от каната… а ты продолжай.

— Я говорил тебе про пыль под точильным камнем, — хмыкнул я, стараясь отвлечься от того губительного уныния, которое зародила в моей душе Марика своими рассказами о погибших матросах. Я предпочитал считать их уже не людьми, в противном случае, было совсем тяжело. — Но эта та пыль, которую ты видишь глазом. На самом деле, ее измельчить можно еще меньше, но у тебя не хватит терпения. Когда я говорю о том, что все вокруг состоит из частичек, я говорю о структуре материи. И там почти всегда есть вода…

— Вот в этих досках? — Марика выпустила руку мертвеца, и он гулко ударился о палубу. — Ой, прости, — прошептала девушка и посмотрела на меня. — Но эти доски сушили много лет, чтобы достичь нужной структуры, так говорил Лютер, а он никогда не врал. И разве тебе неизвестно, что когда что-то сушишь, вода улетает? И в пушках, какая там может быть вода? Только если в дуло попали брызги.

— Она есть, но не всегда ее столько, чтобы ощутить влагу на пальцах, — сообщил я. — Вода есть и в твоем теле и в воздухе.

— Ну, я то воду пью, потому и вода во мне есть, — простодушно пояснила Марика и, взяв за руки моряка, имени которого мы оба не знали, вместе со мной подтащила его к борту. — Отпускай, — скомандовала звонко и, приподнявшись на цыпочки, проследила, как он упал вниз. — А в воздухе вода есть только после дождя, когда туман. А с пушками вовсе непонятно!

— Девочка, ты никогда не была в пустынях, — улыбнулся я ее невежеству, хотя и не был удивлен ее рассуждениями. Дети Инуара мало знали о природе вещей и явлений. Многое связывалось с происками духов, другое с тем, что так и должно быть. Почему выпадает снег, умертвляя привыкшие к долгому лету поля? Потому что так заведено. В этом весь ответ. — В пустынях жарко и тяжело выжить, потому что в воздухе мало воды, твой нос пересыхает, а губы трескаются. Поверь мне на слово, вокруг нас сейчас достаточно влаги!

— Нет, — уперлась Марика. — Мне и без твоих пустынь хочется пить и кажется, уже потрескались от жажды губы. Если бы все было так, как ты говоришь, я бы могла напиться прямо из воздуха! Может, магам это и по силам, но среди простых людей, если ты не знаешь, подобное зовется волшебством…

Она запнулась, ее глаза расширились.

— Ты ведь не будешь звать дождь? — спросила она напряженно. — Чтобы не тратить свои силы?

— Не буду, — согласился я.

— И весь этот разговор ты начал, чтобы я поняла, что умру от жажды? Ты можешь пить из воздуха, но я то — нет!

— Видимо, ты потеряла нить рассуждений, начало которых лежит в вопросе о магии водяного змея, — легко возразил я.

— Нет! Постой! Скажи мне сперва про воду! — не унималась девушка.

— Не волнуйся, мы будем пить морскую воду, вокруг ее предостаточно.

— О! Нет-нет, — Марика попятилась, качая головой. — Морскую воду пить нельзя, она горькая и твое тело вывернется наизнанку, выплевывая ее, и ты умрешь даже быстрее!

— Успокойся! — сурово велел я. — Не думай, что удастся умереть так просто. Я знаю, как делать морскую воду пресной, научу и тебя.

— А! Магия! — оживилась Марика. — Тогда хорошо. Тогда тащим? Это Узел, я знаю только его прозвище, и никто не знает, как его зовут по-настоящему. Смотри, он такой сухой, жилистый, будто сплетен из канатов. Наверное, потому его так и зовут. А ты можешь?..

— Нет, — проворчал я, понимая, чего хочет от меня девушка. Узнать его имя, настоящее имя, которое моряку в детстве дала мать.

«Зачем это ей? — поразился я. — Откуда столько праздного любопытства в столь тяжелое время?»

— И не буду, — видя, как Марика открыла рот, разозлился я. — Разве тебе мало того, что произошло? Ты все видела своими глазами, девочка, но хочешь еще каких-то демонстраций моих возможностей?! Разве мало ветра, наполняющего паруса Бегущей? Мало?!

— А я все ждала, когда ты взорвешься, — невинно сообщила Марика. — Я слышала, маги очень несдержанны, а ты уже два часа как на меня не кричишь!

— Что еще ты слышала о магах, что потребуется проверить? — уточнил я, сообразив, что она ощупывает меня, словно даже пробует на зуб. Что это? Глупость? Ребячество? Смелость? Или все вместе, щедро приправленное дурным характером?

— Что у простого человека без амулета Отрицания нет никаких шансов противиться слову мага, — не заметив перемены моего настроения, продолжала Марика. — Маг просто говорит, и ты делаешь.

— Хочешь проверить? — уточнил я, скидывая очередное безымянное тело за борт.

— Хочу, — она не замялась ни на мгновение, и я понял, что девушка не верит во все эти рассказы о магах Форта. Что же, мне ее жаль.

— На берегу, — согласился я, и она обиженно надула губы. — Что-то еще?

— Значит, не умеешь, — она то ли разочарованно, то ли с облегчением вздохнула. — Если бы мог, не стал бы заключать со мной сделку. Достаточно просто приказать. Интересно, много ли еще выдумки в рассказах про магов?

— Много. Иди сюда, здесь еще двое, — я нагнулся, ожидая помощи и видя, что Марика мешкает, напомнил: — Ты спрашивала про водяного змея, еще хочешь понять?

— Конечно! — согласилась она, подходя. — Ну, ведь правда, вместе легче?

— Несомненно, — я оттер скользкую ладонь о штанину и подумал, отдает ли она себе отчет, насколько сильно нуждается в моей похвале?

— Ты весь грязный, — Марика поморщилась.

— Да, и хуже уже не будет, — согласился я. — Этими штанами останется только помыть палубу, когда все закончится. Так вот, тебе должно быть интересно, почему я заговорил о воде. Что, по-твоему, есть магия?

— Ты сам говорил про энергию, — торопливо отозвалась девушка. Ей казалось, я говорю слишком много слов и все не по делу. — Вот и в тебе есть сила…

— Откуда берется сила и где она находится? — снова спросил я, чтобы понять, насколько глубоки ее заблуждения.

— Сила берется из головы конечно, — засмеялась Марика. — И там же она находится. Лютер говорил, самое важное у меня, это голова на плечах. А ты и вовсе просто чего-то хочешь, и так и случается. А хочешь ты головой…

— Есть я хочу желудком, — поддел я девочку. Для нее это был неоспоримый довод, способный пошатнуть уверенность, для меня лишь шутка, граничащая с насмешкой. Зная, что девочке неоткуда черпать понимание, и что наука человеческого тела находится в Инуаре на начальном уровне, я мог потешаться над ней сколь угодно долго, приводя важные и веские доказательства, и она бы верила всему, что я сказал. Была бы просто вынуждена согласиться.

— Ну-у-у, — протянула она. — А спать мы хотим головой, но отдохнуть у нас хочет тело. Я совсем запуталась. Так что же, не всякое желание находится в голове?

— На самом деле, — сдался я, понимая, что могу быть слишком жесток, — все желания твоего тела приходят из головы. Это так. Тело отправляет их к тебе в голову, и они выходят оттуда, будь то ощущение боли или жажда. Твой желудок сам, без головы, ничего не может захотеть.

— Вот, Лютер был прав! Он очень умный, — Марика была рада снова увериться в том, что ее наставник был исключительным человеком.

— Но магия человека содержится не в голове, хотя она и похожа на желание. То, как я творю магию, это мое намерение что-то сделать. Недостаточно простого желания, чтобы подул ветер или разошлись тучи. Из этого желания должно прорости нечто большее, инструмент, который нужно приложить в соответствии с пониманием мира.

— Ты уже говорил это! Но как можно понять мир, если я не понимаю тебя?!

— Будешь перебивать, точно ничего не поймешь, — сварливо заметил я, расправляясь с еще одним мертвецом. С тех пор, как пришла Марика, мы здорово продвинулись, но мне казалось, все идет слишком медленно. Как она справедливо заметила, впереди нас ждет пушечная палуба, а потом нужно мыть доски от крови. И еще нужно будет заняться пресной водой и рыбалкой, чтобы поймать что-то на ужин. В этом деле я особо не силен, хотя на корабле наверняка есть сети и какие-то снасти.

Был и еще один момент, угнетающий меня: необходимость делать и говорить, будто развлекая девушку. У меня было очень тяжело на душе, но приходилось подавать ей пример, награждать ее улыбкой, делиться живым участием. Все это утомляло меня, ее вопросы раздражали, от чего мне приходилось испытывать свое терпение на прочность и постоянно думать о том, что я не должен делать. Не должен повышать голос, не должен быть едким или саркастичным, не должен быть задумчивым, не должен быть собой.

«Как же тяжело было Мастеру со мной, — подумал я тоскливо, — но у него хватило на это мотивов».

— Теперь мы подошли вплотную к тому, что сделал водяной змей. Он нашел воду в воздухе и дереве, так как его сущность наиболее склонна к пониманию истинной природы воды, и он лучше всего умеет использовать это знание. Змей заставил воду собраться, он направил ее, а после сделал твердой, как это случается зимой, когда вода превращается в лед.

— Я слышала о пьяной драке в Упитанном Борове — знаешь эту таверну в порту?

Я покачал головой, вовсе не радуясь той передышке, которую давала мне Марика всякий раз, когда прерывала и начинала болтать. Она сбивала меня с собственной мысли и теряла суть рассуждений сама. Для меня было внове то, насколько я на самом деле никудышный учитель и неумелый собеседник. Теперь я понимал, почему большинство магов недолюбливало меня. Я обвинял их в глухоте в то время, когда сам был нем.

— Так вот, прошлой зимой один пьянчужка остался совсем без денег, его вышвырнули из таверны, а он был слишком пьян, чтобы это спустить. Он бросился обратно, но на пути его встал солдат портовой стражи, который ухватил пьяного за шиворот, вывел за дверь и вновь окунул в сугроб. Но, к несчастью, накануне мальчишка из прислуги лазил на крышу и скидывал снег, чтобы не провалились стропила, и сбивал сосульки, потому что мальчишкам вечно скучно делать только то, что велит хозяин. И вот этот пьяный нащупал сосульку в снегу, схватил ее и воткнул солдату в горло. И убил. Лютер сказал, если бы пьяный ударил в нагрудный щиток, или в плотную кожаную куртку, ледышка разбилась бы, но через кожу она прошла как нож.

Но корабль не кожа, он твердый. Сосульки должны были разбиться!

— Вода в тебя и внутри досок, и везде вокруг, — напомнил я. — Затвердевая, она становится больше, она прокладывает путь себе сама. Если ведро с водой вынести на улицу зимой, вода замерзнет, а ведро может лопнуть. Так было с кораблем. Когда давление воды, направленной магией, сжало его со всех сторон, он уже не мог оказать сопротивления.

— Вот откуда взялось оружие, поразившее Бегущую, — протянула Марика.

— Именно так. Змей, в сущности, не нанес никакого удара. Он раскрылся, сливаясь с потоками воды, и заставил их делать то, что было необходимо его намерению. Змей уничтожал судно, не способное защититься, но я не мог убить его так же, как он уничтожил судно. Вернее, я думал, что не могу. И я обрушил на него то, что принадлежала мне. Это куда сложнее, чем управлять водой или ветром, это невозможно разрушить легким движением руки, этим невозможно пренебречь.

Я вздохнул, замолчал надолго, и Марика не стала задавать вопросов или рассказывать свои дурацкие истории. Пытаясь это поощрить, я миролюбиво сказал:

— Тебе сейчас очень сложно все это понять. Почему я с легкостью направляю ветер в наши паруса, но чтобы разорвать на куски тело змея, мне потребовалось столь многое. Чтобы все это стало явным для тебя, нужно немного углубиться в знания о материи и энергиях, но я не могу рассказать тебе все это просто так, с ходу. Не потому, что не хочу. Я не знаю, как облечь в слова многие из моих знаний.

— А я чувству разницу, — внезапно сказал девушка. — Я видела, как уговаривают медведя уйти. Все считают, что медведь неуправляем, глуп и зол, но это не так. Я видела, как одна женщина говорила с медведем, и ее мягкий голос успокоил его, а потом и вовсе заставил развернуться и отступить. Она ничего не делал со зверем, ничего, что было бы видно глазом, и при этом медведь не напал на ее козу, в ужасе блеявшую в загоне. Это было так, словно она своим голосом направила медведя в другую сторону.

— Эта женщина? — спросил я тихо.

— Не знаю, все стали ее называть женой медведя. Колдуньей. Думаю, она и сейчас живет в той деревне. Тебя интересует ее название?

Я кивнул, соглашаясь.

— Дай-ка вспомнить, на моей памяти слишком много таких маленьких деревень, — она задумалась, и это серьезное заявление заставило меня вновь посмотреть на Марику по-другому. — Да, это было в Ореховке, деревне к востоку от Звенящих водопадов. Ты бывал там?

— На водопадах, деревни не помню. Это красивое место, но зимою очень суровое. Вода падает с огромной высоты, поднимая брызги, встречается с неспокойным морем, по которому катятся возмущенные волны. Все камни вокруг обледенелые и похожи на мутные желтоватые леденцы. Это потому, что в речной воде много глины из русла, и она вместе с брызгами попадает в воздух, а потом оседает и замерзает. Но там всегда дует ветер и очень холодно, зато летом, во время жары нет места лучше.

— Чтобы говорить там, нужно кричать, — сказала Марика застенчиво. — Так рассказывал Лютер. Сама я не была на Звенящих водопадах, хотя проходила недалеко от них. Лютер рассказывал мне про красные ледяные камни и про то, как река падает в море.

— Верно.

— Ты так много знаешь, — в ее голосе я почувствовал разочарование. — Про то, почему лед вокруг водопадов грязный, про то, как замерзает вода. У тебя на все есть объяснение, даже тому, о чем я и думать не думала. Ну, какое мне дело, почему лед на водопадах рыжий? Грязный и грязный.

Я тактично промолчал. Мне совсем не хотелось сейчас показывать свое превосходство, а именно это она чувствовала, когда я начинал ей разъяснять простые и очевидные для меня вещи, о которых она «думать не думала», но о которых она могла бы догадаться, всего лишь подумав.

Теперь наше молчание и вовсе затянулось, и Марика не собиралась нарушать его, обдумывая рассказанное мной, а сам я был необычайно рад возможности отдохнуть от слов. Дальше расчистка палубы пошла еще быстрее, ведь мы берегли дыхание и не делали ненужных пауз на размышления. Вскоре мы уже спустились вниз, и некоторое время прикидывали, не удастся ли вытолкнуть мертвых через пушечные порты. Это оказалось вполне возможным, хотя безвольные руки и ноги мешали, цепляясь за узкие проемы. Но все же это было лучше, чем тащить тела наверх.

Я снова видел сумасшедшего Гаррета. Ничего удивительного не было в том, что он выжил — его закуток был расположен подле грота, прикрытого с глубины коконом, охватившим мое тело и не давшим змею убить меня.

— Сейчас закончим на деке, и я вернусь наверх, наберу воды, и будем смывать кровь. Я видел, ты нашла целый бурдюк?

— Есть и ведро, мы привяжем к нему веревку и достанем воду, как обычно, из-за борта, — согласилась девушка. — Я уже приноровилась делать это быстро и не расплескивать ее, пока поднимаешь. Думаю, у юнги это получится ловчее, чем у мага.

— Ты ни разу не назвала меня по имени, почему? — полюбопытствовал я.

— Есть ведь еще слухи, — она смутилась. — Говорят, что «дори» должно оберегать от чародейства.

— И что же случится, если человек назовет мага просто по имени? — с насмешкой уточнил я. — Заразится чумой или будет проклят?

Марика отвернулась, потом буркнула что-то невнятное, из чего я заключил, что дальше справляться под палубой мне придется в одиночку, если я позволю себе еще подобное поведение. Впрочем, как оказалось, было уже поздно. Девушка помогла мне с очередным мертвецом, после чего подхватила ведро, повернулась и сказала:

— Если обратиться к магу по имени, то не убережешь свои мысли, потому что как ты приблизишься к магу, так он приблизится к тебе. Все, хватит, я больше не могу! Тела тяжелые, а тут осталось совсем немного. Ты справишься и сам, а я пойду отчищать палубу.

Вскоре я услышал, как щетка начала ходить по доскам прямо у меня над головой и вниз, через дыры, окатив меня, хлынула вода с кровью. Клянусь, девчонка сделала это специально!

Впрочем, очередные брызги не могли навредить мне, вымазанному кровью с головы до ног, и я не стал возмущенно восклицать, тем самым радуя Марику.

Я вытолкнул очередного мертвеца в пушечный порт, когда заметил странное: тело, коснувшись воды со всплеском, не всплыло, а резко ушло под воду. Корабль двигался вперед и я тут же потерял то место, куда упал труп, зато мимо открытого щита качнулся, напугав меня, канат — это Марика забросила ведро, чтобы набрать новой воды.

— Прочь от борта! — тревожно крикнул я. — Марика, отойди к гроту!

Понимая, что девушка не послушается и возьмется вытягивать ведро, я кинулся наверх, и на лестнице налетел на хрупкую фигурку, чуть не сбив ее с ног.

— Ты чего? — взволновано спросила она.

— Молодец, — со вздохом облегчения похвалил я, но, против ожидания, вызвал всплеск раздражения и поторопился объясниться: — Кто-то утащил тело на глубину, и я не знаю, какие твари действительно водятся в здешних водах, а какие лишь выдумка. Иногда сложно отделить преувеличение от реальности.

— О, да ты струсил! — Марика, подражая мне, взялась насмехаться, но вышло это заявление не таким вызывающим, как она хотела.

— Это от невежества, — отозвался я с предельной серьезностью. — Когда не знаешь наверняка, приходится верить всяким небылицам, руководствуясь принципом безопасности. Лучше нелепые предосторожности, чем оказаться в челюстях какой-то твари. Например, на ум приходят рассказы о коралловых гиенах, подстерегающих суда в ожидании того, что какой-то неаккуратный матрос свалится за борт. Еще я слышал об усатых панцирных черепахах, способных проломить борт головой, и о много, многом другом. Хочешь, смейся, что я в это верю… или обвинять в малодушии…

— Не буду, — Марика помотала головой. — Ведь миранги существуют, так почему не быть коралловым гиенам? Говорят, у них и вправду похожие на собачьи морды, но Лютер говорил, это всего лишь большая рыба, не зверь.

— А миранги? — уточнил я, хотя сам уже вспомнил.

— Морские горбатые львы, так их еще называют моряки. Они водятся в холодных водах, но, чтобы оставить потомство, отправляются на юг, где на каких-то островах рождают детенышей. Я плохо знаю, но Лютер говорил, это быстрые и коварные твари, и весна — как раз то самое время, когда они проходят через эти воды. Они не боятся уходить далеко от суши и не только следуют за кораблем, но и сдергивают ночами моряков прямо через борт. Не знаю, как им это удается, они большие и не могут двигаться бесшумно, но все равно случаи исчезновения моряков связывают куда чаще с мирангами, чем с коралловыми собаками. А у усатых черепах, кстати, не усы вовсе, а щупальца, и они, конечно, не могут пробить борт, потому что они не такие уж и большие. Но я слышала, есть древние черепахи, прожившие тысячу лет, и вот они огромные… Так ты видел, как пропал труп?

— Да, потому нам лучше быстрее закончить с телами, и я бы попросил тебя не уходить далеко, только так, чтобы я тебя видел.

— Я очень хочу пить, — снова пожаловалась Марика, внешне проигнорировав мою просьбу.

— Девочка, потерпи еще немного. Мы закончим с этим и отдохнем. Я покажу, как получить пресную воду, это не так уж сложно, и тебе будет интересно. Наверняка алхимия всегда привлекала тебя своими тайнами.

— Нет, — она кисло улыбнулась. — Но сейчас я готова заниматься чем угодно, хоть некромантией, лишь бы напиться…

— Не говори так, — упрекнул я ее. — Ну, давай, тащим вон того…

 

Глава 5. Долгая вахта

Многие задаются вопросом о течении времени, желая повернуть события или свою жизнь вспять. Они наивно полагают, что вернувшись, им удастся избежать ошибок и многих бед.

Из заметок Демиана Хромого, Повелителя Драконов.

Все это не в нашей власти.

Безусловно, есть практики, позволяющие разуму возвращаться в прошлое и переживать уже испытанный когда-то опыт памяти с необычайной четкостью, будто наяву. Есть силы, способные в ином случае швырнуть человека в поток времени целиком, но лишь для того, чтобы он мог ощутить собственную ничтожность. Мелкие детали не меняют картину мира. Вы думаете, что движение событий похоже на весы: уберешь песчинку, и чаши перевесят. Это не так, потому что равновесие достигается не мелочами и, вырвав какую-то деталь из потока, вы встретите тысячу событий, которые застигнут вас врасплох, сотрут следы вашего вмешательства и перетрут вас самих в пыль.

Можно сказать, что течение времени линейно, но неоднородно вдоль череды миров. Чем ближе к границе Бездны, тем стремительнее оно развивается. Это не значит, что удаляясь от границы быстрого времени, вы продлеваете себе жизнь или день будет длиться больше. Это лишь объясняет, почему переходя вдоль миров дальше и дальше, мы натыкаемся на более раннюю историю рода человеческого. На мой взгляд, здесь время можно сравнить с теплой патокой. Чем дальше от границы, тем сильнее оно растягивается, становясь тоньше и чувствительнее к прикосновению. Нельзя с уверенностью сказать, но возможно, время глубинных миров куда желаннее для фантомов, вот почему они стремятся проникнуть как можно дальше. Впрочем, утверждать наверняка я не возьмусь, потому что эта тема так и осталась для меня загадкой, на которую нет ответа.

Да, когда я думаю о времени, ощущаю бессилие.

Что же касается будущего, как сплетения событий, здесь также все сложно. Говорят, что будущее могут видеть провидцы по собственному желанию, и маги всячески стараются смотреть в то, что еще не произошло. Я видел будущее наперекор собственным желаниям, но то было не моей заслугой, а жутким предчувствием вещей о том, что еще не произошло. Это умение ушло, когда я в очередной раз подошел слишком близко к смерти.

Последними за борт отправились Баст и Херт. Старший помощник и капитан покинули свой корабль последними под душераздирающие рыдания Марики. Она не смогла подняться и попрощаться с человеком, который был с нею добр, но винить в этом ее было бы глупо. И успокаивать девушку я тоже не стал. С этими судорожными всхлипами из нее выливались боль и страх, но сейчас ей не нужны били чужие прикосновения. А я был чужим. Пугающим и непонятным магом Форта.

Потому я просто взялся за ведро и некоторое время вглядывался в волну, расходящуюся в стороны от Бегущей. Признаться, под пенящейся поверхностью я так ничего и не разглядел, потому вытащил ведро с водой на палубу и принялся за дело. Оказалось, все не так просто. Вода в ведре мгновенно замутилась, а запах крови усилился, приводя мысли в смятения.

— Я… пить… хочу, — расслышал я через рыдания. Драконьи кости, надо было что-то делать!

Бросив щетку, я подошел к девочке и присел рядом с ней:

— Готова добыть немного воды? — уточнил я мягко.

Она кивнула.

По моему указанию она отрезала край шерстяного одеяла, найденного внизу, принесла мне швабру и уцелевший котелок. Швабру я сломал и связал палки так, чтобы получилась тренога, после чего приладил ее внутрь котелка и надел на нее лоскут шерстяной ткани. Он будет хорошо впитывать испаряющуюся воду, а выпущенные с двух сторон края будут оттоком для опресненной воды. Возможно, это не самая удачная конструкция, но сейчас мне в голову более ничего не приходило.

Потом мы спустились вниз и потратили некоторое время на восстановление очага. Дыры, пробитые в кирпиче, пришлось забить наколотыми черепками, чтобы угольки не начали проваливаться вниз. Потом мы развели огонь, и набранная за бортом вода стала медленно закипать.

— Скажи, — внезапно спросила Марика, — а ты мог бы спасти Бегущую и экипаж от змея, если бы…

— Нет, — прервал я девушку.

— Нет? — переспросила она.

— Не мог, раз не сделал, — пояснил я, но сразу понял, что Марика будет интерпретировать мои слова иначе, чем я произнес их, в силу своего невежества.

— Девочка, — взялся я объяснять, — тебе придется понять, что в прошлом не существует «если». Мы не умеем скользить вдоль времени ни вперед, ни назад. Прошлое для нас уже наступило. Никогда не думай о том, что ты могла сделать, но не сделала. Просто извлеки из этого урок и действую в наступающем.

Я вспомнил собственный урок, преподанный мне когда-то призраком Форт. Вспомнил морок, в котором я вернулся в прошлое, чтобы все изменить, но оказалось, что хоть внешне в нем все и иначе, но на самом деле история идет по тому же самому пути.

— Это такой способ избавить себя от чувства вины? — уточнила Марика. Я ожидал от нее чего угодно, только не такого вывода, и невольно улыбнулся.

— Это не попытка обмануть себя, если ты об этом. Это такой способ не тратить свои эмоции на пустоту, — сказал я, но, пожалуй, в некотором роде она попала в цель своим наивным замечанием. Тем не менее, я намеревался стоять на своем, потому что прекрасно понимал, к чему приводят ненужные сожаления и самобичевание. — Думая о том «что бы случилось, если бы», ты понапрасну теряешь свои силы. Уж лучше продумывать «что будет, если…»

— Я слышала, как один человек сказал, будто обдумывание прошлого — верный способ избежать ошибок в будущем, — она не спорила со мной внешне, но я чувствовал в ней несогласие с только что произнесенной формулой.

— Он прав, тот человек.

— Тогда ты что-то не то сказал, — она посмотрела на меня с интересом.

— Все дело в словах. Я и не надеялся, что у нас выйдет понимать друг друга. Ошибки прошлого забывать нельзя. Нужно вычленить промахи, все обдумав, это верно. Но нельзя применять позицию «если», размышляя над тем, что ты могла сделать. Все уже сделано, запомни. Если же ты будешь винить себя в ошибке, то погрузишься в пучину отчаяния.

— Нет, — девушка помотала головой, и я подумал, что ее не мешает хорошенько отмыть.

— Что «нет»? Пусть всегда можно делать что-то лучше или тщательнее, но ты уже не сделала это, ничего не изменить. Там, в прошлом, все уже случилось именно так, и тебе остается лишь нащупать то, что было необходимо сделать. Но гадать о возможностях бессмысленно.

— Удобно, — взглянув на меня зло, сказала Марика, — лишь бы не признавать, что оплошал!

— Я оплошал, Марика, — спокойно сказал я. — Не спас Бегущую, не спас людей. Но я не мог этого сделать, потому что не сделал. У меня нет дара предвидения и умения менять случившиеся события, когда они неудобны, а, значит, для меня не существует «если». На этом — все. Мы более не станем с тобой говорить о произошедшем на Бегущей, это вызывает твое раздражение. Смотри!

В подставленные с боков котелка кружки, куда заходили края ткани, начали стекать капли воды. Лоскут набрал тяжести и я, приметив жадный взгляд Марики, не сдержался, поддел ткань палкой и переложил ее в таз. Подождав минутку, пока она остынет, выжал ее и собрал целую кружку мутноватой, пахнущей шерстью воды. И все же это была пресная вода! Девушка выпила ее всю с быстротой загнанного животного.

Очарованная новым алхимическим опытом, она продолжила эксперименты, и я оставил ее колдовать с котлом и дровами. Снова окинув взглядом фронт предстоящих работ, я чуть не застонал, но тут же одернул себя. Еще совсем недавно мне казалось, что и убрать мертвецов с палубы невозможно — так много их было. Но я взялся за дело и в нем преуспел.

Что нужно теперь? Залитые кровью доски надобно отчистить, пока корка не ссохлась окончательно. Разбросанное оружие надо спустить вниз. Возможно, на Туре придется продать и его. Я имею в виду, конечно, то, что уцелело, а не эти осколки с живописным округлым срезом, что лежат у моих ног. С другой стороны, осколки или нет, но они сделаны из отличного железа и имеют свою цену.

— Драить палубу, крысы, драить палубу! — дурачась и подбадривая себя, звучно прокричал я и, удостоверившись, что под бортом Бегущей нет чудовищ, выплеснул кровавую воду и закинул ведро заново. И едва не выпустил конец, когда над ухом у меня хрипло прозвучало:

— Да, капитан! Только возьму инструмент.

Гаррет, подошедший совершенно неслышно, повернулся и деревянной походкой побрел прочь.

— Эхо рождается в пустоте, — глубокомысленно изрек я, вытаскивая ведро. — Но если ветровой и дальше будет бродить по кораблю и пугать честных людей, это может плохо закончиться.

Я как раз принялся тереть палубу своей рубахой, которая отлично впитывала кровавую воду, когда подо мной что-то загремело, раздалась крепкая, душевная брань и на палубу вывалился Гаррет, весь обвешанный щетками и дырявыми ведрами.

«Похоже, это было не эхо моих слов, а настоящий отклик, — подумал я, с интересом глядя, как бывший затворник сваливает свой груз под фальшборт. — Неужели ему и вправду удастся собрать из обломков души нечто целостное?»

Гаррет, тем временем, принялся ощупывать ведра. Я дважды выплеснул грязную воду за борт, оставляя на морской поверхности кровавые кляксы, когда ветровой, наконец, определился с выбором. Поняв, что так дело затянется, я подошел и поставил перед ним свое ведро с чистой водой. Тот без выражения смотрел в качающуюся поверхность, потом наклонил голову, заинтересованной грязной пеной, налипшей на край стенки.

— Драить палубу, крысы! — повторяя прошлые интонации, прикрикнул я и подумал, что эта манера похожа на приказы Херта.

Гаррет вздрогнул, упал на палубу, задев ведро и расплескав на себя часть воды, но не заметил этого и, намочив щетку, принялся остервенело тереть доски.

— О! — оживился я. — Так-то лучше!

Сам я выбрал себе другое, относительно целое ведро и, поднявшись на мостик, первым делом отчистил там доски. Признаться, это было одно из самых чистых мест на корабле, и я, интуитивно решив начать с меньшего, смыл кровь с планшира, за который держался умирающий Баст и со штурвала, забрызганного кровью Херта, успевшего перед смертью вновь подняться наверх. Потом я осторожно повернул колесо, напряженно вслушиваясь в звук. Неприятный хруст сообщил, что румпель поврежден, но насколько это серьезно, я бы сказать не смог. Наверняка и лопасть судового руля повреждена, но пока корабль идет прямо, мне не о чем беспокоиться. Возможно, его заклинило в таком положении, и это мне на руку. Если руль начнет своевольно болтаться, вот тогда управление кораблем выльется в постоянное подруливание ветром, а это будет истинной мукой и еще более замедлит наше продвижение. Уже сейчас я вижу, что мы идем разве что с половиной обычной, присущей Бегущей скорости.

Оставив все как есть, я спустился к гроту, начав продвигаться в сторону сумасшедшего. Солнце уже клонилось к закату и утеряло свое живительное тепло, а мы отмыли разве что половину судна.

«А ведь еще пушечная палуба! — с отчаянием подумал я и вздохнул. — Еще одно ведро и спущусь вниз, чтобы попить воды и принести ее Гаррету, иначе мы свалимся здесь замертво…»

Сзади что-то зашелестело, заскреблось. Я повернулся, да так и застыл с окровавленной рубахой в руках. На палубе там, где фальшборт был проломлен падающей мачтой, сидело существо, обтянутое перламутрово-зеленоватой, гладкой кожей. Его крупное, местами одутловатое тело было напряжено, с небольшой лобастой головы смотрели внимательно два блестящих, похожих на конские, глаза, лишенных ресниц.

Мы оглядывали друг друга с нескрываемым интересом. На спине твари были костные наросты, похожие на гребни, а по бокам тела длинные ласты, заканчивающиеся изогнутыми, крючковатыми когтями.

Получилось крайне неловко, во-первых, потому что я не ждал гостей, а во-вторых, потому что зверь находился на равном удалении от меня и от Гаррета, продолжавшего самозабвенно тереть палубу. Надо отдать ему должное, ветровой справлялся куда лучше меня. Однако наш незваный гость теперь мог выбрать себе жертву по вкусу.

Главная же неловкость состояла в том, что все оружие, и целое и поврежденное, я тщательно собрал, и теперь оно лежало опрятной стопкой на мостике у меня за спиной. Отличная, надо сказать, была идея, и огромная оплошность! Я привык пользоваться собственными энергиями и, когда мне был необходим меч, он был у меня, обретая под моим твердым намерением плотность, способную противостоять любому не магическому оружию. Теперь же я был совершенно безоружен и не учел этого.

— Ты случайно не ошибся палубой, дружок? — пытаясь привлечь внимание гостя, уточнил я, но достиг неожиданного эффекта: зверь поглядел на Гаррета с еще большим интересом.

— Вот же ненасытная тварь, мало тебе в воде мяса? — продолжая нести околесицу, я бесстрашно надвинулся на зверя в надежде, что он передумает искать неприятности и свалится обратно за борт. Ну, должны же они, как и любые другие звери, бояться людей!

Если тварь и должна была бояться людей, то сама об этом не знала и решила, что закусывать надо начинать именно с меня, ведь я представляю угрозу, а безотказным ветровым можно будет завершить ужин, после чего совершила мне навстречу плавное движение, удивительно быстрое для животного подобного размера. Шкура, покрытая слизью, отлично скользила по доскам, оставляя на них влажный, блестящий след. Его мышцы сократились с потрясающей мощью, и я отпрянул назад, неловко увернувшись от стремительно выброшенной в мою сторону ласты. Эта природная гильотина смогла бы, наверное, отрезать руку ребенку, а взрослому нанести страшные, плохо заживающие раны.

Я бросил короткий взгляд через плечо, чтобы не запнуться о свернутые канаты и, шаг за шагом пятясь, приблизился к лестнице, уводя тварь как можно дальше от ничего не замечающего вокруг себя Гаррета. Зверь полз за мной охотно, разевал пасть, демонстрируя кривоватые желтые клыки, и я внезапно с легкой иронией подумал, что сейчас это несмышленое животное, не обладающее ни магией, ни зачатками разума, представляет для меня куда большую опасность, чем утреннее нападение морского змея. Я поймал себя на мысли, что остро боюсь этой твари, как раньше, в другой жизни и в другом мире боялся встретить в лесу дикого зверя.

Еще совсем недавно я мог позволить себе прикоснуться к сознанию любого животного, поселив в нем покорность или испуг, но не сейчас. Теперь мне оставалось надеяться только на умения тела, не имея права позволить себе прикасаться к оскудевшему источнику магических сил.

Ощутив, что следующим шагом вступлю на лестницу, я развернулся и взбежал по ступеням, нагнулся, подхватывая изогнутый морской палаш, и повернулся лишь для того, чтобы вновь лишиться только что обретенного оружия. Зверь оказался столь прыток, что не отстал даже на лестнице, приняв мое бегство за сигнал к нападению. Когда я поворачивался, он был уже рядом и замахнулся ластой, желая нанести мне увечье. По счастью, я успел повернуться, и под удар попала не открытая спина, а рука, сжавшая оружие. Меч с грохотом покатился вниз по ступеням, из рваной раны на предплечье брызнула кровь, приводя хищника в неописуемый восторг. Он дернулся вперед, желая меня добить, но я отскочил назад за груду оружия, и вытащил еще один клинок с широким лезвием. Многие моряки предпочитали кошкодеры, подобные этому, чтобы наносить мощные рубящие удары. Сейчас я бы предпочел колющий клинок, но, как говорится, за что взялась рука. И без того мое положение было незавидным. Зверь врезался в сваленное оружие, взвыл, повредив себе брюхо, отпрянул, и я, не упуская шанса, взмахом отхватил твари половину ласты с легкостью, с которой топорик мясника крушит кости.

Это была моя безоговорочная победа. Хрящ, обтянутый кожей, упал на доски; лишившийся ласты зверь заметался, проломил своим телом перила и рухнул на палубу, покатился по ней, не переставая выть, а потом заковылял к спасительному пролому в борту. Тяжело перевалившись через край, он со шлепком рухнула в воду, подняв высокий фонтан брызг.

— Демиан! — разнесся над кораблем отчаянный крик Марики. — Это же…

Ее хрупкая фигурка замерла у грота, девушка смотрела на меня испуганно.

— Ну, теперь мы с тобой убедились, что миранги — не выдумка, — серьезно сообщил я, присаживаясь на ступеньку. — Это же настоящая беда, — пожаловался я, оглядывая палубу.

— Ты ранен? — Марика сделала несколько шагов в моем направлении.

— Пустяки, оцарапался, — я приподнял руку, с которой вяло капала кровь.

— Тогда я не понимаю, почему «беда», — девушка нахмурилась.

— Дурочка, посмотри вокруг! — не сдержался я, ощущая, как запоздало колотится сердце, реагируя на пережитую опасность. Бывает, ты успеваешь испугаться, но бывает и так, что испуг и осознание того, что ты только что мог погибнуть, приходят позднее, когда все уже закончилось. В этом и состоит искусство воина.

— Что? — кажется, Марика тоже злилась.

— Я только что здесь все убрал! — проворчал я, сбавляя тон.

Девочка посмотрела вокруг себя по-другому, ее взгляд задержался на бурых мазках, покрывших палубу, и черных полосах слизи.

Поджав губы, она внезапно возмущенно топнула ногой:

— Ты с ума сошел?! Эта тварь могла убить тебя, радуйся, что отделался грязью на досках! О чем ты вообще думаешь?!

— Ну, может быть о том, что ты оставила в очаге без присмотра огонь на корабле, где все сделано из дерева и может загореться в любой момент.

Марика развернулась, скрыв от меня залитое краской лицо, и убежала обратно.

Я перевел взгляд в сторону — Гаррет продолжал спокойно и размеренно тереть щеткой засохшую кровь.

— Мне бы такие нервы как у тебя, дружище, — посетовал я. — Быть равнодушным в момент, когда тебя оценивают с гастрономической точки зрения, это многого стоит. Впрочем, не такой ценой, верно ведь?

Я осторожно ощупал руку, пытаясь понять, почему отнялась кисть, но очевидно, причина была в силе удара, обрушившегося на предплечье. Сама рана казалась не опасной, коготь просто вспорол кожу, но рука ниже локтя казалась чужой, и я с трепетом подумал о нервном яде, какой бывает у некоторых морских рыб. Будем надеяться, это пройдет, и в любом случае надо промыть и перевязать.

Я встал, разрываясь между необходимостью и обязанностью. Оставлять сумасшедшего одного на палубе, куда в любой момент могла взобраться еще одна подобная тварь, было боязно, но и рану нужно было закрыть.

— Демиан! — внезапно донеслось снизу. — Я нашла ткань, чтобы тебя перевязать! Можно отрезать от мотка, который везли на продажу?

Она спрашивала у меня разрешения даже тогда, когда все эти товары были никому не нужны. Впрочем, я остался формальным хозяином того, что уцелело на Бегущей, в этом было зерно правды.

— Конечно! — отозвался я. — Возьми все, что нужно и что удастся найти, я же уже говорил тебе!

— Тогда погоди немного, не оставляй Гаррета одного, я видела в кают-компании флягу Херта, там он держал бренди для себя. Если повезет, он не испортился и пригодится!

Я поджал губы и присел обратно, не спуская глаз с ветрового и положив рядом с собой кошкодер. Произошли две важные вещи: во-первых, в минуту опасности Марика назвала меня по имени, во-вторых, она справилась со своими эмоциями и обидой, делая то, что необходимо. Если дальше все пойдет также, я смогу на нее положиться, а это необычайно важно, потому что поможет нам выжить.

Через несколько минут я увидел Марику, осторожно шагающую по палубе. Она несла кружку выпаренной воды как величайшую ценность, боясь расплескать ее, и зажатый подмышкой отрез желтой ткани, с неровными, рваными краями. Было видно, что, отделяя его от мотка, девушка очень торопилась. Во второй руке Марика несла большую кожаную флягу с теснением в виде профиля парусника. Подойдя, она расставила все это на ступенях и протянула руки.

— Давай, и не ной, я хочу посмотреть, все ли в порядке.

Я едва не засмеялся над ее наставительным тоном, но сдержался, хотя, уверен, она заметила насмешку в моих глазах. Повернувшись, я позволил ей пробежаться по руке неожиданно сильными пальцами. Девочка свое дело знала, тщательно ощупывая кости и пытаясь найти разлом. Ее руки остыли и были приятно прохладными. Я с трудом удержался, чтобы не пощупать ее лоб. Ушел ли жар? Наверное, да, раз руки стали холодными.

Отвлекая меня от мыслей, Марика согнула безвольную кисть, и я дернулся всем телом от острой боли, ударившей к основанию шеи. Я бы сдержался, но эта волна была для меня неожиданностью, и девушка не упустила повода воспользоваться моей оплошностью.

— О, я слышала, маги не чувствуют боль, — сказала она с фальшивым сочувствием и отпустила мою кисть. — Да, видно, опять вранье, но ты же потерпишь? Если не удержишься, я никому не расскажу…

— Да уж, — проворчал я, стараясь не поддаваться раздражению. — Потерплю.

— А кость цела, — сообщила она. — Иначе бы ты уже кричал.

— Вряд ли, — я взглянул на нее с насмешкой и заметил, как на ее щеках выступил румянец. Она пыталась поддеть меня, но вышло иначе, и я поставил под сомнение ее знания о врачевании.

— Или у тебя на коже выступил бы пот, — сказала она, стараясь доказать, что понимает толк в том, за что взялась. — Или появилась бы бледность.

— Совершенно верно, — подбодрил я девушку. — То, что я маг, не делает устройство моего тела отличным от других. Но, конечно, с болью я могу справляться лучше многих. Давай-ка промоем ее и перевяжем.

— Теперь воду можно не беречь, я всегда могу сделать еще, — Марика взяла ткань, оторвав кусок, смочила его, после чего принялась осторожно стирать подсыхающие разводы вокруг раны.

— Точно, — я взял флягу и зубами выдернул из нее пробку. Это действительно был бренди и, на мое счастье, прикосновение водяного змея не причинило ему видимого вреда. Тем не менее, я тщательно принюхался прежде, чем сделать большой глоток. Нет, определенно, напиток ничуть не пострадал.

Отстранив ладонь Марики, я задержал дыхание и щедро облил руку бренди, после чего быстро отставил флягу в сторону, боясь ее уронить.

— Испарина! — победоносно сообщила мне девушка, будто проводила эксперимент, после чего закупорила флягу и взялась накладывать повязку. Закончив, она вздохнула и поднялась мимо меня на ют.

— Демиан?

— Ну что еще? — ворчливо осведомился я, но не мог не почувствовать тревоги в ее голосе, потому не медля поднялся следом. И замер.

Вода за кормой бурлила от движения стремительных тел. Блестящие спины — черные, серые, зеленые и пестрые — приподнимались и опускались, метались невнятными тенями под пенной поверхностью.

— Похоже, все хищные твари здешних вод идут по нашему следу, — тихо сказал я.

— Как раз то, чего ты боялся, — Марика отступила и внезапно прижалась к моему боку, будто ища защиты. Я хотел было сказать, что весь грязен, но промолчал, осторожно положив левую руку ей на плечо и едва ощутимо прижав к себе.

— Это было глупо, спорить с тобой, — прошептала девушка. — Ты же маг, ты же знал лучше. Ну, зачем ты меня послушался?

— Другого выхода у нас не было, — успокоительно сказал я. — От тел все равно пришлось бы избавиться.

— И что же теперь? — она посмотрела на меня снизу вверх и ее глаза были широко открыты. Казалось, достаточно податься вперед, и я смогу заглянуть через эти глаза ей в душу. Странное ощущение.

— Ждать, — чтобы снять сковавший меня морок, я тряхнул головой.

— Скоро придет ночь, и я уверена, они полезут на корабль, чтобы достать нас, — жалобно сказала Марика. — Акулы, я видела человека, которого покусала акула. Страшные раны, вырванные куски мяса, через которые проступают кости. Он так мучился, так мучился, прежде чем все равно умереть… и эти… они будут рвать нас еще живыми. В темноте мы не сможем защититься…

— Тихо, — шикнул я, — без истерики. Ты права, в темноте они будут еще опаснее, но мы же с тобой люди, а они — всего лишь животные. Мы закроемся и проведем ночь внизу. Корабль будет идти по воде сам, в здешних водах нет мелей, а руль невозможно сдвинуть с места. Так что пусть себе твари рыскают по палубе, пусть удостоверятся, что здесь им больше нечем поживиться. Думаю, к утру большая часть их уйдет туда, где остались плавать тела моряков в надежде, что удастся найти еще что-то. Это же всего лишь животные, в них нет злого умысла, только инстинкты, а память о съеденном подскажет, где искать добычу.

— Не понимаю, как можно оставить корабль без присмотра!

— Почему же без присмотра, Марика? Мое внимание направлено на него постоянно, но для этого у меня нет нужды стоять на палубе.

Мне не хотелось ее отпускать, но, чтобы придать девушке храбрости, я отстранился и протянул ей кошкодер.

— Возьми меч и всегда носи его с собой, — сказал я и тут же покачал головой. — Это я конечно глупость сказал, давай найдем тебе что-то более подходящее под твою изящную руку.

— Я не слабая, — тут же ощетинилась Марика, — удержу и этот.

— У Баста был одноручный меч, думаю, он принадлежит тебе, — я спустился вниз и, сдвинув несколько рукоятей, взял простые потертые ножны, которые снял с тела помощника капитана. Это было верное решение, девушка зажмурилась, а когда открыла глаза, в них была решимость.

— Да, — сказала она, — этот меч мне подойдет. Он учил меня с ним обращаться.

— Ой ли? — усомнился я.

— Я держала его и не раз, — сказала она, но теперь, когда ее опекун был мертв, не было смысла скрывать то, что она брала его оружие без спроса. И не было смысла стыдиться этого, теперь никто не мог ее упрекнуть.

— Ну, тогда он твой, — я помог ей приладить ножны на пояс и заметил на ее губах тень улыбки, когда отпустил вес меча, и она ощутила его на своем теле. Согласен, этот вес делает человека сильнее и возвращает храбрость, если, конечно, у человека она есть, но не стоит верить, что меч способен что-то изменить. Без умения он — лишь бессмысленный груз на твоем поясе.

Ничего этого я говорить не стал, иначе это вылилось бы в очередной спор или вовсе в вызов, который она бы бросила мне, оголив клинок. От вспыльчивого нрава девушки вполне можно было ожидать чего-то подобного, а я не хотел сейчас заниматься этими глупостями, хотя, не скрою, я многому бы мог научить ее. Умения, влитые в меня чужим оружием, выжглись в моей душе достаточно глубокими рубцами, чтобы сказать, что я владею мечом в совершенстве. С другой стороны, я всегда избегал применять оружие, не желая упиваться насилием. Не всем суждено быть бойцами, вот, как я оправдывал свое миролюбие.

— Ну, а если они повредят снасти? — погладив ножны, спросил Марика.

— Оглянись, что еще здесь можно повредить? — я вздохнул. — Вряд ли звери столь глупы, что начнут грызть канаты или доски. Подумай хорошенько об опасности пребывания на палубе: ночью никто не помешает стащить тебя за борт. Как оказалось, я все же был недостаточно бдителен, раз позволил себя поранить!

— Ну, мыть палубу с мечом на поясе ужасно неудобно, — неожиданно решила утешить меня девушка. — Давай ты посидишь на лестнице и посмотришь за нами, чтобы не дать мирангам вновь подняться на палубу. Тебе надо отдохнуть, — видя, что я собираюсь возразить, категорично заявила она. — Окуная тряпку в воду, ты намочишь повязку, если она загноиться, будет только хуже. Или, ты думаешь, я не смогу смыть эти разводы?

— Сможешь, — вздохнул я.

— Тогда я ототру их, и мы все вместе пойдем вниз, сумерки уже совсем рядом.

Я молча кивнул и сел, взяв кошкодер в левую руку и положив его поперек колен, готовый в любой момент сорваться с места.

«Страж мертвого корабля», — невесело подумал я.

Ночь принесла успокоение.

Я потратил вечер на то, чтобы через единственный оставшийся открытым порт поднимать воду, а Марика вымыла пушечную палубу. Крови здесь было также много, но в шесть рук вместе с Гарретом мы справились до полной темноты.

Я проверил уцелевшие лампы и запасы масла. Часть его вытекла из бочек и плескалась вместе с тухлой водой в трюме. Случайная искра воспламенила бы корабль в считанные мгновения.

Бочки с порохом тоже были повреждены, и, прежде чем зажечь лампы, я удостоверился, что весь высыпавшийся порошок собран и выброшен за борт.

Теперь на деке слабо трепетали огоньки, порты были тщательно закрыты, я проследил, чтобы ветровой напился и снял грязную одежду, после чего помог ему устроиться в гамаке. Он не сопротивлялся и вполне понимал, чего я от него хочу, но снова казался безучастной пустой оболочкой.

Чтобы не придаваться грустным мыслям о еде — я даже не стал говорить о возможной рыбалке, так как в кишащей хищниками воде вряд ли можно было поймать что-то, кроме зубастых тварей — я поднялся со светильником в каюту и вновь осмотрел ногу Алена. Чтобы снять засохшую повязку, ее пришлось некоторое время отмачивать, но мои старания были вознаграждены: рана выглядела почти идеально. Окруженная широко растекшейся краснотой, она все же закрылась ровной коркой. Надеюсь, воспаление к утру спадет. Юноша дышал достаточно ровно, хоть и поверхностно, лихорадки не было, и я снова перевязал его на этот раз полосой такой же, как на моей руке, желтой ткани. Марика принесла ее достаточно, чтобы несколько дней менять повязки и мне и Алену.

Подумав, я приподнял голову юноши и осторожно, понемногу влил ему в рот воды, время от времени поглаживая по горлу, так как сам он глотать не мог.

На палубе что-то отчетливо грохнуло, Марика, которую я оставил в кают-компании, придушенно взвизгнула, чем напугала меня до полусмерти. Я скатился к ней за два стука сердца и тут же обругал себя за ненужный порыв. Девушка сидела за столом, поджав к груди босые ноги, и испуганно глядя на пробитый дырами потолок.

— Я подумала, — сказала она жалобно, — что, если они проломят доски и все упадут сюда? Они же толстые и тяжелые…

— Просто не расставайся с мечом, — это все, что я мог ей сказать. — Здесь самое безопасное место. Подвесь к балке гамак и ляг отдохни — день был тяжелым даже для мужчины, что уж говорить о тебе.

— А чем я хуже мужчины? — полюбопытствовала она, и я понял, что задел за живое. Мне ужасно не хотелось оправдываться или спорить.

— Мужчины считают, что женщины слабее, — сказал я сдержано. — Но ты, конечно, считаешь иначе и сейчас скажешь мне про силу матери, которая может поднять телегу, придавившую ее дитя.

— Нет, — Марика покачала головой. — Не скажу.

— Ты меня заинтриговала, — я присел напротив нее.

— Мужчины очень сильны, — сказала она уверенно. — Как быки. Если нужно что-то сделать, мужчина незаменим. Он может поднять груз, который надорвет женщине все внутренности. Но когда речь идет об изнурительном долгом труде, мужчина не может соперничать с женщиной. Я не устала, Демиан, так что вполне могу подежурить, а ты поспи.

— Если бы я мог, Марика, — печально сказал я, признавая правоту ее слов. — Если бы я только мог! Но стоит мне уснуть, и то, что осталось от галеона, утонет. Ледяная корка, закрывшая пробоины, растает без моего внимания, так что для меня, девочка, это будет необычайно долгая вахта.

Ее зрачки расширились, и я видел, как играет огонек лампы на влажной поверхности ее глаза.

— Демиан, — сказала она потрясенно, — все это время… я же не понимала. Я грубила тебе и думала, все это потому, что ты хочешь командовать. О, мне так… неловко. Корабль идет очень медленно, Баст говорил, нам ходу еще минимум дня четыре, но теперь, даже если все пойдет также… ты что же, не будешь спать вовсе?

— Не буду, — согласился я. Произнося дальнейшие слова, я был безжалостен по отношению к себе: — Не менее десяти дней до Тура, и все это время мне придется не спать. Более того, мне придется поддерживать ветер и следить за тем, чтобы вода оставалась льдом там, где в бортах зияют пробоины. И это — слишком много для человека, отрезанного от Истока.

— Это будет страшное время, — она не стала задавать ненужных вопросов, а в этих ее словах я почувствовал тоску. Да, я сам ужаснулся смыслу, который в них ощутил.

— Говоря о времени, девочка, ты думаешь о том, что было в прошлом или что тебя ожидает завтра, — сообщил я против воли, — через месяц или год. Я же, думая о времени, имею в виду нашего самого страшного врага.

— О чем ты? — она, конечно же, не поняла меня. Бедная девочка, во что Баст невольно втянул ее, посадив на этот корабль?

— Не бери в голову, — спохватившись, вздохнул я. — Мои философствования не имеют смысла.

— Имеют, — звонко возразила она. — Да, я не поняла, но просто потому, что я много не знаю, того, что тебе очевидно. Теперь ты можешь рассказать мне. Это позволит не спать, ведь за этим я нужна тебе? Чтобы не позволять тебе спать?

— Не сегодня и не завтра, девочка, — сказал я, ощущая неприятную дрожь. Признаться, мне не хотелось проводить все ночи, разговаривая с нею. Это потребовало бы слишком много внимания и сил.

Видя ее разочарование, я вздохнул:

— Девочка, не торопи неизбежное. Иди и беспечно спи, потому что когда придет время держать меня за руку, такой роскоши ты себе позволить уже не сможешь! Хотя, если подумать, положение моего слуги не такое уж плохое. Возможно, он вскоре очнется, и тебе будет полегче.

— Я трудностей не боюсь! — звонко заявила Марика, бросив на меня яростный взгляд, после чего подхватила котелок с теплой водой и удалилась куда-то, чтобы отмыть кожу от противной грязной корки. Ну что же, я обойдусь и холодной морской, благо, мы озаботились заранее и теперь здесь, в безопасности у нас есть все необходимое. В любом случае, стягивающая кожу соль предпочтительнее крови.

Я тщательно промыл волосы, сменил рубашку и штаны, с досадой обнаружив ниже колена вырванный клок. Некоторое время я с сомнением разглядывал нанесенный моей одежде ущерб, перебирая вещи, собранные в дорогу, и понял, что я вовсе лишился двух сорочек с серебряной оторочкой и одних брюк. Куртка с лисьим воротником оказалась безвозвратно испорченной, как и удобные сапоги из мягкой кожи.

Вздохнув, я решил обойтись тем, что осталось, ведь свое всяко лучше чужого, а прорехи можно и залатать, у меня впереди для этого много времени.

Потом, главным образом для того, чтобы занять себя, я взял лампу и принялся внимательно исследовать трюмы, выискивая неиспорченные вещи. Их было куда больше, чем казалось сперва, но в некотором роде мне пришлось справиться с отвращением. Это походило на исследования протухших кишок в поисках не подверженных гниению брильянтов.

Так, уцелели ткани и кое-какие меха, некоторые бутыли с яблочным уксусом, настоянным на травах, часть утвари. В ящиках я нашел несколько целых, закрытых сургучом бутылей вина, и, разглядывая их, пришел к выводу, что содержимое могло остаться нетронутым. А вот сосуды с зерном и салом были разбиты все до единого, а в черепках копошились черви.

Я открыл сундуки с поделками и обнаружил, что дерево все разломано и поражено жучком. Это было неприятное открытие, и я торопливо залил все, что нашел, прогорклым маслом, надеясь, что это убьет жучка и не даст ему возможности наброситься на доски Бегущей. Впрочем, корабли пропитывались особыми составами против вредителей, и я не был уверен, что эти шуршащие насекомые смогут безнаказанно сгрызть судно.

Потом я долго разбирал красивые шкатулки с украшенными самоцветами кинжалами работы лучших мастеров Инуара внутри, но не нашел ни одного изделия руки Оружейника. Он был не тем человеком, который стал бы ковать безделушки на продажу.

Нашел я и несколько уцелевших, усиленных жилами и украшенных тонкими накладками из кости, луков. У островитян не было подходящих материалов для такого мощного и красивого оружия, я подозреваю, не было и умения, потому корабли часто везли их на продажу, как и отлично сбалансированные стрелы с красочным оперением и трехгранными легкими наконечниками.

Поняв, что начинаю задыхаться от вони разлагающихся продуктов, я подхватил лук и колчан со стрелами, решив потратить время на то, чем давно уже хотел заняться.

Я с теплотой вспомнил старый сад Форта, где были оборудованы длинные аллеи под стрельбища. Оружейник обучал детей среди пестрых теней старых яблонь, наполняя замшелые закоулки веселым детским смехом. Я вспомнил, как следил за ним, изучая жизнь учителя боя, приняв решение во что бы то ни стало похитить его оружие. Одно лишь прикосновение к рукояти в те времена давало моему телу умения, заключенные в клинке. Теперь все эти знания были со мной, хотя не скажу, что похищение тогда прошло без накладок.

Я улыбнулся. Однажды Оружейник сделал вид, что оступился, и пустил стрелу из небольшого тренировочного лука прямиком в крону дерева. Там стрела застряла в сучке, и он обещал свежий пряник тому мальчишке, который решится забраться на высоту и достать стрелу. Вызвались двое, и это не было опасное соревнование, они взбирались вверх последовательно, а учитель метко послал стрелу второй раз, чтобы и другому мальчишке было интересно вытаскивать ее. И именно второй победил, оказавшись ловким и быстрым, как белка.

К чему я все это вспомнил? Тогда я обучался искусству меча и никогда не брал в руки лук. Много позднее я охотился с арбалетом, но это совсем не одно и тоже. Теперь пришло время поучиться тому, чем я совершенно не владел.

Вернувшись на пушечную палубу, я подвесил у дальней стены светильник, добавив света, вынул из очага остывший уголь и начертил на переборке кольцевую мишень.

Некоторое время, кряхтя и морщась, пытался захлестнуть петлю тетивы, пока не догадался пошире расставить ноги и зафиксировать таким образом нижнее плечо. Теперь, чтобы согнуть лук, было нужно меньше усилий, и он перестал извиваться и ускользать. Пожалуй, это была моя маленькая победа, и я с удовольствием поднял лук, примериваясь к его упругому натяжению.

Пораненное мирангом предплечье отзывалось неприятной ноющей болью, но скованность в кисти прошла. Продолжая плавно отводить руку, я ощутил, как напрягаются мышцы спины, будто в выстреле собиралось участвовать все мое тело. Решившись, я плавно вернул тетиву на место, взялся за стрелу и с трепетом наложил ее.

Лук казался одновременно изящным и неуклюжим в моих руках. Я совершенно не представлял, по какой траектории пойдет стрела, и когда выстрелил, обнаружил, что наконечник с тупым стуком вонзился значительно выше и немного левее центра мишени. От резкого звука над моей головой родилось суетливое движение встревоженных тел.

— Всего двадцать шагов, но ты не попал в цель, — из темноты выступила Марика. Я глянул на нее через плечо и едва сдержал удивленный вдох. Девушке пошла на пользу горячая вода. Ее едва достающие до плеч волосы были тщательно промыты и теперь заметно вились, обретя чистый и здоровый блеск. Марика взяла полосу синей с золотым узором ткани — самой дорогой, которую ткали в мастерских Форта, — и несколько раз обернула ее вокруг своей тонкой, будто травинка, фигуры, перекинув свободный конец через плечо. Талию она перехватила золотым шнурком с кистями, а сверху затянула перевязь с мечом, который вовсе не портил ее гибкий и сильный образ. Я невольно подумал, что девушке непременно нужно отрастить волосы хотя бы до середины спины. Это украсит ее как нельзя лучше.

— Ну, скажем, я впервые держу в руках лук. Мне часто доводилось стрелять из арбалета, но я уже понял, что лук ни на что другое не похож.

— Магам доступны все умения, — помолчав, нараспев сказала девушка. — Они искуснее других в любом деле, а грядущее для них походит на прямой путь, который просматривается далеко вперед.

Казалось, она разочарована.

— Так говорят, но я вижу совсем другое: людей, окруживших себя тайнами. Где же твой дракон, Демиан? Где дракон дори Мастера? Почему они не спешат нам на помощь по одному лишь вашему приказу? Или я просто чего-то не знаю?

Еще недавно Марика боялась произносить мое имя, но сейчас без опаски говорила прямо о том, о чем думала. Обвиняла и требовала. Что же изменило ее? Рана на предплечье, нанесенная обычным диким зверем? Стрела, прошедшая мимо цели? Видела ли она мою уязвимость, дающую ей повод наступать на меня, или это была заносчивая храбрость?

— Ты выбрала неверное время, чтобы судить или делать выводы, — с упреком сказал я. — И, если мертвого чудовища, оставшегося за кормой Бегущей, и этого корабля, которому место на морском дне, и ветра, наполняющего паруса и несущего нас к спасению, мало, я не знаю, что еще могу предложить тебе. И уж точно не существует в этом мире безграничной силы, неподвластной обстоятельствам.

Но ты права: драконы не прилетят. Сейчас они далеко даже от нас, резвятся в воздушных потоках во имя создания новой жизни. И я не смею их упрекать.

— Я все время забываю, — тихо сказала Марика, — почему ты так податлив и мягок. Не представляю, как ты терпишь все мои оскорбления. Кто я и кто ты?.. Я совсем не подумала, что только у простолюдина есть нужда в умении подстрелить дикую козу или зайца, пользуясь оружием, которое он может смастерить сам. У тех, кто учится грамоте и манерам, нет на эти глупости времени.

Она подошла ко мне и, глядя вопросительно, протянула руку, забирая лук.

— Тебе не следует этим заниматься, посмотри, на повязке проступает кровь.

Я посмотрел на бурые пятна, но это были лишь следы уже запекшейся крови.

— Это пустяки.

— Лучше поберечь руку, раз твоя магия направлена на другое, — Марика с любопытством осмотрела накладки из резной кости, взвесила в хрупкой руке мощное оружие. — Он тяжелый.

Она улыбнулась, а потом одним слитным движением подхватила стрелу, положила ее на лук, натянула тетиву и, почти не целясь, выстрелила. Стрела, возмущенно зашипев, ударила в центр намеченной мною мишени.

— Я уверена, — сделав эффектную паузу, продолжала Марика, — что в другое время одного твоего желания было бы достаточно, чтобы стрела попала точно в цель, но сейчас ты управляешь только телом, и в случае с луком делать это надо по-другому.

Она взяла другую стелу, показывая мне, как верно ее держать, чтобы уложить на тетиву сразу, а не прилаживать неловко, теряя время.

— Вот так, натягивая, не опускай локоть и не вздергивай плечи. Твои рука и стрела направлены в цель вместе с желанием поразить ее. Немного поверни кисть, иначе спущенная тетива сорвет тебе кожу на запястье.

Она плавно натянула лук, держа тетиву двумя пальцами, а я стоял, отрешенный, и глядел на изящную фигуру, столь играючи обращающуюся с мужским оружием. Неровный свет от слабо раскачивающихся ламп стелился по белой коже волнами, оживляя сосредоточенные и одновременно спокойные черты лица.

Она повернула голову и прямо встретила мой взгляд, но через секунду на щеках Марики вспыхнул различимый румянец и я понял, что наблюдаю за ней слишком пристально и, сам того не желая, улыбаюсь. И улыбался я не тому, о чем подумала Марика. Не тому, что меня поучает юная девица.

Она торопливо вернула мне лук и отступила назад:

— Надеюсь, это поможет. Если возникнут вопросы, я готова ответить. И, если ты вздумаешь поучиться владеть палашем, я тоже могу кое-что подсказать, хотя в мечах я не так сильна.

Я с трудом отвернулся, натянул тетиву и выпустил стрелу почти не целясь, ощущая внутри напряженное ожидание. Стрела, само собой, прошла в стороне от цели, вонзившись в балку, и едва заметно задрожала. Сила выстрела была такова, что она ушла в плотную древесину на одну треть.

— Ничего себе, — пробормотала Марика. — Я думаю, у тебя все получиться, нужно только потренироваться. Не знаю как у вас, у магов, а у нас этому учатся с малолетства, как и бою на мечах. И, если к стрельбе бывает талант и человек может за несколько лет научиться поражать в полете летящую птицу, то с мечами, я слышала, все намного сложнее. Этому учатся всю жизнь и продолжают учиться и совершенствоваться до самой смерти.

— Все так, — согласился я. — Иди-ка ты спать, Марика, и ничего не бойся. Хоть с луком у меня нелады, но уж с мечом я справляюсь, и никаким мирангам тебя в обиду не дам.

— Это обнадеживает, — сказала девушка и, от чего-то совсем смутившись, удалилась в каюткомпанию.

Учиться годами — нет, это было определенно не для меня. Я привык овладевать навыками быстро и эффективно. Раньше я владел хорошим инструментом для этого: умением впитывать в себя застрявшие в вещах, чужие знания. Теперь этот путь был для меня закрыт, но мне не пришлось об этом жалеть. Лук после краткой демонстрации Марики стал мне понятен, и я быстро приноровился к тяжелому, но удивительно точному оружию. Выпустив с десяток стрел и обнаружив, что первые две теперь вовсе невозможно вытащить, так плотно они засели в древесине, я понял, что он отлично повинуется наклону моего тела и руки, откликается на дыхание и неуверенность. Теперь я видел траекторию движения стрелы и понял, что если немного приподнять наконечник, то и двигаться она будет другим путем. Все это привело к тому, что к середине ночи я стал поражать неподвижную мишень с малого расстояния. Не абы какое достижение, но все же уже что-то.

Стрельба из лука увлекла меня, и время шло незаметно, а от резких звуков, с которыми стрелы били в доски, над головой все реже раздавались испуганные суета и шевеление. Это обнадеживало. Не нашедшие чем поживиться хищники начали покидать корабль.

Затрепетал и начал угасать огонек ближайшей лампы. Я прислонил лук к балке и расправил полечи. Ныли пальцы левой руки, на которых пролегли отчетливее белые дорожки, и мне пришлось повозиться прежде, чем снять колпак лампы и подлить масла. Завтра будут отчаянно болеть руки и спина. Это странно, я считал, что нахожусь в неплохой форме, но выходило иначе.

Я неслышно прошел через кают-компанию, мимо подвешенного к потолку гамака, в котором, накрывшись с головой одеялом, спала Марика, зашел в каюту капитана.

И снова ничего не изменилось. Неровный свет затрепетал вдоль стен, отразился в стекле шкафа, стек по бледному и спокойному лицу Мастера. Я поймал себя на мысли, что надеюсь на то, что он вот-вот очнется. Это желание было острым, вызванным страхом перед предстоящими лишениями и тяготами.

И осознав это колючее чувство, я внезапно понял, что ничего не будет. Мне придется сделать это или утонуть, никак иначе.

«Это дурное предчувствие связано с усталостью, — сказал я сам себе. — Ничего этого нет, я не могу утверждать наверняка, что Мастер не очнется. Просто плавание вышло не таким уж легким, как обещали маги, и я немного разочарован…»

Открыв створку двери, я пробежался по потертым корешкам. Книга водорослей и морских трав Льдистого моря; Геометрическое начертание судоходных путей; Седьмая книга сказаний Инуара. Многие книги были разорваны страшными лучами и я, вынимая, складывал их на пол, чтобы больше не мешались на полках.

Я вытянул книгу «Месяц веселой звезды» и оказалось, что это сборник непристойных стихов и кабацких песен. Настроение мое не соответствовало смыслу книги, и я выбрал другую, в бархатном темно синем переплете с тесненным бронзовыми буквами. Астрономия. Внутри переплета были тонкие, пергаментные страницы с созвездиями, просвечивающие одна через другую, разворачивающиеся и складывающиеся в большие картины. Прикрыв дверь и усевшись за стол, я развернул карты, с любопытством читая незнакомые названия. Звезд на небосклоне Инуара было очень много, в безлунные ночи начинало казаться, что это ткань, пронизанная мириадами падающих лучей. У каждой звезды было несколько названий, на языке древних и в соответствии с новыми наречиями. Это было северное полушарие, южное по-прежнему оставалось недоступно. Я подозревал, что совершенно также дела обстоят на Туре, где мудрецы знают все и даже чуточку больше про собственные созвездия, но понятия не имеют, какие звезды расположены над материком. Задумавшись, я задался вопросом, зачем на корабле нужна эта книга, но тут же ответил на свой неуклюжий вопрос: сбившись с пути во время шторма, капитан может ориентироваться по звездам. Для этого и нужны все эти подробные карты на пергаментной бумаге. Судя по потертости переплета, ею пользуются достаточно часто.

Я встал, чтобы вернуть книгу на место, и обнаружил, что в каюте уже не так темно. Полумрак утренних сумерек указывал на начало нового дня. Второго дня после гибели корабля.

Я снова принялся разглядывать полки и нашел несколько более понятных мне книг, которые я вынул и сложил на столе, чтобы при случае углубиться в их изучение. «Биография Короля-ветра» повествовала о некоем герое мореплавателе, который избороздил все окружающие материк воды. Название книги «Божества и культы песчаных островов» говорило само за себя.

Также не осталась без внимания книга «Бунт на корабле», в которой очень последовательно объяснялось то, как нужно обходиться с моряками и на что стоит обращать внимание. Запоздало я сообразил, что разряженные строчки, нанесенные на страницы, принадлежат руке Соленого Херта. Перевернув работу и открыв ее ближе к концу, я убедился, что книга так и не была закончена. Во всяком случае, никаких выводов или завершающих слов здесь не было, а было рассуждение о преданности слуги, что не очень вязалось с общим смыслом названия. Я решил прочесть все с самого начала, чтобы понять, почему капитан Бегущей перешел к такой непростой теме.

Я оглянулся на окно, впитывая дыхание нового дня. Казалось, ничего и не изменилось, и вот-вот ударит корабельный колокол, оповещая о снятии вахты, и послышатся шаги, и смурной по утру Херт прочистит всем уши своей отборной бранью, и потянется по кораблю запах жарящихся на кусочках сала яиц.

Я прикрыл глаза, гоня наваждение прочь, покачал головой, словно упрекая себя за неприятную слабость рассудка, теряющего ощущение реальности.

Резко и тревожно ударил на палубе колокол. Я вскочил и, подхватив меч, кинулся наверх, успев заметить ничего не понимающую со сна Марику, пытающуюся выбраться из гамака. Я взлетел по лестнице и обнаружил, что запоры отодвинуты, а, когда вышел на свет, сразу понял, что случилось: Гаррет задумчиво стоял у рынды.

— Вот тебе и «доброе утро», — вместо приветствия сказал я ветровому и огляделся. На досках осталось множество следов от незваных пассажиров — борозд и царапин, нанесенных на доски костяными наростами, куч помета и разводов слизи. Корабль выглядел снова как после нападения.

Затаив дыхание, я поднялся на ют и взглянул за борт, с облегчением отметив, что в воде за кормой нет былого оживленного движения. Утреннее море казалось спокойным и пустым. От горизонта до горизонта — лишь вода, подернутая легкой, едва заметной рябью, расцвеченная полосами света, косыми лучами, пробивающимися через легкие тучи.

— Ну, слава Высшим, — сказал я, обращаясь к морю. — Если хищники уйдут, глядишь, через пару дней мы сможем выловить какую-нибудь рыбину, чтобы поддержать собственные силы.

Я рассеяно прицокнул языком. Рыболовные крючья и тонкие веревки из вымоченных волокон болотной травы я видел подвешенными к балке, когда спускался в трюм. Впрочем, пока об этом нечего даже думать: голодные, жаждущие набить свои желудки, твари, должно быть, распугали все рыбу на многие мили вокруг.

Я повернулся, но лишь для того, чтобы увидеть хмурое лицо Марики. Девушка выглядела не лучшим образом: к ней пришло осознание, что все произошедшее — не сон. Сейчас, в разгорающемся свете нового дня, она уже не выглядела изящной воительницей, а снова превратилась в несчастного ребенка. Ткань ее импровизированного платья смялась за ночь в гамаке, а на щеке остался отпечаток плетения.

Не успел я оглянуться, как Гаррет вновь принялся мыть палубу, а Марика удалилась в трюм. Подозреваю, она не хотела встречаться со мной, сделав для себя выводы из моего вчерашнего внимания. Восхищенный взгляд на ее умение обращаться с луком был девушке неприятен.

День шел, и я избегал какой-либо работы, чувствуя нарастающую физическую усталость. К тому же положение раненого Алена изменилось и, против моих ожиданий, в худшую сторону. Его тело занялось лихорадкой, и я раз за разом растирал его кожу уксусом, а потом поил водой мечущегося в бреду юношу. Он стонал и говорил невнятно, просил кого-то отпустить его, но слова были бессвязны, и я не мог понять, кто и когда нанес ему такие тяжелые душевные раны, что даже без памяти он помнил об этом.

Мои мысли медленно подходили к ужасной правде: я не знаю, что делать, если он начнет умирать. Идти за ним по пути души? Я не вернусь. Собственных сил не хватит, чтобы одолеть этот путь. К тому же, стоит бросить корабль, и он начнет тонуть, а мы все равно погибнем. Нет, у меня не было решения.

Я не выходил на палубу, пустив все на самотек, сидел то с Аленом, то в капитанской каюте вместе с Мастером. Читал или просто ждал, опустив веки и давая отдых глазам, а перед самой темнотой хотел загнать сумасшедшего под палубу, но обнаружил, что Марика это сделала сама. И еще она сделала множество дел, в числе которых была свежевыпаренная вода для питья и бадья с морской водой для умывания.

— Я вытащила кое-что, что хуже всего пахло и то, что шевелилось, — сдержано сообщила мне девушка, протягивая кружку с водой. — Гаррета я напоила, и он уже спит в гамаке на деке. Ты будешь сегодня стрелять?

— Нет, — я покачал головой.

— Смени повязку, — посоветовала Марика. — Тебе надо было убить миранга. Возможно, его мясо годно в пищу…

Я не стал развивать эту тему главным образом потому, что нет смысла говорить о том, что невозможно изменить. Я уже не убил забравшуюся на Бегущую тварь, теперь сокрушаться было глупо.

Я думал, что девушка отправится спать, но за день молчания она оттаяла и, будто примирительно, спросила:

— Как твой слуга?

— Плохо, — я был рад поговорить с нею. — У него жар и бред.

— В нижней части шкафа Херта есть полка с какими-то травами, там было что-то от желудка и болей. Может быть, дрянные черви не тронули их. Они так шуршат, когда жрут наши запасы, отвратительно, а ты провел всю ночь в его каюте и не слышал…

— Почему ты мне не сказала сразу? — разозлился я.

— А ты не спрашивал, — мое раздражение на нее не произвело никакого впечатления. — Пойдем, я покажу.

Она юркнула вперед меня и, когда я вошел в комнату, уже доставала какие-то свертки.

— Херт знал толк в медицине, — пояснила она, выкладывая их на стол, — на Бегущей не было лекаря. Капитан не брал с собой людей со слабым здоровьем, да и кому нужны такие люди, но Соленый был готов к тому, что кто-то может испытать недомогание. В жизни всякое бывает, и несвежая пища может свалить с ног даже матроса с бычьим здоровьем.

Я развернул крайний сверток, в нем были сушеные листья полыни. В другом нашлась ромашка, в третьем — мята. Еще там была болотная таволга, листья и ягоды малины, тысячелистник и ветки тополя. От желудка, от жара и от ран. Все травы выглядели пересушенными, их много лет никто не обновлял. Утеряли ли они свои лечебные свойства? Возможно. Тем не менее, полынь и тысячелистник часто использовались не только для промывания ран, но и для приема внутрь, чтобы сбить температуру, а аспирин, содержащийся в листьях и ягодах малины, был в этом хорошим подспорьем. Не имея других средств, я воспользовался тем, что мне доступно.

Я размял листья и сделал крепкий отвар, который Марика взялась вливать в горло Алену. Я не стал сопротивляться и с благодарностью принял помощь девушки. Глядя, как ловко она обращается с раненым, я еще раз уверился в том, что детей Инуара не удивишь ни мертвецами, ни ранениями.

Вздохнув, я снова взялся за чтение, таким образом обманывая свое ощущение медленно текущего сквозь меня времени. «Божества и культы песчаных островов» оказались любопытным трудом, в котором описывались верования аборигенов, передаваемые из поколения в поколение. Удивительно, насколько расчетливыми и разумными были принципы жизни, к которым призывали обычаи. Так, нельзя было ловить рыбу третью луну подряд, после третьей луны надо было вынимать моллюсков, а после пятой — крабов. Потом можно было повторять все сызнова. Выкапывая растение ради съедобных клубней, само растение полагалось водрузить на место, чтобы урожай не иссяк и чтобы бог земли не прогневался.

Еще меня удивил взгляд малообразованных людей на мир, окружающий их. Так, аборигены верили, что у каждой тропинки есть свой беспокойный дух, которому на камнях надо оставлять подношения, иначе тропинка будет водить тебя кругами. Только шаманы видят этих духов и только шаманы могут поймать их в силки своих чар, чтобы сделать тропинку совсем уж безопасной. У умелых шаманов в жилищах множество закрытых глиняных сосудов, покрытых символами, в каждом из которых заключен дух. Когда шаману нужна помощь, он выбирает правильного духа и выпускает его. Так, подобные духи пригодны для облегчения родов, для успокоения разума или излечения от болезни. Некоторые духи помогают улучшить улов или облегчить починку вещей.

— Дай я посмотрю твою руку, ты до сих пор не сменил повязку, — сообщила мне Марика, отвлекая от чтения.

— А ты умеешь читать? — глядя, как она разматывает слипшуюся ткань, спросил я.

— Умею, — она с вызовом глянула на меня. — А еще я умею плести кружево.

— И при этом владеешь мечом, — улыбнулся я. — Очень достойно для юной леди уметь все понемножку.

Она внезапно смутилась, даже опустила глаза и жалобно сказала:

— Я ни чем не владею в совершенстве, ты попал в самую точку. Я частенько чувствую себя глупой, потому что ни в чем не добилась успеха. Немного там, немного тут, запомнила эти слова, другие. Мое ли мнение по вопросу или я просто повторяю чужие слова? Никогда не пойму!

— Чем больше ты знаешь, Марика, чем больше слышала или запомнила, тем более полно ты сама можешь оценивать происходящее. И это уже будет твое собственное мнение.

Она неопределенно хмыкнула.

— Я так понимаю, этим отваром можно отмочить повязку и будет даже лучше? Ты можешь мне рассказать о травах, как ты их выбрал? Почему именно их? Всегда хотела узнать, как зовется вся та трава, что попадается под ногами, и для чего ее можно использовать.

— Хорошо, — согласился я покладисто. — Расскажу.

— А когда мы вернемся, и ты начнешь мое обучение, ты можешь меня научить и этому? Чтобы мы с тобой ходили по полю или лесу, а я бы находила веточки или травинки, и ты бы мне говорил, для чего они… ты ведь их всех знаешь…

Она застенчиво улыбнулась, и я понял, что это нечто из ее прошлого, то, чего она очень хотела бы получить. Возможно, девушка видела, как наставник обучает своего ученика, и это глубоко тронуло ее, но самой ей в обучении отказали…

Не зря же она так уверенно говорила про судьбу подмастерья, неужели ей действительно не удалось попасть к травнику?

— Ты всегда хотела знать о растениях? — как бы между прочим спросил я.

— Не знаю, — ее ответ был легким и искренним. — Просто сейчас подумала, это очень полезное знание.

Ошибся? Нет. Она изменялась прямо на глазах, эта девочка. Марика была для меня сплетением противоречий и одновременно с раздражением вызывала жгучее любопытство. Мне хотелось ее понять, хотелось узнать о ней всю правду, но она оставалась для меня глубоким омутом, в котором прячется настоящая рыба. Ты знаешь, что она есть, но, пока не выловишь, не поймешь, окунь это или щука.

— Что ж, когда мы вернемся, я сведу тебя с лучшим учителем трав, которого я когда-либо знал, — сообщил я, имея в виду Недгара, но неожиданно увидел разочарование в ее глазах.

— А ты? — спросила она тихо. — Разве не сможешь? Ты же обещал меня учить!

— О, девочка, — остановил я ее. — Успокойся. Конечно, могу, но мои знания куда скромнее умений человека, о котором я говорю. Возможно, в будущем, если тебе не хватит моих знаний, ты сможешь обратиться к нему.

Я был удивлен ее реакцией и, пожалуй, доволен. Она хотела обучаться именно у меня, ей было не все равно, кто станет для нее наставником. От чего-то это грело душу.

— Скажи, какая твоя любимая книга? — дожидаясь, пока удастся снять повязку, прилипшую к ране, спросил я. И снова ответ Марики меня удивил. Так мог бы ответить человек, который и вправду не только много читает, но и обдумывает, сравнивает и взвешивает.

— Любимая? Не могу сказать, что может быть что-то одно. К тому же, чем взрослее ты, тем быстрее меняются интересы. Но, конечно, в детстве я очень любила «Сказания о крылатых тиграх».

— И почему же они тебе разонравились? — полюбопытствовал я.

— Сказки, — она поморщилась, отделяя слои повязки, будто больно было ей. — Так здорово знать, что кто-то явится, чтобы спасти тебя из горящего дома или от рук разбойников. Это — всего лишь надежда. И я подумала, что речь в ней идет все же не о волшебных существах, красивых и загадочных, а всего лишь о предках. Только им есть дело до людей, и только они могут прийти, чтобы помочь. Крылатые тигры — это наши умершие родители или более древние предки, не забывшие историю своего рода.

— Ну, а почему тигры, почему их не видят людьми?

— Быть может потому, что мы видим то, что нам навязано? — она пристально смотрела на меня. — Или то, что хотим видеть, чтобы обмануться?

Я замер от остроты смысла ее слов, прикрыл глаза, выражая согласие, но сомневаюсь, что ей это было необходимо. Мы больше не сказали тем вечером друг другу ни слова. Марика убедилась, что с моим предплечьем все нормально, потом наложила повязку и ушла в кают компанию, прихватив с собой книгу со стола.

Она снова удивляла меня, снова ставила в тупик. Я перебрался вслед за ней и обнаружил, что она читает «Месяц веселой звезды», а на губах ее играет легкая ухмылка. Никакого смеха, даже беззвучного.

Я наблюдал за ней из-под прикрытых век, и нам обоим не хотелось говорить, но молчание не казалось неловким. Оно успокаивало, и в такт мерному течению мыслей, скрипел корабль, медленно приближаясь к далекой цели.

Я снова видел перед собой другого человека — женщину, немного легкомысленную и порой капризную, не обладающую глубокими познаниями во многих вопросах, кажущихся мне очевидными, но отнюдь не глупую. Женщину, желающую чего-то достичь, желающую учиться и стремящуюся найти свою мечту.

А еще я видел девочку, на чью голову обрушились слишком тяжелые испытания, которые она не только воспринимала как должно, но и преодолевала с удивительным упрямством.

Слова о навязанных представлениях глубоко запали мне в душу. Я снова и снова вспоминал «Сказания о крылатых тиграх» — несколько простеньких детских сказок, повествующих о сказочных существах, спускающихся с гор, чтобы принести радость и утешение. Крылатые тигры не знали страха и могли перелететь через любую даже самую бездонную пропасть, и не было для них различий, пропасть ли эта среди камней или между людьми. Они охраняли детские сны от ночных кошмаров, не давали разгореться случайно выстрелившему из очага и грозившему сжечь весь дом угольку. Это были хранители детей и их родителей, а сказки эти на удивление охотно принимались служителями разных верований, трактовавшими эти сказания каждый на свой лад. Одни звали крылатых тигров порождениями великого разума, надзирающего за людьми, другие — руками верховного чудотворца, но впервые я услышал о том, что это могут быть предки. Красивая и печальная теория, от которой в груди рождается тепло понимания, что на самом деле ты не одинок и за тобой приглядывают свысока.

«Ты — одинок, — жестоко напомнил я самому себе. — Даже если крылатые тигры существуют, ты не принадлежишь этому миру, и твои предки вряд ли найдут тебя здесь. И конечно на самом деле все это — детские сказки».

 

Глава 6. Шторм

Шторма на поверхности Льдистого моря не редкость. Вот как описывает небывалый шторм смотритель маяка острова Сторожевой, чьего имени уже никто не знает…

История бухты Широкая. 278 г. от возведения замка Серетили.

«Сначала окреп ветер и в нем я чувствовал приближение чего-то страшного. Соленые брызги летели вместе с ветром, а от горизонта будто накатывал черный, клубящийся шквал. Мне казалось, творится ворожба, и сами всадники ночи на черных жеребцах мчатся мне на встречу.

Я поднялся на вершину маяка и зажег фонарь, проверил, закреплены ли веревки и остался стоять там, глядя, как набирают силу волны. Они бились в камни, готовые поглотить весь Сторожевой, взлетали вверх, и мне казалось, что вот-вот они начнут перекатываться через крышу у меня над головой.

Пошел дождь, затянув все пеленой, но даже через эти струи я видел, как на невозможную высоту вздымаются хлопья пены, и все тело маяка сотрясалось под жуткими ударами стихии.

Ветер кричал, камни ходили ходуном и стекла поломались, ударив осколками так, что те вонзались в камни пола. Осколки походили на наконечники летящих стрел, выпущенных из огромного лука. Я сидел, сжавшись, мечтая о том, чтобы все закончилось, а волны проникали внутрь, захлестывали меня, и с шипением вода текла по ступеням вниз, желая слизнуть меня с маленькой площадки на высоте маяка. Фонарь едва мерцал, но я был не в силах подняться, открыть крышку и долить масла, потому что жуткий ветер и волны грозили вытащить меня из этой маленькой скорлупки. Огонек истончился и вскоре потух, буря бушевала бесконечно…»

Один из торговых кораблей сорвало со стоянки, и он тут же потерялся среди волн, тьмы и дождя.

Смотритель маяка был казнен за невыполнение своих обязанностей.

Торговый корабль по сей день считается пропавшим без вести, вместе с ним неразгруженными, пропали следующие товары…

Ален очнулся лишь к следующему утру. Я как раз поднялся проведать его и, в полумраке запнувшись о порог, процедил ругательства. Юноша задышал часто, пошевелился и застонал. Я подошел и присел рядом, тронув его руку. Жар немного отступил, но в глазах Алена было не больше смысла, чем в глазах жующей жвачку коровы. Поднявшись, я налил ему отвара и поднес к губам. Юноша пил сам, с трудом разлепив покрывшиеся коркой губы, а потом опустился обратно на подушку. Против ожидания, он не стал задавать вопросов и вообще не подал голоса, пока я не сказал, привлекая его внимание:

— Третий день идет с тех пор, как ты получил рану в бедро. Рана плохая, но ты пошел на поправку.

— Что со стенами? — с трудом спросил юноша.

— Это сделал водяной змей, — пояснил я, — почти все на корабле погибли, а корабль поврежден.

— Так везде? — взгляд Алена прояснился.

— Да.

— Корабль с такими дырами должен лежать на дне, — его горло прочистилось, он стал говорить без сипов.

— Верно, я не даю Бегущей утонуть, — согласился я.

— Иногда мне трудно поверить, что магия на это способна, — Ален сглотнул. — Я вырос на карточных фокусах и жонглировании факелами.

Я ничего не стал отвечать, потому что не знал, что сказать.

— Дори Мастер где?

Я вздрогнул, посмотрел на юношу, гадая, почему его это заинтересовало. Он не спросил ни о ком больше лишь потому, что за время плавания так ни с кем и не сошелся?

Неверно истолковав мое молчание, Ален спросил со страхом:

— Он мертв?

— Не мертв, — я вздохнул. — Но и не жив. Он защитил тебя, принял удар змея на себя, и теперь его тело без движения лежит в капитанской каюте. В нем есть жизнь, но ты ее не увидишь и не ощутишь. И я не знаю, когда он очнется от этого тяжкого сна. Возможно тогда, когда его тело восстановит истраченные силы.

— Защитил меня?

Я не удивлялся, что Ален плохо понимает, что я говорю. Он только что проснулся, его кожа горит жаром, а мысли путаются. И то, что я рассказываю, слишком дико для обычного рыбака, попавшего в неприятную историю.

— Он заслонил тебя от лучей, что пронзили все на этом корабле. Если бы не он, в твоем теле было бы несколько сквозных отверстий.

Ален помолчал, потом задал неопределенный вопрос:

— И что теперь?

— Я веду Бегущую к Туру, — взялся объяснять я. — На корабле, помимо Мастера, жив сошедший с ума еще раньше ветровой и юнга. Марика приглядывала за тобой все это время.

— Марик?

— Она девушка, — подсказал я. — Пряталась здесь под личиной мальчика.

— Зачем?

— Сам спроси ее. Корабль сильно поврежден, и мне приходится бодрствовать, чтобы он не пошел ко дну. К тому же все запасы еды и воды уничтожены магией, трюмы кишмя кишат червями, сожравшими нашу провизию, а вода протухла и пошла плесенью.

— Дори, вы же дали мне пить…

— Ну, отсутствие воды не делает нас глупее, — проворчал я, — тем более что воды вокруг целый океан. Если кипятить ее, образуется пресный пар, который впитывается в ткань. Для этого нужно много дров, но с другой стороны здесь, на Бегущей можно сжечь хоть все на свете, да и готовить нам больше нечего.

— А рыба? — Ален был удивлен.

— Вот и поправляйся, — усмехнулся я. — Отдыхай. Когда поднимешься на ноги, можешь попробовать поймать рыбу.

Ален тут же тяжело сел и, сцепив зубы, свесил ноги.

— Куда? — полюбопытствовал я. Юноша положил подрагивающую ладонь поверх повязки на бедре, надеясь так унять боль.

— По нужде, — пояснил он.

— И верно, — спохватился я. — Сейчас принесу ведро, и не спорь, ходить тебе пока нельзя.

Наградив бледного юношу бодрой улыбкой, я вышел за дверь и поплелся наверх, ведя рукой по стене. Усталость была чем-то тяжелым, возложенным на мои многострадальные плечи, и теперь каждое движение давалось с трудом. Тем не менее, я старался себя занять хоть чем, зная, что неподвижность усугубит положение. Я как раз вышел на палубу, когда ко мне подошла Марика.

— Тебе нужно умыться и выпить воды, — деловито сообщила она. — И я хочу посмотреть что под повязкой.

— Ален очнулся, — сообщил я, подставляя лицо влажному ветру. Сегодня Бегущая шла сама, и меня волновало то, что ветер крепнет. Еще немного, и мне придется придерживать его, чтобы он не разрушил поврежденный корабль. На поверхности воды появились белые гребни, Бегущая била носом в волны, вздымая фонтаны брызг, захлестывающих палубу.

— Я все сделала, — сказала Марика, тронув меня за плечо. — Хватит, ты весь промок, пошли вниз.

— Что? — спросил я, вздрогнув, и почувствовал холод. Все тело затекло и, переставив ноги, я чуть не упал.

— Ты стоишь тут уже давно, — сказала девушка напряженно. — Ни разу не шевельнулся. А я напоила Алена, вынесла ведро, он отличный парень. Веселый и относится к болезни без уныния. Я сменила ему повязку, рана закрылась и вроде подживает.

Я ничего ей не сказал, просто развернулся и спустился вниз. Что это было, хотел бы я знать? Если бы я заснул, корабль начал тонуть, но это не был сон. И с тем я не помню проведенного на палубе времени. Возможно, мои силы подходят к концу. Это будет приговором для всех нас.

Я безропотно подчинился Марике, когда она заставила меня переодеться в сухую одежду, занятый собственными мыслями — я слушал драконов. Я звал их в надежде, что меня услышат, но ящеры были глухи, на месте них ощущалась пустота, подобная той, которую испытывает любой человек, выходя за рамки себя. Там, за границами моего тела, меня никто не ждал.

— Недгар.

— Что?

Я сощурился, пытаясь понять, что вижу. Большие удивленные глаза смотрели на меня в упор.

— Что ты сказал? Ты кого-то звал.

— Ах, Марика, — с трудом соображая, пробормотал я. — Звал друга, но он глух.

— У магов есть друзья?

— А почему нет?

— Маги так высокомерны, — усмехнулась девушка.

— Я высокомерен?

— Ты такой смешной.

Я вздрогнул, резко встал. Оказалось, я сидел в кают компании за столом. Все внутри меня клокотало гневом — да как она посмела? Маленькая нахалка! Она думает, я не в состоянии взять ее сейчас, положить поперек стола и выпороть?

— Трюм подтопило, — невинно глядя на меня, сообщила Марика. — Я решила пробудить тебя.

— О Высшие, девочка! — я осел на стул. — Это все усталость, мне нужно выпить.

— Усталость от этого лишь усилится, вот прибудем на Тур, и будешь пить столько, сколько влезет. А сейчас я намерена подняться на палубу и попробовать поймать нам рыбу. Я не могу больше без еды!

— На воде волнение, какая рыба? — опешил я.

— Ален мне все рассказал, как быть, — она довольно улыбалась. — Весь последний час я выносила из трюма червей и бросала их за борт. Так и заметила, что вода пребывает. Теперь это будто приманка, осталось насадить червивый кусок зеленого мяса на крюк и бросить за борт. Для этого нужен ты.

— Боишься?

— Они противные, — она застенчиво улыбнулась. — Хотя, если это поможет нам поймать рыбу, я готова.

— И?

— Ну и если есть кто-то, на кого можно переложить неприятные обязанности, зачем этим пренебрегать?

Ее прямота была обезоруживающей и безупречной, мне нечего было возразить, потому, следуя за ней, я снова поднялся на палубу. Ветер немного ослаб, стоя на корме, мы оставались вне досягаемости летевших из-под носа брызг. Я почти без эмоций насадил на большой крюк, привязанный к веревке, кусок зеленого вонючего мяса, пока Марика отошла в сторону и смотрела в сторону, потом тщательно помыл руки в соленой воде и все равно ощущал это жуткий, сладковатый запах гниения.

— Это хорошо, — передав веревку Марике, сказал я, — что мы с тобой не вышвырнули за борт все до единого испорченные продукты.

— Хорошо, что у нас на это не хватило сил, — согласилась она, бросая за борт крюк. Я заметил, что другой конец веревки привязан под бортом.

— Думаешь поймать большую рыбу? — шутливо уточнил я.

— Мне нравится, что ты очнулся от своей дремы, — призналась Марика, глядя на воду. Веревка натянулась, Бегущая, шедшая вперед, тащила ее за собой, но пока натяжение было слабым, на другом конце по-прежнему ничего не было.

— Напугал тебя? — уточнил я.

— Ты звал дракона и своего друга, повторял, как заведенный, имя, сидел с закрытыми глазами, и когда я оттянула веко, зрачок закатился.

— Знаешь, девочка, — сказал я тихо, — усталость моего разума переросла в нечто большее, и все меньше мыслей умещается в моей голове.

— Говори мне об этом, — попросила она. — Говори обо всем. Это нужно, чтобы я была готова. Если ты хочешь дойти до Тура, придется со мной быть откровенным. Не смотри на меня так! Маг ты или не маг, ты совершил невозможное и продолжаешь действовать. Никому это не по силам!

— Иногда мне хочется тебя придушить, — сказал я ворчливо. — Ты ведешь себя неподобающе.

— Без уважения? — поинтересовалась она.

— Да, — согласился я.

— А зачем оно тебе, это уважение? Неужели ты не знаешь, чего на самом деле стоишь? Тебе нужно все время доказывать самому себе, что другие тебя ценят?

— Ох, девочка, ты невыносима! — я коснулся веревки и внезапно обнаружил, что натяжение изменилась, теперь она была натянута как стрела. И, будто отзываясь на мое касание, из воды выпрыгнула огромная серебристо-голубая рыбина. Мне показалось, в ней было все два метра длинны; острый плавник с черными прожилками был широко расправлен.

— Ален, ты гений! — завопила Марика и попыталась вытянуть веревку, но безрезультатно — она уперлась ногами в край и тянула, но даже не заставила ее провиснуть.

Подступив сзади к девочке, я взялся за веревку перед ее руками и потянул. Рыбина была сильна, но наши совместные усилия перебороли ее. Марика уперлась острыми лопатками мне в грудь, пыхтела сосредоточенно, я отступал все дальше, пока край рыбины, заглотившей наживку, не показался над бортом. Дальше этого дело не пошло, она билась и трепыхалась, и мы никак не могли перевалить ее через край.

Первой сообразила Марика: она отпустила веревку и принялась приматывать ее, завязывая узлом. Теперь я тоже смог отпустить конец и мы, ухватив рыбу за жабры с обеих сторон, перебросили ее себе под ноги.

Потом долго сидели, глядя, как она бьется и подпрыгивает, взмокшие, воняющие жиром, густо смазывающим кожу рыбы.

— Нужно ее прикончить, — сказал я, когда рыбина хлестнул хвостом по моему сапогу.

— Катается, будто лошадь, закусанная оводами, — согласилась Марика, принесла меч и твердой рукой вонзила его в большой рыбий глаз. Взвизгнула и отскочила в сторону, лишившись своего оружия, потому что рыба начала биться пуще прежнего.

Я хотел было поддеть девушку, что бить надо было плашмя, чтобы оглушить, но потом подумал немного и промолчал. Оглушить такую тварь — задача не из легких, и для этого скорее подойдет колун, нежели меч. Тем не менее, вскоре рыба затихла, а я все сидел и глядел на вытекшую из ее головы кровь.

— Ты снова впадаешь в дрему? — толкнув меня в бок, уточнила девушка. Я покачал головой и тут же замер. Передо мной лежала одна только рыбья голова, да обрезки шкуры с мясом и костями. Куски серой плоти были срезаны и аккуратно сложены сбоку прямо на палубу.

— Здесь все провоняет рыбиной, опять отмывать, — пожаловалась Марика, складывая мясо в ведро. — Она такая большая, просто здорово! Я ее натру солью, из части сварю бульон — он будет полезен Алену, чтобы оправиться, другую часть поджарю!

— Дай-ка мне немного, — попросил я.

— А я уже попробовала, она восхитительна, хотя мясо очень плотное, будто это и не рыба, а курятина, — Марика отмахнула мне кусок с кулак и сунула в ладонь. — Демиан, мне теперь придется постоянно с тобой разговаривать. Я буду тебя толкать и теребить, чтобы ты не спал. Посмотри, день идет к концу, ты понимаешь это? Если я к тебе не обращаюсь, ты засыпаешь.

— Это не сон, — возразил я, поднимаясь. От неподвижности тело казалось чужим, спина болела. — О, как у меня болят плечи!

— Погоди, — она продолжала деловито сортировать мясо. — Дай я приготовлю пищу, а потом разомну их.

Я поперхнулся, но она будто не заметила этого.

— Пойдем, ты будешь мне помогать с готовкой. Или ты считаешь, что это не мужское занятие?

— Не зли меня, Марика, — предупредил я.

— Хорошо, а ты не засыпай.

Теперь я уже не помню, что мы обсуждали той ночью. Она заставляла меня отвечать на вопросы, поила горячим мятным отваром, не давала есть досыта и была права: если бы я утолил свой голос сразу же, то непременно уснул бы беспробудным сном.

Марика казалось бодрой даже под утро, когда читала мне пошлые стишки из своей книжки и рассказывала какие-то дурацкие истории, случившиеся в городе. Она привлекала мое внимание и в любой момент могла прерваться, чтобы потребовать от меня повторить последнее предложение. Так она проверяла, насколько внимательно я ее слушаю. Признаться, у меня получалось ответить не всегда, и тогда она разочарованно качала головой.

— Ну, Демиан, — говорила она насмешливо, — это неуважительно, не слушать собеседника!

Наступило утро, и ветер по-прежнему гнал нас в нужном направлении. Я видел поднявшегося Алена, но не стал его упрекать — лежать в маленькой каюте не самое приятное занятие. Марика принесла ему длинный пыж, и теперь он опирался на него как на посох. Ален сел со мной рядом за стол в кают-компании и спросил:

— А где ветровой, о котором вы говорили?

— Он боится, — звонко откликнулась Марика. — Я уже кормила его, сейчас он на палубе. Я велела Гаррету отмыть корму. А сейчас я буду кормить вас, у нас на завтрак новое блюдо — рыба!

— Новое? Вчера тоже была рыба, — хмыкнул я, но, признаться, был совсем не против позавтракать рыбой.

— А чего он боится? — полюбопытствовал Ален.

— Этот человек тронулся умом, но он всегда был такой, если верить на слово нашему погибшему капитану, — сказал я нехотя, выводя на столешнице пальцем незамысловатые узоры. — Сидел ниже линии воды и никогда не поднимался наверх, только направлял ветер. Я не уверен, что ему удастся оправиться, но кое-что он делает. Это он помог нам отмыть палубу от крови.

— А погибший экипаж?

— Отправился за борт.

— Огромная работа, — Ален откинулся на спинку стула. — Теперь мы плывем по курсу или вслепую? Марика сказала, у нас остался только грот?

— Бушприт еще, — отозвался я. — Идем мы не вслепую, ты плохо меня знаешь. Курсом на Тур, курс проложил покойный Валенсий, и я ему верю.

— Скорость менялась?

Я оценивающе посмотрел на Алена.

— Зачем тебе?

— Нужно определить наше положение, хочу понять, долго ли еще тянуть до берегов. Сейчас я принесу карту…

— Лучше ее не трогать, — отрезал я. — В карте несколько дыр, как и во всем вокруг. Давай поедим, а потом посмотрим на нее.

— Хорошо, дори, как скажете.

— Не бери в голову, Ален, — оптимистично заметила Марика, внося сковороду со шкворчащей рыбой. — Он в последнее время стал совершенно невежлив, потому что не спит.

— И ты этой ночью тоже не спала, — согласился я.

— Ничего, я перехвачу несколько часов днем, пока с тобой побудет Ален, только не груби ему, — она журила меня так, будто была моей опекуншей. Я поймал себя на мысли о том, что мне это противно. Не то, какую заботу проявляет девочка, а то, насколько низко я опустился.

Судя по всему, эмоции отразились на моем лице, потому что Ален внезапно сказал:

— Не представляю, как вы выдерживаете это, дори. Держать корабль на воде, не спать и все это после того, как вы чуть не погибли в бою…

Я хотел бы его поправить, объяснить, что я был недостаточно осмотрителен, и все это — расплата за мою самонадеянность, но промолчал. Возможно, мне и вправду угрожала опасность, как и всем на Бегущей. Водяной змей оказался достойным врагом, проявившим себя неожиданно и страшно.

— Нужно будет обязательно написать трактат о морских змеях, — пробормотал я и сам поймал себя на мысли о том, что говорю невпопад.

— У вас еще будет на это время, — согласился Ален.

— А по-моему это отличная идея! — оживилась Марика. — Нужно будет начать сегодня же. Писать будешь в книге Херта, а чернила я видела у него в ящике! Ты должен описать все, что узнал, чтобы другие были готовы.

Я добродушно улыбнулся — девочка нашла мне отличное занятие для того, чтобы я не засыпал.

Она разложила по тарелкам большие куски слегка подгоревшей рыбы и обратилась к Алену:

— Помнишь, ты хотел посмотреть на лодку? Сейчас мы поедим, и я покажу ее тебе. Когда ты сказал, что ее залатать легче, чем корабль, я решила пойти посмотреть, в каком она состоянии. Дыр много, сам увидишь, но возможно ты прав!

«О, — подумал я, — кажется, вскоре мне уже не нужно будет всех спасать. С другой стороны, оказаться посреди моря в шлюпке — не лучший вариант».

— Обязательно все осмотрю. Марика, мне понадобится веревка определенной длины и груз.

— Этого добра у нас навалом, — засмеялась девушка. — Подыщем то, что нужно. Зачем только?

— Чтобы определить хотя бы примерно, где мы находимся, нужно знать скорость. Я глядел в окно, второй день звезды затянуты тучами, и только дори Демиан способен продолжать следовать курсу при такой погоде. Но если привязать груз к веревке и знать время, за которое она размотается, можно понять и нашу скорость. Так в навигации частенько считается пройденный путь.

— Какое полезное знание! — обрадовалась девушка, и я внезапно осознал, что ее эмоции — столь живые и ярки — наигранный спектакль, чтобы будить меня ото сна. Я не стал ничего говорить, памятуя о том, как из моей памяти пропадали целые часы. — А лодку как чинить?

— Забить клиньями, — принялся объяснять Ален. — Взять сухую древесину и плотно-плотно вбить в пробоины. Потом, когда дерево намокнет, оно разбухнет и не даст стыкам течь. Но я думаю, у Бегущей на борту есть запас смолы, чтобы замазывать швы. Надо только найти ее и нагреть. Если мы обмажем клинья смолой, лодке вообще ничего не будет угрожать.

— Кроме шторма, — произнес я, и они оба посмотрели на меня встревожено.

— Погода с сильным ветром, вы считаете, будет шторм?

— Не знаю, — признался я. — Похоже, ты и вправду знаешь толк в мореходстве, Ален, а, значит, я передаю все бразды правления на этой почве тебе.

— Он что же, теперь капитан Бегущей? — с сомнением спросила Марика, и я ответил, улыбаясь:

— Да, совершенно верно.

Ален поджал губы, и я понял, что только что обидел его, но это от того, что он не понял всей значимости произошедшего. Я отдал ему не разваливающийся корабль, готовый в любой момент утонуть, но наши жизни. Это было слишком много для раненого юноши, и я не стал объяснять ему смысла. Все равно, в конечном итоге, ответственность лежит на мне, и нечего перекладывать ее на других.

Остаток дня я медленно водил пером по бумаге в тщетной попытке написать что-то стоящее. Боюсь, я потерпел фиаско, потому что мысли мои путались. Я никогда не отличался особым умением писать, и сейчас, перечитывая последнее предложение обнаружил в нем целых три «было» и не нашел того смысла, который пытался передать.

Борясь со своими сомнениями, я все же изложил о морском змее все, что смог понять или запомнить, после чего пошел зажигать ламы, потому что наступил очередной долгий вечер. Чем дальше мы уходили от материка, тем раньше наступала ночь.

Пятый день. Или десятый…

Я окунулся в состояние бреда, когда вещи кажутся незнакомыми и знакомыми одновременно, смысл слов затухает в голове, а звуки кажутся гулкими и мучительными. Теперь я искал способ, чтобы меня оставили в покое, но никак не мог избавиться от назойливого внимания молодежи. Я для виду окунал перо в чернильницу и писал что-то в книге, вяло водя по странице заостренным концом, но если бы они удосужились взглянуть мне через плечо, то удостоверились бы, что я вывожу даже не буквы.

Помню, как я ударил Алена. Хорошо, что это была не Марика, иначе сгореть бы мне от стыда. Впрочем, боюсь, к тому моменту мне было уже почти все равно. Я чувствовал пробоины в корпусе корабля так, будто это были раны в моем собственном теле. Ален пытался мне что-то доказать, и я несколько раз проигнорировал его, а когда он взял меня за плечо, ударил.

Юноша, по-прежнему едва стоящий на ногах, рухнул на пол, и мне повезло, что Марика была на палубе с Гарретом и не видела этого. Я почти сразу пришел в себя, помог Алену подняться, убедившись, что не сломал юноше скулу.

— Впредь прошу, не прикасайся ко мне, — попросил я. — Видишь, я не в себе.

— Эй, вы должны это видеть! — взволнованная Марика вбежала в каюту. — Демиан, Мастер все также?

— Да, — я поднялся. — Что там?

— Шторм.

Ален замер, опираясь о стол. Он стоял спиной к девушке, и потому она не видела его покрасневшей от удара скулы. Я прошел мимо, оставив его в каюте, поднялся наверх, чтобы определить масштаб бедствия. И он поистине ужасал. Черные, густые, будто гранитные тучи висели по всему горизонту прямо по курсу Бегущей. В их глубине отчетливо сверкали молнии. Стоящий на носу ветровой тихо подвывал.

— Шторм поглотит наши души, я знал, я говорил… шторм…

— Надо попытаться обойти его, — Ален, тяжело дыша, поднялся следом. Усилившаяся качка очень сильно мешала ему. — Надо освободить штурвал. Я видел такие бури. Идти в нее — безумие, даже целый корабль не всегда способен противостоять подобным штормам.

— Румпель поврежден, но я могу повернуть корабль и без него, — отозвался я.

— Нет, погодите, не тратьте на это силы. Высшие, как не вовремя! Меня однажды укусила собака за щиколотку, я тогда понял, какие важные штуки — эти ноги. И вот опять! Марика, ты должна мне помочь спуститься вниз, я хочу посмотреть на румпель. Он переломлен или что?

— Я не смотрел, — признание вышло равнодушным. — Знаю только, что при попытке повернуть штурвал слышен хруст.

— Возможно, его просто расщепило, и часть щеп заклинило, а остальной вал цел. Марика, поддержи меня, нам нужно делать все быстро.

Они и вправду сделали все быстро, уже через четверть часа они вернулись обратно. Губы у Алена были совершенно белые, пот покрывал лицо.

— Я оказался прав, мы топором отбили щепу внизу, теперь он какое-то время продержится, хотя от вала отколот огромный кусок. Меняем курс на юго-запад, возможно, мы минуем шторм.

— Тогда мы пойдем против ветра, Демиану будет тяжело.

— Это к лучшему, потому что именно этот ветер и будет уносить бурю прочь. Я бы никогда этого не предложил, да это и невозможно, когда у тебя на борту нет мага. Но сейчас это отличный шанс!

— Меняй курс, — глухо велел я, — но учти мои размышления: я вижу дальше, чем ты можешь — фронт нам не обойти. Гроза тянется на день пути или даже больше. Мы лишь потеряем время, которое для меня сейчас… впрочем, как и всегда… страшнее всего. Придется идти.

— Это — центр бури, — упрямо возразил Ален. — Посмотрите на частоту вспышек. Порывы ветра поднимают волны величиной с таверну, чем глубже в темноту, тем меньше шансов выжить. Нет, здесь мы не пройдем, дори, уж вы должны это понимать!

— Ален! — Марика казалась испуганной. — Демиан знает, о чем говорит, это ничего не изменит.

— Какой бы силой не обладал дори, сейчас этого будет недостаточно, ведь он не сможет усмирить шторм!

Он уверенно, почти не хромая, поднялся на мостик, встал за штурвал, ослабил веревку, блокирующую его вращение, которую я давно уже захлестнул так, на всякий случай. И уверенно повернул колесо. Марика в самый последний момент вцепилась в рукоятку, и мощный рывок Алена повалил ее на палубу.

— Не вмешивайся, — резко велел он ей. — Ты не понимаешь!

— Можно подумать, ты понимаешь! — закричала Марика, поднимаясь. Я видел, что ей больно, и эта боль подстегивала обиду.

— Хватит, — негромко одернул я девушку. — Мы пройдем на юго-запад в надежде, что шторм утеряет свою силу. Три часа, Ален, это все, что у тебя есть.

— Надеюсь, этого будет достаточно. Марика, ты сильно ушиблась? Извини…

Она ничего не сказала, развернулась и ушла на нос, встала там вместе с трясущимся Гарретом.

— Она верит, что вы знаете лучше, но поверьте — это правильный выбор, — будто оправдываясь, сказал мне Ален, когда я подошел к нему.

— А я верю, — согласился я. — Иначе не изменил бы ветер. Но вскоре мы все равно войдем в эту мглу. Ветровой с Марикой уберет паруса и закрепит их так, чтобы не сорвало.

— Тогда мы будем всего лишь неуправляемой щепкой на волнах, — казалось, юноша рассуждал о чем-то абстрактном. — Не говоря о том, что это девочке не по силе. Полотнище очень тяжелое, у Марики слишком слабые руки, чтобы в одиночку подтягивать край.

— Тогда полезешь ты, — сухо подытожил я. — Ты и Гаррет.

— Если мне и удастся добраться туда, подобное закончится моим падением на палубу, — с полуулыбкой сообщил Ален.

— А если ты не будешь чувствовать боль? Совсем?

— Опять магия?

— Нет. Я дам тебе крепкий настой палуи, той травы, что добавил в ванну. Помнишь, когда пришлось высечь тебя?

— Как же. Помню. Кажется, это было необычайно давно, — он задумчиво посмотрел наверх. — Если нога перестанет меня мучить, я и Гаррет справимся, но только если он будет делать то, что нужно. А я посмотрел на него, он совсем дурачок.

— Приходится использовать тот материал, который есть у нас под рукой, — сказал я глубокомысленно и сплюнул. Ален покачал головой, и я усмехнулся: — Не волнуйся, шторм смоет все мое неуважение к этому кораблю.

На мой взгляд, втроем они справились с парусами играючи. Ветер стих, полотнища обвисли, безжизненные и опустошенные. Отвечая на мой зычный крик, Гаррет со сноровкой обезьяны взобрался на рею, и я подумал, что этот человек не всегда боялся выходить на палубу. Он был хорошим мореходом и, как и все на борту, умел делать многое. Но что-то заставило его спуститься в трюм, то, о чем когда-то умолчал Херт. Теперь мы никогда этого не узнаем, теперь для меня это совсем не важно.

Ален, наслаждаясь ощущением покоя, который приходит внезапно, когда перестаешь ощущать изнуряющую боль, от него не отставал. Марика тоже не упустила случая, и я смотрел, как они подбирают и крепят паруса, втайне завидуя их проблемам, которые для меня и выеденного яйца не стоили.

«Большие умения — большие беды, большой спрос», — так всегда говорили мудрецы. Они были правы.

За все время, пока они работали там, наверху, Бегущая не шелохнулась; ни одна рея не качнулась, не раздалось ни единого скрипа. А потом, когда они закончили, вода под килем вскипела, толкая корабль вперед.

— В нем чудовищная сила, — прошептал Ален за моей спиной, тяжело дыша. — Когда мы выберемся и ступим на берег, он отдохнет немного, и нам с тобой, девочка, придется заплатить за все те вольности, которые мы здесь себе позволили.

— Это не важно, если поможет нам добраться до суши, я готова проявить самое непристойное неповиновение!

— Не говори так.

— А я его не боюсь, понял? Демиан обещал меня научить, а маги всегда держат свое слово, — я ощутил в голосе Марики гордость.

— Обещал тебе? — в этом коротком вопросе было такое разочарование, что я ужаснулся. Неужели он желал того же, что и Марика — учиться у меня?

Я не хотел дальше слушать этот разговор и громко сказал:

— Есть еще кое-что. Когда мы войдем в шторм, я хочу, чтобы вы ушли с палубы. Все. Когда волны начнут перекатываться через корабль, вас попросту смоет за борт.

— Дори, вы знаете, как водить корабль в бурю? — этот вопрос меня позабавил.

— В теории, Ален, в теории, — проворчал я. — Не бойся, перевернуть нас я не дам, а на остальное будет воля Высших.

— А ты сам? — девушку интересовало совсем другое. В ее вопросе было столько возмущения, что я вспомнил другой случай, когда в самый первый день отправлял ее спать.

— Встану за штурвал. Чтобы меня не унесло — закреплюсь канатом. Теперь нами управляет вода — не ветер, и мне не выйдет уйти вниз в безопасное место.

— Может быть, все не так уж и плохо? — глядя вдаль, пробормотала Марика. — Кажется, здесь тучи не такие черные и молний почти нет. Может, там просто дождь и ветер?

— Может и так, но лучше готовиться к худшему, — я не смел надеяться на чудо, но и лишать надежды других не собирался.

По моему приказу они все ушли, а я встал на мостике, вглядываясь в бьющие в воду молнии. Зрелище ужасало и притягивало взгляд. Волны вздымались вал за валом, свет мерк, темнело так, будто наступала ночь. Оглянувшись, я все еще видел желтоватые облака и серую воду, но здесь, под куполом туч вода стала черной, суровой, в ярости выплевывающей белую пену. Ветер окреп до такой силы, что дождевая вода, смешиваясь с морскими брызгами, летела горизонтально. Накатывающие волны захлестывали палубу, корабль опускался, и мне казалось, что мы уже тонем, но упрямая Бегущая вновь вырывала из воды бушприт, вздымая в воздух брызги, будто рои искр.

Я больше не слышал корабль с его отчаянными жалобными скрипами, только грохот воды, шелест, шум, вой ветра, первобытного и всевластного. Мне казалось, каждая минута этой пытки растягивается на годы, я жаждал тишины и покоя, но вместо этого внимательно следил за волнами, заставляя Бегущую идти на них и не подставлять такие уязвимые сейчас борта. Одна моя ошибка, и захлестнувшая нас волна положит судно на бок. Сколько я слышал историй про такие ошибки капитанов, стоившие экипажам жизни. Если я пропущу изменение направления волн, вряд ли у меня хватит силы снова поднять Бегущую над волной. Я не всесилен, сейчас я — всего лишь человек, истративший почти все, чем он владел. И я чувствую, как мое время подходит к концу. Капля за каплей я истощаю свое тело, уже не обращая внимания на то, как медленно струится из носа кровь от непомерного усилия, которое моей оболочке не пережить. Я добровольно открыл этот канал, боясь преждевременной кончины. Слишком хорошо я помню, как умирал от приступов, сжимавших мое сердце всякий раз, когда я соприкасался с энергиями. Сейчас я балансировал на грани смерти и знал, что умру не один. Лишь поэтому я продолжал цепляться за жизнь.

Удушливые волны отчаяния накатывали на меня подобно волам на палубу. Я сам не верил, что мне удастся провести корабль через штормовой фронт. И, хотя ледяной ветер и влага взбодрили меня, проясняя мысли, они не могли придать мне сил.

Этот шторм стал для моего разума воротами в темноту и я, стоящий у штурвала, все думал:

«Мастер, пора! Ну же, циничный сукин сын, приходи в себя, потому что в противном случае ты глупо утонешь во сне. Этого ты хочешь?»

Но маг, как и дракон, был безучастен к моим мольбам. Я оставался совершенно один посреди взбесившейся стихии на раздробленной магией скорлупке, которую язык уже не поворачивался назвать галеоном.

Я даже не успел понять, что происходит, когда бешеный, лишенный всякого смысла вой раздался у меня за спиной. В следующее мгновение кто-то, сжав в стальных объятиях, потащил меня к краю.

— Ты убил их всех, — будто во сне разобрал я. — Ты убил их всех.

Я не нашел в себе сил сопротивляться, я давно уже не оставил себе ничего, что помогло бы спастись, надеясь довести корабль до Тура. Мне нечего было противопоставить его звериной силе и раскрывшемуся, подобно бутону, безумию, и так, вместе с Гарретом мы перевалились через фальшборт и рухнули вниз. Рывок натянувшейся веревки выбил из меня дух, я врезался плечом в борт и повис, раскачиваясь безвольной куклой, больше не осознавая себя. Подо мной метались взбухшие воды, они поднимались, тянулись ко мне жадно, обдавая потоками воды, вливаясь в рот и нос, наполняя мое существо. Я слышал жуткий вопль, покрывший даже грохот валов, крик ужаса и боли, с которым умирает живой человек в челюстях животного. Я отчетливо понимал, что для Гаррета этот круговорот кошмара закончился, но уже не испытывал по этому поводу никаких чувств.

— Демиан! — отчаянно кричал кто-то. — Демиан, о Высшие! Она тонет!

Веревка дернулась, меня потянуло вверх.

— Демиан, пожалуйста, очнись! Бегущая тонет! Вода хлынула отовсюду, пожалуйста! Ален, тяни же сильнее, неужели он мертв.

— Нужно вытащить Мастера, у нас всего несколько минут! Лодка — единственное спасение.

— Я не брошу его!

— А я должен спасти хотя бы тебя!

— Тяни, я сказала! Осторожнее, давай положим его на палубу!

Теперь только Марика, ее возмущенные, пронзительные крики заставляли меня держаться на поверхности создания. Я чувствовал, как перевалился через борт, но совсем ничем не мог помочь.

— Чувствуешь? Она больше не проседает? Демиан, это сделал ты?

Я открыл глаза, но уже не видел ни чьих лиц.

— Он жив! Ален, нужно отнести его вниз!

— Он сказал, что этого нельзя делать, управлять водой нужно отсюда. Пусть побудет здесь, я зря не проследил, чтобы канат был нужной длины. Эти лишние четыре локтя чуть не стоили ему жизни.

— Хорошо, что ты отобрал у Гаррета нож, не представляю, что бы он сделал с Демианом, если бы не это!

— Марика, послушай, еще ничего не закончилось, понимаешь? Посмотри, он умирает. Беги вниз, принеси воды! Только ни в коем случае не выпускай веревку. Ну же, давай!

— Я, я сейчас.

Ее шагов я уже не слышал, зато увидел Алена, склонившегося надо мной.

— Дори, — сказал он отчетливо. — Я слышал легенды, что маг может высосать человека до дна. Возьмите мою силу. Возьмите мою жизнь, хоть что-нибудь возьмите. Иначе мы не выживем.

— Твоя жизнь — лишь капля, которой не хватит, — прохрипел я, пытаясь подняться.

— Дори, берите, пока нет девчонки. Не хочу, чтобы она это видела.

Я почувствовал, как он сжал мои пальцы между своими ладонями.

— Ты рано меня хоронишь, мальчик, — я, наконец сел. — В тебе слишком мало энергии.

— Возьмите все!

Ощущая, что проще показать, чем что-то объяснять, я с тем осознавал, насколько юноша поступает мужественно, предлагая мне то, чему не знает цены. В следующую секунду он распластался на палубе рядом со мной, тяжело дыша. Его глаза широко раскрылись, в них был ужас и благоговение. На одно короткое мгновение я позволил ему соединиться с тем, чем был сам, ощутить мои чувства и охватить ту силу, которой я сейчас манипулировал.

— Капля, — одними губами сказал он. — Теперь я знаю. Ничто в сравнении с тем, что растрачиваете вы. Мне остается только жизнь. Возьмите ее.

— Не сейчас, — я поднялся, помог подняться ему.

— Была волна? — встревожено крикнула Марика? — Вас сбило с ног?

— Да, ты принесла воды?

— Принесла!

Пока я пил, Ален сам встал к штурвалу и потом, когда я выпроводил вниз девушку, остался со мной, решительный и злой, острый, будто хорошо заточенный меч. И те крохи, что я взял у Алена, я оставил себе в надежде, что они позволят мне пережить этот шторм. Но это была всего лишь капля и, как бы ни был я экономен, ее хватило лишь на мгновение, чтобы ощутить облегчение.

Не могу сказать, минула ли ночь, или это был тот же самый день, но наступил момент, когда дождь, встающий вокруг нас стеной, проредился. Молнии, освещавшие купол туч, поблекли, а раскаты грома отступили. Я по-прежнему толкал Бегущую вперед, возвращая ее на нужный курс, но, сидя на палубе, ощущал себя ни на что негодной рухлядью. И пробивающийся через тучи свет дал нам с Аленом новую надежду.

— Дори, — юноша нагнулся надо мной. — Вы провели корабль, хотя клянусь, это не по силам даже богам!

— Спасибо, — я провел рукой по лицу, но на губах моих снова была кровь — не влага.

— Так нельзя, это очень плохо, — он снова взял меня за руку, его пальцы сдавили мне запястье. Хмурая решимость на лице юноши сменилась отчаянием.

— Если вы сейчас не решитесь, то умрете — я почти не чувствую пульса. Берите то, что необходимо.

— Мое время, Ален, закончилось, — прошептал я. — И мне нечем залатать эти бреши. Возьми Мастера и Марику, спускай на воду лодку. Бегущей недолго осталось держаться на волнах, я буду сдерживать ее до последнего, но тебе надобно поторопиться.

— Возьмите мое. Время.

Он произнес этот так отчетливо, будто понимал, о чем речь, но я знал, что он всего лишь оперирует моими собственными словами. И все же его голос заставил меня содрогнуться. К собственному стыду, осознавая, что переступаю черту совести и убеждений, я прикоснулся к тому, что было мне отчетливо видно — к хрупкому равновесию его времени.

Я хотел довольствоваться лишь крупицами, которые позволят мне продержаться еще несколько минут, но внезапно мощный поток, направленный волей и отчаянием, устремился в мое тело, восстанавливая все, что я добровольно разрушил. Понимая, что делает Ален, я истончил ручеек, настойчиво сжав его, и остановил истечение. Вдохнул полной грудью, вновь обретя нечто важное, и посмотрел на юношу, дивясь умению, о котором и не подозревал.

— Дори, вам лучше? — он даже не понял, что я отнял у него, и слава Высшим, что я успел остановить его добровольную жертву. Ален отдал мне не минуты, но часы, и внешне это никак не отразилось на его лице, но я видел, какую глубокую рану нанес его телу. Теперь придется приглядывать за ним, чтобы быть уверенным, что она зарубцуется. И это придется делать Мастеру.

— Ален, — сказал я мягко. — Спускай на воду шлюпку. Это все, что нам остается. Времени мало.

Юноша посмотрел на меня мрачно, высвободил руку и кивнул. Начав спускаться вниз, он вовсе не хромал.

— Ален, ты слышишь, — пробормотал я ему в след, — мы дойдем до Тура. И, быть может, я тоже увижу его берег благодаря тебя.

Мои силы таяли, и я чувствовал, как магическое прикосновение слабнет. Мне нечего было более вливать, и лед, сжавший корпус Бегущей, начал таять.

— Что с ним? — услышал я возглас Марики. Ее босые ноги простучали по ступеням, она упала рядом со мной на колени.

— Все хорошо, девочка, — я попытался погладить ее по голове. — Я просто усну, мне же нужно спасть. Усну как Мастер.

— Демиан? — будто откликнувшись, на мостик поднялся маг. Он быстро подошел, тоже нагнулся, вглядываясь в мое лицо. — Ах ты, Демиан, до чего ты себя довел? — спросил он раздраженно.

— Я думал, все кончено, Мас, — отозвался я, невольно улыбаясь. — И ты как раз вовремя.

— Хватит! Я отпускаю тебя, — маг прикоснулся к моему лицу, и его пальцы затушили тлеющий огонек моего сознания, толкнули в пустоту, в которой не существовало ничего.

Марика горько заплакала, склонившись над неподвижным телом. Ален, ставший свидетелем произошедшего, схватил Матера за руку и бесцеремонно потащил вниз, подальше от девушки.

— Как ты мог? — шипящим шепотом спросил он. — Да ты, ты… — он будто не находил слов. — За что ты так с ним?

Мастер казался задумчивым.

— Что так возмущает тебя? — наконец спросил он.

— Как ты мог оставить его одного? — не сдержавшись, юноша повысил голос. — Бросил его среди мертвецов! Он уничтожил водяного змея для тебя, но что получи взамен?!

— Главное, ты был с ним, — предостерегающе подняв руку, резюмировал маг, но Ален не заметил опасного напряжения в голосе Мастера.

— Я ему не нужен! У него есть девчонка, и клянусь, только благодаря ей мы все еще живы!

— Очень плохо, — нахмурился Мастер. — Ты не оправдываешь моих надежд, Ален. Это вовсе не сложно заставить человека покровительствовать тебе, но даже с этой задачей ты не в состоянии справиться, хотя на твоих руках все необходимые карты.

— Я все сделал так, как ты хотел, и если это не сработало, причина в другом! Или ты знаешь Демиана хуже, чем считаешь, или он изменился, не сообщив тебе, — зло процедил юноша. — Да, он заступился за меня на улице Форта, как ты и предсказывал. Высшие знают, я рисковал многим, ввязываясь в эту авантюру! Городской палач мог бы всерьез повесить меня за шею, и ты бы не вмешался, уж я то понимаю. Но я рискнул и сделал все верно, но он не испытал никакой вины за то, что был вынужден сделать. Потому что он спас мою шкуру, в конечном счете! И это тоже не заставило его обратить на меня внимания. Он всего лишь подобрал на мостовой и положил на полку никому не нужную вещь, не дав ей потеряться, но и не имея на нее планов, вот и все. Теперь я снова чуть не погиб из-за тебя!

— Так, — неопределенно сказал Мастер, — ты, верно, забыл, кто ты и кто я. Забыл, зачем находишься подле него.

— Я все помню, — зашипел Ален.

— Тогда что она делает в его сердце? Дальше твоей кровати я пускать ее был не намерен!

— Я не мог ничего сделать, — Ален раздраженно махнул рукой. — Ты же знаешь, что я был без сознания. А потом, не убивать же ее.

— Ни в коем случае, — проворчал Мастер. — Ишь, чего удумал. И все это, конечно, не оправдывает того, что ты позволил ей занять твое место. Это — твоя ошибка и впредь постарайся не ошибаться, или я верну тебя туда, откуда взял.

— Да ты не знал, — задумчиво пробормотал Ален. — Демиан объяснил мне, что одно прикосновение змея погубило всех на этом корабле. Не раны. А ты, идя на это, не знал…

Мастер будто не слышал его слов и продолжал ровно:

— Запомни, наш уговор будет действовать лишь в том случае, если тебе удастся связать Демиана. Будет ли это жалость, сострадание, чувство вины, благодарность, дружба или любовь между двумя мужчинами, мне все равно.

— Любовь между двумя мужчинами, — с сарказмом повторил Ален. — Не думаю, что это по его части.

— Я выразился понятно? — уточнил Мастер.

— Более чем, но и я выражусь понятно: ни один человек не заслуживает такого.

— Ты — убийца, — маг надвинулся на юношу, прижав того спиной к гроту, — несчастный ублюдок, придавший однажды идеалы, которые вдалбливали в тебя с детства. Ты и вправду думаешь, что все это время он был один? Думаешь, я не приглядывал за ним? Он, в отличие от тебя, свое испытание прошел, а вот ты меня разочаровал.

— О, ты решил разделить чужую славу? Как похвально! Нет, я видел все собственными глазами. Бремя наших жизней и всех тех мертвецов, которых был вынужден сбросить за борт, он нес на своих плечах; этот корабль держался не на воде, а на его руках, и только благодаря ему я все еще жив.

— Только? Неблагодарная тварь, — глухо проговорил Мастер. — Это я закрыл тебя от магии змея.

— И это ты, тем не менее, дал змею ранить меня! Не зная, что даже прикосновение его способно убить. Марика рассказала мне, как Демиан метался здесь среди умирающих, не в силах помочь тем, кто был все еще жив. И он спас меня, даже не знаю, за что.

— С чего бы мне давать тебя ранить? — насмешливо уточнил Мастер.

— Ты считал, что необходимая забота может привязать его!

— Итак, мы подошли к главному. Твоя жизни ничего не значит для меня, если ты не выполнишь то, ради чего я взял тебя с собой на Бегущую. Я бы убил тебя сейчас за все те слова, но считаю, что ты все еще можешь принести пользу. Ты должен подобраться к Демиану ближе, и не вздумай меня разочаровывать, мальчик, помни, чему тебя учили в твоем братстве. Подчиняйся и добивайся своего.

И да, я вижу, что хромой изменился. Это было неожиданным сюрпризом для меня. В последнее время Демиан избегал магов, и я потерял нить его сущности. Он больше не терзается виной, а беды других оценивает с точки зрения возможности оказать помощь. Это плохо для меня, но, пожалуй, хорошо для него. Но Демиан неосмотрительно распоряжается своими силами, и он все также глуп. То, что я сегодня видел, очень важно — с какой легкостью он разорвал сеть своих предрассудков перед лицом смерти. Он был уже мертв, когда ты во второй раз предложил ему помощь, и мне пришлось влить в его тело больше, чем он хотел взять, чтобы Демиан смог оправиться. Но тебе все это малопонятно, так что не будем об этом. Он использовал магию, которой нет места среди живых, и не сомневался. Это очень важное знание для меня. Я вижу, твоя нога поджила?

Ален, не ожидавший такого перехода, пожал плечами:

— Мне известны методы, помогающие зарастить рану за несколько дней, но я побоялся пользоваться обычными техниками, чтобы не вызвать подозрений. Мне пришлось хромать и потеть от боли, лежать в кровати и стонать, чтобы быть достоверным. Это куда сложнее, чем дать ране закрыться или отстранить боль.

— Уверен, у тебя еще много секретов, о которых мне неизвестно, и ты, без сомнения, совсем не тот, за кого принимаю тебя я и уж совсем не тот, за кого тебя принял Демиан. Но не забывай, что собаку, вцепившуюся в руку своего хозяина, протыкают вилами. И вилы с твоим именем держат уже слишком многие.

— Благодаря тебе я нажил и еще одного врага, — проворчал Ален. — Не менее опасного, чем все остальные вместе взятые.

— Рынцу не бойся, я объясню ему, чтобы не лез в чужие дела, — пообещал маг.

— Для этого нам нужно дойти до Тура, а потом вернуться на материк. Признаться, когда Демиан повел нас через шторм на этой развалине, я думал, все закончится очень быстро.

— Он силен, никто не спорит.

— Вот еще что, Матер, хочу внести ясность: не надо угрожать мне. Я делаю все, что должно и то, что ты мне велишь. А сейчас, с твоего позволения, я отнесу его вниз. Не гоже достойному человеку валяться на палубе.

— Он был так жалок, — с сожалением протянул Мастер. — Как всегда…

— Он проявил мужество, которого у тебя нет, — отозвался юноша.

— Это глупо, раздать себя всецело, отрезав пути к отступлению, — скорее себе, чем Алену пояснил маг. — Это признак малого ума. Он был серьезно ранен, хотя ты и не понимаешь, в чем состояла его рана. Все так. И он мог, он должен был излечиться. Всего лишь убить кого-то из вас, чтобы восполнить собственные силы. В конце концов, тот сошедший с ума человек был предназначен именно для этого! Но Демиан струсил. Что бы было, если бы я опять не вытащил его из могилы? Порою мне кажется, ему нравиться умирать. Подходя столь близко, быть может, он надеется вновь обрести то, что отдал этому миру? Власть над смертью, крупицы ее времени? Нет, он не настолько умен, чтобы добиваться именно этого. Или его подсознание не поделилось с ним собственными планами. К сожалению, наша сущность бывает своевольна, здесь ничего не поделаешь.

Он повернулся, глядя на волнующееся море, стер с лица капли дождя, который по-прежнему бился в доски палубы, обнимал мачты и рябил морскую поверхность.

— Нет, — сказал он морю, — каждый знает, что не достаточно расставить на доске жизни свои фигуры, важно выверить ходы и вовремя провести рокировку. В противном случае, нечего и делать первый шаг.

 

Глава 7. Гостеприимство острова Тур

Конечно, все это я пишу не для посторонних глаз, а лишь в интересах собственной семьи, чтобы моя мудрость из поколения в поколение передавалась моим детям вмести с торговым делом.

Из семейной книги Мериами Фара, торговца в шестом поколении.

В силу своего положения, остров Тур с его главным портовым городом Велинерцем являет собой центр торговли теплых морей, также как бухта Широкая на материке стала перевалочным пунктом для торговли большой суши.

В целом, Велинерц является наиболее экзотическим представителем торговых площадей. Здесь вы встретите гадалок и пожирателей кинжалов; заклинателей змей и гибких монахов, способных свернуть свое тело в сколь угодно сложную структуру или занять невообразимо малый объем. Здесь торгуют рыбой и тканями, плетением и резьбой, но стоит обратить свое внимание не на то, что притягивает взгляды, а на то, что имеет высшую цену. Так, на борт торговец непременно должен взять пряности, чья цена на материке невообразима. За щепотку некоторых трав с тропических островов можно купить хорошего буйвола, и нужно перед отплытием обязательно осведомиться о том, какие из них сейчас в большей цене.

На материке всегда хороший спрос на табак, чай и кофе, но не стоит вкладывать деньги в лекарства, выглядящие устрашающе и загадочно. Умный торговец должен понимать, что любую диковину можно выдать за что-то стоящее, но это не делает ее нужной или ценной. Если вам предложат перетертые кишки обезьян, не думайте, что их с охотой возьмут лекари на архипелаге, так как каждый врач пользуется лишь тем, что ему хорошо знакомо и тем, к чему приучил его наставник. Лечащие травы и настои, порошки, что обещают мужчине силу с женщиной или излечивающие от всех болезней курения — попусту выброшенные деньги. Исключение составляют дурманы, но торговец не должен пробовать их на качество, чтобы не быть обманутым. При совершении подобных сделок капитан должен иметь помощника или нескольких, которые попробуют дурманный дым и скажут, каково качество товара.

Наш род никогда не занимался подобными делами, но для справедливости надо сказать, что спросом пользуются также женщины и мужчины. Их кожа смугла, а лица обладают странной, непривычной для северных земель красотой. Так же, как за наложницу с севера здесь дают большую цену, так на архипелаге или материке за чернокожего раба или рабыню можно выручить хорошие деньги.

Также есть смысл везти красители — желтый, красный, зеленый и оранжевый. Качество их поражает воображение ткачей, и каждый швейный дом предпочитает иметь собственные запасы. Крепкие красители в запечатанных воском или вязким соком емкостях, чтобы не пострадать при попадании воды, отличный товар.

Не стоит забывать о редких опалах с синей и белой искрой, но не всякому торговцу по карману сделать такое вложение, и каждый торговец должен держать подобную покупку в тайне, так как этим камням слишком велика цена. Узнавший об этом экипаж может распорядиться вложением на собственное усмотрение. Если же торговец решил рискнуть, ему должно смотреть на наиболее редкие изделия, включающие в себя опалы и слоновью кость. Подобное сочетание наиболее принимается вельможами других земель и пользуется особым спросом, что облегчит сбыт. Торговец, привезший с Тура камни и кость и сумевший остаться в живых с деньгами, может себя считать богачом и навсегда завершить свой тяжелый труд, ибо хорошее вложение способно увеличить его состояние в десятки, если не сотни, раз.

— Он когда-нибудь очнется? — спросила Марика робко, когда на третий день в рассветной дымке очертилась вулканическая вершина острова Тур.

Мастер стоял на носу, держась рукой за один из канатов, когда девочка подошла. Он не оглянулся, даже не пошевелился, давая понять, что слышал ее вопрос, но девушка не собиралась отступать.

— Дори Мастер, — проговорила она твердо, — поговорите со мной! Не знаю, чем могу быть столь противна, но если вы не ответите мне, то с тем же вопросом я пришлю Алена, на которого вы хотя бы обращаете внимание. Знаю, что не имела права обманывать вас, не имела права ступить и шагу на этом корабле, и теперь вы, верно, злитесь на меня. Полагаю, по вашему мнению, это поступок, заслуживающий смерти, но дори…

Мастер повернулся и посмотрел на девушку. Этот его пустой пристальный взгляд заставил ее запнуться на полуслове.

— Ни этот корабль, ни ты сама мне не интересны, — сказал Мастер сдержано, но за мнимым равнодушием Марика чувствовала неприкрытую угрозу. — Вот почему я не считаю нужным говорить с тобой.

— Это все потому, что вы учите Алена, а я ученица дори Демиана? — выпалила она, даже не успев подумать.

Мастер отвернулся, игнорируя ее.

— Я все равно не отступлюсь, — насупилась Марика.

— Я вижу, — глухо отозвался маг. — И это не делает тебе чести. Ты совершаешь ошибку, думая, что значишь для Дема больше, чем, скажем, для меня, или чем личинка значит для дуба. Ты даже не паразит, и то, что он использовал тебя так, как ему было выгодно, это лишь способ развеять скуку.

— Я помогала ему не спать, вот и все, — Марика не стала перечить. — За это он обещал меня учить, и любое слово, сказанное им, было для меня уроком, хотя многого я и не понимаю до сих пор.

— И не поймешь, ты глупа, — отрезал Мастер.

— Он объяснит, — отмахнулась девушка.

— Как только мы вернемся на материк, он забудет о тебе, — пообещал Мастер. — Смотри, в попытке заслужить его расположение, не подари ему то, что не сможешь потом вернуть.

Марика молчала. Мастер внимательно вслушивался в ее дыхание — оно участилось, стало поверхностным и нервным.

«Может теперь она поймет свое место?» — подумал он с раздражением, но девушка внезапно ответила:

— Подарок — это то, что делается со всей душой, и если я решу его сделать, то никогда не буду жалеть.

Мастер покосился на девушку, гадая, эта ли ее прямота ранила Демиана в самую душу, или маг сумеречного дракона разглядел в ней нечто большее.

«Нет, — ответил сам себе Мастер, — вряд ли он увидел то, что вижу я. Демиан слишком невнимателен».

— Дори, ответьте мне: когда он очнется?! — с настойчивостью, достойной слепня, спросила Марика.

— Когда наберется сил. Это все.

— И когда это будет? Что мы будем делать на Туре?

Маг вздохнул, поняв, что ему придется либо сбросить девчонку за борт, либо ударить ее, либо объясниться. Он вел корабль уже три дня и достаточно устал, чтобы совершать импульсивные поступки, трактуемые постоянным раздражением от того, что Алену помешала выполнить поставленную задачу эта маленькая и глупая девочка, не понимающая, в какие события она ввязалась, потому он глухо проговорил:

— Мы пройдем вдоль берегов острова до бухты Велинерца. Если бы ты читала больше, то знала бы, что это главный город острова. Все сделки, товарные, словесные или магические, совершаются здесь.

— В бухте корабль затонет, — возразила Марика.

Мастер скрипнул зубами, помолчал немного, потом заставил себя расслабиться.

«Она всего лишь человек, и никто не знает, как сложится ее судьба. И я не знаю, и лезть в это не намерен, — решил он для себя. — Пусть это заботит других».

— Я найду подходящее место и выкину корабль на берег, чтобы оставшиеся в трюмах товары уцелели. Деньги нам еще пригодятся, а, значит, я сойду на берег и договорюсь, чтобы то, что можно продать, вывезли с Бегущей и оценили. Не волнуйся, нас не обманут. Подобные сделки — дело чести для моряков, никто ничего не украдет, я об этом позабочусь.

Думаю, мы пробудем здесь какое-то время, и пока я буду на берегу, вы останетесь на корабле. Мне нужно переговорить с чародеями Тура и объяснить им, какую роль в наших планах им придется сыграть. Потом, когда все будет решено, от меня придут люди и заберут Демиана.

— А мы?…

— Останетесь на корабле до полной разгрузки, потом можете сойти на берег. Не знаю, сколько это займет времени. Часть денег за товар будет передана вам смотрителем порта так, чтобы вы ни в чем не нуждались и могли поселиться где-нибудь на постоялом дворе. Когда придет время, я найду вас сам и скажу, что делать. А теперь оставь меня одного, мне нужно выбрать нужный путь и совершить задуманное.

Бегущая гордой развалиной прошла вдоль бухты Велинерца и со скрежетом вонзилась в песчаную косу за краем гавани, накренилась на правый борт и замерла. По-прежнему не покидавший носа Мастер уже видел торопливую группу людей, спешащую по дороге вдоль побережья. Их изумрудные и циановые одеяния развевались на ветру длинными лентами, подобно знаменам, а породистые лошади гордо несли разноцветные перья, украшавшие их изящные головы.

Мастер уверенно прошел по бушприту, нависавшему над берегом, посмотрел вниз с высоты крыши таверны и с достоинством спрыгнул, взрыв ногами мягкий песок.

Обернулся, встретившись взглядом с девчонкой Демиана. Она смотрела на него внимательно и без должного уважения или страха. Теперь Мастер понимал, что Ален не виноват в происходящем, но согласиться с этим не мог.

«Ведьма», — так он звал про себя Марику, хотя уж кому, как не ему было не знать, что каждая женщина обладает притягательными чарами и способна на то, чему мужчины, порою, должны обучаться годами.

Он был вынужден приказать Алену беречь девушку, понимая важность ее предназначения, но никак не мог смириться с тем, что одним своим существованием она смела все его планы. О да, маг был зол!

Мастер отвел ворот рубашки, вдыхая жаркий влажный воздух острова. Черное — не лучший цвет под палящими лучами солнца.

Теперь он видел там, где заканчивается линия пляжа, дорогу и дома с покатыми крышами и резными каменными коньками, утопающие в разноцветье благодатных садов; видел, как поднимаются жилища все вверх и вверх к затянутой дымкой дыхания вулканической вершине Гуранатана.

Маг никогда не был на Туре, но смотрел вокруг спокойно и без удивления, со скучающим выражением на лице наблюдая, как небольшие оранжевые рачки выбираются из вырытых в песке норок, как копошатся водяные блохи в нагромождениях выброшенных на берег волной красных и желтых водорослей. Век Мастера был так долог, что он повидал за свою жизнь, кажется, все возможные чудеса природы.

Поглядев на то, что осталось от величественного галеона, Мастер тихо вздохнул. Он помнил заложенный на стапелях остов и то, с какой любовью кораблестроители Форта возводили его, вдыхая в доски новую жизнь.

«Но теперь уже ничего не изменишь», — маг кивнул своим мыслям. Пожалуй, он устал, но его усталость, конечно, ни чета той, что подкосила сумеречного мага. Мага равновесия.

Мастер всегда дивился умению Демиана загонять себя в угол поступков. Самой его сутью было оглаживать бури среди магов, но вместо этого он словно отбирал у других все безумие и сам творил Высшие знают что.

Маг вспомнил длинный путь через пустоши и непроизвольно повел плечами. Тогда, везя Демиана в Форт, он совсем не был уверен, что дракон выберет его себе в слуги. И его неуверенность оправдалась. Сумеречный дракон, родившийся на границе света и тьмы, был прочной стеной между ним и Северным, между днем и ночью, но сам Демиан вместо равновесия являл собой объект, постоянно требующий их совместного внимания.

Дробный стук, возвещающий о приближении встречающей процессии, отвлек мага от мыслей. Мастер ожидал увидеть портовую стражу или почетный эскорт во главе с управителем, но был приятно удивлен: на тонкокостных, будто сотканных из изящества, лошадях встретить его выехали шестеро учителей Оплота чародейства. Маг и не знал их, но читал по лицам, посадке и движениям, а легкие вуали умений, колеблющиеся вокруг них и подобные миражам, говорили сами за себя.

«Всего лишь колдуны, — с облегчением вздохнул маг. — Всего лишь домыслы и слухи. Демиана чаще других зовут Повелителем Драконов, но чем он повелевает теперь? Чем он вообще может повелевать, если не в состоянии проявить мудрость и осмотрительность?»

Итак, это не просто группа людей, желающая узнать, что случилось с пришедшим кораблем. Нет, его ждали, а, значит, встреча принесет свои плоды, и нет нужды тратить время на демонстрацию возможностей или объяснения. Он — маг Форта, и этим все сказано.

Трое мужчин и три женщины осадили коней и спрыгнули на землю, чтобы не выситься над гостем. Один из мужчин поднял голову, глядя не на Мастера, но вверх, то ли оценивая Бегущую, то ли рассматривая Марику и Алена, застывших над головой мага.

Через мгновение прекрасные лошади дрогнули, будто испытывая судороги; налетевший порыв ветра сдул лишь облачка белого песка, осыпавшегося на пляж.

«Ловкий фокус, — подумал Мастер. — Интересно, кто из них обладает даром над частицами? В горах Предела ходит легенда о ледяных людях — Демиан как раз упоминал о големах из льда, которых не способен остановить ни меч, ни копье. Быть может, то искусство рождено здесь?»

Запоздало в отдалении остановился еще один отряд, обряженный в одинаковые кожаные панцири и широко раскроенные юбки выше колен. Портовая стража, без сомнения. Их лошади с перьями на головах были другими — хорошо вычищенными, лоснящимися невысокими животными из плоти и крови.

Мастер хотел бы спросить, способен ли чародей соткать из песка летающих лошадей, но решил, что у него еще будет время расспросить об искусстве сжатия частиц земли и придания им форм. Определенно, в этом нет ничего сложного, но когда у тебя есть власть, нет нужды делать вещи из подручных материалов.

Итак, чародеи Тура демонстрировали свои навыки, и это представление показалось Мастеру занимательным, но через мгновение пророкотал, заворочался Гуранатан, выбрасывая в небо уже не дымку, а клуб черного, густого дыма. Следом вверх ударил фонтан оранжевой лавы, плеснулся, будто вино из разбитой бутыли, потек по склону. Тот же мужчина, что разглядывал Бегущую, повернулся, посмотрел на взбунтовавшийся вулкан и укоризненно покачал головой, будто осуждая его безудержный пыл. В следующее мгновение рокот затих, а легкий ветер подхватил ядовитое облако пепла и отнес его в сторону воды. Мужчина, без сомнения, познал землю. Это его навыки удерживали песок и придавали им облик лошадей. А вот кто подтолкнул ветер, Мастер понять не успел, но это было совершенно не важно, потому что маг ощутил в полной мере свое превосходство. Он видел напряжение на лице мужчины и понимал, какого труда ему стоило сделанное.

Он мог бы посоветовать им беречь свои скудные запасы и пересесть на обычных лошадей, но не стал портить момент, тем более что вперед выступила женщина, одетая в тонкую тунику из зеленого шелка. Цвет был насыщенный и приятно смотрелся на ее смуглой, бархатистой коже, обласканной маслами, теплом и солнцем. Мастера заинтересовали тонкие узоры, подобные татуировкам и непохожие на них, будто влитые под кожу женщины. Эти узоры слабо светились изнутри мягким зеленоватым светом. Черные вьющиеся волосы были перекинуты через плечо. Кончики прядей перехватывались серебряными лентами с вшитыми в них зелеными и белыми камнями удивительной огранки, не уступающей по искусству лучшим ювелирным изделиям Форта. Что и говорить, на вулканических островах всегда встречается много драгоценных камней, и лишь ленивый не возьмется совершенствовать их и гранить.

Другие женщины так же привлекали внимание, черные волосы блестели на солнце подобно вороньему крылу, а фигуры были тонкими и изящными. Но обе они опустили головы, выражая почтение, и Мастер не мог разглядеть их лиц.

Мужчины смотрели прямо, как и подобает мужчинам, но, без сомнения, главной была та, что сейчас выступила вперед.

— Я — Лааль, пусть поступь твоя по землям моего острова, чужеземец, будет легче ветра, — сказал женщина сдержано. — Уже многие годы с материка на Тур не ходят корабли, а каждый внутренний корабль мне хорошо знаком. Водяные змеи не знают страха, и я не раз получала вести о бесславной гибели людей в жутких пастях этих тварей. Но ты, чужеземец, прошел и провел свой корабль. И мы, шестеро магов Тура, приветствуем тебя!

— Я — Мастер, передаю тебе приветствие от города Форта, что управляет материком, — едва заметно кривясь, сказал он.

«Шестеро магов? — хотел с сарказмом и пренебрежением спросить он. — Лишь жалкие колдунчики, почуявшие запах знаний».

Но вслух он сказал совсем иное:

— На моем корабле, — маг запнулся, поймав мимолетную улыбку на лице мужчины, чей обритый наголо череп блестел каплями пота. Сдержав гнев, Мастер глухо повторил: — На моей Бегущей, которую я три дня нес над волной, остались двое людей из экипажа и раненый маг. Я хочу, чтобы ему оказали все почести и подыскали лучшее место.

— Повозки и рабы уже в пути, — чересчур поспешно сказала Лааль, показывая, что знает, о чем хочет говорить дальше чужеземец. — Все, что везла Бегущая, будет тот час же разгружено, если так пожелает маг, а раненого отвезут в мой личный дом, где он обретет покой и лучший на острове уход. Тебе осталось решить, как поступить с… судном.

— Сжечь, — сказал Мастер без тени колебаний. Его жесткий голос заставил Лааль удивленно приподнять бровь. — Сожгите Бегущую в память о тех, чья нога уже никогда не ступит на берег. И пусть волны проглотят пепел.

— Пусть будет так, — хором ответили учителя Тура. Лааль обернулась, указала на мужчину, что унял Гуранатан:

— Это — Гевор, маг земли. Плодородием наших почв, процветанием и покоем людей мы обязаны ему. Что же, друзья мои, в путь?

Гевор глубоко кивнул и развернулся. От его движения песок тонкими лентами взметнулся в воздух, сплелся, сгустился в облака и обрел плотность. Учителя Школы один за другим вскочили на своих скакунов, а Мастеру стража подвела одного из своих коней — большая часть портовой стражи оставалась на берегу встречать повозки и рабов.

Мастер скрипнул зубами: в конечном итоге ему было все равно, на чем его доставят к месту, где он сможет отдохнуть и приступить к разъяснениям, но он очень четко ощутил то разделение, которое обозначили хозяева острова. Ничего, уже очень скоро они поймут, кто на самом деле должен здесь приказывать.

И все же Мастер не мог считать себя оскорбленным, на коне было расшитое золотой нитью седло из черного бархата, достойное царского седалища, и звенящая золотыми кольцами сбруя. Этот конь не был животным простого стражника, как Мастер подумал вначале.

Садясь в седло, маг не коснулся искусно выкованных стремян, украшенных цветами, поддернул повод, проявляя твердость по отношению к незнакомому животному, повернулся и посмотрел на по-прежнему замерших над бушпритом Марику и Алена.

— Не волнуйся о своих спутниках, — Гевор оказался рядом. — Здесь им ничего не угрожает. Если пожелаешь, они последуют за тобой немедленно, корабль можно смело оставить на стражу. Ничего не пропадет, потому что наши законы не терпят воровства, а за украденную вещь с руки вора срубают все пальцы.

— Пусть останутся, пока не будут решены дела с грузами, — отрезал Мастер, повернул коня и оказался подле оной из женщин — учителя Тура окружили его, но маг не понял, было ли это уважение, или таким образом они намекали, что он в их власти.

— Я — Феддея, — у женщины было узкое лицо с маленьким плоским носом. — Пришло время познакомиться, ведь путь до Оплота займет какое-то время.

Они тронули лошадей, и конь под Мастером покорно пошел за остальными, совсем не слушая повода, будто был очарован чужой волей. Тогда маг легко коснулся шкуры животного на плече и обратился к нему, обнаружив выучку и привязанность. Сжав конские бока ногами, он заставил его податься в сторону, потом в другую. Учителя Тура раздвинулись, давая ему место. Конь под Мастером загарцевал, изменил шаг, чутко слушая указания всадника, закивал головой.

«Так-то лучше», — подумал маг, поднимая коня в рысь. Учителя Тура были вынуждены поравняться и выдвинуться вперед, но теперь уже Лааль оказалась рядом. Мастер не любил говорить во время скока, но голос Лааль был чистым и звенел уверенностью:

— Ты торопишься отдохнуть, и я не могу тебя винить, но позволь мне немного рассказать о нас. Наш мастер огня Риффат, чей лысый череп раскачивается сейчас слева от тебя, — женщина благожелательно улыбнулась, — сделает наш вечер незабываемым.

Мастер не хотел говорить, потому вежливо кивнул, думая о корабле и водяных змеях. Ни приветливые улыбки, ни тепло острова, ни яркие цвета не могли развеять сумрак подступающих событий. В чем-то определенно Демиан был прав — покидать материк на долгий срок не стоит, и сейчас они уже запаздывают, но что-то изменить не во власти мага ночи. Придется либо ждать возвращения драконов, либо искать другой корабль, чтобы вернуться в Широкую бухту.

Все эти дни Мастер думал над сложившейся ситуацией, их с Северным самые худшие опасения подтвердились, и это чуть не стоило всем жизни. Конечно, все пошло не по плану, так бывает тогда, когда будущее кажется тебе четким и выверенным. Но подобного исхода ожидать не приходилось вовсе. Остается надеяться, что Демиан узнал нечто стоящее, иначе все эти жертвы и риск окажутся напрасными.

Налетевшее со стороны порта дуновение ветра принесло тяжелые ароматы цветов, смешавшиеся с тухлятиной, запахами гниения и тяжелым духом испражнений. Влага и жара делала эти запахи нестерпимыми.

Мастер выслушивал чопорные представления учителей Школы Тура, возомнивших себя магами, и демонстрирующих фокусы с неживыми материями, направленные на то, чтобы впечатлить его, истинного мага, смотрящего Ночного дракона! Чтобы удержаться от неподобающих поступков, Мастер всячески отвлекал себя размышлениями о том, что в пылу раздражения выпалил Ален.

«Мужество, которого у тебя нет», — сказал юноша, но Мастер не был бы мудрецом, если бы думал о нанесенной обиде. Нет, он размышлял о том, как поступил бы сам, оказавшись на месте Демиана. Один на один со стихией, отрезанный от Истока и выжженный силой. Грустно было осознавать, что сам бы он сдался без боя. Маг бы затопил Бегущую при первой же возможности, довольствуясь малым суденышком, которое проще держать на воде. И уж конечно, перво-наперво он бы восстановил оборванные связи. Мастер слишком хорошо знал, как это делается. Для этого пригодна любая жизнь, и он бы распорядился существованием сошедшего с ума ветрового по-своему. Тем более что его смерть в результате оказалась напрасной.

И все же, результат таков, каков он есть. Все они, в конечном счете, прогадали. А Бегущую жаль, как и ее капитана — умного и хитрого прохвоста, искуснейшего морехода, которого только знал Мастер. А знавал он многих, и Соленый Херт был выше их всех на целую голову. Не зря он так боялся водяного змея, не зря заряжал пушки. Он видел дальше, чем сам Мастер. Он видел свою смерть и не ошибся. Быть может, Мастер был тогда слеп потому, что его время, как и обычно, еще не пришло? Теперь все это пустое, водяной змей прихлопнул их всех играючи, будто незначительных букашек. Ценою собственной жизни. Об этом стоит задуматься…

— Дальше не пройти, — лошадь замедлила ход и остановилась. Все учителя внимательно смотрели на Мастера. Он оглянулся назад. Отсюда, с мощеной булыжником наклонной дороги, утопающей в зелени садов и окруженной домиками и широкими площадками, чтобы можно было разъехаться телегам, открывался отличный вид на море. Солнце играло ослепительными лучами в кристально-чистых прибрежных водах, слегка розоватых от прибитых к берегу крошечных креветок. Портовый город Велинерц спускался зелеными ступенями, и даже площади были окружены соснами и акациями. Везде и всюду сновали люди в тонких одеяниях до пят всех мыслимых цветов. Качество красок Тура поражало, и Мастер подумал, что не спроста издавна именно отсюда везли красители на материк. При дворе Серетили теперь они будут стоить целое состояние, когда их собственные запасы должны были подойти к концу. Вот чего лишились инуарцы с закрытием водных путей, вот почему так жаждут восстановить торговые отношения с Туром. Наверняка здесь есть еще чем его удивить. Но вот взгляд Мастера наткнулся на выброшенный на берег галеон. С высоты птичьего полета он казался еще более разрушенным и беспомощным, завязшим на веки в песке с копошащимися вокруг, снующими и торопливо растаскивающими части паразитами.

— Мастер, лошадей отведут в конюшни, а нам предстоит пройти пешком, — позвала Лааль.

Маг спрыгнул с лошади, внезапно отметив, что воздух здесь чище и пахнет не отходами, а лишь цветами, где-то сладковатыми, где-то терпкими. На высоте было не так жарко, ветерок все чаще налетал, играя на жарких струнах полдня, и эта музыка приносила облегчение.

Они остановились прямо перед воротами из меди и бронзы, на удивление безвкусно сработанных местными умельцами. Символические обозначения солнца и луны, какие-то диковинные угловатые монстры и крылатые создание, и все это приклонило колени перед силуэтом извергающего лаву Гуранатана.

Слева от ворот на низенькой скамеечке, закутавшись в белую ткань, сидел высушенный солнцем и старостью человек, чем-то похожий на мумию. У него было худое лицо, загоревшее до черноты, с угольными точками татуировки на носу и щеках. Мастер сначала подумал — это нищий просит у ворот Оплота милостыни, но тут человек пробормотал:

— Пройдет тот, кто достоин. Печать ветра на двери, пробуди и войди. Так сказал Страж.

Лааль взглянула на мага выжидающе, предлагая показать собственное искусство, но смотрящий Ночного дракона тихо вскипел от глупости и праздной траты дара. Он едва заметно дернул головой, и запечатанные заклятьем ворота взметнулись вверх, вырванные чудовищной силой вместе с куском высокой стены, сложенной из ровно отесанных блоков вулканического туфа. Страж, подскочив, с тихим визгом улепетывал вниз по лестнице. Он задрал юбку выше колен и его голые икры, лоснящиеся от пота, так и сверкали.

Учителя Оплота попятились, переглянулись, хотя им и удалось сохранить нейтральное выражение на лицах.

— Я думаю, мы поняли друг друга? — непринужденно уточнил Мастер, стряхивая осевшую на плечи пыль. Голос его был приветлив, но глаза наполнились темнотой. — Когда-то нужно было определиться с отношениями, и это был подходящий момент. Я не терплю лицемерия.

— Достойно настоящего мужчины, — ни сколько не поторопившись, согласилась Лааль. На ее губах появилась приятная улыбка, щеки слега порозовели. Казалось, она очарована необычайной силой гостя. — Чем стоять здесь на солнце, лучше пройти внутрь.

Она легко наступила на искореженную створку, ее сандалии гулко простучали по железу. Мастер пошел следом, обнаружив, что остальные учителя за ними не последовали. Он догнал Лааль на дорожке и поравнялся с нею. Они прошли под раскидистыми пряными кипарисами, вступили под ажурные кроны цветущих так густо, что не видно было листвы, сиреневых жакаранд. Мастер ощутил легкую прохладу воды и, поискав глазами, нашел темную заводь с раскрывшимися на поверхности розовыми лотосами в обрамлении колючих кустов карликовой айвы.

Впереди, через ухоженные, покрытые пухом желтые акации заросли, проступило длинное двухэтажное здание с раздвинутыми реечными ширмами вместо дверей. При их приближении в темноте дома качнулись ткани пологов, заменявшие внутренние разгородки, Мастер заметил движение гибких тел.

Лааль прошла по округлым, вылизанным водой валунам, сложенным один за другим вместо крыльца, и поманила мага за собой. Несмотря на раздвинутые двери, дом встретил мага легкой, освежающей прохладой. Служанки в тонких, охватывающих фигуры платьях, плыли мимо, расставляя на широком столе блюда с фруктами, кувшины с ароматной водой, тарелки с тонко нарезанным мясом. Здесь нежно пахло курениями, мятой и покоем.

Внимание Мастера привлекла так ценящаяся на материке керамика с красными и синими узорами по краям. Не зря до появления Форта на материке столь дорожили посудой, привезенной с Тура — тонкая и изящная, она могла соперничать с изделиями Калороне. Мастер поморщился, напомнив себе, что старика больше нет, а его дочь не столь искусна, хотя унаследовала все семейные секреты.

Лааль едва заметным движением отослала служанок прочь, пошла, подхватив один из пологов, расшитый голубой и серебряной нитью, и Мастеру показалось, что облака и вода на нем двигаются, колышутся под ее легкими прикосновениями. Но Лааль всего лишь сдвинула ткань в сторону, открывая просторную купальню, обложенную отшлифованными до блеска пластинами жадеита. Белые и желтоватые прожилки внутри него создавали диковинный рисунок.

— Я сама буду прислуживать тебе, маг материка, — с уважением сказала Лааль и встряхнула шелковую ткань, укладывая ее на край купальни. — Велика твоя сила, Мастер, и бесконечно мое уважение к тебе.

Она подошла и стала освобождать мага от одежды, но тот перехватил руку женщины, отвел ее в сторону.

— Ты устал, — гибким движением коснувшись его плеча, Лааль скользнула за спину Мастера. — Я прослежу, чтобы ты отдохнул и набрался сил.

Маг стянул через голову рубаху, кинул на пол штаны, и, войдя в купальню, повернулся, наблюдая, как Лааль собрала его грязную, покрытую пятнами засохшей соли и потом одежду и отнесла ее куда-то за пологи.

«Нужно отдохнуть», — сказал себе Мастер, облокотился на бортик и прикрыл глаза. Вода была теплой, едва заметно пахла сандалом.

Зеленый шелк с шелестом скользнул вдоль бедра, упал под ноги Лааль. Мастер открыл глаза. Перед ним стояла безупречная женщина, которой нечего было стыдиться своей красоты. Одна из учителей Оплота осознавала это и умела пользоваться тем, чем владела.

— Все необходимые распоряжения сделаны, — медленно входя по ступеням в воду, сказала Лааль. В полумраке рисунки на ее теле проступили отчетливее, притягивая внимание изяществом линий. Мастер вздохнул, перевернулся на живот, упираясь подбородком в сложенные на бортике руки.

Он ощутил, как прохладные пальцы скользнули по его плечам, разминая их. Утомленное разумом тело отзывалось напряжением на прикосновения чародейки, и маг внезапно лениво подумал:

«А почему нет? Разве он не заслужил уважения и должного приема? Его сила и вправду заставила их перестать паясничать и распускать перья. Теперь они делают что должно, вот и все».

Тело Лааль коснулось спины Мастера, длинная прядь черных волос была совсем рядом. Тонкий, незнакомый аромат смешал мысли, и маг, решительно выкинув из головы все глупости, развернулся и притянул женщину к себе.

Я проснулся в мягком полумраке, ласкающем сомкнутые веки, ощущая рядом с собой нежное течение жизни. Осторожные пальцы касались моей кожи, втирая в руки и грудь ароматные масла. Тихо шуршали ткани и где-то за пределами стен бесстрашно стрекотали цикады.

Я ощущал необычайный, давно забытый или вовсе незнакомый покой, всепоглощающий, наполняющий тело негой и желанием просто жить. Безопасность и успокоение казались всеобъемлющими, и мне оставалось только плыть в бесподобном течении настоящего великолепия.

Я повернулся и взглянул на одну из служанок, что делила со мной ложе, поймал озорной прищур карих глаз с подкрашенными золотой краской длинными стрелками, делающими эти глаза похожими на кошачьи, задержался на пухлых, темных губах. За моей спиной раздался приглушенный смешок, и ласковая рука настойчиво скользнула под тонкое покрывало из небесного шелка.

— Это лучшее, что может подарить утро? — спросил я у девушек, но тут в комнате кто-то нервно кашлянул.

Я согнул ногу в колене, вновь переворачиваясь на спину, перехватил руку служанки, вынул ее из-под покрывала и положил себе на грудь. Девушка смотрела на меня с нескрываемым упреком, будто я отнял у нее мешок конфет и не утрудился пояснить, за что подверг ее столь суровому наказанию.

— Демиан, — отодвинув тканевый полог, с пылающим от смущения лицом напротив широкой кровати с резными, вырезанными в виде рыбин опорами, стояла Марика. — Демиан, пожалуйста! Мне очень нужно с тобой поговорить!

— Девочка, — сказал я резко, — неужели это не может немного подождать?

Служанки, будто сговорившись, одновременно прыснули со смеху, придя в восторг от слова «немного».

— Пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой сейчас! — казалось, Марика вот-вот заплачет.

— О, Высшие, — тоскливо пробормотал я, и сказал уже громче: — Я сейчас подойду.

Стремительность, с которой Марика отпустила полог и отчетливый вдох облегчения сказали мне о многом. Девушка была напугана.

Я погладил по головам служанок, ощущая под пальцами шелк каштановых волос, поцеловал ту, что печально опустила голову, в бархатные губы, и на секунду замешкался, не в силах прервать поцелуй. И даже когда я отстранился, ее притягательные немного раскосые от подводки глаза сковывали мой взгляд, не давая подняться.

— Дети, — со вздохом сказал я, чтобы хоть как-то разорвать эту чарующую красотой картину. — Мы должны ставить заботу о них превыше своих желаний.

Я выскользнул из окружения двух совершенных тел, оглянулся, но девушки, будто наказывая меня, обнялись и слились в нежном поцелуе.

«О да, — невесело подумал я, — здесь ждать меня никто не будет».

С пола я подхватил темно-синий халат, встряхнул — это была мужская, простая вещица как раз для такого случая — накинул на плечи, затянул пояс и замер на мгновение, успокаивая разбушевавшееся тело. Тихий сладостный стон из-за спины толкнул меня прочь, я поспешно отодвинул полог и, сопровождаемый вызывающим смехом, вышел в соседнюю залу.

Марика сидела за длинным столом из выбеленного дерева, скромно примостившись на краю одного из просторных плетеных кресел. Весь ее вид говорил о напряженном ожидании, она не притронулась к еде, которой был обильно заставлен стол. Прозрачные хрустальные графины были наполнены розовой и желтоватой водой, винные бутыли с закупоренными воском горлышками только и ждали, когда их откроют, чтобы налить содержимое в высокие украшенные серебром и самоцветами кубки. Грозди винограда и незнакомых мне мелких оранжевых фруктов лежали на изысканных деревянных блюдах, а мясо было разложено на тончайших тарелках с ажурными краями. Еды здесь хватило бы на десятерых, но в зале никого не было. Свет проникал через узкие щели вдоль стен. Падая на пол, он попадал на зеркальные полоски и устремлялся внутрь помещения, рассеиваясь тканевыми пологами.

Марика не пошевелилась при моем появлении, ее левая рука с силой сжимала ножку кубка, пальцы побелели и, если бы он был сделан не из метала, а из хрусталя, то девушка непременно раздавила бы его. Щеки и даже уши, торчащие из-под коротко остриженных волос, пылали, и сейчас она более чем когда-нибудь походила на ребенка.

Я сел напротив нее, налил себе в кубок ароматизированной воды, поднес к губам, вдохнул приторный аромат… и отставил.

— Девочка, — спросил я напряженно, — ты пила здесь воду?

Она помотала головой, но на меня не взглянула.

— Нас не стали бы травить, — сказала она тихо.

— Ты главное не пей, тут какие-то дурманы, — я облокотился локтями о столешницу, вздохнул, посмотрев на почти зарубцевавшуюся рану на предплечье, провел вдоль нее пальцем, ощущая там, где уже сошла корка, молодую мягкую кожу. Еще мгновение назад мне казалось, что все невзгоды минули, что тело существует для того, чтобы дарить радость и наслаждение, но вот легкая боль растеклась от раны, и передо мной вновь дыбятся морские валы и в темноте они предстают доисторическими чудовищами, способными проглотить тебя и отправить в пучины мира.

— Они бы не стали нас травить, — повторила Марика. — Это их гостеприимство.

— Или культура, совершенно верно. Быть может, они употребляют эти отвары, чтобы лучше отдохнуть или забыться сладостью грез, но ясный ум никогда не бывает лишним. Зачем ты позвала меня?

— Прости, я помешала тебе, — тихо всхлипнула Марика. — Но я, я не могла по-другому. Ты только не злись…

— Как давно мы дошли до Тура, девочка? — ощутив тревогу, спросил я.

— Минул шестой день, как мы здесь. Ты так долго спал, я боялась, ты вовсе не проснешься. Дори Мастер довел корабль и выкинул его на берег, оставил нас на борту и уехал с этими чародеями. Потом прибыло много стражи, повозок и рабов, они взяли с корабля все, что можно было увезти. И взяли тебя. Меня не хотели брать, но я не отставала, сказала, что если ты очнешься, а меня не будет рядом, то ты разгневаешься. Что ты без меня не обходишься. Они… так пренебрежительно смотрели на меня.

Эти женщины, они приходят каждый день и растирают твое тело, чтобы мышцы не теряли силу. Они заставляли меня уходить, но я все равно наблюдала… чтобы они не сделали ничего дурного.

Я едва сдержал улыбку, не зная, дать ей подзатыльник или поблагодарить, а девушка продолжала:

— Две ночи назад сожгли Бегущую. Она была похожа на пылающего оленя, охваченного искрами. Если подняться на верхнюю террасу женского дома, весь порт отлично виден. Бегущая прогорела еще до рассвета, обрушилась в воду головнями и затянула весь Велинерц дымом.

— Девочка, не печалься, — прервав затягивающееся молчание, сказал я мягко, — ты же помнишь придания. Если погибнет большая часть команды, корабль надобно придать огню, иначе он наполнится мертвыми душами.

— Это же детские сказки! — возразила Марика. Краска медленно сходила с ее лица, и я заметил, что она здорово загорела. Ее волосы немного отросли и едва заметно вились, да и одета она была в длинную тунику, перехваченную под грудью тонким пояском. На голых ногах были сандалии с украшенными жемчужинками ремешками.

Мучимый жаждой, я приподнялся, взял одну из бутылей из темного стекла и принялся ножом счищать с горлышка воск.

— Сказки или нет, кто знает? — сказал я задумчиво. — Древние не просто так совершали обычаи, они руководствовались веками мудрости своих предков.

Я справился с бутылью и понюхал — легкое игристое вино из ягод было как раз кстати, и я налил его в один из хрустальных бокалов, любуясь тем, как с шипением пузырьки устремились к поверхности. — Зато теперь, если дать волю фантазии, — сказал я и сделал большой глоток, — можно представить, что погибшим морякам в ином мире будет на чем вновь ходить по волнам. Теперь им нет нужды скитаться, ища острова-пристанища.

Мы помолчали, я подлил себе еще, чувствуя, как легкое опьянение коснулось разума. Я съел несколько кусков холодного мяса с блюда, а потом, внезапно вспомнив, спросил:

— Марика, а где Мастер? Я бы хотел поговорить с ним о наших дальнейших планах.

— Он с женщиной… тоже, — девушка запнулась. — Все время с ней и не хочет уделять мне время. Она околдовала его, Демиан, она ублажает его…

— Марика? — позвал я насмешливо. — Что удивляет тебя? То, что Мастер — мужчина?

Я видела, как на ее щеках вновь расцветает румянец.

— То, что он маг и смотрящий Ночного дракона не делает его равнодушным или никчемным.

— Но ведь маги не могут иметь детей, — тихо сказал девушка. — Или это снова домыслы?

— Не могут, — согласился я, дивясь тому, какие подробности широко известны даже детям в Инуаре. — Но не потому, что с ними что-то не так. Дракон никогда не позволит своему смотрящему потерять целостность. Зачать — значит разделиться, а дракон не станет делить своего человека ни с кем. И, тем не менее, ничто человеческое нам не чуждо. Ты же сама сказала, что если маг пожелает, он может взять любую. И в этом есть правда.

— Ну, послушайте же меня! — с отчаянием выкрикнула Марика. — Когда дори встретился с чародеями Тура, он был зол и, как говорят в порту, разнес половину опоясывающей стены вместе с воротами! А она в три человеческих роста высотой! То, что ему предлагают здесь — не любовь!

У меня было достаточно времени, чтобы осмотреться! Вокруг полно стражи, и они могут часами стоять на одном месте и не шелохнуться! Стоять посреди двора на самом солнце! Я видела много стражи и служанок, они постоянно вьются вокруг нас, подносят и уносят еду, масла, зажигают курения, метут и моют полы, меняют пологи. Но я не видела ни одного ученика этой школы!

И еще! Я пошла к дори Мастеру, хотела узнать, может ли он сделать что-то, чтобы ты очнулся, помочь… Но он возлежал с женщиной и не удостоил меня даже взглядом. Демиан, он как будто не слышал! Шесть дней он услаждает свои желания, да он умрет от истощения, если не встанет с ложа!

Я тихо засмеялся, не в силах сдержаться. Ее смятение было столь очаровательно и наивно. Да, пока она не может понять, как двое могут наслаждаться друг другом, да хоть и бесконечно! Как в объятиях они ищут счастье, отдых и единение.

На секунду мои мысли смешались, я снова увидел служанок в кровати, их кожу оттенял синий шелк, а золотые стрелки будто святились, маня вернуться.

— Когда мы были на Бегущей, ты говорил, — едко сказал Марика, глядя на меня с вызовом, — что в мире творится страшное. Что нам нужно вернуться на материк как можно скорее. И что же? Вы будете тратить свое время на шлюх и выпивку, придаваясь увеселению и блудливой похоти? Мастер мог бы уже снарядить корабль к этому времени! Он мог бы хотя бы попытаться найти судно, идущее к Западному Архипелагу! Если все морские дороги перекрыты змеями, мы могли бы вернуться окольными путями, пользуясь окрепшей силой Тарадоса.

— Я смотрю, ты преуспела в познаниях относительно моря, — проворчал я, думая, что еще немного, и эта девчонка и вовсе перейдет все границы. Нет, она определенно уже ничего не боялась.

— Я была в тавернах Велинерца, — с жаром продолжала Марика, — говорила с моряками и торговцами. Все они уверяют: путем Летнего течения не пойдет ни одно судно, но на Архипелаг идут торговые суда.

— И дори Мастер не стал тебя слушать, — задумчиво предположил я. — Хотя все это ты говорила ему.

— Говорила! — с вызовом откликнулась Марика.

— Ты права, девочка, — я залпом допил игристое вино. — Пора подвести итоги и тронуться в обратный путь. Можно ли подыскать мне…

Прежде, чем я закончил, она вскочила и подняла с одного из кресел, заслоненного столом, ворох одежды.

— Здесь все носят платья и юбки, заматываясь в них, как гусеницы, даже мужчины, — сказал она с радостью. — Чтобы летний зной не причинял такого неудобства, но я подумала — тебя это оскорбит и попросила местных швей сделать более привычную одежду.

Я расправил брюки из серого хлопка с вертикальными узорами, прошитыми серебряной и серой лентой, и рубаху со свободными рукавами, которые должны были свисать до самой земли. Подхватив нож, я без колебаний отрезал их у самого шва. Завидев, что я развязываю пояс халата, Марика отвернулась, ее прямая спина и напряженная поза меня позабавили.

«Чего она может увидеть такого? — подумал я, торопливо одеваясь. — Не думаю, что она ни разу не укладывала пьяного Баста в постель».

— Так-то лучше, — я затянул пояс штанов и остался стоять посреди залы босиком. — А ну-ка отведи меня к дори Мастеру и не вздумай тыкать ему или обращаться без должного уважения…

— Дори? — пологи в дальнем конце залы качнулись, на мгновение я увидел за ними коридор с деревянной разгородкой и дверь из тонких реек, затянутую тканью. В комнату, мягко вышагивая, будто птица, вошла женщина, одетая в пронзительно-зеленое платье. Она была так же хороша, как и ее голос, а замысловатые мерцающие рисунки на коже притягивали взгляд.

— Это уважительное обращение к магу, принятое на материке, — охотно объяснил я. Марика попятилась, будто ей угрожали, посмотрела на меня жалобно и прошептала одними губами:

— Это она.

«Служанка? — с сомнением и неожиданной тревогой подумал я. — О нет, одна из учениц или учителей Оплота».

Я чувствовал в этой женщине незнакомую уверенность, но не мог сказать достоверно о каких-то умениях.

— Что же, — легко проходя к столу, сказала женщина, — я рада, дори Демиан, что ты вернулся в мир жизни, чтобы наслаждаться ее красотой. Как тебе мои девочки?

— Они так же хороши, как и весь этот дом. И также гостеприимны, — с натянутой благодарностью ответил я. — Но есть и более важные дела, чем утехи тела. Мне бы хотелось поговорить с госпожой этого дома и с моим спутником, чтобы определиться с дальнейшими нашими планами и с тем, как мы сможем отблагодарить хозяев за гостеприимство. Но мы в неравном положении…

— О, как невежливо с моей стороны было не представиться, — женщина улыбнулась. — Я — Лааль, хозяйка этого дома и ваша верная служанка. Я — одна из шести магов и учителей Оплота Тура.

— И чему же учите вы? — спросил я и поймал себя на легком пренебрежении, должно быть передавшимся мне от Мастера.

— Гармонии, — подсказала женщина, ведя пальцем по краю стола. — Жить и быть целостным, не терять ни единого мгновения, замечать даже малозначительные мелочи и насаждаться этим.

— И в этом вам помогают напитки, — я внимательно следил за Лааль, но на лице женщины по-прежнему жила легкая, немного загадочная улыбка.

— Шалуньи, — она с укором погрозила пальцем пологам, — мои ученицы не предупредили о фруктовой воде? Надеюсь, вы не обидитесь, никто не хотел причинить вам вред, — она взяла бокал, отставленный мною, и выплеснула розовую воду, но ни одна капля не упала на пол. Содержимое бокала распалось легким розоватым дымком и развеялось, оставив в воздухе легкий аромат цитрусовых. Лааль придержала платье и села, внимательно глядя на меня.

— Итак, в воде смесь трав, успокаивающих разум и снимающих боль. Я не знала, что может понадобиться вам по пробуждении. Дори Мастер сказал, вы серьезно ранены, на вашем пути было много лишений и невзгод.

— Примите мою благодарность, мне значительно лучше, — я сел рядом с ней, потому что выситься над Лааль было как-то неловко. Мне стало ясно, что прежде, чем меня допустят до Мастера, придется поговорить с хозяйкой дома. Возможно, мы решим все проблемы именно сейчас, и мне не о чем волноваться. — Этот дом полон красоты, и только истинная женщина может добиться подобного. Этот дом, его гармония и дыхание совершенства в его стенах — самая прекрасная магия, которую мне доводилось видеть.

Слова эти были от сердца и, несмотря на то, что Марика за моей спиной приглушенно фыркнула, на лице Лааль на секунду появилась другая, не обольстительная, а спокойная и понимающая улыбка. Но мгновение минуло, и я снова видел перед собой женщину, чья красота затмевала все виденные мною восходы и закаты.

— Мой дом, это ваш дом, и вам обоим, конечно, следует хорошенько отдохнуть. На мой взгляд, подниматься еще слишком рано.

— Ничего страшного, бывает время, когда нужно поторапливаться. Я бы хотел кое-что обсудить, если это возможно.

— О, конечно я могу говорить за всех учителей Оплота, — неверно истолковав мой вопрос, произнесла Лааль с легким возмущением. — Я отдала в ваше распоряжение свой дом, зная о страшных испытаниях, выпавших на вашу долю, но разве сама сидела без дела? Нет.

Мы сняли с разрушенного корабля уцелевшие грузы, еще раз ужаснувшись могуществу водяных змеев, но конечно этого не хватит, чтобы приобрести новое судно и набрать экипаж…

— Лааль, учителям Оплота известно, что происходит на материке? — спросил я женщину прямо.

— Полагаю, дори подробно все расскажет, ведь не просто ради развлечения вы предприняли столь опасное и далекое путешествие, — согласился она.

— Безусловно, но я бы предпочел обсуждать такие вещи как минимум в компании Мастера. И конечно нам потребуется ваша помощь. Можно ли позвать моего спутника?

— Он спит, — ровно отозвалась Лааль, и я почувствовал, как участилось дыхание Марики.

Я смотрел на хозяйку дома, понимая, что тревоги девочки — не пустой звук. Лааль не даст мне разбудить Мастера и, клянусь, он ни разу не заговорил с нею за прошедшие дни об отплытии.

— Тем не менее, — будто опровергая мои мысли, продолжала Лааль, — Мастер думал о том же, о чем и ты. Его мысли тянутся к материку, и Оплот окажет любезность…

Она сделала долгую паузу, глядя на меня выжидающе, но я молчал, и она продолжала:

— В русле Атарды уже второй год стоит двухмачтовая каравелла Итилиата, взятая в бою у дальних островов. Пираты, грабившие на ней в прибрежных водах, были сожжены, а судно благополучно доставлено на Тур, но осадка каравеллы не подходит для наших нужд. Это большой корабль, но недостаточно, чтобы было выгодно загружать его, потому что для управления нужно слишком много людей. К тому же корабль не в лучшем состоянии. Но мы готовы продать его, и для этого наши мастера приводят судно в порядок. Они сделают все возможное, чтобы Итилиата дошла до материка, вам же останется набрать экипаж. Впрочем, я видела умения дори Мастера и, думаю, вам четверым не составит труда довести корабль туда, куда заблагорассудится.

Она снова замолчала, но я не стал благодарить ее за комплемент. Даже не представляю, как выглядит каравелла. Понимая, о чем я думаю, Лааль сказала, слегка наклонив голову:

— Два новых паруса будут хорошо держать ветер, но это судно значительно уступает вашей Бегущей в скорости. К сожалению, нам больше нечего вам предложить.

— Что же, и это — щедрое предложение, — проворчал я.

— Хорошо, что вы это понимаете, — женщина кивнула, чем вызвала гнев Марики. Благо, своенравная девчонка лишь возмущенно засопела, но так и не сказала слов оскорбления.

— Сколько времени потребуется, чтобы приготовить ее к плаванию? — уточнил я.

— Еще несколько дней. Во-первых, нужно подлатать дыры в обшивке и косые паруса еще не готовы. Во-вторых, даже если бы у вас уже был корабль, сегодня — первый день Стеклянной воды, и ни одна лодка не осмелится отойти от берега в течение трех дней. Посчитав мои слова пустыми суевериями туземцев, вы совершите ошибку, которая будет стоить вам жизни. Эти три дня в истории Тура принесли немало бед и кровью обучили еще наших предков, что не стоит пренебрегать обычаями.

— И в чем же опасность? — не сдержалась Марика.

— Вода прибрежных вод кристально чиста и на ней нет ни единой морщины, — ответила Лааль, но смотрела по-прежнему на меня, словно оценивая мое умение быть внимательным и держать взгляд. — Но вздрагивает вдруг Гуранатан, и рождается волна, сметая все на своем пути.

— А я думала, — с вызовом сказала Марика, — что волны превращаются в стекло, разя мечами своих гребней и стрелами летящих брызг.

— Боюсь, это уже красивая сказка, девочка, — Лааль наконец взглянула на Марику, и взгляд этот был преисполнен жалости и теплоты. — Вода не может стать подобной стеклу или хрусталю, она всегда текуча.

— Только туземцы могут так заблуждаться, — резко отозвалась Марика. — Холод сковывает воду, и он превращается в оружие, способное принимать любую форму именно благодаря своей текучести. Дори Демиан может достать мечи прямо из воздуха, и их ледяное прикосновение будет острее ваших железных клинков.

— Правда? — Лааль приподняла бровь. — Или хвастовство?

— Это ни к чему, — строго отрезал я. — У нас у всех есть разные таланты, но бессмысленно трясти ими перед носами друг друга в надежде определить, кто сильнее. Я не эту цель преследую, да и маги Оплота, я уверен, тоже. Многие годы пути с Тура на материк были прибыльной дорогой, и сейчас наша задача вернуть добрые отношения между двумя государствами, а не лаяться, выясняя, чья это кость закопана под кустом.

— У тебя, дори, пространный язык, такой же, каково твое мышление, — усмехнулась Лааль. — И все же, в дни Стеклянной воды все лодки и корабли заводятся в русла за излучины, а набережные пустеют, потому что безжалостные волны сметают все на своем пути, и даже волнорезы Велинерца не способны полностью остановить натиск воды.

— И так всегда?

Я оглянулся, с укоризной посмотрев на Марику, но та сделала вид, что не замечает моего взгляда.

— Нет, не всегда, — Лааль казалась покорной. — Волны могут прийти, а могут и не зародиться вовсе, но мы не хотим испытывать судьбу понапрасну. А теперь вы бы могли мне рассказать о том, к чему нужна такая спешка?

— На материке творятся чудные вещи, — сказал я, помолчав, думая о том, что вопрос Лааль даже не праздный. Он вышел почти равнодушным, дежурным, а ведь давно уже все пути на материк закрыты, и никакие новости с большой земли толком не доходят.

— Ты думаешь, ей это интересно? — насмешливо уточнила Марика, думая о том же, о чем и я, но, в отличие от меня, она не умел или не хотела скрывать свои мысли.

— Девочка, прояви уважение или я отправлю тебя вон, — проворчал я.

— Для девочек у нас в Оплоте найдется занятие, — сказала Лааль благожелательно. — Наш мастер красноречия научит ее уважительному обращению и светскому разговору.

— Я не нуждаюсь в других учителях, кроме дори Демиана! — громко заявила Марика.

— Тогда не позорь меня, — огрызнулся я. — Сядь рядом и помолчи.

Она не опустила головы и никак не показала, что ей стыдно, уселась на край кресла, снова заняв свою напряженную позу ожидания чего-то неизбежно дурного.

— Итак? — подбодрила меня Лааль.

— Дурная магия распространяется, будто чума, которую разносят крысы, — я вздохнул, собираясь с мыслями. Признаться, рядом с этой женщиной я немного робел, как робеешь перед строгой матерью, готовой отчитать тебя за проступок. — Целые деревни стариков, которые еще прошлой ночью были обычными людьми. Поселения, в которых почти никто не выжил. Говорят, их убивают ледяные големы, спустившиеся с гор. Их глаза — глаза светящегося льда, и их нельзя поразить ни одним оружием.

— Я видела, как их колдун сотворил из песка лошадь, — выпалила Марика.

— Не может молчать, да? — сочувственно спросила Лааль, обращаясь ко мне. — Рабам, которые слишком много говорят, зашивают рот. Зачем тебе служанка, на которую нет управы? Кнут — это все, чего она достойна.

— А ты, Лааль, не знаешь других отношений, кроме рабских? — уточнил я, не проследив за своим собственным быстрым языком.

— Ах, дружба, — она вздохнула. — Или, быть может, привязанность?

— Она мне как дочь, — отозвался я и получил в ответ испепеляющий взгляд больших глаз. Вот те раз!

— Раз так, тебе нужно потратить чуть больше времени на ее воспитание, — сообщила Лааль. — Не все так добры, как я, и не все готовы терпеть подозрения и выкрики дитя, которое еще не стало женщиной и не обрело своего места в жизни!

— Ах, оставь, Лааль, — попросил я, — меня занимает не это. Прости ее и поверь, как только у меня дойдут руки, я возьму прут и хорошенько обхожу ее, чтобы знала свое место.

Марика побледнела, но не от того, что я обещал ее наказать. В ее взгляде внезапно появилась хорошо знакомая мне тоска и разочарование.

«А ты ждала чего-то другого? — подумал я грустно. — Быть может того, что я начну сдувать с тебя пылинки? Да, нам многое пришлось перенести, и один корабль объединил наши судьбы. Это все. Если хочешь у меня учиться, знай пределы дозволенного».

— Моя задача — достичь в своих владениях того равновесия, что царит в твоем доме, но чей-то злой умысел готов уничтожить сотни невинных ради неизвестной мне цели. Он направляет руки врагов и сеет хаос, он объединяет племена в надежде разрушить благополучие, — я впервые произносил вслух то, о чем думал. — И никто не даст тебе гарантии, Лааль, что разрушив наши жизни, он не придет за твоими.

Она лишь улыбнулась, принимая мои слова за шутку или, быть может, за угрозу. Я внезапно подумал, что она могла счесть их проявлением слабости, но было уже поздно.

— Я могу стереть их в порошок, как разорвал в клочья водяного змея, — сказал я устало, — но для этого мне нужно вернуться на материк. Вот то, что меня тревожит.

— Водяные змеи, — Лааль сморгнула. — Они служат так же, как служим мы все.

— Вам? — спросил я быстро.

— Нам? — казалось, женщина была удивлена моим вопросом. Потом рассмеялась. — Нет, — сказала она с деланным весельем. — О таком мы даже мечтать не можем. Тем более что островитяне и водяные змеи с некоторых пор самые страшные враги. Многие века мы терпим беды, когда они приходят в наши воды. Твари переворачивают рыболовецкие суда в поисках наживы и заглатывают целиком все, что кажется им съедобным. Змеям нет дела, человек это, барахтающийся в прозрачной воде, или дельфин. Уж поверь, если бы водяные змеи служили нам, они бы не стояли на страже торговых путей к материку. Как ты справедливо заметил, этот путь выгоден всем нам. Глупо рубить протягивающую товар руку. Нет, змеи не служат нам.

Я вздрогнул, вглядываясь в ее лицо, пытаясь поймать ответный взгляд, но на этот раз Лааль отвернулась, будто пытаясь скрыть свои чувства. Возможно, так оно и было.

— У морских змеев есть хозяин, и он преследует свои цели, — сказала она глухо. — Ты не единственный, кто убил водяного змея.

— Ты видела? — спросил я. — Знаешь?

— Только на картинах, — она покачала головой. — Выбитые на скалах очертания, на века въевшиеся в камень. Их высек тот, кто видел. Картины смерти, когда змей вплыл в гавань Велинерца. Он обвивал корабли кольцами и дробил их в щепы, ненасытный в своей слепой ярости глотал всех живых. Тогда сам Гуранатан покарал его и прогнал из гавани прочь. Это была месть за еще более древнее убийство. Змей хотел свое сердце.

— Сердце? — уточнил я.

— Наша реликвия, — Лааль снова обрела контроль над собой. — Добытое моей праматерью сердце водяного змея.

— Ты дашь мне взглянуть?

— Ты хочешь смотреть на реликвию или на картины?

— И на то и на другое, — я чувствовал волнительный трепет, будто один лишь взгляд на то, о чем рассказывала женщина, мог что-то изменить.

— Чуть позже, если ты не против, — согласилась Лааль, и я был вынужден кивнуть, хотя на самом деле был готов следовать за ней немедленно. — А сейчас я покину вас. Отдыхайте и набирайтесь сил. За окнами цветущие сады и тенистые заводи, мои служанки готовы исполнить любой каприз. Три дня — это все, что необходимо, чтобы обрести равновесие. Это то, чему я могу обучить и то, что тлеет в сердце каждого. Мне важно раздуть этот уголек в пламя.

Она поднялась, желая уйти, но я остановил ее:

— Если ты не дашь говорить мне с Мастером, Лааль, тогда, быть может, я могу посмотреть каравеллу?

Плечи женщины вздрогнули, будто ей вдруг стало холодно, опустились. Из-за пологов, сдвинув их, внутрь шагнуло шестеро стражников. Их руки лежали на рукоятях длинных сабель, плечи и торс были закрыты прочными кожаными доспехами со стальными накладками.

— Зачем ты спросил, Демиан? — она повернулась. — Ты ведь знал?

Лицо женщины утеряло улыбку и с ней исчезло наваждение ослепительной красоты, от которой щемило сердце. Она по-прежнему была необычайно хороша, но более не казалась мне богиней — лишь простой женщиной.

— Какая странная магия, — сказал я задумчиво и медленно встал. — Никогда не видел такой.

— Чарующая любовь — будто дурман для разума. Скажи, сколько раз ты был готов забыться? — Лааль смотрела на меня с любопытством.

— Сколько бы ни было, я так и не утерял рассудок, — твердо ответил я и посмотрел на Марику. Она все так же сидела на краешке стула, но теперь в руках ее был не кубок — маленький звереныш, она сжимала короткий нож, готовая биться за свою жизнь. — То, что ты предлагаешь — гармонию, красоту, покой — обманывает мои ожидания. Я не могу поддаться твоим чарам сейчас, когда у моих ворот враг, когда я видел, как сотня людей на корабле была сметена темной магией водяной твари. Ты спросила, почему я не промолчал, почему вынудил тебя идти до конца. Но ведь и ты знала, что обман не удался, что я все равно выйду из этой комнаты в поисках Мастера. Нет, прикидываться и юлить, выискивая способы тихо сбежать, все это не по мне.

— Но это единственное, что могло бы спасти тебя и ее, — отозвалась Лааль.

— Я не хочу с тобой играть, вот и все. В чем бы ни были твои цели, отступись! Сейчас не время для подобных склок. Я не менее силен, чем Мастер, и если дойдет до дела, не постесняюсь разрушить не только стену. Послушай меня, Лааль. Если однажды водяные змеи пришли в порт Велинерца, и пусть это было не на твоей памяти, рано или поздно они придут вновь. Наша цель — найти того, кто ими повелевает.

— А, быть может, это ты? — равнодушно спросила женщина.

— Не так бы выглядел мой корабль, если бы я управлял ими, — насмешливо напомнил я.

— Быть может, они взбунтовались и напали, откуда мне знать? — Лааль пожала плечами.

— Так ты видишь в нас врагов? — уточнил я.

— Возможно, — она помолчала. — Ты так красноречив и открыт, ты выставляешь свою честность перед собой будто оружие, но цель твоя та же, что и у Мастера: повелевать, разрушая все лишнее в назидание или для устрашения. Властелины мира, маги Форта. Мастер долго рассказывал мне о том, что мы — лишь плесневелые грибы, паразитирующие на истинных умениях. Мы — ничто. Ты или он, нет разницы. Ты лжешь себе сам, он честнее. Вы хотите получить что-то, не дав ничего взамен, а на отказ отвечаете яростью. Вы подобны водяным змеям, не знаете уважения и считаете себя достойными быть сильнее. Но вы не достойны! Ваши пренебрежение и гордыня виной всему тому, что происходит. Там, на материке. Здесь.

— Чем пренебрег я? — в голосе моем Лааль могла чувствовать раздражение, не страх. Неподвижные стражи за ее спиной казались изваяниями. Они застыли, не спуская с меня пристальных взглядов. Отменная выучка. — Чем, ответь? Любовью, которую дарит твой дом?

— Разумностью, — парировала она. — Хитростью. Умом. Ты был гостем в моем доме, но теперь ты — пленник.

— И чем ты собираешься удерживать меня? — засмеялся я, подняв Марику и задвинув ее себе за спину. Стражи шагнули в нашу сторону, я подался навстречу и вправо, гибко и легко, наслаждаясь телом, которое, как и прежде, принадлежало мне и было полно силы. Ударил ближайшего стража локтем в лицо, вырвал из ослабевших пальцев саблю, отвел другую руку в сторону, ощущая, как сгущается тяжесть кнута, как его холод скользит ознобом по коже.

— Демиан!

Я отшагнул назад, поравнявшись с Марикой. Все новые и новые стражи втекали в залу, пологи сдвигались, пропуская их и расширяя пространство.

— О, значит девочка не врала, и ты способен создать оружие изо льда, — Лааль по-прежнему стояла чуть впереди, будто не боялась меня.

Страж, сбитый моим страшным ударом на пол, поднялся. Его движения остались такими же точными и сильными. Локоть должен был сломать ему нос, но на лице мужчины не осталось и следа. Я потянулся к нему своим сознанием и замер на полувдохе. Выскользнув из пальцев, сабля упала и со звоном откатилась по полу, разорвав гробовую тишину. Такое оружие здесь и вправду бесполезно, больше проку принесет моя магия. Бич и, быть может, меч? Марика сказала про песчаных лошадей, теперь пришла пора посмотреть на песчаных людей.

Я отвел другую руку назад, привычным усилием создавая оружие, но в следующую секунду на запястье моем, обжигая холодом, защелкнулся железный браслет, испещренный символами, а нежные руки обняли за шею.

— С тобой все, — шепнули чувственные губы одной из служанок, деливших со мной постель. Я развернулся, намереваясь отшвырнуть ее прочь, но за спиной лишь качнулся потревоженный полог.

 

Глава 8. Подвал

Преступника следует поместить за решетку, но кормить и поить, чтобы он быстро не лишился сил. Слабое здоровье пленника всегда враг долгих мучений. Если палач не хочет, чтобы его жертва пала слишком быстро, ему должно знать меру во всем.

Искусство наказания. Рынца Кнутобой.

Тем не менее, умелый палач знает, что не стоит оставлять пленника без присмотра. Разум не должен получать передышку, иначе труды заплечного мастера будут потрачены впустую.

В первую очередь палач должен различать, кто перед ним: мужчина или женщина. Для разного пола наиболее эффективны отличные методы. Так, в силу своих свойств, женщина чаще мужчины трепещет из-за своей кожи, лица и тела. При желании причинить наибольшие мучения, с женщинами нужно начинать с унижений.

Когда речь заходит о мужчинах, то важно разделять их на два типа: трусы и глупцы. Трусы громко кричат с самого начала, и палачу нет нужды пользоваться изощренными методами, потому что трус мучается даже от предчувствия пыток. Можно обещать и показывать, и лишь потом применять.

Глупцами движет идея или их уверенность, но, в конечном счете, это не важно. Тем не менее, плох тот палач, который не понимает мотивов своего подопечного. Зная мысли пленника, можно наиболее эффективно распоряжаться методами, доступными знающему палачу и сейчас я опишу некоторые из них более подробно…

Марика подхватила отброшенный мною меч и встала рядом. Я растеряно оглядел залу — никто больше не двинулся с места. Лааль смотрела на меня с жалостью, и это делало ее прелестные черты по-матерински добрыми. Она, будто богиня, взирала на меня с высоты небес, и я был готов приклонить колени, если бы не осознание, что всему виной ее чарующая любовь.

Тишина оглушила. Тишина вне и внутри.

Больше не было магии, не было пронизывающих пространство стремительных потоков, не было паутины чувств и легкого дуновения силы. Пустота, расчерченная незнакомым рисунком. Мне казалось, я оглох. Я по-прежнему видел глазами, но не осязал.

Я медленно поднял руку, оглядывая браслет, поддел его пальцем, но он, будто слитый из единого куска серого металла, плотно охватывал кожу, ледяным дыханием промораживая кисть до самых костей. Никаких замков, никаких стыков или зазоров. Что за фокусы?

— Гевор, — позвала тем временем Лааль, — теперь он твой.

Големы сомкнулись — слаженно, одновременно — и Лааль вышла, растворившись в темноте коридора.

Отрешенная сосредоточенность завладела мной. Было очевидно, что я просчитался, но в чем? В момент, когда в комнату вошел незнакомый мужчина, которого Лааль назвала Гевором, я потянулся сознанием к таким отчетливым заклятьям, связующим между собой частицы материи. Мне нужно было устранить сперва столь близкую угрозу, разрушить големов, заставить их пылью осыпаться под ноги, а потом, топча то, что было телами, пройти и взять магов Оплота за глотку.

В другое время я мог бы развеять их, не пошевелив и бровью, но на этот раз волна холодной боли рванулась из-под браслета, будто наказывая меня за попытку ворожбы. Рука мигом занемела, а мысли спутались. Я едва заметно пошатнулся, но это не укрылось от внимательного взгляда, брошенного на меня Гевором.

— Демиан! — Марика толкнула меня в бок. — Что происходит?

Она по-прежнему судорожно сжимала оружие, глядя, как приближаются к нам големы.

Я осторожно вынул у нее из рук меч и притянул к себе. Девушку била крупная дрожь.

— Все, тихо, — сказал я мягко. Неживые стражи обступили нас, Гевор прошел мимо, взял со стола кисть винограда и неторопливо закинул ягоду в рот. У него были столь правильные и симметричные черты, что его лицо казалось высеченным из камня. Странный человек, он не вызывал отторжения или симпатии. Как и его творения, он уподобился созданному из грунтов изваянию. Его движения были скупыми и короткими, а тело поджарым и загорелым, но кожа отливала серостью, будто он был на самом деле мертв. Но в нем была жизнь, определенно, Гевор был живее все живых.

— Мудрое решение, маг материка, — глядя в сторону выхода, проворчал мужчина. — Но плохой выбор. Тебе следовало поддаться чарующей любви, как твой спутник. Сейчас он нежится в страстных объятиях, пьет сладкое вино и вкушает наши самые лучшие блюда. И он делает то, о чем его просят. Небольшая плата за наше гостеприимство. Но тебя ждет совсем другая участь, и, боюсь, она не придется тебе по вкусу. В моем распоряжении совсем другие, менее приятные средства, которые ни у кого еще не вызывали восторженной эйфории.

Давай познакомимся, хотя ты, я вижу, не рад знакомству. Я — Гевор и суть моя земля. Големы — мои дети, но ты же знаешь, да, ты знаешь, — он посмотрел на меня, будто протыкая взглядом. — И ты будешь говорить.

— И что же интересует учителей Оплота? — глухо спросил я. Мне никак не удавалось сосредоточиться, острый холод, пронизывающий кости, не давал ни на мгновение забыть об этом злосчастном браслете.

— Многое, Демиан, — голос Гевора показался мне скучающим.

— А если я сниму эту побрякушку?

— Попробуй, — маг земли неприятно сощурился. — Чары отрицания, что ты можешь противопоставить им? Каково ощущать себя запертым внутри самого себя? Каково испытывать боль, равную приложенному усилию? О, да, если ты снимешь этот браслет, Демиан, мы отступимся и приклоним перед тобой колени. Мы почитаем искусство и мудрость. Сними его, и я самолично снаряжу для тебя лучшее судно, наполню его провизией и товарами, и окажу любую помощь, которая вам может потребоваться. А чтобы не был твой обратный путь скучен, я дам тебе двадцать лучших рабынь Оплота. Ну что же ты ждешь?

Я прикусил губу. Гевор был прав, любое мое движение сопровождалось хлестким ударом, затапливающим сознание болью.

— Я так и думал, — сказал маг земли, нарушив затянувшееся молчание. — Сохраняй тишину внутри себя, и боль вскоре затихнет, будто эхо.

— Демиан, что нам делать? — Марика смотрела на меня с мольбой, но я не знал, чем ее подбодрить.

— Отпустить девочку? — будто читая мои мысли, уточнил Гевор. — Это было бы глупо, не находишь? А как бы поступил ты сам?

— Не знаю, — я пожал плечами.

— Лукавишь, маг материка, — это прозвучало как ругательство. — Что будет делать дитя среди жестокой жизни Тура? О чем ты думаешь, Демиан? Она пойдет по рукам в первом же кабаке. Нет, это опасно для девочки, ну и не вяжется с моими планами, знаешь ли. Сейчас мы ищем мужчину из твоего экипажа, последнего, кто выжил. Мы потеряли его в порту, но это ненадолго. Чужак не может скрыться на нашей территории. Его найдут, а того, кто ему помогает прятаться, отдадут на съедение лесным муравьям. Ну и уж конечно, если вы с Мастером сможете промолчать, то они расскажут все с куда большим рвением.

— Немного интересного ты услышишь от простолюдинов, — проворчал я. Страха не было.

— Куда больше, чем ты думаешь, — едва заметно усмехнулся Гевор. — Ведь ты так важен для этой малышки!

— Зато она для меня не важна, — в тон ему усмехнулся я. Равнодушно. Марика под моей рукой тихо вздохнула, я чувствовал, как напряглись ее лопатки. — Девочка — вещь. Как и сгоревший корабль, как и Мастер. Мы — не вы. Каждый из нас владеет силой, способной стереть этот остров с поверхности моря. Поверь, никто из нас не будет драться за другого, и эта разрозненность и есть равновесие мира и ваш шанс выжить.

— Пойдемте, — позвал Гевор, отстраняясь от стола. Ему не понравилось то, что я сказал, но он все еще питал надежду. — Ты расскажешь мне все.

— Я сказал то, что хотел, — негромко заметил я, подошел к столу и щедро налил себе кубок розовой воды. Гевор наблюдал с улыбкой, как я пью, пытаясь утолить жажду и унять внутреннюю, тоскливую боль. Дурманы успокоили мои мысли и я, осушив кубок, последовал за магом земли. Марику я отстранил с дороги: туда, куда вел мой путь, не стоило ходить маленьким девочкам.

Големы расступились, давая мне дорогу, и Марика, не устрашившись, смело шагнула вслед за мной и доверчиво взяла меня за руку. Глупая, глупая девчонка! Неужели она не понимает, что впереди меня ждут пытки и смерть? Неужели не осознает, что только отстранившись и преисполнившись равнодушия, подкрепив отстраненность в моей душе, она сможет уцелеть сама.

— Это верно, — согласился Гевор, глядя на меня. — Она пойдет с тобой. Пока.

Мы вышли в коридор и пошли в приятном полумраке, а големы тяжелой поступью следовали за нами вплотную.

— Открой проход, — приказал Гевор, и один из големов, поднатужившись, поднял тяжелую крышку люка, столь искусно выполненного, что на полу не было видно никаких зазоров. Но плита словно прилипла к ладони истукана и подалась вверх, открывая темный, пахнувший влажной плесенью зев подвала. Я увидел широкую лестницу из осклизлых досок, уходящую в пустоту, и с этой лестницей что-то внутри меня также обрушилось в бездну. Я вспомнил, как спускался по пыльным ступеням вместе с Мастером под самое сердце Форта. Истощенный, едва не погибший, я имел все же больше шансов уцелеть в мире призраков, чем сейчас среди людей и големов.

Я ощутил острый приступ страха и, против воли, потянулся в темноту, желая разглядеть то, что меня ждет. Ледяной шквал скользнул по руке, Марика вскрикнула от боли, потому что я, не удержавшись, с силой сжал ее запястье.

— О! — захохотал Гевор. — Ты пользуешься своими умениями чаще, чем думал? Придется поостеречься поступать необдуманно.

Подавая мне пример, он первым ступил на лестницу, которая неприятно заскрипела под ногами. Дойдя до первого пролета, он остановился и вынул из кольца факел, один из големов тут же преподнес ему тлеющий фитилек. Неровное, трепещущее пламя влажно отразилось в осклизлых досках пола. Я увидел длинный ряд пустых клетей, являющихся естественным продолжением фундамента. Прутья стенок покрывала ржавчина, отслаивающаяся от поверхности, будто струпья с кожи больного, на полу под низким потолком лежали сопревшие охапки соломы. Пахло запустением, влагой и плесенью, и эти запахи угнетали сознание, шепча о безысходности.

— Зачем вам темница? — поинтересовался я, глядя, как отпирает Гевор одну из решеток, за которой лежала свежая, еще зеленая трава. Он старательно звенел ключами, и этот звук, как и падение капель на доски, неприятно действовало на разум.

— Прошу, — сказал маг земли, отступая в сторону. — Особая клетка для золотой птицы. Как видишь, здесь свежая трава и есть отхожее ведро. Все для вашего удобства, дори.

Я отпустил Марику и вошел в клетку, нагнув голову, Гевор подтолкнул девушку следом, но не грубо, а будто по-отечески огладив по спине. Притворил дверь, даже не думая ее запирать, и задумчиво прислонился к решетке.

— Темница? — сказал он пустому подвалу. — Темница важна. Как символ устрашения. Каждый должен знать, что если он нарушит правило, то будет наказан, и это место, полное змей, пауков, сырости, одиночества и боли, как нельзя лучше сдерживает от опрометчивых поступков тех, кто способен думать. Как видишь, здесь сегодня нет посетителей. Когда маг огня вывешивает над водой то, что осталось от вора, шевелящееся, но уже не способное кричать, когда рассказывает зевакам о том, что испытал несчастный перед очищающим огнем… когда он сжигает над морской волной тело и придает пепел глубине, у многих рождается истинное понимание смысла и стоимости жизни.

Марика за моей спиной дышала тяжело. Не от страха, от ненависти. А я смотрел на застывший профиль Гевора и размышлял о том, зачем нужен весь этот фарс. Нет, его слова не трогали меня, потому что маг земли не испытывал ничего, кроме сожаления, произнося эти слова. Я слишком хорошо знал, каким должен быть палач. Гевор палачом не был. Возможно, для дела сюда спустится тот самый чародей огня, о котором только что упоминалось.

— И, тем не менее, здесь нет ни змей, ни пауков, — сказал я задумчиво, избегая прикасаться к ржавым прутьям, которые оставили на плечах и спине мага земли рыжие борозды. Жаль, хорошая рубашка была.

— Это — символ, — согласился Гевор. — Иногда символ блестит ярко на солнце, но в хмурый день, приблизившись к нему, можно увидеть, что поверхность потрескалась и покрылась пылью. Хотя змеи, конечно, сюда заползают. Улыбаешься? Ну, хорошо. Это из ряда вон событие, хладнокровные любят места потеплее, так что пусть твоя спутница не опасается скользких гибких тел. Думаю, это самое безобидное, что может ее напугать.

Теперь я оставлю вас до тех пор, пока не будет принято решение. Молись своим богам, чтобы Лааль удалось прояснить разум Мастера и заставить его ответить на наши вопросы. Потому что в противном случае мы придем задавать вопросы тебе, и мы будем спрашивать день за днем, пока ты не ответишь.

Гевор запер решетку, повернулся и ушел. Его големы последовали за ним, но наверх поднялись не все. Двое остались у лестницы и еще двое у самого выхода. Учителя Оплота не хотели недооценивать мои силы, но они переоценили их. Небрежно защелкнутый на запястье браслет стал для меня приговором, а эхо боли затихало слишком медленно, делая меня беспомощным и усталым. Я — смотрящий Ночного дракона — попал в ловушку собственного незнания. И от этого становилось жутко.

Я выбрал место почище у стены, сел и положил ладонь поверх браслета. Мои чуткие пальцы пробежались по бороздкам незнакомых символов. Что это? Неужели то, над чем мы так старательно насмехались? Истинные чары, отрицающие всякую магию?

— И что будет дальше? — спросила Марика деревянным голосом.

— Дальше будет боль, — через силу ответил я. — Зачем ты взяла меня за руку, девочка?

— Возможно, я смогу помочь тебе, — ее голос зазвенел от волнения.

— Тебе следовало быть умнее. Отказаться от меня, вот что тебе следовало сделать. Тогда, возможно, ты бы и смогла помочь мне, — едко отозвался я.

— Ты не можешь творить чары, этот браслет что-то с тобой сделал, но я то могу! — зашипела девушка. — Обучи меня, и я вытащу нас отсюда.

— Ого, — я наградил ее тяжелым взглядом. — Научить тебя чародейству?

— Да! Ведь ты же обещал, и лучшего времени для этого не найти!

О, она была уверена в том, что говорит. Глупая, глупая девчонка!

— Ну, конечно, я сделаю это, — тяжело проговорил я. — За пару дней, если повезет. Или нет, за пару часов! Ведь это на самом деле так просто, правда? Захотел и наколдовал на блюде поросенка, захотел и заставил огонь в камине пылать.

— Я слышала, что не так то это и быстро, — не почувствовав или не желая замечать моей неприкрытой насмешки, заявила Марика, — но тебе придется поторопиться, если ты хочешь, чтобы мы остались живы. Нужно открыть решетку, убить этих стражей и бежать.

— Ну, а дальше?

— Спрячемся, остров большой, — беспечно заметила девушка, усаживаясь рядом со мной. — Если раненый Ален смог скрыться, то и мы найдем место, где можно пересидеть некоторое время. А потом ты найдешь выход.

— Как же ты в меня веришь… Ален, я думаю, прибудет в ближайшее время.

— Это вряд ли, — отказалась Марика. — Он — малый не промах, вот увидишь.

Я лишь хмыкнул на это заявление.

— Ну что, с чего начнем? — оптимистично спросила меня Марика через несколько минут молчания.

— С того, что я немного посплю, — отозвался я.

— Ну и правильно, тебе надо отдохнуть, — как-то неуверенно согласилась она, но не выдержав и минуты, спросила: — Ты не будешь меня учить, да?

— Гениальное умозаключение, — не удержался я от сарказма.

— Да почему?!

— Потому что на это нужны годы, Марика. И я должен иметь доступ к энергии, в противном случае все это останется лишь словами в пустоте.

— Это могло бы нам помочь! — жалобно возразила девушка. — Зачем же я тогда пошла за тобой сюда?

— Быть может, забыла подумать? — я вздохнул. — Нет, это нам совершенно не поможет. Ты просто сделаешь, как я велю, поняла? Когда будут задавать вопросы, ты расскажешь все, что тебе удалось обо мне узнать. Все, что ты думаешь обо мне. Но расскажешь ты это равнодушно, и подробно, как рассказывают про собственного врага. Не дай им посчитать, что мое сердце должно дрогнуть, если тебе причинят вред. Что бы я не говорил, это попытка оградить тебя и себя.

— Да что у тебя за тайны такие, которые стоят жизни? Что вообще они хотят узнать?

— Им нужна бесполезная вещица, девочка, — я задумался, прикрыл глаза. — Они хотят знать, откуда явились драконы и какова природа водяных змеев. Что мы умеем и где мы этому научились.

— И ты знаешь?..

— Знаю, но на самом деле это никому не нужно. У нас есть знания, которые могли бы вознести их на небывалые высоты, но они никогда не спросят.

— А мне ты скажешь?

Я усмехнулся про себе. Да, и пусть это будет своего рода приманкой. Если она расскажет им, быть может, я легко отделаюсь. Есть секреты и пострашнее. Если им удастся вырвать их из меня, вряд ли этот мир проживет долго.

— Книги, Марика. Настоящее величие в них, настоящие знания, дарующие власть.

— Так ты научил меня делать воду пресной? — запнувшись, спросила девушка. — При помощи тех знаний, доступных любому?

Я улыбнулся полумраку.

— Девочка, держись от меня подальше и не вздумай чувствовать, что предаешь. Любые твои эмоции будут использованы против меня.

— Ты ведь все равно не расскажешь, даже если они будут убивать меня?

Вопрос показался мне нейтральным, и я выбрал тот же тон, что и она, говоря о страшном:

— Не расскажу. Есть знания, которые опасны для всего мира. Они рушат горы и осушают моря. Такие знания не для людей.

— Но магам дарованы эти знания?

Я промолчал, и тогда в темноте раздался ее голос, от которого впервые за сегодняшний день меня пробрала дрожь.

— Они замучают тебя до смерти.

— Возможно, — прошептал я, думая о том, что когда-то… очень давно моим собственным выбором была смерть. Сейчас, пожалуй, имей я при себе оружие, мой выбор остался бы прежним. Но у меня не было выбора.

Хромая, я следовал за Гевором. На этот раз моя хромота была не для отвода чужих глаз. Лишенное магии тело предало меня не задумываясь, и я вновь ощутил бессилие. Теперь каждый шаг босой ноги по осклизлым доскам узкого настила пронзал колено и бедро раскаленной иглой.

За моими плечами тяжелой поступью следовали големы. Мы свернули и оказались в просторном тупике, пространство которого расчерчивали, будто разрезали на части, три столба пронзительно яркого света, проникающего через оконца размером не больше кирпича, вынутого из кладки фундамента.

Гевор поманил меня сесть за прямоугольный стол, в центре которого стояла изящная крынка с каплями влаги на блестящих лаком боках. Небесно-голубой и белой краской на ее поверхности изображались очертания Гуранатана и деревьев, чьи кроны усыпали розовые цветы — лишь мазки искусного художника. Моралли бы понравился этот лаконичный и с тем столь содержательный стиль, а Марика была бы несказанно рада этой крынке. Вот уже сутки нам не давали ни еды, ни воды, и мне было ее искренне жаль.

Я вздрогнул от звука отодвигаемого стула, покорно сел напротив Гевора. Големы разместили на стенах три факела, добившись странного эффекта сплетения огня, теней и света. Теперь солнечные потоки не казались столь яростными и не слепили глаза. На них хотелось смотреть, их хотелось коснуться, и я, чтобы отстраниться, наблюдал за магом земли. Он был спокоен и решителен, но в нем не нашлось истекающего соками яда желания причинить боль, столь хорошо знакомого мне по Рынце. Нет, палач Форта был другим, одно лишь его приближение заставляло у простолюдина все сжиматься внутри, и дело было не в устрашающем кнуте, подвешенном на поясе, и не в грозных позах, которые он любил принимать. Это было подспудное ощущение жертвы перед хищником. Гевором же, напротив, владело твердое понимание необходимости, и это для меня было во сто крат страшнее. Этот человек будет причинять боль столько, сколько нужно, ласково уговаривая меня отступиться. И эта его теплота будет неплохим оружием, наносящим дополнительный урон.

В углу у стены тихо тлела, щурясь, будто домашняя кошка, жаровня с углями, и тепло, исходящее от нее, приятно касалось кожи. Над фундаментом, среди кустов камелий и деревьев плыла жара открывшегося полудню дня, но здесь, под толстыми камнями было промозгло. Не столько холодно, сколько сыро, и эта сырость ощупывала все своими бесстыжими руками, запускала пальцы под кожу, сжимала мышцы и сердце своими ледяными пальцами.

Живительное тепло и солнечный свет заставили меня расслабиться и вновь обрести равновесие. Я даже позволил себе легкую улыбку и непринужденную позу.

— Ты считаешь выбор неверным, — наблюдая за мной, сказал Гевор. — Ты, я думаю, знаешь, что тьма, холод и неизвестность коробят человека изнутри, в то время как искусство боли направлено на то, чтобы вбить клин в уже образовавшуюся расщелину, дабы расширить ее.

Но я вижу все иначе. В царстве тьмы, чем чаще ты смотришь на свет, тем более притягателен он для тебя. И взгляда уже недостаточно, тебе надобно прикоснуться к нему, почувствовать тепло его ласкового касания. И это то, что я могу у тебя отнять. Солнце никогда больше не тронет твою кожу, Демиан, если только ты не станешь покорным.

— Все это, — я обвел взглядом тупик, — к чему? Ты же понимаешь, что ни боль, ни страх меня не возьмут.

— Я погляжу, да, — задумчиво сообщил Гевор. — Не знаю никого, кто мог бы выдержать пытки. Ты заговоришь. Все говорят, кто-то раньше, кто-то позже. И те, кто пытаются устоять, в тысячу раз глупее первых, которые не калечит свое тело и свой дух. Ни к чему это все, ни к чему. Сейчас я для тебя вода и земля, вдох и биение твоего сердца. Одного моего взгляда достаточно, чтобы ничего этого не стало, но такого подарка ты не получишь, уж прости. Многие сперва говорят, что их ничего не страшит. И вправду, здесь нет пыточных механизмов, способных вытянуть твои жилы в струны; нет воротов, усилие которых вырывает суставы и разрывает плоть, нет прессов, способных растереть твои кости в порошок. Но для меня все это — непрактичные вещи, требующие ухода, смазки и искусного обращения. Чем сложнее машина, тем труднее заставить ее проводить ювелирную работу. Все, что мне нужно — всего лишь три инструмента, Демиан. Три простых инструмента. Первый из них — земля.

Он положил между нами плоский камень с остро обколотой кромкой по одному из краев.

— С древности это оружие и строительный материал, украшение и предмет поклонения. Он может быть подарком, подношением мертвецу, или смертью для живого. Остальные два инструмента мне подарили другие учителя Оплота. Вода, — Гевор переставил с места на место кувшин, но не пододвинул его ко мне или не отстранил, а просто сместил по центральной оси, привлекая мое внимание. — Огонь.

За его спиной из углей вдруг вырвалось пламя, лизнуло потолок в слепой жестокой попытке пожрать то, что способно гореть, и опало, вновь уйдя в мерцающие угли.

— Ты и вправду думаешь, что этого мало? — с легкой насмешкой спросил маг земли, наблюдая за мной.

Я лишь пожал плечами, думая о том, что мне довелось услышать в казематах Форта через плотную, клубящуюся тьму. Крики не людей — животных; стоны, скрежет. И против этого — камень, вода и огонь? Уверен, Гевор еще заставит меня отступиться от упрямой уверенности, что я знаю все лучше других. Но не сейчас. Еще есть время немного потешить себя иллюзиями. К боли невозможно быть готовым, остается отстраняться от нее всеми известными мне способами. Обманывать себя, обманывать учителей Оплота. Ждать… Чего? Кто придет мне на выручку? Зачарованный незнакомой, и от того еще более опасной магией Мастер? Ален, которому удалось спрятаться в людном порте Велинцерца с целью спасти собственную шкуру? Да и что может противопоставить сын моряка людям, умеющим творить ворожбу?

— Именно так ты и думаешь, — в голосе Гевора мне почудился упрек. — Тебе кажется, это какой-то обман, но я открыт. Мастер пришел сюда как господин, готовый властвовать и повелевать. Мы всего лишь хотим, чтобы этого никогда не повторилось. Тебе придется рассказать все о собственной уязвимости. Да, мы пока поговорим, и ты будешь отвечать на мои вопросы или молчать — в конечном счете это не так уж и важно. Я все равно тебе не поверю, потому что скованный браслетом отрицания, ты так же закрыт для меня, как весь мир для тебя. Ты — золотая рыбка, помещенная в сосуд. Я снаружи, ты внутри и все, что я могу делать, это щелкать по стенкам, рождая колебания, заставляющие тебя страдать. Теперь ты видишь, что мы дошли до главного, — он отодвинул крынку в сторону, расчищая между нами место, отложил в сторону камень. — Положи сюда правую руку ладонью на стол.

Спокойно глядя на мага земли, я протянул руку.

— В твоей руке тридцать костей, — Гевор придавил пальцем мой мизинец и медленно повел его вверх, давая ощутить каждый сустав. — Тридцать сгустков боли, Демиан. Фаланги, кости пястья, выше, выше, лучевая и локтевая кости. Я резал кожу, расплетал мышцы и исследовал их с тщательностью настоящего врачевателя, и все это сейчас в моем распоряжении. Ты должен понять: те, кто с пренебрежением смотрел на воду, начинают говорить даже раньше других, потому что оказываются не готовыми к предательству. Ты привык, что вода дает тебе жизнь, питает тело и успокаивает разум. Если ты не совсем глуп, то отчетливо осознаешь ее превосходство над всеми нами. Но жизнь неотделима от смерти, и приток воды может быть столь же мучителен, как ее отсутствие.

Я вздрогнул — Гевор с силой надавил мне на основание запястья, но причина прокатившейся по телу дрожи была в видении из прошлого. Как наяву я видел завораживающе величественные волны льдистого моря, пожирающего дерево и камни. Стремительные потоки врывались в проходы между домами, выдавливая стекла, ломая балки, перетирая камень в своих челюстях.

— О да, — Гевор жадно подался вперед. — Я вижу это! Такие силы скрыта в твоем теле, что даже оковы не способны полностью подавить их. Это поразительно и небывало! Ты еще расскажешь мне, когда это было, но сейчас не стоит так трактовать мои слова. Я не собираюсь топить тебя, нет. Пытки, как и любое другое дело, должны быть просты и полны изящества. Три драгоценности в моих руках, Демиан. Земля со временем разотрет каждую косточку в твоем теле, одну за другой, начиная с этой руки. Палец за пальцем. Ты будешь кричать или корчиться или молчать, меня это не волнует. Огонь прижжет твои раны и будет давать жизнь так же как вода. Это заставит тебя понять, что вещи иногда обманывают ожидания. Боюсь, к этому моменту ты проклянешь и огонь, который раньше лишь обогревал тебя, и воду, что утоляла жажду. Такая жизнь не нужна никому. Только от тебя будет зависеть, когда я пущу к тебе смерть. Постарайся быть честным с самим собой, но учти: чтобы ты не сказал, я начну слушать лишь тогда, когда вода начнет бурлить. Пар съедает плоть как едкие кислоты из лабораторий моих подмастерьев.

— Какой вдохновенный монолог, — не мигая, я смотрел на Гевора, гадая, удастся ли мне вывести его из себя, но слова мага земли остались спокойными и взвешенными:

— Вы, зовущие себя истинными магами материка, полны презрения и подобны гнилому зубу, который шатается в челюсти мира. Вы возомнили, будто мир не сможет жевать без вас, но я докажу, что это не столь уж важно. Где твоя сила, Демиан? Ты сидишь передо мной покоренный, хотя сам еще не подозреваешь об этом. Ты не совершил ни единой попытки спастись, думая, что мудро выжидаешь нужного момента. Но что, если этого момента уже не будет? Ты стал всего лишь человеком и не можешь смириться с этим, все еще считая себя кем-то другим.

Я не отвел взгляда, едва заметно улыбнувшись, и тогда Гевор поджал губы. Он был достаточно умен, чтобы понять мой взгляд без слов.

— Что же, я ошибся? — спросил он глухо. — И тебе не внове оставаться ни с чем? В тебе — лишь далекий страх тела, больше ничего. Это плохо дня меня, но и для тебя ничего не изменит. Теперь я спрошу все, что хочу услышать. Задам вопросы разом, чтобы у тебя было время подумать над ответами. Судя по всему, многие не станут для тебя сюрпризом.

— Давай, — предложил я и сплел руки на груди.

— Можешь начать со своей истории. Где ты родился и как рос, когда обнаружил в себе способности к магии и где встретил своего Древнего. Как ты и другие маги смогли возвести за одну ночь город. Расскажи мне про него все, что знаешь. Еще я хочу узнать, как убить Древнего и устоять в прямой схватке с магом вроде тебя.

Поведай мне, о чем ты думаешь, глядя на меня, чего хочешь, о чем мечтаешь. Я хотел бы услышать о реликвиях, питающих жизнью ваш город. И напоследок расскажи мне о человеке, способном убивать прикосновением…

— Ты знаешь его? — усидеть на месте мне стоило огромного труда, но взвившийся от волнения голос выдал меня. — Если знаешь — говори. Ты даже не представляешь, как важно понять, кто он такой, и найти его следы!

Гевор насмешливо приподнял бровь:

— Глупо задавать вопросы тому, кто сам задает вопросы. Но ты, того не желая, и сам ответил мне. Ты слышал о нем, но не знаешь, где он. И, тем не менее, он знает о тебе…

— А ты прав, — я поерзал на стуле, принимая, должно быть, одно из самых трудных решений в своей жизни, — и имеешь право знать. Это существо — не человек — обладает умением разрушать и поглощать жизнь, впитывать в себя время и идти дальше. И оно ненасытно. Если оно преуспеет, то через границу, охраняющую твой мир, хлынут порождения времени, и жизнь оборвется. И сейчас, возможно, происходит страшное, потому что он обучает своему умению других.

— Чувство времени — всего лишь легенды о магии, но не магия, — будто желая спорить, заявил Гевор.

— Если ты его слуга, — холодно попросил я, — то дай мне поговорить с ним. Если враг — помоги с ним справиться. Он здесь, на Туре?

— Сам ответь на свой вопрос, — Гевор на мгновение отвел взгляд. Что-то было неправильно в этом его поведении. — Ну, я жду ответов.

Я посмотрел на браслет на руке. Если маг земли смог различить отголоски моего прошлого видения, могу ли я?..

Глядя, как содрогнулось мое тело и побелели костяшки пальцев, Гевор удрученно покачал головой:

— Чем мощнее действие, тем сильнее противодействие. Не вырваться и не спрятаться, понимаешь? Чем больше ты приложишь, тем громче будет звучать эхо боли. Или ты думал меня убить?

— И в мыслях не было, — хрипло сообщил я.

— Жаль, я хотел поиздеваться, — искренне признался он, поднялся и вошел в столб света. Зажмурился от удовольствия, подставляя щеки солнцу. — Тогда ты ищешь путь, чтобы вырваться. Знаки на браслете тебе не знакомы?

— Зачем все это тебе? — пытаясь отдышаться, уточнил я. — Ты ведь всего лишь хочешь знать то, что знаю я. Но сами действия тебе противны.

— Ты вызываешь у меня смешанные чувства, — согласился Гевор. — Ты в одиночку уничтожил водяного змея, так сказал Мастер, и потом много дней вел свой покалеченный корабль к цели. Это немало.

— Так просто? Уважение? — опешил я. — И ты готов выступить вместо вашего палача?

— Простота не значит слабость, но я не стану скрывать: мне не нравится то, что происходит. Мне не нравятся обе стороны монеты, если ты понимаешь, о чем я. Если бы на твоем месте сидел Мастер, я бы не пришел. Риффат, чья суть огонь, сделал бы все, чтобы разговорить этого заносчивого дурака. И он был бы в своем праве, а я не испытал бы и капли жалости.

Но ты — другой, и твое место в объятиях Лааль. Ты это заслужил, а здесь место Мастера. Но чем бы я не руководствовался, для учителей Оплота важен результат, и если мне не удастся воззвать к твоему разуму, тогда придется делать все необходимое. Так что же, знаки на браслете тебе не знакомы?

Я покачал головой.

— Иначе и быть не могло. Ты хотя бы слышал о чарах отрицания?

Я снова покачал головой. Чем больше молчишь, тем больше узнаешь, а Гевор был не прочь поговорить.

— Сплетение этого узора было соткано давным-давно и родилось оно где-то здесь, в горах. Так и передается через горы другим. Сложное и изящное заклятье, подобное натянутой струне, отсекающей все лишнее. Тронь ее, и рождаются вибрация и звук, которые быстро затихают. Так стекают по отрицанию любые действия и, если только паутина сплетена верно и в ней есть все необходимые узлы, магия любой природы сойдет на нет.

— Так как же снять браслет? Инструментами кузнеца?

— Боюсь, ни один инструмент не возьмет этот металл. Снять браслет легко для меня и очень сложно для тебя. Если ты не забыл, я по ту сторону, заклятье обращено внутрь, и я могу затронуть в нужной последовательности всю череду узлов, заставляя их распадаться. Разрушив целостность, снимешь браслет. Других способов не существует.

Нет, я не вижу для тебя выхода. Демиан, тебе придется не только нащупать нужный порядок, но и преодолеть сопротивление. Я могу поверить, что второе тебе по силам, но первое… Вглядись в символы на браслете? — предложил Гевор.

Я поднял руку, разглядываю тонкую, замысловатую вязь. Да, узоры были разделены, и при желании, почти не боясь ошибиться, можно было сказать, где они собраны в группы, а где между ними разрывы. Тонкая спираль незнакомой письменности, сжавшая мое запястье. Что это за язык? Я знал многие языки этого мира, но отнюдь не все, и этот был не похож ни на что мне знакомое.

— Много, верно? — уточнил маг земли и, не дождавшись ответа, продолжал: — Можешь перебирать их столько, сколько угодно. Всякий раз боль будет заставлять тебя остановиться и на это уйдут годы. Столько времени я тебе не дам. Теперь говори, или я буду вынужден начать раньше, чем планировал.

Ночами Марика тихо плакала, чем заставляла меня вновь и вновь пробуждаться от равнодушного сна, отстранять боль и подходить к ней. Я гладил ее по голове, успокаивая, и она затихала, пряча слезы. Уверен, она не хотела терзать меня своими страхами, но они рвались наружу, и девушка ничего не могла им противопоставить.

Хотел бы я избавиться от этой тяжелой ответственности? Хотел бы, чтобы моим спутником была лишь тишина? Нет. Я бы уже умер, если бы не она.

Не знаю, сколько дней прошло, я старался их не считать. В первый день Гевор говорил с Марикой также, как со мной — вежливо, спокойно, предлагая выбрать либо то, либо то. Марика была с ним откровенна, и я надеюсь, что эта откровенность пошла нам обоим на пользу. Впрочем, подозреваю, что Гевор перестраховался и перед разговором опоил девочку какими-то травами, сделавшими ее спокойной и покладистой. Не думаю, что Гевор мог бы причинить ей какой-то вред, он был слишком умен и понимал, что время применять это оружие еще не пришло.

Гевор. Он был прав во всем, и даже в том, к чему я отнесся сперва с непониманием. Маг земли все делал уверенно и поступал неторопливо, показывая, что ему некуда спешить. Это чувство, что он может продолжать мои пытки сколь угодно долго, практически бесконечно, поселило в моей душе надломленное обречение, а такой притягательный, близкий, но совершенно недосягаемый солнечный свет рождал нечто, схожее с глубокой жаждой.

В тот первый раз Гевор запретил мне говорить, когда взял в руки свой камень.

— Теперь держи языка за зубами, Демиан, — сказал он мне с задором, — я не хочу слышать от тебя ни слова, ни стона. Да, я не хотел бы видеть и слез. Нет, конечно, я не стану запрещать тебе кричать, но сейчас любые твои ответы не для моих ушей. Прими это правило. Любое твое слово продлит мучения.

Он поставил небольшие песочные часы на стол.

— Сколько здесь минут, скажи?

Я молча смотрел на него.

— И то верно, я и забыл, — согласился Гевор. — Но ответь, этот ответ я хочу услышать.

— Четверть часа, — подсказал я.

— Хороший глазомер, — согласно кивнул маг земли. — Итак, четыре оборота в день. Всего четыре. Так я оцениваю твое терпение и выдержку. Я сам выбрал себе границу. Час, это все, что будет в моем распоряжении, всего шестьдесят долгих минут и тридцать костей твоей руки.

Он перевернул часы.

Големы молчаливо подступили ко мне, один, подобно гранитным тискам, сдавил мое запястье, второй, будто скобой прижал мою руку к поверхности стола.

— Теперь молчи, — приказал Гевор и слегка ударил по мизинцу…

Теперь мною владело мучительное ожидание, и я частенько просыпался среди ночи не только от усилившейся боли или всхлипов Марики, но сдавленный ужасом того, что песок в часах не заканчивается. Он сыпется, и песчинки трутся друг о друга будто шипение змея, но их бесконечное количество, они будто возникают из ничего. Именно так, я видел во сне не кровавые картины и не сосредоточенное лицо Гевора, но эти песчинки времени, которое преследовало меня везде.

С первого дня пыток я ничего не ел, лишь пил, потому что после проведенного с Гевором времени такие подвиги мне были уже не по силам. Попытка съесть что-то утром, когда боль немного ослабла, привели к тому, что мой завтрак оказался на полу во время нашей следующей встречи. Это было ужасно и не имело никакого смысла, лишь доставляло еще большие мучения.

Надо сказать, что нас кормили хорошо и поили чистой, горячей водой, иногда добавляя в нее мяту и лемонграсс, но в сыром холоде подвала это было как нельзя кстати. Каждый день на полу меняли траву на свежую, а ведро выносили достаточно часто, чтобы мы не мучались запахом собственных испражнений. В какой-то степени это заботливое отношение было насмешкой надо мной и моим лицемерием, попыткой заставить нас поверить, что мы сами виноваты в том, что происходит. Я понимал, что правду можно попробовать вытащить из меня одним махом и, если я не умру, когда он будет отрезать мне нос и уши, или кастрировать, я, наверное, заговорю, не в силах заставить свое сердце замереть. Но Гевор от чего-то медлил.

День ото дня все повторялось, он приходил утром, хмурый, с легким состраданием во взгляде, сопровождаемый двумя неизменными големами, не нуждающимися ни в еде, ни во сне. Он отпирал дверь, и мы шли в ненавистный тупичок, а после кажущегося вечностью часа я сам возвращался обратно, сдержано прощался и, дождавшись щелчка замка, заходил в свою маленькую клетку. К этому времени на полу уже лежали свежие травы, дразня обоняние сильным ароматом сока, и от этого запаха меня мутило еще больше. И я даже не мог смотреть в тот угол, где на небольшом раскладном столике стоял свежий графин с водой или исходил ароматным паром высокий чайник с длинным носиком; лежали фрукты и мясо.

Все это оставалось пустым, как и попытки Марики сделать что-то для меня. Мне кажется, настал момент, когда у нее закончились слезы. Она каждый раз помогала мне лечь и поудобнее устроить замотанную чистой тканью со свежими пятнами крови руку, и неторопливо смачивала мне губы водой, потому что знала, что я не могу пить. Капля за каплей она вливала в меня жизнь, терпеливо ожидая, когда мне станет немного легче. С каждым днем мне становилось все сложнее возвращаться из болезненного забытья, а сон мой стал поверхностным и наполненным бредовыми снами, от которых не оставалось даже обрывков, когда я приходил в себя. Эти сны заставляли меня метаться, и Марика теперь частенько не спала ночами, не давая мне биться в конвульсиях, а сжимая в своих объятьях.

Порою я слышал собственные стоны, сгорая в пламени лихорадки, но проснуться не мог…

— Зачем вы это делаете с ним?! — закричала Марика, и я с трудом разлепил склеенные коркой гноя глаза. — Неужели вы готовы на все, лишь бы вырвать из него то, что всех нас уничтожит?!

— Что ты знаешь об этом, девочка? — мягко спросил Гевор. — Быть может, оно лишь уровняет шансы. Сделает его не властителем мира, а всего лишь еще одним хранителем знания. Почему ты так веришь магам материка, девочка? Веришь, что они никогда не воспользуются этим знанием в собственных целях? Не значит ли, что единолично владея тайной, они имеют над нами бесконечную власть? В этом ты не видишь опасности? Знания одного — это сила, которой сложно что-то противопоставить.

— А если вы не сможете его удержать? Умения в неловких руках несут смерть, даже я это понимаю! Это как ураган, который не слушается твоих слов! — я хотел одернуть Марику, но за время сна губы так слиплись, что я не смог произнести и слова. — Они сдерживают его, они его не выпускают. Демиану нет дела до власти, но ты калечишь именно его! Самого достойного из тех, кого я знаю. Ты не видел, как под его руками затягиваются раны, не видел, как он в одиночку заставляет воду скрепиться коркой льда, чтобы только корабль не утонул! Это зависть движет тобой, но блоха никогда не превратится в бабочку! Ты боишься его, признайся!

— Совершенно верно, девочка, совершенно верно, — печально согласился Гевор, открывая дверь, противно скрипнувшую ржавыми петлями. — Демиан, пора, а то твоя боевая заступница сейчас обвинит меня не только в трусости…

— Я не пущу его! — Марика встала в проеме двери между нами, отважная и глупая в своей уверенности, что может что-то изменить.

Гевор нагнулся, чтобы их лица оказались на одном уровне, и доверительно спросил:

— Он совсем плох, девочка? Не сверкай на меня взглядом, я знаю, что накануне немного перестарался. И за день до этого. Он, знаешь ли, выводит меня из себя своим упорством. Иногда мне кажется, что Демиан сделан из камня, будто он один из моих големов. Не поджимай губы, я знаю, что ему нужен отдых, и сегодня он получит его, не волнуйся. Мы ведь на самом деле с ним так и не поговорили.

Плечи девушки опустились, когда я положил ладонь здоровой руки ей на голову, погладил по грязным, слипшимся от пота волосам.

— Давай-ка я пройду…

Она взглянула на меня так, будто я ударил ее, а Гевор внимательно следил за происходящим, и мне его интерес крайне не понравился. Мое сердце сжалось от предчувствия беды, но что-то изменить было невозможно.

Мы снова прошли до тупика, где, как обычно, тлела жаровня, стояла кружка и кувшин с водой, с краю лежал камень. Я было шагнул в сторону столба солнечного света, но один из големов тут же преградил мне путь.

— Присаживайся, — позвал Гевор.

Я сел, привычно налил себе воды, напился.

— Что изменилось? — прямо спросил я.

— Многое, — Гевор поморщился. — Сними эти тряпки и посмотри на свою руку.

Он постучал ладонью по столу — уже знакомый знак, что мне надо предъявить руку. Теперь все было сложнее, и мне пришлось поддержать левой рукой запястье, чтобы выполнить этот приказ. Это простое, казалось бы, действие, сбило мне дыхание, разметало мысли, и я вздохнул, усмиряя боль. Я был замкнут в себе, но все же мне удавалось разделять чувства, загонять их вглубь и отстранять.

Маг земли глядел на меня с любопытством и не торопил.

Справившись с собой, я выполнил вторую часть сложнейшей задачи и осторожно смотал повязку, теперь уже не бледнея от каждого движения. Впрочем, смотреть на переломанные, будто расплющенные, обожженные пальцы я не желал и, скользнув по ним взглядом, вопросительно уставился на мага земли.

— А теперь еще раз. Внимательнее, — посоветовал Гевор.

Я помедлил и снова посмотрел на руку, на запекшиеся коркой раны там, где палач сдирал кожу, на растертые фаланги… и содрогнулся.

— Ты спросил, что же изменилось, Демиан? Пора. Еще немного, и будет милосерднее отсечь руку в кисти и молиться, чтобы омертвение не затронула предплечье. Поверь, я сделаю это, иначе ты умрешь. Только поэтому. Это будет такая боль, какой ты еще не знал, а потом все начнется с начала.

— И что же мне остается?

— Надежда. Даже сейчас все еще можно обратить. Огонь, воздух, вода и жизнь соберут поврежденные части воедино, чтобы восстановить и напитать их новой силой. Подумай хорошенько, Демиан. Сейчас ты решаешь не только за себя.

— Я все еще могу наплести небылиц, — чтобы выиграть время, сообщил я.

— Не можешь, я вижу… — Гевор улыбнулся ободряюще. — Знаю часть верных ответов. А остальное конечно проверю.

— Не будет так, — я зажмурился, пытаясь остановить одуряющее головокружение.

— Не ожидал, — внезапно признался Гевор. — Ты все свое внимание тратишь на браслет, все время пробуешь его на зуб. Неужели ты чего-то достиг? Твоя магия живет внутри тебя, и ты способен ею управлять?

— Рано или поздно я сломаю это заклятье, — зло отозвался я.

— Мне нравится, что ты веришь во что-то такое… в чудо. Эта уверенность дает тебе силы бороться, но мое терпение подходит к концу. Не мое, — поправился маг земли. — Лааль не способна выжидать слишком уж долго. Как и любая женщина на пути к желаемому, она немного нетерпелива. Но скажи мне, ты и вправду веришь в счастливое освобождение? Может быть в то, что Мастер очнется от дурмана? Или что драконы прилетят и спасут тебя? Знаешь, Демиан, если они до сих пор не пришли тебе на выручку, значит, и не придут. Вот ты мне и скажи, почему? Я слышал, вы очень дружны с Древними.

— А если я тебе скажу, что виной всему время?

— Ах, опять ты про чувство времени, про эту мистическую силу, которая разрушает все, к чему прикасается. Магия, Демиан, способна созидать и разрушать. И также как забрать время живых, она может и передать ее кому-то другому. Не таково ли ваше бессмертие? Твое? Мастера?

Я помотал головой, не открывая глаз. Мне не было нужды смотреть на него. Сегодняшний разговор и вправду был для меня передышкой даже несмотря на то, что моя многострадальная рука лежала между нами на столе как доказательство моего полнейшего бессилия.

— Знаешь, я все жду, жду, когда кто-то из других магов приплывет сюда осведомиться о ваших жизнях. Знаешь, что будет тогда?

— Ты расскажешь, что мы погибли в челюстях водяного змея? — насмешливо поддержал я диалог.

— Ты этого не ждал? — Гевор был заинтересован. — Ничего из того, что я перечислил, — он словно сделал еще одно открытие.

Чтобы подтвердить его догадку, я покачал головой.

— Как вообще получилось, что драконы, сопровождающие вас всегда, в этот раз остались на материке? На этот вопрос ты же можешь мне ответить…

Маг земли ждал и я, вздохнув, кивнул:

— В столь далеком пути не было смысла. Мы не собирались вести противоборство или воевать.

— Но при этом собирались говорить нам, что делать, и были уверены, что мы безропотно пойдем на поводу ваших желаний? Не много ли вы на себя брали?

— Я не знаю, чего там собирался или не собирался делать Мастер, — разозлился я и, открыв глаза, уставился на своего мучителя. — Я успел лишь обмолвиться парой фраз с Лааль после того, как очнулся, и вот оказался здесь!

— О, ты же не хотел плыть на Тур…

— Не хотел, — я немного остыл, понимая, чего добивается Гевор. — Но это был мой долг. Найти водяных змеев и понять, что ими движет.

— А Тур? Чего ты хотел от нас?

— Не знаю.

— Ты хотел обличить нас в том, что мы натравливаем на корабли водяных змеев. Ты хотел свергнуть нашу власть и завладеть морскими чудовищами.

Я ухмыльнулся.

— Ты еще можешь улыбаться. Чему на этот раз?

— Ты обвиняешь меня в чем-то, но какое это теперь имеет значение, если ты хочешь другого? Да, Мастер пришел сюда как хозяин, и право сильного было на его стороне. И вы обвели его вокруг пальца. Произошло то, что произошло.

— Ты бы повел переговоры иначе, — уверенно заявил Гевор. — Не считаешь это несправедливым?

— Что? — не понял я.

— Не прикидывайся, Демиан. Ошибку совершил Мастер, но его баюкает в своих объятиях Лааль. Феддея день ото дня дурманит его сладостными снами, проникая все глубже в его память и ища недостающие кусочки головоломки. А ты здесь в обществе мертвых тварей, боли и изнуряющих ночных кошмаров.

— И какой смысл жаловаться на несправедливость, если так уже случилось? — уточнил я. Мне казалось, я стал плохо соображать от усталости и боли. Я не понимал, чего хочет добиться этот человек, какого признания? Он хочет, чтобы я произнес вслух, что ненавижу то положение, в котором оказался из-за Мастера? Но я и сам виноват. Это я позволил сомкнуться браслету на своем запястье. Это я был готов овладеть служанками, чтобы усладить свое тело, даже не разобравшись, за что мне положены такие почести.

— Как я уже сказал, все можно исправить.

Я вздохнул, поняв, наконец, что своими словами Гевор бережно взращивает в моем сердце ростки зависти. Придет время, они окрепнут, и маг земли предложит мне поменяться местами с магом ночи. Сейчас это не так уж и сложно, они уверены, что смогут справиться со мной. Опоят травами, которые я выпью сам, и снимут браслет, чтобы я добровольно отдал им свой рассудок. Быть может, это мой единственный шанс? Попробовать пойти на это?

С другой стороны, кто мешает им подмешать дурман в воду без моего согласия? Нет, здесь что-то не так, все эти игры не по мне.

— Послушай, Гевор, внимательно послушай. Я скажу то, что сказал в самом начале нашего знакомства. Чувство времени — не пустой звук и не легенды. На материке есть тот, что сеет эту заразу щедрой рукой. Придет время, и ты найдешь на боку Гуранатана поселение, полное немощных старцев, чей век закончился в одночасье, когда какой-то человек, жаждущий бессмертия, испил их жизни практически до дна.

Я уже сейчас не могу ответить наверняка, один ли это человек или он раздаривает знание о смертоносной магии избранным адептам. То, чем все это закончится, мне слишком хорошо известно. Пустынные дома, разрушенные города. Нет, я не хочу увидеть такого!

Есть у мира грань, которая соприкасается с чистым временем. Если эта граница рухнет, то все будет уничтожено, ничего не останется, Гевор, и ни сны, ни любовь не спасут вас. Пока в твоих часах пересыпаются минуты моей боли, быть может, в иных часах тратятся крупинки благополучия нашего мира. Исправь все как обещал и отпусти меня. Проверь все сам. Если хочешь, я возьму тебя с собой, чтобы ты собственными глазами увидел то, о чем я говорю!

— Ну конечно, Демиан! — Гевор расхохотался. — Стоит мне снять с тебя оковы, и ты разотрешь меня в пыль, выбрав самую изощренную смерть, которую сможешь себе представить. Ты же ненавидишь меня, как каждый пленник ненавидит своего палача.

— Клянусь — я уйду, не тронув ни тебя, ни других жителей!

На лице мага земли было написано разочарование. Очевидно, что он получил совсем не то, что ожидал.

— Эти обещания не выполнимы, Демиан, — сказал он глухо, — потому что я не смог ничего в тебе изменить за это долгое время. Ни на каплю. И Лааль не изменит Мастера. Не пойму, откуда в вас столько целостности. Быть может, сами Древние укрепляют вас. Ты, как и прежде, будешь искать для других оправдания, а в себе понимание чужих поступков, считая себя выше всего этого. Мастер будет, как и прежде, пренебрегать всем тем, что для тебя важно, а также важно для других, ставя себя на позицию сильного. Мир так и останется лишь ничтожной вещью, обязанной ему прислуживать. И что же будет значить твое слово или слово Мастера против моего знания?

— Гевор, ты забыл, с чего я начал. Речь сейчас не о наших с тобой счетах или обидах!

— Мы как-то ведь жили без вас, не находишь? — проворчал маг земли. В его словах было слишком много желчи. Так бывает, когда ощущаешь свой безоговорочный проигрыш. Но он все равно был на высоте, этот маг с острова Тур. — Быть может, виной всему и есть вы? Зло сеет кто-то из вас, возрождая в умах других людей чувство времени? Ведь и ты обладаешь этим знанием, раз с уверенностью говоришь об этом?..

Я внезапно ощутил в его словах смутную тревогу, но не понял, в чем ее причина.

— Ответы, Демиан, — он перевернул часы, и я внутренне сжался, глядя, как начали медленно ссыпаться песчинки. — Все на чистоту. Давай уже, хватит изображать и себя благородного мученика. Откуда вы пришли, как смогли возвести город, где пробудили и как привязали к себе Древних. Меня интересует совершенно все о них. Чем и как часто они питаются, когда гадят и на какую высоту способны поднять всадника. Все, что душе угодно, чтобы мне было, что рассказать Лааль. Ну же, или я уже ни чем не смогу тебе помочь!

— Это ты называешь помощью? — я взглядом указал на свою руку.

— Да! Именно так! Все это время я только и стараюсь, что помочь тебе, Демиан.

Я состроил кислую мину, и он кивнул.

— Я так полагаю это ответом «нет», — он накрыл своей горячей ладонью мою изувеченную кисть, и, выслушав протяжный стон, тихо вздохнул.

Через звон в ушах я слышал шаги — кто-то шел к нам, но я не смог повернуться, пока Гевор не отпустил мое запястье.

— Демиан, — голос Марики дрожал. Лааль крепко держала девушку за плечо и была так же хороша, как и при первой нашей встрече. В изящном облегающем платье с разрезами и мерцающими рисунками на смуглой коже. В полумраке подвала они казались объемными и живыми. Я подумал, что любые украшения из золота и драгоценных камней померкли для меня в сравнении с этими причудливыми и притягательными рисунками.

— Вот что, Демиан, — сказала Лааль звонко, — я достаточно ждала. Теперь пришло время проверить, на что ты готов пойти ради этого молодого, трепетного сердечка. Она — будто горлянка, хрупкая и невзрачная, но дай мне срок, и я сделаю из нее маленькую тигрицу. Да, Демиан, редкий мужчина заслуживает такой глубины чувств, какие исходят от этого дитя. Искренность присуща девственной юности, и эта малышка чиста, как утренняя роса. Ее боль за тебя во сто крат сильнее твоей собственной боли. Но разве же она ребенок? Нет. Смотри на нее, Демиан, и ты увидишь молодую девушку.

Пальцы Лааль сжались на плече Марики, и я стал свидетелем магии, которую сперва принял за течение времени, но это было иное умение, доступное лишь жрице любви. На моих глазах волосы Марики вытянулись, заблестели, упали на плечи, превращаясь из неопрятных прядей в искрящийся водопад, лицо разгладилось, приобретая выражение легкого спокойствия, спина распрямилась. Она будто сбросила груз моей боли, и теперь я вправду перестал видеть перед собой оборванного ребенка.

— Решайся, Демиан. Теперь выбор за тобой. Говори, или я заберу ее к себе в дом, и спустя несколько дней она постигнет всю глубину моего искусства. Клянусь, я подарю ее Мастеру, Демиан, в надежде, что он будет более благосклонно отвечать на мои вопросы после столь щедрого подарка.

Лааль убрала руку с плеча Марики, и девичьи глаза раскрылись шире, полные глубокого ужаса.

Я испытал его как свой собственный, меня будто окатило волной Льдистого моря и оставило на берегу обнаженным под ударами морского ветра. Да, Лааль и Гевор сыграли великолепно, на пару впихивая этот ее страх в мой истерзанный разум. Я осознавал их магию, видел, сколько сил ушло на то, чтобы пробиться к той части меня, которая все еще была свободна от чар отрицания. Это было невыносимо, но все же я молчал.

— Мужчины, — проворчала Лааль спустя некоторое время. — Тебе невдомек, на какие жертвы ее обрекаешь. Рука, которой ты в скором времени лишишься, не покроет этого. Поверь, своим равнодушием к бедняжке ты потерял мое уважение. Пойдем, дорогая.

— Демиан, — прошептала она, — пожалуйста…

Я отвернулся, потому что не мог, не хотел смотреть в ее полные отчаяния глаза. Я сказал себе, что ничего ужасного не произойдет. Все это ничего, пока они не решат ее убить. В конце концов, это неотделимая часть жизни, а Мастер достаточно опытен, чтобы не причинить бедняжке вреда. В его постели побывало множество женщин, и он знает, как с ними обращаться. Как знаю и я. Не велика премудрость быть нежным и внимательным.

Высшие, сама мысль обо всем этом была ужасной. Девочка, юнга, которой не было места на корабле, она не должна, просто не могла для меня что-то значить!

Я слышал, как они уходят и как отбивает немного нервный ритм на столешницы Гевор. Его пальцы, будто пальцы музыканта, впивались в дерево, извлекая странный, ни на что не похожий ритм, который звучал эхом боли в раздробленных костях, но с тем оставлял меня равнодушным. Это была другая боль, и она казалась ничтожной по сравнению с мыслью, что Мастер овладеет этой чистой, ни в чем не винной девушкой, сам не понимая, что отбирает у нее.

— Этого я не ждал, — сказал Гевор тихо. — Нет, не ждал. Только не от тебя. Что же мне делать с тобой, Демиан?

Он вновь накрыл мою руку ладонью, сжал пальцы, будто сочувствующим рукопожатием. Боль взметнулась и сожгла мое истерзанное сознание.

 

Глава 9. Чувство времени

Лишь эхо сказанных слов. Пришло ли время вспомнить их? Способны ли они что-то изменить? Не знаю. Не уверен…

Я очнулся в одиночестве. Боль притупилась, как бывало по утрам, но тело казалось одеревенелым, будто провело в неподвижности длительное время. Легкий запах трав бил в ноздри, тишина звенела в ушах, и лишь изредка пробравшийся под камни сверчок поскрипывал, обозначая свое присутствие. Он словно мне говорил: ты не один здесь живой.

Я приподнялся, ища воду, но вместо этого встретился взглядом с сидящим на корточках по другую сторону решетки Гевором.

— Сколько прошло времени? — тяжело, делая паузы между словами, спросил я и облизал пересохшие губы. Не получив ответа, под пристальным взглядом своего мучителя я с опаской покосился на покалеченную руку. В темноте я мог разобрать лишь очертания, но и этого было достаточно, чтобы успокоить: кисть все еще была при мне. На что я надеялся? Надеялся, да… что когда очнусь, ее уже не будет. Чтобы только не терпеть эту боль. И с тем я испытал непередаваемое облегчение.

«Еще не все потеряно», — сказал мой разум, не готовый признать, что черную, гниющую заживо руку все равно придется отнять, и чем дольше я буду отстранять это, тем с большим куском плоти придется расстаться.

— Два дня, — наконец ответил на мой вопрос маг земли. — Лааль просила передать: у тебя осталось еще два на раздумья.

Между нами внезапно вспыхнул, заставив меня зажмуриться, символ их языка, напитался светом, будто въедаясь в пространство, концентрируя в каждом своем изломе точки энергии, поднялся плавно в совершенной тишине и стек на потолок, наполнив подвал мягким, неживым светом. Я не ощущал никакой магии, исходящей от Гевора, и это было само по себе чудно. Просто символ силы.

Гевор поднялся, открыл дверь и вошел.

— Начинай говорить хотя бы о малом, Демиан, неужели эти тайны так много значат для тебя? — сказал он ровно. — Твоя власть, твое бессмертие против… любви? Или, быть может, маги не способны любить? Все чувства из них выпили Древние, а вам не достает смелости признаться в этом? Быть может, вам нет дела до чужих судеб, а вера этой девочки тебе не нужна…

Он запнулся на полуслове, натолкнувшись на мой взгляд, и верно увидел в нем даже больше, чем хотел.

— Поешь, — он пододвинул ко мне столик с едой. Мягкий сыр, горячий бульон с размоченной лепешкой.

Меня мучила слабость и головокружение, я многие дни ничего не ел, но, как и прежде, борясь с жестоким голодом, прежде всего сделал несколько осторожных глотков воды, потом отпил немного бульона и отвернулся. Мне хорошо известно, к чему может привести поспешность в пище после длительного голодания.

— Моя рука все еще при мне, — сказал я утвердительно, прислонившись спиной к стене.

— Да, — Гевор казался рассеянным, будто его ум занимало что-то другое. — Я потрудился остановить отмирание тканей на некоторое время, но теперь меня переполняют сомнения. Учти, если ты ничего не сделаешь, Демиан, я уйду и, клянусь Богиней Милосердия, больше не приду! Я передам тебя Риффату с его бурлящей огненной силой. Он, как и Лааль, поспешен и испытывает бурю недовольства. Да, по его мнению, я ничего не достиг.

— А сам ты как считаешь?

— Ты сломаешься, Демиан, — пообещал Гевор. — Моя цель была сохранить тебе жизнь, но добиться правды. Риффату будет все равно. Он придет с охотой, уж поверь. Ты и Мастер для него будто кость в горле. Он бы выжег вас обоих, если бы не я и не Лааль. Он без промедления отсечет тебе все лишнее — уши, нос, — зная, что они не важны для твоей жизни. Он лишит тебя глаз, и та боль, что казалась невыносимой, станет лишь рябью на тихой воде. То чувство, что коснулось тебя своим дыханием, когда я упомянул о необходимости отсечь руку, перерастет в настоящее понимание. Риффат будет жесток настолько, насколько бывает беспощаден огонь, пожирающий все на своем пути…

Иногда мне кажется, он может сжечь даже камни своей неутолимой яростью. Его суть схожа с нравом Гуранатана. Вулкану нет дела до блох, облепивших его бока, он выдыхает жар и лаву, которая истекает, будто живительные соки и очищает его склоны. Так и Риффат: он считает себя инструментом, способным очистить землю от таких, как ты. И я уже ни чем не смогу тебе помочь.

— Уходи, — сказал я жестко, глядя ему в глаза. — И не терзай себя больше.

Гевор резко подался вперед и наградил меня хлесткой, звонкой пощечиной, от которой во рту появился неприятный железный привкус, а по подбородку из уголка треснувшей губы скатилась струйка крови. Я криво усмехнулся, думая, что все это для меня не внове. Я снова и снова прокусывал губы, когда Гевор работал над моей рукой; они просто не успевали подживать.

— Ты понимаешь, что говоришь, глупец?! — зашипел маг, и я удовлетворенно подумал, что мне удалось вывести его из сочувственного равнодушия. Впервые передо мной сидел настоящий человек, отбросивший в сторону маску. И ему действительно не хотелось отдавать меня в руки палача, который убил бы меня или заставил говорить за считанные часы. Так они считают. Гевор до сих пор верит, что если меня начать резать на куски, я стану кричать о драконах и непременно раскрою все секреты бытия, передам им в руки тайны, которые сделают их бессмертными и всесильными. Но что я могу предложить Гевору на самом деле? Я могу сказать ему: хочешь стать таким, как я? Тогда умри. Иди туда, где в горах ждет своего времени яйцо Древнего. Когда он родится, будь рядом, как и другие. Дракон сам выберет, кого убить и сожрать, чтобы написаться кровью и жизнью и, быть может, как считают маги, пониманием, а кого просто убить, чтобы подчинить себе.

— Понимаю, Гевор, — согласился я глухо. — Уходи. Эхо того, что ты делаешь, меняет тебя, и эти изменения не идут на пользу. Ты говорил, что поступаешь со мной сдержано из уважения, но и я не хочу видеть тебя таким. Ты пробовал меня на крепость многие дни, ты смотрел на меня участливо и доказывал всякий раз, что я сам виноват, а ты — лишь жертва происходящего. Я поверил тебе Гевор! Высшие тебя возьми, я виноват в том, что позволил сунуть себя в этот подвал! И я заплачу за свою глупость! И я заплачу сполна.

— Знаешь, ты свихнулся, — сообщил мне маг земли, качая головой. Он казался подавленным. — Я раз за разом предлагаю тебе спасти свою жизнь, сохранить свое тело, но ты отклоняешь мои щедрые предложения. И я начинаю понимать, что дело не в твоей жажде сохранить тайну, но в чем-то другом. Страхе или слепом фанатизме, помутившем твой рассудок. Что-то ломается в человеке, когда он готов отрицать желание жить. В манере наших предков было такое: детей, на ранних годах жизни обнаруживающих признаки нерационального поведения приносить в жертву Гуранатану. Такие как ты, если только не находят в себе достаточно хитрости, умирают, так и не познав мира.

Я правильно понял Гевора, и тихо спросил:

— А как же маги Оплота и их одержимость знаниями?

— Тем повезло, кто вошел в эти стены, — уклончиво ответил маг земли. — Но ты прав, — его пальцы зашевелились в воздухе, странно, нервно, будто он выискивал какие-то видимые лишь ему струны или отбивал неслышимый мотив.

— Говорят, что мы связаны с Древними нерушимой связью, — видя, что Гевор вновь задумался, сказал я. — Это так. Драконы чувствуют такую же боль, какую чувствуем мы, но ныне мне не с кем разделить даже свое одиночество. Потеряв своего человека, Древний испытывает боль, во сто крат превышающую ту, на которую ты все время намекаешь, угрожая отрезать мне руку. Потерять часть себя, даже больше, вот на что ты хочешь обречь дракона.

— Пусть только прилетит, и мы предоставим ему нового человека. Любого из нас, — маг земли попытался рассмеяться, но в его словах я чувствовал неуверенность.

— Он сойдет с ума, — подсказал я. — И будет самой смертью.

— Ну что же, тогда нам придется его убить…

— И, без сомнения, это будет самой большой ошибкой, которую вы можете совершить. Они — вместилища такого количества энергии, что выплеснутая в наш мир, она нанесет неимоверные разрушения, и некому будет совладать со вставшей на дыбы землей и обезумевшим ветром.

— Говори, — подбодрил меня Гевор, — говори, Демиан.

— Отстранись, — попросил я мягко. — Убеди учителей Тура или найди другой способ все исправить. С каждым ударом наших сердец приближается момент, когда важность тебя или меня иссякнет. Не надо, не допусти этого! Или уходи. Дай Риффату попробовать свои силы. Уверен, он будет удивлен, но и удовлетворен также.

Гевор встал, отвернулся. Его руки были опущены, а пальцы сжаты в кулаки. Ему было не явно то, что как он работает над моим телом и сознанием, так и я, затрагивая струны его мировоззрения и убеждений, переделываю под себя палача. Сейчас, настаивая на том, чтобы он ушел, освободив себя от этого тяжелого труда, я выбирал не способ обречь себя на большие мучения, но попытку избежать еще более страшной участи. Потому что я верил Гевору: Риффат был намного страшнее.

И пусть я распоряжался куда меньшим количеством инструментов, а след их прикосновения был едва уловим, но я прикладывал их со всей мудростью, на которую был способен.

— Сегодня и завтра ты отдохнешь, — подвел итог маг земли. Он был хмур, как туча, и отводил глаза, будто опасался, что я пойму его. — А потом я приду, Демиан. И буду делать все необходимое еще лучше, чтобы помочь тебе открыться. Я не отдам тебя Риффату, это будет слишком, но учти: мои умения так же страшны, как его. И я не остановлюсь. Два дня, Демиан, это все, что у тебя осталось. Если ты не решишься, что же, утеряешь и мое уважение.

Он резко развернулся и вышел, не заперев за собой решетку, будто приглашая меня выйти в объятия големов, словно ища повод для еще большей жестокости. И все же это было не предложение побега, не помощь, в которой я отчаянно нуждался, но очередная холодная насмешка. Гевор внезапно лишил меня той надежды, с которой день ото дня я ощупывал брошенные на пол травы, пытаясь найти твердый стебель или ветку, чтобы попытаться отомкнуть замок.

«Ну конечно он знал», — глядя на приоткрытую решетку, сказал я себе и вновь углубился в изучение браслета.

Я кричал от боли. Может быть, впервые в жизни.

Больше не было песочных часов и такой желанной последней песчинки, не было ни смысла, ни сил молчать. Теперь передышки приносили лишь дополнительные муки, потому что раз за разом возвращали меня к действительности. В умелых руках Гевора вода превратилась в беспощадного, разгоряченного палача.

Нет смысла доказывать, что говорить начинают все — у каждого есть собственный предел. Свой я переступил, и теперь кричал, выжигая из легких воздух, пока мою руку свежевали и обваривали. Гевор в тот день превзошел себя. Он был сосредоточен и суров как никогда, но, поджав губы, старался не встречаться взглядом с моим слезящимися от боли глазами.

Я был себе противен, когда наполнял подвал хриплыми воплями, мечтая лишь о том, чтобы сознание угасло, но когда боль достигала апогея, маг земли останавливался, отходил в столб света, словно надеясь, что лучи смоют с его кожи липкий налет того, что он делал. Тогда его равнодушные каменные монстры разжимали мои сведенные судорогой челюсти и вливали в глотку немного ледяной воды. Остатки выливали на голову, приводя в себя. Потом Гевор возвращался и тихо спрашивал, не готов ли я рассказать ему занимательную историю о магах. О Высшие! Я говорил! Говорил о материке, рассказывал об ордене Немых и о том, какая угроза повисла над нами, а он морщился и вздыхал, качая головой.

Он хотел знать бесценные тайны, и мои путанные, торопливые слова не утоляли его голода.

Прошла, должно быть, целая вечность, когда Гевор вдруг остановился и замер, будто прислушиваясь.

— На сегодня с тобой все, — наконец сказал он, скривившись. — Я бы еще задержался, но есть дела…

До меня донесся тяжелый, глубокий рокот. Земля и здание вместе с ней содрогнулись, зашелестела, ссыпаясь из какой-то щели, копившаяся там годами пыль, или, быть может, растертый в песок от движения глыб, камень.

— Опять Гуранатан, — маг земли почесал гладкий подбородок. — На Туре давно уже не должно быть ни единой живой души, знаешь ли. Вулкан в своей ярости готов всех превратить в пепел. Его желанием здесь остались бы только лавовые поля, застывшие черными скульптурами. И никого живого. Засыпанные жирным пеплом берега и вскипающие воды прибоя.

— Ты его успокаиваешь? — через силу выдавил я. На самом деле, мне было все равно, но этот вопрос от чего-то вырвался из моей груди.

Гевор усмехнулся, одарив меня насмешливым взглядом. Ему показалось, я хочу задержать его.

— Сегодня вулканом займется Риффат, ты хочешь, чтобы я остался?

— Мне все равно, — покривив душой, сказал я, уже проклиная себя за неосторожный вопрос.

— Ну что ж, я не буду торопиться, — он едва заметно шевельнул рукой, отпуская големов. Те отшагнули назад, давая моему телу облокотиться на спинку стула. Я бы лучше лег. Я готов был скрючиться под столом и забыться сном, но снова и снова разделял свои чувства, отгоняя боль и слабость, ходя по тонкой грани, через которую мне не было хода. Любое неосторожное движение приводило к тому, что браслет отрицания просыпался и раздавал свои жестокие болезненные удары.

— Я родился на Туре в день, когда извергался Гуранатан, — маг земли был будто рад, что наша встреча заканчивается на другой ноте. — Так говорила мать. Он залил своим расплавленным дыханием весь северо-западный склон, и мать была вынуждена спасаться бегством из маленькой деревни, от которой остались лишь головни. Думаю, для женщины на предельном сроке это был тяжелый путь, и она разродилась очень быстро. Тот пожар уничтожил скот в загонах, жилища и тех, кто не успел убежать. Потом я посещал те места многие годы спустя, — он сплел руки на груди, будто отгораживаясь от меня, и посмотрел в потолок. — И видел, как раскапывают останки, чтобы похоронить их должным образом, но находят лишь угольные отпечатки. Риффат говорит, это быстрая смерть, ведь жар расплавленной лавы невероятен. Меня такая смерть всегда пугала.

— Нас приютили родственники по отцу, — покачавшись на стуле, продолжал Гевор. — Мне повезло, это были достаточно обеспеченные люди, не было нужды продавать меня или мать в рабство. Я рос в семье и молился священному огню, как того требовал обычай, и просил Богиню Милосердия о том, чтобы миновала нас чаша гнева Гуранатана. Это очень распространенная молитва, который знает каждый на Туре с самого раннего детства.

Вместе с соседскими детьми мы бегали за черными петухами и ловили ожереловых змеек, часто выползающих из джунглей, а потом запускали их в подвалы и глядели, как те душат пойманных мышей, пробирающихся поживиться из мешков риса.

Я и сейчас помню Катасту, пухлого болезненного сына визгливой старухи — это был ее последний ребенок. Она ужасно над ним тряслась и всякий раз врывалась в наши веселые игры, стараясь его уберечь от ссадин и ушибов. Мне казалось, именно поэтому Катаста такой странный, замкнутый и застенчивый. Над ним было весело потешаться, он всегда так занимательно удивлялся тому, как мы издевались над ним… А потом его принесли в жертву.

Странное и непонятное зрелище придания огню. Нас заставили смотреть, и мать объяснила, что Гуранатан свел мальчика с ума и потому его нужно было вернуть великому вулкану. Мне хватило ума спросить, почему взрослые решили, что Катаста сумасшедший, и она рассказала, что он слышал ночами голоса и не таился этого…

— Варварство, — не сдержался я.

— Возможно, — с охотой согласился Гевор. — Но как бы то ни было, этот случай спас мне жизнь, научив молчанию. Чем больше я молился, тем чаще ощущал движение под собственными ладонями, когда преклонял колени перед священным огнем. Я чувствовал землю, а однажды проснулся с криком от жуткого сна. Мне снилось, что вершина вулкана вдруг разорвалась, и огромное облако раскаленного дыма катится вниз, спекая все живое в единую серую массу. Те, кто не превратился в пепельные силуэты в глубине острова… те, кто искал спасения в прибрежных водах, они тоже погибали на моих глазах, потому что вскипали отмели, и смерть людей была еще страшнее.

Гевор окинул взглядом помещение, остановился на мгновение на моем лице, потом вздохнул. Я видел, что эти воспоминания не тяготят его, гораздо большее беспокойство магу причиняют раздумья, но я не мог понять, что вызывает у него сомнения.

— Не подходящие сны для двенадцатилетнего мальчишки, — с легкой иронией заключил Гевор. — Они так поразили меня, что я, потеряв голову, бежал прочь из дома. Я направился вглубь острова только чтобы погибнуть как можно быстрее, а не вариться заживо в испаряющейся под берегом воде. Та ночь была темной, но я знал дорогу и бежал туда, где пастушки кормили своих тощих коров. Как сейчас, так и тогда, я плохо видел в темноте, и остролист изрезал мне кожу, а камень, о который я споткнулся, разбил пальцы так, что я едва шагал.

— Но я шел, и знаешь почему? — он не стал ждать ответа и продолжал: — Я чувствовал небывалое напряжение, какое испытывает перезрелый плод перед тем, как лопнуть. Я был единым целым с островом в ту ночь, я разделял с ним то давление, что было готово уничтожить все вокруг. Ты можешь думать, что по сравнению со стихией, я мог вобрать в себя лишь каплю. Но этой капли оказалось достаточно, чтобы удержать мощь Гуранатана в стенах его склонов.

Порою и капля способна изменит ход событий. То, что казалось неминуемым, становится всего лишь вероятным…

Помню, как кончились все тропы, и передо мной возникли скалы. Гранитные отвесы, иссеченные трещинами и выступами похожими на лабиринт. Я искал путь в этом сумасшествии, рождаемом духами земли, твердо зная, что должен пройти этот путь до конца. Но я не дошел. Оступившись, упал в пропасть. Так раскрылось мое сознание навстречу тому, что теперь я зову своей сутью. Острые камни ждали меня внизу, и ни капли воды, чтобы напиться или утолить боль. Нет, я предпочту умолчать о том, что это было. Мучительное преображение и стремительное взросление. Когда я добрался до площадки, где стоял в напряжении Риффат, того впечатлительного ребенка, верящего в силу молитвы и боящегося, что если он обронит лишнее слово, его сожгут на костре, уже не было. И я говорил открыто, но

маг огня не принял меня всерьез. Нет, не так. Он сразу увидел во мне то, что могло бы послужить Оплоту, мое появление среди скал в тот момент было не случайным, и Риффат не мог просто так отвернуться от этого, но все равно он посчитал, что его власти и моих скудных сил недостаточно для усмирения Гуранатана.

Он сказал: «Мальчик, беги вниз и поднимай тревогу, скажи учителям, что это я послал тебя. Всем нужно собраться и покинуть остров, отплыть так, чтобы его очертания потерялись в рассветной дымке».

И я спросил его, что будет с ним самим. Риффат должен был остаться, чтобы дать время людям сбежать.

«Я сгорю заживо», — сообщил он мне тогда, и в его глазах пылало пламя.

То, что для меня было ужасом, для него являлось слиянием, соединением со своим изначальным существом. Жуткое зрелище, воспринимаемое мной как фанатичная блаж. Я и по сей день так считаю, что смерть не может быть слиянием, она всегда — лишь разрушение целого.

Он помолчал.

— Тем не менее, я понял слова Риффата и возненавидел его за это бесстрашие. Я не хотел, чтобы он обрел власть, стал огнем, пожирающим остров, на котором я родился и рос.

— И что же ты сделал? — видя, что Гевор задумался, спросил я. Мысли медленно успокаивались, и боль вместе с ними ослабевала. Тихий голос Гевора, рассказывающего историю своего взросления, вводил меня в состояние схожее с трансом. Он казался отчужденным, углубившись в воспоминания, и я тянулся за ним как за спасением, наконец поняв до конца, почем маг земли не хотел отдавать меня во власть Риффата. Его ненависть и страх огня были по-прежнему острыми и сильными. Он не хотел ни для кого такой участи, какая постигла маленького мальчика, который слышал странные голоса.

— Ничего сложного, — протянул маг земли. — Я обрушил каменную вершину, открыв выход лаве, и давление, не успевшее достигнуть апогея, выплеснулось в небо фонтанами огненного дождя. Мы чуть не погибли тогда. Я так считал, — поправился он. — Возможно, у Риффата все было под контролем, но тогда мне казалось, что разъяренный Гуранатан своими плевками размажет нас по склону. Помню нестерпимый жар и камни, раскаленные до красна, врезавшиеся в землю по обе стороны от тропы. Ты можешь себе представить, Демиан, чтобы камень, падая, расплескивался, будто расплавленный свинец? Я такого еще не знал, и этот огненный дождь из алых, будто живых сгустков плоти земли до сих пор порой заставляет меня просыпаться в холодном поту. Огонь чужд мне, несмотря на то, что он кипит под нашими ногами на неимоверных глубинах.

Гевор посмотрел на меня внимательно и внезапно спросил:

— Ты знаешь, что наша земля расплавлена и лишь здесь, у поверхности она остывает?

Я медленно кивнул.

— Знания о мире порою бесполезны, — пробормотал Гевор, — но они столь удивительны!

— Я мог бы многое рассказать тебе о подобных секретах, — устало подытожил я. — Полезных и бесполезных потому, что ты не знаешь, что с ними делать.

— Я думаю, — он постучал пальцем по виску. — Постоянно думаю, как можно использовать эти знания. В Гуранатане скрыто тепло и свет, но я не знаю, как его добыть и куда его использовать. Мои подмастерья сделали трубы, и по ним вниз, с самой горы, сходят горячие газы, способные кипятить воду. Но вода, нагретая этим паром, становится мутной и ядовитой. Люди считают, что дух вулкана таким образом предостерегает меня. После нескольких мучительных смертей тех, кто пробовал эту воду, мои подмастерья стаи хватать меня за ноги и молить отступиться. Мне пришлось умертвить почти всех суеверных. Отпустить я их не мог, так как слухи, пущенные ими, были бы подобны гниению, тронувшему крепкое дерево моей репутации.

— И, несмотря на все предосторожности, меня считают чудаковатым человеком, знаешь ли. Теперь у меня новые люди, но я не пускаю их к жерлу вулкана, там слишком опасно. Внутри кратера постоянно поднимаются ядовиты испарения и разлито удивительной красоты озеро — голубовато-зеленое, и такое же смертоносно опасное, потому что состоит из смеси кислот. Если брызги из этого озера попадают на кожу, на ней остается ожог. Из проколов под камнями вытекает рыжая, похожая на кровь, жидкость, которая быстро затвердевает, превращаясь в серу — великую ценность, за которую любой алхимик даст тройную цену. Но люди в кратере слишком быстро умирают, их съедают изнутри испарения, они оступаются на камнях в постоянно затягивающем все тумане и сворачивают себе шеи, падая в расщелины, или сгорают заживо, проваливаясь во внутренние полости. Вулканические склоны обманчивы и там, где тебе кажется, что под ногами ровная поверхность, может быть лишь корка, покрывшая его жаркие внутренности. Нет, теперь серу мне приносят големы.

Ты не мог видеть, но с западной стороны острова поднимаются мощные столбы пара. Там моя лаборатория. Пар может двигать предметы, Демиан, он может крутить колесо или механизм, но никому в сущности это не нужно.

Гуранатан способен дать нам все, но люди видят лишь темную магию и боятся, что мое настойчивое внимание разгневает первородных. Я по крупицам теряю уважение, занимаясь своими непотребствами. Риффат смеется и говорит, что меня также следовало в детстве принести в жертву, — он скривился. В этих его словах я чувствовал лишь долю шутки. Возможно, между Гевором и Риффатом и вправду было не все гладко.

— Наука всегда идет впереди людей, — сказал я уверенно.

— О, ты знаешь, — Гевор кивнул. — Наука — безусловно, хотя многие называют это нарушением священных законов природы. Они приносят к жерлу коз и сбрасывают их в кипящее озеро, надеясь таким образом сгладить мое вмешательство. Все это является ни чем иным, как проявлением невежества и тьмы, царствующей внутри человеческого разума, но пройдут годы прежде, чем люди, верящие в то, что в вулкане живет великий дух, чей мир — царство расплавленной магмы, в которой он топит своих жертв, чтобы нескончаемо истязать их, придут к пониманию своей серости.

Ладно, теперь отдыхай, а мне пора. Завтра тебе принесут чистую тростниковую бумагу и чернильницу. Хочу, чтобы ты описал свои знания о мире. Если тебе есть что сказать мне — напиши. Не сможешь писать, попроси голема взять перо, и они будут писать твои слова. У тебя будет еще один день, чтобы все обдумать, но эта ночь, надеюсь, будет особенно приятной. Она поможет тебе завтра быть наиболее откровенным.

Гевор неприятно улыбнулся, встал и вышел, а его големы подхватили меня под руки и поволокли в клетку. В этот раз я бы и не дошел сам.

Еще в проходе я услышал странный, монотонный гул, но не сразу сообразил, откуда он исходит. Казалось, кто-то камнем бросил в дикий улей, и разъяренные пчелы уже вырываются на свободу. Но то, что я увидел, когда мы приблизились к клетке, освещенной тремя масляными лампами, висящими на стене, было еще хуже, чем потревоженный улей. Крупные, перламутровые мухи наполнили мою темницу. Они плотным облаком вились под потолком, метеорами, отражающими неровный свет, носились вокруг, врезались в прутья и ползали по ним, копошились на полу среди свежего тростника. Удушливо пахло вонючей сладостью, как пахнет разлагающаяся плоть, и я заметил подвешенную на крюке, освежеванную баранью или козью ногу, кишащую личинками.

Големы подтащили меня к дальней стене, усадили, а потом притянули здоровую руку к кольцу, вделанному в каменную кладку. Вышло так, что я сидел, прижавшись к стене, а рука моя была вытянута над головой, и не было никакой возможности защитить лицо, глаза и рот от назойливых насекомых.

Но големам этого показалось мало, они сняли приманку и стряхнули мух на пол, после чего убрали мясо в мешок и уволокли его прочь. Обезумевшие мухи, лишившись пищи и оказавшись в замкнутом пространстве, в которое они, верно, все это время слетались через узкие окна подвала, совсем одурели. Они облепили меня, ползали по щекам и шее, щекоча своими лапками кожу, трогали хоботками кровавое месиво, в которое превратилась на этот раз ни чем не прикрытая рука. Боль, которую они причиняли, была не такой уж и резкой, но стала наваждением, ужасным проклятьем, терзающим мое сознание. Они не позволяли мне сосредоточиться, их жужжание ранило сознание, а прикосновения заставляли встряхиваться, будто я собака. Секунды той ночи были такими же плотными и неторопливыми, как во время пыток. Я чувствовал ток времени каждой клеточной своего существа, особенно остро понимая, что мы способны столь явственно чувствовать его, лишь подвергаясь мучениям. Вот она — граница вдоль настоящего бессмертия при жизни, но вряд ли кто-то пожелает провести собственную вечность, снося истязания, причиненные умелыми руками палачей.

Лишь углубившись в размышления, я смог отвлечься от нападок мух и отстранить боль; звенящая гулом множества крыльев тишина вокруг и внутри меня растворилась в мыслях, принося негу и облегчение, куда лишь подобные отголоскам звука пробивались воспоминания о боли.

Теперь я понимал, что мое время истекло. Понимал, что изменение, которое наступило сегодня — ничто. Впереди меня ждет настоящая боль и, конечно же, очень скоро я лишусь правой руки. Чтобы не думать об этом, я представлял, как возвращаются драконы и начинается хаос. С ожесточенной мстительностью мой разум рисовал, как внезапно Марк и Ночной проносятся над вершиной Гуранатана, выжигая склоны горы, деревни и порт своим похожим на вулканическое дыханием. О, как бы мне этого хотелось! Слепая ярость и жажда причинить боль переполнили меня… и я остыл. Разом заледенел от мысли о том, во что превращаю самого себя.

— Никто и никогда не должен расплачиваться за чужие ошибки, — сдержано объявил я жужжащим мухам, понимая, с облегчением, что все закончилось. Словно я успел остановиться на самом краю пропасти и отвернуться от нее.

И все же, если прилетят драконы, есть вероятность спастись. Быть может, учителя испугаются Древних и, не способные совладать с ними, приклонят колени.

Как бы не так. Гевор сказал мне: мы предоставим им другого человека или убьем. Тогда, даже если драконы появятся, меня и Мастера уничтожат в первую очередь, им не нужен такой риск.

Больше всего меня пугает готовность Лааль убить дракона. Убить дракона — как это жутко звучит, но многие охотники за славой мечтают о подобном, сидя у камина или хвастая в залах таверн. Их послушать, так сотни драконов полегли от их страшных ударов, их сапоги сшиты из драконьей чешуи, а дома украшены чучелами рогатых голов. Никого не волнует, что голова моего Мрака даже в дверь не пройдет. Разве что в самую большую, что закрывает проход во дворец Серетили. Помню эти двери: огромные, окованные железом полотна уносятся на невообразимую высоту, где сходятся в одну точку. Никакой резьбы, лишь выглаженные, вылизанные дождями доски и изгибы железа, делающие их крепче каменной стены. Эти створки так велики, что кажется, им не страшны ни тараны, ни стенобитные машины.

Сам замок внушает трепет, и все же Морской Бастион в сотню раз красивее и теплее, чем это чудовищное нагромождение гранитных плит. В Форте есть жизнь, улицы увиты плюющем, а в вазонах распускаются цветы. У маленькой швеи, что держит лавку недалеко от конюшен, в кадушке растет шелковая яблоня. Женщина тщательно обрезает ее осенью так, чтобы дерево не становилось слишком большим. Когда я впервые увидел это, мне подумалось, что зимой яблоня погибнет, потому что кадушка была не так уж велика, но весной деревце зацвело невозможными, алыми цветами, и его лепестки и вправду походили на шелк. Осенью яблоня наградила хозяйку маленькими, но дурманяще ароматными яблочками, собранными в грозди, будто вишенки. У них медовый аромат, я сейчас отчетливо чувствую его, будто только что проглотил сочную мякоть прямо с косточками…

Я плотно сжал зубы, борясь с внезапно нахлынувшей болью. Теперь я уже не мог понять ее. Исходила ли она изнутри или снаружи, была физической или душевной. Я весь превратился в комок оголенных нервов, куда ни тронь, везде обосновалась боль, заполняющая собой все пространство.

На мгновение я увидел Марику, такой, какой мне ее показала Лааль, на теплом крыльце швеи, срывающей маленькие, краснобокие яблочки…

Тихий шепот, но я не понимаю слов. Кто-то разговаривает и это необычно: ночами в подвале никого нет, а големы при мне не произнесли ни единого слова. Интересно, со своим хозяином в его лаборатории они ведут пространственные беседы о смысле бытия?

С приходом ночи мухи унялись, но окончательно успокоились только когда догорело масло в лампах и погасли фитили. Лишь тогда мне удалось погрузиться в некое подобие сна, но эти голоса тревожили, требуя моего внимания. Я медленно выплывал на поверхность, совсем рядом раздались шаги, лязгнуло железо.

— Посвети сюда, — сказал кто-то. — Что это за груда тряпья.

— Где? О, Высшие! Это он! Что с ним сделали…

— Уймись, он жив и этого достаточно.

Я почувствовал на веках колебание света, ощутил прикосновение к запястью — кто-то пытался высвободить мою руку из челюстей оков.

— Надо уходить немедленно. Одно дело големы и совершенно другое дело учителя этой проклятой школы. Поднимайся, Демиан!

Меня потрясли, в лицо прыснули водой.

— Влей ему в рот пару глотков, Ален, все хуже, чем я думал.

«Ален, — подумал я. — Вот оно что. Снится сон? Тогда это как раз то, что мне нужно. Но кто второй — Мастер?»

Нет. Его голос я узнаю из тысячи, даже когда мой рассудок помутится. Этот голос странный, глубокий, он напоминает мне что-то знакомое, но я уверен, что давно его не слышал. Или никогда. Быть может, это подсознание играет со мной, запутывая еще больше. Какая, в сущности, разница, кто этот человек, если он пришел мне помочь?

Сделав усилие, я разлепил тяжелые веки, и когда Ален, стоявший передо мной на коленях, поднес фляжку, покорно проглотил вяжущий, сладкий напиток. Он прокатился теплом по телу, прояснил мысли и внезапно выбил на коже крупные капли ледяного пота. Я засипел, отстранился от юноши, пытающегося заставить меня снова глотнуть.

— Что это? — спросил вяло, но почти своим голосом.

— Ваше спасение, дори! — юноша глядел на меня с отчаянием. — Когда действие ослабнет, вы свалитесь окончательно, но сейчас оно может придать сил. Только бы выбраться, нужно скорее уходить!

— Пусть так, — согласился я и сделал еще один большой глоток, чувствуя, как накатывает равнодушие. Это были наркотические травы, но я никогда бы не упрекнул Алена за те средства, которыми он воспользовался, лишь бы поставить меня на ноги.

Так, поддерживаемый юношей, я вышел в коридор и двинулся к лестнице, подумав, что ни разу не ходил в эту сторону с тех пор, как попал в этот забытый Высшими подвал.

«Нет, не забытый! — тут же возразил самому себе. — Неблагодарная ты скотина».

Здесь, у лестницы, все было засыпано белесой пылью. Пожалуй, это последнее, что я отчетливо помню из той ночи. Неровный свет, бесцветная пыль на ступенях и одежда големов, рассыпавшихся поверх праха. Еще помню, как тянулся к лежащему на ступенях мечу, но Ален мягко отстранил мою руку.

— Вы не унесете, — шепнул он мне на самое ухо. — Сейчас главное сбежать, в бою мы проиграем…

Колючие ветви жалят мою истерзанную пытками руку, и я прихожу в себя, тихо вскрикнув. Ален зажимает мне рот ладонью, но уже поздно. Вокруг тишина и темно, над островом низкая облачность, не пропускающая ни крупицы света. Перед глазами все плывет, я пытаюсь оглядеться и вижу стену и вроде бы ворота. Мы идем к ним, замираем на мгновение, ожидая переполоха, а я стою и в замешательстве смотрю на свежую кладку и искореженные створки.

— Очнитесь, Демиан! — Ален тянет меня прочь, и я вновь «пропадаю», очнувшись уже в седле. Ален сидит сзади, крепко прижав меня к себе и не давая упасть. Все тело затекло, а его предплечье давит, затрагивая мои раны, и каждый шаг животного вбивается раскаленным прутом мне в позвоночник. Я пытаюсь приподняться, и понимаю, что под нами не конь — мул, который нехотя, понурив голову, переставляет свои широкие копыта. Слева и справа деревья и кусты, заросли иногда разрываются проплешинами, заваленными камнями, сброшенными с головы Гуранатана.

Гул накатывает, и я не знаю, то ли кровь шумит в ушах, то ли мухи вновь облепили мое лицо и я начинаю просыпаться. Мне хочется кричать от ужаса, я не могу поверить, что это только сон, я не хочу просыпаться, надеясь, что сердце вот-вот остановится, но тут легкий ветерок налетает, оглаживая горячую кожу, и я чувствую запах воды…

Вокруг растекалась утренняя, наполненная росой прохлада. Я, наконец, смог очнуться от действия трав и уставился вперед, не в силах оторвать взгляда от изумительного зрелища. Пусть мир еще не набрал красок, усыпленный сумерками, но я все равно видел огромные валуны, поросшие изумрудным мхом, какие-то цветы по берегам заводи, джунгли, сплетенные сильными вьюнами в непроходимые заросли. И наблюдал, как тонны воды обрушиваются, разбиваясь о камни в мелкую, белесую пыль. Шумели не мухи, норовя разбудить меня и снова начать мучить. Это был не сон, я вырвался из подвала, и теперь передо мной с огромной высоты низвергался живительный горный водопад.

— Усидите в седле? — уточнил Ален, и я кивнул. Тогда он осторожно спустился и я, посмотрев на него сверху вниз, заметил, что юноша хромает. Он потянул за повод, и мул неохотно пошел вперед между валунами, оскальзываясь и заставляя меня вцепляться в седло, не имеющее луки, чтобы не свалиться вниз. Наконец мы оказались у самых струй, но Ален не остановился и потянул мула еще сильнее, от чего тот вытянул шею, но все же ступил под пенящиеся потоки. Я невольно зажмурился, когда вода, надвинувшись, ударила по лицу, а потом навалилась темнота.

— Руку лучше бы отрубить по локоть. И возвращаться на материк. Многие беды может натворить его отсутствие.

— Уверен, что это необходимо?

— И то и другое, — легкий смешок.

— Человеку его свойства будет сложно это перенести. Другого выхода нет?

— Есть, и сейчас он кипит в котле. С этой дрянью, возможно, его рука отомрет не так быстро, а в Форте ему помогут. Но я не уверен, что хватит ингредиентов. И путь неблизкий, сколько нужно того снадобья?

Пауза.

— Воды вокруг Тура кишмя кишат водяными змеями, путь к материку будет ох как непрост.

— И конечно ты знаешь свободный проход?

— Конечно, знаю! Путей много, но они все требуют времени. Видят Высшие, не представляю, чем грозит задержка, но мне чудится, мы уже не успели сделать решающий ход.

— О чем ты?

— Обо всем этом!

— Нужно вызволить Мастера, Мархар. Впрочем, ему было самое место в том подвале…

— Экий ты горячий, Ален. Оставь личные счеты при себе. Если бы Мастер был в том подвале, сейчас все оказалось бы куда проще. Забрать двоих или забрать одного — какая разница? Но ты говоришь, что он в доме Лааль, и это все меняет. Идти в самое гнездо обозленных магов? Уволь, мне это не по силам.

— Но ты же смог упокоить каменных истуканов!

— Разрушать чары совсем не сложно, тут много ума не надо.

— Сделай то же самое с этим браслетом?

— Не могу, — голос стал деревянным. — Расплести заклятье не выходит. Демиан сможет, но у него не хватит времени.

— Демиан? — изумление. — Сможет?

Пауза.

— Думаю, рано или поздно. Он же маг Форта. Им подвластно слишком многое. От больших умений большие беды.

Шумит водопад. Через плотно закрытые веки я вижу, будто наяву, как падают потоки воды, разбиваясь о камни, как идет рябь по заводи, успокаиваясь у самого берега.

— Надо было еще два дня назад перенести его на корабль и отплывать. Была отличная ночь, туман и облака надежно спрятали бы нас…

— Я жду попутного течения, а для раненого лучше пока находиться в покое. Надеюсь, что уже вскоре поменяется ветер, и тогда Эстолла пройдет через рифовый лабиринт в ту заводь, о которой мы с тобой говорили. Нас не будут там искать — местные считают этот риф непреодолимым. Ты видел парусники, они постоянно рыщут вдоль побережья…

— Они в ярости.

— Естественно. Потому нам нужно все сделать незаметно. Поверь, у Тура достаточно быстрых кораблей, чтобы догнать Эстоллу и взять нас на абордаж. Любая неосторожность плохо закончится. Нужно выждать время и отплывать в самый глухой час, когда уже нет луны.

— Ночью они тоже ходят, мне даже удалось разглядеть…

— Что?

— Сторожевики. Они похожи на призраков, в полной темноте и тишине проплывают мимо. Тендеры с гафельным вооружением. Легкие и достаточно быстрые.

— Это плохо, моя Эстолла выигрывает в скорости, но не в управлении. В прибрежных водах мы будем легкой добычей.

— Теперь придется определиться, Мархар. Только что ты говорил о необходимости торопиться.

— Реальность значительно отличается от планов. Всегда, Ален. В чем ты меня упрекаешь сейчас? Плохо, что мы вынуждены медлить! Катастрофически плохо. Но хуже попасться им в плен. Мне не интересна такая участь, какая досталась Демиану. А тебе?

— Все шутишь…

— У глупости должен быть предел, вот о чем я говорю. Хочется в это верить, хотя некоторые поступки людей заставляют меня подвергать сомнению это утверждение. Когда спешка приведет к смерти, нет смысла спешить.

— С этим не поспоришь, Мархар. Ты рулевой, здесь мои умения совершенно ни к чему.

— Не приуменьшай своих заслуг, Ален.

Шумит водопад, и я засыпаю снова.

И опять голоса.

— Меня страшат его вопросы. Что я отвечу, когда он очнется?

— Надеюсь, к этому моменту Эстолла будет уже далеко от берега. Этот проклятый остров встал мне поперек горла, а здешние торговцы готовы вырвать последний золотой. Отвратительное место и жара эта вечная…

— Марахар, ты ведь и сам торговец, не мне рассказывать тебе о прибыли…

— Торговец. Или пират? Не думал о таком?

— Предпочитаю не строить догадок, чтобы не оскорблять достоинства тех, о ком рассуждаю.

— И, конечно, задаешь прямые вопросы?

— Не слишком много и не слишком часто. Есть другие способы узнать правду.

— Это точно, но думаю, тебе уже давно хочется узнать обо мне поподробнее. Вопросы стоило задавать чуть раньше, ведь я мог оказаться кем угодно, даже шпионом Оплота. Тогда я привел бы тебя прямиком в их ловушку…

— В той ситуации мне нельзя было задавать вопросы, а доверие… я послушался сердца. На самом деле, особого выбора не было. Рано или поздно я бы попался им здесь. На Туре каждый крестьянин осведомлен о белокожем беглеце. Красная глина, смешанная с красящим соком, хорошо затемняет кожу, но все равно меня бы приметили как чужака.

— А как же лес?

— Джунгли, Мархар. Там прожить можно, но это ужасное место. Оно кишмя кишит змеями, пауками и многоножками, укус которых похож на укус скорпиона. От их челюстей сразу отнимаются конечности, и поднимается в теле жар, ты становишься совершенно беспомощным. Тогда сотни муравьев пытаются облепить тебя, чтобы полакомиться мясом. Нет, стараться выжить там — лишь испытывать себя на прочность. Если не сбежать и не победить, остается искать способ отдать долги…

— Это ты хорошо сказал «не сбежать и не победить».

Молчание.

— Потому я искал любого, кто готов выступить против Оплота. Из мести или за деньги, в конечном итоге меня это мало волновало. Предпочтительнее, конечно, было за деньги, но я и в самом деле не хотел иметь дело с пиратами.

На корабле у дори многое превратилось в хлам после нападения водяного змея, но мне удалось кое-что припрятать из ценного прежде, чем корабль затопили. Никто не знал, что у капитана корабля были свои судоходные карты. Никто даже не подумал о них. Я нашел в каюте книги и бумаги, все это стоило слишком дорого, дороже самоцветов и тканей, и мне в конечном итоге удалось это продать. Я бы нашел, чем расплатиться с наемниками в любых разумных пределах.

— Умно. Но почему за деньги предпочтительнее?

— Тот, кто просит честную плату, честнее и выполняет работу. На самом деле, чем точнее человек знает себе цену, тем интереснее для меня с ним сотрудничество.

— Если ты думаешь, что это гарантия…

— Я так не думаю, но человек, который знает себе цену, мне понятнее.

— А если бы я попросил слишком много?

— Украсть легко…

— Так ты вор?

— Это вряд ли, но я умею и это. Согласись, подобные таланты способны облегчить жизнь в сложной ситуации. А иногда могут и спасти.

Молчание.

— И что же ты ждешь от меня теперь?

— Правды. Кто ты таков и откуда столько знаешь о магах Форта? Почему, услышав его имя, столь охотно взялся помочь? И еще расскажи, как ты здесь оказался… в столь нужное время.

— Да, расскажи нам, — тяжело приподнимаясь, согласился я и открыл глаза. Плохо освещенный свод пещеры крутанулся у меня над головой, и я оперся ладонью о колючее покрывало, застилающее ложе. Маленькая пещера, заканчивающаяся узким тупиком; там, где сооружена моя лежанка, стены немного раздвигаются, давая больше свободы. В торце пещеры стоит неаккуратно сбитый стол, несколько лавок вокруг. Подле них сложен маленький очаг и потолок над ним покрыт черной копотью. Две лампы с закопченными стеклами освещают помещение — одна на столе и еще одна на полу. Едва ощутимо пахнет дымом, но сейчас в очаге ничего не горит.

Ален полулежал напротив меня на расстеленном войлочном одеяле, он выглядел усталым, лицо осунулось, и даже через покрывшую кожу краску было видно, как он бледен. Мархар сидел у стола спиной ко мне, и я видел лишь его сильно выпирающие через рубашку лопатки и опущенный затылок.

Через гул водопада я слышал, как фыркает мул.

От моих слов Мархар вздрогнул, отодвинул в сторону тарелку с ломтем мяса и какими-то яркими овощами, красными, покрытыми желтыми и зелеными прожилками, и медленно, будто нехотя повернулся.

— Вот как, — задумчиво протянул я. В пещере повисло тягостное молчание, никто не знал, что сказать и прежде, чем нарушить тишину, я опустил взгляд на притянутую к груди руку. Повязка была свежей, наложена аккуратно, но состояла не из ткани, а из гибких, желтых листьев с бархатной поверхностью. Эти листья слишком хорошо скрывали то, во что превратилась моя рука. Локоть и плечо тоже были под повязкой.

— Высшие, очнулся! — Ален подскочил так, будто увидел призрака. — Мархар говорил, вы будете без памяти еще пару дней, а когда очнетесь, вас придется опаивать вновь, чтобы ослабить боль и вернуть сон.

— Вот как, — повторил я, косясь на своего нечаянного спасителя. — Мархар, значит?

— Дори, он капитан двухмачтового кэча Эстолла, что прячется за горизонтом! Это он помог освободить вас! Мне бы никогда не справиться с каменными истуканами в одиночку.

— Почему я не удивлен, Энтони? — спросил я тихо и сморгнул.

— Мархар, — хмуро поправил меня фантом. — Здесь меня зовут Мархар и я и вправду капитан двухмачтовой яхты. В моем распоряжении опытный экипаж и достаточно запасов, чтобы доставить тебя обратно с ветерком.

— Тебя послали маги?

— Пффф, с чего бы это? — насмешливо уточнил фантом.

— Тогда как ты здесь оказался? — резче, чем хотелось бы, спросил я и облизал губы. Сейчас, когда напряжение схлынуло, я ощутил тяжелую усталость. Всепоглощающая слабость делала мое тело вялым и чужим, голова сама клонилась на бок. Сидеть прямо оказалось настоящей работой, и я выполнял ее с честью.

— Дори, вы его знаете? — Ален был растерян или удивлен, я не понял смеси его эмоций.

— Это было давно, — как-то натянуто отозвался Мархар. — И мы давненько не виделись.

— Слишком давно, — я внимательно наблюдал за фантомом, отмечая для себя едва заметные изменения в его внешности, но это были не черты, теперь он держался по-другому и, пожалуй, двигался по-другому. Более резко и менее романтично, если вы понимаете, о чем я. Он всегда был мягким и тягучим, но сейчас походил на огрызающегося волка. Мой старый друг был на стороже, он оставил межу нами достаточно большое пространство, будто не хотел приближаться, и открыто это демонстрировал.

— Чем я обидел тебя? — спросил я встревожено, но он проигнорировал мой вопрос и горько заявил:

— Думаю, ты не поверишь, если я скажу, что оказался на Туре случайно. У меня здесь свои дела.

— И какие же?

— Я искал сердце водяного змея.

Мы молча смотрели друг на друга, я не хотел задавать уточняющие вопросы, а Энтони, похоже, не собирался ничего пояснять.

— И что же, ты его нашел? — наконец спросил я.

— Только его, — фантом едва заметно кивнул в сторону Алена.

— Я собирал информацию, — сказал юноша. Он чувствовал себя неловко, находясь рядом с нами, потому что не понимал, как реагировать. То, что мы с Мархаром знакомы, меняло все, но он не знал, хорошая ли это дружба или мы враги. И уже начинал сомневаться, что дружба возможна, потому что не так ведут себя друзья. — Про сердце водяного змея узнал случайно. Это реликвия Учителей Оплота и хранится она у них.

— Да, такую вещицу никто не подарит и не продаст, — кисло улыбнулся Мархар. — Поняв, что это провал, я решил отчаливать, но тут Ален рассказал мне о своих затруднениях. Он пришел ко мне и уверенно спросил: «Это ты ищешь сердце водяного змея?»

Переглянувшись, они заулыбались какой-то неловкости, которую понимали лишь они, Ален помотал головой и насмешливо заметил:

— Ну, мне нужно было с чего-то начать разговор.

— Ну, конечно, — согласился фантом. — Ты ошибаешься, если думаешь, что я не знал о присутствии магов на Туре. Городские байки разносятся быстро, и мне в первой же таверне рассказали о разрушенном корабле, принесшем на своей палубе двоих магов.

— Еще скажи, что ты искал нашей помощи…

— Непременно, пока не понял, что вы вне закона на Туре.

— Ты знал, что он здесь? — это прозвучало как обвинение.

— Мне рассказали про магов, мало ли, кто это мог быть. Никогда бы не подумал, что Демиан решиться сюда плыть для того, чтобы угрожать учителям Оплота и требовать от них поклонения. Кто угодно, но не Демиан! — разозлился Энтони. — Да, я собирался отплывать! Мне нет интереса до дел магов.

— И почему не уплыл? — тихо спросил я.

— Потому что Ален назвал твое имя.

— А если бы это был кто-то другой? Мастер?

— Да какая разница?! — кажется, мы своими вопросами, граничащими с обвинением, вывели фантома из себя.

— Это очень трогательно, — натянуто подначил я. Чем больше он злится, тем больше я узнаю. — Ну что же, я обязан вам жизнью, осталось подать мне глоток воды, иначе все ваши старания будут напрасны, и я издохну от жажды.

— Налью отвара, — согласился Мархар.

— Воды. Чистой.

— Сейчас тебе лучше погрузиться в сон и набираться сил, ты похож на ожившего мертвеца, — покачал головой фантом.

— Такой роскоши я позволить себе не могу. Дайте напиться, а потом помогите, если не побрезгуете, отмыть это уродливое тело!

— Подумай еще раз, Демиан, — Мархар покачал головой, — лучше поберечь силы.

— Не могу так, — отказался я.

— И что дальше? — непринужденно уточнил мой друг.

— Потом я вернусь в Оплот, — так же непринужденно отозвался я. Ален закашлялся, фантом отвернулся. Думаю, он ждал от меня именно этих слов и потому опаивал вызывающим сон пойлом.

— Это займет слишком много времени, нужно спешить, — сказал он отстраненно. — Ты закрыт. Все равно, что мертв. И Мастер тоже.

— Ничего удивительного, — согласился я.

— И ты понимаешь, что будет, если Ночной не нащупает Мастера или Мрак хватится тебя? Потеряет? Ты для него в этом браслете невидим, и некому сообщить ему, что рано сходить с ума…

— Если это должно случиться, оно уже случилось, — едва слышно проговорил я. — Мне кажется, прошла вечность с тех пор, как мы покинули Форт.

— Думаю, не так уж и много…

— Скоро шесть недель, — внезапно сказал Ален. — Действительно много, на равнине уже должно быть долгое лето. Скучаю по материку, там не так жарко…

— Тогда уже давно поздно, — пробормотал я. — Если что-то можно было сделать, Северный распорядился этим. Дни ничего не решат, мы прибыли на Тур вчетвером, Энтони, и я никого здесь не оставлю.

— Мархар, — поправил меня фантом.

— Это имя тебе не идет, — небрежно бросил я и почувствовал новый всплеск раздражения.

— Хочешь тревожить раны и тратить силы — иди, мойся.

Шива вел себя странно, мне казалось, я встретил другого человека в его обличье, но разбираться, что к чему сейчас у меня не было сил.

Обмыться и вправду оказалось совсем непросто. Что там, даже дойти до пелены воды, закрывшей вход в наше убежище, оказалось практически непосильной задачей. Ничего удивительного, что Алену пришлось повозиться со мной как со столетним старцем. Такие вещи не хочется вспоминать и о них не хочется говорить. Тем не менее, в скромном хозяйстве моих союзников нашлась чистая одежда, которая прикрыла мое исхудавшее, выпятившее кости тело.

— Ты уже выглядел так когда-то, — непринужденно заметил Мархар, когда я, едва держась на ногах от слабости, вернулся на свою лежанку. Вернулся — это громко сказано, Ален чуть ли не волоком протащил меня через пещеру.

— И когда же это? — уточнил я без интереса.

— Когда Мастер переломал тебе хребет.

Я вздрогнул, покосился на него, потом настороженно спросил:

— Только не говори, что видел меня…

— Видел, конечно, приезжал пару раз в город посмотреть, как ты.

Это было странное откровение. Я всегда считал, что Шива совершил своего рода предательство, передав меня в руки магам. Понимание того, что он спасал меня от незавидной участи быть погребенным под током времени, ничего не изменило в сущности. Именно потому, что он не встретился со мной лицом к лицу и не раскрыл свои намерения. И теперь, после этого откровения, все стало выглядеть еще более неприглядно…

— Мне никто не говорил, — отрешенно заметил я.

— Зачем, я не хотел с тобой встречаться.

— Не хватило смелости объясниться?

— Что-то вроде этого, — он так легко согласился, что я сразу понял: прошлое для этого человека более ничего не значит. То прошлое, которое, несмотря на мой самообман, все еще тяготит меня.

«Экий ты ранимый, Демиан, — сказал я себе, — вечно таким был. Говорят, женщинам нравятся чувствительные мужчины, но ты уж слишком преуспел в этом нелегком деле».

— Поговорим о главном? — резко изменил я тему разговора. — Зачем тебе эта штука — сердце водяного змея?

— Долгая история, — Мархар вновь взялся за еду. Я отвернулся с легким отвращением, хотя понимал, что и мне не лишним было бы чего-то проглотить. Но не сейчас.

— Ну что же, тогда так: магия времени, о которой говорят на материке — твоих рук дело?

Фантом не вспыхнул и не возмутился, неожиданно подошел к моей лежанке и присел на корточки. Теперь нас не разделяло и вытянутой руки. Его глаза! Высшие! Незнакомые глаза, суровые, пустые.

— Нет. А сердце водяного змея мне нужно для того, чтобы исправить случившееся. Я встречал упоминания, намекающие, что с его помощью можно соединить целое, которое было разрушено.

— Откуда ты знаешь о том, что происходит на материке?

— Птицы и друзья, Демиан, это все, что нужно, — как-то нехотя ответил фантом.

— Только не говори, что в известность обо всем тебя ставил Северный.

— Нет, я не говорил с ним с самого прибытия. Демиан, не стоит меня подозревать в том, чего я не делал.

— Значит, — не унимался я, — тебе все известно?

— Что дракон и человек разделены? — не стал отпираться Марахар.

— А мне кажется, ты уже давно бороздишь моря…

Это прозвучало как обвинения.

— Именно, но то был интерес исследователя.

Я нахмурился, думая о своем. Шива давно исчез, и я не находил его следов, а это значило, что он умудрился собрать команду и отплыть еще даже раньше, чем нам удалось взять под контроль Широкую бухту. Он мог бы вернуться, на побережье Инуара есть места, где при должной сноровке можно налегке выбраться на берег, но что-то мне не верится во все это. Оставался Влав и его причалы, но, глядя на него, я все больше уверялся, что с самого начала Энтони медленно дрейфовал между водой и дальними островами. Так откуда у него на материке друзья? Нет, источник его знаний другой.

— Ты и вправду думаешь, что с помощью этой реликвии нам удастся вновь связать дракона Тюдора? — решил я отступиться на время. — Но с кем?

— Сейчас это меня мало волнует, с кем именно. Я вовсе не уверен, что все это не выдумка. К тому же, я не достал сердце. Сам понимаешь, такие проблемы, как выбор человека, кажутся теперь маловажными.

— Это сердце хранится в Оплоте, — задумчиво проговорил я. — Лааль говорила о нем. Где его искать, школа большая.

— В храме Плодородия, именно там коснуться реликвии может каждая женщина, — подсказал Ален.

— Еще что-то узнал?

— Притронуться к сердцу можно один раз в год, в день падения сотни звезд. Это осенью. Если ты думал затеряться в толпе и похитить его, то это невозможно. Там стражи будет — армия истуканов, да и ждать до осени, — он покачал головой. — Вот, если честно, Демиан, мы здесь столько не протянем. Нас найдут и выкурят, посмотрел я на тот подвал, лучше утопиться.

— Это точно, — с сарказмом согласился я. — Поверь, мне не дали ни единой посудины, в которой можно было бы захлебнуться.

— Шути, шути, — проворчал Мархар, — ты можешь стать серьезным?

— Я всегда серьезен.

— Даже заявляя, что намерен вернуться в Оплот?

— Особенно в этом. Мне нужно все исправить, забрать Мастера и девочку, могу и твое сердце прихватить.

Я заметил, что Ален плотно сжал губы и отвернулся. Он считал, что не уберег Марику и ждал от меня упрека.

«Высшие! — подумал я. — О чем ты сейчас? Главное, чтобы все остались живы!»

— Я с тобой не пойду, — предупредил фантом. — Мне одного раза достаточно. Таким образом, в твоем распоряжении будет лишь красноречие, которое уже потерпело фиаско. Нет, Демиан, не дури, если бы удалось снять браслет…

— Это ведь в твоей власти — впитывать время, — я смотрел на него в упор. — В тебе это заложено самой природой. Что останавливает тебя?

— Не то, о чем ты подумал, — казалось, вопрос этот не тронул Мархара. — Не желание тебя помучить. Даже не внутреннее самоотречение, о котором ты отлично знаешь. Я бы переступил его, если бы мог тебе помочь, — он коротко глянул на Алена. — Но эта штука не поддается, на ней наплетено узоров, через которые я не могу пробиться. Нить заклятья похожа на веретено, и прежде, чем что-то сделать, нужно ее расплести. Поверь, я пребываю в глубоком потрясении, Демиан. Это то, что я искал всю жизнь. Защита. От времени. Заклятье столь плотное, что не расстается со своей энергией. Для меня не существует времени вещи, а время заклятья недоступно. Не понимаю его и не знаю, как подступиться.

— Амулеты, что распространены на материке, ты видел их? — задал я совсем невинный вопрос.

— Доводилось, — согласился Мархар. — Не то. Побрякушки.

«Значит, ты не все время провел на борту своего корабля, — хмуро подумал я. — Как же тебе удавалось уходить с материка незамеченным? Везде же шпионы, тебя искали…»

— Наверняка есть и такие, — хмуро сообщил я, поднимая руку и глядя на браслет. — Вряд ли это — запретное знание, никто не мешает кому-то еще обучиться подобному, а потом длинными путями прибыть на материк.

— Да, ты прав, — согласился Мархар. — Тут я вижу жемчужину среди песка. Представь себе вещь, которой не ощущаешь. Чтобы взять время, нужно чувствовать его течение, но его нет. И эта вещь, при том, способна отклонять любую магию.

— Если такие амулеты будут у каждого, а мы так ничего и не поймем…

Не было нужды говорить что-то еще. Наша магия, наша главная сила, будет ничем.

Фантом потянулся, поднял с пола какую-то бутыль, откупорил ее, понюхал и кивнул своим мыслям. Налил немного в деревянную, грубую кружку и протянул мне:

— Выпей, это вино с травами, учти, что легко запьянеешь.

— Это будет совсем неплохо, рука болит нещадно, — признался я.

— Лучше пусть болит, — жестко осадил меня Мархар. — Пока есть боль, есть шанс ее спасти.

— И возразить то нечего, — проворчал я и, глотнув, сморщился. Вино было кислым и пряным, сначала показалось нестерпимой кислятиной, потом заставило задохнуться.

— Красный перец, совсем немного. Остро-кислые вина здесь в моде.

— А основа?

— Я привез, — согласился фантом. — С материка. Расщельник синий, здесь его терпкий вкус пользуется особым спросом.

— У нас его не жалуют, слишком вяжет…

И торговать, он может торговать грузами с материка! Это значит, что в его распоряжении бухта, достаточно безопасная, чтобы грузить грузы! Но не Влав, в людном торговом порту его бы непременно заметили…

— Так бывает, что то, что тебе даже в пищу непригодно, другие громко восхваляют, — Мархар заулыбался, и мне показалось на мгновение, я вижу прежнего Энтони. Но наваждение схлынуло, улыбка ушла из глаз фантома. — Я тебя никуда не пущу. Понадобится — свяжу. Сейчас ты слаб и похож на заморенного голодом пса.

— Мне просто нужно с ними поговорить.

— Думаю, за время своего заточения ты не раз говорил с ними, — его голос стал каменным. — И результатом этого — пытки, которым не предвиделось конца.

— Тогда я был пленником, — возразил я. — Их отношение было к моим словам соответственным. Они считали мои уговоры торопливой ложью во спасение собственной шкуры. Теперь, если я приду к ним сам, безоружным…

— Они, конечно, решат, что ты необычайно благороден, — фыркнул Мархар.

— Демиан, они посчитают, что вы не нашли прибежища и побоялись смерти в джунглях, — вклинился Ален. — Они слишком хорошо знают нрав своего острова!

— Позволь мне рассказать, что будет, — поддакнул фантом. — Сейчас на Туре каждый крестьянин знает, что Оплот ищет беглеца. Тебя. Тот, кто тебе помогал бежать — мертв, упал со скал и разбился, — Мархар подмигнул Алену и тот удовлетворенно кивнул. — По дорогам скачут поисковые отряды, торговцы предупреждены, что за укрывательство они сами превратятся в рабов, а их товары и корабли будут переданы Туру.

И вот ты стучишься в ворота Оплота, прося аудиенции…

— Они просто схватят вас и сунут в подвал, — подвел итог Ален.

— Но тогда вытащить тебя оттуда будет в тысячу раз сложнее, — недовольно взглянув на юношу, согласился фантом.

— Я должен забрать Мастера…

— Девочку, Демиан, ты идешь за ней, ведь так? Ален, будь любезен, сунь мулу травы, а то он исхудает и не сможет носить нашего калеку на своем горбу. И сгреби помет, а то каждый раз, выходя их пещеры, я рискую вляпаться в навоз. Там есть охапка пальмовых веток, но только не сбрасывай мусор в заводь, он останется плавать, и это может выдать нас.

— Догадался, не дурак, — проворчал юноша. Он понимал, что нам нужно поговорить наедине, но не хотел упускать произнесенных слов. Я сразу заметил, он был очень внимателен ко всему, что мы говорили.

— Ты не помешаешь, — остановил его я. Ален растеряно посмотрел сначала на меня, потом на Мархара, потом покраснел. Рассказал, значит, все, что успел понять и еще приукрасил наверняка!

— Тебе не понравится, — предупредил фантом.

— Неловкие слова, да? — усмехнулся я. — Неловкие знания?

— Знаний хоть отбавляй, — согласился Энтони. — Даже в Оплоте достаточно глупцов, чтобы болтать в постели после испытанного наслаждения. Если ты думаешь, что я узнал многое от Алена, то можешь его не винить: это все слухи.

Я посмотрел на Алена по-другому. Люди говорят о своих делах в двух случаях: за кружкой эля и в объятиях друг друга.

— Та легкость, с которой Ален узнавал о происходящем в Оплоте, дала нам шанс тебя вытащить оттуда, — не замечая моих размышлений, продолжал фантом. — Не поступай с нами так, не делай наш отчаянный поступок бессмысленным.

— О, сколько драматизма, — проворчал я.

— Ты никогда никого не любил, — его слава ударили больно и хлестко. Я бы не хотел, чтобы кто-то слышал эти его откровения, но был виноват сам. — Мне казалось, ты — неживой. Но сейчас я вижу твое сердце, оно смотрит через глаза нестерпимой болью. Демиан, прислушайся ко мне! Оставь Марику Мастеру, Лааль изменила ее, и это уже не будет та девушка, которая имела смелость тронуть твое сердце! То, что случилось между ней и Мастером, разрушит вашу дружбу.

— Ты думаешь, он причинит ей боль?

— Как раз наоборот, — губы Энтони искривила злая ухмылка. — Он будет для нее первым мужчиной, и, поверь мне, единственным.

«Это в ней было с самого начала», — я скривился, сделал глоток вина, но совсем не чувствовал вкуса. Мне хотелось ударить Шиву, разбить бутыль с вином об это злое лицо, но не было сил даже лишний раз пошевелиться. В голове шумел хмель.

— Дай себе время, Демиан. Нам нужно отплыть, есть шанс усмирить Мрака и Ночного — только с тобой он будет говорить и только тебе поверит. Ну же, Демиан, пора принимать взрослые решения. Северный поможет тебе расплести чары браслета, мы вернемся сюда через пару месяцев и заберем остальных, ничего не изменится, но ты будешь при своей руке, потому что Недгар спасет ее, и ты будешь свободен!

— Это не очень хорошая идея, — прервал я яростные уговоры друга. — Их убьют за это время, или выведают у Мастера то, о чем не стоит кричать на каждом углу. Не представляю, что будет, если Мастер умрет, никакие слова тогда не смогут остановить Ночного. К тому же, я никогда не позволю себе предательство.

— По отношению к ней?

Я молчал, изображая равнодушие. Не уверен, что мне удалось обмануть Шиву, но это не имело никакого значения.

— Подумай, что ты собираешься делать? Ты же идешь на заклание. И все наши труды по твоему спасению сметаешь желанием доказать, что выше и умнее всего происходящего. Нельзя идти на пики с голыми руками!

— Уймись, — проворчал я, — никогда не поверю, что ты сделаешь это снова.

— Что?

— Опять будешь определять, что мне делать, — резковато напомнил я.

— Ну и плевать! — Энтони встал, правильно истолковав мой намек на его давнее предательство. — Делай что хочешь, но без меня!

— Ален, — тихо спросил я, — твоим источником информации стал мужчина или женщина?

Юноша насмешливо посмотрел на меня, его вовсе не покоробило мое предположение.

— Служанка, — подсказал он, — всего лишь глупая девчонка.

— Жрицы Лааль крайне искусны в любви, зачем ты ей понадобился?

— Быть может, ей было куда приложить свои умения, — тактично отозвался Ален.

— А быть может, было чему поучиться, — эхом поддакнул фантом.

— Заморские матросы многое умеют, да, — согласился юноша. — Но большим достижением я считаю все же собственную смерть. С каким воплем я падал вниз…

— За нами была погоня, — решил кое-что прояснить для меня Энтони. — Ален отвлек ее на себя. Он придумал план и сам нашел место. Приготовил его… на мой взгляд, очень жестокий парнишка. Заколол дикую свинью, разрезал ее и выплеснул кровь на камни, а куски мяса разбросал по дну ущелья, где течет небольшая река. А потом сам, на глазах воинов Гевора, свалился вниз.

— Там был уступ, но погоня полезла вниз, не думая, что тут может быть какая-то хитрость. С высоты была вида кровь и куски разбившегося о камни тела. Пока они спустились, мы выиграли достаточно времени. Теперь на этих склонах мне каждая расщелина известна.

— Виртуозно исполнено, — подивился я. — А теперь вернемся к моим планам. Когда ты сказал, лучше отплывать?

— Если ветер изменится, то этой же ночью. Я жду его со дня на день и есть все признаки.

— Думаешь, сегодня?

— Да! — он ответил это столь торопливо, что я понял: фантом отринул все свои сомнения и укрепился в уверенности, потому что у него не осталось других способов меня остановить.

— Я успею, — пообещал я. — Если есть карта, показывайте, куда мне нужно будет пройти…

— Вы один не пойдете, — сообщил Ален. — Так что в картах нет необходимости.

— О, хочешь издохнуть с ним за компанию в вонючем подвале? Думал, ты разумнее. Да и откуда такая преданность?

— Тебе не понять, — огрызнулся юноша. — Люди вроде тебя не знают уз крепче, чем золотая монета, еще не отданная в их руки.

— Разве не ты говорил, что с теми, кто работает за деньги, обходиться проще? — неприкрытая насмешка скользнула в голосе Мархара.

Ален поджал губы.

— Стоп, — вклинился я. — Обойдемся на сегодня без ссор. Зачем тебе идти со мной?

— Помогу, — предложил Ален. — Укажу путь. Да и хочу посмотреть, как вы их всех за пояс заткнете!

— Еще один дурак с чувством вины, — высказал Мархар то, о чем я думал, за что получил от юноши тяжелый гневный взгляд. Да, давно минуло то время, когда подобные взгляды могли впечатлить меня, что уж говорить о фантоме, коротавшем последние сотни лет в попытке найти гармонию с самим собой и миром. Куда делся тот человек, не побоюсь этого слова, что составлял всю целостность Шивы? Да, фантом сочетал в себе крупицы тех, чье время принял в себя, но всегда, сколько я помню его, это был человек. Прозорливый и мягкий, когда нужно твердый и немного навязчивый. Так куда делось то, что из осколков составляло его самого? Куда делся Энтони?

— В общем, так, — сказал я, чтобы не дать новой ссоре разгореться. — Тебя я не возьму, это глупо.

— Не более чем ваше собственное решение.

— Что, Демиан, теперь понимаешь, как выглядишь со стороны? — похоже, Мархар взялся сегодня нас всех уесть своими замечаниями.

«Сколько же в тебе желчи, — подивился я. — Сколько неприятия. Кажется, ты чувствуешь необходимость что-то сделать, мне помочь, но она чужда самой твоей природе, она против разума. Высшие, что происходит?! Кто сейчас сидит рядом со мной?»

«Потом, — снова напомнил я себе. — Время до середины ночи. Очень мало времени, чтобы найти нужный ключ».

Я поймал себя на том, что по привычке разговариваю со своими спасителями и, тем не менее, не перестаю ощупывать браслет изнутри. Все мои чувства, как и прежде независимо от того, что происходит, были направлены внутрь.

— А что, пусть идет, — мне стало казаться, что происходящее забавляет фантома, — вам в соседних камерах будет веселее. Все же не одному помирать…

— Паясничай дальше, у тебя отлично выходит, — проворчал я, стараясь расслабиться. — И смотри, не вздумай отчалить раньше времени.

— Посмотрим, — Мархар отвернулся.

— Мы с тобой еще поговорим, — пригрозил я. — Без трагедий и увиливания. Хочу понять, что случилось.

— Ой, только не говори, что так заметно, — он уставился на меня, но я чувствовал еще один взгляд Алена. Жадный и непонимающий.

— Слишком заметно, — честно ответил я. — Теперь освободите мне руку, хочу иметь некоторую свободу.

— От этого будет только хуже, там же все кости раздроблены, — предостерег фантом и в его голосе я уловил что-то знакомое. Что же все-таки происходит? Он это или не он?

Мне казалось, я знаю, но верить в это не хотелось. Фантом поглотил кого-то еще, и эта новая личность заняла доминирующую позицию, превратившись в его истинное лицо. Но тогда все наши беды… в нем?

«Не сейчас!» — я гнал эти мысли прочь, но они упорно лезли мне в голову. Нужно успокоиться, нужно завершить этот этап прежде, чем развязать новую войну.

— Мне нужен конь — не этот мул, и меч, я должен выглядеть так, чтобы ни одна тварь не посмела сказать, будто я сломлен или приполз пресмыкаться.

— Ты сошел с ума, — прошептал Ален.

— Гевор тоже так считает, — я нашел в себе силы и улыбнулся.

Они открыли передо мной ворота. Завидев двоих всадников, стоящие у входа големы отворили сразу обе створки. Когда-то красивые полотна, украшенные изображениями солнца и луны, теперь были сплющены, и от них веяло тревогой.

— Мастер был не в духе, — едва заметно кивнув, сказал я.

— Слышал, Оплот заказал новые створки, чтобы эти не напоминали о пережитом позоре, — хмыкнул в ответ Ален.

Я подтянул повод гнедого жеребца, чтобы тот держал голову повыше и, проезжая в ворота, вгляделся в лица големов. Вечерние, насыщенно-желтые лучи солнца падали на их восковую кожу, оживляя неподвижные черты. Мне внезапно захотелось спросить Гевора, чьи лица он подарил этим земляным истуканам. Лица своих врагов или друзей, случайных прохожих, которых повстречал на рыночной площади или прислуги. Лица тех, кто уже мертв или тех, кто еще жив…

Вечерело, и дневной жар, покрывший мое тело липким потом, медленно спадал. Надсадно стрекотали цикады, курлыкали из зарослей птицы, квакали лягушки, и эта какофония мутила мое восприятие мира…

«Авантюра», — взглянув на меня, сразу сказал Ален и помог взобраться в седло. Лошадей он достал — украл где-то. Это единственное, что он добыл. Я остался без меча, но немного позднее согласился, что для меня это лишнее. Тяжесть собственного тела была слишком велика…

Копыта звонко цокали по плиткам дорожки. За деревьями то и дело мелькали яркие, развевающиеся одежды, но я не старался разглядеть перебегающих людей. Прямо сидя в седле и сжимая повод здоровой рукой, я смотрел вперед через навостренные конские уши.

— Туда, — указал Ален, стараясь привлечь мое внимание, когда я заставил коня остановиться на развилке.

— Последний шанс, — сообщил я глухо, и собственный голос показался мне мертвым. Чудилось, что я медленно каменею изнутри от того ужаса, что наползает на меня с каждым шагом, который делает лошадь в сторону дома Лааль. — Отворачивай и пускайся вскачь. Ты успеешь уйти. Мархар возьмет тебя на борт, и ты отправишься на материк. Сообщи магам Форта обо всем, что здесь произошло…

— Я пока с вами, дори, — голос юноши, в отличие от моего, казался непринужденным. Он словно говорил: да чего тут такого? Поговорим и поедем. — А рассказать сможет и Мархар. Я попросил его и он обещал. Думаете, он сдержит слово?

— Не знаю, — я облизал пересохшие губы. На седле болталась фляга, но для того, чтобы глотнуть из нее, мне пришлось бы отпустить повод, а каждое движение приносило лишь усталость.

— Дори, не пора ли рассказать, что вы задумали?

— Думаешь, у меня есть план? — едва слышно спросил я, пытаясь не выдать горечь.

— Конечно, — он был так уверен, что я опешил.

— И что же заставило тебя прийти к такому выводу? — осведомился я, немного оживившись.

— Вы взяли меня с собой, — он пожал плечами. — Не думаю, что согласились бы, ожидая неминуемой смерти.

— Та, я о тебе даже не подумал, — насмешливо осадил я Алена. — Неужели маги обязаны думать за всех?

Юноша лишь покачал головой, но это был скорее упрек в мой адрес, чем разочарование. Он не поверил ни единому моему слову. Что ж, зря.

— Ладно-ладно, — вдруг сказал он. — Маги они там, или не маги, эти учителя Тура, но я пришел, чтобы за вами приглядеть. А то еще наделаете глупостей из-за девушки.

— Да уж, подарю им дракона, — разозлился я.

— Не злитесь. Вы спасли меня на материке, потом на Бегущей. Я сделаю все возможное, чтобы вернуть вас в Форт живым. А уж как оно тут сложится — посмотрим.

«Сказать ему? — подумал я. — Сказать, что он предназначен дракону? Сказать, что я спасал его только потому, что огромный ящер должен будет убить его? Или…» — я запнулся на собственной трусливой мысли о том, что судьбы дракона и предназначенного ему человека всегда неотрывно связаны. Если Ален — человек дракона, он должен жить. Он спасет себя и меня…

«Все возможное», — сказал Ален. И, будто острие иглы, понимание вонзилась в мой разум. Он пришел сюда убить Марику, если я потерплю неудачу, лишь для того, чтобы меня здесь больше ничего не держало.

Я оглянулся. Скорые тропические сумерки скользили над островом, высвобождая тени, заставляя их расширяться и расползаться из своих дневных убежищ. Лицо Алена уже скрыл полумрак, особенно густой под кронами стриженых кипарисов. Мне хотелось спросить о том, верно ли я понял юношу, но с тем мне было страшно произнести это вслух. И я просто тронул коня, заставляя его идти вперед, уверенный, что нас уже ждут.

Ровные стены кустарников расступились, и я оказался во внутреннем дворе дома Лааль. Трепетные зеленые огни, подобные огромным светлячкам, плавали в воздухе, освещая гладкие камни, блестящие от вечерней влаги, и неподвижные силуэты людей, стоящих полукругом. Двор был достаточно просторным, чтобы оставить между нами с десяток шагов, когда я остановил лошадь и заставил ее повернуться к учителям боком.

Теперь я видел всех и узнавал, будто был с ними знаком. Гевор часто говорил о них, заполняя мгновения пустоты между пытками, и мне казалось, что с этими людьми я не раз сидел за одним столом. Задумчивое и отстраненное лицо Феддеи, возобновляющей мои пытки во снах; остроносая и гибкая, будто сама вода, Цения, широкоплечий и открытый Гаян, по прихоти которого во внутреннем дворе гулял легкий ветерок, Лааль, Гевор, стоящий будто бы даже в стороне от других. Несогласный или изгой, упустивший законную добычу. И конечно Риффат, которого я бы не спутал ни с кем другим. Человек огня.

— Леди, господа, — я едва заметно наклонил голову. — Пришла пора вынуть все наши разногласия наружу и поговорить. Ни к чему прятать все неприглядное в темноте подвалов.

— Цения, — сказала Лааль задумчиво, будто не замечая моих слов. — Ты видишь то же, что и я?

— Я вижу глупца, — сообщила женщина насмешливо.

— Мне нравится второй, он так хитер, — будто бы восхитилась Феддея, — он обвел нас всех вокруг пальца, но все еще жив.

— Неужели ты думаешь, что мы согласимся на этот фарс? — неприятно щурясь, спросил Риффат. — Какой умный ход: прийти сюда и делать вид, будто ничего не было!

— Ты прав, я не намерен забывать о том, как вы обошлись со мной, спасибо, что напомнил, — заставив коня нетерпеливо переступить с ноги на ногу едва ощутимым толчком колена, согласился я.

— О, да неужели ты пришел угрожать?! — я чувствовал, как удушливая ярость нарастает в Риффате. — Ты, жалкая ящерица с оторванным хвостом…

— Оставь острые слова, они не способны причинять вред. Не теперь, — я подался вперед, будто надвигаясь на магов. Я знал, как это для них выглядит. Я рождал в их сознании сомнения, и только один Гевор смотрел на меня открыто и с полуулыбкой. Сейчас он был тем, кто мог смешать все мои карты. Но пока он выжидал. Интересно, чего?

— Знаю вашу цель и хочу спросить: вы, так жаждущие встречи с драконами, не боитесь ли того, что они выжгут все живое на вашем маленьком островке?

— На то у нас есть познавший огонь, — уверенно отозвалась Лааль, — он остановит дыхание Древних.

— Тяга к власти, Лааль, делает тебя неосмотрительной. Ты и вправду думаешь, будто встав против Древнего, этот человек устоит?

Я все же вывел Риффата из себя. По камням от него метнулась огненная волна, словно подожгли горючую жидкость. Конь в ужасе шарахнулся назад, и лишь в последнее мгновение мне удалось, сжав бока и дернув повод, причинить ему большую боль, чем охвативший его страх. Пламя погасло, оставив жар, поднимающийся от почерневших камней. В мертвенном свете парящих зеленоватых светляков лицо Риффата казалось искаженной яростью боевой маской.

— Я заберу его? — спросил он.

— Без сомнения, — согласилась Лааль. — Мне, как и тебе, надоело ждать и надеяться. Я хочу, чтобы его крики были слышны даже за воротами Оплота. Пусть услышит весь Тур, что бывает с теми, кто идет против нас. Я уже знаю, что он умеет кричать, и хочу слышать это вновь и вновь.

Ален судорожно вздохнул. Я чувствовал его напряжение как свое.

— Так что же ты хочешь? — спросил я, стараясь не потерять выигранную позицию. — Правды или, быть может, всего лишь криков и стонов? Что, Лааль, Мастер был не очень-то эмоционален?

— Да как ты смеешь?.. — она шагнула ко мне, восхитительная в своем возмущении. Ее магия была столь яростна, что Ален тихо застонал, но даже цунами не была способна прорваться сквозь защищающий меня браслет отрицания. Я знал, что сейчас юноша спустится с седла и преклонит перед ней колени.

— Хочешь его увидеть? — ее губы разошлись, показывая мне белоснежные зубы. — Ты, едва сидящий в седле и жалкий, хочешь увидеть того, кто навлек на тебя эти беды? Смотри…

Она подняла руку и одна из ширм отъехала в сторону. Раздвинув тонкие белые пологи, во двор вышел Мастер.

Маг был одет непривычно, не в черное, как он предпочитал одеваться, а в ярко-алую рубашку с глубоким вырезом на груди так, что на смуглой коже были ничем не скрыты частые белые рубцы шрамов. Этих шрамов на его теле было с избытком. Просторные брюки из более темной, оттенка густеющей крови ткани с серебряным вертикальным орнаментом, были затянуты на щиколотках шнурками.

Маг прошел по покрытым сажей камням, оставляя на черном пепле следы босых ног и, подойдя сзади к Лааль, обнял ее, притянув к себе. Его взгляд скользнул по мне и пошел дальше, будто бы меня и не было. Поволока, затянувшая разум Мастера, была слишком вязкой и густой, чтобы он мог высвободиться из этой ловушки самостоятельно.

Поправив пологи и задвинув ширму, следом во двор вышла худенькая служанка, и мне показалось, что я уже утерял равновесие и падаю с лошади. Голова закружилась, а перед глазами все на мгновение расплылось. Я с трудом сморгнул.

Фантом был прав, теперь это была другая… женщина. Она не опускала глаз и не таилась, высоко подняв голову на тонкой, оплетенной золотыми цепочками шее.

Когда Марика подошла ближе, Мастер, будто почувствовав, отступил на шаг, услужливо подставляя девушке локоть. Он посмотрел на нее сверху вниз с теплотой и погладил по голове, а потом нежно поцеловал в губы.

— Что я должен сделать, чтобы вы услышали меня? — спросил я, стараясь выглядеть равнодушным, но голос, сухой и мертвый, будто скрипящее на ветру погибшее дерево, выдавал меня.

— Мы с тобой говорили об этом и не раз, — отозвался Гевор, перекрывая заливистый смех довольной Лааль. — Сними браслет!

Против ожидания, из уст Гевора это прозвучало не как насмешка, а как совет.

— Да, — сквозь смех согласилась Лааль, — мы уважаем умение, Демиан. Ты знаешь, что на нашем диалекте означает твое имя?

«Что же это? — подумал я, почти не слушая женщину. — Гевор прав? Если я сейчас не справлюсь, то дальше уже ничего не будет. Ален попытается убить Марику и вывести меня отсюда. И все превратится в хаос…»

— Мы знаем это имя, Демиан, — продолжала Лааль. — Оно значит «Покоряющий». Но что я вижу перед собой? Покорного!

Стало казаться, что я пребываю во сне. Подняв руку, я вгляделся в браслет так, будто видел его впервые, хотя смотрел на него бесчисленное количество раз в тщетных попытках понять символы незнакомого языка, в поисках ответа, который всегда лежал на поверхности.

Что сказал мне фантом? Вещь, у которой есть время. Вещь, которая закрыта сплетением чар. Но чтобы расплести их, нужно найти начало, а именно это мне и недоступно.

— Если ты хотел что-то сделать, то сейчас самое время, — тихо сказал Ален. Отвлекшись на насмешки, Лааль ослабила свое воздействие на юношу.

Меня будто ледяной волной окатило. Неужели все здесь? Запретное знание, к которому я поклялся не прикасаться. То, что очевидно для фантома и устрашающе для меня. То, чем я уже пользовался единожды, находясь на волосок от гибели.

— Достаточно, ты не показал ничего нового! Риффат, да стащите вы его уже с коня…

Боль взметнулась внутри меня, заполняя сознание, но это уже не могло ничего изменить. Фантом видел плетение чародейства и не ощущал вещи, на которую было нанесено заклятье, но для меня, пожалуй, прикосновения к коже теперь было достаточно, а браслет, который я изучал неделями, мягко тыркаясь в него всеми своими чувствами, стал привычен и в некотором роде прост.

Я проклинал себя за неожиданную догадку, к которой меня подвел фантом.

Я проклинал себя за то, что вновь обратился к магии, от которой в напряжении звенела вокруг каждая струна мироздания, но по-другому было нельзя.

Ален толкнул коня вперед, в его руке, будто росчерк света, возник небольшой кинжал, чье острие было направлено в горло Марики.

Браслет распался, осыпался, превращаясь в прах, перетертый гигантскими вековыми жерновами времени. Все замерло на мгновение и понеслось, разматываясь, будто лассо.

Я протянул руку и толкнул в плечо скользящего мимо Алена. Этого кажущегося легким движения хватило, чтобы он вылетел из седла и, едва успев сгруппироваться, покатился по камням. Конь подо мной встал на дыбы, и Лааль от неожиданности попятилась назад.

Я соскользнул на камни, уверенно шагнул к Мастеру и сжал его локоть, прежде, чем Риффат и Гаян бросились ко мне.

Где ты, человек Ночного дракона?

Прикосновения хватило, чтобы понять: эта заслуга принадлежала не только Лааль. Теперь Мастер жил в мире грез, и тонкие нити наваждения тянулись от мага к Феддее, чарующей искуснице сна. Я безжалостно оборвал их, глядя как подобные волнам отлива, одна за другой отступают слои морока, охватившего сознание истинного мага Форта.

Испуганно закричал Ален, в спину мне ударил нестерпимый шар, но он уже не мог причинить вреда. Во дворе внезапно все заледенело, изо рта повалил густой пар, влага захрустела, заискрилась на камнях, а ветви деревьев покрылись хрустальным инеем.

Энергетически токи, окружавшие нас, были для меня явственны, и один за другим я захлопывал двери к инструментам, которыми пользовались учителя острова Тур. Всего лишь люди, прикоснувшиеся к пониманию, но не являющиеся сами средоточиями силы.

Мастер, оказавшийся за моей спиной, судорожно вздохнул.

— Ты выбрал хорошее время, — зловеще сказал он. — Сумерки для тебя. Теперь надо убить их и уходить.

Я чувствовал, что маг пытается собраться с мыслями, вспомнить все, но пока его разум, будто пробудившийся ото сна, еще не способен действовать.

— Нет! Ты будешь делать, что я скажу!

Я медленно повернулся, вглядываясь поочередно в бледные лица учителей. Мне казалось, они замерзли вместе с воздухом, заледенели от осознания того, что ничто больше не в их власти. Отрезанные от собственных умений, беспомощные и глухие.

— Нравиться вам? — спросил я, не удержавшись от издевки. — Быть слепыми и глухими в мире, который всегда говорил с вами? Это то, что вы выбрали для меня, и я могу оставить все так, как есть.

Гаян растеряно оглянулся, ища что-то; Риффат тихо шипел через плотно сжатые губы, будто заливаемый водой костер.

— Лааль, Гевор — останьтесь, остальные пусть уходят, — распорядился я. — Хочу понять, чем Оплот может послужить мне…

— А если нет? — справившись с оцепенением, выкрикнул Риффат. — Будешь угрожать, как и раньше расправой? Убьешь всех людей на Туре?

— Есть идея получше, — желчно сообщил я. — Могу просто уйти, погасив навсегда Гуранатан. Мне нет интереса до смерти простых людей, а без вашего пригляда вулкан рано или поздно убьет всех. Нет, я загашу в нем огонь, как вам такое? Вы станете не нужны, и те двери, что я закрыл для вас сейчас, так и останутся на замке. А на материке я начну учить людей истинной магии. Как думаешь, скоро про вас забудут? Твои собственные дети, Риффат, будут мечтать о том, чтобы попасть на материк и обучаться моему искусству.

В какой-то момент мне показалось, что Риффат бросится на меня с голыми руками, ища смерти, лишь бы не слышать этих высокомерных слов. Его щеки пошли пятнами, а кулаки сжимались и разжимались, но тут Цения взяла его за руку и потянула в сгустившийся ледяной мрак.

— Пойдем, — сказала она настойчиво. — Это то, с чем придется считаться. Покоряющий, он доказал это.

— Мне понадобится помощь, если Демиан позволит, — внезапно и совершенно непонятно сказал Гевор, оглядев тех, кто остался. — Мы уже говорили об этом.

— И не раз, — проворчала Лааль. — Возможно.

— Феддея?

— Я не стану ему помогать, — покачала головой женщина. — Я видела его сны и не хочу прикасаться к нему. Он проклят. Мне не нужны его жалость и его милость…

— Это глупо, — Гаян казался расстроенным. Он обхватил себя руками и растирал плечи, пытаясь согреться. — Я сделаю это. Ветер к твоим услугам, Демиан, если только ты освободишь его.

Я удивленно приподнял бровь. Ален, хромая сильнее обычного, прошел мимо меня, наградив укоризненным взглядом. Падение с лошади не пошло ему на пользу, и он только-только смог подняться.

— Я не привык бросать слова на ветер, — решив объясниться, сказал Гевор. — Я обещал, что если ты снимешь браслет, получишь от меня все необходимое. А то, что тебе сейчас нужнее всего… рука?

Я медленно кивнул.

— Не верь им, они лгут, — прошипел Ален.

— Помолчи, — отрезал я.

И внезапно из кустов вышли… големы. Это было столь невероятно, что я во все глаза уставился на них. Лишив учителей всех источников силы, я, тем не менее, видел нечто, что подтвердило мое отношение к магу земли. В мыслях я называл Риффата чародеем, но Гевора магом, потому что Гевор располагал собственными запасами и знал, как их пополнить. Именно эта энергия сейчас подпитывала каменных истуканов, истекая из тела островитянина и скрепляя разрозненные частицы.

Големы не собирались причинять нам вреда; они прошли через двор ломаной, неуклюжей походкой, раскрыли двери дома и исчезли в темноте. Через несколько мгновений один за другим в доме стали зажигаться лампы.

— Через что тебе пришлось пройти? — придвинувшись ко мне, едва слышно спросил Мастер. В его голосе было столько страха, что я содрогнулся.

— Сможешь поправить это? — на всякий случай спросил я, покосившись на непослушно висящую вдоль тела руку. Даже в неподвижности она причиняла мне ужасные муки.

— Нет, эта тварь вытянула из меня все соки, — он поежился. — Предстоит слишком кропотливая работа, на которую у меня не хватит сил. Но их хватит, чтобы остановить биение этих подлых сердец. Всех. Разом.

Я покачал головой, думая лишь о том, что на самом деле мне только что предложил Гевор. Если бы я показал свою руку деревенскому врачевателю, он бы уверенно ответил, что ее нужно отнять уже даже не по локоть, а по плечо, молясь о том, чтобы омертвение не затронуло плоть и дальше. Мархар говорил о каких-то отварах, способных остановить разложение, но мне не хотелось полагаться на травы в столь тяжелом случае. И с тем я не знал, что в состоянии сделать трое учителей Тура. Позвав нас за собой, они последовали за големами.

— У нас мало времени и пора отплывать, — будто пытаясь остановить меня, напомнил Ален. — Мне кажется, это опять ее чары.

— Нет…

— У вас есть корабль? — Лааль выглянула из дверей, приветливо улыбаясь. Казалось, ничего и не произошло.

— Ну конечно! — отмахнулся я. — Неужели ты думала, что я пленник на этом острове?

— Тогда чего ты ждал? — спросила она растеряно.

— Хотел посмотреть, как далеко вы готовы зайти…

— Он нашел путь только сейчас, — расслышал я пояснения Гевора, испортившего мое и без того угрюмое настроение. — Счастливая случайность или случай. Демиан, иди сюда, ты заморозил всю округу, в комнатах значительно теплее. Тебе лучше присесть.

— О, ты возьмешься заботиться о моем здоровье? — зло спросил я, но поднялся по округлым валунам, заменяющим здесь крыльцо.

— Ты уверен? — спросил меня Мастер.

Я лишь дернул плечом, переступая порог. Теперь, по сравнению с тем, что я устроил во дворе, здесь и вправду было тепло. Горели масляные лампы, сновали служанки, раздвигая ширмы и пологи, будто желая сделать весь дом единым целым. Големы притащили длинный тяжелый стол, Гевор уже заботливо пододвинул к нему резное кресло, покрытое мягкой подушкой.

— Мне это знакомо, — хмыкнул я, стараясь голосом задавить удушливую волну дурноты. Это было мне слишком хорошо знакомо.

— И кто же осмелился помогать вам? — полюбопытствовала Лааль, вольготно устраиваясь за тем же столом.

— Один очень достойный человек, — с вызовом ответил Ален, так и не решаясь войти.

«Неужели ему не понравилось?» — задумался я. Магия Лааль была мягкой, бархатистой, она гладила тебя и обтекала, будто прохладная вода, даруя внутренне и физическое удовлетворение. И, даже уходя, она оставляла воспоминание прикосновения к чему-то прекрасному. Нет, Лааль не умела разочаровывать, быть может, именно поэтому Ален так злился?

Я поймал требовательный взгляд Мастера и, отвечая на невысказанный вопрос, произнес:

— Шива.

— Какая неожиданность, — маг нахмурился. Мне не понравилась его реакция, будто он знал что-то о фантоме или наоборот не ожидал его встретить, и это появление казалось ему подозрительным.

— Если времени так мало, как сказал юноша, нам стоит поторопиться, — Гевор жестом предложил мне сесть в кресло. И этот жест так же был мне слишком хорошо знаком.

— Без фокусов, или вы все умрете, — холодно предупредил Мастер. От этого голоса одна из служанок, несшая поднос с водой, уронила его на пол. Звон бьющегося хрусталя заставил меня поморщиться и, решительно пройдя вдоль стола, сесть в кресло.

— Неумеха, — с упреком сказал Гаян. — Прибери здесь и ничего не бойся, никто не обидит тебя. И вы заходите и садитесь, за этим столом всем хватит места. Сейчас принесут еды и напитки. То, что мы замыслили, отнимет какое-то время, и вам не лишним будет пока отдохнуть.

— Какой гостеприимный хозяин, — Мастер, тем не менее, вошел в комнату и уселся за стол. Марика от него не отходила и тут же села по левую руку. Она по-прежнему была отстраненной и чужой, но сейчас я не мог найти в себе сил обрушить те стены, что выстроила Лааль в ее разуме. И Мастер тоже медлил, возможно, утомленный до предела.

Я кивнул своим мыслям и вновь заставил энергии течь вокруг нас. На щеках Лааль появился легкий румянец, по комнате пролетел живительный ветерок — Гаян улыбался.

— Придется еще раз сделать это, — Гевор приглашающее хлопнул ладонью по столу.

Лааль и Гаян пододвинули стулья поближе ко мне. С трудом перебарывая частившее сердце, я сцепил зубы и положил руку на стол, зажмурился от накатившей боли и разделил чувства, отстраняясь от мук. Теперь это было куда проще.

Моей кожи коснулось движение воздуха, по раненой руке будто побежали мурашки. Я открыл глаза, чтобы видеть, как ветер, будто ласковые прикосновения рук, осторожно отшелушивает повязки и запекшуюся кровь, оголяя жуткие раны.

— Надеюсь, это не испортит никому аппетит, — сказал я через силу, посмотрев на Мастера. Тот казался безучастным, он о чем-то размышлял, замкнувшись в себе. Служанки приносили блюда, выставляя еду на стол, но никто так и не пошевелился. Все взгляды были прикованы к тому, что делали учителя Тура.

— У меня есть и другие умения, — глядя мне прямо в глаза, Лааль протянула руку и легко коснулась того, что когда-то было моими пальцами. Я ожидал вспышки боли, но вместо этого ощутил вспышку тишины. Это было неимоверно. Невозможно! Под чуткими пальцами Гевора мои кости, собираясь в целое, шевелились, перемещались, отпадали запекшиеся корки, счищенные ветром, отсекались целые куски, но я не чувствовал боли, хотя не скажу, что движение костей в собственном теле — ощущение приятное. Я широко раскрывшимися глазами смотрел на то, как Гевор, будто из глины, лепит мне новую руку, и ужасался тому, что эта материя по сути неживая. Они собирали мою руку заново как сломанный механизм, но не могли влить в нее жизнь. Тем не менее, это было настоящим искусством!

Гевор работал сосредоточенно, мгновения летели, складываясь в минуты, и бесформенная кисть вновь обретала очертания.

— Я могу приказать, пожалуй, — медленно проговорил я, взвесив свое решение, — и ты сделаешь то, что будет велено, но я дам тебе право выбора, Гевор. Да, я сделаю тебе предложение.

В комнате повисла гробовая тишина, все замерли.

— И что же это?

— Ты можешь отплыть с нами на материк. Я подарю тебе знания, которых не ведает твоя цивилизация.

— Демиан? — с легким вопросом обратился ко мне Мастер.

— И кем же я буду там, в чужом городе? — с горечью спросил Гевор. — Твоим подмастерьем?

— Служкой ты будешь, — грубовато отозвалась Лааль.

— Тем же, кем являешься сейчас, — мягко поправил я. — Учеником одних и учителем других. Подумай, в твоем распоряжении есть немного времени. Это будет твой выбор, но предложение мое.

— Могу дать ответ прямо сейчас, — натянуто сказал Гевор, снова начав двигать в моей кисти кости. — Должно быть, это очень щедрое предложение, но у меня есть здесь долг перед Гуранатаном. Как я могу обречь все живое вокруг на его варварское прикосновение?

«Вот почему я выбрал тебя», — удовлетворенно подумал я, ощущая настоящую эйфорию, которую дарило мне прикосновение Лааль.

— Риффат справиться, — внезапно сказала женщина, наклонив голову. — С тех пор, как ты вскрыл нарыв вулкана, а потом расширил выход для лавы в его вершине, вряд ли Туру угрожает неминуемая гибель. К тому же Риффат давно говорил, что твое постоянное вмешательство мешает духу горы.

— Духу горы, — губы Гевора скривились.

— Тебя ничего не держит, — казалось, это их давний спор, и сейчас Лааль была особенно зла. — Ты не нужен на Туре, но разве ты не видишь, что ждет тебя впереди? Это месть, вот что это, — она удовлетворенно кивнула своим словам. — Он приведет тебя в свой город, чтобы заточить в подземелья и пытать и мучить так же, как ты пытал и истязал его. Ведь это так, Демиан?

— Несомненно так, — оглядывая женщину с любопытством, согласился я. — Ты разгадала мои темные умыслы и лишила возможности насладиться властью над несчастным…

— Зачем это? — Гевор нахмурился, руку обожгло будто огнем, даже несмотря на то, что пальцы Лааль по-прежнему касались моей кисти. На блеклой, кажущейся тонкой коже внезапно вспыхнули быстро тухнущие, превращающиеся в угольную черноту узоры. — Никогда не поверю в подобную глупость! — глядя, как я перевожу дыхание, покачал головой маг земли.

— Кто знает, — устало возразил я и пошевелил пальцами. Они двигались, сгибались, но напоминали мне плохо смазанное устройство, чьи шарниры движутся с натугой. И символы заклятья, они покрыли даже пальцы, уходили по плечу к шее, охватывая меня своими замысловатыми узорами. — Что это?

— Печать, закрывающая то, что я сделал. Моя печать, — Гевор облизнул губы. — Мне не дано дарить жизнь, я могу лишь то, что умею. Она мертва, Демиан, все в ней остановлено, но стоит снять печать, и вернется боль, а кости разойдутся вновь. Ее еще можно спасти, сделать живой и теплой, если только твои маги Форта столь искусны, как ты говорил. Но сейчас это все, что я могу, и это немало…

— Хитро, — сказал я глухо, пристально глядя на Гевора. — Думаешь, я сам не разрушу эти чары, когда захочу? Это те же самые структуры, что были наложены на браслет…

— Это новая загадка для тебя, Демиан. Как ты не раскроешь мне свои знания о заклятье отрицания, так и я не открою свой секрет. Думаю, тебе придется поломать голову.

— Так и знал, что без подвоха не обойдется, — проворчал Мастер, облокачиваясь на столешницу и отодвигая в сторону тарелку с рагу, к которому он так и не притронулся.

— Но я поеду с тобой, — продолжал Гевор, отступая в сторону. Так получилось, что он будто выпускал меня из своих владений, отошел в сторону, давая проход. — Чтобы снять печать, когда это потребуется.

Я улыбался. Я был доволен. Маг земли выбрал свой путь, дающий ему гарантию неприкосновенности. Что же, браво! И необычайно умно. Я не стану превращать в пыль собственную руку, чтобы освободиться, мне придется, как он выразился, вновь «поломать голову». Теперь его поступок кажется мне особенно изящным — я устал иметь дело с дураками. Такой союзник мне пригодится, особенно, если я обучу его и заставлю испытывать благодарность.

«Высшие, я рассуждаю как Мастер», — притворно ужаснулся я, сам потешаясь над собой.

— Не питай иллюзий, — пригрозил Мастер, приняв поступок Гевора как личное оскорбление, — мы расплетем твое чародейство раньше или позже и тогда…

— Это не будет иметь значения, — отозвался маг земли. — Важно лишь то, что происходит сейчас, а грядущее еще сотню раз изменится.

Я ощупал кисть. Сложно передать мое недоверие тому, что боль, наконец, отступила, не оставив и следа. Меня обуревало желание сжимать и разжимать пальцы, что-то взять в них. Но ощущения мои были будто приглушенными, я чувствовал, что прикасаюсь к поверхности стола, но не так, как будто это моя рука. Очень странное, тревожащее чувство.

Я поднялся, давая понять, что времени почти не осталось.

— Мы можем послать на судно гонца, чтобы задержать отплытие, — предложил Гаян, тоже вставая.

— Не стоит, — отмахнулся я. — Тот, кто помогает нам, не должен рисковать собой. Но вы можете послать гонцов и сов с вестями о том, что нет больше нужды патрулировать прибрежные воды. Я настаиваю.

— Сделай это? — спросила Лааль, поглядев на Гаяна.

— С легкостью, — мужчина кивнул мне, вроде даже прощаясь, и быстро вышел из комнаты.

 

Глава 10. Ночные кошмары

— Ну что же, — занятый своей новой рукой, тем не менее, я вспомнил о делах насущных. — Теперь поговорим.

— Это первое, чем мы могли быть полезны, но, как я понимаю, этого мало, — Лааль поджала губы.

— Мало. Всегда будет мало, — я ей подмигнул.

— Ты уж постарайся умерить свои аппетиты, — предложила женщина бесстрашно. Нет, она совсем не боялся меня, хотя и была вынуждена идти на поводу моих прихотей.

— Посмотрим, — я потянулся через стол, взял из вазы кисть винограда. Упругие матовые ягоды лопались во рту, взрываясь кислотой и сочной сладостью. Я был на волосок от смерти, но остался цел. И теперь невредим. Каждая клетка моего тела кричала от удовольствия, впитывала в себя то, что раньше считала обыденным и привычным. Запахи, вкусы, ощущения.

— Расскажи про сердце водяного змея, — предложил я и жестом указал Гевору на стул, так как он нервировал меня тем, что стоял рядом. Его големы тоже вызывали во мне напряжение, два каменных истукана все также стояли поодаль, там, где маг земли забыл их. Мне иногда начинало казаться, что они подобны марионеткам и движутся только тогда, когда хозяин ими непосредственно управляет, но проверить это у меня так и не хватило мужество. Даже тогда, когда Гевор ушел, оставив меня в подвале один на один с открытой решеткой, я не решился выйти, чтобы удостовериться в своих предположениях. Что же, теперь это останется тайной. Возможно, на какое-то время. Но мне необычайно стыдно будет узнать, что это — именно так. Что в ту ночь я мог уйти из узилища и все исправить. Уже тогда! И нет нужды уговаривать себя, что был не готов, что тогда я бы не ушел далеко и не получил от фантома подсказку.

Заныли зубы.

Я сам убеждал Марику, что нет смысла сожалеть о том, что не было сделано, и вот теперь придаюсь унынию, испытывая никчемные переживания…

— Тебя интересуют легенды? — Лааль казалась удивленной.

— Меня интересует быль, — поправил я и, чувствуя в себе силы, принялся неторопливо есть, ни на кого особенно не обращая внимания. Служанки услужливо скользнули из-за пологов, разливая густое вино и подслащенную воду, накладывая тонкие, полупрозрачные куски солоноватого мяса, отдающего дымом и специями, печеные овощи, исходящие паром. Их живые, пластичные движения также доставляли мне удовольствие.

— Это важно? — почти жалобно спросил Ален.

— Куда ты так торопишься? — укорила юношу Лааль. — Если Демиан готов провести лишние минуты в этом доме, причинившем ему столько… хлопот, значит это и вправду того стоит.

Женщина в упор посмотрела на меня, ища отклик на те раны, что они успели нанести моей душе, но еда была превосходна, а эйфория ее прикосновений так нежна, что я умышленно баюкал ее, оберегая и подпитывая, не давая чувству истаять как утренней дымке.

— Уж и не знаю, к чему тебе это сейчас, но рассказать могу. В двух словах, — она пригубила бокал с белым вином. Легкие искорки пузырьков плясали в нем, оседая на стенках в завораживающем танце. — Эта история пошла из тех времен, когда простолюдины все свои орудия делали из камня, а металл был лишь у господ и ценился как божественный дар опускающихся на горы звезд. Здесь, на Туре испокон веков царствовал матриархат, и мне жаль тех времен. Кое-где и сейчас остались такие устои…

— Да, это жалкие клочки суши на юго-юго-западе, — поддакнул Ален с издевкой. — Там правят женщины и до сих пор эти не знающие развития племена ходят в набедренных повязках и не владеют другой письменностью, кроме рисунков на камнях.

— Отсутствие развития связано с удаленностью, — спокойно возразила Лааль.

— Или с тем, что женщина не умеет настроить струны настоящей торговли. Она бережет свои традиции, и на ее территории нет места ничему новому, кажущемуся таким опасным!

— Оставьте это, — прожевав, потребовал я. — И без того понятно, что друг к другу вы не питаете теплых чувств.

Лааль тихо фыркнула, помедлила и продолжала:

— В те времена, о которых я начала говорить, моя праматерь была королевой Тура. В свитках есть упоминание, что Гуранатан указал на нее в ночь рождения, и молнии били в дом, где она родилась, но не подожгли даже пальмовых листьев на крыше. И, конечно, у нее было право наследования. Эту женщину звали Отасси. Весь остров ждал от нее наследницу, но детей — даже мальчиков — не было. Год за годом разные мужчины входили с ней на ложе, но зачать она не могла. Народ роптал, и как-то утром она встала с постели немой. Не говоря ни слова, Отасси начертала на песке то, что приснился ей сон, в котором сошел к ней с вершины Гуранатана старец из огня и камня. Он повелел ей хранить молчание и отправиться в путь, чтобы отыскать водяного змея и убить его, обменяв жизнь на жизнь.

Ее указаниями Тур снарядил три лебурны, обтянутые кожей и пропитанные вязким соком от течей. Так королева покинула остров…

— Я видел в порту лодки простолюдинов-рыбаков, вы так и не нашли ничего нового в судостроении…

Я и Лааль раздраженно посмотрели на Алена, не способного пропустить возможность задеть за живое. То ли у него были свои счеты к хозяйке дома, то ли так выражалась искренняя ненависть, родившаяся из-за Марики и меня.

— Про те путешествия сложено много песен, — тихо вернул нас в русло рассказа Мастер.

— Да, — согласилась женщина. — Но думаю, вас интересует исход. Высокопарные слова о подвигах как всегда — лишь красивый вымысел менестрелей. Вряд ли их путешествие было столь прекрасным, их ждали отмели и рифы, племена людей, живущих на маленьких островах, вторжение во владения которых сулило смерть; их подстерегали хищные водяные жители, ветра и штормы.

Ее экипаж умирал от сушеной и соленой рыбы, от болезней и ран, а путь и шторма завели их далеко на восток. В живых остались лишь самые сильные, и именно им пришлось принимать бой с морским змеем. Я думаю, им удалось загнать его на отмели и там заколоть, иначе с этим чудовищем простым людям не совладать. То немногое, что известно, содержится в сказаниях Бурунгеле, которые можно встретить и на материке. Но я попрошу моего писца собрать копии этих свитков, чтобы твое плавание не было столь удручающе скучным.

— Что же она сделала, убив змея?

— Искупалась в его крови и вырезала сердце, а потом овладела каждым живым матросом со своих кораблей.

— О, если она была хотя бы в половину так же хороша, как ты, думаю, матросы были рады подобному варварству, — усмехнулся Ален. Я заметил, как дернулась рука Лааль — женщине очень хотелось ударить юношу. Признаться, мне его выходки сейчас также были неприятны, и я глухо сказал, глядя в свою тарелку:

— Еще одно слово, и я попрошу подержать тебя в одной из клеток под нами, пока мы не закончим разговор и не соберемся уходить…

— Вот как… — казалось, Ален был удивлен.

— Именно. У Тура появилось сердце…

— И наследник. Из этого плавания она вернулась с младенцем на руках.

— С мальчиком? — задал я вопрос, который чуть было не произнес Ален, спохватившийся в самый последний момент.

— Да. Змей Терий. Этот мужчина принес много зла острову, превращая тех, кто не способен оплатить дань, в рабов. Он был тираном, отправлял людей на верную смерть добывать железную руду, но твой друг прав — он разрубил тупым мечом беспощадности все привычные устои, привнося что-то новое. И теперь у Тура было сердце водяного змея, реликвия, которая и по сей день ценится выше всего на этом острове. За даром понести потомство, прикоснуться к нему приходят сотни женщин, и он способен восстановить то, что было разрушено…

— Дракон? Тюдора? — напряженно спросил меня Мастер. Удивительным образом мы думали об одном и том же.

— Нужно попытаться, — согласился я.

— Ты не посмеешь коснуться нашей реликвии! — Лааль резко поднялась.

— Я — нет. Ты отдашь сердце Гевору, который поплывет со мной. Он вернется, когда придет срок, и вернет вашу реликвию обратно. А сейчас она нужна мне. Лучшего предложения я сделать не смогу. И не намерен.

Лааль молчала.

— Спроси его сама? — внезапно предложил маг земли. — Сердце всегда говорит с тобой…

— Сердце предало меня, зато обласкало тебя. Если бы я только знала, чем все закончится…

— Я не вижу ничего ужасного, что произошло, — отказался Гевор. — Наш крах обернулся ничем, и за это надо благодарить…

— Богиню Милосердия, я помню, — поморщилась Лааль.

Гевор покачал головой, но промолчал. И я промолчал, мне не нужна была их благодарность. Я ненавидел их всей душой! Каждый раз глядя на Лааль, я думал о том, что достаточно мне сказать Мастеру слово — одно лишь слово — и он уничтожит их всех, мне даже не придется участвовать в этом. Я могу отвернуться, и все закончиться. Могу отвернуться и попытаться поверить, что кто-то из них не придет следующей ночью во сне, чтобы снова и снова пытать меня. Но разве это будет не самообман? Разве это будет не еще одна слабость, которых в моей жизни было с избытком?

— Я решила, забирай сердце, и не забудь вернуться, — обратилась Лааль не ко мне, к Гевору. Маг земли лишь едва заметно пожал плечами, он не ощущал всей величины той ответственности, которую возлагала женщина на его плечи. Похоже, ему было все равно.

— Что, Демиан, есть что-то еще, что ты хочешь отобрать у нас? — Лааль облокотилась на край стола. — Ты забрал две наши самые большие ценности: материальную и ту, что нельзя потрогать. Гордость. Что еще тебе нужно? Зачем с самого начала вы плыли сюда?

— Зачем? — спросил я у Мастера.

— Это не важно, — он отмахнулся слишком легко, но, скорее всего, просто не желая высказываться вслух. Думаю, все дело и вправду в водяных змеях. Маги Форта считали, что это на Туре смогли отгадать тайну управления водяными тварями. — Думаю, пора покинуть сей гостеприимный чертог, если только у тебя не осталось каких-то дел… Сколько времени нужно на сборы?

— Какое-то время, — неопределенно пожал плечами Гевор.

— Мы не станем тебя задерживать, уж поверь, — желчно сообщила Лааль, глядя, как Мастер встает и уходит. — Ты у меня как кость в горле. Вы все! Я думала, что маги, это нечто особенное, но Мастер даже в постели оказался так себе!

Последнее она сказала громче, чем следовало. Думаю, ее услышали все, но это даже не было шпилькой — так, бессмысленный писк насекомого. Тем не менее, я запомню и всякий раз, когда захочу поддеть мага, буду вспоминать эти слова. Думаю, мне удастся позлить его…

Я ухмыльнулся.

Покинув дом Лааль, я вышел во двор и чуть не поскользнулся на влажных, покрытых изморосью камнях. Здесь все еще было прохладно, а на деревьях теперь висели крупные капли влаги.

— Ален, присмотри за Марикой, — попросил я, догоняя Мастера.

— Ты хочешь связать его с драконом Тюдора? — спросил Мастер сразу, как я поравнялся с ним. Магу не было нужды что-либо объяснять.

— Мне нужен запасной план, — неопределенно ответил я. — Ответь мне…

— Нет.

Он свернул и сел в полной темноте на одну из белокаменных скамеек. Я присел рядом, думая о том, что не хочу, чтобы он продолжал говорить.

— Мои связи с Ночным по-прежнему пусты, но неужели ты сам не чувствуешь…

— Вот, — я поднял закрытую заклятьем Гевора руку. — Она похожа на тот браслет отрицания, что удерживал меня все это время.

Маг покосился на мою кисть, потом кивнул.

— Он сковывает тебя, это точно. Думаю, когда взойдем на корабль, я немного поговорю с этим Гевором, и он уберет свои грязные письмена с твоей кожи.

— Пока не стоит, — будто бы отказался я, — вместе с ними разрушится то, что они сделали.

— Уже поздно, Мас, тебе пора спать…

Этот тихий голос заставил меня задохнуться, в нем было столько тепла и заботы, что в висках у меня застучала кровь. К нам подошел Ален, ведя Марику за руку.

— Помолчи, — резко, будто желая ударить девушку, отрезал маг, но вышло так, будто он ударил меня. Чтобы не свалиться со скамейки, я поставил локти на колени и облокотился на них.

— Они собирают лошадей и свитки для тебя. Гевору нужно взять свои вещи и травы, — сообщил юноша тихо, обращаясь ко мне.

И вправду суета нарастала. То тут, то там в саду зажигались плошки с огнем, и тьма медленно отступала. Мимо бегали мальчишки с лампами, поджигая уличные светильники, но я не хотел света.

— Тебе плохо? — встревожился Ален. Сегодня он было особенно невыносим. — Эта Лааль что-то сделала с тобой? Я же говорил, что им нельзя доверять!

Холодная, совершенно ледяная рука Мастера легла мне на шею, я дернулся от неожиданности.

— Спокойно, у тебя жар. Твое тело еще ничего не понимает, так что не требуй от него слишком многого. Думаю, это пройдет. Жар, истощение и усталость.

— Да-да, — вяло согласился я, отвернувшись, потому что Марика подсела к Мастеру, прижимаясь к его плечу. Маг получил то, в чем у него не было необходимости, и старался этого не замечать, сейчас отвергая саму мысль о том, что ему придется распорядиться этим неожиданным богатством. Уверен, он чувствовал себя так же неловко, как и я. Мы оба чувствовали себя дураками.

Из кустов выскочил запыхавшийся мальчик, упал на колени и наклонил голову.

— Что? — резко повернулся Ален.

— Ваши лошади готовы, — сообщил он и, подскочив, унесся к воротам.

— И нам пора восвояси, ни минуты лишней не проведу здесь, — сообщил я и поднялся.

Крайний срок мы пропустили, но Эстолла не ушла. Шива не бросил бы нас на произвол судьбы, и Мархар оказался его же породы. Лошадей пришлось оставить под скалами и продолжать дальнейший путь пешком в неверном свете маленьких огоньков, зажженных Мастером для тех, кто не способен был видеть в темноте. Дорогу указывал Ален и он же первым заметил наблюдателя, который затаился на склоне между камней и сейчас подавал на воду знаки, прикрывая ладонью горящий фонарь. Он зажег его только удостоверившись, что мы те, кто ему нужен. Я не знал этого человека, но Ален говорил с ним уверенно, и было видно, что они уже встречались.

— Вот это да, — тихо подивился Гевор, — никогда бы не подумал, что рифовая бухта может пустить в себя корабль, здесь сплошные подводные изгибы, через которые даже рыбаки не ходят. Не забросишь сети и нет моллюсков…

Потом под берегом ударили в воду весла, зашуршал песок: лодка вышла забрать нас на борт. Места тут оказалось не так уж и много, потому нам пришлось держать все тюки на коленях. Гевор не расставался со своим сундучком, окованным золотыми планками, в котором лежало сердце водяного змея. Он также прихватил с собой два свертка трав, сказав, что на них на материке большой спрос. Дурманы, я так думаю. Ален вызвался помочь их нести, а Мастер забрал у меня сумку со свитками, сложенными аккуратными связками. Лааль, верная своему слову, собрала мне кое-что о тех временах, когда ее праматерь убила водяного змея. Гевор было заикнулся о том, чтобы взять на борт служанок для увеселения, но Ален отверг эту идею: Эстолла была небольшим судном, и лишнему пассажиру на ее борту не было места. И без того мы сами были лишними.

Вскоре я смог увидеть и сам корабль — он медленно вырастал перед нами, но совсем не производил впечатления. После плавания на Бегущей, это низко посаженное суденышко казалось маленьким и ненадежным.

Фантом встретил нас сдержано и сразу отвел меня и Гевора в свою каюту, объяснив, что, по сути, это единственное закрытое помещение на корабле, кроме трюмов. Сундучок с реликвией отправился в рундук капитана для больше сохранности. Вообще, Мархар оживился, узнав про сердце, но взгляды, которые он бросал на Мастера, казались мне недружелюбными. Напряженная атмосфера завладела кораблем, мы были чужаками, и экипаж Эстоллы отнесся к нам с недоверием. Потом стало не до этого, подняли паруса и повели корабль прочь, стараясь не посадить его на коралловые нагромождения, почти неразличимые под густой черной водой. Как Мархар мог столь виртуозно и точно управлять своим кораблем, для нас так и осталось загадкой.

Пока мы были под прикрытием мыса, корабль шел плавно, но стоило ему попасть под ветер и его начало качать как припадочного. Я стоял у левого борта, глядя, как черный силуэт Гуранатана, смягченный ночью, медленно отдаляется от меня и надеялся, что вместе с расстоянием, растущим между нами, ослабнет то гнетущее чувство, которое я испытывал к замкнутым темным клетушкам, полным запаха плесени.

Подошедший ко мне Гевор взялся за канаты и внезапно спросил:

— Как ты можешь так?

— Как так? — уточнил я бездумно.

— Не держать зла. Ты будто воплощение богини Милосердия, в чьей душе нет места ненависти. После того, что делали с тобой я и Лааль, ты…

Он запнулся, считая, что сказал достаточно.

— Я ведь знаю, почему ты не остался внизу, хотя должен едва держаться на ногах, — зачем-то сказал он, немного выждав, будто бы и я сам не знал этого, а он пытался мне что-то доказать. Но то, что он сказал дальше, и вовсе вывело меня из равновесия: — Ты боишься смотреть на нее, Демиан, а она там, внизу, ведь на Эстолле негде спрятаться. Послушай, ты должен решиться на что-то, ведь теперь день за днем ты будешь видеть ее.

Я посмотрел на Гевора вопросительно.

— Я же вижу твой страх, — будто извиняясь, сказал он. — Как бы ты глубоко его не прятал, я научился различать его…

— Опасное знание, — предупредил я мага земли.

— Кто бы сомневался, — тихо засмеялся Гевор. — Тебе придется держать меня поближе к себе.

— Или убить, — предложил я.

Он едва заметно пожал плечами.

— Все равно не понимаю.

— Чего ты хочешь от меня? — разозлился я. — Мне казалось, заставлять меня говорить и выслушивать, это всего лишь работа, которую тебе навязала Лааль.

— Ах, — будто бы с облегчением заметил Гевор, — все-таки она есть. Ненависть.

— Ну, если тебе так и вправду проще, — сдался я. — Прикажешь взять раскаленный прут и доказать, что я способен отомстить? Могу еще приказать раз за разом пропускать тебя под килем, чтобы ты вдоволь наглотался воды.

Мне показалось, что Гевор побледнел. Странно, он сам нарывался на грубость, но я чем-то умудрился напугать его.

— Ни один человек в здравом уме не попросит этого, — как-то хрипло возразил он. — Хочу понять, куда ты все это дел. Неужели возможно такое состояние разума, чтобы не терять равновесия?

— Ладно, — согласился я. — Давай разбираться. Риффат вызывает во мне жалость. Если бы он пытал меня, она переросла бы в ненависть. Его извращенная сущность и без того искалечена желанием причинять боль.

Я мог бы ненавидеть Лааль с ее надменностью и женской глупостью, превращающейся в обычную слабость перед лицом сильного самца. Ее жестокость женщины по отношению к женщине вместо понимания — вот что больше всего покоробило меня…

К нам присоединился Ален, но я сделал вид, что не заметил его появления.

— А ты… никто. Человек, живущий собственным пониманием, человек с собственными принципами и заблуждениями. В чем-то ты вел себя достойно, в чем-то промахнулся. Поверь, Лааль, сама того не понимая, нанесла мне куда более страшный удар, чем все твои пытки. Теперь в голове Марики все перевернуто вверх дном, и это ужасно.

— Но ты ведь в любой момент можешь убрать все лишнее из ее головы.

— Не могу, — с горечью отозвался я.

— Почему?! — с живым любопытством уточнил Ален. — Ты заморозил целый двор и заставил Мастера очнуться, почему не можешь помочь ей?

— Он боится причинить боль, — охотно ответил за меня Гевор. — Ты разве не понимаешь, что Марика принадлежит другому? Сейчас это знание доставляет ей удовольствие, но что будет, если Демиан вернет ей настоящее?

— По мне, — тихо сказал Ален и попятился, — лучше боль, чем грезы лжи. Простите дори, что влез, я тут совершенно не советчик. Хотел сказать просто, что вам нужен отдых, Мастер волнуется…

Отвернувшись, он торопливо сбежал вниз, будто спасая свою жизнь.

— А я ведь все понял, — казалось, Гевор был одержим желанием вывести меня на чистую воду. — Ты мог все это остановить, открыв тайны, которые по твоему мнению слишком опасны. Ради этого стоит пожертвовать всем, и собственной жизнью и ее. Вот чего ты боишься: если разрушишь то, что создала Лааль, Марике останется только твое предательство. Да ты же сам отдал ее Мастеру…

Я ударил его быстро, без замаха, жестоко, как бьют, чтобы убить, желая заставить его замолчать.

Я лгал себе.

Это Гевор пытал меня в душном подвале, расчерченном пронзительным солнечным лучом; это он, не Лааль, ломал мне кости и мягким голосом жаловался, что все происходящее ему не по нутру. И это Гевор молчал, когда Лааль калечила разум Марики.

Удар был так силен, что островитянин упал на палубу совершенно оглушенный. Он попытался подняться, но все, на что хватило его сил, это встать на четвереньки. Влажные от брызг волосы налипли на его лоб, в слабом отсвете масляного фонаря кровь, часто капавшая на доски, походила на темную ртуть. Каждая мышца моего тела была напряжена до предела, лицо закаменело. Все мое существо мучительно извивалось, терзаемое желанием убивать Гевора снова и снова, для того, чтобы вырвать из него признание в том, что он мучил меня по собственной воле. Признание того, что он все бы повторил без колебаний и с радостью. Ведь так же как Лааль, маг земли рассчитывал на простую и безоговорочную победу, но при этом не хотел запятнать себя. Риффат в его алчной ненависти был честнее, чем этот человек, стоящий передо мной на четвереньках и роняющий капли крови и слюны из разбитого рта.

Я не шелохнулся, слушая себя. Что изменится, если я поступлю так, как требует от меня первобытная животная жажда?

— Откуда это? — проворчал я.

— Возможно, я знаю, — Мархар обошел стоящего на четвереньках человека, брезгливо переступив через лужу крови, и приятельски похлопал меня по плечу. — На Туре в таверне говорили, что совсем недавно в здешних водах, возможно, на этом самом месте был затоплен пиратский корабль Ашега.

— Ты пытаешься меня успокоить, да? — скрипнув зубами, раздраженно уточнил я.

— Нисколько. Я прекрасно помню, что раньше твои видения посещали тебя даже независимо от прикосновения к предметам.

— Этого давно нет! Я отдал все, умирая. Теперь я не впадаю в бешенство от чужой злобы и не вижу в предметах ничего особенного.

— Быть может, твое балансирование на грани безумия снова раскрыло этот дар?

— Не хотелось бы, — отказался я. Уверенный голос фантома успокаивал. — Что там про корабль?

— Ашег наводил жути на всех путешественников здешних вод. Он жил не грабежом, но убийством, и команда у него подобралась такая же: отчаянные ублюдки, лишившиеся человечности убийцы, все, кому лучше лежать на дне или болтаться на виселице. Пират, о нем сложено столько легенд и даже поют песни. Неужели не слышал?

Я лишь отрицательно покачал головой.

— Те, кому не повезло увидеть на горизонте парус с костями и парящей чайкой, уже никогда не ступали на сушу, — подумав, продолжал Мархар. — Поговаривают, он рубил еще живые тела на куски и сшивал части по новому, создавая чудовищ, а капитана последнего захваченного им корабля он подвесил над водой и смотрел, как акулы откусывают от него куски.

— Откуда такие подробности, если все, кто стал этому свидетелем, погибли?

— Может и приукрашивают, но на Туре рыбаки нашли рыбину, в брюхе которой оказалась рука того капитана. Кто-то узнал татуировку.

— Как то все это больше похоже на пьяную болтовню, — возразил я. — В следующий раз ты узнаешь, что из вскрытой акулы достали уже не руку, а голову.

— Возможно. Ты встречал упоминание о западном архипелаге?

Я промолчал, и Мархар продолжал:

— Я был на самой дальней его оконечности совсем недавно, хотя это очень далеко, а плавание крайне опасно из-за изменчивых подводных течений. Если не знать их, можно вернуться туда, откуда начал, и толком не понять, как это произошло. К несчастью для меня, я не владею вашими умениями управлять ветром, и в том плавании мне приходилось неделями стоять под прикрытием мысов в ожидании, когда улучшится погода, и я смогу обойти очередной изгиб суши. Команда была истощена, и мы завидели нашу цель и бухту, где могли бы бросить якорь, но внезапно, будто по злому умыслу нас поволокло прочь коварным подводным потоком. Тогда я потерял Тревора…

Фантом задумчиво облокотился на планшир, в его словах скользила горечь.

— Нет, — сказал я глухо, слушая, как затихает внутри меня боль, вырванная наружу грубыми словами палача. — Нет. Мое умение впитывать в себя чувства безвозвратно потеряно.

— Что же, в этом нет ничего плохого, — легко согласился мой друг.

Гевор, наконец переставший мотать головой, тяжело сел, привалившись спиной к фальшборту, и осторожно утер тыльной стороной ладони битые губы. Нос я ему тоже сломал, и теперь он был вынужден дышать, слегка приоткрыв рот.

— Дорасскажи, — предложил я. — Про архипелаг.

— Там живет немало людей. Строят они больше из камня, и на побережье часто встречаются огромные бастионы как дань набегам, совершаемым безжалостными пиратами. Но последние годы имя Ашега звучало много громче других. Он появлялся то здесь, то там и чувствовал себя на борту корабля увереннее, чем многие ходящие по земле. Я слыхал и такое, что он — человеческий потомок водяных змеев, — Мархар посмотрел на меня косо, будто хотел, чтобы я что-то сказал.

Он и вправду верит этим сказкам? Считает, что какой-то пират может управлять морскими змеями? Уж не его ли он искал в своем плавании? Возможно, и его тоже. Сперва, когда фантом начал этот разговор, я подумал, Мархар рассказывает про себя, но теперь мне было очевидно, что он просто пересказывает одну из тысяч портовых баек.

— Теперь пират погиб? — уточнил я.

— Говорят, бесславно, как любая живая тварь, — Мархар пожал плечами. — Так говорили в таверне и превозносили какого-то молодого торговца, принявшего дело своего умершего отца.

— Один сделал то, что не сделали другие? И как же ему посчастливилось найти этого пирата, если ты столько плавал и так его не встретил…

Фантом похлопал меня по плечу, будто одобряя, и отвернулся от воды.

— Мне кажется, торговец распустил слух, что везет рабов на Тур.

— Ты бы сделал также?

— Если бы у меня возникла такая необходимость, возможно, — теперь я вовсе не видел лица фантома. Голос его оставался таким же спокойным. — У Ашега везде были свои уши, и он неизменно выбирал корабль с большим количеством людей на борту, чтобы пролить как можно больше крови. Похоже, это сработало.

Ализ Ату, так зовут того торговца на архипелаге.

— И что же, он взял на борт воинов?..

— Выкупил лучших рабов, сильных мужчин и женщин, что дрались с медведями на торговых площадях для утехи людей. Когда на горизонте торговец увидел флаг с костями и чайкой, рабы были освобождены. Он раздал им оружие, пообещав свободу и в трофеи — взятый на абордаж корабль.

— И нет яростнее человека, чем тот, кто сражается за свою свободу, — процитировал я слова известного на материке мудреца.

— Того, — подхватил Мархар, — чей путь должен был уводить во мрак безысходности. Именно так. Те рабы наверняка были обучены бою в неравных условиях, и оказались на высоте. Поняв, что все кончено, Ашег поджег свой корабль и принялся убивать своих же матросов подлыми ударами в спины. А потом успел вскрыть себе горло, боясь, что его возьмут живым. Ализ Ату свое слово сдержал, отпустил людей и выплатил им подъемные, хотя с корабля пирата им не досталось толком ничего.

И без перехода:

— Демиан, иди за мной. Спать будешь в моей каюте.

— Зачем торговец так рисковал? — не шелохнувшись, спросил я.

— Ради славы, я думаю. Его дела, должно быть, пошли в гору с тех пор. Или ради награды, которую объявил архипелаг, и которая составила значительную сумму, ведь он привез на берег голову Ашега. Или… ради сокровищ пирата.

— Или это и есть сам пират, который решил вернуться на землю, — усмехнулся я своему дикому предположению. — Ведь никто не мог сказать, как выглядит Ашег на самом деле, как же вышло, что этому юноше поверили?

— Не знаю, — хмыкнул Мархар. — Таверны, и все это конечно слухи один краше другого. Выпьешь со мной?

— Конечно, — согласился я, чувствуя нечто давно забытое — эхо той дружбы, которая когда-то была между нами.

— А ты, — сказал Мархар тихо, наклонившись над Гевором, — помни, что всегда есть черта, за которую нельзя совать свой нос. Совершая некоторые поступки, ты поступаешь неумно. Будь благодарен, что жив. Я бы убил тебя на месте, хотя и понимаю, что Демиан поступает хитрее. Ты всего лишь истязал его болью, но он мучает тебя своей щедростью и благородством. Кто знает, что окажется хуже.

Разогнувшись, фантом спустился по трапу и, следуя за ним, я удивлялся, как мягко он ступает по ступеням своего корабля. Будто крадется. Так он прокрался мимо подвешенных под потолком гамаков со спящими моряками, мимо бочек, притянутых канатами и прибитых гвоздями к палубе, мимо темных бортов, от которых тянуло плесенью и, отперев низку дверь в переборке, жестом пригласил меня войти.

Здесь слабо трепетал небольшой фитилек под мутноватым стеклом и, зажигая в каюте второй фонарь, Мархар молчал. Потом, внезапно повернувшись, задал мне обескураживающе строгий вопрос:

— Что это было, Демиан?

Я пошатнулся от того, что корабль взбрыкнул на волне, и, опершись о стол ладонью, случайно надорвал край карты, приколотой к столу булавками.

— А на что это было похоже? — уточнил я, осторожно присаживаясь на узкую койку, чтобы еще что-нибудь не испортить.

— На самодурство, — отозвался фантом. — И отсутствие самообладания! Я понимаю, что ты имеешь на него свои виды, но если островитянин тебе не по зубам, если не можешь с этим справиться, просто сбрось его за борт и забудь об этом. Можешь утешить себя тем, что мы ушли недостаточно далеко от берега и у него даже будет неплохой шанс выжить.

— Очень смешно, — проворчал я.

— Все твои терзания сейчас — надуманные, Демиан, — Мархар достал бутыль и две кружки. — Ты смешон в своих сомнениях. Но на самом деле я встрял не к месту. Что бы ты ни делал — делай это, не слушай меня. Ты тот, кто ты есть, и плевать, что говорят или думают другие. Я, Мастер. На самом деле у тебя есть долг только перед самим собой.

— Сливовое вино? — я принюхался к запаху, вытекшему из открытой фантомом бутыли.

— Сливовица, она крепче. Тебе должно помочь.

— Сейчас — быть может, но завтра с него мне будет худо.

— Будет даже хуже, чем ты думаешь, — «утешил» меня Мархар. — К такому ты не привычен, к жизни среди простых матросов на корабле, провонявшем рыбой и потом. И моя Эстолла при этом образец чистоты. Завтра качка усилится, эта шхуна похожа на челнок неумелой ткачихи.

— Мы поправим и ветер и волны, — я усмехнулся, чувствуя непринужденность. Здесь и вправду воняло, а переборки надвинулись так близко, что давили на бока, но мне все равно стало легче.

— Мы? Ты, весь истерзанный пытками, или Мастер — потерянный и оглушенный? Отрезанный от дракона? Да он никогда не станет тратить свои силы!

— Зачем беречь то, что может потом не пригодиться? — я хлебнул сливовицы. У нее был резкий вкус, крепость и вправду оказалась достойной.

Зверобой и листья малины вместе с валерьяной сейчас могли принести мне куда больше пользы, чем это крепкое пойло, от которого перехватывает дух, но желание напиться до забытья было сильнее доводов рассудка.

— Эко ты порозовел от выпитого, помню-помню, женщины всегда считали, будто ты смущен…

Фантом запнулся, шутка ударила в натянутую ткань моих воспоминаний и вызвала кислую мину.

— Демиан, ну что ты хочешь от меня услышать? — взвился Мархар.

— Правду, — я облизал потрескавшиеся губы. — О том, зачем тебе понадобилась моя дружба.

— Дружба, лицемерие, обман. Мне было велено найти человека нужного свойства, и я его нашел, принял за тебя это решение и отдал магам, но мне страшно было услышать в ответ бесконечную череду обвинений. Вот так, я ничего не хотел слушать! И сейчас не хочу, ну, понял? Потому что сейчас мне все равно! Прошлое уже не вернуть, и то, что происходит вокруг, именно это занимает мой разум.

Он залпом выпил щедро влитое в кружку содержимое и плеснул еще, а я подумал, что раньше вместо этих грубоватых глиняных кружек у него в хозяйстве нашлось бы тончайшее стекло искусной работы.

— Темное сердце, — продолжал он через мгновение. — Не думай, что я оказался на Туре, чтобы вызволить тебя из узилища, нет, мне нужно было сердце!

— Ну, конечно, как я мог так подумать? — с насмешкой согласился я.

— Неверное восприятие событий разрушает целостность всей картины. Не я оказался на острове, чтобы помочь тебе, но ты оказался на Туре, чтобы принести мне его, — фантом покосился на рундук, запертый замком, и этот жаждущий взгляд показался мне слегка безумным.

— Забавно, — как и прежде бывало после болезни или ранения, я легко запьянел. — У тебя такой удачный гребень рассуждений, он помогает причесывать события в любом удобном порядке. С тем же успехом я могу возразить, что судьба послала меня через моря, чтобы найти Гевора и привезти его на материк.

— Вокруг нас бесконечное множество смыслов, пути меняются каждое мгновение, от каждого слова, от любого дела или промедления. Допьешь ты сейчас свою сливовицу, и свалишься в пьяном сне. Это одно, и совсем другое, если ты отставишь кружку, и мы еще немного поговорим. Что-то лишнее будет сказано или что-то нужное. Важное. Или неосторожное, готовое поссорить нас или причинить боль.

Мархар смотрел на меня выжидающе, будто предлагая сделать важный выбор.

— О, — сказал я натянуто, — тогда лучше допить.

Мы сидели неподвижно, лишь мои пальцы, сжимавшие кружку, побелели от напряжения.

— Ну что ж, — фантом казался разочарованным.

— Тебе есть, что сказать?

— Есть, но не уверен, что ты примешь это…

Принять и понять? Да, сейчас для меня это трудная задача, я устал и мысли путаются.

Я медленно отодвинул от себя сливовицу, навалился на стол, сложив перед собой руки, чтобы принять позу, в которой было бы легче сидеть, и невольно уставился на черные узоры на коже. Есть племена, которые делают татуировки по всему телу. Мужчины — чтобы придать себе мужественности, а женщины для красоты. Рисунки на теле широко распространены среди горцев и на равнинах, в сухих ветреных степях. Гораздо реже рисунки наносят на лицо колдуньи и шаманы, изменяя свое обличие до неузнаваемости, чтобы спрятаться от духов и обмануть их.

Насколько мне известно, даже у рисунков, которые наносят для красоты, есть куда более практичный, уходящий корнями в давние времена смысл. Каждый рисунок несет в себе действие, которое зачастую утрачено. Оберегать или отклонять болезнь, дать силу, сделать человека богатым или удачливым. Что означают рисунки на моей руке, какова их структура и как простые символы способны создать преграду для истинной магии?

— Ну давай, скажи и я попробую поверить. С тех пор, как мы пришли в этот мир, ты пользовался чувством времени?

— Я — нет, — сказал он твердо, во второй раз принимая мои подозрения как должное. — Но я чувствую, как это происходит, Демиан, и порой… если я хорошо знаю человека, то могу сказать, кто это делает. Иногда подобное — лишь отголосок, качание весов, едва заметная рябь на привычной мне реке. Так было с тобой…

Он сидел, глядя на меня выжидающе, будто требуя извинений, но я лишь кивнул:

— Теперь дважды.

— Да, дважды, — согласился он. — Мне следовало догадаться, что его так просто снять, этот браслет.

— Совсем не просто, — возразил я. — И только с моей стороны.

— Но ты чувствовал сопротивление, что родилось вокруг? Ты был будто камнем, от которого качнулась вода.

Я лишь кивнул.

— Иногда мне сложно что-то разобрать, иногда это волнение подобно шквалу. И конечно никогда нельзя сказать наверняка, хотя на счет тебя я был практически уверен… Как ты посмел воспользоваться этим впервые, как смог решиться и как ощутил его? Как потом отстранился, совершив лишь краткое касание?

— Сколько вопросов, — пробормотал я. — Мне пришлось это сделать, чтобы выжить, и не забывай, что почувствовать его ты помог мне сам, давно, когда пытался помочь отделить мое время от времени смерти. И уж конечно я знал, сколько нужно взять — всего лишь мгновение.

— Но как же жажда?

— Только желание жить. Сейчас.

— Понятно, — разочарованно отозвался фантом, и я, наконец, понял, о чем он меня спрашивал. Спрашивал, не обвинял. — Жизнь, это ваше законное право и огромный дар, бесценный для вас в силу того, что вы его попросту не замечаете. Демиан, на моей реке все больше волн! Они заставляют меня просыпаться в ужасе и вздрагивать днем. И в том, что пара толчков пришла с твоей стороны, нет ничего удивительного, я всегда знал, что твои способности безграничны.

— Опять ты за свое, — раздраженно отмахнулся я и осекся.

— Ну, наконец-то ты понял, — Мархар плеснул себе еще сливовицы и выпил. — Чувство времени — недоступно, потому что чуждо самой природе живого. Это то, что разрушает жизнь, и лишь люди с червоточиной, с расколотой оболочкой способны осязать его. Одной осведомленности недостаточно, время ускользает сквозь пальцы, оно неощутимо и неуловимо. Но поверь, я не удивлен, что оно очевидно для тебя.

— И чем же я так необычен? Я потомок обычной женщины и фантома? — усмехнулся я. Хмель все же давал о себе знать, заставляя меня относиться ко всему насмешливо и без должной степени трагизма.

— Какая разница? — Мархар посмотрел на меня с сомнением, будто пытаясь решить, стоит ли ему говорить с дураком и дальше. — Смерть, вот что меняет тебя необратимо. Ты приближаешься к ней, она прикасается к тебе, переделывая, ломая то, чем ты был. Также действует и боль, поверь, она рушит любые стены.

— А я вот думаю, не ты ли мой настоящий отец? — кажется, мой сарказм перешел все мыслимые границы. Это от страха и непонимания.

— О, Высшие, какие еще фантастичные теории ты приберег на потом? — возмутился Мархар.

— И это ты мне говоришь о фантастичных теориях?! Давай, выкладывай все: кого ты узнал в потоке времени? Северного?

— Мастера, — отрезал фантом. — Северному тоже доступно это умение, но ни разу, слышишь, ни разу он не притрагивался к этим струнам! Предвосхищая твой вопрос, никто другой из пришедших в этот мир магов не владеет чувством времени.

— А Призрак Форта?

— Нет, он — всего лишь король иллюзий.

— Можно я допью? — спросил я тоскливо, пододвигая к себе кружку. Нет, к такому невозможно быть готовым. Сейчас Мархар заставлял меня выбирать между двумя друзьями. Он намекал на то, что Мастер виноват в этом хаосе, но с Мастером мы не раз говорили о том, что причиной может быть фантом. И как же мне быть теперь? Кого выбрать?

Мархар покачал головой, видя мое смятение.

— Без сомнения, есть и другие. Волн слишком много и у них нет лица, — сказал он мне, будто пытаясь подбодрить.

— Но источник! — простонал я, обхватив голову руками. Внезапно навалилась тягучая головная боль. — Кто-то должен был положить начало всему этому. Обучить…

— Не я, — резко сказал Мархар. — Спрашивай Мастера. И не смей спешить. Даже если это он, все произошедшее гораздо сложнее, чем нам кажется.

— Что ты сделал, Шива?! Как могли твои слова так изуродовать мой мир? Раньше я подозревал одного своего друга, теперь не могу верить обоим…

— Также как и мы не будем верить тебе. Мархар, теперь я Мархар, Шивы больше нет.

— Как часто Мастер прикасается к времени?

— Достаточно часто, и порой его действия порождают большие волны. Ты видел его. Думаю, он вернул свою молодость именно так.

— Это сделал Ночной, драконы не дают нам стареть, их дыхание медленно исцеляет наши раны, даже самые страшные.

— Но не нанесенные временем, — возразил Мархар. — Вспомни, как Мастер умирал от удара бесплотного призрака?

— Умирал, — эхом ответил я, вернувшись на мгновение в ту часть своей жизни, которая теперь казалась сущим бредом больного разума. Разрушенные здания из стекла и бетона обступили меня, я снова ощутил на мгновение ужас преследования и пустоту города, жители которого были мертвы. В той жизни мне удалось спасти мага лишь чудом. На самом деле это была не моя — его заслуга, потому что Мастер рискнул распорядиться смертью для создания новой жизни. Если бы тот мир был до сих пор жив, по камням все еще журчал бы кристально чистый ручей, чья вода стирала прикосновения смерти. Чудится, это невозможно повторить. Создать нечто неподвластное времени возможно лишь единожды.

— Ты заблуждаешься в своем желании видеть в Мастере того, кем ты сам его назвал, — вернул меня обратно, в тесную каюту, похожую на мое узилище, Мархар. — Друга, опекуна, заступника. Послушай меня, Демиан, твой дракон постоянно вливает в твое тело время, но я не ощущаю этих действий. Никогда!

Но если ты не веришь мне…

— Да верю! — выйдя из себя, я повысил голос.

— Почему? — наивное любопытство заданного вопроса остудило мое возмущение.

— Ты мой друг, — нелепо ответил я, чувствуя, что окончательно запутался.

— Я уже однажды предал тебя, отдал магам, подверг опасности, обманул, утаил правду.

— Меня терзает не это, а то, что ты не пришел и не сказал мне все это тогда, — признался я, хотя, на мой взгляд, все это было очевидно. — Честность, вот что я хотел видеть в друзьях. Всего лишь честность.

— И ты не готов все это простить.

— Не готов забыть, но ведь такая жизнь в сотню раз лучше, чем неминуемая смерть.

— Это ты убеждаешь себя или меня? Да, я подарил тебе шанс, но ты считаешь его предательством!

— Парадоксально, согласен, — засмеялся я. — Мы не можем понять друг друга. Если бы ты только сказал правду перед тем, как отправить с магами… Или потом, когда я очнулся в Форте. Все было бы иначе, и эта жизнь далась бы мне куда более простой ценой! Если бы ты только объяснился! Вот, что я называю предательством.

— Ты упрекаешь меня за средства, но я знаю, что именно они сделали тебя сильнее, именно мой обман смог сделать тебя и твоего дракона именно теми, кто вы есть. Это мой выбор!

— Манипуляции, — я покачал головой. — Ты и вправду думаешь, что можешь менять все по своей прихоти?

— Пока это у меня отлично получалось. Ты был мягким и податливым, что бы сделал с тобой Мрак? Подчинил себе? Или вовсе убил, отдав предпочтение девчонке, в которой было больше жажды и силы, чем в тебе?! То, что я делал, давало мне до определенной степени какие-то гарантии в успехе мероприятия.

— И как я могу быть уверен, что твои действия нам во благо? — разозлился я.

— Благо — крайне коварное слово, — Мархар казался удовлетворенным, будто до меня, наконец, дошел смысл того, что он мне втолковывал все это время. — Мое благо и твое, но мы из разных миров и кто знает, какова наша цель? Какова твоя?

Это было слишком для меня, вести такие разговоры сейчас. Его обычные провокации приводили меня в ярость.

— Единственное мое желание, чтобы ни один мир больше не погиб от прикосновения таких как ты! — процедил я.

— Любой ценой, — поддакнул фантом. — Ты позволишь себе чувство времени, уверенный, что сам никогда не используешь его против мира. А что, если тебя вынудят? Что, если встанет выбор — жизнь любимой женщины или лучшего друга против магии времени?

— Я отдал Марику Лааль, — деревянным голосом ответил я, пытаясь сам уличить себя во лжи, пытаясь понять, в какое место ударят следующие слова фантома.

— Верно, но Марика — лишь ребенок, она не успела стать тебе по настоящему дорогой. Ты не знал близости с ней, ни духовной, ни физической. Она тронула твое сердце, но я не могу быть уверенным, что это было нечто настоящее. А что будет, если в твоей жизни появится человек, который дороже всего на свете?

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил я тихо.

— То, что ты услышал меня. Чувство времени слишком опасно, ты не должен использовать его. Так нельзя! И ты должен убедить Мастера отказаться от этой магии. Ох, путь назад будет долгим и трудным

— Почему?

Я внезапно подумал, что в мыслях уже схожу на берег и улаживаю скандал, который разразился, когда прибыла Каторина и не застала меня. Хорошо, если ее приняли другие маги Форта, не нанеся оскорблений. И что же случилось с драконами? Возможно, нам придется подняться в пещеры, чтобы понять это.

— Потому что по пути водяных змеев я не пойду.

— Я убил одного и других не видел, а это самый короткий путь, — возразил я. — Пятнадцать дней, и мы на материке!

— Нет, мы пойдем вдоль песчаных островов на запад, пока корабль не подхватит Тарадос. С этим попутным течением мы со временем выйдем туда, откуда будут видны туманы звенящих водопадов. По самым скромным подсчетам этот путь вдвое длиннее.

— Сколько? — просто спросил я.

— Не меньше четырех недель, но я бы брал в расчет больше. Сейчас плохое время для других проходов, и от того нам придется пополнять запасы воды и еды в самом нежелательном месте. Ты слышал о эрвинах?

— Мужчинах-рыбах? А я думал, что это я тут запьянел…

— Отрицание очевидного — всегда залог невежества, — упрекнул меня фантом.

— Да тож сказки, — я был совсем озадачен. — У моряков таких пруд пруди. Эта, кстати, не самая остроумная. Мужчины воины с рыбьими хвостами, захватывающие корабли путешественников, если я только что-то не путаю.

— Везде невежество, — пожаловался Мархар. — И ты туда же. Умей извлекать существенное из красивых сравнений. Эрвины, или точнее эрвинааны — так они себя называют, потомки аборигенов, издревле заселяющих песчаные острова. Те самые острова, которые нам придется миновать. Множество кусков суши, соединенных рифовыми мостами или разделенных проливами, которые вполне преодолимы, хотя и кишат хищными тварями. Некоторые состоят из одного лишь песка и кажутся мертвыми, другие высятся скалами и темнеют гротами, из которых доносятся призывные крики. Многие корабли сели на мели или разбились о камни, ища источники этих звуков, похожих на крик о помощи.

— И что же это, сирены? — насмешливо поддел я Мархара и решительно глотнул еще сливовицы.

— Это детеныши киричей — морских выдр, которые в глубинах гротов зовут своих матерей или просят еды. Их крики рождают эхо и с ним легенды, но я и сам слышал этот зов, он удивительно похож на человеческий голос…

— На самом деле все эти острова не бесплодны, — продолжал Мархар, наблюдая за мной. — На одних есть вода, на других растительность, рифы дают жителям пищу и строительные материалы. Эрвинааны делают посуду из того, что выносит море, одеваются в ткани, сплетенные из водорослей и способны погружаться на огромные глубины за раковинами. Это их способ выживать и именно он делает островитян опасными. Эрвинааны могут находиться под водой длительное время не испытывая неудобств из-за нехватки воздуха, а по воде ходят на узких лодках, в основе которых склеенные дельфиньи скелеты. Их ребра, залитые вязкой смолой, которая часто выходит из-под камней у горячих источников, отлично подходят для округлых бортов лодки, а выделанная рыбья кожа, пропитанная особыми составами на основе жира, не дает воде проникать внутрь.

Фантом на мгновение задумался, потом уточнил, будто для меня это было важно:

— На более крупных островах можно найти тростник и лодки делают из него. Как только Эстолла войдет в эти воды, мы можем в любой момент подвергнуться нападению. Ночью к нам может подойти или подплыть кто угодно, и мы не будем знать об этом, пока враги не начнут резать глотки. Можно ведь и не успеть проснуться. Драконьи кости! Обычно я обхожу стороной эти воды, но на этот раз нам придется пополнять запас питьевой воды именно там, или же заворачивать в сторону и заходить к архипелагу. Это займет еще больше времени. Значительно больше времени.

— Покажи мне на карте, — попросил я.

— Смотри, — Мархар повел пальцем вдоль обозначенного на карте Тарадоса, потом ниже песчаных островов. — Я иду по большому западному кольцу течений, отворачиваю к архипелагу, чтобы войти в главный порт…

— Так ты ходил в прошлый раз?

— Нет, и больше не хочу повторять тот эксперимент. Вообще сейчас я не хотел бы возвращаться на архипелаг, там столько суши, изрытой водой, что тебе и не снилось, и на каждом клочке земли свои законы. Зайдем в Венуа, и будем вынуждены подчиняться его обычаям. Их богиня благословляет перед отплытием каждый корабль, оберегая его от пиратов, и пока экипаж не посетит храм богини, ему не разрешается выводить корабль из бухты. Мы должны будем оставить там щедрые пожертвования и конечно смысл всего этого именно в этом. Сейчас для нас подобное — огромная потеря времени.

Видя досаду на моем лице, Мархар поделился со мной обретенной мудростью:

— Зря кривишься, Демиан. Обычно мореходство не терпит суеты, а эта вынужденная задержка всегда идет на пользу, потому что позволяет лишний раз осмотреть корабль и сойти на берег, чтобы отдохнуть.

— Так сколько времени займет заход в Венуа?

— Значительно больше, — отмахнулся Мархар.

— Совершенно непрофессиональное заявление, — проворчал я.

— Кто бы говорил? — наш разговор свелся к дурачеству.

— Я в одиночку вел галеон! — возмутился я.

— Тут нечем гордиться, у тебя был козырь!

— Ну конечно, — согласился я шутливо, — в виде остатков силы.

— В виде девочки юнги, — Мархар подмигнул, — которая хоть что-то понимала в снастях.

— Да-да, — поскучнел я. — Убедил. Мы пойдем вдоль песчаных островов и будем осторожны, только постарайся поскорее ссадить меня на берег.

— Идет, — согласился фантом. — Теперь отдыхай, а я пойду. Сегодня ночью буду за рулевого. Ни о чем не волнуйся и, если что-то понадобиться, ты знаешь, где меня найти.

Поднявшись, он взял один из фонарей и вышел, осторожно притворив за собой скрипнувшую дверь.

Я слышал, как за тонкой переборкой переговариваются матросы, но не вслушивался в их слова, медленно, глоток за глотком, уничтожая сливовицу и ожидая, когда хмель окончательно свалит меня с ног. Кажется, я выпил ее всю, прежде чем уснул, а по утру, как и предсказывал, мне было худо. Меня жестоко рвало, как не знающего меру пьянчужку.

Качка стала лишь сильнее, а мрачные прогнозы фантома сбылись: в безопасности, среди друзей мне стало хуже. Куда бы я ни шел, везде встречал Марику, то вышедшую на палубу подышать свежим воздухом, то спустившуюся вниз, чтобы выяснить, скоро ли будет еда. Она была везде, и чаще всего рядом с Мастером.

К тому же пришли сны. Запах пота и гниющего дерева, духота каюты и монотонные скрипы возвращали меня в подвалы дома Лааль. Я снова и снова, открывая глаза, видел стены своей темницы и просыпался в смутном ужасе от боли. Теперь, стоило прилечь, и отголоски пыток вновь рождались в моем уме, убеждая тело ощущать то, что уже давно закончилось. Глоток черносмородинного бренди или сливовицы заставлял разум замолчать, но не придавал сил и не приносил облегчения. Я почти не ел и ни с кем не разговаривал. В краткие минуты просветления я поднимался на палубу, чтобы немного продышаться, или избавиться от очередной порции желчи, подставлял лицо ветру, и ощущал облегчение, вглядываясь вдаль, впитывал в себя потоки, но наполниться ими не мог. Они скользили вокруг, обтекали, почти не проникая внутрь, наталкиваясь на уродливую корку рунических символов, покрывших мою кожу. Попытки пользоваться привычными умениями не причиняли боли, но давались с необычайным трудом, и у меня было все меньше сил и желания практиковать магию.

С тех пор, как я ударил Гевора, он держался от меня в стороне. Быть может, Мархар пояснил ему, что сейчас не лучшее время; быть может, он понял это сам, дав мне, наконец, возможность снять маску.

Мархар несколько раз упрекал меня за слабость, пытаясь пользоваться своим старым авторитетом, но он давно уже утерял на меня всякое влияние, кроме, пожалуй, его обычной хитрости, которую я не всегда был в состоянии отследить. Его намеки, что если я буду продолжать в том же духе, то прикончу запасы спиртного на Эстолле, не вызывали во мне никакого стыда, так как в трюмах помимо сливовицы и бренди были еще бесчисленные ящики с настойками на пурпурных ящерицах и зеленых змеях, считавшиеся на материке сильным афродезиаком. Они пользовались немыслимым спросом у местной знати, а простолюдины с жадностью вглядывались в содержимое пузатых склянок, кто-то с отвращением, иные с завистью.

В целом, в этих бутылях не было ничего особенного, кроме диковинных для материка существ внутри, да сильного пряного запаха, начисто перебивающего всякое желание пробовать этот странный напиток. Тем не менее, крепость у него была подобающая, и на крайний случай я был готов воспользоваться и этими запасами. В конце концов, травы и экстракты змей и ящериц неплохо перекрывали оттенки спирта, в этом был несомненный плюс.

Так шел отсчет дней: вечером я пил, а по утру мне снова и снова становилось плохо. Минуло девять дней.

— Иди и поговори с ним! — потребовал Мархар.

— Если даже присутствие Гевора не заставляет его проявлять мужество, чего ты хочешь от меня? — уточнил Мастер.

— Чего угодно, но это пора прекратить! Ты видел, как он смотрит вдаль?

— Он слушает дракона, — уверенно согласился Мастер.

— Это не Демиан! Он никогда не ждал дракона, он всегда полагался на себя.

— А ты считаешь, с тем, что он перенес, легко справиться?

— Я считаю, что с этим надо пытаться справиться, вот что я считаю! Мастер, ты также потакаешь себе, боишься того, что стоит теперь между вами. Иди и прикажи ему перестать пить. В конце концов, сделай то, что должен сделать друг! Надавай ему тумаков и верни девчонке рассудок.

— Нет.

— Ах, нет! Ты все еще не натешился в ее объятьях? Зная, какое это имеет значение, продолжаешь…

— Нет, — Мастер выдохнул через плотно сжатые губы. — И я знаю Демиана лучше, чем ты думаешь. Что бы я сейчас не сделал, будет только хуже. Марика останется пока при мне. Пока. И, к твоему сведению, я не касался ее. Никогда. Только не я. И ты знаешь почему.

— Неужели та любовь все еще жива?

— Не слова о Рене, понял? Ты не достоин произносить ее имя, даже думать о ней не смей! Сейчас все так, как случилось, и я не стану обсуждать это с тобой, фантом!

— Во-во, иди и обсуди это с ним! А заодно поделись с Демианом знаниями о магии времени, он, также как и ты сам, не стесняется затрагивать эти струны.

— И кто еще? Я должен знать, кто распространяет запретное знание.

— А разве это не ты? — вопрос Мархара прозвучал невинно.

— Смешно, — проворчал Мастер. — Я всю жизнь убивал таких, как ты. И тебя бы убил, Мархар. Ты слишком опасен, особенно теперь.

— Как и ты, Мастер.

— Уж и так? Ночной дракон никогда не позволит мне тронуться умом, чтобы творить непотребства с магией времени.

— Слабый аргумент, Мастер. Ты и Ночной едины, как тело и разум. Что ты почувствовал, когда он ушел и оставил тебя простым чародеем, каких ты презирал? Нет, ты даже хуже их. Чародей с дырой в душе! Ну, скажи, ты тоже постоянно прислушиваешься к нему?

— У тебя манера Демиана меня злить, — неожиданно спокойно признался Мастер.

— Или у него моя.

— Я всегда не мог поверить в его умение быть преданным, но это так. Он предан тебе, несмотря ни на что, но я клянусь, если найдутся доказательства, что ты причастен, я убью тебя.

— Взаимно, Мастер. Если виной случившемуся ты, я заберу время и твое и Ночного.

— Это то, чего никогда не сможет понять Северный. Он считает тебя идеалом добродетели, но ты всегда будешь решать сам.

— И по твоей логике выходит, что я опасен, меня лучше убить. Это ведь так давно между нами! Если бы мои дела не коснулись тебя в те давние времена, сейчас, возможно, ты бы думал по-другому. Но Высшие, я же убил твоего блохастого друга! Это такая мелочь для моей пропитанной кровью совести…

— Тварь, ты еще насмехаешься? — процедил Мастер. — Такой разный со всеми. Шут! Лебезишь перед Северным и мурлычешь у ног Демиана.

— И только ты видишь мое истинное лицо. Да-да, Мастер, я твое тоже!

— Не ссорьтесь, опять будто на рынке, — поняв, что дальше будут следовать лишь взаимные оскорбления, грозящие перерасти в драку, я решил вмешаться и, пошатываясь, поднялся на ноги. Закрепленный на носу груз, плотно утянутый парусиной, отлично скрывал меня от спорщиков. По началу я и вовсе не собирался вмешиваться или проявлять себя — ссорятся и ссорятся — но в какой-то момент из-за их возмущенных голосов у меня вновь разболелась голова. Это было невыносимо.

Признаться, мое появление обескуражило обоих, они повернулись с легкой растерянностью на лицах и, видя это, я сказал с укоризной:

— Вы так и будете тыкать друг в друга пальцами? Ты виноват, нет ты, — я сплюнул за борт. — Пошевелите мозгами, порою из тени проглядывают незнакомые персонажи, играющие решающие роли.

— Какое эпическое высказывание не выходящего из пьяного бреда мудреца, — раздражение Мастера выплеснулась на меня волной презрения.

— Думаешь, умнее других, а на самом деле глуп как осел, — поддакнул ему фантом.

Да уж, зря я влез в их разговор. Как получилось, что внезапно виновным в их дурном настроении оказался я? Неужели это и есть на самом деле источник всех наших бед, или я просто оказался в ненужном месте в ненужное время?

— Это почему я глуп-то? — все же спросил я, хотя ответа слышать, наверное, не хотел. Сейчас фантом мне все припомнит. В таком настроении они на пару с Мастером разберут меня, перебирая по косточкам все, что я когда-либо делал и везде находя промахи и огрехи.

— А кто сказал, что верит мне, потому что я «друг»? — неожиданно спросил Мархар. — Сказать такое фантому! Спроси Мастера, он тебе подтвердит, что только полоумный дурак вроде Северного или тебя может верить порождению времени! Кстати, о Мастере: он тоже твой друг и ты тоже ему веришь. Одно это уже делает его тем понятием добра, которое ты вкладываешь в слово «друг». Но у твоего Мастера собственный интерес в игре — его молодость, ради которой он раз за разом нарушает законы мироздания.

— Я исправляю то, что сделали твои собратья, — ровно отрезал маг.

— Вот-вот! Пора открывать глаза, Демиан!

— Помолчи, — шикнул на фантома Мастер. — Мы с тобой еще побеседуем, а сейчас, если позволишь, я сделаю то, о чем ты сам меня просил: поговорю с Демианом.

— Я предпочту пойти прилечь, — отказался я.

— Да погоди ты, — Мастер поймал меня за рукав. — Я же вижу, как ты мучаешься, неужели не понимаешь?

— Что я должен понимать? — только Высшие знали, как они надоели мне своими упреками, советами и словоблудием.

— Думаешь, умно было разделять сознание с бавуром? — спросил он с таким серьезным видом, что я опешил.

— Да вы с ума сошли! — ахнул фантом. — Нельзя прикасаться к мертвым материям…

— Ты это Демиану скажи, — парировал маг.

— Да при чем тут это? — простонал я.

— Смотри-ка, у него мозг утонул в бренди, — сообщил Мастер фантому. Они с Мархаром снова были добрыми приятелями.

— Захлебнулся, — подтвердил фантом.

— Ты же знал, какую цену платишь, или нет? — уточнил Мастер. Посмотрел на мое лицо, покачал головой. — Или нет… Или не хочешь ее замечать. Когда-то это было совсем немного, верно? Как ты вообще решился на подобное?

— Да знал я, что сущность вцепится в меня как клещ! — поняв, наконец, о чем они, я ощутил жуткую слабость. Действительно, разделяя сознание с бауром, я оставил ей лазейку, щель, через которую ее сознание соприкасалось с моим. И через нее утекала энергия. Я и забыл. Я могу видеть ее глазами, могу сейчас двигаться вместе с ее телом, но во мне не осталось ни капли былого стремления что-либо делать. Да и что это даст?

— Она все это время брала от тебя то, что ты не мог отдать, — настойчиво сообщил мне Мастер. — Пока был Мрак, он восполнял это, теперь она высасывает тебя подчистую. Думаешь, кошмары приходят сами по себе?

Я взъерошил себе волосы. Слова мага для меня были не очевидны.

— Это Феддея продолжает мучить меня, — сказал я натянуто. — Или мое богатое воображение.

— Ни то, ни другое, — возразил Мастер. — Если бы Лааль со своими прихвостнями полезла к тебе, я бы утопил весь Тур в лаве, она это прекрасно знает. Нет, Демиан, эти сны навевает на тебя шерстяная подружка, чтобы ты охотнее расставался со своими силами. Страх обостряет ее нюх и дает ей власть над тобой. Ты что, и вправду думал воспользоваться мертвой материей и выйти сухим из воды? Я думал, ты умнее, — Мастер удрученно покачал головой.

— Честное слово, вы сделали из мухи слона, — проворчал я и побрел вдоль борта, опираясь на планшир. — Мне нужно прилечь.

— Стоять! — скомандовал маг. — Есть что-то еще?

Мархар с удивлением посмотрел на Мастера, и тот сказал глухо:

— Я ошибся, баур не причина. Она сосет из Демиана энергию, но это не критично.

— Такое вообще возможно?

— Как видишь…

«Опять они за свое», — я замер, вглядываясь вдаль, и решился. Сам ведь сказал, что они мне друзья, так почему я считаю зазорным сказать все как есть?

— Боль, в ней причина. Я знаю, что ее не может быть, но стоит мне закрыть глаза… Когда я напиваюсь, она отступает. Вообще, это чересчур… Все это у меня в голове, такое бывает даже когда отняли конечность, а человек все равно чувствует боль. Но я так устал.

Мое объяснение вышло спутанным, но на лице Мархара появилось озабоченное выражение.

— Это можно исправить?

— Давай-ка приведем его в порядок, — согласился Мастер. — Распорядись, пусть нагреют воды и подыщи чистую одежду.

— Мне это не нужно, — я представил, сколько сил придется затратить на все это и ужаснулся.

— Ты сам-то себя узнаешь? — уточнил маг.

— Нет, но меня это мало волнует, — усмехнулся я.

— Тогда ты просто будешь делать то, что я скажу. Будешь сопротивляться, и мне придется унизить тебя…

— Очень мило, кстати, да, — пробормотал я. Мысли путались, меня снова мутило, и я не понимал, то ли мне нужен глоток бренди, то ли лучше перевеситься через борт, чтобы избавиться от жгучей желчи. — Не надейся, что я потом скажу тебе спасибо.

— Мы никогда не делаем что-то только ради спасибо, — согласился маг. — Посиди пока под бортом, вода подоспеет быстро.

Пока я отмывался, ежась от прикосновений свежего ветра, матросы вычистили каюту. Мархар зажег курильницу, в которой тлели какие-то свежие, незнакомые травы, стирающие тяжелые запахи, пропитавшие внутренности корабля. Исчезли следы моего беспробудного запоя, вместо бренди на подносе стоял графин с водой.

Мастер спустился в каюту вместе со мной, зажег еще две лампы, расставив их на рундуке так, что в каюте стало совсем светло, после чего присел на койку.

— Тебе стоило сказать об этом раньше, — упрекнул он меня. — Не мне, так Мархару. Или подумать самому.

Маг взялся прощупывать мою руку.

— Кости целы, здесь и здесь Гевор хорошо соединил их, но на этом все, понимаешь? Это же не фантомные боли, тут все нарушено и оставлено в таком состоянии. Хрящи, нервы, мышцы. Человеческое тело — не спрессованная земля, здесь все связано. Меня смущает другое: почему днем боль уходит. Быть может, это специфика чар. Я еще поговорю с Гевором один на один, зачем он сделал именно так…

Я предпочел не заметить угрозы и перевел тему:

— В Форте придется снять чары, рука рассыплется вновь и мне будет несладко.

— Не думай об этом, вот тебе мой совет. Ничего не повториться, поверь.

— Скажем, перспектива долгого и мучительного выздоровления меня теперь пугает. А вообще, — я пошевелил покрытыми рисунками пальцами, — сработано здорово.

— Не спорю, но не совсем, если принять во внимание, что ты сходишь от этого с ума! Больше никакой выпивки, понял?

— Есть еще дурманы, — пошутил я, но Мастер мои слова принял всерьез.

— Я тебя совсем не узнаю, Демиан. Сколько я не старался, мне ничего не удалось с тобой сделать, но неужели Гевор в этом преуспел?

Я тихо засмеялся.

— Ну да, — озадачился маг, — я и забыл, что когда ты нездоров, твой характер совершенно невыносим.

— Я знаю, почему днем боли нет, — предположил я. — Внимание Гевора днем сосредоточено, чары становятся более плотными, а ночью ослабевают. Вот тогда приходит боль.

— Каменные големы могут существовать и без его внимания, — проворчал Мастер, опровергая мои прежние сомнения на этот счет. — Свое умение он пока держит при себе, но я не тороплюсь. Гевор все расскажет. Сейчас я так же истощен, — маг передернул плечами, будто ему было холодно. — С дырой в душе, Высшие, фантом в этот раз попал в цель. Дракона нет, а я привык на него рассчитывать. Только теперь мне стало понятно твое стремление ни на кого не полагаться.

— Теперь ты уже не против моих практик?

Мастер ничего не сказал, отпустил мою руку и вышел, но вернулся уже через несколько минут и не один. Я чуть было не выругался в голос, когда он вошел в каюту вместе с Гевором.

— Что ты задумал? — спросил я как можно более равнодушно, когда маг земли кивнул мне и, сплетя руки перед собой, встал у перегородки.

— Надо доделать все до конца, — резко ответил Мастер, будто я с ним спорил. — Заодно Гевор поучится уму разуму.

— Сделаю, как скажешь, — отозвался Гевор тихо. Мне показалось, он волнуется и всячески пытается скрывать это. — Я действительно оплошал.

— Мы будем играть на твоей руке как на шахматной доске, — заулыбался Мастер. — Рокировка, Демиан. Иди сюда, Гевор. А ты, терпи.

Мне хотелось встать и уйти, но я справился с собой. Потом мучительно долго Гевор под приглядом Мастера двигал кости в моей мертвой руке. Это была не боль, но я явственно ощущал движение тканей и костей, это было пугающе неприятно. Еще я чувствовал страх Гевора, который разросся за дни нашего плавания. Человек земли, вода сама по себе была для него чуждой и враждебной средой. Он привык манипулировать твердыми частицами, но здесь, чтобы дотянуться до них, ему предстояло проникнуть через тонны и тонны воды. Вот почему он так испугался, что я пропущу его под килем. Непростой задачей было для него находиться на корабле, но Гевор щедро тратил свои силы на то, чтобы исправить недочет, допущенный на Туре. Уже очень скоро кожа его блестела каплями пота, но маг не посмел оторваться от дела. Все это для Мастера было хорошо просчитанной игрой. Он знал, что мы оба доведем это дело до конца, что-то доказывая друг другу. И он был прав во всем.

 

Глава 11. Сердце змея

Говорят, что вместилище человеческой души — наши глаза. Говорят, умирая, мы остаемся в памяти других людей и, пока о нас помнят, мы бессмертны. Говорят… вокруг только и делают, что говорят, мечтая избавиться от страха перед неизбежным и объяснить ход вещей, сделав их хоть капельку понятнее и привычнее.

Личный дневник, так и не сожженный в камине.

Говорят…

А я чувствую.

Я — Смотрящий дракона Равновесия, чье имя Мрак, чувствую то, о чем другие любят праздно говорить. Но разве это изменяет что-то?

Как человек является целостным, так я и дракон являем собой нечто соединенное в единую структуру и, когда дракон покидает меня ради своих утех и во имя создания новой жизни, во мне рождается гнетущая пустота, к которой хочется обращаться снова и снова как к недавно выбитому зубу. Эту пустоту ничто не способно заполнить, и я чувствую себя частью, грубо отсеченной от чего-то важного. Мне не сложно отступить от этой пустоты и делать вид, что ее не существует, потому что я с самого начала поступал именно так. Я надеялся, что моя собственная целостность со временем будет способна заполнять тот омут, через который проникает в меня Древний, но это было самообманом. Единственное, чего я добился, так это равнодушного признания своей ущербности.

Безусловно, для меня теперь это — привычно, я знаю собственные границы (перечеркнуто) слабые места, это делает меня сильнее и увереннее тогда, когда я могу не подставлять их под удар. Но наступают моменты, когда мне приходится вставать вровень с другими магами, и тогда лишь постоянное стремление к познанию и свободе, присущие мне с самого начала, превращаются уже не в придурь, чем кажутся со стороны, но в оружие.

На следующий день все изменилось. На горизонте появился первый пустынный остров Анц, что значило на местном наречии Первый. Вскоре мы вступили в лабиринт проливов, и некоторые островки были так малы, что обнажали свои рифовые бока только во время отливов. Другие поднимались высоко, давая приют сотням птиц, с гвалтом срывающихся в воздух, будто рои насекомых. Чем дальше шла Эстолла, тем больше вокруг становилось обрывков суши, все чаще встречалась зелень, хотя больше преобладали высокие, похожие на деревья без листьев молочаи. Воздух был сухим и жарким, вода кристально чистой. Она ловила солнечные лучи, которые трепетали в ее толще, будто в глубине удачно ограненного аквамарина. Быстрые тени рыб скользили, рассекая узорные рисунки, яркими мазками проступали актинии и цветные кораллы. Здесь и вправду было много суши, но я бы никак не назвал ее гостеприимной, несмотря на привлекательные для купания заводи. Песок, желто-красные камни, обломки кораллов и пятящиеся по камням крабы не могли бы называться райским уголком. В скалах зияли черными провалами гроты, из которых тянуло сыростью и вонью, камни были покрыты разводами птичьего помета. Проходы между островами казались глубокими, но Мархар вел свой корабль сам, выбирая в этом лабиринте одному ему известный путь, перекрикивался с замершим на носу Каваларом — лоцманом судна — и на мой вопрос ответил:

— На самом деле очень трудно определить глубину на глаз, ты не обманывайся, вода очень прозрачная и до дна может быть рукой подать. Тем не менее, мы хорошо идем, и погода нас не обидела. Остров Лала, где мы пополним запасы воды, самый крупный среди здешних. На закате будем в его единственной пригодной для стоянки бухте. На самом деле, дальше на запад острова будут не так часто понатыканы, но там еще сложнее идти, если не знаешь, где проходят рифовые гребни. Не один корабль погиб в той ловушке, с облегчением вырвавшись из этих проходов.

— Хорошо, что у нас такой опытный капитан, — польстил я фантому.

— Сплюнь за борт, — посоветовал Мархар. — Я не в восторге от необходимости останавливаться на Лала, но это единственный остров, где я знаю старейшину. Мы уже вели кое-какие дела раньше и, хотя он не очень доволен результатом, причины нападать на нас у них нет. Учти, народ там живет задиристый и гордый. К тем, кто не умеет нырять, они относятся с настороженным пренебрежением.

— Нам придется доказать, что мы ныряем не хуже? — уточнил я.

— А мы можем с ними соперничать? — Мархар насмешливо окинул меня взглядом. Да, я сам довел себя до довольно неприглядного вида, но стараниями Мастера вновь обрел почву под ногами и контроль над собственными мыслями. Я много пил, но теперь воду, и даже нормально поел. Когда корабль пошел между островами, качка прекратилась, Эстолла скользила по чистейшей воде будто по гладкой поверхности стола, и это тоже пошло на пользу.

— Ну, я же выгляжу лучше, — отвечая на взгляд фантома, отмахнулся я.

— Смотря с чем сравнивать, — парировал Мархар. — Обычно ты выглядишь плохо, но тут сложились и твои старания и старания Гевора.

— Скажи лучше что-нибудь хорошее? — попросил я.

— Эти местные с острова Лала, худые как щепки и невысокие, так что на их фоне ты не будешь особенно выделяться, — великодушно сообщил фантом.

— Утешил. Слушай, а эрвины совсем дикари?

— Как тебе сказать? У них есть возможность прикоснуться к прогрессу, но нет желания. На мой взгляд это уже не невежество, но некий практичный консерватизм. Зачем что-то делать, если море накормит? Зачем что-то изобретать, если все и без того налажено и все есть? Более того, подобный образ жизни привлекает людей сторонних с других островов вроде Тура или с архипелага. Блестит, как обманка. Отринь тяжелый труд и стремления, живи в гармонии с водой, добывай моллюсков с глубины, приторговывай перламутром и жемчугом. Так, как моллюски их главная пища, то перламутровыми украшениями на Лале увешаны даже камни и деревья. Этого добра у них с избытком, при чем высочайшего качества. Продают эрвины его вовсе не задарма, надо сказать, им проще ничего не продать, чем сбросить стоимость. И это тоже жизненная позиция: знать себе и своему товару цену. Тем не менее, они по-прежнему вооружены копьями с коралловыми наконечниками…

— Ну, это смертельное оружие из-за хрупкости, — сказал я, — а плохое железо легко ржавеет в соленой воде.

— Именно так, во всем есть свой тонкий расчет. Им не нужны шкуры, не нужно железо или стекло, не нужны строительные материалы. Здесь можно спать на песке, а жить под деревом. Рыбу и моллюсков они едят в основном сырыми, но готовы купить диковинные пряности или краски. Еще пищу, любую, которой нет в их рационе, но что-то довезти сложно, сам понимаешь.

Они блюдут традиции, им запрещено вырубать деревья на острове, потому что так велел старейшина, а ему велел прежний старейшина. И им нет дела, почему так. Они живут по лунному календарю, по которому в какой-то день можно ловить крабов, а в какой-то положено есть водоросли, в другой нужно нырять на глубину за раковинами, а в третий идти и ловить медуз. Этот календарь выверен веками для того, чтобы не истощать запасы пищи вокруг острова, и в этом его великая мудрость. Но задумываются ли они почему так? Вряд ли. Дикари ли они — не знаю, честное слово. Если хочешь, можешь сойти на берег и посмотреть сам.

— Это не будет опасно?

— Думаю, нет, ты же не знаешь их языка, — он усмехнулся.

Мы еще немного поговорили, и я оставил Мархара у руля, а к вечеру над водой и вправду встал большой, по сравнению с другими клочками суши, зеленый остров. Среди рассыпающихся в песок валунов проросли кусты и деревья, кое где на фоне неба торчали кокосовые пальмы, особенно частые у кромки песчаных пляжей. Мархар бросил якорь в глубокой бухте, где подле берега на едва заметной волне покачивались узкие длинные плотики с поплавками, собранные из трубок тростника, прокрашенных красной краской.

На левой оконечности мыса, далеко выступающего в воду, росли темные, приземистые сосны, а прямо над нами на склоне ярусами серебрились листвой оливковые деревья. Все, что я видел, казалось диким и покинутым, людей не было.

— Готовьте шлюпки, сгрузите на берег пустые бочки. Внимательно глядите за борт, четыре человека все время должны находиться на палубе.

Я обратил внимание на замершего у мачты Гевора. Вся его поза выражала напряженное желание вновь ощутить твердую почву под ногами, но его на берег никто не звал, а он не просил. Почувствовав мой взгляд, маг земли отвернулся и ушел вниз, демонстрируя предельное равнодушие.

— Утром, — ответил на мой невысказанный вопрос Мархар. — Сейчас мне нужно договориться о воде и пище, вернусь уже в темноте, глядите в оба и не дай вам Высшие проворонить нападение! Демиан, — он ухватил меня за локоть, — будь благоразумным, я тебе доверяю свой экипаж и свой корабль…

— Мне? — немного растерялся я.

— Тебе, — согласился фантом.

С этими словами он легко спрыгнул в воду головой вперед и, проплыв половину бухты под водой, вынырнул там, где уже мог встать на ноги. Я заметил, как в тени пальм обозначилось движение — за нами наблюдали.

Вскоре матросы перевезли на берег все бочки, и в быстро густеющих сумерках я видел, как невысокие и вправду худые люди уволокли их вглубь острова. Эстолла зажгла фонари, на палубе стояло четверо часовых, сменяющих друг друга, я тоже не покидал палубы, проникнувшись словами Мархара, но все было тихо.

Остров казался темным мертвым силуэтом: ни огонька, ни движения. Вода ровно плескалась под бортом, ветер совсем стих и я, облокотившись на планшир, следил за тем, как медленно расползаются тени…

В следующее мгновение встревоженный голос Кавалара раздался прямо надо мной:

— Эй, что с вами? Он упал! Войе, помоги мне!

— Нормально, — тихо отозвался я, пытаясь подняться. Оба матроса подскочили ко мне, но я отмахнулся от их заботы. Перед глазами плавали мерцающие точки.

Потерял сознание, драконьи кости, когда это закончится?!

— Воды ему принеси, смотри, он бледный весь, — велел Кавалар, присев рядом со мной на корточки. — Не отравились чем, на борту еда плохая, а вы не в порядке…

— Да ничего страшного, — я принял у матроса кружку и сделал глоток. Хотел выпить еще, но кровь часто-часто закапала в воду.

— Ударился, когда падал, — с сочувствием сообщил Войе. — Я как-то не заметил канат и так об него треснулся, что потом все перед глазами два дня трепыхалось, а из носа сочилось все время.

— Ох, — простонал я, пытаясь взять под контроль взбунтовавшееся тело.

«Неужели так будет всегда? — подумал я с ужасом. — Неужели Гевор переломал меня… Нет, Мрак все поправит, как только я вернусь и найду его. Где ты, сумрачная бестия, клянусь твоими костями, ты еще ответишь мне за это отсутствие, за то, что бросил меня одного! За то, что не прилетел и не ответил. И, если ты поддался чьим то уговорам, если я найду тебя отделенного, как нашел дракона Тюдора, я клянусь, что пообломаю тебе все рога!»

Переносица ныла, кровь истончилась и затихла. Похоже, действительно ударился, когда падал, но хватит разлеживаться!

Цепляясь за руки матросов, я поднялся, с трудом облокотился о планшир локтями.

— Все, тут вам не представление, все по местам, — проворчал я и глубоко вздохнул.

Оглядываясь, матросы отошли в сторону и заняли свои посты, но теперь, кажется, гораздо внимательнее следили за мной, нежели за водой вокруг. Слава Высшим, это было единственное происшествие. Фантом вернулся ближе к полуночи и, поблагодарив меня, велел отдыхать. Мне показалось, он озадачен, но расспросы вполне могли подождать до утра, и я торопливо бежал в каюту, потому что после падения чувствовал слабость.

Утро разбудило меня взволнованным гомоном. Зевая, я поднялся на палубу, чтобы стать свидетелем развернувшейся суеты. Подвозили корзины с фруктами и моллюсками, захлестнув канатами, поднимали наверх полные, заткнутые пробками бочки с водой. Мархар был здесь же, командовал разгрузкой и, увидев меня, кисло усмехнулся:

— Я теперь жалею, что позвал тебя, прошлые наши дела оказались менее удачными, чем я рассчитывал.

— Это мелочи, — к нам присоединился Мастер. — Давай-ка спустимся на берег, мне нужно поговорить со старейшиной.

— Зато мне не нужно, чтобы ты праздно шатался тут, — едко заметил фантом. — Боюсь, если ты заговоришь с местными, то в следующий раз меня в этой бухте утопят.

— Ты преувеличиваешь мои способности, — ответил ему маг.

— Знаете, — поспешно отказался я, — пожалуй, я останусь на борту. Важно, чтобы местные нами не заинтересовались, не к чему привлекать внимание.

— Если мудрости можно учиться, то ты встал на верный путь, — Мархар ухмыльнулся.

— Трусишка, — Мастер похлопал меня по плечу. Кто-то тихо фыркнул, я обернулся и увидел Гевора, прячущего улыбку. Мастер тоже слышал этот смешок и мстительно спросил: — Быть может, чародей Тура захочет составить мне компанию на берегу?

Улыбка исчезла с лица островитянина, он быстро взглянул на берег, потом на меня и Мастера, после чего натянуто заметил:

— Не думаю, что стоит ворошить это осиное гнездо. Я наслышан о том, что с эрвинами нужно иметь как можно меньше дел. Было время, и я осмотрел грузы Эстоллы, они не впечатляют. Что ты предложил местным в обмен на воду и пищу, капитан?

— Твои дурманы, — как то нехотя отозвался фантом.

— Вот как? — сам вопрос подразумевал возмущение, но был высказан совсем другим, нейтральным тоном, будто бы Гевор говорил: а, ну понятно, я собственно так и думал.

— Зачем им дурманы? — полюбопытствовал я. — Они в цене?

— Они везде в цене, — сообщил маг земли.

— У эрвинов нет своих наркотических трав. Я слышал, в рыбах содержатся схожие вещества, — просветил меня Мастер, — но здесь особенно не разгуляешься.

Из-за его спины вдруг появилась Марика и взяла мага под руку.

— Это глубоководные рыбы, к тому же они сами по себе могут убить неосторожного ныряльщика, — пояснил фантом. — Большая удача и малый прок, так говорят местные об этих рыбах.

— Зачем им все это? — тихо спросила Марика. — Так рисковать своей жизнью ради чего?

— Чтобы забыть? — предложил Мархар, адресуя вопрос ко мне. Он знал, что мы понимаем друг друга. Я отчетливо помнил другой мир и подвал с протертыми диванами, аромат благовоний и отголоски воспоминаний.

— Или чтобы вспомнить, — откликнулся я.

— Чаще всего людьми движет жажда получить удовольствие, — разорвал наш диалог Мастер.

— Да, за горсть этой травы я могу пополнить запасы на две недели, но пришлось отдать больше, чтобы утолить их жажду.

— И конечно они знают, что на Эстолле есть еще, — проворчал Гевор. — Они просили о большем?

— Еще в первый раз, когда я здесь был. Тогда, как и сейчас, я привез им дурманы, но они чувствуют себя обманутыми.

— Да чего они хотят? — удивился я.

— Семена, — ответил за Мархара Гевор. То ли догадался, то ли знал о местных трудностях. — Но они же понимают, что ты никогда не продашь семена?

— Кто мешает им жаждать этого и всячески добиваться своего? — вопросом на вопрос ответил фантом.

— А в чем проблема? — я определенно не понимал, что происходит.

— В том, что сейчас можно остановиться на Лале и купить за дурман-траву пищу и воду, но если у эрвинов будут свои урожаи, от пришлых им не будет никакого проку, разве что их жизни и их корабли сохранят какую-то цену, — нетерпеливо пояснил Мархар. — Эти воды и без того вотчина пиратов, еще воинственных эрвинов не хватало! Но есть и еще одна пикантная подробность, — фантом помялся. — Я был здесь частым гостем, особенно когда пытался пройти на архипелаг впервые. И в какой-то момент юлить и извиваться было уже поздно. Я продал им семена.

— Глупо, — отозвался Гевор.

— Глупее, чем ты думаешь, — фантом вздохнул. — Сначала я предупреждал старейшину, что на его почвах дурманы не взойдут. Потом прокалил семена и отдал ему.

— Они не такие дикари, чтобы этот план оказался хорош, — покачал головой маг земли.

— Именно! Потому, когда они потребовали отдать им больше трав, я взамен потребовал жемчуг и перламутр, хотя они мне не нужны. Но важно и себе цену знать.

— Тогда лучше убраться отсюда поскорее и не злить старейшину, — вздохнул Мастер. — Уговорил, на берег не сойдем.

— Все равно придется, но не тебе — Демиану. Они видели рисунки на его коже и хотят видеть их вблизи.

Мастер глухо выругался, я лишь пожал плечами. Хотят — сходим.

— И чего, вплавь? — уточнил я.

— Так принято, — согласился Мархар и нырнул. Я последовал его примеру. Вода была теплой, шелковой, она взбодрила меня и придала сил. Большими гребками я прошел вдоль дна, ухватив в кулак мельчайшего, белого песка, вынырнул у самого берега и тут же увидел стоящих в тени пальм эрвинов. Теперь, в ярких солнечных лучах я разглядел этих сухощавых, загоревших до черноты ныряльщиков. У них были широкие грудные клетки, раздвинутые тренированными легкими, кожу мужчин покрывали будто оспины — многочисленные шрамы, делающие их подбородки и черепа лысыми. От этого и еще из-за приплюснутых, крупных носов их лица были некрасивыми, какими-то злыми. Среди эрвинов, пришедших нас встретить, я увидел троих женщин. Наравне с мужчинами они держали копья, заканчивающиеся белыми, многогранными наконечниками — обточенными о камень кусками коралловых веток.

В отличие от мужчин, женщин этой расы я бы назвал красивыми. Их профили были более тонкими, а глаза крупными. Черные волосы заплетались в сотни тонких косичек. На гибких телах я не приметил ни единого шрама, из чего становилась ясно, что мужчину шрамы украшают, а женщину портят. Среди прочих выделялась одна: стройная и сильная, с пронзительными глазами, которыми она с любопытством на меня смотрела.

— Дочь старейшины, старшенькая, — подсказал Мархар. — Это она потребовала тебя для отца, сказала, его глаза так далеко смотреть уже не могут. Учти, у эрвинов нет ни одного ритуала, связанного с прикосновением, так что никого не трогай.

— Ну, а продолжение рода? — отжимая волосы, полюбопытствовал я, разглядывая гибкие женские тела, закрытые бурыми, грубоватыми, сшитыми из полосок платьями. Мои ноги утопали в теплом песке, и это было ни с чем несравнимое удовольствие, так что в голову мне лезла всякая легкомысленная чушь.

— А ты хочешь в этом поучаствовать? — фантом сощурился. — Нет, я могу тебе это устроить, но тут свои обычаи, и тебе придется кормить не только эту женщину, но и ее родителей и несовершеннолетних братьев и сестер.

— Кабала какая-то, — попытался отшутиться я.

— Легкие отношения ищи в борделях и портах, — не принял моей капитуляции Мархар. — На Туре, архипелаге или материке. Там тебя встретят с распростертыми объятиями женщины, готовые на все ради удовольствия мужчины.

— О, мои отношения с женщиной на Туре легкими назвать сложно, — печально заметил я. — Вот честно, я бы хотел, чтобы меня все оставили в покое. На кой я сдался этому старейшине или его дочери?

— Опасное желание, — проигнорировав мой последний вопрос, сказал Мархар. — Присущее, впрочем, всем магам. Рано или поздно каждый из вас его испытывает в полной мере. Бессмертие и сила дают вечность впереди и уверенность в ней. Когда приходит время труда и лишений, вы невольно пасуете, веря, что еще будет возможность наверстать упущенное или что еще найдется более простой путь.

Я не нашелся что ответить и промолчал. Порою слова фантома были грубыми и резкими, бьющими по больному и вызывающими возмущение. Порою в них была нечеловеческая мудрость.

— Что еще мне нужно знать? — видя, что дочка старейшины идет нам навстречу, быстро спросил я.

— Просто прояви терпение и делай то, что я говорю, — попросил фантом. — Слава Высшим, ты не знаешь их языка, и это дает мне надежду, что все пройдет гладко.

— Вижу, ты мне очень доверяешь, — усмехнулся я, шевеля ногой черные, кажущиеся мертвыми пучки водорослей, выброшенных на берег.

— Пойдем, Демиан, нам сюда, — указал Мархар на узкую тропинку, оттененную сосной. Это было древнее дерево, от одного толстенного ствола отходили узловатые, скрученные сухостью ветви. По коре, неприятно царапая коготками, прыгали бесхвостые черные белки. По сравнению с другими островами этот и вправду был полон жизни.

Пропустив уверенно шагающего босыми ногами по палой хвое Мархара вперед, встречающие нас эрвины замкнули процессию. Тропа увела вниз, погрузилась в изгибающееся, подобно телу змеи, ущелье. На камнях этих самых змей было довольно много, свернувшись комками, они грелись на солнце, и я стал внимательнее смотреть под ноги несмотря на то, что фантом шел первым.

В какой-то момент оглянувшись, я понял, что море уже давно скрылось из виду, заслоненное нагромождениями камней, и тем, кто встал с воды, не видно огней внутри острова. Интересный ландшафт промыла вода в похожих на губки пористых породах.

Несмотря на кажущуюся бесплотность камней, то тут, то там склоны поросли покрытыми колючками кустарниками, соснами и приземистой, не менее колючей травой. Люди встречались все чаще, и все больше удивляла меня жизнь, наполнившая Лалу. Здесь везде была выпотрошенная рыба. Она гроздями висела на ветках, словно диковинные дурно пахнущие плоды, ее раскладывали на камнях и прямо на земле, бесцеремонно сгоняя топотом и отбрасывая палками недовольно шипящих змей. Сотни мух, тяжело гудя, вились вокруг лакомства, и мне неожиданно стало дурно от воспоминаний. Этот звук рождал в моем сердце отклик пережитого кошмара, и я с тоской подумал о том, смогу ли теперь когда-нибудь спокойно относиться к этим вполне безобидным насекомым. Боюсь, что нет.

От тяжелого запаха сохнущего рыбьего жира в недвижимом, жарком воздухе меня едва не выворачивало наизнанку, но островитяне его совершенно не замечали. Это был их привычный быт, вот и все.

В разряженной тени деревьев на камнях устроились женщины, перетирающие крупные рыбьи кости в муку. Они смешивали их с также растертыми сухими водорослями, размачивали все это водой, мешали руками до однородной кашицы, добавляли туда ошметки рыбы и выливали эту жижу на гладкие, специально предназначенные для этого камни, давая ей густеть, спекаться на жаре и подсыхать. Сомнительное угощение.

— Зачем они заготавливают рыбу, когда могут есть свежую? — разглядывая все расширяющееся ущелье, спросил я.

— Ты иногда задаешь совершенно глупые вопросы, Демиан, — проворчал фантом. — Неужели ты думаешь, что Эстолла — единственный корабль, заходящий в здешнюю бухту? Припасы — это то, что всегда нужно карабельщикам. Даже больше, порою, чем товары по выгодной цене. Частенько море обходится с нами слишком сурово, да, — он видимо вспомнил что-то из прошлого и замолчал.

Я с любопытством закинул голову, разглядывая город эрвинов. В мягких известняковых и песчаных породах стен ущелья были выбиты террасы и череда пещер, зияющих на высоте темными проемами, а глубины острова, наконец, разошлись, подобно улицам, сетью проходов и галерей. Эти не имеющие никаких особых инструментов люди умудрились построить целый город с равными и ровными деталями, будь то ширина поднимающихся вверх дорожек со ступенями или провалов, уводящих вглубь. Мой глаз не находил изъянов.

Наша тропа вилась теперь по низу, а над нами, поглядывая свысока, высились стражи с копьями, устремленными вверх.

— Если они упрут острие копья тебе в грудь, это не значит, что тебя хотят убить. К тебе обращаются, — сказал Марахар. — Видишь те камни?

Я видел. Вокруг тропы лежало множество камней, но эти явно были ритуальные, отглаженные прикосновениями, покрытые угольными узорами, они складывались в высокие, выше человеческого роста пирамиды. Их основания были забрызганы белыми кляксами, будто отметинами помета крупных птиц. У каждой такой пирамиды тоже стояли стражи, и я смог разглядеть внимательнее их оружие. Древки мастерились из тростниковых трубок, сверху в расщеп вставлялся отточенный наконечник из белого коралла, а замотано все это было каким-то блеклыми, разлохматившимися волокнами. Наконечники имели причудливую, многогранную форму. На поясах эрвинов висели ножи с грубыми, зазубренными лезвиями из челюстей каких-то хищных рыб, предназначенные не резать, но рвать плоть.

И то и другое оружие казалось крайне опасным. Несмотря на то, что копье предназначено на один удар, если он достигнет цели, жертва будет мертва, даже надеясь на жизнь. От обломков кораллов сложно освободить глубокие, страшные раны.

— Надгробия их вождей, — когда мы миновали каменный курган, сообщил Мархар.

Внешний вид воинов Лалы не оставлял сомнений в том, что со своим оружием, с коим нужно обращаться особым образом, справляться они умеют. Взгляды, которые я ловил на себе, чаще были хмурыми и неприветливыми. Дочь старейшины не оглядывалась и не ждала, уверенно вела нас вперед, зная, что мы не посмеем ступить в сторону с тропы.

— Шива?..

— Демиан, — фантом резко дернул головой, — теперь меня зовут Марахар!

— Это не твое имя, — возразил я, ошарашенный очередной яростной вспышкой.

— Тогда не называй меня никак, — фантом наградил меня чужим, злым взглядом. Еще одна неразрешенная загадка, я все откладываю их, будто потом у меня будет больше времени. Фантом был прав, когда сказал, что я уже привык жить так, будто впереди у меня вечность, и я непременно успею во всем разобраться.

И снова вопросы были забыты, потому что нам пришлось разминуться на тропе со старухой, которая, тем не менее, вряд ли прожила свой сороковой год. То ли время обошлось с ней немилосердно, то ли аборигены в силу дикарства имели столь короткий жизненный срок, но со стороны она показалась мне совсем дряхлой. Пришлось посторониться, чтобы обойти ее, сидящую прямо на краю тропы. Ее иссушенные руки с длинными, набухшими суставами мерно перетирали водоросль камнем, извлекали тонкие белые нити и откладывали их в сторону. Она поворачивала голову и подслеповато щурилась, но вряд ли что-то видела своими затянутыми поволокой глазами.

— Вверх, не зевай, — фантом подтолкнул меня, заставляя идти по ступеням. Дочь старейшины уже смотрела на нас, ожидая на первом ярусе галерей. Когда я добрался до нее, женщина развернулась и нырнула в глубокую темноту грота. Пол здесь был идеально гладким, покрытым такими же, как на камнях, угольными рисунками, но когда я шваркнул босой ногой, обнаружил, что эти рисунки не так-то просто стереть.

Преградившая проход дочь старейшины поставила к нашим ногам таз, сделанный из панциря черепахи, часть воды расплескалась на камни. Похоже, эрвинка считала недостойным прислуживать чужакам, но подходить к старейшине не обмыв ноги также было нельзя. Щурясь от контраста света и тьмы, я смыл с ног налипшие иглы и песок.

Здесь все казалось предельно простым: в стенах были вырублены полки для утвари, и более глубокие и длинные для сна. На полу лежали плетеные из водорослей циновки.

Слабо мерцал зеленоватыми узором потолок на головой. Я не сразу понял, что вижу, а когда разглядел, глубоко задумался.

Фантом тоже поднял голову и сообщил:

— Они очень наблюдательны и очарованы небом, так что подобные карты ты можешь увидеть здесь во всех помещениях. Эрвины наносят их каким-то светящимся веществом, добываемым из внутренностей глубоководных рыб.

— А связи?

— Так разделяются созвездия, — немного едко подсказал фантом.

— Это не те созвездия, Шива, — как зачарованный, сказал я. — Не южного полушария — северного. У меня было достаточно ночей на то, чтобы разглядеть небо, когда я вел галеон к цели. И достаточно дней, чтобы изучить карты севера. Откуда они могут знать об этом?

— Не знаю, возможно, одна из мореходных книг попала к ним. Ты прав, это Ожерелье Столов и Кольцо Змеи. Ох, не даром я говорил тебя быть настороже, эрвины опасны. Нет, не хотел бы я, чтобы мои собственные карты попали к ним…

Я огляделся. Из-за небогатой растительности вряд ли много где можно было найти мебель, но там, где жил старейшина, стояло большое, сделанное из бамбука и рыбьих костей кресло, покрытое какими-то дурно пахнущими шкурами. Стол заменял большой плоский камень. На кресле сидел не старик — мужчина, которого сильно старили шрамы, рассекающие лицо и руки. Тем не менее, стоя перед старейшиной, вокруг которого на корточках сидело с десяток женщин разного возраста, начиная от совсем уж юного, я размышлял о том, что эти дикари в некоторой степени выглядят даже лучше, чем живущие в предгорьях пастухи, чьи ногти поражены грибком, а тела вшами. Если подумать, за это стоит благодарить засушливый климат и морскую воду, смывающую инфекции.

Старейшина заговорил степенно и потому, как менялась интонации, и по настойчивым паузам сразу стало понятно, что он привык приказывать и привык, чтобы ему повиновались. Не сразу я приметил за его креслом в темноте худые фигуры, удерживающие в руках копья. Эрвины хорошо охраняли своего управителя.

Мархар кашлянул и с силой толкнул меня в бок, я приподнял бровь и сообразил, что сидящий предо мной старейшина требовательно машет, чтобы я подошел. Медлить было бы неуважением и я, подойдя ближе, покорно протянул перед собой руку, покрытую символами, зная, что именно для этого и приглашен сюда. Одна из женщин, находящаяся справа от кресла, неприятно зашипела на меня, показывая белые, отличные зубы. В ее позе, в ее движении и голосе было что-то от змеи.

Некоторое время старейшина внимательно разглядывал мою руку, потом покосился на свою дочь и что-то спросил. Та ответила утвердительно. Их язык был жестким и шипящим. Фантом тоже что-то сказал, и я чувствовал себя как экспонат, выставленный в музее в какой-то чужеземной стране.

— Они не говорят по-нашему? — уточнил я тихо.

— Высшие, конечно же нет, зачем им это?

— Чтобы торговать, — проворчал я.

— Про припасы и воду можно рассказать жестами, а обмен товара — дело глаз, — фантом казался напряженным.

— О чем же они говорят? — уточнил я, видя, что старейшина заспорил со своей дочерью.

— О том, что если ты очистишь свою голову огнем, то сможешь взять ее, потому что рисунки на твоем теле станут украшением ее рода.

— Смеешься? — млея от растерянности, спросил я.

— Нет, конечно. К твоему сведению, Шаоша лучшая ныряльщица, гордость своего отца, превосходит в умениях многих мужчин, знает, как добывать пищу, ткать и шить; знает, как убивать.

— Шива, помилуй, мы же шутили…

— Я — Мархар, — процедил фантом и обратился к островитянам, прерывая их разговор. Выслушав его, старейшина кивнул и развел руками, потом указал на сидящих поодаль женщин, но фантом лишь отрицательно покачал головой.

— Чего это он? — заволновался я, видя, как Шаоша, развернувшись, уходит в глубину пещер.

— Не важно.

— Да что ты им такое сказал?!

— Потом, — Мархар едва заметно наклонил голову и, повернувшись, вышел под ярчайшие солнечные лучи. Я чувствовал его напряжение и был вынужден смирить свое любопытство до более удобного случая. Мы возвращались тем же путем, и я подумал, что наше посещение вышло каким-то… бессмысленным. Постояли, посмотрели, пошли обратно.

Когда мы вышли на береговую линию, никто не увязался за нами, и фантом, несколько раз глубоко вздохнув, нагнулся и плеснул себе в лицо воды.

— Драконьи кости, что случилось? — с тревогой спросил я, глядя на колышущуюся вдалеке Эстоллу.

— Они хотели тебя, — совершенно серьезно повторил фантом. — Хотели, чтобы ты обрюхатил ее, потому что род Лалы медленно вымирает. Мне это не нужно, это задержит нас и может навлечь беду.

— Ты сказал им, что я никчемный мужчина? — я оглянулся, думая об островитянах. Их кровь год за годом смешивалась между собой и не удивительно, что племя медленно умирает.

— Нет, Демиан, ложь должна быть достоверной и такой, чтобы нельзя было проверить.

Он явно не хотел говорить, но видя, что я ожидаю ответа, сообщил:

— Сказал им, что они не имеют такой цены, которая могла бы меня устроить.

— Ты сказал, что я раб?

— Я сказал, что ты принадлежишь мне, — согласился Мархар и вошел в воду. Звонко свистнули с корабля, фантом ответил дважды и махнул рукой. — Что ты отрабатываешь на моем судне свой долг.

— Вот оно что, — пробормотал я, нагнувшись, подобрал несколько камушков, гладких, вылизанных прибоем. Всмотревшись в приятные для газа переливы, сжал их в руке и последовал за Мархаром, думая о том, что, возможно, в его словах есть какая-то часть правды.

Когда мы поднялись по веревочной лестнице на борт, все уже было готово, и команда в напряжении ждала приказа к отплытию. Мархар не стал медлить и велел брать Эстоллу на буксир, потому что в бухте было совершенно безветренно. На мое предложение наполнить паруса ветром, капитан лишь отмахнулся с возмущением, в котором отчетливо читалось пожелание, чтобы я убрался с палубы и перестал мешать его работе. Под палубу я прятаться не стал, но постарался не попадаться экипажу на глаза. Впервые мне довелось видеть, как буксируют крупные суда. На воду спустили две лодки за неимением одной большой, были проброшены канаты к бушприту, выбраны якоря и гребцы налегли на весла под громкие, задающие темп, выкрики. Сначала мне показалось, это попросту не сможет сдвинуть шхуну с места, но не тут-то было: Эстолла начала медленно поворачиваться за увлекающими ее в открытое море тросами.

Мастер, заметив меня, тут же полюбопытствовал, зачем же все же меня звал к себе старейшина. Мне оставалось лишь пожать плечами и отвернуться. Маг вовсе не расстроился от моей реакции, будто ничего другого и не ожидал, а снова устроился на свернутом запасном парусе, нежась в лучах полуденного солнца.

— Бездельник, — ласково сказал Марика и погладила его по голове. Она сидела под фальшбортом, подставляя лучам босые ноги.

— Гевор где? — спросил я, перебирая в ладони камушки с берега.

— Внизу, конечно, — сообщил Мастер. — Мне кажется, да я уверен, что наш колдунчик трусит смотреть в сторону суши. Боится, что его ноги предадут и понесут на берег.

Я поймал себя на остром желании причинить Мастеру боль. Теперь меня в нем задевало все: его взгляды несли вызов, слова ранили, а манера говорить вызывала отвращение. Мне казалось, он всем своим видом, каждым словом указывает мне на безоговорочную победу над Марикой. Она моя — явственно читалось на его лице.

«Это только твое восприятие», — терпеливо объяснял я себе, но вряд ли это могло что-то изменить, и я бежал в полумрак трюма, чтобы не видеть обоих.

Все моряки сейчас были на палубе и в лодках, Энтони за штурвалом и Ален рядом с ним, под палубой было тихо и пусто. Гевор удивил меня тем, что забился в закуток между корзинами, будто прячась, и взглянул на меня с разочарованием, когда я заглянул к нему, точно зная, где он расположился. Мне не было нужды искать его.

Глядя на подавленного островитянина, я подумал, что на этом корабле очень мало нормальных людей. У каждого из нас в душе свернулась собственная змея, и ее яд разъедает нас изнутри.

— Гевор, поди сюда и сядь за стол, — я подкрутил фитиль лампы, давая больше света, и, как и он прежде, похлопал ладонью по столешнице.

Островитянин глубоко вздохнул, борясь с собой и словно просыпаясь.

— Неужели так сложно просто забыть обо мне на некоторое время? — глухо уточнил он.

— Знал бы ты, как часто меня посещали подобные мысли там, в подвале, но каждое утро, раз за разом я слышал звук твоих шагов.

— Я прихожу к тебе во снах? — уточнил Гевор.

— Нет, — я улыбнулся, радуясь тому, что островитянин не может видеть из-за своих корзин того, насколько горькая выходит эта улыбка.

— Давай мы не будем развивать эту тему дальше, — я так и не понял, просил Гевор или просто поставил меня в известность о своем нежелании говорить о прошлом. Возможно, он слишком хорошо помнил мой удар и боялся повторения.

«Боялся, — я задумался, — нет, не меня».

— Зачем я понадобился тебе? — помедлив, уточнил островитянин и выбрался из своего закутка. — Опять беспокоит рука?

— Нет, — я с грохотом распластал ладонь по столешнице, придавив принесенные с берега камни, и с хрустом пододвинул их ближе к Гевору. — Давай, я хочу это видеть!

— Ты бы знал, как вся эта вода вокруг… — начал он, но я перебил его:

— Знаю. Я умею смотреть. Не могу обещать, что это когда-нибудь пройдет, но дело есть дело. Сосредотачиваясь на чувстве, ты раздуваешь его, будто дышишь на умирающие угли. Хоп, дунул посильнее, и вот уже язычок пламени. Нет никакого смысла пытаться вылавливать страх и стараться побороть его, так не выйдет. Чем глубже ты смотришь, тем отчетливее его ощущаешь.

Гевор молчал. По его выражению лица было понятно, что спорить островитянин не хочет, а слова мои не способны родить в нем какое-то понимание.

— Сделай мне голема, — я настойчиво постучал указательным пальцем по столешнице рядом с камнями.

— Что? — глаза Гевора расширились.

— У тебя есть все необходимое, так что тебя удивляет? Моя праздность? Я слыхал, ты ткал из песка лошадей для учителей Оплота лишь бы покрасоваться…

— То было другое, — Гевор нахмурился.

— Сделай с этим хоть что-нибудь, — настойчиво повторил я.

— Да зачем тебе это? — он все еще не понимал.

— Зачем мне? Зачем тебе…

— Бессмысленное какое дело, — проворчал маг земли, присаживаясь на край табурета, и прикоснулся поочередно к каждому из шести камушков. От его прикосновений они распадались в пыль, разделялись на цвета — черные, желтые, белые, красные, как сами камни и скрытые в них прожилки. — И что можно сделать из таких малышек? — пробормотал он, и я заметил, что его голос изменился. Знаю по себе, как меняется ощущение, когда ты размышляешь о том, что создашь, о том, что выйдет из-под твоих рук или из-под кисти в следующее мгновение. Это внутренне молчание, смятение, сосредоточенность и эхо мыслей одновременно. Торопливость и размеренность, все для того, чтобы решиться.

— Конечно, ничего полезного, только игрушку для детей, — подытожил Гевор, и песчинки заструились, сдвигаясь и перетекая, как в часах.

Как в часах! О, Высшие, я чуть было не схватил Гевора за волосы и не приложил о столешницу, но удержался.

— Четыре оборота часов, — сказал я глухо, — по четверти часа.

— Это были самые долгие часы твоей жизни, — равнодушно отозвался маг земли.

— Ты мухлевал…

— Да.

Будто эхо, я ощущал отголоски создаваемых им связей. Это было просто, очевидно, но не для меня. Удивительная упорядоченность и точность, выверенность во всем потрясали, я чувствовал это, а мои глаза видели, как песчинки сгущаются, обретают форму. И вот уже маленькая, трехпалая ящерка с большими желтыми глазами и черно-красным рисунком на спинке неуверенно пробежала между нашими руками.

Шевельнув пальцем, я без труда разорвал связи, словно сдул пыль с поверхности старой книги. Это было жестоко, так мог бы поступить ребенок, разбивающий чужую поделку. Ящерка осыпалась бесформенной кучкой песчинок, Гевор вздрогнул. Он ощутил от моего воздействия не боль, но потрясение от того, что его кропотливый труд был безжалостно уничтожен легким дуновением.

Представьте: вы рисуете картину. Ваши чувства смешиваются красками, ложатся на холст мазок за мазком, а приходит кто-то и неосторожно выливает на едва законченную картину банку мгновенно засыхающих белил. Все. Нет ничего, ничего не осталось, потому что из души оно уже вытекло и второй раз такое не повторишь, а труд уничтожен. И не ярость или обида владеет вами, а разочарование и опустошенность.

— Еще раз, — жестко приказал я.

— Зачем? — в голосе Гевора было непонимание.

— И так до тех пор, пока не наступит ночь, пока я не разрешу тебе уснуть, — подсказал я.

Это была всего лишь догадка, но я неожиданно попал в цель. С момента, как мы покинули Тур, Гевор ни разу не решился сомкнуть глаз. За годы жизни на острове он достаточно отточил свое умение, и его обостренные чувства ощупывали мир, но теперь они постоянно наталкивались на нечто жуткое и непонятное. Даже огонь, горевший в глубине Гуранатана, не отзывался так, как сейчас возмущалась вокруг него вода. Теперь я предлагал ему простой выход: смертельную усталость. Он должен был перебороть себя, но вместо этого без выражения произнес:

— Мне это не нужно.

— Не обманывайся, давай, действуй.

Он взглянул на меня с укором, будто я издевался над ним, но я вновь ощутил, как маг выстраивает новые связи между частицами, по сути так же, как восстанавливал я каждую клеточку тканей, закрывая магией страшные раны стражника в Лесных Долах. В этом умении мы были с ним похожи, хотя и употребляли различные материи. Из-под прикрывающей песок ладони, тем временем, выскользнул паучок. Его движения были уверенными движениями живого существа, никакой сонливости или неловкости.

— Ты многое видишь и подмечаешь, — похвалил я.

— А ты воруешь мое умение, — обвинил меня Гевор. Я лишь насмешливо фыркнул.

— О, нет, я не прав, — он помедлил, вглядываясь в мое лицо с былым интересом. — Ты лишь узнаешь способы его применения, верно?

— Развей? — предложил я, глядя на паучка, добежавшего до края стола.

— Не хочу, — паучок повернулся и побежал обратно.

От моего едва заметного движения на столе вновь оказалась лишь горстка смешанного разноцветного песка.

— Вижу, это требует довольно много внимания и сил. Что же, повторим. И теперь все будет сложнее.

Я встал, зачерпнул из бака воды и щедро выплеснул ее на стол, размыв песок. Гевор отстранился, нахмурился: по его мнению я испортил хороший материал.

— Пусть это будет бабочка, — решил я, усаживаясь обратно.

— Придется подождать, пока высохнет, — отказался маг земли.

— Раздели их, вот и все, выбери лишь то, что тебе необходимо.

Гевор сплел руки на груди, будто защищаясь:

— Они слишком смешались. Основа моего умения в том, что я работаю с тем, что мне знакомо.

— А я думал, что весь смысл в связях. Гевор, откуда вы черпаете ваши знания?

— Они приходят со временем, хоть и описаны.

— Описаны кем?

— Предками.

Его ответ был ложью, я остро почувствовал это.

— Новые умения? — с любопытством уточнил я. — И когда они появились у вас?

— Давно, — снова солгал маг земли.

«И с этим я тоже разберусь, — подумал я, — как и с тем, где находится та бухта, в которой Мархар ставит свою Эстоллу. И во многом другом…»

— Если не хочешь говорить, действуй, — жестко подытожил я. — Сделай это и я перестану задавать вопросы.

Маг неотрывно смотрел на мокрый песок, будто искал способ выполнить поставленную мною задачу, но я чувствовал в нем рассеянное бессилие. Он был уверен, что ничего не выйдет и произнес в подтверждение:

— Это невозможно. Невыполнимо для меня.

— А это? — я указал на линии заклятья на своей коже.

— Чего ты от меня хочешь? — казалось, Гевор замкнулся в себе.

— Эти чары и браслет, лишивший меня сил, построен на плетении, проникшем и на материк. Чары отрицания. Откуда взялись эти знания у вас и какое право вы имели распространять их дальше?

— Ты прав, — помолчав, Гевор пошевелил указательным пальцем мокрый песок. — Неприятно говорить вслух о том, что самые яркие твои достижения вовсе не являются твоей заслугой. На самом деле.

— Так откуда?

— Нам, — Гевор, наконец, оторвался от созерцания столешницы, — их подарили.

— Кто? — внутри у меня все похолодело, я был в одном шаге от разгадки.

— Что, — поправил меня маг земли. — Лааль глядела в сердце водяного змея и увидела там… нечто ужасное, я полагаю. Она упала и билась в припадке, и никто другой не решился подойти к ней или заглянуть вглубь сердца, чтобы узнать правду. Не знаю, что увидела там Лааль, но я видел это.

Он едва заметно кивнул на начертанные на моей руке символы.

— Слышал голос, видел знание, но в должной степени до сих пор им не овладел. Дальше меня это умение не пошло.

— Тот браслет зачаровал ты? — продолжал допытываться я.

— Да, но не в должной степени усвоил урок, и боли в твоей руке тому подтверждение.

— Как давно?

— Годы и годы назад, я не считал.

— Больше десяти?

— Меньше.

— А голос?

— Все, что я о нем знаю, так это то, что этот человек способен убивать прикосновением. То, о чем я спросил тебя там, в подвале.

— Сделай уже эту несчастную бабочку, — устало попросил я.

— Здесь везде вода, это невозможно, — отказался Гевор.

— Возможно! Если ты не хочешь прикасаться к ней, не прикасайся. Если она так тебя смущает, то просто забери свой песок.

Я поднялся, зашел в каюту, открыл рундук и достал маленький сундучок с золотыми накладками. Поставил его на стол и открыл. Перед моим лицом проплыла красно-желтая бабочка, величественная и неспешная. Я знал, что Гевор улыбается и втайне ликует, ожидая моей похвалы, но внутри меня была пустота. Я смотрел и не мог оторвать взгляд от лежащего на бардовом бархате в углублении… обычного кристалла горного кварца со сложной внутренней структурой. Такие редкие по-своему камни часто использовали колдуны в попытке увидеть пути будущего или верное решение.

— Что это? — потрясенно спросил Мархар. На лице его было такое отчаяние, что мне стало его искренне жаль. А еще я подумал, что дело не в происходящих на материке делах, а в его личном интересе.

— Сердце острова Тур, — подсказал я.

— Да это же обычный гадальный кристалл! — фантом протянул руку, но не коснулся безделушки в сундуке. — Лааль, она обманула нас!

— В сундуке было сердце водяного змея, — заверил его Гевор, неотрывно наблюдающий за ползающей по его запястью бабочкой. — Я проверял перед тем, как отбыть.

— Значит, его подменили, — резко предложил Мастер.

— Кто-то из моряков?

— Я ручаюсь за каждого, — Мархар сверкнул глазами. — К тому же это было бы непросто сделать во время плавания, Демиан почти постоянно валялся подле рундука.

— Пьяным, — со значением поддакнул Гевор.

— Тогда Эрвины, — маг не отреагировал на шпильку, а выдвинул новое предположение. — Надо подумать, возможно, мы дали им шанс пробраться на борт.

— Мы же несли вахту постоянно: матросы, Демиан. Только если перед самым отплытием, когда ты остался единственным магом.

— Я был на палубе и за всем приглядывал, — Мастера обвинения не тронули.

— За девчонкой ты приглядывал, — в сердцах бросил Мархар.

— Возможно, Мастер прав, и это эрвины, — глухо проворчал я. — Во всяком случае, пока тебя не было… Мархар, я мог их пропустить.

— Что еще такое? — удивился Мастер.

— Потерял сознание на пару мгновений, Кавалар и Войя дали мне воды, весь левый борт был без присмотра.

— Высшие, вы все могли погибнуть из-за этого! — рассердился фантом.

— Опять рука? — с сочувствием уточнил Мастер. Я не ответил, и маг, чувствуя мое нежелание говорить, уточнил:

— Кровь носом шла?

— Уймись, — проворчал я. — Это не видения, просто перебрал опять.

Гевор издал приглушенный звук, отдаленно напоминающий смешок.

— Я знаю, что ты не пил, — отрезал маг.

— Да ладно, думаешь, я не припрятал пару бутылок, а ночь обещала быть длинной и скучной…

— А вот теперь правду, пожалуйста, — предложил Гевор. Мастер, обернувшись, посмотрел на него заинтересовано.

— Знаю, когда он увиливает, — пояснил маг земли. — Легко различимо. Было предостаточно времени, чтобы разобраться.

— Вот хорек, — проворчал я. — Наблюдательный, какая змеюшка. Не я ли только что в лепешку расшибся, чтобы тебе помочь?

— И я, конечно, плачу тебе тем же, — он, наконец, соизволил оторваться от бабочки и посмотреть на меня. — Это на пользу. Ложь, как и молчание, всегда во вред, разве ты не понял, к чему они ведут? — он насмешливо пошевелил пальцами, намекая на мою руку.

— Да что вы ко мне пристали, привыкайте, я теперь такой! То мечусь в кошмарах ночами, то падаю на пустом месте.

— Да какая разница? — прервал нас фантом. — Сердце украдено, все впустую! Мастер, ты сможешь справиться с эрвинами? Этот артефакт слишком важен, чтобы так легко потерять его, придется возвращаться.

— Да не было никого на корабле, — устало сказал я.

— Тогда Ален, где Ален, я давно его не видел! Он мог взять сердце!

Обвинение в его голосе покоробило меня, и с этим я вспомнил…

Вспомнил, что видел, когда терял сознание.

Я чуть было не выругался в голос, зажмурился, восстанавливая каждую деталь. Неужели они вернулись? Видения, которые я был не в состоянии контролировать? Я совершенно не желал этого прошлой ночью, я не раскрывал сознание, но нечто ворвалось в мой разум и бросило меня на палубу.

— Он наверху, — равнодушно сказал Мастер. — Ты будешь подозревать нас? Мы доставили тебе сердце и нам не резон его брать.

— Этот Ален, будто вещь, — визгливо продолжал Мархар. — Имеет свойство постоянно теряться. Только не говори, что ты этого не замечал, вечно шныряет везде, за всем наблюдает. Он мог взять сердце!

— Никто ничего не крал, — Гевор поднялся и поглядел на содержимое сундучка. — Это и есть сердце водяного змея, наша самая древняя реликвия.

— Кристалл кварца? — опешил фантом. Казалось, он увядает на глазах.

— В легендах сказано, оно ссыхалось многие годы, пока не стало прозрачным и чистым. А вы вообще себе представляете длину водяного змея, представляете, какого размера должно быть его сердца, если думать о том, что он устроен как зверь?

Все молчали, но мои мысли блуждали слишком далеко от маленькой шхуны и ее сумасшедших пассажиров. Я будто наяву видел песчаные отмели, тянущиеся до горизонта подобно бесконечным болотам. Они походили и на пустынное, иссеченное каналами и протоками побережье. Вспомнилось, как я подошел к краю воды и взглянул туда, где кристально чистая вода билась о каменный обрыв, устремляющийся на умопомрачительную глубину…

Оглянулся и увидел Эстоллу, замершую на горизонте. Одинокие фигуры бродящих по суше людей…

Это то, что запомнил корабль. Отчаяние.

Я резко повернулся и железной хваткой сжал горло Мархара, прижал его к переборке и процедил:

— Дорогой, надо поговорить начистоту. Твой так называемый интерес исследователя меня не обманул, ты давно бороздишь моря в поисках этого сердца. Ты услыхал о стародавних временах и даже побывал на островах, где якобы убили водяного змея в тщетной надежде найти там что-то. И ты давно уже точишь зубы на Тур.

Фантом просипел что-то невразумительное, и я продолжал:

— Ты не нашел ничего, ни там, ни там! Ни подтверждений, ни опровержений. В протоках тех далеких островов на глубине не живут змеи, а на песке не осталось скелетов. Потому что островитяне древности не могли убить морского змея! Разве что он сам выбросился на берег, как выкидываются киты, чтобы умереть. Да, мне стоило догадаться об этом раньше! Сколько сил я приложил, что бы убить тварь, напавшую на Бегущую. А тут какие-то дикари!

— Демиан, — встревожено спросил Мастер, видя, как задыхается Мархар. Его лицо налилось кровью, а руки скребли по моему запястью в тщетной попытке ослабить хватку. — Только не спровоцируй…

Мы поняли друг друга: Мархар обладал единственным оружием против меня, и не дай Высшие ему его применить, все это закончится смертью.

— Эта реликвия, что хранилась на Туре, всегда была лишь бутафорией, — убедившись, что я разжал руки, подытожил Мастер.

— Да уж, — фыркнул я, — глупо было бы предположить, что эрвины, на чьих островах нет минералов, могли подменить артефакт на кристалл, который для них будет в той же цене. Нет, друзья, если бы островитяне полезли на Эстоллу, они бы искали семена или дурманы.

— Гадальный кристалл, — глухо простонал Мархар, хватаясь за голову и сползая на табурет. — Тупые дикари! Боготворить обычный минерал, найденный где-то в горах или купленный на архипелаге!

Я смотрел на фантома и не понимал. Мой старый друг Шива был мягким и удобным, будто накрывающая кровать шкура, мудрым и хитрым в своем стремлении чего-то достичь; в нем чувствовалась любовь к жизни и отстраненная полнота силы. Сложно объяснить на словах, что чувствуешь, находясь рядом с фантомом. Возможно, это сравнимо с тем, что ты ощущаешь, выходя на край обрыва, когда медленно перед тобой встает солнце, и замерший с ночи мир медленно оживает. Нечто великое, грандиозное, но легкое, почти невесомое. Но сейчас для меня фантом походил на пропасть. В нем не осталось места ничему, кроме злой решительности.

Я с ужасом думал о брошенных Мастером словах:

«Такой разный со всеми. Клоун! Лебезишь перед Северным и мурлычешь у ног Демиана».

Что, если так все и есть?

— Кристалл, — пробормотал Мастер, пристально наблюдая за фантомом, — недавно кто-то нашел способ пройти сквозь него и говорить с чародеями острова.

— Немые! — фантом подскочил, я почувствовал в нем странное, нервное возбуждение. — Наверняка они пробрались и сюда. Лучшие на материке, да, они могли бы проникнуть куда угодно! У них есть глаза везде, на суше и в море, — он внезапно запнулся, бросая на нас диковатые взгляды, будто подозревая нас самих в причастности к Ордену. Его бормотание стало тихим и бессвязным, я мог разобрать лишь часто повторяющееся «зря, все зря».

— Гевор, поднимись на палубу и позови Кавалара, — попросил Мастер.

— Да, нам придется вернуться на Лалу, — задумчиво согласился я, слишком поздно понимая, что маг ночи имел в виду нечто другое. Он хотел сдать обезумевшего от горя капитана его команде. Теперь Мастер ждал от меня объяснений, едва заметно приподняв бровь. Похоже, все происходящее казалось магу забавным, несмотря на видимый трагизм ситуации. Видно в силу своего возраста он зачастую не в состоянии переоценивать те или иные события, а неожиданности развлекают его, возвращая жизни остроту. Каждый раз убеждаюсь в этом снова и снова, но забываю, потому что это кажется мне немыслимым. То, что заботит Мастера и то, что доставляет ему удовольствие, не имеет никакого отношения ни к моему пониманию, ни к моим собственным взглядам на мир.

«В этом не его вина», — пытался я убедить себя, но вместо этого чувствовал, что оскорблен его действиями. Трагедия, произошедшая с Марикой, мучения, которые я перенес, разочарование за разочарованием, насмешки и надменные взгляды, теперь это, а Мастер испытывает всего лишь заинтересованность?!

«Драконьи кости! А что он должен ощущать по-моему? — спросил я себя. — Сострадание к тебе? Жалость? Хочешь, чтобы он присел рядом и доверительным тоном заговорил о том, что произошло? Заверил, что не хотел принести вреда?»

«Ты сам обманываешь себя! Ты сам говорил, что в прошлом не существует вероятности, потому что все уже случилось. И ты сам отказался говорить о драконах и фантомах, об истории мира и собственной истории, заслонившись Марикой! Ты сам сделал выбор и, будь необходимость, решение осталось бы неизменным. Разве не так? Так».

— Гевор, возьми свою бабочку и иди на палубу, — видя, что маг земли мешкает, согласился я. — Решись на это и разрушь связи, не дожидайся, когда я снова это сделаю. А нам… надо поговорить втроем.

«Лучше бы и вовсе вдвоем», — подумал я про себя, но то, как я выпроводил Гевора, с Мастером не сработает. Маг никуда не уйдет, я только оскорблю его своим пренебрежением.

Слава Высшим, что тут нет Марики. Не знаю, как бы я ее прогонял…

— Хорошо дрессируешь его, — глядя, как Гевор уходит, похвалил меня Мастер. — Мне нравится.

— Это — интересный материал, — согласился я.

— Ну, теперь пора поговорить о том, зачем ты выставил его и почему хочешь повернуть к Лале.

— Теперь мы знаем, что на Туре никогда и не было сердца водяного змея. После соития с целой сотней моряков на кораблях древней королевы, могло родиться дитя и без всякой магии, а кристалл, скорее всего, был привезен с собой, чтобы придать событиям больше весу.

— Так существует ли вообще сердце водяного змея или это легенды? — спросил Мастер, адресуя вопрос скорее к фантому, чем ко мне.

— Расскажи нам все, или мне придется раскрыть даже то, о чем ты еще можешь умолчать, — с нажимом сказал я.

— Умолчать? — жалобно спросил Мархар. — Какой теперь в этом смысл, Демиан.?

— Немного догадок? — предложил Мастер.

— И еще видение, — согласился я. Маг изменил позу, пододвинувшись ко мне и глядя жадными глазами. — Ну, что? Я только сейчас вспомнил, мне не было нужды тебя обманывать. Видения не вернулись, умения потеряны. Но да, я видел кое-что, когда ночью потерял сознание.

— Так и знал, что это увлекательнее догадок, — покивал маг. — Что, фантом, будешь говорить?

Мархар молчал, и я начала за него:

— Он давно искал сердце водяного змея, думаю, все последние годы. Добыл корабль, скорее всего во Влав. Оттуда до меня уже не доходят никакие слухи. Я все гадал, где он может иметь бухту, думал о каких-то пещерах на побережье Инуара, а потом решил, что я совсем отупел от этих пыток. Почему мне все время кажется, что Форт является центром мироздания? Думаю, у меня это от тебя! Влав — целый открытый порт, туда можно поставлять товар под каким угодно именем. Ваши шпионы его проглядели. Там свободные нравы, ходит много слухов и за звонкую монету можно купить достоверную информацию. Нет, Мастер, наш фантом взошел на борт вряд ли из любви к морю или из стремления изучить западный архипелаг, а потому, что след уводил туда, в стародавние времена, когда управительница Тура убила водяного змея. Он считал те острова кладбищем, куда уплывают морские змеи умирать. Я бы сам так подумал, если бы у меня не было встречи с водяной тварью посреди моря. Уже много позже он узнал всю историю о том, что праматерь Тура не только убила, но и забрала его сердце. Так он сам оказался на острове, надо признаться, кстати для меня. Думаю, если бы не это, нам с тобой, Мастер, пришел бы конец.

— Это все твоя фантазия, — хрипло возразил Мархар, к нему явно возвращалось самообладание.

— И в чем же я неправ? — не дождавшись продолжения, уточнил я.

— Во всем? — предложил фантом.

— Начинай уже говорить, — пожурил Мархара Мастер.

— На самом деле это никакое не кладбище, конечно, — пробормотал фантом и откинулся к стене, глядя на нас задумчиво. — Осколки суши, одни из многих. Мертвые, как и то, что я нашел там. Кости. Там был змей, Демиан, и он остался там один.

— Значит, легенды не врут, и та женщина и вправду смогла убить морского змея?

— И снова нет. В отлив он оказался в ловушке, пытаясь выбраться, поднял волну, и та бросила его на острый отрог, переломавший ему все ребра. Змей убил себя сам, не совладав с собственным творением. Возможно, подняв воду, он хотел потопить корабли приставших к нему блох.

— Значит, ты и вправду был там, Шива.

— Мархар! — заорал фантом, краснея. — Меня зовут Мархар! Шивы больше нет! Энтони больше нет! Нет ничего, что было бы тебе знакомо! Ты думаешь, я не замечаю твоих взглядов? Твоей горечи? Твоего пренебрежения? Да, теперь я стал другим, а те двое навсегда мертвы.

Его голова упала на руки, плечи задрожали, он весь сгорбился и стал совсем маленьким. Мы с Мастером непонимающе переглянулись и, судя по удивлению Мастера, он был в том же положении, что и я сам.

— Ты искал сердце для себя, — утвердительно сказал я, подошел и сел на корточки перед фантомом. Взял его за плечи и заставил поднять голову, посмотреть мне в лицо. Его глаза были полны слез — он оплакивал смерть.

— Их время подошло к концу? — уточнил я мягко.

— Да, но не так, как ты это понимаешь, — он подрагивающей рукой провел по глазам.

По ступеням, призывая капитана, к нам спустился Кавалар, чем раздосадовал меня. Я выглянул из закутка, в котором мы обосновались, и глухо сказал:

— Спустить паруса, остановить Эстоллу. Мы еще не приняли решение.

— Но?.. — начал Кавалар удивленно, и я был вынужден повысить голос.

— Иди! Выполняй!

Моряк развернулся, и я проводил его тяжелым взглядом, потом повернулся к фантому.

— Если только хочешь, чтобы я помог тебе, рассказывай все, — мой голос стал жестким и требовательным, я со скрежетом пододвинул стул и сел напротив Мархара. — С самого начала.

Над головами звучали короткие команды, матросы опускали паруса.

— Это началось давно, — нехотя сообщил Мархар. — Всему виной волны, даже едва ощутимая рябь вырывает из меня куски и развеивает их. На месте их остается пустота. Я умираю. Часть за частью теряю себя и умираю…

— Постой, разве также было раньше? — с тревогой спросил Мастер, который быстрее меня понял, о чем вообще идет речь. — Когда время захватывало мой мир, когда перетекало от людей и драконов к другим фантомом, это походило на бурю…

— Да, времени вокруг было разлито много, и оно никому не принадлежало, но я не присоединился к общему пиршеству, — пожалуй, ему действительно тяжело было говорить. — Я мог восполнить потери, жадный, как стервятник, но я не делал этого, участь обходиться тем, что у меня есть.

Я вспомнил отголоски наркотического дыма, наполнявшего подвал, где мне посчастливилось найти Шиву в том, другом, уже разрушенном мире. Безусловно, дурманы притупляют страх и помогают смириться с потерей, и он прятался там от самого себя, в этом не было сомнений. От себя и себе подобных.

— Ты зря думаешь, Мастер, — продолжал Мархар, — что я скрывал от вас это. Северный прекрасно осведомлен о моих трудностях в прошлом, почему, думаешь, уже тогда он всегда обращался ко мне? Да потому что я первый чувствую время! Прежде, чем верить кому-то, он всегда спрашивал меня.

— Да? — я едва сдерживал ярость и, думаю, Мастер был со мной солидарен: — И почему мы тогда здесь?

— Потому что ничего нельзя было изменить, — равнодушно ответил Мархар. — Все произошло слишком уж быстро. Никто никогда не узнает, кто на самом деле разрушил границу, но она осыпалась в одно мгновение. Вот еще совсем недавно Северный гонялся за фантомом… и вот уже время здесь, прямо перед нашими носами.

— Почему Северный не посадил тебя на цепь в подземелье Форта? — мысли Мастера развивались явно по другому пути.

— Слишком долго все было спокойно. У нас всегда было много времени, — похоже, вопрос мага ничуть не покоробил Мархара. — Он держал меня под рукой, да, но чем дольше мы жили, тем меньше спешки проявляли. Ничего не предвещало беды! Появлялись капли, и я сообщал об этом Северному. Тогда вы находили их и уничтожали.

— И почему ты исчез в этом мире?

— Потому что я опустел, — теперь фантом казался мне вовсе неживым. — Вам меня никогда не понять. Теперь я разрушаюсь все стремительнее, и если раньше колебания струн почти не затрагивали меня, теперь они всякий раз отрубают от меня часть. Мне нужна была защита, и я нашел упоминание, что сердце водяного змея способно соединить то, что разрушено. Если этого нет, если все это лишь сказки, я могу… — он осекся, а потом сказал твердо: — Я могу, слышите?

— Тихо, — мягко успокоил я Мархара, который посмотрел на меня удивленно и с легким сожалением. Он думал, я не понимаю. — Мы знаем, что ты можешь забирать жизни, чтобы наполниться, но не делаешь этого. И мы верим тебе. Если ты забыл, мой дракон нес тебя через пустоши на своей спине, прекрасно зная, что твое прикосновение способно его убить.

— Ты ему приказал… — голос фантом был совсем тихим.

— Приказал? — усмехнулся Мастер. — Да кто он такой, чтобы приказывать древнему? Я всегда считал, Мрак многое ему позволяет, но дело было в вере и понимании. Чего ты на самом деле боишься, Мархар?

— Потерять разум. Что, если наступит такой момент, и я вновь превращусь в нечто, жаждущее лишь времени? Тогда, Мастер, все твои слова, все твои обвинения будут пророческими, а твое благородство станет ошибкой. Убить, меня стоит убить, — он тяжело вздохнул.

— Давай-ка ты расскажешь все до конца? — предложил я, чтобы отвлечь фантома от неприятных мыслей. — Ты добрался до тех островов и видел кости…

— Да, конечно, — фантом помедлил. — Огромные, они действительно огромные. Но там были только кости, черви сожрали его сердце, как и все остальные внутренности. Мы бродили там неделями, мы перекопали весь остров целиком, но нашли только песок. Даже раковин не было там. Они — всего лишь груда мяса, мышц и костей.

— Думаю, не совсем так, — медленно возразил я и посмотрел на Мастера. — Когда-то, говоря с Лааль, я решил, что сердце водяного змея, это аллегория, но, находясь в подземелье невольно обретаешь много времени на раздумья, — я потер висок, на котором едва ощутимо бугрился старый шрам от рукояти ножа Мастера. — Мне раз за разом вспоминалось наше противоборство с водяным змеем, и я могу с уверенностью сказать, что в нем есть что-то, что может стать вместилищем для памяти, жизни или души. В нем было что-то твердое, если можно так сказать.

Меня крайне смущает то, что я принял этот кристалл за нечто большее. Когда Лааль передала нам сундучок, я даже смотреть не стал, уверенный, что это то, что нам нужно. Он тоже твердый, этот кристалл, из него исходит какое-то дыхание, — я покосился на лежащий на столе минерал.

— Что ты мог чувствовать, опустошенный этими грязными колдунами Тура? — презрительно сказал Мастер. — Надо было смотреть и проверять. От кристалла, от любого, будь то камень столь сложной структуры или простой осколок, исходит дуновение силы, вот что ты учуял, вот и все.

— Я убил водяного змея, Мастер, — сказал я насмешливо, — мы найдем то место.

— Как ты собираешься найти его на ровной морской глади? — казалось, та надежда, что я хотел зародить в сердце фантома, так и не проросла.

— Я хорошо разглядывал карты и звезды, когда пытался вывести Бегущую к Туру, — отозвался я.

— Даже если ты ткнешь в точку на карте и попадешь пальцем в небо, мы никогда не найдем того места, Демиан, — возразил Мархар. — Мили и мили ровной воды. Даже утеряв в пруду любимое кольцо, ты будешь нырять бесконечно, но ил не отдаст его. И это, точно зная место.

— Я — нет, — напомнил я.

— Сравнение уместно, — возразил Мастер, — потому что ты толком не знаешь, что искать. Свое любимое кольцо ты найдешь, а сердце? Ты уверен, что от него исходят какие-то нити?

— Уверен.

— Ну, хорошо, — сдался Мархар. — Пусть мы найдем это место, если нам очень повезет… но какова глубина, Демиан? А течение? Нет, ты совершенно не знаешь что искать, Высшие тебя побери! А как же морские змеи? Встреча с таким закончится нашей смертью, я не питаю иллюзий.

— Возможно, он прав, — согласился Мастер. — Ты пользовался своей собственной силой и моей, но мы едва не погибли…

— Теперь я знаю лучше, что делать и чего ждать, — возразил я.

— Теперь ты опустошен и оглушен этими чарами на твоей руке.

— Если будет змей, Гевор снимет заклятье!

— Я бы не был так уверен, но даже если и так, то ты не сможешь ничего ему противопоставить. Все твои силы будут израсходованы на то, чтобы отстранить боль в рассыпающейся руке. Мархар тебе уже говорил, как и мне, что на это не пойдет…

— Пойду.

— Очень зря, это — глупая идея.

— Совершенно верно, — согласился я. — Но мы, конечно, попробуем.

— Даже если там не бездна, как ты собрался его достать? — полюбопытствовал Мастер. — Твои возможности теперь куда скромнее, хотя и раньше ты бы не справился. Погрузиться на дно и подняться вверх не значит, что у тебя будет время на поиски.

— Вот почему я хочу вернуться на Лалу. Мы не справимся, но справятся эрвины.

— Боюсь, это будет сложно, Демиан, — проворчал фантом, но я видел, как жизнь вернулась в его глаза. Он хотя бы начал думать, искать выходы. — Они согласятся только в одном случае…

— Так пообещай им эти семена, Мархар!

— Одного обещания будет недостаточно. Они потребуют тебя. Зря я сказал, что ты принадлежишь мне. Теперь ты — моя цена, которую я смогу заплатить за их услуги.

— О, — оживился Мастер, — какие пикантные подробности.

— Не паясничай, я устал от этого, — я с укором глянул на мага. Как у него получалось еще мгновение назад быть сосредоточенным и понимающим, таким, каким я всегда его считал, и вот уже передо мной дурачащийся самодур. — Мархар, если ты хочешь найти сердце, тебе придется продать меня эрвинам. Понимаю, что я нужен в твоем хозяйстве, но ведь сердце нужнее.

— Нет, — фантом отвернулся, поджав губы. — Хватит и одного раза.

«О, — подумал я с сочувствием, — неужели это все же осталось в тебе?»

— Мархар, ты утерял чувство юмора, — заметил Мастер. — Они — всего лишь аборигены. Попросят Демиана в качестве оплаты за услуги, и ты согласишься, но только по выполнению договора, так как лишь он сможет привести нас на место. Сначала поднятая со дна вещь, потом он. Что бы ни случилось дальше, остров с озверевшим населением будет далеко.

— Это будет означать, что другие корабли, пришедшие на Лалу, будут уничтожены, — казалось, фантом сомневается. — Их никто не предупредит о возросшей опасности, а эрвины не спустят такого обмана чужакам.

— Они не настолько глупы, как ты думаешь, и не станут ровнять всех, — возразил Мастер. — Торговля, какой бы она ни была, выгодна для эрвинов хотя бы надеждой, что когда-нибудь им продадут семена дурманов. Предложи им целый баул трав сейчас, это вскружит им головы и уверит в нашей лояльности. Быть может, на фоне такого богатства, фигура Демиана покажется им не стоящей внимания. Вот не к месту Гевор начертал эти узоры на его руке!

— Сомневаюсь. Слишком уж недвусмысленно смотрела на меня эта дочка старейшины…

Я прикусил язык, но было поздно. Сам хорош, распетушился, будто не понимаю, к чему все это приведет.

— Точно? — полюбопытствовал фантом.

«Этот оживет», — решил я.

— Ты уверен? — поддел меня Мастер. — Не избежать этой участи, да?

— Лучше бы вы подумали, как объяснить ныряльщику, что ему нужно отыскать, — проворчал я, стараясь изменить тему разговора.

— Смотри-ка, — сообщил, ни к кому особенно не обращаясь, Мастер, — не хочет делиться с нами опытом трактования значений взглядов молодых эрвинок.

— Мастер, теперь дай нам немного поговорить с глазу на глаз, — попросил я, надеясь, что от желания вывести меня на чистую воду Мастер не совсем оглох. Как оказалось, маг отлично понимал, что с глазу на глаз со мной фантом будет более откровенен, но в своем роде отомстил, проговорив:

— И в самом деле, побеседуйте, а я пойду. Наверняка маленькая уже заждалась меня. Надо доставить ей удовольствие… своим появлением.

Даже понимая его иронию, я едва подавил накативший гнев.

«Будь ты проклят, Мастер», — хотел крикнуть я, но промолчал, внезапно подумав о том, почему он так легко согласился с моим предложением помочь фантому. Одно дело взять сердце для того, чтобы попытаться связать Тюдора и Каридар, или любого другого человека с обездоленным драконом, если с разумом Тюдора покончено, и совсем другое дело спасать ненавистного фантома, которому нет прощения уже века и века. Быть может, вся эта вражда лишь видимость, заслоняющая нечто важное?

— Решил вывернуть мою душу наизнанку? — прямо спросил Мархар, когда ушел Мастер.

— Обязательно, — согласился я. — Ты должен мне многое объяснить….

— Или ты хочешь поговорить на счет него и Марики? — будто не заметив моего ответа, спросил фантом.

— Нет, не сейчас и не с тобой, это дело наше и не суйся туда, — я с трудом сдержался, чтобы не выругаться.

— Ты думал, что одни называют меня именем, другие прозвищем? — фантом задумался, принимая правила игры, — А ты уверен, что хочешь знать правду?

Я кивнул, и тогда он продолжал:

— Но для тебя я был Энтони, а для магов Шивой. Они все являлись мной. Двое самых достойных. Фантом на самом деле, это части, сжатые, сдавленные в теле материи. Чужое время, включающее в себя действия, мысли, чувства. Величайшее разделение и то, что ты ощущал рядом со мной гармонию и равновесие, заслуга тех двоих. Самых сильных духом, тех, кто превалировал по моему желанию. Теперь я особенно плохо различаю свои части, только подозреваю, что они разделены. Мы притерлись друг к другу, понимаешь? Нет. Все они в равной степени я. Теперь это похоже на спор с самим собой.

— И что же, те части…

— Самые громкие? — он засмеялся неприятным, жутковатым смехом. — Их нет. Вырваны. Потеряны. Теперь я — Мархар, фантом, в котором нет следа того, что ты знал.

— Не лги себе, — отрезал я. — Они остались воспоминаниями. Ты знаешь, что они были, и помнишь о них.

— Ты помнишь выбитый в детстве зуб? — удрученно уточнил фантом. — Пока он помогал тебе жевать, то был важен. Когда его не стало, образовалась дыра, и тебе осталось только жалеть, что теперь жевать тебе неудобно. И на этом все. Знание о том, что у тебя был когда-то отличный зуб ничем тебе не полезно.

— Тут другое, — возразил я, и тут же умолк, наткнувшись на взгляд Мархара.

— А ты уверен? — делая паузы между словами, спросил он. — Теперь я другой, Демиан, и продолжаю рассыпаться. Забудь те имена, пожалуйста, не произноси их, не рань меня. Мне нужна целостность или я боюсь, что не смогу противиться своим желаниям. Не зря же я спрашивал, как тебе удалось остановиться… тогда, когда ты прикоснулся ко времени мальчика. Но ты догадался. Я надеялся, ты подскажешь мне способ! — слова лились из его рта, как гной выходит из раны. Я чувствовал смятение фантома и, наконец, начал понимать, как он опасен на самом деле. Однажды фантом прошел путь от бестелесной смерти до обретшего понимание разума, разрушив все живое на своем пути, и теперь терзался не пустотой, появляющейся с утратой частей, но возможностью вновь потерять осознание и понимание. Он не боялся убивать, он боялся перестать существовать.

И, будто подтверждая мои слова:

— Я совсем не уверен, что сердце водяного змея по настоящему стоящая штука, что оно имеет хоть какую-то силу, но утопающий готов хвататься даже за соломинку. Если у нас ничего не выйдет, то настанет момент, когда точка невозврата будет пройдена. Демиан, ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — будто эхо отозвался я.

— Сделаешь это для меня?

— До подобного не дойдет, — я покачал головой, но, видя мольбу во взгляде друга, закончил: — но если понадобиться, я сделаю все быстро. Ты же знаешь, в Форте у меня есть ножи.

Он вздрогнул и отвел глаза. Понимая, как он любит жизнь, я ни чем не мог ему помочь, кроме того, что уже собирался сделать.

 

Глава 12. Глубина

Это было темной ночью, когда на свет лампы выпрыгивают из воды летучие рыбы. У нашей лодки с боку была натянута сеть, чтобы вылетавшие из воды рыбы не могли перепрыгнуть через край и уйти. Их широко расставленные плавники цеплялись за ячейки сети, и им уже некуда было деться, оставалось только скатиться на дно, где мы били их по головам колотушкой.

Рассказ одной из портовых девок.

Отец был пьян, они поссорились с матерью, а я была неосторожна и что-то не так сказала, чем его окончательно разозлила. Угрожая и размахивая руками, отец столкнул меня в воду, в которой шуршала ледяная крошка — такой она была холодной. Я совершенно не понимала, где верх, а где низ, где лодка и отец, где небо, а где глубина.

Я жутко испугалась и стала грести, но, ощущая сопротивление и жуткую боль, терзавшую мое тело от холода, сразу же сдалась. И поднялась на поверхность, где отец через какое-то время выловил меня, едва живую, и отвез на берег.

Тонуть, чувствуя, как сковывает тело лед, видеть глубину и потом смотреть в небо, такое же бездонное, как море под килем лодки, было не так страшно, как узнать через несколько лет, что из-за болезни, которая мучила меня две луны после того случая, я никогда уже не смогу иметь детей.

Близился вечер. Эстолла застыла в неподвижности. Назойливое солнце заливало палубу жидким жаром, и разморенные, вынужденные бездействовать люди, походили на сонных весенних мух. Мастер нежился в сползающей тени подобранного паруса, Марика задумчиво гладила его по голове, что-то рассказывала в полголоса, но я не прислушивался.

Пытаясь развеяться, я скинул рубаху и нырнул в прозрачную, теплую волу, и это словно послужило сигналом. Суровые корабельники Эстоллы с хохотом посыпались вниз, поднимая фонтаны брызг. Не желая участвовать в общих суматошных играх, я отвернул от корпуса и поплыл мощными гребками к каменному островку, закрывшему вход в бухту Лалы, но тут рядом со мной оказался Ален. Возможно, я замешкался, когда погружался с головой, чтобы разглядеть потрясающей красоты дно и рыб, скользящих в толще воды, и дал ему возможность догнать себя.

— Дори? — это был прямой вопрос, Ален спрашивал разрешения, и я кивнул, хотя мне не очень то и хотелось говорить. Интересно, почему он не пошел расспрашивать Мастера?

— Зачем мы вернулись на Лалу?

— Планы изменились, возьмем с острова эрвина-ныряльщика и пойдем курсом, по которому шла Бегущая. Нужно кое-что поднять со дна, сердце водяного змея. Настоящее, — я покосился на него, перевернувшись на спину. — Это важный артефакт, он нам нужен.

— А мы не боимся снова столкнуться со змеями?

— Да, ты имеешь полное право не доверять мне после того, что произошло…

— Как раз наоборот, — сказал юноша с возмущением.

— Ну да, — недоверчиво согласился я. — Не уберег корабль, не уберег экипаж. Ну что же, надеюсь, на нашем пути больше не встретиться никаких чудовищ. Поверь, я очень на это надеюсь, но на крайний случай у меня есть устрашающее оружие, куда более опасное, чем я.

— Что это? — с любопытством уточнил Ален.

— Не важно, надеюсь, нам не случиться применить его, — проворчал я, думая о фантоме.

Ничего, как миленький будет спасать свой экипаж. Поглотит водяную тварь и обретет достаточно времени, чтобы восстановить свою целостность. Таков мой злой и жестокий план… второй план, если вдруг змей все же появится.

— Мархар, он ведь ваш старый друг, дори, что вы знаете об этом пирате?

— Пирате? — уточнил я. Помню, в пещере фантом сам подначивал Алена, меня бы это убедило в обратном, но только не юношу. Теперь Ален был разочарован. Ему казалось, что сейчас я выложу всю правду, но вместо этого теперь придется поделиться со мной своими догадками.

— Ну, его имя на самом деле известно, но немного в другом виде. Мархар. Я не сразу даже сообразил сопоставить его с тем, о чем часто судачат в портах. Мараре, о нем говорят как о человеке, который берет то, что ему нужно. Он может отпустить корабль, забрав лишь провиант или книги, может убить весь экипаж или захватить кого-то в плен…

— Это — Эстолла, Ален. Восемь человек экипажа! Большая угроза для крупнотоннажных торговых судов, на борту которых до ста человек команды.

— Восемь, и каждый стоит десятерых. Сам Мараре, поговаривают, вовсе неуязвим. Ему можно нанести страшную рану, воткнуть в него меч, а он приблизится к тебе и все равно убьет.

— Ну, видишь, Ален, ты куда лучше осведомлен о его истории, чего ты хочешь от меня?

— Я пытаюсь понять насколько… безопасно с ним иметь дело, дори. Мне важно, чтобы вы дошли до материка целым.

— И почему же тебе это так важно? — полюбопытствовал я.

— Потому что это мое решение, — он открыто смотрел на меня. — Там, на Бегущей вы спасли меня…

— А ты нашел лучший способ достать меня из того проклятого подвала, — я окунулся с головой, чтобы отогнать неприятные, накатившие шквалом, мысли. Вынырнув, я продолжал:

— Не было возможности поблагодарить тебя. Теперь я говорю спасибо. Мы квиты, или даже хуже: я обязан тебе.

— Нет, — он покачал головой. — Тут дело каждого, как считать. А на счет Мархара…

— Ну что ты заладил? Когда тебе понадобилась помощь, было совершенно не важно, убийца ли он, грабитель, вор или пират. Важно было лишь то, что он мог помочь тебе. Тогда ты не терзался сомнениями и сейчас не советую.

— Звучит ужасно, — пожаловался Ален. — Инуар всегда жестоко обходился с пиратами.

«Да, — подумал я, — их вешали на береговых столбах в назидание другим. На высоких столбах, так похожих на мачты, чтобы они видели море перед смертью, но не могли коснуться его и умирали на суше. Нет для моряка большего страха, чем умереть на берегу и потерять свою душу, не имея возможности возродиться в рыбах…»

— Возвращаемся, — я снова нырнул и, отфыркавшись, добавил. — Ты устал.

Он на мгновение замер, но вопросов на этот счет задавать не стал и лишь открыто подтвердил мои мысли:

— Нога почти поджила, но все еще ноет.

— Это пройдет, — согласился я.

— Если мы будем на материке, — сказал он внезапно, — мне придется придержать язык за зубами, иначе нашему помощнику будет грозить опасность.

— Вот и придержи, — посоветовал я. — Ох, Ален, как же тебя угораздило влезть во все эти приключения?

Думая об этом, я вспомнил, как разнимал дерущихся, а потом впервые воспользовался бичом ради спасения его шкуры. Вот что звучит жутко! Но он предназначен для дракона, а, значит, все события не случайны. И то, что он попался мне на глаза и не был повешен Рынцей, то, что Мастер смог защитить его, а я спасти, как и то, что он не только уцелел на Туре, но помог мне.

— Не думаю, что это худшее, что случалось со мной, — как-то нехотя ответил юноша.

— Хорошо, — согласился я, — так и должно быть.

Эти слова убеждали не его, меня.

Борт Эстоллы вырос над нами необычайно быстро. Несмотря на свою ногу, Ален залез наверх куда с большей сноровкой, чем я и, кивнув, юркнул в трюм. Интересно, чем он занимается на самом деле? Слушает? Впитывает, вынюхивает? В чем-то наш капитан прав, это парень непрост.

Впрочем, какая разница, лишь бы оставался жив.

Перевалившись через борт, я хотел пробраться на нос и там вздремнуть, но тихий голос Мастера привлек мое внимание. Марика спала, свернувшись калачиком возле мага, и я позволил себе расслабиться и растянуться на парусе.

— Где мой дракон, Демиан? — требовательно уточнил Мастер.

Я лишь покачал головой, давая понять, что не в состоянии ответить.

— Где они все?

— Да, и это тоже хороший вопрос.

— Столько времени минуло, а от драконов никаких вестей. На моей памяти не было подобного, — казалось, маг обвиняет меня в том, что я украл драконов.

— И что же я должен ответить тебе, Мас? Что, как и ты переполнен тревожным ожиданием, но ничего не могу поделать? Как видишь, я всегда умел справляться без Мрака.

— Не делай вид, будто считаешь драконов неважными. Не поверю, что ты можешь настолько отрицать очевидное.

— И не буду, — буркнул я, капитулируя. — Но по-прежнему не знаю, что тебе сказать. Мы не узнаем правды, пока не поговорим с другими магами.

— Ты читал трактат «О природе полета дракона»? — вопрос показался мне неожиданным, но я ответил:

— Да, натыкался. Заунывный труд Селития из Феранерса, хотя это конечно мне ни о чем не говорит.

Всегда приятно отвечать на подобные вопросы утвердительно, но Мастер, видно, решил испортить момент.

— Ты много читаешь, но мало знаешь. Если бы ты не отгораживался от Мрака, то понимал бы простые вещи, которые я уже устал тебе разъяснять.

— Что на этот раз тебе не по нраву? — покорно уточнил я. — В труде «О природе полета дракона» занимательно описаны соотношения между длинной крыла, его шириной и весом дракона. Измышления на тему силы и ловкости, какие-то повадки на охоте. Придумка, не более.

— И ты решил, что книга написана каким-то глупым мечтателем?

— Я не увидел в ней ничего, что могло бы выдать знания. Ну, хотя бы вот: «Умение подчинять себе разум живых существ дает дракону преимущество в охоте. Пролетая над жертвой, он вырывает ее волю и всякое желание бежать или сопротивляться», — процитировал я.

— Отменная память, — похвалил Мастер. — Сколько еще всего плещется в твоей бестолковой голове? Пора уже научиться выбирать необходимое.

— О, а может быть утверждение о невидимости дракона является правдой? Такое мог написать только человек, ничего не понимающий в этом деле!

— Но ведь это так, — обескураживающе ласково сообщил Мастер.

— Никогда такого не замечал, — озадачился я.

— А теперь вспомни то далекое время, когда мы прошли перевал Илень. Ты увидел тогда впервые дракона, и увидел ты его только тогда, когда он тебе позволил.

— Тогда я просто уже был не в состоянии что-то замечать, — буркнул я.

— Ну-ну, — маг покачал головой, — тебя не переубедишь.

— У них много уловок, верно? — осторожно спросил я.

— Ты должен, просто обязан это знать, — Мастер казался расстроенным. — На что они способны на самом деле. Неужели никогда Мрак не давал тебе истинных знаний?

— Было, — нехотя ответил я. — Однажды. Это спасло мне жизнь.

Мастер не стал уточнять, потому что это было личное, так он считал.

— Я затеял этот разговор, конечно, не для того, чтобы тебя разочаровать. У того трактата есть одна особенность: то, что ты смог прочесть, это лишь малая его часть.

— Этот Селитий был магом? — уточнил я. Признаться, за эти годы я так и не осилил хроники Рене, которые она писала ежедневно. Когда-то я был уверен, что только выдастся мгновение, и я возьмусь за них всерьез, но когда осознал масштаб бедствия, когда прочел один из дневников и понял, что ее мысли постоянно перескакивают от одного к другому, отчаялся отыскать там то, что мне было необходимо. Она писала о погоде, о том, что съела на завтрак и о том, какие пирожные испек для нее пекарь; о том, какой цветок распустился, и что ей сказали. Но мне были нужны истории магов в первую очередь, факты их жизней, слова, события. Так и вышло, что по сей день я не знал имен тех, кто пришли вместе с Северным в мир, где рухнуло в недра земли Святовяще. Я не знал тех, кто был рожден и тех, кто умер от прикосновений фантомов. На моей памяти остался лишь Дон, и я трепетно хранил воспоминания об этом рыжем гиганте с неопрятной бородой.

— А я не знаю, — сообщил мне неожиданно Мастер. — Никто, даже Северный, не ответит тебе на вопрос, сколько миров на самом деле мы прошли. Думаю, мир Северного был отнюдь не первым.

— Это страшно, — прошептал я.

— Вернемся к драконам, — помолчав, заговорил Мастер снова. — Кое-какие высказывания на счет порождения потомства, описанные Селитием, дают нам пищу для размышлений. Разделяя сознание со своим Смотрящим, драконы живут и копят знания, и когда источник переполняется, они обрывают связи ради того, чтобы соединить свои собственные разумы и выделить то, что стало лишним. Это и рождает новую жизнь — избыток.

Мастер сделал паузу, будто давая мне возможность сделать собственные выводы, но я по-прежнему не понимал, к чему он все это затеял.

— Дракон Тюдора сейчас походит на больную клетку в их мозгу, — зловеще сказал Мастер. — Нам нужно было приложить все свои силы, чтобы уничтожить ее, а вместо этого я затащил тебя на борт галеона и увез далеко от того места, где ты был нужен. И, что самое ужасное, я понял это совсем недавно.

Я молчал. Никто не знал, что в скором времени будет порожден новый дракон, хотя я мог бы и догадаться, если бы знал, что искать. Каридар отчетливо намекнула меня на то, что должно произойти. «Когда они поймут», — сказала она. А объяснять будет она сама. И, даже если бы у меня появились на счет этого какие-то догадки, я и подумать не мог, что у смотрящего не будет возможности подать собственный голос, когда придет время. Маг был прав: я оказался невежественным дураком, но и он, знающий и понимающий, постоянно являющий мне свое превосходство во всем, не предвидел и не предотвратил.

У меня защемило сердце, я со вздохом прикрыл глаза, ощущая уже состоявшуюся утрату. Эстолла качалась на едва ощутимой волне, Мархар где-то на берегу продавал мою шкуру, Марика спала рядом, тихо посапывая. Я вслушивался в ее дыхание и пытался ни о чем не думать.

— Спишь? — спросил Мастер.

— Выжидаю, когда это уляжется, — неопределенно сказал я.

— Фантом сказал наедине что-то важное?

— Только частности. Он помог мне ощутить, что произошло, и кто он таков.

— Твой друг? — невесело предложил Мастер.

— Именно, Мас, хотя он считает себя другим. Но, видят Высшие, мне придется убить его, если мы не решим эту проблему!

— Сейчас вы оба погнались за призраком, Демиан. Сердце водяного змея, которое исцеляет душу и тело, даруя целостность! Смахивает на сказочку.

— Так почему ты не возразил? — удивился я.

— Потому что путь летнего течения короче, чем большое кольцо Тарадоса. Потому что я очень, очень хочу сойти на причал в Широкой бухте и обнаружить, что я просто чего-то не понимаю. Хочу увидеть Северного и других. Драконьи кости! Если Каридар достигнет успеха… Что она сделает с Ночным? — в этом последнем вопросе было столько тоски и отчаяния, что я со вздохом поднялся и сел рядом с Мастером плечо к плечу.

— Ты живешь день за днем без Ночного и не умираешь, — тихо напомнил я. — Просто не думай об этом, оставь то, что осталось от оборванных связей, перестань прикасаться к ним.

Он ничего не ответил, и так мы сидели молча, пока тишину не разрушили уверенные приказы. Капитан Эстоллы вернулся.

Теперь на корабле было и вовсе не протолкнуться. Шестеро эрвинов поднялось на борт, поглядывая на нас с напряженным недоверием. Более всего меня удивило то, что с нами отправилась Шаоша и еще больше я опешил от заявления, что нырять за сердцем будет она. Похоже, ей нужно было подтвердить положение лучшей ныряльщицы Лалы. Мархар сказал, она вызвалась сама и особенно не задумывалась, как только старейшина одобрил сделку. На вопрос, какую же все-таки цену запросили эрвины, фантом насмешливо взглянул на меня.

— Тебе придется услужить всем женщинам острова, чтобы дети у них родились такие же пятнистые, как твоя рука.

Я понимал, что это всего лишь злой юмор, но все равно испытал обиду и непонимание. Чем я заслужил столь пренебрежительное отношение что Мастера, что фантома?

Эрвины, тем временем, разместились на корабле, капитан велел сняться с якоря. Слабый ветер сегодня благоволил нам, и пойманный искусством моряков в паруса Эстоллы, он вывел шхуну на свободную воду без помощи лодок. Как только мы миновали отсекающий бухту огромный камень, ветер окреп, и Мархару оставалось лишь поставить корабль под ветер, выбирая нужный курс. Окрыленная Эстолла, скрипя снастями, побежала по волнам, оставляя за кормой дни и дни. Впереди нас ждали обратный путь, водяные твари и надежда на спасение.

Теперь я замечал, что Ален все чаще разговаривает с Мархаром. Еще совсем недавно фантом обвинял юношу в краже, а сам Ален отзывался о нем с пренебрежением, как о пирате, и вот они вдвоем склонились над картами, на которых я сделал множество пометок, пытаясь восстановить по памяти путь, который пришлось преодолеть Бегущей.

Ярко горели масляные лампы, пахло солью, плесенью и потом, минуло семь дней с тех пор, как мы отчалили от Лалы. Не скажу, что путешествие вышло особенно приятным. Эрвины внимательно следили за нами, будто в любой момент ожидали подвоха, и, куда бы я ни направлялся, всегда натыкался на их неприятный, враждебный взгляд. Сейчас они еще более чем на острове походили на совершенных дикарей. Матросы Эстоллы обходили их стороной даже тогда, когда они откровенно мешали, боясь вспышек агрессии, а островитяне принимали это за слабость и всячески задирались, показывая свою удаль.

— Прошли туда, идем обратно, потери на этот крюк составляют уже одиннадцать дней, — ворчал фантом. — Выйдем на путь летнего течения, и нас начнет сносить, так что я иду по диагонали, надеюсь на точность. Выйду прямо к точке, на которую указывает Демиан.

— Ты веришь, что удастся что-то найти? — уточнил Ален. Они оба меня не замечали, я присел на лестнице и внимательно слушал их разговор. — Когда смотришь на воду, она везде одинаковая. Что здесь, что там: горизонт, вода, небо.

— Демиан в первую очередь маг, если он считает, что сможет нас навести, у меня нет причин ему не верить. Мне остается волноваться лишь о том, что эта часть летнего течения проходит против нашего курса и будет мешать. Нет, я не понимаю, что со всем этим делать, ни один капитан не поставит свой корабль против морского течения.

— Не ной, — я поднялся и, спустившись, присел рядом с мужчинами за стол. — Это важно, когда речь идет о начале и конце пути, о времени, наконец, но это все не первоочередная задача.

— Только не говори, что ты не хочешь побыстрее попасть на материк.

— Сейчас хочу выловить сердце водяного змея, — напомнил я.

— Выйдя на летнее течение, мы лишимся еще одного дня, пока будем с ним бороться.

— А сколько времени ты сам потерял в поисках сердца? — уточнил я и нахмурился: когда речь заходит о словах и времени, все сказанное звучит двусмысленно для тех, кто понимает суть.

— Это не важно. Ты же знаешь, что терпение Мастера не безгранично, и у нас будет лишь тот срок, который он нам даст на поиски…

— Пока мы отлично идем, — оптимистично заметил я, — и настроение Мастера достаточно радужное, чтобы я мог не волноваться о таких пустяках.

— Демиан, сегодня я видел все признаки шторма. Ветер крепчает, срывает с воды брызги, это уже не шутки. И это тоже отнимет время и крупицу терпения мага ночи.

— Можешь начать молиться на него, — немного раздраженно отозвался я. — Уймись. Непогоду и Мастера я возьму на себя.

Фантом уже открыл рот, чтобы возразить, но я громко хлопнул по столу ладонью, пресекая его возмущения, и поднялся на палубу. В душе, будто легкая дрожь, родился страх, что я не смогу, что теперь у меня ничего не получится. Я прошел на нос Эстоллы, взялся за канаты и решительно раскрылся миру вокруг. Теперь мне казалось, что одна сторона меня вовсе ослепла и оглохла, а вторая оглушена и едва осязает то, что когда-то было очевидным и привычным, но все же я не утерял ни дара, ни умения. Для меня это был своего рода переломный момент, будто я впервые за долгое время все же взглянул в нужном направлении.

Я и прежде часто стоял так, неподвижно, держась за ванты, вглядываясь в сторону горизонта, и наверняка Мастеру казалось, что я всем своим нутром пытаюсь ощутить дракона, но это было не так. Просто сегодня я впервые решился, и результат превысил все мои самые смелые ожидания. Шхуна напряглась, пошла все быстрее, ровно, уверенно, едва заметно изменив направление. Я играл на струнах ветра, нежно перебирая воздушные токи, отделяя холодные от теплых; заставлял их расходиться, так и не родив непогоды.

Мархар, поднявшийся на палубу, весело подбадривал матросов, Гевор тихо подошел и встал рядом со мной. Он некоторое время молчал, проявляя вежливость и возясь с полосатым геккончиком, сотканным из песка и магии. Я всегда считал вежливое бездействие завуализированной формой равнодушия, однако мне нечего было сказать островитянину, и я продолжал раздвигать затягивающие небо тучи, освобождая Эстолле путь. Я знал, что за кормой шхуны вдоль всего горизонта повисла черная полоса непогоды, она набирала вес и смыкалась, отрезая пути отступления, но там, куда мы шли, все ярче, золотясь в морской воде, сверкало солнце.

— Как у тебя это получается? — внезапно спросил Гевор. — С водой, землей, ветром. Ты видишь и касаешься всего, оно доступно тебе и нет никакой разницы, чем манипулировать. Но мое сродство к земле не дает заниматься чем-то другим…

Я молча протянул руку и положил ему ладонь на плечо, заметив, как напряглись мышцы островитянина в ожидании удара. Один раз! Я позволил себе прикоснуться к нему один раз, и теперь в нем живет страх, требующий шарахаться прочь. Воспоминание о боли и бессилии. До сих пор я вижу на его лице следы своей слабости, даже спустя столько дней под глазами его все еще лежат отливающие синевой тени.

Я с досадой посмотрел на левую руку, через которую был не в силах дотянуться до Гевора. Всякий раз осознавая, насколько жесткие рамки накладывает заклятье, я испытывал тайное разочарование и злость. Теперь я часто забывал, что с рукой что-то не так, пальцы слушались меня как и прежде, а в костях не осталось даже отголоска былой боли. Но, раз за разом натыкаясь на чары Гевора, отсекающие всякое действие, я чувствовал собственное бессилие.

Островитянин верно понял мою кислую мину, обошел и встал от меня по другую сторону. Когда мои пальцы, сдвинув рубаху, сомкнулись на основании его шеи, маг земли не пошевелился, давая мне возможность ощутить биение крови в его жилах.

Я с неожиданной тоской подумал о Марике, вспомнил тот первый день после гибели экипажа Бегущей. С каким напором она требовала, чтобы я обучал ее! Тогда я не хотел этого, намекая, что в обучении ей придется довериться мне безоговорочно и пытаясь тем самым отпугнуть. Теперь в моих руках был совершенно иной материал, многое понимающий без слов или уговоров.

«Это будет значительно проще, — утешил я самого себя. — Если вдуматься, мы не выбираем себе последователей и учеников. Они сами приходят к нам. Даже Ален спрашивал меня о том, сможет ли он стать смотрящим дракона, но вместо того, чтобы чему-то поучиться, он проводит все время с фантомом. Да, знание, дарующее власть, похоже на неодолимый зов, и лишь тот, кто осмелится за ним идти, достигнет успеха».

— Слушай сердце, — предложил я, всем существом ощущая, как отбивает слегка взволнованный ритм жилка под его кожей. Все громче и громче, чтобы заглушить мысли, яростнее, чтобы не прижиматься к себе, а рваться прочь. Это было так легко, вытеснить его из тела и открыть миру. Так же просто, как ощутить течение жизни в его теле. И так же просто, как испить его до дна и уничтожить.

Равнодушные мысли, лишенные всякого намерения. Просто подтверждение собственных возможностей.

— О, богиня Милосердия, как красиво, — зашептал Гевор едва слышно, будто боясь громким звуком разрушить таинство видения. — Какие потоки…

— Всего лишь энергии, которыми пронизано все вокруг. Только не говори, что ты не знал.

— Демиан, если тебе доступно подобное… это невероятно.

Он едва слышно вздохнул, борясь с легкой дрожью. Соприкосновение с энергиями часто имеет физические реакции. Когда-то у меня самого вовсе были припадки, а сердце грозило разорваться на куски от непомерного усилия.

— Пожалуй, ты научишься этому, — внезапно для самого себя, пообещал я.

— Не делай так пока, — я почувствовал в голосе Гевора просительные нотки. — Побереги силу. У тебя ледяные пальцы. Почему Эстоллу взялся вести ты, а не Мастер?

Я посмотрел на него с полуулыбкой.

— Потому что я привык балансировать на самом краю, а он нет. Мастер рассчитывает на большее, а я всегда довольствовался достаточным.

Мы молча любовались тем, что недоступно человеческому глазу, потом, так же шепотом Гевор спросил:

— Почему капитан все время кричит, требуя называть его другим именем?

— Задай другой вопрос, — попросил я.

— Это важно? — помедлив, переформулировал свои мысли маг земли. Он был великолепен!

— Для тебя — нет. Новая жизнь, новый путь, новое имя и новая придурь. Ничего больше, не бери в голову.

— Я до сих пор не могу поверить, что сердце водяного змея, к которому год за годом приходили люди, касались его пальцами и молили о чем-то, всего лишь кристалл для гадания. Мне кажется, меня дурят.

— Людей всегда дурят. Если те, кому ты веришь, говорят, что перед тобой реликвия, неужто ты подвергнешь сомнению их слова? Ты будешь молиться реликвии и выполнять ритуалы, а другие будут смотреть на тебя свысока и…

— Потешаться?

— И думать, что они нашли тебе достойное применение под их приглядом. Не волнуйся, если сердце вообще существует, мы найдем его там, где я убил змея.

— Место великой битвы, — с благоговением пробормотал Гевор. В этом он был таким же дикарем, как эрвины. В определенной степени я мог это понять: в истории острова Тур убийство водяного змея было легендарным поступком, но я не разделял его трепета. Возможно, все это время он сомневался, что я мог убить чудовище, возможно, он истязал меня в сыром подвале и тешил себя мыслями о том, что я лгу. Теперь, чем стремительнее мы приближались к нужному месту, тем сильнее были его сомнения.

— Большая честь побывать там, — будто бы пытаясь доказать мне что-то, сказал Гевор.

— Боюсь тебя разочаровать, но спустя столько недель там лишь ровная гладь, если конечно нам достаточно повезет, и мы не встретим еще одно подводное чудовище.

— Да защитит нас Богиня, — маг земли собрал пальцы в горсть и коснулся центра груди, осеняя себя оберегающим жестом. Я заметил, что его дрожь усилилась. Очевидно, что раскрыв Гевора энергиями и дав ему возможность их созерцать, я подверг его тело серьезной опасности. Тем не менее, было видно, что серьезного вреда ему не нанесено.

Отняв руку, я лишил его возможности видеть, островитянин дернулся всем телом, словно окунулся с головой в холодную воду.

— Теперь тебе придется поспать, это пройдет, — сообщил я, видя в его взгляде испуг.

Гевор поверил мне безоговорочно, благодарно кивнул, успокоенный и обнадеженный, и ушел вниз, не желая жаловаться. Через четверть часа, удостоверившись, что путь чист, я спустился вниз проверить его состояние. Гевор спал в гамаке, и его рука расслабленно свисала вниз. Я осторожно поправил ее, чтобы не затекла, и вернулся на свой пост на носу Эстоллы.

Опершись на планшир, я глянул вниз, будто пытался сквозь толщу воды разглядеть дно.

— Это здесь, — повторил я на всякий случай.

— Выходим из-под ветра! — радостно гаркнул капитан, но тут ветер утих сам, а паруса бессильно опали. Взволнованно зашептались эрвины, Шаоша настороженно посмотрела на обвисшие полотнища, потом на капитана и меня.

Мы половину дня ходили кругами, и Мастер не раз потешался над моими поисками, но мне казалось, что наши круги сжимаются и теперь, ухватившись за ванты и ступив на самый край, я особенно отчетливо чувствовал под собой какое-то… сопротивление.

Снова взглянув на дочь вождя, я заметил, как та с жалостью глядит на Марику. Эти странные взгляды она не раз бросала свысока, но та, занятая Мастером, их не замечала. Рядом со статной высокой и сильной островитянкой хрупкая девушка казалась совсем ребенком или карлицей.

— В этом не было необходимости, ты себя совсем не бережешь, — Ален был тут как тут. Он, верно, решил, что если вытащил меня из подвала Лааль, то теперь имеет право указывать, что делать.

— Ты мне в опекуны нанялся? — натянуто уточнил я, не отрывая взгляда от воды. Чем чаще ко мне подходил юноша, тем навязчивее он мне казался. Его интерес и уверенность, что он обязан для меня что-то делать, раздражали. Не понимая, в сущности, на чем основана моя неприязнь, я, тем не менее, постоянно огрызался на него, надеясь, что Ален сам поймет, насколько неприятен мне. Вот Мастер, наоборот, с ним приветлив и внимателен, как и прежде. Новый союзник, вот что интересует мага, и мне оставалось утешать себя тем, что одного такого как Мастер опекуна юноше вполне достаточно, чтобы с ним ничего не стряслось.

А драконы?..

Высшие, как мне хочется верить, что они вернуться. Их просто что-то задержало.

Я изогнулся, снимая рубашку.

— Что задумал? — крикнул Мархар с мостика.

— Смотрите вокруг, — посоветовал я. — Если увидите змея, дайте три удара в борт, потом еще три, пока я не поднимусь.

— Мы не для этого брали эрвинов, — Мастер подошел сзади и придержал меня за ремень. Я несколько раз глубоко вздохнул, и маг отступил, давая мне право поступать по-своему. — Ну и в чем смысл? — спросил он отстраненно.

— Пока есть время, объясни им с помощью Мархара, что искать.

— Задача выглядит невыполнимой, а оставаться здесь долго опасно.

— Ты и вправду ничего не чувствуешь? — полюбопытствовал я. — Оно же где-то здесь.

Маг неопределенно пожал плечами, не отказываясь и не соглашаясь.

— Капитан, якорная цепь не достала до дна, — крикнул Кавалар, — Эстоллу сносит.

— Спустить шлюпку, — приказал фантом, — будем подтягивать шхуну по мере необходимости.

Это последнее, что я слышал, уходя под воду. Почти сразу слева от меня раздался всплеск, кто-то еще нырнул, и мне не было нужды смотреть, чтобы понять: Шаоша последовала за мной без промедления. В отличие от меня, эрвинка собиралась погружаться, даже не зная, что искать — в ее руках был зажат увесистый камень, тянущий женщину на глубину. Умно, это позволит ей сберечь силы, которые нужно затратить на погружение. Я даже не пытался следовать за ныряльщицей, это было бесполезно. Мои легкие не имели тренировки, я сильно сдал за месяц пыток и теперь просто висел под поверхностью моря, вглядываясь в сгущающийся с глубиной мрак. Я чувствовал пропитавший здешние воды ужас и яростный голод тварей, жравших мертвецов, и был по-настоящему благодарен магу земли, что случайно наброшенные на меня, его чары притупили остроту восприятия.

Недостаток воздуха сдавил грудь, я стремительно вырвался на поверхность и вдохнул полной грудью, но вода, текущая с волос, попала мне в рот, и она была… пресной.

«Неужели водяной змей способен на подобное?» — ужаснулся я, но тут совсем рядом со мной в поверхность ударило весло.

— Мертвая вода, кеп, — прокричал Войя, — лодка тяжело пошла.

Подняв голову, я видел, как Мархар перегнулся через борт, кто-то притащил ведро, поднял его наверх. Фантом зачерпнул горсть воды, набрал в рот, сплюнул.

— И вправду, большая редкость, кстати, — поймав мой взгляд, буднично подтвердил Мархар, что в некоторой степени меня успокоило.

— Пресная вода в море? — я подгреб к лодке и ухватился за борт.

— Господин маг изволит купаться? — участливо осведомился Войя и, не получив на свой дерзкий вопрос ответа, пояснил: — Когда нет ветра и проливается сильный дождь, пресная вода может так и остаться на поверхности, не смешиваясь с соленой.

— Демиан, это свойство воды, никакого чародейства, — крикнул фантом. — Что-то видел?

— Любопытно, — проворчал я и оттолкнулся от лодки, сильно ее качнув. — Нет. Пока ничего.

Несколько раз глубоко вздохнув, я снова нырнул, преодолевая сопротивление воды. Чтобы просто оставаться на одном месте, приходилось постоянно грести, и это отвлекало от попытки вглядеться в глубину. Теперь уже подобное давалось мне совсем не так легко, как раньше, и я еще раз подивился мудрости эрвинов, перед отплытием загрузивших на борт корзины с камнями.

На этот раз дыхание сперло даже раньше, но я продолжал упорно держаться и, в результате, когда вынырнул, долго не мог отдышаться. Лодка подошла ко мне ближе, давая опору и возможность отдохнуть, и перебравшийся в нее Мархар тихо спросил:

— Что, Демиан, и вправду нет никаких шансов?

— О, Высшие, хочешь быть поближе к нему? — поддел я фантома. — Мы даже не начинали искать, а ты уже конючишь.

Не люблю, когда кричат «караул» еще до начала действия, но мое раздражение сейчас от осознания бессмысленности того, что происходит. И уж конечно проще ничего не делать, чем попытаться!

— Слушай, — мне внезапно пришла в голову отличная идея, — ты уже определил скорость, с которой сносит лодку?

— Примерно, — согласился фантом.

— Сможешь удерживать ее над одним местом, на которое я укажу? Мне нужна опора, чтобы не всплывать и не отвлекаться, я мог бы поднырнуть под киль.

— А с лодки это сделать никак?

— Нет, — я усмехнулся, — вода и воздух создают вязкую границу, я чувствую, но не вижу, так что с поверхности мы никуда не продвинемся.

— Хорошо, я все сделаю, — согласился Мархар. — Указывай место.

Поколебавшись, я немного отплыл и, дождавшись, когда лодка окажется в нужном месте, вновь ушел под воду. На этот раз мои лопатки уперлись в дно лодки, и это придало мне нужной неподвижности. Я вышвырнул из головы все мысли и потянулся в глубину. Сейчас я смотрел не глазами — глаза не могли бы проникнуть через мутную толщу воды. Я искал следы собственной магии, эхо того, что совершил, но лишь с третьей попытки мне удалось услышать отголосок выплеснутой внутрь тела морского змея силы. В этот момент вода будто очистилась, и я отчетливо видел, как медленно опускаются на дно три части тела змея. Его длинный, толстый хвост ударился о край скалы, пополз вниз, взбаламучивая взвесь со дна, и скользнул в черноту бездонной расщелины. Голова и центральная часть туловища осели на дно у самого края провала, и тут же из темноты кинулись рвать такое желанное мясо тысячи блестящих, гибких тел. Они наскакивали, вцеплялись в плоть и продолжали движение, вырывая куски мяса и оголяя желтые реберные кости. Мое сознание закружилось от мельтешения блестящих боков, восприятие вновь изменилось, и теперь я видел иное движение: темные, кроваво-черные вихри, пульсирующие и сходящиеся к центру подобно смерчу. Необычайно красивое, завораживающее зрелище. Так бывает, если концентрированную краску для тканей плеснуть щедро в стакан с водой.

Мое сердце билось медленно, я слышал шорох, с которым двигался цвет, и этот звук, казавшийся сперва болезненным, теперь завладел всем моим вниманием. Через движение, подавившее мою волю, внезапно пробилась тревожная мысль, что мне нужно плыть, но куда и зачем я уже не знал, лишь отчетливо помнил, что уходить в глубину нельзя и, чтобы не совершить ошибки, продолжал сохранять неподвижность.

Я открыл рот, чтобы напомнить себе, что в глубине нет воздуха, но в глазах потемнело и только красные сполохи все еще змеились по черному фону….

Сильный удар в грудь выдавил из моего рта воду, которая, смешавшись с обильной слюной, потекла по щекам. Жгучий спазм родился в желудке, я попытался вздохнуть, ничего толком не понимая, но вместо этого изо рта и носа полилась вода. Это было невыносимо, то, что в моем теле не осталось места для воздуха, я бессмысленно дернулся, но тут чьи-то руки перевернули меня на бок, приподняли и облокотили грудью о какой-то неприятно врезавшийся в кожу край. Меня беспощадно вырвало едкой смесью из воды и остатков пищи, потом еще и еще. Я жаждал вдохнуть, но все еще не мог, и это заставляло мои мышцы сокращаться.

Наконец, спустя вечность, мне удалось начать дышать, и первый же выдох вырвал из меня стон:

— О, Высшие…

— Жить будет, — цинично заявил Мархар.

Вот тебе и Высшие! Мне помогли устроиться на дне лодки, весла ударили в воду.

— Пить… — выдохнул я.

— Ну, дорогой мой, терпи, здесь ничего нет.

Меня опять затошнило, горло саднило, внутри жгло.

— Замечательно, — сипло сообщил я. — Мой многогранный опыт показывает, что воскресать куда мучительнее, чем умирать.

— Субъективное мнение, — отрезал фантом.

— Что случилось то?

— Ты утонул.

— Это я понял, — простонал я. — Что-то еще?

— Эрвинка вытащила тебя совершенно мертвого! Шаоша все сделала сама. Мы положили тебя на дно лодки, и я пытался что-то сделать, но из твоего рта только сочилась вода, и губы были холодными…

— Ты целовал меня? — возмутился я, но Мархар хохотнул скорее нервно, чем радуясь моей шутке.

— Невинные поцелуи, Демиан, чтобы ты начал дышать.

— Каков подлец, — голос мой сипел и срывался, на большее меня не хватило.

— А потом эта Шаоша оттолкнула меня, она сильна как медведица!

— Ох, мне кажется, надо мной надругались…

— Она врезала тебе в грудину, и ты задышал.

— Не могу поверить, что ты не знал, как это делается, — растерянное бессилие фантома меня удивило, и я снова напомнил себе, что возможно, он уже утерял многие свои части и с ними многие знания.

— Я не помню, — Мархар отвел глаза.

— Да ты не вешай нос, Мастер бы помог, — я повернулся и кивнул сидящей рядом со мной эрвинке. Женщина дышала часто и глубоко, пытаясь восстановить растраченное дыхание. На мою очевидную благодарность она ни чем не ответила, не пошевелилась и не показала, что поняла.

— Эй, спроси ее, — не выдержал я.

— Нет, — резко отозвался фантом. — Ничего она не нашла, хотя дно видела. Я успел ее расспросить, пока ты харкал морской водой. По ее словам там под нами холмы, очень глубоко и холодно, скалистые отроги.

— Мархар, — мягко оборвал я фантома, — спроси, когда она снова сможет погрузиться.

— О чем ты?

— Посмотри, как дышит ныряльщица. Она была под водой очень долго, я за это время трижды всплывал и все равно чуть не утонул. Теперь ей нельзя нырять, и она отлично знает, сколько потребуется времени, чтобы восстановиться.

— А ты сам нашел что-то? — я почувствовал взметнувшееся в Мархаре напряжение.

Я лишь кивнул, не желая обнадеживать друга, но тот подался вперед, чуть не придавив меня, и жадно спросил:

— Что?!

— Следы, — осторожно ответил я. — Отодвинься, Мархар, дай дышать. Всего лишь следы, возможно, место, где лежат его обглоданные подводными обитателями кости.

Мархар отшатнулся и быстро заговорил с эрвинкой. Она выслушала его спокойно, потом покачала головой.

— Мужчины не доплывут, — передал он ее слова. — А она поплывет лишь когда сможет. У них нет счета времени. Успокоится сердце, успокоится дыхание, пройдет усталость, прояснится голова — она нырнет. Если нас снесет, ты снова сможешь найти место?

— Смогу, — заверил его я. Лодка мягко толкнулась в борт Эстоллы.

— Какой позор, — проворчал Мастер, когда меня, захлестнув петлей, втянули наверх будто бочку с грузом. — Если кто-то из здесь присутствующих сболтнет лишнего про немощного мага, я сойду с ума!

— Да мы уже и не такое видели, — насмешливо сообщил Кавалар, намекая, судя по всему, на былые утренние последствия моих попоек.

— Язык отрежу, — пообещал Мастер. Кавалар довольно осклабился.

Шаоша, игнорируя лестницу, легко взобралась по канату и, растолкав моряков, сама подняла меня на ноги. Ее ладони были крепкими и сильными.

— Спущусь в каюту и воспользуюсь твоей бумагой, чтобы объясниться с эрвинкой, — вяло сказал я Мархару.

— Интересный способ, — протянул Мастер, который всегда отличался отменным слухом.

— Рисунки, это все что нужно. Если мы не поймем друг друга, я позову Мархара.

— Так чем тебе не угодил переводчик?

В этот момент телохранитель Шаоши что-то резко спросил, но женщина лишь отрицательно покачала головой, а на меня глянула вроде бы предостерегающе.

— Ладно, — не желая развивать эту тему, согласился Мархар, — бери в ларе все, что тебе надо, если считаешь, что так проще объяснить, где искать потерянное сердце. Ларис, Войе, глаз с моря не сводить!

Приказ был очень двусмысленным, пока эрвины находились на палубе, все моряки приглядывали за ними, боясь, что те могут захватить корабль. А надо было еще смотреть за морской гладью.

— Пойдем, — я потянул женщину за собой, и она помогла мне спуститься в темное нутро корабля по крутому трапу. Эрвинка провела меня в каюту и усадила на койку, после чего отступила к выходу. Ее красная туника прилипла к телу, обозначив тренированные изгибы немного плоского тела.

— Мы с тобой порисуем немного, — сказал я, чтобы скрыть неловкость, и, потянувшись, с кряхтением откинул крышку ларя, чтобы достать бумагу, когда твердый, грудной голос спросил:

— Рисуем?

Я уставился на нее немного глупо, потом решил, что она просто повторила за мной понравившееся слово.

— Чтобы понять друг друга, — на всякий случай пояснил я и получил исчерпывающий ответ:

— А я понимаю.

— Знаешь язык материка? — зачем-то спросил я, все еще не веря. Пододвинул к себе кружку, налил воды и под ее утвердительное «знаю» сделал осторожный глоток.

— Правильно, по чуть-чуть, морская вода злая, разъедает изнутри, — похвалила Шаоша. Я заметил, что слова она произносит без интонации, будто механически. И лицо ее тоже ничего не выражало.

— Почему ты не сказала раньше?

— Это удобно.

Без сомнения. Я внезапно понял, что во всем мы вели себя неосмотрительно. Мархар сказал, что я принадлежу кораблю, но уже спустя несколько часов, проведенных на борту, эрвины смогли бы отделить моряков от пассажиров. Я уверен, это отлично видно со стороны. Мне ничего не приказывали, и я очень мало походил на вещь, а это значит, что аборигены уже давно заподозрили нас в обмане. Тогда мне непонятно, почему она вообще заговорила со мной, зачем помогла, вытащив из воды.

— Шаоша, зачем ты взялась помогать мне? — спросил я, помедлив.

— Это вызов. Это пророчество.

Я не стал ничего уточнять, боясь обидеть женщину, и снова глотнул из кружки, пытаясь смыть солоноватую слизь, выходящую с кашлем.

— Зачем хотел рисовать? — уточнила Шаоша, наблюдая за мной.

— Откуда все же ты знаешь наш язык?

— А ты не понимаешь, — мне показалось, она едва заметно улыбнулась. — Пленники. Они могут говорить, хотя ходить с перебитыми ногами не могут. Учат тех, кто хочет.

— На Лале есть пленники?

— Конечно, — согласилась Шаоша как с чем-то само собой разумеющимся. — Это удобно. Ну, скажи, зачем хотел рисовать?

— Дно, рисунок дна, хочу понять, что ты на самом деле видела. Я знаю, где лежит мертвый водяной змей.

— Ты можешь говорить любыми словами, — казалось, островитянка упрекала меня, но все равно продолжала строить фразы, не придавая им никакой эмоциональной окраски. — Я все пойму. Как ты знаешь, где лежит змей? Очень глубоко, мужчина не достанет.

— Магия, — сказал я смущенно, никак не перестраиваясь с простых коротких фраз на привычную речь. Пожалуй, я пытался говорить так, как она, будто и мне не хватало слов, чтобы изъясняться. — Я вижу сквозь воду.

— Я знала, ты и правда сын коралловой мурены. На твоей коже жгучие отметины глубоководных актиний.

— Не говори о таком вслух, — предостерег я женщину, понимая, что соглашаться или опровергать ее заявление с моей стороны будет глупой ошибкой. Нужно сначала все понять.

— В том тайны нет, — Шаоша покачала головой, и я услышал сожаление в ее голосе. Первый раз она хоть что-то вложила в слова, но я не понимал ее внутреннего напряжения. — Пророчество наше говорит: придет сын коралловой мурены. Много-много лун назад один мудрец смотрел на небо и увидел, как падает звезда. Огненный след указал, куда идти, и он увидел свет, и было это посланием, что осыплются все звезды с неба, смешаются с морем, если эрвины не помогут сыну мурены, на чьем теле будет выжжен знак его родни и небесные узоры. Старейшина не поверил мне, не понял. Я читала по старым камням и видела это. Отец умен, он правит эрвинами, но старость и дурманы ослепили его голову. Я сказал ему: ты сын мурены, на твоем теле знаки, но он уверяет, будто пророчество пришло из ума сумасшедшего. Он забыл указ мудрого предка помогать сыну мурены, но и заставить меня остаться не мог. Отец послал воинов, чтобы условия моряка были выполнены. Скажи, ты убьешь их?

Я поперхнулся от такой прямоты, но это не показалось ей странным: я перхал постоянно. И что я мог ей ответить? Что мы и вправду думаем об этом? Не говорим, но подразумеваем, что когда поиски подойдут к концу, не важно, закончится ли наша авантюра успехом или провалом, нам придется либо пленить их и отвезти на материк силой, либо прикончить и бросить за борт.

— Это — люди Старейшины, — не дождавшись ответа, сообщила эрвинка. — Я им не указ. Я знаю, они здесь, чтобы вернуть лодку на Лалу. Мараре заплатит цену.

— Какова цена? — полюбопытствовал я.

— Корабль для семян, Мараре отвезет Старейшину на Тур и купит ему семя дурман-травы. Но Мараре сказал: ты принадлежишь кораблю, корабль служит тебе, вы должны найти сердце водяной твари, чтобы небо не упало в море.

— Мараре сказал мне другое, — зачем-то заметил я. Шаоша помолчала, потом кивнула:

— Мараре мало сказал, но я поняла его верно. Надо было моряку говорить больше. Больше слов, и Старейшина поймет, но теперь это не важно, ты должен убить воинов отца или они убьют тебя.

— Если мы найдем сердце, то выполним уговор и заплатим цену…

— Шаш! — яростно зашипела эрвинка. — Нельзя! Нужно, чтобы небо не упало в воду. Нужно торопиться. На Лалу не надо везти семена. Дурман-трава отнимает желание ловить рыбу и ткать ткань, забирает все, взамен дает пустые глаза. Я не позволю! Старейшина слеп и глух, его желания тоже исчезли. Ты и твои люди сделают что нужно или я сама!..

— Спокойно, — осадил я воинственную островитянку, потом, чтобы выгадать немного времени, сделал еще один глоток воды. — Кто из воинов знает язык материка?

— Все.

— Тогда тем более не повышай голос. Мы сделаем то, что нужно, когда придет время.

Я задумался. То, что эрвины понимают нашу речь, многое меняло. Им не было дела до моей скромной персоны, Мастер оказался прав: на фоне целого тюка наркотических трав я не вызывал интереса, а фантом все это время просто потешался надо мной.

За прошедшие дни нам посчастливилось не обсуждать того, что будет дальше, и это была случайность, а не верно принятое решение. Но это не значило, что эрвины будут беспечны, я уверен, они каждое мгновение ждут нападения, но считают, что пока Шаоша не найдет искомое, они в безопасности, ведь в противном случае ныряльщица откажется помогать чужакам, расправившимся с ее сородичами. Возможно, они и сами выжидают момент, когда удастся захватить Эстоллу. С другой стороны, вряд ли дикари умеют обращаться с таким судном и без команды Мархара не смогут им управлять.

— Теперь давай вернемся к тому, что мы должны найти.

— Ты был неосторожен. Смел, — я не понял, был ли это упрек или похвала. Развернув бумагу, я грифелем начертил расщелину, впадину и бугор. У самой расщелины нарисовал то, что помнил: силуэт обглоданных костей. Шаоша не сдвинулась с места и не подошла, чтобы посмотреть, пока я не поманил ее к себе.

— Это — дно, — пояснил я. — Здесь я видел пещеры, а это провал, темная щель, к которой лучше не приближаться. Это может быть опасно, — я запнулся. С одной стороны, пугать эрвинку мне было ни с руки, вдруг она откажется нырять, с другой стороны, промолчать означало убить ее. Оба варианта были одинаково плохи.

— Я знаю, — согласилась Шаоша. — Так глубоко в темноте живут куины. Они могут объесть твой хребет, а могут утащить в пустоту и засунуть в воздушный кокон. Тогда ты будешь умирать долго и страшно. Их дети слабы и, вцепившись, прилипнут будто пиявки. Их слюна станет разъедать плоть, превращать ее в кашу, которую не нужно жевать.

Она смотрела прямо на меня, не моргая, неподвижная и неживая. Это было странное ощущение, люди обычно подолгу не смотрят на собеседника и, встречаясь с ним взглядом, задерживаются лишь тогда, когда хотят проявить характер или сказать что-то без слов. Но эрвинка, глядя на меня, будто и не видела.

— Ты и вправду сын мурены, — продолжала Шаоша, — теперь я понимаю, зачем ты пустил в себя воду. Чтобы твой дух погрузился на глубину и нашел это, — она ткнула пальцем в рисунок. — Такого не бывает, чтобы видеть глубину с поверхности.

И снова я не возражал, боясь сказать лишнее. Пусть островитянка думает, что хочет, мне важен результат.

— Я видела эту скалу, — Шаоша провела пальцем по бумаге. — Эти норы. То, что ты ищешь, еще глубже, очень глубоко. Ты знаешь, как там. Я спущусь, но не всплыву, даже если найду сердце водяной твари.

Я уже хотел начать спорить и возражать, но эрвинка деловито продолжала:

— Нужен большой мешок для воды и камни, чтобы он пошел ко дну. Мешок поможет мне всплыть, хотя это будет опасно. И у нас будет только один раз. Камней мало, а мешок плохо тонет.

Я задумался. На борту Эстоллы есть большие бурдюки для воды, если перелить из такого воду и закупорить, в нем окажется некоторое количество воздуха. Не очень много, если подумать, на пару вдохов таких легких, как у Шаоши. Давление воды сожмет его и вообще сложно угадать, станет ли это хоть каким-то подспорьем.

— Не чтобы дышать, — угадав, о чем я думаю, сообщила эрвинка. — Чтобы всплыть. Как я погружаюсь с камнем, не тратя сил, так буду подниматься, отрезая камни. Мешок потянет вверх, и я всплыву, даже если умру. Он даст мне возможность быть на дне дольше.

— Если ты начнешь терять сознание, то лучше будет вдохнуть из мешка, — возразил я.

— Возможно, — она не спорила, но и не соглашалась. Весь ее вид говорил о том, что эрвинка поступит так, как посчитает нужным. — Скоро я смогу нырнуть, тебе надо готовить мешок и камни. И ты должен решить, что делать с воинами отца. Тебе самому в воду больше нельзя. Скажи теперь, как выглядит то, что мне нужно найти?

Некоторое время я пристально смотрел на нее, пытаясь отыскать слова, и Шаоша ждала, ничем не выдавая волнения или нетерпения.

— Среди эрвинов есть колдуны?

Она едва заметно пожала плечами, то ли не поняла слова чужого языка, то ли не хотела отвечать.

— Я не могу объяснить, что ты ищешь, но могу показать. Ты увидишь сквозь воду, как вижу я.

— Это плохо, — Шаоша нахмурилась. — Очень плохо то, что ты говоришь. Это запретно для меня. Я не коаоле, я не могу прикасаться к запретному.

— Ты не прикоснешься к нему, я просто покажу, будто ты смотришь своими глазами.

— Нельзя. Говори любые слова, что искать, я постараюсь понять.

— Слова не помогут, — разозлился я. — Нужно видеть. Только так ты сможешь помочь сыну мурены.

— Я сама выбираю, как помогать, — в этих словах я почувствовал уверенное достоинство, хотя женщина снова говорила без выражения. — Ищи слова.

Я зажмурился. Как передать словами ощущения? Как показать цвет и движение? И, даже если так, я совсем не был уверен, что она поймет меня правильно.

— Над тем местом, где лежит сердце водяной твари, может двигаться вода, — наконец сказал я, проклиная себя за невозможность найти слова. — Везде спокойно, но там все движется. И, может быть, там цвет, словно закат коснулся воды. Или растекается краска. Но так вижу я, возможно, там ничего нет.

Она долго молчала, глядя на меня своими пустыми глазами, и мне казалось, ее нет в этой каюте, она далеко отсюда, вглядывается в пустоту под нами, ища то же, что и я.

— Ты и сам не знаешь, что это, — наконец, сказала Шаоша.

— Как оно выглядит, не знаю, — согласился я.

— Ну что же, попробую найти. Камни и мешок, готовь это.

— Сколько ее уже нет? — с тревогой спросил Мархар. Я подошел к капитану и взял его за запястье.

Ты знаешь, что нужно сделать сейчас? Твои люди должны быть готовы, ты не мог их не предупредить.

— Я боюсь, что она не найдет, — произнес фантом вслух.

Это не важно, подай знак сейчас, пусть их убьют.

Фантом медлил, глядя на меня широко открытыми глазами. Я знал, что у него все готово. Оно было готово с момента возращение Мархара на Эстоллу. Теперь пришло время проверить островитян на прочность. Ожидая всплытия Шаоши, эрвины смотрели на воду, напряженно вглядывались в рябую поверхность.

На самом деле Шаоша погрузилась не так уж и давно. Перед тем, как дать ей нырнуть, я похлопал женщину по плечу и наткнулся на возмущенный взгляд. Прикосновения всегда несут смысл, и это мое касание связало нас тонкой нитью ощущений. Они больно били по моему разуму, и я был не в силах защититься от остроты, подобной оголенному нерву, но считал это необходимым. Нельзя оставлять ее там одну. Я бы смотрел через нее, но боялся помешать. Сперва я плыл в спокойствии, ощущая ее как нечто равнодушное и гармоничное, будто каплю, одну из многих капель, на которые распадается вода. Потом на меня накатила сосредоточенность и напряжение. Сейчас я чувствовал легкую эйфорию, похожую на головокружение. Я знал, она внизу, все еще у самого дна.

Мастер, будь готов. Уведи Марику.

По тонкому плетению, разбросанному между нами, так легко скользят мысли. Зная, за какой конец потянуть, я приближаю мага к себе и шепчу ему на самое ухо. Никто не услышит, мне не нужно прикасаться к нему, не нужно видеть…

И тут Мархар протяжно свистнул. Все произошло столь стремительно, я даже не успел ничего понять. И не успел ничего сделать.

Матросы, будто вечерние тени, метнулись по палубе к эрвинам. Без страха, без промедления, без жалости. Все было кончено в одно мгновение, хотя кто-то из островитян и успел схватиться за оружие, но это не могло их спасти. Самый ловкий воин увернулся от удара, соскользнул за борт, но клинок Кавалара, брошенный с поразительной силой и точностью, вонзился ему в центр спины между лопаток. Войе тут же прыгнул следом за мертвецом, чтобы не потерять добротное оружие.

— Она нашла? — выкрикнул Мархар, разворачивая меня лицом к себе.

— Нет, — я посмотрел на него удивленно. Фантом отшатнулся, сощурился.

— Она всплывет и увидит, что все мертвы! Как ты заставишь ее продолжать поиски?

— Гевор, пожалуйста, — глядя на поднявшегося на палубу и удивлено моргающего мага земли, попросил я, — уведи Марику в трюм и пригляди за девочкой.

— Демиан? — почти выкрикнул фантом.

— Успокойся, это не ее люди. Люди отца. Она сама просила меня убить их, намекнула, что эрвины могут захватить Эстоллу. Шаоша не хочет, чтобы на Лале росли дурманы, боится, что ее племя утратит разум.

— Что делать с телами, кеп? — деловито спросил Кавалар, вытирая лезвие чистой тряпицей. — Нам поднять из-за борта мертвеца?

— И как можно быстрее, — заволновался капитан. — Хищники чуют каплю крови за многие мили вокруг.

В воду были сброшены канаты, Войе петлями захлестнул эрвина, и моряки подняли его на палубу. Остальных мертвецов стащили под борт. Я заметил, как с них сняли украшения из перламутра, черного и желтого жемчуга. Варварское оружие было сброшено за борт. Подобный потребительский подход был мне не очень приятен. Я сам на Бегущей сохранил оружие моряков, надеясь выручить за него деньги на Туре, но личные вещи трогать не стал. С другой стороны, рыбам, которые вскоре получат трупы, все это совершенно ненужно.

Ален, появившийся после того, как Гевор увел Марику, с удивлением окинул палубу, остановился на разводах крови и перевел взгляд на тела.

— Они напали? — удивленно спросил он.

— Хотели, — отмахнулся я, чтобы не возникало ненужных вопросов. — Собирались захватить Эстоллу, а моряков перебить.

Ты веришь Шаоше, — тихий, будто шелест ветра в траве, шепот Мастера. — Но она ведет свою игру и неизвестно, хотели ли на нас напасть эрвины. Все это слишком очевидно.

Я тряхнул головой, поморщился. В чем-то маг был прав, но я впервые не чувствовал ни сомнений, ни вины. Ничего. Это пугало.

А если подумать? Лучше этого не делать. Мы все понимали, что именно так оно и кончится: морякам придется оборвать эти жизни, а мне, Мастеру или Мархару — отдать приказ.

Не важно!

— Командуй поднимать паруса, капитан, — Мастер глянул с тревогой на горизонт. — В воду попала кровь, и я не намерен проверять, кто может приплыть на этот запах.

— Если морской змей вздумает нас искать, ему не нужен будет этот след, — я облокотился о планшир, всем своим видом показывая непринужденность, будто желая подать магу ночи пример. — У них свои собственные приметы. Звуки, Мастер, распространяются по воде так же быстро и очень далеко.

— Оставаться здесь неразумно. Мы дождемся, когда всплывет эрвинка, сбросим тела в воду и незамедлительно покинем это место. Впрочем, еще лучше поднять паруса именно сейчас, ведь все кончено, Демиан, не так ли?

А я и забыл, что не все мои чувства скрыты от него. Чтобы предупредить мага, я сам притянул его к себе, укрепив нашу старую, покрытую пылью связь. Мастер невольно раздел со мной еще один контакт, и сейчас указывал на то, чего внезапно не стало. О, Высшие, я забыл о ней! Теперь уже невозможно было сказать, в какой момент чувства Шаоши иссякли.

Мне стало холодно, но эта пустота была моей. Так бывает, когда вылезаешь из-под теплого одеяла в утренний холод выстудившейся за ночь комнаты. Зябко и хочется вернуться обратно. Как я мог не заметить ее исчезновения?

— Нужно нырнуть за ней, — засуетился я, но Мастер крепко ухватил меня за плечо.

— Не пущу. Шаоша сказала тебя не пускать. Она читает по воде, что море готово поглотить тебя.

— Это дикарские бредни! — взвился я, пытаясь высвободиться. — Что случилось с твоим холодным разумом, что ты несешь такую чушь?! Подумай, это же важно!

— Теперь нет, — маг покачал головой. — Разменивать твою жизнь на призрачный шанс? Уволь. При определенных стечениях обстоятельств ты мог ее спасти, но уже поздно. Не сейчас, не с этими грязными чарами на твоей коже. И не в таком состоянии.

— А ты?

— Мне это не интересно. Мархар, ставь паруса, я подниму ветер…

Это была потеря, будто из меня вырвали часть. Когда по моей вине на Бегущей погиб экипаж, я ощущал нечто подобное, но сейчас нотка вины звучала отчетливее и сильнее. Мне внезапно стало ясно, почему Шаоша казалась мне неживой там, в маленькой каюте под палубой Эстоллы. Она была уверена, что не поднимется. Она находилась внизу столько, сколько было возможно, и не оставила себе времени на подъем. Она не дышала воздухом из бурдюка, так как не было вышедших на поверхность пузырей. Впрочем, мы могли их пропустить, пока занимались воинами Старейшины. Тогда мое внимание покинуло ныряльщицу, и это стоило ей жизни.

Матросы, будто подчиняясь настроению Мархара, действовали вяло и без сноровки. Они тянули тросы и ослабляли узлы неторопливо, с явной ленцой. Я все смотрел на воду, шарил взглядом по поверхности, но, как и прежде, не мог преодолеть границу и проникнуть в глубину. Раздел воды и воздуха был для меня непреодолимой преградой. Я давил на него, чувствуя, как неохотно прогибается под моим вялым напором этот рубеж, но преодолеть подобное сопротивление было мне теперь не по силам. В последнее время я все чаще сталкивался с собственным бессилием. Я мог биться и кричать, закованный в браслет отрицания, и так же мог бессильно скулить, глядя на ровную морскую гладь. Вдоль горизонта со всех сторон, отпущенные моей волей, сходились тучи, и казалось, они окружают нас, суля что-то зловещее. Я с ужасающей ясностью вспомнил видение из другого мира, когда ветер нес в нашу сторону бестелесную смерть времени, жаждущего превратить все живое в пепел, в крупицы сухого, перетертого жерновами мгновений песка.

С шелестом развернулся парус. Я провел ладонью по глазам, пытаясь стереть жуткое воспоминание. Конечно, это не помогло, только выдавило влагу из слезящихся глаз.

— Демиан? — тревожно позвал Ален.

— Чего тебе? — все мои внутренние переживания вылились в этот хлесткий, похожий на удар, вопрос.

— Что-то всплыло…

 

Глава 13. Сторожевой

Маяк Широкой бухты был возведен в незапамятные времена на маленьком каменном выходе, который получил гордое название Сторожевой и означал опасную для судов вершину подводного хребта.

Из судового журнала капитана галеона Бегущая, Соленого Херта.

Само слово маяк на многих наречия означает также «дарующий ориентир и надежду». Нет для моряка вещи желаннее, чем увидеть на горизонте отблеск горящего маяка после многих дней пути и лишений. Этот свет манит так же, как манит волна прибоя, когда ты замираешь на берегу.

— Там, за бортом! — крикнул Ален.

Мархар, терзаемый нетерпением, резко повернувшись, нырнул в воду. На меня внезапно нахлынуло чувство эйфории, той самой, которую ощущала Шаоша, находясь там, внизу, но во сто крат более сильное, всеобъемлющее и вязкое. Рядом со мной пошатнулся Мастер, упали на палубу все до единого матроса, будто куклы, у которых легким движением ножа отсекли поддерживающие нити. Не издав и стона, с марсовой площадки рухнул следящий за горизонтом Лару, глухо ударившись о доски. Я смотрел, как из-под его головы быстро растекается густая лужа крови, и не шевелился. Спасти моряка означало раскрыться навстречу чужеродной, пропитавшей каждый грамм воздуха, магии, а это было равносильно смерти. Единственное, что мне оставалось, это смотреть в замершее лицо, сохранившее отпечаток радости, которую Лару испытал перед самой смертью.

Сполз к моим ногам Ален, его взгляд остекленел. Мастер с видимым трудом поднял руки и принялся с удивлением разглядывать свои пальцы, словно видел их впервые.

— Вот это да, — сказал он тихо. — Демиан, я искушен. Я раздавлен. Без дракона любое дуновение захватывает мое сознание. Слышишь?

Я слышал и, так же как и Мастер, с трудом осознавал себя. Эйфория состояла из движения, я ощущал его каждой клеткой своего существа в токе крови по венам, в учащенном биении сердца, и только закованная в броню чар часть моего тела оставалась все такой же глухой и пустой, давая мне место для самого себя.

И все же я, так же как и другие люди на Эстолле, превратился в нить, которую всеобъемлющая сила вплетала в полотно собственной воли. Чары отрицания, нанесенные на мою кожу, походили на привязанный к пряже крюк, который, не проходя в петли, цеплялся и оказывал сопротивление. Это ставило меня в выигрышное положение по сравнению с Мастером, которому приходилось преодолевать стремительное течение чужой силы.

Шорох и движение, они накатывают волнами. Высшие! Это похоже на откровение. Я, наконец, способен понять, ощутить то, о чем с таким жаром говорил мне Мархар. Время. Чистое время. Время жизни и время смерти. Время счастья и грусти, любви и боли. Поистине смертельный груз подняла из морской глубины Шаоша. Она, дикарка, взошла на борт Эстоллы, чтобы послужить мне, руководствуясь какими-то легендами, и мне никогда теперь не узнать, что это было на самом деле: чей-то умысел, вручивший в наши руки страшное оружие, или попытка нас погубить. А, быть может, чистейшей воды случайность…

«Конечно, нет!» — одернул я себя.

Как не может быть случайностью то, что Мархар оказался на Туре именно тогда, когда мне уже некуда стало отступать. Как было не случайно все, что происходило вокруг нас.

Теперь маги могут гордиться мною: я промолчал, когда надо было развеять заблуждения островитянки на счет глупых легенд; пожертвовал совестью и разменял чужую жизнь. И некому упрекнуть меня в жалости к себе или в ненужных сожалениях, которые ничего не могут изменить.

Мастер потерян, остальные раздавлены, и только Мархар уже добрался до колышущегося на волнах, блестящего кожаного бурдюка, выпустившего из морского мрака истинное безумие.

Как мы повезем эту штуку, чем бы она ни была? Как справимся? Даже меня уносит по волнам движения, влечет то ли отделиться от тела, то ли слиться с чем-то иным, несравнимо большим, чем все, чего мы когда-либо знали. О да, это именно то, что нужно фантому! Для него оно станет живительным источником, способным напоить страдающего от жажды и усталости путника.

По подбородку Войе, чье лицо обращено ко мне, из отвисшего рта текут слюни. Он сел у мачты и теперь смотрит в мою сторону, но видит нечто недоступное другим. Не получится растолкать его, от этого сна пробудиться невозможно. Раздав пару пощечин, я могу помочь Мастеру немного прийти в себя, у мага достаточно сил, чтобы продолжать сопротивляться, но как же другие?

— Мархар, убери эту дрянь! Немедленно!

— Ты с ума сошел, — отозвался фантом. В его голосе я чувствовал удивление и благоговение. — Я ради этого столько потерял! Я столько ждал…

— Как ты собираешься везти его, олух?! Ты потеряешь еще больше, если не утопишь эту штуку!

— Я обрету…

Мне кажется, Мархар уже не в состоянии услышать слова. Когда он говорил о своих потерях, речь шла не о друзьях, шедших с ним под одним парусом, не о загубленных жизнях и не о днях, проведенных в тщетных попытках отыскать то, о чем лишь мельком упомянуто в древних трактатах. Нет, он говорил о частях себя. Время вырвало из него не только Шиву и моего друга Энтони, но и многих, многих других. Теперь у меня было такое чувство — странное и глупое — что фантом пошел на страшный обман, придя ко мне и говоря со мной так, как и раньше. Это был некто другой с внешностью моего друга.

— Уймись, — Мастер медленно, глубоко вздохнул. — Я слышу твой крик, и он портит всю картину. В конце концов, это могло быть даже приятным, но твоя драма нахлестывает на меня с другой стороны. Твой разум кричит в моей душе, и я совершенно не хочу знать тебя таким. Держись от меня подальше, Демиан, как держался всегда.

Я удивленно посмотрел на него.

— Сегодня ты показался во всей красе, — Мастер перегнулся через планшир. — Я уже и забыл об этой тонкой нити, которая нас с тобой связала. Мне всегда было непонятно, почему она осталась, почему дракон не вырвал ее из твоей структуры, лишь ослабил и заставил провиснуть. Кстати, почему?

— Почему он не сделал этого сразу или почему он не сделал этого потом? — я думал о другом, и произносил слова чисто машинально.

— Потом ты ему не позволил прикасаться к себе, — уверенно заявил маг.

— Именно. Он сказал, что я — это ты. И что?

Маг мог трактовать этот вопрос любым удобным ему способом, но он ответил именно на тот, который мучил меня.

— Фантом знает, что делать. Нам остается только ждать и не выпускать наружу собственные страсти. И уж конечно мне не нужны пощечины, чтобы прийти в себя, — он глянул немного насмешливо. — Испытав на своей шкуре грезы Тура, я научился отличать истинное от фальши.

— Ну-ну, — бесцветно пробормотал я. — Так уж научился. Думаешь, эта штука излечит его?

— Глупый вопрос, не находишь? Никто никогда не видел подобных вещей, а о фантомах вы с Северным знаете куда больше моего. О нематериальной природе фантомов известно мало, о телесной еще меньше, так что не надо смотреть на меня с таким удивлением. Мархар — единственный, кто уцелел из себе подобных, единственный, кто попал в этот мир. Только ты и Северный в состоянии говорить с ним и что-то узнать. Мы с фантомом, как ты уже успел заметить, можем лишь громко оскорблять друг друга. Так ничего полезного не узнаешь.

— За это плавание, — помолчав, продолжал Мастер, наблюдая, как возится с бурдюками капитан Эстоллы, — я и без того узнал больше, чем за все прошедшие годы. То, что отголоски магии времени, используемой в мире, разрушают его целостность, для меня откровение. Если бы я знал об этом раньше, в другом мире… убил бы его не задумываясь.

— Почему?

— Ты и вправду не понимаешь? Раньше мы думали, что все самое страшное позади. Что он, убивающий и разрушающий, наконец остановился и никогда более не переступит этой черты. Но внезапно я узнаю, что на самом деле он — готовый сдетонировать заряд. В мире, где дыхание времени заразило каждый грамм воздуха, он был не просто потенциально опасен. Он был нашей смертью, но ты заставил своего дракона взять его на крыло, привез его к нам, и фантом жил рядом с нами, ел с нами за одним столом и спал в одном с нами доме.

— Тогда он был целее, чем сейчас, — возразил я.

— Тогда мы не знали, куда смотреть и что искать. Нам просто повезло. Несмотря на то, что тогда ему были нанесены непоправимые повреждения, фантом не утратил целостности. Теперь я вижу его по-другому. Скажем, чтобы тебе было понятно, как картину. Вырви из нее кусочек — пропадет деталь, вырви слишком много деталей, исчезнет смысл. Это именно то, что происходило все это время, а мы упустили его из виду.

Я неотрывно следил за Мархаром, который, справившись с бурдюком, возвращался, порывисто загребая воду. Он ловко взобрался по канату, перевалился через борт и принялся отжимать волосы. Вода с его одежды текла ручьем.

— Где оно? — спросил я с неприкрытым любопытством.

Фантом не без труда просунул руку в слипшийся, полный воды карман и вынул сжатый кулак…

Мне показалось, я ослеп. Передо мной воздух будто раскалило добела. Он поплыл все быстрее и быстрее; его дыхание, подобное ураганному ветру, касалось моего лица. Мастер непроизвольно попятился, пытаясь сохранить остатки своего разума в этом безумии.

— Как мы повезем его? — снова спросил я.

— Как? — переспросил фантом без выражения. — А что тебя смущает?

— Экипаж. Люди, Мархар. Они пускают слюни и не способны ни есть, ни обслужить себя. Лару погиб, ты хочешь, чтобы умерли другие? Эта штуковина погубит их за пару дней. Ты должен бросить ее за борт!

— Выкинуть? — капитан Эстоллы был очарован своей находкой. Он потряс кулаком в воздухе, будто угрожая мне. — Ты предлагаешь выкинуть Дар? Бесценный артефакт, какого никто никогда не знал?

— Так, — сдержано согласился я.

— Нет. Я буду сам кормить их, — фантом нахмурился. Теперь его лицо было совсем суровым. — Я буду поить их, сделаю все необходимое, но утопить сердце? Нет!

— Утопить, — повторил я и уже громче: — Утопить, Высшие вас возьми!

Ох, драконьи кости, какой же я дурак!

Подхватив ведро, стоявшее у фальшборта, я захлестнул петлю троса вокруг ручки и сбросил его в воду.

— Решил помыть палубу? — с сочувствием спросил Мастер. Надо же, мне казалось, в такой ситуации маг не опустится до насмешек. Впрочем, это хороший знак, если у него все еще есть силы, чтобы шутить.

Отвечать на мелкую подначку я не стал, потому что был не до конца уверен в правильности своей догадки. Но ведь совсем недавно мне пришлось столкнуться с законом мира, в котором вода была незыблемо отделена от воздуха, и через границу этого раздела ничего не проникало. Через нее невозможно смотреть и невозможно чувствовать…

Поставив полное ведро перед Мархаром, я схватил его за локоть и дернул вниз, заставляя погрузить кулак в воду. Фантом вскрикнул, испугавшись, что я попытаюсь отнять у него добычу, потом, сообразив, что происходит, осел на палубу, не желая расставаться с сердцем.

Вода в ведре помутилась, стала маслянистой, непрозрачной. Вокруг кисти Мархара образовался отчетливый водоворот.

— И все это — сердце, — протянул Мастер. Мне было понятно его удивление. Еще секунду назад я тонул в бурном, не знающем жалости потоке, ветер и вода смешались в бешеной круговерти, как смешивается грязь, камни и дождь, сходя беспощадными селями. Это чувство окружало Эстоллу, но стоило Мархару опустить кулак в воду, и магия водяного змея схлынула, оставив нас оглушенными и потрепанными.

Над палубой разнесся многоголосый стон, и я отстраненно подумал, что даже меня еще долго будут терзать приступы беспочвенной и неожиданной меланхолии — необъяснимой тоски по чему-то безвозвратно утерянному.

Без сомнения, любое соприкосновение с морским змеем было смертоносным, и его сердце оказалось не менее опасным, чем ядовитая магия, уничтожившая Бегущую.

— Когда найдешь в себе силы, можешь разжать пальцы, — предложил я и спустился по трапу вниз, отыскивая остальных. Гевор сидел за столом, положив на столешницу локти и вцепившись в края так, будто эти доски могли его спасти. Она казался напряженным и безучастным, я похлопал его по спине и прошел дальше. Марику я нашел на лежанке за бочками, где она часто проводила дневные часы, когда Мастер отмахивался от нее. Против ожидания, девушка подняла голову, услышав мои шаги. Ее разум был закрыт и, возможно, она оказалась единственной на борту, кто вовсе ничего не почувствовал.

— Маленькая, — тихо спросил я, — ты как?

Ее глаза были большими и печальными, они приковывали меня, завораживая. Должно быть, впервые я заговорил с нею и с тоской понял, что сейчас сделал это зря. Я был по-прежнему не готов. Я предал и продолжал предавать вновь и вновь, притворно не находя времени, чтобы вырвать из ее души лживые чувства и обрушить искусственные стены.

— Он все время отворачивается от меня, — жалобно сообщила Марика, доверчиво глядя на меня. — С самого первого мгновения…

Я присел на корточки, чтобы не выситься над ней, и отвел взгляд, остановившись на ее острых коленках, выступавших из-под тонкого полотна юбки.

— Знаешь, он даже не говорил со мной, верно презирал. Когда ты был без памяти на борту Бегущей, он не ответил ни на один мой вопрос. Я была ему противна…

— Ты помнишь? — зачем-то спросил я. Сердце билось где-то в горле. Что, если чары поднятого со дна артефакта сдернули морок, сковавший рассудок Марики?

Я боялся этого. Я надеялся на это, осознавая собственную трусость и слабость характера.

— Почему я должна забыть? — это был не вопрос, а рассуждение. — Столько смерти и страха, а потом, будто вознаграждение, остров с радушными хозяевами. Оплот Тура, дающий покой и отдых. Вулканы и водопады, цветы, дороги и дома… Тебе показывали город?

— Я видел в основном подвалы, — тяжело роняя слова, произнес я. Внутри все закаменело, мне казалось, это месть.

— Да, — это прозвучало так, будто Марика только сейчас что-то вспомнила. — Демиан, я говорила Лааль, что это ужасно, что она не должна так поступать с тобой! Она обещала тебя освободить и была очень добра ко мне: подарила любовную ворожбу. О, Богиня Милосердия, я такая трусиха и поступила без чести, приняв ее советы! Теперь, когда мы покинули Тур, эта ворожба не имеет никакой власти над Мастером, и вот я снова осталась с тем, что было раньше. С его презрением.

В словах этих было столько отчаяния, что я, сглотнув тяжелый ком, выдавил:

— Маленькая, все не так. Просто корабль — неподходящее место для нежности. Здесь слишком много посторонних глаз и ушей.

— Думаешь, я не понимаю? — тоскливо спросила она. — Всего лишь участие, мне не нужно большего. Ты, Демиан, нашел пару минут, чтобы сказать несколько слов, но у Мастера вообще нет для меня слов. Поддерживаемая чарами Лааль, я всего лишь навязала себя ему и, когда мираж развеялся, он все понял… Я знаю, что у него есть право ненавидеть меня, и уж точно я недостаточно хороша, что бы быть женщиной повелителя дракона, но от этого мне вовсе не легче!

Как я винил себя в том, что предал ее, так она винила себя в том, что поступила низко, согласившись завладеть разумом Мастера. Высшие, Лааль и вправду хороша в своем деле. Я ненавижу ее за это непревзойденное умение манипулировать. Сеть сплетена, узлы затянуты, необходимо порвать их, но я не знаю, как на это решиться.

От мучительной необходимости что-то сказать меня избавил Гевор, который со стоном упал на бок и забился в припадке. Я бросил извиняющийся взгляд на Марику и кинулся к островитянину, прижал ее коленом к доскам, с удивлением глядя, как изо рта мужчины выходит вода.

Вот так! Я думал, что не узнаю ничего нового о магии водяного змея, но жестоко ошибся. Еще недавно я сам открыл Гевора миру и не удосужился проследить, чтобы эта рана закрылась. Чужеродная сила не замедлила проникнуть в эту щель, и в том, что маг земли уцелел, не было моей заслуги. Ему просто повезло.

Я повернул Гевора на бок, давая островитянину возможность избавиться от морской воды, и смотрел, как он судорожно кашляет.

— Марика, поможешь?

— Конечно, я присмотрю за ним, — помогая мне перетащить Гевора на тюфяк, согласилась она. — Ты же знаешь, я всегда готова что-то сделать, но здесь, на этом корабле я совсем не нужна и не знаю, чем себя занять. Я ведь не изменилась, Демиан, совершенно не изменилась, правда?

— Нет, конечно, — солгал я и погладил ее по голове.

На палубе раздались громкие голоса, характер качки изменился. Поставили паруса, и Эстолла пошла вперед. Когда я поднялся наверх, то увидел странное зрелище: Мархар все также сидел, опустив руку в воду; матросы лежали на палубе или тоже сидели, держась за головы, и только Мастер замер на носу напряженно вглядываясь в ровную, будто прочерченную вдоль судового инструмента линию горизонта. Рядом с магом, довольно улыбаясь, стоял Ален. Войе перебрался на лестницу, ведущую к мостику — похоже, он более других пришел в себя.

— Ты поставил паруса? — поинтересовался я.

— Не без помощи дори Мастера и Войе, — согласился юноша.

— А наш Ален ловок, — сообщил мне маг. Он не повышал голоса, но его слова долетали до меня отчетливо, услужливо принесенные податливым ветром. — Стоит двух моряков Бегущей, зря Соленый Херт отнесся к нему с пренебрежением.

— Что уж теперь, Херт мертв и они все мертвы, — проворчал я, с неодобрением глядя на фантома. Нет, я не боялся, что ядовитая магия змея наполнит его легкие водой. Скорее всего, такое ее проявление было напрямую связано со страхами Гевора перед возможностью утонуть. Эти страхи жили в островитянине слишком глубоко, чтобы их можно было преодолеть, и теперь маг земли с лихвой наслаждался этой слабостью.

Нет, в случае с Мархаром опасаться следовало другого. Если фантом лишиться рассудка, тогда…

Думая о том, что мне придется сделать «тогда», я поморщился, поддернул рукав, и опустил покрытую символами отрицания руку в ведро. Разжать пальцы Мархара оказалось совсем непросто. Вроде он не сопротивлялся, но его пальцы словно свело судорогой, и я не сразу смог их разомкнуть, а когда мне это удалось, я на одно короткое мгновение коснулся чего-то скользкого и плотного. Даже сквозь чары, закрывавшие меня от токов энергий, я ощутил отголосок заключенного внутри сердца водяной твари безумия. Волна отвращения прошла по моему телу, я торопливо выдернул руку из воды, оттолкнув Мархара.

— Спасибо, — едва слышно поблагодарил меня фантом. — А то спина затекла…

Глядя на него сверху вниз, я спросил:

— Природа наших драконов и водяных змеев схожа?

Фантом закрыл глаза. Его разрозненные чести сплетались в новое, единое целое, и это полностью занимало его разум. Не получив ответа, я в раздражении сплюнул за борт и, обойдя Войе, присоединился к Мастеру.

Теперь корабль вел Мастер. Он неподвижно стоял на баке и походил на носовую корабельную статую, которой у Эстоллы никогда не было. Маг игнорировал меня и мои слова, желания своего тела или потребности, и это, пожалуй, раздражало, потому что Мастеру удавалось проходить испытание, через которое прошел я, с куда большим умением. Это был его выбор; я не мог противиться ему, не мог увести мага с палубы силой, потому что тогда выказал бы свое неуважение к его искусству. Да, Мастер сейчас пытался доказать самому себе, что и без дракона чего-то стоит. Я не перечил ему, зная всю важность происходящего.

Прошло двое суток, а некоторые моряки так и не пришли в себя, но и те, кто, казалось, немного ожил, нет-нет, да и замирали, забывая, что делали мгновение назад. Люди отказывались от еды, молчали, больше спали, чем бодрствовали. Магия водяного змея ошеломила нас всех, ощущение растерянности не проходило и не притуплялось.

После случившегося Гевора взяла за желудок морская болезнь, его страх перед водой лишь усилился. Марика приглядывала за беднягой и, мне кажется, занятая этим нехитрым делом, меньше времени тратила на размышления о Мастере.

Море было неспокойным, а качка столь сильна, что порою двигаться по палубе становилось проблематично. Приходилось цепляться за ванты или за то, что попалось под руку. Я мог бы вмешаться, мог бы убаюкать волны, но Мастер по-прежнему упорно вел корабль в одиночку и сдался лишь к утру третьего дня, когда я, сладко потягиваясь после сна и прокашливаясь, вышел встретить рассвет.

— Устал, — глухо сообщил мне Мастер, когда я встал рядом с ним.

— Нечего истязать себя, — упрекнул я мага.

— Ты прав, — он вздохнул и покрутил головой, разминая шею.

— К чему все это, ведь не я, а ты довел Бегущую до берега Тура?

— Теперь я смотрю на все по-другому, испытываю другие способы. Скажем, для меня это был полезный опыт. Похоже, пришло время впадать в крайности.

Я едва заметно улыбнулся брошенному в мой огород камню.

— Убирайся отсюда, — посоветовал я. — Напейся воды и проспи сутки.

— Так и сделаю.

Провожая Мастера взглядом, я оглаживал ветер и успокаивал волны. Отдых пошел мне на пользу, но тревоги не оставляли. Я прекрасно понимал, что Мастер тратил проведенное здесь время с максимальной пользой. Он размышлял. Как и раньше, маг взвешивал, перебирал вероятности, грезил наяву, вычленяя и отметая то, что было наименее вероятным. Своими выводами, возможно, он поделится со мной чуть позже.

Когда-то наше знакомство началось с того, что я слушал разговор магов о будущем, о том, что невозможно смотреть на него с нужной определенностью, но кое-что разглядеть и понять магам вполне по силам. Теперь я очень хочу узнать, что же увидел Мастер, стоя на носу Эстоллы. Могу ли я увидеть что-то сам?

Признаться, мне неясно даже как подступиться к этой задаче и, если не кривить душой, у меня нет особого желания узнавать об этом. Слишком уж страшно наткнуться на нечто достаточно определенное, чтобы произойти.

Солнце медленно ползло по небосклону, я неторопливо расхаживал по палубе, наблюдая за водой, через которую скользила шхуна, заговаривал с матросами, но видел то же, что и раньше: отстраненность и раздражение. Для них я был москитом, отвратительно жужжащим на границе сна.

Но в сумерках все изменилось. Корабль взорвался криками, пробуждаясь от вялой дремы. Вышедший на палубу после отдыха Мастер был в хорошем настроении. Отвесив неподвижному Мархару пинка, маг залихватски свистнул и завопил во всю силу своих легких:

— Вставай, поросячье рыло, принимай командование! Нам надоело!

Я не успел оглянуться, как на маленькой Эстолле началась настоящая суета. Мастер выгнал на палубу всех без исключения, не забыв и про Марику. Маг был везде и всюду, распределял обязанности, давал поручения, а тем, кто замирал или задумывался, щедро раздавал подзатыльники. Марика отправилась готовить ужин и приглядывать за коком, Ален, как самый вменяемый, был поставлен надсмотрщиком над матросами, которым нашлось множество дел. Они метались по реям, проверяя снасти, драили палубу, вычерпывали скопившуюся в трюмах вонючую, быстро тухнущую воду.

— Что только с ними не делай, все равно текут, — сообщил мне жалобно Мархар. — Конопать, смоли, вода проникает везде. Все корабли представляют собой дырявые корыта.

— Таким ты мне нравишься больше, — отозвался я, имея в виду, что он, наконец, поднялся на ноги и взялся за дело.

— Таким я себе нравлюсь меньше, — признался фантом. — Эта штуковина зовет меня. Все время водяной твари в ней, но, как и ты, я старался брать лишь то, что восстановит мои границы и наполнит их. Оказалось, это не так уж и много, но тяжело остановиться.

— На мой взгляд, то, что ты взял, ничего не изменило, — протянул я.

— Очень сильная вещь, — согласился Мархар.

— Демиан! — окрикнул меня Мастер. — Не отвлекай нашего капитана! Лучше сам найди себе дело, посмотри на Гевора, его опять выворачивает!

Это было правдой, островитянин снова перевесился через борт. Пожалуй, уже пора было начать волноваться. Морская болезнь коварна, она выжимает из тела влагу и ослабляет человека.

Я подошел и положил ладонь промеж лопаток Гевора. Островитянин вздрогнул, поднял бледное, осунувшееся лицо и посмотрел на меня виновато.

— Не знал, что так бывает, — произнес он едва слышно. — День за днем.

— Сейчас станет легче, — пообещал я, — тебе нужно напиться и поесть.

— Меня мутит даже от мысли о еде, а тут еще запах…

И вправду с камбуза потянуло ароматом пекущейся рыбы.

— Знал бы ты, сколько раз я жалел о том, что влез на борт этого бешеного морского коня! — простонал маг земли. — Все это мне не по нутру. Богиня Милосердия, как можно утонуть, сидя в трюме корабля, который преспокойно качается на волне?! Уму непостижимо! Увольте, я не хочу знать ничего о такой магии!

Я промолчал. Когда-то, попав в подвал дома Лааль, я ничего не хотел знать о пытках, но никто не спросил моего мнения, и сейчас выбор Гевором был уже сделан.

— Ты тоже так можешь — заставить человека на суше захлебнуться? — я чувствовал, что от моих легких манипуляций с энергиями его тела островитянину становится легче.

— Никогда не думал об этом, но могу попробовать на тебе, если есть такое желание, — иронично сообщил я.

— Ну, уж нет! — горячо отказался Гевор. — Ну, уж нет!

Он глубоко вздохнул, утирая губы ладонью.

— Жалко, что ты не сделал этого раньше, — его слова походили на жалобу или упрек, но я не стал придавать значения сказанному. Излишняя мнительность частенько может довести до беды. Я сделал то, что сделал именно тогда, когда мне это потребовалось. В конце концов, мы делаем всегда только то, что в наших силах и то, что не противоречит нашим желаниям. Я не нанимался опекать его, лишь обещал научить.

— Сегодня ты поешь со всеми, — сказал я ему уверенно. — Рыба и рис, орехи в меду, сушеные фрукты и немного разбавленного вина. Это пойдет тебе на пользу.

— Надеюсь, у меня получится, — Гевор разогнулся. Ему стало значительно легче и хотелось поговорить. — Что вы будете делать с сердцем водяного змея?

— Уже думаешь о возвращении на Тур? — усмехнулся я.

— Только если кто-нибудь из ваших Древних вернет меня туда по воздуху, — шутливо отозвался он.

«Возможно, и вернет», — подумал я отстраненно, вслух же сказал другое:

— Приходи в себя, болезнь отступит. Перестань смотреть на воду со страхом, тебе все равно придется ее пить. В свободное время практикуйся снова и снова со своим песком. Дни идут все быстрее и приближают нас к материку. Сейчас неспокойное время, да ты и сам все знаешь. В подвале Лааль каждое сказанное мною слово имело смысл. Думай, решай. Возможно, лучшим выбором для тебя будет взять свой ларец с «реликвией» и сесть на корабль, отправляющийся по большому кольцу Тарадоса. Торговые суда во Влав, идущие на архипелаг, не редкость. Я обеспечу тебя транспортом и деньгами. Рано или поздно, если только выбранные тобой суда не потонут от штормов, ты окажешься на родине.

— Что-то произошло? — тревожно спросил, выслушав мое предложение, Гевор.

— С чего ты взял?

— Ты предлагаешь мне бегство, хотя раньше звал с собой, — он с силой потер глаза. — Все изменилось, когда вы подняли сердце?

Я равнодушно поглядел на мага земли и ответил со всей уверенностью, которая уже созрела в моей душе:

— Нет. Все изменилось, когда я смог признаться себе в том, о чем уже неоднократно говорил вслух. Драконов больше нет. Все, что мы имеем, это то, что представляем собой. И этого должно хватить, чтобы во всем разобраться. Иначе случится беда.

— И какой тогда смысл мне бежать к тому, что привычно, если впереди только обещанные тобой разрушения и смерть?

Я лишь скривился, мне нечего было мне ему ответить.

Несмотря на приносящий облегчение ветер, дни расцветали томительным жаром, и чрево корабля превратилось в душное нутро, отдающее потом, тухлятиной, смолой и кислым отзвуком портящихся продуктов. Я старался избегать его, а когда спускался вниз, ощущал, как все мое существо протестует, а ноги становятся ватными. Несколько раз доходило до того, что у меня начинала кружиться голова и темнело в глазах. Это чудо, что Мастер не заметил, как я сжимаю перила, чтобы не рухнуть с трапа.

Больше всего меня пугали не реакции тела, невольно возвращающегося в узилище Тура, но то, что подобное может остаться со мной навсегда. Незавидная участь трястись всякий раз, когда входишь в душное маленькое помещение, где пахнет потом и рвотой!

Теперь, сославшись на духоту, я спал на палубе, завернувшись в войлочное одеяло и стирая прохладные брызги с кожи. Сильный ветер, толкающий нас к таким желанным пирсам Широкой бухты, подхватывал вырванные килем горсти воды и щедро бросали их вверх. Днем эти брызги были приятными, разбавляющими томительную духоту, но ночью все пропитывалось влагой, а ветер выстужал до дроби в зубах.

Той ночью, на шестой день после гибели Шаоши, я проснулся от неуверенных шагов. Обычно мимо меня проходил лишь вахтенный, чем вовсе не тревожил сна, но шедший в мою сторону человек хотел меня разбудить и я, открыв глаза, медленно сел.

Гевор остановился, вслушиваясь то ли в мое дыхание, то ли в жалобный скрип снастей.

— Не спишь? — тревожно спросил он.

— Уже нет, — согласился я. Островитянин присел рядом, завозился, устраиваясь поудобнее.

— Даже не знаю, чем все это кончится…

— Смертью, без сомнения, — глухо отозвался я. — Все пути ведут к смерти.

— Даже твои и Мастера?

— Да.

Я не запнулся и не раздумывал. Нечего лукавить, независимо от длины пути и отмерянного нам времени все это закончится одинаково.

— А ведь я мог тебя убить там, и тогда…

— Все бы закончилось, — согласился я и поднялся, чтобы размять ноги. Если быть до конца откровенным, спать на досках — небольшое удовольствие. Гораздо удобнее устраиваться в гамаке, но если учесть, сколько дней я провел на каменном полу под домом Лааль, то можно с натяжкой сказать, что такой образ сна мне стал привычен. И все равно тело затекает, и ноют ребра и спина.

Была ясная, легкая и безлунная ночь. Волнение улеглось само собой, и Эстолла шла ровно, почти не кренясь. Вокруг нас была разлита вселенная звезд. Сияющие ожерелья над нами и их отражение в ровной, черной глади.

— Мне стало лучше после твоего прикосновения, — помолчав, сообщил Гевор. — Но я по-прежнему не могу ни есть, ни пить. Похоже, только дурманы помогут…

— А они помогут?..

— Помогли бы, — согласился островитянин. — Они много от чего помогают, но я предпочитаю их избегать. Меня посещают видения и порою это тяжело.

— Кошмары?

— Отнюдь, — он помедлил. — Как сейчас. Облегчение, красота, свобода, радость и счастье. Незабываемое, небывалое удовольствие, ясность и уверенность в том, что ты знаешь ответы на любые вопросы. Ты сам задаешь их себе и сам отвечаешь, но тут же забываешь эту мудрость. После них рождается опустошенность. Когда видения уходят, они забирают с собой остроту и новизну того, что остается. Магия водяного змея напомнила мне первые мгновения пробуждения разума от дурмана. Ты будто пустая тыква, гремишь на ветру сухими семенами. Как маракас, звонкий, но пустой. На то, чтобы оправиться от этого, порою, уходят целые дни, наполненные унынием.

— Унылый человек не может радоваться даже мелочам, да, Гевор?

— Сейчас я готов на это, — сообщил он мне тоскливо. — Лучше так, чем постоянная тошнота. Дурман притупит лишние реакции тела на несколько дней. Но все, что осталось, находится у нашего капитана…

— Хорошо, я принесу, — согласился я, — хотя ты мог бы и сам пойти к Мархару.

— Я здесь гость, — Гевор едва слышно вздохнул. — Нелепо приходить к нему среди ночи и требовать травы.

— Эта маленькая посудина стиснула нас своими бортами, — я поднялся. — Пора уже откинуть предрассудки и мнимые, принятые на суше приличия.

— Не стоит, — отказался островитянин.

Набрав полную грудь свежего воздуха, я шагнул в темное нутро корабля, удивляясь равнодушию остальных людей. Я был единственным, кого смущало его духота и вонь, матросы спали в своих гамаках, вахтенный на палубе приглядывал за кораблем.

— Мархар, — открыв дверь, позвал я и, сощурившись, замер в замешательстве. Фантом не спал. Он неподвижно сидел над ведром с сердцем водяного змея и пристально смотрел в мутную поверхность. В кромешной тьме я различал его напряженный силуэт.

— Что ты хочешь? — уточнил фантом.

— Мне нужно немного дурманов для Гевора.

— На дне сундука, — он не пошевелился.

— Бумага?

— Какую найдешь…

— Сколько ты отдал Старейшине эрвинов? — я открыл сундук и зажег слабый, белесый огонек, разгоревшийся перед моим носом. И опять это ощущение, что ради простых, привычных вещей нужно прикладывать колоссальное усилие! Ненавижу!

Мархар тяжело вздохнул. Я обернулся, чтобы посмотреть на его бледное, слегка раздраженное лицо.

— Почти все…

— Ты каждую ночь его гипнотизируешь?

— Почти, — он помолчал и добавил без выражения: — Каждую.

— И конечно ты еще не тронулся умом, — поддел я.

— Конечно. И если ты хочешь вернуть своих друзей, ты не будешь задавать мне глупые вопросы! — прошипел фантом. Он был в ярости.

— Ты делаешь это для себя или для меня? — его раздражение ни коим образом меня не впечатлило. Мы всегда срываемся именно на тех, кто рядом в трудную минуту. Да, если подумать, от нас самих друзьям достается больше, чем кому бы то ни было.

— Я еще не решил, — отмахнулся Мархар. — Тебе, мне, какая разница?

— Большая. Я готов обойтись без Энтони, если только это поможет тебе оторваться от созерцания этой дряни, — я, наконец, выбрал кусок ненужной бумаги, в которую можно было бы завернуть ту щепотку травы, которую я достал из занимавшего половину сундука мешка. Помня размер тюка, я мог с уверенностью сказать, что Мархар действительно отдал львиную долю дурмана аборигенам в обмен на помощь. Что же, эта плата полностью себя оправдала. Столько жизней…

— Если ты все еще надеешься соединить при помощи сердца Гевора с драконом, то тебе тоже придется посмотреть на него, — ворчливо напомнил фантом.

— О, ну только не сейчас!

— Откладывать все на потом крайне умно, — желчно упрекнул меня Мархар. — Ты можешь и не успеть…

— Ну, ты же не проглотишь его, — я погасил слабый огонек и вышел, но этот разговор произвел на меня удручающее впечатление. Неужели Мархар вконец помешался на этом артефакте?

На палубу я вернулся с облегчением, думая о том, что этот корабль я ненавижу еще больше, чем Бегущую. С берега Тура он казался спасением, добротной небольшой шхуной, готовой доставить меня на материк. Сейчас, спустя дни и дни, Эстолла походила на добровольную тюрьму, из которой не существовало выхода. Я должен был провести в заключении весь отведенный мне срок. Весь до последнего дня.

Усевшись рядом с Гевором, я аккуратно свернул самокрутку, сжал ладони, разжигая между ними неохотное пламя, и глубоко затянулся. У дыма был отвратительный вкус, горький, удушающее густой, втекающий в легкие также, как проникает вода. Дым плескался во мне, разбивался на брызги, будто прибой.

Задумавшись, я не сразу передал Гевору самокрутку, даже затянулся второй раз, не веря самому себе. Раньше я бы никогда не позволил себе подобное. Раньше наркотические вещества пытались отнять у меня жажду жить. Раньше я ненавидел их, а сейчас сам, добровольно, пропитывался дымом, готовым подарить мне иные ощущения и несуществующие обостренные чувства. Казалось, мир проясняется. Все это время я жил в миражах и теперь был готов разрушить их.

Я ждал пустоты и обмана, но ничего не произошло, лишь менялось мое восприятие. Свет звезд дробился, проливаясь тонкими струями теплого дождя; звуки обретали наполнение, а предметы утрачивали границы. Через несколько минут Гевор рядом со мной расслабленно вздохнул и вытянул ноги.

— Нравится? — спросил он внезапно.

— Да.

Слова казались кощунством. Они разрывали гармонию движения корабля, но молчать было невозможно. Слова, будто живые, извивались, щекотали язык, выползая изо рта.

— Раньше я бы ни за что не стал бы с этим связываться, но тут ужасно скучно. Скучно и тошно.

— Ничего удивительного, — поддакнул Гевор.

— Это еще почему?

— Ну, ты ж утонул. Я думал, тебе конец. Эрвинка выловила тебя, будто дохлую рыбину! Вот что бы я делал, если бы ты утонул?

— Это тебя волнует?

— Нет, я и сейчас ничего не делаю, — он засмеялся. — Тебе нужно посмотреть в гадальный кристалл, — этот переход казался естественным и понятным. — Чтобы ответить на мой вопрос.

— А ты спрашивал? — наш разговор был полон смысла.

— Не помню, — маг земли помедлил. — Сейчас спрошу, погоди.

— Давай, — согласился я.

— Зачем я? Все это зачем, если мы на пороге смерти?

Я знал, что не должен говорить, мне казалось, я слышу окрик Мастера, но все это было неважным.

— Мне нет нужды смотреть в гадальный кристалл, но лучше бы ты спросил о том, какую еще цену придется заплатить. Обещаю, ты пожертвуешь всем. И ты станешь человеком дракона или мертвецом. Я принесу тебя в жертву Древнему. Вот так.

Мы молчали. Гевор потрясенно, я в задумчивости. Я вспоминал. В моем собственном прошлом Мастер до самого последнего момента не открыл мне всей правды. То, что он рассказывал, было точно выверенными крупицами знаний, которые останавливали меня или заставляли двигаться в нужном ему направлении. И, чем больше он рассказывал, тем больше отдалялась от меня истина.

Теперь я думал, что должен сказать, а о чем следует умолчать. И еще я должен был решить. Отдать Гевора в качестве второго человека для новорожденного дракона или, взяв сердце водяного змея, попытаться связать его с Каридар. Я мог позволить себе такой выбор. Ален, без сомнения человек Мастера, Гевор — мой. Кому, как не мне, распоряжаться его судьбой? Не уверен, что я спасу его, пытаясь связать с серебряной бестией. Быть может, больше шансов уцелеть при рождении нового дракона, дав последнему возможность выбрать. Тогда шансы будут половина на половину. Если же я соединю сознание Гевора с Каридар, кто гарантирует, что она не сведет его с ума, не сожрет или не сделает жалким рабом?

Невозможно угадать, нужно смотреть. Смотреть сквозь время, как смотрит Мастер. Это значит, что мне самому придется задать ему этот вопрос или остаться в стороне и сделать выбор вслепую.

— Когда ты говорил, что ваши драконы воспарили, — Гевор помедлил, снова вдыхая горький дым, — мне показалось, это какой-то трюк. Зачатие дракона и сейчас кажется мне возмутительным. Мы всегда верили, что они приходят…

— Просто приходят, — эхом откликнулся я, наблюдая, как пронизывают пространство капли оторвавшегося от звезд света.

— Да, так. Просто приходят. Древние просто существуют как нечто верховодящее. Как Богиня Милосердия, дарующая покой и прощение. А ты сказал, что они сродни животным сплетаются в агонии страсти, будто последние блудницы портового борделя, а после их соития остается яйцо, словно они не божества, а простые куры из соседского курятника. С той лишь разницей, что куры эти принадлежат другому хозяину.

— Слова способны извратить и не такое, — хмыкнул я.

— Потом мне стало очевидно, что ты не врешь, — не заметив моего замечания, продолжал Гевор. Желание говорить щекотало его язык так же, как и мой. — Ты можешь промолчать, можешь сказать часть правды или выбрать непонятные слова, и тогда будет казаться, что сказанное тобой ложь. Но это будет ошибкой, так думать.

«Ты раскусил меня, — подумал я иронично. — Это — мой стиль. Быть косноязычным и прямолинейным, глупым в своей уверенности, что меня поймут только потому, что мне самому это очевидно! Я чувствую нутром, мое сердце знает».

— Что же это на самом деле, Демиан? Драконы — животные?

Я покачал головой.

— Ты не слышал. Я не говорил о соитии, потому что это неважно. Я говорил о слиянии разума, о знаниях и энергиях. Родится дракон, и ему необходимо соединиться с человеком. Для этого мы должны принести родившемуся ящеру этого человека на красивом подносе.

— А если не принесем?

— Возможно, они смогут позаботиться о себе сами. В любом случае, драконы не животные. Их разум нам непонятен, они многое дают и многое забирают. Если ты станешь человеком дракона, Гевор, Древний защитит тебя и одновременно бросит на растерзание миру.

— Я обрету знания?

— Не так, как ты думаешь. Не могу тебе обещать, что ты сможешь метать молнии или исцелять людей своим прикосновением. Помимо знаний и энергий ко всему нужно сродство. Разум, созданный разрушать, вряд ли сможет создать нечто целостное.

— А чувство времени?

— Это все, что тебя интересует?

— Не все, но и это тоже, — Гевор приподнялся и выкинул за борт смятые остатки обугленной бумаги.

— Драконы слишком умны, чтобы дать кому-то право манипулировать частицами времени, — сказал я отстраненно.

— Они не всегда приглядывают за вами, — возразил Гевор и был прав. Сейчас мы предоставлены самим себе. Мархар сказал мне чистую правду: Мастер использует магию времени. Он помолодел и полон сил, это его рябь узнаваема на ткани мироздания. Употребляет ли он ее во вред, передает ли ее другим, или, как и фантом сейчас, собирает время по крупицам, чтобы восстановить собственное тело?

В любом случае, он умеет и знает, как умею и знаю я. Почему я вдруг решил, что драконы обязаны останавливать нас, когда мы начинаем совершать ошибки? Быть может, драконам нет дела до наших страстей, им не важно, в каком мире существовать — в этом или в череде других миров, находящихся дальше от границы? Мы воспринимаем себя хранителями, но кем являемся на самом деле? Склочно стаей ворон, готовых заклевывать друг друга до смерти…

— Сродство нужно ко всему, — повторил я. — Большинство людей слепо, а магия времени слишком тонка, ты не увидишь ни блика, ни отголоска. Надеюсь, так и будет.

— Но тебе она доступна, ты слишком много говорил о ней, так что не отпирайся.

Уверенность в голосе Гевора покоробила меня и разрушила идеально выверенный мир моих грез, пронизанных светом звезд. Змея подозрений шевельнулась в глубине души, опять и опять напоминая о том, с кем я сейчас веду разговор. С палачом, лицемерно утверждавшим, что все его поступки идут во благо мне.

Почему на самом деле Лааль не отдала меня Риффату, почему столкнул меня случай или случайность именно с ним? И что же все-таки увидели они на самом деле в гадальном кристалле? Кто связался с ними и какие карты сдал им в этой начавшей затягиваться партии?

— Расскажи мне все, слово в слово о том, что ты видел в гадальном кристалле? — потребовал я. Дурман медленно отпускал рассудок, пелена рассеивалась.

— Смотреть в него страшно, — заговорил охотно Гевор. — Кажется, через него впиваются в тебя сотни рук и тащат, тащат куда-то, увлекают неожиданно, будто скидывают в пропасть. Лааль сказала мне как-то, что ее собственные видения увлекали ее в мир, где тысячи мертвецов рвали ее тело на части. И у этих мертвецов был Король. Он был весь высушен и изъеден тленом, кожа его скукожилась, рвалась как старая, сгнившая ткань, и под кожей у него были такие же засохшие мышцы…

Мне кажется, смотреть в сердце водяного змея, все равно, что подняться на вершину Гуранатана в разгар сурового шторма, полного ветра и молний.

— Это было не сердце водяного змея, — напомнил я.

— Для тебя — нет, для нас — да, — напомнил маг земли. — Лааль называла этого человека жрецом Богини, но мне он никогда не назывался и не показывался. Я слышал только его голос и ощущал порывы. Любые видения, их сложно описывать словами, ты должен знать.

— Вы знали, что мы прибудем.

— Жрец Богини сказал, ваш корабль направляется к нашим берегам, но он не пройдет. Он обещал защитить нас от магов материка и послать своих слуг. Теперь я понимаю, что водяные змеи безотказно служат ему. Демиан, это существо куда сильнее вас, — он хохотнул. Его слова были легкими, невесомыми, обескураживающе насмешливыми.

— Что было дальше?

— Вы преодолели его сопротивление, и Лааль ужаснулась этой мощи. Победить водяного змея, пронести на ладонях собственного искусства разрушенный корабль через моря и шторма! Уму непостижимо. Но Жрец Богини снова и снова говорил с Лааль, убеждая, что после произошедшего вы ослабли и не сможете оказать сопротивления. И он оказался прав! Нам не составило труда окружить вас чарами и подчинить себе, сделать вас послушными марионетками, чтобы в будущем завладеть Древними.

Но когда я столкнулся с тобой один на один, мне показалось, что все слишком уж легко. В тот день я пришел к учителям Оплота и предложил им готовиться к провалу. Я был уверен, что сердце водяного змея явило нам темного духа, жаждущего уничтожить Тур и всех его обитателей. Но Лааль лишь смеялась надо мной.

«Придут маги Форта, — сказал Жрец Богини, — и собьют вас на колени, заставят служить им и подчиняться. Вы будете соглашаться с их указами, пытаясь снискать расположение и выклянчить подачку в виде глотка свободы. Так будет, если вы не окажете должного сопротивления…»

Нет, никто этого не хотел. Даже ценой гибели мы были готовы поставить на карту все, чтобы попытаться победить.

— Глупцы.

— Не тебе нас винить, — резко ответил Гевор.

— Ты предал их, — захохотал я, — струсил до того, как началась схватка.

— Я их предупредил, обратил их внимание на слабые места! — взвился маг земли. — Если бы вы приплыли с дарами или ради торговли, ни одна живая душа не посмела бы причинить вам вред! Мы готовы были видеть в вашем лице союзников, не господ.

— И что же?

— Первые же шаги Мастера по песку Тура были шагами победителя, и это развязало нам руки. Мы еще старались соблюсти приличия, но уже не хотели закрывать глаза на ваше пренебрежение. Тебе следовало принять дар Лааль, каждый мужчина должен познать глубину страсти, подобной пожару.

Я тихо хохотнул, желание говорить медленно уходило.

— Ты хочешь знать, кто такой этот Жрец Богини, но я не могу тебе ответить. Для меня он — голос в темноте. Эти вопросы надо было задавать Лааль, быть может, ты бы узнал что-то большее.

— Досадное совпадение, у меня не было на это времени, — хмыкнул я.

— Скорее у тебя не было вопросов, я хорошо постарался.

— Здесь нечем гордиться.

— Теперь я думаю, ищи его рядом с собой, — внезапно очень твердо произнес Гевор. — Этого человека, что через сердце водяной твари говорил с нами, ты найдешь где-то очень-очень близко. Он слишком хорошо осведомлен о ваших делах.

Я ничего не ответил, думая о Мастере. В этих размышлениях, незаметно для себя, я и задремал.

— Земля!

Мне показалось, что это сон. Кажется, множество раз мне чудился этот крик, снилось, что я встаю и поднимаюсь на бак, вижу очертания береговой линии и величественный силуэт Форта.

Но сегодня это был не сон.

Я подскочил, освобождаясь от влажного одеяла, и замер, пытаясь спросонья понять, что происходит. Вроде вот только что мы с Гевором разговаривали, и горький дым дурмана смешал все мысли, и вот уже этот крик дает надежду, что все наши трудности позади, а неудачи подошли к концу.

Небо было затянуто облаками, ни следа не осталось от ярких звезд и отблесков в водяной глади, сгустилась ночная мгла. Я внезапно ощутил жгучее чувство нарастающей тревоги: какую землю мог разглядеть смотрящий в этой непроглядной темноте?

Застучали по доскам босые ноги, один за другим по команде Мархара зажигались фонари. Сест с марсовой площадки подтвердил то, что видел огни берега.

— Три или четыре, кеп, отчетливо видно, если не верите, поднимайтесь!

Эстолла шла по спокойной воде, мой ветер толкал ее вперед, и вскоре все, кто высыпал на палубу, смогли рассмотреть неверное, дрожащее ожерелье огней.

— Это не Широкая, — хмурясь, сказал Мастер.

— Огни горят вдоль выдающейся в море границы камней. Это может быть Сторожевой, — мне не понравился тон Кавалара. Похоже, лоцмана мучили сомнения.

— На Сторожевом должен быть маяк, — возразил, поднимаясь на бак, Мархар. — Я много раз видел его свет, но здесь огни горят у самой воды. Их слишком много и они слишком низко.

— Если это Сторожевой, — встрял Ален, — то зачем кому-то разжигать на пустынном острове, через который в шторм перехлестывают волны, такое количество костров?

Казалось, каждый хотел высказаться или задать вопрос, все были возбуждены, натолкнувшись на непонятное и чувствуя близкое окончание долгого пути.

— Говорят, там не все так пустынно, — тут же поделился своими познаниями Войе. — Вроде там внутри под камнями целый город…

— Да какой там город, — тут же обсмеял его Мархар, — когда вода рядом?

— Не спорьте, если не знаете. Проходы под маяк там есть. Вода промыла сначала щели, потом расширила их. Образовались узкие лазы, кое-где даже коридоры, а людям все сказки подавай, — остудил их пыл Мастер.

Я ухватил его за плечо и заставил отойти в сторону.

— Откуда там столько огня? — шепотом спросил я. — Это очень много топлива!

— Могли подвезти с берега. Все снабжение, провиант и пресная вода для смотрителей, масло для маяка и прочее необходимое на лодках привозит портовая служба. Гарнизон сменяет вахты каждые семь дней, обычно там находится три человека.

— Вот мне интересно, зачем трем людям устраивать такое светопредставление?

— Чтобы нас предупредить или привлечь внимание, — Мастер тревожно оглянулся. — Прежде, чем бросить якорь в бухте, нам придется выяснить, что там происходит.

— Эй, Сест, а с мачты виден порт?

— Никак нет!

— Далеко, — протянул Мархар. — Сторожевой обозначает каменный язык, о который разбились ни один и не два корабля. Недаром издревле на нем расположен маяк. Теперь, когда мы вышли к острову, нужно держаться восточнее и через пару часов мы увидим Широкую бухту.

— Мы высадимся на скалу, — сообщил Мастер.

— Зачем? — удивился фантом. — Через пару часов ты будешь пить в портовой таверне, задавать вопросы и слушать ответы. Или ринешься в Форт, где тебе выдадут полный отчет о том, что творится вокруг.

— А что, если там нас поджидает опасность?

— С каких это пор тебя пугают людские опасности? — не удержался Мархар. — Мастер остался без своего дракона и струсил?

Мне показалось, маг сорвется, но он, помедлив, терпеливо пояснил:

— Я хочу быть готовым к тому, с чем встречусь на берегу.

— Ты знаешь больше нас? — с тревогой спросил я.

— С чего бы это? — невинно переспросил Мастер, но я отлично понимал, что это — лицемерие.

— С того, что ты смотрел в будущее.

— Я? — он едва заметно пожал плечами. — Зря ты не воспользовался услугами своей шерстяной подружки, вот что я думаю. Ты мог бы быть уже в курсе всего, раз уж связался с бауром.

— Только не переводи тему, — взмолился я.

— Как по мне, так не лишним будет отправить на Сторожевой лодку и разузнать, что у них там стряслось, — бесцеремонно влез в разговор Ален. — Может, они зажгли огни, потому что им самим нужна помощь…

Я смотрел на Мастера, гадая, ощущает ли он то же, что и я. Тревогу. И эта тревога истекала, будто ядовитые миазмы, из темных провалов Сторожевого. Предчувствие пульсировало в венах вместе с кровью. Огни приближались, корабль оставлял маяк по левому борту, и мне пришла пора решать: ослабить ветер или гнать судно дальше к такому близкому уже берегу.

— Демиан?

Я вздохнул, отпуская ветер.

— Лоцман — на нос, смотрите, не посадите корабль на хребтину!

— Драконьи кости, — протянул Мастер, не в силах оторвать взгляда от почти ровного, не тревожимого ветром огня. Ночь казалась неподвижной и мрачной, будто какое-то чудовище проглотило Эстоллу. — Мне не хочется туда идти.

— И мне, — согласился я.

— Оставлять за спиной такое будет глупо, — Мастер будто оправдывался.

— Глупо лезть туда сейчас. Надо дождаться рассвета.

Некоторое время мы молчали, а потом маг внезапно очень тихо произнес:

— А ведьма-то здесь! Ее колдовство наполняет остров тьмой, ты не чувствуешь? Нет, ты не видишь… Эти грязные рисунки сделали тебя слепым и глухим.

— Еще и поэтому нам не следует лезть туда.

— Нам — нет, мне — да. Раздавить этот источник, я должен развеять эту жуть…

— Один? — я напряженно усмехнулся. — Без дракона? Да я лучше привяжу тебя к фоку.

— Ты останешься на корабле приглядеть за экипажем. Хватит ребячества, Демиан. Ты сделаешь в точности то, что я сказал. Нельзя оставлять без присмотра людей, предназначенных дракону. Ты должен это понимать.

— Можно подумать, ты постоянно приглядывал за мной, — отмахнулся я, бросив жадный взгляд на ровно горящие костры.

— В опасных местах, — согласился он, — но твой упрек верен: я плохо следил за тобой, предпочитая этой обязанности важность прочих событий. Согласись, ничего хорошего для тебя из моей беспечности не вышло.

— Ты хотел сказать «из меня ничего хорошего не вышло», — поддел я Мастера, все еще не желая признавать правоту его слов.

— Сказал только то, что хотел сказать. Все, что ты услышал, это свойство твоего характера. Ты уж заметил, что каждый поступок имеет отклик? Так было с Гевором? Тебе стоит получше за ним смотреть. Только ты понимаешь, что с ним происходит, ведь ты сам это с ним делаешь…

— Ладно, ты пойдешь туда один? — стараясь избежать неприятной темы, сдался я.

— Возьму с собой Мархара. Думаю, мы сможем поладить…

— Я вообще не горю желанием туда лезть, — высказал свое мнение фантом.

— Да кого это сейчас интересует? Или ты боишься? — вернул колкость Мастер.

— Не вижу смысла, — покачал головой капитан и негромко произнес: — Все, хватит, ближе не пойдем, спускайте шлюпку на воду.

— Я должен туда пойти, — Мастер распрямил спину. Вся его поза выражала ожидание. — Но ведьма показала, что способна насылать мороки, и я хочу, чтобы рядом со мной был кто-то еще.

— Ты уверен, что там она? Риана?

До меня начало медленно доходить, что Мастер руководствуется не сиюминутным любопытством. Он знает. Это то, что он видел, то, что он должен сделать.

— Манас, Войе, на весла, вы со мной. Бросайте якорь, здесь близко дно.

Вытравливаемая цепь загрохотала, проходя через клюз, тяжелый гарпун якоря глухо плеснулся, уходя под воду.

— Затихли все, дайте послушать! — тревожный голос Мастера оборвал крики и ругань матросов. Воцарилась полная, непривычная тишина. Якорная цепь натянулась, шхуну с подобранными парусами слегка повернуло едва ощутимым поверхностным течением.

— Сколько часов до рассвета? — поинтересовался я.

— Около двух часов, дори, — подсказал Манас шепотом. — Горят то как, горят, будто между стенами. Даже искры не летят.

— Заткни рот, — рыкнул Мастер.

Заскрипели тросы — это опускали на воду шлюпку. То ли от неловкости, то ли случайно, борт лодки врезался в бок Эстоллы, звук показался очень громким и заставил всех подскочить. Глупо было предполагать, что нас еще не заметили, если, конечно, на гранитных нагромождениях Сторожевого нашлось кому смотреть за морем, но в момент, когда Мастер приказал всем молчать, сложилось такое странное ощущение, что мы таимся, и теперь казалось, любой звук способен выдать нас и подвергнуть опасности.

— Послушай, — Мастер повернулся ко мне. Его глаза отразили отсвет костров, до которых теперь было рукой подать. — Все послушайте. На этом острове творится чародейство. Отныне я прошу вас молчать. Всех. Демиан, будь начеку и пригляди за кораблем, избегай проявлять себя, не пользуйся пока магией и умоляю, не лезь ко мне, не отвлекай. Не ходи той тропой, забудь о ней, — он пытливо посмотрел на меня и продолжал: — Нам с Мархаром нужно будет какое-то время, чтобы во всем разобраться, так что не торопите события и не терзайтесь понапрасну. Ждите ночь и день до заката. Если мы не появимся, тогда не пытайтесь высадиться на острове, отправляйтесь на материк, возможно, это принесет больше пользы.

— Не спасать капитана? — казалось, возмутился Кавалар.

— Молчать и делать то, что я приказал. Ясно?

— Ясно, — на разные голоса отозвались матросы.

— Марика спит, — прошептал мне на ухо Гевор. — Мне разбудить девочку?

— Не стоит, пусть спит, — едва слышно ответил я. — Но, пожалуйста, присматривай за ней. Если проснется, покажи ей жестами, как важно соблюдать тишину.

— Я не утону там снова? — его разум, еще не очистившийся от дыма дурманов, находил происходящее забавным.

— Не должен, — я жестом отослал его, вслушиваясь, как, стараясь соблюдать тишину, люди спускаются в шлюпку.

Осторожно опустились в воду весла, я слышал звук падения капель, когда они поднимались над водой. Все, казалось, затаили дыхание. Я следил за неверным силуэтом лодки, облака опустились ниже и, если бы не отраженный водой свет костров, мы бы вообще ничего не видели. А так ровное пламя, от которого не поднимались даже искры, освещало скользкие от влаги, блестящие гранитные камни, облизанные морским прибоем. Сторожевой был довольно большим островом, поднимающимся вверх туда, где в низкие облака вонзался конус маяка, испускающего такой же неподвижный свет от горящего в чаше масла. Этот свет растекался по своду облаков, обозначая их границу. У подножия маяка темнело приземистое жилое здание с острым коньком крыши. Я видел, как лодка скрылась из виду, заслоненная прибрежными валунами, потом две одинокие фигуры появились на фоне костров. Взмыли вверх мириады искр, пламя вдруг стало багровым, и тревожный вдох прокатился по палубе.

Безмолвное время шло, и ночь медленно отступала. Один за другим огни опадали, все отчетливее очерчивались в серых, неподвижных сумерках, острые грани камней. Сест, тоскливо махнув рукой, открыл было рот, но тут же его закрыл и ушел вниз готовить еду. Правильно, сейчас всем лучше занять себя делом, но при этом стараться не шуметь.

Что и говорить, Мархар отлично выдрессировал своих матросов. Им сказали молчать и они терпеливо молчали.

Рассвело. Огонь маяка, затрепетав, угас.

Время тянулось нескончаемо медленно. Вода покрылась легкой, едва заметной рябью — из туч посыпалась мелкая, похожая на туман, влага. Уставшие от бессмысленного ожидания матросы медленно уползали в нутро корабля, для них все равно не было работы, нельзя было говорить и обсуждать то, что происходило, нельзя было поделиться своими догадками или фантазиями, нельзя было хоть как-то снять напряжение парой скабрезных шуток.

На палубе остались только Ален, Кавалар и я. Мне кажется, Кавалар был предан Мархару как собака. Он постоянно смотрел на Сторожевой, ловил среди камней любое движение, но не находил ничего стоящего, кроме поднимавшихся и падающих с неба чаек. Дождь или буря, им нужно было кормить своих птенцов, упрятанных в гнездах среди камней, и они кружили над водой, выискивая съестное.

Разжав затекшие пальцы, я отпустил леер и, чтобы размяться, спустился вниз по трапу, откуда пахнуло мне в лицо тошнотворным запахом горелого жира, тесноты и гниением. Я взял плащ Мархара из его каюты и, накинув на плечи, поднялся наверх, чтобы снова стоять и смотреть, ожидая сам не знаю чего.

Сест принес мне немного каши с жесткими сухими фруктами, я съел ее, не заметив, что глотаю.

Осознавать, что я отстранен от чего-то важного, происходящего совсем рядом, было неприятно. В конце концов, почему Мастер взял Мархара? Зачем я нужен на этом корабле, от кого я должен защищать Гевора и Алена?

Ответ очевиден: маг просто решил от меня избавиться, вот и все. Теперь он мне не доверяет и, что удивительно, я тоже ему не доверяю. У меня такое чувство, что все вокруг — обман. Я будто сплю. Еще не так давно мне казалось, что я имею какой-то контроль над происходящим, делаю что-то и получаю результат, выжидаю, и это тоже идет мне на пользу, но теперь я будто попал под невидимый, неумолимый жернов. Он перемалывает меня, комкает, а я могу лишь с удивлением смотреть на события, не понимая их причин.

Шли часы. В какой-то момент дождь утих и внезапно от воды, будто болотные испарения, стали подниматься тонкие струйки тумана. Они набирали густоту, поднимались все выше и сперва превратили Сторожевой в призрачный мираж, а потом и вовсе скрыли его от наших глаз.

Теперь по палубе можно было пробираться лишь держась за канаты, потому что даже вытянутая перед собой рука тонула в этой густой, белесой кисее. Она колыхалась вокруг, тревожимая дыханием ветра, и вскоре мне начало казаться, что в сумраке за пределами корабля ровно дышит какое-то чудовище. Вдох — и туман отступает немного, обнажая палубу, давая возможность видеть мачты и доски, выдох — и пространство вокруг затапливает дымкой, предметы и люди исчезают.

Все вокруг напиталось влагой. На канатах рядами, будто украшения, висели капли. Они срывались и падали на доски или в воду, и звук их падения казался отчетливым, будто туман усиливал любые звуки.

Люди снова вернулись на палубу, не в силах сидеть внизу, где время, кажется, течет еще медленнее. Одни бесцельно бродили от бака к корме, другие зачем-то стряхивали со снастей влагу, третьи вглядывались в туман.

Ален, стоящий со мной плечо к плечу, выглядел совсем встревоженным, и я понимал почему: туман этот был странным. Таким мог быть дым от костров, прижатый вечерней прохладой к земле; слишком густой и слишком плотный. И еще этот ветер, который лишь качал его туда-сюда, будто мать, убаюкивающая свое дитя в колыбели…

Внезапно юноша толкнул меня в плечо, заставив повернуться и посмотреть в другую сторону. Мне тоже почудилось какое-то движение, я медленно прошел мимо мачты и напряженно вгляделся в колышущуюся мглу с другой стороны корабля. И не сразу понял, что вижу… всадника. Силуэт скачущей лошади скользнул за бортом, а следом из тумана вырвались мириады бесшумных стрел.

Над кораблем отчаянно полыхнуло. Ветер и свет, щитами поднятые мною, чтобы спасти корабль и вышедших на палубу моряков, разорвали призрачный мираж и разметали на куски туман; родили волны, захлестнувшие камни Сторожевого, и чуть не потопили одинокую лодку, уже давно миновавшую Эстоллу. Лодку, которая медленно удалялась в открытое море, утеряв всякие ориентиры в непроглядном мороке.

 

Глава 14. Призраки Форта

Давным-давно ведется спор о том, в каком обличье остается человек, если не уходит по предначертанным ему самой смертью дорогам, если не распадается и не растворяется, а остается блуждающим между живых людей сгустком.

Из заметок Демиана Хромого, Повелителя Драконов.

Только маги понимают, какой вред может принести потерянная душа живому человеку. Она пугает и испивает добро, она мается и мает других. Любая деревенская колдунья знает, как освободить душу от страха или изгнать ее.

Призраки имеют иную природу и иные возможности, их порождает магия, искажающая саму суть физического и энергетического. Она дарует им власть над предметами, но с тем лишает тела, делая их неуязвимыми.

Когда-то считалось, что так можно обрести не только вечную жизнь, но и бесконечную власть, но вместе с осознанием, что ты не живешь, не ешь и не спишь, не существуешь и с тем не мертв, всегда приходит безумие.

Лишь один известный мне призрак не утратил своего рассудка, и причиной тому была любовь. И этот Призрак, он же Хозяин Форта, смог создать иллюзию, в которой иные призраки запутались, будто мухи в сетях паука. Так призраки подземелий Святовяща многие века живут бок о бок с людьми и магами.

— Мы должны до темноты добраться до бухты, живо, ребята, живо, ставьте паруса, Демиан, уйди, не путайся под ногами.

Лица моряков были бледными и испуганными. Все задавали один и тот же вопрос: «Мархар! Где Мархар?»

Вместе с лодкой вернулись трое: матросы и Мастер. На возбужденные расспросы маг лишь резко ответил: «Пропал».

— Наступает ночь и нам нужно убираться отсюда, шевелитесь ребята, поскорее. Никто туда больше не полезет. Только днем!

— Мы не можем оставить его там, — взвился Кавалар.

— Достаточно! Когда уходит свет, там ничего хорошего не происходит, я уже убедился в этом, так что не перечь мне!

— Хорошо, дождемся следующего утра и высадимся…

— Делай что хочешь, но сперва доставь меня в Широкую бухту. Это отнимет у тебя не так уж много времени!

Голос Мастера явно не подразумевал диалога. Он перегнулся через планшир, тихо присвистнул и, покряхтев, выдернул торчащую из борта тонкую стрелу. Ивовый прут, острый, тонкий как жало наконечник.

— Что произошло на Сторожевом? — не в силах сдерживаться, поинтересовался я.

— А что произошло тут?

Мы глядели друг на друга с вызовом.

Маг казался изможденным, старые шрамы под правым глазом проступили отчетливыми полосами, делая выражение его лица злым. Глаза, как это бывало обычно, когда Мастер злился, наполнились пугающей мглой. Он небрежно покачивал у меня перед носом своей находкой.

— Я думал, это был только мираж, — зачарованно глядя на стрелу, пробормотал Ален, разрывая наше напряженное молчание.

— Как видишь, не только. Тебе понравилось такое чародейство, Демиан? Что ты видел?

— Всадника, — ответил я нехотя. — Нет.

— Мне тоже не понравилось там, и слава Высшим, что я не взял тебя с собой. Теперь нам надо торопиться, — он поднял голову и долго смотрел в серое небо. — Не успеем до темноты. Кавалар, ты сможешь войти в Широкую ночью?

— Смогу, — проворчал тот и, глядя на стрелу в руке мага, спросил: — Что это?

— Ваша гибель, отведенная нашей рукой.

Я смотрел на воду за бортом и думал о том, что сейчас для меня магия перерастает в нечто большее, и эта магия принадлежит не нам. Возможно, мы с самого начала были способны на многое, но никогда не позволяли себе заниматься этим, и теперь не знаем, что умеем наверняка. А я? В случае со мной все опять вернулось к самому истоку, и чары отрицания на моей коже сделали свое дело. Маг практически без магии.

Виток пройден.

Я чувствовал тяжелую, всепоглощающую усталость тела и разума. Никто, даже Мастер, не знал, чего стоило мне развеять морок и отклонить стрелы, настоящие стрелы из дерева и стали, которые смертоносным роем вырвались из туманной дымки.

Я видел их движение и видел всадника. В одно короткое мгновение, когда моей рукой были разорваны энергии, я различил изумрудные поля и далекие горы на горизонте, видел сотню выстроившихся в два ряда пеших лучников с огромными, в человеческий рост луками, усиленными кожаными накладками. Видел напряженные лица и наложенные на тетивы стрелы. Видел огромную армию на привале, шатры и дымы, реющие флаги и далекие штандарты, телеги и фургоны, стреноженных низкорослых лошадей и стада коз и коров.

Я видел всадника, того самого, чье движение выдало нашу смерть среди тумана. Всадника на белой лошади, которого я, пожалуй, мог где-то видеть. Но все происходило слишком быстро, картины в моем видении сменяли друг друга с такой стремительностью, что я не отдавал себе отчета в том, что вижу нечто стоящее. Лишь одно я теперь мог сказать наверняка: это был просто человек, один из тысяч, прошедших по границе моей жизни. Думаю, если бы он был кем-то важным, я бы тут же вспомнил, кто он таков…

Острия стрел поднялись вверх, все лучники, как один, отвели руки назад, громкий окрик велел им ждать… ждать и… серая туча стрел метнулась вверх, чтобы прорвать пространство, сжатое туманом, чужой волей и небывалым искусством, чтобы уничтожить нас…

Я вздрогнул, обежал невидящим взглядом пространство, вновь пытаясь вспомнить хотя бы малейшие детали того видения, но вряд ли я разобрал больше, чем в первый раз. Сторожевой медленно отдалялся и с ним тайна того, что произошло между серыми гранитными камнями. Мастер больше ничего не говорил, лишь раздраженно дергал головой и, встав на баке, напряженно всматривался вперед. Очертания береговой линии уже проступили на горизонте. День, проведенный у скалы, остался в памяти коротким призрачным мазком, хотя днем в томительном ожидании, в густом тумане нам казалось, что мгновения замерли.

Солнце по левую руку от нас проступило у самого горизонта, проглянув в узкую полоску под облаками, разлило оранжевые и розовые соки по ребристой поверхности волн. Напряжение все нарастало, ветер упруго толкал Эстоллу к берегу, и я уже видел вдалеке силуэт Форта. Сидя в подвале дома Лааль, сколько раз я представлял себе эту встречу? Я должен был испытывать ликование и облегчение, но вместо этого ощущал, как усиливается тревога. Тревога мира, тревога людей. Никто не покидал палубы, даже Марика, которой Мастер велел уйти, лишь отошла от него и спряталась за фок мачтой, чтобы просто не попадаться ему на глаза.

Я обратил внимание, что бухта, разворачивающаяся перед нами в начавших густеть сумерках, совершенно пуста. Уже горели масляные фонари на пирсах и вдоль карабкавшихся по склону к неприступной твердыне Форта улиц, но на воде не было ни единой лодки. Обычно моряки выходили в ночь, чтобы к восходу вернуться с уловом; их лодки, подсвеченные кормовыми лампами, всегда качались на волнах, разрушая темноту своим движением, но теперь везде было пустынно и тихо. Рокотали о прибрежные камни волны, рассыпались брызги и шипела пена, но не было слышно пьяных голосов портовых кутил, грозных выкриков ночной стражи и тоскливых песен бродячих псов.

— Слишком большая волна в бухте, — взволновано сказал Ален. Было видно, как перекатываются гребни через крайние пирсы. — Глупо будет потонуть под берегом.

— Не потоните, маги успокоят море, — меланхолично сообщил Кавалар, спускаясь с мостика. — Вы знаете, что делать, ребята! Как бросите якорь, спускайте шлюпку.

И вправду морякам ничего не нужно было говорить. Теперь, без громко звучащих над палубой команд капитана, они, тем не менее, все сделали так же четко и слаженно. Паруса были подобраны, корабль замер, раскачиваясь на неспокойной воде.

— Лучше бы дождаться утра, — снова подал голос Ален. Похоже, не мной одним владело странное нежелание сходить на берег. — Откуда такая волна в бухте, если на море нет шторма?

— Какая разница?! Выметайтесь с моего корабля, — неприветливо отрезал Кавалар. — Волны вам не помеха.

— Твоего корабля? — поинтересовался я.

— Пока нет Мархара, по старшинству корабль мой, — не отреагировав на обвинительную нотку, отмахнулся моряк. — Нам нужно возвращаться к Сторожевому как можно скорее, мы капитана не бросим. Если же найти его не удастся или мы признаем его мертвым, команда сама выберет себе нового капитана.

— Ну-ну, совсем страх потерял, да? — задумчиво протянул Мастер.

— Мы — свободные люди и никакие маги нам не указ.

— Свобода у вас только одна, — маг был настроен крайне дружелюбно. — Вы свободны идти к смерти. Не бойся, Кавалар, сейчас попрощаемся, и ты будешь делать то, что тебе выгодно. Но мы заберем кое-что принадлежащее нам. Ты знаешь, о чем я говорю.

Моряк помедлил, размышляя, потом неуверенно сказал:

— Эта вещь принадлежит Мархару.

— Эта вещь принадлежит нам, — возразил Мастер. — Это мы привели корабль на нужное место, это за его дурманы, — маг указал на Гевора, — была куплена эрвинка, поднявшая сердце водяного змея из глубины. Это Демиан убил тварь. Если Марахр захочет увидеть сердце, он может прийти к нам и использовать его столько, сколько нужно. Но на корабле мы его не оставим. Это слишком опасно.

— Я понял тебя, дори, — Кавалар невесело усмехнулся. — Тогда тебе не нужно моего одобрения?

— Совершенно верно, но я ставлю тебя в известность.

— Думаешь, мы найдем Мархара?

— Думаю, вы — нет, — ответ прозвучал слишком уж уверенно. — Но я этим займусь тотчас же, как выясню, что вообще здесь происходит. А вы не суйтесь на Сторожевой, сгинете!

— Мы попробуем, — провожая взглядом спускающегося в трюм корабля по трапу Мастера, пробормотал Кавалар. — Мы попробуем.

Я внезапно испытал жалость. Если даже маг ночи не смог найти Мархара, если что-то случилось там, внизу — Мастер все расскажет мне, все до последней детали — то у обычных людей под безжизненными камнями острова нет никаких шансов на успех.

Но разубедить их вряд ли удастся, и я даже не стал пытаться.

Вернулся Мастер, неся небольшую флягу, ценой которой были десятки жизней: эрвинки, погибших моряков Бегущей и Эстоллы, воинов Старейшины. Надеюсь, нам удастся распорядиться силой водяной твари наилучшим образом.

Еще маг бросил Гевору коричневый мешочек — все, что осталось от тюка с дурманами.

— Ловко у тебя получилось, таскать эту штуковину в ведре неудобно, — удовлетворенно кивнул я, наблюдая, как маг вешает флягу на пояс и прикрывает ее полой того самого шерстяного плаща, в котором я днем в тумане прятался от холодной влаги, навеянной чьей-то волей.

Теперь этот плащ был неуместен: ночь, уже опустившаяся на материк, казалось душной и тяжелой. По низким облакам, будто затрагивая натянутые струны гигантской арфы, пробежала первая зарница.

— Что творится с погодой? — проворчал Гевор. — Или здесь так всегда? Дождь, туман, теперь что? Ураган?

Волны раскачивали Эстоллу, а лодка под ее бортом казалась хрупкой и не надежной. Мастер первым спустился вниз, следом гребцами Манас и Войе, потом Гевор, который принял на руки Марику, Ален и я. К этому времени лодка уже замерла, не тревожимая волнениями, и так же, под рокот бьющейся о причалы и камни волн, мы стали приближаться к берегу.

— Дори, ваши чары сопроводят нас обратно до шхуны? — неуверенно спросил Войе. И вправду, вокруг бугрились разозленные валы. Ни разу я не видел шторма, который проник бы в Широкую бухту, но шторма и не было, здесь происходило что-то другое, но ни я, ни Мастер не понимали, в чем причина.

И в этот момент за нашими спинами раздался жуткий треск. Все вскочили, вглядываясь в темноту, закричали моряки, завизжала Марика.

Переломленная пополам Эстолла отчетливо проступила на фоне еще теплящейся от заката серой полоски неба. Бушприт долю секунд смотрел вертикально вверх, а потом начал стремительно погружаться, заваливаясь на бок. Деревянные обломки тонули так, словно кто-то тянул их на дно. Над кораблем нависла огромная арка, будто со дна морского поднялся гигантский акведук.

— Надо помочь им! — в ужасе глядя на происходящее, Манас бросил весло.

— Греби быстрее, или мы разделим с ними их смерть, — процедил сквозь зубы Мастер и пнул моряка, заставив его сесть на скамью лодки. — Гребите!

Его тревожный возглас был заглушен возмущенным грохотом раскалывающихся о волнорезы валов.

Людские крики затихали один за другим. Налегшие на весла матросы гнали лодочку к берегу, а я все ждал, что вот-вот нас подкинет в воздух от удара скользящего под водой чудовища.

Но прибрежная часть бухты была слишком неглубока, чтобы огромный змей мог пройти к берегу. Уже сейчас высокие водоросли, затянувшие воды бухты непроходимым подводным лесом, шелестели по днищу, а огромные волны прокатывались с обеих сторон и отступали. Вода была на нижней точке отлива, и это стало нашим спасением.

Там, где волей Мастера волны были остановлены, нас принял спокойный кусочек песчаной отмели за далеко выдающимися вперед пирсами. Как только нос с шорохом взрезал песок, Мастер, подхватив на руки плачущую Марику, выпрыгнул на берег и, лишь отойдя от кромки прибоя, поставил ее на ноги. Никому не хотелось попасть в зубы страшного чудовища, уничтожившего корабль за считанные мгновения, и мы так же торопливо выбрались на сушу. Войе, отбежав, упал на песок, схватился за голову и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Манас бросился к пирсам, оскальзываясь, взобрался наверх и вгляделся в горизонт, ища выживших. Волны взмывали, перехлестывали через помосты, и брызги то и дело скрывали моряка из виду. Я вяло подумал, что языки волн могут слизнуть его с причала или ударить о поручни, но это была всего лишь мимолетная мысль. Манас вернулся через некоторое время, совершенно мокрый и с выражением отчаяния на лице.

— Ничего, — сказал он сипло. — Будто и не было ничего. Даже досок на поверхности не осталось.

— Эта тварь что, дерево жрет? — визгливо спросил Ален.

— Кто же знает? — голос Мастера был безразличным. — Давайте-ка найдем место посуше и поприятнее, какую-нибудь таверну, чтобы согреться и выпить чего-нибудь крепкого.

— Вы не спасли их, — в слабом голосе Войе я чувствовал больше удивления, чем обвинений.

— Мы не могли, — Мастер отряхнул край плаща от налипшего песка.

— Да вы же убили точно такого совсем недавно! — моряк вскочил. Его голос звенел отчаянием, граничащим с истерией.

— Сейчас мы не могли его остановить, — ровно ответил Мастер.

— Зачем, зачем он это сделал? — смерть товарищей раздавила обоих моряков.

— Он пришел за сердцем своего сородича, — уверенно пояснил маг ночи. — Думаю, он шел нам наперерез, но нагнал только в бухте и упустил по чистой случайности. Удивительное везение, не находишь, Демиан?

— Да как же так?! — не унимался Войе.

— Не нахожу, — я неотрывно смотрел на воду.

— А как же теперь Мархар? — Манас сохранил больше самообладания. — Кто теперь сможет попасть на Сторожевой?

— Мы, — коротко ответил Мастер.

— Все умирают, вокруг вас все умирают, а вы — живые, — Войе тяжело поднялся и побрел прочь вдоль пирсов, переступая через раскачивающиеся под ветром тени, отброшенные масляными фонарями. Он оскальзывался на выброшенных волнами длинных побегах водорослей, пока поднимался вверх к площади, и мы просто провожали его взглядом, пока Манас, пробормотав извинения, не бросился догонять друга.

— Пусть идут, — Мастер, крепко держащий Марику за руку, потащил ее за собой. — Теперь у всех у нас разные пути. Вас, господа, я отведу в Рыбью Кость — отличное заведение, где вы обогреетесь, выпьете и отдохнете. В этой таверне хоть и не очень чисто, зато отличная еда и всегда много народу. Ален, проследишь, чтобы Гевор и Марика устроились, и спустишься вниз. Если удастся поговорить с местными, узнай последние новости. Это поможет тебе развязать даже самый неохотный язык, — он сунул Алену весело звякнувший монетами мешочек денег. Похоже, как и плащ, он позаимствовал его в каюте Мархара.

— А как же ты? — в голосе Марики чувствовался испуг перед тем, что Мастер оставляет ее одну.

— Мы наведаемся в Форт и с рассветом вернемся обратно. Или, если не вернемся, вы придете сами. Нам сюда, — он свернул на совершенно пустынной площади, и я внезапно поймал себя на мысли, что в порту теперь пахнет по-другому. Свежим ветром с моря и водорослями. Тяжелый дух людских и животных нечистот, гниения и клоаки выветрился, пока мы были в плавании.

Зарницы одна за другой катились по небу, делая мир серо-черным. Фонари после ярких вспышек казались тусклыми. Со скрипом раскачивалась вывеска, изображавшая кружку и обглоданную рыбью кость.

— Идите, — Мастер подтолкнул Марику вперед и, не останавливаясь, быстро свернул за угол.

— Никого нет, — я оглядывался в растерянности.

Ничего подобного в здешних местах не бывало. В домах все ставни были плотно закрыты, из узких щелок вытекали тусклые полоски света, но порт все равно казался неживым и непривычно затихшим. Ни голосов, ни движения. Зарницы освещали узкие улицы, на мгновение выгоняя из них всякие тени; высекали, будто на гравюрах, силуэты кажущихся ссутулившимися домов.

— Что здесь творится? — я нагнал все быстрее шагавшего мага. — Даже если людям запретить выходить на улицу, найдется тот, кто нарушит запрет. Мастер?

— Не могу поверить, что они все мертвы, — внезапно сознался маг. — Мы бежали, спасая свою жизнь, и бросили моряков умирать. Бедняга Кавалар, он думал только о том, чтобы вернуться к Сторожевому и выручить своего капитана…

Я не стал ничего говорить, давая магу закончить:

— Мне не раз приходилось убегать, поджав хвост, но сейчас это входит у меня в привычку. Демиан, ты чувствовал то же самое, когда погибли все моряки на Бегущей?

— Не знаю, — глухо ответил я. — Наверное. Бессилие и вину.

— Да, — голос мага походил на эхо.

— Я думал, ты привык терять… — я имел в виду то, что прошло как-то стороной от меня, когда гиб тот, привычный мне мир из моего прошлого.

— А ты думаешь, к этому можно привыкнуть?

Эти слова повисли между нами тяжелым упреком.

— Я так тороплюсь — не могу стерпеть. Хочу как можно быстрее поговорить с Северным, но не слышу его.

— Я вообще ничего не слышу. Жизнь будто остановилась.

Мы взбежали по лестнице между каменными домами, и я подумал, что сейчас не отказался бы от любого скакуна, лишь бы быстрее преодолеть отделявшее нас от понимания расстояние. Путь наш вел наверх, но столпившиеся строения, жавшиеся на склоне, будто птичьи гнезда под обрывом, пока скрывали от глаз высокие башни Форта.

— Что произошло на Сторожевом? — пытаясь занять себя, тихо спросил я.

Мастер снова, как и на борту Эстоллы, дернул головой, потом невесело отозвался:

— Корабль, на который ты поднимаешься, рано или поздно оказывается на дне.

— Совпадение, — отрезал я. — Ты тоже был на Бегущей и Эстолле.

— Я был еще на двух десятках других судов, — парировал Мастер.

— Не уходи от темы…

— Да нечего рассказывать, — он еще ускорил шаг. — Сторожевой — хитроумная ловушка. Остров весь пронизан разветвляющимися ходами и изнутри гораздо больше, чем снаружи.

— А поподробнее?

— Не знаю, — он помолчал, подбирая верные слова. — Это похоже на клубок времени и пространства. То, что я видел, просто не может уместиться под маленьким каменным островком с маяком на хребтине. И время… Мне казалось, мы с Мархаром ходили там не так уж и долго, может быть час… а когда я вышел, прошел целый день.

Я молча ждал продолжения. Вопросы задавать не хотелось: все, что крутилось на языке, было глупостью и могло помешать магу сосредоточиться.

— Сухие, кажущиеся давно заброшенными коридоры, освещены факелами. Десятки факелов, но кто их зажег? Они вставлены в старые, покрытые ржавчиной железные крепежи, сделанные на редкость грубо. Чадят, оставляя на стенах пятна сажи, и воняют. Коридоры сходятся и расходятся, стены неровные, со сколами и трещинами. Проходы полны ловушек. Делаешь шаг, а под ногой внезапно появляется провал. Внутри него пустота, именно так сгинул Мархар — оступился, когда внезапно притух огонь. Прости, но я не рискнул прыгать следом, пока во всем не разберусь.

Ну а потом я вышел в залу, огромную залу…

— С провалившимся потолком, — закончил за него я. — И песок медленно поднимался вверх, оборачивая время разрушения вспять.

Мастер резко остановился, посмотрел на меня пытливо. Частые зарницы очерчивали его напряженное, встревоженное лицо.

— Я был там, похоже, — усмехнулся я. — Когда пошел вслед за Беллиной, пытаясь ее спасти. Сперва мне казалось, что так выглядит забытье, сплетение мыслей и чувств угасающего разума, потом я наткнулся в центре того клубка на ведьму. А теперь ты хочешь сказать, что это место существует?

— Я совсем не уверен, что увиденное мною существует в нашем мире, — маг вздохнул и сдвинулся с места, но шел теперь куда медленнее, будто ему стало трудно двигаться. — И ведьмы я там не нашел. Риана должна была быть там, чья еще ворожба могла так искалечить несчастный камень?

— Что ты видел через пролом в своде? — полюбопытствовал я, пытаясь сравнить то место, где побывал Мастер со своими воспоминаниями.

— Небо, что же там еще могло быть?

— День или ночь?

— Туман. Да какая разница? — маг был раздражен. — Гораздо больше меня волнует, что это было на самом деле!

— Может, кусок моего мира? Ведь уже было так, когда Форт встал поверх Святовяща…

Мастер молчал, и я продолжал, ободренный его размышлениями:

— Возможно, вы что-то сделали не так, когда смещали границу; возможно, не весь разрушенный мир остался по ту сторону, а часть попала сюда, и ведьма, должно быть, нашла его.

— Ну, конечно! — все раздражение Мастера вылилось в желчном сарказме его слов. — А еще нашла знания, о существовании которых мы даже не помышляли! Ты же понимаешь, что стрелы, которые чуть не накрыли Эстоллу, были посланы с берега?

— С очень далекого берега, — согласился я спокойно, подавая магу пример. — И я почти уверен, что видел тех, кто послал их. Лучники и предводитель находятся сейчас по ту сторону гор, Мастер. Это огромная армия…

Маг шипяще выругался, пользуясь сразу тремя языками, потом, выдохнув, спросил:

— Горцы?

— Кочевники, наверное, я плохо видел.

— Надо было лучше смотреть, — передразнил меня Мастер. — Значит, ты был прав, и на Инуар идут войной.

— Или на нас…

— Плевать, я сожгу их в дыхании дракона! — маг ругался по привычке, его гнев все нарастал. — Колдуны с Тура, дракон, оторвавшийся от смотрящего, водяные змеи, теперь еще это! Ненавижу!

— Не хочешь со мной поделиться тем, что увидел сквозь время? — спросил я, вытерев первую каплю, упавшую из облаков мне на лицо. Слава Высшим, эта душная ночь наконец разрядиться живительным дождем!

— Не хочу, — безразлично отказался Мастер. — Ничего такого, что бы стоило твоего внимания.

— Даже так? — я был разочарован. Все больше несказанных слов разделяли нас с магом, все дальше я отшатывался, натыкаясь на то, чего не хотел замечать.

— Ты же не счел нужным поделиться со мной тем, что сказал тебе водяной змей, — это тоже прозвучало равнодушно.

— Ты не спрашивал, — отозвался я, но дальше продолжать не стал.

— Чувствуешь? — пытаясь снова увильнуть, уточнил Мастер.

Я принюхался. Скользнувший вдоль тропинки, петляющей между камнями ветер принес запах разложения. Сократив путь, мы вышли на дорогу, ведущую к воротам города, который уже вырос перед нами. По-прежнему ни звука, ни движения, и только нарастает вонь, да бегут по небу беззвучные, не рождающие грома зарницы. Небо словно замерло, удержав в себе влагу.

Гулко прозвучали наши шаги по доскам моста, возвращая меня в то время, когда я, уже почти не помня себя, верхом на белом жеребце впервые въезжал в этот непонятный, полный незнакомой жизни город. Это было другое время и другой мир.

— Смотри вниз…

Я глядел.

На дне рва лежали раздувшиеся, истерзанные тела. Обрывки одежды смешались с плотью и костями, пустые глазницы пялились черными, выжженными провалами.

— Я видел поле брани после битвы, — глухо проговорил Мастер нараспев. Голос его будто повторял пророчество. — Я видел тысячи павших от мечей и стрел. Люди и лошади, сломанные копья и разбитые щиты. На черепах сидели вороны и выклевывали глаза, собаки и лисы растаскивали внутренности, а выжившие обирали мертвецов. Тем раненым, кто был все еще жив и мешал — своим и чужим — перерезали глотки и называли это милосердием…

Он запнулся. Я знал, что маг цитирует что-то из записей о Череде Великих Битв. Я и сам, изучая свитки о тех временах, частенько натыкался на описания произошедшей тогда бойни, чаще встречающиеся в записях братьев и сестер Милосердия, но все равно у меня внезапно возникло причудливое впечатление, что Мастер видел нечто подобное собственными глазами. Или он видит это в неверном омуте грядущего.

Маг, помедлив, продолжал:

— Я видел поле брани спустя месяцы после боя. Там, где была грязь и проливалась кровь, поднялась густая, сочная трава. Из-под копыт коня выскальзывали белые черепа. И хрустели кости.

Я ничего не хотел говорить, запах сводил меня с ума, рождая в теле неприятную слабость. Смердело так, что слезились глаза. Вонь Эстоллы казалась мне невыносимой, но все познается в сравнении.

— Они здесь? — в голосе Мастера было удивление. — Убиты? Люди Форта?

— Не все, — выдавил я, — в городе жило гораздо больше, но трупы эти наверняка брошены во рву в назидание другим. Драконьи кости, их не тронули ни черви, ни вороны.

Это было так. То, что осталось от заполнивших провал мертвецов медленно гнило в мутноватой воде, и я благодарил Высших за непроглядную ночь и невозможность беглым взглядом схватывать детали, которые потом никогда уже невозможно будет вытравить со страниц памяти. Благодарил и Гевора за нанесенные на мою кожу руны отрицания, которые лишали меня привычных умений.

— Их постигла страшная смерть, — Мастер отвернулся, глядя на темноту открытых ворот города. Я чувствовал в его голосе облегчение, и эта интонация казалась мне кощунственной. — Слава Высшим, это не фантомы…

— Как ты можешь такое говорить? — простонал я, закрывая ладонью рот и нос, хотя это вовсе не помогало.

— Демиан, ты не представляешь, как я боялся увидеть везде пыль и тлен. Ты не представляешь…

Я жаждал дуновения ветерка, молил о том, чтобы пролился дождь, но ночь замерла, готовая швырнуть нам в лицо истину.

— Ты так и будешь там стоять? — спросил маг насмешливо, глядя на меня. Пока я обращался к собственным богам, он уже дошел до ворот. — Пойдем, посмотрим что стряслось.

Я помедлил, а потом последовал за Мастером.

Здесь везде была кровь. Она черной чешуей отшелушивалась с мостовой и стен, влажно поблескивала там, где касалась медленно сочащейся воды в замшелом потрескавшемся бассейне. Форт покидали в спешке, двери были распахнуты, а окна выбиты.

Мы замерли. Теперь город принадлежал другим: бесплотным теням мужчин и женщин. Они носили воду в конюшню, где ржали сотканные из серого морока лошади, гнали на бойню овец, шли по улицам и делали привычную для людей работу. Это был чудовищный отголосок прошлого, вырвавшийся из глубин под библиотекой. В домах двигались тени, мерцали призрачные огни и все это в совершенной, гнетущей тишине.

— «Я здесь, пока жива Рене», — так сказал Призрак Форта, — едва слышно прошептал я. — Он ушел, бросил их всех. Ушел за Рене!

— Она погибла? — голос мага был очень мягким, но я уже ощутил шквал его боли.

— Не знаю, — чтобы как-то сгладить происходящее, отозвался я.

Призраки, идущие по улице, вдруг обратили на нас внимание, привлеченные голосами, которых этот мертвый город уже давно не слышал. Их лица исказились гневом, вытянулись, рты раскрылись в жутких оскалах.

Мы стояли как зачарованные. Они не походили на обрывки тумана или на дымку. Их контуры были четкими, но цвета казались блеклыми, и призраки светились, будто распираемые изнутри энергией. Движения их были плавными, а в воздухе оставался едва заметный, быстро гаснущий след.

— Надо уходить, — я потянул Мастера за рукав. Призраки подступали.

— Ты же знаешь их, — маг не сдвинулся с места. — Ты часто ходил в библиотеку.

— Они не узнают меня, — отказался я, чувствуя, что не хочу сейчас проверять утверждение Мастера. — Назад!

Мне пришлось силой тащить его за собой. Маг точно был не в себе, оборачивался, выискивал среди спешащего по нашим пятам потока знакомые лица, пытался кого-то окликнуть, но я чувствовал, что нас с призраками разделяет как минимум один слой энергии, из которых состоит весь мир, как луковица собрана из чешуек. Они не понимали нас и видели лишь то, что хотели. И они могли причинить нам вред, как убили жителей Форта, внезапно обнаружив себя в темных глубинах библиотеки, а не в собственном мире грез.

Призраки нагоняли. Их волна, подобная обезумевшей толпе, поддавшейся панике, вытекла из ворот города и наполняла ночь жутким, потусторонним воем. Они жаждали только одного: убить чужаков, вторгшихся в их владения и вновь напомнивших им о том, что все они мертвы. Или, быть может, призраки знали, кто мы на самом деле и хотели отомстить.

Мастер внезапно вырвался, остановился, повернувшись лицом к накатывающей смерти.

— Ну, идите, возьмите меня! — заорал он, не делая, впрочем, попыток защититься.

— Ты с ума сошел, — я метнулся обратно, ухватил его за плечи и развернул к себе:

Ничего еще не закончилось, понял?! Если Рене нужна твоя помощь, если есть еще какие-то шансы… да как ты смеешь вообще так поступать, когда мир разваливается на части?

Я ее так любил…

Будто эхо его мыслей, не слова и не обращение ко мне. Я впервые подступил к магу столь близко и, должно быть, впервые в жизни он не отстранял меня, полностью открываясь, будто надеясь, что я разделю с ним его собственную боль.

Ты не имеешь права умереть сейчас. Ты предашь их всех.

Думаешь, только тебе дозволено выбрать смерть?

Не следуй моим путем, он ведет в неверном направлении!

И это говоришь мне ты?!

Да, драконьи кости, это говорю тебе я! Говорю после всего, что перенес!

И сколько раз в подвале Лааль ты думал об этом?

Каждый день.

И сделал бы?

Да, но у меня не было возможности, как у тебя нет возможности поступить так сейчас.

Ты будешь мне мешать? Да ты же никто, самый обычный человек, вечно в мыслях ноющий и жалеющий себя, не умеющий делать то, что должно! Я таких как ты видел сотни, и все они мертвы! Думаешь, ты особенный?!

Я сейчас думаю только о том, как бы добраться до таверны, Мастер! Думаю о том, что делать с Марикой, Аленом и Гевором! Не смей оставлять меня одного! Ты не дал мне умереть, думаешь, я позволю тебе? Да ты смешон!

Наш разговор занял мгновение между вдохами, я дернул его за ворот и снова потащил прочь, встав между спиной мага и накатывающими призраками и подгоняя его толчками между лопаток.

— Быстрее, ну же!

Мы неслись вниз с холма и дальше, по ступеням между портовыми домами. Призраки рассеялись вокруг, загоняя нас будто дичь, и я знал, что если поверну не туда и окажусь в тупике, мне придется развернуться и сражаться с ними, пытаясь противостоять душам давно умерших людей.

Мне доводилось читать о ритуалах, изгоняющих блуждающие души; я знал, что если оборвать связи, любые энергии распадутся, и весь секрет состоит в том, чтобы увидеть эти связи. Я уже однажды проделал подобное, поддавшись интуиции, в пропитанном отголоском грез подвале Гранд Сити. Но сейчас, стесненный рунами, исчертившими мою руку, я боялся встречи с жителями библиотеки, боялся, что не сдюжу. Они были слишком целостными и неявными для меня, а времени на то, чтобы разобраться не будет. Теперь и всегда было легче отступать, чем раз за разом пробиваться через наброшенные на меня чары, ужасаясь тому, сколь многое приходится тратить на противостояние.

Я бежал, увлекая за собой Мастера, в надежде найти спасение в таверне, а мой разум, сметенный воспоминаниями, пульсировал, награждая жгучими волнами страха. Я помнил другие улицы разрушенного города, темные провалы этажей и осыпающийся камень, разбитое стекло и рассыпающуюся в рыжую пыль сталь. Я снова переживал другую отчаянную гонку, ощущал боль в ноге, такую же невыносимо острую, как и раньше, и слышал неумолимое дыхание времени у себя за спиной.

Теперь мне все было предельно ясно: и почему на улицах в порту никого нет, и почему окна и двери закрыты, а из домов не доносится ни звука. Все, кто привлекал к себе внимание призраков, рисковали собственными жизнями.

— Нас могут не пустить, — шипяще произнес Мастер вслух то, о чем я думал, и перемахнул через парапет, вместо того, чтобы спускаться по узким ступеням.

— Если нас не пустили, то их тоже, — крикнул в ответ я. — Нам нужен дождь, сделай это!

И маг сделал. Очередная зарница внезапно замерла, расцветая маленьким солнцем, а потом вокруг встали непроглядные потоки воды.

Мастер остановился, прислушиваясь и тяжело дыша. Грохотали по крышам и камням мутные струи, мир стал еще более темным, неявным, но угроза внезапно отступила.

— Как я сам не догадался? — он придвинулся ближе ко мне, чтобы не кричать. — С этого стоило начать. Пойдем, осталось недалеко. Надеюсь, наши друзья в безопасности и не валяются истерзанными куклами рядом с таверной.

Предположение было ужасным и то, что мы застали перед закрытыми дверьми под вывеской с кружкой пива и обглоданной костью, показалось нам даже забавным. Ален устало барабанил в дверь, из-за которой злым шепотом посылали в его адрес проклятья и угрозы. Марика сидела у стены, сжавшись в маленький комок, и плакала, вся мокрая, будто притопленный в ведре котенок. Гевор сидел на корточках рядом.

При нашем появлении, которое стало для них неожиданностью, Гевор вскочил. Струи дождя до последнего скрывали наше приближение, а грохот капель скрадывал звуки и, похоже, мы здорово их напугали, потому что Ален, прижавшись к стене, сперва выставил вперед руку с коротким ножом, а потом облегченно вздохнул.

Марика, тоже подскочив, бросилась к Мастеру, и тот был вынужден обнять ее.

— Нас не пускают, — жалобно сообщила девушка.

А я внезапно понял, что мне все равно. Марика больше не была той сильной и смелой, взбалмошной и дерзкой девочкой, с которой мы оказались запертыми в одной клетке израненного корабля. Теперь это был нежный цветок, ранимый бутон, который следовало оберегать и утешать. Это была другая Марика, и она принадлежала другому. И ни одна струна в моем сердце больше не звучала. Если я хочу избежать равнодушия, мне придется сделать это: вторгнуться в ее разум и разорвать чары Лааль. Иначе передо мной будет другая, чужая и ненастоящая женщина.

Мастер отодвинул в сторону Алена и с силой ударил носком сапога в дверь:

— Эй, Матиас, открывай, поросячья харя, или я войду сам!

— Проваливай, или я заколю тебя вилами! — тут же охотно отозвались из-за двери. — У моей стражи уже заряжены все арбалеты, только покажитесь, мы вас научим, как себя вести.

— Матиас, ты, верно, не узнал меня, — хохотнул маг, — неужели ты не пустишь к себе мага Форта?

— Магов Форта мы уже много недель не видели, а вот призраков видели и не раз, так что убирайся и, если тебе жизнь дорога, забейся в угол поглубже и молись.

— Ну, ты у меня договоришься, — проворчал Мастер, и из-под двери медленно поползли струйки едкого дыма, едва различимые в темноте. — Я ж тебя заживо сожгу!

За дверью таверны наметилось движение, возникла суета, а потом я услышал скрежет тяжелых запорных брусов, перекрывающих вход.

— Давай, поживее, — подбодрил хозяина маг. — Раз уж нас до сих пор никто не тронул, значит, призраков тут нет, и тебе ничего не угрожает.

— Да я не за себя боюсь, за людей, — Матиас, наконец, открыл дверь. На фоне света, вытекшего из таверны, он показался мне просто великаном. Хозяин посторонился, давая нам дорогу, и мы, ввалившись в залу, замерли, как вкопанные. Таверна была переполнена людьми. Они плотно сидели за столами, что-то пили и вяло жевали; другие спали, положив головы на руки и растопырив локти. Люди лежали и вдоль стен, прямо на полу, и теперь, разбуженные нашим вторжением, смотрели угрюмо со всех сторон. Запах сгоревшего жира, пота, разлитого пива плавал вместе с курительным дымом в душном, густом воздухе. Масляные лампы будто притухли, добавляя зловещей обреченности представшей перед нами картине.

Двое воинственного вида стражей таверны торопливо водрузили в пазы запорные брусы, один из которых основательно обуглился по центру и теперь оставлял на ладонях людей черные разводы. К стене, прислоненные ложами, стояли три взведенных арбалета с заложенными на полки болтами, но никто пока не наставлял на нас оружие. Я обратил внимание, что и те, кто охранял залу и те, кто в ней находился, вооружены мечами и ножами. Наготове была целая связка незажженных факелов, лежащая под окном. Поверх запертых ставень висели какие-то обереги с непонятными символами, которые, судя по всему, были начертаны рыночными шарлатанами потому, что от развешенных везде деревянных и каменных табличек не исходило никакого дыхания силы.

— Пережидаем, — Матиас казался смущенным под нашими пристальными взглядами, и это выглядело занятно, если учесть, что был хозяин таверны на голову выше Мастера и шире его в плечах. Думаю, встань мы с магом спина к спине, могли бы целиком спрятаться за его широким торсом. — Значит, вернулись, дори Мастер?

По залу прошел шепоток. Все, кто не спал и был достаточно трезв, смотрели на нас, но не было в их взглядах ни радости, ни надежды. В людях чувствовалась загнанная обреченность и рождаемая ею злость.

«Маги, это маги бастиона», — повторяли голоса.

— Вернулся, — согласился Мастер и бесцеремонно сдвинул сидящих за крайним столом мужчин плотнее по лавке. Те и не подумали уступать ему место, но, прижавшись друг к другу, освободили небольшой край, куда маг тут же усадил промокшую, дрожащую всем телом Марику. Я вспомнил, как во время шторма она вылетела на палубу, чтобы поднять меня, свалившегося за борт и раскачивающегося над волной на канате.

«Нужно заканчивать с этим, — подумал я равнодушно. — Пришло время действия. Сейчас разберемся здесь, потом с ней, потом… с Фортом. В мыслях все было просто, последовательно и понятно. В действительности могли возникнуть проблемы, но пока я предпочитал закрывать на это глаза.

Мастер, уставившись на хозяина таверны, потребовал:

— Чего застыл как табурет? Размести нас и собери поесть и выпить, или в Широкой бухте уже позабыли все законы гостеприимства?

— Так нет мест, дори, — замялся хозяин. Было видно, что никто, и он в том числе, не рад появлению ночных посетителей, но противится он не решался и мялся, тиская заляпанный, весь в пятнах жира и гари фартук. — Смотрите, народу сколько пережидает. Мы же не гоним теперь никого. Как сумерки, так грех выгнать на улицу. Считай, человека убить. То же самое, что зарезать, только страшнее. Да вон на полу уголок есть…

— Матиас, — грозно произнес Мастер. — Девочку надо переодеть в сухое, накормить и уложить в кровать.

Кто-то из сидящих в таверне громко гоготнул, но вокруг весельчака зашикали, утихомиривая.

— К женушке можно, — как-то нехотя согласился хозяин.

— Женушка твоя спустится и приготовит мне завтрак или ужин, как ей будет угодно, а комнату отдаст девочке и под наши вещи, — спокойно сообщил Мастер. — Веди, Матиас, прояви радушие, пока я не начал проявлять раздражение.

Матиас вздохнул, но спорить не стал, махнул здоровой рукой, призывая следовать за ним. Подхвативший все сумки Мастер и Марика пошли наверх в полной тишине, только ступени под их ногами неприятно скрипели. Верхний балкон увел их из залы к комнатам постоялого двора, что находились на втором этаже.

— Все занято, — зевнув, сказал один из запиравших дверь стражей. — Каждый уголок, каждый закуток, каждый дом или таверна набиты битком или заперты на ключ. Так теперь всегда, но думаю, ненадолго. Убегут люди, чего им тут ютиться? Что они тут забыли?

Я сел за стол туда, где осталось мокрое пятно от платья Марики, вытянул ноющую ногу и добродушно улыбнулся:

— Не найдется ли у вас по кружечке пива для ночных путников, избежавших страшной опасности, и чего-нибудь перекусить?

— От чего же? Найдется.

Ободренные совсем другим отношением, польщенные просительными нотками, люди зашевелились. За столом еще подвинулись, освобождая куда больше свободного места, загремели кружки. Таверна, напуганная нашим вторжением, теперь оживала на глазах.

— То дори Демиан, — зашептали за столами. — Помолодел-то как…

— Вернулся с юга, у них там растирания такие, что сразу молодеешь.

Шепотки заполнили залу, но, как это обычно бывает, в гул не переросли и не прерывались резкими всплесками хохота — лишь тихим хихиканьем. Люди «пережидали», и это отчетливо чувствовалось в напряженном ожидании рассвета.

За окнами таверны, наглухо закрытыми ставнями, по-прежнему шел дождь.

Ален почти сразу оторвался от нас, завидев кого-то знакомого, и ушел в темный угол, где торопливо шептались и переругивались, а вот Гевор присел рядом, оглядывая незнакомых ему людей с тревожным любопытством. Местные отчетливо видели в нем чужака, подолгу задерживая взгляды на его смуглой коже и нехарактерных для материка чертах лица.

Раньше, когда Широкая бухта кишела торговым людом, к подобным лицам относились с привычным равнодушием. Мало ли моряков из далеких стран заходило в порт на ночь и по утру уводило свои корабли дальше? Но теперь, похоже, все изменилось. Две луны назад мы покинули бухту. Тогда, собираясь взойти на борт Бегущей, я оглядывал порт и людей, наполнявших его, с брезгливым превосходством и легким раздражением. Теперь я внимательнее вглядывался в окружившие меня лица и думал о том, как правильно поступать и что нужно говорить.

Нет, конечно, в порту, да и в Форте, не увидишь белощеких женщин, какие часто вступают под своды дворца Серителли, прикрываясь большими тканевыми зонтами. Белоснежная кожа, оттененная розовой пудрой, это удел придворных дам и господ.

Моряки и простолюдины народ загорелый и грубоватый, но, похоже, островитянину все же придется немного осветлить лицо и руки, иначе каждый прохожий станет показывать на него пальцем. Это можно сделать отваром из нескольких трав, которые легко достать в лавке любого травника. Не думаю, что порт настолько опустел, что с восходом солнца рыночная площадь останется в тишине…

Пока я раздумывал, перед нами поставили покрытые густой пеной кружки с пивом. Спустившаяся с лестницы хозяйка — помятая со сна женщина с обвисшими щеками — сперва глянувшая на меня злобно, тоже вскоре оживилась, и даже подала несколько полотенец, потому что мы все вымокли до нитки.

Люди теперь смотрели по-другому, с голодным интересом, ожидая, когда можно будет начать задавать вопросы, но не решаясь спрашивать. Нет, они не забыли, кто такие маги Форта, но слишком долго жили на границе другого, более страшного явления, в сравнении с которым мы уже не внушали былого трепета.

— А что, дори, — решился усатый мужчина с покрытыми серо-желтыми разводами от въедающейся в кожу краски руками. — На корабле пришли среди ночи?

Я несколько мгновений смотрел на его руки, думая о том, почему красильщик тканей сидит ночью в таверне, а не в своем доме, но не найдя ответа, сказал:

— Да.

Лицо красильщика разочарованно вытянулось.

— Мы были на далеких островах, — отхлебнув пива, заговорил я тихо, и все шепотки замерли. Люди вслушивались в мои слова.

— Мы шли к Туру на Бегущей под водительством Соленого Херта, пока путь нам не преградил водяной змей. Он был огромен, как тот, что теперь хозяйничает в Широкой бухте.

Я сделал паузу, и народ снова зашептался, взволнованно и испуганно.

«Змей? Водяной змей в Широкой бухте?»

— Не поэтому ли на воде не осталось ни одной рыбацкой лодки? — спросил я, наблюдая за людьми.

— Это все призраки, — облокотившись на перила, над залом навис Матиас, который, видимо, устроил Марику и вернулся к своим посетителям. — От сумерек до рассвета никто не выходит на улицу. Для призраков нет разницы, моряк ты или пьянчуга, они убивают всех. Ни одно другое чародейство не ходит больше по ночным улицам, потому что их сторожат призраки. Вы убили их, чтобы пройти? Или, быть может, они вас не трогают, убивают только простых людей?

— Мы призраков не видели, хозяин, — резко отозвался Ален из угла. — Но могли бы, если бы дори не пригрозили тебе. Одних гостей ты не гонишь, других даже пустить не хочешь, хотя знаешь, какая опасность им грозит. Мужиков не пожалел, но девчонку…

Матиас потупился, отступил и спустился в залу. Видно, пока нас не было, Ален и Гевор просили пусть хотя бы Марику, возможно, обещали деньги, но тщетно.

— Такое вот твое гостеприимство, — горько закончил Ален и жадно допил из своей кружки пиво.

— А я знаю, кто вы такие? Может, это обман? — завелся хозяин. — Я вон за людей в ответе, ими рискую, когда дверь открываю. А вдруг вы — призраки, которые говорить научились? Кто их знает?! Вопить и выть они умеют, так может и говорить могут? Пришли и обманом хотят, чтобы мы двери открыли? Чтобы всех нас убить…

Хозяйка, оттолкнув с дороги мужа, глянула на него недовольно и поставила перед нами поднос с тарелками. От ломтей жареного мяса с чесноком и мятой поднимался легкий, манящий парок, и Гевор тут же придвинул к себе тарелку. Он удивительным образом преобразился: исчезла неуверенность и зажатость. Его страхи остались там, у кромки прибоя, и теперь он чувствовал себя твердо стоящим на ногах. Отступила и морская болезнь, давая дорогу аппетиту. За время плавания он значительно похудел и теперь, похоже, собирался наверстать упущенное.

— А что было дальше, дори? — спросил красильщик. — Когда вы встретили водяного змея?

— Мы сражались, — сказал я, глядя на него с полуулыбкой. — И мы победили. Корабль был разрушен, мачты сломаны, но мы не дали ему утонуть и довели до берега Тура. Соленый Херт и вся его команда пали. Корабль был сожжен в прибрежных водах Велинерца…

— Как там? — спросила меня с надеждой выглянувшая с кухни девчушка — совсем еще молодая, с уродливой, выпирающей вперед губой. — Красивый город?

— Красивый. Зелень яркая, будто у нас весной, цветут такие цветы, что рябит в глазах, огромные, с голову ребенка — красные, желтые, розовые и сиреневые…

Прислонившись плечом к Гевору, как к спинке стула, я повернулся к людям, и тихо говорил о чудесах далекого острова, умалчивая о том, о чем им знать было не нужно. Я завораживал их своими рассказами о извергающемся Гуранатане, рассказывая о том, как сурово поступает вулкан с теми, кто работает в его дышащем ядовитыми испарениями жерле, выдумывая и приукрашивая, затылком чувствуя насмешливые взгляды Гевора, который знал, что я не видел ничего из того, о чем говорил. Он был моим стражем и никуда не выпускал из подвала дома Лааль, но не понимал, что не все ограничивается физическим.

Люди слушали и все чаще улыбались. Их жизнь в последнее время превратилась в жуткий кошмар, оставляющий дрожь в теле даже с приходом рассвета. Я еще не слышал их рассказов, прекрасно осознавая, что прежде, чем спросить, должен отплатить им щедрой монетой, которая хоть немного ослабит сжавшееся опасной змеей напряжение.

С тем, как я рассказывал, Ален, которого я отчетливо видел в полумраке глубины залы, все больше хмурился, вспоминая другой Тур, и я задумался о том, что же на самом деле пришлось пережить юноше тогда, когда его надежда и защита — оба мага — оказались плененными и раздавленными; когда началась охота на него самого.

Как он вообще выжил там?

Мне страшно хотелось коснуться его разума, хотелось проникнуть в его воспоминания, но я знал, насколько опасно это — прикасаться к рассудку обычного человека. Это столь хрупкая вещь, что раздавить ее, расколоть одним неуклюжим движением проще простого.

Мастер когда-то позволил себе подобное: он вскрыл своей магией, будто ножом, мою память, но тогда он руководствовался не собственными желаниями, а необходимостью спасти меня. Теперь, глядя на Алена, я понимал, что пока он сам не расскажет мне все подробности, я не узнаю правды.

Той ночью в таверне никто не спал, но думаю, никто и не жалел об этом. Когда рассказ иссяк, меня завалили десятками вопросов, и я охотно отвечал на них, хотя чувствовал, что Мастер, тихо спустившийся и подсевший к нам, преисполнен нетерпением. Но у него хватало мудрости молчать, выжидая тот момент, когда красильщик, разулыбавшись, сказал:

— Дори, хорошо, что вы вернулись! Конечно, жаль ваш корабль, но вы хотя бы предупредили, что теперь в заливе плещется гигантский червяк, который может раздавить любую лодку.

— И как я теперь выйду в море? — проворчал кто-то из рыбаков. — Мне нужно семью кормить, что же я теперь должен с голоду подыхать из-за твари этой?

— Ну, со всем можно разобраться, расскажите-ка, что тут стряслось? — предложил я, и все наперебой заговорили, жалуясь и причитая так, что я был вынужден прикрикнуть на них.

— Пожалуйста, по одному!

И они были рады говорить, хотя, поначалу, никак не могли определиться, кто заговорит первым. Красильщик оказался не из робких и даже дал кому-то затрещину, чтобы взять первое слово. Матиас притащил стул и уселся напротив, но пока помалкивал. Он ссутулился и походил на огромный мешок с зерном, накрытый сверху пучком подсохших водорослей.

— Я работал у Федена, — сказал красильщик, — невзрачная лавочка под самой внешней стеной, но хорошие прибыли. Меня зовут Яниц. Феден взял меня подручным, я смешивал краски. Это случилось через шесть дней после того, как ваш корабль отчалил. Как вы уходили, собрался смотреть весь порт…

— На седьмой день, — возразил кто-то.

— На шестой, — разозлился красильщик.

— Да никто не приходил, я вот не видел, как галеон ушел…

— Заткнись! Ну, вот я и говорю: вечером дело было, закат, сумерки. Я тащил рулон для швеи, и вдруг крики по улице.

— И ты, конечно, бросился посмотреть, — хохотнул кто-то. — Как же, кого-то бьют и без тебя, да, Яниц?

— Они так кричали… — хрипло продолжал красильщик, не заметив предыдущего замечания. — Страшно. Дико, — он прокашлялся, будто у него пересохло в горле. — Я сунул рулон в щель между домом и стеной, чтобы его не утащил кто порасторопнее, и кинулся бежать. Прочь, подальше, пока все не решится. И не думайте, что трусость это. Они и вправду так страшно кричали, а когда живешь бок о бок с магией, лучше сначала спасти свою шкуру, а уж потом разбираться, что произошло. Так поступили многие, и это было самое лучшее, что они могли сделать. Я выбежал из ворот вместе с толпой, но призраков видел. Не смог удержаться, оглянулся. Там стояла светящаяся женщина, такая высокая, красивая, в очень странной одежде. У нее был большой воротник в складку, шире даже плеч, и высокая прическа с выпущенными наружу кудрями, — он покрутил пальцем в воздухе. Тем не менее, его рассказ не был похож на хвастовство. Думаю, в таверне не раз уже слышали эту историю, но слушали ее вновь и вновь внимательно, пытаясь почувствовать тот страх, который испытал Яниц, выискивая новые и новые детали того, что ему удалось вспомнить.

— Платье с широкими юбками, — продолжал красильщик, — на которые по бокам у пояса можно поставить пару блюд. Я такой одежды отродясь не видел. Мимо нее бежал какой-то бедолага, и она взмахнула светящейся рукой. Ее пальцы вырвали у человека горло, срубили голову, будто это не рука, а настоящее лезвие. Во все стороны брызнула кровь.

Он замолчал, и таверна вся молчала.

— Кто-то пытался защищаться? — спросил красильщика Ален, подбираясь поближе к нам. Интересно, что он успел узнать, с кем переговорил?

— Если ткнуть в призрака мечом, оружие просто проходит насквозь, не задерживается и не портится. Вообще ничего не происходит. Ну, так говорят, я-то не пробовал, но теперь все знают, что призракам нельзя давать прикасаться к себе. В них столько силы, что не снилось и быку.

— А что днем? — подбодрил рассказчика Мастер.

— А днем они сидят в городе и носу оттуда не кажут. Многие думали, что они вовсе уходят в темноту, прячутся от солнца, но те смельчаки, что вошли в ворота, больше оттуда уже не вышли. В городе же, дори, осталось столько ценного, а хозяина у этого добра теперь нету. Ткани, оружие, керамика, резьба, гобелены, меха, драгоценности…

Яниц зажмурился от удовольствия, думая о том, какие богатства скрыты за стенами нависающего над морем города.

— Твой рулон в щели за домом, — попытался пошутить кто-то, но шутку не поддержали.

— Желающих стать хозяевами этого богатства было больше, чем вы думаете, — сообщил нам Матиас, наконец, вступая в разговор. — Десятки людей, обвешанных оберегами, лезли туда и, говорят, именно они теперь лежат во рву Форта. Они никогда не будут похоронены и никогда не получат прощения призраков, которые вырвали их души и используют тех смельчаков как рабов.

— Как по мне, так они просто раздирают человека на части, как горный медведь свою добычу, — возразил Яниц. — Да и зачем им рабы?

— Что бы служить, зачем еще…

— Да они ж не едят и не пьют, ничего не делают, — согласился кто-то. — Как им служить-то?

— Да и разве можно вырвать из человека душу и сделать ее такой?

— Призраки и есть души, — насупился низкорослый одутловатый человек в богато расшитом жилете. — А душа душу чувствует.

— Призраки — не души, — уверенно возразил Мастер, решив развеять фантазии на этот счет. — Кое-что большее. Душа способна разве что напугать, если вы ее увидите, в чем я лично сомневаюсь. Только истинное зрение способно различать энергию.

— Так кто же они? И почему убивают? — все ждали ответа и прежде, чем Мастер успел меня остановить, я сказал:

— Это люди, искалеченные магией.

Я почувствовал встревоженный взгляд Мастера. Неужели он думает, что все, кто собрался сейчас в таверне, обвинят нас в этих бедах и потащат на рассвете сжигать на костре?

Нет, конечно, но, возможно, и стоило бы.

— Эту магию вы сотворили? — спросил Гевор о том, о чем не решались спросить другие.

— Нет, — я усмехнулся, говоря то, что казалось наиболее правдоподобным и значимым. — Эта магия была заключена в стенах города и пришла из древних времен вместе с драконами. Но вот кто выпустил ее наружу? — я оглядел залу, и народ внезапно потупился, будто испытывая вину. — Кто-то из собравшихся здесь был в Форте, когда это случилось?

Все по-прежнему молчали, и теперь я понял, почему Яницу все же дали говорить первым. Потому что у рыбаков пропал ночной улов, торговцы боятся нос высунуть наружу до рассвета, у кого-то погибла корова или сбежали козы, кто-то лишился выручки или, как хозяин таверны, ее приумножил. И только красильщик видел все собственными глазами.

— Народ разбегается, — сказал Яниц сдержано. — Многие погибли сразу, кто-то потом по глупости или незнанию. Безусловно, в порту приютили людей, что вырвались из сошедшего с ума замка, но что дальше? У кого были родственники в предгорьях или в Серетили, все собрали то, что еще осталось и двинулись каждый своей дорогой.

— А маги?

— Я видел одного уже после того, как ваши призраки вышли за стены, — сказал Матиас торопливо. — Но, думаю, этому никакие призраки не страшны. Палач города, он перехватил у меня кружку эля и уехал. На вопросы не отвечал, очень торопился, ударил мальчишку, таскающего для меня воду, потому что тот не уступил ему место в проходе между столами. Бедняга Пат неделю щеголял заплывшим глазом и хромал, какая уж тут вода?

Нет, не видели мы добра от магов, — и он многозначительно глянул на опаленный угрозами Мастера запорный брус двери.

— Ну-ну, так где сейчас те, кто уцелел?

— Прячутся в основном. И не знаешь толком, кто там был, а кого не было. Я бы на их месте даже вспоминать об этом не хотел. Многие потом с утра из города потянулись, кто пересидел. Призраки к рассвету присмирели, а, может, маги ваши их немного утихомирили, да только ненадолго. Кто в первый день под солнцем не вышел, те, я думаю, там навсегда уже.

Мастер в упор посмотрел на меня и его взгляд отчетливо спрашивал: «где они все?»

— Ну, если магов нет, то, быть может, кто-то из уважаемых людей выжил — Ларка или Оружейник, Рене опять же? — я с надеждой оглядел залу, но все молчали. Народ, придвигаясь к соседям, тихо перешептывался. Портовые девки фальшиво улыбались, сидя на коленях у клиентов.

— Днем на площади расспрашивайте, наверняка кто-то знает, — сказал за всех Матиас. — Порт сейчас еще разросся, и народу тут по-прежнему много. Те, кто не хочет быть найденным, могут легко затеряться. А мы так не любопытствовали, мы своей жизнью живем, не вашей. Нам еда нужна, рыба, моллюски, хлеб, мясо. Нужно поля обрабатывать, воду носить, ткать, выделывать шкуры, плавить стекло и металл, за скотом ходить. Травы нужно собирать, а как теперь это сделать, если на ночь под открытым небом остаться — верная смерть?

— И далеко так? — уточнил я, чувствуя себя виноватым.

Люди смотрели на нас снова с неодобрением и одновременно с ожиданием, что вот-вот мы с Мастером встанем и выйдем за дверь, чтобы сразиться с призраками и уничтожить их.

— Далече, но чтобы только не рисковать. Люди, когда уходят, торопятся, скот гонят даже после заката, и проходят вроде целыми. Мы не отрезаны, нет, скот весь угнали подальше, чтобы не потерять, значит. Пастухи с ними все ушли. Да и с призраками этими жить можно, только рыбаки вот страдают. До рассвета в море не выйдешь, теперь не знаю, как там с промыслом вообще пойдет, если и вправду змей водяной всех пожирать будет…

Люди говорили все возбужденнее, что-то друг другу доказывали, и я повернулся к Мастеру:

Надо бы нам поговорить…

Что еще?

Это прозвучало недовольно.

Мне нужна твоя помощь. Сейчас мы очистим разум Марики, но я плохо представляю себе, как это сделать, не навредив ей еще больше, потому мне понадобится твое участие. Потом нужно будет спуститься в Библиотеку или иным способом загнать в Святовяще и запечатать там призраков. Потом, о Высшие, потом нам нужно будет подняться в лежбища, нужно найти драконов…

Нет.

Что нет?

Ты не притронешься к Марике.

Молчание между нами было подобным грому.

Почему?

Потому что любое прикосновение к разуму способно его разрушить.

Но ты же сделал это со мной!

И я больше не пойду на подобное. Нет, Демиан, все останется как есть, потому что она предназначена дракону.

Что?!

Я резко вскочил, но моего порыва уже никто не заметил. Я в упор смотрел на Мастера, который не отводил взгляда.

Я тебе говорил уже об этом, неужели ты не услышал меня?

Ты сказал, что предназначенный для дракона человек находится на Бегущей. Ален! Ты говорил об Алене! Это он предназначен дракону!

Ален? — будто эхо. Маг на мгновение замолчал, повернувшись, вглядываясь в лицо юноши, потом согласно кивнул. — О, Демиан, неожиданно, но да. Второй человек для дракона. Так внимательно я на него не смотрел. Вот это удача — все под рукой. Два калеки! Значит, нам действительно придется подняться в лежбища, их пора показать Древнему.

Нет, не так! Только после того, как мы разрушим чары Лааль!

Если дракону понадобится, он сам их разрушит.

Ты хочешь ее убить?! С этими стенами в разуме дракон разорвет девчонку на части!

Мне хотелось ударить Мастера, я с трудом сдерживался.

Поверь мне, Ален не лучше. У них всегда одинаково шансов. Нет, я не хочу ее смерти, Демиан. Напротив, я не знаю что делать, но пока мне придется делать то, что необходимо: вести ее к дракону. Быть может, мне удастся подыскать ей замену, потому что я не имею права отдать ее Древнему. Она носит мое дитя.

— Как?! — ахнул я вслух. — Ты же говорил, это невозможно! Все знают, что это невозможно!

Смотрящий не может иметь детей, потому что ему не позволит дракон, — терпеливо пояснил Мастер, глядя на меня с укором. Этот его назидательный и осуждающий взгляд привел меня в бешенство. — Но драконов нет. Я узнал, что драконов больше нет, когда мне стало очевидно, что в ее чреве зреет мое семя. Ты не представляешь, что это значит для меня. Для любого из нас. Это дитя — начало новой жизни, Демиан, и подтверждение того, что мой Ночной дракон мертв. Я не знаю, как это произошло, но я выясню. И я буду беречь Марику больше собственной жизни, потому что это все, что у меня осталось. Теперь она моя, я предупреждаю: не подходи к ней и не прикасайся. Я не позволю тебе сломать то, что еще живо, разрушить мою и ее надежду. Только попробуй к ней сунуться и я… не вынуждай меня делать то, о чем я потом пожалею.

Я молчал.

Поверь, так будет лучше и для нее. Если вернуть девочке верное восприятие, она наложит руки либо на себя, либо на дитя. Это неприемлемо.

Я отвернулся, легким движением сбросил тяжелые запорные брусы и, отворив дверь, вышел из таверны.

— Заприте! Заприте, — завопил кто-то истерично. Дверь тут же захлопнулась за моей спиной, таверна наполнилось возмущенными криками, но я не слушал слов. Я знал, что Мастер не последовал за мной, чувствовал его облегчение, когда этот разговор прервался.

Меня снова предали.

Решительно, я разорвал связь, которая многие годы связывала нас, разбил тонкую нить на звенящие осколки и бросил их под ноги, преисполненный слепой ярости. Теперь я был готов делать то, что уже невозможно будет исправить. И мне было все равно.

Дождь ослаб, превратившись в мелкую морось, небо посерело, затапливая собой мокрые, поблекшие и молчаливые улицы. Наступило утро нового дня другой жизни. Жизни в страхе перед чувством времени. Жизни без надежды и спасения, без доверия и поддержки. Жизни без драконов.

2.04.2014