— Ну что же, — занятый своей новой рукой, тем не менее, я вспомнил о делах насущных. — Теперь поговорим.

— Это первое, чем мы могли быть полезны, но, как я понимаю, этого мало, — Лааль поджала губы.

— Мало. Всегда будет мало, — я ей подмигнул.

— Ты уж постарайся умерить свои аппетиты, — предложила женщина бесстрашно. Нет, она совсем не боялся меня, хотя и была вынуждена идти на поводу моих прихотей.

— Посмотрим, — я потянулся через стол, взял из вазы кисть винограда. Упругие матовые ягоды лопались во рту, взрываясь кислотой и сочной сладостью. Я был на волосок от смерти, но остался цел. И теперь невредим. Каждая клетка моего тела кричала от удовольствия, впитывала в себя то, что раньше считала обыденным и привычным. Запахи, вкусы, ощущения.

— Расскажи про сердце водяного змея, — предложил я и жестом указал Гевору на стул, так как он нервировал меня тем, что стоял рядом. Его големы тоже вызывали во мне напряжение, два каменных истукана все также стояли поодаль, там, где маг земли забыл их. Мне иногда начинало казаться, что они подобны марионеткам и движутся только тогда, когда хозяин ими непосредственно управляет, но проверить это у меня так и не хватило мужество. Даже тогда, когда Гевор ушел, оставив меня в подвале один на один с открытой решеткой, я не решился выйти, чтобы удостовериться в своих предположениях. Что же, теперь это останется тайной. Возможно, на какое-то время. Но мне необычайно стыдно будет узнать, что это — именно так. Что в ту ночь я мог уйти из узилища и все исправить. Уже тогда! И нет нужды уговаривать себя, что был не готов, что тогда я бы не ушел далеко и не получил от фантома подсказку.

Заныли зубы.

Я сам убеждал Марику, что нет смысла сожалеть о том, что не было сделано, и вот теперь придаюсь унынию, испытывая никчемные переживания…

— Тебя интересуют легенды? — Лааль казалась удивленной.

— Меня интересует быль, — поправил я и, чувствуя в себе силы, принялся неторопливо есть, ни на кого особенно не обращая внимания. Служанки услужливо скользнули из-за пологов, разливая густое вино и подслащенную воду, накладывая тонкие, полупрозрачные куски солоноватого мяса, отдающего дымом и специями, печеные овощи, исходящие паром. Их живые, пластичные движения также доставляли мне удовольствие.

— Это важно? — почти жалобно спросил Ален.

— Куда ты так торопишься? — укорила юношу Лааль. — Если Демиан готов провести лишние минуты в этом доме, причинившем ему столько… хлопот, значит это и вправду того стоит.

Женщина в упор посмотрела на меня, ища отклик на те раны, что они успели нанести моей душе, но еда была превосходна, а эйфория ее прикосновений так нежна, что я умышленно баюкал ее, оберегая и подпитывая, не давая чувству истаять как утренней дымке.

— Уж и не знаю, к чему тебе это сейчас, но рассказать могу. В двух словах, — она пригубила бокал с белым вином. Легкие искорки пузырьков плясали в нем, оседая на стенках в завораживающем танце. — Эта история пошла из тех времен, когда простолюдины все свои орудия делали из камня, а металл был лишь у господ и ценился как божественный дар опускающихся на горы звезд. Здесь, на Туре испокон веков царствовал матриархат, и мне жаль тех времен. Кое-где и сейчас остались такие устои…

— Да, это жалкие клочки суши на юго-юго-западе, — поддакнул Ален с издевкой. — Там правят женщины и до сих пор эти не знающие развития племена ходят в набедренных повязках и не владеют другой письменностью, кроме рисунков на камнях.

— Отсутствие развития связано с удаленностью, — спокойно возразила Лааль.

— Или с тем, что женщина не умеет настроить струны настоящей торговли. Она бережет свои традиции, и на ее территории нет места ничему новому, кажущемуся таким опасным!

— Оставьте это, — прожевав, потребовал я. — И без того понятно, что друг к другу вы не питаете теплых чувств.

Лааль тихо фыркнула, помедлила и продолжала:

— В те времена, о которых я начала говорить, моя праматерь была королевой Тура. В свитках есть упоминание, что Гуранатан указал на нее в ночь рождения, и молнии били в дом, где она родилась, но не подожгли даже пальмовых листьев на крыше. И, конечно, у нее было право наследования. Эту женщину звали Отасси. Весь остров ждал от нее наследницу, но детей — даже мальчиков — не было. Год за годом разные мужчины входили с ней на ложе, но зачать она не могла. Народ роптал, и как-то утром она встала с постели немой. Не говоря ни слова, Отасси начертала на песке то, что приснился ей сон, в котором сошел к ней с вершины Гуранатана старец из огня и камня. Он повелел ей хранить молчание и отправиться в путь, чтобы отыскать водяного змея и убить его, обменяв жизнь на жизнь.

Ее указаниями Тур снарядил три лебурны, обтянутые кожей и пропитанные вязким соком от течей. Так королева покинула остров…

— Я видел в порту лодки простолюдинов-рыбаков, вы так и не нашли ничего нового в судостроении…

Я и Лааль раздраженно посмотрели на Алена, не способного пропустить возможность задеть за живое. То ли у него были свои счеты к хозяйке дома, то ли так выражалась искренняя ненависть, родившаяся из-за Марики и меня.

— Про те путешествия сложено много песен, — тихо вернул нас в русло рассказа Мастер.

— Да, — согласилась женщина. — Но думаю, вас интересует исход. Высокопарные слова о подвигах как всегда — лишь красивый вымысел менестрелей. Вряд ли их путешествие было столь прекрасным, их ждали отмели и рифы, племена людей, живущих на маленьких островах, вторжение во владения которых сулило смерть; их подстерегали хищные водяные жители, ветра и штормы.

Ее экипаж умирал от сушеной и соленой рыбы, от болезней и ран, а путь и шторма завели их далеко на восток. В живых остались лишь самые сильные, и именно им пришлось принимать бой с морским змеем. Я думаю, им удалось загнать его на отмели и там заколоть, иначе с этим чудовищем простым людям не совладать. То немногое, что известно, содержится в сказаниях Бурунгеле, которые можно встретить и на материке. Но я попрошу моего писца собрать копии этих свитков, чтобы твое плавание не было столь удручающе скучным.

— Что же она сделала, убив змея?

— Искупалась в его крови и вырезала сердце, а потом овладела каждым живым матросом со своих кораблей.

— О, если она была хотя бы в половину так же хороша, как ты, думаю, матросы были рады подобному варварству, — усмехнулся Ален. Я заметил, как дернулась рука Лааль — женщине очень хотелось ударить юношу. Признаться, мне его выходки сейчас также были неприятны, и я глухо сказал, глядя в свою тарелку:

— Еще одно слово, и я попрошу подержать тебя в одной из клеток под нами, пока мы не закончим разговор и не соберемся уходить…

— Вот как… — казалось, Ален был удивлен.

— Именно. У Тура появилось сердце…

— И наследник. Из этого плавания она вернулась с младенцем на руках.

— С мальчиком? — задал я вопрос, который чуть было не произнес Ален, спохватившийся в самый последний момент.

— Да. Змей Терий. Этот мужчина принес много зла острову, превращая тех, кто не способен оплатить дань, в рабов. Он был тираном, отправлял людей на верную смерть добывать железную руду, но твой друг прав — он разрубил тупым мечом беспощадности все привычные устои, привнося что-то новое. И теперь у Тура было сердце водяного змея, реликвия, которая и по сей день ценится выше всего на этом острове. За даром понести потомство, прикоснуться к нему приходят сотни женщин, и он способен восстановить то, что было разрушено…

— Дракон? Тюдора? — напряженно спросил меня Мастер. Удивительным образом мы думали об одном и том же.

— Нужно попытаться, — согласился я.

— Ты не посмеешь коснуться нашей реликвии! — Лааль резко поднялась.

— Я — нет. Ты отдашь сердце Гевору, который поплывет со мной. Он вернется, когда придет срок, и вернет вашу реликвию обратно. А сейчас она нужна мне. Лучшего предложения я сделать не смогу. И не намерен.

Лааль молчала.

— Спроси его сама? — внезапно предложил маг земли. — Сердце всегда говорит с тобой…

— Сердце предало меня, зато обласкало тебя. Если бы я только знала, чем все закончится…

— Я не вижу ничего ужасного, что произошло, — отказался Гевор. — Наш крах обернулся ничем, и за это надо благодарить…

— Богиню Милосердия, я помню, — поморщилась Лааль.

Гевор покачал головой, но промолчал. И я промолчал, мне не нужна была их благодарность. Я ненавидел их всей душой! Каждый раз глядя на Лааль, я думал о том, что достаточно мне сказать Мастеру слово — одно лишь слово — и он уничтожит их всех, мне даже не придется участвовать в этом. Я могу отвернуться, и все закончиться. Могу отвернуться и попытаться поверить, что кто-то из них не придет следующей ночью во сне, чтобы снова и снова пытать меня. Но разве это будет не самообман? Разве это будет не еще одна слабость, которых в моей жизни было с избытком?

— Я решила, забирай сердце, и не забудь вернуться, — обратилась Лааль не ко мне, к Гевору. Маг земли лишь едва заметно пожал плечами, он не ощущал всей величины той ответственности, которую возлагала женщина на его плечи. Похоже, ему было все равно.

— Что, Демиан, есть что-то еще, что ты хочешь отобрать у нас? — Лааль облокотилась на край стола. — Ты забрал две наши самые большие ценности: материальную и ту, что нельзя потрогать. Гордость. Что еще тебе нужно? Зачем с самого начала вы плыли сюда?

— Зачем? — спросил я у Мастера.

— Это не важно, — он отмахнулся слишком легко, но, скорее всего, просто не желая высказываться вслух. Думаю, все дело и вправду в водяных змеях. Маги Форта считали, что это на Туре смогли отгадать тайну управления водяными тварями. — Думаю, пора покинуть сей гостеприимный чертог, если только у тебя не осталось каких-то дел… Сколько времени нужно на сборы?

— Какое-то время, — неопределенно пожал плечами Гевор.

— Мы не станем тебя задерживать, уж поверь, — желчно сообщила Лааль, глядя, как Мастер встает и уходит. — Ты у меня как кость в горле. Вы все! Я думала, что маги, это нечто особенное, но Мастер даже в постели оказался так себе!

Последнее она сказала громче, чем следовало. Думаю, ее услышали все, но это даже не было шпилькой — так, бессмысленный писк насекомого. Тем не менее, я запомню и всякий раз, когда захочу поддеть мага, буду вспоминать эти слова. Думаю, мне удастся позлить его…

Я ухмыльнулся.

Покинув дом Лааль, я вышел во двор и чуть не поскользнулся на влажных, покрытых изморосью камнях. Здесь все еще было прохладно, а на деревьях теперь висели крупные капли влаги.

— Ален, присмотри за Марикой, — попросил я, догоняя Мастера.

— Ты хочешь связать его с драконом Тюдора? — спросил Мастер сразу, как я поравнялся с ним. Магу не было нужды что-либо объяснять.

— Мне нужен запасной план, — неопределенно ответил я. — Ответь мне…

— Нет.

Он свернул и сел в полной темноте на одну из белокаменных скамеек. Я присел рядом, думая о том, что не хочу, чтобы он продолжал говорить.

— Мои связи с Ночным по-прежнему пусты, но неужели ты сам не чувствуешь…

— Вот, — я поднял закрытую заклятьем Гевора руку. — Она похожа на тот браслет отрицания, что удерживал меня все это время.

Маг покосился на мою кисть, потом кивнул.

— Он сковывает тебя, это точно. Думаю, когда взойдем на корабль, я немного поговорю с этим Гевором, и он уберет свои грязные письмена с твоей кожи.

— Пока не стоит, — будто бы отказался я, — вместе с ними разрушится то, что они сделали.

— Уже поздно, Мас, тебе пора спать…

Этот тихий голос заставил меня задохнуться, в нем было столько тепла и заботы, что в висках у меня застучала кровь. К нам подошел Ален, ведя Марику за руку.

— Помолчи, — резко, будто желая ударить девушку, отрезал маг, но вышло так, будто он ударил меня. Чтобы не свалиться со скамейки, я поставил локти на колени и облокотился на них.

— Они собирают лошадей и свитки для тебя. Гевору нужно взять свои вещи и травы, — сообщил юноша тихо, обращаясь ко мне.

И вправду суета нарастала. То тут, то там в саду зажигались плошки с огнем, и тьма медленно отступала. Мимо бегали мальчишки с лампами, поджигая уличные светильники, но я не хотел света.

— Тебе плохо? — встревожился Ален. Сегодня он было особенно невыносим. — Эта Лааль что-то сделала с тобой? Я же говорил, что им нельзя доверять!

Холодная, совершенно ледяная рука Мастера легла мне на шею, я дернулся от неожиданности.

— Спокойно, у тебя жар. Твое тело еще ничего не понимает, так что не требуй от него слишком многого. Думаю, это пройдет. Жар, истощение и усталость.

— Да-да, — вяло согласился я, отвернувшись, потому что Марика подсела к Мастеру, прижимаясь к его плечу. Маг получил то, в чем у него не было необходимости, и старался этого не замечать, сейчас отвергая саму мысль о том, что ему придется распорядиться этим неожиданным богатством. Уверен, он чувствовал себя так же неловко, как и я. Мы оба чувствовали себя дураками.

Из кустов выскочил запыхавшийся мальчик, упал на колени и наклонил голову.

— Что? — резко повернулся Ален.

— Ваши лошади готовы, — сообщил он и, подскочив, унесся к воротам.

— И нам пора восвояси, ни минуты лишней не проведу здесь, — сообщил я и поднялся.

Крайний срок мы пропустили, но Эстолла не ушла. Шива не бросил бы нас на произвол судьбы, и Мархар оказался его же породы. Лошадей пришлось оставить под скалами и продолжать дальнейший путь пешком в неверном свете маленьких огоньков, зажженных Мастером для тех, кто не способен был видеть в темноте. Дорогу указывал Ален и он же первым заметил наблюдателя, который затаился на склоне между камней и сейчас подавал на воду знаки, прикрывая ладонью горящий фонарь. Он зажег его только удостоверившись, что мы те, кто ему нужен. Я не знал этого человека, но Ален говорил с ним уверенно, и было видно, что они уже встречались.

— Вот это да, — тихо подивился Гевор, — никогда бы не подумал, что рифовая бухта может пустить в себя корабль, здесь сплошные подводные изгибы, через которые даже рыбаки не ходят. Не забросишь сети и нет моллюсков…

Потом под берегом ударили в воду весла, зашуршал песок: лодка вышла забрать нас на борт. Места тут оказалось не так уж и много, потому нам пришлось держать все тюки на коленях. Гевор не расставался со своим сундучком, окованным золотыми планками, в котором лежало сердце водяного змея. Он также прихватил с собой два свертка трав, сказав, что на них на материке большой спрос. Дурманы, я так думаю. Ален вызвался помочь их нести, а Мастер забрал у меня сумку со свитками, сложенными аккуратными связками. Лааль, верная своему слову, собрала мне кое-что о тех временах, когда ее праматерь убила водяного змея. Гевор было заикнулся о том, чтобы взять на борт служанок для увеселения, но Ален отверг эту идею: Эстолла была небольшим судном, и лишнему пассажиру на ее борту не было места. И без того мы сами были лишними.

Вскоре я смог увидеть и сам корабль — он медленно вырастал перед нами, но совсем не производил впечатления. После плавания на Бегущей, это низко посаженное суденышко казалось маленьким и ненадежным.

Фантом встретил нас сдержано и сразу отвел меня и Гевора в свою каюту, объяснив, что, по сути, это единственное закрытое помещение на корабле, кроме трюмов. Сундучок с реликвией отправился в рундук капитана для больше сохранности. Вообще, Мархар оживился, узнав про сердце, но взгляды, которые он бросал на Мастера, казались мне недружелюбными. Напряженная атмосфера завладела кораблем, мы были чужаками, и экипаж Эстоллы отнесся к нам с недоверием. Потом стало не до этого, подняли паруса и повели корабль прочь, стараясь не посадить его на коралловые нагромождения, почти неразличимые под густой черной водой. Как Мархар мог столь виртуозно и точно управлять своим кораблем, для нас так и осталось загадкой.

Пока мы были под прикрытием мыса, корабль шел плавно, но стоило ему попасть под ветер и его начало качать как припадочного. Я стоял у левого борта, глядя, как черный силуэт Гуранатана, смягченный ночью, медленно отдаляется от меня и надеялся, что вместе с расстоянием, растущим между нами, ослабнет то гнетущее чувство, которое я испытывал к замкнутым темным клетушкам, полным запаха плесени.

Подошедший ко мне Гевор взялся за канаты и внезапно спросил:

— Как ты можешь так?

— Как так? — уточнил я бездумно.

— Не держать зла. Ты будто воплощение богини Милосердия, в чьей душе нет места ненависти. После того, что делали с тобой я и Лааль, ты…

Он запнулся, считая, что сказал достаточно.

— Я ведь знаю, почему ты не остался внизу, хотя должен едва держаться на ногах, — зачем-то сказал он, немного выждав, будто бы и я сам не знал этого, а он пытался мне что-то доказать. Но то, что он сказал дальше, и вовсе вывело меня из равновесия: — Ты боишься смотреть на нее, Демиан, а она там, внизу, ведь на Эстолле негде спрятаться. Послушай, ты должен решиться на что-то, ведь теперь день за днем ты будешь видеть ее.

Я посмотрел на Гевора вопросительно.

— Я же вижу твой страх, — будто извиняясь, сказал он. — Как бы ты глубоко его не прятал, я научился различать его…

— Опасное знание, — предупредил я мага земли.

— Кто бы сомневался, — тихо засмеялся Гевор. — Тебе придется держать меня поближе к себе.

— Или убить, — предложил я.

Он едва заметно пожал плечами.

— Все равно не понимаю.

— Чего ты хочешь от меня? — разозлился я. — Мне казалось, заставлять меня говорить и выслушивать, это всего лишь работа, которую тебе навязала Лааль.

— Ах, — будто бы с облегчением заметил Гевор, — все-таки она есть. Ненависть.

— Ну, если тебе так и вправду проще, — сдался я. — Прикажешь взять раскаленный прут и доказать, что я способен отомстить? Могу еще приказать раз за разом пропускать тебя под килем, чтобы ты вдоволь наглотался воды.

Мне показалось, что Гевор побледнел. Странно, он сам нарывался на грубость, но я чем-то умудрился напугать его.

— Ни один человек в здравом уме не попросит этого, — как-то хрипло возразил он. — Хочу понять, куда ты все это дел. Неужели возможно такое состояние разума, чтобы не терять равновесия?

— Ладно, — согласился я. — Давай разбираться. Риффат вызывает во мне жалость. Если бы он пытал меня, она переросла бы в ненависть. Его извращенная сущность и без того искалечена желанием причинять боль.

Я мог бы ненавидеть Лааль с ее надменностью и женской глупостью, превращающейся в обычную слабость перед лицом сильного самца. Ее жестокость женщины по отношению к женщине вместо понимания — вот что больше всего покоробило меня…

К нам присоединился Ален, но я сделал вид, что не заметил его появления.

— А ты… никто. Человек, живущий собственным пониманием, человек с собственными принципами и заблуждениями. В чем-то ты вел себя достойно, в чем-то промахнулся. Поверь, Лааль, сама того не понимая, нанесла мне куда более страшный удар, чем все твои пытки. Теперь в голове Марики все перевернуто вверх дном, и это ужасно.

— Но ты ведь в любой момент можешь убрать все лишнее из ее головы.

— Не могу, — с горечью отозвался я.

— Почему?! — с живым любопытством уточнил Ален. — Ты заморозил целый двор и заставил Мастера очнуться, почему не можешь помочь ей?

— Он боится причинить боль, — охотно ответил за меня Гевор. — Ты разве не понимаешь, что Марика принадлежит другому? Сейчас это знание доставляет ей удовольствие, но что будет, если Демиан вернет ей настоящее?

— По мне, — тихо сказал Ален и попятился, — лучше боль, чем грезы лжи. Простите дори, что влез, я тут совершенно не советчик. Хотел сказать просто, что вам нужен отдых, Мастер волнуется…

Отвернувшись, он торопливо сбежал вниз, будто спасая свою жизнь.

— А я ведь все понял, — казалось, Гевор был одержим желанием вывести меня на чистую воду. — Ты мог все это остановить, открыв тайны, которые по твоему мнению слишком опасны. Ради этого стоит пожертвовать всем, и собственной жизнью и ее. Вот чего ты боишься: если разрушишь то, что создала Лааль, Марике останется только твое предательство. Да ты же сам отдал ее Мастеру…

Я ударил его быстро, без замаха, жестоко, как бьют, чтобы убить, желая заставить его замолчать.

Я лгал себе.

Это Гевор пытал меня в душном подвале, расчерченном пронзительным солнечным лучом; это он, не Лааль, ломал мне кости и мягким голосом жаловался, что все происходящее ему не по нутру. И это Гевор молчал, когда Лааль калечила разум Марики.

Удар был так силен, что островитянин упал на палубу совершенно оглушенный. Он попытался подняться, но все, на что хватило его сил, это встать на четвереньки. Влажные от брызг волосы налипли на его лоб, в слабом отсвете масляного фонаря кровь, часто капавшая на доски, походила на темную ртуть. Каждая мышца моего тела была напряжена до предела, лицо закаменело. Все мое существо мучительно извивалось, терзаемое желанием убивать Гевора снова и снова, для того, чтобы вырвать из него признание в том, что он мучил меня по собственной воле. Признание того, что он все бы повторил без колебаний и с радостью. Ведь так же как Лааль, маг земли рассчитывал на простую и безоговорочную победу, но при этом не хотел запятнать себя. Риффат в его алчной ненависти был честнее, чем этот человек, стоящий передо мной на четвереньках и роняющий капли крови и слюны из разбитого рта.

Я не шелохнулся, слушая себя. Что изменится, если я поступлю так, как требует от меня первобытная животная жажда?

— Откуда это? — проворчал я.

— Возможно, я знаю, — Мархар обошел стоящего на четвереньках человека, брезгливо переступив через лужу крови, и приятельски похлопал меня по плечу. — На Туре в таверне говорили, что совсем недавно в здешних водах, возможно, на этом самом месте был затоплен пиратский корабль Ашега.

— Ты пытаешься меня успокоить, да? — скрипнув зубами, раздраженно уточнил я.

— Нисколько. Я прекрасно помню, что раньше твои видения посещали тебя даже независимо от прикосновения к предметам.

— Этого давно нет! Я отдал все, умирая. Теперь я не впадаю в бешенство от чужой злобы и не вижу в предметах ничего особенного.

— Быть может, твое балансирование на грани безумия снова раскрыло этот дар?

— Не хотелось бы, — отказался я. Уверенный голос фантома успокаивал. — Что там про корабль?

— Ашег наводил жути на всех путешественников здешних вод. Он жил не грабежом, но убийством, и команда у него подобралась такая же: отчаянные ублюдки, лишившиеся человечности убийцы, все, кому лучше лежать на дне или болтаться на виселице. Пират, о нем сложено столько легенд и даже поют песни. Неужели не слышал?

Я лишь отрицательно покачал головой.

— Те, кому не повезло увидеть на горизонте парус с костями и парящей чайкой, уже никогда не ступали на сушу, — подумав, продолжал Мархар. — Поговаривают, он рубил еще живые тела на куски и сшивал части по новому, создавая чудовищ, а капитана последнего захваченного им корабля он подвесил над водой и смотрел, как акулы откусывают от него куски.

— Откуда такие подробности, если все, кто стал этому свидетелем, погибли?

— Может и приукрашивают, но на Туре рыбаки нашли рыбину, в брюхе которой оказалась рука того капитана. Кто-то узнал татуировку.

— Как то все это больше похоже на пьяную болтовню, — возразил я. — В следующий раз ты узнаешь, что из вскрытой акулы достали уже не руку, а голову.

— Возможно. Ты встречал упоминание о западном архипелаге?

Я промолчал, и Мархар продолжал:

— Я был на самой дальней его оконечности совсем недавно, хотя это очень далеко, а плавание крайне опасно из-за изменчивых подводных течений. Если не знать их, можно вернуться туда, откуда начал, и толком не понять, как это произошло. К несчастью для меня, я не владею вашими умениями управлять ветром, и в том плавании мне приходилось неделями стоять под прикрытием мысов в ожидании, когда улучшится погода, и я смогу обойти очередной изгиб суши. Команда была истощена, и мы завидели нашу цель и бухту, где могли бы бросить якорь, но внезапно, будто по злому умыслу нас поволокло прочь коварным подводным потоком. Тогда я потерял Тревора…

Фантом задумчиво облокотился на планшир, в его словах скользила горечь.

— Нет, — сказал я глухо, слушая, как затихает внутри меня боль, вырванная наружу грубыми словами палача. — Нет. Мое умение впитывать в себя чувства безвозвратно потеряно.

— Что же, в этом нет ничего плохого, — легко согласился мой друг.

Гевор, наконец переставший мотать головой, тяжело сел, привалившись спиной к фальшборту, и осторожно утер тыльной стороной ладони битые губы. Нос я ему тоже сломал, и теперь он был вынужден дышать, слегка приоткрыв рот.

— Дорасскажи, — предложил я. — Про архипелаг.

— Там живет немало людей. Строят они больше из камня, и на побережье часто встречаются огромные бастионы как дань набегам, совершаемым безжалостными пиратами. Но последние годы имя Ашега звучало много громче других. Он появлялся то здесь, то там и чувствовал себя на борту корабля увереннее, чем многие ходящие по земле. Я слыхал и такое, что он — человеческий потомок водяных змеев, — Мархар посмотрел на меня косо, будто хотел, чтобы я что-то сказал.

Он и вправду верит этим сказкам? Считает, что какой-то пират может управлять морскими змеями? Уж не его ли он искал в своем плавании? Возможно, и его тоже. Сперва, когда фантом начал этот разговор, я подумал, Мархар рассказывает про себя, но теперь мне было очевидно, что он просто пересказывает одну из тысяч портовых баек.

— Теперь пират погиб? — уточнил я.

— Говорят, бесславно, как любая живая тварь, — Мархар пожал плечами. — Так говорили в таверне и превозносили какого-то молодого торговца, принявшего дело своего умершего отца.

— Один сделал то, что не сделали другие? И как же ему посчастливилось найти этого пирата, если ты столько плавал и так его не встретил…

Фантом похлопал меня по плечу, будто одобряя, и отвернулся от воды.

— Мне кажется, торговец распустил слух, что везет рабов на Тур.

— Ты бы сделал также?

— Если бы у меня возникла такая необходимость, возможно, — теперь я вовсе не видел лица фантома. Голос его оставался таким же спокойным. — У Ашега везде были свои уши, и он неизменно выбирал корабль с большим количеством людей на борту, чтобы пролить как можно больше крови. Похоже, это сработало.

Ализ Ату, так зовут того торговца на архипелаге.

— И что же, он взял на борт воинов?..

— Выкупил лучших рабов, сильных мужчин и женщин, что дрались с медведями на торговых площадях для утехи людей. Когда на горизонте торговец увидел флаг с костями и чайкой, рабы были освобождены. Он раздал им оружие, пообещав свободу и в трофеи — взятый на абордаж корабль.

— И нет яростнее человека, чем тот, кто сражается за свою свободу, — процитировал я слова известного на материке мудреца.

— Того, — подхватил Мархар, — чей путь должен был уводить во мрак безысходности. Именно так. Те рабы наверняка были обучены бою в неравных условиях, и оказались на высоте. Поняв, что все кончено, Ашег поджег свой корабль и принялся убивать своих же матросов подлыми ударами в спины. А потом успел вскрыть себе горло, боясь, что его возьмут живым. Ализ Ату свое слово сдержал, отпустил людей и выплатил им подъемные, хотя с корабля пирата им не досталось толком ничего.

И без перехода:

— Демиан, иди за мной. Спать будешь в моей каюте.

— Зачем торговец так рисковал? — не шелохнувшись, спросил я.

— Ради славы, я думаю. Его дела, должно быть, пошли в гору с тех пор. Или ради награды, которую объявил архипелаг, и которая составила значительную сумму, ведь он привез на берег голову Ашега. Или… ради сокровищ пирата.

— Или это и есть сам пират, который решил вернуться на землю, — усмехнулся я своему дикому предположению. — Ведь никто не мог сказать, как выглядит Ашег на самом деле, как же вышло, что этому юноше поверили?

— Не знаю, — хмыкнул Мархар. — Таверны, и все это конечно слухи один краше другого. Выпьешь со мной?

— Конечно, — согласился я, чувствуя нечто давно забытое — эхо той дружбы, которая когда-то была между нами.

— А ты, — сказал Мархар тихо, наклонившись над Гевором, — помни, что всегда есть черта, за которую нельзя совать свой нос. Совершая некоторые поступки, ты поступаешь неумно. Будь благодарен, что жив. Я бы убил тебя на месте, хотя и понимаю, что Демиан поступает хитрее. Ты всего лишь истязал его болью, но он мучает тебя своей щедростью и благородством. Кто знает, что окажется хуже.

Разогнувшись, фантом спустился по трапу и, следуя за ним, я удивлялся, как мягко он ступает по ступеням своего корабля. Будто крадется. Так он прокрался мимо подвешенных под потолком гамаков со спящими моряками, мимо бочек, притянутых канатами и прибитых гвоздями к палубе, мимо темных бортов, от которых тянуло плесенью и, отперев низку дверь в переборке, жестом пригласил меня войти.

Здесь слабо трепетал небольшой фитилек под мутноватым стеклом и, зажигая в каюте второй фонарь, Мархар молчал. Потом, внезапно повернувшись, задал мне обескураживающе строгий вопрос:

— Что это было, Демиан?

Я пошатнулся от того, что корабль взбрыкнул на волне, и, опершись о стол ладонью, случайно надорвал край карты, приколотой к столу булавками.

— А на что это было похоже? — уточнил я, осторожно присаживаясь на узкую койку, чтобы еще что-нибудь не испортить.

— На самодурство, — отозвался фантом. — И отсутствие самообладания! Я понимаю, что ты имеешь на него свои виды, но если островитянин тебе не по зубам, если не можешь с этим справиться, просто сбрось его за борт и забудь об этом. Можешь утешить себя тем, что мы ушли недостаточно далеко от берега и у него даже будет неплохой шанс выжить.

— Очень смешно, — проворчал я.

— Все твои терзания сейчас — надуманные, Демиан, — Мархар достал бутыль и две кружки. — Ты смешон в своих сомнениях. Но на самом деле я встрял не к месту. Что бы ты ни делал — делай это, не слушай меня. Ты тот, кто ты есть, и плевать, что говорят или думают другие. Я, Мастер. На самом деле у тебя есть долг только перед самим собой.

— Сливовое вино? — я принюхался к запаху, вытекшему из открытой фантомом бутыли.

— Сливовица, она крепче. Тебе должно помочь.

— Сейчас — быть может, но завтра с него мне будет худо.

— Будет даже хуже, чем ты думаешь, — «утешил» меня Мархар. — К такому ты не привычен, к жизни среди простых матросов на корабле, провонявшем рыбой и потом. И моя Эстолла при этом образец чистоты. Завтра качка усилится, эта шхуна похожа на челнок неумелой ткачихи.

— Мы поправим и ветер и волны, — я усмехнулся, чувствуя непринужденность. Здесь и вправду воняло, а переборки надвинулись так близко, что давили на бока, но мне все равно стало легче.

— Мы? Ты, весь истерзанный пытками, или Мастер — потерянный и оглушенный? Отрезанный от дракона? Да он никогда не станет тратить свои силы!

— Зачем беречь то, что может потом не пригодиться? — я хлебнул сливовицы. У нее был резкий вкус, крепость и вправду оказалась достойной.

Зверобой и листья малины вместе с валерьяной сейчас могли принести мне куда больше пользы, чем это крепкое пойло, от которого перехватывает дух, но желание напиться до забытья было сильнее доводов рассудка.

— Эко ты порозовел от выпитого, помню-помню, женщины всегда считали, будто ты смущен…

Фантом запнулся, шутка ударила в натянутую ткань моих воспоминаний и вызвала кислую мину.

— Демиан, ну что ты хочешь от меня услышать? — взвился Мархар.

— Правду, — я облизал потрескавшиеся губы. — О том, зачем тебе понадобилась моя дружба.

— Дружба, лицемерие, обман. Мне было велено найти человека нужного свойства, и я его нашел, принял за тебя это решение и отдал магам, но мне страшно было услышать в ответ бесконечную череду обвинений. Вот так, я ничего не хотел слушать! И сейчас не хочу, ну, понял? Потому что сейчас мне все равно! Прошлое уже не вернуть, и то, что происходит вокруг, именно это занимает мой разум.

Он залпом выпил щедро влитое в кружку содержимое и плеснул еще, а я подумал, что раньше вместо этих грубоватых глиняных кружек у него в хозяйстве нашлось бы тончайшее стекло искусной работы.

— Темное сердце, — продолжал он через мгновение. — Не думай, что я оказался на Туре, чтобы вызволить тебя из узилища, нет, мне нужно было сердце!

— Ну, конечно, как я мог так подумать? — с насмешкой согласился я.

— Неверное восприятие событий разрушает целостность всей картины. Не я оказался на острове, чтобы помочь тебе, но ты оказался на Туре, чтобы принести мне его, — фантом покосился на рундук, запертый замком, и этот жаждущий взгляд показался мне слегка безумным.

— Забавно, — как и прежде бывало после болезни или ранения, я легко запьянел. — У тебя такой удачный гребень рассуждений, он помогает причесывать события в любом удобном порядке. С тем же успехом я могу возразить, что судьба послала меня через моря, чтобы найти Гевора и привезти его на материк.

— Вокруг нас бесконечное множество смыслов, пути меняются каждое мгновение, от каждого слова, от любого дела или промедления. Допьешь ты сейчас свою сливовицу, и свалишься в пьяном сне. Это одно, и совсем другое, если ты отставишь кружку, и мы еще немного поговорим. Что-то лишнее будет сказано или что-то нужное. Важное. Или неосторожное, готовое поссорить нас или причинить боль.

Мархар смотрел на меня выжидающе, будто предлагая сделать важный выбор.

— О, — сказал я натянуто, — тогда лучше допить.

Мы сидели неподвижно, лишь мои пальцы, сжимавшие кружку, побелели от напряжения.

— Ну что ж, — фантом казался разочарованным.

— Тебе есть, что сказать?

— Есть, но не уверен, что ты примешь это…

Принять и понять? Да, сейчас для меня это трудная задача, я устал и мысли путаются.

Я медленно отодвинул от себя сливовицу, навалился на стол, сложив перед собой руки, чтобы принять позу, в которой было бы легче сидеть, и невольно уставился на черные узоры на коже. Есть племена, которые делают татуировки по всему телу. Мужчины — чтобы придать себе мужественности, а женщины для красоты. Рисунки на теле широко распространены среди горцев и на равнинах, в сухих ветреных степях. Гораздо реже рисунки наносят на лицо колдуньи и шаманы, изменяя свое обличие до неузнаваемости, чтобы спрятаться от духов и обмануть их.

Насколько мне известно, даже у рисунков, которые наносят для красоты, есть куда более практичный, уходящий корнями в давние времена смысл. Каждый рисунок несет в себе действие, которое зачастую утрачено. Оберегать или отклонять болезнь, дать силу, сделать человека богатым или удачливым. Что означают рисунки на моей руке, какова их структура и как простые символы способны создать преграду для истинной магии?

— Ну давай, скажи и я попробую поверить. С тех пор, как мы пришли в этот мир, ты пользовался чувством времени?

— Я — нет, — сказал он твердо, во второй раз принимая мои подозрения как должное. — Но я чувствую, как это происходит, Демиан, и порой… если я хорошо знаю человека, то могу сказать, кто это делает. Иногда подобное — лишь отголосок, качание весов, едва заметная рябь на привычной мне реке. Так было с тобой…

Он сидел, глядя на меня выжидающе, будто требуя извинений, но я лишь кивнул:

— Теперь дважды.

— Да, дважды, — согласился он. — Мне следовало догадаться, что его так просто снять, этот браслет.

— Совсем не просто, — возразил я. — И только с моей стороны.

— Но ты чувствовал сопротивление, что родилось вокруг? Ты был будто камнем, от которого качнулась вода.

Я лишь кивнул.

— Иногда мне сложно что-то разобрать, иногда это волнение подобно шквалу. И конечно никогда нельзя сказать наверняка, хотя на счет тебя я был практически уверен… Как ты посмел воспользоваться этим впервые, как смог решиться и как ощутил его? Как потом отстранился, совершив лишь краткое касание?

— Сколько вопросов, — пробормотал я. — Мне пришлось это сделать, чтобы выжить, и не забывай, что почувствовать его ты помог мне сам, давно, когда пытался помочь отделить мое время от времени смерти. И уж конечно я знал, сколько нужно взять — всего лишь мгновение.

— Но как же жажда?

— Только желание жить. Сейчас.

— Понятно, — разочарованно отозвался фантом, и я, наконец, понял, о чем он меня спрашивал. Спрашивал, не обвинял. — Жизнь, это ваше законное право и огромный дар, бесценный для вас в силу того, что вы его попросту не замечаете. Демиан, на моей реке все больше волн! Они заставляют меня просыпаться в ужасе и вздрагивать днем. И в том, что пара толчков пришла с твоей стороны, нет ничего удивительного, я всегда знал, что твои способности безграничны.

— Опять ты за свое, — раздраженно отмахнулся я и осекся.

— Ну, наконец-то ты понял, — Мархар плеснул себе еще сливовицы и выпил. — Чувство времени — недоступно, потому что чуждо самой природе живого. Это то, что разрушает жизнь, и лишь люди с червоточиной, с расколотой оболочкой способны осязать его. Одной осведомленности недостаточно, время ускользает сквозь пальцы, оно неощутимо и неуловимо. Но поверь, я не удивлен, что оно очевидно для тебя.

— И чем же я так необычен? Я потомок обычной женщины и фантома? — усмехнулся я. Хмель все же давал о себе знать, заставляя меня относиться ко всему насмешливо и без должной степени трагизма.

— Какая разница? — Мархар посмотрел на меня с сомнением, будто пытаясь решить, стоит ли ему говорить с дураком и дальше. — Смерть, вот что меняет тебя необратимо. Ты приближаешься к ней, она прикасается к тебе, переделывая, ломая то, чем ты был. Также действует и боль, поверь, она рушит любые стены.

— А я вот думаю, не ты ли мой настоящий отец? — кажется, мой сарказм перешел все мыслимые границы. Это от страха и непонимания.

— О, Высшие, какие еще фантастичные теории ты приберег на потом? — возмутился Мархар.

— И это ты мне говоришь о фантастичных теориях?! Давай, выкладывай все: кого ты узнал в потоке времени? Северного?

— Мастера, — отрезал фантом. — Северному тоже доступно это умение, но ни разу, слышишь, ни разу он не притрагивался к этим струнам! Предвосхищая твой вопрос, никто другой из пришедших в этот мир магов не владеет чувством времени.

— А Призрак Форта?

— Нет, он — всего лишь король иллюзий.

— Можно я допью? — спросил я тоскливо, пододвигая к себе кружку. Нет, к такому невозможно быть готовым. Сейчас Мархар заставлял меня выбирать между двумя друзьями. Он намекал на то, что Мастер виноват в этом хаосе, но с Мастером мы не раз говорили о том, что причиной может быть фантом. И как же мне быть теперь? Кого выбрать?

Мархар покачал головой, видя мое смятение.

— Без сомнения, есть и другие. Волн слишком много и у них нет лица, — сказал он мне, будто пытаясь подбодрить.

— Но источник! — простонал я, обхватив голову руками. Внезапно навалилась тягучая головная боль. — Кто-то должен был положить начало всему этому. Обучить…

— Не я, — резко сказал Мархар. — Спрашивай Мастера. И не смей спешить. Даже если это он, все произошедшее гораздо сложнее, чем нам кажется.

— Что ты сделал, Шива?! Как могли твои слова так изуродовать мой мир? Раньше я подозревал одного своего друга, теперь не могу верить обоим…

— Также как и мы не будем верить тебе. Мархар, теперь я Мархар, Шивы больше нет.

— Как часто Мастер прикасается к времени?

— Достаточно часто, и порой его действия порождают большие волны. Ты видел его. Думаю, он вернул свою молодость именно так.

— Это сделал Ночной, драконы не дают нам стареть, их дыхание медленно исцеляет наши раны, даже самые страшные.

— Но не нанесенные временем, — возразил Мархар. — Вспомни, как Мастер умирал от удара бесплотного призрака?

— Умирал, — эхом ответил я, вернувшись на мгновение в ту часть своей жизни, которая теперь казалась сущим бредом больного разума. Разрушенные здания из стекла и бетона обступили меня, я снова ощутил на мгновение ужас преследования и пустоту города, жители которого были мертвы. В той жизни мне удалось спасти мага лишь чудом. На самом деле это была не моя — его заслуга, потому что Мастер рискнул распорядиться смертью для создания новой жизни. Если бы тот мир был до сих пор жив, по камням все еще журчал бы кристально чистый ручей, чья вода стирала прикосновения смерти. Чудится, это невозможно повторить. Создать нечто неподвластное времени возможно лишь единожды.

— Ты заблуждаешься в своем желании видеть в Мастере того, кем ты сам его назвал, — вернул меня обратно, в тесную каюту, похожую на мое узилище, Мархар. — Друга, опекуна, заступника. Послушай меня, Демиан, твой дракон постоянно вливает в твое тело время, но я не ощущаю этих действий. Никогда!

Но если ты не веришь мне…

— Да верю! — выйдя из себя, я повысил голос.

— Почему? — наивное любопытство заданного вопроса остудило мое возмущение.

— Ты мой друг, — нелепо ответил я, чувствуя, что окончательно запутался.

— Я уже однажды предал тебя, отдал магам, подверг опасности, обманул, утаил правду.

— Меня терзает не это, а то, что ты не пришел и не сказал мне все это тогда, — признался я, хотя, на мой взгляд, все это было очевидно. — Честность, вот что я хотел видеть в друзьях. Всего лишь честность.

— И ты не готов все это простить.

— Не готов забыть, но ведь такая жизнь в сотню раз лучше, чем неминуемая смерть.

— Это ты убеждаешь себя или меня? Да, я подарил тебе шанс, но ты считаешь его предательством!

— Парадоксально, согласен, — засмеялся я. — Мы не можем понять друг друга. Если бы ты только сказал правду перед тем, как отправить с магами… Или потом, когда я очнулся в Форте. Все было бы иначе, и эта жизнь далась бы мне куда более простой ценой! Если бы ты только объяснился! Вот, что я называю предательством.

— Ты упрекаешь меня за средства, но я знаю, что именно они сделали тебя сильнее, именно мой обман смог сделать тебя и твоего дракона именно теми, кто вы есть. Это мой выбор!

— Манипуляции, — я покачал головой. — Ты и вправду думаешь, что можешь менять все по своей прихоти?

— Пока это у меня отлично получалось. Ты был мягким и податливым, что бы сделал с тобой Мрак? Подчинил себе? Или вовсе убил, отдав предпочтение девчонке, в которой было больше жажды и силы, чем в тебе?! То, что я делал, давало мне до определенной степени какие-то гарантии в успехе мероприятия.

— И как я могу быть уверен, что твои действия нам во благо? — разозлился я.

— Благо — крайне коварное слово, — Мархар казался удовлетворенным, будто до меня, наконец, дошел смысл того, что он мне втолковывал все это время. — Мое благо и твое, но мы из разных миров и кто знает, какова наша цель? Какова твоя?

Это было слишком для меня, вести такие разговоры сейчас. Его обычные провокации приводили меня в ярость.

— Единственное мое желание, чтобы ни один мир больше не погиб от прикосновения таких как ты! — процедил я.

— Любой ценой, — поддакнул фантом. — Ты позволишь себе чувство времени, уверенный, что сам никогда не используешь его против мира. А что, если тебя вынудят? Что, если встанет выбор — жизнь любимой женщины или лучшего друга против магии времени?

— Я отдал Марику Лааль, — деревянным голосом ответил я, пытаясь сам уличить себя во лжи, пытаясь понять, в какое место ударят следующие слова фантома.

— Верно, но Марика — лишь ребенок, она не успела стать тебе по настоящему дорогой. Ты не знал близости с ней, ни духовной, ни физической. Она тронула твое сердце, но я не могу быть уверенным, что это было нечто настоящее. А что будет, если в твоей жизни появится человек, который дороже всего на свете?

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил я тихо.

— То, что ты услышал меня. Чувство времени слишком опасно, ты не должен использовать его. Так нельзя! И ты должен убедить Мастера отказаться от этой магии. Ох, путь назад будет долгим и трудным

— Почему?

Я внезапно подумал, что в мыслях уже схожу на берег и улаживаю скандал, который разразился, когда прибыла Каторина и не застала меня. Хорошо, если ее приняли другие маги Форта, не нанеся оскорблений. И что же случилось с драконами? Возможно, нам придется подняться в пещеры, чтобы понять это.

— Потому что по пути водяных змеев я не пойду.

— Я убил одного и других не видел, а это самый короткий путь, — возразил я. — Пятнадцать дней, и мы на материке!

— Нет, мы пойдем вдоль песчаных островов на запад, пока корабль не подхватит Тарадос. С этим попутным течением мы со временем выйдем туда, откуда будут видны туманы звенящих водопадов. По самым скромным подсчетам этот путь вдвое длиннее.

— Сколько? — просто спросил я.

— Не меньше четырех недель, но я бы брал в расчет больше. Сейчас плохое время для других проходов, и от того нам придется пополнять запасы воды и еды в самом нежелательном месте. Ты слышал о эрвинах?

— Мужчинах-рыбах? А я думал, что это я тут запьянел…

— Отрицание очевидного — всегда залог невежества, — упрекнул меня фантом.

— Да тож сказки, — я был совсем озадачен. — У моряков таких пруд пруди. Эта, кстати, не самая остроумная. Мужчины воины с рыбьими хвостами, захватывающие корабли путешественников, если я только что-то не путаю.

— Везде невежество, — пожаловался Мархар. — И ты туда же. Умей извлекать существенное из красивых сравнений. Эрвины, или точнее эрвинааны — так они себя называют, потомки аборигенов, издревле заселяющих песчаные острова. Те самые острова, которые нам придется миновать. Множество кусков суши, соединенных рифовыми мостами или разделенных проливами, которые вполне преодолимы, хотя и кишат хищными тварями. Некоторые состоят из одного лишь песка и кажутся мертвыми, другие высятся скалами и темнеют гротами, из которых доносятся призывные крики. Многие корабли сели на мели или разбились о камни, ища источники этих звуков, похожих на крик о помощи.

— И что же это, сирены? — насмешливо поддел я Мархара и решительно глотнул еще сливовицы.

— Это детеныши киричей — морских выдр, которые в глубинах гротов зовут своих матерей или просят еды. Их крики рождают эхо и с ним легенды, но я и сам слышал этот зов, он удивительно похож на человеческий голос…

— На самом деле все эти острова не бесплодны, — продолжал Мархар, наблюдая за мной. — На одних есть вода, на других растительность, рифы дают жителям пищу и строительные материалы. Эрвинааны делают посуду из того, что выносит море, одеваются в ткани, сплетенные из водорослей и способны погружаться на огромные глубины за раковинами. Это их способ выживать и именно он делает островитян опасными. Эрвинааны могут находиться под водой длительное время не испытывая неудобств из-за нехватки воздуха, а по воде ходят на узких лодках, в основе которых склеенные дельфиньи скелеты. Их ребра, залитые вязкой смолой, которая часто выходит из-под камней у горячих источников, отлично подходят для округлых бортов лодки, а выделанная рыбья кожа, пропитанная особыми составами на основе жира, не дает воде проникать внутрь.

Фантом на мгновение задумался, потом уточнил, будто для меня это было важно:

— На более крупных островах можно найти тростник и лодки делают из него. Как только Эстолла войдет в эти воды, мы можем в любой момент подвергнуться нападению. Ночью к нам может подойти или подплыть кто угодно, и мы не будем знать об этом, пока враги не начнут резать глотки. Можно ведь и не успеть проснуться. Драконьи кости! Обычно я обхожу стороной эти воды, но на этот раз нам придется пополнять запас питьевой воды именно там, или же заворачивать в сторону и заходить к архипелагу. Это займет еще больше времени. Значительно больше времени.

— Покажи мне на карте, — попросил я.

— Смотри, — Мархар повел пальцем вдоль обозначенного на карте Тарадоса, потом ниже песчаных островов. — Я иду по большому западному кольцу течений, отворачиваю к архипелагу, чтобы войти в главный порт…

— Так ты ходил в прошлый раз?

— Нет, и больше не хочу повторять тот эксперимент. Вообще сейчас я не хотел бы возвращаться на архипелаг, там столько суши, изрытой водой, что тебе и не снилось, и на каждом клочке земли свои законы. Зайдем в Венуа, и будем вынуждены подчиняться его обычаям. Их богиня благословляет перед отплытием каждый корабль, оберегая его от пиратов, и пока экипаж не посетит храм богини, ему не разрешается выводить корабль из бухты. Мы должны будем оставить там щедрые пожертвования и конечно смысл всего этого именно в этом. Сейчас для нас подобное — огромная потеря времени.

Видя досаду на моем лице, Мархар поделился со мной обретенной мудростью:

— Зря кривишься, Демиан. Обычно мореходство не терпит суеты, а эта вынужденная задержка всегда идет на пользу, потому что позволяет лишний раз осмотреть корабль и сойти на берег, чтобы отдохнуть.

— Так сколько времени займет заход в Венуа?

— Значительно больше, — отмахнулся Мархар.

— Совершенно непрофессиональное заявление, — проворчал я.

— Кто бы говорил? — наш разговор свелся к дурачеству.

— Я в одиночку вел галеон! — возмутился я.

— Тут нечем гордиться, у тебя был козырь!

— Ну конечно, — согласился я шутливо, — в виде остатков силы.

— В виде девочки юнги, — Мархар подмигнул, — которая хоть что-то понимала в снастях.

— Да-да, — поскучнел я. — Убедил. Мы пойдем вдоль песчаных островов и будем осторожны, только постарайся поскорее ссадить меня на берег.

— Идет, — согласился фантом. — Теперь отдыхай, а я пойду. Сегодня ночью буду за рулевого. Ни о чем не волнуйся и, если что-то понадобиться, ты знаешь, где меня найти.

Поднявшись, он взял один из фонарей и вышел, осторожно притворив за собой скрипнувшую дверь.

Я слышал, как за тонкой переборкой переговариваются матросы, но не вслушивался в их слова, медленно, глоток за глотком, уничтожая сливовицу и ожидая, когда хмель окончательно свалит меня с ног. Кажется, я выпил ее всю, прежде чем уснул, а по утру, как и предсказывал, мне было худо. Меня жестоко рвало, как не знающего меру пьянчужку.

Качка стала лишь сильнее, а мрачные прогнозы фантома сбылись: в безопасности, среди друзей мне стало хуже. Куда бы я ни шел, везде встречал Марику, то вышедшую на палубу подышать свежим воздухом, то спустившуюся вниз, чтобы выяснить, скоро ли будет еда. Она была везде, и чаще всего рядом с Мастером.

К тому же пришли сны. Запах пота и гниющего дерева, духота каюты и монотонные скрипы возвращали меня в подвалы дома Лааль. Я снова и снова, открывая глаза, видел стены своей темницы и просыпался в смутном ужасе от боли. Теперь, стоило прилечь, и отголоски пыток вновь рождались в моем уме, убеждая тело ощущать то, что уже давно закончилось. Глоток черносмородинного бренди или сливовицы заставлял разум замолчать, но не придавал сил и не приносил облегчения. Я почти не ел и ни с кем не разговаривал. В краткие минуты просветления я поднимался на палубу, чтобы немного продышаться, или избавиться от очередной порции желчи, подставлял лицо ветру, и ощущал облегчение, вглядываясь вдаль, впитывал в себя потоки, но наполниться ими не мог. Они скользили вокруг, обтекали, почти не проникая внутрь, наталкиваясь на уродливую корку рунических символов, покрывших мою кожу. Попытки пользоваться привычными умениями не причиняли боли, но давались с необычайным трудом, и у меня было все меньше сил и желания практиковать магию.

С тех пор, как я ударил Гевора, он держался от меня в стороне. Быть может, Мархар пояснил ему, что сейчас не лучшее время; быть может, он понял это сам, дав мне, наконец, возможность снять маску.

Мархар несколько раз упрекал меня за слабость, пытаясь пользоваться своим старым авторитетом, но он давно уже утерял на меня всякое влияние, кроме, пожалуй, его обычной хитрости, которую я не всегда был в состоянии отследить. Его намеки, что если я буду продолжать в том же духе, то прикончу запасы спиртного на Эстолле, не вызывали во мне никакого стыда, так как в трюмах помимо сливовицы и бренди были еще бесчисленные ящики с настойками на пурпурных ящерицах и зеленых змеях, считавшиеся на материке сильным афродезиаком. Они пользовались немыслимым спросом у местной знати, а простолюдины с жадностью вглядывались в содержимое пузатых склянок, кто-то с отвращением, иные с завистью.

В целом, в этих бутылях не было ничего особенного, кроме диковинных для материка существ внутри, да сильного пряного запаха, начисто перебивающего всякое желание пробовать этот странный напиток. Тем не менее, крепость у него была подобающая, и на крайний случай я был готов воспользоваться и этими запасами. В конце концов, травы и экстракты змей и ящериц неплохо перекрывали оттенки спирта, в этом был несомненный плюс.

Так шел отсчет дней: вечером я пил, а по утру мне снова и снова становилось плохо. Минуло девять дней.

— Иди и поговори с ним! — потребовал Мархар.

— Если даже присутствие Гевора не заставляет его проявлять мужество, чего ты хочешь от меня? — уточнил Мастер.

— Чего угодно, но это пора прекратить! Ты видел, как он смотрит вдаль?

— Он слушает дракона, — уверенно согласился Мастер.

— Это не Демиан! Он никогда не ждал дракона, он всегда полагался на себя.

— А ты считаешь, с тем, что он перенес, легко справиться?

— Я считаю, что с этим надо пытаться справиться, вот что я считаю! Мастер, ты также потакаешь себе, боишься того, что стоит теперь между вами. Иди и прикажи ему перестать пить. В конце концов, сделай то, что должен сделать друг! Надавай ему тумаков и верни девчонке рассудок.

— Нет.

— Ах, нет! Ты все еще не натешился в ее объятьях? Зная, какое это имеет значение, продолжаешь…

— Нет, — Мастер выдохнул через плотно сжатые губы. — И я знаю Демиана лучше, чем ты думаешь. Что бы я сейчас не сделал, будет только хуже. Марика останется пока при мне. Пока. И, к твоему сведению, я не касался ее. Никогда. Только не я. И ты знаешь почему.

— Неужели та любовь все еще жива?

— Не слова о Рене, понял? Ты не достоин произносить ее имя, даже думать о ней не смей! Сейчас все так, как случилось, и я не стану обсуждать это с тобой, фантом!

— Во-во, иди и обсуди это с ним! А заодно поделись с Демианом знаниями о магии времени, он, также как и ты сам, не стесняется затрагивать эти струны.

— И кто еще? Я должен знать, кто распространяет запретное знание.

— А разве это не ты? — вопрос Мархара прозвучал невинно.

— Смешно, — проворчал Мастер. — Я всю жизнь убивал таких, как ты. И тебя бы убил, Мархар. Ты слишком опасен, особенно теперь.

— Как и ты, Мастер.

— Уж и так? Ночной дракон никогда не позволит мне тронуться умом, чтобы творить непотребства с магией времени.

— Слабый аргумент, Мастер. Ты и Ночной едины, как тело и разум. Что ты почувствовал, когда он ушел и оставил тебя простым чародеем, каких ты презирал? Нет, ты даже хуже их. Чародей с дырой в душе! Ну, скажи, ты тоже постоянно прислушиваешься к нему?

— У тебя манера Демиана меня злить, — неожиданно спокойно признался Мастер.

— Или у него моя.

— Я всегда не мог поверить в его умение быть преданным, но это так. Он предан тебе, несмотря ни на что, но я клянусь, если найдутся доказательства, что ты причастен, я убью тебя.

— Взаимно, Мастер. Если виной случившемуся ты, я заберу время и твое и Ночного.

— Это то, чего никогда не сможет понять Северный. Он считает тебя идеалом добродетели, но ты всегда будешь решать сам.

— И по твоей логике выходит, что я опасен, меня лучше убить. Это ведь так давно между нами! Если бы мои дела не коснулись тебя в те давние времена, сейчас, возможно, ты бы думал по-другому. Но Высшие, я же убил твоего блохастого друга! Это такая мелочь для моей пропитанной кровью совести…

— Тварь, ты еще насмехаешься? — процедил Мастер. — Такой разный со всеми. Шут! Лебезишь перед Северным и мурлычешь у ног Демиана.

— И только ты видишь мое истинное лицо. Да-да, Мастер, я твое тоже!

— Не ссорьтесь, опять будто на рынке, — поняв, что дальше будут следовать лишь взаимные оскорбления, грозящие перерасти в драку, я решил вмешаться и, пошатываясь, поднялся на ноги. Закрепленный на носу груз, плотно утянутый парусиной, отлично скрывал меня от спорщиков. По началу я и вовсе не собирался вмешиваться или проявлять себя — ссорятся и ссорятся — но в какой-то момент из-за их возмущенных голосов у меня вновь разболелась голова. Это было невыносимо.

Признаться, мое появление обескуражило обоих, они повернулись с легкой растерянностью на лицах и, видя это, я сказал с укоризной:

— Вы так и будете тыкать друг в друга пальцами? Ты виноват, нет ты, — я сплюнул за борт. — Пошевелите мозгами, порою из тени проглядывают незнакомые персонажи, играющие решающие роли.

— Какое эпическое высказывание не выходящего из пьяного бреда мудреца, — раздражение Мастера выплеснулась на меня волной презрения.

— Думаешь, умнее других, а на самом деле глуп как осел, — поддакнул ему фантом.

Да уж, зря я влез в их разговор. Как получилось, что внезапно виновным в их дурном настроении оказался я? Неужели это и есть на самом деле источник всех наших бед, или я просто оказался в ненужном месте в ненужное время?

— Это почему я глуп-то? — все же спросил я, хотя ответа слышать, наверное, не хотел. Сейчас фантом мне все припомнит. В таком настроении они на пару с Мастером разберут меня, перебирая по косточкам все, что я когда-либо делал и везде находя промахи и огрехи.

— А кто сказал, что верит мне, потому что я «друг»? — неожиданно спросил Мархар. — Сказать такое фантому! Спроси Мастера, он тебе подтвердит, что только полоумный дурак вроде Северного или тебя может верить порождению времени! Кстати, о Мастере: он тоже твой друг и ты тоже ему веришь. Одно это уже делает его тем понятием добра, которое ты вкладываешь в слово «друг». Но у твоего Мастера собственный интерес в игре — его молодость, ради которой он раз за разом нарушает законы мироздания.

— Я исправляю то, что сделали твои собратья, — ровно отрезал маг.

— Вот-вот! Пора открывать глаза, Демиан!

— Помолчи, — шикнул на фантома Мастер. — Мы с тобой еще побеседуем, а сейчас, если позволишь, я сделаю то, о чем ты сам меня просил: поговорю с Демианом.

— Я предпочту пойти прилечь, — отказался я.

— Да погоди ты, — Мастер поймал меня за рукав. — Я же вижу, как ты мучаешься, неужели не понимаешь?

— Что я должен понимать? — только Высшие знали, как они надоели мне своими упреками, советами и словоблудием.

— Думаешь, умно было разделять сознание с бавуром? — спросил он с таким серьезным видом, что я опешил.

— Да вы с ума сошли! — ахнул фантом. — Нельзя прикасаться к мертвым материям…

— Ты это Демиану скажи, — парировал маг.

— Да при чем тут это? — простонал я.

— Смотри-ка, у него мозг утонул в бренди, — сообщил Мастер фантому. Они с Мархаром снова были добрыми приятелями.

— Захлебнулся, — подтвердил фантом.

— Ты же знал, какую цену платишь, или нет? — уточнил Мастер. Посмотрел на мое лицо, покачал головой. — Или нет… Или не хочешь ее замечать. Когда-то это было совсем немного, верно? Как ты вообще решился на подобное?

— Да знал я, что сущность вцепится в меня как клещ! — поняв, наконец, о чем они, я ощутил жуткую слабость. Действительно, разделяя сознание с бауром, я оставил ей лазейку, щель, через которую ее сознание соприкасалось с моим. И через нее утекала энергия. Я и забыл. Я могу видеть ее глазами, могу сейчас двигаться вместе с ее телом, но во мне не осталось ни капли былого стремления что-либо делать. Да и что это даст?

— Она все это время брала от тебя то, что ты не мог отдать, — настойчиво сообщил мне Мастер. — Пока был Мрак, он восполнял это, теперь она высасывает тебя подчистую. Думаешь, кошмары приходят сами по себе?

Я взъерошил себе волосы. Слова мага для меня были не очевидны.

— Это Феддея продолжает мучить меня, — сказал я натянуто. — Или мое богатое воображение.

— Ни то, ни другое, — возразил Мастер. — Если бы Лааль со своими прихвостнями полезла к тебе, я бы утопил весь Тур в лаве, она это прекрасно знает. Нет, Демиан, эти сны навевает на тебя шерстяная подружка, чтобы ты охотнее расставался со своими силами. Страх обостряет ее нюх и дает ей власть над тобой. Ты что, и вправду думал воспользоваться мертвой материей и выйти сухим из воды? Я думал, ты умнее, — Мастер удрученно покачал головой.

— Честное слово, вы сделали из мухи слона, — проворчал я и побрел вдоль борта, опираясь на планшир. — Мне нужно прилечь.

— Стоять! — скомандовал маг. — Есть что-то еще?

Мархар с удивлением посмотрел на Мастера, и тот сказал глухо:

— Я ошибся, баур не причина. Она сосет из Демиана энергию, но это не критично.

— Такое вообще возможно?

— Как видишь…

«Опять они за свое», — я замер, вглядываясь вдаль, и решился. Сам ведь сказал, что они мне друзья, так почему я считаю зазорным сказать все как есть?

— Боль, в ней причина. Я знаю, что ее не может быть, но стоит мне закрыть глаза… Когда я напиваюсь, она отступает. Вообще, это чересчур… Все это у меня в голове, такое бывает даже когда отняли конечность, а человек все равно чувствует боль. Но я так устал.

Мое объяснение вышло спутанным, но на лице Мархара появилось озабоченное выражение.

— Это можно исправить?

— Давай-ка приведем его в порядок, — согласился Мастер. — Распорядись, пусть нагреют воды и подыщи чистую одежду.

— Мне это не нужно, — я представил, сколько сил придется затратить на все это и ужаснулся.

— Ты сам-то себя узнаешь? — уточнил маг.

— Нет, но меня это мало волнует, — усмехнулся я.

— Тогда ты просто будешь делать то, что я скажу. Будешь сопротивляться, и мне придется унизить тебя…

— Очень мило, кстати, да, — пробормотал я. Мысли путались, меня снова мутило, и я не понимал, то ли мне нужен глоток бренди, то ли лучше перевеситься через борт, чтобы избавиться от жгучей желчи. — Не надейся, что я потом скажу тебе спасибо.

— Мы никогда не делаем что-то только ради спасибо, — согласился маг. — Посиди пока под бортом, вода подоспеет быстро.

Пока я отмывался, ежась от прикосновений свежего ветра, матросы вычистили каюту. Мархар зажег курильницу, в которой тлели какие-то свежие, незнакомые травы, стирающие тяжелые запахи, пропитавшие внутренности корабля. Исчезли следы моего беспробудного запоя, вместо бренди на подносе стоял графин с водой.

Мастер спустился в каюту вместе со мной, зажег еще две лампы, расставив их на рундуке так, что в каюте стало совсем светло, после чего присел на койку.

— Тебе стоило сказать об этом раньше, — упрекнул он меня. — Не мне, так Мархару. Или подумать самому.

Маг взялся прощупывать мою руку.

— Кости целы, здесь и здесь Гевор хорошо соединил их, но на этом все, понимаешь? Это же не фантомные боли, тут все нарушено и оставлено в таком состоянии. Хрящи, нервы, мышцы. Человеческое тело — не спрессованная земля, здесь все связано. Меня смущает другое: почему днем боль уходит. Быть может, это специфика чар. Я еще поговорю с Гевором один на один, зачем он сделал именно так…

Я предпочел не заметить угрозы и перевел тему:

— В Форте придется снять чары, рука рассыплется вновь и мне будет несладко.

— Не думай об этом, вот тебе мой совет. Ничего не повториться, поверь.

— Скажем, перспектива долгого и мучительного выздоровления меня теперь пугает. А вообще, — я пошевелил покрытыми рисунками пальцами, — сработано здорово.

— Не спорю, но не совсем, если принять во внимание, что ты сходишь от этого с ума! Больше никакой выпивки, понял?

— Есть еще дурманы, — пошутил я, но Мастер мои слова принял всерьез.

— Я тебя совсем не узнаю, Демиан. Сколько я не старался, мне ничего не удалось с тобой сделать, но неужели Гевор в этом преуспел?

Я тихо засмеялся.

— Ну да, — озадачился маг, — я и забыл, что когда ты нездоров, твой характер совершенно невыносим.

— Я знаю, почему днем боли нет, — предположил я. — Внимание Гевора днем сосредоточено, чары становятся более плотными, а ночью ослабевают. Вот тогда приходит боль.

— Каменные големы могут существовать и без его внимания, — проворчал Мастер, опровергая мои прежние сомнения на этот счет. — Свое умение он пока держит при себе, но я не тороплюсь. Гевор все расскажет. Сейчас я так же истощен, — маг передернул плечами, будто ему было холодно. — С дырой в душе, Высшие, фантом в этот раз попал в цель. Дракона нет, а я привык на него рассчитывать. Только теперь мне стало понятно твое стремление ни на кого не полагаться.

— Теперь ты уже не против моих практик?

Мастер ничего не сказал, отпустил мою руку и вышел, но вернулся уже через несколько минут и не один. Я чуть было не выругался в голос, когда он вошел в каюту вместе с Гевором.

— Что ты задумал? — спросил я как можно более равнодушно, когда маг земли кивнул мне и, сплетя руки перед собой, встал у перегородки.

— Надо доделать все до конца, — резко ответил Мастер, будто я с ним спорил. — Заодно Гевор поучится уму разуму.

— Сделаю, как скажешь, — отозвался Гевор тихо. Мне показалось, он волнуется и всячески пытается скрывать это. — Я действительно оплошал.

— Мы будем играть на твоей руке как на шахматной доске, — заулыбался Мастер. — Рокировка, Демиан. Иди сюда, Гевор. А ты, терпи.

Мне хотелось встать и уйти, но я справился с собой. Потом мучительно долго Гевор под приглядом Мастера двигал кости в моей мертвой руке. Это была не боль, но я явственно ощущал движение тканей и костей, это было пугающе неприятно. Еще я чувствовал страх Гевора, который разросся за дни нашего плавания. Человек земли, вода сама по себе была для него чуждой и враждебной средой. Он привык манипулировать твердыми частицами, но здесь, чтобы дотянуться до них, ему предстояло проникнуть через тонны и тонны воды. Вот почему он так испугался, что я пропущу его под килем. Непростой задачей было для него находиться на корабле, но Гевор щедро тратил свои силы на то, чтобы исправить недочет, допущенный на Туре. Уже очень скоро кожа его блестела каплями пота, но маг не посмел оторваться от дела. Все это для Мастера было хорошо просчитанной игрой. Он знал, что мы оба доведем это дело до конца, что-то доказывая друг другу. И он был прав во всем.