Многие задаются вопросом о течении времени, желая повернуть события или свою жизнь вспять. Они наивно полагают, что вернувшись, им удастся избежать ошибок и многих бед.

Из заметок Демиана Хромого, Повелителя Драконов.

Все это не в нашей власти.

Безусловно, есть практики, позволяющие разуму возвращаться в прошлое и переживать уже испытанный когда-то опыт памяти с необычайной четкостью, будто наяву. Есть силы, способные в ином случае швырнуть человека в поток времени целиком, но лишь для того, чтобы он мог ощутить собственную ничтожность. Мелкие детали не меняют картину мира. Вы думаете, что движение событий похоже на весы: уберешь песчинку, и чаши перевесят. Это не так, потому что равновесие достигается не мелочами и, вырвав какую-то деталь из потока, вы встретите тысячу событий, которые застигнут вас врасплох, сотрут следы вашего вмешательства и перетрут вас самих в пыль.

Можно сказать, что течение времени линейно, но неоднородно вдоль череды миров. Чем ближе к границе Бездны, тем стремительнее оно развивается. Это не значит, что удаляясь от границы быстрого времени, вы продлеваете себе жизнь или день будет длиться больше. Это лишь объясняет, почему переходя вдоль миров дальше и дальше, мы натыкаемся на более раннюю историю рода человеческого. На мой взгляд, здесь время можно сравнить с теплой патокой. Чем дальше от границы, тем сильнее оно растягивается, становясь тоньше и чувствительнее к прикосновению. Нельзя с уверенностью сказать, но возможно, время глубинных миров куда желаннее для фантомов, вот почему они стремятся проникнуть как можно дальше. Впрочем, утверждать наверняка я не возьмусь, потому что эта тема так и осталась для меня загадкой, на которую нет ответа.

Да, когда я думаю о времени, ощущаю бессилие.

Что же касается будущего, как сплетения событий, здесь также все сложно. Говорят, что будущее могут видеть провидцы по собственному желанию, и маги всячески стараются смотреть в то, что еще не произошло. Я видел будущее наперекор собственным желаниям, но то было не моей заслугой, а жутким предчувствием вещей о том, что еще не произошло. Это умение ушло, когда я в очередной раз подошел слишком близко к смерти.

Последними за борт отправились Баст и Херт. Старший помощник и капитан покинули свой корабль последними под душераздирающие рыдания Марики. Она не смогла подняться и попрощаться с человеком, который был с нею добр, но винить в этом ее было бы глупо. И успокаивать девушку я тоже не стал. С этими судорожными всхлипами из нее выливались боль и страх, но сейчас ей не нужны били чужие прикосновения. А я был чужим. Пугающим и непонятным магом Форта.

Потому я просто взялся за ведро и некоторое время вглядывался в волну, расходящуюся в стороны от Бегущей. Признаться, под пенящейся поверхностью я так ничего и не разглядел, потому вытащил ведро с водой на палубу и принялся за дело. Оказалось, все не так просто. Вода в ведре мгновенно замутилась, а запах крови усилился, приводя мысли в смятения.

— Я… пить… хочу, — расслышал я через рыдания. Драконьи кости, надо было что-то делать!

Бросив щетку, я подошел к девочке и присел рядом с ней:

— Готова добыть немного воды? — уточнил я мягко.

Она кивнула.

По моему указанию она отрезала край шерстяного одеяла, найденного внизу, принесла мне швабру и уцелевший котелок. Швабру я сломал и связал палки так, чтобы получилась тренога, после чего приладил ее внутрь котелка и надел на нее лоскут шерстяной ткани. Он будет хорошо впитывать испаряющуюся воду, а выпущенные с двух сторон края будут оттоком для опресненной воды. Возможно, это не самая удачная конструкция, но сейчас мне в голову более ничего не приходило.

Потом мы спустились вниз и потратили некоторое время на восстановление очага. Дыры, пробитые в кирпиче, пришлось забить наколотыми черепками, чтобы угольки не начали проваливаться вниз. Потом мы развели огонь, и набранная за бортом вода стала медленно закипать.

— Скажи, — внезапно спросила Марика, — а ты мог бы спасти Бегущую и экипаж от змея, если бы…

— Нет, — прервал я девушку.

— Нет? — переспросила она.

— Не мог, раз не сделал, — пояснил я, но сразу понял, что Марика будет интерпретировать мои слова иначе, чем я произнес их, в силу своего невежества.

— Девочка, — взялся я объяснять, — тебе придется понять, что в прошлом не существует «если». Мы не умеем скользить вдоль времени ни вперед, ни назад. Прошлое для нас уже наступило. Никогда не думай о том, что ты могла сделать, но не сделала. Просто извлеки из этого урок и действую в наступающем.

Я вспомнил собственный урок, преподанный мне когда-то призраком Форт. Вспомнил морок, в котором я вернулся в прошлое, чтобы все изменить, но оказалось, что хоть внешне в нем все и иначе, но на самом деле история идет по тому же самому пути.

— Это такой способ избавить себя от чувства вины? — уточнила Марика. Я ожидал от нее чего угодно, только не такого вывода, и невольно улыбнулся.

— Это не попытка обмануть себя, если ты об этом. Это такой способ не тратить свои эмоции на пустоту, — сказал я, но, пожалуй, в некотором роде она попала в цель своим наивным замечанием. Тем не менее, я намеревался стоять на своем, потому что прекрасно понимал, к чему приводят ненужные сожаления и самобичевание. — Думая о том «что бы случилось, если бы», ты понапрасну теряешь свои силы. Уж лучше продумывать «что будет, если…»

— Я слышала, как один человек сказал, будто обдумывание прошлого — верный способ избежать ошибок в будущем, — она не спорила со мной внешне, но я чувствовал в ней несогласие с только что произнесенной формулой.

— Он прав, тот человек.

— Тогда ты что-то не то сказал, — она посмотрела на меня с интересом.

— Все дело в словах. Я и не надеялся, что у нас выйдет понимать друг друга. Ошибки прошлого забывать нельзя. Нужно вычленить промахи, все обдумав, это верно. Но нельзя применять позицию «если», размышляя над тем, что ты могла сделать. Все уже сделано, запомни. Если же ты будешь винить себя в ошибке, то погрузишься в пучину отчаяния.

— Нет, — девушка помотала головой, и я подумал, что ее не мешает хорошенько отмыть.

— Что «нет»? Пусть всегда можно делать что-то лучше или тщательнее, но ты уже не сделала это, ничего не изменить. Там, в прошлом, все уже случилось именно так, и тебе остается лишь нащупать то, что было необходимо сделать. Но гадать о возможностях бессмысленно.

— Удобно, — взглянув на меня зло, сказала Марика, — лишь бы не признавать, что оплошал!

— Я оплошал, Марика, — спокойно сказал я. — Не спас Бегущую, не спас людей. Но я не мог этого сделать, потому что не сделал. У меня нет дара предвидения и умения менять случившиеся события, когда они неудобны, а, значит, для меня не существует «если». На этом — все. Мы более не станем с тобой говорить о произошедшем на Бегущей, это вызывает твое раздражение. Смотри!

В подставленные с боков котелка кружки, куда заходили края ткани, начали стекать капли воды. Лоскут набрал тяжести и я, приметив жадный взгляд Марики, не сдержался, поддел ткань палкой и переложил ее в таз. Подождав минутку, пока она остынет, выжал ее и собрал целую кружку мутноватой, пахнущей шерстью воды. И все же это была пресная вода! Девушка выпила ее всю с быстротой загнанного животного.

Очарованная новым алхимическим опытом, она продолжила эксперименты, и я оставил ее колдовать с котлом и дровами. Снова окинув взглядом фронт предстоящих работ, я чуть не застонал, но тут же одернул себя. Еще совсем недавно мне казалось, что и убрать мертвецов с палубы невозможно — так много их было. Но я взялся за дело и в нем преуспел.

Что нужно теперь? Залитые кровью доски надобно отчистить, пока корка не ссохлась окончательно. Разбросанное оружие надо спустить вниз. Возможно, на Туре придется продать и его. Я имею в виду, конечно, то, что уцелело, а не эти осколки с живописным округлым срезом, что лежат у моих ног. С другой стороны, осколки или нет, но они сделаны из отличного железа и имеют свою цену.

— Драить палубу, крысы, драить палубу! — дурачась и подбадривая себя, звучно прокричал я и, удостоверившись, что под бортом Бегущей нет чудовищ, выплеснул кровавую воду и закинул ведро заново. И едва не выпустил конец, когда над ухом у меня хрипло прозвучало:

— Да, капитан! Только возьму инструмент.

Гаррет, подошедший совершенно неслышно, повернулся и деревянной походкой побрел прочь.

— Эхо рождается в пустоте, — глубокомысленно изрек я, вытаскивая ведро. — Но если ветровой и дальше будет бродить по кораблю и пугать честных людей, это может плохо закончиться.

Я как раз принялся тереть палубу своей рубахой, которая отлично впитывала кровавую воду, когда подо мной что-то загремело, раздалась крепкая, душевная брань и на палубу вывалился Гаррет, весь обвешанный щетками и дырявыми ведрами.

«Похоже, это было не эхо моих слов, а настоящий отклик, — подумал я, с интересом глядя, как бывший затворник сваливает свой груз под фальшборт. — Неужели ему и вправду удастся собрать из обломков души нечто целостное?»

Гаррет, тем временем, принялся ощупывать ведра. Я дважды выплеснул грязную воду за борт, оставляя на морской поверхности кровавые кляксы, когда ветровой, наконец, определился с выбором. Поняв, что так дело затянется, я подошел и поставил перед ним свое ведро с чистой водой. Тот без выражения смотрел в качающуюся поверхность, потом наклонил голову, заинтересованной грязной пеной, налипшей на край стенки.

— Драить палубу, крысы! — повторяя прошлые интонации, прикрикнул я и подумал, что эта манера похожа на приказы Херта.

Гаррет вздрогнул, упал на палубу, задев ведро и расплескав на себя часть воды, но не заметил этого и, намочив щетку, принялся остервенело тереть доски.

— О! — оживился я. — Так-то лучше!

Сам я выбрал себе другое, относительно целое ведро и, поднявшись на мостик, первым делом отчистил там доски. Признаться, это было одно из самых чистых мест на корабле, и я, интуитивно решив начать с меньшего, смыл кровь с планшира, за который держался умирающий Баст и со штурвала, забрызганного кровью Херта, успевшего перед смертью вновь подняться наверх. Потом я осторожно повернул колесо, напряженно вслушиваясь в звук. Неприятный хруст сообщил, что румпель поврежден, но насколько это серьезно, я бы сказать не смог. Наверняка и лопасть судового руля повреждена, но пока корабль идет прямо, мне не о чем беспокоиться. Возможно, его заклинило в таком положении, и это мне на руку. Если руль начнет своевольно болтаться, вот тогда управление кораблем выльется в постоянное подруливание ветром, а это будет истинной мукой и еще более замедлит наше продвижение. Уже сейчас я вижу, что мы идем разве что с половиной обычной, присущей Бегущей скорости.

Оставив все как есть, я спустился к гроту, начав продвигаться в сторону сумасшедшего. Солнце уже клонилось к закату и утеряло свое живительное тепло, а мы отмыли разве что половину судна.

«А ведь еще пушечная палуба! — с отчаянием подумал я и вздохнул. — Еще одно ведро и спущусь вниз, чтобы попить воды и принести ее Гаррету, иначе мы свалимся здесь замертво…»

Сзади что-то зашелестело, заскреблось. Я повернулся, да так и застыл с окровавленной рубахой в руках. На палубе там, где фальшборт был проломлен падающей мачтой, сидело существо, обтянутое перламутрово-зеленоватой, гладкой кожей. Его крупное, местами одутловатое тело было напряжено, с небольшой лобастой головы смотрели внимательно два блестящих, похожих на конские, глаза, лишенных ресниц.

Мы оглядывали друг друга с нескрываемым интересом. На спине твари были костные наросты, похожие на гребни, а по бокам тела длинные ласты, заканчивающиеся изогнутыми, крючковатыми когтями.

Получилось крайне неловко, во-первых, потому что я не ждал гостей, а во-вторых, потому что зверь находился на равном удалении от меня и от Гаррета, продолжавшего самозабвенно тереть палубу. Надо отдать ему должное, ветровой справлялся куда лучше меня. Однако наш незваный гость теперь мог выбрать себе жертву по вкусу.

Главная же неловкость состояла в том, что все оружие, и целое и поврежденное, я тщательно собрал, и теперь оно лежало опрятной стопкой на мостике у меня за спиной. Отличная, надо сказать, была идея, и огромная оплошность! Я привык пользоваться собственными энергиями и, когда мне был необходим меч, он был у меня, обретая под моим твердым намерением плотность, способную противостоять любому не магическому оружию. Теперь же я был совершенно безоружен и не учел этого.

— Ты случайно не ошибся палубой, дружок? — пытаясь привлечь внимание гостя, уточнил я, но достиг неожиданного эффекта: зверь поглядел на Гаррета с еще большим интересом.

— Вот же ненасытная тварь, мало тебе в воде мяса? — продолжая нести околесицу, я бесстрашно надвинулся на зверя в надежде, что он передумает искать неприятности и свалится обратно за борт. Ну, должны же они, как и любые другие звери, бояться людей!

Если тварь и должна была бояться людей, то сама об этом не знала и решила, что закусывать надо начинать именно с меня, ведь я представляю угрозу, а безотказным ветровым можно будет завершить ужин, после чего совершила мне навстречу плавное движение, удивительно быстрое для животного подобного размера. Шкура, покрытая слизью, отлично скользила по доскам, оставляя на них влажный, блестящий след. Его мышцы сократились с потрясающей мощью, и я отпрянул назад, неловко увернувшись от стремительно выброшенной в мою сторону ласты. Эта природная гильотина смогла бы, наверное, отрезать руку ребенку, а взрослому нанести страшные, плохо заживающие раны.

Я бросил короткий взгляд через плечо, чтобы не запнуться о свернутые канаты и, шаг за шагом пятясь, приблизился к лестнице, уводя тварь как можно дальше от ничего не замечающего вокруг себя Гаррета. Зверь полз за мной охотно, разевал пасть, демонстрируя кривоватые желтые клыки, и я внезапно с легкой иронией подумал, что сейчас это несмышленое животное, не обладающее ни магией, ни зачатками разума, представляет для меня куда большую опасность, чем утреннее нападение морского змея. Я поймал себя на мысли, что остро боюсь этой твари, как раньше, в другой жизни и в другом мире боялся встретить в лесу дикого зверя.

Еще совсем недавно я мог позволить себе прикоснуться к сознанию любого животного, поселив в нем покорность или испуг, но не сейчас. Теперь мне оставалось надеяться только на умения тела, не имея права позволить себе прикасаться к оскудевшему источнику магических сил.

Ощутив, что следующим шагом вступлю на лестницу, я развернулся и взбежал по ступеням, нагнулся, подхватывая изогнутый морской палаш, и повернулся лишь для того, чтобы вновь лишиться только что обретенного оружия. Зверь оказался столь прыток, что не отстал даже на лестнице, приняв мое бегство за сигнал к нападению. Когда я поворачивался, он был уже рядом и замахнулся ластой, желая нанести мне увечье. По счастью, я успел повернуться, и под удар попала не открытая спина, а рука, сжавшая оружие. Меч с грохотом покатился вниз по ступеням, из рваной раны на предплечье брызнула кровь, приводя хищника в неописуемый восторг. Он дернулся вперед, желая меня добить, но я отскочил назад за груду оружия, и вытащил еще один клинок с широким лезвием. Многие моряки предпочитали кошкодеры, подобные этому, чтобы наносить мощные рубящие удары. Сейчас я бы предпочел колющий клинок, но, как говорится, за что взялась рука. И без того мое положение было незавидным. Зверь врезался в сваленное оружие, взвыл, повредив себе брюхо, отпрянул, и я, не упуская шанса, взмахом отхватил твари половину ласты с легкостью, с которой топорик мясника крушит кости.

Это была моя безоговорочная победа. Хрящ, обтянутый кожей, упал на доски; лишившийся ласты зверь заметался, проломил своим телом перила и рухнул на палубу, покатился по ней, не переставая выть, а потом заковылял к спасительному пролому в борту. Тяжело перевалившись через край, он со шлепком рухнула в воду, подняв высокий фонтан брызг.

— Демиан! — разнесся над кораблем отчаянный крик Марики. — Это же…

Ее хрупкая фигурка замерла у грота, девушка смотрела на меня испуганно.

— Ну, теперь мы с тобой убедились, что миранги — не выдумка, — серьезно сообщил я, присаживаясь на ступеньку. — Это же настоящая беда, — пожаловался я, оглядывая палубу.

— Ты ранен? — Марика сделала несколько шагов в моем направлении.

— Пустяки, оцарапался, — я приподнял руку, с которой вяло капала кровь.

— Тогда я не понимаю, почему «беда», — девушка нахмурилась.

— Дурочка, посмотри вокруг! — не сдержался я, ощущая, как запоздало колотится сердце, реагируя на пережитую опасность. Бывает, ты успеваешь испугаться, но бывает и так, что испуг и осознание того, что ты только что мог погибнуть, приходят позднее, когда все уже закончилось. В этом и состоит искусство воина.

— Что? — кажется, Марика тоже злилась.

— Я только что здесь все убрал! — проворчал я, сбавляя тон.

Девочка посмотрела вокруг себя по-другому, ее взгляд задержался на бурых мазках, покрывших палубу, и черных полосах слизи.

Поджав губы, она внезапно возмущенно топнула ногой:

— Ты с ума сошел?! Эта тварь могла убить тебя, радуйся, что отделался грязью на досках! О чем ты вообще думаешь?!

— Ну, может быть о том, что ты оставила в очаге без присмотра огонь на корабле, где все сделано из дерева и может загореться в любой момент.

Марика развернулась, скрыв от меня залитое краской лицо, и убежала обратно.

Я перевел взгляд в сторону — Гаррет продолжал спокойно и размеренно тереть щеткой засохшую кровь.

— Мне бы такие нервы как у тебя, дружище, — посетовал я. — Быть равнодушным в момент, когда тебя оценивают с гастрономической точки зрения, это многого стоит. Впрочем, не такой ценой, верно ведь?

Я осторожно ощупал руку, пытаясь понять, почему отнялась кисть, но очевидно, причина была в силе удара, обрушившегося на предплечье. Сама рана казалась не опасной, коготь просто вспорол кожу, но рука ниже локтя казалась чужой, и я с трепетом подумал о нервном яде, какой бывает у некоторых морских рыб. Будем надеяться, это пройдет, и в любом случае надо промыть и перевязать.

Я встал, разрываясь между необходимостью и обязанностью. Оставлять сумасшедшего одного на палубе, куда в любой момент могла взобраться еще одна подобная тварь, было боязно, но и рану нужно было закрыть.

— Демиан! — внезапно донеслось снизу. — Я нашла ткань, чтобы тебя перевязать! Можно отрезать от мотка, который везли на продажу?

Она спрашивала у меня разрешения даже тогда, когда все эти товары были никому не нужны. Впрочем, я остался формальным хозяином того, что уцелело на Бегущей, в этом было зерно правды.

— Конечно! — отозвался я. — Возьми все, что нужно и что удастся найти, я же уже говорил тебе!

— Тогда погоди немного, не оставляй Гаррета одного, я видела в кают-компании флягу Херта, там он держал бренди для себя. Если повезет, он не испортился и пригодится!

Я поджал губы и присел обратно, не спуская глаз с ветрового и положив рядом с собой кошкодер. Произошли две важные вещи: во-первых, в минуту опасности Марика назвала меня по имени, во-вторых, она справилась со своими эмоциями и обидой, делая то, что необходимо. Если дальше все пойдет также, я смогу на нее положиться, а это необычайно важно, потому что поможет нам выжить.

Через несколько минут я увидел Марику, осторожно шагающую по палубе. Она несла кружку выпаренной воды как величайшую ценность, боясь расплескать ее, и зажатый подмышкой отрез желтой ткани, с неровными, рваными краями. Было видно, что, отделяя его от мотка, девушка очень торопилась. Во второй руке Марика несла большую кожаную флягу с теснением в виде профиля парусника. Подойдя, она расставила все это на ступенях и протянула руки.

— Давай, и не ной, я хочу посмотреть, все ли в порядке.

Я едва не засмеялся над ее наставительным тоном, но сдержался, хотя, уверен, она заметила насмешку в моих глазах. Повернувшись, я позволил ей пробежаться по руке неожиданно сильными пальцами. Девочка свое дело знала, тщательно ощупывая кости и пытаясь найти разлом. Ее руки остыли и были приятно прохладными. Я с трудом удержался, чтобы не пощупать ее лоб. Ушел ли жар? Наверное, да, раз руки стали холодными.

Отвлекая меня от мыслей, Марика согнула безвольную кисть, и я дернулся всем телом от острой боли, ударившей к основанию шеи. Я бы сдержался, но эта волна была для меня неожиданностью, и девушка не упустила повода воспользоваться моей оплошностью.

— О, я слышала, маги не чувствуют боль, — сказала она с фальшивым сочувствием и отпустила мою кисть. — Да, видно, опять вранье, но ты же потерпишь? Если не удержишься, я никому не расскажу…

— Да уж, — проворчал я, стараясь не поддаваться раздражению. — Потерплю.

— А кость цела, — сообщила она. — Иначе бы ты уже кричал.

— Вряд ли, — я взглянул на нее с насмешкой и заметил, как на ее щеках выступил румянец. Она пыталась поддеть меня, но вышло иначе, и я поставил под сомнение ее знания о врачевании.

— Или у тебя на коже выступил бы пот, — сказала она, стараясь доказать, что понимает толк в том, за что взялась. — Или появилась бы бледность.

— Совершенно верно, — подбодрил я девушку. — То, что я маг, не делает устройство моего тела отличным от других. Но, конечно, с болью я могу справляться лучше многих. Давай-ка промоем ее и перевяжем.

— Теперь воду можно не беречь, я всегда могу сделать еще, — Марика взяла ткань, оторвав кусок, смочила его, после чего принялась осторожно стирать подсыхающие разводы вокруг раны.

— Точно, — я взял флягу и зубами выдернул из нее пробку. Это действительно был бренди и, на мое счастье, прикосновение водяного змея не причинило ему видимого вреда. Тем не менее, я тщательно принюхался прежде, чем сделать большой глоток. Нет, определенно, напиток ничуть не пострадал.

Отстранив ладонь Марики, я задержал дыхание и щедро облил руку бренди, после чего быстро отставил флягу в сторону, боясь ее уронить.

— Испарина! — победоносно сообщила мне девушка, будто проводила эксперимент, после чего закупорила флягу и взялась накладывать повязку. Закончив, она вздохнула и поднялась мимо меня на ют.

— Демиан?

— Ну что еще? — ворчливо осведомился я, но не мог не почувствовать тревоги в ее голосе, потому не медля поднялся следом. И замер.

Вода за кормой бурлила от движения стремительных тел. Блестящие спины — черные, серые, зеленые и пестрые — приподнимались и опускались, метались невнятными тенями под пенной поверхностью.

— Похоже, все хищные твари здешних вод идут по нашему следу, — тихо сказал я.

— Как раз то, чего ты боялся, — Марика отступила и внезапно прижалась к моему боку, будто ища защиты. Я хотел было сказать, что весь грязен, но промолчал, осторожно положив левую руку ей на плечо и едва ощутимо прижав к себе.

— Это было глупо, спорить с тобой, — прошептала девушка. — Ты же маг, ты же знал лучше. Ну, зачем ты меня послушался?

— Другого выхода у нас не было, — успокоительно сказал я. — От тел все равно пришлось бы избавиться.

— И что же теперь? — она посмотрела на меня снизу вверх и ее глаза были широко открыты. Казалось, достаточно податься вперед, и я смогу заглянуть через эти глаза ей в душу. Странное ощущение.

— Ждать, — чтобы снять сковавший меня морок, я тряхнул головой.

— Скоро придет ночь, и я уверена, они полезут на корабль, чтобы достать нас, — жалобно сказала Марика. — Акулы, я видела человека, которого покусала акула. Страшные раны, вырванные куски мяса, через которые проступают кости. Он так мучился, так мучился, прежде чем все равно умереть… и эти… они будут рвать нас еще живыми. В темноте мы не сможем защититься…

— Тихо, — шикнул я, — без истерики. Ты права, в темноте они будут еще опаснее, но мы же с тобой люди, а они — всего лишь животные. Мы закроемся и проведем ночь внизу. Корабль будет идти по воде сам, в здешних водах нет мелей, а руль невозможно сдвинуть с места. Так что пусть себе твари рыскают по палубе, пусть удостоверятся, что здесь им больше нечем поживиться. Думаю, к утру большая часть их уйдет туда, где остались плавать тела моряков в надежде, что удастся найти еще что-то. Это же всего лишь животные, в них нет злого умысла, только инстинкты, а память о съеденном подскажет, где искать добычу.

— Не понимаю, как можно оставить корабль без присмотра!

— Почему же без присмотра, Марика? Мое внимание направлено на него постоянно, но для этого у меня нет нужды стоять на палубе.

Мне не хотелось ее отпускать, но, чтобы придать девушке храбрости, я отстранился и протянул ей кошкодер.

— Возьми меч и всегда носи его с собой, — сказал я и тут же покачал головой. — Это я конечно глупость сказал, давай найдем тебе что-то более подходящее под твою изящную руку.

— Я не слабая, — тут же ощетинилась Марика, — удержу и этот.

— У Баста был одноручный меч, думаю, он принадлежит тебе, — я спустился вниз и, сдвинув несколько рукоятей, взял простые потертые ножны, которые снял с тела помощника капитана. Это было верное решение, девушка зажмурилась, а когда открыла глаза, в них была решимость.

— Да, — сказала она, — этот меч мне подойдет. Он учил меня с ним обращаться.

— Ой ли? — усомнился я.

— Я держала его и не раз, — сказала она, но теперь, когда ее опекун был мертв, не было смысла скрывать то, что она брала его оружие без спроса. И не было смысла стыдиться этого, теперь никто не мог ее упрекнуть.

— Ну, тогда он твой, — я помог ей приладить ножны на пояс и заметил на ее губах тень улыбки, когда отпустил вес меча, и она ощутила его на своем теле. Согласен, этот вес делает человека сильнее и возвращает храбрость, если, конечно, у человека она есть, но не стоит верить, что меч способен что-то изменить. Без умения он — лишь бессмысленный груз на твоем поясе.

Ничего этого я говорить не стал, иначе это вылилось бы в очередной спор или вовсе в вызов, который она бы бросила мне, оголив клинок. От вспыльчивого нрава девушки вполне можно было ожидать чего-то подобного, а я не хотел сейчас заниматься этими глупостями, хотя, не скрою, я многому бы мог научить ее. Умения, влитые в меня чужим оружием, выжглись в моей душе достаточно глубокими рубцами, чтобы сказать, что я владею мечом в совершенстве. С другой стороны, я всегда избегал применять оружие, не желая упиваться насилием. Не всем суждено быть бойцами, вот, как я оправдывал свое миролюбие.

— Ну, а если они повредят снасти? — погладив ножны, спросил Марика.

— Оглянись, что еще здесь можно повредить? — я вздохнул. — Вряд ли звери столь глупы, что начнут грызть канаты или доски. Подумай хорошенько об опасности пребывания на палубе: ночью никто не помешает стащить тебя за борт. Как оказалось, я все же был недостаточно бдителен, раз позволил себя поранить!

— Ну, мыть палубу с мечом на поясе ужасно неудобно, — неожиданно решила утешить меня девушка. — Давай ты посидишь на лестнице и посмотришь за нами, чтобы не дать мирангам вновь подняться на палубу. Тебе надо отдохнуть, — видя, что я собираюсь возразить, категорично заявила она. — Окуная тряпку в воду, ты намочишь повязку, если она загноиться, будет только хуже. Или, ты думаешь, я не смогу смыть эти разводы?

— Сможешь, — вздохнул я.

— Тогда я ототру их, и мы все вместе пойдем вниз, сумерки уже совсем рядом.

Я молча кивнул и сел, взяв кошкодер в левую руку и положив его поперек колен, готовый в любой момент сорваться с места.

«Страж мертвого корабля», — невесело подумал я.

Ночь принесла успокоение.

Я потратил вечер на то, чтобы через единственный оставшийся открытым порт поднимать воду, а Марика вымыла пушечную палубу. Крови здесь было также много, но в шесть рук вместе с Гарретом мы справились до полной темноты.

Я проверил уцелевшие лампы и запасы масла. Часть его вытекла из бочек и плескалась вместе с тухлой водой в трюме. Случайная искра воспламенила бы корабль в считанные мгновения.

Бочки с порохом тоже были повреждены, и, прежде чем зажечь лампы, я удостоверился, что весь высыпавшийся порошок собран и выброшен за борт.

Теперь на деке слабо трепетали огоньки, порты были тщательно закрыты, я проследил, чтобы ветровой напился и снял грязную одежду, после чего помог ему устроиться в гамаке. Он не сопротивлялся и вполне понимал, чего я от него хочу, но снова казался безучастной пустой оболочкой.

Чтобы не придаваться грустным мыслям о еде — я даже не стал говорить о возможной рыбалке, так как в кишащей хищниками воде вряд ли можно было поймать что-то, кроме зубастых тварей — я поднялся со светильником в каюту и вновь осмотрел ногу Алена. Чтобы снять засохшую повязку, ее пришлось некоторое время отмачивать, но мои старания были вознаграждены: рана выглядела почти идеально. Окруженная широко растекшейся краснотой, она все же закрылась ровной коркой. Надеюсь, воспаление к утру спадет. Юноша дышал достаточно ровно, хоть и поверхностно, лихорадки не было, и я снова перевязал его на этот раз полосой такой же, как на моей руке, желтой ткани. Марика принесла ее достаточно, чтобы несколько дней менять повязки и мне и Алену.

Подумав, я приподнял голову юноши и осторожно, понемногу влил ему в рот воды, время от времени поглаживая по горлу, так как сам он глотать не мог.

На палубе что-то отчетливо грохнуло, Марика, которую я оставил в кают-компании, придушенно взвизгнула, чем напугала меня до полусмерти. Я скатился к ней за два стука сердца и тут же обругал себя за ненужный порыв. Девушка сидела за столом, поджав к груди босые ноги, и испуганно глядя на пробитый дырами потолок.

— Я подумала, — сказала она жалобно, — что, если они проломят доски и все упадут сюда? Они же толстые и тяжелые…

— Просто не расставайся с мечом, — это все, что я мог ей сказать. — Здесь самое безопасное место. Подвесь к балке гамак и ляг отдохни — день был тяжелым даже для мужчины, что уж говорить о тебе.

— А чем я хуже мужчины? — полюбопытствовала она, и я понял, что задел за живое. Мне ужасно не хотелось оправдываться или спорить.

— Мужчины считают, что женщины слабее, — сказал я сдержано. — Но ты, конечно, считаешь иначе и сейчас скажешь мне про силу матери, которая может поднять телегу, придавившую ее дитя.

— Нет, — Марика покачала головой. — Не скажу.

— Ты меня заинтриговала, — я присел напротив нее.

— Мужчины очень сильны, — сказала она уверенно. — Как быки. Если нужно что-то сделать, мужчина незаменим. Он может поднять груз, который надорвет женщине все внутренности. Но когда речь идет об изнурительном долгом труде, мужчина не может соперничать с женщиной. Я не устала, Демиан, так что вполне могу подежурить, а ты поспи.

— Если бы я мог, Марика, — печально сказал я, признавая правоту ее слов. — Если бы я только мог! Но стоит мне уснуть, и то, что осталось от галеона, утонет. Ледяная корка, закрывшая пробоины, растает без моего внимания, так что для меня, девочка, это будет необычайно долгая вахта.

Ее зрачки расширились, и я видел, как играет огонек лампы на влажной поверхности ее глаза.

— Демиан, — сказала она потрясенно, — все это время… я же не понимала. Я грубила тебе и думала, все это потому, что ты хочешь командовать. О, мне так… неловко. Корабль идет очень медленно, Баст говорил, нам ходу еще минимум дня четыре, но теперь, даже если все пойдет также… ты что же, не будешь спать вовсе?

— Не буду, — согласился я. Произнося дальнейшие слова, я был безжалостен по отношению к себе: — Не менее десяти дней до Тура, и все это время мне придется не спать. Более того, мне придется поддерживать ветер и следить за тем, чтобы вода оставалась льдом там, где в бортах зияют пробоины. И это — слишком много для человека, отрезанного от Истока.

— Это будет страшное время, — она не стала задавать ненужных вопросов, а в этих ее словах я почувствовал тоску. Да, я сам ужаснулся смыслу, который в них ощутил.

— Говоря о времени, девочка, ты думаешь о том, что было в прошлом или что тебя ожидает завтра, — сообщил я против воли, — через месяц или год. Я же, думая о времени, имею в виду нашего самого страшного врага.

— О чем ты? — она, конечно же, не поняла меня. Бедная девочка, во что Баст невольно втянул ее, посадив на этот корабль?

— Не бери в голову, — спохватившись, вздохнул я. — Мои философствования не имеют смысла.

— Имеют, — звонко возразила она. — Да, я не поняла, но просто потому, что я много не знаю, того, что тебе очевидно. Теперь ты можешь рассказать мне. Это позволит не спать, ведь за этим я нужна тебе? Чтобы не позволять тебе спать?

— Не сегодня и не завтра, девочка, — сказал я, ощущая неприятную дрожь. Признаться, мне не хотелось проводить все ночи, разговаривая с нею. Это потребовало бы слишком много внимания и сил.

Видя ее разочарование, я вздохнул:

— Девочка, не торопи неизбежное. Иди и беспечно спи, потому что когда придет время держать меня за руку, такой роскоши ты себе позволить уже не сможешь! Хотя, если подумать, положение моего слуги не такое уж плохое. Возможно, он вскоре очнется, и тебе будет полегче.

— Я трудностей не боюсь! — звонко заявила Марика, бросив на меня яростный взгляд, после чего подхватила котелок с теплой водой и удалилась куда-то, чтобы отмыть кожу от противной грязной корки. Ну что же, я обойдусь и холодной морской, благо, мы озаботились заранее и теперь здесь, в безопасности у нас есть все необходимое. В любом случае, стягивающая кожу соль предпочтительнее крови.

Я тщательно промыл волосы, сменил рубашку и штаны, с досадой обнаружив ниже колена вырванный клок. Некоторое время я с сомнением разглядывал нанесенный моей одежде ущерб, перебирая вещи, собранные в дорогу, и понял, что я вовсе лишился двух сорочек с серебряной оторочкой и одних брюк. Куртка с лисьим воротником оказалась безвозвратно испорченной, как и удобные сапоги из мягкой кожи.

Вздохнув, я решил обойтись тем, что осталось, ведь свое всяко лучше чужого, а прорехи можно и залатать, у меня впереди для этого много времени.

Потом, главным образом для того, чтобы занять себя, я взял лампу и принялся внимательно исследовать трюмы, выискивая неиспорченные вещи. Их было куда больше, чем казалось сперва, но в некотором роде мне пришлось справиться с отвращением. Это походило на исследования протухших кишок в поисках не подверженных гниению брильянтов.

Так, уцелели ткани и кое-какие меха, некоторые бутыли с яблочным уксусом, настоянным на травах, часть утвари. В ящиках я нашел несколько целых, закрытых сургучом бутылей вина, и, разглядывая их, пришел к выводу, что содержимое могло остаться нетронутым. А вот сосуды с зерном и салом были разбиты все до единого, а в черепках копошились черви.

Я открыл сундуки с поделками и обнаружил, что дерево все разломано и поражено жучком. Это было неприятное открытие, и я торопливо залил все, что нашел, прогорклым маслом, надеясь, что это убьет жучка и не даст ему возможности наброситься на доски Бегущей. Впрочем, корабли пропитывались особыми составами против вредителей, и я не был уверен, что эти шуршащие насекомые смогут безнаказанно сгрызть судно.

Потом я долго разбирал красивые шкатулки с украшенными самоцветами кинжалами работы лучших мастеров Инуара внутри, но не нашел ни одного изделия руки Оружейника. Он был не тем человеком, который стал бы ковать безделушки на продажу.

Нашел я и несколько уцелевших, усиленных жилами и украшенных тонкими накладками из кости, луков. У островитян не было подходящих материалов для такого мощного и красивого оружия, я подозреваю, не было и умения, потому корабли часто везли их на продажу, как и отлично сбалансированные стрелы с красочным оперением и трехгранными легкими наконечниками.

Поняв, что начинаю задыхаться от вони разлагающихся продуктов, я подхватил лук и колчан со стрелами, решив потратить время на то, чем давно уже хотел заняться.

Я с теплотой вспомнил старый сад Форта, где были оборудованы длинные аллеи под стрельбища. Оружейник обучал детей среди пестрых теней старых яблонь, наполняя замшелые закоулки веселым детским смехом. Я вспомнил, как следил за ним, изучая жизнь учителя боя, приняв решение во что бы то ни стало похитить его оружие. Одно лишь прикосновение к рукояти в те времена давало моему телу умения, заключенные в клинке. Теперь все эти знания были со мной, хотя не скажу, что похищение тогда прошло без накладок.

Я улыбнулся. Однажды Оружейник сделал вид, что оступился, и пустил стрелу из небольшого тренировочного лука прямиком в крону дерева. Там стрела застряла в сучке, и он обещал свежий пряник тому мальчишке, который решится забраться на высоту и достать стрелу. Вызвались двое, и это не было опасное соревнование, они взбирались вверх последовательно, а учитель метко послал стрелу второй раз, чтобы и другому мальчишке было интересно вытаскивать ее. И именно второй победил, оказавшись ловким и быстрым, как белка.

К чему я все это вспомнил? Тогда я обучался искусству меча и никогда не брал в руки лук. Много позднее я охотился с арбалетом, но это совсем не одно и тоже. Теперь пришло время поучиться тому, чем я совершенно не владел.

Вернувшись на пушечную палубу, я подвесил у дальней стены светильник, добавив света, вынул из очага остывший уголь и начертил на переборке кольцевую мишень.

Некоторое время, кряхтя и морщась, пытался захлестнуть петлю тетивы, пока не догадался пошире расставить ноги и зафиксировать таким образом нижнее плечо. Теперь, чтобы согнуть лук, было нужно меньше усилий, и он перестал извиваться и ускользать. Пожалуй, это была моя маленькая победа, и я с удовольствием поднял лук, примериваясь к его упругому натяжению.

Пораненное мирангом предплечье отзывалось неприятной ноющей болью, но скованность в кисти прошла. Продолжая плавно отводить руку, я ощутил, как напрягаются мышцы спины, будто в выстреле собиралось участвовать все мое тело. Решившись, я плавно вернул тетиву на место, взялся за стрелу и с трепетом наложил ее.

Лук казался одновременно изящным и неуклюжим в моих руках. Я совершенно не представлял, по какой траектории пойдет стрела, и когда выстрелил, обнаружил, что наконечник с тупым стуком вонзился значительно выше и немного левее центра мишени. От резкого звука над моей головой родилось суетливое движение встревоженных тел.

— Всего двадцать шагов, но ты не попал в цель, — из темноты выступила Марика. Я глянул на нее через плечо и едва сдержал удивленный вдох. Девушке пошла на пользу горячая вода. Ее едва достающие до плеч волосы были тщательно промыты и теперь заметно вились, обретя чистый и здоровый блеск. Марика взяла полосу синей с золотым узором ткани — самой дорогой, которую ткали в мастерских Форта, — и несколько раз обернула ее вокруг своей тонкой, будто травинка, фигуры, перекинув свободный конец через плечо. Талию она перехватила золотым шнурком с кистями, а сверху затянула перевязь с мечом, который вовсе не портил ее гибкий и сильный образ. Я невольно подумал, что девушке непременно нужно отрастить волосы хотя бы до середины спины. Это украсит ее как нельзя лучше.

— Ну, скажем, я впервые держу в руках лук. Мне часто доводилось стрелять из арбалета, но я уже понял, что лук ни на что другое не похож.

— Магам доступны все умения, — помолчав, нараспев сказала девушка. — Они искуснее других в любом деле, а грядущее для них походит на прямой путь, который просматривается далеко вперед.

Казалось, она разочарована.

— Так говорят, но я вижу совсем другое: людей, окруживших себя тайнами. Где же твой дракон, Демиан? Где дракон дори Мастера? Почему они не спешат нам на помощь по одному лишь вашему приказу? Или я просто чего-то не знаю?

Еще недавно Марика боялась произносить мое имя, но сейчас без опаски говорила прямо о том, о чем думала. Обвиняла и требовала. Что же изменило ее? Рана на предплечье, нанесенная обычным диким зверем? Стрела, прошедшая мимо цели? Видела ли она мою уязвимость, дающую ей повод наступать на меня, или это была заносчивая храбрость?

— Ты выбрала неверное время, чтобы судить или делать выводы, — с упреком сказал я. — И, если мертвого чудовища, оставшегося за кормой Бегущей, и этого корабля, которому место на морском дне, и ветра, наполняющего паруса и несущего нас к спасению, мало, я не знаю, что еще могу предложить тебе. И уж точно не существует в этом мире безграничной силы, неподвластной обстоятельствам.

Но ты права: драконы не прилетят. Сейчас они далеко даже от нас, резвятся в воздушных потоках во имя создания новой жизни. И я не смею их упрекать.

— Я все время забываю, — тихо сказала Марика, — почему ты так податлив и мягок. Не представляю, как ты терпишь все мои оскорбления. Кто я и кто ты?.. Я совсем не подумала, что только у простолюдина есть нужда в умении подстрелить дикую козу или зайца, пользуясь оружием, которое он может смастерить сам. У тех, кто учится грамоте и манерам, нет на эти глупости времени.

Она подошла ко мне и, глядя вопросительно, протянула руку, забирая лук.

— Тебе не следует этим заниматься, посмотри, на повязке проступает кровь.

Я посмотрел на бурые пятна, но это были лишь следы уже запекшейся крови.

— Это пустяки.

— Лучше поберечь руку, раз твоя магия направлена на другое, — Марика с любопытством осмотрела накладки из резной кости, взвесила в хрупкой руке мощное оружие. — Он тяжелый.

Она улыбнулась, а потом одним слитным движением подхватила стрелу, положила ее на лук, натянула тетиву и, почти не целясь, выстрелила. Стрела, возмущенно зашипев, ударила в центр намеченной мною мишени.

— Я уверена, — сделав эффектную паузу, продолжала Марика, — что в другое время одного твоего желания было бы достаточно, чтобы стрела попала точно в цель, но сейчас ты управляешь только телом, и в случае с луком делать это надо по-другому.

Она взяла другую стелу, показывая мне, как верно ее держать, чтобы уложить на тетиву сразу, а не прилаживать неловко, теряя время.

— Вот так, натягивая, не опускай локоть и не вздергивай плечи. Твои рука и стрела направлены в цель вместе с желанием поразить ее. Немного поверни кисть, иначе спущенная тетива сорвет тебе кожу на запястье.

Она плавно натянула лук, держа тетиву двумя пальцами, а я стоял, отрешенный, и глядел на изящную фигуру, столь играючи обращающуюся с мужским оружием. Неровный свет от слабо раскачивающихся ламп стелился по белой коже волнами, оживляя сосредоточенные и одновременно спокойные черты лица.

Она повернула голову и прямо встретила мой взгляд, но через секунду на щеках Марики вспыхнул различимый румянец и я понял, что наблюдаю за ней слишком пристально и, сам того не желая, улыбаюсь. И улыбался я не тому, о чем подумала Марика. Не тому, что меня поучает юная девица.

Она торопливо вернула мне лук и отступила назад:

— Надеюсь, это поможет. Если возникнут вопросы, я готова ответить. И, если ты вздумаешь поучиться владеть палашем, я тоже могу кое-что подсказать, хотя в мечах я не так сильна.

Я с трудом отвернулся, натянул тетиву и выпустил стрелу почти не целясь, ощущая внутри напряженное ожидание. Стрела, само собой, прошла в стороне от цели, вонзившись в балку, и едва заметно задрожала. Сила выстрела была такова, что она ушла в плотную древесину на одну треть.

— Ничего себе, — пробормотала Марика. — Я думаю, у тебя все получиться, нужно только потренироваться. Не знаю как у вас, у магов, а у нас этому учатся с малолетства, как и бою на мечах. И, если к стрельбе бывает талант и человек может за несколько лет научиться поражать в полете летящую птицу, то с мечами, я слышала, все намного сложнее. Этому учатся всю жизнь и продолжают учиться и совершенствоваться до самой смерти.

— Все так, — согласился я. — Иди-ка ты спать, Марика, и ничего не бойся. Хоть с луком у меня нелады, но уж с мечом я справляюсь, и никаким мирангам тебя в обиду не дам.

— Это обнадеживает, — сказала девушка и, от чего-то совсем смутившись, удалилась в каюткомпанию.

Учиться годами — нет, это было определенно не для меня. Я привык овладевать навыками быстро и эффективно. Раньше я владел хорошим инструментом для этого: умением впитывать в себя застрявшие в вещах, чужие знания. Теперь этот путь был для меня закрыт, но мне не пришлось об этом жалеть. Лук после краткой демонстрации Марики стал мне понятен, и я быстро приноровился к тяжелому, но удивительно точному оружию. Выпустив с десяток стрел и обнаружив, что первые две теперь вовсе невозможно вытащить, так плотно они засели в древесине, я понял, что он отлично повинуется наклону моего тела и руки, откликается на дыхание и неуверенность. Теперь я видел траекторию движения стрелы и понял, что если немного приподнять наконечник, то и двигаться она будет другим путем. Все это привело к тому, что к середине ночи я стал поражать неподвижную мишень с малого расстояния. Не абы какое достижение, но все же уже что-то.

Стрельба из лука увлекла меня, и время шло незаметно, а от резких звуков, с которыми стрелы били в доски, над головой все реже раздавались испуганные суета и шевеление. Это обнадеживало. Не нашедшие чем поживиться хищники начали покидать корабль.

Затрепетал и начал угасать огонек ближайшей лампы. Я прислонил лук к балке и расправил полечи. Ныли пальцы левой руки, на которых пролегли отчетливее белые дорожки, и мне пришлось повозиться прежде, чем снять колпак лампы и подлить масла. Завтра будут отчаянно болеть руки и спина. Это странно, я считал, что нахожусь в неплохой форме, но выходило иначе.

Я неслышно прошел через кают-компанию, мимо подвешенного к потолку гамака, в котором, накрывшись с головой одеялом, спала Марика, зашел в каюту капитана.

И снова ничего не изменилось. Неровный свет затрепетал вдоль стен, отразился в стекле шкафа, стек по бледному и спокойному лицу Мастера. Я поймал себя на мысли, что надеюсь на то, что он вот-вот очнется. Это желание было острым, вызванным страхом перед предстоящими лишениями и тяготами.

И осознав это колючее чувство, я внезапно понял, что ничего не будет. Мне придется сделать это или утонуть, никак иначе.

«Это дурное предчувствие связано с усталостью, — сказал я сам себе. — Ничего этого нет, я не могу утверждать наверняка, что Мастер не очнется. Просто плавание вышло не таким уж легким, как обещали маги, и я немного разочарован…»

Открыв створку двери, я пробежался по потертым корешкам. Книга водорослей и морских трав Льдистого моря; Геометрическое начертание судоходных путей; Седьмая книга сказаний Инуара. Многие книги были разорваны страшными лучами и я, вынимая, складывал их на пол, чтобы больше не мешались на полках.

Я вытянул книгу «Месяц веселой звезды» и оказалось, что это сборник непристойных стихов и кабацких песен. Настроение мое не соответствовало смыслу книги, и я выбрал другую, в бархатном темно синем переплете с тесненным бронзовыми буквами. Астрономия. Внутри переплета были тонкие, пергаментные страницы с созвездиями, просвечивающие одна через другую, разворачивающиеся и складывающиеся в большие картины. Прикрыв дверь и усевшись за стол, я развернул карты, с любопытством читая незнакомые названия. Звезд на небосклоне Инуара было очень много, в безлунные ночи начинало казаться, что это ткань, пронизанная мириадами падающих лучей. У каждой звезды было несколько названий, на языке древних и в соответствии с новыми наречиями. Это было северное полушарие, южное по-прежнему оставалось недоступно. Я подозревал, что совершенно также дела обстоят на Туре, где мудрецы знают все и даже чуточку больше про собственные созвездия, но понятия не имеют, какие звезды расположены над материком. Задумавшись, я задался вопросом, зачем на корабле нужна эта книга, но тут же ответил на свой неуклюжий вопрос: сбившись с пути во время шторма, капитан может ориентироваться по звездам. Для этого и нужны все эти подробные карты на пергаментной бумаге. Судя по потертости переплета, ею пользуются достаточно часто.

Я встал, чтобы вернуть книгу на место, и обнаружил, что в каюте уже не так темно. Полумрак утренних сумерек указывал на начало нового дня. Второго дня после гибели корабля.

Я снова принялся разглядывать полки и нашел несколько более понятных мне книг, которые я вынул и сложил на столе, чтобы при случае углубиться в их изучение. «Биография Короля-ветра» повествовала о некоем герое мореплавателе, который избороздил все окружающие материк воды. Название книги «Божества и культы песчаных островов» говорило само за себя.

Также не осталась без внимания книга «Бунт на корабле», в которой очень последовательно объяснялось то, как нужно обходиться с моряками и на что стоит обращать внимание. Запоздало я сообразил, что разряженные строчки, нанесенные на страницы, принадлежат руке Соленого Херта. Перевернув работу и открыв ее ближе к концу, я убедился, что книга так и не была закончена. Во всяком случае, никаких выводов или завершающих слов здесь не было, а было рассуждение о преданности слуги, что не очень вязалось с общим смыслом названия. Я решил прочесть все с самого начала, чтобы понять, почему капитан Бегущей перешел к такой непростой теме.

Я оглянулся на окно, впитывая дыхание нового дня. Казалось, ничего и не изменилось, и вот-вот ударит корабельный колокол, оповещая о снятии вахты, и послышатся шаги, и смурной по утру Херт прочистит всем уши своей отборной бранью, и потянется по кораблю запах жарящихся на кусочках сала яиц.

Я прикрыл глаза, гоня наваждение прочь, покачал головой, словно упрекая себя за неприятную слабость рассудка, теряющего ощущение реальности.

Резко и тревожно ударил на палубе колокол. Я вскочил и, подхватив меч, кинулся наверх, успев заметить ничего не понимающую со сна Марику, пытающуюся выбраться из гамака. Я взлетел по лестнице и обнаружил, что запоры отодвинуты, а, когда вышел на свет, сразу понял, что случилось: Гаррет задумчиво стоял у рынды.

— Вот тебе и «доброе утро», — вместо приветствия сказал я ветровому и огляделся. На досках осталось множество следов от незваных пассажиров — борозд и царапин, нанесенных на доски костяными наростами, куч помета и разводов слизи. Корабль выглядел снова как после нападения.

Затаив дыхание, я поднялся на ют и взглянул за борт, с облегчением отметив, что в воде за кормой нет былого оживленного движения. Утреннее море казалось спокойным и пустым. От горизонта до горизонта — лишь вода, подернутая легкой, едва заметной рябью, расцвеченная полосами света, косыми лучами, пробивающимися через легкие тучи.

— Ну, слава Высшим, — сказал я, обращаясь к морю. — Если хищники уйдут, глядишь, через пару дней мы сможем выловить какую-нибудь рыбину, чтобы поддержать собственные силы.

Я рассеяно прицокнул языком. Рыболовные крючья и тонкие веревки из вымоченных волокон болотной травы я видел подвешенными к балке, когда спускался в трюм. Впрочем, пока об этом нечего даже думать: голодные, жаждущие набить свои желудки, твари, должно быть, распугали все рыбу на многие мили вокруг.

Я повернулся, но лишь для того, чтобы увидеть хмурое лицо Марики. Девушка выглядела не лучшим образом: к ней пришло осознание, что все произошедшее — не сон. Сейчас, в разгорающемся свете нового дня, она уже не выглядела изящной воительницей, а снова превратилась в несчастного ребенка. Ткань ее импровизированного платья смялась за ночь в гамаке, а на щеке остался отпечаток плетения.

Не успел я оглянуться, как Гаррет вновь принялся мыть палубу, а Марика удалилась в трюм. Подозреваю, она не хотела встречаться со мной, сделав для себя выводы из моего вчерашнего внимания. Восхищенный взгляд на ее умение обращаться с луком был девушке неприятен.

День шел, и я избегал какой-либо работы, чувствуя нарастающую физическую усталость. К тому же положение раненого Алена изменилось и, против моих ожиданий, в худшую сторону. Его тело занялось лихорадкой, и я раз за разом растирал его кожу уксусом, а потом поил водой мечущегося в бреду юношу. Он стонал и говорил невнятно, просил кого-то отпустить его, но слова были бессвязны, и я не мог понять, кто и когда нанес ему такие тяжелые душевные раны, что даже без памяти он помнил об этом.

Мои мысли медленно подходили к ужасной правде: я не знаю, что делать, если он начнет умирать. Идти за ним по пути души? Я не вернусь. Собственных сил не хватит, чтобы одолеть этот путь. К тому же, стоит бросить корабль, и он начнет тонуть, а мы все равно погибнем. Нет, у меня не было решения.

Я не выходил на палубу, пустив все на самотек, сидел то с Аленом, то в капитанской каюте вместе с Мастером. Читал или просто ждал, опустив веки и давая отдых глазам, а перед самой темнотой хотел загнать сумасшедшего под палубу, но обнаружил, что Марика это сделала сама. И еще она сделала множество дел, в числе которых была свежевыпаренная вода для питья и бадья с морской водой для умывания.

— Я вытащила кое-что, что хуже всего пахло и то, что шевелилось, — сдержано сообщила мне девушка, протягивая кружку с водой. — Гаррета я напоила, и он уже спит в гамаке на деке. Ты будешь сегодня стрелять?

— Нет, — я покачал головой.

— Смени повязку, — посоветовала Марика. — Тебе надо было убить миранга. Возможно, его мясо годно в пищу…

Я не стал развивать эту тему главным образом потому, что нет смысла говорить о том, что невозможно изменить. Я уже не убил забравшуюся на Бегущую тварь, теперь сокрушаться было глупо.

Я думал, что девушка отправится спать, но за день молчания она оттаяла и, будто примирительно, спросила:

— Как твой слуга?

— Плохо, — я был рад поговорить с нею. — У него жар и бред.

— В нижней части шкафа Херта есть полка с какими-то травами, там было что-то от желудка и болей. Может быть, дрянные черви не тронули их. Они так шуршат, когда жрут наши запасы, отвратительно, а ты провел всю ночь в его каюте и не слышал…

— Почему ты мне не сказала сразу? — разозлился я.

— А ты не спрашивал, — мое раздражение на нее не произвело никакого впечатления. — Пойдем, я покажу.

Она юркнула вперед меня и, когда я вошел в комнату, уже доставала какие-то свертки.

— Херт знал толк в медицине, — пояснила она, выкладывая их на стол, — на Бегущей не было лекаря. Капитан не брал с собой людей со слабым здоровьем, да и кому нужны такие люди, но Соленый был готов к тому, что кто-то может испытать недомогание. В жизни всякое бывает, и несвежая пища может свалить с ног даже матроса с бычьим здоровьем.

Я развернул крайний сверток, в нем были сушеные листья полыни. В другом нашлась ромашка, в третьем — мята. Еще там была болотная таволга, листья и ягоды малины, тысячелистник и ветки тополя. От желудка, от жара и от ран. Все травы выглядели пересушенными, их много лет никто не обновлял. Утеряли ли они свои лечебные свойства? Возможно. Тем не менее, полынь и тысячелистник часто использовались не только для промывания ран, но и для приема внутрь, чтобы сбить температуру, а аспирин, содержащийся в листьях и ягодах малины, был в этом хорошим подспорьем. Не имея других средств, я воспользовался тем, что мне доступно.

Я размял листья и сделал крепкий отвар, который Марика взялась вливать в горло Алену. Я не стал сопротивляться и с благодарностью принял помощь девушки. Глядя, как ловко она обращается с раненым, я еще раз уверился в том, что детей Инуара не удивишь ни мертвецами, ни ранениями.

Вздохнув, я снова взялся за чтение, таким образом обманывая свое ощущение медленно текущего сквозь меня времени. «Божества и культы песчаных островов» оказались любопытным трудом, в котором описывались верования аборигенов, передаваемые из поколения в поколение. Удивительно, насколько расчетливыми и разумными были принципы жизни, к которым призывали обычаи. Так, нельзя было ловить рыбу третью луну подряд, после третьей луны надо было вынимать моллюсков, а после пятой — крабов. Потом можно было повторять все сызнова. Выкапывая растение ради съедобных клубней, само растение полагалось водрузить на место, чтобы урожай не иссяк и чтобы бог земли не прогневался.

Еще меня удивил взгляд малообразованных людей на мир, окружающий их. Так, аборигены верили, что у каждой тропинки есть свой беспокойный дух, которому на камнях надо оставлять подношения, иначе тропинка будет водить тебя кругами. Только шаманы видят этих духов и только шаманы могут поймать их в силки своих чар, чтобы сделать тропинку совсем уж безопасной. У умелых шаманов в жилищах множество закрытых глиняных сосудов, покрытых символами, в каждом из которых заключен дух. Когда шаману нужна помощь, он выбирает правильного духа и выпускает его. Так, подобные духи пригодны для облегчения родов, для успокоения разума или излечения от болезни. Некоторые духи помогают улучшить улов или облегчить починку вещей.

— Дай я посмотрю твою руку, ты до сих пор не сменил повязку, — сообщила мне Марика, отвлекая от чтения.

— А ты умеешь читать? — глядя, как она разматывает слипшуюся ткань, спросил я.

— Умею, — она с вызовом глянула на меня. — А еще я умею плести кружево.

— И при этом владеешь мечом, — улыбнулся я. — Очень достойно для юной леди уметь все понемножку.

Она внезапно смутилась, даже опустила глаза и жалобно сказала:

— Я ни чем не владею в совершенстве, ты попал в самую точку. Я частенько чувствую себя глупой, потому что ни в чем не добилась успеха. Немного там, немного тут, запомнила эти слова, другие. Мое ли мнение по вопросу или я просто повторяю чужие слова? Никогда не пойму!

— Чем больше ты знаешь, Марика, чем больше слышала или запомнила, тем более полно ты сама можешь оценивать происходящее. И это уже будет твое собственное мнение.

Она неопределенно хмыкнула.

— Я так понимаю, этим отваром можно отмочить повязку и будет даже лучше? Ты можешь мне рассказать о травах, как ты их выбрал? Почему именно их? Всегда хотела узнать, как зовется вся та трава, что попадается под ногами, и для чего ее можно использовать.

— Хорошо, — согласился я покладисто. — Расскажу.

— А когда мы вернемся, и ты начнешь мое обучение, ты можешь меня научить и этому? Чтобы мы с тобой ходили по полю или лесу, а я бы находила веточки или травинки, и ты бы мне говорил, для чего они… ты ведь их всех знаешь…

Она застенчиво улыбнулась, и я понял, что это нечто из ее прошлого, то, чего она очень хотела бы получить. Возможно, девушка видела, как наставник обучает своего ученика, и это глубоко тронуло ее, но самой ей в обучении отказали…

Не зря же она так уверенно говорила про судьбу подмастерья, неужели ей действительно не удалось попасть к травнику?

— Ты всегда хотела знать о растениях? — как бы между прочим спросил я.

— Не знаю, — ее ответ был легким и искренним. — Просто сейчас подумала, это очень полезное знание.

Ошибся? Нет. Она изменялась прямо на глазах, эта девочка. Марика была для меня сплетением противоречий и одновременно с раздражением вызывала жгучее любопытство. Мне хотелось ее понять, хотелось узнать о ней всю правду, но она оставалась для меня глубоким омутом, в котором прячется настоящая рыба. Ты знаешь, что она есть, но, пока не выловишь, не поймешь, окунь это или щука.

— Что ж, когда мы вернемся, я сведу тебя с лучшим учителем трав, которого я когда-либо знал, — сообщил я, имея в виду Недгара, но неожиданно увидел разочарование в ее глазах.

— А ты? — спросила она тихо. — Разве не сможешь? Ты же обещал меня учить!

— О, девочка, — остановил я ее. — Успокойся. Конечно, могу, но мои знания куда скромнее умений человека, о котором я говорю. Возможно, в будущем, если тебе не хватит моих знаний, ты сможешь обратиться к нему.

Я был удивлен ее реакцией и, пожалуй, доволен. Она хотела обучаться именно у меня, ей было не все равно, кто станет для нее наставником. От чего-то это грело душу.

— Скажи, какая твоя любимая книга? — дожидаясь, пока удастся снять повязку, прилипшую к ране, спросил я. И снова ответ Марики меня удивил. Так мог бы ответить человек, который и вправду не только много читает, но и обдумывает, сравнивает и взвешивает.

— Любимая? Не могу сказать, что может быть что-то одно. К тому же, чем взрослее ты, тем быстрее меняются интересы. Но, конечно, в детстве я очень любила «Сказания о крылатых тиграх».

— И почему же они тебе разонравились? — полюбопытствовал я.

— Сказки, — она поморщилась, отделяя слои повязки, будто больно было ей. — Так здорово знать, что кто-то явится, чтобы спасти тебя из горящего дома или от рук разбойников. Это — всего лишь надежда. И я подумала, что речь в ней идет все же не о волшебных существах, красивых и загадочных, а всего лишь о предках. Только им есть дело до людей, и только они могут прийти, чтобы помочь. Крылатые тигры — это наши умершие родители или более древние предки, не забывшие историю своего рода.

— Ну, а почему тигры, почему их не видят людьми?

— Быть может потому, что мы видим то, что нам навязано? — она пристально смотрела на меня. — Или то, что хотим видеть, чтобы обмануться?

Я замер от остроты смысла ее слов, прикрыл глаза, выражая согласие, но сомневаюсь, что ей это было необходимо. Мы больше не сказали тем вечером друг другу ни слова. Марика убедилась, что с моим предплечьем все нормально, потом наложила повязку и ушла в кают компанию, прихватив с собой книгу со стола.

Она снова удивляла меня, снова ставила в тупик. Я перебрался вслед за ней и обнаружил, что она читает «Месяц веселой звезды», а на губах ее играет легкая ухмылка. Никакого смеха, даже беззвучного.

Я наблюдал за ней из-под прикрытых век, и нам обоим не хотелось говорить, но молчание не казалось неловким. Оно успокаивало, и в такт мерному течению мыслей, скрипел корабль, медленно приближаясь к далекой цели.

Я снова видел перед собой другого человека — женщину, немного легкомысленную и порой капризную, не обладающую глубокими познаниями во многих вопросах, кажущихся мне очевидными, но отнюдь не глупую. Женщину, желающую чего-то достичь, желающую учиться и стремящуюся найти свою мечту.

А еще я видел девочку, на чью голову обрушились слишком тяжелые испытания, которые она не только воспринимала как должно, но и преодолевала с удивительным упрямством.

Слова о навязанных представлениях глубоко запали мне в душу. Я снова и снова вспоминал «Сказания о крылатых тиграх» — несколько простеньких детских сказок, повествующих о сказочных существах, спускающихся с гор, чтобы принести радость и утешение. Крылатые тигры не знали страха и могли перелететь через любую даже самую бездонную пропасть, и не было для них различий, пропасть ли эта среди камней или между людьми. Они охраняли детские сны от ночных кошмаров, не давали разгореться случайно выстрелившему из очага и грозившему сжечь весь дом угольку. Это были хранители детей и их родителей, а сказки эти на удивление охотно принимались служителями разных верований, трактовавшими эти сказания каждый на свой лад. Одни звали крылатых тигров порождениями великого разума, надзирающего за людьми, другие — руками верховного чудотворца, но впервые я услышал о том, что это могут быть предки. Красивая и печальная теория, от которой в груди рождается тепло понимания, что на самом деле ты не одинок и за тобой приглядывают свысока.

«Ты — одинок, — жестоко напомнил я самому себе. — Даже если крылатые тигры существуют, ты не принадлежишь этому миру, и твои предки вряд ли найдут тебя здесь. И конечно на самом деле все это — детские сказки».