Глава 1

За окнами падал и падал дождь. Лужи разлились через всю площадь, и впору было приказывать подать паланкин, чтобы пересечь выложенное гранитом пространство между Торговым советом и Дворцом Правосудия. Серая большая туча стелилась над речными островами так низко, что казалось – вот шпиль обелиска пропорет ей сытый живот и на площадь не каплями, как сейчас, а потоком прольется все, чем туча пообедала ночью над океаном. Весна – самое скверное время года в Столице. Во много раз нуднее и грязнее осени. Впрочем, за заботами время летит быстрее, чем за бездельем. За делом и осень проходит, и весна проходит, а так уж повелось, что императору в Тарген Тау Тарсис бездельничать некогда.

Не разглядев в тучах никакого просвета, государь отвернулся от плачущего десятый день неба и продолжил свое занятие. Правитель Таргена, тронное имя которого было Аджаннар, а родовое Джел, диктовал секретарю письмо к новоиспеченному наместнику большой саврской провинции Ияш. Два месяца назад в Ияше случились неприятности: несколько убийств – в том числе высших имперских чиновников – и мятеж, потребовавший вступления в провинцию отборных частей Правого Крыла Северной армии.

Причиной мятежа и убийств послужил саврский полководец Лой, взятый на службу прежним наместником Ияша. Лой получил приказ приструнить на границе кой-какие разбойничьи банды, которые просачивались в савр-Шаддат через горы из княжества Внутренней Области, но саврский вояка заявил, что не позволит саврам вообще, и своим людям в частности, проливать кровь ради паршивого величия прогнившей империи. Наместник велел казнить Лоя за неповиновение. Лой посчитал этот приказ несправедливым. Торжество справедливости он восстановил единственным известным ему, веками проверенным способом: убил наместника. Затем со своим войском он занял столицу провинции, город Ияш за рекой Ияш, и объявил себя князем.

В последующие три дня, пока в Ияш не подоспели правительственные войска, справедливость там успела восторжествовать еще дважды. Сначала – когда оскорбленный появлением конкурента подлинный саврский князь прискакал в город с малым отрядом и убил Лоя, а потом – когда командиры Лоя посовещались между собой и убили саврского князя.

Теперь в Ияше сидел новый наместник, у савров был другой князь, угодный им и государю, а в Столице Тау Тарсис некоторые военные чиновники распрощались со своими должностями.

Нынешнее письмо как раз содержало предписание отвести обратно Правое Крыло и не преследовать бежавших в горы мятежников, которые, хотя и потеряли вождя, однако во что бы то ни стало желали идти поперек требованиям законов империи.

Заниматься письмом государю не хотелось. Он давно склонялся к мысли, что чем годами ссориться с Внутренней Областью, лучше один раз хорошо подраться. И сейчас удобное для того время. Но наместник и саврский князь торговались: дескать, весенняя война – первый урожай потерян, а на второй в савр-Шаддате не привыкли рассчитывать – все-таки Север…

Государь махнул секретарю, чтоб тот собирал бумаги. Нет настроения. В Столице через два дня праздник. Зимний циферблат часов будут менять на летний. Начинается новый год. С докладом по подготовке приказано явиться старшему городскому советнику господину Вишу. Толстяк уже топчется в приемной, волнуется, потеет и скребет пухлыми пальчиками физиономию под непривычной ему придворной маской. Но до назначенного ему времени два деления на водяных часах…

Секретарь пошуршал бумагами в папке и исчез за тайной дверцей, скрытой портьерой. Император Аджаннар остался один. Снял перед маленьким зеркалом накладное лицо – маску Справедливого Государя. Посмотрел на себя и надел ее обратно: ничего личного за маску выпускать нельзя, государственные дела требуют государственного подхода.

Плакал дождь. Плакало время в фиолетовых колбах часов. Не заставишь течь медленнее или быстрее. Если не знаешь для этого способ. Но торопить или искусственно задерживать события нехорошо. Все должно идти своим чередом. Советник Виш подождет. И без него дела наперекосяк.

Поглядывая на время в часах, государь перебрал оставленную секретарем стопочку доносов. Помечены они были как «тайная переписка». На стол их подкладывали регулярно, но государь читал только о том, что творится при дворе и в ближайшем окружении. Подобное бумагомарательство, поступавшее из провинций, давно не содержало в себе ничего нового. Вывод из этого можно было делать двоякий: либо в стране происходят вещи настолько ужасные, что корреспонденты страшатся о них сообщать, либо все отлично и в искусстве доноса просто настал кризис жанра.

Государь переложил бумажки. Вот, опять. Какая-то непоименованная сволочь из мелкой челяди распространяет слух, будто император видит во сне кошмары: кровавый дождь с ясного неба, бегающие по небу красные звезды, радугу, огнем нисходящую на землю… Плохо дело, между прочим. Из снов государя, если их правильно растолковать, можно узнать будущее страны. А что хорошего может ждать Тарген, если его государю снится всякая дрянь?..

А еще хуже, что это все правда. Кроме самого содержания снов. Например, не так давно государю приснилось построение на пятой палубе «Тетратриона». Принимал полковник Эддингс. Он неспешно шагал вдоль шеренги замерших курсантов и вдруг, поравнявшись с Джелом, ткнул его пальцем в грудь и крикнул: «Так это ты здесь мутантов разводишь?!!» Джел в страхе обернулся и посмотрел туда, куда кивал квадратный подбородок полковника. За прозрачными заслонками шлюзов дыбился желто-коричневый горб третьей планеты – Бенеруфа, в жиденькой атмосфере которого зарождался циклон.

Государь подскочил на постели и проснулся. Может быть, он и кричал, иначе откуда взялись слухи о кошмарах. За спиной не было никаких взлетных шлюзов. В окнах Ман Мирара Бенеруф мирно помаргивал над самым горизонтом слабенькой предрассветной звездочкой.

Сон, посетивший государя этой ночью, был еще ужаснее. Ему приснилось, что у мира Тай есть боевой флот, этот флот захватил его страну, и за помощью пришлось обращаться все на те же Внешние Станции. А там никто не верил ни в удачу, ни в судьбу, ни в счастливое имя Джел. Государя арестовали там за дезертирство, сорвали и потоптали справедливую маску и посадили в карцер на сорок суток.

В этот раз государь проснулся с отчетливой мыслью, что в помощь на собак волков не зовут. Стало быть, справляться придется самому, как умеет и как знает. А с другой стороны, ничего страшного еще и не произошло. Ну, сидят ОНИ на Бенеруфе. Нравится это ему или не нравится. Уже больше года сидят. И никому в Таргене от этого не сделалось пока ни хорошо, ни плохо.

Думать надо о савр-Шаддате. Или хотя бы о празднике в Столице. С Бенеруфом будь что будет, а за столичными празднествами необходимо тщательно присматривать, не то опять полгорода сгорит. Нужно только мысленно встряхнуться и велеть позвать господина Виша. Время вышло. Сейчас. Раз… два… три…

Государь поднес руку к золотому колокольчику, чтоб вызвонить советника, когда с треском распахнулись резные двустворчатые двери и поперек порога упал ничком человек, а охранник в пятнистой маске гиены, из личных государевых телохранителей, наступил сапогом ему на спину и приложил сбоку к шее лезвие чистого, как зеркало, клинка. Глаза телохранителя тревожно блестели из-под маски. Он не успел. Обязан был пресечь переполох на подступах к государеву кабинету, и – вот вам. Такая промашка. Так побеспокоил государя. Что-то ему теперь за это будет?..

За плечом телохранителя маячили маски и лица. Ситуация была вне этикета, вне протокола и вне церемоний. Несомненный скандал немедленно привлек различно заинтересованных в его развитии наблюдателей.

Нарушить покой государя незванно, невзирая на день, ночь, дела или досуг, позволено было лишь одному человеку в Таргене – Первому министру киру Энигору. И за семь лунных лет, что Энигор занимал высший после императора пост в государстве, правом своим он не воспользовался ни разу.

Пока государь рассматривал представшую пред ним картину, ожидая разъяснений, человек на полу заскулил и разрыдался. Одежда на нем указывала на принадлежность к свите Первого министра, черепашья маска сбилась на спину, на воротничке была нашивка младшего дворцового чиновника, и, когда юношу подняли под руки с пола, государь увидел, что заливается слезами перед ним один из новеньких Энигоровых секретарей.

– Государь… – лепетал молодой чиновник. – Государь… там… он…

Император не велел тащить маленького чиновника прочь, его и не тащили. А мальчик все никак не мог выговорить, что же ему от государя надо и что, собственно говоря, «там» и «он». Не будь на государе маски Справедливости, кто знает, стал ли бы он дожидаться. А так – только размышлял, что паренек совсем молоденький, почти ребенок и, видно, из столичных, поскольку чувственность и невоздержанность в эмоциях в Столице в моде, а недавно в стопочке доносов и вовсе был такой стишок:

И вот, когда государь улыбнулся под маской эдакому коварному стихоплетству, маленький чиновник выдавил из себя:

– Министр Энигор… ему… его… убили. – И выставил перед собой ладони.

Тут только все и заметили, что руки-то у него в крови.

Нэль сидел в медблоке, в самом конце коридора, спрятавшись от посторонних глаз за отключенным кондиционером. Место это, с одной стороны, очень ему не нравилось, потому что здесь пахло болезнями и лекарствами. Зато с другой стороны – кое-какие профессиональные секреты Лала за пять лет совместной жизни Нэль выведать сумел, и знал, что тайными методами обнаружить его здесь сложно. Лал найдет его, только если объявит аврал по всей базе. Тут было плохо, но спокойно.

Взгляд Нэля блуждал, ни на чем особо не задерживаясь. Стены серо-голубого цвета, высокий белый потолок, пол желтовато-коричневыми ромбами и несколько откидных стульев вдоль наружной стены… Цепочка иллюминаторов, сквозь толстое стекло которых внутрь падает сумеречный свет. Единственный осветительный плафон – в начале коридора, у лифта, слабый и желтый, от Нэля загорожен белым шкафом кондиционера.

Нужно было разобраться в себе. Подойти к этому процессу непредвзято и честно. Однако дальше самого желания дело не шло. «Почему подобные вещи случаются только со мной?» – думал Нэль и вздыхал, глядя на собственную почти неприметную в полумраке тень.

Лал сказал: «Вы готовились все? Вот и полетите все. Почему мы должны содержать в экспедиции бесполезных людей?» – «А я? – сказал тогда Нэль. – Как же тогда я? Ведь ты же можешь сделать так, чтобы я остался». – «Чем же ты у нас отличаешься от остальных? Ты тоже займешься делом. А то до сих пор с тебя было совсем немного проку. – И, заметив, что у Нэля на глазах выступили слезы, Лал добавил: – Не надейся меня разжалобить. На этот раз твои ухищрения тебе не помогут». Нэль развернулся и пошел собирать вещи.

«Разве уважать, любить, ценить и верить – это ухищрения?» – надо было сказать в ответ Лалу. Но Нэль не сказал. Не подобрал в тот момент нужных слов. А теперь… поздно. Сейчас Нэля не мучили даже сожаления. Да и что можно было сделать? Во что вылился бы их очередной разговор по душам? Нэль попрекнул бы Лала солдафонством? Так для Верхнего большая честь исполнять воинский долг. Они у себя на орбитальных базах живут почти что ради этого. Сказал бы, что Лал его никогда по-настоящему не любил? Лал просто ответил бы: «Да». Того партнера, к которому был привязан, Лал потерял из-за несчастного случая незадолго до отлета экспедиции. Поскольку обязательным условием для участия было наличие семейной пары, – а полковник Службы безопасности Верхнего Мира Лаллем был в плане экспедиции очень значимой персоной, – чем заменять его другим человеком, придумали подсунуть ему наивного маленького Нэля, благо тест на генетическую совместимость они прошли почти идеально.

Так они оказались единственной на борту «Золотого Дракона» семейной парой, состоящей из Верхнего и Нижнего. При этом согласия Нэля даже не особенно спрашивали. Глупый Нэль Лала пожалел-пожалел, да и влюбился самым незамысловатым образом. А Лал принимал Нэля за шпиона. Да что там, Нэль и был к нему приставлен как шпион. Влюбленный доносчик – какая глупость… В результате Нэлю не было доверия ни с той, ни с другой стороны.

Сейчас самое худшее осталось позади. На душе у Нэля стало тоскливо и тихо. От давешних переживаний опять кололо под ребрами в правом боку. Порок был врожденный и лекарственному лечению не поддавался; исправить мог только хирург. Нэль, однако, не видел смысла позволять себя резать до той поры, пока не соберется родить ребенка. Лал ребенка не разрешал, не собирался рожать сам и таким образом больной бок как бы оставался полковнику Лаллему немым укором: ты выкобениваешься, а я из-за тебя страдаю. Лал, правда, укор игнорировал.

Нэль опять вздохнул и высунул нос из-за шкафа. Посетители в эту секцию медблока, к счастью, почти не заглядывали. Ходили и говорили с другой стороны, где располагались кабинеты психологов. Но можно было спрятаться еще дальше: зайти в дверь напротив и сделать, например, кардиограмму. Интересно, если у человека разбито сердце – покажет ли кардиограмма?..

После того разговора с Лалом явился Фай. Родители у них с Нэлем были одни, но тот, кто приходился Нэлю матерью, Фаю был отцом, и наоборот. Фай, так же, как и Лал, был на двенадцать лет старше Нэля. Он рассказывал, куда они завтра отправляются и зачем, а знаками объяснил, что всего сказать пока не может. Еще бы он мог. В каюте начальника Службы безопасности. Одно отрадно: на Та Билане никто не сможет подслушивать каждый шорох и подсматривать за каждым движением. Та Билан большой. Но неудивительно, если весь этот глобальный проект по спасению миров погорит из-за подозрительности и недоверия друг к другу между Верхними и Нижними их обитателями.

Всерьез боялся Нэль происходящего еще вот почему: во-первых, если между Верхними и Нижними что-нибудь случится, можно будет считать, что семьи у Нэля нет и даже хуже – Лал ему враг. Во-вторых, Нэль видел, что это «что-нибудь» неотвратимо приближается. Все вокруг было подозрительно. Через шесть часов Нижним нужно находиться на транспорте с багажом. И Фай что-то темнит. Дело будто бы решено по взаимному согласию. Опасности для человеческих жизней нет. Пути проверены, операция спланирована, хорошо подготовлена и обеспечена. Каждый отправляется за тем, за чем собирался отправиться изначально: Верхние реанимируют захороненные прежними владельцами генераторы атмосферы на Бенеруфе, а Нижние отправляются на Та Билан, чтобы посмотреть, каким должен быть мир, в котором и с атмосферой, и с водой, и с почвами все благополучно. Только почему так внезапно? Вдруг? Видно, что-то не заладилось, раз пришлось собираться и лететь на вторую планету в спешке. Или Нэль самого главного не знает. Тут и начинаешь подозревать всех в чем угодно. Как делает Лал. Правильно делает.

От этих подозрений всякие дурные мысли полезли Нэлю в голову. Например, не начудить ли чего-нибудь напоследок? Нэль пощупал под кожей на предплечье маленький шарик имплантата с контрацептивом. Если его выковырять и пойти попрощаться с Лалом как того требует семейный долг, можно всерьез и надолго его озадачить. Но Нэль боялся в жизни двух вещей: намеренных подлых сюрпризов и крови.

В сером домике по улице Златокузнецов государя ждали. Мгновенно распахнулась дверь. Из кухни выглядывали перепуганные домочадцы; хозяин, белее полотна, прилип к стене в коридоре и даже не сообразил поклониться. Его безжалостно оттеснили, а уж куда идти, государя провожать было не нужно – весь пол в кровавых пятнах, ступай по следу, и не ошибешься. Государь перекинул маску через плечо и, торопясь, взбежал на второй этаж.

В лучшей комнате дома, душной, темной, с крошечным окошком, бестолково толпились сопровождавшие министра чиновники, телохранители, и несколько случившихся поблизости от места покушения полицейских начальников средней руки. Врач праздно сложил руки, всем своим видом показывая, что сделать ничего уже нельзя. А для двух монахов из соседнего монастыря Скорбящих время еще не настало.

«Квартал оцеплен, – нашептывали государю на ухо. – В домах обыски. Есть задержанные, но… велика вероятность, что ушел по крышам к каналу, а там – или на лодке, или вплавь. Городская стража поднята по тревоге, приметы известны. Будем искать…»

Старенький ковер был затоптан грязными сапогами, зеркало перевернуто личиком к стене, чтоб не спугнуть душу, когда та станет отлетать. В маленьком садике под окном ржали и лягались от тесноты дюжины две лошадей. Хорошо знали, что им следует делать в этой неразберихе, только монахи. Рядом с ложем умирающего, на чистом, незапятнанном кровью полотенце, уже лежали ножницы: чем раньше с умершего срезать волосы, тем быстрей душа совьет себе из них веревочку, и ей легче будет взобраться на Небеса.

Господин министр, правда, был еще жив, хотя и выглядел жутко. Вокруг глаз черно, лицо и руки желтые, ногти под запекшейся коркой крови – с темно-лиловым отливом. О готовящемся покушении его предупреждали дня за три. Но он почему-то предупреждению не внял. Скорее всего потому, что оно было не первым, и даже не десятым по счету.

Здесь, на Монетном острове, его и подкараулил убийца: спрятался за вывешенными на балконе женскими юбками, а когда министр верхом проезжал по узкой улочке мимо, спрыгнул ему на плечи, полоснул волосяным лезвийцем по горлу – да и был таков. Охрана только пялилась, как злодей обезьяной взлетел с крупа лошади обратно на балкон, сиганул оттуда на крышу и исчез за трубой.

Впрочем, сделать дело не только быстро, но и хорошо злоумышленнику помешал «ошейник придворного», который министр Энигор не снимал с шеи даже на время сна. Тонкий металлический воротник, обшитый тканью под цвет платья, предназначен был охранять своего хозяина от внезапно накинутой на шею удавки – традиционного орудия для сведения счетов в темных переходах Царского Города. Против ножа или бритвы «ошейник» помогал хуже, но все-таки немного помог.

Государь прибыл на Монетный остров как раз вовремя: министр его открыл глаза, чтобы последний раз увидеть своего императора. Безошибочно почувствовав момент, один из монахов коротко глянул на государя и потянулся за ножницами.

«Принцу… – прочитал по губам министра государь, – написано… берегись дурака… а он… обманул… читал… величие и справедливость…»

Рана на шее, прикрытая почерневшей тряпкой, булькнула, кир Энигор опустил веки и засипел.

– В этом государстве… – услышал император Аджаннар, – следует ввести налог на… глупость.

И все.

Государь опустился на колени. Трижды щелкнули ножницы монаха. Кто-то из свиты с бессердечным любопытством сунулся поближе, кто-то из впереди стоящих упал в обморок.

Государь надел маску. Принц в империи был только один – его семнадцатилетний сын Ша. Он не был объявлен наследником. И упоминание принца Ша при подобных обстоятельствах государю понравиться не могло.

Джуджели был влюблен в певичку. И, как ни стыдно в том признаться, никак не мог открыть свою любовь. Ведь он не что-нибудь имел в виду. Он бы женился. Может быть.

Певичка была дорогая, с множеством почитателей, ревниво следивших за ее досугом. В конце концов, на взгляд Джуджели, она просто очень неплохо пела. Так, в этот раз, как и в прошлый, пять дней назад, и как за пять дней до прошлого раза, едва покинув территорию казарм, он вывернул наизнанку казенный плащ и, отбросив ненужную теперь осторожность, бегом кинулся на улицу Желтых Фонарей, где в новом театре, выстроенном по государеву указу, давали в этот вечер музыкальное представление.

Рискуя лишиться свободного дня в конце декады, жалования месяца за два, а то и рекомендаций для поступления на солидную службу, Джуджели бежал смотреть на свою любовь.

Там-то его и поджидало первое разочарование: театр оказался заперт. К двери пришпилен был листок, оповещавший, что по распоряжению градоначальника представлений две декады не будет. И никакого объяснения причин.

Джуджели опечалился и попробовал проникнуть с черного хода. Но там порог сторожила страшная, словно ведьма, старуха. Она грелась над горшком с горячими углями и курила трубку с морской травой. Когда Джуджели деликатно пошуршал в кустах, старуха завопила: «Шляются тут всякие! Стражу позову!» – и швырнула в него рыбные очистки.

Тогда Джу вынужден был признать, что его постигла неудача. Впрочем, грустил он недолго. Он совершил маневр в обход старухи и отправился в другое хорошее место, известное ему в Столице – в кабачок «Приходи вчера», что недалеко от Зеленного рынка. Но не дошел двух кварталов, как заслышал, что на Гранитном острове бьет барабан. Вскоре на мосту появилась процессия: на площадь несли факелы и на белом муле ехал глашатай.

Джуджели остановился. В казармах новый государев указ оповестят завтра с утра. Если он важный. А неважным он быть не может, потому что почти ночь и по ночам указов не оглашают, так как люди спят. Стало быть, случилось нечто необычное. Если отправиться за глашатаем на площадь – есть риск нарваться на проверку документов, и откроется, что Джу из казарм удрал, не имея на то разрешения. Как-то так несправедливо получается – если ты живешь в казармах и учишься в лицее «Каменные Пристани», то распорядок ты соблюдать обязан, а если ты учишься в лицее, но живешь в городе – то все эти строгости писаны не про тебя…

А ведь Джуджели мог быть богатым человеком и иметь в городе дом или целых три дома. Сын он у своего отца один. Да вот беда: в папашиных поместьях правит кирэс Яана. А пасынка она выставила прочь. Папаша же помер лет шестнадцать или семнадцать назад, оставив Джу полным сиротой. Хорошо, нашлись добрые люди, пристроили учиться, да не где-нибудь, а в самой Столице. Но дальше Джу должен был рассчитывать только на самого себя. Ибо везение – основа временного счастья, а прилежание – счастья прочного.

Таким образом размышляя, Джу все же повернул и направился к площади. Народу туда стеклось уже порядком, и ему пришлось толкаться в задних рядах, привставая на цыпочки, чтоб лучше разобрать оглашаемый указ. От того, что он услышал, веселая бесшабашность с него мигом слетела. В государевом дворце был объявлен траур, завтрашний день начнется с похорон Первого министра, праздник новолетия не отменяется, но горожанам праздновать его следует дома, без уличных гуляний и с наименьшим шумом. Джу призадумался. Это что ж получается? Если такое дело – в казармах, скорее всего, не спят. Как возвращаться обратно? Привычным путем через окно может не получиться. Погулял, называется. О кабаке лучше даже и не думать.

Хотя способ вернуться был. Джу послонялся немного по набережной, поплевал через гранитный парапет в воду, раздумывая, как не повезло министру Энигору. С высшими чиновниками всегда так: либо ты не устраиваешь государя – либо тех, кто против государя. Предшественника Энигора, помнится, чуть не казнили за свободомыслие, но в последний момент государь Аджаннар смягчился и заменил смертный приговор пожизненной ссылкой в провинцию Гем и условием никогда не приближаться к Столице ближе, чем на пятьсот лиг… А Энигор был государю предан.

Так, за мыслями о жалкой участи придворных, Джу дождался, пока окончательно стемнело и в окнах жилых и присутственных зданий начали гаснуть огоньки. Потом он перебежал через Каменный мостик, пробрался к писчей конторе при речных складах и по старому мокрому ясеню влез на складскую крышу. С той крыши перелез на другой ясень – уже во дворе лицейского корпуса, оттуда перепрыгнул на павильон для фехтования, а уж там – на чердак родной казармы. И едва открыл чердачный люк и стал спускаться на этаж, как натолкнулся своим тощим задом на необъятное мягкое пузо инспектора, внезапно выплывшее из-за угла. Инспектор Дита имел неприятную привычку – ходить удивительно бесшумно для преогромных собственных размеров.

– Так-так, – сказал инспектор, сгребая Джу за шиворот вывернутого плаща и устанавливая на пол перед собой. – Что же ты ночью по крышам-то лазишь?

– Я… – сказал Джуджели. – Вот, душно стало. Дай, думаю, воздухом подышу. Сверху воздух чище…

– А плащ зачем вывернул?

– Ой, господин инспектор, я не рассмотрел в темноте.

– А это что? – палец инспектора указывал на рыбью шкурку у Джу на плече.

Джу покосился на блестящую в свете лампы предательскую чешую.

– С дождем с неба упало, – разъяснил он.

Инспектор пожевал мягкими губами.

– На конюшню и пятнадцать розог, – подвел он итог нежданной встрече.

Джу открыл рот, закрыл рот и снова открыл. Вот уж какого наказания он не ждал. Он даже не сообразил сказать, что высокорожденных, кому больше тринадцати лет, не порют. А Джу уж, слава Небу, исполнилось восемнадцать на днях.

– Но… я… я бегал в город. Там же министра Энигора убили, – потрясенный, еле выговорил он.

– Двадцать пять, – сказал инспектор. – Не за то, что бегал в город, а для того, чтоб по крышам лазить отучался.

Четверть стражи спустя, кусая от обиды и пережитого позора губы, Джу лежал на животе в казарменной постели и потрошил вытащенную из матраса тряпицу с деньгами. Там было все: за службу, сэкономленные пайковые, раздобытые игрой, даже подобранные как-то раз на улице. Они хранились, чтоб купить певичке подарок. Хорош будет ухажер при подарке и с поротой задницей.

Справившись с нехитрым пересчетом, Джу убедился, что снять квартиру месяца на три финансы ему позволяют. Если, конечно, эта квартира не будет расположена под стенами Царского Города, на Речных островах или подле Ман Мирара. Из остававшихся на выбор других районов Столицы добираться в лицей и на службу будет долго и неудобно, зато проклятые казармы с их порядками хоть на какое-то время можно будет послать псу под хвост. Джу решился.

 

Глава 2

Местом высадки был выбран один из островов на юго-западе большого архипелага; временем – раннее утро. Машины, лабораторное оборудование, секции жилых блоков сгружали в густой, как молоко, туман. Жителей на острове не было ни одного человека – только разрушенные временем дома, осыпавшиеся колодцы и могилы. В обмелевших колодцах плавали головастики, на могилах пахло прахом, в домах – плесенью.

Нэль спрыгнул с пандуса межорбитального бота и отправился любоваться окрестностями, предоставив другим беспокоиться о приборах, жилье и личном имуществе. Ничего, кроме одежды и карманного словаря-справочника, он все равно с собой не привез. Он готовился как переводчик с энленского и таргского и все необходимое для работы носил в голове.

Уйти куда-нибудь в одиночку Нэль ни капли не боялся. Ему хотелось найти высокое место и окинуть взглядом и этот вымерший остров, и океан, хранящий тайны странных существ, обитающих в нем, и восточный горизонт, за который вскоре им предстоит отправиться. Побродив среди развалин домов, не подходящих для его цели, Нэль высмотрел на высоком морском берегу бесформенную тушу древней башни, оплывшую и бурую. Башня была прежде коронована: в остатках стен застрял огромный зубчатый обруч, охватывавший ее некогда сверху, и на обруче еще местами сохранились следы позолоты, хотя похоже было, что за много-много лет Нэль первый воспользовался дорогой к башне.

На востоке утреннее солнце выглянуло из розовой дымки и веером распустило золотые и белые блики по морской воде. Внизу под башней виден был пляж: черный песок и мелкая галька – доказательство вулканического происхождения острова. Вдоль пляжа пенился жемчужным кружевом прибой.

Нэль даже пожалел, что находится в своем странном оглушенном состоянии. Потому что вокруг было очень красиво.

Он влез по осыпавшимся камням почти до самой короны, нашел выемку в кладке, полную сухих птичьих гнезд, скинул мусор вниз и устроился в маленькой нише, поджав к подбородку колени. Он смотрел на восток; туда, где за цепочкой островов и за водами Ланиньенского пролива лежала империя Тарген Тау Тарсис – государство богатое и обширное, с тридцатью миллионами подданных, с большими городами, с надежными, хорошо контролируемыми границами. Безусловно, лучшее и первое государство этого мира. Кроме того, наиболее лояльно относящееся к правам человека – по крайней мере, гражданский кодекс Таргена предполагал нечто похожее на уважение к личности.

Поэтому он, Нэль, здесь. И все они здесь.

А того, что кое-где в империи неспокойно, где-то бунты, где-то голод, что есть казнокрадство и взяточничество, что богатство не везде и не всеми нажито честно, а люди, если рассматривать каждого в отдельности, не настолько уж добры и хороши, как кажутся, не говоря даже о том, что они здесь просто физиологически другие, – все это сверху и издалека могло быть и не видно… Выучка Лала – всегда готовиться к худшему – не прошла даром. Нэль теперь не тот, что был пять лет назад. Сколько разочарований он пережил, сколько иллюзий перерос… Он думал: мало просто жить, надо что-то сделать. Может быть, тогда Лал его полюбит…

Пискнул вызов на браслете. Нэль нажал кнопочку.

– На приеме, – сказал он.

– Куда ты подевался? Что ты себе позволяешь? – раздался рассерженный голос Фая. – Здесь все работают, один я, как дурак, с ног сбился – тебя потерял.

– Фай, – сказал Нэль, помолчав, – зачем мы сюда прилетели?

Вопрос, казалось бы, простой и разъясненный всем тысячу раз, поверг Фая в замешательство.

– Я должен поговорить с тобой не по связи, – сказал наконец он. – Где ты прячешься? Я подойду.

– Я в башне. А башня на берегу.

– Хорошо, только никуда не уходи с этого места. То, что я тебе хочу сказать, – действительно важно.

Минут через тридцать Нэль со своего наблюдательного пункта заметил спешащую в его сторону фигурку. Фай был один. Нэль стал потихоньку спускаться. Отряхнул с комбинезона песок, паутину, следы сухого птичьего помета и вышел Фаю навстречу.

– Ну и чего ради ты тут играешь в отшельника? – приветствовал его Фай. – Ты хотя бы понимаешь, что меня напугал?

Нэль отвечать не захотел.

– Ну ладно, ладно, – сказал Фай, смягчив тон, взял Нэля за плечо и повернул лицом к себе. – Мы не должны ссориться друг с другом. Хватит уже того, что с Верхними у нас возникло серьезное разногласие…

Назначить нового Первого министра было делом непростым и крайне деликатным.

В первую очередь перед государем стояла проблема служебного соответствия выбранного человека высшему чиновничьему рангу в государстве. Во вторую – проблема доверия к этому человеку государя. И, наконец, в третью – ритуал государевых похорон, о котором император Аджаннар думал со дня восшествия на престол, но отменить который так и не решился, несмотря на очевидное варварство и дикость этого обряда. Другой способ держать в узде некоторых из местных храбрецов просто не годился. Слишком часто от опрометчивых поступков их удерживало лишь то, что некоторые обязаны были умереть в день похорон государя. В могилу императора закапывали живыми: Первого министра, начальника личной охраны и восемь телохранителей, главнокомандующих Южной и Северной армий, наместника Северного Икта, старшую жену и младшего сына из ненаследующих престол.

Стало быть, главой кабинета министров следовало выбирать человека достаточно умного, чтобы справлялся с возложенными на него обязанностями, достаточно честного, чтоб не замалчивал перед государем неприятных и неблагополучных дел, и, в то же время, достаточно дерзкого и смелого, потому что иначе сознание возможной опасности может попросту сломать его, искалечить и до неузнаваемости переменить.

Кандидатов было много, но ни про кого из своих приближенных государь не мог себе сказать сразу «вот мой Первый министр, и я в своем выборе не сомневаюсь».

Ленясь лишний раз прибегнуть к инородной начинке своей головы, государь составил из них пронумерованный список на оборотной стороне доклада о расходах по закупке для двора траурных принадлежностей к похоронам кира Энигора.

1. Государственный казначей кир Варрур, ходжерец.

2. Глава внешнедипломатической службы кир Наор, на три четверти тарг, на четверть савр.

3. Градоначальник Столицы, кир Эмеркар, тарг только по имени, большинство родственников у него из купеческого сословия.

4. Тайный советник Дин, бывший наставник принца Ша, человек и вовсе подлого происхождения, сын пирожника из столичных предместий, выбившийся в высшие дворцовые чиновники благодаря лишь собственным стараниям и способностям, но зато женат на аристократке.

Три ближайших помощника бывшего первого министра: выбирай – не хочу…

5. Арданский генерал-губернатор, кир Хагиннор Джел, – ну, собственного отца даже рассматривать в этом списке как-то нечестно.

6. Наместник провинции Эгиросса, кир Аксагор, белая кость, двадцать поколений чистой таргской крови…

Еще имена, еще, еще…

Против каждого государь ставил черточку и, подумав, приписывал «нет».

Когда это занятие надоело, государь порвал свой список пополам и бросил в корзину для мусора. Перед ним на столе остался только зеленый гербовой лист с подготовленным текстом именного указа и золотым ковчежцем снизу – под печать. Государь трижды обмакивал стило в чернильницу, и трижды оно подсыхало. Нужно было вписать одно единственное имя, и имя это было у государя в голове. В негодный список ставить он его не стал. Имя это, в прежние времена громкое, ныне было незаслуженно забыто.

За пятнадцать лет до сегодняшнего дня государь уже пытался связать свою судьбу с судьбой этого человека чем-то более крепким, нежели старая вражда. Нынешняя старшая государыня Яати на самом деле являлась второй женой императора. Первой была дочь кира Ариксара Волка, Аисинь. Тогда, пятнадцать лет назад, в день годовщины правления императора Аджаннара, пять северных таргских провинций взбунтовались. Восстание возглавил хозяин земель Северной Агиллеи – Ариксар Волк. Требования восставших были просты: либо отречение от трона императора нетарга и восстановление в стране республики, либо отделение Таргского Севера от империи и основание суверенной республики там.

Однако клич новоявленных республиканцев, к немалому их удивлению, в стране большого успеха не имел. Купцы центральных и южных провинций, видевшие от государя много полезного и хорошего для торговли и для себя, не желали свержения монархии, но, напротив, готовы были оказать ей всемерную поддержку. В Ренне, пограничном мятежным провинциям с севера, тоже жили купцы. Они мечтали о безопасной торговле, поэтому им было выгодно, чтобы империя простиралась как можно дальше на север; в войне эти люди не видели для себя ни пользы, ни прока, поскольку привычны были жить торговлей, а не грабежами. Для Эн-Лэн-Лена война у соседей, за счет которых он приспособился существовать, тоже была бедой необычайной. Взбунтовавшиеся провинции преградили традиционный путь на север, торговля в новых условиях могла остановиться и неизвестно, когда бы наладилась.

Таргский Север оказался зажат в клещи. Пока в Таргене рассматривалась программа экономического давления на мятежников (поскольку все ж дурным тоном было переходить к военным действиям, не пройдя предварительно стадии переговоров), Эн-Лэн-Лен и Ренн изъявили не случавшуюся дотоле в истории мира готовность ввести в Северную Агиллею свои войска. После чего дело оказалось практически решенным. От Волка стали разбегаться сторонники; кто сомневался, не сбежать ли, – был пойман на золотую удочку; кто сомневался, не присоединиться ли к восстанию, – получил подарки за нейтралитет; а не перебежавшим и ни в чем не сомневающимся была обещана награда за покорность. Тем временем Северная армия в оба Крыла форсированными переходами шла из савр-Шаддата в Северную Агиллею.

Ариксар Волк проиграл сражение, даже не вступив в бой. Он не стал прятаться. Он понял, что волкам не загнать тигра, даже если они соберутся в стаю. Его ближайшие соратники проследили, чтобы он себя не убил, и выдали его императорскому посланнику. После чего, казнив в Столице для острастки десятка два виновных – из мелочи, в основном, и из шпионов, а не из богатых и знатных зачинщиков мятежа, – государь посмотрел Ариксару Волку в глаза, увидел, что тот раскаивается в содеянном, и попросил у Волка себе в жены его любимую дочь, девочку пяти лет.

Дальновидные и приближенные к государю мудрецы подумали: если государь говорит «я хочу», это значит «я требую». Не выполнишь – будет хуже. Бывшие мятежные тарги, приехавшие в Столицу на поклон и за прощением, решили, что это великая честь и очень даже хорошо, что старшая жена государя будет таргской крови. Ведь по закону государь должен иметь по жене от каждого народа, которым правит. Если первой возьмет ходжерку – будет хуже. А Ариксар Волк подумал, что никакая это не великая честь, что дочь его берут в заложники, отдаст – будет худо, и не отдаст – будет худо. Но девочку привез.

Девочка была маленькая, как мышонок, и очень пугливая. В Столице она прожила семь лет и умерла, во время летнего отдыха за городом отравившись водой из плохого колодца…

Государь отложил стило, так и не заполнив пробел между слов указа, зато взял именную печать и старательно оттиснул ее в золотом ковчежце. Выдвинул ящик стола, положил бумагу на донышко и только там, чтоб нельзя было подглядеть каким-либо образом, что он пишет, быстро вывел имя. Поддел ногтем легкую мембрану сигнализации, чтобы сработала на свет, если кто-то ящик откроет, запер указ на два замка, взял справедливую маску и покинул кабинет.

Фай излагал факты, но с последовательности часто сбивался.

Он сумел приплести все. И то, что он не политик, он физик-теоретик, который должен бы заниматься проблемами пространства-времени, а не внутрикомандными дрязгами, пусть волей судеб он и поставлен руководить миссией Нижних. И про то, что в этом мире, по-видимому, живут потомки поработителей, когда-то уничтоживших мир Тай. И про то, что у Верхних оказались совсем не те цели и планы, которые декларировались ими во время подготовки и перед отлетом экспедиции. И что не было договора пробовать в действии генераторы атмосферы, как вздумалось Верхним сейчас. Что не предполагалось больших проблем с перемещением генераторов на Тай – хотелось бы взять, конечно, побольше, чтоб дела поправились быстрее, но теперь получается, будто неимоверных трудов стоит выкопать хотя бы один. И что жалобы Верхних на всякие трудности более похожи на саботаж… И, наконец, собственно то, о чем опасался сказать Нэлю на «Золотом Драконе», – что неплохо бы учинить расследование чисто технических моментов крушения первой экспедиции «Летучий Змей», поскольку мир этот, хоть и заселен неполноценными половинками потомков поработителей, но в сложившейся ситуации они добра и пользы Нижним могут принести куда больше, нежели родные по виду и по духу Верхние братья, у которых против Нижних целый заговор. Не хотят они вытаскивать на поверхность и тем паче перемещать на мир Тай генераторы атмосферы. Они хотят запустить генераторы там, где те находятся сейчас, на Бенеруфе, и сделать планету для себя, а Нижних покинуть на Тай на произвол судьбы. В конце концов, технический и человеческий ресурс экспедиции на семьдесят пять процентов принадлежит Верхним, и против них на «Золотом Драконе» не попрешь. Зато, если заняться секретами Та Билана, о которых у него, Фая, есть кое-какие достоверные сведения, неизвестные Верхним, то ситуацию можно будет переиграть в свою пользу. Особого выбора Нижним Верхние сейчас не предоставили, поэтому Фаю пришлось согласиться на изгнание с Бенеруфа. Но у него есть козырь в рукаве, и он надеется его использовать…

Нэль выслушал всю эту мешанину и задал только один вопрос:

– Ты мне это рассказываешь в расчете на то, что между мной и Лалом все порвано раз и навсегда?

Фай поджал губы.

– Я рассказываю это в расчете на то, что тебя обрадуют обстоятельства, при которых ты будешь диктовать условия Лалу, а не Лал тебе.

Нэль подумал о Лале. Что должно случиться, чтобы Лал такое позволил? Конец света? И то вряд ли. Воодушевления Фая Нэль не понимал и не разделял.

– Фай, – сказал он, – а не получится так, что ты хочешь только прижать к ногтю Верхних, а Верхние хотят не просто сделать для себя Бенеруф, но еще и всего другого, много и сразу?

– Чего же еще они могут хотеть? – пожал плечами Фай.

– Ну, например, если мы начнем искать что-то здесь, они проследят за нами и просто воспользуются результатами наших трудов?

Фай косо посмотрел на Нэля и качнул головой:

– Ну так мое дело – помешать им за нами следить.

Повернулся и пошел к лагерю.

Нэль посмотрел на разрушенную башню. Жизнь его представляла собой такое же жалкое зрелище. Полудохлые надежды съехали набекрень, как та корона, позолота с них давно пооблупилась, а дорожка заросла жесткой травой.

И тут Нэль заметил, что развеялась розовая дымка над морем, с высокого берега стал виден соседний островок, а там – крошечные кораблики с позолоченными солнцем парусами огибают его круглый бок и вереницей уходят за горизонт…

* * *

Они называли себя таю и появились в местной солнечной системе в конце прошлого летнего года, если считать по календарю Красной луны. Та Билан их долгое время не привлекал. Возможно, они боялись. Сто с лишним лет назад, когда Холодное Облако падало на планету, оно могло послать аварийное сообщение, верно называвшее причину крушения корабля.

О том, что у них нет с миром Тай мгновенной связи и все сообщения ползут туда со скоростью света, Джел понял сразу, как они здесь появились. Та Билан был второй планетой в системе. Корабль таю, почти равный по размерам «Крепости», лег на орбиту третьей планеты, Бенеруфа.

Через некоторое время там же, на Бенеруфе, они развернули базу с ангарами, локационной станцией, посадочным полем для модулей. Устроились основательно.

В первую очередь Джел был пилот, и летательные машины таю ему не понравились. Они были одни и те же для полетов в атмосфере и в безвоздушном пространстве и казались архаичными и небезопасными. По виду это был черный треугольник, напоминающий океанского ската. Запустив свою шпионскую технику, Джел выяснил кое-какие их технические характеристики. Например, то, что пришельцы не пользуются генераторами силовых и гравитационных полей, а с той системой гравикомпенсации, что стоит в таком вот «черном скате», совершать посадку на атмосферную планету может лишь самоубийца. Тем не менее таю справлялись, и только один на Бенеруфе разбился.

Незадолго до их высадки на третьей планете Джел спрятал «Крепость» и все, что у него было заметного на орбите, и перевел все собственные системы связи в закрытый для таю сверхсветовой диапазон. Ему было любопытно. Он наблюдал.

На полное отсутствие интереса к Та Билану он, естественно, рассчитывал зря. Для начала таю запустили зонд, тот совершил облет второй планеты, переслал полученную информацию и самоуничтожился.

Второй заход был несколько смелее. К Та Билану направились два «черных ската» – один с пилотом, другой так. Они довольно долго находились на орбите, изучая поверхность. Потом беспилотный «скат» совершил посадку на высокогорном плато, но не очень удачно – он закрутился и поломал крыло. Оставшийся на орбите подождал-подождал, да и улетел.

Джел делал вид, что его на Та Билане нет и ни о чем таком он знать не знает. В конце концов гости осмелели, приволокли на орбиту Та Билана целый исследовательский комплекс и устроили на Бенеруфе воздушный цирк. Джел сначала не понял, для чего, потом догадался: это же тренировочные полеты. И приготовился встретить десант.

Базу на Бенеруфе они себе сделали тоже не где попало. Дело было в том, что в дюжине мест на третьей планете, метрах в двухстах под каменистой поверхностью, лежал целый клад Внешних – установки для создания атмосферы. Лет шестьдесят работы таких агрегатов на полную мощность – и на Бенеруфе дышать станет легче, чем на Та Билане, и даже станет потеплее, чем сейчас. Джел никогда не видел генераторов атмосферы воочию, но на Внешних Станциях пару раз проходил слух, что их где-то находят.

Вот этими-то установками гости и занялись. Судя по тому, что одну они даже запустили, сделать это не составляло большого труда, и ни уникальная голова Джела, ни какие-либо особые ключи тут были не нужны.

Что они собираются делать с генераторами, Джелу было безразлично. Атмосфера на Бенеруфе имелась – плохонькая, сильно недоделанная, но он, уроженец такой же холодной и бедной кислородом планеты, пройдя некоторый период адаптации, вполне мог бы приспособиться и ею дышать. Таю она, видимо, не подходила.

Всего в новой экспедиции их было около трех тысяч человек. Для сравнения, на Холодном Облаке прилетало всего лишь четыреста таю.

Джел ждал, когда станет ясно, чего они хотят. Они были чертовски осторожны – чего боялись, кто их знает. Те разговоры, которые Джел ловил в радиоэфире, не означали ровным счетом ничего.

«Сколько их?.. А потеряли кого?.. Так. Не его, а кого?..»

«Что ты ржешь? Что ты ржешь, дурак? Нашел, над чем смеяться!»

«Послушай, Нэль, кто тебя все время тянет за язык?»

«Что вам видно?» – «Ничего не видно». – «Вообще ничего?» – «Вообще ничего».

«Привет, Шим, что делаешь?» – «Я пытаюсь поймать тебя на радаре…» – «Ну и как?» – «Поймал. Не треплись, делай свою работу».

И тому подобная ерунда.

Джел ловил себя на двойственном к ним отношении. Конечно, они вызывали интерес. Это был выход из какого-то одиночества, в котором он пребывал долгие годы и которым совершенно не тяготился; но когда одиночество пропало – он сразу понял, что разница есть. И в то же время ему не нравилось, что они здесь, потому что он ничего о них не знал. Неясны были их намерения. Неизвестны схемы жизненных концепций. Что они думают, например, о ценности человеческой жизни? Или о соотношении «цель – средство ее достижения». И возможности выяснить это, пока они общаются лишь между собой, он не видел.

 

Глава 3

При императоре Аджаннаре особой государевой службе стали уделять внимание, которого не было прежде. Лицей «Каменные Пристани», выпускавший в прошлые годы стряпчих, клерков да мелких полицейских дознавателей, теперь превратился в элитное учебное заведение, которое готовило офицеров внутренних столичных войск Порядка и Справедливости, а также кадры для личной государевой охраны, тайной полиции, разведки и контрразведки. Лицеисты умели драться, изучали юриспруденцию, иностранные языки, разбирались в политике и экономике, а кроме того, должны были уметь прочесть речь по губам, настроение по лицам, намерения по помыслам, отыскать потерянное, спрятать найденное, прочесть ненаписанное и сделать невозможное – ну, так, во всяком случае, обычно говорилось.

На деле Джуджели мечтал получить должность помощника судьи или младшего судейского советника где-нибудь в провинциальном городишке не очень далеко от Столицы, заиметь доход, потихоньку двигаться по службе и никогда более не вспоминать про иностранные языки, к которым у него была сильная нелюбовь и неспособность. Для того чтоб делать карьеру в Царском Городе, у него не хватало ни денег, ни знакомств, ни везения. Поэтому он пока проходил практику в городской полиции – войске Порядка и Справедливости.

Наставников у Джу было двое. Старший полицейский пристав господин Кмур, человек ленивый и толстый, учивший, как правильно оформлять бумаги при задержании и снимать с подозреваемых допросные листы (при необходимости – вместе с кожей). А еще – господин Иль, сыщик Тайной стражи, умевший ходить по городу, все примечая, и выполнять важные поручения так, что даже Джу, ступавший за ним по пятам, след в след, и смотревший господину Илю в рот, порой не понимал, в чем же они заключались.

Господин Иль Джу нравился очень. Он был средних лет, невысок, насмешлив, проворен, как ящерица, и волосы носил через плечо заткнутыми за пояс, чтобы нельзя было ухватить его за косу со спины. Иль производил сильное впечатление на женщин, – особенно на тех, что побойчее. «Такой ловкий человек» – говорили они про него и мечтательно заводили глаза. Джу хотел быть на него хоть каплю похож. Впрочем, господин Иль слишком во многом еще оставался недостижимым идеалом. Во-первых, ногти у господина Иля были всегда ухоженные и чистые, не то, что у Джу, не говоря уж о том, чтоб лицеист мог позволить себе красить их золотым лаком, как у высших дворцовых чиновников. Во-вторых, Джу все примерял собственную косу – когда ж ее удастся заткнуть за пояс, – а она никак не дорастала. В-третьих, от господина Иля дорого пахло, а Джу жалко было денег даже на дешевые благовония. Были между ними и другие отличия. Но Джу тщательно трудился, чтобы свести их на нет.

Господин Иль на Джу не доносил, но самому Джу устроил однажды проверку: наболтал невесть чего. Из четверти его слов получилось бы дело о неблагонадежности, по которому Иля вышибли бы из Тайной стражи без лишних проволочек и без возможности вернуться назад. Доноса Джу, однако, стряпать не стал, за что и получил через пять дней от наставника хороший подзатыльник. Впрочем, на карьере Джуджели это невыдержанное испытание никак не отразилось, из чего он и сделал вывод, что поступил правильно.

Итак, Джу был молод, благороден внутри и снаружи, умеренно способен, трудолюбив и имел легенькое, вполне разумное честолюбие. Он искал поддержки в людях, которые были ему симпатичны, и даже местами ее находил. В этот раз у него было тонко рассчитано, как намекнуть господину Илю на незаконность телесных наказаний, практикующихся в лицее. Разумеется, не называя имен, чтоб не приняли за мелкого ябеду. А просто чтобы происшедшего не повторилось: мало ли какая нужда заставит снова влезть на крышу?..

Однако в этот раз господин Иль появился перед Джуджели чернее тучи. Джу не посмел даже о чем-либо сказать или спросить.

Они молча прошли по улице Градостроителей в сторону набережных, не доходя пожарной каланчи свернули в переулок и спустились в первый попавшийся подвал. Оказалось – пришли в кабак.

Господин Иль обычно вина не пил, а сегодня взял стаканчик. И даже собрался угостить Джу. Показал на лавку у стены и сказал:

– Садись.

– Спасибо, – вежливо ответил Джу. – Я постою.

Наставник недобро приподнял бровь, и Джу, кряхтя, пристроился за столик. Господин Иль принес половину кувшина вина и два пирожка с мясной начинкой – один побольше, другой поменьше. Себе он взял большой.

– Ты веришь в гороскопы? – спросил Иль, когда на донышке его глиняного стакана остался один глоток.

– В хорошие – верю, – осторожно признался Джу, большим пальцем заталкивая пирожок в рот.

– А в гадания?

Джу пожал плечами.

– Когда гадаю сам.

– Хорошо. – Господин Иль допил вино. – Если на стол упадет четное количество капель – нам повезет, если нечетное – нет. – И перевернул стакан.

Три капельки быстро сорвались вниз, а четвертая стала бегать по ободку, как будто не собираясь падать. Господин Иль поставил стакан донышком кверху – так, чтобы последняя капля присоединилась к своим товаркам, и придавил его ладонью. Сказал:

– Все ясно. Идем.

Они выбрались из подвальчика и отправились в прежнем направлении. Джу догадался, что идут они на Монетный остров.

– Инспектор Дита сказал – ты хорошо по крышам лазишь? – спросил вдруг господин Иль.

Джуджели споткнулся от неожиданности.

– Ну… было бы, чем гордиться, – смущенно проговорил он. И подумал: это что ж, Иль знает, что его позавчера выпороли как щенка? Вот так да. Стыдно…

– Ну, посмотрим, есть тебе чем гордиться или нету, – усмехнулся Иль.

Дома на Монетном острове стояли тесно, со всех сторон прижимаясь друг к другу. Улочки были узенькие и грязные, несмотря на занимаемый островом самый центр города. Жилым кварталам и Рыбному рынку здесь исполнилось уже лет триста, стояли они без всякой перестройки, и Джу, рассматривавший нынче всю Столицу с позиций потенциального квартиросъемщика, оценивал Монетный остров как район крайне неуютный, но при этом неоправданно дорогой.

Хорошо, хоть дождик со вчерашнего утра больше не лил и шансы увязнуть где-нибудь на Монетном по колено в грязи слегка сократились.

Дом, в который готовилось небольшое вторжение, стоял на углу улиц Вереинки и Погорелой. В нем было два этажа и полуподвальное помещение, окна в которое заколотили досками, дабы упредить весеннее затопление уличной грязью.

К дому, как бы между прочим, собирались с разных сторон дюжие молодцы в простой городской одежде. Некоторых из них Джу помнил в лицо.

Господин Иль к этому дому подходить не стал, а повел Джу в обход к соседнему, по Вереинке напротив. Они зашли с черного хода в калитку, перебрались через топкий дворик. Старый облезлый пес, спасавшийся от сырости на поленнице, приоткрыл один глаз, посмотрел в их сторону, зевнул беззубой пастью, проворчал невнятное собачье ругательство и снова сделал вид, что спит. За этим двориком лепились по берегу канала ветхие лодочные сараи. Еще лет десять назад недалеко отсюда на Погорелой был перевоз, пока к Веселому Бережку на ту сторону канала не перекинули Каменный мостик.

Когда на Речных Пристанях у острова Рабеж ударил полуденный колокол, господин Иль перевернул воротничок так, чтоб стала видна полицейская эмблема, и отправился в гости, знаком велев Джу следовать за собой.

В это же самое время один из молодцев, что собрались у дома напротив, поднялся на крыльцо, постучал и громко объявил: «Городская почтовая служба! Вам письмо из муниципалитета!» Как со стороны улицы дальше развивались события, Джу не успел рассмотреть, потому что скверно оказалось бы отстать от господина Иля. По многим признакам уже было ясно, что дело предстоит серьезное.

В императорской резиденции Ман Мирар, в резной башенке северного флигеля, была одна комнатка, куда придворным и прислуге входить было запрещено под страхом смерти. Помимо страха смерти, тайны этой комнатки охраняла крепкая дверь с электронным замком, силовой щит с ловушкой и двойная система сигнализации.

А все потому, что размещались в этой комнатке вещи, для разумения прислуги и даже для видавших виды высших государственных сановников совершенно непостижимые. Вот, например, маленькая черная коробочка, которую государь в этот раз вынул из стального шкафа и поставил перед собой на стол. С ней можно было разговаривать, как с живой. Колдовство, да и только.

– Абонент первый, – велел государь коробочке и сел возле – ждать.

На мордочке переговорного устройства появился красный глазок, означавший, что вызов сделан. Однако до момента, когда рядом загорелся зеленый, указывавший на поступление ответного сигнала, время в водяных часах утекло бы на три деления вперед. Если бы в комнатке были водяные часы.

– Здравствуй, папа, – сказал государь коробочке. – Я тебя не разбудил?

– Здравствуй, сынок, – отвечала коробочка. – Даже если бы разбудил, то что?

– Сказал бы тебе спасибо, что не отказываешься поддержать разговор.

– Всегда пожалуйста. Ну, расскажи уже что-нибудь. Какие у вас ходят слухи? Что говорят про тебя в Столице?

– Как обычно, всякую чушь. Много ни о чем и ничего толком. Кстати, у меня убили Первого министра.

– Знаю.

– Откуда?

– Птицы летают быстрее, чем ты решаешься сообщить мне о неприятностях.

Государь наклонил голову набок.

– А хочешь, скажу тебе новость из тех, что не переносят на крылышках птицы? – спросил он.

– Ну, попытайся, – благосклонно согласилась коробочка.

– Ты помнишь существо по имени Оро Ро?

– Допустим, помню.

– Хорошо, что помнишь. Потому что у меня… Или – правильнее – у тебя?.. В общем, у нас полный остров его родственников. Семьсот три человека. Они высадились этим утром на Бо, который за Круглым.

Из коробочки раздалось шуршание шелковой ткани и следом звук, как будто передвинули стул.

– Так, – сказали оттуда. – И что они там делают?

– Пока ничего. Ждут транспорт с летающими и плавающими машинами. Как только он придет, они получат возможность перемещаться, не ограниченную практически ничем.

Коробочка долго молчала.

– Умные люди сначала перевозят вещи, а потом переезжают сами – я так считаю, – последовал затем ответ. – Остров Бо семьсот человек не прокормит. Чего хотят, знаешь?

– Не имею представления. Возможно – просто погулять. Возможно, того, чего хотел в свое время я: искать Лунные Камни.

– Ну и что ты решил по этому поводу?

Государь покусал золоченый ноготь на мизинце.

– Я думаю, – сказал он, – что смогу контролировать их занятия. Единственное, что для этого потребуется, – чтобы мне слегка помогли в управлении государством. Боюсь, если стану заниматься по совести чем-то одним – упущу ряд серьезных моментов в другом. Не могу существовать в двух лицах одновременно. Или я в маске, или без нее.

– И эту помощь ты планировал получить от меня? – поинтересовались из коробочки.

– Да. Я хотел бы видеть тебя в Столице так скоро, как только это будет можно.

Абонент первый снова умолк.

– Я вряд ли приеду, – сказал он после продолжительной паузы.

– Почему?

– На кого я здесь все брошу?

– Принесешь планы материального обогащения в жертву государственным интересам.

– Я сделал это еще шестнадцать лет назад. Можно подумать, что деньги я собираю для себя.

– Понимаешь ли, я здесь сейчас остался даже без Первого министра, – попробовал настаивать государь.

– В первый раз, что ли? Разберешься как-нибудь. Золото в делах государственного управления – вещь во много раз более необходимая, чем присутствие в Столице старого зануды с подагрой, артритом, больным сердцем и манией всех вечно поучать и давать советы.

На этот раз надолго замолчал уже государь.

– Тогда другая просьба, – обратился к коробочке он. – Пришли в Столицу корабль с твоей охраной. Нужно забрать отсюда принца Ша месяцев на пять-шесть. Быть может, мания поучать и давать советы хоть здесь пойдет на пользу государству.

– Что опять натворило это чудо?

– Это тебе чудо, а мне – чадо. Кир Энигор перед самой своей смертью сказал про него нехорошую фразу. Что его-де кто-то обманывает. А раз обманывает, значит, имеет на принца влияние. Будет неприятно, если окажется, что Ша замешан в какой-нибудь сомнительной истории. Мой сын должен быть выше любых подозрений. Он, правда, этого не понимает. Может быть, ты сумеешь ему что-то втолковать. Заберешь его?

– Да, это проще, чем ехать в Столицу самому. Хорошо, собирай своего сорвиголову в дорогу. Я позабочусь о его образе мыслей. Между прочим, а кого ты намерен назначить на место убитого Энигора?

– Нужно бы – тарга.

– Уклончивый ответ. Таргов в твоей стране много.

– Я не решил пока. Мне нужен тарг в правительстве для баланса. Северные аристократы смотрят косо на кабинет министров, состоящий из столичных купцов и ходжерцев.

– А что с ними поделаешь, если сами они по природе бездельники, работать не любят и не хотят?

– Ну, одного-то выбрать можно, кто будет не таким, как все. Правда, я такого тарга пока не нашел.

– Их можно задобрить по-другому. Возьми у них снова женщину в жены. Польза та же, а постэффектов меньше.

– Я еще думаю. Ты присылай корабль.

– Пришлю, пришлю.

– Ну, тогда до связи, господин генерал-губернатор.

– Спокойной ночи, мой государь.

– Спокойной ночи.

Огоньки погасли. Государь взял со стола коробочку и снова спрятал ее в стальной шкаф.

Лет до четырнадцати принц Ша рос манерным тихим мальчиком, легко верящим всему, что ему говорят, и послушным. Его воспитатель, эргр Игвей, красноглазый слуга Единого, с детства внушал Ша мысль, что принцу необходимо благодарить Небо за то, что он родился не червем, не мухой и не пятнадцатым сыном нищего из портовых трущоб.

Пока Ша был мал и неопытен, с эргром Игвеем он во многом соглашался. Жизнь нищих из портовых трущоб воистину была ужасна. Ша возносил молитвы искренней благодарности Небу за то, что он принц, и подумывал даже, а не слишком ли хорошо ему живется, не отказаться ли добровольно от некоторых благ и не поступить ли, например, в монастырь?

Когда Ша исполнилось четырнадцать лет, эргр Игвей заболел и вынужден был уехать из Таргена. Красноглазые не могут подолгу жить в краях с сильным солнцем – начинают слепнуть.

Ша очень тяжело переживал разлуку с любимым учителем, хотел ехать в Эн-Лэн-Лен с ним, но отец его, конечно же, не отпустил. Ведь Ша был единственным сыном императора. Государыня Яати, законная жена, мало того, что была старше государя на шесть лет, так еще и никак не могла произвести на свет наследника престола. Сначала, как нарочно, одну за другой нарожала пять девчонок. Потом подождала года четыре и родила еще двоих. Обратились к астрологу, узнать, когда закончится такое бедствие. Астролог сказал, что дочерей должно появиться десять, прежде чем родится мальчик. Узнав ответ, государь схватился за голову и отослал весь этот птичник на острова, к родителям жены.

Тем не менее Ша наследником объявлен так и не был. Государь ждал кого-то еще. К кому будет больше доверия. Всю жизнь Ша ждал.

Впрочем, Ша от отца был далек и чего-нибудь особенного, хорошего для себя, ожидал мало, поскольку знакомство имел лишь с вредной стороной характера царственного родителя. Все шло в пределах обычного. Отец Ша был железный человек. Он мог все. Он умел все. Он знал все, даже то, чего не знал. Ша и не пытался сделаться хоть в чем-то ему подобным, понимая, что это бесполезная затея. Со временем восхищение государевыми способностями стало уживаться в душе Ша с ревнивым раздражением: ну что еще ты выдумаешь, чтобы унизить мое самолюбие?

От Ша отец только требовал, требовал, требовал – ничего больше.

«Не сиди криво на стуле, ты вырастешь государственным деятелем – и что, будешь сидеть так перед иностранными послами?..

Не ешь с ножа, ты разрежешь себе рот до ушей…

Не смей даже близко подходить к рабыням. Рабыня родит тебе ублюдка, ты не будешь знать, что с ним делать – как я с тобой. Он окажется ни на что не способен – вроде тебя…

Учись писать красивым почерком – что это за каракули? Свои мысли ты складывать не умеешь, хотя бы перепиши чужие не коряво…

Прежде чем приказывать, научись повиноваться…

Ох уж эти святоши. Как они меня раздражают…

Что ни делает дурак, все он делает не так…»

Ша был маленький – имел терпение все это сносить. Ша вырос – бесконечные попреки и придирки стали ему неприятны. Он попросту стал намеренно как можно реже попадаться отцу на глаза. У него началась собственная жизнь. Жизнь постороннего государю человека.

Лишь одно по-настоящему доброе дело сделал император для своего сына: определил ему в наставники господина тайного советника Дина.

Господин Дин на многое открыл принцу Ша глаза. Он научил Ша думать не о собственной ничтожности, а о собственном величии. Привил его мыслям государственный масштаб.

Тайный советник Дин казался полной противоположностью эргру Игвею. Невысокий, темноволосый и кареглазый, немного склонный к полноте, он, тем не менее, был весьма проворен. Дин редко говорил о добродетели, а чаще – о выгоде, да и вообще посоветоваться с ним можно было по любому вопросу – даже о тех вещах, которыми, как говорят, аптекарь не торгует. Когда Ша однажды робко заикнулся о приснившейся ему во сне девице, вне всякого сомнения – глубоко падшей грешнице, господин Дин только усмехнулся, а к вечеру притащил Ша целый ворох городской одежды и фальшивые документы. «Давай сходим поищем твой сон», – предложил он. И что же? На Веселом Бережку грешница нашлась, точь-в-точь такая, как была во сне, – молодая, красивая, с тигриными глазами и горячим телом.

При подобном воспитании от мыслей о монастыре Ша быстро излечился. Вместо книг о возвышенном он стал читать книги по военному искусству и управлению страной. Отец глянул как-то раз, как идут дела, и решил, что тайный советник Дин хорошо наставляет принца. На одно только он не обратил внимания: доверие и беспрекословное послушание отцу в принце Ша начал подтачивать жучок самомнения.

Господин Дин подтверждал, что жизнь нищих из портовых трущоб, вне сомнения, ужасна, но ведь человек создает свою жизнь собственными руками и собственным умом. Посмотрите на него, ничтожного Дина. Сын пирожника и, прямо скажем, не самого богатого из пирожников Столицы он выдержал экзамен в лицей Каменные Пристани, выучился, получил чин, деньги, влияние. И вот теперь он – государев тайный советник, особа, приближенная высочайшему присутствию, наставник единственного государева сына. Если захотеть, всего в этом мире можно добиться. Только приложи разум и трудись. Нельзя в жизни одно – живым на Небо влезть. Да и то еще проверки требует.

Тут-то Ша и начал задаваться вопросом: за что отец его не любит? Почему шпыняет постоянно? Чем плохо его, Ша, собственное разумение? Почему все, что он делает, скверно в государевых глазах? Потому, что Ша по нелепой по случайности – сын портовой девки и ему не суждено стать императором?.. Ведь нет другой причины.

Господин Дин всегда настоятельно подчеркивал, что для Ша он хочет быть другом. Не наставником, не учителем, а просто хорошим, добрым старшим другом. Ша это очень нравилось. Он прибегал к Дину днем и ночью со всеми своими делами и за всякими советами, даже после того, как ему исполнилось шестнадцать лет и его наставник официально получил отставку. Однажды Ша вздумал спросить у Дина:

– Почему отец меня не любит?

Господин Дин тотчас сделался печален и некоторое время как бы сомневался, стоит ли честно ответить, что думает, или лучше отделаться ничего не значащими фразами. Наконец, он решился.

– Нельзя, мальчик мой, привязываться к тем, кого ты решил принести в жертву, – сказал Дин. – Иначе в последний момент дрогнет рука.

– В жертву? – переспросил Ша.

– Ты же хорошо знаешь о церемонии похорон императора, – проговорил господин Дин и грустно посмотрел на Ша. Ша на секунду даже показалось, что в уголках выпуклых глаз советника блеснули слезы.

Ша призадумался.

– Но я ведь одновременно и старший сын, – сказал он.

– Твой отец не особенно счастлив в семейной жизни, – покачал головой советник. – У государыни Яати скверный характер, и вряд ли государь решит жениться еще раз – ему с лихвой хватает одной этой пагубы. Но даже если Яати образумится и сделает, что требуется от нее, или отец твой снова женится, и законный наследник будет-таки рожден, нет никаких гарантий, что младшим из ненаследующих престол не останешься ты…

Принц Ша прикусил костяшки пальцев.

– Впрочем, твой отец молод, и ты можешь еще долгие годы не задумываться о своей судьбе, – попробовал смягчить только что высказанные опасения господин Дин.

– Да, я все это знаю, – ответил советнику юноша. – Я всегда помнил об этом. Но ты первый, кто повторяет мне мои мысли со стороны и… открыто.

Господин Дин дотронулся до плеча сидевшего перед ним принца.

– Я напугал тебя? Прости. Если… – он осекся и в раздумье опустил глаза.

– Что – «если», Дин? – спросил Ша.

– Если тебя в самом деле интересует будущее, – сказал советник, есть в этом городе один старик, который гадает по волшебной книге. Возможно, он и ошибается когда-нибудь, но из тех предсказаний, которые он делал мне, все до последнего оказались правдой.

– Устрой мне с ним встречу, – принц ухватил Дина за локоть. – Я очень хочу знать, что меня ждет. Потому что… потому что если так будет продолжаться дальше, я своего отца стану не просто бояться. Я начну его ненавидеть.

– Я поговорю о гадании, – пообещал господин Дин. – Только есть условия. Встреча должна состояться у гадателя дома. Занятия черной магией не поощряются властями, и о твоем визите никто не должен знать.

– Я легко могу спуститься к нему в город, – пожал плечами Ша. – Все равно на меня давно махнули рукой. Мне кажется, пропади я вовсе – отец даже не заметит. Как скоро можно будет пойти?

– Я думаю, что через декаду узнаю ответ.

– А побыстрее нельзя?

Господин Дин искоса глянул на нетерпеливого воспитанника.

– Хорошо, через пять дней, – обещал он.

Когда разговор был окончен и господин Дин остался один в комнате, он подошел к незавершенной партии «Королевского войска», которую вел сам с собой. Дин повернул игральную доску и сделал ход нефритовой фигурой против войска золотых. Фигуру эту он подставлял сознательно. Через два хода ей суждено погибнуть ради блага нефритового государства. Но и со стороны золотых скоро выступит вперед такой же осужденный на смерть.

«Королевское войско» – игра уверенных в себе людей. В ней не бывает случайностей. Все, что происходит на доске – подвластно разуму и воле игрока.

Джу вылез из чердачного окошка, подал руку господину Илю и помог ему выбраться на скользкую после многодневных дождей черепицу. Крыша не сохла без солнца, ходить по ней надо было осторожно.

Быстро и без лишнего шума сыщик и его ученик перебрались через конек крыши и укрылись с обратной стороны: Джу присел за кирпичной трубой, а господин Иль отошел в сторону и спрятался за декоративной башенкой, на которой поскрипывал кораблик-флюгер.

Глядя на то, как господин Иль перебирает в рукаве метательные ножи, Джу тоже достал свое оружие. У него был с собой раскладной крючок на шнуре из барсовых жил. Посматривая на Иля, Джу размотал шнур, который носил под одеждой вместо пояса, привесил к нему крючок и расправил на крючке лапки.

В доме напротив пока было тихо. Джу примостил крючок на край трубы и притаился.

Ждать пришлось не очень долго. На той стороне улицы с треском вылетела рама слухового окна, посыпались битые стекла. Снизу раздался предостерегающий окрик.

Джу мельком глянул на сыщика Иля. Тот сдвинул на затылок модную черную шапочку с прядью из конского волоса и взял в руку один из ножей. Как они с Илем работают вдвоем, у них давно было уговорено, а уговор проверен в действии.

На фасадной стороне их крыши грохнуло. Джу накрыл ладонью свой крючок. Когда тяжелый крупный человек перевалил через черепичный гребень, Джу выпрямил руку, крючок свистнул в воздухе и впился беглецу в ногу повыше колена, опутав его витком шнура. Полы кафтана беглец подвернул за пояс, так что стреножил Джу его надежно. Однако черепица на крыше была старая, грязная и даже местами поросшая мхом. Поэтому, несмотря на то, что скат у крыши казался не очень крутым, большой человек рухнул как подкошенный и заскользил на брюхе вперед, увлекая за собой Джу – так чересчур крупная рыба тащит не рассчитавшего свои силы рыбака. Принцип «сам погибай, но преступника не отпускай» был вколочен в Джу накрепко еще в те времена, когда пороть его было делом вполне дозволенным и законным. Оттого-то шнурка из рук Джу не выпустил. Он шлепнулся на задницу и поехал следом за негодяем, тщетно пытаясь затормозить при помощи стоптанных каблуков на сапогах.

Преступник в считанные мгновения достиг края крыши и уцепился за водосточный желоб выставленными вперед руками. Этим он слегка приостановил собственное движение. Но тут сбоку подъехал Джу и с криком «Держите же кто-нибудь!» схватился за ноги беглеца. От дополнительного тычка тот снова ускорился, и они с Джу совершили полет с высоты двухэтажного строения. На краткий миг злодей повис на водосточном желобе в последней попытке хоть как-то задержаться. Но Джу, подвешенный к нему на шнурке, безжалостно сорвал его вместе с желобом вниз. Преступник приземлился аккурат на поленницу со старым псом, а Джу слегка промахнулся и попал в большую лужу. В довершение всего, его чуть не накрыло висевшим на стене дома старым деревянным корытом, которое он задел в полете. Дикие собачьи вопли, сопровождавшие их падение, были совсем уж ни на что не похожи. Видимо, впервые за много лет сторожевой службы злоумышленники напали на почтенного дворового пса с небес.

На некоторое время Джу оглушило. Когда он приподнялся и протер глаза, он увидел, что господин Иль уже на земле и остервенело макает здоровенного негодяя мордой в грязь посередине двора.

Джуджели бросил взгляд на крышу, с которой только что сверзился. Было заметно, что господин Иль спустился во двор тоже не самым обычным способом, потому что его красивая шапочка с конским хвостом висела на полуоторванном водосточном желобе. Что же касается Джу, то ему просто повезло. Взять немного вправо – он попал бы на поленья, немного влево – на козлы, где хозяева дома пилят дрова. Мог бы костей не собрать. А так – он точнехонько посередине, в луже с бережком из мокрых мягких опилок. И даже, вроде бы, ничего себе не сломал…

С Вереинки и от лодочных сараев во двор набежали Илевы люди. Преступника подхватили из лужи, быстро привязывая ему за спиной локти друг к другу и к шее барсовым шнуром.

Теперь-то только Джу рассмотрел, что схваченный – здоровенный дядька, раза в два Джуджели больше. Только лица его под маской грязи было решительно не разобрать.

К Джу подошел, вернее, почти подбежал господин Иль, весь чистенький, только ручки с золотыми ногтями слегка измарались.

– Ты живой? – спросил он Джу.

Джу поднялся, его здорово шатнуло, и он схватил господина Иля грязными лапами за бок, чтобы устоять на ногах.

Неудавшийся беглец мотнул в их сторону головой и пробасил:

– Ну ты охренел, парень…

Джу заметил, что Иль как-то по особому дернулся на звук его голоса.

– …Если в полиции все будут такие смертники, как ты, преступному миру не жить… Хороший у тебя помощник, Одноглазый. Только глупый.

Господин Иль наклонил голову и исподлобья глянул на связанного преступника.

– Не по годам тебе, Верзила, с молодыми тягаться, – проговорил Иль.

– Что поделаешь, Одноглазый. Ты меня на эту работу когда-то сосватал, ты же от нее и пострадал. А прошлого не переменишь.

– Уводите его, – махнул своим людям Иль. – А ты… – он перехватил Джу под руку и за шиворот, – пойдем-ка.

Когда в прачечной под домом Иль содрал с Джу грязную одежду и перевернул на него ушат горячей воды, тот увидел, что сыщик смеется. Иль сказал:

– Прости меня, Джу, что я стоял, открыв рот, и не помог тебе. Но если б ты видел, как вы ехали по крыше, со стороны, ты бы меня понял. Никогда за всю жизнь я еще такого не наблюдал. К тому же я боялся поранить тебя вместо него…

– Угу, – буркнул понятливый Джу, которому было, однако, совсем не до смеха.

– Что ж ты шнурок-то не бросил? Отпустить надо было.

– Да не знаю я, – сказал Джу. – Он у меня на руку намотался.

– Так в другой раз не наматывай, – велел господин Иль и заржал, что твоя лошадь, даже прижался лбом к стене.

А Джу подумал: отчего Иля только что назвали Одноглазым? Может, у него один глаз из стекла – фальшивый? Тогда какой? Который потемнее или посветлее? И еще – сегодня подтвердились подозрения, которые Джу вынашивал с тех пор, как впервые увидел Иля. Господин Иль носил под одеждой кольчугу, вещь баснословно дорогую и в Столице очень редкую. Джу давно сомневался, что Иль – обычная полицейская ищейка, каких в каждом участке по штату дюжина с человеком, а с сегодняшнего дня начал сомневаться еще больше. Впрочем, это было скорее к лучшему, чем наоборот. Славная карьера нарисовалась бы перед курсантом Джуджеларом, оправдайся его подозрения.

Господин Иль отлип от стены, всхлипнул и вытер слезы. Смех сошел с него как-то разом, и лицо вдруг стало совсем невеселое. Зато Джу уже представил, как он ехал по крыше, поймав преступника на крючок, и вдруг это показалось ему таким забавным, что он фыркнул и рассмеялся.

* * *

За первый день после посадки и за день, следующий за ним, Нэль не высунул нос за пределы отведенного ему бокса. Он был зол. На всех, включая себя. Он даже ничего не ел от злости. Только под вечер второго дня выпил чашечку супа. К нему заглянул семейный партнер Фая, Маленький Ли, известный тем, что постоянно сует нос в чужие дела. Ли принес Нэлю суп, а Нэль подумал, что нет больше смысла называть Маленького Ли Маленьким, поскольку Большой Ли и Средний Ли – Верхние и остались на Бенеруфе; когда они теперь соберутся вместе – неизвестно. Возможно, что никогда.

Маленький Ли и рассказал ожидаемую Нэлем новость. А именно, что второй заход межорбитального бота надолго откладывается в связи с серьезными повреждениями самого бота, а также из-за вспышки сейсмической активности на Бенеруфе, от которой пострадал ангар и подлежащая транспортировке на Та Билан техника.

– Ну и как тебе это нравится, Фай? – произнес вслух Нэль, когда дверь за Маленьким Ли задвинулась. – Да уж, конечно, ты не политик…

Никакого Фая поблизости не было. Нэль заглянул в зеркальце и скорчил гримаску, которой дразнил брата, когда был ребенком.

– А я знал, что так будет, Фай. Если б ты спросил меня об этом тогда на «Золотом Драконе», сколько б я смог тебе рассказать…

И повалился ничком на кровать. За ласковое слово Лала Нэль отдал бы сейчас жизнь. Потому что спальный бокс рассчитан на двоих. А рядом было пусто. Пусто и темно.

 

Глава 4

В день новолетия государь принимал поздравления. Ему желали благополучного царствования и процветания государства. В ответ поздравлявшие получали подарки: иногда драгоценные безделушки, редкие и антикварные вещицы, иногда – дворцовые или военные чины, иногда просто деньги в вышитом символами Справедливого Правления кошельке. Все подарки были со значением. По полученному в этот день из государевых рук предмету некоторые искушенные толкователи брались в точности рассказать, чего государь хочет или ждет от облагодетельствованного на новогодней церемонии вельможи и как к нему относится.

Среди приглашенных на церемонию в этот день, неожиданно для многих бывалых царедворцев, оказался старый государев то ли родственник, то ли недруг – владетель из Северной Агиллеи кир Ариксар Волк. Это было необычно.

В церемониальной зале Волк стоял особо, на всех посматривал из-под серебряной волчьей маски свысока, и никто не осмеливался заводить с ним разговор. Волк был знатен и богат, но о том, хорошо или плохо думает про него сейчас император, никто достоверно не знал. Потому Волка опасались. Не выказывали ему откровенной неприязни или презрения, но обходили стороной. А он этим, казалось, был даже доволен.

Когда назвали его имя, он спокойно вышел вперед, встал перед государем на колено, коснулся рукой сначала лба, потом своего сердца и края ступеньки под ногами императора.

Государь взял из рук Волка красный свиток с пожеланиями счастья, а в ответ передал ему другой – из травянисто-зеленой плотной бумаги, на какой пишутся именные указы. Свиток был с печатями и золотыми кистями.

Сказав сухим и ровным голосом несколько положенных по протоколу фраз, Волк прижал зеленый свиток к груди и отошел прочь. Очень многие тотчас вытянули в его сторону шеи. В зеленом именном свитке могло быть что угодно: от высочайшего пожелания не видеть больше Волка живым и до назначения на какую-нибудь из высоких государственных должностей. А вакантных должностей сейчас при дворе было немного – пара мелких распорядителей да Первый министр.

Волк некоторое время прятался между колонн от наблюдающих за ним царедворцев, потом затерялся в толпе и исчез – и не сумели заметить, куда.

Лишь господин Дин, получивший от государя драгоценную шкатулку с потайным замком, специально для хранения секретных документов, обнаружил Волка на одной из верхних галерей над залой новогодних церемоний. Волк стоял там за кадкой с плетистым папоротником и перебирал кисти на зеленом документе. Волчья маска лежала у него на плече.

– А вы нелюбопытны, кир Ариксар, – с некоторым одобрением промурлыкала белая рысь с карими глазами господина Дина. Советник приблизился к Волку, издалека почтительно кланяясь.

Волк холодно кивнул в ответ. Он и в самом деле не поспешил распечатать документ, а вместо этого задумчиво смотрел с галереи во внутренний двор, где слуги с большими подносами бегали накрывать стол для торжественной трапезы.

– Немногие способны проявить выдержку, подобную вашей, – продолжил льстить господин Дин. Рысью маску он снял и взял под мышку.

– Да, я вижу, что вам любопытнее, чем мне, – проговорил Волк и вдруг протянул свой подарок Дину. – А вы прочтите, что там, – предложил он. – Я плохо вижу. Без секретаря мне это… бесполезно.

Тайный советник Дин удивленно взглянул на северянина, но привычным движением распечатал документ и пробежал его глазами. На краткий миг разочарование отразилось на его лице. Очевидно, от государя он ждал какой-то другой шутки.

– Государь дарит вам свое загородное имение под Столицей, – сообщил он. – Это дарственная на государственные земли, на все, что на них построено и им принадлежит.

Господин Дин быстро глянул, какое впечатление произвело содержимое грамоты на Волка, и добавил:

– Игулах – роскошный дворец, кир Ариксар. На моей памяти это самый дорогой подарок из всех, что делал государь угодным ему подданным в такой день, как сегодня.

– И что он, по-вашему, означает? Вы опытный человек, господин Дин. Истолкуйте мне государеву милость.

Советник улыбнулся и развел руками.

– Должно быть, вы в большом фаворе, кир.

Волк помолчал, по-прежнему глядя во дворик. Потом посмотрел на Дина и усмехнулся в ответ.

– Мне думается, вы не правы. Игулах значит, что я не смею уезжать из Столицы, хотя мне и пора.

Господин Дин отвел взгляд и вернул Волку дарственную.

– Долг вежливости, вне сомнения, обязывает вас не уезжать немедленно, – сказал он. – Однако решаете вы сами. В конечном итоге, канона по толкованию подарков не существует, и каждый волен объяснять их, как нравится ему, а не как рассчитывает на то… государство.

Парадные ворота лицея «Каменные Пристани», которые отворяют только чтобы дать проезд ректору и пропустить праздничные или похоронные процессии, были распахнуты настежь. Занятия в первой половине дня отменили в честь праздника. Ко многим лицеистам в этот день издалека приехали родственники, и в аллейке перед казармой было достаточно шумно.

Джу гордо проследовал мимо потрошащих соблазнительно пахнущие корзины мамочек, обнимающихся друзей и братьев, чьей-то бегающей кругами и галдящей ребятни. Его путь лежал к главному учебному корпусу.

Праздник начинался погано. Поздравлять Джу никто не приехал. Печать для свободного пропуска через Малые ворота ему в удостоверение так и не поставили, хотя он подал письменное прошение, в котором указал, что намерен снять комнаты в городе. Вчера он упал с крыши в грязь, и одежда, постиранная вечером, к утру не просохла по швам. Джу шел и ежился от прикосновений к телу холодной мокрой ткани. В другой день он на такое и внимания бы не обратил, но в праздник, да еще без праздничного настроения в душе, это казалось особенно гадким.

А теперь его еще и вызывает господин инспектор Дита, видеть красную толстую рожу которого спозаранку Джу мечтал бы меньше всего в жизни. С Дитой их отношения складывались в основном так, что независимый Джу установленные учебные и казарменные правила нарушал – в последнее время даже не особенно скрываясь и с вызовом, – а инспектор за это его ловил и, как говорят в лицее, жучил.

До дня, когда Джу вывел инспектора из терпения и тот велел его пороть, он чувствовал собственную безнаказанность. Во-первых, он был круглым сиротой, а такие под защитой закона. Во-вторых, он не какая-нибудь деревенщина, он благородного происхождения, пусть и остался без наследства. В третьих – у него есть весьма прославленный и богатый дядя со скверным характером, обращаться к которому за заступничеством Джу никогда не пришло бы в голову, но кто, кроме него самого, в этом может быть уверен?

Сейчас Джу испытывал приступ совестливости. Он догадывался, что в своих скандальных похождениях зарвался, каялся в том и даже дал себе обещание не нахальничать впредь, а вести себя более осторожно и скрытно. Ведь он не бессовестный какой-нибудь человечишка, который не чувствует грани между «плохо» и «хорошо», и не бездумный раздолбай, которому на какие-то там грани глубоко наплевать. Ему просто казалось несправедливым, что некоторые лицеисты, равные Джу во всем, имеют долю свободы, а он не может вне устава шагу ступить. Но когда независимая душа требует свободы – это одно, а когда при этом рискуешь собственным здоровьем – совершенно другое. Лучше слыть озорником, чем дураком.

Джу прошел через гулкий вестибюль учебного корпуса и поднялся на второй этаж, где между классом судебной медицины и собранным стараниями учеников музейчиком «Каменных Пристаней» помещался кабинет инспектора Диты. Осторожно стукнул медной ручкой в лакированную дверь, получил разрешение войти и скромно поклонился на пороге.

Господин Дита восседал в высоком кресле перед заваленным бумагами столом. Увидев Джуджели, инспектор кашлянул в кулак.

Джу бочком приблизился. Ему хотелось бы надеяться, что Дита извинится за порку – в честь праздника Джу мог бы расценить это как неплохой подарок.

Но инспектор Дита посмотрел на лицеиста прозрачными зеленоватыми глазами, подергал засаленный воротник, плотно давивший жирную шею, и произнес:

– Господин Иль – очень умный, добрый и необычный человек, Джуджелар. Тебе невероятно повезло, что он выбрал тебя в ученики. Должно быть, он возлагает на тебя большие надежды, раз связался с такой бестолочью, как ты, и еще всячески тебя выгораживает. Но раз уж так случилось, постарайся, по крайней мере, его надежды оправдать. Не относись к собственному будущему так же небрежно, как ты привык относиться к настоящему. Не подводи оказывающих тебе доверие людей. Будь благоразумен, мальчик. Это в твоих же интересах.

И подкрепил свою проповедь красной карточкой и пропуском в город. Пребывая в состоянии легкого недоумения, Джу поблагодарил, поклонился и скорей покинул кабинет инспектора.

О том, что Иль не совсем обычный человек, Джу знал и без Диты. Однако в красной карточке было написано, что Джу причитается награда за поимку опасного злоумышленника, совершившего преступление против государя и государства. Никогда прежде в личном деле Джу не фигурировали подобные формулировки. Максимум, чего он в жизни достиг – под руководством Иля выследил нелегальных торговцев арданским красным золотом в порту. Делом о контрабанде Джу гордился гораздо больше, чем вчерашним почти случайным, смешным и глупым падением с крыши в лужу.

Но все же премия оставалась премией, и Джу бегом помчался в префектуру Первого округа, к которому относились Речные острова, и где его поджидали денежки. Он опасался, что из-за праздника не застанет казначея на месте.

Оказалось – боялся зря. Четверть стражи спустя, странно поводя глазами и не веря собственному счастью, он стоял на крыльце префектуры, сжимая в ладонях несметное богатство – сорок один золотой лар. С эдакими деньгами пойти можно было куда угодно – хоть в ресторан «Царский Город», где обедают сами господа министры, хоть к дорогущим девкам на Веселый Бережок.

Джу благоговейно прижимал сверточек с деньгами к груди, когда кто-то хлопнул дверью префектуры и с размаху опустил ладонь на плечо Джуджели.

– Гляди-ка, тот самый смельчак, который кинулся за убийцей с крыши! – воскликнул высокий белозубый парень, во весь рот улыбаясь Джу.

Джу признал в нем одного из молодчиков, что во дворе крутили локти пойманному барсовым шнуром злодею. Хотел бы Джу знать, куда потом подевался его шнурок.

– Я Мур, младший помощник префекта Первого округа, – представился парень и продемонстрировал Джу такой же казенный сверточек с казначейской печатью. Он сказал: – Все это благодаря тебе. Первым делом куплю жене новый наряд на праздник. Совсем меня запилила – на мое жалование особенно не разгуляешься, а еще родителям надо помочь. – Мур ткнул большим пальцем на дверь префектуры. – Я служу здесь уже третий год. А ты?..

– Осенью закончу «Каменные Пристани», – сухо сообщил Джу. – Джуджелар из Агиллеи к вашим услугам.

– Да брось ты эти официальности, – обиделся Мур. – Я тебя угостить хотел. С меня ведь причитается – ты за меня всю работу сделал.

Джу заинтересовался.

– А и правда, – сказал он гораздо благожелательнее. – Я так спешил сюда, что даже не позавтракал. А где здесь есть подходящее местечко?

– В полиции такое дело: хоть ты благородный, хоть кто – спрос с тебя один, да и опасности не разбирают, каков ты по рождению – бросят тебе с крыши на голову кирпич и о происхождении не спросят, – разглагольствовал через некоторое время помощник префекта Мур, набивая рот жареной курицей.

Они сидели в ресторанчике напротив здания окружного суда. Заведение было чистенькое и с намеком на респектабельность. Во всяком случае, кормили вкусно, а проходимцев с горшками для сбора милостыни, бродячих музыкантов и фокусников тут и на порог не пускали. Столики были на двоих и на четверых, и никто не мешал поговорить по душам двум молодым господам, только что получившим государственное вознаграждение.

Кувшинчик вина был заказан уже третий по счету, и господин Мур, судя по всему, слегка увлекся. Джу попивал всего второй стакан и больше интересовался запеченной в пергаменте рыбой-четырехглазкой и куриными бедрышками под ароматным соусом со сливами и имбирем.

– А господин Иль давно у вас работает? – наконец решил закинуть удочку он. Разумеется, Джу знал, что Иль не из Первой префектуры. Джу думалось, он из Городского управления, а ученика взял, чтобы скуку гонять и не дать себе жиром заплыть. Но вдруг и Мур что любопытное скажет.

– Это который? – поинтересовался Мур.

– Ну, как – который? Сначала он со мной на крыше сидел, а потом всеми внизу командовал.

– А, понял. Он вообще не из наших. Он бывает только по очень важным делам. И обычно нам работать не мешает, только смотрит. Даже удивительно, чего он в этот раз в драку полез. А что тебе до него?

– Он мне жизнь спас, – сказал Джу. Это было правдой, только относилась правда к делу о золотой контрабанде.

– Ну, такому, как Иль, твоя благодарность не нужна, – махнул испачканной в соусе рукой младший помощник префекта. – Он заправляет делами поважнее, чем чья-то глупенькая жизнь. Сдается мне, он и вообще не из сыска. Он человек Царского Города.

– Почему это тебе так сдается?

– Его рапортов нет в столичном архиве. Мои есть, твои есть, а его идут прямиком куда-то наверх.

– Ты проверял, что ли? – удивился Джу.

– Эх ты, – вздохнул Мур, удрученный тем, что вынужден разъяснять очевидные вещи. – Ты приказную карточку на денежное вознаграждение прочел? Или ты ничего, кроме суммы, на ней не увидел? Так вот, там было написано: «По рапорту префекта войска Порядка и Справедливости Первого столичного округа выдать такому-то столько-то денег…» Соображаешь, к чему я? Расписался префект, рапорт составил префект, хотя префектом там, на Монетном, близко в тот день не пахло. Это чтоб по казначейству деньги провести и, случись проверка, легко выяснить, кто отдавал распоряжения, почему и как. А господин Иль свой рапорт сдал в такое место, что нашим казначеям и во сне не приснится.

Джу прищурился. Мур даже в подпитии соображал неплохо. Поэтому Джу решил перевести разговор на другое:

– А как преступник? – спросил он. – Дает показания?

Господин Мур почесал черенком соусной ложки в затылке.

– Ты, друг, видать, здорово ушибся, когда с крыши упал, – покачал головой он. – Если б он сейчас показания давал, мы бы с тобой не по сорок ларов получили, а по полтысячи. Преступник, когда его связанного вели через мост, вырвался и в канал нырнул. А вынырнул только сегодня с утра, в шлюзе, когда возле Запрудного воду сквозь решетку пропускали. Да и что с него были бы за показания? Кто Первого министра нанят убить, тот показаний следствию не дает, хоть пытай его, хоть озолоти. Дело такое либо личным бывает, либо убийца разума лишен.

Ближе к ночи, когда с церемониями, поздравлениями, праздничными выходами и прочими обязанностями Справедливого Государя было покончено, император Аджаннар вернулся из Царского Города в Ман Мирар, явился в свой личный кабинет и сел за письменный стол.

Столичные новости были краткими и весьма обычными для такого дня, как новолетие. Конечно же, несмотря на государев указ, без драк, пьянства и безумных выходок в городе не обошлось. Публичные увеселения были под запретом, но всякий, кто в самом деле хотел развлечений, устраивал их себе самостоятельно.

В Портовом округе случились беспорядки на улицах – перевернулась целая телега с пирогами и перегородила проезд. Патруль, подоспевший на место происшествия, стал разгонять сбежавшихся к бесплатному угощению бездельников. В толпе под парой плеточных ударов вспыхнула идея о том, что кира Энигора, известного в Столице своими ортодоксальными религиозными взглядами, зарезали иноверцы. И лишь с большим трудом удалось избежать погрома в соседних торговых кварталах, где проживали иноземные купцы.

В Приречье некто справил большую нужду на алтаре Хранителей Города, воздвигнутом на месте массовых захоронений времен Солдатской войны. Задержанный за этим делом негодяй сознался, что совершил кощунство на спор. Совсем ничего святого у людей не осталось.

Там же, в Приречье, у северной заставы Иш, был затеян бой между кулачными бойцами. Через площадь возвращался из гостей домой окружной судья. Заметив собравшийся поглазеть народ, он вспомнил, что увеселения запрещены и стал уговаривать людей разойтись. А поскольку его не слушали, добросовестный, но изрядно выпивший чиновник выбрался из паланкина, залез на дерево и стал кричать государев указ оттуда. При этом некоторые личности, сновавшие в толпе, говорили так: куда, дескать, катится этот город, если сам судья округа сидит на дереве?..

Ознакомившись с новостями дня, государь вместе с ними спихнул в сторону придворные сплетни и положил перед собой тяжелую папку, со всех сторон опечатанную сургучом и воском.

Две желтые печати принадлежали киру Энигору, тяжелая сургучная специальной дворцовой канцелярии при почтовом ведомстве, зубастая красная – человеку по имени Домовой, шефу Тайной государевой службы.

Государь перерезал витой шелковый шнур и переломил хрупкие печати. Порядок документов в папке должен был сохраняться тот же, что подготовил для себя покойный кир Энигор. Открывая папку, государь надеялся разгадать, что имел в виду Первый министр, когда в свои последние минуты говорил о принце Ша.

Сверху в папке лежал анонимный докладец, писанный на дорогой бумаге, грамотно и хорошим слогом. В нем сообщалось, будто бы новый наместник Ияша, едва оказался назначен, стал брать взятки и спешить наживаться. За этой бумагой следовала другая такого же толка – про то, что в Шаддате ближайший советник саврского князя, будучи оскорблен правителем, бежал во Внутреннюю Область с секретными бумагами и большим количеством драгоценностей. В следующем докладе было сказано, что правительство савр-Шаддата несостоятельно, новый князь подозрителен и глуп, едва умеет разобрать по слогам подписи под государственными бумагами, что по пограничным землям бродят идеи об отпадении от Таргена, а грабежи на дорогах, лживо называемые «сбором налогов», препятствуют торговле.

Листок за листком государь просмотрел всю папку. Надежда увидеть что-то о Ша не оправдалась. Все до единой бумажки имели отношение к Ияшу, Шаддату, саврскому князю и Внутренней Области.

Зато по материалам этой папки вполне оправданным действием было бы выволочь сейчас кира Наора из постели, поставить пред государевы очи и надавать ему пощечин за то, что важная информация хранится в тайнике. Хороши дипломаты, которые таким вещам не придают значения и не ставят о них в известность государя. Ну, с Наором все понятно, он хоть на четверть, но савр, наверняка в этой куролесице замешан какой-нибудь его родственник. Одним кандидатом на пост Первого министра становится меньше…

Государь стал листать бумаги заново.

Внутренняя Область располагалась в правом верхнем углу шелковой карты, висящей на стене его кабинета. Чуть ниже, то есть к югу от нее, лежал подчиненный Таргену савр-Шаддат, сверху красной ниточкой проходила граница Эн-Лэн-Лена. На западе располагался Ренн, на востоке – безлюдные Запредельные Высоты.

Самостоятельным княжеством Область сделалась в те времена, когда тарги были заняты войной внутри своей страны и не обращали внимания на отделившиеся окраины. А Внутренней называлась потому, что представляла собой немалое количество плодородных долин, окруженных со всех сторон непроходимым крутогорьем. Перевалы, соединяющие Внутреннюю Область с остальным миром, можно было перечесть по пальцам одной руки. Тайные тропы контрабандистов – по пальцам другой. Испокон веков в таком месте гнездился лихой народ – разбойники, незаконные торговцы, преступники всех рангов и мастей, изгои, беглецы и мятежники. Один из прежних таргских императоров, озаботившись наличием осиного гнезда у себя под боком, удосужился-таки навести во Внутренней Области порядок. Но Солдатская война освободила эти земли от вассальной зависимости и, вдобавок, пополнила их население тысячами таргских эмигрантов.

Во Внутренней Области в городе Эш с попустительства местного князя эти люди организовали когда-то даже таргское правительство в изгнании, которое просуществовало еще лет десять или пятнадцать после установления в Тарген Тау Тарсис республики, а потом мирно почило в бездействии и за полной своей бессмысленностью.

Кровные узы родства и вражды связывали Внутреннюю Область с Таргеном и Энленом примерно поровну, и именно оттого Область оставалась чужой и энленцам и таргам. Впрочем, многовековая разбойничья история Области, описанная в «Путеводителе по Белым Землям» ясно показывала, что там жили за люди. Ни дня не проходило, чтобы у Внутреннего княжества не было с кем-нибудь ссоры или войны.

Впрочем, последние лет двадцать Внутренняя Область не решалась нарушить границ Таргена, и жизнь этих двух государств протекала раздельно. Княжество показывало зубы северным соседям – Эн-Лэн-Лену, Кадму, Борею, и даже изредка Ренну, при этом оставаясь для всех, словно еж в колючем кустарнике, – и виден, да не доступен.

Но не так давно на княжеский престол там вступил молодой правитель. Сам полутарг по происхождению, Область свою он держал железной рукой. С началом нового царствования и новым расцветом Таргена времена стали меняться к лучшему и на Белом Севере. Когда там стало возможно не только собрать, но и содержать войско, молодой князь обнаружил еще хороший талант политика и полководца. Во всяком случае, он сумел так повлиять на Кадм, что кадмский йолыг перерезал таргскому посланнику горло, а труп послал императору Аджаннару в подарок – в знак того, что Таргену в Кадме не на что рассчитывать. И не вина кадмского йолыга, что посланник в пути протух, завонял и был выкинут сопровождавшими его лицами в реку у таргской границы – в надежде, что сам доплывет по адресу, ибо везти его дальше из-за дрянного запаха не было возможности. В Белой Крепости – опять же под влиянием политики неугомонных соседей – с таргским посольством поступили несколько мягче, но все равно нехорошо: всех раздели догола и выставили за городские ворота. Из ста человек до Таргена добрались только четверо, они-то и сообщили о творящихся на Белом Севере безобразиях.

Вся эта информация государю была известна до знакомства с документами папки. Разумеется, многое в существующем положении его не устраивало, и он поджидал удобного момента, чтобы укоротить амбиции внутренних обитателей. Однако он не предполагал, что во Внутренней Области дело зашло уже слишком далеко.

Шпионы Энигора докладывали, что в городе Эш объявился самозванец, претендующий на таргский престол.

Вернее, нельзя было сказать, что он на что-то претендует, так как собственную волю он вряд ли имел. Тарги из Эша признавали его сыном Пятого Наследника и прямым внуком того самого государя Ишаджара, с вероломного убийства которого началась Солдатская война. Следовательно, в глазах многих он был претендентом на Жезл Власти куда более законным, нежели правящий империей ныне внук Наследника Тринадцатого.

Легенда о самозванце распространялась следующая. Когда пятьдесят семь лет назад в Царском Городе Столицы резали семью государя Ишаджара, по просьбе кормилицы солдаты пожалели трехлетнего мальчика и не стали его убивать. Они лишь вырезали ему язык и обрубили пальцы на руках, чтоб он не мог ни сказать, ни написать, что он – законный властелин. А уже в Эше, полвека спустя, какая-то древняя нянька опознала в нем законного императора по родинкам на руках и голове.

Такого – беспалого и безъязыкого – и посадили в Эше на краденый во время Солдатской смуты трон. А уж говорил и показывал пальцем от его имени теперь почти всякий, и особенно много – новый князь Внутренней Области. Эшские тарги при этом кивали, и между всеми там царило удивительное, небывалое согласие. А собиралась вся эта компания если и не завоевать своему безрукому-немому подставышу таргский престол, то хотя бы пограбить всласть империю, где, как известно, медовые реки текут меж сахарных берегов, а жареные утки падают в рот прямо с неба…

Государь прикрыл папку и призадумался. Воевать с Внутренней Областью на ее территории – гиблое дело. А вот выманить разбойников на открытые пространства савр-Шаддата он давно мечтал. Для того и отпустил через перевалы мятежников Лоя – рассчитывал, что те обрастут во Внутренней Области соратниками, сунутся обратно и попадутся Северной армии под сапог. Но это был план так, по мелочам. Теперь же было похоже, что дело на саврской границе назревает серьезное… Мечта сбывается, но как-то уже и не вовремя…

Эти размышления государя были нежданно прерваны. Гладкое золотое колечко ужалило его палец. Он выскочил из-за стола и побежал в северный флигель, в башенку. Захлопнул за собой стальную дверь, выхватил из сейфа говорящую коробочку и с тревогой осведомился:

– Что случилось?

Коробочка кашлянула в ответ.

– Как там на Бо? – поинтересовались оттуда. – Я, видишь ли, переживаю… Даже не спится.

– Все так же, – немного отдышавшись, отвечал государь. – За исключением мелочи. Транспорт с машинами они, кажется, не получат, пока не договорятся друг с другом.

– Ага, перессорились, значит! – в голосе абонента первого звучало явное злорадство.

– Рано радуешься, – сказал государь. – Если они не только поссорятся, но еще и развоюются, ничего хорошего для нас из этого не выйдет.

– Но ты же следишь за порядком?

– У меня всего пара глаз, пара ушей и пара рук. Я могу чего-нибудь не успеть.

– Послушай, прихлопни их сразу. Зачем ждешь?

– Они еще ничего не натворили. За что?

– За то, что они мне не нравятся, – отвечали из коробочки мрачно. – Они здесь чужие.

– Ну, у тебя же не случается приступа ксенофобии, когда ты видишь меня, – возразил государь.

– Ты – совсем другое дело! А эти… Нечего им здесь пастись. Остров Бо – моя собственность.

Государь задумчиво почесал кончик носа.

– Скажи-ка, а ты уже отправил корабль за моим сыном в Столицу? – спросил он.

Из коробочки донесся вздох.

– Ведь праздники. Завтра с утра отплывет.

– Корабль большой? Быстрый корабль?

– Корабль наилучший. «Звезда Морей». Даже у тебя такого нет.

– А сколько человек он может взять на борт?

Абонент первый примолк, разгадывая смысл вопроса.

– Если команда потеснится, человек семьсот взял бы, – наконец ответил он.

– Когда он подоспеет к Бо?

– Суток через двое.

– Пусть отправится немедленно. Напиши им какую-нибудь бумагу – о незаконном поселении, например. Пусть капитан доставит хотя бы десятую часть их ко мне, в Столицу. А здесь уж я с ними разберусь.

Из коробочки ответили с сомнением:

– Они, поди, не согласятся.

– Если я правильно понимаю положение, в котором они оказались, – согласятся. Еще и спасибо скажут. Давайте, действуйте. Только без хамства. Оружие в ход не пускать. Шкуру спущу, если кто-нибудь пострадает.

 

Глава 5

– Что у тебя с лицом? – спросил Фай, останавливаясь на пороге.

– Тебе какое дело, – огрызнулся Нэль. – За три дня, что меня не видел, ты даже не удосужился заглянуть, жив ли я вообще. А если б я отравился и помер?

– С чего бы вдруг? – Фай приподнял бровь.

Нэль сел на постель и бессильно уронил руки на колени.

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Я люблю его. Я так люблю его, что у меня все внутри болит.

Фай рывком задвинул дверь у себя за спиной.

– Он его любит, видите ли… – тихо и ясно проговорил он. – Больно ему… – И вдруг закричал: – Это у меня все внутри болит, когда я смотрю на тебя, недоумка! Знаю я и тебя, и твою любовь. Сколько раз это с тобой было? Три?.. Пять?.. Ты полюбишь любого, с кем переспишь. С глаз долой – из сердца вон, – вот и вся твоя любовь!..

Нэль отвернулся к маленькому круглому окошку.

– Достаточно, Фай. Я обиделся.

– Извини уж, мне некогда вытирать тебе сопли. У меня вообще такое впечатление, что кого-то здесь здорово избаловали. Он ничего не делает, никому не помогает, ходит куда хочет и где хочет. Он по три дня сидит, закрывшись, в то время как другие спят по два часа в сутки, он игнорирует любые общественные и профессиональные обязанности… Тебе не кажется, Нэль, что это слишком? У нас там гости, Нэль. Военный корабль. Ты сейчас встанешь, умоешься, возьмешь свои словари, или что там у тебя вместо них, и пойдешь переводить. Понял меня?

– Не учи меня, что мне делать! – вякнул Нэль, подскочив со своего места. – Если б вы хоть немного доверяли друг другу… Это ты во всем виноват! Ты!..

За это он получил оплеуху, вытаращил глаза и сел обратно.

– А теперь заткнись и слушай, – с деланным спокойствием проговорил Фай. – Может быть, ты не понимаешь, в каком положении все мы оказались из-за твоего разлюбезного Лала? Я расскажу. Вопреки всем обещаниям нас бросили здесь без технического обеспечения, без энергетического ресурса, без пищи и без воды. Я знал, что Лал беспринципен, но не думал, что настолько. Он, вероятно, решил, что, раз мы родились на планете, то здесь не пропадем. Но этот остров не рассчитан на большое количество людей. Воду здесь надо опреснять, растительность скудная, а двадцать кроликов и четыре козы, что прыгают за деревней по холмам, – для нас не прокорм…

Нэль сидел неподвижно, мертвым взглядом уставившись мимо Фая в стену.

– А ты куда смотрел, когда мы сюда спускались? – прошипел сквозь зубы он.

– Я смотрел чуть дальше своего носа, – ничуть не смутившись, отвечал Фай. – Если бы «Золотой Дракон» летел за двадцать световых лет за одними только генераторами атмосферы с Бенеруфа, мне нечего было бы делать на его борту. Я путешествовал сюда за другим. Я найду здесь оружие, которым две тысячи лет назад был выжжен наш мир. Я знаю, что оно здесь есть, и знаю, что оно всегда готово работать.

– Ты бредишь, – прошептал Нэль. – Откуда можно знать такие вещи?

– Можно, Нэль. Можно. Корпорация научно-технического развития и Торгово-промышленный союз воевали между собой, используя «Быстрый Свет» и «Медленный Свет». Здесь, на Та Билане, происходит спонтанная флюктуация мировых констант. Изменение скорости света – в том числе. Я не могу записать измененный сигнал, не могу подвергнуть его анализу и дешифровке. Но я подумаю, как это сделать, в самом ближайшем будущем. – Фай прищурился. – Может быть, здесь, как в нашем Нижнем Мире, существует секта Хранителей – людей, которые имеют контроль над подобными вещами или хотя бы передают друг другу какие-то сведения о них. Но даже если этой организации здесь нет, я все равно знаю: то, за чем я летел – рядом. И после того, как я получу доступ к записям «Летучего Змея», я буду знать, где именно. А ты… иди и помогай. На берегу стоит горластый толстый грубиян и трясет какой-то разрисованной бумагой. Я его понимаю через два слова на третье. А еще с ним приплыла сотня солдат. Можно начать палить в них из бластеров, но это, во-первых, подорвет наш энергетический запас, а во-вторых, испортит отношения с местными властями. Мне нужно, чтобы они перевезли нас на материк. Я предвидел, что нас надуют с транспортом с Бенеруфа, поэтому и выбрал для высадки остров на перекрестке морских путей. Ты должен пойти и объяснить этому горлопану, чего я хочу. После того как умоешься. Пусть Лал тешится мыслью, что избавился от нас. У меня есть виды на здешнего императора. Я думаю, что мы сумеем быть ему полезны, а он, в свою очередь, окажется полезен нам. Иди работать, Нэль.

– Маленький Ли – тоже переводчик, – тихо сказал Нэль, впервые за всю беседу поднимая на Фая глаза.

Фай присел перед ним на корточки и взял его руки в свои.

– Неужели ты и правда думаешь, что мне все равно? – проговорил он. – Мне больно видеть, как ты страдаешь из-за этого ничтожества. Поверь мне, он того не стоит. Он предал тебя, предал всех нас, ни на секунду не задумавшись, что, возможно, обрекает нас на смерть. Ты говоришь о доверии, но как я мог доверять такому, как он?.. Ступай на берег, Нэль. Мне нужна твоя помощь.

– Ну… Хорошо, – кивнул Нэль и осторожно высвободил ладони.

* * *

Господин тайный советник Дин фамильярно взял кира Ариксара Волка под локоть. Волк был вынужден ему это позволить.

– Вы понимаете, почему я попросил вас принять меня в саду? – проговорил господин Дин, с улыбкой оглядываясь вокруг.

Был первый солнечный день в летнем году. Господин Дин с Волком шли по мраморной дорожке среди клумб, где из цветов были составлены различные узоры. По левую руку холм полого спускался к ручью, русло которого было превращено в бесконечную цепочку каскадов – водопадиков и маленьких заводей. Справа искусно подстриженные кусты изображали сказочных крылатых животных. Дворец Игулах, «Семь холмов», остался примерно в четверти лиги у них за спиной. Впереди лежал парк. Путаница дорожек уводила к беседкам и павильонам.

– Как говорят, в стенах есть мыши, у мышей есть уши… и лапки, чтобы настрочить донос, – продолжил свою речь тайный советник Дин. – Это место слишком недавно принадлежит вам, чтоб можно было доверять его стенам. А между тем, новости, которые я желал бы сообщить вам, носят весьма конфиденциальный характер.

Волк угрюмо кивнул.

– Как вам нравятся новые владения? – поинтересовался господин Дин.

– Для того чтобы поддерживать здесь идеальный порядок, требуется очень много хлопот. И денег, – отвечал Волк. – Я осмотрел здесь все. Это целый город, построенный для отдыха и удовольствия. Он не приносит дохода.

– Ну, вы же богатый человек, кир Ариксар.

– Я не настолько расточителен, чтобы содержать подобную роскошь в Столице. Представьте, даже фонтаны здесь приспособлены так, что по ним можно пускать вино из подвальных запасов.

– Неужели вы решитесь продать государев подарок? – опять улыбнулся Дин.

– Я об этом подумываю, – сухо ответил Волк.

– Если вы на это решитесь, смею посоветовать вам предложить его столичному магистрату под городской парк развлечений.

– Вы пришли сюда поговорить о дальнейшей судьбе Игулаха? – осведомился Волк.

– В какой-то мере – да, кир Ариксар. На новогодней церемонии вы просили меня истолковать вам милость государя, помните?

Волк медленно повернул к нему лицо и посмотрел на тайного советника сверху вниз.

– Ну, разумеется, помню.

– Так вот, я, кажется, обнаружил разгадку.

Господин Дин выпустил локоть северянина и ловко извлек из рукава какую-то перевязанную красным шнурком бумажку.

– Вы знаете почерк государя? – спросил он.

Волк не очень уверенно кивнул, немного помедлил и нацепил на нос очки, готовясь читать.

Господин Дин раскрутил шнурок и подал Волку документ. Бумага была склеена посередине. С одной ее стороны обычным канцелярским полууставом писан был какой-то доклад о расходах, обрывавшийся на полуслове. На обороте – летящим мелким почерком, небрежно и без огласовок – был набросан список царедворцев. Восемнадцать имен, некоторые с приписками родства и занимаемых чинов, против каждого через черточку поставлено «нет». Внизу под всеми именами – виньетка. В центре ее, в кружочке, с отменным мастерством вписана волчья голова: зубы оскалены, а в зубах цветочек. Рисунок, в противоположность почерку, был чрезвычайно аккуратен, точен, и замечательно давал понять, что цветок в зубах волк держит не по своей воле, а по принуждению. По крайней мере, Ариксару Волку при взгляде на эту картинку сразу так подумалось.

Волк несколько раз перечитал имена.

– Значит, вы говорите, это написал император? – обратился он к Дину.

– И написал, и нарисовал. У государя Аджаннара очень неразборчивый почерк. И своеобразное чувство юмора.

– А что это за список? Вы, я вижу, тоже здесь значитесь.

– Эту бумагу государь изволил составить, когда ему подали на подпись указ о назначении нового Первого министра, – отвечал господин Дин. – Указ он взял и подписал, но обратно в канцелярию не отдал. Имя министра он держит в секрете. Но тот документ, что вы держите в руках, по сути, и есть настоящий указ.

– И кто, вы полагаете, министр? – осторожно поинтересовался Волк.

– Вы, кир Ариксар, – без промедления отвечал советник Дин и прямо посмотрел на Волка.

Волк скосил глаза на волчью морду в списке.

– Зачем ему это надо? – покачал головой он.

Господин Дин проговорил:

– Мудрец сказал: если хочешь возвысить человека – возвысь; если хочешь унизить – тоже возвысь.

– Думаете, он хочет расплатиться со мной за прошлое? Хочет сделать из меня посмешище?

Господин Дин отвел взгляд.

– Я ничего не думаю, кир Ариксар, когда дело касается воли государя. Небо одарило нас мудрым императором. Истинные замыслы его разгадать непросто.

– Но вы пришли сюда с этим списком неспроста. Объясните, в таком случае, как понимаете мое положение вы.

– Если вас интересует мое ничтожное мнение… Что ж. На севере сейчас неспокойно. Северная армия не может отлучиться из савр-Шаддата, потому что там вот-вот грянет мятеж и княжество Внутренней Области его поддержит. Связать вас обязательством умереть в один день с императором – вполне может быть замыслом государя Аджаннара. Вы по-прежнему представляете для него угрозу, кир Ариксар. – Господин Дин доверительно дотронулся до руки Волка и прибавил вполголоса: – Пользуйтесь же моментом, когда государь вынужден с вами считаться.

Тут господин Дин отступил и поклонился, намереваясь уходить.

Волк протянул ему двустороннюю бумагу.

– Оставьте себе – сожгите или отложите ее на память, – небрежно махнул рукой Дин. – Это мой подарок вам в счет ваших будущих заслуг, господин Первый министр.

Волк посмотрел в сторону кустов, обкромсанных в угоду фантазии садовника.

– Я стар, для того чтобы начинать все с начала, – сказал он.

– А я слышал такую историю, – вкрадчиво проговорил господин Дин. – Когда кир Александр Джел, молодой владетель острова Ишуллан, выиграл у кира Ариксара Волка бой без правил, вы будто бы сказали ему: «Пока я жив, мира между нами не будет». Верно, кир Ариксар? Волею судьбы ваш противник стал таргским императором. А как распорядилась судьба насчет кира Ариксара Волка?..

С этими словами господин Дин завершил-таки начатый поклон, быстро повернулся и пошел прочь по садовой дорожке.

Некоторое время Волк стоял неподвижно и глядел Дину вслед, потом в бессильном гневе ударил кулаком с зажатой в нем бумагой по открытой ладони и беззвучно произнес в спину тайному советнику бранное слово.

Вытащили на свет. Откопали. Кто-то же рассказал ему. Какая-то гадина. Помнят, сволочи, все, что похоронено Волком семнадцать лет назад. Полоскают старые кости по сей день. Интересно, в каких тонах вся эта история теперь излагается. Ведь в правильности понимания того, что произошло в тот злополучный день, Волк не был уверен и сейчас. Возможно, это была какая-то огромная ошибка. Возможно, все обстояло совсем не так, как он подумал, когда увидел собственного брата стоящим перед тем щенком на коленях и хватающим его за руки. Возможно, Волк сам был виноват во всем, что случилось. Но в результате брат Волка погиб, все планы по недопущению островной династии к таргскому Жезлу Власти с треском провалились, а ходжерский выкормыш с Ишуллана хоть и получил под сердце нож, но выжил и стал императором Аджаннаром.

Волк поморщился от неприятных воспоминаний.

Его в тот день изваляли в грязи на центральной площади города, на виду у потешающейся толпы. Его предал собственный брат, с которым они должны были вести в поход Северную армию и которому он верил больше, чем себе. Волку пришлось бежать из Столицы, потому что ходжерцы повсюду искали заговорщиков…

Он много думал, пытаясь связать события того дня воедино. Глупо было бы, окажись на самом деле, что между его братом и проклятым ходжерцем стояла женщина. Да и не женщина даже, а так – дешевая девчонка из ремесленного квартала. Совсем не повод умирать и рушить государства. Но другого объяснения у Волка не было.

Рассеянно переворачивая в руке сложенные очки, он повернулся и медленно побрел назад к дворцу. На пригревшее было солнце набежали откуда-то облака, и навстречу Волку спешил домоправитель с теплым плащом в руках. Всю зиму Волка мучили кашель и боль в спине. Какой из него теперь враг, какой боец? И агиллейского белого зверя настигла старость. Сточились и выкрошились клыки, ослабели лапы, нет больше ни зрения, ни прежнего чутья… В самый раз ему доживать свой век в позолоченной клетке Игулаха.

В двух шагах от домоправителя Волк вдруг остановился. А что, если… Пусть его собственному старшему сыну всего одиннадцать лет. Но у его брата и этой девки тоже был сын. Если он не сгинул бесследно в воспитательных заведениях Столицы, если не стал бродягой и вором, не копает сейчас гору на каторге или не сидит в тюрьме, если он не сын этого самого ходжерца, в конце концов, почему бы… не узнать о нем, для начала, побольше?

Открывая красную лакированную дверь, хорошо известную всякому лицеисту, Джу думал, что инспектор Дита стал ему будто родной – видятся в последнее время чуть не каждый день.

На этот раз вызов был, вроде, без причины. Учебных правил Джу в новом году нарушить не успел, а казарменные к нему более не относились: он снял-таки квартиру. Хоть и далековато, в Приречье, но зато в хорошем теплом доме, с окнами на восход и крылечком в маленький садик. Сам из себя Джу теперь тоже был красавчик хоть куда. В новом темно-зеленом кафтане на бордовой атласной подкладке, с шитой бисером правой полой, в сапогах с позолоченными каблуками, в вышитых перчатках. Он даже носовой платок в рукаве завел.

Впрочем, Джу не рассчитывал, что Дита зовет его, чтоб полюбоваться на его новый вид. Наверняка опять будет неприятность. Или про него ерунду написали в рапорте, или кто-нибудь из соучеников, позавидовав легко свалившимся деньгам, состряпал кляузу. Или же выплыл наружу какой-нибудь старый грех, счет которым Джу давно потерял, поэтому и не знал, чего теперь ждать.

Джу переступил порог, поклонился инспектору…

И увидел небывалое.

При его появлении господин инспектор Дита встал из-за стола и ответил поклоном на поклон. На этот раз вместо обычного вороха бумаг на столе Диты лежал один-единственный свиток заветного лилового цвета. Сердце Джу екнуло. «Неужто старая ведьма окочурилась», – мелькнула надежда.

Так как второго стула в кабинете инспектора не имелось, господин Дита остался стоять против Джу. Впрочем, прозрачные глаза Диты не выражали подобострастия. Всего лишь обязанность быть почтительным к человеку, который выше по рождению. И, похоже, человеком этим был даже не Джу, а тот, кто подписал лиловую бумагу.

Джу уже успел рассмотреть по печатям, что на столе у Диты – не завещание и не судебный исполнительный лист. Сказочная надежда не сбылась. Джу подавил грустный вздох.

Инспектор Дита аккуратно взял бумагу за верхние углы и торжественно объявил:

– Имею честь передать вам, господин Джуджелар, новогодние поздравления от вашего дяди, достопочтенного кира Ариксара из Агиллеи. Кир Ариксар приглашает вас на прием в честь государя Аджаннара, который состоится в одиннадцатый день лета во дворце Игулах. По этой причине вам будет предоставлен двухдневный отпуск…

Джу принял бумагу из рук инспектора Диты, и тот словно передал с лиловым листком всю свою почтительность.

– И не забывай, сынок, что ты находишься на государственной службе, – обычным своим тоном продолжил Дита. – Где бы ты ни оказался, с кем бы ни встретился, – ни на миг не забывай об этом.

За дверью инспекторского кабинета Джу повертел бумагу так и эдак. Ничего интересного, о чем бы Дита не упомянул, написано в ней не оказалось. Всего несколько церемониальных строчек, выведенных каллиграфом, и белая восковая печать с бегущим волком. Уместно, наверное, было бы прослезиться от умиления. На памяти Джу любезный дядюшка впрямую напомнил о себе в первый раз. Головой ли он ударился, что вспомнил вдруг о том, что у него есть племянник?.. Впрочем, Единый ему судья. Джу сложил лиловый свиток, сунул его за пазуху и сдул пушинку у себя с рукава. Интересно, что конкретно имел в виду Дита, напирая на обязательства по службе. Не надираться на празднике в зюзю? Быть осторожным в выборе знакомств и собеседников? Или что?..

 

Глава 6

Имение Игулах, «Семь холмов», находилось в пяти лигах от Столицы за северной заставой Иш по дороге на Курганы. Джу прошлым летом был недалеко от этого места на учениях, но он думал – эти земли принадлежат государю. Очевидно, он ошибся.

За треть лара Джу нанял на постоялом дворе серую кобылку, взял в долг у приятеля саврскую сбрую в серебряных бляхах и бархатный красный чепрак для нее, сам нарядился, как мог, и в таком виде прибыл в гости к дяде. Из вежливости он приехал заранее. Так учили в лицее: по этикету низшим чиновникам и младшим членам семьи положено появляться чуть раньше назначенного срока, чтобы не отвлекать хозяев от приезжающих вовремя значимых персон. Сам Джу далек был от того, чтобы считать себя хоть сколько-нибудь значимой персоной. Тем удивительней показалось внимание, которое уделил ему дядя кир Ариксар. Несмотря на то, что ожидался приезд государя и по этой причине слуги бегали и суетились чрезвычайно, чтобы встретить Джу, был выделен специальный человек.

Джу плохо знал своего знаменитого родственника. Кроме имени кира Ариксара и печати с белым волком, Джуджели известно было только то, что Волку, как старшему в семье, принадлежат три четверти земель в провинции Северная Агиллея. Мачеха Джу, кирэс Яана владела едва ли двадцатой частью от поместий Волка, и, тем не менее, ожидаемое после нее наследство представлялось Джу весьма и весьма значительным. Впрочем, наследники у Волка были свои, так что Джу не с чего было разевать рот на чужой пирог или считать деньги в дядином кармане. Но он даже близко не предполагал, что семья, к которой он, пусть номинально, но все ж принадлежит, настолько богата.

Джу был попросту ошеломлен. Личная гвардия на охране ворот, сотни талей ухоженной земли обнесены решетками с золочеными зубцами поверху, без счета слуг и рабов, дорожки в саду выложены розовой мраморной плиткой, белокаменный дворец на холме… Джу от удивления разве что рот не разинул, словно деревенщина какая.

Степенный человек – младший управляющий, как он себя назвал, – встретил Джу во внутреннем дворе и провел его галереей к широченной лестнице, застеленной парфенорскими коврами такой дивной красоты, что на них ступить было боязно. Однако слуги носились вверх и вниз без всяких опасений, и Джу, сделав вид, что безумная роскошь вокруг – дело для него обычное, и ему не привыкать, последовал за провожатым на второй этаж к апартаментам кира Ариксара.

Волк стоял у окна шикарного кабинета рядом с каким-то дворцовым чиновником из тех скрытников, что значок ранга носят с обратной стороны воротника, словно сыщик Иль, – поди-ка, догадайся, кто перед тобой: помощник смотрителя кухни или начальник охраны Царского Города.

Волк был высок ростом, прям, как палка, и абсолютно сед – большая редкость среди таргов. А собеседник его и вовсе не был таргом. Во взглядах, которыми обменялись эти двое, когда он вошел, Джу смог прочесть весьма лестное для себя одобрение. В который раз Джу порадовался, что благодаря нежданно свалившимся деньгам он выглядит достойно.

Ему, с детства ненавидевшему всякие церемонности, пришлось исполнить традиционное приветствие старшего младшим и целовать Волку рукав, после чего официальную часть визита Волк разрешил считать завершенной.

– Я рад видеть в своем доме моего племянника, сына моего любимого брата кира Агиллера из Агиллеи, – сказал Волк. – Я вижу, Джуджелар, ты – разумный и воспитанный юноша. Очень жаль, что раньше мы не были знакомы. Но я надеюсь исправить это досадное упущение…

Джу стоял пред Волком, выпрямившись. Взгляд его скользил по затканным золотом бархатным занавесям, узорному паркету, золотым статуэткам, держащим решетку перед камином. На губах застыла вежливая полуулыбка, а праздничное настроение куда-то улетучилось. От всего увиденного Джу было неприятно. Не из зависти. Из какого-то другого чувства, больше похожего на обиду. Видать, не той ногой порог переступил.

Волк продолжал:

– Господин тайный советник Дин, – кивок в сторону дворцового чиновника, – помог мне отыскать тебя в Столице. Ты – единственный сын моего брата, а наша семья всегда была одним целым. Я с прискорбием узнал, что ты, как полный сирота, принят на государственное обеспечение. Я желаю исправить это положение, неподобающее для человека нашего рода. Я хочу тебя усыновить. Ты станешь моим младшим сыном и войдешь в клан Белого Волка.

Джу отвлекся от каминных статуэток и прямо взглянул Волку в глаза. «Где ты был, дядя Волк, – говорил он про себя, – когда меня пороли за то, что у меня не было трех ларов заплатить в месяц за квартиру? Когда дети безродных торгашей, учившиеся со мной, смеялись над моей нищетой? Ты ел с золотого блюдечка, а у меня не было ничего своего – портянки да шнурок на штанах и те казенные…»

– Не гневайтесь на меня, сиятельный кир, – произнес он, – но я свято чту память моего отца, и для меня предательством было бы принять другое имя.

Волк, вопреки ожиданиям Джу, слабо улыбнулся в ответ.

– Твой отец… – он покачал головой. – Впрочем, как-нибудь в другой раз о нем. Ты учишься в лицее «Каменные Пристани»?

Джу опять вежливо потупился:

– Да, кир Ариксар.

– И кем же ты надеешься стать по окончании? Отправиться ко двору?

– Нет, кир Ариксар. Я рассчитываю продвинуться по судейской линии.

Волк благосклонно кивнул.

– Весьма похвально видеть в молодом человеке столь продуманные и устоявшиеся планы на будущее. Что ж, не буду тебя задерживать. Пока еще до прибытия государя есть время, можешь погулять и поискать себе компанию.

Джу почтительно поклонился и стал отступать к дверям.

– Джуджелар, – сказал вдруг Волк.

Джу поднял голову.

– Ты похож на своего отца, мальчик, – кивнул Волк. – Очень похож.

Следующую половину стражи, остававшуюся до приезда государя, Джу посвятил изучению коллекции мраморных статуй. Не то чтобы он был ценителем и знатоком искусства. Скорее, наоборот. Просто неожиданное предложение Волка и собственный дерзкий ответ, брякнутый без размышлений, ни с того ни с сего, окончательно выбили Джу из колеи. Он и без того-то был не в своей тарелке, а здесь такие разговоры. Ему необходимо было успокоиться.

Он задавал себе вопрос: «Чего я взъерепенился?» И сам рассуждал так: «Нет, я ответил правильно. Не зря говорят, что первое побуждение – самое верное, и нужно следовать именно ему. Лучше быть наследником маленького, но своего поместья, чем позволить присоединить его к общим землям и ждать, что тебе достанется все или ничего. Жил же я эти восемнадцать лет без Волка и его семьи, и ничего, Небо не падало, все было нормально. Проживу как-нибудь и дальше. Только не обидится ли он на меня теперь? Вдруг он хотел сделать как лучше, а я его не понял?..»

Таким образом, шаг за шагом, помаленьку утешая себя, Джу обошел дворец и незаметно прикочевал к большому залу, где собравшиеся на праздник гости встречали государя. Как-то не сразу он осознал, что помимо знакомства с родным дядей этот день знаменателен еще и тем, что впервые в жизни Джу предстоит лицезреть императора Аджаннара.

Поглядев через открытые двери на стоящих в две шеренги людей и посыпанную лепестками тепличных белых роз ленту ковра, через середину пересекающую огромный парадный зал, Джу решил, что не нарушит этикета, если пролезет поглазеть поближе. По стенке он проскользнул к подходящему, на его взгляд, месту и боком протиснулся между чиновниками. Никто его не оговорил за наглость, и Джу это придало уверенности.

Прошло некоторое время. Ударил гонг. Все, кому было положено, закрыли лица масками. Джу собственную маску еще не заслужил. Он просто наклонился пониже, стараясь, однако, за государем подсмотреть. И вот великий момент настал. Ах, как же Джу разочаровался в сыщике Иле. Он подозревал, конечно, что при дворе все из угодничества подражают государю в любых мелочах. Но Иля он считал выше этой суеты. А Иль кривлялся. Даже походка у Иля была такая, как у императора, что уж там золоченые ногти и заткнутая за пояс коса. Так вот с кого все это в точности берется, понял Джу. Что ж, вполне закономерно. Есть единственный оригинальный человек в государстве, да и то – благодаря тому, что вырос и учился где-то далеко на Белом Севере. А остальные повторяют за ним, словно мартышки…

Государь в справедливой маске степенно проследовал между шеренгами приглашенных, взошел на три ступени тронного помоста, повернулся лицом к своим подданным, отвесил им церемониальный поклон и отправился себе дальше, в следующие двери. Волк и еще несколько человек последовали за ним.

Шеренги нарушили строй и стали расходиться, кто-то перебежал по розовым лепестками постеленный для государя ковер, кто-то влез на тронный помост и махал рукой, чтобы привлечь внимание своих спутников, замешкавшихся в толпе. Джу с задумчивым видом побрел прочь. От встречи с государем он, откровенно говоря, ждал большего. Ну что такое: прошмыгнул мимо – и был таков? Мог хотя бы сказать что-нибудь или постоять на виду подольше. Да и сам император оказался вовсе не таким, как Джу себе представлял. Джу думал: увидит величественного и важного, как старая статуя, истукана. А государь оказался самым обычным человеком. Словно купчишка какой или тот советник Дин. Совершенно ничего необыкновенного ни в его фигуре, ни в повадках Джу приметить не успел. Да на любой улице каждый второй – такой же.

Настроение у него окончательно скисло. Ни сам праздник, ни перспектива провести вечер за праздничным столом больше не радовали вечно голодного лицеиста. Винить в этом он склонен был инспектора Диту. Что тот имел в виду, когда просил Джу не терять бдительности и не забывать про государеву службу? Не говорятся такие слова спроста, хоть ты тресни. И Волк подозрителен со своим радушием, и вообще с того момента, как Джу упал с крыши, что-то в его жизни словно перевернулось…

Его осторожно тронули сбоку за плечо. Рядом с Джу стоял господин тайный советник Дин с белой рысьей маской в руке. Господин Дин ласково улыбался.

– Вы смелый юноша, господин Джуджелар, – доверительным тоном произнес советник. – Так осадить Волка в его лучших намерениях не посмел бы даже я, несмотря на мой ранг и положение при дворе. Все же можно было сказать то же самое не в лоб, а помягче, согласитесь?

– Не знаю, господин советник, – покачал головой Джу. – Все случилось слишком неожиданно для меня. В «Каменных Пристанях» нас учат выражать свои мысли четко и ясно. Я и сказал, как думал, господин Дин.

– То, как учат вас выражать свои мысли, более приличествует армии, чем двору, – мягко проговорил Дин. – Я ведь тоже закончил «Каменные Пристани». Правда, это было достаточно давно, и многое с тех пор в лицее изменилось…

– Скажите, а кир Ариксар сильно обиделся на мой ответ? – спросил советника Джу.

Господин Дин развел руками:

– Кир Ариксар уважает независимость и смелость. К тому же, у него сейчас другие заботы. Но впредь я посоветовал бы вам быть осторожнее в высказываниях. Ваши родственные связи сделают вам хорошую карьеру, не сомневайтесь. Но это произойдет только в том случае, если вы сами не испортите себе будущее собственной неосмотрительностью. Придворный должен уметь не только говорить, но и молчать. Не только решать чьи-то судьбы, но и мириться с несоответствиями и несправедливостью в своей собственной. Мы служим государю и государству, и при слове «долг» обязаны забывать собственное «я».

– Простите, но я еще не привык, – проговорил Джу. – Вся эта красивая обстановка вокруг… так много людей… и государь… Очень неожиданно. Я был не готов. Мне тяжело.

Господин Дин опустил глаза.

– Киру Ариксару тоже тяжело, – сочувственно кивнул он. – Я даже не знаю, что делал бы я, будь я на его месте. Или на твоем, мальчик. То, что большинство пустых людишек при дворе называет «самоотверженностью во имя долга» – всего лишь похвальба. Любую мелочь люди готовы приписать себе в заслугу. А вот презреть все низменные чувства и решиться служить маске Справедливости, в то время как под ней скрывает лицо человек, приложивший руку к смерти его дочери и твоего отца – это подвиг…

На счастье всех, кто был вокруг, Джу попросту не сразу понял, о чем болтает этот тип. Внимание Джу было рассеяно, но постепенно, по каплям, оно выкристаллизовалось вокруг смысла фразы «под маской Справедливости – человек, приложивший руку к смерти твоего отца».

Дочь Волка была Первой государыней. Она умерла семь лет назад, родители Джу умерли и того раньше – еще до восшествия государя Аджаннара на престол. Обстоятельства их смерти Джу известны были смутно. Он копался как-то раз в архиве Третьей префектуры, надеясь выловить весточку из прошлого, но Кмур застукал его за этим бесполезным, со служебной точки зрения, занятием и отправил доставлять по адресу чей-то рапорт. Джу прочел лишь карточку, по которой следовало разыскивать дело на бесконечных стеллажах в подвале префектуры. Еще раз побывать по делам в полицейском управлении Третьего округа Джу не довелось. В карточке же было написано так: «Дело о предположительном отравлении старшего государственного советника по торговым делам кира Агиллера из Агиллеи, совершенном девицей по найму Миран, дочерью часовщика Гермерида, в тот же день умершей через самоповешение». То есть получалось так, что мать Джу отравила его отца, а потом сама пошла, да и повесилась. В общем, Джу и до слов господина Дина вся эта история крайне не нравилась, а после стала нравиться еще меньше. «Не зря, – думал он, – с самого утра у меня было предчувствие, что добром эта поездка не закончится».

Советник Дин исчез. К Джу подошли молодые люди его возраста, он машинально отвечал на какие-то вопросы. То, что сыночки богатеев, раньше замечавшие Джу не больше, чем грязь под ногами, говорят с ним вежливо и почтительно, нисколько Джу не радовало. Общее течение людей увлекло его в столовый зал. Государя за трапезой не оказалось. Джу посмотрел в окно: сквозь деревья хорошо было видно, как столбом взвивается пыль по дороге вверх по холму: с государем всюду ездит двести человек охраны.

Джу пристроился к столу в том месте, где кучкой толпились стеклянные кувшины с разноцветными винами. Там он до следующего дня и остался. Хотя перепить Волка ему все равно не удалось.

Волк был в бешенстве. Волк кричал:

– Какого черта ты полез через мою голову?! Разве я просил тебя вмешаться? Я просил? Ах ты, рабское отродье! Как ты посмел совать свой нос в дела моей семьи?!

Господин Дин сидел спокойно. К такому он привык. Вопли Волка не волновали его ничуть. Все равно – как кир Ариксар не надседайся, а доброй свиньи он не переголосит. Советник Дин легко терпел любую ругань, но делал все по-своему.

Причиной крика был волчонок из «Каменных Пристаней». Восемнадцать лет Волку не было никакого дела до братцева отродья, а сейчас он готов за щенка глотку перегрызть. Зов крови, будь он неладен. Такая вот порода.

Дин смотрел на свои грубоватые руки ремесленника – как их ни холь, а его породу они выдадут всегда.

Наконец Волк выдохся, сел в кресло и устало откинулся назад.

– Это все, что вы хотели мне сказать? – осведомился Дин.

– Я убью тебя, если ты погубишь мальчишку, – прошипел Волк, полуприкрыв белесые глаза. – Убью собственными руками. Понял?

– Понял, – согласился господин Дин. – А теперь и вы выслушайте меня. Вы готовы? В «Каменных Пристанях» дураков не держат. Ему наверняка дали подробные инструкции перед поездкой сюда – как себя вести, на что смотреть, кого слушать и что на всякий случай запоминать. Если бы подобную вещь сказал ему кир Ариксар Волк с его прошлым и заслугами перед государем и государством, ваш племянник понял бы это однозначно: его перетягивают из лагеря войск Порядка и Справедливости в стан какого-то нового мятежа. А теперь он сам придет к вам – увидите. Подумает немного, и явится в полное ваше распоряжение.

– Речь не о том, явится он или не явится, – глядя на Дина исподлобья, негромко проговорил Волк. – Речь о том, что никто не имеет права трогать имя моего брата и честь моей семьи.

Советник Дин выдержал его взгляд. Он спросил:

– Разве я сказал ему неправду, кир Ариксар?

Волк резко откинул голову и сжал подлокотники кресла так, что побелели его сухие пальцы.

Дин встал со своего места, налил ифского, пахнущего яблоками вина в прозрачный кубок и подал Волку. Господин тайный советник был доволен: доверять Волку было нельзя, но помыкать им оказалось просто. Волк все еще лелеял мечты о мести.

– Всякую вещь нужно делать вовремя, кир Ариксар, – сказал советник. – Пятнадцать лет назад вы сделали много правильных вещей, но в народе говорят: не тряси дерево, пока плоды зелены; созреют – сами опадут.

– Вы говорите чушь, господин советник, – слегка успокоившись, заявил Волк. – Неужели шестнадцать лет ходжерского правления в этой стране пошли не на пользу ходжерцам, а во вред? Я этого совсем не нахожу. Достаточно взглянуть на то, как они развернулись в Столице – в Царском Городе и Имперском совете, чтобы убедиться в прочности их позиций.

– Столицей таргов никогда не был Царский Город, как не был ею и Порт Тарген – столица плебеев и купцов. Административным центром страны – вполне возможно. Но не ее душой. Отправляйтесь в Эгироссу. Туда съехались на праздники все владетели Севера и весь цвет профессиональной армии. Вас там хорошо встретят, кир Ариксар.

Волк поморщился и допил вино.

– Что вы заладили, Дин! Вы много на себя берете. Думаете, меня можно как рыбу – подцепить и бросить? Прошли те времена, когда кодекс «Иктадор» тарги знали наизусть. Сейчас душа Таргена в кошельке, и каждый смотрит в свой карман. Я зарекся ломать хребет этой стране. Ни разу на моей памяти ничем хорошим это не кончалось.

– А много ли раз на вашей памяти это происходило? – голос советника Дина звучал вкрадчиво.

– Дважды. Вполне достаточно, чтобы вынести из происшедшего урок.

– Времена преходчивы, кир Ариксар. Давайте попробуем исходить не из вашего личного опыта, а из пятисотлетней истории нашей страны. Семья Гаршах, клан Белого Оленя, к которой очень издали, но все ж принадлежит правящий ныне император, славна тем, что продержалась у власти в Таргене более двухсот лет. Ходжерский Огненный Тигр был у власти на своих островах всегда – он правит столько, сколько стоит мир. В то время как все предыдущие имперские династии на материке редко переживали второе поколение правителей. Когда таргский Жезл Власти в течение двух десятилетий переходил от семьи Гаргале к семье Гисанэ, от Гисанэ к Тодда, от Тодда к Вайюр, а Островной Дом был не более чем их общим дальним родственником – перемены в стране совершались быстро и просто, и затрагивали не более чем сотню-другую людей. Пятьдесят лет назад дело пошло было по накатанному пути, но сильно осложнилось тем, что одних только прямых претендентов на власть нашлось девяносто три человека, не считая прочей родни, их близких и друзей. Поэтому и только поэтому беспорядки в стране затянулись на многие годы. И закончились лишь когда из девяноста трех основных участников событий умерли девяносто два.

Пятнадцать лет назад вы выдвинули неверные условия. Если бы вы требовали не республиканского правления, а Жезла Власти или регентства для клана Белого Волка, все могло бы закончиться намного удачнее для вас.

– Или – наоборот, намного плачевнее, – прибавил Волк.

Советник Дин понимающе улыбнулся.

– Добиваясь ВСЕГО, необходимо и рисковать ВСЕМ, кир Ариксар. Рисковать ВСЕМ вы тогда не захотели, а за двести с лишним лет семьи Гаршах традиция придворного заговора и дворцового переворота забылась и заросла паутиной. Зато теперь у вас появился выбор. Принц Ша вырос, и он в значительно меньшей степени ходжерец, чем его отец и дед. Он хочет власти и хочет быть справедливым, – нужно лишь подсказать ему, что именно считать справедливостью. Того, что страна сорвется в пучину новой Солдатской войны можно не опасаться, поскольку нынче мы имеем не девяносто три наследника, а лишь троих. Ждать придется значительно меньше – пока умрут двое.

Волк поставил кубок поближе к кувшину с вином и подождал, пока советник Дин снова его наполнит.

– Вы теоретик, Дин, – сказал Волк. – Ваши теории взяты из книг. Вы когда-нибудь проверяли то, о чем говорите, на практике?

– Я доверяю практику вам, кир Ариксар. Я думаю, вы сумеете распорядиться ею так, как следует. Здесь ваше прошлое дает вам преимущества.

– То, что ловко получается на словах, не всегда так же выходит на деле.

Улыбка Дина стала хитрее.

– Это покажется вам вдвое ловчее, если вы учтете, что третьим из наследующих я считаю отнюдь не старика Хагиннора Джела, который засел в Ардане, словно рак на мели, и вряд ли оттуда выберется. Третий – царевич Галахар, живущий сейчас в Эше, – ну, или, по крайней мере, тот, кого этим именем называют.

 

Глава 7

На следующий день Джу взял да и не пошел в лицей.

До обеда он проспал. А после лежал в садике под отцветающей грушей и думал о том, что половины денег как не бывало, а оставшиеся тоже рано или поздно кончатся. «Молодец, братец, – говорил он сам с собой. – Хватил шилом патоки. Что дальше? У Волка любой раб живет богаче тебя. А ты гроши считаешь…»

На душе у него было похмельно и кисло. Все же, по дороге в Игулах ему перебежал дорогу оборотень: Джу видел издали какую-то серую собаку или лисицу, махнувшую хвостом. Очень плохая примета.

Он высчитывал на пальцах: день его рождения, день смерти матери и отца, день коронации государя… Как жаль, что он не помнит себя в том возрасте. Ведь ко времени, когда он начал себя осознавать, спросить, что случилось с его родителями, уже было не у кого. Ни одного из его родственников, кроме не желавшей знать о нем семьи Волка, не осталось в живых. Сам он помнил только деда. Без лица, одну фигуру. Просто человека большого роста. Слова «мать» и «отец» вообще никогда не имели для него какого-то особого значения. Он знал, что они мертвы. Всегда знал.

Джу перевернулся на спину и закрыл лицо руками.

Что же делать теперь? Убить государя?.. Но Джу уже принес ему присягу. Всего два месяца назад, когда перешел на офицерский курс. К тому же, такое дело даже не бессмысленно. Оно просто невозможно. Государь – это не министр Энигор. Его охраняют как никого во вселенной. А если еще и Дин соврал? Джу вспомнил, какие глаза были у советника Дина при том разговоре: вишневые, сладкие, словно у льстивой собаки, того гляди мед по роже потечет… Мало ли, что один человек скажет другому. Каковы его мотивы? Каковы источники информации?.. То-то и оно.

Он завел ладони за голову и посмотрел в небо сквозь осыпанные белым цветом ветви. У соседей за плетеным забором хозяйская дочка звала кур. Летали пчелы. Чирикала невидимая птичка-голосок…

…Стены детского приюта при монастыре Молчальников всегда были покрыты плесенью – даже летом, когда вода в отводке Рыбного канала пересыхала до мелкого грязного ручейка. Это потом, лет через семь или восемь, начнут строительство дамб и шлюзов, поднимут воду в Обводном, гранитом оденут набережные, и Рыбный сделается судоходным. А пока воспитатель бьет розгой по грязным пальцам. Велено было ходить по берегу, а Джу хотел поймать водяного пука и испортил без того худые башмаки. Монастырь был небогат, а приют и вовсе нищий. Джу пять лет. Ему все лето придется ходить босиком…

…Какой-то человек тащит его за руку по широкой улице Столицы. Джу быстро перебирает ногами и усердно вертит головой по сторонам, отчего и спотыкается на каждом шагу, – ему не часто удается вырваться из заплесневелых приютских стен. На нем одежда с чужого плеча, рукава длинны, подол кафтанчика путается в ногах. Но толстый дядька, еще не инспектор, а всего лишь классный наставник Дита, не принимает Джу в свой класс: мал ростом, худ, бледен, – семь лет ему, вы говорите? заморыш какой-то, не выдержит учебы, приводите в следующем году…

…Казарма, спальни младших классов, двенадцатый номер. В лицей вернули беглеца. Состоится показательная порка на плацу. Домашние мальчики скучают без маминых пирогов и без ласки. Муштра, зубрежка, розги, оплеухи, лишение обеда, назидательное стояние на коленях в горохе или битых черепках за плохое поведение и невыученные уроки не вдохновляют их на подвиги терпения и учения. Время от времени кто-нибудь из них решается бежать. Обычно его ловят, под конвоем привозят назад, примерно наказывают и, как зверька в клетку, выпускают обратно в классы. Бледнея, с дрожью в голосе, домашние собрались и обсуждают, что беглец отчаянный, двукратный, стало быть, цензор не снизит наказания, и пороть будет не свой брат лицеист, а солдат из прислуги, Вуша-хлебопек. Джу недавно раздобыл себе числительницу, показывающую дни и месяцы на три года назад и на два вперед. Выменял ее на стеклянный шарик. Он забавляется с этой игрушкой, краем уха ловит разговор и искренне недоумевает: куда и зачем отсюда бежать? Ведь здесь кормят, здесь тепло и есть крыша над головой. Печали и страхи домашних ему незнакомы и малопонятны…

Потом в «Каменных Пристанях» произойдут перемены. Будет переставлено начальство, сменится кодекс правил для поведения и учения. К правоведению, энленско-таргской грамматике и воспитательной муштре прибавятся математика, история, риторика, основы философии и этики, классическая литература, стихосложение… Преобразования, государевым повелением случившиеся в лицее и, следовательно, в жизни Джу, называются «реформа государственного образования». Словом, пороть станут меньше, кормить лучше, дисциплины преподавать другие и по-иному, а взятки брать больше, и исключать из лицея вдесятеро чаще, чем прежде.

И, если бы у Джу не было заступника и покровителя, полетел бы он, крутя хвостом, еще со средних классов общего курса и не учился бы сейчас на офицерском. Потому что именно там и тогда у него вдруг прорезался характер.

Впрочем, сейчас для Джу это почти не имело значения. Каким бы ни был пройденный им путь, он остался позади, за плечами. Причина недовольства крылась в другом: весь мир был устроен неправильно – такая штука. Богатство дано ослам, величие – собакам, а он, Джу, выходит, создан, чтобы жизнь созерцать. И не в том даже дело, верить словам советника Дина или не верить. А просто жизнь эта – препоганая история, которая неудачно началась и как-нибудь неудачно закончится, вот и все.

Джу думал: может, взять сейчас оставшиеся двадцать монет и махнуть с ними на Веселый Бережок? Может, сразу жить легче станет? Все равно, за квартиру уплачено вперед. Как ни экономь, а нищета прочней богатства…

Он протянул руку, чтобы поймать кружащийся в воздухе белый лепесток, летящий на него, и чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он не заметил, откуда появился Иль и как подошел. Ладонь сыщика остановилась у Джу над лицом, лепесток оказался у Иля в кулаке, а сам кулак некоторое время держался у Джу перед носом.

– Побывал на званом приеме и зазнался, братец? – поинтересовался Иль. – Нехорошо. Встань, когда с тобой разговаривает старший по званию.

– Чтобы мне указывать, ты родом не вышел, – не самым смелым голосом возразил Джу.

Иль помолчал, и Джу ясно видел, как его правый глаз, который посветлее, темнеет в тон другому, до абсолютно черного.

– Во-первых, я не «ты», – тихо, но отчетливо проговорил Иль. – Во-вторых, я не для того пятнадцать лет тащил тебя за уши из грязи, чтоб ты ни с того ни с сего вдруг фыркнул и побежал в другую сторону.

Джу немного поморгал молча. Потом сел. Имени своего покровителя он не знал, но в подозреваемых Иль числился, хотя и не первым номером.

– Ты должен быть на занятиях, твое увольнение истекло, – сказал ему наставник.

Джу мотнул головой:

– Я не вернусь в лицей.

– Значит, ты сядешь в тюрьму за дезертирство.

Джу бывал в тюрьмах по долгу учебы и знал, что лучше сдохнет, чем окажется там в качестве заключенного.

Он опять помотал головой.

– Что случилось, Джу? – чуть смягчив тон, спросил Иль. – Что с тобой произошло у Волка в гостях?

– Я не могу вернуться в «Каменные Пристани», – с тупым упрямством повторил Джу, с тоской вспоминая все, что с ним случилось в Игулахе. – Иначе будет хуже.

Иля это снова рассердило.

– Сначала нужно попробовать, а потом говорить «я не могу», – заявил он. – Ты дал слово служить государю и государству, и у тебя нет возможности выбирать.

Джу не нравилось, когда над ним кто-то стоит, словно больная совесть. Внутри у него и без Иля все горело. Он поднялся с земли, выпрямился и посмотрел на сыщика сверху вниз. Джу хоть и был костлявым и тощим, зато перерос Иля почти на целую голову.

– Это ты лишил меня права выбора, – провозгласил Джу. – Ты не давал мне возможности уйти в другую сторону раньше и пытаешься придавить меня сейчас. А я тебя ни о чем не просил, я в подопечные к тебе не набивался. Никогда, слышишь? Мне поводырь не нужен. Убирайся с моего пути! У меня своя дорога.

И сделал попытку царственным жестом отстранить Иля и пройти к дому прямым путем, как будто его дорога и впрямь вела в будущее через то место, где стоит сыщик Иль. Но оказался аккуратно уложенным в садовую рыхлую землю носом. Прием был самый простой – «ласка хватает цыпленка за крылышко». Как Джу его проворонил, одно Небо ведает, – реакция у него вообще-то была очень хорошая. Тем не менее он лежал, и ни встать, ни опрокинуть в отместку Иля у него не получалось. Джу пыхтел, но добился только того, что Иль, нажимая на загривок, пару раз чуть не свернул ему шею. Когда Джу набрал себе полный рот земли, его это слегка отрезвило.

– От… пусти… те… – взмолился он, глотая нежную, еще неокрепшую травку и каких-то букашек.

Иль разжал руки и отступил в сторону. Он отряхнул полу кафтана и, прищурившись, смотрел, как Джу поднимается с четверенек.

– Джу, ты с рождения дурак, или только сей момент взбесился? – поинтересовался Иль.

Джу, почти настроившийся на переговоры, снова надулся и ничего не ответил.

– Ты ведь узнавал, кто я, откуда я и на кого работаю, – продолжил Иль. Это не был вопрос. – Ты знаешь, что у других наставников по пять, по семь учеников, а у меня ты один. Ты мог бы догадаться, что я вожусь с тобой не просто так.

– Я догадался, – буркнул Джу.

– И где результаты твоей догадливости?

Джу развел руками.

– Нету. Я не понимаю. Вы – богатый и влиятельный, держите меня на поводке, как собачонку? Быть может, это модно в Столице – держать ручных волчат? Ну ладно, дядя Волк наплевал на меня, не будем о нем. Но разве нельзя было сделать так, чтоб я не голодал? Чтобы меня не били? Чтобы какой-нибудь выродок из надзирателей не смел поднять меня среди ночи и отправить подметать лопатой плац, объясняя это соображениями дисциплины? Чтобы меня не ели блохи, вши и клопы?.. Чтобы надо мной не смеялись все, кто лучше меня одет?.. Нет, я вас не понимаю.

Иль наклонил голову на плечо:

– Джу, и я проходил через это. Не точно такое, но подобное.

– И это все, чем вы меня можете утешить? Я многое перетерпел, но сколько ж можно?

– Мне нужно было, чтоб ты поумнел не так, как умнеют в сытости и в холе. Ты должен был научиться жить.

– А если б меня пришибли однажды и я бы ошалел навеки?

– Знаешь, Джу, от судьбы хоть в сундук запрись – все равно не убережешься. Ты успокойся. Я вижу, Волк чем-то тебя взбаламутил. Но постарайся поступать разумно.

– А я никуда не запирался, это вы посадили мою судьбу в сундук. В кого вы меня превращаете, согласно этой судьбе?

Иль некоторое время смотрел на Джу, нахмурясь.

– В Небесного Посланника, Джу, – ответил он.

Джу горько улыбнулся шутке.

– Так следовало с самого начала отдать меня в монастырь. Там за терпение хоть святым называют, а не скотиной. Не беспокойтесь, я отказал Волку быть прихвостнем в его стае. Я просто человек из Агиллеи, который дал не ту присягу и очень теперь этому не рад. Но, поскольку меня учили, что господин слову своему – господин всему, завтра я пойду в лицей и напишу прошение о переводе в войска Порядка и Справедливости. Пусть меня накажут за все мои прогулы и промахи, и офицерского звания мне не нужно. Я больше не хочу.

– Чего ты не хочешь, Джу? – спросил Иль.

Джу покачал головой.

– Ничего не хочу. Ничего и никогда.

Обошел Иля и отправился к дому.

Государь председательствовал в комиссии попечительского совета при учебных заведениях Столицы, когда его застал новый внеочередной вызов. Впрочем, в обсуждении вопросов государственного образования император не участвовал, а сидел глубоко задумавшись. Потом вдруг подскочил, захлопнул лежавшую перед ним папку и, коротко бросив: «Пусть кто-нибудь продолжит вместо меня», – покинул залу заседания.

Академия естественных наук, где проходило заседание комиссии, размещалась далеко от Ман Мирара с его волшебной комнаткой, поэтому арданский генерал-губернатор, срочно вызывавший императора на связь, своевременного ответа так и не дождался. Когда государь раскодировал замок и вошел в тайное помещение, в говорящей коробочке его ждала одна только запись.

Содержание ее было более чем занятно. «Остров Бо, – сообщал кир Хагиннор Джел, – продан новым поселенцам за 28 золотых слитков в 12 сур весом каждый. Половина золота причитается тебе, как господину надо мной, а половина мне, как бывшему непосредственному хозяину земли. Таким образом, я с этим делом развязался и судьба иноплеменного вторжения меня более не беспокоит. ОНИ согласны подписать с тобой договор о вступлении под патронаж империи, если им будет гарантирована безопасность от пиратов, неприкосновенность их владений и невмешательство чиновников в дела внутреннего самоуправления их поселения. Они отправили к тебе посольство человек в сто – перевозить всю колонию на материк мы посчитали ненужным, да и хлопотно это. – Тут кир Хагиннор немного помолчал и продолжил менее официальным голосом: – Я знаю, ты скажешь: опять он все на свете променял на золото – и ненависть, и совесть, и убеждения. Но, во-первых, это не так, а во-вторых, между нами говоря, этот Бо и остров-то такой – дрянь. Я подумал, если они желают его купить за двадцативосьмикратную цену, почему бы нет? За выгоду от этой сделки я даже прощу им, что они уроды. Вот старая истина: и негодное может однажды пригодиться. Я всегда в нее верил. На этом я заканчиваю, до связи».

Государь минуту поколебался, не вызвать ли Хага на повторный разговор, но потом просто отослал подтверждение, что информация принята к сведению. Отрадно было одно: господин генерал-губернатор излечился от ксенофобии посредством лекарства весьма и весьма немудреного – позолоченной пилюли. Однако, что же теперь делать с островом Бо? Исключить его из состава империи? А если господа новопоселенцы станут требовать не обойти вниманием их верноподданнические чувства? Все же у них какие-то внутренние проблемы. Бог знает, за счет кого они хотят их решать. Может быть, им в самом деле необходимо покровительство. Вот задал задачу, торгаш проклятый. Теперь деваться некуда. Посмотрим на посольство.

Аристократы, увивавшиеся при дворе, не очень жаловали тайного советника Дина. Многие возмущались внезапным возвышением этого человека, ничтожного и низкого по происхождению, спутавшего всю чиновную иерархию Царского Города своим появлением. Чего только про него не говорили, а то одно правдой было в досужей болтовне, что обретался господин Дин от государя очень далеко, но сделался вдруг близок.

Некоторые злые языки утверждали, что Дин сведущ только в одном искусстве – пускать пыль в глаза. На самом же деле государь отличил в свое время советника Дина за определенного рода наглость и умение нестандартно мыслить. Да и сам господин Дин, вопреки всем разговорам и домыслам, был вполне собой доволен.

Вечер еще не настал, когда советник Дин получил особый пропуск в государевы покои – жетончик с зеленой печатью и ночной пароль. Это означало, что государь желает видеть Дина и встреча состоится в неофициальной обстановке.

Господин советник попрощался со своей партией «Королевского войска», рядом с которой имел обыкновение размышлять. Многим людям это показалось бы глупостью – вести одну игру несколько месяцев, да еще и с самим собой. Но советник Дин был игрок особого рода. Он не относился к тем господам, что прытко бегают, да часто падают. В своих расстановках он делал тысячи упреждений, просчитывал бесконечное множество вариантов. Сражайся он против конкретного противника, он не получал бы того удовольствия от игры ума, которую можно было проявить, играя по правилам Дина.

Положив в рукав пропуск, Дин поправил перед зеркальцем воротник кафтана, взял белую рысью маску под мышку и не спеша направился в западное крыло Ман Мирара.

Перед золоченой зарешеченной аркой, за которой начинались личные апартаменты государя, Дин еще раз остановился и осмотрел себя в наполированной до блеска дверце шкафа. Надо сказать, совесть у тайного советника была не совсем чиста. Дин сейчас очень волновался. Он не боялся никого и ничего на свете, кроме государя и государева гнева. И, в то же время, любил жизнь при дворе, как настоящий охотник любит опасную игру с большим и сильным зверем.

Дураки говорили, что государь владеет волшебным зеркалом, позволяющим распознавать людей. Посмотрит в него и сразу знает, что за человек перед ним стоит. Дин, проработавший при государе немалое количество лет, знал, что никакого волшебного зеркала не существует. Просто сам по себе государь – человек очень проницательный, а служба тайного сыска, расцветшая в его правление, и того проницательнее.

А основания беспокоиться у господина Дина были, и очень серьезные. Сегодня на рассвете он собственноручно поставил подпись и личную печать на документе, свидетельствующем о его участии в государственном заговоре. Лист подписали девять человек, печати и подписи замкнули в круг, чтоб нельзя было определить, кто главный и кто все это начал. А ведь начал не кто-нибудь. Начал он, ничтожный Дин, что бы там северяне о себе ни думали. Именно Дин поговорил с каждым, кроме эргра Иная. Дин подтолкнул каждого, уверив, что на этом пути их ждет поддержка. Теперь-то они убеждены, что сами все придумали и решились исполнить. Что ж, пока Дину важна была не слава. Ему был важен результат.

* * *

Съехались они за половину стражи до рассвета, почти что за городом, на Нарядной Горке, – где соединяются Запруды и Мельничный Ручей, – в небольшом доме, взятом внаем на две декады. Подбирал соратников Дин осторожно и тщательно. Проверял и перепроверял имеющуюся о них информацию и все, что можно узнать об их окружении. Он искал обиженных, обойденных вниманием, недовольных существующим положением вещей, расстановкой должностных лиц и распределением доходов в Столице, в стране или при дворе, и, в то же время, не последних по влиянию в чиновных и имущественных списках. Намекал им осторожно, что они не одиноки в своем ожидании лучших времен, что несколько человек уже объединились с целью такие времена приблизить…

Такими были, помимо Волка: министр дворцовых церемоний кир Лаур, наместник Эгироссы кир Аксагор, капитан Правого Крыла гвардейцев Царского Города Ионкар, командир внешней линии городской стражи Харакута, глава Внешней дипломатической службы Таргена кир Наор со своим родичем из савр-Шаддата, присланным от саврского князя, и, наконец, настоятель самого большого в Таргене монастыря Бдящих Сил в Эгироссе эргр Инай, примкнувший к заговору самостоятельно и весьма неожиданно для Дина.

На Иная Дин косился с подозрением. Всяческих святош он побаивался и не имел к ним доверия, считая их людьми ненадежными и трусливыми. Но эргр Инай был хорошим другом кира Аксагора, через знакомство с которым и попал в эту полутемную рассветную стражу на Нарядную Горку в компанию высокопоставленных заговорщиков.

Сведя всех их вместе, Дин считал свою первую миссию практически законченной и сидел в стороне, предоставив решать, зачем они собрались, им самим. Разговор, произошедший между ними, Дину нравился, и направлять его в нужное русло не было необходимости. Первый шаг по государственному переустройству всем был ясен. Времени на встречу отводилось немного, и о каких-либо компромиссах даже речи не зашло.

– Государь бережет себя, у него большая личная охрана. У нас нет шансов перебить телохранителей и захватить Аджаннара так, чтобы никто не поднял тревогу или сам государь не скрылся в потайном ходе, – сразу же после приветствий заговорил капитан Ионкар.

– Чтобы государь не скрылся в потайном ходе, – подумав, сказал кир Лаур, – лучший способ – прийти за ним по этому ходу.

Кир Наор повернулся к Дину.

– Вам, как тайному поверенному, должны быть известны секретные переходы императорских резиденций, – с полувопросительной интонацией проговорил он.

Дин пожал плечами.

– Провести воинов по тайным переходам я сумею. Но там тоже есть двери, к которым требуются ключи и коды. К тому же не могу похвастаться, что мне известны все тайны Ман Мирара. Вот Царский Город – совсем другое дело. Там и кир Лаур сумеет оказать посильную помощь.

– Да, Царский Город в этом отношении много удобнее, – подтвердил кир Лаур. – К его подвалам и секретным ходам хотя бы составлена карта.

Капитан Ионкар согласно покивал.

– Но государь, насколько мне известно, там не живет, – сказал эргр Инай.

Кир Лаур развел руками.

– И когда же он в последний раз ночевал в Царском Городе? – спросил кир Наор министра церемоний.

– Я не припомню, – покачал головой кир Лаур. – Даже по вечерам его уже не застать. Только днем и только с охраной.

– Восемь лет назад приезжало большое посольство из Эн-Лэн-Лена, – напомнил капитан Ионкар. – Послам по протоколу положено было выделить покои вблизи государевых, а в Ман Мираре все не разместились. Вы тогда еще не занимали вашу должность, кир Лаур.

– А до того?

– Одиннадцать лет назад, когда перестраивали Ман Мирар. Он жил то в Царском Городе, то в Игулахе. Я тогда только-только поступил на службу, но как сейчас помню эти переезды…

– Значит, надо либо искать подходы к спальням Ман Мирара, либо ждать, когда государь снова почтит вниманием родовое гнездо предков, – пожал плечами кир Наор. – Что предпочтем, сиятельные киры?

– Э, покуда вода прибудет в ручей, у лягушки глаза на лоб вылезут, – отвечал на это саврский посланец. – Наши союзники во Внутренней Области и полгода ждать не станут, не то что восемь лет.

– Может быть, не мудрствовать излишне, а просто взять его и убить – где-нибудь днем, на площади, на приеме, на улице, как Энигора? – поинтересовался Харакута, на которого разговоры о дворцовых церемониях, да еще и рано поутру, наводили непреодолимую зевоту.

– Нет, – покачал головой кир Аксагор. – Во всяком деле важен ритуал. Особенно в таком, как наше. Государь, не отрекшийся от престола, государь, не назначивший наследника, государь, исчезнувший без объяснений и внезапно – неминуемо породит уйму слухов, лжезавещаний, поднимет волну самозванства, и дело кончится войной. Такое в нашей стране уже было. Не нужно повторять ошибок прошлого. Есть император, который не устраивает многих, и есть его единственный наследник, который не устраивает самого императора. Надо совершить законный, грамотный обмен, а не делать прореху в делах государственного управления. Пусть этот выход опасен, но это единственный вариант перевести Тарген из одного устойчивого состояния в другое, не менее устойчивое, а не ввергать его в пучину новых смут и волнений. Действовать нужно верно и быстро, чтобы все завершилось до той поры, пока ходжерское золото вступит в игру и умножит число приверженцев императора. Сейчас, учитывая последние события в савр-Шаддате, – очень удобный момент.

– У вас дочь на выданье, кир Аксагор, – вступил в разговор до сих пор молчавший Волк. – Не предложит ли Имперский совет государю взять таргскую жену? Как раз хороший повод справить свадьбу в Царском Городе…

Предложение это было сделано Волком по совету Дина. На дочку эгиросского наместника давно уже заглядывался принц Ша, и тут одной стрелой можно было снять двух пташек. Сынок без того обижен на папашу, а тут вовсе взбесится.

– Мысль замечательная, – согласился кир Наор и вопросительно посмотрел на Аксагора.

– Не я выбираю, на ком жениться государю и когда, – сказал Аксагор, отворачивая мигом побелевшее лицо. Идея отдать для чьих-то целей дочь не пришлась ему по сердцу. Все помнили, чем кончилась женитьба государя на Аисинь, дочери Волка.

– Если рыба захочет – вода уступит, – сказал эргр Инай и улыбнулся непонятно чему.

– Вы только начните, а мы вас поддержим, – заявил саврский посланец. – Савр-Шаддат отказывается платить дань за себя и за северное пограничье, потому что деньги не тратятся на благоустройство и защиту наших земель. Об этом пока не объявляли в Столице, но скоро узнают все. На нас ходжерцы лапу не наложат. Официальная бумага готова: протест против налогов в неурожайный год. От вас, господа и сиятельные киры, зависит, когда и при каких обстоятельствах она ляжет на стол государю. А также – какому государю и ляжет ли вообще.

На том и подписали круговое поручительство друг за друга (кир Наор, склонившись к плечу своего саврского родственника, тихо спросил: «Ты хотя бы прочитал, под чем подписываешься?» – на что тот досадливо дернул головой), немного пошептались и по очереди разошлись.

Начало было положено.

Когда прощались с Волком, отправляясь каждый в свою сторону, Волк спросил Дина:

– Почему же вы не читали ваших лекций о правильном совершении переворота и причинах Солдатской войны?

Дин ответил:

– Я и так для всех вас выскочка. Сиятельные киры стали бы спорить со мной из-за мелочей, в то время как принципиальных различий во мнениях у нас нет. Во всем, что касается ритуалов и церемоний, я с ними согласен. Нам незачем лишние сложности.

Инай это подслушал.

Перед государевыми покоями Дин крепко сжал кулаки и несколько раз глубоко вдохнул, чтоб нервная дрожь его отпустила. Он отдал жетончик, назвал пароль и был препровожден в длинный коридор, где через каждые пять-шесть шагов стояла охрана.

Государь встретил Дина в одной из внутренних комнат. Одет он оказался несколько необычно. На государе был темно-серый суконный кафтан с высоким, до подбородка, воротником, немного потертый на локтях и с испачканными чернилами краями рукавов; а также черная бархатная шапочка с модной прядкой из конского волоса, и мягкие войлочные сапожки. Справедливой маски нигде поблизости Дин не увидел.

Советник совершил церемониальный поклон и замер в ожидании. Государь задумчиво посмотрел на его почтительно согнутую спину и поинтересовался:

– Давно ты был в городе?

– Я сегодня лично отвозил письма энленскому консулу, мой государь.

– Я не об этом. Я о совсем простой прогулке. Составишь мне компанию, Дин? Только ты и я. По пути я тебе кое-что расскажу.

Дин понял, о чем речь, и очень испугался. Если государь уже знает о заговоре, завтра утром Дина найдут в сточной канаве – вот что имеется в виду. Дин все же подозревал, что эргр Инай – предатель.

– Мне нужно переодеться, – стараясь не выдавать страха, проговорил он.

Государь усмехнулся. Меры Дина запоздали, и он, должно быть, сильно изменился в лице. Аджаннар видел его насквозь.

– Ты, похоже, отвык от прогулок запросто. Если хочешь, возьмем с собой еще кого-нибудь.

Дин наконец заставил себя распрямить плечи и открыто взглянуть на императора.

– Как вам будет угодно, государь, – сказал он. – Я готов сопровождать вас, куда пожелаете.

У Дина еще оставалась надежда, что государь собирается в город в поисках развлечений, которые в интересах приличий не могли быть допущены на территориях императорских резиденций.

– Вот и славно, – сказал государь. – Одежда в соседней комнате. Выбери себе что-нибудь не слишком броское, и пойдем.

По поручению капитана «Звезды Морей» молодой помощник штурмана Танай учил Нэля правилам обращения с людьми и жизни вообще: как пользоваться календарем, как сосчитать свой возраст по месяцам Красной луны, как разменять монету, как торговаться на базаре, чтоб не обманули, где в Столице раздобыть хорошие книги, как выбрать вкусный хлеб, как правильно составить жалобу в префектуру, чем кормить почтовых голубей и всякому другому. Уроки проводились за умеренную плату, с которой капитан снимал себе процент, а что касается Таная, то он болтал бы и даром – и все равно о чем. Ему это было только в удовольствие.

Нэль потом пересказывал все услышанное от Таная своим, но чем меньше дней оставалось до прибытия «Звезды Морей» в Столицу, тем он ходил к Танаю неохотнее.

Дело было в том, что Танай любил не только рассказывать известное. Танай оказался любопытен до нового.

– В одном ларе шестнадцать медяков, – говорил он, – медяк соответствует мерке хлеба, мерка хлеба весит один сур. А вот, к примеру, ты, Нэль, мальчик или девочка?

Нэль смотрел на Таная серьезно:

– Это зачем тебе, Танай?

– Если интересно, я расскажу, где в Столице можно поразвлечься. Только нужно знать, что именно ты хочешь, – хитро прищурившись, отвечал моряк. – Я не могу разобраться среди вас. Один и тот же человек может казаться мне день женщиной, а на другой день мужчиной. Ну, та, которая ходит с пузом, – определенно баба… – Он имел в виду Сая, который в этих сумасшедших условиях отважился завести ребенка. – А остальные кто?

Зеленые глаза Таная смотрели весело и с вызовом. Он знал, что хорош собой и, не скрываясь, этим пользовался. Нэль прозрачно улыбнулся.

Быть откровенным в таком щекотливом вопросе, как непохожесть таю на других людей, Фай не велел.

– Вы живете по-своему, мы – по-своему, – сказал Нэль. – Среди нас не принято различий.

Танай поставил локти на бочку, заменявшую ему письменный стол, подпер щеку рукой и призадумался.

– Какой же в этом смысл? Это довольно глупо с вашей стороны, – рассудил он.

– Почему? – удивился Нэль.

– Ну, а если бы я хотел подкатить к тебе, чтобы нам вместе провести вечер? Довольно обидно будет, если ты окажешься парнем. Ведь мне-то нравятся девушки.

Нэль покачал головой:

– По-моему, мы и так проводим вместе много времени. Если ты днем задаешь мне лишние вопросы, что же будет вечером?

В дерзких глазах Таная блеснул бесовский огонек.

– А ты приди сюда, когда стемнеет, – узнаешь.

– Танай, ты говорил о мерке хлеба весом в один сур, – напомнил Нэль.

– Да-да. Так, деньги произошли из сбора хлебного налога, и до сих пор кое-где рассчитываются хлебом, а не деньгами. Если поехать на Белый Север за Ренн и Кадм, к Борею… А может быть, Нэль, ты все-таки придешь? Я буду ждать…

У них была крошечная каютка; все, что в ней помещалось, – постель, в которой они спали втроем: Фай, Нэль и Маленький Ли. Поспешив покинуть Таная, Нэль убежал туда, захлопнул дверь и повалился на матрас.

Фай с Маленьким Ли где-то пропадали. Каютка освещалась половиной иллюминатора, вторая часть которого приходилась на отделенную временной переборкой кладовку. Нэль полежал немного без движения, слушая, как плюхает где-то вода – то ли за бортом, то ли в трюме. Потом со вздохом встал на колени, дотянулся до иллюминатора и отцепил защелку, впустив в нагретую солнцем душную каютку свежий морской ветер. Разговоры Таная все время были у него на уме. И разговоры Фая о том, что «ты полюбишь любого, с кем переспишь», тоже.

Когда остаешься один, поневоле начинаешь задумываться о своей судьбе и своей жизни. А Фаю легко говорить, думал Нэль. У него есть Маленький Ли, с которым они спят в обнимку, ссорятся, мирятся, занимаются любовью, когда думают, что Нэль их не видит и не слышит, и все у них как обычно, то есть хорошо. А что есть у Нэля? Семейная клятва далекого, как мир Тай, человека?.. Ведь Лал даже ревновать не умеет. Что ему какой-то Нэль. Вытер об него ноги и пошел дальше.

Это в самом начале разлуки Нэлю никого не хотелось видеть. Он был разбит на части: телесная оболочка здесь, а разум и чувства далеко за бездонным мраком. Тогда он решил, что без любви все настолько плохо, что спать можно даже одному. А теперь от одиночества ему стало страшно. Жаль было впустую проходящей жизни. И к Фаю, обнимающему Маленького Ли, он испытывал не неприязнь и не злость, как Фай мог бы того заслуживать, а черную, жгучую, тяжелую зависть.

«Это так несправедливо – то, что со мной случилось», – в тысячный раз сказал себе Нэль, накрылся с головой одеялом и уснул.

Разбудили его шепот и возня под боком. Небо за иллюминатором было черное, луны не видать. Кто-то из двоих в темноте фыркнул и рассмеялся.

– Послушайте, вы мне надоели! Совести у вас нету! – громко объявил Нэль, выполз из-под одеяла и стал шарить по двери в поисках запора.

– Нэль, ты куда? – спросил Фай.

– Пойду проветрюсь, – отвечал Нэль сердито. – Не вас же слушать.

Маленький Ли хихикнул.

– Поосторожней там, в темноте, – напутствовал Фай вслед закрывающейся двери, и Нэль еще слышал слова Ли, сказанные Фаю:

– Пусть, пусть погуляет. Осточертело при свидетелях.

Нэль хорошо понимал, куда идет. Это был безумный поступок, но, если его глупое настроение выльется в слезах, вряд ли будет лучше.

Дорогу Нэль знал хорошо.

Танай был красив. Танай был молод и силен. Танай болтун, но не дурак, и знает, про что болтать можно, а про что нельзя. Танай обещал его ждать и…

С предпоследней ступеньки Нэль попал к моряку в объятья.

– Я ждал тебя, я знал, что ты придешь, – горячо прошептал Танай, и Нэль почувствовал его ладони у себя на груди. – Девочка моя, я догадался правильно!

Нэль попробовал его отодвинуть, слегка придержать развитие событий.

– Погоди, Танай, не спеши, – проговорил он, уворачиваясь от поцелуев. Но останавливать Таная было бессмысленно. Он уже припечатался губами к яремной впадинке у Нэля на шее, лизнул ему ключицу и левую грудь. Нэлю стало щекотно. – Да подожди же ты…

Он хотел еще добавить: «Я ровно такой же парень, как и девушка», – но у него язык не повернулся. К тому же, было поздно.

– Тебе не попадет за то, что ты сюда пришла? – выдохнул ему в ухо Танай, подсаживая Нэля на бочку.

Нэль вцепился руками в крепкие плечи помощника штурмана и отвечал, нечаянно сбившись на язык таю:

– А какая разница… куда идти в темноте.

Ну разумеется, они не были в городе одни. Там слишком внимательный, провожающий взгляд, здесь ясно читаемая на лице удовлетворенность от сознания выполненного долга, тут сразу заметно, что человек долго ждал и вот, наконец, дождался… Было время когда-то давно – Дин сам так стоял.

Он кое-как оправился от первоначально захлестнувшего его ужаса, и изредка оглядывался по сторонам. Нет, не подобает ему трястись как деревенской бабе, которой за каждым кустом мерещится волк. Пусть он немного зажирел и привык к покою, но где-то в глубине души ведь существует прежний Дин, находчивый и смелый. Он поможет, если что. На кого еще рассчитывать, если не на себя?

Боялся Дин ситуации потому, что заранее ее не просчитал. Для него все это оказалось новостью. Ах, если бы эту прогулку можно было включить в производимые Дином расстановки. Как просто решились бы тогда все проблемы…

Он знал, что государь иногда пропадает, отлучаясь неизвестно куда, и временами надолго. Зачем, в какую сторону и с кем он уезжает или уходит, держалось от непосвященных в строжайшей тайне. И в целом, тайн вокруг Аджаннара водилось множество. Казалось бы, государь живет на виду, и все же не найдется в этом мире человека, который знает про него все. Обязанности в окружении государя были поделены, и каждый из приближенных имел свою меру ответственности, свой сектор обзора и твердый наказ: твое перед тобою, а в чужое не мешайся. Дин по старой памяти еще отвечал за досуг принца Ша, но на самом деле его служебный долг заключался в том, чтобы встречать при государе особенных гостей. Издревле так было заведено – за пышным посольством, служащим более для парадности, чем для заключения реальных сделок, обычно следовал какой-нибудь скромный человек с особым поручением. За разговор с этим человеком и нес ответственность тайный советник Дин, пока государь с раззолоченным послом соперничали в церемонности и исполнении протоколов. Так политика делилась на официальную и тайную, похожую на торговлю из-под полы контрабандным товаром.

Имея доступ к этой кухне, Дин наладил собственные связи и извлекал свою выгоду. Он умело свивал в одну веревочку несколько причин и следствий. Например, отказ платить дань из северных пограничных областей был следствием того, что туда дошли слухи, будто в империи зреет заговор и возможна внутренняя война. С организацией заговора дела обстояли как раз наоборот – он как бы естественно вытекал из недовольства северными окраинами государственным управлением.

Но доверие государя в делах секретных переговоров не грело Дину душу. Потому что в чем-то Дину доверяли многое, но в остальном – абсолютно ничего.

Дин вовсе не относил себя к врагам императора. Аджаннар не был ни самодуром, ни беспринципным властолюбцем, ни невежей, ни высокомерным глупцом. И именно поэтому стать единственным и незаменимым советником для него у Дина шансов не оставалось. Его мнением лишь иногда интересовались, но поступали не всегда согласно. Кроме того, Дин был зол на государя за ту расстановку сил и приоритетов, которую Аджаннар создавал в собственных интересах: столько-то таргов, столько-то савров, кратное им количество ходжерцев, тут купец, там высокорожденный, тут вояка, здесь монах… Все умно, все политически правильно, с учетом тонких нюансов их внутренних взаимоотношений и с выгодой для империи. Но крайне неудачно лично для господина Дина. При существующей раскладке ни один из высших государственных постов, ни соприкосновение с реальными деньгами и реальной властью Дину не светили даже в отдаленной перспективе. Он перешел дорогу всякой мелочи, прихлебательской шушере, которая была на него за это сердита, и никто не догадывался, что Дин попал как черт в рукомойник – ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз. Зависимость от каждого государева слова, вечное ожидание неизвестно чего – может быть, милости, а может – беды… С уходом из наставников государева сына миновал его звездный час.

Дин шагал с государем рядом, но за годы въевшаяся под кожу привычка к придворной почтительности заставляла его хотя бы одно плечо, но держать позади государевой спины. Дин прекрасно видел сейчас, что Аджаннар уверенно ведет себя в городе. Значит, выходит не в первый раз. И даже, пожалуй, не в десятый. Если бы заранее знать маршруты и время подобных прогулок – планы насчет того, как отловить государя, упростились бы до элементарного уровня – кому где встать, как хватать, куда волочь, и никакой политики. Глупо отказываться совершить задуманное при возникновении удобной возможности. Но, с другой стороны, и на одно везение рассчитывать нельзя. И для того, чтобы воспользоваться случайностью, необходима хотя бы самая примитивная подготовка…

Начинало темнеть. На острове Рабеж колокол пробил вечернюю стражу.

Через какую-то подворотню они срезали дорогу – Дин облился холодным потом, думал, что его там поджидают с ножом или удавкой. Оказалось – сам себя напугал, и совершенно зря. В другом месте прошли огородами, в третьем через пустырь, нырнули с набережной в темноту под мост на Запрудах. У Дина каждый раз с перебоем стукало сердце, и он себя честил, что заговорщик из него никудышный, раз он не способен вернуть себе самообладание. Но поделать ничего не мог. Сегодня с ним творилось что-то особенное. Осознание принадлежности к историческим фигурам, меняющим судьбы царств, давалось ему нелегко. Ведь именно сегодня возводимое им сооружение снялось с якоря и отправилось в плавание к обетованным берегам.

Дин приметил еще двух-трех соглядатаев по пути, после чего они с государем прибыли к цели. Усадьба называлась Большой Улей, и там уже около года никто не жил.

Государь добыл из-за пояса ключи, отпер калитку и вопреки всякому этикету пропустил Дина в сад прежде себя.

Большому Улью не везло с владельцами. Построил Улей его императорское высочество Третий Наследник, которого в первую же ночь мятежа здесь и зарезали. При новом государе Большой Улей был пожалован Первому министру Аксаннару, но министр попал в немилость, и усадьбу конфисковали. Еще несколько раз Улей переходил из рук в руки, и всякий раз его хозяев настигало то разорение, то внезапная смерть, то опала, пока усадьба опять не оказалась в ведении казны.

Дин понятия не имел, зачем они сюда пришли. Он решил про себя, что, если ему сейчас попробуют всучить Большой Улей в качестве подарка, он откажется. Место это ему не нравилось.

Они по периметру обошли восточное крыло, домики дворовых служб и направились к черному крыльцу центрального корпуса. От ожидания неприятностей у Дина уже подкашивались ноги.

– С острова Бо к нам плывет посольство, – заговорил государь. Чего они хотят точно, я не знаю, но вроде бы – покровительства империи. Я думаю поручить этих людей тебе.

– Но… мой государь, остров Бо – это на Ходжере?

– Да.

– Тот самый Бо, где Башню разрушило землетрясением?

– Да.

– Но ведь остров Бо мал и необитаем.

– Остров Бо продан. Новые владельцы бежали то ли от пиратов, то ли от собственных раздоров в своей стране. Давай посмотрим, можно ли их здесь поселить.

«Ну, давай посмотрим, – подумал Дин, подавляя тяжкий вздох и покорно кланяясь в ответ. – Больше во всем государстве это сделать некому, кроме государя Аджаннара. Или все же меня здесь ждут?..» Поэтому, пока государь разбирался с замками, Дин, стоя, как цапля на одной ноге, на всякий случай поправил спрятанный за голенищем тонкий нож.

Они поднялись по узенькой лестнице на второй этаж. Теперь впереди шел государь. Наверху было полно пыли. Почти во всех комнатах стояла не вывезенная последним владельцем мебель, люстры были закутаны тканью, наборный паркет в некоторых местах успел попортиться без присмотра – горбатился кочками, или наоборот, рассохся и потрескался – зимой большой дом не топили и не следили за окнами. Двери повсюду издавали неприятный скрип.

Не обращая на Дина внимания, государь занялся непонятным делом. Не зажигая света, переходил из комнаты в комнату и осматривал светильники. Настенные лампы здесь везде были одинаковы – бронзовые, литые, очень тяжелые, с плафонами из разноцветного или расписанного картинками стекла. Дин тенью следовал за государем, держал вспотевшую ладонь наготове, чтоб выхватить оружие, и лишь боковым зрением наблюдал государевы странные действия. Видимо, в том, чтобы щупать стенную обивку за каждой из ламп, был какой-то неизвестный Дину смысл.

Дальше – больше. Исследовав подобным образом с дюжину комнат, государь сказал:

– Места здесь должно хватить. Запомни, Дин. В одну из комнат, которые мы посмотрели, ты должен поселить того, кто возглавляет посольство с Бо. Его помощников разместишь рядом. Только так, и никак иначе. Остальные пусть живут где хотят. А сейчас я спущусь в сад, а ты походи по этим комнатам и что-нибудь поговори вслух.

– Что… говорить? – обеспокоился Дин.

– Что хочешь. Стихи читай. Ругайся. Создай какой-нибудь шум. На полное твое усмотрение. Давай. Я пошел.

Повернулся на каблуках и легко, словно мальчик, сбежал вниз по лестнице. Дин остался один в огромном темном доме. В нехорошем доме, у которого было скверное прошлое. Когда государь уже не мог его видеть, Дин привалился спиной к стене. Пот катился с него градом, и всерьез прихватило сердце. Мысли в голове были самые разные. Начиная от того, что на голос в темноте легко стрелять и Дин отсюда живым точно не выйдет, и заканчивая тем, что государь, кажется, занимается колдовством. То ли привидений выманивает, то ли сглаз наводит.

В такие глупые ситуации Дин не попадал с детства. Но когда он забирался по ночам к папаше в кладовку и воровал марципаны, максимум, что ему угрожало, – это хорошая порка. Сейчас же речь шла, возможно, о его жизни. Дин не хотел умирать. Он проклинал Аджаннара за эту выдумку. Если хочешь убить – будь добр, налей в кубок яд. Украл-де государственные деньги, опился ядом, помер. Все. Дешево и просто. А это что за игры в темноте?.. Нет, господин Дин государя решительно не понимал и поэтому был в отчаянии.

Он попытался оторваться от стены, но сумел сделать это не сразу. Когда же у него получилось, Дин, по наитию и выполняя государево наказание, начал молиться вслух. Прочитал наизусть «Избави мя врага вечнаго и зол, настигающих мя», «Прародителю, Тебе благоугождаше», «Ведом небесной силою», хотел начать «Из бездны согрешений воззову», закашлялся от пыли. Остановился возле коротенького диванчика и понял, что дальше не сделает ни шагу. Идти не было сил. Сердце билось, то пропуская такт, то выбивая лишний. Было больно, и кружилась голова. Дин постоял-постоял возле диванчика, держась за осмотренный государем бронзовый светильник, и в какой-то момент чуть не упал. Видно не судьба Таргену сменить в ближайшее время государя, мелькнула мысль. Но тут же стало полегче. Дин старался глубже дышать и хоть сколько-то успокоиться.

Нет, думал он. Нельзя. Без меня не сумеют. Я не боюсь его. Не боюсь. Я сам могу его убить. Пусть он меня боится…

Когда на дальней лестнице раздались легкие шаги государя, Дин приблизил лицо к обитой полосатым шелком стене и провел по ней ладонью, как делал Аджаннар. Двуусая булавка с маленьким блестящим шариком на дужке впилась ему в руку. Дин вынул булавку из стены, сунул за накладную вышивку на манжете рубашки, схватился за сердце и сел на пыльный диван.

 

Глава 8

Нэль дивился собственной бесчувственности. Он сделал немыслимую вещь – изменил Лалу с несовершенным. С получеловеком. С существом, которое, родись оно в Нижнем Мире, не имело бы права плодить подобное себе потомство, а в Верхнем – не имело бы даже права жить. И Нэлю не было стыдно. Гордости особой он, правда, тоже не испытывал, но и неприятных впечатлений от содеянного в глубине души разыскать не мог.

На следующее утро Нэль совершенно спокойно смотрел в глаза и Фаю, и Маленькому Ли, и самому помощнику штурмана.

«Наверное, я безнравственный человек, – равнодушно думал Нэль, наблюдая издали, как Танай несет подле рулевого вахту. Танай тоже смотрел в его сторону. – А, впрочем, что такого я сделал? Они ничем не хуже нас. Они не виноваты, что радость жизни доступна им лишь наполовину. Так уж они устроены».

И кое в чем Фай оказался неправ. Таная Нэль не полюбил. Просто посматривал в его сторону. В этом мире было много красивых людей. Но и только.

Нэль попытался представить, что сказал бы Лал, узнай он об этом поступке. И пришел к выводу, что Лал, скорее всего, произнес бы с брезгливой усмешкой: «Ну, тоже мне, страшная месть». От этого Нэлю было гораздо хуже, чем от сознания собственно измены.

Он смотрел в голубовато-зеленую воду и на белые шапочки пены на волнах. Здешние моря совсем не похожи на коричневые воды океанов Тай. На Та Билане все дышит чистотой и жизнью. Ну разве не чудо – летучие рыбы. Коричневые и серые островки с зеленой щеточкой жестких трав на загривках, похожие на больших и ленивых животных, прилегших в воду. Морские розовые чайки. Сиренево-желтые закаты и рассветы, изумительная игра света в легких облаках… Разве на Тай такое увидишь?..

Не нужно было думать, что зря он согласился принимать участие в экспедиции. Не зря. Нет. Ради лазоревого моря, ради розовых чаек сюда стоило прилететь. И ради красавца Таная тоже. Лал – это не все, что существует в мире. Да, конечно, как бы хотелось жить, ни о чем не жалея… Но жизнь пока не предоставила Нэлю такой возможности.

Он вздохнул и еще раз посмотрел на мостик, где стоял обманутый им вчера получеловек. Танай так и не догадался, с кем имеет дело.

Корабль «Звезда Морей», по словам его команды, плавал очень быстро. Через двое суток они достигнут Столицы, а там Таная только и видели – отправится обратно в Ардан. Конечно, это будет к лучшему.

Государь пожурил Дина за то, что тот не предупредил о нездоровье, велел советнику лечиться и впредь быть более внимательным к себе. Тем дело и кончилось. До собственного дома и постели Дин добрался самостоятельно.

Объяснение происшедшему у него осталось одно: в саду государь встречался с кем-то, а Дину, чтоб не слышать их разговора, пришлось молиться вслух. Тем не менее, Дин недоумевал. Необходимо было срочно корректировать все расстановки.

Утром, едва он проснулся, ему принесли послание от Волка с приглашением на обед. Вероятно, Волк жаждал обсудить результаты заговорщицкого собрания. Дин сел писать отказное письмо, в котором ссылался на болезнь и занятость при государе. Потом вспомнил про найденную вчера булавку. «А каково ее назначение?» – подумал Дин и велел слуге принести ту рубаху. На счастье, к прачкам она еще не попала.

Дин выудил из манжеты булавку, положил ее перед собой на стол и стал рассматривать. Ясно ведь, что цель у ночного похода в Большой Улей была не совсем простая. Иначе государь поручил бы это дело кому-нибудь. И, если этой целью не было устранение тайного советника Дина, то какой же она была? Рассовать за каждый светильник по булавке? Глупость какая-то.

В колдовство советник Дин не особенно верил. По большей части потому, что сам в жизни с ним всерьез не сталкивался. Он слышал про людей, которые предсказывают судьбы, отыскивают потерянные и краденые вещи, насылают или снимают порчу, беседуют с духами умерших. Но если такой человек попадал на глаза Дину, горе-колдун унижался, кланялся и врал не хуже других, не умеющих предвидеть неприятности или отыскать заклятое сокровище, и в конечном итоге оказывался обычным шарлатаном, которому небольшое знание человеческой натуры позволило поставить себя над простаками и выглядеть на их фоне всемогущим волшебником. Никто из них не мог воздвигнуть из воздуха непроходимую стену, заставить тяжелые предметы летать или силой разума призвать молнию. А примитивная вера людей в чудеса и предсказания не раз выручала самого Дина – такого рода колдуном он и сам мог назваться. Разумеется, случались в мире вещи необъяснимые, творимые промыслом Единого или происками его извечных врагов, но, во-первых, тут уж никакие колдуны были не властны, а во-вторых, как говорится, мир настолько разнообразен и велик, что в нем нельзя найти такого, чего не могло бы быть.

Наверное, и колдовство где-то имело место, хотя достоверно о нем Дин ничего не знал. В детстве, когда лет ему было совсем мало, прабабка рассказывала о пещерных городах в Белых Землях. Колдовство, утверждала она, не выносит солнечного света, а красноглазые колдуют, и оттого живут под землей в пещерах.

Немного позже, когда Дин только начинал свою карьеру в недавно учрежденном войске Порядка и Справедливости, а молодой государь всего год как принял Жезл Власти, по городу ходили некие слухи. Разносчиков этих слухов ловили и наказывали. Причинами слухов, вне сомнения, служила война с Арданом, временно перекрывшая выгодную торговлю с южными странами, и смута среди владетелей Таргского Севера.

Говорили в то время так:

«Сроду не бывало среди таргов колдовства, если не вспомнить, из-за чего им пришлось бежать из степей и Великого Леса на самый Нефритовый Берег. Жили же себе не тужили – кто войной, кто охотой, кто обменом и торговлей. Но однажды на таргов напало колдовство. И совсем было уж решили, что белый свет кончается, да энленский жрец научил, что делать. Бросать нажитые промыслы, вещи, рабов, покоренных соседей и бежать с родной земли прочь от северного колдовства – чем дальше, тем лучше. Верный оказался способ. Спаслись. Не одолевало больше колдовство таргов. Видно, земля их прежняя несчастливая была. На теплом берегу зажили куда лучше. Ну а откуда родом государь? Правильно. Из дальних северных краев. И не из какого-нибудь Эн-Лэн-Лена или даже Борея, а из самого Черного Энлена. Из места, где родится и бежит по свету колдовство. Вот он и привез с собой. Все проклятия прежние повыползли наружу и по старому следу за таргами притащились: горести, болести, войны, среди народа беспокойство, среди владетелей сильные раздоры. И о том, что государь колдун, есть прямое доказательство. Правый глаз у него долго болел и не выносил света, пока государь не догадался обратиться к злым белым колдунам – тем самым, что насылают лютые морозы и снежные тучи, всю зиму настырно ползущие с севера. Колдун – тварь продажная, за деньги сделает что хочешь, а у государя денег ой-ой сколько. Вот и получил он вместо второго глаза желтый сорочий камушек, через который посмотрит человек на мир да на людей, и видит все не таким, как кажется, а без личин, как есть на самом деле…»

Какое касательство имеют байки времен покорения Ардана и первого мятежа Волка к двуусой булавке, Дин пока догадаться не мог. Но он свято веровал, что нет дыма без огня. Почему-то не говорили, будто государь продал таргскую империю ходжерцам или управляет государством скверно и не так, как следует. Именно колдовство приписывали Аджаннару – обвинение для Таргена необычное и редкое.

Дин двигал булавку кончиком стила по листу бумаги, рассматривая ее нехитрое устройство. Смысл блестящего шарика с упругими острыми усами от этого яснее не становился. Но Дин изменил свое решение. Он отложил в сторону наполовину составленное письмо, взял чистый лист и написал Волку благодарность за приглашение. Булавку он положил в кошелек. Что бы она ни значила, – а, кстати, возможно, и ничего, – он придумал ей применение.

* * *

Джу не такой уж был дурак, как некоторые подумали. Он просил перевода на хорошо оплачиваемую работу, и отказать ему в этом переводе могли только по прямому приказу инспектора Диты. Дита, однако, подобного приказа не дал.

Джу получил распределение в Третью префектуру, потому что местом жительства указал Приречье. За двадцать ларов в месяц вполне можно было работать. Он уже решил, что оставит за собой квартирку – денег теперь хватит. Через день ему немножко жаль стало несостоявшегося офицерского звания, но Джу сразу по уши утопили в работу, и на сожаления не оказалось времени.

В кварталах, смыкающихся с портом, всегда полно было контрабанды. Джу выделили участок, человека с натасканной на пьяный гриб собакой, списки осведомителей и подозрительных лиц, познакомили с работающими в сопредельной области ребятами из таможни, и началось его стажерство в чине сержанта в славном войске Порядка и Справедливости.

В лицее над Джу все были начальники, а здесь он сам оказался начальник над многими – ситуация не в пример приятнее. Дома к нему вдруг стала клеиться рябенькая соседская дочка – третий день кормила Джу пирожками.

И у Джу возникла иллюзия, что его положение в этом мире слегка выправляется, хотя теперь и несколько в другой плоскости. Он постарался забыть дурацкие разговоры с государевыми приближенными, или кто там были эти люди. Хотя бы на время. Навсегда он все равно не смог бы. Червячок грыз его изнутри: в архиве Третьей префектуры хранилось дело о смерти его родителей. Но Джу в архив пока не ходил.

«Мне ничего не надо даром, – думал он. – Я все смогу сам. А то, видишь ли, опекунство надо мной устроили: того не думай, про то не говори, ходи по ниточке, дыши через соломинку… Тут и у святого терпение лопнет. Нет уж. Плевал я на Волка, плевал я на Иля. Не хочу быть придворным и не хочу быть подвывалой в стае. И умнеть, как Иль велит, тоже не хочу. Пусть сами решают свои дела, а я помогаю жить себе».

 

Глава 1

Джу закинул ногу на ногу и раскрыл подборку ночных новостей, с которыми ему по обязанностям положено было ознакомиться.

– Когда мы нормально жить начнем? – поинтересовался у своего коллеги Аглара младший дознаватель Шан. Из экономии они с Агларом снимали одну на двоих квартиру. – Какие-нибудь деньги остались после вчерашнего?

– Э… – Аглар кашлянул и почесал в затылке. – Не знаю.

Шан погрозил Аглару пальцем.

– Не верю, господин Аглар! – заявил он мерзким голосом, которым вел допросы.

– Не знаю, – повторил Аглар. – Не ори, и так башка трещит. И куда ты, кстати, вчера подевался, когда ночь настала?

Шан наморщил лоб.

– Какая ночь? Середина вечерней стражи всего-то. И никуда я не девался. Я на камушке сидел и винцо попивал.

– Темно – значит, ночь. Мошенник. Ты еще спрашиваешь меня, где деньги. Кто вчера был пьянее: я или ты?

– Господин Аглар, первоначально деньги были в вашем кармане.

– Ну так их нет там сейчас. Спокойнее тебе от этого стало?

Шан призадумался.

– Увы, – сказал он. – Брошу пить. Но не сегодня. Джу, дружочек, окажи последнюю услугу страждущему сослуживцу. Одолжи до аванса два медячка. А лучше пять.

Джу поднял голову от листков с новостями.

– Так мне же еще не платили ничего, – попробовал отказаться он.

– Эх, всему тебя учить надо. Мараш мне в долг не дает. Принципиально. А если ты спросишь – тебе даст. Только не говори, что для меня.

– Вылетишь ты со службы, – мрачно изрек Аглар. – Посмотри: вот я на работе не пью. Хотя, видит Небо, мне не легче твоего.

– Так у тебя и родственников нет в Управлении.

– У Чибя родственники были, и что? Гуляет по улице за пьянство и строптивый характер.

Джу аккуратно сложил листочки в конторку и пошел, куда ему велели – к старшему секретарю префектуры Кармарашу занимать два медяка. Вышел за дверь, так, чтоб Шан его не видел, вынул денежку из собственного кармана, посмотрел на нее и задумался о жизни. Шана он начал слегка презирать, едва лишь увидел. Шан был ищейка, каких мало, с собачьим нюхом и с устроенной специально для сыскной работы головой, но жил он неправильно: пил не по средствам.

Начальство на службе пока не объявлялось – ни префекта (как здесь говорили, «со свитой»), ни инспекторов, ни интенданта. В Столичном управлении, как слышал Джу краем уха, с утра было назначено большое совещание. Что-то там случится, или случилось. Но Джу волновался по этому поводу мало, ему хватало забот. Осведомитель сообщал, что на старых складах при суконной фабрике по ночам происходит какое-то шевеление, подкопан забор, и двое человек видели неподалеку от того района некого мерзавца по кличке Помогай, за поимку которого назначено вознаграждение. Промышлять охотой на знаменитых преступников, будучи в стажерах, рассчитывать, конечно, нельзя. Если награда достанется, ее положит в карман либо его наставник Аглар, либо старший инспектор участка, либо даже сам префект. Но от благодарности начальства зависит, два месяца Джу ходить в стажерах или год.

Джу решил быть добрым сегодня. За вчерашний день в его личной жизни случилось несколько серьезных событий. Соседская дочка, когда он немного покрепче, чем обычно, притиснул ее к плетню в огороде, со словами «то, что ты хочешь – это не любовь», – укусила Джу за палец, – а ведь представлялась такой сговорчивой. Потом Джу пошел с Агларом в храм к Неспящим, и, пока Аглар гостил в ризнице, принимая у слуг Единого какую-то жалобу и прилагающееся к ней вознаграждение, Джу успел выслушать целую проповедь о возвращении к человеку добра, которое тот творит.

От этого на Джу нахлынули воспоминания детства. Мысль о том, что прежде, чем что-то получить, нужно что-то отдать, засела у него в голове. «Может быть, потому мне не очень везет, что я никому не помогаю, – думал Джу. – Если разобраться, я отношусь к каждому человеку так, будто он пустое место. Наверное, это нехорошо. Попробую смотреть на людей иначе. За что я презираю Шана? Ведь Шан, в сущности, несчастный человек. Пьет не потому, что у него есть деньги, а потому, что не может остановиться, и без вина ему плохо. Дойду-ка я до лавки и принесу ему кувшинчик. Может быть, и мне кто-то окажет нежданную услугу…»

Подобным образом размышляя, Джу вышел из здания префектуры, наискосок пересек площадь и спустился в подвальчик, где Шан обычно закупался дешевым вином.

Когда Джу возвращался обратно, у коновязи уже стояла курьерская лошадь, ее он издали узнал по чепраку.

С кувшином необходимо было идти в обход Мараша. Шану еще простили бы явление через парадный вход с сосудом вина в обнимку. Стажеру Джуджелару пришлось пробираться через задние ворота и казармы. На вопрос привратника: «Чего несешь?» – Джу кратко отвечал «известно, чего», и был пропущен без дополнительных выяснений. Поди узнай, кому кувшин предназначается, может, самому префекту. Да и не по чину солдатам интересоваться. Раз свой человек несет, значит, нужно так. А вот Мараш из принципа сунул бы нос в кувшинчик – и завернул бы Джу обратно, подав, куда полагается, соответствующее донесение.

В проходную комнату для младших чинов поднабрался народ: помощники инспекторов со второго этажа, секретари, сыскные старшины. Даже кислая физиономия Мараша маячила в дверях напротив.

Бумагу, привезенную курьером, вслух читал Аглар:

– «Господин посол неизвестно какой – тут не сказано – державы прибывает к нам сегодня примерно во вторую пополуденную стражу. Это важное политическое событие для нашей страны. Нельзя оставить без внимания… так… Это я уже где-то видел раньше. Ага, вот. Корабль „Звезда Морей“. Войску Порядка и Справедливости Портового округа предписывается обеспечить порядок и спокойствие в порту, поименованному войску Приречного округа – следить за порядком на территории округа по пути следования посольства в усадьбу Большой Улей и вокруг поименованной усадьбы…»

– В соглядатаях стоять, – сказал Шан. – Не-на-ви-жу. Городская стража им, спрашивается, на что? Нашли службу эскорта…

– Почему ненавидишь? – отвлекся от приказа Аглар.

– Бестолковое занятие, – объяснил Шан и пощелкал в воздухе пальцами. – Азарта нет.

– Да брось ты. Вот я, например, отношусь к этому так: где еще, кроме соглядатайского поста, я увидел бы живого кира Энигора лично? Ведь через четыре дня он помер…

– А ты больше ни на кого другого не пробовал так смотреть? – поинтересовался Шан.

– Тьфу на тебя, – сказал Аглар.

Мараш, убедившись, что приказная часть прочитана, молча закрыл дверь с той стороны.

Джу боком прошел вдоль стены к Шану и достал из-за спины кувшинчик.

– Ой, сохрани тебя Небо, Джу! – обрадовался Шан. – Моя благодарность не знает границ!

– У вас есть для меня поручения, господин Аглар? – спросил Джу.

Аглар скосил глаза на кувшинчик, с затычки которого Шан уже соскребал ножом акцизную печать.

– Спустись в архив и найди дело по прошлому аресту Архата по прозвищу Помогай. Если там есть выписки из предыдущих дел, захвати их тоже, – распорядился дознаватель, не глядя на Джу, и выложил на стол ключи и копию предписания заняться им с Джу проверкой доноса об Архате и суконных складах.

– Угу, – кивнул Джу, сгребая связку и листок.

– Не «угу», а «так точно», – поднял на Джу бесцветные глаза Аглар. – Если вздумал выслуживаться, соблюдай все правила без исключений. Я панибратство не ценю.

Джу стерпел шпильку, хотя его намерение быть добрым слегка поколебалось. Исправляться в ответе он не стал, но поклонился и, поигрывая ключами, отправился в архив.

Джу думалось, он уже в достаточной степени готов к встрече с подлинной историей своей жизни.

Он спустился в подвальный этаж префектуры, предъявил хранителю свой значок, бумажку и Агларовы ключи, на проволочное кольцо вместе с которыми был нацеплен жетон допуска, и вскоре двойная железная дверь архива со слабым скрипом затворилась за ним. Хранителю не было до его поисков никакого дела – на столик в своем закутке он выставлял неположенный на рабочем месте завтрак: пирог и чайник, которые спрятал в ноги при звуке приближающихся шагов.

В архиве было холодно и пахло пылью. Джу направился прямиком в дальний угол, к тому стеллажу, где находилось известное ему дело № 213.

Лет пятнадцать назад городская стража Столицы претерпела разделение на три части: собственно городскую стражу, обеспечивающую порядок на улицах, уголовную полицию – войско Порядка и Справедливости – и тайный сыск, занимающийся розыском политических преступлений. Архивные материалы тоже оказались поделены натрое. Большие громоздкие свитки, на которых прежде велись дела, были размечены постранично, разрезаны и сшиты под обычные книжные переплеты. А так как на уголовные дела редко выделялась тонкая и ровная бумага хорошего качества, большинство этих книг имело весьма внушительный объем. Впрочем, к делу № 213 это имело мало отношения. Оно было едва в четверть от толщины среднего архивного дела тех лет.

Чуть не оторвав корешок, Джу высвободил его с верхней полки, занятой плотно стоящими пухлыми томами, сдул сверху мелкую труху и протер твердый переплет рукавом. Заглянул под обложку – картотечный номер с первого раза запомнился ему верно. Дело было то самое. Оно относилось к разряду недоказанных, и гриф «закрыто» был желтого цвета – все обвинения сняты за невозможностью что-либо проверить и в точности прояснить обстоятельства.

Некоторое время Джу стоял с книгой в руках, сомневаясь, а так ли необходимо ему знать, что там внутри. Потом хмыкнул на собственные малодушные мысли и передвинулся поближе к окошку.

Помещение хранилища не было рассчитано на чтение и работу с материалами. Стеллажи стояли тесно; слабый свет из похожих на бойницы окон рассеивался меж них и позволял разобрать только проставленный красной краской номер на корешках переплетов и указатели алфавитных отделов; приткнуть тяжеленный том, попадись в руки именно такой, тоже было не на что.

Джу поставил ногу на нижнюю полку одного из стеллажей и примостил дело № 213 на коленку. Ощущение тайны слегка холодило душу. У Джу имелся вкус к распутыванию загадок. Жаль только, что на этот раз тайна была не из приятных. Джу потер кончик носа, чесавшийся от архивной пыли, и перевернул первую страницу.

И тут же чуть не выругался вслух. Его худшие опасения подтвердились – сразу и все.

Идя в архив, Джу рассуждал так: если государь Аджаннар действительно причастен к смерти его родителей, упоминаний о нем в деле не найдется даже между строчек, и более того – все материалы, что Джу увидит, могут оказаться слепой пустышкой от первой страницы до последней.

В деле, которое Джу открыл, отсутствовало начало. Неизвестно, с какого листа начиналась производство, но откровенно с полуслова. Вместо списка следователей, свидетелей и судей, положенного в предваряющей главе, лежал допрос некого кузнеца, слышавшего ночью шум возле собственной кузни. Выходить и наводить порядок он побоялся, так как думал, что это пьяные заблудились в темноте и по ошибке забрели к нему во двор. Приречье семнадцать лет назад было неспокойным и неблагополучным районом. Утром кузнец обнаружил, что замок на кузне цел и из имущества ничего не пропало; двор, однако, был весь истоптан посторонними людьми.

Джу быстро просмотрел десятка два листов, но опрошенные на них соседи даже и шума той ночью не слышали. Один показывал, что с вечера лаяла собака, другой нянчился с больным ребенком и плевать хотел, что там происходит на улице, третий был мертвецки пьян и ночевал в сарае при кабаке. Порядка среди листов дела не было, номера страниц не проставлены. Среди допросов ни с того ни с сего вдруг вклинивалась часть медицинского заключения, и будто бы не отсюда взятое свидетельство из пожарной части о чьем-то сгоревшем доме на противоположном Приречью краю Столицы – в респектабельном районе Вальялар…

Совершенно ясно для Джу стало, что подлинник родительского дела подвергся фальсификации. Кому это надо – красть начало от уголовного производства в ведомстве, где за архивами строго следят и где беды страшнее пыли документам грозить не должны? А путать листы дела или же так вести допросы, что в записях потом черт ногу сломит, – кому выгодно?.. Ну, в общем-то, ясно, кому.

Хотя, с другой стороны, подписи свидетелей, там, где они были, смотрелись по-настоящему. Отличались почерки и чернила. Бумага тоже вся была разносортная. К тому же, когда дело еще хранилось свитком, его умудрились подмочить. На листах были разводы от сырости: темные пятна – где больше, где меньше.

Все это в совокупности являлось одной большой уликой против того человека, в вине которого Джу начал убеждаться лично.

Джу положил родительское дело на высокий подоконник и вернулся в алфавитный отдел, чтобы разыскать Архата Помогая. Тут на полках стояло новье. Переплетики не тяжелые, не кожаные, а картонные, с пометками цветным лаком; бумага гладкая, без волдырей и опилок, и даже стиль письма в протоколах другой. А ведь всего ничего прошло с тех пор: одна его, Джу, маленькая жизнь.

Он вытащил три папки по Архату и поймал себя на том, что обращается с документами злобно, чего они никак не заслуживают. Это же не люди. Да и добрым быть он разве передумал уже? Он ведь только попробовал, и сразу получил результат – вот, в одиночку хозяйничает в архиве… Три следующие папки Джу снял с полок бережно, почти ласково. Архат был личностью с богатой биографией. Только в одиночку привлекался раз двенадцать, не говоря уже про соучастие и множественные свидетельские показания по чужим грехам.

Собрав историю похождений Архата в приличную по размерам стопку, Джу вернулся к своему подоконнику и вытащил из-за голенища нож. Он решился на воровство. Раз кто-то уже похитил начало следственных протоколов, чего ему, Джу, стесняться? Дело № 213 он извлек из переплета, подрезав скреплявшие страницы шелковые нитки. Часть вынутых листов он рассовал в неоконченные, а посему пока не сшитые дела Архата, часть спрятал у себя под одеждой. Жесткий переплет на деревянных планках встал обратно на верхнюю полку так хорошо, будто был наполнен первоклассными сведениями на тяжелой и скверной бумаге.

Едва Джу закончил, как заскрипела дверь и в помещение архива заглянул хранитель.

– Чего копаешься-то? – спросил он. – Помочь искать?

– Спасибо, я нашел, я только не могу решить, надо мне все это нести наверх, или хватит части, – откликнулся Джу. – Что-то очень много получается.

– Много – не мало, – поучительно произнес хранитель. – На чью карточку записывать – твою или Аглара?

– Аглара, наверное. Мне пока за раскрываемость не платят.

– Тогда снесешь ему бланк на подпись.

Стараясь не хрустеть при каждом шаге засунутой под кафтан бумагой, Джу вышел из лабиринта стеллажей и понес добычу на регистрацию. Идеи, как незаметно вынести документы за пределы префектуры уже роились у него в голове. Если бы Джу поймали, за преступное деяние подобного рода его вполне можно было бы обвинить в государственной измене. Но это его мало волновало. Он твердо решил провести собственное расследование и установить справедливость.

Загадка убийства кира Энигора оставалась нераскрытой. Тайну своего нанимателя Верзила надежно укрыл на дне Рабежского канала. Осмотр трупа выявил несколько повреждений колото-резаного характера, но получил ли их убийца до того, как отправился вслед за киром Энигором, или после, где-нибудь в шлюзах Запрудного, осталось неясным. Конвоировавшие преступника солдаты Первой префектуры в один голос утверждали, что несчастье с задержанным случилось в буквальном смысле под шумок – в тот момент, когда их группа столкнулась на мосту с большой компанией курсантов Военной академии, которые вели с собой гулящих девиц и орали песни на пять улиц. Охранники вместе с конвоируемым вынуждены были отступить к перилам моста, а потом якобы пытались удержать задержанного, но не сумели.

По собственной воле Верзила нырнул в канал или у него не было выбора, и если первое, то как надеялся выплыть со связанными за спиной руками, – тоже оставалось тайной.

Можно было устроить розыск среди сотрудников Первой префектуры и в Военной академии, учинить допросы с пристрастием и выбить из кого-нибудь признание в пособничестве, похожее на правду. Но такая правда не удовлетворила бы государя. На вакантное место Первого министра требовалось срочно назначить человека. При этом новый министр ни в коем случае не должен был оказаться виновником убийства министра предыдущего. И не в следственных бумагах, а на деле.

Хозяин дома, где Верзила скрывался после совершения преступления, клялся и божился, что с убийцей ни в родственных, ни в приятельских отношениях никогда не состоял, а комнату на чердаке сдал в пользование лишь потому, что ему заплатили хорошие деньги. О преступлениях против государя и государства и совершающих их людях он задумываться не привык, поэтому в поведении нового жильца ничего подозрительного не заметил.

Попался Верзила лишь оттого, что оперативные службы сработали четко и по завершении блокады Монетного сохранялась полная уверенность: преступник остров не покидал. А обнаружить человека на небольшом островке много проще, чем охотиться за ним по всей огромной Столице и ее окрестностям. Сыскная работа была проделана филигранно. Преступника схватили. Но то, что с ним случилось в следующую половину стражи, хотя и было досадно, на самом деле вряд ли сильно изменило его судьбу: сумей Верзила отсидеться эти несколько дней и не попасть в руки правосудия, он, скорее всего, не пережил бы благодарности заказчика за выполненную работу.

И, вроде, все сложилось в пользу неизвестного зложелателя кира Энигора. Следы заметены удачно; несмотря на небольшую оплошность, тайну удалось сохранить. Не рассчитано оказалось лишь одно: в Столице жил человек, неплохо знавший Халиса Верзилу и бывший в курсе многих его злоключений после того, как Верзилу освободили от службы в наемном войске Валахада.

Перед Валахадом Верзила провинился тем, что предал интересы его войска: вернул долг человеку, тоже спасшему однажды его жизнь. От предложения ходатайства перед Валахадом Верзила тогда отказался, на государственную службу не пошел, быть может рассудив, что, единожды прославившись как предатель, высоко по служебной лестнице не взберется. Он стал наниматься в охрану торговых караванов, следовавших в Белые Земли, но несколько раз в году обязательно возвращался в Столицу, чтобы хорошо потратить заработок. Лет через десять такой жизни в одном из походов Верзилу серьезно ранили, он отказался от путешествий и устроился вышибалой в кабак. Вероятно, он нашел себе в Столице и другую выгодную работу: убивать на заказ за деньги. Всего лишь вероятно – потому, что до случая с киром Энигором он не давал повода заподозрить себя в двойной жизни. Но к непрофессионалу или новичку в таком щепетильном деле вряд ли обратились бы люди, желающие избавиться от Первого министра государства.

Человеком, знакомым с Верзилой, был сыщик Иль.

Там, где одна случайность сработала преступникам на руку, другая должна была оказаться во вред.

Сыщику Илю снова пора было приниматься за работу, а его всерьез отвлекали другие важные дела. Поэтому расследование и топталось на месте.

Дин мог бы спросить себя: был ли кир Ариксар Волк хоть раз доволен тем, что он, советник Дин, делает. Кажется, никогда. Ни тебе спасибо, ни полслова одобрения. Как будто западню чует. Впрочем, Волк принимал его советы. Уже хорошо.

На доске с «Королевским войском» Дин переставил золотую колесницу на два поля наискосок. Это значило, что Волк уехал в Эгироссу. Принц Ша, кстати, тоже. В том, что принц увидится там со своей возлюбленной, Дин не видел ничего плохого. Другое не нравилось ему: в окружении принца появились какие-то новые люди, личные дела которых оказались Дину недоступны. После смерти кира Энигора секретности в государственных делах прибавилось, и с эти приходилось мириться. Дин прикинул в уме, сколько денег нужно будет потратить на взятки, чтобы преодолеть новый заслон недоверия, и не пришел от расчетов в восторг.

Впрочем, в «Королевском войске» ответный ход остался за армией зеленых. Но отвечать им нужно было не только на поездку Волка. Угроза назрела на другой стороне доски. Первосвященник золотых мешал нефритовым солдатам зеленых перестроиться в боевой порядок.

Пользуясь тем, что познакомился с эргром Инаем, Дин решил проконсультироваться у него на интересующую его тему – о колдовстве.

– Я, конечно, человек несведущий, – обмолвился господин Дин, явившись как-то утром в монастырь Неспящих, где эргр Инай временно гостил. (Разумеется, совершенно случайно они встретились в храме.) – Но, говорят, можно нанести вред кому-либо весьма простым способом: колдовством, воткнув в одежду заговоренную булавку.

Инай сделал знак сопровождавшему его служке отойти подальше, чтоб не подслушивал разговор. Они с Дином бок о бок вышли из громадного монастырского храма и направились к фонтану с целебной водой, который открывали для народа по праздникам.

– Люди часто говорят глупости, господин Дин, – промолвил Инай. – Вы же не верите в то, что у государя волшебный глаз, а оракул Сатуана охраняет пес о двух головах и шести ногах? Весьма наивно с вашей стороны было бы полагать, что, заговорив булавку, вы нанесете кому-то серьезный вред. Все мы в руках Единого, и все свершается по воле Его. Ведовство противоестественно и незаконно. Вам следует раскаяться в подобных мыслях и впредь гнать их от себя как грех.

– Вы неверно меня поняли, эргр Инай. Я не собираюсь творить наговоры, я опасаюсь, что кто-то мог сделать это против меня. Может быть, вы не знаете, но у меня очень болен сын. Можно ли заказать вашему монастырю службу, чтобы оборониться от сглаза и злых наговоров?

– Конечно, можно и даже нужно – целебной силе Тань. Я с радостью помолюсь за вас и вашего сына, если вам так будет спокойнее. Скажите только имена моему келейнику, – эргр показал на топтавшегося в отдалении служку, – он запишет, и, как приедем в Эгироссу, я немедленно отслужу.

Тут господин Дин чрезвычайно умилился духом, упал на колени и ухватил Иная за край платья. Горячо воскликнув: «Благодарю вас, эргр Инай!» – господин советник от переполнявших его чувств, кажется, даже разок стукнулся лбом о брусчатку двора, рассуждая про себя, что давненько ему не приходилось разыгрывать дурака.

Эргр Инай привык к подобным изъявлениям благодарности, и потому совершенно равнодушно отнесся к тому, что в замшевую кисточку на его сапоге Дин незаметно воткнул специально созданную для подобного употребления двуусую булавку. Попав на ткань, дерево или иной нетвердый материал, хитрая булавка становилась совершенно незаметной и впивалась намертво, не поддаваясь выковыриванию ни зубочисткой, ни щеткой, ни иглой, ни кончиком стила. Извлечь ее обратно можно было только человеческой рукой.

Что ни говори эргр Инай, а было у Дина чувство, что двуусая булавка, оставленная в Большом Улье государем – штучка непростая и непустячная. «Посмотрим теперь, кто сильнее, – думал господин Дин, покидая монастырь, – Инай или колдуны, в которых мы не верим. Узнать, бывает ли колдовство на свете, в самом деле было бы любопытно…»

Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что, после расставания с господином Дином, эргр Инай ощупал край подола там, где за него хватался советник. Булавок он не нашел и поэтому принял Дина за того, кем тот хотел казаться: за суеверного невежду.

 

Глава 2

Часть дела Джу вынес за пределы префектуры в обед, когда подобревший от стаканчика вина Аглар разрешил ему ненадолго отлучиться домой. Другую часть он, исхитрившись, снова разместил за голенищами сапог и под одеждой. Джу как раз вернулся на свое место и сел ждать отсутствующих по каким-то причинам старших товарищей, когда порог проходной комнаты переступил сам господин префект, в «свиту» которого где-то позади затесался и Аглар в том числе.

Джу, пока без особого интереса листавший Помогаевы показания по афере с фальшивым золотом, встал и поклонился, придержав за пазухой остаток краденых бумаг.

Господин префект слегка кивнул в ответ.

– Так где вы хотите повесить светильники? – вопросил он интенданта.

Интендант пустился в объяснения. Префект слушал его некоторое время, изображая на лице крайнее внимание к подробностям рационального освещения рабочих мест сотрудников среднего следственного звена. Потом Джу вдруг поймал на себе его задумчивый взгляд.

– А что, господин Аглар, – внезапно прервал свою хозяйственную деятельность префект, – как справляется ваш новый помощник? Какие он делает успехи?

– Он… э-э… он весьма добросовестен, – растерялся Аглар, врасплох застигнутый резкой сменой начальственного внимания.

– Добросовестен? – префект критически приподнял бровь. – Ну что ж… Пусть продолжает в том же духе. Очень мило с его стороны. Быть может, получит за добросовестность награду на Небесах. – Тут господин префект значительно посмотрел на Джу: – Только запомните, господин Джуджелар: добросовестным способен быть любой болван. В них наша префектура недостатка никогда не испытывала. Зато в гениальных мастерах сыска недостаток у нас велик. – Господин префект выдержал паузу и добавил: – Я буду рад, если ваше образование в «Каменных Пристанях» продолжится. Соберите документы и доучитесь хотя бы заочно. Ваше общественное положение и ваши способности позволяют вам это сделать.

С этими словами Третий префект важно кивнул сопровождающим, прошествовал через помещение и исчез за предупредительно распахнутыми для него Марашем другими дверьми.

Аглар остался. Он вытер манжетом мгновенно вспотевший лоб и поманил Джу рукой.

– Бросай бумажки, вечером прочтем. Пойдем отсюда. Посольство пора встречать.

Столицу Нэль видел не впервые. Он познакомился с этим городом еще будучи на Бенеруфе. Он знал названия улиц, границы префектур, острова, мосты, дворцы и каналы. Просто раньше Столица появлялась перед ним без долговременного ожидания, все происходило намного проще – в виде карты или небольших видеофрагментов. Сейчас взгляд на нее получил перспективу.

Первыми показались маяки. Потом, на самом берегу залива, город-спутник, Порт Тарген, – портовые склады и прибрежные кварталы, с расстояния в несколько морских лиг похожие на нагромождение желтоватых и белых кубиков. Наконец, как и полагается здесь красавице – позволяя рассмотреть себя не сразу, – в месте, куда, соединенная с заливом системой шлюзов, уходила сеть судоходных каналов, появилась сама Столица, административный и торговый центр империи Тарген Тау Тарсис.

Для Та Билана город был огромен. Вместе с Портом он насчитывал более миллиона жителей. За зимний год, что за Столицей велось наблюдение, Порт посетило около пяти тысяч различных судов, да и сейчас в гавани было тесновато. Корабли швартовались у причалов вплотную, борт к борту.

Парусник «Звезда Морей» некоторое время провел на внешнем рейде, ожидая разрешения войти в порт. Потом прошел горловину бухты и медленно двинулся по узкой полоске воды, не занятой другими судами, к причалу, указанному ему при помощи зеркальных сигналов. С попутным ветром он прибыл в Столицу немного раньше намеченного срока.

На палубе, окаченной забортной водой и надраенной до блеска, выстроились все пассажиры «Звезды». Ради представительности и хотя бы внешнего соответствия их экспедиции статусу посольства, Фай распорядился всем быть в летной форме, с регалиями и знаками отличия, у кого какие есть. Весь путь до Столицы между таргским черно-серебряным флагом и зелено-золотым вымпелом арданского генерал-губернатора красовался желтый флаг Нижнего Мира Тай.

Фай поднялся на капитанский мостик и наблюдал за прибытием в Столицу свысока. Кажется, он волновался.

Что же касается Нэля, то тот почти не чувствовал торжественности момента. Все происходило словно во сне и как будто не с ним. Состояние это Нэлю стало уже привычным. Все равно как если бы он снова отсматривал снятые спутником величественные строения, прослушивал записи чьей-то речи или следил за мельтешением нечетких тел и лиц на видеоэкране. Самого его здесь не было. Даже Танай разбудил его лишь на несколько минут – совсем краткое время, недостаточное, чтобы опомниться.

Между высшими руководителями этой страны велась оживленная переписка посредством крылатых посланников, а «Звезда Морей», хоть и не делала остановок в пути, тем не менее, сообщалась с берегом при помощи кодированных сигналов зеркалом или огнем всякий раз, как попадала в пределы видимости порта. Значит, об их ожидаемом прибытии давно должно быть известно и императору, и всем властям города. Фай даже говорил, что им подготовлена специальная встреча. Говорил с некоторым сомнением, потому что не знал пока, что это для них означает, хорошо это или плохо.

Нэля тронули сзади за плечо. За спиной у него стоял Танай.

– Я хотел поговорить с тобой на прощание, – сказал он. – Давай отойдем в сторону.

Понятие «в сторону» на полной пассажиров и матросов палубе парусника, совершающего маневры, было весьма относительно. Оно означало отойти от одних людей и приблизиться к другим. Нэль с Танаем так и сделали.

Взгляд Таная, обычно открытый и исполненный дерзости и веселья, на этот раз обращен был Нэлю под ноги. В руках Танай смущенно вертел кисточку своей черной, как смоль, косы. В общем, выглядел и вел себя помощник штурмана необычно.

– Я хотел тебе предложить… не уезжать со своими, – проговорил Танай. – Я хотел попросить… Выходи за меня замуж, Нэль. У моей матери есть домик в Арденне. Я иногда ухожу в море надолго, но она добрая женщина и тебе не будет там плохо. А если ты захочешь, я брошу мореплавание и займусь чем-нибудь другим. Оставайся со мной, Нэль.

Нэль покачал головой.

– Почему? – полушепотом спросил Танай.

Нэль пожал одним плечом.

– Но ты ведь и не ждал, что я соглашусь, – ответил он. – Я нахожусь на военной службе и не могу бросить ее по собственному произволу. Даже если бы у меня было такое желание. А у меня его нет. Да и ты не знаешь, чего просишь. Быть может, я совсем не тот человек, как думается тебе. К тому же… я замужем, Танай.

Изумрудно-зеленые глаза Таная погасли.

– Прости, – сказал он. – Но спросить я был должен.

Нэль кивнул:

– Прощай, Танай.

Помощник штурмана, не ответив, развернулся и быстрым шагом направился к своему месту близ рулевого. Нэль проводил его взглядом, хотел перейти ближе к борту и, сделав шаг, натолкнулся на Маленького Ли.

– Чего хотел от тебя этот тип? – поинтересовался Ли.

– Чтоб я стал его семейным партнером, – сухо отвечал Нэль.

Ли захлопал глазами и уставился вслед Танаю.

– Интересно, как он себе это представляет, – задумчиво проговорил он. – Как они вообще это делают?

Нэль сказал:

– Так же, как и ты. Можешь поверить мне, Ли. Ничего нового. – И пошел прочь.

Маленький Ли остался стоять с открытым ртом.

По-летнему яркая и солнечная погода установилась в этом году рано. Было тепло, легкий ветерок со стороны залива шевелил молодые листочки на деревьях и мягкую бахрому озерной травы дикуши, обрамляющую старые пруды недалеко от Большого Улья.

Аглар и Джу расположились на берегу пруда под тополями, на упавшем стволе старого дерева, устроенном теперь вместо парковой скамьи. Им выпал последний участок пути посольства. Городская стража обеспечивала охрану самой процессии. Войско Порядка и Справедливости несло ответственность за общее спокойствие на улицах во время переезда посольства из гавани в Большой Улей.

Шан оказался прав, занятие это было неимоверно скучное. Угол тихий. Нет ни лавок, ни питейных, ни постоялых дворов. Вся Песочная улица – лишь несколько больших пустых домов, вроде Большого Улья, выстроенных в ряд. Хозяева-северяне проводили в них зиму, а на летний год уезжали в свои поместья следить за хозяйством. По другую сторону улицы, за канавой, обеспечивающей проточность прудам, располагался парк. Зимой тут было весело. На пруды горожане ходили кататься на коньках, в парке строили снежные горы и ледяные фигуры, устраивали фейерверки и гуляния. Словом, было за чем последить. А летом порядок и спокойствие соблюдались здесь сами собой.

Сейчас на другом берегу пруда паслась коза, и седой морь с длинным загнутым клювом, поджав одну ногу, ловил в мелкой воде выводящих рулады лягушек.

Если бы не жгущие Джу сквозь рубашку ворованные бумаги, он бы обрадовался поводу побездельничать. Просто посидеть в тени под деревом и послушать лягушачье пение – удовольствие, которое нечасто ему выпадало. Но нетерпение ворочалось внутри пойманным в банку ужом, завязывалось в узел, развязывалось, бессмысленно ползло по кругу, томилось, просилось на свободу. Наблюдать его извивы в себе Джу было тяжко.

Посольство не ехало, хоть плачь. Даже Аглар, не опомнившийся еще от разговора с префектом, не приставал с поучениями. Можно было прислониться к тополю и досмотреть те кусочки снов, на которые не хватило времени утром. Или помечтать о том, что через два дня в театре опять пойдут представления и Джу сможет полюбоваться на свою певичку. Или нет, о том, как он не пойдет в театр, а на те деньги, что платят в кассе за вход, купит соседке крашеные костяные бусы, и она сразу станет покладистой и доброй. Все ж лучше полушка в руке, чем золотой в чужом кармане…

Но Джу ничего на ум не шло из-за этой затеи с родительским делом. Он не мог отвлечь себя ничем. Ломал голову: как разобраться, как навести порядок в запутанных листах? Из того, что он успел просмотреть, общей картины не складывалось ну никак. Что положить в начало дела: пожарную сводку с холма Вальялар, показания каких-то наемников Валахада, что они вообще тут ни при чем, а просто мимо шли, справку из налоговой инспекции, что с денег, получаемых матерью Джу от его отца, она, как официальная содержанка, исправно платила налог?

У Джу душа чесалась достать бумаги прямо здесь и начать их раскладывать. Если бы Аглара не было рядом, он так бы и поступил, наплевав на все посольства.

Еще Джу испытывал настоятельную потребность встретиться с советником Дином или дядей Волком. К Волку поехать было можно без всякого повода – все-таки он родственник. Но ведь не Волк сказал ему про государево участие в смерти его родителей. А для свидания с господином Дином повод был необходим. Хотя бы формальный.

– Если ты вздумаешь выслуживаться за мой счет – тебе это боком выйдет, – ни с того ни с сего вдруг сказал Аглар. До этого момента он так же, как и Джу, был глубоко погружен в собственные размышления.

– Что вы имеете в виду? – встрепенулся Джу.

– То самое, – буркнул Аглар. – Ты с чего вино сегодня притащил? Тебя разве просил кто? Почему префект мне вдруг вопросы задавать начал? Мое счастье, что я чуть-чуть только выпил, и счастье Шана, что его при этом разговоре не оказалось вовсе. Но если ты захочешь подставить меня или его – предупреждаю: в нашей префектуре тебе не работать ни дня.

Если бы у Джу не лежало за пазухой дело и если бы он не помнил уже, что решил сегодня быть добрым, он бы немедленно вспылил, и кто знает, чем бы все кончилось. Потому что подобными обвинениями в адрес высокорожденных запросто не бросаются. Но по сравнению с уловом, который Джу с утра вынес из архива, мелочные подозрения Аглара показались ему такой ерундой, что он только скривил губы.

– Я могу вас успокоить, господин Аглар, – отвечал он. – Для того чтоб вас подставлять, вы слишком мелко плаваете. А угрожать мне впредь не нужно. Уличить вас с Шаном в пьянстве, взяточничестве или пренебрежении служебными обязанностями не составит мне труда, но и не прибавит чести.

– Какая твоя честь, курица ты мокрая? – хмыкнул Аглар. – Не говори о том, чего не смыслишь. Чести у нас с тобой поровну. Я такой же высокорожденный, как ты, верней, такой же полукровка. Только мой скот папаша не дал мне родового имени, чтоб я не вздумал претендовать на наследство. А твой не был дальновиден.

– Вы мне завидуете, господин Аглар? – удивился Джу. – Спасибо. Вы первый человек в моей жизни, который оказался на такое способен.

Аглар дернул щекой и отвернулся. Потом, через какое-то время, слегка хлопнул Джу ладонью по плечу.

– Ладно, забудь, – сказал он. – Я не хотел тебя обидеть. Так, подумалась ерунда какая-то. Не очень мне легко в последнее время живется…

Джу потянуло на откровенность:

– Знаете, господин Аглар, я рос в монастырском приюте у Молчальников. И мне запомнилось с тех пор, что человек должен быть добр, чтобы добро к нему возвращалось. Когда мы с вами заходили вчера в храм, я снова слышал то же самое. Вот я и решил помочь Шану.

Аглар кисло ухмыльнулся.

– Джу, не верь всему, что говорят попы. Они-то сами собственным советам следуют мало.

– Но если они не делают, кто-то ведь все равно должен.

– Экое ты дитя. Глупое и неиспорченное. В другой раз, когда захочешь помочь Шану, – не давай ему ни гроша, даже если он тебе нож к горлу приставит. Понял?

Джу вздохнул. Аглар вдруг схватил его за рукав:

– Едет кто-то. Посмотри, все ли наши на местах?

Джу вскочил на бревно. Десять человек должны были следить за порядком на подходах к Большому Улью. Аглар отвечал за них, как десятник.

– Семерых вижу, трое должны быть за углом. Только это не посольство, господин Аглар.

Со стороны перекрестка Песочной и Рытой улиц к Большому Улью приближалась небольшая процессия, во главе которой бок о бок ехали два человека: один – огромный и толстый, совсем без шеи – круглая, как пивной котел, башка с выпирающим из расстегнутого ворота подзобком лежала сразу на широченных плечах, – он был так тяжел, что лошадь с трудом несла его; другой – одет в изысканно-модный кафтан цвета вишни с двойными рукавами и с хорошо знакомой Джу маской белой рыси на плече.

– Господин Аглар, – дрогнувшим голосом проговорил Джу, – мне нужно поговорить вон с тем человеком. – Он показал на белую маску. – Очень нужно.

Аглар привстал, чтоб рассмотреть, кого Джу углядел, и присвистнул.

– Ты уверен, что не перепутал его с кем-то? Это, если не ошибаюсь, его превосходительство тайный советник государя, господин Дин Дамгадан.

– Да, я знаю. Можно я к нему подойду? – Джу уже готов был сорваться с места.

– Стой! – велел ему Аглар. – О чем ты хочешь с ним говорить?

– По личному вопросу.

– Даже думать не смей. Ты на работе. Ты делаешь свое дело. Он тоже. Господин Дин встречает посольство. Если он посчитает нужным, он сам с тобой заговорит.

– Но это приятель моего дяди!

– А мне какое дело? Нагоняй за то, что ты бестолково шляешься и отвлекаешь занятых людей, будет не твоему дяде, а мне.

Джу опустил голову.

– Ну хорошо, – сказал Аглар. – Давай подойдем и встанем возле ворот. Когда он поедет обратно, он, может быть, сам тебя заметит.

Господин Дин был вне себя из-за творящихся на свете безобразий. Мало того, что он в жизни не видал подобного посольства. Так чертовы арданцы, которые привезли иноземцев в Столицу, еще что-то не поделили между собой, и в порту при их появлении произошла неприятность.

«Звезда Морей», здоровенная дура с мачтами высотой чуть не в три сотни локтей, – наверное, самый огромный корабль из выстроенных на военных верфях Диамира в последние годы, – вильнув в сторону на траверсе дальних причалов, снесла бортом четыре кормы у арданских же купцов. Разумеется, «Звезде Морей» ничего не сделалось от такого маневра, чуть поцарапалась краска и попортилась золоченая резьба на гладком лакированном боку, но вот одно из пострадавших судов начало тонуть, да и переполох в порту сделался немалый.

Дин ничего не смыслил в мореплавании, но тут даже он понял, что происшедшее – не случайная ошибка, а наоборот, злой умысел. Виновного арданцы схватили сами. Мнения – виноват он или нет, сам он это сделал или кто-то другой, и зачем вообще это было нужно, – как водится у арданцев, немедленно поделились на несколько течений. Едва «Звезда Морей» причалила, как с воды, суши и соседних судов ее окружили пострадавшие и любопытные, и поднялся такой крик на ужасном колониальном диалекте, что через сотую часть стражи голова у Дина уже звенела, словно пожарный колокол.

К чести посольства надо сказать, что оно на протяжении начавшегося бедлама и до времени, пока портовая стража не разогнала и не заставила так или иначе замолчать всех наблюдателей и участников событий, безобразиями не интересовалось и никакой деятельности не предпринимало. Напротив, эти люди выстроились на палубе в линию и стояли, не шевелясь, будто каменные. За таким поведением Дин сразу распознал военных, привычных к дисциплине. В административном плане это было для него очень удобно. В плане политическом – наоборот. Нет занятия тупее и бессмысленнее, чем вести с вояками какие-либо переговоры. Их не убедить, что он, Дин, действительно знает, о чем говорит, и им следует поступать по его советам, а не так, как им кажется умным.

Когда стараниями портовой стражи и при содействии войска Порядка и Справедливости Портового округа на причале и вокруг установился шаткий порядок, Дин обменялся рукопожатием с возглавляющим посольство официальным лицом и пригласил его ступить на землю Тарген Тау Тарсис.

Советник Дин произносил протокольные вежливые фразы, а краем глаза привычно отмечал детали. Одеты все одинаково и довольно просто: штаны и короткие куртки из неизвестной Дину черной ткани с легким шелковым блеском; высокие ботинки на толстой подошве, вместо шнурков или пряжек на них – застежки из матово-серого металла; знаки отличия в виде нашивок, но не слева на воротничках, как принято в Таргене, а на плечах, с обеих сторон они выглядят одинаково; кое у кого золоченые бляшки на груди или шевроны на рукавах, но меленькие, малозаметные. Лица попадаются разные. Основной тип близок к южному – арданскому или даже птоорскому: темные волосы острижены по плечи или чуть короче, слегка смугловатая кожа, широкие скулы, наружные уголки темных глаз немного приподняты к вискам. Но попадаются среди них и светловолосые, почти рыжие, с бесцветными глазами и бледной кожей.

Еще господин Дин мог бы побиться об заклад, что кое-кто из них бабы, хотя и стремятся это скрыть. Что за страна такая, где женщины стоят в одном строю с мужчинами, Дин понятия не имел. Среди цивилизованных народов подобное бывало лишь в глубокой древности, когда жизнь не баловала женщин выбором: вышивать ли любимым платочки или драться за жизнь собственных детей. Но посланцы не казались похожими на людей, находящихся в безвыходном положении. Наоборот, судя по сумасшедшей сумме золотом, уплаченной ими за ничего не стоящий остров Бо, положение их было в некоторой мере даже завидным. Если только у них имелось во владении еще хоть что-нибудь, кроме золота…

Их народ назывался таю. Имена таю на первых примерах показались Дину простыми, односложными и почему-то сочетались парами. Господина посла звали Фай Ли, помощника посла и одного из переводчиков – Ли Фай. Если среди чужеземцев попадался какой-нибудь Сао Ши, то неподалеку непременно появлялся и Ши Сао. Дин порадовался, что запоминать будет просто. Но когда назвал свое имя второй переводчик, господин советник чуть не вывихнул язык, пытаясь повторить «Натаниэль Лаллем». Лаллем Натаниэль, к счастью, Дину представлен не был, и ломать язык повторно ему не пришлось.

– Простите, но ваше имя я запишу, – извинился Дин. – Иначе я буду путаться.

– Ничего страшного. Можете называть меня просто Нэль, – улыбнулся одними губами молодой таю.

Кроме имени Натаниэль Лаллем поразил Дина двумя другими обстоятельствами. Во-первых, он очень хорошо говорил по-таргски. Намного лучше Ли Фая. Во-вторых, при почти белых, с легким золотистым отливом волосах, у него были яркие карие глаза – сочетание крайне необычное не только для Таргена, но, по-видимому, и для чужеземцев, потому что подобных ему Дин среди таю не заметил.

Впрочем, в том, чтобы разглядывать переводчиков, Дину пользы было мало. Столкновением арданских судов проблемы не ограничились. Выяснилось вдруг, что таю не ездят на лошадях. Потом – что у них странный багаж. Большие металлические ящики. Очень тяжелые. Перетащить их на берег и погрузить на телеги – трудная и долгая работа. Что покинуть свое имущество под присмотр грузчиков и извозчиков, а самим отправиться в Большой Улей, они позволить себе не могут. Что они не желают присутствия на территории своего проживания никого из посторонних. Ни домовая, ни дворовая прислуга им не требуется. Обеспечить нужно лишь доставку пищи и какое-либо сообщение с властями. И, самое главное, – что с Дином им говорить, в общем-то, не о чем. Им нужен государь. Лично. Во всяком случае – пока так считается. А там видно будет.

Дин планировал встречу и последующие за ней события немного иначе. Видя, что господин посол со своими людьми вплотную занялись багажом, Дин доверил представлять интересы Таргена двум младшим советникам, а сам отправился в Большой Улей. Он еще раз обошел отмеченные государем комнаты. Пыль везде вытерли, мебель, паркет, оконные рамы и двери привели в порядок. Все булавки были на своих местах, кроме похищенной Дином. Толстенный представитель муниципалитета, заменявший в Большом Улье управляющего, был еще раз категорически предупрежден, что, если не расселит постояльцев в указанном порядке и согласно составленному Дином списку с именами – лишится должности.

Казалось бы, ничего особенного не случилось. Не Дину было удивляться вывертам иноземных послов. Господин советник хорошо знал работу, которой занимался, и не сомневался в собственных силах и дипломатических способностях на тот случай, если возникнут непредвиденные осложнения. Информации у него не меньше, чем у некоторых, а в каком-то смысле даже побольше. Но на душе у Дина было неспокойно. Сначала ему казалось – из-за того, что он не знает подоплеки того небольшого кораблекрушения, сопровождавшего прибытие посольства. Происшествие было по меньшей мере странным. Он разослал своих людей для тихого выяснения всех обстоятельств. Потом Дин подумал и понял, что дело не в этом. И не в том, что ему сильно не нравятся булавки. И даже не в том, что он понятия не имеет о каких-то там таю, а они в это время прекрасно говорят по-таргски. Просто что-то меняется во всем мире и в его жизни тоже. А человек не всегда сразу видит, что сулят ему перемены. Советник Дин многое отдал бы, чтоб быть уверенным в завтрашнем дне.

И вообще, очень похоже было на то, что господин Дин в данный момент бестолково суетится, словно самый простой смертный. Делает лишние движения. Наверное, скверная усадьба как-то особенно влияет на него. Иначе – чем объяснить всякие неприятные состояния, которые случаются с ним, стоит ему только попасть за ограду?..

Господин Дин велел подать лошадь и поспешил обратно в порт.

Случай был упущен. Советник Дин не пожелал разговаривать с Джу. Разумеется, он заметил, что Джу стоит у ограды недалеко от ворот. Но никаких вопросов Джу ему задать не успел. В ответ на приветствие Дин проговорил только: «А, здравствуйте, господин Джуджелар. Прекрасная сегодня погода, не так ли?» – посмотрел куда-то мимо Джу и пустил лошадь в галоп. Поскакал в сторону порта.

Лицо у господина Дина было при этом такое, будто его стукнули пыльным мешком из-за угла. Джу отнес это на счет чрезмерной занятости господина советника. Должно быть, ему и в самом деле вздумалось подойти не вовремя.

– Ну что, поговорил? – спросил Аглар, наблюдавший обмен любезностями.

– Поговорил, – кивнул Джу.

– Успокоился?

– Да.

– Вот и славно.

Они вернулись к пруду, и господин Аглар полез на старые шаткие мостки, чтобы почистить следы мела с одежды: заглядывая в сад усадьбы через свежепобеленную ограду, он нечаянно испачкался. К Джу Аглар подошел, помахивая полой кафтана, на которой расплывалось мокрое пятно. Снаружи побольше, на подкладке меньше.

И тут на Джу снизошло просветление. Он догадался, в каком порядке разложит перепутанные страницы.

Когда дело его родителей хранилось в свитке, деревянная катушка, на которую была намотана бумага, некоторое время лежала возле влажной стены. Несмотря на то, что у подобных свитков имелась лубяная обертка, неважные условия хранения нанесли документу непоправимый вред. Возможно, оттого и отсутствовало начало в деле, что первые несколько витков бумаги попросту сгнили. Однако чем ближе к центру свитка, тем меньше и незаметнее должны были становиться следы порчи. По размерам коричневых пятен на листах можно было попытаться определить, где начало протоколов, а где их окончание.

– Вы так и будете тут сидеть, пока посольство не приедет? – поинтересовался Джу.

– А что бы ты хотел?

– Сходить на суконные склады. Это здесь, недалеко. Я ведь вам сейчас не нужен?.. Архат Помогай промышлял раньше поддельным золотом. Он, правда, в тот раз попался со слитками, но новенький фальшивый пятиларовик уже декады полторы лежит у префекта на столе…

– Я и сам думал об этом, – вдруг воодушевился Аглар. Конечно, он врал. Аглар не посылал бы за делами Архата, если бы помнил их наизусть. Дознаватель посидел еще немного молча, и решил: – Знаешь что, Джу, побудь-ка ты здесь за меня. Сдается мне, ты прав, и на суконных складах есть что поискать. А с этим почетным караулом мы только упускаем зря время.

Идея нежданно пришлась Аглару по вкусу. Джу, правда, рассчитывал, что Аглар отпустит на свободу его. Ни на какие склады он идти не собирался. Просто очень хотелось немедленно начать разбирать страницы, и он не мог уже терпеть. Но и так, как получилось, тоже было неплохо. На самом деле никаких разумных выводов из предыдущего дела Архата Помогая Джу сделать не успел, да и прочитал совсем немного. Просто брякнул первое, что пришло в голову. Благо мысль выглядела правдоподобно.

Джу с нетерпением смотрел в спину Аглара, пока тот не скрылся за поворотом Песочной. Троих из младших соглядатаев господин Аглар захватил с собой. Джу немедленно извлек из-за пазухи свои листки, рассеял их в траве и начал сортировку. Прибытие посольства не сильно отвлекло его от этого занятия. Он только посмотрел, справляется ли со своими обязанностями городская стража. Пока посланники сгружали в пыль двора какие-то железные шкафы, все было спокойно. Скрипя колесами, одна за другой выехали за ворота Большого Улья пустые подводы. Убрался прочь толстенный дядька в сопровождении своих людишек. Солнце опускалось в кроны деревьев за прудами, и, когда в усадьбе не осталось никого из городских, а только приезжие, решетчатые кованые створки сомкнулись накрепко, отгораживая жизнь Столицы от жизни посольства. На ворота в несколько витков была наложена цепь с замком, а по верху беленой ограды чужеземцы протянули какую-то проволоку.

Аглар и не думал возвращаться. А рабочий день заканчивался. Джу решил, что может взять на себя ответственность, свистнул Агларовых людей, и они отправились назад в префектуру докладывать о выполненном задании.

Вечером господин Дин поехал не в Ман Мирар, где у него были покои, а в свой особняк в городе. Там его ждала важная посылка и письмо. В лубяном плетеном коробе сидели три красногрудых голубя из небольшого городка Ашьин в двухстах пятидесяти лигах от Столицы. До Ашьина почтовый голубь летит полторы стражи. А всаднику, чтобы преодолеть это расстояние, нужно ехать двое суток с переменой лошадей. Из Ашьина другой голубь летит в Ван-Вадум, из Ван-Вадума в Эрем, из Эрема в Гадассу, из Гадассы в Ияш, а из Ияша в Эш. Итого, с учетом, что ночью голубь спит, за двое суток конный курьер будет всего лишь в Ашьине, а крылатый – в самом Эше. Что же касается Северной армии, то, делая на марше по пятьдесят пять лиг ежедневно, как это записано в уставе кавалерийских войск, она дойдет из Гадассы до Ияша только через пять суток, из Ияша в Эш еще через семь – по горной дороге, если не встретит препятствий в пути. А ведь при помощи небольшой пучеглазой птички с охряной грудкой и сильными крыльями препятствия для армии так просто устроить…

Дин просунул палец сквозь дырочку в коробе и пощекотал горлышко одному из голубей. Птица испуганно гукнула, сторонясь непрошеной ласки. Дин накрыл короб платком и отдал его слуге, велев следить за почтарями пуще, чем за незамужней дочерью.

Письмо, которое, закончив с голубями, вскрыл Дин, было от Волка. Волк писал из Эгироссы, что кир Аксагор ничего не имеет против женитьбы императора на таргской женщине, но только в том случае, если ею не будет его дочь. Насчет всего остального, сообщал Волк, он встретил среди таргов согласие и единомыслие. Многие из них готовы повторить то, что сделали однажды. Для этого кое-кто из них вернется в Столицу, а другие, если и не приедут сами, то пришлют помощь.

Из-за того, что в дело посвящено уже большое количество людей, следовало завершить его как можно скорее. И упрямство кира Аксагора было тут совершенно не с руки. Где еще взять невесту, чтоб подходила государю и по происхождению, и, главное, по всем политическим раскладкам, Дин не знал. Он подумал: «Ну что я зацепился за эту свадьбу? Разве нет других способов выманить государя из Ман Мирара?» Посчитал чуток другие возможные способы, ни одного более верного не нашел и обеспокоился.

Вроде бы до этого момента все было правильно. Государь – человек с причудами. Исчезает иногда неизвестно куда без объяснений. Царский Город – самое лучшее место для таких исчезновений. Много людей для того, чтоб Аджаннар исчез там, не требуется. Спрятать его – есть куда. Он подпишет отречение от престола в пользу сына, а уж потом всем недовольным придется принять это как должное. Дина не волнует, что половина сторонников мятежа, и в том числе Волк, по убеждениям – явные республиканцы. Волка контролировать будет просто: вместо подписи императора Аджаннара в указе о назначении Волка Первым министром будет подпись императора Шаджаннара – одну черточку надо будет подставить сверху над именем. И пусть попробует тронуть тогда своего хозяина хоть пальцем. Бунт против единовластия северяне в Столице не поднимут потому, что им будет не до того. На границе таргских провинций встанет войско Внутренней Области, и таргам придется выбирать уже не между императором и республикой, а между своим законным императором и императором-куклой эшских таргов. Ну а уж потом дело Дина, как уладить неразбериху, если такая начнется. Сейчас главное – вывести взаимодействующие силы на начальные позиции. А переставлять фигурки Дин умеет…

Но вот ведь собака Аксагор, такое дело может загубить. И на уговоры нету времени – мельница уже вовсю вертится.

А еще сегодняшнее посольство. Надо было сформулировать, как он будет докладывать о нем государю.

Моментов, на которые следовало бы обратить внимание, было несколько. Во-первых, их несомненная воинская принадлежность. Во-вторых, их груз. По виду, по весу, и по заботам, которыми окружали таю привезенные с собой ящики, вполне можно было предположить, что для вылазки в Тарген ничего, кроме золота, они с собой не захватили. И, в-третьих, что меньше всего нравилось Дину, – их знания. Где Натаниэль Лаллем мог в совершенстве изучить таргский язык? Откуда у них карта Столицы? Возможно, это не единственное, что они знают о таргском государстве. В таком случае, давно ли они знакомы с Таргеном и каков характер их интересов здесь? Почему они знают о Таргене многое, а в Таргене о них не знают ничего? Не удалось идентифицировать их язык. Неясно их происхождение и место прежнего обитания. Они ведь не дикари и явились не с пустого места. Что заставило их искать поддержки в Столице? Откуда у них такие богатства, наконец? Нет, в самый раз Тайной страже заняться этими подозрительными гостями.

Дин расчертил лист бумаги на квадратики и стал рисовать позиции «Королевского войска». Позади скрипнула половица.

Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто идет. За пятнадцать лет Дин научился узнавать ее по шагам. Легкие руки легли ему на плечи. Продолжая рисовать маленькие фигурки, левой ладонью Дин накрыл гладившие его шею тонкие сухие пальцы.

– Устал? – шепотом спросила госпожа Каис.

Вместо ответа Дин повернул голову и тронул губами полупрозрачное запястье. Не прекращая своего занятия. Каис за его спиной едва слышно вздохнула. Прошелестели шелковые одежды, щелкнул пружинный замочек на дверях кабинета. И только тогда Дин поглядел через плечо в сторону, где скрылась его жена.

Пятнадцать лет назад никому не известный безродный сыскной десятник Дин Дамгадан совершил невозможное: женился на высокорожденной таргке. По любви. Госпожа Каис была моложе его на два года, но теперь выглядела лет на десять старше. Нет, Дин не раскаивался в том, что сделал тогда, отобрав Каис у ее надменного отца. Если речь идет о деньгах и положении в обществе, Дин дал ей во много раз больше, чем она имела у родителей. Ведь кроме высокомерия и фамильной гордости они не обладали практически ничем. Но любовь, которая помогла им проломить стену сословного неравенства, не выдержала испытания куда более страшного, нежели непомерная гордость древних северных династий.

Недаром всегда говорили, что у таргских женщин порченая кровь. Многие из них бывали бесплодны, многие рождали на свет мертвых или нежизнеспособно-уродливых детей. Но если уж маленький тарг выживал в первые часы после рождения, он оставался здоров и крепок до глубокой старости. Болезней тарги почти не знали.

После того как Каис трижды была неудачно беременна, Дин начал ее жалеть и немного побаиваться. Четвертого ребенка она выносила и родила. Но, видит Небо, лучше бы он умер недоношенным, как предыдущие трое. Дин готов был дать ответ перед Единым за подобные мысли о собственном долгожданном сыне. У него часто не хватало душевных сил просто зайти и посмотреть на сына, а от молчаливого укора в глазах Каис Дину становилось только хуже. Так, постепенно, год за годом, они становились друг от друга дальше и дальше. Она считала себя виноватой в том, что произошло. Он дал себе слово, что больше детей от этой женщины у него не будет. Та небольшая капля доверия и душевного тепла, которая еще хранилась между ними, была скорее данью привычке, чем каким-либо чувствам. Каис никогда не ревновала Дина, а ему ревновать жену к кому-либо – кроме несчастного полуслепого уродца, в одиннадцать лет едва способного промычать несколько слов, с трудом передвигавшегося в пределах небольшой комнаты и постоянно там что-то бьющего и роняющего, – не имело смысла.

Дин задумался. А ведь Каис его ждет. Не ложиться же ему спать в кабинете. Он представил, как тянутся обнять его тонкие прутики-руки с синюшными ногтями, как вздымается в приступе страсти цыплячья грудная клетка, а под суховатой, словно пергаментной кожей взглядом можно пересчитать все кости. Первый раз в жизни ему стало неприятно при воспоминании о жене. Что-то она совсем сдала за прошедший зимний год, думалось ему. Конечно, заботы о больном ребенке никому не пойдут на пользу, но нельзя же доводить себя до полного измождения…

И все-таки он взял светильник и пошел в спальню на второй этаж. Раз уж приехал на ночь глядя, лучше не обманывать ожиданий.

Ему вспоминался хорошенький переводчик с невозможным именем. Как выяснилось к вечеру – подлинная причина кораблекрушения. Милая мордашка, стройные ножки. В округлых, слегка широковатых для женщины плечах чувствуется сила крепкой деревенской девушки. Такая даст оплеуху – забудешь, зачем к ней подошел. И очень красивые глаза. За них можно не только корабль разбить. Сокровище, а не девка. Жаль, что чужая. Но если представлять себе ее вместо Каис, можно оставаться довольным жизнью. Хотя бы эту ночь.

 

Глава 3

Из-за огромного расстояния в тысячу двести лиг, лежащего между Столицей и Ияшем, шпионская сеть в савр-Шаддате действовала ненадежно. Проверить поступавшие оттуда официальные доклады не было никакой практической возможности. Торговые караваны и одиночные путешественники привозили новости месячной давности, а короткие письма, доставленные голубиной почтой, зачастую носили противоречивый характер и являлись отражением всего лишь чьих-то личных впечатлений, подверженных таким влияниям, легко сказывающимся на их правдивости, как взятка, угроза или непроходимая глупость отправителя.

Тем не менее, по скудным и отрывочным сведениям, что доходили из Ияша, можно было догадаться, что савр-Шаддат готов к войне. Новый саврский князь и новый ияшский наместник по-старому не уживались друг с другом. Князь открыто называл наместника имперской собакой, но, поскольку в распоряжении наместника были правительственные войска, дальше оскорблений дело пока не продвигалось. Наместник терпел наглость князя, однако кто знает, насколько крепко его терпение.

Некоторые секретные агенты сообщали, что при княжеском дворе царит опасное вольнодумие, князь вступил в соглашение со Свободным Легионом Внутренней Области, и Легион уже совершил налет на один из приграничных районов савр-Шаддата и даже уничтожил таможню, на которой взимались пошлины с проходящих вглубь страны товаров. Будто бы после ухода Легиона обратно в горы крестьяне и пастухи на пограничье взбунтовались против князя, но тот послал ловкого человека, утвердившего простаков в мысли, что винить следует только наместника, войско под руководством которого не защитило мирных жителей. Что будто бы по ту сторону гор, которые разделяют Тарген и Внутреннюю Область, собралась бесчисленная армия, и имперские власти в Ияше приведены тем в огромное замешательство. Наместник напуган, но не торопится просить помощи в Столице, потому что в случившемся могут обвинить его. Он пытается уладить все собственными силами и не оставляет надежду, что конфликт с Внутренней Областью не перерастет из обычной пограничной свары в более значительный конфликт.

Другие агенты утверждали, что в савр-Шаддате не случилось еще ничего такого, чего не случалось бы при государе Аджаннаре в прежние годы. Наместник с князем не поделили чьи-то взятки, но сцепиться из-за них открыто не позволяют приличия. Крестьяне и пастухи весной всегда недовольны властями, потому что в это время года им голодно и холодно, а Свободный Легион – это никому не подконтрольные бандиты, чуждые политических влияний как со стороны саврских князей и наместников, так и со стороны правителей Внутренней Области. Вторжения из Внутренней Области опасаться не следует, поскольку граница хорошо охраняется, и господин наместник, узнав о возможной угрозе, принял дополнительные меры – велел строить земляные валы на горных дорогах и перевалах. А из мелких разбойничьих налетов вряд ли разгорится настоящая война.

Хотя на самом деле нечто такое, чего не случалось при государе Аджаннаре в прежние годы, на этот раз все же произошло. За Та Биланом следили с орбиты, а господин Фай Ли привез в Столицу целый исследовательский комплекс, ориентированный в том числе и на работу со спутниками. Государь теперь не имел возможности лично отправиться в Ияш и выяснить там подлинное положение дел.

Он мог закрыть модуль камуфлирующим полем так, что заподозрить в нем летательный аппарат будет невозможно не только с орбиты, но и непосредственно стукнувшись об это поле лбом. Но скрыть тепловой след в атмосфере, оставленный пятитонным телом при более или менее скоростном полете, возможно было лишь забив телеметрию чужих спутников своим сигналом, транслирующим спокойную и мирную картинку. А государь пока не настолько хорошо знаком был со спутниками таю, чтобы проворачивать с ними подобные фокусы. «Крепость» и все, что к ней относилось, он намерен был во что бы то ни стало сохранять в секрете. А та мелкая шпионская техника, что была у него в наличии, годилась для сбора данных в общем, но никаких конкретных плодов в деле тайной дипломатии не давала. Для получения четкого результата нужно было заводить целый штат по обработке и фильтрации полученных сведений. Обнаружить построенную в боевой порядок армию государь мог – но только в тот момент, когда эта армия действительно выступит в поход. Сидеть сутки напролет за анализом информации ему было не по возможностям.

Поэтому государю пришлось действовать так, как казалось правильным из Столицы. Он отдал распоряжение отборным частям лучников и латной кавалерии Левого Крыла Северной армии передвинуться в Ияш для помощи наместнику в поддержании порядка. Что же касается саврского князя, то он еще двумя днями раньше должен был получить приглашение от государя прибыть в Столицу для пояснения ситуации в савр-Шаддате. Но ответа от него пока не поступало.

Весьма приятный человек, по распоряжению государя занимавшийся обеспечением для посольства таю всяческих удобств, господин тайный советник Дин Дамгадан, проявил о чужеземцах заботу и вечером прислал для Фая свод имперских законов с комментарием и подробное описание всех придворных церемоний. Фай с Маленьким Ли провели всю ночь над изучением этих документов. Рано утром господин Дин появился собственной персоной. Он привез деньги на текущие расходы и какие-то важные сведения лично для Фая.

О чем они говорили, не знал даже Маленький Ли. Фай, кое-как объяснявшийся по-таргски, решил вести предварительную серию переговоров сам, и услал Ли куда подальше, дав ему, впрочем, денег. Ли воспользовался моментом и собрал делегацию для выхода в город. Сходили они удачно. Принесли несколько больших корзин с едой, вино в пузатых кувшинах, какие-то безделушки, говорящую птицу и несколько длинных красивых ножей. До самого Большого Улья по улице за ними бежала ребятня, а Ли хвастался, что уже завел на рынке знакомства.

На Нэля снова напала черная меланхолия. То он начинал думать, какой же дурак Танай, и на что надеялся, устраивая представление в порту, то – о том, что дурак в первую очередь он сам. Потому что если хочешь распространить новость по всему свету – поделись ею с Маленьким Ли, и это самый верный способ.

Фай ничего не сказал Нэлю о его поведении. Он бесился молча, Нэль умел замечать это по его лицу. Фай делал вид, что брата не существует на свете. Нэль решил платить Фаю тем же, опять ничего не делал, прогулял завтрак, не пошел с Маленьким Ли в город, хотя тот его приглашал. Выйти за ворота усадьбы ему очень хотелось, но идти в одиночку он боялся, а компания Ли его не устраивала.

Работа в Большом Улье кипела вовсю. В правом флигеле усадьбы монтировали лабораторию, на крыше ставили антенны для спутниковой связи и разворачивали тонкую пленку солнечных батарей, собирали из блоков энергостанцию, проводили сигнализацию на двери и окна, устанавливали приборы слежения и защиты. Нэль скучал. Деваться ему было некуда. В технике он ничего не смыслил, идти помогать Фаю не собирался. В конце концов он нашел себе какое ни на есть занятие. Залез на корявое раскидистое дерево, что росло возле ограды, устроился в развилке и стал обозревать оттуда доступную взгляду часть города.

Свой разговор с советником Фай закончил к полудню, и немедленно объявил общий сбор в церемониальном зале усадьбы. Нэль не получил персонального приглашения, поэтому остался на своем наблюдательном пункте. И чем дольше он там сидел, тем сильнее обижался на Фая. Не то чтобы у него действительно была для этого веская причина. Меру собственной вины он осознал хорошо. Нет. Просто после происшествия в порту чувствовал он себя довольно мерзко. И без всякого Фая.

В доме позакрывали все окна и двери. Как будто разговор на языке таю здесь кто-то мог подслушать и понять. И у них началось секретное заседание. Нэль примерно представлял, о чем там может идти речь. Как обмануть Лала, обманувшего всех их.

Нэль совершенно расстроился. Не хватало еще, чтобы его и здесь держали за предателя. Жизнь давно шла ломаным путем, но ему уже надоело с этим мириться. Надо было что-то предпринять. Но что – он не имел представления.

Вдруг, в момент, когда ему стало особенно грустно, он увидел, что вдоль наружной ограды едет тот самый господин Дин со своими слугами, и все они смотрят вверх.

– Добрый день, господин… Нэль, – сказал государев советник, заставив светло-желтое верховое животное встать точнехонько под деревом. – Вам много видно оттуда сверху?

– Не особенно, – мрачно ответил Нэль, смущаясь своих покрасневших глаз.

– Но вы хотели бы увидеть больше, – предположил господин Дин.

– Конечно, – кивнул Нэль.

– Тогда спускайтесь, – рукой поманил Нэля советник.

– Как?

– Ко мне. Сюда, через ограду.

Нэль подвинулся по ветке в сторону Дина, но вдруг засомневался:

– А это можно?

– Да почему же нельзя? – рассмеялся советник. – Вам же интересно?

Он положил на шею животного поводья и протянул к Нэлю руки, давая, видимо, понять, что поймает, даже если Нэль свалится со стены ему на голову.

Нэль переступил через проволоку, на первое время проложенную по широкому гребню ограды, чтобы никто не влез в Улей снаружи незамеченным, был подхвачен Дином и оказался сидящим позади советника на крупе большого топчущегося на месте животного. Земля оставалась еще на значительном расстоянии внизу, и Нэль вцепился советнику в платье.

– Как вы посмотрите, если я отвезу вас пообедать? – поинтересовался Дин, при помощи пяток трогая свой транспорт с места.

– Только не быстро, – предупредил Нэль, перехватываясь за советника покрепче. – Совсем не смешно будет, если я отсюда упаду.

Как Джу ни торопился, а с чтением дела ничего не получилось – ни этим вечером, ни ночью, ни на следующее утро. Фальшивомонетчиков угораздило и в самом деле разместиться на суконных складах.

Ничего не подозревающего Джу, с легким сердцем спешащего с нудного поста в родную Третью префектуру сдавать дела, на половине пути встретил запыхавшийся вестовой с приказом срочно поворачивать в другую сторону.

Сгущались сумерки. Снаружи, со стороны Рыбного канала, за кирпичной стеной старых складов круглосуточно работала большая кузня в десяток горнов и наковален. Из-за ее шума на похожие звуки по ту сторону стены, производимые фальшивомонетчиками, никто не обращал внимания. По той же самой причине именно там под стеной собирались основные силы Приреченского войска Порядка и Справедливости.

Откуда ни возьмись из закопченных строений вынырнул Аглар, ухватил Джу за локоть и быстро проговорил:

– Вперед не забегай, позади не мешайся, под ноги мне не попадай. Твое дело смотреть и учиться, храбрость свою прибереги для другого раза. Значок переверни.

Джу поспешно переколол эмблему Третьей префектуры с внутренней стороны воротника на наружную.

Раздался сигнальный свист, вспыхнули факелы, и начался настоящий штурм. За каменную ограду складов Джу попал, пробежав вслед за Агларом по живой лестнице. Вскочил на чью-то согнутую спину, на плечи другого человека, оттуда на стену, и – вниз, в чертополох.

А дальше события развивались, словно в волшебном сне или в рассказе бывалого вояки: пока видишь или слушаешь – веришь, что так оно все и происходило. Опомнишься – враки. Сказка. На самом деле этого всего не бывает. Где же видано, чтобы пропащий пьяница Шан подошвой сапога остановил лезвие сабли, со свистом летящее на него, а увалень Аглар схватил за волосы и за пояс здоровенного детину и бросил его на старый сарай так, что сарай покосился, да и рухнул? Джу тоже успел кого-то ударить под дых и по загривку, кому-то, брошенному прямо под ноги, сцепить наручниками локти, потерять в суматохе Аглара, заметить его в распахнутых воротах одного из складов и броситься следом.

Подожженный стражниками сухой чертополох у стены ярко вспыхнул в самом начале вторжения, но быстро прогорел. Джу постоял несколько мгновений на пороге помещения, где пропал Аглар, привыкая после полыхания огня к темноте. Потом сунулся внутрь. На середине огромного склада возвышался чеканочный пресс. У той стены, на которую немного падал свет, стояли жаровни, блюда, реторты и всякие химические причиндалы, названия которых Джу не помнил, зато точно знал, зачем они нужны: для травления, амальгамирования, отгонки ртути и прочих уголовно наказуемых деяний. Аглар с каким-то человеком ходили вокруг станины пресса, не спуская друг с друга глаз. У Аглара в руке был позаимствованный в кузне металлический прут, у того, второго – кривой саврский нож с зубцами.

Появление Джу они заметили одновременно. Преступник с ножом бросился к выходу, Джу – ему навстречу, Аглар – наперерез. Вместо барсовых жил Джу завел при раскладном крючке цепочку, но для задержания она ему не понадобилась. Преступник сам споткнулся о металлически звякнувший мешок и свалился в скопление химической посуды. Поднялся на колено и ткнул ножом в подбежавшего Аглара, но ничего больше сделать не успел – Аглар лягнул преступника в челюсть, а Джу захлестнул ему шею цепочкой и затянул ее так, что негодяй хрюкнул и навзничь рухнул на кучу опилок. Джу перевалил его на живот, подцепил за спину руки и укрепил крючок. Что и говорить, Иль был вдвое ловчее Аглара.

– Тьфу ты, черт, – прошипел Аглар, роняя прут и прижимая ладонь к руке чуть выше локтя. – Держишь его?

– Держу, – сказал Джу.

– Поднимай. Да не души сильно. – Аглар сплюнул, шагнул ближе и вдруг со всей силы пнул в живот лежащего в опилках человека. – Вставай, сука.

С прикрученными к шее локтями подняться фальшивомонетчику было трудно, однако едва он, извернувшись, словно гусеница, попробовал исполнить приказание, как получил удар по голове и свалился обратно. Каблуком Аглар рассек ему скулу.

– Вставай! – велел Аглар и ударил снова. Руки у него были заняты, поэтому он бил только ногами. Заступаться Джу не смел. Аглар был сильно зол, и рукав его кафтана быстро намокал от крови.

Наконец, утомившись, наставник фыркнул и пошел прочь. Джу поволок еле шевелящегося и по-рыбьи хватающего ртом воздух преступника из темноты на свет.

Центральные ворота складов уже были растворены, из кузницы и недалеких домов набежали смотреть на творившееся у них под носом преступление жители Приречья. На тележке, запряженной двумя осликами, черным и белым, прибыл в качестве эксперта сам господин Кармараш, в честь эдакого праздника оторвавший свою задницу от табурета в префектуре. Восьмерых задержанных собрали вместе, подождали немного, пока приведут девятого, успевшего добежать до самого Рыбного канала, установили оцепление на территории и двинулись в обратный путь. Аглар остался давать Марашу пояснения. Вооруженных преступников попалось только двое. У прочих для защиты не было при себе даже зубочистки. Если негодяи и ждали полицию, то не сегодня – все их оружие оказалось свалено в углу склада с прессом, под соломой.

Шан по пути рассказывал Джу, что по вычитанной им где-то научной теории после пытки скукой у человека появляется тяга к разрушению, поэтому следом за тупым патрулированием улиц по-настоящему разогнать кровь совершенно необходимо. А так как дело кончилось победой, даже есть за что выпить. Что же касается Джу, то он предвкушал составление парочки рапортов – за себя и за Аглара, – допросы по горячим следам, новую беготню в архив и обратно, нудеж Мараша, что в документах грамматические ошибки и следует переписать сотню-другую листов от начала до конца. Поэтому болтовню развеселившегося Шана он поддержать не сумел. Заняться собственными делами судьба не сулила, и это было досадно.

Жизнь в Царском Городе начиналась, едва лишь светало. Дин попал на доклад одним из первых и откровенно выложил все, что думал о новопоселенцах острова Бо. Государь внимательно выслушал его и не задал ни одного вопроса. Тогда Дин осмелился спросить сам:

– Каков наш интерес в общении с ними?

– Если они желают помощи и покровительства – мы им окажем. Само собой, в разумных пределах. Пусть господин посол твердо решит к завтрашнему обеденному времени, чего именно он хочет. Я приму его в Серебряном павильоне для личной беседы. Официально вы мне представите его в тот же день половиной стражи позже.

Ага, подумал Дин. Океан потому велик, что и малыми речками не брезгует. У них есть золото, у нас есть то, что можно за золото купить. А значит, мы дружим с иноземцами. Однако для личных, да еще и предваряющих официальное представление бесед государь снисходил в редчайших случаях. Вернее, в тот единственный раз, что император имел с первосвященником энленского Эктла подобную беседу, официальная встреча не состоялось в связи с полнейшим их разногласием по взгляду на политику в северных землях.

Дин откланялся.

Прибыв в Большой Улей, Дин сделал так, как ему велели. Хитроватому посланнику Фай Ли он предложил три варианта развития событий.

Первый – окончательно вывести остров Бо из состава империи, сделать его самостоятельным государством и поддерживать со Столицей лишь дипломатические отношения. В этом случае цены на военную и продовольственную помощь, с учетом налогов, удваиваются, и никакой ответственности за безопасность жителей острова империя не несет, полностью предоставляя Бо собственной судьбе.

Второй – вернуть Бо в архипелаг Ходжер. Признать над ним власть Дома Джел и жить по ходжерским законам: заниматься рыбной ловлей, восстановить Башню оракула и снарядить или нанять корабль с людьми на охрану морских рубежей архипелага.

Последний, третий вариант, предполагал вхождение острова в состав империи на правах самостоятельного территориального образования, наравне с Таргским Севером, торговыми городами, савр-Шаддатом, Арданом, Ходжером и южными провинциями Икт. В этом случае гарантировалась продовольственная и военная помощь острову Бо, налог на торговые сделки значительно снижался, а по некоторым разделам уголовного, земельного и семейного права на жителей острова распространялся бы закон об экстерриториальности – то есть, только их собственные внутренние правила и установления. Правда, острову, вдобавок к самостоятельному руководству, полагался в таком случае наместник, но тонкости политических назначений можно обсудить лично с государем. В законах не сказано, что правитель острова не может быть одновременно и его наместником. Например, на Ходжере роль наместника исполняет сам Патриарх Дома, а в Ардане нет иного руководства, кроме генерал-губернатора, который одновременно и наместник, и правитель. Условия тоже просты: подпись на документе о своевременной уплате податей, мобилизация ополченцев в случае войны и жена-таю для государя, как залог подлинного объединения.

Отчего-то господин Фай Ли особо задумался над фактом женитьбы государя на таю. Спросил, нельзя ли обойтись без нее.

Дин пожал плечами. Это можно обговорить с государем, но женитьба – всего лишь формальность. Дань пятисотлетним традициям. Государь женился на саврской княжне, когда той едва исполнилось четыре года, и через два дня отослал ее домой. Со всеми женщинами из торговых городов брак по взаимному согласию был расторгнут через малое время после свадьбы, и девушки переданы ожидавшим их возвращения женихам. Закон о государевых женах – всего лишь знак взаимного уважения государя и имперских территорий. Это почетно, когда, подержав некоторое время женщину в своем доме, государь отдает ее обратно народу, воспитавшему ее. Ребенок этой женщины от следующего брака – как бы дитя государя, хотя носит другое имя. Конечно, государи в истории Таргена случались разные, но нынешний вовсе не придерживается буквального следования закону. Важно лишь соблюсти внешний ритуал.

Тут Дин позволил себе улыбнуться и добавил:

– Государь умный человек, с ним можно договориться, он все поймет.

– Я подумаю над вашими словами, – кивнул господин посол. – Между собой мы обсудим все варианты и решим, что нам нужнее – полная независимость или частичная – и как достигнуть с государем соглашения. Спасибо вам за вашу работу. Мы увидимся с вами… завтра?

Дин так понял, что ему вежливо предлагают пройти за ворота.

– Да, – сказал он. – Я заеду, чтобы проводить вас в Царский Город.

Покинув усадьбу, Дин заглянул в Приреченский филиал муниципалитета, чтоб выяснить, как выполнено его распоряжение о расселении в меченые комнаты, получил удовлетворительный ответ, а на обратном пути решил вновь проехать мимо Большого Улья. И сделал это зря.

Хорошенькая куколка Нэль сидела на дереве над дорогой и с тоской смотрела оттуда на Ослиный рынок. Бес ткнул Дина под ребро, и солидный государственный сановник позволил себе глупое и предосудительное мальчишество, на которое не решался даже с Каис пятнадцать лет назад. И, что самое странное, испытал от своего мальчишества восторг.

Фай видел в Дине ловкую шельму, которая отрабатывает перед хозяином свой хлеб. Для Фая не осталось секретом, что Дин все вокруг подмечает. Именно такого человека и должны были прислать: с глазами на затылке.

Размениваться на мелочи Фай не собирался, и большой пользы от государева советника получить не рассчитывал. Поэтому он держал Дина на дистанции и доверительных отношений с ним не собирался допускать.

Усадьба, предоставленная в качестве резиденции, Фаю понравилась. Дом был вместительный, добротный и содержался в полном порядке. В нем хватило места и для жилья, и для лаборатории, которую Фай планировал развернуть на континенте.

Тучный распорядитель построек (так понял его должность Фай) настойчиво уговаривал размещаться в комнатах второго этажа, объясняя, что господин Фай Ли нанесет властям города жестокую обиду, если лично не почтит вниманием лучшие комнаты Большого Улья, подготовленные специально для него. Фай уважил его просьбу, но, после того как в усадьбе был выяснен способ эксплуатации водогрейных колонок и местного водопровода, и все таю пожелали немедленно мыться, Фай решил проверить своих соплеменников на честность и приверженность идеалам Нижнего Мира. Он оставил на время наблюдение за разгрузкой лабораторного оборудования и прошел весь второй этаж со сканером.

Первый жучок он вытащил из-за светильника в собственной комнате. Технология изготовления подслушивающего устройства, если это было именно оно, оказалась очень высока. Обнаружил жучок Фай только потому, что намеренно, очень тщательно искал именно жучок, и ничто иное. Найденное устройство не проявляло электромагнитной активности, но, тем не менее, Фай сразу понял, что за штучка у него в руках. В поле зрения Фая жучок попал лишь оттого, что хранил тепло недавно установившей его руки. Фай мысленно похвалил себя. Тепловой фон стены был не особенно ровен. Нагрянь он с проверкой минут на сорок позже, инфракрасное сканирование ничего бы не дало. Он смог бы обнаружить жучок лишь по включении, и кто знает – а вдруг бы это произошло слишком поздно?..

Фай подпорол обивку на стене возле лампы. Конечно, никакой проводки. Да и не было времени укладывать проводку. Может быть, шпион планировал собрать ретранслятор, когда будут готовы мастерские и лаборатория. А может быть, ему достаточно было лично прослушать разговоры в соседних комнатах через самый примитивный приемник, отследить попадание которого на материк Фай был не в силах. Достаточно лишь запомнить несколько слов и передать их потом кому следует – дело непыльное и несложное…

Подержав на ладони крошечное устройство, чужеродное для Большого Улья, Фай с досадой подумал о множестве тайн, которые Верхние ревниво охраняют от братьев-Нижних, вздохнул и вернул его временно на прежнее место. Он пошел дальше. Он теперь знал, где и как искать. Две комнаты подряд содержали жучки. В третьей, где поселился Нэль, жучка не оказалось. В четырех следующих за лампами опять скрывались жучки.

Система расположения была проста и понятна.

Фай подавил в себе вспышку гнева. Тяжело смириться с тем, что предает родной брат, но и в этом нет ничего такого, чего нельзя было бы предположить заранее. Он догадывался. Он не верил, что между Нэлем и Лалом отношения ограничиваются семейным долгом. Печально, но теперь совершенно ясно можно дать себе отчет в том, что Нэль и Лал – один и тот же человек. Разницы между ними не стоит делать никакой. Жалел Фай об одном: что уже сказал Нэлю слишком много. Придется это как-то исправлять.

Фай сомневался некоторое время, как ему поступить с найденными бирюльками. И принял решение пока не трогать их. Лал хочет знать, что здесь творится – он узнает. Для начала Фай сделал так: послал к Нэлю Маленького Ли с предложением поменяться комнатами под тем предлогом, что у них скрипит кровать, а Нэль спит один и ему это неважно. Предатель согласился на обмен удивительно легко. Видимо, жучков у него было набрано с собой в избытке. Но теперь Фай знал, каково истинное лицо его притворства. И отказался от обмена. Жить, скрывая свои мысли, как поневоле приходилось на «Золотом Драконе» и бенеруфской базе, ему было не привыкать.

«Павильоны на воде» находились в Серебряных заводях, где Центральный округ Столицы примыкал к Приречью. По заводям передвигались на лодках или по плетеным подвесным мосткам. Господин Дин выбрал самый дальний из павильонов, Синий.

В маленькую ненадежную лодку Нэль сесть отказался. С него было достаточно путешествия на лошади. В резную беседку на сваях, стоящую посередине окруженного ивами пруда, Дин провел его за руку, потому что мостки качались. Внутри беседки все было выстлано коврами. Беседку оплетали ветви водяного растения с резными листьями и длинными гроздьями бледно-голубых соцветий. В курильницах дымилась ароматная смола (на вопрос: «Зачем это?» – Нэль получил от советника ответ – чтобы не досаждали комары). От кухни, тоже расположенной на воде, но не в беседке, а в настоящем небольшом кораблике, немедленно приплыли две лодчонки – с напитками и яствами.

– Я здесь частенько обедаю, – объяснил господин Дин, пригласив Нэля размещаться возле столика на коврах и подушках. – Эта беседка построена и отделана в стиле древних царств, в полной гармонии с четырьмя стихиями и четырьмя сторонами света. У нее гармоничное отражение в воде, и, если вы обратите внимание, внутри и снаружи все устроено очень симметрично.

Нэль поискал взглядом симметрию среди тонкой деревянной резьбы, раскраски потолка, рисунка ковров, кое-что нашел и согласно кивнул.

– Я не знаю, что вы любите, но, если вас не устроит мой обычный заказ, можно велеть приготовить для вас обед специально.

– Не стоит беспокоиться, я ем все, – вежливо ответствовал Нэль, вовремя, впрочем, придержав язык, чтоб не прибавить «я же не Верхний». С пищей ни в Нижнем Мире Тай, ни во время путешествий на «Золотом Драконе» или «Звезде Морей» капризничать не приходилось. А из-под крышек многочисленных мисочек, тарелок и блюд, поставленных молчаливым слугой на стол, замечательно вкусно пахло.

Господин Дин, чувствуя натянутость в поведении собеседника, знаком отослал слугу и поспешил налить Нэлю вина.

– Надеюсь, я не совершил большой ошибки, похитив вас из Улья? – поинтересовался он.

Нэль отпил несколько глотков прозрачной золотистой жидкости и отрицательно качнул головой:

– Вы – не совершили. Делать ошибки – моя… – Нэль задумался, подыскивая перевод слову «прерогатива».

– Судьба, – подсказал Дин.

– Ну… можно выразиться и так.

Дин подвинул Нэлю две тарелки и жестом предложил пробовать.

Теперь Нэль чувствовал себя свободнее. До сих пор ему было не по себе, и в душе зрело недовольство собственной жизнью. Но от нескольких глотков вина напряженность словно рукой сняло. «Что такого я делаю? – думал он. – Маленькому Ли можно гулять по городу, а мне нет? Ну уж дудки».

– Последний раз я пил такой напиток дома, – улыбнулся он.

– Ифское светлое, урожай виноградника Дамлар семьдесят второго года. Ничего особенного с точки зрения знатоков, но я его люблю, – сказал Дин и как бы между прочим поинтересовался: – Вы были дома очень давно?

Нэль посчитал.

– Шесть лет по календарю Красной луны. Даже чуть больше. – Он съел какой-то кусочек с одной из тарелок и спросил: – А это что такое? Из чего оно приготовлено?

– Пряженые шарики из пяти сортов мяса животных и птицы с маринованной дикой сливой внутри, – объяснил Дин, соображая, из какой точки знаемого мира можно путешествовать в течение шести с небольшим лет по Красной луне. Разве что с обратной стороны этой самой луны, по-другому не получится.

Он подлил Нэлю еще вина.

– Очень вкусно, – похвалил Нэль, в очередной раз встречаясь с советником взглядом.

Господин Дин прямо-таки заглядывал ему в лицо. Впрочем, ничего против Нэль не имел. Дин смотрел на него с явным удовольствием и ласковой улыбкой. Нэлю нравилось такое отношение. У него даже стало пропадать это вечное ощущение странного сна, затуманенной действительности. В тех записях столичной жизни, что приходилось ему просматривать по работе, для ознакомления с языком и бытом Таргена, не было четких лиц. Голоса, дома, природа – были. А ясно видимых человеческих лиц ни одного. Как в небытии. Наверное, отсюда и родилось преследовавшее его ощущение сна, бесперспективности и размытости происходящего, падения всей его жизни в никуда.

Сейчас перед ним сидел живой и интересный человек, с добрым лицом и веселыми глазами. Не заносчивый красавчик, вроде Таная, но тем-то и лучше. Нэлю было приятно разговаривать с Дином, хотя клонил господин советник примерно в ту же сторону, что и помощник штурмана.

Они поболтали о том о сем, и каким-то образом разговор у них зашел про социальное расслоение общества и неравенство полов. Нэль был уже достаточно пьян, чтобы рассказывать об идеальном мире, где нет разделения на высших и низших, на «он» и «она», где справедливость, о которой так любят говорить в Таргене, не должна считаться с социальным и имущественным положением или половой принадлежностью человека. Но в то же время он оставался еще в достаточно ясном сознании, чтобы соображать, что вопрос, который Танай задал ему напрямую, господин Дин прячет за хитросплетением слов.

– Разделения на «он» и «она» нету, – говорил советник, – но на «правильно» и «неправильно» разделение есть? А чем это неверно, когда женщина, рожденная более слабой и уязвимой во многих отношениях, остается за спиной сильного мужчины? Женщины ждут своих героев, любят их, и, в то же время, мужчина способен на настоящее геройство только тогда, когда на него смотрят глаза женщины…

Нэль потряс головой:

– Но мы же с вами не говорим об одиночках, это было бы неприлично для первого знакомства. Давайте рассматривать общество в целом. Человек – существо социальное. Если в основе общественных отношений лежит неравенство, основанное на слабости одних и силе других, то неизбежна эксплуатация, угнетение слабых сильными. А справедливость и угнетение вместе не уживаются…

Здесь опять получилось так, что то ли Нэль смотрит советнику в глаза, то ли наоборот, и господин Дин спросил:

– Откуда подобные мысли в такой хорошенькой головке? Нэль, быть может, с вами этого еще не случалось, но вы никогда не представляли себе, что однажды в вашей жизни появится человек, о неравенстве с которым вы будете только мечтать?..

Эти вопросы Нэлю показались неудобными, он положил на столик ложку, отставил десерт и заявил, что задержался сверх разумного и ему давно пора в Большой Улей.

 

Глава 4

Джу явился домой под утро – голодный, уставший и злой, как цепная собака. У выпускников «Каменных Пристаней» последнего десятилетия было одно отличие от мастеров старой школы. По причине того, что клеймение и пытки были в государстве законодательно отменены, отличие это довольно высоко ценилось начальством префектур: Джу умел бить так, чтобы после допроса на преступниках не оставалось видимых следов. Из-за этого умения он проторчал в префектуре до первой дневной стражи следующего дня и теперь с трудом держался на ногах. Кроме того, у него было ужасное чувство, словно он запачкан грязью с головы до ног. После допросов у него всегда оставался неприятный осадок, но сегодня происходило что-то особенное. Архат Помогай плюнул ему в лицо, и Джу все-таки разбил ему рожу. И вот, руки по локоть измазаны в чужой крови и чернилах, перед глазами крутятся откалиброванные и отбеленные монетные кружки, а на душе зло и хмуро. Он даже про краденые документы забыл, а когда вспомнил – не испытал от факта близости к истине никакого удовольствия, а одно только тупое раздражение от того, что и с ними тоже надо работать.

По пути он купил печеную земляную тыкву, начиненную утиными плечиками, еще теплую, со сладким запахом, не дотерпел до дома, разломал и съел ее всю по дороге, а корки выкинул в кусты. Таким образом, с голодом ему расправиться удалось, и это немного примирило его с суровой действительностью.

Теперь следовало помыться. Швырнув куда попало измятые за пазухой бумаги, Джу растопил плиту, вылил в котел всю воду, которая была припасена на его части дома и, несмотря на усталость, еще трижды сходил с ведром к колодцу. Ему дали сутки на отдых, он был уверен, что выспится, поэтому скорее упасть и уснуть не торопился.

Однако едва он залез в лохань и намочил волосы, как раздался стук в окно. Ставни Джу перед мытьем закрыл, поэтому не видел, кто там. Но подумал, что, если это опять из префектуры, он не переживет.

Прикрывшись полотенцем, он снял крючок и выглянул за дверь. Перед крылечком стояла соседская дочка. Появление Джу в мокром и полуголом виде ее слегка смутило.

– Чего тебе? – не очень дружелюбно поинтересовался Джу.

– Прости… те пожалуйста, – пробормотала она, с перепугу переходя на «вы», – я хотела попросить помочь… Мама мне велела суп сварить, а я не могу… – она запнулась и переступила с ноги на ногу.

– Кастрюлю найти? – предположил Джу.

– Мне надо курицу убить, а я не могу…

– О боже мой. Курицу убить, – проговорил Джу. От глупости и неуместности просьбы он чуть не уронил на порог полотенце. – Подумать только. А дров наколоть и полы помыть не надо? А в лавку за лекарством дедушке сбегать?.. Мне прямо так пойти? А ничего, если я кусок мыла с собой прихвачу?.. Ну что ты на меня вылупилась? Неужели попросить больше некого?!

Соседка совсем растерялась и жалко пролепетала:

– Но… вы же храбрый…

– Да, и мне больше нечего делать, кроме как с курами воевать, – раздраженно рыкнул Джу и захлопнул дверь у нее перед носом.

«Курицу убить… – бормотал он все время, пока полоскался в лохани. – Это надо же… Вот так применение доблести и боевым наукам…»

Потом, надев чистую рубашку и отжав как следует волосы, он слегка отошел сердцем и подумал, что был излишне груб. Ну не пришла ей мысль обратиться за помощью к братьям. Может, она вину за укушенную руку загладить хотела. Предлагала Джу совершить ради нее подвиг. Бабы – они же странные. Им чего только в голову не придет…

Напялив на босу ногу старые сапоги и накинув кафтан на плечи, Джу спустился в сад и пошел вокруг дома, чтобы посмотреть, как справилась с курицей эта чудачка. Он уже не сердился и был готов снизойти до глупой девочки, предложив к ее услугам собственную храбрость.

Из дверей летней кухни, отнесенной на соседской половине вглубь огорода, раздавался горький дочкин рев и матушкина брань.

– Дурища ты, дурища! – кричала соседкина маменька. – Один раз довелось тебе из дерьма нос высунуть, так ты сама себя обратно топишь! Чего ты глазами ходила хлопала? Ждала, что счастье спустится с неба в корзине? Все прохлопаешь, дура! Кому твое кокетство нужно с твоей-то рожей? Мужика за яйца надо хватать и держать, не пускать! Была бы уже замужем пять раз… А ты все ходишь, зенки свои козьи вылупив, любви ответной ждешь! Кому она нужна, твоя любовь! Плюнул он на тебя, и правильно сделал!..

– Мама, я хотела… я старалась… Но он же не такой, как наши парни… Он благородный, а они все так – словно ничего не чувствуют… Только гневаются громко… Как будто это просто – замуж выйти…

– Ничего ты не умеешь, дура, ничего не можешь сделать вовремя!.. Чему я тебя только учила?..

И вот уже обе ревут и что-то невнятно друг другу бормочут.

Джу, пораженный коварством соседей, словно к земле прирос на некоторое время. Ни о какой курице уже не могло быть и речи. Он осторожно повернул и, между грядок с овощами, вдоль демаркационной линии плетня прокрался на свою, заросшую сорняками половину огорода. Откровение, которое он испытал, повергло его в шок. Вот они, женщины. Он ясно видел интерес в ее глазах. Но не предполагал, что этот интерес касается законного замужества. Охомутать его хотели, и кто!.. Дочь учителя чистописания из народной школы. Бред какой-то, даже в голове не укладывается… Как вовремя, однако, он раскрыл их шашни.

Ну, хватит, решил он. Довольно на сегодня, надо ложиться спать, пока не случилось чего-нибудь еще…

* * *

Посвятить всю свою жизнь подслушиванию чужих разговоров государь тоже не мог. Он и так теперь мало что успевал. До секретной комнатки в Ман Мираре он добрался лишь поздно вечером на следующий день после прибытия посольства. Можно даже сказать, ночью. Впрочем, все разговоры, происходившие в Большом Улье в досягаемости микрофонов, хранились в записи.

Император прослушал несколько текущих минут эфира на каждой точке, убедился, что сейчас разговаривают только в одной комнате и о любви, в пяти хранится полное молчание, а седьмой жучок транслирует равномерные звуки, похожие на шаги или удары в стену. Потом он настроил поиск на аналог слова «государь» в тайском языке, и подождал, что о нем скажут.

– Господин Дин говорил, что государь умен и все поймет правильно, если ему объяснить, – произнес один голос.

(Ну надо же. Государь порадовался про себя, что советник Дин так высоко его ценит и сыплет комплименты даже перед посторонними людьми и за глаза. Господину Дину зачтется.)

– Это рискованное предприятие, Фай. Я даже не знаю, кто из нас решится на такое, – с сомнением проговорил некто другой.

– У того, кто должен решиться, другого выбора не будет, – мрачно сообщил первый.

– Ты хочешь сказать, что все решено?

– У меня есть полномочия приказывать, если кто-то не поддается на уговоры. В конце концов, наше выживание зависит от нас же, и если мой народ потребует жертву от меня, я ее принесу. Надо и ему хотя бы раз в жизни не только для себя постараться…

– То есть ты выбрал?..

– Да. То, что выгодно и безопасно. Наша внутренняя независимость при внешней поддержке сильного государства – об этом можно было только мечтать, отправляясь сюда.

– Ох, Фай, мне не нравится. А вдруг здесь какой-то подвох? Я правильно тебя понял, ты хочешь брату предложить сыграть эту роль?

– Других кандидатов нет. Во-первых, он и так уже сорвался с якоря. Девственность дважды потерять нельзя. Во-вторых, может быть, в Царском Городе ему вправят мозги, раз это не под силу мне.

– Мне его жалко, Фай. Ему и так плохо.

– Свое «плохо» он успешно лечит. Но, может быть, ты хочешь пойти вместо него?

Молчание длилось десять ударов сердца.

– Нет, не хочу, – последовал ответ.

– Ну и спи тогда.

Скрип кровати, два вздоха. Тишина. Больше разговаривать не о чем. Время разговора – за половину стражи до текущего момента, значит, сейчас уже видят десятый сон. Что ж, с заходом солнца ложиться спать разумнее всего. Недоступная государю роскошь.

Император Аджаннар машинально поиграл с ускоренным и замедленным воспроизведением записи и решил вернуться к седьмому жучку, на котором вроде бы колотили в стену. С первого раза он не очень разобрался в природе этого стука.

Удивление его при первых же прозвучавших оттуда фразах было безмерно. Во-первых, говорили по-таргски. Во-вторых, это был совсем не Большой Улей.

– А я хотел бы знать, – произносил строгий отчетливый голос, – почему количество жалоб утраивается, стоит мне лишь на несколько дней покинуть пределы обители. Вот что это? А это что?.. – шелест бумаги. – Прихожанин Нарум жалуется, что жертвенная пища, принесенная им в храм, была поставлена к алтарю в немытой, грязной миске…

– Так ведь ему все равно, Единому-то… – попытался оправдаться низкий голос с простонародным южно-таргским выговором. – Он и так заберет – и пищу, и миску… Единый-то…

– А что подумает о вашем уважении к Единому господин Нарум – уже несущественно? Своим небрежением вы плодите в народе неверие! Впредь я хотел бы быть уверен, что отец надзирающий не зря ест свою кашу…

– …из этой миски, – дополнил тихим голосом со стороны кто-то третий.

– Молчать! – рявкнул обладатель начальственного тона и, видимо, ударил кулаком по лежавшим рядом бумагам. – Дети беса и шлюхи, зачатые на городской помойке! Я больше не шучу!!! Вы развратничаете, вы пьянствуете, вы копите деньги, грубите и лжете, подписываетесь чужими именами и покрываете друг друга в наивной вере, что Единый всепрощающ, а за стены монастыря слава о ваших подвигах не просочится! Но я не намерен более терпеть нестроение во вверенном мне стаде. Единый вас, быть может, и простит, но я – со следующего же, кто попадется мне на ослушании и небрежении своими обязанностями – я начинаю карать, и карать жестоко. Я наведу среди вас порядок! – Человек сделал паузу, и публика, перед которой произносилась эта речь, не смела ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. – Все здесь понимают, о чем идет речь? Все, брат Кауш?

Ответ прозвучал с дрожью в голосе и неподдельным страхом:

– Да, эргр.

Начальственный голос помолчал несколько мгновений и продолжил более спокойным тоном:

– Мне горько видеть, как вы – казалось бы, искренне верующие люди – ведете себя в мое отсутствие, словно шаловливые дети, оставленные без надзора родителей. При прежнем настоятеле у вас поощрялись многие вольности. Эргр Шой на все закрывал глаза. Я намерен это прекратить и как можно более приблизить порядки здесь к порядкам, бытующим в обителях Белого Севера. Весь прошедший год я присматривался к каждому из вас и надеялся, что заигравшиеся дети поймут свои ошибки и образумятся. Но они, похоже, решили, что я не против их игр. А это не так. Значит – я прекращаю их игры данною мне властью. Все. С этого момента мы начинаем новую жизнь. Ступайте и помните, что я вам сказал. Да будет милостив к вам Бог наш.

Чей-то шепот:

– Простите, эргр…

– Простите, ради Единого Всемилостивого…

– Бог простит!

Шорох одежды, звуки торопливых шагов и закрывающейся двери.

Вопросы, которые посетили государя, были кратки и просты: «Кто это? Что это? Где это?» Государь пребывал в изумлении и решил послушать дальше.

– В той комнате никого нет? – раздраженно вопросил начальственный голос.

– Никого, эргр. – Почтительная, стелющаяся интонация.

– Проверь.

Время, достаточное, чтобы пройти полдюжины шагов, мельком взглянуть на что-то, и вернуться.

– Никого нет, эргр.

– Ты напишешь письмо. Слова такие: «Имперский совет недоволен, что у государя фактически единственная жена и нет утвержденного наследника. В ближайшие дни государю настоятельно рекомендовано будет жениться. Мы намерены воспользоваться этим. Считайте, что вы приглашены на свадьбу». Отправишь, куда и в прошлый раз. Все понял? Повтори.

Почтительный голос повторил без запинки.

– Молодец, – одобрил эргр. – Ступай выполнять. И позови там Неша, пусть стелит мне постель.

Еще несколько звуков различного происхождения и громкости, потом опять глухой стук.

«Ага, – сказал про себя государь. – Жучок находится на обуви или на подоле одежды эргра. Эргр сейчас либо в гостинице при храме, либо в монастыре. Можно отследить координаты, а можно подождать, пока он сам проговорится. Как передатчик попал к нему, совершенно неясно. Вероятно, в Большом Улье собирали по стенам пыль, он где-то упал, зацепился за чью-то одежду, за что-то теплое, живое… Пути Единого неисповедимы. Но письма эргр диктует любопытные».

О недовольстве Имперского совета государь знал, подумывал даже сделать уступку, чтобы успокоились на время. Однако рассылать приглашения на свадьбу все же считал действием преждевременным.

Государь зевнул и потер уставшие за день глаза. На правый опять нужно делать коррекцию зрения, видит он все хуже и хуже. А как до «Крепости» добраться, если на орбите чужие спутники? Как океан перелететь?.. Сколько беспокойства из-за этой секретности. И зачем только он начал игру, мог бы развернуть таю на подлете к Та Билану и не подпускать близко, да так, что они бы в жизни не поняли, кто и что им мешает. Космос большой, планет в нем много, лети куда хочешь. Так нет, из-за того, что у него исследовательский интерес разыгрался, все пристроились жить на одной… Или аварию им на спутнике устроить, чтобы выйти из-под наблюдения? Если нужда подопрет – придется…

«Ненавижу птиц», – думал Джу, тщетно пытаясь так укрыть голову тощей подушкой, чтоб хоть немного приглушить птичье пение. Голосок в старой груше заливался, щелкал и свистел, выводил трели, гаммы, рулады, – в общем, изо всех сил старался помешать Джу выспаться. «Убью, – бормотал Джу. – Поймаю и съем. Посажу в шляпу. Науськаю кошку. Подлая тварь…» Голосок длинно свистнул – с издевательской вопросительной интонацией. Джу швырнул в угол подушку и сел на постели. Судя по песням голоска и по слабой освещенности за неплотно прикрытыми ставнями, недавно началась вечерняя стража.

На Джу навалились воспоминания минувшего дня и ночи: воровство из архива, злые козни соседки, ранение Аглара, допросы. Он пощупал волосы на затылке – кажется, высохли. Ну и чем он будет заниматься всю ночь? А утром ему опять на службу. Птицы – какое-то бедствие городских окраин. По утрам трещат сороки. Вороны и галки с мерзкими выкриками топчутся по крыше и водосточным желобам, словно табун лошадей. Морские чайки весь день визжат на помойках. Вечером и ночью свистит эта сволочь. Почему, когда Джу жил в казарме, он ничего подобного за окнами не слышал?

С тяжким вздохом он вылез из-под солдатского серого одеяла, подшитого потертой простыней, и поплелся умываться. Но обнаружил, что вылил всю воду утром, когда мылся. С добрососедскими отношениями покончено, поэтому никаких пирожков, жрать тоже нечего. С тайной надеждой на чудо, Джу приподнял крышку глиняной хлебницы. Оттуда выбежал большой таракан. Чуда не произошло. Ворованные документы валялись неаккуратной кучкой в комнате под столом – из-за недостатка мебели одновременно обеденным и письменным. С ними надо было что-то решать. Джу сгреб их в охапку, отнес к кровати и расстелил ровным слоем на досках под матрасом. Желание срочно их прочесть в нем перегорело. Наступит время – он посмотрит. Успеет. А пока…

Он пересчитал деньги. До выдачи первого жалования оставалось восемь с половиной ларов и три дня. Восемь монеток Джу положил назад в красную лаковую коробочку, а коробочку спрятал под половицу. Оставшаяся половина лара предназначалась либо на бусы соседке, либо на вход в театр. Но Джу только что приснился гораздо лучший способ их употребления. На Веселом Бережку с таким капиталом не разгуляешься, а вот в Порту можно. Там девки попроще, зато дешевле.

Просочился на территорию Большого Улья Нэль легко. Дин дал ему ключ от калитки. Замки поменять еще не успели. Если сигнализация показала кому-то, что он вернулся, реакции это никакой не вызвало. Нэль черным ходом поднялся на второй этаж и потихоньку прошмыгнул в свою комнату. Попил воды из припасенного со вчерашнего вечера кувшинчика и сел на постель.

Обратно в Большой Улей они с Дином шли пешком. Лошадей слуги вели в поводу, деликатно отстав на десяток шагов. Дин увлеченно и не без гордости рассказывал про город, но Нэль слушал его вполуха. По пути ему пришла в голову мысль: о Лале он вспоминает все реже. С чем это связано? Стал ли он меньше его любить? Рассердился из-за предательства? Забывает понемногу? Променял память о Лале на лестное ему внимание полулюдей?.. А вдруг Лалу тоже плохо без него? Этот вечно невозмутимый вид, верность служебному и общественному долгу, обязанность стоять на ступеньку выше подчиненных Верхних и чужих ему Нижних – то, что никогда не принималось Нэлем всерьез, до глубины души, хотя и сильно влияло на их семейную жизнь, – вдруг это все мешало Лалу говорить и делать то, о чем он думал и о чем мечтал? Ведь были же светлые моменты в их супружестве. Какие-то крупицы счастья. Пусть их легко пересчитать по пальцам, но тем дороже и ярче они сейчас казались. Неужели Лал их выбросил из памяти, втоптал в прах забвения?.. Но как же можно забыть то, что было, было, было. Ведь не скажешь, глядя на солнце: «солнца нет»…

Возле Большого Улья Дин велел слугам стоять недалеко от ворот и повел Нэля в обход – тот еще не успел выяснить, где находится калитка. Там, возле старого, в несколько обхватов дерева с серебряно-зелеными узкими листьями Нэль остановился, чтобы честно предупредить Дина.

– Господин Дин, – сказал он. – Я вам сразу понравился, правда?

В коричневых глазах советника мелькнуло удивление от прямоты вопроса и некоторое одобрение, вызванное той же самой причиной.

– Да, – отвечал Дин после секундной паузы.

– И вы хотели бы затащить меня при удобном случае в постель?

– Возможно. – Дин наклонил голову набок и слегка улыбнулся. Подобная наглость, похоже, ему была по нраву.

– В таком случае вам лучше знать правду, – заявил Нэль. – Понравится ли она вам так же, как мой внешний вид – не знаю. Но я не женщина. И не мужчина. Или женщина и мужчина вместе. Я могу стать матерью и могу стать отцом, и весь наш народ таков. Такими мы созданы.

Дин, на которого Нэль внимательно смотрел, словно отстранился, хотя назад не отступил ни на полшага. Изменился только его взгляд.

– Желаете ли вы продолжать наше знакомство в том направлении, в каком его начали? Подумайте об этом серьезно. И я прошу вас – не говорите пока никому. А если скажете – соврите, что сами догадались.

По глазам господина Дина было видно, что тот не ждал такого поворота. Дин готов был к чему угодно, но не к встрече с полноценными людьми. Нэль вздохнул, взял из руки ошарашенного советника ключ от калитки.

– Спасибо вам за обед, – кивнул на прощание Нэль. – Мне очень понравилось. До свидания.

– До свидания, – выговорил Дин, и Нэль улизнул.

Нэль глотнул еще воды прямо из горлышка кувшина. Потом решительно встал и отправился на поиски брата.

Он нашел его в дальнем флигеле, где устанавливали энергостанцию. В лабораторном халате и с лупой на глазу Фай копался паяльной иглой во внутренностях какого-то агрегата, а человек десять помощников суетились вокруг. Нэль некоторое время постоял на входе, но так как Фай его не видел, Нэлю пришлось зайти внутрь.

Фай на мгновение повернулся в его сторону, удивился и немедленно задел за рабочее острие иглы тыльной стороной ладони. Зашипел, чертыхнулся, поднял лупу на лоб. Глядя на Нэля недобро, прицепил иглу на штатив и полез в карман за мазью. Нэль отступил и прижался спиной к белому кожуху генератора. Фай раздраженно спросил:

– Что надо?

– Фай, – насколько мог мягко и кротко проговорил Нэль. – Вы выходили на связь с Бенеруфом?

– Да.

– Как давно?

– Позавчера.

– Лал не спрашивал про меня?

– Спросил, как ты прижился… в планетарных условиях.

– А ты?..

– Я ответил, что ты освоился гораздо лучше нас всех вместе взятых.

– А еще?

– Все. А теперь поди прочь. Я терпеть не могу, когда мне таращатся через плечо. Тут и без тебя это старье ни хрена не работает, спасибо душке Лалу за выделенные из хлама ресурсы.

Нэль кивнул и поспешил убраться. Значило ли, что Лал про него помнит, раз спросил? Можно ли себя утешить, ответив на этот вопрос «да»?.. Неизвестно.

По правде говоря, господин Дин остолбенел. Только многолетняя придворная выучка во что бы то ни стало сохранять безучастное выражение лица удержала его от оскорбительного и невежливого поведения. «Надо же, пакость какая», – перво-наперво подумал он. Потом, когда Натаниэль Лаллем скрылся за железной крепкой дверцей, Дину стало неловко за себя. За то, что человечек этот, по всему заметно – легкомысленный и развратный, так просто уловил его на свою молодость и красоту.

Нет, господину Дину вовсе не нужна репутация распутника. Тем более распутника, не разбирающего, с кем спит. Он вообще не представлял себе, как люди могут быть двуполыми и, соответственно, что делать с таким в постели. Когда сидели за столом и он подливал переводчику вино, Дин по достоинству оценил все, что было выставлено напоказ: оленьи глаза с поволокой, розовые губки бантиком, легкие завитки золотистых волос, мягкие очертания шеи и плеч, нежная гладкая кожа, округлые коленки, маленькие дразнящие грудки под обтягивающей их одеждой… Все словно само просится, чтобы прикоснулись, приласкали. Слюнки бы потекли у кого угодно. И вот, оказалось, что все это великолепие принадлежит неизвестно кому. Существу. Не он, не она. Оно. Если, конечно, Натаниэль Лаллем не врет. Но как обидно. Ведь дело было почти в кармане. Кажется, повали он Натаниэля Лаллема на подушки в том же Синем павильоне, тот бы и не пискнул ничего против. Господин Нэль начал бесстыдно предлагать себя еще в порту, иначе с чего бы Дин с ним связался?

Слегка оправившись от первоначального потрясения, советник прислонился спиной к старому серебристому тополю и тихо засмеялся. На ум ему пришла другая, очень забавная мысль. Если он правильно понял намерения господина Фай Ли, тот хочет предложить императору кого-то из своих соотечественников в жены. Вот это будет шутка. Всем известно, что таргский государь – ханжа. Он и женщин не очень жалует, что уж там говорить о мальчиках или – вот ужас! – о двуснастцах. Про эдакое при нем даже заикнуться никто никогда не посмел бы. Держать сорок наложниц для того, чтобы заходить к бедным женщинам раз в год попить чаю, и получить в собственную спальню эдакий подарок – великое Небо, для этого стоит потрудиться. «Я буду не я, – пообещал себе Дин, – если их не сосватаю. Просто ради удовольствия посмотреть следующим утром на государево лицо…»

Пока Джу попал из Портовых Тупиков на свою Колодезную, стало совсем поздно. В Порту веселье продолжалось день и ночь, там было полно огней, а в полудеревенском северном Приречье все, кто искал себе в этот вечер приключений, давно нашли их и успокоились. Улицы здесь не освещались, луна тлела узеньким серпом над золочеными крышами Царского Города. Крупные яркие звезды рассыпались совсем по-летнему, хотя, если в первый месяц лета после двадцати дней тепла вдруг выпадет снег, в Столице этому никто не удивится.

Джу шел, тихонько насвистывая мелодию из комической пьески «Скрипучие башмаки». Время он провел на славу. Денег хватило сразу на двух маленьких шлюшек, ужин и еще остался медяк на коробочку чая, которую Джу нес домой в рукаве. Дурацкие мысли, что он потратил трехдневный заработок на пустое дело, в то время как может настать момент, когда этих пол-лара ему не хватит на что-то жизненно важное и необходимое, Джу старался прогнать. «Нельзя всю жизнь быть нищим, – твердил он себе, – в конце концов, я стану когда-нибудь зваться „кир Джуджелар“. Считать медяки оскорбительно для такого имени…»

Подозрительный звук заставил его остановиться, когда до дома оставалось шагов тридцать. Джу мгновенно подобрался, скользнул к забору палисадника, в тень от густых кустов сирени и жасмина, и оставшееся расстояние прокрался, не издав ни единого шороха. Кто-то возился на крыльце с его стороны дома. Сопел и бренчал чем-то вроде набора ключей или отмычек. Грабить у Джу было что: коробочка с восемью ларами, а еще две отцовские сабли – легкая саврская в дорогих ножнах, с узким клинком и малым изгибом, какими щеголяет при дворе высокорожденная молодежь, и вторая – тяжелая таргская, иззубренная и древняя, то ли фамильное оружие, которое не перешло по какой-то причине к Волку, то ли военный трофей – историю ее Джу очень хотел бы узнать, но было не у кого. Мысль о том, что в архиве хватились дела № 213, он отбросил, потому что в таком случае к нему бы не пришли в одиночку. А пыхтящий и бренчащий человек на крыльце был один.

Когда Джу приблизился к калитке в свой садик, он расслышал парочку сказанных вполголоса в адрес трута и огнива слов, выпрямился и хотел уже спокойно войти, когда Шан, тщетно пытавшийся зажечь свечной фонарик, констатировал:

– Подкрасться тебе не удалось, Джуджелар. Во-первых, ты распугал всех трещоток в траве. А во-вторых, я тебя ждал.

Джу закрыл за собой калитку на щеколду.

– Здравствуйте, господин Шан, я очень рад, что вы зашли в гости. Но почему так поздно?

Шан поднялся с крыльца и спрятал огниво за пояс. Кажется, он даже был почти трезв. Трагическим голосом господин Шан сказал:

– Так ты не знаешь, что с Агларом случилась большое несчастье?

– Какое? – всерьез обеспокоился Джу. Он сразу подумал про давешнее ранение. Вдруг серьезно?..

– К нему приехала мама и две сводные сестры. Они взялись его лечить. Знаешь, что это такое, когда к Аглару приезжает мама? Это потоп, пожар, нашествие иноплеменных… Единовременно. В общем, я счел за меньшее зло для себя бежать, бросив друга в окружении неприятельских войск. Джу, можно я у тебя переночую?

Джу поджал губы.

– Можно, – сказал он. – Только у меня нет ни лишнего матраса, ни одеяла. И кровать всего одна.

Он отпер дверь и на ощупь снял с полки лампу, чтобы зажечь. Шан уже проник внутрь. Когда засветился слабый огонек, гость окинул взглядом обшарпанные голые стены и рассохшийся пол.

– Да, небогато ты живешь, – кивнул он. – Может, как-нибудь разделим – один на матрасе, другой на кровати?

Под матрасом у Джу лежало ворованное дело.

– Воды у меня тоже нет, – сказал он. – Не откажите в любезности, сходите к соседям на колодец. А я пока посмотрю, что тут можно разделить. – И он вручил Шану ведро.

Когда Шан, опешивший от такого практичного гостеприимства, беспрекословно принес воду, бумаги были упакованы в старое голенище, засунуты в дырку за плитой, дырка заткнута веником, а сам Джу ворошил в кухонном сундуке тряпье. У него был в запасе зимний плащ из казенного обмундирования и кое-какая одежда, которую, свернув, вполне можно было использовать вместо подушки.

– У них там были какие-то грядки… – смущенно поведал Шан, устанавливая ведро с водой рядом с умывальником. – Короче, я их заметил только по пути обратно. Темно…

Джу представил, что произойдет завтра поутру, когда учительское семейство обнаружит, что их грядки именно «были», и с трудом удержал вздох.

– А что у Аглара с рукой? – спросил он, делая из одежды сверток и вручая его Шану.

Шан пошел в комнату устраиваться на ночлег и отвечал оттуда:

– Да чуть вся кровь не вытекла. Еле остановили.

– На службу он завтра идет?

– Что ты, какая служба. Он синий, как пятидневный труп. Мамаша его в оборот взяла надолго. Она трактирщица из Матолоша, попробуй ее переупрямь. Ее сам префект боится. Да и незачем это Аглару…

Джу ложиться спать не торопился. Зачерпнул воды в чайник, сел перед плитой на корточки и стал засовывать в топку дрова.

– А с кем же теперь я буду работать? – спросил он.

Шан уже улегся на полу, забрав себе матрас.

– Может, со мной. А может быть, сам. Ты хорошо начал. Это твоя идея была – идти на суконные склады?

– Моя, – признался Джу. – Но совершенно случайная.

– Ну уж не скромничай. У префекта на тебя большие надежды. С твоими рекомендациями можно было сразу на оперативную работу, без стажерства. И офицерское звание авансом…

– С какими рекомендациями? Откуда вам все про меня известно, господин Шан?

– С такими. Кто там за тебя поручился, тебе самому лучше знать. Но у префекта глаза были на лбу. У Аглара тоже…

Голос Шана ослаб и звучал совершенно сонно. Из комнаты вскоре послышался умиротворенный храп.

Джу сел на пол перед плитой и призадумался. Он зря надеялся, что Иль его освободит. Он все равно оставался прицеплен к сыщику на поводок, как собачка. Просто поводок сейчас отпустили на всю длину. Можно ли с этим что-то сделать? И нужно ли? Спроста Шан ему сейчас болтает или имел в виду предупредить, что и он послан присматривать за Джу? Что вообще означает эта настойчивая и непрошеная опека? Не стоит ли приравнять такую заботу к слежке?.. Аглар, если вдуматься, тоже вел себя странновато. Смотрел ревниво и подозрительно. И вообще…

Джу оборвал золоченую бумажку с коробочки чая, скомкал и бросил в огонь. Она ярко вспыхнула и рассыпалась пеплом. Если бы все, что не нравится и угнетает, можно было так же легко и просто сжечь. А ему что остается? Смириться? Ждать? Или попробовать бежать из-под надзора? Хотя бы и к Волку…

 

Глава 5

То, что Натаниэль Лаллем провинился перед послом Фай Ли, понятно было с первого взгляда. На аудиенцию к государю его не брали. Вместо этого он был приставлен к дюжине рабочих, пришедших в усадьбу подпилить не в меру разросшиеся деревья – как раз те, при помощи которых легко попасть на ту сторону ограды – и исправить что-то еще по желанию новых хозяев. Дина, судя по всему, ему тоже велено было обходить десятой дорогой. Нэль только издали едва заметно кивнул советнику и сразу куда-то скрылся.

Сам господин посол был настроен решительно и по-деловому. Осмотрел запряженную четверней карету из Царского Города и присланный для сопровождения кортеж, вроде бы остался доволен, велел сначала погрузить короб с каким-то подарком государю, потом отдал последние распоряжения по Большому Улью, забрался в карету сам и разрешил усесться Ли Фаю. Для неофициальной беседы брать большее количество людей на территорию Царского Города господин посол отказался сам. Остальные таю должны были приехать позже для представления двору.

Дин надеялся, что господин посол понял правильно все его наставления, не поднесет государю неприличного подарка, не оскорбит поведением, хотя на неофициальной встрече ему простительны были бы кое-какие вольности и несоблюдение этикета. В Царский Город он отправился несколько раньше таю.

Вчера Дин отослал очередные два письма в Эгироссу – Волку и царевичу Ша. Впрочем, Волк сам намеревался вскоре приехать в Столицу, и обо всех своих успехах Дин должен был поведать ему при встрече. Еще одно письмо, состоящее всего из одного слова: «Пора», – под маленькой личной печатью, лежало в лаковом красном депешнике, приготовленном для голубя из Ашьина. Как только будет назначен день свадьбы – оно отправится в Ашьин и дальше, куда уговорено. А все остальное зависит от расторопности и ловкости устроителей переворота. И от того, насколько серьезно станет внимать разумным доводам, предложенным Дином, странное тайское посольство.

Для этого каждый шаг господина посла следовало держать под контролем. В истинной разумности людей, естество которых лишь наполовину является мужским, Дин сомневался. Всякий его взгляд был нацелен понять: не соврал ли Натаниэль Лаллем, не посмеялся ли над ним? Правда ли они двуполы? Все ли? Если да, то что они чувствуют в окружении нормальных людей? Любопытно ли им, как, например, любопытно Дину? Или им не слишком уютно?.. Чего только на свете не бывает. Единый – старый чудотворец…

Вчерашний разговор поразил воображение Дина настолько, что ночью ему приснился сон. В первой половине хороший: про то, как он сцапал Натаниэля Лаллема за его замечательный во всех отношениях зад. А во второй половине плохой – откуда ни возьмись вдруг появилась Каис и погналась за ним со сковородкой-лепешечницей в руке, как не раз бегала за пирожником Дамгаданом его вторая жена, дочь тестомеса Аари, Дину мачеха.

Дин проснулся в испуге, за три четверти стражи до рассвета, не выспался, не мог собраться с мыслями, думал не о том, о чем следовало думать во время утреннего доклада государю, и, в довершение всего, обнаружил, что разладилась логическая цепочка его знаменитых расчетов. Он упустил некоторые детали – зря понадеялся на память, не решился доверить расстановку бумаге – и не сделал нужных выводов.

Да государь и сам этим утром был хорош.

О том, что у государя бессонница и дрязги в семье, знал доподлинно каждый сплетник в Столице, но на памяти Дина император Аджаннар ни разу не срывал раздражения на приближенных. Кроме сегодняшнего утра.

Дин еще частично застал тот период, когда государь приучал себя к таргской внешней бесстрастности. Давалось это государю нелегко – ведь человек-то он был совсем не такой, на тарга не похож ни внутри, ни снаружи, пусть со временем у него и получилось себя переделать. Но сегодня с утра в нем вдруг прорвался годами сдерживаемый темперамент.

Государь перевернул чернильницу на двухсотстраничный доклад о северных территориях, составленный и переписанный собственноручно киром Наором, обозвал вступившегося за Наора государственного казначея халдой, помощников военного министра ленивыми свиньями, разжиревшими у государственной кормушки, а главу Торгового совета полудурком и кем-то там еще (даже воспитанный в лицейской казарме Дин нескольких слов не понял), все с истинно ходжерским красноречием и в лучших традициях своего неуемного папаши, который никогда никому не стеснялся сказать, что о человеке думает, и за словом в карман не лез. К счастью, государева вспыльчивость всегда вовремя гасла. Дав волю гневу, Аджаннар попросил у всех прощения, и Дина, жалко поджавшего хвост и спешащего поскорей закончить с докладом, слушал почти безразлично. Лишь в конце сделал замечание:

– Если б и ты завел песню о том, что мне пора или снова жениться, или узаконить наследование, я бы решил, что все при дворе сговорились против меня. Откуда у вас такая страсть – лезть в мою семейную жизнь и интересоваться, как я делю свое ночное время между женой и наложницами? Через месяц-другой на нашей северной границе будет стоять армия, и у меня нет времени на удовольствия и развлечения. Откуда же у всех остальных берется время договариваться меж собой и осаждать меня несвоевременными советами?..

Дин склонился еще ниже и произнес:

– У меня и в мыслях не было, мой государь. Я лишь нижайше осмеливаюсь напомнить вам о предложении, на которое вы не ответили мне вчера: поручить тайному сыску провести расследование по тайскому посольству. В целях безопасности государства важно было бы знать, откуда у них столько информации о Таргене.

– Нет, – раздраженно махнул рукой государь. – В расследовании нет необходимости. Их источники информации мне известны.

Дин счел за благо не привлекать более к собственной персоне высочайшее внимание и заткнулся, но именно в этом месте его логические расстановки дали трещину. Тайское посольство оказалось неверно учтенным фактором. Дин предполагал, что другие знают о таю меньше или, по крайней мере, не больше, чем он – и он ошибся. Было тут что-то подозрительное. По-видимому, выплывали наружу какие-то ходжерско-тайские махинации непроверенной давности, глубины и масштаба.

Не обернулась бы обманчивая доверчивость и безобидность пришлых странных существ таю какой-нибудь каверзой, на которые так способны женщины. Не испортили бы хитрые ходжерцы весь подготовленный план. Надо следить, следить, и еще раз следить…

* * *

Дорога к Царскому Городу заняла совсем немного времени. Ехать в тряской карете, запряженной живой тягловой силой, было непривычно и даже несколько страшно, хотя и неожиданно быстро. По мощенной каменными плитами старой дамбе вдоль Обводного канала, под грохот колес, свист кнута и дробь копыт экипаж двигался со скоростью не меньше сорока километров в час. Внизу мелькали пересечения людных улиц, роскошные усадьбы, величественные мосты.

Фай даже в общих чертах не мог себе представить встречу с полновластным хозяином этой страны. Какие уж там детали. Государь, несомненно, тарг. Судя по тому, что правит страной он более шестнадцати местных лет – скорее всего, немолод. Интересуется инженерным делом, всякими научными новшествами и поощряет изобретательство – видимо, человек технически образованный или, по крайней мере, понимает, что без научного прогресса социальный прогресс невозможен. Покровительствует искусствам – театру, музыке, литературе – стало быть, помимо всего, человек он весьма разносторонний. Собственного лица у государя нет – есть маска Справедливости. Это может быть и плохо, и хорошо. Зависит от того, как понимать Справедливость. Можно собственные интересы подчинять Справедливости, а можно – Справедливость своим интересам…

С обычаями, разговорным языком и бытом простого населения Столицы ознакомиться было легко. Город стоит на воде, и несколько зондов, запущенных в реку немного выше по течению, под видом обычного мусора проплыли Столицу насквозь. Большая часть их, правда, по недоразумению прошла одним и тем же маршрутом – мимо Речных Пристаней и Зеленного рынка, – но запас слов и поведенческих стереотипов они набрали достаточный для того, чтобы составить полноценный словарь и понять, как, попав в Столицу, вести себя пристойно, а как нет.

Кроме карты построек, никаких других сведений о Царском Городе и бытующих там нравах не нашлось. В программе исследований, составленной еще на Тай, не подразумевалось, что от благосклонности местного правителя в жизни таю будет что-либо зависеть. Экспедиция Нижних, которая планировала посетить Та Билан с рядом биологических исследований, изначально не собиралась получать там вид на жительство и оставаться без поддержки извне, без мало-мальски приличной технической базы. И еще Фай никогда не считал себя дипломатом. Немного хитрости для работы с подчиненным персоналом, упрямство и жесткое выполнение полученных на Нижнем Тай инструкций в отношениях с Лалом, хозяйственная сметка и небольшой организаторский талант – это у него было. Но политика на государственном уровне до сих пор лежала вне сферы его обязанностей и интересов. Тем более такая политика, о которой говорил Дин – или, вернее, как понял ее со слов Дина Фай, – лицемерная, укрытая под масками и пестрыми словами, а на самом деле всего лишь мимикрировавший под столичное многоцветье простенький закон «ты мне – я тебе» со следствием «я с тобой, пока мне это выгодно». Скользкая стезя.

Господин Дин, конечно, не раз упоминал, что государь дальновиден, мудр и многомилостив, но – кто знает – может быть, других эпитетов по отношению к монарху употреблять здесь попросту нельзя?

Маленький Ли тоже беспокоился. Правда, Фай подозревал, происходило это совсем по другой причине. Ли был любопытен, словно кошка. И, как ни старался Фай сдерживать в нем страсть соваться не в свои дела и исследовать на собственном опыте все новое и ранее непознанное, это любопытство все равно служило Фаю поводом для множества тревог и огорчений.

Наконец вблизи появились стены Царского Города. Карета съехала с дамбы, прогрохотала по последнему мосту, влетела в растворенные настежь ворота и, сделав на большой площади полукруг, остановилась. Для встречи, кажется, была приглашена небольшая армия. Обыскивать их, к счастью, не стали, ограничились подозрительными взглядами.

За первой стеной возвышалась вторая, в виде одноэтажного здания с портиком и фальшивыми окнами; за внешним заградительным кордоном следовал другой, внутренний. Пройдя сквозь портик, крытую галерею, две аллеи и несколько мостов через ручьи различной ширины, сопровождаемые Дином гости оказались в небольшой беседке, возле пруда, где четыре человека в неприметных одеждах и с почти одинаковыми лицами попросили показать предназначенный государю подарок.

Дин, на плече которого откуда ни возьмись появилась белая маска с кошачьей улыбкой, кивнул, что все в порядке, так необходимо. Фай вытащил из оберток и вороха резаной бумаги произведение искусства, над которым пятеро его помощников трудились неделю – часы с пружинным механизмом и музыкальным боем. Основная сложность создания этих часов состояла в том, чтобы не слишком удаляться от уровня местных технологий и, в то же время, сделать нечто интересное и в красивом исполнении. Пришлось объяснить, что данный механизм показывает время, каждую четверть стражи играет музыку и не имеет отношения ни к самострелам, ни к устройствам, испускающим яд или натертым ядом. Никакого интереса к часам, кроме сугубо профессионального, эти четверо не проявили. Даже обидно.

Часы были установлены на поднос, накрыты полупрозрачной тканью, двое слуг взяли их и молча унесли.

Господин Дин повел двух таю дальше. Он был серьезен, сосредоточен и не улыбался, как обычно. За него теперь улыбалась белая маска.

Из беседки у пруда в глубину сада вела выложенная речными плоскими камушками дорожка. Сам дворцовый комплекс Царского Города остался в стороне. Дин забирал все дальше и дальше влево от видневшихся за деревьями белокаменных построек. Ли вовсю вертел головой. «Эх, сюда бы наших ботаников», – сказал он, осматривая сад. Подумал и добавил: «А из-за запруд на ручьях тут должно быть полно водяной мошки». Но ни одного летающего кровососа Фай в воздухе не заметил. «Травят чем-нибудь», – буркнул в ответ он.

Пройдя пешком около километра по тропинкам, аллейкам, фигурным мостикам и лужайкам, они прибыли на место.

На невысокой земляной террасе стоял ажурный каменный домик, увитый растением с серебряно-серыми круглыми листочками. На некотором расстоянии друг от друга в саду выстроилась целая цепочка подобных домиков. Одни были из лакированного резного дерева и раскрашены в неброские цвета, другие утопали в пышно цветущих белым, розовым и голубым растениях, третьи стояли как бы над водой, отражаясь в ней, словно в зеркале.

Дин сверился с солнцем – как они узнают по нему время? это же ненадежно – и объявил:

– Я покидаю вас. Государь может заставить ждать себя, но вы не беспокойтесь. В конечном итоге, что есть понятие «вовремя», как не исполнение воли государя?..

Он пропустил Ли и Фая за гибкую занавесь из живых серебряных плетей, поклонился на прощание, надел улыбающуюся звериную маску и отправился куда-то по другим своим делам в обход павильонов.

Рано утром Джу, прикорнувшего на обитых холстиной досках под зимним плащом, разбудил Шан. Он копался в посудном шкафу в поисках чашек для чая. У Шана из рук выскользнула медная кастрюля и два позеленевших хозяйских блюда, которыми Джу не пользовался.

Один ставень Шан открыл, и в комнату сейчас лились лучи утреннего чистого солнца. Слегка покачивала листиками груша. За окном было тепло и спокойно. Даже голосок, уставший за ночь, щебетал еле слышно, и в ответ ему нежно тенькала какая-то птичка. Быть может, он все-таки добился благосклонности подруги, ради которой месяц не давал никому в округе уснуть, и не будет больше свистеть по ночам?..

– Красиво тут у тебя, – вместо утреннего приветствия проговорил Шан, заметив, что от содеянного шума Джу подскочил на своем жестком ложе так, будто кастрюля и блюда попадали ему на голову. – Тихо… (Медный звон еще стоял в воздухе.) – Прямо сказка какая-то. Птицы поют – заслушаешься. А у нас многоэтажный дом, да почти что под самыми окнами портовая таможня. И днем и ночью грохот, ругань, телеги эти несмазаные с разбитыми колесами. Как будто в Столице нет других дорог и улиц, чтобы по ним ездить. Столько беспокойств все это доставляет… Я вот чай варю, только не знаю, из какой посуды ты его пьешь…

– Сбоку от умывальника посмотрите, на полке, – посоветовал Джу, протирая глаза. – Рабежский колокол уже звонил?

– Здесь разве слышно? – удивился Шан. – Ведь отсюда до Рабежа добрых четыре лиги, а то и все пять… Я всегда по солнцу встаю. У нас не слыхать колоколов.

– Мы на службу не опоздаем?

– Не должны.

Шан нашел обе чайные чашки Джу – пеструю с трещинкой и белую надкушенную – и по-хозяйски протирал их полотенцем, пока чайник шипел на плите.

Размышляя, надолго ли Шан у него поселился, Джу привел комнату в порядок – собрал с пола постельные принадлежности и сложил на кровать. «Когда я прочитаю родительское дело? – думал он. – Все время мне что-то мешает…»

– Я совсем забыл, – Шан вдруг задрал полу кафтана и полез в карман штанов. – Аглар велел тебе передать ключи.

Связка с двумя жетонами – для архива и для входа на второй этаж префектуры, – коротко звякнув, шлепнулась на застеленную кровать.

– Сегодня Аглара на ночном дежурстве подменю я, а потом, когда будет мое дежурство – я не помню точно, когда – ты подменишь меня, мы с Агларом так договорились. А еще он велел тебе, если ты в самом деле веришь Единому, больше молиться. Ни с кем, сказал он, не происходит таких вещей, как с Джу. Он просил предупредить, чтобы ты был очень внимателен.

* * *

Обстановку внутри павильона Фаю не с чем было сравнить – он не видел других государевых покоев. Отделка и убранство не показались ему роскошными. Он представлял себе жизнь местных владетелей по-другому, в окружении того, что наиболее высоко ценится в империи – золота, драгоценных камней, шелковых ковров и тканей.

Увиденное было намного скромнее. Перевитый гибкой лозой ажурный камень; серебристо-серая циновка на полу; две резные скамьи со спинками, поставленные под прямым углом друг к другу, и овальный столик из полированного дерева перед ними; по стенам, среди листвы, несколько изысканных миниатюр на бледном шелке с изображениями туманных гор и морского берега. Свет падает сверху – через круглое окно в потолке. Темная жаровня распространяет сладковато-терпкий аромат. На столике белая вазочка с веткой цветущего дерева.

Ли тут же уцепился взглядом за эту ветку, достал из узкого горлышка и понюхал. Фай шикнул на него и слегка ударил по руке.

– А что ты дергаешься? – пожал плечами Ли, возвращая веточку на место. – Они же тут дикари. Мы с тобой вдвоем можем весь Царский Город с ног на голову поставить, разве не так?

– Мы с тобой – в гостях, если ты не понял, – осек его Фай. – Веди себя прилично.

Ли снова пожал плечами и с демонстративно-отсутствующим видом уселся на скамью. Но долго сохранять невозмутимость у него не хватило терпения. Лукавый взгляд соскользнул с нейтральной точки на стене и пошел сначала направо, потом налево, Ли потянулся и раздвинул плети плотно укрывающей каменную резьбу живой драпировки.

Фай некоторое время следил за ним молча, сожалея о том, что Ли не обладает врожденным чувством такта, и по этой причине его могут посчитать дурно воспитанным, потом зашел Ли за спину и хотел еще раз призвать его к порядку, но не успел. Легко прошелестели серебряные листья. Два или три человека остались за порогом, и один вошел. Дин предупреждал, как отличить государя от других царедворцев, если встреча с императором случится внезапно. Хотя двух одинаковых масок при дворе нет, неподготовленному взгляду трудно бывает одну отличить от другой. Но все эти маски – личины зверей. На государе же маска человека.

Вошедший был одного с Фаем роста и лишь немного шире в плечах. Он безошибочно определил, кто из гостей посланник, а кто переводчик, и смотрел из-под серо-стальной маски прямо на Фая.

Фай опомнился, сгреб замешкавшегося супруга за одежду и, словно куклу-марионетку, заставил встать и поклониться.

Государь ответил на поклон поклоном – не таким, конечно, почтительным, как расстарался Фай, но, прежде чем выпрямиться, он снял с себя и стальную маску, и серебряную сетку, закрывавшую волосы, и положил их на плечо белого с жемчужной вышивкой кафтана.

– В первый раз вам будет удобнее со мной разговаривать так, – сказал государь и жестом указал на скамьи. Вежливая улыбка мельком отразилась в темных, с антрацитовым блеском глазах. И пропала. – Пожалуйста, садитесь. Поговорим без титулов и чинов, просто как люди, заинтересованные во взаимной выгоде.

Фай почти не удивился. Он уже понял, что многое с самого начала представлял себе неверно. У тарга не могло быть ни угольно-черных глаз, ни такого же цвета волос. Фай принял бы императора за арданца, будь кожа у того потемнее, а скулы пошире. Но у государя оказалось приятное, немного усталое лицо, очень спокойное и совершенно не похожее на арданское или северотаргское.

И по возрасту они с Фаем казались ровесниками. И у того и у другого, если присмотреться, можно было увидеть несколько седых нитей в волосах, однако их седина являлась лишь печатью некоторого жизненного опыта, а отнюдь не бремени прожитых лет. Фай подумал: тридцать три, тридцать пять, ну, тридцать семь – самое большее, сколько ему может быть. А еще Фай сразу понял, что Дин не преувеличивал, и с этим человеком действительно легко будет достичь взаимопонимания и обо всем договориться. Внешность и поведение государя сразу располагали к доверию.

Единственное, что совершенно не понравилось Фаю в государе – это как обомлел Маленький Ли при появлении владыки полумира.

Нэль целый день занимался хозяйством, стараясь отвлечь себя от плохих мыслей. Он твердил себе, что сам виноват в ухудшении отношений с Фаем. Нэль в самом деле не знал, как вернуть доверие брата. Между ними постоянно случались какие-то недомолвки и досадные недоразумения, препятствовавшие пониманию и возврату их прежней хорошей дружбы. Нэль догадывался, в чем может упрекнуть себя. Наверное, он был слишком обидчив. Он все время забывал, что старший брат отвечает не только лично за себя и за него, но также за судьбу всех Нижних таю, участвующих в этой злосчастной экспедиции, и за успех самой экспедиции в целом.

С другой стороны, Нэль подозревал, что дурные намерения Лала избавиться от Нижних раз и навсегда, сняв при этом с себя ответственность за их судьбу, Фай преувеличивает. Преувеличивает сильно. Лал был подозрителен, но не коварен. Он не желал зла людям. Точно так же, как никогда не желал им добра. Когда он закончит программу собственных исследований на Бенеруфе, он пришлет на Та Билан все, что Фаю обещал. Неизвестно лишь, когда именно это произойдет. На следующей неделе или через несколько лет.

Нэль тоже обманывал себя. Ему казалось сначала, что Лал должен его пожалеть и сделать что-то для примирения и возврата всего на прежние места. Однако дни шли, и Нэль постепенно сознавал, что и для Лала – чем глубже пропасть между Верхними и Нижними, тем лучше. Лал верен себе. Он исполняет инструкции, и люди для него значат не больше, чем знаки препинания в коротких строчках приказа – они могут там стоять и могут не стоять, приказ все равно будет исполнен…

По просьбе Фая муниципалитет прислал рабочих, чтобы привести в порядок то, что не нравилось в Большом Улье новым жильцам. Рабочие изуродовали старые деревья возле ограды и наполовину опустошили сад. На месте бывшего цветника Фай планировал устроить мастерские. Кроме того, починки требовала система отопления и подачи горячей воды из котельной в жилой корпус. Попав в Большой Улей, таю столкнулись с недоступной им прежде и невиданной роскошью: с отсутствием каких-либо ограничений на использование питьевой воды. Незначительные препятствия на пути к получению более полного удовольствия от работы приреченской водокачки следовало срочно устранить.

Когда возня с прочисткой и цементированием керамических труб в здании и уборка спиленных сучьев во дворе были почти завершены, начали возвращаться участники большого дворцового приема, устроенного государем Аджаннаром в честь тайского посольства.

Достаточно было обменяться несколькими словами, чтобы понять: дело продвинулось в нужном направлении. Переговоры прошли успешно, и обе стороны остались довольны друг другом. Во всяком случае, пока.

Впрочем, оказалось, что Нэль порадовался за успех предприятия раньше чем следовало. Посредником для подготовки к очередному важному повороту в его судьбе, спланированному Фаем, послужил, как обычно, Маленький Ли. Из Царского Города этот проходимец явился с мечтательным выражением на лице и странным блеском в глазах. Фай, напротив, дергался и кусал губы. Он пробежал к себе в лабораторию, никому не сказав ни слова (Ли обронил: «Не обращайте внимания, это наша с ним личная ссора»). Все прочие говорили при этом, что взаимная договоренность достигнута и дело осталось за малым – нужно исполнить одну легкую формальность.

Ли притащился за Нэлем на задворки, в угол за котельной, куда рабочие таскали распиленные сучья и укладывали их в хранилище для угля и дров. Он стал восторженно расписывать, как все было здорово и какой замечательный человек государь Аджаннар, как вежливо он принял их с Фаем, как внимательно выслушал, как верно задавал вопросы, предвосхищая многие объяснения и подробности, и какой шикарный прием был устроен потом тем сорока таю, что посетили Царский Город в качестве официального посольства, как выглядит тронный зал, как одеваются придворные и как они таращились на настоящих людей.

Нэль слушал не без любопытства. Восхищение Маленького Ли было настолько искренним, что Нэль даже стал жалеть о своем отказе посетить Царский Город. Но сожаления его были недолгими. Они продлились лишь до того момента, когда Ли сообщил, что Фай просит Нэля подойти – у него будто бы есть очень серьезный разговор. Интонация подвела Маленького Ли, сказать эту фразу как бы между прочим у него не получилось. Голос дрогнул. Нэлю пришлось сделать вид, что он не заметил оплошность. Нэль пожал плечами и отправился к Фаю.

Фай ждал в лаборатории.

По правде говоря, Нэль решил, что сейчас окажется снова в чем-то виноват. Много думал о себе и мало о других, манкировал общественным и нравственным долгом или нечто вроде того. Он внутренне подготовился к тому, что Фай опять его обидит. Поэтому начало обращения к нему брата, касавшееся как раз долга человека перед обществом он выслушал рассеянно и истолковал неверно. Но Фай был неестественно добр и между тем говорил:

– Выслушай меня внимательно, малыш. Мне очень нужен человек, которому я мог бы доверять. Здесь каждый наш шаг имеет значение. Мы вынуждены вступить в договор, составленный по правилам этой страны, потому что поддержка со стороны Таргена нам необходима. И этот договор даст нам гораздо больше, чем требует от нас вложить. Мы обязаны выполнить миссию, ради которой мы здесь. Ради нее требуется пойти на некоторые жертвы и…

– Погоди, – перебил его Нэль, который за длинным вступлением почувствовал подвох. – Я понимаю, ты подготовил большую и возвышенную речь. Но лучше не трать зря слов, объясни мне просто: какую очередную идею мы должны исполнить во имя благословившего нас на подвиги отечества?

Фай помолчал и развел руками.

– Не мы, Нэль, – сказал он. – Я хотел бы, чтобы это сделал ты.

Нэль наклонил голову набок.

– Да? – переспросил он. – А подробнее ты не мог бы?..

– Я попросил у государя сутки на размышление.

– Фай, не уходи от ответа. Если ты хочешь, чтобы я что-то сделал – все равно придется сказать.

– Мы подписываем федеративный договор о вхождении острова Бо в состав империи. Для соблюдения всех необходимых условий кто-то из нас должен на время вступить в брак с императором, и ты должен понимать, что другого выбора я сделать не могу. Разве что пойти сам или отправить Маленького Ли.

– Вот и отправь, – не меняя тона, предложил Нэль.

– Это формальность, Нэль, простая формальность. Подписание договора во время свадьбы, потом пятнадцать-двадцать дней выждать для приличия, и развод. Здесь все так делают. Государь Аджаннар – очень порядочный и умный человек…

– Ли мне уже рассказал.

Фай снова закусил губу чуть не до крови.

– Я вижу, ты меня не понял. Я не пытаюсь подложить тебя под кого-то ради выгоды или устроить на свое усмотрение твою личную жизнь. Это политическое соглашение. Соблюсти обычай требуют таргские законы. Ты говоришь по-таргски, я могу тебе доверять, и, наконец, ты единственный свободный человек в нашей экспедиции.

– А, так вот как ты расцениваешь мое семейное положение…

Фай нервно дернул головой.

– Ты опять неправильно понял мои слова. Я хотел сказать, что если фиктивный брачный договор с императором вызывает протест лично у тебя, то твоему семейному партнеру он как бы безразличен. Если Лал вообще о таком эпизоде в твоей жизни когда-либо узнает… Нэль, помоги мне решить эту задачу.

– Фай, почему ты всегда решаешь свои задачи за мой счет?

– Потому что ты мой брат, я тебя вырастил и рассчитываю на тебя. Потому что у людей есть определенные обязанности друг перед другом и перед обществом, которое их воспитало.

– Я взрослый человек, Фай, я сам решаю, кому я оказываю помощь, а кому нет, перед кем я в долгу, а кто в долгу предо мной.

– Поэтому я не хочу тебе приказывать. Хотя мог бы. Я не присваиваю себе право решать за тебя. Ты сам должен понимать, что так надо, Нэль. Если ты не понимаешь – я зря потратил эти годы.

По лицу Фая Нэль догадался, что, если он сейчас повысит голос хотя бы на полтона – Фай сорвется.

– Хорошо, допустим, я понял, – изо всех сил стараясь выглядеть спокойно, проговорил он. – А по каким причинам не подходит кандидатура Маленького Ли?

Из-под руки Фая на пол слетел какой-то инструмент.

– Да потому что этот… – Фай вдруг замолчал и как-то странно посмотрел на Нэля. – Потому что я его люблю, – просто сказал он.

Но Нэль был упрям.

– А я люблю Лала.

– В отличие от Лала, Ли не понимает значение слова «формальность», – тихим голосом произнес Фай. – Иди, спроси его об императоре и последи за его лицом все то время, что он будет делиться впечатлениями. Увидишь, что я имею в виду. Поймешь, чего я боюсь.

– Ну… Меня же никто ни о чем не спрашивал. Ни когда я подписывал семейный контракт с семьей Лаллем, ни когда меня увозили с Бенеруфа. Это нечестно, Фай.

Глаза Фая зло сверкнули.

– Если бы ты соблюдал контракт с семьей Лаллем или хотя бы молчал о своих похождениях, у меня сейчас не было бы никаких сложностей! – резко заявил он.

– Ну да, снова я виноват во всем, – Нэль кивнул. – Что и требовалось доказать.

– А кто же, по-твоему? Может быть, это я отдавался грязному моряку на бочке под трапом? Я лазил через забор и возвращался из города довольный и пьяный? Я вертел задом перед советником Дином и строил ему вот такие глазки? Я?..

– Нет, все это делал я, – сказал Нэль, повернулся и пошел из лаборатории прочь.

Гнусно. То есть, могло бы быть хуже, но некуда.

Он видел, конечно, что Фая бесят рассуждения Маленького Ли, почерпнутые из общения с Нэлем, о том, что-де в таргском обществе нормы поведения много свободнее, чем на Тай. Только Нэль думал, что, во-первых, каждый человек сам отвечает за собственные поступки, и в воле Ли как следовать дурному примеру Нэля, так и не следовать ему. А во-вторых, Нэлю казалось, Ли нарочно дразнит Фая, ему нравится, когда тот ревнует. Видимо, Ли переступил черту разумного.

Нэль не задумывался, куда идет, но ноги сами принесли его к той калитке, от которой Дин дал ему ключ. Замок там не переменили. Просто, чтобы избежать незаконных проникновений из города, к датчикам сигнализации и наблюдающему глазку камеры был присоединен тяжеленный стальной засов во всю ширину двери.

Освободить дверцу от засова и выйти за пределы Большого Улья, в другой мир, заняло у Нэля около пятнадцати секунд.

Наконец-то дело, спрятанное в голенище за печкой, созрело для прочтения.

День прошел бестолково. Во-первых, было слишком жарко, чтобы всерьез что-либо делать. Во-вторых, и делать-то было нечего.

Агларовы бумажки и разбирательства, которые в префектуре решились передоверить на самостоятельное рассмотрение именно Джу, а не кому-то более опытному, все были глупые и вздорные. Сосед жаловался на соседа, что тот будто бы летает по небу на лопате и увел из колодца воду. Какой-то человек занял у знакомого двух рабов и, когда те испортили порученную им стену в саду, отстряпал их плетьми так, что один на следующий день взял да и помер. Из сопредельного Порту района пришел донос на Райзу Тата, с которым Джу вместе рос в монастырском приюте. После приюта Джу попал в охотники, а Тат – в дичь, да красть стал неудачно: обворовал такого же вора, как сам, а на двойных воров покровительство воровского цеха не распространяется – свои же их и сдают. В общем, несмотря на то, что с утра и до вечера совершенно ничего не происходило, у Джу все время было ощущение, что он серьезно чем-то занят.

Придя домой, он запер дверь на замок и оба засова, некоторое время посидел перед плитой на сундуке, накапливая решимость. Потом вытащил голенище, отнес в комнату и вытряхнул содержимое на стол, уложив листы тыльной стороной кверху – так проще было разбираться в разводах водяных пятен.

Разбор и сортировка заняли около половины стражи времени. Джу не торопился. Сначала он поделил дело на четыре части, согласно размеру повреждений. Серьезная путаница могла возникнуть только в самой последней из частей, почти не тронутой водой. Начало и середину Джу раскладывал, почти не читая. Время от времени он заглядывал на лицевую сторону бывшего свитка, проверяя связность изложения, перенос слов, соответствие почерков и качество чернил для точного выверения последовательности страниц, вот и все.

Соседи ходили в своем огороде и время от времени, когда кто-либо из них приближался настолько, что мог из-за изгороди видеть Джу, сидящего у окна, он отвлекался от своего занятия и начинал в упор на них смотреть. Соседям это не нравилось, они сразу старались повернуться спиной или перейти на другую сторону грядок и кустов, чего Джу и добивался.

Потом сизые облачка, похожие на полоски дыма, которые появились в небе около полудня и ничего серьезного, казалось бы, не предвещали, быстро потемнели, надвинулись и набрякли тяжестью. Первый порыв ветра с океанского берега запутался в ветвях старой груши и хлопнул непривязанным ставнем. Соседка, поправлявшая грядку, вдруг завернула на голову полосатую верхнюю юбку и, блеснув прорехой на нижней, стремглав бросилась к дому. На Джу прыснуло с подоконника водяной пылью, тяжелые капли часто забарабанили по крыше и стали падать на пол и на стол.

Пришлось закрыть ставни и зажечь лампу. Подготовка текста к этому моменту была завершена.

Джу мысленно представил себе, каким был бы титульный лист, если бы сохранился цел, перевернул пачку листов лицом вверх и принялся читать.

Протоколы начинались с невинных вещей. С имущественных актов семей Гермерид и Белый Волк, со свидетельства о его, Джу, рождении. Он пропускал малоинформативные страницы, как ближе к весне пропускают меж пальцев луковую шелуху в мешке. Потом Джу поймал среди шелухи луковицу. Нашлась очень интересная деталь. Будь он одним из следователей, ведущих это дело, он бы остановился на найденном моменте подробнее.

Оснований заподозрить кира Ариксара Волка в смерти собственного брата, кира Агиллера из Агиллеи, было хоть отбавляй. Смерть произошла ночью, а немного раньше, днем, в служебной приемной Торгового совета между братьями случилась драка. Отец Джу ударил Волка по лицу при дюжине свидетелей, после чего Волк отказался принять от него вызов на дуэль – имел право, как старший в семье. Следующим эпизодом была дуэль между Волком и государем, который тогда еще государем не был. Получалось, что государь выступил в защиту чести отца Джу?.. Вроде бы, да. Значит, отец с государем стояли по одну сторону черты, а недругом их был Волк. Уже интересно.

Потом… Чего-то здесь не хватало. Очевидно, некоторая часть допросных листов действительно была изъята, или, что больше похоже на правду, нужные люди оказались не допрошены. Государь, который еще не был тогда государем, например. События перескакивали с одного на другое. Легкой шелухой мелькнули показания соседей, с которых дело начиналось в первоначальной неправильной подборке. Часовой мастер Гермерид, отец девицы по найму Маран, отказался явиться на допрос, и привести его силой не представилось возможным вследствие его тяжелой болезни.

Дальше – заключение судебного врача Приреченского округа по поводу растительного яда, который мог послужить причиной смерти. В чайной чашке в комнате покойной Миран была найдена вытяжка из корня шибелы: разведенная чаем, но в пропорции достаточной, чтобы умертвить человека. Шибела является успокоительным лекарством, прекращающим также сердечные спазмы и сердцебиение. Шесть капель шибелы на половину мерной чашки воды успокаивают душевное волнение, двенадцать-пятнадцать капель применяются для снятия болей в области сердца. Двадцать капель вызывают галлюцинации. Тридцать капель на полчашки воды – приводят к остановке сердца, параличу дыхательной мускулатуры и к смерти. Те самые тридцать капель были обнаружены в комнате матери Джу. Неизвестно только, пил из этой чашки покойный или не пил.

Показания родственников и слуг кира Агиллера из Агиллеи: да, у него было нездоровое сердце, он действительно употреблял лекарства, но не часто, и о свойствах шибелы хорошо знал.

Оставшаяся открытой версия, предполагающая самоубийство на почве ссоры с имеющим влиянием родственником, главой рода. Показания служащих Торгового совета, опровергающие возможность чьего-либо серьезного влияния на кира Агиллера. Господин старший торговый советник был скорее человеком, который сам оказывал влияние на других, нежели подверженным таковому со стороны…

Три прочитанные части Джу отложил в сторону. События семнадцатилетней давности понемногу вырисовывались из сухой архивной записи. Осталась последняя часть, лучше всех сохранившаяся, и оттого наименее упорядоченная. Тут-то Джу и споткнулся. Один единственный рапорт судебного чиновника испортил всю величественную картину внутрикланового заговора Волка против собственного брата, выстроенную уже в воображении Джу. Так хорошо все ложилось одно к одному: политические разногласия, борьба за влияние, принципиальная позиция отца, ссора, красивое слово «дуэль» на фоне сложной политической ситуации в стране – в условиях отсутствия единоначалия и при дележе власти среди наиболее могущественных политиков и владетелей… И приятель Волка Дин, как бы случайно подкидывающий Джу информацию к размышлению, чтобы использовать Джу в интересах волчьей стаи…

И – с размаха рожей в лужу.

Кир Александр Джел, будущий император Аджаннар, появился в доме мастера Гермерида спустя половину стражи после того, как судейский чиновник зарегистрировал смерть. Девица по найму Миран, ослепленная несчастьем, с порога обвинила кира Александра в убийстве. Кир Александр не стал спорить с девицей Миран, он только пояснил чиновнику дословно, что якобы умерший «спал с ней, а умер от любви ко мне». От этих слов Миран схватила заточенный крючок для сшивания волосяного савана и нанесла им киру Александру Джелу ранение в сердце, по всем признакам смертельное, и лишь невероятным чудом не повлекшее за собой еще одну смерть.

Джу тупо уставился в страницу. Что за смысл вести речь о политических симпатиях с обезумевшей от горя женщиной?.. А ей зачем кидаться на союзника своего покровителя с заточенным крючком?.. Как все это понимать? Что значит «спал с ней, а умер от любви ко мне»? Что это за любовь, от которой травятся и умирают?..

Джу положил страницу поверх прочитанной стопки листов, поднял руку, чтобы перевернуть их и начать читать с начала, подержал и опустил, не прикоснувшись.

Побрезговал. Сцепил пальцы на груди. Никогда в жизни ему еще не было настолько стыдно. Он ощущал себя сейчас так, будто его переехало, как мышь телегой. Хотелось бы верить, что он понял последний рапорт неверно. Что суть дела ускользнула в схематичном изложении допросов и документальных справок. Но красивая сказка про благородного, отважного и честного отца, в которую он так верил ребенком, отчего-то растаяла и отказывалась заново материализоваться. Похоже, позиция дядюшки Волка заслуживала понимания в этой истории гораздо более всех других…

Не погасив лампу и не убрав со стола компрометирующие всех и вся документы, Джу схватил со спинки кровати зимний плащ, под которым накануне спал, и выскочил из дома в ночь и ливень.

К началу вечерней стражи в Ман Мирар из Царского Города все-таки добралась редкая новость: государь снова женится. Господин Дин переставил нефритовую фигурку на доске и в последний раз полюбовался на лаковый красный депешник с письмом, состоящим из слова «Пора». Ашьинский голубь настороженно следил за Дином сквозь прорези в коробке.

Слуга достал голубя и прикрепил депешник к лапке. Один миг – прошелестели в лучах предзакатного солнца переливчатые крылья – и гонец исчез в небе. Письмо отправилось в дорогу.

– С моря идет непогода, мой господин, – сказал слуга Дину. – Если будет сильная гроза – птица может не долететь.

– Спрячется в лесу. – Дин пожал плечами. Какая-то гроза не могла ему испортить настроения. – На всякий случай завтра утром выпустим второго.

– Не будет ли поздно, мой господин? Быть может, пустим второго сейчас? Голуби сильные, один точно доберется в срок.

– Мне виднее, – осек слугу Дин. – Я знаю, что когда делать.

Однако если бы господину Дину было известно, что соединенная армия Внутренней Области и эшских таргов, не дожидаясь ничьих писем и понуканий, уже три дня находится в пути, а за рекой Ияш савры зарезали имперского наместника и стреляют в почтовых голубей, он бы так не говорил. Но полторы тысячи лиг – слишком большое расстояние. Человек не может видеть так далеко.

Никаких определенных намерений у Нэля на самом деле не было. Мысли в его голове бродили самые разные и, в подавляющем большинстве, трагические: никогда больше не возвращаться в Большой Улей; совершить какое-нибудь непоправимое безумство; нарваться на такие приключения, узнав про которые Фай осознает, что был неправ и несправедлив к Нэлю… В общем, душа требовала уйти, громко хлопнув дверью. Ведь ни на Тай, ни во время межзвездного перелета, ни на Бенеруфе такой возможности у Нэля не было. А избавиться от соседства людей, под одной крышей с которыми ему зачастую становилось душно, Нэлю было необходимо хоть иногда, хоть на недолгое время…

Но за первоначальной решимостью пришел страх. С Песчаной улицы Нэль повернул на Рытую, потом на Перемер, с Перемера в переулок Заручей. Дальше он названий не помнил и в результате совершенно потерял ориентацию. Ему вначале казалось, что он знает, куда идет: Дин водил его в эту сторону. Но почему-то оказалось, что не сюда.

Прохожие оборачивались и смотрели Нэлю вслед. Или он в самом деле выглядел очень необычно для Столицы, или, скорее всего, выражение его лица полностью соответствовало той неразберихе, которая царила в его бедной голове.

Из упрямства Нэль пробежал еще немного вперед и приостановился, только когда сердце начало скакать из горла в желудок и у него закололо под ребрами – слева и справа одновременно. Он попробовал оглядеться и понять, куда его занесло в горячке и обиде, но оказалось, что одно дело рассматривать Столицу на карте, а другое – бегать из переулка в переулок, словно за тобой погоня.

Он отдышался немного и решил подняться на горушку, которую видел впереди. Он думал, что сможет оттуда разобрать, куда идет. Но там он почувствовал себя еще более неуютно. О том, что неприятности могут проистекать не только от ненаглядных родственников, но и сыпаться прямо с неба, Нэль как-то из вида упустил.

С запада на город двигалась стена. Фиолетовые с золотой каймой тучи уже загородили полнеба. В недрах их клокотало варево грозы. Быстро мерк лазоревый полог небосвода, беззвучные ленты молний срывались и падали к горизонту. Вместо грома ветер доносил только глухое ворчание на нижнем пределе человеческого слуха.

В порту раньше обычного времени зажигались огни маяков, горожане звали по домам детей, кошек и собак, запирали окна и двери.

Нэль догадался, что попал в глупое положение, и все-таки повернул назад к Большому Улью. Голова у него немного проветрилась. За время обратной дороги он, может быть, вполне созрел бы для следующего этапа переговоров с Фаем. В конце концов, что бы между братьями ни происходило, Нэль всегда в итоге Фая слушался. Глядишь, послушался бы и в этот раз – напрямую Нэль этого пока не признавал, однако под давлением обстоятельств умозрительно уже способен был допустить подобную возможность. Но только в том случае, если бы он мог найти дорогу назад.

С горушки он разглядел густые деревья, подумал, что это парк у прудов, и поспешил в ту сторону, начиная опасаться, что до начала бури не успеет. На Та Билане погода могла меняться очень быстро.

Как назло, улица попалась какая-то не та. Сверху оказалось не видно, что с нее нет поворотов в нужную Нэлю сторону. Нашел поворот и выбежал к своим деревьям Нэль к тому времени, когда черным заволокло уже все небо над головой, а от раскатов грома и порывов океанского ветра закладывало уши.

Здесь тоже был парк, но другой. Никаких прудов. Наоборот, деревьями засажена непонятная насыпь вроде срытого земляного вала или разрушенной дамбы. И дома вокруг стояли другие. Усадебки, но совсем маленькие, одноэтажные, отгороженные от улицы крашеными заборчиками. Их хозяева давно попрятались. Нэль находился на улице один. Спросить название района или о том, как выбраться отсюда к Большому Улью, – не у кого, от дождя спрятаться негде.

Быстро становилось темно. Нэль уже сильно жалел, что так не вовремя поддался сиюминутному порыву. Куда он понесся? Зачем? Так новую жизнь не начинают. Все равно же от Фая никуда не деться, как он скажет, так и будет. Фай тоже по-своему его любит и не желает зла… С Фаем можно не разговаривать, можно обзывать его всякими словами, можно сорвать на нем злость. Но потеряться и мокнуть под ливнем не просто в чужом городе, а даже на чужой планете – совсем идиотский поступок…

Под первыми крупными каплями дождя Нэль пробрался по насыпи к месту, где деревья росли погуще, и спрятался под нависающими ветками.

 

Глава 6

Посольство мира Тай позабавило государя. Ему интересно было знать, насколько откровенно они сумеют рассказать о себе. Сочинят ли они сказку о заморской стране и как будут адаптировать реалии собственного путешествия к понятиям, доступным та-биланцу.

Сам он, по-видимому, произвел на таю благоприятное впечатление, потому что на расспросы о родине они отвечали достаточно честно. Поведали о противостоянии двух миров – Верхнего и Нижнего, об опасности, перед лицом которой двум разорванным мирам пришлось объединить силы и знания и отправиться за помощью. Нижний Мир, однажды наказанный Внешними за неповиновение, постепенно угасал. Агония длилась веками, но предсказать ее исход не составляло труда. Гибель Нижнего Мира не могла не сказаться на Верхних.

Верхний Мир был когда-то военным флотом единого мира Тай.

Нижний Мир зародился из бункеров гражданского населения – правящей верхушки мира и ее ближайшего окружения, пересидевших в укрытии случившуюся на Тай катастрофу. Верхние презирали Нижних за невоенное происхождение и за то, что предки Нижних посылали предков Верхних на смерть, прикрываясь ими, как живым щитом. А Нижние Верхних недолюбливали за предательство, совершенное адмиралом Тау, который два тысячелетия назад отказался вступить в бой с Внешними и увел военные корабли из-под удара, потому что кроме гибели флота это ничего бы не дало.

В Нижнем Мире обладали знаниями о прошлом того Тай, который еще не делился на Верхний и Нижний; Нижнему Миру принадлежали ископаемые и право на их добычу. В Верхнем Мире существовали продвинутые технологии для очень далеких путешествий, была развита наука, но не имелось информации о том, где искать спасение. Выход из положения можно было найти, лишь позабыв, что одни из людей Верхние, а другие Нижние. Объединив информацию и ресурсы, они организовали экспедицию и отправились в путь, который занял около пяти лет по времени корабля. У них дома за это время прошло двадцать.

Но трещина, веками разделявшая миры, сыграла с таю злую шутку. Они должны были забыть, что они разные, но не забыли этого. Добравшись до искомого (господин посол не всегда обходил технические подробности, предоставляя императору понимать его рассказ, как сможет, но тут не пояснил, что было тем искомым, кого и как оно спасет, а государь об этом не спросил, поскольку и без того знал), Верхние собрали Нижних на корабль и высадили на Бо, предоставив их собственной судьбе и милосердию таргского государя, а сами сбежали. И вот Нижние таю здесь и просят помощи. В свою очередь, они готовы оказать посильный вклад в развитие науки империи. Среди них много толковых ученых и инженеров. Можно было бы подумать над приложением их разума и рук…

Дальше, собственно, пошла торговля условиями, на которых одни желали вступить под покровительство, а другие соглашались это покровительство оказать. И честность посла Фай Ли распространилась настолько, что он поведал о добром совете, поданном ему господином Дином насчет возврата Бо в империю. Выдал Дина с потрохами: в заговоре заново женить государя этот тип тоже принимал самое деятельное участие. Сложность с замужеством таю заключалась только в единственном моменте: среди них не было ни одной настоящей женщины. «Мы особая раса людей, – скромно сказал господин посол. – Мы не принадлежим ни к мужскому полу, ни к женскому. Или же принадлежим к обоим – как вам угодно будет на это посмотреть».

Государю было все равно. Он делал вид, что в таю его интересует только золото. Господина посла это устраивало.

Государь слегка пожал плечом и сказал, что в Таргене тоже изредка встречаются люди вроде таю, но о том, что все иноземцы такие, лучше бы пока никому не говорить. Существо, способное стать матерью, допустимо считать женщиной, не так ли? Господин посол не возражал. Значит, будет свадьба.

Можно было жениться на таю, чтобы на время успокоить модную нынче при дворе страсть к сватовству, тем более, что и на общеполитической обстановке это скажется благотворно. А через полмесяца развестись. И тем самым минимум до зимы обеспечить себе покой. Паллиатив, но волки сыты и овцы целы. Молодая жена будет сидеть в спальне под замком, а государь – заниматься проблемами северных территорий. Через четыре дня начнутся учения курсантов Военной академии и «Каменных Пристаней» в Курганах, через восемь назначены гвардейские маневры под Эгироссой… Надо срочно связаться с энленской жреческой коллегией по поводу происходящих на Белом Севере событий, попробовать уговорить первосвященника из Эктла заняться, наконец, политикой, пока политика вплотную не занялась им самим.

Почему бы не жениться на таю, если это почти ни к чему не обязывает, но, в то же время, решает ряд проблем?

Путь Джу лежал в Порт. Ему хотелось напиться или набить кому-нибудь морду. А лучше то и другое вместе. Но напиться было никак, потому что он выскочил из дома без денег; набить морду тоже – в такую дрянную погоду даже нищие попрятались по своим трущобам. И только в Порту можно было осуществить оба эти желания без затраты средств и времени на поиски. Там в один миг для человека находились и друзья, и враги, только позови.

Под ледяными струями дождя и по моментально раскисшей грязи Джу не находил смысла в том, чтоб ходить, как добропорядочный гражданин, по улицам. Он напрямую перемахнул полдюжины заборов, пнул в каком-то дворе пса, по сторожевой обязанности сунувшегося к нему с открытой пастью. Так он оказался у Сухого оврага, где пустыри и свалки смыкаются с городскими окраинами. Этот овраг был прежде каналом. Потом дамба в Затоках обвалилась, новую построили дальше от Столицы, а воду отвели в другое русло.

Погода соответствовала настроению Джу. Разбрызгивая лужи и ломая хрупкие лопухи овражника, он сожалел о времени, когда он ни про кого ничего не знал. «Может быть, это было лучшее время в моей жизни», – думалось ему.

Он перебрался на ту сторону оврага по остаткам старой дамбы. Сердце у него слегка щемило. Зачем он влез в документы, которые от него прятали? Зачем хотел добиться правды? С чего взбрело ему в голову восстанавливать справедливость по отношению к людям, которые давно сгнили в гробах? Не хватало ему своих бед, чтоб брать на себя еще долги покойников?.. И раньше не дураки работали в сыске. Они не стали связываться со скандальными фактами, замяли дело потихоньку, да спрятали на полку, где воды побольше, чтоб побыстрее сгнило. А он возомнил себя десницей истины, и что? Папаша только на портрете был похож лицом на энленского святого. И мамочка ничем не лучше: повинна в умышленном отравлении отца собственного ребенка и в покушении на убийство государя. Это надо же! Вспоминали ли хоть когда-нибудь о Джу эти люди – его отец и мать – среди собственных скверных дел?.. Правду говорят: лучше не дойти, чем зайти слишком далеко…

Низкие ветки вишневых деревьев и яблонь-дичков, которыми сплошь заросла старая дамба, хлестали его по лицу. Было темно. Он не видел, куда идет, ориентировался по внутреннему чувству направления. Душа звала его в Порт, и он знал, что точно попадет, куда ему нужно. Он не замечал при этом, что течет за шиворот вода, что промокли сапоги, что руками без перчаток он отстраняет со своей дороги жгучие плети гиффы и молодую крапиву. В разуме его шло сражение с призраками прошлого.

Несколько раз он оказывался среди мусорных куч, натыкался на засеки, и ему приходилось менять направление. Наконец из гущи зарослей он, споткнувшись, вывалился на некое подобие дорожки, которая и повела Джу вниз, к огням Порта. В какой-то момент он подумал, что сошел с ума, потому что из тьмы и древесной чащобы ему послышался слабый окрик. Будто бы кто-то позвал его: «Постойте! Подождите!» Еще четверть таля он промчался с прежней скоростью, потом сбавил шаг. Потом остановился вовсе и посмотрел назад, думая, что, может быть, это кровь стучит в ушах или лопаются пузыри грязи на лужах. Крик не повторялся.

Джу досадливо тряхнул головой, сбрасывая капли с лица, и хотел отправиться дальше по своим невеселым делам, когда другой подозрительный звук опять привлек его внимание. И Джу посетила единственная трезвая мысль за этот безумный вечер: «Если кому-то сейчас еще хуже, чем мне, может быть, дела мои не так уж плохи?..»

Он медленно повернулся и пошел туда, где слышал звук, на ощупь раздвигая ветки и обходя кривые мокрые стволы.

«Прости, пожалуйста, но зачем в термометре будильник?..» – «Балда ты. Это не будильник в термометре, это термометр в будильнике. Смотри…»

Государь переключился на другой канал.

«Ах, Сэт, я совсем не уверен, что буду хорошей матерью. Я ничего не понимаю в детях, я всего лишь немного разбираюсь в их биохимии…»

Милые домашние разговоры таю, как всегда, были одинаковы. Никаких политических проблем, только семейные. Или они сознательно контролируют все свои слова? Что же это за жизнь у людей?..

Эргр Инай – государь отследил местоположение седьмого передатчика, с удивлением обнаружив, что уехал он не много ни мало, за сорок лиг, в Эгироссу, в монастырь Бдящих Сил – оставался на десерт.

Вечернюю монастырскую службу слушать было неинтересно, поэтому император Аджаннар воспользовался испытанным методом – просканировал запись на употребление слова «государь». Подарок, ожидавший его, был великолепен.

– Я не могу убить его не потому, что он государь. – Голос сразу показался знакомым, но идентификации поддался лишь какое-то время спустя.

Личность собеседника эргра Иная была подсказана скорее темой беседы, нежели тембром голоса и интонациями говорящего. Но когда государь понял, кто и о чем рассуждает, он вздрогнул. Человек, проговоривший эти слова, был мертв уже более чем две декады. Что же касается Иная, то на этот раз его голос звучал не гневно и начальственно, а вкрадчиво:

– Ты опасаешься, что его охрана тебе не по зубам? Да, это так. Но там у него не будет охраны. Да и в любом случае ты пойдешь не один.

– Я ничего не опасаюсь, эргр. Я убью его, если захочу. Но я не стану делать этого. Ни для вас, ни для себя.

– Ты странный человек, Халис Верзила. Мне казалось, мы обо всем договорились. Разве не ты сказал мне, что с государем у тебя собственные счеты?

– Но вы же не верите всему, что люди говорят? – Кажется, Верзила усмехнулся. – Счеты у нас есть. Я должен ему свою жизнь дважды, а он мне свою – лишь один раз. Долг за мной, а не за ним. Пока я не верну его, вам не стоит рассчитывать на мою… бесценную помощь.

– Ты понимаешь, что говоришь во вред себе, Халис Верзила?

– Да бога ради. Запирайте меня здесь до того дня, пока не уладите свои дела. Быть может, мои услуги пригодятся вам в будущем, а пока, чтоб скрыться от ищеек, нет места надежнее монастырской тюрьмы.

– Ну что ж… Ты сам выбрал. Сиди.

Государь взялся за голову.

«Какой нелепый случай занес жучок на сапог Инаю? – думал он. – Как он мог настолько удачно оказаться в нужном месте в нужное время? Не иначе как Единый охраняет святость своих владений и подбором невероятных совпадений искореняет неправду…»

Следствие по делу об убийстве кира Энигора благополучно забрело в тупик. И сыщик Иль ничем не помог. (На самом-то деле ему просто было некогда.) Все, что удалось откопать, – несколько нераскрытых убийств с похожим почерком. Полдюжины из них были совершены довольно давно, три-пять лет тому назад, и орудие преступления в них было несколько другим, хотя и близким. Однако со времени последнего прошло всего два месяца, и применено там было то же самое острейшее лезвие из отменной стали.

«Красная повязка» – не самый распространенный метод ухода из жизни в Столице. Состоятельные люди, устраняя врага или конкурента, традиционно отдавали предпочтение яду, удавке или самострелу в рукаве. Их наемные убийцы носили кафтан с подкладкой и белые манжеты. Такой способ назывался убийством «чистыми руками». Господа попроще нанимали головорезов с техникой погрубее. У тех в ход шел гвардейский меч, пиратская абордажная сабля, арданский кинжал, саврский нож-потрошитель или трехгранный воровской стилет – оружие, которое легко приобрести в любой оружейной лавке города. Эти наемники убивали по ночам на темных улицах или в умело спровоцированных кабацких драках. Но чтобы бритвой перерезали горло…

Да и где раздобыть в Столице бритву? Сделать на заказ?.. Бритвы водятся там, где есть, что брить. Из населяющих Та Билан рас, известных государю, волосы на теле и на лице росли лишь у южнотаргских горцев. Но бриться горца не заставишь под прямой угрозой смерти, да и не умеет он…

А вот в монастырях, когда человек вступает на первую ступень послушания, ему дают новое имя. Сначала его хоронят – в саване из отращенных ранее волос он три дня лежит в могиле. Потом послушник рождается заново, для нового человека с новым именем волосы на саван опять нужно растить. Но прежние-то сбривают…

Ох, эргр Инай. Что ты не поделил с покойным Первым министром? Ради чего ты нанял убийцу? Да еще который убивает так необычно… Рука уже выводила на именной бумаге распоряжение доставить все возможные сведения о настоятеле обители Бдящих Сил из Эгироссы.

Будоражить эргра Скиллара Скея из Энленского экзархата, наверное, пока не стоило, хотя духовное и административное руководство над таргскими служителями Единого осуществлялись из Белых Земель. Инай был ставленником жреческой коллегии Эн-Лэн-Лена, и там за его действия несли полную ответственность. В то же время, Белые Земли оставались очень далеко, и удерживать богатые таргские монастыри под полным контролем оттуда не могли. Не хотелось нарушать покой эргра Скея государю еще и потому, что они пребывали в ссоре. Эргр Скей, он же «абонент второй» по классификации говорящей коробочки, с государем не разговаривал уже пять лет.

Оставалось поблагодарить Единого за благословленный им суровый монастырский устав, по которому монаху любого ранга не полагалось иметь больше двух сменных рубах, одной верхней ризы и одной пары обуви в личном пользовании.

Государь подождал еще немного. Монастырская служба должна была завершиться к полуночи, а кроме услышанного, за этот день ничего предосудительного эргр Инай не наговорил. Тогда государь сделал так: вложил себе в ухо маленькую каплю-приемник, назначенную привлечь его внимание, если Инай или кто-нибудь рядом с ним снова скажет «государь», и довести до государева сведения всю беседу.

О том, что с такой настройкой передатчика ему всю ночь не позволят спать, он даже и не подозревал.

 

Глава 1

Получеловек все-таки вернулся.

Пола широкого плаща укрыла Нэля с головой. Даже в полной темноте легко было понять, что подошел к нему тарг – не самый высокий из живущих в Столице, но все же, по сравнению с Нэлем, который и для таю большим не вырос, получеловек казался почти великаном. Голос у него был слегка глуховатый и недовольный:

– Почему ты здесь стоишь? Что с тобой случилось?

– Я из Большого Улья, – всхлипнул Нэль.

– Да? И как ты тут оказался?

– Я там… поссорился со всеми.

– Ну, боже мой, – вздохнул получеловек. – Вот это горе. Хорошо, пойдем.

Он взял Нэля рукой за плечи и сдвинул с места на целых полтора шага.

– Куда? – Нэля не так-то просто было заставить слушаться. Даже когда он чувствовал себя очень плохо.

– В префектуру.

– Зачем?

– Так положено. Я служу в войске Третьего префекта. Если ты из Большого Улья, тебя, скорее всего, ищут…

– Я не хочу… в префектуру.

Получеловек помолчал.

– Большой Улей далеко, префектура близко. Куда еще мне вести тебя ночью под проливным дождем?.. Посмотри-ка на себя. Тебе совсем себя не жалко?

Нэль прижал холодные ладони к лицу, чтобы не разреветься в голос. Посмотреть на себя было нельзя. Под плащом царила абсолютная тьма. Но Нэль, конечно, догадывался, что за зрелище он представляет. Себя ему было жалко. Еще как жалко.

Нашедший его страж порядка некоторое время ждал ответа. Нэль дрожал и молча боролся с собой. Тогда рука, державшая Нэля за плечи, произвела беглое исследование: коснулась воротничка в том месте, где чиновники носят значок, тронула подбородок, попутно отлепив от него короткую прядь намокших волос, провела по плечу вниз и весьма бесцеремонно остановилась под грудью. Слезы у Нэля мгновенно высохли. Он напрягся, приготовившись оказать сопротивление.

Рука еще секунду помедлила и вернулась к нему на плечо, запахнув получше плащ.

– Зачем же ты меня тогда звала? – спросил получеловек после того, как оценил все найденное на ощупь.

Нэль закусил губу. Он пытался унять дрожь и снова подступающие к горлу слезы. Под тяжелым плащом было намного теплее, чем без него. От получеловека пахло дождем, мокрыми деревьями и чем-то чужим, непохожим на запах таю.

Нэль попробовал вытереть щеки мокрым от дождя рукавом.

– Ты не бойся, – немного мягче сказал ему обладатель теплого плаща. – Не надо бояться. Пойдем отсюда. Здесь оставаться незачем.

Джу привел ее домой. То есть, шел-то он в префектуру, но это, во-первых, было по пути, во вторых – дождь рушился с неба с прежней силой, а до префектуры еще оставалось пол-лиги немощенными улицами по колено в грязи. «Оставлю ее тут, а сам схожу и предупрежу Шана», – решил он.

В Порт попасть не получилось, да и первоначальный порыв Джу под холодным дождиком изрядно поостыл. Обстоятельства не позволили ему вести себя свободно и действовать согласно настроению. Не судьба. Может, оно и к лучшему. Это грех – думать только о себе.

Джу выпустил находку из-под крыла плаща в свое полуосвещенное непогашенной лампой жилище, сам плащ стряхнул и бросил на сложенные поленья у входа.

Между комнатой и маленькой кухонькой, где, кроме плиты, сундука и рукомойника, мало что могло разместиться, двери не было. Только порожек-ступенька, о который все гости Джу обычно спотыкались. Женщина осторожно прошла в комнату, а Джу наскоро смахнул воду с лица и волос рукомойным полотенцем и залез в сундук, чтобы взять принесенные позавчера из прачечной простыни. Развязал шнурок на наволочке, внутри которой лежало белье, бросил одну простыню на постель.

– Снимай с себя все и сушись, – велел он, мельком глянув в сторону гостьи. – Я не буду смотреть, отвернусь.

Он быстро сложил в плиту растопку, дрова, поджег кору трутовника и оставил дверцу слегка приоткрытой, чтоб огонь быстрее разгорелся.

– Я поставлю для тебя чайник, – между делом говорил он. – Сядешь к огню или залезешь под одеяло. А я дойду до префектуры и сообщу дежурному, что ты здесь. На тот случай, если о тебе беспокоятся…

Она в это время возилась с одеждой и простыней и ничего не отвечала. Джу закончил кухонные дела, поднялся и шагнул через порожек – все ж, прежде чем уйти, следовало убрать со стола ворованные документы. Зябко кутаясь в простыню и поджимая маленькие пальчики на босых ногах, женщина стояла на не очень чистом полу. Уродливая мокрая одежда повисла на спинке кровати – увидев эту черную куртку и штаны, Джу сразу перестал сомневаться, что его находка в самом деле из Большого Улья: занимаясь на берегу пруда своими документами, он все же обратил немного внимания на посольство.

Они с женщиной встретились взглядами, и Джу остановился. Облизнул губы, чувствуя, что впадает в искушение. Он презирал себя за это, но ничего не в силах был поделать. Джу не мог к ней подойти. И не смотреть на нее тоже не мог.

Он ненавидел красивых женщин. Вернее, «ненавидел» – слишком сильно сказано. Но что-то от ненависти в его отношении к ним было. Он не являлся женоненавистником вообще. Скорее, наоборот. Довольно рано узнав на собственном опыте, для чего женщина нужна мужчине, он не собирался отказываться от радостей, которые они доставляют. Просто его практика общения с противоположным полом, несмотря на разнообразнейший опыт, на протяжении нескольких лет оставалась кривовата на один бок: в жизни Джу ни разу еще не встретилась женщина, которая дарила бы любовь, а не торговала ею. Проще говоря, все его знакомства сводились к проституткам.

Женщин, которые не обладали красотой, но добились положения в обществе и, следовательно, дорого стоили, Джу глубоко уважал и даже был влюблен в такую. Но, по скудости средств, для удовлетворения собственных потребностей он вынужден был пользоваться тем товаром, что попроще и подешевле. Что же касалось красавиц на продажу, то они слишком часто и слишком обидно смеялись над Джу, покупавшим любовь дурнушек, чтобы он мог питать к привлекательным женщинам что-либо, кроме озлобления.

Сейчас перед ним стояла чья-то мечта. Тусклым золотом отливали волосы; между тонкими, вразлет, бровями, лежала маленькая недовольная морщинка; на нежные щеки падала тень от ресниц; глаза были темны и печальны, совсем как у ангелов, нарисованных на стенах храма Рух; зато тело принадлежало отменной вкусной бабе – вопреки своему обещанию отвернуться, Джу боковым зрением уловил чудесный ракурс: она стоит спиной, одежда с нее уже упала, а простыня какую-то долю мгновения еще не накинута, и вся она, как сахар, светится в полумраке; издали кажется, что она маленькая и нежная, но на самом деле берешься – и очень хорошо чувствуешь, за что…

Джу тут же мысленно обругал себя. Черт знает что мигом заняло все его мысли, и куда только подевались прежние умствования о рухнувшей жизни и подлой судьбе?.. Он растерялся лишь на миг, но ей этого мига хватило, чтобы перехватить инициативу. Теперь командовала она.

– Ты… никуда не пойдешь. Ни в префектуру, ни в Большой Улей… Никуда. – Сама она еще дрожала, но хрипловатый низкий голос звучал с нажимом. – Я – свободный человек. Я сам выбираю – вернуться мне или замерзнуть на улице. Понимаешь? За себя я решаю сам. Ты ведь не знаешь, почему я ушел из Большого Улья? Я скажу. Мне предложили выбирать: хочу я быть женой вашего государя, или не хочу. Когда я вернусь в Большой Улей, это будет значить, что я принял решение.

На непослушных ногах Джу сделал несколько шагов, стараясь держаться от женщины подальше, и сел на единственный в комнате стул. Он сдвинул локтем документы на столе и ладонью закрыл лицо от света, чувствуя, что щеки у него горят. Удалось ли ему скрыть, какое впечатление она на него произвела? Хорошо бы, если да. Не так уж много при лампе разглядишь…

Он жалел, что она такая. Слишком хорошая.

В голосе своей гостьи и в ее движениях Джу узнавал холодные и расчетливые повадки великолепной маленькой суки. Замерзшая, мокрая, жалкая – она все равно продолжала набивать себе цену. Джу пожалел ее на старой дамбе, не зная, кто она, как она выглядит. Ему вначале вообще показалось, что он нашел ребенка. Но сейчас жалости Джу не испытывал. Желание она вызывала, да. Но не жалость. С этой девочкой все ему было ясно: она наглая, сильная, хоть и притворяется слабой, и себе на уме. Не понял Джу только одно: почему она продолжает говорить о себе в мужском роде. Вроде бы, она хорошо знала таргский – даже акцент в ее речи уловить можно было не сразу. Наверное, в Большом Улье так принято…

Она ступила чуть ближе по направлению к нему, в интонации проскользнула капризная нотка, как будто Джу не сидел тут, словно глотком подавившись, а наоборот, не верил в ее слова и пытался спорить:

– Это все серьезно, молодой господин. Я даже не спрашиваю, как тебя зовут, мне лучше не знать, чтоб я не проговорился. Мне неизвестно, как в вашем обществе, а в нашем будущим супругам нехорошо накануне свадьбы находиться наедине с… посторонними людьми.

Джу лицемерно повел бровью, чудовищным усилием воли изображая спокойствие небожителя. По крайней мере один убедительный довод за то, чтобы не сообщать ничего в префектуру, она ему привела: отправься он туда с новостями – Джу навеки приобретет репутацию человека, который имел шанс потискать белые бока будущей государыни и не воспользовался этим шансом. Если она, конечно, не лжет.

– Ну и как? Решение принято? – поинтересовался Джу.

Змеиные темные глаза долго смотрели на него, испытывая его терпение, потом взгляд ушел куда-то к ножкам стола. Женщина неопределенно качнула головой. Взгляд у нее был точно такой, как у Иля: словно человек смотрит на тебя сквозь закопченное стеклышко, что-то думает о тебе, а плохо или хорошо – узнаешь, только когда гром грянет прямо над головой.

– Мне неизвестно, как в вашем обществе, – медленно произнес Джу, – но в нашем выйти замуж за государя считается наилучшей перспективой для… честной девушки.

Она шагнула еще чуть-чуть. Господи, зачем она к нему идет?! Не понимает, что ли?..

– А я не честная, – сказала она. – И я не девушка.

Повернулась и побрела на кухню. Залезла на сундук, поджала колени к подбородку, положила на них голову.

Джу сглотнул сухой ком в горле. Что-то надо было с этим делать. Причем срочно. Кое-как он скатал в трубку переворошенные листки дела, сунул в голенище и бросил его к стене, за изголовье кровати. Пробежал мимо женщины, схватил с поленницы свой плащ и был таков.

– Вы сознаете, эргр, что мы уже начали действовать по принципу «побеждай или погибни»? Раскройся все – государь нам не простит.

– Дорога назад отрезана.

– И все же, мне мало верится, что Шаджаннар – тот безответный простачок, который охотно повинуется кому угодно.

– Ну, почему «кому угодно». Он не совсем простачок. Он молод, а это недостаток временный. Впрочем, я без преувеличения могу сказать, что всего лишь за два месяца приобрел на него немалое влияние. Да и вы, как будущий тесть, для него человек не последний. Ведь мы с вами не допустим к принцу кого угодно, верно? Недородка Дина и всяких северных друзей мы подвинем. У вас умная дочка. Как говорят здесь, в Эгироссе: есть два истинно вольных – Бог и жена, коли волю взяла… Ну, даже если принц не захочет никого слушать – ему все равно придется перепоручать кому-то часть ответственности. Никакого опыта у него нет, он вынужден будет принимать советы.

– Выгод я не отрицаю, но все же ему придется занять место своего отца, которое тот по доброй воле не освободит. Боюсь, что убийство прежнего государя окажется для принца… несколько неожиданным обстоятельством.

– А кто говорит об убийстве? Государь нужен нам живым. По крайней мере, на первых порах. А уж дальше – как Единый рассудит. Наш с вами принц – молод и тщеславен. От таких перспектив, как у него, запросто не отказываются. Позвольте ему только начать, сиятельный кир, и вы увидите, что ему трудно будет остановиться.

– Есть люди, которые станут требовать немедленной смерти Аджаннара.

– Наш северный союзник? Знаю. Но этот живодер много на себя берет. Он сам нам нужен только потому, что у него больше друзей на Севере, чем у меня, вас и у всех столичных таргов вместе взятых. Однажды он только своим именем собрал армию. Он сделал это раз – сделает еще раз. Если я правильно понимаю намерения савров – об остальном его никто спрашивать не будет. Либо наш союзник приобретет Столицу, либо потеряет обе Агиллеи, Гем, Дэм и Карию.

– Все же будьте осторожны, эргр Инай, не пугайте нашего маленького государя, не говорите ему много.

– Кир Аксагор, вы ведь сами знаете: быть палачом и действовать осторожно – нельзя. Так же, как нельзя быть врачом и не причинять боли. Всегда лучше говорить правду. Не сразу, не всю, но правда – лучше всего. А вон, кстати, и наследник идет. Ни о чем еще не подозревает…

Государь вызвал Дина среди ночи. Сказать, что вид у государя был недовольный – ничего не сказать. В парчовом халате поверх спальной рубахи, в туфлях на босу ногу, без маски, с растрепанными волосами, император Аджаннар быстро ходил по смежному со спальней малому кабинету от стены к стене, заложив за спину руки. Дин поклонился, но не успел разогнуть спину, как ему уже было выдано срочное задание.

– К утру ты сделаешь вот что, – не дав советнику опомниться, быстро произнес государь. – Прямо сейчас поедешь к Домовому. В канцелярии Тайной Стражи Царского Города возьмешь дело по убийству кира Энигора. Вместе с этим делом лежит дело из Первой префектуры по убийству гадателя Дарга от первой декады прошлого месяца. Домового особо не тревожь, работай сам. Мне нужен человек со свежим взглядом на вещи. Для начала ты сравнишь способ убийства. Во-вторых, добудь гадательную книгу, кости, карты, или что там было у этого Дарга, и найди в ней два возможных предсказания: «Берегись дурака» и «Величие и справедливость». В-третьих: умри, но разыщи, что общего, кроме смерти от волосяного лезвия, было у этих двух людей. Отчитаешься завтра лично мне и чтобы не позже полудня.

Жетон из прессованного картона с мелким росчерком и государевой печатью в середине был сунут Дину чуть ли не в зубы.

– Будет исполнено, мой государь, – проговорил Дин и вывалился за дверь кабинета, повинуясь нетерпеливому взмаху руки.

Испугаться Дин не успел, хотя, наверное, стоило. Гадатель Дарг был тем самым гадателем, к которому советник водил принца Ша.

Дин солгал принцу. Сам он по гадателям не ходил, имя и адрес взял из одного доноса, согласно которому Дарга посещали многие высокопоставленные чиновники с целью поправить черной магией свои дела и уточнить перспективы на будущее. Донос был плевый, такими делами Тайная Стража давно не занималась, однако имена в нем перечислялись любопытные, и Дин отложил бумагу к себе в отдельную папочку.

Дарга он предупредил, что предсказание для Ша обязательно должно быть хорошим, нужно пообещать принцу власть, любовь и долгую жизнь, иначе доносу будет дан ход. Но что именно Дарг нагадал, Дину было неизвестно: ведь если хочешь, чтоб предсказание сбылось, другим его рассказывать нельзя. Дину достаточно было и того, что принц остался своим будущим доволен. Заказанное Дином гадание серьезно успокоило юношу. Донос на всякий случай остался в папке, но воспользоваться им снова Дину не удалось. Дарга убили, и вовсе не по приказу государева тайного советника. Возможно, Дарг посетовал кому-то, что на него нажали, о доносе стало известно, и о собственной репутации позаботился один из прежних клиентов гадателя. С одной стороны, Дин был уверен, что винить себя в смерти Дарга у него совершенно нет причин. С другой – решил так: это же вообще замечательно, когда кто-то по доброй воле выполняет за тебя грязную работу. А если уж брать совсем по большому счету, то на судьбу гадателя Дину было наплевать и забыть. Тот сделал свое дело и имел полное право хоть сквозь землю провалиться, хоть на Небеса взойти.

Так, всесторонне оценив ситуацию, советник Дин приободрился и решил исполнить поручение со всей возможной тщательностью. Лично ему опасность вряд ли грозила. О связи между убийством кира Энигора и гадателем Даргом Дин до этой минуты не думал. Ему самому стало любопытно, в чем закавыка. Возможно, имя заказчика обоих убийств содержалось в доносе. Найти убийцу Энигора было бы полезно не только для правления императора Аджаннара, но и для императора Шаджаннара. По крайней мере, если справедливое наказание минует преступника из-за смены государя, всегда лучше заранее знать, кто способен ударить тебе в спину так неожиданно и дерзко.

* * *

Хлопнула входная дверь. Нэль спал некрепко и мгновенно поднял голову от подушки.

Вернулся хозяин. Пошумел на пороге, громко поставил что-то на плиту. Потом прошел в комнату и приоткрыл один ставень. За окном было не темно и не светло. Просто серо и пасмурно. Нэль догадался, что наступает утро.

– Сделал, что хотел? – спросил он у получеловека.

Тот утвердительно кивнул, ушел обратно в кухню, стал разводить огонь, греметь чайником и тарелками.

– Они правда беспокоились?

– Кто? – удивился тарг.

– В префектуре.

– Не знаю, – сказал он. – Я не был в префектуре.

Теперь настала очередь удивиться Нэлю. Он привстал, немного подвинулся в сторону получеловека и, чтоб видеть, с кем разговаривает, подбородком оперся о спинку кровати.

– Ты же хотел пойти, – недоверчиво произнес он.

– Ты же просила меня не ходить, – идеально скопировав интонацию, отвечал получеловек.

Нэль примолк и потер глаза ладонью.

– Я принес тебе поесть, – сказал получеловек. – Если ты собираешься в Большой Улей – дождь кончился.

– Я должен выметаться, да?

Получеловек пожал плечами:

– А ты разве собираешься остаться тут?

– Я уйду, – согласился Нэль.

Получеловек сделал шаг и встал на пороге комнаты, разглядывая Нэля с высоты своего роста.

– Я не выгоняю, – сказал он. – Просто через половину стражи мне нужно быть на службе. Если тебя в самом деле хватились и начнут искать – врать, что не знаю, где ты, я не стану.

На постель легли высохшие над плитой за ночь куртка и брюки.

Получеловек ждал. У него были серебристо-русые волосы и типично таргское лицо с высоким лбом, острым носом, серыми ресницами и бровями. Взгляд тяжелый, глаза – как кусочки свинца, смотреть в них дольше двух-трех секунд невозможно. Или Нэлю почудилось вчера, что он разглядел на этой каменной маске какие-то оттенки эмоций?.. Да и глаза получеловека вечером, в неярком свете лампы, казались карими, живыми. А на самом деле были хмурые, как утренние тучи, и слишком взрослые для молодого лица. Нельзя понять, то ли взгляд у получеловека старше, чем он сам, то ли, наоборот, лицо моложе…

Нэль втянул одежду под одеяло. Хозяин дома отвернулся и занялся чайником, не обращая больше на Нэля внимания. Следя за ним краем глаза, Нэль думал, что вчера повел себя невероятно глупо. Для того чтобы отомстить Фаю, для того чтобы брату стало стыдно, незачем было убегать в город, мокнуть под дождем, да еще и доставлять осложнения постороннему для всей этой истории чел… получеловеку. Надо было всего лишь согласиться на предложение Фая. Вот это был бы ответ. Настоящий поступок. Жертва. На глазах у всех. Ведь бояться-то на самом деле нечего. Если тарг собирается соблюдать уговор, он умрет, но от своего слова не отступит. Вот северяне – все такие, рыбья кровь. А Фая терзала бы совесть…

– Благословите, отче.

– Бог благословит, сын мой. Твой страх понемногу проходит?

– Да, отче. Ваши молитвы помогли.

– А новости из Столицы?

– И новости помогли, но меньше.

– Уже объявлено, что государь женится, но не сказано – на ком?

– Господин Дин пишет, что на иноземке.

– А отец не прислал тебе письма?

– Нет, эргр Инай, он не прислал. И не пришлет. Моя жизнь вообще его очень мало заботит.

– Нехорошо говорить так о родном отце. Быть может, ты не знаешь…

– Я знаю, отче. Что есть – то есть. Я привык так жить.

– По крайней мере, с кирэс Таани ты можешь заключить брак без спешки и не боясь огласки. Это не так уж плохо.

– Когда иноземка родит настоящего наследника – все может снова стать плохо. Говорят, она женщина невероятной красоты.

– Господин Дин об этом написал?

– Нет, просто во дворцах ходят разные разговоры…

– А что пишет господин Дин?

– Простите, отче, он не велит рассказывать.

– Ну, мне-то можно.

– Пишет, что в Столице после смерти кира Энигора стало неспокойно. Что свадьба необходима, чтоб хоть немного разрядить политическую обстановку.

– Господин Дин прав, как всегда…

На самом деле далеко отправляться за приключениями Джу в ту ночь не пришлось. Выйдя со своей половины дома, он стукнул в соседский ставень и, после нескольких слов, выражавших раскаяние по поводу инцидента с курицей, был милостиво приглашен внутрь. Прямо в окно. Чем и воспользовался в полной мере, вначале довольно бессовестно и торопливо, затем уже с бульшим чувством и тактом. А после, уже под утро, они разругались в пух и прах. Соседка закинула удочку насчет замужества, Джу попрекнул, что она ему досталась уже не девушкой (незнакомка подсказала хорошую мысль), и, слово за слово, покатилась ссора. Девица разревелась, Джу побыстрее оделся и выбрался наружу тем же путем, каким до этого проник внутрь.

Собственные мысли не баловали его разнообразием. Во-первых, он думал о своей гостье – что она там поделывает одна? Во-вторых, о соседке – рожа у нее, конечно, как кислотой потравлена, зато все остальное гладенько и мягенько. В третьих, о себе. Смутная тоска от недовольства собственной персоной на этот раз выражалась единственной повторяющейся в голове фразой, звучащей, как эхо: «Я все-таки сволочь… Я все-таки сволочь…» Из мучительных сожалений о неудачности собственного происхождения и о доставшихся ему в наследство старых родовых распрях Джу успешно выкарабкался, но пока нельзя было сказать, что от этого ему стало легче. Наверное, так же неловко чувствует себя ящерица, потерявшая хвост, или змея, весной сбросившая кожу. Вместе с прошлым семьи он втоптал в грязь собственную жизнь. А начинать жить заново не так-то просто. Если не верить больше прошлому – как можно надеяться на будущее?..

Рассвело. За приреченскими заборами пробовали голос осипшие от плохой погоды петухи. Дождь перестал, но в воздухе повисла неприятная мутная морось. Джу заглянул в открытый спозаранку трактир на соседней улице. Всякую мелочь там отпускали в долг. Взял кулечек риса с морской крапивой и пирожное – с дальним расчетом пойти с ним к соседке мириться – и отправился домой.

Постоял немного на крылечке – будто не к себе пришел, а к чужим людям, и не хозяйничать, а милостыню простить. «Я сволочь», – вернулось эхо. «А что, собственно, я стесняюсь? – подумал он. – Разбудить ее жалко, что ли? Я себя жалеть должен, а не кого-то. Вот у меня действительно жизнь по-дурацки устроена, не то что у некоторых. Для кого жить, если не для себя? Кого любить, если не себя? Сам себя не пожалеешь – никто тебя не пожалеет…» – Джу вздохнул и развернул фунтик с рисом. Поверх лежало медовое пирожное. Он еще секунду посомневался и откусил половину. Полюбовался на остаток и доел. Велика важность – мама была убийцей, а папа предателем. Джу и в «Каменные Пристани», наверное, знающие люди определили именно потому, что у него наследственность дурная. Но если отец лук, а мать чеснок, нельзя же ждать от чада, что оно вырастет розовым вареньем. «Да, я сволочь, – сказал себе Джу. – И это хорошо. Сволочам жить легче», – толкнул дверь и вошел в квартиру.

Гостья спала на его постели, по-детски свернувшись и обняв подушку. Не такая уж распрекрасная красавица, как ему показалось ночью, но все равно хорошенькая. С милым личиком, с округлым, выглянувшим из-под простыни плечом… Ничего не украла, никуда не смылась. Ждет его возвращения, и с ее стороны это не очень умно: не будь у Джу помешанной на замужестве соседки, кто знает, чем бы завершилась эта ночь?.. Подушка и простыни будут теперь пахнуть женщиной – день, а может, два. На память Джу останутся несколько золотистых волос на наволочке и красивое воспоминание о том, как она раздевалась вчера.

Он сглотнул опять подступающий к горлу комок, вернулся на порог, захлопнул дверь и демонстративно громко поставил чайник на не успевшую еще остыть плиту. Вот. Нечего на нее смотреть. Пусть уходит. Дрова, дверца топки, посуда для риса – все это своим шумом давало ей понять, что хозяин вернулся и ей пора освобождать пригретое местечко.

Она проснулась, спросила почему-то, сходил ли Джу в префектуру. До префектуры ли ему было, когда он убегал? Разумеется, нет. Он ответил, что и не собирался. Дальнейший их разговор ничего не значил. Погода, время, дорога до Улья… Джу хотелось поскорее от нее избавиться. Она, вроде бы, тоже торопилась. Ни поесть, ни попить чаю не захотела. И только потом, когда они, обойдя почти все Приречье, приближались к Прудам, она вдруг спросила:

– Скажи, а ты – честный?

Джу не сразу понял, что это продолжение вчерашней ознакомительной беседы о том, кто из них кто. Уцепившись за его локоть, женщина, прикрытая полой плаща, семенила рядом. За всю дорогу она ни разу не посмотрела Джу в лицо, а Джу не смотрел на нее.

– Не думаю, – ответил он и покачал головой. – Нет. Скорее всего, нет.

– А тебе не стыдно быть нечестным?

– Нет.

– Почему?

Джу безразлично повел плечом:

– Наверное, я жалкий и противный человек.

– А мне стыдно, – призналась она.

– Ничего, – утешил Джу. – К этому быстро привыкаешь.

За поворотом Рытой улицы показалась ограда Большого Улья, женщина узнала места, придержала Джу за локоть и сказала:

– Постой. Дальше я пойду один, не надо, чтоб тебя там видели.

Джу равнодушно остановился, она выскользнула из-под полы плаща и на секунду остановилась, впервые за утро поглядев ему прямо в глаза.

– Спасибо, – сказала она. – Ты очень мне помог.

– Не стоит благодарности, это мой долг, – холодновато ответил Джу. Он почему-то не испытал ожидаемого облегчения от того, что миссия выполнена им достойно. Джу представил, как притащится на службу: сапоги в грязи, одежда в сухих прошлогодних репьях, как будто ночевал в овраге, руки чешутся и в волдырях от гиффы. Мараш будет подозрительно коситься на мятую физиономию и покрасневшие глаза, а Шан посмеется и спросит: «Всю ночь с бабой воевал? И кто кого? А сколько раз? Ну, понятно, дело молодое…»

– Прощай, – услышал Джу напоследок.

Она слегка дотронулась нежными пальчиками до его ладони и побежала прочь.

А он стоял на берегу огромной лужи и, как последний дурак, смотрел вслед. «Подумаешь, какая-то вертихвостка», – мысленно одернул себя Джу. Но оттого, что она сказала «прощай» и уходит, ему стало немного не по себе. А может, даже не немного. Что-то он в этой истории упустил. Что-то потерял. Ведь все могло быть иначе. Все могло быть…

Рано утром еще один доверенный человек явился к государю отчитаться, как он выполнил срочное и тайное задание. Помощник Первого префекта, господин Мур, узнал всю подноготную о настоятеле монастыря Бдящих Сил в Эгироссе эргре Инае и сомнительные эпизоды из его жизни доложил императору. Там было, чем заинтересоваться. Эргр Инай, например, слыл среди энленского духовенства наилучшим знатоком всеразличных ересей, и уже это одно подозрительно. Ведь ересь – смола. Только прикоснись к ней, даже из простого любопытства, а она тебя тут же замарает надолго и всерьез…

Господину Дину о начатом расследовании по делу Иная было неизвестно, а то бы он не радовался заговорщицким успехам прежде времени. Потому что в своих расстановках и раскладках он, конечно, предусмотрел много всяких «если». Что Инай окажется предателем – предусмотрел. Что у принца Ша могут быть собственные взгляды на государственный переворот – предусмотрел. Что заговорщики-северяне в первые же несколько минут после исчезновения императора обнаружат кардинальное различие во взглядах с заговорщиками-царедворцами – предусмотрел. Но вот что булавочное колдовство безукоризненно работает – не предусмотрел. Иначе Дин вообще не стал бы затевать эпопею с переменой власти. Бороться с колдунами простым смертным не дано. Это могут делать только сами колдуны, да и то – не всем им сопутствует успех.

– Фай… Он… вернулся. Нагулялся, наверное. Кого из нас ты будешь посылать к государю?

– А я что говорил. Покапризничает и на все согласится. Другому бы дорого обошлись такие капризы, а этому все нипочем. Под звездой Хма родился… Ну, ты что же?.. Что тебе опять не нравится? Успокойся, пожалуйста, Ли. Я тебе уже говорил неоднократно: на Нэля я полностью полагаться не могу, а оставить миссию совсем без переводчика не имею права. Неужели тебе настолько скучно со мной, что хочется на сторону?..

– Фай…

– Ну что такого я опять сказал? Да, да, давай, заплачь.

– Ты ничего не понимаешь…

– Конечно. Я никогда ничего не понимаю. Не понимаю ни Нэля, ни тебя. А ты не задумывался – может быть, вам это только кажется?..»

Стук каблуков, звук захлопнувшейся двери, тяжелый вздох того, кто остался в комнате и его слова, обращенные, скорее всего, к самому себе:

– Как же мне с вами всеми трудно…

Государь отключил звук. Потом вынул из уха «каплю» Иная, молчащую уже более стражи, и покатал ее перед собой на столе. Никаких полезных и новых мыслей по поводу услышанного у него в голове уже не появлялось. Гуляла только тупая боль – от висков к затылку и обратно.

Судя по времени на часах, за стенами Ман Мирара рассвело. Необходимо было срочно сделать несколько письменных распоряжений: насчет свадьбы, учений в Курганах и эргра Иная с его товарищами по заговору. Рука не поднималась, а заставить себя не находилось сил. Хорошо бы еще написать письмо сыну в Эгироссу, пока Инай не поговорил с ним напрямую. Ша письма не ждет – значит, удивится. Какое-нибудь хорошее письмо… Оставалось только вспомнить, умеет ли таргский государь писать хорошие добрые письма и, если умеет, – как это делается. Обидно, что тут говорить. У него просто не было возможности проводить много времени с сыном, самому воспитывать, учить и опекать. Он был занят делами огромной и поначалу совсем чужой для него страны. Он сам учился в это время – воевать, управлять, властвовать. Но ведь он переживал, заботился, как мог, тщательно подбирал учителей и воспитателей, искренне решив для себя, что ребенка все равно не сможет воспитать человек, сам выросший без родителей и совершенно случайно ставший отцом в семнадцать лет. Вероятно, он ошибался. Вероятно, ошибался много, часто и на протяжении долгих лет. Но он же старался делать как лучше. Он любил Ша, он много думал о нем. Его сын должен был научиться различать добро и зло. Должен был знать с рождения, что такое справедливость, долг и что означает слово «нет». Государь сам так рос, и подобная воспитательная система не казалась ему ущербной. Он судил по себе, по своей склонности быть одиноким, ни в ком и ни в чем не нуждаться, добиваться в жизни не любви и приятного общества, а всего лишь умения профессионально выполнять свою работу. И вот – вырастил принца, но не воспитал друга…

Потом ему пришла в голову еще одна мысль, маленькое злое искушение: не останавливать сейчас Иная. Предоставить тому свободу действий. Посмотреть, что Ша ему ответит. На что решится. Проверить, чего стоит его единственный наследник. Быть может, зря он возлагает на него надежды?..

 

Глава 2

За Нэлем приехали скоро – в самом начале первой дневной стражи. Встречал посланников из Царского Города Маленький Ли, с раннего утра ходивший со злым лицом.

Первым из имперских представителей, явившихся в Большой Улей за Нэлем, был крупный остроносый пес черно-рыжей масти, короткошерстый, бесхвостый, на тонких длинных лапах. Пока люди и полулюди церемонно беседовали между собой на лестнице и внизу, пес с деловым видом проник в холл второго этажа, где Нэль ожидал своей участи, прыгнул на диван у другой стены и по-барски там разлегся. Нэля он при этом замечал не больше, чем муравья на потолке.

Через некоторое время, в сопровождении Ли и Фая, на пороге холла появилась женщина. Невысокая, худощавая, с узкой талией и нежным, выразительным лицом. Рыжие волосы уложены в затейливую прическу из множества локонов и косичек, расшитое золотом платье из травянисто-зеленого шелка специально задумано и сшито именно так, чтобы подчеркнуть все те качества, которые как раз и отличают женщину от мужчины. На взгляд таю, выглядело это вопиюще неприлично, но, в то же время, не лишено было своеобразной красоты. Двигалась женщина легко и плавно, словно ткала в воздухе последовательную панораму изящных поз. Легкий цветочный запах поплыл с ее появлением по комнате.

У посланницы государя не было ничего общего с крикливыми и толстыми торговками Зеленного рынка или грубыми краснолицыми прачками с Рыбных Пристаней, распухшие руки которых непрерывно полоскали и терли белье, а языки перемывали косточки мужчинам. Она словно родилась не в этом мире. Или, во всяком случае, не в этом городе. Таких райских птиц Нэль ни на своих записях, ни на улицах Столицы еще не видел.

– Госпожа Шер Шерилар, старшая наставница государевых наложниц, представил гостью Фай. – Натаниэль, невеста государя Аджаннара.

Нэль не поздоровался и не сделал ни одного движения навстречу. Просто молча сидел и смотрел. Взгляд госпожи Шерилар не очень нравился ему. Он был откровенно оценивающий, с небольшой насмешкой и некоторой толикой снисхождения.

– Ну что ж… – произнесла сладким голоском старшая наставница государевых наложниц. – Государь велел поторопиться. Если вы не возражаете, мы прямо сейчас и начнем.

Господин Дин трудился в поте лица. Среди ночи он поднял на ноги весь штат собственной канцелярии, а уж его помощники перебудили всех полицейских и министерских архивариусов в городе. Особой необходимости в этом не было, но Дин не желал упустить ни единой самой малейшей детали. К утру примерная картина происшедшего была составлена у него на столе и имела вид мозаики из десятка различных документов официального, полуофициального и совсем неофициального толка.

Все оказалось просто, как дважды два. Связь между покойным министром Энигором и гадателем Даргом отыскалась самая прямая. Гадатель Дарг дважды был записан в журнале личных аудиенций кира Энигора: для какого-то безродного и нищего гадателя неслыханная честь.

История хождений придворных чиновников к Даргу началась давненько, но всерьез страсти закипели после доноса, которым Дин пытался припугнуть Дарга. Как будто бы донос этот стократ придал обманщику популярности. Приобретя входы и выходы при дворе, ловкий гадатель проник к киру Энигору на прием якобы по важному государственному делу. Видимо, выдав некую информацию, он желал обезопасить себя от посягательств Тайной стражи, которыми грозил ему Дин. Аудиенция у Первого министра состоялась за два дня до встречи шарлатана с Ша, но тремя днями после визита Дина. После этого, во-первых, за Даргом немедленно была установлена слежка. Вели ее лучшие сыщики Второй префектуры, и материала они собрали предостаточно, но все сведения осели мертвым грузом в сейфах Первого министра. Возможно, кир Энигор готовил доклад государю; возможно, просто собирал компромат на всех подряд. А во-вторых, посетители хлынули к Даргу толпой и за месяц с небольшим нанесли ему столько денег, что он открыл счет в банке «Купеческий союз». В списке посетителей Дин нашел даже себя, хотя, сопровождая принца, принял все меры, чтобы остаться неузнанным.

Далее – примерно в тот же период времени кира Энигора всерьез заинтересовала фигура эргра Иная. Поверх всех документов о Дарге, Первый министр хранил донесение о том, что к Даргу регулярно наведывается некий монах, которому часто доставляли голубей из монастыря Бдящих Сил в Эгироссе. А для чего возить за сорок лиг птиц, как не для регулярной переписки? Среди бумаг Энигора имелась краткая биография эргра Иная, список приближенных и доверяющих ему людей с галочками на полях. Несколько галочек пересекались со списком посетителей гадателя Дарга. Но ничего явного против Иная из всех этих меленьких зацепок Дин пока вычленить не мог. Да, некоторые люди поддерживают между собой приятельские отношения, верят гаданиям, имеют общих знакомых, дают советы друзьям – которому гадателю можно верить, а который просто бредит наяву, который священник знает свое дело, а кто из попов карьерист и хапуга – ведь у высокопоставленных особ и при дворе, и в других городах круг общения весьма ограничен. А Инай вполне мог оказаться прекрасным исповедником и духовным пастырем помимо того, что эгиросский наместник каким-то образом втравил его в заговор…

Загривком Дин чувствовал за всем этим копошением некий умысел, сплетенную ловчую сеть, готовую к работе. Но по документам никаких особенных преступлений не было совершено. Кроме двух убийств. Вот монах посетил гадателя в последний раз. Вот в журнале приемной кира Энигора записан на следующее утро гадатель Дарг. Но ночью Даргу перерезают горло, а через четыре дня то же самое делают с Энигором. Причем слух о готовящемся покушении успевает распространиться по городу и достичь ушей самого министра. Потом кир Энигор на смертном одре говорит загадочную фразу. Она достигает ушей придворных и весь Царский Город некоторое время пытается ее толковать, но никто ничего не понимает, поскольку фраза неконкретна. «Берегись дурака» и «величие и справедливость» – две из шестидесяти четырех возможных комбинаций в гадательной книге Дарга. Вот, значит, какое предсказание выпало принцу, и как исполнил приказание Дина гадатель…

Дин поменял местами документы на столе. В мозаике образовались пробелы. Здесь не хватало деталей. Может быть, двух-трех встреч с гадателем самого Первого министра, его доверенных людей или, в крайнем случае, нескольких их писем друг другу.

То, что простой гадатель с Веселого Бережка за короткий срок приобрел среди придворных невероятное доверие и популярность – само по себе не совсем нормальное явление. Видимо, у людей имелись веские основания ему верить. Вполне возможно, что Дарг гадал под диктовку человека, который наперед знал судьбы многих, и знал их гораздо лучше, чем они изложены в небесных скрижалях. Возможно, этот человек знал также и свою судьбу. Слух о покушении мог быть не утечкой информации от злоумышленников, а…

Дин перемешал бумаги еще раз. Что, если не Аксагор втравил Иная в заговор, а все наоборот? Кир Лаур, кир Наор, Харакута и капитан гвардейцев Ионкар – среди посетителей Дарга. Люди, недовольные судьбой, ищут различные пути к желаемому – будь то государственный переворот или черная магия. Та последовательность, в которой Дин подбирал себе союзников, отражалась в собранных Второй префектурой списках. Дин и сам брал в расчет тот донос на Дарга, когда просматривал кандидатуры для собственных целей.

Что можно увидеть, если смотреть на собранный материал глазами Энигора?

Очень выгодно использовать в своих целях гадателя, к которому ходит половина чиновников Царского Города.

А если глазами Иная?

Государь уже лет семь в ссоре с верховным первосвященником жреческой коллегии Белого Энлена. Но разрыва дипломатических отношений между Таргеном и Эн-Лэн-Леном нет. Белыми Землями управляют служители Единого, в империи же светские власти допускают монастырское и храмовое начальство не дальше порогов собственных приемных залов и кабинетов. А монастыри и храмы в благополучные времена стали очень богаты. Не так, как Островной Дом, но все же. Во что им вложить собранный капитал? Не родилась ли в чьей голове мысль сменить имперские порядки и установить в Таргене, допустим, теократию или некий способ управления, подобный ей? А тут еще недовольных порядками при дворе и в Столице оказывается гораздо больше, чем видно было из монастыря. Очень выгодно использовать в собственных целях гадателя, который в курсе всех придворных дел и интриг и работает в интересах высокопоставленной особы.

Вот только долго ли выдержит гадатель такое двойное подданство? Рано или поздно интересы его хозяев вступят в противоречие, и маленький человек окажется между молотом и наковальней. Либо хозяева вдруг с удивлением обнаружат, что гадатель нагадал победу в поединке обоим соперникам, чего на самом деле не может быть.

По-хорошему говоря, надо бы всех клиентов гадателя Дарга взять под ручки и свести в допросный подвал под Первой префектурой, чтобы рассказали, кому из них и что он обещал. Но о перемене императора тогда будет лучше и не вспоминать. Что же Дин доложит государю?

Пожалуй, правду. Почти полностью. Репутацией Иная придется пожертвовать. О том, что у него своя игра, отличная от игры Дина, советник подозревал с первого взгляда на Иная. И Волку Инай тоже не понравился.

А расскажет Дин о том, как манипулировал настроениями двора кир Энигор, используя гадательную книгу подставного чародея. О том, как гадатель сообщал о распоряжениях Первого министра в монастырь Бдящих Сил в Эгироссу и как у него, скорее всего, не выдержала совесть и он раскрыл Первому министру свою двойную игру. Как Энигор заподозрил в действиях монахов заговор против государя и государства и решил вывести их на чистую воду. Как хотел подстроить фальшивое покушение на себя, а потом, зная от гадателя адреса монастырских осведомителей, обвинить их и заставить признаться в других далеко идущих планах. Ведь для того, чтобы арестовать и допросить высокое монастырское начальство, повод нужен очень нешуточный. И как Дарг то ли отказался работать на монастырь, то ли по старой привычке раскрыл замыслы Энигора, и что из этого получилось. Настоящего покушения Первый министр не ждал, поэтому и ехал в тот день почти без охраны…

Вот только список клиентов Дарга останется государю неизвестным. Дин открепил его от подшивки листов и из папки Второй префектуры переложил в свою. Пока полежит здесь. Если где-то есть черновики или копии – они не успеют всплыть, потому что господин Дин тоже не собирается терять времени даром. Имя Иная он вслух не назовет. Пусть поищут заказчика убийств среди трехсот монахов. До того переворота, который планирует он, остались считанные перемены страж.

* * *

Два последующих часа были в жизни Нэля временем непередаваемого кошмара. Сородичи его оставили. Никто из таю за все это время даже не показался на втором этаже. Вокруг Нэля суетилось около двадцати полулюдей различного пола. Он сперва сидел, до подбородка укрытый чем-то вроде скатерти. Ему укладывали волосы, выщипывали брови, красили губы и глаза. Когда он осмелился робко попросить чаю, это привело в ужас госпожу Шерилар. «От чая портится цвет лица!» – воскликнула она, и Нэлю подали стакан противной теплой воды из минерального источника.

Затем Шер повела его переодеваться. «Спокойно, деточка, я знаю, что ты не такой, как мы», – сказала она, и Нэль поначалу смирился. Пока не увидел свадебный наряд. Полупрозрачное платье из тончайшего ярко-алого шелка и золотых кружев повергло Нэля в шок.

– Я на себя такое не надену, – сразу отказался он.

– Надо, Нэль, надо, – возразила Шер. – Позволь портным выполнить свою работу, к вечеру платье должно быть полностью готово.

– Я не выйду в этом на люди, – упрямился Нэль.

– Ты ведешь себя, как деревенская девчонка, а мне сказали, что я буду иметь дело с умным человеком.

Нэлю стало стыдно, и он послушался. Шер запихнула Нэля в корсет, застегнула крючки и пуговицы, одернула юбку, расправила некое подобие рукавов из прозрачного газа, вывела его обратно в холл и поставила перед зеркалом. Тут-то Нэль окончательно впал в отчаяние. Из зеркала на него смотрел какой-то человечек. Не Натаниэль Лаллем. Там отражалось что-то вовсе невозможное. В одних местах бесстыже-голое, в иных обтянутое легким шелком и кружевом так, что лучше оставалось бы голым. С нарисованным на его лице другим лицом, очень красивым, но чужим. Нэль от удивления всхлипнул и остался стоять, растерянно моргая густо накрашенными ресницами.

Шер с достоинством принимала сыплющиеся со всех сторон комплименты в отношении выбранной ткани и общей удачности покроя. Кто-то уже ползал вокруг Нэля на коленках, подкалывая булавками подол и прикрепляя в разных местах золотую тесьму и какую-то блестящую мелочь. Принесли несколько пар красных бархатных башмачков и заставили Нэля примерять. Он примерил, но шага не мог сделать на каблуках, пришлось бежать за другими. Нэль был на грани истерики. Заметив это, Шер между делом ткнула его в бок и предупредила: «Не вздумай когда-нибудь реветь, государь этого очень не любит». Нэль постоял еще минут десять и первый раз в своей жизни упал в обморок.

В то же утро Джу вернул родительское дело в архив, даже не дочитав несколько оставшихся страниц. Кое-как собрал, запихнул обратно в переплет и поставил на полку. И жизнь потекла, будто бы ничего не случилось.

Внезапно объявили о государевой свадьбе. (Джу острыми иголочками кольнула ревность, и он весь день старательно убеждал себя, что ночью просто видел сон – и не более того.) Войско Порядка и Справедливости никак не было задействовано в торжествах, потому что церемонию проводили в Эгироссе. Других происшествий было мало. В трактире на Большой Косой сутенер убил несговорчивую проститутку, но убийцу задержали сразу, и он сдался почти без сопротивления. Из Рыбного канала на участке Аглара выловили человеческую ногу. Если бы целый труп – это ни для кого не явилось бы новостью. Но на такую диковинную находку, как отдельная нога, хотели посмотреть многие. Дело это у Джу сразу отобрали и передали в особый отдел этажом выше. На учения в Курганы Джу не попал – не нашел себя в списке, вывешенном у Мараша за спиной. Значит, оставался замещать Аглара в префектуре. Это было скверно, потому что за полевую службу полагалась денежная надбавка, а Джу и так вместо половины лара платили в день три медяка. Оставшиеся пять сохранялись в казначействе, их выплатят ему только в том случае, если он успешно окончит стажерский срок и перейдет в Третью префектуру на постоянную работу.

Уже вечером Джу с удивлением узнал, что он, оказывается, дежурит. Из-за нездоровья Аглара переменили расписание, и все дежурные перепутали свою очередность. Кархан не смог остаться по каким-то личным обстоятельствам, Шан только что отдежурил, у Лалада оказалось срочное поручение в Шестом округе, Урман и Ош уехали в Курганы, и с другими возможными кандидатами дела обстояли так же. Джу был самый младший, поэтому им заткнули образовавшуюся брешь.

Вечером по поручению интенданта он еще заглянул в москательную лавку – купить рыбий клей для своего отдела. Потом пришел в дежурку, сел за стол, велел солдатам разбудить себя, если вдруг что-то случится, положил голову на руки и крепко заснул.

Сорок таргских лиг – это немногим более шестидесяти километров. Две перепряжки лошадей. Три часа пути. Нэлю дали понюхать какой-то гадости, и он всю дорогу спал. Проснулся голодный, в другом городе. Долго вертел головой, ничего не соображая. Потом вспомнил: он остался один. Все, что дал ему с собой Фай, лежало у него на коленях: сумочка с аптечкой и маленький лазерный резак с ресурсом в полторы минуты для самозащиты и на всякий случай, для уверенности в себе. Резак был вставлен вместо одного звена в браслет.

– Ну вот, – сказала Шер, увидев, что Нэль очнулся и осматривается. – Теперь мы соберемся с силами и отправимся выходить замуж, правильно? Держись, мой сладкий. Бракосочетание, конечно, момент волнительный, но если ты снова грохнешься в обморок, ты испортишь церемонию, и все надо будет начинать с начала. Попробуй выйти за государя с первого раза. Быстрее поженитесь – быстрее разведетесь. Ты меня понимаешь, малыш?

В руке у нее оказался темный стеклянный пузырек, горлышко которого она прикрывала пальцем. Шер сунула склянку Нэлю в нос и на секунду отняла палец. Отвратительный запах ударил в ноздри, в голове у Нэля помутилось, и он снова все забыл.

Некоторое время вспышки сознания были фрагментарны, отрывочны. Последовательности событий Нэль не мог потом восстановить, как ни старался. Например, он не заметил, когда стемнело. Совершенно не помнил, в какой момент времени и при каких обстоятельствах его представили государю. В памяти задержались некоторые детали, но далеко не все, что с ним произошло. Вот, например, широкая лестница в каком-то дворце. Расписанные фигурами, цветами и узорами стены и потолки каких-то покоев. Открытый экипаж, цветы. Улица, очень много народа. По сторонам, впереди и сзади разноцветные огни. Высоченные стены какого-то зала или храма, от тысяч свечей светло как днем, душно и трудно дышать. Кто-то рядом твердой рукой держит Нэля под локоть, государь или нет – неизвестно. Жарко. Очень жарко. Небольшая комнатка, в ней полно женщин, они толкаются, но рядом с Нэлем круг пустого пространства диаметром в два-три шага. Шер обмахивает Нэля веером и произносит: «Молодец. Потерпи, совсем чуть-чуть осталось». Причем в течение всего этого времени Нэль сознавал, что его тело куда-то идет или где-то стоит, исполняет, что ему велят, а душа в этом действе как бы не принимает участия и даже не является сторонним наблюдателем. Он, Нэль, просто кукла.

Опомнился он только на свадебном пире, когда его то ли уговорили, то ли он сам случайно выпил вина. Мир как-то вдруг прояснился, зал озарился светом огней и наполнился гулом голосов, зазвучала музыка, и Нэль обнаружил себя сидящим на возвышении, у всех на виду, бок о бок с неким человеком – по-видимому, с самим государем. Человек этот держал пальцы у Нэля на пульсе.

– Ой, – сказал Нэль.

Недалеко от них, за столом, придворный с чашей в руке желал государю долгих лет царствования, семейного благополучия и много наследников. Все внимательно слушали его речь, поэтому на появление за столом души Нэля и на его тихое «ой» никто не обратил внимания. Кроме государя.

– Как ты себя чувствуешь? – не поворачивая к Нэлю головы, спросил император.

– Лучше, – слабым голосом ответил Нэль, медленно осознавая, что на нем то самое красное платье, и всем на обозрение выставлена приподнятая корсетом грудь с едва прикрытыми сосками, голые плечи и почти голые руки. Реальность снова поплыла, на этот раз от смущения и испуга.

Видимо, государь почувствовал его замешательство.

– Уходим? – так же тихо произнес он.

– Вы спрашиваете у меня? – робко поинтересовался Нэль.

– Ну, не у себя же.

– Да… если можно.

– Тогда бери маску.

Нэль машинально снял с левого плеча золотое личико – за время небытия он странным образом успел привыкнуть, что маска должна находиться именно там. Кто-то за спиной помог ему правильно ее прикрепить, и, судорожно вцепившись в локоть государя, Нэль покинул вместе с ним пиршественный зал.

Он растерялся. Он не понимал сейчас, зачем согласился на предложение Фая. Сожалел о побудившем его к этому шагу несерьезном отношении к очень серьезным вещам. Ему было одиноко, страшно и, кроме всего, ужасно неудобно и стыдно в дикарском голом платье. Ущербным получеловеком он теперь чувствовал себя. Он был не такой, как все. Образ жизни таю, Верхних и Нижних, веками сводился к тому, чтобы ничем не выделяться. Таю одинаково одевались, одинаково стригли волосы, никогда не подчеркивали собственную индивидуальность, одинаково вели себя, и во всем остальном были равны. А здесь все общество оказалось построено на разнице между индивидуумами. Разница подчеркивалась, искусственно углублялась, делалась яркой и, в их понимании, привлекательной. Они так жили. Одни – аристократы, другие – крестьяне; одни – военные, другие – ученые; одни – мужчины, другие – женщины. А Нэль не знал, кто он среди этих людей. Он в меньшинстве, он в смятении, и люди для него теперь они. А он – уродец, хоть об этом почти никто и не знает. Зачем он согласился? Так далеко в своем намерении начудить чего-нибудь в отместку Фаю и Лалу он не заходил…

Ноги сами несли его вслед за государем, в глазах стоял туман. Куда они идут, Нэль спросить боялся. Он не сразу сообразил, что на свадьбе за праздничным столом по порядку следует спальня. А когда сообразил – споткнулся о собственный подол и упал бы, если б его не поймали под руки.

Дин снял с игральной доски предыдущую расстановку «войско» и составил игру «город». Ситуация в Столице пока складывалась по его плану.

За порядок во время переворота ответственен был Харакута. Подчиненной ему внешней линии городской стражи предписывалось перекрыть въезды и выезды из города, предотвратив тем самым утечку информации. Из шести городских префектур Вторая, Третья и Четвертая были полностью в руках заговорщиков. Портовая не представляла опасности из-за политической нерешительности руководства. Трусы там подобрались один к одному, словно нарочно. Раздумывая о Порте, Дин посчитал так: сначала там подождут и не присоединятся, а потом решат, что куда идут все, туда и Порт Тарген. Шестая матолошская префектура была самой малочисленной и почти провинциальной; район Матолош всего год назад стал считаться пригородом, а фактически как был, так и остался деревней. Опасность для заговорщиков представляла только префектура Первого округа – Речных островов, самого центра Столицы. На нее всегда делали ставку в политических расчетах, ей доверяли часть дел Царского Города, и в целом она являлась любимейшей префектурой государя и всех столичных властей. Была на голову выше и на шаг впереди от других, словно гвардия среди прочих войск. Оставалось надеяться, что, в случае серьезного конфликта, одна Первая против трех, четырех, а то даже и пяти других префектур долго не продержится.

Помочь должно было то, что часть столичного войска Порядка и Справедливости, курсанты Военной академии и лицеисты из «Каменных Пристаней» уже отправились в Курганы, где в первом месяце лета всегда проходят ежегодные учения, а гвардия частично переведена в Эгироссу на летние квартиры.

Волк держал обещание и присылал людей. От его имени приезжали многие: родовитые северяне, тарги из приморских городов, военные слуги вассалов, солдаты расформированных армий, сыновья родственников и друзей. По пять, десять, двадцать человек, незаметно, но постоянно и в течение уже нескольких декад. Ко дню свадьбы в Столице собрались нешуточные силы.

Впрочем, настоящую войну Дин не планировал. Даже ходжерцы должны были смириться с переменой императора. Ша – внук их Патриарха, куда от этого денешься? Что же касается большинства столичных чиновников, то для них что император Аджаннар, что император Шаджаннар – все было едино. Нынешний государь не ценил льстецов и угодников; от всех он требовал лишь добросовестной работы, тщательного исполнения возложенных на человека обязанностей, а с любовью и преданностью – это уж как чиновник сам решит. За эту ниточку мало кто был привязан. И слава Богу. Еще одно маленькое преимущество на стороне заговорщиков.

Точно так же дела обстояли с Тайной Стражей. При некотором количестве людей, истинно радеющих о своей работе, бульшую часть ее все же составляли исполнители. А исполнителю, даже сверхдобросовестному, все равно, кто отдает распоряжения. Были бы приказы выполнимы, и этого довольно. Начальник Тайной стражи – Домовой – опасности также не представлял. Он состарился на своем посту, в последнее время много болел, вопреки увещеваниям докторов немало пил, понемногу отходил от дел и терял бразды правления. Держали на прежнем месте его из уважения и в благодарность за прежние заслуги, старались лишний раз не беспокоить и не обременять. Поэтому сейчас Тайная Стража была не так сильна, как, например, года четыре назад.

Доклад о возможной причине смерти кира Энигора и все документы, подтверждающие версию Дина, государь проглотил, не поперхнувшись. Дин сообщил от себя, что информация от Первого министра, по всей видимости, текла через монастырь куда-то на Белый Север, и дело сразу отправилось в Тайную Стражу, в отдел контрразведки.

Но следующий шаг государя для Дина оказался неожиданным. Во-первых, государь назначил день свадьбы: прямо сегодня. Само по себе это было неплохо, поскольку долгие проводы – лишние слезы, да и сохранять в секрете приготовления к перевороту с каждым днем становилось все сложнее и сложнее.

Зато два других обстоятельства всерьез насторожили Дина. На горизонте замаячила реальная опасность. Место свадебной церемонии – обитель Бдящих Сил в Эгироссе. Проводящий церемонию священник – настоятель обители эргр Инай. В планах Дина это оказалось лишним. Так можно было потерять преимущество внезапности, на котором строился весь грядущий переворот. Если из-за доклада о монастыре эргра Иная прижмут к ногтю, если Инай трус, то посвящение его в детали заговора может дать плачевный результат. Дин терпеть не мог брать в свои расчеты чью-то дурость и самовластие. Тем не менее, ему пришлось делать упреждение: писать киру Аксагору в Эгироссу письмо о том, что, если у эргра Иная до государевой свадьбы или сразу после нее возникнут сложности в отношениях с государем, то пусть он не волнуется и не вздумает говорить чего-либо себе же во вред. В Столице все утрясется в самое ближайшее время. Если же кир Аксагор в твердости характера эргра Иная не уверен – меры лучше принять заранее.

Тут приходилось полагаться на обстоятельный подход государя Аджаннара к любым вопросам государственной важности. Император никогда не спешил принять решение, не изучив досконально все детали и подробности. Никаких арестов и допросов без абсолютных доказательств вины Иная в чем бы то ни было – не произойдет. Посмотреть ему в глаза государь, может быть, захочет. Но это пробный камень. А на дальнейшее у Тайной Стражи просто не окажется времени.

Сразу после церемонии государь должен был сесть на корабль и в первую ночную стражу вернуться в Столицу, чтобы наутро принять поздравления от народа. На следующий день после свадьбы ворота Царского Города положено держать для всех желающих открытыми, а государю с новой государыней выйти на балкон и приветствовать собравшуюся толпу. Дин хорошо знал государевы привычки. Если церемония расписана шаг за шагом – план будет исполнен пунктуальнейшим образом.

Но и здесь существовал один-единственный рискованный момент: если государя в Эгироссе задержит что-либо непредвиденное – например, Инай, – корабль придет в Столицу не ночью, а утром. Тогда на исчезновение государя останется очень немного времени. В родовую спальню к молодой жене он просто войдет и выйдет, чтобы соблюсти ритуал. Надо будет серьезно постараться, чтобы успеть его схватить и спрятать.

Дин надеялся на лучшее. В Царском Городе все было готово. Карту тайных переходов, все ключи и коды к дверцам с шифрами и секретами, помещение в подземелье под дворцом и специально подобранную охрану Лаур и Ионкар постоянно держали под рукой. Ветер от Эгироссы с самого захода солнца до полуночи дует попутный. Парусник «Ивис», облюбованный государем в качестве плавучей резиденции, может идти и на веслах, а Ша дано твердое указание вернуться в Столицу вместе с отцом во что бы то ни стало, и распорядился на этот счет не кто-нибудь, а сам государь.

На всякий случай днем Дин должен был встретиться с Волком, чтобы проработать запасной вариант развития событий, если с Царским Городом что-то не сложится. Что же касается Ша, то посвятить его в свои планы Дин собирался в самый последний момент, когда отказаться у принца уже не будет возможности.

На сам корабль и в каюту государь внес Нэля на руках. Посадил на большую кровать в подушки, снял маску и слегка встряхнул его за плечи. Шер и ее собака все время путались рядом. Шер – с веером, с полотенцем, со стаканом воды. Пес – просто так.

– Лучше положи, – посоветовала Шер государю. – Сейчас я ее раздену, и пусть спит.

Нэль не стал дожидаться, пока его положат, повалился на бок. Глаза закрылись сами собой.

– Ну вот, – сказала Шер, обращаясь к Нэлю. – С чего ты вдруг раскисла? Ты же хорошо держалась.

Нэль подумал секунд десять и ответил:

– Не зови меня на «-ла».

– Командует, – хмыкнул государь. – Ты, Шер, слушайся, а мне нужно идти.

– Раз командует, значит, дела не так уж плохи, – заключила Шер. – Ну-ка, деточка…

Нэль почувствовал, что вместе с туфлями с него потащили юбку. Он приоткрыл один глаз и увидел, что государь вышел. Нэль был настолько не в себе, что даже не разглядел лица императора, когда тот находился рядом без маски.

– Он вернется? – пробубнил в подушку Нэль.

– За себя не беспокойся, – отвечала Шер. – Никто тебя не тронет.

– Где мои вещи?

– Вот.

Пришлось открыть второй глаз и оторваться от подушек, чтоб увидеть это «вот». Браслет с резаком Нэль взял и нацепил на руку. Потерять его он боялся гораздо больше, чем аптечку. Шер обошла кровать, села у него за спиной и взялась за крючки и завязки.

– Чем вы меня напоили? – спросил Нэль.

– Вином.

– От вина так не бывает.

– От вина бывает еще и не так. Но если ты спрашиваешь про пьяный гриб, то он здесь, в пузыречке. Его придумали нюхать монахи. Кому ночную службу в монастыре выстоять трудно – пользуются.

– А что потом?

– Потом пьешь понемножку вино, чтобы в обморок не падать.

– Я не про гриб.

– А я про гриб.

– Я хотел спросить, что будет дальше?

– Дальше я хотела бы тебя умыть, если ты не против.

– Я сам.

– Ну, попробуй.

Героическим усилием Нэль сел на постели. Платье с него Шер стащила, он остался в чулках и тонкой рубашке.

– Вон туда, – из-за его спины показала пальчиком Шер. – Отодвигай стену вправо, и найдешь все, что тебе может понадобиться.

За скользящей на роликах дверью находился вполне цивилизованный санузел. Какие-то крылатые жучки в прозрачных колбах по сторонам зеркала давали бледный голубоватый свет. Увидев свое лицо при таком освещении, Нэль ужаснулся. Щеки осунулись, губы обкусаны, краска черными кругами расплылась вокруг глаз. Золотая пудра, которой его обсыпали с ног до головы на церемонии бракосочетания, блестит на носу, а волосы, намазанные чем-то для сохранения завивки, склеились и стали на ощупь вроде снятой рубанком деревянной стружки.

Нэль открыл кран над раковиной и сунул голову под струю теплой воды. Жить сразу стало легче. «Чего я испугался? – уговаривал он себя. – Чего раскис, на самом деле? Мне нечего бояться. Мне обещали безопасность. Если они не станут выполнять своих обещаний, я начну сопротивляться, вот и все». О том, что решить всегда проще, чем сделать, он сейчас не вспоминал.

Когда он вышел из туалетной комнаты, Шер в каюте не оказалось. На небольшом низком столике был накрыт ужин. Пес сидел рядом, пристально смотрел на прикрытые крышками блюда, и время от времени облизывался и выразительно вздыхал. Слегка пошатываясь, Нэль добрался до кровати, упал на перину. Таю его бросили, полулюди его, похоже, тоже бросили. Осталась собака, которой нужен не Нэль, а его ужин. Закономерное положение всякого предателя, о чем горевать. Не надо было любить Верхнего, не надо было родиться Нижним.

– Можешь съесть, – разрешил он собаке. – Я не хочу.

Звякнув, покатилась по полу золотая крышка. Нэль протянул руку к кувшинчику с вином. Свадьба, говорите? Ну, пусть будет свадьба.

Основная проблема, связанная с гибелью предыдущей экспедиции таю на Та Билане, заключалась в том, что произошло это событие довольно давно. Приполярные области на предмет обнаружения останков исследовались новой экспедицией в последнюю очередь – не туда «Летучий Змей» должен был падать. Однако после обработки данных по сканированию поверхности планеты получилось два возможных места кораблекрушения. Оба по другую сторону океана. Одно вовсе за чертой полярного круга, другое на полтысячи километров южнее. Возможно, «Летучий Змей» развалился во время падения на несколько частей. В любом случае, надеждам на быстрое получение какой-либо информации от него не суждено было исполниться немедленно. Подготовка экспедиции предполагала извлечение останков корабля из-под воды или из джунглей. Но «Летучего Змея» следовало вырубать изо льда на другой стороне планеты. Без серьезной материальной и энергетической базы, так и не прибывшей на Та Билан, нечего было и думать о расшифровках «черного ящика» или остатках бортжурналов. Четыреста человек с «Летучего Змея» погибли зря. Их путешествие не принесло никому никакой пользы. Они успели передать на Тай сообщение о нападении – и больше ничего.

Фай много думал о странностях истории Бенеруфа и Та Билана. Поначалу он решил, что этот мир – одна из выживших в войне планет Колонистов. Его прежние предположения не подтвердились. Не сходились даты и результаты анализов. Цивилизация полулюдей, населявших вторую планету, была определенно старше мира Тай не на тысячу-другую, а на все десять или двадцать тысяч лет.

Если бы гипотеза о раннем колониальном мире подтвердилась, все выглядело бы логично. Мир Тай заселялся искусственно. Идея создания полноценного человека и сами таю родились в межзвездных лабораториях Корпорации научно-технического развития. Даже известно, за какую цену продала Корпорация первых настоящих таю вместе с секретом их воспроизводства поселенцам мира Тай. То, что таю и их создатели генетически вполне совместимы и, по сути, представляют собой единую, разделенную на три пола расу – вполне понятно. Первоначальная генетическая база у них одна и та же.

Но откуда в неразвитом с технической точки зрения мире тот же самый генетический материал? Кто здесь живет? Как, откуда и когда они здесь появились?

Если даже Та Билан подвергался когда-либо терраформированию – ни следа, ни памяти от прямого воздействия не осталось, только косвенные улики. Есть собаки, кошки, свиньи, крысы, тараканы – как на Тай. В саду цветут знакомые жимолость, сирень и жасмин. А еще кошачья лапка, винная ягода, саврская лоза и колючник – их на Тай не было и нету. И это здесь, в Таргене. А на далеком Белом Севере, в Известковых Пустотах под землей живут драконы и пещерные львы, ничего общего не имеющие ни с рептилиями, ни с семейством кошачьих. Пчелы там черные в белую крапинку, у них серебристые тонкие крылья и есть глаза на сочленениях лапок. А муравьи размером с палец и собираются на зиму в ком величиной с дом…

С Бенеруфом все нормально: есть установки для создания атмосферы. Давно, до войны Корпорации с Торгово-промышленным союзом кто-то сам делал для себя третью планету или заказал ее Корпорации. А на Та Билане в то же время вовсю процветала независимая, хотя и примитивная цивилизация. Может быть, здесь находилось что-то вроде вивария, лабораторного садка, источника чистого сырья? Не отсюда ли шла подпитка свежим генетическим материалом для той же Корпорации? Или, может, та-биланцы существовали до Корпорации, до Торгового Союза, до Колонистов, до таю и продолжают жить сами по себе так же самостоятельно и на той же ступени технического развития? Ни о чем подобном Фаю не было известно.

В информационных хранилищах Тай имелись сведения о других населенных мирах. Из тех времен происходили сами термины: «Колонисты», «терраформирование», «Торгово-промышленный союз». Но те миры погибли один за другим. Некоторые сами – они не могли существовать в отрыве от космического сообщества. Другие, более жизнеспособные, методично уничтожила Корпорация. Уничтожила абсолютно, превратив в пояса астероидов, туманности и излучение. Из всех колониальных миров единственный Тай получил шанс восстать из пепла – шанс минимальный, почти неосуществимый. Только потому, что Тай, по большому счету, был детищем самой Корпорации, а не Колониального управления.

А почему в войне выжил мир Та Билан? Потому что не знал о ней и не мог принять участие? Или по какой-то другой причине?.. Ответов на эти вопросы информатории Тай не хранили. О Та Билане вообще не нашлось никаких сведений. О Бенеруфе сведения были: третья планета принадлежала Колониальному управлению, она стояла в очереди на терраформирование и колонизацию. А вторая планета стала открытием «Летучего Змея». И его могилой.

 

Глава 3

Гадательная книга покойного Дарга лежала у государя на столе, открытая на случайной странице. «Опасайся призраков прошлого» – было написано там большими красными буквами. Государь злился. В каюту, заменявшую ему на «Ивис» кабинет, давно должны были доставить Иная. Но посланные за священнослужителем люди замешкались с этим простым поручением, задерживая отплытие. Прислали государю сказать, что эргр Инай внезапно почувствовал себя плохо и, нравится это государю или нет, а ждать все равно придется. Принц Ша тихо сидел в углу, опустив взгляд. Он прекрасно видел, что отец раздражен, и, как в детстве, ни словом, ни движением старался не привлечь к себе внимание.

Наконец послышался шум на пристани. Инай прибыл. Выглядел он на самом деле неважно. Очень бледный, с лихорадочным блеском в глазах. Болезненный вид духовника сильно встревожил отзывчивого Ша, но спросить о причинах недомогания он при отце не посмел. Что же касается государя, то ему выяснять такие мелочи было некогда.

Государь стоял посередине каюты без маски.

– Рассказывайте, эргр Инай, – велел он.

– О чем, мой государь? – вежливо склонившись, спросил слуга Единого.

– Не мне. – Государь указал рукой на поднявшего голову принца. – Вы собирались посвятить моего сына в ваши с киром Аксагором тайны. Как вы там сказали… «Нельзя быть палачом и действовать осторожно. Нельзя быть врачом и не причинять боли»? Пожалуйста. Ша вас внимательно слушает.

Эргр Инай медленно выпрямился. Он молчал. Бледность его приобрела зеленоватый оттенок.

– Ну что же вы? – удивился государь. – Может быть, подождем кира Аксагора – он подскажет вам, с чего лучше начать ваш сложный разговор? За ним послали, только он отлучился куда-то. Но его непременно догонят.

– Отец! – Ша встал. – Государь!.. Это я решил взять в жены кирэс Таани, за мой выбор эргр Инай и кир Аксагор никак не отвечают!

– Молчи, – государь махнул на сына рукой. – Речь не о тебе с Таани. Эргр Инай с киром Аксагором вели беседы о государстве и власти. И твое счастье, что тебя они еще не посвятили в свои планы. Иначе бы мы разговаривали не здесь и не так.

Эргр Инай пошатнулся и прижал ладони к нижним ребрам.

– Вы больны, эргр Инай? – с тревогой спросил Ша.

Вместо ответа Инай согнулся пополам и боком повалился в ноги государю. Дернулся несколько раз и затих. По подбородку его текла желтая пена.

Государь, только что собиравшийся произнести: «Не всякая болезнь к смерти», – смотрел то на Иная, то на побелевшие трясущиеся губы своего сына.

– Что, Ша, ты никогда не видел смерть вблизи? – спросил он. – А если б на его месте сейчас оказался я, что бы ты делал?

Ша замахал руками и бросился прочь из каюты, ему стало дурно.

Государь позвал охрану. Но прежде чем тело Иная вынесли, поворошил его одежду и отыскал в кисточке на левом сапоге свою булавку. Самостоятельно и случайно в такое место она попасть могла, лишь проделав головоломный эквилибристический трюк. Это было чьих-то рук дело.

Государь сжал теплое тельце булавки в кулаке. В отличие от своего прежнего хозяина, колдовская булавка была жива и довольна своей булавочьей жизнью. Император думал вот о чем: никогда раньше он не унижался до слежки за своими домашними. Но теперь он поставлен в такое положение, когда лишняя щепетильность идет только во вред. Не подложить ли седьмую булавку Ша?..

Окончательно обдумать эту мысль государь не успел, потому что от первого абонента поступил срочный вызов. Аджаннар поторопил телохранителей, сам закрыл за ними дверь и достал из секретера переговорную коробочку. Тихо произнес в нее:

– Слушаю.

– Чем ты там занимаешься?

– Я только что женился, у меня первая брачная ночь.

– У тебя война в савр-Шаддате! Северная армия разбита. Правое Крыло уничтожено, Левое отступает в Агиллею. А в Агиллее мятеж.

– Черт, – сказал государь. – Ты откуда знаешь? От твоего Ардана до Агиллеи три тысячи лиг.

– Эргр Скиллар Скей рассказал. Он сейчас в Ренне. Это с тобой он не разговаривает, а со мной – очень даже.

Государь молчал.

– Ладно, ты не грусти, – посоветовал абонент первый. – Я понял, что был неправ, я приеду. Вместе наведем порядок.

Через десятую часть стражи «Ивис» уже под всеми парусами летел в Столицу, а разговор с киром Аксагором был перепоручен Тайной страже.

Проснулся Нэль оттого, что пригревшегося рядом с ним пса кто-то тащил из постели за задние лапы.

– Ну и компанию ты себе нашел, – произнесла в темноте Шер. – Господин Якс – вор и кобель, каких поискать. Посмотри, с кем ты делишь постель: он сожрал весь твой ужин.

– Я разрешил, – отвечал сонно Нэль.

– Мы почти в Столице, пора вставать.

– Уже?

– В Царском Городе выспишься.

– А где государь?

– А он тебе нужен?

– Нет.

– Так зачем же ты спрашиваешь?

– Не знаю…

Шер тихонько засмеялась, и Нэль почувствовал ее руки у себя на коленках под одеялом.

– Государю не до тебя, – сказала Шер, и мягкие ладошки двинулись по его ногам выше. – И не до меня. Но нам без него тоже может быть неплохо, верно?..

В первый момент Нэль попытался осознанно воспринимать происходящее. Ему казалось, что он сбежал бы, если б не выпил вечером все оставленное вино. Или оттолкнул бы ее, если бы имел побольше выдержки. Она же была чужая. Совсем чужая и другая. Но когда Шер целиком оказалась под одеялом, расстояние между ними как-то вдруг исчезло и различия мгновенно сгладились. В тех полулюдях, к которым Нэль близко присмотрелся, присутствовало одно ценное качество, которым обделен был Лал: страстность. С ними Нэль не успевал застесняться, вспомнить о совести, о нравственном долге или остыть и подменить изначальные побуждения души и тела тупой привычкой. Он ухватил Шер за мягкие ляжки и посадил ее на себя. А что тут такого? С полулюдьми события шли стремительно. Именно так, как должны идти. Думать было некогда. Думать было незачем. Само собой все получилось так сладко, что Нэль не отказался бы еще разок.

Но на палубе офицеры начали выкрикивать команды, затопали ноги матросов и солдат, заскрипели снасти, поменял курс корабль, и Шер, оглянувшись на иллюминатор, выскочила из постели и засуетилась:

– Мы уже в Столице! Быстрей, быстрей, бегом, бегом! – и стала тормошить Нэля, сознание которого еще пребывало в сладком тумане.

«Если так пойдет дальше, – думал Нэль, пока она его одевала, – мне может здесь даже понравиться». Сейчас он чувствовал себя намного увереннее. Однако государя еще по-прежнему боялся. Настоящую разницу между мужчиной и женщиной Нэль понял: то, что женщина выклянчит лаской, то, о чем таю договорится и обменяет, для мужчины в порядке вещей – просто отобрать.

Дин спал в своем городском кабинете – при свете лампы, в сапогах и не раздевшись. Известий из Эгироссы он не ждал до рассвета, а к сильному нервному напряжению за последнее время притерпелся. Свадьба состоялась, хоть и наспех. В Столице уже нашлись недовольные, говорили: ну кто так женится, все впопыхах, никакого настоящего праздника, никаких ночных гуляний, ни подарков, ни фейерверков, ни застолий. Словно государь себе невесту украл, да и сбежал с нею. Ни к чему хорошему это не приведет. Другие, наоборот, оказались довольны и рассуждали, что не все же денежки из казны тратить на праздники, можно и приберечь на что-то полезное для государства.

Приснилось Дину вот что: на большой площади при стечении народа государь в справедливой маске вешает ему на шею награду за заслуги перед отечеством. Дин смотрел-смотрел, который из государей под маской – Аджаннар или Шаджаннар, – ничего не понял и проснулся. Взглянул на часы: без четверти вторая стража ночи. Сон был вещий, это ясно. Очень четкий и последовательный, будто наяву. Дин усмотрел в этом хорошее предзнаменование. Потянулся к колокольчику, чтобы вызвать слугу, а тот вдруг сам вошел. Парусник «Ивис» только что прибыл в Порт.

Господин Дин пригладил волосы и взял белую рысью маску. Для Царского Города его пропуск был действителен днем и ночью. С Ман Мираром дело обстояло хуже. Для того чтоб проникнуть в кабинет государя за указом о назначении Волка Первым министром, пришлось унизиться до подделки подписей и печатей. Хорошо еще, что бдительность охраны в моменты отсутствия государя в резиденции слегка ослабевала.

Дину хотелось зайти перед отъездом к жене и сыну, но он подумал, что этот визит слишком походил бы на прощание. А ему нужно было, чтобы сон сбылся. Поэтому он прощаться не пошел.

Нэль не понимал, куда полулюди постоянно торопятся. Шер объяснила, что при государе всегда так. Государь не может ждать. Как он говорит – так и надо исполнять, и хоть из кожи выпрыгнуть при этом. Нэль спросил: «Зачем такое сопровождение – целая армия вокруг?» Шер засмеялась и сказала: «Чтобы привлечь внимание».

Нэль подумал, о чем бы спросить еще. Его интересовала жизнь при дворе – пусть на время, но под нее надо будет подстраиваться. К своим Нэль собирался вернуться героем.

Государя он видел мельком, и опять без лица – в маске. Но то, что государь сильно на всех зол, понятно было по его приближенным.

– Он всегда такой сердитый? – спросил Нэль.

– Он не сердитый. – Шер проводила императора ласковым взглядом. – Он просто не терпит беспорядка.

Для них с Шер на пристань была подана карета. Государю подвели коня. Рядом с императором все время находился его взрослый сын в маске птицы с серебряными перьями. С сыном государь тоже не ладил.

Нэль наблюдал за лицом своей спутницы.

– Ты… его любишь, – догадался он.

– Конечно, – просто ответила она.

– А он тебя?

– Не знаю. Надеюсь, что, по крайней мере, ценит.

– А почему он на тебе не женится?

Глаза Шер погасли, и она пожала едва прикрытым кружевной накидкой нежным плечиком.

– Если б у меня могли быть дети, я стала бы Первой государыней не только до Яати, но и до бедняжки Аисинь, – заявила она, и поглядела на Нэля так, как при первой их встрече – свысока.

Подлинный смысл ответа разумения Нэля не достиг, но зато он понял, что спросил лишнее.

– Извини, – тихо проговорил он.

– Да все равно тебе расскажут, – усмехнулась Шер. – Не я, так другие. Я восемнадцать лет с ним. Каждая юбка в Царском Городе мне смертельно завидует.

Они некоторое время молчали. Процессия двигалась сначала по темным улицам Порта, потом въехала в Столицу и прибавила скорость.

Нэль еще раз пощупал свой браслет: не пропал ли. Звено с маленьким оружием было на месте. Аптечка находилась где-то среди свадебных мелочей, сложенных в круглый расписной короб.

– Шер, ты точно знаешь, что я ему неинтересен? – на всякий случай решил уточнить Нэль. Ему было трудно молчать.

– Хочешь еще пьяного гриба? – вместо ответа поинтересовалась Шер.

– Спасибо, у меня пока прежний из головы не выветрился.

Глаза Шер сузились и настроение, кажется, портилось с каждым оборотом колес, приближающим их к Царскому Городу.

– И почему ты все время задаешь вопросы о государе? – с подозрением спросила она. – Тебя заботит твоя безопасность, или наоборот?

Нэлю пришло в голову, что она ревнует. Он потряс головой:

– Что ты, Шер, я не собираюсь занимать твое место. У меня тоже есть человек, которого я люблю. Там, в моем мире… Шер, я… я просто не знаю, можно ли верить мужчинам. У меня был странный опыт с их участием…

– Верить, малыш, нельзя никому, – наставительно сказала Шер. – А насчет государя… Если сам к нему не пристанешь – он тебя и не заметит. – Она погладила Нэля по щеке, слегка повернув его лицо к себе. – Ты хорошенький. Ты очень хорошенький. Ты можешь ему понравиться. Один раз я чуть не потеряла его из-за такого, как ты. Не приставай к нему, ладно?

– Не буду, – пообещал Нэль, и Шер его поцеловала.

Так они въехали в Царский Город.

Увидев, как освещена площадь перед дворцом и какое количество людей их встречает, Нэль опять застеснялся. На корабле вместо свадебного красного платья Шер напялила на него другое цветом, белое, но в остальном такое же. Нечего было надеяться, что этот разврат когда-нибудь прекратится и Нэлю позволят ходить в нормальной одежде. Хорошо еще, при выходе из кареты голову ему накрыли покрывалом. Он, правда, не был уверен, что от взглядов окружающих теперь скрыт. Зато он сам перестал видеть толпу вокруг. Поле зрения ограничилось несколькими ближайшими смутными фигурами и дорогой под ногами.

Шер шла рядом и держала Нэля под руку. Государь в сектор обзора пока не попадал.

– Шер! – громким шепотом позвал кто-то из идущих позади. – Шер! Откуда он явился такой взбешенный? Что с государем? Чужеземка ему не дала, что ли?

– Прикуси язык, – шикнула на любопытствующего Шер. – Понятия ни о чем не имею. И что тебя так поразило в государе, кстати?

– Видел только, как желваки по скулам ходят, про остальное мне неведомо…

Нэль занервничал и стал оглядываться.

– Цыц, – немедленно заявила ему Шер и сдавила локоть. – Хоть ты не паникуй. И вообще, будь самостоятельнее. Ты теперь государыня, Натаниэль.

Они поднялись по широченной лестнице к парадному входу и вошли во дворец. От одежд почтительно сгибающихся перед Нэлем придворных стоял несмолкаемый шелест. Но стоило пройти – за спиной тут же возникал сдержанный гул голосов. На Нэля сыпали розовые лепестки и брызгали ароматной водой. Холодные капли падали на голые плечи, и Нэль вздрагивал.

Никакого целостного впечатления Царский Город на него произвести не успел – из-под покрывала ничего не было видно, кроме некоторых деталей. Полированный мрамор колонн и лестниц, массивные двери, драпировки из тяжелых, затканных золотом тканей, крученая золотая бахрома на коврах и занавесях, неподъемная мебель, узорные решетки на окнах и в арках переходов, навощенный до зеркального блеска паркет, огромные кисти на портьерах – такими можно драться, наверное… И кругом люди, люди, люди. У Нэля закружилась голова, и он снова начал спотыкаться.

Вот, наконец, императорская спальня. Толстенные двери открылись, чтобы пропустить его внутрь, и с гулким звуком сомкнулись за спиной. Государь свернул в сторону еще по дороге сюда. Шер осталась по ту сторону дверей.

Нэль стащил с головы покрывало. В огромном зале – комнатой это помещение язык не поворачивался назвать – было холодно и пахло сыростью, несмотря на ярко пылающий камин. Невидимая высь потолка терялась в непроглядном мраке. Черно-золотые ковры глушили звук шагов. А посередине, на возвышении из нескольких ступеней, стояла кровать, под балдахином которой мог бы свободно разместиться десяток-другой человек.

Закусив губу, Нэль постоял на пороге.

Гобелены на стенах шевелились от сквозняков. Из-за этого казалось, будто вытканные на них сцены живут своей внутренней жизнью. Там человек поворачивает голову и смотрит. Здесь виляют хвостами охотничьи собаки. Тут колышутся листья деревьев и перебирает ногами ветвисторогий олень.

Нэль поборол нерешительность и маленькими шажками приблизился к фамильному ложу таргских государей. Все-таки, под одеялом неприятностей ждать теплее, чем просто так. Снял туфли, осторожно залез в мягкую темноту. Раздеться он не осмелился: мало ли что. Но потом подумал немного и расстегнул несколько крючков и пуговиц, чтобы жесткий лиф не мешал дышать. Закрыл глаза и представил, что все хорошо.

Получилось не очень. Во-первых, мешало беспокойство вообще. Во-вторых, неприятное чувство открытого пространства в частности. Стены находились слишком далеко, а где потолок, взгляду было и вовсе недоступно. Нэлю еще никогда не приходилось пытаться заснуть в одиночку на середине необъятного спортзала. Спальня в его понимании являлась убежищем, а не чистым полем под бездонным куполом небес.

В-третьих, у него было дурацкое ощущение, будто с гобеленов на него смотрят ожившие картинки. То ли это пьяный гриб так на него действовал, то ли проявилась скрытая до сего часа агорафобия. Раньше он за собой не замечал необоснованных страхов, но сейчас никак не мог с ними справиться.

Дрова в камине стали прогорать, тени сгустились и подступили вплотную к парчовому пологу. Внутри, над маленьким алтарем духов-хранителей горела лампадка – вскоре она осталась единственным источником света в необъятной спальне. Нэль забился в угол и со всех сторон воздвиг баррикаду из подушек. Снял с запястья браслет, лихорадочно его ощупал: на месте ли лазер. Наличие оружия в руках его немного успокоило. Он закрыл глаза. Но, когда спасительный сон был совсем близок, вслед за очередным, похожим на сквозняк шорохом раздался металлический щелчок и сдавленный писк: кажется, где-то за гобеленами сработала крысоловка. Нэль подскочил от неожиданного и мерзкого звука, с перепугу уронил часть подушек на пол и понял, что теперь заснуть не сможет – будет подсознательно ждать повтора. Сел, поджав по своей привычке колени к подбородку, и обхватил их руками. Чтобы привести себя в чувство, укусил коленку – больно, почти до крови. Обычно это помогало. На этот раз не помогло.

Еще примерно через полчаса Нэль пришел к однозначному выводу: он не может здесь больше находиться. От попытки разглядеть что-то в темноте уже болели глаза, а тишина, наполненная дыханьем сквозняков, звенела в ушах. Нэль терпел, пока было возможно. Но терпение подошло к концу. Нужно было выйти отсюда или хотя бы позвать кого-нибудь. Он вылез из постели и подбежал к двери, через которую вошел в спальню. Толкнул – заперто. Минуту постоял, твердя себе, что паниковать глупо, и, в то же время, ясно чувствуя, как его охватывает паника. Под кроватью ему мерещились крысы, за гобеленами – привидения. Он ринулся в противоположную сторону, чудесным образом натолкнулся на какую-то маленькую дверку. Она поддалась. Впереди маячила полоска света. Подхватив юбку, чтоб не путалась в ногах, Нэль пролетел десяток ведущих вверх крутых ступеней и вломился в государев кабинет.

Здесь горели свечи, протоплено было гораздо лучше, и потолок занимал свое законное место прямо над головой, а не неизвестно где. Император, листавший за письменным столом бумаги, поднял голову и посмотрел на Нэля. Кажется, государя его появление даже не удивило.

– В чем дело? – сказал он, переворачивая следующий листок. – Мы же договорились: я не мешаю жить тебе, ты не мешаешь жить мне. Чего не хватает в нашем договоре?

– Там… – сказал Нэль, – темно и… крысы в углах. Я… боюсь.

Это было не самое умное оправдание из возможных, зато чистая правда.

Государь несколько раз моргнул. Нэль опомнился и торопливо застегнул жемчужные пуговки на груди. Император кивнул ему на небольшой диванчик возле портьеры. Там лежало стеганое шелковое одеяло и несколько подушек. Нэль бочком пробрался у государя за спиной, устроился на диванчике и завернулся в одеяло. Его отпустило. Через несколько минут он уже крепко спал.

Принц Ша не знал, что и думать. Ему срочно необходим был Дин, чтобы разобраться в чудовищных вещах, которые наговорил ему царственный родитель. Будто бы в Эгироссе готовился государственный переворот. Что эргр Инай и кир Аксагор – зачинщики заговора против государя и государства. Что его, Ша, не втянули в это дело лишь по чистой случайности – не выбрали удобного случая и сопутствующих обстоятельств для разговора, а свадьба с кирэс Таани как раз предоставила бы и обстоятельства, и случай.

В первое мгновение Ша поддался отцовскому дару убеждения и поверил в его слова. Потом ему на выручку пришел здравый смысл: у всех упомянутых в государевом рассказе людей было слишком много врагов при дворе. И у самого Ша зложелателей предостаточно. Все поведанное государем больше было похоже на клевету, на чью-то злую сказку, подпитанную крохами правдивой информации. И Ша набрался смелости и первый раз в жизни возразил государю. Сказал ему: «Не верю». Сказал твердо, как подобает мужчине. И еще повторил потом несколько раз. Доказательств своей правоты отец ему привести не сумел. Ведь смерть эргра Иная у Ша на глазах не могла считаться доказательством чего бы то ни было.

На том и остановились.

Отец пообещал предоставить доказательства утром, но Ша очень загорелось предпринять что-либо, чтобы близкие ему люди не пострадали. Неожиданная смерть эргра Иная прямо у ног государя сильно потрясла принца. Ша засомневался: а заслуживал ли отец хотя бы той доли доверия, что еще испытывал к нему сын? Ша никогда еще не был замешан в интриги крупнее перемены собственного телохранителя. Жизнь и смерть впервые оказались ставками в его игре. Поэтому первоначально он растерялся и, кроме «не верю», ничего другого отцу сказать не смог. Но о том, что он будет возражать на так называемые «доказательства», у него есть время подумать.

Кроме всего этого, государыня Натаниэль в самом деле оказалась удивительно красива. Маленькая и нежная, как фарфоровая кукла, она могла стать настоящей угрозой судьбе Ша.

Что именно в такой ситуации сделать и как – должен был посоветовать Дин. Дину принц верил. Вот только советника угораздило остаться на эту ночь в нижнем городе. Поэтому Ша выждал, пока суета из-за прибытия государя с новой государыней уляжется, а Царский Город перестанет гудеть, словно растревоженный улей. Принц собрал своих немногочисленных верных людей и отправился с ними к Золотым воротам. Но здесь его ждала новая неожиданность. Ему было категорически отказано в выходе за пределы стен. Если вначале неясное ощущение опасности лишь слегка холодило спину, то тут Ша всерьез испугался. Он вспомнил все, что говорил ему Дин о властителях и власти. Отец Ша был всесилен. Подлинная ситуация с заговором Ша неизвестна. Один единственный неверный или неверно истолкованный государем шаг – и отец может приказать все, что угодно. Например, убить Ша и его людей прямо на площади, под окнами собственной спальни. Многие государи так поступали, почему бы и императору Аджаннару этого не сделать? Бежать из Царского Города невозможно, и принцу нечего противопоставить государевой власти.

Если оговорили эргра Иная, кира Аксагора, Бог знает кого еще, долго ли добраться до самого Ша? А как же Таани? Ей тоже грозит опасность. Раз имя ее попало государю на язык – любимую надо спасать.

В замешательстве Ша сделал полукруг по дворцовому парку и, по дороге к северному крылу, где располагались его комнаты, нос к носу столкнулся с киром Лауром, министром дворцовых церемоний. Неожиданная идея пришла Ша в голову. Кир Лаур слыл человеком недалеким, но высокого о себе мнения. Ша подумал: «Не попросить ли помощи у него?» – однако ничего сказать не успел. Кир Лаур сам предложил ему выход из затруднительного положения.

– Неприятности, мой принц? – с какой-то странной интонацией поинтересовался он. И Ша даже показалось, что министр дворцовых церемоний ему подмигнул. – Не нужно ли вам, случаем, выйти в город?

– Да, у меня там важная встреча, – признался Ша, – ее невозможно отложить. А у Золотых ворот сменили пароль…

– Уж не к советнику ли Дину вы собрались? – громким шепотом осведомился кир Лаур.

– У меня действительно срочное дело, кир Лаур. – Ша удивился, но правды не выдал. Для самодовольного дурака кир Лаур и так высказал слишком точную догадку.

– Передайте ему, что у нас все идет отлично, – загадочно сказал министр церемоний и поманил Ша рукой, приглашая следовать за собой. – Разыграем, как в театре. За нас пусть не волнуется.

Ша и его спутники вышли за пределы стен через Малые ворота в южной стене. Пароль оказался совсем не тот, который якобы сообщили на разводе ночной стражи. Видимо, чуть позже комендант или даже сам государь велели сменить.

Кир Лаур любезно проводил принца до самых ограждающих Царский Город стен. По всему поведению дворцового министра было заметно, что настроение у того приподнятое и в целом день удался.

– Не забудьте, мой принц, что не позже перемены второй ночной и утренней страж вы должны вернуться, – сказал кир Лаур на прощание. – Все уже будет сделано.

Ша пожал плечами, поблагодарил кира Лаура и по крутому спуску Градной улицы поспешил на набережную Зеленного рынка, где находился особняк Дина.

Самого советника он дома не застал, но управляющий сказал, что господин Дин вот-вот должен вернуться из Ман Мирара. Ша подумал немного и решил отправиться навстречу. Он спешил, ему не сиделось на месте. Велико было бы удивление принца, если б он узнал, что недалеко отсюда, на перекрестке Коробовой и Большой, стоит кир Аксагор, прибывший из Эгироссы в Столицу в одиночку, без свиты, загнавший в пути двух лошадей, и сильно злой на государя практически по тем же причинам, что и Ша. С бывшим эгиросским наместником принц разошелся на два квартала.

Кир Аксагор в это время размышлял, куда ему повернуть: к Дину или к северянину Волку. Искать помощи у Волка было унизительно. У Дина не только унизительно, но еще и опасно. Высокорожденные мало доверяли этому выскочке. Поэтому кир Аксагор выбрал Волка.

Начальник охраны Ман Мирара и тайный советник Дин знали друг друга вдоль и поперек много лет. Однако служебные обязанности требовалось выполнять внимательно, и кир Улар долго рассматривал поддельные документы Дина, прежде чем позволил тому пройти на этаж с государевым кабинетом.

– В столе у государя заперт указ, который срочно требуется доставить в Царский Город, – в пятый раз терпеливо повторил ему Дин, и его наконец-таки пустили. К счастью, Дин не в первый раз приезжал с подобными поручениями.

Дин торопился. Из-за задержки в порту Эгироссы и добросовестности охраны Дин и так потерял много времени. В этот момент должны были брать в оборот государя. По плану, Дину следовало сейчас уже находиться на пути к Царскому Городу.

Замок на ящике стола тоже оказался не из самых простых. Пришлось повозиться, пока он расковырял его отмычкой.

Подписанных бумаг в столе лежало несколько. В кабинете горели лишь две лампы из восьми, и опознал нужный ему указ Дин по зеленой печати и золотому ковчежцу. Ухватил его, выдернул из стопки, поднес к свету. Прочел верхнюю строчку – от души отлегло. Вот оно, Дин не ошибся. Подписи и печати – все на местах. Теперь Волк зажат у Дина в руках так же крепко, как эта бумажка. Начал скручивать, чтобы убрать в рукав. Взгляд по вязи строчек добежал до имени Первого министра…

Сердце превратилось в тяжелый камень и упало в желудок.

– Мама дорогая… – шепотом произнес господин Дин. – Какой же я дурак…

В указе кир Ариксар Волк и близко не упоминался.

Первым министром назначен был господин бывший тайный советник Дин Дамгадан.

Дин сел на край стола, дожидаясь, пока тяжесть в груди отпустит. Где-то капали часы. Вода вверх не течет, однажды сделанного назад не вернешь.

Видимо, он просидел в государевом кабинете слишком долго, потому что через некоторое время дверь приоткрылась.

– Дин, – с сомнением произнес кир Улар, укладывая на плечо пятнистую маску гиены, – ты уверен, что действуешь согласно воле государя?

– Уверен, – хрипло ответил Дин.

– Какой указ ты забираешь? Позволь прочесть.

– Очень глупый указ. Тебе он не понравится.

– Я сказал: позволь прочесть, – в голосе начальника стражи прозвенел металл. Ладонь как бы невзначай погладила рукоять саврской сабли с малым изгибом и тяжелым клинком. Своему хозяину Улар был предан больше, чем пес.

Где-то в предваряющей кабинет приемной раздался легкий шелест извлекаемого из ножен оружия. Кто там и чем на самом деле занят, Дин не видел, поскольку в кабинет Улар вошел один. Зато слышал он все прекрасно.

Дин помедлил. Потом протянул руку с указом и выронил его на крышку стола недалеко от себя. Пусть читает. Хуже, чем получилось, уже не станет.

– У тебя есть сердечные капли? – спросил Дин, когда зеленая бумага с печатью вернулась к нему в ладонь.

– Да, господин министр. – Почтительный, без притворства, поклон.

– Семнадцать капель в холодную воду, – приказал Дин.

– Слушаю, господин министр.

– Подать хорошую лошадь к подъезду и дюжину сопровождающих.

– Будет исполнено, господин министр.

Может, еще не поздно, думал Дин. Может, он еще успеет. Только бы ноги не подкосились не вовремя.

Теперь, когда Нэль не мог следить за порядком в своем шпионском хозяйстве, Фай вынес один из жучков на препарирование.

Что он ожидал увидеть? Небольшое устройство для оцифровки информации и, может быть, для передачи ее точечными шифрованными пакетами – но последнее даже не обязательно. Наверное, информацию можно было время от времени снимать с накопителя вручную, чтобы не вызвать лишних подозрений.

Что Фай нашел? Живое существо. Вернее, не совсем живое, хотя пылью и светом оно питалось весьма успешно. Штучка была довольно занятная. Тут и живущие внутренней жизнью наноцепочки, и вкрапления чисто биологических материалов, и все это тонко сплетено в усатой маленькой вещи. Нарушив сложную структуру, Фай жучка убил. Но прежде, чем тот рассыпался в пыль, Фай успел пригласить коллегу биолога, и кое-что они из знакомства с жучком почерпнули. На всю ночь Фай засел в лаборатории, продолжив свою заброшенную еще до высадки на Бенеруфе работу. В эту ночь он завершил одно открытие, перевернувшее бы все представления Нижнего Мира Тай о пространстве и времени, попади оно домой. В предыдущих разработках у него кое-чего не хватало. Фай подбирался близко, но решения не находил. Знакомство с жучком дало ему недостающие элементы конструкции. Теоретическая модель была готова – оставалось воплотить ее на практике. Плохо оказалось одно – на Верхнем Тай открытие Быстрого Света уже было сделано. Фай всего лишь шел по чьим-то следам. Очень жаль.

* * *

Последнее пробуждение Нэля было наиболее скверным из всех, происходивших за эту сумасшедшую ночь. Едва небо за окнами из непроницаемо-черного превратилось в темно-синее, как Нэлю приставили к горлу нож, силой вытащили из-под одеяла и завернули локти за спину – в таком положении даже со спасительным браслетом на руке ничего уже не сделаешь. Первая мысль, которая спросонья пришла Нэлю в голову: с чего он взял, что Шер ему друг и хорошо к нему относится? Ее кажущееся расположение и ласка могли иметь в своей основе одну лишь цель – обезвредить опасного противника. Вдруг она выбрала момент и стала действовать?..

Впрочем, десятью секундами позже Нэль убедился, что Шер он обвинил зря. Ситуация оказалась намного серьезнее: в неприятности влип не только он лично, но и весь Тарген вообще.

В кабинет императора каким-то образом проникли четверо мужчин. Зажав рукой в жесткой перчатке Нэлю рот, один из них сволок его по крутым ступеням обратно в государеву спальню. Остальные топали следом.

В спальне, при слабом полусвете расположенных высоко под потолком окон, Нэль увидел государя: тот медленно отступал от огромной кровати к камину. Здесь тоже находились четверо посторонних.

– Не удастся, – произнес один из ночных гостей, угадывая намерение императора. – И этот шнур перерезан, им тревогу не поднять.

Государь остановился.

– Вы уверены, что обдумали все? – поинтересовался он.

Нэль заметил, что из рукавов двух нежданных гостей на государя смотрят жальца маленьких карманных самострелов.

– Да, мы подготовились неплохо. Государь Аджаннар, если вы не позволите нам проводить вас в другие, более подходящие для переговоров апартаменты, боюсь, государыню Натаниэль придется принести в жертву вашему упрямству. Своей жизнью вы распоряжайтесь как хотите, но она… Разве вы не находите, что она слишком молода и красива, чтобы прямо сейчас умереть?

Нэль дернулся и попытался закричать. Как и следовало ожидать, у него мало что получилось.

– Не надейся, Ионкар, что этим ты чего-то добился, – отвечал государь, бросая перед собой словно из воздуха вынутый легкий меч – только что руки у него были совершенно пустыми. – Убить государя – еще не значит поменять свою судьбу к лучшему.

– Я знаю, чего хочу добиться от своей судьбы. Вы идете с нами, мой император?

Государь вздернул подбородок и направился к ним. Двое из негодяев расступились, пропуская его, но потом один сказал:

– А вот тут придется обойтись без вашего позволения, уж не будьте в обиде.

Кажется, при этих словах государю связали руки. Точно Нэль не видел, потому что заговорщики, во-первых, обступили императора со всех сторон, а во-вторых, повернули самого Нэля лицом прямо к морде оленя на гобелене.

То, что происходило дальше, было полным кошмаром. Задрав гобелены, их с государем втолкнули в какой-то крысиный лаз и заставили идти вперед. Рот Нэлю по-прежнему держали заткнутым. Мерзавец, который крепко прижимал его к себе и дышал ему в затылок с самого начала вторжения в кабинет, кажется, получал от близости большое удовольствие, а Нэля, насильно притиснутого к нему, трясло от отвращения и ужаса.

Что же касается государя Аджаннара – тот соблюдал царское достоинство и молчал по собственному выбору. Лаз привел их в узкий коридор без окон, коридор – к винтовой лестнице, начинающейся под люком в полу. Шедший впереди человек зажег факел и нес его над головой, но куда наступать, чтоб не поскользнуться, не свалиться со ступенек и не переломать ноги, все равно было не видно. Где они оказались в результате двадцатиминутного похода, Нэль не знал и знать не желал. После плутания в темноте в обнимку с грубым, сопящим от похоти самцом, понятно ему стало лишь одно: и в Царском Городе есть помойки – и в сердцах, и в подвалах.

Нэля втолкнули в квадратную камеру вслед за самостоятельно вошедшим государем и с лязгом захлопнули за ними толстенную ржавую дверь – такой же продукт гигантомании, как все прочие предметы Царского Города. Рядом упали красные бархатные башмачки и зашипел в липкой луже факел. Если бы Нэль не выхватил его, они с государем остались бы в темноте.

Дурацкое спокойствие императора Аджаннара возмущало Нэля. Надо было поднять шум – кто-нибудь прибежал бы. В огромном дворце полно людей. Уж, наверное, похитить государя незаметно можно только в том случае, если сам государь ведет себя глупо: послушно выполняет все, что от него требуют. Нэль поднялся с четверенек и впервые прямо посмотрел на человека, из-за которого оказался в беде. У государя было красивое белое лицо, ухоженные руки, а волосы черные и блестящие, как вороненый металл. А еще государь был похож на Лала. Не просто похож – очень похож. Только не чертами лица, а выражением. Нэль непроизвольно сделал шаг назад. Он боялся, искал сочувствия и желал обрести хоть какую-то поддержку. Но абсолютная бесчувственность товарища по несчастью отбросила его назад, словно ведро ледяной воды, выплеснутое в лицо. Государь смотрел сквозь Нэля, а думал, видимо, о делах государства. Никто, кроме Лала, никогда не смотрел на Нэля так.

Губы государя чуть тронула снисходительная улыбка. Он был настолько спокоен – не надменен, не самоуверен, а именно спокоен, – что не казался живым. Как будто вокруг него никого и ничего нет. Серебряная маска или собственное лицо – Нэль не увидел разницы.

С демонстративным отсутствием выражения на лице государь отошел в сторону, сел на какой-то чурбачок, стоявший в дальнем углу, зубами распустил узел на стянутых шейным платком запястьях и снова застыл, как изваяние. Нэль понял так, что со стороны властей этого государства помощи ждать не приходится.

Тогда он внутренне сжался в комок и заставил себя не дрожать, не трястись от нервного напряжения и страха. Он обулся, воткнул факел в какое-то приспособление в стене, повернулся к государю спиной и прижался лицом к шершавой ржавчине двери.

С той стороны беседовали два грубых голоса.

– Веревку принес? – говорил один.

– Принес, – отвечал второй.

– Не короткая?

– В прошлый раз хватило.

– Ты проверь. Чтобы потом не суетиться.

– Вот обе веревки. Сам смотри. Эта… так… странно… Короткая. А эта… хм. Еще короче.

– Я же тебе говорил.

– Но в прошлый-то раз…

Нэль оторвался от холодного металла.

– Нас убьют? – задал вопрос он.

Государь ничего не ответил.

– Почему? – спросил Нэль, имея в виду все сразу. Государь его понял.

– Драться со мной в открытую бесполезно, – после некоторой паузы объяснил он. – Я сильнее.

«Был», – чуть не сказал вслух Нэль. Он обошел камеру по периметру. Еще раз. Потом в другую сторону. Стащил с руки браслет и уставился на него. Погибнуть в одной компании с местным государственным режимом? Никогда.

Государь вдруг поймал его за руку и потянул к себе.

– Присядь, – сказал он. – Не мелькай перед глазами.

Нэль уселся ему на колено и дрожащими руками прямо под носом императора стал разбирать браслет и монтировать оружие. Он отчаялся и потому обнаглел. Держать нервы под контролем долго у него не получалось. Пока приступ решительности не миновал, нужно пользоваться.

– Что ты делаешь? – спросил государь.

На этот раз ничего не ответил Нэль. Когда устройство было готово, Нэля настигла очередная волна страха: а ведь теперь придется убивать. По другому свободен не будешь. Государь смотрел на держащие оружие руки Нэля.

– Дай-ка, – вдруг сказал он, крепко перехватив Нэлю запястья. – Что это за штучка? Лазер?

Нэль панически дернулся: слово было произнесено на языке таю.

– Откуда вы знаете? – ошеломленно прошептал он.

– Ты разговариваешь во сне, – невозмутимо ответил государь, и ловко высвободил из ослабевших на мгновение пальцев оружие. Нэль попытался отстоять свое имущество, но было поздно. Во-первых, у государя оказалась железная хватка, а во-вторых, за ржавой дверью зашумели.

Государь Аджаннар легонько подтолкнул Нэля и встал сам, чтобы встретить визитеров.

Чудовищная дверь отворилась на треть, и в камеру торопливо протиснулись три человека в придворных одеждах и в масках, и с ними восемь солдат. Лазер Нэля был зажат у государя в кулаке, и от сознания того, что в придачу к дому, семье, свободе и, практически, жизни он потерял и оружие тоже, у Нэля пересохло во рту. Да и сам лазер – он был действенен против одного-двух человек, но при таком количестве вооруженных и закованных в броню солдат – увы, эффективность его катастрофически падала.

Государь слегка подтолкнул Нэля свободной рукой к себе за спину и на полшага выступил навстречу парламентерам от заговорщиков.

– Мой государь, – начал один из вошедших, кланяясь так, будто государь принимал его в тронном зале, а не в вонючем каменном подвале, – то, что задумано нами, мы исполняем исключительно для блага нашего народа и государства. Нас много, и, когда Порядок и Справедливость в стране оказались под угрозой, у нас не было другого пути, кроме объединения. В северных землях сейчас начинается великая война, которую вы не в силах сдержать и успокоить. Напротив того, война эта началась и продолжается только из-за вашего имени. Государи смертны, государство вечно, поэтому государство перед лицом истории обладает бульшим весом и перед лицом народа бульшей ценностью, нежели государь.

– Опустите вступление, кир Наор, говорите короче, – велел император.

– Вы подпишете документ о признании вашего сына Ша законным наследником таргского престола и о переходе власти до его двадцатилетия к регентскому совету, который возглавит назначенный вами Первый министр. Если указ о назначении министра еще не подписан – мы сейчас составим новый. Достаточное количество свидетелей, чтобы подтвердить законность печатей и подписей на документе о наследовании, мы привели.

– Мой Первый министр назначен, но он должен умереть вместе со мной, если вы об этом помните.

– Мы еще посоветуемся, как лучше решить эту проблему. Быть может, вы не умрете здесь и сейчас. Жизнь ваша зависит от вашей сговорчивости.

– Я знаю, кто есть государь и что есть государство. Благо государства – великая цель, – проговорил государь. Лица государя Нэль не видел, но сказано это было так, будто решение далось государю с трудом. – Подайте ваши бумаги. И снимите маски. Свидетели должны выступать с собственными лицами.

Среди кучки заговорщиков произошла небольшая перегруппировка. Согласие государя ослабило всеобщее напряжение. Осторожные улыбки показались из-под звериных личин. Предатели поочередно кланялись государю, укладывали маски на плечо и выстраивались в линию.

«Я всегда знал, что Таргеном правит мудрый император», – льстивым голосом успел произнести один из придворных, и в следующую долю мгновения камера наполнилась криками и запахом горелого мяса. Тоненьким лучиком бессмысленно было вести по кирасам солдат и металлическим маскам придворных. Это почти ни к чему не привело бы. Но лазерный резак прошел по незащищенным лицам людей, и вмиг все одиннадцать оказались на полу. Они были обожжены, но пока живы. Кто-то на четвереньках бросился на государя, кто-то к двери. Государь оказался быстрее. Одновременно схватив Нэля за шкирку и выдернув из рук ослепленного солдата оружие, он повлек таю к выходу из камеры, попутно утопив гвардейский меч в чьем-то теле почти по рукоять, а другому заговорщику, пытавшемуся заступить дорогу, разрубив горло. Вопрос, кто научил государя так ловко пользоваться лазером, в голове Нэля даже не возник. Ему прямо по ногам хлестнул фонтан крови, чаша страданий и ужаса наполнилась до краев, и Нэль заорал как сумасшедший.

Господин Дин летел навстречу принцу Ша во главе небольшого отряда конных гвардейцев. Как Ша ночью рассмотрел, что это Дин, он и сам не понял. Просто подумал, что, наверное, во всей Столице некому больше куда-то так спешить, кроме тайного советника государя. Дин тоже пролетел бы мимо по широкой Градной, если бы Ша его не окликнул.

– Почему ты здесь? Ты должен быть в Царском Городе! – крикнул господин Дин принцу, круто осаживая горячего саврского коня. – Что там происходит?

– Свадьба, – пожал плечами Ша. – Я тебя ищу, ты же тоже дома не сидишь.

– Коня принцу! – велел новоиспеченный Первый министр.

Один из гвардейцев спешился, и Ша был вынужден сесть на лошадь. Он, видимо, упустил основное течение в череде событий, и не понимал сейчас, что именно ему следует делать. Однако Дина слушаться он привык.

– Быстрее, вперед! – как заправский полководец скомандовал Дин и дал коню шпоры.

– Дин, что случилось? – еле успел спросить Ша, бросаясь вслед за ним.

– Моли Небо, сынок, чтобы твой отец был еще жив, – обернулся к нему Дин. – Иначе завтра меня похоронят вместе с ним, и ты останешься совсем один против целого города заговорщиков.

Но Ша не совсем расслышал из-за топота копыт и свиста ветра в ушах. Понял только, что происходит нечто серьезное. Господин Дин зря суетиться не будет.

Несмотря на перемены в режиме охраны, попасть в Царский Город оказалось проще, чем выйти из него. У Дина в рукаве лежала какая-то бумажка – по печатям похоже, что именной указ – из-за которой мигом прибежали и заспанный комендант, и начальник государевой охраны. Им понадобился один лишь взгляд на свиток и несколько слов Дина, чтобы освободить дорогу. Принца Ша никогда не баловали такими почестями, какие были сейчас оказаны Дину. Но по переменившемуся поведению военных чиновников Ша понял, что Дин привез важную новость и что дела в Царском Городе, кажется, не в порядке.

Они спешились перед парадным крыльцом, Ша сразу же схватил Дина за рукав:

– Что происходит, Дин? – повторил он.

Воспитатель резким движением освободил одежду.

– Сейчас узнаем, – бросил он, и устремился вверх по лестнице.

На второй этаж и к государевой спальне они примчались почти бегом. По пути к охране, прибывшей с Дином из Ман Мирара, присоединились два гвардейских десятника со своими людьми, личные государевы телохранители и чиновники из Тайной стражи. Спальни для почетных гостей, располагавшиеся вокруг государевой, в эту ночь пустовали, и нескольких дворцовых приживалов, заспанно выползших из каких-то щелей на шум, гвардейцы быстро водворили обратно в постели. Дин остановился перед высокими дубовыми дверьми родовой опочивальни таргских государей. Охраны здесь почему-то не оказалось. Женщин в соседних комнатах – тоже.

Дин занес кулак, но постучал не сразу. Как будто пересилил себя, заставив нарушить церемониальный устав. Потом, когда уже на несколько ударов из-за двери никто не отозвался, Дин дернул тяжелое дверное кольцо. Дверь была заперта – и похоже, что изнутри.

– Черт, – Дин оперся о темное дерево ладонями. – Где другой вход? – обратился он к подоспевшему коменданту.

Тот махнул куда-то в сторону.

– У кого вы в подчинении? – спросил Дин гвардейских десятников.

– У капитана Шериба.

– А капитан Ионкар?

– Под его охраной первый этаж и подвалы.

– Отлично. Стойте здесь и никого не подпускайте – ни прямо, ни в обход. Все остальные – за мной!

Перебежали еще несколько комнат, поднялись по лестнице. Комендант первым вошел в маленькую дверцу в стене, остальные следом. Предваряющее государев кабинет караульное помещение пустовало. В кабинете тоже было пусто. Бумаги со стола сметены на пол, побросаны в разные стороны диванные подушки. Равнодушная маска Справедливости зацепилась серебряной сеткой за шишечку на спинке стула. Ша, по пятам ступавший за Дином, услышал, как тот скрипнул зубами. В спальню они ворвались, уже не пытаясь даже соблюсти видимость протоколов – толпой, оружие наголо. Здесь было холодно и полутемно. Никаких следов погрома или борьбы. Никаких следов вообще. Помещение словно нежилое. И – ни государя, ни его новой жены. А большие двери вместо засова заложены изнутри гвардейским мечом в узорных ножнах.

Дин обернулся к коменданту:

– Где еще здесь ход?!

Комендант ткнул пальцем в гобелен с оленями. Дин отвел в сторону ткань, затем посмотрел на начальника охраны:

– Найдите кира Лаура и капитана Ионкара – живыми или мертвыми. Всех гвардейцев Ионкара – отстранить от службы и немедленно под замок. Не будут сдаваться – убивайте. Но если прольется хоть капля крови беспричинно – невиновного, непричастного, незнающего человека, – я уничтожу провокатора сам. Своими собственными руками. Неуправляемый бунт мне не нужен. За стены Царского Города никого не выпускать и никого не впускать ни под каким предлогом. Пройти будет можно лишь по моему личному приказу. Перекрыть не только ворота, но и все крысиные норы, чтобы ни мышь, ни змея, ни муха – никто не проскользнул по собственной воле туда или обратно. Отныне мы на осадном положении. Обо всем происходящем знаем я, вы, вы, вы, – Дин обвел взглядом присутствующих. – Больше никто. Ослушаетесь – дальше будете жить без языка. Сейчас – нарочного в мою канцелярию, моих помощников немедленно в Царский Город. Мне нужны еще люди, которым я могу доверять. По второму этажу и на всех выходах из дворца выставить усиленные караулы. Привлеките Тайную стражу. А принц – пусть посидит в спальне. Ему незачем бегать по дворцу и рисковать жизнью. Ведь он ЕДИНСТВЕННЫЙ наследник.

– Да, господин министр, – отирая холодный пот со лба, откликнулся начальник охраны.

Ша тут же оттеснили от гобелена.

– Где мой отец, Дин? – крикнул Ша.

– Хорошо бы, если б еще на этом свете, – на мгновение обернулся тот, прежде чем исчезнуть в тайном переходе.

Ша сел на ступеньку возле огромной кровати. У него мелко дрожали руки. В груди было холодно и пусто. Произошло что-то ужасное и непоправимое. Все эти размолвки по пустякам казались такой ерундой, а жизнь такой несправедливой… Он чувствовал страх. Не только за себя. Ша не был врагом своему отцу. Ну, пусть они частенько не понимали друг друга. Но за возможность все исправить, вернуть назад, переменить, поговорить по-другому, найти, наконец, понимание Ша в этот момент отдал бы половину самого себя.

Однако сказать: «Прости меня, папа, я вел себя очень глупо», теперь могло оказаться поздно.

 

Глава 4

Государь развернул к себе тихо воющего Нэля и крепко обхватил руками.

– Заткнись, понимаешь?.. – шептал он. – Заткнись, или нас найдут. Жить хочешь? Тогда терпи…

У таю стучали зубы. Он послушался и выть перестал. Зато дышать начал шумно, со всхлипами.

– Все? Тихо идти можешь? – государь отстранил его от своего плеча и посмотрел в лицо. В падающем из вентиляционного колодца отсвете понять состояние не по своей воле втравленного в историю с государственным переворотом случайного маленького человечка было невозможно.

«Существа», – поправил себя государь. Это о человеке можно сказать «он» или «она». А существо как раз «оно».

Существу было нехорошо, но идти оно могло. Во всяком случае, оно утвердительно кивнуло. Государь взял его руку и потащил за собой дальше.

Сначала он думал обо всем этом категорически отрицательно. «Всех вас на кишках перевешаю», – вертелась назойливая мысль. Он даже улыбался, представляя себе, как будет выглядеть возмездие.

Потом он осознал, что устал от всего происходящего задолго до того, как дело само собой пришло к развязке. Он потерял чувство реальности. Перестал быть самим собой. Поверил, что он государь Аджаннар, что чем-то обязан этой стране, этим людям. Придумал себе какую-то ответственность, какой-то долг. Идиот. Идиот в стране идиотов. Он был таким глупцом, что ждал от них за свои дела благодарности и уважения. Положил половину жизни на алтарь их благополучия, спокойствия, мира. А они? Что взамен?.. Расплатились с ним по заслугам, нечего сказать.

Да плевать он хотел. Если все они передохнут от злости и зависти и перережут друг друга, он будет только счастлив. Меньше народу – легче дышать. Из-за него начата война, подумать только! Это же надо выдумать такое оправдание. Кто угодно виноват, только не сами. Сколько сил, сколько времени, сколько нервов, бессонных ночей, конфликтов с близкими и любящими людьми похоронено под справедливой маской и принесено в жертву бездонной утробе этой страны? И вот как ему обернулось то, что он жизнь свою ради них угробил…

Существо, влекомое государем по узким коридорам, жалобно мяукнуло, споткнувшись о вывернутый из стены камень. Император досадливо дернул его за руку. На этот раз он рассердился по-настоящему. Там, наверху, похоже, началась традиционная резня всеми всех. Когда они с таю пробирались одним из нижних коридоров в западное крыло, откуда подземный ход вел в нижний город, с какого-то из пролетов ведущей наверх лестницы свалилось тело кира Лаура. У министра дворцовых церемоний был вспорот живот. В звуках, долетающих вниз через вентиляционные шахты, можно было угадать топот ног, резкие голоса и лязг железа о железо. Значит, уже начали убивать дворцовых чиновников. Видимо, отсутствие императора замечено и наступило время сведения личных счетов. Нормальная жизнь Царского Города. Ничему не надо удивляться. Так начиналась Солдатская война. Так происходили сотни переворотов до Солдатской войны и до воцарения династии Гаршах. И так будет продолжаться веками.

Свора сорвалась с привязи и ошалела от вкуса свободы. А настоящая свобода не длится бесконечно, поэтому ею надо успеть воспользоваться. Сейчас попадись государь человеку, который затаил на маску Справедливости обиду, – без зазрения совести убьют и таргского государя. И уже не потому, что из-за его имени на севере идет война, и не из каких-то политических расчетов. А просто за то, что обошел в дворцовых назначениях чьего-нибудь троюродного племянника или посадил в тюрьму за воровство мужа сводной сестры. У резни свои законы. Кровь застилает разум сильнее, чем вино.

Прочь отсюда. Пусть наслаждаются моментом свободы. Они сами свои злейшие враги. Пожирают себя изнутри. Он им больше не император. Раз они не хотят его порядка – пусть наводят свой. Он не испугался. Он мог вернуться и всех недовольных посадить на короткий поводок. Своими средствами. Но он не испытывал такого желания. Он устал, ему надоело, у него нервное истощение и больные глаза. Все, что он хочет, – это ни о чем, наконец, не думать. И выспаться. А эти… Все мечтают стать императорами. Купаться в роскоши и власти. Но никто из них не задумался, чего же это на самом деле стоит.

Прочь отсюда. Чем дальше, чем лучше.

Малодушие? Да называйте это как хотите. Если бы ему было некуда идти, он пошел бы обратно. Но ему есть куда вернуться.

Его нигде не было, не было, не было… Прочесали все подвалы, все закоулки, открытые и тайные, посещаемые и веками забытые. Государя не нашли нигде.

Решение разделиться на несколько поисковых отрядов и действовать быстрее Дин принял после того, как лицом к лицу встретился в подземелье с одиноким киром Лауром, спешащим куда-то с дикими от страха глазами. Увидев Дина во главе отряда личных государевых телохранителей, министр церемоний окончательно обезумел, бросил несомый фонарик и воткнул себе в брюхо огромный нож. После этого сказать, где государь, он уже не смог, а просто провалился, проломив спиной деревянную решетку, в одну из сквозных шахт возле лестницы, сделанных специально, чтоб воздух в подвалах не застаивался и не рождал болезни.

Странное поведение кира Лаура навело Дина на подозрение о не самом лучшем развитии событий где-то там внизу. Должно быть, между самими заговорщиками случилось нечто, лишившее некоторых из них самообладания. Чтобы не поддаться панике и страху, Дин стал нарочно нагонять на себя злость. Так было проще совладать с собой и с подчиненными людьми, смотревшими на него.

Впрочем, то, что император не отыскался не только живой, но и мертвый, давало Дину малую надежду. Это была отсрочка. Мизерный шанс спасти собственное положение, если не навсегда, то хотя бы на время. Может быть, государя увели из Царского Города по одному из четырех известных некоторым дворцовым обитателям подземных ходов. В то, что императору удалось бежать, Дину не верилось, потому что Ионкара с частью его людей не могли найти тоже.

В какой-то момент, среди всей этой беготни по низким темным коридорам нежилых этажей, между вскрыванием или взламыванием всеразличных дверей, заграждений и решеток, между краткими советами по координации действий независимо проводящих поиски групп, начальник личной охраны императора, полукровка, то есть почти такой же безродный выскочка, как и Дин, – господин Имин – запыхавшись после пробежки по наклонному спуску, плечом притиснул Дина к плесневелой стене и негромко, чтоб не слышали остальные, спросил:

– Что будем делать, если?..

– Драться, – не раздумывая, отвечал Дин.

– На чьей стороне?

– На своей собственной, – Дин оттолкнул Имина от себя. – Если ОН покойник – то и мы с тобой тоже. Надо искать. Без всяких «если».

– Если ОН покойник, я поступлю, как Лаур, – ледяным голосом сообщил начальник охраны.

– Ты выполняешь приказы, – осек его Дин.

– Моя жизнь принадлежала ЕМУ. Если нет ЕГО, значит, она принадлежит мне. Но живым я в могилу не лягу.

– Ты выполняешь приказы, – Дин в упор смотрел на Имина. Дин был в бешенстве. Он сам прекрасно чувствовал, что теряет опору. Не хватало ему еще истерических припадков вокруг.

Имин глядел мимо Дина застывшими глазами, в которых притаилась какая-то дурацкая решимость.

Начальник государевой охраны обладал репутацией человека, который ничего не боится. Даже самого государя. Но вот настал момент, когда и Железный Имин выдал свой страх. Живого государя он не боялся. А мертвого – до истерики, до желания лишить себя жизни. До состояния тряпки, а не человека.

– Ты его просрал, тебе и ответственность нести, – зарычал Дин, уже не стесняясь прислушавшихся к их беседе гвардейцев и телохранителей. – В штаны наклал, вояка? Давно на прочность тебя не проверяли? Снаружи-то железный, а внутри все прогнило. Зажрался за спинами мордоворотов своих, да? Забыл, как дела делаются? Работай! Ничего еще не кончилось, все только начинается!

– Я… – начал было Имин.

– Головка от …! – рявкнул Дин, схватил Имина за ворот кафтана и, даром что Имин был на голову выше его ростом, спиной припечатал начальника охраны к противоположной стене коридора так, что под каменными сводами пошел гул. – Работай, тебе сказано!

– Что вытаращились? – накинулся Дин на остановившихся людей. – Баб в штанах никогда не видели? Кто из вас еще должен быть с государем в могиле и боится? Вперед!

И они снова разошлись на новом перекрестке коридоров.

Наконец победный крик, сменившийся громкой бранью, дал знать об определенных успехах в поисках следа.

Ярус подвалов был самый нижний, темный и заброшенный. Находку сделали гвардейцы из Ман Мирара. Дин с телохранителями подоспели позже, когда из темной норы уже выволокли четыре бездыханных тела, три полутрупа и трех пораненных в лицо чем-то странным, но еще брыкающихся соучастников злодеяния. Все они оставались в темной камере, не делая ни малейшей попытки бежать или позвать кого-либо на помощь, несмотря на свободный, в общем-то, выход, возможность зажечь свет или привлечь к себе внимание.

Мертвы были кир Наор и его саврский родственник, а также двое гвардейцев, заколотых их же оружием. Ионкар лежал без сознания. Когда рассмотрели поближе всех освобожденных из плена темноты, оказалось, что и те, кто в сознании – слепы. А единственный оставшийся зрячим, всего лишь с черным жженым следом на скуле, кажется, тронулся умом. Он твердил о колдовском огне из ладони и о том, что вставать поперек дороги государю Небо не велит.

Дин попытался привести его в чувство. Сунул в лицо факел и пообещал, что парень будет иметь дело с настоящим огнем, а не с колдовским, если не расскажет, что случилось на самом деле. Но толку не добился. После колдовского настоящий огонь был уже не страшен.

Достоверно понял Дин, к величайшему собственному облегчению, лишь одно: государь жив, хотя и скрылся неизвестно куда. Теперь обшаривать Царский Город можно продолжать не торопясь. Костлявая за спиной с секирой не стоит. Обернулся к Имину и проговорил:

– Живи пока… – улыбнулся одними губами, но не назвал начальника охраны «Железный». Сказал шепотом: – Ржавый…

К рассвету, набегавшись досыта по подземельям, нанюхавшись факельного дыма и гнилой подвальной сырости, а также немного успокоившись и прибрав обстановку в Царском Городе к рукам, Дин созвал ближайший совет. В него входили все посвященные в ночные события люди: принц Ша, комендант Царского Города кир Юршор, начальник государевой охраны Имин, два первых помощника Дина, вызванных из его городской канцелярии, два гвардейских старшины и шесть личных телохранителей государя – двоих из восьми, тех, которые караулили в эту ночь государев кабинет, на рассвете нашли отравленными на заднем дворе. Они лежали под кучей кухонных отбросов, приготовленных к перевозке на загородную свалку. Вскоре ожидали и кира Улара. Посланный в Ман Мирар разъезд никаких утешительных новостей оттуда не привез, и Улара пришлось посвятить в суть свалившихся на Царский Город неприятностей. Известили и Домового, но не было никакой надежды, что он приедет; накануне вечером он сильно напился.

Совет происходил в разоренном кабинете за спальней, с которого, по всей видимости, путь злодеяния начинался. Дин со своими помощниками устроился за столом государя, принц Ша сидел на шелковом диванчике, кир Юршор и господин Имин стояли у принца за спиной, гвардейцы и телохранители расположились в нескольких шагах от них, поровну возле обоих выходов из небольшой комнаты.

Охрана дворца была полностью перепоручена капитану Шерибу, посты на воротах и стенах усилены Тайной стражей.

В целом, к утру картина происшедшего стала более или менее ясна.

Государя аккуратно изъяли из родовой опочивальни и переправили в нижний ярус подвалов, где заранее был подобран подходящий укромный угол. На этом этапе злой умысел никаких препятствий для исполнения не повстречал. По пересчету и допросу гвардейцев Ионкара и верных людей кира Лаура открылось, что никто больше к непосредственному участию в заговоре не привлекался. Очевидно, всем остальным безопаснее было сказать об уже свершенном перевороте, нежели докладывать о еще готовящемся. Что же касается людей, посвященных в планы заговорщиков, то они зашли в комнатку, приготовленную для серьезной беседы с государем. Они заранее прихватили писчие принадлежности и все необходимые для отречения и передачи власти бумаги, и даже новый указ о назначении Первого министра – пока без печатей и какого-либо имени – был у них с собой. А далее произошло нечто непонятное.

В подземелье государь умертвил или лишил способности к сопротивлению восемь хорошо вооруженных и обученных профессиональных солдат и двоих царедворцев, а те, кто не лишился жизни и здоровья – лишились разума. Кир Лаур, одиннадцатый из компании злоумышленников, видимо, тоже успел побывать внизу, иначе нельзя объяснить его ненормальное поведение. Министр дворцовых церемоний, как и его выжившие товарищи, повредился умом и поэтому погиб.

Таким образом, заговор в стенах Царского Города был до основания вытравлен, но перед советом Дина встали два важных вопроса: во-первых, как государь в одиночку сумел наделать столько бед, а главное, куда он после свершенного подвига девался?

И, кроме того, нигде не оказалось ни государственных, ни личных государевых печатей. Ни наверху, в кабинете, ни внизу, в подземельях.

Император спасся не один, напомнил Имин Дину. Помимо мертвых охранников, Небо осчастливило ищущих след государя еще одной находкой: в одном из переходов западного крыла был подобран красный бархатный башмачок новой государыни.

– А как звали государыню? – поинтересовался Дин.

– Натаниэль, – подсказал Ша. – Государыня Натаниэль. Она была такая красивая…

Дин прикусил кулак. Таю хвастались толковыми инженерами из своего числа. Колдовство колдовством, а достижения инженерного искусства в современном мире продвинулись достаточно далеко, чтобы затмить невежам разумение. Не иноземные ли проделки были приняты за колдовство в подвале?.. Это с одной стороны. С другой – глупо признаться, но Дин ревновал. Он не предполагал, что для свадьбы с государем среди ста человек посольства выберут единственного его знакомого таю. И, казалось бы, смешно, но Нэль Дину все время снился. Всерьез полюбить двуполое существо Дин бы себе никогда не позволил. Но и отдавать его другим оказалось до отчаяния жалко. Даже непонятно, чем оно к себе так привязало. Может быть, своей наивной доверчивостью. Нэль было совсем не таким, как другие его сородичи. Бедный Нэль. Глупый это был замысел женить государя на таю. И шутка плохая сама по себе, и удалась скверно.

Тем временем, обыски в подземельях под Царским Городом совсем прекратились. Часы прозвякали утреннюю стражу, а результатов не прибыло никаких. Дин уже подумывал, не подключить ли к делу Первую префектуру. Известные выходы из Царского Города вели на Речные острова и за пределы охваченной каналами территории – в Приречье. О неизвестных можно было только гадать. Солдаты, рыскавшие по подземельям, вспомнили вдруг старую сказку о министрах и советниках государя Аммункара, похороненных с ним заживо в большой гробнице, которая пять столетий служит основанием Царскому Городу. Будто бы эти верные своему господину подземные обитатели ослепляют, сводят с ума и даже убивают забредших в опасную близость к их владениям смертных людей. Страх оказался заразнее чумы, и, напугав друг друга до полусмерти этими глупыми россказнями, суеверные вояки искали как попало. Глубоко под землю не спускались, в самые темные углы не совались, и от любого шороха немедленно спасались спешным отступлением. Если против облеченного в плоть и кровь противника они еще решились бы что-то предпринять, то воевать с колдовством и привидениями их никогда не учили. Да и, к слову сказать, Дин был невысокого мнения о дворцовой гвардии. Посмотрев на нее в деле, он только укрепился в мысли, что дворцовое войско годится лишь для торжественных выездов и парадов.

Вне сомнения, императорская гвардия являлась наилучшим образом снаряженным, вооруженным и вымуштрованным родом войск в государстве. Но в боевых условиях она не испытывалась ни разу за все время правления императора Аджаннара. Маневры под Эгироссой или учения в Курганах всерьез за боевой опыт считать нельзя. Это мальчишеские игры, а не война. То же войско Порядка и Справедливости, несмотря на гораздо худшую экипировку, недостатки в дисциплине и несравненно меньшую оплату за риск собственной жизнью, сейчас, при работе в подземных переходах, оказалось бы в сто раз полезнее отъевшихся на государственных харчах маменькиных сынков, с которых долгие годы требовалось только полировать оружие, стоять на посту не шевелясь да следовать за государем по пятам, создавая своим внушительным видом иллюзию его неуязвимости.

Многажды Дину пришлось выходить к этим дармоедам лично или посылать к ним принца Ша, чтобы убедить их в безопасности прочесывания подземелий. Командирам гвардейцев сказали половину правды: будто пропали государственные печати. А призраки воровством, да еще и обладающим политической окраской, не промышляют, так что поиски следует продолжить. Но в конце концов и Дин разочаровался в полезности понукания. Времени прошло много, и чем дальше, тем больше терялся всякий смысл искать. Ходы в подземные этажи, помеченные на карте, велено было закрыть, людей отозвать. Прибыл долгожданный кир Улар, и совет возобновил работу расширенным составом.

Для начала Имин попробовал высказать свое недоверие к такому спорному человека на посту Первого министра государства, как господин Дин. Можно было подумать, будто Дин занял предназначавшееся Имину место. В том злополучном списке, подаренном Волку, Имин отсутствовал. Дин твердо ответил: раз государь человека назначил, значит, он ему доверяет, и выложил вдобавок свое мнение о дворцовой гвардии вообще и поведении некоторых отдельных ее представителей в частности. Среди присутствующих его мнение нашло поддержку, Имин заткнулся, и камень за пазухой поберег для более удачных времен.

– Известны случаи, когда государь отлучался на несколько дней или даже декад, – усталым голосом говорил Дин. Он старался вести речь спокойно и доходчиво. Рассудительность всегда была наилучшей чертой кира Энигора. Полезному опыту Дин желал бы следовать.

– Разумеется, делал государь это по своей воле, кого-то ставил в известность сам, кому-то это становилось ясно из текущих событий. Прецеденты есть. Теперь он нас покинул, так сказать, вынужденно. Решение важных государственных дел в подобных случаях всегда брал на себя кир Энигор или те, кто занимал пост Первого министра до него. Я надеюсь, беспорядка в управлении государством не произойдет. Все должны понимать, что я внимательно слежу. Указ о назначении меня на пост уже оглашен сегодня утром в Царском Городе и в полдень будет оповещено об этом население Столицы. Ничего необычного не происходит, не считая того, что никто из нас не знает, куда государь отправился и когда к нам вернется. Будем рассчитывать, что произойдет это в ближайшее время, поэтому никакой паники – я имею в виду, господин Имин, в том числе и всех людей, связанных обрядом государевых похорон, – допускать нет повода. От отсутствия государя не должно развалиться государство.

Тем не менее, по дошедшей до меня достоверной информации, заговор существовал не только в стенах Царского Города, но и среди высокорожденных таргов и савров, в немалом числе съехавшихся к сегодняшнему дню в город. Если с дворцовым заговором государь разобрался без нашего участия, то позволить северянам устроить мятеж в Столице нельзя. Основную опасность здесь как раз и представляет отсутствие в Царском Городе государя. Среди владетелей Таргского Севера вовсю бродят республиканские идеи, а у савров есть свой собственный император, выисканный ими в какой-то деревне во Внутренней Области. Ни первого, ни, тем более, второго нам здесь, в Таргене, не нужно. Мы же не хотим новую Солдатскую войну? Поэтому давайте подумаем, что мы можем предпринять для сохранения порядка и покоя в государстве и, в первую очередь, в Столице. Если есть какие-либо идеи – я вас внимательно выслушаю.

– Когда в городе станет известно, что государь пропал, а северяне подольют масла в огонь – город вспыхнет, как трутовник, – произнес кир Улар. – Быстро прогорит, но поначалу полыхать будет ярко и жарко.

– Царский Город тоже не отстанет. Многим только этого и надо, чтобы государь пропал, – покивал кир Юршор. – Количество охраны позволит мне удержать порядок, но проще сразу прирезать нескольких особенно горячих и деятельных особ, нежели выпускать на волю опасную новость. Народу под стенами набралось уже вон сколько. Сейчас им покажи, что у нас все не слава богу – греха не оберешься.

– Что государь исчез – не шутка, но если бы хотя бы знать – куда… – пробубнил себе под нос один из телохранителей.

– Я боюсь, – честно признался принц Ша. – Отец знал про заговор, сказал про него мне, а я не поверил… Я так виноват перед ним. Я всегда думал о том, что будет, если маска Справедливости мне не достанется. И никогда не думал, что предприму, если она вдруг станет моя. Но, может быть, я могу что-нибудь сделать? Вы только научите, я готов.

– Лучше не спешить… – Дин с сомнением покачал головой. – Маска Справедливости – вот лежит. Надевай кто хочет. Но государя-то мы еще не похоронили. Узурпация власти – как раз то, что пытались сделать несколько человек этой ночью в нижнем ярусе дворца. И Небо их покарало. Думаете, стоит повторять их попытку?

– Ну, зачем вы так, господин Дин, – заступился за Ша кир Юршор. – Надо рассмотреть все наши возможности. Передача маски Справедливости единственному законному наследнику – не последняя из них.

– Сначала нужно убедиться, что прежний владелец мертв или от нее отказался, – сухо произнес кир Улар. – И я бы попросил представить убедительные доказательства либо того, что государь Аджаннар жив, либо того, что он мертв. Непонятное исчезновение не устроит – и, думаю, не одного меня. Некоторые здесь, насколько я понимаю, не заинтересованы в том, чтобы государь был найден мертвым. Всевозможные заговоры и сговоры в последнее время такое распространенное явление… – Начальник охраны Ман Мирара выразительно посмотрел вначале на Дина, затем на Имина.

– Да они чуть не подрались внизу, – встрял один из гвардейских десятников. – Господин Имин хотел себя убить, а господин Дин хотел найти тело и похоронить, как надо…

– Ты бы молчал бы, – сквозь зубы проговорил Имин, – если не знаешь, что хочешь сказать.

При каждом упоминании о его минутной слабости у него краснели уши.

– Я не откажусь исполнить свой долг, если настанет необходимость, – четко произнес Дин. – Дело в том, что мы действительно не знаем, где государь и что с ним.

– Они не обманывают, – мрачно изрек телохранитель. – Нас тоже запрут в усыпальнице живыми, ну и что? Мы все были внизу, все искали. Вместе. Вы знаете, что мы нашли. Государь Аджаннар сильный и смелый человек. Он ушел. И он вернется.

Дин поставил локоть на стол и взялся за лоб рукой. Быть первым лицом в государстве оказалось не так-то просто. Особенно когда обстановка требует срочно принять мудрое решение, а в голове такого нет и в помине. Когда нет ни предварительных раскладок, ни расчетов, опираться на которые Дин привык. И когда из всех поддерживающих тебя обстоятельств в руках только зеленая бумажка с подписью государя, а сам государь мало того что доверился – будем говорить искренне – не совсем тому человеку, так еще и дал замечательный костыль: заживо лечь со своим телом в один гроб. Что делать? Поднимать войска? Сколько сейчас численность столичного гарнизона? Будет поровну с понаехавшими таргами. Пересчитывать заново префектуры – кто с нами, кто против нас? Тоже получится пополам. Две на две и две неприсоединившиеся. Внешняя линия городской стражи против гвардии Царского Города – равные шансы. Устроить побоище с результатом «все всех», как в Солдатскую войну? Но это именно то, чего необходимо избежать. Выигрывать придется стратегией и тактикой, как в «Королевском войске». Ведь там шансы сторон подобным образом равны. Однако нескольких месяцев на обдумывание верных ходов у Дина нет.

Как объяснять государю собственную осведомленность и некоторые нестыковки в событиях (например, то, что за указом о назначении Первого министра он приехал раньше, чем была совершена попытка переворота), буде тот объявится внезапно и потребует отчета, Дин предпочитал вообще пока не думать. И, как ни жалко было лишать себя возможной информации, Дин сознавал, что капитана Ионкара, пока он не пришел в сознание, необходимо убрать. Уж лучше ничего не знать ни о ком, чем о тебе всем все станет известно.

– Государь с государыней должны показаться перед народом, – напомнил всем комендант. – У Золотых ворот уже собралось около тысячи человек, чтобы поздравить его со свадьбой. К полудню наберется вдесятеро больше. Что будет, если мы не сумеем предъявить государя?

– Северяне поднимут в городе мятеж, а толпа вместо поздравлений отправится поджигать и грабить, – отвечал Дин.

– Можно сказать, что государь внезапно заболел, – предложил Имин.

– Можно, – кивнул Юршор.

– А кто-нибудь в толпе заявит, что государя тайно удавили, толпа потребует доказательств, которых мы предъявить не в силах, мятеж наша выдумка только подогреет, а мы еще будем виноваты в преступлении, – пожал плечами Дин. – Вам хочется?

– А что вы предлагаете, господин министр? – развел руками Имин. – Простите за резкость, но критиковать чужие идеи легче простого. Предложите свою.

– Вам точно известно о намерении таргов и савров поднять мятеж? – поинтересовался кир Юршор.

Дин поднял голову:

– А смысл требовать у государя отречения от престола кучкой недоумков из подвала в таком случае каков? К тому же не знаю, как вы, а я много езжу по городу и сам успел заметить, что северян, даже по сравнению с зимним годом, когда все они пасутся в Столице, сейчас в городе сильно прибавилось, если не сказать – стало подозрительно много. Сведения у меня, увы, самые точные. Малейший повод со стороны Царского Города – и в государстве случится беда. Все было подготовлено. Я сюда мчался среди ночи как угорелая кошка. Принц знает, мы с ним встретились недалеко от Золотых ворот. Я хотел предупредить несчастье. И чуть-чуть не успел.

– Я тоже знаю про заговор, – повторил Ша. – Замешаны эргр Инай, кир Аксагор из Эгироссы, кто-то еще… Инай уже мертв.

Дин вспомнил про булавку, и его передернуло. Он не знал про Иная. Так все-таки – инженерный гений, или колдовство?..

– Через половину стражи мы должны открыть Золотые ворота, – с обреченностью в голосе произнес кир Юршор.

– Дин… – вдруг сказал Ша и, прищурившись, поглядел на Первого министра. – А надень маску.

– Зачем? – воспротивился Дин. В этом предложении ему почудилась какая-то провокация.

– Ну, надень. Посмотрим.

Кир Улар, сидевший на стуле напротив Дина, понял идею и поднял палец вверх.

– У нас есть государь, – сказал он. – Пусть на сегодняшний день, но есть. Заболеть или уехать он может и завтра, верно, господа?

– Разве я так на него похож? – удивился Дин, догадываясь, что имеется в виду.

– А кто из нас похож? Я? Имин? Сразу видно, что мы тарги. – Имину он словом «тарги» несколько польстил. – Кир Юршор пегий на волос – не обижайтесь, кир Юршор.

– Я не обижаюсь. Что есть, то есть.

– Царевич ростом не обижен. Еще года два назад перерос отца и вверх и в плечах…

– Как будто я обижен ростом, – пробормотал Дин, нерешительно беря в руки маску Справедливости и от этого слегка теряясь. Все-таки, символ государственной власти. – Или будто государь обижен…

Кир Улар позволил себе улыбнуться.

– Я не оскорбление величества имел в виду. Ведь вы меня правильно поняли… Если государь к дневной страже не вернется, придется вам, господин министр, замещать его не только в делах.

– А если скажут: «Какой-то государь у вас подозрительный»? – засомневался Имин.

– С позиций таргского верноподданного государь подозрительным быть не может, – воспрянул духом кир Юршор. – А кто сомневается – того можно и в подвал – пусть там поищет, чего мы не нашли.

Дин надел маску и встал над столом.

– Похоже? – спросил он.

– Осанку скопировать просто, – посоветовал кир Улар. – Не смотрите на свои руки, господин министр. Все придворные всегда складывают ладони у пупа и смотрят на них, а государь никогда так не делает. Теперь осталось найти вам государыню, и вопрос с императором решен.

– Перевезите в Царский Город мою семью. Моя жена мне поможет, – осваиваясь под справедливой маской, распорядился Дин.

Кир Аксагор прибыл ночью к Волку, с ног до головы покрытый дорожной пылью и конским потом. Он утверждал, что дело провалено, среди заговорщиков предательство, государь обо всем знает и всех накажет. Будто Иная даже пришлось отравить, опасаясь допроса, а за самим Аксагором по всей Эгиросской провинции охотится Тайная Стража, но ее удалось направить по ложному следу. Единственный путь спасения – собирать силы и немедленно отступать за пределы Столицы.

Волк не совсем поверил, хотя и насторожился. Десятой частью стражи раньше он получил из Царского Города записку с условными словами, означающую, что все идет как по маслу, половина дела сделана и ждать осталось совсем немного.

– Это ловушка, – убеждал его кир Аксагор.

Волк разослал людей, чтобы предупредили северян: пусть будут готовы ко всему. План отступления на случай неудачи был заранее разработан. Но план наступления Волк отменять не торопился. На перемене ночной и утренней страж из Царского Города должен был поступить еще один сигнал.

На острове Рабеж колокол пробил три удара. Сменили друг друга патрули. По руслам каналов из холмов в Столицу приполз туман и затопил улицы. Неприступные стены Царского Города утонули в нем почти до половины. Внутри было тихо. Ни звона оружия, ни криков, ни какого-либо видимого или слышимого беспокойства. И никаких дополнительных сигналов.

Волк начал сомневаться. Похоже было, что предательство имело избирательную направленность. Предали не весь заговор целиком, а конкретно его, Волка, вместе со всеми его людьми. Волк прекрасно понимал, что от республиканских идей дворцовые лизоблюды попросту приходят в ужас. Видимо, они решили не делиться с республиканцами достигнутым успехом.

Волк понял, что ждать бесполезно. Тогда план взаимодействия, выработанный совместно с господином Дином, был заменен собственным планом Волка.

В толпу, с самого рассвета начавшую скапливаться перед Золотыми воротами, были посланы слуги с новостью, что государя ночью придавили, а под маской теперь сидит оборотень, которого придворные дергают за ниточки, чтоб он повернулся, шагнул и поклонился. Что оборотня того людям показывать опасно, а может он только подписывать бумаги и ставить печать. Что, если Золотые ворота вовремя не откроют, их надо ломать и выручать государя.

Основным силам северян Волк велел собираться в трех точках Столицы. Недалеко от застав Ир и Иш и возле старой дамбы на Сухом овраге. Харакута не имел ничего против, чтобы действовать с Волком заодно. Этому человеку, охранявшему государственный порядок и покой граждан, не очень-то важны были политические перестановки. Он десятилетиями лелеял мечту забыться, нарушить все и всяческие запреты и из охраны превратиться в кровожадную чуму, идущую по домам и собирающую ценности в мешок. Никакой пользы, кроме материальной выгоды для себя, Харакута в мятеже не видел.

Хитрые и осторожные префекты Второго и Третьего округов намекали, что, если у Волка начнет получаться своя линия власти, они сумеют помочь поддержать Порядок и Справедливость на захваченной им территории.

Волк приготовился к решающему бою своей жизни. Приготовился очень хорошо. Он знал, что на этот раз победит. Никогда еще на его стороне не было столько преимуществ, сколько сегодня. Никогда еще официальные власти Столицы не были настолько слабы и разобщены, как сейчас. А Волк специально вел себя так, чтобы противники недооценивали его власть и его силы. Столица должна была пасть к его ногам. Судьба стояла на его стороне.

И в тот момент, когда решающий миг настал, на невысокую башню голубятни порхнула птичка. Приставленный к голубятне слуга знал, что хозяин с нетерпением ждет какого-то известия, немедленно снял с уставшего голубя депешник и бегом бросился к киру Ариксару, желая заслужить награду. Слуга не разбирал, что письмо, ожидаемое Волком, должно лежать в новеньком чистом футляре, а то, которое он несет, запачкано грязью, птичьим пометом и потравлено дождем.

Слуга не знал, что в письме написано о восстании черни, о разграблении Агиллеи разбойным войском Внутренней Области, об отступлении Северной армии, о сожженном доме Волка, его убитых детях и уведенных женщинах. Не мог он предположить и того, что, прочитав письмо, Волк схватится за сердце, свалится на пол и заскребет ногтями по паркету. Никакая награда, разумеется, слуге за такие вести не досталась.

Благодаря тому, что он просидел со своими исследованиями всю ночь напролет, Фай первым из экспедиции таю узнал, что через четверть часа после восхода солнца вышли из строя сразу два спутника из сети наблюдения, устроенной над Та Биланом. Первый, судя по всему, попал в плотный метеоритный поток, был поврежден в нескольких местах и начал быстро вращаться. У второго просто отказала телеметрия.

Нечего было и думать о ликвидации неполадок без помощи Верхних. Вот так оно все и будет ломаться, думал Фай. Сначала одно, потом второе, а потом мы ассимилируемся с местным населением и одичаем до их уровня развития. Необходимо срочно что-то предпринимать, чтобы остановить этот процесс. За три смены поколения человечество полностью теряет все признаки прежней цивилизованности. Надо идти на прием к государю, покупать корабли, отправляться на поиски «Летучего Змея»… А будет ли с этого польза? Быть может, проще поискать точки взаимопонимания с Лалом? Чудовищно не хочется раз и навсегда застрять в этом первобытном мире и ничем не помочь своему собственному, умирающему дому. Должна же быть и у Лала какая-то струнка, которую можно зацепить. При помощи Быстрого света, возможно, удастся ее отыскать…

 

Глава 5

Они выбрались наружу через какую-то дыру в полуразваленной каменной кладке. Второе, третье, пятое или десятое дыхание к Нэлю пришло, он уже бросил считать. Промежутки беспамятства чередовались у него с приступами осознанной деятельности. Вот он в очередной раз пришел в себя и посмотрел вокруг.

Округлые холмы за городом очертила тонкая ниточка золотого огня, звезд уже не видно. Туман легкой дымкой накрыл траву, ноги по щиколотку тонут в его мокром одеяле. Нэль и государь поглядели друг на друга. Щеки и лоб у государя были испачканы копотью от факела, кафтан обсыпан крошками почерневшей еще сотню лет назад побелки. Нэль обнаружил, что и сам он с ног до головы в отсыревшей паутине, удачно маскирующей прорехи на свадебном платье.

– Сейчас утро или вечер? – спросил Нэль. Его слегка пошатывало, но чувствовал он себя человеком, а не ходячим трупом.

– Утро, – сказал государь. – Вечером солнце вон там, – и показал в сторону океана.

– Что… дальше? – спросил Нэль.

– Все, – сказал государь и почему-то улыбнулся. Не так, как раньше, но и глазами тоже. Хотя улыбка получилась грустная.

– Как – все?

– Можешь идти к своим.

Нэль покрутил головой, пытаясь понять, где он находится и как к своим отсюда попадают.

– Это Приречье, – подсказал государь. – Тебе вон в ту сторону. До Большого Улья не больше полулиги. Совсем близко.

– А вы?

– Не могу точно сказать. Отправлюсь куда-нибудь.

– Вы решили все бросить? – догадался Нэль.

– Вот именно.

Из-за пазухи государь достал замшевый мешочек и протянул его Нэлю.

– Вот это перешлите потом в любую префектуру. Это государственные печати Таргена, смотри, не потеряй их. Справишься?

Нэль неуверенно кивнул.

– Тогда пойдем, я помогу тебе перелезть через ограду.

Они находились в каком-то заброшенном саду. Государь подставил ладони под ногу Нэлю, чтобы подсадить того на стену. Нэль только сейчас обнаружил, что он в одном башмаке. Как он не чувствовал этого раньше – кто его знает. Забравшись на стену, Нэль снял второй башмачок и оставил его в углублении стены, вместо выпавшего кирпича. Потом спрыгнул в высокую траву на обочине улицы.

С государем они даже не попрощались. А удалившись от ограды всего лишь на сотню шагов, Нэль уже решительно не мог понять, из какого именно сада он выбрался – одинаковых домов на улице было несколько. Хотя улица оказалась очень знакомая – Рытая.

«По мышам и крысам у нас Лалад мастер. Последнюю он вообще поймал на дурака – в посылочный ящик…»

«Да брось ты, что там может нравиться. Я ходил туда трижды, девки там каждый раз разные и мерзкие. Больше не пойду…»

«Сколько ему лет? Бабам он, между прочим, нравится. Пялятся ему вслед. Что в нем есть такого, чего нет во мне?»

«Завидовать – грех. К себе под нос смотри. Не той масти козыря кладешь…»

«Лет ему немного, да живет он долго. Приютский он. Шан говорил…»

Джу окончательно проснулся. В караулке три солдата и писарь играли в карты и результат учитывали мелком в столбик прямо на стене. Разговор у них шел, кажется, о нем, Джу.

Ночь еще не кончилась, но до перемены страж оставалось всего ничего. Дежурить бы так всегда, зевнув, подумал он. Хорошо, когда в Столице ничего не происходит. Вообще ничего. Ведь может же она быть спокойным добрым городом. Жаль, что у нее это редко получается.

Он встал из-за столика, потянулся, достав в тесной дежурке пальцами до потолка, потер затекшую шею. Из зарешеченной караулки на него поглядели четыре пары глаз.

– Все спокойно? – для порядка поинтересовался Джу.

– Спокойно, господин Джуджелар. Город спит. Всегда бы так.

– Меняемся скоро?

– Очень скоро.

– Чайник поставь.

– Уже стоит.

Сидеть за столом больше не хотелось. Джу подумал, чем бы ему занять оставшееся время дежурства. Почитать про Архата Помогая? Не, ну его. Надоел. Выйти во двор? Пожалуй.

На улице было ни тепло, ни холодно. Двор полит туманом, словно сметаной. После давешней бури погода установилась какая-то непонятная – ни дождя, ни солнца.

Джу поворочал головой. Шея затекла основательно. Если снова подавать документы на завершение образования в «Каменные Пристани», подумалось вдруг ему, теперь за обучение придется либо платить, либо судиться и доказывать, что ушел из лицея вынужденно. А денег ни на то, ни на другое нету. Так что префект пусть что хочет говорит, но не получится пока. Хотя учиться в самом деле надо…

Третья префектура уже не спала. На конюшне вовсю шла утренняя уборка. Там Рабежского колокола не ждут, лошади к утренней страже должны быть сыты и готовы к работе. Звякали колокольцы в казармах подъем. Возвращающихся патрулей пока не видно. То, что за две ночные стражи никто Джу не побеспокоил, вовсе не обязательно значит, что все в городе тихо и ровно. Иногда, по благоприятствующему бездельникам стечению обстоятельств, для ночных обходов подбирается такая компания, которая предпочитает не таскаться в темноте по улицам и не наблюдать за порядком, а, напротив, сама умножает беспорядок где-нибудь в кабаке или у гостеприимных девочек. Учитывая, что много лучших сотрудников Третьей префектуры отправились в Курганы, не самая маловероятная ситуация для сегодняшней ночи.

Заскрипела железная калитка, пришедший на смену Джу инспектор Ираш сунул вахтенному в нос свой жетон, хотя никакой необходимости в том не было. Склочника Ираша в Третьей префектуре и так знали и обходили стороной даже сыскные собаки.

– Встречаешь? – спросил Ираш у Джу, увидев того на крыльце.

Джу неопределенно кивнул и выдавил через зевок «доброе утро». Все недолюбливали Ираша за склонность к мелочному доносительству. Приди Ираш чуть-чуть раньше – поймал бы Джу за тем, что тот спит. Много значит способность вовремя проснуться. Джу отличался ею еще в лицее.

– Пойдем, – сказал Ираш. – Сдавай дела.

– А нечего сдавать, – пожал плечами Джу. – Ничего не наловили.

– Как – ничего? Совсем ничего?

– Совсем.

– Чудеса, – хмыкнул Ираш. – Первый раз такое вижу. Нет, вру. Второй. За восемь лет.

Джу придержал дверь, позволяя инспектору войти. В караулке разливали по чашкам чай.

– Очень кстати, – обрадовался Ираш и уселся за стол дежурного, потирая руки. Ему понесли красную фарфоровую чашечку, а сами сели пить из деревянных. Джу подписал передачу смены и немного задержался с солдатами, потому что для него чашку с чаем поставили тоже. Да и уходить было рановато – колокол еще не звонил, по времени стража не сменилась, хоть Ираш и занял место.

Тут-то ее и привели. Выглядела новая государыня так, что никто никогда не заподозрил бы в ней императрицу. Босиком, вся в грязи. Роскошное платье из парфенорского шелка, расшитое жемчугом и перламутровыми блестками, по низу порвано в лохмотья, половины пуговиц нету, подол в бурых пятнах, подозрительно похожих на кровь. К груди она крепко прижимала мешочек из темно-коричневой замши с золотым оттиском какого-то герба.

Одновременно с появлением патруля звук колокола поплыл над затопленной туманом Столицей.

– Смотрите, господин инспектор, какую птицу мы словили, – громко похвастался перед Ирашем десятник Гогон, возглавлявший один из ночных патрулей второй стражи. – Не говорит, кто она, откуда, куда направляется и что несет. Согласна была идти только в Большой Улей, или в префектуру. Вот, милочка, – обратился он к женщине. – Ты в Третьей префектуре. Объявляй свою важную новость.

От Гогона и его ребят в караулку явственно пахнуло вином и дешевыми благовониями, какими освежают воздух в портовых борделях. Как пить дать – шли из Порта, да по пути прихватили бедную девочку, чтоб не появляться в префектуре с пустыми руками. Только вот что она делала в Приречье в такое время и в таком виде?

Женщина исподлобья глянула на Ираша, освободила свое плечо от покровительственной лапы Гогона и произнесла хорошо знакомым Джу чуть хрипловатым голосом:

– В государстве переворот. Государь покинул Царский Город, потому что его хотели заставить подписать отречение от престола. Вот государственные печати. Он просил вернуть их в префектуру.

Мешочек, мелодично звякнув, упал перед Ирашем на стол. На коричневой замше был не какой-то там герб, а государственная эмблема Тарген Тау Тарсис в вензеле Царского Города. Ираш, недоверчиво глядя на странную вестницу, развязал шнурки на горлышке мешочка, и изнутри на поцарапанный, изрезанный со скуки ножом, неоднократно залитый чаем и чернилами стол дежурки высыпались чеканные позолоченные, вырезные лазуритовые, хрустальные и яшмовые печати. От них в дежурке стало светло, что в девичьем тереме.

Ираш нахмурил лоб, и на лице его отразилось страдальческое выражение: он не знал, что по поводу известий и печатей предпринимать.

– Вас послали? Вы фрейлина? Вы дочь придворного? – выдавил из себя он.

– Это государыня, господин Ираш, – объяснил Джу, протискиваясь между остолбеневшим Гогоном и его помощниками. – Новая жена императора Аджаннара.

Женщина обернулась.

– Ты, – ахнула она, сразу узнав Джу. Он глазом не успел моргнуть, как государыня оказалась рядом и ухватилась за него, словно кроме Джу ни на кого здесь ни надеяться, ни положиться было нельзя.

– Вот видишь, – шепотом произнес писарь за спинами ночного патруля. – Я же говорил – почему бабы вешаются на него? Почему не на меня? Чем я хуже?

– Наверное, рожей не вышел, – философски предположил его товарищ.

Пока Ираш метался по префектуре, не зная, какое принять решение, Джу сидел рядом с государыней на лавочке и прикрывал ее полой своего плаща – почти так, как делал вчера. Честно признаться, он предпочел бы находиться от нее на большем расстоянии, но государыня вцепилась в него окоченевшей хваткой и не отпускала. Шея и руки у нее были все в синяках, плечи исцарапаны – видимо, ей здорово досталось, пока она сумела выбраться из Царского Города. На вопросы она почти не отвечала, а если говорила что-то, то не больше двух слов подряд. Даже чаем напоить ее удалось с трудом. Ее спрашивали, где государь, – она не знала. Куда-то ушел. Спрашивали, как она вышла за пределы дворцовой крепости, сказала – подземельем. Стороннее любопытство по поводу того, где они познакомились с Джу, он утолил сам, сообщив, что дежурил в день встречи посольства у стен Большого Улья. Объяснение утешило любознательных и устроило государыню. Во всяком случае, она не возразила и не стала дополнять.

Разумеется, как только печати вывалились Ирашу на стол, немедленно послали за префектом. Только его отчего-то не оказалось в эту рань дома. Вместо него явился не вовремя разбуженный господин Кармараш и всем развесил оплеух, кому-то на словах, а младшим писарям на деле. Но порядок он почти восстановил.

Сразу спросить государыню, чего она хочет, никто без Мараша не догадался, даже Джу. А ей всего лишь нужно было к своим, в Большой Улей. Сотрудники префектуры стали смотреть друг на друга – кто возьмется доставлять? И через несколько мгновений все взгляды сосредоточились на Джу. Наверное, они с государыней миленько смотрелись рядышком на лавочке.

– А что вы глядите? – спросил тогда Джу. – Седлайте лошадей, давайте охрану. Что я, государыню один повезу?

– Да лошади-то все в Курганах, – всплеснул руками господин Кармараш. – В префектуре пусто, понимаете? Ни людей, ни лошадей. В казармах новобранцы, во дворе хромые клячи. Курьерские уже посланы с поручениями, хромых и дюжина не наберется. А за Людоеда перед префектом отвечать.

Людоед был личным парадным конем господина префекта.

– На руках нести чужую жену будет неприлично, – сообразил Ираш.

– Ну… Седлайте Людоеда, – вынужден был согласиться Кармараш. – И остальных всех седлайте. Как-нибудь добредут. Господин Гогон, займитесь вы. Возьмите на себя сопровождение. И господина Ираша возьмите. Здесь уж я сам подежурю.

– Ехать недалеко, – утешил его кто-то. – Что станется с того Людоеда. И так бока нажрал, что печка…

Прилично было носить чужую жену на руках или неприлично, а все равно пришлось. Ноги отказались Нэлю служить. Когда он понял, что опасность быть убитым, раздетым, ограбленным, потерянным, пропавшим без вести или каким-нибудь еще ему больше не грозит, у него все тело свело судорогой, и он уже не мог ни ходить, ни говорить, ни даже выпить воды. Он все слышал, все понимал, но в ответ на расспросы только мотал головой. Поэтому полицейский, подобравший его на старой дамбе, завернул Нэля в грубый солдатский плащ и вынес на улицу. Нэль начал думать, что сейчас он будет дома, и какие, оказывается, хорошие люди полицейские. Ему стало чуть легче.

Во внутреннем дворе префектуры они немного задержались. Тот прежний знакомый, которого все кругом называли Джу или господин Джуджелар, на пару минут отдал Нэля Гогону, а сам нацепил шпоры и привесил к поясу саблю. На то, что государя и его семью всегда сопровождают вооруженные люди, в то время как в городе ношение длинного оружия запрещено всем, включая войско Порядка и Справедливости, Нэль обратил внимание еще раньше.

Гогон посадил Нэля позади Джу на большущего желтого коня, и Джу сделал одну умную вещь – связал запястья Нэля платком, чтобы тот не свалился, если потеряет сознание и не сможет держаться за него руками. В отличие от спокойной прогулки на лошади господина Дина, этот конь так и ходил ходуном даже под двойной тяжестью. Упасть было немудрено.

Тронулись в путь. Солнце, не успевшее выглянуть, закрыли тучи. Снова стало сумрачно.

– Пойдет дождь, – рассуждал один из солдат эскорта.

– Не пойдет, – говорил второй.

– Спорим?

– Не буду я с тобой спорить…

Их процессия шагом двигалась по улицам Приречья. Шли медленно, потому что кругом были лужи, скользко и грязно. Во всяком случае, Нэль так решил. Он положил голову своему спасителю на спину и изредка посматривал за тем, что происходит справа от дороги.

Вот миновали площадь с надписью на одном доме: «Колодезная». Повернули на другую улицу. Даже собаки не лают. Приречье спит.

Они с Джу ехали следом за парой всадников, еще двое держались по бокам, остальные позади. Нэль уже начал узнавать кое-какие места. Отсюда путь ведет к старой дамбе, потом вдоль Сухого оврага к Ручьям, к Прудам и к Большому Улью…

Дождь все-таки пошел. Нэль поежился и попытался спрятать голову под плащ так, чтобы капли не скатывались ему за шиворот. И вдруг перед поворотом к Сухому оврагу Людоед задрожал боками и издал тонкий вопросительный звук.

Те, которые ехали впереди, разом остановились. Нэль почувствовал, как напряглась спина сидящего перед ним тарга. Людоед немного привстал на задних ногах, развернулся, и Нэль словно в зеркале увидел, как на другую сторону большого пустыря с остатками пепелища посередине из пелены дождя выезжают и останавливаются всадники. Ездить по Столице на лошадях тоже разрешено было очень немногим.

– Там солдаты! – вдруг донеслось через пустырь с той стороны. – Это засада! Нас предали! К бою!

О межевой столб в полутора метрах правее ног Людоеда тяжело лязгнула арбалетная стрела, видимо пущенная кем-то с перепугу. Джуджелар заставил Людоеда попятиться и взялся за саблю.

– Бабушку мою за ногу, – удивленно произнес рядом голос Гогона. – И правда заговор. Отряд! В боевой порядок стройся!

Осаженный Людоед захрапел и заскакал на месте, оружие оказалась у Джу в руке. По пустырю навстречу к ним рванулись десятка три всадников, а за этими подъезжали еще и еще. Шпоры вонзились Людоеду в холеные бока, и он совершил головокружительный прыжок вперед. Перед глазами у Нэля все закувыркалось. Последнее, что он слышал, это рык Гогона, прорывающийся сквозь лязг оружия, брань и вопли:

– Скачи отсюда! Скачи прочь, в овраг, твою мать! Мы прикроем!

 

Глава 1

В Царском Городе Дин сидел за письменным столом государя и выводил на отдельном листочке: «Аджаннар», «Аджаннар», «Аджаннар», стараясь буковки делать поменьше, а наклон их ровнее. Ну что за почерк у человека, решительно невозможно так писать – словно муравьи набродили…

Новости, прибывшие в утреннюю стражу с голубиной почтой, а также найденные в ящичках стола государя и доставленные из различных мест в городе, Дин сложил, по своему обыкновению, в подобие мозаики или клетчатой доски «Королевского войска», и теперь они составляли из себя картину полноразмерной катастрофы, обрушившейся на Тарген.

Во-первых, по информации суточной давности, в Агиллее шла настоящая война. Северная армия оказалась разрезанной на три части и никак не могла соединиться. Так, частями, напавшие на таргскую территорию внутренние обитатели и савры гоняли правительственные войска туда-сюда по Агиллее в хвост и в гриву, и командование ничего не могло предпринять по этому поводу, поскольку положение было серьезно отягчено перекинувшимся из савр-Шаддата крестьянским восстанием. По положению, обрисованному в прибывших докладах, Дин понял, что война, затеянная Внутренней Областью и поддержанная изнутри Таргена – уже не простая приграничная свара. Предоставить сейчас таргам самим воевать за свои провинции – политика, гибельная для всего государства. Единственное, что может спасти положение – это удар всеми силами. Силы в империи были, но объединить их в один кулак казалось Дину неимоверно сложной задачей. Тем более, без государя. Что толку, что Царский Город у него в подчинении? На севере все решает не двор, а армия. Хорошо читать в книге наставления государям: «Если подданные твои ссорятся, добивайся внутреннего мира путем войны с внешним врагом». А как это сейчас осуществить на практике?..

Во-вторых, Волк пропал. Почти так же загадочно, как до него государь. Он должен был узнать про вторжение из Внутренней Области и немедленно принять меры, а вместо этого отряд его людей сцепился у Сухого оврага с войском Порядка и Справедливости Третьей префектуры, которая, по всем раскладкам, была на стороне Волка, но по какому-то недоразумению начала с ним драться. Пока к месту побоища подоспела городская стража и портовые полицейские, пока они арбалетными залпами загнали развоевавшихся таргов в овраг, окружили и заставили убрать оружие, и с той, и с другой стороны оказалось по два-три десятка убитых и раненых. Арестовать все равно никого не удалось, тарги уехали, сохраняя видимость достоинства. Они были на лошадях, а городская полиция пешком. И таргов было слишком много. Высокорожденные словно пьяного гриба наглотались. Спокойствие в Столице шаталось, как старое дерево в грозу.

В-третьих, толпа, собравшаяся перед Золотыми воротами, откуда-то прознала про подмену государя и чуть не начала ломиться в Царский Город, используя в качестве таранов выкопанные на Лобной площади смоленые столбы с цепями, на которых вывешивались обычно тела самоубийц. Появление Дина и его жены под масками государя и государыни не очень-то успокоило горожан. Но неожиданное действие произвело появление кира Лаура, которого привезли на Лобную площадь и подвесили всем на обозрение кишками наружу на отобранный и водворенный на место неудавшийся таран. Самоубийца отвлек внимание от Дина и припугнул зачинщиков кривотолков. При таком страшном мертвеце болтать лишнее люди побоялись, и слух потихоньку сник. Болтовню в народе слегка пригасило еще и то, что дюжину самых отъявленных сплетников забрали в Первую префектуру для подробного разговора – о явных ли вещах они распространяют слухи в толпе или несут сами не зная что, от глубины невежества? Некоторых в тот день городская полиция побила за шалости, чтобы предупредить со стороны глупцов вредные и непоправимые поступки. В общем, так или иначе, но ко второй дневной страже при помощи усиленных патрульных разъездов и некоторых других мер взволновавшийся город был урезонен и восстанием уже не грозил.

В-четвертых, действие семнадцати капель шибелы, предложенных Дину ночью в Ман Мираре, проходило, и Дин потихоньку осознавал, что на самом деле чувствует он себя очень плохо. Он выдохся, как рыбий пузырь, засохший прошлым годом под лавкой у неряхи. Не помогало уже ни понимание и сострадание Каис, ни готовность быть полезным принца Ша, ни поддержка Улара и прочих соучастников ночной погони за призраком государя. Дин прекрасно понимал, что сам он не государь, пусть даже маска Справедливости у него настоящая, и долго изображать государя не сможет. За две последние декады Дин забыл, как отдыхают. Сейчас бы в арданские бани, с девочками, или в горы на охоту, и пить не разведенное водой вино, а виноградную водку. Тогда бы и сердце отпустило, и разум. Но сначала нужно хотя бы дождаться ночи, разыграть в темноте отъезд императора в Ман Мирар, и там маску снять раз и навсегда. Впрочем, до арданских бань и до охоты очередь все равно дойдет не скоро…

В-пятых, едва удалось успокоить толпу перед Царским Городом, как на другой окраине Столицы, в районе заставы Иш, опять началась свара. На этот раз городские власти не успели поучаствовать, поскольку дело произошло почти мгновенно. То ли тарги напали на савров, то ли наоборот. Но савры, из-за меньшей численности, оказались биты и дали деру в холмы, прорвав оцепление внешней линии городской стражи, которая еще со второй половины ночи выполняла приказ всех в Столицу впускать и никого не выпускать. Тарги потоптались, покричали, да и бросились за ними. С чего высокорожденные объединяются в банды и выясняют отношения между собой и с городской полицией, никому было неясно, кроме Дина. А и Дин, хоть знал, но остановить их не мог. Саврское войско приняло участие в походе против Агиллеи, и хорошо было бы в Столице избежать погромов. Когда весть дойдет не только до объединенных именем Волка вооруженных таргских отрядов, но и до каждого простого и непростого обывателя, таким же горожанам, но саврам по происхождению, может всерьез не поздоровиться. Дин послал уведомить Харакуту, что приказ закрыть Столицу отменяется и подписал распоряжение собственным именем. Послушается ли Харакута, оставалось неизвестным. И вообще – убрать Харакуту со своего пути казалось на порядок сложнее, чем пребывающего без сознания беспомощного Ионкара.

В-шестых, неожиданно обнаружился кир Аксагор. С небольшим войском он стоял за заставой Ир и желал поговорить лично с государем. При этом ехать в Царский Город он отказывался и требовал встречи на открытой территории. Законным образом заставить собравшихся к нему со всех сторон таргов спешиться и разоружиться не было возможности, поскольку они находились за административной границей города. Устраивать сражение просто так, чтоб сборище при кире Аксагоре не коптило небо, тоже не имело смысла, покуда отряды таргов ни на кого не нападали.

В какую сторону начнет катиться весь этот ком событий, предсказать было невозможно. Все, что Дин пока сделал – волей Первого министра отправил Домового в отставку и принял руководство Тайной стражей на себя. Еще у него состоялся серьезный разговор со столичным градоначальником, киром Эмеркаром. Кир Эмеркар был предупрежден, что, если в столице из-за назначения нового Первого министра или каких-либо других подлых слухов поднимется бунт, кира Эмеркара прицепят за ногу или за что другое где-нибудь на воротах, не обязательно столичных, но киру Эмеркару это будет уже все равно. В принципе, градоначальник был в городе полезным человеком – умел разговаривать с толпой. И припугнул Дин его только для вящей надежности своего положения.

Первый министр снял с плеча чужую справедливую маску. Государственные печати все еще пребывали неизвестно где, и приходилось пользоваться собственными. От того, что государевы телохранители глядели ему в спину, у Дина разболелась голова. Он выгнал всех за пределы кабинета, открыл окно и заставил себя работать. Составил и подписал несколько важных распоряжений – о перемещении войск из Курганов ближе к Столице, о переводе гребного флота из Шоша в Ияш, о мобилизации в остающихся пока вне зоны военных действий таргских областях Гем и Дэм и в провинциях Кария и Северная Агиллея.

Потом где-то в ящике государева стола раздался верещащий тонкий звук, похожий на писк мыши, которую пристукнуло кулем с мукой.

Дин сунулся туда, проверить, в чем дело. Там, под перчатками и носовым платком, лежала какая-то черная шкатулочка с разноцветными глазками сверху – красным и зеленым. Верещала именно она. Дин повертел вещичку в руках, ковырнул красный глазок, и шкатулка вдруг сварливо сказала весьма знакомым Дину голосом:

– Что у тебя там происходит? Я тебя все утро вызываю – ты почему не откликаешься? Кольцо потерял?

Дин уронил шкатулку на ковер. Больше пятнадцати капель шибелы пить нельзя, подумал он и обвел себя охраняющим знаком Фоа. На шкатулку это не произвело решительно никакого впечатления.

– Ты вообще в Ман Мираре или где? – произнес голос оттуда.

– Кто тут? – спросил Дин и наклонился, чтобы вернуть красный глазок в прежнее молчаливое состояние.

– Кто говорит? – неожиданно строго вопросила шкатулка, и Дин отдернул руку. – С кем я разговариваю? Где мой сын?

– Не знаю, – сказал Дин.

– Не знаешь – кто ты?!

– Я знаю, кто я, – приходя в себя от прозвучавшей из шкатулки грубости, сознался Дин, – но я не знаю, где ваш сын, кир Хагиннор.

– Назови себя.

– Я – Первый министр государства Тарген Тау Тарсис, Дин Дамгадан.

– Отлично. Где вы взяли переговорное устройство, господин министр?

– В столе у государя.

– Это что же – государь его так вот бросил, чтобы всякий мог подобрать? Или у вас были полномочия устраивать в государевом столе обыск?

Дин присел рядом со шкатулкой на ковер.

– И да и нет, кир Хагиннор.

– Объясните.

– Была попытка государственного переворота, – пожал плечами Дин. – Государь сумел бежать, но мы не можем его найти.

– Я проверю твои слова. Если ты мне врешь – плохо тебе будет, хоть ты и Первый министр.

– Я могу позвать принца Ша, он подтвердит, – предложил Дин.

– Я и сам проверю. Если это ложь…

– Да идите вы со своими угрозами!.. – рассердился Дин и хлопнул ладонью по ковру рядом со шкатулкой. – На севере война, у меня полный город вооруженных таргов, которые хотят республику, принц ваш – щенок драный, кроме «помогите» и «научите» других слов не знает, а вы еще меня во лжи обвиняете! Сейчас растопчу вашу говорящую коробку, откажусь от поста, и исправляйте все сами, как у вас получится!

– Тихо, тихо, господин Дин, – мигом сдал назад арданский генерал-губернатор. – Я уже на пути к Столице, к вам идет весь военный флот Ардана и Ходжера, с северянами мы справимся. Расскажите мне про заговор. Кто придумал, как осуществили, когда потерялся государь, во всех подробностях…

Дин вздохнул, двумя пальцами поднял шкатулку с пола и перенес ее на стол. Потом сел в кресло. Раз уж выпало говорить с колдовской коробкой, так лучше делать это с удобством, чем без него. Дин рассказал, надеясь, что ложь и правду волшебная шкатулка не передает разными голосами:

– В первую стражу ночи я получил известие от своего человека, что против государя задумано нехорошее. Я отправился в Ман Мирар, взял там верных государю людей, приехал с ними в Царский Город, но мы опоздали. Государь сам убил всех покушавшихся на его власть заговорщиков и скрылся. Из участников заговора – тарги, савры, часть императорской гвардии. Еще государь прихватил с собой все государственные печати, поэтому мои распоряжения имеют только половину силы. Поскольку город был полон мятежно настроенных людей, мне и моей жене пришлось изображать государя и государыню перед народом, благословен будь тот человек, который придумал дворцовые маски…

– Если все так, как вы рассказываете, то я могу предположить, где искать государя, – проговорил кир Хагиннор. – Вы уж постарайтесь удержать ситуацию в руках на то время, пока помощь с Ходжера к вам доберется. Первые корабли должны подойти завтра, а вот мы из Ардана подплывем не раньше, чем через семь-восемь дней.

– Столицу я пока держу, – сухо сообщил Дин. – Но Таргский Север в большой опасности. Внутренняя Область делает свои победы за счет местного населения. Они зовут добровольцев под знамена царевича Галахара, а сами почти не воюют. Восставшая чернь в угоду им жжет и грабит поместья своих хозяев. Если бы это был просто разбойничий налет, они хотя бы задерживались, чтоб собрать добычу. Но им даже это не нужно. Северная армия…

– Про Северную армию мне известно.

– Я попытаюсь договориться со столичными таргами. Нужно в минимальный срок перебросить войска на север.

– Я подумаю, чем помочь.

– Я не прошу помощи. Главное – не помешайте.

– А ты смелый. Это ты у нас сын булочника, или я вас с кем-то путаю?

Этот вопрос Дин оставил без ответа. То, как государев отец перемешивал в разговоре «вы» и «ты» ему тоже не очень нравилось.

– Сам я смогу поговорить с вами, если государь не вернется, а мне потребуется ваша помощь? – спросил он.

– Конечно, господин министр. Нажмете кнопку вызова, – я отвечу.

– Как ее нажать?

– Зелененькую один раз вдавить в корпус.

– Хорошо.

– Можете поговорить с первосвященником энленской коллегии, эргром Скилларом Скеем. Для этого нажать нужно дважды.

– А если я нажму трижды – что будет?

– Не знаю, я не проверял. Не надо задавать мне глупые вопросы.

– Извините.

– Никому не говорите о том, что можно в любой момент со мной связаться. Людям об этом знать не обязательно.

– Это я хорошо понимаю, кир Хагиннор.

– Я очень надеюсь, господин Дин, что, назначая вас на первый пост в государстве, император Аджаннар знал, что делает. Вы уж постарайтесь, оправдайте его ожидания.

– А как вы думаете, мне очень хочется быть похороненным с государем заживо? – повел подбородком Дин. – Я стараюсь…

Но шкатулка, кажется, больше его не слушала. Красный огонек погас. Дин посидел, глядя на переговорное устройство подозрительным взглядом: а вдруг еще что-нибудь выкинет? Но коробочка молчала. Опробовать новый способ связи с эргром Скеем желания не было. Немного запоздало Дин потер глаза и ущипнул себя за руку. Нет, он не бредит, и разговор со шкатулкой ему не приснился.

Будем рассуждать о вещах материальных, сказал себе Дин. О том, что можно пощупать, на что можно поглядеть и в происхождении чего можно найти виновного. Высшая инженерная школа и академия естественных наук созданы в Столице не просто так. Не только ерундой они там, значит, занимаются. Это все – тайное оружие, которое можно использовать против врагов, когда те даже не подозревают о чем-то подобном. А чем же тогда была булавка, которую Дин подсунул Инаю? Если разобраться, государь до странного много знал про Иная и Аксагора. О заговоре он, похоже, был осведомлен заранее. Еще до того, как Дин представил ему материалы по убийству прежнего Первого министра. А если и про Дина император знал тоже? Не поэтому ли указ о назначении Дина на пост столько времени пролежал в столе государя в Ман Мираре за замком и под охраной?

И что же тогда делать? Не бросить ли все и не спасаться ли бегством, прихватив нажитое за годы богатство? Да и можно ли от таких вещей убежать и спастись? Это будет поопаснее, чем какое-то там колдовство из сказки… Или пытаться оправдать себя в глазах императорской семьи, зарабатывать прощение? Вот ведь полудурок, сам навязал на себя в плеть узлов. Нельзя кусать руку, которая тебя кормит. Теперь выкарабкивайся. А что тебе осталось? Пусть ты не высокорожденный с двадцатью поколениями предков, похороненных в этой земле, но и для тебя Тарген тоже кое-что значит. Где бы еще ты мог сделать такую карьеру, господин Дин? Ты ведь хотел быть Первым министром? Хотел. Ты стал им? Стал. Значит, выбор у тебя невелик. Разжег пожар, и теперь быстренько побежал за водой.

Напоследок Людоед споткнулся на ровном месте и упал через голову, подогнув ноги и сделав кувырок вперед. Джу с государыней оказались в придорожных кустах. Джу испугался, что казенная лошадь сдохла, дотянулся и пнул Людоеда каблуком в бок. Людоед тяжело перевел дух и медленно стал подниматься. Но в глазах его было написано: «Все, брат, я дальше не везу. Если ты на меня сядешь – я снова лягу».

Трехсаженный водоток на дне Сухого оврага Людоед перепрыгнул и скакал поначалу, словно бесы его несли, не прикасаясь копытами к земле. Джу не помнил, чтоб сидел когда-нибудь на таком удивительном коне. Но лиг через восемь-девять Людоед стал переходить на иноходь, потом на шаг, а в конце концов и вовсе высадил пассажиров на обочину.

Ругая Людоеда подлой тварью и обманщиком, Джу поймал его за чембур и подтащил к кустам. Женщина лежала в мокрой от дождя траве и не шевелилась. Голова запрокинута, лицо бледное, глаза закрыты. Джу пощупал пульс сначала на руке, потом на шее – сердце бьется, и на том спасибо. Угробить государыню было б еще хуже, чем парадного коня господина префекта. Джу осторожно подсунул одну руку ей под спину, а другой взял под коленки. Поднял. Сильно удариться она была не должна. И земля мягкая, и сам Джу прекрасно прочувствовал, как своей спиной он смягчил ей падение. Она шлепнулась поверх него и не ушиблась. Джу вынес ее из кустов на дорогу и пошел вперед, раздумывая над своим положением. Людоед брел следом, как овца, прежней застоявшейся дури в нем не осталось ни на грош.

С каждой полулигой все менее и менее наезженный насыпной тракт, на который Людоед выскочил, миновав овраг и поля, уводил на север, но не в Курганы и не в сторону Эгироссы. Плавной, очень широкой дугой он сначала обогнул Матолош и приблизился к океанскому берегу, а потом повернул и стал уходить от берега вглубь провинции. Где в результате Джу оказался, он представлял лишь приблизительно. Похоже было на окружную дорогу к Ашьину, но точно неизвестно. Местность вокруг лежала деревенская. Не то чтобы совсем глухая, но, во всяком случае, малолюдная. Песчаные холмы были сильно сглажены, заметных морен нет совсем. Поля далеко позади и далеко впереди. Ореховый лес растет с одной стороны дороги, густой колючник с другой.

Погоня, сунувшаяся за голодным до скачки Людоедом, сильно отстала еще в овраге, застряв в канаве водотока. Дальше, некоторое время удирая по общинным пашням, прореженным межевым перелескам и плодовым рощам пригородных хозяйств, Джу пару раз видел со склона холма группку всадников, отставшую от него сначала на лигу, а потом и на много большее расстояние. Всадники шли по следу, но вскоре то ли потеряли его, то ли разочаровались и бросили преследование.

Что такое происходит в Столице, Джу тоже понять не мог. Его посещали, конечно, мысли, что Волк неспроста крутится в городе и не спешит уезжать домой, хотя ему уже месяц как пора. Не из-за внезапно проснувшейся памяти он и Джу к себе приглашал, и разные разности ему наговаривал. Видимо, что-то задумано было против государственных порядков, или даже против самого государя. И это скверно. Потому что сила обстоятельств развела их с Волком по разным лагерям, нравится это каждому из них, или не нравится. Государева жена у Джу на руках тоже не прибавляет в глазах Волка доверия к племяннику. А ведь не будь она той самой девчонкой со старой дамбы, совсем не Джу повез бы ее в Большой Улей. Досталась бы Джу хромая кляча, простая солдатская сабля из арсенала и десяток противников на горелом пустыре. Сцепиться и кого-нибудь всерьез прибить Джу давно хотел, вот уж два дня ходил сердитый, как медведь, и его настроение настырно искало выхода в каком-нибудь конфликте. И, ведь в конце-то концов, сегодня произошла первая серьезная схватка в его жизни. А он успел всего лишь отбить полдюжины ударов, полоснуть кого-то по лицу да проткнуть одному ротозею дырку подмышкой. Убегать из боя, спиной к врагу, было ему противно. Однако пришлось. Вот только остался бы он сейчас жив или нет, если б государыню повез на Людоеде кто-то другой – неизвестно.

Джу поправил свою ношу и еще раз огляделся. Изредка жиденькие тропинки ныряли сквозь цветущий колючник куда-то в сторону от дороги. Среди них следовало выбрать подходящую. Нельзя оставаться на виду, нужно искать убежище. Где-нибудь сесть и подумать: во что же такое он сегодня влип?..

* * *

Кир Аксагор с самого начала понял, что все неправильно. Такой заговор, как этот, не мог удаться. Потому что всякий тянул одеяло в свою сторону. Не было ни единодушия, ни единомыслия, ни единоначалия. Каждый сам по себе, хоть бумагу и подписывали вместе. И это только сначала. А потом и вовсе дело кто-то сглазил. Заговорщики умирали или исчезали бесследно один за другим, и киру Аксагору уже начало думаться, что семья Гаршах приколдовала себе власть в государстве, как это все ходжерцы умеют делать. Не зря же у государя прежде было счастливое имя. Ведь о счастливом говорят как? Это-де у несчастного умирает друг, а у счастливого – враг. Вот оно и получилось.

Когда от Дина принесли письмо о том, что государь эргра Иная подозревает в преступлении, кир Аксагор впервые подумал об этом. Когда в Царском Городе следы заговора канули, как камень в омуте, он утвердился в своем мнении. А когда Волка ни с того ни с сего хватил удар и кира Лаура выволокли крючьями на Лобную площадь – кир Аксагор все понял. Нельзя становиться поперек дороги человеку, которому везет.

Но вот другому, у которого счастливого имени нет, – становиться можно. Подлый выскочка Дин за предательство свое оказался утром в Первых министрах. Раз уж дело пропало, решил бывший наместник Эгироссы, надо его довершить. Это потом можно повиниться и признать свою неправоту. Но сперва он разоблачит зачинщика. Бумага с подписями и печатями, замкнутыми в круг, лежала у кира Аксагора за пазухой. Харакута, хоть и был человек глупый и неправедный, но обещал киру Аксагору в деле помочь. Они составили письмо, послали его государю и стали ждать, что будет.

Драку недалеко от ограды Большого Улья Фай проспал. У городской полиции, кажется, случились крупные неприятности. То ли в город вломился вооруженный отряд, то ли еще что, но с утра из Порта, как Фаю доложил Ли, мимо прошагал отряд арбалетчиков человек в семьдесят, а в обед обратно проехали две телеги с трупами. Фая никто не предупреждал, что Приречье – район неспокойный. Он-то думал, тут деревня деревней. Но, едва протерев опухшие с бессонной ночи глаза и сразу наткнувшись на быстро расплывающийся кровавый след в мокром песке на дороге, он первым делом велел усилить охранные устройства на стенах и в воротах.

Тут же, за телегами, бежали мальчишки. Один отстал, ковыряя что-то в грязи – может быть, с трупа упала денежка или бляшка с кольчуги, – и Фай решил его расспросить, что случилось. Мальчишка с радостью поведал, как этой ночью в Царском Городе придавили государя, посадили вместо него соломенное чучело, как тарги узнали про это и решили с обманщиками-придворными воевать. А те позвали подмогу из Порта, и подмога постреляла таргов из арбалетов.

– А государь? – спросил Фай.

– А нет больше государя! – объявил мальчишка и бросился догонять телеги.

Фай обеспокоился и послал делегацию в муниципалитет. Там ничего о государе не знали, но сами были не в себе от беспокойства. Тогда Фай лично отправился в Третью префектуру. Префектура оказалась закрыта. Что случилось – неизвестно. Какие-то бабы у запертых ворот сказали, что всю префектуру перебили на заре заговорщики. Фай решил искать господина Дина. В муниципалитете ему уступили посыльного скорохода, который принес новости, будто Дин с утра назначен Первым министром, дома его нет и не будет, а в Царском Городе искать его никто посыльному не позволит.

На следующий день после свадьбы Нэль, как уговорились, должен был прислать весточку брату, что все в порядке. Весточки не было. Взять портативную рацию Нэль гордо отказался. Фай совсем разволновался и решил отправиться в Царский Город сам. Столица жужжала больше обычного. Много было людей и много разговоров. На улицах патрули, каких раньше не было заметно. Но на рынках шла обычная торговля, по каналам сновали баржи и легкие лодочки на веслах или под треугольными парусами, и ни о придавленном государе, ни о драке полиции с таргами при приближении чужестранцев горожане много не болтали, сразу переходили на другое. И правда, зачем чужим людям знать городские сплетни? Еще доложат, где не надо, объясняйся потом с помощниками префекта.

Золотые ворота встретили тайских посланников блеском сомкнутых наглухо створок и объявлением глашатая о страшном покойнике, выставленном на Лобной площади. В специальном окошечке у Фая приняли письменное прошение о срочной аудиенции, но на вопрос, когда государь или господин Первый министр соблаговолят принять посла мира Тай, ничего отвечено не было. Фая и пятерых из десяти пришедших с ним людей пропустили между первой и второй стенами, предложили подождать в беседке, но обещать ничего не обещали. Ходить в беседку и ждать аудиенции можно было год, объяснил Фаю пожилой получеловек мужской наружности, уже сидевший в там. Сам он приходил второй месяц, и надеялся, что его дело сильной волоките не подвергнется. Другие посетители беседки на сегодня уже насиделись и отправились кто в кабак, кто на покойника смотреть, кто куда.

– Понимаете, – объяснил Фай, – государь вчера женился на моей сестре.

– Так вы и обратитесь с просьбой об аудиенции не к государю, а к государыне или к госпоже Шер Шерилар, – предложил старичок. – Наверное, они меньше заняты, и у них вам приема будет добиться проще.

Фай так и сделал. Заставил Ли переписать прошение. Но результата это не повлекло. Тогда Фай испугался за Нэля по-настоящему и пожалел, что не заставил взять рацию хитростью или силой.

Начало смеркаться. При перемене стражи Фай обратил внимание, что караулы на воротах, по сравнению с прежним его посещением, увеличены вдвое.

Старичок откланялся и ушел. Под лавочкой он оставил пустой кувшинчик из-под вина – его он весь день попивал понемножку через соломинку. Маленький Ли, которому запрещено было проявлять партнерские чувства перед полулюдьми, погладил Фая по спине и повторил в сотый раз:

– Да не бойся ты. Он просто забыл. Ты не знаешь его, что ли? У Нэля голова с дыркой. На балкон с государем он сегодня выходил – значит, все в порядке. – И предложил заодно: – Пойдем домой? Мне надоело тут сидеть.

Фай встал и они пошли.

В Большом Улье было тихо, будто ничего не случилось. Фай подумал немного и вызвал на связь полковника Лаллема с Бенеруфа.

– У нас Нэль пропал, – сказал Фай ему.

– Что значит – пропал? – поинтересовался Лал.

– В городе была заварушка. Он и пропал. Нет его, понимаешь? Вторые сутки нет.

– Хорошо, что ты от меня хочешь?

– Еще у нас два спутника вышли из строя. Требуется ремонт.

Лал помолчал.

– Ладно, – сказал он. – Я понял. Транспорт будет. Не очень большой и не прямо сегодня. Но скоро. Я прекрасно понимаю, что ты обо мне думаешь, вот только шантажировать меня нет необходимости. Я сдержу свое слово.

– Тебе видней, – согласился Фай.

Весь день Дин возил с собой пузырек с пьяным грибом, найденный в кабинете среди государевых личных вещей. Конечно, пьяный гриб с каплями шибелы сочетался плохо, но с его помощью можно было обеспечить себе работоспособность еще на сутки.

Ко второй дневной страже нашлись три необходимые в государстве вещи: печати, Волк и Третий префект Столицы, знавший, куда подевалась государыня Натаниэль.

За городской усадьбой кира Ариксара Волка поначалу был установлен обычный негласный присмотр. Из-за тишины внутри и затворенных ворот сперва отчего-то посчитали, будто Волка дома нет, хотя никто не видел своими глазами, чтобы он уезжал. Но вскоре после полудня в дом Волка явился господин Третий префект со сверточком, прижатым к груди. Вышел господин префект за ворота усадьбы с тем же самым сверточком, с каким и вошел. Только теперь он нес его не бережно, как младенца, а на вытянутых руках и с отвращением, словно внутри была завернута ядовитая жаба.

Сверточек этот господин префект выкинул в сточную канаву в десяти шагах от парадных ворот дома Волка. За поворотом улицы господина Третьего префекта вежливо пригласили пройти в Управление тайной стражи, а в качестве улики предъявили только что брошенный им сверточек: внутри лежали государственные печати, пребывавшие с ночи в розыске. Тут же обнаружился и формальный повод для обыска у Волка. В усадьбу вошли, но обыскивать ее не стали. Тайным стражникам хватило только взглянуть на хозяина, чтобы убедиться: искать тут особенно нечего. Почему и господин префект печати выкинул в канаву, а не оставил здесь.

Волк лежал на постели в погребальной одежде, желто-белый, как покойник, хотя еще живой. У изголовья ждали монахи. Личный врач из свиты Волка складывал в сундук свои пузырьки, книжки и одежду – собирался устраиваться в свиту к другому богатому пациенту. Домоправитель молча отдал полицейским письмо, повергшее кира Ариксара в подобное состояние.

Новость, которая при других обстоятельствах могла бы Дина обрадовать, сейчас привела его в ужас. Потому что Агиллея потеряла своего вождя и хозяина. Теперь воевать за северные провинции стало некому.

А единственный оставшийся в живых наследник Волка – тот самый щенок, который на новогоднем приеме в честь государя гордо отказался вступить в клан Белого Волка – оказался донельзя прытким парнем. Он забрал из Третьей префектуры государыню Натаниэль и уехал с ней неизвестно куда. Для спасения положения нужно было хотя бы найти его и вернуть в волчье поместье до того, как Волк вздохнет в последний раз и вассалы его начнут разбегаться кто куда, словно муравьи из разоренного гнезда. Дин отдал все возможные и невозможные распоряжения, но этот бывший брат ручки от котелка, в одночасье ставший сиятельным киром и наследным владетелем двух третей Таргского Севера, словно сквозь землю провалился. Он уехал из Столицы с добычей и не собирался возвращаться назад.

В сложившихся обстоятельствах Дин мог полагаться только на себя. Ну, разве еще на принца Ша, который, правда, прочел десяток книг по военному искусству, но что делать с пестрой армией, собравшейся в Курганах, или с идущими на помощь ходжерскими и арданскими кораблями – ему еще нужно было растолковывать на пальцах. И Дин растолковал бы, если б сам имел в этом деле хоть малейший опыт. Но он ничего не понимал в организации военных походов.

Тогда господин Дин решил делать то, что знает и умеет. Завести переговоры с эргром Скилларом Скеем о том, чтобы Белые Земли напали на Внутреннюю Область со стороны своей границы. Договориться с собравшимися к Столице таргами. Даже Дин хорошо понимал: нельзя нанести сокрушительный удар противнику, не имея надежного тыла. Воюй на севере или не воюй, а если в Столице тарги установят свою республику, толку от войны будет шиш.

И еще кое с кем кое о чем договориться…

В вечернюю стражу господин Первый министр Дин Дамгадан появился в Большом Улье собственной персоной. С ним приехала сотня императорской гвардии, и шуму они в Приречье наделали предостаточно.

– Мне помнится, господин Фай, вы говорили о толковых инженерах, которые есть среди вас, – с порога заявил господин Дин. – Не согласится ли кто-нибудь из них оказать мне небольшую услугу?

– А какого рода услуга вам требуется? – поинтересовался Фай.

– Например, вы смогли бы собрать устройство, позволяющее разговаривать с человеком, находящимся на расстоянии в тысячу или в полторы тысячи лиг от вас?

– Я мог бы собрать для вас устройство, позволяющее разговаривать с человеком за полтора миллиона лиг от вас, господин Дин, если бы вы вернули мне государыню Натаниэль.

– Это не в моей власти, – покачал головой Дин.

– Хорошо, найдите того человека, в чьей это власти и заставьте его вернуть государыню. А я соберу вам хоть воздушный замок, хоть чугунного коня.

– Другая оплата вам не подойдет?

– А что еще вы можете предложить?

– Кое-что могу, – сказал Дин.

– Например?

– Пойдемте, – из холла первого этажа Дин пригласил господина посла на второй этаж Большого Улья.

Они поднялись по лестнице.

– Здесь ваши покои? – поинтересовался Дин у насторожившегося посланника и повернул в западное крыло, где размещались личные апартаменты Фая.

Дин распахнул дверь и вошел в первую из жилых комнат. Пошарил за лампой и положил Фаю в подставленную ладонь жучок. Затем они прошли по всем остальным комнатам, и везде Дин безошибочно находил и отдавал посланнику усатые булавки.

– Вот, – сказал Первый министр, когда дело было закончено. – Вы знаете, что это такое?

– Знаю, – отвечал Фай. – Значит, Нэль велел вам разыскать их? С ним все в порядке?

– Не имею представления, при чем здесь ваш Нэль, – пожал плечами господин Дин. – За лампами расположил их совсем другой человек.

Фай сжал ладонь с булавками так, что упругие усы больно вонзились ему в руку.

– Кто? – спросил он Дина.

Господин Дин молчаливой улыбкой дал понять, что знает, но не скажет, пока ему не будет предложена ответная услуга.

Фай жестом подозвал Маленького Ли и сунул ему горсть булавок, велев унести подальше.

– Хорошо, – уступил Фай Дину. – Скажите хотя бы: этот человек среди нас? Это кто-то из посольства?

– Ни в коем случае, – покачал головой Дин. – Это кто-то из первых лиц государства Тарген Тау Тарсис.

– Хорошо, я сделаю для вас переговорное устройство.

– На самом деле переговорное устройство мне не нужно, – признался Дин. – Оно у меня уже есть. А хочу я, чтоб вы сделали для меня оружие, которым можно убить или обжечь сразу восемь-десять человек. А если и больше, то я тоже не обижусь. Мне нужно такое оружие, какое этой ночью применили в Царском Городе.

– Где Нэль?! – поняв, о котором оружии идет речь, Фай схватил министра за кафтан на груди.

– Успокойтесь, господин Фай, – Дин стряхнул с себя тайского посланника. – С Нэлем вашим все в порядке. Этим утром он заявился в Третью префектуру с мешочком, полным государственных печатей. После чего его посадили на коня и повезли в Большой Улей. К сожалению, в городе завелись мятежники, и они немного помешали ему ехать по прямому пути. Поэтому государыня Натаниэль вынуждена была отправиться в объезд, и не одна, а с красивым и сильным молодым человеком. Я думаю, с ним она не пропадет. А если и пропадет, то только ради собственного же удовольствия.

– Да как вы смеете…

– Смею, – уверил посланника Дин. – Основания, чтоб так говорить, у меня есть самые прямые. Так как насчет оружия?

– Потребуется время, – вновь обретая самоконтроль, произнес Фай.

– У меня нет времени ждать. У вас, мне кажется, его тоже немного.

– Назовите мне имя. Кто прослушивал все наши разговоры?

– Только в обмен.

Фай дернул щекой и вынул из-за пояса какой-то корявый металлический палец, если не назвать этот предмет похуже.

– Вот, – сказал он.

– Покажите, как работает.

Они вышли во двор, и Фай прожег из пальца каменную плиту у крыльца. Дин, может быть, ничего и не понимал в подобном оружии, но ему показалось, что по сравнению с этим корявым пальцем, жгущим камень, в подвале Царского Города применена была какая-то паршивая царапалка, меньше мощностью раз в сто.

Потом Фай показал, как ставить смертоносный луч на минимум, как на максимум, а как на предохранитель, и объяснил, на сколько хватает ресурса у этой неприличной с виду игрушки. И протянул руку с оружием Дину. Тот положил свою ладонь поверх ладони Фая.

– Одного мне будет мало, – предупредил он.

– Я дам вам еще один.

– Мало, – Дин улыбался.

– Три дополнительные обоймы на каждый.

Дин погладил Фая по руке.

– Пять! – Фай отскочил. – Или я поищу другого осведомленного человека.

– Об этом никто не знает, кроме меня, – усмехнулся Дин. – И договор с империей вы подписывали на днях. Но я не хочу пользоваться правом требовать во имя государства. Мне больше нравится взаимопонимание. Давайте ваши пять с обоймами.

Позже, когда Дин сложил свое приобретение в коробку и прикрыл платком от посторонних глаз, он сказал:

– Булавки расположил в ваших комнатах государь Аджаннар собственной рукой.

Фай опустил глаза.

– Мне необходимо поговорить с ним обо всем этом. Булавки я нашел давно. Но я ошибался, я подозревал другого человека. Теперь я понимаю, что и у меня, и у государя враг может оказаться общим. Государя нужно предупредить. Вы можете устроить встречу? За вознаграждение…

– Коли речь идет о врагах, в таком деле я помог бы вам и без вознаграждения, но беда в том, что государь покинул Царский Город сегодня еще до рассвета и отправился в неизвестном мне направлении. У государя свои дела. Как скоро он вернется – я не знаю.

– Но он же выходил сегодня с государыней на балкон! – изумился Фай.

– Это я выходил в его маске на балкон со своей женой. А где государь, мне неизвестно, – Дин любовно заглянул в коробку под платок. – Вы не волнуйтесь, ваши подарки я буду употреблять исключительно на благие цели. В Агиллее война, в Столице беспорядки, государя нет. Должен же я иметь хоть какие-то преимущества перед теми, кто вдруг откажется меня слушать.

После того как господин Дин уехал, Фай еще долго стоял во дворе возле оплавленной плиты и размышлял, сколько ошибок он уже совершил на этой планете. Может быть, отдавая сейчас Первому министру оружие, он умножил их количество еще на одну. Хотя ничего нельзя сказать о глубине реки, пока не упадешь в нее с моста, как говорят здесь.

 

Глава 2

Джу лежал и размышлял, почему он приобрел в Третьей префектуре репутацию бабника. Ему решительно не понять было, в чем здесь причина. Вел он себя, вроде бы, скромно. Лишнего никогда не говорил. Приключениями своими, в отличие от других, не хвастался. Да немного их и было в последнее время, этих приключений. Джу почти полгода ходил влюбленным в певичку и, к тому же, у него не хватало денег, чтобы развлекать себя. Ну почему они решили? Или у него в личном деле так записано?..

Цвет его распутных похождений приходился на прошлый летний год, когда у Джу неожиданно появился друг и они с Анагором лазали через крышу фехтовального павильона чуть не каждую ночь.

Хоть лицей «Каменные Пристани» и считался одним из лучших учебных заведений Столицы, высокорожденных в нем училось немного. Это была школа худородков. Богатых, но смутного происхождения людей. Тарги попадали туда либо по скудости средств своих родителей, которым не по карману было платить за обучение в кадетском корпусе Царского Города или в Военной академии – туда путь особам без роду без племени открывался лишь по личному государеву указу, а по деньгам выходило втрое против полицейского лицея. Либо это были сироты вроде Джу, взятые на иждивение казны. Либо причины являлись какими-то особыми, как в случае с Анагором.

Денег у отца Анагора было предостаточно, и тот поначалу определил сына в Военную академию. Но там вышла ссора (Анагор, правда, говорил, что не было никакой ссоры, а так, нелепая случайность), и на уроке фехтования пятнадцатилетний мальчик умудрился отрубить голову наставнику со старшего курса обычным тренировочным мечом без заточки. Было долгое разбирательство. Противная сторона, люди родовитые и богатые, у которых, к тому же, погиб единственный сын, никак не хотели успокаиваться, не брали отступное и настаивали на суровом наказании. Однако дело было признано несчастным случаем, и отец Анагора перевел сына подальше от сплетен и косых взглядов – в «Каменные Пристани».

Так Джу и увидел в одно прекрасное утро на пороге двенадцатой спальни «маленького кира» – такого же долговязого, бледнокожего и длинноносого, как сам. Что и говорить, рядовая братия «Каменных Пристаней» – купчишки, дети солдат, полицейских начальников и другие худодородки – терпеть в своей компании новенького, да еще какого новенького: птицу неизвестную, со скандальной репутацией и, за что ни схватись, во всем не такую, как они, – согласилась только после дюжины разбитых носов, парочки сломанных ребер, вывихнутых локтей и пальцев и прочих мелких недоразумений, половина которых пришлась на долю Джу с новообретенным товарищем, а половина – на их противников.

Настоящих друзей в жизни Джу не встречалось ни до, ни после Анагора. Они повсюду ходили вместе, все делили пополам – деньги, женщин, врагов, наказания. А самое главное, у своего товарища Джу научился быть высокорожденным. Не выглядеть, не называться им, а именно быть. Он изменился. Стал как Анагор – не таким, как другие. Одним взглядом отсекал от себя не свое общество. Не показывал ни боли, ни страха, ни надежды, ни радости, ни любви, ни неприязни на лице. Настоящий высокорожденный имел право лишь на гнев. «Если судьба к тебе несправедлива, научись мириться с судьбой, сохраняя благородство в душе», – было сказано в кодексе таргов «Иктадор». Джу старался так и поступать. «Зазнался», – говорили о нем. А он не зазнался. Он осознал, кто он. Раньше не понимал, не придавал значения, но с помощью Анагора стал самим собой.

Дружба их продлилась ровно год. Осенью в показательном бою на первенство между военными учебными заведениями Столицы Анагора убил курсант Военной академии – учебной болванкой разбил висок. Ему отомстили. Джу плакал второй раз в жизни…

Он стряхнул с себя нехорошие воспоминания, от наплыва которых потом надолго оставался тоскливый осадок в душе. И без того он не в своей тарелке. Нет никакого чувства уверенности, что он поступил и продолжает поступать правильно. Что поведение его соответствует требованиям служебного и нравственного долга. Что он не подводит сейчас последовательностью своих действий под неприятности себя и других людей. Он не знал, что будет завтра. Показывать свои эмоции он отучился, но ведь перестать чувствовать не мог.

Убежище Джу нашел великолепное. На берегу речной заводи стояла старая ива, у старой ивы – маленький домик. Вдова, которая жила в этом домике, собиралась в деревню на свадьбу внучки, и домик со всем хозяйством на два дня доверила Джу за полдюжины оторванных от свадебного платья жемчужин. На полке ему оставили мешочек муки и несколько яиц. В подполе хранились какие-то овощи еще с осеннего урожая. В хлеву за щелястой перегородкой сопел и жевал постеленную на ночь солому Людоед, а глупая коза в красивом плетеном ошейнике пялилась на незваного гостя сквозь темноту желтыми лупатыми глазами. Вчера вечером коза не хотела позволить себя доить. Она вопила, бодалась, лягалась и пыталась убежать, но Джу некогда было ее уговаривать. Он ее просто стукнул между глаз, и козе пришлось покориться.

Уверенности в правильности собственных действий Джу не чувствовал прежде всего потому, что ехать назад в Столицу и вернуть государыню в Большой Улей он не мог. В Царском Городе какой-то недоумок позволил бедняжке нанюхаться пьяного гриба, да, видно, не разок-другой, а щедро, до одурения. Отправиться на деревенскую свадьбу и позаимствовать там вина Джу вчера тоже не решился, потому что одну ее было не оставить, а попросить присмотреть – только если козу. Когда пьяный гриб кончается и вина достать негде, человек вполне может себя убить. Вот Джу и сидел с ней, как привязанный. Он называл государыню «она», потому что «он» сказать было бы неправдой, а «оно» звучало как-то странно, даже в мыслях. Государыня – значит, она. Сейчас ей стало лучше. Во всяком случае, она уже не кусала Джу за руки и за плечи, когда он пытался помочь ей не кидаться в припадке на стенку. Может быть, если бы пьяный гриб не давал после употребления таких печальных последствий, его бы не запрещали ввозить в страну. За сутки Джу с ней намучался, наверное, не меньше, чем она сама.

Сейчас государыня лежала на боку, повернувшись к Джу спиной, и прижимала его ладонь к тому месту, где болело – посерединке, снизу, под ребрами. А Джу старался отвлечь себя посторонними мыслями от нежных бедер, от белой кожи, от спелых вишенок на кончиках грудей и золотых завитков волос на шее возле затылка, легких и тонких, как паутинка… «Ну и что, что не совсем женщина? – вертелось у него в голове. – Раз государь на ней женился, значит – можно?..»

Она вдруг вздохнула и потянулась, выпрямляя позвоночник. Словно откликнулась на его грешные мысли.

– Джу? – тихо спросила она.

Он в ответ погладил ладонью мягкий животик. По крайней мере теперь он был не Лал, не Фай, не Ли, не Шер и даже не Дин – имело ли последнее имя какое-либо отношение к встречавшему посольство чиновнику? – хотелось бы думать, что нет. Государыня перевернулась и оказалась щекой на его плече.

– Почему у тебя тут кровь? – удивилась она, и Джу поправил рубашку, чтобы прикрыть следы зубов. – Тебя ранили? Я ничего не помню. Почему мы не попали в Большой Улей?

Хотела приподняться, но заскулила и уткнулась обратно Джу в плечо.

– За нами гнались, – рассказал ей Джу. – Нас вынес Людоед.

– Кто такой Людоед?

– Вон там стоит, – Джу показал на загородку.

Людоед пошевелился и пошлепал губой. Государыня немного помолчала.

– А почему он – Людоед?

Джу немного помолчал. Она ждала. Пришлось рассказать.

– Он был конем генерала Хоя из Белой Крепости. Пережил восемь месяцев осады. В городе не было фуража, и командирских лошадей кормили мертвечиной. Потому что генерал без коня – не совсем генерал. Неприятельскими солдатами и своими. Специально собирали трупы. Те лошади, которые не ели, умерли с голоду. А Людоед – вон стоит.

Кажется, история про Людоеда ей не понравилась.

– Ужас какой, – прошептала государыня и замолчала надолго.

Потом был новый приступ. Несильный, зато полностью контролируемый и осознанный. Все то, что было раньше, прошло в тумане пьяного гриба, а эту боль она теперь запомнит надолго.

Когда-то, давно-давно, когда Джу было лет восемь и он только поступил в подготовительный класс «Каменных Пристаней», за старыми сараями, на месте которых сейчас стоит пекарня, он нашел слепого котенка. Котенку было голодно и холодно, он дрожал и едва слышно мяукал. Джу пожалел котенка и положил его за пазуху. Но кормить слепыша в «Каменных Пристанях» было нечем, и жалость не помогла. Котенок попищал-попищал – и издох. Джу плакал первый раз в жизни.

С тех пор он боялся брать живые существа в руки и класть их за пазуху. Он избегал кого-то жалеть, потому что мало кому мог оказать действенную помощь. А жалость без помощи сродни издевательству. Лучше иметь возможность и не хотеть помочь, чем хотеть помочь, но не иметь возможности. Шлюху, даже желанную, даже любимейшую из шлюх, очень просто взять за волосы и поставить перед собой на колени. Потому что помочь ей – это дать возможность заработать. А закрывать своими губами горькие от слез и идущей горлом желчи губы, чтобы боль не кричала, это помощь кому? Чужой боли или себе?.. Неизвестно.

Когда все кончилось, Джу ее отпустил. Последний раз провел руками по липкому от холодного пота телу снизу вверх, расслабляя сведенные судорогой мышцы, снял ее со своих колен и посадил на набитый морской травой матрас. Чтобы не жалеть потом себя, когда ее потеряет. Чтобы не гоняться, как собака, за собственным хвостом. Это не певичка, которую можно купить, подкопив денег. Это другое. И чтобы не пришлось плакать в третий раз.

У нее были растерянные больные глаза. Она осторожно легла, и Джу укрыл ее старушечьим лоскутным одеялом.

– Постарайся поспать, – посоветовал он. – Уже проходит. Теперь тебе будет легче.

Он соскочил с лежанки, взял кафтан, стал обувать сапоги. Пора было поить-кормить Людоеда и доить глупую козу.

– Не уходи, – вдруг сказала государыня. – Не бросай меня, Джу. Обещай мне, что не бросишь.

– Обещаю, – сказал он.

* * *

Что хорошо у пьяного гриба: скажешь себе «спать» и спишь. Без лишних мыслей и без снов. Скажешь: «не спать» – и глаза хоть склеивай, не закроются. А плохо то, что потом вместо флакончика с порошком приходится носить в рукаве фляжку с виноградной водкой, и время от времени к ней прикладываться. Из-за этого недостатка на следующий день господин Дин был навеселе с раннего утра.

Сначала у него состоялась встреча с одним из немногочисленных родственников императора, служащих в Царском Городе, – с государственным казначеем киром Варруром. Малое количество ходжерцев при дворе, учитывая обычную склонность правителей пристраивать на высокие посты в первую очередь родственников, а затем уж всех остальных, могло натолкнуть на мысль, будто государь своих родственников не любит. На самом же деле ходжерцы никогда не рвались исполнять дворцовые ритуалы и у всех на глазах решать дела государственной важности. Им принадлежала бульшая часть финансовых учреждений Столицы и Северного Икта, и для жесткого контроля над Царским Городом им этого было достаточно. Сейчас архипелаг Ходжер, страна ростовщиков и банкиров, в сваре северян и придворных заняла нейтральную позицию. Ничего другого и нельзя было ожидать. Война за северные провинции волновала сухопутных торговцев. Ходжерцы были торговцами морскими, а тарги – торговцами речными, то есть какими-никакими, а конкурентами. Поэтому позиция Ходжера в сложившихся обстоятельствах являлась скользкой и темной и сводилась, в основном, к невмешательству ни в чьи дела. Ходжерцы не сомневались, что нашествие внутренних обитателей на север страны – явление временное, если не сказать сезонное, и на поставках продовольствия в разоренные войной провинции они надеялись потом сделать хорошие деньги. Тут военной помощи не получил бы и сам государь, что уж говорить про Дина. Идущие в Столицу ходжерские корабли предлагалось использовать для переброски войск в Северную Агиллею, и оплатить фрахт государственными деньгами. Что и сказать, спасибо, кир Хагиннор Джел, за подарок – свечки огарок.

Потом, прямо в Царском Городе, Дина облаяла собака. Если бы Первый министр понимал язык животных, он, вне сомнения, узнал бы о своей жизни множество нелестных подробностей. Хозяйка собаки, госпожа Шер Шерилар, желала знать, где император. Знать ей это было совсем не обязательно, но, как Дин и опасался, кое-кто в подставу не поверил. Это можно было предвидеть с самого начала. В Царском Городе появились и стали множиться странные слухи. Дин ничего объяснять не стал, боясь словами только ухудшить положение. Нет государя – и все тут. На севере война, дел много. Вернется? Откуда Дин знает, когда государь вернется. Ведь ей он тоже не дает отчета, куда и с кем пошел и в какое время его ждать назад. Захотел – ушел, захотел – вернулся. На то и государь. Госпожа Шерилар изволила разгневаться и топнуть ножкой, а проклятый пес чуть не цапнул Дина за рукав. Пришлось поставить госпожу Шерилар на место. Подстилка должна лежать в постели и молчать, а не мешаться в дела государственной важности.

Следующей проблемой господина Дина был кир Аксагор, топтавшийся на ведущем к Эгироссе торговом тракте. Сама Эгиросса не бунтовала и не требовала вернуть республику всего лишь потому, что все бунтовщики уехали из нее в Столицу. В результате к бывшему эгиросскому наместнику приспела изрядная поддержка. Воевать за республику собравшееся войско, скорее всего, было уже не склонно, потому что сюда тоже добрались вести о войне в Агиллее. Но кир Аксагор успокаивал людей тем, что якобы встреча с государем решит все проблемы таргов. Личной встречи с государем он, конечно, не добился. Зато к нему приехал господин Дин.

Первый министр сообщил, что государь о заговоре знает все в деталях и подробностях, но винит более эргра Иная, у которого были намерения вовсе не республику установить в стране, а теократию по образцу энленской. Для того он полностью вошел в доверие к принцу Ша, вел в Столице свою тайную политику и даже убил Первого министра Энигора. Единственная возможность быть прощенным для кира Аксагора лежит через ратные подвиги в северных землях. После отмены указа об отрешении от должности и об аресте, кир Аксагор согласился грузить своих людей на ходжерские корабли и отправляться в Агиллею. Правда, пришлось доплатить еще изрядную неустойку все из той же государственной казны. Но что делать, родина в опасности. Причем размеры неустойки оказались таковы, что бумага с печатями, замкнутыми в круг, была мелко порвана и пущена в реку вместе с приказом об аресте кира Аксагора. А для скрепления сделки туда же в реку отправился и господин Харакута, потому что платить еще и ему Дин не собирался. Вот так: составлять наветные письма государю можно, когда ты эгиросский наместник, и нельзя, если ты всего лишь элемент полицейского заграждения, вроде шлагбаума.

Принц Ша в это время был послан в Курганы и принял командование над ожидающим учений разнородным войском, пестрее которого бывает только луг с цветами. Там собрались гвардейские части, городская стража Столицы, войско Порядка и Справедливости Столичного округа, курсанты Военной академии и «Каменных Пристаней», солдаты из столичного гарнизона, из Эгироссы, из Лилароса и еще из десятка городов. Из них удалось сформировать один корпус: конный полк и два пехотных, и еще шесть тысячных отрядов. Завоз фуража и провианта обеспечивал новую армию всего на десять суток.

Просмотрев бумаги, которыми сопровождался весь этот кочевой табор, отнюдь не рвавшийся на битву с опасным противником в глухие леса Агиллеи, Дин пришел к выводу, что такими силами внутренних обитателей не только не победить, но даже не сбить им темп наступления, который те пока держали очень высоким. Наступающее войско не задерживалось даже для грабежей, чтобы не обременять себя добычей и не сбавлять скорость, судя по которой сопротивления оно совсем не встречало. Да и кто будет сопротивляться в доме без хозяина – Волк сначала уехал, а потом помер.

Только у савров было двадцать тысяч сабель. Легкая конница, неэффективная при взятии укрепленных поселений, зато очень полезная, когда дело доходило до стычек с остатками Северной армии. Еще сорок тысяч внутренних обитателей вели безрукий и безъязыкий царевич Галахар и главный воевода князя Внутренней Области – Чор. Царевич Галахар вез с собой не готовые осадные машины, как это делалось обычно, а военных инженеров из Эша. Значить это могло только одно: северные провинции всего лишь разбег для прыжка. Прыжок будет совершен в Столицу.

Дину приходилось восстанавливать реальный ход событий на севере путем сопоставлений отрывочных сведений, доходящих оттуда. Например, он знал, что с Северной армией не произошло бы беды, если бы средняя часть Правого Крыла – те самые двадцать тысяч саврских сабель – не изменила присяге и не перешла на сторону восставшего савр-Шаддата и если бы между остатками Правого Крыла и Левым Крылом в момент нападения могло быть налажено какое-либо взаимодействие. Главнокомандующий написал в Столицу письмо, смысл которого был «иногда отступить – значит, победить». Таким образом, семидесятитысячное регулярное войско, прикрывавшее границу, обратилось в бегство, отворив саврам и внутренним обитателям дорогу в Агиллею, Готистею, Гем, Дем и Карию. Каким образом можно одолеть победно шествующее вражеское войско, когда во внутренних провинциях страны кроме небольших гарнизонов и местных ополченцев никто не встанет поперек дороги, главнокомандующий в письме не написал. А от крестьянского ополчения глупо ожидать, что оно бросится в бой с такой же отвагой и силой, как горцы из Внутренней Области или саврские степняки, для которых вся жизнь – военные набеги.

Единственная преграда, которая не изменит и обязательно встанет на пути неприятельского войска – полноводные реки Шош и Рор, со своими многочисленными притоками заменяющие в северных провинциях дороги. Единственная выгода – пока еще сохраняющаяся возможность застать внутренних обитателей и савров в северном бездорожье до того, как они преодолеют последнее водное препятствие и выйдут в ничем не защищенные центральные провинции страны.

А единственное, что в свете доступной ему информации Дин придумал умного, – это натравить на Внутреннюю Область Ренн, город с никудышным войском. Ни один военный поход Ренна еще не увенчался успехом. Но и Ренн тоже ни разу не был взят – его окружали очень хорошие оборонительные сооружения.

Со встречи с киром Аксагором Дин вернулся в государев кабинет, вытащил говорящую шкатулку и два раза нажал на зеленый огонек.

Вопрос «как» теперь перед Фаем не стоял. Лаборатория и мастерские работали всю ночь и утро. Идея сама по себе оказалась настолько проста, что придать ей материальную оболочку серьезного труда не составило. К первой дневной страже устройство для приема Быстрого Света стояло на щите посередине лаборатории. В нем не было квазиживых элементов, поэтому вид оно имело громоздкий, и вынести его из помещения, наверное, было невозможно. Ну разве что стену сломать или разобрать крышу. Тем не менее, оно прекрасно работало.

Первый пойманный монолог происходил на непонятном языке. Ли сказал, что это ходжерский диалект, и среди таю никто его не понимает. Кому и о чем рассказывал и от кого что требовал неизвестный источник с Ходжера, осталось тайной. Следующими были перехвачены переговоры господина Дина с каким-то эргром Скеем. Эти хитрецы тоже говорили не по-таргски, а по-энленски, и понял Фай только, что они, во-первых, почти ругаются. А во-вторых, у господина Дина серьезные проблемы из-за вторжения в государство неприятельской армии с севера.

Третьим оказался вызов по обычной радиосвязи, известивший Фая о прибытии на остров Бо транспортного бота с Бенеруфа. Фай получил еще одну энергостанцию, оружие, контейнеры с ранее заказанным исследовательским оборудованием, и две амфибии: вода-земля и вода-воздух.

Нэль по-прежнему не появлялся и не давал о себе знать.

Ну что подумать о такой неожиданной дружбе?.. Ходит, смотрит, гладит по волосам, даже держит на коленях. Никакой грубости, никакой пошлости, никаких домогательств. Но вольность полная – раздел, и платье спрятал. Может быть, Нэль себя вел как-нибудь не так? Дал повод себя тискать? Если да, то почему Джу смотрит так холодно? Что вообще случилось между ними? Нэль не помнил. Довольно большой промежуток его жизни канул в беспамятство и не поддавался восстановлению. Кажется, Нэлю было плохо. Или, наоборот, хорошо? Но потом-то ему совершенно точно было плохо, и получеловек его очень жалел. Обнимал, утешал, говорил ласковые слова. За всю жизнь Нэля никто еще не сказал ему столько ласковых слов, сколько он услышал сегодня за одно утро. И даже не так. Впервые в беде, случившейся с ним, ему сказали что-то более доброе, чем «сам виноват»… Нэль вспоминал тепло рук на своей коже. Предполагать, что получеловеку могут попросту не нравиться андрогины, ему не хотелось. Как и признавать за собственными чувствами некоторый сумбур и нелогичность.

Он все время следил за получеловеком глазами.

Разве Лал когда-нибудь был таким добрым?.. Таким же чужим был, но добрым – никогда…

Днем шел дождик. Страшного Людоеда, который ел мертвечину, получеловек отпускал гулять на длинной веревке. У Людоеда была красивая изжелта-мраморная шкура, голубовато-белесые глаза, длинные белые ресницы и розовый мягкий нос. Вокруг еще бегало какое-то смешное животное, которое давало молоко, если его поймать. Нэль молока никогда в жизни не пил, разве что в младенчестве, и хотел бы попробовать, но не решился.

Он пытался соединить реальность, в которой он сейчас существует, с той, в которой он существовал прежде.

Мир Тай состоял из коридоров. Металлические коридоры. Керамические коридоры. Коридоры, заделанные в пластик. Совсем удивительные коридоры, облицованные деревянными панелями тысячелетней древности или выложенные облицовочным камнем и мелкими цветными стеклышками – мозаикой, но это очень мало где. Лестницы со ступенями из косой сетки. Эскалаторы. Лифты. Скоростные и не очень. Решетки вентиляционных шахт. Свет матовых панелей под потолком. Днем освещение полное, ночью из десяти панелей тускло мерцает одна. И только этим отличаются день и ночь. Коридоры заканчиваются сотами жилых отсеков. И в этом отношении мир Тай почти ничем не отличается от орбитальных станций Верхних. Разве что коридоры и отсеки на станциях были немного другого сечения, не такие длинные, высокие и большие, и на орбите пассажиров перевозил ионный экспресс, а не электрический поезд-подземка. На поверхность планеты Нэль не ступал ни разу. Только смотрел по визору. Безжизненное, коричнево-красное пространство. Пыль. Много пыли. Во время пылевых бурь часто засорялась вентиляция и воздух в отсеках начинал нехорошо пахнуть. Иногда канализацией, иногда дымом мусороперерабатывающего завода. Иногда чем-то неживым, дезинфекцией. Озоном. Так всегда пахло на «Золотом Драконе» во время перелета. Вахты. В рубке скучно, но нужно терпеть. Личная каюта. Не совсем личная, конечно. Пополам с Лалом. Впрочем, поскольку Лал приходит лишь когда из десяти потолочных панелей приглушенно светится одна, а уходит до того, как загораются все, можно сказать, что личная. Пара слов мимоходом. Рассуждения вслух о долге. Маленькое, короткое счастье. Капелька тепла. Это называется семья. Имплантат под кожей. Это называется планирование семьи. Бенеруф. Тот же красно-коричневый пейзаж, только теперь с прожилками белого. Снег. Замерзшая вода. Немного меньшая, по сравнению с Тай, гравитация. Опять коридоры. На этот раз с комфортом. Почему-то сразу видно, что устраиваются основательно, надолго. Хотя вслух об этом никто не говорит. А потом…

– Хочешь молока?

«Б-б-э-э-э» – из-за окошка.

– Хочешь? Давай, попей. Нам нужно возвращаться в Столицу. Если у тебя не будет сил…

Глиняная миска полетела на пол. Нэль вцепился Джу в рукав рубашки и лицом уткнулся в бок, словно его снова скрутила судорога:

– Не надо мне в Столицу! Я не хочу обратно! Я уже напутешествовался, с меня хватит!..

То, что получеловек сильнее его раза в два, Нэль понял еще на старой дамбе. Он был перевернут на спину легко, словно жук, и сверху на него водопадом посыпались серебряные волосы.

Получеловек смотрел ему в глаза. Долго. Минуту. Может, две.

– Я нищий, понимаешь? – сказал наконец он. – У меня нет ничего своего. Вообще ничего. А ты – государыня. Ты чужая жена.

– Никакая я не жена! Государь меня подержал за руку один раз, а потом велел нести печати в префектуру!

– То, что у меня нет своего, еще не значит, что мне нужно чье-то чужое. Даже если мне очень сильно не хватает. Я не вор, – произнес получеловек, выпустил Нэля и ушел на улицу, подобрав с пола черепки.

Выяснить уровень их отношений получилось. Он – государыня. Нэль очень обиделся, закусил губу и беззвучно заплакал.

Он слышал, как получеловек привел Людоеда обратно в дом и закрыл за загородкой, через щели в которой Людоед иногда смотрел в комнату любопытным прозрачным глазом. Потом получеловек куда-то ушел. Сначала Нэль из-за обиды не придал этому значения. Он заснул и проспал большую часть дня. Но потом, когда он проснулся, его укололо беспокойство. Уже начинало темнеть, а сам Нэль не мог даже лампу зажечь без посторонней помощи. К тому же днем у старой ивы побывали гости. Джу в это время еще ходил где-то рядом.

Сначала поднялся шум у заводи. Нэль свесился с устроенной над печью деревянной лежанки и посмотрел в окошко – женщины пришли на реку купаться. Они разделись и полоскали длинные волосы в мелкой воде. Глубоко никто из них не заходил – или не умели плавать, или боялись водяных бесов.

Нэль забрался обратно в постель. Ему нарисовалась картинка: Джу смотрит за женщинами из-за старой ивы. Потом те замечают его, зовут к себе, и они все вместе идут в деревню. Про деревню где-то недалеко отсюда и про деревенскую свадьбу Нэль уже слышал. В деревне Джу остается и отлично проводит время до утра, а о Нэле даже не вспоминает ни разу. В самом деле, разве может сравниться какой-то маленький таю, больной и несчастный, с целой оравой грудастых и задастых деревенских девок? Ясно, что он проигрывает им по всем статьям. От таких мыслей Нэлю стало очень грустно, и он снова заплакал. Ему хотелось есть и пить. Он жалел пролитое молоко и не знал, что будет делать дальше. Чем больше времени проходило, чем сильнее сгущались сумерки за окошком маленького домика, тем хуже и хуже ему становилось – и в этом мире все было то же. А ведь он поверил сначала, что здесь чисто и хорошо, не так как в бесконечных коридорах, составлявших до этого времени всю его жизнь. Что здесь можно жить, что все наладится… Нет. Невезучему и в раю не повезет.

Ему оставалось выйти из домика и как-то покончить с этим. Он спустился на пол. Потом решил, что голым топиться неприлично, и взял одеяло с собой. Куда Джу дел свадебное белое платье, Нэль не знал. Он завернулся в одеяло, нашарил в темноте дверь, чуть не упал с подгнившего и покосившегося крыльца. Над головой сияли звезды. Нэль ступил босыми ногами в холодную мокрую траву.

– Куда ты собралась на ночь глядя? – услышал он голос. – Простудишься босиком. Ты так и сидела весь вечер в темноте?

– Джу… – выдохнул Нэль. – Я думал, ты ушел до утра…

Джу тихонько фыркнул и помог Нэлю подняться обратно на крыльцо, крепко взяв его под локоть.

– Я чуть было не ушел навсегда, – сказал он. – По-моему, меня ищут как дезертира. Если бы полицейский пристав не был в дудочку пьян, я мог бы не вернуться и утром. В Агиллее идет война, в Столице пересчитывают и собирают в Порт всех военных. Надо решать. Или я сейчас же возвращаюсь в Столицу. Или сажусь на Людоеда и еду в ближайший портовый город.

– А потом?..

– Потом после чего?

– После того, как ты приедешь в портовый город?

– Сяду на корабль и уплыву в Северный Икт. В южнотаргских провинциях нет Тайной стражи, найти меня там будет гораздо труднее, чем в Столице. А если и найдут, я всегда смогу сказать, что я это не я… В конце концов, на государственной службе свет клином не сошелся.

Он вошли в домик, и Джу ловко зажег светильник. На скамью перед Нэлем легла белая рубаха, шелковый платок, полосатая крестьянская юбка и вышитая душегрея на заячьем меху. Промасленный сверток с куском пирога и половиной жареной курицы Джу выложил на стол, а из-за пазухи достал плоскую тыкву и поставил рядом.

– Вино, – предложил он Нэлю. – Выпей, тебя шатать перестанет.

– Ты поедешь в порт, – упавшим голосом проговорил Нэль. – А я?

– Решать тебе, – просто сказал Джу.

– Когда мы встретились во дворе, я шел топиться, – признался Нэль. – На самом деле. Мне незачем жить.

Получеловек погладил его по щеке, и Нэль к нему шагнул и прижался. Он не хотел навязываться, просто само так получилось.

– Только не реви, – предупредил его Джу. – Это я сейчас и сам могу. И тогда мы с тобой долго ничего не решим.

– Ты меня не оставишь?

– Не оставлю, не бойся.

Четверть стражи спустя Людоед ходко бежал по песчаной дороге, качаясь на иноходи из стороны в сторону, словно верблюд. На этот раз Джу посадил Нэля не позади, а на переднюю луку седла, боком к себе, и крепко держал, обнимая рукой. Путь их лежал в сторону небольшого города Лур, в порт которого часто заходили суда с сомнительными фрахтовыми листами.

По загривку шибануло Дина поздновато. Мог бы опомниться и раньше. Но на него свалилось столько дел, и каждая мелочь казалась или подлинно была существенной, поэтому Первый министр завяз в них, словно водяной в тине.

Дин шел по темной аллее Царского Города по направлению к дворцу, где был назначен совет с чиновниками военного министерства. Он считал под ногами гранитные плиты и вдруг подумал: о каком таком общем враге государя и таю говорил посол Фай Ли? Кого, кроме государя, он подозревал в булавочном колдовстве? Если есть общие враги, значит, должны быть и общие дела, или, по крайней мере, общие интересы. А других совпадающих интересов, кроме изобретательства различных псевдоколдовских штучек, Дин пока не обнаружил.

Он остановился. Он все равно ничего не понимал в том деле, которое предполагалось обсуждать на военном совете. Расчет провианта и сохранение баланса сил при продвижении армии по немногочисленным транспортным артериям северных провинций лежали вне его компетенции. Этим вполне мог заняться принц Ша, благо мальчик увлекался книжками по военному делу. В Столице Дин еще что-то собой представлял. В международной политике, он надеялся, тоже. С эргром Скеем они утром худо-бедно, но поладили. Ренн соберет тысяч двадцать войска и нападет на Внутреннюю Область со стороны своих границ. При этом энленский первосвященник ничего не спросил об императоре, а Дин ничего не сказал. Это было неплохое достижение. Но военачальником Дин себя представить не мог.

Вся свита Дина, насчитывающая теперь множество полезных людей, остановилась вместе с ним и ждала его решения. Дин повернулся на пятках и велел передать принцу, чтобы тот взял председательство в военном совете на себя.

А Дин снова отправился в Большой Улей.

– Я сожалею. Пока невозможно вернуть вам государыню Натаниэль, – признался он господину послу. – Но вы не беспокойтесь. Если бы она была мертва, ее непременно обнаружили бы. Мертвых искать много проще, чем живых. Государя пока тоже нет в Царском Городе.

– Так зачем же вы приехали? – поинтересовался посол Фай Ли.

– Спросить вас еще кое о чем. Насколько вы уверены в том, что опасность, угрожающая вам, может угрожать и государю? И, наверное, не только государю, но и государству?

– Масштаб здесь несколько больше, чем государство, – промолвил господин Фай Ли. И начал сыпать терминами, из которых Дин не разобрал и половину. Что-то о разделенном мире Тай, часть которого в скором времени может оказаться у всех та-биланцев над головами. – Нравится вам перспектива? – закончил он вопросом свой рассказ.

Дин помолчал.

– А я что могу сделать? – удивился он. Летающее корыто для поездок сквозь небесную твердь, как в сказках, у Дина в чулане не стояло.

– Ваши хранители должны узнать, какие соседи у вас могут появиться в ближайшем будущем. Для вас колония Верхнего Мира Тай на Бенеруфе – это вроде склада взрывчатки за бумажной ширмой. Если вы можете принять меры – примите их сейчас, пока еще не слишком поздно.

– Я вот думаю, – произнес Дин, – вам сразу правду сказать, или вы ее со временем сами поймете?

Фай насторожился.

– Лучше бы сразу, – предложил он. – Если это в самом деле правда.

– Коробочку, которую вы называете Быстрым Светом, я нашел вчера утром у государя в столе. Произошло это совершенно случайно. А булавки, пока вы мне не сказали, я и не знал, что такое.

– Но в вашей стране есть еще люди, которые умеют обращаться с Быстрым Светом.

– Я знаю двоих, исключая императора.

– И я двоих. Один из них говорит по-ходжерски, второй по-энленски.

– Кир Хагиннор Джел, отец государя, и эргр Скиллар Скей, первосвященник энленской жреческой коллегии, – кивнул Дин.

– Может быть, спросить у них?

– Спросите.

– Как?

– Не знаю.

Господин посол досадливо сморщил лицо. Дин отметил странность, которую не замечал раньше: на правой щеке у посла были веснушки, а на левой нет.

– Вы прикидываетесь, господин Дин.

– Ничуть, – Дин пожал плечами. – Вы говорите об одной опасности, а у меня через порог уже шагнула другая. В вашу опасность я не очень верю, поскольку не могу представить, что это. Возможно, государь вас понял бы и оценил бы ваши сведения. Но я, увы, слишком мало в этом всем разбираюсь.

– Ну что вы хотите? Что сделать, чтоб вас убедить? Я дал вам оружие. Представьте, что с этим оружием начнут войну против вас же. Быть может, хотите посмотреть на другую технику? Прокатить вас на летающей машине? Знаете, как здорово сбрасывать с нее бомбы на вооруженных луками и копьями солдат?

– Попробуйте, – согласился Дин.

– Приходите завтра вечером, как стемнеет. Чем раньше вы убедитесь, тем быстрее сумеете меня понять. Машина уже будет здесь, и мы не потревожим жителей Столицы полетом. Быть может, если вы оцените опасность, у вас отпадет охота со мной торговаться…

Дин ничего не ответил про то, что даже если он опасность оценит по достоинству, все равно сделать с ней ничего не сможет. Разве что пожаловаться государю, когда тот найдется. Господин Фай Ли, очевидно, принял его немного не за того, кем Дин на самом деле являлся. Но от дополнительной информации отказываться было грех.

 

Глава 3

Он посмотрел на рисунок потолочных панелей своим глазом. Потом имплантированным. Своим. Приживленным. Разницы, вроде, не было никакой. Интересно, спустя какое время опять сядет зрение? Если он не будет круглые сутки сидеть с бумагами, наверное, не скоро. Но разве могут при его образе жизни существовать какие-то гарантии? Наверное, года через четыре придется снова вернуться и поменять имплантат.

Государь Аджаннар вместо зеркала глядел на свое изображение на экране, передаваемое видеокамерами. Нет, не косоглазый получился, хоть белок у нового глаза пока весь ярко-алый от лопнувших при операции сосудов.

«Стоп, стоп, – сказал себе он. – Я рассуждаю так, будто бы собрался возвращался. А мне это нужно?» Но гнев на неразумных подданных у него уже прошел. Единственное, что сдерживало его любопытство – некоторое смущение. Как он легко все бросил и ушел. Он, правда, никому и ничего в этой стране не должен, но гордость-то у него хоть какая-то быть должна. Он столько сил вгрохал в это государство, от него зависимыми стало великое множество людей. Ответственность нельзя себе придумать: хочу – будет, хочу – растворится в воздухе. Она либо лежит на твоих плечах, либо нет. На государе она, определенно, лежит, и немалая. А с другой стороны, ни разу почти за двадцать лет своего пребывания на Та Билане он еще не приближался на такое короткое расстояние к решению вернуться туда, откуда он вышел. Очень интересно было узнать, насколько выросли за двадцать лет Внешние Станции. Как поживает под невидимым светом коричневого солнца ледяной Аваллон. Что новенького на Терра-Нове…

Интересно было и то, добралось ли Оро Ро до своего мира Тай и как его там приняли. Но, чтобы узнать это, следовало оставаться на Та Билане.

Когда он отправлял на своем конвойном кораблике высвобожденное из плена Медленного Света существо, он думал лишь о себе. О своем спокойствии.

А то, что мир Тай может оказаться жив и боеспособен, – ему и в голову не пришло. Все миры Колонистов были мертвы. Почему этот выжил? У Внешних не хватило мощности на последнюю планету? Устали рушить и убивать?.. Задать послу Фай Ли вопрос напрямую было нельзя. Да знал ли он…

И что в результате получилось? Выгнав с Бенеруфа нежелательных наблюдателей – Нижних таю – Верхние занялись совсем интересным делом. Атмосферную установку они запускали вовсе не для того, чтобы создавать на планете атмосферу. Во всяком случае, пока. Им нужен был источник энергии. Причем источник мощный. Для того дела, которое они задумали, маршевые двигатели их собственного корабля подошли бы не больше детской хлопушки. Верхние строили над Бенеруфом воронку перехода. Что они собрались тянуть со своего Тай к Бенеруфу по внепространственному туннелю, оставалось только догадываться. Оценив масштаб развернутых работ, государь еле удержался от искушения выйти с ними на связь и посоветовать убраться прочь.

Вначале его остановила та самая накопившаяся за годы усталость, из-за которой он бросил Царский Город. Что связываться, подумал он, если ему, по большому счету, нет дела. Было время – он прошел пешком полконтинента, чтобы избавить Та Билан от цивилизаторов с собственной родины. Но сейчас он не в том возрасте и у него не то настроение, чтобы совершать подобные подвиги. Жизнь имеет свойство распространяться по Вселенной. Сильный поедает слабого, больший ассимилирует меньшего, мудрый просвещает погрязшего во тьме невежества, и, так или иначе, дело движется вперед. Можно вмешаться в естественные процессы, затормозить их, отсрочить. Но остановить время и запереть его в хрустальную колбу можно только Медленным Светом. В жизни, рано или поздно, чему суждено – случится, и все встанет на свои места. На Бенеруфе поселился яркий тому пример. Не одни цивилизаторы, так другие. Не вчера, так сегодня. Убрать этих – кто знает, может, завтра придут третьи, и получится так, что лучше бы оставались эти, чем те.

В общем, сначала государю было тошно, и он отключил себя от всякой связи с внешним миром, не считая небольшого экскурса в новые дела Верхних на Бенеруфе. Потом от души немного отлегло. Он вспомнил тот сон, где на Внешних Станциях посмеялись над его справедливой маской. Ну, вернется он через двадцать лет отсутствия. Приведет «Крепость» со всей начинкой и Медленным Светом на борту. Кем он там будет? Во что превратится Та Билан после того, как о нем станет известно Пожирателям Солнц? Еще тошнее от таких размышлений.

Он ковырнул пальцем сенсор, открывая свою информационную базу. Посмотреть, что там накопилось за два дня. А после можно будет принимать решения. Вдруг не все так плохо, как показалось с перепугу. Заглянем хотя бы к царевичу Ша…

На рассвете Джу увидел какой-то сеновал и предложил отдохнуть в нем. Высоченный сарай под двускатной крышей был посередине разделен надвое. С одной стороны крыша была починена, и под ней лежало сено. С другой – дранка расползлась, вверху зияли дыры и под каплющим с неба дождиком догнивали остатки прошлогодней соломы. Для отдыха Джу почему-то выбрал худую половину. «Сюда никто не придет», – объяснил он.

Пока Джу расседлывал Людоеда, носил с хорошей половины охапки сена для лошади и для собственных нужд, в единственном сухом углу накрывал их плащом и устраивал ложе, Нэль тихонько стоял в уголке. Человек в нем начал расслаиваться на «он» и «она». Собственно, раздвоение произошло еще ночью. Но сейчас Нэль вступил в явное противоречие с самим собой. «Он» мучительно соображал, зачем и чего ради Нэль отправился в это путешествие. Все от начала до конца было неразумно, ненужно, опасно. Не лучше ли отказаться, вернуться назад?.. «Она» ответ, в общем-то, знала. Просто с точки зрения «его» причина выглядела не очень логично и объясняла мало что: не потому, что Джу «ее» с собой пригласил, а потому, что «она» сама к нему навязалась. «Ей» хотелось быть рядом с Джу, и она добилась своего. А зачем – кто «ее» знает.

Нэль потряс головой. Не хватало еще начать страдать раздвоением личности. Пьяный гриб, вне сомнения, вещь вредная и заслуживающая всяческого порицания. Нэль дал себе слово никогда больше эту дрянь не нюхать, даже если станут принуждать силой. Хорошо еще, что Джу был занят и не замечал конфликта Нэля с самим собой. Во всяком случае, Нэлю так казалось.

Когда постель была готова, он побыстрее сел и осторожно снял старушечьи башмаки. Никакой подходящей обуви Джу в деревне для него не нашел. Пришлось довольствоваться каким-то старьем, взятым у вдовы, – то ли это были сапоги с отрезанными голенищами, то ли перешитые ботинки. Этими кошмарными опорками Нэль всего за несколько шагов натер себе ужасные мозоли.

Остатки еды они разделили пополам, при этом Нэль заметил, что ему предложены лучшие куски. Но в поведении Джу он теперь сомневался. Что заставляет получеловека относится к более слабому именно так, а не иначе, Нэль точно не знал. Вероятно, это был некий кодекс чести. А Нэль поначалу принял должное по моральным соображениям за должное по велению души.

Нэль был еще немного обижен на Джу за пережитое в домике под ивой, и к тому же, поев, понял, что очень устал. Проявлять благодарность не оказалось сил. Поэтому спать они улеглись без разговоров. Нэль подвалился получеловеку под бок, укрыл замерзшие ноги краем плаща и провалился в сон, как в яму.

* * *

Машина таю показалась Дину тем самым летающим корытом из сказки. Она стояла не на территории посольства, а в кустах за прудами. В центре – черная, гладкая капля со срезанным донышком, и два закругленных плоских крыла по бокам. В лакированной поверхности отражаются первые вечерние звезды, глядящие сквозь обрывки туч. Дин оглянулся вокруг – не вздумалось ли кому из его людей проследить за господином министром. Все прибывшие с ним, должны были отправиться из Большого Улья на океанский берег и встречать господина Дина там. А то ведь греха не оберешься – Первый министр государства летает по небу в корыте, словно распоследний пакостный колдун.

– Садитесь, – пригласил господин посол. – Куда полетим?

– На северо-запад, – сказал Дин. – Я хочу посмотреть на того неприятеля, о котором уже имею хорошее представление. Вы-то залезете в свое корыто и улетите, если что случится. А мне здесь жить.

– Как прикажете, господин министр, – с деланной вежливостью откликнулся Фай Ли.

Дин забрался под стеклянный колпак и уселся в кресло, которое ему указали. Корыто было двухместным. Сам господин посол устроился впереди и надел на голову какой-то обод, закрывающий уши.

– Пристегнитесь, – сказал он Дину и ткнул пальцем в блестящую кнопку на подлокотнике кресла. Как змеи, выскочили ремни и привязали Дина. Колпак плавно закрылся, корыто дрогнуло и ожило. Травка и кусты вокруг затрепетали, последовал мягкий толчок воздухом в грудь. Летать было совсем не страшно. Сначала у Дина немного екнуло внутри, но потом он привык к высоте и стал смотреть. Корыто поднялось над парком, развернулось носом на созвездие Доброго Хозяина и начало набирать скорость.

– Как далеко располагается ваш враг, на которого вы хотите полюбоваться? – поинтересовался хозяин летающей машины.

– Около восьмисот лиг. Точно я сам не знаю, но у меня есть карта.

– Давайте вашу карту, – согласился Фай и протянул руку назад. – Лететь придется часа три.

– Час – это сколько?

– Чуть меньше четверти стражи.

– Все ж быстрей, чем на лошади, – сказал Дин. – Спать здесь можно?

– Если сумеете – пожалуйста. Спинка откидывается назад. Сбоку регулятор.

Дин уже ничему не удивлялся. Может быть, люди вот так и сходят с ума, но с момента исчезновения государя умение удивляться в нем постепенно умирало. Он устроился с удобством. Сегодня ему удалось, наконец, распределить обязанности между чиновниками так, чтобы снять с себя большую часть мелочных забот. Ша не имел ничего против, чтобы возглавить войско. При нем неотлучно находились несколько военных из Академии и военного министерства. Сначала они относились к принцу снисходительно, и это было очень заметно по их взглядам и по разговору. Но потом Ша сумел чем-то купить их уважение. Они сформировали штаб. Дин в него не входил, его дело заключалось в том, чтоб ставить печати под многочисленными письмами и распоряжениями. По всем правилам военного искусства была рассчитана и спланирована операция. Первые корабли с солдатами и провиантом поплыли в Гекатею.

По сведениям из близких к месту военных действий источников, армия внутренних обитателей докатилась до первого рубежа на пути к Столице – к реке Шош. Северная Агиллея осталась в стороне. Она лежала восточнее, и ее не тронули. За рекой была Кария. За ней – Гекатея и Эгиросса. Кир Аксагор, очень обеспокоенный тем, что его владения располагаются как раз на линии продвижения неприятеля к Столице, сделал почти невозможное – заставил таргов себя слушать. Не всех, потому что изрядная часть людей Волка успела или уйти, или пребывала в трауре и глубоком расстройстве по поводу кончины господина и разорения в собственных домах. Клан Белого Волка распался. Не было наследника. А паршивый волчонок с государыней по прежнему пропадали неизвестно где. Взяли моду с государя – исчезать. Дину уже думалось, что все эти люди умерли, и он давно рассчитывал не на возможное появление пропавших, а только на себя и тех, кто рядом, кто определенно жив и пропадать не собирается.

Дин опять взялся за пьяный гриб. Теперь так долго предстояло жить – день с грибом, день с виноградной водкой. Поэтому никаких проблем в том, чтоб спать в непривычной обстановке у Дина сейчас возникнуть не могло. Сзади и с боков летающего корыта журчал воздух, у господина Фай Ли в закрывающем уши устройстве тренькала и мяукала какая-то музыка, и проснулся Дин оттого, что корыто висит на месте, а Фай, обернувшись со своего кресла, трясет его за плечо.

– Вот ваш враг, смотрите на него, – произнес он.

Дин протер глаза, вернул кресло в сидячее положение и посмотрел вниз. Новая луна золотила край неба на востоке, в свете звезд нес мутные воды разлившийся Шош, а по ту сторону реки, на плоском и низинном берегу, во все стороны, сколько хватало глаз, горели бесконечные костры. В воде у берега виднелись начальные столбы переправы.

– Их много, – сказал Фай Ли. – Они действительно представляют серьезную опасность, но все это глупости по сравнению с тем врагом, о котором говорю вам я.

– С вашим врагом я ни разу не сталкивался, а этого знаю хорошо, – отвечал Дин.

– Я могу показать вам и моего врага тоже, – предложил посол. – Полететь туда, правда, нельзя, но у меня есть видеозапись.

– Подождите с вашими делами, дайте разобраться здесь, – отмахнулся Дин. – Мы можем пролететь выше по течению реки?

Дина чуть наклонило влево, и Шош заскользил у летучего корыта под брюхом. По обрывистому карийскому берегу было заметно, что вода в реке стоит выше обычного. Сказывались последствия весеннего паводка и долгое время шедших дождей. С востока опять ползли тучи. Галеры из Рора по высокой воде могут подойти к переправе, но они не успеют сделать это вовремя, подумал Дин. Костры по берегу кончились, но в стороне, в лесу светилось какое-то зарево. Дин хотел облететь лагерь кругом и попросил свернуть туда. Фаю, видно, все равно было, куда лететь, и он выполнял команды без разговоров.

На небольшом притоке Шоша горела мельница. Запруда была закрыта, того и гляди прорвет, – два или три человека повешены на остановленном колесе.

Дин представил себе становище внутренних обитателей. Уровень воды в реке. Костры подходят к самому берегу. У воды сложены стройматериалы и заготовки для плотов и опор моста. Место удобное для постройки – за стремниной река разливается, мелеет и течет тише. Дину казалось, он рассмотрел в дальней тьме даже семицветный шатер царевича Галахара с пестрыми флажками на пиках, одетую в позолоченные панцири стражу, и шелк поддельного императорского знамени, бледный, как северный день. «Умеют ли обитатели горной страны плавать?» – подумал Дин. Про Внутреннюю Область он этого наверняка не знал. А вот савр-Шаддат всегда отличался от Таргена тем, что в нем реки не рассматривались как благословение Неба и естественные, мудро устроенные пути для торговли и быстрого передвижения; к ним не относились, как к бесплатным работникам для мельниц, рудотерок, маслобоен, насосов ирригационных систем. В савр-Шаддате любая река была препятствием, помехой, врагом для жителя степей.

– Мы можем потратить на дела здесь всю ночь? – спросил Фая Дин.

– Всю ночь? – удивился тот. – Я не планировал…

– Я тоже, – сказал Дин. – Но есть способ заставить наступление на Столицу захлебнуться. Без помощи солдат. Вы помогаете мне, я – вам. Договорились? Дайте карту. Сейчас я скажу, куда нам следует отправиться.

* * *

Они проснулись вместе от шума на сеновале. Времени было за полдень, дождик капал с неба как раньше, но стало тепло. Сено с краю подмокло, Людоед отсутствовал в сарае.

– А где Людоед? – спросил Нэль.

– Тише. Я его отпустил, – Джу ответил еле слышным шепотом.

– Зачем?

– Он слишком заметный. Дальше мы пойдем пешком. Не говори ничего. Там люди.

Нэль замолчал и прислушался.

Кто-то раскидывал сено. С другой половины сеновала послышался смех.

«Тен, Тен, поймай меня!» – прозвучал звонкий голос.

«Ах, вот ты где! Попалась, козочка!» – отвечал мужчина. Визг, хохот. Неожиданное затишье. «За что это я тебя держу?» – вопрос женщины. «Сам не знаю. Какая-то штука на дороге лежала, я и взял, в карман положил – вдруг пригодится…» – «Врунишка…» Шорох прямо за дырявой стеной.

До Нэля дошло, что там сейчас происходит, и он покраснел до корней волос. Ему было ужасно неловко.

«Любовь моя…» – «Да, моя кошечка…» – «Не торопись, порвешь. Дай я сама развяжу…»

Нэль боялся пошевелиться. Он видел, что Джу тоже прислушивается. Возня за дырявой стеной и ее звуковое сопровождение становились все характернее.

– Джу, давай уйдем отсюда, – шепотом взмолился Нэль.

– Куда? – рассудительным голосом спросил Джу. Казалось, его происходящее по соседству ничуть не смущает. – Не бойся, им не до нас.

Между тем на сеновале милая беседа постепенно перешла в сладострастные стоны, вскрики и вздохи. Этим-то двоим и правда не было никакого дела до Нэля и Джу. Вот только Нэль чувствовал себя невероятно глупо. Словно его самого застали за чем-то нехорошим. Причем он сознавал, что если б находился здесь один – его бы происходящее заинтересовало вполне понятным образом. Но рядом с другим человеком слушать такое было стыдно.

К счастью, за стеной быстро наступила тишина.

«Надо поспешить, – проговорила женщина через некоторое время. – Не то овцы опять разбегутся». – «Я соберу». – «Ты всегда так говоришь, Тен, а считать дальше двадцати не умеешь. Тебе что двадцать три, что двадцать шесть – все одинаково». Что ответил на упрек мужчина, Нэль уже не слышал. Парочка удалялась.

Они некоторое время лежали молча. Джу на спине, заложив руку за голову, Нэль – спиной к его боку. Потом Нэль не выдержал. Начали говорить они одновременно, сам Нэль успел произнести «Джу», а что сказал Джу, Нэль не понял. Он испуганно осекся и попросил прощения, что перебил.

– Я даже не знаю, как тебя зовут, – повторил Джу.

– Нэль.

– Можно я тебя поцелую, Нэль?

– Ты всегда спрашиваешь разрешения, прежде чем… начать?

– Нет, только у тебя.

– Поцелуй.

– Мы не будем говорить друг другу всякие глупости, как они? Или… будем?..

Джу совсем не думал, что так получится. Но если бы та парочка покувыркалась на сеновале чуть дольше, с него сама собой слетела бы маска высокорожденного, которую он с таким трудом держал.

За прошедшие сутки с некоторыми вещами в себе он сумел примириться. Например, с тем, что по деревням разослан на него розыскной лист с приметами и предписанием вернуть дезертира в Столицу. С тем, что он совершенно не жалеет покинутой Третьей префектуры, государственной службы и несостоявшейся карьеры. С тем, что когда маленькая государыня сказала: «Я не хочу в Столицу», – он готов был тут же везти ее, куда она попросит. Достаточно было одного ее слова. Но прикасаться к ней с теми мыслями, которые бродили у него в голове, было страшно. Джу боялся не совладать с собой.

Он терпел, хотя и понимал, что терпение вскоре иссякнет. Потом, в какой-то миг, вся его жизнь промелькнула перед глазами, как случается с людьми перед смертью. Он увидел себя в приюте, в «Каменных Пристанях», на побегушках у Аглара, у дешевых портовых проституток, в постели с рябой соседкой. Вспомнил Иля. Вспомнил Диту. Вспомнил Волка. «Хватит, – подумал он. – Если я позволю всем им дальше играть моей судьбой, как им заблагорассудится, это не кончится никогда. Лучше быть предателем, чем безвольной фигуркой на чьей-то игральной доске. По крайней мере, предатель знает, кого за свои неудачи винить».

Он повернулся к государыне и чуть не встретился своими губами с ее, потому что она тоже подалась к нему и хотела что-то сказать. И тогда Джу решился.

Почему она ответила ему сразу, без уговоров, без слез, без ломаний, без каких-либо условий, он не знал. Ведь Джу честно предупредил ее: он никто и ничто. Человек без гроша в кармане, без положения в обществе и без крыши над головой. Но на нее произвело впечатление почему-то не это.

С Джу никогда не случалось ничего похожего. Он даже испугался, что это все обман, сон, заблуждение. А потом то, что рядом с ним государыня, забылось.

Над дырявой крышей начало темнеть. Дождь кончился. В рваных облаках на светлом еще небе мелькнула первая слабенькая звезда. Нэль держала Джу за руку и смотрела счастливыми глазами.

– У меня ноги замерзли, – пожаловалась она.

Джу нашел в себе решимость начать приводить в порядок одежду.

– Надо идти дальше, – сказал он.

– Далеко?

– Осталось три или четыре лиги.

– Мне башмаки велики, я не могу в них идти.

– Хочешь, я тебя понесу на руках?

– Хочу. А сможешь?

– Конечно.

Джу закинул за спину саблю, а Нэль обхватила его за шею руками и за бедра ногами.

– Неправильно, – засмеялся он. – Так мне через два шага придется остановиться по очень серьезному поводу.

Остановились.

Когда выбрались из сарая, полностью стемнело. Она сказала, что хочет идти босиком. Джу пытался ей не позволить, но она убежала, разбрызгивая лужи. Пришлось бежать за ней. Догнал он ее на дороге.

– Мне хорошо, – сказала она.

– Мне тоже, – честно ответил Джу и взял ее за руку.

– Лур – большой порт?

– Не очень.

– Чем мы заплатим за место на корабле?

– Надо обобрать жемчуг с твоего платья. За него никто не даст нам настоящую цену, но вместо денег он годится.

– У нас будет своя каюта?

– Обязательно.

– А сколько времени нужно, чтобы доплыть в Северный Икт?

Джу хотел ответить, но на дороге позади заслышался подозрительный шум.

– Осторожно, – предупредил Джу. – Кто-то едет. Давай-ка посторонимся. Пропустим.

Он подхватил примолкнувшую Нэль на руки и унес на обочину за толстую старую липу.

В четверти лиги от них, между деревьями, которыми обсажена была дорога, мелькнула кавалькада – человек двадцать всадников. Они ехали в попутном направлении. Чем ближе, тем явственнее позвякивало оружие и чешуйчатые панцири солдат. Собаку Джу заметил не сразу. А когда заметил, ему это сильно не понравилось.

Прошло немного времени, всадники приблизились, раздался лай.

– Что это значит? – забеспокоилась Нэль.

Джу молча вынул из ножен саблю.

Мокрая трава раздвинулась, и оттуда вынырнула остроухая длинная морда ищейки. Пес припал на передние лапы и зарычал с какой-то странной – не злой, а издевательской интонацией. Близко он не подходил – видел в руках человека оружие.

– Якс? – тихо спросила государыня, высунувшись из-за спины Джу. – Якс, Якс, это ты?

«А-ав!» – звонко вякнул пес, и всадники остановились на дороге прямо против дерева, за которым прятались беглецы.

– Попались, – констатировал Джу, поставил оружие острием в землю и сложил ладони на гарде. От первых слов, которые ему сейчас скажут, зависело его дальнейшее поведение.

Вели погоню двое. Женщина в мужской одежде – ей принадлежала собака – и седой тарг. Они оба спешились, и Джу принял понурый и расслабленный вид, но перехватил рукоять оружия так, чтобы первый удар стал большой неожиданностью для противника.

Однако нападать на него никто не захотел. Женщина осталась на обочине, а тарг спустился с насыпи и склонился перед Джу на одно колено.

– Кир Джуджелар, позвольте принести вам клятву верности, как старшему клана Белого Волка, – произнес он.

Джу прикусил дрогнувшую губу и протянул старому таргу острие дешевой сабли с клеймом Третьей префектуры на клинке. Тот разрезал точеным кончиком себе ладонь до крови и поцеловал оружие. Без шуток. Джу сел бы на землю прямо там, где стоял, если б он не был высокорожденным.

 

Глава 4

Явившись утром в Большой Улей, Фай выворотил из кармана все собранные Дином булавки и положил их перед собой на стол. Недовольный Маленький Ли принес ему лапшу и чай. Тайская лапша из брикета была посыпана купленной на ближайшем рынке морской крапивой. В чае вместе с чаинками плавали звездочки винной ягоды. Все эти признаки обживания на Та Билане вызывали у Фая двойственное ощущение. С одной стороны, с морской крапивой было вкуснее. С другой – он боялся, что это навсегда. И привыкнуть к этому боялся.

Всю ночь они с Дином занимались тем, что покупали воду. В каком-то месте Дин разменял золотую монету на кучу медяков, и началась их экспедиция по верховьям Шоша и по маленьким быстрым речкам – его притокам. Везде, где были мельничные запруды, лесопилки, или какие-то другие постройки с приводом от колеса и речной воды, Дин высаживался, будил хозяев и за несколько медных грошей приобретал предприятие на сутки. Хозяин должен был закрыть воду и остановить работы, а следующей ночью, как только появится луна, отпустить реку на свободу. Некоторые спорили, у некоторых вода была специально закрыта для скопа на лето, и тогда Дин, не торгуясь, набавлял цену. Таким образом он приобрел около тридцати мельниц, небольшой рудничный завод, четыре лесопилки и пять пожарных запруд у добытчиков торфа и углежогов.

Только на третьей или на пятой мельнице Фай понял, зачем все это делается. Когда господин министр попросил лететь к лагерю неприятельских войск, Фай подумал сначала, что тот захочет пострелять по врагам из лазерного пистолета или потребует сбросить на вражескую ставку обещанную бомбу. Но у Дина были свои, более соответствующие местным условиям и традициям методы борьбы с захватчиками. Когда он произнес «наступление захлебнется», он подразумевал именно то, что сказал.

Хотя Фай очень устал за ночь, его поневоле восхищала простая выдумка Дина. Он даже забывал постоянно, зачем взял с собой булавки. Весь полет он должен был твердить вслух об угрозе с Бенеруфа, чтобы государь, расставивший жучки, услышал. Но Дин увлек Фая водяной перекупкой. Вместо нужных Фаю разговоров они с азартом искали на карте зубчатые отметки плотин. Фай и сейчас переживал: получится ли затея.

Он обещал Дину сообщить – погаснут следующей ночью костры, или нет. Со спутника это будет прекрасно видно.

Фай даже с запозданием обратил внимание, что у Маленького Ли настроение не просто плохое. Оно невероятно плохое. Ужасно плохое. Кошмарно плохое. И сейчас случится скандал.

– Где это вы всю ночь путались? – прищурив глаза, поинтересовался Ли.

– Летали на север. – Фай решил не поддаваться на провокацию.

– Лал тебя спрашивал. У него для тебя новости. Он не сказал какие, но я понял, что плохие.

– А что, вызвать флаер было никак?

– Я уж не знаю, как или никак, но ты не отзывался.

– Наверное, мы были в это время на плотине.

– Ах, на плотине, значит, были…

– Ли, перестань.

– Ваша семейка позволяет себе слишком много в этом мире, ты не находишь? Один вышел замуж за государя, другой всю ночь гуляет где-то с Первым министром. Похоже, вас увлекает власть полулюдей.

Фай отставил тарелку.

– А тебя она не увлекает? Или ты не хотел вместо Нэля в невесты к государю? И где теперь Нэль? Видишь, чем все это кончилось?

– А ты думаешь, я не видел, как этот тип тебя хватал вчера за руки во дворе? Думаешь, не видел?

– Что за глупости мы мелешь? Это совсем не то, что ты подумал!

– Лал просил тебя выйти на связь, как только ты появишься.

Дверь хлопнула так, что чуть не слетела с петель.

Фай собрал булавки обратно в карман и пошел на переговоры с Лалом.

* * *

Час «икс» настал. Верхние напрямую объявили о своих намерениях Нижним. Государь только было подгадал движение спутников, чтоб незамеченным вернуться в Царский Город, как объявилась эта новость.

Учитывая мнение о Верхних, которым господин Фай Ли плешь проел Первому министру Дину, вел он себя при переговорах без эмоций, очень строго и достойно. А новости Фай услышал для себя неутешительные.

«Вы уж извините, господа Нижние, что так все вышло, красивым мягким голосом говорил главный среди Верхних. Я ценю ваше сотрудничество и хорошие отношения, которые между нами существовали. Но с этого дня наши цели разошлись. Бенеруф и атмосферные установки нужны нам самим. Мир Тай давно умер, а оживлять мертвецов – бестолковое занятие. На Бенеруфе нам нужны рабочие руки, но не нужны конкуренты. Поэтому мы предлагаем всем, кто желает продолжать сотрудничество, перейти в подчинение командования Верхнего Мира Тай, а кто не желает трудиться во имя процветания Бенеруфа и возрождения на нем славного мира Тай – тот сам себе враг и может убираться к чертовой матери. Через полторы декады над Бенеруфом будет открыт переход, и через него пройдут все орбитальные станции Верхних. Так что у вас пока есть время подумать о возможном сотрудничестве…»

И все в таком же духе.

Государь присвистнул и закрыл взлетный порт, уже приготовленный для отбытия. Теперь его ждали дела поважнее северной войны и пройдохи Дина, который разоблачил в Столице всех, кого можно и нельзя. Пускай себе летает на волшебном корыте. А государю надо опять латать дырки в небесах. Потому что сам доигрался.

На заплетающихся ногах Фай добрался в лабораторию, всех выгнал прочь, закрыл окна и двери и вывалил перед своим приемником Быстрого Света государевы булавки.

– Господи, если ты есть, – проговорил он. – Сделай так, чтобы я был услышан. Пожалуйста.

– Ну – пожалуйста, – откликнулся приемник. – Я вас внимательно слушаю.

Фай от неожиданности едва не подавился.

– Вы знаете? – спросил он, придя в себя. – Вы уже все знаете?

– Для меня это не было неожиданностью. Я с самого начала ждал чего-то подобного.

– Вы поможете нам?

– Я все же не бог. Я только иногда им притворяюсь.

– Значит, вы тоже ничего не можете сделать. – Надежда Фая погасла.

– Ну почему же, могу. Только запомните, господин Фай: я делаю не то, что мне скажут, а то, что сам считаю нужным. Вот, например, орбитальные базы Верхних над Бенеруфом мне не нужны. Я их здесь не потерплю. Но и база Нижних на Та Билане мне не нужна тоже.

– Да что мы потеряли на вашем Та Билане, – в отчаянии проговорил Фай. – Я с радостью забуду про него навсегда и детям своим запрещу произносить такое слово, если попаду когда-нибудь отсюда домой!

– Понимаете, господин Фай, – произнес добрый и вежливый голос из приемника. – Я однажды совершил ошибку. Я открыл доступ в систему этого солнца. Раньше такого доступа не было. Теперь я, пожалуй, снова закрою и эту планету, и Бенеруф.

– Позвольте нам забрать генераторы атмосферы и увезти их на Тай. Они ведь не нужны вам здесь. Они две тысячи лет никому не были нужны.

– Будьте последовательны, господин посол. Вы хотели сказать: окоротите Верхних, лишите их возможности угрожать нам, заберите нас с Та Билана, возьмите генераторы атмосферы и отправьте их на Тай. Так ведь?

– Ну… – промямлил Фай.

– Вот видите, сколько проблем сразу вы мне создали. А мой отец – он вообще предлагает всех вас убить, и Верхних, и Нижних, чтоб вы не путались под ногами, и так развязать этот непутевый узел. Вы уверены, что его вариант решения не проще вашего?

– Не уверен, – заставил себя выговорить Фай.

– Ну, вы еще заплачьте, – усмехнулся государь. – Вы рассудили справедливо. Но, предположим, убивать никого я не собираюсь. Я не мешаю в таком деле другим, но и сам не занимаюсь этим. Я попробую решить часть ваших проблем. Кстати говоря, зря вы дали Дину оружие. Он хоть и молодец, но ваш арсенал для него – это слишком. Я задержусь здесь на те несколько дней, которые вам предоставили для раздумий над вашей судьбой. Буду готовиться к достойному приему орбитальных баз. Постарайтесь не поставить за это время с ног на голову мою империю и, если сумеете, попридержите Дина, чтобы он ничего не переставил. Это же вы его вооружили, не я, правильно? Контролируйте теперь. Всего вам хорошего.

– Подождите! – воскликнул Фай. – Кто вы на самом деле?

– Вы видели созвездие на небе – Добрый Хозяин?

– Да.

– Вот это я и есть.

Почему Шер сделала вид, что незнакома с Нэлем, он понял не вполне. Он-то прекрасно узнал и ее, и собаку.

Но рыжеволосая красавица свистнула востроухого господина Якса и где-то на половине дороги всего с двумя сопровождающими повернула в сторону Столицы. А все остальные поехали прямо.

И Джу словно подменили. Он моргнул – и стал другим человеком. Он не посадил Нэля на одну лошадь с собой, велел ему ехать с кем-то из солдат. Да и вообще он больше с людьми не разговаривал. Он им приказывал. А они ему повиновались.

Под утро их отряд прибыл в место, именуемое Игулах. Там было красивее, чем в Царском Городе. Чудесные парки и дворцы. Все это, как догадался Нэль, принадлежало Джу. Он представился никем и ничем, а оказался повелителем сказочных сокровищ. Удачно же он играл роль нищего. Нэля совершенно обманул.

Измотанного таю сразу отправили мыться и спать на женскую половину хозяйских покоев. Сам хозяин уехал по делам, а вернулся ночью. Нэль обрадовался было, но Джу явился злой, словно цепной пес, уставший и с тысячей тысяч забот в голове.

Наутро Нэль посмотрел вокруг себя. Коридоры были там и сям. На полу узорный паркет, на стенах фрески, ковры и черепашья инкрустация, под лепным потолком лампы в хрустальных плафонах и на золотых подвесках.

Ему стало очень печально. Уйти в Большой Улей самостоятельно он пока не решился, но задумался: следует ли спрашивать на то разрешения у Джу?

Пока он думал, Джу собрался и уехал на войну. А Нэль остался заперт в красивых коридорах Игулаха.

 

Глава 5

Высадка войск, первоначально задуманная в Гекатее, была перенесена в устье Ияша, на самую границу Агиллеи и савр-Шаддата. Там собрались уцелевшие части Левого Крыла. Через эти земли бежала обратно недотопленная Дином армия савров и внутренних обитателей. Там удобно было подвести к берегу тяжелые ходжерские корабли с большой осадкой и разгружать их.

Вода по Шошу пошла ночью, примерно в середине второй стражи. Уровень в реке поднялся не больше чем на два с половиной локтя, но помогла внезапность и речная стремнина немного выше лагеря по течению. Наводнение захлестнуло уснувший после дневных трудов и разбойных вылазок лагерь, повалило шатры, сорвало с привязи готовые плоты и снесло на три четверти построенный мост. Большинство захлебнувшихся проснулись, когда их уже волокло течением к повороту реки. Они пытались встать их сбивали с ног и топили плывущие со стройки бревна. В воде погиб весь обоз вражеского войска и бесследно сгинул царевич Галахар вместе с семицветным шатром и бледным знаменем – как и не было его. А спаслись, в основном, савры которые даже ночью не расставались со своими лошадьми; их вынесли из взбесившейся воды степные кони.

Дин мог бы объявить всем автора и исполнителя идеи, но, во-первых, его спросили бы: а как и когда он успел? Признаваться в полетах по небу на заколдованном корыте не хотелось. Хотя на самом деле корыто было никакое не заколдованное. Господин Фай объяснял Дину устройство двигателя, только Дин плохо понял. До него дошло одно: что все внутри держится на простых элементах – воздухе, горючем топливе, горении, но не на заклинаниях и не на усилии мысли. Во-вторых, на Дина обиделся бы принц Ша, потому что так, как придумал Дин, – не воюют. Декадой раньше на рассуждения Ша Дин пожал бы плечами и сказал, что бой должен быть не честным, а выигранным. На Дина косо посмотрели бы вояки из Академии, но сам он остался бы собой доволен. Однако подержав в руках прожигающее камень оружие, собственное мнение о честности боя Дин немного изменил. Об авторе и исполнителе идеи пришлось промолчать, и наводнение списали на обильные северные дожди.

С момента, когда нашествие внутренних обитателей было смыто с Агиллеи водами Шоша, прошла декада и еще три дня.

Республиканцы разлетелись из Столицы, как стая галок, – неизвестно куда.

Войска под командованием принца Ша и поспешившие из Столицы домой северные владетели навели порядок в разоренной провинции и обратились к границам савр-Шаддата. За Ияшем по-прежнему полыхал бунт, и ничего об истинном положении внутри провинции было неизвестно. На агиллейском берегу Ияша ожидали арданских кораблей, чтобы пополнить войско и всеми силами начать наступление на савр-Шаддат.

Дин остался в Столице. В придачу к той говорящей коробке, которая у него имелась, Фай подарил еще одну – с ее помощью можно было разговаривать с таю. Господин посол перестал докучать Дину пространными повествованиями о коварстве неведомых врагов с той стороны Неба, а кир Хагиннор не спрашивал больше про государя. Узнав, что Столице опасность не грозит и война переместилась к северным границам, арданский флот не стал задерживаться и сразу направился в Агиллею, а кир Хагиннор отбыл на Ходжер, где его уже лет пять ждали в гости.

Дело с государственным переворотом потихоньку замялось. Почти никто не вспоминал ни пропавшую государыню, ни повод, по которому государь покинул Царский Город.

Но Дину-то было известно: государь не забудет, что его хотели убить. А за такие посягательства по таргскому законодательству казнят публично. Отрубают руки, ноги и выматывают кишки.

Дин состоял в деловой переписке с киром Аксагором, и они обменивались любезностями:

«Вы слышали, господин министр, что клеветники на том свете раскаленные сковороды лижут?» – приписывал внизу письма кир Аксагор.

«А вы слышали, господин наместник, что ябедников на том свете вешают за язык?» – замечал в ответ господин Дин.

Однако спокойствия в жизни Дина от всего этого не прибавлялось.

Первые дни он совсем не боялся того, что сделал. Он был уверен, что вывернется, повесит все беды на других и сумеет выгородить себя. Он был предусмотрительнее вороны, и все в своей жизни рассчитывал. Но когда расчеты сорвались все и сразу, Дин начал жить одним днем и забивать этот день делами так, чтоб к ночи ни о чем не думать, чтоб строить новые планы не хватало сил. Да и планировать больше не имело смысла. Он забросил «Королевское войско». Какие там арданские бани, какой ресторан «Пять павильонов». Кусок пирога на обед, чашка чаю, и на десерт – выволочка секретарю, который тоже проголодался и, вместо того чтоб дописывать бумагу, смотрит Дину в рот и считает упавшие крошки. А на официальных приемах два кусочка между разговором о делах и глоток вина – ведь не будешь вести деловую или светскую беседу с набитым ртом. Издевался над собой Дин таким образом потому, что не хотел начинать бояться. Не хотел, а все равно начал.

Государь пообещал Фаю, что вернется, и дал Дину времени – полторы декады.

Государственные печати стали жечь Дину руки. Из всего, что он натворил, вышла одна гадость. Подсунул булавку Инаю – смерть. Придумал заговор – провал. Женил государя на таю – не на том. Влюбиться хотел – и то не получилось, выбрал неправильно. И вот он, солдатик «Королевского войска», несмотря на многочисленные свои ошибки, дошел-таки до другого края доски. И заглянул за край. Теперь по правилам игры ему следовало повернуться к краю спиной и вернуться на игровое поле всесильным полководцем. Но оказалось, что жизнь отличается от игры. В жизни край не существует. Зато есть порог, который Дин с разгону и по недомыслию перешагнул. И теперь не знает, что ему делать дальше.

Дину необходимо было поделиться с кем-нибудь. Чтобы человек оценил его положение со стороны. Но в окружении Дина подходящего человека не оказалось. Дин стал искать вдали от себя, и человек нашелся. Энленский первосвященник эргр Скиллар Скей сам вызвал Дина на разговор о совести. По Быстрому Свету исповедоваться было нельзя, потому что государь мог подслушать, но, мало-помалу, по слову в стражу, обиняками, двусмысленностями и намеками эргр Скей вытащил из Дина историю с заговором. Дин признался ему в том, в чем не признавался даже перед самим собой. Что он боится не государя и не заслуженного наказания. Что Дин боится сам себя.

Чего он добился, забравшись на самый верх? Власти? Денег? Всемогущества?.. Ни то, ни другое, ни третье его самолюбию почему-то не льстило. Он принимал решения, находил выходы из трудных положений, устраивал чьи-то судьбы и пристраивал капиталы. Ему кланялись во дворцах и на улицах. Его поминали по делу и не по делу. Одни его хвалили, другие ругали – но каждый знал его имя. Ему доверили государство, но что толку, если он сам свое право на власть подвергает сомнению?

Дин не страдал болезненной принципиальностью и не перечитывал каждый раз на ночь таргский кодекс «Иктадор» с моральными заповедями по десять штук на страницу. Слово «честь» для него соответствовало понятию «деловая репутация». Тем не менее он прекрасно понимал, что совершил предательство. Даже вдвое хуже – предательство ненужное. Украл власть, которая и без того предназначалась ему. Если на свете существуют оборотни, думалось Дину, то он как раз такой оборотень – мягкий снаружи и ядовитый внутри. Ходить в шкуре оборотня было тяжко. А сбросить ее – невозможно.

За порогом, который Дин перешагнул, менялся мир. Дин только одного не мог понять: в новом мире жизнь его начинается, или уже закончилась? У него не было друзей, и не осталось врагов. Единственный сын болен, жена состарилась. Какое-то место в душе, которое он надеялся заполнить, поменяв систему государственной иерархии и выдвинувшись в первые ряды, осталось пустым, и в месте этом проросла совесть. Дин повис между небом и землей, словно волшебное корыто.

Плохо было жить в том мире, где вдруг переворачиваются все представления о привычном. Где возможным становится разговор с человеком за полторы тысячи лиг от тебя. Где хочешь – стену каменную сожги или по небу летай, сколько тебе нравится. Жил бы себе Дин, как раньше, не знал бы ничего, не верил бы в сказки. Но нет. Мир изменился. А Дину хотелось назад, в прежние времена. Где всемогущее колдовство – сонный морок, а не действительность.

Дин спросил у эргра Скея: как же тот вещий сон, в котором государь вручал Дину награду? Энленский первосвященник объяснил: подлинно вещие сны снятся только святым людям. А сон грешника – обман и заблуждение чувств. Из одного греха сон бросает пошатнувшегося в нравственности человека в бездонную пучину прегрешений, и получается, что в жизни все происходит обратно сну.

Кто знает, не попадись на пути таргского Первого министра эргр Скиллар Скей, когда-то сам прошедший через похожие испытания, может, Дин пережил бы свои сомнения, забыл бы их и перестал задумываться. Все-таки время лечит. Но эргр Скей нажал на больное место и растравил пустячную царапину так, что Дин маялся теперь ею сутки напролет. Однажды ему приснилось решение всех его проблем, простое и ясное, и Дин подумал: да, так все и должно быть. Он поедет на Белый Север. Он станет монахом. И потихоньку начал готовиться сам и подготавливать окружающих. Чтобы люди не очень удивились принятому господином министром странному решению.

Поначалу государь избрал немного не тот путь. Он проверил и привел в боевую готовность все имевшееся на орбите Та Билана оружие. Вертелось там всего немало, но охраняла эта техника Та Билан, а не Бенеруф. Двинуть ее поближе к предполагаемому краю перехода? Можно, но летает она медленно. Взять Верхних на испуг? А если они не испугаются? Устраивать космический скандал со стрельбой и гравитационными ловушками и самому ему не хотелось, и обещание он Фаю дал.

На самом-то деле он даже не был уверен, что справится с нашествием Верхних. Обещать – одно, а делать – тут уж как получится. Когда он давал обещание, он немного забыл, что Верхние – каста военных, что на орбитальных станциях их может оказаться не один миллион человек, и станций тех неизвестно сколько прибудет. Выдрать «Крепость» из недр планеты и заставить ее полетать для устрашения вероятного противника было можно. Это даже наверняка произвело бы впечатление. Беда состояла в том, что «Крепость» – рудничная база, а не боевой крейсер. Гигантская база, неизвестно на что похожая, если судить о ней по внешнему виду, только боевые качества у нее никакие.

Он решил: он уничтожит создающий переход комплекс. Подождет, пока Верхние доведут до ума свое творение и только тогда, чтоб ущерб был максимальным, все их строительство разрушит.

Недостаток плана состоял в том, что, потеряв один комплекс, они могут начать возводить второй. Потом третий, и так далее. Игра может затянуться на десятилетия, сам он окажется на Та Билане все равно что в осаде, и со временем Верхний Мир Тай найдет сюда какую-нибудь другую тропинку. Только в этом случае таю уже будут знать, что здесь их ждет нелестный прием, и подготовятся соответственно.

Потом, через день после потопления войска внутренних обитателей водами Шоша, он узнал про ловкую выходку Дина с покупкой воды. Господин Фай Ли носил с собой подслушивающие булавки, но вникать во все подряд разговоры, которые только можно было по ним услышать, у государя не находилось возможности. Поэтому некоторая часть информации к нему в лучшем случае запаздывала.

Ему пришла в голову идея сделать нечто похожее. Провернуть фокус, который избавит его от всех проблем сразу. Для этого нужно было подключить себя к мозгу «Крепости» и работать семь-десять дней. К тому же, выдумка была довольно энергоемкая. Но совесть его осталась бы чиста, он не запачкал бы руки кровью и даже дал бы Верхним таю шанс изменить свою жизнь к лучшему, как они на то надеялись, перебираясь от мира Тай на Бенеруф.

Он посомневался немного, но решил, в конце концов, что чистоплюйство – не самая скверная черта характера, – и принялся за работу.

Чем ближе подходил рубеж пятнадцати суток, тем больше Фай нервничал. От странного собеседника, который вроде бы обещал помочь, не поступало известий. И что за помощь он решил предложить? Ведь помогать Добрый Хозяин, как Фай его слова понял, собирался в первую очередь себе. Неужели он приведет в действие оружие той войны, в которой погибла цивилизация всего рукава Галактики? Он выжжет Бенеруф от заразы жизни, как некогда был выжжен Тай?

Десять дней назад поиски останков экспедиции «Летучего Змея» увенчались успехом. Собирать информацию в суровых условиях ледниковой зоны было неимоверно трудно. Но и по тем крупицам, которые удалось извлечь, Фай понял: оружие на Та Билане есть. И если прежде ничто не стесняло его применение, то почему таю должны верить хозяину оружия сейчас, когда над Та Биланом нависла реальная угроза?

Фай попробовал поставить себя на место человека, с которым разговаривал по Быстрому Свету. И Фаю стало страшно. Твердого обещания не убивать он в словах Доброго Хозяина так и не услышал. Своими руками тот мог ни к кому не касаться, но где гарантия, что он не сделает дело чужими? Если Верхние погибнут, виновен будет и Фай в том числе. А если погибнут Нижние… ну, тогда следующая экспедиция на Та Билан из мира Тай не прибудет никогда. Потому что мир Тай умрет. Зато как спокойно и мирно потечет жизнь на Та Билане…

О намерениях Верхних пришлось рассказать всем. Решился на это Фай не сразу, потому что знал, к чему откровенность приведет: Нижние таю разобьются на два лагеря. На тех, кто готов подчиниться и работать на Верхних, и на тех, кто хочет отомстить за грядущую гибель мира Тай. Последние были настроены весьма воинственно и требовали от Фая ответа за неумелую политику по отношению к Верхним. Им думалось, останься они на Бенеруфе, ничего похожего бы не произошло. Фаю нечего было ответить и нечего предложить. Все, что он мог, – просить их потерпеть до открытия перехода и до появления над Бенеруфом орбитальных баз. Появятся ли они? Фай делал вид, что сомневается. О своем союзнике он не сказал ни слова, потому что сам не был уверен, есть ли у него союзник.

Недовольные поворотом событий Нижние не решились полностью отстранить Фая от руководства, но приставили к нему так называемый консультационный совет из четырех человек, который везде теперь таскался за Фаем и проверял все принятые им мало-мальски важные решения.

С Маленьким Ли семейная жизнь окончательно расстроилась, они не разговаривали и спали спинами друг к другу. А Нэль и не думал давать о себе знать, и в полиции о нем тоже молчали. В общем, все было плохо.

На тринадцатый день после объявления ультиматума Лал вздумал выяснить настроения Нижних таю. Фай пришел на переговоры с балластом консультационного совета за плечами.

Лал кратко проинформировал о произведенных на Бенеруфе работах, удачном пробном запуске перехода и степени готовности к принятию орбитальных баз, словно изгнанные на Та Билан таю уже подчинились Верхним и согласились на них работать. Впрочем, с точки зрения Лала по другому и быть не могло. Разве существовал какой-то выбор? Страх Фая остаться навсегда на варварской планете Лал чувствовал на расстоянии в сорок пять миллионов километров.

Из-за задержки сигнала в пути диалога не получалось. Сперва говорил один, потом другой. Обычно получалось так, что сначала Фай слушал Лала.

Затем сам отвечал, что думал. В этот раз он попрекнул Лала в вероломстве.

– Новая эра стоит у вас на пороге, – ровным голосом ответил Лал. – Ты упрямишься, ты не хочешь осознать этого. Но новое всегда приходит в мир через боль. Это трудно – все равно что родить. Откройте дверь сами, и впустите новое в свою жизнь. По доброй воле и боль будет меньше.

– Не бойтесь, Фай, – вдруг мягко вмешался в разговор голос Доброго Хозяина. – Войдет в дверь – вылетит в трубу. Обыкновенный сквозняк.

Фраза была сказана по-таргски. Лал не обратил на нее внимания, решив, что ее произнес кто-то рядом с Фаем. Однако консультанты, контролировавшие переговоры, заинтересовались.

– Кто это был? – спросили они. – Кто вмешался?

– Если бы я знал, – ответил Фай, – я бы сейчас не выслушивал проповеди полковника Лаллема, а сам читал бы ему основы этики и взаимного уважения.

От него не отставали, и пришлось объяснить про таинственного собеседника. Новость эта не вызвала большой радости: занимаясь обследованием «Летучего Змея» трудно было с оптимизмом относится к факту присутствия на планете неких сил, уже угробивших одну из тайских экспедиций.

А Фай понял, что по обычной радиосвязи Доброго Хозяина тоже можно найти – видимо, он сканирует весьма широкий диапазон частот. И, второе, что все действия всех таю находятся под колпаком. Это обстоятельство не радовало уже и его самого.

Государь не пропал окончательно, как многие того боялись или, наоборот, чего ожидали бы с радостью. Слухи в Царском Городе бродили самые различные. Один из главных – будто принц задумал и совершил переворот, и теперь маска Справедливости принадлежит ему, просто он не торопится пока ее надеть. И будто бы ближайшее государево окружение, которое должно было лечь с прежним государем в могилу, поддержало принца Ша и укрыло смерть императора от посторонних, дабы сохранить свои жизни. Одним из главных заговорщиков называли Первого министра Дина, вторым – начальника личной государевой охраны Имина. Господин Дин поначалу от этого сильно сердился и терял терпение, но потом ему стало как-то безразлично. Видимо, понял, что ничего не может с правдой поделать. Но доказательств правдивости слухов никто предъявить не мог, поэтому болтовня оставалась болтовней, и ни к чему, кроме обозления Первого министра, не привела.

Однако дней через двенадцать после беспокойств в Столице пришло известие, будто император Аджаннар жив, здоров, объявился в северном лагере войск и целую ночь проговорил с принцем Ша. Наутро, когда государь выходил из шатра, они с сыном обнялись на глазах у всех офицеров ставки.

Дворцовые сплетники тут же сделали разворот языком в противоположную сторону и принялись обсуждать, что государь ни за что не оставил бы сына при армии, если бы не доверял ему. Да и от кирэс Таани, дочери кира Ариксара, военные занятия отвлекали принца Ша. Кто знает, сколько еще таких Таани встретит в своей жизни молодой царевич, а Первую государыню единственный наследник должен выбирать не среди тех женщин, чьи ближние родственники замешаны были в беспорядках или подозревались в заговоре против власти.

Однажды утром Нэль проснулся от шума. Обычно в Игулахе было очень спокойно и тихо. Он выглянул из окна. Во внутреннем дворе полно было солдат. Нэль успел заметить: конюх ведет в сторону большого коня со знакомой золотисто-мраморной шкурой. Сначала сердце стукнуло радостно – бежать навстречу. Но вместо этого Нэль сел на постель.

Понять и правильно оценить все происходящее было несложно. На роль женщины – такой, как принято здесь, – он не годился. Сидеть на женской половине хозяйских покоев, не утруждая нежные ручки свои работой, а прелестную головку размышлениями, терпеливо ждать милости от господина, снимать с повелителя сапоги, когда он придет, и ложиться под него с целью зачать наследника было не по нему. Если от него ждут именно такого поведения – нужно разъяснить ситуацию сразу, чтобы не мучиться самому и не вводить в заблуждение хорошего человека.

Нэль очень боялся Джу обидеть, ему совсем не хотелось ссоры. Как не задеть фамильную таргскую гордость отказом, кроме как сказать фальшивое «я тебя не люблю и не хочу», он не знал. Но и капкан, расставленный на своем пути, видел яснее ясного. Он попал в дом к высокорожденному таргу. К человеку, который унижением для себя считает улыбнуться. Который никогда не скажет честно, что он чувствует, если эти ледяные статуи вообще чувствуют что-нибудь, кроме желания переспать. Да, кир очень хорош и сам по себе, и как партнер, и, может быть, даже душа его не совсем черства, пока он молод. Но в том, чтобы променять одного полковника Лаллема на другого точно такого же, только немного иных кровей, было мало смысла. Если им было хорошо вместе те несколько часов, это не значит, что будет так же хорошо всегда…

Нэль стиснул кулаки и мысленно стал выстраивать речь, которую ему следовало произнести перед киром Джуджеларом.

По ближним покоям пронесся шорох, служанки растворяли двери и торопливо раздергивали занавеси на пути молодого господина. Вот – быстрые шаги. Нэль вдохнул побольше воздуха, собрался говорить и… не успел.

Кир Джуджелар прямо на пороге уронил на пол дорожный плащ, сел у Нэля в ногах, положил ему голову на колени, разжал один его кулачок и поцеловал ладонь. От него пахло ветром, лошадью, дорогой. Как пахнет северная война, Нэль не знал, но левая рука у Джу висела на перевязи, а в волосах за ухом что-то было густо замазано зеленым соком гиффы. Совсем не обращая внимания на испуг Нэля по поводу своих ранений, Джу вытащил из рукава роскошное ожерелье из оправленных в золото изумрудов и стал прицеплять его Нэлю на шею. Одной рукой не получалось. Нэль освободил из неловких пальцев подарок и застегнул его сам.

В общем, сказать он ничего не успел. Ни с утра, ни в обед, ни вечером. Мысли вертелись, но Джу очень ловко запутывал их объятиями, поцелуями и длинными волосами, которые Нэлю очень нравились – он распускал косу Джу и нырял в них, как в воду.

Ночью Нэль решился на предательство семейной клятвы с полковником Лаллемом. Он выскользнул из-под руки заснувшего Джу, нашел в одежде того острый, как скальпель, кинжал и пощупал на предплечье шарик имплантата. Нэль знал, что от получеловека он родит только получеловека. Он сознательно приносил в жертву интересы своего мира. Но он хотел сделать то, что хотел, и по-другому было нельзя. Когда задуманный им разговор состоится, будет поздно.

Бугорок под кожей ловко разместился между голубыми полосками вен. Резать себя было страшно. Нэль сначала зажмурился, чуть ковырнул кожу. Показалась капля крови. Нет, с закрытыми глазами вынимать имплантат не годилось, так можно запросто перерезать себе вены. Нэль вздохнул поглубже, сел поближе к ночнику, примостил локоть на коленке и нажал острием кинжала на свою руку. Долю секунды спустя оружие полетело прочь, а Нэль, схваченный в охапку, был брошен на кровать в подушки.

В свете ночной лампы с зелено-золотым абажуром глаза получеловека не удавалось рассмотреть. Нэль очень испугался поначалу примененной к нему грубой силы, и только с запозданием понял, что ледяного тарга бьет дрожь.

– Джу? – удивился Нэль.

– Зачем ты?.. – срывающимся шепотом проговорил тот. – Я же… я, может быть, люблю тебя, люблю… а ты… не понимаешь… – И ткнулся головой в подушки рядом.

Нэль напугался еще больше. Он потряс Джу за плечо.

– Я совсем не это хотел сделать, ты ошибся!

– Ошибся? Думаешь, я не знаю, как надо резать себе вены, чтоб переполошить окружающих и как – чтобы быстро умереть?

– Джу… ты любишь меня или «может быть, любишь»? – осторожно поинтересовался Нэль.

– Без «может быть», – сказал в подушку Джу.

– Джу, я ребенка хотел. Посмотри, я не смогу забеременеть, пока у меня в руке вшита эта штучка. Джу…

Кир полежал еще немного и приподнялся.

– Это правда? – почти нормальным голосом спросил он.

Нэль покивал головой. Джу сел и осторожно провел пальцами по кровоточащему порезу. Потом наклонился и дотронулся до ранки губами. Нэль коротко взвизгнул, и в следующий момент Джу положил ему в ладонь вынутый изо рта имплантат. Нэль перевел дыхание, еще чуть помедлил и бросил шарик на пол. Утром служанка будет убираться и выметет вместе с сором.

Джу сидел, нахохлившись; свою пораненную руку он прижимал к груди, а ладонью другой крепко держал порез на руке Нэля. Наконец-то Нэль видел рядом с собой нормального живого человека – немного растерянного, с лицом, отражающим след пережитого страха. Нэль подлез к нему под локоть. Джу тяжело вздохнул и положил Нэлю подбородок на макушку.

– Я ужасно за тебя испугался, – признался он. Помолчал и добавил серьезно: – Я никогда тебя не оставлю. Я никому тебя не отдам.

После этих слов Нэль раздумал вести свой разговор. Ему стало мягко, тепло и незачем.

В течение всего пребывания в «Крепости» задумывался государь над одним и тем же: какое право он имеет решать судьбу не просто нескольких людей или небольшого социума, а целой цивилизации? Он уже спотыкался на этом вопросе прежде. Впервые – когда из рук кира Хагиннора Джела взял таргский Жезл Власти. И неоднократно после.

Из-за этого же он поссорился в свое время с энленским первосвященником эргром Скилларом Скеем. Тот не понимал и не принимал государева взгляда на вещи. Эргру Скею казалось, что если человек в силах быстро и легко изменить жизнь большого числа людей к лучшему – он должен немедленно этой возможностью пользоваться. И сколько бы таргский император ни повторял ему, что – да, изменить мир один человек может, но изменить людей – нет; что люди должны дойти до истины сами, а Небесный Посланник, как реальная сила этого мира, может только помешать им на этом пути; что вряд ли у него выйдет верная помощь, поскольку осмыслить путь, которым люди идут, будь он хоть трижды Небесным Посланником, он за них не способен, – эргр Скей продолжал твердить свое «можешь – значит, должен».

У «Крепости» в запасе имелись два своих, уже настроенных, отлаженных и проверенных перехода. Один, простенький, ориентированный на крошечный конвойный или курьерский кораблик, и не требующий большой мощности, вел к миру Тай; его государь делал пятнадцать лет назад для Оро Ро. Другой – гораздо более монументальная работа – выводил очень далеко отсюда, к Внешним Станциям, но не в непосредственную близость к ним, а за два световых месяца. Видимо, раньше расстояние между точкой выхода и Станциями было меньше, но за две тысячи лет то ли Станции отдрейфовали в сторону, то ли настройки перехода слегка сместились. Через второй переход государь сам когда-то попал на Та Билан.

Прежние хозяева «Крепости» использовали для работы немного другую систему кодировок, и при перепланировке их перехода приходилось на себя накладывать маску «Крепости», а не наоборот, как он привык. Да и переделывать уже построенное другими несколько труднее, чем на пустом месте возводить свое. Поэтому дело слегка затянулось. Учитывая те несколько перерывов, которые государь позволил себе для отдыха, к намеченному Верхними сроку он едва-едва успел.

Подкорректировать вторую воронку так, чтобы выход из нее вел, к примеру, в сектор учебных полетов «Тетратриона» в световой неделе от ВС, а горловина находилась бы в точке выхода из собственного переходника Верхних – было задачей сложной, но решаемой. Он надеялся, что все сделал правильно. На Внешних Станциях, конечно, не обрадуются, обнаружив недалеко от первого защитного контура удивительных гостей. Для Верхних оказаться вместо Бенеруфа в трех с половиной тысячах парсек от него тоже вряд ли будет приятным сюрпризом. Но выбирать было не из чего. Зона тренировочных полетов – единственное место во Вселенной, расстояние до которой и все опорные координаты он знал с абсолютной точностью. Если не считать пяти ближайших к Внешним Станциям звезд. Но кидать Верхних на звезду означало бы массовое убийство. Так он не хотел. Да это было и не нужно. Если Верхние таю поведут себя умно, к Внешним Станциям просто присоединится еще один комплекс. Если они поведут себя мудро – им дадут планету. Терраформированные или от природы пригодные для заселения планеты у Терра-Новы имелись в запасе. Не находилось только желающих их осваивать.

На Бенеруфе была объявлена двухчасовая готовность. В Большом Улье Нижние таю заперлись и притихли. Для них ожидался маленький локальный конец света. И что из того, что они останутся живы? Агония их родного мира вступит в решающую фазу, и остановить ее своими силами они уже не смогут. А государь сидел в капитанском кресле «Крепости» и ни в чем не был уверен. Он отталкивался носком сапога от невидимой стойки сенсорного пульта и заставлял плавающее кресло покачиваться. Так и шло время.

Наконец, он решился провести небольшие переговоры и позвал Фая. Тот откликнулся немедленно, очевидно – ждал.

– Ну что? – сказал государь. – Как ваше настроение?

– Плохое, – ответил ему Фай.

– Я все подготовил.

– Они тоже.

– Я знаю.

– Что вы собираетесь делать?

– Сначала спрошу их, что собираются делать они. Вы представите меня полковнику Лаллему, господин Фай Ли?

– С удовольствием, – мрачнее мрачного отвечал Фай, и по голосу сразу становилось ясно, какого рода ожидается удовольствие. – Я сам давно мечтал поговорить с ним.

– Чего же вы ждали?

– Вашей поддержки. Я могу на вас рассчитывать?

– Возможно. Вызовите полковника. Я послушаю. Меня интересует, насколько реальна угроза от Верхних Та Билану.

– Мое свидетельство не вызывает у вас доверия?

– Это немного другое, господин Фай. Дело не в доверии. Дело в размерах моей ответственности.

– Вы зря сомневаетесь.

– Посмотрим. Не трогайте ваши системы связи, попробуем говорить через мой ретранслятор на Бенеруфе, чтобы не задерживать ответы на вопросы. У них ведь нет Быстрого Света…

– Насчет этого я не уверен.

– Зато я уверен. У них нет Быстрого Света. Переводите им мои слова. Ваш язык я понимаю, только говорить на нем не могу. Ну, давайте. Пора внести ясность.

– Давайте, – вздохнул Фай.

– Говорите, командный пункт на связи, – откликнулся голос с Бенеруфа.

– Это Фай Ли, – произнес Фай. – Мне срочно необходим полковник Лаллем.

– На связи, – сказал другой голос. – Что у тебя, Фай? Все-таки решил стать одним из нас? Много же тебе нужно времени, чтобы собраться с мыслями.

– Да, я кое на что решился, – многообещающе сказал Фай.

На той стороне космической пропасти произошло движение. Кажется, полковник Лаллем невнятно выругался.

– Откуда ты говоришь? – спросил он. – Ты так шутишь?

– Нет, я не шучу. Я сделал небольшое открытие, мы теперь можем не делать скидку на то, что скорость света ограничена.

– Полезное открытие. Как скоро мы будем знать, в чем оно заключается?

– А это зависит от вас. Откажитесь от переброски орбитальных баз к Бенеруфу, и вы будете знать о пространстве и времени столько же, сколько знаю я.

Полковник Лаллем хмыкнул.

– Забавно, – сказал он. – Но твое чувство юмора сейчас не к месту. У меня нет времени шутить даже по мгновенной связи.

– Вы перебросите базы, – сказал Фай. – И что дальше?

– Будем здесь жить. Бенеруф – хорошая планета. А Та Билан – еще лучше.

– Та Билан занят.

– И что это значит для Верхнего Тай? Попросить разрешения? Ты же знаешь, что на Та Билане живут не люди. И сколько можно спрашивать разрешение на все подряд у вас, планетарных пиявок? Две тысячи лет – не хватит ли?.. Брать должен тот, кто сильнее. Пора бы тебе начать привыкать к тому, что ты теперь – тоже Верхний Тай.

– Боюсь, Лал, что Та Билан уже взял тот, кто сильнее. Вы опоздали.

– Объясни, дорогой, что ты имеешь в виду. Твои шутки иногда бывают понятны только тебе одному.

– Тот ретранслятор, при помощи которого мы разговариваем, принадлежит не мне.

– Да, мы тоже удивились. Я его вижу на сетке. И кому же он принадлежит?

– Господину, который называет себя «Добрый Хозяин».

– Почему до сих пор молчал этот «Хозяин»?

– Ну что мне вам сказать, господин Лаллем? – произнес государь. – Я хотел бы попросить вас убраться с Бенеруфа, но вы ведь не послушаетесь моей просьбы?

Фай перевел.

– Перестаньте морочить мне голову, – сказал полковник Лаллем. – Я не знаю, с кем ты там сговорился, Фай, но у меня нет времени ни для тебя, ни для твоих друзей или хозяев – уж не знаю, кем они тебе приходятся. Поэтому я еще раз повторяю: даже если бы переброску можно было отменить, она все равно состоится. Смирись с неизбежным и думай о себе, а не о глобальных мировых проблемах. Судьбы миров сейчас решаем я и мое командование. И если кто-то с нашими решениями не согласен, мы с ним поговорим позже и не так любезно, как сейчас.

– Не торопитесь, господин Лаллем, – сказал государь. – Я тоже не люблю, когда со мной шутят.

– Я не знаю, кто вы и над кем хозяин, но вам лучше бы в наши дела не соваться.

– Господин Лаллем, я позволил бы вам жить на Бенеруфе, если бы вы обещали…

– Фай, освободите канал. Или я превращу ваш ретранслятор в облачко плазмы.

– Господин Лаллем, – государь оскорбился, – смею вас уверить: если вы покажете зубы – я покажу клыки.

– Да показывайте вы хоть задницу, только уйдите сейчас с рабочего канала.

– Задницу? – оскорбился государь. – Прощайте, господин Лаллем. Не жалуйтесь потом, вы сами напросились.

Он дождался, пока ошарашенный Фай переведет слова, и выполнил требование Лала – ретранслятор отключил.

– Он не политик, – разочарованно сказал государь Фаю. – Может быть, стоило вступить с ним в переговоры раньше?

– Он сказал бы вам то же самое, – ответил Фай. – По законам его мира вы – не человек. Что вы теперь думаете?

– Вышвырну их отсюда. Может быть, тогда они примут меня всерьез.

– Как?

– Это мое дело. Не бойтесь, господин Фай Ли, я в любом случае буду на вашей стороне.

– Простите, что задаю вам лишние вопросы. Но… у вас получится?

– Это-то как раз просто. Я не хотел вступать в конфликт. Я надеялся на разумный разговор. Ведь я его не провоцировал, правда?

– Истинная правда, – тоном заправского придворного поддакнул Фай.

Государь помолчал. И этот успел нахвататься подхалимских манер за пару появлений при дворе, надо же.

– А мы? – осторожно спросил Фай. – Ведь мы останемся на Та Билане…

– Все вы одинаковые аферисты, господин Фай, и Верхние, и Нижние, не правда ли?

Как ни странно, льстивый дворцовый подхалимаж из голоса Фая мигом испарился. Фай сказал тихо и с достоинством:

– Господин Добрый Хозяин, у меня есть родина – мир Тай. Он умирает. Там мой дом и мои дети. Если моему миру суждено погибнуть, я хотел бы погибнуть вместе с ним. Но не на Та Билане, пусть даже Та Билан и Бенеруф стократ лучше.

В дверь лаборатории стучали и, видимо, давно. Фай опомнился от ностальгических тоскливых размышлений. Чувствовал он себя скверно. Никаких гарантий он опять не получил, да и получить не мог. Разве слова, даже по быстрой связи, могут служить абсолютными гарантиями?

До переброски станций оставалось полчаса или на пару минут больше. Он только мог надеяться, что в чем-то Доброго Хозяина убедил.

– Фай! Фай! – кричали из-за двери. – Иди быстрее, смотри, что у нас вывалилось на орбиту!

– Я знаю, – откликнулся Фай, хотя на самом деле ничего не знал. Но предполагал. Уже без всяких гарантий верил, что вывалится.

– Да нет же, ты не знаешь! Там ужас что творится! А три минуты назад ничего не было!

Фай заставил себя подняться со стула и открыть запертую изнутри дверь. На пороге стоял его консультационный совет и трое офицеров Службы безопасности. Вид у всех был бледный.

– Лал тебя зовет, – сказали ему. – Что это значит?

Фай пожал плечом и сказал:

– Лал рассердил хозяина планеты.

– И что теперь делать?

– На кладбище ползти, – сердито отвечал Фай, и направился в центр связи.

– Фай, объясни, – потребовал Лал, едва сигнал дошел до Бенеруфа. – Раньше ты меня предупредить не мог?

Изображения с Бенеруфа не давали, только звук. Что творится в командной рубке Лала, Фаю видеть было не положено.

– Не открывайте переход, – первым делом сказал Фай. – Ты же меня не предупредил, когда отправлял сюда, зачем от меня избавляешься? Одумайся, пока еще есть возможность.

– Фай, по-моему, сейчас не время вспоминать старые обиды. Кого ты разбередил на Та Билане?

– Он следил за всеми нами с первого нашего шага здесь. И час назад тебя честно предупредили. Не открывайте переход – слышишь меня? Лал, ты не самоубийца и не дурак. Здесь никому не нужны ваши орбитальные базы!

– Я не могу не выполнить приказ! – кричал Лал через три минуты, когда ответный сигнал вернулся с Бенеруфа. – Ты меня подставил! Если бы я сразу знал, с кем говорю, я понял бы, что ты желаешь меня и его попросту стравить! Ты понимаешь, на что ты нас вызвал?! Что он хотя бы собирается делать, ты знаешь?

– Нет. Если он сейчас промолчит, то, значит, узнаем мы это в самый момент действия. Но он обещал никого не убивать. По крайней мере, сказал, что убивать сам не хочет.

– Мы будем драться с ним за эту планету, Фай. Нам отступать поздно, а ему, как я понимаю, некуда. Как раз то, что ты хотел, Фай, правда? Таким организаторам, как ты, Фай, голову в детстве надо отрывать…

– Да уж, ты достойный противник, что про тебя говорить, – промолвил Фай.

Но Лал его, кажется, больше не слушал.

Рядом с пультом космической связи находились несколько мониторов, на которых оператор настраивал обзор происходящих у Бенеруфа событий. Пока увидеть ничего было нельзя, над третьей планетой космос оставался чист и пуст. Фай ждал, когда экраны затуманит рябью видоизмененного пространства, свернутого в воронку перехода. Трансляция шла со спутника на Бенеруфе. Эту картинку для Нижних не убирали.

Нижние таю толпились у Фая за спиной. Про хозяина планеты уже знали все. Но надеялся ли на него кто-нибудь, Фаю было неизвестно.

– Зря все это, – вполголоса сказал кто-то. – Не надо было ссориться. Теперь все поубивают друг друга, как в той войне, и мы тоже погибнем.

Откуда-то явился Маленький Ли, протиснулся сквозь плотный ряд таю и стал рядом с Фаем.

А потом никто не понял, что произошло. Побежала рябь, сморщившая изображение Бенеруфа и звезд на экране, переход открылся. Орбитальные базы, слепленные в один гигантский ком размером с небольшую луну, показались ровно на три секунды и бесследно исчезли. Рябь на экранах разошлась.

– Все, – сказал Фай. – Он обещал их вышвырнуть – и вышвырнул. В самом деле, не драться же с ними было.

Фай очень жалел, что Нэль пропал. Сейчас тот получил бы свою долгожданную возможность – диктовать условия Лалу.

Утром Джу примерял фамильные перстни из большого малахитового ларца. Он собирался в Столицу – сначала за своими документами в Третью Префектуру, а после полудня его приглашали к государю, но не в Царский Город, а в Ман Мирар. Необходимо было получить подтверждение прав на наследство из рук императора, и волчья маска тоже ждала своего хозяина. Собственно, только из-за нее Джу и приехал из Агиллеи. И не обычным путем по суше, а морем и на военном корабле. Правда, ради государыни Нэль он приехал на день раньше, чем ему было назначено государем.

Перстни Джу нравились, но носить бирюльки на руках он не привык, поэтому покидал их обратно в ларец и сказал наблюдавшей за ним Нэль:

– Буду ходить так, а кому не нравится – пусть надо мной смеются.

Она лежала, блаженно вытянувшись на подушках и ничего не говорила, только неотрывно следила за Джу взглядом. Может быть, Джу ошибался, но ему казалось, что этой ночью между ними произошло что-то важное. Ему было немного стыдно за потерю выдержки, но все-таки маленькая государыня не была воспитана в таргских традициях и могла не обратить внимания на его случайно пробившиеся вовне эмоции. Ему хотелось бы надеяться, что в ее глазах он продолжает выглядеть достойно.

Быть хозяином почти всей Агиллеи, невероятно роскошного Игулаха и еще полусотни больших и малых поместий в различных провинциях страны было не очень-то просто. Джу все еще терялся, когда умом пытался охватить размеры своих новых владений, сосчитать доходы, расходы, родственников, воинов, рабов, урожаи, добычу руды, речные перевозки, сплав леса и многое другое. Чтобы вникнуть в многочисленные дела и заботы, связанные с таким хозяйством, необходимо было образование не в половину офицерского курса «Каменных Пристаней», а что-нибудь вроде столичной Экономической академии, или хотя бы многолетний опыт проживания в сельскохозяйственном или промышленном районе, где у тебя на глазах происходит управление большим поместьем, лесным или горнорудным производством. Разумеется, от Джу не требовалось самолично руководить всем и вся, но хотя бы время от времени проверять, как идут дела, он был обязан.

Он проговорился о недостатке знаний, и, как ни странно, Нэль очень заинтересовали его проблемы.

– Если хочешь, я этим займусь, – сказала она. – По основному образованию я экономист.

Джу изумился, что у такой миленькой куколки зачем-то есть образование. Допустить подобную возможность ему бы и в голову не пришло. На его взгляд, ей и без образования не было цены. Но против того, чтобы доверить ей некоторые дела, Джу не возражал.

Проводив после завтрака ее в библиотеку и показав на несколько стопок привезенных с севера и из Столицы тяжеленных приходно-расходных томов, он подумал, что ничего, в сущности, о Нэль не знает. Просто он однажды ее встретил и сразу прилип, словно слепой к тесту. Почему она отвечала ему тем же, для Джу пока оставалось загадкой. Впрочем, разгадывать такие загадки казалось делом очень и очень приятным. Жаловаться на жизнь теперь было бы грешно. В один день Джу получил все, о чем только может мечтать человек, и лучше лишний раз не напоминать об этом даже самому себе, чтоб не спугнуть счастье. Потому что хоть на женскую половину покоев вход закрыт и самому государю, но чужой рот веревкой не завяжешь, и, если станет известно, кто прячется под покрывалом хозяйки Игулаха, Джу в лучшем случае Нэль потеряет. В самом лучшем случае из всех возможных. Об этом Джу старался думать как можно меньше. Ведь чего человек боится, то с ним и случается.

Он поцеловал свое сокровище в покруглевшую на игулахских лакомствах щечку и отправился в Столицу. На въезде в город ему навстречу попался отряд гвардейцев, верхами сопровождавших возок с императорским гербом на дверце, но Джу не придал встрече особенного значения. Мало ли кто и куда может поехать в государевой карете.

По Третьей префектуре давно уже расползся слух, будто Джу унаследовал имения какого-то богатого родственника, якобы убитого на северной войне. Пошли эти разговоры сразу после того, как Джу прислал маленького человечка с тугим кошельком – выкупить Людоеда. Поэтому явление кира Джуджелара в сиянии славы северной войны и в сопровождении личной гвардии не случилось ни для кого очень уж большой новостью. Его тут давно ждали, с готовностью бросились встречать, по заведенному порядку заглядывали в глаза, льстили и кланялись. Вид прежних знакомцев, когда-то не удостаивавших его ни взглядом, ни словом, а теперь от подобострастия разве что не выворачивавшихся наизнанку, Джу уже не тешил. Всего за несколько дней он познал, насколько же мелка бывает человеческая натура. От расчетливого подхалимства его тошнило. Да, любому он мог дать денег, мог взять на службу, мог повлиять на вышестоящее начальство. Но видеть заискивающее выражение в глазах и слышать вкрадчивые жалобы взрослых, смелых и вполне самостоятельных людей ему было противно. «Мы люди маленькие, шкурка на нас тоненькая, подайте от щедрот крошек с вашего стола, сколько не жалко…» – фоном проходило при любом разговоре. Не все, конечно, повели себя с Джу именно так. Некоторые молча раскланялись и исчезли. Например, Аглар. И все же после посещения Третьей префектуры чувство брезгливости в душе кира Джуджелара укрепилось надолго.

У временно исполняющего обязанности префекта старшего инспектора Ламара он подписал увольнительный лист, забрал кожаный переплетик со всеми своими документами, и поспешил прочь.

Напоследок ему вздумалось заехать на Колодезную. Людоеда он себе забрал, но две отцовские сабли оставались на квартире по соседству с учительской семьей. Ключ Джу когда-то отдал Шану и теперь волновался, не пропил ли предприимчивый дознаватель чужое имущество. Да и соседке за ту ночь стоило сделать подарок. Пусть они напоследок поругались, но девушка она была хорошая и добрая.

Калитка в садик оказалась открыта. На крыльце перед дверью постелен коврик вытирать ноги – роскошь, которой прежде у Джу заведено не было. Клумба перед окном прополота, кусты ровно подстрижены, дорожка посыпана песком. Заметно, что в доме живут. Джу даже постеснялся сразу войти. Приоткрыл сначала дверь, постучал в притолоку, и лишь после шагнул через порог.

В комнате Шан и учительская дочка чинно пили чай. На столе перед ними лежал начатый круглый пирог с творогом и блюдце с засахаренными фруктами. При виде Джу они оба вскочили. Соседка залилась краской и расплескала чашку. У Шана по левой стороне лица от уха к шее шел совсем свежий шрам, частью сшитый ниткой, частью залепленный пластырем.

– Здравствуйте, – сказал Джу, хотя здороваться первым ему по положению не пристало.

– Ой! – неподдельно обрадовался Шан, и Джу сразу понял, что тот трезв, как стеклышко. Шан выпивший непременно осклабился бы при виде знакомого лица. Шан трезвый никогда не улыбался широко – но не из-за строгого воспитания, а потому, что стеснялся двух выбитых еще в ранней молодости зубов.

Соседка, преодолев замешательство, засуетилась, сметая крошки со стола и постилая в почетном углу полотенце для гостя.

– Тут столько всего произошло, пока тебя не было! – быстро говорил Шан. – Нашего префекта арестовали, перетряхнули всю префектуру сверху донизу, Аглар теперь инспектор, даже я награду получил, и мы вот через четыре дня женимся… – при этом он так счастливо посмотрел на рябую соседкину рожу, что Джу за них очень порадовался. «Ну вот, и еще у кого-то жизнь повернулась в сторону исполнения желаний», – подумал он.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласила соседка, доставая из-под чайника третью чашку, которая служила вместо подставки. Столько посуды у Джу тоже прежде не водилось.

Он кивнул.

– Благодарю, но мне нужно ехать. Я хотел только забрать пару своих вещей.

Счастливое выражение на лице Шана сменила печать легкой озабоченности. Видимо, кое-что он все же позаимствовать успел.

– Я оставлял две сабли, – объяснил Джу. – Мне хотелось бы взять их.

У Шана заметно отлегло от сердца, он показал на стену за правым плечом у Джу. Джу обернулся и увидел свои сабли висящими на ржавом корабельном гвозде.

– Ты не сильно обидишься, узнав, что я немного повоевал одной? – спросил Шан. – Сплю как-то утром, и вдруг слышу: наших бьют! Ну, я схватил ту, что побольше, и побежал на помощь…

Джу покачал головой:

– Все в порядке, Шан. Будьте счастливы. – Он снял оружие с гвоздя и хотел повернуться и уйти, но вспомнил, что он теперь богатый человек. Отстегнул с пояса кошель, протянул его Шану. Там было триста или четыреста лар. – Это вам на свадьбу.

Шан хотел поцеловать ему руку. Но Джу отдернул пальцы и выскочил прочь. Он надеялся, что со старыми долгами теперь покончено. И со старой жизнью тоже.

* * *

Прием в честь изгнания из Агиллеи армии внутренних обитателей и предавших империю савров в нарушение всех правил был назначен в Ман Мираре, а не в Царском Городе. Государь вроде бы прибыл в Столицу на ходжерском корабле накануне ночью, но на самом деле это было неизвестно. Говорили, будто он уже несколько дней в городе, просто никого не принимает и никому не показывается.

Обыкновенный утренний доклад в этот день не состоялся. От государя Дину на согласование вынесли с утра всего лишь две еще не подписанные бумажки: о назначении господина Имина руководителем Тайной Стражи вместо Домового и на место начальника личной охраны вызывался некий Халис Верзила из Эгироссы. По поводу первого документа Дин не возражал, это было его собственное предложение, а второй отказался комментировать за недостатком информации. Вместе с этими документами Дин отослал государю просьбу о личной аудиенции. И ему было отказано. Отказ государь мотивировал недостатком времени. Значит, каяться придется при всех, потому что откладывать нельзя. Надеялся, что государь отпустит его с миром, Дин только потому, что император Аджаннар мало кого казнил, а больше отправлял в ссылку – в северный горный Диш или на юг, в Ардан. Но даже Волк, провинившийся больше некуда, в свое время остался безнаказан. Может быть, и Дин отделается всего лишь пинком под зад с места Первого министра? Это соответствовало бы его личным намерениям. Значит, лучше не ждать, пока прогонят. Надо убираться самому.

Тронный зал в Ман Мираре был меньше самого малого столового в Царском Городе. Поэтому приглашенные на церемонию чиновники и высокорожденные толпились тесно друг к другу и в отсутствие государя разговаривать старались не вполголоса, как обычно, а шепотом. От шепота этого в зале стоял странный шелест – словно палые листья ветер гонит по улицам города. Дин прибыл самым последним, как и положено Первому министру. Но до появления государя все равно еще оставалась какая-то часть стражи.

В назначенное время вышел церемониймейстер и объявил, что начало приема будет немного задержано. Дин стоял возле ступеньки с государевым креслом и смотрел на пестрое придворное сборище. Из числа приглашенных в зале кое-кого не хватало. В том числе – господина Фай Ли. Между тем Дину было известно, что господин Фай Ли в Ман Мирар прибыл почти целую стражу назад.

Терпение начинало подводить Дина: он поймал себя на том, что переступает с ноги на ногу, будто неотесанный лакей. Воспользоваться привилегией кира Энигора – явиться к государю без приглашения и без доклада? А есть ли действительно серьезный повод? В любом случае, топтаться у всех на виду Дину становилось затруднительно. Он дал знак двум своим помощникам остаться в зале, а сам быстро прошел вслед за церемониймейстером во внутренние покои.

В одной из известных ему верхних галерей он нашел кира Улара.

– Где государь? – спросил Дин.

– В тайнике, – отвечал тот.

– Где-где? – Дин ответа не понял.

– У него есть здесь комната, куда он никого не пускает, – пояснил кир Улар.

– А где господин Фай Ли?

– С государем.

Дин задумался. Идти или не идти?

– Проводите меня к императору, кир Улар, – наконец приказал он.

Кир Улар сделал рукой приглашающий жест.

– Только сомневаюсь, что он вас примет, – сказал он. – У государя случилось что-то очень срочное. Вы же знаете порядки при дворе – государь никогда никуда не опаздывает без очень уважительной причины…

За тяжелой дверью раздавались голоса. Там спорили на повышенных тонах. Причем спорили без участия государя. Голоса были высокие и чужие.

Дин поблагодарил Улара и деликатно поцарапался в дверь пуговицей с двойного рукава. Крик по ту сторону смолк. Дверь тихонько отворилась.

– Заходите, господин Дин, – позвал государь.

Дин шагнул через порожек и бухнулся на колени.

Загадочный тайник был самой обычной комнаткой, разве что без единого окна. Тяжелые шкафы по стенам, какая-то разноцветная паутина за стеклом в углу, пол голый – без ковра, и пыльный. Стол и простое деревянное кресло без обивки, в котором сидит государь, – никакой другой мебели.

Посередине комнатки стоял раскрасневшийся господин Фай Ли и ссорился с говорящей коробочкой. Он буркнул что-то неласковое в переговорное устройство и оглянулся на государя.

– Скажи, если он обязательно хочет – пусть летит, и я с ним встречусь, – велел таю император. – Скажи, я отдам рудничное оборудование. Если будете меняться – назовите это обменом. Но я ничего не повезу туда. Забирайте сами. У вас ведь есть и энергетический ресурс, и транспорт. Что с вами стряслось, господин Дин?

Дин поглядел на таю. Тот отвернулся, приблизил коробочку к губам и забормотал туда на своем птичьем языке.

– Я виноват, государь, – тяжко признался Дин и дотронулся до пыльного пола лбом. – Отпустите меня в Ренн. Там меня примут в обитель Хранителей.

– Еще один спятил, – произнес государь, вставая из кресла и принимая из рук Фая говорящую шкатулку. Фай что-то спросил на своем языке. Государь пожал плечами.

– Тогда накажите меня, как положено. Только сразу. Сейчас, – сказал Дин. – Вы же знаете, это я виноват во всем. Я придумал заговор, я организовал покушение. Меня попутал бес. Я искренне жалею, но вины с меня это не снимает. Вам не нужен такой Первый министр. Мне нет места рядом с вами.

– Во сколько обошлась государству гибель внутреннего войска в водах Шоша? – задал вдруг вопрос государь.

– В одиннадцать лар и три медяка, – отвечал Дин.

– Ты спас страну, Дин. Это похвально.

– Я возомнил себя судьей над судьбами. Я решил, что умом можно повергать царства и возводить новые. Я виноват. Отпустите меня в монастырь или… или убейте, как я того заслужил. Если бы не случайность, вас не было бы сейчас в живых.

– Дин, как бы тебе объяснить. Это ведь ты подсунул булавку эргру Инаю. Вы подготовились, и я подготовился. Я, правда, не думал, что вы будете вести себя так нагло. Успокойся. В тот вечер меня невозможно было убить.

– Так почему же вы позволили увести себя в подвал? Почему не навели порядок, а вместо этого бежали из Царского Города?

Государь улыбнулся краем рта.

– Во-первых, Нэль на меня смотрел. Мне не хотелось выдавать себя при свидетелях. А во-вторых, я на всех вас сильно рассердился.

– Я виноват, – повторил Дин. – Я постригусь в монастырь. Я очень виноват.

– Заладил… Хорошо, Дин. Если человек называет себя должником, значит, он хочет заплатить. Просишь наказания – получи.

Дин вжал голову в плечи.

– Ты оказался слишком хорошим Первым министром, чтобы отпускать тебя в Ренн или отправлять на плаху. Кем ты был, тем ты и останешься. По вкусу тебе это теперь или нет. Вся эта история забыта, будь добр, не напоминай о ней больше. И встань, пожалуйста. Нечего там ползать.

Но вместо того чтоб встать, Дин осел совсем, словно оборотень, вытряхнутый из шкуры.

За те сутки, что прошли с момента исчезновения орбитальных баз, Фай почти не выходил из своей лаборатории. Ему поставили там широкоэкранный монитор и принесли пульт из узла космической связи.

На Бенеруфе сначала случилась паника, потом небольшой переворот. Полковник Лаллем под давлением перепугавшихся Верхних сложил с себя полномочия по руководству экспедицией. Хотя он-то в происшедшем виноват был менее всего. Он действительно только выполнял приказ.

Фай стал главным действующим лицом происходящих событий. Он успокаивал панику на Бенеруфе. Он договаривался с Добрым Хозяином о генераторах атмосферы и о доставке их на Тай. Несмотря на то, что Верхние выбрали себе нового лидера, руководство объединенной экспедиции само собой перешло к Фаю.

Он поспал, может быть, одну стражу, посетовал сам на себя, что совсем одичал на варварской планете – живет по Рабежскому колоколу, измеряет стражами время, – и отправился с утра пораньше в императорскую резиденцию Ман Мирар, где Добрый Хозяин обещал ему разговор лицом к лицу. Фай все еще опасался государя, хотя давным-давно, еще при первой встрече понял, что с ним можно разговаривать просто и обо всем, все равно что с Ли или Нэлем. Но первая встреча почти стерлась из памяти, а исчезновение орбитальных баз ясно стояло перед глазами.

Почти сразу Добрый Хозяин объяснил, что базы он не уничтожил. Он всего лишь переправил их к другому обитаемому миру – но так далеко от Бенеруфа, чтобы обратной дороги было не найти. Этой информацией оперировал Фай, успокаивая запаниковавших Верхних. Заслуживала ли информация доверия? А зачем всемогущему человеку лгать?

Верхние с Бенеруфа стали разбираться между собой и, не без помощи Фая, пришли к выводу, что другого выхода, кроме как забирать атмосферные генераторы на «Золотой Дракон» и отправляться с ними на Тай, у них нет.

Не устраивало Фая в сложившейся ситуации лишь одно: Лал напросился к Доброму Хозяину в гости. Желал встречи во что бы то ни стало. А зачем – не говорил. Надо, и все тут. Фаю чудился какой-то подвох. С этого милого родственничка станется попробовать расплатиться за шутку с орбитальными базами, пусть даже ценой собственной жизни. Какая-нибудь выходка Лала могла бы испортить все наладившиеся отношения.

А Фаю хотелось многого. Получить в распоряжение парк роботов-копателей с рудничного комплекса. Забрать на Тай не два атмосферных генератора из шести, а пять. И, самое главное, на Медленный Свет посмотреть очень хотелось. По слухам – это было какое-то супероружие, созданное Корпорацией научно-технического развития и украденное у нее. Из-за чего в Галактике и началась война. Только раз взглянув, как работает, Фай собрал Быстрый Свет. Почему бы ему теперь не собрать Медленный? Экскурсию в «Крепость» ему уже обещали…

Поэтому Фай, не извещая государя специально, выдвинул требование: если Лал желает посетить Та Билан, то он может это сделать лишь в качестве военнопленного. Никакого оружия, наручники на время аудиенции. Минимум личных вещей и полный контроль за всеми его действиями со стороны других таю. Лал почему-то согласился.

Джу стоял в уголке под обвившим колонну цветным плющом и листал папочку с собственным личным делом. Ман Мирар был не очень гостеприимным местом. Все вокруг либо бегали и суетились, либо ждали, застыв, как деревянные чурки. Джу с трудом удалось отыскать местечко, где он никому не мешал, и заняться собственными делами, пока еще не начался прием.

Неприятный холод завелся у Джу внутри, когда он прочел несколько любопытных документов. Вернее сказать, документы были самые обычные. Характеристики для перехода с одного курса на другой, рекомендации по принятию на службу, замечания по общему уровню теоретических знаний и практической подготовки. Весьма правдивые, надо отметить. Все свои недостатки и достоинства Джу сам мог перечислить, и видел теперь, что со стороны они тоже были весьма заметны. Некоторые из документов полностью составлял, а некоторые заверял и подписывал инспектор Иль. Что не понравилось Джу: каждый наставник прикладывал к собственной подписи личную печать, а печать Иля отчего-то полностью совпадала с печатью государя – как раз с одной из тех, что Нэль принесла в замшевом мешочке в Третью префектуру однажды утром. Здесь было от чего вытянуться лицам префекта и господина Аглара. При виде сопроводительных документов стажера Джуджелара отвисла бы челюсть у кого угодно. Выходит, вот куда шли рапорты ловкого сыщика, вот перед кем отвечал тот за запертую в сундук судьбу волчонка. Прав был помощник Первого префекта Мур, утверждая, что Иль – человек Царского Города. Только зачем сдался Джу государю? В чем причина? Что это? Больная совесть? Ответственность за гибель родителей? Что-то другое, недоступное пониманию щенка?.. Как быть Джу – слезно благодарить или разгневаться и всю жизнь стоять от государя в стороне, как делал Волк?..

Он закрыл черный переплетик и побрел в задумчивости в тронную залу.

К чиновникам и высокорожденным государь вышел с опозданием едва ли не на четверть стражи. Кругом говорили, что это необыкновенно, но Джу так задумался, что ему было все равно. С шепотом «Тысячу лет великому государю» чиновники расступились, Джу тоже отошел. Все поклонились – он поклонился. Папку с делом пришлось прятать за спину, он забыл ее отдать своим людям, а теперь уж было поздно. По центру зала пронесли государев указ, император занял свое место в стоящем на ступеньках кресле, а глашатай стал читать доклад из военного министерства. Джу тихонько ткнули в спину.

– Хотите, чтобы подписал, – человек в маске бурундука кивнул на зажатую в руках Джу папку, – ступайте ближе. Здесь государь вас и не увидит.

Джу очнулся от мыслей.

– Идите, идите, не бойтесь, – посоветовал незнакомый доброжелатель, и Джу, чтоб не маячить со своей папкой у него перед глазами, действительно раздвинул плечом неплотно стоящих чиновников и прошел вперед.

Доклад окончился. Все еще раз поклонились и сказали «Тысячу лет великому государю». Началась церемония награждения. Первым государеву благодарность получил господин Первый министр Дин, хотя его в Агиллее и видом не видывали. Впрочем, вид у Дина сейчас был такой, будто он собственноручно чистил самую большую провинцию страны от врагов при помощи метлы и совка и только что завершил сию многотрудную работу. Потом поименно перечислили отсутствующих и покойных. Потом перешли к тем, кто находился в зале. Названные выходили из толпы чиновников пред государевы очи, снимали маску, если у них была, кланялись и получали грамотку с перечислением заслуг и, возможно, наград. Государь молчал. Джу не знал – принято так, что за императора говорят попеременно то глашатай, то чиновник военного министерства, или причина в ином.

Вдруг он услышал свое имя. Надо было шагнуть вперед – Джу шагнул, не очень раздумывая при этом. Государь увидел в его руках папку и протянул руку, очевидно, решив, что и в самом деле надо что-то подписать. А Джу растерялся и отдал.

Император Аджаннар открыл какую-то из характеристик, потом пролистал рапорты, наклонился к секретарю и что-то сказал тому на ухо. Секретарь поклонился государю, поклонился Джу и тихо передал государеву волю: «После приема вам следует остаться, государь желает с вами поговорить».

Поговорить и правда было бы нелишним. Добиваться напрямую Джу этого не стал бы. Но на самом деле получил, что хотел.

Черный и серебро – цвета императорского дома, это Нэль уже знал. Черное платье с серебряной каймой по подолу и черное в серебряных звездах покрывало Шер швырнула на их с Джу общую постель. Кое в чем Джу рассуждал верно. На женскую половину покоев сам государь права войти не имел. Но старшей наставнице государевых наложниц, державшей в руках предписание вернуть государю пропавшую жену, путь был открыт.

– Собирайся, поедем, – сказала Шер.

– А без меня уладить ничего нельзя? – робко спросил Нэль.

– С государем не шутят, – оборвала его Шер.

– Я не хочу никуда ехать. Шер, мне не нужен твой государь, оставь его себе. Я люблю кира Джуджелара.

– Мне велено доставить тебя к государю, – строго сказала Шер. – Не осложняй мне задачу. Ты едешь?

– Нет.

– Мне так и передать государю?

– Так и передай.

– Хорошо. Только подумай вот над чем: твой любовник сегодня в полдень вызван к императору в Ман Мирар. Он-то пойдет, не откажется. А я как раз успею вернуться туда с новостями. Не хочешь отвечать за свои поступки сама – потребуем ответа с него. Прощай, малыш.

Шер изящно повернулась и легким шагом направилась к двери спальни.

– Шер! – закричал ей вслед Нэль. – Шер, вернись! Я поеду!

Государева посланница обернулась с порога.

– Так бы сразу, – сказала она. – Надевай платье – и вперед.

Джу провели из длинной тронной залы в чуть менее длинную приемную и на некоторое время оставили одного. Он раздумывал, что за глупость совершил – надо же, отдать государю папку с собственным личным делом! Что теперь государь о нем подумает? Но, с другой стороны, с какой-то стати там стояли государевы печати?.. Джу выбрал для ожидания место у окна, на полпути к государеву креслу. Он осторожно разминал высвобожденную утром из повязок руку, и сам дивился случившемуся недоразумению.

За расписной стеклянной ширмой капали часы. Джу отметил, что ждет уже около десятой доли стражи. Потом одновременно в залу с двух сторон вошли люди. Из внутренних покоев – государь с Первым министром Дином и охраной. Со стороны тронного зала – несколько женщин в черных одеждах дома Гаршах и в зелено-золотых ходжерского дома Джел. Дурное предчувствие толкнуло Джу под ребра – в том месте, где у человека сердце. Он не знал, на кого смотреть. Придворный этикет предписывал смотреть на государя. Но душа велела обернуться в другую сторону.

Джу встал в три четверти оборота к государю – так, чтоб и женщин не выпускать из вида – и поклонился с достоинством, а не подхалимски, как учили кланяться в лицее. В руке у государя была та самая черная папка. Государь расцепил пуговки на серебряной сетке для волос и снял с лица справедливую маску. Джу остолбенел.

– Ну что ты так на меня смотришь? Или я тебе приснился сегодня? – произнес скрывавшийся под маской Справедливости инспектор Иль.

Джу вспомнил разговор под старой грушей. Пирожки, которыми кормил его наставник. Свое стремление быть на Иля хоть в чем-то похожим. Рапорты из личного дела, подписанные Илем. Приятельские отношения Волка и господина Дина. Дело родителей из архива Третьей префектуры. Душа Джу, до этого мгновения мечтавшая о вполне человеческом счастье и любви, куда-то провалилась. Он оказался в шкуре волка, шерсть на загривке у него стала дыбом, а клыки ощерились.

За плечом его раздались знакомые коротенькие шажки, блеснул золотом локон из-под черного покрывала. Джу отчетливо ощутил на шее тяжесть шипастого железного ошейника и услышал звон цепи, волочащейся сзади. Он сжал кулаки и пошел вперед. Покуда пустит цепь.

Государь, или господин Иль, стоял невозмутимо. За полтора шага до цели Джу ухватили сзади за рукав. Тут-то цепь и кончилась.

– Гордый, – сказал государь, обращаясь к серебряно-черному покрывалу за плечом Джу. – Очень гордый. Независимый и сильный. Говорит то, что думает, и делает то, что считает нужным. Я не сомневаюсь, что он сейчас просил бы подарить тебя ему. Он за этим сюда явился. И я бы подарил, будь я такой, как он. Но я решил вначале тебя предупредить, вдруг ты не захочешь. Знаешь, маленький Нэль, тарги – это такая порода людей, которые добрыми и отзывчивыми становятся только если у них зачесалось между ног. Во всех остальных случаях это не люди. Это – маски, – и он показал серебряную волчью маску, взятую из рук секретаря.

– Неправда, – глухо произнес Джу.

– Ты полайся, – вскинул подбородок инспектор Иль. Интонации его были несовместимы с маской Справедливости.

– Это глупость и неправда, – повторил Джу.

– Ну, давай. Покажи характер. Ты же тарг…

На Джу повеяло «Каменными Пристанями», и вдоль позвоночника прошла нервная дрожь. Он понял, что, если он начнет сейчас что-то доказывать – заговорится, как невежа. Это образованный человек употребляет всегда нужные слова, а в полицейском лицее – какое образование? Не перед государем его показывать. И вместо того чтобы сказать нечто, не заслуживающее похвалы, Джу это сделал: особо не размахиваясь, ударил наставника в челюсть, снизу вверх, как Иль его сам учил. То ли оттого, что руки у Иля-императора были заняты волчьей и собственной масками, то ли Джу наконец сравнялся мастерством с учителем, но тот ничего не успел предпринять, а просто отлетел на стоящих позади него людей, упал сам и уронил господина Дина.

В следующий момент коротко вскрикнула и метнулась наперерез Нэль, и государь с пола закричал: «Имин, не смей!» – но было поздно. Короткая кованая стрелка вошла государыне чуть пониже ключицы, вышла сквозь лопатку и острием приколола Нэль к тому месту, где у Джу бешено колотилось сердце, пропоров ему одежду и уткнувшись в ребро.

Господин Имин снял маску гиены. В руке он держал разряженный самострел.

Джу смотрел сверху вниз и видел, как из рваного краешка раны, оставленной зацепом у острия, по белой груди Нэль толчками выбивается и бежит за серебряную отделку платья алая струйка. Собственной боли он даже не почувствовал, только мир вокруг заволокло неясной мглой. Их расцепили, посадили Джу на пол. Ее, безвольно уронившую голову, куда-то понесли. Время сжалось и растянулось одновременно. Для Джу оно все было как один миг, а белое запрокинутое лицо удалялось в переходы внутренних покоев очень, очень медленно и плавало в воздухе, будто прощаясь, прежде чем исчезнуть навсегда. Наверное, к Джу позвали врача. Потому что какой-то человек снял с него синий бархатный кафтан и пытался приклеить Джу пластырь на его царапину. Но Джу опомнился, отшвырнул лекаря в сторону и бросился туда, где плавало в воздухе призрачное лицо. Мимо застывших во вневременье чиновников и слуг, мимо окаменевшей на полувздохе охраны он добежал по кровавым пятнам до замкнутых дверей, с разбега ударился в них всем телом и медленно сполз, ломая о деревянную резьбу ногти. Опустился на колени и разрыдался в голос.

Одна створка приоткрылась, лишив Джу опоры. Рука с золотыми ногтями подхватила его, чтоб он не упал совсем.

– Джу, сынок. Глупый мальчик, – услышал он сквозь туман голос Иля-государя. – Она живая. Не плачь.

О том, что Нэль нашелся и находится в Ман Мираре, Фаю прислали сказать тем же вечером. Через сорок минут после того, как Фай вернулся в Большой Улей из Ман Мирара. Почему-то в Столице Добрый Хозяин не пользовался радиосвязью и Быстрым Светом, а присылал курьеров. Видимо, не считал городские расстояния достойными других способов связи. В этот же вечер с Бо поступило сообщение, что Лал доставлен. От Бо до побережья, где незаметно мог высадить людей катер-амфибия, был час лету. Еще полтора часа – на доставку пленника в Большой Улей. Фай подумал – не стоит ли подождать до завтра? К чему вести полковника Лаллема в Ман Мирар на ночь глядя? Но все равно с перелетом от Бо к материку велел поторопиться. Операции с плавающими без парусов и летающими, как волшебное корыто, машинами таю по умолчанию проводили вдали от глаз обитателей этого мира и предпочтительно под покровом темноты.

Но вслед за курьером от государя в Большой Улей приехала карета. Это означало, что ждут их именно сейчас. Ли предложил отослать карету к берегу за Лалом, а самим пойти пешком. Фай согласился. Отдал распоряжения насчет дополнительной охраны полковника, и они пошли.

Ман Мирар встретил их темнотой фасадных окон. Освещены были внутренние галереи со стороны дворовых служб, оба флигеля и третий, получердачный этаж, где жила прислуга. Никакого особого приема для Лала не задумывалось, это хорошо.

У подъезда Фая ждал слуга.

– Пойдемте, – сказал он печальным голосом. – Посмотрите на наше несчастье.

Фаю стало сильно не по себе. Зачем приглашать человека посмотреть на несчастье, если это несчастье не касается его лично?

Они миновали полутемный аудиенц-зал с опущенными шторами на окнах, прошли через несколько сквозных анфилад с различного рода служебными помещениями для чиновников, помощников, секретарей и охраны.

Ознакомившись с обычаями местного гостеприимства и придворным этикетом, Фай знал, что в жилую, хозяйскую часть любого дома и вообще-то приглашают далеко не всякого, а уж к государю и подавно вхожи только Первый министр, полдюжины доверенных лиц из чиновников высшего ранга и изредка – люди, получающие специальные пропуски и приглашения. Фай уже побывал там днем. Сейчас его опять вели туда.

Золоченые решеточки отделяли личные апартаменты государя от присутственной части дворца. Слуга открыл вторую по счету дверь и пригласил обоих таю войти.

Даже в свете десятка свечей под янтарными, теплого оттенка колпаками лицо Нэля, уложенного на мягкий диван без спинки, казалось мертвенно-бледным. В комнате сильно пахло лекарствами. Какой-то незнакомый Фаю получеловек сидел на полу рядом с диванчиком, положив локти на край, держал Нэля за запястье и, не отрываясь, смотрел ему в лицо. При появлении таю он даже не пошевелился.

Фай сразу подумал самое худшее, охнул и горестно сложил руки на груди. Ли посмотрел на партнера и издал тонкий испуганный всхлип.

– Он просто спит, – поспешно предупредил откуда-то сбоку государь. – Какая у вас группа крови?

– Вторая минус, – растерянно произнес Фай. – Такая же, как у него…

– Немного взять можно? – Государь вышел из-за ширмы с подносом в руках.

– Конечно, конечно. – Фай стал быстро разлеплять магнитные кнопки на рукаве.

Государь подвинул ему стул с парчовыми подлокотниками. Ли встал у Фая за спиной и взял его за плечи.

– Это глупое недоразумение, – объяснял государь. – У меня сорвался начальник охраны. Никто от него не ждал. Не представляю, что на человека нашло… Была повреждена подключичная артерия, но сейчас все хорошо. Вы успокойтесь, Фай, не надо так переживать.

Чуть позже, когда потрясенному до глубины души Фаю сунули в нос пузырек с нашатырем, он нашел в себе силы спросить:

– Когда его можно будет забрать отсюда?

Государь не успел ничего сказать.

– Я вам ее не отдам, – раздался голос от дивана.

– Что значит «не отдам»? – не понял Фай.

– Я никому ее не отдам, – по-прежнему не оборачиваясь, проговорил получеловек.

Государь пожал плечами.

– Все из-за него, – тихо пояснил он. – Ваш Нэль спасал вот эту вот свою любовь.

– Да кто он такой, чтоб тут распоряжаться? – возмутился Фай. – Какая еще опять любовь на нашу голову?

Получеловек, не удостаивая его ответом, лег лицом на диванчик.

Тут ожил оцепеневший на время Маленький Ли.

– Фай, посмотри как следует. – Ли слегка встряхнул супруга за плечи. – Это же тот, кого Нэль всю жизнь искал. А ты разве не видишь?..

Государь сомневался: снять справедливую маску или оставить? Маска была предназначена людям этого мира. Гостям с Бенеруфа она ни о чем не говорила и ничего для них не значила. Зато под ней легко было укрыть собственное любопытство, гнев, любое другое чувство, которое не подобает испытывать владыке мира. В некоторых ситуациях он жалел, что не надевал маску – ему ее сильно не хватало. Иногда, наоборот, маска мешала и оказывалась лишней.

Он решил порасспросить Фая о полковнике Лаллеме подробнее. То, что Лал – настоящий семейный партнер государыни Натаниэль, государь уже знал. Впрочем, дело шло к тому, что развод государыне срочно должен был давать не только император, но и сам Лаллем. Эти два молокососа, едва лишь чуть-чуть пришли в себя, как сразу уцепились друг за друга настолько крепко, что разнять их и хотя бы развести по разным комнатам, чтоб дали друг другу спокойно отдохнуть, не оказалось никакой возможности.

Он вспоминал себя в этом возрасте. Если бы ему тогда хватило решимости так же вцепиться и никуда не отпускать Оро Ро, он был бы сейчас совершенно другим человеком. А если бы еще и Оро Ро с такой же силой держалось за него, как Нэль за волчонка – что и говорить… Он понял, что завидует Джу. Волчонок стал решительным и смелым молодым волком. Жаль только, что в Небесные Посланники совершенно не годился, и передать в наследство «Крепость» со всем ее содержимым по-прежнему было некому.

Своего партнера Фай отправил в спальню, а сам явился в кабинет к государю и стал охотно отвечать на вопросы, не жалея черных красок для расписывания общества Верхних и полковника Лаллема в частности. Держался он уверенно, но характер его слегка подводил.

Государю нравилось, как таю ведут себя с сильными мира сего. Без подобострастия, без такого привычного заискивающего выражения в глазах, без лишних церемонных фраз. С уважением, но в то же время – почти на равных. С таю государь отдыхал от своей неизменной обязанности всегда и везде оставаться императором. И Фай был бы очень обаятельным собеседником, если бы в его речи не звучало столько яда. А яд у него в словах появлялся немедленно, едва лишь разговор заходил о Верхних.

Все у Верхних было не так, как у людей. И детей они растили моральными уродами, и телесные наказания, и смертная казнь на орбитальных базах практиковались широко, и в целом жизнь и собственное мнение человека там ничего не стоили. Всех Верхних поглотила и подчинила себе псевдовоенная машина. «Псевдо» – потому, что даже настоящей войны они не видели на протяжении пяти или шести поколений. С той поры, как Нижнему Миру Тай удалось договориться с тупоголовым командованием Верхних об отправке на Та Билан первой экспедиции, в их родном мире царил неустойчивый, но все-таки мир.

На самом деле государя интересовало в Верхних не это, однако рассказывать Фаю он не мешал. Думал в это время о своем.

Его удивило, что полковнику совсем немного лет – тридцать два в пересчете на возраст Та Билана, тридцать три – на новианский лад. Но из беседы с Фаем выяснилось, что это на Внешних Станциях служить начинают в шестнадцать, а на орбитальных базах Верхних – в шесть. Да, полковник Лаллем в своем роде выдающийся человек, но другого сюда бы и не послали. Лаллем умеет делать дело, и дело, которое он делает, в самый момент работы значит для него все. Это смысл его жизни. И даже больше. Сама его жизнь. А теперь посмотрите, государь Аджаннар: детей у Лаллема и Нэля нет, орбитальные базы пропали, оставшиеся на Бенеруфе Верхние – невероятное в истории мира Тай событие – отказались полковнику повиноваться. Что может держать в жизни этого человека, кроме мыслей о мести?..

Второй недостаток Фая – ведя разговор о Верхних, он был зануден. Да и, честно признаться, столь откровенная неприязнь Нижнего к бывшему руководителю Верхних производила двойственное впечатление. Как будто что-то тут не так. Словно в Фае говорит идеологическая накрутка, результат промывания мозгов. Или, наоборот, очень глубокая личная обида. На угли, тлеющие в его душе, нужно было едва дунуть, чтобы немедленно вспыхнуло яркое пламя.

И, в конце концов, государю показалось, что Фай проговорился о том главном, чего не может Лаллему простить. «Экспедиция отняла у нас с Ли детей – они выросли без нас. А Лал отнял у меня брата, – сказал таю. – Вы видите, что получилось, вас тоже задели последствия. Я уже не могу вернуть Нэля ни себе, ни нашему обществу. Прежний Нэль для всех нас потерян. Навсегда».

Государь слушал, слушал, и вдруг растерялся от неожиданной догадки. Ему стало казаться, что он знает причину, по которой полковник Лаллем требует личной аудиенции.

Фай много темнил с историей тайской экспедиции. Привод у «Золотого Дракона» был термоядерным, летели сюда таю с субсветовой скоростью, а на релятивистских скоростях время относительно. У них имелся какой-то стабилизатор для сглаживания релятивистских эффектов – нечто вроде синхронизатора времени на новианских кораблях. Но Фай никак не мог – или не хотел – назвать точную дату отправки «Золотого Дракона». Он говорил о чем угодно, даже пытался царапать на лаковом подносе формулы для пояснения своих слов, но это дело государь остановил.

Биографию полковника Лаллема – все то, что касалось периода его жизни до начала предполетной подготовки «Золотого Дракона» – Фай тоже внятно изложить не мог. В то время они еще не были знакомы. Фай знал только сплетни – будто не очень складная у полковника Лаллема получалась личная жизнь. Потерял семейного партнера, чуть не родил получеловека – генетическое отклонение у плода обнаружили на последней трети беременности, и от ребенка заставили избавиться. Оттого Лал и в экспедицию ринулся, словно из пустыни к колодцу.

Опасаясь задать вопрос напрямую и не добившись толковой информации обиняками, государь попросил описать внешность ожидаемого гостя.

– Тонкая порода, – сказал Фай, скорчил пренебрежительную гримасу и обвел руками в воздухе изящество предполагаемых форм. – Настоящий таю. Яркий. Не как мы. Они на своих базах следят за генетической чистотой раз в десять тщательнее, чем внизу. На планете, понимаете ли, рабочие руки нужнее стабильности расы. Поэтому и полулюдей мы в материнской утробе не травим, как они, и вообще ко многому относимся по-другому, терпимее и мягче. Неудивительно, что дурачок Нэль в него втрескался с первого взгляда.

А государь подумал, что, если Оро Ро сейчас к нему вернется, он, словно Дин, начнет хвататься за сердце. Ему уже было нехорошо. Фай внимательно смотрел за тем, какое впечатление производят на императора рассказ. Как раз в эти моменты государю маски и не хватало. К счастью, Фай его волнение расценивал по-своему.

– Быть может, вам вовсе не стоит с ним встречаться? – в пятый раз с неиссякающим воодушевлением спрашивал он. – Ведь Лал не мог просто захотеть поглазеть на вас. Это была бы блажь, а на блажь такой, как он, не способен. Без важного повода он не оставил бы Бенеруф. Он не отдался бы на милость нас, Нижних, которые, сами понимаете, как к нему относятся после всего, что он для нас сделал и что заставил пережить. Он просто разрядил бы себе в голову бластер. И никто не стал бы отнимать у него эту возможность. А раз нет, значит, он задумал другое. Отложите встречу хотя бы на завтра. Давайте я сам сначала с ним поговорю.

– А вы настойчивы, господин Фай Ли, – заметил император. – До неприличия настойчивы. Должно быть, вы преследуете некий очень важный для вас интерес. Например, вам совсем не хочется, чтобы я Лаллему верил, – даже если он скажет мне, что небо голубое а солнце желтое. И сама идея нашей встречи не нравится вам вдвойне.

– Все потому, что я боюсь потерять такого союзника, как вы, – всплеснул руками Фай. – Очень боюсь. Без вашей помощи нам отсюда трудно будет выбраться. Вы ведь рады будете избавиться от нашего присутствия? Рады. Знаю. Наши цели совпадают самым счастливым образом. И я не понимаю Лаллема. Я много лет прожил с ним бок о бок, в соседней каюте, но я так и не рассмотрел, что это за человек – плохой он или хороший. Добрый или злой. Чего он хочет в жизни – просто честно ее прожить, исполняя приказы своего дурацкого командования, или он мечтает однажды стать героем. Я думаю, что иметь с ним дело попросту опасно. Он будет мстить.

– Спасибо за заботу, но я вполне способен контролировать свою безопасность в собственном дворце, – покачал головой государь.

– Я всего лишь хочу как лучше, – пожал плечами Фай. – Конечно, вы здесь хозяин. Вам решать.

И государь решил, что разговор окончен. Фай слегка обиделся. Слова его отскакивали от государя, как горох от тарелки. Но он был достаточно тактичен, чтобы оставить свои мысли при себе. До времени прибытия полковника Лаллема они молчали.

Начало первой ночной стражи, полная темень на улице, двадцать один час на межорбитальном боте, остановка на острове Бо не более чем на полчаса, потом дорога к материку и в Ман Мирар – может быть, все это и в самом деле не располагало к немедленной встрече. Но государю хотелось посмотреть – верно ли он догадался. Слишком много совпадений, чтобы набор их оказался случайным.

Кир Улар вошел доложить, что долгожданный гость прибыл. Государь взял маску. Положил ее на место. Снова взял. Сказал:

– Господин Фай Ли, будьте любезны. Ступайте с киром Уларом и сопроводите полковника Лаллема в предназначенные ему апартаменты. – И отдал Фаю приготовленный для Лала браслет-переводчик.

Фай быстро улыбнулся: его совет был принят.

Государь остался в кабинете. Его внутреннее «я» разделилось пополам. Император Аджаннар боялся столкновения со своим прошлым. Ему не хотелось отвечать разом за все совершенные тогда ошибки. А Александр Джел – наоборот – всей душой спешил навстречу.

Он поймал себя на том, что сознательно тянет время. Встал. Делать было нечего. Откладывай или не откладывай – нужно идти.

Государь привычным движением надел маску и зацепил серебряную петельку сетки за пуговицу на воротнике.

Двери в Ман Мираре отворялись бесшумно. Появления государя не заметил ни Лал, ни изогнувшийся и что-то шипящий ему по-змеиному Фай.

В покоях для гостей происходил акт торжества справедливости видимо, в полном соответствии со сценарием, какой неоднократно представлял себе господин Фай Ли. Перед накрытым для ужина столом сидит на стуле полковник Лаллем. Голова наклонена вперед, взгляд обращен на еду, руки скованы за спиной наручниками. А Фай с веселым торжеством в голосе и с выражением детской жестокости на лице изрекает в адрес полковника Лаллема гадости.

Государь снял маску – она не понадобилась.

Лал обманул, не начав разговора.

Государь видел перед собой красивого, внутренне сильного, немного нервного, похожего на Оро Ро человека. Но всего лишь похожего. Мечта вернуться на шестнадцать лет назад и начать жизнь с начала превратилась в ничто так же быстро, как до этого родилась из пустоты и предположений. Теперь уже стыдно было признаться, что он принимал ее всерьез. Самому непонятно, с чего решил и чему поверил…

Государь щелкнул пальцами. Лал вздрогнул. Фай оборвал свою речь на полуслове.

– Ключ от наручников, – сказал государь.

– Зачем? – удивился Фай.

Государю перечить было нехорошо. Некрасиво и непозволительно.

– Ключ от наручников! – закричал на мгновенно попятившегося таю император Аджаннар.

Фай трясущимися пальцами вытащил из нагрудного кармашка серую пластинку.

– Пошел вон!

Фай поскакал, как черт из лужи, уже по ту сторону дверей зацепился за ковер, чуть не упал. Там стояла государева охрана и охрана полковника Лаллема. Двери услужливо закрылись.

Полковник поднял голову. На матово-бледном лице держалась слабая улыбка, с которой он выслушивал словоизлияния Фая. Они встретились глазами. При свете свечей глаза Лала выглядели карими. Но на самом деле они должны быть зеленые, с желтыми искорками. Все совпадает. Только вот тонких морщинок в уголках глаз и мертвой усталости – не было…

– Вы не такой, как я ожидал, – сказал Лал.

– Мне жаль, что я разочаровал вас, – буркнул император, подсовывая ключ под считывающее устройство наручников. Полковник Лаллем даже не изволил пошевелиться, чтобы помочь освободить себя. – Зато вы совпали с моими представлениями точь-в-точь.

Лал покривил уголком рта и стал растирать запястья. Держался он великолепно, хотя это стоило ему огромного труда.

– Поешьте, – предложил государь, усаживаясь в кресло по соседству и поворачивая на крутящейся ножке столик. – Насколько я понимаю Фая, кормить вас – не включено в смету его расходов. За что он вас так ненавидит?

Полковник без армии качнул головой:

– А за что ему меня любить? Кстати, позвольте узнать: ваши законы гостеприимства разрешают вам принимать врага в своем доме? Здесь можно убить того, кто разделил с вами пищу?

– Вполне, – кивнул государь. – И даже проще: немного яда в вино… – в высокий бокал он налил арданский тягучий мускат и спросил: – Разбавить водой?

– Чтоб не сразу, а сначала мучился?

– Обижаете. Для того чтобы растягивать мучения, здесь существуют штатные специалисты.

– Резонно. Лучше не разбавлять. – Лаллем отхлебнул из протянутого бокала. Закрыл глаза. – Удивительно, – сказал он, то ли вино имея в виду, то ли жизнь вообще.

Государь смотрел. Красивые плечи слишком узки не только для мужчины, но, пожалуй, даже для таю. Высокая шея, тонкая талия, заметная грудь. Все ли Верхние отличаются в лучшую сторону от своих крепко, но грубовато сложенных Нижних собратьев, или это еще одно случайное совпадение? Тогда на счет какого чуда генной инженерии следует относить легкий полуповорот головы, манеру складывать ладони одна к другой, упрямо сжатые губы и желание во что бы то ни стало казаться сильнее, чем ты есть на самом деле?..

– Значит, вы желаете считать себя моим врагом, – через некоторое время произнес он. – В таком случае, зачем вы хотели меня видеть?

Лаллем открыл глаза.

– А вы полагаете, мы друзья?.. После того, как вы лишили меня всего – моего вчера, моего сегодня и моего завтра? Впрочем, в чем-то вы правы, даже настоящими врагами мы с вами стать не успели. Слишком быстро вы сделали все по-своему. Раз – и нету.

– Вы же не оставили мне выхода.

– А вы мне оставили? – впервые в ровном голосе тайского полковника прорезалась нотка, похожая на отчаяние. Но он быстро погасил эмоции. – Я здесь не для того, чтобы считаться с вами. Я вам привез письмо.

Государь приподнял бровь.

– От кого?

– Попросите у Фая проектор – сами увидите.

Однако Фая с просмотра Лал попросил удалить.

– Помимо того, что все это в целом выглядит весьма ужасненько, там еще есть информация, которую лучше бы не знать вовсе – ни вам, государь Аджаннар, ни мне. И уж тем более – она не для посторонних глаз и ушей. Фаю будет крепче спаться в блаженном неведении.

Одолживший карманный проектор Фай с каменной физиономией прошествовал обратно к двери. Он-то думал, когда позвали, что его привлекут к переговорам.

Государь взял с узкой ладони Лала полупрозрачный листочек записи и пристроил проектор среди тарелок на столе.

– Я должен предупредить вас о происхождении этого послания, сказал Лаллем. – Это единственная информация, прошедшая вместе с орбитальными базами сквозь воронку перехода. Она пришла от Тай с нашего спутника и была ориентирована точно так же – на спутник. Принять мы ее приняли, но… Оказалось, что послание не для меня. Не спрашивайте, как так получилось, отчего и почему. Я не знаю. Вам должно быть виднее, чем мне. Я вполне сознаю, что отпустить меня вы теперь не сможете, подобной информацией нельзя делиться. Но я выполняю последнюю волю умершего, а после – делайте, что посчитаете нужным.

Лал осторожно дотронулся пальцем до крышки проектора.

Мягкий туман заструился над столиком, принял очертания человеческой фигуры.

«В третий день девятого месяца года золотой крысы две тысячи двести пятого, запись сделана старшим агентом службы федеральной разведки несуществующей ныне планеты-государства, впрочем, это уже и не важно, – мягко говорил тихий знакомый голос. – Если ты помнишь, меня зовут Оро Ро. Тебя зовут Александр Джел, ты хозяин „Крепости“, и я делаю эту запись для тебя. Раз ты получил мое послание, значит, я снова мертв. Не пугайся. Умирать не страшно. Я делал это дважды. Человек не понимает, что с ним происходит, вот и все. Не чувствует момент разрыва – когда он есть и когда его уже нет… Жить бывает страшнее.

Я нашел мой мир. Здесь все изменилось. Вселенная перевернулась с тех пор, как я впервые умер две тысячи лет назад. Зря ты выпустил меня из матрикатора. Не делай так больше. Я не выдержу еще одной жизни. Впрочем, что я говорю. Выдержу, конечно. Придется выдержать. Но я этого не хочу. Я, отпущенный Медленным Светом, вновь побегу спасать себя от истлевших тысячи лет назад несуществующих врагов. Мне снова будет больно, будет страшно. Не нужно, не заставляй меня. Воскреснуть после того, как Медленный Свет меня убил – кошмар, а не жизнь. Я не буду знать, что вселенная изменилась и мой родной мир почти умер. Я пойму это позже. Еще я пойму, что ты относишься ко мне лучше, чем я заслуживаю. Это совсем плохо, потому что я ненастоящий, любить меня нельзя. Не выпускай меня. Счастья я тебе не принесу. Матриканты не живут долго. Пять-шесть лет, отпущенных на долю копии, вряд ли можно назвать жизнью. Если сумеешь – уничтожь Медленный Свет вместе с моей матрицей, чтобы никто после тебя не смог воспользоваться им. Это самое страшное оружие, созданное человечеством. Оно погубило три цивилизации, ни разу не вступив в бой. Из всех, кого оно убивало – если оно убивало кого-то еще, кроме меня – я все равно знаю только себя.

Я надеюсь, что ты меня поймешь. Я не мог остаться с тобой. И не мог вернуться к тебе. У нас почти родился сын. Но мне не разрешили – и я ненастоящий, и мир вокруг сошел с ума. Прости, я не умею много говорить, мне тяжело. Я не любил тебя, когда мы были вместе. А когда вспоминаю о тебе сейчас, мне кажется, что люблю. Наверное, нужно потерять человека, чтобы понять, какое место в твоей жизни он занимает… Прости меня. Прощай».

Изображение помутнело и растворилось в свете свечей. Государь не шевелился. Полковник Лаллем достал из проектора лепесток с записью, согнул его и переломил пополам. Государь смотрел на его руки. Пальцы, форма ногтей – даже эти мелочи повторялись в точности. Только голос другой. Увереннее. Тверже.

– …дети не виноваты, что они получаются такие, как вы, – почти шепотом говорил Лал. Начало его речи государь упустил, оно прошло мимо сознания. – Это несправедливо, но таков принцип. Тогда, давно, в нас заложили генную программу – ведь мы искусственная раса. Вами созданная раса. Сначала мы заселяли мир. Потом нас рождалось вдвое больше, чем ваших колонистов. Потом еще больше. А потом мы постепенно должны были разделиться на две половины, стать такими, как наши создатели. Но началась война, и эти создатели уничтожили тысячу обитаемых миров, а наш из глупой жалости оставили задыхаться в агонии. И мы решили, что никогда не станем такими, как вы. И мы не стали. Не надо винить нас в том, что мы теперь так живем. Мы сами этим искалечены. В конце концов, мой мир вам должен не больше, чем мне – любовь и нерожденного ребенка. Но я эту вселенную прощаю…

Государь молча встал и пошел к двери. Встреча с прошлым, как он и был уверен заранее, ничего хорошего ему не принесла. Зря он на нее согласился. Новые серии ночных кошмаров, очередная пытка одиночеством и приступы тяжких сожалений об упущенных возможностях – вот то, что ждет его в будущем, весь результат этой встречи. Полковник Лаллем отомстил сполна. Ведь о чем не знаешь – о том не плачешь.

Вместо государя в комнату Лаллема немедленно направились четверо таю – конвой, который доставил полковника сюда. Именно так – вчетвером, чтобы не бояться одного.

Фай с выражением крайней подозрительности на лице прятался за кадкой с бутылочным деревом. Ждал, пока врага отдадут в его распоряжение. Государь остановился напротив. Фаю он предполагал показать Медленный Свет, чтобы тот объяснил, наконец, что это такое. Своих способностей, чтобы понять, не хватало. Теперь он знал без Фая. Следовало идти мимо и не задерживаться. Но государь все же решил спросить, через плечо кивнув на дверь:

– Что с ним станете делать?

Фай выступил на свет из своего убежища.

– Зависит от того, пообещали вы ему что-нибудь, или нет. Он просил вас о чем-то?

– Нет. Но я могу отправить его вслед за орбитальными базами.

– В таком случае – его почти наверняка казнят. Он провалил большое дело.

– А если оставить его вам?

– У нас нет такого наказания, как смертная казнь. Но его будут судить. Пред лицом Нижнего Мира Тай он преступник. Даже у того, кто исполняет приказы, должна быть совесть.

– Значит, ничего хорошего его не ждет.

– Нет, если он не решится сам изменить свое положение.

– Это тоже не выход.

– Вы зря печалитесь по поводу него. Он заслужил все, что имеет. Манипулирования людьми не должны оставаться безнаказанными.

– Я не вижу, чтобы он чем-то отличался от вас, господин Фай Ли, – криво усмехнулся император. – Просто вам было негде развернуться.

Фая высказывание совершенно не смутило.

– Как говорит ваш Первый министр: бой должен быть не честным, а выигранным, – сказал он. – Это понять жестокость можно. А оправдать нельзя. Свои грехи я сам знаю. Мы за все ответим – и он, и я.

– А по-моему, вы хотите списать свои грехи на другого и отыграться таким образом на чужой спине, – сказал государь, повернулся и быстрым шагом направился назад, в гостевые апартаменты.

Столовая пустовала. Нетронутый ужин стоял на столе. В ванную комнату дверь была открыта, там шумно текла вода. Под каблуком у государя слабо хрустнуло – попалась половинка от разломленной записи. Наручники, повешенные им на спинку кресла, отсутствовали. Примерно в этот же момент Александр Джел переступил через таргского государя и стал действовать только за себя. Нехорошее предчувствие заставило его пройти дальше границы, отчеркнутой приличием. Государь Аджаннар в ванную к гостю соваться не стал бы. А Александр Джел сунулся.

Он догадался, что происходит, еще не видя самого действия из-за спин двух любопытных наблюдателей и двух засучивших рукава выше локтя исполнителей приговора. Позже государю представили бы дело как сердечный приступ, случайную потерю сознания, несчастный случай, самоубийство. Множество версий, кроме настоящей. Ведь смертной казни на Нижнем Тай нет. А на далеком от Тай Та Билане мало ли что может случиться с человеком. Тяжелая акклиматизация, непривычная обстановка, отсутствие в жизни дальнейшего смысла. В ванных Ман Мирара камер для слежки за гостями не установлено.

Наблюдатели просто попадали на пол, один из исполнителей ударился затылком о стену, другой – челюстью о мраморный край ванны. Успел Джел вовремя. Вынутый из-под воды утопленник сам дышал, хотя изо рта у него вовсю текла вода, а из носа кровь. Он даже пытался вырываться. Джел силой закрутил его в простыню, сорванную с массажной скамьи, и унес в спальню. Почти так же, как в прошлый раз.

– Зачем? – выговорил полковник Лаллем, едва лишь между приступами кашля и рвоты можно стало что-то сказать. – Зачем вы вмешались? Это наше дело. Я сам просил…

Государь и Александр Джел запутались, кто из них что должен говорить. Государь был рассудительнее и строже к самому себе, зато Джел имел некоторый опыт общения с таю в спальне. И второй раз в своей жизни он останавливаться на полпути не хотел.

– Я не успел закончить разговор, – произнес он. – Я не успел тебя спросить: быть может, ты останешься со мной?

– А смысл?..

– Родить мне сына: ведь кто-то должен отдавать долги за Верхний Мир Тай. Или же начать жизнь с начала. Зависит от того, как ты на это посмотришь.

Лал снова закашлялся.

– Вы сумасшедший, – прохрипел он. – Это какое-то извращение. Это ненормально. Вы же… вот какой, а я – другой.

Государь взял легкую влажную ладонь и прикоснулся к ней губами.

– Так или иначе – все люди разные. И… Неужели жить действительно страшнее, чем умирать?

Зеленые глаза с золотыми искорками остановились на нем, не мигая.

– Ты меня не обманешь, – покачал головой государь. – Ты хочешь жить. Ты хочешь быть счастливым. А наша жизнь – всегда впереди. Не бойся. Ты сильный, у тебя получится.

Лал прикрыл глаза. Но ладонь не отнял.

– Такое решение нельзя принять вдруг, – сказал он. – На что я буду надеяться? На что смогу опираться в новой жизни?

Император улыбнулся. И повторил за волчонком его глупые щенячьи слова:

– Я никогда тебя не брошу. Я никому тебя не отдам.