Глава 1

Получеловек все-таки вернулся.

Пола широкого плаща укрыла Нэля с головой. Даже в полной темноте легко было понять, что подошел к нему тарг – не самый высокий из живущих в Столице, но все же, по сравнению с Нэлем, который и для таю большим не вырос, получеловек казался почти великаном. Голос у него был слегка глуховатый и недовольный:

– Почему ты здесь стоишь? Что с тобой случилось?

– Я из Большого Улья, – всхлипнул Нэль.

– Да? И как ты тут оказался?

– Я там… поссорился со всеми.

– Ну, боже мой, – вздохнул получеловек. – Вот это горе. Хорошо, пойдем.

Он взял Нэля рукой за плечи и сдвинул с места на целых полтора шага.

– Куда? – Нэля не так-то просто было заставить слушаться. Даже когда он чувствовал себя очень плохо.

– В префектуру.

– Зачем?

– Так положено. Я служу в войске Третьего префекта. Если ты из Большого Улья, тебя, скорее всего, ищут…

– Я не хочу… в префектуру.

Получеловек помолчал.

– Большой Улей далеко, префектура близко. Куда еще мне вести тебя ночью под проливным дождем?.. Посмотри-ка на себя. Тебе совсем себя не жалко?

Нэль прижал холодные ладони к лицу, чтобы не разреветься в голос. Посмотреть на себя было нельзя. Под плащом царила абсолютная тьма. Но Нэль, конечно, догадывался, что за зрелище он представляет. Себя ему было жалко. Еще как жалко.

Нашедший его страж порядка некоторое время ждал ответа. Нэль дрожал и молча боролся с собой. Тогда рука, державшая Нэля за плечи, произвела беглое исследование: коснулась воротничка в том месте, где чиновники носят значок, тронула подбородок, попутно отлепив от него короткую прядь намокших волос, провела по плечу вниз и весьма бесцеремонно остановилась под грудью. Слезы у Нэля мгновенно высохли. Он напрягся, приготовившись оказать сопротивление.

Рука еще секунду помедлила и вернулась к нему на плечо, запахнув получше плащ.

– Зачем же ты меня тогда звала? – спросил получеловек после того, как оценил все найденное на ощупь.

Нэль закусил губу. Он пытался унять дрожь и снова подступающие к горлу слезы. Под тяжелым плащом было намного теплее, чем без него. От получеловека пахло дождем, мокрыми деревьями и чем-то чужим, непохожим на запах таю.

Нэль попробовал вытереть щеки мокрым от дождя рукавом.

– Ты не бойся, – немного мягче сказал ему обладатель теплого плаща. – Не надо бояться. Пойдем отсюда. Здесь оставаться незачем.

Джу привел ее домой. То есть, шел-то он в префектуру, но это, во-первых, было по пути, во вторых – дождь рушился с неба с прежней силой, а до префектуры еще оставалось пол-лиги немощенными улицами по колено в грязи. «Оставлю ее тут, а сам схожу и предупрежу Шана», – решил он.

В Порт попасть не получилось, да и первоначальный порыв Джу под холодным дождиком изрядно поостыл. Обстоятельства не позволили ему вести себя свободно и действовать согласно настроению. Не судьба. Может, оно и к лучшему. Это грех – думать только о себе.

Джу выпустил находку из-под крыла плаща в свое полуосвещенное непогашенной лампой жилище, сам плащ стряхнул и бросил на сложенные поленья у входа.

Между комнатой и маленькой кухонькой, где, кроме плиты, сундука и рукомойника, мало что могло разместиться, двери не было. Только порожек-ступенька, о который все гости Джу обычно спотыкались. Женщина осторожно прошла в комнату, а Джу наскоро смахнул воду с лица и волос рукомойным полотенцем и залез в сундук, чтобы взять принесенные позавчера из прачечной простыни. Развязал шнурок на наволочке, внутри которой лежало белье, бросил одну простыню на постель.

– Снимай с себя все и сушись, – велел он, мельком глянув в сторону гостьи. – Я не буду смотреть, отвернусь.

Он быстро сложил в плиту растопку, дрова, поджег кору трутовника и оставил дверцу слегка приоткрытой, чтоб огонь быстрее разгорелся.

– Я поставлю для тебя чайник, – между делом говорил он. – Сядешь к огню или залезешь под одеяло. А я дойду до префектуры и сообщу дежурному, что ты здесь. На тот случай, если о тебе беспокоятся…

Она в это время возилась с одеждой и простыней и ничего не отвечала. Джу закончил кухонные дела, поднялся и шагнул через порожек – все ж, прежде чем уйти, следовало убрать со стола ворованные документы. Зябко кутаясь в простыню и поджимая маленькие пальчики на босых ногах, женщина стояла на не очень чистом полу. Уродливая мокрая одежда повисла на спинке кровати – увидев эту черную куртку и штаны, Джу сразу перестал сомневаться, что его находка в самом деле из Большого Улья: занимаясь на берегу пруда своими документами, он все же обратил немного внимания на посольство.

Они с женщиной встретились взглядами, и Джу остановился. Облизнул губы, чувствуя, что впадает в искушение. Он презирал себя за это, но ничего не в силах был поделать. Джу не мог к ней подойти. И не смотреть на нее тоже не мог.

Он ненавидел красивых женщин. Вернее, «ненавидел» – слишком сильно сказано. Но что-то от ненависти в его отношении к ним было. Он не являлся женоненавистником вообще. Скорее, наоборот. Довольно рано узнав на собственном опыте, для чего женщина нужна мужчине, он не собирался отказываться от радостей, которые они доставляют. Просто его практика общения с противоположным полом, несмотря на разнообразнейший опыт, на протяжении нескольких лет оставалась кривовата на один бок: в жизни Джу ни разу еще не встретилась женщина, которая дарила бы любовь, а не торговала ею. Проще говоря, все его знакомства сводились к проституткам.

Женщин, которые не обладали красотой, но добились положения в обществе и, следовательно, дорого стоили, Джу глубоко уважал и даже был влюблен в такую. Но, по скудости средств, для удовлетворения собственных потребностей он вынужден был пользоваться тем товаром, что попроще и подешевле. Что же касалось красавиц на продажу, то они слишком часто и слишком обидно смеялись над Джу, покупавшим любовь дурнушек, чтобы он мог питать к привлекательным женщинам что-либо, кроме озлобления.

Сейчас перед ним стояла чья-то мечта. Тусклым золотом отливали волосы; между тонкими, вразлет, бровями, лежала маленькая недовольная морщинка; на нежные щеки падала тень от ресниц; глаза были темны и печальны, совсем как у ангелов, нарисованных на стенах храма Рух; зато тело принадлежало отменной вкусной бабе – вопреки своему обещанию отвернуться, Джу боковым зрением уловил чудесный ракурс: она стоит спиной, одежда с нее уже упала, а простыня какую-то долю мгновения еще не накинута, и вся она, как сахар, светится в полумраке; издали кажется, что она маленькая и нежная, но на самом деле берешься – и очень хорошо чувствуешь, за что…

Джу тут же мысленно обругал себя. Черт знает что мигом заняло все его мысли, и куда только подевались прежние умствования о рухнувшей жизни и подлой судьбе?.. Он растерялся лишь на миг, но ей этого мига хватило, чтобы перехватить инициативу. Теперь командовала она.

– Ты… никуда не пойдешь. Ни в префектуру, ни в Большой Улей… Никуда. – Сама она еще дрожала, но хрипловатый низкий голос звучал с нажимом. – Я – свободный человек. Я сам выбираю – вернуться мне или замерзнуть на улице. Понимаешь? За себя я решаю сам. Ты ведь не знаешь, почему я ушел из Большого Улья? Я скажу. Мне предложили выбирать: хочу я быть женой вашего государя, или не хочу. Когда я вернусь в Большой Улей, это будет значить, что я принял решение.

На непослушных ногах Джу сделал несколько шагов, стараясь держаться от женщины подальше, и сел на единственный в комнате стул. Он сдвинул локтем документы на столе и ладонью закрыл лицо от света, чувствуя, что щеки у него горят. Удалось ли ему скрыть, какое впечатление она на него произвела? Хорошо бы, если да. Не так уж много при лампе разглядишь…

Он жалел, что она такая. Слишком хорошая.

В голосе своей гостьи и в ее движениях Джу узнавал холодные и расчетливые повадки великолепной маленькой суки. Замерзшая, мокрая, жалкая – она все равно продолжала набивать себе цену. Джу пожалел ее на старой дамбе, не зная, кто она, как она выглядит. Ему вначале вообще показалось, что он нашел ребенка. Но сейчас жалости Джу не испытывал. Желание она вызывала, да. Но не жалость. С этой девочкой все ему было ясно: она наглая, сильная, хоть и притворяется слабой, и себе на уме. Не понял Джу только одно: почему она продолжает говорить о себе в мужском роде. Вроде бы, она хорошо знала таргский – даже акцент в ее речи уловить можно было не сразу. Наверное, в Большом Улье так принято…

Она ступила чуть ближе по направлению к нему, в интонации проскользнула капризная нотка, как будто Джу не сидел тут, словно глотком подавившись, а наоборот, не верил в ее слова и пытался спорить:

– Это все серьезно, молодой господин. Я даже не спрашиваю, как тебя зовут, мне лучше не знать, чтоб я не проговорился. Мне неизвестно, как в вашем обществе, а в нашем будущим супругам нехорошо накануне свадьбы находиться наедине с… посторонними людьми.

Джу лицемерно повел бровью, чудовищным усилием воли изображая спокойствие небожителя. По крайней мере один убедительный довод за то, чтобы не сообщать ничего в префектуру, она ему привела: отправься он туда с новостями – Джу навеки приобретет репутацию человека, который имел шанс потискать белые бока будущей государыни и не воспользовался этим шансом. Если она, конечно, не лжет.

– Ну и как? Решение принято? – поинтересовался Джу.

Змеиные темные глаза долго смотрели на него, испытывая его терпение, потом взгляд ушел куда-то к ножкам стола. Женщина неопределенно качнула головой. Взгляд у нее был точно такой, как у Иля: словно человек смотрит на тебя сквозь закопченное стеклышко, что-то думает о тебе, а плохо или хорошо – узнаешь, только когда гром грянет прямо над головой.

– Мне неизвестно, как в вашем обществе, – медленно произнес Джу, – но в нашем выйти замуж за государя считается наилучшей перспективой для… честной девушки.

Она шагнула еще чуть-чуть. Господи, зачем она к нему идет?! Не понимает, что ли?..

– А я не честная, – сказала она. – И я не девушка.

Повернулась и побрела на кухню. Залезла на сундук, поджала колени к подбородку, положила на них голову.

Джу сглотнул сухой ком в горле. Что-то надо было с этим делать. Причем срочно. Кое-как он скатал в трубку переворошенные листки дела, сунул в голенище и бросил его к стене, за изголовье кровати. Пробежал мимо женщины, схватил с поленницы свой плащ и был таков.

– Вы сознаете, эргр, что мы уже начали действовать по принципу «побеждай или погибни»? Раскройся все – государь нам не простит.

– Дорога назад отрезана.

– И все же, мне мало верится, что Шаджаннар – тот безответный простачок, который охотно повинуется кому угодно.

– Ну, почему «кому угодно». Он не совсем простачок. Он молод, а это недостаток временный. Впрочем, я без преувеличения могу сказать, что всего лишь за два месяца приобрел на него немалое влияние. Да и вы, как будущий тесть, для него человек не последний. Ведь мы с вами не допустим к принцу кого угодно, верно? Недородка Дина и всяких северных друзей мы подвинем. У вас умная дочка. Как говорят здесь, в Эгироссе: есть два истинно вольных – Бог и жена, коли волю взяла… Ну, даже если принц не захочет никого слушать – ему все равно придется перепоручать кому-то часть ответственности. Никакого опыта у него нет, он вынужден будет принимать советы.

– Выгод я не отрицаю, но все же ему придется занять место своего отца, которое тот по доброй воле не освободит. Боюсь, что убийство прежнего государя окажется для принца… несколько неожиданным обстоятельством.

– А кто говорит об убийстве? Государь нужен нам живым. По крайней мере, на первых порах. А уж дальше – как Единый рассудит. Наш с вами принц – молод и тщеславен. От таких перспектив, как у него, запросто не отказываются. Позвольте ему только начать, сиятельный кир, и вы увидите, что ему трудно будет остановиться.

– Есть люди, которые станут требовать немедленной смерти Аджаннара.

– Наш северный союзник? Знаю. Но этот живодер много на себя берет. Он сам нам нужен только потому, что у него больше друзей на Севере, чем у меня, вас и у всех столичных таргов вместе взятых. Однажды он только своим именем собрал армию. Он сделал это раз – сделает еще раз. Если я правильно понимаю намерения савров – об остальном его никто спрашивать не будет. Либо наш союзник приобретет Столицу, либо потеряет обе Агиллеи, Гем, Дэм и Карию.

– Все же будьте осторожны, эргр Инай, не пугайте нашего маленького государя, не говорите ему много.

– Кир Аксагор, вы ведь сами знаете: быть палачом и действовать осторожно – нельзя. Так же, как нельзя быть врачом и не причинять боли. Всегда лучше говорить правду. Не сразу, не всю, но правда – лучше всего. А вон, кстати, и наследник идет. Ни о чем еще не подозревает…

Государь вызвал Дина среди ночи. Сказать, что вид у государя был недовольный – ничего не сказать. В парчовом халате поверх спальной рубахи, в туфлях на босу ногу, без маски, с растрепанными волосами, император Аджаннар быстро ходил по смежному со спальней малому кабинету от стены к стене, заложив за спину руки. Дин поклонился, но не успел разогнуть спину, как ему уже было выдано срочное задание.

– К утру ты сделаешь вот что, – не дав советнику опомниться, быстро произнес государь. – Прямо сейчас поедешь к Домовому. В канцелярии Тайной Стражи Царского Города возьмешь дело по убийству кира Энигора. Вместе с этим делом лежит дело из Первой префектуры по убийству гадателя Дарга от первой декады прошлого месяца. Домового особо не тревожь, работай сам. Мне нужен человек со свежим взглядом на вещи. Для начала ты сравнишь способ убийства. Во-вторых, добудь гадательную книгу, кости, карты, или что там было у этого Дарга, и найди в ней два возможных предсказания: «Берегись дурака» и «Величие и справедливость». В-третьих: умри, но разыщи, что общего, кроме смерти от волосяного лезвия, было у этих двух людей. Отчитаешься завтра лично мне и чтобы не позже полудня.

Жетон из прессованного картона с мелким росчерком и государевой печатью в середине был сунут Дину чуть ли не в зубы.

– Будет исполнено, мой государь, – проговорил Дин и вывалился за дверь кабинета, повинуясь нетерпеливому взмаху руки.

Испугаться Дин не успел, хотя, наверное, стоило. Гадатель Дарг был тем самым гадателем, к которому советник водил принца Ша.

Дин солгал принцу. Сам он по гадателям не ходил, имя и адрес взял из одного доноса, согласно которому Дарга посещали многие высокопоставленные чиновники с целью поправить черной магией свои дела и уточнить перспективы на будущее. Донос был плевый, такими делами Тайная Стража давно не занималась, однако имена в нем перечислялись любопытные, и Дин отложил бумагу к себе в отдельную папочку.

Дарга он предупредил, что предсказание для Ша обязательно должно быть хорошим, нужно пообещать принцу власть, любовь и долгую жизнь, иначе доносу будет дан ход. Но что именно Дарг нагадал, Дину было неизвестно: ведь если хочешь, чтоб предсказание сбылось, другим его рассказывать нельзя. Дину достаточно было и того, что принц остался своим будущим доволен. Заказанное Дином гадание серьезно успокоило юношу. Донос на всякий случай остался в папке, но воспользоваться им снова Дину не удалось. Дарга убили, и вовсе не по приказу государева тайного советника. Возможно, Дарг посетовал кому-то, что на него нажали, о доносе стало известно, и о собственной репутации позаботился один из прежних клиентов гадателя. С одной стороны, Дин был уверен, что винить себя в смерти Дарга у него совершенно нет причин. С другой – решил так: это же вообще замечательно, когда кто-то по доброй воле выполняет за тебя грязную работу. А если уж брать совсем по большому счету, то на судьбу гадателя Дину было наплевать и забыть. Тот сделал свое дело и имел полное право хоть сквозь землю провалиться, хоть на Небеса взойти.

Так, всесторонне оценив ситуацию, советник Дин приободрился и решил исполнить поручение со всей возможной тщательностью. Лично ему опасность вряд ли грозила. О связи между убийством кира Энигора и гадателем Даргом Дин до этой минуты не думал. Ему самому стало любопытно, в чем закавыка. Возможно, имя заказчика обоих убийств содержалось в доносе. Найти убийцу Энигора было бы полезно не только для правления императора Аджаннара, но и для императора Шаджаннара. По крайней мере, если справедливое наказание минует преступника из-за смены государя, всегда лучше заранее знать, кто способен ударить тебе в спину так неожиданно и дерзко.

* * *

Хлопнула входная дверь. Нэль спал некрепко и мгновенно поднял голову от подушки.

Вернулся хозяин. Пошумел на пороге, громко поставил что-то на плиту. Потом прошел в комнату и приоткрыл один ставень. За окном было не темно и не светло. Просто серо и пасмурно. Нэль догадался, что наступает утро.

– Сделал, что хотел? – спросил он у получеловека.

Тот утвердительно кивнул, ушел обратно в кухню, стал разводить огонь, греметь чайником и тарелками.

– Они правда беспокоились?

– Кто? – удивился тарг.

– В префектуре.

– Не знаю, – сказал он. – Я не был в префектуре.

Теперь настала очередь удивиться Нэлю. Он привстал, немного подвинулся в сторону получеловека и, чтоб видеть, с кем разговаривает, подбородком оперся о спинку кровати.

– Ты же хотел пойти, – недоверчиво произнес он.

– Ты же просила меня не ходить, – идеально скопировав интонацию, отвечал получеловек.

Нэль примолк и потер глаза ладонью.

– Я принес тебе поесть, – сказал получеловек. – Если ты собираешься в Большой Улей – дождь кончился.

– Я должен выметаться, да?

Получеловек пожал плечами:

– А ты разве собираешься остаться тут?

– Я уйду, – согласился Нэль.

Получеловек сделал шаг и встал на пороге комнаты, разглядывая Нэля с высоты своего роста.

– Я не выгоняю, – сказал он. – Просто через половину стражи мне нужно быть на службе. Если тебя в самом деле хватились и начнут искать – врать, что не знаю, где ты, я не стану.

На постель легли высохшие над плитой за ночь куртка и брюки.

Получеловек ждал. У него были серебристо-русые волосы и типично таргское лицо с высоким лбом, острым носом, серыми ресницами и бровями. Взгляд тяжелый, глаза – как кусочки свинца, смотреть в них дольше двух-трех секунд невозможно. Или Нэлю почудилось вчера, что он разглядел на этой каменной маске какие-то оттенки эмоций?.. Да и глаза получеловека вечером, в неярком свете лампы, казались карими, живыми. А на самом деле были хмурые, как утренние тучи, и слишком взрослые для молодого лица. Нельзя понять, то ли взгляд у получеловека старше, чем он сам, то ли, наоборот, лицо моложе…

Нэль втянул одежду под одеяло. Хозяин дома отвернулся и занялся чайником, не обращая больше на Нэля внимания. Следя за ним краем глаза, Нэль думал, что вчера повел себя невероятно глупо. Для того чтобы отомстить Фаю, для того чтобы брату стало стыдно, незачем было убегать в город, мокнуть под дождем, да еще и доставлять осложнения постороннему для всей этой истории чел… получеловеку. Надо было всего лишь согласиться на предложение Фая. Вот это был бы ответ. Настоящий поступок. Жертва. На глазах у всех. Ведь бояться-то на самом деле нечего. Если тарг собирается соблюдать уговор, он умрет, но от своего слова не отступит. Вот северяне – все такие, рыбья кровь. А Фая терзала бы совесть…

– Благословите, отче.

– Бог благословит, сын мой. Твой страх понемногу проходит?

– Да, отче. Ваши молитвы помогли.

– А новости из Столицы?

– И новости помогли, но меньше.

– Уже объявлено, что государь женится, но не сказано – на ком?

– Господин Дин пишет, что на иноземке.

– А отец не прислал тебе письма?

– Нет, эргр Инай, он не прислал. И не пришлет. Моя жизнь вообще его очень мало заботит.

– Нехорошо говорить так о родном отце. Быть может, ты не знаешь…

– Я знаю, отче. Что есть – то есть. Я привык так жить.

– По крайней мере, с кирэс Таани ты можешь заключить брак без спешки и не боясь огласки. Это не так уж плохо.

– Когда иноземка родит настоящего наследника – все может снова стать плохо. Говорят, она женщина невероятной красоты.

– Господин Дин об этом написал?

– Нет, просто во дворцах ходят разные разговоры…

– А что пишет господин Дин?

– Простите, отче, он не велит рассказывать.

– Ну, мне-то можно.

– Пишет, что в Столице после смерти кира Энигора стало неспокойно. Что свадьба необходима, чтоб хоть немного разрядить политическую обстановку.

– Господин Дин прав, как всегда…

На самом деле далеко отправляться за приключениями Джу в ту ночь не пришлось. Выйдя со своей половины дома, он стукнул в соседский ставень и, после нескольких слов, выражавших раскаяние по поводу инцидента с курицей, был милостиво приглашен внутрь. Прямо в окно. Чем и воспользовался в полной мере, вначале довольно бессовестно и торопливо, затем уже с бульшим чувством и тактом. А после, уже под утро, они разругались в пух и прах. Соседка закинула удочку насчет замужества, Джу попрекнул, что она ему досталась уже не девушкой (незнакомка подсказала хорошую мысль), и, слово за слово, покатилась ссора. Девица разревелась, Джу побыстрее оделся и выбрался наружу тем же путем, каким до этого проник внутрь.

Собственные мысли не баловали его разнообразием. Во-первых, он думал о своей гостье – что она там поделывает одна? Во-вторых, о соседке – рожа у нее, конечно, как кислотой потравлена, зато все остальное гладенько и мягенько. В третьих, о себе. Смутная тоска от недовольства собственной персоной на этот раз выражалась единственной повторяющейся в голове фразой, звучащей, как эхо: «Я все-таки сволочь… Я все-таки сволочь…» Из мучительных сожалений о неудачности собственного происхождения и о доставшихся ему в наследство старых родовых распрях Джу успешно выкарабкался, но пока нельзя было сказать, что от этого ему стало легче. Наверное, так же неловко чувствует себя ящерица, потерявшая хвост, или змея, весной сбросившая кожу. Вместе с прошлым семьи он втоптал в грязь собственную жизнь. А начинать жить заново не так-то просто. Если не верить больше прошлому – как можно надеяться на будущее?..

Рассвело. За приреченскими заборами пробовали голос осипшие от плохой погоды петухи. Дождь перестал, но в воздухе повисла неприятная мутная морось. Джу заглянул в открытый спозаранку трактир на соседней улице. Всякую мелочь там отпускали в долг. Взял кулечек риса с морской крапивой и пирожное – с дальним расчетом пойти с ним к соседке мириться – и отправился домой.

Постоял немного на крылечке – будто не к себе пришел, а к чужим людям, и не хозяйничать, а милостыню простить. «Я сволочь», – вернулось эхо. «А что, собственно, я стесняюсь? – подумал он. – Разбудить ее жалко, что ли? Я себя жалеть должен, а не кого-то. Вот у меня действительно жизнь по-дурацки устроена, не то что у некоторых. Для кого жить, если не для себя? Кого любить, если не себя? Сам себя не пожалеешь – никто тебя не пожалеет…» – Джу вздохнул и развернул фунтик с рисом. Поверх лежало медовое пирожное. Он еще секунду посомневался и откусил половину. Полюбовался на остаток и доел. Велика важность – мама была убийцей, а папа предателем. Джу и в «Каменные Пристани», наверное, знающие люди определили именно потому, что у него наследственность дурная. Но если отец лук, а мать чеснок, нельзя же ждать от чада, что оно вырастет розовым вареньем. «Да, я сволочь, – сказал себе Джу. – И это хорошо. Сволочам жить легче», – толкнул дверь и вошел в квартиру.

Гостья спала на его постели, по-детски свернувшись и обняв подушку. Не такая уж распрекрасная красавица, как ему показалось ночью, но все равно хорошенькая. С милым личиком, с округлым, выглянувшим из-под простыни плечом… Ничего не украла, никуда не смылась. Ждет его возвращения, и с ее стороны это не очень умно: не будь у Джу помешанной на замужестве соседки, кто знает, чем бы завершилась эта ночь?.. Подушка и простыни будут теперь пахнуть женщиной – день, а может, два. На память Джу останутся несколько золотистых волос на наволочке и красивое воспоминание о том, как она раздевалась вчера.

Он сглотнул опять подступающий к горлу комок, вернулся на порог, захлопнул дверь и демонстративно громко поставил чайник на не успевшую еще остыть плиту. Вот. Нечего на нее смотреть. Пусть уходит. Дрова, дверца топки, посуда для риса – все это своим шумом давало ей понять, что хозяин вернулся и ей пора освобождать пригретое местечко.

Она проснулась, спросила почему-то, сходил ли Джу в префектуру. До префектуры ли ему было, когда он убегал? Разумеется, нет. Он ответил, что и не собирался. Дальнейший их разговор ничего не значил. Погода, время, дорога до Улья… Джу хотелось поскорее от нее избавиться. Она, вроде бы, тоже торопилась. Ни поесть, ни попить чаю не захотела. И только потом, когда они, обойдя почти все Приречье, приближались к Прудам, она вдруг спросила:

– Скажи, а ты – честный?

Джу не сразу понял, что это продолжение вчерашней ознакомительной беседы о том, кто из них кто. Уцепившись за его локоть, женщина, прикрытая полой плаща, семенила рядом. За всю дорогу она ни разу не посмотрела Джу в лицо, а Джу не смотрел на нее.

– Не думаю, – ответил он и покачал головой. – Нет. Скорее всего, нет.

– А тебе не стыдно быть нечестным?

– Нет.

– Почему?

Джу безразлично повел плечом:

– Наверное, я жалкий и противный человек.

– А мне стыдно, – призналась она.

– Ничего, – утешил Джу. – К этому быстро привыкаешь.

За поворотом Рытой улицы показалась ограда Большого Улья, женщина узнала места, придержала Джу за локоть и сказала:

– Постой. Дальше я пойду один, не надо, чтоб тебя там видели.

Джу равнодушно остановился, она выскользнула из-под полы плаща и на секунду остановилась, впервые за утро поглядев ему прямо в глаза.

– Спасибо, – сказала она. – Ты очень мне помог.

– Не стоит благодарности, это мой долг, – холодновато ответил Джу. Он почему-то не испытал ожидаемого облегчения от того, что миссия выполнена им достойно. Джу представил, как притащится на службу: сапоги в грязи, одежда в сухих прошлогодних репьях, как будто ночевал в овраге, руки чешутся и в волдырях от гиффы. Мараш будет подозрительно коситься на мятую физиономию и покрасневшие глаза, а Шан посмеется и спросит: «Всю ночь с бабой воевал? И кто кого? А сколько раз? Ну, понятно, дело молодое…»

– Прощай, – услышал Джу напоследок.

Она слегка дотронулась нежными пальчиками до его ладони и побежала прочь.

А он стоял на берегу огромной лужи и, как последний дурак, смотрел вслед. «Подумаешь, какая-то вертихвостка», – мысленно одернул себя Джу. Но оттого, что она сказала «прощай» и уходит, ему стало немного не по себе. А может, даже не немного. Что-то он в этой истории упустил. Что-то потерял. Ведь все могло быть иначе. Все могло быть…

Рано утром еще один доверенный человек явился к государю отчитаться, как он выполнил срочное и тайное задание. Помощник Первого префекта, господин Мур, узнал всю подноготную о настоятеле монастыря Бдящих Сил в Эгироссе эргре Инае и сомнительные эпизоды из его жизни доложил императору. Там было, чем заинтересоваться. Эргр Инай, например, слыл среди энленского духовенства наилучшим знатоком всеразличных ересей, и уже это одно подозрительно. Ведь ересь – смола. Только прикоснись к ней, даже из простого любопытства, а она тебя тут же замарает надолго и всерьез…

Господину Дину о начатом расследовании по делу Иная было неизвестно, а то бы он не радовался заговорщицким успехам прежде времени. Потому что в своих расстановках и раскладках он, конечно, предусмотрел много всяких «если». Что Инай окажется предателем – предусмотрел. Что у принца Ша могут быть собственные взгляды на государственный переворот – предусмотрел. Что заговорщики-северяне в первые же несколько минут после исчезновения императора обнаружат кардинальное различие во взглядах с заговорщиками-царедворцами – предусмотрел. Но вот что булавочное колдовство безукоризненно работает – не предусмотрел. Иначе Дин вообще не стал бы затевать эпопею с переменой власти. Бороться с колдунами простым смертным не дано. Это могут делать только сами колдуны, да и то – не всем им сопутствует успех.

– Фай… Он… вернулся. Нагулялся, наверное. Кого из нас ты будешь посылать к государю?

– А я что говорил. Покапризничает и на все согласится. Другому бы дорого обошлись такие капризы, а этому все нипочем. Под звездой Хма родился… Ну, ты что же?.. Что тебе опять не нравится? Успокойся, пожалуйста, Ли. Я тебе уже говорил неоднократно: на Нэля я полностью полагаться не могу, а оставить миссию совсем без переводчика не имею права. Неужели тебе настолько скучно со мной, что хочется на сторону?..

– Фай…

– Ну что такого я опять сказал? Да, да, давай, заплачь.

– Ты ничего не понимаешь…

– Конечно. Я никогда ничего не понимаю. Не понимаю ни Нэля, ни тебя. А ты не задумывался – может быть, вам это только кажется?..»

Стук каблуков, звук захлопнувшейся двери, тяжелый вздох того, кто остался в комнате и его слова, обращенные, скорее всего, к самому себе:

– Как же мне с вами всеми трудно…

Государь отключил звук. Потом вынул из уха «каплю» Иная, молчащую уже более стражи, и покатал ее перед собой на столе. Никаких полезных и новых мыслей по поводу услышанного у него в голове уже не появлялось. Гуляла только тупая боль – от висков к затылку и обратно.

Судя по времени на часах, за стенами Ман Мирара рассвело. Необходимо было срочно сделать несколько письменных распоряжений: насчет свадьбы, учений в Курганах и эргра Иная с его товарищами по заговору. Рука не поднималась, а заставить себя не находилось сил. Хорошо бы еще написать письмо сыну в Эгироссу, пока Инай не поговорил с ним напрямую. Ша письма не ждет – значит, удивится. Какое-нибудь хорошее письмо… Оставалось только вспомнить, умеет ли таргский государь писать хорошие добрые письма и, если умеет, – как это делается. Обидно, что тут говорить. У него просто не было возможности проводить много времени с сыном, самому воспитывать, учить и опекать. Он был занят делами огромной и поначалу совсем чужой для него страны. Он сам учился в это время – воевать, управлять, властвовать. Но ведь он переживал, заботился, как мог, тщательно подбирал учителей и воспитателей, искренне решив для себя, что ребенка все равно не сможет воспитать человек, сам выросший без родителей и совершенно случайно ставший отцом в семнадцать лет. Вероятно, он ошибался. Вероятно, ошибался много, часто и на протяжении долгих лет. Но он же старался делать как лучше. Он любил Ша, он много думал о нем. Его сын должен был научиться различать добро и зло. Должен был знать с рождения, что такое справедливость, долг и что означает слово «нет». Государь сам так рос, и подобная воспитательная система не казалась ему ущербной. Он судил по себе, по своей склонности быть одиноким, ни в ком и ни в чем не нуждаться, добиваться в жизни не любви и приятного общества, а всего лишь умения профессионально выполнять свою работу. И вот – вырастил принца, но не воспитал друга…

Потом ему пришла в голову еще одна мысль, маленькое злое искушение: не останавливать сейчас Иная. Предоставить тому свободу действий. Посмотреть, что Ша ему ответит. На что решится. Проверить, чего стоит его единственный наследник. Быть может, зря он возлагает на него надежды?..

 

Глава 2

За Нэлем приехали скоро – в самом начале первой дневной стражи. Встречал посланников из Царского Города Маленький Ли, с раннего утра ходивший со злым лицом.

Первым из имперских представителей, явившихся в Большой Улей за Нэлем, был крупный остроносый пес черно-рыжей масти, короткошерстый, бесхвостый, на тонких длинных лапах. Пока люди и полулюди церемонно беседовали между собой на лестнице и внизу, пес с деловым видом проник в холл второго этажа, где Нэль ожидал своей участи, прыгнул на диван у другой стены и по-барски там разлегся. Нэля он при этом замечал не больше, чем муравья на потолке.

Через некоторое время, в сопровождении Ли и Фая, на пороге холла появилась женщина. Невысокая, худощавая, с узкой талией и нежным, выразительным лицом. Рыжие волосы уложены в затейливую прическу из множества локонов и косичек, расшитое золотом платье из травянисто-зеленого шелка специально задумано и сшито именно так, чтобы подчеркнуть все те качества, которые как раз и отличают женщину от мужчины. На взгляд таю, выглядело это вопиюще неприлично, но, в то же время, не лишено было своеобразной красоты. Двигалась женщина легко и плавно, словно ткала в воздухе последовательную панораму изящных поз. Легкий цветочный запах поплыл с ее появлением по комнате.

У посланницы государя не было ничего общего с крикливыми и толстыми торговками Зеленного рынка или грубыми краснолицыми прачками с Рыбных Пристаней, распухшие руки которых непрерывно полоскали и терли белье, а языки перемывали косточки мужчинам. Она словно родилась не в этом мире. Или, во всяком случае, не в этом городе. Таких райских птиц Нэль ни на своих записях, ни на улицах Столицы еще не видел.

– Госпожа Шер Шерилар, старшая наставница государевых наложниц, представил гостью Фай. – Натаниэль, невеста государя Аджаннара.

Нэль не поздоровался и не сделал ни одного движения навстречу. Просто молча сидел и смотрел. Взгляд госпожи Шерилар не очень нравился ему. Он был откровенно оценивающий, с небольшой насмешкой и некоторой толикой снисхождения.

– Ну что ж… – произнесла сладким голоском старшая наставница государевых наложниц. – Государь велел поторопиться. Если вы не возражаете, мы прямо сейчас и начнем.

Господин Дин трудился в поте лица. Среди ночи он поднял на ноги весь штат собственной канцелярии, а уж его помощники перебудили всех полицейских и министерских архивариусов в городе. Особой необходимости в этом не было, но Дин не желал упустить ни единой самой малейшей детали. К утру примерная картина происшедшего была составлена у него на столе и имела вид мозаики из десятка различных документов официального, полуофициального и совсем неофициального толка.

Все оказалось просто, как дважды два. Связь между покойным министром Энигором и гадателем Даргом отыскалась самая прямая. Гадатель Дарг дважды был записан в журнале личных аудиенций кира Энигора: для какого-то безродного и нищего гадателя неслыханная честь.

История хождений придворных чиновников к Даргу началась давненько, но всерьез страсти закипели после доноса, которым Дин пытался припугнуть Дарга. Как будто бы донос этот стократ придал обманщику популярности. Приобретя входы и выходы при дворе, ловкий гадатель проник к киру Энигору на прием якобы по важному государственному делу. Видимо, выдав некую информацию, он желал обезопасить себя от посягательств Тайной стражи, которыми грозил ему Дин. Аудиенция у Первого министра состоялась за два дня до встречи шарлатана с Ша, но тремя днями после визита Дина. После этого, во-первых, за Даргом немедленно была установлена слежка. Вели ее лучшие сыщики Второй префектуры, и материала они собрали предостаточно, но все сведения осели мертвым грузом в сейфах Первого министра. Возможно, кир Энигор готовил доклад государю; возможно, просто собирал компромат на всех подряд. А во-вторых, посетители хлынули к Даргу толпой и за месяц с небольшим нанесли ему столько денег, что он открыл счет в банке «Купеческий союз». В списке посетителей Дин нашел даже себя, хотя, сопровождая принца, принял все меры, чтобы остаться неузнанным.

Далее – примерно в тот же период времени кира Энигора всерьез заинтересовала фигура эргра Иная. Поверх всех документов о Дарге, Первый министр хранил донесение о том, что к Даргу регулярно наведывается некий монах, которому часто доставляли голубей из монастыря Бдящих Сил в Эгироссе. А для чего возить за сорок лиг птиц, как не для регулярной переписки? Среди бумаг Энигора имелась краткая биография эргра Иная, список приближенных и доверяющих ему людей с галочками на полях. Несколько галочек пересекались со списком посетителей гадателя Дарга. Но ничего явного против Иная из всех этих меленьких зацепок Дин пока вычленить не мог. Да, некоторые люди поддерживают между собой приятельские отношения, верят гаданиям, имеют общих знакомых, дают советы друзьям – которому гадателю можно верить, а который просто бредит наяву, который священник знает свое дело, а кто из попов карьерист и хапуга – ведь у высокопоставленных особ и при дворе, и в других городах круг общения весьма ограничен. А Инай вполне мог оказаться прекрасным исповедником и духовным пастырем помимо того, что эгиросский наместник каким-то образом втравил его в заговор…

Загривком Дин чувствовал за всем этим копошением некий умысел, сплетенную ловчую сеть, готовую к работе. Но по документам никаких особенных преступлений не было совершено. Кроме двух убийств. Вот монах посетил гадателя в последний раз. Вот в журнале приемной кира Энигора записан на следующее утро гадатель Дарг. Но ночью Даргу перерезают горло, а через четыре дня то же самое делают с Энигором. Причем слух о готовящемся покушении успевает распространиться по городу и достичь ушей самого министра. Потом кир Энигор на смертном одре говорит загадочную фразу. Она достигает ушей придворных и весь Царский Город некоторое время пытается ее толковать, но никто ничего не понимает, поскольку фраза неконкретна. «Берегись дурака» и «величие и справедливость» – две из шестидесяти четырех возможных комбинаций в гадательной книге Дарга. Вот, значит, какое предсказание выпало принцу, и как исполнил приказание Дина гадатель…

Дин поменял местами документы на столе. В мозаике образовались пробелы. Здесь не хватало деталей. Может быть, двух-трех встреч с гадателем самого Первого министра, его доверенных людей или, в крайнем случае, нескольких их писем друг другу.

То, что простой гадатель с Веселого Бережка за короткий срок приобрел среди придворных невероятное доверие и популярность – само по себе не совсем нормальное явление. Видимо, у людей имелись веские основания ему верить. Вполне возможно, что Дарг гадал под диктовку человека, который наперед знал судьбы многих, и знал их гораздо лучше, чем они изложены в небесных скрижалях. Возможно, этот человек знал также и свою судьбу. Слух о покушении мог быть не утечкой информации от злоумышленников, а…

Дин перемешал бумаги еще раз. Что, если не Аксагор втравил Иная в заговор, а все наоборот? Кир Лаур, кир Наор, Харакута и капитан гвардейцев Ионкар – среди посетителей Дарга. Люди, недовольные судьбой, ищут различные пути к желаемому – будь то государственный переворот или черная магия. Та последовательность, в которой Дин подбирал себе союзников, отражалась в собранных Второй префектурой списках. Дин и сам брал в расчет тот донос на Дарга, когда просматривал кандидатуры для собственных целей.

Что можно увидеть, если смотреть на собранный материал глазами Энигора?

Очень выгодно использовать в своих целях гадателя, к которому ходит половина чиновников Царского Города.

А если глазами Иная?

Государь уже лет семь в ссоре с верховным первосвященником жреческой коллегии Белого Энлена. Но разрыва дипломатических отношений между Таргеном и Эн-Лэн-Леном нет. Белыми Землями управляют служители Единого, в империи же светские власти допускают монастырское и храмовое начальство не дальше порогов собственных приемных залов и кабинетов. А монастыри и храмы в благополучные времена стали очень богаты. Не так, как Островной Дом, но все же. Во что им вложить собранный капитал? Не родилась ли в чьей голове мысль сменить имперские порядки и установить в Таргене, допустим, теократию или некий способ управления, подобный ей? А тут еще недовольных порядками при дворе и в Столице оказывается гораздо больше, чем видно было из монастыря. Очень выгодно использовать в собственных целях гадателя, который в курсе всех придворных дел и интриг и работает в интересах высокопоставленной особы.

Вот только долго ли выдержит гадатель такое двойное подданство? Рано или поздно интересы его хозяев вступят в противоречие, и маленький человек окажется между молотом и наковальней. Либо хозяева вдруг с удивлением обнаружат, что гадатель нагадал победу в поединке обоим соперникам, чего на самом деле не может быть.

По-хорошему говоря, надо бы всех клиентов гадателя Дарга взять под ручки и свести в допросный подвал под Первой префектурой, чтобы рассказали, кому из них и что он обещал. Но о перемене императора тогда будет лучше и не вспоминать. Что же Дин доложит государю?

Пожалуй, правду. Почти полностью. Репутацией Иная придется пожертвовать. О том, что у него своя игра, отличная от игры Дина, советник подозревал с первого взгляда на Иная. И Волку Инай тоже не понравился.

А расскажет Дин о том, как манипулировал настроениями двора кир Энигор, используя гадательную книгу подставного чародея. О том, как гадатель сообщал о распоряжениях Первого министра в монастырь Бдящих Сил в Эгироссу и как у него, скорее всего, не выдержала совесть и он раскрыл Первому министру свою двойную игру. Как Энигор заподозрил в действиях монахов заговор против государя и государства и решил вывести их на чистую воду. Как хотел подстроить фальшивое покушение на себя, а потом, зная от гадателя адреса монастырских осведомителей, обвинить их и заставить признаться в других далеко идущих планах. Ведь для того, чтобы арестовать и допросить высокое монастырское начальство, повод нужен очень нешуточный. И как Дарг то ли отказался работать на монастырь, то ли по старой привычке раскрыл замыслы Энигора, и что из этого получилось. Настоящего покушения Первый министр не ждал, поэтому и ехал в тот день почти без охраны…

Вот только список клиентов Дарга останется государю неизвестным. Дин открепил его от подшивки листов и из папки Второй префектуры переложил в свою. Пока полежит здесь. Если где-то есть черновики или копии – они не успеют всплыть, потому что господин Дин тоже не собирается терять времени даром. Имя Иная он вслух не назовет. Пусть поищут заказчика убийств среди трехсот монахов. До того переворота, который планирует он, остались считанные перемены страж.

* * *

Два последующих часа были в жизни Нэля временем непередаваемого кошмара. Сородичи его оставили. Никто из таю за все это время даже не показался на втором этаже. Вокруг Нэля суетилось около двадцати полулюдей различного пола. Он сперва сидел, до подбородка укрытый чем-то вроде скатерти. Ему укладывали волосы, выщипывали брови, красили губы и глаза. Когда он осмелился робко попросить чаю, это привело в ужас госпожу Шерилар. «От чая портится цвет лица!» – воскликнула она, и Нэлю подали стакан противной теплой воды из минерального источника.

Затем Шер повела его переодеваться. «Спокойно, деточка, я знаю, что ты не такой, как мы», – сказала она, и Нэль поначалу смирился. Пока не увидел свадебный наряд. Полупрозрачное платье из тончайшего ярко-алого шелка и золотых кружев повергло Нэля в шок.

– Я на себя такое не надену, – сразу отказался он.

– Надо, Нэль, надо, – возразила Шер. – Позволь портным выполнить свою работу, к вечеру платье должно быть полностью готово.

– Я не выйду в этом на люди, – упрямился Нэль.

– Ты ведешь себя, как деревенская девчонка, а мне сказали, что я буду иметь дело с умным человеком.

Нэлю стало стыдно, и он послушался. Шер запихнула Нэля в корсет, застегнула крючки и пуговицы, одернула юбку, расправила некое подобие рукавов из прозрачного газа, вывела его обратно в холл и поставила перед зеркалом. Тут-то Нэль окончательно впал в отчаяние. Из зеркала на него смотрел какой-то человечек. Не Натаниэль Лаллем. Там отражалось что-то вовсе невозможное. В одних местах бесстыже-голое, в иных обтянутое легким шелком и кружевом так, что лучше оставалось бы голым. С нарисованным на его лице другим лицом, очень красивым, но чужим. Нэль от удивления всхлипнул и остался стоять, растерянно моргая густо накрашенными ресницами.

Шер с достоинством принимала сыплющиеся со всех сторон комплименты в отношении выбранной ткани и общей удачности покроя. Кто-то уже ползал вокруг Нэля на коленках, подкалывая булавками подол и прикрепляя в разных местах золотую тесьму и какую-то блестящую мелочь. Принесли несколько пар красных бархатных башмачков и заставили Нэля примерять. Он примерил, но шага не мог сделать на каблуках, пришлось бежать за другими. Нэль был на грани истерики. Заметив это, Шер между делом ткнула его в бок и предупредила: «Не вздумай когда-нибудь реветь, государь этого очень не любит». Нэль постоял еще минут десять и первый раз в своей жизни упал в обморок.

В то же утро Джу вернул родительское дело в архив, даже не дочитав несколько оставшихся страниц. Кое-как собрал, запихнул обратно в переплет и поставил на полку. И жизнь потекла, будто бы ничего не случилось.

Внезапно объявили о государевой свадьбе. (Джу острыми иголочками кольнула ревность, и он весь день старательно убеждал себя, что ночью просто видел сон – и не более того.) Войско Порядка и Справедливости никак не было задействовано в торжествах, потому что церемонию проводили в Эгироссе. Других происшествий было мало. В трактире на Большой Косой сутенер убил несговорчивую проститутку, но убийцу задержали сразу, и он сдался почти без сопротивления. Из Рыбного канала на участке Аглара выловили человеческую ногу. Если бы целый труп – это ни для кого не явилось бы новостью. Но на такую диковинную находку, как отдельная нога, хотели посмотреть многие. Дело это у Джу сразу отобрали и передали в особый отдел этажом выше. На учения в Курганы Джу не попал – не нашел себя в списке, вывешенном у Мараша за спиной. Значит, оставался замещать Аглара в префектуре. Это было скверно, потому что за полевую службу полагалась денежная надбавка, а Джу и так вместо половины лара платили в день три медяка. Оставшиеся пять сохранялись в казначействе, их выплатят ему только в том случае, если он успешно окончит стажерский срок и перейдет в Третью префектуру на постоянную работу.

Уже вечером Джу с удивлением узнал, что он, оказывается, дежурит. Из-за нездоровья Аглара переменили расписание, и все дежурные перепутали свою очередность. Кархан не смог остаться по каким-то личным обстоятельствам, Шан только что отдежурил, у Лалада оказалось срочное поручение в Шестом округе, Урман и Ош уехали в Курганы, и с другими возможными кандидатами дела обстояли так же. Джу был самый младший, поэтому им заткнули образовавшуюся брешь.

Вечером по поручению интенданта он еще заглянул в москательную лавку – купить рыбий клей для своего отдела. Потом пришел в дежурку, сел за стол, велел солдатам разбудить себя, если вдруг что-то случится, положил голову на руки и крепко заснул.

Сорок таргских лиг – это немногим более шестидесяти километров. Две перепряжки лошадей. Три часа пути. Нэлю дали понюхать какой-то гадости, и он всю дорогу спал. Проснулся голодный, в другом городе. Долго вертел головой, ничего не соображая. Потом вспомнил: он остался один. Все, что дал ему с собой Фай, лежало у него на коленях: сумочка с аптечкой и маленький лазерный резак с ресурсом в полторы минуты для самозащиты и на всякий случай, для уверенности в себе. Резак был вставлен вместо одного звена в браслет.

– Ну вот, – сказала Шер, увидев, что Нэль очнулся и осматривается. – Теперь мы соберемся с силами и отправимся выходить замуж, правильно? Держись, мой сладкий. Бракосочетание, конечно, момент волнительный, но если ты снова грохнешься в обморок, ты испортишь церемонию, и все надо будет начинать с начала. Попробуй выйти за государя с первого раза. Быстрее поженитесь – быстрее разведетесь. Ты меня понимаешь, малыш?

В руке у нее оказался темный стеклянный пузырек, горлышко которого она прикрывала пальцем. Шер сунула склянку Нэлю в нос и на секунду отняла палец. Отвратительный запах ударил в ноздри, в голове у Нэля помутилось, и он снова все забыл.

Некоторое время вспышки сознания были фрагментарны, отрывочны. Последовательности событий Нэль не мог потом восстановить, как ни старался. Например, он не заметил, когда стемнело. Совершенно не помнил, в какой момент времени и при каких обстоятельствах его представили государю. В памяти задержались некоторые детали, но далеко не все, что с ним произошло. Вот, например, широкая лестница в каком-то дворце. Расписанные фигурами, цветами и узорами стены и потолки каких-то покоев. Открытый экипаж, цветы. Улица, очень много народа. По сторонам, впереди и сзади разноцветные огни. Высоченные стены какого-то зала или храма, от тысяч свечей светло как днем, душно и трудно дышать. Кто-то рядом твердой рукой держит Нэля под локоть, государь или нет – неизвестно. Жарко. Очень жарко. Небольшая комнатка, в ней полно женщин, они толкаются, но рядом с Нэлем круг пустого пространства диаметром в два-три шага. Шер обмахивает Нэля веером и произносит: «Молодец. Потерпи, совсем чуть-чуть осталось». Причем в течение всего этого времени Нэль сознавал, что его тело куда-то идет или где-то стоит, исполняет, что ему велят, а душа в этом действе как бы не принимает участия и даже не является сторонним наблюдателем. Он, Нэль, просто кукла.

Опомнился он только на свадебном пире, когда его то ли уговорили, то ли он сам случайно выпил вина. Мир как-то вдруг прояснился, зал озарился светом огней и наполнился гулом голосов, зазвучала музыка, и Нэль обнаружил себя сидящим на возвышении, у всех на виду, бок о бок с неким человеком – по-видимому, с самим государем. Человек этот держал пальцы у Нэля на пульсе.

– Ой, – сказал Нэль.

Недалеко от них, за столом, придворный с чашей в руке желал государю долгих лет царствования, семейного благополучия и много наследников. Все внимательно слушали его речь, поэтому на появление за столом души Нэля и на его тихое «ой» никто не обратил внимания. Кроме государя.

– Как ты себя чувствуешь? – не поворачивая к Нэлю головы, спросил император.

– Лучше, – слабым голосом ответил Нэль, медленно осознавая, что на нем то самое красное платье, и всем на обозрение выставлена приподнятая корсетом грудь с едва прикрытыми сосками, голые плечи и почти голые руки. Реальность снова поплыла, на этот раз от смущения и испуга.

Видимо, государь почувствовал его замешательство.

– Уходим? – так же тихо произнес он.

– Вы спрашиваете у меня? – робко поинтересовался Нэль.

– Ну, не у себя же.

– Да… если можно.

– Тогда бери маску.

Нэль машинально снял с левого плеча золотое личико – за время небытия он странным образом успел привыкнуть, что маска должна находиться именно там. Кто-то за спиной помог ему правильно ее прикрепить, и, судорожно вцепившись в локоть государя, Нэль покинул вместе с ним пиршественный зал.

Он растерялся. Он не понимал сейчас, зачем согласился на предложение Фая. Сожалел о побудившем его к этому шагу несерьезном отношении к очень серьезным вещам. Ему было одиноко, страшно и, кроме всего, ужасно неудобно и стыдно в дикарском голом платье. Ущербным получеловеком он теперь чувствовал себя. Он был не такой, как все. Образ жизни таю, Верхних и Нижних, веками сводился к тому, чтобы ничем не выделяться. Таю одинаково одевались, одинаково стригли волосы, никогда не подчеркивали собственную индивидуальность, одинаково вели себя, и во всем остальном были равны. А здесь все общество оказалось построено на разнице между индивидуумами. Разница подчеркивалась, искусственно углублялась, делалась яркой и, в их понимании, привлекательной. Они так жили. Одни – аристократы, другие – крестьяне; одни – военные, другие – ученые; одни – мужчины, другие – женщины. А Нэль не знал, кто он среди этих людей. Он в меньшинстве, он в смятении, и люди для него теперь они. А он – уродец, хоть об этом почти никто и не знает. Зачем он согласился? Так далеко в своем намерении начудить чего-нибудь в отместку Фаю и Лалу он не заходил…

Ноги сами несли его вслед за государем, в глазах стоял туман. Куда они идут, Нэль спросить боялся. Он не сразу сообразил, что на свадьбе за праздничным столом по порядку следует спальня. А когда сообразил – споткнулся о собственный подол и упал бы, если б его не поймали под руки.

Дин снял с игральной доски предыдущую расстановку «войско» и составил игру «город». Ситуация в Столице пока складывалась по его плану.

За порядок во время переворота ответственен был Харакута. Подчиненной ему внешней линии городской стражи предписывалось перекрыть въезды и выезды из города, предотвратив тем самым утечку информации. Из шести городских префектур Вторая, Третья и Четвертая были полностью в руках заговорщиков. Портовая не представляла опасности из-за политической нерешительности руководства. Трусы там подобрались один к одному, словно нарочно. Раздумывая о Порте, Дин посчитал так: сначала там подождут и не присоединятся, а потом решат, что куда идут все, туда и Порт Тарген. Шестая матолошская префектура была самой малочисленной и почти провинциальной; район Матолош всего год назад стал считаться пригородом, а фактически как был, так и остался деревней. Опасность для заговорщиков представляла только префектура Первого округа – Речных островов, самого центра Столицы. На нее всегда делали ставку в политических расчетах, ей доверяли часть дел Царского Города, и в целом она являлась любимейшей префектурой государя и всех столичных властей. Была на голову выше и на шаг впереди от других, словно гвардия среди прочих войск. Оставалось надеяться, что, в случае серьезного конфликта, одна Первая против трех, четырех, а то даже и пяти других префектур долго не продержится.

Помочь должно было то, что часть столичного войска Порядка и Справедливости, курсанты Военной академии и лицеисты из «Каменных Пристаней» уже отправились в Курганы, где в первом месяце лета всегда проходят ежегодные учения, а гвардия частично переведена в Эгироссу на летние квартиры.

Волк держал обещание и присылал людей. От его имени приезжали многие: родовитые северяне, тарги из приморских городов, военные слуги вассалов, солдаты расформированных армий, сыновья родственников и друзей. По пять, десять, двадцать человек, незаметно, но постоянно и в течение уже нескольких декад. Ко дню свадьбы в Столице собрались нешуточные силы.

Впрочем, настоящую войну Дин не планировал. Даже ходжерцы должны были смириться с переменой императора. Ша – внук их Патриарха, куда от этого денешься? Что же касается большинства столичных чиновников, то для них что император Аджаннар, что император Шаджаннар – все было едино. Нынешний государь не ценил льстецов и угодников; от всех он требовал лишь добросовестной работы, тщательного исполнения возложенных на человека обязанностей, а с любовью и преданностью – это уж как чиновник сам решит. За эту ниточку мало кто был привязан. И слава Богу. Еще одно маленькое преимущество на стороне заговорщиков.

Точно так же дела обстояли с Тайной Стражей. При некотором количестве людей, истинно радеющих о своей работе, бульшую часть ее все же составляли исполнители. А исполнителю, даже сверхдобросовестному, все равно, кто отдает распоряжения. Были бы приказы выполнимы, и этого довольно. Начальник Тайной стражи – Домовой – опасности также не представлял. Он состарился на своем посту, в последнее время много болел, вопреки увещеваниям докторов немало пил, понемногу отходил от дел и терял бразды правления. Держали на прежнем месте его из уважения и в благодарность за прежние заслуги, старались лишний раз не беспокоить и не обременять. Поэтому сейчас Тайная Стража была не так сильна, как, например, года четыре назад.

Доклад о возможной причине смерти кира Энигора и все документы, подтверждающие версию Дина, государь проглотил, не поперхнувшись. Дин сообщил от себя, что информация от Первого министра, по всей видимости, текла через монастырь куда-то на Белый Север, и дело сразу отправилось в Тайную Стражу, в отдел контрразведки.

Но следующий шаг государя для Дина оказался неожиданным. Во-первых, государь назначил день свадьбы: прямо сегодня. Само по себе это было неплохо, поскольку долгие проводы – лишние слезы, да и сохранять в секрете приготовления к перевороту с каждым днем становилось все сложнее и сложнее.

Зато два других обстоятельства всерьез насторожили Дина. На горизонте замаячила реальная опасность. Место свадебной церемонии – обитель Бдящих Сил в Эгироссе. Проводящий церемонию священник – настоятель обители эргр Инай. В планах Дина это оказалось лишним. Так можно было потерять преимущество внезапности, на котором строился весь грядущий переворот. Если из-за доклада о монастыре эргра Иная прижмут к ногтю, если Инай трус, то посвящение его в детали заговора может дать плачевный результат. Дин терпеть не мог брать в свои расчеты чью-то дурость и самовластие. Тем не менее, ему пришлось делать упреждение: писать киру Аксагору в Эгироссу письмо о том, что, если у эргра Иная до государевой свадьбы или сразу после нее возникнут сложности в отношениях с государем, то пусть он не волнуется и не вздумает говорить чего-либо себе же во вред. В Столице все утрясется в самое ближайшее время. Если же кир Аксагор в твердости характера эргра Иная не уверен – меры лучше принять заранее.

Тут приходилось полагаться на обстоятельный подход государя Аджаннара к любым вопросам государственной важности. Император никогда не спешил принять решение, не изучив досконально все детали и подробности. Никаких арестов и допросов без абсолютных доказательств вины Иная в чем бы то ни было – не произойдет. Посмотреть ему в глаза государь, может быть, захочет. Но это пробный камень. А на дальнейшее у Тайной Стражи просто не окажется времени.

Сразу после церемонии государь должен был сесть на корабль и в первую ночную стражу вернуться в Столицу, чтобы наутро принять поздравления от народа. На следующий день после свадьбы ворота Царского Города положено держать для всех желающих открытыми, а государю с новой государыней выйти на балкон и приветствовать собравшуюся толпу. Дин хорошо знал государевы привычки. Если церемония расписана шаг за шагом – план будет исполнен пунктуальнейшим образом.

Но и здесь существовал один-единственный рискованный момент: если государя в Эгироссе задержит что-либо непредвиденное – например, Инай, – корабль придет в Столицу не ночью, а утром. Тогда на исчезновение государя останется очень немного времени. В родовую спальню к молодой жене он просто войдет и выйдет, чтобы соблюсти ритуал. Надо будет серьезно постараться, чтобы успеть его схватить и спрятать.

Дин надеялся на лучшее. В Царском Городе все было готово. Карту тайных переходов, все ключи и коды к дверцам с шифрами и секретами, помещение в подземелье под дворцом и специально подобранную охрану Лаур и Ионкар постоянно держали под рукой. Ветер от Эгироссы с самого захода солнца до полуночи дует попутный. Парусник «Ивис», облюбованный государем в качестве плавучей резиденции, может идти и на веслах, а Ша дано твердое указание вернуться в Столицу вместе с отцом во что бы то ни стало, и распорядился на этот счет не кто-нибудь, а сам государь.

На всякий случай днем Дин должен был встретиться с Волком, чтобы проработать запасной вариант развития событий, если с Царским Городом что-то не сложится. Что же касается Ша, то посвятить его в свои планы Дин собирался в самый последний момент, когда отказаться у принца уже не будет возможности.

На сам корабль и в каюту государь внес Нэля на руках. Посадил на большую кровать в подушки, снял маску и слегка встряхнул его за плечи. Шер и ее собака все время путались рядом. Шер – с веером, с полотенцем, со стаканом воды. Пес – просто так.

– Лучше положи, – посоветовала Шер государю. – Сейчас я ее раздену, и пусть спит.

Нэль не стал дожидаться, пока его положат, повалился на бок. Глаза закрылись сами собой.

– Ну вот, – сказала Шер, обращаясь к Нэлю. – С чего ты вдруг раскисла? Ты же хорошо держалась.

Нэль подумал секунд десять и ответил:

– Не зови меня на «-ла».

– Командует, – хмыкнул государь. – Ты, Шер, слушайся, а мне нужно идти.

– Раз командует, значит, дела не так уж плохи, – заключила Шер. – Ну-ка, деточка…

Нэль почувствовал, что вместе с туфлями с него потащили юбку. Он приоткрыл один глаз и увидел, что государь вышел. Нэль был настолько не в себе, что даже не разглядел лица императора, когда тот находился рядом без маски.

– Он вернется? – пробубнил в подушку Нэль.

– За себя не беспокойся, – отвечала Шер. – Никто тебя не тронет.

– Где мои вещи?

– Вот.

Пришлось открыть второй глаз и оторваться от подушек, чтоб увидеть это «вот». Браслет с резаком Нэль взял и нацепил на руку. Потерять его он боялся гораздо больше, чем аптечку. Шер обошла кровать, села у него за спиной и взялась за крючки и завязки.

– Чем вы меня напоили? – спросил Нэль.

– Вином.

– От вина так не бывает.

– От вина бывает еще и не так. Но если ты спрашиваешь про пьяный гриб, то он здесь, в пузыречке. Его придумали нюхать монахи. Кому ночную службу в монастыре выстоять трудно – пользуются.

– А что потом?

– Потом пьешь понемножку вино, чтобы в обморок не падать.

– Я не про гриб.

– А я про гриб.

– Я хотел спросить, что будет дальше?

– Дальше я хотела бы тебя умыть, если ты не против.

– Я сам.

– Ну, попробуй.

Героическим усилием Нэль сел на постели. Платье с него Шер стащила, он остался в чулках и тонкой рубашке.

– Вон туда, – из-за его спины показала пальчиком Шер. – Отодвигай стену вправо, и найдешь все, что тебе может понадобиться.

За скользящей на роликах дверью находился вполне цивилизованный санузел. Какие-то крылатые жучки в прозрачных колбах по сторонам зеркала давали бледный голубоватый свет. Увидев свое лицо при таком освещении, Нэль ужаснулся. Щеки осунулись, губы обкусаны, краска черными кругами расплылась вокруг глаз. Золотая пудра, которой его обсыпали с ног до головы на церемонии бракосочетания, блестит на носу, а волосы, намазанные чем-то для сохранения завивки, склеились и стали на ощупь вроде снятой рубанком деревянной стружки.

Нэль открыл кран над раковиной и сунул голову под струю теплой воды. Жить сразу стало легче. «Чего я испугался? – уговаривал он себя. – Чего раскис, на самом деле? Мне нечего бояться. Мне обещали безопасность. Если они не станут выполнять своих обещаний, я начну сопротивляться, вот и все». О том, что решить всегда проще, чем сделать, он сейчас не вспоминал.

Когда он вышел из туалетной комнаты, Шер в каюте не оказалось. На небольшом низком столике был накрыт ужин. Пес сидел рядом, пристально смотрел на прикрытые крышками блюда, и время от времени облизывался и выразительно вздыхал. Слегка пошатываясь, Нэль добрался до кровати, упал на перину. Таю его бросили, полулюди его, похоже, тоже бросили. Осталась собака, которой нужен не Нэль, а его ужин. Закономерное положение всякого предателя, о чем горевать. Не надо было любить Верхнего, не надо было родиться Нижним.

– Можешь съесть, – разрешил он собаке. – Я не хочу.

Звякнув, покатилась по полу золотая крышка. Нэль протянул руку к кувшинчику с вином. Свадьба, говорите? Ну, пусть будет свадьба.

Основная проблема, связанная с гибелью предыдущей экспедиции таю на Та Билане, заключалась в том, что произошло это событие довольно давно. Приполярные области на предмет обнаружения останков исследовались новой экспедицией в последнюю очередь – не туда «Летучий Змей» должен был падать. Однако после обработки данных по сканированию поверхности планеты получилось два возможных места кораблекрушения. Оба по другую сторону океана. Одно вовсе за чертой полярного круга, другое на полтысячи километров южнее. Возможно, «Летучий Змей» развалился во время падения на несколько частей. В любом случае, надеждам на быстрое получение какой-либо информации от него не суждено было исполниться немедленно. Подготовка экспедиции предполагала извлечение останков корабля из-под воды или из джунглей. Но «Летучего Змея» следовало вырубать изо льда на другой стороне планеты. Без серьезной материальной и энергетической базы, так и не прибывшей на Та Билан, нечего было и думать о расшифровках «черного ящика» или остатках бортжурналов. Четыреста человек с «Летучего Змея» погибли зря. Их путешествие не принесло никому никакой пользы. Они успели передать на Тай сообщение о нападении – и больше ничего.

Фай много думал о странностях истории Бенеруфа и Та Билана. Поначалу он решил, что этот мир – одна из выживших в войне планет Колонистов. Его прежние предположения не подтвердились. Не сходились даты и результаты анализов. Цивилизация полулюдей, населявших вторую планету, была определенно старше мира Тай не на тысячу-другую, а на все десять или двадцать тысяч лет.

Если бы гипотеза о раннем колониальном мире подтвердилась, все выглядело бы логично. Мир Тай заселялся искусственно. Идея создания полноценного человека и сами таю родились в межзвездных лабораториях Корпорации научно-технического развития. Даже известно, за какую цену продала Корпорация первых настоящих таю вместе с секретом их воспроизводства поселенцам мира Тай. То, что таю и их создатели генетически вполне совместимы и, по сути, представляют собой единую, разделенную на три пола расу – вполне понятно. Первоначальная генетическая база у них одна и та же.

Но откуда в неразвитом с технической точки зрения мире тот же самый генетический материал? Кто здесь живет? Как, откуда и когда они здесь появились?

Если даже Та Билан подвергался когда-либо терраформированию – ни следа, ни памяти от прямого воздействия не осталось, только косвенные улики. Есть собаки, кошки, свиньи, крысы, тараканы – как на Тай. В саду цветут знакомые жимолость, сирень и жасмин. А еще кошачья лапка, винная ягода, саврская лоза и колючник – их на Тай не было и нету. И это здесь, в Таргене. А на далеком Белом Севере, в Известковых Пустотах под землей живут драконы и пещерные львы, ничего общего не имеющие ни с рептилиями, ни с семейством кошачьих. Пчелы там черные в белую крапинку, у них серебристые тонкие крылья и есть глаза на сочленениях лапок. А муравьи размером с палец и собираются на зиму в ком величиной с дом…

С Бенеруфом все нормально: есть установки для создания атмосферы. Давно, до войны Корпорации с Торгово-промышленным союзом кто-то сам делал для себя третью планету или заказал ее Корпорации. А на Та Билане в то же время вовсю процветала независимая, хотя и примитивная цивилизация. Может быть, здесь находилось что-то вроде вивария, лабораторного садка, источника чистого сырья? Не отсюда ли шла подпитка свежим генетическим материалом для той же Корпорации? Или, может, та-биланцы существовали до Корпорации, до Торгового Союза, до Колонистов, до таю и продолжают жить сами по себе так же самостоятельно и на той же ступени технического развития? Ни о чем подобном Фаю не было известно.

В информационных хранилищах Тай имелись сведения о других населенных мирах. Из тех времен происходили сами термины: «Колонисты», «терраформирование», «Торгово-промышленный союз». Но те миры погибли один за другим. Некоторые сами – они не могли существовать в отрыве от космического сообщества. Другие, более жизнеспособные, методично уничтожила Корпорация. Уничтожила абсолютно, превратив в пояса астероидов, туманности и излучение. Из всех колониальных миров единственный Тай получил шанс восстать из пепла – шанс минимальный, почти неосуществимый. Только потому, что Тай, по большому счету, был детищем самой Корпорации, а не Колониального управления.

А почему в войне выжил мир Та Билан? Потому что не знал о ней и не мог принять участие? Или по какой-то другой причине?.. Ответов на эти вопросы информатории Тай не хранили. О Та Билане вообще не нашлось никаких сведений. О Бенеруфе сведения были: третья планета принадлежала Колониальному управлению, она стояла в очереди на терраформирование и колонизацию. А вторая планета стала открытием «Летучего Змея». И его могилой.

 

Глава 3

Гадательная книга покойного Дарга лежала у государя на столе, открытая на случайной странице. «Опасайся призраков прошлого» – было написано там большими красными буквами. Государь злился. В каюту, заменявшую ему на «Ивис» кабинет, давно должны были доставить Иная. Но посланные за священнослужителем люди замешкались с этим простым поручением, задерживая отплытие. Прислали государю сказать, что эргр Инай внезапно почувствовал себя плохо и, нравится это государю или нет, а ждать все равно придется. Принц Ша тихо сидел в углу, опустив взгляд. Он прекрасно видел, что отец раздражен, и, как в детстве, ни словом, ни движением старался не привлечь к себе внимание.

Наконец послышался шум на пристани. Инай прибыл. Выглядел он на самом деле неважно. Очень бледный, с лихорадочным блеском в глазах. Болезненный вид духовника сильно встревожил отзывчивого Ша, но спросить о причинах недомогания он при отце не посмел. Что же касается государя, то ему выяснять такие мелочи было некогда.

Государь стоял посередине каюты без маски.

– Рассказывайте, эргр Инай, – велел он.

– О чем, мой государь? – вежливо склонившись, спросил слуга Единого.

– Не мне. – Государь указал рукой на поднявшего голову принца. – Вы собирались посвятить моего сына в ваши с киром Аксагором тайны. Как вы там сказали… «Нельзя быть палачом и действовать осторожно. Нельзя быть врачом и не причинять боли»? Пожалуйста. Ша вас внимательно слушает.

Эргр Инай медленно выпрямился. Он молчал. Бледность его приобрела зеленоватый оттенок.

– Ну что же вы? – удивился государь. – Может быть, подождем кира Аксагора – он подскажет вам, с чего лучше начать ваш сложный разговор? За ним послали, только он отлучился куда-то. Но его непременно догонят.

– Отец! – Ша встал. – Государь!.. Это я решил взять в жены кирэс Таани, за мой выбор эргр Инай и кир Аксагор никак не отвечают!

– Молчи, – государь махнул на сына рукой. – Речь не о тебе с Таани. Эргр Инай с киром Аксагором вели беседы о государстве и власти. И твое счастье, что тебя они еще не посвятили в свои планы. Иначе бы мы разговаривали не здесь и не так.

Эргр Инай пошатнулся и прижал ладони к нижним ребрам.

– Вы больны, эргр Инай? – с тревогой спросил Ша.

Вместо ответа Инай согнулся пополам и боком повалился в ноги государю. Дернулся несколько раз и затих. По подбородку его текла желтая пена.

Государь, только что собиравшийся произнести: «Не всякая болезнь к смерти», – смотрел то на Иная, то на побелевшие трясущиеся губы своего сына.

– Что, Ша, ты никогда не видел смерть вблизи? – спросил он. – А если б на его месте сейчас оказался я, что бы ты делал?

Ша замахал руками и бросился прочь из каюты, ему стало дурно.

Государь позвал охрану. Но прежде чем тело Иная вынесли, поворошил его одежду и отыскал в кисточке на левом сапоге свою булавку. Самостоятельно и случайно в такое место она попасть могла, лишь проделав головоломный эквилибристический трюк. Это было чьих-то рук дело.

Государь сжал теплое тельце булавки в кулаке. В отличие от своего прежнего хозяина, колдовская булавка была жива и довольна своей булавочьей жизнью. Император думал вот о чем: никогда раньше он не унижался до слежки за своими домашними. Но теперь он поставлен в такое положение, когда лишняя щепетильность идет только во вред. Не подложить ли седьмую булавку Ша?..

Окончательно обдумать эту мысль государь не успел, потому что от первого абонента поступил срочный вызов. Аджаннар поторопил телохранителей, сам закрыл за ними дверь и достал из секретера переговорную коробочку. Тихо произнес в нее:

– Слушаю.

– Чем ты там занимаешься?

– Я только что женился, у меня первая брачная ночь.

– У тебя война в савр-Шаддате! Северная армия разбита. Правое Крыло уничтожено, Левое отступает в Агиллею. А в Агиллее мятеж.

– Черт, – сказал государь. – Ты откуда знаешь? От твоего Ардана до Агиллеи три тысячи лиг.

– Эргр Скиллар Скей рассказал. Он сейчас в Ренне. Это с тобой он не разговаривает, а со мной – очень даже.

Государь молчал.

– Ладно, ты не грусти, – посоветовал абонент первый. – Я понял, что был неправ, я приеду. Вместе наведем порядок.

Через десятую часть стражи «Ивис» уже под всеми парусами летел в Столицу, а разговор с киром Аксагором был перепоручен Тайной страже.

Проснулся Нэль оттого, что пригревшегося рядом с ним пса кто-то тащил из постели за задние лапы.

– Ну и компанию ты себе нашел, – произнесла в темноте Шер. – Господин Якс – вор и кобель, каких поискать. Посмотри, с кем ты делишь постель: он сожрал весь твой ужин.

– Я разрешил, – отвечал сонно Нэль.

– Мы почти в Столице, пора вставать.

– Уже?

– В Царском Городе выспишься.

– А где государь?

– А он тебе нужен?

– Нет.

– Так зачем же ты спрашиваешь?

– Не знаю…

Шер тихонько засмеялась, и Нэль почувствовал ее руки у себя на коленках под одеялом.

– Государю не до тебя, – сказала Шер, и мягкие ладошки двинулись по его ногам выше. – И не до меня. Но нам без него тоже может быть неплохо, верно?..

В первый момент Нэль попытался осознанно воспринимать происходящее. Ему казалось, что он сбежал бы, если б не выпил вечером все оставленное вино. Или оттолкнул бы ее, если бы имел побольше выдержки. Она же была чужая. Совсем чужая и другая. Но когда Шер целиком оказалась под одеялом, расстояние между ними как-то вдруг исчезло и различия мгновенно сгладились. В тех полулюдях, к которым Нэль близко присмотрелся, присутствовало одно ценное качество, которым обделен был Лал: страстность. С ними Нэль не успевал застесняться, вспомнить о совести, о нравственном долге или остыть и подменить изначальные побуждения души и тела тупой привычкой. Он ухватил Шер за мягкие ляжки и посадил ее на себя. А что тут такого? С полулюдьми события шли стремительно. Именно так, как должны идти. Думать было некогда. Думать было незачем. Само собой все получилось так сладко, что Нэль не отказался бы еще разок.

Но на палубе офицеры начали выкрикивать команды, затопали ноги матросов и солдат, заскрипели снасти, поменял курс корабль, и Шер, оглянувшись на иллюминатор, выскочила из постели и засуетилась:

– Мы уже в Столице! Быстрей, быстрей, бегом, бегом! – и стала тормошить Нэля, сознание которого еще пребывало в сладком тумане.

«Если так пойдет дальше, – думал Нэль, пока она его одевала, – мне может здесь даже понравиться». Сейчас он чувствовал себя намного увереннее. Однако государя еще по-прежнему боялся. Настоящую разницу между мужчиной и женщиной Нэль понял: то, что женщина выклянчит лаской, то, о чем таю договорится и обменяет, для мужчины в порядке вещей – просто отобрать.

Дин спал в своем городском кабинете – при свете лампы, в сапогах и не раздевшись. Известий из Эгироссы он не ждал до рассвета, а к сильному нервному напряжению за последнее время притерпелся. Свадьба состоялась, хоть и наспех. В Столице уже нашлись недовольные, говорили: ну кто так женится, все впопыхах, никакого настоящего праздника, никаких ночных гуляний, ни подарков, ни фейерверков, ни застолий. Словно государь себе невесту украл, да и сбежал с нею. Ни к чему хорошему это не приведет. Другие, наоборот, оказались довольны и рассуждали, что не все же денежки из казны тратить на праздники, можно и приберечь на что-то полезное для государства.

Приснилось Дину вот что: на большой площади при стечении народа государь в справедливой маске вешает ему на шею награду за заслуги перед отечеством. Дин смотрел-смотрел, который из государей под маской – Аджаннар или Шаджаннар, – ничего не понял и проснулся. Взглянул на часы: без четверти вторая стража ночи. Сон был вещий, это ясно. Очень четкий и последовательный, будто наяву. Дин усмотрел в этом хорошее предзнаменование. Потянулся к колокольчику, чтобы вызвать слугу, а тот вдруг сам вошел. Парусник «Ивис» только что прибыл в Порт.

Господин Дин пригладил волосы и взял белую рысью маску. Для Царского Города его пропуск был действителен днем и ночью. С Ман Мираром дело обстояло хуже. Для того чтоб проникнуть в кабинет государя за указом о назначении Волка Первым министром, пришлось унизиться до подделки подписей и печатей. Хорошо еще, что бдительность охраны в моменты отсутствия государя в резиденции слегка ослабевала.

Дину хотелось зайти перед отъездом к жене и сыну, но он подумал, что этот визит слишком походил бы на прощание. А ему нужно было, чтобы сон сбылся. Поэтому он прощаться не пошел.

Нэль не понимал, куда полулюди постоянно торопятся. Шер объяснила, что при государе всегда так. Государь не может ждать. Как он говорит – так и надо исполнять, и хоть из кожи выпрыгнуть при этом. Нэль спросил: «Зачем такое сопровождение – целая армия вокруг?» Шер засмеялась и сказала: «Чтобы привлечь внимание».

Нэль подумал, о чем бы спросить еще. Его интересовала жизнь при дворе – пусть на время, но под нее надо будет подстраиваться. К своим Нэль собирался вернуться героем.

Государя он видел мельком, и опять без лица – в маске. Но то, что государь сильно на всех зол, понятно было по его приближенным.

– Он всегда такой сердитый? – спросил Нэль.

– Он не сердитый. – Шер проводила императора ласковым взглядом. – Он просто не терпит беспорядка.

Для них с Шер на пристань была подана карета. Государю подвели коня. Рядом с императором все время находился его взрослый сын в маске птицы с серебряными перьями. С сыном государь тоже не ладил.

Нэль наблюдал за лицом своей спутницы.

– Ты… его любишь, – догадался он.

– Конечно, – просто ответила она.

– А он тебя?

– Не знаю. Надеюсь, что, по крайней мере, ценит.

– А почему он на тебе не женится?

Глаза Шер погасли, и она пожала едва прикрытым кружевной накидкой нежным плечиком.

– Если б у меня могли быть дети, я стала бы Первой государыней не только до Яати, но и до бедняжки Аисинь, – заявила она, и поглядела на Нэля так, как при первой их встрече – свысока.

Подлинный смысл ответа разумения Нэля не достиг, но зато он понял, что спросил лишнее.

– Извини, – тихо проговорил он.

– Да все равно тебе расскажут, – усмехнулась Шер. – Не я, так другие. Я восемнадцать лет с ним. Каждая юбка в Царском Городе мне смертельно завидует.

Они некоторое время молчали. Процессия двигалась сначала по темным улицам Порта, потом въехала в Столицу и прибавила скорость.

Нэль еще раз пощупал свой браслет: не пропал ли. Звено с маленьким оружием было на месте. Аптечка находилась где-то среди свадебных мелочей, сложенных в круглый расписной короб.

– Шер, ты точно знаешь, что я ему неинтересен? – на всякий случай решил уточнить Нэль. Ему было трудно молчать.

– Хочешь еще пьяного гриба? – вместо ответа поинтересовалась Шер.

– Спасибо, у меня пока прежний из головы не выветрился.

Глаза Шер сузились и настроение, кажется, портилось с каждым оборотом колес, приближающим их к Царскому Городу.

– И почему ты все время задаешь вопросы о государе? – с подозрением спросила она. – Тебя заботит твоя безопасность, или наоборот?

Нэлю пришло в голову, что она ревнует. Он потряс головой:

– Что ты, Шер, я не собираюсь занимать твое место. У меня тоже есть человек, которого я люблю. Там, в моем мире… Шер, я… я просто не знаю, можно ли верить мужчинам. У меня был странный опыт с их участием…

– Верить, малыш, нельзя никому, – наставительно сказала Шер. – А насчет государя… Если сам к нему не пристанешь – он тебя и не заметит. – Она погладила Нэля по щеке, слегка повернув его лицо к себе. – Ты хорошенький. Ты очень хорошенький. Ты можешь ему понравиться. Один раз я чуть не потеряла его из-за такого, как ты. Не приставай к нему, ладно?

– Не буду, – пообещал Нэль, и Шер его поцеловала.

Так они въехали в Царский Город.

Увидев, как освещена площадь перед дворцом и какое количество людей их встречает, Нэль опять застеснялся. На корабле вместо свадебного красного платья Шер напялила на него другое цветом, белое, но в остальном такое же. Нечего было надеяться, что этот разврат когда-нибудь прекратится и Нэлю позволят ходить в нормальной одежде. Хорошо еще, при выходе из кареты голову ему накрыли покрывалом. Он, правда, не был уверен, что от взглядов окружающих теперь скрыт. Зато он сам перестал видеть толпу вокруг. Поле зрения ограничилось несколькими ближайшими смутными фигурами и дорогой под ногами.

Шер шла рядом и держала Нэля под руку. Государь в сектор обзора пока не попадал.

– Шер! – громким шепотом позвал кто-то из идущих позади. – Шер! Откуда он явился такой взбешенный? Что с государем? Чужеземка ему не дала, что ли?

– Прикуси язык, – шикнула на любопытствующего Шер. – Понятия ни о чем не имею. И что тебя так поразило в государе, кстати?

– Видел только, как желваки по скулам ходят, про остальное мне неведомо…

Нэль занервничал и стал оглядываться.

– Цыц, – немедленно заявила ему Шер и сдавила локоть. – Хоть ты не паникуй. И вообще, будь самостоятельнее. Ты теперь государыня, Натаниэль.

Они поднялись по широченной лестнице к парадному входу и вошли во дворец. От одежд почтительно сгибающихся перед Нэлем придворных стоял несмолкаемый шелест. Но стоило пройти – за спиной тут же возникал сдержанный гул голосов. На Нэля сыпали розовые лепестки и брызгали ароматной водой. Холодные капли падали на голые плечи, и Нэль вздрагивал.

Никакого целостного впечатления Царский Город на него произвести не успел – из-под покрывала ничего не было видно, кроме некоторых деталей. Полированный мрамор колонн и лестниц, массивные двери, драпировки из тяжелых, затканных золотом тканей, крученая золотая бахрома на коврах и занавесях, неподъемная мебель, узорные решетки на окнах и в арках переходов, навощенный до зеркального блеска паркет, огромные кисти на портьерах – такими можно драться, наверное… И кругом люди, люди, люди. У Нэля закружилась голова, и он снова начал спотыкаться.

Вот, наконец, императорская спальня. Толстенные двери открылись, чтобы пропустить его внутрь, и с гулким звуком сомкнулись за спиной. Государь свернул в сторону еще по дороге сюда. Шер осталась по ту сторону дверей.

Нэль стащил с головы покрывало. В огромном зале – комнатой это помещение язык не поворачивался назвать – было холодно и пахло сыростью, несмотря на ярко пылающий камин. Невидимая высь потолка терялась в непроглядном мраке. Черно-золотые ковры глушили звук шагов. А посередине, на возвышении из нескольких ступеней, стояла кровать, под балдахином которой мог бы свободно разместиться десяток-другой человек.

Закусив губу, Нэль постоял на пороге.

Гобелены на стенах шевелились от сквозняков. Из-за этого казалось, будто вытканные на них сцены живут своей внутренней жизнью. Там человек поворачивает голову и смотрит. Здесь виляют хвостами охотничьи собаки. Тут колышутся листья деревьев и перебирает ногами ветвисторогий олень.

Нэль поборол нерешительность и маленькими шажками приблизился к фамильному ложу таргских государей. Все-таки, под одеялом неприятностей ждать теплее, чем просто так. Снял туфли, осторожно залез в мягкую темноту. Раздеться он не осмелился: мало ли что. Но потом подумал немного и расстегнул несколько крючков и пуговиц, чтобы жесткий лиф не мешал дышать. Закрыл глаза и представил, что все хорошо.

Получилось не очень. Во-первых, мешало беспокойство вообще. Во-вторых, неприятное чувство открытого пространства в частности. Стены находились слишком далеко, а где потолок, взгляду было и вовсе недоступно. Нэлю еще никогда не приходилось пытаться заснуть в одиночку на середине необъятного спортзала. Спальня в его понимании являлась убежищем, а не чистым полем под бездонным куполом небес.

В-третьих, у него было дурацкое ощущение, будто с гобеленов на него смотрят ожившие картинки. То ли это пьяный гриб так на него действовал, то ли проявилась скрытая до сего часа агорафобия. Раньше он за собой не замечал необоснованных страхов, но сейчас никак не мог с ними справиться.

Дрова в камине стали прогорать, тени сгустились и подступили вплотную к парчовому пологу. Внутри, над маленьким алтарем духов-хранителей горела лампадка – вскоре она осталась единственным источником света в необъятной спальне. Нэль забился в угол и со всех сторон воздвиг баррикаду из подушек. Снял с запястья браслет, лихорадочно его ощупал: на месте ли лазер. Наличие оружия в руках его немного успокоило. Он закрыл глаза. Но, когда спасительный сон был совсем близок, вслед за очередным, похожим на сквозняк шорохом раздался металлический щелчок и сдавленный писк: кажется, где-то за гобеленами сработала крысоловка. Нэль подскочил от неожиданного и мерзкого звука, с перепугу уронил часть подушек на пол и понял, что теперь заснуть не сможет – будет подсознательно ждать повтора. Сел, поджав по своей привычке колени к подбородку, и обхватил их руками. Чтобы привести себя в чувство, укусил коленку – больно, почти до крови. Обычно это помогало. На этот раз не помогло.

Еще примерно через полчаса Нэль пришел к однозначному выводу: он не может здесь больше находиться. От попытки разглядеть что-то в темноте уже болели глаза, а тишина, наполненная дыханьем сквозняков, звенела в ушах. Нэль терпел, пока было возможно. Но терпение подошло к концу. Нужно было выйти отсюда или хотя бы позвать кого-нибудь. Он вылез из постели и подбежал к двери, через которую вошел в спальню. Толкнул – заперто. Минуту постоял, твердя себе, что паниковать глупо, и, в то же время, ясно чувствуя, как его охватывает паника. Под кроватью ему мерещились крысы, за гобеленами – привидения. Он ринулся в противоположную сторону, чудесным образом натолкнулся на какую-то маленькую дверку. Она поддалась. Впереди маячила полоска света. Подхватив юбку, чтоб не путалась в ногах, Нэль пролетел десяток ведущих вверх крутых ступеней и вломился в государев кабинет.

Здесь горели свечи, протоплено было гораздо лучше, и потолок занимал свое законное место прямо над головой, а не неизвестно где. Император, листавший за письменным столом бумаги, поднял голову и посмотрел на Нэля. Кажется, государя его появление даже не удивило.

– В чем дело? – сказал он, переворачивая следующий листок. – Мы же договорились: я не мешаю жить тебе, ты не мешаешь жить мне. Чего не хватает в нашем договоре?

– Там… – сказал Нэль, – темно и… крысы в углах. Я… боюсь.

Это было не самое умное оправдание из возможных, зато чистая правда.

Государь несколько раз моргнул. Нэль опомнился и торопливо застегнул жемчужные пуговки на груди. Император кивнул ему на небольшой диванчик возле портьеры. Там лежало стеганое шелковое одеяло и несколько подушек. Нэль бочком пробрался у государя за спиной, устроился на диванчике и завернулся в одеяло. Его отпустило. Через несколько минут он уже крепко спал.

Принц Ша не знал, что и думать. Ему срочно необходим был Дин, чтобы разобраться в чудовищных вещах, которые наговорил ему царственный родитель. Будто бы в Эгироссе готовился государственный переворот. Что эргр Инай и кир Аксагор – зачинщики заговора против государя и государства. Что его, Ша, не втянули в это дело лишь по чистой случайности – не выбрали удобного случая и сопутствующих обстоятельств для разговора, а свадьба с кирэс Таани как раз предоставила бы и обстоятельства, и случай.

В первое мгновение Ша поддался отцовскому дару убеждения и поверил в его слова. Потом ему на выручку пришел здравый смысл: у всех упомянутых в государевом рассказе людей было слишком много врагов при дворе. И у самого Ша зложелателей предостаточно. Все поведанное государем больше было похоже на клевету, на чью-то злую сказку, подпитанную крохами правдивой информации. И Ша набрался смелости и первый раз в жизни возразил государю. Сказал ему: «Не верю». Сказал твердо, как подобает мужчине. И еще повторил потом несколько раз. Доказательств своей правоты отец ему привести не сумел. Ведь смерть эргра Иная у Ша на глазах не могла считаться доказательством чего бы то ни было.

На том и остановились.

Отец пообещал предоставить доказательства утром, но Ша очень загорелось предпринять что-либо, чтобы близкие ему люди не пострадали. Неожиданная смерть эргра Иная прямо у ног государя сильно потрясла принца. Ша засомневался: а заслуживал ли отец хотя бы той доли доверия, что еще испытывал к нему сын? Ша никогда еще не был замешан в интриги крупнее перемены собственного телохранителя. Жизнь и смерть впервые оказались ставками в его игре. Поэтому первоначально он растерялся и, кроме «не верю», ничего другого отцу сказать не смог. Но о том, что он будет возражать на так называемые «доказательства», у него есть время подумать.

Кроме всего этого, государыня Натаниэль в самом деле оказалась удивительно красива. Маленькая и нежная, как фарфоровая кукла, она могла стать настоящей угрозой судьбе Ша.

Что именно в такой ситуации сделать и как – должен был посоветовать Дин. Дину принц верил. Вот только советника угораздило остаться на эту ночь в нижнем городе. Поэтому Ша выждал, пока суета из-за прибытия государя с новой государыней уляжется, а Царский Город перестанет гудеть, словно растревоженный улей. Принц собрал своих немногочисленных верных людей и отправился с ними к Золотым воротам. Но здесь его ждала новая неожиданность. Ему было категорически отказано в выходе за пределы стен. Если вначале неясное ощущение опасности лишь слегка холодило спину, то тут Ша всерьез испугался. Он вспомнил все, что говорил ему Дин о властителях и власти. Отец Ша был всесилен. Подлинная ситуация с заговором Ша неизвестна. Один единственный неверный или неверно истолкованный государем шаг – и отец может приказать все, что угодно. Например, убить Ша и его людей прямо на площади, под окнами собственной спальни. Многие государи так поступали, почему бы и императору Аджаннару этого не сделать? Бежать из Царского Города невозможно, и принцу нечего противопоставить государевой власти.

Если оговорили эргра Иная, кира Аксагора, Бог знает кого еще, долго ли добраться до самого Ша? А как же Таани? Ей тоже грозит опасность. Раз имя ее попало государю на язык – любимую надо спасать.

В замешательстве Ша сделал полукруг по дворцовому парку и, по дороге к северному крылу, где располагались его комнаты, нос к носу столкнулся с киром Лауром, министром дворцовых церемоний. Неожиданная идея пришла Ша в голову. Кир Лаур слыл человеком недалеким, но высокого о себе мнения. Ша подумал: «Не попросить ли помощи у него?» – однако ничего сказать не успел. Кир Лаур сам предложил ему выход из затруднительного положения.

– Неприятности, мой принц? – с какой-то странной интонацией поинтересовался он. И Ша даже показалось, что министр дворцовых церемоний ему подмигнул. – Не нужно ли вам, случаем, выйти в город?

– Да, у меня там важная встреча, – признался Ша, – ее невозможно отложить. А у Золотых ворот сменили пароль…

– Уж не к советнику ли Дину вы собрались? – громким шепотом осведомился кир Лаур.

– У меня действительно срочное дело, кир Лаур. – Ша удивился, но правды не выдал. Для самодовольного дурака кир Лаур и так высказал слишком точную догадку.

– Передайте ему, что у нас все идет отлично, – загадочно сказал министр церемоний и поманил Ша рукой, приглашая следовать за собой. – Разыграем, как в театре. За нас пусть не волнуется.

Ша и его спутники вышли за пределы стен через Малые ворота в южной стене. Пароль оказался совсем не тот, который якобы сообщили на разводе ночной стражи. Видимо, чуть позже комендант или даже сам государь велели сменить.

Кир Лаур любезно проводил принца до самых ограждающих Царский Город стен. По всему поведению дворцового министра было заметно, что настроение у того приподнятое и в целом день удался.

– Не забудьте, мой принц, что не позже перемены второй ночной и утренней страж вы должны вернуться, – сказал кир Лаур на прощание. – Все уже будет сделано.

Ша пожал плечами, поблагодарил кира Лаура и по крутому спуску Градной улицы поспешил на набережную Зеленного рынка, где находился особняк Дина.

Самого советника он дома не застал, но управляющий сказал, что господин Дин вот-вот должен вернуться из Ман Мирара. Ша подумал немного и решил отправиться навстречу. Он спешил, ему не сиделось на месте. Велико было бы удивление принца, если б он узнал, что недалеко отсюда, на перекрестке Коробовой и Большой, стоит кир Аксагор, прибывший из Эгироссы в Столицу в одиночку, без свиты, загнавший в пути двух лошадей, и сильно злой на государя практически по тем же причинам, что и Ша. С бывшим эгиросским наместником принц разошелся на два квартала.

Кир Аксагор в это время размышлял, куда ему повернуть: к Дину или к северянину Волку. Искать помощи у Волка было унизительно. У Дина не только унизительно, но еще и опасно. Высокорожденные мало доверяли этому выскочке. Поэтому кир Аксагор выбрал Волка.

Начальник охраны Ман Мирара и тайный советник Дин знали друг друга вдоль и поперек много лет. Однако служебные обязанности требовалось выполнять внимательно, и кир Улар долго рассматривал поддельные документы Дина, прежде чем позволил тому пройти на этаж с государевым кабинетом.

– В столе у государя заперт указ, который срочно требуется доставить в Царский Город, – в пятый раз терпеливо повторил ему Дин, и его наконец-таки пустили. К счастью, Дин не в первый раз приезжал с подобными поручениями.

Дин торопился. Из-за задержки в порту Эгироссы и добросовестности охраны Дин и так потерял много времени. В этот момент должны были брать в оборот государя. По плану, Дину следовало сейчас уже находиться на пути к Царскому Городу.

Замок на ящике стола тоже оказался не из самых простых. Пришлось повозиться, пока он расковырял его отмычкой.

Подписанных бумаг в столе лежало несколько. В кабинете горели лишь две лампы из восьми, и опознал нужный ему указ Дин по зеленой печати и золотому ковчежцу. Ухватил его, выдернул из стопки, поднес к свету. Прочел верхнюю строчку – от души отлегло. Вот оно, Дин не ошибся. Подписи и печати – все на местах. Теперь Волк зажат у Дина в руках так же крепко, как эта бумажка. Начал скручивать, чтобы убрать в рукав. Взгляд по вязи строчек добежал до имени Первого министра…

Сердце превратилось в тяжелый камень и упало в желудок.

– Мама дорогая… – шепотом произнес господин Дин. – Какой же я дурак…

В указе кир Ариксар Волк и близко не упоминался.

Первым министром назначен был господин бывший тайный советник Дин Дамгадан.

Дин сел на край стола, дожидаясь, пока тяжесть в груди отпустит. Где-то капали часы. Вода вверх не течет, однажды сделанного назад не вернешь.

Видимо, он просидел в государевом кабинете слишком долго, потому что через некоторое время дверь приоткрылась.

– Дин, – с сомнением произнес кир Улар, укладывая на плечо пятнистую маску гиены, – ты уверен, что действуешь согласно воле государя?

– Уверен, – хрипло ответил Дин.

– Какой указ ты забираешь? Позволь прочесть.

– Очень глупый указ. Тебе он не понравится.

– Я сказал: позволь прочесть, – в голосе начальника стражи прозвенел металл. Ладонь как бы невзначай погладила рукоять саврской сабли с малым изгибом и тяжелым клинком. Своему хозяину Улар был предан больше, чем пес.

Где-то в предваряющей кабинет приемной раздался легкий шелест извлекаемого из ножен оружия. Кто там и чем на самом деле занят, Дин не видел, поскольку в кабинет Улар вошел один. Зато слышал он все прекрасно.

Дин помедлил. Потом протянул руку с указом и выронил его на крышку стола недалеко от себя. Пусть читает. Хуже, чем получилось, уже не станет.

– У тебя есть сердечные капли? – спросил Дин, когда зеленая бумага с печатью вернулась к нему в ладонь.

– Да, господин министр. – Почтительный, без притворства, поклон.

– Семнадцать капель в холодную воду, – приказал Дин.

– Слушаю, господин министр.

– Подать хорошую лошадь к подъезду и дюжину сопровождающих.

– Будет исполнено, господин министр.

Может, еще не поздно, думал Дин. Может, он еще успеет. Только бы ноги не подкосились не вовремя.

Теперь, когда Нэль не мог следить за порядком в своем шпионском хозяйстве, Фай вынес один из жучков на препарирование.

Что он ожидал увидеть? Небольшое устройство для оцифровки информации и, может быть, для передачи ее точечными шифрованными пакетами – но последнее даже не обязательно. Наверное, информацию можно было время от времени снимать с накопителя вручную, чтобы не вызвать лишних подозрений.

Что Фай нашел? Живое существо. Вернее, не совсем живое, хотя пылью и светом оно питалось весьма успешно. Штучка была довольно занятная. Тут и живущие внутренней жизнью наноцепочки, и вкрапления чисто биологических материалов, и все это тонко сплетено в усатой маленькой вещи. Нарушив сложную структуру, Фай жучка убил. Но прежде, чем тот рассыпался в пыль, Фай успел пригласить коллегу биолога, и кое-что они из знакомства с жучком почерпнули. На всю ночь Фай засел в лаборатории, продолжив свою заброшенную еще до высадки на Бенеруфе работу. В эту ночь он завершил одно открытие, перевернувшее бы все представления Нижнего Мира Тай о пространстве и времени, попади оно домой. В предыдущих разработках у него кое-чего не хватало. Фай подбирался близко, но решения не находил. Знакомство с жучком дало ему недостающие элементы конструкции. Теоретическая модель была готова – оставалось воплотить ее на практике. Плохо оказалось одно – на Верхнем Тай открытие Быстрого Света уже было сделано. Фай всего лишь шел по чьим-то следам. Очень жаль.

* * *

Последнее пробуждение Нэля было наиболее скверным из всех, происходивших за эту сумасшедшую ночь. Едва небо за окнами из непроницаемо-черного превратилось в темно-синее, как Нэлю приставили к горлу нож, силой вытащили из-под одеяла и завернули локти за спину – в таком положении даже со спасительным браслетом на руке ничего уже не сделаешь. Первая мысль, которая спросонья пришла Нэлю в голову: с чего он взял, что Шер ему друг и хорошо к нему относится? Ее кажущееся расположение и ласка могли иметь в своей основе одну лишь цель – обезвредить опасного противника. Вдруг она выбрала момент и стала действовать?..

Впрочем, десятью секундами позже Нэль убедился, что Шер он обвинил зря. Ситуация оказалась намного серьезнее: в неприятности влип не только он лично, но и весь Тарген вообще.

В кабинет императора каким-то образом проникли четверо мужчин. Зажав рукой в жесткой перчатке Нэлю рот, один из них сволок его по крутым ступеням обратно в государеву спальню. Остальные топали следом.

В спальне, при слабом полусвете расположенных высоко под потолком окон, Нэль увидел государя: тот медленно отступал от огромной кровати к камину. Здесь тоже находились четверо посторонних.

– Не удастся, – произнес один из ночных гостей, угадывая намерение императора. – И этот шнур перерезан, им тревогу не поднять.

Государь остановился.

– Вы уверены, что обдумали все? – поинтересовался он.

Нэль заметил, что из рукавов двух нежданных гостей на государя смотрят жальца маленьких карманных самострелов.

– Да, мы подготовились неплохо. Государь Аджаннар, если вы не позволите нам проводить вас в другие, более подходящие для переговоров апартаменты, боюсь, государыню Натаниэль придется принести в жертву вашему упрямству. Своей жизнью вы распоряжайтесь как хотите, но она… Разве вы не находите, что она слишком молода и красива, чтобы прямо сейчас умереть?

Нэль дернулся и попытался закричать. Как и следовало ожидать, у него мало что получилось.

– Не надейся, Ионкар, что этим ты чего-то добился, – отвечал государь, бросая перед собой словно из воздуха вынутый легкий меч – только что руки у него были совершенно пустыми. – Убить государя – еще не значит поменять свою судьбу к лучшему.

– Я знаю, чего хочу добиться от своей судьбы. Вы идете с нами, мой император?

Государь вздернул подбородок и направился к ним. Двое из негодяев расступились, пропуская его, но потом один сказал:

– А вот тут придется обойтись без вашего позволения, уж не будьте в обиде.

Кажется, при этих словах государю связали руки. Точно Нэль не видел, потому что заговорщики, во-первых, обступили императора со всех сторон, а во-вторых, повернули самого Нэля лицом прямо к морде оленя на гобелене.

То, что происходило дальше, было полным кошмаром. Задрав гобелены, их с государем втолкнули в какой-то крысиный лаз и заставили идти вперед. Рот Нэлю по-прежнему держали заткнутым. Мерзавец, который крепко прижимал его к себе и дышал ему в затылок с самого начала вторжения в кабинет, кажется, получал от близости большое удовольствие, а Нэля, насильно притиснутого к нему, трясло от отвращения и ужаса.

Что же касается государя Аджаннара – тот соблюдал царское достоинство и молчал по собственному выбору. Лаз привел их в узкий коридор без окон, коридор – к винтовой лестнице, начинающейся под люком в полу. Шедший впереди человек зажег факел и нес его над головой, но куда наступать, чтоб не поскользнуться, не свалиться со ступенек и не переломать ноги, все равно было не видно. Где они оказались в результате двадцатиминутного похода, Нэль не знал и знать не желал. После плутания в темноте в обнимку с грубым, сопящим от похоти самцом, понятно ему стало лишь одно: и в Царском Городе есть помойки – и в сердцах, и в подвалах.

Нэля втолкнули в квадратную камеру вслед за самостоятельно вошедшим государем и с лязгом захлопнули за ними толстенную ржавую дверь – такой же продукт гигантомании, как все прочие предметы Царского Города. Рядом упали красные бархатные башмачки и зашипел в липкой луже факел. Если бы Нэль не выхватил его, они с государем остались бы в темноте.

Дурацкое спокойствие императора Аджаннара возмущало Нэля. Надо было поднять шум – кто-нибудь прибежал бы. В огромном дворце полно людей. Уж, наверное, похитить государя незаметно можно только в том случае, если сам государь ведет себя глупо: послушно выполняет все, что от него требуют. Нэль поднялся с четверенек и впервые прямо посмотрел на человека, из-за которого оказался в беде. У государя было красивое белое лицо, ухоженные руки, а волосы черные и блестящие, как вороненый металл. А еще государь был похож на Лала. Не просто похож – очень похож. Только не чертами лица, а выражением. Нэль непроизвольно сделал шаг назад. Он боялся, искал сочувствия и желал обрести хоть какую-то поддержку. Но абсолютная бесчувственность товарища по несчастью отбросила его назад, словно ведро ледяной воды, выплеснутое в лицо. Государь смотрел сквозь Нэля, а думал, видимо, о делах государства. Никто, кроме Лала, никогда не смотрел на Нэля так.

Губы государя чуть тронула снисходительная улыбка. Он был настолько спокоен – не надменен, не самоуверен, а именно спокоен, – что не казался живым. Как будто вокруг него никого и ничего нет. Серебряная маска или собственное лицо – Нэль не увидел разницы.

С демонстративным отсутствием выражения на лице государь отошел в сторону, сел на какой-то чурбачок, стоявший в дальнем углу, зубами распустил узел на стянутых шейным платком запястьях и снова застыл, как изваяние. Нэль понял так, что со стороны властей этого государства помощи ждать не приходится.

Тогда он внутренне сжался в комок и заставил себя не дрожать, не трястись от нервного напряжения и страха. Он обулся, воткнул факел в какое-то приспособление в стене, повернулся к государю спиной и прижался лицом к шершавой ржавчине двери.

С той стороны беседовали два грубых голоса.

– Веревку принес? – говорил один.

– Принес, – отвечал второй.

– Не короткая?

– В прошлый раз хватило.

– Ты проверь. Чтобы потом не суетиться.

– Вот обе веревки. Сам смотри. Эта… так… странно… Короткая. А эта… хм. Еще короче.

– Я же тебе говорил.

– Но в прошлый-то раз…

Нэль оторвался от холодного металла.

– Нас убьют? – задал вопрос он.

Государь ничего не ответил.

– Почему? – спросил Нэль, имея в виду все сразу. Государь его понял.

– Драться со мной в открытую бесполезно, – после некоторой паузы объяснил он. – Я сильнее.

«Был», – чуть не сказал вслух Нэль. Он обошел камеру по периметру. Еще раз. Потом в другую сторону. Стащил с руки браслет и уставился на него. Погибнуть в одной компании с местным государственным режимом? Никогда.

Государь вдруг поймал его за руку и потянул к себе.

– Присядь, – сказал он. – Не мелькай перед глазами.

Нэль уселся ему на колено и дрожащими руками прямо под носом императора стал разбирать браслет и монтировать оружие. Он отчаялся и потому обнаглел. Держать нервы под контролем долго у него не получалось. Пока приступ решительности не миновал, нужно пользоваться.

– Что ты делаешь? – спросил государь.

На этот раз ничего не ответил Нэль. Когда устройство было готово, Нэля настигла очередная волна страха: а ведь теперь придется убивать. По другому свободен не будешь. Государь смотрел на держащие оружие руки Нэля.

– Дай-ка, – вдруг сказал он, крепко перехватив Нэлю запястья. – Что это за штучка? Лазер?

Нэль панически дернулся: слово было произнесено на языке таю.

– Откуда вы знаете? – ошеломленно прошептал он.

– Ты разговариваешь во сне, – невозмутимо ответил государь, и ловко высвободил из ослабевших на мгновение пальцев оружие. Нэль попытался отстоять свое имущество, но было поздно. Во-первых, у государя оказалась железная хватка, а во-вторых, за ржавой дверью зашумели.

Государь Аджаннар легонько подтолкнул Нэля и встал сам, чтобы встретить визитеров.

Чудовищная дверь отворилась на треть, и в камеру торопливо протиснулись три человека в придворных одеждах и в масках, и с ними восемь солдат. Лазер Нэля был зажат у государя в кулаке, и от сознания того, что в придачу к дому, семье, свободе и, практически, жизни он потерял и оружие тоже, у Нэля пересохло во рту. Да и сам лазер – он был действенен против одного-двух человек, но при таком количестве вооруженных и закованных в броню солдат – увы, эффективность его катастрофически падала.

Государь слегка подтолкнул Нэля свободной рукой к себе за спину и на полшага выступил навстречу парламентерам от заговорщиков.

– Мой государь, – начал один из вошедших, кланяясь так, будто государь принимал его в тронном зале, а не в вонючем каменном подвале, – то, что задумано нами, мы исполняем исключительно для блага нашего народа и государства. Нас много, и, когда Порядок и Справедливость в стране оказались под угрозой, у нас не было другого пути, кроме объединения. В северных землях сейчас начинается великая война, которую вы не в силах сдержать и успокоить. Напротив того, война эта началась и продолжается только из-за вашего имени. Государи смертны, государство вечно, поэтому государство перед лицом истории обладает бульшим весом и перед лицом народа бульшей ценностью, нежели государь.

– Опустите вступление, кир Наор, говорите короче, – велел император.

– Вы подпишете документ о признании вашего сына Ша законным наследником таргского престола и о переходе власти до его двадцатилетия к регентскому совету, который возглавит назначенный вами Первый министр. Если указ о назначении министра еще не подписан – мы сейчас составим новый. Достаточное количество свидетелей, чтобы подтвердить законность печатей и подписей на документе о наследовании, мы привели.

– Мой Первый министр назначен, но он должен умереть вместе со мной, если вы об этом помните.

– Мы еще посоветуемся, как лучше решить эту проблему. Быть может, вы не умрете здесь и сейчас. Жизнь ваша зависит от вашей сговорчивости.

– Я знаю, кто есть государь и что есть государство. Благо государства – великая цель, – проговорил государь. Лица государя Нэль не видел, но сказано это было так, будто решение далось государю с трудом. – Подайте ваши бумаги. И снимите маски. Свидетели должны выступать с собственными лицами.

Среди кучки заговорщиков произошла небольшая перегруппировка. Согласие государя ослабило всеобщее напряжение. Осторожные улыбки показались из-под звериных личин. Предатели поочередно кланялись государю, укладывали маски на плечо и выстраивались в линию.

«Я всегда знал, что Таргеном правит мудрый император», – льстивым голосом успел произнести один из придворных, и в следующую долю мгновения камера наполнилась криками и запахом горелого мяса. Тоненьким лучиком бессмысленно было вести по кирасам солдат и металлическим маскам придворных. Это почти ни к чему не привело бы. Но лазерный резак прошел по незащищенным лицам людей, и вмиг все одиннадцать оказались на полу. Они были обожжены, но пока живы. Кто-то на четвереньках бросился на государя, кто-то к двери. Государь оказался быстрее. Одновременно схватив Нэля за шкирку и выдернув из рук ослепленного солдата оружие, он повлек таю к выходу из камеры, попутно утопив гвардейский меч в чьем-то теле почти по рукоять, а другому заговорщику, пытавшемуся заступить дорогу, разрубив горло. Вопрос, кто научил государя так ловко пользоваться лазером, в голове Нэля даже не возник. Ему прямо по ногам хлестнул фонтан крови, чаша страданий и ужаса наполнилась до краев, и Нэль заорал как сумасшедший.

Господин Дин летел навстречу принцу Ша во главе небольшого отряда конных гвардейцев. Как Ша ночью рассмотрел, что это Дин, он и сам не понял. Просто подумал, что, наверное, во всей Столице некому больше куда-то так спешить, кроме тайного советника государя. Дин тоже пролетел бы мимо по широкой Градной, если бы Ша его не окликнул.

– Почему ты здесь? Ты должен быть в Царском Городе! – крикнул господин Дин принцу, круто осаживая горячего саврского коня. – Что там происходит?

– Свадьба, – пожал плечами Ша. – Я тебя ищу, ты же тоже дома не сидишь.

– Коня принцу! – велел новоиспеченный Первый министр.

Один из гвардейцев спешился, и Ша был вынужден сесть на лошадь. Он, видимо, упустил основное течение в череде событий, и не понимал сейчас, что именно ему следует делать. Однако Дина слушаться он привык.

– Быстрее, вперед! – как заправский полководец скомандовал Дин и дал коню шпоры.

– Дин, что случилось? – еле успел спросить Ша, бросаясь вслед за ним.

– Моли Небо, сынок, чтобы твой отец был еще жив, – обернулся к нему Дин. – Иначе завтра меня похоронят вместе с ним, и ты останешься совсем один против целого города заговорщиков.

Но Ша не совсем расслышал из-за топота копыт и свиста ветра в ушах. Понял только, что происходит нечто серьезное. Господин Дин зря суетиться не будет.

Несмотря на перемены в режиме охраны, попасть в Царский Город оказалось проще, чем выйти из него. У Дина в рукаве лежала какая-то бумажка – по печатям похоже, что именной указ – из-за которой мигом прибежали и заспанный комендант, и начальник государевой охраны. Им понадобился один лишь взгляд на свиток и несколько слов Дина, чтобы освободить дорогу. Принца Ша никогда не баловали такими почестями, какие были сейчас оказаны Дину. Но по переменившемуся поведению военных чиновников Ша понял, что Дин привез важную новость и что дела в Царском Городе, кажется, не в порядке.

Они спешились перед парадным крыльцом, Ша сразу же схватил Дина за рукав:

– Что происходит, Дин? – повторил он.

Воспитатель резким движением освободил одежду.

– Сейчас узнаем, – бросил он, и устремился вверх по лестнице.

На второй этаж и к государевой спальне они примчались почти бегом. По пути к охране, прибывшей с Дином из Ман Мирара, присоединились два гвардейских десятника со своими людьми, личные государевы телохранители и чиновники из Тайной стражи. Спальни для почетных гостей, располагавшиеся вокруг государевой, в эту ночь пустовали, и нескольких дворцовых приживалов, заспанно выползших из каких-то щелей на шум, гвардейцы быстро водворили обратно в постели. Дин остановился перед высокими дубовыми дверьми родовой опочивальни таргских государей. Охраны здесь почему-то не оказалось. Женщин в соседних комнатах – тоже.

Дин занес кулак, но постучал не сразу. Как будто пересилил себя, заставив нарушить церемониальный устав. Потом, когда уже на несколько ударов из-за двери никто не отозвался, Дин дернул тяжелое дверное кольцо. Дверь была заперта – и похоже, что изнутри.

– Черт, – Дин оперся о темное дерево ладонями. – Где другой вход? – обратился он к подоспевшему коменданту.

Тот махнул куда-то в сторону.

– У кого вы в подчинении? – спросил Дин гвардейских десятников.

– У капитана Шериба.

– А капитан Ионкар?

– Под его охраной первый этаж и подвалы.

– Отлично. Стойте здесь и никого не подпускайте – ни прямо, ни в обход. Все остальные – за мной!

Перебежали еще несколько комнат, поднялись по лестнице. Комендант первым вошел в маленькую дверцу в стене, остальные следом. Предваряющее государев кабинет караульное помещение пустовало. В кабинете тоже было пусто. Бумаги со стола сметены на пол, побросаны в разные стороны диванные подушки. Равнодушная маска Справедливости зацепилась серебряной сеткой за шишечку на спинке стула. Ша, по пятам ступавший за Дином, услышал, как тот скрипнул зубами. В спальню они ворвались, уже не пытаясь даже соблюсти видимость протоколов – толпой, оружие наголо. Здесь было холодно и полутемно. Никаких следов погрома или борьбы. Никаких следов вообще. Помещение словно нежилое. И – ни государя, ни его новой жены. А большие двери вместо засова заложены изнутри гвардейским мечом в узорных ножнах.

Дин обернулся к коменданту:

– Где еще здесь ход?!

Комендант ткнул пальцем в гобелен с оленями. Дин отвел в сторону ткань, затем посмотрел на начальника охраны:

– Найдите кира Лаура и капитана Ионкара – живыми или мертвыми. Всех гвардейцев Ионкара – отстранить от службы и немедленно под замок. Не будут сдаваться – убивайте. Но если прольется хоть капля крови беспричинно – невиновного, непричастного, незнающего человека, – я уничтожу провокатора сам. Своими собственными руками. Неуправляемый бунт мне не нужен. За стены Царского Города никого не выпускать и никого не впускать ни под каким предлогом. Пройти будет можно лишь по моему личному приказу. Перекрыть не только ворота, но и все крысиные норы, чтобы ни мышь, ни змея, ни муха – никто не проскользнул по собственной воле туда или обратно. Отныне мы на осадном положении. Обо всем происходящем знаем я, вы, вы, вы, – Дин обвел взглядом присутствующих. – Больше никто. Ослушаетесь – дальше будете жить без языка. Сейчас – нарочного в мою канцелярию, моих помощников немедленно в Царский Город. Мне нужны еще люди, которым я могу доверять. По второму этажу и на всех выходах из дворца выставить усиленные караулы. Привлеките Тайную стражу. А принц – пусть посидит в спальне. Ему незачем бегать по дворцу и рисковать жизнью. Ведь он ЕДИНСТВЕННЫЙ наследник.

– Да, господин министр, – отирая холодный пот со лба, откликнулся начальник охраны.

Ша тут же оттеснили от гобелена.

– Где мой отец, Дин? – крикнул Ша.

– Хорошо бы, если б еще на этом свете, – на мгновение обернулся тот, прежде чем исчезнуть в тайном переходе.

Ша сел на ступеньку возле огромной кровати. У него мелко дрожали руки. В груди было холодно и пусто. Произошло что-то ужасное и непоправимое. Все эти размолвки по пустякам казались такой ерундой, а жизнь такой несправедливой… Он чувствовал страх. Не только за себя. Ша не был врагом своему отцу. Ну, пусть они частенько не понимали друг друга. Но за возможность все исправить, вернуть назад, переменить, поговорить по-другому, найти, наконец, понимание Ша в этот момент отдал бы половину самого себя.

Однако сказать: «Прости меня, папа, я вел себя очень глупо», теперь могло оказаться поздно.

 

Глава 4

Государь развернул к себе тихо воющего Нэля и крепко обхватил руками.

– Заткнись, понимаешь?.. – шептал он. – Заткнись, или нас найдут. Жить хочешь? Тогда терпи…

У таю стучали зубы. Он послушался и выть перестал. Зато дышать начал шумно, со всхлипами.

– Все? Тихо идти можешь? – государь отстранил его от своего плеча и посмотрел в лицо. В падающем из вентиляционного колодца отсвете понять состояние не по своей воле втравленного в историю с государственным переворотом случайного маленького человечка было невозможно.

«Существа», – поправил себя государь. Это о человеке можно сказать «он» или «она». А существо как раз «оно».

Существу было нехорошо, но идти оно могло. Во всяком случае, оно утвердительно кивнуло. Государь взял его руку и потащил за собой дальше.

Сначала он думал обо всем этом категорически отрицательно. «Всех вас на кишках перевешаю», – вертелась назойливая мысль. Он даже улыбался, представляя себе, как будет выглядеть возмездие.

Потом он осознал, что устал от всего происходящего задолго до того, как дело само собой пришло к развязке. Он потерял чувство реальности. Перестал быть самим собой. Поверил, что он государь Аджаннар, что чем-то обязан этой стране, этим людям. Придумал себе какую-то ответственность, какой-то долг. Идиот. Идиот в стране идиотов. Он был таким глупцом, что ждал от них за свои дела благодарности и уважения. Положил половину жизни на алтарь их благополучия, спокойствия, мира. А они? Что взамен?.. Расплатились с ним по заслугам, нечего сказать.

Да плевать он хотел. Если все они передохнут от злости и зависти и перережут друг друга, он будет только счастлив. Меньше народу – легче дышать. Из-за него начата война, подумать только! Это же надо выдумать такое оправдание. Кто угодно виноват, только не сами. Сколько сил, сколько времени, сколько нервов, бессонных ночей, конфликтов с близкими и любящими людьми похоронено под справедливой маской и принесено в жертву бездонной утробе этой страны? И вот как ему обернулось то, что он жизнь свою ради них угробил…

Существо, влекомое государем по узким коридорам, жалобно мяукнуло, споткнувшись о вывернутый из стены камень. Император досадливо дернул его за руку. На этот раз он рассердился по-настоящему. Там, наверху, похоже, началась традиционная резня всеми всех. Когда они с таю пробирались одним из нижних коридоров в западное крыло, откуда подземный ход вел в нижний город, с какого-то из пролетов ведущей наверх лестницы свалилось тело кира Лаура. У министра дворцовых церемоний был вспорот живот. В звуках, долетающих вниз через вентиляционные шахты, можно было угадать топот ног, резкие голоса и лязг железа о железо. Значит, уже начали убивать дворцовых чиновников. Видимо, отсутствие императора замечено и наступило время сведения личных счетов. Нормальная жизнь Царского Города. Ничему не надо удивляться. Так начиналась Солдатская война. Так происходили сотни переворотов до Солдатской войны и до воцарения династии Гаршах. И так будет продолжаться веками.

Свора сорвалась с привязи и ошалела от вкуса свободы. А настоящая свобода не длится бесконечно, поэтому ею надо успеть воспользоваться. Сейчас попадись государь человеку, который затаил на маску Справедливости обиду, – без зазрения совести убьют и таргского государя. И уже не потому, что из-за его имени на севере идет война, и не из каких-то политических расчетов. А просто за то, что обошел в дворцовых назначениях чьего-нибудь троюродного племянника или посадил в тюрьму за воровство мужа сводной сестры. У резни свои законы. Кровь застилает разум сильнее, чем вино.

Прочь отсюда. Пусть наслаждаются моментом свободы. Они сами свои злейшие враги. Пожирают себя изнутри. Он им больше не император. Раз они не хотят его порядка – пусть наводят свой. Он не испугался. Он мог вернуться и всех недовольных посадить на короткий поводок. Своими средствами. Но он не испытывал такого желания. Он устал, ему надоело, у него нервное истощение и больные глаза. Все, что он хочет, – это ни о чем, наконец, не думать. И выспаться. А эти… Все мечтают стать императорами. Купаться в роскоши и власти. Но никто из них не задумался, чего же это на самом деле стоит.

Прочь отсюда. Чем дальше, чем лучше.

Малодушие? Да называйте это как хотите. Если бы ему было некуда идти, он пошел бы обратно. Но ему есть куда вернуться.

Его нигде не было, не было, не было… Прочесали все подвалы, все закоулки, открытые и тайные, посещаемые и веками забытые. Государя не нашли нигде.

Решение разделиться на несколько поисковых отрядов и действовать быстрее Дин принял после того, как лицом к лицу встретился в подземелье с одиноким киром Лауром, спешащим куда-то с дикими от страха глазами. Увидев Дина во главе отряда личных государевых телохранителей, министр церемоний окончательно обезумел, бросил несомый фонарик и воткнул себе в брюхо огромный нож. После этого сказать, где государь, он уже не смог, а просто провалился, проломив спиной деревянную решетку, в одну из сквозных шахт возле лестницы, сделанных специально, чтоб воздух в подвалах не застаивался и не рождал болезни.

Странное поведение кира Лаура навело Дина на подозрение о не самом лучшем развитии событий где-то там внизу. Должно быть, между самими заговорщиками случилось нечто, лишившее некоторых из них самообладания. Чтобы не поддаться панике и страху, Дин стал нарочно нагонять на себя злость. Так было проще совладать с собой и с подчиненными людьми, смотревшими на него.

Впрочем, то, что император не отыскался не только живой, но и мертвый, давало Дину малую надежду. Это была отсрочка. Мизерный шанс спасти собственное положение, если не навсегда, то хотя бы на время. Может быть, государя увели из Царского Города по одному из четырех известных некоторым дворцовым обитателям подземных ходов. В то, что императору удалось бежать, Дину не верилось, потому что Ионкара с частью его людей не могли найти тоже.

В какой-то момент, среди всей этой беготни по низким темным коридорам нежилых этажей, между вскрыванием или взламыванием всеразличных дверей, заграждений и решеток, между краткими советами по координации действий независимо проводящих поиски групп, начальник личной охраны императора, полукровка, то есть почти такой же безродный выскочка, как и Дин, – господин Имин – запыхавшись после пробежки по наклонному спуску, плечом притиснул Дина к плесневелой стене и негромко, чтоб не слышали остальные, спросил:

– Что будем делать, если?..

– Драться, – не раздумывая, отвечал Дин.

– На чьей стороне?

– На своей собственной, – Дин оттолкнул Имина от себя. – Если ОН покойник – то и мы с тобой тоже. Надо искать. Без всяких «если».

– Если ОН покойник, я поступлю, как Лаур, – ледяным голосом сообщил начальник охраны.

– Ты выполняешь приказы, – осек его Дин.

– Моя жизнь принадлежала ЕМУ. Если нет ЕГО, значит, она принадлежит мне. Но живым я в могилу не лягу.

– Ты выполняешь приказы, – Дин в упор смотрел на Имина. Дин был в бешенстве. Он сам прекрасно чувствовал, что теряет опору. Не хватало ему еще истерических припадков вокруг.

Имин глядел мимо Дина застывшими глазами, в которых притаилась какая-то дурацкая решимость.

Начальник государевой охраны обладал репутацией человека, который ничего не боится. Даже самого государя. Но вот настал момент, когда и Железный Имин выдал свой страх. Живого государя он не боялся. А мертвого – до истерики, до желания лишить себя жизни. До состояния тряпки, а не человека.

– Ты его просрал, тебе и ответственность нести, – зарычал Дин, уже не стесняясь прислушавшихся к их беседе гвардейцев и телохранителей. – В штаны наклал, вояка? Давно на прочность тебя не проверяли? Снаружи-то железный, а внутри все прогнило. Зажрался за спинами мордоворотов своих, да? Забыл, как дела делаются? Работай! Ничего еще не кончилось, все только начинается!

– Я… – начал было Имин.

– Головка от …! – рявкнул Дин, схватил Имина за ворот кафтана и, даром что Имин был на голову выше его ростом, спиной припечатал начальника охраны к противоположной стене коридора так, что под каменными сводами пошел гул. – Работай, тебе сказано!

– Что вытаращились? – накинулся Дин на остановившихся людей. – Баб в штанах никогда не видели? Кто из вас еще должен быть с государем в могиле и боится? Вперед!

И они снова разошлись на новом перекрестке коридоров.

Наконец победный крик, сменившийся громкой бранью, дал знать об определенных успехах в поисках следа.

Ярус подвалов был самый нижний, темный и заброшенный. Находку сделали гвардейцы из Ман Мирара. Дин с телохранителями подоспели позже, когда из темной норы уже выволокли четыре бездыханных тела, три полутрупа и трех пораненных в лицо чем-то странным, но еще брыкающихся соучастников злодеяния. Все они оставались в темной камере, не делая ни малейшей попытки бежать или позвать кого-либо на помощь, несмотря на свободный, в общем-то, выход, возможность зажечь свет или привлечь к себе внимание.

Мертвы были кир Наор и его саврский родственник, а также двое гвардейцев, заколотых их же оружием. Ионкар лежал без сознания. Когда рассмотрели поближе всех освобожденных из плена темноты, оказалось, что и те, кто в сознании – слепы. А единственный оставшийся зрячим, всего лишь с черным жженым следом на скуле, кажется, тронулся умом. Он твердил о колдовском огне из ладони и о том, что вставать поперек дороги государю Небо не велит.

Дин попытался привести его в чувство. Сунул в лицо факел и пообещал, что парень будет иметь дело с настоящим огнем, а не с колдовским, если не расскажет, что случилось на самом деле. Но толку не добился. После колдовского настоящий огонь был уже не страшен.

Достоверно понял Дин, к величайшему собственному облегчению, лишь одно: государь жив, хотя и скрылся неизвестно куда. Теперь обшаривать Царский Город можно продолжать не торопясь. Костлявая за спиной с секирой не стоит. Обернулся к Имину и проговорил:

– Живи пока… – улыбнулся одними губами, но не назвал начальника охраны «Железный». Сказал шепотом: – Ржавый…

К рассвету, набегавшись досыта по подземельям, нанюхавшись факельного дыма и гнилой подвальной сырости, а также немного успокоившись и прибрав обстановку в Царском Городе к рукам, Дин созвал ближайший совет. В него входили все посвященные в ночные события люди: принц Ша, комендант Царского Города кир Юршор, начальник государевой охраны Имин, два первых помощника Дина, вызванных из его городской канцелярии, два гвардейских старшины и шесть личных телохранителей государя – двоих из восьми, тех, которые караулили в эту ночь государев кабинет, на рассвете нашли отравленными на заднем дворе. Они лежали под кучей кухонных отбросов, приготовленных к перевозке на загородную свалку. Вскоре ожидали и кира Улара. Посланный в Ман Мирар разъезд никаких утешительных новостей оттуда не привез, и Улара пришлось посвятить в суть свалившихся на Царский Город неприятностей. Известили и Домового, но не было никакой надежды, что он приедет; накануне вечером он сильно напился.

Совет происходил в разоренном кабинете за спальней, с которого, по всей видимости, путь злодеяния начинался. Дин со своими помощниками устроился за столом государя, принц Ша сидел на шелковом диванчике, кир Юршор и господин Имин стояли у принца за спиной, гвардейцы и телохранители расположились в нескольких шагах от них, поровну возле обоих выходов из небольшой комнаты.

Охрана дворца была полностью перепоручена капитану Шерибу, посты на воротах и стенах усилены Тайной стражей.

В целом, к утру картина происшедшего стала более или менее ясна.

Государя аккуратно изъяли из родовой опочивальни и переправили в нижний ярус подвалов, где заранее был подобран подходящий укромный угол. На этом этапе злой умысел никаких препятствий для исполнения не повстречал. По пересчету и допросу гвардейцев Ионкара и верных людей кира Лаура открылось, что никто больше к непосредственному участию в заговоре не привлекался. Очевидно, всем остальным безопаснее было сказать об уже свершенном перевороте, нежели докладывать о еще готовящемся. Что же касается людей, посвященных в планы заговорщиков, то они зашли в комнатку, приготовленную для серьезной беседы с государем. Они заранее прихватили писчие принадлежности и все необходимые для отречения и передачи власти бумаги, и даже новый указ о назначении Первого министра – пока без печатей и какого-либо имени – был у них с собой. А далее произошло нечто непонятное.

В подземелье государь умертвил или лишил способности к сопротивлению восемь хорошо вооруженных и обученных профессиональных солдат и двоих царедворцев, а те, кто не лишился жизни и здоровья – лишились разума. Кир Лаур, одиннадцатый из компании злоумышленников, видимо, тоже успел побывать внизу, иначе нельзя объяснить его ненормальное поведение. Министр дворцовых церемоний, как и его выжившие товарищи, повредился умом и поэтому погиб.

Таким образом, заговор в стенах Царского Города был до основания вытравлен, но перед советом Дина встали два важных вопроса: во-первых, как государь в одиночку сумел наделать столько бед, а главное, куда он после свершенного подвига девался?

И, кроме того, нигде не оказалось ни государственных, ни личных государевых печатей. Ни наверху, в кабинете, ни внизу, в подземельях.

Император спасся не один, напомнил Имин Дину. Помимо мертвых охранников, Небо осчастливило ищущих след государя еще одной находкой: в одном из переходов западного крыла был подобран красный бархатный башмачок новой государыни.

– А как звали государыню? – поинтересовался Дин.

– Натаниэль, – подсказал Ша. – Государыня Натаниэль. Она была такая красивая…

Дин прикусил кулак. Таю хвастались толковыми инженерами из своего числа. Колдовство колдовством, а достижения инженерного искусства в современном мире продвинулись достаточно далеко, чтобы затмить невежам разумение. Не иноземные ли проделки были приняты за колдовство в подвале?.. Это с одной стороны. С другой – глупо признаться, но Дин ревновал. Он не предполагал, что для свадьбы с государем среди ста человек посольства выберут единственного его знакомого таю. И, казалось бы, смешно, но Нэль Дину все время снился. Всерьез полюбить двуполое существо Дин бы себе никогда не позволил. Но и отдавать его другим оказалось до отчаяния жалко. Даже непонятно, чем оно к себе так привязало. Может быть, своей наивной доверчивостью. Нэль было совсем не таким, как другие его сородичи. Бедный Нэль. Глупый это был замысел женить государя на таю. И шутка плохая сама по себе, и удалась скверно.

Тем временем, обыски в подземельях под Царским Городом совсем прекратились. Часы прозвякали утреннюю стражу, а результатов не прибыло никаких. Дин уже подумывал, не подключить ли к делу Первую префектуру. Известные выходы из Царского Города вели на Речные острова и за пределы охваченной каналами территории – в Приречье. О неизвестных можно было только гадать. Солдаты, рыскавшие по подземельям, вспомнили вдруг старую сказку о министрах и советниках государя Аммункара, похороненных с ним заживо в большой гробнице, которая пять столетий служит основанием Царскому Городу. Будто бы эти верные своему господину подземные обитатели ослепляют, сводят с ума и даже убивают забредших в опасную близость к их владениям смертных людей. Страх оказался заразнее чумы, и, напугав друг друга до полусмерти этими глупыми россказнями, суеверные вояки искали как попало. Глубоко под землю не спускались, в самые темные углы не совались, и от любого шороха немедленно спасались спешным отступлением. Если против облеченного в плоть и кровь противника они еще решились бы что-то предпринять, то воевать с колдовством и привидениями их никогда не учили. Да и, к слову сказать, Дин был невысокого мнения о дворцовой гвардии. Посмотрев на нее в деле, он только укрепился в мысли, что дворцовое войско годится лишь для торжественных выездов и парадов.

Вне сомнения, императорская гвардия являлась наилучшим образом снаряженным, вооруженным и вымуштрованным родом войск в государстве. Но в боевых условиях она не испытывалась ни разу за все время правления императора Аджаннара. Маневры под Эгироссой или учения в Курганах всерьез за боевой опыт считать нельзя. Это мальчишеские игры, а не война. То же войско Порядка и Справедливости, несмотря на гораздо худшую экипировку, недостатки в дисциплине и несравненно меньшую оплату за риск собственной жизнью, сейчас, при работе в подземных переходах, оказалось бы в сто раз полезнее отъевшихся на государственных харчах маменькиных сынков, с которых долгие годы требовалось только полировать оружие, стоять на посту не шевелясь да следовать за государем по пятам, создавая своим внушительным видом иллюзию его неуязвимости.

Многажды Дину пришлось выходить к этим дармоедам лично или посылать к ним принца Ша, чтобы убедить их в безопасности прочесывания подземелий. Командирам гвардейцев сказали половину правды: будто пропали государственные печати. А призраки воровством, да еще и обладающим политической окраской, не промышляют, так что поиски следует продолжить. Но в конце концов и Дин разочаровался в полезности понукания. Времени прошло много, и чем дальше, тем больше терялся всякий смысл искать. Ходы в подземные этажи, помеченные на карте, велено было закрыть, людей отозвать. Прибыл долгожданный кир Улар, и совет возобновил работу расширенным составом.

Для начала Имин попробовал высказать свое недоверие к такому спорному человека на посту Первого министра государства, как господин Дин. Можно было подумать, будто Дин занял предназначавшееся Имину место. В том злополучном списке, подаренном Волку, Имин отсутствовал. Дин твердо ответил: раз государь человека назначил, значит, он ему доверяет, и выложил вдобавок свое мнение о дворцовой гвардии вообще и поведении некоторых отдельных ее представителей в частности. Среди присутствующих его мнение нашло поддержку, Имин заткнулся, и камень за пазухой поберег для более удачных времен.

– Известны случаи, когда государь отлучался на несколько дней или даже декад, – усталым голосом говорил Дин. Он старался вести речь спокойно и доходчиво. Рассудительность всегда была наилучшей чертой кира Энигора. Полезному опыту Дин желал бы следовать.

– Разумеется, делал государь это по своей воле, кого-то ставил в известность сам, кому-то это становилось ясно из текущих событий. Прецеденты есть. Теперь он нас покинул, так сказать, вынужденно. Решение важных государственных дел в подобных случаях всегда брал на себя кир Энигор или те, кто занимал пост Первого министра до него. Я надеюсь, беспорядка в управлении государством не произойдет. Все должны понимать, что я внимательно слежу. Указ о назначении меня на пост уже оглашен сегодня утром в Царском Городе и в полдень будет оповещено об этом население Столицы. Ничего необычного не происходит, не считая того, что никто из нас не знает, куда государь отправился и когда к нам вернется. Будем рассчитывать, что произойдет это в ближайшее время, поэтому никакой паники – я имею в виду, господин Имин, в том числе и всех людей, связанных обрядом государевых похорон, – допускать нет повода. От отсутствия государя не должно развалиться государство.

Тем не менее, по дошедшей до меня достоверной информации, заговор существовал не только в стенах Царского Города, но и среди высокорожденных таргов и савров, в немалом числе съехавшихся к сегодняшнему дню в город. Если с дворцовым заговором государь разобрался без нашего участия, то позволить северянам устроить мятеж в Столице нельзя. Основную опасность здесь как раз и представляет отсутствие в Царском Городе государя. Среди владетелей Таргского Севера вовсю бродят республиканские идеи, а у савров есть свой собственный император, выисканный ими в какой-то деревне во Внутренней Области. Ни первого, ни, тем более, второго нам здесь, в Таргене, не нужно. Мы же не хотим новую Солдатскую войну? Поэтому давайте подумаем, что мы можем предпринять для сохранения порядка и покоя в государстве и, в первую очередь, в Столице. Если есть какие-либо идеи – я вас внимательно выслушаю.

– Когда в городе станет известно, что государь пропал, а северяне подольют масла в огонь – город вспыхнет, как трутовник, – произнес кир Улар. – Быстро прогорит, но поначалу полыхать будет ярко и жарко.

– Царский Город тоже не отстанет. Многим только этого и надо, чтобы государь пропал, – покивал кир Юршор. – Количество охраны позволит мне удержать порядок, но проще сразу прирезать нескольких особенно горячих и деятельных особ, нежели выпускать на волю опасную новость. Народу под стенами набралось уже вон сколько. Сейчас им покажи, что у нас все не слава богу – греха не оберешься.

– Что государь исчез – не шутка, но если бы хотя бы знать – куда… – пробубнил себе под нос один из телохранителей.

– Я боюсь, – честно признался принц Ша. – Отец знал про заговор, сказал про него мне, а я не поверил… Я так виноват перед ним. Я всегда думал о том, что будет, если маска Справедливости мне не достанется. И никогда не думал, что предприму, если она вдруг станет моя. Но, может быть, я могу что-нибудь сделать? Вы только научите, я готов.

– Лучше не спешить… – Дин с сомнением покачал головой. – Маска Справедливости – вот лежит. Надевай кто хочет. Но государя-то мы еще не похоронили. Узурпация власти – как раз то, что пытались сделать несколько человек этой ночью в нижнем ярусе дворца. И Небо их покарало. Думаете, стоит повторять их попытку?

– Ну, зачем вы так, господин Дин, – заступился за Ша кир Юршор. – Надо рассмотреть все наши возможности. Передача маски Справедливости единственному законному наследнику – не последняя из них.

– Сначала нужно убедиться, что прежний владелец мертв или от нее отказался, – сухо произнес кир Улар. – И я бы попросил представить убедительные доказательства либо того, что государь Аджаннар жив, либо того, что он мертв. Непонятное исчезновение не устроит – и, думаю, не одного меня. Некоторые здесь, насколько я понимаю, не заинтересованы в том, чтобы государь был найден мертвым. Всевозможные заговоры и сговоры в последнее время такое распространенное явление… – Начальник охраны Ман Мирара выразительно посмотрел вначале на Дина, затем на Имина.

– Да они чуть не подрались внизу, – встрял один из гвардейских десятников. – Господин Имин хотел себя убить, а господин Дин хотел найти тело и похоронить, как надо…

– Ты бы молчал бы, – сквозь зубы проговорил Имин, – если не знаешь, что хочешь сказать.

При каждом упоминании о его минутной слабости у него краснели уши.

– Я не откажусь исполнить свой долг, если настанет необходимость, – четко произнес Дин. – Дело в том, что мы действительно не знаем, где государь и что с ним.

– Они не обманывают, – мрачно изрек телохранитель. – Нас тоже запрут в усыпальнице живыми, ну и что? Мы все были внизу, все искали. Вместе. Вы знаете, что мы нашли. Государь Аджаннар сильный и смелый человек. Он ушел. И он вернется.

Дин поставил локоть на стол и взялся за лоб рукой. Быть первым лицом в государстве оказалось не так-то просто. Особенно когда обстановка требует срочно принять мудрое решение, а в голове такого нет и в помине. Когда нет ни предварительных раскладок, ни расчетов, опираться на которые Дин привык. И когда из всех поддерживающих тебя обстоятельств в руках только зеленая бумажка с подписью государя, а сам государь мало того что доверился – будем говорить искренне – не совсем тому человеку, так еще и дал замечательный костыль: заживо лечь со своим телом в один гроб. Что делать? Поднимать войска? Сколько сейчас численность столичного гарнизона? Будет поровну с понаехавшими таргами. Пересчитывать заново префектуры – кто с нами, кто против нас? Тоже получится пополам. Две на две и две неприсоединившиеся. Внешняя линия городской стражи против гвардии Царского Города – равные шансы. Устроить побоище с результатом «все всех», как в Солдатскую войну? Но это именно то, чего необходимо избежать. Выигрывать придется стратегией и тактикой, как в «Королевском войске». Ведь там шансы сторон подобным образом равны. Однако нескольких месяцев на обдумывание верных ходов у Дина нет.

Как объяснять государю собственную осведомленность и некоторые нестыковки в событиях (например, то, что за указом о назначении Первого министра он приехал раньше, чем была совершена попытка переворота), буде тот объявится внезапно и потребует отчета, Дин предпочитал вообще пока не думать. И, как ни жалко было лишать себя возможной информации, Дин сознавал, что капитана Ионкара, пока он не пришел в сознание, необходимо убрать. Уж лучше ничего не знать ни о ком, чем о тебе всем все станет известно.

– Государь с государыней должны показаться перед народом, – напомнил всем комендант. – У Золотых ворот уже собралось около тысячи человек, чтобы поздравить его со свадьбой. К полудню наберется вдесятеро больше. Что будет, если мы не сумеем предъявить государя?

– Северяне поднимут в городе мятеж, а толпа вместо поздравлений отправится поджигать и грабить, – отвечал Дин.

– Можно сказать, что государь внезапно заболел, – предложил Имин.

– Можно, – кивнул Юршор.

– А кто-нибудь в толпе заявит, что государя тайно удавили, толпа потребует доказательств, которых мы предъявить не в силах, мятеж наша выдумка только подогреет, а мы еще будем виноваты в преступлении, – пожал плечами Дин. – Вам хочется?

– А что вы предлагаете, господин министр? – развел руками Имин. – Простите за резкость, но критиковать чужие идеи легче простого. Предложите свою.

– Вам точно известно о намерении таргов и савров поднять мятеж? – поинтересовался кир Юршор.

Дин поднял голову:

– А смысл требовать у государя отречения от престола кучкой недоумков из подвала в таком случае каков? К тому же не знаю, как вы, а я много езжу по городу и сам успел заметить, что северян, даже по сравнению с зимним годом, когда все они пасутся в Столице, сейчас в городе сильно прибавилось, если не сказать – стало подозрительно много. Сведения у меня, увы, самые точные. Малейший повод со стороны Царского Города – и в государстве случится беда. Все было подготовлено. Я сюда мчался среди ночи как угорелая кошка. Принц знает, мы с ним встретились недалеко от Золотых ворот. Я хотел предупредить несчастье. И чуть-чуть не успел.

– Я тоже знаю про заговор, – повторил Ша. – Замешаны эргр Инай, кир Аксагор из Эгироссы, кто-то еще… Инай уже мертв.

Дин вспомнил про булавку, и его передернуло. Он не знал про Иная. Так все-таки – инженерный гений, или колдовство?..

– Через половину стражи мы должны открыть Золотые ворота, – с обреченностью в голосе произнес кир Юршор.

– Дин… – вдруг сказал Ша и, прищурившись, поглядел на Первого министра. – А надень маску.

– Зачем? – воспротивился Дин. В этом предложении ему почудилась какая-то провокация.

– Ну, надень. Посмотрим.

Кир Улар, сидевший на стуле напротив Дина, понял идею и поднял палец вверх.

– У нас есть государь, – сказал он. – Пусть на сегодняшний день, но есть. Заболеть или уехать он может и завтра, верно, господа?

– Разве я так на него похож? – удивился Дин, догадываясь, что имеется в виду.

– А кто из нас похож? Я? Имин? Сразу видно, что мы тарги. – Имину он словом «тарги» несколько польстил. – Кир Юршор пегий на волос – не обижайтесь, кир Юршор.

– Я не обижаюсь. Что есть, то есть.

– Царевич ростом не обижен. Еще года два назад перерос отца и вверх и в плечах…

– Как будто я обижен ростом, – пробормотал Дин, нерешительно беря в руки маску Справедливости и от этого слегка теряясь. Все-таки, символ государственной власти. – Или будто государь обижен…

Кир Улар позволил себе улыбнуться.

– Я не оскорбление величества имел в виду. Ведь вы меня правильно поняли… Если государь к дневной страже не вернется, придется вам, господин министр, замещать его не только в делах.

– А если скажут: «Какой-то государь у вас подозрительный»? – засомневался Имин.

– С позиций таргского верноподданного государь подозрительным быть не может, – воспрянул духом кир Юршор. – А кто сомневается – того можно и в подвал – пусть там поищет, чего мы не нашли.

Дин надел маску и встал над столом.

– Похоже? – спросил он.

– Осанку скопировать просто, – посоветовал кир Улар. – Не смотрите на свои руки, господин министр. Все придворные всегда складывают ладони у пупа и смотрят на них, а государь никогда так не делает. Теперь осталось найти вам государыню, и вопрос с императором решен.

– Перевезите в Царский Город мою семью. Моя жена мне поможет, – осваиваясь под справедливой маской, распорядился Дин.

Кир Аксагор прибыл ночью к Волку, с ног до головы покрытый дорожной пылью и конским потом. Он утверждал, что дело провалено, среди заговорщиков предательство, государь обо всем знает и всех накажет. Будто Иная даже пришлось отравить, опасаясь допроса, а за самим Аксагором по всей Эгиросской провинции охотится Тайная Стража, но ее удалось направить по ложному следу. Единственный путь спасения – собирать силы и немедленно отступать за пределы Столицы.

Волк не совсем поверил, хотя и насторожился. Десятой частью стражи раньше он получил из Царского Города записку с условными словами, означающую, что все идет как по маслу, половина дела сделана и ждать осталось совсем немного.

– Это ловушка, – убеждал его кир Аксагор.

Волк разослал людей, чтобы предупредили северян: пусть будут готовы ко всему. План отступления на случай неудачи был заранее разработан. Но план наступления Волк отменять не торопился. На перемене ночной и утренней страж из Царского Города должен был поступить еще один сигнал.

На острове Рабеж колокол пробил три удара. Сменили друг друга патрули. По руслам каналов из холмов в Столицу приполз туман и затопил улицы. Неприступные стены Царского Города утонули в нем почти до половины. Внутри было тихо. Ни звона оружия, ни криков, ни какого-либо видимого или слышимого беспокойства. И никаких дополнительных сигналов.

Волк начал сомневаться. Похоже было, что предательство имело избирательную направленность. Предали не весь заговор целиком, а конкретно его, Волка, вместе со всеми его людьми. Волк прекрасно понимал, что от республиканских идей дворцовые лизоблюды попросту приходят в ужас. Видимо, они решили не делиться с республиканцами достигнутым успехом.

Волк понял, что ждать бесполезно. Тогда план взаимодействия, выработанный совместно с господином Дином, был заменен собственным планом Волка.

В толпу, с самого рассвета начавшую скапливаться перед Золотыми воротами, были посланы слуги с новостью, что государя ночью придавили, а под маской теперь сидит оборотень, которого придворные дергают за ниточки, чтоб он повернулся, шагнул и поклонился. Что оборотня того людям показывать опасно, а может он только подписывать бумаги и ставить печать. Что, если Золотые ворота вовремя не откроют, их надо ломать и выручать государя.

Основным силам северян Волк велел собираться в трех точках Столицы. Недалеко от застав Ир и Иш и возле старой дамбы на Сухом овраге. Харакута не имел ничего против, чтобы действовать с Волком заодно. Этому человеку, охранявшему государственный порядок и покой граждан, не очень-то важны были политические перестановки. Он десятилетиями лелеял мечту забыться, нарушить все и всяческие запреты и из охраны превратиться в кровожадную чуму, идущую по домам и собирающую ценности в мешок. Никакой пользы, кроме материальной выгоды для себя, Харакута в мятеже не видел.

Хитрые и осторожные префекты Второго и Третьего округов намекали, что, если у Волка начнет получаться своя линия власти, они сумеют помочь поддержать Порядок и Справедливость на захваченной им территории.

Волк приготовился к решающему бою своей жизни. Приготовился очень хорошо. Он знал, что на этот раз победит. Никогда еще на его стороне не было столько преимуществ, сколько сегодня. Никогда еще официальные власти Столицы не были настолько слабы и разобщены, как сейчас. А Волк специально вел себя так, чтобы противники недооценивали его власть и его силы. Столица должна была пасть к его ногам. Судьба стояла на его стороне.

И в тот момент, когда решающий миг настал, на невысокую башню голубятни порхнула птичка. Приставленный к голубятне слуга знал, что хозяин с нетерпением ждет какого-то известия, немедленно снял с уставшего голубя депешник и бегом бросился к киру Ариксару, желая заслужить награду. Слуга не разбирал, что письмо, ожидаемое Волком, должно лежать в новеньком чистом футляре, а то, которое он несет, запачкано грязью, птичьим пометом и потравлено дождем.

Слуга не знал, что в письме написано о восстании черни, о разграблении Агиллеи разбойным войском Внутренней Области, об отступлении Северной армии, о сожженном доме Волка, его убитых детях и уведенных женщинах. Не мог он предположить и того, что, прочитав письмо, Волк схватится за сердце, свалится на пол и заскребет ногтями по паркету. Никакая награда, разумеется, слуге за такие вести не досталась.

Благодаря тому, что он просидел со своими исследованиями всю ночь напролет, Фай первым из экспедиции таю узнал, что через четверть часа после восхода солнца вышли из строя сразу два спутника из сети наблюдения, устроенной над Та Биланом. Первый, судя по всему, попал в плотный метеоритный поток, был поврежден в нескольких местах и начал быстро вращаться. У второго просто отказала телеметрия.

Нечего было и думать о ликвидации неполадок без помощи Верхних. Вот так оно все и будет ломаться, думал Фай. Сначала одно, потом второе, а потом мы ассимилируемся с местным населением и одичаем до их уровня развития. Необходимо срочно что-то предпринимать, чтобы остановить этот процесс. За три смены поколения человечество полностью теряет все признаки прежней цивилизованности. Надо идти на прием к государю, покупать корабли, отправляться на поиски «Летучего Змея»… А будет ли с этого польза? Быть может, проще поискать точки взаимопонимания с Лалом? Чудовищно не хочется раз и навсегда застрять в этом первобытном мире и ничем не помочь своему собственному, умирающему дому. Должна же быть и у Лала какая-то струнка, которую можно зацепить. При помощи Быстрого света, возможно, удастся ее отыскать…

 

Глава 5

Они выбрались наружу через какую-то дыру в полуразваленной каменной кладке. Второе, третье, пятое или десятое дыхание к Нэлю пришло, он уже бросил считать. Промежутки беспамятства чередовались у него с приступами осознанной деятельности. Вот он в очередной раз пришел в себя и посмотрел вокруг.

Округлые холмы за городом очертила тонкая ниточка золотого огня, звезд уже не видно. Туман легкой дымкой накрыл траву, ноги по щиколотку тонут в его мокром одеяле. Нэль и государь поглядели друг на друга. Щеки и лоб у государя были испачканы копотью от факела, кафтан обсыпан крошками почерневшей еще сотню лет назад побелки. Нэль обнаружил, что и сам он с ног до головы в отсыревшей паутине, удачно маскирующей прорехи на свадебном платье.

– Сейчас утро или вечер? – спросил Нэль. Его слегка пошатывало, но чувствовал он себя человеком, а не ходячим трупом.

– Утро, – сказал государь. – Вечером солнце вон там, – и показал в сторону океана.

– Что… дальше? – спросил Нэль.

– Все, – сказал государь и почему-то улыбнулся. Не так, как раньше, но и глазами тоже. Хотя улыбка получилась грустная.

– Как – все?

– Можешь идти к своим.

Нэль покрутил головой, пытаясь понять, где он находится и как к своим отсюда попадают.

– Это Приречье, – подсказал государь. – Тебе вон в ту сторону. До Большого Улья не больше полулиги. Совсем близко.

– А вы?

– Не могу точно сказать. Отправлюсь куда-нибудь.

– Вы решили все бросить? – догадался Нэль.

– Вот именно.

Из-за пазухи государь достал замшевый мешочек и протянул его Нэлю.

– Вот это перешлите потом в любую префектуру. Это государственные печати Таргена, смотри, не потеряй их. Справишься?

Нэль неуверенно кивнул.

– Тогда пойдем, я помогу тебе перелезть через ограду.

Они находились в каком-то заброшенном саду. Государь подставил ладони под ногу Нэлю, чтобы подсадить того на стену. Нэль только сейчас обнаружил, что он в одном башмаке. Как он не чувствовал этого раньше – кто его знает. Забравшись на стену, Нэль снял второй башмачок и оставил его в углублении стены, вместо выпавшего кирпича. Потом спрыгнул в высокую траву на обочине улицы.

С государем они даже не попрощались. А удалившись от ограды всего лишь на сотню шагов, Нэль уже решительно не мог понять, из какого именно сада он выбрался – одинаковых домов на улице было несколько. Хотя улица оказалась очень знакомая – Рытая.

«По мышам и крысам у нас Лалад мастер. Последнюю он вообще поймал на дурака – в посылочный ящик…»

«Да брось ты, что там может нравиться. Я ходил туда трижды, девки там каждый раз разные и мерзкие. Больше не пойду…»

«Сколько ему лет? Бабам он, между прочим, нравится. Пялятся ему вслед. Что в нем есть такого, чего нет во мне?»

«Завидовать – грех. К себе под нос смотри. Не той масти козыря кладешь…»

«Лет ему немного, да живет он долго. Приютский он. Шан говорил…»

Джу окончательно проснулся. В караулке три солдата и писарь играли в карты и результат учитывали мелком в столбик прямо на стене. Разговор у них шел, кажется, о нем, Джу.

Ночь еще не кончилась, но до перемены страж оставалось всего ничего. Дежурить бы так всегда, зевнув, подумал он. Хорошо, когда в Столице ничего не происходит. Вообще ничего. Ведь может же она быть спокойным добрым городом. Жаль, что у нее это редко получается.

Он встал из-за столика, потянулся, достав в тесной дежурке пальцами до потолка, потер затекшую шею. Из зарешеченной караулки на него поглядели четыре пары глаз.

– Все спокойно? – для порядка поинтересовался Джу.

– Спокойно, господин Джуджелар. Город спит. Всегда бы так.

– Меняемся скоро?

– Очень скоро.

– Чайник поставь.

– Уже стоит.

Сидеть за столом больше не хотелось. Джу подумал, чем бы ему занять оставшееся время дежурства. Почитать про Архата Помогая? Не, ну его. Надоел. Выйти во двор? Пожалуй.

На улице было ни тепло, ни холодно. Двор полит туманом, словно сметаной. После давешней бури погода установилась какая-то непонятная – ни дождя, ни солнца.

Джу поворочал головой. Шея затекла основательно. Если снова подавать документы на завершение образования в «Каменные Пристани», подумалось вдруг ему, теперь за обучение придется либо платить, либо судиться и доказывать, что ушел из лицея вынужденно. А денег ни на то, ни на другое нету. Так что префект пусть что хочет говорит, но не получится пока. Хотя учиться в самом деле надо…

Третья префектура уже не спала. На конюшне вовсю шла утренняя уборка. Там Рабежского колокола не ждут, лошади к утренней страже должны быть сыты и готовы к работе. Звякали колокольцы в казармах подъем. Возвращающихся патрулей пока не видно. То, что за две ночные стражи никто Джу не побеспокоил, вовсе не обязательно значит, что все в городе тихо и ровно. Иногда, по благоприятствующему бездельникам стечению обстоятельств, для ночных обходов подбирается такая компания, которая предпочитает не таскаться в темноте по улицам и не наблюдать за порядком, а, напротив, сама умножает беспорядок где-нибудь в кабаке или у гостеприимных девочек. Учитывая, что много лучших сотрудников Третьей префектуры отправились в Курганы, не самая маловероятная ситуация для сегодняшней ночи.

Заскрипела железная калитка, пришедший на смену Джу инспектор Ираш сунул вахтенному в нос свой жетон, хотя никакой необходимости в том не было. Склочника Ираша в Третьей префектуре и так знали и обходили стороной даже сыскные собаки.

– Встречаешь? – спросил Ираш у Джу, увидев того на крыльце.

Джу неопределенно кивнул и выдавил через зевок «доброе утро». Все недолюбливали Ираша за склонность к мелочному доносительству. Приди Ираш чуть-чуть раньше – поймал бы Джу за тем, что тот спит. Много значит способность вовремя проснуться. Джу отличался ею еще в лицее.

– Пойдем, – сказал Ираш. – Сдавай дела.

– А нечего сдавать, – пожал плечами Джу. – Ничего не наловили.

– Как – ничего? Совсем ничего?

– Совсем.

– Чудеса, – хмыкнул Ираш. – Первый раз такое вижу. Нет, вру. Второй. За восемь лет.

Джу придержал дверь, позволяя инспектору войти. В караулке разливали по чашкам чай.

– Очень кстати, – обрадовался Ираш и уселся за стол дежурного, потирая руки. Ему понесли красную фарфоровую чашечку, а сами сели пить из деревянных. Джу подписал передачу смены и немного задержался с солдатами, потому что для него чашку с чаем поставили тоже. Да и уходить было рановато – колокол еще не звонил, по времени стража не сменилась, хоть Ираш и занял место.

Тут-то ее и привели. Выглядела новая государыня так, что никто никогда не заподозрил бы в ней императрицу. Босиком, вся в грязи. Роскошное платье из парфенорского шелка, расшитое жемчугом и перламутровыми блестками, по низу порвано в лохмотья, половины пуговиц нету, подол в бурых пятнах, подозрительно похожих на кровь. К груди она крепко прижимала мешочек из темно-коричневой замши с золотым оттиском какого-то герба.

Одновременно с появлением патруля звук колокола поплыл над затопленной туманом Столицей.

– Смотрите, господин инспектор, какую птицу мы словили, – громко похвастался перед Ирашем десятник Гогон, возглавлявший один из ночных патрулей второй стражи. – Не говорит, кто она, откуда, куда направляется и что несет. Согласна была идти только в Большой Улей, или в префектуру. Вот, милочка, – обратился он к женщине. – Ты в Третьей префектуре. Объявляй свою важную новость.

От Гогона и его ребят в караулку явственно пахнуло вином и дешевыми благовониями, какими освежают воздух в портовых борделях. Как пить дать – шли из Порта, да по пути прихватили бедную девочку, чтоб не появляться в префектуре с пустыми руками. Только вот что она делала в Приречье в такое время и в таком виде?

Женщина исподлобья глянула на Ираша, освободила свое плечо от покровительственной лапы Гогона и произнесла хорошо знакомым Джу чуть хрипловатым голосом:

– В государстве переворот. Государь покинул Царский Город, потому что его хотели заставить подписать отречение от престола. Вот государственные печати. Он просил вернуть их в префектуру.

Мешочек, мелодично звякнув, упал перед Ирашем на стол. На коричневой замше был не какой-то там герб, а государственная эмблема Тарген Тау Тарсис в вензеле Царского Города. Ираш, недоверчиво глядя на странную вестницу, развязал шнурки на горлышке мешочка, и изнутри на поцарапанный, изрезанный со скуки ножом, неоднократно залитый чаем и чернилами стол дежурки высыпались чеканные позолоченные, вырезные лазуритовые, хрустальные и яшмовые печати. От них в дежурке стало светло, что в девичьем тереме.

Ираш нахмурил лоб, и на лице его отразилось страдальческое выражение: он не знал, что по поводу известий и печатей предпринимать.

– Вас послали? Вы фрейлина? Вы дочь придворного? – выдавил из себя он.

– Это государыня, господин Ираш, – объяснил Джу, протискиваясь между остолбеневшим Гогоном и его помощниками. – Новая жена императора Аджаннара.

Женщина обернулась.

– Ты, – ахнула она, сразу узнав Джу. Он глазом не успел моргнуть, как государыня оказалась рядом и ухватилась за него, словно кроме Джу ни на кого здесь ни надеяться, ни положиться было нельзя.

– Вот видишь, – шепотом произнес писарь за спинами ночного патруля. – Я же говорил – почему бабы вешаются на него? Почему не на меня? Чем я хуже?

– Наверное, рожей не вышел, – философски предположил его товарищ.

Пока Ираш метался по префектуре, не зная, какое принять решение, Джу сидел рядом с государыней на лавочке и прикрывал ее полой своего плаща – почти так, как делал вчера. Честно признаться, он предпочел бы находиться от нее на большем расстоянии, но государыня вцепилась в него окоченевшей хваткой и не отпускала. Шея и руки у нее были все в синяках, плечи исцарапаны – видимо, ей здорово досталось, пока она сумела выбраться из Царского Города. На вопросы она почти не отвечала, а если говорила что-то, то не больше двух слов подряд. Даже чаем напоить ее удалось с трудом. Ее спрашивали, где государь, – она не знала. Куда-то ушел. Спрашивали, как она вышла за пределы дворцовой крепости, сказала – подземельем. Стороннее любопытство по поводу того, где они познакомились с Джу, он утолил сам, сообщив, что дежурил в день встречи посольства у стен Большого Улья. Объяснение утешило любознательных и устроило государыню. Во всяком случае, она не возразила и не стала дополнять.

Разумеется, как только печати вывалились Ирашу на стол, немедленно послали за префектом. Только его отчего-то не оказалось в эту рань дома. Вместо него явился не вовремя разбуженный господин Кармараш и всем развесил оплеух, кому-то на словах, а младшим писарям на деле. Но порядок он почти восстановил.

Сразу спросить государыню, чего она хочет, никто без Мараша не догадался, даже Джу. А ей всего лишь нужно было к своим, в Большой Улей. Сотрудники префектуры стали смотреть друг на друга – кто возьмется доставлять? И через несколько мгновений все взгляды сосредоточились на Джу. Наверное, они с государыней миленько смотрелись рядышком на лавочке.

– А что вы глядите? – спросил тогда Джу. – Седлайте лошадей, давайте охрану. Что я, государыню один повезу?

– Да лошади-то все в Курганах, – всплеснул руками господин Кармараш. – В префектуре пусто, понимаете? Ни людей, ни лошадей. В казармах новобранцы, во дворе хромые клячи. Курьерские уже посланы с поручениями, хромых и дюжина не наберется. А за Людоеда перед префектом отвечать.

Людоед был личным парадным конем господина префекта.

– На руках нести чужую жену будет неприлично, – сообразил Ираш.

– Ну… Седлайте Людоеда, – вынужден был согласиться Кармараш. – И остальных всех седлайте. Как-нибудь добредут. Господин Гогон, займитесь вы. Возьмите на себя сопровождение. И господина Ираша возьмите. Здесь уж я сам подежурю.

– Ехать недалеко, – утешил его кто-то. – Что станется с того Людоеда. И так бока нажрал, что печка…

Прилично было носить чужую жену на руках или неприлично, а все равно пришлось. Ноги отказались Нэлю служить. Когда он понял, что опасность быть убитым, раздетым, ограбленным, потерянным, пропавшим без вести или каким-нибудь еще ему больше не грозит, у него все тело свело судорогой, и он уже не мог ни ходить, ни говорить, ни даже выпить воды. Он все слышал, все понимал, но в ответ на расспросы только мотал головой. Поэтому полицейский, подобравший его на старой дамбе, завернул Нэля в грубый солдатский плащ и вынес на улицу. Нэль начал думать, что сейчас он будет дома, и какие, оказывается, хорошие люди полицейские. Ему стало чуть легче.

Во внутреннем дворе префектуры они немного задержались. Тот прежний знакомый, которого все кругом называли Джу или господин Джуджелар, на пару минут отдал Нэля Гогону, а сам нацепил шпоры и привесил к поясу саблю. На то, что государя и его семью всегда сопровождают вооруженные люди, в то время как в городе ношение длинного оружия запрещено всем, включая войско Порядка и Справедливости, Нэль обратил внимание еще раньше.

Гогон посадил Нэля позади Джу на большущего желтого коня, и Джу сделал одну умную вещь – связал запястья Нэля платком, чтобы тот не свалился, если потеряет сознание и не сможет держаться за него руками. В отличие от спокойной прогулки на лошади господина Дина, этот конь так и ходил ходуном даже под двойной тяжестью. Упасть было немудрено.

Тронулись в путь. Солнце, не успевшее выглянуть, закрыли тучи. Снова стало сумрачно.

– Пойдет дождь, – рассуждал один из солдат эскорта.

– Не пойдет, – говорил второй.

– Спорим?

– Не буду я с тобой спорить…

Их процессия шагом двигалась по улицам Приречья. Шли медленно, потому что кругом были лужи, скользко и грязно. Во всяком случае, Нэль так решил. Он положил голову своему спасителю на спину и изредка посматривал за тем, что происходит справа от дороги.

Вот миновали площадь с надписью на одном доме: «Колодезная». Повернули на другую улицу. Даже собаки не лают. Приречье спит.

Они с Джу ехали следом за парой всадников, еще двое держались по бокам, остальные позади. Нэль уже начал узнавать кое-какие места. Отсюда путь ведет к старой дамбе, потом вдоль Сухого оврага к Ручьям, к Прудам и к Большому Улью…

Дождь все-таки пошел. Нэль поежился и попытался спрятать голову под плащ так, чтобы капли не скатывались ему за шиворот. И вдруг перед поворотом к Сухому оврагу Людоед задрожал боками и издал тонкий вопросительный звук.

Те, которые ехали впереди, разом остановились. Нэль почувствовал, как напряглась спина сидящего перед ним тарга. Людоед немного привстал на задних ногах, развернулся, и Нэль словно в зеркале увидел, как на другую сторону большого пустыря с остатками пепелища посередине из пелены дождя выезжают и останавливаются всадники. Ездить по Столице на лошадях тоже разрешено было очень немногим.

– Там солдаты! – вдруг донеслось через пустырь с той стороны. – Это засада! Нас предали! К бою!

О межевой столб в полутора метрах правее ног Людоеда тяжело лязгнула арбалетная стрела, видимо пущенная кем-то с перепугу. Джуджелар заставил Людоеда попятиться и взялся за саблю.

– Бабушку мою за ногу, – удивленно произнес рядом голос Гогона. – И правда заговор. Отряд! В боевой порядок стройся!

Осаженный Людоед захрапел и заскакал на месте, оружие оказалась у Джу в руке. По пустырю навстречу к ним рванулись десятка три всадников, а за этими подъезжали еще и еще. Шпоры вонзились Людоеду в холеные бока, и он совершил головокружительный прыжок вперед. Перед глазами у Нэля все закувыркалось. Последнее, что он слышал, это рык Гогона, прорывающийся сквозь лязг оружия, брань и вопли:

– Скачи отсюда! Скачи прочь, в овраг, твою мать! Мы прикроем!