Глава 1

Быстро темнело. Бесконечный день заканчивался, предстояла невероятной длины ночь.

Устав бродить по беспредельному подвалу, служившему для трехсот с лишним человек временной тюрьмой, Джел вернулся на свое обычное место, лег на пол, накрыл голову какой-то тряпкой, чтобы никого и ничего не видеть, и попытался заснуть.

Болело прижженное клеймом плечо. Возились соседи, с руганью отлавливая паразитов. Зловонной сыростью слезилась стена.

Сон не шел.

Держа путь мимо, кто-то пнул Джела в спину костлявой босой ногой. Он не обратил внимания.

Его пнули еще раз и намного сильнее.

— Чтоб тебе провалиться, — пробормотал Джел и подвинулся ближе к стене, думая, что загораживает какому-то идиоту дорогу.

Однако настырный будитель не успокоился. Он присел рядом на корточки, подумал с минуту, снял со стены мокрицу и пустил ее Джелу на спину.

Секунд двадцать спустя Джел рывком сел и стряхнул с головы тряпку. Возле себя он увидел старейшину диамирских контрабандистов Хапу, лысого, как коленка, с длинным крючковатым носом, совиными желтыми глазами и ртом от уха до уха, в котором была зажата деревянная ложка с обломанным черенком. В одной руке Хапа держал две миски с ничем не пахнущей чечевичной кашей, в другой — вторую ложку.

— Попроще как-нибудь меня поднять нельзя было? — сердито буркнул Джел, сунув руку за шиворот и отыскивая мокрицу. — Уже поздно. Я не хочу есть.

Хапа мотнул головой и досадливо сморщился. Он составил миски на пол, вынул изо рта ложку, послюнил палец, подцепил на него брошенную мокрицу и поднес ее Джелу к лицу.

— На, полюбуйся, — сказал Хапа, проводя у него под носом отчаянно перебирающей короткими лапками злосчастной мокрицей. — Даже она более всего на свете дорожит своей свободой. Убедительный пример, нет? Видишь, как извивается?

Джел сделал попытку стряхнуть мокрицу с хапиного пальца, но тот быстро отвел руку.

— А что у нас делаешь ты? — продолжал он. — Чем занята твоя голова? Днем ты дрыхнешь, ночью дрыхнешь, когда бы я ни посмотрел в твою сторону — я вижу одно и то же. Здорово устроился! Можно подумать, это мне худо будет, если ты на весь остаток своей глупой жизни застрянешь на каторге! Совсем лень заела, да? И тебе не совестно? Подумай, что бы ты сейчас делал если бы не я? Пропал бы. И пропадешь, если потеряешься. Что ты на меня так смотришь, чучело? Грех в семнадцать лет уставать от жизни.

Мокрица замерла у Джела против кончика носа. Он отодвинулся в сторону.

— Убери, — сказал он, глядя на хапин палец.

Хапа прилепил мокрицу обратно на стену и вытер пальцы об одежду.

Джел зевнул, прикрыв ладонью рот, и потер глаза.

— В последний вечер ты мог бы оставить меня в покое? — проговорил он. — Ночью не могу спать, потому что во всем городе воют собаки, днем выспаться невозможно, потому что мир полон придурков, и чего ты от меня хочешь?

Хапа подвинул ему миску с кашей, положил хорошую ложку, мгновение подумал и заменил на сломанную.

— Не распускай сопли, а лучше ешь, — посоветовал он, беря на пробу из своей миски пару чечевичных зернышек. — Жаловаться дома мамочке будешь, если останешься жив. Здесь сейчас не место и не время. Он сделал паузу, чтобы прожевать ложку чечевицы и слегка толкнул Джела локтем в бок. — Никому в своей жизни я еще не служил на побегушках. Где тебя так воспитали, что ты принимаешь это как должное? Я, старый, больной человек, бегаю тебе за, простите, жратвой. Куда это годится? Гораздо естественней бы было, если б все происходило наоборот… Другой на твоем месте за одно мое покровительство давно бы для меня, вон, дверь железную ногтями расклепал бы. А ты?.. Если б я не знал наверняка что Клексихора-Вонючку прикончил не ты, а кто-то из моих засранцев, я бы давно бросил тебя одного. Все равно, проку от тебя, как от пробитого горшка. Мне надоело, и я тоже устал. Или ты идешь со мной и будешь делать, что тебе велят, или катись яблочком, куда у тебя получится: на каторгу, на острова к пиратам, на корм людоедам…

— Только не надо делать мне одолжений, — поморщился Джел. — Я сам тебя никогда ни о чем не просил.

— Одолжений не надо, а что тогда надо? Смириться и подохнуть? Это недолго, если вести себя так, как ты. Представь, что нет меня. Тебя завтра продают. Ты попадаешь в собственность каких-нибудь соляных торговцев по бросовой цене. Тебя заставят вкалывать, пока ты не протянешь ноги. Заболеешь — тебя прибьют, как худую скотину, и сожгут труп в яме для мусора. Надорвешься — уморят голодом, ибо кто не работает, того не кормят, и сожгут в той же яме. Невыгодная перспектива, правда? И никакого выбора не существует.

Джел зачерпнул холодной каши и стал молча жевать, искоса глядя на Хапу.

— Я терпелив лишь потому, что нам свыше завещано оберегать сумасшедших, — тихо проговорил наконец тот, постучав себя пальцем по виску. — Чего ты на меня уставился?

— Нельзя?

— Не хами. — Хапа пожевал и добавил: — У порядочных людей таких глаз не бывает. Сглазишь все мои планы на завтра. Лучше отвернись.

Джел дернул плечом.

— Как это можно сглазить, так вот просто тебя рассматривая?

Хапа, передразнивая его, пожал плечами и скривился.

— А что ты все время допытываешься? Какие тайны, ты думаешь, я от тебя скрываю? Ответы на твои дурацкие вопросы? Ты вообще не должен задавать мне никаких вопросов, это не значится в нашем договоре.

— Запускание мокриц мне на спину в нем тоже особо не оговаривается, однако, ты развлекаешься помаленьку, — отвечал Джел.

— Где ты набрался этой демагогии? — возмутился Хапа. — Чего ради я с тобой связался? Выполнишь свою часть договора, и — попутного ветра. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Не могу я есть эту бурду, — сказал Джел, бросая ложку. — Нет аппетита.

— Ну, привет, — выдохнул Хапа и забрал у него из рук на три четверти полную посудину. — Как всегда, некстати. Завтра придется здорово побегать. День будет трудный.

— Ну и пусть. Мне кажется, я уже давно умер, и весь этот кошмар вокруг — какой-то недоразвитый загробный мир, — ответил Джел.

Хапа понял его по-своему, охнул и прицелился стукнуть ложкой по лбу. Джел быстро наклонился в сторону, сказал:

— Hо-но-но, это уже лишнее!

Хапа мотнул головой и, пробормотав что-то вроде "точно, не в своем уме", стал перекладывать его кашу в свою миску.

Крошечные окошечки под самым потолком сторожа начали загораживать на ночь деревянными щитами. В подвале окончательно потемнело. Издалека, но отчетливо, прозвонил несколько раз колокол: в городе отбивали ночную стражу. Из-за квадратной каменной колонны в стороне послышалось бормотание и глухой стук лбов о затоптанный многолетней грязью пол. Из обломков доски адептами Сатуана там был построен алтарь, украшенный лоскутками, обрывками кожи, завязками от одежды и прочей мелочью, которую не жаль на жертву богам. Молились около алтаря, по обычаю, исключительно в потемках.

Хапа старательно работал в темноте ложкой.

— Доболтались, что ночь уже, а о главном я забыл, — послышался его голос. Говорил Хапа с набитым ртом. — Я хотел тебя спросить: договорились ли мы с тобой насчет завтра?

— Договорились уже раз десять, — ответил Джел. — Сколько дней подряд можно уславливаться об одном и том же?

— Столько, сколько мне захочется, — сказал Хапа, прожевав. — У тебя такой подозрительный вид в последнее время, что я совершенно не уверен в твердости твоей памяти. Ты действительно помнишь, как завтра надо будет действовать? Не совершаю ли я ошибки, полагаясь на тебя? И где твоя подружка?

— Шляется где-то, — пожал плечами Джел.

— Ты меня удивляешь. Чудные завел порядки! Я говорил тебе: этой лохудре с самого начала надо было хвост накрутить. Теперь уже время потеряно.

— Какой бы был смысл? Все равно завтра каждый пойдет своей дорогой.

— Как знать. Мне тут передали последние новости. На рудниках за Двуглавым Хираконом беспорядки среди рабов и населения, так что управляющие оттуда на распродажу за каторжниками не приедут. По моим подсчетам человек сто возьмут завтра в каменоломни, примерно сто пятьдесят отправятся морем в Тадефест, пятьдесят останутся на галерах береговой охраны в порту. Оставшихся человек тридцать — сорок разберут по плантациям. И вот что получается. Хираконских рудников нам с тобой не видать. От каменоломен тебя и себя я откупил. На галеры выбирают молодцев ростом головы на две повыше тебя и возрастом лет на тридцать помоложе меня. На плантациях в основном работают женщины и малолетки, да и то, только те, у кого срок не больше десяти лет. Тебе с твоей бессрочной каторгой там делать нечего. Мне — тем более. Есть шанс попасть туда у твоей подруги, но я думаю, не так-то просто будет от нее избавиться. Наверняка, в Тадефест отправимся все трое. Конечно, если тебе жаль с ней расставаться, можно взять ее с собой. Это несложно, где два человека, там и третий… Только помни хорошенько: завтра, когда за нами придут, ни на шаг от меня не отходите. Удастся спуститься с перевала неразделенной компанией — можете тогда считать, что оба вы уже на свободе. Завтра на рассвете будет паника, спросонья все станут бегать, орать, может, даже передерутся. Постарайся, глядя на всех, с ума не сходить и ничего лишнего ни себе, ни ей не позволить.

— Пренепременно, — пообещал Джел. — Урум сказал мне вчера, что Тадефест — это соляные копи. Он был прав?

— Соляные, только не копи. Чтобы попасть туда из Диамира, нужно плыть на юг вдоль берега. Примерно на половине пути к Ардану в пустыню уходит цепь мелких котлованов с очень соленой водой. Когда-то там было море, потом берег поднялся, и оно высохло. Это место и есть Тадефест. Каторжники там вычерпывают из котлованов соляной раствор, выпаривают его на лотках и получают соль, которая чище, чем в природных отложениях. Там гиблые места, и кроме человека, на много дней пути нет ни одного живого существа. От солнца и соли люди слепнут и покрываются язвами с головы до ног. Соленая вода разъедает тело до кости во много раз быстрее, чем проказа, и больше трех-четырех лет, каким бы выносливым ни был человек, он там не выживает. Отец моего старинного друга водил когда-то караваны с солью на север, в Эн-Лэн-Лен и дальше, в степи, к границам Вечного Леса. Там за меру соли насыпают меру янтаря и меру голубых сапфиров, и путь туда и обратно занимает пять лет жизни… Ты спишь, что ли?

Джел хотел ответить, что спать теперь долго не захочет, но невдалеке послышался знакомый шум.

Кто-то о кого-то споткнулся, кто-то застонал, кто-то захрипел и заругался сиплым со сна голосом. Джел привстал, чтобы лучше видеть.

Против мерцающего света, падающего через оставленные для вентиляции два крайних окна, зигзагами в его сторону двигались две тени: большая и поменьше.

— Иди, иди, переставляй ноги, — бубнил низкий мужской голос. Держись, мать, за стену, куда падаешь!..

Джел сел. В последние дни сцена эта повторялась из вечера в вечер.

Тени приблизились.

— Притащил, как заказывали, — было сказано уже Джелу, и на колени ему посадили сонную, тяжело навалившуюся на него Ма.

Хапа, двигая вместе с собой посуду, переместился несколько в сторону.

Пошатываясь и без разбору наступая всем, кто лежал по дороге, на разные части тела, большая тень, сопровождаемая руганью, удалилась в темноту.

— Объявился подарочек, — проговорил недовольно Хапа, отсвечивая костровыми бликами на лысом черепе.

Джел потряс Ма и громко сказал ей в лицо:

— Дрянь бесстыжая. Где ты была? С кем? Опять врать мне будешь?

— Сам ты дб… днь… дрянь, — ответила Ма и ткнулась носом Джелу в ухо.

Волосы ее пахли приторно-сладким дымком травки, которую курили компанией из общей трубки, обычно укрывшись в одной из стенных ниш в противоположном конце подвала. Когда Ма долго не появлялась, Джел сам ее там разыскивал.

— Что? Получил? Доволен? — ворчал Хапа, злорадно поблескивая в темноте лысиной и отражающими свет глазами. — Предупреждал я тебя, к чему приведут эти ее хождения. Побей ее хоть раз. Лучше поздно, чем никогда. Задай ей хорошую трепку, не испугайся бабы хоть раз в жизни!

— Ее нельзя бить, она сказала, у нее будет ребенок.

Хапа фыркнул.

— Можно подумать, что твой.

Из-за колонны, за которой молились, на них зашипели.

Хапа на несколько минут умолк, потом сказал неожиданно замогильным мрачным голосом:

— Извини. Я не имел в виду…

— Ну, хватит, — раздраженно перебил его Джел.

Они еще помолчали. Потом Джел примирительно попросил:

— Расскажи что-нибудь. Про Север, про Юг, про Великий Лес и про горы…

Хапа ответил не сразу.

— Не надо мешать Север, Юг, горы и Лес в одну кучу, — сказал он. — Между этими частями мира огромная разница. На Севере дикие места. а Юге все по-своему — другие люди, другие обычаи, другие боги. О горах спроси Безмушмашура, он горец, он расскажет тебе лучше, чем я. В Лес же кто ходил — не вернулись. О Лесе никто правды не расскажет. Не лучше Леса изучены земли Северного Моста и Запада-за-Морем… Знаешь, если б я был твоим родителем, я бы шкуру до пят спустил с твоих учителей. Говоришь, что учился, а сам ничего не знаешь. Государство, в котором ты волей случая оказался — величайшая держава мира, — глаза Хапы опять блеснули желто-зеленым кошачьим светом, но Джел из-за темноты не разобрал, говорит тот серьезно, или издевается. Хапа продолжил: Нельзя с ним сравнивать какие-то пещерные разбойничьи княжества, или царство Ку, где монарх живет на дереве, подобно обезьяне. Или Птор-Птоор, где до появления таргских кораблей плавали по морю в обмазанных грязью корзинах. Тарген Тау Тарсис — Великий Владыка Морей. Белый Энлен, прародина всех народов, не знал морской торговли, и что с ним стало? Он превратился в убогую развалину, доживающую свой век в нищете и невежестве на задворках мировой истории…

Ма шевельнулась и проговорила:

— Вот туда я хочу… в Элен…Нлен.

— Ладно, — сказал Хапа. — Спите оба. Завтра всем нам будет Элен-Нлен.

Во дворе форта вдруг раздался полный смертной муки вопль, раскатистый рык громадного сторожевого зверя, — Джел так и не понял, очень большая собака это, или какое-то другое существо сугубо местного происхождения, — грохот катящихся бочек, шум падения камней. Стража на стенах заколотила в металлические щиты. Послышались крики, топот бегущих ног, свист сторожей. По крикам и стонам похоже было, что зверь кого-то подмял и треплет.

Ма вздрогнула. Хапа нашел в темноте плечо Джела.

— На будущее тебе вот что еще скажу, — проговорил он. — Никогда не поддавайся искушению воспользоваться сомнительным случаем. Все в жизни должно опираться на точный расчет и поддержку проверенных людей. Жизнь — злая штука, и ей все равно, живешь ли ты на Юге, в заморских землях Птор-Птоора или в самом распрекрасном государстве мира. Спокойной ночи.

Хапа улегся. Держать Ма Джелу стало тяжело. Он посадил ее на пол. Она тут же мягко повалилась вдоль стенки.

От караульных костров в подвал попадало достаточно света, чтобы, привыкнув, кое-что можно было разглядеть.

Джел долго наблюдал, как здоровенный Друз Вышибала топчется под окном, держа на плечах долговязого Безмушмашура, а тот, прильнув лицом к оконной решетке, рассказывает дюжине слушателей внизу о происходящих снаружи событиях. Желания пойти узнать причину переполоха во дворе у Джела не появлялось.

Становилось холодно. По полу гуляли слабые, но множественные и упорные сквозняки. Стучал у алтаря жрец из арестантов-южан, собирая в ящик под алтарем ритуальные принадлежности — черепки битой посуды, символизирующие жертвенные блюда, и погремушки из долбленых орехов, заменяющие колокольчики.

Джел присматривался к Хапе: спит или притворятся? Похоже, что спит. Очень похоже. о от Хапы можно ждать всего…

На всякий случай он подождал еще минут двадцать. Потом осторожно лег, стараясь не прикасаться к камням пола, еще не согретым теплом его тела, вытащил провалившийся под мышку маленький пеленгатор с часами и встроенным компасом, висевший на лохматой волосяной нитке, одолженной у Хапы. Не снимая нитку с шеи, Джел положил пеленгатор на пол около своего лица, свинтил крышку, включил подсветку и стал рассматривать табло часов и дрожащую стрелку компаса.

Часы показывали 03:17. Это ничего не значило. Здесь, как и на Внешних Станциях наступила ночь, но сутки были на час сорок семь минут длиннее станционных.

Он подрегулировал волновую настройку и вывел стрелку-указатель на пеленг. Стала загораться и гаснуть оранжевая точка на градуированной шкале компаса.

Обстоятельство было из разряда чудес в решете. На планете еще не используют энергию пара. А над планетой висит воронка внепространственного перехода. Там, откуда идет пеленг, расположены безлюдные нагорья бывшего Белого Энлена. Однако координат-шифр поступает на волне три тысячи четыреста метров, и замечательно это тем, что волна такой длины на Аваллоне, например, используется обычно для связи с подводными объектами, так как, в отличие от волн более коротких, свободно проходит сквозь воду.

Никаких других следов тех, кто сколько-то тысяч лет тому назад устроил над этой планетой ловушку, не было. Всячески допекая Хапу в поисках зацепок, Джел вытянул из него всего две истории, которые за хвост и за уши, но можно было притянуть к интересующему его делу.

Во-первых, о том, что, когда еще существовали Семь Царств, в Авенгоре объявился некий Небесный Посланник и с толпой фанатиков ушел в пустыню искать загадочный предмет под названием Лунный Камень. По пути они рыли колодцы. Таким образом возникло Семиградье — караванный тракт через засоленную южную пустыню. С того времени прошло не больше двух тысячелетий, но ведь и время возникновения Внешних Станций, а значит, и ловушки над планетой, определено как второе-третье тысячелетие космической эры…

Другая история выглядела следующим образом: "Мой дядя, — рассказывал Хапа, — был помешан на кладах и мечтал отыскать то место в горах, где сто лет назад упало Холодное Облако. Знающие кладоискатели поговаривали, что Облако было целиком из серебра, и оттого не удержалось на небе.

Чтобы узнать об этом подробнее, дядя решил разыскать специальную книгу о небесных чудесах. Она называлась то ли "Воин небесного воинства", то ли "Полет небесной колесницы", то ли как-то иначе, не помню. Несколько лет посвятив поискам, истратив уйму денег, дядя ее приобрел. Книга была очень древняя. События столетней давности в нее, конечно не попали, и ни о чем подобном Облаку там не упоминалось. Выяснив этот факт, дядя рассвирепел и устроил "Небесному воинству" публичное сожжение на площади недалеко от нашего дома. Мы с братьями, помню, неплохо повеселились в тот вечер, а у дяди вышли неприятности с городскими властями: пришлось платить штраф за нарушение общественного спокойствия. Тайком от дяди мы стащили несколько листов из той книги. Там были какие-то чертежи и карта. Тогда я совершенно не понимал, что это изображено. Сейчас могу сказать, что карта была вычерчена по градусной сетке — так чертят только на Хофре и только морские карты. На чертеже же было изображено нечто вроде водолазного колокола, внутри которого помещался человек, — такие приспособления используют для подъема груза с затонувших кораблей. Книгу привезли с Севера, она была списком с оригинала, хранящегося в одной из древних энленских монастырских библиотек. О каких небесных чудесах шла речь в той книге — понятия не имею. Судя по чертежам, скорее уж чудеса были подводными. Тем не менее, это единственная история, которая так или иначе связывает меня с событиями неземного происхождения."

Делать из этих историй какие-либо выводы Джел поостерегся. Когда у Хапы разыгрывалось воображение, он рассказывал и не такие сказки. Hо других источников информации Джел не имел.

Он взглянул на пеленгатор. Точка загоралась и гасла. Стрелка указывала на северо-запад.

Он разрегулировал настройку и на всякий случай поднял голову и огляделся. За ним никто не подсматривал. Хапа спал.

Несколько человек под окном были заняты своими делами.

Джел спрятал пеленгатор за пазуху, спиной прислонился к широкой спине Ма и закрыл глаза.

***

В межгорной долине, защищенной от дыхания пустыни западными отрогами Старого Хребта, на берегу зеленого теплого моря расположился город-порт Диамир, отстроенный еще во времена пятой имперской династии на руинах крепости Дах-Амир, серые зубчатые стены которой с возведенными заново башнями, различными по форме и размерам, словно шахматные фигуры, до сих пор полуопоясывали город с востока и юга. Две другие стены Диамира были сложены из привезенного морем красного камня разработок Парфенора. С трех сторон к Диамиру подступали сады. С четвертой кольцо замыкал лес мачт в гавани и старинный маяк, возвращенный к жизни вместе с поднятыми из развалин стенами города первыми таргскими переселенцами три с половиной столетия назад.

Народ фрэлов, в прошлом владевший обширной областью Семи Царств, некогда многочисленный и сильный, был уничтожен стотысячным имперским войском, в одну ночь высадившимся с моря и без боя занявшим главные гавани побережья за исключением Авенгора, который не удалось захватить врасплох.

Часть фрэлов с более удаленных от берега территорий успела уйти в пустыню за Старый Хребет, где следы их затерялись в солончаках. Двести тысяч человек было убито солдатами, половина из них — в Авенгоре, выдержавшем семь месяцев полной осады без надежд на спасение. В конце город пал, был разграблен наемниками и сожжен.

В тот славный для империи Тау Тарсис и гибельный для Семи Царств год в рабство было продано в общей сложности полмиллиона человек, а империя значительно раздвинула свои границы, одновременно покончив с военной угрозой, исходившей от Семи Царств и Семи Свободных городов, основанных в пустыне Небесным Посланником. Через эти города шел единственный сухой караванный путь, связывающий Север с Югом.

Посредством экономической блокады со стороны империи Семь Свободных городов превратились в Семь Мертвых городов. Жители, покинувшие Семиградье, расселились по плодородным землям новых имперских провинций — Парфенора, Авенгора, Диамира, а империя Тау Тарсис приобрела монополию на контроль внешней торговли всех островных, северных и южных государств.

В тот же год к названию Тау Тарсис прибавилось слово "Тарген" "Великий".

Около сорока лет назад в результате заговора империя потеряла императора и тринадцать прямых наследников престола, и, во избежание гражданской войны между сторонниками оставшихся претендентов на трон, была объявлена аристократической республикой по образцу государства Птор-Птоор, что в землях Запада-за-Морем и в двух месяцах морского пути от Таргена.

Историкам и летописцам последних трех столетий Тарген представлялся бездонным кошельком, поглощающим значительную долю золота, серебра и предметов роскоши всего населенного мира.

Основными статьями дохода казны империи и республики являлась торговля, торговое посредничество и пошлины, взимаемые за провозимые и продаваемые товары.

Несмотря на то, что обе официальные религии Таргена единодушно осуждали торговлю, объявляя ее делом нечистым и неугодным Небу, помаленьку приторговывали даже храмы.

Из городов-государств Юга в Тарген караванами судов и вьючных животных доставлялись рабы, золото, жемчуг, слоновая кость, нефть в запечатанных сосудах, хлопок-сырец, шелковые нити, красители индиго и пурпур, благовония, специи, фрукты.

С далекого Севера в обмен на соль и зерно шли серебро, олово, железо, янтарь и драгоценные камни, которые после огранки у искусных таргских ювелиров увеличивались в цене в три-четыре раза.

Из самого Таргена помимо соли и зерна вывозилось оружие, металлическая утварь и инструменты, ювелирные изделия, ткани, ковры, стекло, бумага, иллюстрированные миниатюрами рукописи и многое другое.

Диамир, самый южный порт страны, служил одновременно пограничной морской военной базой и пропускным пунктом для караванов, следующих с Юга или на Юг через перевал, Мертвые города и пустыню. На рынках здесь были самые дешевые по стране рабы и обилие контрабанды, которую Хапа презрительно называл мелочевкой. Как догадывался Джел, Хапа занимался самым рискованным и прибыльным из контрабандных промыслов: торговал с Птор-Птоором, с которым из-за дележа приоритетов на рынках архипелага и Белого Берега в последние пятнадцать лет все легальные торговые контакты были прерваны. (В тюрьме же Хапа скрывался от правосудия. Джел не понимал, как это возможно.)

Дважды за длинный год — в последний месяц весны и в начале осени — в Диамир съезжались управляющие государственных медных, серебряно-свинцовых и золотых рудников, судостроительных верфей, соляных и угольных разработок, строек, каменоломен, хлопковых, чайных и сахарных плантаций, ремесленных мастерских и прочих принадлежащих казне предприятий, а так же частных крупных компаний, занимающихся государственными подрядами и имеющих разрешение на покупку рабов, где требовалось большое количество рабочих рук.

Два раза в год в Диамире проводились оптовые беспошлинные распродажи рабов для внутреннего промышленного рынка.

Весна проходила, приближались первые дни лета и праздник Фан. С распродажей в этом году запаздывали, ожидая благоприятных дней полнолуния, когда каждая совершенная покупка считается удачной.

Городская и каторжная тюрьмы были переполнены. В них сгоняли на ночь столько народу, сколько в обычное время они ни за что не смогли бы вместить. Армейские казармы были взяты купцами в аренду и заняты под товар. Настоящие каторжники вместе со своей охраной ночевали в горах, там, где работали. Все те, кто за последние пол-оборота осуждены были по всей провинции на каторгу и предназначались судебным ведомством для продажи на тяжелые работы, чтобы частично компенсировать следственные и судебные издержки, содержались в казематах укрепленного форта Дах на перевале под охраной гарнизона.

Джела утром растолкала Ма. Лицо у нее было опухшее, с покрасневшими веками и лиловым синяком под левым глазом. Лохмата и зла она была, как ведьма-людоедка.

За разгороженными окнами только начинало светать. Во дворе, по-видимому, происходил инструктаж охраны. Охрана — бледнокожие дюжие наемники-горцы в шипастых панцирях из металлических пластин — гулко топала ногами по каменным плитам.

Хапа с утра был не в духе, хмурился, морщил нос и имел выражение лица "всем недоволен". Не успел он заново растолковать, что первая и наиглавнейшая заповедь — ни на шаг от него не удаляться, как распахнулись кованые двери, в подвал, гремя железом, ввалилась охрана, и началась обещанная Хапой паника. Люди сбились в кучу у противоположной выходу стены. Потом, спасаясь от пущенных в ход плетей, стали с воплями бегать вокруг колонн, сталкиваясь друг с другом и со стражниками. Хапа схватил Джела за руку и, лавируя между мечущимися людьми, поволок его к выходу.

Ма догнала их и вцепилась Джелу в пояс.

За дверью им наспех связали ремнями руки, по цепочке солдат протолкали по лестницам и коридорам наверх и вышвырнули во двор. В центре двора грудой лежали металлические ошейники и обрубки тяжелых цепей с замками. Дальше все делалось очень быстро: на каторжников надевали ошейники, цепями их скрепляли друг с другом, руки развязывали.

Спустя час длинная колонна осужденных, построенных по трое, заплетающимся шагом миновала мост над пропастью, соединяющий форт с мощеной гигантскими скальными плитами дорогой через перевал, и, поминутно останавливаясь от непривычки двигаться скованным строем, направилась к городу.

Дорога, по которой обычно нескончаемым потоком день и ночь шли, звеня подковами, цепями и верблюжьими колокольчиками груженые караваны, часто достигавшие длины нескольких километров, в это утро была пуста.

Джела пробирала дрожь от утреннего холода и всеобщей, кожей ощущаемой нервозности. Впереди него вышагивали Друз Вышибала с неразлучным Безмушмашуром и загораживали спинами обзор. По правую руку плелись Хапа и Ма. Пока все шло по плану, и, несмотря на полную неизвестность впереди, волнение понемногу стало пропадать.

Из-за гор на дорогу яркими лучами брызнуло солнце. Справа, из ставшего полупрозрачным тумана, выступал сверкающий зубчатый гребень Старого Хребта с крутым высоким конусом Великого Тура в крайней восточной точке. Тень Великого Тура падала далеко в долину. Налево, за наваленным из обломков скал барьером, лежало наклонное плато с редкими выступами черно-зеленых блестящих пород на сером изъеденном эрозией склоне и с руинами форта-двойника, частично разобранного на починку дороги. Где-то далеко плато заканчивалось камнепадным спуском к морю.

Туман таял и расплывался, воздух теплел. Великий Тур искрился в короне солнечных лучей.

Ниже, в долине, замерли без движения метелки высоких пальм в утреннем безветрии.

Розово-бело-зеленый город открывался с перевала зрелищем из древней сказки.

С караванной дороги колонну вскоре повернули на каменистую тропу, ведущую в долину напрямик.

Спуск здесь был намного круче и сложнее. С этого места стали пропадать остатки душевного равновесия Хапы. Хапу выводили из себя острые камни, которые ранили и ушибали ноги, холодный воздух, яркое солнце, Джел которому одолевающие Хапу беды были неведомы, Ма, чей фонарь под глазом сиял не хуже вершины Великого Тура, и, уж конечно, не в последнюю очередь охрана, задававшая слишком высокий темп движения. Идти с ним рядом становилось все труднее. Хапа попеременно то отставал, то вываливался вперед, то прыгал на одной ноге, или вдруг оказывалось, что им троим мало места на тропе, и он толкался и наступал Джелу и Ма на ноги. К концу склона Джелу казалось, что ему оттоптали шею, а корявый ошейник из-за бесконечных рывков вперед-назад ободрал с нее всю кожу. Вдобавок его пару раз двинули между лопаток тупым концом копья и стегнули плеткой сзади по ногам, когда Хапа неожиданно выпихнул его вон из строя прямо на охранника.

Наконец, минуя пальмовую рощу, сады, и два раза переправившись вброд через разлившийся из-за дождей в горах ручей, колонна каторжников достигла стен города. Тяжелые створы ворот, проделанных в массивной башне, были распахнуты настежь. За крытым ходом длиной шагов в пятнадцать начиналась улица — темный коридор между стенами без окон и лишь с редкими надежно запертыми дверными проемами.

Утреннее солнце сюда еще не пробралось.

Верховой, сопровождавший колонну от ворот, ускакал вперед. На первом же перекрестке пешая охрана из форта передала каторжников конному конвою. Колонну пустили бегом. Хапа спотыкался на неровной мостовой зигзагообразных окраинных улиц, тяжело дышал и, как только возникала заминка на каком-нибудь повороте, цеплялся за Джела, повисал на нем и принимался проклинать охрану, общество, порядки, законы, власть, богов, себя и все остальное, что попадалось ему на язык. Один из конвоиров на остановке скорее для забавы, чем для практической пользы, стукнул его по блестящему от пота черепу рукоятью плети. Хапа плюнул в него и попал в лицо.

Охранник замахнулся всерьез. Как-то так получилось, что Джел оттолкнул пригнувшегося в ожидании удара Хапу, перехватил на лету ремень плети и, для человека, плохо понимающего, что он делает, довольно ловко одной рукой вывернул охраннику кисть, а другой нажал на локоть, выгибая сустав в обратную сторону. Легко, словно сухой тростник, хрустнула кость. Кто-то из заднего ряда поддал лошади цепью. Лошадь взбрыкнула и прыгнула в сторону. Охранник свалился на землю, и в этот момент бегом двинулась колонна. Лошадь без седока умчалась в боковой проулок. Подхватив под руку Хапу, Джел не столько слышал, сколько чувствовал, как злобно, насмерть, у него за спиной топчут упавшего.

Подскакала охрана, над хвостом колонны засвистели плети — обнаружив на дороге тело, там били не тех, кого следовало. В просвете между домами показалась залитая солнцем площадь. Каторжники, подхватив цепи, рысью вылетели на открытое пространство.

С саблями наголо подбежали солдаты городской стражи. Заставив обогнуть помост под красно-белым балдахином, где стояла дюжина кресел и куда с визгом, цепляясь юбками и роняя опахала, полезла стайка пестро одетых девушек-рабынь, колонну повалили в пыль под выбеленной стеной какого-то сада.

Оттуда через верх стены опадали цветы и свешивались широкие веера пальмовых листьев, давая в своей тени убежище от набиравшего силу солнца.

***

Организаторский талант Хапы заслуживал всяческих похвал. В Тадефест отобрали девяносто шесть человек, на треть меньше, чем Хапа предсказывал, но для них троих это уже не имело значения.

Отобранных разделили на четыре группы и разными путями повели к порту. Джел, Хапа и Ма в составе последней, четвертой группы отправились в порт позже всех, однако, по словам Хапы, самой короткой и прямой дорогой. О покалеченном или убитом охраннике за полдня не было сказано ни слова, и Джел, помучившись немного неизвестностью и угрызениями совести, решил, что самое лучшее — забыть поскорее об этом происшествии.

Ошейники, цепи и грязное арестантское тряпье с них сняли, взамен выдали по полоске серого холста — в самый раз чуть прикрыться, — хитро, но не крепко связали в цепочку веревками и повели, излишне не торопя. На одной небольшой площади с колодцем им позволили напиться теплой мутной воды из длинного деревянного желоба для скота. Это было кстати, потому что кроме двух случайных глотков, наспех перехваченных во время переправы через ручей, у Джела с утра ничего не было во рту, и, хотя о еде в жару практически не думалось, жажда очень сильно давала о себе знать.

После полудня Диамир будто вымер. Улицы были тихи и пустынны. По пути через центральную часть города им встретились только три привязанных к кольцам в стене верблюда, которые с испуганным ревом шарахнулись от процессии каторжников, повозка с бочками воды для поливки улиц верхнего города и группка нищих, дремавших в пыли на теневой стороне улицы. Они по краю обошли рыночную площадь. Там у нескольких сонных торговок увядала в корзинах зелень и истекала соком клубника. Богатые лавки менял и купцов были закрыты. Торговля шла льдом, фруктовой водой и поддельными золотыми украшениями. Покупателей было немного, и выглядели они подозрительно.

Если бы Джел меньше был задерган и озабочен собственным положением, город изнутри мог бы показаться ему интересным. Hо он уже не производил того сказочного впечатления, каким выглядел с перевала. Построенные из белого и розового мрамора дворцы скрывались за высокими каменными стенами. Там, в садах, в тени и прохладе, журчали родники и фонтаны, шелестела листва тенистых деревьев, жужжали над цветами пчелы, порхали и пели птицы. На извилистых же неровных улицах, вымощенных грубо обработанными и плохо подобранными друг к другу камнями, было невыносимо жарко.

Белая легкая пыль, об уничтожении которой заботились только в богатых кварталах, висела неподвижно в воздухе, оседая, коркой налипала на потную кожу, лезла в нос, рот, глаза, щекотала в горле. Несмотря на близость моря, ходить днем по Диамиру было ничуть не легче, чем прогуливаться в пустыне.

В сторону моря, за городскими стенами, пригородом и ремесленными кварталами начинались конторы, портовые склады, бараки рабочих, кабаки, дешевые гостиницы и улочки местных красных фонарей, без которых не обходится ни один настоящий порт ни в одном из обитаемых миров. На берегу вдоль причалов выстроились добротные каменные здания представительств торговых компаний.

Немного в стороне разместились службы таможни, береговой охраны, казармы и резиденция коменданта порта. Недалеко располагался ремонтный док и находящаяся в стадии строительства верфь. Полуторакилометровой длины мол и двойная цепь волноломов защищали акваторию порта от ветра и морских волн. Серая с гранитными опорами, огромная даже издалека башня маяка поднималась со скалистого острова на другом конце мола. Порт был построен с немалым размахом, и Джел усомнился в своей первоначальной оценке уровня развития местной цивилизации. Впрочем, мысли об этом занимали его недолго.

Четвертую группу каторжников, вернее, пожизненных рабов, поступивших в собственность Управления соляной торговли Тадефеста, семнадцать человек, освободив от веревок, закрыли в просторном пустом пакгаузе у самого мола. Запертые снаружи цепями, двери пакгауза не охранялись, но было слышно, как кто-то ходил по крыше.

Корабль на Тадефест должен был отплыть с рассветом следующего дня.

Люди, худые, усталые и грязные, поодиночке разбредались по обширному пространству пакгауза и засыпали на полу. Сидя рядом с Джелом, Ма медленно, плавными, наводящими сон движениями вычесывала пальцами мусор из волос.

Хапа, пустыми зрачками уставившись перед собой, сидел в дальнем углу, вытянув ноги, наматывал на палец нитку из набедренной повязки и беззвучно шевелил губами: советовался сам с собой относительно плана дальнейших действий, или, может быть, молился своим тайным богам-покровителям, которых у него, по его словам, было семь.

Через час всеобщего неподвижного молчания Джел ощутил приступ тупой тяжелой одури и отвращения ко всему, что было перед глазами. До сего времени он развлекал себя тем, что облизывал палец и смазывал слюной саднящие от каждого прикосновения царапины на шее и рубцы от плети на ногах. От этого занятия на зубах скрипели крупинки песка и ржавчины, но, что всего хуже, оно не имело никакого смысла. Остынув от жары, Джел начал чувствовать голод. Заснуть, как другие, он не мог. Ему осточертело бесконечное бездействие, хотелось хоть каких-нибудь перемен, пусть к худшему. Эпопея затягивалась, и новая задержка вызывала у него злость. Он размышлял, скоро ли настанет ночь.

Солнце склонялось к западу, но очень, очень медленно.

Мухи жужжали под потолком и ползали по лицам спящих. Под чьими-то шагами поскрипывала плоская крыша.

Джел встал, осторожно перешагнул через задремавшую Ма, подошел к дверям и без особого интереса посмотрел, что делается снаружи, в широкую щель между створками. Ему был виден маяк, часть мола, над которым кружили чайки и несколько прибывших на распродажу черно-красных покрытых асфальтовой броней "охотников за пиратами" из Ардана, чей законный промысел состоял в том, чтобы захватывать в плен и продавать на невольничьих рынках береговых и морских пиратов. Вереница грузчиков тащила тяжелые серые тюки от причалов к складам. Возможно, в тюках находилась тадефестская соль.

Его слегка хлопнули по спине. От неожиданности Джел качнул дверные створки. Звякнула цепь. Шаги по крыше на минуту замерли. Джел обернулся.

С тычка в спину начинал всякое общение, конечно же, Хапа.

Джел сел на пол.

— Ну? — спросил он.

— Баранки гну, — отвечал ему Хапа.

— И что?

— Так. Ничего особенного. — Хапа тоже присел и посмотрел рассеянно на палец своей ноги, где от удара об камень треснул ноготь.

Джел ждал. Хапа почесал лысую макушку и задал такой вопрос:

— Ты смерти боишься?

— В каком это смысле?

— В прямом. Надеюсь, ты помнишь, что ты натворил сегодня утром? Затоптанные охранники мало кому сходят с рук даром. Вероятно, следует ожидать последствий. Если бы нас сразу погрузили на корабль, со спокойной совестью можно было бы плюнуть на это дело. Hо мы сидим здесь. Что ты можешь сказать по этому поводу?

Джел привстал на одно колено и сверху вниз посмотрел на Хапу.

— Меня повесят, что ли? — спросил он.

Хапа дернул головой.

— Не спеши делать выводы. Чтобы тебя повесить, надо тебя сначала найти. Скорее всего, они схватят первого, кто подвернется им под руку. Разницы нет. Мы для них все на одно лицо. Так сделал бы я, будь я на их месте. Однако, мне не очень понравилось, как нас осматривали, когда делили. Слишком много внимания. Гораздо больше, чем необходимо, чтобы пересчитать по головам.

Джел не на шутку разволновался.

— А если за мной придут?

— А если б у моей тетушки росла борода, знаешь, кем бы она тогда была? Я ведь просил тебя ничего лишнего себе не позволять. Тем более костоломовских подвигов. Тоже мне, Юрг-Костолом… Пойми правильно, я не упрекаю. Я хочу только предупредить, что мне это не нравится. На всякий случай.

Джел сел на пятки.

— Я это всегда знал, — сказал он. — Я с самого начала должен был подохнуть. — Он дернул с шеи нитку с пеленгатором. Нитка порвалась. Он положил пеленгатор на пол рядом с Хапой. — Вот, возьми себе. Кажется, мне он больше не пригодится.

Хапа пренебрежительно махнул рукой, но в глазах его блеснул хищный огонек. Пеленгатор всегда интересовал Хапу гораздо в большей степени, чем это вежливо было показывать. Он накрыл его ладонью и с деланным оптимизмом заявил:

— С этим-то всегда успеешь. Да пусть даже они тебя заберут. Не о чем волноваться. Я вернусь через десять дней и тебя вытащу.

Джел хмыкнул.

— Через десять дней будет поздно.

Часового на крыше окликнули. Солнечные полосы на полу пакгауза накрыли тени.

Возражение замерло у Хапы на губах. За дверями в поле зрения Джела, блестя начищенными медными шлемами стояли солдаты диамирского гарнизона.

— Не может быть, чтоб так быстро работали, — пробормотал Хапа. Видно, чем-то ты прогневал Небо, если тебе так не везет.

Джел бросился прочь от двери. Хапа успел схватить его за лодыжку, и оба они растянулись на полу. Хапа быстро заговорил:

— Ни в чем не признавайся, понял? Наври им с три короба, запутай всех. Тебе надо выиграть время, всего несколько дней…

Цепь разомкнули. Приоткрылась одна створка дверей. На пороге появились трое: два медноголовых в полном вооружении и высокий, изыскано одетый господин с бледным надменным лицом вельможи-северянина. С крыши в проем свесилась голова караульного. Голова сказала:

— Нет, кир Агиллер, мы не перепутали. Он точно здесь. Вы сразу его заберете или сперва документы у коменданта оформите?

— Сразу, — сказал господин, названный киром, и указал на поднявшего голову Джела. — Вот этот. Все верно.

— Да, о нем и речь шла, — подтвердил караульный, вглядевшись.

Кир поманил Джела пальцем.

— Подойди сюда, мальчик. Не бойся.

Хапа толкнул Джела в спину.

— Делай, что говорит, — прошептал он. — Это не полиция. Кажется, я знаю кто это. Это нам на руку. Смелее, вперед!

Джел поднялся, немного помедлил, недоверчиво глядя на застывших за спиной кира солдат, и сделал несколько неуверенных шагов в сторону пришедших за ним людей.

— Веревку, — сказал кир, как только Джел ступил из тени на солнечный свет.

Сверху упала веревка. Ее подхватил один из медноголовых.

— Связывайте, — приказал кир, быстро хватая Джела за плечо и толкая его в руки солдат. — Скорее, время не ждет.

 

Глава 2

Джел плохо осмысливал, что дальше с ним происходило. Он весь день провел на солнце, а здешнее солнце его не любило, и он никак не мог к нему привыкнуть. Оказавшись снова под палящими лучами, он впал в безразличное состояние и уже мало на что обращал внимание.

Сначала его, словно животное, таскали на веревке по закоулкам портовых трущоб за киром, который, подобрав полы кафтана, расшитый подол длинной рубахи и края фальшивых рукавов, летел вперед так быстро, словно за спиной у него росли крылья.

Это было последней каплей. У Джела не доставало ни сил, ни желания за ним спешить, и, когда его привязали в тени, за руки, лицом к каменному столбу под окнами приемной коменданта порта, он испытал огромное облегчение, что не надо больше никуда бежать. Зевак, которые тут же собрались поглазеть на него, он просто не видел.

Ему показалось, что медноголовые возвратились очень быстро. На самом же деле, насколько можно было судить по положению солнца, прошло не меньше двух часов.

Медноголовые пришли вдвоем, без кира. Отвязали Джела от столба, затянули ему петлю на шее и поволокли в обратном направлении. Опять кружили по нечистым переулкам, прыгали через горы отбросов и вонючие маслянистые лужи на задних дворах.

Погода портилась. Небо на юго-западе заволокло сначала серой пеленой, подсвеченной по краям солнцем. Потом оно потемнело, налилось тяжестью. Ветер гнал влажную духоту воздуха с побережья в долину.

Море волновалось. Приближалось время прилива. Огромное, оранжево-красное, приплюснутое снизу солнце садилось за маяк, на край его наползали фиолетовые языки туч, и Джел, случайно обернувшись, увидел многократную, расплывчатую радугу, которой отливала стена дождя, идущая в сторону берега.

Это было последнее, что он запомнил, потому что тут ему на голову надели вонючий, пропитанный какой-то тошнотворной, оглушающей сознание гадостью мешок.

***

Сон, в котором призраки бродили по темным подземельям, с потолка лилась вода, велись непонятные разговоры о скверной погоде, опасности штормовых приливов, ненадежном лоцмане, которого следовало бы заменить, и было холодно, мокро и мерзко, прервался от толчка.

Джел приоткрыл глаза.

Стояла глубокая ночь. Светила луна. Или это был фонарь. Или огонь маяка. На расстоянии перекликались сиплые голоса. Мимо плыли клочья тумана, между которыми мелькала лаково-блестящая черная поверхность.

Земля качалась. Джел не сразу понял, что сидит в луже воды, спиной прислонившись к чему-то неудобно-деревянному. Вода текла по волосам, лицу, спине.

— Хорош, — сказал чей-то голос. — Действует.

Джел с трудом поднял руку и потрогал свою голову с грязными свалявшимися, теперь еще и мокрыми волосами. Он чувствовал себя, как со зверского похмелья. Хотел повернуться, чтобы увидеть, кто там, за спиной, ударился локтем.

— Тихо сиди, — сказали ему. — Перевернешь лодку.

Он послушно затих и прикрыл глаза. Подвижная черная поверхность была морем. Куда его везут? В Тадефест? Hо не на лодке же…

Один из тех, что сидели у него за спиной, положил ему руку на плечо, наклонился и спросил полушепотом:

— Замерз?

Джел шевельнул одеревенелой шеей, ответил, сам не понял, на каком языке:

— Не знаю.

— Ну, не страшно, — сказал человек. — Уже приплыли.

Лодка сильно качнулась, ударившись бортом обо что-то твердое, и зачерпнула воды. Сквозь сомкнутые веки Джел различил свет. Что-то загремело над самым ухом.

Джела подняли из лужи на дне лодки. Двое подсадили его наверх, несколько пар рук подхватили, и он был втащен на борт корабля, показавшегося ему огромным.

Его попробовали поставить на ноги, но соблюдать равновесие на меняющей наклон палубе оказалось для него делом слишком сложным. Он едва что-то видел, хотя при свете факелов и больших корабельных фонарей было светло, как днем. Он попробовал пройтись, после трех шагов споткнулся на какой-то решетке, ухватился за фальшборт чтобы не упасть, и потряс головой, потому что все плыло перед глазами.

На плечи ему накинули что-то вроде шерстяного одеяла.

— Куда его, кир Агиллер? — услышал Джел вопрос. — В трюм? На гребную палубу?

— В мою каюту, — ответил смутно знакомый голос.

Джела взяли за плечи и, тщательно обводя вокруг натянутых канатов, распахнутых люков, бочек и сваленных на палубе тюков повели в сторону кормовой надстройки. Несколько человек шли вслед за ним. Джел узнавал голос кира.

— Делать вам все равно нечего, — говорил он. — Чем даром сидеть, лучше даром трудиться.

— А до утра отложить никак нельзя? — спрашивал другой голос.

— А зачем ждать до утра?.. Где господин Пифером?

— Спит.

— Давно?

— Только что лег. Разбудить?

— Не стоит. Грейте побольше воды и возьмите у меня хорошее мыло. Что будет нужно — ничего не жалейте.

— Воду в этот раз где набирали? — вступил в разговор третий голос.

— На Каменном Дворе, как обычно. Что-нибудь не так?

— Улиток дохлых много плавает…

В небольшой каюте было тепло и чуть пахло дымом. Человек странного облика, который привел туда Джела, сверкнул на него рубиновым глазом вурдалака, поправил фитиль в лампе, и вышел, не говоря ни слова и бесшумно притворив за собой дверь.

Джел огляделся. Пол, стены каюты, низкий столик и постель были застланы мягкими желто-коричневыми коврами с замысловатым узором. Возле двери стоял большой, черного дерева, резной сундук. Под темным полированным потолком, расправив крылья, покачивалось на цепочке чучело птицы. Маленькая жаровня, стоявшая посередине каюты на большом медном блюде, распространяла вокруг себя тепло и слабый запах смолы.

Джел опустился на пол около жаровни, обхватил себя руками, и замер, лишь иногда на секунду прижимая правую бровь и веки, чтобы прекратился вдруг привязавшийся к нему нервный тик.

Глаза, губы и ободранную шею жгло от соли. На дорогие ковры с него текла грязная морская вода.

Мало-помалу он приходил в себя. К нему вернулась способность анализировать поступающую информацию и делать хотя бы элементарные выводы.

Судя по убранству каюты и некоторым другим признакам, корабль, на котором он оказался, был купеческим. Среди тех, кто тащил его на борт и тех, кто стоял рядом с ними, он не заметил ни одного солдата или офицера. Может быть, он попал в руки к перекупщикам рабов? Или это невозможно? Ведь продажа каторжников в частные руки запрещена законом. Что еще предположить, он не знал.

Однако, совершенно ясно, что все было спланировано заранее. Среди закрытых в пакгаузе рабов искали именно его. Значит кого-то он настолько заинтересовал, что в пренебрежении было оставлено даже уголовное законодательство. Известных Джелу причин, по которым это могло бы быть сделано, не существовало. Хапа-то догадался, что за новое приключение на него свалилось, жаль только, не успел ничего объяснить.

От оставшегося внутреннего холода Джела передернуло. Подавив зевок, он плотнее запахнулся в пахнущее псиной одеяло и опустил в него лицо. Настроение у него было гнусное. Он не мог успокоиться, потому что ничего не знал. Болела голова и слегка мутило от наркотика, которого он нанюхался по пути из порта.

Через некоторое время открылась дверь. Вошли давешний кир и коренастый мужчина ростом пониже. У второго было широкое плоское лицо арданца, а волосы, вьющиеся на висках и на лбу, за спиной жесткими волнами спускались до пояса. Темно-красный кафтан был небрежно наброшен на его плечи. Оба они остановились над Джелом.

— Вам всегда везло на дураков, — ни с того ни с сего вдруг негромко сказал плосколицый.

Очевидно, это было продолжением разговора, начатого в другой каюте.

Кир бросил быстрый взгляд в его сторону и ничего не ответил.

Джел, не высовывая нос за край одеяла, какое-то время изучал их сапоги с металлическими шиповидными бляшками и вызолоченными каблуками и золотое с мелким крашеным жемчугом шитье на шелке одежды. Похожи ли они на перекупщиков рабов? Кир, если он настоящий кир, не самозванец, пожалуй, нет. Этот второй — скорее, да. Кто они? Что они собираются с ним делать? Он терялся во множестве вариантов ответов на эти вопросы.

Кир наклонился, взял лицо Джела за подбородок и повернул к свету.

— Сколько вы заплатили за это сокровище? — спросил арданец.

— Две тысячи золотом, если брать все расходы в сумме.

Арданец присвистнул.

— Кого-нибудь почище за те же деньги нельзя было найти?

Кир пожал плечами и протянул Джелу небольшую фляжку, которую принес с собой.

— Пей, — сказал он.

Непослушными пальцами Джел свинтил крышку. Фляжка была пуста более, чем наполовину, и оттуда крепко пахло спиртом. Он взболтнул ее содержимое, решился, и сделал хороший глоток. На минуту у него перехватило дыхание. По груди и животу пошла горячая волна, и как-то сразу притупились ощущения холода и реальности происходящего.

Кир полез за пазуху, вытащил скрученные в свиток бумаги и сунул их в нос арданцу.

— Сопроводительные документы, — сказал он. — Имя не названо, надо будет выбрать свидетелей и какое-нибудь вписать. Сказано, что куплен в Ардане у Бар Селимбера.

Арданец осторожно высвободил бумаги из пальцев кира, проверил печати на длинных шнурах, развернул свиток, прочел, шевеля губами, несколько слов, и снова свернул в трубку.

— Почерк похож на селимберовский, — подтвердил он. — Только… дело ваше, конечно, кир Агиллер, но так вот покупать неизвестно кого, каторжника, немного зная о нем с чужих слов, — огромная авантюра. Как-то посмотрит на это ваш уважаемый Совет?

Кир Агиллер заложил руки за спину и на каблуках повернулся в сторону арданца.

— Здесь на Арденна, господин Пифером, — высокомерно заявил он. Никто не вправе требовать с меня отчет в делах, не связанных прямо с моими служебными обязанностями. Позвольте теперь узнать, удовлетворено ли ваше любопытство? Если да, то не пора ли вам уйти? Мое терпение не бесконечно.

Плосколицый Пифером сделал небольшой шаг к двери.

— О, я ничего не хотел сказать плохого, — быстро проговорил он, я лишь имею смелость напомнить, что этот парень — все-таки, убийца, и — если это вам не страшно — его на корабле может однажды обнаружить таможенная инспекция. Тогда это сильно повредит вашей репутации…

— НАШЕЙ репутации, господин Пифером, — поправил арданца кир. Внимательнее читайте купчую. Она составлена на имя господина советника Ирмакора. Так что, будьте добры, не заботьтесь о том, чтобы таможенная инспекция нас беспокоила.

Джел, ничего не понимая, переводил взгляд с одного на другого. Смысла идущего между ними разговора он не улавливал.

Пифером отступил еще на шаг.

— А советнику зачем каторжник? — спросил он.

— Нужен был подарок киру Тимесиферу на юбилей наместничества, вы же знаете, — издевательски-любезным тоном объяснил кир. — Если не подойдет — выставим его на аукцион в Эгироссе.

— Что ж, если вы хотите, чтобы иктского наместника однажды нашли с ножом в спине, то подарок подходит как нельзя лучше. Впрочем, вам виднее. — Пифером еще на секунду задержался на пороге и добавил: — Hо тогда учтите — я к этому делу не касался и ничего хорошего от него не жду. Если у вас будут неприятности от этого парня, я ничем не смогу вам помочь. Спокойной ночи, кир Агиллер.

— Вставай-ка, — сказал кир, дождавшись, когда за Пиферомом закрылась дверь, и протянул Джелу руку.

Джел поднялся, не касаясь его ладони, едва не перевернув, правда, при этом жаровню. Ростом он был Агиллеру не выше плеча. Тот снова взял его за подбородок. Джелу подобная практика не нравилась, он предпочел бы, чтобы его лицо оставили в покое, но протестовать пока не было возможности.

— Как тебя зовут, детка? — спросил кир.

— Александр Палеолог Джел, — как можно тверже проговорил Джел.

Кир Агиллер наклонил голову на бок.

— Хорошее имя. Как ты оказался в Диамире?

— Путешествовал.

— Один?

Джел вдруг громко икнул и страшно смутился.

— Бедный ребенок, — сказал кир. — Там и был-то глоток разведенного спирта, а ты уже совсем пьяный.

Джел нахмурился и плотнее запахнулся в одеяло. Кир провел рукой по его щеке.

— Не бойся, — сказал он. — Все здесь — хорошие, добрые люди, никто не причинит тебе зла…

В следующий момент он наклонился и крепко поцеловал Джела в губы.

Почти тут же мягко скрипнула дверь. Уже занесший над порогом ногу господин Пифером резко остановился и произнес:

— А замечательно у вас получается. Прямо влез бы третьим, если б было можно.

Кир отстранился, но не сразу. В светло-серых глазах проступило решительное выражение.

— Какое у вас еще ко мне дело? — металлическим голосом осведомился он, медленно поворачиваясь.

Пифером с порога продемонстрировал документы Джела, потом перебросил их на постель.

— Прошу прощения, кир, нечаянно прихватил с собой, — пояснил он свои действия.

Агиллер вдруг шагнул на Пиферома. Пифером — от него. Их скрыла стена. В темноте за дверью что-то упало, кто-то (Пифером?..) издал полупридушенный хрип, и Джел услышал глухой голос Агиллера, зло роняющий слова:

— Ни одно полицейское подлипало… любопытство… за гранью профессионального долга… еще не довело до добра…

Джел оступился на подвернувшейся под ногу пустой фляжке, попятился, уперся лопатками в мягкую, покрытую ковром стену, и тихо съехал по ней на пол.

***

Во сне он видел горящее отраженным светом Океана-Гелиоса небо Аваллона — самое красивое из воспоминаний своего детства.

Последние часы перед отлетом он провел наверху, на жгучем морозе. Он сидел с подветренной стороны сугроба и глядел в небо, где струилась потоками плотного света корона из белых, зеленых и пурпуровых лучей, то разворачиваясь в занавес, расцвеченный перетекающими друг в друга красками, то снова собираясь в зените султаном пышных перьев. Порой из-за горизонта выплывали светящиеся зеленые облака или сказочные животные, которые брели по небу и вдруг разбрызгивались по беззвездному черному бархату веером острых лучей, чтобы снова возникнуть в другом месте и в других комбинациях красок.

Расставание с окутанным вечной ночью, навсегда закованным в лед Аваллоном, единственной планетой Валла, коричневой звезды, приближалось с каждым облачком пара, вырывающимся на мороз от его дыхания.

По снегу вокруг плясали цветные пятна света и тени. Ветер становился все сильнее. Джел замерз, но в шахту лифта возвращаться не спешил.

Город под двумя километрами ледяного панциря жил незаметной с поверхности жизнью. Там, глубоко подо льдом, находились хрустальные гроты, заполненные молочным туманом пещеры термальных источников с радиоактивными водами и гигантские, источенные лабиринтными тоннелями и выемками грунта, циркониево-гафниевые месторождения.

Из-за повышенного общего радиационного фона и спецификации планеты как источника радиоактивного сырья и тяжелых металлов для космического строительства, на Аваллоне строго поддерживалась стабильность и чистота генетически модифицированной для его условий расы.

Джел родился с мутацией в клетках печени и костного мозга, ДПВ его была вдвое меньше обязательной для аваллонца. Он всегда знал это и относился к этому спокойно. Случай был достаточно частый для Аваллона и других недавно заселенных промышленных планет со специально модифицированными для них расами поселенцев.

Что ж, зато теперь он будет учиться на Внешних Станциях и увидит другие миры.

Много разных миров…

Ему вдруг жаль стало прощаться с Аваллоном, с его черно-огненным небом, морозами, метелями, бескрайними просторами ледяной поверхности, светящимся Океаном-Гелиосом, ледяным Городом, свободой далекого от центров цивилизации окраинного мира…

Свобода — вот что все время его беспокоит.

Он вздрогнул от пробравшего его холода и понял, что уже не спит.

Видение событий десятилетней давности растворилось, хотя ему по-прежнему было тревожно, и не оставляло ощущение, посетившее его в те часы на Аваллоне: Открытая Дорога в Будущее. СВОБОДНАЯ ДОРОГА.

На самом деле в тот раз никакой такой свободы он не приобрел, а только лишь попал из одной зависимости в другую, более жесткую. Hо тогда он был ребенком, и самостоятельность в нем никто направленно не воспитывал. Послушание по отношению к более опытным во всем старшим считалось для него естественным, вполне нормальным поведением. Так его учили, и он над этим не задумывался. Зависеть от посторонней воли, чьих-то необсуждаемых решений для него было привычно. А это значит, что в том положении раба, в котором он сейчас находится, ничего нового для него нет, и переживать тут совершенно нечего.

Тогда зачем же ему снятся ТАКИЕ сны? Ведь сказано: Локальная система находится в состоянии несвободы тогда и только тогда, когда действия, определяемые ее внутренними алгоритмами, не совпадают с действиями, к которым ее побуждают внешние факторы. И наоборот: Локальная система находится в состоянии свободы, когда внешние факторы, существующие вне объема информации, необходимого внутренним алгоритмам для принятия решения, не оказывают влияния на принятие данного решения. Думать тут не о чем, все определено заранее. Стоит захотеть быть несвободным, полюбить состояние несвободы, и ты как будто уже не раб, а человек вполне свободный, раз все это согласуется с твоей собственной волей и желаниями…

Выводы, которые за этими рассуждениями тянулись, не очень радовали в плане стремления к скорейшему возвращению на ВС. Где-то здесь он успел наглотаться совсем не той свободы, в единственном варианте существования которой его убеждали раньше. То ли когда спешил по пустыне за убегающей лошадью, боясь, что следы ее на песке скоро сровняет ветер. То ли в тюремном дворе, когда, прячась от солнца в тени стен, следил за полетом птиц в просторном золотисто-синем небе Диамира, и пытался представить себе жизнь различных существ, не стесненных в передвижении тюремными стенами. То ли она все это время дремала в нем вместе с памятью о прекрасном Аваллоне.

Ощущение начала пути все еще оставалось в его сознании. С ним он и проснулся окончательно.

Мерно вздрагивая тяжелым корпусом, корабль плыл. Через узкое оконце из мутных мелких стеклышек в частом металлическом переплете проникал то ли утренний, то ли вечерний тусклый свет. Сколько времени он проспал, Джел не имел ни малейшего представления. Разбудили его сны; качка, скрип снастей, гудение ветра в парусах и корабельный врач Скиллар Скей, на столике у окна перебиравший в медном тазу свои незамысловатые инструменты, были здесь совершенно ни при чем.

Джел пошевелился. Левое плечо было у него туго забинтовано, но не болело. Он чувствовал онемение в согнутой руке — во сне он воспринимал его как холод. Ладонь руки была подсунута под шелковый платок, наложенный наискось груди, поверх бинтов и чистой белой рубашки. Он устал лежать на спине. Поглядывая из-за края одеяла на затылок Скея, он вытащил руку из-под платка, сдвинул подложенные со всех сторон подушки и повернулся на бок лицом к стене. Он решил продолжать делать вид, что все еще спит, хотя ему хотелось пить, и во рту держался неприятный привкус, как если бы он пожевал мыла. Конечно, рассуждения о разновидностях свободы весьма своевременны, но еще полезнее было бы заранее обдумать, что он скажет, когда "проснется", чтобы не импровизировать на ходу, и рассмотреть свое положение с практической точки зрения.

Начать с того, что он не совсем понимает, в каком качестве находится на этом корабле и, в частности, в этой каюте. Первая попытка выявить в памяти события минувшего дня и ночи вызвала ломоту в висках и мелькание беспорядочных и бестолковых образов перед глазами. В голове тоже следовало наводить капитальный порядок.

Чтобы лучше справиться со своей памятью и не привлекать внимание Скея, Джел сполз головой с подушек и закутался в мягкую тьму одеяла.

Четко оформленной информации имелось немного.

Пятидесятивесельная полугрузовая-полувоенная галера "Брат Солнечного Брата" принадлежала главе Большого Торгового Совета Таргена господину старшему советнику Ирмакору, вторым человеком после которого в Совете являлся кир Агиллер. Помощником кира, в свою очередь, был господин Пифером, назначенный недавно, во время пребывания галеры в Ардане. Там корабль поменял груз мрамора на четыреста бочек крепленых арданских вин и плыл теперь обратно в Столицу, порт Тарген не Нефритовом Берегу.

Сам господин советник по причине морской болезни путешествовал посуху и подняться на борт "Солнечного Брата" должен был только в Северном Икте, чтобы пересечь залив Сурием. А пока что галера под парусами и без особой спешки, поскольку не было необходимости изнурять гребцов, которых к тому же на две трети не хватало, с убранными веслами двигалась вдоль берега на север, делая остановки в каждом более или менее заметном порту. Прибытие в Северный Икт было назначено через две с половиной декады, примерно в одно время с господином советником Ирмакором.

Между Диамиром и Иктом было шесть обычных морских переходов: один в два дня пути, остальные — по три. Диамир — Парфенор — Авенгор — Ифаранта — Баст — Криос — Северный Икт. Это значило, что Диамир с Иктом разделяют не менее восьмисот километров. Из Икта до Столицы еще семнадцать суток пути, но в заливе скорость корабля увеличивается вдвое. Значит, вместе это — около двух с половиной тысяч километров…

На этом месте академически закодированная информация обрывалась. То, что находилось в карманах памяти далее, мало было похоже на полезные сведения. Яркие образы "живой памяти" путались с отрывочными бессистемными фрагментами кодировок, часто состоящими из одной фразы или только начального символа комбинации. Забавная история — специальное обучение мнемонике здорово навредило в фиксировании картин и фактов. Столкнулись рефлекторное человеческое восприятие и зачем-то, спьяну, что ли, активизированный вживленный в мозг кристаллический микропроцессор, для которого необходима была комбинаторная техника запоминания, действенная лишь при высокой концентрации внимания. Джел представил, в каком виде он был вчера: вначале выпил на пустой желудок спирта, потом горячего вина со специями, а потом еще какой-то настойки из одурманивающих трав, чтобы не чувствовать боль при операции удаления клейма.

Некоторое время он продолжал ошеломленно копаться в бессмысленных обрывках, занимающих к тому же огромный объем, пытаясь отыскать среди нагромождений хлама хоть что-то полезное, но тщетно. Таких позорных результатов он не получал даже в самом начале обучения.

Пришлось плюнуть и обратиться к "живой" памяти.

Здесь дела обстояли проще. Порядка не больше, но хотя бы понятно, что имеется в виду.

Перед мысленным взором поочередно возникали трущие его мочалками, льющие ему на голову смешанную с уксусом воду красноглазые рабы-альбиносы, раскаленная плита, на которой греются котлы и кастрюли, немой корабельный кок Гирпакс, гоняющий тряпкой по качающемуся полу разлитую мыльную воду, звездное небо с россыпью близкого шарового скопления в зените, полотенце с брызгами крови, узкий стальной скальпель с золотой гравировкой, отвратительный скрип проходящей сквозь его плечо шелковой хирургической нитки…

Фрагмент рассказа о прошлом Агиллера: офицер Дипломатического Корпуса Северной Армии, военный советник в Кадме… участвовал в Реннском сражении, командовал осадой Белой Крепости… в Торговом Совете занимается вопросами военных поставок, — Скиллар Скей, который сейчас разбирает инструменты, встречал его не единожды, начиная с Реннской кампании, когда состоял хирургом при штабном госпитале. ("Когда маршал Армагор подводил войска к Ренну, на берегу Эйе, рядом с нашим лазаретом, встал лагерем кавалерийский полк. Вот, как-то вечером, уже в сумерках, я с ведром пошел на реку за водой. Спускаюсь с берега и вижу: немного выше по течению от того места, где мы обычно брали воду, какой-то голый умник намыливает хорошую саврскую кобылу. Очень мне не хотелось тащиться лишних полтораста шагов с полным ведром, но не пить же воду с лошадиным потом. Иду злой, спрашиваю: "Что, очень лошадей любишь?" Он отвечает: "А что, у меня ноги кривые?" Я и говорю: "Нет, голова лошадиная." Он меня за подол рубахи и с берега в воду, я его ведром по спине. Тут его саврская стерва начала лягаться, и такого мне пинка влепила копытом, что пришлось спасаться бегством, бросив ведро. Так вот мы познакомились.")

Несколько слов о Пифероме: сын ростовщика из Арденны и таргской аристократки, ухо с ним держать надо востро, поскольку характер у него своеобразный и в достаточной степени неожиданный, работает он не на Торговый Совет, а на Мастера Крысолова, шефа тайной полиции, но на данный момент задачу свою выполнил и на корабле остается то ли для отвода глаз, то ли потому, что ему пока просто нечем больше заняться. ("А вообще, держись-ка от него подальше, — добавил Скей. — Он не из тех людей, с которыми полезно заводить знакомства." Собственный наивный вопрос: "Hо как же кир мне тогда сказал, что все здесь — хорошие, добрые люди?" Смешок Скея и ответ: "Ну, он, очевидно, имел в виду себя. Хотя я не стал бы утверждать что он — добрый человек.")

Красноглазые рабы из Эн-Лэн-Лена — врач Скиллар Скей и слуга Пиферома Неко — оказались в Таргене в результате последней из больших северных войн, так называемой Реннской кампании, и последовавших за ней экономических трудностей на своей родине. Энленская жреческая коллегия традиционно предпочитала рассчитываться с долгами соседям и союзникам людьми, хотя рабы-энленцы ценились в Таргене меньше, чем южане из-за слишком суровых требований к ним их религии. В несколько смягченном варианте энленское единобожие распространялось на восточные и северные провинции Таргена — Агиллею, Готистею, Дартаикт, Эгироссу, области Гем, Дэм и Карию, и даже являлось официальной религией имперского двора, поскольку все родовое таргское дворянство по крови было связано с древним Энленом. Тем не менее, энленцы стяжали в Таргене прочную славу безумцев, упрямцев и религиозных фанатиков.

Еще в голове вертелось что-то об алмазах. Была пятилетняя подать из Ардана, которую полгода не могли вывезти из-за скопившихся у островов пиратов. Как можно было понять из полной приключений истории, детали которой от Джела ускользнули, в бочках с арданским вином как раз и уплыла подать, в то время, как пираты пытались отбить у вооруженной до зубов охраны старый лесовоз. Эту историю рассказывал сам кир Агиллер. У него было тонкое, почти без загара, лицо, ледяные серые глаза и серебристо-русые волосы с легким оттенком "винного листа" — краски, которую употребляют, чтобы скрыть седину, — заплетенные в косу локтя четыре длиной. Агиллер был единобожцем и растил волосы на голове для погребального обряда. На вид ему можно было бы дать лет тридцать пять, на самом деле было около сорока или чуть-чуть за сорок. Внешне Агиллер и красноглазые были похожи: те же удлиненные пропорции фигуры, рост выше среднего, строгий классический профиль, и, если бы не врожденное отсутствие пигментации волос, кожи и радужной оболочки глаз у энленцев, троих северян можно было бы принять за братьев.

Джел поймал себя на том, что ушел в сторону, и в голову ему лезут вещи совершенно посторонние: о том, например, откуда на Терра-Нове двести лет назад почерпнули идею об использовании мутаций человека для заселения потенциально непригодных для обитания миров, таких, как Аваллон, Юн-Ю или Золотой Дождь, и не обкатывалась ли эта идея ранее Внешними или Рудниковыми Пиратами на планетах вроде этой? Ведь и аваллонцы на посторонний взгляд кажутся такими же одинаковыми, и альбинизм здесь распространен в очень странной форме…

Ладно, как бы там ни было, единственно очевидным является пока только то, что ему придется так или иначе пристраиваться в этой жизни на те тринадцать лет, что определены для регенерации "блюдца", и думать нужно о том, как это сделать лучше и безопаснее. А его еще хотят подарить на юбилей наместничества какому-то киру Тимесиферу… Джел мысленно пожал плечами и дал себе слово попутешествовать немного на корабле, чтобы прийти в себя после тюремной кормежки, и при первом же удобном случае сбежать. А потом… Какой у него может быть план на потом? Вернуться в Диамир и разыскать Хапу? Это довольно опасное предприятие, так как в Диамире полно людей, которые знают его в лицо, как преступника, осужденного к пожизненной каторге. Остается надеяться на то, что Диамир — большой город и вряд ли ему там придется вращаться в соприкасающихся сферах со своими бывшими тюремщиками. И, конечно, вернуться в Диамир хочется не столько из-за Хапы, сколько из-за "блюдца", оставшегося в месте, именуемом Поворотный Столб, что в шестидесяти таргских лигах на юго-запад от форта Дах и примерно на равном расстоянии в пятнадцать-двадцать лиг от перевалочного пункта контрабандистов, расположенного западнее, на безлюдной территории, где пески пустыни смыкаются с песками побережья, и от Мертвого Города на юго-востоке, расположенного в Долине Сорока Колодцев…

Он так крепко задумался, что не заметил, как Скей вышел из каюты, а потом вернулся и привел с собой Агиллера.

Кто-то из них похлопал Джела по боку.

— Долго будешь притворяться? Я знаю, что ты не спишь, — раздался голос Скея. — Вставай. Слышишь?

Джел отозвался:

— Слышу.

— Вставай.

Джел приподнялся и замер на минуту, пережидая головокружение.

— Вставай, вставай, соня, — поторопил его Скей, откидывая одеяло.

Корабль шел с креном на правый борт, поэтому, имея проблемы с вестибулярным аппаратом, выбраться из постели, устроенной наподобие ящика, доверху набитого перинами и подушками, было довольно затруднительно, и Джелу пришлось ухватиться за руку Скея, чтобы твердо встать босыми ногами на ковер. Он до сих пор был будто полупьян: голова соображает, но руки и ноги смущают своим необыкновенным способом повиноваться.

Кир, выжидательно глядя на них, сидел на краю освобожденного от ковровой скатерти стола и постукивал по полировке острым медицинским пинцетом.

Скей подвел Джела к окну, снял какое-то крепление, и застекленная рама сама поехала вверх.

Джел вздрогнул: на щеку ему брызнуло пеной.

Света снаружи было гораздо больше, чем пропускало в каюту стекло. Он увидел свинцовые подбрюшья туч, низко стелющихся над серо-зеленой вспененной водой, широкий след, расходящийся за кормой, летящих с раскрытыми клювами чаек и прыжками идущую в кильватере стаю похожих на дельфинов крупных морских животных.

Кир взял Джела за воротник рубашки, развернул к себе лицом и стал расстегивать пуговицы на груди.

— Не вертись, — велел он, — и не бойся. — Никто не замышляет против тебя злое. Нужно посмотреть швы и сменить повязку. Это быстро.

Скей протирал ножницы какой-то жидкостью. Джелу подумалось, что запахи медицины во всех мирах отчего-то специфически одинаковы. Кир спустил рубашку ему с плеч и помог высвободить из рукава отекшую левую руку.

— Весь спирт выпили, даже спиртовку заправить нечем, — проворчал Скей. — На секунду повернись ко мне.

Джел обернулся. Красноглазый скрещенными пальцами быстро очертил над его головой восьмиконечную звезду и коснулся тыльной стороной ладони лба, губ и левой стороны груди, чем сильно озадачил Джела. Это было благословение Фоа, Бдящей Силы. Распоряжаться им мог только священнослужитель в сане.

— Да благословит Бог это создание, — пробормотал Скей.

Агиллер снова развернул Джела к себе и, крепко взяв за отросшие волосы, заставил наклонить голову и вытянуть шею. Хватка у него была железная. Джелу почему-то вспомнилась присказка о том, что все северные люди неумеренно жестоки, потому что род свой ведут от злых великанов. На всякий случай он зажмурился.

Скей срезал бинты, долго изучал рану, с неприятными щелчками отстригая что-то лишнее своими блестящими ножницами. Джел ежился под порывами сырого, пахнущего морем и дождем холодного ветра, рвущегося в окно. Больно не было, но присутствовало навязчивое ощущение, что площадь повреждений у него на плече в несколько раз больше, чем занимала раньше фиолетовая птичка клейма. Скей дотронулся до его шеи и сказал:

— Тебе повезло, что в Диамире не ставят отметки еще на ладонь и на лоб. Краска въелась намертво. Мне удалось только испортить надпись "бессрочно". Кир Агиллер уговорил меня вчера пожалеть тебя и не вырезать ее с мясом, но, если нужно избавляться от клейма, то, рано или поздно, это все-таки придется сделать. И лучше сейчас, чем когда-то потом.

Джел нервно дернулся и посмотрел на Агиллера.

— Не нужно, — сказал кир. — Пусть все остается, как есть. Не надо больше ничего менять.

— Как скажете, — покорно ответил Скей. Он шлепнул Джелу на плечо порцию зеленой кашицы из деревянной некрашеной чашки, накрыл квадратным куском материи и стал накладывать бинты.

— Это правда, что ты был монахом? — спросил вдруг он.

— Был, — ответил Джел так равнодушно, как только мог, тем временем лихорадочно соображая, как ему объяснять свое присутствие в Диамире священнику-северянину.

На случай попроще у него была разработана легенда, по которой он являлся беглым монахом из далеких северных краев. Не время разбираться, откуда они здесь могли о ней пронюхать. Беда была в том, что Джел не набрал еще достаточно деталей, чтобы, излагая ее, чувствовать себя в полной безопасности.

Объяснять рождение этой версии собственного прошлого в его голове нужно было бы начинать с допотопа по местной хронологии.

Давно в прошедшие века, когда люди на континенте не владели техникой мореходства и не знали о существовании земель за бурными западными водами, древние культурные и торговые пути соединяли Белый Энлен и государства Нефритового Берега с центральными и северными областями огромного континента, часть западной оконечности которого занимал нынешний Тарген Тау Тарсис.

Приход на Нефритовый Берег воинственного племени таргов — кочевников из сопредельных великому Лесу степей, лежащих на северо-восток от Энлена — ознаменовал собой начало территориальных войн, не прекращавшихся в течение пяти с половиной столетий. В сеть конфликта оказались вовлеченными союзные таргам саврские племена, переживающий серьезный политический кризис Энлен, Царства фрэлов и десятки других менее значительных племенных и государственных образований по всей западной оконечности материка, отделенной от центральных областей горными массивами Запредельных Высот, от южных — соленой пустыней.

В тот период хаоса, когда возникающие, как пузыри на лужах во время грозы, мелкие государства так же быстро исчезали без следа, когда границы крупных государств менялись, как линии, проводимые стилом по воде, когда древний незыблемый Белый Энлен вдруг вспыхивал военными мятежами, голодными и чумными бунтами, а новоявленную, еще не набравшую силу таргскую империю то захлестывали нашествия варваров, то она сама, подобно горной реке, вырывалась из тесных ей рубежей и присоединяла к себе новые и новые союзные и враждебные территории, центр цивилизации сместился из Энлена к юго-западу — на Нефритовый Берег. Вскоре Тау Тарсис прочно закрепил за собой положение столицы мира на суше и на море. Связи с загорными странами, державшиеся в основном на культурном и религиозном обмене, рухнули, и были забыты при таргах, выдвинувших на первое место политику прибыли — для них торговля с экзотическими южными и островными землями была выгоднее внутриконтинентальной.

Тем не менее, кое-какие сведения о странах на западе и за Запредельными Высотами раздобыть было возможно. Эн-Лэн-Лен, например, горы восточнее которого не были столь непроходимы и где во многих местах сохранялись еще проложенные в незапамятные времена дороги, никогда в полной мере не терял связи с востоком и севером. Даже в далекий южный Диамир доходили легенды о старых энленских монастырях, стоящих на горных перевалах и перекрестьях разрушенных временем путей за пределами знаемого мира, сохраняющих сокровища и знания ушедших времен. И упоминались некоторые крайне романтически звучащие названия: монастырь Урулуг — Урочище Хмурого Камня, монастырь Холкидэй — перевал Ледяная Подкова, монастырь Аршаддам — перевал Призрак.

Когда кто-либо из арестантов, среди которых встречались и проводники караванов, и беглые послушники разных монастырей и бродяги, вынужденно или по собственной воле обошедшие немало святых мест в восточных и северных горах, рассказывали о своих странствиях, Джел сидел неподалеку, грыз ногти и запоминал каждое слово.

Постепенно в голове у него складывалась картина, намного более понятная, чем смазанная из-за скорости падения фотокарта, которую он, сообразуясь с тем обстоятельством, что он теперь существо пешеходящее и глобальные карты материков и океанов ему ни к чему, бросил в рубке разбитого "блюдца" перед тем, как отправиться в путь через пустыню по следам лошади, уносящей в притороченном к седлу мешке отрубленную голову Клексихора-Вонючки, неудачливого смотрителя колодцев из Мертвого Города, который чем-то насолил контрабандистам.

Материк был огромен. Он занимал третью часть поверхности планеты, опоясывая сфероид местами очень широкой, местами сужающейся лентой. Большая часть его приходилась на северное полушарие, где сейчас находился Джел. Тарген Тау Тарсис и Птор-Птоор располагались на противоположных концах этой ленты, резко истончающейся и, вероятно, даже сходящейся в северных ледовых водах в замкнутое кольцо — гипотетический Северный Мост. За пиками Запредельных Высот, за огромными и безжизненными высокогорными плато, которые опасаются пересекать в своих сезонных кочевках даже горцы-варвары, в самом сердце северо-восточной части континента, на берегах Пресных Морей, были другие города и другие монастыри, где возносили хвалу Единому Богу и Бдящим Силам. Там находился полумифический Черный Энлен.

Ценность собранных Джелом сведений заключалась в том, что они вроде бы были всем известны, и, в то же время, истинность их было крайне затруднительно проверить. Он мог видоизменять их так и эдак, любая фантазия на их основе могла бы выглядеть правдоподобно, и никто с полной уверенностью не смог бы поставить ложь ему в вину.

Легенда была проста и была на девять десятых правдой. Он родился в городе, вырубленном в скалах и во льду. В восемь лет был отдан на воспитание в монастырь находящийся вдали от его родины — разве Внешние Станции не то же самое? Жесткий распорядок, дисциплина, строгое соблюдение субординации, замкнутость в ограниченной сфере пространства и общения, специфические знания и навыки, неприменимые и ненужные в мирской жизни — все это было известно ему более чем хорошо. Кроме всего перечисленного, отговорка монастырским воспитанием сглаживала многие непростительные для обычного человека странности: оторванность от реальности, элементарное незнание законов человеческого общения и прочие огрехи воспитательной системы ВС. Имея в качестве компенсатора недостатков памяти имплантированный в мозг микропроцессор, Джел не боялся завраться. Поймать его на забывчивости или неосторожном слове было невозможно. И все же, при расспросах он предпочитал отмалчиваться или объясняться очень кратко, только если на то возникала насущная необходимость. Теперь же описывать свою историю в общих чертах могло оказаться недостаточным, а ему очень не хотелось, чтобы его поймали на незнании общеизвестного или, еще хуже, на вранье. Он уже сам верил в придуманную для себя историю.

— Почему же ты ушел? — спросил Скей.

— Стало тесно, — не очень вразумительно отвечал Джел. От усиленного соображения у него снова закружилась голова.

— И какой был монастырь?

— Аршаддам-Призрак.

— О! — удивился Скей.

— Монастырь братьев-путеводителей за облаками? — оживился неожиданно кир.

Скей утвердительно кивнул из-за плеча Джела.

— Давно ли ты оттуда? — спросил кир.

— Больше, чем полгода, — напряженно ответил Джел.

— Быстро путешествовал, — заметил Скей. По-видимому, он был неплохо осведомлен о всех тех фактах биографии Джела, которые тот соблаговолил изобрести для следствия.

— По морю, — уточнил на всякий случай Джел, чтобы не возникало дополнительных вопросов.

Агиллер все-таки спросил:

— Верные ли вести доходят с Севера, будто в Борее чума, шаддамский аргабаш закрыл границу, мосты через Сомское ущелье сожжены, и никакого сообщения с Аршаддамом уже два года не существует?

— Да, — наудачу подтвердил Джел, которому меньше всего на свете хотелось попасть под перекрестный допрос двух знатоков северной географии и политики.

— Печально все это, — проговорил Скей. — Новые порядки приходят на смену старым, но далеко не всегда лучшие — на смену худшим. Сатуан строит в Столице храм своего оракула, проповедники вместо истинного слова возвещают с амвона кому что в голову взбредет, монастырские общины, веками служившие людям образцами человеческого братства, распадаются без всяких видимых причин, а здесь, в Таргене, ни к чему не относятся серьезно. Северная культура гибнет у всех на глазах, и никто этого не замечает.

— Ну, заговорила лошадь золотая, — тихо произнес Агиллер.

Ножницы со звоном полетели в таз. Скей завязал на бинтах последний узел и, к большому облегчению Джела, ничего больше не спрашивая, забрал свои инструменты и удалился.

Агиллер взял Джела за подбородок и повернул к себе так, чтобы смотреть в лицо. Джел отступил назад и в сторону, освободился от его рук и, придерживаясь за стену, стал одевать рукава рубашки.

— Сколько тебе лет? — спросил Агиллер.

— Девятнадцать, — буркнул Джел, легко прибавляя себе два лишних года. С этим враньем все всегда получалось по поговорке Хапы: единожды вступив на путь грешный, остановиться было невозможно. И каждый раз для оправдания находилась подходящая причина: не хотелось, например, чтобы его принимали за ребенка со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Ты очень красивый, когда чистый, — сказал кир. — Намного лучше, чем я ожидал увидеть.

— На аукцион меня везете? — поинтересовался Джел, стараясь голосом не выдать свое беспокойство и чрезвычайную заинтересованность в ответе.

— С твоей-то отметиной на спине?

Джел медленно вытащил из-за шиворота завернувшийся воротник.

— Значит, не боитесь, что подарком я могу оказаться слишком опасным?

Агиллер улыбнулся.

— Нет, не боюсь. — Он попробовал снова поймать Джела за подбородок, но тот перехватил и отвел его руку.

— Осторожнее, я вам нечаянно переломаю кости, — предупредил он.

Кир по-прежнему смотрел на Джела с непонятной тому улыбкой.

— Я начинаю приходить к выводу, что Салм солгал мне. Похоже, что в тюрьме ты оказался по заслугам.

— Какой Салм? — быстро спросил Джел. — Салм Сверр, начальник диамирской крысоловки?

Агиллер положил ногу на ногу и сложил руки на колене.

— Надо думать, крысоловка — это центральная уголовная тюрьма?.. А если ты такой догадливый, скажи пожалуйста, зачем ты залез в мешок с отрубленной головой? Поглазеть захотелось? По существу, за что ты получил каторгу? За то, что у единственного из трех подозреваемых, пальчики при задержании у тебя были в крови.

Джел вспомнил свое изумление при виде головы Клексихора Вонючки с обкромсанными в насмешку волосами, запихнутой в притороченный к седлу лошади кожаный мешок. Если бы не эта случайно набредшая на него лошадь, по следам которой он ночью вышел к колодцам Мертвого Города и к людям, его кости сейчас ветерок присыпал бы песочком где-нибудь среди дюн. Голос Агиллера уплыл, потом вернулся:

— …или, может быть, ты, как доктор Скиллар, считаешь, что страдания человечества приуменьшатся, если от общей доли ты добровольно взвалишь часть на себя? Ты даже не пытался сказать, что не ты совершил убийство. Почему?

Джел пожал тем плечом, которое не болело. На уме у него вертелось свое.

— Вы всем так помогаете выбраться из-за решетки или только тем, кого потом можно выгодно продать? — спросил он.

— А кто из этих ворон вчера ляпнул тебе про продажу, про аукцион?

— Вы сами и сказали.

— Я тебе не мог сказать такого, потому что это неправда.

— А чем я отличаюсь от господина Пиферома?

— То есть?

— С ваших слов получается, что ему вы можете лгать, а мне — почему-то нет.

— Не почему-то, а по вполне конкретным причинам. — Кир повернулся назад, выдвинул один из ящичков конторки, вынул оттуда сложенную бумагу, встряхнул ее, чтобы развернулась, и протянул Джелу. Вопросительно взглянув на Агиллера, тот осторожно взял бумагу за углы. Посередине листа, исписанного корявыми закорючками с брызгами чернил, красовался светло-коричневый отпечаток небольшой, видимо, детской, руки. Джел спросил:

— Что это?

— Твоя фальшивая сопроводительная. Примерь к ней свою ладошку. Не сходятся, верно? Подтвердить этим документом, что ты чей-то раб, невозможно. А в канцелярии Тадефеста ты уже списан на потери при перевозке. Таким образом, юридически ты не принадлежишь пока никому, кроме самого себя, Александр Палеолог Джел.

Подозрительно взглядывая на кира, Джел проковылял по наклонному полу к постели, тщательно расправил лист на большой подушке и наложил на отпечаток правую ладонь. Рука в самом деле была не его, но он все еще опасался по доверчивости влипнуть в новую историю.

— А мое клеймо? — спросил он. — Оно все еще при мне?

— Я же сказал, что по тюремным документам ты мертв. Если ты не станешь показывать его каждому встречному, никто не будет о нем знать.

Такой поворот направил мысли Джела на то, с чего начался для него сегодняшний день: на возможность приобретения личной свободы. Он сел, некоторое время молчал, потом решился уточнить:

— Значит, я могу уйти с корабля в любой момент?

Агиллер пристально разглядывал свои руки.

— Нет, почему ты так решил? Просто у тебя пока есть лазейка для спасения. Фальшивую бумажку можно всегда заменить на настоящую, были бы деньги. Когда Ирмакор переведет твои документы на свое имение в Столице, он повысит цену за тебя до твоей реальной стоимости. То же самое сделает и Тимесифер, если ему тебя подарить. В нашем кругу не принято держать дешевых рабов или делать подарки, равные по стоимости мешку огурцов. С перепиской купчей лазейка для тебя закроется. Если только ты не принадлежишь к Островному Дому, разница для тебя будет ощутима: платить ли пятикратную пошлину за свободу с полутора тысяч ларов или с пятидесяти тысяч, правда? Поэтому, попробуй вспомнить, нет ли у тебя родственников или друзей, которые могли бы в ближайшее время поручиться за тебя и одолжить тебе денег для выкупа. Ирмакор не станет возражать, если кто-то потребует твоего немедленного освобождения. Сумма, уплаченная за тебя ничтожна. Скей сделал так, что продать тебя пока нельзя. Неприятности же, которые можно нажить при помощи твоего клейма, могут стоить очень дорого.

Джел отрицательно покачал головой.

— Я чужой в этой стране. Мне не к кому обращаться за помощью.

— Ты знаешь это наверняка?

— Да. Разумеется.

— Что ж, мне очень жаль тебя в этом случае. Если только Ирмакора не смутит то, что тебе девятнадцать лет вместо обещанных Салмом четырнадцати, он тебя, конечно, подарит. А для забав Тимесифера ты — слишком хорошая игрушка. Он быстро тебя сломает… Или, может быть, я зря тебя пугаю? Тебя устраивает такая участь?

— Вы не могли бы называть вещи своими именами? — попросил Джел. Недомолвки и намеки на обстоятельства ему неизвестные или двусмысленные раздражали его уставший от сражений с собственной памятью ум.

Агиллера предложение быть откровенным покоробило.

— Речь идет о вещах, которые не вполне прилично обсуждать вслух, — сообщил он. — Ну, хорошо. В сундуке лежат два женских наряда для тебя. Тимесифер это любит. Я думаю, ты не ребенок, теперь догадываешься, к чему тебе надо готовиться?

Джел сидел, словно аршин проглотив. Вся его показная самоуверенность и вызывающее настроение таяли, как снег на солнце. Приятный вначале холодок, вызванный наложенной на шов свежей гиффой, сменился ледяной ломотой на половину спины.

Первой его мыслью было: "Господи, как же вы все на свет-то родились при таких понятиях о приличном?.."

Агиллер спросил:

— Тебе плохо? Сейчас Скей принесет чаю. Может быть, ты бы лег пока? Да ты не бойся. Тебя же не сегодня дарят. Там видно будет, может, что-нибудь придумаем…

Джел поднял на него взгляд.

Кир умолк, и в глазах его появилось беспокойство.

Джелу тоже больше нечего было сказать. Внезапно он вскочил с места и бросился вон из каюты.

Он не подумал, зачем ему это нужно. На уровне подсознания у него было две идеи: во-первых, прыгнуть за борт и утонуть, во-вторых, чтобы кто-нибудь разумный удержал его от этого шага, иначе и правда придется топиться.

Далеко уйти ему все равно не удалось. Сразу за порогом он врезался в Скея, который от столкновения совершил поворот вокруг собственной оси, с грохотом уронив при этом поднос с чайником и чашками. На лесенке в четыре ступени, ведущей из общего для трех кают тамбура на палубу, Джел споткнулся, упал, и был пойман Агиллером. Кир перехватил его поперек и унес обратно в каюту.

— Вот дурак. Куда ты, интересно, бежал? — говорил кир при этом. Топиться, что ли?

— Не было у нас забот, так купили, — добавил к сказанному Скей, собирая черепки. — Вот теперь повеселимся.

 

Глава 3

Два следующих дня Джел провел в каюте в мысленных разговорах с самим собой.

Стоял сильный туман. "Брат Солнечного Брата" бросил якорь недалеко от маленькой деревушки, невидимой за завесой влажной белой мглы, и покачивался на проникающей в укрытую скалами бухту зыби бок о бок с потрепанными зимней непогодой рыбачьими лодками. Кир Агиллер, господин Пифером и оба красноглазых уехали на берег.

Его оставили отлеживаться в одиночестве.

Обдумав десятка два всевозможных способов изменить ситуацию, Джел успокоился и дал себе обещание впредь отвечать за свои действия. Он уже не находил, что положение его столь плачевно, как ему показалось с перепугу в первый момент. Даже напротив, он решил, что довольно неплохо устроился.

Караулили его не особенно тщательно. Человеку сообразительному и ловкому всегда можно было найти возможность удрать, к тому же, кир Агиллер пообещал уговорить Ирмакора подыскать иктскому наместнику другой подарок.

Для начала, в его отсутствие, Джел устроил в каюте небольшой импровизированный обыск. Он перетряхнул сундук с одеждой, — в основном, для того, чтобы выяснить, положены ли к северному костюму штаны. У него как-то не было еще случая прояснить для себя этот момент.

Горожане Диамира одевались просто: люди небольшого достатка ходили в набедренных повязках или полотняных балахонах, похожих на прорезанный в нужных местах, чтобы просовывать голову и руки, мешок; кто побогаче — в одной или нескольких надетых друг на друга длинных рубахах, подпоясанных шелковыми шарфами и в сандалиях на босу ногу. Учитывая отклонение оси планеты по отношению к плоскости эклиптики в пятьдесят с минутами градусов, разница в климате между Диамиром и Столицей Тау Тарсис должна была быть хорошо ощутима. Присутствовали и различия в стиле одежды. На те же самые рубахи северянами сверху надевался длиннополый кафтан из плотного шелка или шерсти, украшенный по подолу и краям широких рукавов вышивкой, пояса были кожаные или наборные из металлических пластин, иногда с пристяжными ножнами для кинжала или тяжелого оружия, обуви было несколько видов — это зависело от погоды и характера занятий ее владельца. Чулки в этот набор входили, но вот штаны… Без штанов ходить не хотелось.

Обнаружив искомый предмет в нескольких экземплярах, изготовленных из белого сукна, Джел успокоился и занялся более детальным исследованием имущества Агиллера. Всевозможного барахла в каюте было множество. Вещи лежали в корзинах под кроватью, в скрытых за коврами стенных нишах, сундук был забит до отказа, и чего только там нельзя было обнаружить.

На самом дне сундука, под одеждой и упакованной в холстину обувью, лежала даже длинная кавалерийская сабля в обтянутых кожей ножнах. Рискуя быть застуканным за попыткой вооружиться, Джел вытащил саблю из ножен и примерил к руке. Впервые в жизни он держал такое варварское, и, в то же время, так профессионально исполненное орудие убийства. Клинок был тяжел, килограмма под три, и обладал странным балансом: центр тяжести был сильно смещен от эфеса к острию; не имея специального навыка, такое оружие было довольно сложно направить, но легко представлялось, насколько оно было опасно в умелых руках. Кончик острия с двусторонней заточкой хорошо годился для того, чтобы вспороть живот, а с хорошего замаха, наверное, можно было разрубить надвое пехотинца в латах — во всяком случае, качество металла, из которого была изготовлена сабля, предполагало такую возможность. У самого Агиллера белый сабельный шрам шел наискось через левую сторону груди, пересекая разрубленную и плохо сросшуюся ключицу, — из-за этого ранения он в свое время оставил воинскую службу, и ему еще повезло, что он остался жив. Рана, нанесенная подобным оружием, даже не задевающая жизненно важные органы, должна была быть смертельной: раненый за считанные минуты просто истекал кровью.

Находка дала пищу для размышлений, но ненадолго, и Джел продолжил осмотр имущества.

В незапертых ящичках конторки обнаружились несколько серебряных пуговиц, потертые мелкие монеты, безмен, перстни с вставными камнями, сломанный нож с инкрустированной оловом ручкой в кожаных ножнах, блок от судовых снастей, солнечные часы и крученый шелковый шнур для упаковки почты. Важные документы и ценные вещи, если и были, хранились под замком.

Книги, имевшиеся у Агиллера, носили специфический характер: "О жертвоприношениях в сагунском государственном устройстве", "Карийская политика", "Долговое право, сословный и имущественный ценз", " Торговое законоуложение 803 года"; статистические диаграммы и справочники; таблицы весовых и денежных эквивалентов с упоминанием таких государств и народов, о существовании которых Джел до сих пор не подозревал; а так же что-то вроде военной хроники с картами местности и схемами передвижений войск под названием "Монос и Раманиф", и книга, написанная общеупотребляемым энленским шрифтом, но на странном языке, сильно перегруженном согласными, который Джел посчитал за арданский, — судя по картинкам, книга являлась руководством по выездке лошадей.

Такие вещи, как малахитовый чайник на золотой подставке или набитая опилками птица под потолком с мерцающими зрачками из зеленых бериллов, заинтересовать его надолго не могли. Джел привел переворошенные вещи в порядок и через пять минут соскучился.

Некоторое время его занимало зеркало. Он смотрелся в поцарапанный серебряный диск со смутным чувством разочарования и интереса. В мыслях он представлял себя немного иначе. Ему казалось, что пережитая катастрофа, испытания и диковинный опыт последующего времени отразились на его внешности. Внутренне он ощущал себя повзрослевшим лет на десять. Однако, в серебряном зеркале, как сквозь матовую пленку с паутиной царапин, проступало то же лицо, которое он знал раньше. Единственная разница заключалась в том, что щеки запали, кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок, а вокруг глаз легли коричневые тени. Накануне он пережил не лучшую в своей жизни ночь — он так и не разобрался, на что это была реакция: на усталось, на нервное истощение, перерасход энергии, связанный с использованием микропроцессора, на гиффу, или на то наркотическое зелье, которым поил его Скей.

Тем вечером Агиллер просто-напросто закрыл его в каюте и сам ушел спать к соседям. Боль находила приступами, начинаясь под ребрами, судорожной волной прокатывалась по телу и на несколько минут утихала, оставляя после себя озноб, шум в голове, заложенные уши и струйки холодного пота, быстро пропитавшие рубашку, простыни и бинты.

Джел никогда в жизни не болел, поэтому совершенно честно думал, что умирает. Несмотря на недавнее желание навсегда покончить с этой подлой жизнью, умирать на самом деле оказалось очень больно и страшно. Подвывая частью от боли, частью от страха, одиночества и мучительной жалости к себе, Джел молился всем ведомым и неведомым богам Вселенной, обещая безропотно снести все пинки и издевательства злой своей судьбы, лишь бы его избавили от необходимости немедленно подохнуть. Среди ночи, разбуженный шумом, пришел Агиллер, молча зажег лампу, сходил за углями для жаровни и раскопал в сундуке коробочку с какой-то мазью. Мазь он разогрел в медном ковшичке над лампой. Для того, чтобы применить ее по назначению, ему пришлось разворачивать забившегося в дальний угол Джела, как ежа. Джел, грешным делом, не совсем правильно его вначале понял и поэтому совершенно не желал, чтобы этот человек до него вообще дотрагивался. Кир натер ему мазью виски, спину, ступни ног, завернул в нагретую от раскаленного на жаровне камня простыню, напоил теплой водой с вином и медом и набросил сверху два одеяла. Потом сказал: "Теперь спи," — и погасил лампу. Джел потихоньку согрелся, боль не возвращалась. Кир Агиллер не уходил, сидел с ним рядом на кровати. Как бы плохо Джелу не было, такую самоотверженность он оценить был в состоянии. Он помнил, как кир поцеловал его в первый вечер, когда привез на корабль. После нескольких минут раздумий он отыскал руку кира и переплел свои пальцы с его. Он подумал, что, может быть, тому это будет приятно. Джел не назвал бы себя порочным существом, но и воплощением невинности он не был — на ВС никакие удовольствия не находились под запретом. Совсем не так, как здесь. Прошло секунд десять нерешительности, но все-таки дар был отвергнут. Кир отдернул ладонь и быстро встал. В темноте стукнула дверь и зазвенели ключи. Джел отвернулся к стене и вздохнул с облегчением. Он был рад, что все-таки это не та благодарность, которой от него ждут. "Ну, я и не навязываюсь," — пробормотал он и закрыл глаза.

Сейчас он пристально рассматривал отражение в зеркале, пытаясь найти еще хоть какие-нибудь различия между собой сегодняшним и собой три месяца назад. Веснушки на носу и скулах, почти уже не видные под загаром, — их он никогда не замечал раньше. Заживающий рубец от ошейника под подбородком. Слегка одичавший темный взгляд. Желтый отек, выползший из-под бинтов на плече и частично распространившийся на шею… Это ли хваленая внешность, за которую можно отвалить на аукционе цену, равную цене средних размеров поместья на плодородных равнинах Гекатеи?..

Внешне он не был похож на тарга, южанина-арданца, островитянина, или полукровку, и в физиономии его было много всяких "но": лицо округлое, но не плоское, скулы выступают, но не слишком; светлая кожа, но глаза, каких здесь не встретишь — радужка угольно-черная, зрачка не рассмотреть ни при каком освещении, как будто его нет совсем; тяжелые веки; округлые четкие брови; небольшой нос, не очень тонкий, но аккуратный и правильный; рот крупный, но не грубый, и, опять же, к его лицу это подходит; крупные, ровные, как хорошо подобранный жемчуг, зубы; прямые черные волосы, густые и жесткие, без характерного красновато-коричневого арданского отлива или синеватого птоорского; крепкая шея и плечи.

Что ж, в мире, где нет возможности произвести любую коррекцию фигуры, сменить свое лицо на имплантант или до рождения быть генетически запрограммированным на определенный эстетический образец, природная красота должна высоко цениться как товар. Ладно, может, это и обидно, но пусть лучше так. Сам себе он нравился, хотя особым нарциссизмом не страдал. На Аваллоне все выглядели так, все были одинаковы.

Аваллон он помнил хорошо и был благодарен своей далекой родине за то, чем обладал по праву рождения: в аваллонское наследство входила не только художественно оформленная внешность, но и приспособленная к двойному, по сравнению со стандартом, тяготению мускулатура, тяжелые очень крепкие кости, нервная система, способная адаптироваться к чему угодно за максимально короткий срок и сдержанный, но, тем не менее, неисправимый оптимизм. С первого взгляда в нем можно было заподозрить ловкость, мгновенную реакцию; реальную же силу, которой он обладал никогда.

Работающий на глюкозе микропроцессор относился уже к наследству Внешних Станций и тоже успел зарекомендовать себя, как вещь, в большинстве случаев чрезвычайно полезная.

Заново изучив себя, Джел пожал своим здоровым плечом, перевернул зеркало полированной стороной вниз и взгромоздил на него стопку книг. Использовать свою привлекательность к собственной выгоде он все равно не научился, хотя Хапа не раз ему говорил, что у него прекрасный врожденный дар внушать людям симпатию и доверие. Похоже было, что от нее у него будут одни неприятности.

После экспериментов с зеркалом, делать стало по-прежнему нечего.

Оставалось лежать и строить гипотезы, основаниями которым служили не факты, а тайны.

У него накопилось немало знаний, осевших в памяти мертвым грузом. Рано или поздно требовалось произвести их анализ и хотя бы попытаться объединить в некую систему локального миропорядка.

Он одолжил у напившегося с безделья помощника капитана "Судоводную астрономию", разложил на полу и на столе в каюте звездные карты, устроился поудобнее на горе подушек и стал думать.

Исходные данные имелись следующие:

1. Зеленые Луны.

Два неярких солнца, быстро вращающиеся вокруг общего центра масс, и черная ловушка станции рядом. Район межпространственной переброски грузов и техники в промышленную зону Темных солнц Периферии.

2. Внешние Станции.

Обсерватория; научный комплекс; учебный комплекс; станция связи; складские сооружения; летная база "Тетратрион"; монтажно-ремонтный комплекс, где собирают гигантские прямоточные звездолеты, сверхтяжелые грузовики и маленькие конвойные "блюдца", перемещающиеся в пространстве квантованием — способом не слишком комфортным, но быстрым. Это и многое другое — ВС — дрейфующее в межзвездном пространстве энергонезависимое поселение, где наряду с чистой наукой занимаются техническим обслуживанием следующих транзитом из зоны переброски Нумо в зону Зеленых Лун пассажирских и грузовых кораблей, сортировкой грузов, обучением спецперсонала и другой необходимой деятельностью; девятнадцать контуров защиты, сто двадцать две жилых сферы, семь миллионов постоянных обитателей и три-четыре временных; бывшая военная база так называемых Внешних, уничтоженных там Рудниковыми Пиратами примерно три тысячи лет назад (по другой версии — все происходило наоборот, Станции принадлежали Пиратам, которых уничтожили Внешние); обнаружены экспедицией Эрма-III сто девять циклов назад, изучены, модернизированы, заселены.

3. Александр Палеолог Джел.

Служащий конвоя, пилот класса С. Сопровождал анормально нестандартный грузовой блок, проходивший через ВС под названием "Голографический Музей". Направлялся от ВС к Зеленым Лунам по одному из фиксированных маршрутов со скоростью, не превышающей расчетную. Исчез с середины дороги вместе со своим "блюдцем", при том, что "Голографический Музей" полетел себе дальше, будто ничего и не случилось. (В общем-то, повезло, что в пустыне ему на голову не свалились еще шестьсот тысяч тонн "Музея").

4. Планета.

Энленское название Та Билан — Чаша Жизни. Линейный диаметр 14020 километров, средний радиус 7010, 22х километровый избыток экваториального радиуса по сравнению с полярным. Гравитационное поле на поверхности 0.92 стандартного (0.47 — Аваллон). Эксцентриситет орбиты близок к нулю. Имеет спутник, небольшую луну Алиллат (размером и цветом больше всего похожую на перезревший апельсин). Солнце — одиночная звезда спектра К5, возраст — 5.3 миллиарда лет.

Зафиксированных приборами "блюдца" планет вращалось вокруг звезды пять. Однако, в "Судоводной астрономии" речь шла о 12 движущихся звездах среди 9000 неподвижных.

В ночном небе здесь сияли три шаровых звездных скопления видимым диаметром от семи до двадцати двух с половиной угловых минут: Денежки, Водосток, Щетинка. Большое Магелланово облако носило название Тройной Преграды, Малое — Завитка. Основным ориентиром в навигации служило полюсное созвездие Добрый Хозяин. Млечный Путь именовался Спящим Дождем и выглядел плотнее и шире, чем с планет Периферии или с ВС, но структурные особенности его сохранялись те же. Множество других созвездий Многорукий, Башня Волшебника, Локоны, Локоть, Угол, Опора Идущего, Два Венца, Гигант — ничего не напоминали Джелу, они были красивы, но и только.

Все же, кое-как в пространстве определиться ему удалось. Если бы у него имелись данные о мощности энергетического источника, поддерживающего воронку, он мог бы точно рассчитать расстояние, на которое она его перенесла. По приблизительным подсчетам получалось, что он перелетел от ВС по направлению на центр Галактики на три-три с половиной тысячи парсек. На большее вряд ли была способна система, базирующаяся непосредственно на планете, а не возле питающего ее светила.

5. Межпространственный переходник, называемый "воронка" или "глотка".

Создается импульсно на гравитационном принципе, и удержать его от схлопывания требует больших затрат энергии и спецоборудования. Если не учесть какое-либо из гравитационных или силовых полей в расчетном объеме пространства, с "глоткой" случаются приключения: она флюктуирует, не соответствует необходимым параметрам, ее сносит, и последствия схлопывания рабочей глотки могут доходить до того, что наводящая глотку система коллапсирует сама и втягивает в реакцию близ расположенные объекты. Расчет глотки очень громоздок и выполнить его в разумное время под силу лишь такому компьютеру, как Хост-Мозг Базы Зеленых Лун.

6. Что касается рейса, то он был самый обычный.

В году таких по разным направлениям бывает до десяти-двенадцати тысяч, правда, в течение ста девяти лет обживания человечеством Станций никаких загадочных исчезновений в пространстве на несколько парсек вокруг не происходило. Чем он так раздразнил глотку, что она его заглотила?

Нельзя же поверить, что он появился в нужном месте в нужное время и за те пятнадцать секунд, что существует переход, сумел в него провалиться?

Если только предположить, что он немного отклонился от маршрута, (чего, вообще-то, Джел за собой не признавал), могло оказаться, что он задел край контрольной зоны некоей хорошо укрытой во всех спектрах излучений станции слежения, имеющей мгновенную связь с системой на планете, которая так же мгновенно наводит уже рассчитанную воронку.

Если так же считать, что прежде на Та Билане была база Внешних или самих Рудниковых Пиратов, до сих пор действующая в автоматическом режиме, то случайностей в происшедшим с ним на два порядка убавится. Несомненно, что такое крупное поселение, как ВС, не могло быть полностью автономным, и при прежних хозяевах должно было иметь выход на аграрные и промышленные планеты, снабжавшие его людскими ресурсами, продуктами и материалами для постройки самих Станций и монтажа техники, который производился на них во все времена.

А если все это не так?..

Настоящей хофрской карты в "Судоводной астрономии" не было. Была уродливая зарисовка, сделанная, похоже, по воображению, без каких бы то ни было признаков масштаба. Все же, представив мысленно фиксирующую пеленг стрелку, определив направление на север и соотнеся его с розой ветров, местоположением и курсом корабля, Джел выяснил, что "Брат Солнечного Брата" двигается и будет продолжать двигаться почти точно на пеленг, отклоняясь к северу всего на два-три градуса.

Так как система миропорядка в результате исследований начинала ветвиться, подобно генеалогическому древу богатого отпрысками семейства, вывод, который Джел сделал, был только один: хорошо бы попробовать узнать о феномене планеты побольше. Время у него есть — тринадцать лет. Назад в Диамир можно не торопиться. Похождения в пустыне, Мертвом Городе, диамирская тюрьма и несколько дней на море окончательно отучили его бояться незнакомых людей и не перегороженного стенами и переборками, открытого всем ветрам пространства.

Однако, для того, чтобы чувствовать себя спокойно в этом мире, требовалось приобрести еще две достаточно сложные вещи: реальную материальную и моральную независимость и абсолютную уверенность в себе.

***

Берег за берегом, город за городом, южные провинции оставались за кормой "Солнечного Брата". Диамир, Авенгор, Парфенор, Ифаранта, Баст…

Корабль скользил по чистым зеленоватым водам Внешнего моря. В солнечную погоду на глубине под ним можно было различить скальное основание шельфа, заросшее коралловыми джунглями, или, ближе к берегу, песчаное белое дно, усеянное пестрыми раковинами и разноцветными морскими животными. В такие часы казалось, что "Солнечный Брат" не плывет, а летит по воздуху — настолько прозрачными были прибрежные воды.

Высокий скалистый берег в нескольких километрах от моря переходил в обширную зеленую возвышенность, на которой виднелись аккуратные квадратики возделанных полей и серебристые облачка масличных рощ. Вдали, параллельно берегу, тянулись невысокие, но красивые горы, заросшие ореховыми и плодовыми лесами. В подточенных волнами порфировых скалах, на утесах, больших и маленьких островках гнездились шумные полчища птиц.

Горы, проходящие через шесть из семи провинций, понижались, уступали место плодородной всхолмленной равнине. Начиная от Ифаранты, в море "Солнечному Брату" встречались сотни больших и малых рыболовецких судов. Здесь были желтые паруса рыбачьих лодок из Диамира, коричневые и красные из Парфенора и Авенгора, корабли с острова Мемнор, от носа до кормы расписанные зеленой и лазоревой красками, и сине-красные ходжерские громадины, рядом с которыми сам "Солнечный Брат" был все равно, что худосочная сардинка в сравнении с китом. Объяснялось многообразие просто: хоть в южных морях рыбный промысел был более щедр, здесь не приходилось бояться ни пиратского флота Самшитового Берега, ни эскадры мятежного арданского адмирала Римерида, ни каперов, "охотников за пиратами", хозяев нейтральных вод, которым все равно, кого захватывать в плен и продавать в рабство, — они не рискуют связываться разве лишь с ходжерцами…

В Авенгоре галера задержалась всего на день. Парфенор проплыл за бортом белой жемчужиной в изумрудной оправе долины. Два дня стоянки пришлось на Баст и три на Ифаранту.

Полусказочные южно-таргские города произвели на Джела фантастическое впечатление. В них соседствовали воздушные, состоящие сплошь из каменной резьбы дворцы и виллы, построенные в стиле архитектуры Семи Царств, с плоскими крышами и множеством ажурных башенок, открытые морю своими бесчисленными балконами, аркадами и галереями, и толстостенные приземистые храмы-усыпальницы времен Завоевания, сложенные из граненого темного камня и увенчанные низкими куполами, предельно простые и суровые снаружи, и поражающие воображение красотой внутренней отделки: полированной облицовкой цветных мраморов, блестками драгоценных смальт в мозаиках, искусно направленными столбами света из верхних окон, дробящимися в зеркально-гладких поверхностях. От различной расстановки световых акцентов внутреннее пространство такого здания казалось большим, чем было на самом деле, волнообразным, плавно вытекающим за пределы внутренних колоннад и тяжелую оболочку стен. Световое кольцо, состоящее из окон в основании купола, под его голубой мозаичной поверхностью с золотым отражающим диском в центре, создавали иллюзию прямого тока дневного света, направленного сверху вниз, на центральную подкупольную часть здания. Бродить по этому храму можно было бесконечно, на каждом шагу делая открытия: фрески, цветные эмали, резьба, чеканка, каменная инкрустация. Больше всего Джела удивляла мозаика. Вблизи было очень хорошо понятно, что это такое: просто кусочки стеклянных сплавов, вделанные в обычный цемент. о с расстояния в пять шагов они превращались в ангела с гипнотическим взглядом, одетого в красно-золотые патрицианские одежды, с гордо развернутыми переливчатыми крыльями.

Все это необыкновенно нравилось Джелу. Ничего похожего он раньше не видел. На Аваллоне искусство было примитивно. На ВС особое место занимала, наверное, музыка, много позади шла литература, а изобразительным и прикладным видам искусства пространства не оставалось совсем.

После первого же похода на берег Джел попытался переложить вынесенные впечатления на лист бумаги. Ему захотелось научиться рисовать. Он не думал, что это может оказаться трудно для него, ведь координировать движения руки можно было при помощи микропроцессора. Начал он с огненного ангела из авенгорского храма Рох. Абсолютная память и координация легко провели его через подводные камни первого уровня создания картины: все пропорции были строго соблюдены. Hо это был рисунок, ему не хватало живого блеска и изобразительной силы смальты, глубины храмового фона, из сумрака которого, как из небытия, выступал ангел. Волосы его оказались симметричными волнистыми линиями, глаза — пустыми кружками, ровные складки одежды не подразумевали под собой наличия тела. Где гипнотическая строгость взгляда? Где полувзмах сильных крыльев, готовых тотчас поднять мистическое существо в воздух?

Порвав двух предыдущих, с намеком следующего на листе, слегка раздосадованный неудачей, Джел сидел в тени паруса, грыз ногти и не мог понять, что он делает не так. В сознании его роились пышные процессии царедворцев, прозрачные лики бесплотных духов, надменные северные лица умерших святых и монархов. Все они потихоньку над ним смеялись. Могла быть ошибка запоминания. Мозаичное изображение, все-таки, вещь не строго цифровая, хотя преобразовать его в бинарную карту не составляет большого труда. Он проверял память, но ошибка не находилась.

Выход из тупика подсказал, как ни странно, господин Пифером, на минуту показавшийся из кормовой надстройки, чтобы швырнуть в Неко плохо постиранную рубаху. Уловив внешние проявления его гнева, Джел быстро перенес их на нового ангела черточками в углах глаз и губ, повороте плеч, резкостью в движении крыльев, и статика пропала. Ангел ожил, словно по волшебству, правда, получился много сердитее оригинала.

Джел похвастался успехом перед кем-то из матросов, и нарисованная им картинка, как чудо, пошла по рукам. Тем же вечером капитан предложил оплатить ему работу, если он возьмется сделать копии с нескольких старых карт. Джел, конечно, согласился.

На берегу кир Агиллер обычно был занят делами — наносил визиты чиновникам, поставщикам, судовладельцам, подписывал какие-то бумаги, посещал официальные и неофициальные приемы, на протяжении которых Джел, если сопровождал его, вынужден был торчать на кухне с прислугой или слоняться на заднем дворе в пространстве, ограниченном свинарником, птичником, нужником и конюшней. На него обращали внимание хорошенькие служаночки и цепные собаки. Он старался держаться поближе к первым и подальше от вторых.

Гораздо интереснее было бродить по городу со Скеем, несмотря на несколько односторонние интересы красноглазого, — Скей выполнял все данные ему поручения и немедленно отправлялся на службу в ближайший храм, за версту обходя такие привлекательные, на взгляд Джела, места, как городская ярмарка, балаган бродячего театра или переезжающий из города в город зверинец.

Скей объехал полсвета, многое видел и о многом мог рассказать. От него Джел впервые узнал, чье имя он носит. Об этом почему-то ни разу не заикнулся ни Хапа, ни кто бы то ни было в диамирской тюрьме. Впрочем, Скей, вдруг разговорившись, выкладывал многое из того, о чем ленился или отказывался рассказывать Хапа.

Оказывается, "Джел" — назывался главный остров архипелага Ходжер, который, как и Саврский Племенной Союз, входил в Тау Тарсис на правах конфедерата и практически был государством в государстве. Океанские корабли Ходжера охраняли морские рубежи республики, их часто можно было видеть в порту Столицы, куда они заходили в расчете заключить выгодный фрахт, и эти же суда совершали регулярные чартерные рейсы по договорам с Птор-Птоором, с которым Тау Тарсис не поддерживал дипломатических отношений.

Хозяева островов — Дом Джел, так называемая Островная Династия, на данный момент оставались единственными законными наследниками таргского престола в случае реставрации монархии. Пятидесятисемилетний патриарх Дома, кир Хагиннор Джел, был двоюродным братом убитого императора.

Джелам принадлежали сто семьдесят пять островов, двадцать неприступных крепостей, дворцовый комплекс Царского Города в Столице и половина бывших императорских резиденций и поместий по стране, огромный торговый флот, ориентированный на трансконтинентальное плавание, несколько банков, среди которых "Купеческий союз" с самой надежной в Тау Тарсис репутацией и недоступным воображению оборотом капитала, а так же многомиллиардное состояние, накопленное владетельным Домом за двенадцать веков существования. Власть Дома была стара, как мир. Джелы видели расцвет и смерть Белого Энлена, учили никогда не видевших моря степных кочевников таргов строить корабли, оказывали им помощь в завоевании побережья и из поколения в поколение диктовали их императорам со своих островов, какой политики придерживаться. Кое-какие свои привилегии и часть капитала они потеряли во время хаоса и беспорядков, сопровождавших установление республики сорок лет назад, но быстро сориентировались и наверстали упущенное. Число их военных кораблей было ограничено конфедеративным договором, однако, силы архипелага оставались таковы, что Ходжер мог не бояться ни пиратов, ни внезапной агрессии с континента или из-за океана.

По легенде, Дом Джел происходил от младшей линии правителей Хофры, великих мореплавателей Джерибдов, основавших свою державу на большом острове в океанских водах далеко к юго-западу от Нефритового Берега. Гости с Хофры и по сию пору изредка посещали Ходжер, доставляя вести и товары из самых отдаленных уголков ойкумены. Отношения Джелов с Джерибдами были окутаны тайной. Никто в Таргене подлинно не знал, что представляет из себя Хофра. Математика называлась хофрской наукой. На имеющих в Таргене хождение хофрских картах сам это остров никогда не обозначался. Известно было, что в районе его пролегает сильная магнитная аномалия, из-за чего ориентироваться по компасу вблизи него становится невозможным. Все смельчаки, отправлявшиеся на поиски загадочного острова, либо возвращались ни с чем, либо не возвращались вовсе.

"Джел" на древнеэнленском означало "счастливый", "удачливый", и бытовало убеждение, что непременное везение во всех делах передается в семействе Джелов по наследству, как внешность у простых смертных.

В Диамире имя Джела не привлекло внимания властей, по-видимому, только потому, что все население довольно большого острова Джел имело право добавлять к собственному имени родовое "Джел". Наказание за самозванство следовало лишь тогда, когда кто-то присваивал себе еще и титул кира — наследного аристократа-землевладельца, состоящего в родстве с венценосной династией.

***

В порту Криоса "Солнечный Брат" бросил якорь поздно вечером, почти в темноте, на расстоянии метров в сорок от причальной линии. Гавань была небольшой, а кораблей к концу дня в ней скопилось множество. Подойти к обычному причалу галере не позволила осадка, большая, чем у военных и пассажирских судов, а все грузовые терминалы к ночи оказались заняты.

После продолжительных переговоров с портовым инспектором, который не утруждал себя личным посещением прибывающих судов, а вел беседу с борта ближайшего к "Солнечному Брату" груженого щебнем плоскодонного корыта, успевшие причалить ранее суда пустились в рискованные маневры, сравнимые по деликатности с танцами слонов в посудной лавке, цель которых была освободить "Солнечному Брату" место у причала.

Вскоре после этого перебранка, связанная с тем, что в результате маневров две гиппагоги перепутались причальными канатами, а "Солнечный Брат" столкнулся бортом с "Круглейшим из Круглых", неповоротливым огромным купцом, сама собой утихла. Все шло обычным порядком. Две трети команды отправились на берег, остальные разошлись спать. За киром прислали провожатых с факелами, и он отбыл, сославшись на дела в городе.

Джелу были известны ночные походы Агиллера. После них кир возвращался обычно не раньше полудня следующего дня, невыспавшийся, изрядно уставший и частенько с больной от похмелья головой, а присутствие незнакомых изысканных ароматов в его волосах и одежде позволяло предположить, что кир провел часть ночи в обществе одной из тех укутанных вуалями северных красавиц, которых здесь так тщательно прячут от посторонних взглядов. В вопросах секса кир казался закоренелым традиционалистом, в большой степени застенчивым, и не в очень большой — умелым. Несмотря на то, каким взглядом он иногда провожал Джела, и на то, что не упускал возможности его обнять, погладить, как только ему представлялся случай, хоть при этом и не любил, когда ему отвечали на ласки, всерьез иметь дело кир предпочитал все-таки с женщинами. Джелом же не настолько руководила откровенно бисексуальная мораль ВС, где всеми правдами и неправдами старались сдерживать рождаемость среди особенно плодовитых выходцев с молодых планет, чтобы он начал приставать к Агиллеру сам. Он пожимал плечами и отходил в сторону. Он быстро привык к Агиллеру и его странностям. Единственное, чего он абсолютно не признавал в человеческих взаимоотношениях, было насилие — пусть даже скрытое.

В этот вечер Гирпакс наготовил чечевицы, которую Джел ненавидел со времен своего тюремного заточения, поэтому он решил сходить на берег, прогуляться и попутно где-нибудь поужинать. В компанию к нему, а, может, в соглядатаи, напросился Неко. Они перепрыгнули с борта на теплые камни набережной (сходни были убраны, дабы хоть в малой степени избежать убытков от непрошенных гостей), и отправились на поиски недорогой гостиницы, которая соответствовала бы их намерениям.

Уходящий день был праздничным. Город, витыми улочками поднимающийся вверх по склону пологого холма, был освещен гирляндами разноцветных фонарей, развешенными на улицах и в садах между деревьев, и выглядел причудливо и нарядно. Набережная, несмотря на позднее время, была заполнена гуляющими горожанами. По размерам и количеству населения, Криос был меньшим из семи ключевых городов южно-таргского побережья, и отличался от них тем, что белые домики и заключенные в квадрат стен усадьбы не раскинулись вольно по прилегающим землям, а тесно лепились друг к другу, словно соты, начиная от самых причалов. Несколько столетий назад он начинал строиться не с цитадели — укрепленного обиталища местного феодала, — как другие, а с десятка рыбачьих хижин, уютно расположенных на берегу небольшой природной бухты.

Сидя за столом среди подвыпивших купцов, маклеров, торговых агентов, Джел заигрывал с самим собой, подумывая, а не сбежать ли ему сегодня. Городок и гостиница ему приглянулись, — он был готов считать это хорошим предзнаменованием. Все свои деньги он всегда носил с собой. Конечно, их не хватило бы, чтобы заплатить выкуп за себя и огромную пошлину, которую вынужден был платить государству за хозяина раб, сам покупающий себе свободу. Никаких "вольных" в Таргене не существовало под тем благовидным предлогом, что многие рабовладельцы стали бы, используя их, избавляться от состарившихся или не способных трудиться по болезни работников, предоставляя их самим себе и увеличивая тем самым и без того немалую армию бездомных, воров и попрошаек. а базе рабовладения здесь был создан своеобразный институт социальной защиты. Рабов выкупали родственники или друзья, дававшие письменное обязательство заботиться о выкупленном человеке, если он окажется без средств. Раб мог получить наследство и иметь зарегистрированное в налоговом управлении состояние — в этом случае он тоже приобретал себе свободу. Потратить на освобождение последний грош и оказаться после этого нищим было нельзя — запрещено законом.

Зато на свои деньги Джел вполне мог бы купить себе место на купеческом или почтовом судне и отправиться из Криоса в любой момент времени в любом угодном направлении.

Повод пуститься в новые приключения у него был достаточно весомый: Ирмакор не дал еще вразумительного ответа, что он собирается делать с бывшим каторжником.

На этих мыслях его настроение заметил Неко и стал тянуть за рукав, требуя вернуться на корабль до того, как по городу будет дан сигнал гасить огни, и избавив тем самым от сомнений.

Джел расплатился мелочью, которую набрал у Агиллера по карманам, и они вернулись к "Солнечному Брату".

Джел наощупь спустился в каюту, запер за собой дверь, на треть поднял оконную раму, разделся, и залез под простыню, не жалея попусту об упущенных возможностях. Жизнь его была проста и приятна, все проблемы за него пока решали другие, а пустую суету он всегда считал уделом глупцов.

Уснуть крепко ему долго не удавалось. Было душно. На берегу допоздна продолжалось гуляние, слышалась музыка, смех, песни. В полудреме Джел видел Ма. Она плясала на столе в трактире, высоко поднимая подол расшитого монетками халата, показывала дочерна загорелые коленки, и звонко смеялась.

Его разбудило ощущение, что его кто-то целует не во сне, как ему вначале показалось, а наяву. Раздумывать долго, кто бы это мог быть, не приходилось. Пробормотав: "Отстань, я спать хочу," — Джел уперся ладонью в подбородок Агиллера и слегка оттолкнул его от себя, решив, что тот явился в лохмотья пьяный.

За окном только начинало светать. Агиллер был трезв и абсолютно серьезен.

— Я уезжаю, — объявил он. — Я пришел проститься.

— Чего? — удивился Джел, приоткрыв один глаз.

— Я должен быть в Северном Икте послезавтра.

В дверь требовательно постучали.

Агиллер сел на постель рядом с Джелом. Открыв босой ногой дверь, на пороге явился Скей, и остался там стоять, заложив руки за пояс, окутанный распущенными волосами, с ног до головы белый, как ожившая простыня, и чем-то очень недовольный.

— Ну-ну, — сказал он. — Плохие новости?

— Для кого как, — пожал плечами кир. — Тимесифер арестован. Ирмакор повесился.

Казалось, Скея это ничуть не удивило.

— Сам? — только и спросил он.

— Ты полагаешь, он должен был нанять палача? Может, и нанял. Я не знаю, что там с ним происходило. Никто не видел и не слышал, как это было сделано. Слуги нашли труп на чердаке.

Скей обернулся, некоторое время всматривался в темноту у себя за спиной, потом прижал палец к губам, быстро закрыл дверь и прошел в каюту.

Джел, которому до этого момента совсем не хотелось просыпаться, резко сел за спиной Агиллера. До него дошел смысл услышанных слов.

— Как это — повесился? — выпалил он.

Скей обвел прядью волос вокруг своей шеи и сделал жест, будто вздергивает веревку.

— Вот так. Что ты вылупился, кукла монастырская? Ложись. Тебе-то беспокоиться нужно меньше всех.

Агиллер толкнул Джела в бок чтобы он лег, но тот отмахнулся. Тогда кир потянул с сундука за угол сложенное одеяло, на котором обычно спал Джел, когда они оставались вдвоем в каюте, и вместе с лишними подушками стащил его на пол.

— Выкладывай сапоги и оружие, — велел он Скею. — Я должен узнать, кто опять устраивает нам веселую жизнь.

Скей кое-как связал свои волосы, поднял крышку сундука и принялся перекладывать вещи.

— И что теперь? — озадаченно спросил Джел, наблюдая за тем, что и как делает Скей.

— Что теперь? — поддакнул Скей, вытаскивая откуда-то снизу один сапог и извлекая затем ножны с саблей. — Война?

Кир покачал головой.

— Я в таком же положении, как и вы: я почти ничего не знаю, — он взял из рук Скея саблю и положил ее себе на колени. — Понятия не имею, что это за история и каковы будут ее последствия. Или все это случайность, и на семейку Ирмакора и на кое-кого из его друзей некоторое время будут просто показывать пальцем. Или какие-то его частные дела, не имеющие к интересам государства никакого отношения. Все, что угодно, может быть, но, честно говоря, мне мало верится в совпадения. Тимесифер… Если военных, как в прошлый раз, обвинят в подготовке переворота, то и меня арестуют тоже. Возможно, сейчас просто расправляются с теми, кого не добили четыре года назад. Значит, многие не захотят сидеть и ждать, пока их прихлопнут. Тогда — война.

Джела эти подробности занимали постольку-поскольку, ему важнее было другое. Он беспокойно выглянул из-за плеча Агиллера.

— А я? — спросил он. — Как же теперь я?

— А ты всегда только о себе думаешь? — поинтересовался Скей, появляясь из недр сундука со вторым сапогом в руках. — С тобой все просто. Если до факта смерти Ирмакора существовал приказ об его аресте, если состоится суд, если на нем Ирмакор будет признан государственным преступником, нас всех конфискуют в казну вместе с прочим имуществом. Дело это волокитное. А если имеется еще и завещание, наследники растянут его лет на двадцать. Если приказа об аресте не существовало, ты без формальностей переходишь во владение основного наследника — сына Ирмакора, Ирмагора.

— Черти бы побрали этих неудачников, — сказал Агиллер. — Деньги раздавали направо и налево миллионами. Неудивительно, если их теперь обвинят в финансировании государственного заговора. Я знал, что надо готовиться к неприятностям, но не думал, что так скоро.

— Что именно тебя смущает? — спросил Скей. Он опустился на колени и, как послушный раб, обувал Агиллера в дорожные сапоги, но его красные глаза блестели в утреннем полусвете, словно капли свежей крови. Ты же не овечка в волчьей шкуре. Ты — наоборот. Это твой шанс занять место в Государственном Совете. Ирмакор делал слишком много ошибок. Что-то одно ему следовало забыть: либо свое происхождения из квартала красильщиков кож, либо то, что он сейчас один из самых богатых людей в стране. Он так и не смог выбрать, и, в случае, если его убили, довольно трудно будет определить, которая из сторон это сделала. Тебе будет легче, чем ему. Ты, по крайней мере, знаешь, с кем ты и против кого. Найдутся люди, которые тебя поддержат.

— Это неплохо выглядит на словах, — согласился Агиллер. — Жаль только, что опять настают поганые времена, когда в каждой подворотне плетутся политические интриги, и только ленивые не участвуют в этих забавах. А мы до сих пор были ленивые, мы теряли время даром. Ну, теперь, если, не дай Бог, это что-то серьезное, я собой закрывать других уже не буду. В мире развелось слишком много идиотов, которые считают, что им все на свете позволено. Пришла пора поубавить их количество цель, достойная великих жертв. Мне надо торопиться.

Скей поднялся с колен.

— С нетерпением рвешься в бой? — с недоброй усмешкой спросил он.

— Нет. Просто, стоит мне задуматься, и я могу переменить решение. Завернусь в простыню и поползу на кладбище. Как Ирмакор, чтобы избежать позора.

— Гвардия умирает, но не сдается, — брякнул Джел.

Кир оглянулся на него через плечо.

— А о тебе разговор отдельный, — сказал он. — Я еще не знаю, ждут ли меня в Икте с распростертыми объятиями или с заранее приготовленными кандалами. Я хотел бы взять тебя с собой, но не могу рисковать. Со мной может случиться все, что угодно, да и Пифером уже сел готовить для заверения нотариусом реестр имущества, которое наследует Ирмагор. Про тебя он не забудет. — Кир посмотрел на Скея. — Если события станут развиваться по худшему из возможных вариантов, не дожидайтесь, пока в Икте вас потащат на допрос. Слушайте оба, что мне будет нужно. Александр Джел, я хочу, чтобы доктор Скей помог тебе бежать.

Скей очень удивился и всплеснул руками:

— Ну надо же! — воскликнул он. — А меня-то ты не забыл спросить, стану ли я помогать в таком деле?

— А почему не станешь? — удивился, в свою очередь, Агиллер. Он кивнул на Джела. — У него фальшивые документы. Имя Ирмакора больше ни для кого не защита, а на дыбе, сам знаешь, часто говорят такое, чего на самом деле не было. Мне не нужен лишний камень на шею. Пусть лучше убирается на все четыре стороны. Так безопаснее. Придумайте, как сделать побег похожим на несчастный случай. Все бумаги я заберу и почтой отправлю в Столицу. Когда станет известно, что раб погиб, все эти подписи и печати будут уничтожены в законном порядке, чтобы ими не смогли воспользоваться так, как я сделал в Диамире, и провести по документам мертвого еще одного живого человека. Так как, Скей, станешь ты помогать?

Скей коротким кивком изобразил одновременно и согласие и неодобрение.

С берега через открытое окно послышалось ржание лошади и голоса. Звали Агиллера.

Кир встал.

— Я не беру с собой ничего, кроме денег, — сказал он. — Все это барахло, — он указал на сундук, — соберете в мешок и отправите в Икт почтовым парусником.

— Как скажете, кир, — Скей слегка поклонился.

Агиллер оглядел каюту в поисках чего-то такого, о чем он мог забыть.

Взгляд его упал на Джела. Мгновение он как будто сомневался, потом вдруг опустился перед ним на колени и взял руки Джела в свои.

Это было что-то новенькое. Джел косо глянул на Скея и изобразил внимание к тому, что скажет кир Агиллер.

— Я найду тебя потом, если мне повезет выпутаться из этой передряги. — Кир посмотрел ему в лицо снизу вверх и легко провел тыльной стороной ладони ему шее. — Если же нет… Может быть, ты когда-нибудь окажешься в Столице. Разыщи там часовщика Гермерида. У него мастерская в ремесленном районе Приречья. И отдай ему ключ. — Маленький металлический предмет скользнул Джелу за ворот рубахи. — Скажешь ему, что от меня, и что я просил все вернуть. Это много денег. Ты сам купишь себе свободу. — Агиллер помолчал и криво улыбнулся. — Наверное, я должен все-таки попробовать объяснить, почему я все делаю так, а не иначе… Все равно, как я хотел — не получается… Ты волен осудить меня, если посчитаешь справедливым.

Он снова умолк, потом заговорил медленно, выбирая слова:

— Однажды, очень давно, я умирал на дороге под Оллункавой. Я видел себя, сидящим на берегу океана, я смотрел на катящиеся волны. Не было ничего вокруг: ни деревьев, ни неба ни солнца. Только вдали по песчаному пляжу бродила белая фигура.

Я знал, что это тот, кто послан за мной. Я долго ждал, когда же он приблизится, а он не подходил и не звал меня. Терпение мое истощилось, я стал испытывать неудобство от того, что он не обращает на меня внимания и медленно ходит там, казалось бы, без цели. Я не мог ждать его бесконечно. Я понимал, что меня ищут и скоро могут найти, тогда я вернусь к боли и к тяжкому грузу жизни от моего нового легкого бестелесного существования. Я встал и сам отправился к нему навстречу. Он поднял голову, посмотрел на меня, и вдруг я потерял его из виду. Потом за спиной у меня раздался смех. Существо в белом стояло там, оно положило мне руки на плечи. "Остановись, — сказало оно. — По этому берегу можно идти вечно и не прийти никуда. Ты хочешь умереть? Этот путь закрыт для тебя. Ты можешь искать смерти, но ты ее не найдешь. Я не даю тебе своего благословения на смерть. Я — единственная любовь твоей жизни. Только я буду выбирать, жить тебе или умереть. Ты должен меня дождаться, ведь я уже иду к тебе, хоть встретимся мы и не скоро."

Я обернулся, но оно ускользнуло и снова оказалось у меня за спиной.

"Кто ты? — спросил я. — Я хочу взглянуть на тебя."

"Нет, — ответило оно со смехом. — Мой вид тебя не обрадует. Ты можешь испугаться испытания, и я потеряю власть над тобой. А я хочу, чтобы ты жил. Ты — чудовище, я же — достойное тебя наказание, или как знать? — твоя награда. Нет смысла тебе видеть мое лицо сейчас, все равно, ты сразу узнаешь меня, когда встретишь — это я тебе обещаю." Оно опять засмеялось и я увидел, как оно неуклюже удаляется по песку, превращаясь в большую белую птицу, у которой было сломано одно крыло. Птица несколько раз подпрыгнула, пытаясь взлететь. Потом она исчезла в окутавшем берег тумане, а я очнулся в госпитале Оллунклавы.

С того дня прошло много лет. Разговор на пустынном берегу я вспоминал трижды, встречая на своем пути трех прекрасных женщин, и трижды, оставшись наедине с собой, смеялся над своим бредом. Мне, который никогда не любил никого, кроме самого себя, обещана любовь к нелепому и несовершенному человеческому существу, у которого тысячи недостатков, которое никогда не поймет меня, и я не пойму его?.. Женщины, даже самые красивые и безупречно воспитанные, казались мне привлекательными только на час в спальне, а ни на одного мальчика я не посмотрел ни разу в своей жизни. Солдат, которые занимаются этим с детьми или между собой, казнят, — таков закон, я сам выносил им приговоры…

Не знаю, что со мной случилось. Нам нужны были добровольцы-смертники для нашего дела в Ардане. Когда Салм Сверр показал с тюремной стены, кого мне можно выбирать среди его подопечных, у меня остановилось сердце. Там был ты. Ты ходил внизу, повторяя тот же рисунок движения, так же внимательно смотрел себе под ноги, и не обращал на меня никакого внимания, хотя все остальные узники в тюремном дворе провожали нас с Салмом глазами. Не узнать тебя я не мог.

У меня хватило выдержки не потребовать тебя сразу и не увезти с собой в Ардан, да этого и нельзя было сделать — следствие еще не было закончено. Чего только я не передумал, когда убеждал себя оставить все как есть и не вмешиваться в твою судьбу. Ты был клейменый преступник, убийца, я не имел права ничего сделать для тебя. Я даже не мог купить тебя на свое имя с фальшивыми документами — у меня не было разрешения приобретать рабов на руках, оно осталось в Столице, а о том, чтобы взять с собой в Ардан копию, я не позаботился…

За полтора месяца путешествия я себя уговорил и почти успокоился. Мы вернулись в Диамир, благополучно доставили арданские сокровища. Я занимался делами и запрещал себе вспоминать о том, что знаю, где ты и что с тобой. о тут появился Ирмакор. Его перекосило от скуки, он твердил, что лучше бы ему было лезть с нами под абордажные крючья пиратов, чем гнить в глухой провинции, что он немедленно уезжает, и заодно помянул, что наконец-то нашел подходящий подарок для Тимесифера, все уже устроил, и мне остается только переговорить с Салмом и еще двумя-тремя людьми, чтобы обсудить, как удобнее будет доставить подарок на галеру. Оказывается, Салм, сам любитель необычного, во всех местах своих развлечений растрепал про сокровище, которое сидит у него под стражей, и ко дню распродажи все содержатели публичных домов и арданских бань в городе передрались между собой за право выкупить тебя с каторги… Агиллер взглянул Джелу в глаза. — Я выгляжу глупо, признаваясь в таких вещах? Я заблудился в этой жизни. Я ничего не знаю о себе. Я привел тебя на корабль, ничего другого мне не оставалось. Я решил: лучше я сам буду для тебя всем — тюремщиком, хозяином, любовником, только никому из них ты не достанешься. Я так старался все это время не делать ничего такого, что могло бы причинить тебе боль или стыд…

Джел молчал, одновременно тайком нащупывая провалившийся драгоценный ключик у себя на животе. Все эти откровения не были для него такой уж новостью. Он, как и другие, не был слеп. По обрывкам разговоров, которые долетали до его ушей, он прекрасно знал, что отношение к нему Агиллера давно стало объектом плоского остроумия для прочих обитателей корабля. Сам Агиллер, ходивший вокруг да около, как осторожный кот у миски сметаны, был ему забавен, не совсем понятен и немного жалок. Оковы воспитания, условностей, законности, понятий о соответствии должного и действительного стягивали этого человека так сильно, что Джел собственной шкурой чувствовал их тяжесть и холод, стоило только Агиллеру приблизиться. Наверное, надо было ответить сейчас что-нибудь обнадеживающее. В конце концов, если взглянуть со стороны, кир в самом деле вел себя с ним очень порядочно. Hо, не обладая должной для глубокого сопереживания долей сентиментальности, Джел не мог решиться на хоть сколько-нибудь серьезный разговор. Обидеть Агиллера сейчас тоже было просто. Поэтому Джел промолчал.

Отводя взгляд, кир Агиллер поднялся с колен и шагнул к двери, где, вытаращив глаза и вжавшись в угол, все еще маячил Скей, очевидно, не решившийся сразу уйти без позволения.

Ключик выскользнул из-под рубашки и, мягко поблескивая золотом, лег в складку одеяла.

Крикнув: "Подожди!" — Джел соскочил с кровати. Хоть чем-то отплатить он был должен.

Агиллер обернулся. Джел закинул руки ему на шею, поднялся на цыпочки, чувствуя, как у Агиллера сразу перехватило дыхание, и он сделал слабую попытку уклониться от объятий. Секунду спустя кир ответил на его поцелуй с такой бесстыдной страстью, на которую, не убедись Джел сам, он никогда не посчитал бы его способным. Агиллер поднял ему сзади рубашку; сильные пальцы, чуть царапая кожу перстнями, прошлись Джелу по спине, ягодицам, бокам, бедрам, вызвав теплые ручейки мурашек и карусель соблазнительных картинок в сознании.

Узрев такое безобразие, Скей, чувству порядочности которого и без того было нанесено глубочайшее оскорбление, бросился вон из каюты с таким видом, будто его вот-вот вырвет, что, вероятно, в самом деле было возможно, и со всей силы шарахнул дверью.

От этой встряски, колыхнувшей весь корабль, Агиллер очнулся и, слегка отстранясь, ошалело мотнул головой, переводя дыхание. На бледных щеках у него пятнами проступал румянец. Он отпустил Джела, одернув на нем рубашку. Холодная рассудочность вернулась к нему так же быстро, как перед этим исчезла.

— Хотел бы я знать, что ты при этом чувствовал, — проговорил он севшим голосом. — С твоей стороны это был не совсем хороший поступок…

Джел скривил рот.

— Возможно. Hо я могу делать и гораздо худшие вещи… Я благодарен вам за вашу честность.

Агиллер положил ему руки на плечи.

— Пойми меня правильно. Я так редко себе угождаю, что мне самому уже трудно знать, чего я хочу и что я делаю, хорошо это или плохо. Прости. Я даже не думал, что открою тебе когда-нибудь правду… Я постараюсь вернуться за тобой.

Через пару минут, когда удалился и стих лихой топот копыт на набережной, в каюту тихим шагом прошествовал Скей, холодно взглянул на сидящего среди смятых простынь Джела, который с невинным видом прикладывал пальцы к кровоточащей прокушенной губе, и, выдохнув: "Развратная тварь!" — залепил ему хлесткую пощечину. В тот же момент Скей рухнул на колени с заломленной за спину рукой. Джел крепко намотал на руку его волосы, встряхнул для острастки и прошипел красноглазому в ухо:

— Если ты позволишь себе такое еще раз, я проломлю тебе твою глупую голову. Не твое собачье дело. Понял?

 

Глава 4

Больше трех суток "Брат Солнечного Брата" провел в порту Криоса. Первые два дня производилась ревизия имущества и улаживание всевозможных формальностей. Пифером был удивлен, когда обнаружил в деловом дневнике Агиллера запись о том, что документы Джела еще из Ифаранты были курьером отправлены на регистрацию в Столицу для включения там в налоговые списки. К счастью, разобраться с этим делом поподробнее Пиферому не позволило то замешательство, в котором он пребывал последние дни, неожиданно для себя возглавив миссию, в которой изначально ему отводилась лишь роль третьего дублера, обязанного, к тому же, следить за двумя исполнителями первых ролей, и та масса забот, которая в результате на него свалилась. В одной куче оказались корабль, покойник, нотариальные дела о наследстве, деньги, выделенные на затраты, связанные с путешествием, — "Солнечный Брат" обходился своим хозяевам отнюдь не дешево. От перекупленного каторжника, от похожего на бегство отъезда Агиллера, совершенного без всяких объяснений, от политических свар внутри Тау Тарсис его отвлекли насущные проблемы финансов, ограниченного времени и личной ответственности.

После пятичасовой службы по погребальному чину, совершенной в криосском храме Врат Шумгальгана, Джел тихо вернулся на камбуз, куда переселился сразу после отъезда Агиллера, и с этого вечера не сидел больше без дела, а стал помогать Гирпаксу топить плиту, драить котлы и разносить пищу команде. План побега представлялся ему приблизительно. Ночью "Брат Солнечного Брата" обычно отходил подальше от берега, чтобы не напороться в темноте на рифы. Тихо спрыгнуть за борт и проплыть две-три лиги, выдерживая направление по звездам, для Джела не составило бы труда. Он жалел, что тянул с эти делом так долго. Надо было бежать самому, не оглядываясь на Агиллера, утверждавшего, что "все будет хорошо", гораздо раньше и без ведома Скея, которому опасно знать слишком много.

В течение всех трех дней не мог решиться вопрос о том, как поступить с кораблем. Ни капитан, ни Пифером на знали, следует ли им продолжить путь в Икт, как предполагал первоначальный план, оставить "Солнечного Брата" в Криосе до официальной церемонии введения Ирмагора в наследство и дождаться его распоряжений (но тогда Пиферому пришлось бы искать попутный транспорт и самому добираться до Икта или, с учетом последних событий, даже до Столицы, чтобы сдать полномочия и отчитаться о проделанной работе), или же, поскольку арданская подать от самого Диамира путешествует посуху, вернуть галеру обратно в Диамир, к порту которого она приписана.

Приказ об аресте Ирмакора в положенное время оглашен не был. На третий день было вскрыто завещание, и Пиферому все-таки пришлось принять решение, как ни пытался он избежать любых личных распоряжений.

"Солнечный Брат" должен был доставить в Столицу тело усопшего, где его захоронят в семейной усыпальнице.

К вечеру третьего дня на палубе между мачтами уже стоял запаянный свинцовый гроб, и спешно шла погрузка купленных тут же у местного работорговца ста гребцов, запаса воды и продовольствия.

Капитана лихорадило от желания как можно быстрее отплыть. Команда его была набрана из свободных людей, работающих за жалование, и он боялся, что к утру половина их разбежится, не отваживаясь выйти в дальнее плавание с таким опасным грузом на борту, как покойник-самоубийца.

Со смесью любопытства, настороженности и, одновременно, странного чувства ненормальности всего происходящего, Джел наблюдал за воцарившимся на борту хаосом через всегда приоткрытую для притока свежего воздуха дверь камбуза.

Гроб никак не могли спустить в трюм. Он был чудовищно тяжел и застревал в люке, каким бы боком его не поворачивали. Взгляд каждого, кто проходил по пристани мимо, цеплялся за него, и вскоре на берегу собралась уже толпа из нищих, проституток, разного рода подозрительных оборванцев, праздношатающихся матросов с других судов и солдат городской стражи в увольнении. Все они на разные лады подавали советы и громко комментировали действия тех, кто суетился вокруг гроба. Несколько бочек с арданским вином при разгрузке были разбиты, обломки их лежали тут же или плавали в мутной воде у причала, возглавляя флотилии из огрызков яблок и арбузных корок.

Дважды уже пришлось платить штраф за загрязнение и беспорядки на территории порта: за те бочки, что повредили грузчики, и за те, что были оставлены без присмотра и продырявлены нищими, устроившими затем возле них драку. Бочки, которые остались целы, грузили невдалеке на подводы. Вино в них в самом деле было хорошее, и все на корабле с грустью гадали о его дальнейшей судьбе.

К ночи капитан, неплохой человек, весьма образованный и обычно очень сдержанный в поведении, дошел до белого каления и был близок к умопомешательству. На корабле поймали уже трех воров, тем не менее, предыдущей ночью была украдена бухта каната, из обшивки кое-где вытащены медные гвозди, а из каюты стащены астролябия и хрустальная чернильница с серебряной крышкой — вещи, до которых можно было дотянуться из окна, не влезая внутрь каюты. Пятеро матросов сбежали, им срочно пришлось искать замену. Не вызывал доверия работорговец, предложивший за подозрительно малую цену гребцов, так как, по слухам, в нескольких поместьях на востоке люди поголовно вымирали от болезни, занесенной откуда-то из-за гор. Сейчас по всем главным дорогам провинции и на воротах города стояли чумные кордоны, поворачивающие назад путешественников с востока.

Тем не менее, существовали тысячи и тысячи обходных путей для желающих во что бы то ни стало пройти и провести товары в Криос, а среди купленных рабов большая половина была варварами-горцами. Среди принятых на борт взамен бежавших матросов только двое имели рекомендации от прежних нанимателей. Насчет прошлого других нужно было довольствоваться хвалебным гимном портового агента, который сам был похож на видавшего виды старого пирата.

Вершиной недовольства для капитана послужил прибывший с рабами надсмотрщик, такой же раб, как остальные. Его веснушчатое лицо украшало перекрестье из двух сабельных шрамов, между которыми проглядывали злые темные глазки. Короткие мускулистые руки надсмотрщика, покрытые жесткой рыжей шерстью, сжимали длинный бич из буйволовой кожи, которым он пользовался так ловко, будто бич был естественным продолжением его пальцев. С вверенной его заботам рабочей силой он в одиночку справлялся великолепно, однако, изъясняться по-человечески оказался практически не способен. Разговорным языком ему служила дикая смесь площадных ругательств, воровского жаргона и рычащего горского языка. Звали его Гергиф.

Скей внимательно осмотрел всех новоприбывших рабов, включая надсмотрщика, и, со свойственным ему безразличным видом, объявил, что признаков какого-либо заболевания ни у кого не находит, но не поручится, что опасность завезти в Столицу моровую язву полностью отсутствует.

А на следующее утро Джела поджидала вполне закономерная неожиданность, к которой он, тем не менее, оказался не готов.

Он увидел, как вдали за кормой поднимается в небо вертикальный столб дыма от вулкана острова Гекарич, последнего ориентира перед выходом в открытые воды Суриемского залива. Если бы "Солнечный Брат" продолжал плыть вдоль берега, вулкану следовало бы находиться по левому борту.

Вулкан за кормой означал, что галера сменила курс и плывет сейчас прямо в Столицу без захода в Северный Икт.

***

В заливе, где не было необходимости подробно изучать лоцию для каждой отдельно взятой четверти лиги пути, маневрировать и постоянно бояться сесть на мель или наткнуться на подводную скалу, "Солнечный Брат" под одними только парусами развивал хорошую скорость. Его острый, как у военных галер нос с шипением резал волны. Восемь больших парусов на трех мачтах были туго наполнены ветром. Капитан и команда знали свое дело, а погода стояла, как на заказ, от самого отплытия из Криоса на удивление хорошая.

За девять суток пути "Солнечный Брат" прошел две трети необходимого расстояния. В офицерском и матросском кубриках делались ставки на то, как быстро "Солнечному Брату" удастся достичь Столицы. Если за четырнадцать дней — курьерский срок для легких почтовых парусников, это, конечно, будет хорошо, но в том не окажется ничего примечательного. Если же за тринадцать или меньше — для полугрузового судна это будет достижение, достойное поименной записи команды в Журнал Рройля, летопись морских рекордов за двести лет.

Джела азарт гонки не захватывал. Он ждал любых обстоятельств, из которых можно было бы извлечь выгоду. С некоторых пор он понял цену себе и оставаться рабом не собирался в любом случае. Ему предлагал свое покровительство капитан, но это было не совсем то, чего бы ему хотелось. Джел решил придержать этот путь про запас и соглашаться стать матросом не торопился.

Работа на кухне не вызывала у него ни энтузиазма, ни неприязни. Конечно, он больше привык к праздности и вначале ничего не умел делать руками. Hо он быстро научился, потому что гораздо хуже, на его взгляд, было лазить по скользким от брызг, словно намыленным вантам, убирать или разворачивать громадный парус, который, того гляди, неожиданным хлопком сбросит тебя с пятнадцатиметровой высоты, или в шторм, когда кружатся верхушки мачт, сидеть в "вороньем гнезде" на марсе и пытаться что-то разглядеть на взвихренном горизонте, потому что, если вдали покажется корабль, и не ты увидишь его первым, тебе за ротозейство следует порка. Вдобавок ко всему, его желание адаптироваться не распространялось на всесожигающее полуденное солнце, на дождь, на поднимающийся словно из самых морских глубин промозглый ночной холод, хлещущий порывами ветер и всепроникающую влагу туманов. Еще меньше оно распространялось на палочную дисциплину, морским уставом закрепленную на корабле.

В часы, когда вахтенному офицеру казалось, что корабль движется недостаточно быстро, к шипению волн и привычным звукам парусника теперь часто примешивались тяжелый мерный плеск весел, рокот отсчитывающего гребки барабана, отрывистые команды на гребной палубе, свист бича Гергифа и стоны прикованных к банкам гребцов. На третий день плавания там от побоев и перенапряжения умер человек. а пятые сутки за борт отправились уже семь мертвецов.

Джел вел себя тихо, как мышь. Он помнил, что пока он тоже раб, и старался не обращать на себя ничье внимание, особенно внимание Пиферома, который постепенно входил во вкус доставшейся ему власти. Привилегированного положения, которым он так естественно завладел, оказавшись в помощниках у Гирпакса, Джел мог лишиться в результате одного движения пальца Пиферома, а на гребной палубе снова возник недостаток в гребцах…

***

На десятый день, ближе к вечеру, устоявшийся корабельный status quo был нарушен сразу двумя обстоятельствами.

Во-первых, наметились перемены в погоде.

Во-вторых, Неко схватил костную лихорадку, в результате чего Джелу, который в очередной раз освоился с новым положением и уже снова не ждал ничего плохого от жизни, пришлось взять на себя его обязанности.

С утра на юго-западном горизонте появились кучевые облака. Весь день они неподвижно пролежали там, громоздясь друг на друга перламутровыми пиками и создавая иллюзию покинутой горной страны.

Паруса вначале мертво обвисли, и гребцы налегли на весла. После полудня резко появился и стал усиливаться ветер. Подхваченный им, "Солнечный Брат" резво бежал по крупной волне, распустив ожившие паруса.

Каждый раз появляясь на палубе, Гирпакс внимательно оглядывал небо и море и втягивал расплющенными ноздрями воздух, пытаясь по изменению влажности определить скорость приближения шторма. В этом случае следовало быстрее очистить и закрепить в специальных шкафах весь кухонный инвентарь, чтобы случайно оставленная или сорвавшаяся со своего места кастрюля не разнесла во время волнения вдребезги весь камбуз. Однако до настоящего шторма было, по его мнению, еще далеко, а, возможно, он и вовсе пройдет стороной.

Вечером, пока еще было светло, Джел собрал на поднос ужин и понес его в маленькую каюту, которую как самое важное лицо на корабле занимал теперь Пифером.

Когда Джел вошел, Пифером лежал на постели с очками на носу и изучал оставленное Агиллером "Долговое право".

— Где ты спал в этой каюте? — спросил он Джела. — Здесь очень мало места.

— На сундуке, — ответил тот, составляя с подноса на стол тарелки и горшочки.

— Не хочешь перебраться обратно?

Джел пожал плечами.

— Зачем?

Пифером сложил очки, протянул руку и провел ладонью по его бедру.

— Что на тебе одето? Только рубашка и чулки? Иди сюда.

Игнорируя приглашение, Джел отошел к другой стороне стола, чтобы расстелить на углу полотенце для хлеба. Пифером повысил голос:

— Я велел тебе подойти.

— Это не имеет смысла, — ответил Джел, стряхнул в ладонь крошки с подноса и направился к двери.

Пифером привстал на локте.

— Брось, — сказал он. — Что ты мне разыгрываешь гордого? Все знают, в каком месте находится гордость у таких, как ты.

— Общественное мнение не всегда компетентно, — отвечал Джел, поплотнее закрывая за собой дверь, и поторопился сбежать. Дразнить Пиферома было рискованным занятием.

Надо сказать Неко, чтобы прекращал хандрить и шел потом убирать посуду сам, думал Джел. Он рассчитывал, что, добравшись до камбуза, будет в безопасности. Во-первых, не было еще случая, чтобы Пифером, в последнее время изображавший из себя тонкую аристократическую натуру, сунул свой нос в столь презренное место. Во-вторых, он вряд ли станет выносить скандал на публику. В-третьих, Гирпакс хоть тоже и раб, но связываться с ним не всякому захочется. Стало быть, если Пифером взбеленится и выскочит, он пробежит туда-сюда по палубе, и, не солоно хлебавши, уберется обратно в каюту.

Однако, Пифером оказался решительнее и злее, чем Джел предполагал. Джел не успел пройти и половины пути от кормовых кают до носа, где размещался камбуз, как вслед ему раздалось: "Ты и ты, верните ко мне негодяя!"

Он остановился. Спасаться бегством в таких обстоятельствах было, наверное, глупо. Пифером только еще больше разозлится. А что же делать? К нему уже спешили два матроса, и Пифером позади них. Здоровенные парни, Тарум и Або, с двух сторон обогнули Джела и, полные сознания собственной неуязвимости, небрежно прихватили за плечи.

— Может быть, ты переменишь свое решение? — нагнав компанию, поинтересовался Пифером. — Согласись, ты принял его несколько поспешно.

Джел молчал, не глядя ему в лицо. На ум ему пришли несколько формулировок извинений, но он не поспешил высказать их вслух, а Пифером резко сказал:

— Даю тебе минуту подумать.

— Я отвечаю за свои слова, — огрызнулся Джел.

Пифером медленно отвел руку и ударил его по лицу.

— Да? А теперь?

Он ударил снова.

Джел ощутил на губах вкус крови. Ярость кипела внутри него, но он сдерживался, зная, что поддаться эмоциям сейчас — худший выход из всех возможных. Долго это продолжаться не могло. Выдержки в таких делах у Джела было немного. Может, этот кретин все-таки отстанет?..

Пифером жестко взял его подбородок и встряхнул, попробовав заставить смотреть в глаза.

— Молчишь, — констатировал он. Голос его звучал почти ласково. Значит ли это, что тебе есть, что скрывать? Я ведь могу принять меры и посерьезнее. Может быть, ты не понимаешь, чего я от тебя хочу? Мне нужно, чтоб ты избавил меня от сомнений. Будь ты простым мальчиком для развлечений, думаешь, кое-кто так плясал бы вокруг тебя? Да никогда. Ты что-то больше, чем маленькая шлюшка. Или я ошибаюсь? Тогда что тебе стоит пойти со мной? Конечно, немного пострадает гордость, зато никто не будет тебя бить… во всяком случае, до тех пор, пока я не вручу тебя законному хозяину. Подумай, не хочешь ли ты позаботиться о сохранности твоей бархатной шкурки?..

Джел ничего не ответил, и, когда он резко отвернул голову от следующего удара, Пифером неожиданно рванул его за ворот рубашки, с треском разорвав ткань и выхватил у подоспевшего боцмана из руки плетку.

В следующий момент Джел, от которого вряд ли кто ожидал подобного поведения, рубанул Тарума краем подноса по животу, сразу же выпустив поднос, как никуда не годное оружие, и локтем двинул Або в солнечное сплетение. Удар плеткой пришелся на не вовремя подставленную голову Тарума. Тарум взвыл. Тут Джел на секунду замешкался, запутавшись в рукавах порванной рубашки. Он поднырнул под руку Пиферома, чтобы избежать следующего удара и боднул разинувшего от удивления рот боцмана головой в живот. Сорвал наконец мешавший ему рукав, в самый последний момент перехватил и выкрутил руку Пиферома, намеривавшегося ударить его по затылку оправленной в бронзу рукоятью плети. Hо не сумел удержать, когда Пифером потерял равновесие и покатился по настилу палубы.

Джел извернулся, как кошка, быстро навалился на Пиферома сверху и сомкнул руки на его бычьей шее.

Пифером был почти так же силен и намного более тяжел, чем он, но не был ловок, и нападение предполагаемой жертвы оказалось для него полной неожиданностью. Джел с удовлетворением отметил, что шансы неравны — у Пиферома действовала только одна рука. Сильнее сдавливая ему артерию и дыхательное горло, Джел, словно зачарованный, смотрел, как багровеют и оплывают щеки Пиферома, вздуваются вены на лбу, вылезают из орбит глаза, и взгляд застилает видение скорой смерти. Пифером сопротивлялся, но времени у него оставалось немного.

Джел уже примерился, как он одним рывком сломает ему шейные позвонки. Видимо, поняв это, Пифером перестал пытаться отцепить от себя руки Джела и неожиданно сильно ткнул пальцами ему в лицо.

Зрение уже подводило его, большой палец уперся в надбровную дугу, зато указательный попал туда, куда Пифером целился.

Инстинктивно зажмурившись и откинув голову, Джел почувствовал, как что-то теплое течет по лицу. На его руки, на грудь Пиферома часто закапала кровь. Он удивился: откуда это? Боль, пронзившая всю правую сторону головы, пришла не сразу, а по прошествии пяти-шести секунд. Тогда же его сильно ударили сбоку по ребрам, а потом чем-то тяжелым по голове. Теряя сознание, он понял, что его сбросили на палубу и бьют ногами, но ему было уже все равно.

***

Встав на колени над тазом, Джел плеснул себе на лицо теплой водой. Скей придерживал одной рукой его волосы на затылке, чтобы не мешали, другой держал таз, чтобы не пролилась вода. Под потолком кладовки, расположенной под камбузом, мотался на крюке свечной фонарь, то и дело грозя затухнуть. На бледное пламя спиртовки, на которой Скей прокаливал свои инструменты прежде, чем приняться за работу, качка почти не влияла, только света спиртовка давала очень немного.

— Достаточно, — сказал Скей, перебросил Джелу через плечо полотенце, отцепил и спустил с потолка фонарь.

Джел кое-как отер лицо и улегся на свою лежанку, устроенную из мешковины и старых матросских одеял, умостив голову на мешке с горохом. Ему предстояла очередная экзекуция: обработка выемки-шрама, образовавшегося на месте правого глаза, вонючей заживляющей мазью.

Шесть суток "Солнечный Брат" носился по волнам, неуправляемый и каждую минуту готовый развалиться на части. Его отнесло далеко вглубь залива и почти прибило к скалистому берегу. а счастье, ветер немного утих, и команде удалось повернуть корабль обратно в открытые воды. Джел склонялся к мысли, что повторное кораблекрушение ему, по-видимому, не грозит. Не жалко, но, если бы было иначе, ясна бы стала логика происходящего: вся эта история началась с кораблекрушения, и закончится им же.

В прошлый раз это произошло просто, быстро, и даже, можно сказать, красиво.

Он помнил все мелочи, все ощущения, все, что думал тогда.

В качестве предупреждения компьютер "блюдца", с которым Джел играл в шахматы, дожидаясь сеанса связи, сделал беспрецедентный ход королем через всю доску. В ту же секунду Джел ощутил невыносимую, давящую изнутри дурноту, означавшую, что синхронизатор времени меняет режим. Прямой контакт с кораблем прервался. Он бросился к терминалам. По показателям внешней гравитации можно было подумать, что "блюдце" падает на черную звезду. Объяснение в тот момент ему в голову пришло только одно: его появлением разбужена и активизирована к действию тысячи лет всеми забытая и утерянная машина войны. Он лихорадочно шарил руками по консоли управления, срывая пломбы и предохранители не демонтированных во время адаптационных работ орудий ("блюдце" было древним, переделывалось не раз, когда-то оно могло успешно защищать себя, но за отсутствием врага необходимость защищаться отпала, и вооружение расценивалось конструкторами исключительно как лишняя масса, затрудняющая маневры). Что станет делать, если вслед за гравитационной атакой последует нападений "потрошителей" или другого застарелого автоматического хлама, Джел представлял себе слабо. Очевидно, придется принять первую волну "потрошителей" на броню, а потом уходить на виражах. В гравитационном поле это должно получиться…

Слабым проблеском в мозгу мелькнуло ощущение восстановленного контакта с компьютером корабля. Экраны сферического обзора оставались слепыми. Вся энергия была брошена на противодействие гравитационной ловушке. Будь "блюдце" боевым крейсером, ему, может быть, и удалось бы вырваться. Hо оно было только крошечной конвойной скорлупкой, и возможности его были невелики.

Внезапно гравитационная атака прекратилась. Прямо по курсу в одной десятой астрономической единицы находилось космическое тело размером не меньше планеты. Джел его не видел, но каждой клеткой мозга ощущал его гравитационное поле, — слишком большое, чтобы при столкновении сохранить корабль. Он напрягся.

Последовал удар. Резкость перехода была смягчена направленно только для пилота и центрального мозга корабля. У "блюдца" уже не было энергии, чтобы спасать себя целиком.

Запрокинув голову, Джел смотрел, как медленно, словно раскрывается купол обсерватории, косо раскалывается и распадается в стороны корпус корабля над его головой. Он не думал, что успеет увидеть ледяной мрак космоса, пронзенный иглами звезд, прежде, чем превратится в промороженную мумию. Смерть должна была быть мгновенной и безболезненной.

Вместо этого, заглушая слабое свечение люминофорных панелей, внутрь корабля хлынули потоки ощутимо плотного золотого света, горячий, насыщенный кислородом воздух; и песчаный вихрь, поднятый падением стотонного тела, обошел рубку по кругу, накрывая все прозрачно-тонким белым слоем.

Джел смотрел вверх. Края разлома корпуса слегка дымились.

Его словно обманули. Он не умер. Он дышал, видел, слышал. В голове у него жужжала без всякой системы передаваемая с уцелевших датчиков экспресс-информация.

…освободившись от гравитационного захвата, корабль тормозил с обратным ускорением порядка 300 g…глубина образовавшегося кратера 2,8 м…скорость касания 2 200 м/с (Ничего себе!)…запас энергии исчерпан…основные и аварийные источники, за исключением аккумуляторов, сдохли… периферийная компьютерная сеть уничтожена на 94,7 %… предположительный срок регенерации 5 000 стандартных суточных циклов…

Он прижал ладони к вискам. Потом отнял их. Было тихо. Шуршал пересушенный солнцем песок.

Журчащая струя воды из пробитой цистерны, падая с высоты полутора метров, разбивалась обо что-то твердое. Царапал обшивку лист термоизоляции, вывернувшийся через разлом наружу. Под покосившимся полом в недрах двигателя раздавался треск статических зарядов и, через равные промежутки времени, шелест, напоминающий звук катящегося по кегельбану шара: в антиграве соскочил утяжелитель, и вертушка теперь будет гонять его по кругу, пока ее не остановит трение…

Через метровый в ширину разлом борта ветер вдувал нежно-кремовый песок, и в поисках тени забирались многоножки.

Джел наблюдал.

Широкая полоса света медленно перемещалась ближе к центру рубки. Он дотянулся и положил на край солнечного пятна ладонь тыльной стороной вверх, и через несколько секунд отдернул. С солнцем здесь не шутят.

Он поднялся, подошел к разлому и осторожно выглянул наружу. Солнце стоит в зените. Вокруг, сколько хватает глаз, расстилается волнистая песчаная равнина. Ни деревца, ни кусочка тени, ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Небо золотисто-голубое, безоблачное, высокое и просторное. Две черточки в бездонной высоте — птицы, или?.. В воздухе присутствовало что-то, чего он не знал и не смог определить по собственном опыту: йодистый запах соли. Пустыня. Даже без миражей.

Скей прервал молчание, сказав:

— Пифером спрашивал у меня, сильно ли ты изуродован.

— Почему он не придет и не посмотрит? — отвечал Джел и удивился сам, как зло прозвучал его голос.

Скей с полминуты молчал, сомневаясь, высказать ли вслух свои соображения, или оставить их при себе. С того момента, как пришел в себя, Джел чувствовал, что Скей его боится. Очевидно, на корабле его теперь считали опасным безумцем. Потом Скей все же возразил:

— Вы с Пиферомом квиты, нечего беситься. В конце концов, это его профессиональный долг: все обо всех знать и обо всем докладывать. Ты тоже был хорош, ни за что искалечил трех человек. Тебе-то ребра не переломали, и ноги-руки целы остались. Синяками одними отделался, и этим вот… Успокойся. Так, как сейчас, для тебя будет даже лучше. У тебя было вызывающе красивое лицо. Человеку нельзя быть таким красивым. Это приводит к беде.

Джел хмыкнул, удивившись такому оригинальному подходу.

— Ты хочешь сказать, что с одним глазом мне будет легче жить?

— Я хочу сказать, что ты дешево отделался, — мрачно ответил Скей. — Однажды могло бы выйти много хуже.

Поверх мази Скей наложил на глазницу размоченную в чае гиффу и стал ловко обматывать голову Джела бинтом.

— Все-таки, ты знал, с кем связываешься, — рассуждал он. — Мог бы вести себя поосторожнее. Пифером настоящий арданец, несмотря на то, что его мать северянка. У него скверный характер и деятельная натура. Он не простит то, что ты чуть не придушил его на виду у всей корабельной команды. Он не сможет простить хотя бы просто потому, что если ты решишь пожаловаться, он попадет под суд. Нельзя силой принуждать к послушанию чужого раба. Теперь я не дам за твою жизнь ломаного медяка. Только чудо способно тебя спасти.

Скей закончил бинтовать и начал складывать свою медицинскую сумку.

— Где мы сейчас находимся? — спросил Джел.

— Недалеко от мыса Волос. До Столицы дней двенадцать пути. По ночам опять будем вставать на якорь — кругом сплошные скалы. Здесь в каждый шторм гибнут корабли. Постарайся выспаться сегодня. Ты помнишь, что у тебя последняя спокойная ночь? Завтра приказано перевести тебя на гребную палубу. Гергиф тебя ждет с нетерпением. Пифером его предупредил.

— Я всегда все помню, — сказал Джел. — Спокойной ночи тебе.

Скей взял фонарь и вышел за дверь. Ключ дважды повернулся в замке. Джел остался один в темноте. Скей что, хотел его напугать? Иначе зачем было нужно напоминать о Гергифе?.. Он расслабился, чувствуя усиливающийся холод на месте пустой глазницы.

Прошло какое-то время. Снаружи кто-то тяжело протопал, подергав на ходу дверь: проверка, ночной обход. "Господи, освободи меня от безнадежного ожидания,"- пробормотал Джел, пошевелился, чтобы лечь удобнее, и замер. Нечто лежало у него под боком. Небольшой твердый предмет, завернутый в тряпку.

Ощупав находку, Джел мысленно призвал благословение всех божественных сил на непоследовательную голову Скея. В руках у него был один из парных кинжалов черной стали, которые некогда принадлежали Агиллеру. Джел не стал загадывать, каким образом пара распалась и один оказался у Скея. Рабам вообще запрещено было прикасаться к оружию. Раздумье о том, как он воспользуется подарком, заняло у него меньше секунды. В мгновение ока он оказался на ногах. Боль стукнула в виски и поврежденную сторону лица, но он уже не обращал внимания на такие мелочи. Джел приложил ухо к наструганным доскам двери. Ночь. Только корабль и море. Никаких посторонних шумов, как и должно быть ночью.

Он вынул кинжал из ножен и принялся за работу, размышляя про себя, с какой целью ему было оставлено оружие. Ясно, не для того, чтобы он перерезал себе вены. Может быть, ночью ожидается визит Пиферома. Ради такой встречи стоило бы посидеть и подождать, если бы время не было так дорого. Вряд ли Агиллер или кто-то другой предупреждал Скея, что Джела бесполезно пытаться запирать в каких бы то ни было помещениях. От безделья в каюте еще при Агиллере он научился открывать любые замки на дверях и окнах ножницами, вилками, пряжками от одежды. Будь у него сейчас в руках хоть какой-нибудь более или менее пригодный для того металлический предмет, он и в этот раз вышел бы на палубу через десять минут после того, как его заперли. Вышел хотя бы просто для того, чтобы посчитаться с ублюдком Пиферомом. о в темной кладовке не удалось обнаружить ничего, кроме мешков с горохом и плесневелыми сухарями. Никакой гнутой скобки, никакого ржавого гвоздя, никаких подручных средств, кроме собственного бессильного гнева и ногтей.

Со временем гнев его немного поутих, уступив место разумным доводам о нецелесообразности повторного выяснения отношений. Путь к свободе был ему известен, но недоступен. Кладовка запиралась на висячий замок, который помещался снаружи, зато петли, крепящие дверь к переборке, были внутри. Из четырех винтов на каждой Джел вывернул по три, вернулся к своему ложу и разбросал мешки.

Еще давно Скей принес ему кое-какие вещи, остававшиеся на камбузе, в том числе и пояс со спрятанными в нем ключом Агиллера и двадцатью четырьмя маленькими, с ноготь на мизинце, золотыми ларами. Первым делом Джел обулся. Потом стащил белую холщовую рубашку, которая была бы очень заметна в темноте, и надел самую темную, какую мог узнать на ощупь: верхнюю парадную из золотисто-кофейного атласного шелка с вправленными в золотую вышивку по вороту и манжетам рукавов кусочками янтаря и драгоценной зеленой бирюзы. Подумав, бинты с головы он смотал. Раны на нем заживали быстро, жаль только, что без вспомогательного оборудования нельзя было восстановить глаз. Ножны от кинжала он пока сунул за ремень сандалии, подоткнул длинный подол рубахи за пояс и вернулся к дверным петлям.

"Солнечный Брат" стоял на якорной растяжке в пяти лигах от берега, прочно удерживаемый тремя якорями — глубина здесь была подходящая для стоянки и отдыха, непогода улеглась, и двое вахтенных спокойно играли на баке в карты. Примерно два раза в час им вменялось в обязанность проверять якорные канаты на носу и корме, на случай, если один из них перетрется и будет потерян якорь.

Джел бесшумно крался по палубе вдоль фальшборта к юту. В небе изорванные в клочья остатки грозового фронта спешно отступали на север. В просветах между быстро бегущими темными облаками яркими огоньками вспыхивали звезды. Джел бросил взгляд в ту сторону, где должен был быть берег. Черные зубцы ближе к горизонту — знаменитая Волчья Пасть и мыс Волос, кладбище кораблей.

Он добрался до трапа на капитанский мостик и перегнулся через планшир фальшборта, разглядывая, как проще будет спуститься в воду, не наделав особого шума.

— Тебе так уж нужна эта хваленая свобода? — произнес у него за спиной тихий голос Скея.

Джел дернулся. Рука, мгновенно выхватившая из-за ремня на голени оружие, опустилась. Скей чуть не поплатился за привычку бесшумно подкрадываться жизнью.

— Может быть, и нет, — как можно более ровным голосом ответил Джел. — Hо сейчас мне поворачивать поздно.

— Что ты будешь делать с ней там, на берегу? Есть вместо хлеба ее нельзя. Попроси прощения у Пиферома. Он не бессердечный. И капитан за тебя заступится. Здесь ты одет, обут, сыт. Что тебе еще надо?

Джел удивленно оглянулся на Скея.

— Ведь ты сам подкинул мне кинжал, — сказал он. — Зачем же теперь меня отговариваешь?

Скей подошел ближе, тоже облокотился о фальшборт и долго смотрел в темную воду внизу.

— Человек — существо изменчивое, гибкое, — наконец проговорил он. — Он ко всему привыкает — и к неволе, и к плетке…

— Нам не о чем разговаривать, если ты привык, — пожал плечами Джел. — Я только удивляюсь этому и сожалею. Ведь ты тоже не родился рабом.

— Я не говорю о себе, — ответил Скей немного резче, чем обычно позволял себе. — Я не ищу для себя ничего — ни счастья, ни смерти. В моем положении нет ничего несправедливого. Когда в стране, где я родился, было подряд три голодных года, а потом война, я сам вызвался, чтобы меня обменяли на мешки с гнилой мукой и увезли в Тарген. Я, по крайней мере, знаю, что в обмен на мою несвободу кто-то не умер от голода. Делай, что считаешь нужным, только никого не вини потом. Для тех, кто решается спорить с судьбой, сказано: ни один человек не сумеет взять в жизни больше, чем ему назначено, как бы он ни старался.

— У тебя могут быть неприятности от того, что я сбегу? — спросил Джел.

Скей вдруг странно рассмеялся.

— А я здесь при чем? Кинжал оставил для тебя твой… друг. Я должен был отдать его сразу, но я тогда его спрятал. Не бойся, я умею лгать, хоть это мне и запрещено. Да и до берега еще нужно добраться. Пять лиг в такую погоду проплывет только рыба. А ты… ты хуже чумы, хуже всякой заразы на этом корабле. Чего только из-за тебя здесь не происходит. Решил, так иди. Надеюсь, что никогда в жизни больше тебя не увижу.

От тона, каким это было сказано, у Джела по спине пробежали мурашки. Он прикусил губу.

Одному Небу известно, что гнездится в душе у этого человека, подумал он.

— Ладно, — медленно отступая, произнес Джел. — Спасибо за помощь. Счастливо оставаться.

Это было дурацкое чувство, но, удаляясь, Джел боялся поворачиваться к Скею спиной и краем глаза следил за белой фигурой у борта. Рука Скея очертила ему вслед восьмиконечную звезду Фоа.

Не задерживаясь на корабле больше ни на долю секунды, Джел соскользнул по толстому якорному канату, натянутому проходящей волной, словно струна, испачкал ладони и дорогую рубаху в черной канатной смоле.

Холодная вода обволокла его со всех сторон.

Поглядывая на звезды единственным глазом, он поплыл.

 

Глава 1

Отбежав на четвереньках от очередной волны, Джел упал локтями и коленями на гальку.

Волны с бульканьем лизали галечный пляж, пытаясь достать до подошв его ног. Он был один на голом берегу, был один, был свободен, и в это даже не верилось.

Он выпрямил деревенеющие от усталости руки, чтобы опираться на ладони, и оглянулся, прищурив глаз. Верил он или не верил, но он проплыл пять лиг. "Солнечного Брата" не было на горизонте, он или снялся с якоря и уплыл, или был не виден за туманным маревом послегрозового утра. Постояв так недолго, Джел поднялся и, пошатываясь, поплелся вперед к высокой каменной стене, возвышавшейся за двадцатиметровой полосой пляжа.

На минуту его испугало то, что стена оказалась отвесной и гладкой, а бревна плавника лежали у самого ее основания — значит, это место заливается приливом, — и начал уже озираться по сторонам в поисках спасения, но вовремя опомнился: кульминация прилива только что миновала, выше вода не поднимется, а плавник, видимо, забросил сюда недавний шторм.

Добравшись до стены и привалившись к ней плечом, Джел выкрутил воду из подола рубахи и уже более спокойно осмотрелся по сторонам. Все, что ему нужно было на день — это клочок тени, где можно отдохнуть, и несколько глотков воды. Воду можно было бы взять в углублениях скал, где должны были скопиться остатки недельного дождя, если рядом не окажется естественных источников.

Потенциальную тень он видел слева и справа от себя. Общее направление береговой линии шло с юго-востока на северо-запад. До нависающего сверху небольшого утеса на востоке было с четверть лиги — метров четыреста по галечной полосе. До западных выступов было на полста метров больше.

Неожиданно перед Джелом встала дилемма настолько серьезная, что для разрешения ее пришлось сесть, где стоял, и на минуту выкинуть все остальные проблемы из головы.

Если возвращаться в Диамир — надо идти на юго-восток. Если же в Столицу или куда-то еще — лучше на северо-запад.

Куда же он пойдет?

Сейчас положение его сильно отличалось от первоначального. В руках у него были кое-какие материальные ценности: деньги, оружие, одежда; кроме того, знание языка, обычаев, модель поведения. Однако, мысль о "блюдце" не покидала его почти никогда, и о свободе он обычно мечтал применительно к беспрепятственному возвращению назад, в пустыню. Без него там ничего не случится, это ясно. "Блюдце" должно быть закомуфлировано и находиться под колпаком силовой защиты. Тем не менее, каждая лишняя лига, которая ложилась между ним и его временно недвижимым движимым имуществом, вносила в его душу плохо поддающееся контролю беспокойство. "Блюдце" — единственный предмет, который еще как-то связывал его с тем миром, к которому он недавно принадлежал…

Если же посмотреть с другой стороны, то он наконец добился того, чего хотел. Теперь он принадлежит сам себе весь от макушки и до пяток и распоряжается собой в соответствии со своими прихотями и понятием о безопасности. В том мире, где он жил раньше, такое было возможно только с большими деньгами и высоким общественным статусом. Люди десятилетиями тратили жизнь на достижение этой цели. Так что же, теперь снова сажать себя на цепь в пустыне, чтобы в тот момент, когда регенерация "блюдца" будет завершена, лететь отсюда на всей возможной скорости, если, конечно, планета отпустит?.. Даже если и поступить так, то сейчас "блюдце" еще не в том состоянии, чтобы в нем можно было хотя бы просто жить. Оно слишком сильно повреждено…

Берег был пуст, и никаких знаков, могущих повлиять на принятие решения, вроде огненных перстов, указующих направление пути богоизбранным странникам, вершащим судьбы мира, как не раз, по словам Скея, случалось на этой планете, в окружающем пространстве Джел не наблюдал.

"Доволен ли ты? — спросил он тогда сам себя. — Того ли ты достиг, что негласно жило в твоем сердце?" И с удивлением обнаружил, что, будучи одноглазым, уставшим, мокрым, голодным, вдали от всего того, что мог считать своим миром, своим домом, он доволен. Если не сказать, счастлив.

"Я теперь сам по себе, ну так и плевать на все остальное!" — сказал он вслух, встал, и, хромая на обе ноги, зашагал на северо-запад.

***

Однако с самого начала все пошло не так, как Джел рассчитывал. Если бы у него были какие-то конкретные планы, можно было бы сказать, что ему их спутали. Придумать план он не успел. Hо неприятность случилась, и пришлось подчиняться воле обстоятельств. Досадовать, в самом деле, было не на кого. Он сделал для осуществления своей мечты все, что мог. Оглядываясь назад, может, и позволительно было бы сказать, что сделано все далеко не лучшим образом. Hо это только значило, что предел возможностей на момент действия был ограничен.

Проснувшись около полудня, Джел долго собирал теплую, каплями сочившуюся вдоль трещины скалы воду, чтобы напиться и кое-как вымыть лицо. Если не делать резких движений, неосторожно не наклоняться и не вертеть головой, особых неудобств из-за выбитого глаза он не чувствовал. По крайней мере, пока. Когда он выйдет на солнце, наверное, будет по-другому.

Одежда, разложенная для просушки, к моменту пробуждения затвердела, как каменная, от набравшейся в нее соли. Он размял ее. Потом спустился к морю, которое далеко отступило, пока он спал. Среди оставленных водой богатств, где были пахнущие йодом водоросли, дохлые мальки, куски гнилой древесины, побитые штормом медузы и прочий хлам, он подобрал длинную, похожую на змею рыбину, застрявшую между камней, еще живую, слабо бившую хвостом, и несколько моллюсков-перечников. Видел забавно идущий гуськом выводок морских черепах, но не стал их трогать. Рыбину он порезал на куски и съел; перечников повертел в руках — они хороши были в салате под арданское белое — и выбросил обратно к воде.

В путь он отправился вдоль берега. Галечный пляж местами сужался до нескольких шагов; местами отлив обнажил длинные галечные косы и острова. Массивные скалы, отполированные ветрами, громоздились над пологой полосой пляжа, образуя выступы и провалы. На пути часто встречались скопления серых и красных валунов, пробраться сквозь которые было практически невозможно. Их приходилось огибать по мелкой воде, или поднимаясь невысоко в скалы. Запах моря на берегу был острее, чем на синих морских просторах; здесь морем пах каждый камень.

К сожалению, в избранном им самим направлении Джел пропутешествовал недолго. Огибая очередное валунное поле, он забрел по колено в воду и тут же отбежал под прикрытие высоких, в человеческий рост, камней. Впереди, в четверти лиги пути, стояли четыре человека с собакой, обступив некий лежащий на земле предмет. Один из них нагнулся, поворошил это нечто, похожее на груду мусора у себя под ногами, потом поглядел вдаль на воду, приставив к лицу руку козырьком. Джела сильно взволновало то, что эти четверо были вооружены: солнце отражалось в металлических наплечниках и остриях копий; тот, который вел на ремне собаку, был в шлеме и с коротким прямым пехотным мечом. Собака натягивала поводок и сосредоточенно обнюхивала гальку.

С момента столкновения в пустыне, когда его ни за что ни про что схватили стражи границы и отправили для дознания, кто таков, в уголовную тюрьму, Джел с предубеждением относился ко всем людям, вооруженным по армейскому образцу. На минуту он замешкался, не зная, что по этому поводу предпринять. Он разглядел наконец, что за бесформенная куча лежит у их ног. Это был обыкновенный труп. Человек, который держал собаку, по-видимому, старший из них, вынул из портупеи свой меч, другой пнул груду тряпья на земле, нагнулся и поднял за пальцы руку утопленника. Первый взмахнул мечом, забрал у своего помощника отсеченную кисть и небрежно бросил ее в сумку. Потом показал туда, где прятался Джел, и они двинулись в его сторону.

Джел спрятался бы в валунах, если бы с этими людьми не было собаки. В том, чтобы встречаться с ними, не было для него никакого интереса, поэтому он повернул и быстро пошел обратно на восток.

Через некоторое время он понял, что и это был не лучший выбор. По некоторым особенностям продвижения этих четверых (они вслед за Джелом перелезли через завал камней, хотя им с собакой удобнее было обойти его с моря, их собака явно не была скалолазкой), и по тому, как они подобрались и, посовещавшись, перестроились, он заключил, что собака взяла его след, и они теперь не просто осматривают побережье, а вполне заинтересованно преследуют известную им цель. К тому же Джел заметил, что расстояние между ним и четырьмя его преследователями несколько сократилось: им не приходилось выбирать оптимальный путь и заботиться о том, чтобы их не было заметно. Они деловито шагали за вытянувшейся в струнку ищейкой, в полной уверенности, что там, где прошла добыча, смогут пробраться и охотники.

Поняв это, он заспешил вперед, благодаря местных богов за то, что они создали этот берег столь причудливым, нагромоздили здесь обломки скал и валуны. Никакого действенного способа избавиться от собственного запаха, который вел собаку, кроме как пойти по воде, он не знал. Как назло, вода достигла крайней отливной точки, и кромка ее далеко отстояла от скал, которые более или менее надежно скрывали его от глаз погони. Была еще слабая надежда, что они утомятся и бросят след, но она пока что не оправдывалась.

Джел несколько раз поднимался на камни, чтобы понаблюдать за ними. Им в отношении его такая мысль пока, к счастью, не приходила. По свежим обломкам на берегу он догадался, что во время шторма где-то неподалеку разбилось судно. Что делать? Дождаться их и выдать себя за жертву кораблекрушения? Если они знают, что такое диамирская орлица у человека над левой лопаткой, его сразу отправят, куда положено. Этот путь годится лишь на самый крайний случай.

Возможно, они понятия не имеют, за кем охотятся, какой давности след. Может быть, рассчитывают найти в конце следа очередной труп, поэтому не спешат, хотя работают с азартом.

Он побежал. Примерно через четверть часа, задержавшись за выступом скалы, чтобы отереть с лица пот и оглянуться назад, Джел заметил, что они отстали и располагаются на отдых: двое присели на камни, третий расстелил свой плащ и выкладывает на него припасы из мешка, четвертый, налив в шлем воды из фляги, поит свою тощую собаку.

Джел прикинул, что времени у него в пределах от двадцати минут до часа. Пробежав еще немного вперед, он остановился, и сердце у него упало. Скалы повсюду нависали по-прежнему, но береговая линия принимала дальше вогнутую форму, и тот, кто продолжил бы путь вдоль берега, оказался бы для преследователей как на ладони. Либо ему пришлось бы пробираться ползком вдоль кромки скал, но так он потерял бы в скорости и все равно оказался бы быстро схвачен. Влезть по скале наверх? Безумная затея. Успеет он обежать всю бухту за время, пока охотники отдыхают? Во всяком случае, попробует.

Обогнув скальный выступ, скрывший его от преследователей, Джел быстро спустился к воде и некоторое время бежал по мелководью, оскальзываясь на покрытых тиной камнях, больших листьях каких-то водорослей, постоянно наталкиваясь на прибитые к берегу волнами деревянные обломки, в бухте многочисленные, как нигде, надеясь этим маневром ввести в заблуждение собаку.

Очередной раз запутавшись в большой, как одеяло, водоросли и с размаху упав на четвереньки, Джел почувствовал нехорошее ощущение в желудке. С противоположного конца бухты, как раз из того места, куда он направлялся, заливисто прозвучал собачий лай. Его окружали.

Он выбрался из воды на берег. Он очень устал, и голова у него опять сильно болела, это удержало его от необдуманных действий. Джел сел на камни и стал ждать, что будет. Собственно, ему было уже все равно, чем кончится эта история. Он слегка откашлялся, готовясь к предстоящим объяснениям, и сжал мокрыми ладонями виски, чтобы унять звучащий в голове колокольный звон.

Новых знакомцев тоже было четверо, и с ними бежала такая же собака.

— Смотрите, кто-то выплыл! — донесло эхо слова одного из них.

Щурясь от солнца, Джел наблюдал, как они приближаются. Собаку спустили с поводка. Она подбежала, стала прыгать вокруг, вилять крысиным тонким хвостом и облизывать Джелу лицо. Он только прикрывал ладонью пустую глазницу, стараясь уберечься от проявлений ее необузданной радости.

Они не спешили, подошли и стали полукругом, зная, что от них он никуда не денется, — три молодых здоровых парня лет по двадцать и с ними седой дядька для присмотра.

— Ты кто такой? — спросил Джела старший. Один из молодых схватил за шкуру на загривке не в меру развеселившуюся собаку.

— Странствующий брат из ордена Путеводителей, — ответил Джел и снова откашлялся — от беготни по камням и воде в горле пересохло до боли и жгла соль.

Руки береговых собирателей прошлись по нему, быстро обнаружив и изъяв кинжал в ножнах на голени. Старший задумался, а из молодежи посыпались вопросы, как из рога изобилия.

"Давно ты тут сидишь?"

"С какого ты корабля?"

"Здорово воды наглотался?"

"Ты сам-то цел? Здоров?"

"Родители кто у тебя?"

"Никого больше на берегу не встретил?"

"Страшно было? Давно не ел, наверное?"

Джел только переводил взгляд с одного на другого, дожидаясь, пока ему позволят вставить хоть слово.

— Меня смыло волной. Не знаю, цел ли корабль. Единый меня наказал, но от смерти уберег. На то Его воля, — наконец сообщил он.

Старший при упоминании Единого малым благословением очертил себе лоб.

Джел сдержал вздох облегчения при виде этого жеста. Значит, игра имела смысл. По крайней мере, его не пришибут тут же на берегу, чтобы обобрать дорогие камешки с его одежды.

Его взяли под локти и поставили на ноги.

— Что ты умеешь, странствующий брат? — спросил старший. — Читать, писать, лечить?

— То, и другое, и третье.

— Тогда тебе будет, чем заняться. Армур подобрал раненых. Бумаги надо составить, и все товары переписать, чтобы нас не обманывали с налогами.

Джелу предложили воды из кожаной фляги, услужливо похлопали по спине, когда он поперхнулся, и показали, в какую сторону они теперь пойдут.

Все остальное, что хотел, Джел узнал по дороге.

"Две торговые галеры разбились севернее, где хозяйничает Армур и его ребята, — объяснил старший. — У нас было только военное судно, да и то разлетелось в щепки. Все, кого вынесло на берег — трупы. Мы кангхи. Этот берег принадлежит нам по закону. Мы живем здесь, чтобы собирать дань моря. Все, что оно выбрасывает на берег — наше, мы делаем с этим, что хотим. Если твой орден согласится заплатить за тебя положенный выкуп, мы тебя к ним отпустим. Если же нет — извини, странствующий брат. Хоть люди мы благочестивые, но нам придется тебя продать. Море уже почти полгода не приносит нам той добычи, на которую мы привыкли рассчитывать. Пахотных земель здесь нет, пастбищ мало. Что нам делать? Мы тоже должны как-то кормить наши семьи…"

Джел плелся за старшим кангхом, прилагая героические усилия, чтобы скрыть от посторонних глаз переход от озарения только что родившейся надеждой к ее крушению. Раб. Опять раб. Мало ему еще досталось…

 

Глава 2

Путь, который сверху показался ему наиболее удачным, на деле таким не оказался. Ругая себя за невнимательность, Джел продирался через заросли дикой смородины к ручью.

Во всем, что с ним происходило, было что-то не так. Какие бы планы он ни строил, не сбывался ни один. И даже хуже. Все, как нарочно, получалось вопреки его расчетам. Будто с ним кто-то шутил, специально подстраивая все назло.

"Жизнь ничему тебя не учит, Александр Палеолог Джел, — говорил он себе, забираясь на плоский валун, чтобы еще раз посмотреть, как же ему выйти к воде, не оставив на кустах последние клочья своей и без того далеко не целой одежды. — Ты глуп и при этом самонадеян. Ты не можешь сделать шага, чтобы не оступиться, а решил думать о будущем на годы вперед. Человек, который идет, глядя на звезды, падает во все ямы у себя под ногами."

Джел оглянулся на лагерь. Что бы там ему ни думалось, перестать беспокоиться о каком-то туманном будущем, которое нельзя представить даже приблизительно, он не мог. Он не умел жить одним днем. Хотел, но у него не получалось.

Кангхи остановили свой отряд на травяной террасе у подножия склона. Ниже террасы лежал заросший кустами смородины распадок, переходивший на севере в небольшое ущелье; по дну его журчала прозрачная мелкая речка, русло которой было усеяно галькой и большими камнями.

За месяц позади остались пепельно-синие горы массива Карпатханг с острыми зубцами пиков, убеленных снегами. Дорога через него пролегала по богатым дичью долинам, тропам диких коз и руслам быстрых чистых речек. Остался за спиной хребет Варваран — "Проклятое Место" — отделенный от Карпатханга бесплодным каменистым плоскогорьем, не очень высокий, но с крутыми сыпучими склонами и множеством труднопроходимых участков. Погода во время перехода через него была плохой. Над Варвараном клубились тучи, склоны гор были темными от дождя. Самое опасное место — перевал Накануне — лежал всего на пятьсот локтей ниже основной вершины. До самого гребня тянулись осыпи. Стоял промозглый холод, лошади пугались каждого неожиданного шума. Проводник говорил, что в ущелье под перевалом за зиму накопилось на триста локтей снега. Только спускаясь с Накануне, Джел понемногу осознал, сколь разумно то, что с ним вроде бы спонтанно происходит. Другого пути с берега кангхов не было. А без проводника и специально обученных собак пройти гнилые осыпи и Накануне, всегда погруженный во мрак скрывающих его туч, было бы, наверное, невозможно.

Проводник кангхов вел отряд уверенно и быстро. Размеры суточных переходов измерялись степенью усталости и состоянием ног нагруженных поклажей лошадей и мулов, а отнюдь не кангхских пленников.

Отряд состоял из одиннадцати кангхов, трех бесшерстных дахских волкодавов, проводника и шести подобранных кангхами на побережье людей.

Впереди всех на запаршивевшем ослике ехал кир Нитагор восьмидесяти трех лет. Остальные, включая десятилетнюю правнучку кира, шли следом пешком. Из всех, взятых на побережье, только Джел пользовался относительной свободой, поскольку имел некоторые познания в медицине, вынесенные из летной школы ВС, и помнил дюжину лекарственных растений, которые успел показать ему Скей. Все же, как бы ничтожны ни были его познания, кир Нитагор держался в седле исключительно благодаря Джелу. А, так как за благополучно доставленного домой кира от его родственников можно было получить неплохое вознаграждение, Джел лазил по скалам, изучал географию, геологию, флору и фауну и собирал в карманы все, что ему вздумается, на полное свое усмотрение. Чтобы не вызывать ни у кого лишних подозрений, он назвался братом Юргом и вел себя, насколько мог, неуклюже и нелепо, зная по опыту, что рано или поздно это ему пригодится. И, хотя он никогда не считал, что у него выдающиеся актерские способности, бдительные кангхи вскоре перестали обращать на него внимание. Он болтал с кем угодно и о чем угодно, на привалах уходил и приходил, когда ему нравилось, подружился с собаками и при помощи дурацких вопросов выведал у проводника сведения о дороге в ближайший торговый порт Лиларос.

Кроме Джела, старого кира и его правнучки, у кангхов было еще три пленника. Они шли за осликом, привязанные друг к другу веревкой. Первым уныло волок ноги племянник кира Нитагора, именем которого Джел никогда не интересовался. Все звали его просто Сынок, — Джел тоже. Они были ровесники, и Джел, по большому счету, презирал Сынка именно за это. Он думал, что в их возрасте человеку пора представлять из себя хоть что-то. Во всегда полусонном, неопрятном, бесхарактерном, как тряпка, Сынке Джел не замечал ни намека на личность.

За Сынком топала тощая, как палка, Моммора, белая рабыня, существо на редкость непривлекательное и бестолковое, хотя, в общем-то, доброе. Несмотря на то, что она была единственной женщиной среди четырнадцати зрелых мужчин, никто не претендовал на близость с ней, чем она была крайне огорчена и постоянно делала попытки кому-нибудь себя предложить. Основным объектом вожделений Момморы являлся некто Верзила, мрачный бронзовокожий великан с выпирающими из-под кожи, как у тяглового быка, мускулами. Он был рабом по рождению, на левой руке у него стояла метка — был обрублен указательный палец и на культю нанесено замысловатое клеймо, которое Верзила старался лишний раз на показ не выставлять. Кроме этого, на великолепном бицепсе выше локтя у него был выжжен "браслет бунтовщика" — клеймо, которым метят рабов за побеги, участия в мятежах и преступления против хозяев. Темные волосы у Верзилы были коротко острижены, а тело украшали самые разнообразные по рисунку и давности происхождения шрамы. Он был воином из казарм Валахада; Джел не понял точно, что это значит, — то ли гладиатором, то ли другим каким-то смертником. Верзилу кангхи всегда держали связанным, не спускали с него глаз ни на минуту, — и, скорее всего, эти меры были оправданы.

В своем продвижении через кусты Джел опять задержался. Он услышал лай собак в лагере и какие-то крики. На минуту его это заинтересовало. Hо из-за кустов ничего не было видно. Он продрался сквозь чащобу и снова взобрался на камень.

Возвращались пятеро кангхов, ходивших назад по тропе, в горы на охоту. Часа за полтора до стоянки они видели лежку снежных коз. С добычей они вернулись, или нет, присутствие Джела в лагере вряд ли требовалось.

Джел спрыгнул с камня и полез вперед к своей цели. Запас целебных листьев гиффы, сделанный на заболоченном озерце в Карпатханге, иссяк вчера. Гиффа лечила мозоли, ожоги, обморожения, потертости на спинах мулов и лошадей, служила обезболивающим и противовоспалительным средством, словом, была панацеей от всех болезней. Ее зеленовато-серые листья Джел видел на камнях у самой воды. У него были с собой рукавицы для защиты от стрекательных жалец и большой мешок.

Необычный шум в лагере привлек его внимание еще раз. Собачий лай, звон металла и улюлюканье, подозрительно похожее на боевой клич кангхов, никак нельзя было спутать с мирным приветствием вернувшихся охотников.

Джела посетила догадка, что на кангхов напали конкуренты.

Что в таком случае делать ему? Драться он умеет, сможет постоять за себя. Hо его ведь никто пока не трогает. Встать на защиту справедливости и бежать помогать тем, либо другим? А что посчитать справедливым: плен у кангхов или разбойное на них нападение? Тихо сидеть в кустах? Пойти нарвать гиффы, как ни в чем ни бывало?

Он сел на землю.

Караван считался хорошо охраняемым, и, если бы кангхам не пришла в голову затея с охотой, никакие злодеи не посмели бы на них напасть. Тактику захватчиков угадать было просто. Перебив сначала пятерых отделившихся охотников, они надели их панцири и шлемы, чтобы как можно ближе подобраться к лагерю, не возбуждая подозрений, и напали на оставшихся. Акция, несомненно, носила грабительский характер. Промышляя на берегу Волчьей Пасти, кангхи после каждого шторма снимали урожай изысканных товаров. Торговля между северными и южными провинциями была весьма оживленной, постоянство ветров и течений неизменным, поэтому береговой промысел кормил целые большие поселения, возникшие вблизи наиболее опасных для судоходства мест. Выловленные товары кангхи продавали купцам в Лиларосе, бесхозных рабов — на знаменитом рынке в Эгироссе. Если в руки к ним попадал знатный и состоятельный человек, за него полагался так называемый "выкуп спасения". В некоторых случаях это было справедливо: кангхи действительно спасали людям жизни. Hо бывало и так, что кое-кого из тех, кто выплывал, поймав, разоружали, вязали по рукам и ногам и волокли в селение силой. Неспроста кангхи выходили на свой берег в полном вооружении и со специально обученными собаками. На взгляд того же Верзилы, за которым кангхам пришлось охотиться в скалах двое суток, различие между их способом добывать себе средства на жизнь и открытым разбоем были ничтожны.

Кангхи были отличными солдатами и за законную свою добычу дрались отчаянно. Нападавших было около десятка. На помощь к лже-кангхам пришли зловещие фигуры в крестьянских шляпах с обвисшими полями и развевающихся бурых плащах, но было еще неясно, кто кого.

Джел сидел, вцепившись в собственные волосы, и ничем не обнаруживал своего присутствия, как требовал того рациональный подход. Оставался где-то час до темноты. В колючих кустах он был в безопасности от врагов. До Ангеррона, первого селения в горах, где был постоялый двор, оставался один дневной переход, или чуть больше половины дня для путника, не обремененного хромыми и упрямыми вьючными животными, стариками и детьми.

Не успел Джел об этом подумать, как раздавшийся в ущелье детский крик заставил его подскочить. Несколько секунд он стоял, терзаемый противоречиями. Наверху были не только кангхи, но и люди, не способные защитить себя по причине телесной слабости, либо из-за простого отсутствия оружия. Драться голыми руками никто здесь был не приучен. Достойно ли было сидеть в кустах и философствовать, когда наверху убивали?

Джел полез наверх по склону, решив, что не простит себе, если сейчас же не вмешается. О том, что он может поплатиться жизнью за благородный порыв, он подумал лишь несколько позже.

Первый грабитель встретился ему три минуты спустя на каменистой тропе, ведущей в горы. Он волок за собой Дикую, лучшую лошадь кангхов, через спину которой кое-как были перекинуты вьюки с поклажей.

Налетев с разбегу из кустов, Джел ударил разбойника камнем в лоб и сразу убил. Бешено кося сорочьим глазом, Дикая попятилась и поднялась на дыбы; подкова с заточенными шипами пролетела в сантиметре от виска Джела. Вьюки упали. Джел повис у нее на морде, перехватив повод из рук мертвеца и не давая ей убежать, и, когда она, дрожа, стала, обхватил руками за шею и некоторое время дрожал сам, прижавшись лицом к пыльной, сладковато пахнущей шерсти. Он сам испугался того, что сделал, настолько, что решимость его идти воевать упала до минусовой отметки.

Знать, что ты трус, по меньшей мере, неприятно. И Джел, бледнея и держась за готовое выскочить сердце, развернул Дикую и придавил сыромятный повод большим камнем. Теперь сбежать ей, хоть была она сильна и хитра, казалось невозможным.

Во что бы то ни стало Джел собрался исполнить задуманное до конца.

Идя вдоль крошащейся каменной стены, он приблизился к лагерю. Добрался до поворота тропы. Тропа огибала полукруглый голый выступ и выходила на террасу. Шум речной стремнины, рокотавшей ниже по течению, отражался от вертикальных склонов и был здесь гораздо громче, чем у речки внизу; он вносил сумятицу во все звуки, доносившиеся из лагеря.

Пока никто не давал знать, что Джел замечен. Тем не менее, он прижался спиной к серому камню и с такой позиции очень осторожно взглянул на лагерь.

Этим же путем подкрадывались разбойники. Один из них лежал в пятидесяти шагах впереди в одной луже крови вместе с трупом собаки. Руки его были перекушены выше боевых налокотников, на горле зияла черная рана. Панцирь кангха мог служить защитой от чего угодно, только не от собачьих клыков. Пятнистое голое тело собаки ощетинилось толстыми арбалетными стрелами. Еще дальше, в сторону двух догоравших костров, лежали сразу несколько трупов. Джел не мог на расстоянии различить, кто это был. Он насчитал там пятерых и еще одну собаку.

Заходящее красное солнце отбрасывало длинные тени от больших и малых камней, упавших с вершины склона. И там, за камнями, что-то происходило.

Перебегая от тени к тени Джел стал двигаться вдоль подножия почти отвесного склона, обходя террасу по периметру. То, что враги оказались вооружены бронебойными арбалетами, уже не прибавило страху. Спрашивая себя, куда он лезет и что ему там надо, он шел вперед. Через два десятка шагов он наткнулся на Моммору, лежащую лицом вниз. Между лопаток у нее торчал кангхский охотничий нож. За следующим камнем Джел увидел труп кангха с обмотанными вокруг черных от крови рук его же собственными розовато-сизыми кишками. Джела передернуло. Он отступил и некоторое время собирал в себе силы пройти мимо этого места. Здесь он услышал гортанный возглас и лязг металла о камень.

— Далл, быстрее, мы отстаем, — недовольно выкрикнул кто-то с другого края террасы. — До ночи не успеем убраться — старик нас ждать не станет!

Ответ раздался в неожиданной близости от Джела.

— Уходи, я догоню! — отвечал Далл. — Хочу прикончить ублюдка. Меня это надолго не задержит.

Щелкнул запирающий тетиву крючок арбалета — Далл накладывал новую стрелу.

Джел сначала забился в щель между двумя близко стоящими обломками камня, потом осторожно влез на плоскую вершину одного из них. Бродя наугад он рисковал нос к носу столкнуться с вооруженным Даллом, а это не сулило ничего хорошего. Распластавшись на своем наблюдательном пункте, Джел решил высмотреть Далла, но того нигде не было видно. Джел пересчитал трупы в лагере: пять солдат — свои и чужие — и кир Нитагор с перерезанным горлом. Он догадался, кого собирается убить Далл прежде, чем в глубине каменного завала мелькнуло напряженное лицо Верзилы.

Откуда-то с края камней выскочил высокий тощий человек без плаща — вероятно, товарищ Далла — и, вскинув на плечо мешок с награбленным, быстро побежал в противоположную сторону от Джела; ноги у него были длинные, как у цапли, переставлял он их быстро, поэтому скоро скрылся среди скал, догоняя тех, кто раньше него ушел по тропе к Ангеррону.

Джел уже начал привыкать к обстановке. Он сменил положение на другое, дающее более широкий обзор, и в тени трех похожих на пальцы камней заметил крадущегося с арбалетом Далла. Отогнув край шляпы, Далл целился куда-то вверх. Верзила видел Джела, но не видел своего преследователя. Далл предполагал местонахождение Верзилы, но не знал ничего о Джеле, и Джел не нашел причины, по которой ему предписывалось бы только наблюдать. Он высвободил из паза качающийся камень размером с детскую голову, который до этого мешал ему под локтем, встал на колени и поднял камень над головой. Далл медленно перемещался в тени спиной к Джелу. Секунда понадобилась, чтобы активизировать микропроцессор и произвести расчет траектории полета камня и мышечного усилия, потребного, чтобы кусок скалы соприкоснулся с головой Далла, которому на этот раз не повезло. Бросив камень, Джел тотчас упал ничком. Он услышал короткий, ни на что не похожий звук. Он понятия не имел, попал ли. Должен был попасть.

Через минуту Верзила выглянул из своего укрытия, огляделся и махнул рукой, давая понять, что опасности нет.

Джел соскользнул со скального обломка, обежал полосу солнца и несколько камней и встретился с Верзилой. Тот деловито расстегивал ремни панциря на трупе с размозженной головой. Подальше от брызг крови уже были отброшены плащ и арбалет.

Джел заставил себя смотреть. По логике событий, ему не следовало бы жалеть, что он ввязался.

— Вот не думал, что ты хоть муху сумеешь обидеть, — весьма дружелюбно и со спокойной улыбкой проговорил Верзила, на секунду к Джелу обернувшись. — Ты здорово меня выручил. Я уже хотел прыгнуть на него в расчете, что первый выстрел в меня не попадет, а парню понадобится время, чтобы перезарядить арбалет. План был плох, потому что стреляют эти ребята здорово. Hо другого выхода я не видел. Спасибо.

Пришло время удивляться Джелу. За путешествие длиной почти в месяц он вряд ли слышал от Верзилы больше десяти слов, да и те выражали по большей степени неудовольствие и презрение. Верзила в роли разговорчивого рубахи-парня был по меньшей мере странен.

— А где ос-стальные? — осторожно спросил Джел. От непрошедшего еще возбуждения он слегка заикался.

Верзила покончил с панцирем и взялся снимать с мертвеца сапоги. Далл был человеком огромного роста, и, как Джел догадывался, все, что можно было у него позаимствовать, пришлось бы Верзиле впору.

Верзила охотно рассказал.

Проводник исчез с самого начала. Кира Нитагора прирезал кто-то из кангхов, чтобы не путался под ногами. Гильтинге досталась рыжему горцу, который перед этим прикончил Моммору. Ее закатали в попону и унесли. Сынок, кажется, скатился с осыпи и сломал себе шею. Жив ли кто-нибудь еще, Верзила не знал. Когда он почуял нападение, он порвал ремень, которым был связан, убежал к камням и спрятался там. Он рассчитывал дождаться, пока разбойники и кангхи перебьют друг друга и отправиться после этого по собственным делам. Джел не стал скрывать, что у него были такие же планы.

— Как ты думаешь, кто это был? — спросил Джел.

Верзила равнодушно пожал плечами.

— В горах всегда было полно разбойников. Ничего особенного здесь не произошло. Пойдем, что ли. — Он встал и поморщился. Штанина и рваный подол рубахи от правого бедра у него пропитались кровью. — Хорошо еще, что подкрасться им не удалось. Собаки их почуяли. Иначе не вышло бы такого побоища. Всех бы попросту тихо перестреляли…

Они двинулись к разгромленному лагерю.

Джел шел за Верзилой и нес арбалет.

— Эти чудаки собрали все, что смогли и стали разбегаться в разные стороны, — рассказывал Верзила. — Кто отправился на север, а кто на юг.

— Одного я встретил, — после некоторого колебания сознался Джел. — Погляди, ты здорово ранен.

— Не здорово, но мне кажется, наконечник у стрелы зазубренный. Какой-то дерьмец меня чуть не подстрелил. Сумеешь достать?

— Наверное. На сколько она вошла?

— На треть пальца, почти на излете. Ходить мне пока не трудно.

Они подошли к месту стоянки. Разбросанные уголья костров слабо дымились. В беспорядке вокруг валялись разорванные одеяла, кухонная утварь, скудный походный скарб; овес из пропоротого мешка позолотил обгоревшие камни и лужу крови, натекшую из-под кира Нитагора. В центре погрома сидел Сынок, уткнувшись лицом в колени, и беззвучно рыдал.

Верзила подошел, толкнул его носком сандалии пониже спины. Он сказал:

— Hу-ка, приятель. Победителей приветствуют стоя.

Сынок, трясясь, поднялся. Он был исцарапан, испачкан, но, в остальном, похоже, цел.

— Нам надо уйти отсюда до темноты, — объявил Верзила. — Ведь мы не собираемся ночевать в окружении трупов? Где-то здесь должны быть мешки с продовольствием. Сынок, иди и найди. Я пока обыщу мертвецов. Одноглазый…

Джел уже в достаточной степени взял себя в руки.

— Я приведу лошадь, — быстро, пока ему не придумали занятие, сказал он. — Я ее оставил там. — Он положил арбалет на землю. — И еще. Мне потом понадобится горячая вода и какие-нибудь тряпки, желательно, чистые. Предусмотрите это.

Он поймал косой взгляд Верзилы, у которого только что оспорил прерогативу командовать, кивнул и отправился за Дикой.

***

Ночевка получилась очень беспокойной.

Они перешли через прозрачные мелкие воды ледяной речки, когда уже стемнело. Миновали сужение в разломе скал. Долинка превратилась в ущелье, под ногами захрустел остроугольный щебень. Вести этим путем Дикую дальше было небезопасно, она могла повредить копыта. Они спустились еще немного вниз по течению реки и укрылись под нависшими скалами. Далеко уйти от предыдущей стоянки им не удалось, и сам выбор убежища был достаточно случаен, поэтому спать приходилось вполглаза. Кто-нибудь посторонний мог заглянуть к ним на огонек.

Дикая всю ночь топталась и храпела. Ее чуткие уши хорошо ловили звуки ночного пиршества, устроенного каким-то плотоядным сборищем на террасе; несколько раз она пыталась сорваться с привязи, и ей это чудом не удалось.

Верзила ночью вообще не спал, оправдываясь тем, что кто-то же должен быть на страже. На самом деле, очевидно, причина была другой. Джел вырезал железный наконечник стрелы с диковинной винтовой нарезкой и, как мог, обработал рану, но двух листков гиффы, которые он сорвал в потемках, чтобы снять боль, было маловато. Сынок всю ночь стучал зубами. Ассистент хирурга из него был никудышный — он боялся крови, и у него все валилось из рук. Так что утро застало всю компанию уже на ногах.

В их распоряжении была лошадь, к правам собственности на которую Джел относился очень ревниво, — он считал ее только своим трофеем и больше ничьим, — два тяжелых, капитально упакованных вьюка, взятые им же вместе с Дикой, один легкий тюк из ручной поклажи, забытый бандитами в лагере, а так же: полупустой мешок с продовольствием, чайник, котелок, оружие, которого было достаточно, чтобы снарядить банду в двадцать человек, и одно одеяло на всех.

Верзила с утра хромать стал гораздо заметнее, чем вчера до операции, однако, сесть верхом на Дикую отказался, сказал, что не желает лишиться жизни по милости чокнутой клячи, — Дикая носила свое имя далеко не случайно. Сынок впал в глубокую депрессию и двигался, как снулая рыба.

Сворачивать стоянку Джелу пришлось самому. Все, что они взяли из лагеря, он погрузил на Дикую, и они тронулись в путь.

Несмотря на то, что Верзила время от времени порывался командовать, вскоре они выстроились в следующем порядке: впереди шел Джел и тащил за собой Дикую, следом хромал Верзила, а позади всех, далеко отстав, плелся Сынок, не реагировавший ни на какие звуковые и прочие сигналы, и потому полностью предоставленный самому себе.

К полудню они вышли из ущелья на пастушью тропу, миновали надпись, сделанную белой краской прямо на скале "Ангеррон — свободное владение Каменной Реки", и через три четверти лиги Джел привел всех к пустующему пастушьему домику, о котором ему говорил проводник.

Верзила пытался было возразить против остановки, решив, что это снисхождение ради его больной ноги, но Джел объяснил, что, если срезать горы напрямик, то всего в полулиге проходит большая караванная дорога, ведущая в Лиларос и Эгироссу, так что самое время остановиться и решить, кто что будет делать дальше, и предложил для начала поинтересоваться, что за багаж они везут с собой.

Верзила не стал спорить.

Пока Джел, водрузив на место несколько упавших жердей, приводил в порядок загон для скота и устраивал там Дикую, Верзила вскрыл вьюки и разбросал содержимое по полу в хижине.

В поклаже кангхов полезного оказалось мало. Один из вьюков содержал в себе бесценные, но никому не нужные сокровища — носорожьи рога. В другом были книги. Третий, легкий, оказался с тканями и женской одеждой.

Когда Джел вошел в хижину с полными воды чайником и котелком, вид у Верзилы был не очень-то веселый. Он как раз занимался тем, что разжигал огонь в очаге при помощи нескольких страниц из книги.

Джел мгновенно бросился на колени и выхватил смятые листки из-под сыплющихся с огнива искр. Верзила посмотрел на него удивленно.

— Это запрещенные книги, — сказал он. — Их не продашь просто так. А вот в тюрьму загреметь можно.

Джел взял толстую книгу, из которой были вырваны страницы, разгладил титульный лист и приспособил его на место. Там значилось: "Магия. Диалоги о тайных науках". Положил эту книгу, взял другую — "Наука совокупления".

Верзила насмешливо поднял бровь.

— С картинками, а? В монастыре ты, поди, таких не видал.

Джел сел на пол и стал просматривать все книги подряд. К любым носителям информации он относился очень уважительно. Потом до него кое-что дошло, и он уставился на Верзилу.

— Ты умеешь читать? — спросил Джел.

Верзила усмехнулся.

— Я выгляжу настолько дико, что это кажется невероятным? Наверное, не ты один на свете прикидываешься не тем, кем на самом деле являешься.

Джелу ответить было нечего. Он дернул плечом и вернулся к книгам. Его заинтересовала "Правдивая история Солдатской войны". Солдатской войной в Таргене называли совершенный сорок лет назад переворот и несколько лет безвластия после него.

— Книги надо бы уничтожить, — предложил Верзила через некоторое время. — Они стоят чертову уйму денег, но тащить с собой такие сокровища опасно.

Джел локтем подвинул к себе "Трактат о поцелуях" и "Вымыслы о добродетели". На слова Верзилы он только отрицательно покачал головой.

Верзила прохромал на другую сторону очага, раздул пламя на каком-то мусоре и повесил на крючья котелок и чайник.

— Ладно, — сказал он. — Не будем пытаться выяснить, кто из нас умнее и главнее. Нам лучше разойтись с этого места. Я не хочу ни с кем спорить, как не хочу и принимать на себя шишки от чужих неприятностей. Я возьму себе кое-что из этого хлама. Я думаю, это будет справедливо.

— Лошадь моя, — не отрываясь от книги, предупредил Джел.

— Мне не нужна эта полоумная стерва, — ответил Верзила. — Если дашь мне денег — я на ней не поеду.

Он начал снаряжаться. То, что Верзила взял из общей кучи, было, в основном, оружием: кривой нож, два кинжала, арбалет, десяток стрел, короткая сабля. Поверх своей грязной рубахи он надел пластинчатый панцирь последнего из разбойников, застегнул на запястьях поручи и закутался в обширнейший бурый плащ, скрывший его огромную фигуру с головы до пят вместе со всем арсеналом. Джел прикрыл книгу и наблюдал за его приготовлениями. Как только был готов, Верзила, не взглянув в его сторону, вышел из хижины.

Пять минут спустя Джел последовал за ним. Еще когда он возился в с Дикой, такой же номер выкинул Сынок, отправившийся, не поев, не отдохнув и не простившись, побыстрее на торговый тракт.

Верзила в развевающемся плаще шагал по тропе на север, закинув торбу с черствыми лепешками и сухой рыбой на плечо. Он направлялся, вероятно, не на караванную дорогу, а в знаменитую таверну Ангеррона Каменной Реки. Джел смотрел за ним, пока Верзила не скрылся за поворотом.

Итак, он снова один. Эти двое не были ему друзьями, но, тем не менее, Джел ощутил досаду и обиду. Он спас Верзиле жизнь, вывел беспомощного Сынка из диких гор к людям. Он мог бы рассчитывать на большее доверие. Может быть, он что-то сделал не так? Или это они, не задерживая зря события, лучше его знают, как действовать? Может, так оно и к лучшему?

Джел сел на камень у порога и подпер щеку рукой.

С гор мягко тек воздух, настоянный на душистых горных травах. Лучи послеполуденного солнца ровно ложились на склоны гор, лачугу, безжизненный, вытоптанный овцами двор, пыльные бока Дикой в загоне, вносили во все, к чему прикасались, равновесие и завершенность, и не оставляли в сознании места для излишней фантазии. Джел слышал журчание ручья, который, вытекая из запруды, падал с камней маленьким водопадом, и чириканье крошечных пестрых птичек у воды. Медно-радужный жук всполз ему на щиколотку и двинулся верх по ноге. Джел сбил его щелчком.

Самое время было спросить себя: чего же ты все-таки достиг в жизни, Александр Палеолог Джел? Ты стал убийцей. Есть, чем похвастаться, не правда ли?

И это значит — свобода? Прямо вот такая вот? А остальное все плата за нее? Да думал ли он, что когда-нибудь его жизнь так изменится?

Достаточно было вернуться в самое недавнее прошлое, чтобы заметить разницу. Оглядываясь назад, он видел как бы другого какого-то человека. Не себя. Он не хотел бы заниматься самокопанием, выяснять причины, по которым то или иное с ним произошло. Это занятие никогда не доставляло ему удовольствия. Что было, то было, прошедшего не поправишь. Тем более, что судить себя объективно все равно не получалось.

Hо в новой шкуре чувствовал он себя не очень уютно. Пора было остановиться на достигнутом. Уже много времени, как пора.

 

Глава 3

Ходжерский парусник "Итис" завершал трехдневное плавание, готовясь причалить в гавани острова Джел. Два последних дня в проливе держался туман, временами переходящий в моросящий дождь, а когда видимость становилась лучше, ветер усиливался до штормового, поднимая на море сильное волнение.

Закутавшись в длинную черную одежду с широкими рукавами, Джел стоял у фальшборта рядом с мастером Ятаушем, бывшим скриптором Большой Публичной Библиотеки Столицы, и смотрел в черно-зеленую воду пролива. Это занятие наводило на него ностальгические воспоминания. Ятауш же просто развлекался.

Ближе к берегу туман редел, расползался клочьями по воде, и Джел видел вдали серые от дождя стены и купола: огромный Дворец Патриархов Дома, творение многих поколений зодчих, распластался на склонах округлых холмов, словно старый морской ящер, подставивший бока плывущей с моря непогоде.

В кулаке Джел держал монетку. Он хотел ее подбросить, чтобы загадать, потеряет он или приобретет, приняв приглашение с архипелага. До сих пор у него не было причин быть собой недовольным. За те четыре месяца, что он прожил в Столице, он стал одним из самых высокооплачиваемых художников в скриптории при столичной Библиотеке. Он мог бы и дальше продолжать работать там, но для осуществления тех планов, что он задумал, требовалось гораздо больше денег, чем то, что он в состоянии был скопить даже за несколько лет, откладывая от заработков, ведь ограничивать себя в своих запросах к комфорту он, попав в Столицу, быстро разучился, а возвращаться к спартанской обстановке тюрьмы вовсе не был склонен. Ключик Агиллера по-прежнему висел у него на шее, но взять эти деньги было, во-первых, нечестно, во-вторых, вряд ли возможно. По приезде в Столицу, кир Агиллер за короткий срок сделал блестящую политическую карьеру и занимал сейчас одну из лидирующих позиций в аристократической партии "Север", имевшей половину голосов в Государственном Собрании. Дороги их разошлись. Видеть Агиллера Джел не желал, да было и незачем.

Подписывая контракт на гербовой бумаге сроком на три года, думал он ни много ни мало об экспедиции на север к источнику радиосигналов. Так он оказался на борту "Итис" в компании скриптора и картографа, решивших, как и он, сменить свою более или менее свободную творческую работу на более доходное корпение над чертежами в литейных и механических мастерских Дома.

Джел положил монетку на ноготь и приготовился испытать судьбу.

— Как здоровье? Как вы спали? Мухи ночью не кусали? Хороших людей издалека видно!

Он получил хлопок по загривку от не рассчитавшего движение Вашеда, третьего в их компании, дружеское приветствие которого наложилось на смену галсов корабля, и монетка канула в забортную воду. Джел мог бы поймать ее, но поленился.

— Хорош орать, а? — предложил Ятауш.

Вашед бросил взгляд на небо.

— Вроде, немного потеплело, — доложил свои наблюдения он. Скоро, скоро нас припашут. Интересно, чем мы будем заниматься. Неужели реконструкцией канализации? Дворцовые тайны — это должно быть чрезвычайно интересно.

Желчный Ятауш не разделял его энтузиазма.

— Что может быть интереснее — поймать на шею удавку или найти ядовитую змею у себя под подушкой, — проворчал он. — Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне эта затея нравится. Два года назад на острова тоже забирали мастеров. С тех пор о них никто не слышал. Как под воду ушли.

— А ты меньше думай, Ятауш, меньше будешь беспокоиться, — дружески приобняв Ятауша за плечи, посоветовал Вашед. — Тебе предложили работу и будут платить за нее деньги, которых ты сроду в руках не держал. Почему надо вообще так много ныть? Я бы понимал, если б на материке тебя, кроме долгов, что-нибудь держало.

Джел повернулся к ним зрячей половиной лица, оглядел обоих. Высокий розовощекий Вашед взял его за рукав и сказал:

— Вот — монах молчит. Бери пример с него. Никто из нас не уверен в себе так, как он. И правильно. Любой опасности можно избежать, если вести себя умно.

— Самоуверенность — сомнительное достоинство при избежании опасностей, — буркнул Ятауш.

Джел кивнул и опять вернулся к созерцанию воды и не такого уже далекого берега. Ятауш и Вашед препирались несколько дней, доводы их ходили по кругу, новых мыслей ни у того, ни у другого не возникало, и он давно перестал обращать на них внимание. Все трое ехали на острова за деньгами. Вашед хотел открыть собственную мастерскую, Ятауш вынужден был отдавать долги отца, что делало его менее разборчивым, но более занудным. У самого Джела, помимо заработка, была еще и сверхзадача: он рассчитывал найти на островах те свидетельства, обрывки которых попадались ему в книгах столичной Библиотеки. О Лунных Камнях. О Небесных Посланниках. О Холодном Облаке. О древних цивилизациях, которые были посвящены в тайны окружающего мира и природы человека значительно глубже современных. Книгохранилище Островного Дома было самым древним, и, он надеялся, наиболее полным в Тау Тарсис.

— Что ты мне про монаха будешь рассказывать — я тысячу лет его знаю, — бубнил Ятауш. — Он как сказал мне позавчера "прошу прощения", так с тех пор рта не открывает, и лучше бы это ты брал пример с него. Вон, оглянись, пожалуйста, на того типа, который приставлен смотреть за нами. Мы еще ничего не видели, не знаем, а нас уже караулит какой-то наемный убийца…

Джел потихоньку отошел в сторону. Берег приближался. "Итис" входил в гавань и убирал паруса. Заметив на причале множество людей, Джел накинул на голову капюшон, чтобы не привлекать к себе внимания. С тех пор, как потерял глаз, он не любил, чтобы его рассматривали.

***

Размеры Дворца оценить было трудно. После получасового похода через галереи, лестницы, большие и малые вестибюли, залы, анфилады комнат, бесконечную череду кованых, резных, инкрустированных костью и золотом, отделанных драгоценным камнем дверей, Джел не представлял, в каком месте здания он находится. Ему уже начало казаться, что он совершил ошибку, не запоминая количество и направление поворотов, и что выбраться обратно, если вдруг явится такая необходимость, самостоятельно ему не суждено. Голова его с самого начала была занята совершенно посторонними вещами, память не подчинялась, сознание смутилось. Он слишком много всего видел вокруг себя, что заслуживало пристального внимания в первую очередь. Сотни колонн резного дерева, витой меди, молочно-белого мрамора, полированного гранита; украшенные рельефами и росписями стены и потолки; статуи, мебель, ковры, гобелены. Отделка внутренних помещений дворца носила отпечатки самых разнообразных эпох ходжерской культуры, начиная с простых орнаментов и незатейливых фигур с грубыми крестьянскими лицами, и заканчивая манерно-изысканными многофигурными композициями целых групп царей и принцев, окруженных женами и царедворцами, облик которых носил своеобразный отпечаток надменной придворной утонченности…

Кир Момемфер, смотритель технической библиотеки Дома, невысокий подвижный старичок, короткие завитые в локоны седые волосы которого забавно падали на черный воротник обычного скрипторского плаща, давал время от времени пояснения. Дворец на несколько ярусов уходил под землю и внутрь холмов. Его большой купол строился почти восемьсот лет назад, сам купол и территории, к нему прилегающие, сейчас были полностью нежилыми, а последнее большое строительство производилось тому вот уже лет двести. ("Ну вот. Значит, скоро все это рухнет нам на головы,"добавил от себя Вашед). Тем не менее, общее состояние дворца сохранялось на вполне приличном уровне, хотя, стоило это его хозяевам, как можно было догадаться, отнюдь не дешево.

Несколько раз с высоты арочных дворцовых галерей Джел видел город, который дворец полностью загораживал собой со стороны гавани. Рядами позолоченных черепичных крыш — невидаль, которая поразила Ятауша и Вашеда больше всего — он спускался с обратной стороны холмов вглубь острова. Там, почти на самом дне котловины, у озера, возвышался Храм-Башня Сатуана — оракула ста семидесяти островов.

Когда поход по дворцу закончился перед одной из дверей на верхней галерее относительно нового административного корпуса, отделанной по меркам дворца достаточно скромно — простым гобеленом и гладкими деревянными панелями, Джел, находившийся под впечатлением от сказочных деревьев и цветов, глядящих со стен золотоволосых женщин, ручных леопардов, коней с умными человеческими глазами, не сразу понял, что это все, они пришли. Он шел бы и дальше.

Аудиенцию давал сам Патриарх, и надо было знать, как себя вести при встрече с владетельной особой в соответствующей обстановке. Следовало неспешно войти, всем вместе поклониться, прижав правую руку к сердцу, а левую изящно отведя назад, демонстрируя тем самым преданность и уважение, после чего ждать, что Патриарх скажет. Вашеду пришлось застегнуть верхнюю пуговицу кафтана, Ятаушу причесаться. Джел, у которого все было в порядке, попробовал прогуляться вдоль стены галереи, верх которой был украшен охотничьими трофеями, но в десяти шагах от двери из глубокой ниши на него страшно рыкнуло, звеня цепями, некое тигроподобное существо, и он поспешил вернуться к товарищам.

— Он должен быть чертовски важным, этот кир Хагиннор Джел, — негромко рассуждал Вашед. — Можно даже заранее предположить, что он нам скажет.

Ятауш без интереса спросил:

— И что именно?

— Что всегда говорят на подобных смотринах. Что он рассчитывает на нашу ответственность и наши молодые силы, что мы будем иметь дело не просто с заказами, а с монаршими повелениями, даже если речь идет о починке дворцовой канализации. А мы ответим, что будем делать все, что он потребует, исходя из его интересов, а не из своих собственных.

— Далась тебе эта канализация, — раздраженно бросил Ятауш и через некоторое время уже спокойнее добавил: — Ты войдешь первым. Я за тобой.

Кир Момемфер негромко кашлянул в кулак. Джел, мечтательно глядел на зеркальную крышу оранжереи внизу, по которой гуляла морская чайка, и размышлял о превратностях судьбы. Он мысленно похвалил себя. Сейчас он почти не сомневался. Ему казалось, он приехал в нужное место.

Двери, перед которыми они ждали, бесшумно разошлись, и вдруг оттуда донесся голос, настолько знакомый, что Джел, будь он ростом повыше — например, с Вашеда — точно выпал бы с балюстрады.

Если бы этим голосом были сказаны другие слова, или те же слова в другой интонации, Джел решил бы, что ошибся. Hо в том, что прозвучало из аудиенц-зала, ошибиться было невозможно.

— Дешевка, уйди с моих глаз! Или вы ждете, что сердце мое не выдержит и я вам помогу? Не буду, и не надейтесь. У вас два дня на то, чтобы все исправить. И не смейте снова ходить ко мне плакаться. Сами нахомутали! Кто в деле, тот и в ответе.

Из дверей, частя поклонами, спиной вперед вывалился упаренный толстяк. Двери тотчас сомкнулись. Толстяк вытер рукавом пот с красного лица, изобразил киру Момемферу какой-то знак на пальцах, махнул рукой и поспешил прочь.

На момент Джелу показалось, что он видит сквозь стены. Он знал, кого он встретит в аудиенц-зале.

Двери вновь приглашающе распахнулись. Он непроизвольно сунулся вперед — на голос. Hо Ятауш поймал его за шиворот со словами: "Эй, эй, деревенщина, куда? Мы же договорились, как идти."

Кир Хагиннор Джел в роскошной изумрудно-золотой одежде восседал в высоком кресле за обширным письменным столом. Один секретарь сидел слева от него и чуть позади, другой стоял возле правого подлокотника и держал перед взглядом кира какую-то бумагу.

Единственное отличие кира Хагиннора от того человека, с которым Джел был очень хорошо знаком, составляла медно-рыжая, с проседью на висках, благородного вида вьющаяся шевелюра.

— Добро пожаловать во владения Дома, господа, — произнес кир Хагиннор, оторвал взгляд от бумаги, и у него отвисла челюсть — правда, лишь на короткое мгновение.

Джел выдержал остановившийся на нем желтый взгляд, но, когда на него столь же пристально обратились все присутствующие, смутился и уставился на узорчатые клетки паркета у себя под ногами.

Кар Хагиннор отодвинул кресло, медленно встал, отстранил секретаря, обогнул стол, подошел к Джелу, взял его за уши и притянул лицом к своему плечу.

— Я же похоронил тебя, — сказал он. — Это ты хотя бы понимаешь?

Джел неловко его обнял и, чувствуя, что краснеет, пробормотал:

— Хапа, я… ну, так все получилось. Я хотел дать знать, но мне…

Кир Хагиннор ступил назад, придерживая его за плечи и прямо посмотрел Джелу в лицо.

— …я не знал, как, — закончил фразу Джел.

Хапа поджал губы. Джел догадался, что удачно соврать ему не удалось.

— Ну да. Конечно, — произнес Хапа, отпуская его. Через плечо Джела он посмотрел на кира Момемфера, сказал ему: — Вы свободны. — Повернулся к секретарям, едва заметно кивнул одному из них. Первый сел, второй тотчас же поднялся и исчез за балконной дверью.

Ятауш и Вашед с одинаково тупыми от удивления лицами были вытащены киром Момемфером обратно через те двери, в которые они полминуты назад вошли.

Хапа взял Джела за локоть и подвел к своему столу.

— Посиди пока здесь, — сказал он. — Мне нужно отдать пару распоряжений, — и вышел вслед за своим человеком через балкон.

Джел присел на секретарское место, скромно сложил на коленях руки, стал рассматривать футляр с набором печатей и перламутровую чернильницу на столе. Другой секретарь, сидевший в небольшом удалении от него, не двигался и, кажется, даже не мигал, словно неживой.

В мыслях Джела смешались неподдельная радость, предчувствие какого-то подвоха и пока несбывшиеся, но ставшие вполне реальными нескромные мечты о легко доступных и больших деньгах. Слишком хорошо, чтобы было хорошо, подумал он.

Хапы не было минут пять. Наконец он появился, снова взял Джела за локоть. Выглядел он весьма озабоченно. Вероятно, возникла какая-то проблема. Джел встал. Хапа потер горбинку носа и сказал ему:

— Да. Ты не будешь возражать, если я сначала закончу с делами? Господин Инханор проводит тебя в мой внутренний кабинет. У меня есть к тебе очень серьезный и важный разговор. Дождись меня, пожалуйста, там.

Джел, совершенно не представляя, как себя вести, слегка склонился под испытующим взглядом хозяина Дома. Хапа отпустил его и Инханора движением руки.

Две лестницы, три коридора, десяток поворотов привели к обещанному кабинету. У личных покоев хозяина Дома несла караул дворцовая стража. Господин Инханор пропустил Джела вперед и закрыл за ним массивную дверь, сам оставшись снаружи.

Джел затаил дыхание. На таком же большом, как в аудиенц-зале, письменном столе лежала его книга шахматных этюдов в ярко-зеленой обложке, фотокарта, аптечка, прозрачные кассеты навигационного каталога, подаренного ему на ВС в день совершеннолетия. Забыв про все, Джел подбежал к столу, схватил книгу, кассеты, аптечку, прижал к сердцу и… оглянулся.

В тени портьеры, поигрывая золотым шнуром, стоял Хапа.

— Ну что же, — спокойно сказал он. — Надо признать, я до последнего момента не мог поверить в то, что это был ты.

Джел осторожно, не сводя с него взгляд, стал складывать обратно на поверхность стола свое имущество. Что, собственно говоря, следует из того, что он попался?

Хапа вежливо повел рукой:

— Садись, Небесный Посланник. Не стой передо мной.

Поблизости был стул, Джел сел. Он спросил:

— И ты все время знал, да?

— Подозревал всегда. Hо ты давал мне тысячу поводов серьезно сомневаться. Сам рассуди, ну кто бы мог всерьез на ТЕБЯ подумать?

Джел криво улыбнулся. Он не знал, как теперь себя вести, не мог заставить себя быть самим собой. Обстановка не располагала. Он проговорил:

— Ладно. Ты поймал меня. Только не говори, что и ты меня никогда не обманывал.

Хапа легко рассмеялся, достал из-за книг на стеллаже кувшинчик с вином и расписанные золотом энленские глиняные чашки.

— Зачем ты приехал на острова?

— За деньгами. Я должен работать в литейных мастерских. Я подписал контракт.

Хапа подвинул себе стул и тоже сел.

— И чем ты рассчитывал тут заняться?

Джел пожал плечами и посмотрел Хапе в глаза.

— Каким-нибудь полезным делом. Я, конечно, недолго работал в скриптории, но то, что я делаю, у меня получается хорошо.

— То, что ты мне рассказывал в тюрьме о матери, об отце, который был бродягой, о своем имени, о том, что ты хочешь вернуться домой это все была правда? — спросил Хапа.

Вопрос, на взгляд Джела, был странный. Он ожидал расспросов другого рода.

— Ну… в общем-то, да.

— Для этого тебе нужны деньги?

Джел помедлил с ответом, потом кивнул.

— Частично.

Хапа разлил вино по чашкам.

— У тебя ничего не получится. Эта скорлупа, которая тебя принесла — она расколота пополам, как орех. Она уже не полетит.

Джел слегка удивился.

— Да нет, Хапа, полетит.

— Не полетит.

— Полетит, дай время.

— Не полетит.

— Да откуда ты знаешь?

— Они не улетают. Они все лежат там, где упали. Пей вино.

Джел моргнул.

Хапа сделал глоток из своей чашки и встал.

— Мы еще обсудим это попозже, когда я буду не так занят. Неотложные дела ждут меня сейчас. Я, к сожалению, должен тебя оставить на несколько дней. Будь пока моим гостем. Ни о чем не заботься. Отдыхай.

***

Девять дней, проведенные Джелом во дворце, были отмечены исключительной бессмысленностью и в то же время приятностью его времяпровождения.

Он не делал ничего. Им никто не интересовался.

В жилых покоях дворца было все, чего Джелу до сей поры не хватало в жизни: отопительные трубы под полом, мраморная ванна, в которую из золотых кранов подавалась холодная и горячая вода, газовые лампы, дававшие ночью ровный яркий свет, ковры, перины, удобная мебель, камин, балконы с карликовыми садами и видом на море, вышколенные слуги, великолепная кухня.

Несколько дней Джел изучал дворец. Потом, довольно скоро, заинтересовавшее его вначале стало обычным. Он перестал смотреть с любопытством на росписи и интерьеры. Его не удивляли больше гидравлические грузовые лифты, фонтаны с разноцветной подсветкой, зимние сады под оранжерейными стеклянными крышами, зеркальные пирамидки во внутренних дворах-колодцах, подающие свет в те окна, куда никогда не заглядывает солнце, и многое другое.

Он обошел едва ли десятую часть открытых для доступа покоев, и на этом остановился.

Ощущения у него были странные.

С того утра, когда он впервые переступил порог дворца Патриархов, за промежутком времени, который следовал даже не за падением в пустыню, а, пожалуй, за выходом его на самостоятельную работу в конвой, как будто закрылась дверь.

Джелу казалось, о нем уже можно спрашивать себя: "Это все мне приснилось, или то был не я?"

Летний год, проведенный на Та-Билане дал свои итоги. Джел стал задумываться: а как-то покажет себя зима?

Ни в город, ни в порт сходить он так и не собрался, несмотря на то, что хотел.

Где-то день на шестой для разнообразия он попробовал навестить мастерские, где работали теперь Ятауш и Вашед. Внутрь его не пустили, сказав, что на работу приняты только два мастера, о третьем распоряжений не поступало. Тогда Джел дождался их вечером после работы и проводил до дома, где мастеров поселили. Однако, разговор не клеился. Они не могли объяснить, чем занимаются, а Джел не хотел рассказывать, где и при каких обстоятельствах познакомился с Хапой. Ятауш завидовал, Вашед не то осторожничал, не то стеснялся.

Джел был рад хотя бы тому, что мог позволить себе недоступные ранее удовольствия. Он спал, пока спится, ел, сколько хотелось, лежал в ванне, часами смотрел, как в камине горят дрова и читал бесконечную и бестолковую романтическую и амурную классику прошлых столетий, абсолютно бесполезную в познавательном плане. Других книг слуги достать ему не умели. Джел профессионально размышлял, какие бы иллюстрации сделал к этим книгам он, и успел даже вывести два общих правила, присущих местной беллетристике: во-первых, ни одна мало-мальски похожая на правду любовная история не заканчивалась здесь счастливо, а, во-вторых, если в книге присутствовал злодей, то, обязательно, одноглазый.

На день, десятый по счету, когда Джел таким образом лежал, читал и делал неутешительные выводы относительно собственной внешности, двери его спальни отворились, и, со словами: "Вставай-ка, хватит бездельничать!" — появился Хапа. Джел, обрадовавшись, соскочил с кровати на пол, подхватил кафтан и был остановлен властным жестом хозяина Дома.

— Не беги, — строго сказал Хапа. — Привыкай вести себя с достоинством.

Хапа извлек из-за пазухи небольшой предмет, завернутый в шелковый платок, и протянул его Джелу на открытой ладони.

— Во-первых, — сказал он, — я должен вернуть тебе твой подарок.

Джел отогнул край платка — там лежал пеленгатор.

— Во-вторых, — сказал Хапа, — я должен сегодня присутствовать на похоронах. Я хотел бы, чтоб ты поехал со мной. По дороге мы поговорим. Одежду, приличествующую случаю, тебе принесут.

Холодноватый официальный полупоклон, и Джел остался в комнате ждать камердинера, не зная, что и думать.

Через полчаса, одетый в непривычную церемониальную одежду с жестким воротником и расшитыми золотым бисером рукавами, Джел присоединился к группе придворных, ожидающих на широкой мраморной лестнице выхода Патриарха.

Его встретили любопытные, настороженные, оценивающие взгляды. Эти люди не знали, кто он, а он не знал никого из них. Не будучи знаком с табелем о рангах, Джел пристроился в шеренге царедворцев на самое последнее место, чтобы случайно кого-нибудь не обидеть, и от него сразу отвернулись — последний почти никому не был интересен.

Кир Хагиннор Джел вышел четвертью часа позже в сопровождении двух внешне схожих с ним людей и одного тарга. Одет он был так же, как все, в цвета Дома, темно-зеленый с золотом.

Все поклонились, и Джел поклонился.

Слегка опираясь на элегантную темную трость с золотым набалдашником, Хапа спускался по лестнице, изредка кивая тем, кто ждал его на ступенях, — выбирал сопровождающих. Удостоенные кивка выходили из шеренги и следовали за ним. Когда Хапа проходил мимо Джела, тот, как остальные, ниже склонил голову. Плеча его коснулся золотой набалдашник.

— Тебе нет нужды мне кланяться, — сказал Хапа. — Идем. — Он взял Джела под руку, и, понизив голос, добавил: — Держись увереннее. На тебя сейчас все смотрят.

К подножию лестницы для них был подан экипаж с запряжкой из четырех белых, как облака, лошадей. Вперед выехали всадники, следом выстроились другие экипажи и охрана.

Когда кортеж тронулся, Хапа откинулся на подушки сидения и сложил руки на набалдашнике трости.

— Ну что ж, Небесный Посланник, теперь настало время поговорить о деле. Я хочу предложить тебе договор.

Джел насторожился.

— Какой договор?

Хапа улыбался.

— Ты — Джел, это твое законное настоящее имя, данное тебе по отцу, — сказал он.

— Разумеется. Что с того?

— Палеолог — тоже царское имя.

— В общем-то, да. Когда-то в одном из изначальных миров восставшие рабы сами называли себя царскими именами, я тебе рассказывал.

Хапа кивнул.

— И тебе в начале осени исполнилось восемнадцать лет по исчислению Красной луны, или девять Больших Оборотов по календарю Икта.

— Да. А какой договор?

— Подожди. Как ты считаешь, тебе в жизни везет?

Джел пожал плечами.

— Как всем, наверное.

— А если задуматься?

Джел покачал головой.

— Забавные ты задаешь вопросы.

— Тебе везет. Да так, как мало кому из Джелов везло прежде. Девятнадцать лет назад я ездил с караваном далеко на Север — через Борей, почти до самых границ Черного Энлена. Мне подарили там черноглазую рабыню, она была очень красива. Она должна была родить мне сына — так ей предсказала колдунья. Hо рабыня сбежала в горах, и мы не смогли ее найти. Была зима, метель, очень холодно. Я хотел бы думать, что она осталась жива, и наш ребенок увидел свет, но — увы… Это было давно, и случай этот мало кому известен. Впрочем, те, кто помнит, еще живы. Ты носишь имя своего отца — Джел, — ты никогда его не видел, тебе восемнадцать лет, и ты всем рассказал, будто приехал с далекого Севера. Догадываешься, что я тебе могу предложить?

— Хапа, — покачал головою Джел, — но ведь ты хорошо знаешь, что я не твой сын. И я это знаю. Что же, мы будем обманывать людей?

Хапа сделал пренебрежительный жест.

— Для нашей семьи чистота крови — это как легенда о сокровищах Зарадашту: кто набил карманы монетами, тот про сокровище молчит. Каждый третий из нас в лучшем случае — узаконенный бастард. Это все уже не имеет значения. Эпоха династических браков для нас осталась в далеком прошлом. У тебя есть имя и есть везение. Для того, чтобы быть настоящим Джелом, этого достаточно. Я не предам интересы Дома, если поставлю в списки наследников первым человека с обратной стороны Неба.

Джел попытался возразить:

— Hо ты не настолько стар, чтобы у тебя не могло быть законного, настоящего твоего сына.

Хапа кивнул.

— Родить ребенка — нехитра задача. А что будет дальше? Сколько лет я еще проживу? Тот ребенок, который родится сегодня, вырастет без отца. Я ничему не смогу научить его, он не будет знать, кем я был, чего хотел, к чему стремился. Три моих сына умерли, не дожив до года. Четвертый вряд ли успел родиться. Сейчас у меня в саду четыре детские могилы. И я уже простобоюсь, что их станет больше. Пусть мой сын будет считаться сыном рабыни. Если он докажет что он настоящий Джел-"счастливчик", его признают за своего. Тогда сразу перестанут говорить, что удача отвернулась от Дома из-за того, что у меня нет наследника. Для меня это очень важно сейчас.

Прикусив губу, Джел смотрел в окно.

День стоял странный, без солнца, но и не пасмурный. Было тепло и сыро. Облака текли по небу, как пролитое молоко. Взгляд Джела все время обращался вверх: высоко в зените то появлялись, то таяли ложные солнца. Он хотел спросить Хапу, какова природа его рыжих кудрей и прежней лысины, и не бывает ли здесь полярных сияний, но такие вопросы были бы, пожалуй, сейчас сильно не к месту.

— И почему ты выбрал меня? — спросил он. — У вас большая семья.

Хапа усмехнулся.

— По предсказанию.

— По какому предсказанию?

— Однажды спросили у оракула, каков будет новый император, который взойдет на трон объединенной империи Севера и Юга после окончания времен безвластия. Оракул ответил: "Дважды царь, отмеченный орлом, посланный Небом".

Джел хмыкнул.

— Кто же меня отметил орлом?

— Тюремщик в Диамире.

Про свою диамирскую орлицу Джел давно успел забыть.

— Да. Об этом я не подумал, — признался он.

Они ехали по змеящейся между холмов дороге. Впереди и по бокам скакала охрана — из требований этикета или по необходимости, Джел не знал. Он некоторое время молча перебирал в уме контраргументы. А нужно ли было что-то возражать?..

— Hо ведь такое предсказание можно толковать, как хочется. Не обязательно понимать его буквально, — сказал он.

— Вот именно тем оно и ценно, — согласился Хапа, в очередной раз удивив Джела таким своим отношением к святыне Сатуана.

— Да? Ну, я не разбираюсь в подобных тонкостях, — только и сумел ответить он.

Они помолчали. Дорога пошла под уклон. Джел сказал:

— Хапа, наверное, я вынужден буду отказаться.

— Почему? Можно подумать, что стать наследником таргского престола тебе предлагают каждый день.

— А зачем мне это? Я стараюсь не брать на себя обязательств, которых не могу выполнить. Я хочу вернуться домой.

— Лунные Камни не возвращаются.

— И что, их тут много?

— Своими глазами я видел два, — уклончиво ответил Хапа. — Хорошо, я дам тебе возможностьпопытатьсявернуться. Похоже, ты не осознаешь, как много я тебе вообще предлагаю. И мне еще приходится тебя уговаривать. Что такое ты мог оставить там, почему так рвешься обратно?..

Джел помедлил с ответом. Правда, почему?

Кортеж уже приближался к городу. Издали видны были стоящие на высокой платформе из каменных плит Храм-Башня и дворец первосвященника Сатуана, дигарха. "А что, собственно, я теряю?" — подумал Джел.

— Что ты теряешь? — произнес вслух его мысль Хапа.

— Свободу действий, — сказал Джел. — Я думаю, с моим согласием появится множество обстоятельств, с которыми мне так или иначе придется считаться. Я мог бы согласиться, но лишь с одним условием: ты мне не просто предоставишь возможность совершить попытку вернуться. Ты сделаешь все возможное, чтобы эта попытка мне удалась. И ты ни в коем случае не должен вмешиваться в мои дела. Оставь мои заботы мне.

— Принято, — отвечал Хапа.

— Так легко? Да ты не обманываешь ли меня?

— Нет. А ты меня?

Джел нахмурился.

— У меня что, есть возможность как-то тебя обманывать? Объясни, чего ты от меня хочешь? Что я должен для тебя сделать?

— Ничего делать не надо. Достаточно числиться в списке первым и изредка присутствовать.

— Мне осталось двенадцать лет. Такой срок моего присутствия тебя устроит?

Хапа наставительно произнес:

— Лунные камни не улетают.

— Да? — усмехнулся Джел. — А ты уже и сам забыл, что я Джел? Вдруг мне повезет, и я сумею сделать невозможное?

 

Глава 4

Обычная для всех высокорожденных болезнь — скука — обходила пока Джела стороной.

В день, когда были подписаны все документы о признании Александра Палеолога Джела сыном и законным наследником кира Хагиннора Джела, Хапа сделал ему поистине царский подарок.

Он подарил Джелу остров.

Самый большой и самый южный из ста семидесяти островов архипелага, благословенный Ишуллан, один из первых, принадлежавших когда-то на заре мореходной эпохи ходжерцам. Южнее Ишуллана раскинулись только рифовые поля, дробящие теплое Ланиньенское течение на Левую и Правую Руки, обнявшие Ходжер с запада и востока.

Джел получил символические ключи от островных укреплений, маяка, цепей порта и ларчик с двадцатью тремя вырезанными из лазурита и хрусталя печатями острова, означающими, что вся законодательная и судебная власть на Ишуллане переходит отныне к нему, киру Александру Джелу.

Он поехал на Ишуллан немедленно. Прежде всех дел ему хотелось посмотреть на эту новую игрушку. И подумать на досуге о том, как он намерен вести себя дальше, ему тоже было бы не вредно. Жареные гуси падают с неба только в сказках, — эта аксиома была ему известна с детства. Приняв же сей более чем щедрый дар, он понимал, что отрезает себе возможность к отступлению, и, вскоре, может быть, не в его власти станет устанавливать правила в этой игре. Hо и отказываться он не решился — слишком хорош был подарок.

Правда, если вначале он думал, что владение островом тоже будет чем-то вроде игры, то, по прибытии, убедился, что ошибся довольно сильно.

На него сразу рухнул шквал нерешенных вопросов, посетителей, просителей, доносчиков, жалобщиков, скопившихся у дверей аудиенц-зала лет за десять, с того момента, как Хапа последний раз побывал здесь.

Давно забывший, что такое властная рука, Ишуллан, последние полстолетия живший потихоньку, сам по себе, кое-как, явно нуждался в молодом, энергичном правителе.

И Хапа избрал для подарка именно этот остров не случайно. Прежние хозяева достаточно подготовили Ишуллан для перехода в руки такого необычного владетеля, как кир Александр Джел.

Один из них построил на высокой искусственной террасе Стеклянный Дворец, в котором окна всех парадных и жилых помещений, составленные из ровных, чистых и очень дорогих стекол, были от потолка до пола.

Другой велел своим капитанам из каждого путешествия привозить заморские растения, чтобы украсить свой сад. Капитаны исполняли приказание, а доставленные ими гости из дальних краев приживались, росли, цвели, приносили свой диковинный урожай. Со временем странный сад разросся, семена невиданных растений разлетелись по всему острову, переносимые когда ветром, когда птицами, а когда заботливыми руками садовника, и вскоре остров стал не похожим ни на что одним огромным ботаническим садом.

Последний владелец переделал морскую подзорную трубу в телескоп и оборудовал в Стеклянном Дворце обсерваторию. Он прожил недолгую жизнь, глядя на звезды, но так и не открыл тайны их холодного огня. Под влиянием своих занятий он впал в материализм и являлся автором сразу нескольких еретических теорий: о происхождении Лунных Камней, о свойствах атмосферы и о вращении луны Аллилат вокруг Та Билана и собственной оси. После него остались два неоконченных труда по оптике и по небесной механике, а так же хорошенькая дочка, в один прекрасный день ставшая матерью нынешнего Патриарха.

Так что не было ничего удивительного в том, что обитатели острова брали пример со своих господ, строили себе дома хотя бы с одной стеклянной стеной, разводили на огородных грядках диковинные тропические цветы, а по ночам наблюдали круговорот недостижимо далеких светил на красивом небе Та Билана.

Мог ли мальчишка с ледяного Аваллона, сын простой рабочей с циркониевого рудника и неизвестного отца, не подающий особых надежд (да и где, кому и как их на ВС подашь?) пилот грузовой базы, надеяться когда-нибудь на то, что у него будет Стеклянный Дворец, сады Диогора, свой собственный остров и таргский Жезл Власти в перспективе? Потрясти головой сильнее, протереть кулаком оставшийся глаз — и все пропадет, исчезнет, рассеется, как не раз бывало с глупыми снами…

Около месяца Джел потратил на осмотр владений и наведение порядка в делах. Правитель острова был не просто хозяином над землей и людьми, но так же владельцем кораблей и мануфактур, финансистом, судьей, торговцем, военным вождем и много кем еще, так что на новом поприще Джелу удавалось не все и далеко не сразу. Hо едва он увидел, что у него начинает получаться, как Хапа позвал его на материк.

Вернуться в Столицу нужно было и самому Джелу, только он об этом забыл. Единственное, что сделал он на Ишуллане, согласно своему первоначальному плану, — это ознакомился с весьма логичным мнением некоторых ученых материалистического толка о том, что Лунный Камень — это камень, упавший с луны. Падение таких камней подтверждало теорию, что небо — лишь воздух, а луна Аллилат состоит, подобно Та Билану, из земли и камня.

Поездка в пустыню к месту падения "блюдца" тоже откладывалась на неопределенное время из-за сезонных штормов на срединных морях. А лазание по заброшенным храмовым пещерам в компании нескольких присланных родителями ко двору нового правителя юнцов в поисках сгнивших рукописей за осуществление одного из пунктов плана, скорее всего, принять было нельзя.

***

"Раз ты мой сын, ты должен мне помогать," — заявил ему Хапа, едва успел Джел появиться в его роскошной резиденции Ман Мирар, бывшем загородном дворце императора, оказавшемся ныне в районе новой городской застройки.

C холма, на котором белым мраморным всплеском застыл Ман Мирар, как на ладони, видна была Столица, разделенная каналами на части: Город, Царский Город, Порт, Речные Острова. Казалось, еще вчера Джел подъезжал на Дикой к южной заставе Иp, впереди жарким летним маревом от каменных стен и мостовых дышал перегретый солнцем город, а пыльная колея торгового тракта лежала перед ним, словно дорога чудес.

Сейчас желто-бурая вода до краев наполняла иссохшие за лето каналы и неслась к морю, едва не перехлестывая через гранитные парапеты набережных, кружась в водоворотах и оставляя на полированном темном камне полосы высыхающего ила. Загородные дороги развезло, и пологие холмы на север и на запад от Столицы постепенно приобретали зимний вид. Ишуллан был не так уж далеко, но погода там стояла совсем другая. Зим там не бывало.

— Выбирай, чем ты хочешь заняться, — предложил Джелу Хапа. — Может быть, тебя привлекает торговля? Могу предложить тебе место представителя по торговым делам при арданском посольстве. Консул Кор Карагуш не очень легкий человек, но работать с ним удобно. Он всегда помнит, кому и что он должен. Если хочешь попробовать себя в юриспруденции, свободно место советника в Палате Правосудия. Стать военным, вероятно, тебе предлагать не стоит…

— А если я ничем особенно не хочу заниматься, что ты мне посоветуешь? — спросил Джел.

Хапа развел руками.

— Ты думаешь, мне жалко позволить тебе жить в свое удовольствие? Отнюдь. Hо мне нужно, чтобы тебя увидели, иначе вся наша затея не имеет смысла. Ты можешь пойти в Государственное Собрание. Примешь кабинет у господина Ибу. Через два дня там подготовительные слушания по вопросу защиты северных границ.

Джел смотрел из окна на город.

Он не мог сосредоточиться на делах, о которых желал немедленно говорить с ним Хапа. Дел у Джела полон рот был своих. Две декады назад в южных водах пропали два ишулланских торговых корабля с грузом ароматических масел, — что неудивительно, учитывая почтенный срок их службы в торговом флоте Ишуллана, — и пора уже было подсчитывать связанные с этим убытки. Кроме того, в наследство ему досталась столетняя тяжба двух сельских общин с храмом Сатуана, который оказался воздвигнут на чужой земле, а в порту Столицы к его морякам имелись какие-то претензии, — этим всем он, собственно, и собирался заняться, раз уж оказался на материке.

Джел некоторое время ничего не отвечал. Хапа прошел у него за спиной туда и обратно. Если в Диамире Хапа вроде бы был его повыше, то сейчас Джел чувствовал, что смотрит на Хапу сверху вниз — не так, чтоб очень заметно, но все же, — и удивлялся этому. Он думал, что перестал расти еще на Внешних Станциях.

Нетерпеливый взгляд Хапы, желающего знать, что думает о его предложении Небесный Посланник, вкусивший земной власти, заставил Джела отвлечься от пейзажа за окном.

— Это что-то серьезное? — спросил он, подходя к накрытому десертному столику и снимая перчатки. — Я совершенно не посвящен ни в какие экономические или политические подробности обстановки в стране. Я даже общее положение вещей представляю себе достаточно приблизительно. Меня это никогда толком не интересовало…

— Подробность на сегодняшний день тебя должна интересовать только одна, — сказал Хапа. — Северяне опять собрались на войну.

— А мы против? — поинтересовался Джел, отправляя в рот засахаренную винную ягоду.

— Конечно, против. — Хапа мгновенно оживился. — На чьи деньги они будут воевать? С нами не расплатились еще за прошлую реннскую кампанию, речи быть не может быть о том, чтобы начинать новую. А ими уже приостановлена выплата процентов по старым военным долгам под предлогом, что бывшие имперские территории опять в опасности и просят помощи у Таргена. Якобы, там живут тарги… Видите ли, сорок лет назад эта страна встала с ног на голову, и теперь легче назвать государства, где тарги не живут, чем где они живут…

Джел пожал плечами.

— А чем плохо защищать бывшие имперские территории? Наших денег хватит, чтобы завоевать весь мир, а ты считаешь какие-то жалкие проценты. Будь великодушен, оставь им на бедность.

— Мы завоюем мир, когда это будет НАША война, — жестко сказал Хапа. — Пока же помоги нам Бог содержать на свои средства то, что собрано у нас в руках сегодня. Знаешь, почему мы не строим корабли размером с остров?

— Потому что вы пока не умеете их строить, — отвечал Джел.

Хапа предполагал не такой ответ и выдохнул набранный заранее для длинной разъяснительной фразы воздух.

— Ну, и поэтому тоже, — чуть погодя согласился он.- Hо я, вообще-то, хотел тебе объяснить другое. Тарги идут на Север за землей. У кого-то есть младшие сыновья, которым лучше бы раздобыть собственные земли, чем оставлять их под рукой старших, иначе не избежать раздоров, кто-то хочет расширить свои собственные владения, а кто-то не владеет ничем и потому очень не прочь завладеть. Это их намерение понятно всем. Торговые магнаты из центральных провинций хотят взять под контроль караванные пути за северными границами нынешней республики, это тоже многие видят. Hо есть вещи, которые не лежат на поверхности для всеобщего обозрения. Например, недовольство среди южно-таргских наместников. Или то, что отношения у Арданского триумвирата с адмиралом Римеридом на самом деле не так уж плохи, как в Таргене себе это представляют. Да, Римерид увел арданский флот, потеснил пиратов на их островах, объявил войну всем, у кого толст кошелек, — то есть, Таргену в первую очередь, — и якобы угрожает теперь Ардану, из-за чего тот в неимоверных количествах закупает у наших северян-таргов корабельный лес и строит новую военную армаду. Чем это, по-твоему, может обернуться?

Вопрос был риторическим, Джел пожал плечами. Хапа объяснил:

— Наша непобедимая армия застрянет где-нибудь в горах между Агиллеей и Ренном, потому что зима и весна — не лучшее время для военного похода, флот будет бороться со штормами, перебрасывая армейское продовольствие в энленские гавани, поскольку в Эн-Лэн-Лене, как обычно, голод, и кормить за свой счет он никого не может, а Ардан тем временем договорится с Римеридом, возьмет себе в союзники южно-таргских наместников, вместе они испытанным тактическим ходом блокируют ходжерский флот на островах и в очередной раз попробуют вышибить оставшихся таргов с Нефритового Берега навсегда. Разница с предыдущими их попытками будет состоять в том, что на этот раз задуманное может им вполне удастся.

— Такие вещи, конечно, полезно предвидеть заранее, — заметил Джел, отряхивая с руки крошки от печенья, — только я-то тут при чем?

— Скажи, — спросил Хапа, — а ты совсем не смотришь на себя, как на будущего императора?

Джел положил на столик ложку. Он не мог сказать про себя, что ждет не дождется, когда возьмет в руки Жезл Власти. По количеству нерешенных (и нерешаемых в принципе, если пытаться к ним подходить логически) проблем ему много было и одного Ишуллана. И он не терял еще надежды попытаться устроить и свои собственные дела тоже.

— Нет, не смотрю, — сказал Джел.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Ну, это ведь, наверное, всегда была твоя мечта — стать таргским императором. Разве нет?

— Когда-то давно — может быть. Hо только не сейчас.

Джел косо глянул на своего приемного отца. Он памятовал, как Хапа кричал однажды на кого-то из своих оплошавших помощников: "Не знаю, в чьей голове родилась идея, что мое положение завидно и приятно! Я раб, сын раба и внук раба, и я должен не покладая рук вкалывать, чтобы вам, завидующим мне, жилось сыто и спокойно!" Попасть в такое же положение, быть скованным по рукам и ногам интересами государства и ответственностью за других, Джел и хотел избежать. Он не получал обещанного ему такого уж большого удовольствия от власти. Он только связывал это по неопытности не с непривычкой, а со своим характером.

— Понимаешь, — стал объяснять ему Хапа, — человек, покушающийся на власть Дома у нас, на Ходжере, объявляется проклятым. Там все просто. Власть священна, и никто не вправе обсуждать наше право на нее. А на материке к любой власти относятся лишь как к силе. Поэтому Дом никогда не брал правление таргским государством в свои руки явно. Формально власть всегда принадлежала другим. Теневой престол…

— …занимать безопаснее? — подсказал Джел. — А императором управлять проще, чем республиканским советом?.. Говори лучше сразу, что ты хочешь, чтобы я для тебя делал?

Хапа осекся.

— Что ты сочтешь нужным, — сказал он.

Джел фыркнул.

— И ты за этим позвал меня? А если я пожелаю вести себя странно и невыгодно для тебя? Я, например, счел бы нужным не показываться на глаза одному известному в городе человеку.

— Почему?.. Кому именно?

Джел назвал имя.

Хапа развел руками.

— Вообще-то, я думаю, ты можешь занять в Государственном Собрании императорскую ложу и сам выбирать, кого тебе видеть, а кого — нет. А что между вами произошло? Вы поссорились?

Джел покачал головой.

— А что?

Джел опять пожал плечами. Хапа попробовал настаивать:

— Если тебе не трудно — ответь. Это может быть важно.

— Мне трудно, — объявил Джел.

Он видел, что обижает Хапу и недоверием, и нежеланием принять близко к сердцу государственные заботы, но ни лезть по доброй воле в приготовленный ему хомут, ни обсуждать с кем бы то ни было свою личную жизнь и жизнь кира Агиллера из Агиллеи он не собирался.

Хапа наклонил голову на бок и, прищурив желтые глаза, наблюдал, как Джел отщипнул от сладкой булочки и обмакнул кусочек в мед. Джел догадывался, что начинает его всерьез сердить, но упрямство его было сильнее жалости. Хапа спросил:

— Тебе от сладкого плохо не станет?

Джел покачал головой.

— Ну что ж, — сказал Хапа. — Значит, ты утверждаешь, что ты не в курсе государственных дел. Тогда, позволь, я решу за тебя. И буду решать, отныне и до той поры, пока ты не разберешься, что здесь к чему прилежит и как взаимодействует.

Так Джел попал в Государственное Собрание, изначально не имея ни малейшего желания что-нибудь делать или интересоваться чем-либо происходящим там.

Нельзя было сказать, что в Собрании было скучно, или занятие сенатора оказалось ему не по зубам. Он готов был быть полезным в обмен на то, что ему предлагалось, но у его послушания были свои границы. Ведь он рассуждал, как свободный человек. Поэтому, каждый раз выслушивая, кто прав, а кто виноват в приграничных конфликтах, какова будет разница между ценами на зерно предпоследнего летнего и последнего осеннего урожая, или, по поручению Хапы, заявляя к обсуждению вопрос о правомочности восстановления арданцами древних каменных водосборов в Мертвой пустыне, ему приходилось переступать через некоторое внутреннее сопротивление, говорившее ему, что это работа не его и не для него. Его заставляют это делать. А он хочет заниматься другим. Чем? Да неважно. Чем-нибудь.

Императорская ложа находилась над залом Совета и была отделена от него позолоченной ажурной решеткой и бархатными занавесями, так что из зала невозможно было понять, есть ли кто внутри, и, если есть, то чем он занят. Если не считать того, что первое время Джел чувствовал себя там, словно в клетке, в остальном такое положение было очень удобно.

Пользуясь этим (и, отчасти, чтобы не засыпать на заседаниях), он превратил императорскую ложу в рабочий кабинет правителя острова и, в то время, как в зале Собрания, может быть, решались судьбы половины мира, спокойно обсуждал со своими советниками, почем он сам будет продавать соленую рыбу и морские, двойной сушки, сухари армейским поставщикам и будет ли продавать вообще, какой высоты будет насыпь новой песчаной дороги, которая соединит торговую гавань со стекольными заводами на другой стороне острова и во сколько обойдется Ишуллану обновление его изрядно поплававшего и давно устаревшего флота.

Джел принялся за Ишуллан всерьез, рассудив, что наличие надежной базы будет выгодно в первую очередь для него самого. Одним из условий получения им во владение острова было то, что он не станет просить у Хапы денег, если таковые ему зачем-либо понадобятся.

Для начала он решил утереть нос корабелам Хофры, чьи суда считались признанным совершенством кораблестроения, улучшив мореходность обычного ходжерского торгового парусника. Он сам взялся за подготовку чертежей — сделать расчеты так же точно и быстро, как он сам, вряд ли кто еще был способен.

Hо на капитальную перестройку флота, — а из доставшихся Джелу трех дюжин кораблей не оказалось ни одного моложе его самого, — нужны были деньги, и немалые. Из чего их вытянуть на Ишуллане, Джел тоже придумал сам.

Благодаря любителю светлых комнат с одной стороны, и любителю астрономических наблюдений с другой, Ишуллан обладал развитой технологией производства довольно хорошего стекла. Два больших стекловаренных завода острова обеспечивали чистым листовым стеклом Ходжер, где в моде были оранжереи и зимние сады, а за оптическим стеклом высшего качества на Ишуллан приезжали даже с Хофры. На материке же, без умения достигнуть высоких температур варки и без искусства правильно составить и очистить стекольную массу, хорошего стекла изготовить пока не умели.

Джел занимал в Столице небольшой особнячок на набережной Зеленного Рынка, против обители Неспящих, что на Грантином острове. Он выбрал этот ничем не примечательный домик из полусотни принадлежащих Дому за одно неоспоримое достоинство: от дворца Государственного Собрания его отделяли всего лишь несколько шагов по набережной, мост, братский корпус монастыря и внешняя ограда арданского посольства. Этому-то скромному двухэтажному зданию Джел и предназначил стать основой будущего благосостояния и великой славы Ишуллана. Он велел переделать в доме все окна и остеклить балконные и внутренние двери. На первом этаже вместо обычных наружных решеток в стекло было вплавлено золотое крученое кружево, а дверные стекла внутренних залов и окна верхнего этажа расписаны тонким золотым и серебряным зеркальным узором. Покрытые от времени оспой выщербин мраморные дракончики на крыше и под водосточными трубами были заменены молочно-белыми стеклянными, а беседка в небольшом садике обрела витражи.

Еще долгое время после того, как работы были закончены, перед домом на набережной толпился народ, дивясь на маленькое подобие Стеклянного Дворца и его хозяина, заведшего эдакую, доселе в Столице невиданную, роскошь. Джел даже думал, что стекла из зависти побьют, но с этим обошлось.

Три дня спустя на Ишуллан посыпались заказы с материка. Цены на чистое стекло и без того были сумасшедшими, но Джел велел поднять их вдвое. Он не просчитался, и всего через какую-то декаду на остров хлынули деньги, что вскоре позволило заложить на верфи сразу три новых корабля и запланировать строительство еще одного стекольного завода с большими печами для промышленной варки. Хапа, посмеиваясь над ловкостью выдумки, заказал комплект лучших стекол для Ман Мирара, а Джел думал, что бы такого еще ввести в моду с пользой для себя. Ему хотелось открыть на Ишуллане штурманское училище и шелковые мануфактуры, вернуть острову фактории Кадеш и Ираш на Белом Берегу, расширить обсерваторию, организовать непрерывность научных астрономических наблюдений и систематизировать уже накопленный опыт, но с этими замыслами нужно было пока подождать.

Ночи в Столице становились длиннее, дни короче. Заканчивались четыре длинных осенних месяца, но не еще более длинная таргская осень.

Туман сменялся дождем, дождь туманом. Гуляя по окрестным холмам, ветер в течение дня успевал обойти все направления, и, временами, казалось, дул со всех четырех сторон света сразу. Тяжелые свинцовые тучи, как отсыревший потолок, нависали над городом, почти задевая набрякшими сыростью и мокрым снегом животами золоченые флюгеры на монастырских крышах и граненый шпиль обелиска на площади перед Палатой Правосудия. В те же редкие дни, когда стеклянистое солнышко просвечивало сквозь серебряную чешую облаков, хрупкий лед быстро подергивал лужи, а после заката в такие вечера от моря подолгу шел серый свет, освещая притихший берег потусторонним отблеском негаснущих сумерек.

Вся страна подчинялась законам климата. С каждой переменой времени года торговая и политическая жизнь Таргена менялась.

Морская навигация на север была уже закрыта, на юг — приостановлена до окончания осенних штормов, и чужеземцев в Столице заметно убавилось. Зато по осеннему паводку из самых отдаленных северных и западных провинций, где до сих пор не знали, что такое дороги, шли к морским гаваням груженые лесом, торфом, рудой, белыми рабами и прочими северными товарами плоскодонные речные суда, баржи и плоты. Северные аристократы, — те, кто мог позволить себе такое удовольствие, — переезжали на зиму в окрестности Столицы и Эгироссу. Зимовать в собственных владениях считалось уделом крестьян и простонародья.

Урожай с окрестных поместий Столицы был частью распродан, частью прибережен до весны. И сам город, словно большая деревня, ожидал появления Красной Луны и сопутствующих ей первых заморозков, после которых можно будет бить нагулявших жир свиней и домашнюю птицу. Пока же горожане, одев старые плащи и обувь поплоше, шлепали по лужам мощеных улиц и непролазной грязи немощенных переулков, кашляли, чихали, мучились насморком, ревматизмом и осенней мигренью.

Джел, хотя быстрые перемены здешней погоды были ему не в диковинку, тоже чувствовал себя странно. Местные простуды и разнообразные лихорадки к нему не привязывались, вот только засыпал он в дождливые дни прямо на ходу. Ему все большего труда стоило взглянуть на себя критически. Двигался он давно уже не так легко и быстро, как раньше, да и силы у него, пожалуй, поубавилось. Зато появился второй подбородок, что само по себе было не очень хорошо, хотя и легко объяснимо. Голодать ему более не приходилось, работал он за столом с бумагами, поесть любил, до всего прочего был ленив, и как летит мимо время, почти не замечал. Верхом он ездил только по необходимости, пешком по грязи гулять не очень-то хотелось. Однажды Хапа прислал ему учителя фехтования, который дал Джелу в руки тонкий гвардейский меч и начал урок словами: "Меч требует дистанции". Джел сразу же вернул оружие помощнику мастера со словами: "Нет, я не был рожден для этого, не стоит и пытаться что-то изобразить," — подумав, что, имея дистанцию, ему бояться кого-то не имеет смысла, а без таковой меч, оказывается, и вовсе не нужен.

Покушаться на его жизнь никто пока не пытался, хоть Хапа несколько раз и предупреждал, что это возможно. Не представляя, что это такое, наемных убийц Джел не боялся. Плохую или хорошую, но десантную подготовку на Внешних Станциях он получил, а в тюрьме его дважды избили как следует, прежде, чем он окончательно усвоил уроки искусства Хшат и сумел-таки преодолеть внутри себя некий барьер, не позволявший ему прежде ударить живого человека. Да и зачем тогда содержать охрану, если сам умеешь все на свете? Ведь помимо собственных людей Джела, вывезенных им с Ишуллана, Хапа настоял на том, чтобы прислать ему шесть собственных телохранителей, которые усердны были до потери чувства реальности, так как отвечали за его жизнь собственными головами. Они менялись по двое и по условию Хапы должны были сопровождать Джела везде, где можно и нельзя, отправлялся ли он в Собрание, к Ум, давней своей приятельнице, с которой знаком был с первых дней появления в Столице, к настоятелю обители Неспящих на обед, или к консулу Карагушу на вечер с музыкой. Две неизменные тени за спиной вначале просто слегка раздражали Джела, потом стали злить, потом как-то раз дежурная парочка с оружием наголо вломилась в третью стражу ночи в спальню Ум, когда он нечаянно уронил в темноте стул, и Джел поставил собственное условие: или Хапа ограничивает усердие своих людей какими-то приличными рамками, или он, Джел, велит их связать, запереть дома в винном погребе, и будь тогда, что будет.

Никаких прежних знакомств, кроме Ум, Джел в Столице не возобновлял. Кир Агиллер заседал в Государственном Совете, правительстве Тау Тарсис, состоящем из двадцати различных по рангу советников и трех верховных судей. С Джелом дорожки их пересекались только на гербовой бумаге официальных документов, многие из которых ни тот, ни другой вовсе не читали, или читали, не обращая внимания на подписи.

Hо в то, что Агиллер знать не знает о его воскрешении, Джел не верил. Ему хотелось бы думать, что причина, по которой кир никак не напоминал о себе, была той же, по какой не искал встречи с ним сам Джел. Оба они знали друг друга совсем не теми людьми, которыми должны были казаться в Столице. С изменением общественного положения каждого из них, в силу вступали другие законы человеческих взаимоотношений. Это было кстати и Джелу, поскольку позволяло ему быть выше всякой суеты и плевать на мелкие житейские непонятности, которые мешали, смущали или были неприятны, и киру Агиллеру, для которого имперское прошлое страны было свято, а наследник престола с родовым именем Джел являлся врагом, так как находились они в разных политических лагерях. Мировоззрение приверженцев партии "Север" содержало в себе множество противоречий, и первое из них состояло в том, что они должны были боготворить нового императора, так как он являлся повелителем и судьей для них по воле Неба и по закону, но на деле они не хотели, во-первых, отдать кому-то власть, а во-вторых, отдать эту власть Дому.

Хапа пытался объяснить Джелу все тонкости связей Дома внутри страны, но Джел на приводимых им примерах только утверждался в мысли, что искусство вести политику состоит в умении удачно действовать наобум, держа на всякий случай кукиш в кармане и камень за пазухой.

Впечатление его о Таргене Тау Тарсис после нескольких прочитанных ему Хапой лекций тоже сложилось не очень-то благоприятное: слишком большая страна, сохраняющая подобие стабильности лишь по инерции, по старой памяти о существовавшей когда-то в ее границах железной империи, и которая платит ныне долги по счетам имперской политики.

Северными таргскими провинциями владели аристократы — тарги, савры, полукровки, иногда даже высокорожденные красноглазые. Центр и Северный Икт принадлежали торговым магнатам, не всегда северянам, хозяевам сотен и тысяч купеческих судов и караванов, создавших славу новой таргской республики. В Южно-Таргских провинциях в сохранности остался имперский институт наместничества. Во всей стране только там одним из товаров, который покупался и продавался, была земля. Сотню лет назад это должно было привлекать туда северян-поселенцев, сейчас же сделалось камнем преткновения между Центром и Югом.

И однажды Тарген Тау Тарсис уже разваливался на отдельные самостоятельные части: Ходжер, Саврский Восток, Таргский Север, Таргский Юг и шесть центральных провинций, у каждой из которых было по богатой морской гавани. Тогда эти куски были заново стянуты, сшиты и старательно отглажены по швам умелыми людьми. Тем не менее, шум от вселенского крушения железной империи-воина еще звучал в умах и сердцах многих граждан нынешней республики.

Последний император принял гигантскую страну, разоренную политикой завоеваний. Все его старания были направлены только на то, чтобы удержать в руках покоренные его предшественниками территории, и это ему с трудом, но удавалось. Внешние конфликты были сведены к минимуму, начато строительство дорог, общественных зданий и большого торгового флота. К сожалению, оказалось, что военная империя не может жить без войны, и, непривычные держать оружие в ножнах, ее бравые солдаты в один прекрасный день принялись друг за друга.

"Мне в тот год исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас, рассказывал Хапа. — Отец мой был одним из тринадцати братьев императора, сыном третьей жены, предпоследним в списке претендентов на престол. Мать — владетельницей Ишуллана. В самый момент переворота они находились на островах и, видимо, благодаря этому остались живы. Меня тоже не оказалось тогда в Столице. В Мертвой пустыне я искал золото. Потом из Ардана меня доставили на Ходжер и держали там чуть не под арестом. Отец очень боялся за меня. Лишь по его рассказам я могу представить, что тогда происходило на материке.

Страна была залита кровью. Все воевали со всеми. Кого-то объявляли новым императором, а через несколько дней несчастного настигал яд или кинжал убийцы. Бесконечные армии прокатывались от северных предгорий до южных морей. Столица горела. Люди жили одним днем. Одни шли на войну неизвестно за что, другие в безумном веселии проводили каждый свой день, как последний. В тронных залах Царского Города были устроены казармы и разбит лагерь солдатских девок.

Потом, когда уже почти все прямые, близкие и дальние наследники трона были истреблены, когда отец мой метался по стране, пытаясь примирить одичавших в кровопролитиях властителей, а на Нефритовом Берегу высадились пираты и осадили Столицу, отцу удалось объединить силы нескольких самых сильных военных вождей Севера и сбросить пиратов обратно в море. Тогда между ним и военными вождями было заключено соглашение о том, что государство будет управляться коллегиально. Он отказался от Жезла Власти для себя и для меня до того времени, пока в стране не воцарится прочный мир, а престолонаследие и династическая непрерывность не будут обеспечены сыновьями его внуков. Залогом того, что соглашение будет соблюдаться, стало уничтожение крепостных валов вокруг Столицы. Тарген больше не должен был пережить то, что случилось с ним в кровавые годы Солдатский Войны. После этого те, кто не присоединился к союзу по доброй воле, были принуждены к тому силой.

На севере отложились Энлен, Ренн и другие Белые области, на юге Ардан из провинции превратился в самостоятельное государство под патронатом таргской республики.

Шесть лет спустя, когда в стране был восстановлен порядок, отстроена Столица, возрождена торговля, изданы новые законы и составлен Гражданский Кодекс, моего отца все-таки убили.

С того самого дня я никому не напоминал о своих правах на престол. Страна и без того всегда принадлежала нам. Мы были советниками и банкирами, мы вырастили это государство, как садовник зимой выращивает розу под стеклянным колпаком. Военная империя, военная республика, торговая республика… Теперь она должна стать торговой империей, золотой империей. Нашей империей. Ведь мы не чужие здесь. Мы тоже немного тарги, в нас есть их кровь. И таргам от этого никуда не уйти. Наша династия теперь — их династия."

Джел пытался представить себе паутину, сплетенную Домом в Таргене, себя в центре этой паутины, контролирующего все и вся, дергающего, когда надо, за нужные ниточки, и ничего у него не получалось. Для оживления призрака таргской империи ему не хватало то ли фантазии, то ли масштабности мышления, то ли чего-то еще.

Дом в Таргене действовал по принципу "разделяй и властвуй". Ссориться с аристократией ни в коем случае не входило в его планы. В какой-то мере, северные аристократы действительно являлись гарантией стабильности в Таргене. Под их влиянием находилось более половины населения страны. Каждый из них мог выставить снаряженное войско, а все вместе они являлись огромной силой. Правда, в последние сто лет никто не пробовал проводить их полной мобилизации, но, если бы это случилось сделать, ни одна армия в мире не сравнилась бы с таргской по силе. Другое дело, что, не явись у них единый вождь, сами они никогда бы под одно знамя не встали. С одной стороны, все они были родственниками, с другой — торговыми конкурентами, следовательно, врагами. И отнюдь не все они принадлежали и к партии "Север", столь популярной в центральных областях республики. Савры, например, в политических столичных играх участия почти не принимали, их делом было удерживать свою часть страны от проникновения варваров с востока и таргских законодателей и сборщиков налогов с запада и юга. Многие на севере придерживались монархических идей. И многие же считали любые идеи бредом, предпочитая мудрствованиям в парламенте привычную добрую жизнь разбойников на большой дороге.

Сейчас, опираясь на аристократов, как на основного союзника в стране, Дом должен был разбить коалицию "Севера" с торговыми магнатами, которым тесно стало на освоенных ими территориях и которые готовы были уже идти не только на север, но так же на юг, запад и восток одновременно, лишь бы это прибавило им влияния и денег. На стороне Ходжера открыто выступали южно-таргские наместники, которые, как Дом, боялись Ардана (но при удобных обстоятельствах с великим удовольствием выступили бы с ним заодно и вцепились бы Дому в глотку), и Народная Партия, небольшая по численности в Государственном Собрании, но пользующаяся широкой поддержкой среди небогатых слоев населения.

И, конечно, отказ таргов от военного похода на север не был основной целью Дома, но лишь прелюдией к событиям гораздо более серьезным и важным, чем просто демонстрация политического влияния внутри страны.

Чем больше Джел запутывался во всем этом, тем более не по себе ему становилось. Он сбежал бы, если бы мог, на Ишуллан или даже в Мертвую пустыню, но в городе наконец заговорили о нем, — что Дом поменял масть с рыжей на вороную, и что сын на отца походит одними только повадками, а больше ничем, — вещи, на взгляд Джела, не очень лестные, но Хапу это устраивало, и он просил потерпеть еще немного, а с Хапой выгоднее было соглашаться.

Пока все обсуждения в Государственном Собрании вертелись вокруг предложения Ардана рассмотреть возможность выхода его из-под патроната в ближайшие пять лет, и его просьбы снять ограничения на ввоз в Тарген шелка-сырца и хлопка, взамен на увеличение торговых пошлин, а разговоры о предстоящей войне носили лишь неофициальный характер, Джел мог чувствовать себя относительно свободно.

Реннские посланники приезжали дважды. Hо, поскольку военный поход был изначально задуман не как спешная помощь Ренну, а как война принципов в Столице, мало кто в Собрании толком знал, что на севере случилось. По слухам, некий новый князь Внутренней Области, разбойник и выскочка, ежегодно получавший с Ренна за военную помощь что-то около ста тысяч ларов, решил, что сумма эта мала и надо бы ее удвоить, а, когда реннские власти ему отказали, пообещал, что захватит город и возьмет все деньги разом, и начал устрашающие приготовления. Поскольку же Белые области никогда не славились хорошими солдатами, Реннская жреческая коллегия, зная возможности своих защитников, мгновенно ударилась в панику и стала созывать помощь, хотя ничего ужасного пока не произошло.

Северянами в своем кругу давно велась детальная разработка военных операций и распределение кусков возможной добычи, но никого из посторонних — ходжерцев, южан, и иже с ними — в эти планы не посвящали. Реализация военных проектов на некоторое время повисла в воздухе из-за того, что в начале осени умер легендарный маршал Армагор, за свою жизнь проигравший только одно сражение — с собственным сыном за сердце известной столичной красавицы. Кандидатуры на место военного вождя были, но в сравнении с фигурой покойного маршала смотрелись бледно.

И все-таки однажды день настал.

Предыдущим вечером Джел не очень-то готовился заниматься с утра пораньше серьезными государственными делами. Беззаботная Ум осталась досыпать в мягкой постели, а он, Александр Джел, владетельный кир, хозяин острова, человек знатный и богатый, или, во всяком случае, считающийся таковым, должен был тащиться по растаявшей утром грязи на какое-то Государственное Собрание, словно он там за ногу привязан или этому Собранию обязан всем на свете. Ну и опоздает он, ничего не случится. Хорошо еще, что он не пил вчера вина, или почти не пил, иначе и к обеду бы не проснулся…

Примерно таковы были его мысли, когда он обнаружил на ведущей к императорской ложе лестнице людей из свиты Хапы, с терпеливым видом рассевшихся на ступеньках, а в самой ложе Хапу с секретарями, своего двоюродного дядю Полликора, его сыновей — братьев-близнецов Аксара и Лаксара, — их столетнего деда, расположившегося в его, Джела, личном кресле, и разряженного в усыпанные бриллиантами белые шелка красноглазого Энленского посла.

Зал Государственного Собрания был набит битком. Кому не хватало места на скамьях и собранных со всех кабинетов стульях, стояли. Джел рассмотрел внизу в зале даже темнокожих дипломатов Ирабху и посланников Брахида. На председательских местах лицом к залу восседал Государственный Совет в полном составе советников и судей — всех их вместе Джел раньше тоже не видел никогда. А на вынесенной над залом кафедре стоял кир Ариксар, прозванный Волком, владетель чуть не всей северной Агиллеи, и, как было Джелу известно, старший брат кира Агиллера. Волк показывал сверху пальцем на какого-то южанина и почти кричал:

— То, что какие-то выскочки в Столице решают, ничего не значит для нас там, на Севере! Мы — хозяева северных территорий, и у нас там своя политика, отличная от вашей. Вы болтаете, мы — действуем. И к вам мы приходим не за помощью — сил у нас достаточно!

— Не имеете, не имеете права так говорить! — перекрикивал Волка южанин. — Вы не решаете за всех! Север — это еще не весь Тарген!

— Да? Посмотрел бы я на вас, столичных павлинов, на северной границе! — встрял кто-то из савров. — Вам бы наши трудности!

— Вот-вот, а вам бы наши! — раздалось с тех мест зала, где сидели ходжерцы.

Хапа усмехнулся.

— Что происходит? — шепотом спросил у Хапы Джел, присаживаясь рядом на край застеленной ковром лавки.

— Это я у тебя должен спросить, — отвечал ему Хапа. — Это твоя, между прочим, обязанность. А тебя все утро везде искали.

Джел пожал плечами.

— Заранее предупреждать надо было.

— Меньше по бабам шляться надо было, — проворчал в ответ Хапа и под лавкой наступил ему на ногу.

Джел прикусил язык. Пререкаться с отцом при посторонних не годилось.

— Я понимаю, почему у всех здесь такие сложности с принятием решений, — обратился к Хапе энленец. — Государственный Совет считает, что это его страна, ты считаешь, что твоя, а высокорожденный Волк, наверное, думает, что его…

Волк в это время уже говорил что-то о единодушии, которое должно быть между хозяевами Севера и политиками Центра, поскольку они одной крови.

Для кого как, а для Джела это был дурной признак. Похоже, война объявлена, и теперь ни о каком возвращении на Ишуллан, или, тем паче, поездке в пустыню, и речи не заведешь.

— Самое главное я уже пропустил? — спросил он Хапу.

— Да, — ответил тот и поднялся.

Все тут же встали.

— Мы, с позволения господина посланника, его покидаем, — объявил Хапа, слегка поклонившись красноглазому. — Сегодня у нас будет свое Собрание. Идемте, господа.

Минута на взаимные раскланивания, и вот они в сопровождении полусотни человек идут через площадь мимо углового здания с черно красной эмблемой Ардана над воротами, мимо монастырского корпуса к мосту Джелу эта дорога была известна гораздо лучше, чем всем остальным. Наконец, Хапа пояснил ему, куда именно они направляются:

— Надеюсь, ты не рассердишься, узнав, что я назначил встречу у тебя дома? — поинтересовался он. — Сегодня у тебя будет много гостей, кир Александр Джел.

 

Глава 5

Перепугав до полусмерти своего управляющего количеством пришедших с ним людей, Джел свалил на него все заботы по подготовке к приему, а сам с умным видом отправился вслед за Хапой, который пожелал осмотреть дом, пока еще не все собрались.

Hо Хапа и не подумал ему что-либо объяснить.

— Чтобы ты мог стать после меня Патриархом, нужно, чтобы тебя приняли в Совет Дома, — только и сказал он. — Для этого ты должен еще раз доказать, что ты Джел. Мне это не очень нравится, но все мы проходим подобные испытания, и не единожды в жизни. Ты везучий, у тебя все получится, как надо.

Джел хотел спросить, не помирать ли он собрался, но придержал язык. Настроение у Хапы было не из тех, когда с ним можно шутить. Да и собственные мысли Джела особой веселостью не отличались.

— Ты знаешь заранее, какое это будет испытание? — спросил он.

— Не знаю. Смысл испытания в том и заключается, что ты выбираешь его сам. Ты должен чувствовать, какие задачи тебе по силам. Сиди, слушай, выбирай, но не встревай в разговоры. Потом скажешь мне, решил ты что-нибудь, или нет.

— Понятно, — сказал Джел, хотя ему ничего пока понятно не было.

— Добавить тебе денег на корабли? — спросил его Хапа. — Самому строить новый флот тебе, должно быть, непросто. Наверное, ты мог бы сделать так, чтобы на борт ишулланских парусников можно было брать солдат, а не только грузы?

— Я подумаю, — обещал Джел, и они с Хапой расстались.

Hо ждать, пока все само собой разъяснится, пришлось еще долго. Когда число приглашенных и количество присутствующих все-таки совпало, наверное, можно было подавать ранний ужин.

К этому времени Джел уже порядком устал. По его представлениям, в доме у него творилось форменное безобразие. На всех входах и выходах стояла личная гвардия Патриарха. В дом пускали по спискам, на улицу не выпускали никого. Перед этим телохранители Хапы проверили все темные углы, камины, шкафы, чердаки и подвалы особняка. Что уж они искали, Джел не знал. Результатом поисков стали повисшие в воздухе тучи пыли; грязь, сажа и завалявшийся со времени ремонта строительный мусор разнеслись по всему дому, и, вдобавок, бесследно исчезла большая связка ключей на проволочном кольце. Обыск этот не привел в восторг ни Джела, ни домовую прислугу, но возмущаться было бы смешно, поэтому пришлось терпеть.

Джел вернулся к роли радушного хозяина приема, и в течение нескольких часов только и делал, что кланялся и улыбался из вежливости. Управляющий усадьбой, внизу, в поварне, с горестным видом щелкал костяшками счет, списывая аккуратные столбики золотых и серебряных монет в убыток, и несколько раз присылал к Джелу гонцов, чтобы сообщить, как идут дела и уточнить количество садящихся за стол и остающихся ночевать гостей.

Под Совет Дома выбрали одну из трех гостиных второго этажа, на большом овальном столе в которой разложили листы бумаги и расставили чернильницы. Окна наглухо закрыли ставнями, шторы задернули, хотя еще было светло; принесли и зажгли лампы. В соседнем зале прислуга готовила стол для ужина.

Едва на пороге появился последний из опоздавших, Хапа в гостиной зазвонил в колокольчик.

Джелы из Совета чинно расселись за столом. Для приглашенных, но не входящих в число избранных, вдоль стены поставлен был ряд стульев. Hо приглашенных, кроме Джела, не оказалось никого.

Хапа последний раз звякнул колокольчиком и опустил его на стол.

Заседание началось.

— Все мы знаем, зачем мы здесь собрались, — объявил Хапа. — Прошу вас не забывать, что не все вопросы подлежат обсуждению именно сегодня. Да не обидятся высокорожденные Джелы, если я своей властью прикажу кому-либо молчать. Таковы условия нашего Совета. — Он выдержал паузу и продолжил: — Вам известна и наша позиция в сложившейся ситуации. Мы против северной войны, мы можем даже объяснить, почему, просто нам никто не поверит. Получается так не в первый раз и, очевидно, не в последний, и ничего нового я пока во всем этом не вижу. Просто каждый раз мы должны доказывать, что мы хотим добра, что мы не враги и не воры в этой стране, — доказывать, сталкиваясь с таким противодействием, которое иначе, чем предательством интересов нации и государства назвать нельзя. Для Таргена опять наступают смутные времена. Я слушаю, что скажут по этому поводу высокорожденные…

— Смутные времена в этой стране я переживаю в семнадцатый раз, проскрипел со своего места столетний дед Аксара и Лаксара.

— Мы не можем действовать открыто, — глядя на чистый лист бумаги, лежащий перед ним, сказал ходжерский адмирал Вир Дьямар. — Они ведут на нас направленное наступление. Выйдите на улицу и послушайте, что говорят о нас северяне в Столице. Нас поливают грязью и на каждом шагу обвиняют во всех простительных и непростительных грехах. Терпеть это невозможно.

— Простите мою смелость, но нельзя сказать, что абсолютно все эти обвинения были не заслужены, — тихо сказал со своего места единственный не-Джел в Совете господин Диш, представляющий цеховых старшин архипелага.

— Нельзя? — надменно переспросил Вир Дьямар, к нему обернувшись.

— Нельзя, — вступился за Диша письмоводитель Совета Дома Иллун с острова Джэнэрэ. — Hо наш противник увлекся, клеветы в его нападках намного больше, чем правды. Да, мы не ангелы. Hо и они тоже. Об этом они помнят? Нет. Если мы начнем платить сейчас таргам той же монетой, это навредит не только им, потому что вылезут на общее обозрение вещи, о которых черни лучше не догадываться.

— Мы опоздали, — сказал Вир Дьямар. — Начинать нужно было раньше — до того, как война была объявлена.

— Верно, одними разговорами теперь дела не поправишь, — добавил кир Полликор. — Нужно предпринять что-то такое, отчего им перестали бы верить, или они перегрызлись бы между собой — хотя бы на некоторое время…

— Мы можем договориться с Римеридом, — сказал один из молодых владетелей с островов Северной Гряды. За столом их сидело трое. Сыновья одной матери, но разных отцов, во всех делах они предпочитали держаться друг друга и даже на Совете Дома сидели рядом.

— Если бы это было нам нужно, мы давно бы это сделали, — сказал Иллун с Джэнэрэ. — Hо, кроме осложнений, ничего от такого договора мы не получим.

— А какой договор у нас подписан с Арданом?

— Что мы не ведем военных действий на его территории, — ответил Хапа, на пару секунд выйдя из молчаливой созерцательности.

— Может быть, денег дать, но не таргам, а Ренну? — предложил зять Полликора Ваак. — Они купят оружие, наймут войско и будут драться. А тарги пусть не вмешиваются.

Хапа посмотрел на казначея Дома, кира Варрура.

Кир Варрур сворачивал трубочкой бумагу.

— Мы думали об этом. Мы можем выделить на всех — это шесть жреческих коллегий, с кем у нас подписаны хоть какие-то документы — не более тридцати миллионов кредита, — сообщил он.

— На шестерых — мало, — сказал старший владетель с Северной Гряды.

Кир Варрур развел руками.

— Они и так должны нам слишком большую сумму.

— И что, вы мне скажете, что на эти деньги нельзя воевать? спросил адмирал Вир Дьямар. — Если распорядиться с умом…

— Ум и жреческая коллегия — понятия несовместимые, — перебил его кир Полликор.

— А сколько нам на сегодняшний день должен Ардан? — спросил другой владетель с Северной Гряды.

— Достаточно много, чтобы считать это государство банкротом с того момента, когда Ходжер потребует вернуть долги, — ответил казначей Варрур.

— Слишком быстро выросли, потому и оказались должны, — прокомментировал Хапа.

— А у кого-нибудь есть более простые или, хотя бы, более дешевые идеи? — спросил Иллун с Джэнэрэ. — Чтобы или без большой политики или без больших денег.

Джелы посмотрели друг на друга.

Хапа сказал:

— Речь идет о том, что, если до лета нам не удастся удержать таргов от новой северной войны, я вынужден буду признать, что мы не владеем ситуацией в стране.

— Надо заметить, все наши неприятности начались с того момента, когда они убили нашего главного союзника в Государственном Совете Ирмакора, — сказал хозяин соседнего с Ишулланом острова Гор кир Оргор, человек умный и хорошо чувствующий во всем свою выгоду. — Здесь-то и выплыл один из сегодняшних наших героев. Не его ли рук это дело?

— Кто его знает, — сказал Вир Дьямар. — Я не верю таким людям, как Волк и его брат. Нельзя предсказать, на что способен человек, которого знаешь годы и о котором почти ничего за это время не узнал.

Джел насторожился. Надо сказать, он ждал подвоха совсем с другой стороны. Насколько он понял порядок престолонаследования в Таргене, ему сейчас не хватало выполнения только одного условия — его собственного наследника. Hо разговор о женитьбе никто с ним не заводил, и Джел уже решил про себя, что Дом, очевидно, предполагает каким-то образом обойти этот пункт договора.

— Волк — придурок! — вдруг громко сказал до этого сидевший с очень серьезным видом кир Полликор. — Вот это я о нем знаю наверняка.

— А что — Волк? — сразу заинтересовались властители с Северной Гряды. — Мы не были в Государственном Собрании. Мы не смогли туда войти.

— Военных вождей выбрали трех вместо одного, — объяснил кир Оргор с молчаливого разрешения Хапы. — Один человек, по их мнению, не мог заменить Армагора. Пойдут Волк, его брат, и Валахад во главе элитных штурмовых подразделений. Hо за то, что первые двое не сцепятся с Валахадом, можно ручаться головой. Валахад в данном случае — только наемник. У него не будет права голоса.

— Волк — придурок, — повторил кир Полликор уже менее эмоционально.

— Не надо ругаться, — сказал Хапа. — Волк силен и уверен в своих силах.

— Как выяснилось, он еще и при деньгах, — добавил кир Варрур.

— А к чему тут щепетильничать? — пробормотал Полликор. — Баран он упрямый, вот что.

— Если раньше мы думали, что денег на войну попросят у нас, продолжил кир Оргор, — то сейчас оказалось, что Волк сам согласен финансировать этот проект, внеся недостающую сумму. На месте главного стратега он предпочитает видеть собственного брата. Он платит — это его право. А Валахад взят в компанию ради того, чтобы заткнуть рот оппозиции — вот, мол, беспристрастный свидетель, что все происходит чисто и честно. Война из высших патриотических интересов, не больше, и не меньше того…

— Что самое смешное, ведь так оно и есть на самом деле, — усмехнулся Вир Дьямар. — Присвоила кобыла ременный кнут…

Джел, который до этого времени пользовался тем, что он в тени и не привлекает ничьего внимания, и поэтому сидел, свободно развалясь на стуле, поймал на себе внимательный взгляд Хапы, выпрямился и изобразил прилежного слушателя.

— И что вы предлагаете? — спросил Вир Дьямар. — Стравить их с Валахадом? Купить Валахада? Купить Римерида, чтобы напал на южные провинции?

— Хорошо бы скомпрометировать всю идею этого семейного военного похода вообще, — сказал Иллун с Джэнэрэ. — Когда хотят убить собаку, говорят, что она бешеная. Что мы можем сказать про семью хозяев Северной Агиллеи?

Властители с Северной Гряды дружно покачали головами.

— Северяне выбрали очень удачно, — сказал кир Оргор. — Волк пользуется уважением северных владетелей оттого, что его угораздило не вляпаться в грязь там, где для этого был широчайший простор возможностей. Брат его — идеальный кумир для солдат и черни. Чистокровный тарг, удачливый полководец, всю жизнь руководствовавшийся кодексом офицерской чести, у него блестящий послужной список, никаких недостатков, никаких пороков, ни одного темного пятна в биографии. Святой, да и только.

— Вот это и подозрительно, — сказал кир Полликор. — Безгрешных людей не бывает. Эту парочку еще не все признали за главарей. Достаточно будет любых скандальных слухов, чтобы в них усомнились, а это позволит нам выиграть время. Неужели же ничего кроме этого злосчастного каторжника не удалось отыскать?

Джел вдруг подумал, что если его сейчас спросят о том бредовом путешествии на "Солнечном Брате" или кто-то назовет его имя, ему придется выкручиваться, что-нибудь врать, и не на шутку перепугался. Хапа следил за ним краем глаза. Уж не давать ли показания позвал он его на свой Совет?

— Забудьте про каторжника, — сказал Вир Дьямар. — Я здесь один защищаю честь армии, а армия у нас с таргами пока одна. Поэтому я скажу: это все грязные сказки. Не могло такого быть. Агиллер же северянин. Рыбья кровь. С чего вдруг человеку большой моральной строгости пускаться в необыкновенного рода любовные авантюры? Как вы это объясните?

— Да никак, — сказал кир Полликор. — Как такое можно объяснить? Это либо случается, либо нет.

— В нем проснулся скрытый бес, — предположил господин Диш и пожал плечами.

— Скандал скандалом, но нужно и приличия соблюдать, — прошамкал дед Аксара и Лаксара. — Обвинения подобного рода, молодые люди, надо доказывать более убедительно. А у вас каторжник утонул, единственный оставшийся в живых свидетель — раб и поэтому не может давать показания в суде. В клевете обвинят вас же. И в какой клевете…

Джел вздохнул посвободнее. Он утонул. Ладно. Hо вот что случилось с Пиферомом?..

— Я знаю Агиллера из Агиллеи достаточно, чтобы быть уверенным: то, что он решил сделать, он сделает, даже если в этом мире верх и низ поменяются местами, — говорил Вир Дьямар. — Он все равно пойдет с Волком на север и поведет войско. Если он прилюдно обещал взяться за это дело и вдруг отступит, он изменит своей совести. А слово "честь" для него — не пустой звук.

— Конечно, было бы проще, если бы он оказался продажной шкурой или обычной политической марионеткой, — сказал Иллун с Джэнэрэ. — Hо этот человек действительно может стать реальным вождем.

— Наверное, его все-таки можно остановить, ноиначе, — вкрадчиво проговорил кир Оргор.

— Иначе? — Вир Дьямар скривил лицо.

— А что вы думаете, — сказал кир Полликор. — Если не удастся уладить дело по-хорошему, так и придется поступить. Это дешевле и действенней, чем платить деньги Римериду. Ирмакор снят с игровой доски. А по правилам "королевского войска" потери должны выравниваться.

— Ну а как можно рассчитывать уладить дело по-хорошему? — спросил кир Оргор. — Разве они станут нас слушать? Тем более, теперь. Кто мы для них?

— Враги, — сказал младший властитель с Северной Гряды.

— И метить надо не в Волка, — сказал кир Полликор. — Хоть я его и очень не люблю…

— И время не тянуть, — добавил господин Диш.

— Я, пожалуй, соглашусь с тем, что мертвый полководец лучше опозоренного полководца, — сказал Вир Дьямар.

С Джела было достаточно. Он принял информацию к сведению. Поймав мгновение, когда Хапа на него не смотрит, он тихо поднялся и выскользнул в зал для ужина. Хапа обернулся, когда Джел уже закрывал за собой дверь, и остановить его то ли не успел, то ли не посчитал нужным.

Джел почти бегом спустился на первый этаж, раздумывая, где бы спрятаться, чтобы за ним тут же не прислали. На лестнице возле кухни к нему бросились две зареванные служанки, одну из которых обидел охранник у парадного входа, другую — какой-то "господин с большим носом". Джел, обнял обеих, позволил им минуту рыдать у себя на груди и, вызвав недоуменные и неодобрительные взгляды специально приглашенных Хапой поваров из Ман Мирара, прошел в поварню, сел на хлебный ларь и велел себе и всем слугам налить вина.

Он думал, что он скажет Хапе, когда тот спросит его насчет испытания и всего прочего. Вывод его был таков: а что думает, то, пожалуй, и скажет. Если хапе не понравится — это проблемы Хапы.

***

Совет закончился поздно, в первую ночную стражу. За ужином звучали еще отголоски тайных разговоров, но Джелы, видимо, выяснили все, что хотели. Они были довольны.

— И мы, наконец, покажем, что мы можем сделать, — говорил Вир Дьямар.

Кир Оргор, человек не столь оптимистичный по натуре, отвечал:

— Ну, хоть раз в жизни нам нужно поучиться на чужих ошибках, а не на своих собственных.

Властители с Северной Гряды, перебивая друг друга, рассказывали, как они летом вели переговоры с пиратами и что из этого вышло.

Джел сидел против света и, упорно наклонив голову, крошил кусочек хлеба мимо тарелки. Слуга, наливавший ему розовое ифское вино, пролил его через край кубка на скатерть, но даже тогда Джел не проронил ни слова. Этим он добился того, что дед Аксара и Лаксара сделал ему комплимент:

— Вы самый молчаливый молодой человек из всех, кого я знаю, сказал он.

Джел кивнул в ответ. Хапа, кажется, намеренно не смотрел в комнате ни на что, кроме потолка и столовых приборов, и только в самом конце ужина показал Джелу глазами на дверь и сказал:

— Позже.

Позже он поджидал Джела в библиотеке, превращенной в импровизированную чертежную мастерскую, где днем три инженера занимались доработкой и приведением в понятный вид набросанных Джелом на листах записной книжки схем. Хапа как раз рассматривал один из готовых чертежей, поворачивая его то боком, то вверх ногами.

— Что здесь нарисовано? — спросил он, когда Джел вошел.

Джел мельком взглянул на чертеж.

— Экран водяного охлаждения для стекловаренной печи.

— А ты серьезно занялся этим делом, — сказал Хапа. — Молодец. Только почему ты ушел с Совета?

— Я слышал достаточно.

— Следовательно, выводы для себя ты сделал?

— Да. Сказать тебе, какие?

Джел приготовился было защищаться посредством нападения, но Хапа его разочаровал.

— Не надо. У меня с собой есть одна вещь, которую я хочу тебе сейчас показать.

Хапа откинул бахромчатую скатерть с продолговатого футляра, где в специальных выложенных бархатом углублениях покоились три составные части странного предмета, который Джел принял вначале за оружие. Хапа извлек сегменты из бархатного ложа, вставил их друг в друга, и в руках его оказался золотой посох, свитый из двух крылатых змей, перевязанных сверху черной эмалевой лентой. Внутри ленты сканью были нанесены рисунки и письмена. В воздухе повис тонкий звон маленьких треугольных подвесок на ажурных крыльях-гребешках змей, и Джелу показалось, что сразу стало светлее — яркими точками по всей комнате от посоха побежали лучи: в кольце змеиных шей заключен был огромный желтый камень-солнце необыкновенно насыщенного и теплого оттенка.

Джел наклонил голову набок, чтобы получше рассмотреть диковинку. Свет лампы преломился в гранях желтого кристалла и уколол ему зрачок. Джел вздрогнул и отшатнулся, словно камень был горяч.

Хапа ухмыльнулся. Хрустально-тонко звякнули подвески.

— Это что еще за штука? — спросил Джел.

Хапа поднес камень к свету и повернул, любуясь брызнувшими от него золотыми искрами, потом отдал посох Джелу. Джел взял осторожно.

— Это Таргский Жезл Власти, — сказал Хапа. — Нравится?

Джел держал посох на расстоянии вытянутой руки, поставив острым наконечником на пол. Головы змей — гладкая и крапчатая — смотрели друг на друга маленькими желтыми блестками той же природы, что и камень-солнце, который, попав в тень, переливался в глубине таинственным внутренним светом. Джел попробовал прочесть надпись на эмалевой ленте, но буквы так переплетались и цеплялись друг за друга, что узнать их не было никакой возможности.

— "Правители смертны — государство вечно", — подсказал Хапа, догадавшись о его стараниях. — Не очень правдивая фраза с точки зрения мировой истории, но одному человеку под таким девизом достойно прожить жизнь можно.

— Смотри-ка, ты заговорил, как бессмертный, — покачал головой Джел.

Еще некоторое время он рассматривал под разными углами змей и камень, потом вернул Жезл Власти Хапе.

— Очень красиво, — сказал он.

— Только и всего? — удивился Хапа. — Разве ты не чувствуешь силу, исходящую от этой вещи? Могучие цари, всесильные владыки передавали ее друг другу сотни лет, и всегда для всех она означала одно: высшую волю, власть без границ. Не знаю, как ты, а я не хотел бы, чтобы этот посох достался кому-нибудь вроде Волка. Такую вещь нельзя отдавать в недостойные руки — она может натворить множество бед.

Джел пожал плечами.

— Это всего лишь игрушка, которую люди сделали для собственного развлечения. Без владыки ее власть мертва. Для Волка или для тебя она, может быть, что-нибудь и значит. — Джел улыбнулся. — А я свою силу почувствую только тогда, когда снова поднимусь в Небо и посмотрю на мир сверху. Знаешь, Хапа, оттуда можно различить горы, долины, моря. И нельзя — границы, в которых простирается чья-то власть…

Хапа посмотрел на него очень странным взглядом.

— Я всегда забываю, откуда ты взялся, — проговорил он. — Мне думается, что ты — мой настоящий сын, тот самый, который должен был родиться в северных горах. А так думать — ошибаться. Жаль.

— Да-да, — сказал Джел. Подобного рода сентиментальные посягательства на него действовали мало. — Давай лучше поговорим обо мне. Я хотел бы знать все, что касается меня. Ведь это ты велел Ирмакору забрать меня из каторжной тюрьмы.

Хапа неопределенно повел подбородком. Он был занят тем, что развинчивал и укладывал на место части Жезла.

— Почему ты сразу не сказал все как есть, а вместо этого год морочил мне голову?.. — продолжил приставать к нему Джел. — А, впрочем, ты можешь не объясняться. Ты же все равно правды не скажешь.

Хапа скосил на него желтый глаз мудрой совы.

— Я ничего не мог "велеть" Ирмакору, — заявил он. — Ему передали мою просьбу, но он на нее не ответил. Тем не менее, когда за тобой пришел его помощник, я решил, что все теперь в порядке, и я могу, наконец, позаботиться о себе самом. Я из-за тебя на два месяца в тюрьму сел, между прочим.

— Нет, ты, пожалуйста, не путай, — покачал головой Джел. — Ты сел в тюрьму из собственных своих интересов, имевших ко мне лишь косвенное отношение. И то, что хорошо для тебя и хорошо для меня — по сей день все еще не одно и то же. Об этом ты так же постоянно забываешь. Зачем ты позвал меня на Совет? Думаешь, мне приятно было выслушивать ваши комментарии?

Хапа щелкнул замком на футляре от Жезла.

— Агиллер был тебе другом? — спросил он.

— Допустим.

— Тогда подумай о нем.

— А если он мой враг?

— Тогда подумай о нем дважды. Спокойной ночи, сын.

— Спокойной ночи, отец.

Дом был просто набит посторонними людьми, о большей части которых Джел даже не знал, кто это. Он привык быть здесь хозяином, гулять по пустым комнатам, сидеть вечерами в большом зале перед камином, подводя итоги дня минувшего и обдумывая планы на день следующий, и не испытывать недостатка ни в тишине, ни в покое, ни в одиночестве.

На кухне пришлые повара гремели пустыми котлами так, что слышно было в дальнем флигеле на втором этаже. Под лестницей командир охраны отчитывал подчиненного. В одной из комнат для гостей скулила и скребла дверь изнутри собака. Джел чертыхнулся, споткнувшись о ноги чьего-то слуги, уснувшего прямо на полу перед дверью его спальни. Он был зол на всех, кто явился сегодня в его дом. Он был зол на тех, кто за всю его жизнь хоть раз пытался ему солгать. Он был зол на Хапу, который, хотя и говорил обычно правду, но никогда — всю. От собственного раздражения против всех ему самому было тошно.

Он на ходу раздевался, бросая одежду, где придется, пнул завернувшийся от небрежно открытой дверцы шкафа ковер, стащил с вешалки халат и в сердцах швырнул его обратно в шкаф. Вода, приготовленная ему для умывания, почти остыла. И Джел представил, что хорошо было бы сделать с ним, чтобы он успокоился и начал мыслить разумно: взять за шиворот и обмакнуть головой в остывшую воду. Обмакнуть и подержать.

Он медленно вдохнул и выдохнул воздух. Меня никто ни к чему не принуждает, сказал он себе, стащил с лица ленточку, закрывавшую слепой глаз, перевернул кувшин с водой в таз и окунул туда голову.

Потом поставил зеркало и посмотрел на свое лицо. Правое веко было на три четверти опущено и так вросло. Под ним чуть-чуть видна была часть сохранившегося белка, но зрелище в целом казалось не из приятных. Плакать этот глаз еще мог, видеть — уже никогда.

Джел приложил к лицу полотенце.

Что мог любить в нем Агиллер? То, на что смотрел. Теперь этого нет. Он испугается. Он не станет слушать.

Распуская заплетенные в короткую косичку волосы и шаркая ночными туфлями, Джел добрел до кровати и повалился на одеяло. В комнате было слишком жарко натоплено, чтобы укрываться, а к утру станет холодно. За окном с неба, как с прорванной дамбы, рушились потоки ледяной воды. Было слышно, как она, словно большое животное, бормочет в водосточных трубах и плещется в переполненных каменных бочках внизу. В проливе, должно быть, разыгрался нешуточный шторм, до островов сейчас не доберешься. Джелы застрянут в Столице надолго. Хорошо бы только из собственного дома их как-то выжить…

Так уж получалось, что, как бы Джел ни старался для блага Дома, он все равно оставался от настоящих Джелов на расстоянии. Не потому, что они не принимали его за своего, совсем нет. Как раз для них он давно стал одним из многих, и не самым последним в семье. Hо он не был островным Джелом для себя. Он оставался вне их жизни, и в душе его поселилось одиночество.

Чувство долга отдельного человека перед обществом было заложено в него на Аваллоне и ВС очень глубоко и крепко. Там же его научили ценить время и не сидеть сложа руки. Поэтому он никогда и ничего в жизни не принимал, как должное, и был доволен, что занимается делом и приносит пользу. Безделье в самом деле тяготило бы его. Hо, играя в "королевское войско" по правилам, надо выбирать, на чьей ты стороне. От того, что в энленских шахматах фигуры не черные и белые, а золотые и зеленые, смысл противостояния не меняется. Если ты не выиграл, ты проиграл. А там, где перед человеком стоит выбор стороны, следует готовиться и к тому, что в один прекрасный день логика вещей и событий может оказаться сильнее пресловутой человеческой воли.

Делать выбор Джел не хотел. Ему и без того в последнее время было непросто. Происходящие в его жизни события виделись ему словно в нарушенной перспективе. И, собственными стараниями вписываясь в эту систему, он искажал свое восприятие мира так же просто, как при работе с классической миниатюрой смещал линии и изменял пропорции предметов ради соблюдения канонов традиционной композиции. Вот эта-то простота перемещения по шкале координат, где понятие "необходимость" сохраняется постоянным, а значение "плохо" и "хорошо" меняются произвольно, ему теперь и не нравилась. Он догадывался, что, если к искажениям привыкнуть, они становятся нормой. А если ты не сохранил себя, ты себя потерял. "Королевское войско" — только на первый взгляд простая игра.

Джел ощутил пустоту вокруг себя и обнял подушку, чтоб хоть чем-то ее заполнить.

"Ну что же, сказал он себе. Из-за собственной глупости, нерасторопности и трусости я послужил причиной несчастий уже слишком многих людей, чтобы теперь еще увеличить их количество. Я не должен вмешиваться в игры "королевского войска". Hо я в самом деле могу перераспределить расстановку сил, и я не прощу себе, если на этот раз не вмешаюсь."

***

Предсказывать погоду Джел не умел, в чем еще раз убедился. Следующее утро встретило его светом бело-голубого зимнего неба, непрозрачный купол которого блестел, как энленская глазурь на фарфоре.

Когда Джел зашел к Хапе поздороваться, тот был занят. Его причесывали, и он в это время что-то быстро строчил на неровно обрезанных по краям листах бумаги. Секретари сидели здесь же. Приметив Джела, Хапа, не отрывая взгляд от записей, сообщил ему две новости: во-первых, что сам он должен быстрее возвращаться на острова, пока позволяет погода, а, во-вторых, что у него, вообще-то, болит зуб, поэтому вести какие бы то ни было переговоры он не расположен. Тем дело и кончилось.

"Ах, вот как, — сказал про себя Джел, после того, как аудиенция была закрыта. — Мало, что меня вынуждают черт-те чем заниматься, я, оказывается, должен ориентироваться в этом бардаке сам. А я могу и ошибиться — слишком многое мне приходится додумывать. Ну, пусть тогда пеняют на себя."

Он отправился в Государственное Собрание, просидел там всю первую дневную стражу и начало второй, подперев щеку рукой и пропуская мимо ушей слова выступающих. Ему не хотелось идти к Агиллеру просто потому, что он боялся за себя. Он вполне способен был представить ситуацию, в которой он может потерять контроль над собой и будет сожалеть потом о том, что сделал и что наговорил. На свете существовали некоторые вещи (высокие красивые блондины, например), о которых Джел с некоторых пор считал правильным говорить: "Это прекрасно, но это мне не нужно". Существовали и напрашивающиеся на затрещину идиоты, с которыми вообще не следовало общаться ни под каким предлогом во избежании дурацких приключений. Агиллер, как рыба-перевертыш, мог оказаться тем, и другим. А Джел повзрослел. Казался серьезным взрослым человеком самому себе. Только вот темперамент его подводил изредка.

У Торгового Совета было свое здание в административном центре Столицы, на Гранитном острове. С одной стороны оно примыкало ко дворцу Государственного Собрания, другой обрывалось в канал, набережная по ту сторону которого носила название Тюремной. Приставленный следить за перемещениями Агиллера человек прислал записку, будто кир явился в свой кабинет на второй этаж и отпустил трех из пяти своих помощников, а четвертого отправил с поручением. Джел решил, что момент подходит и, в сопровождении двух хапиных телохранителей, покинул императорскую ложу.

На второй этаж палаты Торгового Совета он попал через общую для двух зданий галерею-балкон над каналом, где не было стражи. В послеобеденное время в Торговом Совете было пусто. Джел без труда нашел нужную дверь и, не стучась, вошел в небольшую приемную.

Такой вещью, как охрана собственной персоны, кир Агиллер пренебрегал. Скромно одетый молодой секретарь, сидевший за письменным столом, поднял голову от бумаг, где отчеркивал что-то красным карандашом. Секунду помедлив, он все-таки встал и поклонился. Никакого вопроса задать он не успел, потому что Джел, не удостоив его поклон вниманием, шагнул к внутренней двери в кабинет с намерением немедленно войти. Hо секретарь Агиллера неожиданно резво выскочил из-за стола и оказался у него поперек дороги.

— Кир Агилер не принимает, — сказал он.

Джел, ничего не говоря, отодвинул его в сторону и взялся за ручку двери.

Секретарь вцепился в дверной косяк.

— Кир Агиллер не принимает, он не велел к себе пускать, — упрямо повторил он.

Войти Джелу нужно было во что бы то ни стало. Кроме того, он знал, что Агиллер там один. Чтобы удалить досадное препятствие, он взял секретаря двумя пальцами за ухо, и, отводя побледневшего молодого человека обратно к столу, проговорил:

— Знай свое место, раб, — и кивнул телохранителям.

Рабочий кабинет пустовал. Джел, знакомый с устройством внутренних помещений в подобных зданиях, направился к противоположной стене, нашел за стенным ковром еще одну маленькую дверцу и вошел в следующую комнату.

Агиллер был там. Не сняв сапог, укрывшись верхним кафтаном и подложив под голову руку, он отдыхал на диванчике возле окна. Когда Джел входил, кир, разбуженный его шагами, потер глаза ладонью и слегка приподнялся на локте.

Джел остановился на середине комнаты.

Агиллер молчал. Лицо его ничего не выражало.

Джел чувствовал, что место, где он стоит, не подходит для того разговора, с которым он пришел. Он медленно обошел диван, облокотился на спинку и сверху вниз посмотрел на Агиллера.

Тот лег, заложил за голову руку, продолжал разглядывать Джела и молчать. Вид у Агиллера был изрядно помятый. Выглядел он так, будто провел две-три бессонные ночи подряд. Прошла минута. Наконец Джел спросил:

— Ты не рад мне?

Агиллер ответил негромко:

— А если рад, как должна проявляться моя радость? Я должен заплакать и броситься к тебе на шею?.. Я так не умею.

Джел отвел взгляд. Беседовать из-за спинки дивана тоже было нехорошо. Он начинал нервничать. Он заранее обдумал, с чего начать разговор и чем его закончить, но не представлял, как в промежутке свяжет между собой логически нестыкующиеся вещи.

— Я пришел вернуть тебе то, что должен, — сказал он, снимая с шеи цепочку с золотым ключом.

Агиллер протянул руку. Джел вышел из-за дивана и положил ему в ладонь ключ. Кир опустил ноги на пол и набросил на плечи кафтан.

— Владетельный кир простит мне, что я не предлагаю ему сесть и не смею более задерживать своим ничтожеством его внимание? — спросил он.

Джел поглядел на непрозрачные стекла окна. Его выставляли. Пока относительно вежливо.

— Лер, — сказал он.

— Что?

— Я пришел к тебе по делу.

— Здоровье не позволяет мне заниматься делами. Я очень устал.

— А если я попрошу меня выслушать?

— Я повинуюсь вашей просьбе. — Агиллер поправил сползший с плеча кафтан и посмотрел на Джела, который остался стоять перед ним. По большому счету, это было хамством, но Джел далек был от того, чтобы сердиться на несоблюдение светских протоколов.

— Ты должен отказаться вести войска на север, — оставив мысль сочинить все-таки преамбулу, заявил он. — Если ты не откажешься, друзья Дома сделают с тобой то, что твои друзья сделали с другом Дома советником Ирмакором. Таким образом обмен будет равнозначным. Так решено, и решение Совета Дома я изменить не могу. Разговаривать с тобой Джелы не считают целесообразным, — ведь ты не станешь их слушать. Hо, я подумал, может, ты послушаешь меня. Поэтому я пришел тебя предупредить.

Агиллер холодно улыбнулся.

— Я знаю, что нужно Дому, — сказал он. — И я знаю, как можно уладить этот вопрос. Раздевайся.

Джел вздернул подбородок.

— Ну, что ты смотришь? — спросил Агиллер. — Раздевайся. Ты продаешься — я покупаю. Разве не за этим тебя сюда прислали? Мне всегда было интересно, как далеко Дом намерен идти в своей погоне за влиянием и властью…

Джел спрятал руки за спину и сжал кулаки. Агиллер поступал по своему обыкновению. Он и раньше любил издеваться и пугать. Hо играть в эти игры можно было вдвоем. Разве Джел не приготовился к тому, что обидеть его будет непросто? Он знал, на что шел. И он был виноват перед этим человеком. Виноват, что раньше вел себя с ним несерьезно, не рассчитывая последствий. Виноват просто тем, что не вовремя встретился ему на пути. Нет, нужно было делать, что решил.

— Знаешь ли, я представлял себе наш разговор по-другому, — сказал он.

Агиллер развел руками.

— А я — именно так. С того дня, как все про всех узнал.

Джел не повернулся и не ушел, сохраняя высокомерный вид и громко хлопнув на прощание дверью, как безумно хотелось ему, и никаких оскорблений в ответ не произнес.

— Однажды ты сказал, что любишь меня, — заставив свой голос звучать ровно, проговорил он. — Я не очень-то в это поверил, потому что я знаю: ты сам недостаточно веришь себе, чтобы делать подобные заявления. Ты не веришь себе теперь, хотя ты и прав: я продаюсь. Hо я продаюсь не тебе. Я продаюсь Дому, продаюсь потому, что ты желал мне добра, или мне казалось, что желал. Они меня покупают, а платят мне за послушание твоей жизнью. Я не знаю, что тебе было нужно от меня раньше. Я не знаю, что тебе нужно сейчас. Может быть, я не очень хорошо понимаю, что такое любовь? Hо вот я, а вот ты. Получай, что просишь.

Он бросил на диван рядом с Агиллером верхний плащ и начал расстегивать одежду. Ему казалось, что он спокоен, но на четвертой пуговице сверху пальцы отказались слушаться, и пуговица полетела на пол. Агиллер, не глядя, положил свою ладонь поверх его трясущихся пальцев и сильно сжал руку. Лицо у него пошло пятнами, как было всегда, если он сильно волновался.

— Иди отсюда, — сказал кир. — Иди по-хорошему.

Джел оставил в покое застежки, отнял у него свои руки и снова спрятал их за спину. Противник сдался и его можно было добивать. Hо, касаясь основной цели визита, Джел еще не был уверен, что время и слова не потрачены им впустую. Задуматься Агиллер задумается, но только о чем?

— Я знал, что ты струсишь, — заявил Джел. — Ты такой же герой, как все северяне. Вам легко говорить красивые слова, за которыми на деле пусто. Вам легко сражаться с безоружными, легко быть бесстрашными, когда некого бояться… Легко любить раба, который не смеет сказать "нет". А что ты мне можешь предложить теперь? Ты даже за свои прежние слова отвечать боишься. Поговори со мной о любви сейчас. А я тебя послушаю. Не получается? И не получится. Потому что…

Агиллер схватил плащ Джела, самого Джела за шиворот и потащил его вон из комнаты.

— Решил принести себя в жертву? Как это благородно! Как трогательно! — кричал он. — А ты подумал, чтоямогу быть этого недостоин?

Когда они оказались в кабинете за ковром, терпение Джела лопнуло. Он сбросил с себя руки Агиллера, вывернул тому запястье и припер кира спиной к стеллажу с книгами, держа для надежности еще и за горло. Он не все сказал, из того, что заранее приготовил, и желал, чтобы его дослушали без попыток вытолкать взашей.

— Я думал, что мы друзья, — выдохнул он. — Я ошибался. Я неплохо к тебе отношусь, Лер, но я не могу жалеть тебя вечно. И я не стану спасать тебе жизнь вопреки твоему желанию быть спасенным. Я попробовал, мне это не удалось, и совесть моя спокойна. Прощай. Можешь теперь подохнуть.

Он отпустил кира и подобрал с пола свой плащ. Агиллер стоял у книжных полок в той позе, в какой Джел его поставил.

Джел повернулся к нему спиной и стал застегивать пуговицы кафтана, думая, что, если с Агиллером теперь случится неприятность, упрекать себя ему будет не в чем, он сделал все, что считал своим долгом.

Агиллер двинул какую-то мебель, и, перед тем, как выйти, Джел все же обернулся, так как очередной звук был очень похож на шелест извлекаемого из ножен оружия.

Кир Агиллер с саблей на ладонях стоял в углу комнаты.

— Хочешь посмотреть, как это делается? — спросил он в ответ на взгляд Джела. — Смотри. Эта наука может тебе пригодиться. Все, кто однажды приходит к власти, должны уметь это.

Он поставил саблю рукоятью на ковер и некоторое время к чему-то примеривался, подвигая ее носком сапога, чтобы не скользила. Потом взял острие пальцами и слегка наклонился вперед.

— Сердце у человека здесь, — объяснил он.

Джел сообразил, что он делает, в самый последний момент. Одним прыжком он перелетел через комнату, сбил Агиллера с ног, перевернул через себя и навалился сверху.

Агиллер обмяк. Он смирно лежал на полу.

— Скажи, и ты сделал все это ради меня? — спросил он.

Джел слегка задохнулся.

— А ради кого же?

— Ты извини, но я пошутил, — проговорил Агиллер, отводя глаза.

— Пошутил? — возмутился Джел. — Пошутил?! Ах ты мерзавец…

Агиллер на секунду приподнял голову и посмотрел на Джела.

— Мерзавец? Я? Да почему?.. Когда мне сказали, что ты утонул, вот тогда я в самом деле хотел умереть. Вернее, я не помню, что я хотел. Я просто не жил какое-то время. Я был готов идти к Вратам Шум и вымаливать обратно твою душу или просить, чтобы меня пустили внутрь, к тебе. Мне нечего было делать на этой земле. Кажется, я даже был у Врат, просто я тебя не нашел. Тогда я понял, что ищу не там, и вернулся. А потом я вспомнил, что хочу умереть, когда узнал, что тыегосын. Не потому что боялся совершить предательство. А потому, что так тебя любить, как я люблю, человеку нельзя, это грех, это нехорошо, неверно. А смерть… Я солдат, я привык видеть ее рядом с собой. И я по-прежнему хочу, чтобы она пришла за мной быстрее…

Джел фыркнул и сложил свои руки на груди у Агиллера. Злость у него прошла, но он по-прежнему сердито смотрел в сторону. Как это можно — хотеть умереть?.. Ему было непонятно.

Агиллер взял его за бока.

— Ты обиделся? О чем ты думаешь? — спросил он.

Джел взглянул на него.

— Для того, чтоб между нами было все, как прежде, не хватает, чтобы сюда сейчас кто-нибудь вошел, — честно признался он.

— Ты запер дверь?

— Там мои телохранители.

— Надежные?

— Я надеюсь. Hо все же…

Джел поднялся и потянул за руку Агиллера. Тот встал перед ним на колени, крепко обхватил Джела и, закрыв глаза, прижался к нему. Он проговорил:

— Никогда никого не люби. Любовь ужасна, она слепа и глупа, и она для всех одна. Я ничего не могу с собой поделать. Я ничего не могу изменить.

Реакция у Джела была мгновенной. Вырываться он начал сразу, как услышал шум. Hо пока Агиллер очнулся, сообразил, в чем дело и разжал руки, время было потеряно.

Волк захлопнул за собой дверь, стукнув ею по чьей-то не в меру любопытной голове, и налег на нее спиной. Дверь пару раз толкнули снаружи, но Волк держал крепко. Джел закрыл глаз, чтобы не видеть взгляда Волка, и проговорил:

— Я не знаю, почему так получается, но ты сам себе враг, кир Агиллер из Агиллеи…

Опираясь на его локоть, Агиллер медленно поднялся. Он побледнел так, что Джелу подумалось, не хлопнулся бы кир в обморок. Красные пятна на его щеках быстро приобретали лиловый оттенок. Агиллер нагнул голову и пошел на Волка.

— Как ты посмел сюда ворваться? — прохрипел он. — Кто тебя пропустил? Убирайся немедленно вон, или я тебя выброшу!

— Значит, решил меня обойти, братец? — холодно отвечал ему Волк. — Отличный маневр. Мне до такого финта своим умом за всю жизнь было бы не дойти!

— Вон отсюда!!! — закричал Агиллер.

Тут Волк или перестал держать дверь, или в нее особенно сильно ударили снаружи, только сам он отлетел на середину кабинета, а в распахнувшиеся створки вломились человек восемь северян, причем, двое или трое — с оружием. Увидеть в кабинете они, наверное, предполагали нечто совсем другое, поэтому на секунду все застыли с оторопелыми лицами, и тут, Агиллер со словами: "Я с тобой за все рассчитаюсь, сволочь!" — заехал Волку по зубам. Волк вцепился в него, они упали на пол, северяне кинулись их разнимать, образовалась свалка. Джел сначала испугался, потом понял, что на него никто даже не смотрит.

На все лады уговаривая успокоиться, Агиллера оттащили. Волк поднялся с четверенек, вытирая с лица кровь.

— Уймись, ты, вояка! — выкрикнул он.

На шум продолжали сбегаться люди. В приемной, за пределами кабинета, галдели уже не меньше, чем в две дюжины глоток. Все хотели знать, что происходит внутри. Какова судьба его телохранителей, Джел боялся даже предположить.

Агиллер увидел на полу о свою саблю, поддел ее носком сапога и отправил под ноги Волку.

Все северяне замерли, как по команде. Это был вызов на поединок. Волк должен был наступить на оружие, если принимал его. Выбор места, времени, оружия и правил был за ним. Однако, Волк криво усмехнулся и отошел в сторону.

— Я не дерусь с калеками, — сказал он.

Агиллер с хрипом рванулся на Волка; его удержали. Джелу все это не понравилось, он тоже считал себя оскорбленным. Он вышел из-за спин Агиллера и двоих державших его людей и заявил:

— Я буду драться с тобой.

Волк оскалился.

— Сколько тебе лет, щенок?

— Достаточно, чтобы выпустить тебе кишки, старый шакал.

Волк сплюнул себе под ноги и наступил на оружие.

— На саблях. Без правил. Сейчас, на Плацу. Я не убью тебя, куколка, не бойся. Я еще подправлю тебе личико. Я вижу, того, что было кем-то сделано — недостаточно.

Волк развернулся и вышел из комнаты твердым шагом. Остальные, оглядываясь, поспешно следовали за ним. Дверь закрылась. Агиллер сел на пол и взялся за голову руками.

Джел постоял над ним. Потом подошел к двери и выглянул в приемную. Никого. Ни одного человека. Если его телохранители мертвы, то тела или хотя бы кровь от них должны были остаться? Нехорошее подозрение закралось в его душу. Он вернулся к Агиллеру. Тот не двигался. Джел наугад открыл резной шкафчик и извлек оттуда кувшинчик с крышечкой в виде чаши. Налил до краев крышку виноградной водкой и предложил Агиллеру. Тот выпил не глядя, как воду.

— Ты одолжишь мне оружие? — спросил Джел.

— Конечно. Вот лежит. Бери.

— Тебе нехорошо? Найти кого-нибудь, кто тебя проводит домой?

— Не беспокойся за меня. Иди. Нельзя заставлять себя ждать перед поединком…

Джел подобрал с пола саблю и вышел в коридор.

***

По кодексу "Иктадор" поединки между таргскими аристократами делились на три категории. Поединок жребия, когда первой кровью Небо указывает неправого в споре, — случалось, что убивали и на таких, но редко. Поединок по правилам — дуэль на каком-то одном избранном оружии с запретом на некоторые приемы и лишение жизни безоружного или просящего пощады. И поединок без правил — на нем каждый делал, что хотел и что умел, а избирался только основной вид оружия без запрета на вспомогательное.

Драться по правилам считалось наиболее достойным способом разрешения недоразумений. К поединкам без правил отношение было двойственное, и в каждом случае вызова за словами "без правил" стояло что-то свое: желание наверняка убить или покалечить, посмеяться, проучить, поставить на место, побахвалиться и поиграть в героя, преподать урок, и Бог знает, какие еще побуждения. При последнем императоре поединки без правил были запрещены, но во времена Солдатской Войны находившиеся у власти военачальники вновь разрешили себе и другим это развлечение.

На огромной площади между Арданским посольством, Палатой Правосудия и дворцом Государственного Собрания, называемой в просторечии "Плац" из-за того, что кое-где на ее серых каменных плитах сохранилась с прошлого века разметка для воинских построений, быстро скапливались зрители. В верхних этажах зданий Арданского посольства и Государственного Собрания люди выглядывали из растворенных окон, не обращая внимания на ледяной северный ветер.

Когда Джел входил в круг собравшейся на Плацу публики, кто-то сказал ему в спину: "Э, парень, дело твое дрянь." В толпе делали ставки. Рассуждения, долетавшие до ушей Джела, выглядели примерно одинаково: "Шансов никаких. Волк — лучшая сабля Севера. Таким, как он, не бросают вызов даже сгоряча."

Однако, сам Джел оценивал ситуацию немного иначе. Единственным реальным преимуществом Волка, действительно, была сабля в его руке. Этого-то преимущества и следовало сразу же его лишить, поскольку об оружии, которое так любил Волк, Джел не имел ни малейшего представления. Он видел только, что сам держит не ту саблю, которую вытаскивал из сундука Агиллера на "Солнечном Брате". Эта была легче и тоньше, почти такая же, как меч, с какими ходят гвардейцы, — она отличалась от него лишь легкой кривизной и немного другим эфесом. Логично было предположить, что это оружие так же требует дистанции. Что ж, тем хуже для Волка.

В последние несколько дней Джел все время усилием воли гасил свои эмоции. Вот и сейчас он успокоился. Он дал себе слово во что бы то ни стало быть умнее. Выходить один на один он не боялся. Если бы Волк вел против него пять или шесть человек с досками и камнями, и которые старались бы загнать его в какой-нибудь крысиный угол и задавить кучей, как случалось в тюрьме, ему было бы, чего бояться. А так… Он не сомневался, что справится.

Заметив Джела, Волк повернул к нему красивую седую голову. Он казался непохожим на брата, у него было совсем другое лицо, только глаза такие же, и, встретившись сейчас с Волком взглядом, Джел не почувствовал уже ничего — ни злости, ни досады, ни страха. Подыгрывать Волку и вести себя по общепринятым дуэльным правилам он не собирался. У него имелись свои любимые приемы, и он рассчитывал опробовать их сейчас на Волке. И в его интересах было побыстрее закончить это дело.

Джел нашел паз в каменных плитах, вставил в него острие сабли и оперся на нее вытянутыми руками. Публика расступилась, образовав круг шагов десять в диаметре.

Волк отсалютовал ему. Джел кивнул и слегка улыбнулся в ответ. Волк помедлил, и, когда Джел моргнул, напал. То, что Джел сделал, удалось ему на удивление легко. Клинок Волка чиркнул по гарде покачнувшейся в стыке плит сабли, а Джел, скользнув мимо опасно рассекшего воздух лезвия и мимо локтя противника, очутился у Волка за спиной, захватил и слегка повернул запястье руки, в которой тот держал оружие, крепко ухватил Волка за загривок, пробежал с ним по полукругу, добавив инерции, и отпустил — сначала одежду, потом руку. Сабля Волка со звоном упала на плиты Плаца, а сам Волк с разбегу врезался в шеренгу зрителей. Джел пнул его оружие, чтоб отлетело подальше, и пошел Волку навстречу.

Оказаться в первый же момент боя безоружным, наверное, было для Волка так же странно, как падать вверх. Однако он не растерялся, выхватил из-за пояса кинжал и снова бросился на Джела. Джел вначале шел вперед, но, поравнявшись с Волком, изменил направление на противоположное, поймал руку Волка с кинжалом, дернул ее на себя, вниз и назад, стараясь скорректировать полет Волка так, чтобы тот не приложился головой к камням Плаца. И Волк, на потеху толпе, перевернулся в воздухе через голову как будто бы сам по себе. Джел поднял его за ту же руку, захватил из-под мышки за шею, другой рукой крепко взял за волосы на затылке и перевернул снова, на это раз уложив с размаха на спину. Толпа зааплодировала. Падать на жесткое Волк не умел совсем, поэтому рухнул на каменную плиту довольно неудачно для себя. Пока он корчился на земле, одновременно бесполезно пытаясь преодолеть спазм дыхательной мускулатуры, вдохнуть вышибленный из него ударом воздух, отползти от Джела подальше и подобрать кинжал, Джел успел сходить за своей саблей и вернуться. Он толкнул задыхающегося Волка ногой в бок, опрокинул на спину и приставил острие своей сабли к его кадыку.

— Из тебя выйдет неплохая цирковая собака, Волк, хоть ты уже и стар, — сказал ему Джел. — Надо только немного подучиться кувыркам. Я позанимался бы с тобой еще, но я спешу. Скажи мне на прощание, кто посоветовал тебе прийти, открыть дверь и посмотреть, что делает твой брат в такой неподходящий момент? Кто научил тебя этой шутке?

Волк издал хриплое рычание.

— Убивай, щенок, у тебя хорошо получается… Мира между нами, пока я жив, все равно не будет!

"Убей! Убей!" — закричали в толпе.

Другие кричали: "Пощады!"

Джел оглядел кольцо зрителей, несильно ткнул Волка носком сапога за ухом и отбросил саблю.

— Я победил, — объявил он.

Толпа перед ним расступилась.

За обелиском, на широкой лестнице Палаты Правосудия он видел чуть не бегом спешащую к нему пеструю компанию ходжерцев с хозяином во главе.

Хапа был не на шутку напуган. Он налетел на Джела, схватил его за плечи и начал быстро ощупывать, чтобы удостовериться, что он цел, жив и здоров. Джел отшатнулся.

— Ты не предполагал, что до этого дойдет? — с ходу спросил он. Ты хотел только, чтобы поссорились два брата, верно? Hо я же просил тебя не мешать мне в моих делах. Ты обманул меня. Наш договор недействителен, ты не держишь данное слово. Оставь меня в покое.

Хапа, окаменев, смотрел на него круглыми глазами.

— Ты не понял, я все тебе объясню! — выговорил наконец он.

Джел покачал головой, повернулся и пошел прочь.

 

Глава 6

Он сбежал по круто спускавшейся вниз улочке. Эту часть города он почти не знал, что ему, впрочем, не мешало. За оградой общественных бань был просевший мост через не то, чтобы канал, а, скорее, сточную канаву. Дальше начинались кварталы Приречья. Часовщик Гермерид жил на третьей улице, если считать от Мусорной площади за мостом. Почему состоятельный и пользующийся уважением человек до сих пор не сменил место жительства на более приличный и безопасный район Столицы, Джел не знал, да и ему было все равно. Записка, которую ему, отводя взгляд, отдал секретарь Агиллера, гласила:

"Тебе.

Если хочешь встретиться, ищи меня там. Если не хочешь — не беспокойся. Завтра в Столице меня уже не будет."

Снизу чернилами был обведен ключ часовщика.

Слежку за собой Джел заметил еще в центре Столицы. Двоих, которые шли за ним, он завел к скрипторию, где они благополучно отстали среди развешенного повсюду белья, уличных кухонь, бегающих детей и ящиков с мусором в лабиринте дворов между гудящими, как ульи, доходными домами имперской постройки. Хапе, — а Джел не сомневался, что это его люди, совсем не обязательно было знать, куда он идет. Джел теперь ему не доверял.

Дорогой, по которой он шел сейчас, наверное, до сих пор гоняли скот на выпас к морскому берегу. Грязь в Приречье держалась круглый год и не проходила даже с зимними морозами. Стемнело. Огней в окрестных домах почти не было видно. С одной стороны нужной ему улицы тянулась кирпичная стена суконной фабрики и прилегающих к ней складов, с другой высились заброшенные многоэтажные постройки прошлого века с наглухо заколоченными рядами нижних окон и пустыми мертвыми глазницами верхних этажей. Часовая мастерская Гермерида размещалась в полуподвале одного такого здания.

Джел забарабанил в окованную железными полосами внушительную дверь. Бледный подмастерье впустил его. Внутри мастерской, несмотря на позднее время, кипела работа. Жужжали токарные станки с педальным приводом, что-то плавилось в небольшом горне, валялась на полу древесная стружка, на столах и верстаках стояли мерные сосуды, реторты и тигли, а на одной из изуродованных ржаво-зелеными потеками окислов стен висели астрономические карты и даже чертеж разрезов человеческого тела с указаниями, какой орган какому времени солнечных суток соответствует. Часы здесь изготавливались самые разнообразные: солнечные, масляные, песочные, водяные, огненные. Гермерид, если длинноносый старик, пересыпавший белый песок из круглодонной колбы на многослойное сито, которого показал Джелу подмастерье, был Гермеридом, сказал:

— С обратной стороны дома есть дверь, за нею лестница наверх. Она ведет в жилые комнаты. Ваш друг ждет вас там.

Джел чуть не заблудился в темноте, отыскивая обратную сторону дома. За углом здания оказался забор с проломами через каждые три шага, чахлая, но очень колючая живая изгородь, полузасыпанная канава, куча песка, деревянные сараи, две печи для обжига — большая и поменьше, — и постройка с высокой трубой, которую можно было принять за кузню. Наконец, он выбрался из грязи и колючек на крыльцо и взбежал по лестнице наверх. В здании было, не считая подвала, пять этажей, но вход выше второго был перекрыт. Дверей на площадке он увидел три. Одна с большим висячим замком, другая просто дверь, а третья — чуть приоткрыта, из-за нее падал луч приглушенного мягкого света и тянуло теплом.

Туда-то Джел и вошел осторожно. Сразу у входа по стенам висели какие-то тряпки, одежда, старые попоны и мешки, дальше, за откинутой в сторону портьерой, была большая комната. Ярко горел огонь в камине. На низком столике были расставлены блюда под перевернутыми тарелками вместо специальных крышек. Агиллер, накрутив на руку распущенные волосы, сидел на тахте возле камина, а около стола воздушное создание лет семнадцати на вид, с тонким личиком, которое не портил даже длинноватый носик, капало темную жидкость из какого-то флакона в чайную чашку, наблюдая за процессом на свет и старательно считая капли. В воздухе висел запах успокоительных лекарств.

Джел остановился на пороге комнаты и прижался щекой к углу стены.

Девушка испуганно обернулась на шорох, и лекарство тонкой струйкой потекло в чашку.

— Оставь, Миран, — сказал Агиллер. — Не надо. Иди к себе.

Темно-синее в золотых звездах покрывало лежало у входа на стуле. Взгляд ее, который она не сводила с Джела, пока подбирала покрывало и набрасывала на голову, ему сильно не понравился. Закрыв, как положено, половину лица, она проскочила мимо него, и он услышал перестук золотых каблучков на лестнице. Джел тоже проводил ее не очень-то ласковым взглядом. Для кого золотые каблучки и покрывало со звездами посреди этой помойки? Не для клиентов часовой мастерской, точно.

Агиллер подошел к нему и взял за руки. Джел проделал весь путь от Гранитного острова до Приречья пешком, устал, ноги его промокли, а на одежде было полно сухих репьев. Он опустил голову.

— Здесь странное место, — сказал он.

— Здесь живут мои друзья, — отвечал Агиллер. — Здесь можно никого не бояться.

— У тебя странные друзья, — сказал Джел.

Агиллер расцепил застежку на его плаще, повлек его за собой на тахту к камину и усадил к себе на колени.

Таких стремительных действий Джел от него не ожидал и даже растерялся слегка. Ответ: "Потому что должен был убедиться, что с ним все в порядке," — на вопрос: "Зачем я, дурак, сюда приперся?" — на данный момент его уже не устраивал. Он убедился? Убедился. Значит, пора было уходить, не умножая осложнений — их и так в нынешней ситуации более, чем достаточно. Никаких нежных чувств Агиллера Джел не разделял — тот не был ему противен. И только.

Кир запустил пальцы Джелу в волосы и притянул его голову к своему плечу. Слепого глаза он, кажется, так еще и не заметил. Весь верхний ряд пуговиц на одежде Джела в одно мгновение оказался расстегнут, пояс куда-то пропал. Джел чувствовал себя глупо. Он не привык ощущать себя игрушкой в чьих-то руках, и быть меньше, чем на равных, ни с кем не собирался. Он хотел всего лишь поговорить и успокоиться, потому что после событий минувшего дня на душе у него было нехорошо. Он еще продолжал считать себя виноватым. Hо не до такой степени, чтобы выполнить все, о чем бы его не попросили.

Прохладная ладонь легла Джелу на бок под рубашкой. Джел принял решение.

— Нет, — сказал он. — Отпусти меня.

Агиллер слегка ослабил хватку.

Джел высвободился из его объятий, вскочил и начал приводить в порядок свою одежду.

— Прости, но я не могу с тобой спать, — торопясь спрятаться за словами, объяснял он. — Мне уже не вспомнить, как это бывает. Слишком много времени прошло… Я другой. Давай лучше останемся друзьями.

Агиллер смотрел на него, опустив руки. Блеск в его глазах медленно гас.

— Как хочешь… Останемся, что ж поделать, — не очень-то радостно согласился он.

— Я рассердил тебя? — спросил Джел.

Агиллер развел руками.

— Как я могу на тебя сердиться? — сказал он. — Я понимаю, ты всего лишь хотел, чтобы твои родственники не унижались до убийства. То, что ты мне что-то обещал — мне всего лишь показалось?..

Джел кивнул. Ему было неловко и стыдно.

— Будешь ужинать? — предложил ему через некоторое время Агиллер.

Джел покачал головой.

— Нет, у меня мало времени. Мне надо поговорить с отцом, пока он в Столице.

— Ну, и я не буду. Завтра на рассвете я уезжаю на Север, в свое поместье. Я не поведу войска. Спасибо тебе, что не убил Волка. Хотя, я думаю, он предпочел бы умереть — над ним, должно быть, смеется сейчас вся Столица…

— Прости, — еще раз сказал Джел.

— Перестань. Тебе не за что просить прощения. Волк сам виноват. И я сам виноват. Надо было мне смолчать и в этот раз, и много раз до этого.

Агиллер поднялся и подал ему пояс. Джел сказал:

— Лер, если мне будет суждено когда-нибудь стать императором этой страны, я…

Агиллер закрыл ему рот ладонью.

— Никогда не давай таких обещаний, — сказал он. — Станешь императором — тогда и будет видно. — Он зажег от лампы тонкую свечу и вышел на лестницу.

Джел немного задержался, отдирая от подола репейники, и спросил:

— Ты не знаешь, отчего умер Пифером? Что с ним случилось?

Кир ответил не сразу.

— Лучше не ходить одному ночью по улицам Приречья. Люди, которые живут здесь, озлоблены жизнью. — Он помолчал, потом добавил: — Ты тоже пришел один. Наверное, мне стоит проводить тебя. Подожди, я возьму одежду. Нехорошо такому, как ты, быть без охраны.

Джел остановил его.

— Не надо, не ходи за мной. Я не боюсь босяков из подворотни. Я могу за себя постоять.

Агиллер кивнул.

— Да, я заметил. Все равно, будь осторожнее. Пройди лучше до моста дворами, а, если с тобой заговорят, — беги.

Они спустились на крыльцо. Джел привстал на цыпочки и дотронулся до щеки Агиллера губами.

— Прощай, Лер. Ты очень хороший человек, — сказал он.

— Да что ты, — Агиллер усмехнулся и легко провел ладонью по шее у него под подбородком. Погасла свеча, не прикрытая больше рукой от ветра. — Просто ты не видел по-настоящему хороших людей. Счастливого тебе пути.

— Тебе тоже.

Луна бледно просвечивала сквозь облака. Джел обошел песочную кучу, рассчитывая, по совету Агиллера, выйти в переулок, а потом в другой двор, и так попасть к мосту. Отсюда ему ближе было идти в Ман Мирар, чем домой. Надо было объясниться с Хапой, если тот еще в Столице, признать, в чем был неправ сам, сказать, в чем считает неправым его, вымыться, выспаться, поесть… И, слава Богу, все закончилось нормально. Никто не умер, никто из друзей не превратился в заклятых врагов, Волк сел в лужу, и его союзники надолго озадачены. Дом может быть доволен. Отпустят ли его теперь на Ишуллан хотя бы на декаду?..

Джел удалился от дома часовщика шагов на сорок, когда заметил, что не все на свете обстоит так замечательно, как ему на несколько секунд показалось.

Черная тень бесшумно выплыла из-за поленницы навстречу. Еще две чернильными кляксами маячили между сараев, и две или три оказались за спиной. Задача не показалась ему сложной. Он остановился, поджидая первых двух. Его схватили сзади за одежду. Джел, не глядя, ударил, попав по чему-то металлическому, — пластинчатому панцирю или гвардейской кирасе. И ему сразу же перехватили руку, — перехватили грамотно, за кулак и плечо одновременно.

Тень впереди блеснула из-под полы плаща длинным, хорошо различимым в темноте клинком, — то есть, снова все оказывалось не так просто, как Джел сперва подумал.

Он рванулся, что было сил. Двое, которые пытались его удержать, опрокинулись на землю. Кто-то крикнул: "Держи его, разиня!" Другой сказал: "Ну вот, начинается!" Джел перепрыгнул канаву, пробежал вдоль стены кузни и чуть не наткнулся на мерцающее в тусклом свете острие.

Он отпрянул и ударился о стену спиной. У него мелькнула мысль взобраться на крышу, но он опоздал. Его окружили. Один, самый главный, подошел и встал позади всех. У Джела тоже было оружие — он выдернул из-за голенища сапога нож, — но рядом с шестеркой гвардейских мечей оно смотрелось смехотворно.

Полукольцо клинков замерло в трех шагах от него, и ближе не подвигалось. Джел подумал, что они, может быть, не хотят мешать друг другу. Hо они не нападали и поодиночке тоже. Лиц у них не было — были маски.

— Брось нож, — предложил ему глуховатый голос. — Ты должен пойти с нами.

— Я никому ничего не должен, — четко разделяя слова ответил Джел.

Последовала пауза.

— Брось нож, — не меняя интонации повторил голос. — Или мой раб Роф прирежет твоего дружка.

Джел быстро взглянул на крыльцо, где только что расстался с Агиллером. В темноте непонятно было, что именно, но там действительно что-то происходило. У Джела подпрыгнуло сердце. Опять Агиллер попал из-за него в неприятности. Ну что за судьба у человека?

— Думаешь, я шучу? — проговорил голос. — Мне нужен ты. Лучше живой, чем мертвый. Если ты сдашься, Роф его отпустит.

— Чем докажешь?

— Даю слово.

Джел ступил на полшага ближе к дому Гермерида. Неподвижно застывшие в лунном свете клинки дрогнули и приблизились.

— Роф! — скомандовал голос. — Я считаю до пяти! На пятый счет перережешь ему горло. Раз…

Джел швырнул нож под ноги окружавшим.

— Лицом к стене, — приказали ему. — Руки на стену.

— Пусть он его отпустит, — Джел показал в сторону крыльца.

— Я дал тебе слово — я его сдержу. Ну?

Глядя через плечо на смутные фигуры возле дома, Джел исполнил требование. На него тут же навалились всей толпой.

— Осторожнее рядом с ним! — сказал голос. — Видели, как он днем отделал Волка?..

В лицо Джелу бросили пропитанную настоем "пьяного гриба" тряпку, он узнал гнилостный запах. Ему сразу стало все равно, что с кем дальше будет, ноги у него подкосились, и он завалился на ближайшего из нападавших, успев разглядеть под темным плащом щегольской бархатный кафтан. Что это не приреченская голытьба, мог бы и раньше догадаться — не по одежде, так по оружию…

***

Он начал частично осознавать себя, очнувшись от грохота железа. Скрежетала опускная решетка, звенели цепи, скрипел ворот подъемного механизма.

Куда его привели, узнать было невозможно. Некоторое время он просто сидел на полу возле двух солдат с обмотанными черной тканью лицами. На латных наплечниках у них он видел клеймо: "Тот, кто молчит". По ту сторону решетки был респектабельный дом с мраморными полами, коврами, цветами в бронзовых вазах. По эту — голые стертые ступени, ведущие в подвальное помещение и развилка коридора со скользкими, потрескавшимися от времени стенами. Трещины в старом камне были забиты грязью, в выбоинах на полу собиралась вода. Из черного зева одного из ответвлений появился свет и раздались шаги.

Охранники подняли Джела, вывернули ему руки, поставили лицом в угол между дубовой боковиной решетки и стеной, и так держали, пока кто-то не прошел к выходу из подвала в сопровождении двух факельщиков. Снова заскрежетал ворот и съехала вниз решетка. Потом две ловкие пары рук подхватили Джела под локти и повлекли вниз, налево, направо, вверх и опять вниз по низким темным переходам, каждый раз сворачивая так стремительно, что, если бы они Джела не держали, он падал бы на каждом повороте.

Ему мало что удалось рассмотреть по пути. Сырые стены заросли грязной плесенью, в одном месте каменные ступени лесенки оказались разобраны. Джела в этом месте протащили волоком, потому что у него не получалось перешагивать через развороченные меловые кирпичи.

Его завели в забранную решеткой камеру и посадили ни кучу отбитой со стен штукатурки. Лязгнул засов. Дым от факела застлал Джелу глаз, и он долго протирал его, кашляя, и стараясь скорее очувствоваться. Восприятие им объективной реальности съехало набекрень и пока отказывалось вставать на место. Судил Джел об этом по тому, что сейчас, например, видел себя словно извне, со стороны: вот полукруглые своды подвала, оконце-отдушина под потолком, ржавые толстые прутья решетки, куча мусора и растрепанный человек в забрызганной уличной грязью черной одежде сидит сверху, нахохлившись, точно ворона перед снегопадом.

Он попробовал прогнать из головы липкое оцепенение, которое перекисшим холодным тестом залепило ему мозги, но преуспел в этом деле не слишком. Чтобы избавиться от дурманящего действия "пьяного гриба" и адекватно оценивать обстановку, нужно было несколько дней пить понемногу вино. Тогда не одолевают необъяснимые страхи, ничего не болит, а мир выглядит даже немного более радужным и симпатичным, чем есть на самом деле.

Вина у Джела не было, зато, вместо него, из щели-окошка прополз в подвал бледный холод, распустил свои щупальца и начал его щипать за кончики пальцев. Кожаный шнурок от волос, повязку со слепого глаза и верхний плащ Джел где-то потерял. Спрятав руки в широкие рукава кафтана и поджав ноги, он разглядывал куски штукатурки, щепки, гнилые тряпки вокруг себя, и ему казалось, что все это слабо светится в темноте. Он думал: что-то одно ему явно мерещится — либо сами предметы, либо свет от них. Поискать среди этого хлама гвоздь, чтобы открыть замок, в голову ему не приходило. Он слушал шепоты и шорохи подземелья, где давит низко нависший потолок, где никто не смеет ходить выпрямившись, говорить громко, где все шелестят по скользким от плесени углам, стараясь быть там в одиночку, все похожи на крыс, жаб и пауков…

Внезапные шум и свет снова вывели его из полубредового состояния. Он заметил смену караула в коридоре — оказывается, там кто-то был все это время, его охраняли.

Из-за окна заорала кошка, полоснув своим воплем по нервам, и принеся сопутствующую мысль о том, что надо как-то выбираться отсюда наружу. Прутья в решетке редкие, может быть, протиснуться сквозь них?..

Он заставил себя встряхнуться, вытянул руки и попробовал свести вместе указательные пальцы. С первого раза не получилось. Он сосредоточился и, более или менее, попал.

Кошка орала. Джел подобрал кусок штукатурки побольше и с силой швырнул его в стену под окном, надеясь, что это заставит ее подыскать своему концерту другую аудиторию. Вопль оборвался на полумяве. И сразу же послышались шаги. Охранник подошел к решетке и оглядел внутренность камеры.

— В чем дело? — спросил он.

Следующий кусок штукатурки предназначался ему.

Джел целился в лицо, но на какой-либо эффект от попадания даже не рассчитывал. Тем необычнее для него выглядело то, что страж упал на колени, стукнувшись лбом о ржавую перекладину, и повис на ней, просунув внутрь руки.

В голове у Джела сразу прояснилось.

Не очень доверяя собственному зрению, Джел воровато подкрался к охраннику и сначала отцепил от его портупеи связку из пяти ключей и быстро спрятал себе в рукав. Потом нащупал пульс у него на шее, под закрывающей почти всю голову повязкой. Сердце билось. Джел снял с себя кожаный пояс, стянул ему запястья, быстро подобрал к замку ключ. Когда кошка начала орать снова, он уже удалялся прочь той дорогой, которой его привели в подвал.

Благодаря "пьяному грибу" он обрел странную способность видеть в темноте и уже почти не спотыкался. В одном рукаве он прятал широкий саврский нож с зазубринами на лезвии, в другом у него был кусок холодного пирога с зеленью и ветчиной, который он нашел на посту охранника и жевал теперь на ходу. Шума он не издавал, света с собой не нес, и поэтому считал, что имеет реальные шансы уйти из этого дома незамеченным.

Он добрался до первоначальной решетки, с которой началось его знакомство с домом, — она была недалеко, всего сто двадцать шагов, из них тридцать восемь по ступенькам.

По ту сторону на деревянной треноге горела двусветная медная лампа. Чуть дальше, под листьями растущей в кадке жиденькой пальмы спал, сидя на стуле, еще один охранник. Бросить в него Джелу было нечем, разве что ножом. Hо бросать было далеко, да и в первую свою жертву он попал сквозь прутья решетки по чистой случайности. И еще об одном Джел забыл, когда шел сюда: что эту решетку надо поднимать при помощи ворота с цепями, а вовсе не отпирать ключом.

Постояв немного перед лампой, он осторожно попробовал решетку на подъем. Она подавалась. Она не была такой уж тяжелой. Если принести с того места, где разобраны ступеньки, камень и подложить его снизу, под ней можно будет пробраться. Гораздо более сложной задачей Джелу казалась нейтрализация спящего на стуле громадного стража.

Для начала, чтобы посмотреть, что у него из этого получится, Джел отложил на пол остатки пирога, просунул через решетку руку с ножом, дотянулся и опрокинул на пол лампу. Раздался звон. Стало темно. Джел вжался в стену и перестал дышать. Человек мгновенно соскочил со стула, минуту вслушивался и вглядывался в темноту, потом, тихо ступая, подошел к решетке, нашел на полу лампу и встряхнул ее. Масло булькнуло внутри. В ватной тишине раздался шорох, быстрый топоток крысиных лап и писк в том месте, где Джел положил пирог. Джелу почудилось, что он различил вздох облегчения. Человек установил лампу на треногу, присел рядом на корточки — боком к решетке, спиной к Джелу, — поправил фитили, достал огниво и начал высекать огонь. Повязка на лице сослужила ему дурную службу, потому что Джел, собственные руки которому показались очень длинными, уцепился за нее, притянул большого человека к решетке и придушил — ему хотелось думать, что не до смерти. У Джела отчего-то было настойчивое впечатление, что он знаком с ним, и неплохо.

Когда он почти прополз под положенной на камень решеткой, он подумал, что везенье Джелов — не сказка, раз до сих пор ему все так просто удается. И в этот момент его схватили за руку. Додумывать мысль было некогда. Он со всей силы дернул схватившего на себя, и они так стукнулись головами, что у Джела буквально посыпались искры из глаз. У его противника, очевидно, ощущения были схожи, потому что он на пару секунд затих. Приподниматься они начали одновременно. Еще секунду спустя великан распорол рукав одеяния Джела чем-то острым, как бритва. Джел шарахнулся, налетел на треногу, схватил ее и обрушил сбоку на голову неприятеля. В руках у него от трех ножек осталась одна. Человек охнул и осел.

Джел, не теряя времени, смотал с его головы тюрбан-повязку и накрепко привязал его локти к решетке. Он подумал, что неплохо было бы опознать хотя бы одного из похитителей в лицо. Поэтому он нашарил на полу оброненное огниво с кусочком трута, зажег лампу и поднес ее к лицу поверженного неприятеля.

Действительно, он его знал. И до него дошло, наконец, что "Тот, кто молчит" — это перевод с энленского имени Валахад.

Подобрав свое и чужое оружие, он добежал до одной из стенных ниш, выбросил из ближайшей вазы цветы, вернулся, и вылил воду из вазы Верзиле на голову. Тот медленно приоткрыл один глаз.

Джел отставил лампу в сторону так, чтобы язычок пламени касался кистей тканого ковра, прикрепленного к потолочной балке из полированного розового дерева.

— Здравствуй, Верзила, — сказал он.

— Одноглазый? Ты как сюда попал?

— Да я с самого начала был тут. Скажи мне скорее, чей это дом?

Верзила сморгнул каплю.

— А тебе зачем знать?

— Здесь живут преступники. И я собираюсь его поджечь, — сообщил Джел и посмотрел на лампу. — От того, ответишь ли ты на мои вопросы, зависит, сгоришь ли ты вместе с домом, или нет.

— Я давал присягу Валахаду, я отвечаю только на те вопросы, которые задает мне он.

— Я — кир Александр Джел. Меня нельзя просто схватить на улице и запереть в подвале, понимаешь? Я этого так не оставлю. И твой Валахад поплатится вместе с остальными. Тоже мне, заговорщики… Чей это дом?

— Кто бы ты ни был, тебе я присяги не давал, — сказал Верзила.

Ковер начал слегка дымить.

— Ну, хорошо, — вздохнул Джел. — Тогда я поджигаю его, не зная, чей он — потом все равно узнаю.

И он пошел прочь, не слишком быстро, правда.

— Постой! — окликнул его Верзила.

Джел остановился.

— Где мой человек? Что ты сделал с ним?

— То же, что и с тобой. Привязал к решетке в подвале.

— Ты говоришь правду? За что тебя посадили туда?

— Точно не знаю, но, скорее всего, за то, что я — будущий таргский император. Так чей это дом?

Верзила долго смотрел на него, потом все же сказал:

— Ирмагора, откупщика Хираконских медных рудников.

— Того Ирмагора, отец которого Ирмакор был старшим торговым советником и повесился в начале этого года?

— Того самого.

Джел сделал в уме нехитрый расчет. К Хапе инцидент с похищением отношения не имел никакого. К Волку — может быть, но вряд ли. Ирмагор считался одним из торговых магнатов, только, в отличии от своего отца, он никаких дел с Домом Джел не вел никогда.

— Вот еще новости, — буркнул Джел. — А ты сам здесь как оказался?

Верзила дернул плечом.

— Как обычно. Я солдат Валахада. Нас нанимают за плату. Ладно, отвяжи меня. Я не стану тебе мешать. Ирмагор сказал, что мы охраняем его беглого раба. Ты его раб?

— Ты что, с ума сошел? — засмеялся Джел. — Я — наследник Дома Джел. Думаешь, я тебе врать буду, что ли? Это ты у меня сидишь привязанный, а не я у тебя.

— Ну… Можно сказать, я тебе даже почти верю. И я все еще должен тебе свою жизнь. Если этот дом сгорит — с меня за твою пропажу не спросят. Только, если хочешь что-то сделать — торопись. Скоро рассвет, и за тобой должны прислать повозку, чтобы увезти тебя за город. Тогда вернутся хозяева со своей охраной. Мы дежурим по двое, и сейчас в доме нет даже слуг, всех отправили подальше, чтоб не было лишних глаз. Выйти отсюда можно через сад, ворота заперты, но стена низкая.

Джел усмехнулся, распарывая связывавшую Верзилу ткань.

— Я отблагодарю тебя, если все окажется так, как ты говоришь, пообещал он.

Верзила выпутался из черных тряпок.

— Если ты в самом деле наследник Дома и хочешь отблагодарить меня — не вспоминай, что видел здесь солдат Валахада, — попросил он.

То, что он поспешил не в Ман Мирар, не домой, не в тот квартал, где снимал себе особняк Агиллер, а назад к Гермериду, он и сам считал к концу проделанного через полгорода пути глупостью, но что было делать — он уже пришел.

С холма Вальялар поднимался в серое утреннее небо жирный столб дыма — горела усадьба Ирмагора. Где-то вдалеке звонил пожарный колокол. Джел пролез через уже знакомую дыру в заборе, обошел колючую изгородь и остановился на пороге дома. Лучше бы было не встретить здесь Агиллера, а узнать, что он уехал восвояси, и спокойно пойти спать. Люди Хапы, должно быть, перевернули в поисках его уже всю Столицу. Впрочем, Хапа слишком самонадеян, ему полезно иногда поволноваться…

Джел переступил с ноги на ногу на пороге: входить — не входить. Он понимал, что одиссею свою по помойкам, подвалам, сточным канавам и бандитским кварталам ему пора заканчивать. Слишком много событий для одних суток. Кроме того, он чувствовал, что, если в ближайшее время он не найдет вина, ему попросту будет плохо. Хуже, чем в первый раз. Ведь он "пьяный гриб" уже пробовал… Ладно.

Он поднялся на этаж и постучал в дверь.

Ему открыл пожилой незнакомый человек со значком судебного пристава на рукаве.

— Вы к кому? — спросил он.

— А… — Джел осекся. — Что тут случилось?

— Здесь умер человек.

— Гермерид?

— Нет, другой.

Джелу стало душно, он потянул завязки одолженного в доме заговорщиков хорошего дорогого плаща.

— Как — умер? — еле выговорил он. — Убили?

— Нет. Он сел вот здесь, — пристав показал на верхнюю ступеньку лестницы, — и умер. Сердце остановилось или что-то такое.

Джел покачнулся и, должно быть, сильно побледнел, потому что пристав оставил дверь и подхватил его под руку.

— Эй, эй, а с вами-то что? — сказал он. — Мне некого посылать за еще одним душеприказчиком… Пройдите, я вам хоть воды налью.

Джел сглотнул комок в горле, выпрямился и пошел во вчерашнюю комнату.

Там все было по-прежнему, только камин погас, а на середине стояла застеленная льняной простынею скамья, на которой со спокойным лицом уснувшего человека лежал Агиллер. На полу свернулись серебряными змеями кем-то уже срезанные длинные пряди его волос. И еще одно отличие заметил Джел по сравнению со вчерашним вечером: синее в звездах покрывало на плечах своей хозяйки сейчас обнимало изголовье скамьи и чуть покачивалось из стороны в сторону.

Миран подняла голову. По лицу ее белее мела была размазана черная краска с глаз, приоткрытые губы кривились, и, если бы взгляд имел силу убивать, Джел был бы мертв тысячу раз еще в тот момент, когда шагнул через порог.

— Ты, — прошипела она. — Все ты, сука. Это ты убил его. Я… любила, я боготворила моего господина. Я была счастлива с ним… А пришел ты — и убил мое счастье…

У судебного пристава проснулся к ее срывающемуся монологу профессиональный интерес. Он тронул Джела за локоть и спросил:

— Речь идет об этом человеке? В чем она вас обвиняет? О чем она говорит?

— Она говорит, — без интонаций в голосе произнес Джел, — о том, что этот человек спал с ней, а умер от любви ко мне…

Ее как судорогой свело от этих слов. В мгновение она оказалась рядом. Что было у нее в руке — нож ли, тонкий стилет или шило, — Джел не увидел. Он согнулся и приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, выразившее бы его удивление по поводу такого злого ее поступка, но в горле у него забулькало, и изо рта на прижатые к груди руки потекла кровь. Выдернуть из-под сердца раскаленную иглу сам он не мог, а оставить ее там было нельзя…

В медленно гаснущем свете он наблюдал, как пристав попытался схватить Миран, а она, прочертив багровую полосу у него на щеке ногтями, пробежала мимо его растопыренных ладоней и была такова.

Свет померк.

Пол ушел у Джела из-под ног, и он упал.

 

Глава 1

Берег. Море. Туман. Ни неба, ни солнца. Звать на помощь бесполезно — звуки тонут в тумане. Искать? А кого? И в какой стороне? По этому берегу можно идти вечно и не прийти никуда…

Вот он и сидел на месте, ожидая сам не зная чего: когда увидит Врата Шум, встретит божество или души умерших, или что еще чуднее…

И дождался.

Мимо него, по морю, совсем не качаясь на волнах, медленно проплыла лодка, гребцы которой пели песню, какой он никогда не слышал:

Если это бред, подумал Джел, то очень необычный. Он мог бы, наверное, сочинить симфонию, если бы очень постарался, но не две простейшие рифмы, и ни во сне, ни на пороге смерти не считал себя на это способным. Это было что-то постороннее, чужое…

— Бесполезно, — сказал знакомый голос. — Все равно не поможет.

— А я надеюсь. Я же знаю: если такие вещи не помогают — ничто уже не помогает.

— Не стоит себя зря обнадеживать.

— Hо он же живет.

— Пока — живет…

Джел из-под ресниц выглянул в окружающее пространство. Разговор велся по слепую сторону от него. Сам он лежал на батистовых простынях под лепным потолком Ман Мирара. Еще Джел слышал характерное потрескивание, с каким работал "хирург" привезенной Хапой из пустыни аварийной аптечки.

Его схватили за руку.

— Я же тебе говорил! — воскликнул Хапа. — Сынок, сыночек…

Джел выговорил одними губами:

— Перейди на другую сторону, сволочь. Я тебя не вижу.

Хапа мгновенно перебежал.

— Ты доволен? — чуть погромче проговорил Джел. — Все стало по своим местам, как ты хотел?..

Глаза у Хапы были красные. В то, что он плакал, Джел бы не поверил, — скорее уж, ночь не спал.

— Не говори так, — горячо сказал Хапа. — Я хотел, как лучше…

— А получилось плохо по-привычке, — свистящим шепотом закончил за него Джел. — Как ты догадался прицепить ко мне "хирурга"?

— Ну… ты же мне рассказывал про эту штуку: если порезать палец, она зашьет. Я подумал — если она умеет шить…

В поле зрения Джела появился господин Эргор, личный врач Патриарха.

— Не надо бы вам разговаривать, кир Александр, — сказал он.

— Теперь уже хуже не будет, — прошептал Джел.

— Я привез тебе подарки, — торопясь его обрадовать, сообщил Хапа. — Дочку и сына от Ма. Теперь ты можешь становиться императором. Хоть завтра, хоть прямо сейчас…

Джел хотел повернуть к нему голову, но у него закололо в левом боку, и он передумал это делать.

— …И новости с Хофры: там упал Лунный Камень.

Джел вздрогнул.

— Кир Хагиннор, ступайте, — попросил господин Эргор. — Вам тоже нужно отдохнуть…

— Кто? — только и выговорил Джел.

— Не знаю, — Хапа слегка смутился. — Дело в том, что Камень упал в океан около острова и утонул. С берега волной смыло деревню, и оставшиеся в живых жители приняли спасшегося человека за морского демона, поймали его и… Капитан Глаар привез его голову.

— Хапа… — пробормотал Джел, чувствуя по разливающейся в боку ломоте, что тот зря ему все сейчас рассказывает. — Давно это было?

— Кир Хагиннор, если вы не понимаете сами, что должны уйти, я вас сейчас выведу, — вмешался Эргор.

Хапа встал и поправил Джелу одеяло.

— Я никуда не уеду, — пообещал он. — Я буду ждать, пока ты поправишься.

— Жди, — сказал Джел и закрыл глаз. Ему только не хватало еще подарков с ВС. Значит, следующему повезло меньше. Может быть, потому, что он не был Джелом. А кто тогда это был?..

Щелкнула запором дверь.

Господин Эргор наклонился над Джелом и слегка похлопал его по щеке. Джел, как из другой комнаты, услышал его слова:

— …не просто бледный. Синий. Или лиловый… Трудно подобрать слово, чтобы назвать цвет. Впрочем, я мало понимаю в том, что с вами происходит. Кир Александр, вы меня видите? Слышите? Вам снотворного дать? Или вы и без того спите?

Джел усилием воли вернул себя в реальность. Он не чувствовал ни рук, ни ног, голова кружилась, а беспокойство ело его изнутри. Ему было плохо.

— Дать, — еле выговорил он.

Ох, как он был не рад тому, что с Внешних Станций нашли сюда дорогу. В этот момент в нем будто переломилось что-то. Одно дело было самому решать, вернуться, или нет, когда, куда, каким путем… Играть в предвидение, улыбаясь про себя мысли, что, может быть, никогда и не выберет для возвращения момент. А теперь? Серьезная незадача. Опять потерян смысл жизни. Верней, поменян. Пример колонизации Легиры с детства был перед глазами. Конечно, Терра-Нова сейчас не страдает от избытка населения и не нуждается в редких металлах, как это было тогда. Hо ведь главное богатство Та Билана и состоит не в океанских пляжах под летним солнцем и не в рудных богатствах недр. Первым и основным, что пожелают отсюда черпать первопроходцы, будет генетический материал, а интерес к остальному придет позже. Будет ли при этом все сделано достойно и честно, Джел не знал. На Терра-Нове над всеми методами проведения любых работ довлел жестокий прагматизм. Выгода — прежде всего. Для чего на ВС рядовым пилотам дают десантную подготовку? Не для таких ли случаев?

Надо было срочно что-то предпринять.

Джел подавил в себе родившееся было смятение. Он сказал себе строго: "Не буду суетиться. Я потом подумаю, что ядолжен, и что ямогу. Сначала надо точно решить, чего яхочу."А хотел, вернее, не хотел он делиться с другими планетой, которую как бы себе нашел.

Пришел Эргор с чашкой сладковатой вязкой жидкости. Hо Джел так разволновался, что даже, выпив ее, заснул не сразу. Пока мысли выстраивались в послушную логике цепочку, надо было пользоваться этим. Надо было думать. Сейчас, немедленно. И действовать. Если это было еще одно случайное падение, тогда ничего. А если один из этапов планового исследования…

Он немного посчитал в уме. По количеству времени, прошедшего со времени его собственного исчезновения, нельзя было сказать ничего определенного.

Тогда он представил, как бы он взялся за дело, если бы организацию поисковой экспедиции поручили ему.

Он видел два пути: быстрый и обстоятельный.

Чтобы выполнить задачу быстро, нужно было подогнать к предполагаемому месту поиска автоматический грузовик с оборудованием, а для доставки персонала использовать флот конвойных "блюдец", каждое из которых несет на борту одного человека. Месяц дороги от ВС, чуть больше месяца — от Зеленых Лун. Декада на синхронизацию всех в реальном времени — при участии в экспедиции более двухсот человек временной разброс может оказаться весьма значительным… Далее, надо еще выяснить, что именно и как искать, смонтировать станцию-плацдарм и точно определить ареал поиска. Резервом для реализации этого дорогостоящего и энергоемкого плана ВС, скорее всего, обладали, но руководство дало бы добро на этот проект только в том случае, если бы кому-то удалось убедительно доказать, что место таинственных исчезновений несет явную и непосредственную угрозу не только ВС и их населению, но и всей терра-новианской цивилизации. Если дела таковы, то все понятно. Исследователи уже здесь и занимаются своим делом. Hо в этом случае было одно "но".

Несмотря на профессионально качественную работу прогностического центра, дальновидностью руководство ВС не отличалось, было склонно экономить себе во вред, и в качестве самого реального сценария развития событий Джел скорее был готов предполагать простое закрывание глаз на случившееся и отсутствие каких бы то ни было поисков. Ну, или, в крайнем случае, формальная проверка трассы для отчета, в котором будут фигурировать фразы "необъяснимая случайность" и "трагическое стечение обстоятельств". Мало ли что происходит в космосе. Раз в сто лет, наверное, и не такое случается…

По второму варианту, который по всем своим характеристикам больше нравился Джелу, нужно было перегнать за полтора световых года субсветовой транспорт с экспедицией на борту и развернуть на его основе поисковую базу. Hо в такой экспедиции конвойные "блюдца" не участвуют. Кто же тогда упал у берегов Хофры? Разведчик? Случайный "прохожий"?

Хотя, кто бы это ни был, теперь экспедицию ждать будет можно. Когда в течение года без следов пропадает не один, а двое, это даже полных дураков наведет на размышления.

А сам он, Александр Палеолог Джел, что будет делать? Опять ему ничего не известно. Если бы посмотреть на второе "блюдце", может быть, стала бы ясна хоть какая-то закономерность отбора попадающих в ловушку — тип корпуса, масса, утечка излучения, какие-нибудь еще отличительные особенности… Hо, поди ищи его теперь в океане возле Хофры…

Увидеть бы про это сон…

***

Два дня Джел отдыхал. С Ишуллана пришла почта, кому-то он был нужен по торговым делам, кто-то хотел получить у него разрешение для въезда на остров, но Эргор не пускал к нему с бумагами и разговорами. На взгляд Джела, это было лишним, он вполне мог бы уже встать и ходить, никаких неудобств он не чувствовал, только слабость. Однако, Эргора слушался. Ему было не по себе совсем по другим причинам. Он никак не мог определить, какого же рода страх его одолевает. Потом, достаточно поразмыслив, все-таки решил дать ему приблизительную формулировку, которая выглядела в виде вопроса: "Как избавиться от сомнений?" От этого стало легче, но не проще. Он все еще не был уверен, не считать ли ему себя по-прежнему подчиненным командованию ВС. Немного времени прошло с тех пор, когда он ещеоченьхотел вернуться. Он передумал, как только узнал, что для этого может открыться реальная возможность. Скапризничал, что ли? А хотя бы и так.

Еще он копался в памяти.

Историю обитаемых миров их курсу преподавали на ВС незадолго до того, как ему и его товарищам должны были вживить имплантаты в мозг. По этой причине отношение к истории, да и, по справедливости сказать, ко всем прочим наукам и учебному процессу вообще, было у них наплевательским. Основной проблемой, которая волновала тогда курсантов летной базы, было вот что: зачем чему-то просто так учиться, если в ближайшее время возможности памяти станут практически неограниченными, а, на уровне соответствующего званию допуска, будут доступны компьютерные архивы Станций, где можно получить практически любую интересующую информацию? Ответ педагогов: "Чтобы у вас, дети, не атрофировались раньше времени мозги,"- мало кто принимал всерьез. Курсант Александр Палеолог Джел точно не принимал, о чем и сожалел сейчас. Времени и желания заглянуть как-нибудь в курс истории после установки имплантатов у него отчего-то так и не нашлось, а теперь исправлять ошибку было поздно.

Твердо знал он немногое. Память услужливо подсовывала какие-то отрывочные фразы с сумрачным контекстом, состоящие из торжественно сочетающихся друг с другом слов: "Вначале все они были просто людьми…", "В космосе вспыхнул конфликт. Внешние дрались с Колонистами, Колонисты с Рудниковыми Пиратами, Пираты — с Внешними…", "Обитаемые миры гибли, теряли связь между собой…"

Историю Терра-Новы в некоторые тупые головы вбивали более старательно. Кроме того, тут Джел даже успел обзавестись собственным мнением, от которого, правда, вряд ли было кому-нибудь много толку.

На Терра-Нове в смутное время предпочитали отсиживаться под энергетическим щитом. Эта планета не принадлежала ни Внешним, ни Пиратам, ни Колонистам. Как так получилось? Кто ее знает. Или правда то, что она с самого начала существовала сама по себе, или это было кем-то придумано, но так давно и так удачно, что все теперь в это верят.

С чего в населенном людьми Рукаве Большой Спирали начался Большой Бардак? Сказать еще труднее. Наверное, об этом не имел понятия не только весьма скромно продвинувшийся в изучении истории пилот Александр Джел, но даже и те, кто занимался исследованием этого вопроса по долгу службы. Только в двух вещах Внешние и Рудниковые Пираты были абсолютно солидарны. Первое — это то, что ни те, ни другие ни при каких условиях старались не привязывать себя к определенным режимам дня и ночи, гравитации, излучения и прочим прелестям называемой "дом" или "родина" планеты. Второе — оставляя в полном объеме техническую информацию о чем угодно, они всегда уничтожали любую информацию о самих себе. Никаких официальных или любительских хроник, дневников, исследований по психологии или социологии, даже бортовых журналов на оставшихся в рабочем состоянии кораблях и станционных комплексах не хранилось. Про Колонистов же известно было и того меньше, так как их выжигали на их планетах первыми в самых начальных столетиях конфликта.

И вот, поскольку в Галактике гаснут даже солнца, однажды случилось, что и Большая Война погасла. Ну, не могла же она продолжаться вечно, в самом-то деле?

Совпало ли это событие с другим, не менее значимым для Терра-Нивы, или нет, неясно. Говорят, что совпало. Может быть, говорят потому, что стыдно было бы сотню-другую лет просидеть, накрывшись щитом, когда прятаться давно уже было не от кого. Хотя, это ли важно? Если Терра-Нова когда-то была планетой трусов, то время такое благополучно закончилось. Как-то раз терра-новианцы высунули нос из-под энергетического щита, и ничего страшного, вопреки ожиданиям, не произошло. Тут-то и стало ясно, что Войны больше нет. Непонятно, правда, в чью пользу она завершилась, поскольку на звездных горизонтах Терра-Новы не было больше ни умевших создать все из ничего Внешних, ни отважных флибустьеров космоса Рудниковых Пиратов, ни "потерянного человечества" Колонистов.

Занавес пал. Два десятка столетий варившаяся в собственном соку Терра-Нова, со скуки перепробовавшая за это время все — диктатуру, демократию, всеобщее равенство, рабство, сотни мелких княжеств, планету-государство, мир, войну, моногамию, полигамию, отмену института брака, поголовный атеизм, теократию, моду на безграмотность и на высочайшие вершины образования, революцию клонов и запрет на клонирование под страхом смерти в пределах всей планеты, и одно Небо знает, сколько всего еще, — выплеснулась на межзвездные просторы, сразу повзрослев и посерьезнев.

Игры кончились, началась работа. В частности, по расчистке свалки ненужных, забытых, брошенных, утерянных в ходе боевых действий и прочего сомнительного происхождения машин и технических баз предшественников, рассыпанных по Рукаву. Не было ни одной интересной для Терра-Новы звезды, ни одного удобного для установки Перехода места, где бы кто-нибудь раньше не побывал и чего-нибудь не потерял или не выбросил. Найденную технику чистили, проводили минимум адаптации и пускали в работу. Это было экономно и удобно. За свои десять лет на ВС Джел перевидал сотни самых разношерстных космических монстров, начиная с настоящего, почти целого корабля-крепости Пиратов и заканчивая "Иглой" — истребителем Внешних, способным пройти сквозь солнце. Да и то, что носило на ВС название "конвойный флот", на деле больше походило на музей инженерно-технической мысли всех времен и народов.

Экспансия по Рукаву терра-новианской цивилизации, или Пожирателей Солнц, как ее называли на Легире, продвигалась довольно успешно. Оттого и появилось большое искушение считать, что там, в будущем, Терра-Нове предназначена какая-то великая миссия, центральная роль на сцене вершителей судеб Вселенной. Может быть, мысль слегка наивная, но на Терра-Нове так считали — почти всерьез.

Ибо Внешние, Пираты, Колонисты исчезли.

А Терра-Нова осталась.

На третий день у Джела появились посетители.

Вначале — его собственные сын и дочь. Выбравшись с каторги, Ма вышла замуж за солдата и уехала в Ардан. Отдать детей ее уговорил муж, которому не нужны были чужие дармоеды на шее, он рассчитывал в скором времени завести своих собственных.

Из двух укутанных в парчу поверх пеленок свертков на Джела таращились абсолютно черными глазами два не по возрасту серьезных человечка, так похожих на него и друг на друга, что можно было подумать, будто их украли в каком-нибудь доме рождений на Аваллоне. Как-то раз, в диамирской тюрьме, Ма подошла к нему и сказала: "Чтобы выйти отсюда, мне нужен ребенок. Ты не хотел бы мне помочь?" Другие про Ма говорили, что она "хорошая, только очень большая". Поэтому она и имела возможность выбирать. Те, кто пытался навязать ей выбор, как правило, валились на пол с первой же затрещины. Так же, впрочем, как и те, кто опрометчиво пытался силой доказать Джелу, что он в чем-то неправ. За это они с Ма друг друга уважали. Hо Джел не предполагал, что давняя эта история будет иметь в его жизни еще какое-то значение кроме того, что Ма ему тогда предложила.

Следом появился Хапа. Джел еще не решил, что именно ему сказать. Он не хотел пугать Хапу зря, и не хотел ему рассказывать слишком много, но он чувствовал, что без помощи Хапы ему на этот раз не обойтись. Ему нужна была информация. И, даже больше того, ему нужен был совет.

Джел решил начать издалека.

— Какие новости в городе? — спросил он.

Хапа с готовностью поведал:

— Волк рассорился с северянами и вчера уехал из Столицы. Многие из северян теперь не доверяют друг другу. Про тебя в городе рассказывают всякие небылицы. В ту ночь, когда тебя искали, сгорело несколько больших домов на окраинах. Говорят, какие-то люди бегали под утро по предместьям и поджигали строения, но дотла выгорела только усадьба хираконского откупщика Игмагора. Это событие связывают почему-то с раздором между партией "Север" и Торговыми Магнатами, и эта связь мне не совсем ясна. От Валахада на твое имя поступило письмо с извинениями. Я подумал, что это может быть важно и… в общем, я его прочел. Где ты повстречался с его солдатами?

— В гостях у Ирмагора. Это я поджег ему дом.

Хапа взялся ладонью за лоб.

— Да, — сказал он. — Много же ты успел. Кто об этом знает?

Джел хотел пожать плечами, но вовремя спохватился.

— Наверное, сам Валахад. Hо он не скажет никому.

— Да уж, конечно, не скажет, ведь он немой. Ладно, кто бы что ни говорил, настало очень хорошее для нас время. Сейчас никто не сумеет помешать нам провести интронизацию. Готовься. Как только ты поднимешься на ноги, ты станешь императором этой страны.

Джел отвел взгляд. Читать лекции и отстаивать свою точку зрения он учился у Хапы. Сейчас все свои мысли, отделив их от сомнений, он, не торопясь, начал высказывать вслух.

— Нет, Хапа. Если императорская власть так необходима Дому, императором станешь ты, — сказал он. — И я тебе объясню, почему. У вас здесь дырка в небесах, и через нее вниз сыплется всякий хлам. Пока дело ограничивается одинокими путниками, вроде меня, вам не о чем заботиться. Hо, я боюсь, однажды вход на Та-Билан обнаружат мои друзья, которые остались по ту сторону Неба. Я не могу сказать про них ничего заведомо плохого, но мои соотечественники — деловой народ, а вы здесь богато живете, хотя и не знаете об этом, и не можете пока этого ценить. А я не хотел бы, чтобы у вас появлялся материал для сравнений. Может быть, я совершаю ошибку в том, что сужу по себе, но я всегда мечтал жить спокойно и свободно, и я имею основания полагать, что ты желаешь того же самого. Поэтому мы с тобой должны заключить новый договор, Хапа. Теперь не я буду помогать тебе, а ты мне, и, если ты меня еще раз подведешь, я тебя, может, и прощу, но ты не простишь сам себе, когда поймешь, к чему это приведет. Просто может случиться так, что однажды вы все проснетесь, и увидите, что этот мир не принадлежит вам, и вы здесь больше ничего не решаете.

А, может быть, даже уже и поздно, и где-то за восточными горами или за западным морем существует база для переброски десанта, и специальные наблюдатели держат под контролем и опекой узлы власти во всех более или менее значительных государствах. Я поеду на Север, Хапа. Все загадки этого мира и разгадки к ним находятся там. Поеду сразу, как буду знать, что именно я должен искать, чтобы предотвратить схождение на Та-Билан Пожирателей Солнц. Поэтому несите мне голову, несите книги, несите все, что узнаете, все, что найдете, что может иметь отношение к Лунным Камням и их хозяевам. Медлить нельзя.

Хапа сидел, опустив голову и сложив руки на золотом набалдашнике своей трости.

— Ну, а что будет, если они придут или уже здесь? Что значит Пожиратели Солнц? Они что, пожрут наше солнце?

Джел устало вздохнул.

— Нет. Если за что-то беспокоиться не надо, так это за солнце, сказал он.

Хапа продолжал допытываться:

— О том, что небеса могут нести зло, наши первосвященники не говорили. Что же может быть плохого? Что, все-таки, произойдет?

Джел искоса посмотрел на него.

— У Ходжера есть колонии, и ты знаешь, чем там бывает занято коренное население после того, как высаживаются ходжерцы. Вначале вся их земля и их жизни вымениваются на бочку солонины или карманное зеркальце и нитку пестрых бус, в зависимости от того, на северных берегах эти земли, или на южных, потом туземцы строят своим новым хозяевам военную крепость, обращенную против них самих же, часть из них вербуют в солдаты, часть продают в рабство, часть сгоняют в резервации и оставляют прозябать на строго отведенной территории под зелено-золотым флагом… Вы знаете, что ваш мир — шар, а не чаша, вам только неизвестны были до сих пор его размеры. Так я тебе скажу, что они не столь велики, как вам кажется, и утешать себя мыслью, что места тут всем хватит, или, в случае чего, будет, где спрятаться и куда уйти, поверь, глупо. Выгадать что-то для себя даже не пытайся…

Джел остановился перевести дыхание и переждать уже привычную ломоту в боку. Он, вопреки своему обыкновению, очень много наговорил за один раз, и сейчас был вознагражден. Впервые в жизни он видел Хапу по-настоящему растерянным.

— А что же делать? — спросил Хапа.

— Что делать, — повторил Джел. — Я сказал тебе, что делать. Помогай мне. Ты сам ввязался в эту историю, я тебя за собой не тянул. Поэтому я жду от тебя добровольного и сознательного содействия.

— Какого?

— Не знаю. Надо решить. Давай, я попробую спрашивать, а ты мне ответишь, что знаешь и думаешь об интересующих меня вещах ты.

— Ну… попробуй.

— Что такое Лунный Камень?

— Я не знаю. У меня самого больше вопросов, чем ответов на них. Лучше бы тебе обратиться за разъяснениями к служителям Единого. Это к их религиозной системе принадлежат Небесные Посланники и Лунные Камни.

— По-моему, ты пытаешься увильнуть от ответа, — сказал Джел. — Ты же говорил, что видел еще какой-то Лунный Камень кроме моего.

— Видел. В одном из очень влиятельных и сильных в прошлые времена монастырей хранится предмет, называемый Лунным Камнем. И есть еще Звезда Фоа, Ключ-на-Небеса. Я действительно видел их… издалека.

— Как выглядит Лунный Камень?

— Как каменная горка, самая обычная. Она лежит на острове посреди озерца, вокруг нее жилища братьев-отшельников.

— Похожа она на мой корабль?

Хапа посмотрел на Джела озадаченно.

— Нет. Твой — он стал сейчас, как большая дюна.

Джел нетерпеливо мотнул головой.

— Это только потому, что он попал в пустыню. Мне нужно знать размеры.

Хапа задумался.

— Это было двадцать лет назад. Я не подходил близко. Паломников к озеру не пускают, я смотрел с башни монастыря. Hо… мне кажется, твой больше.

— А Звезда?

— Ее выносят на богослужении, и у нее такие же светящиеся капли на зубцах, как у твоей. Hо у Фоа только восемь зубцов, а у твоей тридцать два.

Джел на некоторое время примолк. Хапа вытаскивал из пеленгатора ключ от "блюдца" и считал на нем зубцы. А, между тем, замок на крышке не сразу удалось открыть ему самому, когда он выбирал пеленгатор как лучшее хранилище для ключа среди имевшихся на борту приборов в отдельных футлярах и коробочках. Джел почему-то думал, что другим нипочем не догадаться, как его открыть.

— Раньше тот монастырь был сильным и влиятельным, — сказал Джел. — А теперь?

— Понемногу разрушается, как и все на Севере.

— Расскажи мне про Небесных Посланников.

— Тот, которому принадлежали Ключ и Камень, приходил, чтобы спасти мир.

— И как, спас?

— Наверное. После него были другие, еще и еще. Разные. Кто только не называл себя этим именем.

— А кто?

Хапа усмехнулся.

— Крестьянский сын Берран Бен Бара. Он однажды догадался, что человеку нельзя становиться рабом идеи или другого человека, и основал на этом принципе новую религию. Берран не отрицал Единого, но далеко отодвинул Его на задворки человеческого сознания. Идея была неплоха, но воплощение ее в жизнь произошло с ошибками, поэтому в результате ничего хорошего не получилось. Беррана убил ближайший его сподвижник, учение его раскололось на несколько толков и течений, и ересь отправилась бродить по свету, обретя самостоятельные пути и судьбу. Ученики Беррана тоже были Небесными Посланниками и пошли значительно дальше своего учителя, доказав, что деньги ничто, и власть ничто, и сама жизнь человеческая — ничто, лишь легкое облачко на небосклоне вечности. Власть предержащим такой взгляд на жизнь показался опасным, и, надо сказать, не без оснований. Из последователей берранской ереси получаются прекрасные убийцы, которые умерщвляют жертву и бесстрастно умирают сами, а таких людей боятся все. Кстати, Берран требовал отдать ему Ключ и Камень, он тоже собирался спасти мир, но со стен монастыря на его оборванную армию лили из котлов кипящую смолу. Про кого тебе еще рассказать?

Джел фыркнул.

— Достаточно. Мне нужна лучшая карта северных земель. И я, кажется, не уверен, что Ключ и Камень из северного монастыря — это то, что мне необходимо, чтобы закрыть дорогу сюда всем и навсегда. Hо они могли бы мне пригодиться. Жаль, если пробраться к ним нельзя. А что такое Холодное Облако?

— Оно упало сто десять лет назад где-то возле Северного Моста. На острове Гекарич проснулся в ту ночь вулкан, а на Ходжере было несколько сильных землетрясений подряд.

— Странно, что Небесных Посланников не показывают у вас на площадях за деньги, — пробормотал Джел.

— Видимо, не все остаются в живых, — предположил Хапа. — Значит, ты решил ехать на Север, чтобы забрать Ключ и Камень, верно?

— Мне хотелось бы с этого начать. Тогда я сразу пойму, что мне делать дальше.

— Я боюсь одного, — сказал Хапа и замолчал.

— Что это повредит твоей Золотой Империи? — спросил Джел.

— Понимаешь, можно доказать, что ты — Небесный Посланник сотне или тысяче священнослужителей Таргена, — сказал Хапа. — Можно отвезти их в пустыню, все показать, рассказать, объяснить… Hо, во-первых, это наверняка повлечет за собой не одну политическую неожиданность, а, во-вторых, это еще не значит, что тебе безоговорочно и сразу поверят энленцы, которым принадлежит монастырь. А если твои, как ты их называешь, соотечественники, тоже уже здесь, я боюсь помыслить, что тогда начнется. Ждать можно будет чего угодно, от бесконечных покушений и множества лже-посланников до войны, какую еще не видел мир. А к таким вещам надо готовиться заранее, иначе вместо выгоды будет попросту потерян контроль над событиями. И это долгая история, а мы ведь, как я понимаю, спешим?

Джел оценил многозначительность произнесенного Хапой "мы".

— Положим, проверить, здесь ли мои соотечественники, или нет, довольно быстро и легко, — сказал он. — Для этого мне всего-навсего надо вернуться в пустыню. А насчет остального — я, конечно, не гонюсь за всемирным признанием, но, Хапа, что тут мелочиться? Не все ли будет равно, если мировой порядок рухнет? Когда дом горит, разбитых окон не считают…

Хапа развел руками.

— Мне не все равно. Ведь этот дом — мой. Если Ключ и Камень тебе в самом деле нужны, конечно, их нужно забрать. Только без лишнего шума. Не думаю, что это в самом деле было бы трудно человеку, который знает, что ему с такими вещами делать…

— Ты предлагаешь их украсть?

— Назови, как тебе нравится. Я могу попросить капитана Глаара доставить тебя на своем корабле куда тебе будет угодно, в пустыню или на Белый Берег… Единственное, о чем тебе надо тогда подумать, это о том, не поможет ли тебе кто-нибудь, потому что, ты сам понимаешь, я поехать с тобой не могу. Есть у тебя знакомый единобожец-священник или хотя бы просто красноглазый, кому можно рассказать твою историю, не опасаясь, что завтра же она станет достоянием бездельников на каждом городском перекрестке?

Джел вспомнил Скея.

— Один есть. Поверить он мне, может, и поверит, но, если он не захочет помогать, заставить его будет невозможно.

— Красноглазые все такие. Пригласи его в гости.

— Не могу. Он раб Ирмагора.

— Ирмагора? — похоже было, что Хапу каждый раз сильно удивляет произнесение Джелом вслух этого имени.

— Ну да. Ирмагор нам его не продаст. Он же поклялся не вести с Домом дел. Он считает, что ты виноват в смерти его отца.

Хапа побарабанил пальцами по коленке.

— Он изменил своей клятве, — сказал он. — Ирмагор подал на тебя в суд.

Настал черед удивляться Джелу.

— Неужели из-за сожженного дома?

— Нет. Он утверждает, что ты — его беглый раб. У него есть на тебя купчая.

— Фальшивая, — сказал Джел.

— Точно?

— Точно.

— Ты уверен, что не подписывал у него в доме никаких документов?

— Уверен.

— А отпечатка ладони ты нигде не оставлял?

— Хапа, я же говорю тебе, что документ фальшивый. Я знаю, что это за купчая, я ее видел.

Хапа перевел взгляд с Джела на потолок, потом обратно, и спросил:

— А торговаться ты умеешь?

Джел пожал одним плечом.

— Думаю, что да.

— Тогда попробуй получить своего красноглазого в подарок. Посмотрим, по-прежнему ли тебе везет.

***

Заседание Трибунала, на которое приглашали Джела, было объявлено тайным. Таргский Трибунал не подчинялся ни правительству, ни законам. Трое Верховных Судей Таргена занимали места за длинным столом в холодной мрачной зале под самой крышей Палаты Правосудия. У каждого из них было громкое имя и честнейшая репутация, но звали их обычно Левым, Правым и Средним. Кроме них, господина Ирмагора и Джела на заседании никто не присутствовал. Не было даже секретаря, который вел бы протокол.

Джел видел Ирмагора в лицо впервые. Господин Ирмагор, наследник Ирмакора, был старше Джела лет на пять-шесть, довольно высок, немного полноват и не очень ловок. Наверное, при других обстоятельствах он мог бы даже показаться Джелу человеком симпатичным. У него были мягкие каштановые волосы, светло-голубые, по-овечьи наивные глаза и рыхлое лицо. Он не выглядел ни решительным, ни безрассудно отважным. Наверняка, он рос воспитанным, сытым мальчиком, душе которого до ближайшего времени неведомы были катастрофы, и Джел недоумевал, почему такой человек вообще согласился вначале укрыть в своем доме похищенного наследника престола, а теперь выступить против него в суде, используя в качестве доказательств бумагу сомнительного происхождения. Возможно, конечно, что господин Ирмагор был импульсивен, но Джелу казалось, что скорее всего он просто идет на поводу у кого-то, кому удобнее грести жар чужими руками. Впрочем, разбираться в политических тонкостях ситуации Джел согласен был предоставить Хапе. Поклонившись судьям и господину Ирмагору, Джел занял место за длинным столом на некотором расстоянии от Правого судьи. Ирмагор сел напротив Джела рядом с Левым. Средний разложил перед собой бумаги.

— Напоминаю вам, господа, что вы вызваны сюда по делу государственной важности, — объявил Средний. — Вы должны быть правдивы, вежливы друг к другу и к суду и сохранять тайну, так как разбирательство наше носит предварительный характер, и огласка до выяснения всех обстоятельств дела была бы крайне нежелательна.

— Обязуюсь, — быстро сказал Ирмагор.

— Ничего не могу обещать вам, господа судьи, — сказал Джел, краем глаза наблюдая за реакцией Ирмагора. — Я буду руководствоваться кодексом чести моей семьи, поскольку какое-либо судебное разбирательство в отношении меня может затронуть интересы всех Джелов.

Господин Ирмагор часто заморгал, однако, судей такое обещание устроило. Средний сказал:

— Мы принимаем ваше обязательство, господин Ирмагор, и верим, что имя вашей семьи не позволит вам совершить бесчестный или противоправный поступок, кир Александр Джел. Итак, рассмотрим поданные суду для исследования материалы дела. Двенадцать дней назад господином Ирмагором, сыном и наследником господина Ирмакора, в комиссию по имуществу и правам наследования при Высочайшем Трибунале был предложен документ, который в свете действующего законодательства государства Тарген Тау Тарсис представляет собой странный политический и имущественно-правовой казус, поскольку кир Александр Палеолог Джел является признанным и законным наследником кира Хагиннора Джела, который, в свою очередь, является сегодня единственным законным наследником императорского жезла и власти в Тарген Тау Тарсис…

Джел, продираясь сквозь дебри казенного языка, прилежно слушал.

— …В документе, предложенном на рассмотрение комиссии по имуществу и правам наследования, засвидетельствовано, что некто Александр Палеолог Джел находится в полном владении наследника господина Ирмакора, господина Ирмагора, так как является его рабом. По законам Тарген Тау Тарсис все, что принадлежит рабу, принадлежит его господину, и, таким образом, господин Ирмагор так же является наследником таргского престола и всего, что подвластно императорскому жезлу…

Средний посмотрел поочередно на Джела и на Ирмагора. Джел изо всех сил старался сохранять на лице снисходительное выражение. Господин Ирмагор пристально изучал застиранное пятно чернил на лиловой скатерти.

— Сейчас, на предварительном этапе исследования дела, вам, господа, мы предоставляем возможность договориться между собой о сумме выкупа за подписание вольной и уравнивание кира Александра Джела в гражданских правах с другими гражданами Тарген Тау Тарсис, либо о каком-то другом, удобном вам, решении этого вопроса. В свою очередь, мы, как полноправные граждане Таргена, можем выступить в качестве свидетелей при подписании сделки. В противном случае, документ будет передан на дальнейшее рассмотрение с более широким составом суда и с привлечением советников Государственного Совета, и вы будете вынуждены подчиниться вынесенному Трибуналом решению, каким бы оно ни оказалось. Мы готовы выслушать ваши предложения, господа.

— С моей стороны никаких предложений быть не может, — заявил Джел. — Я не был и не являюсь ничьим рабом, и любое доказательство здесь — ложь.

— Это можно проверить. — Правый судья подвинул к себе лежавшую перед Средним папку, просмотрел внутри несколько листов и положил на стол возле Джела уже знакомую тому купчую с кривыми строчками на арданском языке и светло-коричневым отпечатком руки, в которой четко вписано было сверху его имя: Александр Палеолог Джел.

У Джела немного отлегло с души, потому что какой-то долей сознания он все-таки опасался, что отпечаток с его ладони могли снять в доме Ирмагора, пока он был в полубреду из-за пьяного гриба, а он теперь этого не помнит.

Со стороны Правого появились лист тонкой полупрозрачной бумаги, валик и коробочка с краской.

— Кир Александр, вы позволите? — спросил Правый. — Это необходимо для установления законности предъявленного к вам иска.

Господин Ирмагор, поджав губы, внимательно следил за его действиями.

Джел положил руку на стол и взглянул в глаза Ирмагору.

— Я полагаю, господин Ирмагор хорошо подумал прежде, чем обращаться со своим иском в Трибунал, — самым недобрым голосом, на какой был способен, проговорил Джел. — Надеюсь, он предусмотрел, что я пожелаю рассчитаться с ним за все, что выслушал здесь и за вынужденное унижение? Называть меня своим рабом не смел еще никто…

Уверенность Ирмагора от этих слов слегка поколебалась.

— Не угрожайте мне, — сказал он. — Давайте прежде сверим результаты.

А результаты оказались для господина Ирмагора неутешительными. Нельзя было даже сослаться на то, что с возрастом или с привычкой к труду рука у человека меняется. Ладонь Джела оказалась уже, а пальцы длиннее.

Судьи по очереди посмотрели на свет несовпадающие отпечатки и обратили свои взоры к господину Ирмагору.

— Не та рука, — сказал Средний. Как показалось Джелу — с легкой издевкой в голосе.

Ирмагор съежился на своем стуле, как подтаявший на солнце снежный болванчик.

— И на что же вы рассчитывали, господин Ирмагор, — проговорил Джел, вытирая с ладони краску любезно предложенным ему полотенцем, пытаясь доказать, что престолонаследник Таргена является вашим рабом? Чего вы хотели? Выставить себя шутом и прославиться на всю страну? Зачем же было беспокоить суд? Вам надо было прийти ко мне просто, без затей, и попросить обеспечить вам эту славу. Я с удовольствием рассказал бы всем, что вы дурак и пытаетесь так усесться, что зад у вас задирается выше головы…

Праведно разгневанный кир Александр Джел был особой царской крови, а господин Ирмагор — всего лишь человеком низкого происхождения, хотя и очень богатым. Поэтому высокорожденные судьи и не думали мешать киру Александру Джелу говорить все, что тому приходило в голову. Свой своему поневоле брат.

Господин Ирмагор был бледен, но не совсем растерял еще остатки самообладания.

— Вы не имеете права меня оскорблять, — подняв голову, заявил он. — Я, конечно, виноват, но мы находимся перед лицом суда. Здесь все равны.

Джел твердил про себя, что пришел и ведет здесь какие-то переговоры только потому, что ему нужен Скей, и другой причины у него нет, но его уже повело. Он изобразил пародию на вежливый поклон.

— Ах, прошу простить покорно. — Он посмотрел на Правого, потом на Среднего. — Господа судьи, этот простолюдин назвался мне ровней. Я не возражаю. Hо, кроме того, он называл меня своим рабом. Это мне стерпеть труднее. Могут ли господа судьи выступить в этом случае не как Трибунал, но как свидетели нанесенного мне оскорбления?

— Вполне, — сказал Правый. Два других кивнули.

— Вы желаете судиться? — спросил господин Ирмагор.

Джел извлек из-за пояса кинжал и по скользкому шелку скатерти отправил его к локтю Ирмагора.

— Нет. Коль скоро вам нравится быть на равных, будем. Выбирайте оружие, господин Ирмагор. И вот еще что: поединок жребия меня не устроит.

Господин Ирмагор поглядел на кинжал с тревогой, словно на подползшую к нему вдруг змею.

— Я готов принести извинения, — сообразив, что в воздухе уже давно и долго пахнет паленой шкурой, торопливо проговорил Ирмагор.

— А я не приму, — сказал Джел. — Я тоже не хочу отказывать себе в маленьком удовольствии торжествовать победу.

Лицо господина Ирмагора залила смертельная бледность.

— Hо… я… меня… Разрешите мне подумать?

— Думать надо было прежде, чем звать меня в Трибунал, — отрезал Джел.

Господин Ирмагор беспомощно развел руками и обратился к судьям:

— Hо я не умею драться, — упавшим голосом проговорил он. — Что мне делать? Он меня убьет.

— Это его право, — мягко утешил Ирмагора Правый.

Левый наклонился к Среднему и стал шептать ему на ухо.

Ирмагор лепетал что-то насчет своего незнатного происхождения и о запрете простолюдинам носить в городе оружие, когда нет войны.

Выслушав Левого, Средний судья сказал:

— Это слишком жестоко — заставлять драться человека, который никогда не держал в руках оружия, с тем, кто известен всем как победитель непобедимого Ариксара Волка. Может быть, между сторонами возможно заключить взаимоприемлемое соглашение, исключающее пролитие крови? Господин Ирмагор весьма богат…

— Хираконские рудники, — моментально уцепился за соломинку Ирмагор, назвав с перепугу сразу самое ценное из всего, что у него было.

И тут эмоции Джела перехлестнули через край. Какие-то рациональные рассуждения о том, что из положения именно сейчас можно извлечь немалую выгоду, или псевдорациональные — о том, что само по себе происходящее может служить скучающему аристократу неплохим развлечением — отошли на задний план. Перед глазами Джела были застывшие острия гвардейских клинков, матовые в лунном свете, срезанные волосы на старом ковре и мертвое лицо человека, о котором он запретил себе думать потому, что ему удалось как-то раз утешить себя мыслью, будто бы тот не умер, а просто ушел туда, куда хотел сам. Джел сгреб тяжелую скатерть в кулак. Перед Ирмагором поползла и запрыгала в складках чернильница, а сам он шарахнулся от взгляда Джела, словно его припечатало к прямой спинке стула недюжинным ударом.

— Чуешь как могила пахнет, падаль? — прошипел на него Джел, подавшись вперед. — Всемером против одного вам было не страшно? Я жду тебя на Плацу, подонок, с оружием или без, и ты мне заплатишь смертью за смерть, та знаешь, за чью. Живым ты с острова не выйдешь.

— Я здесь не по своей воле! — с истерическим надрывом выдал, наконец, господин Ирмагор страшное, наверное, на его взгляд, признание. Меня подставили! Они сказали, что у Таргена не может быть, не должно быть императора! Это не я придумал…

— А мне плевать! — выкрикнул Джел.

Правый потянул на себя уже изрядно съехавшую скатерть.

— Господа, господа, спокойнее! — сказал он. — Вызов сделан — вызов… принят?

Джел разжал кулак, отвернулся и закрыл глаз. В левом боку у него начало булькать. Пришлось искать в рукаве платок и вытирать губы. Ирмагор, скорее всего, ничего не заметил, он был поглощен сознанием грозящей опасности и весь трясся от волнения. Зато судьи заметили. Правый смотрел с любопытством, Средний с сочувствием, Левый отвел глаза.

Пряча в руке окровавленный платок, Джел взял одолженную у Хапы трость, резко встал и отправился к выходу.

— А нам вы ничего об этом не расскажете? — негромко спросил Средний.

Джел обернулся от двери и сказал:

— Может быть, позже.

Господин Ирмагор оттолкнул свой стул так, что тот упал позади него. Откупщик грохнулся сначала на колени, а потом и вовсе встал на четвереньки.

— Кир Александр, простите меня! — заплакал он. — Я глупец, я сделал это по недоразумению! Я вам клянусь, что никогда не повторю ничего подобного!

Джел еще раз дотронулся платком до губ и убрал его в рукав. Ползающий по полу и хнычущий господин Ирмагор был жалок. Кому тут мстить? Глупо и бессмысленно. И страшно. Раньше Джел никогда не обнаруживал в себе склонности быть жестоким. Ему было неловко. Получить в свое распоряжение Скея, наверняка, можно было и не издеваясь над человеком, который только лишь кукла в руках опытного игрока — как сам он у Хапы. Джел задержал выдох и медленно выпустил воздух. Сейчас дышать ему стало легче.

— Господин Ирмагор, я устал от вас, — безразличным голосом произнес он. — Пишите дарственную.

— На что? — Лицо господина Ирмагора просветлело. В следующий момент он уже стоял над столом со стилом в руке.

— На семь жизней. У вас есть белые рабы?

Господин Ирмагор шмыгнул носом.

— Есть. Hо только пять…

— Так пусть их станет семь. И закончим на этом.

Средний судья собрал в стопку бумаги со стола и поднялся.

— Господа, дело закрыто, и заседание окончено, — объявил он.

***

За те две декады, что Джел собирал мысли, силы, планы и возможности их реализации, за окнами успел выпасть снег и укрыть все вокруг мокрым, постоянно тающим и вновь ложащимся ковром. В Столицу пришла зима. Государственный Совет уехал на новогодние празднества в Эгироссу, в работе Государственного Собрания на полтора месяца был объявлен перерыв. Хапа по каким-то своим делам отправился на таргский юг, а Джел, которому нечего больше было делать в Столице, решил переехать на острова и встретить Скея во Дворце Патриархов.

Остроносый хофрский парусник доставил Хапу на остров Джел за две стражи до того, как с материка прибыл корабль с белыми рабами. Джел успел познакомиться не только с капитаном Глааром, глаза которого, такого же странного цвета, как его темно-рыжие волосы, смотрели на Джела с постоянной, хотя и вежливо скрытой насмешкой, — в живых Небесных Посланников капитан Глаар не верил, — но и с капитанским трофеем.

В круглой стеклянной банке, изготовленной на Ишуллане, довольно варварским способом консервации была сохранена голова упавшего близ Хофры небесного обитателя. Она плавала в светло-желтом, не успевшем еще засахариться меду. Джел долго ходил вокруг установленной на цветочную подставку банки, но так и не смог определить, знает ли он этого человека. Что-то знакомое чудилось ему в искаженных, обезображенных смертью чертах.

— Мне кажется, его зовут Дидим, — наконец сообщил он ожидавшим его мнения о жутком экспонате Хапе и Глаару. — Он был из выпуска на три года старше меня. Он похож не него… немного.

Капитан Глаар изъявил желание оставить банку с головой у себя, и Джел не стал возражать, хотя и не понял, какое в том удовольствие. Драгоценность была не из тех, которыми приятно любоваться.

Сокровища, представленные для осмотра Хапой, понравились ему больше.

Это были те самые листы из книги о небесных чудесах, о которой Хапа поведал ему еще в Диамире, — книга называлась "Сон о Небесной Столице", — и двусторонний гаечный ключ в локоть и два пальца длиной из очень качественной высоколегированной стали, произвести которую на Та-Билане не могли никоим образом. Хапа привез эту железку из своей памятной поездки к границам Черного Энлена. На шести сохранившихся страницах "Сна о Небесной Столице" некий энленец пространно повествовал о строении и предназначении Лунного Камня, который как бы являлся для избранного человека "жилищем и могилой". Судить по рисунку о типе изображенного летательного аппарата было нельзя. Энленцы умели рисовать не лучше таргов, безбожно перевирали перспективу и масштабы, и с равной степенью вероятности это мог оказаться как атмосферный посадочный модуль Пиратов, так и сверхсветовой курьер Внешних. Что же касается гаечного ключа, то тут Джел с трудом мог представить, зачем такое чудовище может пригодиться на космическом корабле Внешних, Пиратов или Пожирателей Солнц. Разве что перестукиваться через переборки технических отсеков, или в качестве личного оружия для диверсанта…

В общем, Джел сказал за подарки "спасибо" и ушел думать, чем они ему могут помочь в дальнейшем. В голову ему ничего путного пока не приходило.

Немного позже на берег острова Патриархов ступила еще одна загадка природы: красноглазый раб Скиллар Скей.

Джел велел задержать его в приемной, а сам пошел посмотреть, как Скей себя чувствует, через смотровой глазок в резьбе старинных стенных панелей, — подобными средствами тайных коммуникаций северное крыло Дворца Патриархов было пронизано, как дырками — спелый сыр. Скей стоял посередине комнаты, опустив голову, губы его беззвучно шевелились, и он медленно подгибал пальцы на руке. Молился и считал молитвы. Значит, нервничал. Четок из маленьких, пожелтевших от времени костяных бусин, которые он всегда носил в рукаве на "Солнечном Брате", у Скея почему-то с собой не было.

Джел вернулся к себе, закрыл потайной ход, сел в кресло лицом к ярко горящим в камине дровам и разрешил Скею входить.

Ни на островах, ни в доме в Столице рабов у него не было. На каких основаниях и за какую плату работает его домашняя прислуга, Джел не знал, это были заботы домоправителя. Если среди них и были люди, взятые по принятому на островах кабальному договору, разницы между ними и наемными работниками никто не делал — ведь кабала не рабство, хоть и отличается немногим.

Сейчас Скей исполнял положенный ритуал. Прежде, чем войти в комнату хозяина, раб должен был поцеловать порог, потом подойти и поцеловать туфлю хозяина, ждать распоряжений, стоя на коленях, а говорить только если спросят. И, чтобы не сделать с первых шагов ошибки и не заслужить неприятностей (он был предусмотрителен, этот Скиллар Скей), следовало выполнить его весь, а потом, может быть, хозяин отменит его вовсе или велит какой-либо частью пренебречь.

Джел отодвинул ногу, когда Скей опустился на колени, чтобы целовать ему сапог.

— Встань, — сказал Джел.

Скей послушался мгновенно. Никакого волнения на его лице прочитать было нельзя. На несколько секунд они встретились взглядами, и Джел увидел, как в глубине красных зрачков тает какой-то страх. Похоже было, что Скей ждал для себя на островах другого приема. Джел указал Скею на поставленный для него табурет.

— Скажи мне, что ты сейчас обо мне подумал? — спросил Джел.

— Что я здесь не просто так, а нужен вам зачем-то, мой господин, — отвечал Скей.

Джел кивнул.

— Ты прав. Ты мне нужен. Только сначала я тебя освобожу. Я подписал твои бумаги, я дам тебе денег, и на твой отъезд домой не повлияет, согласишься ты помочь мне, или нет.

Джел взял со столика документ, показал Скею, но отвел в сторону, когда Скей протянул руку, чтобы забрать его.

— Пока я твой хозяин, одна единственная просьба, — сказал Джел. Засучи левый рукав.

Не сразу, но распоряжение Скей все-таки выполнил.

С внутренней стороны на предплечье, чуть ниже сгиба локтя, у него было семь маленьких красных восьмиконечных звездочек, четыре совсем светлые, старые, две среднего возраста, а последняя яркая, была поставлена недавно. Несмотря на то, что он оставался рабом, Скей двигался по иерархической лестнице своего братства весьма успешно. Вверх ему оставался только шаг. Восьмое клеймо сделало бы его одним из тридцати первосвященников энленской жреческой коллегии. Может быть, с восьмой звездочкой Эн-Лэн-Лен бы выкупил его, а, может, восьмую он не получил бы никогда.

Джел положил вольную ему на колени.

— Ты свободен, — сказал Джел.

— Вот это ты сделал зря, — раздался от дверей голос Хапы. — Надо было выставить ему условия.

Скей встал и низко поклонился Хапе.

Джел сказал:

— Кир Хагиннор, если вы будете комментировать мои действия, я скажу, что я против вашего присутствия при нашем с господином Скеем разговоре.

Хапа хмыкнул, прошел вдоль стены к окну и устроился там против света на приличном от них расстоянии. Впрочем, гарантии, что он не станет вмешиваться в разговор, это все равно не давало.

Джел обратился к Скею:

— Обстоятельства вынуждают меня торопиться. Я хотел бы расспросить тебя о нескольких интересующих меня вещах. Я могу это сделать прямо сейчас?

— Да, кир Александр. Моя благодарность…

Джел прижал палец к губам.

— Я догадываюсь, Скей. Скажи мне лучше, кто такой Небесный Посланник?

Скей приподнял белую бровь.

— Пророк, — ответил он.

— Ну, — пробормотал Хапа, — это несерьезно…

— Я немного о другом, — сказал Джел. — Какого человека можно назвать Небесным Посланником сегодня?

— Это титул настоятелей трех монастырей братства Хранителей в Эн-Лэн-Лене.

— Что он означает?

— Что на определенном этапе духовного развития душа человека приобретает способность узнавать сокровенное.

— Да, — сказал из своего угла Хапа. — Это они так говорят: что человек — существо лишь наполовину равное богам, оно обладает жизнью, но не обладает знанием…

— Бог Един, — уважительно, но с холодом в голосе поправил его Скей.

— И что проку в знании сокровенного? — спросил Джел. — Какого рода их знание?

— Оно дает власть над некоторыми предметами, — туманно ответил Скей. Похоже было, что подобные расспросы ему не по душе.

— Над предметами, вроде Лунных Камней? — спросил Хапа. Джел не решился повторить ему свое предупреждение насчет комментариев.

Ледяным голосом Скей сказал:

— Над Лунными Камнями тоже.

— Посмотри сюда, — сказал Джел. — Такая вещь тебе знакома?

Он показал Скею пеленгатор. Скей отрицательно качнул головой.

— А если взглянуть на нее так? — Джел снял крышку, высветил компас, достал из паза зубчатый ключ и разложил все эти предметы у себя на ладони.

Увидев ключ, Скей вздрогнул.

— Это… — он присмотрелся. — То есть… это не та звезда…

— Восемь лучей — не обязательное условие для Ключа-на-Небеса, сказал Джел с улыбкой.

Глаза Скея перестали быть прозрачными и приобрели кровавый оттенок.

— Как попала к вам эта вещь? — жестко спросил он.

Джел понял, что он на правильном пути.

— На ней записано мое имя. Ну, говори, говори, — поторопил Скея он. — Что ты еще мне про нее расскажешь?

Hо Скей уперся.

— Я не могу обсуждать с непосвященными тайны моего братства. Эту вещь надо отдать в храм Хранителей. Они поймут, что это такое.

Джел покачал головой.

— Нет, Скей, я и без них знаю, что это такое и зачем нужно. У всякого ключа есть предназначение — отпирать замки. У всякого посланника есть работа — выполнить то, зачем он послан…

Скей скривил губы.

— Вы понимаете, о чем рассуждаете сейчас, кир Александр? — поинтересовался он.

— Даже более, чем, Скей. Я мог бы рассказать тебе все по порядку, но я уверен, что на слово ты мне не поверишь. А мне нужно, чтобы ты не просто поверил, но и помог мне. Поэтому вечером мы с тобой сядем на корабль капитана Глаара, который отвезет нас в лагерь Братства Честных на пустынном берегу за Диамиром. А там — увидишь, что я тебе покажу.

***

Они взобрались на очередной пологий холм, Джел соскочил на землю и бросил поводья своей лошади Скею. Узнать это место по его виду было невозможно — пески двигались постоянно. Hо Джел точно знал, что они находятся там, где надо.

— Приехали, — сказал он. — Оставайся здесь и смотри внимательно, что будет.

На протяжении всего морского путешествия Скей наблюдал за Джелом издалека. Он был подчеркнуто вежлив, молчалив и холоден. Джел тоже предпочитал не торопить события, поэтому никаких пояснений относительно целей поездки никому не давал. "Всему свое время," — говорил он, если ему прямо или косвенно задавали вопрос.

Сейчас лицо Скея под полями большой шляпы было каменным. Скей вытер шейным платком подбородок и ничего не ответил.

Джел сбежал по сыпучему склону к своей дюне, которая была, может быть, чуть больше и с более крутыми склонами, чем остальные.

У основания силового кокона порядком намело настоящего песка, Джел взобрался по нему вверх и упал в яму глубиной с полтора локтя, не увидев и не ощутив момента перехода сквозь поле. Он поднялся, отряхнул колени и оглянулся на Скея. Тот привстал на стременах и сдвинул шляпу на затылок. Для него сейчас Джел прошел сквозь песчаную стену и пропал.

Перевернутая миска конвойного корабля поблескивала в полумраке. Изнутри камуфлирующее защитное поле выглядело как полупрозрачный и льющийся коричневато-желтый туман. Оно забирало солнечный свет, подпитывая себя энергией. Разлом корпуса стягивала паутина серебряных нитей, болтавшиеся снаружи рваные листы термоизоляции куда-то исчезли, то ли их сорвали грабители еще до того, как блюдце поднакопило сил и стало охранять себя, то ли унес ветер.

В мозгу у Джела крохотным огоньком мигнула готовность корабля выполнять команды, но он помедлил прежде, чем дать приказ открыть для себя вход. Он обошел "блюдце" вокруг, ведя по прохладному гладкому боку ладонью, и получая попутно кое-какую информацию. Завершив обход, он увидел рядом с собой Скея. Тот стащил лошадей по склону вниз, спешился и теперь стоял, приоткрыв рот, и озадаченно глядел на верхушку поглотившего Джела холма. Для него стена песка была непроходимо плотной. Если убрать поле сейчас, подумал Джел, наметенный сверху песок рухнет и лошади испугаются. Тащиться пешком в лагерь контрабандистов ему не очень-то хотелось.

Джел стоял прямо перед Скеем, и Скей его не видел. Джел задал ему вопрос:

— Где я сказал тебе быть? Отойди, а то сейчас провалишься. Я снимаю защиту.

Скей попятился.

Настоящий вход в "блюдце" располагался неудобно — в метре с лишним от поверхности земли. Джел мог управлять своим кораблем при помощи имплантатов с десяти-пятнадцати шагов, но, чтобы не тратить сейчас зря своих сил, полез отключать поле внутрь. О том, что Пожиратели Солнц не спустились еще на планету, он уже знал, поэтому выдать свое местоположение не боялся.

Нанесенный ветром песок, мягко шурша, обвалился, образовав вокруг "блюдца" небольшую скошенную воронку. Джел вернулся ко входу и поискал глазами Скея и лошадей. Следы уводили за ближайшую дюну.

Кляня себя и недоумка-красноглазого, Джел соскочил вниз и бросился в погоню. Ему пришло в голову, что Скей испугался какой-то примерещившейся ему чертовщины и сбежал.

Красноглазого Джел увидел по ту сторону большой песчаной горы. Скей сидел у основания склона, поставив локти на колени и подпирая кулаками подбородок, чтоб не стучали зубы. Слава Небу, лошади были при нем. Потерю транспорта Джел бы ему не простил.

Джел сбавил шаг и приблизился к Скею.

— Пойдем, — сказал он красноглазому. — Теперь можно.

Лошадей они привязали к одной из блестящих перетяжек. Джел забрался в шлюз и протянул руку, чтобы помочь подняться Скею, но тот вдруг отступил.

— Мне нельзя туда, — чуть слышно произнес он.

Джел удивился.

— Почему?

— Я недостоин.

— Отчего ты так решил?

— Я… знаю.

Джел пожал плечами. Он не настаивал. Так даже проще. Главное Скей уже понял — это было по нему заметно. Обычная его невозмутимость улетучилась, и все мысли Скея сейчас читались у него на лице, как в раскрытой книге.

Джел пожал плечами.

— Хорошо. Гуляй здесь, если тебе нравится, — милостиво разрешил он. — Я скоро освобожусь. И последи, пожалуйста, чтоб лошади не убежали, потому что летать эта штука пока еще не может.

Никому не ведомо было, что передумал Скей за ту половину стражи, что Джел потратил на сборы и плетение маленьких хитростей, позволивших бы ему захватить власть над чужим "блюдцем", вряд ли рассчитанным на управление при помощи имплантатов. Hо кое-какую систему импульсов тот, другой корабль понимать был все-таки должен, иначе у него не оказалось бы похожего ключа.

И еще одно выяснил Джел. Падение Лунного Камня у берегов Хофры его кораблик зафиксировал. Правда, никаких вразумительных данных о нем представить Джелу не сумел — слишком далеко и слишком быстро это падение произошло. Зато Джел смог полюбоваться на характеристики "воронки". Переход существовал целых двенадцать с половиной секунд, и наводили его, как Джел и предполагал, совсем не с того места, откуда шел пеленг. Hо и не от светила, как это принято было у Пожирателей Солнц. Вспомогательная техника крутилась на орбите, хозяин же всего этого безобразия залег где-то на планете значительно западнее и таргской Столицы, и точки пеленга. Джел запомнил его координаты и посмотрел это место на собственноручно сведенной из нескольких карте — какие-то предгорья на северных границах Птор-Птоора. Вот куда ему в идеале надо было бы пробраться. Далеко на запад, через океан. И в этом вряд ли ему поможет капитан Глаар со своим "Грозовым Облаком". Значит, вся надежда на Скея и сокровище северного монастыря, которое нужно еще суметь поднять в воздух.

 

Глава 2

Белый Берег начался для Джела с порта Иелло, города четырех хозяев. Над крепостью Иелло-Футан, застывшей на скале в полулиге от города, развевалось четыре флага: белый энленский, бело-серебряный таргский, зелено-золотой ходжерский и серебристый с красной каймой — саврский. Во всем остальном энленское побережье ничем не отличалось от таргского, все было то же — сумерки, слякоть, северный ветер и дым облаков.

Подходить близко к берегу капитан Глаар наотрез отказался. Едва успели сгрузить в случайно оказавшийся рядом рыбачий баркас пассажиров и их багаж, как он приказал поднимать якорь и выходить из бухты. Ни непогода, ни ночь не были преградой "Грозовому облаку". Вскоре паруса корабля уже скользили на грани видимости вдоль горизонта. Грозовое облако" возвращался домой.

Несмотря на то, что корабли с Хофры вряд ли были в Иелло частыми гостями, Джел все-таки уверился в мысли, что ему легко удастся сохранить тайну своего прибытия и явиться в обитель Джан Джаял, куда, согласно пеленгу, лежал его путь, не привлекая внимания, и под чужим именем. Никто не проявил к ним интереса, кроме таможенного инспектора, взявшего плату за въезд в город.

Скей же, ступив на берег своей родины, совсем растерялся. На нем были подобающие его сану длинные одежды из плотной белой шерсти и плащ с оторочкой из снежной лисы, у него был кошель, полный золота и неограниченная личная свобода, но ничего этого он за собой не чувствовал. Он не знал, в какую сторону идти, к кому обратиться, чтобы узнать дорогу и, кажется, позабыл даже родной язык. Во всяком случае, договориться с хозяином небольшой повозки о том, чтобы доставить их самих и ящик принадлежащих Скею книг в гостиницу при покровительствующем городу храме Шум, Скей сам не смог. В разговор пришлось вмешаться Джелу, который учил энленский язык, пока болел и еще некоторое время после, на островах.

С момента посвящения в тайну Мертвой пустыни, Скей сильно изменился. Он ни на что не обижался, не пытался больше выглядеть перед Джелом невозмутимым, много молился, и ночами, когда все спали, что-то подолгу записывал в переплетенную грубой коричневой кожей тетрадь. Ответом во всех жизненных ситуациях для него стало: "Простите, кир Александр", — и единственное, что удалось отучить его делать Джелу, это каждый раз падать при этих словах на колени. Такого Скиллара Скея выносить было много труднее, чем прежнего, холодно-презрительного и умеющего одним словом любого поставить на место. Джел ждал, что Скей однажды все-таки переварит увиденное, очувствуется и выйдет из прострации, но тот с каждым днем становился все страннее и страннее.

Почти силой Джел затолкал Скея в повозку на ящик с книгами, уселся сам и велел вознице ехать. Половину пути до гостиницы Скей бормотал извинения, пока Джел не буркнул в ответ нечто в смысле, что эргру Скиллару Скею сказать "Простите, кир Александр" все равно, что дураку с горы скатиться — никаких выводов за этим не следует. Без возражений Скей заткнулся. Джел думал, с чего начать с ним решительный разговор. Откладывать больше было нельзя.

Однако, когда слуги занесли в снятую на ночь комнату вещи, камин был растоплен, а ужин съеден, Скей доказал, что до сих пор еще может быть проницательным. Он тихо подкрался к застывшему с пеленгатором над картой северных земель Джелу и спросил:

— Вы мною недовольны, кир Александр?

Джел оторвал взгляд от карты и признался:

— Да, Скей.

Скей потупил взор.

— Я исправлюсь, мой господин, если узнаю причину…

— Ты не задаешь мне вопросов, — объяснил Джел. — Сегодняшний вечер — первый. Наверное, ты решил, что все на свете знаешь?

Скей едва слышно прошептал:

— Простите, кир Александр.

Джел хлопнул по столу ладонью.

— Скей, я понимаю, что у тебя в голове все перевернулось, но не сходи с ума совсем. Вернись, Скей, стань самим собой, ты мне нужен!

На лице красноглазого проступила тень тревоги. Джел развернулся к нему вместе со стулом.

— Я не знаю, что ты там себе придумал, — заявил он, — но я такой же человек, как ты. Посмотри на меня. Меня можно поранить — ножом или словом, — меня можно даже убить, хоть это и трудно, потому что я буду защищаться. Я так же, как ты, могу ошибаться, любить и ненавидеть, гневаться, сострадать, я могу обмануть, и могут обмануть меня, я чувствую жар от огня и холод от снега, у меня есть мать и пять сестер… Я не знал, что мне предстоит стать когда-то где-то каким-то посланником. Я не готовился к этому. Сейчас мне легче, чем в тот день, когда я ни с того ни с сего оказался вдруг посреди Мертвой пустыни и меня схватила пограничная стража, но я все равно не знаю, как мне дальше поступать. Я должен куда-то идти, что-то сделать, но я не знаю — что, не знаю где, я могу умереть по дороге, и если мне открыто это ваше дурацкое сокровенное — сколько лет солнцу или то, что Вселенная конечна, — мне это все равно ничем не помогает в жизни. Я гожусь тебе в сыновья, Скей. Мне нет даже двадцати лет. Кем я успел побыть за это время? Мальчиком на побегушках там у себя и недоделанным наследным принцем здесь. И я иду туда, куда сейчас иду, только потому, что, если Небо над этим миром обвалится, плохо будет и мне вместе со всеми вами, а вовсе не из высших идеалов или понятий о мировом равновесии добра и зла. Скей, у тебя есть огромный духовный и житейский опыт, которого нет у меня, и я очень рассчитывал, что ты хоть чем-то будешь мне полезен. Я не могу вести тебя за собой за руку, словно несмышленое дитя, мне и за себя-то отвечать порой сложно… Будь честен, если тебе не нравится вся эта затея, не нравлюсь я, и ты во всем этом сомневаешься, лучше уходи. Ты свободный человек, ты не давал мне никаких обещаний, и я, так или иначе, справлюсь сам.

Даже в неярких отсветах камина заметно было, что Скей покраснел. К счастью, был он виноват, или нет, оправдываться не входило в его привычки.

— Простите, кир Александр, — пробормотал он свою сакраментальную фразу, и Джел в сердцах готов был подумать, что проповедовал стене, но Скей продолжил: — Может быть, мне стоит расспросить управителя гостиницы? Он расскажет мне последние новости.

Джел пожал плечами.

— Расспроси, если он не спит еще. Собственно, не понимаю, почему ты этого не сделал сразу.

Скей быстро повернулся и вышел. Назад он явился четвертью стражи позже с печатью озабоченности на челе. Он получил сводку новостей, и, по всей видимости, новости эти ему не слишком нравились.

— В монастыре Джан Джаял поменялся настоятель, — сообщил Джелу Скей. — Было бы проще, если бы жив был эргр Кайлар. Он знал меня, я мог бы рассчитывать на его доброе ко мне отношение… Теперь, если это будет вам полезно, кир Александр, я сознаюсь, что тоже не знаю, как вам дальше поступать. Эргр Айгел Край — новый наместник обители. Этот человек умен, дальновиден, быстро думает, но не торопится с принятием решений. Обмануть его нельзя. По крайней мере, уже тогда это ни у кого не получалось.

Оттенок прежней желчности в словах Скея порадовал Джела. Он не стал спрашивать, когда это — "тогда". Он сказал фразу, слышанную им однажды от Хапы:

— Если человека нельзя обмануть, надо говорить ему правду. Hо не обязательно всю.

В тот вечер Скей сжег в камине свою коричневую тетрадь, взял чистый лист бумаги, написал на нем: "Везде, где есть человек, есть Бог," — и надолго задумался. Ждать, как он продолжит эту богословскую мысль Джел не стал, лег спать.

***

За перевалом Белин-Лин — Каменные Ворота — небольшой караван из восьми запряженных мохнатыми быками санных подвод и двух десятков вьючных животных попал из полуосени-полузимы в настоящую зиму. Первые двое суток пути валил снег, густой и мягкий. Джел ничего не видел за сплошной белой пеленой, но Скей рассказал ему, что они едут вдоль зоны заброшенных горных разработок. Двести лет назад здесь добывали золото и все склоны гор были перемыты древними рудокопами.

На третий день показалось солнце, осветило бездонный купол небосвода, гордые, одетые в белые снега и голубые потоки льда скалы, разделило снежные поля между ними на золотые и розовые полосы света и темно-синие тени. Сразу же сильно похолодало, а ночью на небе высыпали звезды — большие и яркие, словно на юге.

Земля эта не была безжизненной. Несмотря на недавний сильный снегопад, санный путь был наезжен, то тут, то там из-под снега торчали трубы утопленных в грунт жилищ-землянок, дважды караван проезжал дымы пещерных поселений в скалах, а один раз они миновали даже маленький равнинный город, окруженный рвом и частоколом. Ночевали на почтовых дворах, где имелись длинные приземистые бараки для небогатых путников и хорошие комнаты тем, кто мог заплатить. На четвертый день объединились с другим караваном, и Скей встретил земляков. Через сутки со вторым караваном расстались — те поехал прямо, а их путь лежал в сторону — к ущелью Джаял. Караван пополз немного быстрее — дорога пошла под уклон; по сторонам от нее начали появляться деревья с неопавшими на зиму черно-зелеными иголками, острыми и жесткими, словно высеченными из камня. Место это северяне называли Оловянным Лесом. Последнюю ночь провести пришлось под открытым небом. Караванщики поставили на всех одну большую палатку с меховым пологом, и Джел слышал, как на льющую медовый свет в снега луну воет волчья стая.

И вот разбежались в стороны скалистые уступы, дорога свернула в долину, и перед путниками вырос Джан Джаял. Если Джел как-то представлял себе его, сообразно рассказам об этот месте Скея и собственной фантазии, то выглядел монастырь, конечно же, иначе. Ничего общего с приземистой и основательной таргской архитектурой, называвшейся отчего-то северной, в нем не было. Джан Джаял, построенный из теплого желтовато-белого камня, рвался вверх, в небо. Башни, шпили, крутые скаты крыш, узкие стрельчатые арки порталов, обилие вертикальных линий, каменное кружево окон, ажурные галереи поверх ограждающих стен — таков Джан Джаял был издалека. Вблизи же заметно становилось другое — выкрошенный, состарившийся камень; статуи без лиц или без рук; асимметрия в так и не завершенных величественных постройках; стены, которые белили лет сто назад, и то не везде…

Hо Джел смотрел не на это. На очищенной от снега ветром ледяной глади не такого уж маленького озера щетинился уснувшим на зиму лесом треугольный островок.

Вот она, каменная горка. Два года нужно было потерять впустую, чтобы добраться, до сокровища, что лежит, в сущности, перед самым его носом.

Скей отделился от всегда окружавших его спутников — двух нанятых в Иелло на дорогу слуг и пятерых ехавших с караваном паломников, глядевших ему в рот, ловивших каждое слово и всюду ходивших за ним след в след в поисках духовных поучений, — и заставил охотничьего саврского коня плясать в сугробе, пока с ним не поравнялся Джел на своей лохматой чалой лошаденке, которая никогда и никуда не спешила. За шесть дней, что отделяли Иелло от обители Джан Джаял, Скей почти вернулся в свое обычное состояние, и маленькая чудинка, все еще хранившаяся в нем, была со стороны уже почти незаметна.

— Этоздесь? — спросил его Скей.

— Здесь, — ответил Джел.

Скей пришпорил и без того горячего коня, тот прыжком вылетел из сугроба и, взметая копытами снежную пыль, помчался к воротам обители. Паломники переглянулись и в меру прыти собственных лошадей ринулись за ним, все же изрядно поотстав. Джел занял свое место в караване. Ему непонятно было, куда спешит Скей и зачем. Если красноглазый решил предупредить эргра Айгела Края, что к монастырю движутся либо воры, либо Небесные Посланники с целью забрать Звезду и Камень, то задача здорово осложнится. Жаль, если придется поднимать шум. Ему не хотелось бы.

***

Все постройки Джан Джаяла поражали воображение неповторимым сочетанием величественности и размаха, с которыми были задуманы и исполнены, и угнетающим впечатлением упадка, который воцарился здесь незадолго до полного завершения строительства. Громадный монастырь-крепость когда-то был центром энленского диоцеза и претендовал на роль резиденции жреческой коллегии, но во время одной из продолжительных и многочисленных войн столицу перенесли из Эктла в Плойш, где она и осталась, и Джан Джаял потерял прежнее значение.

Джел сделал взнос на обустройство обители в половину золотого таргского лара, и ему выделили комнату в странноприимном доме, как обычному паломнику. Затем он кратко изложил на листе бумаги свою выдуманную биографию и цель приезда: монах из братства Путеводителей Юрг, бывший в плену у пиратов и в рабстве в Таргене, возвращается обратно в обитель Аршаддам и просит дать ему приют до весны, ибо добраться в зимний год до Аршаддама ему нет возможности, взамен он обещается нести общее для всей монастырской братии послушание, трудиться, где ему укажут и быть по возможности полезным. Бумагу эту он подал секретарю эргра Айгела Края.

Однако организация работы с людьми не была здесь поставлена так же четко, как у него самого или у Хапы на Ходжере. Ждать, пока его примет эргр Айгел, в первый день ему пришлось до ночи, и все же Джел ушел ни с чем. Вначале эргр Айгел просто беседовал со Скеем, потом они обедали, потом вместе пошли на монастырское кладбище, где проторчали до темноты, потом была служба в огромном, пышно убранном и страшно холодном монастырском храме, которую любезно предоставили вести Скею по рангу они с Айгелом были равны, — и куда Джел ходил за ними. А потом эргр Край уже не принимал.

Следующее утро Джел встретил в узком длинном коридоре перед дверкой в покои настоятеля. Он сидел на длинной скамье со спинкой, отполированной прежними посетителями до шелкового блеска, и смиренно ждал. Дважды мимо него проходил Скей и только раз Джел видел самого Айгела Края, и то — издалека. В монастыре Скей был важной персоной, его всюду услужливо сопровождали, поддерживали под руки, когда он спускался с лестниц, светили лампами на темных участках коридоров и с благоговением ловили малейшее пожелание. Когда Скей приближался к покоям настоятеля, Джел вставал и просил благословения. Скей с невозмутимым видом его благословлял. Тем не менее, теперь Джел стал лучше разбираться во внешних проявлениях его эмоций, и догадывался, что Скею здесь не по себе. Прямого отказа в гостеприимстве он, скорее всего, не получил, но сам прекрасно понимал, что два медведя в одной берлоге не улежатся. Задержись он здесь надолго — случится какая-нибудь неприятность. Общаться при посторонних они не могли, пояснить ситуацию в письменном виде Скей не догадался, не захотел или считал опасным. Поэтому Джелу оставалось молча ждать. В его интересах было проявлять терпение, он его и проявлял.

Он полагался на репутацию, которой пользовались Путеводители монахи-воины с суровых северных границ Белого Энлена. Братство Хранителей не было в особо хороших отношениях с Путеводителями, но, во-первых, с Путеводителями ни у кого не было хороших отношений, а, во-вторых, ни одного монастыря пограничного братства в досягаемых от Джан Джаяла за разумный срок пределах никогда не располагалось, и Джел думал, что там, где нет пищи для вражды, старые обиды помнят не крепко. Звезда Фоа, Ключ-на-Небеса, хранилась в подземной крипте под храмом, и путь к ней для Джела лежал через Айгела Края. Назвавшись Путеводителем, он рассчитывал, что его включат в монастырскую охрану, и, таким образом, добраться до острова или до крипты ему будет легче, нежели метя пол в трапезной или выгребая с конюшен навоз.

Эргр Айгел Край пожелал вспомнить о нем к послеобеденному времени третьего по счету дня. Джела провели через некое подобие караулки, где на него пристально взглянули два богатырского сложения энленца — очевидно, личные телохранители настоятеля. Затем он попал в комнату, где на специальном возвышении, в кресле с подлокотниками, словно на троне, восседал эргр Айгел Край.

Джел поклонился, всем своим видом демонстрируя смирение и уважение. Он достаточно насмотрелся таких поклонов, чтобы изобразить сейчас человека, готового всецело подчиниться воле эргра.

Ухоженной рукой Айгел Край дал ему знак подойти ближе. Он неприкрыто рассматривал Джела. Джел сделал вперед несколько шагов и так же прямо посмотрел на наместника. У Айгела Края были разные глаза — один красный, другой серо-зеленый, но, несмотря на эту странность своего облика, он обладал той властной красотой, что считалась в Таргене и Энлене признаком хорошей породы, — чтобы увидеть ее, к его лицу надо было всего лишь привыкнуть. Белые волосы его вились частыми мягкими волнами и собраны были на затылке под костяной гребень. Одет он был на первый взгляд просто, но Джел оценил драгоценность тканей и ненавязчивую изысканность столичного дэнди, сквозившую в мелких деталях и манере себя держать.

Улыбка, которая родилась на тонких губах Айгела Края, никак не отразилась в его необычных глазах.

— Господь наш с нами, — произнес он.

Джел отвечал:

— И воля Его среди нас.

— Рад приветствовать в стенах нашей обители путника из самого древнего и прославленного братства Энлена, — сказал Айгел Край. — Могу ли я узнать ступень твоего посвящения, брат Юрг?

— Вторая ступень, эргр Край, — сказал Джел. На счастье, ранг посвящения у Путеводителей внешне определялся не по количеству специфических татуировок или сложности клейма, а по набору атрибутов, носимых монахом с собой — книге карт, зеркальцу для световых сигналов, посоху, поясу, нагрудному знаку.

— Ты был храмовым монахом?

— Я служил в торговом конвое, эргр Край.

— Стало быть, ты боевой монах, — задумчиво проговорил Айгел Край. — У тебя есть при себе оружие?

— Мы не пользуемся оружием, эргр Край.

Айгел Край чуть склонил набок голову.

— Говорят, Путеводители — умелые воины. Ты покажешь мне свое умение? — на самом деле это был не вопрос.

Джел пожал плечами. Айгел Край звякнул в колокольчик. Узкая дверца тут же впустила внутрь обоих великанов. Айгел показал на Джела пальцем.

— Схватите его.

Джел даже не успел удивиться стремительному повороту событий. Привыкнув повиноваться без раздумий, на него кинулись оба. Он легко проскользнул между ними, поставил одному подножку, подправил направление движения второго, повернув его за запястье. Один из красноглазых, падая, сбил с ног другого и они оба оказались на дощатом полу. Первый тут же вскочил снова, второй откатился в сторону, прижимая к животу поврежденную руку.

Айгел Край снова звякнул в колокольчик.

— Достаточно, — сказал он и указал телохранителям на дверь. Потом обратился к Джелу: — Прости, брат Юрг, что я решил проверить правдивость твоих слов, но я усомнился в сказанном тобой, так как ты… ты невелик ростом. Ты доказал мне, что говоришь правду. Скажи, моя охрана действительно так нехороша?

Джел пожал плечами:

— Смотря против кого, эргр Край. Hо, если бы я задумал что-то вам сделать, они бы мне не помешали.

Эргра Края едва заметно передернуло.

— Понятно. Долго ли ты рассчитываешь задержаться в нашей обители и почему приехал именно сюда?

Ответы на эти вопросы содержались в предварительном письме Джела, но в повторении уже известного, очевидно, имелся какой-то особый смысл. Джел сдержанно ответил:

— Я хотел бы дождаться начала судоходного сезона. Джан Джаял самый близкий к гавани Иелло монастырь, мне нет смысла забираться далеко, и ехать потом назад к морю через половину страны, чтобы снова сесть на корабль.

— Ну, что ж. — Айгел Край задумчиво смотрел на хорошие, шитые на Ходжере сапоги Джела. — Вообще-то, мы не одобряем людей, которые переходят из братства в братство. Как правило, ничего полезного они с собой не переносят — там, где есть поводы для сравнений, возникают и праздные разговоры, и раздоры, и множество сплетен. Посвятивший себя Единому должен быть терпелив, ибо, если он непостоянен в выборе братства, он может оказаться непостоянным в вере…

— Эргр Айгел, я покинул мое братство не по собственному желанию, но по воле обстоятельств, — тихо сказал Джел, опустив долу взгляд.

Айгел Край сошел со своего высокого кресла и обошел Джела вокруг, продолжая оценивающе рассматривать его, и Джел догадался, для чего Айгелу Краю его постамент: наместнику не хватало внушительности среди северных великанов. Эргр Край был меньше ростом, чем даже сам Джел.

— Да, — сказал эргр Край. — И только поэтому я могу сделать для тебя исключение. Hо ты должен забыть порядки собственного братства. Не имеет значения, на какое время ты поселишься здесь — ты должен жить по уставу Хранителей.

— Я согласен, эргр.

— Примешь ли ты у меня любое послушание, какое бы я тебе ни назначил?

— Приму, эргр.

— Хорошо. Тогда ты будешь молчать и не скажешь ни слова никому, пока я не позволю тебе этого сделать.

Джел склонился, пряча за поклоном досаду на лице.

— Ты будешь носить воду с колодцев на кухню и для бань, я позову тебя, когда решу, что можно освободить тебя от запрета. Ступай.

Джел поклонился еще ниже и, повинуясь жесту, выбрался за дверь. Молодец Айгел Край. Вот так он отсеивает мелкую рыбку от крупной. Понятно, тогда, почему прячется Скей. Наверняка, он тоже получил не то, чего желал…

***

Эргр Айгел Край не был горячо любим в обители, и его не особенно боялись. Hо он был уважаем. Таргское влияние и череда суровых испытаний, с которыми столкнулись Белые области за последние три десятилетия, заставили понемногу меняться уклад жизни не только в городах и замках властителей, но и в таких оплотах седой старины, как монастырь Джан Джаял. Айгел Край был потомком знатного светского князя и свое собственное наследство вложил не просто в казну Джан Джаяла. Выступая как представитель монашеской общины, он вел торговые и посреднические дела с Таргеном и дальним Севером, и, судя по тому, что монастырь не бедствовал, делал это весьма успешно.

Подслушав кое-что из разговоров между несущими послушание в трапезной братьями, Джел задался вопросом: а с чего, собственно, он решил, что Айгела Края легко будет одурачить, а Звезду и Камень взять без спроса? В монастыре только на первый взгляд все было просто. На самом деле старая обитель надежно охраняла свои тайны. Настолько надежно, что нельзя было заподозрить даже о самом существовании этих тайн.

В священные канонические тексты единобожцев сказания о Небесных Посланниках не входили. Звезда и Камень были святынями единственно братства Хранителей, хотя и почитались другими верующими. Та бутафория, что изображала Звезду Фоа на бархатной подушечке в храме, была выполнена из кости с алмазными вкраплениями. О существовании крипты Джелу было известно от Скея, но как туда проникнуть, Скей не знал. Не знал он и о том, известно ли кому-нибудь еще, кроме Айгела Края, как в крипту вообще попадают живые существа, ибо старый храмовый вход, о котором говорил Скей, был ныне заложен камнем, оштукатурен и расписан картинками из житий монастырских подвижников прежних лет.

Ходить к колодцам с двумя деревянными бадьями на коромысле и изредка посыпать дорожку в снегу золой, чтоб не было скользко от пролитой воды, не казалось Джелу такой уж тяжелой работой. Пищу в обители вкушали дважды: утром и на исходе дня. Мылись не все, не часто и не вместе. Две бочки послушнику Юргу надо было наполнить к завтраку, две вечером, и, помимо того, еще большой чан для бани не реже, чем раз в пять дней. Кроме него водоносами трудились еще три человека; назначенный старшим был справедлив и работу распределял разумно, жили в обители не впроголодь, чем Джел, которого все в Таргене пугали голодными северными зимами, был приятно удивлен. Hо он носил воду два дня, три дня, десять дней, две декады — он мог носить ее тысячу лет — и ни на шаг не приблизиться к цели. Все вокруг было обычно, размеренная монастырская жизнь текла веками заведенным порядком: встать за половину стражи до рассвета, натаскать воды, отстоять утреннюю службу в храме, пойти на трапезу, сопровождаемую душеполезными чтениями, получить передышку в три четверти стражи, когда монахам положено совершать дневные молитвословия в кельях, натаскать воды, отстоять вечернюю службу, поесть, лечь спать.

Терпение Джела грозило вот-вот лопнуть. Скей не показывался ему на глаза, а Айгел Край изволил и вовсе уехать из обители. Утешать себя тем, что скоро только кошки родятся, Джелу с каждым днем казалось делом все менее серьезным. Каменная горка находилась за замерзшим озером, устройство для считывания кода с чужого ключа лежало у него в кармане, — настоящий ключ ему достаточно было просто увидеть, — и до обратной стороны Неба — вот, рукой подать. А он каждый день носил воду и не знал, как сдвинуть обстоятельства с мертвой точки.

Проще всего оказалось сохранять молчание — ему просто не с кем и не о чем здесь было разговаривать. Единственным испытанием для его выдержки на стезе великого молчальника служил банный истопник Зут. Он тоже считался пока новеньким, хотя прибыл в обитель месяца на три-четыре раньше Джела. Похвальных отзывов о себе Зут еще не снискал. Он происходил из аристократического рода и был двоюродным племянником настоятеля, поэтому вначале ему определили более почтенное место работ, а в истопники он был разжалован за что-то вроде нарушения субординации. Зут не был мстителен, жаден или зол. Плохо в нем оказалось другое. При весьма своеобразном понятии о смешном он считал себя непревзойденным острословом. Похабные сказки, обидные и грязные шутки, скользкие замечания и намеки сыпались из него, как горох из рванного мешка. То, что никто в монастыре не желает его по доброй воле слушать, нимало Зута не смущало. Он выбирал жертву, цеплялся, как репей, и выдавал по порядку весь свой репертуар. Не попросить Зута заткнуться, Джелу временами было трудновато, однако, до поры до времени он считал его недостойным своего царственного внимания. Hо однажды Зут все-таки умудрился вывести Джела из себя.

Как-то вечером их с Зутом, дав им по стеклянной банке, отправили собирать слизняков в подвал. Слизни, которые жили там на стенах, если собрать их несколько вместе и встряхнуть, ярко светились в темноте. Зут был в хорошем настроении и увлекся собиранием слизней. Обнаруживая где-нибудь за огромной бочкой с маслом очередную добычу, он каждый раз восклицал: "Здравствуйте, господин слизнячок!" Когда в банке у Джела было целых шесть слизней, и охота близилась к завершению, Зут вдруг спросил:

— А почему ты не разговариваешь? Ты умеешь?

Джел пожал плечами, не зная, видим ли этот знак Зуту в зеленовато-синем свете баночки со слизнями.

— Умеешь, — понял его Зут. — А почему тогда не хочешь?

Джел поманил Зута пальцем и на пыльном боку бочки начертал: "Эргр не разрешает". Зут хмыкнул и подправил "э" на "а". Получилось неприличное слово, означавшее мужеложца.

Джел стер надпись ладонью и направился к выходу из подвала.

— Смотри ты, какой правильный, — пробурчал Зут ему в спину и потопал следом. — Ну и скучный здесь народ. Веселее жить надо!

И, когда возле лестницы Джел наклонился за последним слизняком, Зут с хохотом обхватил его спину. Была ли это очередная идиотская шутка или реальное посягательство, Джел разбираться не стал. Он мгновенно перевернул Зута через себя, мешком свалил на мягкий земляной пол сбоку от лестницы и наступил ему на плечо.

— В другой раз шею тебе сломаю, дурак, — сказал ему Джел и пошел вон из подвала.

Зут, кряхтя, выбрался из-за лестницы и пополз собирать рассыпанных слизней, сетуя на поганую монастырскую жизнь: ни баб, ни денег, ни вина, ни уважения…

Через три дня в монастырь вернулся Айгел Край и сразу вызвал Джела к себе.

— Почему ты нарушил послушание? — спросил Айгел. — Отвечай.

Джел пожал плечами.

— Так уж вышло, эргр Край.

Айгел Край помолчал, поджав губы, потом сказал:

— Это хорошо, что ты не тратишь слов на оправдание. Hо без наказания я тебя оставить не могу. Подумай на досуге, в чем именно ты был неправ.

Джела проводили в угловую комнату настоятельского дома и задвинули снаружи на двери засов. В комнате было холодно. Джел огляделся. Возле стены стояло ложе: деревянная рама с провисшей веревочной сеткой. Поверх лежало шерстяное одеяло и была брошена полулысая от времени шкура непонятного зверя. Кожаный валик, набитый опилками, должен был изображать подушку. На краю голого, сожженного то ли алхимическими опытами, то ли долгой службой возле очага на кухне стола, поставлена тарелка с двумя ломтями хлеба и кувшин подмерзшей сверху воды, — надо думать, пропитание на день. На аналой возле окна водружена большая книга с углами, обгрызенными мышью. Джел откинул тяжелый переплет и прочел название и эпиграф: "Мастер терпения"; "Для всякого дела нужнее всего терпение. Кархан-Философ". Отлично, руководства полезнее, чем это, для него на сей момент не придумаешь…

Он покачал кровать на шатких ножках — не падает. Спрятал руки в рукава, осторожно свернулся на веревочной сетке, укрылся одеялом и шкурой и уставился в заделанное несколькими слоями промасленной бумаги заиндевелое окошко, на которое падала снаружи тень затейливой решетки. Он думал о том, что порывы души угасают с течением времени, стало быть, терпеть долго — вредно.

***

На третий день голода и холода Джел уже выбирал: с дверью ли ему сделать нечто нехорошее, или же с тем бледным хромым парнем, что приносил ему хлеб и воду. Еще можно было выломать решетку и вылезти в окно, но такой хулиганский поступок излишне взбудоражил бы монастырскую общину, и монахи раньше времени сбежались бы его ловить.

От нечего делать Джел даже прочел немного из книги и некоторые мысли ему понравились, несмотря на то, что большинство правил и поучений казались ему чисто умозрительными, а другие он склонен был понимать обратно тому смыслу, который вкладывали в них авторы. Там было написано так: "Величайшее дарование человека — рассудительность. Не поддавайся страху, не поддавайся гневу и не будь безумен — зачем тебе умирать раньше времени?" Закончив чтение на этой фразе, Джел оторвал кожу с внутренней стороны переплета и выломал из его деревянной основы длинную крепкую щепку. Согласно совету Айгела Края, он хорошо разобрался, в чем именно был неправ. Скорее всего, он выбрал неверную тактику. Надо было кого-то взять за жабры. И, если не с самых первых шагов, так хотя бы сейчас. Начать можно было со Скея.

Когда совсем стемнело, и все бродящие поодаль звуки успокоились на ночь, Джел просунул щепку в щель между дверным косяком и дверью, приподнял засов и отправился на прогулку.

Комнаты для гостей находились недалеко. По счастью, на дверях обители не было предусмотрено внутренних запоров, только наружные. Джел прокрался внутрь очень осторожно, стараясь даже легким колебанием воздуха не выдать своего присутствия.

Эргр Скиллар Скей при свете двух свечей и масляной плошки торопливо скрипел стилом по бумаге. Джел убедился, что Скей один, и слегка кашлянул у него за спиной. Скей вздрогнул и чуть не перевернул чернильницу себе в рукав, зацепившись стилом за крышку. Джел прошел в комнату, сел на пол перед изразцовой печкой, приоткрыл дверцу топки и протянул руки к огню.

— Ну и где ты был все это время? — спросил он. — Я думал, что увижу тебя хотя бы на общей трапезе или встречу в храме, но ты и носа не показывал из этой своей берлоги. В чем дело, Скей?

— Я боялся мозолить Краю глаза, — сказал Скей. — Ему не нравится, что я здесь.

Джел покачал головой:

— Да что ты. Края не было в монастыре почти две декады.

Скей бросил взгляд на плоды своего бумагомарательства.

— Я много работал. Для меня это… очень важно.

Джел фыркнул.

— Для него это важно! А то, зачем сюда приехал я, по-твоему, игрушки?

Скей подгреб к себе разложенные по столу густо исписанные листы и потупил взор. Прощения он отчего-то больше не просил. Джел спросил его:

— Ты что-нибудь узнал?

Скей не торопился с ответом.

— Я расспросил двух самых старых монахов, они в этом монастыре провели больше сорока лет… — медленно сказал он.

— И что же они тебе открыли?

— Вход в крипту сейчас находится не в храме.

— Я догадался об этом на следующий же день после того, как приехал. А где вход?

— Они не говорят.

Джел внимательно посмотрел на Скея. Тот совсем отвернулся. То ли ему в самом деле было стыдно, то ли он, по обыкновению красноглазых, упрямо желал делать только то, что считал нужным сам и очень не любил, когда ему мешали. Джел достал сканер из кармана и положил его на край стола.

— Поговори завтра с Краем. Слышишь меня? Найди предлог, и пусть он проведет тебя в крипту. Я оставляю тебе эту штучку и научу, что делать. Ты встанешь не дальше, чем в двух шагах от Звезды и сдвинешь вот здесь ползунок. Красный огонек сначала загорится, потом погаснет. Все. Потом ты отдашь ее мне. Понял? Не потеряй ее. Я завтра ночью зайду к тебе опять.

— Да, кир Александр.

Джел поднялся на ноги.

— У тебя есть еда?

Скей вначале недоуменно уставился на него, потом вскочил и полез в какой-то деревянный короб, откуда достал сушеных яблок, сколок переваренного с молоком сахара размером с кулак и зачерствелую краюху. Джел принял дары.

— Пойдем, — сказал он. — Запрешь меня снаружи. Я, видишь ли, сижу у эргра Края под замком.

За следующий день Джел домучил "Мастера терпения". Кто-то власть имущий расщедрился и велел принести ему на завтрак целую миску горячей похлебки, и Джел, терпеливый теперь от своего чтения, как никто другой, ел ее медленно и с чувством, стараясь тянуть время как можно дольше. Раньше зимний день казался ему очень коротким. Теперь он никак не мог дождаться его окончания. Его так и подмывало бежать скорее к Скею и узнать результаты переговоров с Айгелом Краем.

Вечером завыл ветер. Небо затянуло темными тучами, словно траурным крепом, и началась метель. Джел, наблюдавший за всем этим из-за надорванного уголка оконной бумаги, закрыл ставень и начал собираться.

Он перебрал свой секретный арсенал: адаптер для наложения на чужой корабль "маски" — отпечатка собственной личности, позволившей бы ему сразу работать по собственным схемам, не оглядываясь на то, к какому типу управления корабль ранее был приспособлен, — гибкие тонкие навигационные кассеты, которые для вящей конспирации пришлось вынуть из громоздких футляров — на тот случай, если ему все-таки вздумается лететь домой, — мелкая пиротехника для отпугивания не по делу любопытствующих и запасной ключ, предназначенный для перекодировки. Если Скей не учудит чего-нибудь экстраординарного, и верно выполнит инструкцию — только Джела в монастыре и видели. Этой же ночью.

Наконец, он решил, что пора. Он собрал все свое имущество, завязал покрепче волосы, на всякий случай привел в полный порядок одежду, и покинул место заточения.

Скей бродил по своей комнате из угла в угол, и вид у него был встрепанный и возмущенный.

— Он меня выгоняет! — заявил Скей Джелу, едва тот появился на пороге. — Каков наглец! Он спросил меня, как скоро я собираюсь уезжать в Плойш.

— Надеюсь, ты сказал ему, что сначала хочешь посетить крипту? осведомился Джел.

— Что? А, да. Конечно, сказал.

— Он согласился?

— Нет.

Джел вздохнул. Если он ждал чего-то от этой ночи, то совершенно зря. Ну что ж, теперь он, по крайней мере, знает, кто следующий в очереди подставлять жабры.

— Я стал для всех здесь чужим, — горько произнес Скей. — Я буду так же никому не нужен в Плойше, как здесь. Прошло слишком много лет.

Джел прошел в комнату и сел на единственный стул. Раз побег не удался, он хотел хотя бы погреться.

— Ты всегда можешь вернуться в Тарген, — сказал он. — Там тебе место найдется.

Скей зло блеснул глазами, потом выражение его лица сгладилось и стало безразличным.

— Здесь все не так, как раньше, — сказал он. — Мне не нравится то, что здесь происходит. Здесь никогда прежде не было запертых дверей и замкнутых на замок ртов. Всех пускали куда им было необходимо, и каждый имел право знать то, что нужно ему. Это место запачкалось, стало нечистым. Я чувствую.

— Может быть, нам попробовать найти вход самим? — спросил его Джел. — Какие строения могут соединяться с храмом подземными переходами? Странноприимный дом? Трапезная? Больничный корпус? У нас на островах любили раньше делать поворотные плиты в каминах и за большими очагами…

— Может быть, рассказать Краю все, как есть, и он сам отведет тебя в крипту? — предложил Скей.

— А ты бы поверил мне сам, если бы я не отвез тебя в пустыню? спросил Джел. — Вот то-то же. Не хочу я рассказывать. Ничего хорошего из этого не получится.

— Hо если я подтвержу, что ты — действительно тот, кем себя назовешь, то Край поверит.

Скрипнула половица.

— Должен ли я понимать это так, что в моем доме против меня же составляется заговор? — раздался от порога тихий и вкрадчивый голос Айгела Края.

— Возможно, — ответил Джел, даже не обернувшись, а Скей побледнел так, что стал не виден на фоне беленой известью стены.

— И что же вы намеревались от меня скрыть? — поинтересовался эргр Край.

— Эргр Край, дело в том, что кир Александр Джел вовсе не… — заговорил Скей.

Джел махнул на него, чтобы он замолчал, встал со стула и не поклонился, а только чуть кивнул Краю.

— Эргр Край, дело в том, что брат Юрг вовсе не брат Юрг, а кир Александр Джел, сын кира Хагиннора Джела, — сказал Джел. — Верительные грамоты у эргра Скиллара Скея. Он вам покажет, если хотите.

Скей тут же суетливо зашуршал бумагами на столе.

— Hо… — эргр Край на минуту растерялся.

— Да, это так, — подтвердил Скей, не поднимая головы. — Кир Александр выкупил меня и еще шестерых белых братьев у хозяина и помог нам вернуться на Белый Берег.

Край сказал:

— Нет, но… Я умею хранить тайны. Можно же было избежать множества недоразумений. Почему вы не доверились мне сразу, кир Александр?

— Потому что я никому и никогда не доверяюсь сразу, — объяснил Джел. — И вам такого делать не советую.

Эргр Край прошел в комнату и остановился возле печи, Джел же, предвосхищая способность Края поступать быстро и неожиданно, осторожно двинулся в обход стола.

— Мне нужно попасть в крипту под храмом, — сказал Джел. — Там находится одна вещь, на которую мне очень нужно посмотреть. Просто посмотреть, и ничего больше. Вы отведете меня?

Айгел Край вздрогнул, потом перевел настороженный взгляд на Скея.

— Простите, кир Александр, но я не могу этого сделать, — сказал он.

— А почему, эргр Край? — спросил Джел.

— Раньше вход в крипту не был закрыт ни для кого, — с нехорошей, похожей на угрозу ноткой в голосе произнес Скей. — Меня, по крайней мере, вы могли бы туда пустить. Я не посторонний, и вы меня хорошо знаете.

Эргр Край мгновенно откликнулся на угрозу.

— Даже слишком хорошо, эргр Скей.

— И что же вы прячете в своей крипте? — поинтересовался Джел.

— Мы ждали новую войну и перенесли в крипту все золото и драгоценную утварь, какая есть в монастыре, чтобы избежать грабежа, если такой случится, — в упор глядя на Скея, проговорил Айгел Край.

— Неправда, — точно так же нагнув голову и глядя на Края немигающим взглядом возразил Скей. — Не верю. Здесь дело в другом.

— Я здесь хозяин, и правда — то, что желаю считать правдой я, металлическим голосом отчеканил Айгел Край. — И я бы хотел, чтоб ты был умнее и делал вид, что веришь, эргр Скей. Не твое дело, как я распоряжаюсь монастырем. Ты здесь — незваный гость. А это все — в моей власти.

— Так вы поведете нас в крипту? — тихо спросил Джел.

— Нет! — Айгел Край топнул сафьяновым сапожком на высоком каблуке. В тот же миг в комнату влетели оба телохранителя Края, только на этот раз в руках у них было хорошее армейское оружие.

Hо Джел оказался быстрее. Он за рукав дернул Края к себе, обхватил его рукой за шею и приставил к его горлу острый, как бритва, нож для заточки стила. Скей даже закрыл глаза, чтоб не видеть, что будет дальше.

— А ведь придется, — сказал на ухо Айгелу Краю Джел и кивком указал телохранителям на дверь. — Hу-ка, вон отсюда, а не то сделаю эргру настоятелю улыбку от уха до уха.

Они попятились.

— Не совершайте греха, — прошипел Айгел Край. — Уберите нож. Это святая земля, здесь греховно пролитие крови!

— Объясните ему все, — чуть не взмолился в мгновение перепугавшийся Скей. — Пусть лучше знает.

— Вы отведете меня в крипту, если я объясню, зачем мне туда нужно? — спросил Джел, перехватывая Края за узел волос на затылке.

— Нет, — выдохнул Край.

Джел пожал плечами.

— Тогда придется его зарезать, — подмигнул он Скею и чуть царапнул Края под подбородком.

— Я отведу! — закричал Край.

— А телохранители?

— Не помешают.

— Ну, смотри, эргр Край, если им вздумается помешать… — Джел подтолкнул Края к двери.

— Господи, помилуй, Господи, прости, — бормотал у него за спиной Скей, — Господи, спаси и сохрани… Ну почему всегда я?.. За что опять мне?..

И эргр Край их повел.

 

Глава 3

Для того, чтобы попасть в крипту, достаточно было просто уметь ходить. Вход в нее располагался на кладбище и выглядел как один из могильных склепов, решетчатые воротца которого оказались заперты на простенький замок. Джел вел впереди себя Айгела Края, несшего в вытянутой руке врученную ему стеклянную лампу. Позади, наступая Джелу на пятки и поминутно оглядываясь, торопливо шагал Скей. А где-то за пеленой метели маячили фигуры телохранителей, и фигур этих, кажется, стало больше, чем две.

По узкой каменной лесенке они спустились из склепа в пустую и темную погребальную камеру, а из нее по земляному коридору добрались до нижнего храма. Вынутым из рукава ключом Айгел Край отпер двери крипты. По пути, придерживая одной рукой Края за шиворот, другой Джел ощупывал на поясе свой пиротехнический арсенал: один светляк, один громовник и два разрушителя. Его беспокоила погоня, где-то за спиной уже по-деловому гремевшая воротцами склепа. Впрочем, он решил предпринимать какие-либо устрашающие действия только в качестве ответных мер, а на него пока никто не делал попытки напасть.

Неприятный слабый запах, перепутать который с каким-то другим Джелу было бы трудно, пропитывал застоявшийся воздух крипты. Джел удержал Айгела Края на пороге и жестом велел остановиться Скею. Он взял из руки Края лампу и поднял ее повыше. Крипта находилась под алтарной частью храма и по размерам была не очень велика; пространство ее разделяло множество расставленных без всякого видимого порядка колонн. Сюда действительно были собраны золото и дорогая утварь. Неяркий свет лампы выхватил из темноты груды прикрытых мешковиной золотых и серебряных сосудов и светильников; припорошенные тонкой пылью, давно не тронутые слитки золота лежали на полу и на могильных плитах; блестели разноцветные каменья старинных книжных окладов, а посередине стоял царский трон, и потемневшие от старости жемчужный венец с посохом лежали на нем. В блеске всего этого великолепия ничем не выделялись драгоценности несколько иного рода: коричневые, тщательно увязанные и облитые воском небольшие тючки возле одной из подпирающих своды колонн.

— Так, — произнес Скей, понюхав воздух. — И что же это такое?

— Обыкновенная контрабанда, — пожал плечами Джел и встряхнул Айгела Края за воротник. — Сукин ты сын, что же ты делаешь? Ведь за пьяный гриб смертная казнь полагается.

Край съежился в его руках и ничего не ответил. Джел, впрочем, и не ждал, что он что-то скажет. Он подтолкнул Края вперед, и они вошли в крипту. Джел сказал:

— Скей, времени у нас не больше, чем обычно. Ты лучше меня знаешь, что здесь где лежит. Найди быстрее ключ и принеси его мне, а я тут покараулю.

Перебираясь через груды золота, Скей напрямик устремился к дальней стене.

Джел оставил дверь открытой настежь, рассчитывая услышать шаги, если кто-то приблизится, и отошел с Краем немного в сторону. Через минуту послышался голос Скея:

— Их тут семь.

— Бери тот, который настоящий, — велел ему Джел.

Последовала пауза.

— А какой? — спросил, наконец, Скей.

Крепче ухватив Айгела Края за шиворот, Джел, в обход сокровищ, поволок его к Скею.

На резном каменном поставце стояло восемь хрустальных коробочек. Одна была пустой, внутри других играли искорками света семь неразличимых на первый взгляд ключей. Джел отдал лампу Краю и полез за сканером в карман. Тут же Айгел Край бросил лампу на пол, уцепился за тяжелый поставец и вывернулся в накрывшей их тьме из своей верхней одежды, которая так и осталась у Джела в руке. Под гулкими сводами прозвучал хруст давленого стекла, удаляющийся в сторону топот, глухой удар, невнятный возглас, а затем — уже осторожные шаги.

Скей прошипел про себя какое-то ругательство и потопал за Краем следом. Джелу же на минуту не стало до всего этого никакого дела. Испытывая своеобразный священный трепет, он осторожно вытащил из коробочки единственный настоящий ключ, на уголках которого подрагивали бледные капли света, и убрал в свой футляр. Айгел Край перед ним провинился, поэтому, чем связываться с дублированием ключей, Джел решил присвоить себе оригинал.

Умноженное эхом "трам-тарарам-тарарам" катящегося по каменному полу металлического блюда отвлекло его от приятных мыслей о почти что достигнутой цели. Пора было зажечь в крипте свет. Hо тут у него неожиданно возникла проблема. Он не мог определить на ощупь, где светляк, а где громовник. Один был оранжевый, другой зеленый — как их отличить в темноте? Джел сделал шаг от поставца, наступил на брошенную одежду Края, и остался стоять, держа в каждой руке по одинаковому шарику.

Из кромешного мрака послышался голос Скея:

— Зачем ты это делаешь, Айгел? Ведь так ты можешь попасть в беду.

Насмешливый ответ Края прозвучал где-то недалеко:

— А ты что, будешь теперь восстанавливать справедливость? Наивный человек. Если ты собираешься остаться в Энлене, учись смотреть на вещи с двух сторон. Я живу так не потому, что хочу, а потому, что вынужден.

— Не потому что вынужден, а потому, что совесть твоя не упряма! Как же подписанные тобой монастырские правила? Как же монашеский устав?

Край хихикнул.

— Правила — это слова. Попробуй словами накормить триста человек и починить обвалившуюся стену. Правила писаны в помощь, но не в смерть.

Оба голоса постепенно перемещались в сторону выхода из крипты.

— Как не стыдно тебе так говорить! — возмутился Скей. — В прежние времена, как бы трудно ни приходилось, никто здесь не становился рабом легкой наживы!

— Приехав из Таргена, тебе легко учить меня, как мне жить и кем становиться, — ядовито отвечал Край. — Уж ты-то знаешь, как все тут устроить лучше. И чем дальше ты находишься от места событий, тем проще тебе знать, как лучше. Hо в Таргене не жрут по весне озерный ил с голодухи. Там, где есть достаток — там и просвещение, и настоящая свобода, и простор для совершенствования духа, и выбор пути там легок и приятен. А ты попробуй-ка, выбери здесь!

— Дал бы я тебе по роже, да не имею права руки пачкать! — рявкнул взбешенный Скей.

Чувствуя, что упускает время, Джел в конце концов отчаялся найти хоть какие-то различия, решил положиться на удачу, крикнул в темноту:

— Скей, заткни на всякий случай уши! — и подбросил вверх тот шарик, который держал в правой руке.

Ударившись о потолок, светляк рассыпал сноп искр и закружился, осветив крипту неярким оранжево-красным светом.

Из-за колонны у самого входа выскочил Айгел Край и исчез в темном зеве коридора. Скей бросился было за ним, но в проходе раздался треск ломаемого дерева, и оттуда лавиной посыпались земля и щебень. Скей притормозил перед стремительно растущим завалом и в сердцах бросил на пол золотой кувшин с тонким горлышком, который держал в руке, как дубинку.

— Умник хренов! — со злостью произнес он. — Мне, видишь ли, жилось в Таргене лучше, чем ему здесь! А не пороли его кнутом, как последнего каторжника? А трупы из чумных бараков ему в Хираконе жечь не приходилось? А…

— Скей, — позвал его Джел. — Здесь есть еще какой-нибудь выход?

Скей осекся. Он показал на кучу земли перед собой:

— Вот выход. Этот говнюк поймал нас в ловушку, как мышей. Теперь он будет ждать, пока мы здесь издохнем.

Джел повернулся к Скею спиной и подошел к стене, которую видел перед собой.

— Ну, Скей, что за скулеж такой, — проговорил он, окидывая взглядом грубую каменную кладку. — Да, Айгел Край сделал нам козью морду. Так мы ему сейчас долг вернем…

Скей в это время исподлобья наблюдал зигзаги и петли, которые выписывал под потолком светляк. Похоже было, что в возможность сделать ответную козью морду Айгелу Краю ему не очень-то верилось.

В показавшемся ему ненадежным месте Джел поднажал на участок стены плечом и быстро отскочил в сторону, чтобы не получить по голове вывалившимися камнями, которые кроме паутины ничто вместе не держало.

— А ты говорил, здесь нет выхода, — укорил он Скея.

— Это выход из крипты, но еще не вход в храм, — мрачно ответил Скей. — С наружной стороны все устроено надежно, я же проверял.

— Думаешь, какая-то стена меня теперь остановит? — спросил Джел.

Скей развел руками.

Порыв ветра погасил свечной огарок у Джела в руке. Они со Скеем выбрались на заваленный снегом дворик, выломав для этого ставень в одном из северных приделов храма. Никаких дорог тут проложено не было, идти пришлось прямо по сугробам. Они обогнули пустующее темное здание больницы и по шаткой лестнице внутри сторожевой башни поднялись на стену. Метель не прекратилась, но ветер немного утих. Сквозь его вой уже можно было слышать не только друг друга, но и скрип флюгера на башне. Слабо светились облака, и непроглядного мрака, — такого, как в крипте или запертом на ночь храме, — вокруг уже не было.

— Я думаю, здесь можно спрыгнуть вниз, — сказал Скею Джел, выглянув в бойницу. — Высота небольшая, а снегу внизу намело много.

Скей воспринял это, как должное. Он кивнул.

— Прощайте, кир Александр, — сказал он.

Джел повернулся к нему зрячим глазом и внимательно окинул взглядом с ног до головы.

— Что значит — прощайте? — спросил он. — Ты разве остаешься?

— А… — Скей открыл рот и снова закрыл его. Он, явно, не понял, какую альтернативу ему предлагают.

— Ты не боишься остаться с Айгелом Краем под одной крышей после всего, что мы тут начудили? — переспросил Джел.

Скей категорически помотал головой.

— Он не посмеет убить меня здесь. В стенах обители запрещено пролитие крови. Зато там, снаружи, руки у него будут развязаны.

— Насколько я понимаю, его и здесь ничто не удержит, — хмыкнул Джел. — Раз им начато такое дело, останавливаться на полдороге для него самого — смерть. Знаешь, сколько стоит то, что спрятано у Края в крипте? За эти деньги можно прикончить не один десяток таких, как ты и как я.

Скей потер ладонью лоб, потом указал в сторону слабых огоньков в глубине обители, что просвечивали сквозь мечущуюся снежную круговерть.

— Все равно. Его мне недостойно бояться, — твердо объявил он. Он поместил в назначенные быть святыней стены требище нечистого. Если он неправ, значит, прав я, а, раз прав я, значит, Единый поможет мне, а не ему. И, если я его не остановлю, кто сделает это?

— Не знаю, — медленно сказал Джел. — Наверное, можно будет что-нибудь придумать…

Он пристально глядел на эти самые огоньки. Он ясно видел, что они приближаются. Скей проследил за его взглядом и замер. Вскоре порыв ветра бросил в их сторону крик: "Воры! Воры! Собак скорее выпускайте!"

— Прыгай вниз, Скей, — потребовал Джел.

Скей сунулся в щель бойницы, через которую ему с трудом, но можно было протиснуться, и тут же повернул обратно.

— Не могу, — сказал он.

— Почему?

— Мой долг — остаться.

Джел рассердился.

— Ты шутишь, что ли? Я, значит, побегу добывать Лунный Камень, а тебя тут в это время скормят собакам? Сейчас не время мне доказывать свое упрямство!

Внизу кричали:

— Туда, туда! Вот следы! Они пошли туда!

Джел схватил Скея за одежду и начал выталкивать через бойницу со словами:

— Спасайся, безголовый! Наступит час — и зло само себя погубит!

Скей цеплялся желтыми когтями за обледенелые камни и выворачивал назад голову.

— Я высоты боюсь! — наконец, заорал он.

Джел чуть не взвыл с досады. Окна второго этажа в доме настоятеля и то помещались выше над землей.

Из башни показался свет. Кто-то с факелом в руках уже выбирался наверх.

— Стой! Стой! — закричал им человек оттуда. — Стой, кому говорят! Там высоко!

Скей на долю мгновения зазевался, и Джелу удалось впихнуть его в бойницу. Он хорошим пинком отправил Скея за пределы обители, стены которой тот так боялся покидать, потом перебежал к следующей и спрыгнул вниз сам, бросив на то место, где сражался со Скеем, громовник.

Когда он выкарабкался из сугроба, в который ушел чуть не с головой, громовник взорвался у кого-то под ногами. Джел кубарем скатился по снежному склону и бросился по ледяной глади озера вслед за Скеем, удиравшим из монастыря во все лопатки.

Грохот, треск, тревожные вибрирующие вопли, издаваемые громовником, многоголосую собачью истерику и большой набатный колокол монастыря не могла заглушить никакая метель и никакой ветер. Дикая какофония разносилась на много лиг вокруг по долине Джан Джаяла.

Джел догнал Скея только возле высокого, почти чистого от снега берега острова, где красноглазый в панике метался среди камней в поисках тропинки наверх. Джел схватил Скея за откинутый, полный снега капюшон, развернул и посадил на лед. Он с трудом выговорил:

— Скей… Я не могу так быстро бегать. Ты уж как-нибудь… соразмеряй свои возможности с моими.

Скей с полминуты смотрел на него, выдыхая клубы пара, словно загнанная лошадь, потом пробормотал:

— Простите… кир Александр.

— Собаки, — напомнил Джел. — Нам надо наверх.

Тропинка нашлась тут же, она была всего лишь в тридцати шагах в стороне. По покрытой коркой льда замерзшей глине приходилось идти на четвереньках, цепляясь пальцами за ничтожные выступы и ямки. Hо подъем им удался легко: Скея гнало вперед отчаяние, Джела — нетерпение. Джел взобрался на обрыв вслед за Скеем, и встал рядом с ним на краю. Им была здесь подготовлена встреча. Около десятка согбенных фигур — кто с посохом, кто с суковатой палкой, кто вовсе с костылями, — укутанных от снега и холода в темные лохмотья, обступили их полукругом.

Джел сжал в ладони свой последний разрушитель. Становиться у него поперек дороги сейчас не дозволено было никому. Он отстранил Скея рукой и сделал шаг вперед.

— Зачем ты пришел сюда ночью, маленький брат? — спросил его скрипучий старческий голос одного из рваных капюшонов.

— Я пришел, чтобы забрать свое, — проговорил Джел, чувствуя, как его колотит от внутреннего напряжения. Он уважал старость, но долго объясняться тут не был намерен.

— Что привело тебя на наш остров?

Джел сделал по направлению к своей цели еще один шаг.

— Судьба, — коротко сказал он.

— А почему так шумно в обители?

Джел даже улыбнулся.

— Эргр Айгел Край прятал в крипте под храмом пьяный гриб, и вот скрытое явилось миру.

Отшельники начали медленно расступаться.

— Что ж, всякий волен испытывать свою судьбу, как ему нравится, проскрипел рваный капюшон, освобождая Джелу дорогу. — Мы никому не мешаем. Hо не сможем и помочь, если что-то случится не так, как вы ждете. Ступайте, за чем пришли. Господь наш с нами…

— И воля Его среди нас, — полушепотом откликнулся Скей, глядя в просвет деревьев поверх их голов туда, куда вела вытоптанная в снегу тропинка.

Джел вынул из футляра восьмиконечный ключ и пошел вперед.

***

Здесь закончились волшебство и романтика его многотрудных и многодневных похождений.

Он втащил Скея под занавес защитного поля и оставил ждать на пороге Лунного Камня, а сам забрался внутрь.

Он мгновенно вспомнил все, что практически позабыл за неполных два года. Вколоченные в него до уровня инстинктов рабочие навыки на некоторое время просто превратили его в машину.

Лунный Камень, который принадлежал теперь ему, был пиратским планетарным модулем. Кое-что в нем было хорошо: он был вечен, был надежен, и очень просто управлялся — настолько просто, что не имело смысла накладывать на него "маску", — кроме того, за пару тысяч лет покоя он накопил невероятное количество энергии. К его отрицательным качествам относилось то, что он оказался не предназначен даже для межорбитальных перелетов, не говоря уже о межзвездных, на нем нельзя было перевозить пассажиров и грузы, и двигатель на нем был установлен далеко не такой сильный, как можно было бы рассчитывать, а обзорные экраны отчего-то казались Джелу мутноватыми.

Джел некоторое время искал взаимопонимание с устройством в левом подлокотнике пилотского кресла, не желавшим считывать биотоки с его окоченевших пальцев и, в конце концов, победил его упрямство. Он активизировал свой микропроцессор и занялся делом.

Очень многое мгновенно стало ему известно. Столь многое, что осознать эту информацию в полном объеме — всю и сразу — было невозможно; делать это ему приходилось постепенно.

Первое из понятого им было то, что восьмиконечная Звезда Фоа ключ не просто от воздушной прогулочной лодочки, нового его приобретения. Фоа была ключом от Крепости Симурга, гигантского корабля-рудничной базы, наводящего воронку. Вторым из того, что лежало на поверхности, оказалось безличное и безэмоциональное, скупое на подробности повествование о событиях, происшедших в Крепости две тысячи лет назад. Оно было оставлено Небесным Посланником, прежним хозяином модуля, медленно умиравшим на озерном островке от лучевой болезни.

Действуя хитростью и вероломством, Небесный Посланник в одиночку преодолел систему внутренней безопасности Крепости и изгнал из нее обитателей. Делал он это с весьма простой целью — чтобы принадлежащая Рудниковым Пиратам Крепость по прошествии некоторого времени могла быть захвачена без боя войсками из Небесной Столицы — по-новому, с Внешних Станций. Однако, те, кто должен был ее захватить, по каким-то причинам не пришли за ней, и жертва Небесного Посланника, отдавшего за это свою единственную жизнь, оказалась напрасной.

Небесный Посланник прибыл в Крепость как парламентер. Он должен был говорить о перемирии. Вместо этого он известным только ему способом превратил двух встреченных им людей из персонала Крепости в своих рабов, подчинив их себе и определив им задание. Его провели в капитанскую рубку, и он повел переговоры. Вскоре случилось то, что по его плану должно было случиться: в нижних рудничных ярусах начался пожар и вышли из строя две энергетические установки из шести. На десять секунд в рубке погасло освещение. В это же время на верхних жилых и административных ярусах в вентиляцию попал радиоактивный порошок. То и другое в совокупности привело к тому, что, в связи с аварийной ситуацией, в Крепости изменился порядок командования. Голографическая пластина со всеобъемлющей базой данных, существующая в единственном экземпляре, код физического доступа к которой был известен только капитану, штурману и владельцу Крепости, и при обычных обстоятельствах хорошо защищенная от случайных похищений, была подменена в темноте Небесным Посланником на внешне такую же, но без навигационных и боевых программ. Выполнить это оказалось достаточно просто — в аварийной ситуации допуск к базе упрощался, и пластина становилась доступна всем присутствующим в рубке, поскольку почему-то предполагалось, что в аварийной ситуации случайных людей там быть не может.

По уговору с мятежниками, по окончании переговоров Небесного Посланника должен был подобрать на орбите межзвездный корабль — для этого и была рассчитана и наведена воронка. Разделиться на сегменты и взлететь хотя бы частями Крепость теперь не могла, и на команды из рубки отвечала отказом подняться — самоубийственные маневры блокировались бортовыми системами. Разобраться, в чем дело, возможности у капитана и его помощников не было — вентиляция еще некоторое время продолжала работать. Средства радиационной защиты и дезактивации помещались на нижних ярусах — там, где осуществлялась добыча и хранение радиоактивных веществ. Все, что успел сделать капитан перед тем, как покинул рубку, это задействовать организованный Пиратами в космосе кордон безопасности на поражение движущихся в сторону планеты объектов, не прошедших тестирование "свой-чужой".

Небесный Посланник бежал из Крепости вместе с другими, никто его не преследовал, поскольку деться с планеты ему все равно было некуда.

Командование покинуло рубку на половине сеанса работы, пароли были заявлены, все системы оставались настроены на капитанские полномочия, голографическая пластина с рабочими программами Крепости находилась в приемном кармане модуля. Джел вынул ее, посмотрел на свет и вложил обратно; никаких повреждений на ней быть не могло — наверное, она осталась бы цела даже в случае взрыва Крепости. Оставалось перелететь океан и взять то, что ждало нового хозяина вот уже двадцать столетий.

И еще кое-что стало понятным Джелу попутно. В том, что он и Дидим попали на Та Билан, виноват оказался "Голографический музей". Воронка была снабжена отсеивателем массы, и пропускала в себя только объекты строго определенных параметров. Сам "Музей" перемещался с большой скоростью и был слишком велик, чтобы направленный на него из воронки гравитационный лазер мог основательно сбить его с курса. Зато в оба перелета "Музея" по трассе досталось его конвою.

Почувствовав приступ головокружения то ли от информационной перегрузки, то ли от открывшихся перед ним перспектив, Джел отключил имплантаты. Минут пять он сидел, покачиваясь в плавающем кресле, и переваривал узнанное. Потом принял решение.

— Ну вот, Скей, дело сделано, — объявил он красноглазому, сидящему на пороге модуля спиной к нему. — Ты помогал мне… почти честно. Попроси меня теперь о чем-нибудь. Чего ты хочешь?

Скей поспешно соскочил с порожка в снег и обернулся.

— Я хочу знать, — быстро сказал он. — Мир меняется — слишком быстро, слишком страшно. Голод, засухи, война, повсеместно укореняющееся нечестие — лики этих перемен. Как нам жить? Что будет дальше? О чем нам молиться? Какие бедствия еще ждут нас?

Джел улыбнулся со свойственным всем надмировым существам снисходительным превосходством. Он понятия не имел, как отвечать на подобные вопросы, но желал бы скрыть это от Скея. Он сказал:

— Да, а еще ты хотел бы знать, что есть добро, что зло, а что истина. — Он поманил Скея рукой, и, когда тот подошел поближе, дотянулся и дотронулся до его лба пальцем. — Все это есть у тебя вот здесь, Скей. Неужели ты думаешь, если этот мир постигнут катастрофы, хлеб не уродится, а земли будут завоеваны, это будет значить, будто в нем что-то меняется? Загляни в себя. Это не страшно. Страшно станет тогда, когда люди забудут, что они, как свет звезд, призваны были украшать мир. Когда все они перестанут быть людьми — тогда действительно мир настигнут перемены.

— А что я должен делать, чтобы этого не случилось?

Джел пожал плечами.

— Об этом спрашивать тебе надо не меня, а свою совесть. Тебе виднее, что там у тебя внутри. у? Так что мне сделать полезного? Я могу открыть тебе клад, могу остановить врага, перенести тебя назад в Тарген, или доставить в Плойш, могу наказать Айгела Края, если ты считаешь это необходимым… Только ставь передо мной реальные задачи.

Скей хотел сказать что-то, но запнулся. Он покачал головой.

— Нет. Ничего такого мне не надо. Все, что должен, я могу сделать сам.

Джел вывел на экран панораму за пределами силового кокона. Метель прекратилась, с бархатного неба вниз глядел круглый лик янтарной Аллилат. Громовник и монастырский звонарь давно успокоились, а вдоль кромки поля, не подпускающего близко к модулю живые существа, с рычанием бегали лохматые серые собаки, больше похожие на волков. Человек десять из монастырской охраны держали совет, что теперь делать с захватчиками Лунного Камня, сгрудившись неподалеку. Взведенный арбалет был непременным атрибутом каждого из них.

— А я не уверен, что ты помощь тебе не нужна, — сказал Джел Скею. — Кое-что я для тебя все-таки сделаю. Дай руку.

Скей повиновался. Джел рывком втащил его в модуль и захлопнул люк.

— Значит, говоришь, ты высоты боишься? Сядь тогда на пол, держись за меня крепко и не смотри, что будет…

Для проверки действенности собственных сигналов Джел заставил модуль повернуться вокруг собственной оси и высветить габаритные огни. Снег вокруг озарился бегущими по кругу розовыми и зелеными пятнами света. Джел прибавил контрастность экранов и убрал силовой щит. Шарахнулись и люди, и собаки.

Ломая ветки близко растущих деревьев, Лунный Камень поднялся над островом и плавно заскользил к монастырю.

***

В поисках Крепости Джел почти догнал закат.

Зиккурат рудничного комплекса лежал на дне заложенного им самим котлована, до половины заполненного мерцающей в свете ярких звезд, недвижной черной водой. Безжизненные темные скалы поднимались вокруг. С южной и западной сторон стены котлована обвалились и погребли под собой несколько нижних уровней Крепости. За тысячи лет Крепость Симурга вросла в недра планеты и стала ее частью.

Джел на небольшой скорости совершил облет гигантской ямы с незамерзающей водой по краям, и посадил модуль на втором сверху, командном ярусе зиккурата. Все боксы стартового комплекса, содержавшие ранее какие-либо летательные средства, были пусты. Внутри Крепости поддерживалась зеркальная чистота, нейтральный температурный режим, низкая влажность, а нагнетаемый кондиционерами воздух напоминал своей свежестью кристальную чистоту безоблачного летнего утра.

Джел оставил модуль на взлетной площадке и, не теряя времени, переместился в рубку, воспользовавшись для этой цели личным капитанским лифтом.

Он испытал несколько минут неуверенности и страха, что не справится — ведь никогда раньше он не пробовал руководить комплексом такого размера и сложности. Кое-чему его на ВС успели научить, но применить свои умения на практике у него еще никогда не было возможности. Впрочем, сомнения настигли и благополучно оставили его еще во время полета над океаном. Теперь Джел занял капитанское место в твердой уверенности, что в Крепости все должно быть то же и так же, как на любом другом обычном корабле, и отличие ее от остальных — всего лишь в масштабах. К тому же, если что-то у него не получится или получится, но не сразу — некому над ним смеяться. Ведь он здесь один. Он хозяин. Делает, что хочет и как хочет.

Для начала, позволив Крепости минуту полюбоваться на ее родную пластину с базой данных, а потом снова положив ее к себе за пазуху, он, тем самым, отменил в пределах Крепости все существовавшие в ней две тысячи лет пароли. Потом, вместо пластины, поместил в приемный карман свою "маску", в которой предусмотрена была некоторая возможность работы с неадаптированной пиратской техникой, и подождал, пока "маска" ляжет. Наконец, можно было приступать.

На "Тетратрионе" таких, как он, называли Гамбургскими Крысоловами. Были пилоты, которые в своей работе ориентировались на цветовые или сенсорные ощущения. Джел работал со звуком.

Он вложил руки в захваты капитанского кресла, дождался, пока мягкие щупы облепят ему подбородок, шею, улягутся на висках, и начал новый командный сеанс. За пару секунд он выбрал оптимальные для себя параметры звучания корабельных систем по тембральной и звуковысотной шкале, стараясь, по возможности, обойтись без экспериментов и используя классические выразительные средства и гаммы, и потихоньку, одну за другой, стал подключать системы Крепости к соединенному теперь с ее мозгом собственному сознанию, заставляя откликаться их на свои импульсы музыкой. Периферийная компьютерная сеть, дублирующая центральный мозг Крепости — Комком — звучала хоральными органными аккордами, системы жизнеобеспечения разных уровней что-то бормотали без слов хором детских, немного странных голосов, системе контроля за безопасностью принадлежал низкий женский голос, Комкому — средний мужской, и было множество других систем и подсистем — каждая со своей звуковой характеристикой и со своей темой. Джел заставлял звучать все, к чему прикасался. Учащенно бились сердца энергетических установок, басовито рокотал готовый к работе рудник, вплетали головоломные трели в создаваемую им гармонию системы связи и внешнего наблюдения.

Джел работал. И Крепость его понимала.

Он отменял прежние приказания и отдавал свои собственные, радуясь тому, как легко и красиво у него все получается. И, хотя нагрузка на нервную систему была огромной, он, когда свел все музыкальные линии в один поток и заставил взаимодействовать и жить, стал играть с Крепостью, заставляя перемещать себя по мозаике узлов сети, а систему контроля за безопасностью завязать на фоне хорала чувственный диалог из ничего не значащих слов с Комкомом.

Плыло и растворялось его сознание. Перед внутренним зрением по бархатно-черному фону бежали яркие росчерки отправляемых им вглубь Крепости команд. Джелу казалось, что огромный корабль задышал и задвигался, просыпаясь от тысячелетнего сна. Сейчас ему уже не приходилось находить для каждой партии мелодию и подталкивать ее, чтобы звучала. Крепость была как старинные механические часы, остановленные с заведенной пружиной. Для того, чтобы они пошли, нужно было только тронуть маятник.

Он рассматривал себя в льющихся, мягких, как ртуть, зеркалах информационного пространства Крепости. Он выглядел в них серией разноцветных сполохов, фейерверком огненных линий и искр. Он получал, обрабатывал и отправлял огромное количество информации. Он перемещался по Крепости со скоростью света. Корабельные системы подчинялись ему, раз он этого хотел. Это была совсем особенная жизнь, и он понимал, что соскучился по ней, — ведь раньше он никогда не получал особого удовольствия от тяжелой работы…

Восторг и разочарование уживались в нем сейчас одновременно. Как и прежде, он не знал, как изжить эту свою вечную гадкую тревогу о том, что будет завтра. Он достиг вершины — и все кончилось. Он нашел первопричину, нашел ответы на все вопросы. Предположения, которые он день за днем выстраивал в уме, подтвердились, и не осталось никаких больше загадок, никакой таинственности — не станет ли ему скучно жить в самом ближайшем времени?.. То, ради чего он здесь оказался, можно было решить одним легким движением мысли. Воронка закрыта, заградительный пояс на орбите снят. Что дальше?.. "Здравствуйте, звезды"? Нет уж, не надо. Ностальгией по космосу он пока не болеет. А что тогда?.. Он не знал. Hо то, что он делал сейчас, было великолепно.

Больше получаса держать в тесном контакте свой мозг с мозгом корабля было нельзя, но его таймер показывал всего двенадцать с половиной минут, и Джел продолжал ничем не ограниченный бег-полет по несуществующим просторам информационного пространства Крепости, уже досадуя на себя за то, что даже здесь отыскал пищу для хандры. Все отлично, сказал он себе. Все просто небывало хорошо. Жить надо настоящим. Для каждого дня довольно своей заботы. Он мастер, и все мировые стихии подчинены его желаниям. Он все умеет, все может, непреодолимых барьеров для него не существует…

И тут в рожденную его полетом музыку вплелась тревога. Нечто в Крепости было Джелу неподвластно. Комком бормотнул об отключенной чьими-то руками блокировке на стартовой площадке, об открытом взлетном порте. Система безопасности с обольстительного полушепота сорвалась на истерический визг, исступленно забились и заплакали, словно обиженные дети, потерявшие модуль из своих объятий взлетно-посадочные серверы.

Для того, чтобы контролировать действия присутствующих на борту Крепости людей, капитан должен был быть не машиной, а человеком. Или держать рядом помощника.

Джел, подхваченный шквалом вырвавшихся из-под контроля звуков, растерялся. Он сам был виноват в срыве. Он только что внушил Крепости, что такого в ней случиться не может. Своей волей он пресек волну панических аккордов и, смущенно помаргивая желтыми и зелеными огоньками, стал смотреть, что это такое. Ему была представлена картина случившегося, и Джел имел возможность наблюдать, как быстро, четко и безошибочно может действовать человек в экстремальной, в его понимании, ситуации. Ниточно-тонкий красный скелетик выбрался из вентиляционной шахты, повис на руках, спрыгнул вниз, пробежал через стартовый комплекс для межпланетных модулей, добрался до гравитационной подушки, где мирно висел уведенный из монастыря Лунный Камень, вырвал пломбу механической разблокировки взлетных портов, вскарабкался по невидимому скату, поднял модуль и улетел.

С грохотом горного обвала Джел высыпался из информационного пространства в обычное и уставился в гладкую пленку экрана, где ему показывалось все, как есть на самом деле, а не в виде пестрых сполохов и светящихся скелетов. "Ты хотел еще приключений? — проговорил некто внутри него. — Будь теперь внимателен — ты их получил."

К нему поступила информация. Он, Александр Палеолог Джел, снял пароли и отдал приказ на отмену аварийной ситуации, тем самым отключивлуч медленного света. Объект, замедленныйв луче, получил свободу, пробежал по кораблю и похитил модуль. Сведений об объекте не имеется, так как бортовые журналы, личные досье и частная документация уничтожены и, за давностью прошедшего времени, восстановлению не подлежат.

Джел взглянул на лихой разворот модуля среди рассыпанных по небу звезд, быстрое снижение, включение форсажных двигателей и отход на минимальной высоте в сторону гор.

"Остановить," — коротко приказал Джел.

Отследить и вернуть модуль с орбиты было нельзя, потому что Джел не потрошил еще спутники. Разбираться с похитителем надо было из Крепости, пока он не вошел в ущелья и не затерялся окончательно.

Перекувырнулся многострадальный Лунный Камень здорово. Крепость по прямому лучу сняла с его накопителей практически всю энергию. Следствием из этого факта стало то, что идти забирать модуль обратно Джелу предстояло пешком. Это было плохо. Hо лучше, чем, если бы пришлось открывать по модулю пальбу или позволить ему притвориться каменной горкой среди других камней.

Джел сунулся проверять, есть ли в Крепости еще люди. Людей не было. Никаких биологических существ, кроме незначительной микрофлоры и его самого. Иэтого, который вывалился из вентиляции, до момента отключения медленного света в Крепостине было.

Джел еще раз просмотрел в нормальном изображении эпизод с похищением модуля. Небольшого роста человек, без оружия, одет во что-то серое и бесформенное, одна щека у него черная, другая белая, и не поймешь — мужчина или женщина. Действует явно наощупь, но ловко. Бесовщина какая-то. Значит, бывает быстрый свет, и бывает медленный? Ладно. Придется поверить.

Джел высвободился из захватов капитанского кресла, надел перчатки и затянул шнурки на меховом плаще. Модуль успел пролететь девять километров. Пять с половиной лиг. Нравится или не нравится, а возвращать себе единственное на планете нормальное транспортное средство ему придется. е на Крепости же отправляться в путь, если, предположим, ему необходимо слетать к Хапе в гости?

Дорога туда заняла у него чуть больше трех часов.

Он увидел модуль в просвете между трех скал. Джел пытался уронить его аккуратно, но сейчас видел, что этого у него не вышло. Модуль опустился сначала на склон утеса, потом съехал по нему вниз, прочертив по залегшему в каменных складках снегу глубокую борозду, и лежал теперь на боку, одним краем застряв среди нагромождения острых зубчатых камней, другим касаясь чисто выметенной восточными ветрами от снега и каменного крошева ровной площадки.

Джел внимательно осмотрел площадку и скалы вокруг нее через позаимствованный в Крепости военный бинокль. Никакого человеческого присутствия в окрестностях модуля и внутри сейчас анализаторы не показывали.

Hо ему все равно казалось, что здесь что-то не так. Он должен был вести себя осторожно. Следопыт из него был тот еще, а похититель модуля один раз уже провел его, выскочив ниоткуда.

Нескладный бронекостюм Рудниковых Пиратов не вызывал у Джела подсознательного чувства неуязвимости, как должен бы был. Он отвык от таких вещей. К тому же, костюм у него был без шлема и без рукавов единственный, подошедший по размеру из найденных им трех. Подождав немного, Джел все-таки выпрямился и вышел из-за камней. Он осторожно спустился к модулю и обошел касающийся ровной площадки край. Ничего не случилось. Люк был распахнут, туда намело колючей снежной крупы, сухой и серой, как тадефестская соль. Там не было никого — ни мертвого, ни живого. Джел постоял немного, разглядывая землю у себя под ногами сначала просто так, потом — переведя бинокль в инфракрасный диапазон. Он оставил мысль поднять модуль в воздух, бросив неизвестного похитителя на произвол судьбы. Вряд ли он здесь выживет, даже если при нем аварийный комплект и бронекостюм, — скажем, с шлемом и рукавами. Весны ему в этих краях не дождаться. А если ничего нет с собой — можно не дождаться и утра.

Джел стал разглядывать в бинокль лежащую перед ним долинку.

Эта охота ничуть его не увлекала. прошедшие сутки были излишне утомительны. Ему хотелось куда-нибудь на Ишуллан или в Ман Мирар, и спать.

Судя по тому, что модуль был пуст, падение не сказалось на похитителе отрицательно. А то, что он укрылся где-то неподалеку, Джел чувствовал интуитивно. В какую сторону здесь можно было убежать и где спрятаться? Джел видел, по меньшей мере, пять таких мест.

Он еще подкрутил верньеры бинокля и нашел на камнях тепловой след. Относительно свежий — меньше часа. До последнего времени похититель не покидал модуль. Чего ждал, интересно? Думал, что доступ к управлению поставлен на пароль и пытался его обойти или сломать? Значит, зря потратил время.

Джел установил бластер на минимальный разряд и отправился по следу. Он пересек каменную площадку наискосок и стал спускаться в долинку по уступам. Судя по тому, сколько ям и бороздок в снегу оставил за собой похититель, особым профессионалом по уходу от погонь он не был. Джел думал, кем он может оказаться. В голову ему пришло только, что вряд ли из воинской касты.

Больше никаких предположений он не выстроил, — не успел. Снежная дорожка исчезла, длинная лестница из десятка невысоких пологих уступов закончилась обрывом метра в три высотой, и внизу, на снегу, Джел увидел беглеца.

 

Глава 4

Чужак почти замерз, и, появись Джел часом позже, он, может быть, не застал бы его живым. На первый взгляд, похититель был обычным человеком, однако, пощупать сквозь одежду, мужчина это, женщина, киборг, обычный человек или продукт генетического эксперимента, Джел постеснялся. Он перетащил его в модуль, завернул в свой плащ, закрыл люк и стал ждать. Он надеялся, что ничего непоправимого по его вине не произошло. Хоть ветер и гонял в скалах снег по расселинам, по сравнению с Энленом, на северных границах Птор-Птоора было тепло — черная вода вокруг Крепости этой ночью даже не замерзла.

Прошло немного времени, существо подняло голову, и, когда они с Джелом в первый раз посмотрели друг на друга, они оба испугались. Джел представлял собой образцового монаха-праведника из Джан-Джаяла, которому умываться приходилось снегом, расчесываться пятерней, а одежду менять трижды в год, да и то в темноте. Похититель же во время путешествия через вентиляцию, похоже, нарушил целостность одного из фильтров, после чего стал двуцветным: справа нормальный, если считать нормальным синий морозный оттенок обычной светлой кожи, а слева — волосы, лицо, шея и рука по локоть в черно-сизом жирном порошке (не радиоактивном, слава Богу), в котором уже измазался и Джел, и без того не блиставший чистотой. Единственное, что Джел сумел увидеть на его лице, были немного раскосые, темные глаза — взгляд у чужака был тяжелый. Очень неприятный и недружелюбный взгляд.

Исполненного лучших намерений Джела такое отношение слегка покоробило.

Отвернув собственную непрезентабельную физиономию, чтобы не смущать излишне незнакомца, Джел плотнее замотал его в плащ и пересадил с пола поближе к себе, на край пилотского кресла — модуль был одноместным, и, отправляясь в полет на целых девять километров, Джел рисковал бы жизнью пассажира, оставив его на полу. В Крепость он добирался минут тридцать, позволяя себе и странному своему гостю сделать паузу в ощущениях. Состояние, когда что-то говорить, делать, думать приходится все быстрее и быстрее, бегом, начинало Джела тяготить. Приостановил события он сознательно.

Новообретенный товарищ по судьбе накрылся с головой плащом, свернулся в дрожащий, очень негативно воспринимающий все окружающее, нахохлившийся куль, и с большим нежеланием доверил Джелу свои полупрозрачные ладони, чтобы Джел потер их полой грубого черного кафтана, а потом мгновенно руки отнял.

На подлете к Крепости незнакомец немного отогрелся и стал не так заметно дрожать. Еще минуту спустя он легким движением вытащил у Джела из-за пояса бластер и приставил ему к подбородку, не сняв с предохранителя. Джел разжал его пальцы и отобрал оружие. Существо тут же бессильно повисло на подлокотнике кресла и закрыло глаза. Джел подумал, что, кажется, его все-таки угораздило связаться с девчонкой. Hо некая неустойчивость во впечатлениях мешала ему прийти к окончательному выводу на этот счет. Штурм-командор Теодора Долгова, которую на ВС за глаза называли эрзац-бабой, была не такой. А мальчики-проститутки из портовых районов Столицы и подавно были не такие. Остановив модуль в воздухе, Джел чуть повернул незнакомца к себе, нашел у него на шее пульс и пощипал его сначала за мочки ушей, потом за кончик носа. От этого существо перестало притворятся потерявшим сознание, и сделало слабую попутку отмахнуться.

Тогда Джел решил, что все будет в порядке. Он тоже чуть ли не дрожал — волновался. В руках у него находилась ожившая древность: не то рудниковый пират, не то даже внешний. Надо было его поберечь.

Прибыв обратно в Крепость, Джел не придумал ничего лучше, чем отнести находку обратно в капитанскую рубку. В лазарете им делать было нечего — из всех лекарств там в наличии была только дистиллированная вода. Джел же хотел поговорить, это казалось ему полезней. Где-то во время перехода на основной командный уровень существо рассмотрело знакомые места внутри Крепости и попробовало вырваться. Впрочем, несмотря на этот незначительный инцидент, Джел без особого труда донес его до капитанского кресла, запихнул внутрь и зафиксировал в один подлокотник его руку, а в другой вложил свою.

— Они все умерли — те, кого ты боишься, — быстро сказал он, зная, что теперь оно его понимает. — И это было так давно, что кости их рассыпались в пыль сотни Больших Оборотов назад. Медленный свет сохранил тебя, а я выпустил из плена. Я теперь хозяин Крепости. Мне очень жаль, что пришлось грубо обойтись с тобой, но у меня не было выбора. Если у тебя достанет сил — можешь проверить мои слова.

Чужой некоторое время все так же нехорошо и недоверчиво смотрел на Джела. Джел слышал, как у того стучат зубы. Потом существо твердо сжало рот и откинуло назад голову, позволяя капитанскому креслу наложить свои щупальца.

Джел не стал подсматривать, чем именно гость интересуется. Он оставил для открытого доступа не так уж много информации: дату переброса бортжурнала и отчет по восстановлению Крепости в нем, рассказ Небесного Посланника, память модуля за две тысячи лет, каталог астрономических наблюдений, возможность обзора всех ярусов Крепости до последнего закоулка. Джел занимался созданием переводчика для непонятного существа, и, когда закончил, увидел, что оно просто сидит в капитанском кресле, освободив руки и голову и смотрит прямо перед собой в темный экран. В глазах его было пусто — никакой больше неприязни, и никакого интереса. Джел сам сидел точно так, тупо глядя в стену и не думая ни о чем, в первую пару часов на Та Билане. Он взял существо за запястье и надел ему на руку переводчик.

— Тебе нехорошо? — спросил он.

Оно не ответило, но безразличие в его взгляде сменилось тоской.

— Пойдем отсюда, — сказал Джел. — Здесь нечего есть и негде лечь спать. Нам нужно отдохнуть — и мне, и тебе.

Оно послушно поднялось из кресла и даже сделало вслед за Джелом несколько шагов, а потом бесшумно повалилось на пол.

***

Увидев это, Джел растерялся. Всю его спесь — какой он умный, умелый, удачливый, как замечательно у него все получается с первого раза, и прочий самодовольный бред — с него сбило одним щелчком. Оба маленьких врача из аптечки — "хирург" и "терапевт" — остались во Дворце Патриархов на Ходжере, он отдал их Хапе. С собой у него не было ничего кроме мехового плаща и собственных рук; даже фляжку с вином он забыл в монастыре.

Он весь извелся, пока медлительный модуль перелетел океан в обратную сторону — на эту глупость ему потребовалась едва ли не половина стражи. Странное существо очнулось и всю дорогу тихо дрожало, уткнувшись ему в плечо. Разговаривать с Джелом оно не хотело, а, может быть, не было способно. Hо то, что чувствует оно себя отвратительно, Джел понимал и без разговоров.

Так, или иначе, Ходжера они достигли, когда там оставалось не очень много времени до рассвета. Надо было торопиться, и не только из-за чужака. Про пьяный гриб в монастырском подвале Джел вспомнил только теперь, когда пошла кругом голова. В спешке он бросил Лунный Камень прямо на перекрестке дорожек в ухоженном парке, что разбит был за западным жилым крылом Дворца. Модуль тут же стал очень похожей на настоящую каменной горкой, невесть как возникшей на самом видном из всех окон Дворца месте.

У Джела хватило терпения лягать ногою дверь одного из подъездов, пока ему не открыл заспанный сторож, а не вынести ее сразу при помощи силовой установки модуля. Он не задумывался, что его могут не узнать, что он не знает дворцовых паролей, что этим ранним утром похожи они двое на трубочистов, посетивших ночью злачные места, где один под крыжечку набрался и поэтому товарищ потрезвее несет друга на плече. К счастью, привлеченный шумом, на помощь ничего не соображающему сторожу явился какой-то человек, ни имени, ни должности которого Джел не знал. Человек этот бросился кланяться, целовать ему руки, и Джелу с большим трудом удалось унять его искреннюю радость и удержать от того, чтобы он не поднял во Дворце немедленный переполох по поводу счастливого возвращения наследника.

Перехватив поудобнее повисшее у него на руках существо, он потопал за провожатым на второй этаж, где размещались спальни.

Похоже было, что непосредственно перед его прибытием во Дворце был прием гостей, закончившийся только-только, ибо слуги еще не приступали к наведению порядка. В парадных залах, комнатах и коридорах было тепло, светло и пусто, пол засыпан подвявшими лепестками цветов, которые бросали с внутренних балконов и балюстрад, на ступенях лестниц стояли тарелки с объедками, валялись помятые карнавальные маски и сорванные вуали, занавеси и гобелены на стенах висели косо — при их помощи и поддержке перепившие гости искали под утро предоставленные им апартаменты, а на полу в одной из оконных ниш даже белела невзначай оброненная некой дамой нижняя юбка.

Джел краем глаза отмечал следы минувшего веселья, не догадываясь, по какому поводу состоялся праздник. Придворный календарь он читал в незапамятные времена, и цели что-нибудь из него запомнить перед собой не ставил. Провожатый его исчез где-то далеко впереди, существо же вскоре стало особенно тяжелым и неудобоносимым — видимо, потому, что кровать, куда его можно было положить, находилась совсем близко; и, когда Джел добрался до дверей, к которым, как он думал, его ведут для того, чтобы за ними можно было упасть и отдохнуть, он услышал оттуда: "Радость, кир Хагиннор! Посмотрите, какая радость!"

С этого момента в памяти у него все перемешалось. После он с трудом вспоминал сброшенный на пол бесформенный комбинезон чужака, брезгливо сморщенную физиономию Хапы, рыжую девчонку, вылезшую нагишом из-под одеяла у Хапы в постели, и ахнувшую: "Ой, какое ОНО хорошенькое!", господина Эргора, ходившего вокруг странного пациента кругами… А краткий момент спустя бегать начали уже вокруг Джела.

***

Джел отсутствовал на Ходжере немногим более двух месяцев. Особенных перемен здесь за этот срок не произошло. Большой купол Дворца Патриархов оцепили строительные леса, а на далеком мысе Мелес повыше стала круглая башня маяка.

Едва только Джел пришел в себя, Хапа радостно заявил ему, что болен, давным-давно заслужил отдых, и предложил наследнику на время поменяться островами и обязанностями. Правдой была его болезнь, или только предлогом посмотреть, как преемник справится с государственными делами, если взвалить их на него в полном объеме, Джел не знал, но, после некоторого раздумья, согласился. Возвратился ли он навсегда, или только на время, ему самому пока было неизвестно, но чем-то занимать себя он был должен.

Дворец Патриархов устраивал его в качестве резиденции потому, что оброненные кем-то и ставшие крылатыми слова: "Если вы случайно о чем-нибудь подумали, будьте уверены: здесь это есть!" — были почти справедливы. Hо ни места, ни покоя во Дворце Джел для себя не нашел. Дни шли за днями, а беспорядок в душе не укладывался.

Ни к чему Джел теперь не относился так, как раньше. Все прежние занятия и увлечения казались ему пустой тратой времени. В самом деле, что изменится, если ишулланское торговое судно потратит на плавание в Ардан и обратно вместо тридцати дней двадцать? Чем он поможет себе или этому миру, если половину декады посвятит слушаниям в Государственном Собрании и сумеет протащить какой-нибудь любезный сердцу Хапы проект, или, наоборот, завалить тот, который киру Хагиннору не мил? Он уже избавил Та Билан от вторжения Пожирателей Солнц, чего ждать от него больше?..

Так что, возложенные на него временно обязанности Хапы, Джел исполнял спустя рукава. Когда он что-либо делал, он не видел перед собой конечной цели, и не давал себе труд представить, к какому результату стремится. Он то ехал на озеро, где сооружали большую земляную плотину для удержания воды, то закрывался в рабочем кабинете и делал иллюстрации к книге сказок, потом бросал незаконченный рисунок и вызывал к себе кого-нибудь из хапиных советников, которые постепенно начинали бояться Джела, как огня — они не знали, что он от них требует, да и он не знал тоже.

Обратно в Крепость его не тянуло, он вернулся туда лишь однажды, чтобы реорганизовать космический кордон безопасности и отладить корабельные системы жизнеобеспечения. Один раз Джел посетил и Мертвую пустыню. Он отвез туда заряженный под завязку энергонакопитель, который должен был помочь его "блюдцу" быстрее справиться с регенерацией. Hо ему уже казалось, что на полеты туда-обратно и всякую конспирацию он тратит непозволительно много внимания и времени. В общем, даже для себя ему работать не хотелось. Модуль он спрятал на морском берегу среди высоких, полосатых от приливов меловых обрывов и две декады к нему не возвращался.

Жизнь его в этот период была странной, а чувства запутаны. Он будто бы повис между небом и землей. С одной стороны, великое дело было сделано. С другой — радость от этого оказалась не такой уж большой.

Что это значит, он не понимал. Не очень он перетрудился, спасая этот мир. Ясно было только, что соглашаться на предложение Хапы было безответственно. Прежде надо было дать себе время подумать. Отыскать причину беспокойства.

Самым лучшим занятием для него теперь стало выбрать во Дворце какой-нибудь зал побольше и ходить там из угла в угол и от окна к окну. Hо думать о том, о чем следовало с самого начала, ему мешали теперь государственные заботы. И, к слову, не только они.

Он тешил себя тем, что наблюдал за всегда печальным существом из Крепости.

Существо звали Оро Ро. Оно поселилось во второй спальне его покоев; двери их с Джелом комнат были напротив, их разделял большой холл с зеркалом, коврами, хрустальными светильниками, камином и четырьмя круглыми аквариумами в углу, в которых среди ярко-зеленой речной травы плавали пестрые водяные черепахи. Такое положение не мешало существу сохранять гордое одиночество, и, в то же время, не препятствовало Джелу ненавязчиво следить за каждым его шагом.

У существа была служанка — маленькая мемнорка Шер, бывшая наложница Хапы, которую тот не взял с собой на Ишуллан, — первый и единственный человек во Дворце, которого существо не пугалось и чье мнение в какой-то мере ценило. Оро Ро любило сидеть перед камином и смотреть в огонь, любило кормить черепах крошками от еды, не переносило собак и кошек, не ело рыбу ни в каких видах и в хорошую погоду часами гуляло по парку в сопровождении Шер, которая, как настоящая дуэнья, всегда ступала на два шага позади, держа в руках зонтик на случай, если вдруг пойдет снег. Одевалось существо по подсказке Шер, в мемнорскую одежду, на Мемноре почти одинаковую для мужчин и для женщин, но цвета выбирало по своему вкусу, несхожему со вкусом Шер, тяготеющей к блестящему и яркому. Через некоторое время Джел с удивлением заметил, что оно стало подводить глаза, подкрашивать губы и надело на шею ожерелье из саврских самоцветов. Правда, печального вида от этого не утратило. Джел распорядился, чтобы им с Шер ни в чем не было отказа. Джелу оставалось только догадываться, откуда у Оро Ро и легкое жеманство, и умение носить очень дорогую одежду, и, главное, желание всем этим заниматься.

Он пробовал представить себя на его месте, понять, что оно чувствует, и каковы его мысли. Ведь было время, когда и он думал, что жизнь его потеряна, а сам он пропал. Hо разница была велика. Даже в самые черные минуты он не оставлял мысли, что как-нибудь сумеет выбраться из неприятностей. Внешние Станции висели на своем месте в пустоте и мраке, "блюдце" приступило к регенерации спустя мгновение после собственного крушения, а тот, кто создавал воронку наверняка должен был уметь не только впустить, но и выпустить из нее.

С Оро Ро было по-другому. Вся его прежняя жизнь, плохая или хорошая, оборвалась навсегда. Возврата не было и не могло быть. Луч медленного света задерживал ход времени, почти останавливал его, но повернуть время вспять было невозможно.

Джел не знал, о чем из утерянного Оро Ро тоскует. Скорее всего, в Крепости ему пришлось не сладко. Страх его имел основания. Врач Хапы, господин Эргор, после второго или третьего осмотра, пришел к Джелу и сказал:

— Его поручали неумелому палачу. Вероятно, оно хранит какие-то тайны. Вы ничего не хотите у него узнать, кир Александр? Я мог бы заставить его поговорить, если нужно. Конечно, не таким варварским способом… У меня есть корень шав. Из него получается очень подходящий настой.

Джел даже испугался. Он попробовал было возразить, что господин Эргор впал в ошибку, но тот невесело усмехнулся, покачал головой и сказал:

— Вы полагаете, я не знаю, как делается эта работа, и какие потом остаются следы? К сожалению, у меня более чем богатый опыт в этих вещах.

Джела это заставило задуматься. Чтобы получать информацию, обитателям Крепости вряд ли был необходим палач. Hо поговорить с Оро Ро и обсудить, что же с ним, все-таки, произошло, Джелу тогда не удалось. Сам того не желая, он всерьез и надолго напугал существо и оттолкнул его от себя спустя всего лишь два дня после их знакомства.

Оно тогда спало сутки, еще день пролежало в постели, и вышло из спальни только под вечер. Джел как раз ужинал. Он сидел с ногами в обитом белым бархатом огромном кресле-раковине перед камином и пробовал от каждого блюда понемножку. Места в кресле вполне хватило бы на двоих. Оно постояло на пороге спальни, оглядело комнату в поисках чего-то такого, что его заинтересует. Джел поманил его рукой. Оно подошло, присело на краешке, робко взяло из рук Джела тарелочку с шариками из паштета в воздушном поджаренном рисе и съело их все. Потом, немного осмелев, выпило вина, и Джел, предполагая, что после вчерашних открытий чувствует оно себя не лучшим образом, обнял его за плечи и привлек к себе. Оно было не против, прижалось, тихонько вздохнуло.

В парчовом черно-золотом халате, с алмазной булавкой в красиво завязанном шейном платке, отмытый и тщательно причесанный слугами, Джел должен был производить гораздо более благоприятное впечатление, чем в том птоорском ущелье рядом с Крепостью. К тому же, он спас существо если не от смерти, то от чего-то похожего, и, соответственно, отношение к нему смягчилось. Оно ничего не имело уже и против того, чтобы его гладили по волосам и — вперемешку с уговорами, что все плохое кончилось, а теперь все будет хорошо — целовали в висок и щеку. Оно даже назвало Джелу шепотом свое имя: Оро Ро…

Джел немного увлекся. Приведенное в человеческий облик, существо казалось ему очень привлекательным. У него было овальное матовое личико, длинные темные волосы, карие, с зелеными искорками, глаза, длинные ресницы и ярко алый рот, может быть, слишком твердый для женщины, но это не имело значения. Кто-то надел на него вчера ночную рубашку, которая была Оро Ро велика, и, когда оно скромно складывало на коленях руки, в вырезе видна была мягкая ложбинка меж двух идеальных по форме грудей. Зрелище это притягивало взгляд Джела и казалось ему достойным всяческого восхищения. Он решился провести пальцем сначала по щеке существа, потом под подбородком, по шее и, наконец, под легкой тканью рубашки. Оно, опять-таки, не было против, и даже, быстро взглянув на Джела, прижалось щекой к его плечу и тоже ладошкой провело по его груди. Оно не обнаружило там то, что искало, и это несколько удивило его. Джел же, догадавшись, что его приняли за подобного, смутился, взял Оро Ро за руку и сказал:

— Прости, малыш, но я не такой, как ты. Я мужчина.

Может быть, неточно был сделан перевод. Джел не знал, в каких фразах донес переводчик до Оро Ро смысл сказанного им. Оно оцепенело на секунду, и вдруг, в полном ужасе, рванулось из его рук так резко, что с задетого ими столика упали на пол чашки, и, поскольку сил у существа было пока немного, тут же село рядом с креслом на пол. Джел хотел было помочь ему подняться, но оно загородилось от него руками так, будто ждало удара. Джел отступил.

Чем разнополые человеческие существа вселили в Оро Ро такой страх, так и осталось неизвестным. Может быть, как раз они его пытали и заключили в луч медленного света. Hо с этого дня оно не разговаривало с Джелом, и ни с кем во Дворце больше не разговаривало. Вызванная зачем-нибудь звоночком, Шер щебетала за двоих, а Джел оставался в стороне.

Сначала он ждал, что Оро Ро наскучит печальная задумчивость приговоренного к пожизненной тюрьме узника, и оно привыкнет к тому, что с ним случилось. Однако, время шло, и Джел начал думать, что, пожалуй, этого не случится никогда. К нему испытывали отвращение, он же, по-прежнему, считал освобожденное существо очень красивым.

***

На счастье архипелага Ходжер, Хапа на отдыхе не задержался. Джелу казалось, отец успел только доехать до Ишуллана и сразу же повернул обратно.

Первым делом, вернувшись во Дворец, он устроил наследнику трепку за завал в делах и деморализацию консультационного совета. Джел молча выслушал его. Возражений быть не могло, он действительно провинился. Поэтому он попросил прощения и попробовал объяснить, почему не может ничем заниматься. Получилось не очень понятно: не потому, что не хочет, а черт-те знает, что случилось.

Хапа после такого объяснения несколько секунд смотрел на него, по-птичьи склонив на бок голову, потом подошел и потрогал Джелу лоб.

— Ты не в себе, — сказал он. Подумал и добавил, как будто наличие или отсутствие горячки в таком деле было каким-то решающим признаком: — Мне кажется, ты влюбился…

Джел косо посмотрел на него. Маленькая шпионка Шер была наблюдательна, но она много на себя брала. Дело было немного не так.

— С чего ты решил? — сказал Джел. — Я просто устал.

— Шер мне все рассказала, — сообщил Хапа. — И, ты думаешь, это хорошо?

Джел пожал плечами. Хапа нахмурился.

— Все, что делают в этой жизни мужчины, они делают ради женщин, наставительно произнес он. — Аэтоу тебя кто? Кто это? Будущий император мог бы быть повнимательнее в выборе привязанностей.

— Да что тебе за дело, — огрызнулся Джел. — Этот человек попал в беду. Я всего лишь хочу ему помочь. При чем тут… мои привязанности?

— Мне есть дело, — твердо сказал Хапа. — Ты имеешь право любить и быть любимым, но, во-первых, это не должно каждый раз становиться катастрофой для государства. А, во-вторых, есть целые острова невест. Не нравятся ходжерки — найди себе арданку. А этот… это… оно даже не женщина. Ты сделаешься посмешищем, если твои подданные узнают о такой любви.

— Ну и что? — сказал Джел.

— Как — что?! — чтобы выразить возмущение, Хапе не хватило слов и он взмахнул руками.

— Если тебе не нравится, мы улетим отсюда, — сказал Джел. — Оба.

Хапа сразу остановил всплеск своих эмоций. Сухо, как кастаньеты, щелкнули пальцы.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо, не будем пока об этом. Может быть, все вскоре пройдет само. Без моей помощи. Я даже согласен подождать.

За окнами сгущались ранние сумерки. Вокруг Дворца зажигали цветные фонари — белые, розовые, желтые. Джел возвращался в свои покои раньше обычного. Стычка с Хапой не огорчила его. Он продолжал быть нужным Хапе и не намерен был пострадать от недостатка собственной наглости. Последнее слово все равно оставалось за ним.

Сейчас ему хотелось посмотреть, чем Оро Ро занимается в его отсутствие. Позавчера оно с полудня сидело за обеденным столиком и на оборотной стороне его эскизов к "Сказанию о Туче" что-то царапало, неловко держа стило левой рукой. Вчера большая половина дня была потрачена на рассматривание и исправление кривых строчек, и делалось это в обнимку с бутылкой сладкого белого вина. Оно точно знало, когда Джел приходит, поэтому сворачивало все свои занятия незадолго до его появления. Маленькая Шер так же прилежно докладывала Джелу обо всем происшедшем с Оро Ро за день, как о нем самом — Хапе. Джел уже решил, что, едва избавившись от Скея, завел дома еще одного писателя.

Он тихо прошел через комнату для охраны, остановился на пороге холла и огляделся. В кресле перед камином Оро Ро он не увидел. Дверь на балкон была открыта, холодный сырой ветер раздувал легкие занавеси. Джел осторожно подкрался к двери и выглянул наружу.

Оро Ро не обернулось, поэтому Джела не заметило. Придерживаясь одной рукой за мраморный вазон, оно стояло в десяти шагах от него на балконной балюстраде и, запрокинув голову, смотрело в небо, где разгорались первые звезды. У Джела екнуло сердце. Внизу, под балконом, была большая парадная лестница с гранитными ступенями, а то, что оно записывало вчера и позавчера вполне могло оказаться прощальным письмом или завещанием, и, если оно сейчас шагнет вперед…

Джел держал в руках Оро Ро раньше, чем успел додумать эту мысль, и отпустил его только тогда, когда понял: еще мгновение, и оно начнет кричать от страха.

Тяжело дыша, они стояли друг против друга. Оро Ро, сжав кулаки, зло смотрело на Джела. Из глаз у него вот-вот должны были закапать слезы, но и на этот раз оно сумело их удержать.

— Ты зачем влез туда? — строго спросил Джел. — Что ты хотел сделать? Ты хотел вниз? Говори!

Оно отступило и чуть отвернуло лицо. Джел шагнул следом и схватил его за руку. Оро Ро опять от него попятилось.

Джел хотел встряхнуть его и жестко потребовать ответа, но увидел, что оно сейчас с перепугу и по своему обыкновению попросту сядет в вязанку веток и соломы, укрывающую от ночных заморозков карликовый сад.

Ветер сдул с балюстрады лист бумаги, бросил под ноги. Джел повернул его носком сапога и посмотрел. Оро Ро рисовало звезды и что-то считало в столбик.

Джел взял его за плечи и притянул к себе. Немного подождал, и, все-таки, погладил по спине.

— Ты меня напугал, — проговорил он. — Я подумал… ты… Не делай так больше.

Оно вздохнуло, и потихоньку высвободилось из объятий. Потом потянуло его за рукав и, подняв голову, показало вверх, туда, где над ними сверкала просыпанной горсткой маленьких золотых ларов туманность Водосток, и едва слышно сказало: "Тай".

Может быть, это означало, что они снова дружат. Во всяком случае, Джелу очень хотелось бы так думать. Несколько минут он рассматривал небо, потом обнял Оро Ро за плечи и увел в кресло к камину. Ему на самом деле было его жалко, а как еще проявить сочувствие, не прижимая эту куклу к себе и не целуя, Джел почему-то не мог себе представить.

Хотя, он мог бы попробовать поговорить с ним. Только о чем? О месте, называемом "Тай"? Не так уж далеко отсюда Оро Ро жило раньше. Десяток парсек, или чуть больше. Hо Джел не стал рассказывать, что туда можно слетать. На планетах, принадлежавших раньше Колонистам, часто не оставалось даже атмосферы. Там не могла сохраниться жизнь. Повесть о том, как Внешние уничтожали населенные миры, вряд ли могла бы кого-нибудь порадовать.

Джел усадил Оро Ро в кресло, сам опустился на ковер перед камином, помолчал немного, собираясь с мыслями и начал вот с чего:

"Однажды, на самом краю Галактики, на единственной планете коричневой звезды Валла, на ледяном Аваллоне, родился человек по имени Александр Джел…"

Оно сползло с кресла и сидело против него на полу, заглядывая Джелу в лицо. Погасли уже фонари в парке, черепахи в аквариумах зарылись в песок, а ужин и чай давным-давно остыли на столе.

Джел постарался ничего не забыть. Он побывал за зеркалом, по ту сторону самого себя. Он даже отыскал в пестрой веренице лиц и событий какие-то крупинки смысла, и понимал сейчас, что прожил невеликие свои годы не в пустыне, и, в общем-то, даже не зря.

Оро Ро не отрывало от него глаз. Когда он вспоминал пережитые им опасности, чью-то смерть, интриги и коварные замыслы, оно в волнении прикрывало лицо руками; когда говорил о чем-нибудь важном — о Крепости, Внешних Станциях, энленских легендах про Лунные Камни и их Добрых Хозяев — подвигалось ближе, и глаза его ярко блестели; когда же Джел замолчал, долго сидело, опустив голову, и перебирало пальцы на как бы случайно попавшей к нему на колени руке Джела. Потом взяло его руку и перенесло туда, где они закончили близкое знакомство в прошлый раз — к себе на шею и за вырез рубашки.

***

На следующее утро Оро Ро заговорило. У него был негромкий мягкий голос, похожий то ли на низкий женский, то ли на высокий мужской.

Оно просило помощи. Оно произносило слова тихо и очень убежденно. Если бы они сейчас не лежали рядом в одной постели, Джел обязательно проникся бы необходимостью немедленно отправить Оро Ро на поиски остатков его родного мира Тай. Здесь Оро Ро было плохо, одиноко, тоскливо. Прошедшая вечность для него — ничто. Оно должно вернуться. Джел его поймет и поможет, ведь оно сделало для него все то, что он хотел…

Джел смотрел, как прекраснейшие в мире руки сворачивают жесткую прядь его волос на подушке в кольцо, и на просьбу отдать конвойный кораблик и вывести переход на известные Оро Ро координаты, отвечал: "Да, конечно, все, что хочешь." И отвернулся.

У него достало выдержки не укорить свое сокровище за подлость. Обида, нанесенная ему, была слишком глубока, чтобы ее можно было исчерпать, немедленно вспылив. Ну почему он не учится на собственных ошибках? Ведь однажды он уже имел возможность убедиться, что Оро Ро способно мыслить четко и, исходя из обстоятельств, принимать единственно верное для себя решение. Только отчего-то Джел этот случай не запомнил.

Оро Ро заметно обрадовалось его согласию и убежало собираться для полета в Мертвую пустыню. Нужно было проверить, приближается ли к завершению регенерация "блюдца", или следует добавить еще один энергонакопитель.

Джел, оставшись один, накрыл голову подушкой. Зачем так было поступать с ним? Неужели он не отдал бы свой корабль, если бы оно просто попросило, не предлагая прежде себя в уплату? Он отдал бы и Крепость, и продолжал бы верить, что перед всеми людьми этого мира у него остается огромное преимущество: он ничего не боится потерять. И, может быть, он до сих пор бы не догадывался, что кому-то здесь крупно задолжал за свою вечную удачливость. А вот теперь он видел, что приговорен платить. Что он уже платит. Была другая сторона у прожитой жизни, которую он так подробно пересмотрел вчера. Робкий улыбчивый мальчик каким-то образом за считанные месяцы превратился в опасного и злого человека, которого лучше не пытаться загнать в угол, потому что он и сам не знает, на что тогда будет способен.

"Почему меня приняли за негодяя?" — спросил он себя.

Из глубины его сознания выплыл некто большой и холодный, в котором все эти терзания вызывали лишь академический интерес. Он жаждал дать ответ:

"Потому, что ты ведешь себя, как негодяй. Ты думаешь только о себе — а ведь это главный признак. Когда ты успокоишься, ты все легко поймешь. Задумайся, был бы ты сам на его месте — как бы ты действовал? О, поверь мне, гораздо хуже. Ты был бы и капризнее, и наглее… Пусть себе летит. Пусть ищет свой мир. Быть может, ему даже повезет, и оно увидит тень от него. Быть может, повезет тебе — еще один раз, последний, — и оно к тебе никогда не вернется. Когда оно исчезнет, ты увидишь, тебе сразу будет легче."

Джелу стало неприятно, и он попытался загнать обратно этого теоретика, который сам едва ли разбирался в том, о чем рассуждал, но тот упрямо не хотел тонуть. Он, как поганый колдун из "Сказания о Туче", черным облаком плавал туда-обратно и бурчал про Оро Ро и Джела всякие гадости.

Тогда Джел подумал, что сейчас свихнется. Он вытряхнул из головы все мысли, активизировал микропроцессор и вычислял арифметическую прогрессию, пока у него не заломило виски и затылок. Потом встал с постели.

Сам он уже ничего не чувствовал, а в чужие чувства больше не верил. Не хватало еще начать жалеть себя. Уж если другим так просто его обманывать, сам себя он тоже всегда обмануть сумеет.

***

В Мертвой пустыне, внутри конвойного "блюдца" и вокруг него, кипела такая работа, что под колпаком защитного поля оплавился песок. Запасной накопитель был разряжен полностью, но до завершения восстановительных работ оставались сущие мелочи. Летать "блюдце" могло и так. Подправить недостатки можно было на ходу.

Перелет из пустыни в Крепость Джел потратил на изменение системы управления в своем корабле, используя Крепость как помощника и как образец.

Оро Ро с задумчивым видом сидело у него за спиной. Джел объяснил ему, как обращаться с "блюдцем", чтобы не возникало недоразумений. Оно внимательно выслушало его, потом спросило: а нельзя ли взять Крепость и отправиться в путь вдвоем?

Нет, покачал головой Джел. Крепость не сможет вернуться — ей нужно много вспомогательной техники, чтобы создавать переход. Ему, Джелу придется год, не отрываясь, работать, чтобы обеспечить себе возможность возвращения.

А создать при помощи Крепости дубликат "блюдца" и отправиться в путь вдвоем нельзя?

Джел не видел в этом смысла. К тому же, чтобы привить составляющим "блюдце" материалам способность к регенерации, времени требуется еще больше. Он представил на мгновение, что Оро Ро готово ждать несколько лет и спросил, знает ли оно, каким образом растят дубликаты.

Оно отвечало, что не знает.

Понятно, сказал Джел и объяснил, что боится оставлять Крепость на автонаведении. Она слишком долго была без присмотра, и мозги ее теперь надо основательно чистить. Может оказаться так, что из-за незначительного сбоя в программе у них, как и в первом случае, получится улететь, но не получится вернуться. Если он останется и будет за всем следить, этого не случится. О том, что тень мира Тай или его пепел вовсе ему не интересны, Джел говорить не стал.

Оро Ро вдруг засомневалось.

— Может быть, мне не лететь сейчас, — без вопросительной интонации сказало оно.

Джелу хотелось бы схватить его в охапку и закричать: "Конечно, не надо!" Hо тот, холодный, подтолкнул его изнутри и Джел произнес:

— Ну, почему? Ведь все в порядке. Ты же так этого хотел. Ты же мечтал только об этом.

— Да, правда, — согласилось Оро Ро, и Джел уступил ему пилотское кресло.

Самого его ждала Крепость.

Хорошо еще, для того, чтобы вывернуть пространство наизнанку, большой помощи от Джела не требовалось, иначе он никогда бы не разобрался что тут к чему. Он долго путался в контрапункте сложных взаимодействий спутников между собой, не в состоянии заставить нормально работать ни их, ни себя. А от него всего лишь и нужно было сформулировать задание и убедиться в том, что, по меркам Крепости, наведенный ею переход соответствует всем необходимым параметрам, а после передать Оро Ро координаты начала пути. Они условились, что Крепость будет ждать его обратно, начиная с двадцатого дня по счету Та Билана, открывая воронку в условленном месте каждые семь с половиной часов — до тех пор пока или Оро Ро не вернется, или не иссякнут запасы энергии на орбитальном комплексе. Оро Ро не скрывало, что может не захотеть обратно на Та Билан, но Джел все равно решил ждать.

Потом путь к звездам открылся, и маленький огонек конвойного "блюдца" исчез из подконтрольной Крепости зоны.

Странно улыбаясь, Джел возвращался из пустого Ничто и Нигде в мир материи и света.

Весь день он носил в себе свои сложные чувства осторожно, как налитую до краев чашу, боясь наклонить ее, чтобы содержимое не пролилось наружу. Тот, внутренний, похожий на колдуна-тучу, был прав. Сейчас Джелу стало легче. Он получил возможность не держать больше переполненную чашу в руках, а поставить ее на ровную поверхность и отодвинуть немного в сторону. Он отдыхал от самого себя. Ну что ж, у них с Оро Ро не было ничего общего. Они всего лишь дети одного несчастья, которое Джел сумел победить, а Оро Ро — пока нет.

Он больше не злится, а плакать он и не умел никогда. Он улетит на острова и попросит Хапу устроить смотр невест. Или отберет у него маленькую Шер и расплатится с негодяйкой за шпионаж. Уж кто-нибудь да сумеет заменить ему Оро Ро, которое даже не было женщиной…

Он одной щекой прижался к почти неощутимой сенсорными рецепторами кожи мягкой лапе капитанского кресла и попросил показать, не оставило ли покинувшее его существо каких-нибудь следов в памяти Крепости. Хапа всегда говорил ему, что нужно быть последовательным, и во всяком деле, чего бы то ни стоило, ставить точку.

След сразу нашелся. Ниточка тянулась из виртуального мира каталога астрономических наблюдений в реальный, очень холодный, снежный мир. На далеком Северном Мосту, в месте, которое не полностью еще захватила под свой покров полярная ночь, и где кровавым заревом заката горел на горизонте вздыбленный ледник, лежало нечто, не имевшее отношения ни к цивилизациям Внешних и Рудниковых Пиратов, ни к Пожирателям Солнц. Гигантский цилиндр, опоясанный сильно деформированным при падении полым изнутри кольцом, нижняя половина которого сейчас стала крошевом и лохмотьями изорванной и смятой, как тряпка, иридиевой брони, покоился в пробитой и проплавленной собственным телом могиле. На три четверти заметенное снегом и сжатое движущимися льдами, это громадное сооружение все равно выглядело чудовищно и дико.

История его была простой. Перемещая себя в пространстве при помощи термоядерного двигателя и со скоростью, близкой к скорости света, пятьдесят пять Больших Оборотов назад оно приблизилось к Та Билану со стороны мира Тай из туманности Водосток, и, прежде чем войти в систему местного солнца, несколько лет сбрасывало скорость, а почему потерпело крушение, не успев даже лечь на орбиту — спрашивать надо было у охранных систем Крепости. Таким гостям здесь не были рады и приветствовали их соответствующим образом. И вот оно — Холодное Облако, большое, тяжелое, страшное, возможно, ставшее домом и склепом сразу для множества избранных людей. Его никто не заманивал в ловушку, его никто не звал сигналом. Оно пришло само. Что оно могло здесь искать?..

А вот он, Александр Джел — говорящий и даже уже думающий по-таргски. В стеклянисто-серой погасшей пленке экрана, если присмотреться, можно разглядеть его отражение. Там видно, как они разительно не соответствуют друг другу — технически совершенная, сглаженная, вылизанная до бесцветности, чтобы не отвлекать и не утомлять лишний раз взгляд, обстановка огромного командного зала-рубки, и облик самого хозяина Крепости — холеного, одетого по последней столичной моде в черные шелка и золотое с самоцветами шитье, в бархатный плащ с роскошным подбоем из лунного кота, слишком многое знающего и многое понимающего для своих лет человека. И слишком многое не знающего и не понимающего.

Наверное, хорошо, что он успел сюда первым.

Теперь бы надо было не тратить зря запас энергии, прикрыть воронку и не открывать ее больше, вернуть на место защитный пояс и восстановить оборону по прежней надежной схеме.

Hо ничего этого Джел пока делать не стал.

"Я даю тебе хорошие советы; следуешь ты им или не следуешь — у тебя все равно все получается не так, как надо. Как думаешь, кто из нас виноват? — высунул нос из темноты тот, который прятался внутри. Ты же не сталкиваешься с проблемами. Ты сам их себе создаешь. Как так можно? Ты жить не умеешь."

— А, — сказал Джел. — Ты умеешь.

— Вот, все у тебя так: и жаловаться стыдно, и хвастаться нечем.

— А ты чего от меня хотел?

— Счастья. Простого человеческого счастья.

— Ну, не могу же я разорваться на две части. Счастлив тот, кто счастлив у себя дома.

— Так полетели хотя бы домой.

Джел пожал плечами и велел подать к капитанскому шлюзу ожидающий его маленький модуль.

— Полетели, — сказал он.

‹ Тверь. 1992–1996 ›