Глава 1

Отбежав на четвереньках от очередной волны, Джел упал локтями и коленями на гальку.

Волны с бульканьем лизали галечный пляж, пытаясь достать до подошв его ног. Он был один на голом берегу, был один, был свободен, и в это даже не верилось.

Он выпрямил деревенеющие от усталости руки, чтобы опираться на ладони, и оглянулся, прищурив глаз. Верил он или не верил, но он проплыл пять лиг. "Солнечного Брата" не было на горизонте, он или снялся с якоря и уплыл, или был не виден за туманным маревом послегрозового утра. Постояв так недолго, Джел поднялся и, пошатываясь, поплелся вперед к высокой каменной стене, возвышавшейся за двадцатиметровой полосой пляжа.

На минуту его испугало то, что стена оказалась отвесной и гладкой, а бревна плавника лежали у самого ее основания — значит, это место заливается приливом, — и начал уже озираться по сторонам в поисках спасения, но вовремя опомнился: кульминация прилива только что миновала, выше вода не поднимется, а плавник, видимо, забросил сюда недавний шторм.

Добравшись до стены и привалившись к ней плечом, Джел выкрутил воду из подола рубахи и уже более спокойно осмотрелся по сторонам. Все, что ему нужно было на день — это клочок тени, где можно отдохнуть, и несколько глотков воды. Воду можно было бы взять в углублениях скал, где должны были скопиться остатки недельного дождя, если рядом не окажется естественных источников.

Потенциальную тень он видел слева и справа от себя. Общее направление береговой линии шло с юго-востока на северо-запад. До нависающего сверху небольшого утеса на востоке было с четверть лиги — метров четыреста по галечной полосе. До западных выступов было на полста метров больше.

Неожиданно перед Джелом встала дилемма настолько серьезная, что для разрешения ее пришлось сесть, где стоял, и на минуту выкинуть все остальные проблемы из головы.

Если возвращаться в Диамир — надо идти на юго-восток. Если же в Столицу или куда-то еще — лучше на северо-запад.

Куда же он пойдет?

Сейчас положение его сильно отличалось от первоначального. В руках у него были кое-какие материальные ценности: деньги, оружие, одежда; кроме того, знание языка, обычаев, модель поведения. Однако, мысль о "блюдце" не покидала его почти никогда, и о свободе он обычно мечтал применительно к беспрепятственному возвращению назад, в пустыню. Без него там ничего не случится, это ясно. "Блюдце" должно быть закомуфлировано и находиться под колпаком силовой защиты. Тем не менее, каждая лишняя лига, которая ложилась между ним и его временно недвижимым движимым имуществом, вносила в его душу плохо поддающееся контролю беспокойство. "Блюдце" — единственный предмет, который еще как-то связывал его с тем миром, к которому он недавно принадлежал…

Если же посмотреть с другой стороны, то он наконец добился того, чего хотел. Теперь он принадлежит сам себе весь от макушки и до пяток и распоряжается собой в соответствии со своими прихотями и понятием о безопасности. В том мире, где он жил раньше, такое было возможно только с большими деньгами и высоким общественным статусом. Люди десятилетиями тратили жизнь на достижение этой цели. Так что же, теперь снова сажать себя на цепь в пустыне, чтобы в тот момент, когда регенерация "блюдца" будет завершена, лететь отсюда на всей возможной скорости, если, конечно, планета отпустит?.. Даже если и поступить так, то сейчас "блюдце" еще не в том состоянии, чтобы в нем можно было хотя бы просто жить. Оно слишком сильно повреждено…

Берег был пуст, и никаких знаков, могущих повлиять на принятие решения, вроде огненных перстов, указующих направление пути богоизбранным странникам, вершащим судьбы мира, как не раз, по словам Скея, случалось на этой планете, в окружающем пространстве Джел не наблюдал.

"Доволен ли ты? — спросил он тогда сам себя. — Того ли ты достиг, что негласно жило в твоем сердце?" И с удивлением обнаружил, что, будучи одноглазым, уставшим, мокрым, голодным, вдали от всего того, что мог считать своим миром, своим домом, он доволен. Если не сказать, счастлив.

"Я теперь сам по себе, ну так и плевать на все остальное!" — сказал он вслух, встал, и, хромая на обе ноги, зашагал на северо-запад.

***

Однако с самого начала все пошло не так, как Джел рассчитывал. Если бы у него были какие-то конкретные планы, можно было бы сказать, что ему их спутали. Придумать план он не успел. Hо неприятность случилась, и пришлось подчиняться воле обстоятельств. Досадовать, в самом деле, было не на кого. Он сделал для осуществления своей мечты все, что мог. Оглядываясь назад, может, и позволительно было бы сказать, что сделано все далеко не лучшим образом. Hо это только значило, что предел возможностей на момент действия был ограничен.

Проснувшись около полудня, Джел долго собирал теплую, каплями сочившуюся вдоль трещины скалы воду, чтобы напиться и кое-как вымыть лицо. Если не делать резких движений, неосторожно не наклоняться и не вертеть головой, особых неудобств из-за выбитого глаза он не чувствовал. По крайней мере, пока. Когда он выйдет на солнце, наверное, будет по-другому.

Одежда, разложенная для просушки, к моменту пробуждения затвердела, как каменная, от набравшейся в нее соли. Он размял ее. Потом спустился к морю, которое далеко отступило, пока он спал. Среди оставленных водой богатств, где были пахнущие йодом водоросли, дохлые мальки, куски гнилой древесины, побитые штормом медузы и прочий хлам, он подобрал длинную, похожую на змею рыбину, застрявшую между камней, еще живую, слабо бившую хвостом, и несколько моллюсков-перечников. Видел забавно идущий гуськом выводок морских черепах, но не стал их трогать. Рыбину он порезал на куски и съел; перечников повертел в руках — они хороши были в салате под арданское белое — и выбросил обратно к воде.

В путь он отправился вдоль берега. Галечный пляж местами сужался до нескольких шагов; местами отлив обнажил длинные галечные косы и острова. Массивные скалы, отполированные ветрами, громоздились над пологой полосой пляжа, образуя выступы и провалы. На пути часто встречались скопления серых и красных валунов, пробраться сквозь которые было практически невозможно. Их приходилось огибать по мелкой воде, или поднимаясь невысоко в скалы. Запах моря на берегу был острее, чем на синих морских просторах; здесь морем пах каждый камень.

К сожалению, в избранном им самим направлении Джел пропутешествовал недолго. Огибая очередное валунное поле, он забрел по колено в воду и тут же отбежал под прикрытие высоких, в человеческий рост, камней. Впереди, в четверти лиги пути, стояли четыре человека с собакой, обступив некий лежащий на земле предмет. Один из них нагнулся, поворошил это нечто, похожее на груду мусора у себя под ногами, потом поглядел вдаль на воду, приставив к лицу руку козырьком. Джела сильно взволновало то, что эти четверо были вооружены: солнце отражалось в металлических наплечниках и остриях копий; тот, который вел на ремне собаку, был в шлеме и с коротким прямым пехотным мечом. Собака натягивала поводок и сосредоточенно обнюхивала гальку.

С момента столкновения в пустыне, когда его ни за что ни про что схватили стражи границы и отправили для дознания, кто таков, в уголовную тюрьму, Джел с предубеждением относился ко всем людям, вооруженным по армейскому образцу. На минуту он замешкался, не зная, что по этому поводу предпринять. Он разглядел наконец, что за бесформенная куча лежит у их ног. Это был обыкновенный труп. Человек, который держал собаку, по-видимому, старший из них, вынул из портупеи свой меч, другой пнул груду тряпья на земле, нагнулся и поднял за пальцы руку утопленника. Первый взмахнул мечом, забрал у своего помощника отсеченную кисть и небрежно бросил ее в сумку. Потом показал туда, где прятался Джел, и они двинулись в его сторону.

Джел спрятался бы в валунах, если бы с этими людьми не было собаки. В том, чтобы встречаться с ними, не было для него никакого интереса, поэтому он повернул и быстро пошел обратно на восток.

Через некоторое время он понял, что и это был не лучший выбор. По некоторым особенностям продвижения этих четверых (они вслед за Джелом перелезли через завал камней, хотя им с собакой удобнее было обойти его с моря, их собака явно не была скалолазкой), и по тому, как они подобрались и, посовещавшись, перестроились, он заключил, что собака взяла его след, и они теперь не просто осматривают побережье, а вполне заинтересованно преследуют известную им цель. К тому же Джел заметил, что расстояние между ним и четырьмя его преследователями несколько сократилось: им не приходилось выбирать оптимальный путь и заботиться о том, чтобы их не было заметно. Они деловито шагали за вытянувшейся в струнку ищейкой, в полной уверенности, что там, где прошла добыча, смогут пробраться и охотники.

Поняв это, он заспешил вперед, благодаря местных богов за то, что они создали этот берег столь причудливым, нагромоздили здесь обломки скал и валуны. Никакого действенного способа избавиться от собственного запаха, который вел собаку, кроме как пойти по воде, он не знал. Как назло, вода достигла крайней отливной точки, и кромка ее далеко отстояла от скал, которые более или менее надежно скрывали его от глаз погони. Была еще слабая надежда, что они утомятся и бросят след, но она пока что не оправдывалась.

Джел несколько раз поднимался на камни, чтобы понаблюдать за ними. Им в отношении его такая мысль пока, к счастью, не приходила. По свежим обломкам на берегу он догадался, что во время шторма где-то неподалеку разбилось судно. Что делать? Дождаться их и выдать себя за жертву кораблекрушения? Если они знают, что такое диамирская орлица у человека над левой лопаткой, его сразу отправят, куда положено. Этот путь годится лишь на самый крайний случай.

Возможно, они понятия не имеют, за кем охотятся, какой давности след. Может быть, рассчитывают найти в конце следа очередной труп, поэтому не спешат, хотя работают с азартом.

Он побежал. Примерно через четверть часа, задержавшись за выступом скалы, чтобы отереть с лица пот и оглянуться назад, Джел заметил, что они отстали и располагаются на отдых: двое присели на камни, третий расстелил свой плащ и выкладывает на него припасы из мешка, четвертый, налив в шлем воды из фляги, поит свою тощую собаку.

Джел прикинул, что времени у него в пределах от двадцати минут до часа. Пробежав еще немного вперед, он остановился, и сердце у него упало. Скалы повсюду нависали по-прежнему, но береговая линия принимала дальше вогнутую форму, и тот, кто продолжил бы путь вдоль берега, оказался бы для преследователей как на ладони. Либо ему пришлось бы пробираться ползком вдоль кромки скал, но так он потерял бы в скорости и все равно оказался бы быстро схвачен. Влезть по скале наверх? Безумная затея. Успеет он обежать всю бухту за время, пока охотники отдыхают? Во всяком случае, попробует.

Обогнув скальный выступ, скрывший его от преследователей, Джел быстро спустился к воде и некоторое время бежал по мелководью, оскальзываясь на покрытых тиной камнях, больших листьях каких-то водорослей, постоянно наталкиваясь на прибитые к берегу волнами деревянные обломки, в бухте многочисленные, как нигде, надеясь этим маневром ввести в заблуждение собаку.

Очередной раз запутавшись в большой, как одеяло, водоросли и с размаху упав на четвереньки, Джел почувствовал нехорошее ощущение в желудке. С противоположного конца бухты, как раз из того места, куда он направлялся, заливисто прозвучал собачий лай. Его окружали.

Он выбрался из воды на берег. Он очень устал, и голова у него опять сильно болела, это удержало его от необдуманных действий. Джел сел на камни и стал ждать, что будет. Собственно, ему было уже все равно, чем кончится эта история. Он слегка откашлялся, готовясь к предстоящим объяснениям, и сжал мокрыми ладонями виски, чтобы унять звучащий в голове колокольный звон.

Новых знакомцев тоже было четверо, и с ними бежала такая же собака.

— Смотрите, кто-то выплыл! — донесло эхо слова одного из них.

Щурясь от солнца, Джел наблюдал, как они приближаются. Собаку спустили с поводка. Она подбежала, стала прыгать вокруг, вилять крысиным тонким хвостом и облизывать Джелу лицо. Он только прикрывал ладонью пустую глазницу, стараясь уберечься от проявлений ее необузданной радости.

Они не спешили, подошли и стали полукругом, зная, что от них он никуда не денется, — три молодых здоровых парня лет по двадцать и с ними седой дядька для присмотра.

— Ты кто такой? — спросил Джела старший. Один из молодых схватил за шкуру на загривке не в меру развеселившуюся собаку.

— Странствующий брат из ордена Путеводителей, — ответил Джел и снова откашлялся — от беготни по камням и воде в горле пересохло до боли и жгла соль.

Руки береговых собирателей прошлись по нему, быстро обнаружив и изъяв кинжал в ножнах на голени. Старший задумался, а из молодежи посыпались вопросы, как из рога изобилия.

"Давно ты тут сидишь?"

"С какого ты корабля?"

"Здорово воды наглотался?"

"Ты сам-то цел? Здоров?"

"Родители кто у тебя?"

"Никого больше на берегу не встретил?"

"Страшно было? Давно не ел, наверное?"

Джел только переводил взгляд с одного на другого, дожидаясь, пока ему позволят вставить хоть слово.

— Меня смыло волной. Не знаю, цел ли корабль. Единый меня наказал, но от смерти уберег. На то Его воля, — наконец сообщил он.

Старший при упоминании Единого малым благословением очертил себе лоб.

Джел сдержал вздох облегчения при виде этого жеста. Значит, игра имела смысл. По крайней мере, его не пришибут тут же на берегу, чтобы обобрать дорогие камешки с его одежды.

Его взяли под локти и поставили на ноги.

— Что ты умеешь, странствующий брат? — спросил старший. — Читать, писать, лечить?

— То, и другое, и третье.

— Тогда тебе будет, чем заняться. Армур подобрал раненых. Бумаги надо составить, и все товары переписать, чтобы нас не обманывали с налогами.

Джелу предложили воды из кожаной фляги, услужливо похлопали по спине, когда он поперхнулся, и показали, в какую сторону они теперь пойдут.

Все остальное, что хотел, Джел узнал по дороге.

"Две торговые галеры разбились севернее, где хозяйничает Армур и его ребята, — объяснил старший. — У нас было только военное судно, да и то разлетелось в щепки. Все, кого вынесло на берег — трупы. Мы кангхи. Этот берег принадлежит нам по закону. Мы живем здесь, чтобы собирать дань моря. Все, что оно выбрасывает на берег — наше, мы делаем с этим, что хотим. Если твой орден согласится заплатить за тебя положенный выкуп, мы тебя к ним отпустим. Если же нет — извини, странствующий брат. Хоть люди мы благочестивые, но нам придется тебя продать. Море уже почти полгода не приносит нам той добычи, на которую мы привыкли рассчитывать. Пахотных земель здесь нет, пастбищ мало. Что нам делать? Мы тоже должны как-то кормить наши семьи…"

Джел плелся за старшим кангхом, прилагая героические усилия, чтобы скрыть от посторонних глаз переход от озарения только что родившейся надеждой к ее крушению. Раб. Опять раб. Мало ему еще досталось…

 

Глава 2

Путь, который сверху показался ему наиболее удачным, на деле таким не оказался. Ругая себя за невнимательность, Джел продирался через заросли дикой смородины к ручью.

Во всем, что с ним происходило, было что-то не так. Какие бы планы он ни строил, не сбывался ни один. И даже хуже. Все, как нарочно, получалось вопреки его расчетам. Будто с ним кто-то шутил, специально подстраивая все назло.

"Жизнь ничему тебя не учит, Александр Палеолог Джел, — говорил он себе, забираясь на плоский валун, чтобы еще раз посмотреть, как же ему выйти к воде, не оставив на кустах последние клочья своей и без того далеко не целой одежды. — Ты глуп и при этом самонадеян. Ты не можешь сделать шага, чтобы не оступиться, а решил думать о будущем на годы вперед. Человек, который идет, глядя на звезды, падает во все ямы у себя под ногами."

Джел оглянулся на лагерь. Что бы там ему ни думалось, перестать беспокоиться о каком-то туманном будущем, которое нельзя представить даже приблизительно, он не мог. Он не умел жить одним днем. Хотел, но у него не получалось.

Кангхи остановили свой отряд на травяной террасе у подножия склона. Ниже террасы лежал заросший кустами смородины распадок, переходивший на севере в небольшое ущелье; по дну его журчала прозрачная мелкая речка, русло которой было усеяно галькой и большими камнями.

За месяц позади остались пепельно-синие горы массива Карпатханг с острыми зубцами пиков, убеленных снегами. Дорога через него пролегала по богатым дичью долинам, тропам диких коз и руслам быстрых чистых речек. Остался за спиной хребет Варваран — "Проклятое Место" — отделенный от Карпатханга бесплодным каменистым плоскогорьем, не очень высокий, но с крутыми сыпучими склонами и множеством труднопроходимых участков. Погода во время перехода через него была плохой. Над Варвараном клубились тучи, склоны гор были темными от дождя. Самое опасное место — перевал Накануне — лежал всего на пятьсот локтей ниже основной вершины. До самого гребня тянулись осыпи. Стоял промозглый холод, лошади пугались каждого неожиданного шума. Проводник говорил, что в ущелье под перевалом за зиму накопилось на триста локтей снега. Только спускаясь с Накануне, Джел понемногу осознал, сколь разумно то, что с ним вроде бы спонтанно происходит. Другого пути с берега кангхов не было. А без проводника и специально обученных собак пройти гнилые осыпи и Накануне, всегда погруженный во мрак скрывающих его туч, было бы, наверное, невозможно.

Проводник кангхов вел отряд уверенно и быстро. Размеры суточных переходов измерялись степенью усталости и состоянием ног нагруженных поклажей лошадей и мулов, а отнюдь не кангхских пленников.

Отряд состоял из одиннадцати кангхов, трех бесшерстных дахских волкодавов, проводника и шести подобранных кангхами на побережье людей.

Впереди всех на запаршивевшем ослике ехал кир Нитагор восьмидесяти трех лет. Остальные, включая десятилетнюю правнучку кира, шли следом пешком. Из всех, взятых на побережье, только Джел пользовался относительной свободой, поскольку имел некоторые познания в медицине, вынесенные из летной школы ВС, и помнил дюжину лекарственных растений, которые успел показать ему Скей. Все же, как бы ничтожны ни были его познания, кир Нитагор держался в седле исключительно благодаря Джелу. А, так как за благополучно доставленного домой кира от его родственников можно было получить неплохое вознаграждение, Джел лазил по скалам, изучал географию, геологию, флору и фауну и собирал в карманы все, что ему вздумается, на полное свое усмотрение. Чтобы не вызывать ни у кого лишних подозрений, он назвался братом Юргом и вел себя, насколько мог, неуклюже и нелепо, зная по опыту, что рано или поздно это ему пригодится. И, хотя он никогда не считал, что у него выдающиеся актерские способности, бдительные кангхи вскоре перестали обращать на него внимание. Он болтал с кем угодно и о чем угодно, на привалах уходил и приходил, когда ему нравилось, подружился с собаками и при помощи дурацких вопросов выведал у проводника сведения о дороге в ближайший торговый порт Лиларос.

Кроме Джела, старого кира и его правнучки, у кангхов было еще три пленника. Они шли за осликом, привязанные друг к другу веревкой. Первым уныло волок ноги племянник кира Нитагора, именем которого Джел никогда не интересовался. Все звали его просто Сынок, — Джел тоже. Они были ровесники, и Джел, по большому счету, презирал Сынка именно за это. Он думал, что в их возрасте человеку пора представлять из себя хоть что-то. Во всегда полусонном, неопрятном, бесхарактерном, как тряпка, Сынке Джел не замечал ни намека на личность.

За Сынком топала тощая, как палка, Моммора, белая рабыня, существо на редкость непривлекательное и бестолковое, хотя, в общем-то, доброе. Несмотря на то, что она была единственной женщиной среди четырнадцати зрелых мужчин, никто не претендовал на близость с ней, чем она была крайне огорчена и постоянно делала попытки кому-нибудь себя предложить. Основным объектом вожделений Момморы являлся некто Верзила, мрачный бронзовокожий великан с выпирающими из-под кожи, как у тяглового быка, мускулами. Он был рабом по рождению, на левой руке у него стояла метка — был обрублен указательный палец и на культю нанесено замысловатое клеймо, которое Верзила старался лишний раз на показ не выставлять. Кроме этого, на великолепном бицепсе выше локтя у него был выжжен "браслет бунтовщика" — клеймо, которым метят рабов за побеги, участия в мятежах и преступления против хозяев. Темные волосы у Верзилы были коротко острижены, а тело украшали самые разнообразные по рисунку и давности происхождения шрамы. Он был воином из казарм Валахада; Джел не понял точно, что это значит, — то ли гладиатором, то ли другим каким-то смертником. Верзилу кангхи всегда держали связанным, не спускали с него глаз ни на минуту, — и, скорее всего, эти меры были оправданы.

В своем продвижении через кусты Джел опять задержался. Он услышал лай собак в лагере и какие-то крики. На минуту его это заинтересовало. Hо из-за кустов ничего не было видно. Он продрался сквозь чащобу и снова взобрался на камень.

Возвращались пятеро кангхов, ходивших назад по тропе, в горы на охоту. Часа за полтора до стоянки они видели лежку снежных коз. С добычей они вернулись, или нет, присутствие Джела в лагере вряд ли требовалось.

Джел спрыгнул с камня и полез вперед к своей цели. Запас целебных листьев гиффы, сделанный на заболоченном озерце в Карпатханге, иссяк вчера. Гиффа лечила мозоли, ожоги, обморожения, потертости на спинах мулов и лошадей, служила обезболивающим и противовоспалительным средством, словом, была панацеей от всех болезней. Ее зеленовато-серые листья Джел видел на камнях у самой воды. У него были с собой рукавицы для защиты от стрекательных жалец и большой мешок.

Необычный шум в лагере привлек его внимание еще раз. Собачий лай, звон металла и улюлюканье, подозрительно похожее на боевой клич кангхов, никак нельзя было спутать с мирным приветствием вернувшихся охотников.

Джела посетила догадка, что на кангхов напали конкуренты.

Что в таком случае делать ему? Драться он умеет, сможет постоять за себя. Hо его ведь никто пока не трогает. Встать на защиту справедливости и бежать помогать тем, либо другим? А что посчитать справедливым: плен у кангхов или разбойное на них нападение? Тихо сидеть в кустах? Пойти нарвать гиффы, как ни в чем ни бывало?

Он сел на землю.

Караван считался хорошо охраняемым, и, если бы кангхам не пришла в голову затея с охотой, никакие злодеи не посмели бы на них напасть. Тактику захватчиков угадать было просто. Перебив сначала пятерых отделившихся охотников, они надели их панцири и шлемы, чтобы как можно ближе подобраться к лагерю, не возбуждая подозрений, и напали на оставшихся. Акция, несомненно, носила грабительский характер. Промышляя на берегу Волчьей Пасти, кангхи после каждого шторма снимали урожай изысканных товаров. Торговля между северными и южными провинциями была весьма оживленной, постоянство ветров и течений неизменным, поэтому береговой промысел кормил целые большие поселения, возникшие вблизи наиболее опасных для судоходства мест. Выловленные товары кангхи продавали купцам в Лиларосе, бесхозных рабов — на знаменитом рынке в Эгироссе. Если в руки к ним попадал знатный и состоятельный человек, за него полагался так называемый "выкуп спасения". В некоторых случаях это было справедливо: кангхи действительно спасали людям жизни. Hо бывало и так, что кое-кого из тех, кто выплывал, поймав, разоружали, вязали по рукам и ногам и волокли в селение силой. Неспроста кангхи выходили на свой берег в полном вооружении и со специально обученными собаками. На взгляд того же Верзилы, за которым кангхам пришлось охотиться в скалах двое суток, различие между их способом добывать себе средства на жизнь и открытым разбоем были ничтожны.

Кангхи были отличными солдатами и за законную свою добычу дрались отчаянно. Нападавших было около десятка. На помощь к лже-кангхам пришли зловещие фигуры в крестьянских шляпах с обвисшими полями и развевающихся бурых плащах, но было еще неясно, кто кого.

Джел сидел, вцепившись в собственные волосы, и ничем не обнаруживал своего присутствия, как требовал того рациональный подход. Оставался где-то час до темноты. В колючих кустах он был в безопасности от врагов. До Ангеррона, первого селения в горах, где был постоялый двор, оставался один дневной переход, или чуть больше половины дня для путника, не обремененного хромыми и упрямыми вьючными животными, стариками и детьми.

Не успел Джел об этом подумать, как раздавшийся в ущелье детский крик заставил его подскочить. Несколько секунд он стоял, терзаемый противоречиями. Наверху были не только кангхи, но и люди, не способные защитить себя по причине телесной слабости, либо из-за простого отсутствия оружия. Драться голыми руками никто здесь был не приучен. Достойно ли было сидеть в кустах и философствовать, когда наверху убивали?

Джел полез наверх по склону, решив, что не простит себе, если сейчас же не вмешается. О том, что он может поплатиться жизнью за благородный порыв, он подумал лишь несколько позже.

Первый грабитель встретился ему три минуты спустя на каменистой тропе, ведущей в горы. Он волок за собой Дикую, лучшую лошадь кангхов, через спину которой кое-как были перекинуты вьюки с поклажей.

Налетев с разбегу из кустов, Джел ударил разбойника камнем в лоб и сразу убил. Бешено кося сорочьим глазом, Дикая попятилась и поднялась на дыбы; подкова с заточенными шипами пролетела в сантиметре от виска Джела. Вьюки упали. Джел повис у нее на морде, перехватив повод из рук мертвеца и не давая ей убежать, и, когда она, дрожа, стала, обхватил руками за шею и некоторое время дрожал сам, прижавшись лицом к пыльной, сладковато пахнущей шерсти. Он сам испугался того, что сделал, настолько, что решимость его идти воевать упала до минусовой отметки.

Знать, что ты трус, по меньшей мере, неприятно. И Джел, бледнея и держась за готовое выскочить сердце, развернул Дикую и придавил сыромятный повод большим камнем. Теперь сбежать ей, хоть была она сильна и хитра, казалось невозможным.

Во что бы то ни стало Джел собрался исполнить задуманное до конца.

Идя вдоль крошащейся каменной стены, он приблизился к лагерю. Добрался до поворота тропы. Тропа огибала полукруглый голый выступ и выходила на террасу. Шум речной стремнины, рокотавшей ниже по течению, отражался от вертикальных склонов и был здесь гораздо громче, чем у речки внизу; он вносил сумятицу во все звуки, доносившиеся из лагеря.

Пока никто не давал знать, что Джел замечен. Тем не менее, он прижался спиной к серому камню и с такой позиции очень осторожно взглянул на лагерь.

Этим же путем подкрадывались разбойники. Один из них лежал в пятидесяти шагах впереди в одной луже крови вместе с трупом собаки. Руки его были перекушены выше боевых налокотников, на горле зияла черная рана. Панцирь кангха мог служить защитой от чего угодно, только не от собачьих клыков. Пятнистое голое тело собаки ощетинилось толстыми арбалетными стрелами. Еще дальше, в сторону двух догоравших костров, лежали сразу несколько трупов. Джел не мог на расстоянии различить, кто это был. Он насчитал там пятерых и еще одну собаку.

Заходящее красное солнце отбрасывало длинные тени от больших и малых камней, упавших с вершины склона. И там, за камнями, что-то происходило.

Перебегая от тени к тени Джел стал двигаться вдоль подножия почти отвесного склона, обходя террасу по периметру. То, что враги оказались вооружены бронебойными арбалетами, уже не прибавило страху. Спрашивая себя, куда он лезет и что ему там надо, он шел вперед. Через два десятка шагов он наткнулся на Моммору, лежащую лицом вниз. Между лопаток у нее торчал кангхский охотничий нож. За следующим камнем Джел увидел труп кангха с обмотанными вокруг черных от крови рук его же собственными розовато-сизыми кишками. Джела передернуло. Он отступил и некоторое время собирал в себе силы пройти мимо этого места. Здесь он услышал гортанный возглас и лязг металла о камень.

— Далл, быстрее, мы отстаем, — недовольно выкрикнул кто-то с другого края террасы. — До ночи не успеем убраться — старик нас ждать не станет!

Ответ раздался в неожиданной близости от Джела.

— Уходи, я догоню! — отвечал Далл. — Хочу прикончить ублюдка. Меня это надолго не задержит.

Щелкнул запирающий тетиву крючок арбалета — Далл накладывал новую стрелу.

Джел сначала забился в щель между двумя близко стоящими обломками камня, потом осторожно влез на плоскую вершину одного из них. Бродя наугад он рисковал нос к носу столкнуться с вооруженным Даллом, а это не сулило ничего хорошего. Распластавшись на своем наблюдательном пункте, Джел решил высмотреть Далла, но того нигде не было видно. Джел пересчитал трупы в лагере: пять солдат — свои и чужие — и кир Нитагор с перерезанным горлом. Он догадался, кого собирается убить Далл прежде, чем в глубине каменного завала мелькнуло напряженное лицо Верзилы.

Откуда-то с края камней выскочил высокий тощий человек без плаща — вероятно, товарищ Далла — и, вскинув на плечо мешок с награбленным, быстро побежал в противоположную сторону от Джела; ноги у него были длинные, как у цапли, переставлял он их быстро, поэтому скоро скрылся среди скал, догоняя тех, кто раньше него ушел по тропе к Ангеррону.

Джел уже начал привыкать к обстановке. Он сменил положение на другое, дающее более широкий обзор, и в тени трех похожих на пальцы камней заметил крадущегося с арбалетом Далла. Отогнув край шляпы, Далл целился куда-то вверх. Верзила видел Джела, но не видел своего преследователя. Далл предполагал местонахождение Верзилы, но не знал ничего о Джеле, и Джел не нашел причины, по которой ему предписывалось бы только наблюдать. Он высвободил из паза качающийся камень размером с детскую голову, который до этого мешал ему под локтем, встал на колени и поднял камень над головой. Далл медленно перемещался в тени спиной к Джелу. Секунда понадобилась, чтобы активизировать микропроцессор и произвести расчет траектории полета камня и мышечного усилия, потребного, чтобы кусок скалы соприкоснулся с головой Далла, которому на этот раз не повезло. Бросив камень, Джел тотчас упал ничком. Он услышал короткий, ни на что не похожий звук. Он понятия не имел, попал ли. Должен был попасть.

Через минуту Верзила выглянул из своего укрытия, огляделся и махнул рукой, давая понять, что опасности нет.

Джел соскользнул со скального обломка, обежал полосу солнца и несколько камней и встретился с Верзилой. Тот деловито расстегивал ремни панциря на трупе с размозженной головой. Подальше от брызг крови уже были отброшены плащ и арбалет.

Джел заставил себя смотреть. По логике событий, ему не следовало бы жалеть, что он ввязался.

— Вот не думал, что ты хоть муху сумеешь обидеть, — весьма дружелюбно и со спокойной улыбкой проговорил Верзила, на секунду к Джелу обернувшись. — Ты здорово меня выручил. Я уже хотел прыгнуть на него в расчете, что первый выстрел в меня не попадет, а парню понадобится время, чтобы перезарядить арбалет. План был плох, потому что стреляют эти ребята здорово. Hо другого выхода я не видел. Спасибо.

Пришло время удивляться Джелу. За путешествие длиной почти в месяц он вряд ли слышал от Верзилы больше десяти слов, да и те выражали по большей степени неудовольствие и презрение. Верзила в роли разговорчивого рубахи-парня был по меньшей мере странен.

— А где ос-стальные? — осторожно спросил Джел. От непрошедшего еще возбуждения он слегка заикался.

Верзила покончил с панцирем и взялся снимать с мертвеца сапоги. Далл был человеком огромного роста, и, как Джел догадывался, все, что можно было у него позаимствовать, пришлось бы Верзиле впору.

Верзила охотно рассказал.

Проводник исчез с самого начала. Кира Нитагора прирезал кто-то из кангхов, чтобы не путался под ногами. Гильтинге досталась рыжему горцу, который перед этим прикончил Моммору. Ее закатали в попону и унесли. Сынок, кажется, скатился с осыпи и сломал себе шею. Жив ли кто-нибудь еще, Верзила не знал. Когда он почуял нападение, он порвал ремень, которым был связан, убежал к камням и спрятался там. Он рассчитывал дождаться, пока разбойники и кангхи перебьют друг друга и отправиться после этого по собственным делам. Джел не стал скрывать, что у него были такие же планы.

— Как ты думаешь, кто это был? — спросил Джел.

Верзила равнодушно пожал плечами.

— В горах всегда было полно разбойников. Ничего особенного здесь не произошло. Пойдем, что ли. — Он встал и поморщился. Штанина и рваный подол рубахи от правого бедра у него пропитались кровью. — Хорошо еще, что подкрасться им не удалось. Собаки их почуяли. Иначе не вышло бы такого побоища. Всех бы попросту тихо перестреляли…

Они двинулись к разгромленному лагерю.

Джел шел за Верзилой и нес арбалет.

— Эти чудаки собрали все, что смогли и стали разбегаться в разные стороны, — рассказывал Верзила. — Кто отправился на север, а кто на юг.

— Одного я встретил, — после некоторого колебания сознался Джел. — Погляди, ты здорово ранен.

— Не здорово, но мне кажется, наконечник у стрелы зазубренный. Какой-то дерьмец меня чуть не подстрелил. Сумеешь достать?

— Наверное. На сколько она вошла?

— На треть пальца, почти на излете. Ходить мне пока не трудно.

Они подошли к месту стоянки. Разбросанные уголья костров слабо дымились. В беспорядке вокруг валялись разорванные одеяла, кухонная утварь, скудный походный скарб; овес из пропоротого мешка позолотил обгоревшие камни и лужу крови, натекшую из-под кира Нитагора. В центре погрома сидел Сынок, уткнувшись лицом в колени, и беззвучно рыдал.

Верзила подошел, толкнул его носком сандалии пониже спины. Он сказал:

— Hу-ка, приятель. Победителей приветствуют стоя.

Сынок, трясясь, поднялся. Он был исцарапан, испачкан, но, в остальном, похоже, цел.

— Нам надо уйти отсюда до темноты, — объявил Верзила. — Ведь мы не собираемся ночевать в окружении трупов? Где-то здесь должны быть мешки с продовольствием. Сынок, иди и найди. Я пока обыщу мертвецов. Одноглазый…

Джел уже в достаточной степени взял себя в руки.

— Я приведу лошадь, — быстро, пока ему не придумали занятие, сказал он. — Я ее оставил там. — Он положил арбалет на землю. — И еще. Мне потом понадобится горячая вода и какие-нибудь тряпки, желательно, чистые. Предусмотрите это.

Он поймал косой взгляд Верзилы, у которого только что оспорил прерогативу командовать, кивнул и отправился за Дикой.

***

Ночевка получилась очень беспокойной.

Они перешли через прозрачные мелкие воды ледяной речки, когда уже стемнело. Миновали сужение в разломе скал. Долинка превратилась в ущелье, под ногами захрустел остроугольный щебень. Вести этим путем Дикую дальше было небезопасно, она могла повредить копыта. Они спустились еще немного вниз по течению реки и укрылись под нависшими скалами. Далеко уйти от предыдущей стоянки им не удалось, и сам выбор убежища был достаточно случаен, поэтому спать приходилось вполглаза. Кто-нибудь посторонний мог заглянуть к ним на огонек.

Дикая всю ночь топталась и храпела. Ее чуткие уши хорошо ловили звуки ночного пиршества, устроенного каким-то плотоядным сборищем на террасе; несколько раз она пыталась сорваться с привязи, и ей это чудом не удалось.

Верзила ночью вообще не спал, оправдываясь тем, что кто-то же должен быть на страже. На самом деле, очевидно, причина была другой. Джел вырезал железный наконечник стрелы с диковинной винтовой нарезкой и, как мог, обработал рану, но двух листков гиффы, которые он сорвал в потемках, чтобы снять боль, было маловато. Сынок всю ночь стучал зубами. Ассистент хирурга из него был никудышный — он боялся крови, и у него все валилось из рук. Так что утро застало всю компанию уже на ногах.

В их распоряжении была лошадь, к правам собственности на которую Джел относился очень ревниво, — он считал ее только своим трофеем и больше ничьим, — два тяжелых, капитально упакованных вьюка, взятые им же вместе с Дикой, один легкий тюк из ручной поклажи, забытый бандитами в лагере, а так же: полупустой мешок с продовольствием, чайник, котелок, оружие, которого было достаточно, чтобы снарядить банду в двадцать человек, и одно одеяло на всех.

Верзила с утра хромать стал гораздо заметнее, чем вчера до операции, однако, сесть верхом на Дикую отказался, сказал, что не желает лишиться жизни по милости чокнутой клячи, — Дикая носила свое имя далеко не случайно. Сынок впал в глубокую депрессию и двигался, как снулая рыба.

Сворачивать стоянку Джелу пришлось самому. Все, что они взяли из лагеря, он погрузил на Дикую, и они тронулись в путь.

Несмотря на то, что Верзила время от времени порывался командовать, вскоре они выстроились в следующем порядке: впереди шел Джел и тащил за собой Дикую, следом хромал Верзила, а позади всех, далеко отстав, плелся Сынок, не реагировавший ни на какие звуковые и прочие сигналы, и потому полностью предоставленный самому себе.

К полудню они вышли из ущелья на пастушью тропу, миновали надпись, сделанную белой краской прямо на скале "Ангеррон — свободное владение Каменной Реки", и через три четверти лиги Джел привел всех к пустующему пастушьему домику, о котором ему говорил проводник.

Верзила пытался было возразить против остановки, решив, что это снисхождение ради его больной ноги, но Джел объяснил, что, если срезать горы напрямик, то всего в полулиге проходит большая караванная дорога, ведущая в Лиларос и Эгироссу, так что самое время остановиться и решить, кто что будет делать дальше, и предложил для начала поинтересоваться, что за багаж они везут с собой.

Верзила не стал спорить.

Пока Джел, водрузив на место несколько упавших жердей, приводил в порядок загон для скота и устраивал там Дикую, Верзила вскрыл вьюки и разбросал содержимое по полу в хижине.

В поклаже кангхов полезного оказалось мало. Один из вьюков содержал в себе бесценные, но никому не нужные сокровища — носорожьи рога. В другом были книги. Третий, легкий, оказался с тканями и женской одеждой.

Когда Джел вошел в хижину с полными воды чайником и котелком, вид у Верзилы был не очень-то веселый. Он как раз занимался тем, что разжигал огонь в очаге при помощи нескольких страниц из книги.

Джел мгновенно бросился на колени и выхватил смятые листки из-под сыплющихся с огнива искр. Верзила посмотрел на него удивленно.

— Это запрещенные книги, — сказал он. — Их не продашь просто так. А вот в тюрьму загреметь можно.

Джел взял толстую книгу, из которой были вырваны страницы, разгладил титульный лист и приспособил его на место. Там значилось: "Магия. Диалоги о тайных науках". Положил эту книгу, взял другую — "Наука совокупления".

Верзила насмешливо поднял бровь.

— С картинками, а? В монастыре ты, поди, таких не видал.

Джел сел на пол и стал просматривать все книги подряд. К любым носителям информации он относился очень уважительно. Потом до него кое-что дошло, и он уставился на Верзилу.

— Ты умеешь читать? — спросил Джел.

Верзила усмехнулся.

— Я выгляжу настолько дико, что это кажется невероятным? Наверное, не ты один на свете прикидываешься не тем, кем на самом деле являешься.

Джелу ответить было нечего. Он дернул плечом и вернулся к книгам. Его заинтересовала "Правдивая история Солдатской войны". Солдатской войной в Таргене называли совершенный сорок лет назад переворот и несколько лет безвластия после него.

— Книги надо бы уничтожить, — предложил Верзила через некоторое время. — Они стоят чертову уйму денег, но тащить с собой такие сокровища опасно.

Джел локтем подвинул к себе "Трактат о поцелуях" и "Вымыслы о добродетели". На слова Верзилы он только отрицательно покачал головой.

Верзила прохромал на другую сторону очага, раздул пламя на каком-то мусоре и повесил на крючья котелок и чайник.

— Ладно, — сказал он. — Не будем пытаться выяснить, кто из нас умнее и главнее. Нам лучше разойтись с этого места. Я не хочу ни с кем спорить, как не хочу и принимать на себя шишки от чужих неприятностей. Я возьму себе кое-что из этого хлама. Я думаю, это будет справедливо.

— Лошадь моя, — не отрываясь от книги, предупредил Джел.

— Мне не нужна эта полоумная стерва, — ответил Верзила. — Если дашь мне денег — я на ней не поеду.

Он начал снаряжаться. То, что Верзила взял из общей кучи, было, в основном, оружием: кривой нож, два кинжала, арбалет, десяток стрел, короткая сабля. Поверх своей грязной рубахи он надел пластинчатый панцирь последнего из разбойников, застегнул на запястьях поручи и закутался в обширнейший бурый плащ, скрывший его огромную фигуру с головы до пят вместе со всем арсеналом. Джел прикрыл книгу и наблюдал за его приготовлениями. Как только был готов, Верзила, не взглянув в его сторону, вышел из хижины.

Пять минут спустя Джел последовал за ним. Еще когда он возился в с Дикой, такой же номер выкинул Сынок, отправившийся, не поев, не отдохнув и не простившись, побыстрее на торговый тракт.

Верзила в развевающемся плаще шагал по тропе на север, закинув торбу с черствыми лепешками и сухой рыбой на плечо. Он направлялся, вероятно, не на караванную дорогу, а в знаменитую таверну Ангеррона Каменной Реки. Джел смотрел за ним, пока Верзила не скрылся за поворотом.

Итак, он снова один. Эти двое не были ему друзьями, но, тем не менее, Джел ощутил досаду и обиду. Он спас Верзиле жизнь, вывел беспомощного Сынка из диких гор к людям. Он мог бы рассчитывать на большее доверие. Может быть, он что-то сделал не так? Или это они, не задерживая зря события, лучше его знают, как действовать? Может, так оно и к лучшему?

Джел сел на камень у порога и подпер щеку рукой.

С гор мягко тек воздух, настоянный на душистых горных травах. Лучи послеполуденного солнца ровно ложились на склоны гор, лачугу, безжизненный, вытоптанный овцами двор, пыльные бока Дикой в загоне, вносили во все, к чему прикасались, равновесие и завершенность, и не оставляли в сознании места для излишней фантазии. Джел слышал журчание ручья, который, вытекая из запруды, падал с камней маленьким водопадом, и чириканье крошечных пестрых птичек у воды. Медно-радужный жук всполз ему на щиколотку и двинулся верх по ноге. Джел сбил его щелчком.

Самое время было спросить себя: чего же ты все-таки достиг в жизни, Александр Палеолог Джел? Ты стал убийцей. Есть, чем похвастаться, не правда ли?

И это значит — свобода? Прямо вот такая вот? А остальное все плата за нее? Да думал ли он, что когда-нибудь его жизнь так изменится?

Достаточно было вернуться в самое недавнее прошлое, чтобы заметить разницу. Оглядываясь назад, он видел как бы другого какого-то человека. Не себя. Он не хотел бы заниматься самокопанием, выяснять причины, по которым то или иное с ним произошло. Это занятие никогда не доставляло ему удовольствия. Что было, то было, прошедшего не поправишь. Тем более, что судить себя объективно все равно не получалось.

Hо в новой шкуре чувствовал он себя не очень уютно. Пора было остановиться на достигнутом. Уже много времени, как пора.

 

Глава 3

Ходжерский парусник "Итис" завершал трехдневное плавание, готовясь причалить в гавани острова Джел. Два последних дня в проливе держался туман, временами переходящий в моросящий дождь, а когда видимость становилась лучше, ветер усиливался до штормового, поднимая на море сильное волнение.

Закутавшись в длинную черную одежду с широкими рукавами, Джел стоял у фальшборта рядом с мастером Ятаушем, бывшим скриптором Большой Публичной Библиотеки Столицы, и смотрел в черно-зеленую воду пролива. Это занятие наводило на него ностальгические воспоминания. Ятауш же просто развлекался.

Ближе к берегу туман редел, расползался клочьями по воде, и Джел видел вдали серые от дождя стены и купола: огромный Дворец Патриархов Дома, творение многих поколений зодчих, распластался на склонах округлых холмов, словно старый морской ящер, подставивший бока плывущей с моря непогоде.

В кулаке Джел держал монетку. Он хотел ее подбросить, чтобы загадать, потеряет он или приобретет, приняв приглашение с архипелага. До сих пор у него не было причин быть собой недовольным. За те четыре месяца, что он прожил в Столице, он стал одним из самых высокооплачиваемых художников в скриптории при столичной Библиотеке. Он мог бы и дальше продолжать работать там, но для осуществления тех планов, что он задумал, требовалось гораздо больше денег, чем то, что он в состоянии был скопить даже за несколько лет, откладывая от заработков, ведь ограничивать себя в своих запросах к комфорту он, попав в Столицу, быстро разучился, а возвращаться к спартанской обстановке тюрьмы вовсе не был склонен. Ключик Агиллера по-прежнему висел у него на шее, но взять эти деньги было, во-первых, нечестно, во-вторых, вряд ли возможно. По приезде в Столицу, кир Агиллер за короткий срок сделал блестящую политическую карьеру и занимал сейчас одну из лидирующих позиций в аристократической партии "Север", имевшей половину голосов в Государственном Собрании. Дороги их разошлись. Видеть Агиллера Джел не желал, да было и незачем.

Подписывая контракт на гербовой бумаге сроком на три года, думал он ни много ни мало об экспедиции на север к источнику радиосигналов. Так он оказался на борту "Итис" в компании скриптора и картографа, решивших, как и он, сменить свою более или менее свободную творческую работу на более доходное корпение над чертежами в литейных и механических мастерских Дома.

Джел положил монетку на ноготь и приготовился испытать судьбу.

— Как здоровье? Как вы спали? Мухи ночью не кусали? Хороших людей издалека видно!

Он получил хлопок по загривку от не рассчитавшего движение Вашеда, третьего в их компании, дружеское приветствие которого наложилось на смену галсов корабля, и монетка канула в забортную воду. Джел мог бы поймать ее, но поленился.

— Хорош орать, а? — предложил Ятауш.

Вашед бросил взгляд на небо.

— Вроде, немного потеплело, — доложил свои наблюдения он. Скоро, скоро нас припашут. Интересно, чем мы будем заниматься. Неужели реконструкцией канализации? Дворцовые тайны — это должно быть чрезвычайно интересно.

Желчный Ятауш не разделял его энтузиазма.

— Что может быть интереснее — поймать на шею удавку или найти ядовитую змею у себя под подушкой, — проворчал он. — Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне эта затея нравится. Два года назад на острова тоже забирали мастеров. С тех пор о них никто не слышал. Как под воду ушли.

— А ты меньше думай, Ятауш, меньше будешь беспокоиться, — дружески приобняв Ятауша за плечи, посоветовал Вашед. — Тебе предложили работу и будут платить за нее деньги, которых ты сроду в руках не держал. Почему надо вообще так много ныть? Я бы понимал, если б на материке тебя, кроме долгов, что-нибудь держало.

Джел повернулся к ним зрячей половиной лица, оглядел обоих. Высокий розовощекий Вашед взял его за рукав и сказал:

— Вот — монах молчит. Бери пример с него. Никто из нас не уверен в себе так, как он. И правильно. Любой опасности можно избежать, если вести себя умно.

— Самоуверенность — сомнительное достоинство при избежании опасностей, — буркнул Ятауш.

Джел кивнул и опять вернулся к созерцанию воды и не такого уже далекого берега. Ятауш и Вашед препирались несколько дней, доводы их ходили по кругу, новых мыслей ни у того, ни у другого не возникало, и он давно перестал обращать на них внимание. Все трое ехали на острова за деньгами. Вашед хотел открыть собственную мастерскую, Ятауш вынужден был отдавать долги отца, что делало его менее разборчивым, но более занудным. У самого Джела, помимо заработка, была еще и сверхзадача: он рассчитывал найти на островах те свидетельства, обрывки которых попадались ему в книгах столичной Библиотеки. О Лунных Камнях. О Небесных Посланниках. О Холодном Облаке. О древних цивилизациях, которые были посвящены в тайны окружающего мира и природы человека значительно глубже современных. Книгохранилище Островного Дома было самым древним, и, он надеялся, наиболее полным в Тау Тарсис.

— Что ты мне про монаха будешь рассказывать — я тысячу лет его знаю, — бубнил Ятауш. — Он как сказал мне позавчера "прошу прощения", так с тех пор рта не открывает, и лучше бы это ты брал пример с него. Вон, оглянись, пожалуйста, на того типа, который приставлен смотреть за нами. Мы еще ничего не видели, не знаем, а нас уже караулит какой-то наемный убийца…

Джел потихоньку отошел в сторону. Берег приближался. "Итис" входил в гавань и убирал паруса. Заметив на причале множество людей, Джел накинул на голову капюшон, чтобы не привлекать к себе внимания. С тех пор, как потерял глаз, он не любил, чтобы его рассматривали.

***

Размеры Дворца оценить было трудно. После получасового похода через галереи, лестницы, большие и малые вестибюли, залы, анфилады комнат, бесконечную череду кованых, резных, инкрустированных костью и золотом, отделанных драгоценным камнем дверей, Джел не представлял, в каком месте здания он находится. Ему уже начало казаться, что он совершил ошибку, не запоминая количество и направление поворотов, и что выбраться обратно, если вдруг явится такая необходимость, самостоятельно ему не суждено. Голова его с самого начала была занята совершенно посторонними вещами, память не подчинялась, сознание смутилось. Он слишком много всего видел вокруг себя, что заслуживало пристального внимания в первую очередь. Сотни колонн резного дерева, витой меди, молочно-белого мрамора, полированного гранита; украшенные рельефами и росписями стены и потолки; статуи, мебель, ковры, гобелены. Отделка внутренних помещений дворца носила отпечатки самых разнообразных эпох ходжерской культуры, начиная с простых орнаментов и незатейливых фигур с грубыми крестьянскими лицами, и заканчивая манерно-изысканными многофигурными композициями целых групп царей и принцев, окруженных женами и царедворцами, облик которых носил своеобразный отпечаток надменной придворной утонченности…

Кир Момемфер, смотритель технической библиотеки Дома, невысокий подвижный старичок, короткие завитые в локоны седые волосы которого забавно падали на черный воротник обычного скрипторского плаща, давал время от времени пояснения. Дворец на несколько ярусов уходил под землю и внутрь холмов. Его большой купол строился почти восемьсот лет назад, сам купол и территории, к нему прилегающие, сейчас были полностью нежилыми, а последнее большое строительство производилось тому вот уже лет двести. ("Ну вот. Значит, скоро все это рухнет нам на головы,"добавил от себя Вашед). Тем не менее, общее состояние дворца сохранялось на вполне приличном уровне, хотя, стоило это его хозяевам, как можно было догадаться, отнюдь не дешево.

Несколько раз с высоты арочных дворцовых галерей Джел видел город, который дворец полностью загораживал собой со стороны гавани. Рядами позолоченных черепичных крыш — невидаль, которая поразила Ятауша и Вашеда больше всего — он спускался с обратной стороны холмов вглубь острова. Там, почти на самом дне котловины, у озера, возвышался Храм-Башня Сатуана — оракула ста семидесяти островов.

Когда поход по дворцу закончился перед одной из дверей на верхней галерее относительно нового административного корпуса, отделанной по меркам дворца достаточно скромно — простым гобеленом и гладкими деревянными панелями, Джел, находившийся под впечатлением от сказочных деревьев и цветов, глядящих со стен золотоволосых женщин, ручных леопардов, коней с умными человеческими глазами, не сразу понял, что это все, они пришли. Он шел бы и дальше.

Аудиенцию давал сам Патриарх, и надо было знать, как себя вести при встрече с владетельной особой в соответствующей обстановке. Следовало неспешно войти, всем вместе поклониться, прижав правую руку к сердцу, а левую изящно отведя назад, демонстрируя тем самым преданность и уважение, после чего ждать, что Патриарх скажет. Вашеду пришлось застегнуть верхнюю пуговицу кафтана, Ятаушу причесаться. Джел, у которого все было в порядке, попробовал прогуляться вдоль стены галереи, верх которой был украшен охотничьими трофеями, но в десяти шагах от двери из глубокой ниши на него страшно рыкнуло, звеня цепями, некое тигроподобное существо, и он поспешил вернуться к товарищам.

— Он должен быть чертовски важным, этот кир Хагиннор Джел, — негромко рассуждал Вашед. — Можно даже заранее предположить, что он нам скажет.

Ятауш без интереса спросил:

— И что именно?

— Что всегда говорят на подобных смотринах. Что он рассчитывает на нашу ответственность и наши молодые силы, что мы будем иметь дело не просто с заказами, а с монаршими повелениями, даже если речь идет о починке дворцовой канализации. А мы ответим, что будем делать все, что он потребует, исходя из его интересов, а не из своих собственных.

— Далась тебе эта канализация, — раздраженно бросил Ятауш и через некоторое время уже спокойнее добавил: — Ты войдешь первым. Я за тобой.

Кир Момемфер негромко кашлянул в кулак. Джел, мечтательно глядел на зеркальную крышу оранжереи внизу, по которой гуляла морская чайка, и размышлял о превратностях судьбы. Он мысленно похвалил себя. Сейчас он почти не сомневался. Ему казалось, он приехал в нужное место.

Двери, перед которыми они ждали, бесшумно разошлись, и вдруг оттуда донесся голос, настолько знакомый, что Джел, будь он ростом повыше — например, с Вашеда — точно выпал бы с балюстрады.

Если бы этим голосом были сказаны другие слова, или те же слова в другой интонации, Джел решил бы, что ошибся. Hо в том, что прозвучало из аудиенц-зала, ошибиться было невозможно.

— Дешевка, уйди с моих глаз! Или вы ждете, что сердце мое не выдержит и я вам помогу? Не буду, и не надейтесь. У вас два дня на то, чтобы все исправить. И не смейте снова ходить ко мне плакаться. Сами нахомутали! Кто в деле, тот и в ответе.

Из дверей, частя поклонами, спиной вперед вывалился упаренный толстяк. Двери тотчас сомкнулись. Толстяк вытер рукавом пот с красного лица, изобразил киру Момемферу какой-то знак на пальцах, махнул рукой и поспешил прочь.

На момент Джелу показалось, что он видит сквозь стены. Он знал, кого он встретит в аудиенц-зале.

Двери вновь приглашающе распахнулись. Он непроизвольно сунулся вперед — на голос. Hо Ятауш поймал его за шиворот со словами: "Эй, эй, деревенщина, куда? Мы же договорились, как идти."

Кир Хагиннор Джел в роскошной изумрудно-золотой одежде восседал в высоком кресле за обширным письменным столом. Один секретарь сидел слева от него и чуть позади, другой стоял возле правого подлокотника и держал перед взглядом кира какую-то бумагу.

Единственное отличие кира Хагиннора от того человека, с которым Джел был очень хорошо знаком, составляла медно-рыжая, с проседью на висках, благородного вида вьющаяся шевелюра.

— Добро пожаловать во владения Дома, господа, — произнес кир Хагиннор, оторвал взгляд от бумаги, и у него отвисла челюсть — правда, лишь на короткое мгновение.

Джел выдержал остановившийся на нем желтый взгляд, но, когда на него столь же пристально обратились все присутствующие, смутился и уставился на узорчатые клетки паркета у себя под ногами.

Кар Хагиннор отодвинул кресло, медленно встал, отстранил секретаря, обогнул стол, подошел к Джелу, взял его за уши и притянул лицом к своему плечу.

— Я же похоронил тебя, — сказал он. — Это ты хотя бы понимаешь?

Джел неловко его обнял и, чувствуя, что краснеет, пробормотал:

— Хапа, я… ну, так все получилось. Я хотел дать знать, но мне…

Кир Хагиннор ступил назад, придерживая его за плечи и прямо посмотрел Джелу в лицо.

— …я не знал, как, — закончил фразу Джел.

Хапа поджал губы. Джел догадался, что удачно соврать ему не удалось.

— Ну да. Конечно, — произнес Хапа, отпуская его. Через плечо Джела он посмотрел на кира Момемфера, сказал ему: — Вы свободны. — Повернулся к секретарям, едва заметно кивнул одному из них. Первый сел, второй тотчас же поднялся и исчез за балконной дверью.

Ятауш и Вашед с одинаково тупыми от удивления лицами были вытащены киром Момемфером обратно через те двери, в которые они полминуты назад вошли.

Хапа взял Джела за локоть и подвел к своему столу.

— Посиди пока здесь, — сказал он. — Мне нужно отдать пару распоряжений, — и вышел вслед за своим человеком через балкон.

Джел присел на секретарское место, скромно сложил на коленях руки, стал рассматривать футляр с набором печатей и перламутровую чернильницу на столе. Другой секретарь, сидевший в небольшом удалении от него, не двигался и, кажется, даже не мигал, словно неживой.

В мыслях Джела смешались неподдельная радость, предчувствие какого-то подвоха и пока несбывшиеся, но ставшие вполне реальными нескромные мечты о легко доступных и больших деньгах. Слишком хорошо, чтобы было хорошо, подумал он.

Хапы не было минут пять. Наконец он появился, снова взял Джела за локоть. Выглядел он весьма озабоченно. Вероятно, возникла какая-то проблема. Джел встал. Хапа потер горбинку носа и сказал ему:

— Да. Ты не будешь возражать, если я сначала закончу с делами? Господин Инханор проводит тебя в мой внутренний кабинет. У меня есть к тебе очень серьезный и важный разговор. Дождись меня, пожалуйста, там.

Джел, совершенно не представляя, как себя вести, слегка склонился под испытующим взглядом хозяина Дома. Хапа отпустил его и Инханора движением руки.

Две лестницы, три коридора, десяток поворотов привели к обещанному кабинету. У личных покоев хозяина Дома несла караул дворцовая стража. Господин Инханор пропустил Джела вперед и закрыл за ним массивную дверь, сам оставшись снаружи.

Джел затаил дыхание. На таком же большом, как в аудиенц-зале, письменном столе лежала его книга шахматных этюдов в ярко-зеленой обложке, фотокарта, аптечка, прозрачные кассеты навигационного каталога, подаренного ему на ВС в день совершеннолетия. Забыв про все, Джел подбежал к столу, схватил книгу, кассеты, аптечку, прижал к сердцу и… оглянулся.

В тени портьеры, поигрывая золотым шнуром, стоял Хапа.

— Ну что же, — спокойно сказал он. — Надо признать, я до последнего момента не мог поверить в то, что это был ты.

Джел осторожно, не сводя с него взгляд, стал складывать обратно на поверхность стола свое имущество. Что, собственно говоря, следует из того, что он попался?

Хапа вежливо повел рукой:

— Садись, Небесный Посланник. Не стой передо мной.

Поблизости был стул, Джел сел. Он спросил:

— И ты все время знал, да?

— Подозревал всегда. Hо ты давал мне тысячу поводов серьезно сомневаться. Сам рассуди, ну кто бы мог всерьез на ТЕБЯ подумать?

Джел криво улыбнулся. Он не знал, как теперь себя вести, не мог заставить себя быть самим собой. Обстановка не располагала. Он проговорил:

— Ладно. Ты поймал меня. Только не говори, что и ты меня никогда не обманывал.

Хапа легко рассмеялся, достал из-за книг на стеллаже кувшинчик с вином и расписанные золотом энленские глиняные чашки.

— Зачем ты приехал на острова?

— За деньгами. Я должен работать в литейных мастерских. Я подписал контракт.

Хапа подвинул себе стул и тоже сел.

— И чем ты рассчитывал тут заняться?

Джел пожал плечами и посмотрел Хапе в глаза.

— Каким-нибудь полезным делом. Я, конечно, недолго работал в скриптории, но то, что я делаю, у меня получается хорошо.

— То, что ты мне рассказывал в тюрьме о матери, об отце, который был бродягой, о своем имени, о том, что ты хочешь вернуться домой это все была правда? — спросил Хапа.

Вопрос, на взгляд Джела, был странный. Он ожидал расспросов другого рода.

— Ну… в общем-то, да.

— Для этого тебе нужны деньги?

Джел помедлил с ответом, потом кивнул.

— Частично.

Хапа разлил вино по чашкам.

— У тебя ничего не получится. Эта скорлупа, которая тебя принесла — она расколота пополам, как орех. Она уже не полетит.

Джел слегка удивился.

— Да нет, Хапа, полетит.

— Не полетит.

— Полетит, дай время.

— Не полетит.

— Да откуда ты знаешь?

— Они не улетают. Они все лежат там, где упали. Пей вино.

Джел моргнул.

Хапа сделал глоток из своей чашки и встал.

— Мы еще обсудим это попозже, когда я буду не так занят. Неотложные дела ждут меня сейчас. Я, к сожалению, должен тебя оставить на несколько дней. Будь пока моим гостем. Ни о чем не заботься. Отдыхай.

***

Девять дней, проведенные Джелом во дворце, были отмечены исключительной бессмысленностью и в то же время приятностью его времяпровождения.

Он не делал ничего. Им никто не интересовался.

В жилых покоях дворца было все, чего Джелу до сей поры не хватало в жизни: отопительные трубы под полом, мраморная ванна, в которую из золотых кранов подавалась холодная и горячая вода, газовые лампы, дававшие ночью ровный яркий свет, ковры, перины, удобная мебель, камин, балконы с карликовыми садами и видом на море, вышколенные слуги, великолепная кухня.

Несколько дней Джел изучал дворец. Потом, довольно скоро, заинтересовавшее его вначале стало обычным. Он перестал смотреть с любопытством на росписи и интерьеры. Его не удивляли больше гидравлические грузовые лифты, фонтаны с разноцветной подсветкой, зимние сады под оранжерейными стеклянными крышами, зеркальные пирамидки во внутренних дворах-колодцах, подающие свет в те окна, куда никогда не заглядывает солнце, и многое другое.

Он обошел едва ли десятую часть открытых для доступа покоев, и на этом остановился.

Ощущения у него были странные.

С того утра, когда он впервые переступил порог дворца Патриархов, за промежутком времени, который следовал даже не за падением в пустыню, а, пожалуй, за выходом его на самостоятельную работу в конвой, как будто закрылась дверь.

Джелу казалось, о нем уже можно спрашивать себя: "Это все мне приснилось, или то был не я?"

Летний год, проведенный на Та-Билане дал свои итоги. Джел стал задумываться: а как-то покажет себя зима?

Ни в город, ни в порт сходить он так и не собрался, несмотря на то, что хотел.

Где-то день на шестой для разнообразия он попробовал навестить мастерские, где работали теперь Ятауш и Вашед. Внутрь его не пустили, сказав, что на работу приняты только два мастера, о третьем распоряжений не поступало. Тогда Джел дождался их вечером после работы и проводил до дома, где мастеров поселили. Однако, разговор не клеился. Они не могли объяснить, чем занимаются, а Джел не хотел рассказывать, где и при каких обстоятельствах познакомился с Хапой. Ятауш завидовал, Вашед не то осторожничал, не то стеснялся.

Джел был рад хотя бы тому, что мог позволить себе недоступные ранее удовольствия. Он спал, пока спится, ел, сколько хотелось, лежал в ванне, часами смотрел, как в камине горят дрова и читал бесконечную и бестолковую романтическую и амурную классику прошлых столетий, абсолютно бесполезную в познавательном плане. Других книг слуги достать ему не умели. Джел профессионально размышлял, какие бы иллюстрации сделал к этим книгам он, и успел даже вывести два общих правила, присущих местной беллетристике: во-первых, ни одна мало-мальски похожая на правду любовная история не заканчивалась здесь счастливо, а, во-вторых, если в книге присутствовал злодей, то, обязательно, одноглазый.

На день, десятый по счету, когда Джел таким образом лежал, читал и делал неутешительные выводы относительно собственной внешности, двери его спальни отворились, и, со словами: "Вставай-ка, хватит бездельничать!" — появился Хапа. Джел, обрадовавшись, соскочил с кровати на пол, подхватил кафтан и был остановлен властным жестом хозяина Дома.

— Не беги, — строго сказал Хапа. — Привыкай вести себя с достоинством.

Хапа извлек из-за пазухи небольшой предмет, завернутый в шелковый платок, и протянул его Джелу на открытой ладони.

— Во-первых, — сказал он, — я должен вернуть тебе твой подарок.

Джел отогнул край платка — там лежал пеленгатор.

— Во-вторых, — сказал Хапа, — я должен сегодня присутствовать на похоронах. Я хотел бы, чтоб ты поехал со мной. По дороге мы поговорим. Одежду, приличествующую случаю, тебе принесут.

Холодноватый официальный полупоклон, и Джел остался в комнате ждать камердинера, не зная, что и думать.

Через полчаса, одетый в непривычную церемониальную одежду с жестким воротником и расшитыми золотым бисером рукавами, Джел присоединился к группе придворных, ожидающих на широкой мраморной лестнице выхода Патриарха.

Его встретили любопытные, настороженные, оценивающие взгляды. Эти люди не знали, кто он, а он не знал никого из них. Не будучи знаком с табелем о рангах, Джел пристроился в шеренге царедворцев на самое последнее место, чтобы случайно кого-нибудь не обидеть, и от него сразу отвернулись — последний почти никому не был интересен.

Кир Хагиннор Джел вышел четвертью часа позже в сопровождении двух внешне схожих с ним людей и одного тарга. Одет он был так же, как все, в цвета Дома, темно-зеленый с золотом.

Все поклонились, и Джел поклонился.

Слегка опираясь на элегантную темную трость с золотым набалдашником, Хапа спускался по лестнице, изредка кивая тем, кто ждал его на ступенях, — выбирал сопровождающих. Удостоенные кивка выходили из шеренги и следовали за ним. Когда Хапа проходил мимо Джела, тот, как остальные, ниже склонил голову. Плеча его коснулся золотой набалдашник.

— Тебе нет нужды мне кланяться, — сказал Хапа. — Идем. — Он взял Джела под руку, и, понизив голос, добавил: — Держись увереннее. На тебя сейчас все смотрят.

К подножию лестницы для них был подан экипаж с запряжкой из четырех белых, как облака, лошадей. Вперед выехали всадники, следом выстроились другие экипажи и охрана.

Когда кортеж тронулся, Хапа откинулся на подушки сидения и сложил руки на набалдашнике трости.

— Ну что ж, Небесный Посланник, теперь настало время поговорить о деле. Я хочу предложить тебе договор.

Джел насторожился.

— Какой договор?

Хапа улыбался.

— Ты — Джел, это твое законное настоящее имя, данное тебе по отцу, — сказал он.

— Разумеется. Что с того?

— Палеолог — тоже царское имя.

— В общем-то, да. Когда-то в одном из изначальных миров восставшие рабы сами называли себя царскими именами, я тебе рассказывал.

Хапа кивнул.

— И тебе в начале осени исполнилось восемнадцать лет по исчислению Красной луны, или девять Больших Оборотов по календарю Икта.

— Да. А какой договор?

— Подожди. Как ты считаешь, тебе в жизни везет?

Джел пожал плечами.

— Как всем, наверное.

— А если задуматься?

Джел покачал головой.

— Забавные ты задаешь вопросы.

— Тебе везет. Да так, как мало кому из Джелов везло прежде. Девятнадцать лет назад я ездил с караваном далеко на Север — через Борей, почти до самых границ Черного Энлена. Мне подарили там черноглазую рабыню, она была очень красива. Она должна была родить мне сына — так ей предсказала колдунья. Hо рабыня сбежала в горах, и мы не смогли ее найти. Была зима, метель, очень холодно. Я хотел бы думать, что она осталась жива, и наш ребенок увидел свет, но — увы… Это было давно, и случай этот мало кому известен. Впрочем, те, кто помнит, еще живы. Ты носишь имя своего отца — Джел, — ты никогда его не видел, тебе восемнадцать лет, и ты всем рассказал, будто приехал с далекого Севера. Догадываешься, что я тебе могу предложить?

— Хапа, — покачал головою Джел, — но ведь ты хорошо знаешь, что я не твой сын. И я это знаю. Что же, мы будем обманывать людей?

Хапа сделал пренебрежительный жест.

— Для нашей семьи чистота крови — это как легенда о сокровищах Зарадашту: кто набил карманы монетами, тот про сокровище молчит. Каждый третий из нас в лучшем случае — узаконенный бастард. Это все уже не имеет значения. Эпоха династических браков для нас осталась в далеком прошлом. У тебя есть имя и есть везение. Для того, чтобы быть настоящим Джелом, этого достаточно. Я не предам интересы Дома, если поставлю в списки наследников первым человека с обратной стороны Неба.

Джел попытался возразить:

— Hо ты не настолько стар, чтобы у тебя не могло быть законного, настоящего твоего сына.

Хапа кивнул.

— Родить ребенка — нехитра задача. А что будет дальше? Сколько лет я еще проживу? Тот ребенок, который родится сегодня, вырастет без отца. Я ничему не смогу научить его, он не будет знать, кем я был, чего хотел, к чему стремился. Три моих сына умерли, не дожив до года. Четвертый вряд ли успел родиться. Сейчас у меня в саду четыре детские могилы. И я уже простобоюсь, что их станет больше. Пусть мой сын будет считаться сыном рабыни. Если он докажет что он настоящий Джел-"счастливчик", его признают за своего. Тогда сразу перестанут говорить, что удача отвернулась от Дома из-за того, что у меня нет наследника. Для меня это очень важно сейчас.

Прикусив губу, Джел смотрел в окно.

День стоял странный, без солнца, но и не пасмурный. Было тепло и сыро. Облака текли по небу, как пролитое молоко. Взгляд Джела все время обращался вверх: высоко в зените то появлялись, то таяли ложные солнца. Он хотел спросить Хапу, какова природа его рыжих кудрей и прежней лысины, и не бывает ли здесь полярных сияний, но такие вопросы были бы, пожалуй, сейчас сильно не к месту.

— И почему ты выбрал меня? — спросил он. — У вас большая семья.

Хапа усмехнулся.

— По предсказанию.

— По какому предсказанию?

— Однажды спросили у оракула, каков будет новый император, который взойдет на трон объединенной империи Севера и Юга после окончания времен безвластия. Оракул ответил: "Дважды царь, отмеченный орлом, посланный Небом".

Джел хмыкнул.

— Кто же меня отметил орлом?

— Тюремщик в Диамире.

Про свою диамирскую орлицу Джел давно успел забыть.

— Да. Об этом я не подумал, — признался он.

Они ехали по змеящейся между холмов дороге. Впереди и по бокам скакала охрана — из требований этикета или по необходимости, Джел не знал. Он некоторое время молча перебирал в уме контраргументы. А нужно ли было что-то возражать?..

— Hо ведь такое предсказание можно толковать, как хочется. Не обязательно понимать его буквально, — сказал он.

— Вот именно тем оно и ценно, — согласился Хапа, в очередной раз удивив Джела таким своим отношением к святыне Сатуана.

— Да? Ну, я не разбираюсь в подобных тонкостях, — только и сумел ответить он.

Они помолчали. Дорога пошла под уклон. Джел сказал:

— Хапа, наверное, я вынужден буду отказаться.

— Почему? Можно подумать, что стать наследником таргского престола тебе предлагают каждый день.

— А зачем мне это? Я стараюсь не брать на себя обязательств, которых не могу выполнить. Я хочу вернуться домой.

— Лунные Камни не возвращаются.

— И что, их тут много?

— Своими глазами я видел два, — уклончиво ответил Хапа. — Хорошо, я дам тебе возможностьпопытатьсявернуться. Похоже, ты не осознаешь, как много я тебе вообще предлагаю. И мне еще приходится тебя уговаривать. Что такое ты мог оставить там, почему так рвешься обратно?..

Джел помедлил с ответом. Правда, почему?

Кортеж уже приближался к городу. Издали видны были стоящие на высокой платформе из каменных плит Храм-Башня и дворец первосвященника Сатуана, дигарха. "А что, собственно, я теряю?" — подумал Джел.

— Что ты теряешь? — произнес вслух его мысль Хапа.

— Свободу действий, — сказал Джел. — Я думаю, с моим согласием появится множество обстоятельств, с которыми мне так или иначе придется считаться. Я мог бы согласиться, но лишь с одним условием: ты мне не просто предоставишь возможность совершить попытку вернуться. Ты сделаешь все возможное, чтобы эта попытка мне удалась. И ты ни в коем случае не должен вмешиваться в мои дела. Оставь мои заботы мне.

— Принято, — отвечал Хапа.

— Так легко? Да ты не обманываешь ли меня?

— Нет. А ты меня?

Джел нахмурился.

— У меня что, есть возможность как-то тебя обманывать? Объясни, чего ты от меня хочешь? Что я должен для тебя сделать?

— Ничего делать не надо. Достаточно числиться в списке первым и изредка присутствовать.

— Мне осталось двенадцать лет. Такой срок моего присутствия тебя устроит?

Хапа наставительно произнес:

— Лунные камни не улетают.

— Да? — усмехнулся Джел. — А ты уже и сам забыл, что я Джел? Вдруг мне повезет, и я сумею сделать невозможное?

 

Глава 4

Обычная для всех высокорожденных болезнь — скука — обходила пока Джела стороной.

В день, когда были подписаны все документы о признании Александра Палеолога Джела сыном и законным наследником кира Хагиннора Джела, Хапа сделал ему поистине царский подарок.

Он подарил Джелу остров.

Самый большой и самый южный из ста семидесяти островов архипелага, благословенный Ишуллан, один из первых, принадлежавших когда-то на заре мореходной эпохи ходжерцам. Южнее Ишуллана раскинулись только рифовые поля, дробящие теплое Ланиньенское течение на Левую и Правую Руки, обнявшие Ходжер с запада и востока.

Джел получил символические ключи от островных укреплений, маяка, цепей порта и ларчик с двадцатью тремя вырезанными из лазурита и хрусталя печатями острова, означающими, что вся законодательная и судебная власть на Ишуллане переходит отныне к нему, киру Александру Джелу.

Он поехал на Ишуллан немедленно. Прежде всех дел ему хотелось посмотреть на эту новую игрушку. И подумать на досуге о том, как он намерен вести себя дальше, ему тоже было бы не вредно. Жареные гуси падают с неба только в сказках, — эта аксиома была ему известна с детства. Приняв же сей более чем щедрый дар, он понимал, что отрезает себе возможность к отступлению, и, вскоре, может быть, не в его власти станет устанавливать правила в этой игре. Hо и отказываться он не решился — слишком хорош был подарок.

Правда, если вначале он думал, что владение островом тоже будет чем-то вроде игры, то, по прибытии, убедился, что ошибся довольно сильно.

На него сразу рухнул шквал нерешенных вопросов, посетителей, просителей, доносчиков, жалобщиков, скопившихся у дверей аудиенц-зала лет за десять, с того момента, как Хапа последний раз побывал здесь.

Давно забывший, что такое властная рука, Ишуллан, последние полстолетия живший потихоньку, сам по себе, кое-как, явно нуждался в молодом, энергичном правителе.

И Хапа избрал для подарка именно этот остров не случайно. Прежние хозяева достаточно подготовили Ишуллан для перехода в руки такого необычного владетеля, как кир Александр Джел.

Один из них построил на высокой искусственной террасе Стеклянный Дворец, в котором окна всех парадных и жилых помещений, составленные из ровных, чистых и очень дорогих стекол, были от потолка до пола.

Другой велел своим капитанам из каждого путешествия привозить заморские растения, чтобы украсить свой сад. Капитаны исполняли приказание, а доставленные ими гости из дальних краев приживались, росли, цвели, приносили свой диковинный урожай. Со временем странный сад разросся, семена невиданных растений разлетелись по всему острову, переносимые когда ветром, когда птицами, а когда заботливыми руками садовника, и вскоре остров стал не похожим ни на что одним огромным ботаническим садом.

Последний владелец переделал морскую подзорную трубу в телескоп и оборудовал в Стеклянном Дворце обсерваторию. Он прожил недолгую жизнь, глядя на звезды, но так и не открыл тайны их холодного огня. Под влиянием своих занятий он впал в материализм и являлся автором сразу нескольких еретических теорий: о происхождении Лунных Камней, о свойствах атмосферы и о вращении луны Аллилат вокруг Та Билана и собственной оси. После него остались два неоконченных труда по оптике и по небесной механике, а так же хорошенькая дочка, в один прекрасный день ставшая матерью нынешнего Патриарха.

Так что не было ничего удивительного в том, что обитатели острова брали пример со своих господ, строили себе дома хотя бы с одной стеклянной стеной, разводили на огородных грядках диковинные тропические цветы, а по ночам наблюдали круговорот недостижимо далеких светил на красивом небе Та Билана.

Мог ли мальчишка с ледяного Аваллона, сын простой рабочей с циркониевого рудника и неизвестного отца, не подающий особых надежд (да и где, кому и как их на ВС подашь?) пилот грузовой базы, надеяться когда-нибудь на то, что у него будет Стеклянный Дворец, сады Диогора, свой собственный остров и таргский Жезл Власти в перспективе? Потрясти головой сильнее, протереть кулаком оставшийся глаз — и все пропадет, исчезнет, рассеется, как не раз бывало с глупыми снами…

Около месяца Джел потратил на осмотр владений и наведение порядка в делах. Правитель острова был не просто хозяином над землей и людьми, но так же владельцем кораблей и мануфактур, финансистом, судьей, торговцем, военным вождем и много кем еще, так что на новом поприще Джелу удавалось не все и далеко не сразу. Hо едва он увидел, что у него начинает получаться, как Хапа позвал его на материк.

Вернуться в Столицу нужно было и самому Джелу, только он об этом забыл. Единственное, что сделал он на Ишуллане, согласно своему первоначальному плану, — это ознакомился с весьма логичным мнением некоторых ученых материалистического толка о том, что Лунный Камень — это камень, упавший с луны. Падение таких камней подтверждало теорию, что небо — лишь воздух, а луна Аллилат состоит, подобно Та Билану, из земли и камня.

Поездка в пустыню к месту падения "блюдца" тоже откладывалась на неопределенное время из-за сезонных штормов на срединных морях. А лазание по заброшенным храмовым пещерам в компании нескольких присланных родителями ко двору нового правителя юнцов в поисках сгнивших рукописей за осуществление одного из пунктов плана, скорее всего, принять было нельзя.

***

"Раз ты мой сын, ты должен мне помогать," — заявил ему Хапа, едва успел Джел появиться в его роскошной резиденции Ман Мирар, бывшем загородном дворце императора, оказавшемся ныне в районе новой городской застройки.

C холма, на котором белым мраморным всплеском застыл Ман Мирар, как на ладони, видна была Столица, разделенная каналами на части: Город, Царский Город, Порт, Речные Острова. Казалось, еще вчера Джел подъезжал на Дикой к южной заставе Иp, впереди жарким летним маревом от каменных стен и мостовых дышал перегретый солнцем город, а пыльная колея торгового тракта лежала перед ним, словно дорога чудес.

Сейчас желто-бурая вода до краев наполняла иссохшие за лето каналы и неслась к морю, едва не перехлестывая через гранитные парапеты набережных, кружась в водоворотах и оставляя на полированном темном камне полосы высыхающего ила. Загородные дороги развезло, и пологие холмы на север и на запад от Столицы постепенно приобретали зимний вид. Ишуллан был не так уж далеко, но погода там стояла совсем другая. Зим там не бывало.

— Выбирай, чем ты хочешь заняться, — предложил Джелу Хапа. — Может быть, тебя привлекает торговля? Могу предложить тебе место представителя по торговым делам при арданском посольстве. Консул Кор Карагуш не очень легкий человек, но работать с ним удобно. Он всегда помнит, кому и что он должен. Если хочешь попробовать себя в юриспруденции, свободно место советника в Палате Правосудия. Стать военным, вероятно, тебе предлагать не стоит…

— А если я ничем особенно не хочу заниматься, что ты мне посоветуешь? — спросил Джел.

Хапа развел руками.

— Ты думаешь, мне жалко позволить тебе жить в свое удовольствие? Отнюдь. Hо мне нужно, чтобы тебя увидели, иначе вся наша затея не имеет смысла. Ты можешь пойти в Государственное Собрание. Примешь кабинет у господина Ибу. Через два дня там подготовительные слушания по вопросу защиты северных границ.

Джел смотрел из окна на город.

Он не мог сосредоточиться на делах, о которых желал немедленно говорить с ним Хапа. Дел у Джела полон рот был своих. Две декады назад в южных водах пропали два ишулланских торговых корабля с грузом ароматических масел, — что неудивительно, учитывая почтенный срок их службы в торговом флоте Ишуллана, — и пора уже было подсчитывать связанные с этим убытки. Кроме того, в наследство ему досталась столетняя тяжба двух сельских общин с храмом Сатуана, который оказался воздвигнут на чужой земле, а в порту Столицы к его морякам имелись какие-то претензии, — этим всем он, собственно, и собирался заняться, раз уж оказался на материке.

Джел некоторое время ничего не отвечал. Хапа прошел у него за спиной туда и обратно. Если в Диамире Хапа вроде бы был его повыше, то сейчас Джел чувствовал, что смотрит на Хапу сверху вниз — не так, чтоб очень заметно, но все же, — и удивлялся этому. Он думал, что перестал расти еще на Внешних Станциях.

Нетерпеливый взгляд Хапы, желающего знать, что думает о его предложении Небесный Посланник, вкусивший земной власти, заставил Джела отвлечься от пейзажа за окном.

— Это что-то серьезное? — спросил он, подходя к накрытому десертному столику и снимая перчатки. — Я совершенно не посвящен ни в какие экономические или политические подробности обстановки в стране. Я даже общее положение вещей представляю себе достаточно приблизительно. Меня это никогда толком не интересовало…

— Подробность на сегодняшний день тебя должна интересовать только одна, — сказал Хапа. — Северяне опять собрались на войну.

— А мы против? — поинтересовался Джел, отправляя в рот засахаренную винную ягоду.

— Конечно, против. — Хапа мгновенно оживился. — На чьи деньги они будут воевать? С нами не расплатились еще за прошлую реннскую кампанию, речи быть не может быть о том, чтобы начинать новую. А ими уже приостановлена выплата процентов по старым военным долгам под предлогом, что бывшие имперские территории опять в опасности и просят помощи у Таргена. Якобы, там живут тарги… Видите ли, сорок лет назад эта страна встала с ног на голову, и теперь легче назвать государства, где тарги не живут, чем где они живут…

Джел пожал плечами.

— А чем плохо защищать бывшие имперские территории? Наших денег хватит, чтобы завоевать весь мир, а ты считаешь какие-то жалкие проценты. Будь великодушен, оставь им на бедность.

— Мы завоюем мир, когда это будет НАША война, — жестко сказал Хапа. — Пока же помоги нам Бог содержать на свои средства то, что собрано у нас в руках сегодня. Знаешь, почему мы не строим корабли размером с остров?

— Потому что вы пока не умеете их строить, — отвечал Джел.

Хапа предполагал не такой ответ и выдохнул набранный заранее для длинной разъяснительной фразы воздух.

— Ну, и поэтому тоже, — чуть погодя согласился он.- Hо я, вообще-то, хотел тебе объяснить другое. Тарги идут на Север за землей. У кого-то есть младшие сыновья, которым лучше бы раздобыть собственные земли, чем оставлять их под рукой старших, иначе не избежать раздоров, кто-то хочет расширить свои собственные владения, а кто-то не владеет ничем и потому очень не прочь завладеть. Это их намерение понятно всем. Торговые магнаты из центральных провинций хотят взять под контроль караванные пути за северными границами нынешней республики, это тоже многие видят. Hо есть вещи, которые не лежат на поверхности для всеобщего обозрения. Например, недовольство среди южно-таргских наместников. Или то, что отношения у Арданского триумвирата с адмиралом Римеридом на самом деле не так уж плохи, как в Таргене себе это представляют. Да, Римерид увел арданский флот, потеснил пиратов на их островах, объявил войну всем, у кого толст кошелек, — то есть, Таргену в первую очередь, — и якобы угрожает теперь Ардану, из-за чего тот в неимоверных количествах закупает у наших северян-таргов корабельный лес и строит новую военную армаду. Чем это, по-твоему, может обернуться?

Вопрос был риторическим, Джел пожал плечами. Хапа объяснил:

— Наша непобедимая армия застрянет где-нибудь в горах между Агиллеей и Ренном, потому что зима и весна — не лучшее время для военного похода, флот будет бороться со штормами, перебрасывая армейское продовольствие в энленские гавани, поскольку в Эн-Лэн-Лене, как обычно, голод, и кормить за свой счет он никого не может, а Ардан тем временем договорится с Римеридом, возьмет себе в союзники южно-таргских наместников, вместе они испытанным тактическим ходом блокируют ходжерский флот на островах и в очередной раз попробуют вышибить оставшихся таргов с Нефритового Берега навсегда. Разница с предыдущими их попытками будет состоять в том, что на этот раз задуманное может им вполне удастся.

— Такие вещи, конечно, полезно предвидеть заранее, — заметил Джел, отряхивая с руки крошки от печенья, — только я-то тут при чем?

— Скажи, — спросил Хапа, — а ты совсем не смотришь на себя, как на будущего императора?

Джел положил на столик ложку. Он не мог сказать про себя, что ждет не дождется, когда возьмет в руки Жезл Власти. По количеству нерешенных (и нерешаемых в принципе, если пытаться к ним подходить логически) проблем ему много было и одного Ишуллана. И он не терял еще надежды попытаться устроить и свои собственные дела тоже.

— Нет, не смотрю, — сказал Джел.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Ну, это ведь, наверное, всегда была твоя мечта — стать таргским императором. Разве нет?

— Когда-то давно — может быть. Hо только не сейчас.

Джел косо глянул на своего приемного отца. Он памятовал, как Хапа кричал однажды на кого-то из своих оплошавших помощников: "Не знаю, в чьей голове родилась идея, что мое положение завидно и приятно! Я раб, сын раба и внук раба, и я должен не покладая рук вкалывать, чтобы вам, завидующим мне, жилось сыто и спокойно!" Попасть в такое же положение, быть скованным по рукам и ногам интересами государства и ответственностью за других, Джел и хотел избежать. Он не получал обещанного ему такого уж большого удовольствия от власти. Он только связывал это по неопытности не с непривычкой, а со своим характером.

— Понимаешь, — стал объяснять ему Хапа, — человек, покушающийся на власть Дома у нас, на Ходжере, объявляется проклятым. Там все просто. Власть священна, и никто не вправе обсуждать наше право на нее. А на материке к любой власти относятся лишь как к силе. Поэтому Дом никогда не брал правление таргским государством в свои руки явно. Формально власть всегда принадлежала другим. Теневой престол…

— …занимать безопаснее? — подсказал Джел. — А императором управлять проще, чем республиканским советом?.. Говори лучше сразу, что ты хочешь, чтобы я для тебя делал?

Хапа осекся.

— Что ты сочтешь нужным, — сказал он.

Джел фыркнул.

— И ты за этим позвал меня? А если я пожелаю вести себя странно и невыгодно для тебя? Я, например, счел бы нужным не показываться на глаза одному известному в городе человеку.

— Почему?.. Кому именно?

Джел назвал имя.

Хапа развел руками.

— Вообще-то, я думаю, ты можешь занять в Государственном Собрании императорскую ложу и сам выбирать, кого тебе видеть, а кого — нет. А что между вами произошло? Вы поссорились?

Джел покачал головой.

— А что?

Джел опять пожал плечами. Хапа попробовал настаивать:

— Если тебе не трудно — ответь. Это может быть важно.

— Мне трудно, — объявил Джел.

Он видел, что обижает Хапу и недоверием, и нежеланием принять близко к сердцу государственные заботы, но ни лезть по доброй воле в приготовленный ему хомут, ни обсуждать с кем бы то ни было свою личную жизнь и жизнь кира Агиллера из Агиллеи он не собирался.

Хапа наклонил голову на бок и, прищурив желтые глаза, наблюдал, как Джел отщипнул от сладкой булочки и обмакнул кусочек в мед. Джел догадывался, что начинает его всерьез сердить, но упрямство его было сильнее жалости. Хапа спросил:

— Тебе от сладкого плохо не станет?

Джел покачал головой.

— Ну что ж, — сказал Хапа. — Значит, ты утверждаешь, что ты не в курсе государственных дел. Тогда, позволь, я решу за тебя. И буду решать, отныне и до той поры, пока ты не разберешься, что здесь к чему прилежит и как взаимодействует.

Так Джел попал в Государственное Собрание, изначально не имея ни малейшего желания что-нибудь делать или интересоваться чем-либо происходящим там.

Нельзя было сказать, что в Собрании было скучно, или занятие сенатора оказалось ему не по зубам. Он готов был быть полезным в обмен на то, что ему предлагалось, но у его послушания были свои границы. Ведь он рассуждал, как свободный человек. Поэтому, каждый раз выслушивая, кто прав, а кто виноват в приграничных конфликтах, какова будет разница между ценами на зерно предпоследнего летнего и последнего осеннего урожая, или, по поручению Хапы, заявляя к обсуждению вопрос о правомочности восстановления арданцами древних каменных водосборов в Мертвой пустыне, ему приходилось переступать через некоторое внутреннее сопротивление, говорившее ему, что это работа не его и не для него. Его заставляют это делать. А он хочет заниматься другим. Чем? Да неважно. Чем-нибудь.

Императорская ложа находилась над залом Совета и была отделена от него позолоченной ажурной решеткой и бархатными занавесями, так что из зала невозможно было понять, есть ли кто внутри, и, если есть, то чем он занят. Если не считать того, что первое время Джел чувствовал себя там, словно в клетке, в остальном такое положение было очень удобно.

Пользуясь этим (и, отчасти, чтобы не засыпать на заседаниях), он превратил императорскую ложу в рабочий кабинет правителя острова и, в то время, как в зале Собрания, может быть, решались судьбы половины мира, спокойно обсуждал со своими советниками, почем он сам будет продавать соленую рыбу и морские, двойной сушки, сухари армейским поставщикам и будет ли продавать вообще, какой высоты будет насыпь новой песчаной дороги, которая соединит торговую гавань со стекольными заводами на другой стороне острова и во сколько обойдется Ишуллану обновление его изрядно поплававшего и давно устаревшего флота.

Джел принялся за Ишуллан всерьез, рассудив, что наличие надежной базы будет выгодно в первую очередь для него самого. Одним из условий получения им во владение острова было то, что он не станет просить у Хапы денег, если таковые ему зачем-либо понадобятся.

Для начала он решил утереть нос корабелам Хофры, чьи суда считались признанным совершенством кораблестроения, улучшив мореходность обычного ходжерского торгового парусника. Он сам взялся за подготовку чертежей — сделать расчеты так же точно и быстро, как он сам, вряд ли кто еще был способен.

Hо на капитальную перестройку флота, — а из доставшихся Джелу трех дюжин кораблей не оказалось ни одного моложе его самого, — нужны были деньги, и немалые. Из чего их вытянуть на Ишуллане, Джел тоже придумал сам.

Благодаря любителю светлых комнат с одной стороны, и любителю астрономических наблюдений с другой, Ишуллан обладал развитой технологией производства довольно хорошего стекла. Два больших стекловаренных завода острова обеспечивали чистым листовым стеклом Ходжер, где в моде были оранжереи и зимние сады, а за оптическим стеклом высшего качества на Ишуллан приезжали даже с Хофры. На материке же, без умения достигнуть высоких температур варки и без искусства правильно составить и очистить стекольную массу, хорошего стекла изготовить пока не умели.

Джел занимал в Столице небольшой особнячок на набережной Зеленного Рынка, против обители Неспящих, что на Грантином острове. Он выбрал этот ничем не примечательный домик из полусотни принадлежащих Дому за одно неоспоримое достоинство: от дворца Государственного Собрания его отделяли всего лишь несколько шагов по набережной, мост, братский корпус монастыря и внешняя ограда арданского посольства. Этому-то скромному двухэтажному зданию Джел и предназначил стать основой будущего благосостояния и великой славы Ишуллана. Он велел переделать в доме все окна и остеклить балконные и внутренние двери. На первом этаже вместо обычных наружных решеток в стекло было вплавлено золотое крученое кружево, а дверные стекла внутренних залов и окна верхнего этажа расписаны тонким золотым и серебряным зеркальным узором. Покрытые от времени оспой выщербин мраморные дракончики на крыше и под водосточными трубами были заменены молочно-белыми стеклянными, а беседка в небольшом садике обрела витражи.

Еще долгое время после того, как работы были закончены, перед домом на набережной толпился народ, дивясь на маленькое подобие Стеклянного Дворца и его хозяина, заведшего эдакую, доселе в Столице невиданную, роскошь. Джел даже думал, что стекла из зависти побьют, но с этим обошлось.

Три дня спустя на Ишуллан посыпались заказы с материка. Цены на чистое стекло и без того были сумасшедшими, но Джел велел поднять их вдвое. Он не просчитался, и всего через какую-то декаду на остров хлынули деньги, что вскоре позволило заложить на верфи сразу три новых корабля и запланировать строительство еще одного стекольного завода с большими печами для промышленной варки. Хапа, посмеиваясь над ловкостью выдумки, заказал комплект лучших стекол для Ман Мирара, а Джел думал, что бы такого еще ввести в моду с пользой для себя. Ему хотелось открыть на Ишуллане штурманское училище и шелковые мануфактуры, вернуть острову фактории Кадеш и Ираш на Белом Берегу, расширить обсерваторию, организовать непрерывность научных астрономических наблюдений и систематизировать уже накопленный опыт, но с этими замыслами нужно было пока подождать.

Ночи в Столице становились длиннее, дни короче. Заканчивались четыре длинных осенних месяца, но не еще более длинная таргская осень.

Туман сменялся дождем, дождь туманом. Гуляя по окрестным холмам, ветер в течение дня успевал обойти все направления, и, временами, казалось, дул со всех четырех сторон света сразу. Тяжелые свинцовые тучи, как отсыревший потолок, нависали над городом, почти задевая набрякшими сыростью и мокрым снегом животами золоченые флюгеры на монастырских крышах и граненый шпиль обелиска на площади перед Палатой Правосудия. В те же редкие дни, когда стеклянистое солнышко просвечивало сквозь серебряную чешую облаков, хрупкий лед быстро подергивал лужи, а после заката в такие вечера от моря подолгу шел серый свет, освещая притихший берег потусторонним отблеском негаснущих сумерек.

Вся страна подчинялась законам климата. С каждой переменой времени года торговая и политическая жизнь Таргена менялась.

Морская навигация на север была уже закрыта, на юг — приостановлена до окончания осенних штормов, и чужеземцев в Столице заметно убавилось. Зато по осеннему паводку из самых отдаленных северных и западных провинций, где до сих пор не знали, что такое дороги, шли к морским гаваням груженые лесом, торфом, рудой, белыми рабами и прочими северными товарами плоскодонные речные суда, баржи и плоты. Северные аристократы, — те, кто мог позволить себе такое удовольствие, — переезжали на зиму в окрестности Столицы и Эгироссу. Зимовать в собственных владениях считалось уделом крестьян и простонародья.

Урожай с окрестных поместий Столицы был частью распродан, частью прибережен до весны. И сам город, словно большая деревня, ожидал появления Красной Луны и сопутствующих ей первых заморозков, после которых можно будет бить нагулявших жир свиней и домашнюю птицу. Пока же горожане, одев старые плащи и обувь поплоше, шлепали по лужам мощеных улиц и непролазной грязи немощенных переулков, кашляли, чихали, мучились насморком, ревматизмом и осенней мигренью.

Джел, хотя быстрые перемены здешней погоды были ему не в диковинку, тоже чувствовал себя странно. Местные простуды и разнообразные лихорадки к нему не привязывались, вот только засыпал он в дождливые дни прямо на ходу. Ему все большего труда стоило взглянуть на себя критически. Двигался он давно уже не так легко и быстро, как раньше, да и силы у него, пожалуй, поубавилось. Зато появился второй подбородок, что само по себе было не очень хорошо, хотя и легко объяснимо. Голодать ему более не приходилось, работал он за столом с бумагами, поесть любил, до всего прочего был ленив, и как летит мимо время, почти не замечал. Верхом он ездил только по необходимости, пешком по грязи гулять не очень-то хотелось. Однажды Хапа прислал ему учителя фехтования, который дал Джелу в руки тонкий гвардейский меч и начал урок словами: "Меч требует дистанции". Джел сразу же вернул оружие помощнику мастера со словами: "Нет, я не был рожден для этого, не стоит и пытаться что-то изобразить," — подумав, что, имея дистанцию, ему бояться кого-то не имеет смысла, а без таковой меч, оказывается, и вовсе не нужен.

Покушаться на его жизнь никто пока не пытался, хоть Хапа несколько раз и предупреждал, что это возможно. Не представляя, что это такое, наемных убийц Джел не боялся. Плохую или хорошую, но десантную подготовку на Внешних Станциях он получил, а в тюрьме его дважды избили как следует, прежде, чем он окончательно усвоил уроки искусства Хшат и сумел-таки преодолеть внутри себя некий барьер, не позволявший ему прежде ударить живого человека. Да и зачем тогда содержать охрану, если сам умеешь все на свете? Ведь помимо собственных людей Джела, вывезенных им с Ишуллана, Хапа настоял на том, чтобы прислать ему шесть собственных телохранителей, которые усердны были до потери чувства реальности, так как отвечали за его жизнь собственными головами. Они менялись по двое и по условию Хапы должны были сопровождать Джела везде, где можно и нельзя, отправлялся ли он в Собрание, к Ум, давней своей приятельнице, с которой знаком был с первых дней появления в Столице, к настоятелю обители Неспящих на обед, или к консулу Карагушу на вечер с музыкой. Две неизменные тени за спиной вначале просто слегка раздражали Джела, потом стали злить, потом как-то раз дежурная парочка с оружием наголо вломилась в третью стражу ночи в спальню Ум, когда он нечаянно уронил в темноте стул, и Джел поставил собственное условие: или Хапа ограничивает усердие своих людей какими-то приличными рамками, или он, Джел, велит их связать, запереть дома в винном погребе, и будь тогда, что будет.

Никаких прежних знакомств, кроме Ум, Джел в Столице не возобновлял. Кир Агиллер заседал в Государственном Совете, правительстве Тау Тарсис, состоящем из двадцати различных по рангу советников и трех верховных судей. С Джелом дорожки их пересекались только на гербовой бумаге официальных документов, многие из которых ни тот, ни другой вовсе не читали, или читали, не обращая внимания на подписи.

Hо в то, что Агиллер знать не знает о его воскрешении, Джел не верил. Ему хотелось бы думать, что причина, по которой кир никак не напоминал о себе, была той же, по какой не искал встречи с ним сам Джел. Оба они знали друг друга совсем не теми людьми, которыми должны были казаться в Столице. С изменением общественного положения каждого из них, в силу вступали другие законы человеческих взаимоотношений. Это было кстати и Джелу, поскольку позволяло ему быть выше всякой суеты и плевать на мелкие житейские непонятности, которые мешали, смущали или были неприятны, и киру Агиллеру, для которого имперское прошлое страны было свято, а наследник престола с родовым именем Джел являлся врагом, так как находились они в разных политических лагерях. Мировоззрение приверженцев партии "Север" содержало в себе множество противоречий, и первое из них состояло в том, что они должны были боготворить нового императора, так как он являлся повелителем и судьей для них по воле Неба и по закону, но на деле они не хотели, во-первых, отдать кому-то власть, а во-вторых, отдать эту власть Дому.

Хапа пытался объяснить Джелу все тонкости связей Дома внутри страны, но Джел на приводимых им примерах только утверждался в мысли, что искусство вести политику состоит в умении удачно действовать наобум, держа на всякий случай кукиш в кармане и камень за пазухой.

Впечатление его о Таргене Тау Тарсис после нескольких прочитанных ему Хапой лекций тоже сложилось не очень-то благоприятное: слишком большая страна, сохраняющая подобие стабильности лишь по инерции, по старой памяти о существовавшей когда-то в ее границах железной империи, и которая платит ныне долги по счетам имперской политики.

Северными таргскими провинциями владели аристократы — тарги, савры, полукровки, иногда даже высокорожденные красноглазые. Центр и Северный Икт принадлежали торговым магнатам, не всегда северянам, хозяевам сотен и тысяч купеческих судов и караванов, создавших славу новой таргской республики. В Южно-Таргских провинциях в сохранности остался имперский институт наместничества. Во всей стране только там одним из товаров, который покупался и продавался, была земля. Сотню лет назад это должно было привлекать туда северян-поселенцев, сейчас же сделалось камнем преткновения между Центром и Югом.

И однажды Тарген Тау Тарсис уже разваливался на отдельные самостоятельные части: Ходжер, Саврский Восток, Таргский Север, Таргский Юг и шесть центральных провинций, у каждой из которых было по богатой морской гавани. Тогда эти куски были заново стянуты, сшиты и старательно отглажены по швам умелыми людьми. Тем не менее, шум от вселенского крушения железной империи-воина еще звучал в умах и сердцах многих граждан нынешней республики.

Последний император принял гигантскую страну, разоренную политикой завоеваний. Все его старания были направлены только на то, чтобы удержать в руках покоренные его предшественниками территории, и это ему с трудом, но удавалось. Внешние конфликты были сведены к минимуму, начато строительство дорог, общественных зданий и большого торгового флота. К сожалению, оказалось, что военная империя не может жить без войны, и, непривычные держать оружие в ножнах, ее бравые солдаты в один прекрасный день принялись друг за друга.

"Мне в тот год исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас, рассказывал Хапа. — Отец мой был одним из тринадцати братьев императора, сыном третьей жены, предпоследним в списке претендентов на престол. Мать — владетельницей Ишуллана. В самый момент переворота они находились на островах и, видимо, благодаря этому остались живы. Меня тоже не оказалось тогда в Столице. В Мертвой пустыне я искал золото. Потом из Ардана меня доставили на Ходжер и держали там чуть не под арестом. Отец очень боялся за меня. Лишь по его рассказам я могу представить, что тогда происходило на материке.

Страна была залита кровью. Все воевали со всеми. Кого-то объявляли новым императором, а через несколько дней несчастного настигал яд или кинжал убийцы. Бесконечные армии прокатывались от северных предгорий до южных морей. Столица горела. Люди жили одним днем. Одни шли на войну неизвестно за что, другие в безумном веселии проводили каждый свой день, как последний. В тронных залах Царского Города были устроены казармы и разбит лагерь солдатских девок.

Потом, когда уже почти все прямые, близкие и дальние наследники трона были истреблены, когда отец мой метался по стране, пытаясь примирить одичавших в кровопролитиях властителей, а на Нефритовом Берегу высадились пираты и осадили Столицу, отцу удалось объединить силы нескольких самых сильных военных вождей Севера и сбросить пиратов обратно в море. Тогда между ним и военными вождями было заключено соглашение о том, что государство будет управляться коллегиально. Он отказался от Жезла Власти для себя и для меня до того времени, пока в стране не воцарится прочный мир, а престолонаследие и династическая непрерывность не будут обеспечены сыновьями его внуков. Залогом того, что соглашение будет соблюдаться, стало уничтожение крепостных валов вокруг Столицы. Тарген больше не должен был пережить то, что случилось с ним в кровавые годы Солдатский Войны. После этого те, кто не присоединился к союзу по доброй воле, были принуждены к тому силой.

На севере отложились Энлен, Ренн и другие Белые области, на юге Ардан из провинции превратился в самостоятельное государство под патронатом таргской республики.

Шесть лет спустя, когда в стране был восстановлен порядок, отстроена Столица, возрождена торговля, изданы новые законы и составлен Гражданский Кодекс, моего отца все-таки убили.

С того самого дня я никому не напоминал о своих правах на престол. Страна и без того всегда принадлежала нам. Мы были советниками и банкирами, мы вырастили это государство, как садовник зимой выращивает розу под стеклянным колпаком. Военная империя, военная республика, торговая республика… Теперь она должна стать торговой империей, золотой империей. Нашей империей. Ведь мы не чужие здесь. Мы тоже немного тарги, в нас есть их кровь. И таргам от этого никуда не уйти. Наша династия теперь — их династия."

Джел пытался представить себе паутину, сплетенную Домом в Таргене, себя в центре этой паутины, контролирующего все и вся, дергающего, когда надо, за нужные ниточки, и ничего у него не получалось. Для оживления призрака таргской империи ему не хватало то ли фантазии, то ли масштабности мышления, то ли чего-то еще.

Дом в Таргене действовал по принципу "разделяй и властвуй". Ссориться с аристократией ни в коем случае не входило в его планы. В какой-то мере, северные аристократы действительно являлись гарантией стабильности в Таргене. Под их влиянием находилось более половины населения страны. Каждый из них мог выставить снаряженное войско, а все вместе они являлись огромной силой. Правда, в последние сто лет никто не пробовал проводить их полной мобилизации, но, если бы это случилось сделать, ни одна армия в мире не сравнилась бы с таргской по силе. Другое дело, что, не явись у них единый вождь, сами они никогда бы под одно знамя не встали. С одной стороны, все они были родственниками, с другой — торговыми конкурентами, следовательно, врагами. И отнюдь не все они принадлежали и к партии "Север", столь популярной в центральных областях республики. Савры, например, в политических столичных играх участия почти не принимали, их делом было удерживать свою часть страны от проникновения варваров с востока и таргских законодателей и сборщиков налогов с запада и юга. Многие на севере придерживались монархических идей. И многие же считали любые идеи бредом, предпочитая мудрствованиям в парламенте привычную добрую жизнь разбойников на большой дороге.

Сейчас, опираясь на аристократов, как на основного союзника в стране, Дом должен был разбить коалицию "Севера" с торговыми магнатами, которым тесно стало на освоенных ими территориях и которые готовы были уже идти не только на север, но так же на юг, запад и восток одновременно, лишь бы это прибавило им влияния и денег. На стороне Ходжера открыто выступали южно-таргские наместники, которые, как Дом, боялись Ардана (но при удобных обстоятельствах с великим удовольствием выступили бы с ним заодно и вцепились бы Дому в глотку), и Народная Партия, небольшая по численности в Государственном Собрании, но пользующаяся широкой поддержкой среди небогатых слоев населения.

И, конечно, отказ таргов от военного похода на север не был основной целью Дома, но лишь прелюдией к событиям гораздо более серьезным и важным, чем просто демонстрация политического влияния внутри страны.

Чем больше Джел запутывался во всем этом, тем более не по себе ему становилось. Он сбежал бы, если бы мог, на Ишуллан или даже в Мертвую пустыню, но в городе наконец заговорили о нем, — что Дом поменял масть с рыжей на вороную, и что сын на отца походит одними только повадками, а больше ничем, — вещи, на взгляд Джела, не очень лестные, но Хапу это устраивало, и он просил потерпеть еще немного, а с Хапой выгоднее было соглашаться.

Пока все обсуждения в Государственном Собрании вертелись вокруг предложения Ардана рассмотреть возможность выхода его из-под патроната в ближайшие пять лет, и его просьбы снять ограничения на ввоз в Тарген шелка-сырца и хлопка, взамен на увеличение торговых пошлин, а разговоры о предстоящей войне носили лишь неофициальный характер, Джел мог чувствовать себя относительно свободно.

Реннские посланники приезжали дважды. Hо, поскольку военный поход был изначально задуман не как спешная помощь Ренну, а как война принципов в Столице, мало кто в Собрании толком знал, что на севере случилось. По слухам, некий новый князь Внутренней Области, разбойник и выскочка, ежегодно получавший с Ренна за военную помощь что-то около ста тысяч ларов, решил, что сумма эта мала и надо бы ее удвоить, а, когда реннские власти ему отказали, пообещал, что захватит город и возьмет все деньги разом, и начал устрашающие приготовления. Поскольку же Белые области никогда не славились хорошими солдатами, Реннская жреческая коллегия, зная возможности своих защитников, мгновенно ударилась в панику и стала созывать помощь, хотя ничего ужасного пока не произошло.

Северянами в своем кругу давно велась детальная разработка военных операций и распределение кусков возможной добычи, но никого из посторонних — ходжерцев, южан, и иже с ними — в эти планы не посвящали. Реализация военных проектов на некоторое время повисла в воздухе из-за того, что в начале осени умер легендарный маршал Армагор, за свою жизнь проигравший только одно сражение — с собственным сыном за сердце известной столичной красавицы. Кандидатуры на место военного вождя были, но в сравнении с фигурой покойного маршала смотрелись бледно.

И все-таки однажды день настал.

Предыдущим вечером Джел не очень-то готовился заниматься с утра пораньше серьезными государственными делами. Беззаботная Ум осталась досыпать в мягкой постели, а он, Александр Джел, владетельный кир, хозяин острова, человек знатный и богатый, или, во всяком случае, считающийся таковым, должен был тащиться по растаявшей утром грязи на какое-то Государственное Собрание, словно он там за ногу привязан или этому Собранию обязан всем на свете. Ну и опоздает он, ничего не случится. Хорошо еще, что он не пил вчера вина, или почти не пил, иначе и к обеду бы не проснулся…

Примерно таковы были его мысли, когда он обнаружил на ведущей к императорской ложе лестнице людей из свиты Хапы, с терпеливым видом рассевшихся на ступеньках, а в самой ложе Хапу с секретарями, своего двоюродного дядю Полликора, его сыновей — братьев-близнецов Аксара и Лаксара, — их столетнего деда, расположившегося в его, Джела, личном кресле, и разряженного в усыпанные бриллиантами белые шелка красноглазого Энленского посла.

Зал Государственного Собрания был набит битком. Кому не хватало места на скамьях и собранных со всех кабинетов стульях, стояли. Джел рассмотрел внизу в зале даже темнокожих дипломатов Ирабху и посланников Брахида. На председательских местах лицом к залу восседал Государственный Совет в полном составе советников и судей — всех их вместе Джел раньше тоже не видел никогда. А на вынесенной над залом кафедре стоял кир Ариксар, прозванный Волком, владетель чуть не всей северной Агиллеи, и, как было Джелу известно, старший брат кира Агиллера. Волк показывал сверху пальцем на какого-то южанина и почти кричал:

— То, что какие-то выскочки в Столице решают, ничего не значит для нас там, на Севере! Мы — хозяева северных территорий, и у нас там своя политика, отличная от вашей. Вы болтаете, мы — действуем. И к вам мы приходим не за помощью — сил у нас достаточно!

— Не имеете, не имеете права так говорить! — перекрикивал Волка южанин. — Вы не решаете за всех! Север — это еще не весь Тарген!

— Да? Посмотрел бы я на вас, столичных павлинов, на северной границе! — встрял кто-то из савров. — Вам бы наши трудности!

— Вот-вот, а вам бы наши! — раздалось с тех мест зала, где сидели ходжерцы.

Хапа усмехнулся.

— Что происходит? — шепотом спросил у Хапы Джел, присаживаясь рядом на край застеленной ковром лавки.

— Это я у тебя должен спросить, — отвечал ему Хапа. — Это твоя, между прочим, обязанность. А тебя все утро везде искали.

Джел пожал плечами.

— Заранее предупреждать надо было.

— Меньше по бабам шляться надо было, — проворчал в ответ Хапа и под лавкой наступил ему на ногу.

Джел прикусил язык. Пререкаться с отцом при посторонних не годилось.

— Я понимаю, почему у всех здесь такие сложности с принятием решений, — обратился к Хапе энленец. — Государственный Совет считает, что это его страна, ты считаешь, что твоя, а высокорожденный Волк, наверное, думает, что его…

Волк в это время уже говорил что-то о единодушии, которое должно быть между хозяевами Севера и политиками Центра, поскольку они одной крови.

Для кого как, а для Джела это был дурной признак. Похоже, война объявлена, и теперь ни о каком возвращении на Ишуллан, или, тем паче, поездке в пустыню, и речи не заведешь.

— Самое главное я уже пропустил? — спросил он Хапу.

— Да, — ответил тот и поднялся.

Все тут же встали.

— Мы, с позволения господина посланника, его покидаем, — объявил Хапа, слегка поклонившись красноглазому. — Сегодня у нас будет свое Собрание. Идемте, господа.

Минута на взаимные раскланивания, и вот они в сопровождении полусотни человек идут через площадь мимо углового здания с черно красной эмблемой Ардана над воротами, мимо монастырского корпуса к мосту Джелу эта дорога была известна гораздо лучше, чем всем остальным. Наконец, Хапа пояснил ему, куда именно они направляются:

— Надеюсь, ты не рассердишься, узнав, что я назначил встречу у тебя дома? — поинтересовался он. — Сегодня у тебя будет много гостей, кир Александр Джел.

 

Глава 5

Перепугав до полусмерти своего управляющего количеством пришедших с ним людей, Джел свалил на него все заботы по подготовке к приему, а сам с умным видом отправился вслед за Хапой, который пожелал осмотреть дом, пока еще не все собрались.

Hо Хапа и не подумал ему что-либо объяснить.

— Чтобы ты мог стать после меня Патриархом, нужно, чтобы тебя приняли в Совет Дома, — только и сказал он. — Для этого ты должен еще раз доказать, что ты Джел. Мне это не очень нравится, но все мы проходим подобные испытания, и не единожды в жизни. Ты везучий, у тебя все получится, как надо.

Джел хотел спросить, не помирать ли он собрался, но придержал язык. Настроение у Хапы было не из тех, когда с ним можно шутить. Да и собственные мысли Джела особой веселостью не отличались.

— Ты знаешь заранее, какое это будет испытание? — спросил он.

— Не знаю. Смысл испытания в том и заключается, что ты выбираешь его сам. Ты должен чувствовать, какие задачи тебе по силам. Сиди, слушай, выбирай, но не встревай в разговоры. Потом скажешь мне, решил ты что-нибудь, или нет.

— Понятно, — сказал Джел, хотя ему ничего пока понятно не было.

— Добавить тебе денег на корабли? — спросил его Хапа. — Самому строить новый флот тебе, должно быть, непросто. Наверное, ты мог бы сделать так, чтобы на борт ишулланских парусников можно было брать солдат, а не только грузы?

— Я подумаю, — обещал Джел, и они с Хапой расстались.

Hо ждать, пока все само собой разъяснится, пришлось еще долго. Когда число приглашенных и количество присутствующих все-таки совпало, наверное, можно было подавать ранний ужин.

К этому времени Джел уже порядком устал. По его представлениям, в доме у него творилось форменное безобразие. На всех входах и выходах стояла личная гвардия Патриарха. В дом пускали по спискам, на улицу не выпускали никого. Перед этим телохранители Хапы проверили все темные углы, камины, шкафы, чердаки и подвалы особняка. Что уж они искали, Джел не знал. Результатом поисков стали повисшие в воздухе тучи пыли; грязь, сажа и завалявшийся со времени ремонта строительный мусор разнеслись по всему дому, и, вдобавок, бесследно исчезла большая связка ключей на проволочном кольце. Обыск этот не привел в восторг ни Джела, ни домовую прислугу, но возмущаться было бы смешно, поэтому пришлось терпеть.

Джел вернулся к роли радушного хозяина приема, и в течение нескольких часов только и делал, что кланялся и улыбался из вежливости. Управляющий усадьбой, внизу, в поварне, с горестным видом щелкал костяшками счет, списывая аккуратные столбики золотых и серебряных монет в убыток, и несколько раз присылал к Джелу гонцов, чтобы сообщить, как идут дела и уточнить количество садящихся за стол и остающихся ночевать гостей.

Под Совет Дома выбрали одну из трех гостиных второго этажа, на большом овальном столе в которой разложили листы бумаги и расставили чернильницы. Окна наглухо закрыли ставнями, шторы задернули, хотя еще было светло; принесли и зажгли лампы. В соседнем зале прислуга готовила стол для ужина.

Едва на пороге появился последний из опоздавших, Хапа в гостиной зазвонил в колокольчик.

Джелы из Совета чинно расселись за столом. Для приглашенных, но не входящих в число избранных, вдоль стены поставлен был ряд стульев. Hо приглашенных, кроме Джела, не оказалось никого.

Хапа последний раз звякнул колокольчиком и опустил его на стол.

Заседание началось.

— Все мы знаем, зачем мы здесь собрались, — объявил Хапа. — Прошу вас не забывать, что не все вопросы подлежат обсуждению именно сегодня. Да не обидятся высокорожденные Джелы, если я своей властью прикажу кому-либо молчать. Таковы условия нашего Совета. — Он выдержал паузу и продолжил: — Вам известна и наша позиция в сложившейся ситуации. Мы против северной войны, мы можем даже объяснить, почему, просто нам никто не поверит. Получается так не в первый раз и, очевидно, не в последний, и ничего нового я пока во всем этом не вижу. Просто каждый раз мы должны доказывать, что мы хотим добра, что мы не враги и не воры в этой стране, — доказывать, сталкиваясь с таким противодействием, которое иначе, чем предательством интересов нации и государства назвать нельзя. Для Таргена опять наступают смутные времена. Я слушаю, что скажут по этому поводу высокорожденные…

— Смутные времена в этой стране я переживаю в семнадцатый раз, проскрипел со своего места столетний дед Аксара и Лаксара.

— Мы не можем действовать открыто, — глядя на чистый лист бумаги, лежащий перед ним, сказал ходжерский адмирал Вир Дьямар. — Они ведут на нас направленное наступление. Выйдите на улицу и послушайте, что говорят о нас северяне в Столице. Нас поливают грязью и на каждом шагу обвиняют во всех простительных и непростительных грехах. Терпеть это невозможно.

— Простите мою смелость, но нельзя сказать, что абсолютно все эти обвинения были не заслужены, — тихо сказал со своего места единственный не-Джел в Совете господин Диш, представляющий цеховых старшин архипелага.

— Нельзя? — надменно переспросил Вир Дьямар, к нему обернувшись.

— Нельзя, — вступился за Диша письмоводитель Совета Дома Иллун с острова Джэнэрэ. — Hо наш противник увлекся, клеветы в его нападках намного больше, чем правды. Да, мы не ангелы. Hо и они тоже. Об этом они помнят? Нет. Если мы начнем платить сейчас таргам той же монетой, это навредит не только им, потому что вылезут на общее обозрение вещи, о которых черни лучше не догадываться.

— Мы опоздали, — сказал Вир Дьямар. — Начинать нужно было раньше — до того, как война была объявлена.

— Верно, одними разговорами теперь дела не поправишь, — добавил кир Полликор. — Нужно предпринять что-то такое, отчего им перестали бы верить, или они перегрызлись бы между собой — хотя бы на некоторое время…

— Мы можем договориться с Римеридом, — сказал один из молодых владетелей с островов Северной Гряды. За столом их сидело трое. Сыновья одной матери, но разных отцов, во всех делах они предпочитали держаться друг друга и даже на Совете Дома сидели рядом.

— Если бы это было нам нужно, мы давно бы это сделали, — сказал Иллун с Джэнэрэ. — Hо, кроме осложнений, ничего от такого договора мы не получим.

— А какой договор у нас подписан с Арданом?

— Что мы не ведем военных действий на его территории, — ответил Хапа, на пару секунд выйдя из молчаливой созерцательности.

— Может быть, денег дать, но не таргам, а Ренну? — предложил зять Полликора Ваак. — Они купят оружие, наймут войско и будут драться. А тарги пусть не вмешиваются.

Хапа посмотрел на казначея Дома, кира Варрура.

Кир Варрур сворачивал трубочкой бумагу.

— Мы думали об этом. Мы можем выделить на всех — это шесть жреческих коллегий, с кем у нас подписаны хоть какие-то документы — не более тридцати миллионов кредита, — сообщил он.

— На шестерых — мало, — сказал старший владетель с Северной Гряды.

Кир Варрур развел руками.

— Они и так должны нам слишком большую сумму.

— И что, вы мне скажете, что на эти деньги нельзя воевать? спросил адмирал Вир Дьямар. — Если распорядиться с умом…

— Ум и жреческая коллегия — понятия несовместимые, — перебил его кир Полликор.

— А сколько нам на сегодняшний день должен Ардан? — спросил другой владетель с Северной Гряды.

— Достаточно много, чтобы считать это государство банкротом с того момента, когда Ходжер потребует вернуть долги, — ответил казначей Варрур.

— Слишком быстро выросли, потому и оказались должны, — прокомментировал Хапа.

— А у кого-нибудь есть более простые или, хотя бы, более дешевые идеи? — спросил Иллун с Джэнэрэ. — Чтобы или без большой политики или без больших денег.

Джелы посмотрели друг на друга.

Хапа сказал:

— Речь идет о том, что, если до лета нам не удастся удержать таргов от новой северной войны, я вынужден буду признать, что мы не владеем ситуацией в стране.

— Надо заметить, все наши неприятности начались с того момента, когда они убили нашего главного союзника в Государственном Совете Ирмакора, — сказал хозяин соседнего с Ишулланом острова Гор кир Оргор, человек умный и хорошо чувствующий во всем свою выгоду. — Здесь-то и выплыл один из сегодняшних наших героев. Не его ли рук это дело?

— Кто его знает, — сказал Вир Дьямар. — Я не верю таким людям, как Волк и его брат. Нельзя предсказать, на что способен человек, которого знаешь годы и о котором почти ничего за это время не узнал.

Джел насторожился. Надо сказать, он ждал подвоха совсем с другой стороны. Насколько он понял порядок престолонаследования в Таргене, ему сейчас не хватало выполнения только одного условия — его собственного наследника. Hо разговор о женитьбе никто с ним не заводил, и Джел уже решил про себя, что Дом, очевидно, предполагает каким-то образом обойти этот пункт договора.

— Волк — придурок! — вдруг громко сказал до этого сидевший с очень серьезным видом кир Полликор. — Вот это я о нем знаю наверняка.

— А что — Волк? — сразу заинтересовались властители с Северной Гряды. — Мы не были в Государственном Собрании. Мы не смогли туда войти.

— Военных вождей выбрали трех вместо одного, — объяснил кир Оргор с молчаливого разрешения Хапы. — Один человек, по их мнению, не мог заменить Армагора. Пойдут Волк, его брат, и Валахад во главе элитных штурмовых подразделений. Hо за то, что первые двое не сцепятся с Валахадом, можно ручаться головой. Валахад в данном случае — только наемник. У него не будет права голоса.

— Волк — придурок, — повторил кир Полликор уже менее эмоционально.

— Не надо ругаться, — сказал Хапа. — Волк силен и уверен в своих силах.

— Как выяснилось, он еще и при деньгах, — добавил кир Варрур.

— А к чему тут щепетильничать? — пробормотал Полликор. — Баран он упрямый, вот что.

— Если раньше мы думали, что денег на войну попросят у нас, продолжил кир Оргор, — то сейчас оказалось, что Волк сам согласен финансировать этот проект, внеся недостающую сумму. На месте главного стратега он предпочитает видеть собственного брата. Он платит — это его право. А Валахад взят в компанию ради того, чтобы заткнуть рот оппозиции — вот, мол, беспристрастный свидетель, что все происходит чисто и честно. Война из высших патриотических интересов, не больше, и не меньше того…

— Что самое смешное, ведь так оно и есть на самом деле, — усмехнулся Вир Дьямар. — Присвоила кобыла ременный кнут…

Джел, который до этого времени пользовался тем, что он в тени и не привлекает ничьего внимания, и поэтому сидел, свободно развалясь на стуле, поймал на себе внимательный взгляд Хапы, выпрямился и изобразил прилежного слушателя.

— И что вы предлагаете? — спросил Вир Дьямар. — Стравить их с Валахадом? Купить Валахада? Купить Римерида, чтобы напал на южные провинции?

— Хорошо бы скомпрометировать всю идею этого семейного военного похода вообще, — сказал Иллун с Джэнэрэ. — Когда хотят убить собаку, говорят, что она бешеная. Что мы можем сказать про семью хозяев Северной Агиллеи?

Властители с Северной Гряды дружно покачали головами.

— Северяне выбрали очень удачно, — сказал кир Оргор. — Волк пользуется уважением северных владетелей оттого, что его угораздило не вляпаться в грязь там, где для этого был широчайший простор возможностей. Брат его — идеальный кумир для солдат и черни. Чистокровный тарг, удачливый полководец, всю жизнь руководствовавшийся кодексом офицерской чести, у него блестящий послужной список, никаких недостатков, никаких пороков, ни одного темного пятна в биографии. Святой, да и только.

— Вот это и подозрительно, — сказал кир Полликор. — Безгрешных людей не бывает. Эту парочку еще не все признали за главарей. Достаточно будет любых скандальных слухов, чтобы в них усомнились, а это позволит нам выиграть время. Неужели же ничего кроме этого злосчастного каторжника не удалось отыскать?

Джел вдруг подумал, что если его сейчас спросят о том бредовом путешествии на "Солнечном Брате" или кто-то назовет его имя, ему придется выкручиваться, что-нибудь врать, и не на шутку перепугался. Хапа следил за ним краем глаза. Уж не давать ли показания позвал он его на свой Совет?

— Забудьте про каторжника, — сказал Вир Дьямар. — Я здесь один защищаю честь армии, а армия у нас с таргами пока одна. Поэтому я скажу: это все грязные сказки. Не могло такого быть. Агиллер же северянин. Рыбья кровь. С чего вдруг человеку большой моральной строгости пускаться в необыкновенного рода любовные авантюры? Как вы это объясните?

— Да никак, — сказал кир Полликор. — Как такое можно объяснить? Это либо случается, либо нет.

— В нем проснулся скрытый бес, — предположил господин Диш и пожал плечами.

— Скандал скандалом, но нужно и приличия соблюдать, — прошамкал дед Аксара и Лаксара. — Обвинения подобного рода, молодые люди, надо доказывать более убедительно. А у вас каторжник утонул, единственный оставшийся в живых свидетель — раб и поэтому не может давать показания в суде. В клевете обвинят вас же. И в какой клевете…

Джел вздохнул посвободнее. Он утонул. Ладно. Hо вот что случилось с Пиферомом?..

— Я знаю Агиллера из Агиллеи достаточно, чтобы быть уверенным: то, что он решил сделать, он сделает, даже если в этом мире верх и низ поменяются местами, — говорил Вир Дьямар. — Он все равно пойдет с Волком на север и поведет войско. Если он прилюдно обещал взяться за это дело и вдруг отступит, он изменит своей совести. А слово "честь" для него — не пустой звук.

— Конечно, было бы проще, если бы он оказался продажной шкурой или обычной политической марионеткой, — сказал Иллун с Джэнэрэ. — Hо этот человек действительно может стать реальным вождем.

— Наверное, его все-таки можно остановить, ноиначе, — вкрадчиво проговорил кир Оргор.

— Иначе? — Вир Дьямар скривил лицо.

— А что вы думаете, — сказал кир Полликор. — Если не удастся уладить дело по-хорошему, так и придется поступить. Это дешевле и действенней, чем платить деньги Римериду. Ирмакор снят с игровой доски. А по правилам "королевского войска" потери должны выравниваться.

— Ну а как можно рассчитывать уладить дело по-хорошему? — спросил кир Оргор. — Разве они станут нас слушать? Тем более, теперь. Кто мы для них?

— Враги, — сказал младший властитель с Северной Гряды.

— И метить надо не в Волка, — сказал кир Полликор. — Хоть я его и очень не люблю…

— И время не тянуть, — добавил господин Диш.

— Я, пожалуй, соглашусь с тем, что мертвый полководец лучше опозоренного полководца, — сказал Вир Дьямар.

С Джела было достаточно. Он принял информацию к сведению. Поймав мгновение, когда Хапа на него не смотрит, он тихо поднялся и выскользнул в зал для ужина. Хапа обернулся, когда Джел уже закрывал за собой дверь, и остановить его то ли не успел, то ли не посчитал нужным.

Джел почти бегом спустился на первый этаж, раздумывая, где бы спрятаться, чтобы за ним тут же не прислали. На лестнице возле кухни к нему бросились две зареванные служанки, одну из которых обидел охранник у парадного входа, другую — какой-то "господин с большим носом". Джел, обнял обеих, позволил им минуту рыдать у себя на груди и, вызвав недоуменные и неодобрительные взгляды специально приглашенных Хапой поваров из Ман Мирара, прошел в поварню, сел на хлебный ларь и велел себе и всем слугам налить вина.

Он думал, что он скажет Хапе, когда тот спросит его насчет испытания и всего прочего. Вывод его был таков: а что думает, то, пожалуй, и скажет. Если хапе не понравится — это проблемы Хапы.

***

Совет закончился поздно, в первую ночную стражу. За ужином звучали еще отголоски тайных разговоров, но Джелы, видимо, выяснили все, что хотели. Они были довольны.

— И мы, наконец, покажем, что мы можем сделать, — говорил Вир Дьямар.

Кир Оргор, человек не столь оптимистичный по натуре, отвечал:

— Ну, хоть раз в жизни нам нужно поучиться на чужих ошибках, а не на своих собственных.

Властители с Северной Гряды, перебивая друг друга, рассказывали, как они летом вели переговоры с пиратами и что из этого вышло.

Джел сидел против света и, упорно наклонив голову, крошил кусочек хлеба мимо тарелки. Слуга, наливавший ему розовое ифское вино, пролил его через край кубка на скатерть, но даже тогда Джел не проронил ни слова. Этим он добился того, что дед Аксара и Лаксара сделал ему комплимент:

— Вы самый молчаливый молодой человек из всех, кого я знаю, сказал он.

Джел кивнул в ответ. Хапа, кажется, намеренно не смотрел в комнате ни на что, кроме потолка и столовых приборов, и только в самом конце ужина показал Джелу глазами на дверь и сказал:

— Позже.

Позже он поджидал Джела в библиотеке, превращенной в импровизированную чертежную мастерскую, где днем три инженера занимались доработкой и приведением в понятный вид набросанных Джелом на листах записной книжки схем. Хапа как раз рассматривал один из готовых чертежей, поворачивая его то боком, то вверх ногами.

— Что здесь нарисовано? — спросил он, когда Джел вошел.

Джел мельком взглянул на чертеж.

— Экран водяного охлаждения для стекловаренной печи.

— А ты серьезно занялся этим делом, — сказал Хапа. — Молодец. Только почему ты ушел с Совета?

— Я слышал достаточно.

— Следовательно, выводы для себя ты сделал?

— Да. Сказать тебе, какие?

Джел приготовился было защищаться посредством нападения, но Хапа его разочаровал.

— Не надо. У меня с собой есть одна вещь, которую я хочу тебе сейчас показать.

Хапа откинул бахромчатую скатерть с продолговатого футляра, где в специальных выложенных бархатом углублениях покоились три составные части странного предмета, который Джел принял вначале за оружие. Хапа извлек сегменты из бархатного ложа, вставил их друг в друга, и в руках его оказался золотой посох, свитый из двух крылатых змей, перевязанных сверху черной эмалевой лентой. Внутри ленты сканью были нанесены рисунки и письмена. В воздухе повис тонкий звон маленьких треугольных подвесок на ажурных крыльях-гребешках змей, и Джелу показалось, что сразу стало светлее — яркими точками по всей комнате от посоха побежали лучи: в кольце змеиных шей заключен был огромный желтый камень-солнце необыкновенно насыщенного и теплого оттенка.

Джел наклонил голову набок, чтобы получше рассмотреть диковинку. Свет лампы преломился в гранях желтого кристалла и уколол ему зрачок. Джел вздрогнул и отшатнулся, словно камень был горяч.

Хапа ухмыльнулся. Хрустально-тонко звякнули подвески.

— Это что еще за штука? — спросил Джел.

Хапа поднес камень к свету и повернул, любуясь брызнувшими от него золотыми искрами, потом отдал посох Джелу. Джел взял осторожно.

— Это Таргский Жезл Власти, — сказал Хапа. — Нравится?

Джел держал посох на расстоянии вытянутой руки, поставив острым наконечником на пол. Головы змей — гладкая и крапчатая — смотрели друг на друга маленькими желтыми блестками той же природы, что и камень-солнце, который, попав в тень, переливался в глубине таинственным внутренним светом. Джел попробовал прочесть надпись на эмалевой ленте, но буквы так переплетались и цеплялись друг за друга, что узнать их не было никакой возможности.

— "Правители смертны — государство вечно", — подсказал Хапа, догадавшись о его стараниях. — Не очень правдивая фраза с точки зрения мировой истории, но одному человеку под таким девизом достойно прожить жизнь можно.

— Смотри-ка, ты заговорил, как бессмертный, — покачал головой Джел.

Еще некоторое время он рассматривал под разными углами змей и камень, потом вернул Жезл Власти Хапе.

— Очень красиво, — сказал он.

— Только и всего? — удивился Хапа. — Разве ты не чувствуешь силу, исходящую от этой вещи? Могучие цари, всесильные владыки передавали ее друг другу сотни лет, и всегда для всех она означала одно: высшую волю, власть без границ. Не знаю, как ты, а я не хотел бы, чтобы этот посох достался кому-нибудь вроде Волка. Такую вещь нельзя отдавать в недостойные руки — она может натворить множество бед.

Джел пожал плечами.

— Это всего лишь игрушка, которую люди сделали для собственного развлечения. Без владыки ее власть мертва. Для Волка или для тебя она, может быть, что-нибудь и значит. — Джел улыбнулся. — А я свою силу почувствую только тогда, когда снова поднимусь в Небо и посмотрю на мир сверху. Знаешь, Хапа, оттуда можно различить горы, долины, моря. И нельзя — границы, в которых простирается чья-то власть…

Хапа посмотрел на него очень странным взглядом.

— Я всегда забываю, откуда ты взялся, — проговорил он. — Мне думается, что ты — мой настоящий сын, тот самый, который должен был родиться в северных горах. А так думать — ошибаться. Жаль.

— Да-да, — сказал Джел. Подобного рода сентиментальные посягательства на него действовали мало. — Давай лучше поговорим обо мне. Я хотел бы знать все, что касается меня. Ведь это ты велел Ирмакору забрать меня из каторжной тюрьмы.

Хапа неопределенно повел подбородком. Он был занят тем, что развинчивал и укладывал на место части Жезла.

— Почему ты сразу не сказал все как есть, а вместо этого год морочил мне голову?.. — продолжил приставать к нему Джел. — А, впрочем, ты можешь не объясняться. Ты же все равно правды не скажешь.

Хапа скосил на него желтый глаз мудрой совы.

— Я ничего не мог "велеть" Ирмакору, — заявил он. — Ему передали мою просьбу, но он на нее не ответил. Тем не менее, когда за тобой пришел его помощник, я решил, что все теперь в порядке, и я могу, наконец, позаботиться о себе самом. Я из-за тебя на два месяца в тюрьму сел, между прочим.

— Нет, ты, пожалуйста, не путай, — покачал головой Джел. — Ты сел в тюрьму из собственных своих интересов, имевших ко мне лишь косвенное отношение. И то, что хорошо для тебя и хорошо для меня — по сей день все еще не одно и то же. Об этом ты так же постоянно забываешь. Зачем ты позвал меня на Совет? Думаешь, мне приятно было выслушивать ваши комментарии?

Хапа щелкнул замком на футляре от Жезла.

— Агиллер был тебе другом? — спросил он.

— Допустим.

— Тогда подумай о нем.

— А если он мой враг?

— Тогда подумай о нем дважды. Спокойной ночи, сын.

— Спокойной ночи, отец.

Дом был просто набит посторонними людьми, о большей части которых Джел даже не знал, кто это. Он привык быть здесь хозяином, гулять по пустым комнатам, сидеть вечерами в большом зале перед камином, подводя итоги дня минувшего и обдумывая планы на день следующий, и не испытывать недостатка ни в тишине, ни в покое, ни в одиночестве.

На кухне пришлые повара гремели пустыми котлами так, что слышно было в дальнем флигеле на втором этаже. Под лестницей командир охраны отчитывал подчиненного. В одной из комнат для гостей скулила и скребла дверь изнутри собака. Джел чертыхнулся, споткнувшись о ноги чьего-то слуги, уснувшего прямо на полу перед дверью его спальни. Он был зол на всех, кто явился сегодня в его дом. Он был зол на тех, кто за всю его жизнь хоть раз пытался ему солгать. Он был зол на Хапу, который, хотя и говорил обычно правду, но никогда — всю. От собственного раздражения против всех ему самому было тошно.

Он на ходу раздевался, бросая одежду, где придется, пнул завернувшийся от небрежно открытой дверцы шкафа ковер, стащил с вешалки халат и в сердцах швырнул его обратно в шкаф. Вода, приготовленная ему для умывания, почти остыла. И Джел представил, что хорошо было бы сделать с ним, чтобы он успокоился и начал мыслить разумно: взять за шиворот и обмакнуть головой в остывшую воду. Обмакнуть и подержать.

Он медленно вдохнул и выдохнул воздух. Меня никто ни к чему не принуждает, сказал он себе, стащил с лица ленточку, закрывавшую слепой глаз, перевернул кувшин с водой в таз и окунул туда голову.

Потом поставил зеркало и посмотрел на свое лицо. Правое веко было на три четверти опущено и так вросло. Под ним чуть-чуть видна была часть сохранившегося белка, но зрелище в целом казалось не из приятных. Плакать этот глаз еще мог, видеть — уже никогда.

Джел приложил к лицу полотенце.

Что мог любить в нем Агиллер? То, на что смотрел. Теперь этого нет. Он испугается. Он не станет слушать.

Распуская заплетенные в короткую косичку волосы и шаркая ночными туфлями, Джел добрел до кровати и повалился на одеяло. В комнате было слишком жарко натоплено, чтобы укрываться, а к утру станет холодно. За окном с неба, как с прорванной дамбы, рушились потоки ледяной воды. Было слышно, как она, словно большое животное, бормочет в водосточных трубах и плещется в переполненных каменных бочках внизу. В проливе, должно быть, разыгрался нешуточный шторм, до островов сейчас не доберешься. Джелы застрянут в Столице надолго. Хорошо бы только из собственного дома их как-то выжить…

Так уж получалось, что, как бы Джел ни старался для блага Дома, он все равно оставался от настоящих Джелов на расстоянии. Не потому, что они не принимали его за своего, совсем нет. Как раз для них он давно стал одним из многих, и не самым последним в семье. Hо он не был островным Джелом для себя. Он оставался вне их жизни, и в душе его поселилось одиночество.

Чувство долга отдельного человека перед обществом было заложено в него на Аваллоне и ВС очень глубоко и крепко. Там же его научили ценить время и не сидеть сложа руки. Поэтому он никогда и ничего в жизни не принимал, как должное, и был доволен, что занимается делом и приносит пользу. Безделье в самом деле тяготило бы его. Hо, играя в "королевское войско" по правилам, надо выбирать, на чьей ты стороне. От того, что в энленских шахматах фигуры не черные и белые, а золотые и зеленые, смысл противостояния не меняется. Если ты не выиграл, ты проиграл. А там, где перед человеком стоит выбор стороны, следует готовиться и к тому, что в один прекрасный день логика вещей и событий может оказаться сильнее пресловутой человеческой воли.

Делать выбор Джел не хотел. Ему и без того в последнее время было непросто. Происходящие в его жизни события виделись ему словно в нарушенной перспективе. И, собственными стараниями вписываясь в эту систему, он искажал свое восприятие мира так же просто, как при работе с классической миниатюрой смещал линии и изменял пропорции предметов ради соблюдения канонов традиционной композиции. Вот эта-то простота перемещения по шкале координат, где понятие "необходимость" сохраняется постоянным, а значение "плохо" и "хорошо" меняются произвольно, ему теперь и не нравилась. Он догадывался, что, если к искажениям привыкнуть, они становятся нормой. А если ты не сохранил себя, ты себя потерял. "Королевское войско" — только на первый взгляд простая игра.

Джел ощутил пустоту вокруг себя и обнял подушку, чтоб хоть чем-то ее заполнить.

"Ну что же, сказал он себе. Из-за собственной глупости, нерасторопности и трусости я послужил причиной несчастий уже слишком многих людей, чтобы теперь еще увеличить их количество. Я не должен вмешиваться в игры "королевского войска". Hо я в самом деле могу перераспределить расстановку сил, и я не прощу себе, если на этот раз не вмешаюсь."

***

Предсказывать погоду Джел не умел, в чем еще раз убедился. Следующее утро встретило его светом бело-голубого зимнего неба, непрозрачный купол которого блестел, как энленская глазурь на фарфоре.

Когда Джел зашел к Хапе поздороваться, тот был занят. Его причесывали, и он в это время что-то быстро строчил на неровно обрезанных по краям листах бумаги. Секретари сидели здесь же. Приметив Джела, Хапа, не отрывая взгляд от записей, сообщил ему две новости: во-первых, что сам он должен быстрее возвращаться на острова, пока позволяет погода, а, во-вторых, что у него, вообще-то, болит зуб, поэтому вести какие бы то ни было переговоры он не расположен. Тем дело и кончилось.

"Ах, вот как, — сказал про себя Джел, после того, как аудиенция была закрыта. — Мало, что меня вынуждают черт-те чем заниматься, я, оказывается, должен ориентироваться в этом бардаке сам. А я могу и ошибиться — слишком многое мне приходится додумывать. Ну, пусть тогда пеняют на себя."

Он отправился в Государственное Собрание, просидел там всю первую дневную стражу и начало второй, подперев щеку рукой и пропуская мимо ушей слова выступающих. Ему не хотелось идти к Агиллеру просто потому, что он боялся за себя. Он вполне способен был представить ситуацию, в которой он может потерять контроль над собой и будет сожалеть потом о том, что сделал и что наговорил. На свете существовали некоторые вещи (высокие красивые блондины, например), о которых Джел с некоторых пор считал правильным говорить: "Это прекрасно, но это мне не нужно". Существовали и напрашивающиеся на затрещину идиоты, с которыми вообще не следовало общаться ни под каким предлогом во избежании дурацких приключений. Агиллер, как рыба-перевертыш, мог оказаться тем, и другим. А Джел повзрослел. Казался серьезным взрослым человеком самому себе. Только вот темперамент его подводил изредка.

У Торгового Совета было свое здание в административном центре Столицы, на Гранитном острове. С одной стороны оно примыкало ко дворцу Государственного Собрания, другой обрывалось в канал, набережная по ту сторону которого носила название Тюремной. Приставленный следить за перемещениями Агиллера человек прислал записку, будто кир явился в свой кабинет на второй этаж и отпустил трех из пяти своих помощников, а четвертого отправил с поручением. Джел решил, что момент подходит и, в сопровождении двух хапиных телохранителей, покинул императорскую ложу.

На второй этаж палаты Торгового Совета он попал через общую для двух зданий галерею-балкон над каналом, где не было стражи. В послеобеденное время в Торговом Совете было пусто. Джел без труда нашел нужную дверь и, не стучась, вошел в небольшую приемную.

Такой вещью, как охрана собственной персоны, кир Агиллер пренебрегал. Скромно одетый молодой секретарь, сидевший за письменным столом, поднял голову от бумаг, где отчеркивал что-то красным карандашом. Секунду помедлив, он все-таки встал и поклонился. Никакого вопроса задать он не успел, потому что Джел, не удостоив его поклон вниманием, шагнул к внутренней двери в кабинет с намерением немедленно войти. Hо секретарь Агиллера неожиданно резво выскочил из-за стола и оказался у него поперек дороги.

— Кир Агилер не принимает, — сказал он.

Джел, ничего не говоря, отодвинул его в сторону и взялся за ручку двери.

Секретарь вцепился в дверной косяк.

— Кир Агиллер не принимает, он не велел к себе пускать, — упрямо повторил он.

Войти Джелу нужно было во что бы то ни стало. Кроме того, он знал, что Агиллер там один. Чтобы удалить досадное препятствие, он взял секретаря двумя пальцами за ухо, и, отводя побледневшего молодого человека обратно к столу, проговорил:

— Знай свое место, раб, — и кивнул телохранителям.

Рабочий кабинет пустовал. Джел, знакомый с устройством внутренних помещений в подобных зданиях, направился к противоположной стене, нашел за стенным ковром еще одну маленькую дверцу и вошел в следующую комнату.

Агиллер был там. Не сняв сапог, укрывшись верхним кафтаном и подложив под голову руку, он отдыхал на диванчике возле окна. Когда Джел входил, кир, разбуженный его шагами, потер глаза ладонью и слегка приподнялся на локте.

Джел остановился на середине комнаты.

Агиллер молчал. Лицо его ничего не выражало.

Джел чувствовал, что место, где он стоит, не подходит для того разговора, с которым он пришел. Он медленно обошел диван, облокотился на спинку и сверху вниз посмотрел на Агиллера.

Тот лег, заложил за голову руку, продолжал разглядывать Джела и молчать. Вид у Агиллера был изрядно помятый. Выглядел он так, будто провел две-три бессонные ночи подряд. Прошла минута. Наконец Джел спросил:

— Ты не рад мне?

Агиллер ответил негромко:

— А если рад, как должна проявляться моя радость? Я должен заплакать и броситься к тебе на шею?.. Я так не умею.

Джел отвел взгляд. Беседовать из-за спинки дивана тоже было нехорошо. Он начинал нервничать. Он заранее обдумал, с чего начать разговор и чем его закончить, но не представлял, как в промежутке свяжет между собой логически нестыкующиеся вещи.

— Я пришел вернуть тебе то, что должен, — сказал он, снимая с шеи цепочку с золотым ключом.

Агиллер протянул руку. Джел вышел из-за дивана и положил ему в ладонь ключ. Кир опустил ноги на пол и набросил на плечи кафтан.

— Владетельный кир простит мне, что я не предлагаю ему сесть и не смею более задерживать своим ничтожеством его внимание? — спросил он.

Джел поглядел на непрозрачные стекла окна. Его выставляли. Пока относительно вежливо.

— Лер, — сказал он.

— Что?

— Я пришел к тебе по делу.

— Здоровье не позволяет мне заниматься делами. Я очень устал.

— А если я попрошу меня выслушать?

— Я повинуюсь вашей просьбе. — Агиллер поправил сползший с плеча кафтан и посмотрел на Джела, который остался стоять перед ним. По большому счету, это было хамством, но Джел далек был от того, чтобы сердиться на несоблюдение светских протоколов.

— Ты должен отказаться вести войска на север, — оставив мысль сочинить все-таки преамбулу, заявил он. — Если ты не откажешься, друзья Дома сделают с тобой то, что твои друзья сделали с другом Дома советником Ирмакором. Таким образом обмен будет равнозначным. Так решено, и решение Совета Дома я изменить не могу. Разговаривать с тобой Джелы не считают целесообразным, — ведь ты не станешь их слушать. Hо, я подумал, может, ты послушаешь меня. Поэтому я пришел тебя предупредить.

Агиллер холодно улыбнулся.

— Я знаю, что нужно Дому, — сказал он. — И я знаю, как можно уладить этот вопрос. Раздевайся.

Джел вздернул подбородок.

— Ну, что ты смотришь? — спросил Агиллер. — Раздевайся. Ты продаешься — я покупаю. Разве не за этим тебя сюда прислали? Мне всегда было интересно, как далеко Дом намерен идти в своей погоне за влиянием и властью…

Джел спрятал руки за спину и сжал кулаки. Агиллер поступал по своему обыкновению. Он и раньше любил издеваться и пугать. Hо играть в эти игры можно было вдвоем. Разве Джел не приготовился к тому, что обидеть его будет непросто? Он знал, на что шел. И он был виноват перед этим человеком. Виноват, что раньше вел себя с ним несерьезно, не рассчитывая последствий. Виноват просто тем, что не вовремя встретился ему на пути. Нет, нужно было делать, что решил.

— Знаешь ли, я представлял себе наш разговор по-другому, — сказал он.

Агиллер развел руками.

— А я — именно так. С того дня, как все про всех узнал.

Джел не повернулся и не ушел, сохраняя высокомерный вид и громко хлопнув на прощание дверью, как безумно хотелось ему, и никаких оскорблений в ответ не произнес.

— Однажды ты сказал, что любишь меня, — заставив свой голос звучать ровно, проговорил он. — Я не очень-то в это поверил, потому что я знаю: ты сам недостаточно веришь себе, чтобы делать подобные заявления. Ты не веришь себе теперь, хотя ты и прав: я продаюсь. Hо я продаюсь не тебе. Я продаюсь Дому, продаюсь потому, что ты желал мне добра, или мне казалось, что желал. Они меня покупают, а платят мне за послушание твоей жизнью. Я не знаю, что тебе было нужно от меня раньше. Я не знаю, что тебе нужно сейчас. Может быть, я не очень хорошо понимаю, что такое любовь? Hо вот я, а вот ты. Получай, что просишь.

Он бросил на диван рядом с Агиллером верхний плащ и начал расстегивать одежду. Ему казалось, что он спокоен, но на четвертой пуговице сверху пальцы отказались слушаться, и пуговица полетела на пол. Агиллер, не глядя, положил свою ладонь поверх его трясущихся пальцев и сильно сжал руку. Лицо у него пошло пятнами, как было всегда, если он сильно волновался.

— Иди отсюда, — сказал кир. — Иди по-хорошему.

Джел оставил в покое застежки, отнял у него свои руки и снова спрятал их за спину. Противник сдался и его можно было добивать. Hо, касаясь основной цели визита, Джел еще не был уверен, что время и слова не потрачены им впустую. Задуматься Агиллер задумается, но только о чем?

— Я знал, что ты струсишь, — заявил Джел. — Ты такой же герой, как все северяне. Вам легко говорить красивые слова, за которыми на деле пусто. Вам легко сражаться с безоружными, легко быть бесстрашными, когда некого бояться… Легко любить раба, который не смеет сказать "нет". А что ты мне можешь предложить теперь? Ты даже за свои прежние слова отвечать боишься. Поговори со мной о любви сейчас. А я тебя послушаю. Не получается? И не получится. Потому что…

Агиллер схватил плащ Джела, самого Джела за шиворот и потащил его вон из комнаты.

— Решил принести себя в жертву? Как это благородно! Как трогательно! — кричал он. — А ты подумал, чтоямогу быть этого недостоин?

Когда они оказались в кабинете за ковром, терпение Джела лопнуло. Он сбросил с себя руки Агиллера, вывернул тому запястье и припер кира спиной к стеллажу с книгами, держа для надежности еще и за горло. Он не все сказал, из того, что заранее приготовил, и желал, чтобы его дослушали без попыток вытолкать взашей.

— Я думал, что мы друзья, — выдохнул он. — Я ошибался. Я неплохо к тебе отношусь, Лер, но я не могу жалеть тебя вечно. И я не стану спасать тебе жизнь вопреки твоему желанию быть спасенным. Я попробовал, мне это не удалось, и совесть моя спокойна. Прощай. Можешь теперь подохнуть.

Он отпустил кира и подобрал с пола свой плащ. Агиллер стоял у книжных полок в той позе, в какой Джел его поставил.

Джел повернулся к нему спиной и стал застегивать пуговицы кафтана, думая, что, если с Агиллером теперь случится неприятность, упрекать себя ему будет не в чем, он сделал все, что считал своим долгом.

Агиллер двинул какую-то мебель, и, перед тем, как выйти, Джел все же обернулся, так как очередной звук был очень похож на шелест извлекаемого из ножен оружия.

Кир Агиллер с саблей на ладонях стоял в углу комнаты.

— Хочешь посмотреть, как это делается? — спросил он в ответ на взгляд Джела. — Смотри. Эта наука может тебе пригодиться. Все, кто однажды приходит к власти, должны уметь это.

Он поставил саблю рукоятью на ковер и некоторое время к чему-то примеривался, подвигая ее носком сапога, чтобы не скользила. Потом взял острие пальцами и слегка наклонился вперед.

— Сердце у человека здесь, — объяснил он.

Джел сообразил, что он делает, в самый последний момент. Одним прыжком он перелетел через комнату, сбил Агиллера с ног, перевернул через себя и навалился сверху.

Агиллер обмяк. Он смирно лежал на полу.

— Скажи, и ты сделал все это ради меня? — спросил он.

Джел слегка задохнулся.

— А ради кого же?

— Ты извини, но я пошутил, — проговорил Агиллер, отводя глаза.

— Пошутил? — возмутился Джел. — Пошутил?! Ах ты мерзавец…

Агиллер на секунду приподнял голову и посмотрел на Джела.

— Мерзавец? Я? Да почему?.. Когда мне сказали, что ты утонул, вот тогда я в самом деле хотел умереть. Вернее, я не помню, что я хотел. Я просто не жил какое-то время. Я был готов идти к Вратам Шум и вымаливать обратно твою душу или просить, чтобы меня пустили внутрь, к тебе. Мне нечего было делать на этой земле. Кажется, я даже был у Врат, просто я тебя не нашел. Тогда я понял, что ищу не там, и вернулся. А потом я вспомнил, что хочу умереть, когда узнал, что тыегосын. Не потому что боялся совершить предательство. А потому, что так тебя любить, как я люблю, человеку нельзя, это грех, это нехорошо, неверно. А смерть… Я солдат, я привык видеть ее рядом с собой. И я по-прежнему хочу, чтобы она пришла за мной быстрее…

Джел фыркнул и сложил свои руки на груди у Агиллера. Злость у него прошла, но он по-прежнему сердито смотрел в сторону. Как это можно — хотеть умереть?.. Ему было непонятно.

Агиллер взял его за бока.

— Ты обиделся? О чем ты думаешь? — спросил он.

Джел взглянул на него.

— Для того, чтоб между нами было все, как прежде, не хватает, чтобы сюда сейчас кто-нибудь вошел, — честно признался он.

— Ты запер дверь?

— Там мои телохранители.

— Надежные?

— Я надеюсь. Hо все же…

Джел поднялся и потянул за руку Агиллера. Тот встал перед ним на колени, крепко обхватил Джела и, закрыв глаза, прижался к нему. Он проговорил:

— Никогда никого не люби. Любовь ужасна, она слепа и глупа, и она для всех одна. Я ничего не могу с собой поделать. Я ничего не могу изменить.

Реакция у Джела была мгновенной. Вырываться он начал сразу, как услышал шум. Hо пока Агиллер очнулся, сообразил, в чем дело и разжал руки, время было потеряно.

Волк захлопнул за собой дверь, стукнув ею по чьей-то не в меру любопытной голове, и налег на нее спиной. Дверь пару раз толкнули снаружи, но Волк держал крепко. Джел закрыл глаз, чтобы не видеть взгляда Волка, и проговорил:

— Я не знаю, почему так получается, но ты сам себе враг, кир Агиллер из Агиллеи…

Опираясь на его локоть, Агиллер медленно поднялся. Он побледнел так, что Джелу подумалось, не хлопнулся бы кир в обморок. Красные пятна на его щеках быстро приобретали лиловый оттенок. Агиллер нагнул голову и пошел на Волка.

— Как ты посмел сюда ворваться? — прохрипел он. — Кто тебя пропустил? Убирайся немедленно вон, или я тебя выброшу!

— Значит, решил меня обойти, братец? — холодно отвечал ему Волк. — Отличный маневр. Мне до такого финта своим умом за всю жизнь было бы не дойти!

— Вон отсюда!!! — закричал Агиллер.

Тут Волк или перестал держать дверь, или в нее особенно сильно ударили снаружи, только сам он отлетел на середину кабинета, а в распахнувшиеся створки вломились человек восемь северян, причем, двое или трое — с оружием. Увидеть в кабинете они, наверное, предполагали нечто совсем другое, поэтому на секунду все застыли с оторопелыми лицами, и тут, Агиллер со словами: "Я с тобой за все рассчитаюсь, сволочь!" — заехал Волку по зубам. Волк вцепился в него, они упали на пол, северяне кинулись их разнимать, образовалась свалка. Джел сначала испугался, потом понял, что на него никто даже не смотрит.

На все лады уговаривая успокоиться, Агиллера оттащили. Волк поднялся с четверенек, вытирая с лица кровь.

— Уймись, ты, вояка! — выкрикнул он.

На шум продолжали сбегаться люди. В приемной, за пределами кабинета, галдели уже не меньше, чем в две дюжины глоток. Все хотели знать, что происходит внутри. Какова судьба его телохранителей, Джел боялся даже предположить.

Агиллер увидел на полу о свою саблю, поддел ее носком сапога и отправил под ноги Волку.

Все северяне замерли, как по команде. Это был вызов на поединок. Волк должен был наступить на оружие, если принимал его. Выбор места, времени, оружия и правил был за ним. Однако, Волк криво усмехнулся и отошел в сторону.

— Я не дерусь с калеками, — сказал он.

Агиллер с хрипом рванулся на Волка; его удержали. Джелу все это не понравилось, он тоже считал себя оскорбленным. Он вышел из-за спин Агиллера и двоих державших его людей и заявил:

— Я буду драться с тобой.

Волк оскалился.

— Сколько тебе лет, щенок?

— Достаточно, чтобы выпустить тебе кишки, старый шакал.

Волк сплюнул себе под ноги и наступил на оружие.

— На саблях. Без правил. Сейчас, на Плацу. Я не убью тебя, куколка, не бойся. Я еще подправлю тебе личико. Я вижу, того, что было кем-то сделано — недостаточно.

Волк развернулся и вышел из комнаты твердым шагом. Остальные, оглядываясь, поспешно следовали за ним. Дверь закрылась. Агиллер сел на пол и взялся за голову руками.

Джел постоял над ним. Потом подошел к двери и выглянул в приемную. Никого. Ни одного человека. Если его телохранители мертвы, то тела или хотя бы кровь от них должны были остаться? Нехорошее подозрение закралось в его душу. Он вернулся к Агиллеру. Тот не двигался. Джел наугад открыл резной шкафчик и извлек оттуда кувшинчик с крышечкой в виде чаши. Налил до краев крышку виноградной водкой и предложил Агиллеру. Тот выпил не глядя, как воду.

— Ты одолжишь мне оружие? — спросил Джел.

— Конечно. Вот лежит. Бери.

— Тебе нехорошо? Найти кого-нибудь, кто тебя проводит домой?

— Не беспокойся за меня. Иди. Нельзя заставлять себя ждать перед поединком…

Джел подобрал с пола саблю и вышел в коридор.

***

По кодексу "Иктадор" поединки между таргскими аристократами делились на три категории. Поединок жребия, когда первой кровью Небо указывает неправого в споре, — случалось, что убивали и на таких, но редко. Поединок по правилам — дуэль на каком-то одном избранном оружии с запретом на некоторые приемы и лишение жизни безоружного или просящего пощады. И поединок без правил — на нем каждый делал, что хотел и что умел, а избирался только основной вид оружия без запрета на вспомогательное.

Драться по правилам считалось наиболее достойным способом разрешения недоразумений. К поединкам без правил отношение было двойственное, и в каждом случае вызова за словами "без правил" стояло что-то свое: желание наверняка убить или покалечить, посмеяться, проучить, поставить на место, побахвалиться и поиграть в героя, преподать урок, и Бог знает, какие еще побуждения. При последнем императоре поединки без правил были запрещены, но во времена Солдатской Войны находившиеся у власти военачальники вновь разрешили себе и другим это развлечение.

На огромной площади между Арданским посольством, Палатой Правосудия и дворцом Государственного Собрания, называемой в просторечии "Плац" из-за того, что кое-где на ее серых каменных плитах сохранилась с прошлого века разметка для воинских построений, быстро скапливались зрители. В верхних этажах зданий Арданского посольства и Государственного Собрания люди выглядывали из растворенных окон, не обращая внимания на ледяной северный ветер.

Когда Джел входил в круг собравшейся на Плацу публики, кто-то сказал ему в спину: "Э, парень, дело твое дрянь." В толпе делали ставки. Рассуждения, долетавшие до ушей Джела, выглядели примерно одинаково: "Шансов никаких. Волк — лучшая сабля Севера. Таким, как он, не бросают вызов даже сгоряча."

Однако, сам Джел оценивал ситуацию немного иначе. Единственным реальным преимуществом Волка, действительно, была сабля в его руке. Этого-то преимущества и следовало сразу же его лишить, поскольку об оружии, которое так любил Волк, Джел не имел ни малейшего представления. Он видел только, что сам держит не ту саблю, которую вытаскивал из сундука Агиллера на "Солнечном Брате". Эта была легче и тоньше, почти такая же, как меч, с какими ходят гвардейцы, — она отличалась от него лишь легкой кривизной и немного другим эфесом. Логично было предположить, что это оружие так же требует дистанции. Что ж, тем хуже для Волка.

В последние несколько дней Джел все время усилием воли гасил свои эмоции. Вот и сейчас он успокоился. Он дал себе слово во что бы то ни стало быть умнее. Выходить один на один он не боялся. Если бы Волк вел против него пять или шесть человек с досками и камнями, и которые старались бы загнать его в какой-нибудь крысиный угол и задавить кучей, как случалось в тюрьме, ему было бы, чего бояться. А так… Он не сомневался, что справится.

Заметив Джела, Волк повернул к нему красивую седую голову. Он казался непохожим на брата, у него было совсем другое лицо, только глаза такие же, и, встретившись сейчас с Волком взглядом, Джел не почувствовал уже ничего — ни злости, ни досады, ни страха. Подыгрывать Волку и вести себя по общепринятым дуэльным правилам он не собирался. У него имелись свои любимые приемы, и он рассчитывал опробовать их сейчас на Волке. И в его интересах было побыстрее закончить это дело.

Джел нашел паз в каменных плитах, вставил в него острие сабли и оперся на нее вытянутыми руками. Публика расступилась, образовав круг шагов десять в диаметре.

Волк отсалютовал ему. Джел кивнул и слегка улыбнулся в ответ. Волк помедлил, и, когда Джел моргнул, напал. То, что Джел сделал, удалось ему на удивление легко. Клинок Волка чиркнул по гарде покачнувшейся в стыке плит сабли, а Джел, скользнув мимо опасно рассекшего воздух лезвия и мимо локтя противника, очутился у Волка за спиной, захватил и слегка повернул запястье руки, в которой тот держал оружие, крепко ухватил Волка за загривок, пробежал с ним по полукругу, добавив инерции, и отпустил — сначала одежду, потом руку. Сабля Волка со звоном упала на плиты Плаца, а сам Волк с разбегу врезался в шеренгу зрителей. Джел пнул его оружие, чтоб отлетело подальше, и пошел Волку навстречу.

Оказаться в первый же момент боя безоружным, наверное, было для Волка так же странно, как падать вверх. Однако он не растерялся, выхватил из-за пояса кинжал и снова бросился на Джела. Джел вначале шел вперед, но, поравнявшись с Волком, изменил направление на противоположное, поймал руку Волка с кинжалом, дернул ее на себя, вниз и назад, стараясь скорректировать полет Волка так, чтобы тот не приложился головой к камням Плаца. И Волк, на потеху толпе, перевернулся в воздухе через голову как будто бы сам по себе. Джел поднял его за ту же руку, захватил из-под мышки за шею, другой рукой крепко взял за волосы на затылке и перевернул снова, на это раз уложив с размаха на спину. Толпа зааплодировала. Падать на жесткое Волк не умел совсем, поэтому рухнул на каменную плиту довольно неудачно для себя. Пока он корчился на земле, одновременно бесполезно пытаясь преодолеть спазм дыхательной мускулатуры, вдохнуть вышибленный из него ударом воздух, отползти от Джела подальше и подобрать кинжал, Джел успел сходить за своей саблей и вернуться. Он толкнул задыхающегося Волка ногой в бок, опрокинул на спину и приставил острие своей сабли к его кадыку.

— Из тебя выйдет неплохая цирковая собака, Волк, хоть ты уже и стар, — сказал ему Джел. — Надо только немного подучиться кувыркам. Я позанимался бы с тобой еще, но я спешу. Скажи мне на прощание, кто посоветовал тебе прийти, открыть дверь и посмотреть, что делает твой брат в такой неподходящий момент? Кто научил тебя этой шутке?

Волк издал хриплое рычание.

— Убивай, щенок, у тебя хорошо получается… Мира между нами, пока я жив, все равно не будет!

"Убей! Убей!" — закричали в толпе.

Другие кричали: "Пощады!"

Джел оглядел кольцо зрителей, несильно ткнул Волка носком сапога за ухом и отбросил саблю.

— Я победил, — объявил он.

Толпа перед ним расступилась.

За обелиском, на широкой лестнице Палаты Правосудия он видел чуть не бегом спешащую к нему пеструю компанию ходжерцев с хозяином во главе.

Хапа был не на шутку напуган. Он налетел на Джела, схватил его за плечи и начал быстро ощупывать, чтобы удостовериться, что он цел, жив и здоров. Джел отшатнулся.

— Ты не предполагал, что до этого дойдет? — с ходу спросил он. Ты хотел только, чтобы поссорились два брата, верно? Hо я же просил тебя не мешать мне в моих делах. Ты обманул меня. Наш договор недействителен, ты не держишь данное слово. Оставь меня в покое.

Хапа, окаменев, смотрел на него круглыми глазами.

— Ты не понял, я все тебе объясню! — выговорил наконец он.

Джел покачал головой, повернулся и пошел прочь.

 

Глава 6

Он сбежал по круто спускавшейся вниз улочке. Эту часть города он почти не знал, что ему, впрочем, не мешало. За оградой общественных бань был просевший мост через не то, чтобы канал, а, скорее, сточную канаву. Дальше начинались кварталы Приречья. Часовщик Гермерид жил на третьей улице, если считать от Мусорной площади за мостом. Почему состоятельный и пользующийся уважением человек до сих пор не сменил место жительства на более приличный и безопасный район Столицы, Джел не знал, да и ему было все равно. Записка, которую ему, отводя взгляд, отдал секретарь Агиллера, гласила:

"Тебе.

Если хочешь встретиться, ищи меня там. Если не хочешь — не беспокойся. Завтра в Столице меня уже не будет."

Снизу чернилами был обведен ключ часовщика.

Слежку за собой Джел заметил еще в центре Столицы. Двоих, которые шли за ним, он завел к скрипторию, где они благополучно отстали среди развешенного повсюду белья, уличных кухонь, бегающих детей и ящиков с мусором в лабиринте дворов между гудящими, как ульи, доходными домами имперской постройки. Хапе, — а Джел не сомневался, что это его люди, совсем не обязательно было знать, куда он идет. Джел теперь ему не доверял.

Дорогой, по которой он шел сейчас, наверное, до сих пор гоняли скот на выпас к морскому берегу. Грязь в Приречье держалась круглый год и не проходила даже с зимними морозами. Стемнело. Огней в окрестных домах почти не было видно. С одной стороны нужной ему улицы тянулась кирпичная стена суконной фабрики и прилегающих к ней складов, с другой высились заброшенные многоэтажные постройки прошлого века с наглухо заколоченными рядами нижних окон и пустыми мертвыми глазницами верхних этажей. Часовая мастерская Гермерида размещалась в полуподвале одного такого здания.

Джел забарабанил в окованную железными полосами внушительную дверь. Бледный подмастерье впустил его. Внутри мастерской, несмотря на позднее время, кипела работа. Жужжали токарные станки с педальным приводом, что-то плавилось в небольшом горне, валялась на полу древесная стружка, на столах и верстаках стояли мерные сосуды, реторты и тигли, а на одной из изуродованных ржаво-зелеными потеками окислов стен висели астрономические карты и даже чертеж разрезов человеческого тела с указаниями, какой орган какому времени солнечных суток соответствует. Часы здесь изготавливались самые разнообразные: солнечные, масляные, песочные, водяные, огненные. Гермерид, если длинноносый старик, пересыпавший белый песок из круглодонной колбы на многослойное сито, которого показал Джелу подмастерье, был Гермеридом, сказал:

— С обратной стороны дома есть дверь, за нею лестница наверх. Она ведет в жилые комнаты. Ваш друг ждет вас там.

Джел чуть не заблудился в темноте, отыскивая обратную сторону дома. За углом здания оказался забор с проломами через каждые три шага, чахлая, но очень колючая живая изгородь, полузасыпанная канава, куча песка, деревянные сараи, две печи для обжига — большая и поменьше, — и постройка с высокой трубой, которую можно было принять за кузню. Наконец, он выбрался из грязи и колючек на крыльцо и взбежал по лестнице наверх. В здании было, не считая подвала, пять этажей, но вход выше второго был перекрыт. Дверей на площадке он увидел три. Одна с большим висячим замком, другая просто дверь, а третья — чуть приоткрыта, из-за нее падал луч приглушенного мягкого света и тянуло теплом.

Туда-то Джел и вошел осторожно. Сразу у входа по стенам висели какие-то тряпки, одежда, старые попоны и мешки, дальше, за откинутой в сторону портьерой, была большая комната. Ярко горел огонь в камине. На низком столике были расставлены блюда под перевернутыми тарелками вместо специальных крышек. Агиллер, накрутив на руку распущенные волосы, сидел на тахте возле камина, а около стола воздушное создание лет семнадцати на вид, с тонким личиком, которое не портил даже длинноватый носик, капало темную жидкость из какого-то флакона в чайную чашку, наблюдая за процессом на свет и старательно считая капли. В воздухе висел запах успокоительных лекарств.

Джел остановился на пороге комнаты и прижался щекой к углу стены.

Девушка испуганно обернулась на шорох, и лекарство тонкой струйкой потекло в чашку.

— Оставь, Миран, — сказал Агиллер. — Не надо. Иди к себе.

Темно-синее в золотых звездах покрывало лежало у входа на стуле. Взгляд ее, который она не сводила с Джела, пока подбирала покрывало и набрасывала на голову, ему сильно не понравился. Закрыв, как положено, половину лица, она проскочила мимо него, и он услышал перестук золотых каблучков на лестнице. Джел тоже проводил ее не очень-то ласковым взглядом. Для кого золотые каблучки и покрывало со звездами посреди этой помойки? Не для клиентов часовой мастерской, точно.

Агиллер подошел к нему и взял за руки. Джел проделал весь путь от Гранитного острова до Приречья пешком, устал, ноги его промокли, а на одежде было полно сухих репьев. Он опустил голову.

— Здесь странное место, — сказал он.

— Здесь живут мои друзья, — отвечал Агиллер. — Здесь можно никого не бояться.

— У тебя странные друзья, — сказал Джел.

Агиллер расцепил застежку на его плаще, повлек его за собой на тахту к камину и усадил к себе на колени.

Таких стремительных действий Джел от него не ожидал и даже растерялся слегка. Ответ: "Потому что должен был убедиться, что с ним все в порядке," — на вопрос: "Зачем я, дурак, сюда приперся?" — на данный момент его уже не устраивал. Он убедился? Убедился. Значит, пора было уходить, не умножая осложнений — их и так в нынешней ситуации более, чем достаточно. Никаких нежных чувств Агиллера Джел не разделял — тот не был ему противен. И только.

Кир запустил пальцы Джелу в волосы и притянул его голову к своему плечу. Слепого глаза он, кажется, так еще и не заметил. Весь верхний ряд пуговиц на одежде Джела в одно мгновение оказался расстегнут, пояс куда-то пропал. Джел чувствовал себя глупо. Он не привык ощущать себя игрушкой в чьих-то руках, и быть меньше, чем на равных, ни с кем не собирался. Он хотел всего лишь поговорить и успокоиться, потому что после событий минувшего дня на душе у него было нехорошо. Он еще продолжал считать себя виноватым. Hо не до такой степени, чтобы выполнить все, о чем бы его не попросили.

Прохладная ладонь легла Джелу на бок под рубашкой. Джел принял решение.

— Нет, — сказал он. — Отпусти меня.

Агиллер слегка ослабил хватку.

Джел высвободился из его объятий, вскочил и начал приводить в порядок свою одежду.

— Прости, но я не могу с тобой спать, — торопясь спрятаться за словами, объяснял он. — Мне уже не вспомнить, как это бывает. Слишком много времени прошло… Я другой. Давай лучше останемся друзьями.

Агиллер смотрел на него, опустив руки. Блеск в его глазах медленно гас.

— Как хочешь… Останемся, что ж поделать, — не очень-то радостно согласился он.

— Я рассердил тебя? — спросил Джел.

Агиллер развел руками.

— Как я могу на тебя сердиться? — сказал он. — Я понимаю, ты всего лишь хотел, чтобы твои родственники не унижались до убийства. То, что ты мне что-то обещал — мне всего лишь показалось?..

Джел кивнул. Ему было неловко и стыдно.

— Будешь ужинать? — предложил ему через некоторое время Агиллер.

Джел покачал головой.

— Нет, у меня мало времени. Мне надо поговорить с отцом, пока он в Столице.

— Ну, и я не буду. Завтра на рассвете я уезжаю на Север, в свое поместье. Я не поведу войска. Спасибо тебе, что не убил Волка. Хотя, я думаю, он предпочел бы умереть — над ним, должно быть, смеется сейчас вся Столица…

— Прости, — еще раз сказал Джел.

— Перестань. Тебе не за что просить прощения. Волк сам виноват. И я сам виноват. Надо было мне смолчать и в этот раз, и много раз до этого.

Агиллер поднялся и подал ему пояс. Джел сказал:

— Лер, если мне будет суждено когда-нибудь стать императором этой страны, я…

Агиллер закрыл ему рот ладонью.

— Никогда не давай таких обещаний, — сказал он. — Станешь императором — тогда и будет видно. — Он зажег от лампы тонкую свечу и вышел на лестницу.

Джел немного задержался, отдирая от подола репейники, и спросил:

— Ты не знаешь, отчего умер Пифером? Что с ним случилось?

Кир ответил не сразу.

— Лучше не ходить одному ночью по улицам Приречья. Люди, которые живут здесь, озлоблены жизнью. — Он помолчал, потом добавил: — Ты тоже пришел один. Наверное, мне стоит проводить тебя. Подожди, я возьму одежду. Нехорошо такому, как ты, быть без охраны.

Джел остановил его.

— Не надо, не ходи за мной. Я не боюсь босяков из подворотни. Я могу за себя постоять.

Агиллер кивнул.

— Да, я заметил. Все равно, будь осторожнее. Пройди лучше до моста дворами, а, если с тобой заговорят, — беги.

Они спустились на крыльцо. Джел привстал на цыпочки и дотронулся до щеки Агиллера губами.

— Прощай, Лер. Ты очень хороший человек, — сказал он.

— Да что ты, — Агиллер усмехнулся и легко провел ладонью по шее у него под подбородком. Погасла свеча, не прикрытая больше рукой от ветра. — Просто ты не видел по-настоящему хороших людей. Счастливого тебе пути.

— Тебе тоже.

Луна бледно просвечивала сквозь облака. Джел обошел песочную кучу, рассчитывая, по совету Агиллера, выйти в переулок, а потом в другой двор, и так попасть к мосту. Отсюда ему ближе было идти в Ман Мирар, чем домой. Надо было объясниться с Хапой, если тот еще в Столице, признать, в чем был неправ сам, сказать, в чем считает неправым его, вымыться, выспаться, поесть… И, слава Богу, все закончилось нормально. Никто не умер, никто из друзей не превратился в заклятых врагов, Волк сел в лужу, и его союзники надолго озадачены. Дом может быть доволен. Отпустят ли его теперь на Ишуллан хотя бы на декаду?..

Джел удалился от дома часовщика шагов на сорок, когда заметил, что не все на свете обстоит так замечательно, как ему на несколько секунд показалось.

Черная тень бесшумно выплыла из-за поленницы навстречу. Еще две чернильными кляксами маячили между сараев, и две или три оказались за спиной. Задача не показалась ему сложной. Он остановился, поджидая первых двух. Его схватили сзади за одежду. Джел, не глядя, ударил, попав по чему-то металлическому, — пластинчатому панцирю или гвардейской кирасе. И ему сразу же перехватили руку, — перехватили грамотно, за кулак и плечо одновременно.

Тень впереди блеснула из-под полы плаща длинным, хорошо различимым в темноте клинком, — то есть, снова все оказывалось не так просто, как Джел сперва подумал.

Он рванулся, что было сил. Двое, которые пытались его удержать, опрокинулись на землю. Кто-то крикнул: "Держи его, разиня!" Другой сказал: "Ну вот, начинается!" Джел перепрыгнул канаву, пробежал вдоль стены кузни и чуть не наткнулся на мерцающее в тусклом свете острие.

Он отпрянул и ударился о стену спиной. У него мелькнула мысль взобраться на крышу, но он опоздал. Его окружили. Один, самый главный, подошел и встал позади всех. У Джела тоже было оружие — он выдернул из-за голенища сапога нож, — но рядом с шестеркой гвардейских мечей оно смотрелось смехотворно.

Полукольцо клинков замерло в трех шагах от него, и ближе не подвигалось. Джел подумал, что они, может быть, не хотят мешать друг другу. Hо они не нападали и поодиночке тоже. Лиц у них не было — были маски.

— Брось нож, — предложил ему глуховатый голос. — Ты должен пойти с нами.

— Я никому ничего не должен, — четко разделяя слова ответил Джел.

Последовала пауза.

— Брось нож, — не меняя интонации повторил голос. — Или мой раб Роф прирежет твоего дружка.

Джел быстро взглянул на крыльцо, где только что расстался с Агиллером. В темноте непонятно было, что именно, но там действительно что-то происходило. У Джела подпрыгнуло сердце. Опять Агиллер попал из-за него в неприятности. Ну что за судьба у человека?

— Думаешь, я шучу? — проговорил голос. — Мне нужен ты. Лучше живой, чем мертвый. Если ты сдашься, Роф его отпустит.

— Чем докажешь?

— Даю слово.

Джел ступил на полшага ближе к дому Гермерида. Неподвижно застывшие в лунном свете клинки дрогнули и приблизились.

— Роф! — скомандовал голос. — Я считаю до пяти! На пятый счет перережешь ему горло. Раз…

Джел швырнул нож под ноги окружавшим.

— Лицом к стене, — приказали ему. — Руки на стену.

— Пусть он его отпустит, — Джел показал в сторону крыльца.

— Я дал тебе слово — я его сдержу. Ну?

Глядя через плечо на смутные фигуры возле дома, Джел исполнил требование. На него тут же навалились всей толпой.

— Осторожнее рядом с ним! — сказал голос. — Видели, как он днем отделал Волка?..

В лицо Джелу бросили пропитанную настоем "пьяного гриба" тряпку, он узнал гнилостный запах. Ему сразу стало все равно, что с кем дальше будет, ноги у него подкосились, и он завалился на ближайшего из нападавших, успев разглядеть под темным плащом щегольской бархатный кафтан. Что это не приреченская голытьба, мог бы и раньше догадаться — не по одежде, так по оружию…

***

Он начал частично осознавать себя, очнувшись от грохота железа. Скрежетала опускная решетка, звенели цепи, скрипел ворот подъемного механизма.

Куда его привели, узнать было невозможно. Некоторое время он просто сидел на полу возле двух солдат с обмотанными черной тканью лицами. На латных наплечниках у них он видел клеймо: "Тот, кто молчит". По ту сторону решетки был респектабельный дом с мраморными полами, коврами, цветами в бронзовых вазах. По эту — голые стертые ступени, ведущие в подвальное помещение и развилка коридора со скользкими, потрескавшимися от времени стенами. Трещины в старом камне были забиты грязью, в выбоинах на полу собиралась вода. Из черного зева одного из ответвлений появился свет и раздались шаги.

Охранники подняли Джела, вывернули ему руки, поставили лицом в угол между дубовой боковиной решетки и стеной, и так держали, пока кто-то не прошел к выходу из подвала в сопровождении двух факельщиков. Снова заскрежетал ворот и съехала вниз решетка. Потом две ловкие пары рук подхватили Джела под локти и повлекли вниз, налево, направо, вверх и опять вниз по низким темным переходам, каждый раз сворачивая так стремительно, что, если бы они Джела не держали, он падал бы на каждом повороте.

Ему мало что удалось рассмотреть по пути. Сырые стены заросли грязной плесенью, в одном месте каменные ступени лесенки оказались разобраны. Джела в этом месте протащили волоком, потому что у него не получалось перешагивать через развороченные меловые кирпичи.

Его завели в забранную решеткой камеру и посадили ни кучу отбитой со стен штукатурки. Лязгнул засов. Дым от факела застлал Джелу глаз, и он долго протирал его, кашляя, и стараясь скорее очувствоваться. Восприятие им объективной реальности съехало набекрень и пока отказывалось вставать на место. Судил Джел об этом по тому, что сейчас, например, видел себя словно извне, со стороны: вот полукруглые своды подвала, оконце-отдушина под потолком, ржавые толстые прутья решетки, куча мусора и растрепанный человек в забрызганной уличной грязью черной одежде сидит сверху, нахохлившись, точно ворона перед снегопадом.

Он попробовал прогнать из головы липкое оцепенение, которое перекисшим холодным тестом залепило ему мозги, но преуспел в этом деле не слишком. Чтобы избавиться от дурманящего действия "пьяного гриба" и адекватно оценивать обстановку, нужно было несколько дней пить понемногу вино. Тогда не одолевают необъяснимые страхи, ничего не болит, а мир выглядит даже немного более радужным и симпатичным, чем есть на самом деле.

Вина у Джела не было, зато, вместо него, из щели-окошка прополз в подвал бледный холод, распустил свои щупальца и начал его щипать за кончики пальцев. Кожаный шнурок от волос, повязку со слепого глаза и верхний плащ Джел где-то потерял. Спрятав руки в широкие рукава кафтана и поджав ноги, он разглядывал куски штукатурки, щепки, гнилые тряпки вокруг себя, и ему казалось, что все это слабо светится в темноте. Он думал: что-то одно ему явно мерещится — либо сами предметы, либо свет от них. Поискать среди этого хлама гвоздь, чтобы открыть замок, в голову ему не приходило. Он слушал шепоты и шорохи подземелья, где давит низко нависший потолок, где никто не смеет ходить выпрямившись, говорить громко, где все шелестят по скользким от плесени углам, стараясь быть там в одиночку, все похожи на крыс, жаб и пауков…

Внезапные шум и свет снова вывели его из полубредового состояния. Он заметил смену караула в коридоре — оказывается, там кто-то был все это время, его охраняли.

Из-за окна заорала кошка, полоснув своим воплем по нервам, и принеся сопутствующую мысль о том, что надо как-то выбираться отсюда наружу. Прутья в решетке редкие, может быть, протиснуться сквозь них?..

Он заставил себя встряхнуться, вытянул руки и попробовал свести вместе указательные пальцы. С первого раза не получилось. Он сосредоточился и, более или менее, попал.

Кошка орала. Джел подобрал кусок штукатурки побольше и с силой швырнул его в стену под окном, надеясь, что это заставит ее подыскать своему концерту другую аудиторию. Вопль оборвался на полумяве. И сразу же послышались шаги. Охранник подошел к решетке и оглядел внутренность камеры.

— В чем дело? — спросил он.

Следующий кусок штукатурки предназначался ему.

Джел целился в лицо, но на какой-либо эффект от попадания даже не рассчитывал. Тем необычнее для него выглядело то, что страж упал на колени, стукнувшись лбом о ржавую перекладину, и повис на ней, просунув внутрь руки.

В голове у Джела сразу прояснилось.

Не очень доверяя собственному зрению, Джел воровато подкрался к охраннику и сначала отцепил от его портупеи связку из пяти ключей и быстро спрятал себе в рукав. Потом нащупал пульс у него на шее, под закрывающей почти всю голову повязкой. Сердце билось. Джел снял с себя кожаный пояс, стянул ему запястья, быстро подобрал к замку ключ. Когда кошка начала орать снова, он уже удалялся прочь той дорогой, которой его привели в подвал.

Благодаря "пьяному грибу" он обрел странную способность видеть в темноте и уже почти не спотыкался. В одном рукаве он прятал широкий саврский нож с зазубринами на лезвии, в другом у него был кусок холодного пирога с зеленью и ветчиной, который он нашел на посту охранника и жевал теперь на ходу. Шума он не издавал, света с собой не нес, и поэтому считал, что имеет реальные шансы уйти из этого дома незамеченным.

Он добрался до первоначальной решетки, с которой началось его знакомство с домом, — она была недалеко, всего сто двадцать шагов, из них тридцать восемь по ступенькам.

По ту сторону на деревянной треноге горела двусветная медная лампа. Чуть дальше, под листьями растущей в кадке жиденькой пальмы спал, сидя на стуле, еще один охранник. Бросить в него Джелу было нечем, разве что ножом. Hо бросать было далеко, да и в первую свою жертву он попал сквозь прутья решетки по чистой случайности. И еще об одном Джел забыл, когда шел сюда: что эту решетку надо поднимать при помощи ворота с цепями, а вовсе не отпирать ключом.

Постояв немного перед лампой, он осторожно попробовал решетку на подъем. Она подавалась. Она не была такой уж тяжелой. Если принести с того места, где разобраны ступеньки, камень и подложить его снизу, под ней можно будет пробраться. Гораздо более сложной задачей Джелу казалась нейтрализация спящего на стуле громадного стража.

Для начала, чтобы посмотреть, что у него из этого получится, Джел отложил на пол остатки пирога, просунул через решетку руку с ножом, дотянулся и опрокинул на пол лампу. Раздался звон. Стало темно. Джел вжался в стену и перестал дышать. Человек мгновенно соскочил со стула, минуту вслушивался и вглядывался в темноту, потом, тихо ступая, подошел к решетке, нашел на полу лампу и встряхнул ее. Масло булькнуло внутри. В ватной тишине раздался шорох, быстрый топоток крысиных лап и писк в том месте, где Джел положил пирог. Джелу почудилось, что он различил вздох облегчения. Человек установил лампу на треногу, присел рядом на корточки — боком к решетке, спиной к Джелу, — поправил фитили, достал огниво и начал высекать огонь. Повязка на лице сослужила ему дурную службу, потому что Джел, собственные руки которому показались очень длинными, уцепился за нее, притянул большого человека к решетке и придушил — ему хотелось думать, что не до смерти. У Джела отчего-то было настойчивое впечатление, что он знаком с ним, и неплохо.

Когда он почти прополз под положенной на камень решеткой, он подумал, что везенье Джелов — не сказка, раз до сих пор ему все так просто удается. И в этот момент его схватили за руку. Додумывать мысль было некогда. Он со всей силы дернул схватившего на себя, и они так стукнулись головами, что у Джела буквально посыпались искры из глаз. У его противника, очевидно, ощущения были схожи, потому что он на пару секунд затих. Приподниматься они начали одновременно. Еще секунду спустя великан распорол рукав одеяния Джела чем-то острым, как бритва. Джел шарахнулся, налетел на треногу, схватил ее и обрушил сбоку на голову неприятеля. В руках у него от трех ножек осталась одна. Человек охнул и осел.

Джел, не теряя времени, смотал с его головы тюрбан-повязку и накрепко привязал его локти к решетке. Он подумал, что неплохо было бы опознать хотя бы одного из похитителей в лицо. Поэтому он нашарил на полу оброненное огниво с кусочком трута, зажег лампу и поднес ее к лицу поверженного неприятеля.

Действительно, он его знал. И до него дошло, наконец, что "Тот, кто молчит" — это перевод с энленского имени Валахад.

Подобрав свое и чужое оружие, он добежал до одной из стенных ниш, выбросил из ближайшей вазы цветы, вернулся, и вылил воду из вазы Верзиле на голову. Тот медленно приоткрыл один глаз.

Джел отставил лампу в сторону так, чтобы язычок пламени касался кистей тканого ковра, прикрепленного к потолочной балке из полированного розового дерева.

— Здравствуй, Верзила, — сказал он.

— Одноглазый? Ты как сюда попал?

— Да я с самого начала был тут. Скажи мне скорее, чей это дом?

Верзила сморгнул каплю.

— А тебе зачем знать?

— Здесь живут преступники. И я собираюсь его поджечь, — сообщил Джел и посмотрел на лампу. — От того, ответишь ли ты на мои вопросы, зависит, сгоришь ли ты вместе с домом, или нет.

— Я давал присягу Валахаду, я отвечаю только на те вопросы, которые задает мне он.

— Я — кир Александр Джел. Меня нельзя просто схватить на улице и запереть в подвале, понимаешь? Я этого так не оставлю. И твой Валахад поплатится вместе с остальными. Тоже мне, заговорщики… Чей это дом?

— Кто бы ты ни был, тебе я присяги не давал, — сказал Верзила.

Ковер начал слегка дымить.

— Ну, хорошо, — вздохнул Джел. — Тогда я поджигаю его, не зная, чей он — потом все равно узнаю.

И он пошел прочь, не слишком быстро, правда.

— Постой! — окликнул его Верзила.

Джел остановился.

— Где мой человек? Что ты сделал с ним?

— То же, что и с тобой. Привязал к решетке в подвале.

— Ты говоришь правду? За что тебя посадили туда?

— Точно не знаю, но, скорее всего, за то, что я — будущий таргский император. Так чей это дом?

Верзила долго смотрел на него, потом все же сказал:

— Ирмагора, откупщика Хираконских медных рудников.

— Того Ирмагора, отец которого Ирмакор был старшим торговым советником и повесился в начале этого года?

— Того самого.

Джел сделал в уме нехитрый расчет. К Хапе инцидент с похищением отношения не имел никакого. К Волку — может быть, но вряд ли. Ирмагор считался одним из торговых магнатов, только, в отличии от своего отца, он никаких дел с Домом Джел не вел никогда.

— Вот еще новости, — буркнул Джел. — А ты сам здесь как оказался?

Верзила дернул плечом.

— Как обычно. Я солдат Валахада. Нас нанимают за плату. Ладно, отвяжи меня. Я не стану тебе мешать. Ирмагор сказал, что мы охраняем его беглого раба. Ты его раб?

— Ты что, с ума сошел? — засмеялся Джел. — Я — наследник Дома Джел. Думаешь, я тебе врать буду, что ли? Это ты у меня сидишь привязанный, а не я у тебя.

— Ну… Можно сказать, я тебе даже почти верю. И я все еще должен тебе свою жизнь. Если этот дом сгорит — с меня за твою пропажу не спросят. Только, если хочешь что-то сделать — торопись. Скоро рассвет, и за тобой должны прислать повозку, чтобы увезти тебя за город. Тогда вернутся хозяева со своей охраной. Мы дежурим по двое, и сейчас в доме нет даже слуг, всех отправили подальше, чтоб не было лишних глаз. Выйти отсюда можно через сад, ворота заперты, но стена низкая.

Джел усмехнулся, распарывая связывавшую Верзилу ткань.

— Я отблагодарю тебя, если все окажется так, как ты говоришь, пообещал он.

Верзила выпутался из черных тряпок.

— Если ты в самом деле наследник Дома и хочешь отблагодарить меня — не вспоминай, что видел здесь солдат Валахада, — попросил он.

То, что он поспешил не в Ман Мирар, не домой, не в тот квартал, где снимал себе особняк Агиллер, а назад к Гермериду, он и сам считал к концу проделанного через полгорода пути глупостью, но что было делать — он уже пришел.

С холма Вальялар поднимался в серое утреннее небо жирный столб дыма — горела усадьба Ирмагора. Где-то вдалеке звонил пожарный колокол. Джел пролез через уже знакомую дыру в заборе, обошел колючую изгородь и остановился на пороге дома. Лучше бы было не встретить здесь Агиллера, а узнать, что он уехал восвояси, и спокойно пойти спать. Люди Хапы, должно быть, перевернули в поисках его уже всю Столицу. Впрочем, Хапа слишком самонадеян, ему полезно иногда поволноваться…

Джел переступил с ноги на ногу на пороге: входить — не входить. Он понимал, что одиссею свою по помойкам, подвалам, сточным канавам и бандитским кварталам ему пора заканчивать. Слишком много событий для одних суток. Кроме того, он чувствовал, что, если в ближайшее время он не найдет вина, ему попросту будет плохо. Хуже, чем в первый раз. Ведь он "пьяный гриб" уже пробовал… Ладно.

Он поднялся на этаж и постучал в дверь.

Ему открыл пожилой незнакомый человек со значком судебного пристава на рукаве.

— Вы к кому? — спросил он.

— А… — Джел осекся. — Что тут случилось?

— Здесь умер человек.

— Гермерид?

— Нет, другой.

Джелу стало душно, он потянул завязки одолженного в доме заговорщиков хорошего дорогого плаща.

— Как — умер? — еле выговорил он. — Убили?

— Нет. Он сел вот здесь, — пристав показал на верхнюю ступеньку лестницы, — и умер. Сердце остановилось или что-то такое.

Джел покачнулся и, должно быть, сильно побледнел, потому что пристав оставил дверь и подхватил его под руку.

— Эй, эй, а с вами-то что? — сказал он. — Мне некого посылать за еще одним душеприказчиком… Пройдите, я вам хоть воды налью.

Джел сглотнул комок в горле, выпрямился и пошел во вчерашнюю комнату.

Там все было по-прежнему, только камин погас, а на середине стояла застеленная льняной простынею скамья, на которой со спокойным лицом уснувшего человека лежал Агиллер. На полу свернулись серебряными змеями кем-то уже срезанные длинные пряди его волос. И еще одно отличие заметил Джел по сравнению со вчерашним вечером: синее в звездах покрывало на плечах своей хозяйки сейчас обнимало изголовье скамьи и чуть покачивалось из стороны в сторону.

Миран подняла голову. По лицу ее белее мела была размазана черная краска с глаз, приоткрытые губы кривились, и, если бы взгляд имел силу убивать, Джел был бы мертв тысячу раз еще в тот момент, когда шагнул через порог.

— Ты, — прошипела она. — Все ты, сука. Это ты убил его. Я… любила, я боготворила моего господина. Я была счастлива с ним… А пришел ты — и убил мое счастье…

У судебного пристава проснулся к ее срывающемуся монологу профессиональный интерес. Он тронул Джела за локоть и спросил:

— Речь идет об этом человеке? В чем она вас обвиняет? О чем она говорит?

— Она говорит, — без интонаций в голосе произнес Джел, — о том, что этот человек спал с ней, а умер от любви ко мне…

Ее как судорогой свело от этих слов. В мгновение она оказалась рядом. Что было у нее в руке — нож ли, тонкий стилет или шило, — Джел не увидел. Он согнулся и приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, выразившее бы его удивление по поводу такого злого ее поступка, но в горле у него забулькало, и изо рта на прижатые к груди руки потекла кровь. Выдернуть из-под сердца раскаленную иглу сам он не мог, а оставить ее там было нельзя…

В медленно гаснущем свете он наблюдал, как пристав попытался схватить Миран, а она, прочертив багровую полосу у него на щеке ногтями, пробежала мимо его растопыренных ладоней и была такова.

Свет померк.

Пол ушел у Джела из-под ног, и он упал.