Мисс Пинк посещала «трущобы» Тянцзина. Она была членом общества «Моральная жизнь для низших классов», и вторники от 10 до 12 являлись временем ее действий.

Мисс Пинк была активной христианкой. О спасении душ бедняков она беспокоилась куда больше, чем о своей собственной. Она была самым агрессивным членом самых агрессивных обществ по насаждению морали. Рожденная с большим запасом жизненной энергии, она не сумела истратить ее на себя: никогда не болела, никогда не нуждалась, не знала никаких страстей, ни глубоких чувств. Она как бы не имела вкуса к жизни; жить для нее значило не гореть душой, а лишь слабо дымиться. Духовной жажды в ней не было, а животную энергию здорового тела она тратила на защиту морали.

Мисс Пинк была немолода. За долгие годы деятельности она выработала специальные методы. Скорее всего она походила на охотника на перепелок. Он сидит, скрытый в траве, спокойный, ко всему в природе благосклонный, и играет на тростниковой дудочке. Он знает, какая мелодия увлекает перепелок. Неподалеку, как и он, в траве, эти маленькие птички стараются найти себе завтрак. На них мало мяса, но оно вкусно, поэтому их любят. В маленькой птичьей душе заложена страстная любовь к музыке. Услышав тоненькие звуки дудочки, перепелка останавливается, слушает, забыв о пище. Постояв на одной маленькой, тоненькой ножке, в знак колебания, перепелка, презрев предчувствия опасности, направляется туда, откуда исходят звуки. Охотник заметил ее приближение, он играет все нежнее, все лучше. Она подходит. Она останавливается, опять на одной ножке, но уже от восторга. Она закрывает глазки, склонив головку набок. Кажется на мгновение, что и охотник и птичка слились духовно в это мгновение в одном гимне Творцу мира. Но мы ошиблись. Углом глаза он следил за птичкой — и вот она поймана, в сетке. Довольный, он кладет дудочку в боковой карман пиджака и отправляется домой обедать перепелкой.

Конечно, сравнение это далеко не точное. Мисс Пинк отнюдь не пожирала своих жертв. Но в остальном, пожалуй, очень похоже. Ее дудочкой была Библия. Ее мелодией было запугивание грешника и обещание ему неба, если он за нею последует. Ее пищей было сознание своей праведности здесь и высокой награды там, как «уловительницы» душ. Твердым шагом подошла она к пансиону № 11 и позвонила. Шла она не как равная к равным. У нее не было намерения представиться или сообщить кое-что о себе самой. Поэтому нужно сообщить о ней, пока она еще не вошла в дом.

Она была специалистом по безгрешному существованию, никогда не нарушившим ни одной заповеди. В ее жизни не было такого, чего нельзя рассказать детям вслух. Наоборот, ее жизнь состояла только из действий, достойных похвалы. Ее наружность убеждала в верности вышесказанного.

Начнем с ботинок. Это в далеком прошлом проповедники приходили босиком, в лохмотьях, — бездомные аскеты, покрытые потом и пылью пустынь. Мисс Пинк носила коричневые полуботинки. Это были наилучшие полуботинки, какие только грешникам удавалось увидеть. Английские, настоящие, из Лондона. Высшего качества в отношении кожи, с полнейшим комфортом для ноги. Они имели за собой историю, так как являлись последним достижением сапожной науки и искусства. Конечно, фабрикант продавал их не в убыток, и только смертный с капиталом мог их купить. Прежде всего, их продают в магазинах, где приказчик видит насквозь покупателя. Приказчик похож и видом и манерами на посланника, но как-то наоборот. Если вы дама, вы имеете дело почти с герцогиней. И он и она, видя остальные части вашего туалета, вдруг примут необыкновенно утомленный вид и медленную речь: нет вашего размера, — и мановением руки вы направлены к выходной двери. Но мисс Пинк, после беглого взгляда лишь на один ее жакет, будет встречена энергично и радостно, и найдутся все размеры, хотя женщины типа мисс Пинк обычно имеют громадную ногу.

Все остальное в одежде мисс Пинк не противоречило, а усиливало впечатление, произведенное ботинками: и меховой жакет, и замшевые перчатки, и кожаный портфель, в котором лежала Библия.

Какой— нибудь скептик, взглянув на мисс Пинк, сказал бы, что мисс Пинк вовсе не мисс Пинк, а тот евангельский юноша, который ушел раздавать имение нищим. Не слышно, чтоб он вернулся. Он все еще ходит, -совершенный, исполнивший все заповеди, но — увы! — не эту.

На ступеньках крыльца № 11 мисс Пинк вынула записную книжку и сверила адрес. Потом она позвонила. Кану, склонившемуся почтительно перед ее богатыми одеждами, она сказала кратко:

— Мисс Ирина Гордова.

Когда Ирина открыла дверь и пригласила мисс Пинк войти, та вошла осторожно, поздоровалась без поклона. Хозяйка пригласила ее сесть. Гостья долго глядела на стул, вызывая недоумение хозяйки. Дело в том, что мисс Пинк боялась грязи, всякой грязи и во всех ее смыслах. Этот стул был чист. Она села со вздохом облегчения. Другим приятным открытием был прекрасный английский язык Ирины. Мисс Пинк ненавидела недоразумения, а они случались, так как низшие классы Китая частенько не знают по-английски, сама же мисс Пинк говорила только на этом языке. Сев, она устремила на Ирину прямой, торжественный и суровый взгляд. Длилось молчание. Ирина никак не могла догадаться, кто была ее гостья, зачем она здесь и почему так сурова.

Наконец мисс Пинк глубоко вздохнула и промолвила медленно, отчеканивая каждый слог:

— Мисс Гордова, вы живете во грехе.

Не зная специфического смысла фразы и все же несколько обидясь на такое начало, Ирина ответила:

— Но мы все живем во грехе, не правда ли? Дрожь прошла по телу мисс Пинк.

— Мисс Гордова, вы живете во грехе. Вы губите душу. Я пришла спасти вас, вернуть на прямую дорогу.

Она говорила, уличая Ирину, и, открыв Библию, била Ирину текстами, как били камнями женщину в Евангелии за такой же грех.

Ирина наконец поняла. Гостья — миссионер, а она библейская блудница. Горькие чувства одно за другим потрясали ее сердце и душу. О, стыд! Так это ее социальное положение! Горячая кровь, как горячий душ, обливала ее всю внутри. Она почему-то подумала о семье, о Лиде. «Я должна оставить их». Она уже готова была плакать, упасть на колени, каяться. Но тут случайно ее взгляд упал на огромную ногу мисс Пинк, на великолепные полуботинки, — и вдруг чувства Ирины совершенно изменились. Она направила свой жар и свою горечь уже не на себя, а на персону гостьи. «Вся в коричневом! Подобрала цвет. Идя проповедовать, одевалась не наспех». И мысль о сытой, защищенной, комфортабельной жизни такой проповедницы наполнила Ирину жгучей ненавистью: «Такой, конечно, остается только спасать других». Она готовилась ядовито задать ей ряд вопросов: «Где были вы, когда я осиротела? Была голодной? Умирала от тифа? Искала работу? В вашей Библии вы найдете: „голодного накорми“ и все такое». Между тем мисс Пинк швыряла свои камни и метила ловко. Ирина решила ее прервать.

— Во всем, во всем, мисс Пинк, вы совершенно правы. Благодарю вас. Мне, знаете, самой как-то и в голову не приходило. Я очень хочу, чтобы вы меня спасли. Пожалуйста. И момент подходящий. Мой временный муж покидает меня.

Мисс Пинк не имела воображения и не понимала юмора. Еще не была выдумана шутка, которая заставила бы ее засмеяться. Слова Ирины ее обрадовали. Она перелистнула Библию:

— Я прочитаю псалом.

— Минутку, — сказала Ирина, — минутку: готова вас слушать и даже пообещаю выучить Библию наизусть. Но сначала закончим со мной. Мой временный муж уезжает. Найдите мне приличную работу в приличном месте на приличное жалованье. Я стану тут же на колени и на Библии поклянусь, что у меня никогда не будет второго мужа. Идет?

Материализм грешников всегда оскорблял мисс Пинк. К сожалению, они все таковы: прежде всего хотят есть. Терпеливо она объяснила Ирине, что она спасает души, а не предлагает службы. Даже если бы и предлагала, то Ирина должна бы отказаться: порыв к небу зачтется, только если он бескорыстен.

Ирине вдруг стало противно и скучно. Чтобы положить конец унизительной сцене, она встала, сказав, что сердечно благодарит за визит и обещает подумать о каждом слове, сказанном мисс Пинк. Мисс Пинк тоже встала и ушла, неуверенная, подбита ли ее перепелка.

Оставшись одна, Ирина стояла посреди комнаты и смотрела вокруг. Какая бедность! Как все старо, жалко, бесцветно! О, убожество жизни! Но ведь она была счастлива этим, — пусть скудный — это был ее земной рай. Она не желала лучшего. Это были единственные счастливые дни ее жизни — но вот приходит мисс Пинк, и сердце отравлено. Внезапно, без всяких видимых признаков к этому, она горько и громко зарыдала. В отчаянии она билась головой об стенку и ломала руки.

— Куда мне деться? — кричала она, но слова были понятны ей одной. — Куда идти? Что делать?

Привлеченная звуком рыданий мадам Климова ринулась в ее комнату. Она была большая любительница сцен, обмороков, истерик — и у себя, и у других. Женщина плачет. По мнению Климовой, единственной причиной женских слез — прямо ли, косвенно ли — мог быть только мужчина. Мигом она смекнула, в чем было дело, и начала утешать Иру:

— Ангел мой, душка, что делать! Мужчины терпеть не могут жениться. Слезами у них не выплачешь.

Говоря это, она уже держала Ирину за плечи и поила водой.

— Забудьте, успокойтесь — и поболтаем. Знаю жизнь, могу дать совет.

Она благоволила Ирине, видя ее в слезах, и все же не могла удержаться от критики: «Нет, она — не аристократка. Те не так плачут: две-три слезинки, и на платочек. А эта ревет, как деревенская девка на похоронах».

— Не плачьте, душка, — продолжала она вслух. — Чего добьетесь этим? Выпадут ресницы — и только. Да и глаза от слез выцветают. А для женщины красота — единственный козырь. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Ну и пусть ваш солдат уходит! Другой солдат оценит вас лучше. Ах, дорогая, в любви опыт — все. Первая любовь поэтому всегда несчастна.

Она уложила Ирину на диван, укрыла чем-то, сняла ей туфли. Затем села около и продолжала:

— Есть хороший выход: уезжайте в Шанхай. Соберем на билет. Можно устроить лотерею. Этот город мал для настоящей карьеры. Но Шанхай! Нет лучшего города для интересной жизни. Чопорности никакой. Все спешат. Никто ничего ни о ком не знает. Скажете, что вы — графиня, не поверят; скажете, что рабыня, тоже не поверят. В обоих случаях примут одинаково. Хотите замуж? Нигде не женятся так наспех, без оглядки, как в Шанхае. Истекает отпуск, думать некогда, да и нечего: все равно никогда не узнаете, с кем вступили в брак. А мужчин! Военные, путешественники, журналисты. Все — на жалованье и никто ничего не делает. Ведь какое расписание дня: по ночам кутят, утром спят, после полудня — жарко, невозможно работать, в полдень — отдых, вечером — все уже закрыто. Ах, Шанхай! Знаете что, давайте и я с вами поеду! Две головы — лучше. А на худой конец, в Шанхае твердая такса: европеец платит своей душке от шестидесяти до ста долларов в месяц. Но не берите француза: подозрителен, ревнив, и все норовит не заплатить.

Ирина между тем думала: «Прогнать ее? Ударить?» — но она лежала без сил после своих рыданий.

— 'С другой стороны, -упивалась мадам Климова темой, — штатский француз хотя и хуже, чем военный, но иногда женится. Да, даже и на китаянке. Так уж вам-то можно надеяться.

Ирина бессильно думала: «Бросить бы ее на пол и топтать ногами!»

— Англичанин же сух непомерно. Обязательно заплатит, но других нежностей от него не жди. Просто не разговаривает. Американец и щедр, и весел, и любит приключения, но у них там в Штатах везде разные законы: то жениться совсем нельзя, то жениться можно, но ввезти жену в штат нельзя. Учтите хотя бы ваш собственный опыт.

От се голоса Ирина впадала как бы в забытье. Она слушала, уже не возмущаясь.

— С немцами прямо-таки что-то случилось. Были они веселые ребята. Теперь никак не хотят русскую в подруги, подозревают, что еврейка. Что касается японцев — никогда! У них нет понимания, да и иена их — смотрите — стоит низко. Вы скажете, я забыла итальянцев. Не забыла. Красавцы и поют, но ждите от них не денег в сумочку, а скорее кинжал в бок. Китайцы? Если и встретите баснословно богатого, и окончил он и Оксфорд и Харвард — бегите от него в сторону. Он сам еще ничего, европеец лет до сорока, а там опять китаец — и уж навеки. Но до этого вам не дожить! Только отпразднуете свадьбу и поселитесь в городском доме, как, по обычаю, надо навестить почтенных родителей в далекой деревне и еще поклониться могилам предков. Многие уехали, ни одна не вернулась. Климат, говорят. Умерла. А на деле? Отравлена почтенными родителями.

Мадам Климова задрожала от ужаса перед нарисованной картиной.

. — Нет, дорогая, — продолжала она, отдохнув, — мой совет: держитесь поближе к англичанам. Ну и пусть не разговаривает! Поговорить можно с кем-нибудь другим. Следите, как стоит их паунд? Даже американский доллар мельче. Вы видели золотой паунд? Я не видела, а очень хотела б увидеть. Говорят, есть в музее. Схожу. А как англичан уважают! Идите с английским солдатом — и в ресторане, и в кафе, и в кабаре вас встречают как герцогиню.

Ирина думала: «Напрасно я сердилась. Она советует мне то, что, по ее мнению, всего лучше. По-своему она делает то же, что и мисс Пинк: старается о моем спасении».

— Вас удивляет, я еще не упомянула русских мужчин. Кто вас возьмет и кому вы нужны? И кто этот русский мужчина, что имеет средства содержать жену? Начнете со стихов, подекламируете немного, споете, — а там он начнет пить, а вы — плакать. Станет даже бить вас — и оба вы будете без службы. Нет, мимо, мимо! Последнее слово: англосаксонская раса. И чем она молчаливей, тем лучше. От тишины у вас появится чувство собственного достоинства'

«Боже мой! — уже жалела ее Ирина, — неужто все это ее собственное наблюдение? Вот была жизнь! Бедняжка!»

И вдруг опять заплакала. Мадам Климова приняла это за радостные слезы в отношении англосаксов.

— Ну, вот и успокоилась, умница! — сказала она с чувством удовлетворения после хорошо исполненного долга.