На заре, как обычно, роты Лейб-гвардии сводного полка подняла пушка. Отслужив молебен и подкрепившись кашею с надоевшей уже бараниной, двинулись на Сардар-Абад. Эта крепость была ключом к Эривани, со взятием которой можно было принудить персидского шаха пойти на мирные переговоры и наказать его за резню в Елисаветполе отнятием Эриванского и Нахичеванского ханств. Первая рота, где служил рядовым Федор, должна была рассеять конные отряды Гасан-хана, охранявшие подступы к Сардар-Абаду, расчистить к нему дорогу остальным ротам полка и стать лагерем у южных стен крепости.

Подъехали к горам, густо поросшим лесом. За небольшой лощиной начиналось ущелье.

— Мотри, ваше благородие, — сказал Федору ехавший с ним в паре ординарец ротного командира. — Щас жахнут бусурманы из секрета картечью, тогда аккурат нам будет.

Место действительно было просто идеальное для засады. Ротный, сторожась секрета, послал вперед полковых разведчиков. Через четверть часа те вернулись: чисто.

Только въехали в ущелье — навстречу саженях в сорока вьючный верблюд. Рядом с ним брел человек в чекмене и тюрбане. Шел спокойно, будто совесть его чище снега на вершинах Масиских гор. Капитан опять же скомандовал разведчиков вперед: выяснить-де, кто да что. Те поскакали. А верблюд тем временем опустился на колени, башку склонил, а на горбу — пушка легкая! И фитилек уже тлеет. А потом как ахнуло громом, только четверо разведчиков из пяти вместе с лошадьми на тропе каменной и бились в корчах. Когда дым рассеялся, ни верблюда, ни человека в чекмене уже не было.

— Догнать! — закричал капитан, и несколько офицеров бросилось по ущелью вдогонку за верблюдом. Да куда там! Сия животина, коли разохотится, скачет так же живо, как и кавалерийская лошадь.

Из ущелья вышли на равнину. На маковках гор — лед и снег, а у подошв этих гор воздух пышет жаром, и пот с солдат льет так обильно, что синие мундиры потемнели до черноты.

Затем привал. Обед с той же бараниной. Слипаются глаза. В полудреме белые кучевые облака начинают казаться сугробами снега, а выцветшая синь неба густеет. И Дивову вдруг стало мерещиться, что он в далеком Архангельске, идет с Лизой по расчищенной после метели дорожке парка… Она смеется, бежит и, оглянувшись, по-женски неловко бросает в него легкий снежок. Лиза… Почему она здесь? Дымка начинает ускользать. Федор тщетно пытается удержать ее, но резкая команда капитана решительно прерывает его грезы.

Вдалеке слышатся выстрелы. Мимо пролетают несколько генералов с эскортом из адъютантов и порученцев. Заметна внушительная фигура Ермолова и ею раскатистый голос:

— Всем отдыхать до вечера! Приказ его высокопревосходительства!

Его высокопревосходительство — это командующий Отдельным Кавказским корпусом, генерал от инфантерии Иван Федорович Паскевич, любимец императора, сменивший генерала Ермолова на посту Главноуправляющего Грузией. Иван Федорович — баловень фортуны. И ежели у генерала Ермолова полководческий талант, то у генерала Паскевича везение и тонкая интуиция. А для ведения военной кампании еще не факт, что умственные достоинства одного важнее наития и удачливости другого.

Вечером, когда жара спала, двинулись дальше. Изредка налетали с большой дерзостию тюрбаноголовые. Приблизившись саженей на пятнадцать, прицельно стреляли и скакали назад, дико взвизгивая от радости, если удавалось попасть в цель. В роте было уже с десяток раненых. У разрушенного моста через быструю безымянную речку пришлось встать и спешиться: из-за речки с прибрежных кустов стреляли так густо, что форсировать ее решено было по утру. Отошли на безопасное расстояние, поставили походные палатки. Ротный выставил удвоенные караулы, в один из которых старшим был назначен Федор.

Ночь прошла тихо, ежели не считать нескольких выстрелов со стороны реки Занги. И опять, как только он остался наедине с самим собой и с этим огромным звездным небом, вспомнился Архангельск и Елизавета. Федор не понимал, почему все чаще и чаще мысли его стали возвращаться к этой девушке. Ностальгия по спокойной жизни? Попытка уйти от суровой прозы войны? Чувство вины? Что-то не давало ему покоя, вызывая в памяти ее пленительный образ.

Поутру, выступив дальше, узнали, что эриванский сардар Гусейн-хан сделал вылазку и вырезал почти пол взвода карабахских армян из добровольческого эскадрона генерала Мадатова. Им отрезали головы и кисти рук, дабы они и в иной жизни не могли более держать оружия.

У ручья Джеван-Булак спешились, — было решено переждать жару здесь. Стали готовить обед, и тут вдруг с гиканьем и свистом налетели джарские лезгины из гвардии самого наследного принца Аббас-Мирзы. Смяв охранительные пикеты, они врезались в самую гущу роты, и началась кровавая рубка. Ротный послал за подмогой и приказал отступать за овраг. Федор, едва успевая отражать сабельные удары двух насевших на него лезгинов, стал спускаться в овраг. Лошадь его, пятясь, смотрела на него удивленным глазом и постоянно оглядывалась назад, земля обрывалась из-под ее копыт.

«Сейчас она упадет, и мне конец», — подумалось Федору, и в то же мгновение он вместе с лошадью повалился набок. Он все же успел соскочить с нее и остаться на ногах, из последних сил отражая сабельные удары. А те наседали и наседали, и Дивов уже видел победный блеск в их глазах.

«Неужто это все?» — вихрем пронеслась в голове страшная мысль.

«Все», — эхом ответили склоны оврага.

«Все», — журчал ручей.

«Все», — читалось в глазах осклабившегося лезгина.

Сильный удар выбил саблю из его рук. И Федор побежал, виляя и инстинктивно обхватив голову руками. Сзади послышался приближающийся топот копыт и смех одного из всадников.

— Эй, руски, нэ бэги так быстра! Мой лошат нэ успэваит эхат за табуй.

Снова послышался смех, а затем острая боль пронзила плечо. Левая рука перестала слушаться и повисла плетью.

— Э-э, — услышал Федор тот же голос. — Пылахой утар. Давай эщо рас.

«Это он нарочно по-русски говорит, чтобы ты слышал», — враждебно прожурчал ручей.

«Тебя используют, как живую мишень, — ехидно пронеслось по дну оврага. — Пока живую. А потом тебе отсекут голову».

Федор остановился. Отнял руку от головы. Повернулся. И посмотрел прямо в глаза старшему из всадников.

— Ну что вылупился? Давай!

— Бэги, — сверкнул глазами лезгин. — Втаруй рас Джамал нэ пырамахнотца.

— Хрен тебе, — не сводя со всадника взора, ответил Федор. — Не буду я от тебя, басурман, бегать.

— Латны, — уже с любопытством посмотрел на Дивова всадник и кивнул Джамалу: — Тавай!

Джамал ощерился, раздул ноздри и, замахнувшись, издал гортанный крик. Федор видел, как лезвие сабли быстро приближается к его голове. Следующее мгновение вместило в себя крики, кровь, заливающую лицо, близкий выстрел и широко раскрытые от ужаса глаза Джамала с вырванным поверх них куском лба…