Человек многоопытный удачлив во многом. Ему хорошо везде, будь то надменный Петербург, унылая Пенза или барская Москва. В Первопрестольной русскому человеку, пожалуй, будет лучше всего. Любая его задумка или даже блажь найдет в Москве исполнителя, который сделает все в лучшем виде. Надобно вам, господин хороший, квартирку подыскать, так только скажите, где предпочитаете обитать — на Тверской, Большой Дмитровке или Пречистенке? Не худые улицы Арбат и Моховая, и Петровка вплоть до Кузнечного моста, и Чистопрудный бульвар, и Большая Никитская, где дома опять же с антресолями и бельэтажем, только beletage, сами понимаете, будет стоить дороже. А что делать, ежели люди с деньгами предпочитают вторые, парадные этажи и сразу говорят, дескать, первый этаж и мансарду не предлагать.

А может, желаете домик в месте спокойном и уютном? Тогда вам в Немецкую слободу, где ныне селиться модно и — словечко новое, однако отражает — престижно. Домики чистые, опрятные, при каждом садик ухоженный, ну чисто Эдем! И тишина, не то что в Замоскворечье, где зимой не протолкнуться, как на Тверском бульваре в Троицын день. А все потому, что еще до Рождества съехались сюда, в Замоскворечье, помещики из соседних и дальних губерний, где их ожидают собственные неприхотливые деревянные дома и домишки с широким двором, яблоневым и вишневым садом, давно заросшим травой и крапивой.

Зачем, спросите вы?

Так заведено: на зиму — в Первопрестольную. Дабы по четвергам тешить свое тщеславие в Благородном собрании, где жеманные фрейлины с императорскими вензелями, полные генералы в крестах, их сиятельства с тысячами душ крепостных и щеголи и щеголихи в умопомрачительных нарядах из самого Парижа. Но главное, для чего приезжали российские дворяне в Москву, так это чтобы завязать хоть какие-то знакомства и выдать наконец замуж своих дочерей: Лизанька входит в возраст, а там и Параше надобно подыскивать жениха… Только вот где их найти, коли в Москве никаких знакомств не имеется?

Ах так, вам, то бишь вашей дочери, надобен жених? Или вашему сынку нужна подходящая невеста? Так бы стразу и сказали. В Москве все возможно. Имеется для этого испытанное средство: свахи. Они знают все: фамилии и лета женихов и невест, описи приданого и выдвигаемые родителями условия брака и даже характеры молодых людей, в брачный возраст вступивших. Свахи обо всем договорятся. За определенную мзду. Есть и такие, что промышляют сватовством по зову души и сердца. Всякие случаются в жизни пристрастия: кто-то заводит дюжину комнатных собачек, кто-то коллекционирует древние фолианты, кто-то любит вечерами вышивать бисером, иные же и дня не могут прожить, чтобы не высечь на конюшне до полусмерти кого-нибудь из своей дворни, не за провинность даже, а так, для острастки. А кто-то видит себя соединителем молодых людей. Что ж поделаешь, коли нравится им сие занятие! К таковым принадлежала графиня Наталия Михайловна Загряжская, бывшая фрейлина императрицы Екатерины Великой, вдовица со стажем и одного примерно возраста с князем Гундоровым. Графиня была вхожа во все московские дома, знала всех, и все знали ее. К ней-то и направился Александр Андреевич.

Наталия Михайловна пила в столовой чай, когда ей доложили, что пришел Гундоров.

— Ну так зовите его сюда, — сказала горничной графиня и велела принести еще один прибор.

Она благосклонно кивнула князю, когда он вошел, и протянула для поцелуя сухонькую ладошку.

— Присаживайтесь, князь. Попейте со мной чаю. Или, может, велеть принести вам кофею?

— Нет, благодарю вас. Я выпью чаю, — ответил Гундоров.

— Вы прекрасно выглядите, — заметила графиня князю, когда он сделал несколько глотков. — Время щадит вас.

— Да и вас, графиня, не берут годы, — деликатно произнес Александр Андреевич, заставив себя с удовольствием взглянуть в желтоватое лицо Загряжской, испещренное частой сеточкой морщин. — Да-а, — откинулся он на спинку кресел. — Время, может, и щадит нас, да вот не щадят обстоятельства.

— Какие такие обстоятельства? — бросила быстрый взгляд на князя Наталия Михайловна.

— Поскольку дружба наша, графиня, весьма старая и насчитывает уже полвека…

— Пятьдесят два года, — поправила его Загряжская.

— Тем более. Буду с вами совершенно откровенен. — Гундоров вздохнул, и лицо его помрачнело. — Мой внук…

— Что ваш внук? — подалась вперед Наталия Михайловна.

— Мой внук… влюбился, — закончил Александр Андреевич.

— Фу, ты, господи, — приняла прежнее положение графиня. — Вы меня напугали. Я уж было подумала, что он стрелялся на дуэли или проигрался в карты.

— Если бы, — сокрушенно покачал головой Гундоров. — Для молодого человека нашего круга это было бы вполне нормально.

— Влюбиться для молодого человека тоже вполне нормально, — заметила Наталия Михайловна.

— Было бы нормальным, ежели бы не объект приложения его чувств.

— А что такое?

— Он предложил руку и сердце актриске из Петровского театра, — уныло произнес Гундоров.

— Да что вы говорите? — звякнула чашечкой о блюдце Наталия Михайловна.

— Именно так, — трагически посмотрел на нее князь. — Причем актриска эта давно уже не девица и поведения самого разнузданного.

— Да, это действительно несчастье, — резюмировала графиня.

— Вот почему я пришел к вам, — Гундоров посмотрел на Загряжскую своими круглыми глазками, — просить вашей помощи.

— Понимаю, — после непродолжительного молчания ответила графиня. — Вы хотите, чтобы я познакомила его с девицей из приличной семьи и он отвлекся бы от этой актрисы. Так сказать, выбить клин клином.

— Вы правильно понимаете, — отставил чашку Александр Андреевич. — Однако мне необходима не просто девица, общаясь с которой он бы отвлекся от актриски, а невеста и будущая жена. Попросту говоря, мне необходимо его женить, и по возможности скорее.

— Резонно, — заметила Загряжская.

— У вас есть кто-нибудь поприличнее на примете?

— Приданое невесты вас интересует? — деловито спросила графиня.

— Не в такой степени, как оно интересовало бы меня в иных обстоятельствах. Пусть оно будет небольшим. Я хотел бы, чтобы как можно скорее совершилась помолвка.

— Ну, тогда я бы остановилась на двух кандидатурах, — раздумчиво произнесла Наталия Самсоновна.

— Я весь внимание, — подался вперед князь.

— Значит, так: вдовица Зинаида Аполлоновна Колокольцева, весьма богатая, имения в Московской и Пензенской губерниях, двадцать один год, и Ксения Панчулидзева, дочка Алексея Давыдовича, бывшего саратовского губернатора.

— А ей сколько лет? — поинтересовался Гундоров.

— Двадцатый. Очень богата, вернее, богат отец, наживший себе состояние казенными доходами от Елтонского соляного озера, когда еще был вице-губернатор. Но он прижимист и богатого приданого не даст.

— Я понял вас, — благодарно посмотрел на Загряжскую Гундоров. — Чаша моих весов склоняется в сторону вдовицы Колокольцевой, однако, Наталия Михайловна, — князь счел уместным положить свою ладонь на лапку графини, — переговорите-ка вы лучше с родителями обеих.

— С Колокольцевой надобно будет разговаривать с самой, — заметила ему Загряжская.

— Ну, с самой так с самой, — улыбнулся князь. — Полагаюсь на ваш опыт и участие к моему внуку. Главное, женить его как можно скорее.

— Поняла вас, — улыбнулась Загряжская, и лицо ее еще более покрылось сеточкой мелких и частых морщин.

— Не сомневался, что мы поймем друг друга, — улыбнулся в ответ князь и посмотрел на графиню так, как смотрел на нее пятьдесят два года назад, когда его представляли ей. В этом взгляде были восхищение, восторг, нежность, страсть, — словом, все, от чего сердце графини Загряжской тогда учащенно забилось. Впрочем, пятьдесят два года назад Наталия Михайловна еще не была Загряжской, а лицо ее не портила ни одна морщинка. Теперь же, как бы на нее ни смотрели и что бы ни говорили, сердце старой графини билось ровно и спокойно.