Виталия, старший декурион турмы. Пленная
Бац!
Ком грязи врезался мне в бок. Вопль, тонкий и визгливый, раздался следом:
— Ромская сучка! Лягушка беременная!
Гайя трепыхнулась и недовольно ударила ножкой изнутри. «Тихо, девочка! — попросила я. — Не нужно! Пожалуйста!» Гайя замерла. Умничка! Я как ни в чем не бывало провела скребком, сдирая со шкуры остатки жира и мяса, после чего постучала тупым лезвием о камень. Неопрятная полоска жирных ошметков соскользнула с железа и заняла место рядом с такими же. Вечером я это соберу и брошу в общий котел — выйдет похлебка. Другой не ожидается — здесь ешь то, что соскребешь со шкур. В первые дни меня выворачивало от такой пищи, но потом привыкла. Жирная похлебка — обычная еда в землянке рабынь, для пленной ромы готовить отдельно никто не станет. Если хозяйка в настроении, дают кости. Мясо с них, конечно, срезано, но можно погрызть хрящ — это заменяет хлеб. Пленные о нем только мечтают — слишком дорог. Сармы не выращивают зерно, его привозят из Ромы…
Бац!
Метко пущенный ком грязи плюхнулся в старательно собранные мной ошметки, разбросав их в разные стороны. Да что это такое! Пропал ужин! Если не принесу добычу, мне не дадут есть. Я ощутила, как на глазах закипают злые слезы. Гайя снова шевельнулась и сочувственно тронула изнутри ножкой. Она меня всегда жалеет… Проклятая сарма! Вонючка поганая! Изо дня в день она изводит меня, швыряясь грязью, но сегодня перешла все границы. Я могу обойтись без ужина, мне не привыкать, но нас с Гайей двое. Моей девочке не достанется еды. Я могу вынести ругань и издевательство, но обижать мою дочь… Я убью тебя, падаль! Перепилю глотку скребком! Он тупой, но если сильно нажать…
— Рома — грязь, рома — грязь, мама плеткой рому — хрясь! — злорадно пропели над самым ухом.
Сделав вид, что скоблю распяленную на плоском камне шкуру, я скосила взгляд. Тощие ноги в овечьих штанах топтались совсем рядом. Не боится… В самом деле, чего? Рабыня не смеет тронуть дочку хозяйки. Только ты зря так думаешь. Я не рабыня, мразь, я декурион «диких кошек»…
Удар локтем в бок вышиб из мелкой дух. Я поднялась и, сбив с ее головы шапку, вцепилась в волосы. Злючка, вдохнув воздуха, завизжала:
— Мади! Мади!
Я отвесила ей оплеуху, вторую. Вот тебе! Вот! Ее голова моталась из стороны в сторону, но, крепко схваченная за волосы, сарма не могла убежать и только орала, брызгая слюной и кровью. Получи! Еще! Я тебе покажу лягушку беременную! Я вобью эти слова тебе в глотку на всю оставшуюся жизнь! Это тебе за меня! Это за Гайю! Будешь помнить!
— Акындай! Акындай!
От домика, привлеченная криком, семенила на кривых ногах хозяйка. В руке она сжимала плеть. Я отпустила волосы маленькой злючки и пнула ее в тощий зад. Мелкая свалилась на песок и поползла прочь, дрыгая ступнями, обутыми в мягкие меховые сапожки. Это я хожу в сшитых из кусков кожи чунях. Схватив скребок, я повернулась к подбегавшей сарме. Будь что будет, но я не позволю себя бить! Пусть только попытается! Я ее убью! Ударю скребком в висок, размолочу ей немытую голову о камень или вовсе перегрызу глотку. Наплевать, что будет потом! Я — «дикая кошка»!
Хозяйка, догадавшись о моих намерениях, замедлила шаг.
— Иди ко мне! — крикнула я. — Ближе!
Она закрутила плеткой над головой и оскалилась, показав гнилые зубы. Не подойдет. Бить будет издалека. В кончик ее плети вплетены кусочки железа, при ударе они обжигают даже сквозь кожу, из которой сшита моя рубаха. Плевать! Вытерплю!
Краем глаза я заметила, как застыли сармы, мои товарки по несчастью, чистившие шкуры. Бунт рабыни — невиданное дело! В стороне послышался конский топот, но я не повернула голову. Незачем. Рядом с берегом, где скребут шкуры, проходит дорога, кто-то из сарм не удержался и решил глянуть на потеху вблизи. Неважно. Кто бы это ни был, но хозяйке не жить! Сдохнет! Я подставлю под удар руку, плеть обмотается вокруг нее, и я дерну. Сарма упадет к моим ногам, и я ударю скребком. Если выпустит рукоятку плети, то я перехвачу ее и верну хозяйке то, что она задолжала мне за эти месяцы…
Ударить сарма не успела. Всадник в алом плаще стремительно выскочил сбоку и на скаку высвободил ногу из стремени. Хозяйка повернулась, но лишь для того, чтобы поймать удар в лицо. Отлетев назад, она рухнула спиной в грязь. Всадник натянул поводья, спрыгнул и двинулся ко мне. Что ему нужно? Хочет наказать взбунтовавшуюся рабыню? И почему я думаю о нем: «Он»? Богиня-воительница! Я грежу?
Игрр, живой, здоровый, в багряной форме преторианца, шел ко мне, хмуря брови. Великая, ты послала мне утешение? Видение, о котором я так мечтала? Сейчас эта сарма приблизится и достанет нож… Пусть! Я хочу умереть, видя его лицо!
— Аве, любимая!
Видение заключило меня в объятия, и я ощутила запах дорожной пыли, конского пота и железа — дух воина после долгой дороги. Сармы так не пахнут. Их мерзкая вонь забивает ноздри, вызывая приступ тошноты. Неужели?
Теплые губы коснулись моих губ; их забытый, сладкий вкус всплыл из глубин памяти, заставив меня встрепенуться. Не может быть! Это явь или я все-таки грежу?
— Это ты? — спросила я недоверчиво.
— Я! — засмеялся он. — Не сомневайся, sole!
Это он! Во всем Паксе только Игрр зовет меня так. Он напевал мне эту песенку и говорил, что она популярна в его мире. Я отстранилась и глянула ему в лицо. Игрр! Запыленный, с почерневшим от солнца лицом и светлыми полосками тонких морщинок у краев глаз. Эти ранее не виденные мною морщинки заставили окончательно поверить.
— Любимый!..
Его лицо расплылось. В следующий миг меня крепко обняли. Я приникла к его груди, что-то бормоча. Сильная ладонь погладила меня по голове и соскользнула на спину.
— Не нужно, corculum! Все позади. Я с тобой, и нас больше не разлучат. Успокойся, «кошка»! На нас смотрят.
Он отстранился, вытащил из моей руки скребок и зашвырнул его в реку. Я огляделась. Нас окружала толпа незнакомых сарм. Сидя в седлах, они смотрели на нас во все глаза. Юные, почти детские лица, потрепанные кожаные нагрудники, костяные наконечники копий. Это кто?
Одна из сарм, в ромской лорике и бронзовом шлеме-каскетке, выехала из толпы и подала знак. Две всадницы соскочили на берег, подхватили под руки валявшуюся на земле хозяйку. Подтащили к нам.
— Зачем она шла к тебе с плетью? — спросил Игрр.
— Я побила ее дочь.
— За что?
— Та оскорбляла меня и швырялась грязью. А сегодня разбросала мою еду.
— Это, что ли? — Он ковырнул носком сапога лежавший в грязи ошметок — Значит, били, кормили отбросами…
Ноздри его затрепетали.
— Разреши мне, тарго!
Сарма в лорике, спрыгнув в грязь, вытащила нож. Разбитое в кровь лицо хозяйки перекосилось от ужаса. Встав на четвереньки, она попыталась отползти, суча по грязи ногами, но у нее не вышло. Сарма схватила ее за волосы и оттянула голову назад, открывая горло. Хозяйка обреченно всхлипнула и закрыла глаза. Мерзко запахло испражнениями.
— Мади! Мади!
Побитая мной мелкая, прошмыгнув между лошадиными ногами, бросилась к матери и обхватила ее за шею. Сарма в лорике зашипела и попыталась ее оттащить, но мелкая вцепилась насмерть. Гайя в моем животе встрепенулась и ударила ножкой.
— Игрр! — попросила я. — Не нужно!
Он глянул хмуро и бросил сарме:
— Отпусти!
Та недовольно спрятала нож.
— Слушай меня, тварь! — Игрр шагнул к хозяйке. — Если хотя бы раз… Узнаю, что бьешь рабов, приду и лично выпущу тебе кишки. Обмотаю их вокруг твоей шеи и повешу. Ты поняла?
Хозяйка, хлюпая кровавыми соплями, торопливо закивала.
— Едем!
Игрр подхватил меня на руки и отнес к лошади. Усадив на шею, запрыгнул в седло. Лошадка всхрапнула, ощутив на спине двойную тяжесть, но стронулась с места. Сармы окружили нас, взяв в кольцо. Я сидела, прижимаясь плечом к груди Игрра, и все не могла поверить, что это он. Однако мерное колыхание коня под нами, родное тепло и сильная рука, обнимавшая меня, говорили, что я не грежу. Гайя внутри умиротворенно шевельнулась, и я почувствовала исходящее от нее блаженство.
— Кто эти сармы? — спросила я Игрра, не столько стремясь узнать ответ, сколько желая слышать его голос.
— Моя охрана! — ответил он, и, заглянув ему в лицо, я увидела, что муж улыбается. — Ее, — муж указал на сарму в лорике, — зовут Амага. Первая красавица Степи!
Игрр произнес это на языке сарм. Я вспомнила, что и с хозяйкой он говорил на нем же.
Амага, услышав слова мужа, довольно осклабилась. Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть. Игрр ничуть не изменился. Назвать красавицей эту страшненькую сарму мог только он!
— А вот она, — муж указал на скакавшую обочь кварту, — Сани. Мой проводник и незаменимая помощница. Редкая умница!
Сани бросила на Игрра влюбленный взгляд и зарделась. В других обстоятельствах я бы приревновала, но сейчас только хмыкнула. Муж неисправим. Рассыпает комплименты направо и налево.
— Где ты их взял? Почему на тебе форма преторианца?
— Позже! — сказал он и чмокнул меня в висок.
Я догадалась, что он не хочет откровенничать при посторонних, и умолкла. По круто взбегавшей на берег тропе мы выбрались в город и шагом двинулись по улицам Балгаса. Встречные сармы, конные и пешие, расступались, пропуская процессию, после чего провожали нас взглядами. Ничего удивительного: где они могут увидеть пришлого? Мной овладело легкомысленное веселье, и я едва сдерживалась, чтобы не показать сармам язык Это мой муж, поняли? Он приехал за мной, а не к вам!
На улочках Балгаса было тесно, колонна растянулась, ехали мы медленно. Я вертела головой, разглядывая дома. Я не была в городе со времени, как меня сюда привезли. После встречи с Великой Матерью меня отвезли к реке и бросили в землянку, откуда разрешали выходить только работать и для отправления естественных потребностей.
Балгас не впечатлял. Построенный из саманного кирпича, он раскинулся на равнине, примыкавшей к реке, на севере подступая к подножию невысоких гор. Выходящие на улицу глухие стены домов, высокие заборы с прочными воротами из деревянных брусьев… Ворота здесь стоят почти так же, как дом: дерево в Балгас везут издалека, и оно ценится дорого. Крыши, крытые тростником, — его по берегам полно. Во дворах дымились очаги, пахло вареной бараниной и свежеиспеченным хлебом. Желудок мой сжал спазм, и я вздохнула.
— Потерпи, любимая! — шепнул мне Игрр, догадавшись. — Скоро я тебя накормлю.
Очередная кривая улочка вывела нас в тупик. Саманные заборы и стены кончились. Высившийся по левую руку дом был сложен из тесаных каменных блоков, как и окружавший его забор. Он тянулся и по другой стороне тупика, отгораживая его от обрывистого берега. Сделано с умом — ночью не упадешь вниз. Массивные ворота, окованные железом, закрывали вход во двор. Кварта выскочила вперед и, подскакав, постучала в них рукояткой плети. Створки качнулись и заскрипели, открываясь.
— Приехали! — сказал Игрр.
Он вытащил из сумки кожаный кошелек и протянул его Амаге.
— Здесь двадцать пять золотых ауреев, или шестьсот двадцать денариев. Это больше, чем я обещал.
Амага оскалилась и схватила кошелек.
— Через две улицы — базар, там можно поменять золото на серебро и купить что пожелаешь. Только торгуйся!
— Хо! — сказала Амага. — Я это умею. Меня не обманешь!
— За базаром — караван-сарай, — продолжил Игрр. — Остановись там. Вы мне еще понадобитесь. С меня еще один такой кошелек, идет?
Он протянул раскрытую ладонь. Амага хлопнула по ней мохнатой лапкой, и сармы, подняв пыль на немощеной улице, с гиканьем умчались. Мы въехали во двор. Игрр спрыгнул на землю и снял меня с коня. Оказавшись на земле, я закрутила головой, осматриваясь. Просторно. В отдалении конюшни, сараи, даже кузница. Да здесь турму можно разместить! Это кому в Балгасе выделили столько земли?
— Чей это дом?
— Дандаки, командира личной сотни верховной жрицы, — объяснил Игрр. — Она привезла меня в Балгас. Хотела тащить к Маде, но я отговорился, сказав, что грязный и потный. Не хочу в таком виде предстать перед Великой Матерью. На самом деле хотел забрать тебя. Дандаки велела ехать сюда, сказав, что Сани знает дорогу. Сама отправилась для доклада. Сани сказала, как тебя отыскать. — Он помолчал. — Кажется, я чуть не опоздал.
Я кивнула, подтверждая.
— Господин, баня готова! — сообщила подбежавшая кварта. Пока я осматривалась, она успела переговорить со слугами.
— Показывай! — велел муж.
Нас отвели к пристройке к дому. Из дыры в ее крыше струился дым. Мы вошли внутрь, и я ощутила запах горящих углей. Богатый дом, кизяком здесь не топят. Дрова в Балгасе стоят дорого. Мое предположение подтвердили стол и лавка из струганых досок и деревянная решетка на мраморном полу — чтобы не студить ноги о камень. У одной из стен горел очаг, над которым исходил паром медный котел. Сопровождавшие нас слуги сняли его с крюка и опорожнили в бочку с холодной водой. Кварта, пыхтя, втащила большую сумку.
— Спасибо, Сани! — поблагодарил Игрр. — Мы оставим тебе воды.
Кварта поклонилась и вышла. Игрр, усадив меня на лавку, стащил задубевшую от пота кожаную рубаху и зашвырнул ее в угол. Следом отправились штаны и чуни.
— Забудь эту рвань! — сказал, заметив мой взгляд. — У меня есть для тебя одежда — в Малакке купил. Сани помогла выбрать. Я говорил, что она умница.
Пока я переваривала эту новость, Игрр разделся сам и подвел меня к бочке. Теплая вода из ковша полилась мне на голову и ручейками побежала по телу. Богиня-воительница, я успела забыть, какое это наслаждение — мыться горячей водой! Игрр, отложив ковш, принялся меня мылить, осторожно поворачивая, чтобы добраться до самых укромных мест. Его сильные руки нежно гладили мое тело, и я полностью отдалась их власти. Блаженство, прихлынувшее, когда я оказалась на коне с мужем, вернулось и полностью овладело мной. Гайя внутри меня млела. Обдав меня теплой водой, Игрр повторил процедуру, после чего отвел меня к очагу и усадил на лавку — обсыхать. Я сидела и смотрела, как он моется. Выпуклые мышцы на его сильном теле мягко скользили под кожей. Богиня, как я по нему соскучилась! Игрр, заметив мой взгляд, подмигнул и, обдавшись, приблизился. Я увидела, что фаллос его вздыблен. Гайя предостерегающе шевельнулась.
— Игрр! — сказала я виновато. — Не получится. Гайя не хочет.
— Какая Гайя? — удивился он.
— Наша дочь. Она большая и все понимает. Мы с ней разговариваем — каждый день.
Он подумал, встал на колени и приложил ухо к моему животу. Гайя обрадованно ткнула ножкой изнутри.
— И в самом деле, разговаривает! — сказал муж, вставая.
— Что сказала? — заинтересовалась я.
— Что ее мама — самая красивая женщина в мире.
— А Амага? — сощурилась я.
— Амага — звезда Степи. А ты — первая в Паксе!
Я засмеялась: в этом весь Игрр — из любой ситуации выкрутится! Как я его люблю! Жаль, что не могу доказать это делом. Я виновато погладила его по руке.
— Не обижайся! В другой раз.
— Ничего! — кивнул он. — Больше терпел.
— Сколько?
Он глянул недоуменно.
— Сколько времени ты терпел?
— С тех пор, как ты ушла в поход.
— Это правда?
— Вита! — он положил руку на сердце. — Клянусь самым дорогим, что у меня есть — тобой и дочкой, у меня нет и не было другой женщины в Паксе.
Мир вокруг меня стал зыбким. Сильные пальцы ласково отерли слезы с моих щек. Я зашмыгала носом, приходя в себя. Пока я занималась этим, меня обрядили в тунику из сукна, натянули на ноги вязаные чулки, набросили теплую меховую рубаху и втиснули в такие же штаны. Довершили наряд мягкие сапожки — удобные и теплые.
— Это чтоб не замерзнуть, — объяснил Игрр. Ночам и здесь холодно.
Закончив меня наряжать, он надел новую форму преторианца, которую достал из сумки. Мы вышли во двор. Ожидавшая за дверью Сани отвела нас в дом.
Там нас сразу усадили за стол. Сани убежала мыться; а мы набросились на еду. Первым делом я схватила хлеб. Ломая его, пихала куски в рот и давилась, прожевывая. Богиня-воительница, как вкусно!
Игрр придвинул мне чашу. Я отхлебнула — вино! Божественно! Утолив, наконец, голод, я подняла взгляд и увидела, что Игрр смотрит на меня, уперев подбородок в сложенные кулаки. Конечно! Я так жрала!
— Ты похорошела, — неожиданно сказал он. — Тебе идет эта стрижка.
— Меня обрили наголо! — фыркнула я. — Чтобы все видели, что рабыня.
— Волосы отрастут, — успокоил он. — Но с короткими ты смотришься моложе лет на десять.
— Хочешь сказать, что мне одиннадцать? — засмеялась я.
— Почти, — улыбнулся он.
— Лучше расскажи, как жил? — строго сказала я. — Почему оказался здесь?
Не надо про красоту! Сама знаю, как выгляжу. Огромный живот и покрасневшие от воды и шкур, руки с обломанными ногтями и шелушащейся кожей. На спине — шрамы от плети. Во время мытья Игрр их трогал пальцами и тихо ругался на своем языке — думал, что не пойму. Но я эти слова знаю: не один месяц с ним.
— Начну с грустного, — вздохнул он. — Дома у нас нет — забрали за долги.
Я кивнула — примерно этого ожидала.
— Отбирать явилась лично Лавиния, прихватив нотариуса и храмовую стражу. Я сказал, что выплачу долг, но она не согласилась. Заявила, что раз ты в плену, то дом — выморочное имущество. Нотариус подтвердила.
— Меня предала Октавия! — сказала я. — Сообщила о маршруте турмы «фармацевтов», а те — сармам.
— Значит, и фармацевты завязаны? — нахмурился он. — Плохо. Я думал, только Октавия. Если тебя это утешит, о ее предательстве знают. Тетке — кранты. Перед моим отъездом ее собирались судить.
— Что Лавиния? — вернула я Игрра к началу. Октавия не убежит. Если не осудят — сама разберусь. «Кошки» предательства не прощают. А вот про дочь понтифика интересно. С чего она приходила к мужу?
— Лавиния хотела меня забрать, — подтвердил мою догадку Игрр. — Кричала про контракт, который, дескать, тоже имущество. Пришлось предъявить твой пергамент — вовремя ты его подписала. Нотариус подтвердила, что контракт прекращен, Лавиния не согласилась. Пыталась натравить на меня стражу. Вмешались Лола с «кошками». Они пришли сообщить о твоем пленении. Я собрал вещи и пошел, куда глаза глядят.
— Мог к Ниобе. Она моя сестра.
— Она звала! — кивнул Игрр. — Но я не захотел.
На сердце у меня стало тепло. Ниоба непременно полезла бы к мужу в постель. И в Балгас не отпустила бы. Зачем ей соперница?
— Словом, брел я, брел и забрался в квартал сукновалов. Там снял комнату в харчевне…
Я покачала головой. Эк занесло! Из всех трущоб Ромы это самая отпетая.
— Днем бегал по знакомым — пытался добиться, чтобы тебя вызволили. Мне сочувствовали, но говорили, что безнадежно. Пытался пробиться к Флавии — стража не пустила…
Я опустила взгляд и стала отщипывать кусочки от уцелевшего кусочка хлеба. Не хочу, чтоб он видел слезы в моих глазах.
— Тем временем меня разыскала Касиния. Позже выяснилось: Октавия велела меня убить.
— За что? — не сдержалась я.
— Во время ссоры с Лавинией я пообещал сучку зарезать. Кинжал держал у нее вот здесь, — Игрр ткнул себя в горло. — Мамочка обиделась… Но я этого не знал. Касиния не решилась напасть сама. Нашла преторианок, подпоила их и сказала, что знает лупу, который берет дешево. Привела их в харчевню. Я как раз за столом сидел. Одна из преторианок подошла, кинула на стол золотой и потребовала идти с ней.
— А ты?
— Послал ее. Она обиделась и схватилась за меч. Я выкрутил ей руку и пнул в зад. Тут остальные за железки схватились. Набежали вигилы, и нас разняли. Преторианка, которую я ударил, потребовала поединка.
— И ты согласился?
— Ага! — кивнул он. — Злой был.
— Игрр!.. — вздохнула я.
— Знаю, что дурак, — кивнул он. — Мне это позже разъяснили. Но дело сделано, пошел в амфитеатр.
— Тебя могли убить! Кто бы меня спас?
Я всхлипнула. Он положил руку мне на ладонь.
— Не плачь, sole! Меня не так легко убить. Преторианка, ее, кстати, Пугио зовут, считалась лучшей мечницей в когорте, отсюда и кличка. Она очень старалась, только я, девочка, из другого мира. Приемы, которым вас учат, мы забыли давным-давно. Появилось другое оружие, другие навыки. Я не великий боец, но знал, что с девчонкой справлюсь.
— Ты ее убил?
— Нет.
— Почему?
— Оказалось, что она дочь трибуна.
— Валерии Лепид?
Он кивнул. Я только руками развела. Только мой муж умеет так вляпаться! У него к этому просто дар. Поссориться с влиятельной нолой Рома! Ему нельзя без присмотра!
— Что дальше?
— Ничего. Набился полный амфитеатр, даже принцепс пришла, мы с девчонкой чуток побегали, я свалил ее подножкой и пережал ей сонную артерию. Она отключилась.
— А потом?
— Шлепнул ее по заднице. Я пообещал принцепсу отшлепать нахалку, пришлось сдержать слово.
Я не выдержала и засмеялась.
— Кстати, я хорошо заработал на том поединке, — продолжил он. — Ставки были против меня, и я поставил все, что имел. Выиграл кучу золота. Когда вернемся в Рому, будет на что жить.
— Если не будешь раздавать ауреи сармам.
— Я взял с собой всего сотню. В казне претория — еще полтысячи.
— Почему в претории?
— После поединка я записался в когорту.
Я всплеснула руками. Нет, с Игрром не соскучишься! Добровольно сунуться к озабоченным женщинам!
— Они не приставали! — сказал он, поняв мой жест. — Валерия пообещала, что любую, кто попытается, прикажет высечь и выбросить за ворота.
— С чего так?
— В благодарность за дочку. Я мог убить Пугио.
— Почему в преторианцы?
— Кассиния не могла меня там достать.
— И как ты служил?
— Как все, — пожал он плечами. — Ходил строем, метал пилум и колол гладием, строил полевой лагерь, спал в казарме.
Я глянула на него в упор.
— Не было ничего! — засмеялся он. — Кстати, меня определили в контуберний к Пугио. Валерия объяснила: это в наказание дочке. Та опозорила преторий. В пьяном виде приставала к мужчине, с позором проиграла в поединке…
— Пугио могла превратить твою жизнь в ад.
— Мы с ней подружились, как и с остальными девочками.
Я глянула с подозрением.
— Ты кормил их и гладил им спины?
— Один раз, — смутился он.
Все ясно. Еще бы не подружиться! Странно, что;
спали они порознь. Преторианки своего не упустят!
— Что дальше?
— Через два месяца пришел черед контуберния охранять Палатин. Я рассчитывал, что Флавия меня заметит и пригласит к себе. Так и вышло. Мы беседовали у нее в спальне (Гайя в животе недовольно повернулась), как тут явилась эта чучундра.
— Какая чучундра? — не поняла я.
— Касиния! Позже выяснилось: Октавия послала ее убить Флавию. Сама захотела стать принцепсом. Касинии удалось пробраться внутрь…
— Она служила ликтором и знает ходы и выходы во дворце, — поспешила я. Игрр кивнул.
— У нее не вышло. В спальне оказался я, затем прибежала Пугио. Она ранила Касинию в ногу, затем ввалилась стража, и мы скрутили мерзавку. Лаура допросила ее, Касиния рассказала о заговоре. Это последнее, что я знаю. Назавтра в преторий пришла Помпония и сообщила, что ты жива. Мада через купца передала, что отпустит тебя, если приеду. И вот я здесь! — Игрр развел руками.
Я покачала головой. Так легко он не отделается. Я выясню, откуда появилась эта «звезда степей»!
— А Амага?
— Встретилась по пути.
Я хмыкнула — темнит.
— Она зовет тебя «тарго». Это означает «вождь», — сказала я. — Вождю клянутся на крови. Это было?
— Они притащили козла, зарезали и мазали лица кровью, — подтвердил Игрр. — А вот зачем, я не вникал.
Я вздохнула. Муж или не понимает, или притворяется. Я не знаю случая, чтобы сармы признали мужчину «тарго». У них самцы в роли скота. Ценного, но бесправного.
— Расскажи, что было до клятвы? — потребовала я. — Подробно!
— Да нечего рассказывать! — удивился он. — До Малакки нас проводили твои «кошки». Дальше ехали с Сани. В двух днях пути от Малакки нас ожидала сотня Дандаки. Только мы к ней не добрались — наткнулись на Амагу с ордой. Позже выяснилось: они шли в набег.
— И?
— Поначалу они обрадовались. Амага стала кричать: «Добыча! Добыча!», имея в виду меня. Я объяснил, что она не права…
— Как? Подрался?
— Предложил, но Амага не захотела. Решили бороться. Она обрадовалась, кричала, что лучшая в орде. — Игрр усмехнулся. — Я дважды свалил ее, и Амага обиделась. Тогда я подарил ей лорику, шлем и пообещал заплатить, если проводит нас в Балгас.
В пути она ела с нами, я учил ее бороться, так вот, и подружились.
Я покачала головой: недоговаривает. За это «тарго» не изберут. Он ответил мне невинным взором. Все равно докопаюсь!
— А Дандаки? — напомнила я.
— Догнала нас через несколько дней. Хотела убить Амагу, но я объяснил, что она не права…
Я не выдержала и рассмеялась. Игрр неисправим! Теперь все ясно. Игрр спас орду от верной смерти Личная сотня Мады — лучшие бойцы Степи. Амагу с ордой вырезали бы, как кур. Неудивительно, что орда признала Игрра вождем. А он им еще деньги дарит…
— С Дандаки тоже боролся?
— До этого не дошло. Сказал, что наябедничаю Великой Матери. Дескать, сама потеряла меня в Степи. Дандаки оставила орду в покое. Даже разрешила сопровождать меня.
— С ней тоже подружился?
— Ага! — кивнул он.
— Кормил ее?
— Скорее она меня. В день, когда убили тура, притащила мне вареное сердце.
Я насторожилась. Сердце убитого тура подносят почетным гостям. С чего это — Игрру?
— Что ты сделал для нее?
— Ну… — Игрр почесал в затылке. — Если кратко, спас дочь.
— Как?
— Сотня загнала бычка в реку, сармы полезли выгонять, а тот боднул коня рогами. Бимжи упала в воду и захлебнулась. Я нырнул и вытащил.
— Мертвую?
— Утопшую. Но я медикус, и нас учат, как действовать в таких случаях. Я выдавил воду из легких, сделал искусственное дыхание и массаж сердца. Бимжи очнулась.
— Поэтому Дандаки предоставила нам дом и велела всячески ублажать?
Он пробарабанил пальцами по столу. Я не отводила взгляда. Игрр вздохнул:
— У нас с ней договор.
— О чем?
— Я помогаю Бимжи стать Великой Матерью, а она нам — вернуться в Рому. Вместе.
Я умолкла, ошеломленная. Что Мада умирает, я знала. Рабыни постоянно об этом судачили. Они рассчитывали, что новая жрица освободит их. Я не могла на это надеяться, я ведь рома. Вечерами рабыни спорили, обсуждая претенденток Большинство считало, что изберут дочь вождя Красной орды Саруки. У той самое многочисленное войско. Но и Дандаки вспоминали. Одна из рабынь, служившая в храме (попалась на воровстве и была продана в рабство), поведала, что дочь сотницы — кровная сестра Мады. Она — бесспорный претендент, но при одном условии…
— Ты пообещал Дандаки переспать с Бимжи?
Он кивнул.
— Почему ты смущаешься?
— Не знаю, как отнесешься к этому ты.
Я выдохнула воздух. Он что, притворяется?
— Помнишь, я собирала деньги на твой контракт, и нам не хватило?
Он кивнул.
— Эмилия заняла нам денег, оговорив, что ты станешь отцом ее внучки. Я согласилась.
— Тогда мы не были женаты.
— И что?
— После свадьбы ты стала ревнивой.
— Да! — подтвердила я. — Я была такой. В первый месяц в плену я ревновала тебя до безумия. Воображала, как ласкаешь других женщин, пока я скребу шкуры, и очень злилась. Потом успокоилась… Когда руки заняты, хорошо думается — голова свободна. Я вспомнила, что ты сделал для меня. Как взял на себя выплату моих долгов, трудился с утра до вечера. Как кормил и ласкал меня, носил на руках, наконец, взял в жены. Первую нолу за тысячу лет! Я поняла, что прогневила Богиню, изнуряя себя подозрениями, и она наказала меня, отдав во власть сарм. Я решила, что ты имеешь право на счастье. Я мечтала увидеть тебя. Увидеть — и более ничего. Но я не хотела, чтоб ты приезжал. Мада, разговаривая со мной, сказала, что пленила меня с одной целью — выманить тебя в Балгас. После того, как ты забрал меня от хозяйки, я мучилась мыслью, что мы расстанемся. Я уеду, а тебя оставят, и мы больше не увидимся. Я боялась, что ты это скажешь. Оказалось: ты договорился с Дандаки. Ей можно верить?
— Она заинтересована, чтобы я исчез. Другие пришлых в Балгасе нет. Бимжи станет единственной, кто забеременел от человека, другие претендентки отвянут.
— Значит, мы сможем вернуться в Рому. Я рожу Гайю, и мы заживем, как прежде. Не важно, что нет дома, пусть будет комната в инсуле. С тобой я буду счастлива даже в палатке. Думаешь, я возражу против Бимжи? Да я сама отведу тебя к ней и прослежу, чтобы ты сделал правильно. Только попробуй увильнуть!
Он захохотал. Я шмыгнула носом.
— Мне здорово повезло с тобой, — сказал он, отсмеявшись. — Честное слово! Красивых женщин в Роме полно, а вот таких умных…
Через мгновение я сидела у него на коленях, и мы говорили, перебивая друг друга… О чем? Вам это неинтересно. Нам было хорошо. Жаль, что явилась Дандаки…