Игрр, берсерк. Полуотмороженный

Растолкали меня грубо. Привалившись к плечу Виты, я не заметил, как задремал. Открыв глаза, я различил над собой Дандаки. Лицо ее выглядело хмурым.

— Рассвет? — спросил я, тряхнув головой.

— Хуже! — прошипела сотница. — Саруки!

Вслед за зрением включился слух, и я разобрал доносившиеся с улицы крики. Вскочив, приник к щели.

В тупике пылали факелы, их свет отражался в доспехах группы всадниц. В центре выделялись фигуры четырех женщин. Их панцири были отделаны серебром, а на шпилях шлемов развевались конские хвосты.

— Которая из них Саруки? — спросил я.

— В центре! — сказала Дандаки. — Самая толстая из всех. Справа — ее рябая дочка, слева — вожди Синей и Белой орд. Все здесь. Сучки!

Сотница сплюнула. «И не спалось им!» — подумал я, оценивая численность копошившихся сарм. Их полку явно прибыло, теперь в тупике наблюдалось не меньше сотни особей. Прикинем баланс! У Дандаки шестнадцать воинов, из которых трое не могут сражаться — тяжело ранены. Со мной и сотницей выходит пятнадцать. У Амати шестьдесят семь сарм, считая ее саму. Численный расклад почти равный, но у воинов Саруки лучше оружие и выучка. Они понесут потери, но в конечном итоге нас перебьют. Хреново!

— Зачем здесь вожди? — спросил я.

— Приехали смотреть, как нас убьют.

Дандаки выругалась. Я задумался. Посмотреть, как режут врага, это, конечно, в кайф, но вряд ли вожди приехали ради этого. Им что-то нужно. Что?

Ответ на вопрос я получил почти сразу. Саруки тронула поводья и приблизилась к воротам. Телохранительницы по бокам прикрывали ее щитами. Не зря. Видимо, воины Дандаки наблюдали сквозь щель в воротах. Две из них вспрыгнули на повозки и пустили стрелы. Телохранительницы отреагировали мгновенно, закрыв вождя. Стрелы громко ударили в обшитое кожей дерево.

Во второй раз лучницы выстрелить не успели. В тупике завопили, в дерзких полетел рой стрел. Они успели пригнуться, и залп пришелся в стену дома. Ничья: ноль-ноль.

Саруки торопливо спешилась, ее примеру последовали другие вожди. Прячась за крупы коней, они отошли в угол тупика. Телохранители потянулись следом и тоже слезли на землю. Я мысленно поаплодировал стрелкам сотницы. Если не убить, то спешить врага им удалось. Это плюс.

Некоторое время Саруки и ее подельницы что-то горячо обсуждали. Затем вождь Красной орды вышла вперед. Сразу четыре сармы окружили ее, подняв щиты. Саруки приосанилась.

— Дандаки! — гаркнула зычно. — Прикажи своим воинам не стрелять! Я буду говорить.

— Мне не о чем говорить с убийцей Мады! — прокричала сотница. — Ты нарушила наши обычаи и заветы. Великая Мать покарает тебя!

— Меня? — Саруки делано рассмеялась. — Я не убивала Маду. Это сделала ты.

Дандаки аж задохнулась.

— У меня есть свидетели, которые подтвердят: именно ты застрелила Великую Мать, и понятно зачем. Хотела пристроить на ее место свою дочь. Мне сообщили это, и я послала воинов к храму, чтобы спасти Маду. Поэтому и нарушила обычай. К сожалению, я опоздала. Осталось наказать отступницу, и я этим займусь.

— Лживая тварь! — завопила сотница. — Я заткну тебе глотку!

Она попыталась сбежать вниз, но я схватил ее за руку. Сейчас Дандаки откроет ворота и ринется на врага. Погибнет сама и погубит нас. Дандаки попыталась вырвать руку, но я не отпустил. Она трепыхнулась и обмякла. Дошло. Я отпустил ее. Упрекать не стал. Понять сотницу можно. Когда тебе выкатывают подобное, поневоле охренеешь. Я ошибся насчет Саруки. Следовало догадаться: если она, вопреки всем обычаям, решилась на штурм храма, то не дура. Преступить древний завет не так легко, требуется особый склад ума. Балгасу нужен Шекспир, трагедия здесь разворачивается еще та. Хуже всего, если у Саруки имеется козырь, который нашу даму (считай — Амагу) покроет, как бык козу.

— Эй, Дандаки! — продолжила вождь. — Что замолчала?

— Думаю, как выпустить тебе кишки! — буркнула сотница.

— Зря! — не смутилась Саруки. — Мы могли бы договориться.

Дандаки хотела выругаться, но я вновь схватил ее за руку.

— Пусть говорит! Потянем время! Амага еще не готова.

Сотница подумала и крикнула в щель:

— Чего ты хочешь?

— Прикажи своим воинам не стрелять, тогда скажу.

Дандаки колебалась недолго.

— Маиса! — крикнула вниз. — Жди приказа!

Ответом был короткий возглас. Стрелки, ждавшие на повозке, отпустили тетивы и соскочили на землю.

— Умная сарма! — похвалила Саруки. — Я знаю, у тебя мало воинов! Мы легко справимся с вами. Но я не хочу этого. Выйди к нам и признай мою дочь Мадой! Это все, что от тебя нужно. Зачем проливать кровь храбрых сарм? Мы потеряли много воинов, пора это прекратить. Если хочешь, будешь командовать личной сотней моей дочери.

— Лживая тварь! — прошипела сотница. — Твои слова не стоят коровьей лепешки!

— А в знак согласия отдай нам пришлого! — заключила речь Саруки. — Он нам нужен.

— Лучше убью! — сообщила Дандаки.

— Поосторожней! — вмешался я. — Это все-таки моя жизнь.

Сотница не успела ответить, потому что Саруки спросила:

— Пришлый жив?

— Видишь, переживает! — наставительно сказал я.

Дандаки сердито повернулась ко мне.

— Я жив, госпожа! — крикнул я сквозь щель. — Только очень боюсь. Здесь много воинов, и у них оружие. Они злые!

— Не смей трогать его, Дандаки! — заволновалась Саруки. — Если с головы пришлого упадет волос, я выпущу вам кишки и сожгу их на костре! А вы будете на это смотреть!

— Скажи, что потребуется время! — шепнул я сотнице.

Она поколебалась, но крикнула сквозь щель:

— Я подумаю!

— Только скорее! — крикнула Саруки. — Я не собираюсь долго ждать!

Она повернулась и, прикрытая щитами воинов, отошла к другим вождям. Набежавшие сармы окружили их плотным кольцом.

— Зачем ты кричал? — спросила Дандаки.

— Чтобы они уверились, что я жив. Теперь они повременят с приступом. Я нужен Саруки. Требуется обрюхатить дочь, а других пришлых в Балгасе нет. Положение у нее шаткое: нарушила обычай, убила Великую Мать, право дочери на ее место сомнительное. Она пойдет на все, чтобы меня получить. Нам это на руку. Скоро рассвет.

— Нам не удастся убить Саруки! — вздохнула Дандаки. — Они и другие вожди вырвутся. Амага не сумеет их задержать. В твоем плане, пришлый, есть изъян: что делать, когда победим? Я собиралась поднимать кочевья. Если б Саруки осталась дома, могло получиться. Пока б узнала, пока бы известила свою орду… Но вожди здесь, и, прорвавшись, они помчат к своим. Нас догонят. Да и вам не уйти.

— Посмотрим! — не согласился я. — Но в одном ты права. Нельзя выпускать их живыми.

— Кто же их убьет? — удивилась Дандаки. — Уж не ты ли?

— Я.

От удивления сотница потеряла дар речи. Я не стал ждать, пока она придет в себя.

— Саруки известно, что я владею оружием?

— Откуда? — покрутила головой Дандаки. — Мы пришли в Балгас только вчера и не успели рассказать. Знала лишь Мада…

Она вновь вздохнула.

— Значит, в их представлении я трусливый слизняк? Робкий и испуганный муш? Так?

Сотница кивнула.

— Они не ждут от меня пакости. Захотят взглянуть ближе. Естественное женское любопытство. Я окажусь на расстоянии удара мечом.

— Первым делом у тебя отберут оружие! — хмыкнула Дандаки.

— Я хорошо его спрячу. Там, где они не догадаются искать.

— У Саруки хорошие телохранители, — покачала головой сотница. — Они не позволят убить вождей.

— На мне будут доспех с поножами, шлем и щит. И я умею драться. Меня этому учили.

— Все равно убьют! — заключила Дандаки.

— Если ты не поможешь.

Дандаки решилась.

— Говори!

* * *

Терпение сарм лопнуло на рассвете. Саруки стала орать, сыпать угрозами, и я скомандовал: «Пора!» Вывести ее из себя нам следовало непременно. Выход героя на сцену требует подготовки. Муш — самое ценное в осажденном доме, наподобие заложников в нашем мире. Спецслужбы требуют их освобождения, а затем убивают террористов. Те о своей судьбе догадываются, поэтому с заложниками расставаться не спешат. Ничто не ново под луной…

— Отойдите от ворот! — прокричала Дандаки сквозь щель под крышей. — Выходит!

Подчиняясь команде, сармы попятились в стороны. Перед домом освободилась площадка. Я наблюдал за этим сквозь щель меж створками. Рискованно: можно схлопотать стрелу в глаз, но диспозицию требовалось знать. Сцену освободили, и я кивнул Маисе. Створка приотворилась, и меня вытолкали наружу. Именно вытолкали, я настоял на этом. Гнусные похитители, отдавая заложника, должны вымещать на нем злость. Меня — так, чтобы с улицы видели — пихнули в спину тупыми концами копий, и Маиса вдобавок пнула в зад. Хорошо так приложила, от души — я чуть устоял. Больно же, блин! Я не просил так усердствовать! Ничего, жив останусь, сквитаемся…

Выбежав на середину тупика, я остановился и закрутил головой. Если думаете, что я походил на преторианца, собравшегося резать сарм, то глубоко заблуждаетесь. Перед воротами топтался муш, хоть и обряженный в доспех, но робкий. Двумя руками он держал перед собой скутум, ухватив его за боковые стороны, и лицо придурка было обращено к врагу. Для того чтобы попасть, не нужно даже целиться. Слизняк, что с него взять?

Я надеялся, что Амага неподалеку и прячется в ожидании сигнала. Если не заладится, вся наша затея — блеф. Выпустят кишки и сожгут на костре. А мы будем на это смотреть…

— Иди сюда! — закричали от сарм.

Я шмыгнул носом и остался стоять. Я же слизняк, дамы! Вы че? Я робею. У вас вон ножики есть. Острые! Вдруг надумали чего?

Саруки рявкнула, две сармы выскочили из-за щитов и подбежали ко мне. Ухватив под локти, потащили к вождю. Щит отбирать не стали — вот и славно. Не то пришлось бы гаркнуть: «Отвянь, гнида!», и тем самым выйти из образа. Из образа нам выходить нельзя, а щит отдавать — и подавно…

Мои конвоиры, похоже, опасались стрел в спины, поэтому волокли меня быстро. Пара секунд — и меня втолкнули в просвет между щитами, которые тут же сомкнулись. «Вот я и в «Хопре»!» — как говорил один лох в рекламе финансовой пирамиды. Я был маленьким, когда этот ролик крутили по телевизору. Тетка, поверив, отнесла в «Хопер» деньги, а потом долго плевалась и проклинала жуликов. Стоп! Что-то я не о том…

Меня подвели к стоявшим у забора вождям. Несколько мгновений мы разглядывали друг друга. Так… Тетка с жирной харей напротив меня — наверняка Саруки. Рожа красная, наверняка проблемы с давлением. Инсульт не за горами. Что-то я снова не о том. Смерть от инсульта вождю не грозит, она умрет раньше… Справа от тетки и по левую руку от меня — молодуха с рябым лицом. Гадом буду, та самая доченька, кандидатка в Мады — уж больно смахивает на мамочку. «Гены не раздавишь!» — как говорила одна медсестра, родившая сына от негра. Муж после этого супругу бросил — загорелых в его роду не прослеживалось… По другую сторону от Саруки — две димидии. Надо понимать — вожди Синей и Белой орд, силовая поддержка. Тоже мордатые и краснорожие — пьют много. И жрут… На всех дамочках красуются богатые панцири, позолоченные шлемы, на поясах болтаются мечи и кинжалы. А вот бармиц под шлемами нету, хотя могли бы прицепить. Это вы неосторожно…

Первой не выдержала рябая дочь.

— Какой хорошенький, мади! Я хочу его!

— Не здесь! — хмыкнула Саруки. — Все станут смотреть, а нам нужно покончить с Дандаки. — Она глянула на меня: — Зачем на тебе доспех, муш? И щит?

— Могли поранить! — шмыгнул я носом. — У вас оружие!

— Тебя не тронут! — успокоила Саруки. — Мы не обижаем мушей. Мы их любим!

Она оскалилась. Дочь и вожди засмеялись.

— Ты брал дочку Дандаки? — спросила Саруки.

— Нет, госпожа! Меня заставляли, но я не смог — слишком испугался. Они меня били…

— Мы накажем их! — пообещала Саруки. — Забросаем дом горшками с горючим маслом! Мы их всю ночь готовили. Они там сгорят — все! Я не собираюсь терять воинов, чтоб тащить из ракушек слизняков.

Так вот, значит, каков твой козырь! Нечто подобное предполагала Дандаки, а я, признаться, не поверил. Воображение рисовало картину: сармы подтащат таран, примутся бить в ворота, а защитники — швырять в них камни и стрелять из луков. Так показывают в голливудских фильмах, а в них — чистая правда. Американцы, по крайней мере, в это верят… Горючее масло — наверняка нефть. Зря я думал, что вожди спят. Сами нефть они, конечно, не разливали, но процесс стимулировали. Вон, в стороне, повозка, полная горшков. Блин! Горшки разобьются о крышу, нефть протечет сквозь черепицу, займутся стропила, а следом — потолок. Защитники выскочат во двор и получат свою порцию нефти. Она вязкая, липнет к телу и, горя, затекает под доспех. Человек вопит, катается по земле, пытаясь сбить пламя, но оно продолжает его сжигать. А я Виту в лорику обряжал…

— Да брось, наконец, этот щит! — рявкнула вождь и дернула за верхний край скутума. Тот не поддался.

— Зацепился, госпожа! — испуганно сказал я.

— Уж не за фаллос ли? Понравилась моя дочь?

Саруки и ее банда заржали.

— Сейчас, госпожа, сейчас! — засуетился я.

Так! Левая рука — вниз, хват за перекладину на умбоне. Правая — под щит, ладонь охватывает шершавую рукоять гладия. Я специально не стал цеплять его к поясу — могли проверить, — а подвесил к щиту. Лично петельку приспособил. Пригодилось… Скутум взлетает до уровня глаз.

— Бар-ра!

Саруки так и умерла — смеясь. Клинок вошел ей под подбородок и пронзил мозг. Классический удар легионера, мы его на чучелах отрабатывали. Рябую дочку гладий полоснул по шее. Кровь брызнула из раны струей, залив скутум. Об этой можно не беспокоиться… Оставшиеся вожди умерли одна за другой: одной клинок вошел в рот, ломая зубы, последняя попыталась отпрянуть, но оказалась неповоротливой. Жрать нужно меньше! Кончик гладия распорол ей гортань. Готово! Не лечится…

Все это произошло настолько быстро, что я не успел осознать, что совершил. Не зря нас натаскивали в претории. Рука и глаз делают, а мозг отдыхает. Ему так комфортнее: не нужно думать над тем, что вершишь. Не каждый день нам приходится убивать женщин. И пусть они это заслужили…

Охрана Саруки не успела среагировать: возможно, не поверила глазам. Я повернулся и загородился скутумом. Ну? Что вылупились? Попробуйте взять! Это надежный римский щит, вонючки! Его делали, чтобы прикрыть воина от подбородка до кончиков я ног. Щит не берут меч и стрела, а пробить можно лишь пилумом, да и то на расстоянии, чтобы копье успело набрать скорость и момент инерции.

— Муштарим! — завопил кто-то из сарм, а следом подключились другие: — Муштарим! Муштарим!..

Охрана вскинула щиты и попятилась. В этот момент на чердаке запела буцина. Ее пронзительный и грозный голос на мгновение ошеломил сарм. Молодец, девочка! Вовремя!

— Мочи мохнатых! — заорал я, бросаясь на противника.

От удара скутумом ближняя телохранительница отлетела в сторону, и я ввинтился в толпу. Мне нужна теснота! Ни спата, ни топорик на длинной ручке — обычное оружие сарм — в ней не пляшут, а вот гладий — в самый раз! Он для того и сделан. Сознание отключилось. Я рычал, пинался, бил скутумом и гладием, попадая большей частью в щиты, но к воротам двигался. Эффект неожиданности сыграл роль. Внезапно сармы передо мной кончились, и я выскочил на свободное пространство.

Свободным оно было относительно. Тупик устилали истыканные стрелами трупы. Наш план сработал. Отвлеченные на схватку с мушем сармы забыли о лучницах за забором. Те своего не упустили.

Загородив скутумом левый бок, я рванулся к воротам. Почему левый, спросите вы? Да потому, что с той стороны — Амага. У ее сарм — луки, а все, кто в тупике — враги. Им не сказали, что один отмороженный доктор изображает берсерка. Хотя какой из меня берсерк? Те не удирают с поля боя, а сражаются, пока не прикончат врагов, или те не прикончат их. Так пишут в книжках. Их авторам можно верить: они берсерков собственными глазами видели…

Я бежал, прыгая через трупы, скользил подошвами в кровяных лужах, каждой клеточкой тела ожидая удара стрелы. Две прилетели от Амаги, звонко щелкнув в скутум. Третья скользнула по шлему — опять от Звезды степей! Вот зараза, увижу — отшлепаю! Ладно, не буду! Лишь бы добежать! Телохранителям Саруки меня не догнать — сармы бегают плохо, но у них луки. Трудно рассчитывать, что лучниц перебили. Лорику стрела не возьмет (ну, я надеюсь, что не возьмет, луки у сарм кавалерийские и поэтому небольшие), однако ноги сзади не защищены. Получить в них стрелу — удовольствие малое. Застрянет в кости — и ага! Умирать будешь долго и в мучениях…

В подтверждение моих мыслей стрела ударила в лорику. Пробить не пробила, но по спине будто палкой хватили. Я ускорил шаг. Если б не скутум! Бросить нельзя — свои же подстрелят! Ишь, наладились: уже которую стрелу щитом ловлю.

…В бедро ударило, когда до ворот оставалась пара шагов. Я упал на колено, и это, как я узнал позже, меня спасло — стрела пропела над головой. Наверняка метили в шею. За воротами заорали, створка распахнулась, и выскочившие воины втащили меня внутрь — прямо под ноги коня сотницы.

— Жив? — спросила она, склонившись с седла, и сама же ответила: — Жив! Богиня любит тебя, Игрр!

Опираясь на исклеванный стрелами скутум, я встал. Ногу дергало, но ходить можно. Похоже, кость не задета.

— Я убил их, Дандаки!

— Видела! — кивнула сотница. — Отдыхай! Теперь наш черед.

Она прокричала команду. Створки ворот поползли в стороны, и сотница, опустив копье, вылетела в тупик Следом устремились другие воины. Я осмотрелся. Под стеной лежали тела трех сарм — все с торчащими из глазниц стрелами. Это они прикрывали меня: били в спины телохранителей, когда те повернулись ко мне лицом. Они расчищали мне путь. Дандаки отобрала лучших, хотя понимала: лучницы умрут. Мир вашему праху, девочки! Простите, что так вышло!

Бросив скутум и обломав торчащий из ноги черенок стрелы, я захромал к дому. Рана пустяковая, займусь позже. Надо влезть на чердак и посмотреть, как разворачиваются события.

Виталия, сигнальщик. Радостная

Отговаривать мужа я не стала — бесполезно. Уж если Игрр решил… Он, конечно, погибнет. Напасть на вождей в окружении телохранителей — верная смерть. Но это единственная возможность спасти всех, включая Амагу с ее детьми. Как декурион «диких кошек» я это осознавала.

— У меня будет поручение, sole, — сказал Игрр перед тем, как спуститься вниз, — очень ответственное. Нужно подать сигнал Амаге, — он указал на буцину, — и в нужный момент. Протрубишь раньше — насторожишь вождей, и у меня не получится их убить. Если позже, то мне «pizdec» (я не знаю, что означает это слово, но догадалась), не успею уйти. Ты «дикая кошка», бывала в боях и сумеешь определить нужный момент. На тебя вся надежда.

— Сделаю! — пообещала я.

Игрр потрепал меня по плечу и ушел, я осталась на чердаке одна. Время тянулось медленно. Я старалась не думать о предстоящем. Что поделаешь, война. Горько, когда в ней гибнут ни в чем не повинные мужчины, но я сумею пережить. У меня будет Гайя… Я уговаривала себя, но внутренний голос кричал: «Это из-за тебя! Не окажись ты в плену, Игрра не заманили бы в Балгас! Он остался бы в Роме и уцелел. Он мог сделать столько полезного! Тебе не следовало сдаваться сармам. Да, погибла бы турма, но чего стоят жизни тридцати «кошек» в сравнении с его жизнью? Таких, как Игрр, в Паксе не было тысячу лет и, возможно, еще столько не будет…»

Я заставила себя успокоиться. Что бы ни случилось, я выполню поручение мужа. Он надеется на меня. Раз есть возможность помочь, я обязана это сделать. Он правильно сказал: я «дикая кошка»! Держитесь, вонючки! Вы не знаете, кто к вам идет!

…Когда Игрра вытолкали в тупик, я растерялась. Он передумал идти, а Дандаки, несмотря ни на что, заставила? Вдобавок мужа пнули… Сучки! Оказавшись перед воротами, муж закрутил головой, как будто ища поддержки, и тут я сообразила, что это игра. Что-что, а робким Игрра назвать нельзя. И щит он держит обеими руками… Преторианец так никогда не сделает.

Игрра окликнули, затем две сармы потащили его в угол к вождям. Он бежал, подволакивая, будто от страха, ноги, и я поразилась его умению притвориться. Даже я почти поверила… Сармы точно решат, что он слизняк!

Игрр скрылся за щитами, и я напряглась. Сейчас! Сердце застучало быстро-быстро. Гайя ворохнулась, но я велела ей замереть. Не сейчас! Она подчинилась.

За щитами ничего не происходило. Неужели сармы обнаружили у Игрра оружие, и хитрость раскрыта? Если меч нашли, Игрру ничего не грозит: скажет, что взял для защиты. А вот если успел напасть… Но тогда я услышала бы крики. Я напрягла слух. Из-за щитов доносился говор, но разобрать его не получалось — далеко. О чем Игрр беседует с вождями? Договаривается? Объясняет им, что они «не правы»? С ними бесполезно…

Клич «бар-ра!» заставил меня подпрыгнуть. Началось! Я приникла к щели. Дать сигнал? Или рано? Спешить нельзя, но и опоздать страшно.

— Муштарим! Муштарим! — завопили сармы, и я поняла: пора! Метнувшись к буцине, я выдула призывный клич и, не медля, вернулась. В углу у сарм творилось что-то непонятное. Толпа колебалась и подавалась к воротам. Глянув вниз, я заметила, как лучницы Дандаки, вскочив на повозки, пускают стрелу за стрелой, и почти каждая попадает в цель. Не удивительно: до противника пару десятков шагов. Сармы, опомнившись, принялись отвечать, и сначала одна, а затем другая лучница сотницы свалились с повозки. Осталась последняя — самая ловкая и упорная. В этот момент у входа в тупик раздался вой. Я повернула голову. Сармы Амаги, спешившись, перегородили выход щитами и выставили копья. Стрелки на лошадях стали метать стрелы поверх их голов. Такую тактику подсказал Игрр. Мы с Дандаки только плечами пожали. В Паксе сармы устраивают карусель, метая в противника стрелы, а у рома лучники выходят вперед. Цель — расстроить порядки врага. Но чтоб пехота прикрывала стрелков…

Я глянула в угол. Круг сарм распался, из него вырвался Игрр. Прикрывшись щитом, он ринулся к воротам. Бежал, перепрыгивая через тела, и, наверное, быстро, но мне казалось, что он едва движется. От поредевшей толпы сарм отделились три с луками. Одна немедленно получила стрелу в глаз от последней из лучниц Дандаки, но две другие убили обидчицу. После чего принялись целить в Игрра. В лучниц полетели стрелы Амаги. Звезда Степи разобралась в происходящем. Лучницы спрятались за щиты, но от намерений убить Игрра не отказались. Я сжала кулаки: беги, Игрр, беги! Скорей!

…Стрела ударила мужа в лорику и отскочила — ромский доспех так просто не пробить. Вторая лучница, поняв это, опустила прицел. Бегущего можно обезножить, а добить потом.

— Игрр, быстрей! — крикнула я, но меня не услышали. В тупике звенело оружие и вопили десятки глоток.

…Стрела ударила Игрра в бедро, он упал на колено, в это время вторая прошла над его головой. Выстрелить вновь сармы не успели. Прилетевшие от Амаги стрелы заставили их юркнуть за щиты. Ворота открылись, и Игрра втащили внутрь. Он жив! Я ощутила, как окружавший меня мир вздрогнул и стал расплываться.

В чувство меня привел шум на лестнице. В люке показалась голова Игрра, и скоро он оказался рядом.

— Умница!

Он обнял меня и тут же склонился к щели. Я последовала его примеру. Мы побеждали. Тактика Игрра сработала. Конных в тупике было мало — слишком тесно, лошадей отвели на соседнюю улицу. По замыслу Игрра, Амага убивала коноводов, захватывала табун, после чего, перекрыв тупик, начинала бой с отстрела находящихся здесь лошадей. Амага согласилась скрепя сердце. Для кочевницы конь — самое ценное имущество. Однако Игрр настоял, а мы с Дандаки поддержали. Это жестоко, но правильно. В пешем строю сармы не воины. Так и вышло. Потеряв коней, сармы растерялись и не смогли прорваться. Попытались, но их истыканные стрелами тела валялись у выхода из тупика. Уцелевшие сбились в кучу и закрылись щитами. Лучницы Амаги их более не убивали. Время от времени пускали стрелы, отбивая желание сражаться.

В тупик выскочила Дандаки с воинами. Они окружили уцелевших сарм. Амага повторила маневр сотницы. Ее котята, вопя и потрясая копьями, подлетели и встали рядом. Дандаки взмахнула копьем, призывая к тишине.

— Слушай меня! — обратилась к окруженным. — Ваши вожди мертвы. Вы свободны от клятвы им. Если хотите уйти, я не стану мешать, но ваши кони и оружие останутся нам. Тех, кто не захочет, могу взять к себе. Мне нужны храбрые воины. Подумайте! За то, что не уберегли вождей, вам сломают спины.

— Правда возьмешь? — выкрикнули из толпы.

Дандаки полоснула мечом по пальцу и провела им по щекам.

— Клянусь Великой Матерью!

На землю упал щит, затем другой. Одна за другой сармы выходили вперед. Они снимали пояса с оружием, стаскивали доспехи и шлемы и, повинуясь знаку Дандаки, шли к воротам.

— Дальше неинтересно! — сказал Игрр. — Будет присяга и дележ слонов. Пошли вниз! Нога болит. Надо вытащить стрелу и перевязать, пока мне раненых не нанесли…

Нанесли их скоро: Дандаки не забыла, что в доме медикус. Тащили всех: детей Амаги (их, к слову, среди раненых оказалось больше всех — сражались без доспехов), воинов сотницы и бывших врагов. Те, кто мог передвигаться, доковыляли сами. Игрр не отказывал никому. Первым делом осматривал раны. По его знаку одних выносили во двор, где тут же добивали — этим помочь было нельзя, из тел других муж извлекал стрелы и дротики, промывал и зашивал раны. Я с Сани помогали. Любая «кошка» знает, как зашить рану, а где училась кварта, я не спрашивала. Сани умела, кажется, все.

Появившаяся Бимжи (в бою она не участвовала) принесла сумку горного воска — видимо, мать велела. Сани завладела лекарством и принялась распределять.

Одним раненым вкладывала в рот по горошинке, другим — больше, а тем, чьи раны оказались тяжелыми давала дополнительно по куску в руку. Бимжи посмотрела на это, пожала плечами и ушла. Выглядела дочь сотницы бодрой и радостной — Дней как не бывало. Семя, полученное от меня, прижилось. Видимо, поэтому Дандаки расщедрилась. Горный воск — дорогое лекарство. Оделив им раненых, Сани незаметно прибрала остаток. Умница! От Дандаки награды не дождешься. Игрр ее спас, Бимжи беременна и станет Мадой, а сотница хотя бы поблагодарила. Сарма…