Танки вышли на поле боя в середине Первой мировой войны — чуть более 25 месяцев прошло с ее начала и менее 26 месяцев оставалось до конца, но их появление разделило надвое не только историю Первой мировой войны. Экипажи «сухопутных кораблей» прокладывали путь в новую эру. Германский генерал фон Цвель заявил после войны: «Не гений маршала Фоша победил нас, а генерал Танк» (хотя здесь и видно желание списать поражение за счет «технической» составляющей). Писатель Э. Ремарк в романе «На Западном фронте без перемен» выразил мнение германских солдат. «Танки, бывшие когда-то предметом насмешек, стали теперь грозным оружием». Бывший военный министр и премьер-министр Великобритании Д. Ллойд-Джордж, перечисляя источники победы в 1918 г., заключил: «Еще и в другом важном отношении Антанта имела большое превосходство над противником на своем пути к победе. Это танк — новейшее и самое мощное орудие для атаки и наступления. Сомма, Пашендейл и Камбрэ доказали нам окончательно, что танки совершенно непреодолимы, если они оперируют в больших количествах и на подходящей территории». Британский танкист Ф. Митчелл высказался осторожнее: «Танки не выиграли войны, но они создали условия, сделавшие возможной победу». Б. Лиддел-Гарт назвал этот период «тяжелым детством танка»,

Танки не могли решить исход войны, но, совместив в себе подвижность, защищенность и огневую мощь, сыграли значительную роль. Включение массы танков в боевой порядок позволило отказаться от длительной артиллерийской подготовки атаки, проложить пехоте дорогу через проволочные заграждения и передовые окопы, продвинуть оружие поддержки, сократить затрату времени, сил и ресурсов на прорыв позиций противника, уменьшив собственные потери.

Первая мировая война успела породить довольно обширную систему бронетанковой техники, включающую;

— легкие пулеметные бронеавтомобили обычной проходимости;

— средние и тяжелые бронеавтомобили обычной и повышенной (Поплавко, Кегресс, Гулькевич, Эрхард) проходимости с пулеметным или пушечно-пулеметным вооружением;

— бронированные самоходные зенитные и противотанковые установки («автопушки»);

— легкие («Рено»), средние («Шнейдер», «Сен-Шамон») и тяжелые (Mk I–V, Mk VIII, A7V) танки поддержки пехоты;

— средние «маневренные» танки (Mk A, B и C);

— бронированные транспортеры для доставки грузов (танки-«тендеры», «кессоны»), орудий и боеприпасов (танки-транспортеры G.C.), прототипы транспортно-боевых машин пехоты (Mk V*);

— бронированные инженерные (опытные танки-тральщики, мостовые танки) и ремонтно-эвакуационные машины.

В опытных экземплярах появились также малые («Форд 3-тонный») и сверхтяжелые («K-Wagen») танки. бронированные транспортеры пехоты (Mk IX) и арттягачи. Проблема подтягивания артиллерии на новые позиции по мере продвижения танков и пехоты породила — тоже пока в опытных образцах — самоходные артиллерийские установки поддержки на гусеничном шасси.

Деление танков на легкие, средние и тяжелые пока еще не отражало их свойств и возможностей. Так, легкий «Рено» FT-17 по проходимости превосходил средние французские танки, а по защищенности — британские тяжелые. Очевидно, что самый первый серийный танк — британский Mk I, созданный спешно и буквально «с нуля», отставал от своего времени, его конструкция по своему уровню заметно уступала, скажем, серийным автомобилям тех лет. В то же время за два военных года конструкторы решили ряд сложных по новизне и объему задач, существенно усовершенствовав танки, чему способствовала немедленная боевая проверка всех новинок.

Было опробовано несколько основных схем компоновки:

1) с гусеницами, охватывающими корпус (с жесткой подвеской), установкой двигателя в средней части корпуса, а основного вооружения — в бортовых спонсонах (британские ромбовидные танки). В рамках этой «ромбовидной» схемы британские конструкторы успели решить ряд сложных задач. Mk V при всех наследственных болезнях был уже новым, существенно усовершенствованным танком;

2) с таким же гусеничным ходом, но улучшенным обводом, установкой двигателей в изолированном отделении (Mk VIII, Mk B и C — с жесткой подвеской);

3) с установкой двигателей в передней или средней части корпуса, вооружения — по периметру корпуса, монтажом ходовой части под днищем корпуса («Шнейдер», «Сен-Шамон», A7V). Хотя упругая подвеска этих машин давала им некоторое преимущество, в целом эта схема оказалась наименее удачной;

4) с расположением моторного отделения в передней части корпуса, а отделений управления и боевого — в кормовой, монтажом ходовой части по бортам корпуса (с жесткой подвеской на «Уиппет» и упругой на LK). При упругой подвеске и башенной установке вооружения эта схема имеет некоторые преимущества, поэтому впоследствии к ней периодически возвращались;

5) с установкой двигателя и трансмиссии в кормовой части, отделения управления — в передней, боевого (с вращающейся башней) — в средней, монтажом ходовой части (с упругой подвеской) по бортам корпуса.

Вершиной развития «ромбовидных» танков стали Mk VII и VIII, но сама линия оказалась тупиковой — в том же 1918 г. о себе громко заявил французский «Рено» FT. После 1918 г. от «ромбовидной» схемы с основным вооружением в спонсонах отказались. Британские средние Mk B и C — при внешней схожести — уже отходили от нее. Но в сочетании с вращающейся башней идея гусениц, охватывающих корпус, несмотря на свои недостатки, еще долго привлекала внимание. Можно упомянуть серийные британские танки «Черчилль», и французские 2C, B1, и опытные германские «Гросстрактор», а также британский TOG, созданный уже в 1941 г. по заданию министерства снабжения специалистами «призыва Первой мировой» (в комитет по его разработке вошли Стерн, Д'Энкур, Триттон, Суинтон, Вильсон, Рикардо). Охватывающие корпус гусеницы оказались удобны для малогабаритных дистанционно управляемых и роботизированных машин, в которых используются и сейчас: во-первых, это дает низким, с небольшим клиренсом машинам достаточную проходимость, во-вторых, при современных системах управления позволяет при необходимости опрокинувшейся машине продолжать движение «вниз головой».

Хотя «дедушка» современных танков, как иногда называют «Рено» FT-17, убедительно продемонстрировал достоинства принятой в нем схемы компоновки, общепризнанной и классической она стала далеко не сразу.

Опыт первых танков показал необходимость специальной разработки двигателя и элементов трансмиссии (для средних и тяжелых машин) либо доводки в соответствии с «танковыми» требованиями коммерческих силовых установок (для легких). Практически опробовать успели только наиболее отработанные и доступные на тот период карбюраторные четырехтактные двигатели, зато испытали несколько типов и схем трансмиссии. Ходовая часть выполнялась по типу имеющихся тракторов — прежде всего «Холт». Более легкие гусеницы, обрезиненные опорные катки, катящиеся по внутренней дорожке трака, только разрабатывались, еще далеко не отказались от использования тросовых или резиновых гусениц.

Поскольку противотанковая артиллерия находилась еще в своем младенчестве, требования к бронированию танков (за исключением некоторых тяжелых машин) еще полтора десятилетия после Первой мировой войны определялись защитой от бронебойных пуль нормального и крупного калибра и легких осколков. Общее стремление к повышению «косвенной» защищенности позволило отработать базовые вопросы маскировки танков (как от наземного, так и от воздушного наблюдения), снижения таких демаскирующих факторов, как высокий силуэт танка, шум и пламя двигателя, дым при выхлопе и т. п. Важным шагом был переход к защите от бронебойных винтовочных пуль, дифференцирование бронирования по толщине, снижение пожароопасности.

Вопрос о наиболее выгодном вооружении разрешен не был в силу ограниченности опыта и явного несовершенства первых конструкций. Существенна, впрочем, отработка ряда схем установки вооружения в корпусе и башне.

Кроме «формулы танка», определяющей сочетание его основных боевых свойств — огневой мощи, защищенности и подвижности, — выявились и другие показатели. Сильное впечатление оставило «ударное действие» танков, которое много лет после того указывали среди главных их свойств, характеризуя диаметром сваливаемого дерева или толщиной пробиваемой стены. Ясно проявилось значение экономических, производственных и эксплуатационных показателей. По сочетанию всех этих свойств лучшим среди первых танков оказался, несомненно, французский «Рено» FT-17.

Общим недостатком танков даже к концу Первой мировой войны оставались их «слепота и глухота»: устройства наблюдения были примитивны, не удалось удовлетворительно разрешить проблему внутренней и внешней связи. Решение этих проблем потребовало потом наибольшего времени. По обитаемости танки много уступали даже бронеавтомобилям тех лет.

Существенным было создание на однотипных шасси системы бронетанковой техники, включающей боевые и специальные машины различного назначения. Но как раз этот опыт не был тогда должным образом оценен.

Три страны — Великобритания, Франция и Германия — сделали первые практические шаги в строительстве и боевом применении танков. В 1916–1918 гг. Франция построила 800 средних и 3177 легких танков, Великобритания — около 2370 тяжелых, около 250 средних и 35 специальных танков, Германия — всего 20 серийных A7V. На 1919 г. французской промышленности было заказано около 3000 легких танков, английской — 1500 средних и 1500 тяжелых танков, американцы же планировали построить 3000 тяжелых, 4400 легких и 15 000 малых танков.

Формировалась организация танковых войск и принципы их применения в бою и операции. Был накоплен определенный опыт и в подготовке и обучении танковых экипажей. Это также была целиком новая отрасль — особенно в отношении командиров танков, которым вдобавок к чисто тактическим навыкам приходилось осваивать специальности водителя, артиллериста и даже связиста. Существенно отметить и превращение водителей танков в механиков-водителей, произошедшее вскоре после войны. Характерно, что в этот период бронесилы — еще немногочисленные даже с учетом бронеавтомобилей — повсеместно формировались из добровольцев. Успел сформироваться даже определенный корпоративный дух бронечастей, особое отношение к своей службе. Русский писатель В.И. Немирович-Данченко в 1916 г. в очерке с фронта «Сухопутные броненосцы» с восторгом писал об экипажах русских бронеавтомобилей: «Я видел этих славных бойцов и могу засвидетельствовать: никто из них под раскаляющимися от сплошного свинцового града стальными черепами нимало не думает о себе… Одна забота — как бы нанести побольше ударов врагу, а что касается до себя, то они ведь и сами считают свою жизнь заранее ставкой, брошенной за победу следующих за ними товарищей… Тут каждый солдат и ратник, и техник; и их офицеры в этом отношении принадлежат к верхам боевого ума и боевых сведений».

Даже с учетом появления «маневренных» танков «Уиппет» зачатков «глубокого боя» танки показе дали — не позволяли малый запас хода, быстрый выход танков из строя, утомление экипажей, стремление равномерно распределять танки по фронту наступления. Даже при хорошем взаимодействии с пехотой, артиллерией и авиацией танки давали местный неглубокий успех. Но и с учетом этого накопленный боевой опыт давал обширную базу для исследования и формирования взглядов на дальнейшее применение нового боевого средства. Подсчитано, что с сентября 1916 г. по ноябрь 1918 г. французские танки принимали участие в 4356 отдельных стычках, британские — в 3060, американские — в 250. Вырабатывалась тактика действий, росли масштабы применения танков. Если на Сомме в сентябре 1916 г. вышли в бой 32 танка, то под Камбрэ в ноябре 1917 г. — уже 377, а под Амьеном в августе 1918 г. — около 500. Опыт танкистов был, казалось, достаточно схожим, однако оценен и реализован в разных странах по-разному.

В Великобритании сразу после войны интерес военного и государственного руководства к танкам упал. Возродились утверждения, что танки сделали свое дело и о них стоит забыть как об импровизации военного времени, вернувшись к «классическим» родам оружия. Уже в конце 1950-х годов тот же Б. Лиддел Гарт напишет: «За последние 40 лет крупнейшие военные специалисты неоднократно провозглашали, что танки отжили или отживают свой век. Однако всякий раз, когда начинались войны, танки выходили из уготованной для них могилы и своими действиями опровергали подобные предсказания». А пока не только подготовленный Фуллером «План 1919», но и многие запланированные опытно-конструкторские работы остались на бумаге. Сказались и вызванные войной финансовые проблемы. Если сокращение материальной части еще было оправданно (эти машины действительно «сделали свое дело»), то с резким сокращением Танкового корпуса и органов, ведавших разработкой и испытаниями танков, свертыванием центров и школ, явно поспешили. Фактически остались центральная школа, склады Танкового корпуса, батальон учебных мастерских в Бовинггоне и артиллерийская школа в Лалворте. Многие офицеры Танкового корпуса продолжили службу в колониальных бронеавтомобильных частях. Судьба корпуса была неопределенной. Его то хотели разделить, то придать корпусу Королевских инженеров. Наконец, в 1922 г. приняли решение сохранить Танковый корпус в составе четырех батальонов, а в октябре 1923 г. он даже стал Королевским — боевую работу танкистов оценили. Ромбовидный танк, бывший эмблемой Танкового корпуса, сохранился и в эмблеме Королевского Танкового корпуса

Офицеры Танкового корпуса отстаивали танки и как новое боевое средство, и как род войск, разрабатывали теорию их боевого применения. Наиболее активны были бывший командир корпуса генерал Эллис, бывший начальник штаба полковник (впоследствии — генерал) Фуллер, начальник оперативного отдела майор (впоследствии — также генерал) Мартель стал одним из наиболее интересных военных теоретиков XX века, оказавшим большое влияние на военную мысль и практические работы во многих странах, одним из видных практиков танкостроения. Взгляды Фуллера носили по-своему «экстремистский» характер — он попросту брал «предельный случай» и рассматривал его как нормальный. В 1919 г., например, он утверждал; «В машинных войнах будущего мы должны, прежде всего, согласиться принимать сушу за твердое море, также легко пересекаемое во всех направлениях… Сражения в этой войне, следовательно, будут все более и более приближаться к морским боям…Флоты этих машин будут маневрировать между укрепленными фортами, уничтожая друг друга морскими приемами». Позже Фуллер отойдет от столь радикальных теорий. Так называемая «школа механизаторов» Фуллера, Мартеля, Лиддел Гарта не могла добиться реализации своих планов в условиях постоянного сокращения расходов и оттока из армии технических кадров, но свое влияние на формирование и развитие «подвижных войск» оказала.

Свой опыт британцы сжато изложили в Уставе полевой службы 1920 г.: «Танк, давая укрытие своему экипажу, вооружению и механизмам от обыкновенного ружейного и пулеметного огня и шрапнельных пуль, сам способен развивать сильный и прицельный огонь во время движения и тем самым производить сильное моральное впечатление на противника… Танк способен двигаться по всякой местности, без дорог, переползать через окопы и проволочные заграждения, делая в них проходы для мелких партий пехоты». Британское Наставление по подготовке танковых частей было составлено весьма гибко в расчете на дальнейшее развитие. В 1920–1922 гг. расходы на опытное танкостроение заметно выросли.

В 1922 г. на вооружение британской армии поступил принципиально новый 12-тонный средний танк Mk I «Виккерс» («Виккерс-Медиум») с установкой основного вооружения во вращающейся башне, упругой подвеской, скоростью до 25–26 км/ч и запасом хода до 220 км. Танку «Виккерс» был свойственен ряд существенных недостатков, но он практически открыл эпоху «быстроходных» маневренных танков, только намеченную в Mk A «Уиппет». 12-тонный «Виккерс» послужил базой для ряда интересных — как с технической, так и с тактической и организационной стороны — экспериментов (например, организации радиосвязи внутри танковой части с работой радиостанции в движении). Однако наметившееся было направление на создание сбалансированной системы бронетанкового вооружения и сбалансированных механизированных и моторизованных сил вскоре пресеклось. К концу 1920-х годов британцы ограничили работы над средними танками, отказались от разработки тяжелых, одновременно под влиянием финансового кризиса и опыта колониальных операций увлекшись дешевыми танкетками и малыми танками. Наверстывать упущенное в разработке пришлось в 1934–1940 годах, а в производстве — уже в ходе Второй мировой войны.

Франция на момент окончания Первой мировой войны обладала самыми многочисленными танковыми силами в составе 9 «легких» танковых полков (27 батальонов) и 3 «тяжелых» танковых групп и обширным танковым парком. После войны в строю оставили только легкие «Рено» FT-17. В 1920 г. танковые части перестали числить «по артиллерийской части» и подчинили пехоте, переведя из ведения 3-го (артиллерийского) в 1-е (пехотное) управление военного министерства, хотя вопросы производства и хранения матчасти некоторое время оставались в ведении 2-го бюро артиллерийского управления. В тот же год танкам присвоили новое официальное название — «char de combat» и выпустили инструкцию по их применению. Надо отметить, что вопросы сопровождения пехоты, разрушения препятствий и подавления пулеметных точек были изложены там детально и дотошно, благо опыт был накоплен достаточный. В Версале организовали курсы подготовки командиров танковых частей, на которых обучались и иностранные офицеры — в основном из стран, закупивших французские танки. Французский «Временный устав маневрирования пехоты» 1920 г. указывал; «Свойства танков делают их необоримым боевым средством пехоты, если только применять их массой, внезапно и на удобной местности… Танки неспособны сами занимать и удерживать пространство; для этого они требуют непосредственной помощи со стороны пехоты». «Временное наставление по тактике крупных соединений» 1921 г., разработанное под руководством маршала Петена, гласило: «Танки… представляют собой в некотором роде бронированную пехоту». Танки планировалось применять на широком фронте в эшелонированных боевых порядках, равномерно распределенных по всему фронту методичного наступления.

Подполковник Клайо в лекции на курсах танковых командиров в 1923 г. указывал, что придание пехотному батальону одного-двух взводов легких танков «значительно усиливает его действия мощными добавочными средствами. Мощь этих средств заключается в движении. Она слагается из таранного действия танков, их огня и маневрирования, происходящего в связи с маневрированием пехотного батальона». Центр тяжести переносился на бой танковых взводов, командиру танковой роты отводилось решение вопросов подготовки, снабжения и эвакуации танков, а также роль помощника командира пехотного полка, которому он был придан, по использованию танков и «агента связи» с ними. При атаке укрепленной полосы рекомендовалось использовать танки в первом эшелоне по одному взводу «Рено» на 200–300 м фронта. Пушечным танкам рекомендовалось вести огонь с коротких остановок, пулеметным — с ходу. Практически ничего не говорилось о возможности борьбы с танками — видимо, предполагалось, что у противника (будь то Германия или колониальные народы) таковых просто не будет.

Генерал Этьен, сразу после войны представивший Петену «Исследование о задачах танков в полевой войне», в том же 1921 г. рисовал иную картину танкового наступления, которое возглавляют «танки прорыва весом 50 или даже 100 т»; за ними следуют пехота на бронемашинах и артиллерия сопровождения, после прорыва первой линии обороны в дело вводятся быстроходные танки «как некогда кавалерия», а тяжелая дальнобойная артиллерия на железнодорожных установках «громит врага в глубине его обороны». Кроме того, Этьен, пытавшийся превратить танки в самостоятельный род войск, требовал вездеходных шасси для самоходной артиллерии и продвижения вместе с танками пехоты и средств обеспечения. На конференции в Брюсселе в 1921 г. он утверждал, что армия численностью 100 000 человек с 4000 танков и 8000 транспортных машин при поддержке авиации сможет за одну ночь прорвать подготовленную оборону противника и продвинуться на глубину до 80 км. Но выдвинутые Этьеном (остававшимся командующим французскими танковыми силами до 1927 г.) положения воплотили лишь частично, оставив тихоходные легкие «танки сопровождения» и тяжелые «танки прорыва».

Верх во Франции взяла «позиционная» школа. Причину этому надо искать не только в «косности» руководства французской армии или попытках «законсервировать» ее на уровне «победоносного» 1918 г., но и в тяжелом состоянии послевоенной экономики. Танки были все же весьма дорогостоящим в производстве и эксплуатации средством, и в условиях ограниченного финансирования оказались востребованными теории о превосходстве «оборонительных» средств перед «наступательными». С того же 1921 г. главная часть расходов на новые оборонительные мероприятия шла на строительство укреплений вдоль северо-восточной границы — так называемую «линию Мажино», так что вместо разработки и принятия новой матчасти танковых войск приходилось ограничиваться поддержанием и частичной модернизацией оставшейся со времен войны. Неудивительно, что не нашли поддержки у официальных кругов и теоретические выкладки Алео и де Голля, ориентированные на маневренную войну с использованием самостоятельных бронетанковых и механизированных соединений.

По окончании войны F.C.M., продолжая начатые во время войны работы, все же доработала свой тяжелый танк, создав в 1923 г. двухбашенную 70-тонную модель 2C (Char 2C или Char de Forteresse, «танк-крепость»), вооруженную 75-мм пушкой и четырьмя 8-мм пулеметами, с двумя карбюраторными двигателями и электротрансмиссией. Численность экипажа составила 12 человек, толщина брони — 50–12 мм. 2C остался самым тяжелым из серийных танков, хотя был построен в количестве всего 10 штук. Только после Второй мировой войны его «догнал» британский «Конкэрор».

В 1926 г. приняли программу строительства новых танков — легкого для сопровождения пехоты, «боевого» среднего, вооруженного противотанковой пушкой, и тяжелого танка усиления, но и на эту программу не хватило средств, и ее единственным результатом стала разработка модификаций «Рено» NC1 и NC2. Даже французская «Инструкция по применению танков» от 1930 г. была не уставом танковых войск, а приложением к пехотному уставу. В 1931 г. Генеральный инспектор кавалерии генерал Брекар назвал «опаснейшей иллюзией» даже предложение о механизации двух дивизий. Ограничились «легкой механизированной дивизией» скорее разведывательного назначения и моторизацией двух кавалерийских. «Временное наставление по действиям танков и пехоты» от 1933 г., хотя и признавало, что танки и моторизованная артиллерия позволяют ускорить темп наступления, само наступление по-прежнему видело как систематическое продвижение массивного глубоко эшелонированного боевого порядка на широком фронте. По сути, те же положения выдвигало «Временное наставление по тактике крупных соединений» 1936 г. «Временная инструкция по применению современных танков» 1937 г. разделяла танки на; а) небольшие — массой до 10 т, с усиленной броней, короткоствольной пушкой и скоростью движения по труднодоступной местности, равной скорости движения пехоты; б) мощные — массой 20–30 т, вооруженные одной-двумя пушками с большим бронебойным действием и несколько большей скоростью. К первой категории относились новые танки R-35 «Рено», H-35 и H-39 «Гочкис» — прямые наследники «Рено» FT-17 по скорости хода, вооружению, численности экипажа, ряду других решений. Несмотря на принятие разнообразных и технически вполне совершенных танков легкой и средней категории по массе, французские танковые силы в 1940 г. оказались неспособны противостоять меньшим по численности, но лучше организованным, подготовленным и управляемым германским танковым войскам.

Германия, как это часто бывает с проигравшей стороной, извлекла из опыта войны более глубокие и ценные выводы, нежели ее победители. Причем наибольшую службу сослужил ей не «технический», а «тактический» опыт. 171-я статья Мирного договора, подписанного в Версале 28 июня 1919 г., запрещала «производство и ввоз в Германию броневиков, танков или всякого рода других подобных машин, могущих служить для военных целей». Но запреты Версальского договора просто не могли соблюдаться страной, заботящейся о боеспособности своих вооруженных сил. Вскоре после окончания войны в Германии началось тщательное изучение накопленного опыта. Большое внимание этому вопросу уделял возглавивший рейхсвер Веймарской Германии генерал фон Сект. В 1920 г. инженер Й. Фольмер подробно рассказал о своих работах в журнале «Моторваген». Командир танка A7V № 560, участник боя у Виллер-Бретонне лейтенант Фолькгайм обобщил опыт танковых «штурмовых отделений» в брошюре «Германские танки в наступлении 1918 года», а позже издал книгу «Танки в современной войне». С большим вниманием отнеслись германские военные к исследованиям австрийского майора Хэйгля. Интересна оценка германскими специалистами «Рено» FT. Германский военный писатель Г. фон Ритгер, оценивая полезность «танков типа Рено» для рейхсвера (завуалированно, конечно, с учетом «версальских» запретов), предлагал «станковые пулеметы, поставленные на лафеты с гусеничным ходом и снабженные броней… На подобных же конструктивных данных будет основываться устройство лафета пехотной пушки… которые в связи с этим заменят современные легкие танки». Видно стремление продвинуться дальше опыта 1918 г.

Внешне соблюдая «версальские» ограничения, Веймарская Германия возобновила опыты с танками на чужой территории — в нейтральной Швеции и заключившей Рапалльский договор Советской России. Совместные с СССР работы активизировались после избрания в 1925 г. президентом Германии фельдмаршала Гинденбурга. Сотрудничество включало и функционирование на территории СССР совместных советско-германских «объектов». Так, в октябре 1926 г. был подписан протокол об организации советско-германской танковой школы, которую разместили на окраине Казани. Из различных наименований «объекта» наиболее известным стало «Кама» — аббревиатура от «Kazan-Malbrandt» (по фамилии первого германского начальника школы). В середине 1928 г. здесь начались испытания танков. За все время обстоятельно испытали только 4 экземпляра опытных легких танков и 6 средних. Отметим, что СССР сотрудничал с буржуазно-демократической Веймарской Германией, и обвинения его в «вооружении германского фашизма» беспочвенны — помощь в развитии военной промышленности нацистской Германии будут оказывать уже совсем другие страны.

Германская сторона передала советской обширную документацию по своим работам, помогала в производстве первых советских серийных танков. Тот же Й. Фольмер работал по советским заказам над дизельными двигателями, разработал проект колесно-гусеничного танка. С апреля 1930 г. в Ленинграде, на заводе «Большевик», работало совместное КБ АВО-5 под руководством германского инженера Э. Гротте.

Проект колесно-гусеничного танка Фольмера не был реализован в СССР, однако разработанное им шасси с опускаемым колесным ходом послужило основой для чешских танков типа «Брейтфельд-Танек», а также шведской машины «Ландсверк»-5 и танка «Ландсверк» La-30. Заметим, что заводы «Ландсверк», находившиеся фактически под контролем «Крупп», служили базой и для проверки ряда новых германских разработок в области танкостроения. По проекту того же Й. Фольмера на заводе «Ландсверк» уже в начале 1920-х начали выпускать первый шведский танк Strv M/21 — прямое развитие пулеметного варианта LK II, отличавшееся башней кругового вращения с командирским куполом, увеличенным до 4 человек экипажем, улучшенной защитой лобовой проекции, дополнительной кормовой дверью. В 1929 г. часть танков модернизировали установкой более мощных двигателей. Оснащенный M/21 и M/21/29 механизированный батальон стал учебной базой не только для шведских танкистов — его боевая учеба находилась под пристальным вниманием германских специалистов. Так, осенью 1928 г. на базе батальона провел танковые учения по собственной программе майор (впоследствии — генерал-полковник) Г. Гудериан. С инспекционными поездками Гудериан бывал и на «Каме». Если испытанные под Казанью опытные германские танки «Гросстрактор» и «Ляйхтертрактор» несли явный «позиционный» отпечаток, то последовавшие за ними машины создавались на принципиально других, «маневренных» началах. А параллельно в Германии, сохранившей промышленный потенциал, готовилась база для производства новых танков.

Важным выводом из опыта Первой мировой была необходимость согласованного применения танкового и противотанкового вооружения, моторизации пехоты, инженерных войск, развития мобильных средств связи, постоянного взаимодействия с разведывательной и ударной авиацией. Германская армия реализовала это на практике усилиями того же Гудериана и ряда других военных и технических профессионалов, что не в последнюю очередь определило успехи вермахта в начале Второй мировой войны.

Можно сказать, что французы в своей официальной доктрине исходили из того, что танки смогли сделать в 1917–1918 гг., а британцы и германцы сосредоточились на том, чего танки сделать не смогли или не успели в силу несовершенства первых конструкций.

Лучше остальных осознала германская армия и необходимость согласованного применения танкового и противотанкового вооружения — не случайно здесь создание легкой и скорострельной противотанковой пушки считалось приоритетным даже в ущерб орудию поддержки пехоты, а в состав формируемых танковых частей включались моторизованные противотанковые подразделения. Британская «школа механизаторов» требовала моторизации пехоты, инженерных войск, развития мобильных средств связи, постоянного взаимодействия с разведывательной и ударной авиацией. Но именно германская армия реализовала это на практике, что не в последнюю очередь определило успехи вермахта в начале Второй мировой войны. Справедливости ради отметим, что идеи «механизаторов» были живо восприняты и творчески переработаны и в Советском Союзе.