— Ибрагим, сколько тебе раз говорить, я учился на лекаря, но мой учитель говорил, что знаний мало не бывает, поэтому так много знаю.

— Ага, как из тебя скромность вылезает, а ей тебя не учил учитель твой? А как закалить клинок на половину, чтоб оно осталось твердым и гибким?

Я задумался. Все мои познания в кузнечном деле заканчивались на том, что я видел её издали, не входя вовнутрь.

— Ибрагим, так нечестно.

— Что не честно? — Он наклонился, подобрал пару веток и бросил их в костер.

— Ты знаешь обо мне очень много и пользуешься этим.

В ответ он только хмыкнул, откинулся на свой мешок и закрыл глаза.

Я подобрал маленький камушек и бросил ему на грудь он открыл один глаз, посмотрел на меня.

— Что тебе от меня надо?

— Расскажи чего ни будь.

— И что ты хочешь услышать?

— Да, что угодно

— Ну, тебя к шайтану, — Послал он меня, перевернулся на бок и через пару мгновений уже спал.

Мы остановились в этом месте потому что здесь была возможность найти воду(мы её нашли), укромное место, и с топливом для костра проблем не было. Я тоже улегся, но сон не шел, встал и пошел за бархан, у подножия которого была наша стоянка. Потом взобрался на самый верх, уселся, на еще теплый песок и стал смотреть на море песка простирающееся предо мной. Полная луна начала свое восхождение по небосклону. Заскрипел песок под осторожными шагами, — Ибрагим, ну и зачем так подкрадываться, я тебя слышу.

— Ну, феник ушастый, все то ты слышишь.

— А ты топаешь как верблюд.

— Что не спиться?

— Уснешь тут, храпишь как буйвол в упряжке.

Он уселся рядом, поерзал устраиваясь. — Мухаммад, как думаешь, что здесь было раньше?

— Не знаю, могу только предполагать.

— Ну, а все-таки? Сам же говорил, что много умных тарактиров прочел.

— Трактатов, — Поправил я его. — Ибрагим, знаешь в сочинении одного греческого ученого….

— Очень?

— что очень?

— Очень ученого?

— Ибрагим, сам спросил, теперь с мысли сбиваешь, счаз спать пойду, а ты сторожить останешься.

— Ладно тебе обижаться, я пошутил. Говори.

— Пошли обратно, настроение пропало, приходят всякие Ибрагимы и всё заканчивается.

С этими словами я встал с песка и побрел обратно к костру, тускло мерцавшему у подножия песчаного холма. Спустившись, покопался в вещах, достал кусок сухого хубса и стал его грызть, слушая жалобы Ибрагима на мою бесчеловечность.

— Я тебе говорил, что не люблю, когда ты меня перебиваешь? Говорил! Говорил, что буду обижаться? Вот сейчас я и обиделся. И вообще сегодня твоя очередь, я вчера вечером рассказывал, и заметь, даже почти не перебивал.

— Верное слово, — почти, — Я открыл рот в начале и в конце, после того как послал тебя к иблисам. На что мне было предложено самому идти к ним. То, что я говорил, оказывается все не так, и мой ученый друг принялся меня поучать, тому, как было на самом деле.

Теперь уже Ибрагим обиделся, мы сидели рядом и не смотрели друг на друга, первым не выдержал я, фыркнул от сдерживаемого смеха. Ибрагим покосился в мою сторону, с гордым и независимым видом.

— Уважаемый господин Мухаммад, не будете ли вы так любезны, досточтимый, объяснить мне причину вашего смеха?

— Ох, как мы заговорили? — Я постарался придать своему голосу как можно больше сарказма.

— Вы случайно не перегрелись днем, уважаемый или вы начинаете замерзать? Ваша очередь дрова в костер подкидывать, двигайте, двигайте, свое тощее тело к костру поближе, что ж вы уселись как не родной, вдалеке, от огня. Ладно, шайтан языкастый, расскажу что знаю.

— Ты же вояка, вот и расскажу тебе историю воинскую о том как нельзя к пустыне с небрежением относиться. Была страна, Персия и правил её царь Камбис второй. Пошел он войной на правителя Египта, Амасиса.

— А из-за чего война началась?

— Да как обычно. Женщины виноваты.

Был у Камбиса, лекарь из Египта, он ненавидел своего бывшего правителя за то, что он разлучил его с семьей и отправил к персам в рабство. Это египтянин посоветовал Камбису просить в жены дочь царя Амасиса. Этому неверному не хотелось это делать, и надумал он обмануть перса, была у него в невольницах дочь правителя, которого он убил. Нарядили её и отправили, вместо царской дочери. Звали её, кажется, Нететис, привезли в Персию, вышел встречать царь персидский Камбис, а она к нему со словами обращается: «Не знаешь ты, царь могучий, что обманул тебя Амасис. Я не родная дочь, а на самом деле дочь его прежнего господина, на которого он вместе с египтянами восстал и затем умертвил»

Рассердился на это Камбис и пошел он войной на обманщиков. Победил он их в войне этой и стал правителем Египта и основал он новое царство и создал династию.

— А смотри, хитрая какая, дождалась, когда к персам доедет, а там заговорила.

— Да, только месть не удалась, пока персы собирались и шли, там властитель сменился. Амасис умер и вместо него другой стал. Только это не помогло, персы как львы напали и растерзали. Камбис, после того как завоевал Египет, приказал стереть все надписи с именем в гробнице Амасиса, что и было сделано. Вся страна подчинилась, но осталось одно место, в оазисе Сива. Там стоял храм оракула Амона, жрецы отказались подчиниться власти Камбиса.

Ибрагим встал и пошел к своему мешку, — Кофе будешь? С кардамоном?

— Буду, только без кардамона.

— Да помню. Это я так, просто спросил, может, передумал. — Покопавшись, достал мешочек с зернами, ступку и, отсыпав горсть, стал перетирать под мой рассказ.

— Так вот, Они стали говорить, что хоть Камбис и принял новое имя, но он не истинный правитель. И что они не признают его власть.

Он очень разозлился и повелел своему войску из пятидесяти тысяч человек напасть на оазис и уничтожить храм и перебить жрецов.

— Ого, такое большое войско, пятьдесят тысяч, это же, сколько им воды надо чтоб они могли дойти, они же все колодцы по дороге осушат. Знаешь, мне приходилось видеть пару раз саранчу, вот истинное бедствие для феллахов. Как туча грозовая они падают на землю, шум стоит такой, что ничего не слышно. — Ибрагим ссыпал смолотое на кусок расстеленной кожи и засыпал следующую горсть.

— А что саранча, если собрать и повялить на солнце, то она по вкусу как креветки будет.

— Да ел я её, так себе, что вы арабы в ней находите?

— Ну, раз ел то тебя можно назвать почти арабом.

— А почему почти?

— Ты же не араб.

— Можно подумать мой друг тоже, араб чистых кровей.

— Ибрагим я просил тебя не трогать моих родных?

— Ты первый начал, сказал, что я почти араб.

— Мне можно, я мусульманин по рождению, а ты неверный.

— А ты больно верный, когда последний раз Аллаху поклоны отбивал?

Я не стал отвечать на такой вопрос, оба хороши, продолжил рассказ о пропавшей армии.

— Как ты говоришь: хрен с тобой. Иначе поругаемся.

Про войско. Оно выступило и за неделю дошло до оазиса Харга. Что они творили по дороге, ходили слухи ….

— Ого, так мой друг, оказывается, был в том походе, это сколько же тебе лет?

— Ибрагим!!

— молчу, молчу мой господин, уже кофе готово, желаете мёда?

— А что у нас мёд есть? — Спросил я заинтересованно.

— Нет, но так хочется. Дальше рассказывай любитель сладкого. — Ибрагим с чувством отхлебнул горячего напитка, и сплюнул. Высунул язык и замахал перед ртом рукой.

— Мой отец говорил, что есть две вещи, когда нельзя торопиться. Первое, нельзя торопиться с женщиной и второе когда пьешь горячее. Хвала Аллаху, этот неверный хоть помолчит немного.

Взглядом Ибрагима можно было воспламенить бархан, но я выдержал это.

— Ешли ты думаешь, што я молшать буду, то ошибаешься. — Прошепелявил Ибрагим.

— Рашкажывай дальше. — Он встал и потянулся к бурдюку с холодной водой, налил в кружку и стал пить мелкими глотками.

— Ибрагим это тебя аллах покарал за то, что ты меня постоянно перебиваешь, я хочу тебе рассказать историю, а ты мешаешь.

Я задумался, вспоминая, на чем остановился, — А! Вот, значит, за неделю они дошли до оазиса Харга, и провели там несколько дней, восстанавливая силы.

Потом они выступили, через некоторое время из Хивы пришел караван, и тогда впервые стало известно о том, что войско пропало. Они не пришли в оазис. Караванщики говорили, что несколько дней назад в пустыне была сильнейшая буря, она бушевала почти три дня не останавливаясь, им казалось, что наступил конец света, и небо обрушилось на землю.

На лице Ибрагима отразилось удивление, — Это как пропали? Пятьдесят тысяч это огромное количество людей, коней, верблюдов. Может потом, кто пришел из пустыни?

Я помотал головой в знак отрицания, прихлебнул остывшего, густого напитка.

— Ладно, тогда спрошу так, а известно, что они делали в оазисе Харга? Сколько припасов они собой брали? Были у них проводники? — В его голосе слышалось оживление.

— Любезный вы недавно спрашивали меня уж не участник ли я того похода, я ответил: что нет, — как я могу ответить на ваши вопросы?

— Мухаммад, у тебя на лице написано, что ты знаешь, давай дальше выкладывай.

— Правда что ли?

— Ну да, ты щуришь правый глаз, и улыбка ехидная становится, чуть-чуть. А ещё ты приплясываешь, достаешь бубен, стучишь в него, размахиваешь свитком, в котором сокрыта тайна. А еще…

— Вот трепло. — Я улыбнулся в бороду, прикрываясь чашкой с напитком.

— Мухаммад, как же тебя легко купить.

— Ну, тебя к шайтану. Моего учителя, когда он прочитал эту историю, очень заинтересовала пропажа. Знаешь, что он сделал в первую очередь? Он опросил всех бедуинов которые кочевали в тех местах. Переговорил со старейшинами, самыми старыми из тех, кого смог найти. Потом он приехал к нам и сказал, что его не будет два месяца он, видите ли, должен ехать в соседний город, куда его позвал его лучший друг, ему он обещал приехать и вот теперь должен ехать…. Короче говоря, он хотел найти клад, ему казалось, что он обогатиться, если найдет пропавших. Его не было больше чем два месяца. Мы все думали, что сгинул, и что пустыня взяла его, но он вернулся. Встреча была радостная, попробуй не покажи, что рад видеть и о твою спину обломают кучу палок. Он исхудал, ещё больше загорел, но был жив и даже весел. Вечером, мы все слушали рассказ о его путешествии и поисках.

«Всё началось в день, когда Аллах, Милостивый и Милосердный, указал мне сочинение неверного, которое описывало историю страны нашей, и я задался себе вопросом, а где может быть это войско? И я так же подумал, что там должны быть золото, которым расплачивались с воинами. Я стал спрашивать старейших из старейшин, разговаривал с кочевниками, которые приходили к нам, подружился со многими из них. Вскоре меня уже считали как своего, и если встреча была в пустыне, то со мной делили воду и кров. Однажды я услышал о древнем кладбище, которое лежало далеко в стороне от оазиса, я спросил: А насколько оно древнее, и мне ответили, что настолько, что старики не помнят, кто там похоронен. Я попросил объяснить мне, где это? Они долго отказывались, говорили, что тревожить покой мертвых, великий грех, и что аллах за это обязательно накажет. Но я был очень убедителен, и настойчив. Мне дали проводника, и мы вдвоем пошли туда. Еще по дороге мне стали попадаться странные и непонятные вещи. Однажды, мы остановились на ночевку, я пошел собрать дров для ночного костра. Уже темнело и я старался сделать всё как можно быстрей. Собрав сучья в охапку, я уже собрался идти обратно, как у основания бархана мелькнул отблеск, сначала мне показалось что привиделось, но, подойдя ближе, увидел бок глиняного кувшина, очень большого, выступающего из песка. Я вернулся на стоянку, позвал проводника, и мы перенесли лагерь на это место. Пол ночи в свете костра, я раскапывал, под утро, когда усталость сморила меня, я сидел без сил и смотрел на это чудо, огромный кувшинище в полтора моих роста и в два обхвата. Я поспал, проснулся, когда солнце уже поднялось высоко и стало припекать, разбудил меня треск, с которым этот великан раскололся, и я увидел, как из него струиться песок, он вытекал как вода. И тут я понял, для чего он был нужен, в нем везли воду для войска. Проводник, видя с каким азартом, я раскидываю песок, стал мне помогать. И мы за пол дня работы откопали огромную, на два таких кувшина, повозку. Её тащили четыре верблюда, их мы тоже откопали и больше никого и ни чего не было. Я спросил, в какой стороне древнее кладбище и он указал мне направление. Я залез на самый высокий бархан и стал с него рассматривать окрестности, передо мной раскинулось море песка. Но я уже знал в куда шло древнее войско и тогда я стал внимательно всматриваться в то что видел. И судьба улыбнулась мне, милым оскалом старого черепа, выглядывающего из песчаной осыпи. Спустившись вниз спросил у проводника есть ли здесь поблизости вода, сможем ли мы остаться здесь на несколько дней?

Он рассказал мне про русло речки и пообещал проверить. Тогда я предупредил его, что до вечера мы остаемся здесь, но если он найдет её, тогда …. Тогда и поговорим. На этом мы расстались, я ушел бродить, он за водой.

Первым я решил проведать своего улыбчивого друга, он встретил меня, как наверно встречал всех кто проходил мимо, веселой щербатой улыбкой. Стал копать вокруг, нашел еще несколько костей, и вот это, с этими словами учитель положил на стол кусок чего-то зеленого, по форме и виду напоминавшее оружие. Мы выхватывали его друг у друга из рук. Когда все натаскались и насмотрелись, я завладел им и не расставался до самого конца рассказа учителя. Казалось, что оно проснулось и пытается говорить со мной на непонятном мне языке, мне слышались гортанные крики людей, зарево пожаров, и кровь, стекающую по клинку, это всё настолько завораживало, что я не мог его оставить одного.

Постепенно я стал слышать голос учителя продолжавшего рассказ.

К вечеру я нашел ещё огромное количество костей, бронзовые ножи, куски панцирей, по черепам я насчитал почти тысячу человек, мой проводник, пришедший вечером, стал говорить, что на старом кладбище, всё точно так же разбросано, и там такие же зеленые куски бронзы и кости, кости, много костей, даже больше чем здесь. Я спросил насчет воды, и его сморщенное лицо расплылось в улыбке, он нашел воду и даже много. Мы смогли бы здесь прожить с неделю, не отказывая себе ни в чем, но вот с продуктами было плохо, честно говоря, вараны уже надоели, а проводник умел добывать только их. Всё что я нашел, так это была пара золотых монет, и горсть медных, очень старых и никому не нужных комков зеленовато бурого цвета. На следующий день мы вышли. Шли три дня и вскоре добрались до этого старого кладбища. Всю дорогу пока ехали, мой глаз замечал всякие неправильности и, покопавшись там, я находил все те же старые кости. Мне казалось, что я иду по пятам умирающего войска, на каждом шагу, куда бы не повернул голову, взгляд натыкался на белые, отполированные песком и ветром, кости. Я не останавливался, а проезжал, мимо, смотря на все это с высоты своего верблюда.

На подходе проводник предупредил меня, что воды там нет, и найти её негде, а ближайший источник в двух днях пути отсюда и поэтому мы пробудем здесь всего до вечера и потом уйдем в сторону оазиса Харги. Я спросил и сколько дней до него, и был удивлен, когда услышал что всего три дня. Я не буду рассказывать о том, что я делал, всё равно это не интересно, но могу сказать, что мне посчастливилось найти одну вещь, которая возможно прольет свет на пропавшее войско. На обратном пути у меня было время обдумать все, что я видел.

Измученные жаждой люди шли под палящими лучами солнца по раскаленному песку, им казалось, что бронзовое оружии которое они несли в руках, начинает плавиться и по каплям стекать, обжигая кожу. Обезумевшие люди срывали его с себя, отбрасывали в сторону и с яростью втаптывали глинистую, потрескавшуюся от жара землю. Другие шедшие до этого молчаливо, смотрели вокруг красными, налитыми кровью глазами, ни говоря, ни слова вдруг сворачивали с дороги и исчезали в пыли поднятой проходящим войском. Сначала пали все лошади, они молча легли и больше не встали, безропотно приняв удар судьбы из-за ошибки человека который привел из сюда на погибель. Потом стали громко кричать верблюды, в один из дней они отказались идти дальше. Но люди шли, шли вперед, к своей гибели и она не преминула наступить, огромная песчаная буря обрушилась на несчастных, они сбивались в огромные кучи, накрывались с головой всем, чем можно было накрыться. Но многие продолжали брести дальше, не обращая внимания на песок, летающий по воздуху со скоростью самой быстрой птицы. Они падали лицом ниц и очень скоро исчезали с глаз людских. Они были все там, в этой пустыне, в тот раз она взяла большую жертву и боги были довольны. В течении нескольких лет шли дожди. Этой влагой наполнились многие внутренние водоемы, и спустя десять лет благоденствовала»

Когда я закончил свой рассказ, мы долго молчали. Каждый по-своему переживал то, что он услышал. Посмотрел на свою пустую чашу и попросил Ибрагима сделать ещё напитка.

— Твой учитель говорил что он нашел Там. — Ибрагим поставил турку на огонь и смотрел, как в ней закипает вода.

— Нет, сначала он был очень озабочен, искал, кто может ему прочесть старые письмена, но потом случилась напасть, следом другая, и мы были вынуждены уехать из того города.

В последний раз учитель напомнил о своих поисках буквально в двух словах, он сказал, что теперь точно знает, почему его полгода за нос водили, вокруг этого кладбища. И когда я поинтересовался, он пояснил что бадауины, сам грабили это место на протяжении многих лет и только когда увидели и узнали, что он просто одержим поиском, но ему ничего не надо, только после этого ему показали это старое захоронение. Всё что он привез оттуда, это с десяток золотых монет, горсть медных. И это странное бронзовое оружие.

И непонятный свиток, он долго бился с ним, пытаясь прочесть, что было там начертано. И знаешь, я только сейчас по прошествии стольких лет начинаю понимать что большая часть бед связанна именно с этим свитком, который стал проклятием всем нам.

Ибрагим протянул мне турку и налил из неё в подставленную чашу, кофе. — Мухаммад, может ну её, вспоминать, всякие гадости да еще на ночь глядя, а то ещё Иблис приснится.

Я был благодарен ему за это предупреждение, но в голове уже крутились всякие несуразицы, на которые тогда не было времени, обдумать. А сейчас оно пришло.

— Ибрагим, ложись спать я посижу, всё равно теперь я не усну. — Я закинул голову, вверх, всматриваясь ослепительно яркие, белые звезды, светившие на иссиня-черном, ночном небе.

Рядом послышался скрип приминаемого песка, шуршание одежды, вздох, усталого человека и через пару мгновений ровное посапывание. Уснул. Я всегда поражался этому качеству и даже спросил его об этом, на что он сказал: Мой друг, когда из тебя пытаются сделать воина, то тебе не дают житья гоняют как малого жеребенка с утра до вечера, а иногда и по ночам, так что начинаешь ценить каждую минуту, и как только говорят что можно спать, надо засыпать как можно быстрей.

По хрустальной черной чаше усеянной мириадами светлых и тусклых точек, стремительным росчерком, оставляя за собой след, упала искорка. Вот и в жизни так же, есть тусклые и блеклые люди, которые не горят, а тлеют и ничто не в силах разжечь огонь страсти в них. Противоположность им, такие, как эта звезда, что упала. Вспыхнув один раз, они уже не гаснут.

«Дети, я собрал вас здесь, чтоб рассказать вам истину. Я буду говорить, вы слушать, слушайте и запоминайте. БИСМИ-ЛЬ-ЛЯНИ-Р-РАХМАНИ-Р-РАХИМ — ВО ИМЯ АЛЛАХА МИЛОСТИВОГО, МИЛОСЕРДНОГО!

— Повторяйте за мной. — И мы в один голос забубнили, начальные слова молитвы.

Он, встал и прошел между рядами стоящих на коленях, мальчиков. Вчера ещё, моя мать, рыдая, стояла предо мной на коленях и целовала меня, потом судорожно прижав к себе в последний раз, она встала и не оборачиваясь ушла, а я остался один на один с тем кого потом долгие десять лет буду звать — Учитель. Тогда он выглядел довольно, молодо, — черная с проседью, густая борода, темно карие глаза. Ласковая улыбка и голос. Его голос завораживал и успокаивал, заставлял слушать. И он всегда улыбался, даже когда наказывал учеников. Смертью. К концу первого года обучения из трех десятков нас осталось два с половиной. Теперь учителю достаточно было в полголоса сказать или спросить и всё исполнялось мгновенно. Нас учили многому, но со второго года началось разделение, каждый стал выбирать, что ему больше нравилось, нет, не так, как считал учитель. Я хорошо запоминал, был любознательным, не боялся крови, вот и стали меня учить на лекаря. Многие из тех с кем я спал рядом, стали воинами. Они вечно ходили в синяках и ссадинах, мне приходилось их лечить, так я стал практиковаться в своей науке.

Я знаю, сколько и какие травы надо положить в отвар, и он поможет от болей в сердце, и так же ведаю, что добавить в него и больной не проснется. Как сделать состав и смерть наступит через месяц. Мне много чего показали и многому научили. Но все кончилось в одночасье, я склонен считать, что меня спас Аллах и мой учитель. В один из дней он позвал меня.

— Мухаммад, — голос учителя был, как никогда спокоен, но я бы сказал, что в нем проскочила легкая тревога. — Тебе надлежит собрать свои вещи, ты должен уйти. Я тебе дам немного денег. Ты отправишься, в другой город и будешь там жить. Если найдешь подходящую девушку, женись. Но помни, что смогу всегда найти тебя и ты пойдешь за мной туда, куда я позову. Ты мой самый лучший ученик, я хочу дать тебе возможность остаться в живых. Запомни и оцени это.

— Да, учитель, — Я согнулся в поклоне, — когда мне уходить?

Он прошелся по комнате, взял в руки вазу стоявшую на столике, поставил, остановился у окна, заложив руки за спину. — Сегодня вечером. К ночи ты должен уйти из города. Если останешься до утра, умрешь.

От того, как были сказаны эти слова, мне на спину как будто кипятка плеснули, я вздрогнул.

Серый рассвет застал меня в пути. Я шел за последним верблюдом в караване. Позади меня была непроглядная тьма ночи, а впереди вставало солнце первого, в моей самостоятельной жизни, дня»

С легким шорохом скатились камни уложенные по краю бархана, стукнулись друг о друга и остановились.

Я протянул руку и потряс Ибрагима за плечо, — К нам кто-то идет.

— Слышу, — Мне показалось, что он стал отползать от костра, не открывая глаз и даже не изменив позы. Два удара сердца и я остался сидеть у костра один. Сжал ладонью рукоять своего посоха. Крадущиеся шаги все ближе и ближе. Ох, как трудно сохранять спокойствие, когда к тебе со спины подкрадывается, возможно, твоя смерть. Так и хочется вскочить и с громким криком отбежать в сторону. Чуть слышно звякнуло железо и песок. Пора!

Не вставая, метнулся на право, откатываясь из круга освещенного костром. Вскочил на ноги и повернулся лицом к нападающему. В полном молчании на меня набегал человек, держа в руках клинок. Взмах, удар, я отступил назад. Взмах, удар, я отступил ещё на шаг. На следующем замахе отшагнул в сторону. Он провалился вперед, за что был тут же мной наказан, посох, описав полукруг, с треском врезался ему в шею. От удара он пробежал вперед пару шагов и зарылся лицом в песок. Рассматривать его, не было времени, на меня набросился второй, он стал вращать саблей как ветреная мельница, стараясь разрубить мой посох, которым я оборонялся. Отбил, еще отбил. «Вот шайтан, он мне сейчас его на дрова порубит» Ногой зацепил песок и подкинул его, целясь в лицо. Он отшатнулся, назад выставив вперед руку с саблей, второй протирая глаза. Я наугад ткнул его как копьем и …. О Аллах, мне повезло и на этот раз. Удар попал в горло, уронив саблю, он ухватился за горло, медленно опустился на колени, я схватил её и ткнул ему в грудь, потом еще раз. У подножия бархана Ибрагим изображал из себя серну, размахивая сучковатой палкой, отбивался сразу от троих. Громко закричав, я бросился ему на помощь. Один из нападающих, молча развернулся в мою сторону и хотел уже шагнуть. Ибрагим не терял время даром, раздался глухой шлепок, враг упал. Я добежал до своего друга и протянул ему саблю. Дальше мне осталось только наблюдать как эта машина для убийств, делает меня работу.

Он взял саблю левой рукой, дубину в правую. Отбил выпад и с размаху врезал в лоб суковатой палкой. Покойник. Второй подхватился и хотел бежать, но та же палка, пущенная умелой рукой, попала по затылку. Беглец сбился с шага, споткнулся, припал к песку и когда встал, было уже поздно, Ибрагим был рядом, сверкнуло острое железо….

— Мухаммад, чтоб тебя шайтан, на куски порвал, тебя, где иблисы носили, черт, мусульманский. Меня чуть на шашлык не порубили. — Он разорался как ишак перед случкой.

Я не обращая внимания, пошел осмотреть своих противников, оба были мертвы, у одного сломана шея, а другой скончался от острой болезни легких. Убедившись, пошел обратно и не увидел этого крикуна. Его не было, в тусклом свете луны я дошел до разбойников, два были мертвы, одному разбил череп, второго проткнул, а вот который получил по затылку, еще дышал. Я хотел отправить его душу к Аллаху, но Ибрагим отвлек меня, сказав: оставь, потом прикончим. Он шел, ведя за собой трех верблюдов.

— Там еще два, Надо и их забрать.

— Ибрагим, — прикрикнул я на него, — Остановись. Зачем нам столько этих тварей? Нам двух хватит, остальных выпустим.

— Дай хотя бы сюда приведу. Потом разберемся, — Он остановился и развел руки.

Я махнул ему — тащи. Сам повернулся к последнему разбойнику, он уже успел очнуться и слабо ворочался, пытаясь встать. Свист посоха рассекающего воздух, глухой стук, дернулись ноги, и мы с Ибрагимом остались одни в этом прекрасном месте.

Утро мы встретили за перебранкой, сидя у костра, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Ибрагим злился на меня за последнего разбойника. Я злился на него за его неуемную жадность. Хотя, что с него взять, вояка всю жизнь мечом зарабатывал свой хлеб.

— Ты тощая сволочь, за каким хреном, ты прикончил последнего?

— А затем что не люблю убивать пленных. Это тебе всё равно, а я не могу, мне было ….

— Я бы сам его кончил.

— Так и говори что Сам хотел прикончить. Что ты на меня всех шакалов в этой пустыне вешаешь?

— Я хотел его поспрашивать, сколько их? Откуда они? Куда идут? А ты морда мусульманская, что наделал, и куда мы с этими верблюдами пойдем? Придем, а нас на бревнышко, чик и все, за грабеж. И докажи потом, без своей пустой, тупой башки, что мы отбивались и это нас прикончить хотели. Это нам повезло, а не этим уродам, — Он кивнул головой в сторону бархану, у подножия которого были присыпаны неудачливые грабители.

— Да нам нужно всего два верблюда. И это ты виноват. Ушел за остальными, а он очнулся и стал уползать, мне пришлось его прикончить.

— Ах. Это я виноват? Да если бы ты смотрел по сторонам лучше, и дров в костер кидал по меньше, нас было бы не видно из пустыни.

— А кто мне говорил, что ему уже прохладно, подкинь пару веточек. Хочу погреть свои старые кости.

— Мухаммад. Ты собака.

— А ты свинья.

Разругавшись, мы отвернулись в разные стороны. Я стал копаться в сумах, выискивая, что нам нужно. Ибрагим звенел железом, изредка доносился свист клинка и удовлетворенное бормотание. Я первым не выдержал, повернулся и попросил сварить кофе. Ибрагим молча принялся готовить.

— Ибрагим, — Позвал я его. Он молча посмотрел и не говоря ни слова продолжил приготовление напитка.

— Ибрагим, хватит дуться, ну оба ошиблись, с кем не бывает.

— А я не дуюсь. Я пытаюсь понять, кто они были. Уж больно у них оружие было одинаковое, так и кажется что один мастер его делал. Светло станет, посмотрю внимательней.

«Не может быть. Я же старательно замел все следы и меня не должны были выследить. Нет. Ибрагим ты ошибся»

Подгоняемый такими мыслями я стал лихорадочно вытряхивать всё, перебирать и мять пальцами каждую складку и мои поиски были вознаграждены. Я нашел тонкую полоску выделанной кожи свернутую и положенную в маленький футляр с палец ребенка. Когда я развернул её…. Так и сел задницей на песок, держа в руке пергамент.

Ибрагим, увидев это, подошел ко мне, взял этот лист посмотрел на него и вернул обратно. Потом вернулся к костру, на котором уже булькал кофейник, налил, поставил рядом с собой, чтоб остыло, вторую подал мне. Я сидел, смотрел на светлеющую полоску неба, наступало утро.

— Юноша. Вы ничего не хотите мне рассказать? — Ибрагим отпил и отставил в сторону свою чашку. Сел в расслабленную позу, но было видно, что он настороже и при малейшей опасности броситься или бежать или в бой.

— Ибрагим, я тебе не враг, то, что я скрывал …. Просто я хотел …. Просто я не хотел тебе говорить. Не знал, как ты посмотришь на это. Ибрагим, поверь мне я не с ними, а против них.

— А кому я верить должен? Лекарю Мухаммеду или как тебя зовут на самом деле?

— Так и зовут. Мухаммад. Я действительно лекарь и на самом деле лечу людей и умею это лучше всего.

— И помогаешь неугодным отойти в мир иной?

— Нет, я только лечу.

— И калечу, скольких ты убил, лекарь? Такие как ты, убили моего брата.

— Ибрагим, мой учитель, вывел меня в люди, он отправил меня в другой город и я начал новую жизнь, — Я рассказал всё, всё что мог и чтобы он поверил.

Солнце уже взошло и день вступил в свои права, а я всё говорил, впервые в своей жизни.

Ибрагим стал вторым человеком, который узнал обо мне, первым был учитель.

Он молча выслушал историю моей жизни, встал и ушел. Его не было совсем немного, молча прошел на свое место, сел. Посмотрел мне в лицо.

— Мухаммад, — И замолчал, рассматривая меня в упор, — Я тебе верю. Но мой друг, теперь ты должен будешь заново завоевать мое доверие. Собирайся, мы уходим.

До ближайшего города мы добрались к вечеру. Когда вдали показались стройные иглы минаретов, мы остановили верблюдов. Забрали только свои вещи. Пошли дальше пешком, бросив животных в пустыне. Когда на небе засветились первые звезды, мы подошли к воротам, закрытым на ночь. Потолкавшись среди опоздавших, как и мы, нашли свободное место, стали устраиваться на ночлег. Ночь прошла спокойно, сказывалось наличие городской стражи. Мы коротали время, сидя у маленького костерка, разведенного только для того чтоб разогреть еду.

— Что делать будешь, Мухаммад?

— Не знаю, впервые в жизни не знаю. Я даже не могу понять, почему они хотят убить меня.

Я не клялся ни в чем, я не давал обетов. Я ни одного дня не служил им….

— А сколько твоему учителю лет, было бы сейчас?

— Где-то около восьмидесяти. Но я не уверен, сужу по паре оговорок допущенных им в разговоре со мной. Но я точно знаю, его убили. Сам видел.

— Расскажи, как это произошло и где? В какое время дня или ночи. Что я тебе говорю, ты и сам можешь не хуже меня задавать вопросы, соберись.

Мухаммад, я тебя не узнаю. На меня тоже охотятся или нет года три, как всё успокоилось, не было больше нападений.

— Ты сколько такой жизнью живешь? А я только сегодня узнал, что стал вне закона и каждая собака может меня убить. Так и кажется, что вон тот феллах что смотрит на меня, не просто смотрит, а прикидывает на что потратит динары полученные за мою голову.

— Успокойся, я также мучался, потом привык. Это первые десять лет, потом пройдет. Про учителя своего лучше говори, как его на самом деле звали?

Я усмехнулся, — Ибрагим, я потратил два года своей жизни на это.

— И что?

— Да, ничего, пусто, имен куча, но в каждом городе его звали по-разному, бывало, так, что на одном конце его зовут Мустафа, на другом Сеид, а по середине, какой ни будь Аликпер. Но самое главное, что облик его везде был разный. Убеленный сединами старец, молодой богатый, мужчина. Воин идущий по своим делам с не проницаемым лицом.

Я не знаю, как его зовут, поэтому и зову его, учитель, так как привык с самого детства.

— Мухаммад, а мне кажется, что ты всегда был на службе и твой учитель не погиб, а тайно следил за тобой, но после того как ты стал делать что-то не так, тебя решили убить. Но они просчитались. Тот, кто за тобой следил и послал, по твоим следам, убийц не знал, что с тобой иду, я. Мухаммад, какой город был последним, перед тем как ты встретился со мной? Не происходили там с тобой странности?

Я заинтересованно слушал своего друга, я надеялся на это, — Ибрагим, Ты задаешь вопросы как Гафур. Какие то они ….

— Так я же хочу тебе помочь. После твоих рассказов мне самому уже стало интересно кто ты? И что ты? Вот я и стараюсь изо всех сил, у меня от этих размышлений голова уже заболела.

— Тебе сделать отвар?

— И как я сдохну? Сразу или через месяц?

— Ну и хрен с тобой, прекрасная пери, мучайся и не верь, злись на меня и на себя.

— А я здесь причем?

— Как причем, ты видел как я лечу, видел что они все остались живы, но ты мне хочешь доверить свою пустую тыкву, поэтому ты начинаешь злиться сначала на меня, что я такой плохой, потом на себя, что ты такой несчастный. Но она болит все сильней, и будет болеть, пока не выпьешь отвар, но тебе страшно принимать его из моих рук, хочешь я его тебе, в лужицу на земле вылью, и ты свинья христианская и оттуда выхлебаешь. Ведь тебе кажется, что мусульманская собака хочет тебя отравить и отравлю, потому что ты мне нужен живым и здоровым. Не будь тебя в эту ночь, это меня присыпали под тем барханом, или бы бросили на съедение шакалам. Я мог бы тебя прикончить, еще две луны назад, когда ты только назвал свое имя.

И произнес угрожающим тоном, — Сварю, будешь пить или за шиворот вылить?

Ибрагим смотрел на меня злым взглядом, потом с его лица исчезло, всякое выражение осталась только боль. Он махнул рукой и что пробормотал на своем родном языке.

— Ибрагим, что ты сейчас сказал?

— Поговорку с моей родины. — Он обхватил голову руками и застонал, — Вари быстрей отравитель, может, сдохну быстрей и мучиться не буду.

Я засуетился, доставая то, что насобирал по дороге и что нашлось у моих несостоявшихся убийц. Горячая вода была и очень скоро Ибрагим пил, слегка остывший отвар.

— Ну а всё-таки, что за поговорку ты сказал, что-то подобное я слышал однажды.

— Двум смертям бывать, одной не миновать.

— А это как? Разве можно умереть два раза? Про одну понятно, но две?

— Мухаммад, я знаю, от чего умру, ты меня заболтаешь до смерти. — Он сидел с таким видом, словно боялся расплескать содержимое своей головы, поворачиваясь всем телом, следил за округой, за все время нашего разговора.

— Всё хорошо. Еще немного, самую малость и тебе станет легче. Давно у тебя такое?

— Давно, с тех самых пор как проломили череп. Пол года заживало.

— Храбрый воин назови мне хоть одну кость, какую тебе не ломали, за всю твою службу?

Он ткнул себе между ног, — Это единственная, целая кость.

Я рассмеялся, — Вот ты и начал оживать, ну что продолжим?

— Мухаммад, что ты сюда намешал, сколько меня не лечили, но так быстро, ни разу не было?

— Ты меня убьешь! Поклянись, что не тронешь меня пальцем, и я скажу. Или я буду молчать, а ты мучаться от любопытства.

— А — а, клянусь, отравитель, что не трону тебя пальцем, я тебя задушу, если ты не откроешь мне истину.

— Ну так умирай от любопытства. Только смотри, мой отвар будет помогать от боли некоторое время, потом, если станет опять плохо, пей по одному глотку, но не больше. И часто его нельзя. Один раз в семь дней.

— Почему?

— Привыкнешь, помогать перестанет.

— Я так и знал, отравил. И когда я умру?

— О. Мой яд который ты выпил. Это очень сильная отрава, она будет убивать тебя долго, и ты умрешь в страшных мучениях лет, — Я сделал скорбное выражение лица и сложил руки как для намаза, — через двадцать.

Он закатил глаза под лоб и откинулся на спину как будто умер. И жалобным голосом произнес, — Ты обманул меня, я проклинаю тебя и завещаю тебе. Воспитывать моих потомков пока они не вырастут и не станут большими и сильными и после этого они убьют тебя, отомстив за мою смерть. — После этого он сел и довольным голосом сказал, — А я буду приходить к тебе каждую ночь и мучить тебя до утра.

Потом его лицо стало серьезным, — Ладно посмеялись и будет. Так в каком городе ты был?

Я задумался, вспоминая, — Это был Ярмук.

— Ярмук? И Ты был там?

— Что значит и ты? Да, я был в нем, провел там неделю и ушел дальше. По дороге встретил Юсуфа, а потом тебя.

— Да про другое, я ведь тоже был там. Ты в какую сторону вышел? Я на юг пошел, но по дороге попал, в самум, верблюд сдох и мне пришлось тащиться пешком, случайно набрел на вас, видел, как Юсуф зарезал, того беднягу.

— Тебе не повезло, Я вышел через восточные ворота, и вполне благополучно добрел до маленького городишки, где решил пожить пару дней, а потом идти дальше.

Ибрагим завалился на спину, выдернул соломинку, сунул в рот, закинул руки за голову. И стал смотреть на звезды, которыми было усеяно всё небо.

— Мухаммад, а пошли на мою родину? Ко мне, познакомлю тебя со своими родичами.

Знаешь, я так устал скитаться по вашим пескам, так хочется простого снега, пушистого, белого, мороза обжигающего щеки. Я не хочу думать о том, где мне взять воды, чтоб попить, я не говорю умыться.

Он перевернулся на бок и посмотрел мне в глаза, — Я хочу умереть дома. И пусть тот, кто меня убьет, будет из моего рода. Если мне дадут слово, старейшины, я его скажу, если нет, приму судьбу. Пойдешь со мной?

— Ибрагим, я пойду с тобой, только с одним условием, что ты проводишь меня обратно, после того как тебя убьют. Что я буду делать один в твоем доме? Я бывал пару раз на перевалах и попадал под снег, и мне не хочется попадать под него и мерзнуть, я очень люблю тепло и моё жаркое солнце.

— Значит, не хочешь со мной идти? Отказываешь в последней просьбе? Я ему верю как другу, а …

— Веришь, но не доверяешь.

— Да не доверяю, но если пойдешь со мной, буду доверять.

— А так нечестно!

— Честно, а вот обманывать меня, можно?

— Ибрагим, когда я тебя обманывал?

Он сник и махнул рукой, — Ну тебя, сторожи, только не так как прошлой ночью.

— Эй, Ты, что спать собрался? Нет уж, я буду, а ты охраняй

Он меня разбудил, когда горизонт окрасился яркой полоской света, и можно было рассмотреть всё вокруг. Ничего интересного, флегматичные верблюды, лениво жующие свою жвачку, блеющие овцы, пригнанные в город для продажи, заспанные люди.

— Доброе утро Мухаммад, просыпайся, скоро откроются ворота, нам надо быть рядом с ними, чтоб первыми войти пока не погнали животных. Слушай, нам обязательно туда идти?

— Я хочу на рынок, у меня нет ни каких трав, инструментов, я голый, без всего этого, как без рук. Всю дорогу с ужасом думал, что если чего ни будь случиться, ни чего не могу сделать.

Объясняя это, продолжал умываться, пальцем почистил зубы, поскреб ногтями, бритую голову.

— Ибрагим, а на твоей родине бывают теплые дни?

— Хочешь пойти со мной? Тебя с собой, не возьму, я передумал.

— Оп — па, всю ночь уговаривал, а сейчас отказывается.

— Не люблю лиловых арабов

Я, поперхнулся водой, которой полоскал рот, Ибрагим пару раз похлопал по спине, с трудом успокоил кашель. — Каких?

— Вы от холода, цвет меняете, вот я когда мерзну, становлюсь синего цвета, а ты будешь лиловый.

— Я не хочу, становиться лиловым мне нравиться мой цвет, — Я посмотрел на свое отражение в ведре с водой.

— Не бойся это ненадолго….

— Ибрагим, а почему ты отбивался дубиной?

— Не поверишь, спросонья ухватил и откатился. Когда на ноги встал, понял что меч там остался. Старею, пора на покой.

— Ибрагим, я тут подумал, что мне надо уйти, иначе меня найдут и прикончат.

Я согласен пойти с тобой.

— Решил шкуру спасти?

— А ты как думаешь? Она у меня одна и если в ней лишних дырок понаделают,

— Раз согласен, тогда разделимся, пойдешь в город, я здесь останусь, верблюдов куплю.

— Может за оставленными вернемся?

— Или гиены сожрали, или подобрал кто, а мы будем ходить туда сюда. Не, новых куплю, денег только оставь.

На воротах с меня взяли мелкую деньгу, ощупали внимательным взглядом и пропустили.

Я шел в толпе на центральную площадь, где был базар, народ толкался, все спешили занять лучшие места, я придержал шаг и при первой возможности свернул в проулок. Кривая улочка, деревянные двери выходящие на неё, синее небо, и пыль. Больше там не было ничего, я прибавил шагу в стремлении пройти это место быстрей. Спереди раздался скрип петель и со двора вышли трое мужчин. Увидев меня, они переглянулись. Один шагнул назад и скрылся внутри, а двое оставшихся пошли мне навстречу. Придержав шаг, оглянулся с улицы в проулок заходили двое. Я остановился, крепко сжимая в руках посох, и прижался к стене.

Со стороны улицы раздался гортанный окрик, те, что вышли со двора, ответили, и по тону было понятно, что они не довольны. Вдруг они сорвались с места, выхватив ножи, побежали в мою сторону, громко закричав. Я занес посох над головой и …. и остался, так стоять, они пробежали мимо. С трудом оторвался от стены, побрел отсюда, за спиной началась драка. Не успел сделать и пары шагов как позади, раздался окрик: — Берегись.

Я оглянулся, в мою сторону летел, вращаясь в полете брошенный в меня нож, ни нашел ничего умного как наклонить голову, и пригнутся, но проделал это все недостаточно быстро.

За чалму сильно дернуло, я вскинул голову, развернулся и побежал, как только мог. Скоро я был в безопасности. Остановился, переводя дыхание, дрожащей рукой ощупал затылок и наткнулся на рукоять ножа. В ладонь длинной, шириной в два пальца и деревянной ручкой.

Я засунул его в широкий рукав галабеи, осмотрелся по сторонам и пошел дальше. Впереди слышался гул толпы. Это был базар. Мне надо было найти лавку, торгующую нужными мне травами.

Я шел по узким проходам, заставленным разнообразными корзинами и мешками с гвоздикой и перцем, мускатным орехом и тмином. Пройдя чуть дальше, ощутил запах ладана и мирра.

Обошел стороной священников стоящих у входа в эту лавку. Все запахи стали смешиваться в один обволакивающий аромат базара. Людской гомон становился, с каждым шагом все громче окружая со всех сторон.

— ЭЙ. Купите перец. Прекрасный вкусный, после него ощутите огонь….

— Уважаемый не слушайте его, у него не перец, а пыль дорожная…

— Это твой перец на зубах хрустит. А мой сладкий как утренняя роса…

Я шел в толпе уверенно продвигаясь вперед. Вот не приметная дверь, открыл и вошел в благодатную прохладу. Услышав стук, на встречу вышел хозяин, увидев меня, заулыбался

— Мухаммад, как я рад тебя снова видеть. Всё так же бродишь по ойкумене, лечишь тела и души?

— Здравствуй Исаак, я тоже рад тебя видеть. А где мне ещё быть как не в пути, всё неизменно в этом мире.

— Ну не скажи, у меня вот живот ещё больше вырос, а у тебя седины в бороде прибавилось.

— Как твой младший? С ним всё хорошо? А Сара как? Мне очень нравилось, как она готовит.

— А что с ним будет, болел недавно, но сейчас здоров, убежал соседскими мальчишками, целый день по улицам мотается, не знаю, что с ним делать. Представляешь, сказал мне:- что считать он умеет. А писаря себе наймет, когда разбогатеет.

— Не хочет учиться?

— Что мы здесь стоим. Пойдем, Сара испекла отличный хлеб. Как никогда у неё удалась баранина с чесноком.

— Теперь я вижу, как выглядит иудейский змей искуситель. Скажи Исаак. Это не ты совратил Еву?

— Пошли, Адам, я и тебя совращу. Если ты не повидаешься с Сарой, и она узнает, что ты был и не зашел, тебе тогда лучше больше не появляться.

Не прекращая говорить, он обошел меня, подошел к двери и задвинул засов.

— Мухаммад. Так и будешь, стоят как Моисей перед красным морем, или ты думаешь что козлятина появится здесь?

Он замолчал, хитро посмотрел на меня, — Я могу тебе предложить ещё одну вещь, за ней ты пойдешь как еврей за пророком, через пустыню и будешь бродить там много лет.

— Исаак. Это было в прошлый раз. И думаешь, что в этот ты сможешь меня обмануть? Я рад бы у тебя остаться и провести с тобой пару дней. Но не могу, за воротами меня ждет друг и я….

— Мухаммад! Я тебя не узнаю, впервые, за все годы нашего знакомства у тебя появился друг.

Скажи мне, как её зовут?

Я понизил глосс и склонился к его хитрой роже, — Сара знает о твоих похождениях?

— Что — ты. Что — ты, мне тогда будет грозить принудительная кастрация и тебе кстати тоже.

— А я здесь причем? Он блудит, на сторону ходит, а Сара должна…

— Как при чем, а кто её в заблуждение вводил, сказки рассказывал всякие, знаешь, она до сих пор верит в ту историю с разбойниками, которые нас поймали и в гарем продать хотели, но мы с тобой отбились.

— Угу, особенно ты обивался, да так что я тебя только на третий день вытащил. Меня очень попросили тебя забрать, ты ни как не хотел расставаться со сладким пленом.

Исаак, ишак обрезанный, а мне ведь тогда за тебя с десяток динаров перепало.

— И где моя доля?

— Вот морда иудейская, уже не помнишь, как веселились через месяц?

В ответ на мои слова он оглушительно расхохотался, хлопнул меня по плечу, — Мухаммад, как зовут твоего друга, и я сейчас пошлю старшего, он его приведет сюда.

Он стал серьезным, посмотрел мне в глаза и произнес довольно мрачным тоном, — Сара пока держится и даже что-то делает по хозяйству. Но я вижу, что ей это очень тяжело и один раз даже застал её плачущей. Представляешь. Сара и слезы. Я всё помню, но прошу тебя как друга, сможешь полечить её? Если не вылечить, хотя бы облегчить ей страдания.

Я стоял и смотрел на него в молчании, а в голове билась мысль.

«Опять город, опять женщина, и что в этот раз будет?»

— Мухаммад. Не молчи, ответь мне, ты посмотришь Сару?

— Его зовут Ибрагим, и он должен был уже купить верблюдов. К вечеру мы хотели уйти на север. — Я рассказал, где можно найти нашу стоянку. — И придется тебе, жадная морда в качестве оплаты моих трудов, кормить верблюдов.

На что он махнул рукой заявив: что больше чем есть, они не смогут съесть.

— Значит, ты согласен?

— Исаак, только одно условие и без него я откажусь, и пусть ты возненавидишь меня.

— Что за условие?

— Я живу в твоем доме, и никто не знает что я здесь!

— Ухты, перебежал дорогу Эмиру или самому Султану? Это где ты успел напроказничать?

— Исаак, давай соглашайся и мы потом поговорим.

— А кто твой друг? Судя по имени, я с ним одной крови.

— ИСААК!! — Я повысил голос. — Хочешь, предскажу, как ты умрешь?

Он замолчал, обиженно запыхтел, но в глазах блестела тысяча вопросов, он открыл рот …

— Исаак. ДА! Или. Нет!

В его взгляде была мольба: Ну еще один вопросик.

— Нет, Исаак, не надо. Ты согласен с моим условием?

— ДА! — Выкрикнул он мне в лицо, — Чтобы тебя мусульманские черти в ад утащили. Нельзя так измываться над своим старым другом.

Продолжая ворчать, он подошел к двери ведущей во внутренний дворик, приоткрыл её, что крикнул, переговорил с подошедшим юношей. Он выслушал, кивнул и ушел. Исаак повернулся ко мне. — Мухаммад, Уважаемый друг мой, прошу тебя почтить своим присутствием мой дом и отведать пищи.

— Я благодарю почтенного Исаака за его приглашение и с удовольствием его принимаю.

Мы оба рассмеялись, обнялись и пошли нему домой.

***

— Сара! Сара! Ты посмотри, кто к нам пришел? — Разнесся зычный голос Исаака.

Со стороны маленькой кухни, устроенной в дальнем углу, донеслось — Опять!

Опять, подобрал какого ни будь пьяницу и притащил его, пытаясь разжалобить моё больное сердце. Ни чего у меня нет, забирай своего друга и проваливай. Старый пьяница, О Яхве, всем достались мужья умные и трудолюбивые, а мой только в тенёчке, с кувшином вина, сидеть может. Ты ходил к соседу Али? Принес, что я тебя просила? Ты бездельник Исаак. Моя мама правильно говорила: — Доченька не выходи за него, он будет тебя обманывать ….

Рядом со мной раздался возмущенный крик — Сара!

— Что Сара! Я уже много лет Сара.

— Иди сюда!

— Сам иди сюда, у меня руки в муке. И не ори так, что за привычку взял, кричать, подойди и скажи.

Исаак, стоящий рядом со мной, сплюнул и прошипел тихим голосом, — Вот короста. Пошли, а то будет вопить как труба иерихонская, пока не увидит, кто пришел.

Мы прошли через двор и отодвинув занавеску вошли, — Сара! И ты будешь говорить, что я плохой муж, смотри, кого я привел.

Женщина сидела на низенькой лавочке, перед каменной плитой, на которой раскатывала тесто. Рядом дымила углем, небольшая печка, на которой стоял котелок и от него распространялся ароматный запах, апельсинов и мёда.

Повернувшись, она сначала молча смотрела, не узнавая, потом побледнела и ахнула.

— Мухаммад, — Прижала руки, к груди, перепачкав одежду. Потом проворно вскочила и, взвизгнув, как маленькая девочка, обняла меня.

— Мухаммад. Ты вернулся. На совсем? Ты женился? У тебя есть дети? Где так долго пропадал? Мог бы и весточку прислать. А у нас и Исааком четверо, и все мальчики. Старший скоро внуками порадует. Ну что ты молчишь?

— Сара, — Прохрипел я полузадушено, — То, что не удалось врагам моим, удастся тебе. Отпусти меня, и я тебе поведаю о своих странствиях.

Она отстранилась от меня и стала суматошно вытирать руки и отряхивать одежду.

— Ты так неожиданно исчез, я не знала, что и думать. Доходили разные слухи. Говорили, что ты попал в плен и тебе отрубили голову. Что сгинул с караваном, вас в пустыне застиг самум. Правда, потом выяснилось, что это про другого Мухаммада. Тебя не было столько лет, а ты ничего не хочешь рассказывать.

— Сара! Исаак сказал мне, что у тебя сегодня очень хорошо получилась баранина с чесноком.

— Жаль что этого барана, нельзя приготовить, а то бы давно к столу подала. Идите в комнату. Я сейчас на стол соберу, ты с дороги проголодался, наверно. Исаак веди его в дом, что ж ты на кухню гостя привел.

Исаак молча потянул меня за рукав. Потом не выдержал и проворчал, — Не приведи я его сюда, житья не дала бы потом.

Мы выходили под слова Сары, высказывающей вслух все, что она думает о своем муже.

«Интересно, а моя Ганийя, такая же была бы?»

В комнате, мы расселись по низким лавочкам, на которых лежал мягкие подушки. Откинувшись на стену, я осматривался вокруг.

— Смотришь, как мы бедно живем?

— Что ты, у тебя хорошо. Чисто и просто. Бывал в домах, так в них повернутся негде, мебель ковры, комоды, столы. И зная твою пройдошную натуру, могу сказать, что спрятал ты половину, а кувшин с динарами прикопал у стены, за плитой на кухне.

Лицо Исаака слегка вытянулось и малость побледнело, но бодрым голосом спросил, И с чего ты решил, что у меня там что-то закопано?

— А пока я Сарой разговаривал, ты весь извертелся, всё шею тянул. Вот я и подумал, а что там может быть? Тебя спросил.

— Да мне показалось, что там мышь бегает…

— И стало страшно, что она откопает. Ты решил, что надо перепрятать

— Мухаммад. А ты стал …. Стал ещё ….

— Не ломай голову Исаак, от этого все мои беды проистекают. Слышал про Химс?

— Да, с одного каравана сказали, что в городе чума, и они с трудом успели выехать, а другие на следующий день, говорили что ни какой чумы нет. Что всё нормально. Просто кто-то пустил ложные слухи, и в городе была паника, эмир даже казнил несколько человек за это.

— А давно был первый караван?

— Позавчера они ушли. Их даже в город не пустили. А что в Химсе произошло? Ты же вроде как видел и можешь правду рассказать.

— Могу. Только давай, подождем Ибрагима. С сначала поедим. И где там Сара, сказала нам быть здесь….

— И сейчас говорю, будете лезть под руку, получите от меня, как в старые добрые времена.

Сара вошла, открыв дверь спиной, держа в руках поднос, на котором стоял заварной чайник, накрытый тряпицей. Маленькие стеклянные стаканы, и тарелочка с горячей выпечкой. Поставив все на столик, ушла со словами. — Много не ешьте, а то потом места для барашка не будет.

Исаак потянулся, было, оказать гостеприимство, налить мне напитка, но я взял в руки чайник, приоткрыл крышку и вдохнул волшебный запах чая, настоянного с лимонной корочкой. — Сара до сих пор помнит? Что я люблю именно так заваренный?

— Да. Знаешь, мы тогда очень расстроились, когда вдруг в один из дней, ты вдруг пропал. С вечера был, а утром не стало.

— Да что ты меня пытаешь, я обещал? Сделаю. Расскажи как твой старший? Сара сказала, что скоро дедом станешь.

— Да я уже один раз дед. Вот второго внука ждем. Повитуха говорила, мальчик будет.

— Как внука зовут?

— Внучка. Далила. Два года егозе, а уже норовит деду бороду вырвать с корнем. Я иногда думаю, что женщин этому с детства учат. Мелкая, а хватка такая, что и не отдерешь.

Недавно сказала первое слово, мы три дня гуляли.

— А работать когда?

— А что работа? Не шакал, в пустыню не убежит. А для тех, кто потерял счет дням, скажу, что сегодня суббота. Может Вы добропорядочные мусульмане, и работаете, а мы чтим этот день.

Я отпил из стакана, поставил его на стол. Потом взял кугол. Объеденье

— Исаак, глядя на эти пирожки, я понимаю, почему ты такой толстый

— Это Я, толстый?

— Ну, упитанный. Скажи мне упитанный и уважаемый, мастер Хаким, жив ещё?

Мне нужен инструмент, я свой, к сожалению, потерял, а без него не могу лечить. И поможешь мне с покупкой трав. Сам я и Ибрагим выходить не будем. Придется тебе или твоему среднему побегать по лавкам.

— Побегает ему полезно, а если ты ему динар дашь, он будет бегать в два раза быстрей.

— Исаак, за динар я феника по барханам загоняю.

— Что ты жадничаешь, тебе жалко дать медный динар, хорошему мальчику?

— Хорошему мальчику я дам два динара, если к вечеру у меня будет все то мне нужно.

— Три, и он будет помогать.

— Исаак, помогать мне это работа, евреи не работают по субботам.

— Помочь другу его отца, это не работа, это помощь, и за четыре динара….

Я рассмеялся, — Исаак, с тобой торговаться, голым остаться. Три динара, и он будет помогать, мне.

Что он хотел ответить, я не узнал, пришла Сара, стала накрывать стол.

Простые, плетеные из листьев пальмы подставки, на которые она поставила глиняные миски. Рядом положила ложку, только Исааку, а для меня тарелку с нарезанными лепёшками. Сходила, принесла большой глиняный горшок, когда сняла крышку, я чуть не умер на месте, оттого, что чуть не захлебнулся слюной. Пряный запах барашка, сдобренного чесночком и перцем, и над всем этим, чуть-чуть плавает аромат лимона от лежавшего на столе кугла. Глядя на меня снисходительно, Исаак взял ложку и демонстративно зачерпнул из своей миски. Я молча не говоря ни слова, открыл свою поясную сумку и достал оттуда серебряную ложку, общение с Ибрагимом всё таки дает свои плоды.

И был вознагражден, видеть глаза, этого «жадного» еврея, доставило удовольствие.

— Ух, ты, какая занятная вещица, продашь? — Наконец смог он, выговорить.

— Не — а, подарок друга. — Там на самом деле было, на что посмотреть и подержать, почти полфунта серебра.

— А тебе другую ложку подарю и денег дам.

— Сколько?

— А говоришь подарок друга.

— Так интересно, узнать цену, может и поторгуемся.

Он хитро улыбнулся, и стал, молча есть, отлично приготовленную баранину, не забывая отщипывать кусочки от моей лепешки. Мы уже почти заканчивали, когда прибежал сын Исаака.

— Папа, я выполнил твое поручение, я рассказал ему, где мы живем, и он сказал, что скоро будет.

— А с верблюдами чего? Ты был у Мехди, говорил с ним, что мы поставим к нему на пару дней…

Он повернулся ко мне, — Сколько он должен был купить?

— Троих.

— Трех верблюдов.

— Был. Но он опять завел разговор: что ты за прошлый раз не заплатил, и он не возьмет никого, пока ты не вернешь ему три динара.

— Рувэн. — Исаак в задумчивости смотрел на стоящего перед ним подростка.

— Да, папа.

— Иди-ка ты на кухню, к матери, пусть она тебя покормит.

— Вот Мухаммад, какие у меня соседи, никого уважения к старому еврею….

Я чуть не подавился. — Исаак!!! Ты МНЕ бы не говорил такое.

Он ничуть не смутился, и продолжил — У Ибрагима найдутся динары?

— Ну, ты и пройдоха Исаак.

Ответить он не успел, со стороны улицы донесся требовательный стук. И веселый голос Ибрагима требующий пустить усталого путника.

Услышав это, Исаак, как-то слегка напрягся, взгляд его стал, колючим что ли, потом безразлично пустым. Он крикнул — Рувэн! Открой гостю.

Протянув руку, он взял последний кусочек лепешки лежавший на глиняной тарелке и, склонившись над своей миской, стал собирать остатки подливы.

— Ну и где я могу тебя застать, только за столом, опять сидишь, опять ешь. Пока я там, в поте лица, воюю с верблюдами, с чайханщиками, и вообще со всем этим городом. Где справедливость, Мухаммад. Тебе всегда достаются самые вкусные куски. Познакомь меня со своим другом. — Последние слова договаривал, стоя рядом со столом и смотря на затылок склонившегося над миской, Исаака.

Что-то в поведении Исаака меня насторожило. Медленно подняв голову, Исаак посмотрел в лицо Ибрагиму. — Здравствуй…. Или тебя лучше называть твоим новым именем?

Мой друг медленно отступил от стола, — Меня зовут Ибрагим, старое имя умерло вместе с тем человеком, который его носил.

Я сидел и смотрел, на все что происходило предо мной.

«Это где? Они могли познакомиться да еще, так что этот иудей, знает старое имя. При этом не только имя, но и встречался и разговаривал. Исаак!»

— И что такого я про вас не знаю? Может мне выйти, а то зашибете ненароком.

— Исаак откуда ты его знаешь?

— От пустыни. Сам то где его нашел? Вы хотя бы знаете, что за твою голову, Ибрагим, объявлена награда в тысячу золотых динаров. Правитель Эфеса разослал гонцов.

Оглядел нас внимательным взглядом, покачал головой. — Вы, же из Химса идите?

Получив подтверждение, продолжил, — Эмир так же прислал гонца, и требует головы двух людей. Лекаря и старого воина, его слуги. Вы же так представились? Чем вы ему так жизнь испортили, что одного, что другого ищут, по всей стране. Вот что, я не хочу вмешиваться в дела эмиров. Я вам помогу, раз обещал, но вы должны будете уйти, сегодня.

Он встал и вышел.

— Ибрагим, и как же ты познакомился с Исааком?

— Он подобрал меня раненым в пустыне, выходил, и когда узнал мое имя, мы долго разговаривали с ним, он сказал: что я должен уйти. Я его не осуждаю, он храбрый и достойный человек. Он мог бросить меня там, и никто бы его не осудил, но он выходил, дал денег.

— Кто ты на самом деле, Ибрагим. Не тот беглец, который бежит, а истинный. Что тебе надо от меня? Кто тебе сказал, где меня искать. Как твое настоящее имя.

— Мухаммад. О чем ты? Меня на самом деле он подобрал в пустыне, у меня были раны, и он меня выхаживал.

— Ибрагим не лги мне.

— Я не лгу, а говорю правду, так всё и было.

— Ты лжешь, Исаак никогда, никому не давал денег, и не даст, он даже своим сородичам не дает. Так что же произошло на самом деле?

— Оговорился Я, он не давал мне денег. Я ограбил его и сбежал.

— Говори, я подожду, чего новенького придумаешь на этот раз?

Он взорвался громким криком, — Да пошел ты …. Чтоб вас обоих, два раза в гробу перевернуло. Я ВЗЯЛ его ДЕНЬГИ и УШЁЛ. Ты меня слышишь? Или тебе это надо проорать на ухо. Я говорю правду. Поэтому он на меня и злиться.

За спиной послышался голос Исаака, — Мухаммад, он правду говорит, он украл у меня деньги и увел верблюда. Если бы это не был твой друг. Здесь давно была бы стража и этого разбойника тащили на площадь.

— Ибрагим так оказывается ещё и разбойник? Ты не боялся ходить со мной? А скажи мне, кем был тот бедолага, которого зарезал Юсуф?

— А как прикажешь выжить, когда у тебя ничего нет? Когда твой конь сдох по середине пути. Вода кончилась, еды нет. Да ещё нашлись твари которые захотели забрать последнее, мою жизнь. Того дурачка, что кончил Юсуф, встретил вечером, он сбежал и пробирался домой, не судьба. Мухаммад, если сможешь, поверь мне. Я не разбойник, а жертва. Что мне сделать, чтоб ты поверил?

— Рассказать всю правду! Именно то, что произошло, Там, на самом деле. А не слухи, что ходят по пустыне. А для начала, сколько ты взял денег у Исаака?

— Там было всего двадцать динаров. Золотом.

— Сколько!! — Я посмотрел на Исаака, он отвел взгляд в сторону.

— Ибрагим ты, куда дел такие деньги? На них можно спокойно прожить год, ни в чем себе не отказывая.

— Что я и сделал. Вернее хотел, был вынужден бежать, меня нашли. Я жил в дороге, изредка заходя в города, покупал, что нужно и уходил. А потом они закончились, а потом встретил тебя, Юсуфа, напросился на работу.

— Исаак. Я прошу меня простить, и …. Я верну тебе эти деньги.

— Я тебя прощу, после того как ты вернёшь мне тридцать динаров.

Тут уже я не выдержал, — Исаак, побойся бога.

— Что Исаак! Я понес убытки. Этот сын шакала, взял не деньги, а моё сердце, и излечить его сможет только достойное вознаграждение, которое прольет бальзам.

— Вернешь деньги, Ростислав, прощу.

— Исаак, он умер, есть только Ибрагим.

— Ибрагим, сколько у тебя осталось динаров?

— Тридцать два.

— И у меня есть, двадцать. Верблюдов ты купил, в дорогу есть всё, ну, почти всё. Осталось купить припасы.

— Ибрагим отдай Исааку его деньги.

— Исаак, зови сына, я расскажу, что мне нужно, и пусть он идет, купит, я дам два динара, медных, за помощь.

— Три! Ты обещал Три. — Поправил он меня и вышел из комнаты.

— Мухаммад, Нам надо уходить….

— И что? Меня не ищут, а ищут тебя, и ты должен мне рассказать всё, как было на самом деле.

— Не верю я этому еврею. Не верю. Он сейчас сына пошлет, тот и приведет стражников. Собираемся и пошли.

Схватив за рукав галабеи, он потащил меня к дверям, через которые мы вошли в жилище Исаака. На пол дороги, мы услышали голос Исаака.

— И куда это вы собрались? Да ещё с моими деньгами. — Они стояли вдвоем у входа в комнату.

— Вот сынок смотри, что бывает с людьми, которые не верят своим друзьям, они бегут. Забывают обо всем на свете. Даже о своих словах.

Я выдернул рукав, — Ибрагим, Ты с чего так вдруг…. И я следом за тобой. Тьфу, на тебя.

— Исаак, и ты Рувэн, мы должны идти, я сам всё, что нужно куплю, слава богу, помню город немного. Исаак, я благодарю тебя за угощение и гостеприимство оказанное мне. Передай поклон Саре, я с ней обязательно поговорю.

— Ибрагим, отдай деньги и пойдем. Или ты хочешь уйти, не расплатившись по долгам?

Проворчав: что мусульманская собака, заставляет отдать деньги честного христианина, еврею. Он достал и кошеля два динара и отдал все остальное Исааку. Он взял, высыпал на ладонь, и стал пересчитывать. Мы уже стояли в дверях, когда он закончил, — Мухаммад, с тобой всегда приятно иметь дело. Ибрагим будешь в нашем городе заходи. Двери моего дома всегда открыты для друзей моего друга.

Это было последнее, что мы слышали, потом створка захлопнулась, лязгнул засов, и мы оказались на улице. Со всех сторон нас окружили крики продавцов, и покупателей азартно торговавшимися. Я огляделся по сторонам и со словами. — Нам туда — повел Ибрагима в нужную сторону.

Нужный нам переулок встретил нас мелодичным перезвоном, постукиванием маленьких молоточков и буханьем больших молотов, по наковальням. Снопом искр, вспыхивающих при каждом ударе. Я подошел к одону, мастеру сидящему на низенькой скамеечке, потом ко второму, потом вернулся обратно.

Ибрагим, видя мое расстроенное лицо, спросил меня, — Что всё плохо?

— Да старый Хаким умер, а сын его не стал продолжать дело отца, а перешел в медники. Постой здесь я сейчас вернусь. — С этими словами я нырнул в узкую щель между домами, шаг. Второй, ещё несколько и мой нос упёрся в доски. Я постучал. Тишина. Стукнул сильнее.

Прислушался, мне показалось, что там кто сопит. — Открывай, Это Мухаммад пришел.

Сначала было тихо, потом раздалось какое-то поскребывание, словно меня пытались рассмотреть в щель. Наконец я услышал старческий дребезжащий голос, — Уйди, Иблис, Мухаммад умер, а тебе я не открою.

— Старик открывай это Я, Мухаммад, я вернулся в этот город.

Позади меня послышалось сопение, кто лез в эту дыру следом за мной, я резко развернулся и выкинул вперед руку, за неё схватили и дернули, прошептав голосом Ибрагима, — Ты мне чуть глаз не выбил, а что здесь? Тут кто живет?

За спиной послышался скрип ржавых петель, — Мухаммад, заходи, и тот, кто с тобой тоже. Зажился, я, может вы иблисы, и освободите мою душу.

Маленькая узкая клетушка, с крохотным окошком в ладонь шириной, через которое с трудом пробивается пыльный луч света. В двух шагах от нас, на полу сидит, человек впустивший нас. Лицо изрезанное глубокими морщинами в обрамлении остатков волос. Крупный нос с горбинкой, нависает над впалыми губами, когда он заговорил, верней зашамкал, во рту мелькнул один зуб.

— Ты назвался Мухамадом, — Спросил дедок, слеповато вглядываясь в Ибрагима.

— Нет, уважаемый, Это он Мухаммад, а я Ибрагим.

Словно не слыша ответа, продолжил. — Я знаю, что Ты умер. Твоя душа приходила ко мне и каялась в грехах. Я простил тебя. Так поэтому прошу тебя, забери мою душу. Устал я жить в одиночестве, почти не выхожу. Вот и сейчас с трудом смог встать и впустить того, кто принесет мне успокоение. — Говоря это, старик лег на спину, вытянулся, сложил на груди руки.

— Мухаммад, — Прошептал он совсем тихим голосом, ты вернул….

Я подождал немного, потом положил руку ему на грудь, ничего. Склонился, послушал его дыхание, не было. Выпрямившись, провел рукой по лицу, закрывая глаза.

— Это кто? — Прошептал Ибрагим.

— Это отец моей покойной жены. Много лет назад он проклял меня, обвинив в том, что это я виновен в смерти любимой дочери. Поверишь, я даже не оправдывался. Просто ушел.

— Ты женился на дочери этого нищего старика?

— Что ты, просто со смертью Ганийи, казалось, из его дома вынули душу. На него обрушились все беды, какие только были возможны. Он за год потерял всех сыновей, погибли на войнах, а потом пришла другая беда, мор. Из всей его родни он один остался в живых, словно в насмешку пережив детей, внуков и даже правнуков. У него было всё, что мог себе пожелать смертный, в его мастерской работало с полсотни человек. Я с ней познакомился в его лавке, куда пришел покупать лекарский инструмент. В тот день, она посмотрела мне в глаза, и вдруг сказала, что хочет быть моей женой. Она первая заговорила со мной, а я стоял и пылал лицом как мак, не в силах вымолвить и слова. Только и смог что, кивнуть головой словно дурачок. Она рассмеялась, звонким, как серебряные колокольчики, смехом, прикрыла лицо и убежала. А я стоял и смотрел ей вслед, глупо хлопая глазами.

— Так это его ты искал?

— Да!

— Он что был таким хорошим мастером?

— Он был лучшим! И все свои секреты унёс с собой.

— И что такого он знал? Старики обычно держатся традиций. И думаю что он был таким же.

— У меня бывало много всякого, что я покупал в разных лавках разных городов, но только его инструмент, был идеальным, он даже не ржавел. Его можно было не вытирать и не смазывать жиром. Он всегда оставался острым.

— Мухаммад. я столько лет живу в твоей стране, и видел много всякого, сначала я удивлялся чудесам, потом понял что они все творение рук человеческих. Но в это …. Поверить, не смогу, я воин и видел много всякого железа, но такого что б не ржавело, не встречал в своей жизни ни разу.

Я усмехнулся, — Жаль, что я не могу тебе показать его труды. Посмотри в том углу, может там есть вода? Мне надо подготовить тело и договориться потом, о его похоронах, он достоин того, чтоб быть нормально погребенным, а не зарытым как бездомная собака.

Ибрагим шагнул в угол, потряс сосуды, в одном раздалось бульканье, посмотрев по сторонам, он нашел глиняную миску и, наклонив кувшин, стал наливать воду. Она потекла тоненькой струйкой, а когда он наклонил сильней из него выпал сверток, замотанный в мягкую кожу. Шлепнулся в посудину, обрызгав всё вокруг. Со словами: а вот и клад, он вытащил, стряхнул капли и положил рядом, после этого долил до краев.

Я пододвинул её к себе поближе, приступил к гъусуль. После окончания я завернул тело в кяфан, сел рядом с телом умершего и стал читать намаз джаназа.

Очень скоро я закончил, покряхтев, как старик, поднялся на ноги.

— Ибрагим, ты, что затих друг мой, — С этими словами я повернулся к нему сидящему у самой двери коморки. Он задумчивым видом, рассматривал лежавший перед ним набор ножиков, крючков, зажимов. Всё было в идеальном состоянии, и блестело в тусклом дневном свете.

— Мухаммад, Я признаюсь в том, что был не прав. Я знаю, сколько должна пролежать в воде кожа, прежде чем станет осклизлой. Но! Они такие словно их сделали сегодня утром!

— Этому набору уже немало лет, он его делал как подарок, мне. Когда я ушел, оставил ему, не хотел брать ничего, что напоминало мне о ней. Если посмотришь внимательно, среди вязи найдешь две буквы. Одна с одной стороны другая с другой. Мухаммад и Ганийя. Навеки.

Я сейчас уйду, пойду, договорюсь, что б старика отнесли на кладбище. Жаль не могу проводить его, но думаю, что он простит меня ещё раз, как простил сейчас. Жди.

С этими словами вышел, прикрыл за собой дверь. За спиной лязгнул засов.

Мне очень быстро удалось найти нужных людей и договориться с ними. За пять динаров они согласились мне помочь. Мы пришли, попросил их обождать, а сам шагнул в темноту, остановился, подождал, когда глаза привыкнут к мраку. Постучал, — Ибрагим открывай.

Дверь открылась, я шагнул вовнутрь, в комнате висело пыльное облако. Скрывшее от меня всё. Из этой пелены на меня надвинулось что-то серое и бесформенное и заговорило голосом Ибрагима. — Мухаммад, я видел многое в своей жизни, но такого я ещё не видал, — Взял меня за руку потащил туда, где лежало тело Хакима. На полу рядом с ним лежала груда всякого скарба, но больше всего мне бросились в глаза золотые динары.

— Ибрагим. — Я закашлялся, — накрой всё это и давай вынесем тело, за ним пришли.

Пока мы ходили, через оставленную открытой дверь, просочилось немного свежего воздуха и пыль, летавшая облаками, стала оседать вниз.

Вернувшись, мы заперлись. Ибрагим, который чуть ли не приплясывал от нетерпения, снял покрывало с этой кучи добра. Сел рядом и стал перекладывать вещи из одной кучки в другую.

Потом решил пересчитать деньги, под его бормотание и мелодичный перезвон, я осматривался. Кувшины, стоящие в углу были перевернуты, тряпки служившие пробками, вынуты и валяются рядом. Я прошел в угол, где умер Хаким, скатал рванье, которое служило ему ложем. Получившийся тюк, отнес к входу и оставил там. Когда прошел обратно, мне что-то не понравилось. Я вернулся обратно, сел на корточки и посмотрел в угол. На полу явственно проступила узкая полоска, встал, шагнул, она исчезла, вернулся, присел, и вновь увидел её на том же месте.

— Ибрагим, — Позвал я его, — Хватит считать мелочь, иди сюда, ты мне нужен.

— Ого, мелочь, я уже насчитал двести динаров, золотом, а ты говоришь мелочь. — Потом он окинул кучу и договорил задумчивым голосом, — Ну за это всё, ещё можно получить динаров десять.

— Ибрагим! Иди сюда, — Требовательным тоном позвал ещё раз.

— Ну что тебе.

— Иди сюда и присядь на моё место и посмотри в угол.

Нехотя он прошел и сделал как я просил. Потом встал, прошел туда. Провел рукой по полу.

— Здесь, очень тонкая щель, я не знаю, как это сделали, но подцепить это невозможно.

Потом, задрав голову вверх, посмотрел на окошко. — И света маловато.

С этими словами стал накручивать кусок тряпки на палку. Зажег. И наклонившись, стал осматривать более внимательно. Дым от факела стал подниматься вверх, загораживая и без того маленькое окошко, скоро вся клетушка заполнилась клубами едкого дыма. Я закрыл нос и рот, концом чалмы, и настолько низко пригнулся к полу, что почти лег на него. Уже почти ничего не было видно. Глаза слезились. Я уже хотел выползти за дверь, как прозвучал голос Ибрагима, — Есть. Нашел.

Раздалось шипение, погасшего факела, потушенного в миске с водой. Мимо меня прошла бестелесная тень, открылась дверь. Тонкая струйка воздуха скользнула вовнутрь, приподняла дымную завесу и потащила её в окно. Так мы и просидели некоторое время он за дверью я на полу с этой стороны. Вскоре стало возможным рассмотреть кучу лежавшую по середине.

— Ну что Мухаммад. посмотрим, что накопил твой Хаким. — Ибрагим прошел, вытащил из кучи две неприметных железки. В углу присел на корточки и вставил их еле заметные отверстия, повернул и с силой потянул вверх. Каменная плита скрипнула и поднялась, открывая темноту.

— Ибрагим, с чего ты вдруг решил, что Хаким имеет к этому отношение, — Я заглянул в непроглядную тьму. Подобрал маленький камешек и бросил, спустя мгновение он простучал по ступенькам.

На что мне молча показал две причудливо изогнутые железки. — Долго не мог понять, зачем они нужны тебе, круглые с поперечиной, и хитрой ручкой, нажимаешь, и половинка встает поперек. Отпускаешь, она выпрямляется. Отложил в сторону хотел спросить. А тут ты это нашел, а раз среди вещей было, значит Хаким, причем. Ну что кто первый полезет?

— А кто из нас воин, а кто лекарь?

— Тьфу, на тебя, трус. Хоть бы раз сказал, что я мужчина и сделал мужской поступок.

— Я сделаю, пойду позади, с вещами.

Ибрагим отошел к входной двери, закрыл её, задвинув засов, осмотрел хлипкое сооружение, покачал головой, — М — да, при желании её выбить, как два пальца о булыжник.

Подобрал тряпку, расстелил на полу, мы сгребли на неё весь скарб, получился довольно увесистый кулёк. Подвязали веревку, чтоб можно было повесить на спину, оставив руки свободными. Я перекинул через плечо, бывало и тяжелей. Пока мы собирались и готовились, прошло время. Ибрагим зажег новый факел, опустил его к низу, высветив первую ступеньку.

— Мухаммад, если там будут змеи, я вернусь и убью тебя.

Я стоял и смотрел, как желтовато красный свет постепенно уходит вниз, отворачивая лицо в сторону от струи дыма поднимающейся вверх. Снизу, донеся глухой голос, — Давай спускайся. Подхватив с пола вещи, я подошел к краю, внизу светилось тусклое пятно.

Мысленно попросив Аллаха послать мне удачу, встал на первую ступеньку. Постоял немного, шагнул дальше.

— Мухаммад, давай спускайся. — В голосе проскользнула тревога.

Я остановился, — Ты хотя бы посветил, не видно ничего.

Темнота под ногами стала рассеиваться, по мере того как приближался свет. Ибрагим поставил на полу маленький светильник.

— Вот тебе и посторонись, надо закрыть дверь.

Я сделал пять шагов вниз, поднял светильник над головой, оглядываясь по сторонам, над головой прозвучал голос Ибрагима ворчавшего по поводу неподъемных тяжестей которые ему приходиться ворочать. Посыпались мелкие камушки и песок, с легким хрустом плита опустилась обратно. Спустившись, Ибрагим забрал у меня, светильник и с видом хозяина зашагал вперед. Остановившись перед поворотом, он дождался меня и отступил в сторону, пропуская вперед. На низеньком столике стоял светильник, освещая комнатушку чуть больше чем та, из которой мы ушли. Но было ещё одно отличие, это два комода, с навесными замками, стоящими по дальней стене.

С облегчением я скинул свою ношу, «как я теперь понимаю, ишаков» и уселся прямо на полу.

— А Хаким то был парень не промах, — Ибрагим бродил по комнате, вороша ногой мусор.

— Ты чего ищешь?

— Хочу посмотреть сто внутри, нужна железка, какая ни будь, что б замки сковырнуть.

— Мы сверху забрали всё? Может в узелке посмотришь, — я ногой двинул ему кулек.

— А что самому лень?

— Ну не то что бы лень, у тебя лучше, получается, работать руками….

— А что я нашел эти штуки?

— Тебе повезло. Где они к стати?

Ибрагим поковырялся в куче и вытащил одну из них, — На.

Я взял, нагнулся к светильнику и стал внимательно рассматривать со всех сторон, несколько раз согнул, разогнул. Подошел и присел рядом с комодом, Ибрагим посвети.

Как, обычно ворча что-то, стал освещать. Я крутил запор из стороны в сторону, потом вставил во внутрь ключ и повернул. Раз оборот, два, ещё один и с легким щелчком замок распался на две половинки. У меня почему — то задрожали руки. Мысленно послав себя к иблисом, я стал поднимать заскрипевшую крышку. Ибрагим склонился рядом со мной, когда мы выпрямились, кроме разочарования на наших лицах читалась досада. Комод был пуст.

Ибрагим встал и пнул второй, он легко сдвинулся с места, судя по всему, он тоже был пуст.

— Хаким, Хаким, — Произнес он имя, в слух, покачивая головой. — Куда же ты дел свои деньги?

А может? — С этими словами он сдвинул в сторону этот деревянный ящик, смахнул в сторону пыль с пола, и стал осматривать. Я сидел, а в голове у меня крутился вопрос

«зачем закрыто? Закрыто, зарыто, закопано, прикопано, откопано, выкопано. А может они не пустые, и внутри что ни будь есть?»

Я присел, заглянул, внимательно осматривая дно. Пошарил рукой, надавливая на каждую доску. Ни чего. Посмотрел на второй пока ещё закрытый.

«если в этом нет то и там нет вон как легко Ибрагим откинул его в сторону.»

В задумчивости, наблюдая как, Ибрагим, копошиться на полу, я стал постукивать ключом по краю комода.

Стук, стук.

В голове эхом отозвалось, — звяк, звяк.

Стук, стук.

Опять тоже эхо, — звяк.

Я продолжал постукивать.

«Хаким, что у тебя здесь было? И было ли это твое? Сейчас раздвинутся стены, и вылезет из них всякая нечисть. Хотя одна вон на полу сидит, и молчит, смотрит на меня как на сумасшедшего. Сам такой. Ну что ты пялишься, дырку просмотришь, чем я её лечить буду»

Ибрагим сидевший на полу протянул руку и перехватил мою, которой я отстукивал по краю, тряханул, приводя меня в чувство.

— Мухаммад, шайтан одногорбый, ты что делаешь? — Как-то весело он это говорил.

— Ибрагим что ты веселишься, тебе понравилась моя музыка?

— О, да! Мухаммад, очнись. Он вдруг хлопнул меня по щеке, оттолкнул от комода, захлопнул крышку.

Я сидел на полу тупо пялился перед собой. Ибрагим покопался в наваленных вещах, которые мы принесли сверху, нашел кувшин с водой, плеснул мне в лицо. Все это я видел как бы со стороны. Ибрагим отвел меня к входу, посадил на ступеньки, где я и просидел, пока не пришел в себя.

— Ибрагим, — Прохрипел я, — дай воды, что со мной было? Как я здесь оказался? — Говоря всё это, я попробовал встать. Почти удалось, если не считать того, что я просто упал лицом вниз, успев подставить руки и не разбить морду. На шум прибежал Ибрагим посадил меня обратно, сел на корточки и заговорил спокойным голосом. — Ну, очнулся?

— Дай попить? — Больше просипел, чем проговорил. Ибрагим сходил за водой. Пока я пил, мелкими глотками, больше не влезало, он начал свой рассказ.

— Я почти закончил обшаривать пол. Когда за спиной раздалось монотонное постукивание, глянул это ты сидишь, смотришь на меня и стучишь. Ну сидишь, и сидишь, я пошел сюда попробовал поднять плиту, не получилось, вернулся что б найти ключ, а ты продолжаешь, и улыбка до ушей, твоя бородатая харя сияла как солнышко. Я заговорил, ты молчишь, я тебя стукнул, только голова мотнулась. До меня дошло, что-то не так, схватил тебя в охапку и оттащил сюда. Здесь ты ожил.

— Ибрагим, я тебе говорил, что я умнее?

— По-моему ты глупее.

— Нет, мой дорогой, я умнее, хотя эта хитрая скотина, меня чуть не убила.

— Кто?

— Хаким расплавил золото, обклеил слиток тонкими дощечками и вставил эту доску в стенку комода, дай мне ещё воды.

Приятно было пить, и наблюдать за выражением лица.

— Только для того, что бы обезопасить себя он насыпал на дно какой-то дряни. Ты только заглянул и отошел в сторону, а я там внутри торчал, вот и нанюхался. Как меня скрючило.

Ибрагим встал и хотел пойти туда, — Подожди, остановил я его, рано ломать, сначала открыть надо и выбраться наружу, сломать и убежать, а то будем, как два дурака сидеть и пялиться друг на друга, пока не сдохнем. Он остановился, вздохнул. Вернулся и сел рядом.

Поерзал, устраивая свою тощую задницу на каменных ступенях. Откинулся на стену и, прикрыв глаза, мечтательно произнес, — Сколько там может быть золота?

— Я думаю тысячи на две, три, динаров.

Он открыл глаза, сел. — Выберемся, домой пойду. С такими деньгами, я себе боярство куплю.

— С такими деньгами! Да, тебя, твой повелитель, как он называется?

— Князь.

— Твой повелитель, коназ, тебя поперек бревна положит, и заберет твои деньги. Лавку открыть и торговлю начать. Женится, детишки появятся. Наследникам дело передашь.

— А сам то, чего как перекати поле, по пустыне шатаешься? Если посчитать сколько раз я тебя с собой звал…. можно половину дороги замостить.

— Так я почти согласен, осталось только отсюда выбраться. Забрать золото и унести ноги из этого города.

Ибрагим поднял с пола светильник и полез осматривать плиту, закрывшую вход. Запыхтел, пытаясь приподнять. Спустился вниз, сел на место. — Не открывается и не куда вставить ключ. Мы с тобой как две мыши. Попались.

— Но Хаким же отсюда выходил. Я думаю, что должен быть ещё один выход.

— А может он, и не закрывал?

— Может быть и так. Тогда наши дела плохи. Я говорил, что он был хорошим мастером?

«По проходу мы прошли прямо, потом спустились вниз, свернули налево…»

Мы с тобой сейчас под соседним домом, можно попробовать, выбраться через него.

— если посчитать, сколько ступенек мы с тобой спускались вниз, нам копать…. От старости сдохнем. Пойду, осмотрю комнату ещё раз.

— По внимательней, а то дернешь не то, что надо, приспит к иблисам.

— Я только посмотрю, переставлять, и дергать не буду. — С этими словами он подхватил с пола светильник.

— Э — э, а я что в потемках сидеть должен?

— Так пойдем со мной, у входа постоишь.

С кряхтением поднялся, — Пошли. Тебе только палачом, быть, жалости в тебе ни капли.

Всё было на своих местах. Не считая того, что мы изрядно наследили, в пыли остались отпечатки. Ибрагим занес ногу, чтоб шагнуть, как я остановил его, — Погоди. Подними светильник повыше. Давай начнем отсюда.

— А что отсюда увидишь?

— Очень много! Смотри, как всё пылью припорошено. Где мы прошли видно. На шаг влево и стой там.

— Чего?

— Влево шагни на шаг и замри.

«Вот мы вошли, прошли до комодов, я остался у первого, Ибрагим у второго, вот он вернулся обратно. Сел рядом, смотрит, я открыл. Встал, шагнул, ударил ногой, сдвинул. Всё ровное, одинаковое. Шарит по полу. Вот он подхватил меня, тащит обратно»

— Теперь перейди на право. И опусти светильник к полу, но не очень низко. Руку поверни. Тень на пол кидает.

— Я тебе что…. — Не найдя с чем сравнить, замолчал.

«Вот оно!»

— Вот оно! Ибрагим смотри что там, — Я указал на едва заметные продолговатые вмятины в пыли. — Очень похоже на следы. Если встать на последние отпечатки и пошарить может там, что ни будь и найдется.

Осторожно ступая, Ибрагим подошел к самой стене. Стал осматриваться.

«Сесть. Колени упрутся, повернутся …. А смысл так подходить….. Это должно быть в стене….»

— Ибрагим смотри, что мы ищем, на стене.

Он кивнул головой, и стал освещать каждый камень, внимательно осматривая, прежде чем коснуться его рукой.

Я молча смотрел за ним и за игрой теней. Это продолжалось довольно долго. Успел устать и подумывал, о том, чтоб усесться прямо на пол.

— Есть, — раздался довольный голос Ибрагима.

— Что там?

— Я камень вынул, за ним кольцо, чтоб пальцем зацепить. Дергать?

— Погоди, я до плиты доберусь. — Добрел до лестницы и, поднявшись по ступенькам, присел,

— Давай.

Над ухом раздался тихий скрип, я толкнул спиной плиту. Она легко стала подыматься. Достав из сумы рулончик ткани, подсунул и отпустил.

— Ибрагим иди сюда.

Он подошел и пристроился рядом со мной, — Твой Хаким занятный человек. Надо же такое придумать.

Я спустился, вниз предоставив ему возможность, выпустить нас из этой темницы. Ибрагим поднял плиту и вниз хлынул поток свежего воздуха. Выбравшись, он прошел к двери, прислушался, потом вернулся обратно.

— Мухаммад, надо выломать эти, золотые доски, только чем? — Спросил он оглядываясь.

— Пройти, всего ничего, сходи, возьми, деньгу дай.

— И вся улица будет здесь, интересоваться: зачем в коморке Хакима, молот понадобился?

— Купи! Не нужен, молот, возьми топор, например. По-моему ты тоже нанюхался этой дряни.

— Может их просто вытащить, а потом сжечь, отрава сгорит, а ….. оставшееся соберем.

— Хотя нет, здраво рассуждаешь. Только не забудь, что двух странников ищут по всему городу. А тут они такие счастливые, с двумя комодами: Салам, это мы.

— М — да! А может….

— Ибрагим!! Иди и купи. Только по сторонам, смотри.

— Лекарь, а тебе не кажется, что ты ….

— Заканчивай спорить, я останусь сторожить, если что, спущусь вниз. Давай, иди.

Ещё поворчав для приличия, он всё-таки ушел. Я остался один и решил ещё раз осмотреть клетушку. Мне очень подозрительной показалась плита на входе. Уж очень она смотрелось, как-то странно. Все были из светло-желтого камня, а эта чуть-чуть отличалась. Осмотрел, ничего. По краям ровный слой застывшего известкового раствора.

На нижней доске двери, было написано:

??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

«И, поистине, он из-за своей любви к богатству, стремления сохранить его скупится израсходовать из него часть, которую предписано раздавать»

Прочитал я и задумался. К чему это? Не похоже на Хакима. Хотя к старости….. кто его знает, что перевернулось в его голове.

За дверью послышались тихие шаги, кто-то подкрался и затаился. Я молчал, оглядываясь по сторонам. С той стороны устали ждать и послышался скрежет, попытался просунуть лезвие и подцепить засов. Я ухватился за него и надавил, не давая поднять. Послышалась, ругань. В дверь застучали, требовательным голосом потребовали открыть. Потом, послышался глухой удар, и наступила тишина.

— Мухаммад, открывай, это я Ибрагим.

Я открыл, Ибрагим за шиворот втащил тело, бросил у стены. Глянул на него, труп. Череп проломлен.

— Мухаммад, быстро этого вниз, я туда, разбиваю комоды, забираем золото и уходим, думаю что этого, — Кивнул головой на мертвеца, — скоро хватятся.

Говоря это, он потащил, было к люку свою жертву, но я остановил его. Указав на плитку, — Разбей!

Ни слова, ни говоря, он размахнулся и ударил молотом, она треснула, ударил ещё пару раз.

Я вытаскивал обломки, откидывая в сторону. Под ними была маленькая ниша, а в ней небольшая шкатулка. Ибрагим засопел в ухо, заглядывая через плечо. Поднял крышку………

Пусто!!!

Сплюнув, Ибрагим потащил в подвал себя и покойника.

«Хаким!! Для чего всё это? Зачем это все было делать?»

Дошел до входа, наклонился, оттуда послышались глухие удары, треск ломаемого дерева, брань. Он вылез, злой как шайтан, как собака, я сначала подумал, он убьет меня на месте, броском пластины. Сдержался, бросил под ноги. Я даже не стал поднимать, и так знал что там медь.

— Ты знал?

— Догадывался.

— И когда?

— Как только ты ушел, посмотри на дверь, внизу.

Ибрагим подошел, присел, разглядывая, потом спросил, — И что бы это значило?

— Хаким это написал, и поместил в это место, потому что богатство потеряло для него смысл жизни, он раздал все, что у него было. Каждый раз она служила ему, напоминаем о бренности бытия.

Он вскочил и прошелся по каморке как ураган, единственный кого он не стукнул, был, я.

— Ибрагим, успокойся, того что мы нашли нам хватит, собираемся и уходим, скоро этого искателя, — я мотнул головой, — хватятся, придут сюда. Если все оставить, как есть, нас полгорода искать будут. Все будут считать, что мы нашли здесь кучу сокровищ. А нас с тобой…. Нас с тобой самих на ишаке прокатили.

Не сдержавшись, выругался. Да пусть меня простит Аллах.

Мы довольно быстро навели, можно сказать почти порядок, покидав все вниз. Забили мусором, плитку на входе, утоптали. Мы стояли уже на выходе, Ибрагим открывал, я стоял, позади него навьюченный как верблюд. Оглядевшись ещё раз, он распахнул дверь.

Мы вышли, солнце перешло, за полдень. Народа на улицах было мало, мы не спеша, дошли до места, где Ибрагим оставил купленных верблюдов. Нам оставалось пройти пару домов. Ибрагим шедший первым остановился, потом попятился назад, увлекая меня за собой.

— Ты чего?

— Что-то нищих слишком много, для этого места. С утра здесь не было ни одного, а сейчас человек десять.

— Ибрагим, уходим. Я думаю, нас теперь и на воротах пасти будут. Нам теперь надо умудриться из города выбраться.

И мы ушли. Когда дошли до ближайших, стало ясно что, и здесь нас ждут. Стражников было человек двадцать, и они не спали, а довольно бодро шерстили выходящий караван.

Мы остановились.

— Что делать будем? — Спросил Ибрагим оглядываясь. — Ты вроде бы здесь бывал, выводи, давай.

Я не успел ничего ответить, позади нас послышались шаги и из-за угла вышли три стражника. Мы отвернулись лицом к стене, надеясь, что они пройдут мимо, но судьба не была благосклонна к нам. Один, самый ретивый остановился рядом и, толкнув Ибрагима, в плечо потребовал, назваться.

— Меня зовут Мустафа, почтенный. — Ответил, низко кланяясь и отступая на шаг в сторону.

— А ты кто? — Обратился он ко мне.

— Меня зовут Юсуф, почтенный. — И так же склонился в поклоне.

— Кто и откуда? — Они стали расходиться, охватывая нас полукругом и прижимая к стене.

— Мы только сегодня утром, с караваном пришли, из ХХХХ. Стал отвечать Ибрагим, он выставил перед собой руки ладонями вперед, растопырив пальцы. — Мы работам гончарами.

— Что-то вы на гончаров не похожи, уж больно чистые….. Вы пойдете с нами, именем эмира я требую ….

Аллах ему судья. Что он хотел потребовать? Не успел он договорить как Ибрагим повернувшись, перехватил копье, отступил на шаг в сторону и маховым ударом перерубил горло. Второй удар, древком и ещё один падает без чувств на брусчатку. Третий открыл рот, чтоб закричать, но подавился зубами, вбитыми ему в глотку….

В общем, мы имели один труп, и двух полудохлых стражников, пустую улочку, и кучу неприятностей.

— Ибрагим, у тебя что, голова в штаны упала? Ты что творишь? Нас теперь точно будет искать весь город.

— Лаяться потом будешь, тащи туда. — Он рукой махнул в сторону тупика.

С десяток шагов и мы дошли. Бросив труп на землю, побежал за вторым, бросив на ходу

— раздевай.

Когда он вернулся, я уже заканчивал стаскивать кольчугу. Мой пленник пришел в себя и стал шевелиться и попытался что-то промычать. Ибрагим быстро исправил это недоразумение.

Свернул шею. Тоже самое он проделал и со вторым. Мы сложили их друг на друга в маленькой нише, подперев копьем, так что если заглянуть в переулок, будет не видно.

Прошло совсем немного, и из тупика вышли два стражника.

— Аллах! С кем я связался? Вы что сначала голову сносите, а потом вопросы задаёте?

Ибрагим, надо было хоть одного живым оставить и спросить, кого ищут, может даже и не нас.

— Мухаммад, тебе говорили какая ты зануда? Если мне нужен будет пленный для вопросов, я найду, но там, — Он кивнул назад, где остался приснопамятный тупик, — Надо было делать всё предельно быстро. Это тебе не там, а тут.

Такой многозначительной фразой он закончил наш спор. Несколько шагов прошли в молчании.

— Ибрагим, а что ты сейчас сказал?

— Когда? — Спросил он, оглянувшись назад.

— Только что, ты сказал: тебе не там, а тут. Что это такое?

Он рассмеялся, переложил копье в другую руку, потрепал меня по плечо, хлопнул по спине.

— Это поговорка с моей родины. Долго объяснять, но суть такова, надо сначала думать, а не потом.

Разговаривая, мы старались идти неспешным шагом, подобающим, стражникам. Но честно скажу, нет — нет, но я ловил себя на том, что стараюсь идти быстрей. Но, посмотрев на Ибрагима, вышагивающего с ленивой небрежностью, замедлял свою прыть.

— Мухаммад, иди спокойно, мы же власть. Посмотри они нас бояться. Если сейчас ты у них что ни будь, возьмешь, я думаю, никто и жаловаться не будет. Спокойно. Вот так. Медленно, не торопясь. Зайдем за угол, пойдем быстрей.

Угу. Как говорит Ибрагим: разбежались. Стоило нам завернуть за угол, как пришлось остановиться, чуть не попали под коней, мимо ехал, десяток всадников. Пришлось пропускать.

— Ибрагим, пошли отсюда быстрей, мне это начинает надоедать, нас того гляди узнают. Пошли есть одни ворота, там точно будет мало стражи, да и та подвержена порокам.

— Где это?

— Сейчас сворачиваем налево, по улочке прямо. Только сразу говорю, выход плохо пахнет.

Он остановился, повернулся ко мне, — В бочке золотаря, что ли? Не полезу! Лучше в бою сдохнуть чем в дерьме утонуть. — И зашагал дальше.

— Знаешь, иногда для того чтоб выжить приходиться и туда нырять.

— Друг мой, откуда у доброго лекаря, такие познания? Что уже приходилось?

— Я. Жив.

Мы шли по узким улочкам, старые дома, обветшалые заборы, начинающая осыпаться стена, мы приближались.

— Стой Ибрагим. За этим поворотом, ворота, через них из города вывозят, нечистоты и мусор, трупы животных. Там за стеной скотомогильник. Нужно придумать, что сказать страже на выходе.

Ибрагим заглянул за угол, повернулся ко мне, — Я думаю ничего говорить не надо, пошли. — С этими словами он ухватил меня за рукав и потащил за собой. Там никого не было!

Я не понимал ровным счетом ничего. Пусто, дверца в маленькую сторожку, чуть скрипела, покачиваемая легким сквозняком. Мы подошли ближе. Изнутри доносился храп, и стоял густой запах пальмового вина. Мы переглянулись.

— Я же тебе говорил, что они подвержены порокам.

Ибрагим промолчал, только покачал головой.

Мы вышли за крепостную стену, и оказались с обратной стороны города. Оглядевшись по сторонам, пошли в сторону могильников. Мы уже почти достигли места, когда в очередной раз, оглянувшись, Ибрагим выругался, и рывком за плечи пригнул к земле.

То, что я увидел, мне очень не понравилось, из ворот выехало полтора десятка конных стражников. Они покрутились на месте, разделились и поскакали вдоль стен и в сторону могильника. В нашу сторону направлялось пять человек. Пригибаясь к земле, мы поспешили убраться с их пути. Но не судьба, один из всадников заметил наши следы, окликнул остальных. Они поехали с двух сторон могильника, трое слева, двое справа.

Ибрагим хмыкнул, — Дай сюда твое копье и лезь наверх.

Отдав, что он просил, я стал карабкаться по осыпающейся земле, он же пригнувшись, побежал навстречу. Чуть в стороне от тропы была выкопана мелкая яма. Ибрагим спрыгнул в неё и затаился. Они ехали медленно, внимательно оглядывая окрестности, не доезжая до места где спрятался Ибрагим, они придержали лошадей. Один из них свесился с седла и стал рассматривать следы. Я покрылся холодным потом, наши следы. Послышался невнятный разговор, какой-то спор, один остался на месте, второй поехал по моим следам. Пройдя пару шагов, конь провалился ногой по самую бабку, в рыхлую землю, стражник слез, и продолжил путь пешком. Как только они остановились напротив. Ибрагим выскочил из своего убежища и бросился вперед на ничего не подозревающего противника. Короткая пробежка удар снизу вверх в голову под левую скулу, перерубил горло, отступил на шаг назад. Давая возможность начать телу падать, перехватил копье и силой бросил в спину второму.

Конь убитого сначала вскинулся, всхрапнул, хотел отбежать, схваченный умелой рукой за повод остался на месте. Оскалив зубы, попытался укусить, но, получив удар кулаком по носу и притянутый вниз уздечкой, остался на месте.

— Мухаммад, быстрей, сейчас ….

Со стороны послушались тревожные крики и топот лошадей, к нам скакали оставшиеся три стражника. Они расходились в разные стороны, охватывая со всех сторон прижимая к склону. Ибрагим нагнулся, выдернул из ножен убитого им воина саблю, вскочил на коня, погнал навстречу, слегка пригнувшись и свесившись на правую сторону. Всадник, на которого он двигался, выставил вперед копье. Когда до стражника осталось совсем немного, Ибрагим резко свернул в сторону, пропуская его слева от себя. Противник не ожидал такого, не успев перекинуть копье, пронесся мимо. Ибрагим развернул коня и устремился за ним. Вслед ему раздался тревожный крик двух других, до них было шагов десять. Враг, которого он нагонял, стал придерживать лошадь, сворачивая на левую сторону. Ибрагим привстал на стременах, перехватил саблю в другую руку и когда стражник оказался на достаточном расстоянии, с оттяжкой рубанул по широкой спине. Тут же сел обратно в седло и вбил каблуки в конские бока, заржав от боли, скакун ускорил свой бег. Потянув за повод, Ибрагим, стал заворачивать навстречу противнику. Но они не приняв бой, пронеслись мимо.

Я поскакал вслед за Ибрагимом, уходящим в сторону от города, так мы проскакали совсем немного и когда впереди появились пески, он остановился.

— Слезай быстрей, нам верхом не уйти, по следам догонят.

— Нет, уйдем. Не гони так. Лошадей запалим.

— Сейчас за нами будет погоня, найти нас, легко, вон как наследили. — Он указал себе за спину.

Моей удачи и трусости врага на всех не хватит. Нас с тобой просто убьют, даже до города не довезут. Слазь с лошади, мы обратно пойдем пешком.

— Куда? Ты что совсем с ума сошел. С таким трудом выбрались и теперь возвращаться?

— Ты когда ни будь на лис, охотился? — И гаркнул в полный голос. А ж кони присели. — Слезай.

Меня как ветром сдуло из седла, он взял поводья моего коня привязал их к луке седла своего, вытащил кинжал и воткнул в круп. Я едва успел отскочить в сторону, связанные лошади помчались от нас прочь. А мы побежали к редким кустам

— Давай шевелись, лекарь. Это тебе не у кровати больного на заднице сидеть. Это есть воинское искусство.

— Как серна по кустам прыгать? — Прохрипел я через полсотни шагов, останавливаясь и переводя дыхание. Постоял немного и опять побежал, спотыкаясь на каждом шагу. Таким образом мы отбежали довольно далеко, забирая в сторону. Наконец я совсем выбился из сил, упал на землю. Полежав немного, перевернулся на спину и посмотрел на Ибрагима стоящего надо мной. Ни слова не говоря, он сел рядом. Так мы провели немного времени, я успел отдышаться и прийти в себя. С той стороны, откуда мы убежали, послышались невнятные крики. Чуть привстав, мы стали наблюдать за тем, как нас ловят. Их было человек тридцать, все на хороших конях, они двигались по нашим следам.

— Ну что я тебе говорил. — Проговорил за моей спиной Ибрагим. — От этих уйти довольно трудно. Отдохнул. Пошли отсюда, как можно быстрей должны добраться обратно осталось совсем немного. Купим все что нужно и уйдем. Сегодня же. Как мне надоели эти ваши пески, не то, что мои леса, где берешь с собой лук, трут и краюху хлеба и можешь идти куда хочешь.

До города добрались, когда уже смеркалось. Мы лежали в кустах недалеко от одного из караванов. Наблюдая за размеренной жизнью бадауинов. У них было очень много верблюдов, которых они пригнали на продажу, мы решили их здесь купить, но сначала надо было осмотреться. Не вдалеке от нас горел костер, рядом с палаткой, в которой было двое, немолодых мужчин.

— Мухаммад, я сейчас пойду к ним, смотри по сторонам. Свистеть умеешь?

Я кивнул головой, — Да.

— Если увидишь стражников или ещё что ни будь неприятное, свисти. Говоря это, он снимал с себя кольчугу, которую протянул мне, — Сбереги, я думаю, она может пригодиться.

— Я тебе, что ишак на рынке, всё, что можно навесил на меня, а теперь и её таскать. Я так точно сдохну.

— Кто из нас воин? Ты или Я? Вот и молчи.

— О, Аллах. Где справедливость…. — Только это и проговорил, принимая от него звякнувший сверток.

Он встал, отряхнул галабею от налипшей листвы и мелких сучков и пошел к палатке.

Я видел как он, подойдя к костру, заговорил с мужчинами. Разговор длился недолго, один из них вышел. Оставив все вещи на месте, я поспешил за ним. Он отошел совсем недалеко, к соседнему костру. Там он что-то сказал, вскочили два мальчишки и вприпрыжку побежали к верблюдам. Мужчина им крикнул вслед несколько слов на гортанном наречии, постоял и, развернувшись, пошел обратно.

Меня встретил Ибрагим, стоящий с вещами в руках, — Ты, где ходишь?

— Как где выполняю твоё поручение. Ты что сказал: смотреть в оба, вот я и смотрю вон тот тощий, вышел из палатки и пошел в сторону я за ним. Вернулся обратно. Что не так я сделал?

— Так заикой можно сделать, я пришел, все вещи на месте, тебя нет.

— И как, по-твоему, я должен был бегать по кустам?

— Ладно. Забудем. Пошли к костру. Они согласны продать нам трех верблюдов, двух за деньги одного в обмен на кольчугу.

Помолчав, добавил — Твою.

Я разогнулся, — Это в честь чего? А если я не соглашусь?

— Тогда я отдам свою, меня ранят, и ты будешь долго лечить меня. Снимай.

— Я тебя полечу. Я тебя так полечу, что ни в один рай не попадешь, грешник. — Ворчал стягивая с себя кольчугу.

— А меня без неё, ткнут железкой острой, ты лечить будешь? Лучше сдохну….

— Тебе помочь. — Ибрагим стоял рядом и спрашивал с самым добрым выражением на лице.

Я отступил в сторону, споткнулся о торчащий корень и стал падать. Он удержал, взяв за локоть.

— Только попроси. — Произнёс вкрадчивым голосом.

В конце концов, борьба с кольчугой закончилась моей победой. Я отдал её Ибрагиму. Мы подобрали с земли свои вещи, и пошли к палатке, где нас уже ждали.

— Салам — Поздоровался с хозяевами, сидящими у костра.

Они кивнули в ответ, потом один из них взял с углей закопченный кофейник, налил кофе в маленькую чашку. Отпил глоток, поставил рядом с собой. И улыбнувшись, сделал предлагающий жест, я последовал его совету.

— Здоровы ли ваши верблюды? Хватает ли вам воды во время ваших путешествий? Здоровы ли ваши родители и дети?

— Спасибо уважаемый Мухаммад. Скот наш во здравии, земля милостива к нам. Родители служат Аллаху, а дети скоро приведут верблюдов — На его коричневом лице, изрезанном морщинами и покрытом оспинками от песка, сверкнула улыбка. Он поднял чашку и, отпив глоток, не поставил обратно, а стал держать её в руках.

Ибрагим тем временем разговаривал со вторым. Ночь разом опустилась на пустыню, на без облачном небе вспыхнули мириады звезд, светящихся в темноте холодным белым светом.

Отблески костра, горевшего перед навесом, освещали сидящих людей. Прохладный ветер обдувал, забирался в складки галабеи и, скользнув по телу, улетал прочь. От его прикосновений становилось зябко. Я стал потихоньку дрожать, чашка с напитком, которую держал в руке, заколыхалась и, мне пришлось взять её двумя руками.

Кочевник, посмотрел на мои мучения, с улыбкой что-то сказал своему соседу, тот кивнул и прошел во внутрь палатки. Когда вышел, в руках держал абу, он молча шагнул ко мне и положил её на колени.

— Прими, этот скромный дар, поможет согреться.

— Благодарю и сожалею, что у меня нет ответного подарка. — Я накинул на себя плащ из тонкой верблюжьей шерсти, закутался в него и почти сразу ощутил блаженное тепло.

Яхья, допил свой кофе. Поставил чашку на расстеленный ковер, посмотрел на меня, словно что-то хотел сказать, но потом передумал.

«и что такого рассказал Ибрагим?»

— Почтенный Мухаммад, ваш спутник сказал, что вы лекарь….

«та — а — ак»

… и вам известны разные болезни….

«продолжайте, уважаемый, ну почему я не погонщик верблюдов, сейчас бы говорили про этих тварей. Как только узнают что лекарь, каждый стремиться поделится своими болячками. При этом стесняются как невеста перед первой брачной ночью. Сейчас скажет, что ему трудно помочиться, а у самого лицо опухшее, мешки под глазами»

Кочевник засмущался, отвел взгляд в сторону и проговорил, — Я мочусь с трудом.

— Когда утром, вечером? Ночью часто встаете? Как у вас с женой, всё нормально?

«Сейчас скажет что с женой нормально, но последнее время….»

— А что с женой?

— Когда она приходит к вам, вы нормально исполняете свой долг?

Лицо его стало наливаться кровью. Он открыл рот, чтоб ответить, но я перебил его.

— Если я обидел вас, то прошу простить меня, но я лекарь и не смогу вылечить, если не буду знать. Я ещё буду задавать вопросы, и вы должны будете отвечать на них честно и правдиво.

Если вам неприятно рассказывать…. — Я указал на сидящих рядом, — можно отойти в сторону и там спокойно продолжим нашу беседу.

Он сердито на меня посмотрел, сказал что-то невнятно, сидящий рядом с ним кочевник встал, поманил Ибрагима и они ушли. Яхья проводил их хмурым взглядом, повернулся ко мне, указал на кофейник, — Ещё?

— Пожалуй, не откажусь, у вас вкусный кофе, получается. Ненавижу кардамон, а вы его не кладете в напиток.

— Я сам его не люблю, жены обожают, а я нет. — Он налил воды и пододвинул на угли кувшин с водой.

— Мухаммад, еще не настолько стар, чтоб ты разговаривал со мной как с глубоким стариком, хотя приятно.

Вся моя беда свершилась, когда мы шли через каменный распадок, день был до изумления жаркий, верблюды не хотели идти, и мы были вынуждены остановиться на ночь там, где никогда не останавливались. Вечер и начало ночи прошли спокойно, а потом случилось такое, что я ни забуду никогда. Небо заволокло черными, как душа иблиса, облаками, из них в многострадальную землю били молнии, они подбирались к нам всё ближе и ближе. Порывами ветра раскидало костер горевший, как и этот перед входом в палатку. Наступила кромешная тьма, озаряемая только вспышками. Очень резко похолодало, песок и мелкие камни летели в лицо, били по спине и голове, стали громко реветь верблюды, сбившиеся в кучу, сорвало и унесло палатку, раскидало все вещи. Мы прятались между камнями, стараясь укрыться от гнева аллаха. А потом небеса разверзлись, и оно упало на нас. Земля мгновенно промокла и превратилась в жидкую грязь, которая облепила каждого из нас. Мы пытались встать и падали, если кто решался сделать шаг, то не мог вытащить ноги, а если и смог, поднять её не было сил. Казалось это все длится вечность. И когда все стихло, нам сперва показалось, что мы оглохли, и в этой тишине мы услышали вой шайтанов, он приближался быстрей, чем может бежать самый быстрый верблюд, чем он был ближе, тем грозней становился.

Он посмотрел на меня, в его глазах стоял страх пополам с горечью, — Напоследок сверкнула молния и, в её свете я увидел свою смерть, она накатывалась на меня в виде белопенного вала воды, сметающего все на своем пути. Упав на колени, взмолился Аллаху о спасении души. Мне повезло, меня задело только краем, закрутило и швырнуло на взгорок, стукнулся головой о камни и очнулся, только когда свет наступающего дня озарил далекие горы. Я лежал по пояс в ледяной жидкой грязи, с трудом выбравшись из нее, я стал кричать, призывая своих людей, они стали откликаться и, как только утро наступило, мы увидели, что потеряли. Погиб каждый второй верблюд, пять человек утонули, а семерых мы так и не нашли. Мы теперь никогда там не ходим, хоть и прошло пять лет с того дня.

— Яхья, ты один заболел или ещё были ещё?

— Через год умерло трое, они стали кашлять кровью. А у меня сначала все было хорошо, но потом с каждым годом всё хуже и хуже. Я и сейчас могу сходить с ужасной болью. При этом, как только холодает, сил нет терпеть. Ты поможешь мне? — В его взгляде было столько мольбы и ожидания чуда.

— Яхья, ты не ответил как у тебя с женами?

Он отвернулся и буркнул, — Ни как, уже скоро полгода. Старшая, Алхена, ворчать начала, а младшие …. — он махнул рукой. — Люблю я их. Вот они и сели на шею.

Грубое лицо, изрезанное морщинами в миг преобразилось, когда улыбка появилась на его губах.

Мы бы разговаривали бы ещё очень долго, но пришел Ибрагим и второй кочевник, они молча прошли и уселись на свои места. Яхья спросил, ему ответили, он пожевал губы, окинул нас с Ибрагимом задумчивым взглядом, остановил его на мне, — Так ты сможешь мне помочь? Вас ищут стражники, ночью вам надо уходить, — Он говорил это, с задумчивым видом разглядывая меня и моего спутника. Если вы пойдете одни, вас догонят, нас они остерегаются трогать, в пустыне…. Бывает,… в пустыне люди пропадают, и не один, а целые отряды.

— Наверное, смогу, если ты оставишь человека здесь, он купит нужные травы, я расскажу какие, и потом догонит нас.

Он пристально посмотрел мне глаза, я не отвел взгляда, он кивнул, — Да будет так. Вы пойдете с нами.

Второй кочевник сидевший до этого спокойно при этих словах, стал возражать, вернее хотел, но Яхья в двух словах погасил его пыл. — Ступай и скажи остальным, что мы выступим, как только луна взойдет над башнями, иди.

— Яхья, кто ты?

— Зачем тебе знать? От многих знаний большие беды. А этот, — Он кивнул головой в сторону ушедшего. — Мой сын, младший, подарил мне всего двух внуков и думает, что может меня поучать. Вот его я и оставлю.

***

Верблюды ступали размеренным шагом, казалось, что они едва идут, а мне приходилось почти бежать. Когда мы отошли от стен города луна только начала подниматься, а сейчас она уже клонилась к горизонту. Помню в детстве, я впервые увидел караван, он проходил не вдалеке от нас, медленно и торжественно, Я стоял, разинув рот, а потом не известно чего испугался, когда один из идущих верблюдов вдруг повернул голову в мою сторону и ощерил свои зубы. Меня это так потрясло, что, зарыдав, зарылся в материнские юбки. Может тогда, у меня появилась «любовь» к этим тварям.

Половину пути я провел сидя в удобном седле, даже сумел задремать….

«Смотри, проговорил за моей спиной голос, это всё может быть твоим. Ты должен только сказать, да. Видишь? Видишь это? Не отводи, взгляд и не зови своего бога, он не поможет тебе. Они прекрасны, они подарят тебе истинное наслаждение, познаешь рай.

С — смотри…. С — смотри …»

Я очумело затряс головой, прогоняя остатки сна и осматриваясь по сторонам. Всё было по-прежнему, однообразная поступь верблюдов, пересыпающийся с каждым шагом песок, не громкие голоса людей. И над всем этим огромная, как блюдо, луна, освещающая путь.

У меня ломило всё тело, и начинало стучать в висках, а затылке наливалась тяжесть.

«Приснится же такая дрянь, когда ни будь можно заикой проснуться. Как-то мне не того, не хорошо, только простыть не хватало, хороший лекарь, самого лечить надо. Как там мой больной? Шагает впереди….»

Справой стороны шло человек десять, столько — же и с другой. Караван раскинулся по пустыне широким потоком.

Давно я слышал одну историю, про феллахов, которым удалось, уйдя в пустыню разбить отряд стражи отправленной за ними следом. Тогда долго судачили про это. Ни кто не мог понять, как им это удалось. В своих измышлениях дошли до того, что стали выдумывать всякие россказни: мол, им помог всевышний, покарал несправедливость, даровав победу, чести и достоинству. Вернувшиеся живыми, стражники, молчали. Ничто не могло заставить их открыть рот. Я лечил одного из них и всё что смог узнать, — Они не люди, они порождение шайтанов, люди, так не бьются. — И замолчал. На вопросы ничего не отвечал, только загадочно улыбался…. Его через два дня нашли с перерезанным горлом…. Я молчу до сих пор. Кто его знает, что или кто напал и убил почти весь отряд в двести человек. А феллахов, никто, никогда, нигде больше не видел. Пустыня умеет хранить свои тайны.

конец третьей главы.