Все прошедшее время можно описать одним словом, как генерал Гюрго писал в своем дневнике на острове святой Елены — Скука! Скука! Скука!

Первая неделя прошла тоскливо, доделывали недостающие части, отлаживали штампы и подгонке того что изготовили. Когда решил, что можно начинать, собрал народ и целых три дня трахали одно и то же ружье, разбирая и заново, по очереди, под моим не спящим оком, собирая. Дело до шло до зуботычин и пинков густо приправленных матом. Одного бойца пришлось пристроить к другой работе, руки кривые, из причинного места растут, поставил наподхват — отнеси, принеси, положи, ступай.

За прошедшую седмицу на сегодняшний день нам удалось собрать четырнадцать ружей. Вины ребят в этом не вижу, опыта у них еще маловато, я как мог, помогал. Проблема деревянных деталей довела до создания цельнометаллического монстра. Хотя вся деревня, мужская часть и делала грубые заготовки прикладов, вытесывая из березовых чурбаков, приготовленных к сожжению в печах, решил испробовать.

Рамочный приклад, пистолетная рукоять, фигурная скоба рычага для перезарядки, цевье из перфорированного железа, в итоге вылилось в шесть с половиной килограмм веса. Отстрел производился на станке, по пять зарядов разной мощности. Первый же выстрел с рук показал, прицельная линия завышена. Пришлось из подручных средств, прямо на полигоне мастерить упор под щеку. Балансировка оставляет желать лучшего, длинный ствол и легкий приклад ощутимо тянут оружие вниз. Долгое удержание на прицельной линии невозможно, опорная рука быстро устает и начинает подрагивать, как следствие промахи на большую, до ста метров, дистанцию. Попробовал стрелять с бердыша, было бы хорошо, но лезвие закрывает половину обзора. Пришлось вернуться к сошке, с неё результат приятнее, семь из десяти в грудную мишень.

Все ружья этим утром были переданы Заболотным сидельцам, по пятьдесят патронов на рыло с задачей, дальнейшей пристрелки. Назначил крайнего, вызнал — уметь ли он писать и считать. Расчертил лист примитивной таблицей и пояснил для чего в каждой графе надо ставить черточку или галочку. Напомнил — что все стреляные гильзы должны быть собраны и отданы мне лично в руки.

Выдал поручение, а сам ушел на кузницу к Даниле, он всю неделю занимался тем — что валял и к стенке приставлял. Раскатывал в листы медь, пробивал отверстия, сворачивал в спираль — готовил анод/катод для батарейки уксусной. Я перед этим обобрал всю деревню, собрал все более-менее похожие друг на друга кувшины, критериев было два, одинаковая высота и горловина, собрать удалось двадцать три штуки, больше не нашлось. Вся добыча была снесена к Даниле и составлена в уголочке. Отобрал шесть самых-самых и с ними начали работать. Выточили из липы пробки и сварили в конопляном масле, на всякий случай. Сегодня кузнец должен был закончить сборку, последней штуки. Пойду, испробую одну штуку, по случаю удалось купить сурьмяной краски. Когда-то на глаза попадался состав — свинец, олово и сурьма.

У этого сплава повышенная жесткость и пониженная температура плавления, а вот соотношения не помню… Эх, надо было учить матчасть… Уже по дороге посетила мысль — попробовать отлить пули? Надо обдумать…

— Данила, привет. — Поздоровался, едва переступил порог, бревенчатого сарая, некогда бывшего конюшней и только с нашим приездом, перестроенным под новое назначение.

— Парни как жизнь молодая? — Приветствовал его подмастерьев.

Младший кивнул головой в знак того что услышал, а старшой даже не заметил мое появление, усиленно крутил рукоять привода ручного валка, прокатывая медную заготовку на проволоку. Её потом еще отжигать надо будет, чтоб от наклепа избавится. Снял с себя кафтан, повесил на вбитый в щель деревянный колышек, закатал рукава у рубахи. Из под верстака достал рогожный мешок с сухой смесью песка и глины заготовленной заранее, отсыпал немного в черепок. Плеснул чуток воды из ведра и стал размешивать.

Сначала хотел сделать перемычки постоянными, но по здравому размышлению, оценив трудозатраты, передумал. На ум пришла здравая мысль о замене электролита, попытался высверлить в одном из кувшинов отверстие для слива… Хороший был кувшин. Проще открутить две гайки, вынуть пробку и спокойно можно обрабатывать, промывать, размывать… Проводить техосмотр будет легче, потому что ворочать батарейку в полтора пуда весом, когда она будет залита…

Ящик, мама не горюй, самую тонкую доску взял, (какая нашлась) три сантиметра толщины, шесть кувшинов обернуты в тонкий войлок, пустоты между ними засыпаны мокрыми опилками и утрамбованы, чтоб ничего не болталось и не шевелилось. Таскаем по кузнице вдвоем, поднимая и держась за ручки, прибитые как у носилок, с боков. Укупорка, мать её… — может фанеру придумать, все чуток легче будет.

Когда смесь стала равномерно влажной, выложил в подготовленный ящик, разложил макеты, утрамбовал и поставил сохнуть, в тепло поближе к горну. На глазок, в железный черпак накидал свинца олова и сурьмы, последней совсем немного, всего щепотку. Поставил на угли и взялся за приводную веревку от меха. Через пять минут смесь расплавилась, перемешал очищенной от коры веткой. На скорую руку соорудил формочку, на земляном полу, вылил сплав. Выждал чуть-чуть, облил водой, чтоб остыло. Попробовал резать ножом, чистый свинец и образец. Особой разницы не наблюдаю… Подумал и махнул рукой на все эти эксперименты.

Думаю, за сегодня они закончат, осталось всего две пробки доделать. Сборку буду проводить дома, что-то меня гложут смутные сомнения в эффективности этого девайса. Поставлю в сенях, рогожкой прикрою, и пущай оно стоит. Я ужо местечко приготовил…

— Федор, а правду мужики молвят — ляхи нас воевать идут? — Данила спросил, не поворачивая головы и даже не отрываясь от пробивания отверстий в медном листе. Словно сам с собой разговаривает. Если по имени не назвал, даже отвечать не стал бы. На риторический вопрос обычно следует риторическое молчание или глубокомысленное пожимание плечами и хмыканье — и не говори кума у самой муж пьяница…

— Идут… Не сидится аспидам дома… Суки драные. — Выругался со злобой. Столько планов псу под хвост… — Данила, ты как думаешь — у нас хватит земли, чтоб их всех здесь похоронить?

— Оврагов в лесу много, да болота бездонные… Меня с собой возьмешь? — Я оглянулся на него. В руке пробойник, в другой молоток, приставил к разметке — стук и готово. Вытащил, сдвинул заготовку, наложил острие на метку — стук. Видимо заметил мой взгляд и посмотрел мне в глаза. Серьезно так…

Я вздохнул, — Нет, ты здесь останешься. Твоя война будет вот в этих стенах, — обвел рукой кузню.

— Останешься за старшого, будешь за Димкой смотреть, чтоб он за нами не увязался. Оружье чинить, вон… Медь плавить кою привезем, в листы катать и патроны делать.

— Ты Антипку поставь…

— Молодой еще, за ним самим глаз да глаз нужон. Он такого понаделает, за месяц не разгребешь. И телепень он… Долго думает. — Начал я наговаривать на парня. Он в сущности неплохой, им бы с Данилой подружиться… Но что у них взаимная любовь с первого взгляда возникла, было видно сразу. Один раз подсмотрел, в городе еще, как они меж собой разговаривают. Молодой не нашел ничего лучшего как начать поучать старого, как правильно тигли в горне расставлять — мол они с папенькой так не делают…

Не вмешался бы вовремя и евоные папенька с маменькой зря старались…

Данилу не поучать надо, а доказывать или просто выдавать четкие инструкции и тон другой выбирать надо. Я Антипу мозг на место поставил — тут не семья, чтоб спорить и оспаривать, сказано — делай, или молчи в тряпочку.

— Тогда, этого, немца поставь. Димка твой, ему токмо в рот не заглядывает.

— Данила, я не красна девка, чтоб меня улещивать молвлено — тебе, нет.

— А ежели чего там поломается?

— Если там сломается, приеду и тебе здесь башку сверну… Договорить не успел, перебил знакомый голос, прозвучавший за спиной.

— А я подмогну… — Сказал Силантий, входя в кузницу. — Здрав будь Федор и ты, Данила. Говорено тебе, так не перечь.

Стрелец прошел мимо меня остановился на напротив кузнеца, с интересом посмотрел на его работу, качнул гривой седых волос, — Рукодельный ты мастер. Жалко будет ежели тебя лях какой, али литвин саблей порубит. Умеешь с сабелькой али только с дрекольем? Можешь из пищали стрелить? Ты на Федьку не смотри, отвечай как на духу… О, то тоже. — И наставительно поднял к верху палец.

— Федор, пойдем, — Стрелец кивнул в сторону ворот, — опосля свои побрякушки заберешь.

* * *

Мы неспешно шли по улочке в сторону нашего дома.

— Силантий! Обещался через седмицу вернутся, а сам токмо сегодня явился.

— Надобно было… — Силантий остановился, повернулся ко мне, на скулах вздулись и пропали желваки, черты лица разгладились. — Что про пищали молвишь?

— Полтора десятка есть и думаю что за две седмицы всех оборужим. — В душе надеялся, что дней за десять управимся.

— Долго. Скоро дожди начнутся.

— Силантий, — Решил задать вопрос, мучивший две недели, — А кто тот мужик был?

— Соглядатай, меня высматривал… — Стрелец поднял вверх голову прищурившись, посмотрел на синие небо и высоко плывущие облака, — Пойдем, неча туточки стоять. — И зашагал дальше, явно не желая разговора на скользкую для него тему.

Я остановился в распахнутых настежь воротах, — Чтоб вас всех перевернуло два раза… — Только и смог что выругаться.

С утра еще чистый двор, сейчас усеян конскими каштанами и похож на минное поле, установленное пьяным сапером. Легкий ветерок гоняет пучки сена, словно перекати поле, собирая в кучки, лежащие вдоль забора, клочья золотистой соломы под стеной конюшни. Несколько телег, распиханные по разным углам, даже еще не разгруженные, укрыты рогожей и перетянуты веревками.

Пробормотав что — Любопытство не порок, а средство к существованию. подошел посмотреть.

Ничего интересного, мешки с пшеницей или рожью, кажется, еще горох нащупал и что-то на рис похожее. Не, это овсянка сэр.

— Ты чего поклажу, словно девок щупаешь? — Вышедший с конюшни стрелец был незнаком. — Ступай отседова.

— Охренел. Это мой дом!

— А… Так это ты, Федором будешь? Силантий Митрофанович про тебя сказывал. — Перехватил по ухватистей охапку соломы и ушел, свернув за угол бревенчатой постройки.

Я только руками развел — твою двадцать…

* * *

— Силантий, во что двор превратили? Обосрали все, что только можно, а меня, так чуть не турнули…

Остановился на пороге пылая праведным гневом по поводу беспредела устроенного на улице.

Он бросил короткий взгляд в мою сторону, кивком головы указал на лавку и, отвернулся к собеседнику, который что-то ему говорил.

— Хорошо, так и сделаешь, но чтоб через седмицу был здесь. — Невзрачного вида мужичек, встал, поклонился и вышел. В дверях он оглянулся, и я перехватил его любопытный взгляд.

Уместив свое седалище на произведение местных умельцев, поставил локти на стол и положил подбородок на сцепленные пальцами, ладони. — Рассказывай, как съездил?

Он отмахнулся, — Хорошо… Молвишь, остатним стрельцам, токмо через две седмицы получиться оружье дать?

— Угу. Силантий… — Договорить не дали, в распахнувшуюся дверь вошел парень, которого ставил старшим на стрельбище. Снял шапку, поклонился и перекрестился на образа. Не одевая головного убора, спросил у меня, — Куда мешок положить?

— В сенях оставь, рядом с мостками, заберу опосля. — Ответил и махнул рукой.

Он кивнул и переступил с ноги на ногу. — Это, Федор, там два самопала твоих не стрелют… Нет по разу стрелили… Эти… Ну как их… — На лице нарисовались муки вспоминания того, чего забыл, как называется.

— Гильзы? — пришел на помощь.

— Да. Гыльзы. Петька Ворнин, молвил, что еле-еле запихнул унутрь эту самую гыльзу. Стрелил раз, хотел снарядить, за ручку, на кою ты сказывал, потянул, она сначала не давалась, так он сильней надавил… Ты уж, не обессудь, силушкой его господь не обделил да вот умишка пожалел, поломал оружье тобой сделанное, а другой, Ивашко Голявин, будет. Они слово твое на дворе ожидают. — И замолчал, ожидая, чего я скажу.

Глянул на Силантия. Сидит как вождь краснокожих, с непроницаемым лицом, только вокруг глаз собрались хитрые морщинки и левая бровь приподнялась. Всем видом своим, как бы говоря — И…

Удрученно вздохнул и обратился к стрельцу, — Пошли смотреть, чего там — не стрелит.

Бегло осмотрел ружья и на первый взгляд, даже могу сказать, какая ять — виновата. У этой яти только девки на уме, пока одна правда, но это дело такое, молодое…

Гильза после выстрела расширяется и для того что можно было её спокойно вынуть, камора должна быть конической. (Потому что сделать гильзы конусными, не смог) Дима должен был откалибровать все стволы по шаблону и пройтись разверткой, похоже, что это сделано не было.

Удрученные парни стояли рядом, заинтересованно наблюдая за тем, как я разбирал ружья. Когда сказал — что вины за ними нет, повеселели. Отправил их с глаз долой, чтоб над душой не стояли, сам же пошел устраивать разбор полетов, с громом и молниями. По дороге остановился на минутку, еще раз осмотрел эти изделия ширпотреба и зашагал дальше. Распаляя себя всеми мыслимыми карами, какие вспомнил, кои обрушу на нерадивую голову, которая ствол соединила с коробкой не тем концом…