Ура! День знаний!
Силантий свет Митрофанович, долгих ему лет жизни, снизошел и объяснил мне, сирому да убогому, свои замыслы. Стратеги блин. Он да его штаб из таких же пеньков облезлых, коих он возницами в обоз пристроил, разработали план. У нашей банды, какая задача? Поправить свое материальное положение за счет врага, разжиться лошадками. Идея здравая. Строевой мерин, ежели его продать даже за полцены, позволит мне содержать двадцать человек в течение года. Позволит решить проблему с транспортом и значительно повысить уровень благосостояния в отдельно взятой деревне.
Только вот подход к исполнению у нас разный. Сотник всю свою жизнь татар по степи да буеракам гонял. Не спорю столько лет быть на передовой, остаться в живых при этом… Снимаю шляпу.
Что-то из его объяснений понял и согласился, но все-таки я дитя своего века и мыслю немного другими категориями, войны какие знаю, они другие, более масштабные и более сложные. А здесь все чуток проще. Как наступает средневековая армия? Это колонна войск, идущая по дороге к главному городу страны и встающая лагерем на больших полях. По обеим сторонам от основной армии, на расстоянии в пять — десять верст идут фуражиры, они обдирают найденные селения под ноль, выгребая все, что смогут найти. Охраны у них обычно от полусотни до сотни солдат и обоз из десятка телег, зачастую реквизированных в тех же деревнях. Получается, что ширина фронта составляет где — то от десяти до двадцати верст.
Фридрих Великий в будущем скажет — Я не могу носить свою армию в кармане. Она должна что-то есть.
Ученые — диетологи подсчитают количество калорий потребное мужчине, занятому тяжелым физическим трудом, а война похлеще, будет.
Нынешний рацион довольно громоздкий и беден в плане ассортимента, не молотое жито, квашеная капуста, брюква, репа, огурцы соленые из мяса доступно то, что удастся реквизировать у населения и на всех его обычно не хватает. Даже в обеспеченных европейских армиях в мирное время были не боевые потери из-за скудного питания. А про военные действия и говорить не приходиться. Тот же Наполеон тому пример. Нарвался на тактику «выжженной земли» и потерял четверть армии, прежде чем сумел догнать русских у Смоленска.
У солдата или правильней все-таки называть воина, всегда должна быть еда и только потом оружие и боеприпасы. Именно так и в таком порядке. Многие, прочитав эти строки, фыркнут с усмешкой — легко обладать послезнанием. И ошибутся, это личный опыт, опыт прожитых лет.
Можно отказаться от табака, вина, не пить пиво. Но человек это жвачная скотина, она целый день что-то жует, пирожок, булочку конфету, сникерс хреникерс. Проведите над собой опыт, откажитесь от еды на три дня, из питья должна быть, не соленая и не сладкая вода. Вреда это не принесет, только здоровей станете. Самый эффект наступит на третью ночь, когда вы во сне будете гоняться за котлетой с ножом и вилкой, а она рычит на вас и гавкает.
Голод, самое смертоносное оружие. Тихо и незаметно он выкашивает целые страны и что для него жалкая горстка людей случайным образом собранных вместе под знаменем короля. Голод превращает вышколенные, дисциплинированные армии в толпу, с которой противнику справиться гораздо легче, чем воевать с сытым врагом.
Я предложил, не спеша, не торопясь, тихой сапой удушить польских фуражиров. Наших сил достаточно чтоб приголубить сотню, а при удачном раскладе так и пара может попасть под раздачу. В стратегии и тактике стрелковый подразделений может, я и не разбираюсь, но устроить засаду со всеми атрибутами не известными еще здесь, в моих силах. Да и вообще, за каким чертом надо было тащить сюда столько пороха и прочих моих игрушек?
Все можно сделать в два этапа. Первый нанести максимальный урон войску польскому, заминировать путь продвижения на всем маршруте и последовательно взрывами нервировать противника. Выработать стойкий рефлекс минобоязни, ну, чтоб не расслаблялись. Уничтожил бы все мосты, сделал непроходимыми броды, засеяв их «чесноком» уничтожал патрули. Думаю, что полусотня конников против нас не будет иметь никаких шансов. (Кстати, а вот и лошадки) Пара пропавших сотен отучит от высылки маленьких групп. Постоянный прессинг до распутицы. Возвращение, небольшой отдых пополнение припасов, экипироваться в соответствующие цвета и по устоявшемуся насту, на санях в путь. (Может лошадей перекрасить в белый цвет?)
Миномет подойдет против зимних квартир, беспокоящий обстрел с дальней дистанции, город цель большая, в нем поляков больше, чем тараканов за печкой, разброс не будет играть особой роли. Мины — ловушки. Сани, брошенные якобы из-за убитых, павших лошадей, нагруженные мешками с пшеницей, на дне заряд в полсотни килограммов пороха в чугунной оболочке. Взрыватель нажимного действия, при снятии груза, произойдет взрыв. Есть надежда, что притащат в лагерь и там начнут разгружать…
Была когда-то ещё идея, мина со счетчиком. Механический привод — одна шестеренка, храповик, вал, шток, возвратная пружина и мембрана из кожи, оклеенная всяким мусором для маскировки. Десять раз наступили, одиннадцатому… Не повезло…
Обчество предложило свернуть язык трубочкой, засунуть в гузку и подудеть. — Без сопливых, мол, обойдемся.
Да здравствует автократия, самая автократичная автократия на земле. Чтоб я ещё хоть раз о чем-то разговаривал с этими баобабами… После знание! Да нахер оно здесь кому нужно! Меня даже слушать не хотят…
— Никшни, пока…
— Федор помолчи…
— Федь не можно так…
— Пасть закрой сопляк, ты как со мной разговариваешь…
— Феденька, иди, проверь пищали свои, коими ты стрельцов оборужил…
Чуть не расшибив лоб о низкую притолоку, в бессильной ярости выскочил из избы, с треском закрыв за собой дверь. На миг остановился на крыльце оглядел двор и со всех ног ломанулся к своему дому.
Надо срочно, что ни-будь сломать или… морду набить, кто под руку подвернется.
Дальнейшее было как в тумане. Помню, как был в доме, брал ружье, гранаты за каким-то чертом прихватил, кидал в мешок еду. И все это сопровождалось безудержным рычанием и бессмысленными матюгами. Затем бородатые и бритые лица стрельцов… Чужие ладони на моих плечах и вырывающие из рук оружие…
С шумным плеском на лицо вылился поток воды, мгновенно намочив с головы до ног, даже в сапогах болото захлюпало.
Доброе лицо со свежим бланшем под левым глазом склонилось надо мной и участливо спросило, дыхнув чесночным перегаром, — Ишшо добавить али как?
— Нет, не надо. — Я сидел на земле у колодца в луже грязной воды, а вокруг стояли стрельцы, с веселым интересом взирающие на очередное укрощение «бешеного»
Как случайно узнал, такое прозвище мне дали парни, еще в первый день знакомства.
— Тебе помочь. — Спросил стрелец и протянул руку. Я отбил её в сторону, сам встал на ноги и побрел домой. Переодеваться.
Я знаю много. Очень много. Просто гений по меркам нынешнего времени. Только вот парадокс, никто гения слушать не хочет, когда он начинает совать свой умный нос в дела, где правит бал личный опыт предков. Как с техником и механиком со мной никто не спорит. Слушают прописные истины (для двадцатого века) словно молитву читаю с амвона. Стоило только заикнуться, что Владислав в деревне Деулино подпишет мир с Москвой и этого допустить нельзя ибо этот мир плохой и отдадим двадцать девять городов ляхам…
Даже Силантий посмотрел на меня так, словно первый раз увидел… Нехорошо так посмотрел… А остальные словно с цепи сорвались. Я вдруг в одночасье стал польским шпиеном и предателем земли русской и меня надобно прикопать за околицей в назидание потомкам.
Заикнулся про террор в отношении панов командиров… Лучше бы я молчал…
Блин, в отряде три винтаря с прицельной дальностью в полверсты. Да можно было бы такую сладкую жизнь устроить полякам, они за ограду лагерей выходили бы не меньше чем в сотню рыл.
Пострелять издалека, выманить отряд и завести его на минное поле али в засаду, э-эх…
Не помню, кто сказал, — врага можно оставить за своей спиной, только его предварительно надо убить.
— Нет, ядрена кочерыжка, невмочно так с ворогом поступать, ибо нет чести в такой победе.
Тьфу, на вас, пеньки замшелые.
Переодевшись в сухую одежду, покопавшись в закромах, накрыл стол, чем бог послал. Вышел в сени. Там на лавке у двери сидела моя «тень»
— Пошли, поедим что ли и это… остальных позови.
Он сидел, молча, и смотрел на меня, не делая никаких попыток подняться с места.
— Вот те крест, — Я перекрестился, — ни куда не уйду. — С этими словами повернулся и ушел обратно в дом.
Ужин был в самом разгаре, когда чуть слышно скрипнули деревянные петли и в комнату вошел сотник.
Остановившись на пороге, он оглядел нашу веселую компанию, и дугой выгнув бровь, спросил — Здесь всех кормят али нет?
Один из охранников, его Андреем кличут, подхватился со своего места, — Садитесь, Силантий Митрофанович, откушайте с нами.
— Федор. Ты чего такой смурной? — Силантий сел, пододвинул к себе доску с накрошенной бараниной, выбрал кусок и, закинув в рот, стал жевать, не сводя с меня пристального взгляда.
— Надраться хочу, а нечем, у тебя вино есть? — В заначке есть спирт, для медицинских целей, но брать его не хотелось.
— Что так?
— А… — Я покрутил рукой в воздухе. — Перегорело все, не хочу даже слово молвить об этом.
Ответил не поднимая взгляда от миски, выискивая кусок мяса попостнее. Краем глаза заметил, как Силантий мотнул башкой, один из парней сорвался с места и исчез. Пока он ходил, над столом повисла тяжелая тишина, прерываемая только чавканьем. Эх, учить и учить предков культуре поведения за столом. А что идея, может преподать им правила этикета? Ага. Только сначала самому вспомнить, как правильно есть птицу, вилкой и ножом или руками?
Вернулся гонец, с довольной рожей поставил на стол баклажку. Наивный. Думал им что обломиться. Угу, и даже два раза дадут пробку понюхать. Сотник кивком головы выпроводил всех моих гостей, вон. И сам. Сам!! Налил мне, полную кружку, отличной медовухи. Я бы не сказал, что в отряде сухой закон, вино есть, и народ его пьет, но в жутко разбавленном виде. (Все-таки приучил пользоваться кипяченой водой) Отчего напиток становился кисло-жутким на вкус, но хорошо утолял жажду и самое главное, с него нельзя было обосраться. Тьфу, тьфу, тьфу. Я мысленно погладил себя по темечку, проблемы с диареей пока нас миновали. В отрядной аптечке, что занимает телегу, целый мешок с травяным сбором, супротив этой болячки, милка моя постаралась.
В мозгу шевельнулась и утухла мысль — ботулизм. Заманчиво… Вонюче, но заманчиво… Да ну на хер, сами перетравимся.
Силантий поднял кружку, — За что пьем?
Я вытер губы, поднял свою посудину, немного промолчал и сказал, — А чтоб все враги передохли, — за два глотка осушил до дна.
Забористая штука до Никодимовской ей конечно далеко, но тоже хороша. Отломив кусочек хлеба начал жевать перебивая вкус. Силантий занюхал рукавом.
— Федь, а что ты давеча молвил про то, что мы с ляхами, мол, замириться должны. Откель тебе это ведомо.
— Так я тебе сказал — молонья в детстве стукнула…
Силантий разлил еще по одной, поднял свою:
— Будем…
Я отпил половину и поставил кружку на стол. Ножом отмахнул горбушку и стал сооружать бутерброд.
«Эх, сюда бы помидорчика с майонезиком»
Да настолько увлекся этим делом, что пропустил половину слов сказанных Силантием, услышал только окончание, переспросил, — Чего молвишь? — И откусил от трех этажной конструкции.
Сотник ладонью разгладил усы, отодвинул свою кружку в сторону и чуть прищурился, отчего взгляд стал пристально острым.
— Я на своем веку, семерых в степи похоронил, своими руками обмывал и в чистое одевал. Насмотрелся что молонья с человеком деет. Иные как головешки, словно их на костре смолили, а у тебя, — Он ткнул меня пальцем в грудь, — шкура целая, чистая, шрамов… Только один на пузе и есть… Чудной такой… Не как у всех.
Он говорил глухим голосом, в паузах, гулкая тишина болезненными толчками отдавалась в висках, распугивая суматошно скачущие мысли.
Когда в первый раз попал в баню с Силантием, меня поразило наличие просто огромного количества шрамов, из-за которых старый сотник походил на леопарда. Я тогда даже как-то возгордился, тем, что такой… Целый что ли. Ан вон как оно…
Инстинкты! Мать их за ногу, через колено два раза. Пока башка думала, правая рука соскользнула со стола и потихоньку поползла к кобуре, лежавшей рядом на лавке.
Разум очнулся, когда передо мной на столе материализовался кинжал. Видел как-то раз, как Силантий овцу разделывал, да ловко так, и то, что одной кисти нет, не помеха и с одной рукой за пять минут управился.
Я выставил пустые ладони перед собой и медленно опустил руки на стол. Нашел с кем тягаться… У него личное кладбище с пять футбольных полей, и каждого второго убил вот такими ковырялками…
— А что ты проведать хочешь? Правду молвил, вот те крест, — И я перекрестился, сложив пальцы щепотью.
Он сделал глоток из своей кружки, — Федор, а почему ты по греческому обычаю крест кладешь, тремя перстами?
— А… А… — И захлопнул пасть. До Никоновского раскола туева хуча лет. Когда на воскресную службу ходил, всегда помнил что надо делать и, глядя по сторонам, крестился как и все, двумя перстами, а тут… Привычка, машинальное действие повторяемое с детства и впитанное в кровь с молоком матери. Пальцы складываются сами.
А он сидел напротив с легкой ироничной улыбкой на губах, смотрел на мои душевные мытарства и ждал моего ответа.
Пауза затягивалась. Я как рыба, выброшенная на берег, молча разевал рот и… В кои века не знал что сказать. А голове шла переборка вариантов ответов.
Запрос — да\нет — нет.
Запрос — да\нет — нет.
На лбу капельками выступили бисеринки пота, а кончики пальцев стали подрагивать мелкой дрожью.
Силантий прервал тягостную тишину, махнул рукой, — Да крестись ты как хочешь. Токмо поведай мне, откель тебе сие ведомо.
— Что?
Он поморщился, словно съел нечто горькое, — Федь не зачинай сызнова. Про задумки твои воинские… Может в землях аглицих и такое есть. Пистоль твоя скорострельная да пищаль… Ты как не от мира сего. Одежку тебе бабы шьют чудную, не видал такую нигде более, исподнее — так срамнее токмо голышом ходить. Помниться как ты не в себе был, после того как татей жизни лишил. Тебе дюже страшно было от содеянного. В церковь опять же не каждый день ходишь. А про то что ты прав оказался, когда о ляхах казал, так и молвить не хочу. Вот и любопытно мне стало, откуда ты родом, Федор? Откуда тебе все ведомо?
Силантий вдруг улыбнулся хитрой улыбкой и добил окончательно, — Внучка сказывала, что ты и милуешься не так как мужики наши.
Здравствуй осадок, я твой друг, подвинься, вместе лежать будем. Ну, Милка…
Пытаясь выиграть время и, хотя б немного прийти в себя, потянулся за своей кружкой… Увы.
Не дал взять.
— Ты мне на трезвую голову молви, опосля допьешь, — И качнул кувшин.
— Дай глотну, а то в глотке пересохло, — Я прохрипел и протянул руку за посудиной.
Отпил глоток, потом еще один, маленький глоточек, покатал его на языке, растягивая время…
А пропади оно все пропадом
Я поставил локти на стол, сплел пальцы лодочкой и положил на них подбородок. Малость помолчал и начал свою вторую исповедь.
— Меня зовут Федор, так нарекли отец с матерью. Родился в славном городе Москва в тысяча девятьсот…