— Федя, зачем это, — Герасим стоял передо мной, держа в руках балахон, а я в это время ковырялся в мешке, выискивая коробочку с краской для морды лица.

— Это не твой размер, возьми другой, а этот отдай Панкрату, он подохлей тебя будет. — И снова нырнул в бездонную пропасть кучи вещей.

— А вот ты где… — С этими словами нашел искомую коробушку под исподним. Надо же, в круглом мешке и за угол закатилась.

Утром, опосля ночного разговора, я подкатил к сотнику с предложением, Силантий сначала посмотрел пристально, покусывая седой ус, а потом дал добро, на то чтоб я и моя охрана, сходили потренироваться в стрельбе.

— Ишшо десяток Илюхи Окорокова возьми, им наука впрок пойдет.

— Тогда уж два давай…

— Одного хватит… — Подумал немного и добавил, — ступай, опосля видно будет. И это… Не постреляй ребятишек… — Поднял со стола лист и, отставив от себя подальше, стал читать, подслеповато щурясь.

— А какой… — Я осекся под насмешливым взглядом сотника. Быстренько закруглился и побежал собираться, пока начальство не передумало. Не то пошлет… болото гатить…

Ну да зрение у нас нормальное, только руки короткие…

— Я енто одевать не буду, — Послышался позади меня голос. Оборачиваюсь, так и есть. Самый старый из теплой компашки моих «теней» — Иван. Ему далеко за тридцать, в прошлом году женил старшего сына, а после похода собирается выдать дочь замуж. Уже перед самым выходом, ему из деревни передали весточку, родилась внучка. Славно отметили, ножки обмыли на пять с плюсом.

До девятисотых годов, это которые с тысячи начинаться будут, армии похожи на стаи разноцветных попугаев. Синие, белые, красные, зеленые, желтые… В мундирах присутствует вся палитра. Наглы даже прозвище получат — раки, из-за мундиров красного цвета. Считалось, что на красном кровь менее заметна и это не так деморализует солдат, а то, что их становиться видно невооруженным глазом за три версты… Это дело десятое. Вид солдата должен внушать врагам страх, а своим уважение.

Чем чаще стали стрелять ружья, тем быстрей и глубже стала закапываться «царица полей»

Русским генералам понадобилось проиграть войну японцам, чтоб отказаться от темного низа и белого верха и переодеть армию в хаки.

Здесь и сейчас все войны идут в полный рост, стенка на стенку. И до передвижений на пузе еще не дошли. Я расспрашивал, в крайнем случае, могут к вражескому часовому подползти, а вот целенаправленно воевать лежа, такого нет.

— Не хочешь… — Я задумался на мгновение и, улыбнулся, — Ну и не надо, Вань, так пойдешь.

* * *

Мы шатались по лесу почти час, прежде нашли относительно приличную поляну. В меру ровную и даже почти не заросшую кустарником. Наверно чей-то бывший надел земли, некогда расчищенный от леса, он отработал свое и был заброшен своим хозяином. Навскидку до ближайших деревьев, стоявших сплошной стеной на дальней стороне поляны, было метров сто с хвостиком. Когда шли сюда, народ балагурил, подсмеиваясь надо мной и ребятами, изощряясь в словесности — кикиморы да лешаки и нечисть, самые ласковые слова, прозвучавшие в нашу сторону. Я только посмеивался и поправлял мешок, висевший за моей спиной.

В пострелушках, затеянных мной была только одна причина. Вместе с моим «костоломом» было всего три винтаря на весь отряд, остальные ружья, классический гладкоствол. Нужны еще два снайпера или хотя бы достаточно метких стрелка, чтоб попасть в ростовую фигуру под названием «всадник на лошади» и хотя бы не подстрелить коня. Знающие и умеющие ходить по лесу и скрадывать дичь и чтоб были не новобранцы, а служилые люди. Силантий сначала скривился на эту объяву, но потом расщедрился и отвалил с барского плеча этот десяток, сказав, что они самые опытные. Пока что кроме зубоскальства, ничего особенного не заметил.

— Илья, — Окликнул десятника, — отправь пару человек сделать затесы на деревьях, мишенями будут. Да поставь часовых, не дай бог, кто подкрадется, пока мы здесь развлекаться будем.

Пока Илюха бодрым голосом раздавал ценные указания, я с ребятами отошел в стороночку, чтоб не путаться под ногами у занятых делом людей. Вытряхнув из мешка захваченную из дома одежку, принялся не спеша переодеваться.

Судя по тому, что гомонивший за моей спиной народ притих, нужного эффекта почти достиг. Подмигнув слегка оторопевшим охранникам (они еще не видели меня во всей красе) покопавшись (надо нормальный рюкзак пошить с карманами) в долбаном сидоре, достал заветную баночку, маленькое зеркальце и стал наносить боевую раскраску. Накрасился за тридцать секунд.

Встаю и медленно поворачиваюсь, раскидывая в стороны руки, в стиле «я черный прыщ на голой заднице, я ужас летящий…»

В наступившей тишине было слышно, муху бьющееся в паутине, на дальнем краю поляны…

Стрекотание хромого кузнечика, ждущего свою лягушку, медленно подбирающуюся к своей жертве…

Кто-то из стрельцов даже сел на жопу, после того как оступился, отшатнувшись от меня любимого.

А потом эти сволочи заржали словно жеребцы перед случкой, распугав своим гоготом всю лесную живность.

Блиин, ненавижу оказываться в дураках, особенно когда прав.

Я глубоко вздохнул, припоминая все матерные слова из своего лексикона… Медленно выдохнул и сам рассмеялся. У-у аспиды окаянные…

Смейтесь ироды, смейтесь, вот ужо я погогочу в полный голос, когда вы на пузе стометровку ползти будете…

С правой стороны, туда ушли несколько стрельцов посланных десятником, раздался громкий крик и вслед за ним по лесу прокатилось гулкое — Ба-Бах…

«Судя по звуку, это не моя работа, мои тявкают резко и звонко, а это херь влепила так влепила. Эдак гавкать может только пищаль или что-то ей подобное».

Это была первая мысль, которая пришла в голову, а вторая была…

— Всё бля, триндец, откувыркался ежик на кактусе, теперь Силантий точно домой отправит, была у него такая идея.

— Проку от тебя Федька, как с козла молока, токмо и жди, какую напасть сотворишь, надобно тебя домой возвертать от греха подальше. — «И глазки такие добрые-добрые…»

Вся эта гадость вспомнилась, пока на четвереньках (споткнулся, подбирая мешок с припасами) добирался до ближайшего дерева. Плюхнувшись на пузо, взвел курок и осторожно выглянул из-за ствола.

Позади слышу приглушенный голос Ильи, раздающего команды и треск сухих сучьев под подошвами сапогов, разбегающихся по местам стрельцов.

Оглядываюсь назад. Вот она, местная специфика, Герасим в полный рост стоит за соседним деревом и с недоумением смотрит на мои телодвижения.

— Федь ты чего разлегся-то? — И делает круглые как у филина глаза.

М-да, для него, привыкшего и умеющего воевать холодным оружием с детства, мое положение кажется нелепым и смешным.

Ответить не успеваю, с треском и матюгами метрах в десяти от нас, на поляну вываливаются из кустов посланные ранее стрельцы и, топоча как лоси, вовремя весеннего гона, бегут в нашу сторону.

Один успел на ходу крикнуть, — Ляхи… Много… — И скрылся среди листвы.

Сунулся за ним следом и чуть не получил в лоб прикладом.

— Илья, мы почитай до места дошли, как вдруг по правую руку, оленуха с детенышем от нас в сторону прыснула. Маклуха эвон за ней побег. Да токмо повезло дурню, об корягу запнулся да на пузо упал. Пока поднялся, она успела сажен на тридцать уйти. Он тока встал, а тут из кустов как грохнуло… Ну и наповал…

— Кого Маклуху?

— Да не, олешку. То поляки и кажись немцы с ними… — Парень стянул с головы свой малахай и вытер им потное лицо

— Не ошибся, — Десятник стоял перед ним и заряжал ружье.

— Не по нашенски белькотали. Ляхи когда шипят их через раз, да понять можно, а энти — гыр да быр.

Того что стрелял, по плечу хлопали, граяли — гад, гад.

— Может — гут — Хорошо? — Спросил я у бойца.

— Ага, так и было.

— Много татей видел? — Десятник уже начинал злиться, — от ты щегол грязно-жопый, двух ляхов узрел, и полны портки наложил.

— Да как можно Илья? Опосля того как немец из кустов вышел на прогалину и пошел добычу зреть, за ним вослед ещё пятеро, что ругали али как Федор молвит — хвалили.

Илья сделал шаг, дал подзатыльник, мнущему в руках шапку стрельцу и прорычал, — Ляхов много видел али тебе поблазнилось и ты баишь невесть что. У-у шкода… — Потянулся отвесить второго леща.

Бери этот десяток, они самые опытные… как же… На те боже — что нам не гоже. Ну Силантий, ну пройдоха

— Маклуха, — Десятник окликнул стоящего поодаль стрельца, утирающего полой кафтана, перепачканное землей лицо.

— Немцев семеро, трое из них с пищалями у остальных палаши и кинжалы на поясах. Ляхов видел девятнадцать, все огнебоем оборужены и сабля у кажного. Токмо думаю, больше их, над кустами концы пик виднелись. — И добавил после непродолжительной паузы, — Много.

Илья посмотрел на стоящего перед ним стрельца, — Внял Данилко, что во первую голову молвить надобно? — И оглянулся на меня.

Я помотал головой и пальцами сделал — ножки. Мол — надо когти рвать отсель. Да и лапища, одного из охранников, размером с седло для пони, придавившая плечо и не двусмысленно намекала. Не пойду сам — понесут.

Илья озвучил мои мысли вертевшиеся на кончике языка. Отход на пару сотен саженей в сторону деревни и смотрим. Если пойдут на нас, гонца Силантию упредить наших, откатываемся дальше и…

Десятник назвал пару парней, которые должны были, с песнями и плясками, увести противника за собой. Если поляки просто мимо пойдут, пусть уходят.

Хороший план, благоразумный. Но вот моя задница, не может и дня прожить без приключений. Уговорил, чтоб остаться одним из наблюдателей. На это предложение Илья коротко переглянулся с моими «тенями» пожал плечами и согласно кивнул головой.

Хотелось своими глазами посмотреть на тех, кого видел только на картинках и музейных стендах.

Посмотрел.

Хм, люди как люди. Одеть в джинсу, побрить, постричь и не отличишь от поляков, с которыми познакомился в Варшаве, где был с туристическим визитом. Паны вообще интересные люди.

Мы с ребятами зависли в кабачке, а чего-то так нормально пиво пошло… Поляки сначала косились на нашу компанию. Кто-то из наших что-то ляпнул, ему ответили — Курва… пся крев… Москаль…

Пока эти два «горячих финских парня» мерились интеллектом и плющили сопатки, я подсел к мужику своих лет, спокойно с эдакой легкой улыбкой, взиравшему на драчку. Его звали Марек, и он довольно сносно говорил по русски. Слово за слово, перескакивая с темы на тему, мы проболтали весь вечер.

Ближе к закрытию кабака, когда наш общий градус превысил норму, и стало штормить даже сидя,

Марек, уже довольно пьяненький, вдруг посмотрел мне в глаза и абсолютно трезвым голосом, с какой-то злостью, сказал, — Такое королевство просрали, — И грязно выругался.

А через три года, точно также, уже матерился я… распалась Российская империя.

А дальше случился казус. Мы, я с ребятами, оставил с десятком Ивана (переодеваться надо было)

отправились назад. Залегли по кустам и поляков по головам считаем, бдим — одним словом.

И тут двое не в меру любознательных немца, забрели на делянку, с которой мы ушли, буквально за пять минут до них. Тощие, кожа да кости, ходячий суповой набор, не идут, попутный ветер несет, а одеты… Даже затруднюсь описать точно. Шорты, пошитые, на пять размеров больше чем нужно нормальному человеку, подвязаны на уровне колена в своеобразную такую оборочку. У одного кафтан, (пиджак, лапсердак какой-то) хрен этот фасон поймешь, нежно василькового цвета, у другого светло-салатовый. Башмаки из грубо выделанной кожи с бронзовыми пряжками и у обоих на ногах фиолетовые чулки с кокетливо подвязанным бантиком из цветной материи, чуть ниже коленки. Из оружия, мушкет, узкий длинный кинжал в ножнах, перевязь с натрусками и пороховницей — у каждого.

Так бы они и прошли мимо, хоть я и облизывался на мушкеты (захотелось подержать в руках, пострелять…)Но пришлось отвесить щелкана своей зеленой жабе, не вовремя подавшей голос — уходят золотые погоны и просто смотреть.

Так вот, бредут себе доходяги по поляне, смотрят под ноги — может чего съестного найдется. Авось ежик из кустов выскочит, да и заяц сойдет.

Один из них вдруг нагибается и зовет второго, — Ганс иди ко мне, — и протягивает что-то на ладошке.

Фриц берет и начинает рассматривать — патрон, посеянный каким-то растяпой стрельцом.

Отполз назад, подозвал стрельцов, — Надо брать немцев, но так чтоб не пикнули.

Приятно смотреть на работу профессионалов. По шуршали кустами, привлекли внимание «дичи» и скрутили. Правда, когда в темпе вальса притащили на место, оказалось, что наш Андрюша, бугай чертов, ненароком свернул одному трофею, тощую шею. При этом стрелец оправдывался, — а чо он такой хлипкай? Я токмо раз и тюкнул по маковке, — и машет перед моим носом своей кувалдой, по недоразумению прозываемую — кулаком.

Если меня кто ни будь, спросит — а зачем вообще нужен был язык, если из немецкого знаю только хальт да хенде хох.

Не знаю! Хотя… Это жаба, стерва зеленая, виновата!

Пленный меня не видел, ему сразу заткнули рот и натянули шляпу на глаза. И вот картина.

Немец сидит у березы со связанными сзади руками, крутит башкой и что-то мычит, пытаясь выплюнуть кляп, скрученный из моей старой портянки. Три стрельца стоят и смотрят на меня, а я разглядываю жмурика. Бледное лицо, струйка крови, натекшая из уголка рта.

И тут меня в седалище клюнула жареная перепелка. Срезаю ветку, ошкуриваю и выстругиваю два маленьких таких зубика, как у графа Дракула. Пачкаю кровью подбородок, вставляю в рот «протезы» присаживаюсь перед немцем на корточки и даю отмашку снять с Ганса шляпу.

Он сначала заморгал от перехода с полной темноты к свету, потом его взгляд сфокусировался на мне любимом. Зрачки расширились, суматошно перебирая ногами, попробовал отползти, уперся спиной в березу, вдруг протяжно икнул и запрокинул голову назад. Я сначала подумал, что он сомлел.

Пощупал пульс… и со злости сплюнул на землю.

— Сдох, зараза. — Посмотрел на стрельцов. — Что делать будем?

Они переглянулись между собой и Андрей, сняв с головы шапку, почесал затылок.

— Федь, я чуть в штаны не наложил, на тебя глядючи.

Пока разбирались с этими двумя, основной отряд скрылся в лесной чаще. До того как отвлекся, насчитал семьдесят семь человек, вместе с этими. Может их, и больше было… Мы с краю сидели.

Всю обратную дорогу, пупырчатая подруга пищала от удовольствия, крепко сжимая в своих маленьких лапках трофейные мушкеты. (Ей по приколу, а плечи-то у меня болят)

На задворках деревни, устроил шмон, на наличие боеприпасов, победителю приз — лопата и два покойника которых требуется похоронить. Хоть и немцы, но негоже человека без погребения оставлять.

Обладателем супер-приза становиться, Маэстро Туш, стрелец Да-ани-ила.

Этот придурок расстегнул клапан на патронташе и не закрыл его. Один патрон нашли немцы (на свою беду) а вот где еще один, предстоит выяснить завтра.

Уже поздно вечером, опосля ужина (и естественно, доклада биг боссу) засел, разбираться с новыми игрушками.

Внешний вид на четверочку тянет, лакировка деревянных частей испорчена многочисленными царапинами. Приклады довольно длинные, в передней части усиление из медной полосы, есть затыльник, вроде даже как стальной. Ствол хвостовиком вставлен в приклад и закреплен тремя болтами с нижней стороны, внутри чистые (насколько видно) а вот оксидировка(!) снаружи слезла и есть легкая ржавчина. Спусковая скоба латунная(!), курок железный. Замки тугие, винты на зажимах, кремень держат крепко, в поясной сумке нашелся десяток запасных камней. Прицел простейший, постоянный. По весу… По весу, думаю полегче пищали будет, но тяжелей моего костолома. Калибр точно не скажу, так как пуля от моего оружия не подходила, была чуть больше, на глаз около миллиметра.

Мушкеты с первого взгляда, да и со второго тоже, выглядят довольно технологично, чувствуется рука не мастера, но хорошего производства. Со вздохом полез за инструментом.

Через час разогнул уставшую, от долгого сидения в согнутом положении, спину. Вывод не утешительный. Это заводская вещь, изготовленная по шаблонам и лекалам с применением хорошего инструмента и оборудования, а это может значить только одно, за этим оружием стоит государство. На замочной доске стоит клеймо — широкая стрела перечеркивающая аббревиатуру В.О. и еще несколько значков на прикладе, под шомпольной трубкой и на тыльной части ствола. (Авторский произвол, данная система клеймения ружей появиться в Великобритании через сто лет)

И тут мне стало тоскливо, аж до жути захотелось выпить и чего ни-будь покрепче, чем тот компот, что был налит в мою кружку, стоящую на краю стола. Из походной аптечки достал флягу со спиртом, накатил дозу и за неимением кипяченой воды, разбавил холодной заваркой.

Бр-р, от омерзения передернуло, ну и пойло…

Пятьдесят грамм немного прочистили мозги и чуток подняли настроение.

В любом оружии есть своя прелесть, некий шарм предельной лаконичности, эдакой хищной красоты. Можете фыркнуть со смехом и недовольством в голосе сказать. — Но оно убивает… Создано нести смерть…

Статуэткой изготовленной великим мастером можно вышибить мозги не хуже чем булавой или простой дубиной. И это как-то не мешает всем восхищаться гениальным творением.

Я сидел, опершись спиной о бревенчатую стену, проконопаченную болотным мхом, босые ноги приятно холодила легкая прохлада, идущая от земляного пола и маленькими глотками пил разбавленное вино, тусклый свет горящей свечи, закрепленной на поставце для лучин, играл бликами и отражался на металлических частях ружей.

Тихо и незаметно морфей принял меня в свои объятия, снился мне отнюдь — не рокот космодрома…

«— Они попались, поверили — что у меня слабый фланг и уходят, — Наполеон наблюдал в подзорную трубу, русские и австрийские войска потоком спускающиеся с Праценских высот.

Взвился дымок, ударила батарея, над Аустерлицем вставало солнце, началось сражение.

Прозвучал короткий приказ, гонец вскочил на коня и умчался. Корпус маршала Сульта, выступил вперед и, рассекая фронт союзников, сокрушает на своем пути слабое сопротивление, стремительным броском начинает подниматься на оставленные высоты.

В подзорную трубу видны плотные войсковые колонны, медленно и неотвратимо, словно горный поток, они накатываются на противника стоящего в редких батальонных каре, ощетинившись штыками. В небо поднялись клубы порохового дыма. Падают фигурки убитых, но, несмотря на потери, солдаты продолжают маршировать под мерный рокот барабанов.

Союзники не выдерживают и начинают отступать… Наполеон сильно сжал подзорную трубу. Странно отходят, оставляя на своем месте непонятные укрепление похоже на редут, но слишком маленькие, они не способные вместить в себя достаточное количество солдат… не видно жерл пушек… Русские… Они остановились и приготовились дать бой.

Пехота Сульта только на мгновение замедлила шаг… Золотые орлы гордо реют под лучами восходящего солнца, неся на своих крыльях отблеск грядущей славы Франции.

Колонны остановились, по неслышимой из-за расстояния команде, перестроились и приготовились к атаке. Маленькая фигурка офицера, стоящего рядом с одним из батальонов, вскидывает руку и…

На высоте раскрылись врата ада. Странные укрепления расцвели пульсирующими бутонами ярко красного огня, окутались густыми клубами дыма и пыли, вздымающимися в небеса.

В мгновение ока первые ряды были скошены, словно гигантская коса прошла по французской пехоте.

Наполеон в недоумении оторвался от окуляра подзорной трубы, оглянулся на свою свиту, а когда снова посмотрел на поле битвы…

Уцелевшие бежали вниз по склону, а войсковые колонны остались лежать на месте стройными рядами, там где их застала неведомая смерть.

Под легким ветром рассеялся туман войны и над Праценскими высотами гордо развевался штандарт русской гвардии»