Пролог

Томск. Июль 20… года

Небольшой «А318 Elite» плавно коснулся бетона взлетно-посадочной полосы, чуть подпрыгнул, примериваясь, и покатил под оглушительный свист турбин, включенных на реверс. Ему пришлось проскочить едва ли не до середины дорожки, чтобы погасить скорость, но пилоты оказались опытными, и светло-зеленая крылатая машина, совершив изящный пируэт, четко вписалась в разметку перед посадочным терминалом.

Из самолета, рассчитанного на сотню пассажиров, вышли всего несколько человек в деловых костюмах и с кейсами в руках. Им даже не пришлось идти в здание аэропорта, так как тут же к трапу подкатили три тонированных черных внедорожника. В один из них, «Порш-Кайен», сели только двое из прибывших — высокий, седовласый, сильно загорелый мужчина лет сорока, одетый в светло-серую пару, и плотный, коренастый молодой человек, с коротким ежиком темно-русых волос, облаченный лишь в рубашку и брюки. Пиджак крепыш закинул за спину, придерживая за воротник одним пальцем. Остальные восемь мужчин расселись в две другие машины, и вся кавалькада стремительно покинула территорию аэропорта. Через полминуты они скрылись за поворотом шоссе, ведущего к городу.

Человек в форме охраны, стоявший возле открытых ворот с вывеской «Для служебного транспорта», проводил машины долгим взглядом и сказал в усик микрофона, прилепившийся к его щеке:

— Объект «Б» прибыл.

— Принял, — раздалось в наушнике. — Отправляйтесь на базу.

Человек направился к парковке, оседлал легкий скутер «Кавасаки» и рванул на бешеной скорости в том же направлении, что и кавалькада внедорожников.

* * *

Ровно в полдень на столе Тимофея Зырянова, редактора отдела новостей газеты «Томский вестник» проснулся телефон. Тим внимательно прослушал мелодию из популярного некогда сериала о Шерлоке Холмсе до конца и только потом снял трубку.

— Алё! Тимоха?.. — заорал в наушнике знакомый хрипловатый голос. — Ты там?

— Нет, — зловещим громким шепотом откликнулся Зырянов, — Тимофей Сергеевич умер сегодня утром. Прямо на рабочем месте.

— Прикалываешься, мужик? — настороженно сбавил тон собеседник. — Как это — умер? От чего?!

— Наш коллега скончался от неизбывной тоски и потери жизненной энергии, — прошелестел Тим. — Его погубило полное отсутствие мало-мальски значимых событий в нашем городе…

— Так! — В голосе из трубки окончательно вызрела обида. — Зырянов, или кончай прикидываться, или я за себя не отвечаю!

— Ладно, Юрик, не напрягайся. Я пошутил, — поспешно перешел на обычный тон Тим. — Чего случилось-то?

— А вот как раз по твоей части случилось. Трест «СНГ» знаешь?..

— Ну?..

— Уши гну!.. Сегодня там встретили нового хозяина!

— Круто. И кто же он?

— Некто Артур Михайлович Беров.

— Да хоть Иван Абрамович Шмайссер! — цинично хмыкнул Зырянов. — Мне это имя ничего не говорит.

— А зря, — ядовито парировал Юрик. — Господин Беров в топ-рейтинге журнала «Форбс» уверенно держится в первой четверти. Так сказать, владелец заводов, газет, пароходов. А теперь еще и нефтяного треста!

— Я одного не пойму, Спицын, — Тиму вновь стало скучно, — чего ты так возбудился-то? Ну, приехал новый пахан свои угодья осмотреть — и что?

— Тимоха, да ты там совсем мхом зарос! — приятель аж задохнулся. — Ты вообще в курсе, что «Сибирьнефтегаз» без пяти минут банкрот?

— Серьезно?! Тогда действительно — с чего бы такому толстосуму вкладываться в труп?

— Наконец-то дошло!..

— А ты ничего не напутал?

— Чтоб я сдох!..

— Тоже неплохая идея…

Зырянов бросил трубку, не дослушав ответной колкости Юрика. Знакомое состояние предчувствия тайны уже овладело прожженным журналистом. Спицын, конечно, друг, но слава дороже. А то, что назревает как минимум сенсация краевого масштаба, Тимофей даже не сомневался — у Юрика нюх на подобные дела.

Зырянов одним движением сгреб на край стола груду черновиков и распечаток новостных лент, придвинул поближе клавиатуру компа и «нырнул» в глубины всемирной Сети за сведениями о тресте «Сибирьнефтегаз» и его новом хозяине.

* * *

Здание штаб-квартиры треста располагалось в самом центре исторической части города, буквально в сотне метров от новой гранитной набережной, что протянулась от устья речки Ушайки вдоль берега Томи мимо краснокирпичного Дома молодежи, белоснежного Дома правительства, «крылатого» здания губернского драмтеатра, до основательного, двухэтажного Гостиного ряда и дальше, вплоть до современного комплекса речного порта. Шестиэтажное стеклобетонное строение венчал необычного вида шпиль с шипастым навершием. Вроде бы официально сие украшение символизировало нефтевышку с газовым факелом, но в народе его быстро перекрестили в «дом с метеоритом». В советское время в здании размещалось геологоразведочное управление Томской области, а вскоре после 1991 года дом, успевший слегка обветшать без присмотра, выкупил у города вновь образованный трест «Сибирьнефтегаз», или «СНГ».

В понедельник, без пяти минут девять, в просторный, светлый кабинет генерального директора треста на шестом этаже с видом на долину Томи вошел тот самый VIP-пассажир, прибывший днем раньше на личном самолете. Вошел он по-хозяйски, окинул цепким, исподлобья, взглядом помещение и вразвалочку, но стремительно, направился к креслу у дальнего конца стола заседаний. Сбросил пиджак на высокую эргономичную спинку, сел, поерзал и принялся регулировать высоту и наклон сиденья с помощью пульта, напоминающего телевизионный.

Строгая, даже немного чопорная женщина лет тридцати в светлом деловом костюме возникла в дверях кабинета.

— Артур Михайлович, доброе утро.

— Доброе… — рассеянно откликнулся крепыш, терзая пульт. — Вы кто?

— Я — ваш секретарь-референт, — представилась женщина хорошо поставленным сопрано. — Меня зовут Эльвира Константиновна…

— Длинновато, — поморщился Беров. — Будете Эллочкой.

— Но я…

— Вас что-то не устраивает?

Женщина вспыхнула от возмущения, однако сдержалась, манерно поджала полные, чувственные губы.

— Все в порядке. Какие будут распоряжения, господин директор?

— Главного инженера, начальника геологов и начальника службы безопасности сюда. И сейчас. — Беров окинул секретаршу критическим взглядом. — Да, Эллочка, и смените имидж: образ «синего чулка» вам явно не подходит.

На этот раз женщина фыркнула, развернулась на каблуках и захлопнула за собой дверь. Вернее, попыталась, так как дверь оказалась снабжена механизмом доводчика и погасила невежливый жест секретарши.

Беров секунду смотрел ей вслед, ухмыльнулся и достал мобильник. Выбрал номер из «горячего» списка.

— Привет, Прокоп, — грубовато заговорил он. — Я уже прибыл. Не ждал?.. А я всегда появляюсь, когда меня меньше всего ждут!.. А мне нет никакого дела, что у тебя еще ничего не готово!.. Все должно быть сделано точно в уговоренный срок. Иначе… Я тебя предупредил: не успеешь — пеняй на себя!

Беров швырнул на стол мобильник и раскрыл стоявший перед ним ноутбук. Несколько минут гендиректор увлеченно шуровал беспроводной мышью, переходя с одного ресурса Сети на другой. Со стороны могло показаться, что человек просто убивает время, на самом же деле Артур Михайлович проводил глубокий поиск по интересующей его теме, причем проводил мастерски, как опытный пользователь. И когда в кабинете появились наконец вызванные «на ковер» руководители, новый хозяин треста уже получил нужную информацию и удовлетворенно расслабился в кресле, слегка покачиваясь вместе с ним на торсионной подвеске.

Первым пред грозные очи начальства явился, как и ожидалось, начальник службы безопасности треста Кирилл Олегович Шурыгин — мощный, почти квадратный, но при этом легкий и быстрый в движениях, что говорило о весьма неслабых физических кондициях безопасника, а его пронзительные, колючие серо-стальные глаза, казалось, видели предметы и людей насквозь.

— Доброго здоровья, господин Беров, — прогудел он. — Разрешите присесть?

— Кирилл Олегович, если не ошибаюсь? — приподнял бровь тот. — Располагайтесь. И подумайте пока о возможности сопровождения нескольких небольших геологических партий, которые я в ближайшее время намереваюсь разослать по Васюганью.

— Сопровождения?!

— Конечно. А что вас так удивило?

— Но ведь обычно геологи ходят без охраны…

— Ходят без охраны обычные геологи. Но у моих партий будут не совсем обычные задания!

Шурыгин не нашелся что сказать, и в кабинете повисла неловкая пауза, к счастью, вскоре нарушенная появлением сразу двух участников созванного совещания.

— Разрешите войти, господин директор? — тихо поинтересовался один, изящно-вальяжный, сухопарый, с благородной проседью в густых коротких, черных как смоль волосах.

— Долго идете! — ворчливо отозвался Беров, небрежным жестом предлагая обоим занять места за столом заседаний.

Мужчины торопливо пересекли обширное кабинетное пространство и уселись напротив безопасника. Вальяжный бросил на него вопросительный взгляд, но Шурыгин лишь дернул в ответ уголком рта.

— Корчить рожи необязательно, — еще более сердито прокомментировал хозяин, — сейчас все узнаете. И представляться не надо — я и так вас всех как облупленных знаю!

Троица молча проглотила этот пассаж и выжидательно уставилась на начальство. Беров прекратил качаться, привел кресло в деловое положение и несколько томительных секунд в упор разглядывал подчиненных.

— Итак, господа, — скрипуче начал он, — я собрал вас для того, чтобы сообщить пренеприятнейшее — для вас! — известие: всем вам в ближайшие несколько недель придется здорово поработать, чтобы сохранить каждому свою нынешнюю должность! Официально мы с вами будем заниматься масштабной разведкой новых нефтяных и газовых месторождений в пойме реки Бакчар, чтобы пополнить стратегические запасы нашего треста и тем исправить то плачевное положение, в которое его загнали бывшие владельцы, доказавшие свою полную некомпетентность во всех отношениях. По моим предварительным оценкам, нам потребуется минимум три новых нефтяных фонтана плюс пара газовых. Потому и партий отправляем ровно пять. Однако эти ребята будут искать не только черное и голубое золото…

* * *

Тиму Зырянову снова повезло. Поиски необходимой информации поначалу не увенчались особым успехом. Он выяснил, что трест «СНГ» действительно был выставлен на торги буквально за бесценок, и это при том, что обладал богатыми нефтяными и газовыми фонтанами по всему Среднему Приобью. Первой мыслью было: очередная махинация олигархов по уходу от налогов. Однако когда Тим вышел на «трудовые биографии» владельцев «СНГ», то был поражен их уровнем компетентности, вернее, его полным отсутствием, в области нефтедобычи.

«И как же вы, ребята, сумели столько продержаться-то?! — ошеломленно думал он. — Ведь полные же пни!..» Стал понятен мотив срочной продажи: хоть шерсти клок с подыхающей овцы поиметь. «Но каков жук, этот новый владелец, Беров! Как он лихо все обтяпал!.. А ведь до поры нефтью не интересовался, хотя имеет профильное образование — инженер-нефтехимик. — Зырянов внимательно вчитывался в досье олигарха, вполне открыто вывешенное в популярной социальной сети „Вконтакте“. — Надо же, и кошек-то мы любим, и на лыжах-то бегаем, и историей Сибири интересуемся, и в реставрацию памятников старины вкладываемся!.. А как насчет нимба и крылышек?..»

В общем, клиент, как говорится, попался интересный. Вот только подходов к нему Тим пока не видел. И вдруг, в самый разгар мозгового штурма ожил репортерский мобильник.

— Привет, Тимоха! — рявкнули в трубке.

— Здорово, Серый! — искренне обрадовался Зырянов. — Сколько лет, сколько зим!.. Ты откуда нарисовался?

Сергей Пальков, друг детства, уже много лет трудился в геолого-разведывательном управлении области и успел излазить-исходить своими ногами едва ли не всю ЗападноСибирскую равнину.

— Да, понимаешь, из отпуска выдернули, — посетовал Сергей. — У меня за три года прилично накопилось, хотел в малую кругосветку вокруг Европы с приятелями на яхте пойти и — на тебе!

— А ты, случайно, сейчас не на «СНГ» пашешь? — осенило вдруг Тима.

— На нее…

— И что, у вас так принято — людей с отпуска заработанного срывать? — вкрадчиво поинтересовался Зырянов.

— Да нет, первый раз на моей памяти… — озадачился Пальков. — А ты что, накопал чего-то про нашу контору?

— Нет. Если не считать, что у вас только что сменился хозяин. А он — весьма неординарная личность.

— Да уж!.. Похоже, это его идея…

— А что за идея?

— Да у нас тут срочно формируют несколько партий для разведки в Бакчарском районе…

— И почему такая спешка? — Зырянов почувствовал знакомое приятное покалывание в кончиках пальцев: есть след!

— Черт его знает!.. — Пальков вздохнул. — Якобы надо в кратчайшие сроки накопать несколько новых фонтанов, иначе конторе — трындец! Но я в это не верю…

— И правильно делаешь! Тут, брат, явной аферой попахивает… Слушай, а чего ты мне вдруг позвонил-то? — спохватился Тим.

— Так вот именно поэтому! — повеселел Сергей. — Хочу тебя позвать с собой. Меня начальником одного из отрядов поставили и велели рабочих в темпе вальса найти. А где их взять в разгар сезона-то?

— А что? Здорово! — откровенно возликовал Зырянов. — Я готов. Куда приходить?

— Завтра в штаб-квартиру, на набережную. С паспортом. Оформишься, получишь аванс, спецодежду, инструктаж. Потом созвонимся.

— Отлично! До связи!..

* * *

Все прошло гладко, и сборы были недолгими. Уже через пару дней восемь крепких мужчин в пятнистых комбезах и с рюкзаками за плечами погрузились в потрепанный Ми-8 на полевом аэродроме у поселка Лоскутово. Это была первая из пяти запланированных трестом «СНГ» геологоразведочных партий. Ей предстояло пройти по урманам Бакчара более ста километров всего за три недели и вернуться обязательно с положительным результатом! Господин Беров не желал упускать ни одного шанса найти то, что ему было нужно.

До точки выброски все сидели молча и только переглядывались, изучая и запоминая друг друга. Компания подобралась весьма разношерстная. Собственно, знакомы оказались только Пальков и Зырянов. Остальные члены отряда встретились впервые. Конечно, как начальник партии Сергей уже знал о каждом, как его зовут и чем занимался раньше. Но вот что это за люди, их характеры, наклонности Палькову предстояло выяснять по ходу дела. Ясно, что ему это сильно не нравилось. Ведь в условиях дефицита времени и напряженности графика работ каждый мог выкинуть какой-нибудь фокус, а расхлебывать все равно придется начальнику. Оставалась у Сергея слабая надежда на Тимофея — все-таки друг детства, подвести не должен.

Он покосился на Зырянова, сидевшего напротив него на скамье в напряженной позе и судорожно сжимавшего на коленях свой рюкзак. Палькову показалось, что приятелю плохо, и он, наклонившись через проход, похлопал Тима по колену.

— Тошнит? — пытаясь перекрыть рев турбины над головой, проорал Сергей.

— С детства вертолетов боюсь! — крикнул в ответ журналист и еще крепче прижал к себе рюкзак.

Сидевший рядом с ним здоровенный детина услышал признание и презрительно ухмыльнулся. «Вот уже и первое отношение, — уныло констатировал про себя Пальков. — Не завидую Тимохе…»

К счастью, полет длился не более часа, и вскоре группа дружно прыгала из дребезжащего, пропахшего керосином железного нутра вертолета в высокую траву на большой проплешине, венчавшей высокую пологую гриву между двух распадков.

Едва стих гул от винтокрылой машины, людей буквально накрыла звенящая, душистая тишина нетронутой человеком природы. Грива, как мгновенно определил Пальков, являлась границей водораздела и тянулась с северо-запада на юго-восток примерно на пару километров, постепенно понижаясь и растворяясь в темно-зеленом море урмана. Вдоль южного склона, обильно заросшего сосновым молодняком и таежным разнотравьем, вилась полоса густого орешника пополам с тальником, отмечая русло неширокого ручья. А у подножия северного, более крутого, склона проблескивала жидкой бронзой самая настоящая лесная речка.

Сергей присел на торчащий из травы горелец, почти затянутый серо-зеленым, хрустким одеялом ягеля, и развернул карту-двухверстку. Зырянов тут же опустился рядом на корточки. Несколько минут оба внимательно изучали набросанный на карте основной маршрут отряда.

— А это что? — Тим ткнул пальцем в непонятную отметку, напоминающую символическое изображение индейского вигвама.

— Это… — почему-то смутился Пальков. — Да так, одно старое зимовище. Костомарыч просил заглянуть по пути. Он там был в прошлом году и… забыл зажигалку.

— Хочешь меня убедить, что из-за какой-то зажигалки нужно делать крюк в десяток километров? — прищурился Зырянов. — Серый, ты же никогда врать не умел. Колись: что там?

— Ну, что ты сразу — «колись»?.. — Пальков воровато оглянулся на остальных подчиненных, расположившихся ниже по склону гривы и деловито проверяющих свои рюкзаки.

Бугай, что насмехался над журналистом в вертолете, курил, щурясь на прикрытое легкими облачками солнце. Сергей резко посуровел.

— Эй ты, Лопата!.. Тебе говорю!

Верзила лениво покосился через плечо и смачно затянулся.

— А ну, немедленно гаси бычок! — рявкнул Пальков в полный голос, поднимаясь. — Сдурел, что ли? Ты где находишься?

— Не ори, начальник, — пробурчал детина, — глотку порвешь.

Но сигарету погасил: эффектно, об ладонь.

— А почему курить нельзя? — тихо поинтересовался Тим.

— Ты видишь, что вокруг? — Сергей снова уселся на горелец, взялся за карту.

— Трава. Зеленая…

— Еще что?

— Ну, мох какой-то…

— Во-первых, это не мох, а лишайник. Ягель. Во-вторых, он сейчас сухой и горит, между прочим, как порох, не хуже палой хвои. — Пальков сочувственно посмотрел на друга. — Н-да, Тимоха, тяжко же тебе придется на марше — простых вещей не знаешь…

— А почему ты этого амбала «лопатой» обозвал? — Зырянов поспешил сменить неприятную тему разговора.

— Это у него фамилия такая… Ладно. Пора выдвигаться!

Пальков сложил карту, встал, быстро сориентировался по наручному компасу и громко скомандовал:

— Внимание, отряд! Выход на маршрут через три минуты. Азимут — тридцать градусов, дистанция до первой точки — шесть километров, ориентир — излучина Сухой речки.

Люди, ворча и вздыхая, поднялись, попрыгали, подтянули пояса и лямки и двинулись гуськом по склону гривы на северо-восток. Первым потопал огромный Лопата, Пальков и Зырянов пристроились в арьергард, и журналист вновь вернулся к свербящему мозг вопросу:

— Так все-таки, Серый, зачем нам заходить на то зимовище?

— Не могу пока сказать, — честно признался Пальков, отводя взгляд.

— Но уж точно не за зажигалкой твоего начальника, — убежденно кивнул Тимофей.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (12.07.09; 14:15).

— Господин Беров, группа Сермяжного вышла к точке «Б» сегодня, в 13:25. Осмотр объекта проведен предельно тщательно. Никаких тайников не обнаружено, обыкновенный заброшенный скит. Следов чужого присутствия также не выявлено…

— Хорошо. Жду следующих отчетов…

Отбой.

Длительность беседы — 29 сек.

* * *

Они обнаружили скит, только когда напарник Лопаты, тощий, но жилистый Мишка Бурых буквально врезался своим длинным носом в заросшую мхом бревенчатую стену. Срубу, понятно, ничего не сделалось, а вот Мишка пострадал. Мало что ноздри забило сырой кислятиной, так еще и кончик носа странно свернулся на бок и никак не желал возвращаться в прежнее положение. А больно-то как!..

Бурых взвыл и сполз на землю прямо по мохнатой стене.

— Ты чего, Михась? — не понял Лопата.

— Дык, стенка! — проскулил напарник, баюкая пострадавшую конечность. — Чтоб ей на труху изойти!

— Ну, это вряд ли, — покачал тяжелой головой бугай, внимательно разглядывая находку. Для верности поскреб стену пальцем. — Кедра, не иначе. Вечное дерево!

— Так что, получается, нашли?

— Угу…

— Ну, тогда зови начальство.

— А куда торопиться?

Лопата медленно двинулся вдоль сруба, ощупывая его ладонью. Дошел до угла, шагнул в заросли орешника, обступившие строение. Бурых подождал минуту, осторожно хлюпнул пострадавшим носом, сморщился и встал на ноги.

В то же мгновение из-за ближайшей ели показался этот проныра-журналист, приятель начальника отряда. Мишка быстренько прикинул возможную выгоду от своевременного сообщения о находке и призывно свистнул.

— Сюда, господин Зырянов! Мы его, кажись, нашли.

Тим невольно вздрогнул от резкого звука, но тут же сориентировался и подбежал к рабочему.

— Где?

— Эвона, — махнул рукой за спину Бурых. — Санька Лопата пошел другую сторону обсматривать.

Зырянов обошел парня и уставился на черно-зеленую стенку.

— Скит, — наконец хрипло выдохнул он.

— Я об него нос сломал, — пожаловался Мишка.

— И вовсе не зимовище, как я и думал, — продолжал бормотать Тим, не слушая рабочего.

В это время кусты орешника слева от них треснули и выпустили тушу Лопаты. Рожа у бугая была вся в паутине, но довольная.

— Нашли, по ходу, журналист! — подмигнул он Зырянову. — Премия, считай, тут, — похлопал по карману комбеза.

— Это скит, — улыбнулся Тим снисходительно. — А велено было найти зимовище. — И развел руками. — Вперед, ребята, носы в землю и искать, искать…

— Я тебя счас самого в землю носом устаканю! — набычился Лопата.

— А ну, прекратить свару! — раздалось за спиной Тимофея. Пальков нарисовался между соперниками, словно из воздуха. — Показывайте, что обнаружили.

Следующие полчаса вся группа трудолюбиво копошилась на почти вросших в землю остатках поселения. То, что нашли именно скит — обиталище беженцев-раскольников — теперь никто не сомневался. А это, в свою очередь, сулило немалые дивиденды по возвращении в Томск, ведь премии за исторические находки никто не отменил и по сей день.

Зырянов, улучив момент, придержал Палькова за рукав и тихо спросил:

— Это то, что ты искал?

— Пока не знаю, — замялся Сергей. — По карте вроде бы оно. А на деле…

— И что тут должно быть?

— Все, что угодно. Лишь бы оно не вписывалось в общую картину.

— То есть артефакт.

— Ну да…

— Но ты не знаешь, как он выглядит.

— Никто не знает, кроме… — брякнул Сергей и тут же невольно прикрыл рот рукой.

— Ага! — Тим торжествовал. — Вот теперь колись по полной! Что нужно найти?

— Некий предмет, связанный с одним древним культом, даже скорее с легендой, — нехотя пояснил Пальков. — Слушай, Тимоха, только не вздумай проболтаться этим, — он мотнул головой в сторону возившихся у длинного низкого лабаза рабочих. — Если они почуют реальную поживу, нам обоим хана.

— Так ты что, набрал в команду уголовников?!

— Нет. Просто здесь цивилизованные законы не работают. Тут закон один — тайга!

— Ладно. Пошли, поглядим, как жили триста лет назад в тайге…

И оба направились к обрадованно взвывшим мужикам: могучий Лопата наконец вывернул с приржавевших петель тяжеленную тесовую дверь лабаза…

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (14.07.09; 17:30).

— Господин Беров, группа Палькова вышла к точке «А» сегодня, в 16: 40. Предварительный осмотр объекта дает основание для предположения о его значимости. Следов чужого присутствия также не выявлено. Пальков предлагает задержаться там на сутки для дополнительных изысканий…

Пауза.

— Одобряю. Жду результатов завтра в это же время…

Отбой.

Длительность беседы — 35 сек.

* * *

Ночевать все-таки решили в палатках, а не в лабазе, как предлагал Лопата. Пальков всерьез опасался, как бы потревоженное ими строение не обрушилось среди ночи и не похоронило всех.

До заката успели разбить бивуак, расчистили кострище, и Бурых, назначенный дежурным по кухне, занялся ужином. Остальные снова разбрелись по окрестностям, в основном в поисках грибов и ягод, и никто из рабочих совсем не интересовался скитом.

Зырянов только порадовался такому их отношению, потому что еще засветло приметил в дальнем правом углу лабаза подозрительное возвышение, затянутое толстым слоем перегноя и мха. С одной стороны, его наличие внутри помещения объяснялось просто: скат крыши здесь давным-давно провалился, и в образовавшуюся дыру натянуло за уйму лет земли и прочей лесной трухи. Но с другой стороны, уж больно высокой казалась эта горка, словно лежала не на полу, а на чем-то довольно объемистом и плотном.

Тим благоразумно не стал делиться своими наблюдениями даже с Сергеем, а решил, улучив момент, самолично проверить догадку. Дождавшись, когда Пальков уселся у костра с картой на коленях, он тихо отошел в сторону и направился на всякий случай в обход скита, решив забраться внутрь лабаза с дальнего конца, через расчищенное еще днем низкое и узкое оконце. Фонарь и саперную лопатку Зырянов предусмотрительно спрятал в кустах загодя.

Маневр вполне удался. Никого не встретив, журналист добрался до цели и протиснулся через оконце в пахнущую прелью темноту. Широкий световой конус, казалось, силой раздвинул мрак, уплотнив по краям, и уперся в земляной холмик у стены. Тим поискал, куда бы примостить фонарь так, чтобы тот освещал место предстоящей работы и в то же время не светил в сторону окна. Наконец ему удалось втиснуть корпус фонарика между венцами сруба и прижать под нужным углом, воткнув в бревно нож.

Минут пять Зырянов увлеченно, но аккуратно снимал с холмика земляные наносы слой за слоем, пока лопатка не стукнула обо что-то металлическое. Затаив дыхание, Тим быстро разгреб остатки трухи и обнаружил окованный позеленевшей медью край большого то ли сундука, то ли короба. С трудом подавив ликование, журналист продолжил расчистку находки, и наконец перед ним очутился массивный деревянный сундук в медной окантовке и с почти амбарным замком в таких же проржавевших петлях.

Радость открытия сменилась отчаянием. Сбить замок можно было только молотком или ломиком, но ни того, ни другого у Тима не было, а идти за инструментом в лагерь он посчитал неоправданным риском. Тогда Зырянов попробовал лопаткой вывернуть сами петли из крышки сундука. Долго ничего не получалось, но в последний момент, когда Тим уже решил было сдаться, одна вдруг поддалась и со скрежетом, показавшимся журналисту оглушающим, отвалилась в сторону.

Затаив дыхание, Зырянов приподнял тяжелую крышку. Взору предстала груда неописуемого полусгнившего хлама, в котором с трудом угадывались остатки мужской и женской одежды, несколько пар самодельных кожаных торбасов, деревянные плошки, ржавый топор, пара деревянных лопат и еще какая-то не опознаваемая рухлядь.

Разочарованно вороша вековое барахло, Тим неожиданно наткнулся на самом дне сундука на хорошо сохранившийся кожаный футляр, похожий на тубус для карт и чертежей.

Внимательно разглядев находку, Зырянов удивился еще больше. Тубус, несомненно, был изготовлен из кожи, но определить, из какой именно, журналист не смог. Причем кожу еще и пропитали чем-то, что придало материалу эластичность и одновременно защитило от гниения. Крышка тубуса очень плотно была подогнана к корпусу и замазана, похоже, смолой, превратившейся за многие десятилетия или даже века в камень. Вдобавок сверху на тубус был накручен шнур, похожий на кожаный, а висевшая на нем квадратная, потемневшая от времени пластинка вдавлена в смолу.

«Значит, то, что спрятали внутри, имело большую ценность, — пришел к выводу Тим. — Что же это может быть?.. Уж точно не драгоценности. Бумаги?.. Какой-нибудь религиозный текст в свитках?..» Немного помучившись, Зырянов вынужден был признаться самому себе, что в одиночку футляр вскрывать не стоит, а прятать его ото всех оставшееся до конца экспедиции время не получится — слишком стесненные условия быта в отряде, почти все пожитки на виду. Напрашивался только один очевидный вывод: показать находку Палькову. Пластинку Тим все же отковырнул от смолы, смотал шнурок и сунул в карман. «Сойдет за сувенир, — решил он. — Потом Анютке подарю. Или Наташке…»

Тим отложил тубус в сторонку и в последний раз залез в сундук в слабой надежде обнаружить еще что-нибудь полезное. Подцепил лопаткой торбас и заметил тусклый блеск. Через минуту он держал в руках пропыленную стеклянную бутыль с залитым смолой горлышком. Внутри бултыхалась темная, похожая на масло жидкость. Сама бутыль живо вызвала в памяти забытое словечко «четверть».

Решив, что на сегодня достаточно приключений, Зырянов аккуратно прикрыл сундук и снова завалил его трухой и землей. Потом вместе с находками выбрался из лабаза и вернулся в лагерь. Ему удалось незаметно сунуть добычу в их общую с Сергеем палатку и присесть к костру как ни в чем не бывало.

— Ты куда пропал? — поинтересовался Пальков, протягивая приятелю миску с горячей похлебкой и ломтем хлеба.

— Да так, возле лабаза покопался… — пожал плечами Тим, сосредоточившись на еде.

— Нашел что-нибудь?

— Нет. Так, фигня всякая — осколки, обломки…

— Вот и я думаю, — громко сказал вдруг могучий Лопата, — с чего бы начальник нас такими коловоротами по тайге водит?

— Мы идем проложенным маршрутом, — резко, даже чересчур, ответил Пальков, — и не моя вина, что отмеченный на нем объект оказался таким… непростым.

— Чем же он непростой? — не унимался Лопата. — Золотишко, что ли, тут припрятано?..

— Это древний скит…

— А мы не археологи, чтобы в рухляди копаться! Нам за другое платят.

— Вам платят за работу на маршруте. Любую работу, заметьте! — окончательно рассердился Сергей. — А делать ее или нет, решаю я!

— Сашок-то дело говорит, — неожиданно встрял в перепалку самый пожилой член отряда, дядя Федор, как его все называли. — Ты бы, Сергей Валентинович, тон свой начальственный поубавил да разъяснил людям чего да как? Ведь ежу ясно, что не нефть ищем. А что?..

— Да кто вам такое сказал, дядь Федор?! — возмутился Пальков, однако тут же сник и махнул рукой. — Вы правы, чего уж теперь-то скрывать… Есть на маршруте две реперные точки… там должны быть некие… объекты, которые нам… мне приказано обследовать и сразу доложить, если найдем…

— Чего ищем-то, Сережа? — почти по-отечески уточнил пожилой рабочий.

Пальков молчал долгую минуту, видно было, как ему не хочется выкладывать правду, но деваться некуда.

— Артефакт нужно найти, — буркнул наконец, — старинный.

— Что за фигня? — удивленно прогудел Лопата. — А нефть что же, по боку?

— И нефть… Но главное — артефакт.

— А ведь нету здесь ничего, — развел руками дядя Федор. — Зачем тогда еще на сутки остаемся?.. Темнишь, Сергей Валентинович!..

Все недобро уставились на вконец стушевавшегося начальника. Назревал явный бунт, который ничем хорошим закончиться не мог. Тим это понял мгновенно, как говорится, всеми печенками. И решился:

— Братцы, а я, кажется, нашел…

— Что?! — вытаращился на приятеля Пальков.

— А господин журналист у нас не промах! — усмехнулся дядя Федор.

— Я давно говорю, что он жулик! — рявкнул Лопата, поднимаясь во весь рост. — А ну, колись, писака, где барахло?

— Какое барахло?! — окончательно потерялся Пальков. — Артефакт — не барахло…

— Только без рук! — Зырянов резво отскочил от надвигавшегося на него детины. — Сейчас принесу… — Он метнулся к палатке и выхватил на свет костра злополучный тубус, поднял повыше, чтобы все видели. — Вот он, артефакт! Я так думаю…

Лопата при виде футляра остановился в явном замешательстве: не так в его представлении должен был выглядеть таинственный предмет их поисков. Тим воспользовался заминкой и прошмыгнул мимо бугая обратно к костру. Протянул тубус Сергею.

— Вот, любуйся. В углу лабаза нашел. Там сундук закопанный был…

Пальков механически взял футляр, оглядел, ощупал, посмотрел в растерянности на приятеля, потом на дядю Федора.

— И что мне с ним делать?..

— По-моему, его надо открыть, Сергей Валентинович, — насмешливо предложил тот, раскуривая трубку.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (16.07.09; 15:33).

— Добрый день, Артур Михайлович.

— Добрый… Чем порадуешь, Прокоп?

— Все готово, хозяин… В ближайшую луну…

— В ближайшую не получится! Артефакт еще не найден…

— Может быть, отправить наших следопытов?

— Нет, его должны обнаружить совершенно посторонние люди, иначе… сам знаешь!..

— Хорошо, Артур Михайлович. Подождем. Только, боюсь, к следующей луне место перехода может измениться…

— А это уже — твоя забота, Прокоп! Вычисли и зафиксируй. Не мне тебя учить…

— Слушаюсь, хозяин…

Отбой.

Длительность беседы — 46 сек.

* * *

Открыли, однако, тубус только утром. Вернее, стали знакомиться с его содержимым. Потому что когда с большими предосторожностями сняли крышку, то увидели свернутые трубкой листы плотной бумаги, а разбирать древние записи при неверном свете костра — да хоть и фонаря! — дело не очень удобное. Так что, поцокав языками и высказав кучу предположений, нехотя разошлись по палаткам. Тубус оставили Палькову, подтвердив таким образом его пошатнувшийся статус начальника отряда.

Сергей, намотавшись за день, уснул почти моментально, крепко прижав к себе находку, а Тимофею не спалось. Он ворочался, прислушивался к ночным звукам тайги, даже пару раз выглядывал из палатки — все чудилось, что кто-то ходит по лагерю. Кто-то большой и тяжелый, сопит и вздыхает. Но, так никого и не увидев, журналист все-таки забылся беспокойным сном.

Едва рассвело, весь отряд был на ногах. Возле кострища постелили брезент и осторожно выложили на него бумаги из футляра. Правда, оказалось, что бумаги в хорошем состоянии и не собираются рассыпаться от первого прикосновения. Пальков с Зыряновым развернули свиток, и глазам их предстала…

— Это же старая карта поймы Бакчара! — громко и одновременно разочарованно прокомментировал Лопата.

— Именно, что старая, — возразил ему дядя Федор, заинтересованно разглядывая находку. — Даже не карта, а крок.

— Точно! — подтвердил Пальков. — Масштаба нету, отметок высот нет, урезов воды — и подавно…

— Какие урезы?! — возмутился Тим. — Этой карте лет двести пятьдесят!..

— Все равно масштаб уже тогда ставили…

— Да ладно вам препираться! Как дети малые, ей-богу! — в сердцах прикрикнул дядя Федор. — Лучше сюда посмотрите. Что, по-вашему, эти значки могут означать?

По всей карте действительно были разбросаны странные пометки. Одни из них напоминали стилизованные фигурки зверей или рыб, другие — то ли домики, то ли горки.

— Похоже на карту охотничьих угодий, — задумчиво пробормотал Пальков. — Гляди, Тимоха, вот речка, то есть ручей, Безымянный. Видишь, тут «рыбка»… и вот здесь тоже похожая…

— Ага. А вот, кажется, Тига обозначена, — повел пальцем дядя Федор. — Тогда что возле нее за «дома»?..

Они дружно лазили по карте около часа, пытаясь разгадать значение отметок, но так ничего путного не придумали и решили сделать перерыв на завтрак. Зырянов, усевшись поодаль со своей порцией гречневой каши и грибами, вновь принялся сопоставлять общие доводы и вдруг вспомнил о бутыли, найденной в сундуке рядом с тубусом. А может быть, в ней вовсе не масло? «Ну, и не вино же?!» — возразил он сам себе.

Торопливо расправившись с кашей, Тим направился к палатке и выволок на свет бутыль. При дневном освещении жидкость в ней выглядела почти черной и оставляла на стенках ясно видимые маслянистые разводы. «Нет, все же масло…»

— Что там у тебя? — подошел Пальков.

— Да вот, нашел вместе с картой, — протянул ему бутыль Тимофей. — По-моему, масло. Только разложившееся от времени…

Он осекся, увидев выражение лица приятеля. Сергей смотрел на бутыль со сложной смесью ужаса и восхищения. Потом, держа ее на вытянутых руках, направился к костру, где дядя Федор вновь корпел над картой.

— Федор Петрович, гляньте-ка!

Пожилой геолог уставился на бутыль, как на привидение.

— Откуда это?!

— Тимоха нашел. Вместе с картой…

— Елы-палы! — присвистнул стоявший рядом Лопата. — Неужели нефть?!

— Нефть?! — у Зырянова перехватило дух.

— А ну-ка… — дядя Федор быстро повернулся к найденной карте, вытащил из своего планшета современную геологическую карту района, расстелил рядом. Остальные молча столпились у него за спиной. Геолог пару минут водил пальцами то по одной карте, то по другой, выпрямился и почти торжественно произнес: — На этом кроке отмечены выходы полезных ископаемых!

— Не может быть! — грянул хор со всех сторон.

— Не может, но почти наверняка — факт! По крайней мере, часть этих отметок указывает именно на месторождения…

— Откуда в восемнадцатом веке могли знать про подземные богатства Сибири?!

— Вы плохо знаете историю, Сергей Валентинович. А между тем сибирские татары использовали «земляное масло» для освещения жилищ. И «болотное железо» тоже успешно добывали.

— То есть вы хотите убедить нас в том, что эту карту нарисовали какие-то татары?..

— Слушайте сюда! — осадил спорщиков Зырянов. — Кто составил карту, пусть разбираются специалисты. Зато мы можем легко проверить предположение о полезных ископаемых.

— Это каким же образом? — ехидно поинтересовался Пальков.

— А вот смотри, — Тим присел над картой и приложил к ней копию своей с нанесенным маршрутом их отряда. — Видишь, ближайшая отметка всего в десятке километров отсюда. Если сейчас снимемся, к обеду дойдем и можем на месте проверить — так или не так!

— А что, журналист дело говорит, — согласился дядя Федор. Пальков только плечами пожал…

* * *

На место вышли даже раньше, чем предполагали. Довольный Пальков великодушно разрешил всем «отдыхать полчаса», а затем разбивать лагерь. До темноты успели только слегка осмотреться.

Точка на карте привела отряд на край небольшого болота, из которого вытекал довольно широкий ручей. Но как ни пытались, идентифицировать его на современной карте не смогли.

— А что, так бывает? — удивился Тим.

— Бывает и хуже, — успокоил его Сергей. — Иногда на карте видишь луг или там мелколесье, а на деле попадаешь в топь!

— Васюганье — самое большое болото в мире, — кивнул дядя Федор, — а по факту — самое неисследованное на всей Западно-Сибирской равнине.

— И что же можно найти в болоте?

— Да что угодно! От железа до угля и нефти.

— А вот, кстати, и первый признак! — Пальков поманил приятеля к краю болотца. — Видишь, вода рыжая?

— И что это значит?

— Это, Тимоха, верный знак, что тут есть железо.

— То самое, болотное, — подтвердил дядя Федор. — В старину местные только таким железом и пользовались. И оно, кстати, почти всегда было отличного качества!

— Завтра я тебе покажу, как это выглядит, — пообещал Сергей журналисту. — Теперь определенно ясно, что эти отметины на карте означают именно подобные полезные месторождения. Так что завтра предлагаю перейти вот сюда, — он ткнул в следующую пометку, — очень уж она похожа на нефтяную лужу!..

* * *

Однако поутру произошло ЧП. Пока люди просыпались и занимались личной гигиеной, разжиганием костра и прочими мелкими делами, Мишка Бурых успел сбегать к ручью и вернулся бледный, с круглыми от страха глазами. Первым его заметил Лопата, взявший над пареньком негласное шефство.

— Что случилось, Михась?!

— Ва-ва-ва… — У Бурых натурально тряслась нижняя челюсть и лязгали зубы.

Лопата молча сгреб парня за плечи, усадил на поваленный ствол ели, встряхнул. Мишка судорожно вздохнул и выдал:

— Т-там труп!

— Где?! — не понял Пальков, тоже присевший рядом на ствол дерева.

— Ва-ва… в ручье!

— Опаньки! — Лопата резко выпрямился, взгляд его стремительно обежал полянку с лагерем. — У нас гости?

— Только этого не хватало! — охнул Сергей.

— Чей труп ты видел? — деловито спросил дядя Федор.

— Че-человеческий… ка-кажется… — Бурых снова затрясло.

— Дайте ему водки, что ли? — пробормотал Пальков и быстро направился к палатке. Ему навстречу выбрался проспавший все на свете Зырянов. Он удивленно понаблюдал, как друг детства достал из рюкзака «макаров», проверил обойму и, сунув оружие в карман куртки, метнулся обратно к костру.

— Чего тут происходит? — хриплым со сна голосом поинтересовался Тим.

— Мишка у ручья труп нашел, — хмуро сообщил Лопата, проверяя свое ружье.

— Мы с Александром идем на разведку, — сухо сказал Пальков. — Федор Петрович за старшего.

Вдвоем с Лопатой они скрылись в зарослях борщевика. Остальные члены отряда настороженно подвинулись ближе к костру. Еще у одного из рабочих тоже обнаружилось ружье — пятизарядная «Сайга». Он присел за ствол ели и зорко наблюдал за близкой опушкой. Кто-то вытащил нож, кто-то ухватил из кучи дров сук поувесистей. Тим невольно передернул плечами и тоже взялся за рукоять охотничьего ножа, висевшего у него на поясе. Никто на поляне не проронил ни звука — люди понимали, что сейчас правильнее помолчать и внимательно слушать лес. Однако никаких настораживающих или пугающих звуков так и не родилось, пока не вернулись разведчики.

Оба стали еще более хмурыми и сосредоточенными.

— Ну, что там? — Вопрос вертелся на языке у каждого, но задал его первым Зырянов.

— Там — жопа, — глухо ответил Пальков. — Труп. Вернее, останки… Человеческие…

— Головы и половины туловища нет, — прогудел Лопата. — По ходу, съели его…

— Кто же это балует? — задумчиво проговорил дядя Федор. — Неужели медведь?!

— Думаю, да, — кивнул Сергей. — По крайней мере, один след я видел. И это очень большой медведь!

— Но не факт, что он и убил?

— А какая разница? Убить могла и рысь, а мишка на трапезу пожаловал…

Снова все замолчали, переваривая новость. Про завтрак уже никто не вспоминал, и котелок с похлебкой потихоньку выкипал над костром. А Сергей вдруг вспомнил странное предупреждение — или напутствие? — Столова, главного геолога треста: «Ты, Валентиныч, там поосторожнее будь. Если чего непонятное начнется, или — хуже — плохое случится, так ты того… не заморачивайся: ноги в руки и — домой, без оглядки!» На вопрос Сергея, что ж такого может произойти, Столов отвел глаза, хлопнул молодого коллегу по плечу, пробормотал пожелание удачи и торопливо удалился.

Получалось, начальство как в воду глядело? Или главный геолог точно знал, о чем говорил?.. В любом случае теперь его напутствие обрело самый зловещий смысл.

— Значит, так, — очнулся от дум Пальков, — медведь или нет, а валим отсюда. Немедленно! Десять минут на сборы.

Так стремительно лагерь еще не сворачивали. Однако уложились в срок, даже ранее.

— Идем к следующей точке маршрута, — коротко скомандовал Сергей и махнул рукой, указывая направление. — Азимут — тридцать пять градусов. Расстояние — восемь километров. Ориентир — песчаная грива в горельнике.

Подгонять никого не пришлось. Все прекрасно понимали опасность и действовали почти по-военному. Первым двинулся парень с «Сайгой», замыкал цепочку Лопата с двустволкой. Пальков и Зырянов в этот раз оказались в самой середине группы. Поэтому они не увидели, как все произошло.

Впереди внезапно раздался громкий щелчок и тут же дикий крик боли. Люди бросились туда и застали ужасную картину. На крохотной треугольной полянке, образованной тремя могучими кедрами, корчился по опавшей прошлогодней хвое парнишка, шедший в авангарде. «Сайга» валялась тут же, а из живота несчастного торчало короткое толстое древко.

— Твою мать! — хором выдали Лопата и Пальков, первыми выскочившие на полянку. Оба тут же припали на колено, поводя в стороны оружием.

К раненому подбежал дядя Федор, на ходу скидывая рюкзак. Он в отряде был за фельдшера, хотя, в принципе, любой геолог умел оказывать первую помощь при травмах и ранениях. Но тут дела были плохи даже на первый взгляд. Тим, не боявшийся вида крови, тоже приблизился к парнишке и разглядел, что в живот тому воткнулось самое настоящее копье!

— Откуда это?!

— Самострел, — коротко бросил через плечо пожилой геолог, копаясь в рюкзаке. Вытащил пластиковую коробку с красным крестом на крышке, подсунул раненому под голову его же рюкзак. — Помогай, если умеешь!

— Какой еще самострел? Чей?! — Зырянов действовал почти автоматически, выполняя немые приказы дяди Федора.

— Охотничий, по ходу, — процедил сквозь зубы Лопата, успевший обойти полянку, после того как стало ясно, что нападения не будет. — Вон там вроде лосиная тропа…

— Но это же… варварство? Охотиться с самострелом — запрещено?..

— Ясен пень! Но кто ж в такой глухомани о правилах думать станет?

— Ну, ведь есть же лесничие, инспекция…

— Есть, — Лопата как-то странно посмотрел на журналиста. — Только далеко они.

— Самострел, может, и браконьерский, — задумчиво заговорил наконец дядя Федор, разглядывая извлеченный дротик, — но почему у него наконечник такой… старый?

Все уставились на дротик. Наконечник действительно выглядел странно: слегка изогнутый, с неровными, волнистыми краями и… ржавый! Ржа проступала даже сквозь кровь, запятнавшую металл.

Пальков очнулся первым, как и положено командиру.

— Так, мужики. У нас теперь тяжелый «трехсотый», и ни о каком продолжении маршрута речь не идет. Сейчас делаем носилки и в темпе идем на эту «лысую» гриву. Вызываем борт по рации и валим домой.

Никто не возражал против такого плана. Носилки соорудили шустро: две молодые елочки и палатка. Однако идти быстро не получилось из-за внезапно вставшего на пути густого мелколесья.

— Здесь лет пятнадцать назад пожар был, — хмуро покачал головой дядя Федор. — Смотри-ка, все уже ельником затянуло!

— Что делать будем? — тревожно спросил Тим.

— В обход пойдем. По самому краю. Тут с носилками не продраться…

Свернули. Но очень скоро поняли, что до темноты на гриву не успеют.

— Может, прямо сейчас вертушку вызвать? — предложил Зырянов.

— А как тут грузиться? Особенно носилки?.. — возразил Пальков. — Ладно, сколько сможем, пройдем, заночуем, а рано поутру выйдем и на подходе вызовем борт.

— Не дотянет парень до утра, — тихо сказал пожилой геолог.

— По-другому не получится, Федор Петрович…

* * *

Не получилось и утром. Зырянова разбудил испуганный вопль. Подскочили все. Но лишь спустя минуту Тим понял причину паники: раненый исчез! Носилки были на месте, Лопата уверял, что глаз не сомкнул в свое дежурство, однако человек пропал, а вокруг обнаружили с десяток странных следов.

— Это что же, опять медведь?! — заметно побледневший Пальков указал на особенно четкий след возле потухшего костра.

Дядя Федор достал рулетку, измерил отпечаток, покачал в сомнении седой головой:

— Тогда это не бурый. По размерам больше на гризли походит.

— Откуда в сибирской тайге гризли, Федор Петрович?!

— Может, мутант? — предположил Зырянов. Воображение тут же нарисовало чудовище ростом с лошадь и с клыками, как у тираннозавра. Тим невольно передернул плечами. — А какие вообще бывают медведи?

— Ну, мутантов, конечно, тут нет, а вот особо крупные экземпляры очень редко, но встречаются. Например, лет сто назад местный купец Подавалов, страстный охотник-медвежатник, добыл зверя весом аж шестьсот килограммов. И росту в том медведе было почти два с половиной метра.

— А сколько же в нашем?..

— Примерно столько же. Или чуток побольше.

— Ладно, Федор Петрович, хватит страшилки рассказывать, — сердито оборвал Пальков. — Лучше подумайте, что теперь делать?

— Мое мнение, мужики, — встрял Лопата, — валить домой надо! Ясен же пень, что нету нам дальше дороги.

— Почему? — не понял Тим.

— Потому что теперь этот… бер будет идти за нами, пока всех не передавит!

— Пожалуй, Саша прав, — кивнул дядя Федор. — Зверь, отведавший человечины, очень опасен.

— Хорошо, — поднял руки Пальков, — куда идем? На гриву или обратно к скиту?

— До скита далековато…

— Зато там лабаз есть. Если что — отсидимся, отобьемся!

— Ладно. Идем к скиту. Если без привалов и ночевки, к утру доберемся. — Сергей решительно двинулся в лес. — Вряд ли этот зверь будет нападать на группу…

Люди молча подобрали пожитки и углубились в темно-зеленую чащу урмана.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (18.07.09; 8:45).

— Артур Михайлович, группа Палькова уже вторые сутки не выходит на связь.

— Они нашли артефакт?

— Судя по последнему сообщению, нет… Организовать поиск?

— Подождем еще. Пальков — опытный таежник. Выпутается…

Отбой.

Длительность беседы — 20 сек.

 

Глава 1

Томский городок, 1745 год

Необычно знойным августовским полднем у южной заставы Томского городка появился отряд верховых в пропыленных чекменях. Каждый всадник имел при себе переметные сумы, саблю и ружье в седельном чехле. Отряд остановился перед шлагбаумом, уставшие лошади тяжело всхрапывали и вяло прядали ушами, отгоняя надоедливых паутов. Вперед выехал дородный верховой с лычками урядника, навстречу ему от сторожевой будки выдвинулся пожилой вислоусый солдат в мундире солдата Сибирского войска.

— Чего надо, люди добрые? — пробасил часовой, внимательно разглядывая всадников.

— Мы с Тобольского города, — урядник устало протянул ему скрепленную сургучом грамоту, — едем до вашего коменданта, господина Козлова, с особым приказом.

— Ну, и ехайте дале, — отмахнулся солдат, — мне ваша грамота ни к чему.

Он освободил шлагбаум, и тот медленно поднялся на противовесе над дорогой.

— А ежели мы басурманы? — хитро оскалился урядник. — А ты вот запросто нас в город пущаешь?

— Да каки ж вы, к бесу, басурманы? — искренне удивился солдат. — У вас же на рожах написано «служилые»…

Всадники переглянулись, кто-то даже улыбнулся, и двинулись дальше по тракту, вдоль увитых пыльным плющом заборов, за которыми маячили невзрачные низкорослые домишки местной голытьбы.

Отряд миновал деревянный мост через неширокую, но полноводную речку, в устье которой слева от тракта маячили торговые баркасы вперемешку с остяцкими плоскодонками. От моста открывалась довольно просторная и прямая улица, упиравшаяся дальним концом в площадь с возвышавшейся над ней луковкой церкви. А налетевший встречный ветерок неожиданно принес запахи свежего сена, горячего хлеба и жареной рыбы.

Всадники встрепенулись и слегка пришпорили коней, но животные и сами прибавили шаг, почуяв скорый отдых и вкусную еду.

Спустя несколько минут отряд очутился на небольшой, уютной площади. Слева, ближе к пристани по ней плутали тесные торговые ряды, справа вознесла легкие деревянные стены новенькая церковь, а одесную от нее приезжие наконец увидели добротный двухэтажный дом с большим резным крыльцом и караулом возле него — обиталище местной власти.

— Кажись, добрались, — шумно выдохнул урядник, останавливая своего воспрявшего жеребца и поворачиваясь к остальным. — Вы, братцы, пока осмотритесь тут, а я начальство пошукаю.

Он соскочил на землю, охлопал чекмень и водрузил на голову шапку с алым верхом. Остальные тоже спешились, заозирались, потом дружно направились к коновязи возле крайнего торгового ряда. Урядник же солидно, вразвалочку, устремился к крыльцу комендантского дома.

Здесь его остановили всерьез.

— Кто таков? По какому делу? — хмуро преградил приезжему путь караульный.

— Урядник Тобольского казачьего полка Никита Колобов с командой и приказом до господина томского коменданта, — четко доложился тот.

— Давай сюды грамоту, — пробурчал солдат. — И жди.

Он вернулся спустя пару минут, Колобов даже соскучиться не успел.

— Айда за мной, господин урядник.

Комендант оказался еще не старым человеком, сухим и подтянутым. На узком обветренном и сильно загорелом лице ярко светились небесно-синие, пронзительные глаза. Цепко оглядев вошедшего казака, хозяин города сделал приглашающий жест.

— Присядьте, Колобов.

Никита осторожно опустился на краешек высокого деревянного стула, явно местной работы — с тяжелыми ногами и глухой прямой спинкой, украшенной вырезанной во всю ширь птицей, похожей то ли на сову, то ли на сильно растолстевшего сокола.

— Можете обращаться ко мне по имени-отчеству, — продолжил комендант, — Василий Григорьевич. Так вот, дело ваше, по моему разумению, тухлое…

— От чего ж так?! — не удержался урядник, вскакивая.

— От того, что места тут больно глухие, а власти духовной, то бишь архимандрита Феодора, что на Томской епархии рукоположен, дальше города, почитай, и нету, — отрубил комендант.

— О как! — невольно крякнул Колобов, снова опускаясь на стул.

— Но покуда я здесь поставлен порядок блюсти, — заговорил Козлов после паузы, — приказ выполню. Дам вам провожатого из местных — тайгу знает, как свой карман… Только он — того, ухо с глазом!

— Пошто так?

— Да в холодной сидит. Уж неделю как.

— И за что?

— Рухлядью удумал на торгу переплутовать без разрешения. Балбес!

Комендант в сердцах стукнул кулаком по столешнице, так что подпрыгнул стоявший перед ним граненый стакан с чаем. Никита хмыкнул в усы.

— Другого нету?

— Нет. А чем вам этот не гож?

Колобов поскреб заросшую щеку, подумал и развел руками.

— И вправду. Не жениться ж на ём!.. Нам бы, Василий Григорьевич, на постой определиться да баньку с дороги?..

— А вот это я вам обеспечу, — посветлел комендант. — Черемных!..

В дверях вырос здоровенный детина в солдатском мундире, ему пришлось нагнуться, чтобы не снести лбом притолоку.

— Слухаю, вашбродь!

— Отведи-ка господ казаков до дома Окулиничевых. Нехай приветят на седмицу-другую…

* * *

Наутро посвежевший и выспавшийся Никита, прихватив с собой расторопного казачка Ондрейку Головастого, отправился за обещанным проводником. Тюрьма, или холодная, поместному, располагалась тут же, на задворках комендантского дома и представляла собой бывший ледник — длинный сарай, устроенный целиком в земле, но имевший двускатную крышу, крытую сосновой корой. Окон, понятно, в тюрьме не было, но пара отдушин — в середине и в конце помещения — давали некое ощущение освещения. По крайней мере, в яркий солнечный день можно было, пообвыкнув, двигаться внутри без свечи или факела. По обеим сторонам прохода тянулись зарешеченные клети, превращенные в одноместные камеры и снабженные навесными замками. Внутри каждой стояла широкая лавка, накрытая дерюгой.

Колобов в сопровождении хмурого караульного прошел холодную из конца в конец — просто из любопытства — и насчитал только трех заключенных.

— Всего-то? — удивился он. — Эт чего ж, перевелись лихие люди али как?

— Куды там! — отмахнулся солдат. — Но только господин Козлов не велят задарма лихоимцев кормить. Дескать, пущай для обчества трудятся. Так что от зари до зари все на работах. А энти вот — хворые…

— И где ж тогда мой остяк? — насторожился Никита.

— А эвон, в первой каморе сидит.

— Хворый?!

— Не… Шустрый. Велено взаперти держать, не то стреканёт…

Остановились перед клетью возле самой двери. Солдат поднял повыше факел, и Колобов разглядел лежавшего на лавке парня.

— Вставай, ощелыжник! — грозно рыкнул караульный.

Парень медленно повернул голову, прищурил и без того узкие, раскосые глаза, снова отвернулся.

— От ведь харя остяцкая! — рассердился солдат, гремя ключами. — Ну, я тя щас!..

— Погодь, служилый, — остановил его Никита и повернулся к клети: — Слышь, паря, я урядник Колобов. Приехал в Томск по особому поручению, и господин комендант поставил мне тебя в провожатые. Сказал, что, ежели верно послужишь, он с тебя вину сымет.

Никита выжидательно замолчал, наблюдая за реакцией остяка. Тот с минуту лежал без движения, потом вдруг вскинулся, да так стремительно, что враз оказался у прутьев клети.

— Правду говоришь, казак? — Черные глаза, будто когтями, впились в лицо Колобова.

— А пошто мне лукавить? Я за делом тут, а не в шутку.

— Ну, тогда давай, выпускай меня! — рассмеялся парень, широко взмахнув руками.

— Не можно без разрешения! — заартачился караульный, но Никита цыкнул на него, пообещав нажаловаться коменданту.

Тогда, снова побряцав ключами, солдат открыл клеть и с видом оскорбленного правосудия направился к выходу. Колобов хмыкнул и махнул заключенному:

— Пошли, паря.

Оказавшись на залитом солнцем дворе, остяк радостно улыбнулся, воздел руки к светилу и забормотал что-то на своем наречии. Никита ему не мешал, приглядывался. Парнишка крепкий, жилистый, порывистый в движениях и в то же время необычайно гибок. Да и походка его показывает, что человеку много приходится ходить по бездорожью. Может, в самом деле — лесной?

— Слышь, паря, — дождавшись окончания молитвы, заговорил Колобов, — я тебе откроюсь. Послали нас отыскать несколько беглых староверов. Они, понимашь, всем гамузом сюда, к вам, драпанули, как узнали, что про их темные делишки известно стало…

— А чего натворили-то? — посерьезнел остяк.

— Знамо что — колдовство черное да обряды охальные. Супротив нашей веры христовой злое дело замышляли.

— Брось, дядя!.. У нас тут, почитай, кажный второй — колдун. А кажный первый — нехристь.

— То-то и оно!.. Но у меня приказ: найти тех бегляков и спровадить по назначению, на Зерентуйские рудники. Чтоб, значит, трудом праведным вину свою искупили… Ну, так что, подможешь исполнить?

— Подмогу, дядя, — помедлив, кивнул остяк. — Обещал уже…

— Вот и ладно, — с облегчением вздохнул Колобов. — Звать-то тебя как?

— Кёлек.

— То по-вашему. А во Христе?

— Иван… — По лицу паренька мелькнула тень. Колобов ее заметил и решил не давить на проводника.

— Ну, Кёлек, так Кёлек. А меня можешь дядькой Никитой называть. — Он поманил топтавшегося в сторонке Головастого. — Знакомься, Ондрей, то наш следопыт и проводник Кёлек.

— Коля, что ль? — не понял тот.

— Он — остяк. Имена у них чудные…

— Кёлек по-вашему означает «надежный», — насупился парень.

— Ладно, не обижайся, — хлопнул его по плечу Головастый. — Айда к нам, зараз утречать пора!..

* * *

Уже за полдень Колобов снова явился к коменданту. Василий Григорьевич поморщился, но велел впустить беспокойного урядника.

— Чем еще могу помочь?

— Вы же всех знаете, — Никите было неловко, но обстановка требовала ясности, — подскажите, с кого начать спрос?

— Хотите, чтобы я участвовал в этом неприятном деле? — помрачнел Козлов.

Он встал из-за стола, подошел к окну. Долго смотрел на оживленно бурлящую торговую площадь. Колобов терпеливо ждал. Наконец комендант оторвался от окна и, глядя в сторону, бросил:

— Я бы на вашем месте сходил к… отцу Елисею. Он служит в Духосошественской церкви, что на Духовской улице.

— Благодарствую, Василий Григорьевич! — Никита, радостный, буквально вылетел из кабинета.

* * *

К попу решили идти вдвоем — урядник как лицо, облеченное полномочиями, и Кёлек как знакомый, для пущего доверия.

Обойдя торговые ряды правее, «дознаватели» оказались на узкой улочке, подпертой с обеих сторон массивными бревенчатыми стенами лабазов. Лишь пройдя саженей двести, казак и остяк снова увидели привычные взору заборы жилых дворов. А вскоре впереди слева обозначилась и церква — тоже деревянная, с одной луковкой.

Время было тихое — обедню уже отслужили, и теперь в пустом церковном дворе слонялся лишь одинокий лохматый пес с покалеченной передней лапой.

— Овчар постарался, — кивнул на собаку Кёлек.

— Бесчинствуют, что ль, серые в округе? — насторожился Никита. Волков он не любил с детства, с тех пор как его, пятилетнего сопляка, едва не растерзал бешеный зверь-одиночка, отвергнутый стаей и обозлившийся на весь белый свет.

— Не. Этого недопёском на тракте татары кузнецкие подобрали, когда сюда на ярмарку ехали. Живого места на ём не было. Вот отец Елисей и взял себе болезного, мол, раз жив остался, знать то Богу угодно было. Так с той поры и прижился у церквы.

— Добрый он у вас, Елисей-то… — Колобов, оглядевшись, направился к избе, выглядывавшей из-за угла церкви. Остяк молча пристроился за ним.

На стук в окно, укрытое веселой, расшитой красными жар-птицами, занавеской, раздался зычный голос:

— Входите, люди добрые, не заперто!

Отец Елисей сидел в горнице за столом, как раз напротив окна, и пил чай с бубликами, прихлебывая душистый напиток по сибирскому обычаю из блюдца. Колобов оценил габариты священника — тот больше всего напоминал добродушного медведя в подряснике, — и не поленился отбить поклон:

— Со здоровьицем, батюшка.

— И вам не хворать, — отдуваясь, кивнул Елисей.

— Дело у нас к вам, — Никита решил говорить без обиняков. — Сказывают, знаете вы, отче, где нынче обретаются некие людишки, уличенные в колдовстве и знахарстве да не почитающие Святую Троицу?

Елисей отставил пустое блюдце, положил на него надкушенный бублик, разгладил скатерть перед собой, наконец поднял на урядника светлый взор прозрачно-голубых глаз.

— Ты, казак, человек служилый, бывалый, повидал на своем веку, по всему, немало… — Священник говорил медленно, раздумчиво, будто сам с собой. — Думается мне, что такой человек должен был обрести терпимость и мудрость житейскую. Оно конечно, приказы надобно исполнять, однако иногда и поразмыслить невредно…

Никита поначалу слушал внимательно, но под конец насупился: непрост поп, ох, непрост! Есть у него здесь какой-то интерес, хотя вроде бы он же первый должен с ересью двуперстной бороться? В чем же дело?..

— Батюшка, — неожиданно встрял Кёлек, до того скромно стоявший за плечом Колобова, — вы же сами говорили на проповеди, что заблудшие души спасать надобно. Даже если они сами воспротивятся, так то по неведению, ибо не знают, что творят?..

— Спасать души словом божьим — это одно, а оружной силою негоже! — громыхнул Елисей, поднимаясь.

— А смертный грех на себя принимать духовному лицу? — рассердился окончательно Никита. — Побойтесь Бога, отче! Ведь знаете же, о ком я говорю!..

Несколько секунд они сверлили друг друга гневными взглядами, раздувая ноздри и сжимая кулаки, потом огромный священник вдруг сник и будто стал ниже ростом, опустился обратно на стул.

— Что ж вы удумали, нерадивые?.. — сокрушенно покрутил он головой. — Ведь обрекаете людей, таких же, как вы, на муки и несправедливость…

— Я — человек подневольный, отче, — успокаиваясь, проговорил Колобов. — Может, вы и впрямь верите, что этих колдунов и отступников можно возвернуть на путь истинный одним словом. Только я знаю: не накажи их, зараза ихняя по людям поползет! Еще хуже будет.

Снова в горнице воцарилось напряженное молчание. Наконец священник вздохнул:

— Воля ваша, урядник. Ложь — тяжкий грех, потому скажу. Да, приходят ко мне изредка люди из урмана, что на север от города тянется аж до самого Чулыма. Приходят за советом да за помощью — по здоровью да по хозяйству. Так что в однорядь вам и меня придется повязать!

Колобов шумно выдохнул, выпуская напряжение, нахлобучил шапку, что всю дорогу мусолил в руках. Оглянулся на притихшего Кёлека.

— Добре, отче. На вас у меня приказу нет, а вот на гостей ваших мы тут засаду поставим. Уж не обессудьте, придется потерпеть.

— Вы собираетесь устроить охоту на людей на освященной земле?!

— Зачем же на святой? Мы будем ждать их здесь, в вашем доме…

* * *

Удача посетила казаков лишь неделю спустя, когда почти отчаявшийся Никита собирался устроить отцу Елисею еще один допрос, на сей раз с пристрастием, подозревая не без основания, что поп его попросту провел.

В ту ночь, не по-летнему прохладную, в засаду сели опытный скрадник Ондрейка Головастый и вечно смурной и недовольный всем и вся Степан Бутырка, лишь год назад попавший в строевой разряд. Казаки расположились, как и прежде, в просторном подклете рядом с крыльцом. В этой части подклета находился погреб, и пронырливый Ондрейка уже успел разведать, что хозяин весьма запасливый: свиные окорока, телячьи филеи, домашние колбасы, а уж солений-варений не перечесть! Однако Колобов, предвидя наличие такого изобилия под боком молодых парней, каждый раз посылая очередную пару в засаду, требовал, чтобы наедались от пуза и не зарились на поповское добро.

Время шло к полуночи, и Головастый уже всерьез начинал бороться с дремотой, как вдруг услышал чью-то мягкую поступь перед крыльцом. Он тут же тронул закемарившего Степана за локоть и приложил ладонь к его рту — не дай бог, вскинется, шумнет. Тогда всё пропало.

Неизвестный остановился перед крыльцом, потоптался нерешительно. Потом легонько звякнуло стекло в красном окне горницы. «Камушком поздоровался», — определил Ондрейка. Наверху скрипнули половицы, скрежетнула дубовая дверь. Мягкие шаги прошелестели по ступенькам, и гость вошел в дом.

— Попался! — шепотом констатировал Головастый и показал напарнику большой палец. — Идем!..

Они тихо выбрались из подклета через окошко наружу, скрытник по-кошачьи метнулся через перила на крыльцо и присел за дверью. Степан замер под крыльцом у стены, прямо над ним невидимая рука приоткрыла окно, и стал слышен негромкий разговор.

— Ты, Елисей, не серчай. Мы тебя боле до белых мух тревожить не станем. И так нам помог — не расплатиться. А што опасно в городе, то я и сам знаю. Седмица минула, как служилые по наши души приехали. Видать, не сдюжил Охрим-то, указал иродам, где искать…

— Ты не понимаешь, Феофан! Я и так вас целый год покрывал да подкармливал, взял грех на душу… Запутался совсем, замучился отмаливать… А за ради чего?.. И казаки эти ко мне приходили — видать, прознали уже здесь, что я с вами связан…

Наверху замолчали, потом что-то тяжело сдвинулось, лязгнул металл, и снова заговорил гость:

— Вот что, Елисей. Я, пожалуй, все заберу. А то, не ровен час, придут с обыском, найдут и — пиши пропало.

— А сможешь? Тут пуда три будет…

— Не впервой тяжести таскать. Подсоби только вязанку стянуть…

Наверху завозились, закряхтели, что-то бухнуло об пол. Степан отлип от стены, сделал знак Ондрейке, мол, готовься. Скрытник вытянулся в рост, чуть отставил левую ногу. Бутырка же, наоборот, подобрался к самым ступеням и присел сбоку, чтобы выходящий на крыльцо не уткнулся в него взглядом.

Спустя минуту дверь распахнулась и на крыльце появился невысокий, кряжистый мужик, согнувшийся под тяжестью здоровенного то ли сундука, то ли мешка. Едва гость шагнул к ступеням, Ондрейка ловко поддел его за ногу и толкнул вперед. Мужик от неожиданности выпустил ношу и кувырнулся с крыльца вниз головой, охнув и крепко приложившись затылком о нижнюю ступеньку. Степану оставалось только споро завернуть оглушенному руки за спину и стянуть сыромятным ремнем у локтей. Головастый в это время заглянул в мешковину, оставшуюся на крыльце.

— Ох, едрена матрена! — не удержался он. — Да тут харчей на цельный отряд! А еще — холстина, ножи, кремни… О, даже пороху жбан! И пули…

— Так и есть, посыльный это. Со скита! — облегченно выдохнул Степан, поднимаясь и отряхиваясь. — И куды теперь энтого бугая девать?

Головастый спустился с крыльца, перевернул пленника и отвесил ему смачную оплеуху. Тот замычал, заворочался, открыл мутные еще от удара глаза и ошалело уставился на казаков, силясь разглядеть обидчиков в хилом свете, сочившемся из ближнего окна.

— Привет, злыдень! — оскалился Ондрейка. — Долго же тебя дожидались.

— Господь всемогущий, обереги, вразуми мя, раба твово… — забормотал мужик и вдруг рванулся с земли, будто взлетел.

Он ударил плечом Бутырку в дых, так что казак, охнув, сложился пополам. Ондрейка, как более опытный в рукопашных поединках, среагировал на бросок, отшатнулся от удара головой в лицо, но сам тоже промахнулся, едва задев кулаком ухо противника. Мужик, не останавливаясь, рванул в темноту церковного двора, видимо, прекрасно ориентируясь даже в потемках. И, наверное, ушел бы, но опомнившийся Головастый выхватил из-за пояса кистень и метнул вдогонку беглецу. Тяжелая свинчатка впечаталась тому между лопаток, почти в основание шеи, и мужик без звука нырнул ничком, врезавшись головой в стену дровенника.

Шум получился изрядный. На него из окна горницы выглянул отец Елисей, держа в руке масляный фонарь.

— Что же вы делаете, ироды?! — возмущенно прогудел священник, силясь разглядеть, что творится во дворе.

— Спокойно, отче, — громко откликнулся Ондрейка. — Все ужо сделано. Колдуна взяли, ничего не сломали.

— Господи, прости мне грех сей, не корысти ради, а токмо к вящей славе Твоей… — забормотал Елисей и поспешно прикрыл окно.

Головастый помог встать отдышавшемуся напарнику, ободряюще похлопал по плечу.

— Ну, что, друже, взяли злыдня под микитки?.. — И оба с натугой поволокли бездыханного пленника с церковного двора.

* * *

Колобов с утра пребывал в прекрасном настроении. Плененного накануне беглого скитника запихали в ту же тюремную клеть, где раньше сидел Кёлек, а добро из мешковины пустили на казацкий общак, разделив припасы по справедливости между всеми членами отряда.

Плотно позавтракав поповским окороком и пшенной кашей, Никита прихватил с собой верного Ондрейку и отправился допрашивать пленного. Остяк увязался за ними по собственному почину, но урядник возражать не стал — авось пригодится.

При рассеянном дневном свете, сочившемся через узкое оконце, скитник выглядел более человечно, чем ночью. Обыкновенный мужик, работяга — широкие покатые плечи, длинные узловатые руки с большими кистями, крепкие, чуть коротковатые ноги. Правда, зарос по самые глаза, так ведь не в городе живет.

Пленник в свою очередь разглядывал казаков — внимательно, даже чересчур, будто запоминал в подробностях. Но не было в его взгляде ни страха, ни злобы — одна печаль.

— Ну, здоров будь, дядя, — начал разговор Никита, усаживаясь напротив скитника на прихваченный со двора табурет. Он постарался придать голосу суровость и требовательность. — Рассказывай, как тебя звать-величать да где твои сродственники обретаются? Не то устали ужо мы вас по весям-то разыскивать…

Пленник, однако, отвечать не торопился, переводил пронзительно-синий взгляд с одного на другого, потом упер в остяка, выглядывавшего из-за плеча Головастого.

— Нан руси пила валлан па рапитты ахтыя лыват, айлат? — пробурчал низким, хриплым голосом скитник.

— Па хуты, пираш! Кёлек нётыйлан руси, — с оттенком гордости ответил остяк и ткнул пальцем в Колобова: — Мун катллан вэвтам хантэн!

— Что он говорит? — нахмурился Никита. — По-каковски это?

— Это наречие черных хантов, что на болотах живут, — зачастил Кёлек. — Лесной спросил, служу ли я вам… то есть воеводе острога? А я ответил, что помогаю добровольно, потому что вы, — он кивнул на казаков, — поступаете правильно…

— И в чем же наша правда? — прищурился Колобов.

— Ну… вы же ловите беглых, лихоимцев всяких… — смутился остяк.

— Ага, их самых! — оскалился Ондрейка. — А энтот что ж, разучился по-русски гутарить?

— Не, — вздохнул Никита, — это он нас на слаб/о /проверяет. А зря, дядя! — обратился он снова к пленнику. — Турусы нам с тобой разводить некогда. Не заговоришь, на колбасу собачью пущу! — неожиданно рявкнул урядник так, что вздрогнул даже Головастый.

— Ты глотку-то не дери, служивый, — спокойно произнес пленник, — она тебе, чай, еще сгодится. Имя тебе мое вовсе даже ни к чему, а вот насчет скита в урмане… отчего ж не проводить! — Он вдруг осклабился в почти зверином оскале. — Мы добрым людям завсегда рады.

— А штой-то ты такой любезный вдруг стал? Ежели задумал чего…

— Бог с вами, господин урядник! Ну, кто вам сказал, что я — дремучий колдун или мужик сохатый? — пленный вдруг заговорил совершенно правильным языком. — Я студент Ее Императорского Величества Академии Артемий Сукнов. Правда, бывший…

— О как! — изумился Колобов. — Студент-скитник. Надо же!

— А что в этом странного?

— Так ты, господин студент, еще и лицедей знатный — так отца Елисея провести, это ж суметь надобно!..

— Никто его за нос не водил, — посерьезнел Сукнов. — Я к скитникам прибился с год назад… Ну и решили, что мне сподручней будет в город-то ходить…

— А почему тогда поп тебя Феофаном называл? — встрял Ондрейка. — Я сам слыхал вчерась под окном. И говорил ты как заправский старовер…

— Обычная предосторожность, не более…

— Темнишь, студент! — снова заговорил Никита. — Да и какой ты студент? Тебе ж годов этак под сорок?

— Двадцать восемь, господин урядник. Но сие уже неважно. В общем, отведу вас к скиту, обещаю…

— С чего бы? Или повздорил с кем-то?

— Почти угадали… — Артемий опустил голову. — Девушка там есть одна… Из-за нее и пошел в скитники. Думал, слюбимся. Ан нет… За другого ей назначено выйти!..

— Понятно. — Колобов встал. — Ондрейка, развяжи студента. Но придется тебе, мил человек, пока здесь посидеть.

Головастый с недовольным видом снял сыромятные путы с пленного, тот выпрямился, двигая затекшими плечами. Рубаха на его груди распахнулась, и взорам казаков предстал странный амулет в виде головы какого-то животного, висевший на шее Сукнова на плетеном шнурке вместо ожидаемого крестика. В тот же миг в клети раздался дикий крик ужаса. Казаки обернулись к двери. Там, ухватившись за косяк, стоял остяк с посеревшим лицом и дрожащей рукой указывал на пленника.

— Что случилось, Кёлек?! — удивился Никита.

— Это он!.. — выхрипнул тот и бросился прочь из клети.

* * *

Лишь к вечеру удалось Колобову отыскать перепуганного проводника. Остяк сидел в портовом кабаке, в самом дальнем и темном углу. Перед ним на замызганном столе стояла плошка с вареной свеклой и несколькими ломтями хлеба. Обеими руками Кёлек держал большую глиняную кружку и прихлебывал из нее мелкими глотками, икая и морщась каждый раз. Тяжелый бражный дух окутывал незадачливого парня, и глаза его уже полны были хмельного тумана.

— Что ж ты сбёг-то? — укоризненно произнес Никита, присаживаясь на лавку напротив. — Будто черта увидал?..

— Черт?.. — сипло повторил остяк, мутно уставившись на урядника. — Этот хуже черта… Не, страшнее!

— Да кто? — нахмурился Колобов. — Объясни толком-то!..

— Хозяин урмана… — Кёлек икнул и припал к кружке. — Тот, кого вы повязали, скоро сам вас в бараний рог свернет! — обреченно выдохнул он и всхлипнул. — И меня заодно!..

— Эй, паря, ну-ка не дури! — еще строже заговорил Никита. Ясно было, что остяк испуган, но нельзя ему дать впасть в истерику: кроме него, ведь некому вести отряд в тайгу. Не полагаться же на слово их странного пленника. Потому урядник отобрал у Кёлека кружку с брагой, сгреб за грудки и встряхнул. — Слушай меня внимательно, — раздельно сказал он, — сейчас мы с тобой пойдем к нам на хату, и ты всё спокойно и подробно расскажешь, что знаешь, про этого… хозяина урмана.

Остяк слушал Никиту молча и покорно кивал чуть ли не на каждое слово, поэтому урядник счел внушение успешным и выволок проводника из кабака на свежий воздух. Здесь Кёлек наконец начал проявлять признаки разумности и попытался высвободиться из казацкой хватки.

— Пусти, дядь Никита, сам пойду!..

— Ага, очухался! — Колобов последний раз встряхнул пьянчужку и оглядел с ног до головы. — Хорош, следопыт!.. Завтра ж выступаем, а ты надираться удумал, паршивец!

— Страшно мне, дядь Никита, — вздохнул тот. — Сгинем все в урмане…

— Опять за рыбу деньги!.. — возмутился Колобов. — А ну, выкладывай все, что знаешь прямо тут!

Они двинулись от кабака в сторону церкви на площади. Кёлек заговорил медленно — то ли припоминая, то ли подбирая слова.

— Хозяин урмана — это дух леса, его хранитель… Он же бережет его богатства — деревья, грибы-ягоды, зверье… и тех, кто его почитает и живет под его покровом…

— То есть наши беглые тоже под его охраной, что ли?

— Конечно. Они ж там живут, значит, договорились с Хозяином. Иначе он бы их давно…

— …убил?!

— Не обязательно. Скорее — выгнал бы… Но мог и убить.

Колобов озадаченно почесал макушку: верить или не верить? С одной стороны, остяк испуган не понарошку, с другой — ну, ересь же несусветная!..

— Значит, ты думаешь, что этот… хозяин не пустит нас в урман?

— Почему не пустит?.. Нет, ходить там можно всякому — по грибы, по ягоды. А вот деревья рубить или зверя промышлять, — Кёлек передернул плечами, — ускёнхой надо делать…

— Что это?

— Обряд такой… Его каждый охотник знает.

— И ты?

— Да… — Остяк нервно оглянулся.

— Чего ж ты тогда дергаешься? — насторожился Колобов и тоже против воли бросил взгляд за спину. Ничего особенного не увидел, конечно: полупустая после торгов площадь, одинокие две-три фигуры вдалеке — наверное, дворники.

— Так ведь здесь Хозяин! — почти выкрикнул Кёлек, останавливаясь.

— Брешешь, — холодно парировал урядник.

— Он у вас в холодной сидит…

— Это студент, что ли?!

— Ну да…

— Я и говорю, брехня твоя пьяная!

— Дядь Никита, ей-богу, не вру! — Кёлек чуть не плакал. — У него на шее мойпар тавыт висит!

— Чего висит?..

— Мойпар тавыт… Знак Хозяина…

Колобов снова невольно взялся за чуб, нахмурился, припоминая.

— Там вроде чья-то голова была?..

— Ага! Медвежья.

— Значит, ваш хозяин урмана — медведь?

— Медведь — его тело. А дух — весь лес!

— Так наш-то студент — человек! — облегченно хохотнул урядник. — Подумаешь, раздобыл где-то древний оберег…

— Хозяин он! — убежденно возразил остяк.

— Вот что, паря, — посерьезнел Колобов, — нас от приказа никто не отстранял, так что сейчас ты пойдешь в баню, и чтоб к утру был как огурец! Выступаем по утренней зорьке.

— Дядь Никита, пропадем ведь!..

— Цыц, я сказал!..

* * *

На следующее утро, плотно позавтракав, отряд верхами направился через город к северной заставе. Кёлека подсадил на круп своей лошади Головастый, а ценного пленника усадили отдельно на заводную кобылу, примотав онучами к стременам, а руки сыромятным ремнем к луке седла. Колобов взял кобылу к себе на повод во избежание всяких недоразумений.

Отряд медленно проехал по Духовской улице до церкви, и Никита заметил за изгородью, на крыльце дома, отца Елисея. Поп проводил кавалькаду пристальным взглядом и… не перекрестил.

Свернули на более узкую и кривую Подгорную улицу, огибавшую подножие Воскресенского холма, и выбрались к северной границе городка. Собственно, за шлагбаумом кончался не только Томск, но и обжитая земля. Нет, конечно, дорога была. Пыльная, накатанная, она причудливо вилась по-над берегом Томы, высоким и обрывистым. Но уже через десяток верст незаметно превратилась в узкую, едва пробивающуюся из травы колею.

За час неспешной езды казакам встретились всего несколько домишек за убогими плетнями, окруженные куцыми огородами.

— Переселенцы, — кивнул на них Кёлек. — Издалека сюда едут…

— И зачем? — ухмыльнулся Головастый.

— За лучшей долей.

— Что-то непохоже…

— А комендант куда смотрит? — отозвался Колобов.

— В другую сторону, — буркнул остяк и замолчал.

Часа через три дорога исчезла окончательно, буквально растворилась в густом и мелком ельнике, заполонившем длинный, широкий распадок. Похоже, здесь когда-то бушевал пожар — кое-где до сих пор из травы проглядывали черные зубы горелых комлей.

Никита пару минут разглядывал окрестности, потом махнул рукой — привал. Казаки спешились, пустили коней пастись по опушке, споро сварганили костерок. Появился казан на треноге, вода нашлась в распадке — узкий, но глубокий и резвый ручей тихо журчал между старых, мертвых уже корней.

Урядник подошел к сидевшему на кочке пленнику.

— Ну, студент, далёко ли отсюда до твоего скита?

— Напрямую — верст десять…

— Всего-то?!

— …а по тропам десятка три наберется, — с усмешкой ответил Сукнов.

— Отчего ж по тропам? — прищурился Колобов, жуя травинку.

— Короткая дорога — не всегда самая близкая.

— И безопасная?..

— И то ж…

— Ну-ну, — урядник наклонился к самому уху пленника. — Заведешь не туда — первым похороню, — почти ласково сказал он.

Поднялся и направился к остяку, боязливо поглядывавшему в их сторону.

— Все дрожишь, паря?

— Помирать не хочется, дядь Никита, — выдохнул Кёлек, косясь на Сукнова. — Погубит нас Хозяин!..

— Так, может, обряд сотворишь?

— Попробую…

Остяк встал и двинулся в ельник, в сторону ручья.

— Помощь нужна? — кинул ему вслед Колобов, но парень только головой покрутил.

Отсутствовал он часа два. Казаки успели сварить и съесть целый казан ячневой каши с салом, и кое-кто уже достал кисет и трубку, собираясь провести ближайшие четверть часа за приятным занятием. Но урядник оказался суров и неумолим.

— Никаких перекуров! Дым в лесу за версту учуять можно.

— Так ведь костер-то палим…

— Костры все жгут. А табачный дух здесь в диковинку!

В это время и вернулся Кёлек. Выглядел он слегка взбодревшим, даже легкая улыбка осветила его смуглое скуластое лицо, когда встретился взглядом с Колобовым.

— Ну как, получилось? — улыбнулся и урядник.

— Вэр лавыл сделал, — кивнул остяк, — вода ответила, трава ответила, белку видел.

— И что?

— Белка — глаза и уши Хозяина.

— Молодец, Кёлек! — Никита похлопал его по плечу и обернулся к остальным: — Подъем! Выступаем…

* * *

Беда случилась ночью. Только сменилась вторая стража и глубокий сон сморил даже самых чутких и опытных, как грохот штуцера разорвал лесную тишину. Повскакали все разом. Но Никите потребовалась целая минута, чтобы разобраться в причине суматохи.

Стрелял Степан Бутырка, один из двух сторожей. Один, потому что его напарника нигде не было видно.

— В кого стрелял? — холодея от предчувствия, строго спросил урядник.

— В него… ну, в скитника энтого!.. — У Степана заметно дрожали руки, сжимавшие разряженный штуцер.

Колобов мгновенно развернулся к сухостою, возле которого уложили спать пленника, предусмотрительно привязав к стволу тайным казацким узлом. Сыромятный ремень, вернее, его обрывок, валялся на месте, а Сукнов исчез.

— Что за черт?! — Никита быстро осмотрел ремень: он не был развязан или разрезан, толстая кожа оказалась перегрызена!

— Святые угодники!.. — ахнул кто-то за его спиной.

— Ну-ка, дай, погляжу, — опустился рядом на корточки Головастый. Осмотрел порыв, поцокал языком, покрутил лохматой со сна башкой. — Лихо!.. Не иначе серый поработал.

— Ага, — все еще оторопело отозвался Колобов. — Пришел, значит, разгрыз ремень по собственному почину, освободил своего другана и канул обратно?.. Чушь!

— Ну, ежели принять, что наш студент на самом деле здешний хозяин…

— Не мели ерунды, Ондрей!

— Но Сукнов-то убёг…

— Братцы! — раздался из темноты крик. Все дружно обернулись и увидели, как к вновь распаленному костру из кустов выходит спиной вперед один из строевых казаков, Никола Чубук. В полном молчании он выволок на свет чье-то тело и опустил на траву. Никита в первый момент подумал, что Чубук прикончил и притащил беглеца, но оказалось, что это пропавший второй сторож — тоже строевой казак, Павло Зарубный.

Люди столпились вокруг трупа и дружно ахнули, кто-то матюгнулся, кто-то крякнул, а кого-то и согнуло спазмом, ибо зрелище вышло не из приятных: здоровый мужик, который мог запросто одним ударом сабли развалить противника до седла, сам теперь лежал перед ними буквально располосованный вдоль живота почти пополам!

— Это кто ж его так?.. — тихо пронеслось над поляной.

— Кто бы ни был, это — не человек, — твердо, но хрипло сказал Колобов.

— А я видел однажды такое, — с трудом вымолвил Бутырка. — У нас под Воронежем по весне шатун телка с голодухи задрал. Точно вот так же…

— Значит, еще и медведь где-то рядом.

И тут над поляной взвился высокий надрывный звук. Урядник резко развернулся, схватившись за саблю, и замер, пораженный увиденным. Кёлек с совершенно безумным лицом сидел перед костром, раскинув руки и раскачиваясь из стороны в сторону, и выл. И почудилось Никите, что в этой жуткой песне всего два слова: «урман» и «смерть».

* * *

Остаток ночи никто не сомкнул глаз. Кёлек успокоился лишь под утро. Он ушел на дальний край поляны, сел на пятки лицом к восходу и долго бормотал что-то, отбивая ладонями по бедрам странный ритм.

Казаки почти не разговаривали между собой, подавленные происшедшим. Молча похоронили товарища, связав ремнями крест из стволов молодых елок. Так же в тишине доели остывшую кашу, собрали пожитки и принялись седлать лошадей.

Колобов дождался, пока остяк закончит свой обряд, и подошел.

— Слышь, паря, идти надо…

— Зачем? — деревянным голосом откликнулся тот. — Мы все умрем. Хозяин возьмет всех…

— Надо, Кёлек, — как мог, мягко возразил Никита. — Приказ надо исполнять. Поведешь?..

— Куда?

— По следам. До скита.

— Не дойдем…

— Надо дойти!

— Хорошо…

Как ни странно, следы нашлись. Достаточно четкие и многочисленные. Урядник упорно гнал из головы мысль, что их оставили нарочно. Но по лицам подчиненных ясно видел, что казаки думают примерно так же. Однако поход продолжался.

Шли теперь почти исключительно звериными тропами, петляли неимоверно и, скорее всего, заблудились бы, кабы не Кёлек. Остяк действительно показал себя настоящим знатоком тайги: загодя находил обходы болотин, легко определял броды на многочисленных ручьях и мелких речках, точно выводил к сухим местам, когда приходило время для привала или ночевки.

Вопреки тревожным ожиданиям, никакие животные или кто-либо еще отряд не беспокоили, и к концу третьих суток люди немного расслабились, снова появились улыбки на лицах, зазвучали знакомые шутки. А на четвертый день Кёлек потерял след.

Они только вышли к берегу довольно широкой речки и решили разбить очередной бивуак, как вдруг остяк остановился будто вкопанный.

— Что-то заметил, паря? — насторожился урядник, встав рядом и зорко оглядывая открывшийся небольшой плёс.

— След пропал, — ровным, даже безразличным голосом откликнулся Кёлек.

— Так поищи.

— Совсем пропал.

— Так не бывает, паря, — посуровел Колобов. — Только был и сразу — нет?

— Бывает, если Хозяин захочет… — слабо отмахнулся проводник и опустился на песок.

— Погодь, погодь! Опять ты за свое?.. Нету никакого хозяина! Ищи след, паря.

— Нет нам дальше дороги. И назад тоже нет…

Никита рассердился.

— А я говорю, найдем! Вот счас отдохнем чуток… Может, даже порыбалим на ушицу, и ты снова след возьмешь!

Однако ни после отдыха и рыбалки, ни на следующий день Кёлеку так и не удалось обнаружить ни малейшего следа беглеца. Словно тот стер их за собой. Колобов вынужден был признать, что оправдались его самые глухие подозрения: их элементарно провели, заманили в глухомань на почти верную гибель. Хотя, конечно, был шанс выбраться назад по своим же следам, но приказ-то останется невыполненным. И тогда урядник объявил малый курень.

Казаки расселись вокруг костра. Кёлека Никита посадил возле себя.

— Расклад такой, братцы, — начал Колобов. — Мы не можем идти дальше, потому как наш скрытник потерял след и, как он утверждает, найти его нет возможности. Я ему верю. Посему предлагаю вертаться, пока окончательно не заблудились. Но в таком случае приказ останется невыполненным.

— Но мы же можем поискать другого проводника и повторить поход, — предложил Ондрейка. — Не один же Кёлек по тайге ходит?

— Можем. Однако сначала надобно вернуться в город.

— Что, братцы, согласны на такой оборот?..

Казаки попереглядывались и дружно кивнули: принимается. Никита повернулся к остяку:

— Ну, паря, выводи нас из этой глуши!

* * *

До конца светового дня казакам удалось отмахать в обратном направлении с десяток верст, и поэтому к ночлегу готовились в приподнятом настроении, даже шуточки снова в ход пошли. Мрачным и подавленным оставался только Кёлек. Он вообще перестал разговаривать со спутниками, ограничиваясь односложными ответами, и Никита в конце концов приказал не приставать к остяку.

— Видите же, не в себе парень. Ведет нас домой и — слава богу!

Ночные караулы решили удвоить и меняться через каждые два часа. Казакам, людям бывалым и выносливым, такой режим был не в новинку, а Кёлека вовсе исключили из сторожей — пусть выспится, лучше днем вести отряд будет.

Ночь прошла спокойно, а под утро вдруг сильно похолодало, и на тайгу опустилось плотное одеяло тумана. Собственно, никто этим не обеспокоился поначалу: туманы в Сибири в конце лета — явление привычное. Однако, когда через пару часов после восхода «молоко» по-прежнему продолжало медленно перетекать между стволов елей и пихт, затапливая все более-менее заметные низинки и прогалины, по которым можно было бы двигаться людям и лошадям, стало ясно, что туман лег надолго.

— Вот же напасть какая! — сетовали на погоду казаки. Попробовали развести костер, но отсыревший валежник наотрез отказался гореть — шипел и дымил. Мокрая гарь лезла в глаза и ноздри, и скоро бивуак огласился чихами пополам с забористыми ругательствами.

Это окончательно вывело Колобова из себя.

— А ну, сворачивайтесь! Через четверть часа выступаем!

— Да куды ж идти-то?! Не видно ни зги!..

— По компасу пойдем. Я направление вчера засек.

— Так мы ж не по прямой шли…

— Дойдем хотя бы до болота. Отсюда, я точно помню, на запад версты две или три!..

Видя решительность командира, казаки поворчали, но все же собрали пожитки и потянулись привычной цепочкой за урядником. Кёлек молча двинулся рядом с Колобовым.

— Дядь Никита, — раздался вдруг его хриплый полушепот, — не надо никуда ходить! Этот туман Хозяин урмана наслал. Пойдем — заплутаем!.. Давай лучше я вэр лавыл снова сделаю…

— Ты уж лучше молчи дальше, паря! — оборвал остяка Колобов. — Невмоготу больше про твоего хозяина слушать!..

Кёлек послушно умолк и отстал, переместившись по цепочке поближе к Ондрейке Головастому, к которому, похоже, испытывал великое уважение и считал чуть ли не своим другом.

Никита честно вел отряд по азимуту часа три без остановки. Но ожидаемое болото так и не появилось. Хуже. Вышли к своему же брошенному утром кострищу, и стало ясно, что умудрились пройти по кругу, что при наличии компаса выглядело вовсе невероятным делом. Урядник мрачным голосом объявил привал. Люди сбились в привычный круг с заметным беспокойством и настороженностью. Быстро привязали лошадей к кустам и мелким деревцам, сами расселись — кто где. Каждый занялся привычными делами, чтобы хоть как-то отвлечься от плохих предчувствий, а Ондрейку и Кёлека Колобов отвел в сторонку.

— Вот что, скрытники, — тихо заговорил он, — по-моему, все уже поняли, что мы заблудились. Из всего отряда только вы двое имеете навык хождения на местности вслепую. Потому попусту загонять людей и коней не стану, а вас прошу: поищите след! В одиночку вам каждому это легче будет. А мы вас тут обождем.

— Оно, конечно, так, — Головастый поскреб изрядно заросшую щеку, — но, может, просто дождемся, когда туман сядет?

— Сколько ждать? Ты же видишь: уже два часа пополудни, а он и не думает ни садиться, ни парить…

— Этот туман не уйдет, пока жив хотя бы один из нас, — глухо сказал остяк. — Туман служит Хозяину урмана…

— Прекрати, паря! — Колобов поморщился. — Договорились же вроде?.. Лучше поищи наши старые следы — огромное тебе благодарствие будет от всех!

— Ладушки, Никита Иваныч, выручим товарищей, не впервой, поди. — Ондрейка решительно одернул чапан, отстегнул с пояса саблю и протянул уряднику. — Сбереги мою «женушку», в разведке только мешать станет. Лучше дай свой нож засапожный…

Колобов молча выполнил просьбу, хлопнул скрытника по плечу, и тот, сделав пару-тройку шагов, моментально растворился в плотном белёсом мареве. Урядник повернулся к остяку.

— Кёлек, что бы с нами ни случилось, ты должен добраться до острога и обо всем рассказать коменданту. А лучше… сразу иди в Томск.

— Дядь Никита, — остяк изумленно вытаращился на него, — я же… как же… Я вас не брошу! Да что ж вы удумали-то?..

— Не шуми, паря, — Колобов мягко приобнял его за плечи. — Ни к чему. Может быть, ты и прав, и мы все тут сгинем на радость этому… хозяину, или кто он там?.. Но ты-то сможешь выбраться, лес ведь тебе — дом родной. А ежели туман уйдет, так и все вернемся! А пока — поищи то проклятое болотце, Христом Богом прошу.

Кёлек шмыгнул носом, глубоко вздохнул и, быстро оглянувшись, канул в «молоко», затопившее все окрест.

Урядник вернулся к остальным, медленно пересчитал казаков по головам: кого-то явно не доставало.

— Степан, — позвал он, — а ну-ка построй отряд.

Казаки недовольно ворча вытянулись в неровную шеренгу. Колобов прошел вдоль строя. Точно: Михаила Свистульки нету. Совсем молодой казачок, напросился с ним буквально в последний момент, когда выяснилось, что в отряде нет лекаря. Собственно, он и не особо нужен-то был — чай, не военный поход. Но Колобов почему-то согласился взять паренька. И вот теперь мальчишка куда-то умотал, несмотря на строгий приказ: в одиночку не отлучаться даже по нужде.

— Кто-нибудь видел Свистульку?

— Кажись, до ветру пошел… — отозвались с правого края шеренги.

— А как же мой приказ: по одному не ходить? — рассвирепел Никита. — Немедленно найти! По двое — марш!

Поиски оказались недолгими и ужасными. То, что осталось от паренька, обнаружили в полусотне шагов от лагеря Бутырка с напарником. На их крик остальные бросились, ломая подлесок, как стадо лосей. Собственно, уцелели только голова и нижняя часть туловища казака. Остальное тело было растерзано в клочья. Небольшой пригорок, где обнаружили останки, весь был забрызган кровью.

Превозмогая внезапно нахлынувшую слабость пополам со страхом, Никита подошел к трупу. Следы жутких когтей увидел сразу. А еще — два четких следа, огромных, медвежьих!

— Господи Исусе! — прошептал за спиной урядника Степан. — Как Зарубного?!

— Похоже, этот бер за нами идет, — сипло выдавил Колобов.

— Людоед!.. — еще тише выдохнул Бутырка. — Мы пропали!..

— Тихо! — Никита повернулся к обступившим их казакам. — Медведь, он — зверь, пусть и хитрый. А мы — люди, воины! И теперь мы — на войне! Или он — нас, или мы — его. За дело, братцы!..

* * *

Утро было погожим и по-августовски прохладным. Василий Григорьевич Козлов, поеживаясь, неспешно шел по еще малолюдной Ефремовской улице, направляясь на службу в комендатуру. Настроение у Козлова было под стать погоде. Более десяти дней минуло, как тобольский урядник отправился со своими казаками в тайгу искать староверский скит, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Конечно, авантюра, но спросят-то в конечном итоге с него, с коменданта, дескать, почему не обеспечил, не подстраховал!..

Василий Григорьевич не хотел неприятностей и осложнений с губернатором, тем более что до пенсии оставалось совсем немного. Поэтому для себя решил: «если и сегодня не придет никаких известий от Колобова, будем собирать спасательную экспедицию. Вряд ли что найдем, но тогда уж и упрекнуть нас никто не сможет — сделали, что смогли».

У крыльца комендатуры начальника встретил верный старый солдат — Акимыч, его ординарец еще со времен Ясского похода под предводительством знаменитого фельдмаршала Миниха.

— Доброго здоровьичка, Василий Григорьевич, — приветствовал ветеран коменданта. — А у нас в холодной пополнение.

— Это откуда же?! — изумился Козлов. — Я вчера никакого приказа не давал…

— А этот без приказу, по собственному желанию, как говорится.

— И кто ж таков?

— Ваш старый знакомый — Ванька Кёлек…

Коменданту стоило больших усилий, чтобы не выдать своего настоящего состояния. Кёлек?! В холодной?! Один?! А где же отряд?..

Спотыкаясь, Василий Григорьевич заторопился на задний двор комендатуры. Акимыч едва поспевал за ним, на ходу гремя ключами. Распахнув двери, Козлов замер перед первой клетью, пораженный увиденным.

Человек, обернувшийся на шум, мало походил на веселого, зубоскалистого пройдоху, которого знал комендант. Напротив Козлова по другую сторону решетки стоял исхудавший, с жутким рваным шрамом через пол-лица, совершенно седой остяк. От его одежды остались жалкие лохмотья, а руки, когда он их протянул к решетке, мелко и непрерывно тряслись. Но даже не это поразило Василия Григорьевича до глубины души.

Взгляд! Из клети на Козлова смотрело абсолютно безумное существо, которое еще недавно было человеком. Существо открыло рот и хрипло прокаркало:

— Мойпар вэнтанлы вутлан лыват!..

 

Глава 2

Томск. Июль 20… года

Вообще-то, я не должен был этим заниматься. В конце концов, есть милиция, в чьи обязанности, в том числе, входит и поиск пропавших людей. Но, как утверждает мой друг Олег Ракитин — капитан милиции и опытнейший сыщик, — почти всегда подобные розыски заканчиваются безрезультатно. А это, в свою очередь, сильно портит настроение и имидж органам правопорядка. Вроде как не справились. Плохо работаете!..

Посему, когда мне позвонила Антонина Ильинична, супруга отца Александра, и дрожащим голосом попросила помочь отыскать мужа, я не раздумывая согласился. И причин тому было несколько.

Во-первых, сам отец Александр. В миру — Александр Лукич Богомолов, или просто Сашка, или даже Богомол. Дело в том, что до того, как Сашка обратился к Создателю и стал его верным служителем, он много чего натворил в жизни. А вот познакомились мы с Сашкой при крайне щекотливых обстоятельствах. Было нам в ту пору лет по двадцать с хвостиком. Ему, полагаю, на пару-тройку годков побольше, но это несущественно. Я тогда с энтузиазмом мотался по Томскому Северу в составе бригады таких же увлеченных ребят. Мы гордо называли себя комплексной кардиологической экспедицией и верили, что делаем очень важное дело — изучаем факторы риска заболеваний сердечно-сосудистой системы у людей, занимающихся вахтовым трудом, то есть лесозаготовителей, нефтяников и прочих работяг, ехавших в тайгу за «длинным рублем».

История случилась аккурат под Новый год, в поселке со странным названием Куяново, затерянном среди кетских марей. Зимой, понятно, все промерзает, и по марям можно гулять как по проспекту. А еще эти места богаты клюквой, грибами и пихтовой шишкой — любимым лакомством белок, мышей и бурундуков. Ну а где много мохнатой мелочи, там и хищники — соболь, куница, росомаха. Далее — по тексту. Понимаете?.. В общем, сидим мы с ребятами в сельском клубе, куда нас временно поселили, слушаем вьюгу за окнами да обсуждаем, как Новый год отмечать будем — то ли в клубе, то ли прямо в тайге под настоящей елкой! И тут вваливается к нам председатель Куяновского поссовета со здоровенным дядькой в форменном полушубке с погонами.

«Дело есть срочное, парни, — говорит председатель. — Вот, послушайте. Это — наш участковый, капитан Седых. Он вам все растолкует».

Капитан внимательно нас оглядел, откашлялся и спрашивает, мол, охотники среди вас есть? Мы переглядываемся, плечами пожимаем — непонятен вопрос. «Ладно, — нахмурился участковый, — скажу проще. Мне нужны помощники, умеющие обращаться с оружием, точнее, с охотничьими ружьями. Нужно срочно найти и задержать одного опасного браконьера. Самому мне не справиться, а вызвать подмогу из райцентра я не могу — сами видите, какая метель разгулялась. Ни по снежнику не доехать, ни вертушкой не долететь». Мы удивились еще сильнее. Я высказался в том смысле, что, мол, какие из нас следопыты и тем более оперативники? «Вы — молодые, крепкие парни. — Участковый заметно стушевался. — Я прекрасно понимаю, что не имею права обращаться к гражданским лицам с подобной просьбой, но у меня нет другого выхода… Поэтому прошу о добровольной помощи… Кто не боится… Хотя не думаю, что дело дойдет до стрельбы…»

Вызвались трое. В том числе и я. Вместе с председателем и еще одним мужиком — вшестером — мы экипировались весьма серьезно. Кухлянки, меховые штаны, торбасы и рукавицы. Председатель выдал нам троим по двуствольной «тулке» шестнадцатого калибра и по десятку патронов к ним. «Снаряжены пятым номером, — поморщившись, сообщил он. — Надеюсь, стрелять вам не придется…»

На вторые сутки наш поисковый отряд добрался до зимовья в пойме речки Катайга. Заночевали. Первую стражу выпало стоять мне. Вот тогда-то он и появился. Наверное, его сбила с толку моя поза. Я свернулся клубком на крыльце, стараясь сохранить побольше тепла, а непрекращающаяся пурга уже через час превратила меня в сугроб. Но я не спал — наоборот, ввел себя в состояние сатори. Восточными практиками я занимался уже давно, а тут еще и обстоятельства сами натолкнули на мысль использовать имеющийся опыт для наблюдения за окружающей обстановкой.

Его я заметил сразу, как только он появился на невидимой границе моего «пространства жизни». Светлое пятнышко на фоне ровно-серой пелены. Почему-то я сразу понял, что это не зверь, а человек. Может быть, по тому, как он двигался?.. Человек быстро пересек небольшую полянку перед зимовьем, задержался на несколько секунд, прежде чем скользнул на крыльцо, и… замер, наткнувшись на ствол моего ружья, упертый ему в грудь.

«Ты кто?» — спросил я первое, что пришло на ум. «Сашка», — брякнул он, видимо, от неожиданности. «Ага, а я — Дмитрий. Выходит, тебя мы и ловим уже третий день?..» — «Почему ты так думаешь?» — «Другого разумного объяснения у меня нет…» — «И что ты намереваешься делать?» — «Скажи, ты действительно браконьер? Бьешь зверя без разбора и разрешения?..» — «Мне нужны деньги, чтобы сделать отцу операцию на сердце…» Тогда состояние сатори помогло мне понять, что он говорит правду.

Новая наша встреча произошла уже в Томске, полгода спустя. Сашка выписывал отца из клиники кардиоцентра. Мы столкнулись в коридоре и сразу узнали друг друга, хотя и не видели раньше воочию. «Спасибо», — сказал он. «Обращайся, если что», — сказал я.

И он обратился.

Тогда наступили страшные девяностые. Долгая-долгая ночь… Сашка пришел ко мне домой, хотя я не давал ему адреса. Он выбросил в мусоропровод весь алкоголь, что нашел в квартире, продержал меня полчаса под ледяным душем, потом растер жестким полотенцем и сказал: «Мне нужна твоя помощь». «Профессиональная?» — поинтересовался я. «Дружеская…»

Несколько часов мы тряслись по разбитым проселкам на стареньком ГАЗ-66. Нас было десять человек — таких же, как я, потерявшихся и отчаявшихся, но не забывших, что мы — люди. Мы ехали защищать людей от зверей. Так объяснил Сашка. Какие-то отморозки повадились грабить сельчан, отбирать последнее — скотину, птицу, запасы картошки и овощей — ничего не оставляли!.. А чтобы те не сопротивлялись, захватили заложников. Сашка с приятелем, что был родом из этой деревни, выследили мерзавцев, определили, где те держат пленных, и решили действовать вразрез с законом, который теперь уже никто не защищал.

Мы организовали засаду по всем правилам. Бандиты приехали как к себе домой. Четыре внедорожника остановились на центральной площади села полукругом. «Братки» не спеша выбрались из машин и, морщась от деревенских запахов, потребовали на переговоры старосту. Вместо него к ним вышел Сашка. «Ты кто?!» — вытаращился главарь бандитов. «Твоя смерть», — спокойно ответил Сашка и выстрелил бандиту в лицо из пистолета. Потом я увидел, будто в замедленном кино: как Сашка выхватывает второй пистолет и начинает стрелять с двух рук по оторопевшим «браткам», как те пытаются укрыться за джипами и достают свое оружие, как с трех сторон одновременно по ним открывают бешеный огонь остальные члены нашей группы — в основном из охотничьих ружей. И я тоже стреляю и, кажется, даже попадаю…

Менее чем за пять минут все было кончено. Двенадцать трупов и четверо тяжелораненых против двух легкораненых — итог того страшного боя. А потом — снова тряская гонка, обратно к городу, короткая жестокая рукопашная с немногочисленной охраной «осиного гнезда», счастливо-заплаканные лица освобожденных людей и — второе короткое «спасибо» от Сашки.

Потом были еще встречи и дела, приятные и не очень, а потом — свадьба. «Это — моя Тоня», — сказал Сашка, представляя сероглазую стройную шатенку, смотревшую на него с обожанием и восхищением.

А еще через пару лет Сашка Богомол вдруг стал отцом Александром. «Почему?» — спросил я. «Просто нашел единственно верный способ бороться со злом», — ответил отец Александр…

И вот теперь он пропал.

— Антонина Ильинична, — я всегда называл ее именно так, — когда это случилось? И почему вы думаете, что Александр пропал? Может, он уехал по делам?..

— Саша никогда не уезжал никуда без предупреждения! — Женщина с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Сколько он уже отсутствует?

— Вторые сутки…

— А раньше он куда ездил?

— В основном в районы — Бакчар, Шегарка, Тегульдет… Там тоже сохранились старообрядческие общины. — Она все-таки всхлипнула и тут же зажала себе рот рукой. — Саша никогда не забывал позвонить и сообщить, где он и как у него дела!

— А в этот раз куда он направился? — Я напустил на себя деловито-сосредоточенный вид, вынул блокнот и ручку. По опыту знаю, как успокаивающе это действует на людей в подобных ситуациях.

— В том-то и дело, что Саша никуда не собирался!..

— Но все же ушел. Вспомните, Антонина Ильинична, что-нибудь произошло накануне необычного?..

Она посмотрела на меня, как на провидца или телепата.

— Д-да… Как раз позавчера. Саша отслужил вечерню, вышел из церкви и направился к дому. Я стояла на крыльце и увидела, что от группы прихожан отделился человек и пошел Саше наперерез.

— Вы заметили в его поведении угрозу?

— Н-нет… Он просто догнал Сашу и заговорил с ним о чем-то. Саша послушал, потом махнул рукой, дескать, идем со мной. И они вдвоем уже пошли к дому.

— Александр всегда приглашает незнакомых людей домой?

Я почувствовал легкое покалывание в кончиках пальцев — верный признак, что включилось мое чутье на приключения и опасности.

— Нет… — Женщина посмотрела на меня озадаченно. — То есть я такого не припоминаю. Он обычно все беседы проводил или в церкви, или здесь, где мы с вами сидим, в садовой беседке, если было тепло и не поздно.

— А в этот раз почему-то пригласил…

— Действительно… Да, и Верный, пес наш дворовый, когда они в калитку вошли, очень странно себя повел — сначала рыкнул было, а потом вдруг хвост поджал, морду опустил и под крыльцо спрятался!

— Ого! — Я невольно покосился на Верного, мирно лежавшего в тени у стены дома и поглядывавшего в нашу сторону, мол, все ли в порядке? А собачка-то не из мелких! Похожа на помесь «кавказа» с «немцем». И не поверишь, что ее вообще можно испугать.

— Вот и я подумала «ого». — Антонина Ильинична судорожно вздохнула. — А как они на крыльцо-то поднялись, да разглядела я этого гостя, у самой мурашки по спине побежали!

— Неужто лешак в гости пожаловал? — попробовал пошутить я, но тут же пожалел об этом, перехватив полный неподдельного страха взгляд.

— Не знаю… Может, и леший. Или еще кто… Я таких людей раньше не встречала, — совсем тихо произнесла женщина.

— Все-таки попробуйте его описать?

— Ну, во-первых, огромный… Вот вы, Дмитрий Алексеевич, мужчина крепкий, справный. А если рядом вас поставить, так вы сущим ребенком пред ним покажетесь!

— Так уж и ребенком?..

— Я не преувеличиваю. Росту в нем было, наверное, больше двух метров. Саша у меня высокий, а все одно гостю этому едва до уха достал бы.

— В самом деле, Гулливер какой-то!..

— Да, и в плечах — косая сажень, как раньше говорили. В двери-то боком проходил и пригнувшись! — Антонина Ильинична зябко передернула плечами.

— Надо же! — Я быстро прикинул: высота стандартного дверного проема как раз два метра, а ширина для входной двери обычно сантиметров восемьдесят. Если «лешак» проходил боком и пригнув голову, то был он никак не меньше двухсот десяти или даже двухсот пятнадцати сантиметров росту и плечи имел не менее девяноста сантиметров. Чудовище, а не человек! — И что же было дальше?

— Саша провел его в кабинет и закрыл дверь.

— И не представил вам?

— Н-нет… — Женщина снова растерянно посмотрела на меня, осознав новую необычную деталь в поведении мужа. — Саша только сказал: «Это очень важный человек, Тоня. Нам надо срочно поговорить…»

— А о чем они говорили, вы слышали?

— Нет. Я никогда не подслушиваю разговоры Саши, если вы об этом!

— Извините, Антонина Ильинична, не хотел вас обидеть. — Я совершенно искренне прижал руку к груди.

— Не слышала. Хотя и хотелось… Так, отдельные слова… Речь шла, по-моему, про какой-то скит.

— Наверное, про одно из современных староверческих поселений в тайге?

— Может быть… Действительно, этот… великан мог быть скитником!

— Почему вы так решили?

— Так он мало что здоровый, еще и зарос по самые глаза.

— В смысле?

— Ну, бородища у него лицо обросла почти полностью, да и волосы длинные, давно нестриженные. Он их шнурком в хвост затянул. И еще… — Женщина непроизвольно сморщилась. — Дух от него шел, как…

— …от бомжа?

— Нет. Как от зверя!

Теперь настала моя очередь удивляться.

— Уточните, пожалуйста.

— Ну, запах был похож, как… в зоопарке среди клеток с хищниками.

— Псиной, что ли, вонял?

— Нет, не совсем… Другим зверем… Не могу припомнить…

— Ладно. Позже уточним, если понадобится. — Я снова раскрыл блокнот. — И что же было дальше?

— Ничего. Они проговорили до ночи. Спорили, кажется. — Женщина потупилась, перебирая концы расшитого платка, накинутого на плечи. — Не дождалась я, когда он уйдет, ушла в спальню. — Она подняла на меня взгляд, полный сдерживаемых слез. — А утром Саша исчез!

— То есть ушел, пока вы спали?

— Не знаю! Может быть, он вообще не ложился…

Антонина Ильинична спрятала лицо в ладонях, плечи ее затряслись. Я не стал ее успокаивать, прекрасно зная, что лучше дать человеку выплакаться, выплеснув со слезами скопившееся нервное напряжение.

Плакала она недолго. Минут через пять выпрямилась, вытерла покрасневшие глаза концом платка.

— Дмитрий Алексеевич, вы мне поможете?

— Я постараюсь, Антонина Ильинична, — честно сказал я, пряча блокнот. — Вы разрешите мне осмотреть кабинет отца Александра?

— Конечно, пойдемте…

Комната на кабинет походила мало. Светлое квадратное помещение с беленым потолком и стенами — никаких новомодных обоев и потолочных плиток. Посередине — люстра на четыре лампочки. В красном углу, как положено, полка с ликом Сына Божьего, а на противоположной стене неожиданно обнаружилась внушительная картина с изображением среднерусского пейзажа. Более мелкие пейзажи висели в простенке между двух окон, прикрытых веселыми светло-зелеными занавесками. Слева от входа располагался вполне современный обитый кожей диван. Вдоль правой стены шел стеллаж с книгами, а левее стоял двухтумбовый старинный письменный стол под зеленым сукном с чернильным прибором и пресс-папье в виде скачущего оленя. Стопка бумаг, телефонный аппарат «Панасоник», брошенная шариковая ручка «Пилот». И два стула, валяющиеся на полу. Первый — прямо у стола, выглядывая из-за него спинкой, а второй как раз под люстрой. Возле стеллажа на полу лежали два увесистых тома Большой советской энциклопедии. Остальные тома заняли полторы средние полки, и было видно, откуда выпали эти два.

— У Александра часто такой беспорядок?

— Нет… Вообще не бывает… — Антонина Ильинична изумленно оглядывала кабинет. — Еще вчера вечером тут все было на месте…

— Так! — Я мгновенно подобрался. — Ничего не трогаем! Вызываем милицию.

— Зачем?!

— Налицо явные признаки проникновения.

— Но кто же?..

— Вот пусть специалисты это и выясняют. — Я набрал знакомый номер, проигнорировав всем известный «02». — Привет, Олежек!

— И тебе не хворать. — Голос Ракитина не вселял оптимизма. — Ну, что у нас плохого?

— Какой ты сегодня приветливый и жизнерадостный!.. — не удержался я.

— Еще один подобный звук, и я кладу трубку, — желчно пообещал Олег.

— Ладно, бука… Я звоню с места преступления.

— Убили кого?..

— Пока не знаю. Но пошуровали в кабинете предполагаемой жертвы основательно.

— Адрес?

— Яковлева, десять…

— Так это ж церковь старообрядческая!

— Именно.

— Ох, и горазд же ты, Димыч, на сюрпризы! — желчи в голосе Ракитина прибыло вдвое. И я его прекрасно понял: любое расследование, связанное с церковью, как правило, сильно осложнялось самими же служителями культа, требовавшими от органов предельного такта и соблюдения всех норм и канонов при сборе вещдоков и допросов участников следствия.

— В данном и конкретном случае, Олежек, речь идет о моем старом друге. Он пропал два дня назад, как утверждает его жена, а сегодня обнаружилось, что кто-то серьезно пошмонал в его рабочем кабинете. Здесь явно что-то искали.

— Хорошо. Уговорил. Через полчаса будем.

Я улыбнулся и сунул мобильник в карман джинсов.

— Ну, вот, Антонина Ильинична, скоро все будет в порядке. Капитан Ракитин — лучший в своем деле. И мой друг детства к тому же.

— Надеюсь, что все обойдется. Лишь бы Саша жив был!.. — снова вдруг всхлипнула она.

— Почему вы думаете, что с отцом Александром случилось что-то нехорошее?

— Да как же?! А этот… лешак? Он ведь не зря приходил. Что ему от Саши нужно было? Может, он как раз и…

— Давайте не будем делать скоропалительных выводов, — успокаивающе произнес я и подошел к стеллажу. На месте двух упавших томов зияла приличная дыра. Я заглянул туда и присвистнул: — Кажется, наш неизвестный домушник таки добрался до того, что искал!

Антонина Ильинична тоже приблизилась к стеллажу, посмотрела в дыру и глаза ее округлились.

— Что это?!

— По-моему, сейф. Вернее, тайник, учитывая деревянную дверцу. Но он пуст. Вы, случайно, не знаете, что отец Александр здесь хранил?

Женщина молча покачала головой.

— Я даже не подозревала о его существовании, — сказала она.

— М-да. Оказывается, и у священников бывают «скелеты в шкафу». — Я вопросительно посмотрел на нее. — Антонина Ильинична, что еще вы мне не рассказали об Александре, чего не знаю я?

— Я вас не понимаю! — Женщина вскинулась, но сразу сникла. — Наверное, Саша хранил здесь один… необычный предмет…

— Почему вы так думаете? И что за предмет?

— Дело в том, что у Саши есть брат. Младший. Сергей… Они теперь почти не общаются, а раньше Сережа к нам частенько наведывался, когда из тайги возвращался…

— Он вахтовик?

— Нет… Был, начинал вахтовиком-лесозаготовителем. Еще в начале девяностых… Потом свое дело завел. Сейчас Сергей — крупный предприниматель, журналисты его «лесным королем» прозвали…

— Стоп! А фамилия у этого Сергея, случаем, не Бухвостов?

Антонина Ильинична вскинула на меня удивленный взгляд.

— Да, правильно.

— А у Александра фамилия Богомолов…

— Сережа после развода их родителей остался с матерью и при получении паспорта взял ее девичью фамилию.

— Понятно. — Я снова достал блокнот. — Значит, вы слышали какой-то интересный разговор братьев, касающийся некоего загадочного предмета, который отец Александр хранил в этом вот тайнике?

— Да, Сережа однажды привез из командировки необычный предмет, похожий на обтянутый кожей диск. На одной стороне его красной краской была начерчена сложная фигура, напоминающая насекомое или скорпиона. А на другой — несколько странных букв или символов…

— Наверное, это было что-то вроде тамги, — встрял я.

— Я тоже читала про эти загадочные предметы. Да, возможно, и тамга… Сережа показал ее Саше и сказал, что находка очень старая и ценная — похвалился. А Саша отмахнулся и ответил, что у него есть более ценная вещь, настолько, что он хранит ее в специальном месте…

— Видимо, вскрытый тайник и есть то самое место, — снова перебил я, высказав догадку. В следующую секунду до меня дошло, что веду себя бесцеремонно, и поспешил извиниться: — Простите, Антонина Ильинична, больше не буду. Продолжайте, пожалуйста.

— Собственно, я почти все рассказала, — слабо улыбнулась женщина. — Помню, Сергей съязвил, мол, ничего-то у тебя нету, раз даже родному брату не можешь показать раритет. А Саша ответил, что эту вещь, хранимую в роду Богомоловых без малого триста лет, нельзя показывать кому попало, потому что она обладает некой древней силой. Сережа обиделся, и больше они на эту тему не разговаривали.

— А вы сами видели раритет?

— Нет конечно… Пойдемте, Дмитрий Алексеевич, я вас хоть чаем напою. С плюшками.

Я был не прочь перекусить, но едва мы расположились на просторной кухне и разлили по чашкам ароматный напиток, за окном рыкнул мотор и следом прозвучал резкий сигнал клаксона.

— А вот и кавалерия, — вздохнул я, отставляя чашку. — Как всегда, вовремя.

Ракитин сдержал обещание и привез тревожную группу в полном составе, отчего мне сделалось неудобно. Шутка ли, задействовать сразу четырех спецов на вызов, когда еще вовсе неясно, а был ли повод? Может, отец Александр решил срочно отлучиться и не предупредил жену по каким-то своим соображениям, а мы тут шум подняли?

— Ну-с, и кто здесь пострадавший? — бодро поинтересовался Олег, оглядывая бардак в кабинете священника.

— Пострадавший, как видишь, отсутствует, — развел я руками. — Есть супруга пострадавшего, Антонина Ильинична Богомолова. Она успела поведать мне, что…

— Обстоятельства преступления, если таковое подтвердится, мы выясним без тебя, — жестко оборвал меня Ракитин. — На то есть профессионалы.

— А меня, значит, побоку?! — Я был возмущен до глубины души. — Да если бы не я…

— Тебя здесь уже нет! — отрезал Олег. Он явно был не в духе. «Наверное, Алена его пропесочила за наши пивные посиделки в субботу», — решил я и счел за благо не пререкаться, однако не удержался от искушения оставить последнее слово за собой.

— Нас мало, но мы на каждом километре, капитан. Я — журналист и начинаю собственное расследование!

— Только под ногами не путайся, — невозмутимо парировал Ракитин, но в глазах его при этом отплясывали чертики.

Я демонстративно раскланялся с ничего не понимающей Антониной Ильиничной, пообещав разобраться во всем гораздо быстрее милиции, и удалился. На самом же деле в тот момент у меня не было никакой уверенности, что загадка разрешится, стоит только попросить. Поэтому я решил начать свое расследование с поиска каких-нибудь зацепок в старинных документах.

Семейство старообрядцев Богомоловых, как однажды рассказывал Сашка, бежало в Сибирь от преследований откуда-то с Поволжья. Вот с этого факта и начнем! А поможет мне правильно определить направление поиска моя ненаглядная Машенька!..

 

Глава 3

Томский городок, 1875 год

Солнечным июньским утром в кофейню на паях «Белобородов и сын», что на углу Миллионной и Савватеева переулка, вошел сухощавый, резковатый в движениях молодой человек, одетый явно для дальнего путешествия. Двубортный темно-коричневый пиджак и такого цвета брюки в еле заметную клетку удачно дополняли модные ботинки из желтой кожи, на толстой подошве с рантом.

Он окинул острым взором почти пустой в это время дня зал, выбрал столик у большого, залитого солнцем окна и уселся с видом человека, собравшегося вкусно и обстоятельно позавтракать. Слегка вылинявший котелок он пристроил на соседнем стуле, накрыв им потертый рыжий саквояж.

Подскочившему половому-мальчишке молодой человек, и верно, заказал яичницу-глазунью аж из четырех яиц да с луком, шкварками и укропом. К сему добавил тарелку пшенной каши с изюмом, а в довершение потребовал большую чашку кофе со сливками и обсыпную плюшку. Мальчишка принял заказ, уважительно оглядел поджарую фигуру клиента, присвистнул и улепетнул на кухню.

Молодой человек вторично принялся осматривать зал и одиноких посетителей. Их оказалось всего трое. Две девицы, судя по форменным жакетам и юбкам, работницы почтамта, пили чай с пончиками и оживленно что-то обсуждали. Одна из них бросила на нового посетителя беглый взгляд, не нашла ничего интересного для себя и вернула внимание подружке. А вот из дальнего, самого темного, угла вдруг выбрался, пошатываясь, расхристанный и нечесаный, совершенно седой старик с лицом, похожим на высохшую грушу, и неверной походкой направился явно к столику молодого человека.

Подойдя вплотную, старик оперся о столешницу и некоторое время пристально рассматривал парня раскосыми черными глазами. Тот же, нимало не смутившись, в свою очередь внимательно изучал остяка. Молчание длилось пару минут, наконец старик отлип от столешницы и сложил жилистые коричневые руки в традиционном остяцком приветствии.

— Илькун просит разрешения сесть за твой стол и разделить трапезу, — сипло и неразборчиво произнес он.

— Что дашь взамен? — не смутившись, ответил ему в той же манере парень.

— Илькун поведает историю. Она будет интересна тебе.

— Почему ты решил, что я имею интерес к историям?

— Илькун прожил много зим. Илькун умеет видеть желания человека…

Парень прищурился, хмыкнул и махнул рукой:

— Твоя правда. Садись. Есть у меня такой интерес.

Проворный мальчишка спустя пять минут притащил заказ, и молодой человек с улыбкой пододвинул остяку тарелку с кашей.

— Начинай, Илькун, — он разломил краюху душистого хлеба и протянул половину собеседнику.

Тот взял хлеб, зажал между ладоней и приложил ко лбу. После чего не торопясь принялся за кашу. Парень, с улыбкой поглядывая на старика, также занялся едой. Расправившись с угощением, остяк попросил квасу. Молодой человек сделал половому заказ, отхлебнул кофе и сказал:

— Называй меня Михаилом, Илькун, и приступай к обещанному.

— Тридцать зим назад я был таким же молодым и сильным, как ты, — тихо заговорил старик. — Я ходил по тайге тише рыси. Я слышал лучше зайца и видел лучше коршуна, а нюхом мог поспорить с волком. Я добывал самых вкусных важенок и самых жирных тетеревов… — Он замолчал и припал к кружке с квасом. Михаил терпеливо ждал, прекрасно зная все особенности и манеру остяков начинать любой рассказ или легенду с такой вот саморекламы. Старик напился, вытер губы рукавом обтрепанной рубахи и продолжил: — Однажды я в погоне за оленем забрался очень далеко на закат от стойбища. Олень был молодой и сильный, я никак не мог подобраться к нему на полет стрелы. Я перешел уже три ручья и достиг берега широкой Улги. За ней начинались угодья шулькутов. Я не хотел туда идти, но олень был сильным и смелым. Он вошел в реку и поплыл. И я поплыл за ним. Но течение оказалось очень быстрым. Оно разделило нас, и когда мы выбрались на берег шулькутов, я понял, что мне уже не догнать оленя. Но все равно пошел по его следу. И так я достиг сухого болота и почуял странный, очень резкий запах. Я никогда раньше его не встречал. Из-за него я потерял запах оленя. Тогда я решил посмотреть, что же так плохо пахнет?..

Старик снова замолчал и принялся жадно пить квас.

— И что же ты нашел, Илькун? — поторопил его Михаил.

— Целое озеро земляного масла… То есть я потом узнал, что так пахнет земляное масло. А тогда я набрал его в баклагу и принес в город. Показал ученому человеку Хлопотову, что живет у северной заставы и собирает травы. Он объяснил, что это такое, но когда узнал, из какой дали я принес это масло, махнул рукой…

Илькун вылил в рот остатки кваса, утерся рукавом рубахи и выжидающе уставился на собеседника. Михаил молчал долгую минуту, потом кликнул полового и потребовал каждому по чарке хлебного вина с солеными рыжиками и зеленым луком.

— Твой рассказ очень интересен, — тихо заговорил он, когда мальчишка убежал за заказом. — Но то случилось тридцать лет назад. Наверное, государевы люди давно все там разведали, заимку поставили?..

— Нет.

— Почему?!

— Городской голова решил, что озеро слишком далеко и мало, чтобы возиться с ним и торить туда дорогу.

— Но за тридцать лет здесь сменилось аж пять городских начальников. Неужели ни один из них…

— Просто я больше никому не рассказывал об озере. — Старик усмехнулся в седые усы. — Да и кто станет верить словам вечно пьяного ханти?

— А земляное масло? Ты же не забыл про него? — вкрадчиво улыбнулся Михаил.

Мальчишка-половой притащил чарки и закуску, получил свой грош и исчез.

— Я пробовал носить и продавать его, — с тоской произнес Илькун, — но почти никто не хотел покупать!..

— Так вот, — почти провозгласил Михаил, поднимая свою чарку, — ты нашел человека, который решил заплатить тебе за то, чтобы ты показал ему озеро земляного масла!

* * *

Вечером того же дня в торговом доме купца первой гильдии Евграфа Николаевича Кухтерина, от которого начиналась Почтамтская улица, собралось необычное общество.

В просторном кабинете хозяина на втором этаже с окнами на Новособорную площадь за большим столом, покрытым тяжелой атласной скатертью, сидели шесть человек. Сам Евграф Николаевич, рослый и крепкий сорокалетний мужчина, с окладистой, по сибирскому обычаю, бородой занимал место во главе стола. По правую руку от него сидели двое. Сухопарый, с большими залысинами и узким горбоносым лицом являлся управляющим делами купцов Кухтериных — Тимофеем Меликовичем Картозовым. Второй, румяный шатен с бойкими черными глазами, — Андрей Захарович Бурносов, доцент Московского университета, геолог и естествоиспытатель.

Слева за столом примостились еще три человека. Одним был тот самый молодой человек, что беседовал с остяком в кофейне Белобородова. И он выглядел из троих наиболее благопристойно. А вот последняя пара производила на окружающих гнетущее впечатление — вылитые каторжники. Оба кряжистые, заросшие бородами по самые глаза, одетые в латаные, вылинявшие суконные армяки прямо на голое тело. Они держались рядом, сидя у дальнего края стола и почти не глядя на остальных, и мяли в руках заскорузлые крестьянские шапки.

Все собрание помалкивало, пока дородная кухарка выставляла на стол самовар, стаканы в серебряных кольчугинских подстаканниках, большое блюдо с бубликами и корзинки со слоеными пирожками и песочным печеньем. Наконец она удалилась, Кухтерин кашлянул и предложил:

— Угощайтесь, господа. Почаевничаем, помолясь…

Каждый из присутствующих по очереди подошел к самовару со стаканом. Хозяин дождался, пока гости сделают по нескольку глотков и выберут прикуску к чаю.

— Итак, я вас слушаю, господин Селютин, — степенно произнес Евграф Николаевич.

Михаил отодвинул недопитый стакан и приосанился.

— Господин Кухтерин, я имею настоятельное желание и возможности отыскать в Васюганских урманах месторождения земляного масла, или, по-научному, нефти.

— Вы геолог, господин Селютин? — желчно поинтересовался Картозов.

— Для того чтобы найти в земле какое-либо полезное ископаемое, необязательно быть специалистом, достаточно найти знающих людей, — прищурился Михаил.

— Разумно, — кивнул Кухтерин.

— Так вот, у меня есть такой человек.

— У меня — тоже…

— Я имею в виду не геолога, господин Кухтерин. Он — проводник. Из самоедов.

Купец переглянулся с управляющим и Бурносовым.

— И каково ваше предложение?

Селютин снова принял важный вид.

— Разрабатываем месторождение на паях!

— Интересно… И каковы наши доли?

— Пятьдесят на пятьдесят.

Кухтерин откровенно расхохотался. За ним заулыбались и Картозов с геологом. А мрачные приятели Михаила посмурнели еще больше.

— Ну и фантазер же вы, господин Селютин! — выговорил, отсмеявшись, Кухтерин.

— И в чем же мои фантазии? — Михаил явно обиделся и слегка растерялся.

— Да в том, что перекуплю я завтра вашего проводника, и останетесь вы ни с чем.

Селютин сник. Некоторое время он смотрел в стол и крошил на скатерть сушку, а купец и его помощники с улыбками поедали пирожки и прихлебывали чай. Наконец Михаил вскинул голову.

— Вы этого не сделаете, Евграф Николаевич!

— Откуда такая уверенность? — приподнял бровь Кухтерин.

— Я навел о вас справки… Вы — честный человек.

— А вы?

— Я… Думаю, я смогу доказать вам свою порядочность, когда предоставлю все результаты экспедиции. Если, конечно, вы, Евграф Николаевич, поможете мне в ее организации.

Кухтерин снова обменялся быстрыми взглядами с Картозовым и Бурносовым и решительно прихлопнул по столу широкой ладонью.

— Лады. Соберем вас в поход. Вот Андрей Захарович подберет все, что нужно из инструмента. А вы собирайте остальное — палатки, провизию, одежу подходящую да обутку соответствующую… Кстати, господин Селютин, сколько человек пойдет с вами кроме проводника?

Михаил покосился на своих угрюмых приятелей.

— Да вот они только… Зачем много народу в тайгу тащить?

— А они кто? Ну, чего умеют?

— Охрим, — кивнул Селютин на того, что выглядел постарше, — лесовик. По тайге как по двору ходит, следы читает, зверя берет любого…

— Полезный человек…

— А Петр, тот лозоходец. Чует, что в земле лежит да наружу не кажется…

— О как! — Кухтерин с интересом посмотрел на мужика. — Так, может, ты мне на заимке воду сыщешь, мил человек? Потом, как вернетесь?..

— Непременно, хозяин. Подсоблю, — буркнул в бороду Петр, зыркнув из-под кустистых бровей.

— Вот и ладно. — Кухтерин широко улыбнулся и встал. — Тимофей Меликович, распорядись в магазине, чтоб господину Селютину в кредит товар отпустили. После рассчитаемся. И о долях — потом, как вернетесь.

— Но, может, все-таки… — возразил было Михаил.

— Не люблю делить шкуру недобытого медведя! — отрубил купец и вышел из комнаты.

— Идемте, господа, — холодно предложил Картозов. — В магазине Евграфа Николаевича вы найдете все, что понадобится для вашей экспедиции.

* * *

Дмитрий Иванович Тецков, городской голова, стоял возле большого кна в своем рабочем кабинете, наблюдая за уличной суетой, и при этом внимательно слушал посетителя.

— …собрались они куда-то за Обь, в самоедские земли, вроде как за земляным маслом. Но по мне, так за чем-то другим.

— За чем же?..

— Не знаю. Только откуда в болотах земляному маслу-то взяться? Известно же, что оно песок да суглинок любит. На худой конец, с-под воды выйти может…

— Ну, на болотах-то воды достаточно. Ладно, — Тецков повернулся к собеседнику. — Уговорил. Пойдете следом. Присмотрите за сей пестрой компанией. Да много людей-то не бери, двух-трех достаточно будет.

— Слушаюсь, Дмитрий Иванович. Все аккуратно сделаем.

— Иди…

Посетитель исчез из кабинета бесшумно, будто тень. Тецков какое-то время смотрел на то место, где он стоял, потом вдруг передернул плечами и вновь уставился в окно.

— Надо же, — сказал сам себе. — Неужто и в самом деле нафта на болоте есть?! Это ж какое дело тогда можно будет развернуть?.. Это же… орден, как пить дать!.. Ай да Кухтерин! Ай да пройдоха!..

* * *

Поздно вечером в номере доходного дома Соболевой, что разместился аккурат возле почтамта, на углу Почтамтской и Монастырского переулка, собралась вся компания — молодой человек, назвавшийся Михаилом Селютиным, два его угрюмых помощника, хант Илькун и еще один странный персонаж, сильно смахивающий на цыгана, однако с замашками форменного лиходея.

Селютин, посмеиваясь, представил остальным новенького:

— Это Бес, знакомьтесь.

— А на кой нам он? — мрачно пробурчал лозоходец Петр.

— Бес — наша страховка на благополучное возвращение, — охотно пояснил Михаил.

— Ты и впрямь думаешь, что купец от нас избавиться постарается? — насупился Охрим.

— Не думаю… Но береженого — Бог бережет. А Бес — его посланец.

— Не юродствуй, Миша, — покачал головой Петр, — нехорошо это, не ладно.

— Извини, дружище, — примиряюще поднял руки Селютин. — Давайте-ка ближе к делу. Итак, послезавтра мы выступаем по известному вам маршруту. Поведет нас Илькун, — кивок в сторону ханта. — Ты, Охрим, отвечаешь за ночевки и пропитание. Петр — за воду…

— Так в тайге воды полно! — усмехнулся цыганистый Бес.

— Не всякую воду пить полезно, — загадочно ответил Михаил и подмигнул лозоходцу. — А с собой тащить накладно. Потом, господин Кухтерин почти наверняка подсунет нам в последний момент своего человека. Я бы на его месте так и сделал. А сие означает, что с нами пойдет соглядатай, который вполне может превратиться в нашего похоронщика, буде ему хозяин даст такое поручение.

— Не смогёт, — покрутил косматой головой Охрим. — Я с него глаз не спущу, сам в болотине утоплю!

— А вот этого как раз делать и нельзя, дружище. Иначе не видать нам нашей доли со всего предприятия. Бес, — повернулся Селютин к «цыгану», — выходишь завтра, идешь до первой точки. Если все в порядке, ставишь мету, дожидаешься нас и двигаешь к следующей, как договорились.

— Не беспокойся, Миша, не впервой. Прослежу.

— Тогда — всё. Расходимся. Утром — сбор у Картозова. Кроме Беса и Илькуна…

Когда подельники один за другим вышли из номера, Селютин тщательно запер за ними дверь, достал из тумбочки письменный прибор и тетрадку, присел к столу и принялся быстро писать. Почерк у него оказался убористый, но четкий. Исписав пару страниц, он аккуратно вырвал их из тетради, вложил в заготовленный конверт, заклеил его и надписал на лицевой стороне одно слово «Тецкову». Конверт Михаил сунул в ящик стола, убрал письменный прибор и быстро вышел из номера.

* * *

Покрасневший закатный диск коснулся острых, почти черных вершин вековых елей. Длинный, пологий увал, по которому гуськом шли люди, покрылся густыми тенями, и стало казаться, будто лес иссечен гигантскими расселинами, заполненными тьмой.

Михаил, шедший первым, остановился перед огромной одинокой сосной на макушке увала, достал карту, сверился и медленно пошел вокруг дерева, ведя рукой на уровне своей головы. Мета — скол коры треугольной формы — отыскалась с западной стороны ствола.

«Молодец, Бес, — усмехнулся про себя Селютин, — чисто работает. Ни разу более никак не засветился, как бесплотный дух двигается!..»

Он махнул рукой ожидавшим спутникам:

— Ночуем здесь.

— Почему на вершине? — недовольно скривился Бурносов, чей здоровый румянец изрядно поблек за трое суток похода, а взгляд почти утратил задорный блеск. И было с чего! Когда Кухтерин буквально в день отправления вдруг объявил, что желает включить в экспедицию своего специалиста и приказал геологу срочно собираться, доцент натурально обалдел. А потом обиделся. Как мальчишка, которому пообещали леденец, а показали кукиш. Но ослушаться хозяина не посмел. Пришлось на ходу вспоминать порядком подзабытые со студенчества навыки «хождения в поле». И терпеть явные насмешки Селютина, возглавившего поход с согласия Евграфа Николаевича.

— Потому, что здесь гнуса меньше и обзор получше.

— А от кого мы стережемся?

— От тех, кто тоже хочет найти в тайге озеро земляного масла, но не пожелает ни с кем делиться. — Михаил скинул рюкзак на упругий ковер ягеля. — Или вы, Андрей Захарович, всерьез считаете, что мы одни владеем этим знанием?

— Если вы, господин Селютин, намекаете на меня, то я никому и не…

— Бог с вами, Андрей Захарович! Ни на кого я не намекаю. Но жизнь меня научила: если о тайне знает больше двух человек — это уже не тайна. Следовательно, имею право предположить, что существует кто-то еще, чей интерес совпадает с нашим, и он, этот кто-то, непременно попробует нас обставить или… попросту устранить.

— Ну, почему же сразу «устранить»? — Бурносов невольно передернул плечами. — Не в каменном же веке живем?..

— Конечно, — развеселился Михаил, — потому нас либо пристрелят, либо утопят!

Остальные члены группы поддержали командира сдержанными смешками, кроме Илькуна. Хант, с каждым пройденным днем становившийся все более задумчивым и смурным, лишь покачал седой головой и отправился вниз по склону подбирать сухой валежник для костра. Его реакция не осталась незамеченной. Селютин, дав задание оставшимся, устремился вслед за проводником и нагнал его в полусотне шагов от лагеря.

— Не нравишься ты мне, Илькун, — жестко произнес он, становясь перед хантом и разглядывая его в упор. — А ну, выкладывай, что не так?

Старик несколько секунд рыскал глазами по сторонам, потом вздохнул:

— Неправильно мы идем, лахсы. Нужно на Глаз Эндури идти…

— Погоди-ка, ты же говорил, что на закат надо три дня, потом…

— Я ошибся, лахсы. Старый стал, память подводит. На Глаз Эндури повернуть нужно. Не то заблудимся.

Селютин еще с минуту пристально вглядывался в морщинистое и бесстрастное лицо проводника, пытаясь уловить хоть малейший знак скрытого волнения. Не нашел, скептически хмыкнул:

— Ну-ну, будь по-твоему. Лахсы…

* * *

К скиту они вышли на следующий день, ближе к вечеру. Уже первый осмотр показал, что скиту не меньше ста лет, а может, и больше. И покинут он тоже очень давно.

— Двуперстники тут жили, — обронил Охрим, хмуро разглядывая замшелые срубы, наполовину погрузившиеся в лесную почву. — Вон и крест на кедре о четырех концах…

Все задрали головы и посмотрели на почерневший от времени и непогоды крест, прибитый к стволу на высоте десятка саженей.

— А почему он так высоко? — недоуменно спросил Бурносов.

— Дерево подросло немного. За сотню-то лет, — не смог сдержать улыбку Селютин. — У вас есть другое объяснение, Андрей Захарович?

Геолог надулся и отошел в сторону, сделав вид, что разглядывает полуразвалившийся колодец. Люди медленно обошли все поселение, Петр нашел вход в один из срубов.

— Посмотрим, что там?

— Я бы оставил это дело до утра, — усомнился Михаил. — А лагерь поставим вон там, на взгорке…

Его здорово беспокоило то, сумеет ли Бес определить, куда они свернули с оговоренного маршрута, и нагнать группу? Кое-как уговорив себя не волноваться раньше времени, Михаил забылся мутным сном. Потому не удивился, когда внутренний сторож скомандовал беззвучное «тревога!».

Несколько секунд Селютин лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам ночной тайги и спящего лагеря, потом сел и медленно осмотрел костровой круг. Сразу понял: одного не хватает. «Илькун!» — мелькнула догадка.

Михаил тихо поднялся и крадучись обошел костер. Так и есть — хант исчез.

«Ну, и где теперь его искать? — раздраженно подумал Селютин. И тут же обругал себя за недогадливость: — Да ведь старый черт именно сюда стремился, в скит!.. Что же ты здесь потерял, приятель?..»

Так же тихо ступая, он двинулся в сторону невидимого за деревьями скита. На счастье, светила полная луна, и Селютин быстро сориентировался, постаравшись приблизиться к строениям со стороны теней. Теперь скит был перед ним как на ладони, а самого Михаила и рысь бы, наверное, не разглядела.

Четверть часа минула в напряженном ожидании, и наконец терпение Селютина было вознаграждено. У крайнего сруба будто из-под земли возникла фигура и двинулась к соседнему строению. На миг человек появился в косом столбе лунного света, и Михаил без труда опознал в нем проводника. Хант остановился возле сруба и стал шарить руками по стене. Вот он что-то нащупал, раздался тихий скрип, и проводник исчез.

«Вход нашел! — догадался Селютин. — Что же ты там ищешь, приятель?..» Он короткими перебежками устремился к срубу и занял позицию слева от чернеющей дыры входа, в тени нависавшего мшистого ската крыши.

Снова пришлось довольно долго ждать. Но вот хант выбрался наружу, и тогда Михаил негромко сказал:

— Нётыйлма, лахсы?..

Старик замер истуканом, потом вдруг рухнул ничком, как подкошенный, в мох. Селютин даже испугался на миг: а ну как околел проводник с испуга? Он наклонился над телом, осторожно тряхнул за плечо:

— Эй, Илькун, ты чего? В обмороке, да?..

Хант слабо пошевелился, закряхтел и сел. В лунном свете лицо его вовсе стало похоже на жуткую маску, какие иногда используют остяцкие шаманы-камы во время своих бдений или плясок.

— Поделом мне, — хрипло пробормотал старик, — не нужно было сюда приходить…

— Я не понимаю, — раздраженно заявил Селютин, садясь на соседнюю кочку. — Что это еще за казаки-разбойники среди ночи? Чего ты шаришься по скиту? Что ищешь?

— Послушай, Михаил, ты хороший человек. Не спрашивай меня ни о чем, если не хочешь призвать к себе смерть…

— Илькун, ты, видать, ошалел с перепугу? Или мухоморов наелся и камлаешь?

А ну, выкладывай начистоту!

Старик покрутил головой, будто облитой серебром под лунным светом.

— Ох, неразумный ты, Михаил! Иди к костру, пока не поздно!..

— Не расскажешь, объявлю тебя предателем! — набычился Селютин. — А с предателями, сам знаешь, что в тайге случается.

— Совсем дурак! — не то хихикнул, не то всхлипнул хант. — Ну, да услышит меня ухо Эндури!.. Слушай, утшам пых. Есть очень старое предание у ханти: тот, кому посчастливится найти в тайге тавыт самого мойпэрны вэнтан, сможет, подобно ему, видеть, как рысь, слышать, как росомаха, чуять, как волк! Он станет сильным, как медведь, и быстрым, как олень. Он сможет оборачиваться любым зверем и становиться невидимым даже при свете солнца!..

— Красивая сказка…

— Это не сказка. Мой прапрадед однажды нашел в тайге полумертвого мансу, который назвался Кёлеком и рассказал, что был проводником у команды служилых. Они искали в урманах беглых двуперстников, а Хозяин на них осерчал и всю команду извел. Но при том тавыт свой потерял, а Кёлек — нашел. Мой прапрадед вывел мансу на дорогу к острогу, а тавыт себе забрал. Только не помог ему тавыт, водил по урманам целых две луны! Пока прапрадед не догадался его спрятать. Только тогда и смог к стойбищу выбраться…

— А куда он его спрятал-то? — уже заинтересованно перебил Михаил.

— В одном из заброшенных скитов между речками Икса и Бакчар. — Илькун тяжело вздохнул.

— А почему же тавыт его по тайге водил, вместо того чтобы силу дать?

— Так ведь нужно еще вэр таксар совершить, чтобы тавыт тебя признал хозяином…

— Получается, твой предок про обряд этот не знал?

— Он потом узнал, когда уже из тайги вышел. Но обратно за тавыт не пошел — шибко страшно было.

Хант судорожно вздохнул, Селютин ехидно покосился на него:

— А тебе, стало быть, не страшно?

— Я стар. Я полжизни провел в урманах. Город мне чужой. И умереть хочу в тайге, а не на улице… Ну а если Эндури поможет тавыт найти, глядишь, и поживу еще!

— Ага. Разумно… — Михаил поднялся. — Ну, я так понимаю, тавыт ты здесь не нашел? И что дальше делать станешь?

— Ничего. Рядом скитов больше нет. Дальше идем озеро земляного масла искать. — Илькун тоже встал.

— Тогда пойдем-ка спать, лахсы, — Селютин приятельски приобнял ханта за худые плечи, — до рассвета еще часа три…

* * *

Утром маленький отряд благополучно свернул бивуак и двинулся в старом направлении, на запад. На сей раз впереди пошел Охрим, и, как оказалось, не зря. Еще до полудня лесовик вдруг вернулся к остальным, подошел к Селютину и твердо сказал:

— За нами идут.

— Кто? Конкуренты?

— Нет. Человек и зверь.

— Как это?! — Михаил пристально посмотрел лесовику в глаза. — Ты ничего не путаешь?

— Я знаю тайгу лучше твоего остяка! — оскалился Охрим. — Я нашел два следа — человеческий и медвежий.

— То есть они оба идут за нами? Вместе, что ли?

— Нет… Каждый своей дорогой. Но явно за нами. Уже часа два.

Селютин почесал макушку, подумал и объявил привал. Потом потребовал, чтобы Охрим все рассказал остальным. Бурносов, услышав новость, расчехлил и зарядил свое ружье, Петр недоверчиво хмыкнул, а Илькун посерел, сел на пятки, сложил руки перед грудью в странном жесте и принялся раскачиваться в стороны и бормотать что-то на своем языке.

Михаил оглядел всю компанию и поинтересовался:

— Какие будут соображения, господа?

— Ну, медведь нам не страшен, — заявил Петр. — Сейчас лето, еды в тайге полно. Мишка просто любопытничает. А вот человек… Может, поймаем его и спросим?

— Вряд ли это будет просто, — покачал головой Охрим. — Он, похоже, тоже лесовик — тенью ходит, и босой к тому же.

— Ну, мы тоже не лыком шиты, — чересчур бодро вставил Бурносов. — Давайте на него засаду устроим?

— Идея хорошая, но малоосуществимая, — невесело усмехнулся Селютин. — Но за неимением лучшего можно попробовать. Как, Охрим?..

— Можно… Только сначала…

Он недоговорил. Откуда-то сбоку раздались хруст ломаемого валежника, неразборчивые ругательства, и тут же на прогалину из подлеска вывалился… Бес! Боже, в каком он был виде! Мешковатые куртка и штаны его грязно-зеленого цвета с рыжими пятнами, делавшими владельца почти незаметным среди лесной пестроты, изорваны в клочья, через всю правую щеку протянулась глубокая царапина — явно не от сучка или ветки, левая кисть висела плетью и распухла. Ни рюкзака, ни походного мешка при «цыгане» не оказалось, хотя, по здравому размышлению, должен был быть. Оружия, кроме ножа на поясе, тоже не наблюдалось.

— Что с тобой, Бес?! — сумел после минутного замешательства вымолвить Селютин.

— Об медведя зашибся! — нервно огрызнулся тот и стал судорожно хлопать себя по карманам, один из которых болтался наполовину оторванный. — У тебя папиросы есть?

— Ты же бросил курить?!

— Я передумал!..

Михаил в изумлении протянул ему коробку «Невской перспективы» — дорогущих модных папирос, полученных от щедрот Кухтерина. Бес с трудом прикурил, едва не сломав папиросину, так сильно тряслись его руки. Только сделав несколько глубоких затяжек, он немного успокоился и попытался улыбнуться. Но глубокая рана на щеке не позволила, и «цыган», скривившись от боли, прошипел сквозь зубы:

— Всё, дружище, мы пропали!..

Селютин молча ждал продолжения, хотя тоже закурил, что являлось признаком крайнего возбуждения.

— Я такого зверя никогда не встречал, — снова заговорил Бес. — Выглядит как медведь, но больше! Много больше!..

Все переглянулись. Охрим кашлянул.

— А человека ты, случаем, там не видел?

— Какого человека?.. А, этих трех гавриков, что топают за вами уже третьи сутки?..

— Нет. Одного. Но тоже очень большого…

— Что за гаврики? — насторожился Михаил.

— Не знаю, кто они, но идут за вами след в след, как заправские ищейки. — Бес с видимым сожалением выбросил мундштук докуренной папиросы. — Дай еще одну, — попросил он Селютина. — А большого человека не видел.

— Так что медведь?

— Сердитый больно. Кто-то его сильно обидел, вот он и кидается на всех подряд.

— И что же нам делать, друзья-приятели? — иронически вопросил Михаил.

— Нужно делать вэр ромасан, — вдруг громко и ясно проговорил Илькун, про которого, признаться, все подзабыли. — Только так можно задобрить Хозяина урмана, и тогда он, возможно, отпустит остальных…

— Погоди-ка, — напрягся Бес. — Ты действительно думаешь, что к нам пожаловал сам хозяин тайги?! Но это же сказки!..

— А тебя тоже сказка приголубила? — усмехнулся Селютин. — Вот что. Нам сейчас не до философских споров. Что за обряд успокоения, Илькун?

— Хозяину нужна жертва…

— В виде чего?

— Жизнь. Одна жизнь за жизни остальных.

— Жертвоприношение — это форменная дикость! — негодующе воскликнул Бурносов. — Давайте сделаем засаду на это… на этого… Нас же пятеро! Пять взрослых мужчин, отлично вооруженных!..

— Хозяина очень трудно убить, — мрачно сказал хант. — Почти невозможно. Только если пробить глаз до самого мозга…

— У нас нет другого выбора, лахсы, — тихо возразил Михаил. — Мы никого не готовы принести в жертву. Значит, будем драться…

— …и все умрем, — убежденно закончил старик и рассмеялся сухим, трескучим смехом.

* * *

Шли быстро в течение нескольких часов, отмахав по логам и гривам добрых два десятка верст. Остановились только раз — перевести дух да закусить парой-тройкой сухарей, запивая водой из баклаги, которую наполнили накануне в ручье у скита. Пить воду из встречавшихся по дороге ручьев Илькун строго запретил. На резонный вопрос — почему? — последовал загадочный ответ:

— Там теперь смерть…

— А ты, часом, не спятил, дед? — язвительно поинтересовался Бес. — Это каким же образом твой Хозяин может воду в ручье отравить? Вода-то проточная, не озеро и не лужа?

— Хозяин все может, — убежденно заявил хант. И почему-то ни у кого не возникло желания проверить утверждение на практике.

Часам к шести пополудни отряд достиг высокой гривы, окруженной с двух сторон завалами из полусгнивших деревьев. С третьей стороны открылась излучина довольно широкой реки.

— Это Икса, — определил, сверившись с картой, Селютин.

— А это — идеальное место для засады, — обвел рукой гриву Бес. На вершине ее, будто специально, росли тесной группой пять молодых берез, образуя своего рода естественный редут. Заложив промежутки между стволами комлями погубленных деревьев вперемешку с валежником и дерном, отряд получил неплохое укрепление, из которого легко можно было отбиться от троекратно превосходящего численностью противника.

— Но противник-то у нас как раз один, — озабоченно сказал Петр, — и не факт, что редут его удержит.

— У нас четыре двустволки двенадцатого калибра, к каждой по десять зарядов картечи и по полсотни дроби, — подсчитал Михаил. — Даже если мы этого… Хозяина и не убьем, то уж шкуру испортим основательно. И придется ему на какое-то время ею заняться.

— И что это нам даст? — хмыкнул Бес.

— Мы сможем оторваться от него, — бодро заявил Бурносов.

— Как? Пешком?..

— Зачем же? Можно соорудить плот и уйти по реке. Вряд ли это… существо столь же ловко и быстро в воде, как в тайге.

— А что, — загорелся Селютин. — Давайте-ка, братцы, сварганим плот прямо сейчас, пока светло…

Оставив на страже Беса с двустволкой, остальные дружно взялись за работу, и когда солнце коснулось верхушек дальних елей за рекой, плот был готов и привязан к талине, склонившейся у самого обреза воды. Люди сложили возле плота лишние пожитки и только собрались подняться на гриву, как оттуда раздались подряд два выстрела, а следом — неразборчивые крики.

Охрим переглянулся с Михаилом и стремительно метнулся вверх по склону, забирая левее, чтобы выйти к редуту сбоку. Остальные рассыпались цепью и продолжили подъем.

Спустя минуту их глазам предстала неожиданная картина. Возле редута на земле сидели трое мужчин, заложив руки за головы, а над ними с двух сторон стояли с ружьями наперевес Охрим и Бес. Рюкзаки и оружие пленных валялось поодаль на склоне. Вид у всех троих был жалкий — грязные, в изодранной одежде и с застывшим на лицах испугом.

— Кто такие? — грозно вопросил Селютин, направляя на пленных ружье.

— Не серчайте, Михаил Игнатьевич, — заговорил один из них, — я всё объясню…

Оказалось, что это те самые «гаврики», по выражению Беса, что шли за отрядом Селютина все дни до сегодняшнего утра.

— А послал нас за вами в догляд городской голова, господин Тецков.

— Что ж он шпионить-то удумал? — не поверил Михаил. — Нет бы пригласить к себе, поговорить начистоту?..

— Как же — начистоту! — подал голос второй пленный. — Вы же, чай, не на прогулку подались? Секретный разговор с господином Кухтериным вели. Кабы хотели с господином Тецковым дела иметь, к нему бы и пришли попервоначалу.

— Значит, городской голова вас топтунами отправил… Так чего ж вы к нам прибились теперь?

Пленные переглянулись, и первый, видимо, старший, сказал:

— Страшно стало, Михаил Игнатьевич.

— Что, медведя испугались али лешака встретили? — со смехом спросил Бес.

— Это не медведь, я точно знаю, — твердо заявил вдруг молчавший до сих пор третий пленный, худосочный, весь какой-то угловатый и все время щурившийся, словно плохо видел. — Я никогда раньше такого зверя не встречал. Возможно, допускаю как версию, мы столкнулись с так называемым сибирским гризли. Правда, это животное — один из подвидов пещерного медведя — считается вымершим…

— И вы трое решили, что лучше всем нам объединиться, — подытожил Селютин, опуская ружье. — Мудро. Я бы тоже так поступил… И каковы будут ваши предложения, господа? Вы руки-то, руки опустите…

— Я гляжу, вы про зверюгу тоже знаете, — кивнул старший из «филеров» на редут. — Выманить решили?

— Что-то вроде того…

— Убить, стало быть, хотите?

— А у вас есть другой план? — хмыкнул Бес.

— Поймать, например, — предложил худосочный. — Ведь какой вклад в науку будет!..

— Вряд ли сие возможно, — пожал плечами Селютин. — Ладно, разбирайте свои пожитки и присоединяйтесь к нам. Авось ночь переживем, а там видно будет.

* * *

Авось им не помог. Среди ночи Михаил проснулся в палатке от острого чувства опасности. Несколько секунд он пытался определить, откуда именно исходит угроза, но тут снаружи раздался длинный, протяжный полурев-полувой, а вслед за ним — громкий крик дежурившего у костра Беса. «Цыган» вызвался сторожить редут в самое глухое время — с полуночи до двух часов ночи.

Селютин схватил ружье и вывалился из палатки. Следом за ним пыхтел в одном исподнем Бурносов, но тоже вооруженный. Их глазам предстала жутковатая картина.

По залитому лунным светом хребту гривы к редуту быстро приближалось нечто, больше всего похожее на оживший сгусток тьмы, лишь отдаленно напоминающий медведя. Бес, уложив ствол ружья в развилку березы, пытался выцелить непонятную фигуру. Охрим уже стоял слева от него и тоже ловил неизвестное существо на мушку. Но зверь, будто чувствуя опасность, все время менял направление движения, к тому же перемещаясь то ли перебежками, то ли странными прыжками.

Михаил и геолог заняли позиции справа от Беса и взвели курки.

— Даем ему приблизиться на тридцать сажен и стреляем! — четко произнес Селютин. — Залпом! Тогда не увернется.

В это время к ним присоединились «филеры» и Петр. Тоже вооруженные.

— Будете стрелять второй линией, пока мы перезаряжаем, — кивнул им Михаил.

Странный зверь вдруг резко остановился в полусотне саженей от редута и поднялся на задние лапы.

— Принюхивается, гад! — тихо сказал кто-то. — Сейчас или к нам рванет, или от нас…

Зверь бросился вперед, да так стремительно, что почти размазался в неверном свете луны.

— Огонь!..

Грянул залп в три дуплета. Но картечь не нашла цели! В один миг зверь исчез, словно его и не было. Люди ошалело всматривались в открытое пространство перед редутом, и тут зверь возник вновь буквально в десятке саженей перед ним. Вот тогда рванул уши второй залп.

На сей раз заряды попали в цель. Во всяком случае, Михаил ясно увидел, как от тела чудовища отлетают темные ошметки. Однако картечь зверя не остановила, даже не задержала. С оглушительным ревом он ударил всей тушей в стенку редута и… проломил ее, будто картонную!

А дальше начался ад. Зверь, действительно чем-то похожий на медведя, двигался по-прежнему с ужасающей быстротой. Буквально за пару секунд он ударами огромных лап снес голову худосочному «филеру», а его начальнику сломал спину, словно спичку. Люди бросились врассыпную, кто куда. Селютин тоже побежал по склону гривы во тьму, в спасительные заросли. Но тут перед ним возник Илькун и молча потащил влево, к реке.

Вдвоем они добрались до привязанного плота, и Михаил, ломая ногти, начал отвязывать веревку, забыв про нож на поясе. Эти мгновения и решили его судьбу.

Селютин ощутил затылком горячее тяжелое дыхание, но обернуться не успел. Удар лапы зверя был настолько силен, что буквально расплющил голову человека, а ноги его почти по колени погрузились в мягкий берег.

Илькун на плоту сумел рассечь проклятую веревку и даже оттолкнуть его от берега заготовленной слегой. Но это его не спасло. Зверь совершил длинный высокий прыжок и рухнул всей тушей на старого ханта, подминая под себя и ломая ему кости. Последнее, что увидел Илькун перед смертью, — висевший на шее чудовища необычный предмет: восьмиугольная полированная деревянная пластина с изображением головы медведя в окружении непонятных знаков.

— Мойпар… — выдохнул старик и умер.

* * *

Спустя неделю жители села Ермиловка, что стоит у широкого плеса Иксы рано поутру обнаружили возле пристани приткнувшийся к ней плот с истерзанным, полуразложившимся телом неизвестного мужчины. Рядом с телом на плоту лежали рюкзак и разряженное ружье. Совершенно нетронутые. Вызванный из города пристав составил опись найденного имущества и протокол по трупу, опознать который не удалось в связи с отсутствием каких-либо документов.

 

Глава 4

Томск. Август 20… года

Воскресный день — единственный, когда мы с Машей просыпаемся вместе. Обычно она встает гораздо раньше меня, потому что работает директором краеведческого музея. Рабочий день у нее начинается в восемь тридцать, но ведь еще нужно сделать гимнастику, принять душ, «нарисовать личико» (по ее собственному выражению), позавтракать и доехать до музея на маршрутке. На эти дела уходит уймища времени! Да, чуть не забыл, моей ненаглядной еще и меня разбудить надо, потому что я сплю как сурок. И если меня не будить с помощью холодной воды из распылителя для глажки белья, могу проспать полдня. Конечно, профессия журналиста — свободная, в смысле организации рабочего процесса, но ведь сами-то дела делаться не будут.

Но воскресенье я обожаю именно за то, что нам обоим никуда не нужно торопиться!

В этот день я, как ни странно, просыпаюсь первым и несколько минут просто лежу и слушаю дыхание любимой женщины. Потом тихонечко сползаю на пол из-под покрывала, встаю на руки и иду на кухню варить горячий шоколад и жарить тосты из горчичного батона. Затем эти тосты намазываются вишневым повидлом и вместе с чашечкой шоколада ставятся на блюдце и на жостовский поднос. Я несу поднос в спальню и ставлю на прикроватный столик в изголовье кровати, прямо Маше под курносый носик. Потом сажусь напротив и жду. Примерно через пару минут носик приходит в движение, смешно морщится, принюхивается и подает сигнал хозяйке: подъем!

Маша открывает один глаз, видит меня и мурлычет своим непередаваемым бархатным контральто:

— Доброе утро, котик!

— С праздником, родная, — улыбаюсь я.

— С каким? — открывается второй глаз.

— С нашим выходным днем!

Маша приподнимается на локте, видит поднос с угощением, произносит что-то вроде «ммау» и тянется за тостом. Легкое покрывало сползает, открывая моему взору соблазнительную округлость с розовым бутоном. Я делаю кувырок по паласу и точно оказываюсь рядом с кроватью, тянусь губами к соску и… получаю щелчок по носу.

— Не начинай, Котов! Иначе мы сегодня из дома не выйдем. Ты не представляешь, какая я голодная!..

— Я тоже, — отвечаю. — Может, и не надо никуда идти?

— Провокатор! Сам же предлагал сходить в технопарк посмотреть новую выставку нанотехнологий…

Мизансцена повторяется еженедельно только с разными концовками, но нам она нравится до безумия.

Вот и сегодня после щелчка по носу я состроил физию обиженного кота, которому не дали стащить со стола котлету, и сказал:

— Хорошо, милая, я потерплю до вечера. Но ты мне должна помочь в одном важном деле.

— С удовольствием, Димочка! — пробормотала Маша с полным ртом.

— Ты ешь, а я пока расскажу.

В пять минут я выложил всю информацию по делу пропажи отца Александра и подытожил:

— В общем, я решил провести собственное расследование, все-таки Сашка — мой старый друг. Не мог он просто так пропасть.

— А в чем будет заключаться моя помощь?

— Мне нужно поработать с городскими архивами. Предки отца Александра были переселенцами, попали под раздачу во время борьбы с раскольничеством. При Анне Иоанновне…

— Но ведь раскол церкви произошел при Алексее Михайловиче?

— Да. А смута растянулась аж на целый век!.. Понимаешь, Машуня, идти официальным путем — писать заявление, обоснование, собирать справки — это не мое. Я журналист, а его, как волка — ноги кормят. Цигель-цигель, ай-лю-лю…

— Хорошо, милый. Воспользуюсь своим служебным положением. — Она с удовольствием допила шоколад и откинула покрывало.

Я (в который раз!) воззрился на ее точеное тело греческой богини. По-моему, даже рот разинул. Во всяком случае, Маша расхохоталась, гибко вскочила с постели, легко увернулась от меня и исчезла в ванной комнате.

Вздохнув, я показал язык своему отражению в зеркальной двери встроенного шкафа напротив кровати и поплелся на кухню готовить завтрак себе.

Когда яичница с зеленью и тосты с сыром уже ароматно парили на столе, на кухню заглянула Маша — свежая, с мокрыми волосами, в зеленом купальном халате — вылитая русалка.

— Димочка, только помогу я тебе завтра, сегодня архив не работает.

— Тогда пойдем гулять в лес! — предложил я. — Махнем на автобусе до Коларово — всего-то полчаса. Там — кедрач обалденный!..

— А технопарк?

— Он никуда не денется. А вот хорошая погода…

— Согласна! Бегу собираться…

Настроение мое подскочило до отметки «max», и я принялся уплетать любимый завтрак.

Когда я уже допивал круто заваренный (обязательно!) зеленый цейлонский чай, неожиданно подал голос мой мобильник. И, конечно, это оказался Ракитин. Предчувствуя подвох, я нажал кнопку соединения.

— Привет, Олежек. Что у нас плохого?

— Привет… Вообще-то, это моя реплика. — Ракитин был явно не в духе, поэтому я решил сегодня с ним не шутить.

— Так что случилось-то?

— Скажи-ка, ты, случайно, не знал такого — Тимофея Зырянова?

— Этот парень — журналист из нашего «Вестника»… Но я с ним лично не знаком.

— Ага. Значит, помочь не сможешь.

У меня в голове тихо тенькнул знакомый тревожный звоночек. Он всегда проявляется, когда назревает очередное приключение, не входящее в мои планы.

— А что с ним? — как можно равнодушнее поинтересовался я.

— С ума сошел… Ладно, отдыхай. Сегодня же воскресенье.

В трубке запел сигнал отбоя. С Ракитиным всегда так: бросает трубку, если считает разговор со своей стороны оконченным. И плевать ему, что абонент не успел что-то договорить!

Поскольку сегодня действительно было воскресенье — наш с Машей волшебный день, я решил его не портить и загнал своего «внутреннего сторожа» поглубже в подсознание.

Спустя полчаса мы с любимой, взявшись за руки, уже весело бежали через двор к автобусной остановке.

* * *

В предвечерний час в кафе «Таежном», что расположено у северного входа в городской парк, посетителей было на удивление немного. Наверное, этому отчасти способствовала прекрасная, теплая и безветренная погода — нечастая гостья сибирского лета. И люди, освободившиеся от дневных забот, не спешили менять тесные пространства рабочих офисов и кабинетов на не менее замкнутые, отгороженные от остального мира залы и зальчики кафешек и ресторанчиков. Наоборот, они не спеша прогуливались по бульварам и аллеям парков, смеялись, шутили, ловили губами робкий вечерний ветерок и вдыхали ароматы нагретой листвы взамен кондиционированной прохлады.

Такое положение дел вполне устраивало двоих, сидевших в отделенной от остального зала кабинке кафе и потягивающих ледяной мохито из запотевших высоких бокалов. Первый — седовласый, с гордой осанкой и тяжелым взглядом из-под густых бровей. Второй — квадратный, сгорбленный, почти лысый, то и дело рыскающий глазами по сторонам. Со стороны могло показаться, что встретились бывшие деловые партнеры, имеющие претензии друг к другу. Впрочем, так оно и было.

— Ты очень подвел меня, Прокоп, — процедил, почти не разжимая губ, седовласый. — Теперь придется ждать аж до осеннего равноденствия!

— Но вы же сами запретили посылать следопытов, Артур Михайлович? — подобострастно возразил квадратный. — Мы б успели, кабы…

— Если бы да кабы!.. Как ты объяснишь, что тамга из схрона пропала?

— А была ли она?

— Мой человек доложил четко: найдены тубус с картой, бутыль нефти и тамга. Карту и бутыль видели все участники партии Палькова, а тамгу — только мой человек. И то случайно.

— У кого видел?

— У журналиста.

— Так он же с ума сошел… — Прокоп мелко захехекал. — Нехорошо чужие вещи брать!

— Но у журналиста, когда его подобрали, тамги не было! — тихо рявкнул Беров. — И отсюда я делаю вывод: ее у журналиста кто-то забрал. — Он пристально уставился на собеседника. — Сдается мне, что ты знаешь — кто?

— Господь с вами, Артур Михайлович! — взгляд квадратного заметался по кафе и вдруг наткнулся на встречный, из глубины зала. Там сидел молодой человек и пил фраппе.

Прокоп моментально подобрался. Его поведение не ускользнуло от внимания Берова.

— Кого ты увидел?

— Нас пасут, Артур Михайлович…

— Что ж, следовало ожидать… В общем, ищи, Прокоп! Тамга должна быть у меня. Даю ровно неделю!..

Они не торопясь поднялись из-за стола и пошли к выходу. Молодой человек проводил их равнодушным взглядом отдыхающего трудяги и тихо сказал своей пачке сигарет на столе:

— Объекты «Б» и «С» покинули место встречи. Первый и третий — принимайте эстафету…

* * *

Машенька выполнила мою просьбу о помощи на двести процентов! В понедельник, когда я еще только заканчивал завтрак, она позвонила мне на мобильник:

— Димочка, пропуск в архив ждет тебя на пункте охраны главного входа в университетскую библиотеку. Предъявишь паспорт и — работай хоть круглые сутки.

— Солнышко мое, ты волшебница? — пробормотал я ошарашенно с набитым ртом.

— Разумеется, — хихикнула Маша. — Но… насчет круглосуточной работы… я передумала! Сейчас позвоню, скажу, чтобы тебя выгнали из архива до заката.

— Это еще почему?

— Потому что закат мы пойдем провожать на Воскресенскую гору, к Белому озеру!

— Ты назначаешь мне свидание? — тоном коварного соблазнителя уточнил я.

— А что в этом такого? — с придыханием ответила Маша.

— Ох, милая! Я же могу и не дождаться заката!..

Она рассмеялась и дала отбой. Я же, ободренный предстоящим интереснейшим делом — обожаю копаться в старых документах! — быстро допил чай и кинулся приводить себя в порядок.

Университетская библиотека — старинная и величественная, как и сам Университет — являлась предметом гордости томичей. Шутка ли — основанная аж в 1888 году, одновременно с Универом, самим Флоринским, ныне библиотека имеет фонд почти в четыре миллиона единиц хранения и более ста тысяч редких рукописей и культурных памятников. Но, кроме того, это еще и научная библиотека. Поэтому я и решил начать свои изыскания с ее архивов, справедливо рассудив, что материалы по истории старообрядчества лучше сохранились именно здесь.

В библиотеку я решил поехать на общественном транспорте. День был рабочий, а Ленинский проспект, на котором располагалось здание библиотеки, нес на себе непомерную тяжесть одной из главных автомобильных артерий города, будучи при том совершенно не приспособленным для такого обилия машин. Плюс — парковка возле библиотеки была платной. Я не жмот, но платить по пятьдесят рублей в час за целый день стоянки, а возможно, и не один, дороговато для журналиста. Просить же Машу еще и о халявной карточке для парковки у меня просто не хватило нахальства.

В общем, ввинтившись в переполненный салон троллейбуса, я расслабился и предался воспоминаниям годичной давности, когда познакомился с моей красавицей и умницей, занявшись своим первым настоящим журналистским расследованием о краже из краеведческого музея древних шаманских раритетов.

Увлекшись путешествием на мысленной машине времени, я не сразу отреагировал на завибрировавший в кармане джинсов мобильник. Когда же все-таки его извлек и увидел, кто звонит, мою безмятежность мгновенно выдуло в ближайшую форточку.

— Доброе утро, Андрей Венедиктович, — почтительно сказал я. — Извините, не сразу заметил ваш звонок.

Андрей Венедиктович Золотарев был живой легендой Томска и одновременно — головной болью областной администрации. О нем знали многие и много, но в то же время — почти ничего. Золотарев жил в новом элитном комплексе в Академгородке, где стоимость квадратного метра приближалась к столичным ценам, но при этом не занимался бизнесом и не имел миллионных счетов в банках. Более того, официально он нигде не работал и не являлся владельцем или хотя бы совладельцем какой-нибудь прибыльной фирмы. Тем не менее Андрей Венедиктович постоянно участвовал в жизни города, но весьма своеобразно. Его часто видели на территории городских коммунальных объектов, на очистных сооружениях, городской свалке; он появлялся в домах, подлежащих сносу или просто аварийных; его встречали путевые обходчики на железной дороге и ремонтники — на автомобильных трассах; не раз его вежливо эвакуировали со взлетного поля аэропорта и даже с абсолютно закрытых и секретных объектов Сибирского химического комбината.

По большому счету, Золотарев за свои похождения должен был бы давно угодить «под колпак» к безопасникам и тихонько сидеть либо в «Сосновом бору», либо в одном из филиалов «дома с колоннами». Однако Андрей Венедиктович, как ни в чем не бывало, продолжал свои странные изыскания, смущая чиновников и озадачивая представителей власти.

— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич. Вы, кажется, снова заинтересовались историей родного края? — сухо спросил Золотарев.

— Откуда вы… В общем, да. У меня друг пропал, а он…

— …связан с историей переселенцев-беспоповцев во время правления императрицы Анны.

— Я этого не знал…

— Дмитрий Алексеевич, дело, которым вы собираетесь заняться, гораздо сложнее и опаснее, чем вы думаете. Я бы даже сказал — смертельно опасно.

— Вы меня отговариваете? — Я начал сердиться. Терпеть не могу, когда меня считают слабаком.

— Ни в коей мере! — отчеканил Золотарев. — Констатирую. И предупреждаю… Думаю, вам следует знать, что проблема, ставшая причиной исчезновения вашего друга, весьма неоднозначна и не имеет простого решения. Желаю удачи!

Я внимательно посмотрел на замолчавший мобильник. Андрей Венедиктович сильно меня озадачил. А самое главное, он-то каким боком причастен к исчезновению отца Александра? И ведь явно причастен! Иначе с чего бы Золотареву мне звонить?

Желание побыстрее разобраться во всем окрепло окончательно, и я, выйдя из троллейбуса, твердым шагом направился к входу в библиотеку.

Центральный холл встретил меня приятной прохладой и легким запахом свежевымытой листвы, исходившим от густых зарослей пальм и рододендронов, занимавших часть помещения. Оглядевшись, я направился к стойке с табличкой «Администратор».

— Добрый день, — улыбнулся кареглазой, миловидной женщине за стойкой. — Я — Дмитрий Котов. Для меня должен быть заказан пропуск в архив…

— Добрый день, — кивнула она в ответ, едва взглянув на меня. — Паспорт — будьте добры…

Я хмыкнул (ах, какие строгости!) и протянул документ.

Спустя несколько минут я стал обладателем пластиковой магнитной карточки со своей физиономией, именем и фамилией. Все мои попытки вызвать хотя бы подобие улыбки на красивом личике администраторши пропали втуне.

— Ваш пропуск действителен в течение недели, — ровным голосом сообщила эта «снежная королева». — Вход в архив в секторе «Д». Это в старом здании. Знаете где?..

— Конечно. Спасибо большое!.. Может, все-таки скажете, как вас зовут? — Я снова доверительно улыбнулся.

— Зачем?

— Ну… поблагодарить вас за услугу…

— Вы уже поблагодарили…

Что ж, поговорили. Я хмыкнул, пожал плечами и отправился в архив.

* * *

Мои поиски оказались настолько интересными, что я не заметил, как прошел день, и опомнился, когда сотрудник архива, пожилой мужчина, тронул меня за плечо.

— Господин журналист, архив закрывается.

— А… нельзя ли остаться поработать на ночь?

Архивариус воззрился на меня подозрительно.

— И что же вы такое ищете, господин журналист, что не может подождать до утра?

Пришлось сворачиваться. Правда, архивариус уверил, что никто ничего не тронет на столе, который я занял в читальном зале.

Я решил прогуляться до дома пешком и обдумать по дороге всё, что сегодня узнал.

Оказывается, долгая и мрачная история гонений приверженцев «старой веры» в свое время затронула и такое глухое захолустье, как Томский уезд, что располагался на самой восточной окраине Сибирской губернии. В 1734 году старообрядцы из Ветковской слободы приняли через миропомазание епископа Епифания. Но затем поселение старообрядцев было окружено царскими войсками. Все дома, кельи и церкви были сожжены. Более тысячи иноков и инокинь разослали по многочисленным монастырям новообрядческой церкви под строгий надзор. Там их насильно водили в храмы на церковные службы, увещевали принять «православие», содержали скованными в цепях, посылали на непосильные работы. Всего же в Ветковской слободе было захвачено сорок тысяч человек — мужчин, женщин и детей. В основном их сослали в Забайкальский край, в Восточную Сибирь, за семь тысяч километров от родных мест. Однако небольшую часть расселили в Западной Сибири. В том числе примерно двести семей старообрядцев попали на принудительное поселение в Томский уезд.

Местному воеводе полторы тысячи «раскольников» стали как кость в горле. Куда же их девать? В городе оставить нельзя, даже на выселках эти люди все равно останутся постоянным источником беспокойства и раздражения для православных жителей Томска. Недолго думая, воевода призвал к себе старост общины и без обиняков заявил, чтобы они со всем гамузом отправлялись за Обь. Мол, земли пустой там много, леса богатые, речки чистые, а местные остяки — человеки вовсе безобидные. Воевода расстелил на столе карту уезда и одним махом определил конкретные места для будущих поселений.

«И чтоб с энтих поставов — никуда! — грозно предупредил он старост. — Сидите там, как мыши под веником. Авось и заслужите от митрополита снисхождение лет этак через десять…»

Старосты повздыхали, почесали колтуны на макушках и согласились. А что? Всё лучше, чем смерть лютая где-нибудь на иркутском тракте от холода и голода. И потянулись подводы на запад — через Тому, через Обь — все дальше и дальше в глубь бакчарских урманов.

Всего поселений задумано воеводой было пять — три на Иксе-реке и два на Бакчаре. Дабы ссыльные раскольники не разбежались и все время чувствовали его тяжелую руку, воевода назначил ответственным за догляд своего помощника, Ивана Хомятого. Мужик он был, похоже, ушлый — даром что полукровка: мать — остячка, отец — русский, охотник-промысловик. Хомятый стал раз в сезон наведываться в поселения, не упуская возможности поживиться в них всем, что плохо лежит. Старосты поселений многажды жаловались на Хомятого воеводе — да без толку.

Несколько лет спустя воевода попался на казнокрадстве и сам загремел в острог — в Иркутский. Его помощника тоже было призвали к ответу, но Хомятый сумел улизнуть, и с той поры о нем никто в Томском городке не слыхивал.

Новый начальник — комендант Козлов — принял дела в нелучшем виде и с пустой казной. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, он решил обложить городской податью не только вольнопоселенцев, осевших вокруг Томска, но и вспомнил о беспоповцах, обживших к тому времени Иксинскую пойму. Наверное, это была плохая идея, потому что прежде смирные и неагрессивные «двуперстники» на сей раз взбунтовались. Они разоружили охрану (четырех солдат) сборщика податей, а самого раздели, вымазали дегтем, вываляли в куриных перьях и отправили всю пятерку пешком обратно.

Козлов страшно рассердился, а потом, видать, остыл, подумал да и махнул на ссыльных рукой — пусть себе живут как хотят. Но помощников своих дважды в год все равно отправлял с доглядом. Те обходили все поселения еретиков, заставляли старост собирать народ на толковище и пересчитывали по головам, отмечали количество детей и баб на сносях, а также число умерших за последние полгода. В общем, маета была изрядная.

Хуже стало, когда по весне в 1745 году очередной доглядчик не досчитался в Верхней Иксе сразу дюжины семей! Пропало больше полусотни ссыльных — шутка ли? Пришлось писать покаянный рапорт в Тобольск, дескать, не углядел, виноват, помогите отыскать беглецов. Из Тобольска прислали казачьего урядника с отрядом. И с этого момента началась форменная чертовщина с детективным уклоном!

Козлов вдруг заявил уряднику, что вызов розыскной команды был ошибкой. Однако дело уже получило ход, и тогда комендант дал казакам в проводники местного — остяка, сидевшего в порубе за спекуляцию мехом. А еще — дал наводку на связного «двуперстников», выражаясь современным языком. Им оказался… священник! Долго ли, коротко ли, поймали казаки посланца беглецов. Он согласился отвести служивых в скит, отряд выступил и… больше их никто не видел. А спустя пару недель в Томск вернулся один остяк-проводник — совершенно невменяемый и несший какую-то чушь про хозяина урмана, который и забрал жизни полутора десятка бывалых мужиков во всеоружии.

Насчет этого хозяина я выяснить не успел — закончился рабочий день архива. Вот и представьте мое состояние. Как будто отобрали приключенческий роман на самом интересном месте! Но у меня возникло и даже окрепло ощущение, что в своих поисках я на верном пути, и что этот загадочный хозяин урмана каким-то образом причастен и к событиям нынешним, хоть и прошло с той поры более двух с половиной веков.

Неспешно шагая по вечернему бульвару, я вдруг вспомнил утренний разговор с Ракитиным. Олег почему-то интересовался Тимофеем Зыряновым и сказал, что тот сошел с ума… Интересно, это была фигура речи или на самом деле?..

Я набрал номер Ракитина.

— Слушаю, — хмуро отозвался Олег после десятого гудка.

— Я тебя разбудил, что ли?..

— Нет.

— Ну, извини. Я вот по какому поводу: что все-таки случилось с моим коллегой Зыряновым?

— По-моему, я тебе уже говорил: он с ума сошел.

— Почему?

— Не знаю… Но выясню.

— Почему ты занимаешься сумасшедшим? Ты же на «тяжких» специализируешься!

— Слушай, Котов, — разозлился вдруг он, — у тебя, что ли, своих дел мало? Чего ты опять нос суешь, куда не просят?

— Эй, Олежек, — я постарался говорить поласковей, — очнись! Это же я, твой закадычный, безалаберный, бесшабашный, отважный и неунывающий друг Димыч!

— Вот именно, — пробурчал, остывая, Ракитин. — Именно потому, что ты безалаберный и бесшабашный, займись чем-нибудь другим. Ты, кажется, пропавшего священника взялся искать? Вот и флаг тебе в руки.

— Грубый ты, Ракитин… А кстати, твои «нюхачи» что-нибудь учуяли при осмотре кабинета отца Александра?

— Ну, «пальчиков» там много. Как минимум четырех человек…

— Минус хозяин, минус хозяйка…

— Нет. Я имею в виду — много на дверце тайника. Поскольку хозяйка насчет тайника была не в курсе, значит, кроме хозяина в тайник заглядывали еще трое.

— Супер!.. Так что же, в городе объявилась банда охотников за раритетами?

— Почему?

— Потому что пропал старинный предмет, имеющий к тому же культовое значение, который передавался в роду Богомоловых в течение многих поколений, где-то с восемнадцатого века.

Ракитин помолчал, потом заговорил совершенно нормальным, деловым голосом:

— Журналист Зырянов две недели назад отправился в Бакчарскую тайгу вместе с геологоразведочной партией от треста «СНГ». Отправился в качестве сезонного рабочего, но на самом деле, думаю, за очередным «жареным» матерьяльчиком…

— Откуда такая уверенность? — Я невольно подобрался: опять эти бакчарские урманы?

— Ты не в курсе? «СНГ» весной был практически банкротом, но тут, откуда ни возьмись, заявился некто господин Беров, «владелец заводов, газет, пароходов», и выкупил умирающую компанию. А уже летом развил бурную деятельность: официально — широкий поиск новых нефтеносных месторождений в Бакчарской тайге и южном Васюганье.

— А неофициально?..

— Хрен его знает! Но партия, с которой ушел Зырянов, не вернулась. К точке сбора не вышел никто.

— А Тимофей?

— Его подобрали лесорубы на трейлере, в сорока километрах к востоку от района, где должна была работать партия. Зырянов был в совершенно невменяемом состоянии.

— Геологов искали?

— Конечно. Никаких следов.

— А с Тимофеем теперь что?

— Сидит в отдельной палате в «Сосновом бору». — Олег вздохнул. — Самому, что ли, в психи податься?..

— Успеешь еще, — не удержался я и тут же мысленно дал себе затрещину. — Извини…

— Да ладно. В этой истории для тебя, Димыч, вряд ли что-нибудь интересное найдется. Вот если только фраза…

— Чья фраза?

— Зырянова. Он, понимаешь, время от времени вдруг возбуждается, начинает рыскать глазами по углам и шептать: «Хозяин забрал всех…»

— Что еще за «хозяин»? — Я в очередной раз почувствовал знакомое покалывание в кончиках пальцев: неужели след?!

— Да хрен его разберет!.. В общем, «висяк» нам светит. Печенкой чую.

— Не вешай нос, капитан! — преувеличенно бодро сказал я. — Возможно, через несколько дней мы с тобой распутаем и эту загадку.

— Твои слова да Бересту в уши… — отозвался Олег.

— Ничего, подождет твой полковник. Завтра вечером я, пожалуй, смогу помочь тебе кое в чем разобраться.

Мы попрощались, и только тут я заметил, что сижу на лавочке возле своего дома. Надо же: вот это автопилот! Я посмотрел на окна своей квартиры — в спальне теплился рассеянный свет. «Спит моя милая!» — с нежностью подумал я и уже направился было к подъезду, как вдруг почувствовал сзади движение.

Тренированное тело, как всегда, отреагировало на возможную угрозу быстрее, чем мозг. Я ушел с линии предполагаемой атаки вниз и влево, одновременно развернувшись к опасности лицом. Однако никакого нападения не последовало. Вместо этого из глубокой тени куста сирени на дорожку шагнул невысокий человек в легком спортивном костюме.

— Добрый вечер, Дмитрий Алексеевич, — тихо, но четко произнес он. — Однако и реакция у вас!.. В спецназе служили?

— Грубо работаете, милейший… — Я выпрямился, разглядывая его. — Профессионалы подобных вопросов не задают.

— Извините!.. — развел руками человек. — Каюсь. Оплошал. Аркадий, — протянул он ладонь.

Я остался на месте. Не нравился мне этот «чел» категорически.

— Что вам угодно?

— Мне угодно сделать вам предложение, от которого будет трудно отказаться…

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (4.08.09; 9:03).

— Утро доброе, Артур Михайлович.

— Доброе… Нашел?

— Да.

— Кто?

— Некто Артюхов Кирилл Анатольевич, лесозаготовитель, начальник шестого участка…

— Мне плевать на его биографию! Где тамга?

— У Артюхова…

— Так какого… ты мне звонишь?!

Короткие гудки.

Длительность беседы — 28 сек.

* * *

Ночь после разговора с молодым человеком по имени Аркадий выдалась бессонная. И не потому, что я разволновался (меня очень трудно вывести из душевного равновесия), а из-за элементарной информационной перегрузки. То, о чем рассказал Аркадий, лишь добавило элементов в пазл с исчезновением отца Александра. И объединило его с пропажей геологоразведочной партии!

Оказывается, пропавшая группа обнаружила в тайге древний скит старообрядцев, а в нем — несколько весьма ценных предметов. В том числе и некий старинный артефакт, имеющий культовое значение в верованиях хантов. В той группе под видом сезонного рабочего находился сотрудник местного управления ФСБ… Вообще, оказывается, федералы давно и тщательно занимаются изучением древних верований и культов. И в частности, хантыйским «хозяином урмана» — мойпар вэнтан. Это что-то вроде духа леса, оберегающего его от всяких напастей, в том числе и от людей, если они плохо себя ведут в тайге, и так далее. Так вот, группы (всего их было пять) были посланы в бакчарскую тайгу не только для поисков новых нефтяных угодий, но и отыскать некое тайное культовое место, посвященное этому самому «хозяину урмана», плюс тот самый артефакт, по легенде, дающий большую власть над миром людей и силу «хозяина».

Пропавшая группа как раз нашла, по-видимому, и место, и артефакт, но… исчезла бесследно! Уцелел один несчастный Тимофей Зырянов, да и то умом тронулся.

«Что же вы от меня хотите?» — закономерно поинтересовался я у Аркадия. — «Чтобы вы отправились в тот район и заново отыскали это место». — «Зачем? И почему именно я?» — «Ну, вы же и так собирались искать своего друга?» — «А при чем здесь отец Александр?» — «Он — потомок одного из жрецов культа мойпара…» — «Он — потомок древнего старообрядческого рода, переселившегося сюда в семнадцатом веке…»

«У вас неверная информация, Дмитрий Алексеевич. — Аркадий снисходительно улыбнулся. — Семья Богомоловых была сослана на поселение в Томск в 1734 году по указу императрицы Елизаветы…»

В общем, свернул он мне мозги изрядно. По его словам получалось, что род Богомоловых оказался каким-то образом связан с культом «хозяина урмана». Но самое интересное заключалось в том, что этим культом почему-то сильно озаботился новый владелец треста «СНГ» господин Беров. Едва ступив на томскую землю, он тут же развил бурную деятельность по розыскам всего, что хоть как-то связано с пресловутым «хозяином урмана». В частности, разослал партии геологов и… видимо, посетил отца Александра! Не сам, конечно, но похоже, с его подачи обшмонали Сашкин кабинет.

«Понимаете, Дмитрий Алексеевич, — задумчиво проговорил Аркадий, — не в наших правилах обращаться к помощи посторонних, да еще гражданских. Но… наш человек пропал вместе с партией, а с ним и вся добытая информация. К Берову так просто не подберешься. Мы, конечно, фиксируем его передвижения, слушаем кое-какие разговоры. Но этого недостаточно. А между тем Беров определенно что-то затевает. И нам очень нужно узнать, что именно…» «Не понимаю, как мой поход в тайгу может вам помочь? — пожал я плечами. — Разве что…» — «Вы все правильно поняли! Мы в вас не ошиблись. Это радует и вселяет определенную уверенность в успехе… Если все получится, Дмитрий Алексеевич, вы найдете своего друга, а мы — раскроем тайну древнего культа и выведем кое-кого на чистую воду. По-моему, честная сделка?..»

Я все же сказал, что должен подумать. Аркадий согласился подождать сутки, и мы расстались.

Маша, конечно, уже спала. Я не стал шебаршить по спальне, опасаясь разбудить мою любимую, а улегся в зале на диван. Тут-то мысли меня и одолели. А еще — сомнения. Например, стоит ли советоваться с Олегом? Ведь он тоже занимается поисками пропавших геологов, и не поделиться с ним полученной ценной информацией выглядело бы не по-товарищески. С другой стороны, федералы очень не любят посвящать в свои дела лишних людей и наверняка возьмут с меня какую-нибудь подписку. А что, если я прямо сейчас вот позвоню Ракитину и перескажу беседу с этим Аркадием? Он же не предупреждал меня ни о чем? Значит, формально я имею право… А вот и нет! Ясен пень, что рассказать-то я Олегу могу, только наверняка тогда Аркадий и его контора откажутся со мной дальше сотрудничать, да еще какую-нибудь «козу» подстроят в отместку. И с чем я останусь?.. Блин! Как же все это муторно и дурно пахнет!..

В конце концов измученный борьбой между долгом и совестью, я забылся под утро беспокойным сном и впервые за много лет не услышал будильника.

* * *

Николай Анатольевич проснулся внезапно. Было стойкое ощущение, будто кто-то крикнул на ухо шепотом: «Вставай, опасность!» Артюхов матюгнулся про себя — приснится же такое. В бытовке было тихо, если не считать посапывания помощника, Васьки Ведунова. Что же его все-таки разбудило?..

Артюхов медленно оглядел тесное помещение. Сквозь прикрытое «москиткой» окошко просачивался мутный свет, какой наполняет лес перед рассветом. Вернее, еще не свет, но уже не тьма. Теней от такого света не бывает, а предметы различимы. Хотя все вокруг выглядит плоским и черно-белым — как в интравизоре.

Николай Анатольевич еще раз прислушался к дыханию помощника — не понравилось, как тот сопит, уж больно старательно выводит. А если притворяется, то зачем?..

Артюхов постарался без шума встать с лежанки, но едва сделал шаг в сторону Ведунова, как одновременно произошло два невероятных события. Совсем рядом, за стеной вдруг кто-то взревел дурноматом, а «разоспавшийся» Василий взвился с лежанки, как-то неестественно выгнувшись, по-звериному, и кинулся прямо на начальника. Николай Анатольевич едва успел отпрянуть в сторону, больно ударившись о тумбочку. И наверное, это его и спасло.

Ведунов в три прыжка преодолел расстояние до двери, снес ее, как картонную, и такими же длинными скачками метнулся через поляну к черной стене недалекого леса.

В лагере вспыхнули огни, забегали полураздетые рабочие, не понимая случившегося переполоха. Артюхов, с трудом придя в себя, схватил со стены «тулку» и тоже выскочил наружу. К нему сразу подбежали.

— Николай Анатольевич, что за шум?

— Эй, начальник, кто рычал?..

— Спокойно, мужики! — Артюхов постарался говорить медленно и громко. — Похоже, медведь к нам зашел…

— И где он?

— Только что… деру дал. Сам видел!

— А следов-то топтыгина не видать, — резонно возразил самый старый из лесовиков, Пал Палыч, внимательно осмотрев с помощью фонаря площадку перед бытовкой.

— Тебе бы, Палыч, следопытом, а не лесозаготовителем работать, — нервно усмехнулся Артюхов. — Медведь вон там стоял, — кивнул в сторону опушки.

— А рев я слышал отсюда, — подхватил сомнения Палыча шустрый малый по прозвищу Огурец.

— Чего мы спорим? — встрял бригадир вальщиков Кипелов. — Айда, посмотрим у леса!..

Шумной толпой лесовики устремились в опушке, вооружившись кто чем. А у Артюхова перед глазами вдруг встала картинка: прыгающий на него полуголый Ведунов. И что-то в его облике смутило Николая Анатольевича. Вытаращенные глаза?.. Оскаленный рот?.. Нет! У Василия на шее болтался тот самый, странный предмет, который он, Артюхов, нашел в кармане куртки безумца, что вышел из урмана на дальнюю делянку несколько дней назад. Зачем он его взял, Артюхов и сам себе объяснить бы не смог. Вещь странная, явно старинная и… опасная! Николай Анатольевич спрятал предмет сначала в карман, потом переложил в рюкзак. Думал, никто не видел, ан нет. Васька Ведунов, в силу привычки везде и всюду совать свой длинный нос, углядел, как Артюхов тайком рассматривает чудную вещицу, и стащил находку из чистого любопытства, улучив удобный момент. Но вот что случилось дальше — непонятно.

О том, что Ведунов пропал, стало известно только утром. Хватились его на завтраке. Пришлось Артюхову выложить всю ночную историю, только про вещицу на шее помощника умолчал.

— «Белочка» за ним пришла, — высказал очевидное предположение Кипелов.

— А может, топтыгина испугался? — усомнился Палыч.

— Так ведь не было медведя?!

— Эт кто ж тебе сказал?

— Сам же и сказал, мол, нету следов, значит, и медведя не было!

— А ревел тогда кто? Васька?..

Их бурный спор был неожиданно прерван шумом подъехавшего автомобиля. Бригада дружно воззрилась на огромный смоляно-черный внедорожник, воздвигшийся, как по волшебству, посреди лагеря. Из машины вылез очень важный господин в сопровождении двух гориллоподобных охранников.

Мужики исподлобья разглядывали непрошеных гостей. Важный господин с пренебрежительной усмешкой обвел взглядом лагерь, потом молчаливых лесовиков и спросил:

— Кто из вас Артюхов?

— А ты кто такой будешь, мил человек? — вкрадчиво отозвался Палыч.

— Мне нужен Николай Анатольевич Артюхов, — невозмутимо повторил прибывший.

— Зачем он вам? — вступил в разговор Артюхов.

— По личному делу… — незнакомец прищурился. — Думаю, что вы и есть он!

— Допустим… А вот кто вы?

— Неважно. Но разговор у меня срочный и серьезный.

— Говорите, — Артюхов развел руками, — у меня секретов от товарищей нет.

— Послушайте, Николай Анатольевич, — важный господин явно начал терять терпение, — дело касается только вас и… меня! Садитесь в машину!

— И не подумаю. А вам даю хороший совет: возвращайтесь, откуда приехали. И побыстрее. Здесь тайга — всякое может случиться.

Незнакомец побагровел, несколько секунд сверлил Артюхова взглядом, потом мотнул головой, и оба «бодигарда» вдруг выдернули из-под расстегнутых пиджаков самые настоящие «Кедры» и навели на оторопевших лесовиков — прямо как в плохом боевике.

Артюхов недобро покосился на оружие и направился к внедорожнику.

— В чем проблема-то? — хмуро поинтересовался он, усевшись на заднем сиденье.

Незнакомец, снова превратившись в важного господина, расположился рядом, закинул ногу на ногу и сцепил крепкие кисти рук на колене.

— Проблема в том, Николай Анатольевич, что вы присвоили одну ценную вещь. И ее владелец желал бы получить вещь обратно, не доводя дело… до крайности.

Артюхов присвистнул.

— Вот те на! Неужели тот парень снова в ум пришел?!

— «Тот парень», как вы выразились, всего лишь наемник, которому было поручено эту вещь найти и принести. К сожалению, у него оказалась слабая психика — не выдержал испытания тайгой. Но поскольку вещь он все-таки нашел, надо ее вернуть.

— Не могу, — вздохнул Артюхов. — Рад бы, да не в силах.

— Вы хорошо подумали? — повел бровью незнакомец.

— А что тут думать? Украли вашу цацку у меня!

— Кто?

— Мой помощник, Васька Ведунов.

— Где он сейчас?

— Не знаю. Все случилось ночью…

Артюхов коротко пересказал свое ночное приключение и поразился реакции собеседника. Тот заметно побледнел, пробормотал что-то типа «тамга пробуждается… можем не успеть…», и тут же добавил вслух веско:

— Вы свободны, Николай Анатольевич.

Артюхов в полном недоумении вылез из машины и успокаивающе махнул рукой бригаде. Встав возле дверцы, он краем уха услышал, как незнакомец докладывает по мобильнику:

— Да, господин Беров, к сожалению, мы ее упустили… у тамги новый носитель… постараюсь, но… все, что в моих силах… непременно…

Дальнейший разговор остался Артюхову неизвестен, потому что один из «бодигардов» чувствительно ткнул ему стволом своей «пушки» между лопаток и рыкнул:

— Проваливай!

Николай Анатольевич вразвалочку вернулся к нетерпеливо ожидавшим работягам. Те тут же закидали начальство вопросами. Артюхов неспешно закурил, оглядел их и кивнул на разворачивающийся внедорожник:

— А Васька-то наш, оказывается, томским браткам сильно задолжал!

— То-то он в тайгу рванул!.. — понимающе закивали мужики. И разошлись по своим делам: план по лесозаготовкам с них никто не снимал.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (5.08.09; 11:44).

— Ну, здрав будь, Андрей Венедиктович.

— Что тебе нужно, Артур?

— Ты мне нужен (смешок).

— Зачем?

— Ты знаешь…

— Тамга активировалась не в срок по твоей вине, Артур!

— Так помоги ее найти, пока не поздно? Ты же можешь?

— Я не могу с ней контактировать. Ее найдет смертный. Он уже ищет…

— Что ж, не буду мешать (смешок). Лишь бы он не нашел тамгу слишком поздно.

Отбой.

Длительность беседы — 36 сек.

* * *

На следующий день, проводив Машу на работу, я скоренько позавтракал и уже нацелился снова бежать в архив, как проснулся мобильник. Глянув на экран, я мысленно застонал — звонил мой непосредственный начальник, заведующий отделом новостей Григорий Ефимович Разумовский, он же — Колобок. Столь легкомысленное прозвище шеф получил не просто так, а за поразительное сочетание весьма внушительной комплекции с неуёмной энергией, с которой он действовал сам и постоянно заражал своей кипучестью окружающих и подчиненных. Разумовский действительно не ходил и не бегал, он катался. Точнее, перемещался на своих коротких ножках настолько стремительно, что частенько не вписывался в крутые повороты редакционных помещений, заставленных столами и шкафами, и порой бывал причиной местных катаклизмов, обрушивая полки с разложенными бумагами и сметая со столов органайзеры, телефоны и корректуры.

— Ну-с, Дмитрий Алексеевич, — брюзгливо начал Колобок, — когда же мы будем иметь счастье лицезреть вас на рабочем месте?

Если шеф с утра в дурном настроении, значит, у главреда обострилась язва желудка и он занялся «раздачей слонов». Но пора благоговения перед начальством у меня уже год как минула, я успел хорошо изучить его сильные и слабые стороны, поэтому легко парировал ехидную эскападу:

— Нахожусь в творческом поиске, Григорий Ефимович! — бодро отрапортовал я. — Изучаю материалы по одному перспективному делу.

— И что за дело, позвольте спросить? — желчи в голосе Разумовского поубавилось, он очень уважал инициативных сотрудников.

— Разработка «теневых» нефтяных месторождений! — ляпнул я.

— Ого!.. А что, есть и такие?!

— В том-то и дело! У меня как раз появилась парочка серьезных зацепок.

— Ну, в таком случае… Как скоро можно ожидать результатов вашего поиска?

«Попался Колобок!» — я осторожно перевел дух.

— Думаю, в течение недели, Григорий Ефимович.

— Хорошо. Жду, Дмитрий Алексеевич. Удачи!..

Я сделал умолкшему мобильнику ручкой и отправился в архив.

Второй день поисков дал еще более интересные результаты — я обнаружил атлас Томской губернии 1880 года выпуска. И там, на одном из листов Томского уезда, нашел условные метки поселений сосланных старообрядцев по рекам Икса и Бакчар. Окрыленный, я помчался в зал сканирования и через полчаса имел на флешке качественную цифровую копию нужного листа. Теперь мне нужен был человек, способный помочь привязать старую топографию к современности. И такого человека я знал!

Андрей Васильевич Куваев, он же Дюха, программист от бога и мой старый, добрый школьный друг. Он вот уже много лет трудился в НИИ прикладной математики и механики при Университете. А чтобы не зарасти мхом и не заплесневеть, по его выражению, Дюха дважды в год в свой законный отпуск отправлялся в какое-нибудь экзотическое и суперадреналиновое путешествие, благо не был обременен семейными узами или даже сколько-нибудь тесными личными отношениями.

— Привет, великому гуру цифровой вселенной! — сказал я в трубку сиплым голосом.

— Сколько лет, сколько зим, Димыч! — рявкнул Дюха в ответ так, что зазвенело в голове.

— Чего ты орешь? Ты же мне все мысли распугал!

— Извини. Я не знал, что они у тебя водятся!

Мы дружно рассмеялись, и я поинтересовался:

— Ты сильно загружен по службе?

— Ну, все мои служебные обязанности в последние две недели сводятся к сидению, сопению, жеванию, глотанию и… далее по тексту.

— Что, так плохо?

— Нет. Просто ждем очередной грант из министерства. В отделе живых душ осталось не более двух-трех, включая меня. — Андрей хохотнул, и у меня опять заложило ухо.

— Значит, ты не отказался бы немного… проветриться? — спросил я, поморщившись. — Заодно можно поохотиться за какой-нибудь загадкой или тайной.

Куваев громко засопел в трубку.

— Соблазняешь?

— Естественно.

— Что будем искать?

— Один очень старый скит.

— Ага!..

На сей раз Андрей молчал чуть ли не минуту. Я даже решил, что звонок сорвался, и специально посмотрел на экран — нет, всё в порядке, просто «компьютерный гуру», как всегда, взвешивал все «за» и «против».

— Годится, — наконец сказал он. — Когда выступаем?

— Да хоть завтра. Но сначала надо одну древнюю карту обработать.

— Тащи!

— Буду через полчаса…

* * *

Пока Андрей колдовал на компе с картами, я успел сбегать в институтский буфет и притащил нам перекусить — по паре бутербродов с сыром и по стаканчику крепкого чая с лимоном.

— Ну, что-нибудь вытанцовывается? — Я не скрывал нетерпения.

— Погоди, не так быстро… — проворчал Дюха. Он откинулся на спинку стула, крутнулся ко мне. — Лучше введи, так сказать, меня в курс дела. Что или кого мы все-таки будем искать?

— И кого, и что. Во-первых, я должен найти один старый скит…

— Погоди, Димыч! Кому ты должен?

Я вздохнул и сильно потер себе уши — это иногда помогало мне принять непростое решение.

— Видишь ли, дружище… В общем, недавно пропал один хороший человек, мой друг. Он — священник, старовер. Потомок вынужденных переселенцев-раскольников. Я обещал его жене, что найду отца Александра…

— А почему ты хочешь искать его в такой глухомани?

Я снова вздохнул. И рассказал Андрею всё с самого начала. Он слушал очень внимательно, ни разу не перебил. Когда я замолчал, Дюха некоторое время тоже сидел молча. Потом вдруг встал, подошел к шкафу с книгами в углу кабинета, порылся там и извлек какой-то потрепанный старый томик в тканом переплете. Андрей вернулся за рабочий стол и протянул книгу мне.

Это оказался авторский сборник некоего Серафима Пожитухина с весьма претенциозным названием «Загадки и тайны Сибирского края. Правда или ложь?», издательство «Красная Сибирь», 1929 год.

— Что это?

— Любопытная книженция, Димыч. Раритетное издание, — ухмыльнулся Дюха. — И самое интересное, на твою… э-э… нашу тему!

Я полистал книжку, посмотрел оглавление.

— Похоже на краеведческое исследование?

— Не совсем. Скорее художественные фантазии на краеведческую тему. Автор определенно интересовался этнографией и фольклористикой Сибири. Но подошел к вопросу типично для своего времени — с позиции марксистско-ленинской философии.

— И ты хочешь, чтобы я это прочитал?! Я же отравлюсь!..

— Не ёрничай, Димыч! — Андрей поморщился. — Там есть один рассказ, очень в тему…

— Извини, Дюха. Я обязательно прочитаю. Дома. — Я сунул книгу в сумку. — Лучше давай посмотрим, что с картой?

Куваев повернулся к монитору, быстро пробежался пальцами по клавиатуре и торжественно возвестил:

— Вуаля, месье! Вот ваша… э-э… наша путеводная карта!

Некоторое время мы с увлечением рассматривали результат привязки моей находки к современной карте Томской области, вернее, Бакчарского района, и я сразу заметил ряд отличий в его географии.

— Смотри-ка! А речка Икса нашла себе новое русло!.. И вот этого ручья теперь нет… А на нем как раз скит стоял.

— Вижу. Теперь здесь марь. Так часто бывает в Сибири. А еще в Канаде.

— Откуда ты столько о природе знаешь? Ты же всегда у нас был городским жителем? — Я подозрительно уставился на Дюху.

— Э-э, Димыч! — разулыбался он. — Отстал ты от жизни! Я уже два года как активист РЭС.

— Гринписовец, что ли?

— «Гринпис» не имеет никакого отношения к сохранению и защите природы! Это коллаборационистская организация, существующая на деньги транснациональных корпораций, занимающихся разработкой полезных ископаемых, и действующая исключительно в их интересах против национальных конкурирующих компаний.

— Ух ты! Не знал…

— А Российский экологический союз — это общественная организация, действительно занимающаяся вопросами сохранения и сбережения природных ресурсов и экосистем преимущественно Сибири и Дальнего Востока.

— Всё, Дюха! Снимаю и шляпу, и свой дурацкий вопрос! Вернемся к нашему походу…

Мы быстренько обсудили, что необходимо взять с собой из снаряжения, и договорились встретиться послезавтра у меня с утречка пораньше. На том и расстались.

Я отправился домой и у подъезда снова наткнулся на товарища Аркадия из органов.

— Ну, что, Дмитрий Алексеевич, вы решили принять наше предложение?

— Да. Только я иду туда не один, а с другом.

— Это исключено!

— Либо я иду искать ваш скит с другом, — повторил я раздельно и с нажимом, — либо не ищу его! У меня своих дел по горло.

Аркадий в сомнении подергал себя за кончик носа.

— Я должен согласовать это обстоятельство с руководством.

— Ради бога! Согласовывайте хоть с чертом! У вас есть сутки, а потом мы все равно уйдем в тайгу. Искать отца Александра.

Я выразительно посмотрел вверх, на окна квартиры. Они светились призывным теплым светом — Машенька была дома, и я уже успел по ней соскучиться.

Аркадий проследил за моим взглядом, вздохнул, как мне показалось, с завистью, и молча пошел по темной аллее прочь.

 

Глава 5

Томск. Август 20… года

Признаться, я раскрыл потрепанный временем и читателями томик с изрядной долей скепсиса пополам с сарказмом. Ну, что такого из ряда вон мог сочинить типичный местечковый писатель деревенского разлива? Ну, кто такой, этот Серафим Пожитухин? Одна фамилия чего стоит! Сразу пришло на ум знаменитое ильфо-петровское: «Индо взопрели озимые, рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку, понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…»

Я сходил на кухню и заварил полулитровый чайник настоящего зеленого чая «Летящий дракон», присовокупил к нему тарелочку с цукатами и сухофруктами и устроился максимально комфортно в любимом кресле возле журнального столика. Лишь сделав пару глотков восхитительного напитка и бросив в рот кусочек вяленой папайи, я снова взялся за книгу.

Сборник назывался претенциозно даже с поправкой на социалистическое прошлое — «Загадки и тайны Сибирского края. Правда или ложь?» Хм, не слишком удачно для художественного чтения. А впрочем, почему художественного? Это же Андрюха так книгу обозвал. А вдруг этот Пожитухин — какой-нибудь энтузиаст-краевед, собравший некоторое количество местных легенд и преданий и придавший историям форму литературных рассказов?

Я заглянул в оглавление. «„Летучий голландец“ на Чулыме», «Белый шаман», «Дракон озера Келым», «Хозяин Васюганского урмана», «Лесной дух Заобья», «Нарымские небылицы»…

М-да. А теперь — аннотация. «В книге молодого краеведа и писателя-коммуниста Серафима Пожитухина из Новониколаевска в художественной форме пересказываются наиболее известные легенды Сибирского края. Тексты сопровождены политически грамотными комментариями, разъясняющими всю антинаучную суть этих мифов…» Вот так, коротко и по существу!

Что ж, ты меня заинтриговал, Андрюха! Приступим…

Рассказ, который порекомендовал прочитать Куваев, назывался «Хозяин Васюганского урмана. Быль или небыль?»

* * *

«Стоял май 1925 года. Весна выдалась в Томском уезде ранняя. Аккурат ко Дню трудящихся снег сошел отовсюду. Лишь по логам да глухим лесным распадкам еще ютились подопревшие, посеревшие сугробы. А уже к концу декады по перелескам и полям зазеленела первая трава, и поднялись озимые. Дождей не случалось уже две недели. Дороги по большей части просохли.

В один из таких погожих деньков комсомольцы из коммуны имени товарища Троцкого, что была основана прошлым летом на месте бывшего старообрядческого поселения в междуречье Иксы и Бакчара, на общем собрании решили послать в тайгу отряд добровольцев на поиски контрреволюционного гнезда тайных агентов мировой буржуазии, которые повадились портить жизнь коммунарам и мешать им строить общее светлое будущее.

А дело было в том, что еще с осени, едва коммунары отстроились на новом месте и приступили к созданию образцового коммунистического хозяйства, начались у них на подворье разные странности.

Сначала исчезла корова Машка, самая удойная из всего небольшого стада. И ведь деваться-то ей особо было некуда — кругом чаща непролазная.

— Не уплыла же она, в самом-то деле? — удивлялся пастух Семен Корольков, член Ленинского коммунистического союза молодежи с 1923 года, награжденный за ударный труд двумя почетными грамотами волостного комитета партии большевиков.

— А если все же волки ее порвали? — высказал разумную версию другой ударник коммунистического труда, Василий Бездетных, кандидат в члены ВКП(б) и опытный механизатор.

— Если бы волки, следы бы остались, шерсть там, кровь… — возразила ему юная комсомолка Зося Криницкая, лучшая доярка коммуны.

— Тогда где же корова? — сурово вопросил всех председатель коммуны, член партии большевиков с 1917 года, товарищ Денис Дормидонтович Болшаков.

— Похоже, у нас завелся вор? — пристально оглядывая собрание, предположил комиссар коммуны товарищ Лавриков, большевик с дореволюционным стажем.

Молодые люди и девушки запереглядывались, стараясь определить, кто же из них мог пойти на такое преступление. Однако секретарь комсомольской ячейки коммуны, кандидат в члены ВКП(б) товарищ Зайцев поспешил разрядить гнетущую обстановку подозрительности, заявив, что среди членов коммуны имени товарища Троцкого нет и не может быть преступников и надо искать вора на стороне. Например, в соседней деревне Ивашкино проживают аж три бирюка сразу, все — бывшие кулаки, сосланные на поселение с Поволжья. Наверняка корову украл кто-то из них!

Такая версия происшествия показалась всем наиболее достоверной. Однако доказательств, как ни старались, добыть не смогли, даже призванный на помощь участковый Потапенко не выявил ни малейших следов присутствия коровы ни у одного из подозреваемых. Хотя и взял со всех троих подписки о невыезде из села до весны.

Постепенно в коммуне всё успокоилось и вошло в рабочую колею. Но ближе к зиме кражи возобновились. Причем теперь животные стали пропадать прямо из хлева.

Комсомольцы решили организовать ночные дежурства. По три человека. Один — с ружьем, двое — с вилами. Несколько ночей прошли спокойно, но затем случилось ЧП.

Среди ночи коммунары были разбужены выстрелами и громкими криками, призывающими их к товарищеской выручке и взаимопомощи. Члены партии и наиболее крепкие молодые люди первыми откликнулись на призыв и прибежали к хлеву, вооружившись тем, что попало под руку. Там они застали странную картину.

Ворота хлева не распахнуты настежь, а наоборот, проломлены внутрь. По скотному двору мечутся перепуганные животные и птицы. Сторожа залегли за поленницей слева от входа во двор и дружно указывают на дальний его край, выходящий к лесу.

Из-за плохого освещения подмоге было трудно разглядеть, что именно так взволновало и даже слегка напугало молодых людей. Но председателю коммуны, товарищу Болшакову, обладающему орлиным зрением, удалось заметить крупную широкую фигуру, мало похожую на человеческую, быстро удалявшуюся прочь от скотного двора.

— Так это же медведь! — уверенно сказал товарищ Болшаков. — Шатун, мать его!..

— Вот свезло, так свезло! — покачал сокрушенно крупной седой головой товарищ Лавриков.

— А что такого? — непонимающе воззрились на него комсомольцы.

— Так ведь придется теперь зверя-то убить. Иначе он нам житья не даст, всю скотину передавит, гад!

— А вот, кстати, вы куда стреляли? — поинтересовался председатель коммуны у сторожей.

— Да вверх я пальнул, — повинно склонил голову комсомолец Егор Чмыхало. — Думал, отпугну грабителя… Кто ж знал, что он такой наглый окажется?

— А медведь пустой ушел или с добычей? — посерьезнел товарищ Лавриков.

— Поросенка упер, ирод! — выскочила из хлева, успевшая там все осмотреть, комсомолка Криницкая.

— Значит, не уберегли общественное добро? — прищурился товарищ Лавриков. — Струсили?

— Эге, ты уж полегче с ними, Игнат Петрович, — примирительно заговорил председатель коммуны. — Медведь все-таки. Не собака. Сам бы не растерялся, что ли?

Товарищ Лавриков сурово вздохнул и скомандовал:

— Сдать оружие сменщикам и — марш по домам! Завтра на собрании поговорим.

Забегая вперед, надо сказать, что комиссар рассудил весьма справедливо и не стал делать из происшествия политических выводов, а лишь настоял на строгом взыскании для комсомольцев Братухина, Верескова и Полянки, дабы это стало уроком остальным коммунарам.

— Если мы хотим построить образцовое коммунистическое хозяйство, то должны со всей строгостью и революционной решительностью искоренять в себе и своих товарищах недостатки и слабости, в том числе малодушие и трусость! — сказал в заключительном слове комиссар коммуны. — Предлагаю провинившихся товарищей Братухина, Верескова и Полянку направить на заготовку дров в качестве исправительной повинности.

Мера действительно была справедливой и мягкой, поэтому общее собрание коммуны проголосовало за нее единогласно.

Дежурства возле хлева продолжились. Но теперь в них участвовали уже по четыре человека. А ружей выдавалось сразу два. Однако шатун, вопреки ожиданиям, больше в поселение не заходил, хотя его огромные следы коммунары время от времени встречали за околицей, когда ходили за дровами или на охоту. Да по ночам нет-нет начинала вдруг выть и взлаивать единственная собака в коммуне — старая лайка Звездочка, что жила во дворе председателя — товарища Болшакова.

* * *

Долго ли, коротко ли, а зиму коммуна имени товарища Троцкого перезимовала спокойно. И вот по весне странные происшествия возобновились. Только теперь они стали действительно необычными, и объяснить их с научной точки зрения оказалось затруднительно даже для получившего университетское образование товарища Лаврикова.

Сначала среди бела дня пропала со двора лайка Звездочка. Поскольку земля была еще мокрая, вперемешку со снегом, то явных чужих следов обнаружить не смогли, а самое странное, что возле будки остался лежать нерасстегнутый ошейник на цепи!

— Как же можно извлечь из ошейника собаку, не сняв его?! — изумленно разводил руками товарищ Болшаков.

— Да вор просто снял с нее ошейник, а потом опять его застегнул, — уверенно пояснил товарищ Лавриков.

— Пошутил, что ли?

— Пошутил. Только мы ему эту шутку обратно в башку вобьем, когда поймаем!

Вора, понятно, не нашли. Зато нашли спустя два дня Звездочку. В общественном погребе на окраине поселка. Голодную, перепуганную и скулящую.

Товарищ Лавриков немедленно организовал следствие по выяснению личности злоумышленника. И в этот раз ему повезло. Зося Криницкая, которая обнаружила собаку, заявила, что будто бы видела убегающего в сторону деревни Ивашкино человека, очень похожего на бирюка Тихонова.

Комиссар товарищ Лавриков немедленно вооружился револьвером, взял с собой двоих, самых достойных комсомольцев и отправился в деревню. Там он потребовал от участкового Потапенко тотчас арестовать бирюка Тихонова по подозрению в краже имущества коммуны. И хотя бывший кулак отрицал свою причастность к происшествию, он все же был посажен под арест в дровяном сарае. А комсомольцы добровольно вызвались его сторожить, пока идет следствие.

Но ночью Тихонов из сарая исчез! Оба комсомольца поклялись, что не сомкнули глаз ни на минуту, но не слышали ни малейшего шума. Тем не менее оказалось, что задняя стенка сарая оторвана, причем снаружи! Рядом кроме следов сапог бирюка люди обнаружили другие — огромные отпечатки человеческих босых ног.

Товарищ Лавриков, внимательно осмотревший их, в замешательстве сказал, что рост обладателя таких отпечатков должен быть не менее двух с половиной метров, что невозможно, поскольку таких больших людей не бывает.

— Нет, бывают! — с жаром возразил ему участковый Потапенко. — Я вот недавно в библиотеке книжку взял почитать. Называется „Занимательная биология“. Доктор наук написал! Так вот там он пишет, что в Африке есть племя очень высоких людей, больше двух метров ростом…

— Ты хочешь сказать, что по нашей тайге бродит негр-великан?

— Негр, не негр, а кто-то бродит. Селяне мне уже не раз рассказывали, что видят ночами в деревне то ли косматого человека, то ли лешака…

— Вы мне это прекратите, товарищ участковый! — рассердился товарищ Лавриков. — Что за мракобесные мысли? Леших, чертей и прочей нечисти не бывает! Это предрассудки и пережитки темного прошлого. А вот поймать этого контрреволюционного элемента просто жизненно необходимо!

— И как вы его предлагаете ловить?

— Расставим караулы во всех местах, где этот гад появлялся, и схватим.

Сказав это, товарищ Лавриков ощутил знакомое еще с Гражданской чувство ненависти к врагу, горячей волной окатившее изнутри грудь. Он расправил плечи и сурово посмотрел на коммунаров и участкового. Все трое не выдержали и опустили головы. Тогда товарищ Лавриков произнес короткую, пламенную речь, призвав собрать волю в кулак, изгнать из сердца страх и дать решительный отпор проискам контрреволюции в лице неизвестного пока расхитителя социалистической собственности. К концу речи комсомольцы и участковый Потапенко явно воспряли духом, а в глазах их вспыхнул огонь справедливого гнева.

Вчетвером они вернулись в коммуну, и товарищ Лавриков тут же распорядился срочно созвать внеочередное общее собрание. Товарищ Болшаков его полностью поддержал и отправил двух юных комсомольцев за остальными членами коммуны.

Решение общего собрания стало единодушным: немедленно изловить коварного врага, пытающегося своими действиями задержать построение образцового коммунистического хозяйства имени товарища Троцкого.

Немедленно были созданы боевые тройки из самых физически крепких и морально устойчивых комсомольцев. Каждую тройку вооружили охотничьим ружьем и холодным оружием, вроде вил или топоров. Товарищи Лавриков и Болшаков проверили и почистили свои личные наганы, а участковый Потапенко перезарядил табельный кольт.

Две тройки во главе с участковым ушли в деревню, остальные заняли места на территории коммуны. Теперь у врага не осталось ни малейшего шанса избежать справедливого возмездия!

* * *

Первая ночь минула без происшествий. Днем членам троек удалось немного поспать и перекусить для поддержания бодрости духа и боевой решимости. Товарищ Лавриков вечером снова произнес вдохновляющую речь, помянув, что враг хитер и коварен и желает усыпить революционную бдительность, чтобы продолжить вершить свои грязные дела.

— Но он, как всегда, просчитался! — грозно закончил комиссар коммуны. — Коммунисты и комсомольцы крепки духом и верой в светлое коммунистическое завтра и никому не позволят гнусно покушаться на общенародные идеалы!

Бурные аплодисменты стали ответом на этот призыв, и боевые тройки разошлись по своим местам.

Всю ночь отважные комсомольцы не смыкали глаз, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к звукам спящей природы. Дежурство проходило спокойно, но когда пропели первые петухи, и над зубчатой кромкой тайги на востоке появились первые робкие отсветы зари, нагрянул враг.

Он напал коварно, совсем не с той стороны, откуда его ждали доблестные защитники социалистической собственности, расположившиеся возле общественного амбара. Едва один из комсомольцев отошел за угол справить малую нужду, как оттуда раздался его страшный крик, следом — глухой рев, и снова крик терзаемого болью человека, к тому же быстро удаляющийся. Оба оставшихся комсомольца схватили оружие и бросились на выручку товарищу. Но они опоздали. Их друг, юный комсомолец Алексей Филозов, исчез. На месте сторожа обнаружили только его картуз, разорванный почему-то пополам, да топор со сломанным у самого обуха топорищем.

— Это ж какой силой обладать нужно, чтобы такое сотворить?! — изумился товарищ Филозова, друг его детства, комсомолец Громов.

— Да, враг силен, — согласился с ним старший тройки, Иннокентий Петрищев, комсомолец, герой Гражданской войны и кандидат в члены ВКП(б). — Но мы сильнее! Мы найдем и спасем нашего товарища.

И он выстрелил в воздух, подавая сигнал остальным тройкам и призывая их на помощь.

Через четверть часа возле амбара состоялось экстренное собрание коммунаров, на котором решено было незамедлительно идти по следам коварного врага, найти его логово и покончить с ним. Поход возмездия возглавил сам товарищ Лавриков. Товарищ Болшаков тоже хотел принять участие в выслеживании мерзкой контры, по его собственному выражению, но комиссар справедливо рассудил, что нельзя оставлять без присмотра и защиты хозяйство и женщин, и председатель коммуны с ним согласился.

Двенадцать комсомольцев-добровольцев под командованием комиссара Лаврикова направились в тайгу по следам свирепого врага, взявшего в плен их товарища. Впереди колонны бежала верная Звездочка, тоже пострадавшая от козней вражины и жаждавшая отомстить за свой страх и позор.

Лайка прекрасно держала след, так что к полудню отряд достиг излучины небольшой таежной речушки. На взгорке за высокими зарослями тальника коммунары и обнаружили скит. То, что это странное поселение — место жительства религиозных фанатиков-отщепенцев, объяснил многознающий товарищ Лавриков. Правда, коммунары никого из жителей не нашли, но теплое кострище посреди квадратного тесного двора, разбросанное повсюду имущество — ведра, лопата, грабли, топорище без топора, болотные слеги, какие-то плошки — свидетельствовало о том, что скит обитаем. А насельники то ли попрятались, узнав о приближении чужих, то ли ушли по своим таежным делам.

Скрывать им, очевидно, было нечего, как и охранять. Коммунары убедились в этом, заглянув в незапертые дома.

— Потрясающая нищета! — высказал общее мнение комсомолец Петрищев.

— Это явная маскировка, товарищи! — убежденно возразил товарищ Лавриков. — Враг хитер и изобретателен. Он успешно маскируется под беднейший класс, готовясь нанести очередной удар в спину революции!

— По-моему, так чересчур успешно, — пробормотал недоверчивый Братухин. Он тайно невзлюбил комиссара, считая, что тот превысил свои полномочия, накладывая взыскание на него и товарищей Верескова и Полянку.

— Близоруко рассуждаете, товарищ Братухин, — укорил его механизатор Бездетных. — Нельзя противника недооценивать, тем более такого опытного.

— И в чем же его опытность? — полез в бутылку Братухин. — Коров уводить да поросят тырить?

— Вы забываете, товарищ, что враг только поначалу похищал домашний скот, принадлежащий нашей коммуне, — терпеливо и обстоятельно продолжил Бездетных. — Думаю, этим, кстати, он стремился подорвать развитие коммунарского животноводства. Но ведь в дальнейшем он, враг наш, поняв, что мы не поддаемся его влиянию, пошел на настоящее преступление — пленил человека, комсомольца, подающего большие надежды на ниве механизаторства!

После такой справедливой отповеди комсомолец Братухин полностью осознал свой промах в политической оценке ситуации и опустил повинно голову. Тогда товарищ Лавриков сказал:

— Главное, мы нашли гнездо контрреволюции, этот рассадник мракобесия. Предлагаю остаться здесь, в ските, и дождаться появления вражин. Захватим их в плен. А сопротивляться начнут — всех тут и положим!

Все члены отряда дружно проголосовали „за“. Поскольку возможных входов в скит было два, коммунары разделились на две группы, и каждая заняла позицию возле своего входа. Установили дежурство и решили более внимательно осмотреть дома — вдруг повезет и удастся найти, например, оружие или лучше контрреволюционную литературу, прокламации, листовки?

Ничего подобного, к сожалению, не обнаружилось, зато повезло найти рукав от шинели Алексея Филозова. Находка не прибавила оптимизма, зато подняла градус справедливого революционного гнева до немыслимой высоты.

— Мы непременно отомстим за тебя, товарищ! — торжественно поклялись коммунары на партбилете товарища Лаврикова.

Остаток дня и вечер прошли в напряженном ожидании. Всем казалось, что вот-вот и выйдут крадучись из тайги согнутые тени недобитых белогвардейцев и царских прихвостней. Громко переговариваясь, они приблизятся к своему тайному лагерю, уверенные в собственной неуязвимости и безопасности. Вот они уже входят во двор скита, мерзко хохоча и толкая перед собой связанного товарища Филозова и еще несколько молодых комсомольцев, угодивших к ним в плен, которых эти вражины заставляли работать в секретной типографии посреди Васюганских болот, печатая антибольшевистские листовки и фальшивые деньги. И тут со всех сторон, из домов и проулков выйдут с ружьями наперевес пылающие революционным гневом коммунары во главе с товарищем Лавриковым и потребуют от мерзавцев немедленно сложить оружие и освободить пленников!..

Но никто из тайги так и не вышел. На счастье дозорных, выставленных на ночь предусмотрительным комиссаром, над скитом повисла огромная желтая луна, словно большой фонарь залив округу медвяным светом, и всё вокруг стало черно-белым, будто в кино.

У восточного входа сидели в дозоре бузотер Братухин и его верный друг Вересков. Иван Братухин, если честно, в глубине души, комсомольцем себя не считал, то есть не считал себя достойным быть комсомольцем. По происхождению он был сыном середняка из-под Саратова. Отец и дед юному Ванюше бесперечь твердили: „Главное в жизни — свой дом и своя земля. Дом тебя согреет и от беды убережет, а земля накормит и напоит!“ Поэтому Братухин и не мог взять в толк, как же земля может быть общей, а жизнь в общежитии — лучше, чем в просторной хате? Иван добросовестно ходил на комсомольские собрания и лекции по марксизму-ленинизму, участвовал в субботниках и не чурался никакой работы в коммуне. Но мечта построить свой собственный дом и завести большую семью упорно не покидала его. Опасаясь, что будет неверно понят товарищами-коммунарами, Братухин доверился только одному человеку — другу детства и молочному брату Лёшке Верескову.

Алексей тоже был сыном крестьянина, не безземельного, но все же победнее, чем родители Ивана. Однако мальчишкам это обстоятельство не помешало стать друзьями неразлейвода. Вместе вступили в комсомол, вместе решили поехать в Сибирь строить новую жизнь, стать коммунарами.

— Как думаешь, Лёха, явятся сегодня эти контрики аль нет? — начал разговор Братухин, исключительно для того, чтобы не заснуть. Глаза уже предательски слипались, черные силуэты елей в двадцати шагах от скита временами начинали беззвучно качаться туда-сюда, а луна над ними — двоиться.

— Если честно, вряд ли, — отозвался со своего места по другую сторону прохода Вересков. — Что ж они, совсем дураки, что ль? Небось офицеры бывшие, войну прошли, а то и две. Наверняка вперед себя разведку везде посылают…

— Да зачем же им разведка? В тайге-то?

— Эх ты, голова! Кабы не было у их разведки, разве ж смогли б они столько гадостей нам сотворить? Давно бы попались.

— Значит, зря мы тут сидим, не спим. — Братухин завозился, пытаясь поудобнее устроиться на сиденье, которое соорудил себе из поленьев и охапки болотной травы. — А может быть, у товарища комиссара есть план, как выманить гадов?

— Нет, не зря, — убежденно сказал Вересков. — Суди сам: ихняя разведка подходит к скиту и замечает наши дозоры. Докладывает главному их начальнику, мол, опасность, наш скит захвачен. А тот и говорит-де, пусть уйдут, а мы покамест в лесу переждем, ибо нельзя нам свою тайну нарушать. А войной на такую силу идти своих сил не хватит, потому что…

Договорить Лёшка не успел. Огромная тень метнулась от кромки леса прямо ко входу в скит, как показалось обоим дозорным. Но именно что показалось. Никто в скит не вошел. Зато крыши почти всех строений вдруг разом вспыхнули невероятно ярким желтым пламенем. Стало светло, как днем.

Братухин запоздало крикнул:

— Тревога! — и выстрелил в воздух.

Вересков повторил клич и тоже выстрелил. Из домов начали выбегать заспанные коммунары — кто в чем. Только комиссар Лавриков вышел на середину двора в кожанке и портупее с верным наганом в руке.

Он дважды выстрелил вверх и громовым голосом произнес:

— Товарищи комсомольцы с оружием — ко мне! Прекратить панику, занять круговую оборону! Товарищ Петрищев, ваш сектор — запад. Остальные — за мной!..

Услышав четкие команды и спокойный тон командира, остальные коммунары остановились, разделились на два отряда, принялись проверять оружие.

Но обстановка вновь резко изменилась. Со стороны западного прохода во двор метнулась огромная, почти черная фигура. Она двигалась столь стремительно, что невозможно было разглядеть, что же это за существо — то ли зверь, то ли человек. Фигура молнией пронеслась сквозь строй коммунаров, и тут же раздались крики боли и стоны.

Сразу трое комсомольцев упали на землю, обливаясь кровью. У одного страшным ударом оказалась разбита половина лица и оторвано ухо. У другого — располосована, будто чудовищными когтями, вся спина вместе с кожаной курткой и гимнастеркой. От одежды остались одни лохмотья, напитавшиеся кровью. А третий юноша корчился на земле, зажимая обеими руками распоротый живот, и сквозь пальцы у него вылезали сизые кишки.

Коммунары в ужасе озирались, сжимая ружья и не видя, куда исчез страшный противник. Товарищ Лавриков и товарищ Бездетных склонились над умирающим.

— Ему уже не помочь, — горестно констатировал механизатор.

— Товарищ Полянка, держитесь! — не слушая его, сказал комиссар и обернулся, чтобы позвать кого-нибудь из коммунаров на помощь, но в этот момент враг объявился снова.

Черная фигура вновь вынырнула из-за стены огня, охватившего почти все дома скита. Так же стремительно она двинулась на коммунаров. Но на сей раз ее заметили вовремя и попытались дать отпор. Три или четыре комсомольца успели вскинуть ружья и выстрелить. Но они не остановили пришельца. И он обрушился на людей, разя и уродуя их направо и налево.

Мгновенно были обезоружены и повержены еще три коммунара — кому раскроили голову, кому пробили грудь, а последнему тварь начисто оторвала руку по плечо. И снова пропал.

Видя, что отряд на грани паники, товарищ Лавриков громко и решительно закричал:

— Немедленно всем отходить к крайнему дому! Забрать раненых! Петрищев, Бездетных, ко мне! Прикрывать отход!..

И люди вновь послушались комиссара, их действия обрели смысл, а в глазах мелькнула надежда. Трое опытных бойцов, вооруженных наганом и винтовками, встали клином, перекрывая возможные линии атаки, и медленно стали пятиться, а остальные коммунары поспешно двинулись в дальний угол скита, куда огонь пока не добрался.

Наверное, будь их противник обычным человеком или даже разъяренным зверем, маневр бы удался, и люди смогли бы закрепиться в доме. Но напавший на них не был ни тем, ни другим! И когда коммунары думали, что уже спасены, ночной ужас атаковал в третий раз, прямо с крыши того самого дома, где и собирались укрыться и занять оборону отважные комсомольцы.

Чудовище буквально раздавило двоих раненых, приземлившись на них. Затем несколькими ударами лап разметало оставшихся коммунаров и издало кошмарный рев, наверное, означавший радость победы. Но оно просчиталось!

Комиссар Лавриков и его верные помощники вовремя развернулись к врагу и вскинули свое оружие. В этот решающий миг товарищ Лавриков наконец-то сумел разглядеть врага, возвышавшегося от него в каких-то пяти шагах.

Больше всего монстр походил на невозможную помесь человека и медведя. Невозможную прежде всего потому, что гибрид человека и зверя создать нельзя. Так что, скорее всего, это все-таки был человек… доисторического вида! Во всяком случае, советские и иностранные ученые с недавних пор все чаще склоняются к мысли, что в некоторых малонаселенных районах планеты вполне могли сохраниться незначительные популяции древних гуманоидов. Об этом же косвенно свидетельствуют и многочисленные легенды и предания самых разных народов — от эвенков и чукчей до эскимосов и индейцев Южной Америки…

Так вот, товарищ Лавриков с восхищением и гневом рассматривал чудовище, а оно разглядывало людей. И вдруг взгляды человека и монстра встретились. И впервые в жизни комиссар почувствовал, что его охватил не просто страх, но некий первобытный, неуправляемый ужас. Не помня себя, он кинулся прочь, бросив бесполезный наган, и не увидел, как храбрый комсомолец Петрищев вскинул винтовку и с яростным криком выстрелил в упор во врага, убившего его товарищей.

Видимо, тяжелая пуля все-таки нанесла чудовищу рану, причинила боль, потому что оно оглушительно взревело и мгновенно исчезло в темноте.

Петрищев и Бездетных пытались отыскать пропавшего в ночи товарища Лаврикова, но не нашли. Вернулись к месту сражения и с горестным чувством убедились, что больше никто из коммунаров не выжил.

— Что будем делать? — спросил Петрищев.

— Нужно выследить эту тварь и убить! — решительно предложил Бездетных. — Ты же видел, что он ранен?

— Раненый зверь вдвойне опасен, а мы совсем не знаем здешних мест. Он легко может устроить нам засаду.

— Хорошо. Тогда давай вернемся в Ивашкино и организуем с помощью участкового облаву!

На том они и порешили. Однако в деревне так и не появились. Организованная товарищем Потапенко через несколько дней поисковая партия добралась до сгоревшего скита, но ни одного тела коммунаров не обнаружила. Зато нашла пару сломанных ружей и уже начавший ржаветь наган комиссара. А когда возвращались обратно в деревню, на окраине болотца наткнулись на оборванного немощного и совершенно седого старика, бормотавшего одну и ту же непонятную фразу:

— Хозяин урмана забрал свою дань…

Старика привели в поселковый совет, кое-как отмыли, заодно осмотрели остатки его одежды и с изумлением обнаружили в кармане истрепанной рубахи партбилет на имя Лаврикова Игната Петровича, 1887 года рождения…»

* * *

Я дочитал последний абзац и закрыл книгу. Читать рассуждения автора по поводу того, быль это или небыль, не стал, наперед представляя его беспомощные потуги втиснуть мистику в рамки марксистского мироустройства. По мне, так всё описанное более чем правдоподобно, учитывая, что я уже успел узнать об этом загадочном таежном феномене.

А ведь Андрюха оказался прав, предположив, что в рассказе нашел отражение след того, кого мы скорее всего и ищем! Что ж, тем более стоит съездить, так сказать, на место событий и попробовать разобраться со всей этой запутанной и кровавой историей!..

 

Глава 6

Томск. Август 20… года

Утром в день выезда раздался звонок мобильника.

— Мое руководство, — сказал Аркадий, не поздоровавшись, — согласилось на ваши условия, но выдвинуло свои.

— И вам доброго утра, — усмехнулся я. — Что у вас там еще придумали?

— С вами поедет наш сотрудник — капитан Михаил Сотников. Он давно работает по Берову, так что в курсе ситуации и к тому же коренной бакчарец.

— Только никаких начальственных потуг! — честно предупредил я. — Не терплю, знаете ли…

— Мы знаем ваши личностные установки, Дмитрий Алексеевич. Полная демократия в отношениях нами гарантируется. — И Аркадий повесил трубку.

— Приятного вам дня, — сказал я мобильнику и пошел упаковывать рюкзак.

Куваев явился ровно в восемь — свежий, сосредоточенный и в приподнятом настроении.

— На чем поедем?

— Чур, я за рулем! — быстро сказал я.

— Ладно-ладно, — отмахнулся он. — Солдат ребенка не обидит. Рули, мальчик!

— Спасибо, дяденька. Только вы памперсы захватите, а то я быстро поеду — вдруг вы испугаетесь?

Мы оба расхохотались, и в этот момент в дверь позвонили. На пороге стоял высокий поджарый парень лет тридцати, скуластый, с темно-русыми волосами и внимательными, болотного цвета глазами — в общем, типичный сибирский метис.

— Михаил, — широко улыбнулся он и протянул руку.

— Дмитрий, — невольно в ответ улыбнулся и я. Уж больно искренней оказалась у парня улыбка.

Мы вернулись в комнату, и я познакомил гостя с Дюхой. Михаил был одет по-походному: потертые джинсы, футболка, ветровка, видавший виды рюкзак — ну, вылитый турист-пешеходник. Впрочем, мы с Куваевым выглядели примерно так же.

— Объяснять, куда и зачем едем, надеюсь, не нужно? — на всякий случай уточнил я.

— Совершенно излишне, — вежливо ответил Михаил. — Вот только я бы лучше отправился на автобусе…

— Почему?

— Меньше привлечем внимания.

— Чьего внимания? — воззрился на него Дюха.

— Ну, скажем, другой заинтересованной стороны.

Куваев непонимающе посмотрел на меня. Я развел руками.

— Господин Беров со товарищи тоже имеет интерес к объекту, который мы отправляемся разыскивать, — витиевато пояснил Михаил.

— Ладно, — крякнул Андрей. — По дороге расскажешь.

— А поедем мы все-таки на машине, — решил я. — Так быстрее и надежнее.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (7.08.09; 09:15).

— Артур Михайлович, они выехали!

— Кто — они, Прокоп? Должен был отправиться только один!

— Их трое… Но мои люди крепко сидят у них на хвосте!

— Смотри, Прокоп, не облажайся на этот раз. Другого уже не будет!

Отбой.

Длительность беседы — 21 сек.

* * *

Моя видавшая виды «хундайка» резво бежала по старинному тракту, проложенному еще во времена Петра Алексеевича, императора всероссийского. Эта дорога уникальна по многим причинам. Ее, собственно, проложили при непосредственном соучастии светлейшего князя Меншикова. Ему, якобы, доложили, что среди бакчарских болот имеется некое «светлое место» — уединенная долина то ли речки, то ли озера, — где тьма-тьмущая всяких богатств. Ну, там, золотишка, каменьев самоцветных. Бред, конечно, полномасштабный, однако Алексашка Меншиков активно взялся за это дело и быстренько, как это он умел, организовал концессию по поискам и освоению несметных природных сокровищ. Понятно, что ничего в тех болотах не нашли, кроме разве что болотной руды да торфа. Но, как говорится, средства были благополучно присво… э-э… освоены. Хотя и без ожидаемого результата. Что поделаешь — бывает!..

Людишки разбежались кто куда, а тракт, что набили под «проект», остался. Вился он по болотам да перелескам, гривам да распадкам, зарастал постепенно травой и молодым березняком, пока не пришли в эти места государевы люди императора Александра Александровича и не поставили заготовку кедрового ореха и ценной древесины на промышленную основу. Тракт снова ожил. Вдоль него даже появились несколько поселений. Но к началу нового века опять наступили затишье и запустение.

Вспомнили о тракте и полувымерших поселках только при советской власти. А когда нашли в тайге бурый уголь и земляное масло — нефть, глухой край наконец ожил.

Мы миновали большое село Вороновку. Машина резво наматывала километры тракта на всепогодную резину, а мои помощники-попутчики вполне освоились друг с другом и вели оживленную беседу, легко перескакивая с одной темы на другую. Я слушал их вполуха, не забывая следить за дорогой. Тракт по-прежнему являлся второстепенной транспортной артерией и местами имел жалкий и запущенный вид. Колдобины, ямы и выбоины давно и прочно закрепились на его теле и коварно поджидали беспечного водителя, чтобы пробить ему покрышку, разбить подвеску или вообще оторвать колесо.

Поэтому я издали заметил прижавшуюся к обочине машину — старенький «Шевроле-Ланос» темно-зеленого цвета. Возле автомобиля прохаживался человек, подозрительно похожий на Олега Ракитина. Второй, похоже, водитель, сидел на корточках у переднего колеса, устанавливая домкрат.

Я притормозил и бибикнул. Человек оглянулся и оказался действительно бравым капитаном Ракитиным. Причем в весьма скверном настроении. Тогда я тоже притулил свою «хундайку» к обочине и вылез из салона.

— Привет отважным работникам уголовного розыска! Загораем?

— А, пресса… — поморщился Ракитин. — Здесь ты даже на «подвал» не наскребешь.

— Олежек, я тебе много раз объяснял, что срывать свое раздражение на непричастных или посторонних людях неконгруэнтно, неэтично и неэффективно в плане общения.

— Ты приехал мне мораль читать?

— Да нет, мы, вообще-то, едем по бакчарским урманам прогуляться. Увидели пострадавших, решили помочь… — Я сделал скорбное лицо. — А нас практически посылают на три буквы! Поневоле задумаешься о скоротечности земного бытия…

— Слушай, Димыч, — набычился Ракитин. — Если ты остановился, только чтобы язык почесать, лучше исчезни!.. Мне и без тебя тошно.

— А куда вы, собственно, путь держали? — Я решил не испытывать больше его терпения.

— В Бакчар. Там объявился один из геологов, пропавших в июле в районе реки Икса.

— Это из партии, с которой Тимофей Зырянов ходил?

— Вроде бы…

— Ни фига же он отмахал по тайге!

— Вот и я так думаю… — Ракитин помягчел. — Слушай, Димыч, а вы через Бакчар едете?

— Можем и через Бакчар, — пожал я плечами как можно равнодушнее, потому что внутри меня все пело и вопило: удача! Надо срочно поговорить с этим геологом!

— Возьмете меня?

— Оказывать содействие представителям закона — священный долг каждого гражданина!

— Я тебя когда-нибудь прибью!

— Вы мне льстите, господин капитан!

— Или посажу!..

Он свирепо зыркнул на меня и поспешил к своему водителю. Коротко переговорив с ним, забрал из машины куртку и сумку и направился к моей «хундайке». Я уже успел снова сесть за руль и сообщить притихшим помощникам:

— Внимание, охотники за удачей, дальше с нами будет путешествовать капитан уголовного розыска!

— А зачем он нам? — простодушно поинтересовался Дюха.

— Что, без него никак? — уточнил Михаил. — Нам бы лучше обойтись без участия милиции.

— А у капитана свои дела в Бакчаре.

— Но мы же не собирались в Бакчар?!

— Теперь собираемся. — Я пристально посмотрел на Михаила. — Там появился один из пропавшей партии геологов, которая искала скит.

Сотников только присвистнул. В этот момент дверца рядом со мной распахнулась и в салон втиснулся Ракитин. Он вежливо поздоровался с Андреем и Михаилом и добавил, обращаясь к Куваеву:

— Кажется, мы с вами где-то встречались, молодой человек?

— Мир тесен, господин капитан, — философски откликнулся Дюха, а Олег бросил на меня укоризненный взгляд: уже проболтался!

— Надеюсь, встреча была дружественной? — поинтересовался Сотников.

— Я тоже на это надеюсь, — хмыкнул Ракитин.

— Ну, что, с Богом? — спросил я, включая зажигание.

— Скорей уж к черту! — вздохнул Олег и защелкнул ремень безопасности.

* * *

До Бакчара добрались без происшествий. Ракитин почти сразу погрузился в свои нелегкие думы, и я решил к нему пока не приставать, а стал прислушиваться к разговорам на заднем сиденье. Там Дюха и Михаил неожиданно затеяли какой-то высокоумный спор о значимости философии для эволюции цивилизации. Куваев доказывал, что философия — не более чем теоретический довесок к объективным законам развития, которым подчиняется всё материальное во вселенной. Сотников же, напротив, утверждал, что философия является движущей силой любого процесса, ибо обуславливает его суть и значимость для континуума.

Слушая их, я только диву давался: нашли же тему?! Да еще так азартно спорят?.. Поэтому когда Михаил вдруг посмотрел в очередной раз назад (он это проделывал периодически, и я отнес такое поведение к профессиональной привычке) и сказал: «За нами „хвост“», я даже не сразу вник в смысл фразы. А сообразив, непроизвольно дернул руль вправо, так что едва не слетел в кювет.

— Черт! Капитан, это шутка?!

— Ни в коем случае. Можете сами убедиться.

Я притормозил, прижал машину к обочине, выключил двигатель и посмотрел в зеркало заднего вида. Дорога здесь просматривалась метров на двести в обе стороны, дальше ее скрывали заросли ольхи, орешника и прочего мелколесья. Спустя минуту пыль от наших колес осела и на трассу опустилась тишина. Не было даже верхового ветра, и над дорогой лишь изредка проносились бесшумные стрекозы да мерно гудящие усачи.

Мы, не сговариваясь, примолкли, и мне почудилось на грани слышимости далекое бормотание мотора. Но сколько я ни вглядывался, ничего сзади не увидел и вопросительно уставился на Сотникова.

— Машина ВАЗ-2107, цвет маренго, — снисходительно сообщил он. — Идет за нами от самого Мельникова.

— Почему именно за нами? Может, люди просто едут в том же направлении, учитывая, что здесь только одна трасса, — немедленно возразил Дюха.

— Мы движемся по грейдерной дороге, качество которой оставляет желать лучшего. Поэтому наша скорость часто меняется, причем непредсказуемо. То же должно происходить и с той машиной. А это неизбежно приводило бы к изменению расстояния между нами, — терпеливо, как школьнику, пояснил ему Михаил. — Однако неизвестное авто упорно держится сзади на пределе видимости, то есть чтобы не терять нас из виду.

— Ну, и что вы предлагаете? — спросил я.

— Ничего. Я просто поставил вас в известность. Едем дальше.

— И кто же они, по-вашему?

— Не знаю. Могу лишь предположить, что это люди… другой заинтересованной стороны.

— Заинтересованной чем?

— Поисками скита и… того, что там хранится.

— Так что будем делать? — Я обернулся и в упор посмотрел на Михаила.

— Едем в Бакчар, конечно, — вежливо улыбнувшись, ответил он.

Оставшиеся пару часов я то и дело невольно взглядывал в зеркало заднего вида, но преследователи то ли отстали, то ли очень профессионально держали дистанцию, потому что я их так и не засек.

На окраине Бакчара вернулся в реальность Олег. Он вдруг сладко зевнул и широко потянулся, хрустнув суставами.

— Так ты дрых, что ли?! — изумился я.

— Не, покемарил маленько, под ваше бормотание, — благодушно отмахнулся Ракитин. — О, уже приехали?.. Тогда давай, рули к райотделу.

— Ай да бравый капитан! — хохотнул я. — А ты в курсе, что нас преследуют?

— Слышал… Ну и что? Работать-то все равно надо. Рули, журналист!

Бакчар я знал хорошо, поэтому спустя пять минут припарковал «хундайку» возле свежеокрашенного бледно-зеленой краской двухэтажного деревянного здания на улице Ленина. Все дружно выбрались из машины и принялись разминать затекшие спины и ноги, а Ракитин деловито направился к крыльцу, на козырьке которого развевался российский триколор и синела вывеска «Отдел внутренних дел Бакчарского района». На крыльце курил почти квадратный мужик в рыжей от пыли форме сержанта милиции и смотрел нас с полным отсутствием интереса на небритой физиономии.

Олег поравнялся с ним, сунул сержанту под мясистый нос свои «корочки» и что-то негромко спросил. Вопреки моему ожиданию, местный служитель закона не вытянулся по стойке «смирно», не подобрал живот и даже не козырнул для приличия. Он вяло кивнул и ткнул большим пальцем себе за плечо.

Ракитин исчез за душераздирающе скрипнувшей дверью, а сержант снова уставился на нас, но теперь с явным подозрением пополам с раздражением. Не люблю самоуверенных жирдяев, да еще в форме!

— Полюбуйтесь-ка, господа, — довольно громко сказал я, — вот стоит классическая иллюстрация генетической ненависти деревни к городу.

Сотников на мою эскападу лишь сдержанно улыбнулся, зато Дюха, сообразив, о чем речь, неприлично заржал. Сержант на крыльце тоже все понял, потемнел лицом, выбросил окурок и, сунув лопатообразные ладони за ремень, двинулся к нам.

— Хотите фокус? — азартно спросил я.

— Какой? — живо отреагировал Андрей.

— Ну… фуражку этого бегемотика примерить?

— Хочу!..

— Не стоит, — быстро сказал Михаил. — Нам нужны не конфликты с местными, а сотрудничество.

— Поздно, капитан, конфликт уже пришел…

Сержант оказался даже выше меня. Он остановился в паре шагов, демонстративно положил правую руку на кобуру и сипло рыкнул:

— А ну-ка, предъявите документы, граждане приезжие!

— А представиться, сержант? — спокойно поинтересовался я.

— Сержант патрульно-постовой службы Бортников, — процедил он, сверля меня буравчиками заплывших глаз.

Я в ответ тоже пристально посмотрел ему в глаза, медленно вынул из нагрудного кармана свое журналистское удостоверение и заговорил низким ровным голосом:

— Ваша фамилия Бортников, вы находитесь на службе, вы видите перед собой трех мужчин, вы слышите мой голос, и вам очень хочется в туалет.

Рука сержанта зависла на полпути к моему удостоверению, зрачки заметно расширились, и я мысленно отметил: есть раппорт! По виску Бортникова побежала струйка пота и мелкие бисеринки появились на щеках и носу. Я продолжал:

— Ваше звание сержант, вы находитесь на улице, вам сейчас жарко, вы слушаете мой голос, и вам все сильнее хочется в туалет.

Лицо толстяка заметно побледнело, зрачки стали огромными, он вдруг схватился обеими руками за свой обширный живот и, забавно семеня, устремился в здание РОВД. На пороге он чуть не сбил с ног выходившего Ракитина в сопровождении еще одного сержанта.

Молчавшие в течение всей сцены с суггестивным сеансом Сотников и Куваев дружно расхохотались, а Ракитин мгновенно оценил ситуацию и хищно уставился на меня:

— Что ты опять натворил?

— Господь с тобой, Олег Владимирович! — Я сделал невинное лицо. — Мы просто тебя ждем…

— Что. Ты. Сделал. С сержантом? — раздельно и грозно повторил Ракитин, надвигаясь.

— Он ни при чем, — вступился Сотников, утирая слезы. — Этот сержант вздумал проверить у нас документы, и вдруг у него скрутило живот. Пришлось бедняге срочно бежать в туалет.

— А почему веселье?

— Так ведь смешно получилось, Олежек! Служба службой, а организм рулит.

— Ладно, черт с ним… Вот, знакомьтесь, сержант Обских, прикомандирован к нашей… группе в качестве сопровождающего. Сейчас едем в больницу допрашивать этого геолога-найденыша. Ну а дальше видно будет.

Мы втиснулись в машину, и сержант махнул рукой:

— Тут рядом, переулок Больничный, дом один. Едем до перекрестка и — налево…

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (7.08.09; 18:43).

— Господин Беров? Это Калач… э-э, извините!.. Семен Калачев…

— Артур Михайлович на совещании. Я его секретарь. Вы по какому вопросу?

— Мне срочно нужен господин Беров! Лично!..

— Артур Михайлович занят. Могу соединить вас с его помощником, господином Шурыгиным.

— Я… э-э… черт!.. Хорошо, соединяй, тётка, только пошустрей!

— Я вам не тётка!..

— Ладно, не кипишись. Потом сочтемся…

— Шурыгин у аппарата. С кем я говорю?

— Это Калач. Я по поручению Прокопа. Мы в Бакчаре. Наши фраера взяли в долю местных ментов, и те навели их на мясницкую, где парится вольтанутый геолог…

— А ну-ка, баклан, переходи на нормальный язык! Ты не в малине!..

— Извините, господин Шурыгин… Прокопий Нифонтович велел спросить: что делать со свихнувшимся геологом, которого пригрели в здешней больничке?

— А он что-нибудь говорит?

— Не знаю… Но к нему нагрянули эти фра… журналист с приятелем, да еще менты…

— Следите. И слушайте! Если геолог что-то важное вспомнит, гасите его. Только по-тихому!..

Отбой.

Длительность беседы — 57 сек.

* * *

В больнице сержант Обских быстро разыскал дежурного врача — молодого, но очень серьезного человека.

— Николай Валерьевич Расторгуев, заместитель главного врача, — солидно отрекомендовался он. — Чем могу помочь?

Мы переглянулись, и слово взял Ракитин. Как старший по званию и официальное лицо.

— Капитан Ракитин, областное управление внутренних дел. Мне поручено расследование происшествия — пропажи геолого-разведывательной партии треста «Сибирьнефтегаз» в междуречье Бакчара и Иксы три недели назад. В рамках этого дела я получил информацию о нахождении в вашей больнице одного из членов пропавшей группы…

— И что же вы конкретно хотите? — нахмурился доктор.

— Для начала — побеседовать с этим человеком…

— Не получится! Пациент находится в тяжелом состоянии: сильное физическое истощение плюс серьезная психическая травма.

— Но он хотя бы в сознании? — вмешался я.

Расторгуев посмотрел на меня поверх модных узеньких очков в золоченой полуоправе.

— С кем имею честь?

— Дмитрий Котов, обозреватель еженедельника «Томский вестник»…

— Ага, пресса!.. — Доктор приосанился. — Пациент в сознании, однако контакты с ним малоэффективны: он испытал, судя по всему, глубокую депривацию в сочетании с когнитивным диссонансом.

— Но, надеюсь, его вербальная аддитивность не пострадала? — с ехидцей поинтересовался я.

Расторгуев от неожиданности уронил с носа очки, а Ракитин посмотрел на меня, как на провокатора. Сзади явственно хрюкнули, скорее всего — Дюха. Несколько секунд заместитель главного врача безуспешно пытался вернуть очки на место, потом со вздохом сунул их в карман халата и сказал:

— Пойдемте, господа. Только не шумите, в стационаре сейчас тихий час.

— Я вас в машине подожду, — поспешно пообещал сержант Обских и с видимым облегчением устремился к выходу.

Мы поднялись на второй этаж, прошли по безлюдному светлому коридору почти все здание насквозь и вошли в дверь с табличкой «Терапевтическое отделение».

— Мы поместили его в неврологическую палату, — тихо пояснил Расторгуев. — Там сейчас ни одного пациента.

— А он что, буйный? — уточнил я.

— Ну, вы же, наверное, знаете, что когнитивный диссонанс часто выливается в агрессию как внутреннюю, так и внешнюю…

— Значит, вы его держите на транквилизаторах?

— Пока лишь на успокоительных — новопассит, настойка пиона, феназепам…

— А кто он, вы выяснили? — перебил Ракитин.

— В том-то и дело, что нет. — Николай Валерьевич печально кивнул. — При нем не было никаких документов, а сам пациент… Вот, любуйтесь!.. — Он открыл дверь палаты и сделал приглашающий жест.

Мы вошли. В чистой и светлой комнате, выкрашенной в теплый молочно-бежевый цвет, стояли буквой «П» пять односпальных кроватей, возле каждого изголовья — невысокая тумбочка. Слева от входа — дверь в туалет. Справа у стены — столик, над ним — зеркало. Пациент занимал место в дальнем левом углу. Он лежал на спине поверх одеяла, одетый в опрятную больничную пижаму, и не мигая смотрел в потолок. На наше появление человек никак не отреагировал.

На вид ему можно было дать лет сорок. Очень худой, заросший многодневной темной щетиной, почти бородой. Собственно, на лице его единственной запоминающейся деталью был нос — длинный, породистый, с небольшой горбинкой. Глаза глубоко запали, губы превратились в едва заметные нитки.

Мы, не сговариваясь, расселись по свободным кроватям вокруг пострадавшего. Олег достал из кармана свою неизменную записную книжку в кожаном чехле, раскрыл и извлек несколько фотографий. Внимательно просмотрев их и поглядывая на найденыша, он протянул одну мне.

— Он?..

Я в свою очередь сличил фото и оригинал.

— По-моему, он.

Ракитин отобрал снимок, перевернул и прочитал:

— Бурых Михаил Геннадьевич, 1980 года рождения, не женат. Профессия — рабочий-топограф.

Я присвистнул:

— Двадцать девять лет?!

— М-да!.. — крякнул, не выдержав, Дюха.

Только Сотников остался невозмутимым. По-моему, так его вообще было трудно чем-либо удивить. Расторгуев тоже сравнил фото и пациента и покачал головой:

— Надо же! Какой же, однако, он испытал стресс, чтобы за две недели постареть на десяток лет?!

— А он вообще хоть что-нибудь говорит? — снова спросил Ракитин.

— Бормочет иногда… То ли зовет кого-то, то ли поминает… — Доктор в затруднении потер подбородок. — А!.. Вспомнил! Этот бедолага, когда его только привезли, все время повторял одну фразу… что-то насчет хозяина урмана…

— «Хозяин забрал всех»? — живо уточнил я и опять почувствовал знакомый зуд в кончиках пальцев: есть след!

— Д-да, вроде бы… Бред какой-то! Что поделаешь — стресс!..

— А где его нашли? — вдруг подал голос Сотников.

— На Семеновской заимке, километров двадцать вверх по течению Бакчара. Лесничий с внуком его подобрали и сюда привезли.

Я быстро подмигнул Олегу, он понял и строго поинтересовался:

— И где я могу найти этого лесничего?

— Он рядом живет, — с готовностью пояснил Расторгуев, явно проникшись уважением к суровому «капитану из столицы». — Урочище Еловый Ключ.

* * *

До урочища добрались только поздно вечером. Уже стемнело. Небо оставалось ясным, и как только дневное светило отправилось отдыхать, на его место тут же высыпали крупные яркие звезды. Мою верную «хундайку» пришлось оставить возле здания РОВД, потому что местные лесные дороги были ей явно не по силам. Обских с удовольствием уселся за руль видавшего виды «уазика», мы расселись в салоне. Однако даже столь могучая машина преодолела двадцатикилометровый путь за два с лишним часа. Причем нам дважды пришлось вылезать и сообща выталкивать внедорожник из совершенно феноменальных промоин, видимо, не просыхавших круглый год.

Дорога фактически уперлась в новенькие тесаные ворота, за которыми мы обнаружили просторный двор и вполне современный, я бы даже сказал — типовой, брусовой дом с верандой и резным крыльцом. Справа от дома расположился вместительный сарай с боковым навесом, похоже, предназначенным для парковки автотранспорта, которого сейчас не наблюдалось. О его недавнем присутствии говорили и заметные колеи, испестрившие эту часть двора.

Калитка оказалась заперта на щеколду, но два окна в доме призывно светились мягким медовым светом, и я, решительно отодвинув почему-то замявшегося Ракитина, постучал подвешенным на столбике деревянным молотком по жестяной тарелке, прибитой тут же.

Однако на сигнал сначала откликнулись отнюдь не хозяева. Внезапно откуда-то слева к калитке молча метнулся огромный волкодав. Он грудью налетел на жалобно крякнувший штакетник, мощные клыки клацнули перед самым моим лицом. Я невольно отпрянул.

— Но-но, парниша, полегче! А то я могу и огорчить! Как ты встречаешь гостей?

— Скорее он тебя огорчит! — нервно хохотнул Дюха.

Волкодав внимательно посмотрел на него и снова клацнул зубами.

— Кто там? — раздался с крыльца бодрый голос, и перед нами появился рослый, широкоплечий парень в рыжей «москитке» и пятнистых штанах, босой.

Он быстро и цепко оглядел нашу притихшую компанию и безошибочно выделил старшего — Ракитина. Подошел, схватил собаку за загривок, и пес сразу расслабился, опустил лобастую башку и сел на хвост рядом с хозяином.

— Кто такие? — спросил парень Олега.

— Это люди из города, Степан, — вышел из-за спины Ракитина сержант. — Принимай гостей.

— Ночь на дворе… — задумчиво произнес парень.

— Дело у них серьезное, — веско добавил Обских. — К тебе и деду Илье. Насчет найденыша вашего.

Степан еще раз пристально глянул на нас, турнул на место волкодава и отпер калитку.

— Проходите… гости.

— Неудобно как-то, — тихо пробормотал Ракитину Сотников.

— Неудобно на потолке спать, — привычно огрызнулся Олег, и я тут же ткнул его в бок. — Извини, капитан, это от нервов, — поправился Ракитин.

— Разберемся, — непонятно ответил Михаил и пошел через двор к крыльцу следом за сержантом.

* * *

Дежурная медсестра терапевтического отделения Бакчарской ЦРБ дремала за стойкой поста, подперев голову сцепленными руками. Поэтому она не сразу отреагировала на движение в коридоре, а когда очнулась и огляделась, то увидела лишь закрывающуюся дверь отделения.

— Тась, это ты? — негромко позвала медсестра свою подругу, дежурившую в соседнем, хирургическом, отделении. Но никто не отозвался, и женщина решила, что ей померещилось, а дверь приоткрылась из-за сквозняка.

До обхода оставалось еще полчаса, и сестра снова смежила веки.

Ровно в полночь она привычно встала, потянулась, разминая затекшие руки и шею, прихватила укладку с тревожным набором для оказания немедленной помощи и направилась в дальний конец отделения, решив начать обход с единственного пациента неврологической палаты. Да и то сказать, жалко ей было этого доходягу. Шутка ли — три недели по лесу бродить без еды, без оружия. Мог и вовсе помереть, сердешный!..

Медсестра приоткрыла дверь палаты, заглянула. У противоположной стены, где лежал найденыш, теперь стояла пустая койка с разбросанной в беспорядке постелью. Окно рядом с кроватью распахнуто настежь, а через подоконник свешивалось покрывало.

Женщина несколько секунд оторопело рассматривала открывшуюся картину, потом судорожно глянула на дверь санузла — может, больной пошел в туалет? Нет, дверь туда слегка приоткрыта, и внутри кромешная темнота. Никакого движения. И только тогда до дежурной дошло, что случилось ЧП — невменяемый пациент пропал.

В смятении она кинулась сначала к окну, сдернула на пол покрывало и выглянула наружу. Внизу темнела большая клумба, засаженная кустами пионов и георгинов. Теоретически физически крепкий мужчина мог бы спрыгнуть туда без риска сломать себе ноги, но только не найденыш, находившийся в тяжелой форме истощения. Тем не менее женщине показалось, что несколько кустов под окном то ли поломаны, то ли сильно примяты — в неверном свете луны трудно было разглядеть подробности.

Всплеснув от бессилия руками, сестра побежала искать дежурного врача…

* * *

— Я все сделал, Прокоп!

— Что?! Чего сделал?

— Ну, это… зачистил все в больничке…

— Как это — зачистил?!

— Ну… дурика этого, что из лесу вышел… того…

Прокопий Сердюк, староста общины дырников, бешено посмотрел на своего увальня-помощника — бывшего уголовника Семена Калачева.

— Чего — «того»?! — страшным шепотом переспросил он. — Ты его… убил, что ли?!

— Ага!.. — осклабился помощник. — Погулять он у меня вышел. Через окно!.. А потом я спустился и подмогнул маленько, перышком под ложечку. Даже не пикнул, фраер дешевый!..

— Идиот! — Прокопий схватил подельника за грудки, приподнял рывком и встряхнул так, что у того лязгнули зубы, благо что силушкой старосту бог не обидел. — Кретин безмозглый!.. Я тебе что приказал?.. А?..

— Эти… таблетки заменить… — забубнил перетрусивший Семен, вяло пытаясь высвободиться из железной хватки начальства.

— Ну, и где же они?

— По-потерял я их, Прокоп… гадом буду! Искал, да где же впотьмах найдешь?.. А этот псих услышал меня, как вытаращится, пальцем тычет и уже варежку раззявил. Ну, думаю, щас блажить начнет — вся мясницкая сбежится…

Калачев замолчал, жалобно шмыгнув носом. Прокопий вновь встряхнул его.

— Дальше!

— Ну, вот я его кулаком по тыкве-то и успокоил, — снова забормотал помощник. — А потом думаю: он же очнется и выболтает про меня своему мозгоправу. Какие уж тут таблетки?..

Прокопий вздохнул и выпустил Семена.

— Тебе думать вредно!.. Куда труп дел?

— Так за кочегаркой он, в старом угольном ящике…

— А ну, бегом за ним, шакалье отродье! Тащи его к забору, я машину подгоню…

* * *

Лесник Илья Сергеевич Точинов оказался еще не старым мужчиной, рослым и кряжистым, с дружелюбным, открытым лицом и ясными глазами. Он встретил нас в просторной горнице, занимавшей большую часть первого этажа дома.

— Милости прошу, гости незваные! — он сделал приглашающий жест, указав нам на широкую лавку у стены. — Присаживайтесь. Сейчас вечерять будем… Степан, мечи на стол все, что есть в печи.

Внук, больше похожий на сына, расторопно принялся накрывать ужин.

— Илья Сергеевич, — заговорил сержант, — эти люди расследуют историю геолога, которого вы нашли на заимке. Капитан Ракитин из областного управления внутренних дел, лейтенант Сотников из ФСБ и журналист Дмитрий Котов. А это…

— …мой друг и помощник Андрей Куваев, — вмешался я, опасаясь, что Обских так и не усвоил роль Дюхи в нашей компании. — Можно вопрос, Илья Сергеевич?

— Что ж, валяйте. Все равно ведь не отстанете?..

— Не отстанем. Профессия такая… Расскажите для начала, как вы его нашли?

Ракитин выразительно кашлянул в кулак, но я сделал вид, что не понял намека. Лесник явно засек нашу мизансцену, усмехнулся в пшеничные усы и начал:

— Собственно, нашли мы его со Степкой случайно. Потому что не собирались заходить на заимку. Мертвая она. Давно уже…

— Что значит — мертвая? — нахмурился Олег.

— Семью, что жила там десять лет назад, нашли мертвыми в один далеко не прекрасный день.

— Убиты?

— Не знаю… — Точинов вздохнул, покачал головой. — До меня было. Я-то здесь всего шестой год работаю… В общем, по местным поверьям, в доме, где умерли все хозяева, жить нельзя. Раньше такие дома сжигали. А заимка осталась. Ну, идем мы со Степаном мимо нее, и вдруг оттуда — голос. Вроде бы человечий. Но слов не разобрать. И громко так! Мы подумали было, что это какие-то грибники или рыбаки забрели передохнуть. Но голос был один и как будто говорил сам с собой. Вот Степан и предложил посмотреть, что да как…

Дюха, слушавший до сих пор внимательно, вдруг полез в рюкзак и достал кейс для бумаг. Извлек из него сложенную вчетверо карту, которую мы с ним реконструировали перед отъездом, совместив современную и семнадцатого века из архива университетской библиотеки. Андрей молча сдвинул на край тарелки и чашки и развернул карту на столе.

Лесник глянул на нее с интересом.

— Откуда это у вас?

— Мы с Димычем составили, пока готовились к поиску. — Дюха повозил пальцем по карте и уверенно ткнул в одну из отметок: — Вот она!..

— Что? — не понял я.

— Ваш друг, я думаю, нашел на этой старинной карте ту самую заимку, где мы обнаружили несчастного геолога, — констатировал Точинов. — Степа, а ну-ка, посмотри и ты.

Внук подошел и тоже с интересом принялся разглядывать карту.

— Илья Сергеевич, — подал голос Сотников, — вы не закончили свой рассказ…

— Ах да, найденыш!.. В общем-то, я почти все рассказал. Мы подошли к заимке, заглянули в окошко и увидели сидящего на полу человека в лохмотьях, заросшего, грязного, босого… Он держался руками за голову, медленно раскачивался из стороны в сторону и бормотал на два голоса. Причем одна интонация явно была его собственной, а вот другая…

— А что — другая? — Я напрягся, потому что уловил в голосе лесника скрытый страх.

— Как бы понятнее объяснить… Она действительно была другой! В том смысле, что какой-то нечеловеческой. Словно этот несчастный пытался имитировать звуки, издаваемые то ли животным, то ли… совершенно непонятным существом?..

Точинов в затруднении развел руками и оглядел всех нас.

— Уж не на снежного ли человека вы намекаете? — с плохо скрываемой иронией спросил молчавший до сих пор Олег.

— У нас тут тайга, господин капитан, — серьезно сказал лесник, — а она всякого навидалась. И мы, грешные, вместе с ней… Я рассказываю то, что видел и слышал, а уж делать выводы предоставляю вам самим!

— Вы, Илья Сергеевич, на него не обижайтесь, — встрял я. — Капитан Ракитин у нас — человек исключительно материалистических взглядов. В отличие от меня.

Точинов понимающе кивнул и продолжил:

— Ну, мы со Степаном посовещались и решили болезного в Бакчар отвезти. Вызвал я по рации спасателей, растолковал что к чему. Они поутру и приехали на своем вездеходе. Вот и вся история.

— Не густо, — поскучнел Олег. — А бормотал он что?

— Да все время одно и то же: «Хозяин забрал всех…»

— А вы знаете смысл этого?

— Никакого смысла не вижу…

— Ну, как же! — сказал я. — Разве вы, Илья Сергеевич, не знаете хантыйской легенды о Хозяине тайги? Это древний дух леса, который жестоко наказывает каждого, пришедшего в тайгу с недобрыми намерениями и не спросившего его разрешения путем жертвоприношения.

— Так ведь легенда! — всплеснул тот руками. — Я не верю в мистику, молодой человек.

— Зря. Потому что однажды мистика может не поверить в вас, и тогда я вам не позавидую… Собственно, мы с Андреем из-за нее, мистики, сюда и приехали.

— И вы что же, решили найти хозяина тайги?!

— Вообще-то, нет. Мы хотим найти в тайге древний скит, который построили триста с лишним лет назад беглые беспоповцы. Построили где-то здесь, в районе Бакчара, в жуткой глухомани. И, судя по тому, что я накопал в архивах университета, эти люди как раз и столкнулись с чем-то мистическим, скорее всего, с самим хозяином урмана, как здесь говорят. И договорились с ним!

— В каком смысле?

— Они поклялись служить ему, а он обещал охранять их. Как-то так, наверное…

— Димыч, перестань пудрить людям мозги! — рассвирепел вдруг Ракитин. — Без тебя непоняток хватает!

— А зачем вам скит? — оторвался от карты Степан.

— У меня пропал старый друг, — сказал я. — Он — потомок тех самых беспоповцев, что исчезли в тайге. Сам — тоже священник в старообрядческой церкви. Он хранил дома в тайнике древний артефакт, тамгу. Этот амулет, по легенде, давал возможность как-то управлять Хозяином урмана или, может быть, приказывать ему?.. Так вот сначала пропал отец Александр, а потом кто-то вломился к нему в дом и украл амулет. Сложив два и два, я понял, что ответ могу найти в том ските, откуда началась эта история.

— Логично, — солидно кивнул Степан и прищурился. — А знаете, я ведь могу вам помочь!

— В чем?

— Могу отвести вас к скиту.

— Степка, не дури! — вмешался Точинов. — Никуда ты не пойдешь!

— Да вы не волнуйтесь, Илья Сергеевич, — мягко осадил его Сотников. — Нас — трое крепких, бывалых мужчин. Ничего с вашим внуком не случится.

— Далеко до скита? — поинтересовался Дюха.

— Нет, километров тридцать на северо-восток отсюда, — улыбнулся Степан и постучал пальцем по карте: — Вот он, ваш скит!..

 

Глава 7

Томск. Осень 1975 года

Это сентябрьское утро начальник уголовного розыска городского управления внутренних дел полковник Демьяненко запомнил надолго. Едва он переступил порог своего кабинета и собрался, как всегда, начать трудовой день со стакана крепкого чая (брат регулярно присылал Антону Михайловичу из Краснодара знаменитый красный краснодарский чай), как ожил желтый телефон прямой связи с горисполкомом и горкомом партии.

— Чаи гоняешь, полковник? — в своей обычной грубоватой манере осведомился предгорисполкома Калаба.

— Разбираю утреннюю сводку. Доброе утро, Геннадий Михайлович, — холодно поздоровался Демьяненко.

— Ага. Значит, уже должен быть в курсе.

— Видимо, еще нет…

— Тогда точно чай дуешь!.. Короче, полковник, утро у нас у всех сегодня недоброе. Ночью совершен массовый побег из городского следственного изолятора. Странно, почему об этом я тебе сообщаю, а не ты мне.

Демьяненко, наоборот, ничего странного в событии не усмотрел. Обычная практика прокурорских — при ЧП стараются решить проблему своими силами и не обращаться к милиции. Хотя сама ситуация вопиет об обратном. Ведь побег матерых уголовников чреват новыми преступлениями — тем все равно терять нечего, могут запросто пуститься во все тяжкие.

Выругавшись про себя, полковник сухо поблагодарил предгорисполкома за содействие и заверил, что немедленно разберется с этим делом.

Чай так и остался стоять на подносе на журнальном столике вместе с тарелочкой с нарезанным лимоном.

— Тимофеев, — рыкнул Демьяненко в селектор, — немедленно всех командиров подразделений, начальников райотделов и командиров их оперативных бригад на совещание. Сюда! Быстро!..

Оперативно-розыскная машина управления пришла в движение. Были приведены в действие планы перехвата «Невод» и «Буран», призванные перекрыть преступникам все возможные способы покинуть город либо залечь на дно. Весь наличный состав городского угрозыска усердно шерстил воровские «малины» и притоны в надежде ухватить хотя бы малейший след беглецов. Тщетно.

А спустя сутки стало известно, что беглые урки захватили рейсовый автобус «Томск — Бакчар»…

* * *

Побег прошел удачно. Как и предрекал Голован, охрана СИЗО после второй пересмены, в четыре часа утра, расслабилась, и весь состав собрался в дежурке погонять чаи. Опытному «медвежатнику» Тихоне хватило пяти минут, чтобы вскрыть замок камеры, и четверо уголовников, крадучись, добрались почти до конца коридора, когда кто-то из особо честных «вертухаев» решил проявить бдительность и пройтись мимо камер.

Урки заметались — все пропало! — но тот же Тихоня не растерялся и отпер дверь подсобки. Здоровые мужики с трудом поместились в узком и тесном чулане среди швабр и ведер, каких-то плакатов, палок и прочей дребедени.

— Хорошо, что ты камеру обратно запер, Тихоня, — пропыхтел грузный и вечно потный Бизон, попавшийся на краже совхозных коров.

— Толку от этого — чуть! — огрызнулся Голован, высокий и поджарый, арестованный по подозрению в нападении на инкассатора. Впрочем, оперативники, вычислившие Голована, были недалеки от истины: рецидивист действительно имел отношение к нападению — был наводчиком. — Сейчас заглянет «вертухай» в глазок и — привет из Заполярья!

— Не каркай, братан, — веско оборвал его самый опытный и старший из всех, рецидивист по кличке Умник. — Лучше слушай, что там делается, раз возле двери стоишь…

Но птица удачи, видимо, решила еще немного поддержать отчаянных беглецов. Караульный лишь прошелся по коридору, а в контрольные глазки камер заглядывать не стал, снова скрылся в караулке.

Четверка вывалилась из чулана обратно, шепотом матерясь и переругиваясь. Но тут Умник снова взял инициативу на себя, дал каждому по подзатыльнику для острастки и молча указал на окно, выходившее на козырек черного хода СИЗО.

Раму, к их счастью, еще не заколотили на зиму, и открылась она без шума. Уголовники выбрались на улицу, а дальше всех повел за собой Голован. Будучи коренным томичом и уличной шпаной, он превосходно знал все закоулки, проходные дворы и подворотни. Поэтому в короткий срок среди ночи добраться до окраины города незамеченными для беглецов не составило особого труда.

Когда впереди наконец показались светлеющие в предрассветных сумерках стволы берез, Умник облегченно выдохнул:

— Потаповы лужки! Вырвались, братва!..

— Теперь — ходу! — мотнул лобастой башкой Голован. — Идем в Аникино. Тут километра три по прямой. Там у меня кореш обретается. Разживемся у него харчами, да и «волына» не помешает.

— А потом куда? Нельзя же возле города оставаться… — спросил осторожный Тихоня.

— За реку, братан. Там нас долго искать не будут. У кореша на реке моторка есть. Подкинет на тот берег…

* * *

Старый «пазик», когда-то выкрашенный в веселый желтый цвет, а теперь покрытый пятнами ржавчины, со стороны напоминал леопарда. Водитель Кузовкин, мужчина предпенсионного возраста, так и называл своего верного «конька». Вместе они возили людей по поселкам области без малого тридцать лет, накрутили бог знает сколько тысяч километров и, казалось, выучили все дороги с их колдобинами и ухабами наизусть. В том числе и эту трассу, что соединяла Бакчарский район с областным центром.

И сегодня оба «старика» вышли в первый утренний рейс до Бакчара в приподнятом настроении. Пассажиры попались сплошь местные, так что лишних остановок не предвиделось, а значит, и время в пути уменьшится.

Кузовкин крутил баранку и напевал нечто бодро-веселое себе под нос. Автобус тоже весело урчал мотором и давил гравий пополам с прошлогодней хвоей. Накануне прошел дождь, поэтому на дороге совершенно не было пыли. Вдобавок с утра выглянуло солнышко, еще по-летнему теплое, и пассажиры, конечно, пооткрывали форточки на окнах, с наслаждением вдыхая чистый душистый воздух осеннего леса.

Приятная идиллия растеклась по салону «пазика», и когда за поворотом дороги на обочине вдруг возникла одинокая фигура в кургузом пиджачке и кирзовых сапогах и подняла руку, никто ничего не заподозрил. Да и с чего бы? Ну, бывает, идет человек из одной деревни в другую, увидел рейсовый автобус и проголосовал. Конечно, ехать стоя по грейдерной дороге — удовольствие ниже среднего, но если недалеко, можно и потерпеть. Все лучше, чем пятки бить.

Опытный Кузовкин затормозил точно возле голосующего и открыл переднюю дверь. Тихоня, а это был он, с радостной улыбкой залез в салон и принялся благодарить и трясти руку слегка опешившему от столь бурного проявления чувств попутчика. Тихоня завладел его правой рукой, поэтому Кузовкин не смог вовремя закрыть дверь и уж тем более тронуться в дальнейший путь.

Вдобавок внимание его было полностью поглощено новым пассажиром и желанием получить с него обычный в таких случаях рубль за проезд. Поэтому Кузовкин и не заметил, как из придорожных кустов появились еще трое крепких мужиков и один за другим поднялись в салон автобуса. Все дальнейшее происходило для водителя и пассажиров как в кошмарном сне.

Кургузый мужичок вдруг выхватил из кармана пистолет и приставил его ко лбу ошалевшего Кузовкина. Одновременно другой мужик из вошедшей троицы, лобастый и широкоплечий, выдернул из-под полы старого брезентового плаща, в который был одет, двустволку и направил ее на пассажиров в салоне. Наконец третий из налетчиков, выглядевший наиболее цивилизованно в зеленой куртке и штанах лесничего, громко и внятно произнес:

— Граждане пассажиры, просьба сохранять спокойствие! Автобус захвачен и меняет маршрут. Если вы будете вести себя тихо, никто не пострадает. Через некоторое время мы вас высадим. Вопросы есть?..

Ответом ему было гробовое молчание. Умник усмехнулся и вежливо наклонил голову:

— Благодарю за понимание, граждане. Тихоня, трогай!

— Поехали, дед, — повторил водителю «медвежатник», махнув стволом пистолета. — Сворачивай на урочище Кузьминское, а дальше покажем…

* * *

Как только поступил сигнал о том, что на Бакчарской трассе пропал рейсовый автобус, Демьяненко послал туда лучшую опергруппу майора Сизых.

— Разберись там досконально, Витя, — приватно сказал ему полковник. — Очень тебя прошу! Иначе Калаба с нас со всех шкуру снимет. Уверен, это работа наших беглецов. Скрыться решили, сволочи! Надо найти их как можно скорее!..

— Найдем, Антон Михайлович, не волнуйся, — твердо пообещал Сизых.

Однако когда оперативники приехали в Бакчар, выяснилась неприятная подробность: никто не мог точно сказать, где именно пропал автобус с тридцатью пассажирами и водителем. А учитывая, что протяженность «глухого» участка трассы — то есть такого, где нет никаких поселков и остановок, — составила чуть меньше двухсот километров, задача перед опергруппой вырисовалась весьма непростая.

— Я уверен, что наши клиенты совершили захват автобуса где-то сразу за Мельниково, то есть за понтонной переправой, — высказал предположение начальник бакчарского угрозыска капитан Шемякин.

— Есть оперативная информация, что автобус благополучно миновал село Плотниково, — сообщил Сизых.

— То есть пропал уже за Иксой?

— Далековато для пеших беглецов… — усомнился один из томских оперативников, лейтенант Азмуханов.

— А кто сказал, что они пешие? — повернулся к нему Сизых.

— А тогда зачем автобус захватывать?

— Я думаю, им кто-то помог через реку перебраться, и дальше они пешком потопали, — продолжил Шемякин. — Ну, потом сообразили, что пёхом далеко не уйти, и решили прокатиться. Форы-то у них целые сутки получились!..

— Да уж, фора… — вздохнул Сизых. — Ладно, пока все логично. Взяли они автобус, а где тогда пассажиры? Им-то они не нужны точно?

— Найдем пассажиров, найдем и автобус! — подытожил Шемякин.

Он созвонился с лесной пожарной частью и попросил посодействовать — полетать на вертолетах над возможным районом поисков, вдоль проселков и технических просек. Сами же оперативники разделились на несколько групп и отправились на служебных «уазах» и мотоциклах обследовать основные трассы района.

* * *

— Как думаешь, — прервал долгое молчание Сизых, покосившись на напарника, лейтенанта Азмуханова, который сосредоточенно крутил баранку, не отрывая взгляда от дороги, — где удобнее всего свернуть с трассы?

— Они должны были свернуть куда-нибудь на север, — откликнулся после минутной паузы Азмуханов.

— Почему не на юг?

— Там через полсотни километров уже начинается лесостепь, а в ней найти укрытие сложно. Проще — на севере, в урманах Бакчара. Особенно, если хорошо знаешь эти места.

— Ага, — майор подергал себя за кончик носа (привычка, от которой он никак не мог избавиться). — А среди наших клиентов есть такой?

— Коренной сибиряк, томич, там только один — Миронов Степан Никифорович по кличке Голован, — лейтенант покрутил головой, хмыкнул: — Ловкие, черти! Надо же додуматься — автобус захватить!..

— Ловкий и хитрый преступник — вдвойне опасен… — Сизых развернул карту района. — Значит, север, говоришь?.. Посмотрим… Ага, через десяток километров будет развилка, и как раз на север, в сторону урочища Кузьминского.

— А до самого урочища там сколько верст?

— Примерно шестьдесят…

Азмуханов скосил глаза на карту.

— А что это за значки левее дороги?

— Лесоразработки, торфодобыча…

— Отлично!

— Что именно?

— Товарищ майор, да это же очевидно: здесь же полно заброшенных стоянок лесорубов и торфозаготовителей. Идеальные условия для отсидки. Хоть год тут сиди — с собаками не найдут.

Сизых крякнул, посмотрел на карту, потом, прищурившись, на лейтенанта. Сказал с притворной угрозой:

— Шибко умный, да? Утер нос командиру и радуешься?..

— Ну, что вы, товарищ майор! — Азмуханов принял гнев начальства за чистую монету. — У меня и в мыслях… Извините!

— Смешной ты, Дамир, — улыбнулся Сизых. — Умный, а шуток не понимаешь… Идея твоя замечательная, насчет брошенных лагерей лесорубов. И, судя по тому, что никто из пассажиров до сих пор не объявился, бандиты завезли их в изрядную глушь.

— Думаете, они их отпустили?

— Конечно! На фиг им столько хлопот? Отвезли подальше в тайгу и высадили, а сами дальше отправились.

«Уазик» свернул налево на перекрестке и запрыгал по колдобистой лесной дороге, и майор снова углубился в изучение карты. Минут через десять он довольно цокнул языком:

— Есть!..

— Что? — не понял Азмуханов.

— Я почти уверен, что нашел, куда отправились наши подопечные. Притормози!..

Машина послушно приткнулась к обочине, и Сизых разложил карту на «торпеде».

— Вот смотри: здесь проходит большая трейлерная дорога, она потом ветвится еще на несколько — поменьше. По-моему, самое оно, а?

Лейтенант в свою очередь внимательно рассмотрел указанный командиром район поисков.

— Похоже на правду… Я бы тоже туда свернул.

— Тогда давай проверим! Думаю, пассажиров бандиты должны были высадить где-то здесь, — Сизых постучал пальцем по второй развилке от поворота с трассы.

— Почему? — удивился Азмуханов.

— Простая логика. Слишком далеко везти заложников не имеет смысла — лишаешь себя маневра. Люди ведь наверняка запомнят, куда свернул автобус. Так что чем дальше их завезешь, тем меньше возможностей скрыться себе оставишь, потому что круг поисков для нас с тобой сужается.

— Согласен, товарищ майор, — повеселел лейтенант и выжал педаль акселератора. «Уазик» прыгнул вперед, будто застоявшийся конь.

* * *

Автобус полз по старой трейлерной дороге уже второй час. Водитель Кузовкин крутил баранку, старательно объезжая рытвины и большие, непросыхающие лужи. Какое-то время после бандитского захвата у него в голове роились мысли: не устроить ли аварию? Допустим, врезаться в дерево или съехать в кювет и повалить автобус на бок?.. Вряд ли в планы бандитов входило уничтожение пассажиров — им явно нужен был только автобус. Так что в случае аварии они бы лишились главного, им пришлось бы всех отпустить. А то, глядишь, в суматохе мужики бы и вовсе их разоружили да повязали? Но с другой стороны, Кузовкин понимал, что в герои не годится, да и пассажиры без предупреждения сами побьются, впадут в панику — какое уж тут задержание преступников!

В общем, невольное путешествие продолжалось. Когда щуплый бандит приказал свернуть с накатанной лесной дороги на старый трейлер, Кузовкин понял замысел уголовников: добраться до заброшенных лесоразработок и скрыться в тайге. Там их действительно никто и за год не найдет. У него оставалась слабая надежда, что удастся вычислить, в какую сторону они подадутся, чтобы по возвращении сообщить в милицию. А в том, что бандитов ищут, Кузовкин не сомневался. Иначе зачем им весь этот цирк?

Спустя минут сорок после поворота на трейлер появилась первая развилка. Направо дорога, как помнил Кузовкин, вела к большому поселку лесорубов. Щуплый бандит приказал поворачивать налево. «Ага, — отметил про себя Кузовкин, — значит, я прав!..»

Когда миновали вторую развилку и снова свернули налево, водитель заволновался: неужели все-таки повезут всех до конца и там похоронят, изверги?!

Однако спустя еще полчаса щуплый скомандовал «стоп!».

— Граждане пассажиры, — глумливо возгласил «лесничий», — конечная остановка! Автобус дальше не идет, прошу освободить салон! Добровольная сдача продуктов и питья приветствуется. Выходим по одному и не делаем лишних движений!..

Люди начали роптать, двое мужиков рабочего вида недобро нахмурились, сжали кулаки и двинулись по проходу к ничего не подозревающему «лесничему», увлеченно реквизирующему продукты в большой вещмешок. Но в последний момент их намерение засек бдительный лобастый бандит и рявкнул:

— А ну, отставить шутейничать, недоделки хреновы! Всех постреляю! — и вскинул к плечу ружье.

Работяги враз присмирели и тихо вышли из автобуса. Вскоре все двадцать три пассажира и водитель Кузовкин стояли на обочине проселка, переминаясь и переглядываясь. Тихоня уселся на место шофера и любовно погладил обтянутую потертой кожей баранку.

— Давненько я не рулил!

— А ты умеешь? — скептически посмотрел на него Умник.

— Да я, если хочешь знать, десять лет на междугородних оттрубил! — обиделся Тихоня.

— А чего ж в «медвежатники» подался?

— Так списали меня из шоферов. Авария была. С жертвами. Повесили на меня… Отмотал трешник. Ну, и поехало!..

— Ладно, заводи и поехали.

Автобус с шипением закрыл двери и заковылял дальше по трейлеру в глубь тайги. Бывшие пассажиры загалдели, запоздало возмущались, кто-то ругался матом, кто-то плакал, пока наконец вперед не выступил Кузовкин.

— Граждане, прошу внимания!.. Предлагаю не тратить времени, а скоренько двигаться обратно к трассе. Думаю, часа за четыре-пять дойдем…

Возражений не последовало.

* * *

— Вот здесь сверни направо, — махнул рукой Голован.

Тихоня послушно закрутил баранку.

— А почему именно сюда? — полюбопытствовал Умник.

— Там заброшенная деляна…

— Да тут кругом заброшенные разработки. Чем тебе предыдущая не пофартила?

— Эта особенная.

— И чем же?

— Заговоренная она.

— Это кто ж ее заговорил? — развеселился Умник и подмигнул вечно что-то жующему Бизону. — И зачем?

— Кто — не знаю. — Голован продолжал говорить серьезно. — Но я на ней один сезон посучковал и свалил.

— Ну да, ты ж работать не любишь!..

— Не в том дело. Там… стрёмно как-то было. Все время казалось, кто-то в спину смотрит. А еще мужики говорили, что техника очень часто дохнет…

— Ну, так техника советская — самая лучшая! — заржал Бизон с полным ртом.

— Эй, жирдяй, хорош хавчик жрать! — набросился на него Умник. — На всех заготовлено. Считай, ты свою пайку на сегодня срубал! — И он отобрал у толстяка вещмешок с продуктами.

— Я же только перекус… — начал обиженно Бизон, но махнул рукой и отвернулся к окну.

— Ну, и что там дальше было? — снова повеселел Умник, поворачиваясь к Головану.

— Да ничего. При мне один трелевщик умудрился в торфяник провалиться и загорелся, как спичка. А ведь по тому месту до этого сто раз машины проезжали… Потом пожар на самой вырубке случился, аккурат после грозы… А у нового тягача вдруг ржой весь задний мост схватило — всего-то сутки без работы постоял!

— Прям страшилку рассказываешь! — присвистнул из-за руля Тихоня. — Брешешь поди?

— Я за базар отвечаю! Так и было!.. Туда к нам еще комиссия нагрянула, ну, после трелевщика сгоревшего. Лазили по всей деляне с какими-то приблудами, измеряли, нюхали, бумажки писали… Я-то свинтил, а потом через год от кореша одного узнал, что всю разработку прикрыли, мол, климат там не тот — деревья валить…

— Ага, и теперь ты нас туда тащишь? — прищурился Умник.

— Да ничего с нами не случится, отвечаю, — отмахнулся Голован. — Переночуем и дальше потопаем.

— Это куда же?

— В скит.

— Куда?!

— Мне мой дед рассказывал, что в Васюганье много скитов староверческих осталось. Брошенных. А про один он мне особо базарил, мол, место это тайное — никто его найти не может, если примет не знает да Хозяина урмана не умилостивит…

— Слушай, Голован, а ты часом не шаман тутошний? — гоготнул Тихоня.

— За дорогой следи, домушник! — огрызнулся тот.

— Не обижайся на него, братан, — ухмыльнулся Умник. — Что с убогого взять, кроме анализов? Рассказывай дальше. Что за хозяин?

— Не знаю, кто он. Может, действительно живет тут лесовик, а может, это так местный божок хантийский называется, вроде он лес с его богатствами охраняет?.. Дед сказывал, что его, мол, умилостивить нужно, жертву принести…

— Человеческую?

— Не знаю я!.. Дед что-то про тамгу толковал. Мол, у кого тамга, тот и Хозяином урмана повелевать сможет.

— А что за тамга? — Умник явно заинтересовался историей.

— Это что-то вроде оберега древнего, в виде медальона или пластинки с какими-то значками, — Голован сморщил лоб, пытаясь припомнить слова предка.

— Э, братан! В магию и духов я не верю, — хлопнул себя по коленям Умник. — Так что в скит мы, конечно, пойдем, а остальное — выкинь из головы. И без того мороки много будет.

— Долго еще пилить? — спросил Тихоня. — А то бензина всего литров двадцать осталось.

— А вот как увидишь срубы, так и тормози. Дальше дороги все равно нет.

До поселка лесорубов они добрались примерно через полчаса, и словно выполнив свой долг, автобус тут же, чихнув, заглох. Тихоня попытался завести мотор, но тщетно.

— Картина Репина «Приплыли», — резюмировал Умник. — Ну что, урки, по коням?

Бандиты по одному, озираясь, выбрались из салона и направились к ближайшему дому.

* * *

— Значит так, — веско заговорил полковник Демьяненко, недобро оглядев притихших подчиненных, собравшихся в начальственном кабинете на оперативное совещание. — Двое суток поисков, а результатов — ноль?

— Не ноль, товарищ полковник, — мрачно возразил Сизых. — Во-первых, все пассажиры рейсового автобуса спасены, чувствуют себя удовлетворительно. Во-вторых, мы значительно сузили район поиска благодаря находчивости и отличной памяти водителя автобуса Кузовкина. Представьте, он вспомнил одного из наших подопечных, Миронова, по кличке Голован. Этот персонаж какое-то время подвизался вахтовиком на лесозаготовках в том районе и часто ездил автобусом до Плотникова, а Кузовкин как раз тогда на этом маршруте работал. Так вот он, Кузовкин, припомнил, что именно ту самую лесоразработку вскоре закрыли по техническим причинам.

— И что это нам дает?

— А то, что бандиты погнали автобус примерно в том направлении! Похоже, Голован тоже узнал о закрытии деляны и поселка и решил им воспользоваться как укрытием.

— Ну, допустим… Но если этот Голован такой предусмотрительный, он должен понимать, что вычислить эту лежку для нас — вопрос времени?

— Надо бы все-таки проверить версию, товарищ полковник?

— Ладно, разрешаю. Пошлите туда ваших самых резвых и сообразительных, а пока давайте рассмотрим другие версии. Иначе сегодня с меня в горкоме скальп снимут!..

* * *

Ночевка в заброшенном лагере лесорубов прошла беспокойно. Уголовники ворочались на жестких лежанках, сон не шел. Вместо него то в головы лезли всякие странные мысли, то чудилось, что кто-то ходит по лагерю, вздыхает и фыркает. Умник с Голованом даже выходили пару раз из дома с оружием — проверить. Однако так никого и не увидели.

Поутру быстро закидали в животы по банке консервов с куском деревенской булки, напились отобранной у пассажиров пепси-колы и подались прочь из тревожного места.

На выходе из лагеря шедший впереди Голован (он теперь стал как бы главным в банде, поскольку один знал, куда идти) вдруг резко остановился, и топавший сзади Тихоня врезался носом в его широкую спину.

— Ты чего, Голован?

— Смотри… — вытянул тот руку вперед и вверх.

Вся четверка сгрудившись уставилась на ствол огромного кедра, из которого торчало топорище. Самого топора не было видно — настолько глубоко он ушел в дерево.

— Ни хрена себе! — гулко сглотнув, прокомментировал Тихоня.

— Ну и силища! — откликнулся Бизон.

— Обратите внимание на рост, граждане уголовнички, — хмыкнул Умник.

— А что — рост?

— Чтобы так загнать топор, нужно иметь росту метра три… ну и силу как у гориллы.

— Откуда в тайге горилла? — вытаращился Бизон.

— Вот и я о том же…

— Лады, братаны, идем дальше, — очнулся от раздумий Голован.

— А что насчет топора? — опасливо поинтересовался Тихоня.

— Топор как топор… Наверное, Хозяин побаловал.

— Медведь, что ли?

— Я же говорю: Хозяин!..

— Опять ты за свое, Голован? — нахмурился Умник. — Еще скажи, что это знак нам?

— Может быть, и знак… Пошли!

Ворча под нос ругательства, четверка потянулась дальше в тайгу.

Плутали долго. Пару раз попадали на болото, в котором чуть не утонул неуклюжий Бизон. Оступился и сразу провалился по пояс. Вытащили толстяка кое-как, общими усилиями, сломав аж три лесины. Потом отдыхивались полчаса на бережку, попили «Пепси», покурили.

— Еще раз провалишься — там и останешься, — жестко пообещал Бизону Умник.

— Я же ненарочно… — обиделся тот. — Кочка слабая попалась.

— Под ноги смотреть надо! Сказано же: след в след идти!..

Наконец ближе к полудню бандиты вышли на длинную пологую гриву. Она тянулась с юго-востока на северо-запад километра четыре или больше, поросшая сосновым редколесьем и пышным ковром ягеля, сквозь который пробивались пожелтевшие куртины осокоря и темно-зеленые веточки брусничника.

Голован внимательно оглядел гриву, лес вокруг, особо долго рассматривал стоявшую на самом гребне огромную сосну, словно расколотую надвое гигантским топором. Потом достал компас и принялся ходить взад-вперед по опушке, будто примериваясь. Остальные — кто заинтересованно, кто насмешливо — наблюдали за ним, но помалкивали. Расселись на пеньках и кочках, закурили.

Минут десять Голован кружил, затем срезал тонкую гибкую ветвь лещины, очистил ее от листьев и коры, надрезал особым образом так, что получилась рогулька на длинной ручке.

— Вот что, братаны, вы тут покемарьте, хавчик пожуйте, а я пока одно дело сделаю, — загадочно сказал он и направился к гриве.

— Свисти, если что, — весело бросил ему в спину Умник и повернулся к Бизону: — Раскрывай мешок, перекусим…

* * *

От опушки до домиков лесорубов было не больше полусотни шагов. Но как раз это пространство очень хорошо просматривалось из окон. Поэтому люди в камуфляже, залегшие за кустами опушки, продолжали внимательно разглядывать в бинокли лагерь, пытаясь определить, есть ли там кто живой?

— Да нет там никого, товарищ лейтенант, — уверенно заявил наконец один.

— Подождем еще немного, — отозвался Азмуханов. — Если они еще здесь, не уйдут. Черных со своими ребятами уже с той стороны вырубки.

Прошло еще полчаса, и вот к ближнему домику метнулись от кустов и из-за деревьев серо-зеленые фигуры. Один боец присел под окнами, второй замер на углу, еще двое встали по обе стороны приоткрытой двери. Прислушались. В лесной тишине из-за двери явственно раздались легкий топоток и шмыганье.

Азмуханов поднял кулак и начал разгибать пальцы — один, два, три! От мощного пинка дверь едва не слетела с петель. Лейтенант с пистолетом в обеих руках припал на колено, а его напарник ворвался в комнату и сразу кинулся вправо, уходя с возможной линии огня.

Однако дом оказался пуст. Лишь из-под дальнего топчана раздалось сдавленное рычание пополам с тявканьем.

— Кто здесь? — вполголоса спросил Азмуханов и кивнул напарнику на топчан: проверь.

Тот подкрался сбоку и резко перевернул лежанку. В самом углу под ним сжалась в трясущийся оскаленный комок рыжая воровка. Остро запахло звериной мочой — лиса со страху обмочилась.

— А ну, брысь отсюда! — рявкнул лейтенант. Лиса в ужасе подпрыгнула чуть не на полметра и пулей вылетела в дверь. — М-да, сержант, опоздали, — констатировал Азмуханов, кивая на стол с объедками и пиная пустую банку из-под тушенки, которую, видимо, и вылизывала лиса.

— Где же их теперь-то искать, товарищ лейтенант? — расстроился сержант.

— Вряд ли они сюда вернутся, — продолжал рассуждать Азмуханов. — По всему, они и не собирались тут задерживаться. Тогда куда же направлялись?..

— Здесь путь один — тайга…

— То есть тысяча путей?

— Вроде дальше на севере, ближе к Бакчару, старые скиты есть. Десятка полтора или два.

— Откуда знаешь?

— Дед рассказывал… — Сержант покраснел и потупился. — Его отец, прадед мой, старовером был, жил в этих местах с семьей. Это их уже после войны начали всех силком в деревни и в город переселять…

— Скиты, говоришь?.. — Азмуханов почесал за ухом. — Чтобы их все проверить, целый полк десантный нужен. Ладно, поехали. Нет смысла тут засаду ставить…

Он вышел на крыльцо и громко свистнул. Оперативники потянулись к командиру, разочарованно разводя руками.

— Никого, Дамир, — доложил Черных.

— Вижу… Что ж, отрицательный результат — тоже результат. Так и доложим. Вызывай транспорт, неохота пешком топать…

* * *

Голован отсутствовал больше двух часов. Умник уже начал нервничать: бросил, гад! Однако вида не подавал, подшучивал над Бизоном, которого почему-то одолели комары, хотя подельники сидели рядом; потом пристал к Тихоне — расскажи да расскажи, как «медвежатником» стал. Щуплый Тихоня поначалу отмахивался — отстань, мол, но под конец терпение у него лопнуло, и он всерьез схватился за пистолет.

— Все, все, братан! — примирительно поднял руки Умник. — Больше не буду. Извини.

— Достал ты меня! — размахивая у него перед носом стволом, не унимался Тихоня. — Откуда только такой взялся? Уж не сучонок ли ментовский?.. Чего глазами бегаешь? Угадал?.. А-а, слышь, Бизон, наш-то Умник — сука ментовская! Может, замочим гаденыша, а то ведь сдаст, как пить дать!..

— Ты чего разошелся, задохлик? — теперь взъярился Умник, поняв, что шутки кончились. — Ты на кого баллон катишь?! Да у меня четыре ходки по сто сорок шестой!

— Ага. Сиделец, значит? Из «чистых»? Ну, и чего ты с нами, урками, поперся?

— Мне «пятнашка» светила. В особо крупных размерах…

В разгар их перепалки появился озабоченный и какой-то всклокоченный Голован. Причем совсем не с той стороны, откуда его ждали. Он молча дал тумака раздухарившемуся Тихоне и отобрал у него пистолет, засунул себе за пояс. Потом сел рядом с Бизоном, караулившим запасы провизии, и принялся быстро есть.

— Что-нибудь нашел? — осторожно поинтересовался Умник, присаживаясь напротив.

— Что именно? — хмуро покосился на него Голован.

— Ну, ты же лозу сделал — значит, искал что-то…

— Смотри-ка, начитанный! А говорил, что не веришь в ведовство?

Умник покряхтел, почесал затылок, потом развел руками.

— Ну, читал… Есть же на свете вещи, наукой пока не объясненные, но тем не менее существующие. Их феноменами называют.

— Я тамгу искал. Вернее, схрон, где она должна была быть, — помедлив, сообщил Голован и снова принялся уплетать тушенку.

— Ну и как, нашел? — посерьезнел Умник.

— Схрон — да. Но тамги там нет.

— То есть поход к скиту отменяется?

— Нет, пойдем. Просто нельзя будет в нем отсидеться, придется другую лежку искать…

— Почему нельзя?

— Явится Хозяин — всем мало не покажется.

Голован доел мясо, носком сапога подковырнул мшистый бугорок, засунул туда пустую банку и аккуратно уложил мох на место.

— Приберите за собой, — кивнул он на разбросанные банки и пакеты. — Тайга мусор не любит.

Как ни странно, но возражать никто и не подумал. Быстро попрятали следы своего пребывания и приготовились идти дальше. Голован прошелся перед ними, как командир перед отрядом.

— Значит так, идем гуськом. Я — впереди, за мной — Умник, Тихоня. Бизон замыкающий. И смотри в оба, жирдяй, на все триста шестьдесят градусов!

— Я тебе не сова, — буркнул тот.

— Захочешь жить, станешь хоть филином, хоть землеройкой! Вперед!..

Они поднялись на гриву и потопали по ней вслед за заходящим солнцем.

На скит наткнулись уже в сумерках. Разводить костер Голован не позволил, так что пришлось ужинать всухомятку. Вымотались все изрядно, потому никто возникать не стал, забрались в крайний сруб, выглядевший поприличнее остальных, и попадали кто где. Через минуту окрестности огласил здоровый мужицкий храп.

* * *

Утро встретило уголовников перекличкой лесных птах, мушиным звоном и запахом прелой хвои. Тихоня, зевая и почесываясь, побрел к ближайшим кустам и вдруг радостно завопил:

— Братва, рябина! Тут ее полно!..

— Ну, и чего орешь? — ворчливо отозвался Бизон. — Что нам с рябины?

— Да ты что?! Это же первое средство от кучи болячек!

— А у меня их нет.

— Появятся. Месяц в лесу просидишь — непременно какая-нибудь хрень прицепится.

— Эй вы, ботаники! — рыкнул на них Голован. — А ну, живо собирайте валежник, нужно жрачки горячей похлебать.

— А сам-то что, в законе? — набычился Тихоня.

— Здесь один закон — тайга, — спокойно пояснил Голован. — И перед ним все равны. Если не варить хлёбала, скоро загнемся. Умник, присмотри за ними. А я пойду кой-чего полезного поищу…

Через час он принес полную кепку моховиков и большой пучок остро пахнущей травы. Дружки за это время разожгли небольшой костер, соорудили над ним рогатину и подвесили на нее котелок. Ручей обнаружил Тихоня, пока собирал хворост.

Голован покрошил в котелок грибы, кинул туда же порубленную ножом траву и, когда варево закипело, вывалил в него пару банок тушенки. Тихоня завороженно наблюдал за его действиями, временами шумно сглатывая слюну. Бизон по другую сторону костра тоже плотоядно облизывался и в который раз протирал подолом рубахи ложку. Умник насмешливо посматривал на всех, и потому никто не заметил, откуда именно на поляне появился гость.

Им оказался здоровенный, больше двух метров ростом, мужик, заросший до глаз густой, в колтунах, бородой. Одет он был в штаны и безрукавку из шкур волка и медведя. На поясе у него болтался в кожаных ножнах большой нож, а в руке гость держал внушительного вида рогатину. Причем, как заметил наблюдательный Умник, рогатина не имела наконечника, а была просто обожжена на концах, как делали в старину. И вообще, от пришельца буквально веяло некой седой стариной.

При виде этакого страшилища Бизон громко икнул и спрятал ложку в карман, Тихоня подавился слюной и закашлялся, а Голован весь подобрался и смотрел на незваного гостя исподлобья. Один Умник внешне не проявил никаких чувств, хотя в груди у него сердце предательски ухнуло и дало сбой. Показалось, что взгляд мужика буквально проник ему под череп и прочитал все потаенные мысли. Чтобы стряхнуть наваждение, Умник прикрыл глаза, скрестил пальцы как в детстве, когда собирался соврать родителям, и даже сплюнул трижды через левое плечо. Снова открыл глаза.

Гость не исчез в клубах дыма, не испарился. Вместо этого он без спросу подсел к костру, вытащил из-за пазухи деревянную ложку, больше похожую на половник, и зачерпнул варево из котелка. Подул, попробовал, причмокнул, кивнул и сказал гулким басом, сильно напоминающим рычание:

— Хорошая еда.

Тихоня очнулся, словно от транса, и напористо заявил:

— Тут не богадельня, дядя. Бесплатно не подают!

— А ну, обзовись, как положено! — поддержал приятеля Бизон, медленно наливаясь кровью и приподнимаясь с пенька.

— Кто я — вот он знает, — рокотом продолжил гость, ткнув ложкой в застывшего столбом Голована. — А в оплату могу каждому сказать, когда и как он умрет.

— А ты шаман, что ли, дядя? — прищурился осмелевший Умник.

— Можно и так сказать. Ну что, по рукам?

— Лады, лопай, дядя, а после поворожишь нам.

— Так одно другому-то не мешает, — недобро оскалился гость сквозь бороду, и сидевшему прямо напротив Тихоне на миг померещилось, что у мужика во рту самые настоящие клыки. — Пожалуй, начнем с тебя, милок, — кивнул гость в сторону Умника. — Потонешь ты аккурат в тот же день, как уйдешь из энтого места. А твой толстый друг заблудится в урмане, попадет в болото и гнус его живьем заест. Ну а ты, худосочный, — он ткнул пальцем с длинным ногтем, похожим на коготь в Тихоню, — в одну ночь полезешь на кедр переночевать, а поутру сорвешься с него и хребет себе сломаешь. Но умрешь не сразу, денька через два…

— К-как?! — с трудом выдавил обалдевший «медвежатник».

— Да очень просто: волки тобой отобедают! — Мужик снова показал в улыбке зубы, и Тихоня убедился, что клыки ему не померещились. От этого открытия его бросило сначала в жар, потом в холод, и забил такой озноб, что собственные зубы начали дробить друг друга.

— Ну, остался ты, мил человек, — повернулся как ни в чем не бывало гость к Головану. — А твоя смерть придет…

Он не договорил, потому что неподвижный до того Голован вдруг сорвался с места, в три прыжка подскочил почти вплотную к страшному незнакомцу, раскинул крестом руки и крикнул что-то по-хантийски, а потом резко соединил руки над головой и произнес одно слово:

— Отхонты! — И бросил в огонь некий предмет.

Пламя костра взвилось метра на три вверх, прянуло вширь, окрасившись на мгновение в странный фиолетовый цвет. Мужик шарахнулся от этого огня, дико взревел и гигантскими скачками унесся в лес.

Некоторое время на поляне стояла гробовая тишина. Первым пришел в себя Умник.

— Что это было, а? — хрипло выдавил он.

— Хозяин… — эхом откликнулся Голован.

Он быстро направился к дому и скрылся внутри. Бизон снова начал икать и никак не мог остановиться. Тихоня выматерился длинно и смачно, потом уточнил:

— Хозяин чего?

— Тайги, наверное… — пробормотал Умник и тоже пошел к дому.

— К-уда это они? — спросил Бизон.

— Почем я знаю! — отмахнулся Тихоня и придвинулся к котелку. — Давай-ка лучше пожрем.

Какое-то время они увлеченно хлебали наваристый суп, хорошее настроение медленно возвращалось вместе с чувством насыщения. Поэтому когда из дома появились Голован и Умник в полной экипировке, осоловевший слегка «медвежатник» изумленно поинтересовался:

— Вы это куда лыжи смазали?

— Нужно срочно отсюда сваливать, братаны, — доверительно ответил Умник. — Голован говорит, что Хозяин урмана сильно на него обиделся за… ну, проклятие, что ли. И теперь это вопрос времени, когда решит нас всех тут положить.

— Короче, если жизнь дорога, ноги в руки и — айда, — перебил его Голован. — Две минуты вам на сборы!

Спустя пять минут четверка беглых уголовников дружно затопала по едва заметной, скорее всего звериной, тропке прочь от старого заброшенного скита.

* * *

К реке вышли на закате. Неширокая, ленивая, как большинство таежных рек, она тем не менее таила в глубине неприятные сюрпризы вроде омутов и ям. Чтобы обнаружить, например, яму, нужно было спуститься к самому урезу воды и понаблюдать какое-то время за поверхностью. Над донной ямой вода часто закручивалась в воронку, затягивая туда мелкий мусор и листья, но попадались настолько большие ямы, что водоворот запросто утягивал оленя или молодого лося, не говоря уже о человеке.

— Тига, — кивнул на реку Голован. — Деревня, где я родился, в самом ее устье стоит.

— Ну, что, Сусанин, может, заночуем в твоих, так сказать, родных пенатах? — Умник, щурясь, смотрел из-под руки на реку.

— А дальше-то мы куда пойдем? В деревню? — с надеждой в голосе спросил Бизон. Выглядел он неважно: красный и распухший от комариных укусов, дышит тяжело, с присвистом.

— Какая, к хренам, деревня?! — взвыл Тихоня. — Я в город обратно хочу! На кой ляд я с вами поперся?.. Сидел бы сейчас в теплой камере и кашу перловую трескал с маслом…

— Ты жить хочешь, доходяга? — почти ласково поинтересовался Голован.

— Хочу…

— Тогда закрой пасть! Сейчас все раздеваемся, шмотки и обувь вяжем в узлы, узел — на голову и поплыли.

Теперь возмутился Бизон:

— Ты сдурел, Голован?! Вода ж холодная! Да и зачем нам на тот берег?

— Можешь оставаться, жирдяй, — пожал плечами тот. — Хозяину будет на ком злость выместить.

И он, а вслед за ним Умник и примолкший Тихоня принялись быстро раздеваться. Бизон в нерешительности потоптался возле них, потом тоже разделся, тихо матерясь и поеживаясь от пронизывающего вечернего ветерка.

— Можно же было и завтра переправиться?..

— Нет. Хозяин нагонит — всех угробит…

Наконец все вещи были плотно увязаны в узлы. Каждый из бандитов взял по одному, кроме Бизона, который заявил, что плавает неважно и с узлом в руке просто не выгребет.

Тогда Голован вырезал из талины рогатину и прицепил к ней оба тюка — свой и Бизона, первым вошел в воду, неся рогатину, как хоругвь. Поплыл. Остальные молча наблюдали за ним.

Минут через десять Голован выбрался на противоположный берег, бросил тюки в траву и махнул остальным — вперед!

Вторым, как ни странно, решился плыть Бизон. Он храбро вошел по колено в воду и вдруг бросился в нее всей тушей. При этом он взревел, как медведь, и замолотил руками и ногами, став похожим на колесный пароход прошлого века.

Умник с Тихоней так и покатились со смеху. Только Голован не смеялся, а внимательно наблюдал за толстяком. Однако Бизон благополучно достиг другого берега и, отдуваясь и отфыркиваясь, словно морж, вылез на траву рядом с Голованом.

— Давай, Тихоня, — хлопнул «медвежатника» по тощей спине Умник, — ты следующий. Подстрахую в случае чего.

Тихоня подтянул трусы, взгромоздил на плечо свой тюк и с видом смертника вошел в реку. На удивление остальных поплыл он не боком, а на спине, уложив груз себе на грудь.

— Ишь, сообразительный! — завистливо хмыкнул Бизон, торопливо одеваясь и подрагивая от холода. — Я бы тоже так-то смог!..

— Еще наплаваешься, — мрачно пообещал Голован, тоже решив одеться.

— Ты на что намекаешь?! Нам что, всю Сибирь пешком месить?

— Надо будет — замесишь!..

Пока они ругались, Тихоня благополучно доплыл до берега и в воду вошел Умник. Он успешно преодолел половину расстояния, когда с ним что-то случилось. В закатных сумерках поверхность реки антрацитово отблескивала, мешая разглядеть детали происходящего. Во всяком случае, у троицы возникло убеждение, что Умнику свело ногу от холода. Он как-то странно забарахтался, забился на воде, отшвырнув свой узел к берегу, а потом вдруг резко ушел под воду. На том месте явственно проступила широкая, плоская воронка.

Бандиты на берегу замерли, напряженно вглядываясь в поверхность реки. Но прошла минута, вторая, третья, и тогда всем стало ясно: Умника больше нет. Он утонул в совершенно спокойной реке при тихой погоде.

— Вот черт! — выдохнул испуганно Бизон.

— Как же это он?.. — растерянно пробормотал Тихоня.

— Хозяин сказал — река сделала, — угрюмо подытожил Голован и оглядел приятелей: — Кто-нибудь еще сомневается в том, что он зря слов на ветер не бросает?

— Чушь!.. — неуверенно возразил Бизон. — Просто парню не повезло, в воронку затянуло. Сам же говорил, Голован, тут полно водоворотов?

— Мы все проплывали одно и то же место. Но утонул именно Умник, — веско ответил тот. — Потому что Хозяин предсказал ему такую смерть…

* * *

До темноты они успели пройти еще около трех километров. Голован все время озирался, часто останавливался и прислушивался к звукам готовящейся ко сну тайги, и поторапливал, подгонял вконец выдохшихся приятелей.

И вот они достигли высокой сухой гривы. Из последних сил поднялись на нее и рухнули на упругий ягель. Сон сморил людей мгновенно. Они заснули — кто где, сунув под головы свои мешки. И тайга в этот раз смилостивилась над лихоимцами, послала им спокойную, тихую и относительно теплую ночь.

Утром Голован приказал Бизону заняться костром.

— Только тайгу не спали, — предупредил он. — Ягель почище пороха горит. Сделай круг, как я тебя учил. А мы с Тихоней за дарами леса сгоняем…

Они ушли, а толстяк, вздохнув, побрел по кругу, собирая валежник. Однако, когда через пару часов Голован и «медвежатник» вернулись с полными кепками грибов и голубики, возле успевшего прогореть костра никого не нашли.

— Он, наверное, тоже решил грибов пособирать? — предположил Тихоня.

— Где жирдяй и где грибы! — поморщился Голован. — Небось за клюквой в болото полез…

— Он чё, придурок? Ему ж в болотине кирдык обещан?!

— И что?.. Ты вот поверил, что тобой волчары отобедают?

— Хрена им!..

— Вот. А Умник-то — утоп!..

— Его же бочаг затянул! — почти вскрикнул Тихоня.

— Может быть… — пожал плечами Голован.

Они спустились с гривы к небольшому болотцу и действительно увидели янтарные плети, усыпанные рубиновыми ягодами, увившие ближайшие кочки. Только Бизона нигде не было видно.

Голован и Тихоня разошлись по гриве, громко зовя приятеля. Наконец осипли и вернулись к костру.

— Да к черту его! — в сердцах сплюнул «медвежатник», раздувая угли. — Нагуляется — придет. Что мы, няньки?

— Здесь тайга, — мрачно покрутил башкой Голован. — А жирдяй совершенно не знает леса. На хрен он куда-то поперся?

— А может, это опять твой Хозяин шутит?

— Нет… Он пока далеко отсюда… Но задерживаться не будем. Поедим и — вперед!

Они сварганили полюбившуюся похлебку из грибов, тушенки и дикого лука, покурили, прикопали остатки и уложили свои мешки. Бизон так и не объявился.

— И что теперь? — «Медвежатник» уставился на своего вожака. — Ждем?

— Зачем? Бизон сам себе путь выбрал.

— Как это?!

— Сказано же ему было: в болото не ходить…

— А может, он лежит где, ногу подвернул?

Голован посмотрел на приятеля долгим тяжелым взглядом.

— Мы его искали?

— Ага…

— Нашли?

— Нет…

— Тогда уходим. Не ровен час, хозяин объявится…

— А с этим делать будем? — Тихоня кивнул на мешок Бизона. — Заберем?

— Нет. Вдруг жирдяй вернется? Не будем крысятничать. Пошли! — Голован решительно зашагал вдоль гривы на запад. «Медвежатник» трусцой припустил за ним.

* * *

К вечеру достигли кедрача. И тут впервые заметили волков. Вернее, заметил их Тихоня, но не понял, что это волки.

— Слушай, Голован, а тут по ходу деревни поблизости нет?

— Нету. Почему спрашиваешь?

— Да вон там сейчас через опушку, кажись, собака пробежала. Здоровая такая…

Голован резко остановился и посмотрел на напарника, как на идиота.

— Нет тут никаких собак, дохляк! Только волки!..

— Настоящие? — тупо спросил «медвежатник».

— Из зоопарка, блин!.. Где ты его видел?

— Вон там, — ткнул пальцем Тихоня, потом глаза его расширились, и он медленно повторил жест в другом направлении: — А вон еще один… Или два?..

Голован быстро огляделся, сдернул с плеча двустволку, проверил заряды.

— Пожалуй, братан, дальше мы сегодня не пойдем. Готовься, будем ночевать здесь, в кедраче.

— А-а как? На дереве?..

— Можно и на дереве. Только у кедра ветки ломкие. Опасно. Лучше разведем костер и подежурим по очереди.

Они споро, с оглядкой набрали сухого лапника, заломили вдвоем небольшую ель. Голован мастерски развел костер и сунул елку комлем в огонь.

— На ночь хватит. Ты дежуришь первым, до трех часов, потом будишь меня. Не забывай ель подвигать да по сторонам посматривай. Волки сейчас сытые, так что вряд ли на костер полезут. Но дурака, как известно, и милиция не убережет…

Тихоня молча кивнул, обнимая ружье, но в глазах его плескался самый настоящий страх.

Голован завернулся в брезентовый плащ, отобранный у водителя автобуса, и засопел. «Медвежатник» какое-то время сидел, прислонившись спиной к кедру и глядя в огонь. Потом глаза его стали слипаться, и он решил походить вокруг. Но едва отошел на несколько шагов от огненного круга, как во тьме, обступившей пристанище, зажглось сразу с дюжину пар желто-зеленых светляков, и послышалось глухое ворчание.

Этого хватило, чтобы паника ударила уголовнику в голову. Сам по-собачьи заскулив, Тихоня бросился назад к костру и растолкал Голована.

— Прости, братан, но я не могу!

— Что случилось? — не понял тот спросонья. — Уже три?

— Нет… Я не могу на стреме… Боюсь! — честно признался «медвежатник». — Я на кедр полезу.

— Дело твое, дохляк, — пожал плечами Голован. — Только вспомни, что тебе пообещал Хозяин?

— А что он обещал?

— Что свалишься с дерева и хребет сломаешь, а потом тобой волчары отобедают.

Тихоня оскалился:

— Это он тебе напророчил, а не мне! Не верю! Старый пердун про тебя говорил…

Он швырнул ружье на землю и полез на дерево. Спустя минуту сверху донесся его довольный смешок:

— Тут здоровенная развилка: сидишь почти как в гамаке!.. Бывай, Голован!..

— И тебе не хворать, Тихоня…

Поутру в тайгу пришел туман — обычное дело в сентябре. Он незаметно поднялся из низин и затопил холодным молоком лес. В нем исчезли все краски и звуки. Волкам, похоже, туман не понравился, и они тоже убрались. Голован, просидевший без сна полночи, с облегчением откинулся на охапку кедровых лап и вытянул затекшие ноги.

Наверху, в кроне завозился, заперхал заядлый курильщик Тихоня.

— Эй, Голован? Ты живой?

— Жив пока… Посиди там еще с часок, задохлик. Уйдет туман, разведу костер, пожрем по-человечески…

— Я ссать хочу! Спускаюсь…

— Осторожно: ветки мокрые и скользкие. Держись за ствол…

Поздно! Раздался громкий треск, вопль и шум падающего тела. Голован едва успел отскочить в сторону, как между ним и стволом кедра рухнул на землю Тихоня. «Медвежатник» ударился спиной о выступающий из дерна корень дерева, охнул и потерял сознание.

Очнулся он от боли. Рядом сидел Голован и жевал травинку.

— Не шевелись, дохляк, — спокойно посоветовал он. — Тебе нельзя.

— Почему?

— По ходу, хребет ты все-таки сломал. А ну, попробуй ногой двинуть?

Тихоня напрягся и вдруг понял, что не чувствует ног. Совсем. Он поднял на Голована полный ужаса взгляд и пошевелил враз пересохшими губами, но звука не получилось. Кашлянул и тут же взвыл — волна боли окатила тело, словно кипятком.

— Я же говорю, не шевелись, — кивнул Голован и выплюнул травинку.

— Прав оказался твой… Хозяин, — просипел Тихоня.

— А он всегда прав. Потому как — Хозяин здешний.

— Значит, кранты мне…

— А то ж!.. Вот что, задохлик. Расклад теперь такой: я тут с тобой помирать не собираюсь, потому не обижайся. Вот тебе бутылка воды, хлеб, спички… Ну и ствол.

Голован вытащил из-за пояса пистолет, положил рядом раненому под руку вместе с запасной обоймой. Не оглядываясь, поднялся, подхватил свой мешок, ружье и вскоре исчез среди деревьев.

* * *

В один из погожих сентябрьских деньков пожилой лесничий Михеев вместе со своей верной лайкой Тарзаном отправился в очередной обход участка. Пес весело мельтешил в подлеске, а Михеев насвистывал какой-то мотивчик, услышанный недавно по радио.

Вдруг Тарзан замер, навострив уши топориком, и вопросительно заворчал.

— Что нашел, дружище? — Михеев снял с плеча ружье, подошел к собаке, положил на загривок тяжелую ладонь.

Пес выскользнул из-под руки и бросился к стоящему в стороне от тропы кедру. Встал на задние лапы и заливисто залаял. «Неужели куницу унюхал?» — подумал лесничий, подходя к дереву со стороны солнца и пытаясь разглядеть в кроне зверя.

Но вместо куницы он, к величайшему изумлению, увидел сидящего в развилке человека.

— Фу, Тарзан! Охолони! — осадил Михеев пса, и тот послушно отошел и лег в нескольких шагах от кедра, время от времени ворча и внимательно следя за хозяином. — Эй, приятель! — позвал найденыша тот. — Ты чего там, приснул? А ну, слезай вниз, покалякаем.

Человек на кедре пошевелился и издал нечленораздельный звук, больше похожий на всхлип. Однако спускаться не пожелал. Тогда Михеев решил забраться и посмотреть, в чем дело. Вдруг тот застрял или сердце прихватило — да мало ли?

Несколько минут он осторожно поднимался на приличную высоту к развилке, а когда все-таки взглянул в лицо найденышу, то чуть не упал от неожиданности. На него смотрел пустыми глазами совершенно безумный человек, а из уголка приоткрытого рта его стекала тоненькая струйка слюны.

Вызванный Михеевым по рации участковый вместе со спасателями сняли безумца с кедра. Он, к удивлению, не сопротивлялся, лишь бормотал что-то бессвязное и всхлипывал. И это поведение совершенно не вязалось с его внушительной фигурой и лобастой головой.

* * *

— Таким образом, окончательно установлено, что найденный на территории Плотниковского лесничества человек — не кто иной, как Миронов Степан Никифорович по кличке Голован. Он один из четырех задержанных, бежавших из-под стражи из Томского СИЗО двадцать седьмого августа этого года. Судьба остальных беглецов остается неясной, так как Миронов показания давать не в состоянии ввиду глубокого душевного расстройства. Судебно-медицинская экспертиза полностью подтвердила его невменяемость, что дало основание прекратить в отношении Миронова уголовное преследование и передать на спецлечение в областную психиатрическую больницу.

Полковник Демьяненко захлопнул синюю коленкоровую папку и с облегчением посмотрел на предгорисполкома. Тот некоторое время сидел молча, переплетая толстые пальцы и постукивая под столом ногой. Затем решительно прихлопнул широкой ладонью по зеленому сукну:

— Ладно, полковник. Будем считать инцидент исчерпанным, хотя твоя контора и не проявила должного профессионализма в поимке особо опасных преступников. Повезло тебе в этот раз. Радуйся. Свободен!..

Демьяненко встал и направился к выходу из огромного председательского кабинета, но на пороге его остановил вопрос Калабы:

— А что, этот шизанувшийся бандит так ничего и не сказал?

— Он до сих пор внятно может говорить только одну фразу, — уточнил полковник, — «Хозяин урмана забрал всех…»

— И что это значит?

— Понятия не имею. Вероятно, проявление бреда. Главврач товарищ Красик, лично экспертировавший Миронова, сказал, что это именно так.

— Ладно. Будем считать, что он прав!..

 

Глава 8

Томск. Август 20… года

Поспав несколько часов, мы поднялись еще затемно, а Илья Сергеевич выдал нашей группе паек из своих запасов. Кроме обычных консервов, Точинов передал мне завернутый в холщовую ткань твердый на ощупь брусок.

— Что это? — удивился я, принюхиваясь.

— Мурцовка, — подмигнул лесник. — По дедовскому рецепту сделал.

— Что еще за мурцовка? — насторожился Дюха. — Настойка?

— Бухарик ты стоеросовый, — развеселился я. — Мурцовка — это старинный способ запасания высококалорийной пищи для долгих походов. Его придумали сибирские охотники. Есть несколько видов мурцовки — мясная, зерновая, ореховая… Судя по запаху, Илья Сергеевич поделился с нами ореховой?..

— Точно! — улыбнулся лесник. — Кедровый орех, мука, мед и кабаний жир.

— Калорийность выше, чем у шоколада и халвы… Только зачем нам мурцовка? Мы же не на месяц в тайгу идем?

— Запас карман не тянет, — неожиданно вмешался Олег. — Давай, я ее себе в рюкзак положу.

— Ты же вроде не собирался с нами? — прищурился я. — А как же служба? Следствие?..

— Будем считать, я провожу следственный эксперимент. Так что…

Ракитин не договорил — ожила рация сержанта. Тот удивленно взял ее:

— Обских на связи…

— Лёха, это Толян. Дуй немедленно обратно! — ворвался в комнату хрипящий голос.

— Что случилось?

— ЧП!.. Из больницы пропал тот псих, которого Точиновы нашли. Приказано всем искать, но Корнеич сказал, что, похоже, его — того… В смысле, есть признаки насильственного похищения!

Сержант оторопело посмотрел на Олега. Ракитин взял у него рацию.

— Капитан Ракитин на связи. С кем я говорю?

— Старший сержант Попов. Очень хорошо, что вы не уехали. Товарищ майор будет рад. Он вас поминал уже…

Я хихикнул, и Олег окатил меня ледяным взглядом.

— Мы с сержантом Обских выезжаем немедленно. Конец связи! — Он отдал ему рацию. — Заводите машину, сержант!

— Э-э, погоди! — спохватился я. — А как же мы? Мы тоже с вами поедем. До развилки.

— Две минуты вам на сборы, — оборвал меня Олег. — Или пешком пойдете. — И вышел из дома.

— Какой ты добрый, капитан, — сказал я ему в спину.

— Вперед, следопыты! — гаркнул неунывающий Дюха и вскинул на плечо рюкзак.

Мы с Михаилом быстро покидали в свои вещмешки консервы, хлеб и фляги с водой и спиртом, а Степан взял себе скрученную в скатку палатку, котелок, повесил на плечо ружье. Но я забрал у него оружие.

— Тебе ни к чему. Ты теперь проводник-следопыт, а я твой страж… Выходим!

Вшестером да с пожитками мы кое-как втиснулись в «уазик» и заскакали по лесной дороге в сторону Бакчара. Однако наши мучения через полчаса кончились на большой развилке. Направо пошла дорога «в цивилизацию», налево — в вахтовый поселок нефтяников, а прямо — для любителей таежного экстрима, в дебри урмана.

— Прямо как в анекдоте про доброго молодца, — пробормотал я, невольно передернув плечами.

— Это про какого же? — отозвался Дюха.

— А вот выехал однажды добрый молодец на перекресток. Видит — камень лежит, а на нем написано: «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо — голову сложишь, а прямо отправишься — мудаком станешь». Молодец удивился, да и поехал прямо. Выезжает на речной бережок — травка зеленеет, солнышко светит, птички поют. На травке сидит Змей Горыныч, поляну накрыл: бутылка, закусь — все честь по чести, отдыхает. Ну, молодец подкрался и хрясь мечом — одну голову снес, потом вторую. А третья голова к нему поворачивается и говорит: «Ну и кто же ты после этого?..»

Хохотали все, даже сдержанный всегда Сотников. Наконец, отсмеявшись, Степан махнул рукой, и наша повеселевшая компания дружно затопала прочь от трассы, в глубину Бакчарской тайги.

* * *

— Слышь, Прокоп, мы так не договаривались! Я не хочу в тайгу!..

— Пойдешь, как миленький, мокрушник! Или я тебя положу рядом с убиенным тобой геологом. Ты меня знаешь!..

— Не надо!.. Прокоп, а позвони хозяину, а?.. Может, и не надо будет никуда идти?..

— Ты что, совсем рехнулся?! Хозяин сказал, чтобы без тамги не возвращались!

— Так ведь взяли мы тамгу у того попа…

— Взяли, да не ту! Не работает она. Без той, что в ските…

— Да где же мы теперь этих фраеров по тайге искать станем? Они уж поди полдороги до скита уто?пали?..

— А ты вот это видел?.. Хозяин всё предусмотрел. Эта машинка — пеленгатор называется. Охоту на «лис» знаешь?

— Что-то вроде соревнований?..

— Точно! Это еще спортивным ориентированием называют. У нас — пеленгатор, а у них там — «лиса» имеется!

— Подсадной?!

— Не совсем, но… согласился поработать на хозяина. У него в одежде радиомаяк зашит.

— Круто! Прокоп, а меня научишь «лису» ловить?..

— Двигай давай! Не ровен час, менты на хвост упадут. И так по твоей милости сутки на сеновале отсиживаемся. Шухер по всему Бакчару идет…

* * *

Поход наш, несмотря на общий бодрый настрой, как-то не заладился с самого начала. Не знаю, как остальные, а у меня сложилось стойкое ощущение некоего скрытого противодействия со стороны леса. Буквально каждый шаг по нему сопровождался всякими мелкими неприятностями. Ветки кустов, казалось, специально выскакивали навстречу, норовя хлестнуть по лицу. Корни то и дело пытались поставить подножку, внезапно высовываясь из-под плотного слоя опавшей хвои и прошлогодних листьев. Под ним же нет-нет да прятались ямы и ямки различного калибра, и если бы Степан с самого начала не заставил нас обзавестись импровизированными посохами для прощупывания тропы, мы бы, наверное, уже повывихивали все конечности, и поход прекратился бы, едва начавшись.

После полудня вдруг зарядил мелкий и достаточно холодный дождь, хотя погода стояла еще летняя, теплая. Наша одежда намокла тоже на удивление быстро, отяжелела и начала натирать в самых неожиданных местах.

В результате до темноты мы не прошли и половины предполагаемого расстояния. Да еще Степан время от времени останавливался и совершал какие-то странные и непонятные то ли обряды, то ли молитвы, каждый раз выбирая для этого просвет между деревьями или маленькую поляну. Он быстро вытаптывал в подлеске небольшой круг, доставал из своего рюкзака несколько одинаковых палочек, точнее, обломков веток орешника или ольхи, садился на корточки, втыкал палочки в дерн, располагая особым образом вокруг себя, и шептал при этом, кажется, одни и те же слова, но не по-русски. Нас же он каждый раз просил присесть и не говорить и не двигаться.

В конце концов, заинтригованный, я догнал парня на марше и тихонько поинтересовался, что же он такое творит?

— Отвожу глаза слугам Хозяина урмана, — просто сказал Степан. — Иначе он узнает о нас, и мы не сможем дойти до скита.

Я, признаться, слегка обалдел от такого поворота — ну, никак не ожидал от молодого парня столь глубокого погружения в древнюю мистику! Хотя кто их знает, лесовиков?.. Суеверия — штука въедливая и иногда вполне оправданная жизнью и обстоятельствами.

— И кто же его слуги? — спросил я погодя.

— Звери, птицы… — пожал плечами Степан.

— А почему ты повторяешь… э-э, свой обряд? Разве он не должен действовать с одного раза?

— Смеетесь?.. Я же не ведун. Так, нахватался от деда маленько… Не думал, что вообще когда-нибудь пригодится.

— Погоди! «От деда»… Так Илья Сергеевич — ведун?!

— Нет, дед Илья — неверующий. Это его брат, дед Фома. Он в тайге живет с весны до осени, только в зиму приходит к нам. Говорит, стар стал, холодов не выдерживает.

— Так у него в тайге заимка есть?

— Нет. Он просто в лесу живет.

— А что он там делает?

— Врачует его, зверя и птицу следит. Чтобы не болели, чтобы законы тайги соблюдали…

Я снова замолчал в затруднении: чудны дела твои, Господи!.. Никогда бы не подумал, что с виду вполне современный парнишка может иметь такое необычное мировоззрение! Ну, я-то — ладно! Мое увлечение мистикой скорее похоже на увлечение загадками природы и человека. Но Степан — другое дело. Он говорит о Хозяине тайги на полном серьезе и с неподдельным уважением, если не страхом… Хотя нет, страхом здесь не пахнет. Действительно — глубокое уважение.

— Слушай, Степа, все хотел тебя спросить: почему ты решил проводить нас? Ведь прямо Хозяину в лапы идем?..

— Поквитаться хочу, — помедлив, буркнул парень. — За мамку с папкой…

— Ого!.. А что с ними случилось?

— Пропали. В урмане, три года назад…

— А… кто они были?

— Промысловики. По контракту работали.

— И ты решил, что их этот… мойпар убил.

— Я не решил, я знаю…

Это было сказано так, что дальнейшие расспросы показались мне кощунственными и неуместными. Я лишь молча хлопнул парня по плечу и двинулся вперед.

Как только стемнело, Степан остановился и сказал, что нужно разбивать лагерь. Он обошел всю невеликую поляну, на которой мы оказались, указал, где поставить палатку, где развести костер.

Пока мы возились с палаткой, парень куда-то исчез. Но когда я приступил к кострищу, слабо веря, что удастся разжечь огонь в такой сырости даже с помощью спирта, Степан вдруг вынырнул, словно из-под земли, с изрядной кипой бересты и несколькими крупными «блинами» чаги. Вдвоем мы быстро сложили пирамиду, поместив на землю чагу, сверху прикрыв ее «бутербродом» из нескольких перемежающихся слоев бересты и тонких веток пихты. Снаружи мы установили плотный частокол из нарубленной молодой елки вперемешку с ольхой.

Я все-таки плеснул немного спирта на бересту и частокол — исключительно чтобы ускорить процесс разгорания. И наш костер действительно вспыхнул очень быстро и дружно. Буквально через пять минут мы уже приладили над ним котелок, а спустя полчаса все весело хлебали горячее варево, которое настроившийся на философский лад сытый Дюха обозвал «пищей богов».

Ночь прошла относительно спокойно, если не считать совершенно безумного нашествия на лагерь комаров. Да таких огромных, что расскажи мне кто-нибудь о них — не поверил бы. Спаслись мы от кровососов, правда, испытанным способом. Набрали шишек в банку из-под тушенки, пересыпали хвоей, пробили ножом пару дырок в днище и запалили отличную «дымовуху». Дюха самолично окурил изнутри палатку, потом мы задраили вход, оставив открытыми сетчатые «оконца», и улеглись. Но комариный гул еще долго не давал заснуть — все время мерещилось, что эти монстры вот-вот прорвут тонкую сетку и накинутся на нас, спящих. Но наконец сморило всех.

* * *

Двое, что шли за группой Котова, не рискнули разводить огонь. Они настигли журналиста с друзьями буквально за час до заката. Вымотались страшно — всё боялись, что не догонят до скита. А тогда — дело труба! Тогда пришлось бы валить всех, включая и того, с маячком. Но Прокопий прекрасно понимал, что значит пролить кровь в таком месте! Поэтому он, привыкший с юности к дальним и тяжелым переходам по тайге, практически волок на себе вконец обессилевшего напарника, проклиная про себя и его, и того, кто навязал ему эту бестолочь и хлюпика.

Когда же они наконец услышали впереди смутную речь и разглядели четырех человек в «москитках» поверх городской одежды, да с рюкзаками и палаткой, Прокопий понял: успели! Теперь можно было не торопиться, лишь соблюдать дистанцию и скрытность. Второе — особенно, потому что среди чужаков шел один местный — внук лесника Точинова, давнего врага Прокопия и его общины дырников, обосновавшихся в глубине Бакчарского лесничества пару лет назад и занимавшихся в основном браконьерством и незаконным боем шишек.

Прокопий с огромным облегчением скинул на мягкий мох тихо скулящего и матерящегося Калача и сел сам, прислонившись к мощному стволу вековой пихты. Кора на дереве даже поседела от времени. Староста дырников подтянул к себе рюкзак, достал флягу, сделал большой глоток и протянул флягу напарнику: пей! Тот с радостью припал к горлышку, но Прокопий почти сразу же отобрал ее:

— Хорош лакать! Не то дрисня прохватит!

— Это же вода?! — вытаращился Калач.

— То-то и оно!.. Если целый день не пить, а потом зараз нахлебаться — кишки скрутит так, что назад к мамке в утробу запросишься!..

— Тебе виднее… А где фраера-то?

— Там, впереди, шагов сто до них. Так что не ори, прикинься падалью и отдыхай. Они тоже к ночевке готовятся.

— А мы?

— А мы уже ночуем.

Прокопий повернулся от ствола пихты, уложил под голову рюкзак, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Калач некоторое время недоуменно смотрел на него, потом лицо его приобрело обиженное выражение.

— Эй, Прокоп! А жрать-то когда будем?

— Тебя кормить не за что, — отрезал тот. — Полдня на моем горбу ехал. Потерпишь до утра.

— Да я загнусь к утру! — рявкнул Калач в полный голос. — Дай пожрать!

— Ори, ори… Пусть фраера-то тебя услышат. Вот тогда и повеселимся…

Калач замолк, потом завозился, пытаясь устроиться поудобнее, наконец лег на бок, головой на небольшую кочку, сунул кулак под щеку и смежил воспаленные, искусанные гнусом веки. Последней мыслью его, перед тем как заснуть, было: «И почему это меня пауты буквально зажрали, а Прокопа ни одна зараза не тронула?..»

Оба посланника всесильного и всезнающего владельца треста «СНГ» уснули быстро и крепко, сморенные тяжелой погоней, поэтому и не заметили, не почувствовали, как из-за ближайшего толстенного ствола кедра в десятке шагов от них возник силуэт огромного существа — то ли медведя, то ли человека. На абсолютно черном фоне коротко высверкнули два янтарно-желтых глаза, послышалось глухое ворчание, напоминающее неразборчивую речь. Существо с минуту постояло, явно разглядывая незваных пришельцев, потом совершенно неслышно двинулось мимо них к недалекому оранжевому пятнышку костра, где заночевали другие незваные гости…

* * *

Утром нас всех ждал неприятный сюрприз. На месте потухшего костра были разложены человеческие останки — неполный скелет, облаченный в остатки одежды. Дежуривший последнюю четверть ночи Сотников никак не смог объяснить его появление.

— Господа, — с достоинством сказал он, — я клянусь, что не спал. Я сидел вот здесь, на валежнике, с ружьем на коленях…

— …и ничего не видел и не слышал, — подытожил я. — А скелет материализовался мгновенно, лишь ты отвернулся, чтобы зевнуть и осмотреться!

— А вы сидели с закрытыми глазами? — вдруг спросил Степан.

— Ну да. Изредка… — Михаил нахмурился. — Ты хочешь сказать, что я впал в некий транс, и потому не помню, что тут происходило?

— Парень намекает, что тебе просто отвели глаза, как он сам вчера проделывал то же с соглядатаями Хозяина здешних лесов, — пояснил я.

— Вы просто смотрели и не видели, — подтвердил Степан.

— Другого разумного объяснения нет, если все-таки ты не врешь насчет того, что не спал.

— Я не спал! — рассердился Сотников.

— Значит, попал под раздачу глюков, — ухмыльнулся Дюха.

Я подошел к кострищу и присел на корточки рядом со скелетом. Медленно и внимательно принялся его осматривать. Сначала остатки одежды. Они были странными. И штаны, и куртка сшиты из какого-то плотного материала, который почти не поддался разложению. Более того, я ясно различил несколько разрывов, подозрительно похожих на те, что получаются, когда ткань рвут зубами. Потом я разглядел над левым нагрудным карманом куртки нашитую полоску, бурую от времени и непогоды, со следами короткой надписи.

— Дай-ка фонарик, — попросил я Дюху. Он с готовностью протянул мне мощный «Брайтнайт», наблюдая за моими действиями. Я осветил полоску под разными углами, потом сменил диапазон излучения с «дневного» на «ночной», и тогда смог наконец разобрать написанное: «Тихонин Макар Анисимович, 1940 г.р. Отряд № 2».

— Заключенный, — резюмировал, подойдя и тоже присев рядом, Сотников.

— Это как же его сюда занесло?

— Беглый, скорее всего. И случилось это лет тридцать назад, не меньше.

— Почему?

— Такие нашивки делали еще в Советском Союзе. Сейчас — другие.

— Ага, — я снова склонился над мертвецом, аккуратно распахнул остатки куртки. — А мужик-то не сам умер.

— Откуда знаешь? — настала очередь удивляться Михаилу.

— Я — врач. В недавнем прошлом… Видишь, кости плеча и ребра вот здесь раздроблены, а тут вмятины и борозды?

— Ну…

— Это сделано зубами. Не человеческими, разумеется… К тому же он, похоже, упал откуда-то. Позвоночник явно сломан.

— С дерева, — предположил Андрей.

— Возможно…

— Наверное, он залез на, допустим, кедр, спасаясь от волков, но сорвался, сломал хребет, а потом его волки и докушали?..

— Ох, умеешь же ты, Дюха, вселить в людей оптимизм!

— Вообще-то, неважно, когда и как умер этот бедолага, — сказал Сотников. — Важнее — зачем нам его показали?

— Это Хозяин, — вдруг заговорил Степан. — Это он приходил ночью и принес мертвеца. Он же и глаза вам отвел, Михаил Иванович.

— А зачем?

— Предупреждает…

— О чем? — спросили мы уже хором.

— Наверное, чтобы к скиту не ходили. Его это место. Живет он там. Давно живет. А гостей не любит. Особенно незваных.

Мы переглянулись, и я сказал:

— Нам нужно туда дойти, Степа. Очень нужно. Ты уж, пожалуйста, не бросай нас. Доведи.

Степан молча отвернулся и принялся разбирать палатку.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (9.08.09; 11:17).

— Ну, здравствуй, Артур.

— Кто это?

— Не узнал… Значит, поживу еще!

— А, Андрей Венедиктович… Откуда у тебя этот номер?

— Вопрос риторический. Ты зачем своих отморозков в тайгу послал? Совсем из ума выжил, как вторую сотню разменял?

— Они — моя страховка на случай, если твой смертный чудить начнет.

— Ты все-таки не понимаешь… При чем тут смертный? Хозяин их обнаружит, и тогда — хана всей твоей авантюре!

— Да мойпар за твоим смертным сечет! Ему сейчас не до моих людишек.

— Со смертным идет волхв. Молодой, правда, но пока глаза Хозяину отводит. А вот кто твоим поможет?..

— Ничего. Они — люди бывалые. Особенно Прокоп. Он в тайге — как у себя дома!

— Его община в горельнике за кедрачами обосновалась. Тамошний мойпар давно ушел… Ладно, Артур, мое дело — предупредить. Но их смерть будет на твоей совести!

Отбой.

Длительность беседы — 64 сек.

* * *

Через пару часов мы вышли к длинной пологой гриве, поросшей молоденьким сосняком и ельником. Деревца были еще совсем юными, высотой в метр-полтора. Между ними густо расположились «подушки» ягеля вперемешку с разнотравьем.

Мы поднялись на гриву, и тут шедший первым Андрей замер, как вкопанный. Я едва не налетел на него.

— Что случилось, Дюха?

— Тс-с, Димыч! — Он обернулся и сделал страшные глаза. — Гляди! — добавил шепотом.

Я посмотрел на дальний конец гривы и тоже обмер. Там стоял медведь. Но какой!..

Он был виден сбоку, что-то делал в кустах, но при этом возвышался над ними на добрых полметра! И это — на четвереньках!.. Окрасом зверь тоже отличался — почти черный и, кажется, шерсть чересчур длинная?..

Я быстро оглянулся и поманил пальцем присевшего на корточки Сотникова. Степана при этом я почему-то не увидел. Михаил подошел, с минуту внимательно рассматривал медведя, наконец изрек:

— Какой-то он неправильный. Во-первых, очень большой и черный. Во-вторых… на гризли он похож, вот! А гризли у нас не водятся.

— Он и для гризли, пожалуй, великоват будет, — раздумчиво сказал Андрей, покачивая ружьем, зажатым под мышкой. — Видел я тех, в Йеллоустонском заповеднике…

— А где Степан? — спросил я.

— Только что здесь был, — пожал плечами Сотников. — Ну, и что будем делать? Я так понимаю, топтыгин этот на нашем пути расположился?..

— Точно. Вот как раз для решения этой проблемы Степка и нужен.

— Да ну, ждать его!.. — отмахнулся Дюха и вдруг вскинул ружье стволами вверх, бабахнул дуплетом и заорал что есть мочи: — Эге-гей, лохматый! Проваливай подобру-поздорову!..

— С ума сошел?! — рявкнул от неожиданности я и оглянулся на медведя.

Тот, конечно, никуда не ушел, поднялся на дыбки, и сразу стало ясно, что никакой это не гризли. Ну, не бывает таких огромных гризли!.. И вообще — медведей. Насколько я смог вспомнить из прочитанного и сравнить с реальностью, больше всего зверь походил на своего пещерного предка. Живой реликт?!

Андрей присвистнул и принялся перезаряжать ружье, но Сотников ловко вырвал оружие у него из рук.

— Не надо больше стрелять! Вы же видите, что он не испугался. Не ровен час, осерчает, и что тогда?..

Да уж! Я представил, как зверюга вразвалочку устремляется к нам, и невольно передернул плечами. В свое время мне довелось побывать на Камчатке с экспедицией от института курортологии. И там местные рассказывали нам о сложных отношениях между медведями и людьми, сложившихся из-за освоения последними бывших охотничьих угодий косолапых. Мишки по-своему взялись бороться за родные пенаты — стали нападать на тех, кто появлялся на их пути. Я был поражен статистикой: ежегодно на Камчатке гибли и получали увечья разной степени тяжести десятки людей!

Наш новый знакомый между тем, видимо, решил рассмотреть поближе нарушителей лесной тишины (известно же, что медведи подслеповаты) и прямо так, на двух задних, как в цирке, потопал к нам. Мы замерли. Думаю, растерялись все. Что делать? Кинуться врассыпную? Но косолапый все равно, если решит преследовать, обязательно кого-нибудь догонит, потому что бегают медведи прекрасно. Снова стрелять? Не факт, что удастся остановить зверюгу двумя выстрелами, а перезарядить еще раз вряд ли получится.

И неизвестно, чем бы всё кончилось, но когда до медведя оставалось шагов тридцать, неожиданно откуда-то сбоку выскочил Степан, держа над головой скрещенные руки с зажатыми в них ветками можжевельника. Парень встал на пути зверя и что-то крикнул. Медведь остановился, закрутил башкой и глухо заревел. Степан сделал шаг вперед, наступая, концы можжевеловых ветвей вдруг вспыхнули бледным дымным пламенем. Он снова прокричал какую-то фразу. Медведь попятился, рев сменился то ли хрюканьем, то ли всхлипами. Зверь пал на четыре лапы, последний раз рявкнул обиженно и, сильно косолапя, потрусил в сторону недалекой опушки.

Степан некоторое время стоял в той же позе, ветки над его головой подозрительно быстро затухли, но пахучий дым висел в безветрии над гривой еще долго. Наконец парень бросил горелки и повернулся к нам. Я поразился его бледному, почти восковому лицу и невероятно глубоко запавшим глазам, словно он не спал минимум неделю.

— Все в порядке, — сипло произнес Степан, опускаясь на ягелевую «подушку», — мойпар ушел…

— Кто ушел?!

— Хозяин здешнего урмана…

— Ты хочешь сказать, что это был не медведь?! — У Андрея буквально глаза вылезли на лоб. Он в растерянности принялся хлопать себя по карманам, потом повернулся ко мне: — Дай закурить!

— Ты же не куришь? — удивился я.

— Закуришь тут… Как он его назвал?

— Мойпар, — повторил Сотников. — По-хантыйски означает «хозяин». Так почему ты, Степа, решил, что это не медведь?

— А где ты видел в Сибири таких огромных косолапиков? — вступился я за парня. — И вообще, надо бы Степану спасибо сказать. Хозяин, не хозяин… а три здоровых мужика обделались, и только мальчишка не растерялся!

— Ладно, замнем для ясности, — хмуро отрезал Дюха. — Куда дальше двигаем, следопыт?

* * *

До скита добрались только к вечеру. Вроде бы и расстояние прошли небольшое, но как-то все кругами да обходами. Степан после встречи с мойпаром этим повел себя еще страннее. Он постоянно отвлекался теперь уже на поиски одному ему известных то ли примет, то ли следов, шептал неразборчиво, делал сложные зарубки на стволах деревьев, похожие на древние руны. Может быть, это и были руны. По крайней мере, две-три из них я опознал — читал когда-то о великом переселении ариев и о находках на Южном Урале.

Если бы не Степан, мы бы точно скит не нашли — прошли бы мимо и не заметили. Постройки буквально слились с окружающим лесом, обросли мхом, осели. Их вполне можно было бы принять за причуды рельефа. Однако когда мы вошли во внутреннее пространство, прежде бывшее двором, стало понятно, что это все-таки поселение.

Степан тут же принялся сооружать нечто, похожее на обережный круг, вокруг всего скита. Я было сунулся ему помочь, но парень так глянул, что меня оторопь взяла — показалось, что посмотрел в глаза бездны.

— Ты чего, Степа?!

— Мойпар вернется. Нужно спрятаться от него, — ответил он чужим голосом.

Я счел за благо заняться чем-нибудь более насущным и пошел помогать Михаилу ставить палатку. Дюха снова взял ружье и отправился в обход окрестностей скита.

— Не отходите далеко, дядя Андрей, — посоветовал Степан. — А лучше вообще никуда не ходите.

— Не боись, брат! — хлопнул его Дюха по плечу. — Я в таких дебрях гулял, что эти городским парком против них выглядят.

Парень посмотрел на него с уважением, а я выразительно кашлянул, но Куваев и ухом не повел. Демонстративно проверил заряд ружья, взял оружие наперевес и почти бесшумно канул в сгущающиеся сумерки. «А ведь действительно умеет кое-что! — невольно отметил я про себя. — Ни одна ветка не шелохнулась, ни сучок не треснул. Молодец, Андрюха!..»

Вернулся он через полчаса, когда уже и палатка стояла, и обережный круг из каких-то растений, камешков и даже чьих-то мелких косточек был выложен, и Михаил успел подвесить над костерком наш бывалый котелок. Мы дружно уставились на Дюху, потому что больно уж вид у него был загадочный. Переломленное в казеннике ружье он нес под мышкой, засунув руки глубоко в карманы штормовки.

— Ну, много нового узнал? — поинтересовался я.

— Ребятки, а ведь мы тут не одни! — громким шепотом объявил Андрей, присаживаясь к огню. Он привел ружье в рабочее состояние, положил рядом с собой в траву и внимательно оглядел нас по очереди.

— Неужели опять Хозяин урмана появился? — приподнял бровь Сотников, помешивая варево в котелке.

— Нет. Это, безусловно, люди. Скорее всего, двое…

— Ты их выследил?!

— Я видел их следы, так будет правильнее сказать. Где они сейчас, точно показать не могу, но, возможно, в той стороне, — кивнул Дюха на север. — Они обошли скит, как только убедились, что мы собираемся тут ночевать.

— И кто же они, по-твоему? — прищурился я.

— Да те же самые, что за нами по трассе телепались!

— Скорее всего, именно так, — поддержал его Михаил. — Это, вероятно, люди господина Берова, и нужно им то же, что и нам.

— А что нам нужно? — живо спросил Дюха.

— Лично я сюда пришел, потому что считаю, что мой друг, отец Александр, отправился в этот скит. Зачем — не знаю. Но скит, можно сказать, родовое гнездо его предков. Они и построили его почти триста лет назад.

— Но господина Берова интересует не отец Александр, а то, что он хранит, — покачал головой Сотников. — Некая реликвия, артефакт, якобы дарующий своему хозяину невероятную силу и власть над природными явлениями.

— А что, этот ваш Беров — язычник? Или член тайного ордена?

— Не то и не другое. Он, по-видимому, считает себя потомком некоего древнего то ли божества, то ли демона и верит в свое предназначение стать новым воплощением этой сущности. Для этого ему нужно совершить один древний обряд, а для него необходим искомый артефакт.

— Откуда ты все это знаешь? — подозрительно покосился на Михаила Дюха. — Ты, случаем, не на этого Берова работаешь?

— В точку, Андрюха! — поддержал я. — Колись, лейтенант, что тебе Беров наобещал?

— Вы это серьезно?! — вытаращился он. Я впервые увидел, как пробило невозмутимость Сотникова. — Сумасшедшие!..

— А почему нет? — наседал на него Куваев. — Версия не более безумная, чем остальные.

— Да вы что?! Да я этим делом уже несколько месяцев занимаюсь! В смысле, делом Берова. Мы всё понять не могли, что его подвигло купить трест-банкрот? Уж явно не альтруизм. Ведь чтобы оживить этот труп, требовались огромные вложения, и то с сомнительным результатом. А когда нам слили информацию, что Беров отправил сразу несколько геологических партий искать отнюдь не нефть, а некий скит, привлекли мой отдел — по делам религий и истории культуры.

— И что же вы накопали?

— Да почти то же, что и ты, Дмитрий. Мы работали параллельно. С какого-то момента мы обратили внимание на твои изыскания и поняли, что ты интересуешься той же проблемой, но с другой мотивацией. И тогда решили привлечь тебя к сотрудничеству.

— Ага. Но мне-то нужен не артефакт, а отец Александр. Я слово дал его жене, что найду Сашку…

— Вот и хорошо. Давай же продолжим наши поиски. Только завтра.

— Ладно… Но в связи с тем, что мы тут не одни, предлагаю установить дежурство. По три часа смена. Кто «за»?..

Все согласились. И поскольку говорят, что всякая инициатива наказуема, мне и выпало дежурить первому.

За день все вымотались основательно, поэтому сразу после ужина дружно завалились в палатку, а я сел у костра, спиной к замшелому срубу, ружье прислонил к стене и решил попрактиковаться в медитативной технике випашьяна. Этим видом медитации занимались индийские брахманы и йоги еще несколько тысяч лет назад. Техника позволяла значительно расширить диапазон чувственного восприятия и буквально сканировать окружающее пространство, например, на наличие движущихся объектов или источников тепла, или источников определенных запахов, звуков и так далее в зависимости от поставленной перед собой задачи.

Випашьяну я начал осваивать еще в институте вместе со своим другом, который, к сожалению, потом погиб в Афганистане. И надо сказать, несколько раз по жизни это знание и умение мне пригодилось! Поэтому я сел в позу падмасана и перешел на «внутреннее дыхание». Минут через десять в районе темени раздался знакомый тонкий звон, и мои чувства скачком обострились.

Теперь я отчетливо слышал дыхание спящих в палатке людей, сопение какого-то любопытного животного по другую сторону скита, шуршание в траве за пределами освещенного круга — вероятно, мыши. Также я ощутил легкое изменение в движении ночного ветерка, и тут же внутренним зрением совершенно ясно увидел напротив, по ту сторону костра человеческую фигуру.

Я открыл глаза. Сквозь тонкую завесу раскаленного воздуха над пламенем я разглядел сидящего на пне человека, очень знакомого и одновременно совершенно чужого.

— Здравствуй, Митяй! — сказал он почти знакомым голосом.

— Здравствуй, Богомол, — хрипло произнес я и откашлялся. — Все-таки живой?

— Да что мне сделается… Знаю, ты меня ищешь. Зачем?

— Как это — зачем?! Ты же мой друг!..

— Спасибо… Только разошлись наши стежки-дорожки, — он вдруг перешел на любимый «сказительный» тон, по его собственному выражению. — Твой путь и поныне сугубо земной, а мой, вишь, из Яви да в Нави!..

— Сашка, что ты несешь?! — Я готов был броситься к нему, встряхнуть за плечи, заглянуть в глаза, но вместо этого остался сидеть на месте. Обострившееся внутреннее чутье буквально вопило: «Замри! Пропадешь!». — Антонина все глаза уже выплакала, тебя ждет. Пойдем домой!..

— Здесь теперь мой дом, Митяй, — вздохнул Александр.

— Ладно, — я решил не спорить, подумал, раз уж он сам на нас вышел, значит, есть ему что сказать. — Тогда объясни хотя бы, что случилось в… твоей бывшей квартире? И почему Антонина ничего не знает?

— Ей не нужно знать. Она ни в чем не виновата. Просто пришло мое время… — Сашка помолчал, я терпеливо ждал. — Богомоловы — старый православный род. Из Веток они вышли, бежали от гонений сначала за Волгу. Потом их заставили в Сибирь отправиться, на вечное поселение…

Снова наступило молчание, только потрескивал задумчиво костер. Я ждал.

— Они не смогли долго выносить понукания и несправедливость местного воеводы и однажды решили уйти подальше в тайгу. — Голос Александра то становился глуше, то вдруг обретал странные рыкающие обертоны, но я старался сосредоточиться на его рассказе, не обращая на это внимания. — Люди нашли подходящее место, но пришли ханты и объяснили им, что у здешнего урмана есть Хозяин и нужно провести обряд умиротворения, чтобы Хозяин принял их. Иначе все люди скоро погибнут…

— А кто он такой, — не выдержал я, — кто этот Хозяин: человек, зверь, дух?..

— Он Хозяин, мойпар, но он не один. У каждого из них есть свой урман. И без Хозяина лес медленно умирает — сохнет, заболачивается, гниет… Ты видел такую тайгу не раз.

— Значит, все-таки дух…

— Нет, мойпар имеет тело. И он тоже смертен, если не находит пищи.

— И чем же он питается?

— Ему нужна жизненная сила… Хотя бы раз в год он должен получить ее, иначе слабеет и погибает.

— Энергетический вампир, хочешь сказать? — не сдержал я нервного смешка.

— Зря ты так, — покачал головой Александр. — Каждый питается, как может… Мои предки заключили что-то вроде соглашения с Хозяином. Раз в году они приводили ему кого-то, чаще — из города, но иногда выбирали из своих…

— Человеческие жертвоприношения?! И ты еще защищаешь это чудовище?! Сашка, опомнись!..

Мне происходящее всё больше напоминало дурной сон. Или страшную сказку?.. Монстр, высасывающий жизнь из людей, но поддерживающий жизнь леса?.. Чушь какая-то!.. Хотя почему чушь? Природа — не человек, ей чужды понятия добра, справедливости, любви, наконец. Нет у ней ни этики, ни морали. Есть один главный закон — выживания. Все и вся выживают, как могут. Великая и вечная пищевая цепочка. И кто там, на ее вершине, не нам судить. Вернее, человек в какой-то момент решил, что на вершине именно он. Но это было всего лишь иллюзией.

Вот и люди, изгнанные себе подобными на край света умирать, решили побороться за свою жизнь — сработали древние инстинкты. И для того, чтобы выжить, заключили сделку с… кем?

— …но позже, спустя много лет, в урман пришла чума, — доносился, будто издалека, голос Александра, — умерли почти все. Лишь мой прапрадед с женой и сыном выжили. И когда мойпар потребовал свою пищу, прадед не смог отдать ни сына, ни жену. Он решил убить Хозяина. И убил. Но он снял с его тела необычный амулет… оберег… в общем, некий предмет на шнуре из шкуры медведя, и надел на себя как трофей…

— Дай догадаюсь, — сказал я. — Он сам стал мойпаром.

— Да…

— Но это же невозможно. Судя по твоему рассказу, этот Хозяин все-таки, скорее всего, некий реликтовый гоминид с весьма необычным обменом веществ. То есть другой биологический вид… А кстати, как же твой предок умудрился его ухлопать?

— Я говорю только то, что знаю. Хозяина убить трудно, но можно. Прадед заманил его на ловчую яму, а когда мойпар туда упал, прадед добил его, бросил сверху бочонок пороха с гвоздями… — Александр помолчал, потом продолжил: — Вот уже более полутора веков мойпар — проклятие нашего рода. Когда приходит время, он выбирает следующего из потомков и передает ему амулет, а вместе с ним и силу Хозяина урмана.

— Все равно звучит дико!.. Сашка, а почему бы тебе просто не отказаться от… такого предложения? Или вообще — прибить снова этого… эту… и избавиться от родового проклятия?

Он глубоко вздохнул. Поднялся, и мне почудилось, что Александр собирается сказать нечто важное, за чем и приходил, но никак не может решиться. Или ему мешает что-то. Но он лишь сказал:

— Скоро ты сам окажешься перед таким выбором. Ты получишь возможность стать другим или остаться прежним. А сейчас… уводи своих друзей отсюда. Иначе завтра будет уже поздно.

— Почему?

— Завтра завершится мой переход… и тогда мойпар убьет вас всех. Он будет очень голоден после перехода.

— Ты ошибаешься, дружище, — мне было искренне жаль этого сильного и несчастного человека, — времена изменились. В тайгу все равно придут люди и сделают всё по-своему. И никакой мойпар, Хозяин урмана, не сможет им помешать. Сейчас наступило время людей, а время древних… богов… духов закончилось.

Он ничего не ответил, постоял еще с минуту и вдруг мгновенно канул в темноту, словно растворился в ней.

В ту же секунду из палатки послышалось кряхтение, и сонный голос Дюхи проворчал:

— Вторая смена… Вторая смена… Багира, я уже лезу!..

 

Глава 9

Томск. Август 20… года

Утром я так и не решился передать ночной разговор остальным. Дюха непременно поднял бы меня на смех и обозвал мистиком, Сотников, скорее всего, усмехнулся бы снисходительно и посоветовал непременно отдохнуть при первой же возможности, а Степан… Возможно, он не стал бы смеяться или крутить пальцем у виска, но стоило ли нагружать его своими проблемами? К тому же парень все равно ничем бы помочь не смог, а, не ровен час, еще испугался бы, как только узнал, что я общался ночью с самим Хозяином урмана. Ну, пока не совсем Хозяином… Или вовсе не Хозяином?..

Пока завтракали поднадоевшей уже похлебкой из тушенки, небольшого количества грибов, что собрали по дороге, и дикого чеснока, я прокручивал в голове ночной разговор с Александром, пытался вспомнить все подробности, детали обстановки, и вдруг понял, чего не хватало в облике моего бывшего друга — того самого амулета, о котором он рассказывал! А ведь Сашка говорил, что именно амулет каким-то образом способствует пресловутой трансформации человека в… это древнее существо. Не знаю даже, как его называть! Не висела эта хрень у Сашки на шее! Точно! Но тогда, может быть, ее у него и нету? Стоп! А в тайнике в кабинете разве не она хранилась?..

Я даже есть перестал. Чувствовал, что нащупал правильное направление в рассуждениях. Допустим, старый мойпар пришел к Александру и заявил, что, мол, время, дядя, давай-ка, айда до скита, пора в Хозяина перекидываться. Сашке, понятно, не очень-то хотелось, но куда деваться? Он согласился, но не взял из тайника доставшуюся ему по наследству реликвию с сомнительными свойствами. Почему? А может быть, он решил убить Хозяина и покончить с дурным наследством раз и навсегда? С другой стороны, процесс превращения все-таки начался, но уже, вероятно, здесь, в ските. А сие может означать только одно: существует еще одна гадская хрень, только более мощная, способная воздействовать на некотором расстоянии на кандидата в местные «паханы». И эта зараза лежит где-то здесь, спрятанная в ските!

Я не заметил, откуда в моей руке очутилась кружка с чаем, а в другой — кусок мурцовки.

Безумная мысль: отыскать опасную захоронку и попытаться спасти Сашку Богомола от ужасной доли занозой засела в башке. Я на автомате выхлебал чай, загрызая его мурцовкой и не чувствуя вкуса. И вдруг заметил, что Михаил весьма внимательно на меня смотрит.

— Ты чего? — попытался сосредоточиться я на внешних обстоятельствах.

— Я в норме. А вот ты, по-моему, нет. — Сотников встал и пересел поближе, тоже взял кружку с чаем. — По-моему, с тобой что-то произошло во время ночного дежурства, но ты не хочешь об этом говорить.

«Надо же, какие мы проницательные!» — фыркнул я про себя, а вслух сказал как можно спокойнее:

— Ночью, Миша, у меня родилась одна прелюбопытная мыслишка. Поскольку мы скит нашли, но Александра здесь нет, то давай-ка пошукаем тут как следует — вдруг да найдем то, за чем сюда Беров своих ребят гонял?

— Мысль интересная, — кивнул Сотников, прихлебывая чай. — А что мы будем делать, если найдем?

— Придумаем. По мне, так война план покажет.

— Если найдем, действительно может война начаться.

— А у меня, если хочешь знать, давно уже руки чешутся кому-нибудь ряшку начистить!

— Адреналин девать некуда?

— А хоть бы и так! Пошли! — Я отставил кружку и вскочил. Михаил тоже поднялся. — Эй, братва, — зычно рявкнул я, — есть предложение учинить тут небольшой шмон. Вполне возможно, найдем кое-что ценное! Готовы?

«Братва» не возражала, и вскоре мы, разделившись парами, приступили к обыску ветхих построек. В том, что они ветхие, я убедился почти сразу, когда попытался выбить дверь одной из них. Мой уширо-гери был великолепен! Но старая дверь давно пережила свой бренный срок и превратилась в труху в первую же секунду, так что я только чудом не растянул себе промежность, не удержав равновесия и едва не сев на «шпагат», как балерун. Сотников на это лишь покачал головой и стал похож на мудрого учителя, а Дюха неприлично заржал, толкнул плечом дверь другой избы и кувырком полетел внутрь. Раздался металлический грохот и сдавленный мат. Теперь захохотали мы, а Степан осторожно заглянул в проем и поинтересовался:

— Дядя Андрей, вы не ушиблись?

Но дальше дело пошло легче. За каких-нибудь полтора часа мы буквально перевернули содержимое, вернее, его остатки, всех трех строений. Результатом явились находки нескольких полуистлевших деревянных ведер, пары глиняных кувшинов и дюжины таких же плошек разного калибра. Еще в первом доме нашелся сундук, полный остатков одежды, рассыпавшейся в труху от малейшего прикосновения. Но в конце концов мы были вознаграждены.

— Эврика! — раздался утробный, как из-под земли, рев Андрюхи, и следом появился он сам, гордо неся на вытянутых руках нечто небольшое, похожее на обувную коробку, только деревянное.

Он поставил находку на замшелый пень, торчавший посреди двора рядом с кострищем, на котором ночью сидел Александр. Мы сгрудились вокруг, разглядывая приз.

Вблизи он действительно напоминал коробку или, скорее, ларец, изготовленный из какого-то светлого дерева с кремовым рисунком. Ни петель, ни замка у ларца не наблюдалось. А выглядел он так, будто вчера вышел из рук искусного столяра-краснодеревщика.

— Что-то подсказывает мне, что мы нашли, что искали, — витиевато высказался Сотников.

— У меня тоже такое ощущение, — отозвался я.

— Вскроем? — азартно предложил Дюха, берясь за нож.

— Нельзя! — почти выкрикнул вдруг Степан. — Это сэн лыпийн! Он принадлежит Хозяину урмана. Его нельзя даже трогать! Нужно немедленно вернуть его на место, иначе…

— Успокойся, Степка! — оскалился Куваев. — Мы только одним глазком посмотрим, что там, и сразу вернем.

Он попытался вставить лезвие ножа между верхней и боковой досками, но ничего не получилось.

— Склеены они, что ли?! — удивился Дюха. — А ну-ка, Миша, тащи топор!

— Не надо, дядя Андрей! — взмолился Степан, и в глазах его плеснулся неподдельный ужас.

— Остынь, Дюха, — вмешался я. — У меня есть мысль поинтереснее. Похоже, там как раз и лежит то, за чем охотятся людишки господина Берова?

— И что же здесь? — оживился Куваев.

— Да хрен его знает! — как можно небрежнее отмахнулся я, хотя в тот момент был почти уверен: это и есть ларец с пресловутым амулетом. — Давайте заберем его с собой, покажем специалистам — историкам или краеведам, они, поди, догадаются, что это?

— А как же люди Берова? — поднял бровь Сотников.

— Обойдутся.

— Думаю, они будут другого мнения.

— Ну, не станут же они устраивать стрельбу? А в рукопашную даже нас троих им вряд ли одолеть.

— Я бы не был так уверен насчет стрельбы, — вежливо улыбнулся Михаил. — По-видимому, находка для господина Берова представляет большую ценность, и он не станет стесняться в средствах, чтобы ее заполучить. К тому же вокруг — тайга…

Мне очень не понравились его намеки, и я сделал незаметный знак, понятный только Андрею, из тех, что мы с ним придумывали еще в детстве, когда играли в шпионов. Куваев, засвистев какой-то легкомысленный мотивчик, направился к палатке. Степан продолжал просительно смотреть на нас с Сотниковым, а мы внимательно наблюдали друг за другом.

— Я вот тут подумал, — медленно начал я, — почему эти «беровцы» всю дорогу так легко на нас выходили? Словно, кто им подсказывал? Или наводил по навигатору?.. У тебя есть соображения, Миша?

— Вы очень умны и наблюдательны, Дмитрий Алексеевич, — кисло улыбнулся Сотников. — Прямо не знаю, что же с вами делать?

— А вы со мной ничего и не сможете сделать, — так же криво улыбнулся я, внутренне готовясь включить «темп», потому что в обычном режиме неминуемая схватка могла иметь разные результаты, учитывая кондиции лейтенанта.

— Хорошо, — вдруг примирительно сказал он. — Давайте обойдемся без грубостей. Да, у меня здесь действительно есть интерес, и он заключается в поисках и доставке одного артефакта господину Берову. Деньги, особенно хорошие деньги, еще никому не помешали. Ничего личного, Дмитрий Алексеевич. Просто отдайте мне находку и делайте дальше что хотите. Я пойду своей дорогой, вы — своей.

— А как же присяга? Верность порученному делу? — язвительно поинтересовался я, по-прежнему следя за каждым его движением и намерением. Непрост, ох непрост был лейтенант! Он и не собирался отпускать нас на все четыре стороны. Он лишь выжидал момент, когда можно будет напасть и разом покончить со мной. А потом и с Дюхой, и со Степаном. Тайга все спишет!..

— Бросьте! — поморщился (слишком театрально!) Сотников. — Оставьте эти идеалистические бредни подрастающему поколению, — кивнул он на Степана. — Предлагаю последний раз: разойдемся по-доброму?

— Не получится, лейтенант, — сказал я и вошел в «темп». Вовремя! Сотников тоже бросился в атаку. Он тоже был отлично тренирован и, наверное, даже был физически сильнее меня, но он явно не ожидал, что я владею такими приемами боя. «Что же это вы, господин из органов, не удосужились „пробить“ клиента на предмет его подготовки?» — успел подумать я, легко уходя с линии атаки Михаила и нанося ему первый, проверочный удар сбоку в голову. Он среагировал, но, конечно, с опозданием и получил нокдаун. Однако достаточно быстро сориентировался и изменил схему боя, быстро отпрыгнув в сторону. Теперь уже мне пришлось ускориться почти до предела, чтобы остаться вне поля его зрения. Я не собирался калечить или тем более убивать сотрудника госбезопасности, хотел только выключить его на время, обезвредить, но тут появились новые участники драмы.

Из-за дальнего угла скита вдруг вышел здоровый бородатый мужик в брезентухе, сапогах и с ружьем наперевес, и недвусмысленно навел стволы на ошалевшего от происходящего Степана. Пришлось отвлечься на стрелка и, конечно, в следующую секунду Сотников меня засек. Я успел добраться до мужика, одним длинным движением вывернуть ружье из его рук и на развороте нанести ему выключающий удар локтем в висок, но на большее меня не хватило. Я почувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, перед глазами возникла тонкая красная пелена, и я не вышел, а выпал из «темпа» рядом с рухнувшим на землю бородачом. Сердце било молотом в грудную клетку, не давая толком дышать, руки и ноги мелко дрожали и сделались неуклюжими и слабыми. Красная пелена неохотно растворялась, и сквозь нее я увидел, как Сотников идет ко мне, вытягивая на ходу руку с большим черным пистолетом.

Я ничего временно сделать не мог. «Темп» — это еще и всегда жесткая расплата за использованные ресурсы организма. Я мог только смотреть. И я смотрел. Лейтенант шел ко мне с пистолетом, а сзади его стремительно нагонял опомнившийся Степан с большим суком в руках. А из палатки наконец (показалось, через тысячу лет!) выбрался Дюха с ружьем и обалдело уставился на поле боя.

Дальше действие развивалось в лучших традициях голливудских боевиков. Сотников то ли почувствовал, то ли услышал движение за спиной. Он начал разворачиваться назад, но не успел. Степан изо всех своих невеликих сил ударил его суковиной. И попал. Как раз по плечу руки с пистолетом. Лейтенант все же сумел нажать на курок, прежде чем его табельное оружие улетело в траву. Пуля ушла в землю. Степан замахнулся снова, но Михаил кувырком увернулся и попытался подобрать свое оружие. И тут на сцену вступил Дюха. Он вполне профессионально вскинул ружье и взял прыткого лейтенанта на мушку.

— Стоять! Руки в гору! — рявкнул мой друг так, что даже я вздрогнул. — Не дури, Сотников, я же из тебя дуршлаг сделаю.

Лейтенант замер на полушаге, затем медленно выпрямился и расслабился. Андрей мелкими шажками двинулся к нему.

— Осторожно, Дюха! — просипел я. От могучего выброса адреналина, неизбежно сопровождающего переход в «темп», в горле пересохло. — Не подходи к нему ближе, он опасен.

— Ты как? — спросил меня Андрей.

— Нормально. Просто отходняк после драки… Степа, забери второе ружье, — попросил я. — Вон оно, в траве возле сруба.

— А там еще кто отдыхает? — Дюха разглядел тело бородача, продолжающего лежать ничком.

— Видимо, напарник нашего незадачливого лейтенантика.

— Господа, — спокойно заговорил Сотников. — У нас патовая ситуация. Вы не можете убить меня, я не могу убить вас. Пока. Но если вы меня отпустите, мне придется это сделать. А не отпустить вы тоже меня не можете без тяжелых для вас последствий в будущем. Нападение на офицера госбезопасности при исполнении — как минимум, пять лет строгого режима.

Я почувствовал наконец себя лучше и встал, разминая отяжелевшие мышцы. Обошел по дуге Михаила и присел на пень возле кострища, положив ларец рядом на утоптанную траву. Степан встал рядом, держа ружье стволом вниз.

— Никакого пата нет, лейтенант, — так же спокойно сказал я. — Мы сейчас грохнем тебя из ружья твоего напарника, потом пристрелим его из твоего пистолета и вложим вам оружие в руки. Всё. Финальные титры!

Сотников заметно побледнел, но продолжал хорохориться.

— Вы этого не сделаете. Вы же гуманисты, интеллигенты. У вас кишка тонка — убить человека! Да еще при свидетеле.

— Степан?.. Ну, думаю, после того, что он сегодня увидел и услышал, парень не станет сильно переживать, что парой нехороших дяденек на свете станет меньше. А, Степа?..

Парнишка недобро усмехнулся.

— У меня есть предложение получше, дядя Дима. Давайте свяжем их и оставим тут.

— Это их надолго не задержит, — вздохнул я. — Дядю Мишу наверняка ведь учили, как распутывать самые разные узлы? Он освободится и освободит помощника, и они непременно захотят с нами поквитаться. Да, Миша?..

— Непременно! — хищно кивнул тот.

— Я — за твой вариант! — нехорошо улыбнулся Дюха. — Картечь надежнее.

— Они не успеют освободиться, — покачал головой Степан. — Мойпар придет за ними раньше. Он очень голоден, и ему нужны силы для завершения перехода.

— А ты, оказывается, кровожаден, мой юный друг?! — Я невольно посмотрел на парня с изумлением.

— Хрень какая-то! — взорвался Андрей, но ружье не опустил. — Сотников, давай, вяжи своего орангутанга, — он кинул ему рулончик скотча. — Только как следует!

— Молодец, Дюха! От этого, пожалуй, будет освободиться потруднее.

Михаил медленно направился к начавшему ворочаться бородачу. Куваев двинулся за ним, сохраняя дистанцию. Я почувствовал, что организм полностью успокоился и готов к новым подвигам, подобрал ларец, снова его осмотрел и вдруг меня осенило: «А ведь если там действительно проклятый амулет, превращающий человека в этого… Хозяина урмана, то унеся его отсюда сегодня, я прерву ужасный процесс и спасу Сашку! Он останется человеком!» От этой мысли у меня аж ладони вспотели и я едва не выронил ларец.

— Дядя Дима, давайте положим сэн лыпийн на место, — тихо и просительно сказал Степан. — Положим и уйдем как можно скорее. Если до темноты выйдем к дороге, мойпар нас не тронет.

— Почему? — рассеянно спросил я, лихорадочно обдумывая новый план.

— Потому что там кончаются его владения.

— Откуда ты знаешь?

— Дед говорил…

— Дед… Ага! Понимаешь, Степа, того мойпара, которого знал твой дедушка, уже нет. Но может появиться новый, если произойдет то, что у них называется переходом. И станет им мой очень хороший друг. А я этого не хочу. — Я повернулся и посмотрел парню в глаза.

— Но без Хозяина этот лес умрет!..

— Да кто тебе такое сказал? Тоже дед?.. Много ты этих мойпаров по жизни видел?

— Ни разу…

— Вот именно! Возможно, здешний Хозяин — один из последних. А тайга как стояла, так и стоять будет. Она наполовину Азии и Северной Америки раскинулась, и ничего ей не страшно. А мойпары… Думаю, скорее всего, это какой-то реликтовый вид гоминидов, уцелевший в последнем оледенении. Может быть, тот самый пресловутый «снежный человек», йети, бигфут… А что? Возможно даже, что они все — родственники, целый род гоминидов, живших до прихода сапиенсов. Допускаю, что они вполне могли иметь ряд способностей, из тех, что мы называем экстрасенсорикой? Почему нет?.. — Мне все больше нравилась моя теория, и я увлекся, не замечая происходящего вокруг. А зря!

Андрюха и Сотников, сцепившись, катались по траве, молча нанося друг другу короткие удары. Ружье валялось в стороне, рядом с очнувшимся, но к счастью, уже связанным скотчем бородачом. Он лежал на боку, дико вращал налитыми кровью глазами и пыхтел, видимо, стараясь разорвать путы. На секунду я ему посочувствовал в столь безнадежном занятии и переключился на драку.

Михаилу наконец удалось оседлать Куваева и скрутить ему руку и шею хитрым захватом. Все-таки кое-чему в органах учат, и неплохо. Дюхино лицо побагровело, но он не оставлял попыток вырваться. Однако я видел, что дело — дрянь. Вырваться-то было можно, если знать — как. Но Андрей, к сожалению, этого не знал, и мне пришлось снова включаться, правда, не в «темпе», но все равно почти на пределе, чтобы Сотников не успел перегруппироваться.

Я в три длинных прыжка оказался рядом с ними, едва не порвав связки на ногах, и сходу ударил лейтенанта мыском стопы в затылок. Без сожаления. Жестко. Наверняка. Он мешком осел на Андрюху и завалился на бок. Куваев, тяжело отдуваясь, сел и посмотрел на меня, потом на Сотникова. У того из носа показалась тонкая струйка крови, а кожа на глазах начала бледнеть.

— Ты что, убил его?!

Я быстро наклонился и прижал пальцы к шее Михаила, ощутил слабую редкую пульсацию, облегченно выпрямился.

— Нет, слава богу. Но желание такое было, признаюсь…

— И что теперь?

— Придется нести. Сделаем носилки. Приспособим его напарника в качестве тяжеловоза, а сами будем меняться.

Куваев выразительно вздохнул, поднялся, потирая распухшую шею.

— Здоровый оказался, хоть и тощий с виду, — сообщил он.

— Пойдем, — хлопнул я его по плечу, — собираться надо и валить побыстрее отсюда…

* * *

Калач сидел на краю поляны за скитом, укрытый кустами жимолости, и от бессилия и осознания собственной трусости тихо скулил. Он видел всё, что произошло на поляне, и все равно не мог до конца поверить в случившееся. Ну, кто же знал, что этот очкарик окажется таким прытким и крутым бойцом?.. Да и его приятель, выглядевший городским увальнем, тоже здоров драться. Что же делать?.. Прокоп связан железно — скотч и слону не разорвать. Офицера, похоже, грохнули — Калач видел, как очкарик, невероятно ускорившись, врезал со всей дури ему по голове ногой. Наверняка или череп треснул, или шею свернул. Блин! Ну и попал же ты, дурень!..

Калач попытался успокоиться, взгляд его упал на рюкзак приятеля. Стоп! Прокоп говорил, что у него есть возможность в случае чего связаться с хозяином, с самим Беровым. Калач осторожно подтянул рюкзак к себе, воровато оглядываясь по привычке, и запустил руку внутрь. Как опытный карманник он прекрасно умел на ощупь опознавать различные предметы, едва к ним прикоснувшись. Всего десяток секунд понадобилось ему, чтобы найти. Медленно он вытянул наружу тяжелый черный брусок, матово отсвечивающий в лучах полуденного солнца.

Несмотря на недостаток образования Калач знал, что такое спутниковый телефон — в кино не раз видел. Он осторожно раскрыл аппарат, приветливо подмигнувший ему зеленым глазком готовности. Калач замер в затруднении: у телефона оказался сенсорный экран, но все значки либо были непонятны, либо имели подписи на английском языке, которого бывший вор, понятно, не знал. Почесав прилично заросшую щеку, он все же решил испробовать метод тыка. «Главное, найти менюшку со списком абонентов, — думал Калач, — а там уж как-нибудь разберусь, где чей номер…»

Минуты три-четыре он нажимал разные значки, аккуратно выполняя неизменное правило: попал не туда — вернись назад! Благо кнопка с символом развернутой стрелки и здесь была стандартной. Наконец долгожданное меню нашлось. Калач воспрял духом и запустил медленную прокрутку, но список оказался очень коротким — всего десяток абонентов. И первым в нем значился некто под аббревиатурой «АМБ». Был, правда, еще какой-то «УНБ», но он стоял почти в самом конце списка, и Калач логично рассудил, что номер хозяина должен непременно быть первым. И коснулся метки активации заскорузлым, прокуренным пальцем.

По экранчику побежала радужная полоска с надписью «the connection is…», и Калач нервно облизал враз пересохшие губы: получится или нет? Секунды до соединения показались бывшему вору вечностью. Наконец на экране возник значок телефонной трубки в зеленом кружке, и Калач, внутренне трепеща, поднес аппарат к уху.

— Беров слушает, — сердито раздалось в наушнике. — Надеюсь, Прокоп, ты позвонил с хорошей новостью.

— Э-это не Прокоп… — сипло, стараясь проглотить сухой ком, забивший горло, проговорил Калач. — Г-господин…

— Черт! Кто это?! Какого дьявола ты звонишь по этому номеру?!

— Это Ка-калач… Господин Беров, П-прокоп попал…

— Что? Что ты там лепечешь? Позови Прокопа! Быстро!..

— Н-не могу… Прокоп лежит… с-связанный…

— А ну, прекрати заикаться и коротко объясни, что случилось! — В голосе Берова лязгнул металл.

— Его повязали эти… — еще больше испугался Калач, — …фраера, то есть те, за которыми мы следили…

— Слушай, ушлепок, — грозно и раздельно заговорил Беров, — ты знаешь, сколько стоит минута такого разговора? Прекрати паниковать и доложи как на исповеди, что и как произошло!

Калач глубоко вздохнул и неимоверным усилием заставил себя сосредоточиться. Ему это удалось лишь отчасти, но все же он смог связно пересказать увиденное. И тут же превратился в слух.

Беров молчал долго, бывшему вору снова почудилась вечность. Наконец хозяин сказал почти будничным тоном:

— Тебе придется убить всех. Ларец нужен мне к завтрашнему вечеру, иначе все полетит к чертям!

— Как — всех?! И… Прокопа?..

— Я сказал — всех, или у тебя плохо со слухом?

— По-понял, господин… Только у меня ничего нету… оружия в смысле…

— Дьявол! А где оно?

— У П-прокопа было… — Калача вновь прошиб приступ инфернального страха. На секунду показалось, что сейчас черная трубка в руке оживет и превратится в зубастую тварь, которая немедленно порвет ему горло. Бывший вор инстинктивно отдернул трубку от уха и потому пропустил очередную тираду разгневанного хозяина.

— Что, п-простите?.. Не расслышал…

— Я сказал, что иди за ними, не выключай телефон. Мои люди выйдут на тебя по пеленгу. Все понял, урод?

— Та-так точно, господин…

— Отбой!.. — На экранчике появился значок трубки, перечеркнутый красным крестиком.

Калач еще с минуту опасливо разглядывал замолчавший аппарат, словно ждал от него подвоха или окрика, потом бережно, как драгоценность, уложил обратно в рюкзак и подполз к краю куста посмотреть, что там делают эти фраера ссученные! Бывший вор был полон решимости, справедливого гнева и желания отомстить.

* * *

Мы собрались буквально за полчаса. С такой скоростью, наверное, еще никто лагерь не сворачивал. Но сейчас счет шел именно на время. Пройти предстояло никак не меньше двадцати километров, и это — по тайге, да с раненым! Да еще где-то неподалеку ошивались подельники незнакомого мне господина Берова.

Первым пошел, естественно, Степан, навьюченный рюкзаком с провизией и ружьем, за ним угрюмо ковылял бородач, так и не назвавший своего имени и вообще не сказавший ни слова с момента нашей с ним схватки. К связанным за спиной рукам я примотал ему скотчем две лесины, между которыми мы закрепили сложенную пополам палатку. За другие концы импровизированные носилки несли по очереди мы с Дюхой. Меняясь каждые полчаса, передавали друг другу второй рюкзак и трофейное ружье бородача.

Пистолет Сотникова вместе с его документами я запихнул себе за пазуху. Прекрасно понимая неизбежность долгих и придирчивых разборок с томским управлением ФСБ, я тем не менее не видел другого выхода, как тащить лейтенанта с собой, хотя логика подсказывала, что правильным был бы любой из вариантов, предложенных и Куваевым, и Степаном.

Но мы оказались на редкость наивны, полагая, что пройдем весь путь до дороги, заботясь лишь о том, чтобы не уронить раненого и не подвернуть собственную ногу. Очень скоро выяснилось, что и мойпар о нас не забыл. Правда, поначалу я решил, что появление волчьей стаи — чистая случайность.

Эти рослые, беспощадные «санитары леса» возникли неожиданно сразу с двух сторон нашего маленького отряда — справа три и слева четыре. Первым же их, как ни удивительно, заметил Андрей, шедший в тот момент замыкающим.

— Димыч, у нас гости, — будничным тоном сообщил он.

Я тащил носилки и был сосредоточен на том, чтобы не оступиться, и не сразу отреагировал на его слова.

— Откуда гости?! — до меня наконец дошел смысл Дюхиной реплики. — Где? — Я завертел головой, насколько было возможно, но ничего не увидел, зато тут же попал ногой в небольшую мшистую кочку, споткнулся и едва не выпустил носилки. — Черт! Андрюха, что ты там про гостей несешь?

— Похоже, это волки, — так же невозмутимо дополнил свои наблюдения он.

— Ты уверен?

— Ну, не собаки же посреди тайги разгуливают?

В этот момент волков заметил и Степан. Вернее, одного волчару, перегородившего внезапно ему дорогу. Зверь был одновременно красив и ужасен — той дьявольской красотой хищника, совершенной машины для убийства, какая отличает их от остального животного мира. Красота хищников завораживает и пугает. Достаточно вспомнить хоть акулу, хоть касатку, хоть тигра… Даже обычная домашняя кошка! Пока она мурчит на диване — милое и обаятельное существо. Но как только оказывается где-нибудь на природе, на даче, она преображается мгновенно, и хозяева часто испытывают самый настоящий когнитивный диссонанс, видя, как их ласковый барсик или мурзик вмиг превращается в отвратительного и беспощадного убийцу бурундуков, мышей и кротов, которых еще и таскает в дом напоказ, дескать, вот я какой крутой!

Степан встал как вкопанный, подняв по уговору левую руку: опасность! Потом медленно стянул ружье с плеча и взял наизготовку. Я прекрасно понимал, что прицелиться парень не успеет, но пугнуть зверя вполне может. Вот только испугается ли волк?..

Почему-то совершенно не к месту в голове всплыла история, услышанная еще в юности от одного лесника, приятеля моего отца. Лесник оказался застигнут в лесу пургой, сбился с пути и решил заночевать. Выбрал кедр потолще, закопался в снег с подветренной стороны комля. Но утром его обнаружила стая серых разбойников. Лесник понял, что не дойдет, если не прогонит хищников. Он начал стрелять. Сначала вверх. Но волки отреагировали только на первые два выстрела, а потом спокойно улеглись кругом по сугробам. Тогда лесник попробовал подстрелить одного или двух. Он знал, что если волки сильно голодны, то они запросто могут разорвать и съесть убитого или тяжелораненого товарища. Однако ему и тут не повезло. Попал он только в одного и то лишь ранил. Но остальные не только не испугались — они явно обозлились, стали рычать и подвывать, кружили вокруг кедра, делали ложные выпады, будто бросаются в атаку. Лесник стрелял и стрелял, пока не кончились патроны… Так вот он утверждал, что волки считали выстрелы! Говорил, как будто они знали, сколько у него зарядов, и когда они кончились, звери смело вышли из укрытий и двинулись к человеку. Спасли того лесника охотники. Услышали пальбу и решили проверить, кто же так бездарно тратит боеприпасы…

— Что будем делать? — тихо спросил Дюха, подойдя ко мне вплотную. — Вроде бы волки летом на людей не нападают, да еще на целую группу?..

— Это неправильные волки, — сказал я совершенно серьезно, — но ты прав: надо что-то срочно предпринимать, долго мы здесь не продержимся… Степан, — повысил я голос, — перед тобой, похоже, вожак?

— Да, дядя Дима, но я не хочу убивать его.

— И не надо. Пугни его одиночным. Лучше, чтобы картечь прошла как можно ближе… Вон, рядом с ним пень, я вижу. Давай в него!

Степан так же медленно повел стволом от бедра. В сгустившейся тишине выстрел прозвучал, как удар грома. И, каким бы ни был смельчаком вожак стаи, но грохот, пламя, дым и разлетевшийся на куски буквально под его носом пень сделали свое дело. Нервы волка не выдержали, и он метнулся в сторону, в заросли ольхи, поджав хвост, как обычная дворняга!

— Молодец, Степа! — рявкнул Дюха и молниеносно выпалил по очереди вправо и влево, как заправский рейнджер.

Лес тут же огласился визгом и рычанием — картечь все-таки нашла себе жертву. Мы, не сговариваясь, рванули вперед с максимальной скоростью, на какую были способны. Этот полубег, полушаг продолжался минут двадцать. Наконец все выдохлись и буквально рухнули в мох, дыша широко раскрытыми ртами, как рыбы.

Отдышавшись, притихли, стали озираться, но признаков преследования не заметили. Быстро перекусили сухпайком, попили воды и двинулись дальше. А когда пересекали неширокую гарь, внезапно были атакованы птицами! На нас со всех сторон ринулись дятлы, пустельги, сороки, по-моему, даже пара ястребов-тетеревятников. Птицы крутились над головами, норовили ударить клювом и когтями в лицо, в темя.

В этот раз носилки тащил Дюха. Пришлось мне выполнить роль системы ПВО. Я быстро перезарядил ружье мелкой дробью и сделал пару выстрелов в разные стороны. То же проделал не растерявшийся Степан. Рассерженные пернатые разлетелись кто куда, оставив в воздухе несколько перьев, а одна пустельга неловко, по дуге, ушла в мелколесье — видимо, дробь повредила-таки ей крыло. Мы, конечно, снова припустили со всех ног, чтобы оказаться под пологом леса до повторной атаки. И это уже не выглядело случайностью!

На коротком привале я поделился сомнениями с остальными.

— Не могу избавиться от ощущения, что животных на нас кто-то направляет.

— Мойпар — больше некому, — тут же заявил Андрюха, смазывая антисептиком ссадину на лбу.

— Это становится несмешным, — сказал я. — Так мы можем и не дойти до ночи.

— А он именно этого и добивается!

— Мойпар хочет вернуть сэн лыпийн, — мрачно повторил Степан. — Нужно отдать…

— Нет, — твердо возразил я, — обратного пути нет! Даже если мы сейчас повернем назад и положим ларец на место, выйти из тайги до того, как новый ее Хозяин обретет силу, мы не сможем, а значит — погибнем. Так что — подъем и вперед!..

И гонка на выживание продолжилась.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (12.08.09; 15:09).

— Хозяин, это Секач. Мы на точке встречи. Калач не появился. Маяк неподвижен. Наши дальнейшие действия?

— Даю частоту маяка Крота. Он может быть еще активен…

— Принял… Проверяю… Есть пеленг, но слабый.

— Двигайтесь на перехват. Времени в обрез! Тамга должна быть у меня не позже двадцати трех часов. Сегодня!..

— Сделаем, хозяин!..

Отбой.

Длительность беседы — 22 сек.

* * *

Калач умирал, и ему было хорошо. Еще никогда в его долгой, бестолковой, бесцельной воровской жизни не было столь радостного и приятного момента! Калач буквально купался в волнах счастья. Они баюкали его исстрадавшееся, исхудавшее, уставшее тело, забирали боль и тоску, нашептывали что-то неразборчивое, но приятное. Калачу было тепло. Волны тепла накатывали непрерывно, постепенно убыстряя свой бег. И одновременно с этим нарастал тонкий звон, будто далеко, на грани слышимости, кто-то играл на малиновом колокольчике. И этот кто-то шел к нему, Калачу, чтобы сообщить некую радостную весть. А иначе зачем же звонить в колокольчик?..

Калач уже не помнил ни своего отчаянного бега сквозь заросли и бурелом, ни хриплого, страшного дыхания за спиной, ни ужасного, ломающего хребет удара сзади. Теперь ему было очень хорошо и спокойно, а все ужасы и боли канули в прошлое. Их время ушло. Наступило время счастья и неги, которые будут длиться вечно!..

Калач почувствовал новый, всепоглощающий прилив непередаваемого кайфа и запел. Но не голосом — всем телом, каждой клеточкой, каждым нервом. Это был гимн наслаждению, песня радости, ода бесконечному счастью, и наконец последняя частичка души Калача растворилась в ней без следа.

Мойпар отбросил прочь ставшее легким и сморщенным тело двуногого и исторг тоскливый рев: слишком мало оказалось в добыче живительной силы. Он по-прежнему очень голоден. А прочие двуногие успели уйти слишком далеко — не догнать. И главное, они посмели унести его тамгу! Он должен вернуть ее, иначе…

Мойпар глухо заворчал и стремительным, текучим шагом бросился в погоню. Ни один листок, ни одна травинка не шелохнулись при этом. Словно призрак скользнул в чащу.

* * *

Мы успели. Вышли к знакомой дороге уже в сумерках. Правда, знакомой только Степану. Парень воспрял духом, заявив, что теперь остались сущие пустяки — каких-то полтора десятка километров, и мы — дома. Однако, поглядев на взрослых дяденек, валяющихся вдоль обочины и хватающих пересохшими ртами воздух, растерялся.

— Дядя Дима, нужно идти!

— Погоди, Степа, мы же выполнили марш-бросок — вышли из владений Хозяина урмана. Ты сам об этом говорил?

— Мы на границе. Он еще может настигнуть. Вставайте, пожалуйста!..

— Слушай, а поселок какой-нибудь недалеко есть? — вдруг спросил Андрюха.

— Ближе, наверное, Степановка, — оглядевшись, неуверенно ответил парень.

— В честь тебя, что ли, назвали?..

— Что?..

— Проехали. Там наверняка вышка сотовой связи есть, — пояснил мне Дюха, доставая мобильник. — О, смотри, одна «шпала» имеется!..

— И что это нам дает?

— А то! — Куваев снова полез в свой рюкзак, вытащил какую-то коробочку с сетчатой чашкой антенны и длиннющим проводом. — Степа, будь другом, заберись на вот эту березу повыше и присобачь там мою хреновину.

Парнишку упрашивать не пришлось — через пару минут устройство было на месте.

— А что это, дядя Андрей?

— Это — наше спасение!.. — Дюха уже возился со шнуром от прибора и мобильником, соединяя их через какую-то жуткого вида плату. — Минуточку… Так… Еще немного… Готово!

Он жестом фокусника показал на конструкцию, затем быстро набрал на телефоне номер.

— Мамочке звонишь, чтобы не беспокоилась? — ехидно осведомился я.

— Ага. Папочке… — отмахнулся Куваев. — Алло! — вдруг заорал он. — Это МЧС?.. Говорит волонтер Бигфут, личный номер пятнадцать — тридцать пять — тринадцать… У меня ЧП! Четверо гражданских, один «трехсотый», тяжелый. Фиксируйте координаты по точке вызова. Уровень опасности — желтый. До красного в течение часа… Хорошо. Принял. Жду.

— Так ты у нас еще и агент ноль-ноль-семь?! — Я был откровенно поражен. Надо же, мы дружим со школьной скамьи, а оказывается, я про друга ничего не знаю!

— Я еще и на гитаре умею, и яичницу готовить, — оскалился Дюха. — Расслабься, Димыч. В волонтерах МЧС я только с прошлого года. Это что-то вроде внештатного сотрудника. Мы больше наблюдаем, сообщаем о разных происшествиях, оказываем первую помощь.

— И что теперь?

— Ждем. Сигнал мой приняли. Обещали прислать помощь.

— Какую?

— Транспорт, конечно.

— А что это за хрень на березе висит?

— Это мое собственное, так сказать, изобретение, — Андрей самодовольно улыбнулся. — Усилитель несущего сигнала. Вроде переносной сотовой станции, только несамостоятельной. А запитывается она от обычного силового накопителя — пауэрбанк называется. Хватает на несколько минут, но, как видишь, этого вполне достаточно.

— Силен, дружище! — искренне восхитился я. — Старик Хоттабыч нервно курит в туалете!..

Я не договорил, мы все одновременно услышали приближающийся шум двигателя. Машина шла по дороге со стороны Бакчара и, судя по звуку, это был не грузовик и не автобус.

— Что-то они слишком быстро, — пробормотал удивленно Куваев.

— Вряд ли это эмчеэсники, — покачал я головой. — А ну-ка, братцы, быстренько встаем и — в кусты, от греха подальше!

Мы дружно вскочили и едва нырнули за стену придорожных кустов, как из-за поворота появился мощный «хаммер» цвета хаки и без номеров! Машина, приближаясь, вдруг заметно начала снижать скорость. Мне это очень не понравилось. Невидимые за тонированными стеклами пассажиры явно что-то или кого-то искали. «Да не кого-то, а нас!» — мелькнула правильная мысль. Вот только на спасателей это было ни чуточку не похоже.

— Это не МЧС, — тихо проговорил Андрюха.

— Согласен, — сказал я и перезарядил ружье картечью. Степан, глядя на меня во все глаза, молча сделал то же самое. Молодец, парнишка, не паникует, не теряется!.. Я вытащил из-за пазухи пистолет Сотникова, сунул сидящему на корточках бородачу под нос, так что мужик невольно шарахнулся, пытаясь уклониться, и предупредил: — Похоже, дружки твои объявились. Так вот, не надейся! Дойдет до горячего, ты первый — труп. Понял?

— Не психуй, сердешный, — неожиданно произнес бородач рокочущим голосом, — всех Господь приберет. Всему свое время, и всяк его обретет…

— Заткнись! — рыкнул на него Дюха. — Нашел, где проповеди читать… Сектант, что ли?

Мужик отвернулся и замолчал. Я отдал Куваеву пистолет.

— Из него стрелять только в крайнем случае, иначе потом не отпишемся.

«Хаммер» остановился от нас шагах в двадцати. С минуту ничего не происходило, потом распахнулись сразу обе правые дверцы, и на дорогу вышли два амбала в комбезах военного образца, но без знаков различия. Оба сжимали в руках короткие черные автоматы.

— Ни хрена себе! — прошептал Дюха. — Ну и грибники пошли, с «Кедрами» разгуливают!

— А ведь они по наши души, — тоже шепотом сказал я. — И как точно вышли! Неужели мы у Сотникова радиомаяк прощелкали?

— Похоже на то… Степан, — Куваев повернулся в парнишке, — придется пострелять. Знаю, в человека ты не сможешь, так что бей по машине, по колесам, по стеклам. Лады?

Тот судорожно кивнул и прицелился. Я же взял на мушку второго из громил.

— Дюха, бьем по ногам. Главное, их испугать. Тогда есть шанс…

— Без вариантов, Димыч…

* * *

Кирилл Олегович Шурыгин был опытным оперативником. До того как возглавить службу безопасности треста «СНГ», он двадцать лет отработал в органах правопорядка и прошел почти всю служебную лестницу от патрульного до начальника оперативного отдела областного управления внутренних дел. Шурыгин уже примерял к себе кресло начальника всего управления, как грянула печально знаменитая кампания борьбы с «оборотнями в погонах». Прокатилась грандиозная чистка кадров по всем регионам России. Конечно, где-то действительно поборолись, выявили и выгнали-посадили настоящих мерзавцев, но в глубинке эту кампанию чаще всего использовали для передела сфер влияния и крышевания, а также избавления от неугодных и особо ретивых.

Кирилл Олегович, конечно, не был агнцем — белым и пушистым, но и не зарывался, как многие его коллеги. Знал меру. Вот именно поэтому его и вычистили — как ненадежного партнера по темным делам. Шурыгин в одночасье очутился на улице с «волчьим билетом». Попытки устроиться на работу в частную охранную фирму провалились. Тот, кто его подставил, позаботился о том, чтобы полковник больше никогда не смог работать по профессии. Потом ушла жена, перестал звонить сын, исчезли один за другим друзья. И тогда Шурыгин озверел. Отныне смыслом жизни его стала месть — всем и вся, месть ради мести, в любой форме и при любой возможности. Можно сказать, что он решил отомстить миру за само его существование.

Вот в таком состоянии его и нашел один из бывших владельцев треста «Сибирьнефтегаз». Кто и почему дал бизнесмену наводку на полковника, Шурыгин не смог выяснить, да особо и не хотел, но на должность главы безопасности крупной фирмы согласился. А потом его хозяином стал Беров, и Кирилл Олегович понял, что встретил того человека, за которого мог бы отдать и жизнь.

И теперь, сидя в салоне «хаммера» и наблюдая за действиями своих подчиненных, Шурыгин, ставший Секачом, правой рукой Берова, думал только о том, как получше исполнить новое приказание Хозяина и принести ему ценнейшую вещь, на которую покусились эти ничтожества, возомнившие себя людьми. Поэтому он и прозевал изменение в обстановке снаружи. Очнулся от мыслей, только когда правая часть лобового стекла вдруг брызнула крошкой триплекса по салону, а в следующую секунду «хаммер» ощутимо осел на заднее, тоже правое, колесо. Вместе с осколками триплекса в салон ворвался грохот выстрелов, и Шурыгин в изумлении увидел длинные языки дымного пламени, метнувшиеся из ближних кустов. С противным металлическим визгом снаружи стегнуло по кузову то ли картечью, то ли крупной дробью. Во внезапно наступившей тишине послышались стоны и отборный мат, и Кирилл Олегович понял, что не видит своих людей, потому что оба валяются на земле, корчась от боли в раненых ногах!

«Сволочи! — полыхнуло в голове. — Мерзавцы! Ну, я вам сейчас!..» Рука сама нащупала ребристую рукоять и потянула автомат. Шурыгин вывалился наружу через левую заднюю дверь и увидел присевшего за передним колесом перепуганного водителя. Он пригнулся и посмотрел под днищем джипа. На той стороне возле машины корчились в пыли оба его бойца, их автоматы валялись в стороне. «Действительно картечь, — с раздражением отметил про себя полковник. — Черт, как не повезло!»

Он подобрался к заднему бамперу и быстро выглянул. Тренированный взгляд вычленил в густом кустарнике на обочине тусклый блеск ружейного ствола. «Двустволка. Не меньше двенадцатого калибра. Плюс картечь. Плохо!.. Надо попасть первой же очередью, иначе он меня снесет…» Шурыгин несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаивая нервы, прикрыл глаза, вызвал из памяти запечатленную только что картинку и перекатом выскочил из-за машины. Автомат защелкал, исправно прочесывая намеченный куст. Но Кирилл Олегович так и не успел насладиться привычным и единственно приятным ему чувством отмщения. Спустя несколько секунд длинный дымно-оранжевый язык выметнулся из зарослей, только гораздо правее, чем в первый раз. Полковник заметил его, но ничего предпринять не успел. Что-то горячее и твердое сильно ударило его в правое плечо и бок, выбило автомат из рук, опрокинуло навзничь и выключило дневной свет.

* * *

Запись разговора по подконтрольной линии (12.08.09; 22:45).

— Добрый вечер, Артур.

— С чего это он добрый?

— Извини. Тебе просто не повезло.

— Ты о чем, Андрей Венедиктович?

— Твои люди не смогли захватить тамгу Хозяина урмана. Так что твой переход не состоится. Сочувствую.

— Откуда знаешь?

— Вопрос снова риторический. Займись чем-нибудь действительно полезным, Артур. Мойпар из тебя не вышел.

— Я заберу тамгу сам!

— Поздно. Срок перехода прошел. Тамга у смертных. Уймись…

— Будет новый срок…

— Не будет. Хранитель тамги уйдет завтра в полдень. Он очень слаб, а ты уже ничего не успеешь исправить. Ты проиграл, Артур. А ведь я тебя предупреждал!..

Неразборчивое рычание. Отбой.

Длительность беседы — 49 сек.

 

Эпилог

Томск. Август 20… года

Вертолет МЧС прилетел за нами спустя полчаса после боя на дороге. Нам пришлось самим оказать первую помощь раненым бандитам, или кем они там являлись, иначе они бы истекли кровью, и тогда нам с Дюхой было бы точно несдобровать. Амбалам картечь посекла только мышцы на ногах, кости уцелели. Так что обычных жгутов оказалось достаточно. Их оружие Андрюха собрал и спрятал себе в рюкзак. А вот с седым поджарым мужчиной, вероятно, их командиром, которому я всадил заряд в правый бок, пришлось повозиться. Ранение получилось серьезным, но иначе я не смог поступить, потому что, промедли я еще пару секунд — и он бы накрыл из «Кедра» Степана и Дюху. Единственное, в чем я убедился, осмотрев его, да и то с определенной долей скептицизма, это что легкие и печень его не пострадали. Картечь застряла в ребрах и плече. Вот за его сохранность я бы не поручился. Скорее всего, мужик останется инвалидом. Ну, извини, ты первый начал!..

Спасатели, конечно, присвистнули, увидав побоище, сообщили по рации в милицию. А я, пока летели, и как только появилась надежная связь, подстраховался — позвонил Ракитину и коротко, без комментариев передал суть дела. Так что в аэропорту нас не стали сажать в автозак, а повезли на обычной служебной «газели». Ракитин, встречавший нас, молчал всю дорогу и, лишь когда мы очутились в его кабинете, выдал:

— Какого черта, Димыч, вы там устроили казаков-разбойников?! Что за стрельба, блин?!

— Скорее уж маленький Дикий Запад… А что прикажешь было делать? Поднять лапки кверху? Эти ребята с «Кедрами» — не почетный эскорт. Они туда прибыли по наши души!

— Разберемся. Кто куда и зачем ездил, — лязгнул Олег и положил передо мной и Андрюхой чистые листы. — Пишите всё как есть…

Ну, мы, конечно, написали. Потом Ракитин взял с нас подписку о невыезде и приказал убираться ко всем чертям. Мы быстренько ретировались, и уже на улице я предложил:

— Айда ко мне. Помоемся, поедим как люди?

Дюха с радостью согласился. А уж как обрадовалась нам Маша, не передать. Она обнимала и тискала нас, словно мы вернулись с полярной зимовки. Бедная, даже прослезилась, разглядывая наши грязные, ободранные физиономии.

— Ну, и ради чего вам понадобилось лезть в такую глушь? — наконец спросила она, когда мы втроем, чистые и посвежевшие, сидели за кухонным столом, уставленным снедью.

Мы переглянулись, и я вышел в прихожую. Вернулся и положил на стол ларец — сэн лыпийн, как называл его Степан. Парнишку, кстати, в город не повезли, оставили в Бакчаре по настоянию его деда. Уж не знаю, кем был на самом деле Илья Сергеевич, но сомневаюсь, чтобы в подобном случае органы правопорядка стали прислушиваться к мнению какого-то лесника! Тем не менее, получив по рации распоряжение начальника Бакчарского отряда МЧС, пилот изменил курс и сделал промежуточную посадку на площадке их базы, высадив ничего не понимающего Степана.

Маша с минуту рассматривала ларец, потом осторожно провела пальцами по одной из стенок.

— По-моему, это очень старая вещь, — сказала она. — Хантыйская…

— Почему так думаешь? — спросил я.

— Видишь, здесь резьба… Это сакральные хантыйские знаки. Их обычно наносят на священные деревья или изображения духов хантыйские шаманы.

— А для чего они служат?

— Ну, по-разному… Иногда для призвания каких-то сущностей, а иногда наоборот — для ограждения от них людей.

— Слушайте, дети мои, — громко вмешался Дюха, — давайте разберемся с этим позже, я жрать хочу!

— Хорошо, — сказал я, чувствуя не меньший голод, — давай завтра отнесем ларец в музей, позовем кого-нибудь из научных сотрудников, из тех, что в теме, и вскроем находку? Маша, сможешь найти подходящего спеца?

— Конечно. У нас работает замечательный специалист по культуре коренных народов Сибири, Иван Иванович Иванов, кандидат исторических наук.

— Его что, действительно так зовут?!

— Да… Он хант, у них часто такие имена и фамилии встречаются, — Маша посмотрела на меня удивленно.

Андрюха хохотнул и принялся накладывать себе в тарелку всё подряд.

— Почти как в анекдоте про шпиона получилось, — пояснил я и тоже занялся едой.

* * *

На следующий день мы встретились с Андрюхой у входа в краеведческий музей ровно в половине двенадцатого. Куваев наотрез отказался приходить раньше, заявив, что должен отоспаться за всю предыдущую неделю, иначе он сам превратится в мойпара и сожрет всех сотрудников музея, включая директора и ее возлюбленного. Маша сделала испуганные глаза и пообещала, что договорится с И. И. Ивановым именно на половину двенадцатого.

Мы пожали друг другу руки, почти официально, и чинно прошествовали за Машей в научное крыло здания. Маша провела нас в большой светлый кабинет, заставленный по периметру высокими книжными шкафами. За стеклом их солидно посверкивали тиснеными золотом и серебром корешки каких-то толстых, явно старинных книг, в основном с иностранными названиями. В центре кабинета располагался широкий стол в форме буквы «П», обтянутый темно-зеленым сукном. Кое-где на нем стояли деревянные пюпитры и подставки для чтения. С одного угла стол был оборудован дополнительной площадкой, тоже деревянной и возвышавшейся над столешницей на десяток сантиметров. С двух сторон над площадкой на специальных гибких кронштейнах прикреплялись лампы «теплого» света.

— Кладите свою находку сюда, — показала на нее Маша. — Иван Иваныч сейчас подойдет.

Я положил ларец на площадку, Маша включила освещение — получился бестеневой круг, в центре которого оказался загадочный сэн лыпийн. На секунду мне почудилось, что ларец засветился сам — сочным медвяным светом, на миг очень четко проступили все символы на его боках и крышке, и вдруг он с еле слышным щелчком раскрылся! Сам!

Мы ошарашенно уставились на него. Ларец распался по всем законам геометрии — на шесть частей и превратился в собственную плоскомерную проекцию. А в центре ее обнаружилась странная вещь. Она выглядела, как простая квадратная дощечка, примерно десять на десять сантиметров и толщиной чуть больше сантиметра. На видимой стороне ее ясно было видно изображение стоящего на дыбках медведя или существа, очень похожего на него. По кругу изображения тянулась вязь из тех же непонятных значков, что мы видели на ларце.

С минуту никто ничего не говорил, все жадно разглядывали находку. Наконец Дюха кашлянул и произнес:

— И вот из-за этого нас двое суток пытались прикончить?!

— А что это, собственно, такое? — спросила Маша.

— Это тамга, — раздался от двери звонкий, почти мальчишеский голос.

Мы обернулись. К нам энергичным шагом приблизился молодой (я бы сказал, очень молодой!) человек с типичным скуластым и курносым лицом ханта. Тоже невысокий и сухощавый, как большинство представителей этого народа. Одет он был, правда, вполне по-современному — в легкий летний костюм и дырчатые штиблеты. Дополняли образ короткий ежик черных, как вороново крыло, волос и загорелая до бронзового цвета кожа без единой морщинки. Бойскаут, да и только! Какой там ученый?..

— Иванов, — белозубо улыбнулся он и неожиданно крепко пожал нам с Куваевым руки. — Ну, что у нас тут, Мария Сергеевна?

— Вот, — кивнула на стол Маша, — эти молодые люди привезли из тайги ларец, похоже, раньше принадлежавший какому-нибудь шаману. А ларец возьми и раскройся сам!

— Очень любопытно! — Иванов небрежным жестом отстранил меня от стола и склонился над дощечкой. — Я был прав, это тамга.

— Культовый амулет шамана? — скрипучим голосом уточнил я. Не люблю таких вот самоуверенных живчиков, пусть они и бывают талантливыми учеными.

— Точно, уважаемый, э-э…

— Котов. Журналист…

— Ага!.. И где же вы отыскали столь интересную вещь, господин Котов?

— Мы с другом за грибами поехали, заблудились, наткнулись на брошенный скит и там случайно обнаружили это, — честно глядя ханту в глаза, наплел я.

Иванов, должно быть, почуял, что его разводят, но и ухом не повел. Метнул быстрый взгляд на насупившегося Дюху и снова повернулся к амулету.

— Очень похоже, что это редкая разновидность тамги. Так называемая тамга мойпар вэнтан — амулет самого Хозяина урмана! Вот эти два символа по углам изображения как раз и означают владельца.

— И кто же он такой, Хозяин урмана? — буркнул Андрюха.

— Точно не установлено, к сожалению. Есть версии, что он — дух-хранитель леса или его властитель?.. Существует также мнение, что…

Иванов не договорил. Дощечка перед ним вдруг начала светиться, быстро наливаясь неестественным жгуче-белым светом. Ученый отшатнулся от стола, и вовремя! Тамга вмиг вспыхнула ярчайшим, затмившим свет бестеневых ламп, бездымным пламенем. Вскрикнула Маша, охнул Иванов, остолбенел от неожиданности я. И только Куваев не растерялся, кинулся в угол, где висел огнетушитель, сорвал со стены и… опоздал.

Пламя так же внезапно погасло, и мы увидели на месте тамги горстку светлого пепла. Что-то шевельнулось у меня в груди, и показалось, что донесся из безмерного далёка знакомый, полный печали голос: «Прощай, друг…»

— Черт, что это было?! — громко и как-то обиженно спросил Андрей, опустив ненужный огнетушитель.

Маша и Иванов почему-то посмотрели на меня, словно присоединяясь к вопросу. И тогда я, с трудом проглотив возникший в горле ком, сказал:

— Хозяин урмана только что ушел…