Глава 1

Мое утро понедельника всегда начинается одинаково: пищит будильник, я бью его ладонью (никогда не промахиваясь) и переворачиваюсь на другой бок. Минут через пять включается запрограммированный на музыкальный канал телевизор «Самсунг». Квартира наполняется ревом и визгом какой-нибудь очередной «рэйв-поп-рэп-хлоп» группы, изливающей на добропорядочных граждан свои нерешенные детские или сексуальные проблемы. До телевизора с дивана не дотянуться, приходится вставать, искать по комнате дистанционку, и за это время я просыпаюсь окончательно.

Десяти минут упражнений с гантелями и «макиварой» обычно хватает для получения необходимого рабочего тонуса, потом – контрастный душ, стакан грейпфрутового сока с парочкой горячих тостов, – все! Можно одеваться и включаться в поток жизни, то есть хвататься за телефон.

Но на сей раз и душа оказалось маловато: прошедший «уикенд» мы с Олегом Ракитиным, моим закадычным другом, одноклассником, а ныне «волкодавом», то есть начальником оперативного отдела городского управления криминальной полиции, отметили беспощадной борьбой с обрушившейся на родной город небывалой жарой. Поскольку главным средством борьбы было единодушно избрано любимое нами пиво «Крюгер», а жара и не думала сдаваться, количество использованного пива скоро переросло в то самое нехорошее качество, о котором так не любят вспоминать люди на следующий день поутру. Пришлось воспользоваться аптечкой «скорой восточной помощи» и выпить помимо сока еще и стакан знаменитого индийского эликсира «доши», выравнивающего покореженную энергетику организма. Через какие-нибудь десять-пятнадцать минут голова прояснилась настолько, что я даже почувствовал желание заняться делом.

И я занялся, набрал номер еще одного моего друга и дальнего родственника, начальника криминальной полиции Сибирска Николая Матвеевича Береста.

На удивление, он оказался на месте.

– Комиссар Берест, слушаю.

– Привет гражданину начальнику от завязавшего Кота!

– Здорово. А с чем завязавшего?

– С курением, – у меня непроизвольно вырвался ностальгический вздох.

Я вспомнил, что уже в третий раз «решительно» бросил курить аж целую неделю назад. Настенька Волкогонова – новый корректор редакционно-издательского отдела – отказалась целоваться после романтической прогулки по ночному городу, заявив, что не выносит табачного перегара в сочетании с пушистыми усами и мягкой бородой. Я немедленно выбросил початую пачку в урну, но на третий день привычка заявила о себе в полный рост усилением слюноотделения, зудом ушей и трудностями с засыпанием. Пришлось разориться на дорогущие антиникотиновые жвачки, но вопреки рекламе они помогали слабо, и курить хотелось зверски. Берест тоже боролся с «желтым змием» уже который год, правда, с переменным успехом. А о том, что в служебном столе у него припрятана вересковая трубка (память о сотрудничестве с английскими коллегами) с пачкой знаменитого табака «Герцеговина Флор», знало все управление, но делало вид, что комиссар держится молодцом.

– Безнадега, – отозвался таким же вздохом Николай, и я понял, что «змий» выиграл очередное сражение: полковник курил трубку с утра пораньше.

– Ладно, «кто не курит и не пьет…», что у нас плохого на день грядущий?

– Ты мне лучше скажи, куда опера моего дел?

– Бог с вами, гражданин начальник, какой еще такой опер?! – пошел я в отказ по старой журналистской привычке. А в голове уже вертелось: «Неужели Олег “сошел с дистанции”? Ведь всегда был покрепче меня…»

– Ты мне зубы не заговаривай! – грозно рыкнул Берест. – Есть достоверная информация: тебя с Ракитиным вчера засекли на городском пляже, вы там «Крюгером» наливались! Что, не так?

– Вчера, между прочим, выходной был!

– А сегодня рабочий день! Где Ракитин, я тебя спрашиваю?

– Коля, ей-богу, не знаю! Дома должен быть, Алена у него – женщина строгая, – мне наконец передалось беспокойство Николая.

– Ладно, сами разберемся, – Берест слегка смягчился. – Что тебя интересует?

– Все и поподробнее!

– Ну и нахал же ты, родственничек!

– Каюсь, а что делать? – я понял, что «грома» в этот раз не будет, и решил не отставать от Николая.

– За эксклюзив с тебя «Бистро», я еще не завтракал!

– И не стыдно, комиссар? Статья двести девяносто первая, часть вторая – от двух до пяти! – я окончательно воспрял духом.

– Не жмоться, через полчаса на старом месте – больше времени у меня не будет. Усек?

– Слушаюсь, господин начальник!

С утра в «Сибирском бистро» (отечественный вариант знаменитого Макдоналдса) было тихо и пустынно. За стильной стойкой с большими витринами, заставленными пластиковыми баночками с порционными салатами и закусками, скучала в одиночестве такая же стильная девочка в фирменном красном передничке и красной бейсболке. Для меня всегда оставалось загадкой, почему устроители заведения, дав ему оригинальное название, этим и ограничились, не утруждая себя созданием соответствующего имиджа вроде чучела медведя в углу, кедровых веток над столиками или собольих душегреек на официантках. Вместо этого весь антураж кафе, один к одному, был скопирован с того же Макдоналдса, включая световое табло с меню над стойкой. Но готовили здесь быстро и вкусно.

Берест был точен, как хронометр, и одет, как агент из “Intelligence service”: строгий темно-серый костюм, белая рубашка и темно-синий галстук с золотой заколкой. Я в своей «джинсе» и кроссовках и впрямь выглядел рядом с ним этаким завязавшим мелким фраером, решившим подработать сексотом для обеспечения спокойной старости.

Мы заказали по фирменному салату «Сибирский». Видимо, из-за наличия в нем маринованных грибов создатели решили дать ему такое название. Правда, при этом они почему-то загрузили туда шампиньоны, а не боровики или, скажем, маслята. К салату мы добавили по порции пельменей с укропом и по стакану брусничного морса с медом, корицей и коньяком. Коктейль этот тоже имел странное название – «Таежная падь», в смысле – выпил и упал? Мы не стали мучить расспросами утомленную с утра официантку и скромно уселись в уголке под искусственной финиковой пальмой.

– Так что тебя интересует на этот раз? – спросил Берест, принимаясь за салат.

– Все то же, – я последовал его примеру и подцепил на вилку гриб. – Что странного происходит в нашем славном королевстве?

– Да вроде ничего сверх того, о чем бы не сообщал наш вездесущий «Крутой поворот». Одно убийство на почве ревности, оно раскрыто самоходом, парочка грабежей и изнасилований, несколько пьяных драк различной степени тяжести, ДТП да один несчастный случай, – Николай рассеянно перечислял всю эту муть, явно думая о другом и тщательно прожевывая салат.

– Эй, начальник, так не пойдет! – возмутился я. – Мне «резины» не надо! У тебя же на лбу «глухарь» нарисован, а ты мне тут пургу гонишь?

– Ну и лексикончик у тебя, мин херц! – ехидно покосился на меня Берест. – Хоть сейчас на зону вертухаем! Ладно, так и быть, есть одна непонятка, – он снова принялся за салат. – Вчера утром позвонили из гостиницы «Северной» и сообщили, что их постоянный жилец, некий Володин Сергей Борисович, тридцати шести лет от роду, неженатый, не имеющий вредных привычек, добропорядочный бизнесмен, обнаружен горничной у себя в комнате ну в совершенно мертвом состоянии, – Николай отставил пустую салатницу и потянулся за тарелкой с пельменями.

– Причина смерти? – я перехватил его руку.

– Пусти, остынут же!

– Ладно, набивай утробу, только не тяни! – я тоже взялся за пельмени.

– Дежурил Вадим Руденко, знаешь нашего молодого Пинкертона? Я его частенько на выходные оставляю, пусть парень опыта набирается. Я тут надумал в воскресенье за грибами сгонять – погода-то самая подходящая для маслят, – Берест сокрушенно вздохнул. – Только ничего из этого не вышло. Буквально на пороге поймали! Вадим мне прямо на мобильник позвонил и кричит. Николай Матвеевич, мол, без вас никак не разобраться: умер человек, а эксперт говорит «не может быть»! То есть как так «не может», говорю, умер ведь? А так, отвечает, приезжайте, сами убедитесь, – Берест отодвинул пустую тарелку и принялся за «Падь».

– Коля, не отвлекайся, рожай быстрее! – зарычал я, профессионально чувствуя поживу и забыв про пельмени, тоже схватил стакан.

– Спокойно, коллега, – опять прищурился бравый комиссар и отхлебнул изрядный глоток. – М-да, настоящая «падь»! Так вот, приезжаю в гостиницу и вижу здоровенного парня в неглиже посреди ну абсолютно закрытой комнаты.

– И конечно же, никаких признаков насильственной смерти! – со злорадством закончил за него я, тоже прикладываясь к стакану. – Начальник, мы это проходили в третьем классе…

– Комната, действительно, была заперта изнутри. Признаков насильственной смерти, действительно, не обнаружено, а равно как и алкоголя с наркотиками в крови покойного, – Николай продолжал невозмутимо потягивать коварный напиток и даже причмокивать. – Но вот следы постороннего присутствия наличествовали.

– Интимные?

– Представь себе, нет! Даже пол не определили, никаких косвенных признаков, – Берест задумчиво заглянул в стакан.

– А «пальчики»? – я еще надеялся на неординарность случая.

– По нашему ведомству не числятся. Я имею в виду второго участника. Что касается первого, – Николай одним глотком допил «Падь» и принялся рассматривать дно опустевшего стакана, – то этот добропорядочный господин имел довольно бурное прошлое, за которое был дважды «премирован» бесплатными «путевками» в северные районы нашей необъятной Отчизны.

– Хочешь сказать, что исправился?

– Во всяком случае, поумнел…

– Так от чего же все-таки преставился сей добропорядочный господин? – попробовал еще раз съехидничать я, потому как не ожидал больше услышать ничегошеньки, достойного журналистского пера.

– Угадай с трех раз, – хмыкнул Берест.

– Отравление, удушение, умерщвление с помощью оружия?..

– Мимо, Димыч, а еще фантастику читаешь! – Николай откровенно развлекался. – Сдаешься?

– Твоя взяла. – Мне было все равно, что он там себе думает, главным для меня сейчас была информация, и, насколько я успел ее оценить, весьма неординарная. – Выкладывай!

– Держись за стул, четвертая власть: от апоплексического удара!

– Так не бывает! – С меня тут же слетел весь «падежный» хмель. – В тридцать шесть лет погибнуть самостоятельно от апоплексии невозможно! Заявляю это как бывший врач. Чтобы довести молодого мужика до удара, требуется огромное терпение и масса изобретательности, я даже затрудняюсь назвать что-нибудь конкретное.

– Вот и наш Афанасий Иванович, главный по трупам, говорит то же самое, – вздохнул враз посерьезневший Берест и поставил наконец на стол пустой стакан.

– Ну и…

– Ну и ничего! Окончательное заключение будет после вскрытия, то есть не ранее завтрашнего утра, – Николай снова вздохнул и цыкнул зубом. – Какая разница? Все равно ведь – «глухарь»! – он тоскливо посмотрел на свой стакан. – Давай еще по разу «упадем»?

– А не рановато ли «грузимся»? – Я внимательно посмотрел на его унылую физиономию. – Всего-то моложавый покойник.

– Вот именно, молодой и мертвый! – Берест многозначительно поднял указательный палец, больше похожий на ствол кольта сорок пятого калибра. – И чтобы усвоить этот факт, я думаю, нам не повредит слегка промыть мозги. Не волнуйся, все в пределах нормы!

– Ну, что ж, «жираф большой – ему видней!..»

Я пожал плечами и, подозвав оживившуюся официантку, сделал заказ, дополнив его порцией опять же фирменных «чебурят» (почему бы не «медвежат» каких-нибудь?..).

– Продолжим, комиссар?

– Угу, – он ухватил за румяный бочок одного «чебуренка» и со вкусом пожевал. – Неплохо. М-да, а сегодня спозаранку мне позвонили из «небесной канцелярии» и врезали по самое не хочу за медленное раскрытие дела!

– Вот это да! – я был удивлен. – Это кто же такой шустрый нашелся?

– А ты дедукцией, дедукцией! – Николай повращал своей дланью над макушкой и приступил к следующему «чебуренку».

– Я так полагаю: шерше ля фам? Причем «ля фам» весьма осведомленная или же непосредственная участница?.. Да, скорее всего, «верная» и законная супружница кого-то из этой самой, «небесной», а?.. Что ж, бывает! – я по привычке рассуждал вслух и для обострения аналитических способностей подкреплял каждую фразу глоточком «Пади». – Как его фамилия, говоришь, Володин?.. Уж не тот ли, который два года назад на пару с Вахтангом Дуладзе скупил все лицензии на продажу бензина в губернии?

– Ну и память у тебя! – Берест одобрительно цокнул языком. – Точно, он самый!

– Так может, партнер его и…

– Вряд ли! Хотя, конечно, придется проверить и этот хвост, – бравый сыщик вдруг сморщился, будто раскусил горошек перца.

– Что, так сильно воняет?

– Не хуже скунса!

– Тогда можно и не поминать всуе имен оных, в нашу мирскую суету вмешавшихся ради целей благих…

– Остапа понесло…

– Пардон! Значит, врезали крепко?

– В первый раз, что ли? – отмахнулся Николай и допил свой коктейль.

– Можно поинтересоваться ходом следствия? – Я тоже опорожнил посуду.

– Валяй! – кивнул Берест.

– Думаешь, удастся раскрутить по-быстрому?

– Быстро только кошки родятся!

– А если нет?..

Николай не ответил, молча встал, сунул трубку в карман и двинулся к выходу, не оглядываясь. Я еще посидел, рассеянно вертя в руках пустой стакан, но в голову больше не приходило ничего, достойного размышления, и я решил, что пора бы и зайти в редакцию.

В нашей «уголовке», то есть в отделе уголовной хроники, было как раз то самое волнующее время, когда утренний творческий подъем уже иссяк, а до обеденного перерыва еще два или три часа. Гудящие мозги все настойчивей требуют нормальной энергетической подпитки в виде бифштекса с салатом и тоником, а не того кофейно-сахарного суррогата, которым их потчевали хозяева на протяжении всего утра, желая получить удобочитаемый результат вроде статьи или хотя бы «подвальной» заметки. И на сей раз здесь не происходило ничего необычного.

Оператор и фотограф Федя Маслов, он же – Дон Теодор, как мы его дружно окрестили, меланхолично перебирал кучу разнокалиберных снимков на своем столе, не обращая внимания на приплясывавшего возле него от нетерпения молодого ответственного за выпуск Женю Перестукина.

Федор вполне соответствовал своему прозвищу. Немногословный, сдержанный, всегда подтянутый, выбритый до блеска, элегантно одетый, он даже из наших вылазок в трущобы и притоны возвращался как со светского раута: ни пылинки, ни пятнышка и никаких эмоций. Чем-то он напоминал мне знаменитого Кристобаля Хунту легендарных братьев Стругацких, хотя физиономия у него была самая что ни на есть славянская – круглолицый, светловолосый, голубоглазый. А еще Федя был асом своего дела. Его фотографии и видеосюжеты можно было, не глядя, все как один, выставлять на любые конкурсы и премии, кабы такие проводились среди репортеров уголовной хроники. Его рационализм, педантичность и невозмутимость не раз доводили до белого каления ответственных за выпуск редакторов. Когда весь макет очередного номера «зависал» из-за того, что Дон Теодор, видите ли, не удовлетворен контрастностью снимков или ракурсом съемки, а времени до выхода совсем не осталось, а главный рвет и мечет, а еще надо вычитывать или монтировать и тэ дэ и тэ пэ. Но Федора нимало не трогали эти «фонтаны и гейзеры», и он с каменным лицом продолжал доводить до какого-то уж совсем немыслимого совершенства свои труды.

И сейчас, естественно, все сроки, как всегда, уже прошли, а Федя так и не решил, чей портрет поместить в начале полосы. То ли старшего оперуполномоченного Мельхиора Орестовича Гаага, отличившегося недавно перехватом еще одной крупной партии «травки» (целых полтора килограмма!), то ли местного «крестного отца» – Вахтанга Дуладзе, в который раз улизнувшего от доблестного вышеозначенного сыщика с помощью своих адвокатов-прохиндеев.

Леночка Одоевская, наша суперкарго и по совместительству редактор-стилист, одетая по случаю повисшей над городом жары в нечто максимально обеспечивающее терморегуляцию тела и позволяющее наблюдать всем желающим этот процесс непосредственно, сосредоточенно полировала свои и без того безупречные коготки, невзирая на внушительную стопку наших «опусов» на столе перед ней.

Бедный Перестукин обреченно разглядывал ее стройные ножки, находящиеся в процессе терморегуляции и помещенные для этого на соседний стул, и заунывно, на одной ноте тянул: «Ну, Федор Кузьмич, пожалуйста, побыстрее… полчаса до сдачи в набор… меня же главный закопает…» И только присутствия Колобка – пардон! – Григория Ефимовича Разумовского, заместителя главного редактора по связям с общественностью, не хватало для этой душераздирающей идиллии.

Мое появление было отмечено одной Леночкой, которая, оторвавшись на минуту от своего важного занятия, ехидно поинтересовалась состоянием моего организма, явно намекая на нашу с Ракитиным воскресную попытку справиться с нависшей жарой при помощи пенного «Крюгера». Сама коварная соблазнительница на пару с женой Олега, Аленой, тоже поначалу поддержали наш почин, но обе очень быстро поняли, какими могут быть для них последствия этого мероприятия, и под благовидным предлогом ушли купаться и загорать на Песчаную косу. А нам пришлось отдуваться за четверых посреди городского пляжа.

– Ну-с, и чем закончилась вчерашняя «битва»? Нашли себе достойных помощниц?

– Кое-кому полагалось бы знать, что женщины в мужских делах – одна помеха! – отрезал я, не имея настроения для пикировки с этой ревнивой пантерой.

Леночка немедленно надула пухлые губки, встала, призывной танцующей походкой прошла к залитому солнцем окну и грациозно потянулась всем телом, давая возможность всем присутствующим оценить свои прелести сквозь тонкую, просвеченную лучами ткань платья. Реакция у всех оказалась разной. Дон Теодор лишь на миг оторвался от своего пасьянса с фотографиями, я хмыкнул и полез по ящикам стола в поисках запасной батарейки для диктофона, а Женя Перестукин окончательно впал в ступор и потерял всяческую способность к членораздельной речи.

Последний штрих в сие монументальное полотно внес, как всегда, Колобок, ворвавшийся, по своему обыкновению, в комнату подобно тайфунчику. По случаю июльской жары на этот раз на нем красовались странные пятнистые «багамы» и совсем уж легкомысленная «гавайка» с традиционными пальмами, бананами и вечно голодными тощими обезьянами. Довершали сей курортный имидж китайские тряпичные тапочки на пробковом ходу и длиннющий красный козырек на резинке, сдвинутый почти на самую лысую макушку. Больше всего Григорий Ефимович смахивал на преуспевающего голливудского продюсера или, в крайнем случае, на главного режиссера, которого только что вытащили со съемок нового тропического шедевра, но никак не на специалиста по связям с общественностью.

Закон инерции не позволил ему вовремя затормозить, и несчастный Гриша буквально рухнул на предмет своего тайного вожделения, едва не содрав с опешившей соблазнительницы то немногое, что на ней было надето.

Внешность часто бывает обманчива, особенно это относится к женщинам, непревзойденным мастерам маскировки и перевоплощения с помощью современного арсенала косметической и парфюмерной промышленности. Леночка же была истинной Женщиной с большой буквы, поэтому тонкий носик, пухлые губки, огромные синие глаза и хрупкая «осиная» фигурка не раз сбивали с толку любителей «клубнички». А когда они после позорного поражения и бегства зализывали и замазывали синяки и ссадины, то долго недоумевали и злились – как это их, таких крутых, накачанных и неотразимых, отделала какая-то девчонка. Пигалица! Соплей перешибить можно!.. И даже если узнавали потом, что нарвались не на «пигалицу», а на «барса» – мастера рукопашного боя, не могли поверить. Однако желающих повторить попытку, как правило, не находилось. В свое время не устоял перед искушением и Григорий Ефимович. И хотя ему знакомство обошлось не в пример легче – всего лишь вывихнутый палец на руке, которой он попытался приобнять Леночку пониже спины, – Колобок решил далее не испытывать судьбу и ограничиться обожанием на расстоянии. Иногда он, правда, отваживался на преподнесение букетика цветов или шоколадки, но это и был его предел. Наверное, единственным в редакции не пострадавшим от Леночкиных чар был я, и то потому, что знал ее не только по работе, но и по клубу славянских единоборств, где мы с ней встречались во время тренировок уже почти два года. Зато эта миловидная «кошечка» до сих пор не оставила попыток заполучить меня в свои «железные лапки».

Несколько мгновений после неожиданного «столкновения двух небесных тел» никто не двигался, потом полыхнула неяркая в свете дня вспышка, и раздалось тихое жужжание сменяемого в фотоаппарате кадра. Все разом повернулись к источнику звука и впервые в истории увидели ухмыляющуюся физиономию Дона Теодора.

– Извините, господа, не удержался! – он бережно спрятал в футляр миниатюрный «SpyGlass». – Такой кадр может войти в анналы нашего бравого еженедельника под рубрикой «Не верь глазам своим»…

– …или «Это вы можете»! – не замедлил прибавить я, разглядывая пунцовых от негодования и смущения «тайных влюбленных». – Ай да Федор Кузьмич! Уважаю профессионалов!

– Ах, так?! – опомнилась наконец роковая обольстительница, вывернувшись из объятий обалдевшего от счастья Колобка. – Значит, вот что называется у вас профессионализмом?! – она подошла вплотную к столу Маслова и уперла сжатые кулачки в крутые бедра. – Значит, вот что вы именуете высокохудожественной фотографией?!

– И тут Федор Кузьмич своим обостренным чутьем понял, что сейчас его будут бить и, возможно, даже ногами! – громко прокомментировал я.

Леночка не выдержала, фыркнула и, горделиво прошествовав к своему столу, демонстративно уткнулась в первую попавшуюся корректуру. Дон Теодор, видимо, всерьез решивший, что переборщил со снимком, некоторое время еще сидел с недоуменно-пристыженным видом, потом молча взял со стола какую-то фотографию, сунул ее в руку вышедшему из транса Перестукину и, буркнув мне «я на обеде», поспешил исчезнуть из кабинета. Женя, почему-то держа фотографию в вытянутой перед собой руке, тоже молча последовал за Масловым. И только Колобок продолжал бестолково топтаться у окна и бесцельно рыскать глазами по комнате в поисках спасительного уголка. Я поманил его пальцем и, когда он облегченно рухнул рядом со мной на стул, протянул ему традиционный стакан с холодной минеральной водой «Чажемто». Шумно выглотав воду, Гриша окончательно пришел в себя и вспомнил причину своего визита.

– Котов, ты уже в курсе про убийство в «Северной»?

– А то!.. – я ждал продолжения, по опыту зная, что Колобок никогда не выдает всю информацию сразу.

Он кивнул и принялся вытирать огромным клетчатым платком мгновенно вспотевшую шею.

– Ну да… Дай-ка мне еще водички, – Гриша снова присосался к стакану, как утопающий к спасательному кругу. – Уфф! Хорошо! Давай-ка по третьей, для ровного счета!

– А не расплескаешь? – съехидничал я. – И потом, почему «убийство»?

– Ну а про… несчастный случай с капитаном нашего «Лесовика» что-нибудь слышал? – он тоже хитро прищурился.

Так! С меня моментально слетело игривое настроение: Берест ничего про это не говорил! Неужели «свежатина»?! Эх, Коля, Коля! Надо же!..

– Выкладывай!

Гриша выразительно постучал по стакану, и я в нетерпении вылил в него остатки воды из бутылки.

– Час назад, – неторопливо начал этот садист, прихлебывая через слово, – в комнате отдыха персонала центрального стадиона был обнаружен труп капитана футбольной команды «Лесовик». Долговой Игорь Леонидович, тридцати шести лет от роду, мастер спорта, без вредных привычек, проблем с органами охраны правопорядка и безопасности движения не отмечено, женат, есть несовершеннолетний сын, – он замолчал, допивая воду и отдуваясь после каждого глотка. – По предварительным данным экспертизы, смерть наступила в результате…

– …апоплексического удара! – выпалил я, будто по наитию, чувствуя, как стул подо мной начинает покачиваться и вибрировать.

– …острой надпочечниковой недостаточности! – почти торжественно и тщательно выговаривая слова, закончил Колобок, сделав вид, что не замечает моего состояния.

– Ну да?! – Несмотря на легкое разочарование, охотничья дрожь внутри не исчезла совсем, а только чуть поутихла, давая место трезвому размышлению. – Чтобы тренированный парень вдруг заимел такие больные сосуды?..

– А может, и не вдруг?

– Как же! Все спортсмены проходят полное обследование, да по два-три раза за сезон. Такого просто не может быть!

– Ну, мало ли… – Гриша рассеянно повертел пустой стакан. – И потом, это же предварительное заключение. В общем, за что купил, за то и продаю, – он вскочил со стула и вдруг озабоченно принялся хлопать себя по карманам, приговаривая «где же он, где же он…».

Со стороны это выглядело так, будто человек неожиданно вознамерился сплясать легендарное «Яблочко», но обнаружил, что забыл, как это делается. Гриша почему-то органически не переваривал приличествующие всякому начальству кейсы, органайзеры и даже простые папки для бумаг. Вместо этого он неизменно использовал для хранения и переноски любых документов исключительно карманы. Через несколько секунд он выудил из заднего кармана просторных «багамов» сложенную пополам пачку разнокалиберных и разноцветных бумаг и бумажек и принялся с космической скоростью перебирать их, по-прежнему пришептывая «где же, где же…». Наконец, успев выделить в виде пота изрядное количество выпитой только что воды, Гриша с торжественным видом извлек белый глянцевый кусочек картона с радужной голографической эмблемой – мандала Инь-Ян на фоне восьмиконечной звезды.

– Вот! На две персоны, желательно разнополые. Во вторник, в девятнадцать ноль-ноль, по адресу Новоспасская, дом четырнадцать, презентация Центра альтернативной медицины «Световид»! – он взмахнул приглашением над головой.

– А какое отношение это имеет к отделу уголовной хроники? – подал голос неслышно появившийся в дверях Дон Теодор.

– Изволите ли видеть, Федор Кузьмич, самое прямое, – разулыбался Колобок, который частенько признавался мне после двух-трех кружек пива, что испытывает нечто вроде чувства собственной неполноценности, общаясь с Масловым. «Он меня когда-нибудь просто пошлет куда подальше!.. И самое страшное, что, видимо, будет прав!..» – Спонсором этой фирмы выступил небезызвестный вам Вахтанг Дуладзе, он же Нос, он же Дуля, бензиновый король и содержатель сети ночных борделей.

– Ну и что?

– Как «что»?! – слегка опешил Гриша. – А если это новый способ отмывания капиталов?

– Чушь! – Дон Теодор решительно отвернулся к окну, и стало ясно, что больше к этой теме он не вернется.

– Все понятно, Григорий Ефимыч, – поспешил я на выручку, видя, как у того предательски задрожала нижняя губа, – материал и в самом деле может оказаться интересным. Мы с Еленой Даниловной воспользуемся вашей добротой и посетим сие заведение. Правда, Леночка?

– Пятьдесят строк вас устроят, Григорий Ефимович? – лучезарно улыбнулась юная пантера, грациозно приближаясь на опасное для душевного здоровья Колобка расстояние.

Через мгновение приглашение уже было в ее нежных на вид, стальных пальчиках, а несчастный замглавред – полностью во власти синеглазой плутовки. Леночка звонко чмокнула его в пунцовую от волнения щеку, и Колобок снова обессиленно рухнул на стул рядом с моим столом, беззвучно разевая рот и делая хватательные движения рукой в поисках стакана, который я ему тут же и подсунул, наполнив на этот раз до краев ледяным «Нарзаном», пожертвованным из личных неприкосновенных запасов. Гриша залпом осушил стакан, поперхнулся, но зато снова обрел способность издавать членораздельные звуки, чем и не замедлил воспользоваться.

– Так я могу рассчитывать на вас? – сказал он это мне, но обращался при этом явно к Леночке.

– Непременно, шеф! – снова поспешил заверить его я. – Будет сделано, шеф! Уже в пути, шеф!

Гриша судорожно вздохнул, с тоской посмотрел на свой «предмет любови тайной» и мигом выкатился из кабинета.

– Да, миледи, – подмигнул я Леночке, – когда-нибудь его хватит инфаркт, и придется вам остаток жизни провести у постели больного, иначе вы испортите свою кристально чистую до сего дня карму.

– Ну, что вы, мон шер, – проворковала чертовка, – я настолько порочна, что мою карму не исправить никаким потомкам! – она протянула мне приглашение и добавила со страстным выдохом: – Разрешите подготовиться к рандеву-у?

– Иди уж, стервочка, – пробурчал я, чувствуя, что и на меня начинают действовать чары этой красавицы.

Леночка хихикнула, подхватила сумочку и исчезла за дверью. А я тут же схватился за телефон.

 

Глава 2

Берест, против ожидания, оказался на месте и даже принял меня без проволочек.

– Злоупотребляешь приятельскими отношениями?

– Пользуюсь проверенными источниками! – отпарировал я, усаживаясь в знакомое продавленное кресло под линялым фикусом. – Колись, Коля! И пресса всегда вас поддержит.

– А не в чем! – хмыкнул он и развел руками. – Еще один «глухарь». Медкарта у этого бугая стерильная! Даже ОРЗ не болел. Хоть сейчас – в космонавты.

– Так не бывает…

– Сам знаю! – Николай вскочил и забегал по кабинету, чего я раньше никогда не видел. – Я, б-брат, всякое повидал, а тут черт знает что! – он снова начал заикаться, как всегда, от волнения. – Если бы осмотр д-делал не Иваныч, не п-поверил бы! – Берест метнул мне через стол новенькую папку с делом.

Я раскрыл ее. Там было всего несколько страниц, и сверху лежал листок с актом предварительного осмотра тела, заполненный хорошо знакомым мне мелким убористым почерком главного судмедэксперта управления. Не читая скучное казенное описание, способное вызвать у кого-нибудь более впечатлительного, чем я, острое несварение желудка или спазмы кишечника, взглянул на последний абзац.

«…исходя из вышеизложенного, можно сделать предварительный вывод о том, что смерть, вероятно, наступила в результате острой надпочечниковой недостаточности, повлекшей за собой катастрофическое снижение артериального давления, приведшее к острой гипоксии центральной и периферической нервной системы, вызвавшей паралич сосудодвигательного и дыхательного центров, послужившего непосредственной причиной смерти…»

М-да! Я остро чувствовал приближение каких-то ба-альших неприятностей, только никак не мог определить, с какой стороны они нагрянут. Организм требовал действий, а идей для этого пока что не было. Я покосился на Николая. Берест застыл по ту сторону стола в весьма странной позе, наклонившись вперед с растопыренными руками, будто собирался обхватить нечто большое и невидимое и вдруг понял, что перед ним пустота. Вместе с тем он буквально сверлил меня взглядом, в котором смешались в немыслимом сочетании надежда, ярость и растерянность. Нужно было срочно выдать дельную мысль, и я добросовестно напрягся, физически ощущая шевеление под черепом. Но ничего путного не получилось.

– Слушай, Коля, а когда вскрытие? – это было единственное, что пришло мне в голову.

– А?.. – Берест будто очнулся от транса и принялся перекладывать бумаги на столе. – Вскрытие?.. Да на кой оно нужно?!.. Вскрытие… Вот сам съезди и узнай! Я не могу до Клокова дозвониться, вечно кто-то на телефоне сидит.

Я хотел было возразить в том смысле, что, вообще-то, работаю в другом учреждении и у меня свои обязанности, но в этот момент ожил селектор на столе, в динамике захрипело, засвистело, послышался чей-то отборный мат, и Николай тут же забыл о моем присутствии. Ничего не оставалось, как тихо удалиться восвояси.

Лишь выйдя на улицу и окунувшись в полуденное пекло, горячим студнем заполнившее все открытое пространство, я снова вспомнил о предложении Береста посетить самому печальные пенаты Афанасия Ивановича Клокова и пришел к выводу, что это действительно разумное решение. В конце концов, можно ведь и провести собственное независимое расследование, и вполне возможно, что из этого получится неплохой материал.

Ободренный собственным умозаключением, я развернул свои стопы в сторону ближайшей остановки троллейбуса, ибо перспектива путешествия по раскаленной улице показалась очень уж непривлекательной.

Центральный морг управления встретил меня божественной прохладной тишиной, если только такое определение применимо по отношению к подобному заведению. Пройдя по пустому гулкому коридору, озаренному равнодушным светом газовых ламп, совершенно не дающих тени, я толкнул тяжелую дверь в конце и очутился в святая святых судмедэкспертизы – главном патологоанатомическом зале. Здесь тоже было безлюдно, если не считать длинного ряда усопших на одинаковых никелированных столах под одинаковыми, серыми простынями. В дальнем углу за обычным столом с нормальным желтоватым освещением сидел тощий парень в зеленом халате сомнительной свежести и сосредоточенно играл в электронный тетрис. Моего появления он не заметил, пока я не кашлянул ему прямо в ухо. Парень оказался незнакомым, и я счел за лучшее предъявить ему свое журналистское удостоверение, которое, впрочем, не произвело на служителя Аидова царства никакого впечатления. В ответ на мою просьбу указать настоящее местонахождение Афанасия Ивановича Клокова он молча ткнул волосатой рукой мне за спину и снова выпал из реальности в свой тетрис.

Двинувшись в указанном направлении, я вскоре обнаружил еще одну дверь, а за ней – лестницу на второй этаж, приведшую меня к началу сразу двух коридоров. Я трезво рассудил, что кричать в таком скорбном учреждении как-то неприлично, и, вздохнув, пустился на поиски «главного по трупам» по правилам лабиринта – слева направо. Ожидание меня не обмануло, и через пару минут я обнаружил кабинет, отделанный в евростиле искусственными дубовыми панелями с кондиционером в основании большого светлого окна и обставленный строгой черно-серой офисной мебелью с полным набором органайзера и средств связи. Посреди этого официоза за почти пустым столом восседал сам Афанасий Иванович – главный судмедэксперт и живая легенда губернского управления внутренних дел.

Злые языки поговаривали, что Клоков подался в «судебку» с горя, когда его сняли с должности начальника экспертной службы Сибирского федерального округа якобы за «превышение служебных полномочий», и стало ясно, что карьера его на этом закончена. Не знаю, судя по характеру Афанасия Ивановича, могло быть и так, но вот то, что студенты и стажеры табуном валили в морг поприсутствовать на вскрытиях, проводимых «мэтром Клоковым», и почитали за счастье попасть к нему в ассистенты или на практику, являлось непреложным фактом. Лично я не испытывал никакого восторга от разглядывания сине-зеленых или красно-фиолетовых внутренностей всяких «жмуриков», «поплавков» и «подснежников», хотя и имел в юности прямое отношение к медицине, окончив соответствующий вуз и даже отработав по специальности несколько лет на «скорой помощи».

– А-а, господин Котов, рад приветствовать! – прогудел Клоков своим неподражаемым митрополитским басом. – Давненько не виделись!

– Место уж больно неподходящее для свиданий, Афанасий Иванович, – в тон ему ответил я, пожимая сухую жилистую руку эксперта.

– И что же привело мастера пера и слова в столь мрачное и печальное заведение? – поинтересовался он, опускаясь обратно в свое кресло с высокой анатомической спинкой, повторявшей профиль спины хозяина.

– Любопытство, Афанасий Иванович, исключительно любопытство! Только в двух сферах человеческой деятельности эта черта характера не является порочной – в науке и в журналистике.

– М-да? Интересная сентенция! – он задумчиво потер свой узкий и гладко выбритый подбородок. – И на что же на сей раз оно направлено?

– Да вот, сорока на хвосте принесла, что в вашем ведомстве обнаружилось два совершенно непонятных, с точки зрения официальной медицины, случая смерти. Пара молодых и здоровых, по заключению той же медицины, людей погибают от весьма странных для их возраста причин – инсульта, острой надпочечниковой недостаточности…

– Это какие же? – рассеянно переспросил Клоков, делая вид, что ищет на столе какую-то бумагу. – Что-то не припоминаю?

– Ну-у, Афанасий Иванович! – я позволил себе укоризненно покачать головой. – С вашей-то памятью?!.. Да не ранее как сегодня утром! Один – бизнесмен, другой – спортсмен…

– Ах, эти!.. – хлопнул себя по лбу эксперт. – Так что ж там непонятного или загадочного? А, впрочем, завтра я буду делать вскрытие, можете поприсутствовать, разрешаю по старой памяти, учитывая ваше медицинское прошлое. Надеюсь, в обморок падать не будете, блевать, простите, тоже?

– Покорнейше благодарю за приглашение, Афанасий Иванович, непременно им воспользуюсь, – я приложил руку к сердцу и склонил голову. – Но все-таки, учитывая мое журналистское настоящее, смею просить вас позволить взглянуть на сии объекты сегодня, хоть одним глазком, исключительно любопытства ради.

– Надо же, как профессия меняет человека! – изумился Клоков. – А ведь, помнится, у меня на занятиях по судебной медицине вы совершенно не проявляли интереса к таким печальным предметам, как трупы.

– Ну и память же у вас! – я не смог сдержать восхищения. – Столько лет прошло…

– Да уж, не жалуюсь, – с гордостью кивнул эксперт. – Только вот запоминаются либо очень хорошие, либо очень плохие… Ладно, пойдемте, полюбуетесь на последнего.

– Почему только на последнего?

– Потому что первый – в морозильнике! – отрезал Клоков, и я понял, что дальше лучше промолчать.

Мы спустились снова на первый этаж, в секционный зал, и «главный по трупам» повел меня вдоль ряда столов, поглядывая на бирки, приколотые булавками к простыням. Где-то в середине ряда он остановился и махнул мне рукой.

– Можете любоваться! Долговой Игорь Леонидович, тридцать шесть лет, мастер спорта по футболу, – эксперт не глядя откинул край савана с головы покойника.

Я посмотрел, ожидая увидеть кого угодно, но только не того, кто там оказался. Я рассчитывал увидеть лицо молодого красивого парня, каким знал его по фотографиям в газетах и по телевизору, но никак не череп, обтянутый серой морщинистой кожей с ввалившимися от истощения щеками и глубоко запавшими тусклыми глазами, почему-то открытыми, в которых отражался блеклый свет газовых плафонов.

– Это кто? – хрипло выдавил я и закашлялся от внезапно подкатившего к горлу комка.

– Он самый, Долговой Игорь Лео… – Клоков обернулся и осекся на полуслове, уставившись, как и я, на труп древнего старика, оказавшийся на месте молодого спортсмена. – Что за ерунда?! Откуда здесь… Эй, дежурный! – рявкнул вдруг в полный голос эксперт, буквально посинев от гнева.

В ответ раздался грохот и короткий вопль. Это вернувшийся из тетриса в нашу реальность тощий дежурный забыл встать со стула в стремлении побыстрее явиться пред грозные очи начальства. Взбешенный главный эксперт был, однако, весьма опытным профессионалом и в следующий момент уже сообразил, что здесь дело нечисто. Не дожидаясь прибытия дежурного, он бегом ринулся обратно на лестницу. Я едва поспевал за ним, прыгая через две ступеньки. Мы ворвались в подвал, где находились морозильные камеры, и я понял, что Клокову пришла в голову та же мысль, что и мне: если это – подмена, то уж в холодильнике наверняка должен лежать первый, настоящий, бизнесмен.

Слегка дрожащей рукой Клоков отпер задвижку и потянул на себя ручку заиндевевшей столешницы. Она успела выдвинуться только до половины, как эксперт тихо охнул, схватился рукой за сердце и прислонился к стене. Я понял, что увижу в морозильнике, но все же не удержался и посмотрел. Там лежала самая настоящая мумия, еще несколько часов назад бывшая трупом тоже молодого и обаятельного бизнесмена. Я с трудом проглотил сухой колючий комок, не дававший мне произнести ни звука, прокашлялся и полез в карман за сотовым телефоном. Дело принимало весьма нестандартный оборот и требовало незамедлительного присутствия самого начальника криминальной полиции комиссара Береста.

Было глубоко за полночь, когда мы с Николаем вновь оказались в его кабинете на третьем этаже управления, уселись друг против друга, закурили (черт с ним, со «змием»!) и попытались осмыслить происходящее каждый по-своему. Берест сразу же извлек папку с делом и углубился в перечитывание имеющихся материалов, а мне пришлось заняться умозрительными упражнениями.

Итак, мы имеем два трупа. Оба при жизни – молодые, здоровые и полные сил мужчины. Оба скончались от весьма странных причин, совершенно не типичных для их возраста. А он, кстати, у них одинаковый! Тридцать шесть лет, мои ровесники. Совпадение?.. Ну, допустим. И что это нам дает?.. Ничего! Пока… Что еще? Ах да! В обоих случаях эксперты отметили следы чужого присутствия, но не смогли даже идентифицировать, кто это был: мужчина или женщина. Правда, установили, что действовали два разных человека, но как-то неуверенно. Уж больно похожи «пальчики», чего в природе не бывает. Но вот почему обе жертвы превратились в мумии буквально за несколько часов? Что же это за процесс такой?..

– Невероятно, но факт! – подвел я итог своим невеселым размышлениям и полез в хозяйский холодильник в поисках чего-нибудь съестного.

– Сам знаю! – откликнулся Николай, встал и принялся вышагивать по кабинету вдоль и поперек, дымя трубкой, как паровоз. – Д-димыч, ты же врач, как это все об-бъяснить, а?..

– Честное пионерское, Коля, не знаю! – Я обнаружил только литровую бутылку тоника и тут же припал к ней, будто она была моим спасением. – А что там Клоков написал?

– Д-да, чертовщина какая-то! Даже г-говорить не хочется. Если бы не Иваныч, д-даже слушать бы такое не стал! На вот, п-полюбуйся!

Он кивнул на раскрытую папку с делом. Я с интересом принялся читать заключение судебно-медицинской экспертизы: «…состояние ткани коркового слоя обоих надпочечников, по данным гистологического исследования, свидетельствует о глубоком истощении депо медиаторов стресса и тотальной склеротизации сосудистого русла на уровне артериол, свидетельствующей о выраженном старении органа…» Обалдеть!.. Это в тридцать-то с хвостиком лет?!.. Я перебросил еще пару страниц: «…аналогичные характерные изменения отмечаются в большинстве внутренних органов, что соответствует биологическому возрасту 70–80 лет, но не соответствует паспортному возрасту исследуемого объекта…»

– Ты сам-то это читал? – воззрился я на Береста.

– Лучше б-бы не читал! – Николай вдруг сел обратно в кресло за столом и обхватил голову руками. – Слушай, может, мне п-пора в Сосновый б-бор, а? Отдохну, п-посплю, витаминчиков поем?

– Я бы тоже не отказался. От витаминчиков, – мне было не по себе. – Это что, эпидемия какая-то?

– Эпидемия?! – он уставился на меня, как на провидца. – Д-димыч, ты гений! Конечно, эпидемия! Как же я с-сразу не сообразил?! – Берест снова вскочил, потом схватился за телефон. – Наденька, соедините меня, п-пожалуйста, с Клоковым, немедленно!.. Афанасий Иванович, родной, вы д-делали анализ на вирусы, там б-бактерии всякие?.. Не вы?.. И что?.. П-понятно… Спасибо, – он медленно положил трубку на место.

– Облом?.. – у меня неприятно засосало под ложечкой: ответ был написан у Николая на лице.

– В Сосновый б-бор. На недельку. А лучше на д-две, – Берест с надеждой уставился на меня. – Димыч, яблочек мне п-принесешь?

– Сам купишь! Не дрейфь, начальник, – я старался говорить бодро, но у меня плохо получалось, – прорвемся! Давай лучше подождем.

– Чего? Еще од-дного мертвеца? – Николай снова принялся набивать трубку табаком.

– Озарения, – я тоже вытащил сигареты. – Инсайта, как говорят экстрасенсы.

– Их бы устами… – отмахнулся Берест, раскуривая трубку. – Ладно, ты иди, а я п-попробую еще что-нибудь… озарить.

– О`кей, – я поднялся с тайным облегчением: мозгового штурма пока не предвиделось. – Привет Ольге! Держи меня в курсе.

– А ты меня – просто д-держи.

Я вышел в приемную и только там понял, куда мне надо было немедленно попасть, точнее, к кому.

На следующий день, едва дождавшись приличествующих девяти часов утра, я нетерпеливо набрал номер телефона, и пока в трубке пиликали длинные гудки, буквально чуть не лопнул от нетерпения. Наконец там сняли трубку, и знакомый чуть хрипловатый голос произнес:

– Слушаю, Золотарев!

– Доброе утро, Андрей Венедиктович! Это Котов. Помните?

– А-а, Дмитрий Алексеевич, рад слышать! Чем могу?

– Можете, Андрей Венедиктович, и даже очень, – я постарался придать голосу максимум загадочности, ибо мой собеседник был непростым человеком.

Он был магом. То есть, конечно, он был человеком, но очень и очень необычным. Вернее, человеком с весьма необычными способностями. Андрей Венедиктович был паранормом. Трудно сказать, мог ли он все, но, несомненно, был способен на многое из того, что мы называем колдовством, чертовщиной, небывальщиной и прочая. По крайней мере, набившие всем оскомину телепатия и телекинез, а равно и другие теле– были для него вещами совершенно обыденными и нисколько не загадочными. Вдобавок, Золотарев был практикующим магом и вполне легально имел соответствующую лицензию на свой вид деятельности из сферы «прочих услуг», как значилось в его бумагах. Причем в графе «Экспертиза» стояло сакраментальное «соответствует». Не знаю, как для других, но для меня и по сей день остается загадкой: кто был тем гениальным экспертом, давшим заключение для лицензионной палаты о таком «соответствии»?

А загадочность как раз и была тем маленьким, но весьма существенным «пунктиком», на который Андрей Венедиктович, как говорится, западал стопроцентно. На прочие вещи он мог и не отреагировать, а мне нужен был беспроигрышный вариант.

– Я весь – внимание, – откликнулся Золотарев, и я понял, что сработало!

– Андрей Венедиктович, может ли человек состариться за несколько часов на несколько десятков лет? – выпалил я единым духом и даже зажмурился в ожидании ответа.

Несколько томительно долгих секунд показались мне вечностью, но в конце концов я услышал долгожданное:

– Приезжайте! Жду.

Я летел в следственное управление как на крыльях, моля Господа об одном: только бы Берест оказался на месте, только бы он согласился!

Господь внял моим просьбам. Николай сидел в своем кабинете и рассеянно листал тощую папку с материалами дела Долгового – Володина. Результаты вскрытия обоих трупов дали однозначные выводы и позволили соединить оба случая под одним шифром.

– Коля, кончай депрессировать! – заявил я ему с порога. – Есть возможность разобраться с этим делом раз и навсегда!

– Это каким же образом? – хмуро поинтересовался он.

– Нужна консультация компетентного человека.

– Да? И кого же?

– Думаю, Андрей Венедиктович Золотарев как раз подойдет! – бухнул я и посмотрел на комиссара глазами невинного младенца.

– Чем же это интересно? Он же колдун какой-то, а может, и шарлатан…

– Сам ты!.. А еще в погонах!

– Гражданин Котов!..

– Ладно, извини, – я взял стул и уселся на него верхом напротив этого «фомы неверующего». – Коля, здесь же у нас налицо самая настоящая паранормальщина, – принялся я внушать ему очевидные мысли, но Николай тут же перебил меня:

– Знаешь, фантастика – это твоя вотчина, а я – материалист! – он выпрямился на стуле, подумал и вытащил из внутреннего кармана заветную трубку и похудевшую пачку «Герцеговины». – У меня на шее два трупа, и я обязан выяснить, откуда они взялись! Иваныч у нас голова, что-нибудь да нароет, – и он обстоятельно принялся набивать трубку, а я, мысленно чертыхнувшись, полез за сигаретами. – Думаю, это какой-нибудь яд или облучение, или… паразит, высосавший из них все соки, а?

– Ерунда! Ты же сам в это не веришь?

– Ага, это, наверное, п-пришельцы, серые или зеленые, а может, и в к-крапинку?! – Берест не на шутку распалился и теперь дымил, что твой паровоз. – Димыч, я не верю! П-понимаешь? Должно быть этому какое-то нормальное, научно обоснованное об-бъяснение.

– За несколько часов на шестьдесят лет, – медленно сказал я, глядя на него в упор. – Паразит высосал? Паразит питается соками органов, в крайнем случае, кровью. Он должен был бы, ну, обезводить, обескровить трупы, но не состарить! – я говорил не столько для Николая, сколько для самого себя, как бы пробуя и отвергая одну гипотезу за другой. – Яд, в принципе, может привести к такому мощному истощению, но не за несколько часов! А облучение… Трупы ведь наверняка проверяли на остаточную радиоактивность и другую отраву? К тому же со следами чужого присутствия ни в гостиничном номере, ни на стадионе, как я понимаю, так и не определились?..

– Нет, – помотал головой Берест, посасывая трубку и постепенно успокаиваясь. – За оба трупа сейчас г-генетики взялись: пытаются какие-то аб-беррации найти, что ли? Говорят, если, мол, найдем, значит, с-сами состарились. Медицинский артефакт называется…

– А если не найдут?..

– Ладно, – Николай резко выдохнул, как бы решившись на отчаянный шаг. – Даю тебе два часа и ни минуты больше! Потому как, сам знаешь, это превышение служебных полномочий, – он толкнул папку с делом в мою сторону. – Может, у тебя что-то да нарисуется, все равно ведь никаких дельных мыслей больше нет. Валяй!

– Благодарю за доверие, генерал! – радостно гаркнул я, хватая папку, пока он не передумал, и вытягиваясь перед ним «во фрунт». – Разрешите действовать, фельдмаршал?

– Брысь отсюда, клоун! – рявкнул в ответ Берест и принялся яростно копаться в ящиках стола.

Я оказался за дверью едва ли не раньше его рыка и с места сразу взял третью скорость, понимая, что нахожусь почти в цейтноте. Золотарев тоже не любил ждать.

Однако мне повезло и здесь. Троллейбус, казалось, дожидался только меня. Светофоры, похоже, были запрограммированы на «зеленую волну», а на пустом полинявшем небосклоне вдруг объявилось некое сумасшедшее облачко, прикрывшее своим нежным телом обжигающий лик дневного светила на те десять минут, пока я добирался до дома мага.

Андрей Венедиктович, облаченный в темно-красный атласный халат с золотыми отворотами и манжетами и в мягкие восточные туфли, расшитые соответствующим узором, любезно, но в то же время сдержанно пожал мою руку, молча повернулся и пошел в глубь квартиры, тонувшей в прохладном полумраке. Так же молча, я на цыпочках проследовал за ним и оказался в большом и почти пустом зале. Пол покрывал мягкий ковер с коротким ворсом весьма странной расцветки: с какого бы угла вы ни смотрели на него, вам все время будет казаться, что в середине он имеет явное углубление или воронку, в которую вот-вот втянется вместе со всеми присутствующими. К тому же появлялось ощущение, что из этой воронки наблюдает чей-то внимательный, строгий взгляд, пронизывающий вас насквозь. Никакой люстры на потолке не было, а вместо этого во всех четырех углах комнаты висели канделябры из темного металла в форме цветков лотоса. Стены же были оклеены или покрашены каким-то фосфоресцирующим составом, создающим эффект глубины и зыбкости, будто вместо привычного камня струится некая проницаемая, но загадочная субстанция. «Дверь в Иновременье» – услужливо подсказало воображение спасительную для рассудка мысль. В общем, впечатление не для слабонервных, м-да! Не прост, весьма не прост, маг Золотарев! Надо же!..

Андрей Венедиктович прошел на середину зала, сделал какое-то быстрое, но сложное движение правой рукой, и во всех четырех канделябрах вспыхнуло неяркое желтоватое свечение. Затем у дальней стены вдруг проявились, – именно проявились, потому что раньше их там не было! – два низких кресла в такой же струящейся, как стены, обивке.

– Проходите сюда, – наконец подал голос маг и уселся в одно из кресел.

Я с некоторой опаской ступил на ковер, но так и не смог заставить себя пройти прямо по центру, а обошел «воронку» по большой дуге. Золотарев молча наблюдал за моими действиями, ничем не выдавая своей заинтересованности и не проявляя никаких эмоций. Прежде чем сесть в колышущееся с виду кресло, я украдкой пощупал подлокотник, желая убедиться в реальности его существования. Нет, обычное кресло, материал обивки похож на бархат или очень мягкую замшу. Пальцы четко ощущали материал, но глаза все равно не могли зафиксировать границу контакта! Мысленно чертыхнувшись, я задержал дыхание и… опустился в самое обычное кресло, с удивлением обнаружив, что успел буквально взмокнуть за последнюю минуту. Пришлось сидеть прямо, как при геморрое, иначе остывшая рубашка неприятно липла к телу.

– Так в чем же суть вашего дела? – невозмутимо поинтересовался Золотарев, извлекая прямо из воздуха зажженную сигарету.

– Вот, – я протянул ему папку с делом и тоже полез за сигаретами. – Двое молодых людей одинакового возраста погибают при весьма странных обстоятельствах от не менее странных, учитывая возраст, причин. Потом, уже в морге, их тела в течение нескольких часов стареют на несколько десятков лет.

Я закурил, окончательно плюнув на данное самому себе обещание, поискал глазами пепельницу и обнаружил ее у своего подлокотника, уже устав удивляться чудесам этой квартиры.

Золотарев тем временем внимательно читал материалы дела и, казалось, совсем забыл о моем присутствии. При этом он курил, стряхивая пепел в мою пепельницу, не глядя и ни разу не промахнувшись. Наконец он выпрямился, выбросил окурок и захлопнул папку. Я тоже поспешил загасить недокуренную сигарету и напрягся в ожидании. Чего?.. Мне трудно описать свое состояние. Наверное, когда читаешь увлекательный роман с лихо закрученным сюжетом и уже догадываешься о финале, а заглянуть в конец так и не решаешься, ощущаешь нечто подобное.

Андрей Венедиктович пристально посмотрел мне в глаза и тень снисходительной улыбки промелькнула на его бесстрастном лице.

– Ваши подозрения абсолютно верны, Дмитрий Алексеевич, – кивнул он, возвращая мне папку. – В Природе такого не бывает. Но если вмешивается кто-то… из нас, случаются вещи и куда более удивительные. Одним словом, такое мог сотворить только маг. Весьма сильный маг, а их не так уж и много. Но это, к сожалению, только половина вопроса…

– А вторая половина? – не выдержал я.

– А вот на нее я вам не отвечу, потому что сам не знаю.

– «Зачем»? – выдохнул я.

– Именно! – Золотарев поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.

– Или «кому выгодно»? – я тоже встал, понимая, что большего от него все равно не услышу, но все-таки втайне надеясь.

– Это уж как вам будет угодно, – подтвердил он мои опасения. – Никаких имен! Даже и не просите. Не возьму такой грех на душу.

– Извините, Андрей Венедиктович, огромное спасибо за консультацию! Простите, что отнял у вас столько времени!

– Практически нисколько. Кстати, один совет: обратите внимание на возраст… жертв.

– Тридцать шесть лет? – я не понял, к чему он клонит.

– Именно! У древних китайцев этот возраст считался окончанием первого цикла жизни, наступлением времени смены жизненных ориентиров. А в ведической философии одним из базовых символов Агни-йоги является квадрат, имеющий в каждой вершине число «девять», который символизирует первую ступень лестницы Вечного Бытия…

– И что же это может означать?.. – я почти не рассчитывал на ответ и оказался прав.

– Может быть, и ничего.

Маг снова пристально взглянул мне в глаза, от чего на какой-то миг меня обдало почти космическим холодом, потом повернулся и двинулся к выходу.

Мы молча вышли в прихожую, молча обменялись рукопожатием, и только когда я уже стоял на площадке перед лифтом, услышал за спиной:

– Если все же вам удастся, сообщите мне имя…

– Постараюсь, – откликнулся я, оборачиваясь, но дверь квартиры оказалась уже закрытой.

Плюнув, на всякий случай, через левое плечо, я шагнул в открывшуюся пасть лифта и посмотрел на часы. Оказалось, что я пробыл у Золотарева ровно полтора часа! И мне оставалось всего пятнадцать минут из отпущенных Берестом двух часов, чтобы как раз добраться до управления.

– Ну и как? – Николай буквально впился в меня глазами, как только я переступил порог кабинета.

– Как и предполагалось! – я небрежным жестом метнул папку ему на стол и уселся верхом на свой любимый стул. – С тебя «бистро»! Это работа паранорма. Причем профессионала высокого класса, как сказал Золотарев.

– А не врешь? – покосился на меня Берест. – Поклянись!

– Чтоб я жил на одну зарплату!

– Тьфу ты!.. А имя? Он назвал кого-нибудь?

– Ну, начальник, за фраера держишь? Кто же на своих-то стучать будет!

– Прекрати паясничать! – посуровел Николай. – Два трупа за два дня, а ты мне тут хи-хи расписываешь!

– Извини, – примирительно сказал я. – Тебе бы самому к этому магу съездить. Место совсем не для слабонервных, поневоле поверишь и в упырей, и в духов.

– Может, и придется, – так же серьезно ответил Берест. – Мне же теперь надо всю ихнюю шатию-братию перетряхивать.

– А толку-то, Коля? – я даже расстроился от его заявления. – Ты, верно, до сих пор не представляешь, с кем имеешь дело? Это же – Магия! Ну, что ты со своим «УКашкой» ей сделаешь?

– Двадцать лет за полярным кругом!..

– Ха-ха четыре раза! И еще четыре – ого-го!

– А вот потом и посмеемся! – Берест заметно разозлился, и я счел для себя за благо замолчать. – Ладно, за помощь следствию спасибо, а теперь катись отсюда и не мешай работать!

– Вот так всегда: как за дерьмом, так – кис-кис, а как за орденом, так – брысь! – не удержался все-таки я и тут же быстренько исчез за дверью, не дожидаясь грома и молний на свою буйну голову.

Город встретил меня июльской сауной, какая бывает у нас в Сибири только раз в пять-шесть лет. Но когда она приходит, может дать сто очков форы любым капиталистическим тропикам! Под залпами распоясавшегося светила начинают плавиться асфальт и пластиковые бутылки, а мороженое тает уже в холодильных витринах, не справляющихся с сорокапятиградусной жарой. Движение на улицах замирает, а редкие смельчаки на своих авто ползают со скоростью «бешеной черепахи» (целых сорок километров в час!), потому как есть реальный риск взрыва радиатора от перегрева. Прохожие передвигаются короткими перебежками от одного кусочка тени до другого, либо из магазина в магазин, не забывая восполнять в каждом втором утерянные запасы влаги с помощью минералки, а то и легкого пива, коего в нашем славном городе производится в изобилии, особенно летом.

Я тоже включился в этот супермарафон на улице и даже одолел первые два квартала без подкрепления жидкостью, но потом все же пришлось залить собственный «радиатор». А так как минералку я после Колобковых возлияний просто видеть не мог, пришлось воспользоваться проверенным напитком по имени «пиво “Крюгер светлый”. И, поскольку до редакции предстояло пройти еще шесть или семь кварталов, то в отделе я появился «слегка беременным», издающим при каждом шаге булькающие звуки, и с пузырящимися ушами – во всяком случае, ощущения были именно такими.

В отделе царствовала нежная прохлада. Это заработал, наконец, бастовавший всю зиму и весну кондиционер. В комнате блаженствовал только один Дон Теодор. Развалившись в кресле в дальнем углу и сложив босые костлявые ноги на стул, он посасывал через трубочку какой-то сок и просматривал на маленьком телевизоре свой очередной видеошедевр, посвященный, как оказалось, открытию нового парка отдыха на речной набережной в Южном округе.

Поскольку Федя никогда не отличался стремлением к общению, мы лишь обменялись с ним формально приветственными улыбками, и он вернулся к своему занятию, а я уселся за свой стол и несколько минут просто остывал, выпуская в пространство накопленную солнечную энергию. Почувствовав, что мои бедные мозги снова обрели нормальную консистенцию, я попытался еще раз проанализировать весь ход событий за последние несколько суток.

Некто в ночь с субботы на воскресенье проникает весьма нестандартным образом в совершенно закрытый номер гостиницы и доводит до инсульта здоровенного, тридцатишестилетнего парня, прошедшего огни и воды российского бизнеса, а потом так же нестандартно исчезает, не оставив никаких существенных следов и ничего не взяв. Впрочем, нет, как раз взял, и даже очень! Правда, выяснилось это только через сутки, и то благодаря моему неуемному любопытству. Но этого неизвестному показалось мало, а может быть, и просто понравилось водить за нос следственные органы. И он совершает второе действо, опять же выбрав молодого и здорового мужика и каким-то образом угробив ему надпочечники. Полное отсутствие адреналина – это чем же надо напугать человека?!.. Но главная взятка оказалась такой же странной и страшной. И если Золотарев прав, то мы будем иметь дело с очень сильным и смертельно опасным противником, когда выйдем на него. Если выйдем когда-нибудь, поправил меня внутренний голос. М-да!.. А для того, чтобы его вычислить, требуется понять, зачем он это делает? Может быть, так питается?.. Но от этой мысли сразу запахло «Секретными материалами» с их монстрами, мутантами и прочими ужастиками. Я живо представил себе Фокса Малдера, разглядывающего в нашем морге иссохшие трупы и глубокомысленно изрекающего нечто вроде «… иного я и не ожидал здесь увидеть! Надо поискать упоминание аналогичных случаев в архивах МВД за последние полвека. Сдается мне, здесь действует нечеловек!..» Я тряхнул головой, и дурацкое видение исчезло. Все-таки зачем?.. Но больше ничего стоящего на ум не приходило, и я сдался. В конце концов, у меня есть и другие дела, а поисками пусть занимается Берест и иже с ним. Я понимал, что это малодушие и элементарная трусость перед неведомым, но измотанные нервы требовали отдыха, и я вспомнил еще об одном деле.

Сегодня был вторник, а в моем кармане лежало приглашение на презентацию, куда я сам и напросился у Колобка, да еще на пару с пантерой по имени Леночка Одоевская. И поскольку до означенного времени оставалось каких-то два-три часа, следовало отправиться домой и привести себя в божеский вид. Приняв это трезвое решение, я вытряхнул из головы остатки тревожных мыслей и постарался настроиться на предстоящий светский раут.

 

Глава 3

Ровно без десяти минут семь я припарковал свою видавшую виды «Селенгу» двадцатой модели на размеченной для машин площадке возле двухэтажного современного особняка из красного кирпича с белыми переплетами евроокон и фотохромными стеклами. Выбравшись из порядком нагревшейся под суровым летним сибирским солнцем машины, я придирчиво оглядел себя в зеркальной плоскости дверцы и остался доволен. Оттуда на меня смотрел плотный подтянутый парень среднего роста, с еще достаточно густой шевелюрой, окладистой «шкиперской» бородкой и простоватыми серо-зелеными глазами, одетый в весьма приличную «джинсу» и легкие летние туфли. Похож одновременно на журналиста и на бизнесмена средней руки, и… для женщин тоже интересен. Так, мобильник – в левый карман, диктофон – в правый, видео «handy cap» – на левое запястье, – все, можно выпускать!

Пантера по имени Лена появилась на своем голубом «фоксе» точно в девятнадцать ноль-ноль, хоть часы проверяй.

– Да-а, Елена Даниловна, – невольно протянул я, не в силах оторваться от чего-то переливчато-прозрачно-воздушного, обнимавшего роденовскую фигурку моей сегодняшней «ангажи», – гм, я что-то не пойму, у кого сегодня презентация? Или вы рассчитываете сорвать весь банк по интервью учредителей фирмы с правом эксклюзива?

– Ах, Дмитрий Алексеевич, я такая расстроенная! – Одоевская возвела глазки горе и сделала плечиком. – Я никак не могла выбрать что-нибудь приличествующее моменту, пришлось надеть первое попавшееся. Я ужасно выгляжу, да? – синие бесстыжие глазищи впились в меня, бровки – домиком, пунцовые губки предательски подрагивают – ангелочек, так тебя растак!

Я сложил пальцы рук в мудру «щит Шамбалы», шумно выдохнул через нос, сбрасывая накатившееся опасное напряжение мужского естества с помощью проверенного древнего приема тибетских монахов, и почти честно сказал:

– Леночка, когда ты перестанешь испытывать мою братскую солидарность? Тебе что, Колобка мало?

– Что ты, Котик?! – очень натурально изумилась искусительница. – У меня и в мыслях ничего подобного! Я же должна выглядеть?

– Это тебе удалось, даже сверх того, – откровенно признал я и поторопился уйти со скользкой темы. – Ты готова? Тогда – вперед, на приступ!

Мы чинно, под ручку, как образцово-показательная парочка нуворишей, поднялись на невысокое мраморное крыльцо и вошли в просторный холл, застеленный травянистого цвета пушистым паласом. Под потолком, создавая живительные потоки прохлады, чуть слышно шелестел матовый диск кондиционера. Приятный рассеянный, но сильный свет лился из настенных скрытых плафонов «new light». Под ними выстроились низкие мягкие пуфики, обрамленные по углам развесистыми широколиственными араукариями. Холл заканчивался еще двумя мраморными ступенями, за которыми вправо и влево уходил широкий, тоже мягко освещенный, коридор, устланный тоже пушистыми, но бежевыми дорожками. А прямо начиналась лестница на второй этаж, и по ней навстречу нам спускалась… Джуна?.. Нет! Женщина только на первый взгляд напоминала знаменитую колдунью: довольно высокая, тонкая и гибкая, как кошка, с роскошными черными волосами, забранными в «греческий хвост» огромным гребнем слоновой кости и небрежно прикрывавшими оголенные, золотистые от загара плечи. Темно-синее, длинное облегающее платье с разрезом по правому бедру выгодно подчеркивало достоинства ее фигуры, а ажурное, тоже из слоновой кости, ожерелье – высоту и стройность шеи.

Мы встретились у подножия лестницы, а потом я заглянул в бездонные, вишневые глаза и на одно долгое, бесконечное мгновение мне показалось, будто некто невидимый и могучий накинул на меня легчайшее прозрачно-текучее покрывало, дающее ощущение счастливого спокойствия. Ничего подобного в жизни я никогда не испытывал и даже не предполагал, что такое может быть! Это было полное, неразделимое ощущение целостности тела и души, любви и счастья, завершенности и начинания, борьбы и мира, движения и покоя, атома и Вселенной!

И я понял, что погиб. Пантера Леночка, кажется, тоже это поняла, потому что, промурлыкав какое-то приветствие, она бочком-бочком отодвинулась в сторону и исчезла на лестнице. А я остался стоять истуканом, держа в руке узкую горячую ладонь незнакомки и забыв, что с ней, ладонью, полагается делать нормальному воспитанному мужчине.

– Ирина Андреевна Колесникова, – слегка насмешливо и вроде бы заинтересованно произнесла наконец она и тем вывела меня из гибельного ступора. – Соучредитель и главный специалист центра «Световид».

– Котов Дмитрий Алексеевич, – с трудом выдавил я, – агент… м-мм, простите, сотрудник еженедельника «Вестник», отдел уголовной хроники, – я обнаружил, что все еще держу ее за руку, наклонился и, чувствуя, как запылали мои уши, коснулся губами кончиков пальцев.

– О-о! Уже уголовная хроника?! – она слегка расширила глаза и улыбнулась уголками полных губ. – Мы же еще ничего не успели натворить?..

– Ради бога, извините! – почему-то заторопился я. – Я сейчас все объясню.

Лучше бы я этого не делал! Она слушала мой позорный лепет, как мудрая и строгая наставница своего нашкодившего непутевого воспитанника, застукав того за подглядыванием переодевающихся воспитанниц. Господи, что я несу! Окончательно запутавшись и вспотев, я замолчал и отпустил наконец ее кисть.

– Не расстраивайтесь, я все поняла, – просто сказала Ирина и взяла меня под руку. – Это даже интересно: что вы напишете про нас после презентации. А Дуладзе… – по ее открытому лицу вдруг промелькнула тень страдания, но Ирина тут же справилась с собой. – Кому как не вам знать, что деньги не пахнут. К тому же даны они на благое дело. Идемте в зал, мне пора открывать торжество!

Почти весь второй этаж занимал открытый зал, уставленный к торжеству невысокими столиками со всякой снедью и напитками. Справа у стены был сооружен небольшой помост, на котором установили акустическую систему с караоке и мощным музыкальным компьютером. Возле них суетилось двое молодых людей, похожих друг на друга длинными мелированными патлами под одинаковыми красными «бейсболками» и в одинаковых «фирменных» синих комбинезонах. Остальные приглашенные в одиночку и группами бродили по залу, что-то ели, что-то пили, разговаривали, смеялись.

Против моего ожидания, публика на презентацию подобралась самая разношерстная. Я отметил несколько человек из городской администрации, первого заместителя мэра с супругой, даже главного врача губернского управления здравоохранения. Но большинство гостей оказались совершенно незнакомыми. К тому же часть из них выглядела весьма необычно, если не сказать странно. Особенно мое внимание привлекла троица в ярко-оранжевых балахонах, устроившаяся в углу возле столика с фруктами и минералкой. Все трое были мужчинами примерно пятидесяти лет с чисто выбритыми лицами и головами. Балахоны у двоих были подпоясаны черными широкими кушаками с такими же черными кистями на концах. У третьего, видимо, старшего по рангу, кушак был белым и с красными кистями. Вдобавок на груди у него на витой цепочке висела квадратная отливающая золотом выпуклая пластина с каким-то восточным орнаментом, напоминающим раскрытый цветок то ли лотоса, то ли орхидеи. Услужливая память выдала слово «пайцза» – символ власти, реже – мудрости. Где-то когда-то что-то я об этом читал…

– Что это за люди? Неужели буддисты? – поинтересовался я у Ирины, кивнув на странную компанию.

– Тибетские ламы, монахи-целители, – охотно ответила она.

– Настоящие? – не удержался я от удивления.

Ведь до сих пор я видел этих легендарных и таинственных людей только пару раз по телевизору.

– А у нас здесь все настоящие! – улыбнулась хозяйка.

– Кто это «все»?

– Ламы, целители, экстрасенсы, маги…

– Даже маги есть?!..

– Конечно! Ведь одна из целей «Световида»: дать возможность людям с необычными способностями открыто реализовать себя во благо остальных!

– А что, сами они не могут себя реализовать?

– В полной мере, к сожалению, нет! – Ирина нахмурилась на мгновение, но тут же снова просветлела лицом. – Ведь до сих пор официальные власти, чиновники в Минздраве и даже в Академии не желают признавать нас за полноправных врачевателей прежде всего потому, что мы можем гораздо больше, чем они в состоянии себе представить!

– Да они просто боятся вас! Сочиняют всякие небылицы и пугают ими обывателей. Я тоже одно время побаивался этих знахарей да целителей, будучи в прежней своей жизни врачом-ортодоксом, пока во время одной из командировок в таежную глубинку меня не прижала самая банальная желчная колика.

– И что же заставило вас переменить мнение о традиционной медицине? – лукаво прищурилась Ирина.

– Меня спасла местная ведунья, – я вдруг почувствовал, что эта умная и красивая женщина проявляет ко мне не совсем дежурный интерес, и ее действительно чем-то заинтересовала моя история исцеления. – Когда мой напарник притащил меня к ней в дом, я уже плохо соображал от боли, где я и что со мной делают. Они уложили меня на лавку, раздев до пояса. Потом эта женщина, оказавшаяся вовсе не старухой, какой она рисовалась в моем воображении, зажгла большую свечу, поставила мне на больной живот плоское металлическое блюдце с водой и начала водить свечой над ним, нашептывая при этом какие-то молитвы или заклинания, я не разобрал. Продолжалось это минут пять, может быть десять. Потом она убрала свечу, слила воду из блюдца, а застывший причудливый комочек воска опустила в деревянный ковш с водой, опять сделала какие-то пассы над ним, а потом обрызгала мне этой водой живот. И боль исчезла! Буквально в течение минуты, или даже меньше!

– Никакого колдовства тут не было, – снова улыбнулась Ирина. – Та женщина провела с вами сеанс биоэнерготерапии с переносом психоматрицы болезни на нейтральный носитель.

– ???..

– Она просто сделала энергоинформационную копию, как бы слепок, состояния вашего желчного пузыря на восковую отливку, затем очистила ее от болезненных шумов с помощью своего биополя и вернула откорректированную информацию вашему организму, окропив водой содержавшей эту информацию, – терпеливо объяснила она.

– Да нет, – я в смущении покрутил головой, – вы не подумайте, что я уж совсем дремучий по этой части, одно время всерьез увлекся восточным массажем и мануальной терапией… Просто я не думал, что знахарство когда-нибудь сможет получить реальное научное обоснование, а тут вы…

– …читаю вам лекцию по физике слабых взаимодействий! – рассмеялась Ирина. – Действительно, зачем это вам? Вот если бы я оказалась настоящей колдуньей…

– По-моему, вы и есть колдунья, – ляпнул я, окончательно сбитый с толку.

– Может быть, вы и правы, – она вдруг посерьезнела и кивнула в сторону помоста. – Пойдемте, я должна сказать приветственную речь, а потом мы с вами послушаем мнения других… специалистов.

Ирина произнесла последнее слово с таким неприкрытым сарказмом, что я невольно вздрогнул. Подумалось, а ведь она очень не любит официальную медицину, точнее, людей, называющих себя врачами. Зачем же тогда устраивать такое пышное (и дорогое, несомненно!) торжество да еще приглашать тех, кого не уважаешь? Что-то за всем этим крылось, странное и весьма нелицеприятное, но что?..

Дабы не делать скоропалительных выводов, я решил поплыть по течению обстоятельств и полностью окунуться в здешнюю торжественную атмосферу – авось что-нибудь стоящее и выловлю.

Мы прошли вдоль стены и остановились слева от помоста у крайнего столика. Ирина улыбнулась мне, показав глазами на блюдо с канапе и бокалы с каким-то золотистым напитком, и направилась к микрофону. Я не стал отказываться от дармового угощения и принялся за мои любимые сырные и грибные палочки, запивая их кисловато-пряным золотистым коктейлем. Ирина тем временем остановилась посреди помоста и замерла на несколько секунд в грациозной позе расслабленного ожидания. Я невольно залюбовался ею, а она просто ждала, не стараясь привлечь к себе внимания. И произошло странное: весь зал, как по мановению волшебной палочки, вдруг затих, и все дружно повернулись к сцене. Я мог бы поклясться, что в тот момент прозвучал некий мощный, но неслышимый обычным ухом призыв: «Внимание!»

– Добрый вечер, дамы и господа! – поплыл по притихшему залу низкий бархатный голос. – Сегодня мы собрали вас здесь по поводу очень неординарного события: официального признания за неортодоксальной медициной права на жизнь! Да, именно права на жизнь, я не оговорилась. Конечно, наш центр не единственный в России, но первый, где наконец-то в полной мере смогут проявить свои способности многие талантливые люди, те, кого принято называть магами или колдунами, а наши далекие предки называли «ведунами», то есть людьми, обладающими Знанием!

Ирина замолчала на несколько секунд, как бы раздумывая, говорить ли дальше, даже поднесла руку к виску в характерном жесте. И все эти мгновения потонули в полной тишине. Никто и не подумал пошевелиться! Показалось, что весь зал погрузился в некое гипнотическое состояние, и я бы не удивился, если бы это так и было. Меня и самого слова Ирины, казалось бы, такие простые и понятные, совершенно непонятным образом буквально заворожили! Но разобраться в своих ощущениях я не успел.

– На протяжении последних десятилетий, – снова зазвучал ее нежный и властный голос, – между молодой официальной медициной и древней, народной, традиционной шла упорная и подчас жестокая борьба за существование. Официальная медицина, порожденная научно-техническим прогрессом, насквозь рационализированная и схематичная, присвоила себе право распоряжаться самой сокровенной тайной мироздания – Жизнью! Одновременно, полностью отказываясь от понимания глубинной сути явления, рассматривая жизнь всего лишь как процесс физико-химических превращений белковых молекул, эта молодая и энергичная наука занялась самой настоящей инквизицией по отношению к древним знаниям, объявив их чертовщиной, схоластикой, заблуждением и шарлатанством!

Голос Ирины зазвенел от напряжения, и мне показалось, что весь объем зала вместе с присутствующими тоже отозвался тончайшими отголосками человеческих эмоций, которым поддался, конечно, и я. Безусловно, я понимал, что Ирина сознательно или интуитивно использует в своей речи какие-то определенные приемы психофизического воздействия, заставляющие присутствующих полностью отдать свое внимание оратору. В бытность свою врачом я одно время всерьез увлекался современными психологическими техниками, включая и запрещенное позже нейролингвистическое программирование. Но здесь было иное! Самые простые слова непостижимым образом проникали в глубь сознания, минуя все мыслимые и невозможные психологические барьеры, давили и ломали устоявшиеся стереотипы образа жизни и понимания окружающего. А удивительная женщина на помосте продолжала свою необычную то ли речь, то ли лекцию.

– Гомеопатический метод лечения, созданный гениальным немецким врачом Ганеманом, существующий уже более трех веков, был объявлен антинаучным и запрещен, в том числе и в России, почти на восемьдесят лет! Знаменитая китайская иглотерапия, насчитывающая две с половиной тысячи лет изумительных по эффективности результатов лечения самых тяжелых недугов, в коммунистической и постсоветской России до сих пор остается в ущербном состоянии, в виде вульгарного набора готовых, стандартных схем иглоукалывания для конкретных форм заболеваний. А об энергоинформационном целительстве с помощью природных биополей и говорить не приходится!

Ирина снова сделала короткую паузу, и стало слышно, как под потолком бьется о плафон заблудившаяся муха.

– Но за последние десять-пятнадцать лет наконец-то наметился реальный положительный сдвиг в отношениях двух парадигм в медицине. И яркое тому свидетельство – открытие сегодня нашего Центра альтернативной медицины «Световид». Отныне здесь, в Центре, вполне легально люди, владеющие древними методами или обладающие необычными способностями, смогут реализовать себя в полной мере на пользу страдающим и больным, не оглядываясь и не опасаясь быть оклеветанными и оскорбленными! Благодарю за внимание!

Ирина спустилась со сцены под аплодисменты и разноголосый гул аудитории, но дойти до меня не успела и была окружена плотным кольцом гостей и журналистов, жаждущих пообщаться с руководителем столь необычного медицинского учреждения. Я же, очнувшись от гипноза Ирининых слов, вознамерился было пробиться к ней, но заметил рядом с прекрасной «хозяйкой бала» сосредоточенную и деловитую мордашку Леночки, и решил послушать других ораторов, справедливо полагая, что моя помощь при взятии официального интервью Одоевской не потребуется.

Я снова повернулся к помосту в тот момент, когда на него влез мой бывший сокурсник по медицинскому институту, а ныне – начальник губернского департамента здравоохранения Станислав Владимирович Чертовских. И я со смешанным чувством сожаления и сарказма отметил про себя, что сия высокая должность отразилась на СВЧ, как мы его окрестили на курсе, не самым лучшим образом. Он и в пору бурной юности не отличался стройностью стана и легкостью движений, но теперь, через почти двадцать лет, превратился во что-то уж совсем невообразимое. Больше всего он мне напоминал африканского гиппопотама, вставшего на дыбки и зачем-то облачившегося в строгую темно-синюю тройку с бордовым галстуком, но от этого вовсе не переставшего выглядеть безобразно толстым и каким-то желеобразным, что ли? Господин Чертовских, заполнив своей тушей чуть ли не весь помост, сгреб огромной дланью микрофон, отставил левую ногу назад, видимо, для лучшей устойчивости, и задвинул речь минут на десять.

Не хочу пересказывать весь этот бред, но, если коротко, «главный здоровый специалист» пламенно и горячо призывал всех присутствующих и отсутствующих обратить свое внимание на историческое событие, долженствующее в корне изменить и тэ дэ, и тэ пэ. Что-де наконец-то именно в нашем городе, славном добрыми традициями на ниве здравоохранения (как-никак первый медицинский институт, открытый за Уралом еще в девятнадцатом веке!), заложен тот самый краеугольный камень в основание медицины будущего. Что опыт Востока совместно с технологиями Запада очень скоро позволит создать нечто потрясающее, даст некий воистину великий прорыв в здравоохранении и поможет загибающемуся человечеству шагнуть в то самое будущее в полном здравии и рассудке…

М-да! Научился СВЧ словами жонглировать да выражаться поубедительней. Научился! Только вот слышали бы его те, кого он лично всего-то лет пять-семь назад во всеуслышание клеймил по всем местным СМИ как шарлатанов и паразитов, отнимающих у доверчивых, но непросвещенных сограждан, последние трудовые рубли с помощью лживых обещаний исцеления от всяких тяжелых недугов. Помнится, он тогда не пожалел даже собственную жену, правда, бывшую, которую бросил с двумя детьми, потому что для продолжения карьеры нужна была супруга не безродная, а, как минимум, племянница нашего досточтимого губернатора…

Я с усилием отстранился от ораторствующего с пеной у рта СВЧ и покосился в сторону Ирины с журналистами, но ее на месте не оказалось, а мои собратья по перу уже разбрелись по залу в поисках новых жертв. В тот же миг в затылок мне будто дунул легкий сквознячок, привнеся ощущение неприятного озноба и острого чувства опасности. Я принялся оглядываться и успел заметить в конце зала у лестницы знакомую стройную фигурку в компании с каким-то шкафообразным детиной с характерным бритым затылком и бычьей шеей в жирных складках. Мне показалось, что он увлекает Ирину на лестницу насильно.

Не знаю, почему я так решил, может, взыграла типичная ревность самца, у которого украли самку?.. Нет! Здесь было другое! Странная упругая волна неслышным сильным толчком снова ударила в мозг, принеся с собой одну-единственную мысль-сигнал: «Помоги!» В следующее мгновение я уже точно знал, что у Ирины возникли серьезные проблемы, и, не раздумывая, метнулся вслед, использовав технику «ужа» из арсенала рукопашников для движения сквозь плотное скопление людей.

Оказавшись на лестнице, я сразу увидел Ирину, которую «шкаф в пиджаке» буквально тащил вниз, на первый этаж, крепко ухватив за локоть. Однако на лице ее, когда она оглянулась, я не заметил даже тени страха или отчаяния, а лишь непреклонную решимость и еще… презрение, что ли?..

Правда, в тот момент мне было не до упражнений по физиогномике: женщине, в которую я… гм!.. грозила опасность, и я должен был ей помочь! О том, что все могло быть совсем не так, как мне представлялось, я просто не подумал. А потому, двигаясь в том же темпе, я в три прыжка настиг «похитителя». Он, видимо, что-то почуял, но ни отреагировать, ни даже обернуться не успел, а у меня не было ни малейшего желания давать ему такую возможность. Поэтому я безо всяких угрызений совести воткнул этой горилле «клюв орла» в основание бычьей шеи и, продолжая движение вниз по лестнице, увлек за собой Ирину прочь от рушащегося тела. Шум получился все же изрядный: как-никак семь-восемь пудов, да со всего маху, да об пол!..

– Вы всегда вмешиваетесь в чужие дела без спроса? – спокойно поинтересовалась Ирина, когда мы остановились на нижней площадке перед холлом.

Я тут же выпустил ее руку, почувствовав себя вдруг совершеннейшим дураком, мальчишкой, вздумавшим поиграть в рыцарей Круглого стола. Захотелось взвыть от стыда и бессилья, но я сдержался, пробормотав лишь:

– Извините, но мне показалось, что вы меня…

– Вот именно!.. Впрочем, на этот раз вы почти не ошиблись, – Ирина неожиданно сама взяла меня за руку и улыбнулась одними уголками губ. – Спасибо!

– Кто это? – я был совсем сбит с толку ее поведением.

– Один из… помощников нашего главного спонсора.

– Дуладзе?!.. Что ему от вас нужно?

– Благодарности, разумеется, – ответила Ирина с каким-то странным выражением, вновь возбудившим у меня прежние подозрения, и покосилась на недвижное тело «помощника». – Что вы с ним сделали? Он жив?

– Убьешь, пожалуй, такого борова, – нарочито бодро отмахнулся я, предчувствуя, однако, в глубине души, что приключения только начинаются. – Скоро очухается.

– Тогда идемте отсюда, – Ирина решительно повлекла меня к выходу. – Если он вас увидит, могут быть большие неприятности.

– У вас?

– У вас! Вахтанг… Господин Дуладзе сильно обижается, когда ему мешают.

– Я тоже! – Мне не понравилась оговорка насчет «Вахтанга». – И потом, вы – хозяйка бала, кто же будет развлекать гостей?

– Дмитрий Алексеевич, я верю, что вы можете постоять за себя, и даже за меня, но, согласитесь, играть в Рэмбо как-то несерьезно! – Ирина лукаво улыбнулась, взяла меня под руку, на миг прижалась ко мне всем телом, и я сдался окончательно и бесповоротно. – Гостями займется моя помощница и ученица Нурия Саликбекова, я вас как-нибудь познакомлю. А сегодня я приглашаю вас быть моим кавалером и… рыцарем!

И снова, как в первый момент нашего знакомства, то ли от ее слов, то ли от ее прикосновений, или от того и другого одновременно, на меня снизошла невидимая благодать счастливого и полного успокоения! Наверное, именно такое вот блаженное умиротворение индийские йоги и называли нирваной? Если «да», значит, Ирина сотворила из меня за один вечер самого настоящего йога, только не самоуглубленного и самодостаточного отшельника, отрицающего все человеческие блага земные, но могучего воина Духа, непобедимого в своем устремлении к состоянию Высшего Счастья – Любви! Все же это состояние было странным прежде всего потому, что я не мог найти ему разумного объяснения. Рассудок все время пытался подсунуть распаленному воображению фразы типа «так не бывает» или «чур меня!», но чувства сегодня определенно брали верх, и я не хотел им мешать.

А ведь я так привык быть один! Первый семейный опыт оказался настолько неудачным, что напрочь отбил желание когда-либо повторять сей эксперимент. Когда Татьяна, первая жена и первая любовь, прождав меня однажды до полуночи, бросила при встрече «ты любишь только себя!», я решил, что это обычный женский эгоизм, и даже не счел нужным объясниться, полагая, что все забудется, и продолжал заниматься своими делами. Я тогда был подающим большие надежды врачом, по уверению моего шефа, и стремился заработать авторитет и положение, чтобы в конечном счете нам с Татьяной «выбиться в люди» и жить «по-человечески», по ее собственному выражению. Но… как всегда, мужская логика оказалась в противофазе с женской! После ухода Татьяны, дабы не свихнуться и не спиться, я убедил себя, что одному быть лучше, не надо ни под кого подстраиваться, никому быть обязанным, сам себе хозяин… Я гордился своей независимостью, манкировал своей недоступностью для «прекрасной половины человечества», даже приобрел в последнее время репутацию записного «сердцееда», главным образом, среди сотрудниц нашего «Вестника» и с легкой руки Настеньки Волкогоновой. Но сегодняшний вечер стал для меня таким откровением, что напрочь выбил из головы все эти холостяцкие бредни. Он привнес в мою заскорузлую за годы одиночества душу живительную струю ожидания чего-то нового и абсолютно неизведанного, но имеющего прекрасное имя – Ирина!..

Мы вышли на крыльцо. Солнце давно село, но ночь еще не торопилась заняться своими темными делами, и над городом притаились загадочные и непредсказуемые ультрамариновые сумерки. Вечерняя прохлада не без успеха вытесняла дневную жару, затаившуюся в асфальте улиц. А я снова держал за руку эту чудесную женщину и снова не знал, что же мне делать.

– Проводи меня, – просто сказала Ирина, и я с радостью обнаружил, что мы уже перешли на «ты». – Пойдем пешком, я живу недалеко, на «Преображенской».

Мы перешли улицу и свернули в парк. Она так и не отняла руку, а я так и не отпустил ее добровольно. Она что-то рассказывала про свою работу, что-то обычное, нейтральное, а меня снова и снова окутывали теплые и ласковые, словно руки матери, волны счастливого спокойствия и чувства полного единения, будто две заблудшие во времени и пространстве половинки наконец-то обрели друг друга. И это было такое чудесное ощущение, что мною владело лишь одно желание: вот так идти рядом и держать ее за руку, и не отпускать. Совсем.

Но даже все самое прекрасное в конце концов кончается. Мы подошли к обычному современному пятиэтажному дому с лоджиями и фонарем над подъездом, и она сказала:

– Значит, я жду тебя в четверг в девять часов, кабинет номер семь, на первом этаже. Покажу тебе свою методику бесконтактной диагностики.

Ирина помолчала, затем мягко высвободила руку и коснулась пальцем моего виска, отчего по всему телу сверху вниз прокатилась тугая жаркая волна.

– Спокойной ночи, спаситель! Ты ведь так и не понял, что для меня сделал сегодня! – добавила она и исчезла в подъезде.

– Спокойной ночи, – все, что я смог выжать из себя в ответ, повернулся и побрел назад, за своей машиной.

Я, видимо, действительно очумел от нежданного счастья, поэтому последние слова Ирины остались для меня полнейшей загадкой.

 

Глава 4

Явившись на следующий день в редакцию, я застал там ледяное море спокойствия и равнодушия в лице пантеры по имени Лена. Меня, что называется, не видели в упор и даже под микроскопом. Такие выплески холода и раньше происходили с завидной регулярностью, как только становилось известно о моей очередной «сердечной победе», и мне, по соображениям чисто утилитарным, приходилось их рассеивать с помощью роз, конфет или, в особо тяжких случаях, за ужином при свечах. Удивительно, но на сей раз во мне не содрогнулась ни одна клеточка, не встрепенулся ни единый нерв. Все мое существо казалось напоенным таким спокойствием, такой уверенностью и внутренним радостным светом, что никакие злонравные стрелы ревности просто не имели возможности нанести мне даже малейший вред! И юная чертовка, наверное, впервые в жизни, поняла, что настоящие чувства существуют не только в женских романах, потому что вдруг изменилась в лице, молча опустила глаза и сделала вид, будто сосредоточена на рукописи, лежащей перед ней на столе.

Я мысленно поцеловал ей ручку в знак благодарности и восхищения ее мудрым решением, потом уселся в свой угол и включил старенький верный «Пентиум-интеллиджент», с которым так любил периодически соревноваться Гриша-Колобок. Это занятие было его второй слабостью после минералки. Григорий Ефимович обладал феноменально емкой и быстрой памятью. В своей круглой и гладкой, как шар для боулинга, голове шеф хранил такие сведения, какие, пожалуй, не найти и во всемирной Сети. Во всяком случае, Гриша уже несколько раз доказывал преимущество природного компьютера над искусственным, выдавая требуемую информацию на несколько секунд раньше «Пентюха». Причем каждый раз, разумеется, на спор. Проигравшая сторона обязывалась за свой счет поить пивом после рабочего дня всю нашу «уголовку», и почему-то по странному стечению обстоятельств ею каждый раз оказывался несравненный Дон Теодор, к тихой радости победителя.

Я успел отредактировать пару «подвальных» заметок, когда дверь распахнулась и в комнату прошествовал Федя Маслов, держа двумя пальцами перед собой за уголок объемистый желтый конверт. Я догадался, что это были наши с Одоевской снимки со вчерашней презентации, потому как Дон Теодор бросил пакет на свой стол и нарочито медленно вытер пальцы носовым платком. Покосившись на притихшую пантеру, я приготовился было выслушать очередную сентенцию о конечностях, произрастающих у некоторых представителей рода «гомо сапиенс» из непотребных мест, которыми оные индивидуумы совершенно не умеют пользоваться, а тем более делать профессиональные фотографии для солидного еженедельника, но произошло невероятное: Федя промолчал!

Более того, он вскрыл ножом конверт, вытряхнул снимки на стол и принялся их рассматривать. Правда, всю гамму чувств, одолевавших его при этом, Дон Теодор все-таки сдержать не смог, поэтому периодически по бесстрастному и гладко выбритому лицу заслуженного мастера пробегала судорога то ли изумления, то ли отвращения.

Тишина в комнате установилась такая, что еле слышное раньше урчание холодильника в дальнем углу стало похожим на рев взлетающего аэробуса. Последний снимок спланировал из длинных пальцев мэтра Маслова обратно на стол к своим собратьям по несчастью. Мы с пантерой замерли, как осужденные перед оглашением приговора. Но Бог, видимо, решил сегодня взять нас под свою защиту.

– Недурственно, недурственно! Весьма! – медленно изрек наконец Дон Теодор. – Кто из вас сие сотворил?

– В основном Елена Даниловна, – с готовностью отозвался я. – У нее это лучше получается.

– Пожалуй, – Федя раздумчиво повертел в руках один из снимков и продемонстрировал его нам. – Это кто?

С фотографии на нас смотрела молодая смуглая женщина с копной волнистых черных волос, уложенных в замысловатую прическу, создававшую модную среди молодежи иллюзию «след ветра». Женщина показалась мне смутно знакомой, ее можно было бы назвать красивой, если бы не резко очерченные высокие скулы и слишком узкий, почти клинообразный подбородок, и недлинные, вздернутые к вискам глаза болотного цвета, излучавшие какую-то злую иронию, что ли? Незнакомка была снята крупным планом, поэтому разглядеть, во что она была одета, не представлялось возможным.

Я в затруднении почесал кончик носа и с надеждой покосился на обиженную пантеру по имени Лена. К моему изумлению, второму за последние полчаса, на ее очаровательной мордашке не осталось и следа оскорбленной гордости. Мило улыбнувшись, конечно, не мне, а Дону Теодору, она промурлыкала с самым невинным видом:

– Если я ничего не путаю, Федор Кузьмич, это – Нурия Рафаиловна Саликбекова, ведущий специалист центра «Световид» по бесконтактным методам лечения.

– Текст к ней будет?

– Разумеется. Даже небольшое интервью есть о перспективах традиционной медицины. Хотя, вообще-то, у Дмитрия Алексеевича информации, наверное, побольше, он же весь вечер общался непосредственно с руководителем центра!

Сказав это, Одоевская метнула в меня такой саркастический взгляд, что стало ясно, ничего-то она не простила и не осознала, и будет отныне на моей совести еще одно загубленное женское сердце, надеюсь, последнее. Самое интересное, что в действительности между нами, выражаясь языком женского романа, ничего серьезного не было. А была девичья влюбленность с одной стороны, да почти отеческая забота – с другой, редкие прогулки в парке, да дружеские «чмоки» в щечку у подъезда. И вдруг – на тебе! М-да, «чужая душа – потемки, а женская – полный мрак», как сказал один мой знакомый, когда от него ушла четвертая жена.

Мои невеселые размышления снова прервал Дон Теодор.

– А это кто на сцене? – и он продемонстрировал другой снимок.

Там, облитая светом двух софитов, в спокойной и уверенной позе стояла на помосте перед микрофоном моя единственная и желанная, Женщина с большой буквы, мое счастье и погибель!

– Это Ирина Андреевна Колесникова, учредитель и глава центра «Световид». – Я постарался ответить ровным и спокойным голосом, но не был уверен, что у меня получилось.

– Текст есть? – Маслову явно тоже понравилась эта удивительная женщина, потому что он, продолжая держать фотографию перед собой на вытянутой руке, другой рукой, не глядя, включил свою гордость – полноцветный плазменный сканер, собираясь заняться компьютерной коррекцией снимка для печати.

– Н-нет, Федор, – пробормотал я, чувствуя, как наливаются краской мои бедные уши. – Но я восстановлю, по памяти.

– Не получится! – фыркнула ревнивая пантера и, вызывающе покачивая бедрами, прошествовала мимо меня к двери.

– Это почему же? – по инерции спросил я, хотя почувствовал подвох, и нарвался.

– Потому что у тебя в голове со вчерашнего дня сплошные междометия! – И юная чертовка торжествующе хлопнула дверью.

Я выругался и полез за сигаретами, потом долго не мог найти зажигалку, а потом Дон Теодор, закончив разглядывать мои пылающие уши, глубокомысленно изрек:

– Женщина бывает не права только до тех пор, пока не начнет говорить… Что, действительно, все так серьезно?

– Серьезней не бывает, Федя, – мне наконец-то удалось прикурить, и я торопливо затянулся пару раз подряд, стараясь унять разгулявшиеся нервы.

– Ладно, как говорится, «пожуем – увидим». – Маслов уже успел отсканировать фотографию и теперь задумчиво разглядывал ее электронную копию на экране монитора. – М-да, от такой женщины, пожалуй, можно немножко сойти с ума, – и он принялся колдовать над клавиатурой, задавая параметры коррекции.

Некоторое время было тихо. Я окончательно успокоился и, докуривая сигарету, лениво следил, как дым длинными сизыми языками медленно втягивается в вентиляционную решетку. Но едва я собрался снова заняться редактированием, Дон Теодор вдруг громко сказал «ни фига себе!» и поманил меня пальцем.

– Дима, иди-ка, полюбуйся на свою ненаглядную!

– Что случилось? – У меня в животе шевельнулся холодный червячок настороженности.

Подойдя к столу Маслова, я взглянул на экран… и обомлел. На хорошо знакомой фотографии вместо Ирины у микрофона стояла другая женщина – Нурия Саликбекова!

– Ты зачем монтаж-то делаешь? – попытался пошутить я, стараясь отогнать нехорошее предчувствие.

– А это не монтаж, Дима! – Федор выглядел озадаченным не меньше моего. – Я всего лишь запустил программу коррекции освещения объекта, и – вот результат!

– Так не бывает! – призвал я на помощь свою любимую фразу. – Наверное, произошло наложение кадров, не сработала перемотка.

– Увы! Если бы это было наложение, все фоновые детали были бы смазаны, потому что при ручной съемке точно совместить два разорванных во времени кадра невозможно, даже при полной неподвижности оператора! – Дон Теодор сказал это в своей обычной безапелляционной манере, и я почувствовал, как пол буквально уходит у меня из-под ног.

– Не может быть, – тупо повторил я мгновенно севшим голосом. – Я же прекрасно помню, что речь произносила Ирина… Колесникова, и никакой Нурии даже близко не было! Я там даже не пил, Федя, ничего, кроме сока какого-то.

– Охотно верю, – невозмутимо кивнул он. – Тогда остается только одно разумное объяснение. Обе женщины достаточно похожи, издалека. И при определенном освещении, а там явно имелись софиты или еще что-то подобное, вполне можно спутать одну с другой. Кстати, какого цвета было платье на, мм-м, Колесниковой?

– Темно-синее…

– А на… второй?

– Не знаю. Я ее там вообще, по-моему, не видел. Про Саликбекову мне сказала Ирина, и то, когда мы уже уходили оттуда.

Я добросовестно пытался восстановить в памяти подробности презентации, но так и не вспомнил, где же я мог видеть эту Нурию?

– Здесь получается темно-зеленое, – кивнул на экран Маслов. – По законам цветовосприятия, эти два оттенка при искусственном боковом освещении могут выглядеть одинаково. Так что, я думаю, никакой мистики тут все-таки нет, сплошная физика, но весьма эффектная, однако!

Конечно же, для моего рассудка объяснение Дона Теодора подходило как нельзя кстати, но вот в душе по-прежнему колыхался туман сомнения и беспокойства. В таком состоянии ни о какой творческой работе не могло быть и речи. Поэтому, поблагодарив Федора за содействие и участие, я в спешном порядке покинул родную «уголовку», молясь про себя, чтобы где-нибудь по пути не столкнуться с обиженной пантерой по имени Лена.

Однако домой, как намеревался поначалу, я не попал, потому что в машине меня настигла трель мобильника. Звонил мой закадычный друг и товарищ Олег Ракитин, которого я не видел и не слышал вот уже целых двое суток с достопамятного «пивного воскресенья».

– Привет, котяра! Ты где сейчас?

– В пути, Олежек, я всегда в пути! – меня уже давно тянуло на философский лад, а Ракитин только ускорил этот процесс.

– А что если твой путь пройдет через «Сибирское бистро» на Новособорной? – голосом библейского искусителя спросил он.

Я внутренне содрогнулся, вспомнив свое позавчерашнее «падение» на пару с Берестом в этом известном всему городу заведении, и сказал:

– Давай лучше на свежем воздухе, «У Абрамыча» в Южном парке, например, лады?

– Договорились. Жду.

Вот такой он и есть, лучший «волкодав» управления, Олег Владимирович Ракитин: надежен, лаконичен, деловит и неизбежен – живое воплощение Правосудия и Справедливости, хотя, конечно, ничто человеческое ему не чуждо.

До летнего кафе с претенциозным названием «У Абрамыча», к богоизбранному народу, впрочем, не имевшего никакого отношения, я добрался раньше Олега. Поскольку время было обеденное, свободного столика не нашлось, и я расположился прямо у стойки с жаровней, наблюдая воочию весь процесс приготовления знаменитых сибирских шашлыков из осетрины. Ракитин появился точнехонько в тот момент, когда последние крохи моей воли растворились без следа в обильной слюне, заполнившей уже не только рот, но и изнывающий от голода желудок, и я готов был плюнуть на приличия и наброситься на еду.

Олег моментально оценил мое состояние и выудил из принесенного с собой кейса запотевшую «полторашку» нашего любимого с ним пива «Старый город». При виде такого количества солидного напитка настроение мое слегка поднялось, однако сторож в голове продолжал тревожно попискивать: неспроста Ракитин вызвал меня на разговор. Поэтому я продолжал сохранять на лице невозмутимое выражение, предоставив инициативу Олегу.

– Димыч, есть интересные новости по делу «о мумиях», – Ракитин, как всегда, не стал «тянуть кота за хвост». – Учти, говорю тебе только потому, что ты попал в него с самого начала, и не в твоих интересах «сдавать» меня Матвеичу за разглашение служебной информации.

– Я похож на чукчу из анекдота, Олежек? – я постарался, чтобы возмущение мое было искренним. – Что ты накопал?

– Ты похож на кота, которого забыли побрить! Не обижайся, – Ракитин разлил по стаканам пиво, отхлебнул из своего сразу половину, крякнул от удовольствия и продолжал: – Собственно, из того, что я нарыл про наших «жмуриков», заслуживает внимания лишь один факт: оба при жизни никоим образом друг с другом не пересекались, но тем не менее закончили ее одинаково!

– И что, по-твоему, из этого следует? – Я тоже взялся за стакан.

– Отсутствие мотива! – Олег поставил пустой стакан на стойку и многозначительно поднял указательный палец. – Очень похоже, что это – дело рук еще одного маньяка.

– Только потому, что обе жертвы имели одинаковый возраст? – я не смог сдержать ехидной улыбки, и Ракитин тут же подобрался, профессионально почуяв подвох. – Расслабься, капитан. Я имею на этот счет заключение специалиста: здесь поработал настоящий паранорм!

– А что, паранорм не может быть маньяком? – резонно возразил Олег.

– Ну-у, – я слегка растерялся и тут же разозлился на себя за тупость. – Черт! Действительно!.. У тебя просто талант разваливать красивые версии.

– Почему же? – Ракитин снова наполнил стаканы. – Вот тебе версия, достойная пера. Жил-был мальчик-паранорм, и однажды его сильно напугал или обидел плохой дядя тридцати шести лет от роду. А поскольку мальчик-то был не простой, паранормальный, он и решил, когда вырастет, извести всех нехороших дяденек в возрасте тридцати шести лет, чтобы они больше не смогли никого напугать или обидеть. Ну как?.. – и он принялся за пиво, злорадно поглядывая на меня поверх стакана.

– Скверно, Олежек, – я весьма натурально зевнул и тоже отпил пару глотков. – Как говорится, уровень ниже канализации. Думаю, даже Голливуд не клюнул бы на такую убогую идейку, не говоря уже о нашей доблестной криминальной полиции.

– Тогда предлагай свою! – неожиданно огрызнулся Ракитин.

И только тут до меня дошло, насколько он вымотан этими «глухарями», или теперь уже скорее «мертвяками», если учесть полное отсутствие работоспособных версий.

– Не бейте себя ушами по щекам, уважаемый, как любил говаривать товарищ Бендер! – я попытался перевести все в шутку. – Олежек, дай своим мозгам отдохнуть и ешь шашлык, а то остынет.

– Не успеет, – буркнул Ракитин, успокаиваясь, и потянулся за шампуром. – А кто тебя консультировал насчет паранорма? Уж не «аномальщики» ли из Политехнического?

– Бери выше, сам Золотарев!

– Ну да?! Как же это он снизошел до нас, простых смертных?

– Не пыли, Олег! – Мне стало немного обидно за мага. – Андрей Венедиктович действительно редко отзывается на просьбы, но этот случай, по-моему, его здорово заинтересовал. А может быть, даже и напугал…

– Брось! – отмахнулся Ракитин, уплетая золотистую осетрину за обе щеки. – Золотарев не из тех, кого можно напугать. Вспомни хотя бы прошлый Новый год, когда он пожар в театре в одиночку погасил, причем без воды и огнетушителей, как очевидцы уверяли…

– И все же я уверен, что наши «мумии» его сильно… озадачили, что ли? – продолжал настаивать я, пытаясь поймать ускользающую догадку, но она никак не давалась. – Понимаешь, он меня перед уходом попросил обязательно сообщить ему имя этого паранорма, когда мы его поймаем.

– Если поймаем…

– Ну, да. Но ведь Андрей Венедиктович – очень сильный маг, так неужели же он не смог бы вычислить этого ублюдка?

– Наверное, просто не захотел, – пожал крутыми плечами разомлевший от еды Олег.

– Да нет, я думаю, он именно не мог этого сделать!

– Почему?

– Потому что тот сильнее Золотарева! – высказал наконец я свою догадку и торжествующе уставился на друга.

– М-да! – крякнул озадаченный таким поворотом капитан. – Но в таком случае нам его действительно не поймать?

– А это мы еще посмотрим! – самоуверенно заявил я, но больше для Олега, чем для себя.

– Ладно, – Ракитин с хрустом потянулся и хлопнул меня по плечу, – я пошел, надо еще раз с Клоковым переговорить. Спасибо за обед. Если что надумаешь, звони на мобильный. Пока!

– Ты тоже держи меня в курсе. Привет Алене, пусть уж на меня не обижается за воскресенье, – попросил я, вспомнив наш «бурный» отдых.

– Не переживай, велено передать, что ты полностью реабилитирован! – сказал Олег и быстро направился к своей служебной «ауди».

Я же, не торопясь, расправился с остатками шашлыка, допил пиво и пешком пошел домой, благо жил буквально напротив парка.

Остаток дня я бессовестно провалялся на диване с какой-то книжкой, отключив телефон и почти забыв про свое расследование. Все мое сознание вновь было заполнено чудесным образом Ирины, и никаких путных мыслей не приходило в мою распаленную воображением предстоящей встречи голову. Это уже был, что называется, клинический случай, от которого не помогали ни «макивара», ни контрастный душ. Умом я понимал, что так не бывает, что со мной происходит нечто не совсем нормальное для взрослого человека, может быть даже, меня действительно загипнотизировали. Перед глазами все время возникало загадочное прекрасное лицо с таинственной улыбкой и искрящимися пониманием глазами и заслоняло остатки разумных мыслей, а память услужливо возвращала воспоминание удивительного, ни с чем не сравнимого, счастливого и спокойного единения. С ней?!..

На следующий день, кое-как дождавшись назначенного срока и все еще слегка робея, я переступил порог центра «Световид». Кабинет номер семь встретил меня весьма интригующей вывеской «Диагностика энергоинформационного состояния организма». Я постоял перед светло-ореховой дверью несколько секунд, зачем-то глубоко вздохнул и нажал на витую бронзовую ручку.

Ирина, строгая, сосредоточенная, в обалденном, полупрозрачном белом халатике, под которым… нет, лучше туда не смотреть!.. встала мне навстречу из-за обычного полированного стола. На нем россыпью лежали какие-то цветные диаграммы, стоял стандартный комплекс связи «Россия» со всеми полагающимися электронными наворотами, а рядом расположился такой же обычный офисный канцелярский комплект из матово-черного пластика с кучей разноцветных стилосов, маркеров и фломастеров. В углу тихо жужжал мощный войс-компьютер «Селигер» последнего поколения с двадцатидюймовым плазменным монитором, в рабочем объеме которого среди виртуальных джунглей скакали хихикающие мартышки и поедали вырастающие то тут, то там виртуальные бананы и апельсины.

– Привет медицине двадцать первого века! – я постарался принять невозмутимый вид, хотя внутри все так и пело от радости новой встречи с этой удивительной женщиной, пробившей совершенно непонятным образом скорлупу моего холостяцкого затворничества.

– Привет, знаток изнанки жизни, – лишь намек на улыбку на миг озарил ее прекрасное лицо. – Раздевайся и ложись на кушетку!

– Как, совсем? – на меня напал вдруг легкий приступ фривольности, не иначе как со страху.

– Ох, какие мы сегодня смелые! – она взглянула на меня с иронией. – Нет, только до нижнего белья.

– Слушаюсь и повинуюсь. А если его нет?.. – я никак не мог остановиться.

– Не хамите, больной! – она поджала нижнюю губку и нахмурилась. – По-моему, мы пока еще не в тех отношениях, чтобы…

– Понял. Раскаиваюсь. Больше не повторится! – я замешкался с джинсами, не рискуя снимать их под ее сердитым взглядом.

Ирина оценила ситуацию и отвернулась к столу.

– Ложись на спину, руки – вдоль тела. Расслабься, можешь закрыть глаза.

Я безропотно повиновался, почувствовал, что она уже стоит рядом, но подглядывать не стал, хотя очень хотелось.

– Вы лежите на спине, ваши руки вытянуты вдоль тела, ваши глаза закрыты, вы слушаете мой голос и постепенно перестаете ощущать кончики ваших пальцев.

Голос был низкий, грудной, проникающий, казалось, до самого позвоночника. Его хотелось слушать, слушать, слушать…

– Вас зовут Дмитрий, вам тридцать шесть лет, вы сотрудник еженедельника «Вестник», вы пришли на прием к врачу и теперь перестаете ощущать руки и ноги целиком…

Ощущение было странным: я как бы раздвоился. Я одновременно лежал на кушетке и стоял рядом, глядя на самого себя, хотя глаза мои были закрыты. И я действительно обнаружил, что не чувствую ни рук, ни ног. Но это знание не вызывало никаких опасений или тревоги, наоборот, оно воспринималось как само собой разумеющееся и естественное. А голос продолжал теперь как будто издалека:

– Вы находитесь в кабинете, вы носите бороду, вы водите машину, сегодня четверг и теперь вы полностью не ощущаете своего тела…

На какой-то миг возникло чувство стремительного падения, но оно тут же сменилось ощущением парения. Будто я повис в воздухе, точнее, я сам стал воздухом и мог двигаться в любом направлении, не прилагая никаких усилий. Голос исчез совсем, и осталось только чувство безмерной свободы и радости, и продолжалось это тысячу лет, и не нужно было больше ничего, и не хотелось…

– Раз, два, три! – это прогремело, как раскат грома, как приказ, которого нельзя ослушаться, как глас небесный.

Я открыл глаза, снова владея собственным телом, и увидел склонившуюся надо мной Ирину, явно уставшую и какую-то озабоченную.

– Все в порядке, – я постарался улыбнуться бодро и беззаботно.

– Какой сегодня день?

– Четверг. Что с тобой? – я действительно забеспокоился и сел на кушетке.

– Все нормально, – облегченно вздохнула Ирина, – ты здесь и сейчас. Знаешь, сколько ты спал?

– Спал?! Да я ведь только что…

– Два часа. Не пугайся, я использовала эриксонианский гипноз, чтобы снять возможные информационные шумы и наводки. И теперь имею полную картину твоей энергоинформационной матрицы.

– М-да, – я был несколько обескуражен, – два часа?.. И что же ты у меня нашла плохого?

– Да, в общем-то, ничего страшного, – она попыталась беззаботно улыбнуться, но тут же прикусила губу, – просто у тебя слишком уж зашлакованный организм, особенно печень и толстый кишечник.

– Неужели? И чем же это мне грозит?

– Не знаю. Может быть, и ничем…

– А «может быть»?..

– Иногда последствия бывают печальными: артроз, цирроз, полипоз, болезнь Крона…

– Ладно, не пугай, – я бодренько вскочил с кушетки и потянулся за одеждой. – Скажи лучше, как мне от них побыстрее избавиться? Официальными методами или, может быть, чем-нибудь из твоего арсенала? – я запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть другой в узкую штанину джинсов. – Между прочим, стул у меня регулярный, иногда даже очень. Так что, по-моему, никакие шлаки там просто не смогут застрять. А вот печень… Прикажешь отказаться от мяса и водки?

– И это тоже, – Ирина по-прежнему оставалась серьезной и сосредоточенной. – Но, боюсь, диеты будет недостаточно, – она нахмурилась, явно решая для себя какую-то сложную дилемму.

– Согласен на любые муки! – я еще раз попытался вызвать не ее милом лице улыбку. – Из твоих рук я приму даже цианистый калий!

– Не говори ерунды! – Ирина не приняла шутки, зато, видимо, приняла решение: – Я беру тебя на лечение, но с условием, что будешь выполнять все мои требования!

– А ты будешь выполнять мои. По части безопасности, – добавил я осторожно.

– Согласна. Только… ты не торопи меня, ладно? Мне нужно самой во всем разобраться.

Ее глаза светились таким призывом, таким желанием и сочувствием, что я отбросил все вопросы, вертевшиеся на языке, подошел и молча обнял ее за плечи. Она не отстранилась, как я мог ожидать, а вдруг уткнулась лицом в мою волосатую грудь, и я почувствовал, как что-то горячее и мокрое побежало по коже на живот.

И в тот момент я был готов сражаться за нее хоть с целым миром, хотя и не понимал причины проявления такой слабости со стороны Ирины.

 

Глава 5

Добраться до редакции с утра в пятницу я так и не успел. На Молодежном проспекте у светофора передо мной вдруг возникла, взвизгнув тормозами, патрульная машина, и из нее вывалился огромный, как медведь, сержант Степан Бульба в своей неизменной потертой кожанке, несмотря на жару перепоясанный портупеей со всеми причиндалами, начиная от газового баллончика и кончая внушительной, как и он сам, дубинкой.

– Здорово, пресса! – рыкнул он в своей всегдашней манере, вскидывая волосатую лапу к виску. – Правильно я тебя вычислил, люблю дисциплинированных людей – хоть часы проверяй!

– Не обольщайся, Михалыч, чистая случайность, – отпарировал я. – Просто у моей «Селенги» опять трамблер полетел, вот и приходится пользоваться «одиннадцатым номером».

– Ладно, сигай до машины, комиссар велел тебя с ветерком доставить! – и Бульба дружески хлопнул меня по плечу так, что я пулей влетел в раскрытую дверцу.

– Степа, когда-нибудь тебя вышибут из органов, – прошипел я, усаживаясь в вертикальное положение и пытаясь растереть онемевшее плечо.

– Это за что? – повернулся он с недоуменной физиономией.

– За превышение полномочий и нанесение тяжких телесных повреждений законопослушным гражданам!

– Ну, извини, Лексеич, не рассчитал, – благодушно ухмыльнулся Бульба. – Экой же ты хрупкий!

– А ты приходи в субботу в спортзал, там и посмотрим, кто из нас хрупкий, – вкрадчиво предложил я. – А то, я гляжу, тебе скоро курточку менять придется – так и трещит по швам, так и трещит.

Молоденький парнишка-водитель, не выдержав, хихикнул себе под нос, но сержант услышал, тут же насупился и молчал всю дорогу, успокаивая себя тем, что наматывал на палец шестисантиметровые гвоздики, снимал и выбрасывал в открытую форточку.

Мы подъехали к какому-то перекрестку в новом спальном районе города, и я поначалу решил, что здесь произошло обычное ДТП и могли бы обойтись без участия прессы. Но когда я увидел выражение лица Береста, шагнувшего мне навстречу из-за кузова эвакуатора, знакомый неприятный холодок между лопаток вновь напомнил о себе и заставил внутренне напрячься как перед броском в зону прямого огневого поражения.

– Привет, комиссар, – я пожал чуть дрогнувшую руку, и Берест, не ответив, повернулся и пошел назад, к притулившейся возле обочины темно-синей «тойоте».

Только подойдя вплотную, я понял, что дело было не в самой машине, а в ее водителе. За рулем, откинувшись на подголовник, сидела… мумия! По ее позе было ясно видно, что это… существо, еще недавно бывшее человеком, видимо, в свой последний миг сумев остановить машину, попыталось выбраться из нее, но сил на это уже не хватило. Дверца была приоткрыта до первого фиксирующего положения, и ссохшиеся пальцы все еще цеплялись за внутреннюю ручку. На мумии мешком сидел весьма дорогой, цвета темного металлика, вечерний костюм, а возле педалей лежали свалившиеся с костлявых ног шикарные мокасины крокодиловой кожи. Роскошный, с наворотами телефон спутниковой связи на приборной панели завершал образ бывшего владельца.

– Это что, вместо завтрака? – кивнул я на покойника.

– И вместо ужина, – откликнулся Николай. – Мне так со вчерашнего дня кусок в горло не лезет.

– Кто это, выяснили?

– Управляющий Сибирского банка Вайнштейн Игорь Александрович, тридцать шесть лет, женат, высшее юридическое, второй дан по карате-до, судимостей не имеет, – меланхолично проговорил Берест.

– Похоже, возвращался со светского раута?

– Похоже, не вернулся.

– Слушай, Коля, – до меня вдруг дошло, – а ведь этот… бывший банкир – ровесник тем первым двум!

– Ну и что? – нехотя откликнулся Берест, погруженный в невеселые раздумья. – На что ты намекаешь?

– Ни на что, – вовремя спохватился я, вспомнив отношение комиссара ко всякого рода мистическим изысканиям. – Но должен же быть здесь какой-то смысл! Золотарев говорил…

– Ну да, опять магия!.. Ты мне еще про серийного маньяка-вампира расскажи! – Николай начал понемногу распаляться – все-таки я его зацепил! – Подходит, спрашивает сколько лет, а потом: ням-ням и – поминай, как звали?

– М-да, – я вытащил сигареты и закурил.

Память услужливо подсунула еще один странный факт, и на этот раз куда более прозаичный и понятный высокому начальству. Я тут же не преминул его выложить.

– Погоди, а это, случайно, не тот самый Вайнштейн, который отвалил два года назад господину Дуладзе беспроцентный кредит на тридцать миллионов под развитие сети заправочных станций в губернии?

Николай воззрился на меня, как на сумасшедшего, но через мгновение его взгляд просветлел, и я понял, что реабилитирован полностью как ценный, но внештатный сотрудник криминальной службы.

– Молодец, Димыч! Не ожидал! Уел ты старого сыскаря, однако. Наверняка это он и есть!

– А все-таки, где он вчера был? – прервал я поток начальственного красноречия.

– Банкет в «Колизее» по случаю юбилея их Красноярского отделения, как полагается, с шампанским, стриптизом и прочими дежурными шалостями.

– И он тоже… шалил?

– Наверняка, – Берест тоже потянулся за сигаретой, забыв о своей трубке. – Это у них – в порядке вещей, богема! – он презрительно сплюнул. – А поточнее Иваныч через часок скажет. Зачем тебе?

– И это говорит комиссар криминальной полиции?! – возвел я очи горе.

– Ну и что? Даже если у него и была «шалунья» в ресторане, думаешь, это она его… высосала?

– Pourquoi pas, как говорят французы?

– Опять ты за свое?! – Николай вышвырнул окурок, не докурив и до половины. – Фантаст хренов!

– Не кипятись! – я протянул ему другую сигарету. – Эта девочка, скорее всего, была последней, кто видел банкира живым. Может, что и расскажет интересного.

– Чего? Как она ему минет делала?

– Грубый ты, Коля, не буду с тобой больше общаться, – я раздавил окурок и зашагал обратно к патрульной машине, всей спиной изображая обиду.

На самом деле я ни капли не обиделся, просто в голову пришла весьма заманчивая и привлекательная на вид мысль, и требовалось немедленно пообщаться с ней наедине. Я также знал, что Берест тоже не воспринял мой демарш всерьез, но в силу природного упрямства первым звонить не станет. И это тоже меня устраивало на ближайшее время.

Бульба, ни слова не говоря, отвез меня к редакции, я сделал ему ручкой и, дождавшись, когда патрульная скроется за углом, быстренько перешел на другую сторону улицы, к троллейбусной остановке.

Хмурый и невыспавшийся портье в гостинице «Северной» долго не мог сообразить, что мне от него надо, а когда понял, его деланному возмущению не было границ. Он так старательно и натурально закатывал глаза и потрясал кулаками, стучал себя в грудь и размазывал сопли, что я, будь хоть на гран доверчивей, и впрямь поверил бы в гражданскую сознательность и моральную честность этого замечательного мерзавца. А так я, дождавшись перерыва в гневно-слезливых излияниях, четко и ясно повторил вопрос, сопроводив его соответствующей материальной поддержкой в виде полусотенной купюры:

– Гомер ты мой, не читай мне свою «Одиссею», а вспомни, по возможности честно, приводил ли ты в прошлую субботу к ныне покойному постояльцу из номера два-пятнадцать девочку по вызову, и как мне ее теперь найти?

Доморощенный аэд при виде купюры моментально заткнул фонтан красноречия и уже в простых словах, частично, правда, из ненормативной лексики, поведал, что да, мол, был такой заказ, аккурат накануне того печального события, но как назло никого из подходящих б… в холле не оказалось. Он уже подумывал было звонить в резерв, но тут к нему подошла та самая роскошная п… (натуральная платиновая блондинка с карими глазами и бюстом Мэрилин Монро) и весьма непрозрачно намекнула, кто она на самом деле и чем бы желала заняться. Наш поэт-сутенер обрадовался и, конечно, тут же удовлетворил просьбу и той, и другого ко всеобщему и полному удовольствию, за скромную мзду, разумеется.

– Ну, и где она теперь? – напомнил я вторую половину вопроса, все еще не выпуская из рук купюру и шелестя ею перед самым носом этого прохвоста, дабы он не потерял тонус и ясность мышления.

– Ах, это?! – он внимательно следил за моими манипуляциями с деньгами и тут же наощупь вытащил из-под конторки визитку. – Пожалуйста! Мне не жалко, господи, я ее в первый и последний раз видел, залетная какая-то, точно!

– Что-то новенькое! – я с интересом разглядывал картонку, на которой было отпечатано явно принтером: «Всегда рада с вами встретиться! 556–556. В любое время! Айрис». – Гетера с визиткой… Умный ход!

– Да пропади она пропадом! – вконец измаявшийся портье вцепился в купюру, и я, сжалившись, разжал пальцы. – Теперь вот неприятности из-за нее.

– Ну, почему же… Ты вот в накладе не остался, да и она, наверное. Только клиенту не повезло, так это бывает, – и я, не прощаясь, двинулся к выходу.

Радость от первой удачи быстро омрачилась мыслью о том, что со вторым случаем все неизмеримо сложнее: покойный спортсмен был женат, а следовательно, официально и теоретически морально устойчив, что практически и потенциально наверняка не соответствовало действительности. Проверить такое можно было только через кого-то из его друзей и то после долгих и трудных уговоров, поэтому я решил отложить поиски и набрал номер, указанный на визитке. Абонент оказался с определителем номера и автоответчиком, который приятным контральто предложил мне оставить свою просьбу после двойного сигнала и извинился, что хозяйка сейчас не может подойти к телефону. Подумав, я назвал номер своего сотового и в двух словах изложил, чего я хочу от встречи. Я не рассчитывал на особый успех, но попробовать, по-моему, стоило, хотя гетеры такого уровня должны быть крайне разборчивы в выборе клиентов, и, несомненно, меня будут проверять на лояльность и кредитоспособность всеми доступными средствами.

После этого, уже на пути в редакцию, я набрался наглости и позвонил главному эксперту управления Афанасию Ивановичу Клокову. Без зазрения совести, сославшись на якобы устную просьбу комиссара Береста, я поинтересовался, была ли зафиксирована свежая половая связь у покойного капитана «Лесовика» и можно ли провести сравнительную экспертизу у всех троих на сегодняшний день погибших, с одной ли и той же женщиной они накануне переспали?

– Это чья идея? – сварливо осведомился Клоков. – И что это даст?

– Идея моя, – скромно сообщил я, – но комиссар ее полностью поддерживает. Если окажется, что я прав, мы будем иметь реального кандидата в обвиняемые, а уж выйти на нее – дело техники. Она, по всей видимости, профессионалка, и с большими запросами. Гетера. А таких в городе не так уж и много.

– Резонно, – хмыкнул эксперт. – Только вот способа убийства это не прояснит никаким образом.

– Разберемся, Афанасий Иванович, всего доброго.

– Ну-ну, – буркнул тот и отключился.

Я с облегчением сунул мобильник в карман и посмотрел на часы: половина третьего – в редакции обед, да и мне не мешало бы подкрепиться. И я отправился в свое любимое «Бистро».

Уже вечером мне позвонил Берест и сварливо осведомился:

– С каких это пор ты стал моим заместителем?

– Боже упаси! – весьма натурально ужаснулся я. – Мне такое и в кошмарном сне не привиделось бы!

– Не ерничай! За каким… По какому праву ты даешь задания экспертам от моего имени? – Николай явно начинал закипать, а сие было чревато полным моим отстранением от дела со всеми вытекающими.

– У меня и в мыслях не было, чес-слово! – поторопился я его успокоить. – Просто появилась плодотворная идея, призванная облегчить работу наших доблестных сыскных органов, а тебя же вечно нет на месте. Вот я и… проявил инициативу.

– Всякая инициатива наказуема! – уже не так сердито рыкнул он. – Выкладывай!

– Это же элементарно, Ватсон, – я понял, что гроза миновала, – классику надо читать – Сименона, Жапризо… Мудрые французы говорят «chercher la femme», если вам что-либо неясно, потому как алогичные поступки могут совершать лишь эти создания. Что может объединять такие похожие смерти таких непохожих людей? Особенно, если исключаются все другие причины: наркотики, мафиозные разборки и масонские шабаши? Остается – секс!

– Ну, как раз мафиозные разборки сейчас – главная рабочая версия! Твоя догадка о связи Дуладзе с Вайнштейном очень плодотворна, а если сюда приплюсовать еще и Володина, тоже бывшего подельщика Носа…

– А куда ты приплюсуешь Долгового?

Берест осекся, засопел, потом глухим и каким-то чужим голосом спросил:

– Может быть, все-таки болезнь?

– Ну-у, комиссар, это же – от мертвого осла уши, как говаривал знаменитый потомок янычаров! Ни бактерий, ни вирусов экспертиза не обнаружила, а в потусторонние силы ни вы, ни я…

– Черт! Котов, ты все-таки сволочь порядочная! – Николай окончательно успокоился. – Ладно, что ты еще успел накопать?

– А что мне за это будет?

– Шашлык из тебя будет!.. Тридцать суток административного ареста за укрывательство важной информации от следствия! – Берест снова угрожающе зарычал. – Считаю до одного…

– Слушаюсь, гражданин начальник! Есть такой номерок в городе – 556–556, попробуй выяснить его местонахождение и владельца.

– Где взял?

– В туалете списал!

– Ладно, не обижайся, – Николай заметно подобрел. – Поручу Ракитину пробить твой номерок. С меня причитается…

– Шашлык и пиво!

Я быстренько отключился и рванул в ванную приводить себя в порядок, ибо мысль, жужжавшая комаром всю вторую половину дня где-то глубоко под черепом, выбралась наконец наружу и оказалась весьма соблазнительной. «Что ж, – заявила она, – не так страшен черт, как его малютка! Вот к этим самым чертовкам и малюткам, а еще стройняшкам и милашкам, кискам и телкам, и стоит заглянуть. Закинем сеточку пошире, не впервой поди, авось что и попадется!..»

Через полчаса я припарковался на платной стоянке возле знаменитого городского вертепа, борделя и прочая, ночного клуба «Наяды» и вразвалочку направился прямо в его ярко освещенную стеклянную пасть. Рыжий верзила в фиолетовой ливрее с золотыми позументами осклабился при виде меня, что должно было, видимо, означать приветливую улыбку, и распахнул дверь. Все передние зубы у него были вставные и не без моего участия. Поэтому я ехидно оскалился в ответ и мимоходом легонько ткнул бугая под ложечку.

– Гы-гы-гы! – с жаром отозвался тот. – Дмитрий Алексеевич, сколько лет, сколько зим! Какими судьбами в наши палестины?

– Работать, милейший, исключительно работать!

– А у нас тут все только и работают, не до отдыха, гы– гы-гы!

Я не удостоил его ответом и направился прямиком к стойке бара в дальнем конце зала, призывно расцвеченной мигающими елочными гирляндами. Толстопузый бармен Мишка Фукс по кличке Сильвер бдительно торчал посреди своих необъятных запасов горячительных, прохладительных и прочих напитков в неизменной штопаной тельняшке и с огромной кривой трубкой в зубах. При моем приближении он приветственно взмахнул волосатой татуированной ручищей и буквально из воздуха сотворил передо мной запотевший стакан с янтарным «Крюгером».

– Брэн лэхтык, кэп! – Я уселся на высокий крутящийся табурет перед ним и вытащил сигареты. – Все толстеешь?

– Хай! – отозвался Мишка и сотворил еще один стакан с пивом для себя. – Запомни, сынок: живот не от пива, а для пива! – он вынул трубку и поднял стакан. – Лэхайм!

– Будь здоров! – поддержал я и отпил половину пенной, терпкой жидкости. – Хорошо! Небось прямо с завода?

– А то! – Мишка тоже приложился к напитку. – Туфту не держим-с!

– Маловато сегодня клиентов? – я оглядел полупустой зал. – Или смена уже в разгаре?

– Какое там! – он шумно утерся и снова хлебнул из стакана. – Второй день недобор! Как прослышали про этого банкира, как его?.. Вайнштруделя?..

– Вайнштейна…

– Ага, про него. Так и труханули резко, – Мишка сунул в рот трубку и смачно затянулся.

Я тоже прикурил и изготовился слушать, но Сильвер, похоже, не был расположен к длительной беседе.

– Если тебя это интересует, поболтай с Тутси или Шанель, – заявил он. – Эти «киски» скоро объявятся, – и отошел к новому клиенту на другом конце стойки.

Я взял свой стакан, перегнулся через парапет и нацедил себе до верху пива из фирменного крана. Потом уселся поудобнее и стал ждать. Минут через двадцать мое терпение было вознаграждено.

– О, какие люди! И без охраны?! – загорелая до степени молочного шоколада обаятельная дама в беспредельно открытом ослепительно белом сарафане привычно уселась на соседний табурет и положила перед собой на стойку такую же белую сумочку в стиле ретро.

– Привет, Тутси! – я галантно коснулся губами капризно подставленной, изящной и тонкой кисти с переливающимися отточенными коготками.

– Соскучился, Котик? – она метнула в меня профессионально лукавый и призывный взгляд и достала из сумочки золотистую пачку «Данхилла».

– Я от тебя давно без ума, ты же знаешь! – я постарался не кривить душой, но перед глазами тут же встала Она в зеленом полумраке комнаты, я сбился и, чтобы не выглядеть смущенным, сделал вид, что ищу по карманам зажигалку.

Тутси, а в миру просто Жанна Витимская, улыбнулась, вытащила сигарету и милостиво дождалась, пока я поднесу ей огоньку.

– Я не видела тебя целую неделю, неужели не соскучился?

– Закрутился, извини, – мне окончательно расхотелось с ней любезничать, – и… Жанна, я теперь…

– Опаньки! Женился?! – она притворно округлила глаза и выпустила струйку дыма. – И кто же она?

– Да нет пока… Выпить хочешь? – я попытался уйти со скользкой темы.

– Мартини, – Тутси продолжала иронично поглядывать на меня, изредка затягиваясь сигаретой, пока я делал Сильверу заказ. – Ну и?..

– Ну и все! Не могу я одновременно, – я начал сердиться и на себя и на нее. – Замнем для ясности?

– Как хочешь, – она пригубила вино и приняла равнодушный вид.

– Жанна, мне нужна твоя помощь, – я решил идти напролом. – По старой дружбе.

– Так и быть, – великодушно кивнула она, выдержав классическую паузу. – Что тебя интересует?

– Тебе знакомо имя Айрис?

– Айрис?!.. – Тутси сделала бровки домиком. – Нет, а что?

– Она твоя коллега, в определенном смысле. Работает по телефону, но и не только…

– А-а, кажется, я поняла! – Жанна резко развернулась ко мне на табурете и хищно оскалилась. – Это не та самая б…, из-за которой мы тут все второй день без работы?

– Похоже, она. Ты ее видела? Можешь описать?

– Люська-Шанель ее срисовала: кошка драная! Ну, тварь!.. – ее возмущение было таким искренним, что мне даже стало жаль девчонку. – Попадись она только!

– Значит, не видела?

– Ее счастье! Но и мы не дешевки! У нас свои сыскари найдутся! – Тутси в сердцах ткнула окурок мимо пепельницы прямо в полировку стойки. – Гадина!

– Погоди, остынь, – я слегка приобнял ее за голые плечи. – Никуда она не денется, где-нибудь да обломается.

– А что, правда, что она своих… клиентов химией травит? – природное женское любопытство определенно брало верх.

– Нет. Но каким-то образом все-таки убивает.

– Да она просто псих!

– Вполне может быть. А поэтому я тебя прошу: никакой самодеятельности! Если она вдруг нарисуется, позвони мне. Обязательно! – я взял девчонку за вздрагивающий подбородок и заглянул в расширенные от возмущения глаза. – Ты меня поняла?..

– Да, – она сердито дернулась. – Пусти!

– Вот и ладненько! И другим кисулям скажи, мол, Кот просил только ему лично и больше никому, хорошо?.. – я легонько провел кончиками пальцев ей между лопаток.

Она вздрогнула и быстро стрельнула в меня выжидающим взглядом, но я тут же убрал руку и взялся за пиво. Тутси коротко вздохнула, подхватила сумочку и спрыгнула с табурета.

– Да, – остановил я ее, – и предупреди всех: если увидят меня здесь в… соответствующем виде, пусть сделают вид, что незнакомы. О'кей?

– Неужели на «живца» ловить будешь? – Жанна ехидно прищурилась. – А как же та самая, единственная и неповторимая?

– Работа требует жертв. Временных, разумеется.

– Ладно уж, потерпим как-нибудь!

Она упорхнула куда-то в другой конец зала, а я вернулся к своему пиву и весьма серьезному решению, которое только что принял.

Мягкий зеленоватый полусвет, рассеянный по комнате, слегка размывал очертания предметов, создавая вокруг них легкую ауру, и от этого казалось, что именно они рождают сам свет. Тихая ритмичная музыка тоже будто бы исходила ниоткуда и пронизывала все пространство помещения и предметы, и людей, находящихся в нем.

Нас было двое, я и Она.

Я лежал на упругой широкой кушетке лицом вниз, полностью обнаженный, и слушал Ее голос.

– Закрой глаза, расслабься… Представь, что твое тело спит… Все мышцы отдыхают, им очень нужен этот отдых, без него они больше не смогут управлять твоим телом, дай им шанс отдохнуть!.. Дыши только так, чтобы это было приятно, но не по обязанности… Слушай свое тело, делай только то, что оно хочет… Пусть твой разум не вмешивается, слушай тело!..

Голос то отдалялся, то снова приближался, он тоже звучал ниоткуда и со всех сторон одновременно. Появилось ощущение плавного покачивания, ритмичного, в такт звучащей музыке и голосу. Это было очень приятно и необычно. Хотелось слушать, слушать… и больше ничего! Потом я почувствовал едва заметные касания, нежные, неуловимые, и от них в тех местах, как бы внутри, под кожей, стали рождаться маленькие горячие пузырьки. Они медленно поднимались к поверхности тела, выходили наружу и лопались, растекаясь по коже горячими щекочущими волнами. Эти волны пересекались, наслаивались друг на друга, порождали другие волны, и так без конца. Постепенно жар с поверхности начал проникать все глубже в тело, как бы растекаясь по тонким разветвленным канальцам или сосудам, и прогревая буквально каждую клеточку в каждом органе и ткани. Касания становились все явственнее и сильнее, и волны жара все напористей и настойчивей заливали все тело, каждый его уголок. Потом появилось чувство, будто я уже переполнен этой мощной, всепроникающей и живительной субстанцией, и она вдруг стала стекать с меня по кончикам пальцев рук и ног, впитываясь в окружающее пространство. Тело мое вздрогнуло и на какой-то миг буквально воспарило над кушеткой, а когда я опомнился, оказалось, что уже сижу и в изумлении таращусь на свои руки. Вся кожа кистей светилась бледным неровным светом, и он крупными каплями действительно стекал с пальцев вниз, но эти капли не достигали пола, а рассеивались в воздухе.

Я посмотрел на свою целительницу, стоявшую передо мной обнаженной и ничуть не стеснявшейся наготы, и встретил ее открытую, чуть ироничную, но бесконечно теплую и добрую улыбку.

– Что это?!.. – только и смог вышептать я, протягивая к Ней истекающие светом руки.

– Это Чи, животворящее начало всего сущего, – бархатным глубоким голосом, от которого меня каждый раз пронизывала приятная дрожь, заговорила Она. – Я разблокировала большую часть шу-пунктов, энергетических «ворот» ко всем внутренним органам, и включила твою Свадхистану, священную чакру, хранительницу прародительской Чи. И сейчас ты видишь завершающую стадию очистки своей энергосистемы от различных информационных шлаков, нарушавших нормальную циркуляцию энергии в твоих телах. Эти нарушения большинство людей воспринимают как проявление различных болезненных симптомов, но это не совсем так…

– Погоди! – я закашлялся: показалось, что в горле беззвучно лопнул большой горячий шар, и тут же прорезался такой голос, будто меня подключили к мощной квадрофонической системе, забыв предупредить об этом. – Ты сказала «в телах»?!.. О, господи! Что у меня с голосом?!..

– Не пугайся! – засмеялась Она. – Это один из эффектов снятия блокад: заработала твоя Вишудха, чакра общения, эмоций и коммуникаций, она контролирует в организме, помимо прочего, функцию голосовых связок. Ты просто разучился правильно говорить, как и большинство современных людей. А про «тела» я не оговорилась, у нас их на самом деле не одно, а семь! И болезни, то есть блокады, могут возникать (и возникают!) почти всегда не в одном, а сразу в нескольких телах.

– И какие же это тела, где они? – я все еще не мог сообразить: шутит Она или говорит всерьез. Что-то, где-то, когда-то я вроде бы слышал или читал про все эти чакры, каналы, энергии, но всегда относился к подобного рода литературе, как к сказкам для взрослых в лучшем случае. И вот теперь?!..

– Ты видел матрешку?

– Конечно, в детстве…

– Ну, так это и есть наши семь тел! Куколки в матрешке как раз и символизируют строение человека. Это ведь очень древняя игрушка и одновременно важнейший в прошлом предмет для обучения управления собственным телом в единении с природой и всем мирозданием! Хотя официально считается, что матрешку завезли в Россию из Японии в восемнадцатом веке, на самом деле эта модель человека была создана около тысячи лет назад в Северной Индии…

– Погоди-ка, – я все-таки решил перейти на громкий шепот, мой новый голос все еще пугал своей необычной сочностью и глубиной. – Черт! Я что, так и буду теперь всю оставшуюся жизнь «громыхать»?

– Нет, котик, – засмеялась Она своим удивительным переливчатым смехом, от которого у меня по телу каждый раз пробегала сладко щемящая волна. – День-два, самое большее. Потом твоя энергетика выровняется, Вишудха успокоится, и голос твой станет снова обычным. С той лишь разницей, что отныне при необходимости ты сможешь пользоваться любым из трех существующих типов речи.

– Что это еще за три типа? – снова насторожился я.

– Большинство людей пользуется одним типом речи – горловым, который генерируется непосредственно Вишудхой, – терпеливо продолжала Ирина. – Это – уровень бытового общения. Второй тип речи, грудной, генерируется Анахатой или сердечной чакрой. Это уже уровень творческого общения. Им люди пользуются, к сожалению, все реже и реже, в основном служители религиозных культов, некоторые актеры и певцы, еще меньше – разные общественные деятели…

– …а третьим уровнем, наверное, теперь никто не пользуется? – высказал я смутную догадку, почувствовав грустные нотки в голосе моей любимой.

– Ты правильно понял, Дима, – Ирина как-то странно вздохнула. – Третий тип речи – надчревный, или диафрагмальный. Он генерируется Манипурой, чакрой распределения жизненной энергии. Это уже уровень общения с Творцом. Чтобы овладеть им, людям приходилось отказываться от многого…

– Ладно, не будем об этом, – поспешил я уйти с явно непростой для нее темы. – Так что ты там хотела рассказать мне про матрешку?

– Спасибо, – Ирина улыбнулась одними губами и заговорила более уверенно. – Так вот, первая куколка, самая маленькая, представляет наше бренное физическое тело. Оно действительно самое маленькое, слабое, с минимальным запасом живой энергии, и поэтому такое недолговечное и подверженное всевозможным недугам. Вторая куколка – первое из шести тонких, нематериальных тел, эфирное или, точнее, эмоциональное. Оно значительно более насыщено энергией, поэтому непосредственно управляет всеми функциями физического плана и одновременно подпитывает, восполняет потери энергии первого тела. Каждый взрослый человек знает, что язва желудка появляется «от нервов», то есть от сильных эмоциональных потрясений. Перерасход энергии эфирного тела приводит к недостатку энергии тела физического, что и выражается в болезни, например, язве желудка или инфаркте сердца… Понятно?

– Ну, не такой уж я дурак, как кажусь в профиль! – я почувствовал себя значительно лучше, поняв, что все это не бред, и что Ирина действительно может лечить любую болезнь, владея мощным оружием воздействия на самые тонкие механизмы и реакции, что дают нам жизнь. – Только про остальное как-нибудь в другой раз, а то, боюсь, мой «компьютер» не справится с такой лавиной новой информации.

– Конечно, Дима, продолжим на следующем сеансе, дня через два.

– Ириша, можно тебя спросить?.. – я больше не мог оставаться в неведении о ее ко мне отношении, хотя и понимал, что это глупо.

– А надо ли? – она как-то по-особенному взглянула на меня.

– Мне это необходимо! – я решил пойти до конца.

– Спроси…

– У меня есть хоть какой-то шанс?..

Ирина отошла к затененному жалюзи окну, чуть раздвинула упругие полоски, и узкий золотистый поток света облил ее губы.

– Так жизнь построена из «вдруг», в зеленый круг, игру простую, и все мои «хочу» впустую, помимо глаз, помимо рук! – она лукаво улыбнулась.

– Понятно, – настроение у меня упало, но я постарался не показать ей этого и сделал то, чего сам от себя не ожидал. – Тогда возьми ключи от моего дома. Так, на всякий случай… Вдруг под дождь попадешь и негде будет обсушиться… Или просто захочешь зайти… в гости.

– Это предложение? – вполне серьезно спросила она вместо того, чтобы рассмеяться над моей глупостью, как я ожидал.

– Это просьба, – я немного воспрял духом: она не отказалась! Ура!

– Спасибо за… приглашение, – Ирина взяла брелок с ключами и зажала их в кулачке. – Буду рада им воспользоваться. Когда-нибудь!

Вот так! В этом вся Ирина: умница, красавица, ведунья, целительница, обалденная женщина и прочая, прочая, прочая. Ладно, раз влюбился – привыкай! Говорить мне не хотелось, а хотелось…

– Спасибо, родная! – все-таки вырвалось у меня.

А Ирина вдруг оказалась рядом, и жаркая душистая волна мгновенно окутала меня целиком, погружая в сладкую, безумную и радостную темноту…

 

Глава 6

На этот раз в отделе уже с утра никого не было, даже «влюбленной пантеры», хотя понедельники в нашем еженедельнике – самая горячая пора. Вместо нее на моем столе стоял пластиковый стаканчик с букетом незабудок – ее любимых цветов, а на стенке стакана ее любимой алой помадой было нарисовано стилизованное сердце со шкодливой рожицей верхом на букве «л». При виде столь прозрачного намека уши мои непроизвольно зарделись, и я поспешил убрать «компромат» в дальний угол, за ширму, где Леночка создала для нашей дружной компании минибар на один столик.

Однако поработать мне тоже не удалось. Едва я расположился в кресле в позе творческой задумчивости (полулежа, ноги на столе), проснулся мой мобильник.

– Привет писунам и записанцам! – Олег Ракитин был бодр и свеж до такой степени, что это немедленно передалось и мне прямо через эфир.

– Когда веселятся органы, граждане обычно плачут, – осторожно отозвался я. – Вы что там, вычислили нашего «вампира»?

– Можно сказать и так, – уклонился Олег от прямого ответа. – Ты не слишком погряз в бумагомарании?

– Не больше, чем один знакомый сыскарь…

– Тогда один знакомый сыскарь приглашает одного зажравшегося журналиста посетить адрес: улица Гоголя, дом пятнадцать, квартира три. Желательно – немедленно.

– Ну, если у горы разыгрался приступ подагры, тогда ей нужен не Магомет, а ревматолог.

– Не грубите, гражданин! Это в ваших же интересах. Десять минут на доставку хватит?

– Может быть, «да», а может быть…

– Между прочим, сей поход тебе тоже на руку, – Ракитин был неумолим и неизбежен как баллистическая ракета.

– А спрятаться нельзя?

– Если страус, то попробуй!

– Ладно, – я притворно вздохнул. – Явиться с вещами али как?

– Запасные трусы и зубную щетку разрешаю, – отпарировал Олег. – Не явишься, через двадцать минут высылаю наряд!

В трубке запиликал сигнал отбоя.

– Ну вот, началось! – сказал я своему мобильнику, сунул его в карман и рванул к выходу через три ступеньки.

У двери вышеозначенной квартиры мы с Ракитиным оказались практически одновременно. Однако за дверью нас ждал сюрприз, резко поубавивший количество эндорфинов в крови. Я даже вздохнул, глядя, как с Олега прошлогодней змеиной шкурой сползает оптимизм вкупе с радостной бодростью. В ответ на длинный звонок и сообщение типа «откройте, полиция!» перед нами возникла благообразная старушка в строгом черном платье и с абсолютно белой пушистой головой, напоминавшей перезрелый одуванчик, и, поджав тонкие сухие губы, строго осведомилась:

– Чем обязана, молодые люди?

– Капитан криминальной полиции Ракитин, – Олег предъявил свое удостоверение. – Добрый день! Гражданка Крестовская Инесса Павловна?..

– Графиня Крестовская, господин капитан, графиня! – надменно выпрямилась старушка. – До двенадцатого колена! И весьма этим горжусь!

– Прошу прощения! – Ракитин мгновенно подтянулся и слегка склонил голову. – Разрешите войти, сударыня?

– А вы кто, юноша? – графиня оценивающе разглядывала мою потертую джинсу и легкомысленные сандалии.

– Котов Дмитрий Алексеевич, репортер уголовной хроники из «Вестника», – я тоже попытался изобразить галантность и даже щелкнуть отсутствующими каблуками.

– Что ж, проходите, – великодушно разрешила хозяйка и не оглядываясь двинулась в глубь квартиры.

Дом этот был неимоверно стар не только снаружи, но и изнутри. Слабо разбираясь в особенностях архитектурных стилей и времен, я рискнул приписать его постройку к середине девятнадцатого века и, видимо, не слишком промахнулся. Вдобавок и большинство предметов обстановки в трех просторных (и непроходных!) комнатах были окутаны паутиной времени. И вместе с тем квартира содержалась в исключительном порядке и чистоте. Первым контрастом веков оказался супермодный цифровой телевизор «Забава» с плоским метровым экраном, удобно устроившийся в просторной гостиной между старинным массивным сервантом, заставленным хрустальными вазами, салатницами и комплектами для распивания напитков различной крепости, и таким же древним секретером, увенчанным встроенными в него часами с боем каждую четверть часа. Вторым – тот самый «навороченный» телефонный монстр от фирмы «Мещера», собиравший заказы для неуловимой и кровожадной гетеры, и скромно стоявший на каком-то реликтовом до черноты комоде во второй комнате. Но самой виновницы нашего вторжения в этот музей так и не обнаружилось.

– Итак, – повернулась к нам графиня, – я вас слушаю, господин… ваше имя-отчество?

– Олег Владимирович, мадам, – он явно старался произвести на хозяйку впечатление, и, похоже, преуспел, потому как обращалась она с этого момента беседы только к Олегу, видимо, посчитав меня его бесплатным приложением.

– Сударыня, соблаговолите ответить на весьма деликатный вопрос, вы проживаете в этой квартире одна? – Ракитин явно решил поупражняться в светском этикете.

– Постоянно – да! – Крестовская, казалось, не удивилась вопросу, спокойно подошла к секретеру, открыла боковое отделение, вынула оттуда коробку дорогущих папирос «Орлофф», зажигалку «Онега» и хрустальную пепельницу в виде распустившегося цветка водяной лилии и расставила все это на огромном круглом обеденном столе посреди гостиной. – Прошу вас, господа, можете курить!

– Постоянно?.. – Олег тут же сделал профессиональную стойку. – А временно?

– Ко мне иногда приезжает внучатая племянница, Марина Корсакова, – графиня достала из коробки длинную тонкую коричневую папиросу и замерла в ожидании.

Ракитин тут же схватил «Онегу» и учтиво поднес ей огоньку, а я вытащил свои дежурные «Монте-Карло» питерского производства.

– Могу ли я узнать, где сейчас находится ваша племянница? – продолжал расшаркиваться наш бравый капитан, и я пожалел, что не захватил с собой диктофона.

– Она здесь, в городе, сдает сессию на юридическом факультете университета, а живет у меня, во второй комнате, – Крестовской явно импонировала манера общения Ракитина, и она отвечала все более охотно и подробно.

– Извините за любопытство, Инесса Павловна, а часто ли ваша племянница не приходит ночевать?

Я замер: сейчас она нас выгонит и будет права! Господи, не обессудь!.. Но графиня уже целиком находилась во власти очарования учтивым капитаном и даже бровки не нахмурила.

– Ну, господин Ракитин, кто же из нас не влюблялся в двадцать лет и не гулял теплыми летними ночами!.. А Мариночка очень увлечена одним молодым человеком, к сожалению, не помню, как его зовут! Он тоже будущий юрист, и весьма одаренный!.. Ах, юность!.. – старушка не прочь была удариться в мемуары, но Олег вовремя пресек опасное направление беседы.

– Пардон, сударыня! А телефонный аппарат в комнате вашей племянницы – единственный в квартире? Вы им тоже пользуетесь?

– Телефон?.. Конечно, один. Мариночка привезла его из Петербурга. Он такой сложный! Я его просто боюсь!.. – Крестовская передернула острыми плечиками.

– Но ведь вы куда-нибудь звоните по нему? – гнул в нужную сторону Ракитин.

– Нет, что вы! Мне, в общем-то, некуда звонить. А если возникает такая нужда, то у меня прекрасная соседка, Ольга Борисовна Мещерякова, тоже потомственная графиня. У нее аппарат самый обычный, «Русь-2010» – графиня рассеянно затушила папиросу. – Не хотите ли чаю, господа?

– Не обременяйте себя, Инесса Павловна, – взмахнул руками Олег. – Мы уже уходим – служба! Последний вопрос, у вас найдется фото мадемуазель Корсаковой?

– О, конечно! – Крестовская, как мне показалось, облегченно вздохнула и быстро извлекла из того же секретера вполне современную цветную фотографию, выполненную на обычном «Полароиде».

На нас с ехидным прищуром смотрела смазливая мордашка, никак не подходившая под описание элегантной дамы из гостиницы «Северная», данное мне портье-сутенером.

М-да, похоже, облом!

– Вы разрешите нам временно воспользоваться этой фотографией, сударыня? – вежливо попросил Ракитин. – Под мою ответственность?

– Не утруждайте себя, капитан. Мариночка обожает фотографироваться, а по сему и снимков у меня имеется достаточно, – графиня явно устала от нашего любопытства, и только врожденная тактичность, видимо, мешала ей выставить нас вон.

Переглянувшись, мы с Олегом поспешили откланяться, и уже в патрульной машине, расположившись на заднем сиденье и спокойно закурив, снова внимательно изучили фото.

– Ну, и что скажешь? – угрюмо поинтересовался Ракитин. – Какова бабуля?

– А чего ты ожидал? – у меня настроение тоже оставляло желать лучшего. – Голубая кровь да белая кость, а мы кто? Так, псы дворовые…

– Только без самоедства, Димыч! И так тошно, – отмахнулся Олег. – Давай что-нибудь конструктивное.

Я взял у него фото и еще раз внимательно рассмотрел его. «Мадемуазель» Корсакова позировала перед камерой явно где-то в своем институте: на заднем плане смутно проглядывали очертания большого помещения, наверное, учебной аудитории, и силуэты нескольких человек – и мужчин, и женщин. Но глубина резкости изображения не позволяла различить детали.

– Очевидно, девчонкой просто пользуются, – высказал я первое, что пришло в голову. – Не исключено, за деньги!

– Аренда номера?

– Вполне вероятно. У этой модели «Мещеры» есть функция переадресации входящих звонков. Надо бы с этой Корсаковой повстречаться?

– Обязательно, но без тебя! – Ракитин решительно отобрал у меня фото.

– Ай-я-яй, капитан, не стыдно? Хочешь финишную ленточку единолично порвать?

– Шашлык и пиво, – невозмутимо отозвался этот карьерист. – Ладно, на задержание, так и быть, возьму. Выметайся, мне работать надо!

– Ну и пожалуйста! Не больно-то и нужно! – я выбрался из патрульной машины и, не оглядываясь, пошел к своей «двадцатке».

Вдруг снова заверещал мой мобильник и знакомый взволнованный голосок Жанны протарахтел скороговоркой:

– Котик, рыбка в банке! Дуй скорее!

– Понял, Тутси, спасибо! – внутри у меня все подпрыгнуло от сладостного предвкушения охоты, и, не удержавшись, я повернулся к Олегу, как раз закрывавшему дверцу. – Эй, капитан, а я все-таки быстрее!

Не дожидаясь, пока до него дойдет смысл реплики, я нырнул в свою машину, включил зажигание и втопил педаль акселератора в пол, рискуя порвать автоматическую коробку передач.

В «Наядах», несмотря на ранний час, уже тусовались две-три компании молодежи в разных концах полутемного зала. Сдвинув столики и заставив их пивом, колой и тарелками с чипсами и орехами, парни и девицы что-то громко, но невнятно бубнили друг другу с набитыми ртами и хохотали, давясь и обливаясь питьем и хлопая товарищей по мокрым спинам. У стойки с бдительным Мишкой посередине на высоких табуретах сидело человек пять. Одним из них оказалась Люська-Шанель (Людмила Аскольдовна Лоран, блондинка, метр семьдесят пять, 26 лет, студентка филологического факультета университета), которая, завидев меня, притворилась, будто только что «срисовала клиента» и игривой походкой направилась прямо ко мне через зал.

Я тоже напустил на себя фривольный вид и пошел навстречу так, чтобы столкнуться с ней где-то посередине зала. Людмила подошла, взяла меня под руку и, улыбаясь во весь рот, быстро проговорила:

– Вторая слева у стойки! Сучка в голубом!.. – И уже громко: – Какой шикарный мальчик – и один! Не составите компанию скучающей девушке?

– С удовольствием, лапочка, – тоже довольно громко и развязно откликнулся я, увлекая ее к бару, поближе к незнакомке, и – уже тише: – А ты не перепутала? Эта рыжая!

– А какая же еще?! – снова зашипела Шанель, не забывая обольстительно улыбаться – артистка! – Я эту курву и в темноте на ощупь опознаю!

Мы добрались до стойки, продолжая разыгрывать флиртующую пару, уселись на табуреты и заказали «пивка для рывка». Я, как бы невзначай, потянулся к зеркальной салфетнице на стойке и развернул ее так, чтобы все время видеть незнакомку не оборачиваясь. Мы сосали пиво, балагурили, тискали друг друга, а она с отсутствующим, даже сонным каким-то, видом продолжала неторопливо потягивать фруктовый коктейль из фужера и временами затягивалась сигаретой «Парламент», вставленной в мундштук из слоновой кости. На вид ей можно было дать лет 30–35, длинноногая, стройная, с высокой грудью, под облегающим блескуче-голубым платьем никаких признаков нижнего белья, роскошная грива золотисто-рыжих вьющихся волос обрамляла немного скуластое с тонкими чертами лицо, огромные миндалевые глаза под изогнутыми с надломом бровями, длинные нервные пальцы, капризные, чуть припухлые, чувственные губы – м-да! От таких самостоятельно не уходят! Классная «чапа», как говаривала одна моя давняя знакомая, но – увы! – не та.

От вдумчивого созерцания красотки меня отвлекла Людмила, вдруг довольно бесцеремонно обхватив за шею и чувствительно укусив за ухо.

– Ты что, на выставке достижений животноводства?! – зашипела она, продолжая терзать мое ухо. – Вот уж не думала, что у тебя такой извращенный вкус! Это же – корова, с годовым удоем в десять тысяч литров!

– С детства люблю молочные продукты, – огрызнулся я в ответ, тщетно пытаясь вырваться из ее цепких объятий, не привлекая постороннего внимания.

– Поздно, Джексон! – вдруг злорадно сообщила Люська. – Дояр уже объявился!

Я глянул в зеркальную салатницу и обнаружил рядом с незнакомкой худощавого джентльмена, затянутого, несмотря на жару, в полную «тройку» при галстуке с золотой булавкой. Они о чем-то уже тихо говорили и даже улыбались, потом джентльмен тоже заказал фруктовый коктейль и какой-то салат. Я успокоился – скоро не уйдут! – и постарался умилостивить свою всерьез раздраженную напарницу, заказав для нее и для себя фирменное блюдо клуба – лобстеров в ананасовом соусе. Плохое настроение Людмилы тут же улетучилось, и она принялась, похохатывая, рассказывать мне свои недавние похождения в санатории «Кедровый», куда ее пригласил очередной «жених», как она называла своих клиентов. История, действительно, оказалась забавной, а Люська-Шанель – прекрасной рассказчицей, так что я увлекся и начисто забыл поглядывать за «рыжей» со спутником. А когда наконец вспомнил, их уже не было ни за стойкой, ни в зале.

– Черт тебя подери с твоим «Кедровым»! – рявкнул я на Людмилу, в сердцах швырнув салфетку на стойку. – Где они?!

– Кто?.. Ах, эта корова с дояром? – девчонка невинно закатила глазки. – Так они только что ушли…

– Куда, дубина ты стоеросовая, куда пошли?! – я был вне себя.

– Хамите, парниша! – она все еще не понимала и пыталась шутить. – Баиньки, наверное.

– Люська, я из тебя сейчас действительно «Шанель» сделаю, балда! Быстро отвечай: на улицу или в номера? – я схватил ее за плечо и для пущей убедительности нажал на болевую точку, понимая, что так делать нельзя, но промедление было смерти подобно: упущу их, где потом искать? То, что «эта» была непохожа на «ту», еще ничего не значило. «Грим, порой, может творить чудеса, особенно в умелых руках!» – эта мысль только что ворвалась в мою бедную, распухшую от умственных упражнений голову как спасительный ветер в полный штиль. – Ну, где они?

– Пусти! Больно! – взвизгнула Людмила, отпрянув от меня и уставившись злыми колючими глазами. – Псих! Убирайся отсюда!.. На улицу они пошли! Катись вдогон, авось успеешь свечку им подержать!

Она спрыгнула с табурета и быстро пошла в сторону женского туалета, а я бегом бросился к выходу, швырнув, не глядя, на стойку какую-то купюру – ничего, потом с Мишкой рассчитаюсь!

Но на улице мне посчастливилось узреть лишь модерновый зад исчезающего за поворотом «феррари» да запомнить номер машины. Гоняться по городу за импортной «тачкой» на своей расхристанной «двадцатке» было совершенной безнадегой, поэтому я плюнул, доплелся до машины, сел за руль и позвонил Бересту. Телефон его почему-то не отвечал, тогда я выкурил сигарету и, окончательно успокоившись, решил с утра пораньше отправиться в управление и накрыть комиссара там.

Право же, было теперь о чем подумать нам обоим!

Ключ в замке повернулся сразу, хорошо смазанные петли не издали ни звука, и я боком протиснулся в темную прихожую. Туго набитый пакет с продуктами чуть было не вырвался у меня из рук, зацепившись за угол обувной тумбочки, и пришлось ухватить его обеими руками, а разуваться исключительно с помощью ног. Прошлепав босиком по паркету в коридор, я развернулся было в сторону кухни, и вдруг теплые сильные руки обвили меня сзади за шею, а лицо окутал знакомый, чуточку пряный запах ее духов. Я выпустил пакет прямо на пол, развернулся и подхватил Ирину на руки.

– Ах ты, чертовка! А если бы у меня сработали рефлексы? Ты забыла, что я барс?

– Ну и что? – она прильнула носом к моей шее. – Мы тоже кое-что умеем, – и нажала пальцем мне на точку возле плеча.

Правая рука мгновенно онемела, и я едва не уронил Ирину. Но она, зная результат, успела повиснуть на мне, а затем медленно соскользнула на пол.

– Ловко! – я попытался растереть руку.

Но Ирина не дала этого сделать. Она быстро несколько раз пробежалась пальцами по моей руке от кисти к плечу и обратно. Онемение тут же прошло, и теплая волна знакомо заструилась под кожей.

– Пойдем! – Ирина потянула меня за рубашку в глубь коридора.

– Погоди, а ужин?

– Потом. Сначала проведем сеанс, – она толкнула почти невидимую в темноте дверь, и мы оказались в спальне.

Все дальнейшее слилось для меня в один-единственный бесконечный вдох, наполнивший уставшее тело живительной, горячей, упругой субстанцией, всосавшейся буквально в каждую клетку, в каждый нерв, в каждый сосуд моего организма. В какой-то момент я увидел Ее, сидящую на мне верхом, и Ее руки, истекающие струйками бледно-розового огня, которые вонзались в мою грудь и живот, принося все новые и новые порции силы. А в следующий миг наверху оказался я сам, и теперь огненные потоки от кончиков Ее пальцев тянулись к моим ладоням, которые я держал над Ней.

Очнулся я один, лежа навзничь на пушистом ковре спальни и раскинув руки и ноги. Все тело буквально пылало, но постепенно жар успокоился, и пришла сладкая приятная истома.

Через полуоткрытую дверь вместе с рассеянным светом сочился вкуснейший запах поджаренного хлеба и тихий шум льющейся воды. Вставать было лень, поэтому я перевернулся на четвереньки, и в таком положении голышом отправился на кухню.

Ирина колдовала у плиты над скворчащей сковородкой, и я, бесшумно подкравшись сзади, потерся щекой о ее бедро. Она ойкнула от неожиданности и отпрянула в сторону, округлив свои и без того огромные вишневые глаза. Я уселся на корточки, громко облизнулся и голосом знаменитого кота Матроскина из Простоквашино поинтересовался:

– Не найдется ли у вас хотя бы один неправильный бутерброд, тетя Ира?

– Ох, я и не знала, что коты разговаривать умеют! Я думала, что они только уголовную хронику пишут! – нарочито удивилась она.

– Ну, я еще и машину водить умею, и на гитаре…

– Ладно уж, иди, мой руки, котяра! – рассмеялась наконец Ирина и вернулась к плите.

Потом мы хрустели свежими тостами с сыром и чесноком, запивая душистым чаем с чабрецом, и болтали обо всем подряд.

– А чьи стихи ты прочитала мне тогда, в первый раз? – вспомнил я под конец, когда все уже было съедено и выпито, и мы вместе мыли посуду, то и дело касаясь друг друга обнаженными телами и чувствуя нарастающее вновь желание.

– Это – Ирина Павельева, моя тезка и любимая поэтесса, – она поставила на сушилку последнюю чашку, повернулась и обняла за шею, вороша мне пальцами волосы на затылке.

Я тоже обнял ее и зажмурился, млея от удовольствия.

– Хочешь, я прочитаю мое любимое стихотворение? – шепнула Ирина и легонько поцеловала меня в кончик носа.

– Хочу…

Она умолкла, спрятав лицо у меня на груди, и тогда я поднял ее на руки и отнес назад, в спальню. И вновь были волны призрачного света, и струи розового пламени текли меж разгоряченных страстью тел, и длилось это один долгий и нескончаемый миг…

Потом я сидел на софе в позе «лотоса», а Ирина, свернувшись калачиком и положив голову на мои скрещенные ноги, снова рассказывала удивительные вещи о существе по имени Человек. А я снова слушал, как в первый раз, со смешанным чувством изумления и восхищения, медленно перебирая в пальцах ее черные тяжелые локоны, и хотел лишь одного – чтобы это никогда не кончалось!

– Помнишь, я начала тебе рассказывать про матрешку?..

– Конечно! Но у меня тогда едва не случилось припадка от избытка впечатлений…

– Значит, слушай дальше…

Она немного повозилась, устраиваясь поудобнее, и знакомый низкий бархатный голос поплыл по комнате, заполняя весь объем и проникая не только в уши, но буквально в каждую клеточку тела, заставляя их едва ощутимо вибрировать в ответ, впитывая информацию.

– …Третье тело человека еще более насыщено энергией. Это так называемая ментальная оболочка, наше сознание. Именно эта оболочка осуществляет контроль за получением, переработкой и усвоением обычным человеком информации из окружающей среды.

– Почему ты говоришь «обычным»? – слово неприятно резануло слух. – Разве есть еще какие-то «необычные»? Уж не экстрасенсы ли?

– Погоди, спрячь свои коготки, – я почувствовал, что Ирина улыбается, и тут же пожалел о сказанном. – «Обычные» люди – никакие не ущербные, как тебе показалось, а вполне нормальные и живущие полноценной жизнью, но только на уровне социума. Есть такая поговорка «все болезни от головы идут». И она абсолютно правильная! Болезнь – это универсальный механизм очистки организма от всевозможных «шлаков»: химических, биологических, эмоциональных, информационных…

– По-твоему, болеть получается выгодно?! – я в который раз был откровенно озадачен. – Зачем же тогда нужна вся наша медицина?!

– Успокойся, – снова улыбнулась она и дотронулась до моей груди.

Мгновенно по всему телу кругами разлилось приятное расслабляющее тепло, растворившее лишнее напряжение, и я уже знал, что это такое. Ирина активировала мою Анахату, чакру любви, спокойствия и равновесия.

– Да, болезнь – это целесообразный процесс, – продолжала моя ласковая и строгая «учительница», – но лишь тогда, когда организм изначально находился в равновесии с Природой и самим собой. Так было на заре развития человечества. И так осталось бы, если б человек не свернул на путь технической цивилизации, постепенно подменяя заложенные Природой способности на механические костыли! – в голосе ее послышались взволнованные нотки, эта тема явно задевала в ней какие-то сокровенные мысли и переживания.

– Я понял, милая, – настала моя очередь успокаивать, и я, наклонившись вперед, приобнял Ирину за плечи. – Ты ведь имела в виду колоссальные разрешающие возможности наших органов чувств? Глаз человека, например, может различать детали объекта размером менее одной сотой миллиметра и фиксировать на сетчатке отдельные кванты света, ухо способно воспринимать звук силой всего лишь в две сотых микродецибелла – именно такой «шум» производит бегущий по земле муравей…

– Молодец! – Ирина благодарно потерлась носом о сгиб моего локтя. – Так вот, техногенная цивилизация разрушила эту совершенную систему саморегуляции и самоочищения человека, в результате болезнь из блага превратилась во зло. Контроль за этим сложнейшим процессом оказался утерянным, и «машина пошла вразнос»! Вдобавок и сам социум, как энергоинформационный организм, сформировался неполноценным, с нарушенными положительными обратными связями и механизмами очистки…

– Ясно! Ты имеешь в виду войны и всевозможные революции? – догадался я.

– Умница, котик! – Ирина перевернулась на спину, потянулась, грациозно и в то же время безо всякого кокетства, и через пару секунд продолжала как ни в чем не бывало. – И вот ментальная оболочка человека оказалась без энергетической подпитки, которую должен был ей обеспечить социум через четвертую оболочку – Логос! Это, по сути, уже не индивидуальное тонкое тело, а часть единого энергоинформационного поля планеты. Именно при активизации Логоса, то есть в состоянии инсайта, люди получают как величайшие озарения, так и тяжелейшие заболевания – сумасшествие, шизофрению…

В это время я почувствовал, что голова моя буквально распухла от обилия новой информации, и взмолился:

– Солнышко, похоже, у меня начинается «инсайт», давай продолжим завтра?

– Конечно, милый, – с готовностью откликнулась она и протянула ко мне руки. – Иди сюда…

– И все-таки, почему это с нами случилось? Ведь так не бывает, наверное? – я все же задал этот мучивший меня все время вопрос, хотя и не рассчитывал на ответ.

– А что происходит с полюсами двух магнитов или с двумя разными по заряду ионами, если они встречаются? – Ирина обвила руками меня за шею и прильнула ко мне всем телом, горячим, нежным, зовущим…

– Ты моя недостающая половинка, – прошептал я, поддаваясь этому сладкому зову.

– А ты – моя… – услышал я последнее и погрузился в знакомую, сверкающую и исходящую светом бездну счастливого спокойствия.

А утром, когда я проснулся, Ирины уже не было. Из-за приоткрытой двери доносился запах свежесваренного кофе, а на груди моей лежал листок бумаги с написанным помадой словом «люблю» и тремя восклицательными знаками.

Я втянул носом сохранившийся на бумаге аромат ее новых, подаренных мною, духов, потом сделал стойку, и так, на руках, пошел в ванную приводить себя в рабочий вид. Пора было выходить на «тропу невидимой войны», а рабочий телефон Береста почему-то так и не отвечал, и я решил дождаться комиссара в самом вероятном месте, прямо в его кабинете.

 

Глава 7

Николай объявился, когда я приканчивал шестую, предпоследнюю, бутылочку «Сибирских Афин» с вишневым ароматом из его холодильника. К этому моменту минералка уже пузырилась и в носу, и в ушах, грозно булькала в животе и готова была рвануть по запасному нижнему выходу, но я все еще не сдавался, надеясь на стойкость своего мочевого пузыря. Я просто опасался, что пока буду отсутствовать по нужде, Берест появится и снова исчезнет, и уж тогда мне его точно не догнать. Мои страдания были вознаграждены в самый критический момент: дверь распахнулась, и комиссар бомбой влетел в кабинет.

Судя по его возмущенно-растрепанному виду, дела шли из рук вон плохо и в ближайшем будущем должны были пойти еще хуже в полном соответствии со знаменитым законом Паркинсона.

– Ну, что у нас плохого? – приветствовал я Николая из его же кресла.

– Догадайся с трех раз! – огрызнулся он в ответ и отобрал у меня недопитую минералку.

– Трупы размножаются как амебы?

– Провидец! – фыркнул Берест, не отрываясь от бутылки. – Нострадамус доморощенный!

– Гимнастика ума, она, знаете ли, способствует…

– Я тебе сейчас устрою добровольно-принудительную гимнастику, на тридцать суток! – рявкнул мой «очень дальний родственник» и швырнул пустую тару точно в мусорную корзину в углу кабинета. – За систематическое укрывательство важной для следствия информации!

– Та я ж тильки трошечкы дило зробыты хотив, а ты на мэнэ як смок поганый вычурывся! – попытался отшутиться я, но не тут-то было.

– Ты почему про «Наяды» умолчал, хохол недоделанный? – надвинулся на меня Николай, – Думал, не вычислю, откуда тебе информация капает?

«Люська проболталась!» – понял я и, решив использовать лучший способ обороны, заорал в ответ:

– Я – тоже!..

– Хамишь?

– Восстанавливаю справедливость. Так я прав насчет трупов?

– Любишь свежанину?

– Мужик джентльменского вида, лет сорок, высок, худощав, ездит на «феррари» цвета белой ночи, номерной знак «Н-335 ОА, 70 RUS»?

– Точно! Только не сорок, а все восемьдесят, а то и сто, – Николай прищурился и будто воткнул мне в грудь твердый указательный палец. – Колись, в «Наядах» видел?

– Было дело…

– С кем?

– Рыжая бестия в голубом, с ногами от Кардена и бюстом малышки Мэрилин, анфас – от 25 до 50, как говаривал классик, – я не удержался и съехидничал: – А что, твой «источник» разве не накапал про внешность?

– А в «Северной» была платиновая блондинка, но примерно тех же форм? – Берест пропустил мою шпильку мимо ушей, погружаясь в свой любимый процесс анализа и рассуждений.

– С банкиром тоже уехала рыжая? – я решил плеснуть свою ложку дегтя.

– В том-то и дело! Получается, их – двое?

Одну ложку он не почувствовал.

– Или трое. Кто был со спортсменом?

– Руденко выясняет… Ты на что это намекаешь?

Вторая «ложка», кажется, подействовала.

– Банда маньячек наводит ужас на молодых мужчин в древнем сибирском городе, но на борьбу с ней выходит доблестный и неподкупный комиссар криминальной полиции сотоварищи и, несмотря на опасности и прочие угрозы, выслеживает преступниц и безжалостно передает всех в руки правосудия! – продекламировал я. – Можно позвонить в Голливуд?

– Лучше своему адвокату, – плотоядно улыбнулся бравый комиссар.

– Ладно, согласен на «Мосфильм»…

– Короче, Склифосовский!

– Никакая это не банда, а обычный грим!

– Гениально! Я бы ни за что не догадался! – театрально возопил Николай, хватаясь за голову. – Эркюльчик ты мой драгоценный!

– Попрошу меня не оскорблять!

– Ладно, тогда Пронин…

– Я вас прощаю, стажер!

– Димыч, а ведь у грима тоже есть предел возможностей, – уже серьезно продолжил Берест.

– Да, но насколько он широк?

– Четыре-пять масок, если вычесть глобальные изменения прически и элементы микропластики глаз, губ и бровей.

– Да, пожалуй, это было бы для нее слишком хлопотно, – поразмыслив, признал я. – Она – залетная?

– Вряд ли, – Николай вытащил трубку и неторопливо принялся ее набивать. – Я, конечно, сделал запросы в сеть по аналогичным случаям, но интуиция подсказывает, что это пустышка. Главное – мотив!

– И способ, – я тоже закурил. – Можно посоветоваться со специалистами.

– Ты опять про свой вампиризм? – он подозрительно покосился в мою сторону. – Брось! Наверняка какая-то новая химия.

– Давай, ты будешь искать свое, а я – свое. Кому-нибудь да повезет, – предложил я миролюбиво.

– Ладно. Итак, мотив: по-моему, месть?

– По-моему, потребность…

– Тебе вредно смотреть «Секретные материалы», – ухмыльнулся он. – Слишком богатое воображение.

– А тебе не мешало бы потренировать свое, – отпарировал я. – Кстати, сколько лет по паспорту последнему любителю «клубнички»?

Комиссар уставился на меня, как на провокатора, потом полез в карман и вытащил свою знаменитую записную книжку в крокодиловом переплете, которую ему презентовали (помимо медали, конечно) лет шесть тому назад. Николай полистал ее, нашел свою пометку, прочитал и заметно изменился в лице, но отнюдь не в лучшую сторону. Он снова подозрительно посмотрел на мою безмятежно-наивную физиономию и по-отечески покачал седеющей головой.

– И не стыдно так шутить над старым и глупым комиссаром?

– Я ж не корысти ради, а токмо!.. Тридцать шесть?

– Точно! – он обреченно вздохнул. – И что теперь?

– А не знаю! – я обезоруживающе развел руками. – Это как «паззлики» детские складывать: все детали есть, а картинка не получается. Выяснили, кто он?

– Элементарно. Дьячков Петр Константинович, мужчина в самом расцвете сил, разведен, последний вид деятельности – организация бюро эскорта и охотничьих туров на лосей, медведей и прочую большую живность.

– А с Носом он пересекался?

– Напрямую – нет, а опосредованно – еще не выяснили.

– И все-таки чует моя задница, что этих… пиявок двое! Иначе никак не получается, – я тряхнул головой, разгоняя рой пустых мыслей, и поднялся. – Ладно, давай на этом пока закончим?

– Только больше никакой самодеятельности, – Николай погрозил мне трубкой.

– Я чту Уголовный кодекс! Привет Ольге!

И в этот момент в кабинет ввалился взмыленный Ракитин собственной персоной. По случаю задавившей город жары наш лихой капитан, видимо, решил проигнорировать правила субординации и внутреннего устава службы, ибо явился на прием к начальству в промокшей вылинявшей футболке, спортивных брюках и сандалиях на босу ногу, да еще и без стука. Но вид у него при этом был отнюдь не виноватый, а наоборот, торжественный какой-то.

– Да здравствует союз меча и орала! – радостно рявкнул Олег, чем привел нас с комиссаром в полное недоумение.

По крайней мере, я не видел Ракитина таким счастливым с прошлой субботы, когда нам удалось, используя его служебное удостоверение, раздобыть канистру свежайшего пива прямо на территории завода-производителя.

– Ты что, Олег Владимирович, перегрелся? – Берест смотрел на него исподлобья с выражением легкого раздражения, как на расшалившегося щенка-переростка.

Очень уж наш бравый комиссар не любил этакой неряшливой безалаберности, причем не только на службе.

– Извините, Николай Матвеевич, – мгновенно подтянулся и посерьезнел Ракитин. – Есть свежая информация к расследованию дела «о мумиях». Разрешите доложить?

– Ты, Олег, будто вчера из учебки, – покачал головой Берест, – а я ведь тебя в пример ставлю, тому же Руденко.

– А что, прекрасный пример, – решил я поддержать реноме Ракитина. – Таких сыскарей, как наш капитан, днем с огнем не найти, и даже с фонариком.

– По-моему, ты уже ушел? – повернулся ко мне Николай.

– Тогда считай меня галлюцинацией и не обращай внимания, – миролюбиво предложил я и направился в угол кабинета, где возле раскрытого окна стояло обшарпанное кожаное кресло, очень удобное для обзора.

– Гражданин Котов, я вас больше не задерживаю! – зарычал Берест.

– Можно, я останусь?

– Сгинь!

– А как же уговор? – я использовал последнюю возможность, хотя и не очень честную, зная, что Николай никогда не нарушает данного им слова.

– Да пусть послушает, – вступился Олег, подмигивая мне за спиной комиссара, – все равно ему никто не поверит!

– Ладно, выкладывай, что накопал, – сдался Берест и демонстративно отвернулся от меня к Ракитину.

– Во-первых, от лейтенанта Руденко поступила информация, что выявить свидетелей встречи Долгового с предполагаемой преступницей не получилось. Единственное, что удалось выяснить, и то у сестры его жены, что гражданину футболисту накануне гибели, вечером, звонила какая-то женщина. Подробностей разговора бдительная свояченица не знает, а вот телефончик после звонка с аппарата списала, просто на всякий случай. Догадываетесь какой?.. – и Олег выжидательно посмотрел на нас обоих.

Николай молча достал записную книжку и принялся тщательно ее перелистывать. Я тоже сообразил, о каком номере идет речь, и, поскольку память у меня на цифры оказалась не в пример лучше, чем у комиссара, тут же выдал результат:

– «556–556. Всегда рада с вами встретиться! В любое время! Айрис».

– В точку! – крякнул Ракитин.

Берест захлопнул книжку и рявкнул, не оборачиваясь:

– Еще раз услышу посторонние звуки, удалю источник!

– Это вместо спасибо?

– Это в знак благодарности! Заткнешься ты наконец?

– Молчу, как рыба об лед!

У Николая от напряжения даже загривок покраснел, но он взял себя в руки, а я (в который раз!) дал себе зарок следить за языком, иначе в один далеко не прекрасный день комиссар на самом деле решит привести угрозу в исполнение, и я лишусь своего главного достоинства, переходящего временами в недостаток.

– Продолжим, господа? – Олег, как ни в чем не бывало, расстегнул свой органайзер и раскрыл на нужной ему записи. – Во-вторых, некто Марина Владиславовна Корсакова, двадцати четырех лет, не замужем, студентка заочного отделения юридического факультета Университета, входящая в число подозреваемых в качестве возможной соучастницы преступления, в настоящее время в городе отсутствует, что не соответствует информации, полученной от ее родственницы, гражданки Крестовской Инессы Павловны. Последняя при опросе утверждала, что Корсакова в данное время сдает сессию и проживает у нее в квартире.

Ракитин замолчал, взял со стола комиссара початую бутылку «Сибирских Афин», поискал глазами стакан, не нашел и отхлебнул прямо из горлышка.

– Извините, Николай Матвеевич, с утра ничего не пил, горло пересохло, – он осторожно вернул бутылку на место. – Оперативная проверка установила, что Корсакова еще неделю назад уехала домой, в город Белово Южно-Сибирской губернии, сдав последний экзамен экстерном. Отъезд подтвердили две ее подруги, провожавшие Корсакову на вокзале.

– Ни фига себе! – вырвалось у меня, но Берест не обратил на реплику никакого внимания.

– У тебя все? – ровным голосом поинтересовался он у Ракитина.

– Почти. По уточненным данным гистогенетической экспертизы, труп Долгового Игоря Леонидовича имеет существенно более глубокие возрастные изменения в тканях по сравнению с остальными жертвами. Ребята из лаборатории говорят, мол, такое впечатление, что этот Долговой просто сгорел, хотя явных следов термического воздействия нет. Клетки, говорят, будто сварились изнутри. Точнее передать не могу, они пришлют нам завтра подробное заключение. Теперь все.

– Выводы? – снова невозмутимо спросил комиссар, доставая, впрочем, любимую трубку, что было первым признаком взволнованности.

– Ну, с Корсаковой и ее тетушкой, по-моему, ясно. Графиня просто запамятовала, когда уехала племянница. А ее, студенточку, мы в Белово прихватим, там и допросим. Что-то подсказывает мне, что девочка тут ни при чем, – Олег даже пальцами прищелкнул для уверенности. – А вот результаты экспертизы натолкнули меня на весьма неприятный вывод: очень похоже, что убийц все-таки двое!

– Вампиры размножаются? – Берест энергично набивал трубку, просыпая крошки табака на ковровое покрытие кабинета. – Котов, твоя работа? – он угрожающе повернулся наконец в мою сторону.

– Я чист пред Богом и тверез! – поспешил заверить я закипающего как чайник комиссара. – Но версию Олега Владимировича поддерживаю, потому как она очевидна и разумна. Причем, замечу, никакой мистики тут нет, выводы сделаны на основе чисто научных данных.

– Двое на одного? Ладно! – Николай раскурил трубку, затянулся несколько раз подряд, успокаиваясь, затем ткнул мундштуком в Ракитина. – Ты выяснил у графини… как ее?.. Крестовской, когда она видела свою племянницу в последний раз?

– Нет… А зачем? Мы ведь уже выяснили…

– Звони!

Олег молча набрал номер, сохраняя на лице скептическое выражение, в то время как я с любопытством разглядывал комиссара. Надо же?! Неужели нам наконец удалось поколебать его железобетонный реализм?! Ай да Коля! Молодец!

– Добрый день, Инесса Павловна! – заговорил Ракитин светским голосом. – Капитан Ракитин вас беспокоит. Вспомнили?.. У меня к вам один вопрос: когда вы видели последний раз свою внучатую племянницу Корсакову?.. Нет-нет, ничего с ней не случилось! Просто в плане уточнения… Когда?!.. А вы ничего не путаете?.. Простите, сударыня, сорвалось!.. Да… Благодарю вас! Еще раз прошу прощения за беспокойство! Всего хорошего!..

Олег медленно положил трубку на рычаг, а скепсис на его физиономии сменила тем временем полнейшая растерянность.

– Бред! – хрипло выдавил он и закашлялся. – Графиня говорит, что Корсакова была у нее всего полчаса назад. Забрала вещи, попрощалась, сказала, что срочно уезжает, и ушла! – он снова закашлялся и протянул ко мне руку. – Димыч, дай закурить, а то у меня что-то с головой.

– Держи, – я встал из кресла, достал сигареты себе и ему, поднес зажигалку. – Поздравляю, Коля, – я повернулся к молча дымившему Бересту: – Ты теперь один из нас, фантастов!

– М-да, видимо, действительно от вас никуда не денешься! – устало отмахнулся тот. – Ну, и что ты предлагаешь? Говори уж, разрешаю.

– А чего говорить? По-моему, и так все ясно, – я демонстративно пожал плечами, хотя внутри меня медленно нарастал необычный охотничий азарт: «это вам не интервью по презентациям собирать!» – Наша таинственная визави каким-то образом умеет столь эффективно изменять свою внешность, что смогла ввести в заблуждение пожилую женщину, прикидываясь ее племянницей, и даже пожить у бабули некоторое время. А когда узнала, что ее разыскивает полиция, тут же смылась.

– И где же теперь этого хамелеона прикажете искать? – задал риторический вопрос погрустневший Олег, потому как это был его прокол.

– А вот этого я не знаю, – не моргнув глазом, соврал я, ибо как раз имел вполне конкретный план, но осуществить его решил самостоятельно. – Вы опера, вам и карты в руки. Привет!

С этими словами я быстренько ретировался из кабинета, давая возможность двум профессионалам решать возникший ребус без постороннего присутствия.

Покинув гостеприимное управление, я взглянул на часы и пришел к выводу, что пора экипироваться для задуманного вечернего рейда. «Рыбка пиранья вышла на охоту! Граждане отдыхающие, берегите свои седалища и ляжки!..»

К вечеру мой охотничий зуд достиг апогея, особенно, когда начальник криминалистической фотолаборатории капитан Афиногенов продемонстрировал мне под обещание о неразглашении три компьютерных фантома подозреваемой. Разглядывая красоток на полноцветных объемных распечатках, я убедился, что это одна и та же женщина – сходство всех троих было несомненным. Не хватало только четвертого (второго по счету) фантома, причем, по моему мнению, наиболее важного, ибо там была бы изображена наверняка совершенно другая женщина! Грим, прически, макияж и цацки, конечно, здорово меняли внешность, но и только ее! Сущность человека таится в глубине его глаз, и она-то неизменима в принципе! Это известно любому мало-мальски разбирающемуся в психологии человеку, а уж тем более врачу. И вот чем дольше я всматривался в глаза компьютерных фотороботов, тем сильнее становилось ощущение, что я знаю их истинную обладательницу, видел ее, и не раз! Но где?.. Моя верная и безотказная помощница, память, на сей раз так и не смогла оказать услугу, и я отступился.

Облачившись в свой единственный «пасхальный» костюм, я решил на этот раз начать турне не с «Наяд», а с их вечного конкурента – кабаре «Лайза». Проникать туда, правда, пришлось честно, купив входной билет. Но я заранее плюнул на возможные расходы, рассудив, что в случае удачи все окупится сторицей.

Оказавшись внутри, я похвалил себя за предусмотрительность, что решил прийти пораньше – свободных мест в зале оставалось еще вполне достаточно, и я без труда устроился за левым угловым столиком. Отсюда был почти полный обзор: эстрада, бар и три четверти зала, включая вход. Я сделал первый заказ в виде салата из креветок, филе семги и «пивка для рывка». Потягивая отличный ледяной «Хольстен», я упражнялся в наблюдении, составляя в уме короткие образные портреты посетителей (точнее, посетительниц), а потом быстро отыскивая по ним натуру в зале.

В течение часа заведение заполнилось почти до отказа и, хотя здесь было не более двух десятков столиков, голова моя к этому моменту порядком распухла от напряжения, так что пришлось остужать ее новой порцией «Хольстена». Наконец на эстраде вспыхнул свет и под вялые вопли публики к рампе выкатился маленький человечек в белом смокинге и канареечных брючках. Это был владелец кабаре и конферанс-самоучка Вольдемар Кержак. То ли от скупости, то ли от непомерного честолюбия, он почему-то проводил свои ежевечерние шоу сам, и о его феноменально плоских шутках по городу уже давно ходили анекдоты. Он явно был в курсе, но с ослиным упорством продолжал каждый вечер выходить на сцену и лепить одну чушь на другую. Смеялись в кабаре много, и конечно, не над шутками, а над автором. Но это его ни мало не смущало, а скорее наоборот. Такой вот эмоциональный мазохизм. Правда, стрип-группу он подобрал отличную – все девочки, как на подбор, и не бесталанные! Я даже увлекся на какое-то время развернувшимся на эстраде зрелищем и едва не пропустил появление знакомого лица.

Им оказался не кто иной, как юный помощник Береста, лейтенант Вадим Руденко в сопровождении очаровательной дамы. Парочка была – хоть куда! Двухметровый русоволосый богатырь в модной черной косоворотке с золотым шитьем по рукавам и воротнику и черных брюках бережно поддерживал свою тоже светловолосую спутницу, достававшую ему едва до плеча и облаченную в белое блестящее платье, плотно облегающее точеную фигурку и державшееся, казалось, только на ее высокой девичьей груди, оставляя обнаженными полные плечи, оттененные золотистым загаром. Уфф! Описание прямо из светского романа! Я невольно залюбовался обоими – везет же некоторым! А тут всего-то – метр семьдесят пять, и уже залысины намечаются.

К парочке тут же подкатился вертлявый официант и услужливо повел дорогих гостей за пустовавший до сих пор столик возле самой эстрады на небольшом возвышении. Вот это да! Неужели у Вадима такие связи?! Или это специально для его спутницы приготовлено? Надо будет завтра поинтересоваться, где он такую кралю раздобыл, не иначе, как в тридевятое царство за ней ездил! Молодые люди уселись за столик, взялись за руки и, не обращая ни на кого внимания, принялись мило ворковать о чем-то веселом и радостном, судя по их счастливым улыбкам.

Настроение у меня заметно упало. Я без особой охоты доел ужин, досмотрел программу и с нулевым результатом покинул заведение, размышляя о том, что зря, наверное, не пошел в «Наяды» – все-таки там было бы больше шансов обнаружить таинственную мстительницу.

Без приключений доехав до дома, я принял душ, уже совсем было решил позвонить Ирине, но в последний момент передумал – зачем ей глядеть на мою постную рожу, и решил завалиться спать.

Однако, войдя в спальню и еще даже не включив свет, понял, что я здесь не один. Кто-то сидел на софе, невидимый на фоне плотно задернутых штор. Я напрягся, готовясь к любым неожиданностям: может быть, «вампирша» теперь явилась по мою душу, телефон-то остался на ее автоответчике? В следующую секунду обострившееся, как у зверя, обоняние донесло до возбужденного мозга знакомый нежный запах, и сердце радостно ухнуло куда-то в желудок – Ирина! Едва сдерживаясь, я подошел к постели и медленно лег, вытянувшись в полный рост на спине. Закрыл глаза, почувствовал рядом легкое движение.

– Как ты себя чувствуешь, милый? – ее голос ласкал и баюкал каждую клеточку моего уставшего тела.

– Как асфальт, над которым поработал добросовестный каток, – говорить было лень, двигаться – тоже.

Лежать бы так и лежать до скончания времен, ни о чем не думая и не заботясь, ни о хлебе насущном, ни о маньячках-мужененавистницах…

– Сейчас тебе станет легче, – ее пальцы уже начали свой танец по моей обнаженной груди, и первые тоненькие струйки божественной, всеисцеляющей силы уже искали подступы к моим опустошенным органам.

– Целительница… А ведь ты мне так и не дорассказала про матрешку? – вспомнил я нашу последнюю встречу.

– Я помню, котик, – голос Ирины снова приобрел завораживающую глубину. – Следующие три тонких тела являются не сугубо человеческими, но неотрывными частицами структуры Мироздания, создающими информационные каналы связи между всеми семью уровнями земного плана Бытия. Логос, четвертая оболочка, отвечает за состояние и связь с надсознанием, эйдосом, планетарным полем информации. Универсум, пятое тонкое тело, контролирует информационные потоки в нашем галактическом домене, этот уровень еще называют кармическим…

– И что, он действительно определяет наши судьбы? – язык уже с трудом ворочался во рту, я будто плыл куда-то, покачиваясь на теплых упругих волнах, и потоки живительной силы продолжали заполнять невидимые каналы тела.

– Нет, конечно, – мне показалось, она словно ждала моего вопроса и ответила чуть быстрее, чем всегда это делала. – Универсум лишь формирует направления возможного движения потоков информации, задающих ритм нашему существованию и определяющих все способности человека в его земной жизни.

– Даже способности магов?

– Разумеется. Ведь маг – это просто человек, облеченный Знанием.

– А шестой и седьмой уровни, наверное, тот самый «божественный промысел», о котором говорится в Библии? – догадался я.

– Молодец! – я не услышал, а скорее почувствовал, что она вздохнула с явным облегчением, будто камень какой-то с души сняла.

Это было странно, но размышлять в тот момент о таких вещах не хотелось. Вместо этого я вспомнил другой, не менее важный для выяснения, вопрос.

– Ириша, а можно ли полностью лишить человека его энергии?

– Конечно. Именно это и делают энерговампиры, – теперь она говорила более охотно и оживленно. – Они способны годами питаться за счет жертвы, постепенно истощая ее запасы прародительской Чи. В конце концов жертва погибает. Иногда от преждевременной старости, а чаще – от смертельной болезни, вроде рака или рассеянного склероза. Но ты не погибнешь…

– Я знаю… Я не про себя. Но возможно ли отобрать всю энергию зараз?

Тихий далекий колокольчик ее смеха.

– Что ты, котик! Человек – очень устойчивая энергосистема, с тройным уровнем защиты от потерь. И обойти их еще не удавалось никому!

– Что это еще за уровни? – вяло поинтересовался я. – Система предохранителей, что ли? Человек же не машина…

– Разумеется, нет. Человек несоизмеримо сложнее любой машины и защита его весьма необычна, но совершенна! Ее часто называют Древом Чакр. Первый уровень защиты – третья, или пупочная, чакра Манипура. Она аккумулирует и распределяет энергию физического тела, всех органов и систем. Полный пробой этой чакры возможен – это клиническая смерть, но его легко восстанавливает даже обычная медицина с помощью реанимации. Второй уровень защиты – пятая, или горловая, чакра Вишудха. Ее поражение приводит к потере человеком разума, но это недоступно для простых смертных. На такое деяние способны лишь великие маги вроде легендарного Мерлина или Джуны, но и они никогда этого не делали, ибо знали, что тогда включился бы Закон Равновесия Вселенной, которому они все подчиняются, и расплатой стало бы их собственное безумие!

Она говорила, а я все больше погружался в знакомое состояние беспредельного блаженства и спокойствия, каждую секунду умирая и рождаясь заново все более сильным и могучим. Бледно-розовые, сиреневые, золотистые потоки живительной энергии, пропитывающие мое тело, больше не удивляли и не пугали меня, наоборот, я уже потихоньку начинал манипулировать ими, направляя туда, где, как мне казалось, их интенсивность чуть снижалась. И это было чудесно и радостно!

– Третий уровень защиты – седьмая, или венечная, чакра Сахасрара, – доносился откуда-то издалека нежный и властный голос. – Это уровень Творца, и пробить его не удавалось еще никому из живущих ныне! На это решались только аватары – Будда, Христос – и то лишь с Его благословения!..

– Значит, в принципе, это возможно, – я попытался сосредоточиться на ускользающей мысли, – если человек по каким-то причинам получит доступ к такому уровню знания?

– Только теоретически, котик! – Ирина устроилась рядом, положив голову мне на грудь. – Третий уровень недоступен обычному человеку.

– Но если он все же овладеет таким знанием? – продолжал мягко настаивать я, чувствуя, что она снова чего-то недоговаривает, но не понимая причины.

– Это будет уже не человек. То есть не совсем человек, скорее – мадхъя, промежуточная стадия реализации Бога…

– И что же, тогда он сможет?

– Вполне вероятно. И не только это.

Ирина отвечала как-то все более неохотно, а я никак не мог понять причины перемены в ее настроении и поэтому торопился спросить побольше, пока она не замолчала совсем.

– А что этот мадхъя еще сможет? Ну, например?..

– Видишь ли, овладение информационным уровнем Универсума или выше, Атмы, даст человеку полный набор экстрасенсорных способностей, включая телепортацию и хилерство, возможность воздействия на любой материальный объект, изменяя его свойства и структуру, то есть способность к материализации и дезинтеграции, даже возможность влиять на сам континуум, в пределах Основных Законов Бытия, разумеется… Слушай, зачем тебе все это? К чему ты клонишь? – она вдруг резко села на софе и впилась в меня своими темными огромными глазами.

На миг мне показалось, что кто-то угрюмый и холодный заглянул прямо в голову, словно пытаясь разглядеть мои сокровенные мысли, и я, буквально инстинктивно, защищаясь, загородился от него как бы щитом. Ощущение вторжения тут же пропало, а Ирина смотрела теперь на меня с каким-то сложным выражением озабоченности и сочувствия одновременно. Тогда, чтобы разрядить обстановку, я решился вкратце рассказать ей нашу криминальную историю, прекрасно понимая, что узнай об этом Олег или, того хуже, комиссар – не сносить мне головы и пяти минут! Но почему-то я в тот момент был абсолютно уверен, что могу это сделать безо всякого риска для себя, да и для обоих сыщиков тоже. Ирина молча выслушала мой рассказ, помрачнела еще больше и сказала:

– Желаю вам побыстрее найти ее и… обезвредить. Только не ошибитесь, Дима! Прощай!..

– Куда же ты?! – я был ошарашен таким поворотом событий. – Ночь на дворе! Ты обиделась?..

– Нисколько, – она встала и быстро собрала разбросанные по комнате вещи. – Просто мне надо срочно кое-что… обдумать. Одной. Пока!

И прежде чем я успел сказать что-либо, она выскользнула из комнаты. Я подождал несколько секунд, ожидая хлопка входной двери, не услышал и вышел в прихожую. Но Ирины там не было. А вот цепочка на двери была!..

 

Глава 8

– Ну, как успехи на поприще сыска, Холмс? – жизнерадостно осведомился на следующее утро Гриша-Колобок, столкнувшись со мной у входа в редакцию.

Он снова был в умопомрачительном одеянии – красная бейсболка, желтая рубашка навыпуск, зеленые парусиновые штанишки, не доходящие до щиколоток – оживший светофор из детского мультфильма о правилах дорожного движения! Спец по связям с народом, блин!

Настроение у меня было средней паршивости из-за вчерашнего бесполезного вояжа по кабакам, усугубленного непонятным исчезновением Ирины и бесплодными утренними попытками дозвониться до нее. Поэтому я попытался увернуться от назойливого начальника и принял самый озабоченный вид, на какой был способен.

– Что вы, Григорий Ефимович! Какой там сыск! У меня две статьи висят, уже все сроки прошли, – провозгласил я и дернулся к дверям, но не тут-то было!

Колобок явно настроился поговорить, «потренировать серое вещество», по его собственному выражению, и мгновенно ухватил меня за рукав.

– Слушай, Котов, я тут покумекал на досуге, – затарахтел он, увлекая меня в сторону аллеи напротив редакции, – получается, что это работает нечеловек! – он сделал страшную паузу и уставился на меня, ожидая реакции.

– Неужели пришелец?! – попробовал подыграть ему я.

– Э-э, брат, одна фантастика у тебя на уме! – Гриша приосанился. – Смотри на вещи проще…

– Или: проще – не смотри?..

– Нет, ты подумай! – он пропустил мою шпильку мимо ушей. – Потренируй свое серое вещество.

– Ну-у…

– Правильно – мутант!

– Ого!..

– А что? Разве нормальный человек может такое сотворить? – Колобок распалился не на шутку. – Да и зачем ему это? Ведь ежу понятно, что он так питается! Про энерговампиров слыхал?.. Вот! Только этот – супервампир: у него из-за мутации все пищеварение атрофировалось, и теперь ему приходится напрямую энергию высасывать, чтоб не помереть! – Гриша торжествующе воззрился на меня.

– Круто заварено! – почти искренне крякнул я, осторожно высвобождая руку из цепких пальцев начальника. – Ты эту версию комиссару Бересту подкинь, а то он уже голову сломал: зачем? кому выгодно? Звони прямо сейчас, на мобильник, знаешь номер?..

– Значит, одобряешь версию? – Гриша проглотил мою наживку и теперь весь сиял от мысли о собственной прозорливости, шаря по карманам в поисках сотового телефона.

– Еще бы! – я показал ему большой палец, потихоньку отодвигаясь в сторону редакционного крыльца. – Берест будет в восторге. Пока, я побежал!

– Я к тебе попозже загляну! – радостно пообещал Колобок и принялся возиться с телефоном.

Облегченно вздохнув, я поспешно ретировался в редакцию. Фигу с дрыгой, ты меня найдешь! Пинкертон коверный, прости господи!

В отделе снова никого не было, кроме одуревшей от безделья и жары толстой зеленой мухи, отчаянно пытавшейся просунуться в крохотную щель между створками окна. В альтруистическом порыве я прогнал кровожадную мысль об убийстве, открыл форточку, и муха, радостно взвыв, тут же исчезла в блеклой синеве июльского неба.

Я включил компьютер, воткнул свою дискету со статьей и запустил Quark. Наскоро вычитав текст и поправив кое-где стиль, я сбросил файл в директорию Correction для Леночки вкупе с покаянной запиской о злой судьбе-разлучнице и робким намеком на возможное прощение, ибо известно, что «повинную голову меч не сечет». А потом позвонил Бересту.

– Хеллоу, чиф! Хау ду ю ду энд хау а ю?

– Как свинья в раю! – Николай был вне себя. – Какого д-дьявола ты раздаешь мой телефон всяким шизофреникам с манией в-величия?!

– Никому, начальник! Век воли не видать! – поклялся я.

– И не увидишь! – пообещал он. – Кто он у вас т-такой, этот… Разумов, что ли?

– А он не представился?.. Заместитель главного редактора по связям с общественностью, Разумовский Григорий Ефимович.

– С общественностью? Разумовский?.. – комиссар шумно задышал в трубку. – Б-бредунович он, а не Разумовский! Или Б-бредятинский! И не с общественностью ему разговаривать, а с… психиатром д-для начала.

– А в чем дело-то? – вкрадчиво поинтересовался я.

– Представляешь, Д-димыч, этот… самородок в-выдал идею, что мы ловим какого-то мутанта, в-вампира энергетического!

– А разве не так?

– И ты т-туда же?!

– Ну, извини! – я постарался говорить как можно мягче и спокойнее. – Понимаешь, он у нас, действительно, самородок. В смысле связей с общественностью. У него потрясающая коммуникабельность! Колобок, то есть Григорий Ефимович, еще ни разу не провалил ни одного договора, ни одной встречи, ни одной пресс-конференции. Договариваться – это у него в крови! А то, что он искренне пытался помочь следствию… Так простим его за это?

– Ладно, з-замнем, – пробурчал Берест, успокаиваясь. – Чего звонишь-то?

– Да вот думаю, как бы у тебя разжиться фотороботами нашей визави?

– Это еще зачем?

– Просто, чтобы было…

– Не юли! Я же сказал, никакой самодеятельности! – голос Николая отвердел.

– Матвеич, исключительно для полноты картины! – я был сама невинность. – Я же тоже посещаю… энные заведения, по долгу службы, разумеется. Вдруг да увижу что интересное?..

– Для полноты, говоришь?.. Добро. Загляни в управление, к Афиногенову и сошлись на меня, – смилостивился он и отключился.

Я тут же созвонился с начальником криминалистической фотолаборатории капитаном Афиногеновым, и буквально через час он выдал мне под расписку целых пять (!) компьютерных фантомов подозреваемой. Теряясь в догадках, откуда же появился еще один, я внимательно просмотрел их и пришел к заключению, что на четырех из них почти наверняка изображена одна и та же женщина, хотя ее способность к перевоплощению потрясала! А вот пятая… С пятого фантома на меня в упор (я никак не мог отделаться от ощущения ее присутствия!) смотрела женщина, безусловно, похожая на первую, но отнюдь не чертами лица, а лишь выражением глаз. А вот черты-то как раз были совершенно другие! На пятом фантоме была зафиксирована женщина явно азиатского типа, этакая амазонка из древней Фемискиры с берегов Понта Эвксинского! Значит, их все-таки двое?!..

Так ничего и не решив для себя, я поспешил к Николаю в управление и застал его в прекрасном расположении духа, сидящим на подоконнике и посасывающим незажженную трубку.

– Ну-с, мистер Холмс, я жду от вас объяснений по поводу вот этого, – и я развернул веером перед его носом все пять изображений.

– Это же элементарно, Ватсон! – ехидно прищурился бравый комиссар. – Где же ваша дедукция?

– Все мое ношу с собой! – отпарировал я. – Где вы нашли нового «жмурика»?

– Сегодня утром в автокемпинге, за рекой, – охотно ответил Берест.

Но что-то в его голосе насторожило меня, хотя я все же поинтересовался:

– Тоже молодой и неженатый?

– Ну, не совсем молодой, и даже, может быть, не очень женатый, – продолжал подозрительно тянуть Берест.

– Коля, я ведь Лев по гороскопу, загрызу! – зловеще пообещал я. – И не посмотрю, что комиссар. Кто он?

– Догадайся с трех раз!

– Насмерть загрызу!..

– Ладно. Держитесь крепче, Ватсон, это – Нос! – наконец торжественно сообщил этот садист.

Вот тут я действительно едва не грохнулся на пол! Сам господин Дуладзе?!.. Мне понадобилось секунд пятнадцать, чтобы хоть вчерне переварить такую потрясающую новость.

– Причину смерти установили? – с трудом обретя голос, смог наконец выдавить я весьма важный вопрос.

– Предварительно. Разрыв аорты. Иваныч говорит, мол, следствие очень сильного испуга. И, ты знаешь, на этот раз я с ним полностью согласен. Видел бы ты выражение лица этой сволочи! Такое впечатление, что ему показали зараз все круги преисподней вместе с Апокалипсисом и Судным днем одновременно, – в голосе Николая сквозило неприкрытое удовлетворение.

– Свидетели есть? – сердцем я разделял его чувства, но чисто по-человечески мне было немного жаль: зачем-то ведь жил человек?

– Угу. Хозяин и горничная.

– Как она выглядела? – я вновь почувствовал нарастающий охотничий зуд. – Рыжая?

– Нет, брюнетка. А-ля смуглянка-молдаванка, – он принялся набивать трубку табаком и по комнате поплыл терпко-сладкий аромат вишневых листьев.

– Значит, уже пять вариантов?

– Вот именно! – в голосе Береста появилась озабоченность, он раскурил трубку и задымил как паровоз. – Слушай, Димыч, ведь не может же она менять свой экстерьер до бесконечности?

– Не может. Но меняет… – я тоже задумался, вспомнив весьма странный разговор с Ириной накануне и не менее удивительный ее уход, и ледяной ветерок сомнения на миг опахнул мое сердце. – Коля, и все-таки их двое! Я почти уверен.

– Почему «почти»? – сразу насторожился он. – Ты имеешь в виду кого-то конкретно?

– Нет… Пока нет. Просто у меня опять фантазия разыгралась.

– Котов, не тяни себя за хвост! Выкладывай!

Ну, если наш бравый комиссар начинает каламбурить, это верный признак надвигающейся грозы, и я почел за лучшее не навлекать на себя «громы и молнии Зевесовы».

– Видишь ли, Матвеич, у нас в редакции в среду интересный случай был, – я старался говорить вдумчиво, чтобы ничего не напутать и, главное, никого не подвести, но в то же время не затягивать объяснение, потому что Берест терпеть не мог пространных речей. – При обработке на компьютере одного снимка наш знаменитый сеньор Маслов, ты его знаешь, обнаружил очень странный эффект: будто бы в одном и том же месте одновременно оказались два разных человека.

– А точнее?

– То есть сначала на фото был виден только один, а когда снимок откорректировали «по светофильтрам» и еще чему-то, на месте первого вдруг проявился другой, – мне очень не хотелось уточнять, о ком идет речь, потому что верил в непричастность, по крайней мере, одного из них.

– Ты имеешь в виду наложение изображений? – высказал Берест очевидную догадку.

– В том-то и дело! Я тоже так подумал поначалу, но Дон Теодор заявил, что ничего подобного. Он предположил, что изображен все-таки один человек, просто из-за сложного освещения оказались слегка изменены пропорции лица, фигуры, цвет одежды…

– Но ты по-прежнему сомневаешься?

– Если честно, то да, – признался я и, дабы избежать нежелательных уточнений по поводу личности на снимке, добавил: – Так вот у меня появилась идея, а не проверить ли таким же образом фото Корсаковой, которое Олег выпросил у графини? Помнится, мне Федя Маслов говорил, что есть у него уникальная программа, позволяющая как бы снимать элементы грима на изображении и в результате видеть истинное лицо человека.

– А что, – на удивление загорелся Николай, – как говаривал «отец атомной теории» товарищ Бор, «идея достаточно безумна для того, чтобы быть истиной»! Снимок у тебя?

– У Ракитина.

– Ясно, – комиссар уже весь был там, за компьютером, выводя на чистую воду таинственную и неуловимую убийцу, и включил рацию на экстренную волну. – «Букет» вызывает «Гвоздику»… Ракитин, ответь!

– «Гвоздика» на связи! – послышался знакомый хрипловатый голос Олега. – Что случилось?

– Слушай, Ракитин, есть срочное дело… – и Берест коротко, доходчиво объяснил своему верному помощнику суть нашей «безумной» идеи. – Понятно?

– Так точно, Николай Матвеевич, выполняю! – отрапортовал тот и отключился.

– А если их все-таки двое? – повторил я свои сомнения. – Представляешь, комиссар? Два самых настоящих оборотня!

– Тем более надо ловить! – жестко заявил Берест и ткнул в меня погасшей трубкой.

– Что ж, надо – так надо, – вздохнул я, потому что на душе по-прежнему скребли кошки: что-то мы не так делаем?..

– Ты же обещал не ввязываться? – насупился Николай.

– Я и не буду. Специально. Ну, а вдруг?

– Тогда ты должен сразу звонить мне!

– Заметано, Матвеич! Я пошел.

– Привет! – и он тут же забыл о моем существовании, отвернувшись к пульту внешней связи.

Выйдя из кабинета комиссара, я медленно побрел к выходу, снова и снова пытаясь проанализировать ситуацию с фантомами.

Неужели все то, о чем говорила Ирина, правда, и такой человек – мадхъя? – все же существует реально?! Да не один, а сразу два, да еще и в одном городе?! Мыслимое ли дело? Или здесь все же что-то другое, что-то более реальное и прозаичное? Просто мы не видим этого! А если они, эти маги, существуют, да еще действуют сообща?.. Ух, ты! – меня аж передернуло от такого жуткого предположения, и в затылок дохнуло знакомым холодком опасности, «ветром смерти», как говорили древние мастера ниндзюцу. Но ведь тогда они нам действительно «не по зубам»! Что же делать?..

Все еще находясь под впечатлением собственного открытия, я вышел из управления, но только взявшись за ручку дверцы машины, понял причину своего внутреннего беспокойства: я же видел очередное перевоплощение той, «амазонки»! Вчера, в «Лайзе»! Спутница Вадима Руденко?!.. Не она ли убила Долгового, Вайнштейна и Дьячкова. Ведь именно их трупы, по заключению гистогенетической экспертизы, отличались от первой жертвы характером внутриклеточных повреждений! А вот с Дуладзе-то как раз, учитывая показания горничной и сторожа автокемпинга, была та же, что и с Володиным из гостиницы «Северной». Тогда действительно получается, что вторая просто прикрывается делами первой, чтобы все выглядело одинаково? Одинаково, да не совсем! Микроизменения тканей, не здесь ли разгадка?!.. От этой мысли меня бросило в жар, ладони моментально взмокли, и я даже выронил брелок с ключами, который, конечно же, улетел прямо под машину!

Чертыхаясь, я полез за ним, а когда через минуту весь в пыли снова встал перед дверцей, отряхиваясь, пришел к выводу, что там, в клубе, мне все-таки померещилась эта неуловимая и таинственная убийца. Ведь не мог же, в конце концов, Вадим так проколоться?! Просто не имел на это права как профессионал! Да к тому же он ведь еще и жутко подозрительный, прямо прирожденный сыскарь. Хотя, если он столкнулся со второй, шансов распознать ее у Вадима было немного, ведь она – другая! Это же заметил пока только я, а не Берест или Афиногенов. Может, позвонить сейчас Николаю, рассказать? Стоп! Но почему обязательно это должна была оказаться та самая, мадхъя или сверхчеловек? Почему бы Вадику и не подцепить настоящую красотку? Мало, что ли, их в нашем благословенном городе обитает? Наверное, прав комиссар Берест, слишком богатое у меня воображение, да и поменьше всякой мистики надо смотреть! Тоже мне – Малдер нашелся!..

Окончательно загнав поглубже все сомнения, я уселся за руль, полюбовался собственной постной физиономией в зеркале заднего вида и решил не показываться в таком виде Ирине, а поехать домой и как следует выспаться, памятуя народную мудрость, что «утро вечера мудренее».

А назавтра был четверг. И был дождь. Закон Паркинсона в действии: если неприятность должна случиться, она случается. Я смотрел на умывающийся небесными слезами город и решительно не мог придумать, чем заняться. Конечно, дел было невпроворот, стоит только начать. Но вот начинать-то как раз и не хотелось! А страшно хотелось увидеть Ее, почувствовать Ее тело, вдохнуть Ее запах, услышать Ее голос и спросить, и не получить ответа…

Но телефон молчал. Мне стало так противно и гнусно на душе от всех этих «мумий» и «оборотней», что дабы окончательно не впасть во вселенскую хандру, заканчивающуюся у всех одиноких мужиков, как известно, одинаково, я решил развеяться более цивилизованным способом и «убить сразу двух зайцев»: позвонил Бересту.

– Слушаю, – сонно отозвался Николай. – Кто говорит?

– Твое альтер-эго, засоня!

– А-а, мистер Хайд? Очень неприятно!

– Ты стал брюзгой?

– А ты сумасшедший? Звонишь ни свет ни заря! – рявкнул уже проснувшийся Берест. – Ты на часы посмотри!

– Мне грустно и одиноко, – я шмыгнул носом прямо в трубку. – Поговорите со мной, комиссар, пожалуйста.

– Слушай, а может, тебе стоит полечиться? – предположил он. – Может, у тебя состояние «после вчерашнего», а?

– О, небо! Какое же убогое воображение у начальствующих особ! Это что, наследственное или благоприобретенное?

– Чего тебе от меня надо? – Берест угрожающе засопел.

– Общения. И братской любви.

– Я кладу трубку!

– Ладно, я позавчера был у Кержака и встретил там твоего обожаемого Вадика с умопомрачительной богиней. У них был заказан столик. Уж не жениться ли надумал лейтенант?

– Где ты их встретил? В «Лайзе»? – голос у Николая сразу стал деловым.

– В «Минелли»! Ты что, глухой? Они занимались вербальным сексом у всех на глазах! Это было почище любого стрип-шоу.

– Когда? Когда ты их видел? – Берест явно взволновался, и все мои вчерашние страхи и сомнения насчет «амазонки», соблазнившей Вадима, снова вылезли наружу.

– Часов в одиннадцать, а что?

– Они ушли оттуда вместе?

– Откуда я знаю! Моя пуританская душа не смогла вынести такого разврата. Я ушел раньше. Да, кстати, мне показалось, что…

– Погоди! Димыч, я тебе перезвоню через минуту, хорошо? – и в трубке запикали гудки.

Я плюнул, бросил мобильник на диван и пошел на кухню готовить завтрак. Не люблю, когда меня держат за какого-то недопеска! Вчерашние сомнения насчет «двойного союза» окончательно утвердились в моем бедном перегруженном мозгу во всей своей ужасающей очевидности. Да вдобавок к ним присоединилось чувство вины: ведь надо было все-таки, наверное, сообщить комиссару о догадке. Но он тоже – хорош! Почему не предупредил о своих действиях? Ведь договаривались же!

Телефон заверещал, когда я разбивал на сковородку последнее из трех яиц. Но я мстительно дал ему проорать целых десять раз и только потом подключился.

– Д-димыч, так тебя разэтак! Куда п-пропал? – Николай уже заикался, находясь в состоянии крайнего возбуждения.

– Ну, что у нас плохого? – я решил не дразнить его обычными шпильками, предчувствуя, что случилось нечто очень неприятное.

– Вадим не отвечает! Ни домашний, ни сотовый!

– Ну и что? – я все еще находился в обиженно-стыдливом состоянии и не желал понимать, куда он клонит. – Он спит в объятиях самой Любви! И отключил все телефоны, чтобы никакие самодуры до него не добрались. Я бы тоже так сделал!

– А, черт! Т-ты же не в курсе! – с досадой ругнулся Николай. – Вадим уже д-два дня работает наживкой!

– Что-о?! – теперь все сомнения разом закончились, и внутри похолодело от простой и страшной мысли: случилось!

– И он д-должен был мне сегодня утром позвонить и д-доложиться!

– А вчера он тебе звонил? – задал я самый очевидный и жуткий вопрос и снова на миг почувствовал холодное дыхание в затылок – «ветер смерти»!

– Конечно! Как б-было уговорено, – комиссар еще не понял моего намека. – Сказал, что все идет нормально, что… Д-димыч, ты к чему это ведешь?

Дошло наконец!

– К тому, о чем ты подумал, Коля…

– Я не верю, что она…

– Верить потом будешь! Где живет Вадим? – я договаривал уже на бегу, в прихожей, забыв про яичницу. – Адрес!

– Тверская тридцать восемь, квартира д-девять! Через десять минут! – Берест бросил трубку.

Я схватил куртку, проверил ключи от машины и выскочил на лестницу. Уже в лифте вспомнил про невыключенную плиту, чертыхнулся и вернулся обратно. В результате едва не опоздал. Николай в старом спортивном костюме (надел первое, что попалось под руку) и сандалиях на босу ногу приплясывал от нетерпения у подъезда дома, где жил Руденко. Молча мы поднялись на второй этаж и позвонили в обитую дерматином железную дверь. Никто не отозвался.

– Наверное, он остался у той красотки? – я сделал последнюю жалкую попытку отстроиться от своих мрачных предположений и сам в нее не поверил.

Вместо ответа Берест вытащил из кармана связку ключей, подумал и выбрал один.

– У нас правило: каждый в группе имеет ключи от квартир остальных. На всякий случай, – пояснил он и отпер дверь.

Внутри было темно и тихо. Как в склепе – пришло на ум мрачное сравнение. Молча, мы обошли кухню и обе комнаты. Везде были следы присутствия минимум двух человек. На кухне в мойке – две тарелки с разводами масла и два стакана из-под кофе. В гостиной на журнальном столике – два бокала с остатками шампанского и раскрытая коробка конфет. В спальне – разобранная кровать с двумя смятыми подушками. Только вот людей, пользовавшихся недавно всем этим, нигде не было. Я уже раскрыл рот, чтобы предложить Николаю по-тихому удалиться, но в этот момент он заглянул в ванную комнату и, охнув, отпрянул назад.

Да, Вадим был там, рядом с джакузи, наполненным уже остывшей водой. Вернее, там лежало то, что от него осталось – полтора пуда костей и ссохшейся кожи. Смерть настигла его, очевидно, в ту минуту, когда он выходил из воды, точнее, пытался выйти, потому что тело лежало навзничь, зацепившись одной ногой за край джакузи. Скорее всего они занимались сексом прямо в воде, и когда это произошло, Вадим в последнее мгновение попытался спастись, не ведая, что уже умер!.. С минуту мы не могли произнести ни слова, потом Берест все-таки выдавил из себя каким-то глухим, чужим голосом:

– Как она выглядела?

– Как Василиса Прекрасная рядом с Иваном-царевичем, как амазонка эвксинская рядом с Ясоном, точнее не скажешь, – так же тихо ответил я.

– Шестой вариант?

– Нет, Коля, всего лишь второй!

– О чем ты?!

– Вот, полюбуйся, – я протянул ему все пять фантомов. – Второй, третий и шестой случай, это – другая, Коля! Я ее видел!

Берест с минуту молча разглядывал изображения обоих «прекрасных монстров», так же молча вернул их мне и лишь потом процедил:

– Вторую оставишь мне, если найдешь!

– Вот гадина! – я со злостью шарахнул кулаком по косяку, посыпалась штукатурка. – Что же ты, комиссар, не предупредил меня, а?..

Николай, не отвечая, набрал номер на мобильнике:

– Это Берест, бригаду Ракитина – на выезд! Тверская тридцать восемь, квартира девять. Убийство!

– Нам никогда их не поймать, Коля! – сказал я с какой-то ледяной уверенностью, мгновенно захлестнувшей изнутри все мое существо. – Наш Колобок прав: они – нелюди!

– Даже если мне придется потратить на это всю жизнь, я доберусь до нее! – жестко отозвался Берест, даже не заикаясь. – Но никакого ареста не будет!

Он посмотрел на меня, и в глазах его, посветлевших от гнева и боли утраты, плеснулась такая решимость и непреклонность, что я содрогнулся, представив на миг их последнюю встречу, исхода которой предположить не смог бы никто.

Бригада примчалась через пять минут. Хмурые и молчаливые, ребята быстро провели стандартную процедуру описания и обследования места преступления, потом вынесли останки из ванной, упаковали в пластиковый мешок и увезли. Ракитин, тоже потрясенный случившимся, отправился вместе с сержантом Бульбой опрашивать соседей. А эксперт прошелся по комнатам, снял отпечатки пальцев с бокалов, посуды на кухне, сфотографировал все помещения и тоже тихо удалился.

Мы с Николаем еще какое-то время бесцельно бродили по осиротевшей квартире, разглядывая интерьер, читая корешки книг на стеллаже, рассматривая коллекцию морских раковин на полке в спальне. И там, в спальне, у меня возникло непонятное ощущение, как будто я уже бывал здесь, как будто мне что-то здесь знакомо. Но что? Обстановка?.. Освещение?.. Звуки?.. Нет!

Я чувствовал очень слабый, на грани восприятия запах. Очень знакомый и в то же время необычный. Нет, просто очень редкий запах! Он витал в спальне до сих пор только потому, что никто не вздумал нигде в квартире открыть форточку, иначе его бы уже не было. Он растворился бы в сотне других, самых обыкновенных и знакомых, и тогда…

Почти не сознавая что делаю, буквально по наитию, я подошел к кровати, нагнулся к подушкам и осторожно втянул воздух. Все! Это они, без сомнений! Пробные духи от Дюбоне! Новая коллекция!.. Но откуда?! Это же эксклюзив! Мне их Пашка Шабала два дня назад показывал, мол, вот, прямо с презентации привез, шик модерн! И я у него взял флакон. Для Ирины!..

От этой внезапной мысли мне стало плохо. В глазах потемнело, сердце ухнуло куда-то в низ живота, ноги стали какими-то пластилиновыми, заплелись друг об друга так, что я едва не упал на мертвую смятую постель.

«Господь Всемогущий, ну скажи, что это неправда! Ведь не может же Она заниматься такой мерзостью?! Ни за что не поверю! Нет! Глупость вселенская! Конечно, нет! Исключено! Да Она же сама свою энергию больным раздает. Прямо светится от нее! И потом, Она же врач?!.. Стольким людям помогла, мне помогает!.. Господи, спаси и сохрани Ее от беды непоправимой!..»

Ну, хорошо, а духи? Откуда они здесь?.. Да Пашка ведь наверняка этих духов целую коробку приволок, свой маленький бизнес на этом делает! Ясно, что таких знакомых, как я, у него – косой десяток! Вот их-то и надо бы в первую очередь…

– Что ты там нашел? – хмуро поинтересовался Николай, наблюдая за моими пассами над кроватью.

– Духи…

– Духи?! – он тоже подошел и понюхал. – Действительно. Ну и что? Это не улика. Все женщины…

– Это пробные духи. От Дюбоне.

– Ну и…

– Есть такой Павел Шабала, официальный дистрибьютор фирмы Дюбоне у нас в городе, – пояснил я. – Эти пробные духи он привез на прошлой неделе из столицы, прямо с презентации. Новая серия.

– То есть их нет в продаже? – сообразил Берест. – Ясно. Где его найти?

– Мобильный номер – 595–333.

– Спасибо, Димыч! – он хлопнул меня по плечу. – Молодец! Пошли.

– Куда?

– К нему! Сейчас созвонимся, – он полез в карман куртки.

– Знаешь, Коля, давай ты сам, – у меня вдруг пересохло в горле, и я закашлялся. – Мне еще в одно место надо, а потом я тебя найду. Лады?

– Договорились.

Но уйти мне не удалось. В прихожей затопали, и через несколько секунд в комнату ввалился Ракитин с каким-то смурным мужиком, а за их спинами маячила черная фигура Бульбы.

– Кто это? – уставился на них Николай.

– Свидетель вроде, – как-то неуверенно ответил Олег и подтолкнул мужика вперед, на середину комнаты.

– Почему «вроде»? – сразу подобрался Берест и даже мобильник обратно в карман спрятал.

– Потому что несет какую-то ересь насчет привидения или оборотня, что ли? – покрутил головой Ракитин. – Да вы сами его спросите!

– Как вас зовут?

– Голубок Юрий Степанович, – нехотя ответил свидетель.

Комиссар приступил к допросу со свойственной ему основательностью, достал трубку и кисет с табаком, тщательно набил ее, но курить в спальне не стал, бросил косой взгляд на разобранную кровать и кивнул.

– Пройдемте в гостиную.

Неловко топчась, мы гуськом потянулись из комнаты. Последним выходил я, не удержался, остановился и еще раз глубоко втянул носом легкий, щемяще-знакомый запах. Потом повернулся и вышел в коридор, плотно и осторожно прикрыв за собой дверь.

В соседней комнате Берест, усадив мужика на стул напротив окна, сам расхаживал туда-сюда, нещадно дымя трубкой и задавая пока дежурные вопросы, а Ракитин, отослав, видимо, сержанта вниз, к машине, прислонился к косяку и вертел в руках зажигалку, с интересом слушая показания свидетеля.

– Да, я сосед вашего Руденко, живу напротив…

– Когда вы видели погибшего последний раз?

– Вчера утром…

Отвечал этот Голубок по-прежнему коротко и с неохотой, но причины такого поведения я не понимал, остальные, впрочем, тоже.

– Где и при каких обстоятельствах? – продолжал допрос Николай.

– На улице, у подъезда. Я с собакой возвращался, а Вадим… извините, не знаю его отчества, обогнал меня и даже не поздоровался, кивнул только…

– Вам это показалось странным?

– Немного. Вообще-то, Вадим всегда здоровался, а тут…

– И что было дальше?

– Ну, он вошел в подъезд вперед меня, а я – следом. Но вот шагов его на лестнице я уже не услышал. Не реактивный же он?

– Может, бегом взбежал – всего-то второй этаж? – предположил Ракитин, доставая наконец сигарету и прикуривая.

Глядя на него, я тоже вытащил свои любимые «Монте-Карло» с мятой.

– Может, и так, – охотно согласился сосед, слегка оживляясь, – но вот Хильда моя, собака, ведь зарычала на него, когда увидела!

– Ну и что? – непонимающе посмотрел Берест, остановившись перед свидетелем.

– А то! – поднял палец Голубок. – Она же его со щенячьего возраста знает, друзья они закадычные! А собака на друга никогда не рычит!

– И как вы это можете объяснить? – комиссар снова пошел по кругу.

– Не знаю, – пожал плечами сосед. – Но главное-то случилось потом!

– Что именно?

Свидетель немного помялся, покосился на прищурившегося Олега и, решившись, заговорил:

– Вечером выходим мы с Хильдой на площадку, а из квартиры Вадима выходит женщина. Сама, значит, дверь открыла и сама же закрыла! Ключом!

– Наверное, его новая подруга? – подал голос Ракитин, все так же подозрительно щурясь на мужика. – Руденко-то неженатый был!

– Может, и подруга, но Хильда на нее прямо что не бросилась, а уж как давай облаивать!

– Как она выглядела? – спросил комиссар, упреждая вопрос, вертевшийся у меня на языке. – Котов, снимки с собой?.. Покажи-ка господину Голубку.

Я хотел сказать, что это бесполезно, потому что эту «тварь» из присутствующих видел с Вадимом только я, но потом сообразил, к чему клонит Николай, и протянул мужику все пять фантомов. Про себя я при этом пожелал господину Голубку никого не опознать, что, собственно, и произошло. Тот, повертев снимки пару минут и вдоволь налюбовавшись на компьютерных «красоток», с сожалением отдал их мне.

– Нет, та была другая, – он прищелкнул пальцами, вспоминая, – чем-то на азиатку похожая: глаза такие удлиненные, скулы выделяются, волосы очень темные…

– Может, эта? – вдруг шагнул к нему Ракитин, протягивая какое-то фото.

Я заметил, как при этом у Олега закаменело от напряжения лицо, и тут же догадался, кто изображен на снимке! Неужели у Федора получилось?!.. А Берест между тем остановился посреди комнаты и в упор уставился на подчиненного. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего, и даже мне было понятно: Ракитин допустил непростительную вольность, не поставив в известность прямое начальство о вновь открывшихся деталях в расследовании такого тяжелого и запутанного дела, как это! Я ждал «грома и молнии», но у Николая хватило такта не начинать разборок в присутствии посторонних.

Юрий Степанович, только взяв снимок в руки, тут же изменился в лице и, с какой-то злостью тряхнув роковой фотографией, сказал:

– Она это! Она, стерва!..

Берест забрал у него снимок, внимательно рассмотрел, посасывая уже погасшую трубку, и мрачно поинтересовался у Ракитина:

– Кто это, выяснили?

– Саликбекова Нурия Рафаиловна, двадцать семь лет, кандидат медицинских наук, маг и целитель, магистр Академии магии и астрологии, сотрудница центра альтернативной медицины «Световид», – Олег выдал справку на одном дыхании, потом виновато добавил: – Николай Матвеевич, я просто не успел вам доложить результаты обработки фотографии…

– Ладно, потом разберемся, – отмахнулся Берест и снова повернулся к Голубку: – Вы уверены, что это та самая женщина, которая выходила вчера вечером из этой квартиры?

– Уверен, господин комиссар! – мужик от возбуждения даже со стула вскочил. – Вы знаете, она мне сразу не понравилась! Больно уж взгляд у нее был нехороший: пронизывающий какой-то, оценивающий…

– Спасибо за помощь, Юрий Степанович, – остановил его излияния Николай, – я вас больше не задерживаю. Если понадобитесь, мы вас вызовем. Всего хорошего!

– Рад был помочь! – бодро отрапортовал тот. – Вы уж поймайте эту суку обязательно! Такого парня угробила!..

Продолжая ворчать и сетовать в адрес преступницы в частности и всей женской половины человечества вообще, свидетель с забавной фамилией Голубок, которая, кстати, никак не вязалась с его грузноватой и кряжистой фигурой, удалился восвояси. Некоторое время в комнате висела тягостная тишина, потом Берест снова принялся набивать трубку табаком, а мы с Ракитиным полезли за сигаретами.

– Напишешь завтра рапорт о своих художествах, – буркнул Николай Олегу, раскуривая трубку. – Значит, все-таки это одна и та же… сволочь?

– Получается так, – откликнулся Ракитин. – Но все равно непонятно, зачем она убила Долгового и Руденко?

– Ну, с Вадимом-то как раз ясно: парень просто на чем-то прокололся, она поняла, что ее пасут, и решила обрубить концы, – жестко сказал Берест. – Что, надо признать, у нее неплохо получилось! И остальные, подельщики и компаньоны, во главе с Носом, тоже укладываются в схему мести или каких-то своих разборок с помощью такого весьма необычного киллера…

– А Долговой? – снова напомнил Олег.

– Может быть, он случайно оказался ненужным свидетелем, например, того же убийства Володина? – предположил Николай. – Чего гадать? Вот найдем эту… суку, там и спросим!

– А ты чего притих, Димыч? – хлопнул меня по спине Ракитин. – Или не согласен с выводами следствия?

– Да нет, ребята, все у вас связалось, молодцы! – я постарался изобразить улыбку, хотя на душе у меня, казалось, скребли все кошки города. – Осталось поймать этого перевертыша. На кого следующего ловить будем?

– Типун тебе! – сплюнул Берест. – Ладно, это уже наше дело! А ты больше в него не суйся, понял? Не хватало мне еще и трупа известного журналиста, для полного комплекта!

– А я и не рвусь! – успокоил его я, направляясь к выходу. – До завтра, сыщики!

 

Глава 9

Я лгал. И Бересту, и Ракитину, и даже самому себе. Потому что был уверен в обратном. Двое их, черт возьми! Двое!.. Одну пусть вычислили, а кто вторая?.. Неужели все-таки Она?!.. Господи, сделай, чтобы это было не так!.. Я чувствовал, что больше не выдержу неизвестности. Я должен был увидеть Ее глаза и спросить. Она не сможет мне солгать. Глаза не умеют лгать в отличие от языка.

Механически переставляя ноги, я вышел из дома, добрел до машины и плюхнулся за руль. Ехать не хотелось. Но ехать было надо. Ради Нее. Ради себя. Ради нас обоих! Я снова должен был спасти ее!..

Знакомый дом, обсаженный ильмами и сиренью. Знакомый подъезд и знакомая дверь. А вот что там, за ней? Ключ мне Ирина дала всего лишь пару дней назад, сказав, что будет рада, если я зайду в гости сам, без приглашения. Помню, я ответил что-то в духе поручика Ржевского, но не из анекдотов, а из знаменитого в прошлом веке фильма «Гусарская баллада», мол, ключи от крепости получены, осталось лишь войти в нее… Но как же трудно, оказывается, теперь сделать этот шаг!

Замок тихонько щелкнул, впуская в полутемную прихожую. Никого. Я понял это сразу, едва перешагнув порог. Видимо, какая-то малая толика экстрасенсорных способностей все же проснулась во мне благодаря стараниям Ирины. Если бы они еще помогли принять правильное решение!.. Медленно я обошел всю квартиру, трогая вещи и предметы обстановки, знакомясь с ними и давая им возможность познакомиться со мной. Я молчал, не зная, что им сказать, а они тоже ничего не желали сообщить мне о своей хозяйке.

Где же ты, Иринка! Ты ведь так нужна мне сейчас, как никогда!

Сделав над собой усилие, я прошел в рабочий кабинет и сел за компьютер, решив хоть как-то отвлечься до ее прихода. Некоторое время я бесцельно переключал директории в режиме поиска, не зная, чем бы заняться: то ли почитать что-нибудь из эзотерики, то ли погонять какую-нибудь игрушку (Ирина обожала стратегии в реальном времени, я – тоже). Потом взгляд наткнулся на иконку в виде человеческой головы, и я почти бессознательно щелкнул по ней мышкой.

«Вас приветствует “Имидж”! Добро пожаловать в новую жизнь!»

Это была одна из последних версий программы моделирования внешности, используемых профессиональными визажистами и имиджмейкерами. По ней можно было подобрать себе любое мыслимое обличье, начиная от прически и кончая фигурой. Причем с практическими рекомендациями, как этого достичь реально!

Движимый скорее любопытством, чем здравым смыслом, я открыл директорию «Results» и ткнул в первый же файл.

Лучше бы я этого не делал! Да, там были те самые шесть фантомов и еще несколько других, почти готовых. Не было почему-то только оригиналов, с которых предполагался весь процесс моделирования, но я не обратил на это внимания, буквально опустошенный и уничтоженный уже увиденным.

«Господи, да что же это?! За что?! … Почему все-таки Она?! Почему обязательно Она?! Я же люблю ее!.. Господи, скажи мне, что это неправда! Умоляю тебя, Боже!..»

Показалось, что я упал с невероятной высоты на каменное дно абсолютно черного ущелья, куда не в состоянии проникнуть ни единый луч света, где безраздельно властвует вечный мрак. И от удара о камни все мысли и чувства вылетели из меня мельчайшими сверкающими брызгами, и тут же истаяли в бесконечной ночи усталыми светлячками. Потом, через неизвестно какой промежуток времени, на пределе возможностей чувственного восприятия, родилось бледное свечение и отозвалось в гулкой пустоте мозга едва слышными голосами мыслей.

«А вдруг все-таки не Ирина? – рассуждала первая. – Вдруг это та, другая, ее помощница, каким-то колдовским способом получившая доступ к компьютеру Ирины и решившая таким образом подставить ее вместо себя?.. Конечно же! Именно так!.. Я подожду. Ирина придет и подтвердит мои догадки, и все будет хорошо, и мы вместе подумаем, как изловить ее сошедшую с ума помощницу, и поможем Николаю и Олегу, и…»

«А если они все же действуют сообща? – возражала ей вторая. – Если это начало какого-то грандиозного плана, например, по захвату полного контроля над всем человечеством этими самыми мадхъя? Ведь Ирина сказала же как-то, что мадхъя – это промежуточная стадия реализации Бога, ставшая доступной человеку, не прошедшему Путь Духовного Совершенства, а значит, не подготовленному к восприятию Знания и пользующемуся им лишь во имя собственного благополучия и в своих интересах?..»

Мне стало вдруг холодно и страшно. Господи, не обессудь!..

Я не знаю, сколько так просидел, тупо уставившись в голубое свечение монитора и обуреваемый самыми разноречивыми чувствами и мыслями. Господь не откликнулся на мои молитвы, видимо, посчитав их не достойными своего особого внимания. Пустота и безысходность снова постепенно овладевали изнутри моим сознанием и сердцем, гася те немногие светлые искры прозрений и догадок, что еще теплились там. Я не слышал, как хлопнула входная дверь, как Она вошла в комнату. Просто в какой-то момент я вдруг понял, что Она здесь, понял и испугался, что вот сейчас я узнаю то, чего не хочу знать.

Ирина подошла ко мне сзади и мягко положила руки на плечи.

– Ты все-таки пришел…

– Ириша, милая, зачем ты это сделала?! – выкрикнул я из себя ужасный вопрос, но голоса не было, и получился лишь шепот.

– Я никого не убивала, котик, – печально и просто ответила она и положила ладонь мне на затылок.

От головы вниз сразу запульсировали знакомые теплые волны, омывая и успокаивая издерганное, измученное тело.

– Но как же?! – я протянул налившуюся свинцом руку к экрану монитора.

– Я хотела, чтобы ты жил, Дима, – продолжала она тем же низким бархатным голосом, каким всегда разговаривала со мной. – Помнишь, когда ты пришел ко мне в первый раз на обследование, я сказала, что у тебя ничего страшного? И это был единственный раз, когда я тебе солгала!.. У тебя был рак, Дима! Саркома печени с метастазами в легкие и почки… Неоперабельная, как говорят хирурги.

Удар по психике был сильным, хотя и смягченный энергоинформационным щитом моего организма, который успела включить Ирина. Все же какое-то время я сидел оглушенный, будто в ватном коконе, пока пульсирующая внутри тела светлая теплота не растворила черные жгучие брызги страха.

– Но зачем же ты… – снова попытался я задать мучивший меня вопрос и снова сорвался на шепот.

– Не говори ничего, пожалуйста!

Ирина поднесла светящуюся ладонь другой руки к моей груди, и знакомые ласковые ручейки розового и сиреневого пламени потекли с ее пальцев сквозь рубашку, сквозь кожу прямо в сердце, неся с собой силу и успокоение.

– Чтобы вылечить тебя, моего ресурса Чи оказалось недостаточно, и тогда я взяла ее у «мертвых людей», инкубов…

– Кто они? Почему «мертвые»? – я не спросил вслух, а только подумал, но Ирина все же «услышала» мысль и ответила.

– «Мертвые», или инкубы, – это люди, отключенные от Логоса и более высоких информационных уровней Бытия, потому что они своими действиями и мыслями могли нарушить Великое Равновесие, сдвинув его в сторону хаоса и разрушения, а этого не допускают Законы Справедливого Развития, заложенные в основу Мироздания. Преступники – те же инкубы. Живет только их телесная оболочка. Я просто взяла у них то, что им уже не было нужно…

Ее голос звучал по-прежнему ясно и тихо, но только в моей голове. В полумраке комнаты был слышен лишь мерный шелест компьютерного кулера.

– Но ведь погибли не только преступники, – так же мысленно возразил я. – Кто убил футболиста и Вадима? Нурия?..

Ирина молчала всего лишь какие-то мгновения, а мне показалось, что прошли годы до ее ответа.

– Это моя вина, Дима! – откликнулась наконец она. – Моя ошибка… Только не спрашивай, как это получилось, просто поверь мне. Я не желала их смерти, они были живые! А Нурия… она слишком быстро стала мадхъя.

– И ты ее не остановила?!

– Я не смогла!.. – Ирина вдруг опустила руки и отступила в сторону.

Тогда я поднялся и подошел к ней, показавшейся мне в тот момент маленькой и усталой девочкой. Я молча обнял ее за вздрогнувшие плечи, привлек к себе, и она уткнулась лицом мне в грудь, как тогда, первый раз в ее кабинете.

Потом, мне показалось через тысячу лет, она заглянула мне в глаза своими, огромными, бездонными, зовущими, и я замер, не в силах пошевелиться и оторваться от ее взгляда. А она протянула вновь знакомо засветившиеся ладони к моему лицу и сказала вслух:

– Ты волен поступать, как считаешь нужным, Дима. Ты свободен. Ты будешь жить долго.

– Что ты имеешь в виду? – в груди будто лопнул беззвучно ледяной шар. – Что значит «ты будешь…»? А ты?!..

– И я тоже, – Ирина произнесла это как-то слишком уж отстраненно и равнодушно.

Омут сомнений на самом донышке сознания вновь пришел в движение.

– Значит, ты это все натворила из-за меня?!..

– Сначала нет. Первым был Вахтанг. Я… была у него в долгу, – она, казалось, с огромным трудом выталкивает из себя слова, а я не мог ничем ей помочь, потому что ей нужно было избавиться от этой боли и отчаяния, и другого выхода просто не существовало. – Нет, я, конечно, знала, что Дуладзе занимается незаконным бизнесом, но мне нужны были средства на открытие центра, а он оказался единственным, кто согласился с моими доводами. Я тогда решила, что отдам долг, как только смогу. Но он не захотел ждать… А я не решилась ему отказать. Но неожиданно выяснилось, что у него на меня совсем другие планы… – Ирина коротко и резко вздохнула. – Короче, он обманул меня, сказал, что есть человек, который якобы хочет его уничтожить…

– Володин?.. – уточнил я.

– Да, кажется… Он оказался инкубом. Я забрала у него всю Чи и отдала ее Дуладзе. Сказала, что мы в расчете. А он только рассмеялся в ответ и ушел. Я решила, что все закончилось, но я ошиблась! – горькая судорога на мгновение исказила ее лицо.

– Я понял – Нурия!.. – я постарался хоть как-то облегчить ей рассказ. – Но зачем же тогда ты…

– Когда я узнала о смерти спортсмена, то поняла, кто теперь «работает» на Дуладзе вместо меня, и попыталась остановить эту безумную. Но не смогла! – у Ирины снова заблестели глаза, но она сдержалась. – Вот тогда-то я и решила остановить Вахтанга, но недооценила коварства этого исчадия ада, Нурии!

– А Вадим? – я буквально задохнулся от напряжения. – Почему в его квартире пахло твоими духами?

– Какой Вадим?! – ее изумление было таким искренним, что я окончательно поверил в то, что Ирина невиновна в смерти Руденко.

– Прости, родная!

Больше она не могла сдерживаться и на этот раз разрыдалась в голос, обхватив меня руками за шею и окончательно промочив рубашку. И когда она затихла, я сказал то, что давно хотел:

– Я люблю тебя, Ириша, родная моя!

– Я тоже тебя люблю, – всхлипнула она и потянулась чуть припухшими губами к моим губам.

И была ночь, и потоки пламени, и океан блаженства, радости и силы…

А когда я проснулся, ее уже не было.

Совсем.

Навсегда.

То, что лежало на соседней постели, не было и никогда не могло быть ею. Эта старая, неимоверно исхудавшая, сморщенная женщина ничем не напоминала мою Ирину, и от этого было не страшно, а только неловко как-то. Будто я перепутал впотьмах квартиры и улегся в чужую постель.

И все-таки это была Она!..

Берест приехал вместе с бригадой Ракитина. Они оба постояли несколько мгновений рядом с постелью, сжав зубы и играя желваками на скулах. Потом Олег позвал своих ребят, а мы с Николаем вышли на кухню и одновременно достали: я – сигареты, а он – неизменную трубку. Некоторое время мы молча курили, уставившись в раскрытое окно, и вдруг Берест резко повернулся ко мне, сидевшему на подоконнике и уже прикурившему одну сигарету от другой:

– Димыч, а ведь она не виновата!

– Я знаю, Коля. Ну и что? – я с трудом протолкнул слова через саднящее горло. – Ее ведь нет! Понимаешь?!

– Она не виновата, – твердо повторил Николай. – Она сделала то, что должна была сделать.

Не для меня сказал, для себя.

– Какая теперь разница? – я выбросил окурок в форточку и до хруста стиснул зубы, чтобы не зареветь белугой от этой чудовищной и страшной нелепости, называемой «смерть близкого человека».

– Только что обнаружили еще один труп, – сообщил заглянувший на кухню Ракитин и выжидательно посмотрел на нас. – Такой же… состарившийся, в Тимирязево, – добавил он. – Она ведь не могла этого сделать, Димыч? Она же была с тобой?

Я не ответил и снова отвернулся к окну, и услышал, как Берест ясно и четко, словно отрубая каждое слово, произнес:

– Я настигну эту сволочь! – и голос его знакомо лязгнул металлом. – Я поймаю ее, слышишь?.. Обязательно! Обещаю!

Я опять не ответил. И Олег больше не сказал ни слова. И они оба тихо ушли. Потом увезли ее тело, даже не осматривая. Я им не разрешил.

Когда затихли на лестнице шаги последнего оперативника, я включил газовую плиту, налил немного воды в чайник и кинул туда горсть сухого чая – старый добрый рецепт со студенческих времен: быстро и крепко. И все это я делал просто так. Не нужны мне были в тот момент ни чай, ни сигареты, ни водка – ничего! А надо было чем-то занять руки и голову, иначе я всерьез опасался за свой рассудок.

Чайник закипел, я подождал еще пару минут, снял его с огня и достал из шкафчика над столом чашку и ситечко, налил до краев темно-коричневой густой и остро пахнущей жидкости. И в тот же миг почувствовал, что я в кухне не один.

– Браво, Дмитрий Алексеевич! Вы определенно делаете успехи в области экстрасенсорного восприятия, – Золотарев несколько раз беззвучно хлопнул в ладоши и уселся на табурет возле стола, положив ногу на ногу и сцепив на остром колене свои длинные нервные пальцы. – Это не комплимент, а констатация факта. Вы имеете явные задатки если не мага, то уж паранорма точно. Ирина Андреевна в вас не ошиблась. Такого человека действительно стоило спасать.

Я едва не выронил чашку с чаем.

– Так вы все знали?!..

– Увы, нет! – покачал головой маг. – До определенного момента я действительно не знал, кто занимается дезактивацией… э-э, умерщвлением людей. Хотя, собственно, человеком среди них был только один, Руденко Вадим Николаевич.

– А остальные – инкубы?

– О, вам и это известно? – Золотарев нахмурился. – Кажется, Ирина Андреевна немного перестаралась в порыве чувств, так сказать. Но, что сказано, то сказано.

– А вам не кажется, Андрей Венедиктович, что все же следует кое-что объяснить, хотя бы мне, а лучше – сразу комиссару Бересту, – во мне медленно нарастало справедливое негодование. – По меньшей мере странно слышать ваши комментарии…

– Дмитрий Алексеевич, я, как вы знаете, к сим неприятным событиям не имею никакого отношения, но я готов ответить на ваши вопросы, если они есть, – с этими словами маг откинулся назад, будто у табурета появилась спинка, и выхватил прямо из воздуха зажженную сигарету.

Мне показалось, что на мгновение во всем облике его проступил другой, очень знакомый и жутковатый: смуглолицый, черноволосый, с разноцветными глазами – левый черный и пустой, правый – зеленый, изредка полыхающий мрачным красным огнем. И тут же я почувствовал, как будто тяжелая и властная рука опустилась на затылок, проникла под череп и начала сжимать мозг. Инстинктивно я напрягся и мысленно ударил эту руку изо всех сил. Ощущение давления сразу пропало, а Золотарев внимательно и даже удивленно посмотрел на меня.

– Собственно, вопрос у меня всего один, – решился я. – Почему вы не вмешались и не остановили Нурию Саликбекову? Ведь она просто так убила четырех – я не ошибся? – человек! Только не говорите мне, что не справились бы с ней!

– Не буду, – кивнул Золотарев. – Я бы мог, конечно, м-м… нейтрализовать Нурию, но тогда в вас никогда бы не проклюнулся паранорм и вы не вышли бы на Путь Знания, не стали бы Идущим, как того хотели и я, и Ирина Андреевна. Справедливый гнев и боль утраты – самые, пожалуй, мощные стимуляторы для пробуждающегося подсознания.

– Но зачем вам это нужно?! – я снова был в растерянности, снова не понимал, чего от меня хотят или чего ждут.

– Очень просто, Дмитрий Алексеевич, – маг чуть улыбнулся уголками губ и, не глядя, щелчком отправил окурок в мусорную корзину у плиты. – Всего пять человек на тысячу обладают зачатками паранормальных способностей, причем, как правило, какой-то одной! И только один из этой тысячи с задатками имеет полный набор! Так вот, вы и есть этот «один»! Но потенции – это еще не способности, их надобно разбудить, а для этого необходимо создать условия, смоделировать ситуацию, чтобы они начали себя проявлять…

– Достаточно! – я резко выдохнул, в глазах плавали черные круги, в ушах гудел набат. – Вы чудовище, господин Золотарев! Саликбекова вам и в подметки не годится! Убирайтесь, я не желаю больше с вами разговаривать!

– Конечно, я уйду, – ничуть не смутился маг. – Только ведь назад дороги нет, господин Котов. И вы это прекрасно знаете. Нам с вами придется встречаться, и не раз, уж поверьте. Ну, не имеем мы права разбрасываться такими талантами!

– Кто это «мы»?

– Люди будущего и маги в настоящем. Всего хорошего!

И прежде чем я успел ему что-нибудь ответить, Золотарев исчез. Просто и безо всяких там световых и шумовых эффектов. Я некоторое время оторопело смотрел на опустевший табурет, потом в памяти вдруг всплыло слово «легкоступ», означавшее по-русски то же, что и «телепортация» – мгновенное перемещение в пространстве на большие расстояния. Золотарев, по-видимому, более не считал нужным ничего от меня скрывать.

Да пошел он к черту, в кошкину задницу или еще куда подальше! Паранорм, надо же?!.. А я не хочу!

Ох, Иринка, Иринка! Что ж ты наделала? Зачем?!..

Медленно я обошел осиротевшую квартиру, вдыхая ее запахи, прикасаясь к вещам, мебели, пытаясь запечатлеть в памяти – ведь больше ничего не осталось! И уже выйдя в прихожую, открыв дверь, вдруг заметил на полочке под зеркалом маленький золотистый флакон с резной пробкой в виде какого-то цветка – Ее любимые духи!

С минуту я смотрел на эту вещицу, единственную настоящую память о Ней, потом решился, положил флакон в нагрудный карман и вышел из квартиры.

 

Глава 1

Прошло почти три месяца с того страшного дня, когда я потерял Ирину, единственную настоящую Женщину в моей жизни, мою лучшую половину. Но недаром говорят, что время лечит любые раны. Постепенно боль притупилась и куда-то ушла, а осталась лишь тягучая тоска по невозвратному, которую отчасти удавалось заглушить работой, отчасти вином. Я равнодушно отметил, что люди вообще и женщины в частности почти совсем перестали меня интересовать. Все они были какими-то обыкновенными, плоскими, что ли?.. Умом я понимал, что это опасный симптом не только для моей психики, но и для профессии, и все равно ничего не мог с собой поделать. Или не хотел?..

Чтобы окончательно не превратиться в мизантропа и затворника, я вспомнил о своем детском увлечении и завел кота – купил у какой-то бабульки в подземном переходе, возвращаясь однажды вечером из бара. Звереныш, несмотря на юный возраст, оказался на редкость сообразительным и самостоятельным. Он быстро усвоил мой образ жизни и понял главное, что от него требовалось: не мешать хозяину, а незаметно заполнять лакуны пустоты его одиночества своим присутствием. И Грэг это делал виртуозно! Наверное, именно благодаря его трогательной заботе и опеке я не спился, а медленно и постепенно вернулся к нормальной жизни со всеми ее радостями и огорчениями…

Какое-то время после нелепой и странной (для окружающих!) гибели Ирины Колесниковой сотрудники криминальной полиции продолжали активные поиски Нурии Саликбековой, используя весь имеющийся арсенал средств и способов обнаружения, но… Эта таинственная женщина исчезла бесследно! Ее не только не смогли обнаружить физически, но и одновременно пропали все данные о ней из компьютерных баз: оперативники не нашли ни одного упоминания о Нурие Рафаиловне Саликбековой! А главный компьютер управления после получасового поиска по всем служебным сетям выдал заключение, что человека с такими характеристиками никогда не существовало. После этого несколько дней все, включая комиссара, ходили с мрачными физиономиями, но потом вынуждены были признать свое поражение, и постепенно повседневная рутина вновь затянула нас в свои сети.

В тот холодный сентябрьский вечер я сидел один-одинешенек в нашей «уголовке» и пытался выдавить из себя хоть пару строк о новых «художествах» местных ревнителей государственных интересов в сфере разработки новых газовых месторождений на юге губернии. Сей лакомый кусок вновь, как всегда, пытались растащить по собственным карманам, минуя «закрома Родины». Система была отработана еще при Трехпалом Президенте, а потому все попытки пресечь незаконное «распределение сырьевых и топливных ресурсов» неизбежно заканчивались одинаково – ничем. Тем не менее среди СМИ самого разного калибра считалось неким признаком хорошего тона – периодически облаивать всю чиновную рать сверху донизу за лиходейство и мздоимство, получать дежурные заверения от властей предержащих обещания непременно во всем разобраться и с чувством выполненного долга снова переключаться на какие-нибудь более интересные темы вроде диспута о количестве ночных баров и борделей в губернском городе.

И вот когда я, совсем отчаявшись «родить» что-нибудь читаемое, допивал остатки остывшего кофе, проснулся мой телефон. Чтобы догадаться, кто звонит, мне не пришлось даже воспользоваться одной из своих новых способностей, разбуженных моей возлюбленной, Ириной Колесниковой, магом и целителем, спасшей меня от смертельной болезни. Простейшая логическая цепочка указала, что именно мне, именно сюда, именно в этот час мог звонить только один человек. Поэтому я снял трубку и спокойно сказал:

– Привет, Олег! Что новенького?

– А?!.. Привет, котяра… Черт, как ты это делаешь?!

– И это спрашивает сыщик?! – притворно изумился я. – Могу сказать больше: у тебя на руках свежий труп и, скорее всего…

– Стоп! – Ракитин наконец опомнился. – Тебе Алена звонила?

– Дедукция, Ватсон, дедукция, – развеселился я. – А что, снова непонятка нарисовалась?

– Пожалуй, в твоем стиле, – Олегу было явно не до шуток. – Но пока никаких комментариев и анонсов!

– Не учите меня жить, капитан. Адрес?

– Проспект Мира двенадцать, квартира тридцать шесть, лифт не работает, – в трубке запикали гудки.

Они пели о моем спасении от творческих и душевных мук, по крайней мере, на время. И я выскочил из редакции в промозглый сентябрьский вечер.

Город был захвачен туманом, что в сентябре здесь – дело обычное, но создающее ряд неудобств. Например, когда вам нужно как можно быстрее попасть на другой конец города, а вы принуждены тащиться в собственной машине со скоростью престарелого тяжеловоза. Вообще туман как природное явление при наблюдении его со стороны весьма необычен и даже по-своему красив. Его поэтически сравнивают то с молоком, то с ватой или сливками – в зависимости от плотности тумана, освещения и настроения наблюдателя. Но лишь попав в него, все эпитеты меняются на полярные – и ведь тоже вполне обоснованно! С изнанки туман выглядит полной противоположностью себе самому. Странная бесцветная муть в паре с гнуснейшей разновидностью дождя – нудной и бесконечной моросью – все, что остается бедным горожанам вместо солнца и осенней палитры природы.

Я медленно ехал по забитым клубками и лентами тумана улицам, и через короткое время возникло неприятное ощущение, что еду по кладбищу: ни машин, ни людей, ни освещенных окон. Правда, минут десять спустя я разглядел впереди разноцветные блики и отсветы реклам и витрин и вскоре с облегчением вывернул на Центральный проспект, пронзавший город насквозь. Лохматая сырость здесь изрядно поредела и плавала теперь отдельными клочьями где-то на уровне вторых этажей, временами скрывая крикливые вывески всех этих реформаторских контор и бесконечных магазинов. Но вечерняя жизнь на местном «бродвее» несмотря на это била ключом.

У ресторана «Сибирь» уже перемигивались три патрульных джипа, из концертного зала выливалась пестрая горластая толпа наших меломанов, а с набережной доносились такие разудалые вопли и хохот, что было ясно – туман для них, как рыбий хвост коту.

По адресу, указанному Олегом, я добрался без приключений и даже сразу попал в нужный подъезд, хотя в наших «монолитках» найти что-нибудь, как правило, проблема. Первым, на кого я наткнулся, оказался вовсе не труп и даже не Ракитин. Знакомый хмурый верзила в черной форменной куртке патрульного, готовой лопнуть на богатырских плечах, полностью загораживал проем входа на площадку этажа. Меня он в упор не видел, уставившись куда-то в пространство между верхними лестничными маршами и изредка вяло смаргивая – по-моему, он спал самым натуральным образом. Это был не кто иной, как наш «непримиримый борец с уличной преступностью» и большой любитель пива сержант Степан Бульба. Вступать с ним в контакт я посчитал за бесполезную трату времени, поэтому, заглянув в узкую щель между могучим кожаным локтем и стеной, я не громко, но внятно сказал:

– Эй, капитан, пресса уже здесь!

Из ближней квартиры высунулась знакомая взъерошенная голова и сказала:

– Пропустить!

– Это ты кому? – поинтересовался я, потому что черная кожаная глыба не шелохнулась.

– А, черт! – Ракитин, начальник оперативного отдела криминальной полиции города и мой лучший друг, появился на площадке и рявкнул «бдительному» Степану над ухом: – Сержант Бульба!

Эффект был потрясающим: Степа вздрогнул и молниеносно скользнул спиной к стене, а в руке его угрожающе выставилась увесистая дубинка. Но в следующую секунду он уже оценил ситуацию и обреченно вытянулся «во фрунт»:

– Простите, Олег Владимирович, задремал – вторые ведь сутки на ногах.

– Ладно, – буркнул Ракитин и кивнул мне головой: – Идемте, Холмс, удивлять буду.

Да, посмотреть было на что! В первый момент мне показалось, что на темно-красном ковре в гостиной, больше похожей на будуар европейской принцессы восемнадцатого века, лежит одна из статуэток Родена, увеличенная до естественных размеров и зачем-то брошенная здесь.

Нагая женщина на ковре, во всяком случае, вполне могла бы стать прообразом творений гения, но… это была Анна Леонтьевна Закревская, несостоявшийся доктор психологических наук, она же – Энни-Шоколадка, проститутка высшей квалификации, гетера. В респектабельных университетских кругах о ней говорили как о талантливом социопсихологе и психоаналитике и… при случае с удовольствием пользовались ее «услугами». Бытовало также мнение, что Анна сменила профессию только для того, чтобы собрать материал на докторскую диссертацию.

Однако загадка заключалась не в этом. Точнее, их было две. Во-первых, сыщики не нашли ни одного документа на имя Анны Леонтьевны Закревской, а во-вторых, при наличии явных следов борьбы начисто отсутствовали чьи бы то ни было отпечатки пальцев, кроме хозяйских. Создавалось впечатление, будто она специально бродила по квартире, хватаясь за что ни попадя и сея хаос и беспорядок, а потом в порыве безотчетного мазохизма схватила бронзовый канделябр (XVIII век, Франция, на восемь свечей, вес – пять килограммов) и проломила себе голову точно над правым виском, что и засвидетельствовано в протоколе осмотра тела.

«Ха-ха – четыре раза», – как сказала одна моя старая знакомая, обнаружив, что у нее в автобусе разрезали сумочку и стащили кошелек с зарплатой. Я смотрел на Олега, держа наготове диктофон, а он смотрел на меня, и мы оба некоторое время надеялись, что другой откроет рот и внесет ясность в то дурацкое положение, в котором оказалась вся группа плюс журналист Котов. «Гляделки» продолжались довольно долго и, убедившись наконец, что проку от них никакого, Олег скомандовал «брэк». Эксперт собрал свои пожитки и виновато удалился, санитары унесли тело, а мы с Ракитиным, прихватив проснувшегося сержанта, отправились в управление.

«…Дело было вечером, делать было нечего. Дима пел, Олег молчал, Николай ногой качал…» – это почти про нас, а Николай Матвеевич Берест, комиссар криминальной полиции Сибирска, сидя, по обыкновению, на подоконнике, пытался в это время переварить добытую нами информацию с помощью заветной вересковой трубки, набитой его любимым табаком «Герцеговина Флор», и стакана с любимой минеральной водой «Сибирские Афины».

Опрос соседей, как и осмотр квартиры, тоже ничего не дал, кроме неясного чувства собственной неполноценности. Впрочем, здесь я говорю только о себе. А так мы просто сидели, курили, тянули из бутылок степлившуюся «минералку» и ждали, когда кого-нибудь осенит дельная мысль.

– Кому выгодно? – неожиданно глубокомысленно изрек Олег.

– Что? – не понял я.

– Древняя формула юриспруденции, – откликнулся Берест. – Тут масса вариантов: соперничество, ревность, месть за неоправдавшиеся надежды, наконец – просто пьяная драка…

– Она была пьяна? – я снова вытащил диктофон.

Николай подозрительно покосился на него и погрозил мне похожим на ствол кольта сорок пятого калибра пальцем.

– Никаких интервью и «прямых включений»! Следствие только начинается. Что скажу, то и напишешь, понял?

– А как же свобода слова и информации? – прищурился я, нажимая кнопку записи.

– Димыч, сломаю и скажу, что так и было! – нахмурился бравый комиссар. – Ты же знаешь правила.

– Так была Шоколадка пьяна или нет? – я убрал диктофон и достал карманный ноутбук и стилос.

– Ну, не то чтобы очень, но и не совсем уж, – Олег сунул пустую бутылку под стол. – Ноль-четыре или ноль-пять промилле: бутылка пива или стакан вина… Короче, если ссора, по крайней мере, непьяная.

– А какая?

– Да никакой! – Николай вдруг соскочил с подоконника и принялся расхаживать из угла в угол, размахивая трубкой. – Черт побери! Ведь не сама же она себя?!

– Не сама, – откликнулся Ракитин, – но… похоже, все-таки сама.

– Канделябром? Двумя руками? В висок?!

– А что?

– Ты сам попробуй. Пресс-папье, например, а мы посмотрим, – Берест снова сел, на этот раз прямо на стол. – Давай, следственный эксперимент номер один!..

Мне между тем удалось ухватить за виляющий хвостик одну верткую мыслишку и вытянуть на свет, но вид ее оказался весьма непрезентабельным. Как бывший врач я понимал, что этого не может быть, но тем не менее я встрял с ней в спор профессионалов:

– Братцы, а как по-вашему, у кого могут быть одинаковые отпечатки пальцев?

– Ни у кого, – автоматически отреагировал Олег и тут же повернулся ко мне. – Собственно, что ты имеешь в виду?

– Ну, если предположить, – продолжал я, чувствуя себя круглым идиотом, – что у преступника точно такие же отпечатки пальцев, то все сходится. Близнецы или двойники, например…

– Гениально! – хмыкнул Ракитин. – В тебе сейчас кого больше – врача или фантаста? Даже Степа знает, что у близнецов не бывает идентичных отпечатков. К тому же у Закревской нет ни братьев, ни сестер. Сюжет для романа…

– Для уголовного дела, – неожиданно серьезно отозвался Николай. – Ежу понятно, что это не самоубийство, – он слез со стола и уселся в свое официальное кресло. – Так, треп окончен, начинается отработка версий: убийство с целью ограбления или из мести. Ракитин, какую легенду предпочитаешь?

– Вторую, – Олег медленно встал и с хрустом потянулся.

– Согласен. А вам, господин Котов, я напоминаю еще раз: без протокола, – и Берест направил на меня указательный палец, будто прицелился.

– Обижаете, господин комиссар, – в тон ему откликнулся я и тоже поднялся. – В рабочем порядке: тридцать-сорок строк в «подвале».

– Ракитин, помощь нужна? – Берест спросил таким тоном, в котором ясно сквозило «лучше откажись, все равно не дам».

– Нет, – сказал я и посмотрел на Олега.

– Нет, – ответил тот и вышел, хлопнув дверью.

– Бай-бай, май френд! – я сделал Николаю ручкой и поспешно ретировался, пока до него не дошел смысл последнего диалога.

Однако, как я ни спешил, Ракитина догнать не удалось, только услышал прощальный рев его джипа. Правда, сие меня нимало не огорчило. Напротив, так было даже удобнее: времени предостаточно, а значит, можно покопаться в этом деле самому и заодно оказать негласную помощь следствию. Ведь известно, что журналисты на самом деле и есть главные сыскари, а все прочие служители Фемиды лишь делают вид, что знают, где и кого искать, беспардонно пользуясь плодами трудной работы служителей Пегаса.

А потому я приободрился, закурил и потопал прямиком к первоисточнику всех информационных каналов нашего славного города – в ночной клуб «Наяды», благо там я был почти как щука среди карасей, ибо мои «добровольные» помощники и помощницы, особенно последние, души во мне не чаяли с тех пор, как я три года назад во всеуслышание объявил, что не намерен более связывать себя узами Гименея.

Мои старенькие «сейко» отметили перезвоном курантов одиннадцать часов, когда я толкнул широкую сверкающую дверь. Здесь, как и во всяком подобном, уважающем себя заведении, уже началась еженощная тусовка, а попросту – хорошо продуманное, методичное выравнивание извилин молодых мозгов с помощью синтетической музыки и синтетических напитков в сочетании с синтетическими чувствами. Публики было пока относительно немного, так что я без труда добрался до стойки бара и уселся на высокий красный табурет. Закурив, я принялся не спеша оглядывать помещение, выискивая знакомые физиономии среди скачущей оравы «юных павианов».

Да, зрелище было – хоть куда! От пестроты одежды и блеска огней зарябило в глазах и выступили слезы. Хохот, пьяный галдеж, надрывные вопли, символизирующие, по мнению их издающих, бурные эмоции, и музыка! Если это музыка… Боже, ну почему ты придумал только семь нот, да не научил ими пользоваться?

Едва я расположился, напротив буквально из воздуха материализовался вездесущий и непотопляемый как атомная подлодка Мишка Фукс по прозвищу Сильвер, главный содержатель заведения, лучший бармен всех времен и народов и великий знаток пива.

Мишку я знал уже, наверное, лет десять. И все это время он был толст, добродушен и слегка пьян. Вообще-то, если учесть, сколько алкоголя ему приходилось выпивать ежедневно со всеми, кого он знал лично из посетителей бара, оставалось лишь удивляться, как Сильвер до сих пор не угодил в соответствующее лечебное заведение. Но лично я полагал, что весь секрет был в том, что Мишка пил исключительно легкое пиво или вовсе безалкогольное. А уж в способностях к разливу напитков ему равных просто не было.

Как-то в прошлом году мы с Ракитиным после бурных именин нашего однокашника, Игорька Калюжного, гордости и кошмара всей школы (гордости по успеваемости и кошмара по поведению), зашли к Сильверу «на огонек», дабы пополнить «топливные баки» (дело было зимой и на дворе стоял тридцатиградусный мороз). Мишка встретил нас весьма радушно, и когда Олег скорее в силу профессиональной привычки, нежели от желания подколоть «доброго еврея», предложил ему пари на бутылку коньяка, что он, крутой опер, засечет Сильвера на жульничестве тот не моргнув глазом согласился. После чего набулькал нам по сто пятьдесят сухого «Мартини», отмеряя дозы специальным стаканчиком на глазах Ракитина. Олег тут же потребовал обычный граненый стакан на двести пятьдесят граммов, и каково же было его удивление, когда обе порции вина спокойно уместились в этом объеме!

– Здорово, райтер! – приветствовал меня Сильвер в своей обычной «рокерной» манере.

Имея два высших образования, филологическое и юридическое, Мишка прекрасно знал четыре языка, включая идиш и хинди, но «на работе» предпочитал общаться на молодежном арго, тяготея именно к лексикону рокеров. Экстерьер он поддерживал тоже соответствующий: застиранный до белесого состояния тельник, кожаная затертая безрукавка, сплошь покрытая всевозможными бляхами и заклепками, на шее – витая железная цепь с огромным «пасификом» и черная бандана на голове поверх копны длинных спутанных смоляных кудрей.

– Шолом, кэп! – в тон ему отозвался я и выразительно постучал костяшками пальцев по стойке.

Но Сильвер отменно знал свое дело, и не успел я открыть рот, чтобы уточнить заказ, как передо мной оказался высокий фирменный стакан с изображением шкодливой девчонки-наяды, наполненный янтарным пенным напитком, в просторечии именуемым пивом.

– Ты, случаем, не телепат? – поинтересовался я и сделал первый глоток. – Бэст! Мишаня, без тебя все нынешнее поколение работников пера и шпаги вымерло бы от жажды!

– Гут гецухт! – самодовольно кивнул он в ответ. – Хорошо сказал! И какую шелуху ты огребаешь в этот раз?

– Энни-Шоколадка откинулась прямо на своем сексодроме, – внятно, но тихо сказал я, наблюдая за Мишкиной реакцией, и не прогадал.

Сильвер заметно напрягся, стараясь скрыть рванувшиеся наружу эмоции. И это ему почти удалось, но зардевшееся ухо и крупные бисерины пота на верхней губе выдали его с головой. Мишка зыркнул глазами по сторонам, потом ловко наполнил еще один бокал пивом и пристукнул им о мой.

– Мир праху ее! Эта телка многим фору давала, даже зеленухами рулила, как надо клиентуру сшибать, – он в два глотка ополовинил стакан, рыгнул и уставился на меня своими сионскими «сливами». – А кто хелпер, выяснили?

– Нет, мой добрый еврей, – сказал я ласково, – мне почему-то кажется, что ты про него знаешь гораздо больше меня?

Мишка тут же насупился и с оскорбленным видом принялся цедить пиво. Я его не торопил, ибо знал по опыту, что Сильвер всегда выдает только тщательно отфильтрованную собственным инстинктом самосохранения информацию, благодаря чему, в общем-то, и жив до сих пор. Поэтому я тоже не спеша потягивал ароматный терпкий напиток, изредка затягиваясь сигаретой для полного букета, и в ожидании читал этикетки бутылочного «иконостаса» на стеллаже за Мишкиной спиной.

На этот раз на обдумывание ответа хитрый «сын Израилев» потратил никак не меньше минуты – небывалое для него время! Наконец он поставил пустой стакан на стойку, побарабанил по ней своими, похожими на волосатые сосиски пальцами и выдал:

– Митяй, я его не знаю! Но, – заторопился он, увидев мою вытягивающуюся физиономию, – есть одна зеленуха, с которой Шоколадка коннектила весь последний месяц, по-моему, даже тичером у ней была. Может, тебе ее аскнуть?

– Слушай, Сильвер, – поморщился я и снова выразительно постучал по своему опустевшему стакану, – я тебя не узнаю! Ты же всегда мне первач сливал, а теперь предлагаешь отстоем попользоваться? И вообще, давай-ка перейдем на нормальный язык, а то у меня скоро уши отстегнуться и язык как у змеи станет.

Я подождал, пока Мишка не наполнит оба стакана тем же божественным нектаром, и уточнил как бы между прочим:

– Кстати, как зовут эту зеленуху?

– Светлана Величко, кажется… Нет, точно! Митяй, я тебе правду говорю: не знаю я, кто мог завалить Энни, – Сильвер даже в грудь себя кулаком стукнул для убедительности, потом все же добавил: – Но догадываюсь.

– Во-от, видишь, как полезно пить свежее пиво! – подбодрил я и чокнулся с ним стаканами. – Я весь внимание.

– Позавчера сюда заходил один мужик и спрашивал, где найти Шоколадку, – Мишка говорил медленно, подбирая слова и щедро подкрепляя их пивом. – Я поначалу подумал, что это ее новый клиент. Мужик был стильный: в тройке, пальто-маджорик, штиблетах от Усолова, короче, как раз в духе Энни. Ну, я сказал ему, что она работает только по предварительному заказу, и если у него есть ее мобильник, то пусть созвонится. Мужик сказал, что ему, мол, Шоколадку посоветовал его знакомый, а номера не дал, так что, может быть, я ему подскажу, а он, мол, в долгу не останется.

– Ну и?.. – не выдержал наконец я. – Короче, Моисей ты мой расейский!

– Дал я ему мобильный! – сознался все-таки этот жулик. – А когда он ушел, подходит ко мне Люська-Шанель и спрашивает, мол, что за мэн? Я ей говорю, не твое со… вообще-то, дело. А она мне, мол, похож, грит, этот «чижик» на бывшего мужа Анькиного! Шоколадка, грит, от него сбежала, чтоб свободным бизнесом заниматься, а он, грит, уж так ее любил, что поклялся найти и придушить собственными руками. Короче, Шекспир отдыхает! Я ей говорю, что ж ты, стерьва, раньше-то молчала?! А она, мол, я что для нее, мать-наставница, что ли? – и Мишка снова выкатил на меня свои невинные «сливы».

– Так, – подытожил я, отставляя стакан, – значит, Люська-Шанель опознала бывшего мужа-ревнивца, а ты мне пытаешься подсунуть какую-то стажерку?! Слушай, наследник Флинта, я ведь тебя могу и одноногим сделать для полноты образа! Совсем ссучился?

– Митяй! – у Мишки даже губа нижняя затряслась от обиды. – Да я же никогда тебе туфту не подсовывал, я помню, как ты меня от зоны отмазал! А Персик… Величко, правда, много чего порассказать может. Шоколадка ее тут недавно так отметелила, прямо в туалете, что никаким гримом не замазать было. А за что? – и он для вящей убедительности покрутил в воздухе рукой.

– И впрямь: за что?

– Вот и спроси ее!

– И где же твой… Персик?..

– Дома, наверное. Отлеживается.

– Ладно, кэп, не тушуйся, – сказал я примирительно. – Ты мои координаты все знаешь? Ну вот, как эта твоя зеленуха объявится, свистнешь. Лады?

– Гут гемахт! – к Мишке вернулось хорошее настроение. – Еще пива?

– Сыпь! – кивнул я. – Как говорил незабвенный Мих-Мих, «алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах»! Люськи сегодня тоже нет, что-то я ее не вижу?

– Трудится, аки пчелка! – хихикнул воспрянувший духом Сильвер. – Боюсь, долго ждать придется.

– А я и не буду! Посижу еще у тебя, авось и найду кого-нибудь для душевной беседы. Иди, кэп, трудись! Лэхайм!

Радостный Мишка мгновенно испарился и тут же материализовался в дальнем конце стойки возле двух субтильных созданий без внешних половых признаков.

Некоторое время я сидел, расслабившись, лениво потягивая пиво, и наблюдал за той странной парочкой, пытаясь определить, кто же из них больше подходит под местоимение «она». Потом мне это надоело, я развернулся и принялся разглядывать танцующих в середине зала. Визги и вопли рэйв-авангарда к тому времени сменились вполне приличным блюзом, да и публика немного посолиднела. Я даже стал подумывать, а не найти ли мне партнершу поопытней – блюз я любил с юности.

Но обернувшись к стойке за стаканом в очередной раз, я обнаружил, что одиночество мое закончилось, ибо рядом – даже в опасной для меня близости! – расположилось юное создание с роскошными формами, открытыми к всеобщему обозрению. Три кусочка чего-то ярко-алого общей площадью в двадцать квадратных сантиметров и несколько таких же изящных витых шнурков, видимо, должны были по замыслу владелицы выполнять роль некоего вечернего туалета, но почему-то никем – и мной в том числе – не воспринимались всерьез. Однако красотку сие обстоятельство нисколько не смущало. Лениво взглянув на меня, она выудила из сумочки тонкую коричневую палочку «Данхилла» и роскошный позолоченный «Ронсон». Зажав сигарету между пальцев с ядовито кровавыми ногтями, девица жестом, не встречающим отпора, протянула зажигалку мне. Все еще слегка обалдевший, я зажег сигарету ей и прикурил сам, вернув изящную вещицу.

– Sanks! – она небрежно бросила «Ронсон» на стойку рядом с сумочкой. – Your name?

– Дмитрий, – механически ответил я, не в силах оторваться от двух верхних треугольничков. – And your?

– Midgy…

– And why English?

– А, просто так, – она выпустила дым через свой античный носик.

– Понятно, – я тоже затянулся.

«Ну, Котов, вот тебе и отдых для души и тела. Правда, насчет души, это еще надо посмотреть, а в остальном очень даже может быть…»

– Как жизнь, Крошка?

– А?.. Ну, да… Вообще-то, я Анастасия, можно Настя, – нехотя сообщила она. – А ты не коп?

– Нет. К полиции я имею весьма косвенное отношение. Я – репортер уголовной хроники из «Вестника», Дмитрий Котов.

– О-о! – она округлила свои и без того огромные зеленые глаза. – Обожаю про это читать! Убийства, грабежи, изнасилования, наркотики!.. И ты все-все видел? Сам?!..

– Ну-у… почти.

– А сюда зачем пришел? – Крошка прищурилась, взяла со стойки свой бокал с янтарно-зеленой смесью и отхлебнула.

– Слушай, а что это ты пьешь? – я сделал заинтересованную мину, хотя прекрасно знал весь репертуар этого заведения: не хватало еще, чтобы какая-то «молодая да ранняя» устраивала мне допрос с пристрастием! – Никогда такого не пробовал!

– «Наяда», наш фирменный. Так…

– Тебе заказать еще? За знакомство?

– Валяй! – она снова приложилась к бокалу.

Я подозвал какого-то молодого бармена, сменившего Сильвера за стойкой, сделал заказ и закурил. Девчонка, казалось, забыла про меня: тихонько тянула коктейль, сидя в пол-оборота, курила и с лица ее не сходило выражение скучающей апатии пополам с тупым безразличием. Раньше, лет десять-пятнадцать назад, такие лица мне приходилось видеть только в медицинских учреждениях специального профиля. Тогда это называлось «синдром капюшона»…

Я тоже курил, неспешно прокручивая в уме варианты дальнейшего общения с этой юной Данаей, но все они почему-то, в конечном счете, неизбежно сводились к одному. А Настена тем временем расправилась с напитком и вновь повернулась ко мне.

– Хочешь, угадаю, о чем ты сейчас думал?.. Как бы переспать со мной и не заплатить!

– Да ну?! – притворство мое было явно преувеличенным. – А почему?

– А все мужики так думают!

– Н-да, наверное!.. Черт! Неужели?!.. Нет, не угадала.

– Ха! Так я и поверила!

– Вторая попытка…

– Ну-у, – брови домиком, губы бантиком, а в глазах зеленые бесенята, – может, кого из наших угрохали, а ты собираешь материал! – и она торжествующе-выжидательно впилась в меня глазами.

Бармен разрешился наконец двумя бокалами «Наяды» и даже соломинки не забыл.

– Почти, – я пригубил свою порцию. – Итак, Крошка, расскажи мне про Анну Закревскую…

Ход был рискованный, но оправданный: либо – десятка, либо – молоко. Ведь не тащить же ее сразу к себе! Там все равно уже никакого разговора не будет, а так – вдруг что-нибудь да наклюнется?

– Энни-Шоколадку? Классная «чапа»! А что, она кого-нибудь…

– Нет, ее…

– Чего-о?! – Крошка вытаращилась на меня так, будто я предложил ей переспать с крокодилом. – Ты хочешь сказать, что Энни…

– …больше нет, – от напряжения у меня заныл затылок и я вынужден был основательно приложиться к стакану. – Ее нашли часа три-четыре назад в собственной квартире с проломленным черепом и совершенно голую.

Я вдруг увидел, что Настя напугана. Причем жутко, до икоты. Реакция, как говорят психиатры, неадекватная, а следовательно, журналист Котов, ты просто обязан выяснить причину. Разумеется, любым законным способом.

– Она была твоей подругой?

– Что?.. Да нет, но… Конечно, она много делала для меня, помогала, а потом… А?!..

Крошку словно подменили: она вертелась на табурете, будто сидела на раскаленной сковородке, поминутно открывала и закрывала сумочку, вытащила сигарету, сломала ее в пальцах, уронила зажигалку, потом схватила бокал двумя руками и судорожно, захлебываясь, выпила одним духом. Теперь единственным желанием, ясно обозначившимся на ее хорошенькой мордашке, было убраться от меня куда подальше и побыстрее. Но – увы! – именно этого я сейчас и не мог ей позволить. Олег никогда не простил бы мне такого жеста, а уж тем более наш бравый комиссар. А «синяя птичка удачи» совсем не по правилам лупила крыльями и вот-вот была готова рвануть обратно к себе в поднебесье.

– Послушай, Настя, – я постарался вложить в голос все теплое и доброе, что еще оставалось в моей заскорузлой репортерской душе и даже по-отечески обнял девчонку за полные бархатные плечи, – я ведь только журналист, меня не интересуют подозреваемые или виновные, ни ты, ни кто другой. Мне важна суть дела – это мой хлеб, а сдавать вас органам – все равно, что отрезать от каравая вкусную поджаристую корочку, это не по-гурмански. Я прошу тебя помочь мне, лично. Официально – никаких имен и адресов. А потом мы с тобой вместе пройдем универсальный курс по восстановлению душевного равновесия у меня дома. Горячую ванну, вкусный чай, хорошую музыку и нежное обращение гарантирую. Договорились?..

Несмотря на мои заверения Крошку все еще трясло, поэтому я потребовал двойной бренди в мелкой фасовке, и лишь после такого курса терапии она оправилась настолько, что смогла, озираясь и помогая себе очередной порцией «Наяды», рассказать весьма занятную историю. Настолько занятную, что у меня мигом улетучились из головы все сладко-щемящие планы на продолжение нашего вечера. Пришлось спешно придумывать крутую историю о взимании долга чести с одного известного в городе господина и улететь из нежных девичьих рук скорбным ночным мотыльком.

Выбравшись из клуба в промозглую мутную тьму, я попытался связаться по мобильнику с Ракитиным, потом с Берестом, но ничего не вышло. Управленческие телефоны молчали, а мобильные просили оставить сообщение «после звукового сигнала» или перезвонить попозже. Учитывая, что было уже глубоко за полночь, я попросил Олега перезвонить мне утром по срочному делу и хотел было вернуться в клуб за Настей, но фривольное настроение куда-то пропало, вдруг накатила какая-то волчья тоска, которая нет-нет да и приходила с тех пор, как от меня «ушла» Ирина. Захотелось завыть на желтые пятна фонарей вдоль проспекта, и я пожалел, что не забрал свою «двадцатку» со стоянки возле городского управления криминальной полиции. Пришлось тащиться сквозь холодную колышущуюся мглу до троллейбусной остановки.

В ожидании хоть какого-нибудь транспорта я достал сигареты, попытался прикурить и в этот момент услышал за спиной приглушенные туманом цокающие шаги. Мимо меня совсем близко прошла высокая светловолосая женщина в длинном бежевом плаще и остановилась метрах в десяти впереди. Послышался шум приближающейся машины, женщина обернулась, и… незажженая сигарета выпала у меня изо рта, а сам я на несколько мгновений превратился в соляной столб. Это была Анна Закревская собственной персоной, живая и здоровая! Во всяком случае, куда здоровее, чем я сам в тот момент.

Скрипнули тормоза, хлопнула дверца, пропел клаксон – женщина исчезла.

А я еще какое-то время пытался осмыслить свое состояние, пока не подошел ночной троллейбус. Тогда я решил, что Закревская мне привиделась – в тумане, да еще изрядно выпивши, я вполне мог и обознаться, – и уже с чистой совестью поехал домой.

 

Глава 2

Выспаться мне не дал не кто иной, как Ракитин. Что звонит именно он, я понял сразу, но трубку снял после того, как телефон пропел вызов раз двадцать и, по-видимому, слегка подустал, но замолкать не собирался. Проклиная в душе настырность друга, я заставил себя сползти с постели и на четвереньках (другое положение тело отказывалось воспринимать) добрался до охрипшего от усердия аппарата.

– Какого лешего, Олег?! – я вложил в этот рык все остатки эмоций, но он не возымел никакого действия.

– Привет, Димыч! Ты просил позвонить, что случилось?

– Ты на часы хоть иногда смотришь? – едва ли не с обидой поинтересовался я.

– Конечно, уже девять часов, рабочий день в самом разгаре, – Ракитин был абсолютно серьезен и неумолим, как торнадо или цунами.

Я плюнул на попытки вызвать сочувствие к своему больному организму и попробовал сосредоточиться на реальности. Тут же почувствовал, как что-то мягкое и теплое трется о мои голые ноги – Грэг, брат мой меньший, как же мне хреново! Кот, словно приняв эту душераздирающую телепатему, коротко муркнул и снова шоркнулся пушистым боком, на сей раз прямо о мою щеку. Я попытался погладить Грэга по выгнутой спинке, но промахнулся и едва не потерял равновесие.

– Слушай, капитан, у меня есть интересная информация для следствия, но по телефону не могу. Мне надо сначала немного поправить здоровье. Через час подъезжай ко мне, поговорим.

– Что, так тяжело дается знание? – саркастически хмыкнул он.

– Не пытайся шутить, Олежек, юмор никогда не входил в список твоих добродетелей. В приложении к тебе – это скорее недостаток, – я тоже уперся.

– А если я пива привезу? – голосом бывалого провокатора продолжал он.

– Тогда – недоразумение…

– Ладно, шутник, – посерьезнел Ракитин, – ехать к тебе у меня времени нет. Через час жду тебя возле Нового собора, не более пяти минут. Опоздаешь, отстраню от дальнейшего участия в расследовании!

В трубке запел сигнал отбоя. Вот так! И с таким тираном и узурпатором я дружу уже больше двадцати лет! И лучшего желать не хочу, между прочим. Странная штука – мужская дружба.

Я глубоко вздохнул и заставил себя принять вертикальное положение. Грэг снова закружил между моими ногами, неосознанно создавая дополнительные помехи движению больного организма хозяина. Не желая обижать преданное животное и стараясь не обращать внимания на протестующий гул и звон в голове, я осторожно перешагнул через кота и отправился сначала на кухню, где буквально в полуобморочном состоянии от тошноты и пульсирующей боли в затылке сумел приготовить целых пол-литра знаменитого эликсира жизни – «доши», напитка из мяты, меда и лимона, выравнивающего перекошенную алкоголем энергетику организма и очищающего ткани от шлаков. Потом, в обнимку с кружкой животворной жидкости, забрался в душ, настроил его на самый жесткий режим и минут пятнадцать подставлял больное тело под контрастные струи, пока кожа не стала багровой, а голова не обрела легкость и ясность.

Допив «доши», я наконец почувствовал, что снова могу управлять собственным организмом, и даже смог без проблем вскрыть банку с кошачьими бифштексами и плюхнуть их в миску возле холодильника. Но окончательное возвращение к жизни состоялось с помощью уникальной медитативной техники, которой успела обучить меня чудесная и удивительная женщина по имени Ирина! Каждый раз при погружении в причудливый и ни с чем не сравнимый мир трансовых видений меня не покидало ощущение, что кто-то находится рядом, может быть, прямо за спиной, и ненавязчиво помогает мне пройти этой призрачной, переменчивой дорогой, чтобы в конце обрести себя, осознать свою целостность через неразрывность земного и небесного бытия…

В итоге ровно через час я стоял, нахохлившись и засунув руки в карманы куртки, напротив Нового собора, воздвигнутого сравнительно недавно на том же самом месте, где каких-то еще полвека назад возвышался памятник Лысому Вождю.

Ракитин был, как всегда, точен как атомный хронометр. Рядом со мной взвизгнули покрышки его служебной «ауди» и, будто сама собой, распахнулась дверца.

– Падай, горе-алкоголик! – Олег, ухмыляясь, разглядывал мою постную физиономию, еще хранившую следы борьбы с похмельем.

– От такого же слышу! – вяло огрызнулся я, устраиваясь рядом на переднем сиденье.

– Я, брат, отрываюсь только по выходным и не чаще раза в месяц, – покачал головой Ракитин. – А ты, смотрю, все не можешь забыть?

Он, сам того не ведая, попал мне прямо в сердце, в едва затянувшуюся рану, и я не смог сдержать гримасы боли. Олег тут же понял, что перегнул палку, и сказал примирительно-извиняющимся тоном:

– Прости, Димыч, я не хотел!.. Так что ты собирался мне рассказать?

– Я, между прочим, вчера не напился, а получил производственную травму! – уже успокаиваясь, начал я в своей обычной манере – Зато добыл вам сразу двух подозреваемых.

– Уж не мужа ли Закревской? – проявил осведомленность Ракитин, доставая сигареты, и, перехватив мой заинтересованный взгляд, пояснил не без самодовольства: – Опер я, по-твоему, или погулять вышел?

– Ну да, первым, по логике, и должен быть бывший муж-ревнивец, – кивнул я и прищурился на Олега. – А второй?

– Да кто угодно! Любовник, пьяная подружка, маньяк, наконец, – отмахнулся Ракитин. – Все равно, если не бывший муж, будем проверять всех подряд и рано или поздно откопаем.

– Копать не придется, Олежек! Второго я дарю тебе безвозмездно, – я сделал широкий жест рукой и тоже прикурил.

– Ладно, я тоже делаю тебе подарок, беру с собой на свидание с Павлом Юрьевичем Закревским. А ты мне по дороге расскажешь о второй персоне.

С этими словами Ракитин развернул машину, и мы неспешно покатили в сторону Университетского городка.

– Хорошо, капитан, тогда послушай сказку про умную и добрую тетеньку-проститутку и ее любимую ученицу, – я сделал глубокую затяжку, выдерживая актерскую паузу, выпустил дым в приоткрытое окно и продолжал: – Жила-была мудрая, красивая и добрая женщина, кандидат психологических наук, решившая во имя научной достоверности собираемого материала для докторской диссертации временно поменять профессию – получить, так сказать, данные из первоисточника…

– А знаешь, как называлась ее диссертация? – перебил Олег, не отрывая взгляда от дороги. – «Социально-психологические аспекты возникновения случайных интимных связей как отражение скрытых потребностей общества в сфере эротической культуры человека».

– Круто! – я невольно прищелкнул языком. – Энни-Шоколадка не зря пользовалась такой бешеной популярностью. Так вот, профессию-то она поменяла, но поскольку все же была человеком высокообразованным, поклонницей «Камасутры» и тому подобного, то довольно быстро снискала уважение и почет среди остальных «ночных бабочек» и стала брать кое-кого из них на своеобразную стажировку, обучать древнему искусству любви.

Я выбросил окурок и прикрыл окно до узенькой щели для вентиляции.

– И вот внезапно эта добрейшая и отзывчивая женщина превращается в какое-то исчадие ада, безжалостную садистку и публично избивает свою ученицу, а потом устраивает в клубе, где работает, форменный погром, поранив еще несколько человек. Причем ей как-то удается скрыться до появления патрульных.

– Единичный случай, с кем не бывает, – скептически хмыкнул Ракитин.

– Если бы единичный! Эта удивительная женщина превратилась в ужасное чудовище, агрессивное, злопамятное и подозрительное, одержимое манией преследования. Причем периодически она снова становилась почти прежней, хотя и чем-то озабоченной, говорила, что ей необходимо с кем-то посчитаться, и снова зверела и набрасывалась на девочку-стажерку…

– Может быть, у Закревской просто съехала крыша от психического перенапряжения? – предположил заинтересовавшийся моим рассказом Ракитин. – Ведь оставаться и ученым, и проституткой одновременно, думаю, непросто…

– Все было бы так, если бы она недавно вновь не стала прежней, доброй и ласковой, будто ничего и не было, – возразил я.

– Получается, что рассчиталась?

– А может, и нет?

– Тогда это уже третий подозреваемый…

– А второй – эта девчонка, без сомнения, – подытожил я. – Ее подружка вчера поведала мне сию жуткую историю, и она же слышала, как эта несчастная стажерка, предварительно хорошо нагрузившись для храбрости, обещала пристукнуть свою наставницу, если та не прекратит над ней издеваться.

– И кто это?

– Светлана Величко по прозвищу Персик.

– Ты ее видел?

– Нет, вчера ее не было в клубе, – я внимательно посмотрел на Олега.

Видимо, нам обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль, потому что Ракитин вытащил рацию и включил вызов.

– «Букет», я – «Гвоздика», прием…

– «Букет» на связи, в чем дело?

– Здесь Ракитин. Саша, пробей-ка через нашу базу адресок некой Величко Светланы…

– Других данных нет, Олег Владимирович?

– Нет. Но, думаю, двух Светлан Величко у нас в городе не найдется.

– Принято.

Ракитин убрал рацию и ловко повел машину по узким проездам Университетского городка.

Через пару минут мы остановились перед двенадцатиэтажной башней с единственным подъездом («умным домом», как его окрестили студенты), в которой проживало большинство доцентов и профессоров университета. Входная дверь, по традиции, была заблокирована электронным замком новейшей системы, в микрочип которого вводились дактилоскопические данные жильцов. Считалось, что эти замки гарантировали полную безопасность жилища, но Ракитин тут же опроверг сие распространенное заблуждение: послюнил большой палец, а затем, прижав его к опознавательному окошку, сделал быстрое и сложное движение. Спустя секунду послышался щелчок и дверь открылась, как бы приглашая в свое сухое и теплое нутро, прочь от мерзкой сырости.

Уже в лифте я, не совладав с природным любопытством, спросил Олега:

– Как тебе это удалось? Бывал здесь раньше?

– Нет конечно, – хитро прищурился он, – как говорится, ловкость рук и никакого мошенства, голимая физика, брат! Движущийся палец оставляет на поверхности стекла разводы, соответствующие рисунку папиллярных линий, а слюна как достаточно вязкая и прозрачная жидкость фиксирует их. Получается как бы несколько наложенных друг на друга картинок. Практика показывает, что в девяти случаях из десяти хоть один из этих отпечатков-фантомов да окажется в памяти контрольного чипа.

– Лихо! – я невольно прищелкнул языком. – И такому тоже учат в криминальной полиции?

– А то! – довольный произведенным эффектом Ракитин приосанился.

В этот момент лифт добрался наконец до одиннадцатого этажа и выпустил нас на полукруглую площадку, залитую белым светом галогеновых ламп. Олег уверенно направился к двери с номером «66», обитой красным коленкором по последней моде, и нажал на плоскую клавишу звонка. Сигнал приглушенно пропел несколько тактов турецкого марша, и буквально тотчас же дверь распахнулась. Хмурый взлохмаченный мужчина в линялой футболке, тренировочных штанах и шлепанцах на босу ногу встал на пороге, загораживая проход, молча и пристально разглядывая нас.

– Здравствуйте! Павел Юрьевич, если не ошибаюсь? – Олег показал свое удостоверение. – Капитан Ракитин, криминальная полиция. А это – Дмитрий Котов, журналист из «Вестника».

– Не ошибаетесь, – проворчал хозяин, не двигаясь с места. – Чем обязан, господа?

– Может быть, вы позволите войти? Как-то неудобно в дверях разговаривать, – Олег был сама галантность и доброжелательность.

– О чем вы хотите со мной говорить? – по-прежнему хмуро поинтересовался Закревский, однако все же посторонился, пропуская в просторную прихожую.

Ракитин, продолжая улыбаться, быстро и профессионально осмотрелся. Я тоже успел оценить обстановку и пришел к выводу, что женщины тут давно уже не было. Печать одиночества, причем тщательно поддерживаемого одиночества, проявлялась буквально во всем: от ободранной полки с телефоном до единственной пары мокрых ботинок под вешалкой и пыльных разводов на полировке платяного шкафа.

– Павел Юрьевич, мы хотели бы задать пару вопросов, касающихся вашей жены, Анны Леонтьевны Закревской, – приступил к делу Олег.

– Аня мне больше не жена! – резко вскинулся Закревский и даже руки на груди скрестил, пытаясь придать себе оскорбленный вид.

– А по моим данным, вы с ней так и не развелись, – парировал Ракитин. – Значит, жена законная!

– Я презираю проституцию! И я презираю женщин, торгующих своим телом! – продолжал хорохориться Закревский, но в глазах его ясно проступили смятение и страх.

А еще я вдруг почувствовал, правда, на короткое мгновение, сильнейшую тягучую боль и тоску пустоты в груди этого нестарого еще мужчины, будто сам стал им! Наваждение тут же кончилось, но теперь я больше не мог, как минуту назад, думать о его возможной виновности в смерти жены. Я точно знал, что Закревский не виновен, что он даже не знает о ее смерти и до сих пор безумно любит Анну, несмотря на внешнюю браваду и позу.

Поэтому, чтобы прекратить бессмысленную перепалку и помочь обоим, я жестом остановил Олега и спросил:

– Где вы были вчера вечером, когда убили вашу жену?

Закревский застыл от моих слов, потом глаза его медленно расширились, руки опустились.

– Что вы сказали про Аню? – он произнес это свистящим шепотом, голос отказался повиноваться ему.

– Ваша жена была найдена вчера около восьми часов вечера в арендуемой ею квартире мертвой, – четко проговорил я, не спуская с Закревского глаз. – Где вы были в это время?

– Что значит «мертвой»? Кто это сделал?! – продолжал хрипеть тот, не слыша вопроса.

– Она убита, – вмешался Ракитин, – ударом подсвечника по голове. Мы ищем убийцу и рассчитываем на вашу помощь, Павел Юрьевич.

– Да-да, я понимаю, – потерянно забормотал Закревский, голос снова вернулся к нему, но какой-то другой – механический, что ли?

– Так когда вы виделись с Анной Леонтьевной последний раз? – решил я спросить его по-другому.

– Виделся?.. Да нет, я не видел Аню больше месяца… Она сама так хотела, – Закревский слепо повернулся и побрел в глубь квартиры, продолжая разговаривать как бы сам с собой, а мы потихоньку двинулись за ним. – Она говорила, что скоро все закончится и мы снова будем вместе… А я, я не мог больше терпеть… Я так сильно любил ее! Я пошел в этот мерзкий клуб, где она… Но Ани там не было, и телефон ее молчал… Тогда я вернулся домой и стал ждать ее. А потом она позвонила…

Он пришел на кухню и принялся рыться в ящиках стола.

– Когда, во сколько это было? – тут же уточнил Ракитин.

– Не помню…

– Постарайтесь, Павел Юрьевич, это очень важно! – мягко настаивал Олег.

– Кажется, часов в девять… или десять, – он посмотрел на нас потемневшими от внутренней боли глазами. – Да, в девять. Я как раз включил телевизор. Хотел хоть как-то отвлечься, пока она не придет… Она позвонила и попросила, чтобы я пришел в парк, к фонтану. Это место нашего самого первого свидания!..

Мы с Олегом переглянулись, и я спросил:

– Вы ничего не путаете, Павел Юрьевич? Точно, в девять часов?

– Разумеется, у меня прекрасная память на числа.

– И вы пошли на встречу?

– Естественно!.. Но она не пришла, – Закревский вытащил из ящика помятую пачку сигарет и зажигалку, кое-как прикурил, морщась от дыма, как человек, давно не имевший дела с табаком, потом продолжил: – Вместо нее ко мне подошла красивая молодая женщина, назвалась Аниной подругой и сказала, что Аня прийти не сможет, что к ней пришли… в общем, к ней пришел очередной…

– Понятно, – поспешил я ему на помощь. – А как звали подругу?

– Надя, кажется… – Закревский курил, почти непрерывно затягиваясь и стряхивая пепел прямо на пол. – Я ее никогда раньше не видел.

– А вы бы смогли ее узнать, если бы встретили еще раз? – спросил Ракитин.

– Конечно, – кивнул Закревский и бросил окурок в раковину. – Она весьма привлекательная женщина.

Я в это время подумал о своей вчерашней встрече на остановке и вынужден был признаться себе, что Энни-Шоколадка мне, видимо, не померещилась. Вот и Закревский подтверждает, что она была жива, в то время как ее труп уже находился в морге управления криминальной полиции. И в этот момент я явственно почувствовал затылком легкое, но пронзительно холодное дуновение – «ветер смерти», – и понял, что всем нам грозит серьезная опасность. Но вот какая и откуда?..

– Павел Юрьевич, мы хотели бы попросить вас, – я счел необходимым вмешаться в разговор, – если кто-либо еще позвонит от имени Анны Леонтьевны или будет интересоваться ею, сообщите немедленно нам. Лучше – капитану Ракитину, но можно и мне, на мобильный. Запишите, пожалуйста, номер.

– И мой тоже, – поддержал меня Олег.

– Вы думаете, что этот… тот, кто убил Аню, может и меня?.. – Закревский пытливо вгляделся в нас по очереди, но мы, не сговариваясь, постарались сохранить выражение невозмутимости на физиономиях, и несчастный муж сдался. – Хорошо, если вы так считаете… Диктуйте, я запомню.

Когда мы уже ехали обратно в город, Ракитин вдруг внимательно глянул на меня и спросил:

– Слушай, Димыч, а ведь ты что-то почуял там, у Закревского, а? Когда про телефон заговорил?

– Я, Олежек, скоро, наверное, сам маньяком стану или магом… – вздохнул я и вытащил сигареты. – Мерещится всякое периодически. Вчера вот на остановке, ночью, вроде как Энни-Шоколадку встретил… – я закурил и протянул пачку другу. – А давеча, ты прав, действительно на меня накатило, в ниндзюцу называется сакки – «ветер смерти». Это обостренное ощущение опасности, которое тренируется почти во всех школах боевых искусств, включая русбой.

– Ну и кто, по-твоему, может нам угрожать? – Ракитин тоже прикурил и зажал сигарету в зубах.

– Не знаю, Олежек, не знаю. Но только «ветер смерти» никогда не ошибается, – я посмотрел на его сосредоточенное, даже затвердевшее лицо и попросил: – Подбрось меня до редакции.

В родную «уголовку» я попал как раз в обеденный перерыв. Едва открыв дверь, я окунулся в ароматнейшее облако из запахов свежесваренного кофе, ликера «Амаретто», горячих тостов и нарезанного лимона. Леночка Одоевская, наша суперкарго и редактор, напевая тихонько какой-то новый шлягер из репертуара бессмертной «Машины времени», которой вот уже лет семь или восемь руководил сын несравненного Андрюши Макаревича, колдовала у столика за ксероксом, и, подчиняясь легким порханиям женских рук, на его полированной поверхности вырастал очередной шедевр сервировки. Прикасаться к такому чуду и тем более пользоваться им, по моему разумению, было просто кощунством. Но, как говорится, «голод – не тетка», и, глубоко вздохнув и сотворив на физиономии приличествующую случаю улыбку, я направился к столу.

Леночка, увидев меня, как всегда, мило улыбнулась в ответ и даже подставила бархатную щечку для дружеского поцелуя, но в глазах ее по-прежнему плескалась обида пополам с надеждой и теплыми искорками затаенной печали. И как всегда, я постарался ответить ей, используя свою новую способность, послав психоэмоциональный фантом пушистого золотисто-розового шарика, и она приняла его и отвернулась с заблестевшими глазами. А я в который раз мысленно извинился перед ней, и на мгновение будто теплые и ласковые, такие родные и далекие руки прикоснулись к моим щекам, погладили по затылку и исчезли. Но еще долгих две-три секунды я не в силах был шевельнуться или вздохнуть – Ирина?!..

– Котов, тебе тут сообщение на «секретаря» пришло, – сказал мне в спину вошедший следом Федя Маслов, он же – Дон Теодор, гений объектива, «ученый малый, но педант».

– Кто? – очнулся я и взял со столика бутерброд с сыром, листиком салата и кружочком лимона сверху.

– Какой-то Сильвер, – Дон Теодор ухмыльнулся и тоже потянулся за едой. – Уж не тот ли Одноногий Джон от самого Стивенсона?

– Нет, Федя, всего лишь однофамилец, к тому же не одноглазый, – жуя на ходу, я направился к «секретарю».

Этот агрегат представлял из себя последнее слово в офисной технике. Практически это был самый настоящий робот, умеющий выполнять массу полезных и нудных функций. Например, принимать и отвечать на звонки или переадресовывать их по обстоятельствам, работать самостоятельно с факсами, записывать и хранить до востребования оперативную информацию по профилю отдела, напоминать каждому из нас о его обязанностях и ежедневных рабочих планах, а также много еще чего.

Набрав свой личный код, я через пару секунд получил весь текст на плоском цветном экранчике: «Кот, СВ объявилась в клубе, напуганная и пьяная, просила меня вызвать какого-нибудь знакомого мента. Я пообещал. Дуй скорее в клуб, пока СВ опять не сбежала! Сильвер».

Аппетит у меня сразу пропал. Я почувствовал странную внутреннюю дрожь – ожидание вперемежку с тревогой, и даже не глотнув кофе, выскочил из редакции.

Моя «старушка», «Селенга» двадцатой модели, не подвела и на этот раз, и через каких-нибудь десять минут я уже распахнул стеклопластовые двери клуба «Наяды». В виду неурочного часа зал был почти пуст, только в дальнем углу возле подмостков возились с микшерским пультом две унылых патлатых личности, да за стойкой бара неизвестный мне молодой и какой-то весь прилизанный парень протирал полотенцем высокие фирменные стаканы для пива. Мишки Фукса видно не было, как не обнаружил я и таинственной Светланы Величко – СВ по кодировке Сильвера, – поэтому, подойдя к стойке, негромко осведомился:

– Эй, малый, а где хозяин?

Парень мутно глянул на меня, и я понял, что он совершенно и бесповоротно пьян. Мне ничего не оставалось, как обогнуть стойку и пройти под табличку «Посторонним вход запрещен». Парень сделал слабое рефлекторное движение в мою сторону, видимо, пытаясь преградить дорогу, но в этот момент силы оставили его окончательно, и он рухнул прямо на коврик под стойку. Задерживаться ради него я не стал, прошел по узенькому коридорчику до обитой под крокодиловую кожу двери и оказался в личных апартаментах «капитана Сильвера», где обнаружил его самого и роскошную молодую особу с фигурой храмовой танцовщицы в весьма недвусмысленной позе (кажется, «пробуждающаяся лиана» из «Камасутры» или что-то в этом роде). Они были так заняты изучением сей сложной позиции, что даже не заметили моего появления. Мне пришлось громко сказать «гм-м!», дабы обратить на себя внимание.

– А, Кот, наконец-то! – ничуть не смутился Мишка, поднимаясь с огромного «сексодрома», занимавшего почти половину помещения, и натягивая штаны. – Я уже заждался!

– Вижу, – хмыкнул я. – Небось старался изо всех сил?

– А то! – осклабился он и кивнул на продолжавшую лежать в откровенной позе и томно улыбавшуюся нам красотку. – Знакомься, Персик, или Светлана Величко, в натуральном виде, живая и невредимая, как обещал.

– Привет, маленький, – заплетающимся языком мурлыкнула та и протянула мне полную холеную руку, – иди сюда, поиграем!

– В другой раз, красавица! – отмахнулся я и с сомнением посмотрел на Сильвера. – Думаешь, она еще что-то может помнить после такого «загруза»?

– Вспомнит! – пообещал Мишка и бесцеремонно потащил слабо упирающегося Персика с кровати к другой двери, напротив входной, за которой обнаружилась шикарная просторная ванная комната с полным набором необходимых наворотов, включая джакузи.

Прикрыв за Сильвером дверь, я уселся в кресло возле низкого стеклянного столика, заставленного всякой снедью и бутылками с ликером, джином и тоником, и слегка подзаправился, слушая приглушенные вопли и ругательства, доносившиеся из ванной. Я успел ополовинить литровую бутылку тоника и съесть порцию крабового салата с холодными тостами, когда дверь ванной распахнулась и на пороге появился красный как помидор Мишка, вытолкнувший вперед себя тоже румяную Светлану, кутавшуюся в огромное махровое полотенце.

– Вот! Получи и распишись! – шумно отдуваясь, Мишка плюхнулся в соседнее кресло и схватил со стола бутылку джина.

Красотка между тем быстренько шмыгнула в угол за ширму и буквально через минуту вышла уже весьма прилично одетая в модный переливчатый костюм-блонди и полупрозрачную «водолазку». Улыбка и взгляд у нее были теперь вполне осмысленными. Она подошла ко мне и протянула красивую ухоженную руку с длинными пальцами безо всяких следов маникюра.

– Светлана, – приятным низким голосом сказала она и присела на низкий пуфик рядом с моим креслом. – Вы не коп?

– Нет, – ответил я, с удовольствием ее разглядывая. – Меня зовут Дмитрий Котов. Я – репортер уголовной хроники из «Вестника».

– Жаль, – погрустнела Светлана, – тогда вы мне не сможете помочь…

– Думаю, что смогу, – ободряюще улыбнулся я. – Я веду параллельное расследование обстоятельств смерти вашей знакомой – или подруги? – Анны Леонтьевны Закревской, известной как Энни-Шоколадка.

При упоминании имени Закревской Светлана заметно вздрогнула и напряглась. Тогда я, чувствуя как начинают разгораться мои уши, взял девушку за локоть и усадил к себе на колени, приобняв за полные и горячие даже через ткань бедра.

– Я полагаю, так тебе будет спокойнее, – я постарался произнести это как можно равнодушнее, хотя внутри против воли все уже начинало вибрировать и звенеть от близости молодого женского тела. – Расскажи-ка нам, Персик, что же все-таки между вами произошло и почему?

Светлана покосилась на меня, слегка пошевелилась, как бы устраиваясь поудобнее на моих коленях, отчего вибрация и звон внутри организма стали почти физически ощутимыми, потом коротко вздохнула и заговорила.

В целом она подтвердила своим рассказом все, что поведала мне ее товарка Крошка Настя. Да, Энни сначала приветила Величко, обучала ее премудростям «Камасутры», даже жила у Светланы какое-то время. Потом, примерно недели две назад, Закревскую вдруг словно подменили. Она стала агрессивной, подозрительной, раздражалась по малейшему поводу, задирала других «ночных бабочек», скандалила с клиентами. И больше всего доставалось, конечно, Светлане. Несколько раз Шоколадка даже била ее в туалете клуба, а последний раз так, что Величко пришлось дней пять отлеживаться дома, запершись на все запоры и не отвечая ни на стук в дверь, ни на телефонные звонки. Позавчера Закревская снова встретила Светлану в клубе и вновь была прежней: веселой, улыбчивой и доброй. И самое интересное, Энни явно ничего не помнила из своих «художеств», как будто это была не она!

– И вот вчера, – продолжала свою странную и печальную повесть Светлана, прильнув ко мне всем телом, обняв одной рукой за шею и поглаживая как-то по-особенному мочку моего уха, отчего по телу пробегали горячие волны и мужское естество мое отказывалось подчиняться рассудку, – я возвращалась домой примерно в шесть часов вечера и вдруг увидела Энни, выходящую из моей квартиры с какой-то незнакомой молодой женщиной! Я едва успела отскочить обратно за угол и спрятаться в нише мусоропровода. Я испугалась, правда! Подумала, что они приходили за мной, чтобы снова поиздеваться или изнасиловать…

– А откуда у Энни ключ от твоей квартиры? – спросил я, почти естественно прикасаясь губами к коже у Светланы за ушком и чувствуя ответное движение ее тела.

– В том-то и дело, что я ей ключа не давала! – она округлила свои большие фиалковые глаза и выпрямилась, при этом пальцы ее, будто невзначай, забрались в волосы у меня на затылке и принялись легонько поглаживать и массировать кожу. – И эту женщину я раньше никогда не видела!

– Как она выглядела? – мне удалось немного стряхнуть сладострастное напряжение и взять под контроль желания тела. Теперь ласки были приятны, но и только, и не мешали думать и соображать.

– Молодая, лет тридцать, – медленно начала вспоминать Светлана, – высокая, одного роста с Энни, темные пышные волосы, черты лица я плохо разглядела… красивая, но скулы, по-моему, широковаты… Одета была в такой же, как у Энни, светлый плащ и полусапожки… Все.

– Ты в квартиру заходила потом? – я снова был собран и готов к действию.

– Нет! Что ты?! – испугалась Светлана и прекратила свои провокации, видимо, почувствовав изменения в моем настроении. – Я убежала оттуда, как только они ушли, и на такси уехала к тетке в Академгородок. Там и ночевала. А сегодня решилась попросить Мишу помочь, и вот пришел ты!

– Все праильна, – подал наконец голос Сильвер, но язык уже совсем не слушался его, так как за это время «добрый еврей» успел «уговорить» всю бутылку джина. – Щас Кот пойдет с тобой и выпуси-ит кишки обеим б…дям!

– Гут гецухт, кэп! Отдыхай, – я деликатно спустил с колен роковую красотку и поднялся. – А мы с Персиком прогуляемся и посмотрим, что делается в ее квартире. О’кей?

– Зеер гут! Тока верни моего пупсика в цельности и престранности… – он не договорил и захрапел, уронив лохматую голову себе на грудь.

На моей верной «двадцатке» мы добрались до дома Светланы всего за четверть часа. Это был стандартный «монолит» в новом элитном микрорайоне города, окруженном с трех сторон естественным сосновым лесопарком, но, разумеется, чистым, ухоженным и с биотуалетами на каждом перекрестке пешеходных дорожек. Поднявшись на лифте на восьмой этаж, мы осторожно, стараясь не шуметь, подошли к обшитой деревянными «под ясень» панелями двери с обычным механическим замком «Медведь», который, по уверениям криминалистов, до сих пор не удалось открыть ни одному вору, а вот Энни-Шоколадке с ее таинственной «подругой» посчастливилось.

Я отобрал у Светланы ключ и, отперев дверь, толкнул ее рукой. Полутемная прихожая, а также длинный коридор за ней, оказались как на ладони. Я вошел первым, заглянул налево, в кухню, потом прошел на цыпочках по коридору до приоткрытой двери гостиной и наконец остановился перед входом в спальню. Светлана быстренько перебежала ко мне, снова прижалась сбоку всем телом, и тогда я нажал на ручку двери.

Ничего не случилось, квартира оказалась пустой. Никаких следов постороннего присутствия мы не обнаружили. А когда осознали это, давившее на обоих нервное напряжение спало, и мы естественным образом оказались в объятиях друг друга на широкой и низкой софе посреди спальни.

Лишь часа через два мы наконец смогли встать и, по-прежнему не разжимая объятий, нагишом отправились на кухню – желудки обоих настойчиво требовали восполнения потраченных калорий. Там нам все-таки пришлось разъединиться, Светлана принялась хлопотать у плиты, а я от нечего делать прошел в гостиную, потому как заметил там при осмотре стойку с музыкальным центром. Выбрав диск с записью Яны Барышевской, восходящей звезды отечественной эстрады, я вставил его в «сидюк» и тут краем глаза заметил в кресле странный пестрый предмет, наполовину скрытый подлокотником.

Все еще не разобрав, что это, я подошел поближе и увидел… куклу! Несколько мгновений я не мог понять, что так меня в ней удивило, а потом, осознав, остолбенел. Странная кукла была как две капли воды похожа на Светлану Величко! Словно кто-то буквально скопировал женщину, вплоть до крохотной родинки на границе пушистого треугольничка внизу живота и пигментного пятнышка в виде сердца под правой ключицей. Завороженно я поднял куклу, оказавшуюся чересчур тяжелой для своих размеров, из кресла, и у меня тут же возникло знакомое ощущение ледяного сквозняка в затылке – «ветер смерти»! Одновременно с ним появилось не менее удивительное и зловеще-омерзительное чувство, что кукла живая. Я как бы раздвоился. Одна моя половина, загипнотизированная немигающим взглядом фиалковых глаз жуткого создания, покорно готовилась к чему-то, еще более ужасному и непонятному, что вот-вот должно было произойти, а другая, ясная, собранная и решительная требовала от первой: «Очнись! Не смей раскисать!»

И не знаю, чем бы все закончилось, но к реальности меня вернул дикий, душераздирающий вопль Светланы, вошедшей в этот момент в комнату. Я немедленно отшвырнул куклу в дальний угол и протянул руки к прижавшейся от ужаса к косяку девушке. Она тут же бросилась ко мне и буквально повисла на шее, рыдая и бормоча что-то неразборчивое. Раздвоение мое тут же прекратилось, я прижал к себе теплое вздрагивающее тело, погладил Светлану по волосам и сказал слегка осипшим голосом:

– Пойдем, Персик! Все в порядке. Ничего страшного, это просто чья-то неудачная шутка. Разберемся…

 

Глава 3

…В парке было пусто и тихо. Мир словно лишился всех красок, став черно-белым. Мертвенное сияние редких сутулых фонарей вдоль иссохших сиренью аллей лишь слегка осветляло клочкастую пакость, заполонившую все вокруг. Отсыревшие линялые скамейки сиротливо жались к черным кустам когда-то живой изгороди, а в ее скрюченных лапах запутались комья тумана.

Парапет разоренного фонтана тоже набух и поблек, пришлось подложить под себя толстый номер «Вестника». Я ждал. Неуютное состояние раздвоенности – участие в действии и стороннее наблюдение – ни на миг не отпускало. Я знал, что сейчас что-то произойдет, но не знал, что именно. В таких случаях всегда выручает сигарета.

Фонтан был центром двух главных аллей, и обойти меня было бы мудрено – разве что ломиться сквозь кусты напрямик. Напряжение ожидания физически давило на мозг, и тут боковым зрением я заметил справа на аллее фигуру, почти сливавшуюся с окружающей мглой. Там шла высокая стройная женщина в светлом плаще и пышной гривой волос, ореолом клубящихся вокруг головы.

Странно, но шагов абсолютно не было слышно, хотя ее модные сапожки на шпильках наверняка подкованы. Женщина быстро поравнялась со мной, и я замер, так и не поднеся руку с сигаретой ко рту. Это была Анна Закревская! Энни-Шоколадка, собственной персоной, живая и здоровая!

Она прошла мимо, даже не заметив меня, и свернула направо. Я смотрел ей вслед, пока догоревший окурок «Монте-Карло» не обжег мне пальцы. Анна исчезла в тумане, но я знал, что эта аллея упирается в ограду Института психофизики, поэтому был уверен, что нагоню беглянку. Однако, когда я добрался до высокой чугунной решетки, Закревской там не оказалось. Я быстро огляделся: налево – непролазная стена боярышника, направо – травянистая поляна, за ней – снова боярышник, и там, на ветвях что-то белело.

Это был ее светлый плащ, а рядом на земле валялось черное вечернее платье, о котором упоминала Светлана, сапожки и изящная перламутровая сумочка. Я поднял ее. Деньги и документы на имя Анны Леонтьевны Закревской, включая кандидатский диплом, но сама она будто растворилась в тумане. Нагишом?!.. Куда?!..

Лихорадочно озираясь, я вдруг заметил по ту сторону ограды женскую фигуру, направлявшуюся к темной громаде главного корпуса – Энни?!.. Зачем?!.. Не помня себя, я прыгнул на витую решетку, срываясь и чертыхаясь, вскарабкался наверх, оглянулся еще раз в поисках фигуры, и тут мои кроссовки поехали по мокрому металлу, обожженная рука не выдержала рывка, я полетел вниз головой в серую зыбь и…

Я лежал в полной темноте, на полу, рядом с креслом, из которого выпал. Зверски болел палец, ныло ушибленное при падении плечо, а над ухом верещал и всхлипывал телефон, который я сам же поставил на пол, поближе к креслу, но почему-то не включил автоответчик. Морщась от бегавших по спине мурашек, я ощупью нашел трубку.

– Котов. Я слушаю.

– Какого черта, Митяй?! – рявкнул Олег, как мне показалось, на всю комнату. – То ты оставляешь сумасшедшие послания, то спишь как сурок! Ну-ка, быстро выкладывай, что это за кукла, и куда ты ее девал?

– Быстро только у бурундуков получается, – огрызнулся я, чтобы хоть как-то оправдаться в собственных глазах: позор! сыщик доморощенный! соня мартовская!.. – Олежек, не рой землю и не ломай телефон, а дуй прямо ко мне, сейчас.

– В шесть часов утра?..

– Pourquoi pas? Все равно ведь не спишь, а так узнаешь мно-ого интересного.

– Что-то еще накопал? – уже более миролюбиво осведомился Ракитин.

– И что-то, и кого-то, и даже пиво есть, – я наконец-то проснулся окончательно и даже уселся в кресло с телефоном на коленях.

– А кофе?

– Ну, брат, хотеть не вредно!

– Вредно не хотеть. Ладно. Через десять минут, – он бросил трубку.

Ощупью примостив аппарат на журнальный столик, я прошлепал на кухню, зажег свет и осмотрел ноющий палец – черт побери, самый настоящий укус! Грэг, кошачья душа… Ах ты, засранец этакий!.. Я вытащил из холодильника банку ветчины, не спеша вскрыл ее, достал хлеб и принялся сооружать бутерброды, краем глаза следя за дверным проемом. Расчет оказался верным: через пару минут кот бесшумно влился в кухню, будто оживший кусочек коридорной темноты, и нырнул под стол. Дальнейшее было делом техники, и еще через несколько секунд он уже мохнатым мешочком покорно висел в моей руке с куском ветчины во рту, зажмурившись и поджав хвост. Я не выдержал и вместо того, чтобы прочитать «штрафнику» воспитательную нотацию, рассмеялся. Кот недоверчиво приоткрыл один глаз, потом другой и, уяснив наконец, что наказание отменяется, окончательно осмелел, распушил хвост и решительно потребовал «досрочного освобождения», которое тут же и получил.

Ракитин был, как всегда, точен и голоден. А потому уже с порога взял пеленг на кухню, и теперь сбить его с курса можно было разве что прямым попаданием из базуки. Выглядел он, не в пример мне, бодро, будто спал всю ночь, что, конечно, не соответствовало действительности.

– Та-ак, с чего начнем? – Олег уселся верхом на мой любимый табурет с амортизаторами вместо ножек и, пожирая глазами тарелку с горкой бутербродов и батарею запотевших черных банок с золотыми фазанами на боках, попытался изобразить заинтересованность.

– Со Светланы Анатольевны Величко, двадцати трех лет, студентки четвертого курса филологического факультета нашего достославного университета, – я с невозмутимым видом оседлал стул напротив него.

Ракитин сделал «домиком» свои роскошные брови, рассеянно взял банку с пивом, вскрыл ее и отхлебнул изрядный глоток.

– Ты все-таки обскакал доблестных сыскарей? – он потянулся за бутербродом.

– Ну, это было не так уж и трудно, – я тоже открыл банку. – Просто я заранее договорился с хозяином «Наяд», Михаилом Давидовичем Фуксом, по прозвищу Сильвер, моим старым приятелем, чтобы он сообщил мне, как только появится интересующая меня особа. Ты же понимаешь, что население охотнее общается с журналистами, нежели с представителями власти. Я пообещал, что все останется «for you privat ear», и этого оказалось достаточно. Кстати, что ты сам выяснил о Величко?

– В определенных кругах известна под именем Персик. Блондинка, фиалковые глаза, плотного телосложения, особые приметы – родимое пятно в виде сердца в правой подключичной ямке, любимый напиток – джин с тоником и киви. Начало трудовой биографии: анаша, ночные клубы, незаконная торговля валютой, прощенная в виду малолетства, «динамо»… Короче, полный набор! – Олег снова переключился на ветчину и пиво.

– Я уже рассказывал тебе, что она была подругой, вернее, стажеркой у Энни-Шоколадки? И какие у них вышли недавно «багинеты» с нанесением телесных повреждений по инициативе Закревской? А потом вроде бы все снова наладилось?

– Ну и что?

– Ничего особенного, – я приложился к банке. – Только вот два дня назад Светлана, возвращаясь, по-видимому, «со службы», застала выходящими из ее собственной квартиры Энни-Шоколадку и еще какую-то неизвестную ей женщину: молодую, высокую, темноволосую, скуластую, одетую так же, как и Закревская. Ключей Величко своей наставнице, как она уверяет, не давала. У Персика хватило ума спрятаться и подождать, пока они уйдут, но в квартиру она зайти так и не решилась. Потом она обратилась к своему шефу, то есть Сильверу, с просьбой свести ее с кем-нибудь из представителей вашей конторы для защиты чести и достоинства, так сказать. И Миша Фукс позвонил мне, – я взял с тарелки бутерброд и принялся уплетать его за обе щеки.

– Ерунда! – отмахнулся Ракитин, не забывая отхлебывать пиво. – Они же все – нарки! Твоя Величко просто забыла, как дала Закревской ключ. Ну а что касается третьей…

– Это еще не все! – перебил его я и отобрал банку. – Самое интересное, я обнаружил в квартире Светланы очень странную и необычную игрушку. Куклу.

– И что же в ней странного? – Олег спокойно вскрыл другую жестянку с пивом и тоже взял бутерброд. – Куклы у незамужних и бездетных женщин – не такая уж редкость.

– Допустим, – кивнул я, – но это весьма необычная игрушка. Понимаешь, Олежек, – я постарался припомнить свои вчерашние ощущения при контакте с куклой, – когда я взял ее в руки, я никак не мог убедить себя, что держу неживой предмет! В общем, таких подробных игрушек я никогда прежде не видел и ничего о подобном не слышал. К тому же там у меня опять сработала экстрасенсорика, чтоб ей!..

– «Ветер смерти»? – Олег заинтересованно посмотрел на меня. – Ну-ка, ну-ка? А еще «дровишки» имеются?

– Неужели для «костерка» не хватит? – прищурился я. – Лучше подумай, кто же в таком случае пристукнул нашу Аннушку?

Ракитин вдруг поставил початую банку на стол, полез в карман куртки и кинул мне два пластиковых пакетика с окурком и пуговицей от рубашки.

– Здорово! – выдохнул я и достал сигареты. – Где?

– У нашей Аннушки под кроватью, в углу у стены, – хмыкнул Олег. – Обрати внимание на «бычок».

Я взял пакетик и поднес под «бра» над столом: там лежал мундштук папиросы с угольным фильтром на конце и двойным золотым ободком по краю.

– «Publish smoky», – прочитал я затейливую латинскую вязь. – Шикарный табак! Кажется, такие папиросы продают в бизнес-клубах?

– Браво, Митяй! – Ракитин снисходительно кивнул и закурил мою сигарету.

– Бьюсь об заклад, – невозмутимо продолжал я, – что эта «визитка» кого-нибудь из крутых, типа Брокмана, Семенова, Тарасова или Гурвича?..

– Великолепно! – прицокнул языком Олег. – Держитесь за стул, Ватсон, это – Феликс Гурвич!

– Президент Лесного банка?! А откуда ты… ах да, «пальчики»! Ну что ж, – я повертел в руках банку пива и сделал изрядный глоток, – я так и предполагал.

– Я тоже, – Ракитин поднял свою банку, присоединяясь к моему тосту. – А «курсовка» у Феликса Абрамовича была на шесть лет в еловый бор, что под Нарымом. Сам выписывал.

– М-да, ларчик вроде бы открылся, – я разочарованно почесал за ухом, но тут перед глазами снова поплыла туманная аллея с удаляющейся женской фигурой, брошенная на кустах одежда и сумочка с документами. – А если у него алиби?

– Окурок абсолютно свежий, а Закревская курила «Данхилл». Обрыв нитки – тоже свежий, так что собирайся, едем за президентом. Семьдесят два часа без душа, бритья и кофе я ему обеспечу, – Олег поднялся и выбросил пустую банку в ведро под раковиной.

– Что ж, я готов, только тапочки сниму, – сказал я и вышел из кухни.

Однако в банке Гурвича не оказалось, а неподдельное удивление сотрудников по поводу отсутствия шефа, слывшего человеком пунктуальным и деловым, не оставляло сомнений, что с президентом случилось нечто серьезное. Марш-бросок на квартиру тоже ничего не дал: двухэтажный модерновый особняк с зимним садом, бассейном и подземным гаражом встретил нас в вестибюле гулким шепотом фонтана да подвыпившей компанией во главе с референтом – в столовой. От них мы кое-как добились, что Гурвич вчера объявил им, мол, дома ночевать не буду, ждите к завтраку. Но не появился. А завтрак уже остыл, поэтому пришлось его съесть, а заодно и выпить откупоренное вино, чтоб не выдохлось, потому как…

– Идеи будут? – мрачно спросил Олег, усаживаясь за руль потрепанной, но все еще шустрой служебной «ауди».

– Одна: отоспаться, – я сладко зевнул и достал сигареты.

– Где он может быть? – Ракитин завел двигатель, включил противотуманные фары, потом отобрал у меня пачку и закурил.

Мимо машины, размытая туманными струями промелькнула светлая женская фигурка, и я отрешенно проводил ее взглядом – ерунда, показалось!

– Если Гурвич убийца, то скорее всего… – я выразительно помахал рукой перед собой.

– А если свидетель?

– Тогда либо еще прячется, либо уже мертв, – я покосился на Олега. – Думаю, для тебя предпочтительнее первое.

– Потрясающая прозорливость! – почему-то нервно хохотнул он. – Может быть, ты даже знаешь – где?

– Может быть, но не скажу! – я тоже почувствовал нарастающее странное напряжение, но не придал ему значения, выбросил недокуренную сигарету и поднял стекло. – Кто из нас сыщик?.. Поехали, мне в редакцию надо.

– Я тебе не такси! – неожиданно огрызнулся Ракитин. – Два квартала пешком прогуляешься.

– Ну и черт с тобой! – странное внутреннее напряжение внезапно скачком овладело мной, я моментально разозлился и вылез из машины. – Кстати, чтоб ты знал, если хочешь найти вещи и документы Закревской, не поленись прокатиться в парк и пройтись вдоль ограды Института. Очень рекомендую! – я злорадно хлопнул дверцей и, не оглядываясь, пошел прочь.

Через несколько секунд сзади взвыл двигатель, взвизгнули покрышки и стало тихо. Я снова закурил и медленно двинулся дальше. Внезапный приступ злости прошел, напряжение внутри тоже исчезло, и теперь я силился отыскать его причину. Ведь раньше никогда не замечал за собой подобной вспыльчивости, а тут?.. Да и Олег – хорош! Чего взбеленился?!.. Н-да, как говорят психиатры в таких случаях, реакция явно неадекватная. Почему?..

Серый осенний день давно вступил в свои права, но солнце так и не показалось: над городом властвовал все тот же гнусный природный аэрозоль. Он забирался во все щели – и домов, и одежды – и напитывал мерзкой влагой буквально все. Через пять минут мои куртка и кроссовки стали вдвое тяжелее и такими холодными, что зубы непроизвольно начали выстукивать что-то вроде чечетки, а глаза – активно искать по сторонам какую-нибудь подходящую вывеску бара или кафе.

Но, как назло, по дороге ничего путного, кроме одинокой продуктовой палатки, так и не попалось вплоть до самой редакции. В отдел я ввалился уже совершенно продрогший и, не раздеваясь, припал к горячему, на мое счастье, электрическому самовару, раритету нашей «уголовки», подаренному мне во время одной из командировок в таежную глубинку старым егерем на память.

Дон Теодор молча и участливо посмотрел на мою трясущуюся челюсть и вернулся к любимому занятию: просмотру очередного своего видеошедевра на встроенном в камеру экранчике. Леночка Одоевская, как всегда, куда-то исчезла до окончания рабочего дня, и я было совсем уже расслабился, согреваясь телом и оттаивая душой, как вдруг дверь распахнулась, и в нашу тихую обитель ворвался тайфунчик под названием Гриша-Колобок, он же Григорий Ефимович Разумовский, наш непосредственный начальник и заместитель главного редактора по связям с общественностью.

В комнате сразу стало шумно, суетно и бестолково. Колобок, зацепив по дороге все возможные углы и выступающие за края столешниц предметы и уронив по крайней мере одну линейку и два стилоса, плюхнулся на соседний стул и схватился за чайник с заваркой.

– Привет, Котов! – радостно пробулькал он, не отрываясь от носика. – Давненько не виделись! Как идет расследование? Нашли кого-нибудь?

– Кого-нибудь нашли, – нехотя ответил я, по опыту зная, что Гришу в таком возбужденном состоянии игнорировать нельзя, несмотря на всю бестактность и никчемность его вопросов.

Григорий Ефимович слыл человеком обидчивым и считал, что никогда никого не спрашивает зря, а только по существу.

– Это хорошо, это здорово! Я всегда в тебя верил и говорил, что из Дмитрия Алексеевича вышел бы прекрасный сыщик, если бы не вышел отличный журналист! – продолжал балагурить Колобок.

Это была еще одна его слабость: все свои шутки замглавред непременно считал гениальными и, по слухам, даже собирался вскоре опубликовать их отдельным изданием под заголовком типа «На острие пера» или «Мысли мимоходом». Насчет первого – не знаю, а вот второе название подходило Грише целиком и полностью, потому что мысли у него действительно появлялись исключительно мимоходом.

– Благодарствуем, Григорий Ефимович, в самую точку! – подыграл ему я. – Вот, замерз малость, за преступниками гоняясь.

– Значит, бегаешь медленно, раз замерз, – подытожил довольный Колобок. – А вот мне сорока на хвосте принесла, ты какую-то куклу необыкновенную нашел, вроде как копию некой оч-чень красивой женщины, а?

«Я бы этой сороке весь хвост пооборвал!» – подумал в сердцах я, но вслух сказал:

– Кукла и впрямь хороша, Григорий Ефимович, только оригинал – куда лучше!

– Ну-ка, ну-ка, покажи! – оживился еще больше Колобок, облизываясь что твой мартовский кот. – А может, познакомишь по дружбе, с оригиналом-то? Пособишь начальнику?

– Нет проблем, шеф! – я нарочито бодро вскочил, подошел к своему личному шкафу-пеналу, открыл цифровой замок и приглашающим жестом распахнул дверцу. – Прошу, полюбуйтесь!

Колобок привстал со стула, и вдруг физиономия у него вытянулась, а нижняя губа обиженно оттопырилась. Заподозрив неладное, я стремительно обернулся к шкафу. Кукла исчезла!

– Ну и как все это понимать? – протянул подозрительным голосом замглавред.

– Ей-богу, не знаю, Григорий Ефимович! – ошарашенно откликнулся я. – Федя, к моему шкафу кто-нибудь подходил?

– Не видел, – лаконично ответствовал Дон Теодор, не прерывая просмотра. – Вы же сами шкаф запирали.

– В том-то и дело, – я в замешательстве сел прямо на стол и полез за сигаретами.

– Пропал ценный «вещдок»! – трагически констатировал опомнившийся Колобок. – Ох, и попадет же тебе, Котов!

– Какая теперь разница? – я сделал подряд пару затяжек и уже спокойнее продолжал: – Открыть замок, в принципе, можно, но нужно время. Здесь в течение дня все время кто-то был! А ночью здание охраняется… И если это не проделки Елены Даниловны, то значит, кукла действительно испарилась или дезинтегрировалась, или не знаю что!

Тут замглавред сделал вдруг страшное лицо и замогильным голосом произнес судьбоносную речь:

– Господа, я догадался, что это за кукла! Это магический атрибут для наведения болезни или даже убийства! Про магию вуду читали? Ихние колдуны делают как бы копию человека, на которого хотят воздействовать, а потом, например, втыкают этой фигурке иглу, скажем, в печень и – пожалуйста, у человека рак печени! Или другое…

– Откуда в Сибири возьмутся жрецы вуду? – скептически поинтересовался Дон Теодор.

– Ну, может быть, это и не вуду, – стушевался, как всегда, перед ним Колобок, до оторопи боявшийся Фединых вопросов. – Может, еще какая-нибудь древняя магия, мало ли?

Наш экскурс в практическое колдовство был прерван внезапным звонком моего мобильника.

– Котов слушает…

– Привет! Берест, – бравый комиссар был явно чем-то озабочен. – Живой пока?

– Это шутка или пожелание?

– Это предположение. Слушай, тут мне Ракитин докладывает, что ты нашел какую-то странную куклу на квартире подозреваемой Величко и почему-то забрал себе? На каком основании, я тебя спрашиваю? – Николай постепенно начал распаляться, и я понял, что разноса мне не избежать.

– Кукла исчезла, комиссар, – сообщил я убитым тоном, решив, что повинную голову меч не сечет, и ошибся.

– Как это «исчезла»?! – раздался в трубке громовой рык. – Куда? Почему?

– Откуда я знаю! – в сердцах огрызнулся я и тем подписал себе приговор.

– Гражданин Котов, потрудитесь добровольно и немедленно явиться в управление для дачи письменного объяснения по поводу допущенной вами преступной халатности в отношении хранения ценного вещественного доказательства по делу об убийстве!

– Вот это да! – не удержался я, поскольку терять мне теперь было уже нечего. – Долго репетировал?

– Быстро! – рявкнул разозлившийся комиссар, и я поспешил выключить телефон.

– Ну, все, Котов, – сочувственно вздохнул слышавший весь диалог Колобок. – Тридцать суток административного ареста тебе обеспечено.

– Не каркай! – вконец расстроился я, надел не успевшую просохнуть куртку и медленно вышел из редакции.

Настроение у меня было ужасное. Я брел по улице словно в каком-то трансе и, наверное, поэтому не сразу обратил внимание на рекламный щит, мимо которого проходил, хотя натренированный мозг и отметил на нем вопиющую несообразность. И когда смысл ее дошел до сознания, я буквально споткнулся на ровном месте, потом судорожно оглянулся и выронил сигарету. Там, поверх ярких, цветастых бланков и листков рекламы висела, распластавшись, пришпиленная за все четыре лапы, пушистая мурка и остекленело, с безмерным удивлением смотрела на меня. Я пятился на онемевших ногах, пока туман не задернул своей мутной завесью этот тихий кошмар, и только потом смог повернуться и идти дальше. Мне необходимо было срочно выпить: в голове творилось черт-те что, а зубы грозили перемолоть друг дружку в порошок.

Поэтому, узрев впереди неоновую палитру кинотеатра «Орион», я немедленно устремился туда и спустя пару минут с облегчением влил в себя первую порцию коньяку, тут же потребовав следующую. Но лишь третья смогла унять нервный озноб и внести некоторую ясность в мироощущение.

«Что это: дикость, развлечение, садизм, жизнеутверждение, психоз?!.. Распять доверчивое животное, глядящее тебе в глаза, похохатывая и приплясывая от удовольствия?!.. Да полноте, человек ли это?.. Ха, конечно! Еще и не то умеем! Перечислить?.. Пожалуй, без толку. Тем более что это даже не материал для газетной полемики, когда вокруг ежедневно происходят куда более мрачные безобразия… И все же, почему эта кошка так тебя задела?.. Откуда я…» – мой разговор с самим собой внезапно был прерван душераздирающим воплем, криками и топотом десятков ног в фойе.

Сработал профессиональный рефлекс, и я оказался там раньше, чем сообразил, что этого делать не следовало. Меня едва не размазала по стене волна обезумевших от ужаса и отвращения зрителей, ломившихся к выходу. Мне отвесили хорошего тумака по уху, чувствительно врезали по ребрам, саданули чем-то твердым по спине и вдавили в узкую нишу за рекламным стендом – и все это не более чем за секунду. Голова гудела, спина и ребра нещадно ныли, нос и глотку забило прошлогодней пылью, рядом кого-то рвало. Толпа качнулась в сторону, и мне удалось проскользнуть в зал.

В первый момент я не понял причины паники – внутри был полумрак. Но через несколько мгновений глаза привыкли к освещению, и я почувствовал, как мои кишки тоже просятся наружу. Везде – на креслах, в проходах, даже на радиаторах отопления были разбросаны трупы кошек и собак!.. И какие трупы! Задушенные, раздавленные, обезглавленные, с выпученными белесыми глазами и прикушенными черно-синими языками, вывернутые лапы, оторванные хвосты… А запашок стоял, как на распаханном кладбище или в морге, где забыли включить холодильник.

В общем, в фойе я очутился значительно быстрее, чем выходил из него. Пришлось сделать пару-тройку дыхательных упражнений, чтобы унять разгулявшиеся внутренности и выгнать из легких тошнотворно-сладкий запах. Взгляд мой блуждал по фойе скорее автоматически, чем осознанно, и вдруг споткнулся на одном лице – улыбающемся, довольном, любующемся учиненным бедламом – Феликс Гурвич?!

Это было невероятно. Это было иррационально. Но тем не менее там, у самого выхода стоял он, Феликс Гурвич – бывший секретарь горкома комсомола, фарцовщик и стукач, а ныне – президент крупнейшего в Сибири Лесного банка – и наслаждался сотворенным безобразием!

Надо было срочно все поставить на свои места, иначе я всерьез опасался за рассудок. Я ринулся сквозь мечущуюся толпу, отчаянно работая плечами и локтями и моля Бога и чертей только об одном, чтобы не дали упустить того, у выхода.

Но… внезапно меня крепко схватили за шиворот, съездили по другому уху и радостно констатировали:

– Попался, гад!.. Господа, вот он! Это его работа, я видел!

Я открыл было рот, чтобы возразить, но здоровенный потный детина, державший меня, сунул мне под нос грязный волосатый кулак, больше похожий на кувалду, и раздельно произнес:

– Закрой хлебало, сволочь!

Я быстро огляделся. Кольцо раздраженных, испуганных, злых лиц катастрофически сжималось, уже замелькали скрюченные, дрожащие руки, слюнявые, перекошенные рты. Промедление было смерти подобно: объяснять что-либо перепуганной толпе – безнадежное дело, а вот остаться калекой…

Я не стал демонстрировать свои кондиции «барса» перед неподготовленными обыкновенными людьми, пусть даже и возжелавшими моей крови. Кодекс рукопашника запрещает такие неадекватные действия. Поэтому, симулировав обморок, я повис на руке мордатого, а когда тот попытался вздернуть меня вверх, неожиданно выпрямился, саданув ему головой по челюсти. Лязгнули зубы, детина всхрапнул и выпустил мой воротник, заваливаясь под ноги окружающих. Истерично взвизгнула какая-то размалеванная девица, отшатнулась в сторону ее подруга, и я зайцем метнулся в образовавшийся проход.

«Только бы не нарваться на любимую полицию», – успел подумать я, ныряя в спасительный туман, так как в отдалении уже был слышен ее уверенный, победный голос.

Внезапно впереди я увидел знакомую серую фигуру – Гурвич, мать твою?!.. Не уйдешь! Я примерился было схватить его сзади за горло, но он вдруг перехватил мою руку, быстро нагнулся и перебросил через себя – моим же коронным приемом! Копчиком об асфальт – это я вам скажу!.. Взвыв от боли, я почти рефлекторно выполнил прием «копыто» и… попал во что-то мягкое и податливое. Он не то застонал, не то всхлипнул, и на меня рухнуло массивное тело. Оно оказалось почему-то очень холодным, скользким и буквально расползалось под пальцами. И тут на меня вдруг накатила волна такого ужаса, что я заорал, не щадя связок, благим матом, как в детстве во время отцовской порки. Я орал, судорожно расшвыривая вокруг куски этого мерзкого желе, только что бывшего человеком, и очнулся лишь, когда в лицо ударил резкий запах нашатыря, и надо мной склонилась знакомая черная кожаная глыба.

– Да это же господин Котов?! – удивленно прорычал сержант Бульба, бережно хватая меня под мышки. – Что случилось? На вас напали?

– Вы так вопили, будто вас резали без наркоза, – сострил его молоденький напарник, помогая мне дойти до машины.

– А вы, случайно, не из «Ориона» выскочили? Там бардак какой-то, – поинтересовался Бульба, втискиваясь на место водителя.

– Н-нет, – промычал я, все еще внутренне содрогаясь от пережитого.

– Куда вас отвезти?

– Д-домой, если можно, – выдохнул я, откидываясь на спинку сиденья и доставая сигареты. – Не найдется ли у вас спичек, сержант?

 

Глава 4

…Будильник верещал как мартовский заяц, причем оказался не на тумбочке рядом с кроватью, а посередине комнаты на столе. Поэтому, стукнув по обыкновению ладонью и не попав, я слегка удивился и, определив примерное направление, спросонок запустил в него шлепанцем.

Проклятье!.. Надо же было вчера так надраться, да еще в одиночку?!

Я с кряхтеньем и стонами, почти на ощупь – глаза отказывались воспринимать даже электрический свет – пробрался в ванную и отвернул холодный кран на всю катушку. В голове ревел стадион, а пенальти, по-моему, били прямо в затылок. Приоткрыв глаза, я попытался рассмотреть себя в зеркале – м-да! Как там говаривал покойный Владимир Семенович в известном фильме: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!..»

Вода пошла совсем ледяная, и я, набрав побольше воздуху, сунул свой «чугунок» под звенящую струю. Стадион под черепом взвизгнул и бросился врассыпную – отлично! Я с ожесточением растер жидким холодом лицо и шею и почувствовал наконец, что приобрел нечто общее с цивилизованным человеком, журналистом Дмитрием Котовым.

Правда, я несколько переоценил собственные силы, потому что, выйдя из ванной, вновь услышал в голове отдаленный тяжелый гул. Сообразив, что без лечения не обойтись, я двинулся на кухню за пивом, но в самом конце этого несложного маршрута ноги мои вдруг разошлись во времени и пространстве, голова сделала вид, будто ее это не касается, и больной хозяин, брошенный на произвол судьбы, оказался на полу. Стадион под черепом завороженно замолчал, похмельные мысли встали во фрунт и попытались проанализировать ситуацию, а в правую руку от локтя до пальцев впились сотни взбесившихся кактусов. Задница прилипла к линолеуму, а под левой рукой хрустнули ошметки яичной скорлупы. Ругательства застряли в пересохшей глотке – полжизни за пиво! – и тут я увидел эту черную бестию, виновника всей трагедии.

Ярость прибавила скорости сонным мышцам, и мне удалось ухватить замешкавшегося кота за ухо.

– Так ты еще и вор?!

Грэг матерно заорал, извернулся и цапнул меня за палец. От неожиданности и боли я выпустил мерзавца, и он тут же удрал из кухни.

На сей раз я благоразумно отказался от помощи «традиционной медицины» и прибегнул к старому и проверенному средству. Бутылка пива и вчерашний холодный бифштекс все-таки придали некоторую жизнеспособность моему организму, так что я даже оказался в состоянии без происшествий добраться до телефона и с первого раза набрать правильный номер.

На удивление, Ракитин отозвался сразу и с явным неудовольствием.

– Котов? Какого лешего, где ты болтаешься? Хочешь, чтобы за тобой «луноход» прислали? Ты еще вчера должен был явиться для объяснений!

– Слушай, Олежек, не гони! Я же вовсе не уклоняюсь, и если у тебя найдется пиво и аспирин, то я примчусь быстрее лани.

– Мне не до шуток, Димыч, тут такое творится! Ладно, иди проспись, но только до обеда! Я тебя прикрою от комиссара.

– Погоди, – я с трудом ворочал языком, стадион в голове снова заполнялся зрителями, – а разве тебя не интересуют подробности происшествия в «Орионе»?

– А что тебе известно? – Ракитин насторожился.

– За пиво и аспирин…

– Шантажист. Жду.

Вот это – по-ракитински! Я выскочил на улицу с максимальной скоростью взбесившейся черепахи и, окунувшись в знакомую промозглую сырость, оседлавшую город, самоуверенно решил, что могу вести машину. Однако на стоянке меня ожидал сюрприз. Моей верной «двадцатки» на месте не оказалось, а на очевидный вопрос сторож вытаращился так, будто я заговорил с ним по-китайски. Это было уже слишком!

– Тебе за что деньги платят?! За охрану стоянки или…

– Помилуйте, Дмитрий Алексеевич! – старик замотал головой, словно пытаясь отогнать навязчивое видение. – Так ведь не ранее как полчаса назад вы же сами и взяли «Селенгу» вашу!

– Слушай, Минеич, – мне вдруг стало не по себе, – а ты, часом, не приложился с утра?

– Ни в коем разе! Как можно? – старик истово перекрестился. – А вот вы вчерась…

– Вот именно! – я поспешно полез за сигаретами. – Так что, сам понимаешь, не мог я раньше… Только сейчас из дома, – я закурил и протянул пачку сторожу.

– Да неужто я бы вас не признал, Дмитрий Алексеевич?! – продолжал бормотать он, осторожно разминая сигарету, – и куртка ваша, и кепка, и джинсы… – он погремел коробком и выудил заскорузлыми пальцами спичку.

У меня отлегло на душе – конечно, простой угон! Наверное, это и к лучшему – на такси доберусь. Я ободряюще хлопнул Минеича по плечу, отдал ему всю пачку «Монте-Карло» и двинулся к проспекту.

Свободная машина, казалось, поджидала меня на троллейбусном кольце, и едва я устроился на заднем сиденье, ринулась в светлеющую мглу пустынного проспекта.

…Я шел по какой-то незнакомой улице в старой части города, обстроенной черными бревенчатыми двухэтажками на кирпичных фундаментах. Мне нужно было во что бы то ни стало добраться до конца улицы до того, как это произойдет.

Что?..

Я не знал точно, но знал, что могу и должен обязательно предотвратить это. Поэтому я шел и шел, и задыхался – курить надо меньше! – и сердце снова, как в первый раз, пустилось вскачь… Я уже видел перекресток, и фонарь на углу, а к нему, впереди меня, шла женщина, чем-то знакомая, и именно в ней было все дело! Но – далеко, а она почти дошла до угла. Вот остановилась, оглянулась будто ее окликнули, и – действительно – из-за дома появилась фигура, тоже знакомая…

Тороплюсь, задыхаюсь – ни побежать, ни крикнуть. «Господи, да что же это?!.. Он набросился на нее, душит!.. Скорее, лишь бы успеть!.. Что?.. Не знаю. Помочь ей? Спасти?.. Или – нет, увидеть! Увидеть его лицо, обязательно! Это очень важно, чтобы спасти ее…»

И вот уже я рядом. Женщина стоит на коленях, хрипит, глаза закатились. Он убивает ее, медленно раздавливая гортань…

«Садист! Выродок! Повернись ко мне, посмотри в глаза! Я запомню тебя, я узнаю тебя и тогда тебе – конец!..»

Воздух вдруг становится плотным и вязким, движения даются с трудом, а тот упорно отворачивает лицо, и мне нужно обойти его, чтобы узнать. Запомнить. Спасти…

Неожиданно он резко поднимает голову, и я вижу его в упор. И узнаю. И кричу от ужаса. И не слышу собственного крика. А он бросает свою жертву, хватает меня за плечи и трясет, и что-то говорит одними губами, и в глазах его страх, отчуждение, просьба…

– Эй, приятель, очнись! – услышал я откуда-то издалека и с трудом приоткрыл отяжелевшие веки.

Таксист испуганно тряс меня за плечо, перегнувшись через сиденье.

– Ты чего это?

– А? Что? – я не узнал собственного голоса и закашлялся.

– Припадочный? – уточнил таксист, успокаиваясь.

– Да нет, задремал вроде. Кошмар приснился.

– Бывает… С тебя десять монет, – он включил встроенный в панель управления видеоплеер.

Я протянул ему деньги и вылез из машины. Резкая смена сухого тепла салона на холодную пронизывающую сырость окончательно привела меня в чувство, но где-то в глубине сознания затаился неприятный колючий комочек страха пополам с подозрением.

Олега, вопреки ожиданию, на месте не оказалось, но кабинет его был открыт, а на столе стояла банка пива с таблеткой аспирина на крышке. Едва я проглотил лекарство и принялся за пиво, устроившись в кресле хозяина, как в дверь заглянул наш доблестный комиссар Берест и воззрился на меня, как на зомби.

– Так ты живой?!.. А где Ракитин?

Я едва не свалился со стула, подавившись пивом.

– То есть как «живой»?!.. Что за идиотский вопрос?

– Разыгрываешь? – Николай подозрительно покосился на банку и сел, по обыкновению, на стол.

– Чтоб я жил на одну зарплату! – поклялся я. – Только что прибыл на такси по настоятельной просьбе капитана Ракитина, а он…

– Кстати, господин журналист, на каком основании вы игнорируете требования правоохранительных органов и увиливаете от дачи показаний? – вспомнил, на мое несчастье, Берест. – По «браслетам» соскучились?

– Не смешно, комиссар, – я скорчил оскорбленную мину. – Когда это я уклонялся от сотрудничества с органами?! Наоборот! Всю свою сознательную жизнь я мечтал влиться в ряды отважных борцов с преступностью и кровью и потом, так сказать…

– Это называется «словесный понос на почве сильного эмоционального перенапряжения», – невозмутимо парировал Николай. – Мы тоже книжки почитываем. Так почему я, комиссар криминальной полиции, должен, как студент-первокурсник, ожидать чуть ли не до полуночи явления журналиста Котова с повинной?

– Слушай, начальник, чтоб мне пенсию не дали, если вру! – я решил куролесить до конца. – Не мог я вчера, на шухер налетел в «Орионе», едва ноги унес, чтоб мне копчиком в кадык получить!

– И как же ты уцелел все-таки сегодня? – прищурился на меня бравый комиссар.

– Да где я должен был уцелеть-то?! – не выдержал я, вконец сбитый с толку его поведением.

– Интересно! – хмыкнул Берест и принялся набивать трубку. – Дело в том, господин журналист, что десять минут назад нам позвонил некто Вольский и сообщил, что ты разбился на своей «Селенге» у кинотеатра «Орион». Олег выехал туда, а ты…

– …воскрес и явился в управление, чтобы посмотреть на ваши глупые рожи! – я сплюнул и принялся искать сигареты в ящиках стола. – Дело в том, господин комиссар, что сегодня утром мою машину угнали со стоянки, и разбился, скорее всего, похититель, – я выудил помятую пачку «Петра» и закурил.

– Ну, тогда все прекрасно! – ненатурально обрадовался Берест и даже ногой взбрыкнул. – Так ему и надо! Зато ты – жив-здоров и если бы помог нам разрешить еще одну ма-аленькую закавыку…

– Короче, Холмс! – мне ужасно не понравилась его ухмылка.

– Для тебя – господин комиссар! – лицо Николая стало скучно-официальным. – Вы, господин Котов, должны объяснить, откуда вам стало известно о местонахождении вещей Анны Закревской? И вообще, почему вы суете нос не в свое дело?

– Я веду параллельное расследование! – огрызнулся я и демонстративно принялся за пиво.

– Что ж, ваше право, – холодно согласился Берест. – Но тогда вы тем более обязаны делиться добытой информацией с официальным следствием.

– А я и делюсь! Вещи ведь нашли?

– Нашли. Но мне интересно, как вы узнали об их местонахождении? – комиссар, прищурившись, упер в меня желтый от никотина палец. – Я жду объяснений.

– Мне… позвонили, – я сделал скорбное лицо.

– Кто?

– Не знаю… Он не назвался.

– Неудачная версия, – вздохнул Берест с ложным сочувствием, выколачивая трубку в пепельницу. – На сумочке убитой обнаружены отпечатки именно ваших пальцев…

Тут настала моя очередь вытаращиться, и комочек страха глубоко в мозгу зашевелился и начал разрастаться в размерах.

«Отпечатки пальцев?!.. Сон?!.. Сумочка?.. Чугунная ограда?.. Падение?.. Но ведь этого не может быть?! Я же знаю, что был дома и видел сон! Сон!.. Но вещи-то нашлись?!.. Свихнуться можно!..»

– Слушай, Коля, – я попытался улыбнуться как можно доверительнее, – если я скажу правду, ты же все равно не поверишь.

– Постараюсь, – кивнул он, – а ты не ври.

– Ей-богу, Матвеич! Я все это увидел во сне! – выдохнул я и, заметив на его лице скептическую ухмылку, торопливо пересказал сюжет своего первого видения.

Берест вновь набил трубку, слез со стола, но высказать свое мнение не успел. В коридоре раздался топот, и в кабинет ввалился взмыленный Ракитин. Увидев меня, он шумно, облегченно выдохнул и полез в холодильник. Мы с Николаем молча ждали, пока он гремел банками и бутылками. Наконец, с жестянкой «Черри-колы» в руке Олег уселся верхом на стул посреди кабинета и изрек:

– Ну и живуч же ты, Лексеич! И разбиться успел, и уцелеть, и в управление добраться – герой!..

– Не понял… – у меня неприятно засосало под ложечкой.

– Ну, в машине же ты был? – Ракитин, причмокивая, отпил из банки.

– Кто тебе такое сказал?

– Свидетель, Димыч, самый настоящий и очень даже живой! Вольский Антон Аркадьевич, сотрудник…

– …Института психофизики, доктор психологических наук, отдел пограничных состояний, – закончил за него я, чувствуя, как все холодеет внутри.

– Стоп! – Берест принял профессиональную стойку. – Откуда ты его знаешь?

– Не бери меня «на понт», начальник, – я попытался отшутиться. – Интервью как-то брал. Помнишь, год назад он проводил экспертизу одному психу-нимфоману?..

– Так вот, – невозмутимо продолжал Ракитин, – этот Вольский видел тебя за рулем твоей «двадцатки», можно сказать, в упор, поскольку ты едва не сбил его возле кинотеатра «Орион», а потом на полной скорости въехал в бетонный столб уличного освещения. Вольский, между прочим, считает, что это было «покушением на убийство» – ни больше, ни меньше. И все бы ничего, да вот исчез ты с места аварии и даже следов не оставил, – Олег снова хлебнул шипучего напитка, крякнул, утершись рукавом, и выжидательно уставился на меня.

– Каких следов? – я все еще пытался превратить ситуацию в шутку, потому что боялся, что она окажется правдой.

А страшно было до икоты, которую едва удавалось заглушить пивом. Одно из двух: либо у меня раздвоение личности и я действительно умудрился выкинуть эти фокусы с одеждой (а может, и с убийством?!) Закревской и с собственной смертью, либо кто-то меня подставляет, чтобы вывести из игры. Насчет третьей версии я предпочитал не думать, иначе на самом деле мог бы свихнуться.

– Понимаешь, – проникновенно сказал Олег, – когда я вижу рулевую колонку, вдавленную в спинку водительского сиденья и намертво заклиненные дверцы и не вижу следов крови, у меня возникает резонный вопрос: куда и как мог уйти тот псих, что сидел за рулем?

– Братцы, – тихо простонал я, – ей-богу, я здесь ни при чем, поверьте! Меня самого от этого трясет, и сны дурацкие снятся.

– В твоей машине, между прочим, обнаружилась странная вещица, – сообщил Ракитин и швырнул пустую банку в корзину для бумаг.

– Какая еще вещица? – у меня вдруг засосало в животе от нехорошего предчувствия. – А документы на машину нашли?

– Документы пропали, Димыч, – подозрительно вздохнул Олег, – а вот кукла твоя осталась!

– Что еще за кукла?! – мне снова показалось, что откуда-то потянуло ледяным сквозняком, и я невольно поежился.

– Твоя точная копия! – Ракитин откровенно наслаждался произведенным эффектом. – Даже усы рыжие и ямочка на носу. И совершенно голая!

Я, наверное, не очень хорошо выглядел после его сообщения, потому что внимательно наблюдавший за мной Берест вдруг молча полез в холодильник, достал запотевшую банку фирменного «Крюгера классического» и протянул мне.

– И что ты можешь сказать по этому поводу? – поинтересовался он, когда я ополовинил банку и слегка оправился от потрясения.

– Коля, я не знаю! – как никогда в жизни честно признался я. – Но только ничего хорошего из этой истории не получится. По-моему, это и не куклы вовсе…

– А что же?

– Не знаю! У Светланы… Величко тоже кукла обнаружилась…

– И где же она, кстати? – Николай был неумолим.

– Исчезла! Не доставай меня, комиссар, самому тошно! – я допил пиво, и никто из них мне не помешал, оба терпеливо ждали. – А где, кстати, моя кукла? – обернулся я к Олегу.

– Не волнуйся, эта не исчезнет, – заявил он, но я не разделял его уверенности. – Я отправил ее в хранилище под охраной в специальном контейнере для транспортировки радиоактивных веществ.

– Дай-то бог!..

– Ты так и не объяснил, откуда на вещах Закревской твои «пальчики»? – напомнил мне Берест.

– Понятия не имею! Я же сказал, что видел странный сон…

– Насчет ясновидения я, в принципе, не возражаю, но один случай – еще не доказательство…

– Два, – выдохнул я. – Второй был сегодня, в такси.

– И что же? – неожиданно каким-то деревянным голосом спросил Ракитин.

Я перехватил его напряженный взгляд и почти уверился в мысли, что он тоже знает. Ведь там… Но каким образом?! Один сон на двоих?!.. Или двое в одном сне? Или был кто-то третий? Или… Абсолютная чушь! И рассказывать при Олеге нельзя…

– Н-не знаю, не уверен… Бред какой-то! – я раздавил в кулаке пустую жестянку. – Это надо проверить, иначе я сойду с ума.

– Дважды это еще никому не удавалось, – отрешенно сказал Олег, рассматривая носки своих ботинок.

– Я тебя тоже очень люблю, – огрызнулся я.

– А что? – вновь заговорил Берест, тщательно раскуривая трубку. – Пожалуй, стоит проверить. Когда там все у тебя произошло?

– По-моему, у нас и так дел невпроворот, чтобы еще глюками заниматься! – вдруг взъярился Ракитин. – Кстати, господин ясновидящий до сих пор не соизволил поведать нам о вчерашних событиях в «Орионе», коим был свидетелем. По моим данным, там видели человека, весьма похожего на Феликса Гурвича, а некоторые даже утверждают, что именно он устроил весь бардак.

– А санэпидстанцию хоть вызвали? – поинтересовался я, вспомнив с содроганием вчерашнюю кунсткамеру в зале кинотеатра.

– Зачем? – удивился Олег.

– А кто же уборку делал? – тоже удивился я. – Там же скотобойня натуральная была!

– Ничего подобного там не было! – рассердился Ракитин. – Просто кто-то пустил слух, что кинотеатр заминирован и вот-вот рванет. Ну и понеслось… это самое по трубам.

– Ерунда какая-то! – я даже расстроился. – Что ж я, по-вашему, анаши обкурился? Я своими глазами видел этот кошмар: там будто вивисектор сумасшедший резвился, по всему залу расчлененка валялась – кошки, собаки, даже кролики, по-моему…

– Эй, Котов, – нахмурился Берест, молча слушавший наш диалог, – ты ври да не завирайся! В «Орионе» целая бригада работала и никто ни одного трупа не видел, даже мыши.

– Значит, глюки, – мне стало вдруг спокойно и тоскливо. – Братцы, я не хочу в Сосоновый бор. Я нормальный!

– Кто бы сомневался, – поспешил поддержать меня Олег. – Но Гурвича-то ты тоже видел, как и другие?

– Видел, – кивнул я и невольно передернул плечами, вспомнив кошмарную драку. Все-таки мне не померещилось: это на самом деле был Гурвич, и он меня облапошил в тумане! – Я сам пытался задержать его, но, видимо, недооценил физическую подготовку.

– Свою?

– Его…

– Вот вам еще одна шарада! – почему-то обрадовался Ракитин, возвращаясь на свое место с новой банкой «Черри-колы». – А то глюки какие-то…

– Директор Лесного банка – псих? – с сомнением хмыкнул Берест.

Ответить ему Олег не успел. Дверь кабинета распахнулась и весь проем заняла фигура в черной коже.

– Разрешите, господин комиссар?

– В чем дело, сержант? – Николай быстро сунул трубку в карман, ведь официально считалось, что Берест бросил курить еще полгода назад.

– Тут один чудак просит, чтобы его в кутузку засадили, – Бульба смущенно переступил с ноги на ногу, будто этим чудаком был он сам.

– Интересно! Ну, давай его сюда, – Николай посмотрел на нас и пожал плечами – еще один?!

Сержант шагнул назад, в коридор, и махнул кому-то рукой. Мы дружно уставились на дверь. Мы ожидали увидеть кого угодно, только не человека, осторожно, но с достоинством вошедшего в кабинет. Он удивленно осмотрел наши отвисшие челюсти и вытаращенные глаза и счел нужным пояснить:

– Меня зовут Феликс Абрамович Гурвич. Я являюсь директором Лесного банка, депутатом городской думы и добропорядочным гражданином и требую защитить мою жизнь, честь и достоинство.

Думаю, нет нужды описывать наши рожи. На ум приходят лишь пошлые сравнения, типа «к нам едет ревизор» или «а по утру они проснулись» и даже «картина Репина «Приплыли». Все равно не точно и неправда!..

Феликс Абрамович, на мой искушенный взгляд, ничуть не изменился с тех пор, как мы с ним виделись года три назад при весьма щекотливых обстоятельствах, для него, разумеется.

Тогда господин Гурвич проходил свидетелем по делу о крупных финансовых махинациях некоего благотворительного фонда «Новая Сибирь». Лесной банк, возглавляемый вышеупомянутым господином, являлся основным пайщиком и одновременно управителем означенного фонда, созданного для повышения жизненного и культурного уровня коренного населения Западной и Восточной Сибири. И все бы ничего, но по странному стечению обстоятельств деньги, собранные и отпущенные на открытие новых школ, библиотек, компьютерных центров и прочая, почему-то бесследно растворялись на необъятных таежных просторах, а через некоторое время таким же таинственным образом «толстели» банковские счета местных чиновников от администрации, долженствующих как раз следить, куда и как эти общественные деньги вкладываются.

Феликс Абрамович тогда добровольно вызвался сотрудничать со следственными органами, благо баллотировался в то время на теплое и ответственное место депутата городской думы. Но спустя всего несколько месяцев дело отчего-то зашло в тупик, часть важных отчетных банковских документов пропала куда-то и, несмотря на титанические усилия господина Гурвича по их розыску, так и не нашлась. Через полгода дело было закрыто «за недостаточностью улик», а Феликс Абрамович спокойно вернулся к своим прямым служебным и общественным обязанностям. Более того, умудрился сохранить мандат народного избранника.

Господин Гурвич и теперь выглядел моложе своих сорока пяти лет. Подтянутый, широкоплечий, без намека на брюшко, с глубоким и цепким взглядом серо-стальных глаз и черной густой шевелюрой без малейших признаков облысения и седины. И лишь темные круги под глазами да неестественная бледность плохо выбритых пухлых щек намекали, что их хозяину за последние несколько суток пришлось несладко.

Он по очереди настороженно и внимательно оглядел всех присутствующих и повторил слегка дрогнувшим голосом:

– Прошу уважаемые органы правопорядка защитить мою жизнь и достоинство.

– Проходите, господин Гурвич, – спокойно предложил Берест, воспользовавшись правами начальника и хозяина положения. – Мы готовы вас внимательно выслушать.

– Но я вижу здесь посторонних, – заявил беглый банкир, недобро уставившись на меня.

Еще бы! Не кто иной, как журналист Котов три года назад раскопал того самого отставного бухгалтера, давшего следствию ценнейшие сведения об истинных объемах средств фонда «Новая Сибирь», распределяемых по районным отделениям. Господину Гурвичу тогда пришлось изрядно понервничать, прежде чем его ушлым юристам удалось уговорить этого честного человека отказаться от своих показаний…

– Дмитрий Алексеевич Котов – журналист, имеющий постоянную аккредитацию в управлении криминальной полиции, – веско сказал комиссар. – Так что, прошу, Феликс Абрамович, излагайте вашу одиссею.

Гурвич переступил с ноги на ногу, одернул дорогую, из тонкой темно-серой замши, куртку и с независимым видом прошел мимо меня к столу. Медленно и с достоинством опустившись на предложенный стул, он вынул из нагрудного кармана вычурную с золотым тиснением коробку папирос «Publish smoky» и изящную перламутровую зажигалку в виде обнаженной женской фигурки, держащей на голове амфору, затем тщательно размял папиросу и со вкусом закурил.

Мы молча наблюдали за его действиями, понимая, что банкир не из тех, кто побежит в органы по пустякам. Чтобы решиться на такой шаг, Гурвичу должно было достаться, по моим расчетам, что называется «по самое не балуйся». Наконец, сделав несколько глубоких затяжек, он заговорил.

– Три дня тому назад я познакомился в театре, на премьере новой пьесы Семена Велисевича «Оборотни» с очаровательной женщиной, Анной Леонтьевной Закревской, как выяснилось, большой поклонницей творчества юного гения драматургии и профессиональным психологом. Мы чудесно провели вечер, посидели после спектакля в «Лайзе», погуляли по ночному городу, потом я проводил Анну до ее дома, и она, вполне естественно, пригласила меня на чашечку чая, – Гурвич мельком глянул в мою сторону, стряхнул пепел в предложенную комиссаром пепельницу и продолжал: – Как-то незаметно выяснилось, что Анна не только интересная и умная собеседница, но и просто роскошная женщина!

– И вы не устояли! – не выдержал я: этот вальяжный мартовский кот раздражал меня все больше и больше.

– Разумеется, как всякий нормальный мужчина, – галантно осклабился Гурвич. – То, что произошло между нами, не имеет отношения к делу, поэтому, комиссар, я прошу разрешения не уточнять деталей…

– Допустим. Пока, – кивнул Николай и занялся своей трубкой.

– Спасибо. Так вот, утром я проснулся довольно поздно, по вполне понятным причинам. Анны уже рядом не было, я услышал ее голос, доносящийся из кухни и напевавший какую-то модную песенку, уловил запах свежемолотого кофе и только собрался вставать, как мне показалось, что слышу чьи-то шаги в соседней комнате. Но едва я прислушался, шаги стихли в коридоре, – Гурвич аккуратно загасил окурок в пепельнице и извлек из кармана мятную пастилку, кинул в рот.

– Вы проверили, кто это был? – поинтересовался Ракитин, тоже с легкой гримасой брезгливости наблюдавший за банкиром.

– Нет. Специально нет, – покачал красивой головой тот. – Правда, когда я вышел в коридор, направляясь в ванную, то увидел на пуфике под зеркалом весьма занятную игрушку, которой раньше вроде бы не было…

– Уж не куклу ли, часом, господин Гурвич? – у меня неприятно засосало под ложечкой, и появилось четкое ощущение тяжелого, недоброго взгляда в затылок, так что я с трудом подавил желание обернуться.

– Вы, как всегда, чертовски догадливы, мистер журналист! – язвительно отозвался этот «казанова». – Именно куклу. Кстати, очень похожую на Анну. Я даже подумал сначала, что кукла сделана на заказ. Знаете, есть такой модный вид искусства…

– И вы рассмотрели ее? – продолжал я расспрашивать, решив не обращать внимания на его укусы.

Сейчас мне было важнее выяснить, прав ли я в предположении о назначении этих кукол? Мысль об этом преследовала меня со вчерашнего дня, когда я увидел первую куклу – Светланы Величко, а дополнительный толчок к развитию мои размышления получили после «эпохального» инсайта Колобка насчет религии вуду…

– Конечно, я заинтересовался! – заметно оживился вдруг Гурвич, вытащил новую папиросу и принялся постукивать ею по коробке. – Я даже взял ее в руки и, вы не поверите, господа, мне показалось, что она теплая! К тому же довольно тяжелая для своих размеров. Вы не в курсе, из чего сейчас делают куклы?

Мы с Ракитиным и Берестом переглянулись, и по молчаливому соглашению продолжил допрос Олег.

– Феликс Абрамович, а вы не пытались выяснить, откуда она у госпожи Закревской?

– Нет! – как-то странно дернулся тот и поспешно начал прикуривать папиросу. – То есть я собирался это сделать, но потом решил сначала принять душ и… – он запнулся на полуслове, еще больше сжался и даже снова побледнел, видимо, вспомнив дальнейшие события.

– Что с вами, Феликс Абрамович? – заметил его состояние и Берест. – Вам плохо?

– Н-нет, все в порядке. Теперь, – Гурвич уже справился с собой, глубоко затянулся и продолжал: – В общем, я думаю, это меня и спасло! Когда я минут через десять вышел из душа, то вдруг услышал стоны и хрипы, доносившиеся из гостиной, а потом и увидел… – он снова замолчал и сделал две-три затяжки. – Нет, господа, этого лучше не видеть! Там, в гостиной, на ковре Анна боролась с… сама с собой! Ну, то есть на Анну нападала женщина, как две капли воды похожая на нее! Копия!.. Я… я ничего не успел предпринять! Я был ошарашен и растерян! Я… я не знал, кому из них надо помогать!

– И никто из них не кричал и не звал на помощь? – уточнил Ракитин.

– В том-то и дело, что нет! – Гурвич в отчаянии сжал кулаки, позабыв про папиросу, и не заметил, что раздавил мундштук. – Одна из них ударила другую большим подсвечником – канделябром – по голове, и та, другая, упала на ковер, обливаясь кровью. Я не выдержал и вскрикнул. Тогда первая, я не знаю, была ли это Анна, обернулась и, улыбаясь, молча пошла на меня! Я отступил в коридор, и тут получил сильнейший удар сзади по голове!

– Значит, в квартире находился кто-то еще! – констатировал верный своему логическому кредо Берест.

– М-да, – хмыкнул Ракитин, – получается, что был. Но ведь мы у Закревской каждый сантиметр обнюхали! Никаких следов чужого присутствия!

– И тем не менее! – Николай, как всегда, был неумолим. – И что же было потом, господин Гурвич?

– Когда я очнулся, то в квартире, кроме мертвой Анны, никого не было, – уже как-то нехотя продолжал тот. – Голова моя буквально раскалывалась от боли, но крови я не обнаружил, только шишка изрядная. А дальше… Я подумал, что в убийстве заподозрят меня, и поэтому решил…

– …смыться! – снова не удержался я от комментария. – А проще говоря, струсил и бросил истекающую кровью женщину, с которой только что провел чудесную ночь! Идеальный поступок народного избранника!

– Господин Котов, по-моему, вы забываетесь! – лязгнул начальственным тоном Берест.

– Молчу, – буркнул я, встал и отошел к окну, доставая сигареты.

– У вас все, господин Гурвич? – сухо поинтересовался комиссар.

– В том-то и дело, что на этом мои несчастья не кончились, – окончательно стух наш банкир. – Когда я вернулся домой, то меня не пустил на порог мой собственный начальник охраны!

– То есть? – Ракитин сделал профессиональную стойку. – Что значит «не пустил»?

– Буквально! – развел руками Гурвич. – У меня же на входе система видеоконтроля, и вот мой Виктор Иванович, которого я знаю уже не первый год, опытный телохранитель, заявляет мне через громкую связь, чтобы я убирался куда подальше, будто я какой-то бомж! А когда я попытался урезонить его, мол, иди проспись Иваныч, наверное, перебрал вчера, пока меня не было, он послал меня по матери и другим адресам и пригрозил, что если не уйду сам, то он выйдет и мне поможет, потому как его хозяин давно вернулся и спит!

И банкир уставился на нас ошалелыми глазами. Мы, признаться, верно, выглядели не лучше. Во всяком случае, челюсти отвалились одновременно у всех троих. Первым опомнился Ракитин как истинный опер.

– Что же вы предприняли?

– Я здорово испугался, растерялся окончательно! – Гурвич говорил теперь каким-то заискивающим тоном, от прежней вальяжности не осталось и следа. – Согласитесь, для одного дня это уже было слишком! Я чувствовал, что здесь что-то не так: или меня кто-то очень умело пытается вывести из совершенно непонятной мне игры, или я не понимаю чего-то совсем очевидного. Короче, я от отчаяния и страха сначала поехал на дачу. Там мне стало совсем плохо, показалось, что кто-то следит за домом, и я решил приехать к вам.

– Мудрое решение, – кивнул Берест. – Здесь вам действительно ничего не угрожает, а вот насчет чести и достоинства…

– Дмитрий Алексеевич, расскажите-ка господину Гурвичу про вчерашние свои приключения в «Орионе», – предложил вдруг Ракитин, незаметно подмигивая мне. – Да и нам, сыскарям, не грех будет еще раз послушать…

 

Глава 5

Берест гнал машину почти наобум. Олег наотрез отказался заниматься «мистикой в служебное время» несмотря на присутствие непосредственного начальника. Тем более, заявил он, что «текучку» тоже надо кому-то разгребать, иначе она запросто может превратиться в натуральный снежный ком, так как поток сообщений о нелепых и жутких происшествиях за последние сутки начал угрожающе нарастать, а вразумительных объяснений этому до сих пор никто не смог дать. Собственно, это последнее обстоятельство как раз и склонило Николая на проверку моего второго «вещего сна». Он даже не стал давить на Ракитина за неповиновение, а просто озадачил его поисками запропастившейся куда-то Светланы Величко, которой не оказалось ни дома, ни на «работе».

У меня же внутри давно сидела уверенность, что все это: и смерть Закревской, и происшествие в кинотеатре, и прочие безобразия вроде разгрома группой молодежи мемориала памяти воинам-сибирякам (ребята, кстати, после этого выглядели так, будто только что проснулись и о своих «художествах» даже не подозревают!), и мои кошмарные вещие сны, и даже непонятные резкие смены настроения у всех нас – звенья одной цепи. Теперь сюда же пристраивались: странный угон моей машины и не менее странная, но добровольная явка Гурвича с повинной, да еще его жутковатый рассказ о двойниках. В какой-то момент разговора с банкиром у меня мелькнула мысль, а нет ли здесь действительно примеси магии? Но тогда разбуженная Ириной экстрасенсорика промолчала, и предчувствие исчезло. А вот теперь, заново прокручивая в голове всю беседу, я вдруг явственно ощутил зловещий ледяной сквознячок, принесший, показалось, далекий и знакомый шепот: «…будь осторожен… слушай себя… слушай эйдос – он знает все…»

Николай свернул на очередную узкую, извилистую как лесная тропа, улочку старого города, казалось, до отказа забитую вездесущим туманом. Он с размаху шлепался медузой в лобовое стекло, пытался зацепиться за дверцы и крышу и вязкими струями стекал с багажника на мостовую. Дело осложнялось тем, что я никак не мог вспомнить название той улицы, хотя мог в подробностях описать ее – стоило прикрыть глаза и картина восстанавливалась. Однако мы не теряли надежды, и Николай с обычной педантичностью обследовал эти застарелые городские вены по одному ему известному плану.

– Что ты думаешь по поводу показаний Гурвича? – нарушил молчание Берест, присматриваясь к щербатым контурам дороги, выныривающим из тумана.

– Он сильно напуган, хотя и старается держаться этаким казановой, которому все нипочем, но не врет, – я полез за сигаретами. – Ясно одно: то, что он увидел в квартире Закревской подействовало на него похлеще шока. Я бы, наверное, тоже слегка двинулся. Представь картинку: ты только что переспал с роскошной женщиной и вдруг видишь, как она раздвоилась и дерется сама с собой! Куда там Хичкоку или Кингу! – я закурил и приоткрыл боковую форточку.

– А как быть с его заявлением насчет собственного двойника, который устроил погром в «Орионе»? – Берест включил дворники, чтобы очистить стекло от водянистых следов тумана.

– Коля, ожившие двойники – это, конечно, из области фантастики, но… – тут я вспомнил драку в тумане возле кинотеатра, – что-то ненормальное вокруг происходит. А у банкира Гурвича скорее всего острое расстройство психики с явлениями расщепления личности, к тому же…

– …у журналиста Котова приступы ясновидения, – он отобрал у меня зажигалку. – А у котов так просто приступы чревовещания!

– Вполне возможно, – я вдруг совершенно успокоился, и ко мне вернулась прежняя задиристая манера разговора. – Вот видишь, сам с котом разговаривал?

– Он со мной. Ругался, п-подлец, что я его рыбу в холодильнике доел! П-представляешь, картинка?!.. – Берест как-то странно вздрогнул и затих.

– М-да, прямо как у Булгакова… Он в очках был?

– Кто?!.. Ах да, нет, нормальный! – Николай настороженно покосился на меня. – Ты на что это намекаешь?

– Стоп! – я заставил себя мыслить серьезно, хотя это и было чертовски трудно: мозг отчаянно сопротивлялся и старался отрешиться от непонятностей за тонкой ширмой иронии. – Я сдаюсь, не хватало, чтобы мы еще и с тобой разодрались из-за кошки, хотя вывод тут напрашивается очевидный: причина всего этого безобразия, по-моему, должна быть одна! Понимаешь, мы как бы находимся внутри многогранника – можем сосчитать все грани, а представить как он выглядит в целом не в состоянии. Короче, нужен человек, так или иначе знакомый с проблемой и способный свести все факты вместе, – я вызывающе уставился на Береста. – Ну-ка, Холмс, продемонстрируйте свой метод!

С минуту Николай молча крутил баранку, потом вдруг резко затормозил, так что я ощутимо приложился лбом о стекло.

– Вольский! – выдохнул он, выбросил окурок в окно и посмотрел на меня. – Уж ему-то по должности положено разбираться в подобной чертовщине.

– Браво, комиссар! – морщась, похвалил я. – Только водила ты никудышный.

– Ну, в данном случае, похоже, что Холмс – ты, – с сожалением изрек Берест.

– Благодарю, Ватсон, – раскланялся я. – Ну что, навестим ученого?

– А как же сон?

– До вечера еще далеко, успеем, – заявил я с уверенностью, которой не чувствовал.

Наоборот, во мне зрело убеждение, будто мы пытаемся стоять сразу в двух лодках, а впереди река раздваивается.

Но сейчас реальнее казался шанс с Вольским. Николай, видимо, пришел к такому же выводу, потому что резко развернул машину и взялся за рацию:

– «Букет», ответь «Тюльпану»! Прием…

– «Букет» на связи. Это вы, господин комиссар?..

– Выясните, где находится сейчас сотрудник Института психофизики Вольский Антон Аркадьевич. Жду…

Берест вырулил на проспект Молодежи, сбросил газ и перестроился в правый ряд, ожидая результатов проверки.

– Сдается мне, что наш ученый тоже в бега ударился, – высказал я предположение.

Николай не удостоил меня ответом, разглядывая белесые пласты и комья, облепившие голые тополя вдоль дороги. Всегда он так, наш Пинкертон, еще со времен ухаживания за моей старшей сестрой, когда щеголял безусым лейтенантом, только из «учебки» – ни за что не выскажется, если не уверен. Даже в порядке бреда. В отличие от меня.

«Фантастом» меня окрестили в шестом классе. Я тогда написал и публично зачитал свой первый фантастический рассказ, за что и был бит. А через полгода однокашники ходили за мной по пятам и просили дать почитать «что-нибудь еще», потому что рассказ оказался напечатанным в молодежном альманахе. Теперь-то мне за него стыдно, а тогда…

Сейчас же, несмотря на молчание Береста, я был почти уверен, что Вольского в Институте нет, а искать его следует, например, дома или на даче. Видимо, снова заработала моя экстрасенсорика, разбуженная Ириной. Не шел он у меня из головы, и все тут. Он, я, кинотеатр… Почему-то эпицентром всей этой неразберихи норовил стать именно «Орион»? Да еще Вольский?.. Неужели его и впрямь пытались задавить? Тогда – кто?!.. В ожидании ответа на запрос я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза…

…Татьяна сидела в моем любимом кресле в своей любимой позе – скрестив по-турецки ноги, едва прикрытые легкой голубоватой тканью ее любимого шелкового платья. Высокая девичья грудь призывно проглядывала сквозь полупрозрачные складки – короче, на ней было одно лишь платье. Странно, но я нисколько не удивился, увидев ее, закурил и сел на журнальный столик напротив.

– Сколько лет мы не виделись?

– Не помню… Пять, шесть… Ты соскучилась?

– Тебя невозможно забыть… – Татьяна слегка повела плечами, грудь сладко шевельнулась под платьем. – А меня?

– Я помню…

Я почувствовал, как внутри всколыхнулось что-то горячее, желанное, давно забытое.

– Выпьешь?

– С тобой…

Я подошел к бару, плеснул в бокалы по глотку сибирской водки и бросил по кубику льда из морозильника. Она приняла стакан с полуулыбкой.

– За прошлое?..

– За настоящее.

Я разглядывал ее сильное гибкое тело сквозь запотевшее тонкое стекло и не мог оторваться: так приятно, так сладостно и так… давно!

Татьяна приподняла бокал и сделала маленький глоток.

– Как ты меня нашла и… зачем?

– Желание и немного везения, – снова улыбка пугливым светлячком мелькнула по красивому лицу. – Рад?

– Удивлен, – я отпил обжигающей холодной жидкости.

Желание боролось с подозрением: все-таки откуда?!

…Расставание было черным и мрачным. Без криков, без слез и разбитой посуды. Ледяной лабиринт молчаливой отчужденности и бескровная дуэль неприязненных взглядов. Потом – грохот захлопнувшейся двери, осиротевшие шлепанцы в прихожей, голова, гудящая похмельным набатом и – пустота. Пустая квартира, пустая постель, пустое кресло, пустой шкаф, голова, сердце, жизнь…

Наполнение было долгим и мучительным. Статьи, поездки, интервью, снова статьи и снова поездки, и писк компьютера, и резь в глазах, и строчки мыслей, и – кофе, сигареты, кофе, сигареты…

Дни приходили и уходили. Женщины – тоже. Только серая муть неудовлетворенности и раздражения продолжала окутывать сознание и душу сентябрьским туманом.

– Ты вспоминаешь? – Татьяна спустила ноги с кресла не поправив платья, и стройный мрамор объемно высветился в золотистом круге на темно-зеленом бархате обивки.

– Я хочу…

Проглотив остатки содержимого стакана и комок сомнений, я опустился на ковер рядом с креслом и провел пальцами по нежному абрису.

Дрожь была мгновенной и обоюдной. Ее – сладостная, моя – удивленная. Ее – от вожделения, моя – от холода! У человека не может быть такой холодной, обжигающей кожи! Даже у мертвеца!

Я резко отпрянул от кресла, но подняться с ковра уже не успел – липкая холодная масса рухнула на плечи и грудь, сдавила виски, оплела ноги и руки. Каждое движение давалось с великим трудом и сопровождалось отвратительным мокрым чмокающим звуком. Я все-таки встал на четвереньки и даже уцепился за стеллаж с книгами. Псевдокисель очень медленно, но все же стекал с меня, потому что уже потерял свою структурность, но знакомый и ласковый голос продолжал:

– Дурачок! Зачем же ты все испортил?.. Ведь ты же хотел!.. Быть рядом, быть всегда, быть…

– Эй-эй, котяра! – неожиданно рявкнул над ухом знакомый бас. – Ты куда это отправился?! Серый стал, не дышишь?..

– Все нормально, – я облегченно вздохнул и вытащил сигареты, но прикурить смог лишь со второго раза.

Берест некоторое время внимательно разглядывал мои мелко трясущиеся пальцы, потом – мятую, испуганную физиономию и наконец сделал единственно верный вывод:

– Опять?..

Я кивнул и сосредоточился на сигарете. Николай снова включил рацию.

– «Тюльпан», Вольского в Институте нет, домашний телефон не отвечает. Дачу проверять? Прием…

Берест посмотрел на меня, я отрицательно покачал головой.

– Не надо. Отбой, – буркнул Николай в микрофон.

– Холмс не ошибается, – изрек я, выстреливая недокуренную сигарету в форточку дверцы. – Двигай в Академгородок, командир, я знаю, где живет наш подопечный.

Берест только крякнул на этот пассаж и вдавил акселератор так, что буквально через двадцать минут звонок за шикарной под «шагрень» дверью пропел нам первые такты «Тореадора». Однако ответа не последовало. Мы переглянулись, и я повторил арию с тем же результатом. Бравый комиссар уже начал ехидно поглядывать, но тут меня осенило:

– Коля, ну-ка, рявкни по профессиональному! Наша интеллигенция до судорог боится служителей закона – это у нее наследственное.

– Да с чего ты взял, что он дома?! – не выдержал Берест. – Сегодня суббота: может, он на даче малину подвязывает?

– Наши ученые грызут «скалу познания» шесть дней в неделю. Рявкни, дружище!

Николай бешено посмотрел на мою невинную физиономию, откашлялся и стукнул кулаком в дверь:

– Откройте! Милиция!..

За «шагренью» послышалась какая-то возня, невнятное бормотанье, потом щелкнул замок и перед нами открылась ярко освещенная прихожая, почти пустая и оклеенная немецкими обоями «под орех». Вольский, худой и бледный, в распахнутой рубашке навыпуск и спортивных брюках стоял напротив, у входа в гостиную, в напряженной позе и, держа руки за спиной, пытался построить на своем бледном узком лице любезную улыбку.

– Чем обязан, господа?

Слова он не произносил, а выплевывал, словно шелуху от семечек. Глаза его при этом лихорадочно обшаривали нас с ног до головы, будто бы искали подтверждения, что это – мы, а не кто-нибудь еще. Особенно меня. Ну да, я же, по его мнению, покойник и вдруг явился с визитом. Ничего, переживем!..

– Комиссар Берест, – Николай показал удостоверение.

Вольский кивнул, но глаз от меня не отвел. По-моему, он даже не видел Береста, его более всего интересовала моя персона.

– Несколько вопросов, Антон Аркадьевич, – спокойно продолжал Николай, принимая тактику «консультации». – Вы позволите пройти?

– А?.. Да-да, конечно, прошу! – Вольский, не поворачиваясь, толкнул задом стеклянную дверь гостиной и скрылся в ее полумраке.

Свет он включил, когда мы были уже на пороге комнаты, а сам хозяин успел перебраться в дальний угол к огромному аквариуму и усиленно делал вид, что разглядывает стайку перламутровых рыбешек.

– Антон Аркадьевич, у нас находится человек, – Берест явно решил брать «быка за рога», – который подозревается в злостном хулиганстве, если не сказать хуже, и который сдался добровольно, потребовав от полиции защиты жизни, чести и достоинства…

– На том основании, – зачем-то встрял я, – что у него, якобы, есть двойник, который и учинил все приписываемые ему безобразия, в частности, вчерашний дебош в кинотеатре «Орион».

Я не спускал глаз с правой руки ученого и готов был поклясться, что в ней пистолет. Но зачем?!..

– Вы желаете, чтобы я осмотрел вашего арестанта? – хрипло осведомился Вольский.

– Если не трудно, – кивнул Николай. – Нам рекомендовали вас как крупного психотерапевта. Кроме того, это – не единичный случай, поставивший нас в тупик. Надеюсь, вы узнали господина Котова, который, по вашему сообщению, разбился сегодня утром на своей машине? – Берест пристально посмотрел на скорчившегося в углу Вольского. – Вы можете с уверенностью сказать, что в машине был именно он?

– Да. Я знаю Дмитрия Алексеевича. Мы встречались несколько раз, – Вольский все больше нервничал и даже забыл про своих рыбок. – А сегодня утром у кинотеатра «Орион» он едва не сбил меня! Ошибиться я не мог. Это верно так же, как и то, что господин Котов не мог остаться в живых!..

Все дальнейшее произошло почти мгновенно. Вольский вскинул правую руку, тускло блеснула вороненая сталь, хлопнул выстрел, и мою левую щеку опалило огнем. Я ничком бросился на роскошный персидский ковер и еще в падении увидел, будто в замедленном кино, как Николай летит, распластавшись в прыжке, к белому как мел ученому, а тот очень медленно поворачивает хищное рыло пистолета в его сторону. Ковер смягчил удар, а второго выстрела так и не последовало.

Я приподнялся на локтях и сел, привалившись к дивану. Щека горела адским пламенем, Берест с профессиональным интересом рассматривал «трофей», а наш ученый Вильгельм Телль, скорчившись, полулежал в кресле напротив, слегка посиневший от временного недостатка кислорода в легких.

– Живой? – ухмыльнулся Николай. – В который раз за сегодняшний день? Поздравляю с боевым крещением.

– Ковбой чертов! – морщась, прошипел я и достал носовой платок. – Ты, случайно, не перестарался? – кивнул я на Вольского.

– Как в учебнике – ровно полторы минуты. Пожалуйста, можно продолжать общение, – Берест спрятал оружие в карман куртки и сел в соседнее кресло.

Вольский с кряхтением поднялся, держась за живот, сделал несколько наклонов, восстанавливая дыхание и с изумлением и радостью уставился на меня.

– Дмитрий Алексеевич?!.. Ну, слава богу! Живой!..

– Второй раз, вашими молитвами! – огрызнулся я и тоже сел на диван.

«Иезуит, чтоб тебя!.. Сначала палит в человека, а потом радуется, что не попал!..»

– Погодите, я вам сейчас спиртом обработаю, – он суетливо кинулся к серванту, покопался там и вернулся с тампоном. – Позвольте?

– Нет уж, я сам!

– Ну-с, – хлопнул себя по колену Николай, – надеюсь, теперь вы объясните суть инцидента?

– Конечно, конечно! – Вольский уже полностью пришел в себя, чего нельзя было сказать обо мне. Он застегнул и заправил в брюки рубашку, сложил на груди холеные руки и принялся расхаживать по комнате. – Видите ли, все эти слухи, разговоры по городу о маньяках, двойниках, опять же – попытка наезда, туман… Я был просто напуган! Я…

– Что за вздор, Антон Аркадьевич! – прервал его Берест. – Не стыдно?.. Взрослый человек, ученый!.. Вы же встретили нас с пистолетом! Значит, ждали?

– Ждал… Но не вас!

– Зачем же тогда открыли?.. Вот что, – Николай начал сердиться, первым признаком чего было легкое заикание, – д-давайте-ка начистоту: что в-вам известно обо всей этой чертовщине?

– Послушайте, господин комиссар, – взмолился Вольский, – я не могу вам сейчас все рассказать, не имею права! Мы сами еще далеко не во всем разобрались…

– Та-ак, – Берест прищурился, – следует ли вас п-понимать, господин ученый, что весь этот б-бардак устроен по команде сверху или д-даже запланирован?!..

– Не передергивайте, милостивый государь! – Вольский попытался встать в позу. – В Институте ведутся весьма важные исследования, и я бы не хотел…

– Настолько в-важные, что вы стреляете в людей?! – взорвался Николай. – Вот что, п-профессор, я вас сейчас арестую по обвинению в п-покушении на убийство! Переночуете в д-допре на нарах, а завтра п-поговорим! Одевайтесь!

Такого поворота Вольский явно не ожидал. Небрежно-спесивое настроение слезло с него, как кожура с ошпаренного томата. Он вцепился в куртку комиссара и завопил:

– Умоляю вас, не надо! Я не в него стрелял! То есть в него, но не в этого, а в того, который… должен был… а он не… Вы меня понимаете?

– Нет! Выражайтесь яснее, – Берест невозмутимо отодрал от себя икающего от страха ученого и сделал вид, будто ищет наручники.

– Хорошо, – Вольский упал в кресло и уронил голову на руки. – Хорошо, я все объясню. Я стрелял в господина Котова, так как не был уверен, что он настоящий человек, а не психом.

– И что же? – поинтересовался Николай.

– Если бы это был психом, то при попадании никакой крови не обнаружилось бы, а сам он, вероятнее всего, дезинтегрировался, поскольку его квазимолекулярная структура весьма неустойчива к экстремальным воздействиям, – глухо пробормотал ученый.

– Идеальный способ! – не выдержал я. – И простой, как амеба!

– Так, – Берест потеребил кончик носа, – Антон Аркадьевич, а теперь потрудитесь объяснить, что такое «психом»?

– Да-да, – Вольский вздохнул и выпрямился в кресле, хлопая себя по карманам. – Дайте, пожалуйста, сигарету, господин Котов.

Я протянул ему «Монте-Карло», он долго терзал свою зажигалку, наконец прикурил и глубоко затянулся.

– Видите ли, господа, психом – суть душа человеческая в чистом виде. Точнее – психокинетическая эманация биополя, имеющая все психометрические характеристики данного, конкретного индивидуума. Я понятно изъясняюсь?

– М-мм, не совсем, – покрутил головой Берест, а я пожал плечами:

– Думаю, профессор имел в виду как бы копию личности без материальной оболочки, верно?

– И да, и нет, – Вольский вскочил и принялся расхаживать по комнате, потирая виски и лоб, как бы стараясь вспомнить все подробности случившегося. – Мы работали над модулированием зет-излучения Чижевского, считая его ключом к психоэмоциональной матрице всех живых существ, пытались создать нечто вроде теории Единого поля биосферы… Была сконструирована камера Жизни… Получены отличные, даже ошеломляющие результаты на животных – крысах, кошках, обезьянах… «Голубая дымка в розовом рассвете…» Слишком все шло гладко! Слишком!..

– А потом? – тихо спросил Николай. – Понадобился доброволец?

– Д-да… – медленно проговорил Вольский, останавливаясь перед ним, – и не один…

Он снова зашагал по гостиной, стряхивая пепел куда попало.

– Только ни черта у нас не получилось с ними! Ни черта! – ученый распалялся все больше. – И теория – кувырком, и деньги – по ветру, и тему – под сукно!.. Я пытался отстоять группу, доказывал, что для работы с людьми требуется большая интенсивность облучения, другая резонирующая частота и так далее, но… – Вольский ткнул окурок в хрустальную пепельницу на столе и замолчал.

– И что же случилось? Ведь это произошло в лаборатории случайно, не так ли? – мягко продолжал наседать Берест.

– Да-да, конечно, вы правы, – Вольский с силой сдавил ладонями виски. – Все великие открытия происходят случайно или по наитию. У нас тогда не сработала экранировка, но установка была тут же автоматически обесточена – время экспозиции составило каких-нибудь пять-шесть секунд, а сам радиан излучения, мы тут же подсчитали, мог накрыть лишь парк да пару ближайших кварталов… – он резко остановился и схватил Николая за куртку. – Но ведь мы до этого не получили ни одного положительного результата!

– Все равно вы обязаны были сообщить обо всем случившемся в управление экологической безопасности! – жестко оборвал его Берест. – А вы вообще скрыли аварию!

– Господин комиссар, вы должны понять меня как специалист специалиста, это же был уникальный незапланированный случай получить ценнейшую информацию по нашей проблеме. Ведь ни на что-либо подобное мы никогда бы не получили разрешения!

– «Победителей не судят»? – хмыкнул Николай, но тут же резким толчком выдал главный вопрос: – Когда появились эти ваши… психомы?

– На третий день после аварийного пуска, – Вольский попросил еще сигарету, снова стал терзать зажигалку, бросил, полез за спичками, наконец закурил и продолжал: – Это оказались двойники наших сотрудников. Хотя мы и отметили некоторую самостоятельность в их поведении, это никого не обеспокоило, поскольку психомы были малоактивны и им постоянно требовалась энергетическая подпитка от установки. В противном случае – мы выяснили это эмпирически – происходил быстрый распад квазимолекулярной структуры, то есть психом как бы таял в воздухе.

– И все-таки, почему вы не приняли соответствующих мер и не сообщили обо всем властям? – продолжал наседать на ученого Берест.

– Да поймите же вы, ведь это бесценная информация, дар Фортуны! Пользу надо извлекать из всего! По крупицам собирать… – Вольский уже бегал по комнате, размахивая руками.

– Было бы счастье, да несчастье помогло?! – я вдруг рассвирепел. – А вы в курсе, что ваши психомы людей убивают?

Это было почти озарением, инсайтом, и они оба уставились на меня, как на сумасшедшего.

– Коля, дело Закревской закрыто! – меня понесло. – Энни-Шоколадку прикончил собственный психом! А Гурвич видел эту драку! Представляешь картинку?.. Я бы от такого тоже, наверное, сбежал.

– П-позвольте?!.. – на профессора было жалко смотреть. – Это шутка?!.. Вы не имеете права так…

– Увы, Антон Аркадьевич, – Берест весь подобрался, как лев перед броском: клиент раскололся – значит, надо брать его тепленьким, выкачивать максимум информации, пусть даже моя догадка окажется впоследствии ошибочной. – Одно убийство уже произошло, могут случиться еще, так что настоятельно рекомендую вам обдумать прямо сейчас, как прекратить дальнейшее распространение этой… заразы. Вы ведь не будете отрицать, что ваш так называемый эксперимент вышел за рамки, если не сказать хуже?

– А вы ничего не путаете? – Вольский жалобно смотрел то на одного, то на другого. – Может, все-таки совпадение, трагическая случайность?..

– У нас есть свидетель, – напомнил ему комиссар.

– Да?.. Конечно… Ну что ж… – профессор снова потянулся за сигаретами, прикурил, ломая спички, вздохнул, глотая дым. – Видите ли, мы все же предприняли некоторые меры предосторожности сразу, как только появились психомы. Нам удалось выявить частотный модуль, привлекающий их наподобие «манка», и мы посчитали это достаточным. А вот теперь оказывается, что – нет…

– Получается, что психомам не больно-то нужна эта ваша подпитка, – я все еще кипел от злости. – И не душа это вовсе, скорее – изнанка!

Эта мысль тоже родилась как бы по наитию, но Вольский мгновенно среагировал на нее, даже курить перестал. С минуту он в упор разглядывал меня, будто видел впервые, потом кровь медленно отлила от его лица. Берест, внимательно наблюдавший за ним, тут же продолжил допрос:

– Итак, Антон Аркадьевич, можете ли вы как руководитель исследований дать мне как представителю власти гарантии о безопасности проводимых вами экспериментов для жителей города?

– Господа, – Вольский изо всех сил старался не потерять самообладания, но это ему плохо удавалось: пальцы мелко дрожали, желваки на скулах напряглись и побелели, – психомы, по нашим наблюдениям, были отмечены лишь у двух-трех процентов облученных. Но ведь уже одно это знаменательно! – он попробовал укрепить голос, но связки не выдержали и предательски дали «петуха», профессор закашлялся. – Извините… Появилась возможность избавить человека от пороков, мешающих жить в гармонии с людьми и природой, познавать окружающий мир, не нанося ему вреда! М-да… А справляться с ними просто: достаточно нарушить частотно-модульную квазимолекулярную структуру и психом рассеется в пространстве.

– Вы чего-то не договариваете, Антон Аркадьевич, – с сомнением покачал головой Берест. – Если вы считаете психомов неопасными, почему же стреляли в господина Котова?

– Вы правы, – Вольский окончательно сник и затравленно посмотрел на комиссара. – Мы… мы недавно заметили: они начали вести себя! А когда один из них бросился на лаборанта, пытавшегося отключить установку, стало ясно, что эксперимент… – он обреченно умолк.

– Это была женщина? Психом, который напал на лаборанта? – резко спросил я, толком и сам не понимая, откуда взялась эта убежденность.

– Д-да… Откуда вы знаете?! – Вольский недоуменно уставился на меня. – Понимаете, – вдруг заторопился он, – к нам незадолго до… м-мм, аварии пришла новая сотрудница, психолог, Надежда Селимова. Красивая молодая женщина, умница, она как-то сразу влилась в коллектив, вникла в проблемы лаборатории, высказала несколько весьма ценных соображений по поводу модуляции установки… – профессор задумчиво подергал себя за подбородок. – Единственной, пожалуй, неприятной чертой ее характера я назвал бы холодность. Да, именно холодность, буквально во всем: в общении с коллегами, в решении проблем, в отношении к мужчинам… И вот когда появились психомы, Надя первая высказалась, что, мол, мы, то есть люди, ученые, пока еще не доросли до понимания сути явления, а потому про него надо забыть до поры до времени.

– Но к ее доводам, конечно, никто не прислушался? – саркастически, но с внутренним облегчением усмехнулся я. – Естественно, открытие века, прорыв в науке!..

– Вот именно, Дмитрий Алексеевич! – почти вызывающе отреагировал Вольский, но тут же снова потух. – Хотя, по большому счету, Надежда была права. Кстати, «манок» тоже придумала она. А вот ее собственный психом…

– Не та ли это Надя, подруга Аннушки? – повернулся я к Бересту. – Которая встречалась с мужем Закревской?

– Похоже на то, – кивнул он, – уж слишком много тут совпадений. И что же ты предлагаешь?

– По-моему, выход один, – я пристально взглянул на Николая, – немедленно выключить эту чертову установку, а психомов выловить как можно быстрее.

– Кажется, господин Котов прав, Антон Аркадьевич? – Берест решительно поднялся. – Собирайтесь, едем в Институт.

– Нет, что вы! – Вольский попятился. – Это же… нельзя! Ни в коем случае! Государственный эксперимент!.. Меня же… Я боюсь, господа, – закончил он честно.

– Вы, профессор, не просто трус, – сказал я почти нормальным голосом, вкручивая окурок в пепельницу, – вы еще и пакостник от науки. Но бить я вас не стану, хотя очень хочется. Просто сейчас мы с комиссаром вам кое-что покажем, и если после этого вы хоть что-нибудь поймете, значит, на этом свете для вас еще не все потеряно!

…Машина продиралась сквозь дождевую слизь, расталкивая световыми пальцами комья свалявшегося тумана на обочинах размокших улиц. Казалось, еще немного – и все атрибуты человеческой цивилизации без остатка растворятся в этом отвратительном муссе из воды, темноты и холода. Город словно умер, укрывшись застиранным серым саваном.

Но ощущение чего-то нереального, враждебного снова просочилось в мозг, усиливаясь с каждой минутой, заполняя каждую клетку ледяной чернотой. Психомы, туман, дохлые кошки, ясновидение, ночные кошмары… Что-то здесь было не так! И даже трясущийся на заднем сиденье Вольский… Весь этот ужас, осевший на город, был какой-то перекошенный, словно в дикой мозаике не хватало нескольких кусочков, или нет – кусочки были не того цвета!..

– Не здесь? – повернулся ко мне Николай.

И в этот момент я увидел впереди, в мутном круге света две фигуры: женщина билась в объятиях мужчины.

Второй сон!..

Берест мгновенно отреагировал на мой взгляд и вдавил тормоз, одновременно распахивая дверцу, но я опередил его. В салон рванулся размытый шумом дождя, придавленный женский крик. Разум уступил место подсознанию и рефлексам. Я знал, кого увижу сейчас перед собой. Знал и не верил. Тело как бы действовало само по себе.

Рука рванула нападавшего за ворот черной кожаной куртки, другая перехватила его правую кисть, отрывая от лица женщины, которая тут же упала на колени. Человек уже поворачивался ко мне, и на краткий миг я второй раз увидел знакомый до боли профиль.

Тогда, зажмурившись, чтобы не передумать в последний момент, чтобы не дрогнула рука, остановленная ложным видением, я коротким и жестоким, отработанным до автоматизма движением влепил ему «колун» между глаз, опрокинул на мокрый асфальт и только потом открыл глаза.

Все дальнейшее произошло почти одновременно. Я увидел перекошенное криком, неестественно белое лицо женщины, смотревшей не на меня, а вниз, под ноги и, проследив за ее взглядом, содрогнулся от ужаса и отвращения. Плоский городской ручей быстро размывал то, что несколько секунд назад казалось человеком, и лишь лицо, серо-синее – лицо Олега! – с глубокой вмятиной от удара еще какие-то мгновения держалось поверх расплывавшейся кисельной груды, форменной куртки, штанов и ботинок.

Сзади послышался слабый вскрик и, следом, тяжелый всхлип упавшего тела – нервы у профессора все же не выдержали! Женщина тихо покачивалась, глядя перед собой, уронив руки, а я никак не мог подавить приступ тошноты от вида пустой одежды на асфальте.

И только Николай, казалось, с честью вышел из этого кошмара. Он быстро оттащил горе-ученого к машине, вернулся и осторожно поднял за плечи женщину.

– Пойдем, Алена, пойдем. Успокойся…

– Как ты здесь оказалась, Аля? – охрипшим от напряжения голосом спросил я.

– Не помню, – почти шепотом отозвалась она, прильнув к широченной груди комиссара. – Я разбирала вещи Олега в шкафу и нашла куклу. Очень странную куклу, почти точную его копию! Голую и… теплую. Но таких кукол ведь не бывает?.. Я испугалась и хотела ее выбросить в мусоропровод, а потом решила позвонить Олегу, но оба его телефона молчали. Мне стало совсем страшно, и я решила отнести ее прямо в управление, а потом… – она не договорила и снова заплакала.

– Наверное, ты просто заблудилась в тумане, – почти ласково сказал суровый Берест, гладя вздрагивающую женщину по волосам.

Мне тоже хотелось поверить Николаю, но дело было в том, что Алена каким-то непостижимым образом оказалась чуть ли не на другом конце города, хотя от управления криминальной полиции до дома Ракитиных было всего-то несколько остановок на троллейбусе.

 

Глава 6

Вольский пришел в себя, когда мы находились на полпути к управлению. Алена Ракитина наотрез отказалась от предложения отвезти ее домой, заявила, что поедет с нами хоть к чертям в преисподнюю, и тогда Николай предложил ей отдохнуть в комнате психологической разгрузки управления. И в этот момент господин ученый неожиданно пробасил:

– Бессмысленно!

– Что? – не понял я, поворачиваясь назад и разглядывая его мятую физиономию.

– Выключение установки ничего не даст! – нахально заявил он.

– Вы ошиблись, господин Вольский, – жестко сказал Берест, – не выключение, а уничтожение, причем скорейшее!

– Лучше всего – со взрывом, – желчно вставил я. – У тебя в бардачке не завалялось, случайно, штурмовой или «лимонки»?

– Господа, – профессор явно был взволнован, – это несущественно! Я имею в виду, что ликвидация самой установки теперь малоэффективна, ведь психомы могут получать – и получают! – подпитку непосредственно от людей, через психоэмоциональную ауру!

– Вы хотите сказать, что, уничтожив установку, мы спровоцируем их на новые нападения? – догадался я, холодея от предчувствия.

– Не исключено…

– Другого выхода я не вижу, – отрезал Берест, не оборачиваясь. – А вам, Антон Аркадьевич, настоятельно рекомендую побыстрее обдумать наиболее радикальный способ… рассеивания ваших «квази».

Оставив Алену Ракитину в управлении и так и не найдя Олега, мы все же отправились к Институту психофизики. К тому времени и без того слабый и мутный свет дня приобрел густой молочный оттенок, и видимость сократилась до жалких шести-восьми метров. Быстро передвигаться в таких условиях на машине было бы явным самоубийством. Поэтому я с облегчением припарковал служебную «ауди» на площадке перед главными воротами института.

Втроем мы прошли через никем не охраняемый турникет с грозной вывеской «Стой! Предъяви пропуск!» и рысцой припустили по гравийной пешеходной дорожке в обход центрального здания. Вольский в самый последний момент вспомнил о запасном выходе на задворках, от которого у него был ключ. Берест одобрил такой демарш, ведь, собственно говоря, то, что мы намерены были совершить, являлось действием незаконным и даже, может быть, преступным с формальной точки зрения.

Спустя пару минут мы, чертыхаясь и спотыкаясь о самые неожиданные препятствия вроде сломанных плакатов, старых лыж, мешков с мусором и сломанных половых щеток, пробрались по темному и пыльному коридору к боковой лестнице. Дальше дело пошло легче. Лестница и коридоры этажей были неплохо освещены дежурными лампами, таблички на дверях помещений тоже были вполне современными, выполненными голографическим способом с эффектом флуоресцеции, и легко читались издалека.

Профессор, возбужденный и суетливый, вприпрыжку трусил впереди, то и дело оглядываясь назад и делая руками призывные жесты. Лаборатория с генератором обнаружилась аж на пятом этаже, и я едва успел перехватить Вольского, потому что массивная, видимо, металлическая, дверь в помещение оказалась приоткрытой, из нее в полутемный коридор изливался поток зеленоватого света, и слышалось тихое, грозное гудение работающей установки.

– В чем дело?! – сдавленным голосом возмутился профессор. – Вы передумали?

– Антон Аркадьевич, кто-нибудь имеет разрешение на вечерние и ночные работы? – спокойно поинтересовался Берест, деловито проверяя свой пистолет.

– Нет, но мой заместитель, Игорь Евгеньевич, иногда остается после шести часов, я ему разрешаю, – Вольский все еще не понимал всей серьезности ситуации.

– И больше никто? – уточнил Николай, перекладывая оружие из левой руки в правую.

– Нет…

– Тогда чей это плащ висит справа от двери? Он ведь явно женский?

Действительно, прямо на пожарном щите, поверх неизменного и вечного багра, висел светлый женский плащ, мокро отблескивающий мельчайшими капельками осевшего тумана.

Профессор воззрился на него, будто это был скафандр инопланетянина.

– Что за ерунда?! Это же плащ нашей…

Он не успел закончить фразу. В проеме двери мелькнула полуразмытая фигура в зеленоватом ореоле, блеснула неяркая красноватая вспышка, сопровождаемая оглушительным хлопком. Вольский резко дернул головой в сторону и повалился на пол, а в следующую секунду раскатисто грохнул «волк» комиссара. Фигуру в проеме двери отбросило внутрь лаборатории, но звука упавшего тела я не услышал.

В коридоре сильно воняло пороховой гарью, профессор мешком лежал на полу, не подавая признаков жизни. Я быстро наклонился и нащупал на его шее слабую пульсацию сонных артерий – живой! Махнув Бересту рукой – все в порядке, – я осторожно перевернул Вольского на спину, в то время как Николай быстро и бесшумно, невзирая на свои габариты, скользнул влево от освещенного входа в лабораторию.

Я тщательно осмотрел ученого, но, кроме длинной запекшийся ссадины над правым виском, других повреждений не нашел. Профессор грохнулся в элементарный обморок! Я зажал ему пальцами нос и пару раз коротко шлепнул по обвисшим щекам. Вольский дернулся, пытаясь вдохнуть, и открыл мутные глаза. Я тут же отпустил его и протянул руку:

– Поздравляю с боевым крещением, Антон Аркадьевич! Теперь мы с вами квиты.

– Я жив?!.. – он кое-как поднялся, цепляясь за мою куртку. – Что это было, Дмитрий Алексеевич?

– Классическая дуэль в лучших традициях Дикого Запада, – я покосился на замершего у стены комиссара, стерегущего освещенный вход лаборатории. – В результате преступник ранен и пытается замести следы, а доблестный шериф идет по его кровавому следу.

В этот момент Берест показал мне кулак и, присев, осторожно заглянул в проем двери. Я оставил охающего профессора и бесшумным «кошачьим» шагом присоединился к Николаю. Тот молча протянул мне отобранный у Вольского «трофейный» пистолет – небольшой, с хищными зализанными формами, полуавтоматический «зубр» последней модификации с эргономичной рукоятью и биомеханическим корректором стрельбы. Ничего себе, игрушка! И где же это наши ученые такие крутые стволы достают?! Счастье еще, что профессор совершенно не умеет обращаться с оружием, иначе отпевали бы меня сейчас…

Между тем комиссар еще раз оглядел лабораторию и, пригнувшись, нырнул в зеленое марево. Я последовал за ним. Помещение, в которое мы попали, размерами примерно пятнадцать на пятнадцать метров, почти ничем не отличалось от подобных ему в других научных учреждениях. Те же длинные лабораторные столы вдоль стен, уставленные разнообразными приборами, те же пучки проводов, змеившихся по полу и стенам. Единственным, но существенным отличием являлось странное полусферическое сооружение как бы из крупноячеистой металлической сети, натянутой на трубчатый каркас сложного плетения. На вершине полусферы сверкал многогранный шар почти метрового диаметра. Именно он, медленно вращаясь на невидимой оси, издавал то низкое зловещее гудение, которое мы услышали, едва появившись на этаже. А странное зеленое освещение создавали два шестигранных рефлектора, расположенных в противоположных углах помещения и направленных явно на шар-многогранник.

Мы с Николаем медленно обошли установку вокруг, заглядывая во все углы, но никого, в том числе и трупа стрелявшего в профессора человека, не нашли. Зато в дальнем углу лаборатории обнаружили небольшую дверь, почти сливавшуюся со стеной, но соваться сразу в нее благоразумно не стали.

Берест принялся тщательно изучать пол напротив входа, видимо, пытаясь отыскать следы крови, которые, естественно, должны были присутствовать, учитывая точное попадание комиссара. О том, что на стрелке мог быть надет «броник», я тогда не подумал. Пока Николай занимался своими изысканиями, я вернулся в коридор и обнаружил Вольского, возившегося у раскрытого щита силовой установки.

– Что это вы задумали, Антон Аркадьевич? – вкрадчиво поинтересовался я, засовывая пистолет сзади за ремень.

Профессор подпрыгнул от неожиданности, оглянулся и облегченно шумно вздохнул:

– Ох, и напугали же вы меня, Дмитрий Алексеевич! Я тут пытаюсь найти главный кабель, питающий камеру Жизни, и отключить его, но плохо разбираюсь в электрических схемах. Вы мне не поможете?

– По-моему, мы договорились уничтожить установку, а не обесточивать ее? – напомнил я и, увидев на его лице замешательство, добавил: – Отойдите-ка от щита подальше, Антон Аркадьевич.

– Что вы собираетесь делать? – забеспокоился Вольский, видя, что я снова достаю пистолет.

– Привожу решение в исполнение, господин Франкенштейн, – сказал я, тщательно прицелился и четырьмя выстрелами разнес пластиковые панели силовых пускателей вдребезги.

Я не ошибся: минимум две пули, пробив изоляцию, замкнули многожильные кабели питания, сверкнула вспышка разряда короткого замыкания, из ниши повалил едкий дым, а следом раздался громкий хлопок и треск в лаборатории. Я подскочил к двери и увидел, как в замедленной съемке, летящие во все стороны длинные дымные стрелы из многогранного шара на вершине камеры Жизни, а еще комиссара, оглядывающегося на установку, и смутный женский силуэт в дальнем конце лаборатории с вытянутыми в сторону Береста руками, с которых текли в пространство жутко знакомые змеистые фиолетовые молнии. Я видел, что Николай не успевает отреагировать на это странное и внезапное нападение, я чувствовал и на себе леденящее дыхание смертельной опасности, но это предназначалось, к счастью, не мне, а комиссару, уже застывшему в нелепой позе с полуподнятыми руками, груди которого успела достичь одна из фиолетовых «змей». И тогда я сделал единственное, что еще мог: перевел «зубра» на автоматический огонь и, ухватившись за рукоять обеими руками, нажал на спуск, целясь в то страшное существо у дальней стены и не думая, чем все это может кончиться…

Очнулся я сидящим на полу у дверей лаборатории от того, что Вольский брызгал мне в лицо водой. Руки до локтей дико болели и не слушались. Я с трудом поднял их, еще сжимающие смолкший «зубр», и подивился неестественному сине-белому цвету кожи. Лишь долгую минуту спустя я догадался, что руки свела от напряжения обыкновенная судорога. Я замотал головой и замычал от боли. Профессор радостно вскрикнул и кинулся меня трясти и обнимать.

– Живой, о господи, живой! – скороговоркой лопотал он, пытаясь подставить меня на ноги. – Я уже думал – все!

– Что «все»? – через силу пробормотал я и, держась за косяк двери, медленно поднялся. – Где комиссар?

– Когда вы начали стрелять, в вас ударила такая фиолетовая молния и вы упали! – попытался объяснить Вольский, бестолково суетясь вокруг. – А господин комиссар упал еще раньше и до сих пор не двигается и, кажется, не дышит. Белый весь…

– А женщина, та, что напала, где она? – схватил я его за грудки одной рукой, тогда как другая все еще продолжала сжимать оружие.

– Она там, – испуганно махнул в угол лаборатории Вольский, – тоже лежит и не шевелится. Похоже, попали-таки вы в нее, Дмитрий Алексеевич.

– Черт! – вырвалось у меня непроизвольно, потому что я только сейчас понял, кто напал на нас. – Это же дикое везение, что мы живы остались! Вы хоть знаете, кто там лежит, а?..

– Су-сумасшедшая, – вытаращился на меня Вольский. – Это наша новая сотрудница, На-надежда Селимова. О господи!.. – его снова начала бить крупная дрожь.

– Селимова, говорите? – уточнил я, хотя и был уверен, что это не так. – Что ж, посмотрим…

Пошатываясь от слабости, я двинулся в дальний угол помещения и даже не стал задерживаться возле неподвижного тела комиссара. Для меня сейчас было жизненно необходимо убедиться, что та, за которой мы охотились долгие месяцы, мертва.

Да, я оказался прав! Там действительно лежала Нурия Саликбекова. Она упала навзничь, когда тяжелые пули из «зубра» пробили ее тело сразу в пяти местах. Она лежала, раскинув руки с широко раскрытым немигающим взором, устремленным в казенный потолок; и смертная поволока уже затянула легким туманом когда-то ясные и беспощадные глаза; и черные, еще дымящиеся, грубые, рваные воронки, испятнавшие белоснежную ткань рубашки, не оставляли никаких сомнений, что эта красивая и страшная женщина наконец умерла! И вместе с осознанием этого факта ко мне пришла вовсе не удовлетворенность, а какая-то опустошенность, словно из меня выдернули некий стержень, поддерживавший все мое существо в течение этих страшных месяцев со дня гибели Ирины…

Все произошло не так, как я себе представлял! Я наклонился и прикрыл Нурие глаза, потом повернулся и увидел, что Берест уже очнулся и теперь сидит, прислонившись к ножке стола и обеими руками массируя себе грудь.

– С возвращением, комиссар, – невесело пошутил я.

– Откуда? – не понял он, морщась от боли.

– Буквально с того света, Коля, – я подошел и протянул ему руку. – Схлестнуться с магом и остаться в живых, так не каждому везет!

– Черт! Чем это она меня? Дышать больно, будто заморожено все внутри, – пожаловался он, с усилием поднимаясь на ноги, и тут же оперся на стол.

– Еще бы! – я помог ему расстегнуть рубашку и внимательно осмотрел бледно-лиловое пятно в форме многолучевой звезды точно посередине грудины. – Насколько я понимаю, она атаковала нас весьма необычным способом: она пыталась пробить главную энергетическую защиту человека на земном уровне – сердечную чакру Анахату.

– Ерунда! Какая еще защита, какая чакра? – отмахнулся Берест. – Лучше скажи, кого мы завалили?

– Кого и собирались, Коля, – я выложил на стол разряженный «зубр». – Убийца Вадима Руденко и, я думаю, Анны Закревской получил свое.

– Кто?! – Берест сделал резкое движение, намереваясь подойти к трупу, но пошатнулся и едва не сел обратно на пол от слабости и боли.

– Спокойно, комиссар, – поддержал я его. – Там лежит Нурия Рафаиловна Саликбекова, психолог, целитель, черный маг, убийца и прочая, прочая. Но против «зубра» она не устояла.

– Ты уверен?

– Хотелось бы, – я предпочел не вдаваться в свои сомнения. – Вызывай бригаду.

– А где профессор? И почему здесь такая вонь?

– Это господин Вольский выполнил обещание и сжег установку. Городу больше ничего не угрожает, – я пожал плечами. – Поеду-ка я, пожалуй, домой.

– Погоди, – попросил Берест, – подбрось меня до управления, а потом тебя Бульба отвезет.

– Ладно, выйдем в коридор, покурим, – предложил я. – Кстати, ты пистолет нашел, из которого в профессора стреляли?

– Нет, – удивился Николай. – Ни ствола, ни гильзы…

– Можешь не искать, – успокоил его я. – Скорее всего это был психом, а оружие ему сотворила Нурия.

– Как это?!

– Ты забываешь, что она – Маг с большой буквы, мадхъя! А это уже уровень оперирования физическими процессами, как говорил в свое время Золотарев. Отсюда – телекинез, телепортация, материализация неживых объектов…

Берест на мои слова только головой покрутил. Мы вышли в коридор, но Вольского там не обнаружили.

– Не выдержал, профессор, – констатировал я, – домой сбежал.

– Узнаю отечественную интеллигенцию, – отозвался Николай и вытащил из кармана куртки рацию. – «Букет», я – «Тюльпан». Прием…

– «Букет» на связи. Что случилось, господин комиссар?

– Пришлите дежурную бригаду в Институт психофизики. И катафалк не забудьте. Здесь был огневой контакт, есть жертвы.

– Через пятнадцать минут, Николай Матвеевич.

– Жду, – Берест спрятал рацию и повернулся ко мне: – Идем-ка на воздух, не могу здесь дышать.

Цепляясь друг за друга, мы выбрались на улицу в туманные сумерки и уже почти добрались до машины, предусмотрительно оставленной мною за воротами на подъездной площадке, как вдруг Берест резко остановился и весь подобрался, уставившись вперед. Я тоже замер и проследил за его взглядом. Возле нашей казенной «ауди» маячила широкая темная фигура, наполовину размытая туманом. Неизвестный явно пытался открыть дверцу, не догадываясь о блокировке.

Комиссар пригнулся и кошкой скользнул в сторону, к кустам. Я же двинулся прямо, практически бесшумно, если учесть мокрый асфальт и кроссовки. Фигура становилась все яснее и все более знакомой, а мне от этого делалось все более жутко. И когда до машины оставалось несколько метров, незнакомец внезапно прекратил свои попытки и резко обернулся в мою сторону.

Я остолбенел, хотя и предполагал нечто подобное. Это был я сам! То есть, конечно, не я, а мой психом, живой и невредимый. От неожиданности я промедлил пару секунд, но их с лихвой хватило моему двойнику. Одним гигантским прыжком, сделавшим бы честь любому спортсмену, он перемахнул через машину и бросился в парк, тянувшийся вокруг институтской ограды. Надо сказать, бегал он тоже отменно и уже почти достиг «живой изгороди», когда за его спиной появился Николай. Хлопнули подряд два выстрела, двойник будто споткнулся, взмахнул руками и влетел головой вперед в стену кустов.

Опомнившись, я бросился за ним, но Берест опередил меня и уже возвращался назад, неся что-то в левой руке. Это оказался рукав от куртки – моей куртки, давно висевшей дома в стенном шкафу, у нее была сломана молния.

– Значит, он успел побывать у тебя, – резюмировал Николай, швырнув рукав на асфальт, и полез за трубкой. – Это плохо!

– Необязательно, – покачал я головой и открыл заднюю дверцу.

Я тщательно осмотрел весь салон, заглянул под сиденья, потом подошел к багажнику. Берест молча и с интересом наблюдал за моими действиями, посасывая незажженную трубку. Но дождавшись завершения процедуры обыска, все-таки спросил:

– Ну и как?

– А никак! – я даже был слегка разочарован. – Просто я подумал, что везде, где появлялись двойники-психомы, мы обязательно обнаруживали те самые странные куклы. И еще я вспомнил, что толковал мне давеча Колобок про возможное предназначение этих кукол. Что-то типа колдовства вуду, когда изготавливается копия человека, которому требуется нанести какой-нибудь вред или даже убить…

– И ты надеялся, что здесь тоже окажется такая кукла? – хмыкнул комиссар.

– Pourquoi pas? Ведь ясно же, что у меня тоже есть двойник, – я недоуменно пожал плечами. – Причем он уже второй раз пытался завладеть чужой машиной.

– Интересно, зачем это ему? – ехидно прищурился Берест, раскуривая трубку.

К сожалению, он все еще не понимал, насколько все это может оказаться серьезным. В отличие от меня, подготовленного в какой-то мере ко всякого рода чертовщине и колдовству благодаря терпению и самоотверженности Ирины Колесниковой…

Поэтому я не стал ввязываться в бесполезную пикировку, достал помятую во время свалки в лаборатории пачку «Монте-Карло» и молча закурил.

Машина с оперативной группой прибыла ровно через четверть часа, но возглавлял ее почему-то не Ракитин, как я ожидал, а молодой старлей Руслан Каримов. Он выпрыгнул из машины, быстро подошел к нам и отрапортовал:

– Господин комиссар, дежурная бригада в вашем распоряжении!

– Хорошо, – кивнул Николай, глядя на выбиравшихся из машины сотрудников. – А где капитан Ракитин?

– Его не смогли найти, Николай Матвеевич, – чуть виновато отозвался Каримов. – Связь не работает или специально отключена.

– Странно, он уже давно должен был объявиться… – нахмурился Берест. – Ну, ладно, разберемся. Значит так, Руслан… – и он коротко и четко описал все происшедшее. – Задание понятно?

– Понятно, Николай Матвеевич, сделаем, – кивнул Каримов и махнул своим ребятам, скромно курившим в сторонке. – Двинулись!

Все пятеро деловито подхватили свои сумки и гуськом устремились за старлеем к центральному подъезду института, растворяясь в сгустившемся к вечеру тумане.

– И вызовите кого-нибудь из руководства! – крикнул им вдогонку Берест, снова набивая трубку. – Поехали, Димыч.

Я сел за руль, Николай устроился рядом и некоторое время курил в приоткрытое окно, наблюдая, как сизые клубы табачного дыма вливаются в белесые ленты и комья тумана, исчезая в наползающих на город сумерках. И лишь когда впереди замаячили светлые полосы и пятна огней проспекта Мира, Берест вышел из задумчивого состояния.

– Неужели все, а, Димыч? Все ж таки мы ее достали, суку! – и он с силой припечатал кулаком по передней панели несчастной «ауди».

– Тихо ты, медведь! – возмутился я. – Разнесешь на радостях машину, а чинить за чей счет будем?

– Извини, перевозбудился, – осклабился довольный комиссар. – Чакры у меня горят!

– Не ерничай! – покачал я задумчиво головой. – Меня, Коля, в отличие от тебя, гложут ба-альшие сомнения относительно нашей победы.

– Да ты что?! – он даже поперхнулся от такого заявления. – Пять пуль из «зубра» – такого даже слон не выдержит!

– В том-то и дело!..

Я и сам не знал, как объяснить свое состояние. Мне вдруг показалось, будто вижу снова лабораторный зал, тело Нурии, ее лицо разглаженное смертью, и тут неожиданно веки ее дрогнули, ресницы затрепетали, она медленно открыла глаза и встретилась взглядом со мной!..

В тот же миг я получил такой страшный удар в мозг, что на две-три секунды потерял ориентацию, как при нокауте, и машину вынесло на встречную полосу, так что мы лишь чудом избежали столкновения с вынырнувшим навстречу из тумана «чероки». Спасли нас мои рефлексы, оттренированные на занятиях рукопашным боем, и под визг тормозов и вой клаксона мы разминулись с джипом в каких-то десяти-пятнадцати сантиметрах.

– Что случилось? – Берест коротко глянул на меня, знакомо подобравшись, как тигр перед броском, и забыв о трубке. – Опять твои глюки?

– Хуже, Коля! – я сбросил газ и перестроился в крайний правый ряд поближе к тротуару.

В голове перекатывалось странное гулкое эхо, и слышался чей-то невнятный угрожающий шепот. В следующий момент я понял, что произошло: самая настоящая телепатическая атака! В свое время Ирина предупреждала меня о такой опасности и даже учила приемам защиты, но я тогда был слишком увлечен своими чувствами к ней и плохо слушал наставления. И сейчас от гибели меня спасли вовсе не рефлексы «барса», а лишь тот факт, что нападающий был далеко не в полной силе из-за нанесенных ему ран и не смог точно «прицелиться»!

От этой догадки я мгновенно вспотел, руки на руле противно задрожали, и пришлось срочно останавливать машину, дабы не влететь еще в какую-нибудь неприятность. Берест благоразумно помалкивал, ожидая дальнейших объяснений. Я припарковался у самой обочины и попытался прикурить, что удалось мне только с третьей попытки. Несколько глубоких затяжек уняли предательскую дрожь и почти заглушили зловещий шепот в голове. Теперь я точно знал, что ничего еще не кончилось, и что, видимо, без помощи профессионала нам не обойтись. А такой человек был только один!

Окончательно успокоенный принятым решением, я выбросил недокуренную сигарету в форточку и повернулся к ерзавшему от нетерпения комиссару.

– Извини, Коля. Никаких глюков! Просто я только что узнал, что Нурия Саликбекова жива!..

Конечно, скептически настроенный ко всему непонятному Берест не поверил мне, а у меня просто не было сил убеждать его в своей правоте. Поэтому я довез Николая до управления. Спать хотелось зверски, видимо, сказывалось чудовищное психическое напряжение последних часов. И все же я нашел в себе силы позвонить Золотареву и попросить его о встрече. Андрей Венедиктович удивил меня и на этот раз, согласившись пообщаться даже без уточнения причины.

– Жду вас завтра к десяти часам утра, – коротко сказал он. – Не опаздывайте. А вот домой лучше не возвращайтесь, не советую, – и прервал связь.

Легко сказать «не возвращайтесь»! А где же мне прикажете ночевать?! Немного поразмыслив, я все же решил послушаться странного совета мага и отправился в редакцию, благо имел туда неограниченный доступ от доброго и верного Колобка.

Время было позднее, и все небольшое трехэтажное здание редакции «Вестника» уже погрузилось в сон, но почему-то окна нашей «уголовки» на третьем этаже продолжали сиять бодрым желтоватым оком. Прикидывая на ходу, кто бы это мог быть в столь поздний час, я прошел мимо спящего за стеклом будки охранника, открыв турникет магнитной карточкой пропуска, и тихо поднялся по боковой лестнице на этаж.

Дверь отдела была чуть приоткрыта, и в коридор падал узкий клинок света, почти не рассеивая сонной полутьмы. Я прошел вдоль стены к самой двери и осторожно заглянул внутрь. Я ожидал увидеть кого угодно из наших, но только не эту женщину! Я даже не узнал ее в первый момент, так много времени прошло, как мы с ней расстались.

Татьяна стояла почти боком к двери у моего стола, слегка прислонясь к нему, курила длинную коричневую палочку «Данхилла», теребила знакомым жестом каплю янтаря на цепочке в ложбинке меж высоких грудей, едва прикрытых тонкой блестящей тканью темно-серого платья, и снисходительно улыбалась кому-то, находившемуся в другой половине комнаты.

Признаться, я был и удивлен, и обрадован одновременно. Удивлен внезапным появлением Татьяны, да еще на работе, да в столь поздний час! А обрадован… Я вспомнил, как по-дурацки мы расстались, как долго зарастала рана на сердце, и подумал, что, может быть, она тоже многое пережила и переосмыслила и теперь хочет попробовать помириться? В глубине души ведь я простил ее уже буквально на следующий день, хотя так до сих пор и не разобрался в своих чувствах. Любил ли я Татьяну?.. Скорее «нет», чем «да». И все же я нуждался в ней тогда, в ее остром уме, в ее беспощадной критике, в ее горячем теле. Как люди нуждаются в наркотике, попробовав однажды… Разве можно любить наркотик?.. Но вот оторваться от него очень трудно! И теперь ее появление, такое странное и неожиданное, всколыхнуло память, замутило воспоминаниями, ноющей болью отозвалось в застарелых рубцах.

Кое-как справившись с нахлынувшим противоречивым состоянием, я уже протянул руку, чтобы открыть дверь, но в этот момент к Татьяне подошел тот, кто сидел, видимо, на месте Дона Теодора, и я вторично остолбенел: это был я сам! То есть, конечно, не я, а мой двойник-психом, в который раз за один день вернувшийся из небытия. Он подошел, по-хозяйски взял Татьяну за плечи и вдруг повалил на стол, сбросив на пол органайзер и какие-то бумаги. Женщина явно не ожидала такого поворота, потому что, выронив сигарету, вскрикнула и испуганно забилась под сильными мужскими руками. И этот-то крик вывел меня из ступора и разом отмел все сомнения. В тот момент, когда лже-Котов попытался задрать подол Татьяниного платья, удерживая ее за плечи одной рукой, я ворвался в комнату и прыгнул прямо с порога, целясь двойнику ногой под ребра. Все-таки он был не человек, то есть не совсем я, потому что ему не хватило реакции парировать мой удар. Нога моя впечаталась точно в область печени, раздался глубокий чмокающий звук, психом отлетел к стене, ударился о нее всем телом и, на глазах теряя человеческие очертания, мерзким студнем пополз на пол. Как завороженный, я смотрел на быстро истаивающие серо-синие куски, только что похожие на живую плоть, и отчаянно боролся с приступом тошноты.

Но к реальности меня вернул вовсе не голос Татьяны.

– Поздравляю, Идущий! – резко и насмешливо раздалось над ухом. – Ты справился с матрикатом просто великолепно!

Я мгновенно обернулся и отскочил от стола. Вместо Татьяны на нем сидела, бесцеремонно и недобро разглядывая меня, Нурия Саликбекова собственной персоной! Я инстинктивно напрягся, ожидая какого-нибудь выпада или другого действия с ее стороны, хотя и понимал где-то внутри, что вряд ли справлюсь с этой бестией голыми руками, раз уж даже «зубр» оказался бессильным лишить жизни такое чудовище. Однако мадхъя и не подумала атаковать меня. Вместо этого она спокойно встала со стола, оправила чисто женским движением платье, отчего грудь под ним, похоже, никогда не знавшая лифчика, призывно колыхнулась. Нурия перехватила мой непроизвольный взгляд, улыбнулась и потянулась всем телом, подняв руки вверх, отчего и без того короткое платье задралось еще выше, почти полностью обнажив длинные стройные ноги и часть темного треугольничка между ними.

– Не напрягайся так, Идущий! – мурлыкнуло это смертельно опасное и обольстительное создание. – Ты сейчас мне не нужен. Встретимся в другой раз, тогда и поговорим!

И она исчезла. Мгновенно и безо всяких спецэффектов, точно так же, как и Золотарев во время нашего последнего с ним разговора. Только пару минут спустя, когда я понял, что смерть и на сей раз почему-то прошла мимо, меня начала бить крупная дрожь, и лишь полстакана коньяку выпитые из личного неприкосновенного запаса кое-как успокоили разгулявшиеся нервы, но заснул я все равно очень не скоро, прикорнув прямо в кресле возле чайного столика и не выключив свет.

 

Глава 7

Наутро, ровно в десять часов, я нажал кнопку звонка в квартире Андрея Венедиктовича Золотарева со смешанным чувством надежды и отчаяния. Подспудно во мне зрела уверенность, что все это напрасно, что магу глубоко наплевать на то, кто и как буквально вытрясает из людей души, выворачивает их наизнанку, заставляя совершать дикие и страшные поступки, вплоть до убийства самих себя! Еще три месяца назад Золотарев ясно дал мне понять, что его мало волнуют проблемы человечества в целом, лишь отдельные интересные особи вроде меня привлекали ненадолго к себе его внимание, и то, наверное, потому, что потенциально, в будущем, смогли бы составить для мага определенные неудобства в реализации собственных планов.

И все же где-то на краю сознания теплилась испуганным огоньком крохотная надежда, что для меня Золотарев сделает исключение и, если не поможет, то хотя бы подскажет как выкрутиться из такого, в общем-то, безвыходного положения, или, в конце концов, просто ответит на некоторые важные для меня вопросы.

Однако сколько я ни нажимал на кнопку, явственно слыша соловьиные переливы сигнала за дверью, она так и не открылась. Уже понимая, что меня провели, как мальчишку, я в досаде стукнул ладонью по мягкой обивке и отскочил в полном изумлении от бесшумно распахнувшегося темного проема. Подождав с полминуты для приличия и не уловив в глубине квартиры ни малейшего признака движения, я любимым «кошачьим» шагом вошел в сумрак прихожей и осторожно прикрыл за собой дверь.

Оказавшись в темноте, я непроизвольно напряг все органы чувств, стараясь не пропустить ни единого шороха, лучика света или какого-нибудь подозрительного запаха. «Ветер смерти» волнами накатывался из тонувшего во мраке коридора, ледяной сквозняк в затылке буквально замораживал мозг, вдобавок появилось неприятное чувство давления на сознание, словно кто-то или что-то пыталось подчинить, растворить мое «я», рассеять его на мельчайшие частички и поглотить их по одной, как гигантский кит пожирает невидимый простым глазом планктон. И я, опять же, инстинктивно воспротивился этому ужасному процессу, сжался в твердый комок, как бы отгораживаясь глухой стеной от непонятного и невидимого врага, а потом, неожиданно для самого себя, но, видимо, повинуясь каким-то еще более древним и мощным силам, дремавшим доселе в глубинах памяти, я нанес изо всех сил – мысленно! – один удар навстречу этой непонятной, сдавливавшей меня силе, и в тот же миг она исчезла! Точнее, как будто отступила, удивленная моим сопротивлением.

И тогда я услышал знакомый голос:

– Идите сюда, в зал, Дмитрий Алексеевич!

Над моей головой на потолке вспыхнул неяркий голубоватый круг света, запульсировал и медленно поплыл впереди, освещая путь, но как-то странно, в виде поперечного сектора коридора не больше метра шириной. Помедлив несколько секунд, я все же решился двинуться за ним и вскоре оказался перед знакомой двустворчатой «дверью в Иновременье», как я окрестил ее в прошлое посещение. Но тогда хозяин встречал меня у входа, и в зале горели по углам загадочные бездымные светильники, похожие на факелы, с живым огнем. А теперь, толкнув створки, я оказался в совершенно другом помещении без струящихся туманных стен, без странного ковра с бездонной воронкой узора посередине, с низким сводчатым потолком, с которого местами свисали какие-то нити, обрывки паутины и даже, по-моему, самые настоящие сталактиты! Слева у стены, казалось, сложенной из ноздреватого кроваво-черного камня, находилось необычное ложе, похоже, просто висевшее в воздухе без каких-либо видимых опор, на котором лежал страшно древний старик, завернутый в светлую ткань наподобие римской тоги. Одного взгляда даже неискушенного в медицине человека было бы достаточно, чтобы понять: этот человек – не жилец на свете! Сморщенная кожа, заострившийся нос и скулы, оскал зубов из-под ссохшихся губ, тонкие руки с гипертрофированными суставами, перевитые темными жилами вен, и в то же время от старика, в котором уже невозможно было узнать цветущего и самоуверенного мага и целителя Андрея Венедиктовича Золотарева, исходила некая могучая и непреклонная сила, едва ли не зримо заполнившая все помещение плотным, труднопреодолимым нечто.

Осторожно ступая по зыбкому щербатому полу, я приблизился к ложу и встретился с пронзительным и жестким взглядом старика.

– А вы молодец, Дмитрий Алексеевич! – прозвучало прямо в моей голове, и я при этом нисколько не удивился, будто всегда владел телепатией. – Быстро учитесь! Ирина Андреевна в вас не ошиблась: вы действительно Идущий.

– Как это понимать, Андрей Венедиктович? – по привычке я заговорил вслух. – И что с вами произошло?!

– Идущий – это человек, вышедший на путь Знания и сделавший по нему самый первый, но очень важный шаг: он поверил в Знание! Проблема лишь в том, какой дорогой он пройдет, – Золотарев чуть повернул голову в мою сторону и неожиданно добавил: – хотя это и не принципиально, на мой взгляд… Ну а со мной случилось то, что должно было случиться. Рано или поздно к сильному магу приходит еще более сильный и, главное, более способный маг и забирает себе его Знание, а заодно и жизнь. Ибо без Знания жизнь магу тоже ни к чему.

– Нурия Саликбекова? – спросил я его уже мысленно.

– Вот видите, Дмитрий Алексеевич, вы и так все прекрасно знаете и очень быстро учитесь! – усмехнулся он одними глазами. – Но мадхъя – это еще не маг. Это зародыш. Ему не хватает понимания, невзирая на неограниченный доступ. И если мадхъя найдет того, кто смог бы стать… скажем, транслятором или декодировщиком этого сложнейшего потока информации, то задача будет решена.

– Похоже, я и есть тот самый… транслятор, – догадался я. – Поэтому она меня и не убила до сих пор!

– Правильно… Вы все понимаете…

– И что в этом случае мне грозит?

– Смотря по обстоятельствам, – голос Золотарева заметно ослабел, но он еще держался. – Если сумеете договориться, – что маловероятно, ибо мадхъя в принципе не способен к сотрудничеству, – останетесь в живых, то есть в виде самостоятельной биологической и психической единицы…

– А если нет? – меня передернуло: все-таки маг действительно не был человеком в прямом смысле – «единицы», надо же?!..

– Если нет, я вам не завидую… В самом приличном варианте – растворение.

– Это что еще за хрень?! – не сдержался я, но тут же спохватился: – Извините, Андрей Венедиктович.

Но маг и ухом не повел.

– Мадхъя просто растворит вашу личность в своей и воспользуется всем ее наработанным опытом, – Золотарев вдруг закашлялся, и на ссохшихся обескровленных губах его выступила серо-коричневая пена, больше похожая на пепел.

– Я не справлюсь с ней без вашей помощи, Андрей Венедиктович, – тоскливо произнес я вслух. – Только вы знаете как ее одолеть? И что делать с двойниками, психомами, как их назвал этот сумасшедший профессор Вольский?

– Профессор оказался прав только наполовину. Его группа действительно вышла на новый уровень понимания энергоинформационных взаимодействий в живой и неживой природе. Но теперь этот путь закрыт, потому что черный мадхъя не заинтересован в положительных аспектах его применения, ему нужен абсолютный контроль над биологическими процессами, чтобы через него получить власть над процессами социальными и подчинить своей воле весь социум. Это, по сути, сверхзадача для любого черного мадхъя.

– А что, разве есть еще и белые? – не удержался я.

– Конечно, – маг снова закашлялся, и пергамент, обтягивавший его тело, когда-то бывший кожей, покрылся сеткой трещин, из которых медленно выступила прозрачная вязкая жидкость. – Белые, это те, кто использует полученные Знания для поддержания Мирового Равновесия.

– А ведь я считал вас едва ли не мессией, – с откровенным сожалением сказал я. – Во всяком случае, кем-то вроде эмиссара высших сил на Земле…

– Сильно сказано, – он попытался улыбнуться, – но, увы, не соответствует истине…

– Я уже понял… Нурия каким-то образом получила доступ к вашей Муладхаре?

– И да, и нет, – Золотарев помолчал, словно собираясь с силами, потом снова в моей голове зазвучал его ровный и бесстрастный голос, но, показалось, немного ослабевший.

– В целом вы правы, Дмитрий Алексеевич: я теряю последние крохи своей Чи. Мадхъя замкнул «накоротко» мою энергосистему через Муладхару, корневую чакру, и теперь жизненная сила буквально утекает из моего тела в эйдос.

– То есть происходит как бы «схлопывание» более энергоемких оболочек в последнюю, самую малую, телесную? – вспомнил я рассказы Ирины о матрешке.

– Именно так, но сейчас речь не об этом, – умирающий маг слегка пошевелился, и от этого слабого движения вдруг дрогнули и качнулись стены и потолок зала, а по полу пробежала волна ряби, отозвавшись у меня в ногах покалыванием и щекотанием. – Подойдите ближе, Дмитрий Алексеевич, и положите свои ладони мне на лоб и на область желудка.

Я немедленно выполнил требование, понимая, что сейчас должно произойти нечто важное, и не только для меня одного. «Аджна и Манипура, – подсказало сознание. – Центры сосредоточения Небесной и Земной энергий…»

– Я хочу включить ваши чакры, – продолжал объяснять Золотарев, – чтобы дать вам возможность использовать накопленные организмом запасы энергии для защиты от нападений мадхъя. Но имейте в виду, как только Нурия поймет, что вы сделали второй шаг по пути Знания, то есть научились получать информацию из эйдоса, она тут же постарается уничтожить вас!

– Минутку, Андрей Венедиктович, – взмолился я, – пока мы еще не начали, скажите все-таки, что делать с двойниками? Есть ли способ избавиться от них? И что же такое эти странные куклы?

– Что делать, вы и сами поймете, – в голосе мага появились нотки нетерпения, и я понял, что веду себя сейчас как школяр-второгодник, который просит учителя рассказать ему таблицу умножения. – А куклы ваши… Это обычные матрикаты, энергетические копии первого, физического тела человека. Раньше некоторые колдуны и даже маги использовали их для своих экспериментов по магическому оперированию над процессами материального мира, а также для подчинения личности другого человека, с которого изготовлялся матрикат. Но мы с вами попусту теряем время, а мое уже почти закончилось…

– Извините, магистр! – я склонил перед ним голову, закрыл глаза и постарался сосредоточиться на своих чакрах, как учила меня Ирина.

Тренировки не прошли даром: спустя десяток секунд перед внутренним взором из струящейся темноты выплыли семь звезд чистых радужных тонов и стали медленно вращаться вокруг невидимой оси, формируя сложную пространственную фигуру, похожую на яйцо и веретено одновременно.

– Прекрасно, – долетел откуда-то издалека бестелесный голос, – теперь расслабьтесь и ничего не бойтесь…

Сначала я почувствовал тепло в ладонях, которое спустя мгновения потекло по рукам к телу, влилось в него, и вдруг перед моим внутренним взором вокруг радужного хоровода Древа Чакр возникли две змеистые ленты чистейшего ультрамаринового и солнечного цветов, сплелись в сложном танце и тут же втянулись каждая в свою звезду. Словно в ответ все Древо вспыхнуло на краткий миг нестерпимо ярким светом и разлилось по телу лучистой теплотой, заполняя живительной силой каждую клеточку, каждый нерв.

А в следующий момент я осознал, что маг умер. Я открыл глаза и снова встретился с его взглядом, но уже потухшим и равнодушным ко всему окружающему. Я не посмел закрыть ему веки, просто повернулся и не оглядываясь вышел из квартиры.

И тут же, словно проснувшись, залопотал мой мобильник.

– Котов, так тебя растак, ты куда пропал?! – рявкнул, показалось, на весь подъезд Берест.

– Коля, пожалей связки, я сейчас приеду к тебе и все расскажу, – спокойно ответил я и выключил телефон.

В кабинете комиссара, кроме него самого сердито вышагивающего во всех возможных направлениях и дымившего как допотопный паровоз, на стуле для посетителей сидел унылый и какой-то потерянный профессор Вольский и вертел в руках зажигалку.

– Наконец-то! – возмущенно выдохнул вместе с дымом Берест, останавливаясь посреди кабинета и подозрительно оглядывая мою помятую фигуру. – И где же т-ты шлялся, мин херц?! Почему я д-должен отмазывать тебя от т-твоего же начальства? В-ваш Разумовский мне весь т-телефон оборвал!

– Золотарева навещал, – проворчал я, усаживаясь на соседний стул напротив Вольского и доставая сигареты.

– И что же он т-тебе ценного сказал? Неужели как п-психомов одолеть? – прищурился Берест, немного успокоившись.

– Как их одолеть, я и сам теперь знаю, – заявил я, прикурил и в свою очередь посмотрел на опешившего Николая. – А вот что нам может по этому поводу сообщить господин ученый?

– Не знаю, господа, честное слово, не понимаю, почему психомы не рассеиваются! – Вольский заерзал на стуле под моим взглядом, и тогда я попробовал мысленно щелкнуть его по носу, просто так, для проверки.

Профессор шарахнулся от меня так, что едва не свалился на пол, дико посмотрел на мою невозмутимую физиономию и неуверенно продолжил:

– Могу лишь предположить, что некоторые из них успели приобрести достаточную самостоятельность, чтобы принимать не свойственные матрице решения…

– Другими словами, они стали личностями?! – резко закончил за него Берест. – Да или нет?

– Д-да… То есть нет, но… не знаю. Да поймите же вы, – Вольский вдруг сорвался на фальцет: видимо, спор до моего появления у них шел горячий, – это же грандиознейшее открытие! Новая эра в психиатрии и психологии! Я не говорю уже о морально-этических дивидендах…

– И не говорите! – разозлившись вдруг, оборвал его я. – Объясните лучше, Франкенштейн вы наш, откуда, по-вашему, мог взяться, к примеру, мой психом возле института, если на ваших глазах он третьего дня разбился на моей же машине? Ведь с ваших слов, психомы не восстанавливаются?

– Видите ли, – Вольский снова сник и попытался заискивающе улыбнуться, – теоретически существует вероятность, хотя мы и не располагаем достаточной информацией о субмолекулярной конвергенции квазистабильных структур, и если принять во внимание усиление биполярной ориентации под влиянием модулированного психоэмоционального потока…

Я отвернулся к окну – безнадежно! Словоизвержение продолжалось еще минуту или две, и профессор все больше погружался в дебри псевдонаучной терминологии. Мне стало ясно, что помощи от него ждать не приходится, и я решил даже не посвящать Вольского в новое знание о природе двойников, чтобы не подвергать излишней опасности этого, в общем-то, неглупого, но совершенно лишенного дара инсайта человека.

А мне-то как раз нужен был именно такой! Иначе шансов справиться с Нурией не было почти никаких. Необходимо было срочно найти человека, сильного прежде всего духовно, а не физически. Я надеялся, соединив временно две мощных и энергоемких ауры, неожиданным психокинетическим ударом отсечь канал подпитки черного мадхъя от эйдоса. А «живцом» для чудовища должен был послужить я сам, раскрывшись перед ним в последний момент. Именно в этом заключался шанс, подсказанный мне Золотаревым во время сеанса «включения» чакр. Но времени на его реализацию оставалось все меньше, а мадхъя (я теперь чувствовал ее «движение» на уровне колебаний физических полей) уже начала искать меня, решив, видимо, больше не рисковать и разделаться с возможным противником.

От мрачных предчувствий меня отвлек резкий сигнал «горячей линии» на столе комиссара. К тому времени Вольский уже выдохся и лишь невнятно бормотал что-то себе под нос. Николай подошел к столу и утопил кнопку:

– Берест на связи. Что случилось?

– Господин комиссар! – захрипел динамик. – Докладывает дежурный по управлению майор Костюков. Две минуты назад «Ландыш» сообщил, что видел в городском парке капитана Ракитина, вооруженного автоматом и с каким-то чемоданчиком.

– Спасибо, майор. Передайте: всем ближайшим патрулям следовать в парк. Я еду туда!

Николай посмотрел на меня, на Вольского, сунул трубку в карман и включил селектор:

– Свободную машину к подъезду, быстро!

– Что-то с Олегом, Коля?! – напряженный и испуганный женский голос раздался неожиданно.

Алена Ракитина решительно прошла к столу и встала перед комиссаром, загораживая ему дорогу. Мы и не заметили, как она оказалась в кабинете.

– Почему автомат, Дима? Да не молчите же вы!..

– Спокойно, Аля, еще не вечер! – Берест сумел справиться с растерянностью и покровительственно потрепал ее по щеке. – Просто твой Ланселот, как всегда, рвется отвернуть башку дракону, не посоветовавшись с рыцарями Круглого стола.

– Ой, ребята, вы же его знаете! – Алена в отчаянии стиснула руки перед грудью. – Ради бога, остановите его!

– И меч отберем, и задницу надерем, и в угол поставим! – я постарался улыбнуться ей как можно естественнее, хотя внутри будто затаилась испуганная рысь, вцепившись всеми четырьмя лапами в мои бедные кишки.

Ничего хорошего из затеи с автоматом получиться не могло, и Николаю, видимо, пришла в голову та же мысль, потому что всю недолгую дорогу до парка он выжимал из потрепанной служебной «ауди» последние соки. Если я прав, то Олег принял вполне определенное решение. Но почему?!.. Или он раньше нас узнал правду про своего двойника? Но от кого?.. И почему ни разу не обмолвился об этом? И отказался проверять мой второй сон? Значит, уже тогда догадывался?..

Я почувствовал, что голова начинает распухать от вопросов, и, с усилием встряхнувшись, повернулся к притихшему на заднем сиденье Вольскому.

– Слушайте, господин ученый, как по-вашему, что должно произойти с психомом в случае гибели матрицы?

– По нашим данным, – с готовностью, граничащей с подобострастием, отозвался тот, – они должны очень быстро распадаться, поскольку исчезает их психоэмоциональная подпитка.

– К чему ты клонишь? – покосился на меня Николай.

– Просто опасаюсь, как бы наш Ланселот не выбрал самый радикальный способ рассеивания…

– Типун тебе!.. – цыкнул Берест. – Ладно, сейчас разберемся, что он там навыдумывал!

Но мы ничего не успели предпринять. Едва мы подъехали, подскочил сержант Бульба и доложил, что капитан Ракитин засел на летней танцевальной площадке, предупредил через мегафон, чтобы никто не приближался к нему ближе пятидесяти метров и дал сторожкую очередь в воздух.

Берест тихо выругался, а у меня заныло в животе. На Алену мы старались не смотреть и полезли сквозь кусты в глубь парка за сержантом. И в этот момент с той стороны сухо и яростно ударил «калашников» длинной, в полмагазина, очередью. А через несколько секунд ахнуло так, что мы, как по команде, ничком рухнули в прелую листву, зажимая уши.

А потом наступила тишина, полная и какая-то неестественная.

Сержант сидел, привалившись к отсыревшему стволу клена и мотал головой, как китайский болванчик. Николай пытался встать, хватаясь за мертвые «руки» кустов, но ноги почему-то его не слушались, и ботинки упрямо скользили по жухлой траве. Что до меня, то я посчитал способ передвижения наших пращуров самым устойчивым и так, на четвереньках, не без успеха добрался до ближайшей скамейки. Через минуту ко мне присоединились Берест и Бульба. Мы, не сговариваясь, посмотрели в сторону танцплощадки, вернее, что от нее осталось. Там, над клочьями вездесущего тумана, медленно расплывалась грязно-желтая «амеба» дыма.

– Килограммов пять, – с каким-то удивлением пробормотал сержант. – Зачем?!..

Ему никто не ответил. Мимо нас пробежало несколько человек из спецотдела, а следом – светлая, полуразмытая фигурка.

– Алена! – метнулся к ней с неожиданной энергией Николай. – Не ходи! Не надо… – и он крепко обхватил бившуюся молчаливой птицей женщину.

Бульба, покряхтывая, поднялся и тоже направился в сторону взрыва. Алена вдруг обмякла, затихла и позволила усадить себя на скамейку. Ни на один вопрос не реагировала, лицо – гипсовая маска, глаза – сухие и пустые.

Мне вдруг стало невыносимо тошно и стыдно. Ощущение страшной вины пополам со вселенской злостью на все происходящее, бессилие и, где-то на самом краешке сознания, чувство гигантской ответственности за происшедшее и еще могущее произойти.

Почему?..

Кто же я все-таки?..

Откуда я знаю, что это?!..

Зачем мне это знание?!..

Состояние, охватившее меня, показалось сродни ясновидению или наоборот – сну. Я одновременно находился в городском парке и в каком-то очень знакомом, но не определяемом помещении. Я одинаково расплывчато видел детали предметов «тут» и «там», я жил в двух местах (или телах?!) сразу.

Сознание как бы разделилось на две половины – темную и светлую, и этой-то, последней, с каждой секундой становилось все меньше и меньше. Ужас, темный и необъятный, затапливал меня изнутри, как паводок ранней весной заливные луга. Стало до боли в мышцах страшно, но какая-то малая часть моего существа еще сохраняла остатки здравомыслия и разбудила дремавшее во мне новое Знание. Я понял, что Нурия каким-то образом все-таки нашла меня и теперь все зависит от того, выдержу ли я или сломаюсь под чудовищным напором чужой и враждебной воли. Какие тут, к черту, планы, ловушки?!.. Да и не могло быть никаких планов. Могучий маг Золотарев ошибся, поплатился жизнью, но так и не понял своего просчета. И я тоже чуть было не повторил его путь, а решение оказалось совсем не там, где мы искали.

И как только новое Знание заполнило сознание, я рванулся из этой мрачной, бездонной воронки, куда старалась затянуть мое «я» черная воля Нурии, я отчаянно боролся за каждую клетку своего мозга, за каждый сантиметр нервов, звеневших альтовыми струнами. Не хватало воздуха, чудовищный холод глодал тело и мозг и, как далекое эхо, шепот ниоткуда: «Да к черту все! Ради чего биться?.. Черное или белое, свет или тьма, звезда или крест – тебе-то что? Жить будешь – и неплохо, если не трепыхаться! Это же так приятно: не думать, не бороться, не жалеть, не любить, только покой и наслаждение жизнью… Только покой…» Казалось, свет угас совсем, но я упорно продолжал барахтаться, хватаясь за светлые островки Знания, медленно и постепенно заполнявшие темное пространство пустоты и забвения…

И вдруг все кончилось.

Я снова сидел на стылой ободранной скамейке в парке, и пот лил с меня ручьями, и первое, что я увидел, были испуганно-озабоченные, огромные глаза Алены.

– Дима, что случилось?! Тебе плохо?!

– Все в порядке, Аленушка, – мне удалось растянуть в подобие улыбки ссохшиеся губы. – Теперь уже, кажется, все.

– Что ты имеешь в виду? – Николай, снова подтянутый и настороженный, сел рядом.

– Я… Кажется, я только что нашел тот самый радикальный способ, Коля!

В словах моих не было убежденности, но Берест – я видел – поверил мне сразу и до конца.

– Я так и подумал, – серьезно кивнул он. – Я был уверен, что у тебя получится… Должно получиться! Жаль, что Олег не понял…

В этот момент перед нами вырос, улыбающийся во весь рот, мокрый и грязный сержант, вытянулся перед Берестом по стойке «смирно» и пробасил:

– Господин комиссар, разрешите доложить! Капитан Ракитин жив, но без сознания. Контузия.

– Дуракам везет, – облегченно выдохнул я и обернулся к Алене, но ее уже рядом не было.

– Как ему удалось? – Николай тоже не смог сдержать улыбки.

– Так капитан, оказывается, площадку заминировал! – Бульба восхищенно покрутил головой. – А уж чем приманивал этих тварей, ума не приложу!

– И не напрягайся, Степа, тебе вредно, – не удержался я, хлопая его по необъятной спине.

– Поехали, сержант, – кивнул растерявшемуся Бульбе Берест и направился к машинам.

Сзади хрустнула ветка, и я непроизвольно дернулся. Меня вдруг начало трясти: запоздалая реакция на стресс. Вольский осторожно присел на край скамейки и покосился на меня.

– Дмитрий Алексеевич, я тут думал… есть, по-моему, один способ… но все зависит от человека, – он коротко вздохнул. – Видите ли, я полагаю, что психом – по сути всего лишь часть целого, вырвавшаяся из-под контроля. И если человек окажется достаточно цельной, сильной личностью, то он, в принципе, может снова взять, так сказать, верх… растворить это в себе, не дать ему стать самостоятельным. А все эти дезинтеграции, рассеивания… Только сам. Да, по-моему…

– Спасибо, Антон Аркадьевич, – я снова попытался улыбнуться, потом достал сигарету, но прикурить не смог, пальцы ломали спички. – Я только что использовал этот способ. Кажется…

– Да?.. Конечно, у вас должно было получиться, – Вольский отрешенно поковырял носком ботинка прилипшие к асфальту дорожки кленовые листья. – А вот у меня, боюсь…

– Должно получиться, – я встал. – Только сам, без чьей-либо помощи, ибо это – личное дело каждого человека, и никакие маги, камеры Жизни и прочая дребедень не смогут ему помочь или помешать, если он примет решение. Но только сам!

– Да-да, вы, наверное, правы, – профессор тоже поднялся. – Что ж, я попробую!

Мы продрались сквозь кусты к машинам, и добряк Бульба, явно поджидавший нас, предложил воспользоваться одной из служебных «ауди», чтобы добраться до дома. Я вырулил на шоссе, включил противотуманные фары и наконец-то закурил. Вольский сидел рядом, уставившись невидящим взглядом в летящие навстречу сгустки мерзкой сырости, что-то бормотал под нос, но я не понял ни слова. По мере спуска в долину, к реке, туман будто плотнел и наглел, и скоро чувство пространства отказалось мне служить: машину вела теперь исключительно моя интуиция. Чтобы хоть чем-нибудь занять гудевшую от напряжения голову, я включил рацию. Некоторое время из динамика неслись только шорохи и трески, и вдруг:

– Внимание! «Лотос», ответь «Букету»! – голос Николая лязгал металлом. – Котов, ты меня слышишь?

– Да, комиссар, – я попытался сглотнуть, но слюна куда-то исчезла. – Как ты…

– Неважно. Слушай, только что сообщили: пожар в дачном городке Апрель. Подъедешь?

– Зачем? – мне вдруг стало безразлично и пусто. – Сгорела дача Гурвича, вместе с хозяином. Так?..

– Откуда ты…

– Не бери в голову, Коля. Просто Феликс Абрамович придумал еще один «радикальный» способ, только, к сожалению, не тот…

С минуту рация молчала.

– Что ты предлагаешь? – наконец хрипло спросил Берест.

– Надеюсь, ты уже понял, что гоняться за Саликбековой бессмысленно и даже опасно? Я думаю, необходимо как можно быстрее выявить всех… пострадавших от нее и толково объяснить, что и как надо делать. Я имею в виду способ… ликвидации последствий этого дикого эксперимента. А растолкует им все профессор Вольский, мне кажется, что слово ученого прозвучит более веско, чем какого-то сомнительного журналиста.

– Годится. Вези его ко мне, – и комиссар отключился.

Я посмотрел на съежившегося ученого: несомненно, он слышал весь разговор.

– Вот ваш шанс, Антон Аркадьевич. Вы поняли, что от вас требуется?

– Да-да, конечно, я п-понимаю… – зубы его отбивали чечетку. – Но… я не с-смогу. Извините…

– К черту! – я вдавил тормоз до отказа, машину занесло. – Мне надоело вас уговаривать, господин Вольский!

– Вы не понимаете… – снова забубнил он, но я уже не слушал, развернул машину и втопил педаль акселератора в пол.

 

Глава 8

В управлении было необычно много народу – и служивых, и горожан. Я протащил Вольского сквозь толпу в кабинет Николая и захлопнул дверь. Берест, бледный и злой, набычившись, сидел за столом.

– Комиссар, – во мне шевельнулось нехорошее предчувствие, – что у вас за столпотворение?

– Они пришли сами, – я не узнал голоса Николая, – и продолжают прибывать. Это похоже на массовый психоз. Или эпидемию. Они все утверждают, что имеют двойников!

– Но это же здорово! Теперь не надо…

– Это не только те люди! – Берест вперил тяжелый взгляд в профессора, ставшего похожим на тряпичную куклу. – Их гораздо больше!

– Что ты хочешь сказать? – предчувствия превратились в уверенность, и я похолодел. – Черт побери, неужели мадхъя удалось запустить реакцию распада?!..

– Какого распада? – не понял Николай.

– Распада социума! – я схватился за голову. – Так вот на что намекал Золотарев, когда предупреждал о том, что времени очень мало! А я-то, дурак, возомнил, что это он обо мне печется!..

– И что теперь будет? – глухо поинтересовался Берест, сжав огромные кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

– Массовая шизофрения во всем своем великолепии: самоубийства, убийства, погромы, – полный бардак, причем по нарастающей… – в глотке стало сухо, как в Сахаре, и я закашлялся.

– Что нужно делать? – у комиссара вздулись на скулах желваки, он едва сдерживался, чтобы не взорваться. – Что мы можем сделать?..

Я молча полез в холодильник, вскрыл жестянку с содовой и ополовинил ее одним махом. Только после этого горло снова оказалось способным издавать звуки.

– У нас есть только одна попытка, Коля, – я уже не спеша допил воду и выбросил банку в корзину для мусора. – Золотарев подсказал мне способ, как, если не разделаться, то хотя бы остановить мадхъя на некоторое время. Можно использовать ее же оружие.

– Каким образом? – Берест снова был собран, спокоен и сосредоточен.

– Если нам удасться убедить… э-э… достаточно большую группу инициированных Нурией людей, объяснить им принцип очистки от… м-мм… информационного вируса, что ли, которым их наградила мадхъя, а потом синхронизировать этот процесс, то в результате должна сформироваться мощная психокинетическая волна как бы с противоположным знаком по отношению к волне распада, – я чувствовал, что выражаюсь очень невнятно, но никак не мог подобрать нужных слов для описания того, что знал.

К моему удивлению, комиссар все понял.

– Лихо! – он раскурил трубку и по кабинету поплыл терпкий аромат можжевеловой хвои. – Это как пожар гасить встречным фронтом? Здорово. А поджигать кто будет?

– В смысле, кто эту волну инициирует?.. – я замер не донеся сигарету до рта: действительно, кто?

Николай продолжал пристально смотреть на меня, методично пуская клубки дыма. Я молчал, не зная, что ответить, и вдруг из угла раздался тихий, но уверенный голос позабытого нами профессора.

– А почему бы вам, Дмитрий Алексеевич, не попробовать?

– Мне?! – от этой мысли спина моя мгновенно взмокла. – Помилуйте, Антон Аркадьевич, ну какой из меня инициатор? Здесь нужен маг, как минимум, уровня Золотарева, а я что? Так, комар залетный…

– И все же у вас может получиться, – голос Вольского окреп и зазвенел металлом. – У вас должно получиться, потому что вы один раз это уже проделали, в парке.

Я крякнул с досады и наконец-то закурил. Сделав пару затяжек, я встал, подошел к профессору, сидевшему в кресле у окна и сказал с расстановкой:

– Антон Аркадьевич, вы представляете, что произойдет со всеми нами, со мной, если не получится или волна окажется недостаточно мощной?

Вольский встал, одернул пиджак, зачем-то вытащил из кармана носовой платок и, комкая его в руках и глядя мне в глаза, ответил тихо, но убежденно:

– У нас просто нет другого выхода. Я пойду соберу людей, – он повернулся к Бересту: – Каким помещением можно воспользоваться, господин комиссар?

– Конференц-зал, на втором этаже, – невозмутимо откликнулся тот.

Я же во все глаза смотрел на маленького профессора и дивился его метаморфозе: надо же, оказывается, в любом человеке есть то, что называется внутренним стержнем, и вот его-то на самом деле не так-то просто сломать!

– Извините меня, Антон Аркадьевич, я слишком плохо о вас думал, – я протянул ему руку, и профессор, улыбнувшись, ответил на рукопожатие. – Собирайте людей, вы же знаете – каких?

– Только тех, у кого обнаружились матрикаты, – кивнул Вольский и вышел из кабинета.

– Думаешь, получится? – Берест посмотрел на меня, как на спасителя.

– Коля, не надо! – я подошел к его столу и с силой вдавил окурок в мраморную пепельницу. – Я не Бог, и даже не маг!

– Ученик чародея, – невесело усмехнулся Берест, – но другого-то у нас нет!

– Есть!

Мы с комиссаром дружно развернулись на голос и остолбенели. В кресле у окна, минуту назад еще пустом, сидела незнакомая молодая женщина в бордовом деловом костюме, с прической «морской прибой» и огромными светлыми глазами на чистом лице без признаков косметики. В приоткрытых мочках ушей поблескивали звездочки рубинов, а на длинной, полностью обнаженной шее тускло светилась темно-красная змейка гранатового ожерелья. Женщина сидела, закинув ногу на ногу, предоставляя их на наше обозрение, и курила длинную тонкую черную сигарету с золотым мундштуком. Короче, классическая современная «амазонка» – бизнес-леди, блин!

– Кто вы такая? – резонно поинтересовался очнувшийся от созерцания ее прелестей комиссар. – И как сюда попали?

– Меня зовут Ксения Олеговна Меньшикова, – женщина сделала паузу и выпустила через свой изящный греческий носик двойную струйку дыма, которая почему-то не рассеялась, а так, голубоватой ленточкой, пересекла комнату и втянулась в решетку вентиляции.

Я потихоньку начал догадываться, кто сидит перед нами, но решил не торопить события.

– Я – сопредседатель правления, ведущий биоэнерготерапевт и хилер Ассоциации Ведовства и Целительства, – гостья наконец улыбнулась уголками капризных полных губ. – Вы, господа, можете не представляться.

– Как вы здесь оказались? – повторил вопрос Берест, вновь принимаясь за трубку.

– Думаю, вы и сами догадаетесь, – она небрежно повела плечом. – Не будем тратить время на ерунду. Вам ведь нужна помощь?

– Ксения Олеговна, – ровным голосом продолжал комиссар, – вы находитесь в кабинете начальника управления криминальной полиции, куда без специального пропуска и доклада секретаря пройти весьма затруднительно. Так что потрудитесь объясниться!

– Не напрягайся, Николай Матвеевич, – поспешил вмешаться я, – просто к нам на огонек завернул еще один маг. А что для настоящего мага просочиться сквозь пару-тройку капитальных стен да отвести глаза охранникам? Не так ли, госпожа Меньшикова?

Женщина слегка наклонила красивую голову, не сводя с меня пристального взгляда. В тот же миг я почувствовал, как мою собственную бедную головушку, распухшую от усилий придумать выход из безнадежнейшей ситуации, сдавили невидимые могучие руки. Пресс чужой воли ощущался буквально физически. Через секунду показалось, будто кто-то огромный и страшный заглянул внутрь меня и обвел обжигающим взглядом беспорядочную толпу моих мыслей. Я инстинктивно закрылся от этого взгляда радужным щитом ментального блока, как учила меня Ирина Колесникова, заставляя проделывать эту нехитрую операцию буквально автоматически, не задумываясь. И не зря! Сей несложный прием уже неоднократно выручал меня, включая схватку с мадхъя в Академгородке. Так получилось и на этот раз. Незваный гость исчез, и давление на мозг тут же прекратилось.

Меньшикова посмотрела на меня с некоторым уважением.

– Браво, Дмитрий Алексеевич, кое-чему вы все-таки научились! Но этого мало, чтобы остановить Саликбекову. Вы не сможете инициировать эгрегор и разрушить матрикаты.

– А вы можете? – спросил я с вызовом.

В кабинете повисла такая тишина, что стало слышно как шелестят лопасти бесшумного вентилятора под потолком. Комиссар замер за столом с нераскуренной трубкой в руке, я – посреди комнаты в боевой стойке «выпь», скрытое ожидание, которую принял непроизвольно, – сработали рефлексы рукопашника. В течение одной, бесконечно долгой минуты Меньшикова докурила сигарету, встала, подошла к столу Береста, неспеша загасила окурок, потом повернулась ко мне и спокойно сказала:

– Идемте, Дмитрий Алексеевич, мне понадобится ваша помощь. А вам, комиссар, идти туда не надо, – добавила она, не оборачиваясь, и направилась к двери.

Николай только крякнул ей вслед, потом раскурил-таки трубку и ехидно уставился на меня, продолжавшего торчать посреди кабинета:

– Ну, что стоим? Кого ждем?

– Дамы приглашают кавалеров, – я наконец-то справился с собой. – Белый танец, блин!..

То, что произошло затем в конференц-зале управления, можно было бы охарактеризовать моей любимой фразой: «так не бывает!» Тем не менее это случилось. В зале Вольскому удалось собрать около сотни человек, и к тому времени, когда там появились мы с Ксенией, энергичный профессор развил бурную деятельность. Он успел рассортировать присутствующих на несколько групп по одному ему ведомой системе, сам же влез на небольшой помост рядом с кафедрой и, расхаживая взад-вперед, хорошо поставленным голосом читал притихшей аудитории лекцию-экспромт по популярной психофизике. Самое интересное, что его слушали буквально все!

Увидев нас, Вольский остановился и сделал приглашающий жест:

– Наконец-то, Дмитрий Алексеевич, проходите сюда, прошу вас!

Присутствующие в полном молчании проводили нас взглядами до помоста, а профессор, не скрывая восхищения, протянул руку Меньшиковой:

– Антон Аркадьевич, рад познакомиться.

– Ксения Олеговна, – Меньшикова снисходительно улыбнулась и тоже подала свою узкую руку с тонкими нервными пальцами. Вольский незамедлил пожать ее и галантно прикоснулся губами к персиковой коже, но Ксения тут же высвободилась: – У нас очень мало времени, профессор, – и повернулась к аудитории. – Надеюсь, господа, вам уже объяснили всю серьезность возникшей ситуации. Но я хочу еще раз удостовериться, что все здесь присутствующие имеют желание помочь ее разрешить.

Меньшикова выдержала пятисекундную паузу, давая возможность людям принять решение. Два человека из задних рядов поднялись и молча покинули зал, остальные даже не пошевелились, устремив взгляды на необыкновенную женщину.

– Хорошо, – вновь заговорила Ксения, на сей раз низким грудным голосом, – теперь я могу сказать вам, оставшимся, что справиться с положением удасться лишь всем вместе, как единому организму, единому сознанию. Это называется – эгрегор. Чтобы он заработал, от вас требуется одно: доверие. Вы должны доверить мне свои чувства, свои мысли, свой разум, позволить мне взять часть вашей жизненной энергии, чтобы противопоставить ее силу той темной силе, что пленила вас и продолжает разрушать ваше сознание, ваши души. У нас есть только одна попытка, второго шанса не будет!

Она снова сделала длинную паузу, медленно оглядывая зал, затем так же медленно вытянула вперед правую руку ладонью к аудитории.

– Доверьтесь мне, люди! – неожиданно гулко прокатилось по залу, будто включилась невидимая мощная квадрофоническая установка. Кажется, срезонировали даже стены. И все присутствующие, словно по команде, тоже вытянули перед собой правые руки. – Я – это вы! – вновь разнеслось по залу. – Мы едины! Вы – это я!

«Оумм!» – этот чистый и мощный звук внезапно буквально потряс помещение. Светильники вдоль стен разом мигнули и погасли. Но тьма не наступила. Странный рассеянный свет, словно светился сам воздух, заполнил зал. Это жемчужно-голубоватое сияние медленно пульсировало, задавая некий ритм, которому невозможно было не подчиниться. Я скорее почувствовал, чем увидел, что Ксения теперь стоит прямо передо мной, и, повинуясь какому-то внутреннему зову, я протянул к ней руки вперед ладонями. И в тот момент, когда наши ладони соприкоснулись, мной овладело непередаваемое ощущение силы и мощи, спокойствия и любви! Любви всеобщей, всеобъемлющей, всепоглощающей – вечной! В груди вспыхнул огненный шар, но пламя его оказалось не обжигающим, а ласковым и теплым, как летнее солнце, как руки матери, как губы любимой, как улыбка ребенка… В следующее мгновение нежное пламя заполнило все мое естество, омыло каждую клеточку и прянуло во все стороны живительными лучами.

«Оумм!» – грянуло во второй раз, и тысячи таких же лучей, сплетаясь и пересекаясь, заполнили все пространство зала, образуя огненный каркас гигантской полусферы. Световая пульсация ускорилась, потом слилась в единый импульс, поглотивший и людей, и зал, – все вокруг. Показалось, что свет вдруг обрел физическую плотность.

«Оумм!» – ударило в третий раз и световой кокон лопнул беззвучным взрывом во все стороны. Жемчужно-голубое сияние угасло, вновь вспыхнули обычные светильники, и в их бледном бессильном свете проступили привычные очертания зала и людей, сидящих в расслабленных позах с закрытыми глазами. Потом я увидел Ксению.

Она медленно развела руки в стороны и вверх и повернулась вокруг себя, как бы очерчивая невидимую границу.

– Кажется, получилось, – Меньшикова взглянула на меня, и показалось, что я очутился в синей ледяной купели.

– Да уж, – только и смог вымолвить я, непроизвольно передернув плечами. – Что-то не так, Ксения Олеговна?

– Господи, ну откуда ты такой взялся?! – внезапно с отчаянием почти выкрикнула она.

– Да в чем дело?! – Я совершенно искренне не понимал причины ее состояния.

– Идущий… – по ее красивому лицу пробежала волна судороги. – Если бы не ты, они были бы живы! – бросила мне Ксения и быстро пошла к выходу из зала.

– Почему «идущий»?.. Кто «они»?.. – бормотал я оторопело, глядя ей вслед.

Сзади раздалось кряхтение, затем хрипловатый голос профессора произнес:

– Я полагаю, госпожа Меньшикова имела в виду прежде всего своего учителя и наставника Андрея Венедиктовича Золотарева…

– Откуда вам это известно? – резко обернулся я к Вольскому.

– Андрей Венедиктович одно время активно сотрудничал с нашим институтом и в беседах не раз поминал своих наиболее способных учеников: Ксению Олеговну, Ирину Андреевну…

– Колесникову?

– Кажется…

– Так вот почему она на меня взъелась! – С досады я чувствительно стукнул себя кулаком по лбу и зашипел от боли.

Люди в зале понемногу тоже пришли в себя, но по их лицам было ясно видно, что они ничего не помнят о том, что здесь только что произошло – маги всегда слыли аккуратистами и тщательно следили за тем, чтобы не травмировать понапрасну психику простых смертных. Чего нельзя было сказать о мадхъя.

– Идемте, профессор, – я взял Вольского под локоток и повел к выходу, – а не то вас, чего доброго, попросят продолжить лекцию.

Мы вернулись в кабинет Береста, и тут выяснилось, что ни он, ни его подчиненные ничегошеньки не заметили! То есть совсем ничего! Словно и не было никакой фантасмагорической феерии и массового нашествия шизофреников на управление – ничего!

И вот это, последнее, оказалось для меня абсолютно необъяснимым. А тот, кто мог бы внести ясность, не пожелал со мной общаться.

Бравый комиссар встретил нас радушно и огорошил вопросом:

– Ну как, проконсультировали людей, профессор?

– Каких людей… а-а, да-да, конечно! – Вольский, видимо, сориентировался в ситуации. – Все в порядке, господин комиссар.

– Все под контролем, Николай Матвеевич, – поддакнул я и полез за сигаретами. – Неплохо бы чайку сейчас махнуть?

Ответить Берест не успел. Ожил терминал компьютерной связи и из глубины экрана выплыло красивое и жестокое лицо женщины с огромными темными и чуть раскосыми глазами, высокими скулами и полными яркими губами. Она обвела нас пронзительным, недобрым взглядом, остановилась на мне и улыбнулась, обнажив ровные, слегка заостренные, как у хищника, зубы.

– Мы еще встретимся, Идущий! – гулко прозвучало у меня в голове. – Жди!..

Экран погас, и я понял, что ничего-то еще не закончилось. Мы всего лишь отыграли у мадхъя очко, а впереди – целая партия. Берест и Вольский, по-моему, тоже это поняли. Профессор как-то совсем по-стариковски вздохнул, тоже достал сигареты и поднес мне огоньку. А комиссар некоторое время внимательно разглядывал нас, будто музейные экспонаты, постукивая черешком трубки по столешнице, потом не глядя нажал кнопку селектора:

– Надюша, принесите, пожалуйста, три стакана чая с лимоном и пожевать чего-нибудь.