ЖУТКИЙ ВЕЧЕР
Гротеск А. М. Фрея
Перевод Р. Ф. Куллэ
Иллюстр. В. Т. Калягина и Н. Т. Суворова
…………………..
А. М. Фрей принадлежит к группе немногочисленных современных юмористов Германии, которые направляют свой сатиристический талант против косной пошлости буржуазного общества, опутанного глупейшими предрассудками, «приличиями» и условностями.
Доводя свои юмористические рассказы до сатиры, чаще до гротеска, Фрей строит «смешное» преимущественно на комических положениях, в какие он ставит свои персонажи, вдруг попадающие в циклон самых неожиданных приключений, вызванных глупостью собственной, или банальностью обстановки, общественными «приличиями» и т. п.
Один из острых гротесков этого писателя, приводимый ниже, знакомит нашего читателя с манерой и приемами юмора современной немецкой школы сатириков.
…………………..
Главной причиной невероятных событий этого вечера, который с полным основанием может быть назван жутким, было дурацкое поведение поэта Носа.
Нос был приглашен профессором Карабановым на чашку чая в субботу, 26-го ноября, в половине девятого вечера. Когда пришел час собираться в гости, на поэта напали сомнения: а сегодня ли в самом деле он приглашен на чай? Он стал искать пригласительное письмо сначала на столе под бумагами, затем в корзине под столом, при этих раскопках загнал себе в палец брошенное в корзину перо и разозлился. Письма в корзине не было. Яростно стал он тогда перебирать рукописи, перерыв газеты и журналы за целый месяц, встряхивал книги, искал под диваном и за печкой, где нашел давно утерянную гребенку, затем перерыл грязное и чистое белье, пошарил за картинами и за зеркалом и даже рылся на печке, где и обнаружил скорюченную от жара щетку. Эта находка объяснила ему постоянный запах паленым во время топки. Но письма не было и на печке. Тогда он поставил дыбом пружинные сиденья кресел — ведь бумажка легко может проскользнуть в щель! — обтер руками все паутины под подоконниками и превратил комнату в хаос непроходимых нагромождений, так что к двери можно было пробраться лишь с большим трудом.
В состоянии крайнего раздражения вышел из дома втайне рассчитывая, что только холодная изморозь ночи прояснит его мозг… Уж не на пятницу ли он приглашен? — но в таком случае он опоздал на целый день… или нет… ну, конечно, на воскресенье… Ведь приглашают на вечер, а в праздник или под праздник это так легко спутать! Ну, да… на воскресенье… вечером. Но тогда он на целый день раньше срока собрался… И… надо вернуться.
Нос остановился и хотел уж пуститься в обратный путь, когда ему пришло в голову, что обычно все-таки приглашают на вечер под воскресенье, значит в субботу. Это, пожалуй, правильнее будет… Значит, надо итти дальше. Но шаг его стал нерешительным. «Я все-таки позондирую почву», — подумал он. «Пощупаю, понюхаю… и тогда уже определится, куда мне деваться этой ночью».
Несмотря на все задержки, он пришел во время к дому профессора. Пробило половину девятого, когда он входил в тихую улицу, на которой жили Барабановы. Ни души кругом.
— Что же это гости не собираются? — подумал Нос, — очевидно, я все-таки не в тот день угораздил. Но надо удостовериться… Погуляю-ка я с полчасика и потом поднимусь. Если вообще будут гости, то к тому времени они соберутся.
С часами в руках бросился он на более людные улицы, заглядывая на циферблат каждый раз, когда свет проезжающего трамвая давал ему возможность различить стрелки.
Ровно в девять он вновь стоял перед домом профессора и хотел уже вступить в парадную, когда ему загородила дорогу какая-то женская фигура.
— Чижик, — сказала она.
Нос отскочил. «Это, вероятно, пароль», подумал он, — может быть я приглашен на тайное совещание… И он спокойно ответил в тон.
— … чижик, где ты был? На…
— Нет, — ответила фигура, — вы меня не поняли, это моя фамилия Чижик… Я медичка, студентка, и хочу вас спросить, не приглашены ли и вы сегодня к профессору Барабанову?
— Не приглашен ли… сегодня… и я?.. — удивился Нос.
— Видите ли, — продолжала студентка, — кажется я не приглашена и, вместе с тем, как будто и приглашена… А может быть я ослышалась по телефону. Ведь всегда половины не поймешь из разговора по телефону. Я здесь уже давно и все время стояла у той темной стены напротив, отыскивая свет войнах четвертого этажа. Но там темно. Я видела, как вы уж однажды подходили к двери, но, кажется, не отважились подняться наверх… Удержала нелепая нерешительность, как и меня?
— Н-нет, я был наверху, — соврал Нос, обиженный подозрением в отсутствии мужества.
— И?…
— Никого не было дома, — продолжал он врать, — но я, вероятно, слишком рано пришел… Чай что ли не поспел, или мне не хотели открыть…
Про себя же он подумал: Как будто мы и приглашены. Этот Чижик все-таки вливает в меня некоторую бодрость. Она, повидимому очень восприимчива и стала колебаться лишь под влиянием моих сомнений… Но… с другой стороны, ее колебания могут быть доказательством и того, что мы не званы…
— Давайте поднимемся и позвоним, — предложила она.
Ее предложение поэту не понравилось, т. к. могло обнаружиться, что он ей наврал, и поэтому он ответил:
— Вот что я предлагаю, барышня: я один подымусь и попытаюсь еще раз. Во-первых, вы будете избавлены от бесполезного подъема в 4-й этаж. Затем, если меня впустят и обнаружится, что на сегодня никто не приглашен, то и Барабановым, и нам как-то удобнее, что отказано будет одному, а не двум сразу гостям… А с другой стороны, если я через минуту не вернусь, следуйте смело за мной…
Чижик согласилась и Нос стал подниматься на четвертый этаж. Осторожно подобрался он к двери, прочитал на дощечке фамилию, — правильно «Барабанов» — и стал прислушиваться. Мертвая тишина. В его поэтическом мозгу «приглашение на вечер» связывалось со звоном стаканов и громкими ликующими голосами… Хотя бы и просто чай был обещан гостям… Но в квартире было все тихо. Что делать?
Он осторожно отодвинул пальцем резко заскрипевшую дощечку почтового ящика и заглянул в щелку: полная тьма в прихожей. Дома нет или спят. Измученный сомнениями, он потерял счет времени в этот бесконечно долгий вечер и вообразил, что весь город спит уже в 9 часов.
— Как бы то ни было, надо удирать, это ясно, — подумал Нос и отпустил защелку ящика, которая с треском хлопнула. — О, господи! Неужели я кого-нибудь разбудил?! Живо, живо обратно! — и он бесшумно скатился по перилам вниз.
В столовой же квартиры сидели супруги Барабановы и в величайшем напряжении ожидали звонка гостей. Вдруг раздалось резкое щелканье почтового ящика.
— Это кто-то опустил письмо с отказом притти, — сказал профессор, вскочил и пошел в прихожую.
Ему стало жутко, когда он ничего не нашел в ящике. Вернувшись в комнату с растерянным видом, он сказал слабым голосом — Ничего!.. Может быть воры… взломщики… караулят у наших дверей… Взломы в нашем квартале вообще участились… Я лучше закрою дверь на все запоры, раз никто не желает приходить. Странно, что даже доктор Точка, который 20 минут тому назад обещал по телефону притти, не является… Это очень загадочное явление…
И, сам не зная почему, — может быть, чтобы не напугать воров, профессор быстро побежал в прихожую, повернул осторожно ключ в замке дважды и залепил плотным пластырем дощечку на щели почтового ящика.
Тем временем Нос долетел до конца лестницы и сообщил Чижику:
— Все тихо и надо итти домой.
Но когда они повернулись к выходу, они столкнулись с высокой блондинкой, остановившейся в нерешительности при виде Носа, почтительно снявшего шляпу.
— Сударыня, — сказал он, — если вы хотите подняться к профессору Барабанову, то не теряйте зря сил, там или никого дома нет, или все уже спят. Впрочем, Нос — представился он, надевая шляпу.
— И Чижик, — добавил он, делая жест в сторону медички. — Неудачные визитеры Барабановых.
— Лотта Винер, — представилась дама, склоняя слегка голову, сиявшую копной золотых волос. — Но это странно, я тоже приглашена и опоздала потому лишь, что забыла.
— Эге, забыла! — подумал Нос. — Тут какая-то таинственная сила препятствует нашему сбору сегодня вечером… Забыла эта женщина, производящая впечатление далеко не забывчивой, вернее — производящая незабываемое впечатление!.. И громко добавил:
— Вы, сударыня, не только забыли, но просто спутали. Мы все приглашены не на субботу, а на воскресенье вечером… Я вам все это сейчас объясню по дороге… так… Он как-то страшился резонанса лестницы и говорил тихо, боясь нарушить загадочность этого дома.
Когда все устремились к выходу, вошел новый гость, доктор Точка, который убежденно заявил, что, конечно же, все приглашены… Еще не дальше, как 20 минут назад он говорил по телефону с Барабановым, который спрашивал, почему-де он не идет… Приглашения же по почте он, правда, не получил, но кто ее знает, эту почту… Во всяком случае он убежден в своем приглашении на сегодня.
— Конечно, вы не приглашены, — уверенно сказал Нос, которому стало страшно при мысли, что теперь то его ложь обнаружится. — Вы ведь не получили письма, не видели и почерка Барабанова, этого Барабанова. Почем вы знаете, что не другой Барабанов говорил с вами сейчас по телефону?
— Глупости, — сказал доктор.
Но Нос настаивал:
— А что, если вам звонил Баранов, или Бабанов… У вас нет таких знакомых?
Доктор стоял в замешательстве.
— Н-нет, но я знаю некоего… Баданова.
— Ну, вот видите! Это он и был. Ясно! — торжествовал Нос. — И вовсе это не глупости, о нет!..
— Что же делать? — спросила Лотта Винер, которой стало холодно.
Пока четверо нерешительных гостей совещаются, автор воспользуется моментом, чтобы дать разъяснения об именах присутствующих, чтобы не возникло еще большей путаницы, чем она уже получилась в результате трезвого изложения достойных сожаления событий. Там, в квартире, — профессор Барабанов. Он несправедливо нес свое имя, так как никогда не имел никакого отношения к барабану. Если бы он не был профессором в университете, а учителем сельской школы, можно было бы его заподозрить в том, что он отбивает дробь на штанах своих учеников. Но, сколько нам известно, он этого не делал на своих лекциях. Поэтому он ненавидел свое имя, как нечто бессмысленно ему навязанное.
Четверо нерешительных гостей совещаются…
Далее обратимся к человеку, имя которого было «Точка». Человек с таким именем неизбежно должен быть маленьким и толстеньким. А вот диктор Точка был скорее высок ростом и строен, так что с большим основанием мог бы называться доктор Тире. По, честное слово, его звали Точка в этой правдивой истории. Изменить этого никак нельзя.
Госпожа Лотта Винер — можно сказать, буквально страдала от своего имени, ибо в ней решительно ничего не было жарко «венерического», скорей она напоминала северного эльфа, украшенного густой белокурой волной волос, и от нее веяло нежной прохладой.
Чижик — это вообще не имя, и да будет стыдно всякому, кого это начальное слово дурацкой песенки введет в заблуждение. По этому имени не следует составлять себе и представления о его носительнице, павшей жертвой немилосердных требований государства регистрировать людей по фамилиям. Таких жертв вообще много.
Единственный, кто свое глупое имя носил с полным основанием, был поэт Нос. Помимо того, что у него, конечно, был свой нос, это имя ему подходило потому, что во всей его фигуре самым выдающимся местом был именно Нос. На его длинном лице выступал он, как толстая белая лепешка между черными сонными глазками.
После долгого совещания собравшиеся приняли, несмотря на настоятельные протесты Носа, проект доктора Точки, заключавшийся в том, чтобы всем вместе еще раз подняться по возможности бесшумно и осмотреть хотя бы снаружи квартиру профессора.
— Может быть там совершено преступление — прошептал доктор Точка. — Газеты сообщают, что взломы участились в северных кварталах города. Так как Барабанов все-таки Звонил мне по телефону, я заключаю, что он должен быть дома, если, конечно, кто нибудь иной под видом Барабанова не имел намерения завлечь меня в ловушку…
— Но ведь вам звонил некий Баданов! — Это Нос сделал последнюю попытку отговорить доктора Точку.
Но тот не обратил внимания на эту попытку дерзкой подмены имени.
— … ловушку, — продолжал он, — с тем, чтобы в мое отсутствие проникнуть в мою квартиру.
— Да, да! — соглашалась с ужасом Лотта Винер и ее дрожь была вызвана не только холодом.
— Во всяком случае необходимо все выяснить, — заключил доктор Точка.
Раз нельзя уже было изменить решение, Нос открыл шествие, чтобы хоть этим скрыть свою роль в деле.
— Но надо принять во внимание, — шептал доктор, когда все гуськом подымались по лестнице, — что Барабановы никогда не зовут гостей меньше, чем 30 человек зараз. Это они делают с целью скрыть размеры своей квартиры. Таким образом, наверху должно уже находиться десятка два человек, шум движения которых мы во всяком случае услышим.
В то же время, там, наверху, в квартире, хозяйка говорила:
— И как раз сегодня должно было быть так уютно, когда мы пригласили лишь очень немногих.
Тем временем часы пробили десять. Крадущиеся по лестнице и сдерживающие дыхание заговорщики дошли до третьего этажа, когда дворник, шлепая туфлями и гремя ключами, вошел внизу на парадную, защелкнул дверь и погасил свет на лестнице. Мертвая чернота окутала гостей, которым теперь было отрезано отступление.
— Остается позвонить, — сказала Лотта Винер с облегчением. Она уж не думала больше об опасностях и мечтала только о теплой печке.
— Боже сохрани! Ни за что! — простонал Нос.
— Но как же мы отсюда выберемся? Завтра в 8 я должна быть на занятиях, — возразила прилежная студентка Чижик, которая совсем не чувствовала приключенческой прелести этой ночи, не испытывала романтики темной лестницы. Днем она резала трупы в анатомичке, но ночью не желала бы встретиться с покойниками Барабанова.
Наконец все столпились у дверей квартиры профессора. В темноте они невольно наскакивали друг на друга, извинялись, делали поклоны и при этом непрерывно сталкивались лбами, вновь шумно отскакивали и вновь извинялись…
Ботинки Носа невыносимо скрипели. Со всех концов ему все время шипели — нет! А Лотта зловещим топотом. просила не шуметь. Тогда он решил незаметно снять их совсем, чтоб смягчить гнев товарищей по несчастью, если они — по выяснении всего — нападут на него, как на главного виновника приключений.
— Это хорошо, что мы находимся в темноте, — поучал доктор Точка, — ведь если есть хоть малейший свет в квартире, мы его увидим через щелку. Надо заглянуть в прихожую. Он попытался отодвинуть дощечку почтового ящика, но она, конечно, не поддавалась.
Смутившись на мгновение, доктор отступил от двери, чтоб обдумать дальнейшее. Он наткнулся при этом на ботинки Носа, поставленные у перил лестницы. Один тотчас же проскочил в пролет и шлепнулся внизу с шумом взорвавшейся бомбы. Все вздрогнули и застыли в ужасе от непредвиденного несчастья. В квартире же профессор Барабанов, измученный нервным ожиданием, сказал жене:
— Кажется, стреляют внизу, в парадной… Вероятно поймали взломщиков…
Ботинок проскользнул в пролет и шлепнулся внизу с шумом взорвавшейся бомбы. Все застыли в ужасе.
Стоящие перед квартирой услышали, как внизу открылась какая-то дверь, полоска тусклого света блеснула и чей то глухой голос рявкнул:
— Кто это там швыряется сапогами?
Застывшие от ужаса наверху молчали. Тогда чей — то женский голос сказал визгливо:
— Тут только один, муженек, но все равно бери его, по нынешним временам и один сапог находка.
Дверь внизу с грохотом закрылась и мертвая тишина охватила вновь весь дом.
Нос же понял, что безвозвратно лишился одного ботинка. Горько вздыхая, думал он о холодной улице и дальней дороге домой. Чтоб найти другой ботинок и спрятать его ненадежней, он хотел чиркнуть спичку, но доктор, обдумывавший свой стратегический план, строжайше запретил ему это. Однако, все живо стали сочувствовать поэту и занялись его судьбой до начала решительных действий.
Практическая девица Чижик посоветовала ему снять жилетку и обернуть ею ногу. Нос стал послушно раздеваться. Он повесил на перила сюртук, который вдруг с шумом полета большой летучей мыши зашуршал по перилам и мягким шлепком упал внизу. Это были жуткие звуки и шумы для столпившихся внизу заговорщиков.
Нос в отчаянии хотел было ринуться вниз за сюртуком, но доктор его удержал резким движением.
— Сюртук мы потом подберем, одевайтесь! Надо действовать! — прохрипел он.
Нос обернул ногу жилеткой, наделал крючков из шпилек, которыми снабдила его Лотта, сколол ими на ноге концы, облачился вновь в пальто и надел шляпу. Доктор начал излагать шопотом свой план.
— Только что, при свете, мелькнувшем снизу, я заметил, что над дверью квартиры имеется решетчатое окно. Так как щелка почтового ящика не действует, мы можем заглянуть через это верхнее окошко.
Приготовления прошли в полной тишине, так что профессор и его жена и не почувствовали, что перед их дверью бесшумно, но настойчиво, копошатся люди. Он оперся ученым лбом на руку и сказал с улыбкой:
— В конце концов, мы никого не приглашали и все это — мираж. Я не пойму только одного: приглашены четверо и не один не явился. Что если мне только кажется, что я Барабанов, а на самом деле и этого нет? Хуже того, я вообще не существую, следовательно нет и никаких приглашенных… Жуткий вечер! По нет, нет, нет!.. Cogito, ergo — sum (Я мыслю, значит, существую).
— Однако, часто ты думаешь глупости, — съязвила жена, — если бы ты из всего, что думаешь, хотел делать практические выводы, ты не раз был бы в дурацком положении.
Оба были раздосадованы неудавшейся вечеринкой.
— Надо допросить еще раз Берту, — сказал Барабанов и позвонил прислугу, возившуюся у соседней печки…
— Берта, — начал он, — вы, может быть, забыли сообщить нам, что в наше отсутствие кто-нибудь из гостей сообщал о невозможности притти?
Подумав долго, девушка робко призналась:
— Я забыла…
— Ага, ну — и?..
— Я забыла, забыла ли я об этом…
— Это твое влияние: она начинает философствовать! — сказала профессорша с насмешкой.
Профессор же сказал сердито:
— Вы, Берта, невнимательное глупое создание!
Девушка выпучила глаза и ответила взвизгнув:
— Я… я… не создание, нет!.. Этого никто еще не смел обо мне сказать… О, ооо! — И она с плачем прошла через прихожую в кухню.
Доктор же Точка прошептал там, на лестнице:
— Слышите, всхлипывание, как будто стоны… крадутся… квартире кто-то есть… спрашивается только: кто?.. Конечно, там не все в порядке.
От ужаса у поэта дрожали все кости в теле. Тем не менее он был готов исполнить свою роль при предстоящих наблюдениях.
Высокая, стройная и легкая Лотта должна была встать ему на плечи и заглянуть в окно. В тишине ночи бесшумно была проделана эта акробатика. Шаря руками вдоль стены, нащупала Лотта железные решетки окна и уцепилась за них.
— Что вы видите? — шопотом спросил ее доктор.
Ответа не последовало…
Как часто мужчина не выдерживает нежной грации женщины и падает ее жертвой! Этот печальный случай произошел и с поэтом. Он упал. Шумное падение тела вызвало резкий всполох супругов в квартире. Профессорша закричала, Берта в кухне дико завыла.
Лотта Винер, уцепившись руками за решетку, качалась в темноте площадки. Остальные, панически напуганные криками из квартиры, бросились, спотыкаясь вниз по лестнице.
Берта, охваченная страхом, но подстрекаемая любопытством, метнулась в прихожую, зажгла свет и открыла дверь. Она отскочила в ужасе перед двумя качающимися и судорожно корчившимися в воздухе женскими ножками. Резко захлопнув дверь, она повернула ключ в замке и упала на колени перед подоспевшими супругами, умоляя никогда в жизни не открывать этой двери, перед которой кто-то повесился.
Берта отскочила в ужасе перед двумя качающимися и судорожно корчившимися в воздухе женскими ножками…
Она обнаруживала признаки явного помешательства, пыталась проглотить вынутый из двери ключ и профессору пришлось вступить с ней в единоборство.
В это время доктор Точка, сбежавший уже до второго этажа, обнаружил отсутствие Лотты. Ее никак нельзя было оставить висеть там, и он вернулся, скача через ступеньки наверх, схватил плачущую и дрожащую даму и на руках унес почти лишившуюся чувств жертву разведки.
Он слышал за дверями квартиры профессора борьбу его с Бертой за ключ, слышал шопот борющихся, стуки в дверь и возню.
В это время Нос был уже внизу, в кромешной тьме налетел, думая только о своем спасении, на дверь, и поскользнулся перед ней. Он схватился за какой-то крюк, который под тяжестью его тела отскочил.
Чижик нащупала задвижку, которую и отодвинула. Оба навалились на дверь, она поддалась и все очутились на улице.
Подоспел и доктор с Лоттой на руках.
Когда все слегка передохнули, они занялись поэтом, который стонал, жалуясь, что его ноги замерзли.
Ведь один ботинок остался наверху, его сюртук лежал где-то внизу лестницы. Ему посоветовали надеть на другую ногу по крайней мере свою шляпу, которую можно галстухом привязать у щиколодки. Он послушно стал обувать ногу шляпой, но, когда он вытащил галстух, его воротничек соскочил, покатился кольцом через улицу и скользнул через решетку в канал. Гармония костюма была и без того уж совсем нарушена, так что потеря воротничка никого ни огорчила.
Сокрушаться о воротничке вообще было некогда, так как необходимо было выяснить, что предпринять в отношении таинственных событий в квартире Барабановых.
Профессор окончил тем временем борьбу с Бертой и вырвал у ней ключ из глотки вместе с искусственной челюстью. Открыв дверь, он однако не нашел повешенного, которого надеялся еще спасти. Вместо него он с ужасом обнаружил ботинок и убедился, что кто-то здесь все гаки был. Злодеи могли быть еще на лестнице и скрываться в холодном шкапчике для провизии. Поэтому необходимо забаррикадировать его немедленно же и бежать за полицией. Он приказал жене и укрощенной прислуге прислониться крепко спинами к двери шкапчика, так, чтобы даже кошка не могла выпрыгнуть оттуда, и ждать его возвращения с полицейскими. Затем он бросился, как был, вниз по лестнице.
Стоявшие на улице перед домом гости услышали быстрое отсчитывание ступенек чьими-то торопливыми ногами.
— Прячьтесь! — приказал доктор, и все бросились под арку ворот и спрятались в ее тени. Оттуда они увидели, как вылетел из двери Барабанов, точно его кто выплюнул.
Этот милый человек, которого все так любили, без шапки, с развевающимися полами сюртука, помчался по холоду ночи.
Доктор Точка понял, что нужны самые спешные меры, и в секунду создал новый план действий. Он схватил поэта за плечи, толкнул его ж направление удалявшегося профессора и приказал следовать за ним по пятам.
— Мчитесь за профессором! Ему будет нужна ваша помощь Мы же пока покараулим наверху! — закричал он.
Это было, конечно, неудачное распоряжение, но Нос ему беспрекословно подчинился, чувствуя свою вину в этой истории.
Он побежал, перебирая с трудом ногами, из которых одна была обернута жилеткой, другая обута в шляпу. В беге он не был силен, однако, скакал изо всех сил вслед за развевающимися полами профессорского сюртука. Барабанов скользнул за угол и остановился, чтоб сообразить, в каком направлении искать ближайшую полицейскую часть. Нос с криком наскочил на него из-за угла. Конечно, профессору не могло притти в голову, что это существо без галету ха и шляпы, с тряпичными комками вместо ног, — его друг, поэт Нос. Достаточно было того, что это подозрительное видение выскочило из улицы, где стоял его дом и где должны быть взломщики, чтобы профессор бросился без оглядки бежать вперед.
Нос тоже помчался. С одной ноги размоталась жилетка и осталась где-то на тротуаре, с другой — соскочила шляпа и Нос в одних носках мог прибавить ходу.
Скосив, глаза, профессор замети, преследователя и стал развивать все пары. Где же, где полицейская часть? Он не знал этого, ища глазами вдоль улицы красный фонарь).
В это время доктор Точка выдрал из соседнего забора для себя и для своих спутниц три здоровенных дубины, вооружившись которыми они решили итти в квартиру профессора.
— Может быть придется спасать умирающих, — сказала медичка, — этого не надо забывать… решили итти за доктором.
Лестница была попрежнему темная. Сидевшие, прижавшись спинами к шкафчику, женщины услышали шаги крадущихся по лестнице людей, и потому, что шли молча, не гремя оружием, они поняли, что эго не профессор с полицейскими. Они в ужасе прилипли спинами к дверце, стараясь остаться незамеченными, и молили небо о миновании опасности. Квартира была открыта, свет из комнат падал на площадку и несчастные надеялись, что подкрадывающиеся субъекты соблазнятся открытой дверью и возможностью свободно грабить пустую квартиру и не заметят испуганных женщин.
Женщины в ужасе прилипли спинами к дверце шкапчика…
Так и случилось. На глазах профессорши и Берты три сутулых фигуры, вооруженные кольями, подошли к двери, постояли сперва как бы в нерешительности, по потом сразу же исчезли в квартире. Однако, профессорша оказалась мужественной и предусмотрительной женщиной. Она припрятала ключ, с боем отнятый профессором у Берты, и теперь, сорвавшись со своего места у шкапчика, тихонько подобралась, как кошка, к собственной квартире, сунула ключ в замочную скважину, бесшумно, как ложку в рисовую кашу и — трах! — захлопнула дверь, повернула ключ дважды и… сидите воры в ловушке! Пойманы!..
Предполагаемые воры чуть не упали от ужаса навзничь. Доктору даже показалось, что где-то произошел взрыв. Затем он осторожненько убедился, что их заперли.
— Теперь нам ничего не остается как ждать, — сказал он, качая головой.
— По крайней мере здесь тепло, — вздохнула Лотта.
— Да и припасено кое-что покушать, — сказал доктор и схватил буттерброд с колбасой. — Очевидно, все-таки нас ждали. Вот расставлены приборы — шесть: как раз четверых и ожидали. Все в комнатах прибрано, нет только хозяев и мы заперты…
Но никаких следов налета — никого, все на месте… Знаете, этот порядок после всего того, что произошло, весьма жуток. Привидениями пахнет здесь… Где взять сил, чтобы преодолеть эти сомнения? Не даром был слух в городе, что наш профессор Барабанов от философии через оккультизм вступил на путь черной магии… Нет, сегодня я уж не смеюсь над этим слухом… Жутко!..
Чижик, как естественничка, заставила себя насмешливо фыркнуть, но и ей было не по себе. Нежная же Лотта Винер стала умолять доктора:
— Перестаньте, доктор, говорить ужасы. Я только что стала согреваться, а теперь опять сердце похолодело.
— Я хочу приготовить чай. Горячий чай нас подбодрит, — сказала медичка и отправилась в кухню.
Доктор почувствовал волчий аппетит, подсчитал буттерброды и пирожные, чтобы вычислить, сколько придется на долю каждого, а Лотта пристроилась к печке.
Другие же члены этого общества чувствовали себя далеко не так хорошо, как эти. Профессорша и Берта стояли, стуча зубами, на темной площадке и прислушивались ко всякому шороху, стараясь в нем угадать возвращение сбежавшего профессора. Он же совершал свой жуткий пробег через темную ноябрьскую ночь. И за ним на определенном расстоянии несся Нос, вопя от времени до времени: «Бар-р-р-аб-ббанов!» Ему не хватало воздуху и из этого слова получалось одно жуткое «ррр-а-аа»; что врывалось в уши профессора душу содрогающим криком. Дома мелькали мимо… Вдруг профессор с неописуемым восторгом заметил вдали огонек красного фонаря… Ураганом ворвался он в полицейский участок, который, однако, выглядел подозрительно странно и был полон не полицейских чинов, а каких-то любезных девиц, профессия которых так их вышколила, что они даже этого полуодурелого странного гостя встретили ласковыми улыбками. Они свободно разгуливали под пыльными пальмами и сообщили профессору, что он прибыл в «Оазис» — уютный винный погребок…
Любезные девицы даже этого полуодурелого, странного гостя встретили улыбками…
Прежде чем ему удалось спастись от своего настойчивого преследователя за искусственным тропическим растением, ворвался и поэт, сея ужас и смятение своим видом, растерзанный и в одних носках. Подобного не видали ко всему успевшие привыкнуть баядерки и рассыпались с визгом по углам. Нос же, собрав последние силенки, сказал:
— Дорогой профессор, остановитесь же на секунду, прежде чем нестись дальше!.. — и он сам упал тяжело на стул. Профессор тоже бессильно опустился напротив него и тут только узнал, правда, протерев предварительно очки, своего друга. Баядерки же были склонны усмотреть остроумную шутку в способе появления двух удивительных гостей. Они схватили карту вин, подскочили к друзьям и хором спросили:
— Какого вина прикажут подать господа?
Профессор рассердился на тысячу глупостей, которые натворил поэт, тут же в них ему покаявшийся, но простил его, видя в нем единственную родственную душу в этом странном кабачке… С помощью разочарованных девиц они установили местность, куда загнала их дикая ночная скачка, и извозчику было поручено найти путь к родным пенатам.
Жертвы этого жуткого вечера сидели в пролетке, не то от холода, не то от радости свидания тесно прижавшись друг к другу. Профессор прикрывал полами своего сюртука озябшего друга, который пытливо глядел по обе стороны дороги, отыскивая глазами остатки своей жилетки и шляпы. Но найти их не удалось.
Криком радости был встречен профессор женою и Бертой по случаю благополучного возвращения. Тут же перед дверью квартиры последовал краткий рассказ о событиях, во время которого поэт любовно ощупывал уцелевший в единственном экземпляре ботинок. Наконец, профессор открыл дверь своей квартиры. При вступлении в нее пришлось, конечно, обменяться на секунду недоверчивыми взглядами, но все тотчас же приняло вид непринужденного гостеприимства — с опозданием на несколько часов.
Поэту дали воротник и черный галстух профессора и он залез кончиками пальцев в туфельки хозяйки.
Доктор Точка был несколько, опечален, так как с несомненностью выяснилось, что он ошибся в распределении и расчете буттербродов и пирожных. Помочь этому злу было трудно, так как доктор уже успел уничтожить одну треть провизии. Видя его отчаяние, Лотта нежно его подбодрила:
— Кто висел на железных прутьях решетки, оценит прелести жизни и без помощи пирожных, пусть моя доля останется за вами.
Профессор загадочно улыбался событиям этой ночи и сказал жене:
— Видишь, я прав: я мыслю, значит — я существую…
Она же, вскинув кверху острый носик, ответила:
— Положим, не без сомнений…
Берта сбегала за сюртуком поэта и получила кусок шоколадного торта, который она могла есть и без вырванной искусственной челюсти. Словом, все были налицо и приходили в себя. Не было только Чижика.
Когда пробило 12, вошла и она, неся дымящийся чайник. Ее не приняли за привидение, но весьма реально последовали ее приглашению сесть за стол пить чай.
