Рассказ Д. Мак-Кейля

Перевод К. Парфеновой

Иллюстрации Д. Вилькинсона

Войдя на железнодорожную платформу, я с ужасом увидел, что кондуктор махнул зеленым флагом и дал свисток. Носильщика моего нигде не было видно. Что тут делать? Я был в ужаснейшем положении. Вскочить ли на поезд и явиться в Лондоне на парадный обед весьма богатого дядюшки в поношенном дорожном костюме, или подождать носильщика и следующего поезда? Но тогда я опоздал бы и вызвал неудовольствие старого дядюшки.

Мои колебания разрешил вид медленно двинувшегося поезда. Развивавшаяся им постепенно скорость подействовала на меня, как соблазн, перед которым я не мог устоять. Я схватился за первый попавшийся поручень и более или менее грациозно вскочил на подножку вагона. Захлопнув за собою дверь, я высунулся в окно и приготовился крикнуть носильщику, как поступить с моими вещами.

Но сделать этого мне не пришлось. Каким-то таинственным путем, известным только многолетним железнодорожным служащим, носильщик вдруг точно вынырнул из-под колес двигавшегося поезда и мчался наравне с моим окном. Один за другим побросал он в окно чемодан, саквояж и связку фазанов, которых я вез в подарок дядюшке. Носильщик бежал все быстрее и быстрее возле моего окна и, наконец, там, где кончалась платформа, мне удалось сунуть ему в мозолистую руку монету. Впоследствии оказалось, что монета эта была, по всему вероятию, полпенни).

Носильщик мчался наравне с моим окном…　

Я повернулся, толкнул ногой чемодан под диван, уложил остальные пожитки на сетку и тут впервые заметил, что купэ мое не пустое. В отдаленном углу сидел мужчина с очень красным лицом и короткой бородой. На нем было толстое, потертое дорожное пальто старого спортивного фасона, а на голове красовалась шляпа, представлявшая нечто среднее между цилиндром и котелком. На коленях моего спутника лежал номер газеты, известной главный образом из-за выигрышей, дающихся читателям.

У меня нет обыкновения заговаривать с дорожными спутниками. Я сделал исключение только однажды, когда мой компаньон по купэ как-то раз под утро стал натягивать мои брюки. Но бывает, что и самые сдержанные люди под влиянием сильного волнения прерывают молчание, которое является их второй натурой. Я только что пережил в высшей степени тревожный момент и не удивительно, если я забылся и воскликнул:

— Вот так счастье, чорт возьми!

Я сейчас же раскаялся, что слова эти слетели с моих губ. Мое бесхитростное выражение удовольствия имело совершенно неожиданное действие на человека в углу.

— Счастье! — громко повторил он. — Ничего подобного в мире не существует. Нет ни счастья, ни несчастья, ни большого, ни маленького счастья. Если бы вы не принимали на веру слова легкомысленных людей и подумали бы над этим, вы бы знали, что определенное действие влечет за собою неизменный результат. Если результат неожиданный, то, значит, действие было неправильное. Вот и все.

— Совершенно верно, — согласился я немного нервно.

— И все же, — продолжал он, — даже в двадцатом веке и, несмотря на доказательства того, что прогресс может быть достигнут только внимательнейшим изучением связи между действием и результатом действия, несмотря на все это, в умы так въелась вера древних, первобытных времен человечества, в счастье, в добрых и злых духов, что, не взирая на все ваше хваленое образование, вы приписываете факт, что вам удалось попасть на поезд, какой-то таинственной силе, которую называете счастьем. Брр… — закончил он и брезгливо отряхнулся.

— Позвольте вам сказать, сэр, — заметил я довольно холодно, — что ваше убеждение в том, что я верю в каких-то духов, ни на чем не основано.

Образованием же своим я никогда ни перед кем не хвастался.

— Я ждал, что мои слова будут вам неприятны, — сказал человек в углу. — Люди обыкновенно воспринимают все неожиданное для них, как личное оскорбление. Но вы слишком умный человек, чтобы оставаться и дальше таким неблагоразумным.

— Что ж, — ответил я с подобием смешка, — может быть, в ваших словах и есть доля правды. Только для обыкновенного, ограниченного ума не так-то легко находить эту связь между причиной и следствием.

— Почему же нет? — риторическим тоном спросил мой спутник. — К сожалению, люди науки, подходящие к своей работе правильным путем, изучая одновременно и причину, и следствие, вне своих лабораторий и кабинетов поражают детской беспомощностью и неуменьем сосредоточиться. И, все-таки, пусть я буду гласом вопиющего в пустыне, но я заявляю, что науку эту можно было бы с успехом применять во всех жизненных делах и даже в развлечениях.

— Я думаю, — начал я, — что вы не идете до включения в ваш закон игорных столов в Монте-Карло? Или вы это считаете недостаточно пригодным объектом для ваших научных наблюдений?

— Напротив, — ответил человек в углу, — я со значительным успехом применял свою теорию в Монте-Карло. Но система моя не имеет ничего общего с цифрами или сериями номеров. Она, вернее, построена на психологии.

— О! — воскликнул я недоверчиво.

— Прежде всего, — спокойно продолжал он, — чтобы выиграть в рулетку, надо не нуждаться в деньгах. Статистика показала, что большие суммы всегда выигрывают миллионеры, а не те отчаявшиеся люди, которые бросаются в игру, как в воду.

— Но, ведь, это происходит просто оттого, что миллионер может рисковать большим капиталом, перебил я его.

— Вовсе нет, — возразил он. — Так думают только люди поверхностные. Если бы это было так, то в Монте-Карло всегда выигрывали бы миллионеры и игорному дому пришлось бы закрыться. Прежде, чем сорвать банк, и миллионеру приходится выполнить много условий. Но возьмем более простой случай. Вы, конечно, слышали про так называемую Калькуттскую лоттерею?

— Разумеется, слышал, — уже с некоторым нетерпением ответил я.

— Быть может вам покажется невероятным, — продолжал мой спутник, — что, применив мою систему, я прошлым летом взял первый выигрыш в этой лоттерее?

Я начинал подозревать, что из-за моей торопливости на вокзале я очутился в купэ с сумасшедшим. Но все же я не мог оставить без возражений такую явную ложь.

— Да, меня это очень удивило бы, — сказал я. — Мне кажется, вы забываете, что прошлым летом первый выигрыш в этой лоттерее пал на слепого стенографиста, служившего в конторе по продаже земельных участков в Сауспорте, я даже видел во всех вечерних газетах его портрет.

Мой спутник в ответ вытащил из глубины своего одеяния потертую записную книжку. Раскрыв ее, он вынул небольшой кусок бумаги и протянул его мне.

— Не эту ли фотографию вы видели в газетах? — спросил он.

— Я взял листок и внимательно всмотрелся в него. Эти темные очки, этот необычайно высокий воротник… — да, все это было мне знакомо. Без сомнения, это был выигравший в лоттерею слепой стенографист. Я вопросительно взглянул на незнакомца.

— Подождите, — сказал он, — теперь смотрите!

Скорее, чем это поддается описанию, он снял свою странную шляпу, вынул из кармана и надел синие очки, высоко поднял воротник пальто, чтобы скрыть бороду, и заговорил с грубоватым ланкаширским выговором:

— Что скажете, молодой человек?

Я ничего не мог сказать. Поведение моего спутника было для меня совершенно необъяснимо.

Он уже снял очки, надел шляпу и опустил воротник пальто.

— Ну, что же, верите вы теперь в причину и следствие? — спросил он своим обыкновенным голосом.

— Верите вы теперь в причину и следствие? — спросил мой спутник. 　

Верил я пли не верил, но, во всяком случае, горел желанием узнать дальше, как мой оригинальный знакомый ухитрился получить первый выигрыш в Калькуттскую лоттерею.

— Скажите же мне, — попросил я его, — что все это значит?

Он добродушно засмеялся.

— Что яс, я не имею ничего против того, чтобы рассказать вам этот случай. Быть может, вы извлечете из моего рассказа пользу для себя.

Он помолчал минуту и затем начал свой рассказ.

— Я только что сказал вам, что, по сравнению с выигрышем в Монте-Карло, выигрыш в большой лоттерее — дело простое. Работаешь вдали от шумных игорных зал и их нервной атмосферы. А что еще важнее, — статистика показала, что люди, выигрывающие в эту лоттерею, принадлежат к сравнительно небольшому, говорящему по-английски классу. В Монако мой метод подсказал мне, что я должен взять на себя роль австрийского эрцгерцога. Я же не знал другого языка, кроме родного, и, принимая во внимание неутомимость тайной полиции в Монте-Карло, мои приготовления были бы так продолжительны и затруднительны, что сделали бы большую брешь в окончательной прибыли.

Здесь же мне всего только нужно было изучить вариант своего же родного языка и не было нужды тратить огромные суммы на поддержание своего эрцгерцогского достоинства. По наведенным мною справкам, я узнал, что в Калькуттскую лоттерею выигрывали обыкновенно люди со скромным положением в жизни. Так, за последние годы, первый выигрыш пал на калеку — девушку, служившую на манчестерской хлопчатобумажной бирже, на сироту — ученика одной фирмы предпринимателей в Бристоле, на младшего офицера судна, рейсирующего между Ливерпулем и Португалией, и на эпилептика — комиссионера Лондонского банка. Двое из этих людей жили в Ланкашире и почти все страдали более или менее серьезными физическими недостатками. Не останавливаясь на подробностях, я могу добавить, что процент этот оставался почти неизменным, как бы я далеко ни углублялся в своих изысканиях.

Вы, конечно, скажете, что все это результат слепого случая. Такого же мнения будет и большинство, не исключая этих близоруких игрушек судьбы, которые сами не знают истинной причины своего успеха. Но я знаю больше, чем они. Во всем этом я видел непреклонный закон, неизменный процесс. Я и поставил себе целью изучить ближе этот закон…

Боюсь, что мне не хватит времени, чтобы изложить вам, как я свел все эти отдельные случаи к одной окончательной. формуле, как я снял слой незначительных подробностей, чтобы увидеть скрытый под ними логический порядок. Вы меня поэтому извините, если я пропущу в своем рассказе те три-четыре месяца, которые я провел в усердных математических выкладках для того, чтобы потом не могло быть ошибок в результате моих трудов. Вы должны будете удовлетвориться тем, что после долгих и тщательных изысканий я пришел к безошибочному заключению, что ближайший первый выигрыш в Калькуттской лоттерее падет на слепого стенографиста, который будет служить в конторе но продаже земельной собственности в городе Сауспорте.

Может быть, другой человек, сделав Это открытие, постарался бы найти такого индивидуума, подружиться с ним и купить вместе с ним билет в лоттерею. Но зачем мне было итти на такой риск? Зачем мне было делить с кем-то деньги, которые я, при некотором усилии, мог сам выиграть? Нет, если выигрыш должен пасть на слепого стенографиста, то этим слепым стенографистом буду я!

И я стал им. Я забросил все свои дела, купил пару синих очков и стал усердно изучать стенографию и обязанности агента по продаже земельных участков. Не так уже трудно овладеть стенографической машиной Брейля, когда единственной болезнью глаз являются синие очки. Что же касается обязанностей агента, то нужно только научиться быть грубым.

Окончив учение, я не сразу поехал в Сауспорт, а провел сначала несколько месяцев в Болтоне, усваивая ланкаширский выговор. Тут я купил и тот билет, который должен был дать мне состояние. Я помню, меня забавляло то, что сумма цифр на этом билете составляла тринадцать. Многие назвали бы билет «несчастным», но я знал лучше…

За два месяца до того, как мои усилия должны были увенчаться торжеством, я приехал в Сауспорт и поступил в контору Баглея и Ольдершау. Не удивляйтесь, что я так скоро устроился. Это объясняется очень просто. Я заявил мистеру Ольдершау, что поступлю на половинное жалованье, буду работать в субботу до вечера и не нуждаюсь в перерыве на завтрак.

Результат был тот, что мистер Ольдершау сейчас же рассчитал одного из своих служащих, — бедного человека с восемью детьми, — и взял вместо него меня.

Сознаться вам, мне пришлось так работать, что я был уже в полуобморочном состоянии, когда настало воскресенье. Но это было для меня на последнем плане. Через два месяца я получу свой выигрыш и исчезну в пространстве.

И так шли утомительные часы. Каждый день, в восемь часов утра, я уже сидел на своем месте и часто уходил домой не раньше восьми часов вечера. Ах, жители Сауспорта не подозревали, что эта сгорбленная фигура, ползущая по вечерам домой, станет скоро известной всему городу.

— Через месяц, — говорил я себе, — через три недели, через две недели… Разве эта мысль не делает даже холодную баранину вкусной?

Оставалось десять дней Потом неделя. Я был счастлив, что могу носить синие очки, скрывавшие блеск моих глаз. Я едва сдерживался, чтобы не петь в конторе.

Но накануне розыгрыша на меня свалился ужасный удар. Мистер Ольдершау позвал меня к себе в кабинет и совершенно неожиданно сообщил мне:

— Я слышал очень забавную вещь. Очень забавную.

— Да, сэр? — почтительно сказал я.

— Кросслей только что взял нового служащего, — продолжал мистер Ольдершау. Кросслей был также владельцем конторы по продаже земельной собственности. Только его контора находилась на другом конце города. — Но что смешнее всего, это— что служащий такой же слепой, как вы. — Тут бессердечный старик громко расхохотался.

— Служащий? — переспросил я, весь дрожа. — Но он, ведь, не стенограф?

— Вот это-то и забавно, что Кросслей купил ему такую же маленькую машинку, как у вас, и тот стал учиться писать на ней.

Я был поражен. После всех моих трудов, после этой противоестественной жизни втечение нескольких месяцев, получить в последний момент такое известие! Это было слишком.

И все-таки я отдавал себе отчет в том, что, если непоколебимые законы, управляющие Калькуттской лоттереей, решили, что в этом году выиграет слепой стенограф в Сауспорте, то этот стенограф должен был существовать на самом деле, помимо моих хитроумных попыток перевоплотиться в такого стенографа.

Весь остаток дня и всю ночь я провел в размышлениях, как бы в этот последний час мне избавиться от неожиданного соперника. Когда утренний свет стал вползать через занавески моей неуютной спальни, мой измученный мозг, наконец, нашел разрешение вопроса.

Я одел свое лучшее платье, сделал пробор с другой стороны и вышел из дому сейчас же после завтрака. На пустынной улице, за выступом дома, я снял синие очки и прилепил себе черные усики. Подозвав таксомотор, я сразу же поехал на частную квартиру мистера Кросслея. К счастью, я увидел его в саду перед домом.

— С добрым утром, — сказал я с самым лучшим столичным выговором. — Надеюсь, вы извините, что я врываюсь к вам в день вашего отдыха. Но мне нужно было повидать вас по одному делу, а я сегодня же уезжаю на автомобиле в Лондон.

Я увидел, как засверкали глаза мистера Кросслей. По небрежно брошенной мною фразе он сразу понял, что я человек состоятельный.

— Пожалуйста, пожалуйста, — любезно сказал он, — чем скорее дело сделано, тем лучше. Чем могу служить, мистер?..

— Р…, — ответил я, называя фамилию известных финансистов.

Глаза мистера Крослея снова вспыхнули и засверкали.

— Я смотрел тот дом за церковью Св. Августина… — я знал, что дом этот был козырем всего дела мистера Кросслей. — У меня не совсем определенные планы, в виду того, что я — скоро еду в Америку, но если бы можно было устроить опцион на подходящих условиях, конечно…

— О, конечно, конечно, — сказал мистер Кросслей.

— Скажем тогда, — на шесть недель, — продолжал я, — Если вы можете теперь же приготовить необходимое соглашение, я передам вам в качестве обеспечения банкнот на сумму в пятьсот фунтов стерлингов.

Это превышало всю сумму стоимости продававшегося дома, но я мог себе позволить быть щедрым.

— Может быть, вы зайдете ко мне, — оживился мистер Кросслей. Но я перебил его.

— Хочу поставить только одно условие, — сказал я. — Я уже делал подобное предложение мистерам Баглей и Ольдершау, но потом должен был взять его обратно. Дело в том, что я увидел в их конторе слепого стенографа и, — назовите это, если хотите, суеверием, — но присутствие Этих несчастных людей действует на меня совершенно особенным образом. Я обратил на это внимание мистера Ольдершау, по он, кажется, считает этого служащего незаменимым. Поэтому, естественно, что я предпочел обратиться со своим предложением в другое место.

Каковы бы ни были чувства, испытываемые в это время мистером Кросслеем, он скрыл их с большим успехом. Как я и предвидел, его скупость и беззастенчивость богача сразу же очистили мне дорогу.

— Надеюсь, — сказал я со смехом, — что в вашей конторе не имеется ничего подобного?

— О, конечно, нет, мистер Р…, — ответил тоже со смехом мистер Кросслей. И я знал, что судьба моего соперника решена.

— Так войдемте и покончим с делом, — сказал я. Для своего большого спокойствия я прибавил. — Может быть я загляну к вам в контору на-днях, еще до своего отплытия.

И, любезно раскланиваясь друг с другом, мы прошли в роскошную, но отвратительного стиля виллу мистера Кросслея.

В это мгновение мой дорожный спутник вдруг оборвал свою речь. Следуя за его взглядом, я увидел, что предместья Лондона, по которым шел сейчас поезд, совершенно исчезали в одном из тех туманов, которые так обычны зимой в окрестностях Лондона. В то время, как я отметил в своей голове это явление, тормоза издали свистящий звук и поезд остановился.

Я взглянул на своего спутника. Он смотрел на часы.

— Надеюсь, что мы не опоздаем, — пробормотал он.

Я вдруг вспомнил, что его рассказ остался недоконченным.

— Так ваше свидание с мистером Кросслей закончилось удачно?

— А? — спросил мой спутник. — Да, да, вполне. Кросслей отказал слепому стенографу и я ценою пятисот фунтов снова стал единственным человеком, которому предстояло взять в Калькуттскую лоттерею первый выигрыш. Но, вы видите, что я его заслужил.

— А как же ваш соперник — стенограф? — спросил я. — И служащий с восемью детьми? Вы поделились с ними вашим выигрышем?

— Конечно, нет, — отрезал он. — Они получили по заслугам, как получает каждый человек, не задумывающийся над причиной и следствием.

Сказать, что я был возмущен его жестоким эгоизмом, это — выразиться слишком мягко. И я невольно торжествовал, видя сейчас его нетерпение и волнение.

— Я думаю, — многозначительно произнес я, — что, несмотря на все сказанное вами, вы убедитесь, что вам не повезло, если поезд не двинется скоро с места.

— Что? — привскочил он. — Вовсе нет! Если вы думаете, что какой то туман может нарушить мои планы, вы очень ошибаетесь. Я не даром принял такое провинциальное обличье, я должен быть во что бы то ни стало в четыре часа на Флит Стрит.

— Все равно, — поддразнивал я его, — вам не посчастливилось бы, если бы поезд опоздал.

— Раз навсегда, — яростно накинулся он на меня, — говорю вам, что не существует никакого счастья или несчастья. Если через минуту поезд не двинется, я выйду и пойду пешком. Назовите меня, как хотите, если я не буду через три четверти часа в конторе на Флит Стрит.

Он взялся за ручку двери.

— Послушайте, идиот вы этакий! — воскликнул я. — Садитесь сейчас же на место.

— Через полминуты… — начал он, открывая дверь…

— Сядьте! — крикнул я.

— Это покажет вам, — спокойно ответил он, — есть ли на свете счастье и несчастье.

Все, следовавшее затем, произошло с молниеносной быстротой. Когда я протянул руку, чтобы схватить его за рукав, паровоз резко свистнул и вагоны толчком двинулись уже с места. Мгновение я думал, что держу его. С криком не то страха, не то удивления, он выскользнул из моих рук. Одна рука моего спутника поднялась, чтобы ухватиться за что-нибудь, мимо моего носа пролетело что-то темное и мягкое, и в следующее мгновение я смотрел через пустую дверь в непроницаемую гущу тумана. Моего странного спутника не было ни видно, ни слышно. Он исчез бесследно.

Я решил, что божество, называемое людьми счастьем, отомстило за себя. Я усердно следил за всеми газетами, навел на железной дороге справки через начальника линии. Но в предместьях Лондона не находилось трупа раздавленного поездом человека. Нет, спутник мой, очевидно, не погиб. Он, вероятно, во-время добрался до Флит Стрит и я также не сомневаюсь, что и на этот раз он заполучил тот выигрыш, за которым охотился.

Вот мне — так не повезло! Стараясь удержаться за что-нибудь, мой спутник схватил и утащил за собой моих фазанов. Дядя никогда не простил мне моего невнимания, когда я явился к нему с пустыми руками. Со временем, с грустью я был свидетелем того, как все его достояние перешло к моей младшей сестре.

Мой спутник был прав. Нет причины без неизбежного следствия.

…………………..