Глава пятая. Школа ютов

Лес Нов плотно сидел за столом и сосредоточенно набивал желудок пищей, приготовленной неизвестно из чего, но порядком поднадоевшей за восемь лет учебы в школе ютов. Пищу — не суп и не жаркое — он ел из блестящей стальной тарелки стальной же ложкой. В этот вечер Лес впервые, наверное, не вспомнил, что из металла лучше бы понаделать оружия — сорта стали такого качества лесичи ценили куда дороже золота. Голова юноши была занята другими проблемами.

По залу трапезной тянулись ряды столов, но лишь за одним на стульях с личными номерами владельцев сидели ученики в бледно-голубой униформе. Кто ел, кто так глядел, кто шептался. Громко разговаривать не позволяли надзиратели.

Все равно обычно здесь было очень шумно, но сегодня все классы, кроме выпускного, отсутствовали. Нов помнил, что тут творилось до разъезда наборов на практику. Среди младших все время возникали потасовки, кто-нибудь из них обязательно запускал кружить по залу ломоть хлеба, другой громко смеялся, превратив пищу в тарелке соседа в коровью лепешку, третий заставлял плясать на столе кружки с киселем, так что вязкая красная жидкость сплеталась в воздухе, перелетая из посуды в посуду… Все как всегда в школе, куда со всех концов государства собрали детей с задатками чародеев. Налетали надзиратели, щедро раздавали подзатыльники, и младшие ненадолго успокаивались.

Наборы среднего возраста, одиннадцати-тринадцатилетние, таращились друг другу в глаза, мысленно обмениваясь всяческой белибердой или стараясь напугать товарища наведенной личиной какого-нибудь чудовища. Это не возбранялось, профессию можно совершенствовать и за обеденным столом. Ученики старшего, выпускного набора смотрели свысока на шалости младших, и ежели прибегали к чародейству, то использовали приемы высшей сложности. Сегодня они пытались с помощью своих задатков ясновидения предсказать: какой вопрос достанется завтра на выпускном экзамене? От результатов зависело распределение. Говорили, что нерадивых могут заслать в такую дыру…

На экзамен Лес идти не собирался, и его не интересовало распределение. Нов твердо решил бежать. Побег он наметил совершить после полуночи, когда уснут товарищи по набору, надзиратели-лесичи и преподаватели-юты. Останутся стражники, ведущие наружную охрану школы, но их ученик чародея надеялся отвлечь ливнем.

Проливной дождь и грозу он вызвал старинным ведьминым способом. Еще днем, после обеда, Лес уединился у ручья, протекающего внутри школьного двора, погрузил в воду глиняный горшок и долго болтал им туда-сюда, призывая тучи. Затем подбросил вверх пару горстей кремневых камешков, чтобы вызвать гром, и пустил вниз по течению синие огоньки, собираясь сотворить не просто непогоду, но полноценную грозу с молниями.

К вечеру над школой начали сгущаться тучи, и Нов со спокойным сердцем пошел на ужин. Ел за двоих, не ведая, когда в следующий раз придется перекусить. Он сосредоточенно насыщался, не обращая внимания на суету одноклассников. Их страхи перед завтрашним экзаменом казались ему смешными и жалкими, маски, напускаемые на себя, — глупыми, а шутки с превращением пищи во что-то другое — просто идиотскими. Подумаешь, смеху полные штаны, когда сосед погружает ложку в тарелку, а вытащить не может, потому что она оказывается вмурованной в золотую лепешку. Золоту тому ноль цена, потому что каша кашей и осталась, лишь вид сменила да затвердела на час-полтора. Недаром в народе про такое чародейство говорят: «Перевели добро на дерьмо».

— Всем — встать! — скомандовал старший надзиратель.

Бледно-голубой ряд дрогнул. Ученики встали, отодвинули свои номерные стулья, выстраивая их стройными шеренгами, сами подравнялись в линеечку и повернули головы в сторону подиума, на который уже взошел Суч Ян, глава школы.

— Запевай! — скомандовал надзиратель, и две шеренги пацанов, стоящие лицом друг к другу, грянули подсотней голосов школьный гимн.

Леса всегда смешила эта цифра: не сотня, а подсотня — девяносто восемь человек, — принятая в княжеской дружине. А школьная подсотня была меньшей, в нее входило девяносто шесть человек, потому что не было обязательных для боевой дружины вымпел-вещунов. К чему вещуны в учебной единице, где каждый и без того вещун?

Никогда раньше юноша не задумывался, какие глупые слова у гимна, а сегодня невольно вслушался, и его передернуло от отвращения.

Кто такие стовраты и маржохи, никто из лесичей не знал, но ученикам нравилось, что победа будет за нами. Поэтому они с энтузиазмом драли глотки, перечисляя будущих побежденных евнов и ренегатов (рогатых, что ли?) бердов. Звучание имен таинственных народов завораживало детские головы. Но сейчас Нов думал, что незачем биться со стовратами, раз они нам ничего плохого не сделали. Даже если у них и сотня ворот, это еще не повод для драки.

Петь Лес не стал, лишь разевал рот. А сам обдумывал, что прихватить в дорогу. Получалось, что кроме кошеля с кремешками, трутом, веревочкой и ножом, у него ничего и нет. По пословице: нищему собраться — только подпоясаться. Прозвучали заключительные слова гимна:

Чародеи дружно кивнули Суч Яну, благодаря за ужин, развернулись на месте и цепочками, сливающимися за порогом трапезной в колонну по два, двинулись в рекреации, чтобы провести полчаса личного времени за чисткой одежды: подготовкой к утреннему осмотру. Лес забежал в спальню, снял со стены над кроватью кошель с личными вещами, хотел выбросить мыло, как ненужную вещь, но передумал. Почистил щеткой штаны, натер дегтем сапоги и отправился в «долбежку», где до гудка отбоя листал учебник прикладного чародейства. Освежил в памяти подзабытые ритуалы.

Лег в постель и отвернулся к стене. Погас свет, и вскоре большинство однокурсников засопело. Чтобы не проспать намеченное время, Нов пустился в воспоминания.

«Лесик, — говорил ему дедуля Пих, когда он еще сопливым несмышленышем гонял по лесным дорожкам Берестянки, — вот призовут тебя княжьи лекаря на осмотр, ты им не показывай, что умеешь мысли читать и лечить наложением рук, как я тебя учил. Вообще ничего не рассказывай и не показывай. Иначе упекут в школу ютов. Лекаря за каждого набранного получают длинную деньгу, поэтому отправляют на Ханжу-реку всех, кого заподозрят в скрытом таланте к чародейству…»

Глупый был, не послушался деда, подумал Лес. И вспомнил жаркий месяц липец восьмилетней давности, когда шестилетних пацанов собрали со всех деревень и привезли в Холмград. Там их расспрашивали вещуны в красивых мундирах княжеской стражи (один даже в звании флагман-вещуна, а таких трое на все княжество). Вещуны шутили, угощали детей медовыми орешками. Обстановка была приятней некуда, и Лесик, конечно же, разболтался. Пообщался с вещунами, не раскрывая рта, «вылечил» от головной боли флагман-вещуна, показал, как умеет разжигать костер без кремешков — огоньками с пальцев.

Его «упекли» в школу ютов. В первый класс в тот год набрали три подсотни, от которых к восьмому осталась одна. Как, же ругал его дедуля Пих!

«Зачем ты показал им свои способности? Я тебя предупреждал. Ты хоть понимаешь, что отец твой погиб, уйдя за паутинную границу? А где брат твой? Приходил он на побывку, ты видел какой. И тебя поджидает смерть за двузракой паутиной…» — «А как бы я соврал? — спрашивал внук. — Ты же сам меня учил, что лгать нехорошо… Да, деда! — радостно сообщил пацан. — А я видел самых настоящих ютов!» — «Нашел чему радоваться, — осадил Пих, — твой прадедушка Лап Тоев, живший за шестьдесят три поколения до тебя, этих сукиных сынов бил и волкам скармливал». — «А у них, дедуля, волчьи уши!» — «Да уж знаю, как эти гады выглядят», — отмахивался Пих. «А меня они волшебными лучами просвечивали, — делился впечатлениями Лесик, — я сам себя насквозь видел! А еще, когда я вещал думы, у них в ящичках стрелки дергались, а другой ящик на тонких берестинках волны рисовал! Что это за волны, дедушка?» — «Это они, дурачок, твои мысли записывали, чтобы потом изловить, где бы ни пытался укрыться от них, проклятых!»

Внук не поверил, что его будут ловить юты. А зря. Дед был ведуном, ему было ведомо будущее.

В школу на Ханже-реке Нова привезли в начале осени. Деду, как опекуну, выплачивали долю за потерю работника — шапку золота, да Пих не стал брать. Но от стальной полосы отказаться не сумел, уж больно хорош был металл.

Новеньких остригли наголо, вымыли в невиданной бане без парной, но с водой, дождящейся сверху. Выдали униформу. А сколько ютов было в школе! Все взрослые, кроме надзирателей, были ютами.

Начались занятия. Учили грамоте — леснянской и ютской (они отличались всего тремя буквами, хотя лесичи изобрели свою азбуку веков за семь до первого появления ютов, было даже известно имя изобретателя), арифметике, риторике, рисованию, стрельбе из лука и фехтованию. Еще изучали джигитовку и — раз в неделю — основы чародейства. Чародейству учил единственный на школу наставник-лесич Бояр Кин.

В конце месяца травеня первоклашек начали готовить к практике. Лес вспомнил, как волновался перед первым посещением Ютландии. Помнил, как страшно было впервые входить в двузракую паутину, пересекать границу между мирами.

На тряских телегах привезли их в деревню Большие Мудаки, что расположена в конном переходе от родной Берестянки, но где бывать Лесу не доводилось — путь к Дому ютов преграждали пикеты. В начале месяца червеня стояли ужасные холода: по утрам замерзали лужи, а порой порхали белые мухи. И вовсю цвела черемуха. Нов вспомнил забавный случай, а может, такого и не было, а был анекдот — теперь, за давностью лет, трудно было вспомнить наверняка.

— И почему у вас летом — бр-р! — так холодно? — спросил дрожащий ют.

— Так ведь черемуха цветет! — объяснили ему лесичи.

— Какая такая черемуха?

— А вон то белое душистое дерево.

— При чем-чем тут де-дерево?

— А при том, что когда черемуха цветет — всегда холодно.

— Так для чего же вы его сажаете? — не понял ют.

Голодных пацанов — два дня не кормили, пришлось попоститься! — ссадили с телег на околице, где во всех деревнях находится поскотина. Там стояло огромное — знатоки болтали, что больше любого терема княжеского Двора — мрачное серое здание. Прямоугольное, без окон и двускатной крыши, но с пребольшой трубой. Мальчишек раздели и повели в ютскую баню с густым белым паром и банщиком. Лес вспомнил, как напугался — да и не он один! — когда вместо привычного банника — озорного, точнее, проказливого волосатого старичка увидел банщика: тоже мохнатого, но на старичка ни капельки не похожего, а похожего на большой-пребольшой клубок мочала с семью глазами, как горящие уголья. Банщик тер их своим жестким мочало-вым телом и поливал изо рта вонючей пеной, от которой нестерпимо щипало глаза.

Потом, не вернув одежды, их провели в зал, потолок которого терялся в вышине. Нов впервые увидел двузракую паутину, ее левый зрак, в который предстояло войти, а правый — выходной — был скрыт мутно-прозрачной стенкой. За ней угадывались какие-то железяки, издающие что-то вроде «жрум-жрум-жрум». Ют, одетый в форму полковника княжьей стражи, по одному пропускал пацанов в радужный волшебный туман паутины. Не бывает же полковников-ютов, думал, глядя на него, Лес, их всего-то в Лесном княжестве три человека с вот такими красно-фиолетовыми квадратами из камня сибирита на рукаве и в черно-белых «березовых» плащах.

Подошла очередь Нова. Он глянул на закрученный в спираль против солнца зрак, шевелящийся, пронизанный разноцветными лучами, и сам не заметил, как оказался уже внутри сверкающего, переливающегося и сводящего с ума тумана. Сделал шаг, другой и…

Вышел в дребезжащий — жрум-жрум! — зал, где по металлическим желобам текли порошки, один, похоже, золотой. Его встретил ют в непривычной одежде: штаны и рубаха — одно целое. Повел пацана в баню.

— Да я только что мылся! — попробовал запротестовать Лесик.

— Взгляни на себя, — посоветовал ют.

Нов глянул в серебряную стенку, именуемую зеркалом, и обомлел: руки и ноги были желто-коричневыми, словно покрыты неземным загаром, поры рук забиты чернотой, как у углежогов, а с левой стороны под сердцем краснел рваный шрам. Откуда все это? — думал Лес, рассматривая и ощупывая себя. Он не узнавал своего тела, огрубевшего и с еще одним шрамом — на лбу. Этот был прикрыт неизвестно когда успевшими отрасти волосами. Кто-то где-то когда-то пытался его убить — бил в голову и под сердце. Но когда и где это было, мальчик не мог вспомнить.

Лес натянул в предбаннике школьную униформу и коридором без дверей прошел вперед, никуда не сворачивая. Оказался у тяжелой стальной двери и на минуту замер, не решаясь выйти наружу. Какая она — Ютландия? Наконец решился, толкнул дверь и шагнул в чужой мир.

И оказался на околице деревни Великие Мудаки. Неужели и в Ютландии такие же деревни? — удивился Нов. Ничем от наших не отличаются.

В Ютландии было холодно, где-то середина месяца листопада. Первый житель ютских Великих Мудаков, с которым Лес перекинулся парой слов, отвечал по-леснянски, а не на языке ютантов. Местный сказал, что парнишку ждут у дома вещуна. У дома с ястребиным крылом на вымпеле его поджидала телега, в которой сидел вылитый младший надзиратель курса, а в телегу было набросано сено из типичных таежных трав. А когда двойник Смола Кина привез его к двухэтажному зданию, оно оказалось точной копией школы ютов в Лесном княжестве. Неужели мир Ютландии, недоумевал Нов, это отражение земного?..

Леса положили в больничку, где лежала большая половина их набора. Ютские лекари долго убеждали его, что мальчик находится ни в какой не Ютландии, а на Земле, в Лесном княжестве, а из страны ютов он давно вернулся. Нов им не верил, считал, что обманывают. Лес заблудился в мирах, и только к концу снежного месяца сеченя решил, что понапрасну изводит себя вопросом, где находится: на Земле или в Ютландии? В своем мире или в отраженном? Какая разница, если здесь живут те же самые люди, есть дедушка Пих и могила мамы и также нет отца? Решил жить в этом мире и считать его своим.

Об этом решении сразу же узнал больничный вещун, и наутро Нова выписали из больнички. Он вернулся к занятиям. А примерно подсотня учеников в школу не вернулась. Говорят, что часть погибла в Ютландии, а другая сошла с ума. В ту зиму и весну они про Ютландию друг с другом не разговаривали. И только ближе к лету, когда приблизилась пора вновь отправляться за паутинную границу, как будто исчезло добровольное табу. Все принялись делиться впечатлениями о первом посещении Ютландии, но дальше туманного пути, где перемешивались цвета и сознание, казалось, выворачивается наизнанку, никто ничего не вспомнил. Лишь один ученик, Тай Гин, уверял, что помнит о Ютландии все-все. Но обмануть товарищей-вещунов ему не удалось: помнил он ничуть не больше однокурсников.

Наступил червень, и пацанов опять отвезли в Великие Мудаки. И опять они голые после бани двинулись в радужный проход, и снова Лес вышел не в Ютландию, а в таежную деревню, перенесясь за минуту пути в цветном тумане из червеня в середину серпеня. Отправлялись в паутинный зрак они всем набором, а вернулся Нов один. Его отвезли в школу, где почти никого не было. В тот год Лес вернулся одним из первых. И опять ничего не мог вспомнить. До середины вересня его отпустили домой в Бере-стянку.

В деревне был у них с дедом Пих Тоем длинный разговор. Пих Тоев дал ему много мудрых советов, но Лес опять не поверил и к советам не прислушался. Играл на улице с деревенскими сверстниками, не попавшими в школу, и удивил всех, и себя в том числе, умением держаться на лошади. Хотя в школе они занимались джигитовкой, но таких приемов никто не показывал. Нов мог, 'например, на всем скаку, ухватившись за длинную гриву и вонзив пятки в конские бока, скользнуть под лошадиное брюхо и промчаться так версту-другую. Другой фокус заключался в том, что Лес обнимал коня за шею и прыгал вперед, болтаясь перед лошадиной грудью чуть ли не под передними копытами,

А после третьего посещения Ютландии Нов обнаружил у себя новые способности на уроках фехтования. В памяти, как всегда, ничего от практики не осталось, зато сохранились заученные до автоматизма мышечные движения, пользуясь которыми Лес впервые сумел победить в учебном поединке наставника-юта. После этого с ним стал заниматься сам глава школы Суч Ян. Он был куда опытнее наставника, и снова Лес почувствовал себя неумехой по сравнению с мастером.

Когда Нов учился в четвертом классе, то в месяце лютом получил вещун-весточку от дедушки Пиха. В Берестянку вернулся насовсем сильно израненный брат Нож Нов. И вряд ли он долго протянет, а если и жив пока, то исключительно благодаря дедову умению врачевателя.

Нова отпустили на побывку в Берестянку на десять дней. Чтобы не терять время на конные перегоны — а на дорогу в один конец ушло бы дней семь, — Лес решил совершить перелет. Натерся мазью на саже и настойкой тирлича и, болтаясь под потолком, долго облекался в меховые штаны и куртку, унтайки, шапку и рукавицы, пока полностью не оделся. Тогда соученики подняли вверх заледенелую раму, и. Нов выпорхнул навстречу морозному туману, клубами устремившемуся в комнату.

Месяц не зря назывался лютым. Мороз стоял такой, что плевок замерзал, не долетая до земли. Лес едва не обморозил нос и щеки, но вовремя догадался обмотать лицо шарфом. Со многими приключениями — дневной битвой с вороньей стаей и ночной в таежной заимке, где Нов сделал привал, с разбушевавшимся домовым, пытавшимся удушить пацана, — он за два с половиной дня добрался до Берестянки.

Нож и вправду был совсем плох. Лес не сразу признал иссеченного шрамами брата, а когда увидел его в бане, то чуть не расплакался. Враги разуделали его, как черепаху (воспоминание о животных в костяной броне с насечкой в шашечку осталось в языке лесичей как память о стране, загороженной Зимними горами).

Пятнадцать лет провел Нож в Ютландии, но не смог вспомнить происхождения ни одного шрама. Три раза за это время он возвращался на побывку в родные края. Когда Лесику было пять, Нож много и красочно рассказывал о своих невероятных приключениях в иных мирах. Младший запомнил их, потому-то, возможно, и пошел по стопам отца и старшего брата.

Все рассказы оказались просто красивыми сказочками. Ими пичкали вернувшихся из Ютландии наемников (а лесичи за паутинной границей были именно наемниками, как ни обидно это признать). Этими историями про победные бои с удивительными существами, похожими то на гигантских муравьев, то на летающих кровососов — представьте себе комара размером с гуся! — а то и вовсе ни на что не похожими, юты не только спасали авторитет наемников, но и превращали их в вербовщиков клинкового мяса…

На этот раз Нож ничего не рассказывал, лишь печально глядел в глаза Лесу да харкал кровью. Нов поговорил с братом и неожиданно для себя понял, что этот зрелый тридцатилетний мужчина как бы остановился в развитии на уровне выпускника школы ютов, а пятнадцать лет, превративших его в изувеченную развалину, вычеркнуты из памяти, не прибавив ни доли опыта. Братья почти сравнялись в умственном развитии — тридцатилетний Нож и десятилетний Лес.

Возвращался Нов в школу помудревшим, не тем восторженным пацаном, которым впервые переступил ее порог. Назад Лес вылетел, посоветовавшись с дедом насчет погоды. Дед связался с Урожайным вещуном и через него выяснил лучший день и час вылета.

Вообще-то погода в княжестве определялась так. Урожайный вещун, живущий при Дворе, держал связь с ведунами и вещунами, разбросанными по всем краям державы, и знал сегодняшнюю погоду и прогнозы на завтра, на неделю, месяц и полгода вперед для любого района и медвежьего угла Лесного княжества. Используя эти сведения, княжьи ведуны предсказывали довольно точно виды на урожай. Когда приметы и пророчества обещали засушливое лето, то на полях устанавливали деревянные снегонакопительные щиты, при ранних морозах приступали к уборке раньше традиционных сроков, а при долгом бабьем лете наоборот — тем посевам, которым не грозило осыпание от перезрелости, давали постоять подольше, пусть наливаются соками под нежаркими лучами осеннего солнышка.

Дедуля Пих сказал, что после полудня подует ветер с юга, а поскольку путь внука лежит на северо-восток, то и следует воспользоваться этим почти попутным воздушным течением. Нов поднялся и поплыл в теплом потоке. Школы он достиг практически за сутки, ни разу не опустившись на землю. Даже спал и мочился в воздухе. Правда, приземлился голодным, как стая волков.

После четвертой практики Лес вернулся специалистом по кулачному бою, после пятого ухода за паутинную грань научился мастерски метать ножи и топоры, да еще и управлять ими в полете, отчего те летали совершенно непредсказуемыми путями. После шестого стал сражаться с Суч Яном почти на равных.

— Теперь тебе можно сразиться даже с Гиль Яном, — сказал глава школы ютов. — Мой брат — начальник патрульной службы княжества и считается лучшим мечом от восточных пределов мира до Пояса горных вершин.

На занятиях по фехтованию против Нова стали выставлять по пять-шесть бойцов, и юноша учился сражаться в меньшинстве. Перед Лесом принялись заискивать даже выпускники, обычно смотревшие свысока на учеников младших наборов.

С седьмой практики Нов вернулся вытянувшимся на две головы. Он раздался в плечах, мускулатура налилась мужской силой. Лес смотрел на себя в зеркало и понимал, что сейчас он — вылитый Нож Нов, каким выглядит брат на дырчатом портрете, раскрашенном дедулей Пихом растительными красками. Портрет висел в их родовой избе на бревенчатой стенке.

В детстве Лес любил рассматривать этот портрет старшего брата с воздетым мечом в правой и копьем в левой руках. Потом братья встретились во время последней его побывки, и младший был разочарован тем, что Нож такой старый, двадцатипятилетний, и такой израненный.

— Что, не рад встрече? — спросил старший. — Или боишься меня и моих шрамов?

— Нет, — сказал Лес, — ни тебя, ни твоих шрамов я не боюсь. А боюсь того, кто эти шрамы нанес.

Брат расхохотался во все горло, схватил младшего за руку и стал горячо рассказывать о морских и сухопутных сражениях, о битвах в воздухе и под водой, в волшебном огне, который слепит, но не обжигает, и в тумане, когда враг невидим и в любой миг можно ожидать высунувшегося как бы ниоткуда меча.

Тогда Лес еще верил в эти необыкновенные приключения и слушал с раскрытым ртом, на что и рассчитывали ютанты, снабжая наемников занимательными историями о битвах в иных мирах.

— Да не слушай ты Ножа, — сказал дедушка Пих, глядя в разгоревшиеся глаза внука, — брехня все это. Ютанты наплели ему с три короба, а он и развесил уши. И тебе теперь голову морочит.

Лес деду-ведуну не поверил. Он не отходил от брата, старался ему во всем угодить, а потом горько рыдал, когда настала пора расставаться.

Вернувшись из пятого путешествия через паутинный проход, Нов связался с дедушкой и узнал, что, несмотря на все старания и буквально волшебные способы лечения, известные Пиху, Нож все же умер и похоронен на берестянском кладбище. Не помогли даже зеленые листики змеиного снадобья, прострел-травы, которая, по преданиям, не только сращивает раны, а чуть ли не оживляет мертвых.

Вот тогда-то и случился в душе Леса надлом, тогда-то он и задумался: кто такие юты и кто для них лесичи? Зачем они учат в школе грамоте, математике, экономике и языкам, но главный упор делается на приемах чародейства и боевых искусств? И пришел к очень неутешительным выводам…

Бежать из ютшколы куда глаза глядят решил он еще на седьмом году обучения, но потом поставил перед собой задачу: сперва получить от ютантов все, что они могут дать, постараться узнать как можно больше ютских тайн и научиться не только пользоваться громобоями и очками для темноты, но и самим изготавливать орудия для боя и связи. Последнее оказалось невозможным, потому что ютанты и близко не подпускали лесичей к своим ящичкам со стрелками, волшебными просвечивающими лучами, голосами, перенесенными за тысячу верст, и изображениями, выбитыми на бумаге. Юты ни с кем не делились порошками, вытекающими из правого зрака паутины, и держали в секрете способы получения нержавеющей стали, которая гнется в кольцо, но не ломается.

Этих тайн Нов не узнал. А вот науки, преподаваемые в школе, освоил досконально. Поэтому и посещал занятия до последнего дня. А теперь решил бежать, чтобы отыскать среди лесичей сторонников и вместе с ними вырвать секреты волчьеухих хотя бы насильно. А потом изгнать вон из Лесного княжества, где юты, как пауки, раскинули свои тенета…

Пора, сказал себе Лес, отвернулся от стены и принялся напускать на своих однокурсников, и без того спящих, более глубокий сон. Он чувствовал, как волны сна затопили спальню, перехлестнули через порог и потекли по коридорам, где засыпали стерегущие выпускников надзиратели. Наконец в пределах ограды ютшколы не осталось ни одного лесича, который бы бодрствовал. Заснули юты или нет, Лесу было неизвестно. Вещун-сигнала юты не издают, чувством дальновидения обнаружить их невозможно, и даже пророческий дар или, точнее, те его задатки, которыми природа одарила чародеев, бессилен предсказать, где находятся и как поведут себя волчьеухие в том или другом случае. Следить за ютантами сквозь время или расстояния могли только ведуны.

Нов положился на авось, бесшумно спрыгнул с постели, натянул порты и рубаху, обулся, сунул за пазуху кошель и пошел к двери. Сунул в замочную скважину стебель разрыв-травы, повертел, и замок клацнул, отпирая запор.

На цыпочках Лес прокрался мимо спящего на стуле надзирателя, травинкой отпер дверь выхода со второго этажа, по скрипучей лестнице спустился вниз и наткнулся на привратника. Тот тоже спал, заливисто храпел, прислонившись спиной к одной из створок выхода. Юный чародей справился с третьим запором, приоткрыл дверь так, чтобы не потревожить и не разбудить храпуна, и скользнул на улицу. Тут же промок под жгучим, ливнем, ослеп от молний и оглох от грома. Чавкая и оскользаясь на размякшей глине, двинулся к ограде. Перемахнул через забор и улегся прямо в лужу, высматривая в блеске молний стража наружной охраны.

Патрульный, нахохлившись, стоял под проливным дождем, в голове его плескались мысли о проклятой службе, говенном начальстве и прекрасном смородиновом вине, которое, если его подогреть на печи в караулке, убережет от простуды и успокоит расшалившиеся нервы.

Фигура в плаще махнула рукой и направилась к караульной будке с ее раскаленной печкой и смородиновым вином. Едва за стражником затворилась дверь, Нов ринулся прочь от ограды в сторону леса, пригибаясь, чтобы не заметили не покинувшие постов караульные. В таежной глухомани он нашел укрытие на лешачьей дачке и продрожал до рассвета. С первыми лучами двинулся туда, где его вряд ли сообразят искать — в сторону Западного Дома стражи.

Лес прошел звериными тропами к Дому и забрался на голец — голую вершину. Там огляделся и выбрал место, хорошо укрытое от постороннего глаза, но где сам он сможет заметить любого, кто станет въезжать или выезжать из Дома. Самым удобным наблюдательным пунктом оказался бугор у развилки дорог. Одна из них вела к Дому стражи, а другая к лывам — мосткам через таежную речушку. На той стороне дорога загибалась на север, да так, пожалуй, и шла параллельно то пологим, то обрывистым берегам реки Большая Вода.

Юноша прополз к бугру, опасаясь караульного с башенки над Домом, взобрался наверх и укрылся в зарослях иван-чая. Ветерок обдул его, а солнышко высушило. Время от времени Лес задремывал, сказывалась бессонная ночь, потом спохватывался, тряс головой и таращил глаза на приграничную дорогу: не едут ли патрули? Примерно в полдень из Дома выехала половина подсотни, две дюжины отправились на юг, а две других — на север. Часа через четыре к Дому вернулись сменившиеся патрули. Сперва появились северные дюжины, а вслед за ними — южные. Нов разглядывал их и дожидался ночи.

 

Глава шестая. Откуда пошли ведьмы

Лес украл вороного жеребца, а остальной табун просто выпустил в лес. В Козырь-граде снял хомут с Тенкина, а его жену вылечил от бесплодия. Ушел от двух облав. Во второй потерял коня и ускользнул из-под обстрела, укрываясь от лунного света в тучках. Заснул в полете, а проснувшись, стал выбирать в тайге место для посадки. Разглядел сверху вытянувшуюся вдоль реки поляну, заросли малинника и извилистый овраг за неширокой полосой ельника. Туда можно скатиться и укрыться среди его рукавов в случае опасности.

Лес представил, что тело его наливается тяжестью, и плавно пошел вниз. Приземлился на поляне и обмер. Прямо перед ним стоял высокий мускулистый человек в желтых сапогах, замшевых штанах и шелковой цветной безрукавке. На левом бедре незнакомца висел меч, на правом — нож, на груди переметная сумка. На запястье левой руки сверкал массивный шипастый браслет, а соломенные волосы были схвачены берестяным ремешком. Лицо мужчины можно было бы назвать красивым. Прямой нос, подбородок с ямочкой и внимательные синие глаза с пушистыми ресницами.

Все это Нов схватил с одного взгляда и зажмурился. Не может быть! Еще миг назад — в этом он мог поклясться! — на поляне никого не было. Кто же этот незнакомец и откуда взялся? Может, где-то между елками растянута двузракая паутина и перед ним ют? Но паутины поблизости не было, присутствие ее Лес непременно почувствовал бы по покалыванию в висках и легкому головокружению. Юноша попытался проникнуть в мысли мужчины, но наткнулся на глухую стенку. Значит, перед ним все-таки ют. Но глаза говорили о другом — были они глубокими, синими, с пронзительными зрачками. И уши нормальные, человеческие, ничуть не похожие на волчьи. От юта исходит волна холода, а от незнакомца струились во все стороны доброжелательность и уют, а самое удивительное — непуганость. Словно мужчина ни разу в жизни не почувствовал ужаса.

Откуда мог взяться такой человек в нашем жестоком и кровавом мире? — подумал Нов. Пожалуй, на всей Земле не найти уголка, где не было бы страха и насилия. И вдруг появляется эдакий… непуганый! Кто же он?

— Меня зовут Кам Рой, — сказал мужчина. — А тебя я знаю. Ты — Лес Нов, ученик школы чародеев.

Так, значит, он все-таки ют или их союзник, подумал Лес. Сам видел, что юты разослали по всему княжеству мои портреты для розыска. Вот он меня и признал.

— Нет, я не ют и не их сообщник, — как будто прочитал мысли юноши Кам. А может, и вправду прочитал. — Я путешественник. Недавно прибыл в вашу страну и пробыл в ней не больше трех часов.

Говорил Кам правильным, но каким-то неживым языком, как желтокожий купец, вызубривший язык лесичей.

— А ты, случаем, не родственник нашему князю Кед Рою? — спросил Нов.

— Даже не однофамилец, — сказал мужчина, и Лес расхохотался свежей шутке.

И вдруг догадался, что перед ним маг. И весьма могучий. Дедуля Пих говорил, что именно маги могут мгновенно перелетать из одного места в другое. Легкие на помине. Видимо, таким легким и был Кам. Это многое меняло. Кам Рой мог стать союзником Ноя, а маг да чародей — это много больше, чем каждый по отдельности, это две головы, вместе обладающие почти сверхъестественными возможностями.

— Ты меня не выдашь ютам? — спросил юноша.

— Нет, — ответил Кам, — наоборот, попытаюсь спасти. Я затем и прибыл.

— А откуда ты узнал, что какой-то Лес Нов вообще существует на белом свете?

— Тебя я узнал случайно, но заглянул в недалекое будущее и определил, что тебя собираются убить. А я очень не люблю, когда убивают мальчиков. Да еще таких честных и чистых. Поэтому, Лес, я с тобой.

— Вот это да, обалдел Нов. Если не врет — а какая выгода ему лгать? — то сюда Рой перенесся ради меня. Вот это соратник!

— Что тебя интересует? — спросил Лес. — Отвечу на любые вопросы.

— Я в вашей стране нахожусь недавно, но сразу же наткнулся на ютов-охотников и мальчика-дичь. Не знаю, в чем он провинился, но мне эта охота активно не нравится. Поэтому я приложу все силы, чтобы гон прошел впустую. Но для этого должен знать, что же все-таки происходит в вашей стране. Почему чужаки-юты охотятся на граждан-лесичей?

— Это долгая история, — сказал Лес.

— Ничего, рассказывай. Я любопытен и люблю долгие истории.

— Но я хочу есть…

— Никаких проблем, — сказал Кам. — Разводи костер.

Нов набрал сосновых веток, собранных в аккуратную кучу. Скорее всего, леший заготавливал тут стволы для лесной дачки, а строительный мусор собрал в одно место. Отрок наломал мелких сухих веточек и разжег костер огоньками с пальцев. Уж больно хотелось покрасоваться перед иноземным магом. Показать, что он тоже не лыком шит. В огонь "Лес подбросил веток покрупней. Сверху набросал толстых сучьев.

Кам протянул правую руку к браслету, чем-то щелкнул, и на его ладонь выкатился шарик размером с горошину. Рой бросил его в костер. Горошина разбухла в огне до размеров куриного яйца. Кам палочкой выкатил его на траву, взял в руки и раскрыл, как шкатулку.

Изнутри яйцо оказалось полым. Кам набил пустоту землей, захлопнул крышечку и снова бросил в огонь. Из костра выкатился шар размером с голову. Рой придавил его, почему-то не обжигая ладоней, и смял, как комок гончарной глины. Шар превратился в овальный сундучок толщиной в четыре пальца.

Кам распахнул сундучок, набил землей и захлопнул. Лес думал, что его маг снова бросит в костер, но ошибся. Рой распахнул крышку. Земля исчезла. На месте ее оказался овальный прозрачный туесок, внутри которого, как мушки в смоле, застыли разноцветные чашки. Маг протянул туесок юноше, а сам снова набил сундучок землей, захлопнул и распахнул крышку. Извлек второй туесок.

Нов во все глаза смотрел на Роя и никак не мог сообразить: для чего эти прозрачные туески? А Кам отбросил сундучок в сторону и дернул за прозрачную полоску на боку туеска. Верхняя часть, оказавшаяся чем-то вроде рыбьего пузыря, отлетела. В руках мага оказалась овальная пластинка, уставленная красными полупрозрачными тарелочками, чашечками и мисками. Кам взял красноватую ложку и принялся хлебать из миски, заедая прямоугольным темно-коричневым кусочком.

— Делай, как я, — подсказал Рой.

Лес, подражая старшему, сорвал похожую на пузырь крышку, взял невесомую ложку и отхлебнул из миски. Еда оказалась горячей, очень вкусной похлебкой, а прямоугольный кусочек теплым хлебом необыкновенного вкуса. Неудивительно, что Нов сразу не признал хлеб, его сбил с толку не столько цвет, сколько непривычная форма. Отрезая от каравая, прямоугольного куска не получишь.

В другой тарелочке шкворчало жареное мясо, в третьей лежала горстка зеленого гороха, в четвертой — красная полупрозрачная ягода.

Кам резал мясо ножичком и накалывал на трезуб-чик. Эти принадлежности для еды тоже оказались невесомыми. Юный чародей поступал, как старший: отрезал кусочек мяса и накалывал на трезубчик, отправлял в рот… Мм-м…

— Рой, а это что за ягода?

— Это овощ. Называется помидор. Попробуй, не пожалеешь, только посоли.

Помидор вкусом напоминал… Да ничего он не напоминал! Нову показалось, что он мог бы съесть целую гору помидоров. Разве можно было сравнить волшебный ужин с той пищей, которой пичкали в ютшколе? Единственное лакомство, которое ценилось всеми наборами, были красные кирпичики сухого киселя. Кстати, многие обрывы в районе реки Большая Вода имели точно такой же цвет кисельных брикетов, будто их создали не Батюшка с Матушкой, а ютанты.

Мясо и овощи маг и чародей запивали пузырящимся напитком, похожим на квас, только вкуснее. А завершили трапезу горячим красно-янтарным чаем. Лес слышал от деда, что желтокожие купцы привозят в княжество листья чая, но сам их никогда не видел. Пих же говорил, что чай — самый ценный напиток на княжеском Дворе.

— Уф, — сказал Нов, отваливаясь, — сбегать к речке, что ли? Помыть чашки-ложки…

— Вот еще, — отмахнулся маг. — Выброси в огонь. Вместе с подносом. Иначе как мы все это таскать станем? Всю дрянь за собой волочить, караван понадобится.

Кам схватил овальную пластинку с чашками и ножами с вилками, швырнул в костер. Посуда вспыхнула и сгорела. Нов скрепя сердце бросил в огонь «поднос», рассуждая: при чем тут нос и то, что под ним? Потом сообразил, что поднос означает не «под носом», «поднести», перетащить. Невесомые ложку и ножичек юноша в костер бросать не стал: красивые, — а бережливо упрятал за голенища сапог.

— Синтезатор можно и оставить, — сказал Кам и похлопал ладонью по крышке сундучка. — Он еще не раз пригодится.

— Так рассказать тебе долгую историю? — спросил Нов, раскинувшись на травке.

— Я готов. И время у нас с тобой пока есть.

— Много лет назад, — начал Лес, — все народы Земли жили в одном месте, имели общий язык и обычаи. Жили в окружении великих гор, называемых Зимними из-за…

Это пропусти, — прервал Кам. — И мои предки вышли из тех же пределов. Поэтому не трать время на пересказ нашей общей истории. Меня интересует, что стало с вашим народом после того, как армии ушли на запад.

— Хорошо, — согласился юноша, — расскажу тебе как брату, ушедшему за Пояс горных вершин. Когда армии ушли, на полях сражений лежали трупы, устилая землю в местах самых яростных схваток в несколько рядов. И не было у воинов-калек, их жен, детей и старых родителей сил, чтобы предать тела земле или огню. Из тайги вышло видимо-невидимо зверей и слетелось птиц, но некому было отгонять стервятников, потому что с неба полетели невиданные белые мухи и наступила самая страшная, самая первая зима.

Народ ушел в леса, где много пищи огню и всегда под рукой материал для строительства. Первую зиму провели в землянках, и многие умерли не от ран, а от морозов, привычки к которым не имели.

По весне оставшиеся в живых собрались вместе, радуясь солнцу и строя планы на будущее. Первым делом отыскали оттаявшие из-под снега останки мертвых, сложили у высокой горы и насыпали сверху земляной курган. Потом решили строить деревянные избы, что значит — отапливаемые, от ис-топить: пятистенки или крестовые, в которых перегородки между комнатами образуют крест. Такие дома предки мои видели у старожилов, у них и переняли. Способные к труду разбились на отряды. Одни валили лес, другие резали сучья, третьи свозили бревна, четвертые кололи их или вырубали пазы, пятые собирали срубы. Самые слабые занимались заготовкой мха, чтобы конопатить щели. Каждому нашлось посильное дело.

Несколько лет мучились с печами, специалистов-то не было. Но нужда научит горшки обжигать. Научились класть печки с лежанками для старых и хворых, а горшки обжигать и раньше умели. Сперва построили деревни Колотилово и Малые Подштанники, затем заложили Холмград на реке Минусе. Оттуда и расселялись до нынешних границ державы.

В тайге были мы пришельцами, чужаками. А до нас обитала в ней кроме зверей и птиц — свято место пусто не бывает! — иножить: берегини — водяные женщины, лешие и их бабы лесунки, а в Сарафанных горах у шестиглавой горы — чуды-юды. Попервости предки мои имели несколько стычек с иножитью, но до битвы дело, слава Батюшке, не дошло. До войн ли было?

Примирилась иножить с лесичами, стали мы жить мирно, друг у друга доброе перенимать. Вещуны и травознатцы у нас и раньше имелись, хотя здесь, на плоскогорье, много вовсе незнакомых трав обнаружилось, а колдуны и ведьмы появились после общения с лешими. Произошли ведьмаки и ведьмы от женщин, заблукавших в лесу. Лесовики, пользуясь тем, что женщины ослабели от голода и отчаяния, блудили, обещая вывести к жилью. Дети, рожденные от такой связи, могли управлять чужими страхами и наводить личины. А когда травознатцы — опять же через леших узнали о свойствах таких трав, как тирлич, припутник, прострел-трава, тогда ведьмачьи потомки стали волшебниками среди простых людей. Вреда от них немного, а польза большая: ведьмаки не могут не быть травознатцами, а значит, и лекарями.

Затем появились кудесницы-куролесницы, умеющие наложить заклятие красотой на любое человеческое изделие. Такой блеск наведут — очаруешься. У кудесниц стали рождаться сперва чародеи, а затем и ведуны. Так и возник наш лесной род, который желтокожие называют динлинами

А что касается иножити, то она переняла от нас самое худшее. Берегини смущают умы фальшивым золотом, обращающимся в палую листву, только затем, чтобы поблудить с лесичем. У самих-то берегинь рождаются только девочки, никто о мужиках-бере-говых никогда не слышал. Для того и поют они свои песни-заманихи, обещают золото и неземные наслаждения, чтобы род свой продолжить.

Лешие помимо блуда со своими лесунками и нашими леснянками через день да каждый день бьются друг с дружкой за лесные дачки и пушное зверье. Дачки они ставят затем, чтобы рядышком вдвоем с другом-медведем выкопать огромную-преогромную яму, обмазать края глиной и, натаскав в нее ягод со всей окрестности, поставить ягодное вино. И пьют его лесовик с медведем по ведру зараз, черпая из своего собственного озерца. А пушные звери нужны для обмена на ту же ягодную брагу, когда своя кончится, а новая поспевает.

А еще лешие, глядя на наши обычаи, выбрали себе царя — Мусаила. Мусаил же, чуть где заваруха случится, рекрутирует своих подданных и бьется на два лагеря, исходя из географии. Подерутся, скажем, мужики северной деревни с южной, у лесовиков идет война Севера и Юга. Бабы, собирая шиповник на зиму, поругаются, начинается война Алой и Белой розы. Ладно, убитых почти не бывает, ино-жить очень живуча. По-другому, не как мы устроена. У них, как у деревьев ветки, могут отрастать руки-ноги.

Чуды-юды завели среди лесичей любимцев. Молочные змеи раз в год дадут кругаля вдоль стада, у лесича потом коровы и лошади плодятся, как зайцы, а молока — хоть залейся. У любимчиков Хлебных змеев не бывает неурожаев. А Денежные змеи уж коли кого возлюбят, то осыпят золотом. Да добро бы монетами, так ведь слитками, которые у себя в горах роют. Осыпая золотом, то башку проломят мил-друж-ку, то крышу с потолком. Был< один случай, когда слиток с лошадиную голову переломил матицу — потолочную балку — и все домочадцы погибли… А Змеевна что вытворяет? Превратится в золотую кроватку, спи — не хочу! Лесич на нее уляжется, а она… Да ну, говорить противно!

Но и мы, чародеи, тоже не без греха. Мало нам иножити, наплодили нежити. Завели домовых и банников. Хотели как лучше: домовой должен за хозяйством приглядывать и порядком в доме, а банник следить, чтобы угару не было, да хозяев веничком хлестать. Так нет же, домовые обленились, завели себе помощничков-коргоушей. Эти вроде кошек, только мышей не ловят, а день-ночь из щелей подглядывают да сплетни разносят. А еще домовые взяли моду по ночам гостей душить, если те им в миску молока не нальют да за печку не выставят. Но откуда молоко у гостя-то? А банники вообще готовы с живого кожу содрать, вбивая в щель между полком и полом, коли не в свой пар пойдешь. А пар свой, чужой — поди разбери! Эдак про любой сказать можно: чужой пар.

Ведьмаки возможностей чародейских не имеют, а тоже туда же. Из клочка шкуры научились кикимор делать. И хотя никаких кикомор на самом-то деле нет, просто блазнится дрянь разная, но людям-то без разницы: есть ли они, нет ли, — все равно одно от другого отличить невозможно.

Сотворены кикиморы по злобе, чтобы отомстить человеку, чем-то досадившему ведьмачьему семени. А как с ними бороться, я тебя сейчас научу. Нужно найти куколку из шкурки либо щепки, нитками обмотанную, да в огонь бросить. Зла кикимора и сгинет разом. Банника так не изведешь, разве что спалишь всю баньку. Но где тогда сам-то мыться станешь, а?

Лесик, — перебил Рой, — вот ты заикнулся, что чародеев уничтожают. Кто этим занимается, кому они помешали? Князю?

Нет, князь тут ни при чем. Изводят их юты. Собирают малолетних чародеев со всего княжества, обучают и отправляют за паутинную границу. А назад не все возвращаются либо приходят не жильцами на этом свете. Вон как брат мой Нож. Пятнадцать лет в Ютландии неизвестно с кем бился, а вернулся, на него поглядеть — шрам на шраме едет и шрамом погоняет. Всего полтора года и прожил в Берестян-ке после возвращения, а затем на кладбище переселился.

А что сам-то рассказывал?

Да всякие небылицы. Не помнил ведь ничего, я-то знаю, семь раз побывал в Ютландии. Пока идешь, сознание переворачивается. Выходишь вроде в Ютландии, потом оказывается, что откуда вошел, туда и вышел. Вот и разберись, где ты. И шел вроде минут пять, но оказывается, уже и лето красное пролетело. Начинаешь тогда мучаться: где был, что делал, откуда этот да этот шрамы взялись?"

Неужто совсем ничего после посещения Ютландии не остается? — спросил Кам.

— Не совсем так. Я, например, за паутинной границей научился рубиться на мечах, ножи и топоры метать, несколько невиданных в Лесном княжестве приемов джигитовки освоил. Но это даже не опыт, потому что его не осознаешь, выводов не делаешь, остается память, закрепленная в мышечных движениях… А учат нас юты для того, чтобы мы свои тела подставляли под чужие клинки. Ютанты там, у себя, нашими руками другие народы усмиряют.

Чародеи, которым здесь бы жить да детей рожать, пропадают в Ютландии. И если дело и дальше так пойдет, то пресечется род чародейский, так мне дед-ведун говорил.

— А куда князь-то смотрит? И родители, у которых детей убивают?

— Боюсь, что юты подкупили князя. У них золота — хоть нужники куй. И родителей подкупают. Виданное ли дело: за малолетнего пацана, которого грамоте обучают, еще и шапку золота выплачивают раз в год. И скопилось у нас в княжестве уже золота этого… Не торгуем ведь, считай, ни с кем. С одними желтокожими, но те редко до нас добираются, а мы до них и вовсе никогда.

— Так кто же такие юты, откуда взялись и почему вы с ними общаетесь?

— Потому и общаемся, что у них золота много и платят они больше, чем мы запрашиваем.

— Но ведь это разрушит экономику государства.

— Непременно, — согласился Лес, изучавший в ютшколе основы экономики. — Но князь и советники этого почему-то не замечают. Возможно, советники тоже подкуплены. Не может быть же, чтобы ведуны о последствиях такой политики не знали. Почему же тогда молчат?

— Но какой интерес ютам развалить Лесное княжество?

— Просто им плевать на наши проблемы. Им от нас только чародеи-наемники и нужны. А не станет чародеев, они сразу же мир наш покинут. И покинут навсегда. Наши природные богатства ничто для них. Да и весь народ вместе с князем. Государство будет катиться в тартарары, а юты в это время станут деловито снимать свои паутины, не обращая внимания на беды, ими же и вызванные.

— Но для чего юты рубят сук, на котором сидят? Нов захохотал:

— Как ты здорово загнул про сук! Рой молча пожал плечами.

— А что еще, кроме чародеев, может интересовать ютов?

— Я думаю, — сказал юноша, — еще кое-что. А вывод сделал вот почему: и первые, и вторые юты появились в районе Драчевского треугольника, хотя и по разным берегам речки Ое.

— И что из этого следует?

— Я считаю, что в бассейне речек Ое и Чуши что-то под землей скрыто. За ним-то ютролли и ютан-ты и проникают в наш мир.

— И что же это может быть такое? — принялся вслух рассуждать Кам Рой. — Минерал или редкий металл? Химическое вещество или соединение?

— Что-то они под землей копают, это точно, — сказал Лес. — Однажды перед отправкой в Ютландию я зачем-то воспользовался своими зачатками дара дальновидения и почувствовал, что под Домом ютов есть лабиринт. Тогда-то мне не до лабиринтов было, а сейчас думаю: больно уж это шахту напоминает. В таких мы, лесичи, железную руду добываем.

— Возможно, возможно… — забормотал Рой. — И вещество, добываемое под Домом ютов, может иметь отношение к созданию межпространственных мембран, создавая некое поле, истончающее разделяющую миры преграду…

— Во выразился! — искренне восхитился Лес. — Я бы ни за что так не смог: истончающее разделяющую!..

— Поддел ты меня, — засмеялся маг, и Лесу понравилось, что новый знакомый умеет посмеяться над собой. — А было, ты сказал, два явления ютов лесному народу?

— Два. Уж это любому сопляку в нашем государстве известно.

— А вот мне — увы и ах! Может, из-за отсутствия в нашем государстве той субстанции, которая в носу скопляется…

— О чем ты? — не понял Лес.

— О соплях, мой юный друг. Нету их у нас, а потому ни о каких ютах мы ничего и не знаем.

— Извини меня, Рой, — сказал Нов. — Забыл я, что ты человек пришлый. Подумал, что ты шутишь: как это можно про ютов не знать? Все же знают…

— Ну и что насчет появления этих замечательно добрых существ?

— Добрых, еще чего, — хмыкнул Лес.

 

Глава седьмая. Повесть о чЮдесных полках Роевых

Повесть о чЮдесных полках Роевых! — Лес Нов так значительно произнес это, будто написал слова огненными буквами на густом таежном воздухе. — Так называется самая-самая первая книга, которая написана на языке лесичей. И нет лесича, который не читал или хотя бы не слушал ее в детстве.

Первые юты появились в княжестве четырнадцать веков назад. В Драчевском треугольнике у деревни Малые Подштанники. Но не на околице, как во второй раз, а в глубине леса. Там такая чащоба, что не каждый и сунется. И скопилось их в таежной глухомани тысяч пятнадцать-двадцать. А у нас в Лесном княжестве в те времена всего-то жителей было тысяч тридцать. Так что войска мы могли выставить три полка по десять подсотен в каждом. Из них всего пять под-сотен — княжья дружина. Эти — опытные ратники, а остальные — ополченцы. С косами они куда ловчей управляются, чем с мечами.

В обозе вообще не бойцы: возничие, кузнецы, повара. Одни кузнецы могут с врагами помахаться. Молот ничем не хуже палицы. Возничие — старичье, ну а повара… Какой из повара воин? Разве что половником в лоб треснет, как пацан у Кудрявчика, коли к котлу без спроса сунешься.

Есть еще у нас патрульная служба. Их пять подсотен на княжество тогда приходилось. В бой их не бросишь — они границы стерегут да внутри страны за порядком следят. Вот и получается, что наша армия набиралась около трех с половиной тысяч. Как биться, когда противник тебя втрое превосходит?

— Ну, дома и стены помогают, — сказал Кам Рой.

— Насчет стен не знаю, а природа — да. Мы почем зря траву не мнем и деревья не рубим. На этой земле нам жить и потомкам нашим. И нам даже травы помогали, не говоря уж об иножити…

Лес, а что за иножить?

Кам, это стыдно не знать. Иножить — это иная жизнь, лешие да берегини. Мне почему-то кажется — ведун-то я никакой! — что иножить появилась еще до сотворения нашего мира. Это был первый акт творения Батюшки-Создателя. Глянул на них: лесун-ки почти никогда не рожают — вот лично я ни одного лешачонка не видел, — а берегини и почище того — у них рождаются только дочки. А где петух, что топтать станет? Короче, ни тем ни другим без человека не выжить. Вот и сотворил людей… Но я же не про то взялся рассказывать.

Первые юты — мы их зовем ютроллями, а вторых — ютантами! — появились в княжестве ранней-ранней весной, когда лешие еще спали в берлогах в обнимку с друзьями-медведями, а берегини на дне омутов, зарывшись в ил. Иначе они бы нам сразу поведали, что в лесу объявились мужики зеленые с заячьими ушами, носом с аршин, ногами колесом, без штанов, но в железных шляпах. В таких остроконечных колпаках с зубцами. Колпаки крутятся, как сверло коловоротное: ю-ю-ют! ю-ю-ют! За то их и прозвали ютами, а страну, откуда они пришли — Ютландией. Сами-то себя первые называют троллями, а вторые — тантами.

Ютролли объявились вместе с первыми проталинами. И не стали дожидаться, пока иножить проснется, сразу ушли в землю. Дедушка мой Пих — очень сильный ведун. Он в воду глядел и мне показывал, как юты, выходя из двузракой паутины, по снегам голые прыгают. А еще — как они землю носом роют. Становятся раком и — ю-ю-ют! ю-ю-ют! — остается дыра, только пятки сверкнули. Но сразу-то они появились без колпаков, их потом сделали.

Наступил месяц цветень. Вышли на берег лешие, всплыли берегини, никаких ютов не заметили. Ют-ролли к тому времени укрыли двузракую паутину земляным курганом.

К середине лета из Драчевского треугольника поползли слухи, что в чащобе не то творится: из-под земли стук-бряк раздается и вонючий дым валит. Но на эти сплетни внимания тогда не обратили. Мало ли что сарафанная связь разнесет? Патрули, которым следовало бы слухи проверить, меж собой порешили, что опять Драчевский кузнец самогонодоильный агрегат изобрел. Он его через каждые сорок лет заново изобретает… И никуда не поехали, потому что всяк знает, чем обычно встреча со старожилами заканчивается, особенно в периоды Кузнецова изобретательства. Сам бог пьянства Переплут свалился, когда из агрегата отсосал…

А в начале травеня из земли нежданно-негаданно полезла рать ютская. В лапах кривые сабли, на головах воющие шапки, морды зеленые. Носы пиками на аршин торчат, передние лапы, как у кузнечиков, задние — колесом. И покатились эти колеса по нашему княжеству. Пинкаревских да колотиловских баб и мужиков ютролли памяти лишили да в подземелья в полон увели. Заставляли там руду кайлить и возить на тачках к левому зраку. Пробовали юты и к старожилам сунуться, но тут нашла коса на камень. Драчевцы их вмиг волшебными стихами зачитали. Говорят, чуть ли не треть ютовой армии полегла под Драчевкой. Старожилы даже обиделись малость: мы к читателям всей душой, а из них и дух вон! Темнота, не доросли до настоящей поэзии…

А юты знай лютуют: леса зорят, лесичей памяти лишают и в подземелья гонят. В открытый бой вступать с ними бесполезно: шапками закидают. Те летят, воют и сверлят все, во что воткнутся. Стали лесичи на ютрол-лей малыми отрядами нападать. Из ветвей спрыгнут, наколотят, сколько успеют, пока те чары не навели, и лататы. Но число ютов не уменьшается, будто из одного два новых получается. Не догадывались тогда, что к ним из-за паутинной границы подмога шла.

Жители Малых Подштанников с захватчиками в сговор вошли за мешок золота, отчего на них весь лесной народ и обиделся. С тех пор и прозвали деревню Великими Мудаками.

Но надо же что-то делать, иначе всех в полон уведут. Князь Кед Рой Синюха собрал военный совет. Судили-рядили, решили, к иножити за подмогой обратиться. С берегинями-то мигом сговорились: ту пощекочи малость да где надо погладь — она вся твоя. С лешими похуже, они как раз царя выбирали. Один слишком еще зеленый, другой дачек понастроил, бражных ям понарыл и не просыхает, третий лесунок меняет, как коновал девок. Через день да каждый день свадьбы гуляет.

На его участке спать не вздумай, особенно на ростани: свадебный поезд переедет. А скачут они на конях, когда сумеют их у какого-нибудь мужика-раззявы угнать, а нет — просто так скачут, на своих двоих. Крику, визгу! И несутся они обычно в баню, если с банником сдружиться сумели… Но я, кажется, отвлекся, — сам себя перебил юноша. — Наконец лесовики выбрали себе в цари лешего Мусаила. С ним-то Кед Рой и договорился о совместных военных действиях.

Труднее всего было с чудами-юдами сговариваться. Они толкуют: мы и так помогаем вам хлебом, молоком и деньгами. Какого вам еще рожна? А в битвах биться, так у нас крылатые кони как раз не летают: линька крыльев. Неужто Змеи Горынычи в бой пехом попрутся? Да и огненный коготь у старшого Змея поостыл. Как таким головы на место приваривать?

Про коней крылатых врут они без зазрения совести. Никаких пегасок у них сроду не было, пустые разговоры. Есть кони как кони, большие такие тяжеловозы. А с крыльями у них говорящие вороны. Те действительно летают, а потом сообщают, что сверху видели.

Уж не знаю, чем бы переговоры закончились, да ютролли себе на потеху, а вышло — на погибель, уволокли Змеевну. Тут уж Змей Горыныч вскипел, аж дым из ушей повалил. Воспламенился на битву лютую.

Собрались наши полки, берегини да лешие в одном месте. «Кого ждем?» — друг у друга спрашивают. «Должны еще подъехать чуды-юды…» — «Юты? — возмутился кто-то. — Ненавижу ютов!»

— Вот же ютофоб, — определил этого «кого-то» Кам Рой.

— Кто-кто? — не понял Лес.

— Человек, ютов ненавидящий.

— Правильно, — согласился юноша, — Он и был… А князь тем временем заслал во вражий стан лазутчиков: берегинь да леших. Лесовики по траве крадутся, сами ростом с былинку, их и не видно. А среди ютов то скалой, то деревом приметным прикинутся, чтобы ютову армию с выбранного пути сбить и в нужное нам место привести. Обошли их на сто рядов, юты, понятно, блукать стали. А рубашку на левую сторону переодеть либо там обувь с ноги на ногу сменить не могут, потому что голы и босы.

А еще перелет-трава морочит. Прутся юты — трава приметная. А пройдут, она с места снимется и перелетит наперед захватчиков. Те хвать-мать, были вроде уже здесь! Проводников из Великих Мудаков пытают: «Куда зашли?» Те затылки чешут: «Заблудились, кажись!»

Берегини тоже в разведке незаменимы. Из любой лужи подглядывают, а шаги их так легки, что траву не мнут. Пройдут, следов не оставят. А на сыром песке след заметишь, так поди догадайся, что большой гусиный след берегине принадлежит. Ютролли в природе не смыслят: они жители подземные, как выяснила разведка.

Она вообще много чего узнала про ихние секреты. И численность, и вооружение. Хуже всего чары их сонные, но и на них нашли управу: порошок из плакун-травы. Прочихаешься и придешь в себя.

Князь с советниками выбрали место предстоящей битвы — Чисто поле. С трех сторон его окружает лес, а с четвертой протекает река Яришная. За рекой лысые склоны гольца Дырявого. В пещерах князь горынычей укрыл, пещеры для них — дом родной.

Первыми в битву вступили лешие. Ярко светила луна, так что им, засевшим в ернике, было хорошо видно, куда булыжниками целить. Захватчики подивились росту метателей: среди кустов мельтешила малышня полуаршинная. Лениво двинулись поубивать наглецов, но те кинулись прочь. Ютролли бросились за ними в лес и обалдели: малышня выросла до размеров самых высоких деревьев. Каждый лесовик вырвал по стволу и ну им колотить-колошматить. Но врагов было чересчур много. Ютанты просто захлестнули драчунов с огромными дубинами, буквально втоптав в землю нескольких леших. Остальные засвистели, захохотали и захрюкали, да и побежали к Чистому полю. Но не слишком быстро, чтобы ютролли их из вида не потеряли.

В поле лешие выбегали через специальные проходы в траве-медянице. А Чисто поле заросло жар-цветом, тот как раз цвел. А когда жар-цвет зацветает, то ночь становится ясней дня. И на этой ясной поляне лешие затерялись среди цветов, словно сгинули.

Захватчики протирали глаза от недоумения: куда подевались противники? И свет для них на поле был чересчур ярким. Да при всем этом они ничегошеньки о проходах не знали, топали прямо по медянице. А медяница страсть как не любит, когда ее топчут. На обидчиков бросается стрелой и пронзает насквозь. Так что самых долгоногих ютроллей поубивало еще до начала сражения. Задние прошли по трупам павших и стали искать противника.

Из травы с воздетыми мечами поднялись бойцы-колдуны и ринулись на врага. Клинки встретились с клинками, и пошла мясорубка. Полилась кровь, да все больше готова, потому что вышедший им навстречу полк никаким полком не был, а было восемьдесят колдунов. Каждый из них ради защиты родины обернулся не легкомысленной гулянкой, а боевой дюжиной. И дюжину ту никак не одолеть, пока дюжинника не срубишь. Так что часа полтора ютролли топорами да мечами махали, прежде чем последний колдун снова в травы пал.

Князь Кед Рой Синюха стоял на вершине гольца. Пред ним поле, как на ладони, лежало. А ежели хотелось разглядеть мелкие подробности, то придворные ведуны показывали их на воде, налитой в кадки. Флагман-вещуны держали связь. Когда колдунов все-таки порубили, князь приказал вступать в бой ведьмам.

Ведьмы организовали ветер с стороны Лысой сопки в сторону ютов. На ветер стали кидать растертую в порошок разрыв и плакун-траву. Вдохнувших тот порошок одолели чих да икота, слезы и колотье в теле.

В ослабевших захватчиков полетели стволы деревьев и обломки скал. Это опять в бой вступили лешие. Самые азартные в горячке боя выскакивали на поле, где и падали, придавленные своими же орудиями метания. Эти до конца сражения выбыли из строя.

Затем раздался такой свист, что река вышла из берегов, смывая передовые шеренги захватчиков, а второй эшелон от того свиста на время разум потерял. Из гольца Дырявого вырвались горынычи.

Они планировали на врага, разя огнем из средней головы и накалывая на стреловидные жала хвостов. Свались чуды-юды в самую гущу ютроллей и принялись рубить мечами да топорами. Хвостами они выпалывали улочки, а стальными клинками — переулочки. А от огня ютова шкура занималась не хуже сена.

Змей Горыныч — калена стрела промеж глаз! — организовал что-то вроде полевого лазарета. К нему спешили горынычи с отрубленными головами. Змей приставлял их на место и приваривал к шеям огненным когтем. Правда, в горячке нередко путал: то правую с левой поменяет, то задом наперед нахлобучит.

Чуды-юды порядком подустали рубиться и принялись один за другим плюхаться в воду, чтобы «охолонуть трохи». От своего же огня перегрелись. Князь через вещунов приказал отступить. Горынычи взмахнули крыльями и, как гуси, взлетающие с воды, перепорхнули Яришную.

Лешие спустили на врагов волков и медведей. Ох уж и поточили волки свои зубки, а медведи когти, да лапы поразмяли. Но когда потери звериные стали превышать ютовы, хозяева лесных стай отозвали хищников с Чиста поля.

В бой снова вступили ведьмы. Они вызвали бурю. Сотни вихрей спустились с неба, подхватили вражьих воинов и закружили в небеси. Там их и расстреляли лучники из первого и второго полков, выступивших Из леса. А после того как истыканные стрелами трупы попадали на землю, в сражение двинулся третий полк, состоящий из княжьей дружины, элиты воинской.

Взлетели мечи, опустились на головы остатков вражьей армии. Юты побежали. А бежать-то и некуда. Спереди наступали свежие силы элитного, справа и слева летели стрелы первого и второго полков, а сзади текла Яришная, за которой ютроллей поджидали отдохнувшие рати чуды-юдовы.

Но, видно, река показалась захватчикам не такой страшной, как боевая дружина. Бросились ютролли к ржаным водам. Но на речном берегу, загораживая путь к воде, были расстелены холсты, вытканные берегинями из стеблей разрыв-травы. Среди лесичей любому сопливому мальцу известно, что нельзя, наступать на холст, вытканный водяными женшцинами. Всяк ступивший делается расслабленным, валится и ручкой-ножкой долго шевельнуть не может. Лишь самые крепкие отделываются легкой хромотой.

Лесичам про то известно, а ютроллям — нет. Поэтому останки ютовой армии на бережке и свалились. Лишь самые непробиваемые сумели дохромать до

волн Яришной, и кто сам утоп, а кого бабы со смехуечками утянули под берег.

Расслабленных взяли в плен, переситали собственные потери. Погибла пара десятков волков, три медведя, дюжина дружинников и восемь десятков колдунов, которые первыми пали на поле брани, обеспечив полкам скрытное выдвижение к кромке леса. Кабы юты могли этот маневр разгадать, то в котел вряд ли бы сунулись.

Лесичи подобрали павших — людей и зверей, чтобы предать почетному огню, а затем справить тризну. Леших, придавленных на поле, с шутками-прибаутками освободили, откатив в стороны стволлы и обломки скал. Трупы ютов поскидали в Яришную, и долго еще водилась в ней небывалых размеров и жироности рыба.

А пока шли приготовления к похоронам, вороны, слуги горынычей, облетели окрестности, що нигде не обнаружили ни одного юта. Лишь следы ннедолгого их пребывания на земле и под землей

В честь павших колдунов теперь в дни, когда поспевает брусника, у Лысой сопки собираются колдуны и ведьмы со всего княжества, помиинают предков, обмениваются опытом и собирают волшебную траву тирлич.

 

Глава восьмая. Еловый мальчик

Лес Нов замолчал и откинулся на траву. Глянул на слушателя и обомлел: Кам Рой не валялся на травке, он висел над ней, привольно раскинувшись в воздухе, прогретом предосенним солнцем. Лесу тоже захотелось вот так удобно повисеть, но он понимал, что для этого нужно раздеваться, смазываться мазью. При этом обязательно сперва неуправляемо взмоешь к облакам и только потом сможешь эдак запросто зависнуть над поляной.

— Я тоже умею висеть в воздухе, — не удержался от похвальбы юноша, — И даже летать.

— Я знаю, — сказал Кам. — Ты же сюда прилетел, а не пешком пришел.

— Да, — подтвердил Нов, — потому что я чародей… Хотя и похуже, чем ты, — скрепя сердце признал он. — Возьмешь меня в ученики?

— Нет, — сказал Рой, и у пацана упало сердце. — Поступим наоборот: я к тебе наймусь. Телохранителем, хранителем твоего тела.

Лес подумал, что было бы здорово, кабы его маг от опасностей защищал, но чем же с ним расплачиваться?

— Чем же я тебе платить стану за службу? — спросил он. — Разве что ютским золотом? Я на базаре в Козырьграде улепер у противного ютантишки кошель, сам не зная зачем. Теперь только догадался для чего — чтобы с тобой было чем расплатиться…

— Нет, — опять отказался маг, — ни к чему мне золото.

— А больше у меня ничего и нет.

— Платить мне станешь рассказами. Язык у тебя, Лесик, хорошо подвешен, умом Батюшка не обидел, а я, скромный путешественник, бедный знаниями о своих лесных братьях, от тебя, глядишь, чего и наберусь. Идет?

— Конечно, — радостно согласился юноша. Плата не показалась ему чрезмерной, скорее наоборот. Да если серьезно, то за возможность рассказывать о славных деяниях своих предков Нов был бы не прочь и приплачивать, лишь бы его вот так слушали — широко распахнув умные синие глаза. Где он еще отыщет такого благодарного слушателя? Нет, другого такого в Лесном княжестве вряд ли сыскать.

— Лесик, — спросил Кам, — а землю, в которой юты навертели дыр, раскопали?

— Еще бы! И нашли шахту с железной рудой, невиданных размеров плавильную печь, кузницу и сверлильню с заготовками кривых мечей и железных шапок. Там теперь княжий оружейный завод. Одна незадача: сталь для оружия получается куда хуже, чем у ютов была. Ведуны в прошлое заглянули и выяснили, что сталевары захватчиков добавляли в расплав какие-то порошки, которые им из правого зрака паутины посылали. А нам тех порошков взять негде. Задумывались, конечно: как бы в страну зеленых долгоносов пробиться, да все и разведать? Но пробиться в мир ютроллей с помощью дальновидения и даже ясновидения не получилось. Прохода тоже никто не сыскал, поэтому благие пожелания так пустыми мечтаниями и остались.

Когда в Великих Мудаках внезапно появились вторые юты — вроде бы мирные и вежливые, ничего не просящие, ни на кого не нападающие, — : с ними охотно смирились. Сотрудничать стали, надеялись у них о тайне порошков чего узнать. И детей стали почти охотно в ютскую школу отдавать, считалось, что это верный путь ребенку своему добрую жизнь определить. А к знаниям лесичи всегда тянулись, многознатцев крепко уважали. И даже когда выпускники школы стали на долгое время в Ютландию уходить, никто не возражал. Считалось: вернутся юноши и расскажут, где брать порошки для выплавки такой стали, что гнется, а не ломается. Одна незадача: уже тринадцать веков юноши-чародеи ходят за паутинную границу, но еще ни одного секрета оттуда не вынесли. Либо по возвращении ничего не помнят, либо вовсе не возвращаются. Юты за свои тайны держатся крепко…

Чисто поле после огневых похорон и тризны назвали в честь павших полем Колдунов, а на Лысой сопке, гольце Дырявом, в память о славной победе проводятся слеты ведьм и колдунов, где они мастерством делятся, павших поминают, а заканчивается все невиданной, говорят, пьянкой…

— Банкетом, — вставил маг.

— Чем-чем? — не понял Нов. — Ах, жбанкетом! Точно: хлещут там из жбанов хмельные настойки да меды! Правда, еще траву собирают. В травене — нераспустившийся жар-цвет для ночного освещения изб и припутник для колдовских обращений. В липеце одолень-траву, чтобы скотина не терялась, прострел-траву для излечивания колотых и рубленых ран и сон-траву "для лечения бессонницы и вызова вещих снов. Сон-трава для ведунов важнейшее снадобье. А в начале вересня — скоро уже срок подойдет, всего деньков пять и осталось-то — разрыв-траву, чтобы отпирать запоры и разрывать колдовские узы, плакун-траву для рыданий и чиханий — она хороша для рассеивания мороков — и самую ценную траву, без которой колдуны и даже чародеи — ничто… Я имею в виду тирлич. Увидеть его можно лишь тогда, когда не меньше подсотни колдунов и ведьм усилия объединят и все силы напрягут. Только ведуны могут собирать тирлич в одиночку. Со мной вот, скажем, тирличем дедуля Пих делится…

— Стоп! — скомандовал Кам. — Замолчи немедленно!

— А что случилось-то? — удивился юноша.

— Немедленно заблокируй сознание!

— Как это? — не понял Лес.

— Сделай так, чтобы вещун-сигналов не посылать!

Ищут меня, догадался юный чародей и замкнулся в себе, как его на последнем курсе учили: закрыл вещун-сигнал в черепе, как в железной шкатулке.

— В чем дело, Кам Рой?

— Я же к тебе нанялся стражем тела, потому обязан защищать. Нас окружают патрули.

— Может, улетим? — спросил Лес.

— Не стоит, — отмахнулся маг. — Иначе придется улепетывать всякий раз, как стражники поблизости окажутся. А нам нужно себя так поставить, чтобы не мы от них, а они без оглядки улепетывали куда подальше, едва о нашем приближении заслышат. Так вернее будет.

Юноша со словами стража тела согласился, но подумал: да как же это нужно поставить себя, чтобы юты двух человек — малого да старого (а Рой представлялся ему тридцатилетним стариком, не ведал он, что в самом-то деле магу далеко за сотню) — панически боялись?

— Вот как сделаем, — решил путешественник, — ты сейчас обернешься деревом… Каким бы получше-то? Ага, елью!.. Но не личину наведешь, потому что, по твоим же рассказам, юты гипнозу не поддаются, а произведешь полноценную трансформацию. Понял?

Юноша кивнул. Слова были незнакомые, но смысл он уловил.

— Стражников вместе с тройниками-ютами я беру на себя. Да их и не больно-то много — всего три тройки. Для меня это — плюнуть да растереть. Но ты будь осторожней: один среди них опасен, это вымпел-вещун.

— Вот это да! — восхитился юноша. Вот маг так маг! Для него девять хорошо вооруженных конных патрулей, специалистов по отлову — пустяк.

Нов пересек поляну, срезал с березы полосу бересты и намазал раствором припутника. Настоя было совсем мало, но благо, что хоть сколько-то отыскалось в кошеле. Лес надеялся, что на час-полтора и такого количества хватит. Затем чары спадут.

Юноша обернул берестяную полосу вокруг пояса, затем стал среди еловых стволов и принялся тянуться к уходящему свету солнца, раскидывая зазеленевшие руки-ветки и пронзая воздух острой макушкой. При этом он ввинчивался в землю корнями — пальцами ног. Он чувствовал, как деревенеет тело и ухудшается зрение: глаза-сучки хотя и располагаются по стволу и глядят во все стороны, но острота при этом теряется, все становится расплывчатым, нерезким. Зато лешачья связь — паутины серпеня соединяли его теперь со всеми уголками Лесного княжества. Нов ощутил, как рвутся живые клейкие нити неподалеку от него. Справа и слева к костру пробирались патрули. С одной стороны трое конных, с другой — шестеро.

А Кам Рой спокойно сидел у огня, как будто не замечая, что двое из правой тройки спешились, каждый встал на правое колено и упер лук с натянутой тетивой в землю. И слева на мага были наведены стрелы ставших в два эшелона стражников.

— Стоять! — скомандовал тройник-ют, находящийся по левую руку Роя.

Кам неспешно поднялся.

— Руки за голову!

Маг сцепил руки на затылке.

— А где маленький гаденыш-лесич? — раздалось справа.

Рой пожал плечами, — Не могу знать. Не понимаю, о ком вы спрашиваете, — без тени смущения отвечал Кам.

— Не лги! — прорычал правый. — Я знаю, что еще двадцать минут назад он был на этой поляне. Эй, Шип Цын, проверь, может, этот лесной бродяга никакой не мужик, а надевший личину гаденыш?

Лес очень обиделся на «гаденыша». Ему даже захотелось выдрать из земли корни, двинуться и исхлестать колючими ветками рожу юта, но нельзя было сейчас отвлекать мага, подставляя под стрелы патрулей. Поэтому Нов молчком наблюдал, как из темноты на свет костра выбрался стражник с золотым ястребиным крылом на правом плече плаща. Вымпел-вещун, о котором говорил Кам. Офицеров связи никогда не прикрепляли даже к патрульным дюжинам, а тут выделили на девятерых. Серьезная каша заваривается!

Вымпел-вещун внимательно всмотрелся в мага. Очевидно, прощупывал сознание. На лице Роя выразилось легкое недоумение: в чем меня подозревают? Нов подивился способности старшего товарища контролировать себя. Мне бы так, позавидовал юноша.

— Нет, — заявил Шип Цын, — это не беглец из школы ютов, это обычный бродяга, который нас побаивается, а про парня ничего не знает… Эй, бродяга, давно тут костер жжешь?

— Да с вечера, — соврал Кам, — еще солнышко и макушек еловых не касалось.

— А что же ты тут жрешь? — подозрительно спросил ют. — Где твои припасы?

— Воздухом питаюсь, — сказал Рой. — Подайте хлеба кусок за ради Батюшки.

— Во обнаглел! — поразился ют. — Мало им, бродягам, деревень да городов, так уже в таежной глухомани побираться стали. Вон малины ступай пожуй, грибы собирай. А то не пашут и не сеют, а не прочь дармового хлебушка покушать. Сейчас двину разок, жевалки-то повылетят!

— Ну, знаешь! У жевалок тоже есть хозяин, — непочтительно отвечал на угрозу Лесов телохранитель, — они не просто так жевалки сами по себе, чтобы любой сучьеух их колотил, как кедровые шишки.

Юты и стражники-лесичи аж рты пооткрывали от такой наглости со стороны лесного побродяжки. Обозвать юта сучьеухим — большего оскорбления и придумать нельзя, даже волчьеухими и то обзывали их разве что за глаза. За сравнение с волками наказывали строго, а за собак могли и подвесить. Отсюда и пошло выражение «вешать на человека собак»: то есть обвинять в непочтительном отношении к ютан-там, лучшим друзьям и защитникам княжеским, как юты сами себя величали.

— Что ты сказал, в Матушку и Первоматушку? — взревел оскорбленный ют.

— А что слышал, — спокойно отозвался Кам.

— Да я же тебя за такие слова вколочу в землю по макушку!

Ох, до чего же рискует маг, думал деревянный мальчик. Юты и прилюдно могут излупцевать простолюдина за подобное к себе неуважение, а уж в таежной-то глухомани!..

Обиженный ют поскакал на мага, пытаясь стоптать конем, но Рой легко уклонился и за сапог сдернул тройника наземь, но не дал упасть, а подхватил и зажал горло локтевым захватом. Выдернул нож из ножен и упер в бок плененному.

Только дернись! Прирежу, как кабана! Эй! И вы там, в темноте, не дергайтесь зазря, не то запорю вашего сучьеуха так, что задница от башки отвалится!

— Не стреляйте, — прохрипел ют пережатым горлом.

— Бросьте луки на землю! — теперь уже командовал Рой.

Патрули неохотно выполнили приказ.

— Всем сложить руки за головы и приблизиться ко мне! Тройникам-ютам спешиться и исполнять то же самое!

Патрульные, ворча и проклиная неловкость схваченного тройника, исполнили и это приказание.

— Ты! — Рой кончиком ножа указал на вымпел-вещуна. — Шипицын, или как там тебя, жополиз ютов?

Вещун ахнул. Наверняка ни разу в жизни не видел он подобного бесстрашия, неуважения к сказочно богатым пришельцам йз паутины и не думал о себе как о прихлебателе. Когда Шип Цын приблизился к Каму, тот рукоятью кинжала нанес вещуну удар в висок и тут же вернул нож под ребра тройнику. Вещун, не охнув, повалился в траву.

Юноша слегка ослабил свою вещун-защиту и почувствовал, что офицер связи лежит в полном отрубе, а маг, пользуясь беспамятством Шип Цына, не теряя зря времени, рисует в воображении лошадей кормушки с отборным овсом. Лошади, раздувая ноздри, сунулись к воображаемым колодам, но те чуть отодвинулись. Кони сделали по шажку, кормушки отодвинулись подальше.

Патрульные никак не могли сообразить, что же им предпринять, а кони тем временем неслышно растворялись в темноте, преследуя неторопливо удаляющуюся пищу. И некому было остановить животных: без вещуна никто и не догадывался, что в эти минуты отряд превращается в безлошадный. Лесу нравились безрассудные действия хранителя тела, но, даже обладая задатками ведуна, предсказать, что же сделает маг в следующий миг, он бы не взялся. А сделал Кам вот что: в одиночку напал на хорошо вооруженный отряд профессиональных бойцов.

Острым лезвием распорол он кожаный пояс плененного, отчего ютовы штаны свалились до колен, выдернул кривой меч из чужих позолоченных ножен и прыгнул в сторону семерки.

Запинающийся в штанах ют был не в счет, но и семеро на одного показались Нову немалой силой. Тем более что патрули оправились от первоначального изумления и повыдергивали свои мечи, а тройники-юты расстегнули кобуры и нацелили на Роя короткоствольные громобои.

— Ах, сучьи дети! — как будто даже обрадовался такому поведению патрулей Кам. — То-то же я сейчас вам уши поотстригаю!

Он взмахнул мечом, и громобой ближайшего юта полетел в траву. И похоже, что вместе с пальцами. Не успело оружие огневого боя долететь до земли, а Рой уже крутанулся на каблуке и оказался перед дальним ютом. Сверкнул меч, и в руках юта оказался приклад без ствола и огневой коробки. Еще четыре взмаха мечом, слившихся в один, и четыре волчьих уха отлетели в траву, как опавшие листья.

Пятеро лесичей обрушили удары в пустоту, где полсекунды назад находился Кам. Но он-то был уже снаружи круга, образованного патрулями, и пнул в копчик самого толстого. Тот выронил меч и ухватился за жирную задницу. Другому стражнику Рой отвесил затрещину по уху, и патрульный снопом повалился под ноги приятелям.

Оставшаяся тройка ткнула мечами в грудь бродяге, но тот проскользнул между клинками и нанес удар кулаком в глаз самому высокому из стражников. Рослый перекувырнулся через голову и затих, раскинувшись на траве.

Двойка крутанула лезвиями, при этом один пытался снести башку, а второй перерубить ноги Роя. Маг в этот миг подпрыгнул и, опираясь на меч, вертанулся в горизонтальном полете. Он летел параллельно движениям мечей: выше целившегося по ногам, но ниже того, что метил в шею. Подошвы ног Роя со всего маха врезались в солнечное сплетение коренастого патрульного, и тот переломился, как переспелый колос.

Оставшийся в одиночестве страж рубанул сплеча так, что лезвие с хрустом вонзилось в дерн, и тут же с воем покатился по поляне, потому что маг его пнул под коленку. Лес не верил своим глазам-сучьям. Сражение на поляне заняло чуть больше минуты. Противники ни разу не скрестили мечей. Тем не менее все девять стражников были выведены из строя.

Один запутался в штанах и до сих пор не мог от них избавиться, другие юты злобно выли, держась за безухие головы, два лесича валяются в отключке, а третий, коренастый, не валяется, а стоит шалашиком, упершись лбом в землю. Четвертый лелеет ушибленную задницу, пятый вопит, растирая ногу. Вымпел-вещун пришел в себя, но сидит неподвижно, не рыпается, лишь смотрит на Роя расширенными от темноты и просто страха глазами. Оно и понятно: его дело — связь, а оружие — голова, мечом махать ему не пристало. Да он, возможно, ничего режущего, страшней кухонного ножа, и в руках-то никогда не держал, подумал Нов.

Кам Рой собрал разбросанные по поляне мечи и сволок их к костру. Затем поднял исправные громобои. Один был измазан в ютовой крови, а второй пришлось доставать из кобуры на разрубленном поясе. Маг пнул ствол разрубленного громобоя к мечам, а затем с двух рук принялся палить по куче оружия, пока та не превратилась в лужу расплавленного металла. После этого телохранитель повыдергивал огневые коробки и бросил их в огонь. Костер взорвался ослепительно алым цветком, и поляна погрузилась во тьму.

Если бы Нов смотрел на все это глазами человека, то наверняка после такой яркой вспышки ничего бы уже больше не видел, но деревянные глазки мигом переключились. В свете луны еловому мальчику было видно, что оставшиеся в руках Роя громобои один за другим полетели в реку. Раздалось два коротких всплеска.

«Эй, Лесик, — услышал он призыв по вещун-связи, — кончай корни пускать, сучья пялить. Пора человеком становиться. Выходи сюда, знакомиться станем…»

Обратное превращение оказалось куда сложней, и пока Нов мысленно сбрасывал хвою, обрывал корни, превращал еловую кору в бледно-зеленые порты и рубаху, втягивал остроконечную макушку, съеживался до длины сажени (меры длины динлинов не совпадали с русскими, принятыми во втором тысячелетии от Рождества Христова), пока снимал берестяной пояс, разминал одеревеневшие мускулы и регулировал зрение, чтобы воспринимать мир по-человечески; маг подошел к юту и помог ему окончательно избавиться от штанов. Обнажил свой меч, который во время недавнего боя висел почему-то за спиной (ют пронзительно заверещал, прикрывая уши руками), ухватился за штаны тройника и двумя резкими взмахами распорол штанины сверху донизу.

Нов впервые увидел ютов срам и не поверил своим глазам, подумал даже, что у него не все в порядке со зрением: настройка неправильная. Но нет, с глазами все было в порядке, именно такой срам и имели юты — очень невидный. Так вот почему они никогда дел с нашими бабами не имеют, подумал Лес.

— Заткнись! — велел Кам визжащему от страха тройнику. — Оставлю я тебе сучьи уши на память.

Но ют продолжал вопить, будто ему в задницу кол воткнули. Рой отвесил ему пару звучных пощечин, чтобы привести в чувства. Тот вроде бы оклемался: вытянулся перед магом по стойке «во фрунт», как учеников ютшколы учили, — голова вскинута, глаза выпучены и пожирают начальника, чуть согнутые в локтях руки прижаты к бедрам растопыренными ладонями.

«Лесик, — поторопил телохранитель по вещун-связи, — ты что там копаешься? К земным сокам присосался, что ли? Никак титьку мать сырой земли не выплюнешь? Иди скорее…»

Нов наконец сумел стронуться с места и деревянными шагами двинулся к кострищу. Кам встряхнул вымпел-вещуна за шиворот и поставил рядом с ютом. Теперь оба тянулись «во фрунт», только у лесича ноги были сомкнуты: пятки вместе, носки врозь, — а у юта с его кривыми мослами, что обычно скрадывалось тканью порток, сдвинуть ноги не больно-то получалось. Ютовы конечности ходили ходуном.

Ох и трусы же, оказывается, эти юты, подумал Лес. А с мечами да громобоями в руках выглядят куда какими храбрыми. В том-то и беда, что без отпора они совсем обнаглели. Знают, что почти любого купить могут, потому и самоуверенны. Чувствуют безнаказанность и шуруют в Лесном княжестве, как у себя за пазухой.

— Вот, — сказал Кам, кивая в сторону юноши, — выпускник ютшколы чародей Лес Нов. Прошу любить и жаловать. Полюбуйтесь на него, кто ни разу не видел. Попрошу хорошенько его запомнить, особенно ютам. А я — Кам Рой. Из комариного рода, если кому непонятно! А комары умеют пребольно кусаться… Эй, там, на поляне! А ну — все сюда, кто оклемался! Нечего там валяться, не дома на перине!

Приковылял, сильно хромая, один стражник. Подошел, переламываясь в пояснице и снова выпрямляясь, коренастый. Прискользил подволакивающий ноги патрульный с растекшимся на пол-лица синяком. Прискакал держащийся за копчик жирный страж…

— А где остальные? — грозно спросил маг. — Особого приглашения требуют? Вот я на них сейчас своих родственников-комаров напущу!

И тут же все услышали комариный шелест и писк, а из темноты раздались истошные вопли: то Камова родня, разделившись на три роя, набросилась на лесича и ютов. Вся троица мигом прилетела к кострищу. Но в каком виде! Комарами они были облеплены с ног до головы, так что и глаз раскрыть не могли. Живые ковры шевелились на нерасторопных патрульных.

— Князь! — взмолился рыдающим голосом один из ютов. — Прогони родственников, живьем же жрут! Заклинаю во имя Батюшки!

— Ах, уже и князь! — злорадно сказал Кам. — Ладно, так уж и быть. Эй, кровные родственники, летите-ка пока прочь, дайте спокойно поговорить.

И сейчас же живая одежда поднялась в воздух и, свиваясь косой, подалась в сторону выкатившейся из-за еловых зубцов луны, рубиново светясь в ясных ее лучах набитыми кровушкой брюшками.

Да он прямо как Харги оленных людей! — восхитился Нов. Такой же повелитель комаров!

Оставленные кровососами в покое, патрули облегченно вздохнули. Лесин тряс башкой и бессмысленно таращился. Крепко же Кам Рой въехал ему по уху.

— Контузия, — непонятным словом определил его состояние маг. — Придется мозги вправлять. — Приблизился к стражнику, поводил ладонями вокруг головы, потом встряхнул ее, огладил воздух около затылка, похлопал по темечку, по вискам, звонко щелкнул по лбу и велел: — В строй!

Страж заметно оклемался, в глазах его появилась мысль, и была она несложна: нужно беспрекословно подчиняться приказам того, кого еще пять минут назад патрульные считали лесным побродяжкой. Лесин пристроился в неровную шеренгу, вскинул голову и выпятил грудь. Один из ютов протянул кровоточащую лапу без указательного пальца. Рой огладил рану ладонью правой, и кровотечение прекратилось.

— Вы, безухие, — сказал маг, — пошарьте по поляне, поищите уши. Я их вам назад приставлю. Остальные займитесь костром. Чего мы без света?

Шеренга избитых рассыпалась по поляне, собирая сучья, сухую хвою, бересту с пеньков. Когда костер вновь взметнул ввысь оранжевые языки, юты отыскали свои уши и протянули магу. Кам приставил их на место, что-то пошептал, чем-то смазал, и случилось чудо: уши приросли!

А теперь рассаживайтесь вокруг костра! Еще раз представляюсь, — сказал маг. — Я — Кам Рой из комариного рода. А это — Лес Нов, чародей. И попрошу запомнить, что он теперь не мальчик, беглый ученик из ютшколы, а полнрценный чародей. Я, Кам Рой, нанялся к нему телохранителем, сторожем его тела. И подумайте вот о чем: если я, наемный работник, с вашей девяткой так легко разделался, то что бы с вами было, кабы за дело чародей взялся? Хорошо, если представляете. Это — первое. Шипицын, повтори, что запомнил!

Лес Нов теперь не мальчик, беглый ученик школы ютов, а полноценный чародей! Ты — его сторож тела! — гаркнул вымпел-вещун.

— Замечательно, — похвалил Кам. — Теперь — второе. Чародей Лес Нов и его сторож тела Кам Рой объявляют беспощадную войну врагам Лесного княжества — ютантам.

Наверное, именно в этот миг отрок впервые почувствовал себя юношей. Ощутил, что стал не постепенно, а вот так — скачком — старше и мудрее. Хотя его ошеломила мысль, что можно не просто тайком вредить захватчикам, а официально заявить об открытии войны. Их-то с магом всего двое, а ютантов — куча немерена!..

— Мы с Лесом, — продолжал маг, — обвиняем ютов в преднамеренном уничтожении части лесного народа. Ютанты отбирают молодых чародеев и отправляют за паутинную границу, где те часто гибнут, не оставляя потомства в Лесном княжестве. В конце концов род чародеев неизбежно прервется. Мы с Лесом также обвиняем ютов в развращении остального народа княжества, в шантаже, подкупе и запугивании, в превращении свободных людей в прислужников, жополизов. Шипицын, повтори!

Чародей и его страж обвиняют ютантов в уничтожении рода чародеев и превращении остальных жителей Лесного княжества в ютовых жополизов!

— Молодец, — снова похвалил Кам. — Поэтому мы с чародеем объявляем войну до тех пор, пока либо в княжестве не останется ни одного юта, либо не погибнем мы и те, кто захочет к нам присоединиться. Шипицын!

Война будет длиться, пока не исчезнет одна из враждующих сторон! — выкрикнул вещун.

— Умница, — сказал Рой. — Все свободны. Можете возвращаться в Дом стражи и передать остальным наши слова. Если кто что-нибудь не запомнил, обращайтесь к Шипицыну. Ну-ка, ты! — Кам ткнул пальцем в бесштанного юта. — Повтори, к кому следует обращаться, если кто-нибудь позабудет мои слова?

— Следует спросить вымпел-вещуна Западного Дома стражи Шипа Цына!

— Запомнил, — хмыкнул маг, — а казался совсем безголовым: штаны не мог снять, пока его боевые товарищи дрались, получали раны и увечья. А теперь кру-гом! Всякий, кто останется на поляне через десять минут, полетит к Дому на высоте половины роста деревьев…

— Князь комаров… — вякнул бесштанный ют.

— Да? — поднял брови Кам.

— Насчет того, что мы изводим род чародеев… Это неправда!

— Неужели?

— Конечно. Мы следим, чтобы после каждого оставались дети. Девочка и мальчик.

— Но мой брат, Нож Нов, умер, не оставив никаких детей! — выкрикнул Лес.

— Наверняка оставил, — огорошил его ют.

— И где же они? — заорал чародей. Ему так хотелось, чтобы сказанное тройником оказалось правдой…

— Конечно в Ютландии…

 

Глава девятая. Темные кони

Долго же им придется добираться, — засмеялся юноша, когда патрули растворились в ночи. — Коней-то у них ты, Кам Рой, угнал.

— Ничего, пройдутся пешочком, лучше мои слова запомнят.

— А не слишком ли ты круто взял, объявив войну ютам? — спросил Лес — Нас же всего двое…

— Двое — не один. А главное, когда вещун в центр сообщит о нашем заявлении, об этом мигом вся страна узнает. Наверняка у нас появятся союзники. Думаю, что при нужде мы сможем собрать армию. Полк не полк, но на несколько сотен союзников я рассчитываю. Или я не прав?

— Найдутся сторонники, — подтвердил Нов.

— Вот и прекрасно. Но армия нам пока не нужна. Двоим-то будет полегче уходить от засад.

— Кам Рой, а как ты представляешь войну с ютами? Как ее вести? Какие у тебя планы?

— Планы очень просты. Сперва нужно попасть в столицу, в Холмград. Появиться на княжеском Дворе и встретиться с советниками, а если повезет, то и с самим князем. Как его прозвище-то? Синюха?

— Нет, Синюха во-она еще когда был… Сейчас Золотуха. Прозвали так, потому что золота слишком много накопил, девать некуда. И ведь не торгуем ни с кем, кроме желтокожих…

— Золотуха, Золотуха… — задумчиво пробормотал маг. — Он как мужик-то? Молодой, старый? Умный, глупый?

— За тридцать ему, под сраку, как говорят в народе. Старый, значит. И считается не шибко умным. Жадность его губит, я думаю. Другой бы на его месте ютов давно разогнал либо потребовал, чтобы научили лесичей громобои делать, рисовальные сундучки, средства для громкой связи и очки для темноты. И о судьбе чародеев побеспокоился бы. А он Золотуха и есть — копит золото, которое скоро дешевле навоза станет…

— Хорошо рассуждаешь, — похвалил Кам. — Понимаешь, как государство богатеет и чем живет и почему не нужно золото ему, когда простой продукт имеет.

— Ух ты! — восхитился Лес. — Как складно и ладно! Лучше любого ведуна речь сложил.

— А при чем тут ведуны? — не понял телохранитель.

— При том, что ведуны считаются знаткими в справедливом суде и стихов сложении. Они свои пророчества чаще всего стихами излагают. Есть еще певцы-сказители, но те сами слов не складывают, пересказывают то, что ведуны сочинят либо от Драчевских старожилов услышат… Кам, а не случится так, что Золотуха не велит нас миловать, а велит казнить?

— Вылетим мы тогда с тобой в трубу, — улыбнулся Рой. — Надеюсь только, что трубы во Дворе широкие — не застрянем. Да что попусту беспокоиться? С князем не сговоримся, станем искать других сторонников.

— А дальше?

— Дальше? Дальше, полагаю, обязательно нужно в Драчевке побывать. Тамошних старожилов порасспрашивать, как да что в треугольнике творится. И вообще, жизнь там спокойная, можно погостевать, я бы тебя кой-чему поучил на досуге. Неплохо и

в Великие Мудаки наведаться, посмотреть что к чему. Глянуть, что в Доме ютов и под ним творится. Чего они там добывают? Если грабят лесичей, ценные руды и минералы крадут, так грабеж этот пресечь. Но это все дела второстепенные, главная наша с тобой задача — узнать, как двузракая паутина ставится и как снимается.

Нов с уважением посмотрел на своего хранителя тела. За такие сведения он, Лес, и жизни бы своей не пожалел. Просто раньше полагал, что ему, пацану, такая задача не по зубам. Даже один на один с собой замахнуться на такое не решался. А Кам Роя непосильная задача не смутила. Вот что значит непуганый человек!

— Рой, — спросил юноша, — а ты бы и вправду патрулей к их Дому по воздуху отправил, если бы задержались? Я-то тебе в этом деле не помощник — у меня всего один корешок тирлича остался, а сока стеблей и вовсе, считай, нет: одна половинка рыбьего пузыря…

— Да никуда бы я их не отправил, — признался Кам. — У меня и вовсе травяных снадобий нет. Я им соврал, чтобы страху понагнать. Вспомнил твою историю про Еленю и деда Пиха.

— Лес удивился и снова подумал, что маг — человек рисковый.

— А если бы стражники не поверили?

— Значит, мой расчет оказался бы неверным.

— И что тогда? Рой пожал плечами.

— Я в чародействе-то плохо разбираюсь, — огорошил он.

— Да как же так? — не поверил юноша. — Ты же мне сам советовал не личину надевать, а обернуться елью по-настоящему… Выходит, в этих делах ты разбираешься.

— Ну, советовать всяк может. А что насчет личины, то оборачиваться я не умею, но внушить любому, что выгляжу как-то иначе, — это в моих силах. У нас это гипнозом называется. А на перевоплощения, когда обман, от правды неотличим, я не способен. Может, с тобой пообщаюсь, научусь чему-нибудь.

— А лечение руками? Я же видел, как ты одному голову правил, а ютам уши назад прирастил и кровь на руке затворил!

— А-а, ты про биоэнергетику вспомнил. Ее в наших школах малышня проходит. В биоэнергетическом управлении телом у нас любой мастак.

— А у вас разве тоже школа ютов есть? — удивился Лес.

— Да почему же ютов? Нет у нас никаких ютов. А школы у нас простые, народные. Все дети в них учатся.

— Если у вас ютов нет, — любопытствовал Нов, — то кто есть? Одни люди да иножить?

— Иножити у нас тоже нет. Есть роботы — металлические и биологические, каждый для своей цели. А еще есть сириане, центавры, бетельгейзеры, вегиане…

— А какие они?

— Да кто какой. Есть прозрачные, есть как черная клякса. Кто многорукий, кто многоногий, есть двухголовые, а еще жидкие и подводные. Разные…

— А евны, стовраты, маржохи, берды-ренегаты у вас есть?

— Ни разу о таких народах не слышал, — сказал Рой. — Кто такие?

— Я и сам не знаю. Но у нас в школе пели: «Мы победим евнов, стовратов, маржохов, бердов-рене-гатов».

— И победили?

— Кого? Евнов и маржохов? Нет, конечно. Да и как их победить, если ни один лесич никаких маржохов сроду не видел?.

— А зачем же вы тогда с ними воевать собрались?

— Да не собирались мы воевать. Я же тебе сказал, что это слова из песни, которую нас юты в школе петь заставляли. Когда я в младших классах учился, мне песня нравилась. Такая… военная, вот! А в последнее время задумался: взять стовратов, пусть у них и по сто ворот, а мне-то, лесичу, какое до тех ворот дело?

— Это ты умно рассудил, — похвалил маг.

Лес воспринимал Кам Роя магом, хотя тот и заявил, что ничего в чародействе не понимает.

— Я думаю, — сказал Нов, — что евны и берды — это враги ютов в Ютландии. Они там, в своем мире, со стовратами воюют, а нас, чародеев, используют, чтобы мы с ютовыми врагами сражались… А вы с вегианами и бетельгейзерами воюете?

— Что ты, что ты, — замахал руками Кам. — Нет, конечно. Мы с ними дружим, торгуем товарами, обмениваемся произведениями искусства. Да и как можно воевать с черной кляксой? Можешь представить такой бой: ты сражаешься с текущей по стене кляксой?

— Ну, можно ткнуть ее чем-нибудь, — предположил Лес.

— А взять бетельгейзеров. Это же кусок тьмы. Сейчас кругом ночь, вот и тыкай в темноту, пока не надоест. Что ночи до твоих тычков?

— А центавры?

— Эти — трехногие, в местах сгибов тело у них металлическое. И все они сплошь телекинетики и телепортеры…

— Слова у тебя, Кам Рой, какие-то все мудреные… Ты прямо как Драчевский старожил. У них вон тоже кобыла есть — Инфляция. Что это значит, Батюшка ведает.

— Я могу объяснить, — сказал Рой, но так и не сказал, что же это за инфляция такая. Может, и сам не знал. — Телекинетик — это человек, который взглядом может предметы передвигать.

— Как это? — не понял юноша.

— Я немножко умею, — признался маг, — только слабо. И передвигаю только мелкие предметы: камушки, шишки. Вот посмотри.

Кам взглянул на раскаленный уголек, выкатившийся из разведенного патрулями костра. Уголек подпрыгнул, как лягушка, и отлетел на аршин, затем еще на один и еще.

— Я тоже так умею, — сказал Лес.

У нас в школе почти любой может заставить полететь хлеба ломоть или тарелку, подумал он. Глянул на уголек, и тот огненной ниткой сверкнул над поляной и улетел в речку.

— А чтобы большой предмет двигать, — сказал Нов, — мы тирличем пользуемся.

— Вот это и есть телекинез, — сказал Рой. — Мы с тобой друг друга поняли. А телепортация — это когда человек мгновенно переносится с места на место.

— Я от деда о похожем слышал, — сказал Лес, — но ни одного человека, владеющего такими приемами, не встречал. Мне дедушка Пих говорил, что мгновенно переноситься с места на место смогут только маги, а они у нас в Лесном княжестве никак не рождаются, потому что еще ни разу не случилось, чтобы десять поколений ведунов подряд родились. А все юты виной: чародеев они в школу забирают.

— Не понял, — признался Рой. — При чем тут чародеи, если ты о ведунах толкуешь?

— Знаешь, Кам, я и сам деда не понял. Действительно: при чем тут чародеи? Одно понял точно: юты виноваты, что легких на помине магов в Лесном княжестве нет!

— Легких на помине, говоришь? Оригинально, — хмыкнул Рой. — Я тебе о центаврах начал рассказывать. Вот и посуди, как с ними воевать. Скажем, ты его поймал, запер в клетку. Думаешь: поймал! А он раз — и оказался в другом месте, а у тебя пустая клетка. Вот и повоюй. А вегиане, те холодней льда. Купаются в жидком газе, как мы в реке. Зачем с ними воевать, что завоевывать? Льдины и снега газовые? Глупей не придумать.

— Рой, покажи мне телепортацию! — взмолился юноша.

— Да я не умею толком, — засмущался маг.

— А ты без толку. Ну, хоть маленечко…

— Да я совсем плохо, — сказал Кам и в тот же миг исчез.

Лес принялся озираться и обнаружил, что маг стоит у него за спиной.

— А говорил: не умею, — обиделся Нов. — Да я бы с твоими способностями… Я бы таких дел натворил!

— Каких дел?

— Ну, это… Улепер бы у ютов все их секреты!

— Что значит «улепер»?

— Это такое слово, сложенное из «улететь» и «упереть». — Лес протянул руку, и сосновая шишка порхнула ему в ладонь.

Кам расхохотался:

— Хорошо, Лес. Мы с тобой вдвоем составляем одного полноценного волшебника. Что-то ты умеешь, что-то я. Так что клянусь тебе: улепрем мы у ютов их окаянные секреты…

— Правда?

— Конечно правда. Но тогда тебе, Лес, придется в Ютландию сходить.

— Ох, не люблю я, Кам, бывать в Ютландии. Возвращаешься оттуда — ничегошеньки не помнишь. И голова кругом: где ты — уже здесь или все еще там? Но если это для серьезного дела требуется, для того чтобы у ютов их секреты улепереть, я пойду.

— Значит, договорились.

— Кам, — сказал юноша, — а летаешь ты здорово.

— Когда это я летал? — удивился маг.

— Ну, не летал, а лежал в воздухе перед тем, как патрули напали.

— А, это. Лежал да и лежал. И потом, летать, как я, это даже и не искусство. Вот у меня на руке браслет, — Рой помахал левой рукой, — я летаю с его помощью.

— Как интересно! Это же у тебя вроде амулета-узольника, заговоренного браслета, связанного секретными узлами из стеблей тирлича. Пока он у тебя на руку надет, ты можешь взлететь всегда, когда захочешь… Рой, а дай мне твой браслет примерить. Я попробую взлететь.

— Не могу, Лес, браслетом поделиться. Ты только не обижайся, но я его снять не могу. А если сниму, то сразу исчезну.

— Как — совсем исчезнешь? Навсегда? Рассыплешься?

— Рассыпаться не рассыплюсь, но отсюда сгину и окажусь в своей стране. И браслет вместе со мной исчезнет.

— А потом ты сюда назад вернуться сможешь?

— Могу-то могу, только тут все станет по-другому. Люди, которых я знал, изменятся. Окажутся не на тех местах, где мы с ними расстались, враги и друзья меня позабудут и при встрече не узнают. Меня здесь секунду не будет, но кто-то умрет, другие уедут далеко-далеко, а некоторые убитые, наоборот, окажутся живыми. И со всеми придется знакомиться заново.

— Какое печальное волшебство, — поразился юноша. — Когда враги тебя не узнают — это неплохо, но как подумаешь, что и друзья позабудут — становится грустно и обидно. Нет, Кам, ты уж лучше браслет свой не снимай. Не хочу тебя позабыть. А для полетов я сам себе узольник сплету, только вот тирлича набрать нужно. Его собирать трудно, для поисков трава жар-цвет нужна, да еще подсотня ведьм с колдунами.

— А жар-цвет как искать?

Нов расхохотался.

— Смешно получается, — всхлипывал он. — Чтобы тирлич найти, нужно сперва жар-цвет отыскать, а для поисков жар-цвета нужен лютик-волкобой, а для лютика — плакун-трава, которую без разрыв-травы не сыскать, ха-ха-ха! Нет, — посерьезнел Нов, — это все шутки. Жар-цвет искать не нужно. Чего его искать, если он сам по себе светится? Приходи в лес да рви. Светящийся цветок любой увидит, кто не слепой. А зацветет он через несколько дней, как раз когда брусника поспеет. Даже примета у нас есть: зацвел жар-цвет, пора бруснику брать… Кам, а как ты на себя личину надеваешь?

— Просто внушаю, что сменил облик, а люди верят.

— Морок наводишь?

— Можно и так выразиться.

— А ну-ка превратись в бетельгейзера.

— Как же ты ночь в ночи разглядишь? Это же все равно как в реке искать знакомую каплю.

— Тогда обратись в ледяного человека.

— В вегианина? А замерзнуть не боишься?

— Лето же, тепло. И ты сам говорил, что личину меняешь не по правде, морок наводишь.

— Хорошо, — согласился маг и глянул Нову в глаза.

Юноша почувствовал леденящий холод. Похожий холод исходил от ютов, его вещуны чувствовали, когда в ютовы мысли проникнуть пытались. Но нынешний холод был куда холодней. Лес чувствовал, что мороз пронизывает его до костей. На месте мага колыхалось что-то немыслимо красивое, сотканное из звезд и радуг, зимнего солнца и весенней молнии. И было радостно разглядывать это искрящееся чудо, вот если бы еще не мороз, бр-р! Юный чародей вспомнил двузракую паутину, которая тоже играла радужным цветом и искрилась, но от того мерцания болела голова…

Рой вернулся в человеческий облик, и холод сразу исчез. Но Лес все еще дрожал.

— А говорил — морок, — упрекнул он хранителя тела.

— Конечно морок, — подтвердил маг. — Внушение вызывает ожог или обморожение.

— А по-настоящему ты, Кам Рой, меняться можешь? Превратиться в скалу или, скажем, в волка?

— По-настоящему не могу, но умею изменить форму носа, рот, зубы, стать повыше или пониже, обрасти шерстью, но все равно останусь человеком. И вес мой не изменится. Если встану на весы и начну превращаться, то чашка весов не шелохнется во время моих превращений…

Кам говорил, а нос мага тем временем вытягивался, рот растянулся, выступили волчьи клыки, а глаза превратились в светящиеся совиные плошки. Ох и страшным же он стал! Такой бы всю малышню на обеде в ютшколе напугал своим видом.

— Ну и страшилище, — сказал Нов. — Ночью встретишь — на всю жизнь заикой останешься.

— Будто сейчас день, — отозвался Рой, возвращая себе прежний облик. — Кстати, уже за полночь, не пора ли спать ложиться?

— Нет, Кам, еще не пора. Еще чего-нибудь расскажи. Ты такие интересные истории рассказываешь. Да еще и заморочил мне голову, что никакой будто не маг. А сам летает, меняет личину, оборачивается, лечит, кровь затворяет, умеет порхать и взглядом двигать, из горошины обед делать…

— Никакой я не маг, — рассердился Рой, — все мои способности объясняются знаниями, а не чародейством. Всем этим наукам детей в наших народных школах учат. Так, как я, чародействовать любой может, хоть у нас, хоть у вас в княжестве, если его с детства учить. Для этого никаких особых талантов иметь не нужно. И без разницы: ведун у тебя дед или плотник, ведьма мама или ткачиха. Учись, не ленись…

— Вот и научи меня, — загорелся Нов.

— Давай лучше спать ляжем, — сказал Кам. — Где синтезатор?

— Это овальный сундучок?

— Он самый.

Лес вытащил из костра дымящуюся ветку, и, освещая траву, отыскал полузатоптанный сундучок. Поднял и протянул Рою. Тот откинул крышку и набил землей. Юноша решил, что внутри опять окажется туесок с едой (ему опять захотелось помидора), но в сундучке на этот раз лежали два пушистых комка размером с кулак. Кам взял себе один, а второй протянул Нову:

— Держи одеяло.

Парень подумал, что от такого одеяла проку будет немного: раз оно свернутое — с кулак, так развернутое наверняка не больше портянки. Но тут он ошибался. Одеяло оказалось никаким не одеялом, а мешком, и весьма вместительным. В него наверняка влезли бы два пацана размером с Нова.

Кам провел указательным пальцем по мешку, который сразу же распахнулся, как простыня.

— Стели у костра, — посоветовал Рой, — и ложись сверху.

Лес так и сделал. Маг запахнул половинки мешка и снова провел пальцем. Края срослись между собой, а под головой Леса вздулось что-то вроде подушки. Лежать в мешке было мягко, тепло, и пахло от него чем-то знакомым и приятным, скорее всего — сеновалом, когда он только-только заполнен сеном из таежных трав.

Кам извлек из браслета две горошины, на этот раз черного цвета. Бросил их в костер, затем выкатил из огня веточкой. Горошины увеличились до размеров гусиного яйца. И формой они напоминали яйца, только были не белыми, а черно-прозрачными. И внутри этих полупрозрачных яиц что-то шевелилось. Похожее зрелище Нов наблюдал, когда нечаянно разбил яйцо из-под наседки. Тогда он с детским испугом наблюдал, как внутри растекшейся жидкости ворочался живой зародыш цыпленка. Зародыш без защиты из скорлупы очень быстро умер на свежем воздухе, и маленький Лесик горько-горько плакал, жалея неосторожно погубленную жизнь.

Маг осторожно опустил зародыши в траву и вернулся к костру.

— Ты что сделал? — спросил юноша.

— Коней, — просто ответил маг.

— Вот так вот взял и сделал коней? — обалдел юный чародей.

— А что тут такого? Как же мы с тобой без лошадей из чащи выбираться станем?

— Я согласен, что на лошадях выбираться легче, — согласился Лес. — Но ведь я не о том. Ты же мне все время твердишь, что ты никакой не маг, не чародей, а сам взял, да запросто, даже не задумываясь, сотворил двух лошадей из двух горошин. Да ты же величайший волшебник во всем княжестве! А может быть, и на всей Земле! Сотворил живое из неживого!

— Да не живых коней, — охладил его восторг Кам, — а биороботов. И не сам я сотворил их, а наши ученые, генные инженеры. Эти кони в виде микросхем лежали в моем браслете. Я только то и сделал, что те схемы достал и активировал, то есть дал команду начать рост… Ладно, хватит болтать! Давай спать.

Маг сладко зевнул, расстелил свое одеяло, улегся и превратил в мешок. Под головой у него запузыри-лась подушка, Рой закрыл глаза и почти сразу же сладко засопел. Во сне он улыбался, видно, снилось ему что-то приятное. Да разве могут сниться неприятности непуганому человеку?

А Нов лежал рядом, смотрел на крупные звезды серпеня, и в голове его кружилась череда событий долгого-долгого дня. Интересно, думал он, а ют правду мне сказал или соврал для красного словца? Про брата, про то, что у Ножа в Ютландии остались дети — мальчик и девочка. Хорошо бы, если это оказалось правдой. Хотя не очень и хорошо. Хорошо, что линия Ножа не пресеклась окончательно, а плохо, что два племянника Леса тогда, выходит, томятся в Ютландии. В полоне…

По небосклону скатилась звезда. И еще одного лесича жизнь отлетела, подумал Нов. И заснул. Но спал беспокойно. Дважды за ночь вскакивал и бегал к кустам поглядеть, как растут кони. В первый раз зародыши были размером с волчат, а во второй уже напоминали свернувшихся клубком жеребят.

 

Глава десятая. Сражение в трактире

Разбудило его бьющее в лицо солнце. Первая мысль Нова была такой: как там кони? Он вскочил на ноги и обомлел. На поляне паслись два красавца коня необычайно черной масти. Два сгустка темноты. Прямо как бетельгейзеры, подумал юноша. На вороных были богато изукрашенные уздечки, седла и еще болталось что-то непонятное — металлические ступеньки, которые ремешками крепились к седлам. Что бы это могло означать?

— Доброе утро, — сказал Кам. — Умывайся и иди завтракать.

Нов сбегал к речке, вымыл руки и лицо мылом из кошеля (вспомнил, как не хотел брать мыло в дорогу), прополоскал рот и, как пес, отряхиваясь на бегу, подлетел к костру. Кам протянул прозрачный туесок. На этот раз Лес уже не раздумывал, как сорвать крышечку с подноса. На одной из тарелок лежал ломоть хлеба с горячим мясом, пропитанным кисло-сладким соусом, в чашке была горячая темно-коричневая жидкость с удивительным, ни на что не похожим ароматом, а еще одну тарелочку занимал желтый, перезрелый, как подумалось юноше, огурец.

Лес отхлебнул из чашки.

— Нравится? — спросил Рой. — Называется кофе. Нов пил кофе маленькими глоточками и чувствовал, как по каждой жилочке разливается бодрость.

Рой взял огурец и стал снимать с него кожицу, как с лука или клубня саранки. — Ты и вправду маг, — сказал Лес.

— Это еще почему?

— Да все у тебя не как у людей. Кто же так огурцы чистит?

— А кто тебе сказал, что это огурец?

— Сам вижу.

— Нет, Лесик, это вовсе даже не огурец. Это — банан. Делай, как я! — и откусил треть неизвестного овоща.

Нов очистил банан способом, показанным старшим товарищем, надкусил, пожевал и решил, что банан вкуснее клубники, земляники и малины, а похож… Да ни на что не похож! Юноша ел, не отрывая глаз от коней. Кони тоже были ни на кого не похожи. Чернее вороного, принадлежащего Гиль Яну, стройнее и, даже на взгляд, — стремительнее. Один был покрупней, повыше, другой — как натянутая тетива. Лес мечтал, что этот достанется ему.

— Кам Рой, — спросил он, — а можно я назову своего коня Банан?

— Почему именно Банан?

— Потому что он похож на остальных лошадей, как банан на огурец.

— Логично, — хмыкнул маг.

Они покончили с завтраком, побросали посуду в огонь, загасили его таежным способом, затем Кам разметал пепел травяной метелкой, воздел руки над кострищем и закрыл глаза. Чем это он занимается, заинтересовался Лес и заметил, что из-под пепла стремительно пробивается трава. Через пару минут от кострища не осталось следа, лишь заплатка из свежей зелени выделялась на фоне пожелтевшей под солнцем травы. Нову действия мага до того понравились, что он чуть не прослезился. Кам оказался большим лесичем, чем сам Лес.

Спутники прошли к лошадям, Рой вставил носок сапога в ступеньку и легко запрыгнул в седло.

— Зачем это? — недовольно буркнул юноша. — Ты бы еще лестницу сколотил на коня взбираться. Что люди скажут, когда твои ступеньки увидят? Засмеют ведь! Скажут, что нам не на коне, а на козле скакать, раз на коня взобраться нам лестница требуется.

— Ты имеешь в виду стремена? — удивился Кам.

— Не знаю — стремена или времена, но мне ступени не нужны на коня запрыгнуть.

— Эти ступени называются стременами, — ничуть не обиделся маг, — а нужны они вовсе не для того, чтобы в седло было легче забраться. Да ты садись, сам все поймешь.

Лес демонстративно запрыгнул в седло без помощи стремени.

— Ну и глупо, — сказал Кам.

— А ты своего коня как назовешь? — спросил юноша, чтобы перевести разговор.

— Пусть будет Верным, — дал Рой своему скакуну имя-пожелание.

У Банана оказался на удивление плавный ход. Но когда юноша попытался понять эмоциональное состояние своего коня, то был изумлен, не ощутив никаких эмоций. Словно был это никакой не конь, а ют, притворившийся лошадью. «Что же тебе, Банан, никогда не весело, не грустно?» — про себя сказал Лес и чуть не выпал из седла, когда конь отозвался по вещун-связи: «Нет, мне никогда не весело и не грустно». — «Но какие-нибудь желания у тебя есть?» — «Конечно. Главное мое желание — помогать тебе».

— Рой! — заорал юный чародей. — А Банан-то, оказывается, умеет разговаривать по вещун-связи!

— Ну и что в том удивительного, — рассудительно сказал маг. — Он для того и предназначен, чтобы с человеком телепатический контакт поддерживать…

— Опять ты волшебные слова говоришь, — рассердился юноша и машинально сунул носки сапог в стремена.

Через пару секунд Нов понял, что был не прав. Стремена и впрямь нужны были вовсе не для того, чтобы легче в седло забираться. С ними тело всадника обретало две дополнительные опоры, что освобождало руки. Со стременами нет нужды цепляться за луку седла. А свободные руки — это прежде всего возможность стрелять из лука на скаку.

— Я понял, Рой, — сказал Лес.

— Что же ты понял?

— Понял, что стремена — это великое военное изобретение твоего народа.

Маг на похвалу никак не отозвался. Тут они как раз выбрались из кедрача на пограничный тракт и поскакали на юго-запад, в сторону Холмграда, ни от кого не скрываясь. Кони мощно и плавно стлались над дорогой, и шел час за часом, но Лес не замечал в них ни малейшего признака усталости. Не было ни пота, ни пены, ни хрипа. Ближе к полудню, судя по цветам и теням, из-за поворота показались строения придорожного трактира. Юноша полагал, что они проскачут мимо, ведь в седельной сумке Верного лежал волшебный сундучок-самобранец. Синтезатор называется, вспомнил Лес и подивился, как же быстро привыкаешь к незнакомым словам и понятиям. А раз имеется синтезатор, то зачем куда-то заезжать, тратиться. И пища в этих кабаках сомнительная, он от взрослых слыхал, что кабатчики готовят ее для мимоезжих и прохожих и сам Батюшка не ведает из чего.

Но Кам не задумываясь поворотил к крыльцу. Из дверей выскочил парень с румянцем на все щеки (работники трактиров почему-то всегда чересчур румяные) и подхватил поводья Банана и Верного. При этом он улыбался от уха до уха и тараторил названия блюд, какими он и хозяин кабака готовы накормить путников.

Народу внутри было немного, чародей и маг заняли место за свободным столиком в уголке. Умно, подумал Нов. Спина у нас будет защищена стеной. А к ним уже спешил половой. Рой заказал тушенного с черемшой зайца, квас с хреном и малый кувшин вина.

— Ну, как тут у вас на границе? — спросил Кам. — Чулмысы не шибко беспокоят?

А, конкуренты — расплылся в улыбке половой. — Да нет, у них же только вино, а закусок они не предлагают. Поэтому лесичи идут к нам. А для тех, кто предпочитает крепкие напитки слабым, мы покупаем их у тех же чулмысы. Так что они скорее поставщики, чем враги. Одно тяжело: к девушкам-чулмысы не приставать. Знаешь, что она тебя до смерти затрахает, а все равно удержаться трудно.

— А как насчет патрулей? Не безобразят? За обеды платят?

— Да ты что городишь? — возмутился половой. — Ты о ком так? О наших доблестных защитниках?

— Ладно-ладно, не кипятись. Ну а что юты? Расплачиваются полноценным золотом, не фальшивым?

— С каких это пор у ютов фальшивое золото? У них-то как раз самое пречистое, без примесей. Ты почему о друзьях нашего народа и князя такие подлые речи ведешь?

— Вы только послушайте! — неестественно громко вскричал Кам. — Юты ему первейшие друзья! Лесичи ему уже люди второго сорта! Меня, коренного жителя, — Рой ударил себя кулаком в грудь так, что она загудела, как пустая бочка («Когда это он успел стать коренным жителем?» — удивился Лес), — считают за отброс, а сучьеухие у него за господ!

Немногочисленные посетители кабака принялись оглядываться и прислушиваться.

— Дак ты чего? — не понял половой. — Ютов не любишь, ли чо ли?

— Я — ютофоб! — гордо объявил Кам.

— А это еще что за птица и с чем ее едят?

— Я такая птица, которая не всякому по зубам. Не разевай зря рот, не то по зубам попадет. Ютофоб — это лесич-патриот, который все иноземное ненавидит. Наши славные предки ютов бивали и штабелями на берегу Яришной укладывали. А ныне развелось жополизов — за длинную деньгу лижут ее, да еще и причмокивают: мол, заходите почаще!

Половой от ужаса впал в оцепенение. Нов перехватил вещун-сигнал, что в кабаке ведутся поносные речи, направленные «против патрулей вообще, а против ютов — в частности». Успокаивало, что Дом стражи расположен далеко на севере, а в дюжинах вещунов нет. Лес упустил из виду, что, кроме вещунов, имеются ютские средства громкой связи. Если сообщение попадет в Дом стражи, то оттуда с дюжинами можно связаться и без вещунов…

— Лесичи! — выкрикивал между тем Рой, размахивая кувшином с вином. — Доколе станем терпеть, доколе будем в своей стране чувствовать себя прислужниками сучьеухих? Ютов — вон! Лесное княжество — для лесичей!

К удивлению юноши, посетители кабака поддержали глупые, с его точки зрения, речи мага. Напился он, что ли, подумал Нов.

— Правильно говорит!

— Не прислужники мы им, не жополизы!

— Сучьеухих — в Яришную!

— Мужики! — ревел Кам. — Не будем прихвостнями бельмоглазых!

Вот же какую обидную кличку ютам придумал, восхитился Лес. Ни разу не слыхал, чтобы ютов за глаза без зрачков обзывали бельмоглазыми…

А посетители кабака уже дружно скандировали вслед за Роем:

— Пусть скорей испустит дух бельмоглазый су-чьеух!

Речевка была дурацкой, но уж больно складной и привязчивой. Чего добивается маг? — думал Нов. Народного недовольства? Волнений? Или именно так и сколачиваются армии сторонников?..

В этот момент двери трактира распахнулись-и в зал ворвалась дюжина патрулей. Тогда юноша и вспомнил о громкой связи. Быстро же эти проклятые патрули среагировали!

— Вот он — Лес Нов! — выкрикнул дюжинник, размахивая дырявым портретом. — А рядом, выходит, вор-убийца Кам Рой! Взять их!

Стражники бросились к ним, на ходу выхватывая мечи. Маг опрокинул стол и загородился от нападения. Выхватил свой меч и протянул Лесу.

— Защищай меня справа! Эй, мужики, лесичи! Все, кто не любит сучьеухих! Покажите, что вы не прихвостни бельмоглазых!

Трое бородатых лесичей вскочили на ноги и тоже обнажили мечи. Клинки их лязгнули о клинки патрулей. Нов отбил первый удар чужого лезвия. Меч, который отдал ему маг, был прекрасно сбалансирован и лежал в руке как влитой, как ее продолжение. К сожалению, противником Леса оказался не ют, а патрульный из лесичей. Поэтому Нов не воспринимал его как врага и считал не противником, а партнером по тренировочному бою. Стражник хотя и был профессионалом, но в боевых искусствах ютов не смыслил ни бельмеса. Так что сражался Лес вполсилы, отражал удары, а сам посматривал по сторонам.

Столик они заняли в углу, поэтому напасть на них мог только один человек — справа. Его Нов легко блокировал, не убивая, чтобы не подпускать к месту схватки и не калечить других мечников. Посередине зала трое бородачей рубились так, что только щепки летели. И лишь один из трех ютов собирался вступить в бой: с мечом над головой он бежал на безоружного мага, спокойно стоящего за щитом столешницы. Остальные юты отступили к дальней стене, извлекли громобои из кобур и держали их, уперев в животы. Стрелять они не решались, очевидно, из-за того, что могли поразить своих. Да и стрелять из громобоя в избе очень опасно: вспыхнувшие бревна сразу не загасишь, а огонь не больно-то разбирает, кто свой, кто чужой.

В какой-то миг Лесу вдруг почудилось, что луч гро-мобоя перерезает его пополам, и даже горелым мясом пахнуло. Он тряхнул головой, и картинка исчезла.

— Как ты, Рой? — спросил юноша по вещун-связи. — Ты же остался безоружным.

— Делов-то, — хмыкнул Кам. — Мне просто не хочется никого убивать. Да ты не беспокойся, им меня не достать.

Ют изо всей дурацкой мочи опустил меч на голову мага, тот чуть отклонился, и ютант отшиб руку о ребро столешницы. При этом меч выпал из его ладони и упал к ногам Роя. Ют заверещал и принялся судорожно расстегивать кобуру. Пока он возился с застежкой, Кам подобрал меч, махнул пару раз, и на пол свалились ремень с громобоем и ютово ухо.

— Ой, опять сучье ухо отвалилось! — громогласно огорчился Рой. — Да что же они у сучьеухов так плохо держатся? А ют-то, ют-то! Почему-то у него глазоньки бельмастые закатились! Неужели плохо стало? С чего бы это? Как бы в обморок не упал!

Сражение прекратилось. Взгляды всех, кто находился в кабаке, скрестились на маге, а он вихреоб-разным движением меча отсек пару пуговиц с мундира безухого юта, кончиком лезвия подбросил их в воздух и подставил ладонь. Латунные пуговицы в виде еловых шишек звякнули у него в руке. Пока Рой демонстрировал эти трофеи всем желающим на них посмотреть, ют рухнул на пол, ударившись башкой так, что половицы закачались. Каменная у него башка, что ли, подумал Нов.

Перед Камом открылось свободное пространство. Он поднес раскрытую ладонь с пуговицами к носу, озорно зыркнул на них, и два металлических снаряда просвистели через зал и влепились каждая в лоб юту-тройнику. Те выронили громобои и сползли по стене, к которой прижимались во время недолгой схватки.

— Охохонюшки, и эти сучьеухи глазоньки закатили, — громко пожалел их Рой. — Гляньте, кто там поближе, неужели и этим плохо стало? Или испугались чего? Какие трусливые! Эх, нервы им надо лечить, а не в патрули записываться! — И вдруг голос мага окреп. Он рявкнул так, что сорвалась с гвоздя подкова, подвешенная над входом. — Всем патрульным немедленно бросить оружие!

И приказ был такой силы, что стражники против воли подчинились, буквально отбросив мечи, словно вместо оружия у них в руках оказались холодные гадюки. Кам пинком опрокинул стол ножками кверху, вышел из угла и пошел подбирать громобои, валяющиеся рядом с сомлевшими ютами.

— Взгляните, — поднял над собой он огневое оружие, — чем бельмоглазы собрались угостить нас всех, не разбираясь, кто прав, а кто виноват. Лесичи! И к вам, патрулям, это тоже относится! Ведь они же собирались порезать огнем и вас, своих соратников! Вот почему я утверждаю, что все мы, лесичи, — это отбросы для ютов, навоз под их сапогами! Кабы не я, порешили бы они громобоями вас, — он махнул стволом в сторону бородачей, принимавших участие в схватке, — и вас, — указал на прочих посетителей, которые с патрулями не дрались, а жались по углам, — и даже вас — своих подчиненных, которыми командуют. Даже лесичи-патрули для ютов никто, тьфу, плюнуть да растереть!

— А и вправду, братцы! — выкрикнул стражник, бившийся с Лесом. — Перебили бы всех и ни перед кем бы не отвечали!

Один из ютов, лежащих у ног Кама, встряхнул головой, очухиваясь, и тут же взвыл, а по щекам его скатились две струйки крови. Никто и не заметил, когда Рой успел взмахнуть мечом, который перед тем держал в левой руке, упираясь им в пол. Вроде бы как опирался на меч, так и продолжает опираться, но два острых уха упали на мундир тройника, как два репья.

— Да ты что, Кам Рой! — невольно вскрикнул юноша. — Эдак ты всех ютов в княжестве без ушей оставишь!

— Неужели это не первые, кого он ушей лишил? — заинтересовался один из бородачей.

— Четвертый! — ответил Лес, чувствуя неизвестно откуда вдруг взявшуюся гордость за парикмахерские подвиги мага. — Стрижет их почище брадобрея!

Посетители, стражники во главе с дюжинником и даже половой с кабатчиком притиснулись к юноше и попросили рассказать, с чего это его спутник на острые уши взъелся. Нов, гордясь своим другом магом, принялся с воодушевлением пересказывать события прошлого вечера. Слушатели перебивали вопросами, взрывами смеха и сочувствующими возгласами, голубые глаза их широко распахнулись и горели энтузиазмом. Ну чисто дети, невольно подумал Лес.

— Вот же Матушку в лоб! — развел руками дю-жинник. — А нам в ориентировке это дело совсем не так представили. Сказали, что трусливый вор и грязный убийца Кам Рой, который стражников без разбора из засады режет, чтобы открыть границы для захватчиков с севера, в стране объявился, но тщательно скрывается, а при приближении патрулей убегает так быстро, что еще никто лица его не видел. «Вышеупомянутый злостный вор и поганый убийца, — процитировал дюжинник, — особо опасен, поелику владеет нечестными приемами группового боя и находится под защитой беглого чародея Леса Нова… Посему надлежит обнаружению и неукоснительному уничтожению, а тако же и ренегат-чародей, коего надлежит связать негорючей ловчей сетью и доставить в Дом ютов…» Это ты, что ли, беглый ренегат-чародей? — спросил он у Леса.

— Выходит, что я, — признался Нов.

— Батюшки-светы, совсем мальчишка. Откуда ты такой взялся?

— Из школы ютов сбежал.

— Ах вот оно, выходит, как. То-то я и думаю: с каких это пор чародеи у нас в княжестве беглыми стали? Откуда и куда беглыми? Да еще и ренегатами… Дела…

— Ренегат! — возмутился Нов. — Что я им — берд какой?

Про бердов ни один из лесичей не слыхивал, но все дружно согласились, что — слава Батюшке! — берды были с утра, а не к ночи упомянуты. При этом вся честна компания приложила правые ладони к сердцам и поклонилась в сторону юга — легендарной прародины.

— Я — житель Лесного княжества, лесич, — гордо заявил юноша, — а не беглый ренегат! Не крив душой и не рогат. А что из ютшколы смылся, так на то имеются причины. У меня отец погиб за паутинной границей, брат Нож школу кончал и двадцать пять лет воевал в Ютландии. Всего дважды за все время на побывке в родной Берестянке побывал. А домой вернулся в тридцать с небольшим совсем стариком — рана на ране, живого места не сыскать. У меня дед — ведун, а значит, и травознатец великий, уж как пытался внука от смерти спасти, даже змеиной травкой, прострел-травой, которая и мертвое тело срастить способна, натирал брата. В настое припутника купал, обращал в волка — на звере, как всем известно, раны заживают быстрее и надежнее, но и это крайнее средство не помогло. Сволокли Ножа на погост. А теперь пусть мне хоть кто-то объяснит: за что он четверть века бился в чужой нам всем Ютландии? Что мы, лесичи, там потеряли, что оставили, за что животы кладем? Эти бельмоглазы превратили наш свободный народ в банду наемников! Вот вы, патрули, пограничным трактом пересекаете всю страну с севера до юга. И скажите мне теперь, о каких захватчиках с севера у вас в ориентировке речь шла? Что за опасные такие враги на севере объявились, которым можно было бы границы открыть? Неужели оленные люди нам вдруг угрожать вздумали?

— Помилуй, Батюшки, — всплеснул руками дю-жинник, — да какие же из оленных людей воины? Да и как же им воевать, верхом на олешках, ли чо ли? У них и волосатых лошадок, как у восточных соседей, не имеется.

— Ну, тогдча, может, Харги из-под земли наконец вылез и к границе двинулся, но пересекать не пересекает, пока ее кто-нибудь не откроет? Сидит там в облаке комаров, мухоморы грызет, своими же ящерицами закусывает…

— Да пущай грызет-закусывает! Нам с того ни холодно ни жарко.

Ладно, составим северные границы в покое. Ясно, что брехню вам пытались выдать за истину. Не уважают нас юты, врут до того нагло, что аж противно. Жрите, мол; дерьмо, что мы вам подсовываем, и говорите — слаще меда!

— Дерьмо и есть дерьмо, — согласились стражники.

— А скажете мне вот еще чего: вы и в городах, и в деревнях бьваете. Много ли ведунов встречаете? Хорошо ли они вас лечат, праведно ли судят, верно ли опасности предсказывают?

Да какие там ведуны, — махнул рукой дюжинник. — Чего ведуны, чародея стало днем с огнем не сыскать, одни колдуны да ведьмы остались. Батюшка с ними, с судоим да предсказаниями, заболеешь — без опаски обратиться не к кому. К ведьмакам-то сходить всегда можно, да ведь боязно: вместо лечения могут и хомут наложить, только быстрей сдохнешь от такого-то леченья. Люди они, колдуны да ведьмы, не самые плохие, часто и хорошие, а все же не чародеи, такие противоречивые, что сами у себя молоко крадут, а ежели Соседа-колдуна обороть не могут, то со злости свои же хлеба градом побивают. Ведунов же вдоль западного тракта всего двое: один много севернее Дома стражников обитает, другой где-то южнее столицы, но мы там не бываем, там Южный Дом границы стережет. Есть еще, конечно, ведуны в Холмграде, но про тех чего толковать? В стольном граде завсегда все самое лучшее собирается.

— А куда чародеи подевались? — спросил Кам, да сам же и ответил: — Поизвели их сучьеухие, мальцов хватают и насильно в ютшколу волокут. А чтобы родня не вякала, отсыпят родителям раз в год золота шапку. А пацанов обучат так-сяк — ив Ютландию: бейтесь, детушки малые, с врагами нашими лютыми — бердами да маржохами, отбирайте ворота у сто-вратов! А мы посидим, поглядим. Нам, ютам, самим драться ни к чему: убьют ненароком. А пацанов-леси-чей не жалко, раз родители у них дураки, да и народ лесной мальцов своих за мелкую монетку продать рад! А пацанов учат: бейте мечом и чародейством бердов, стовратов и прочий народ, который нам не по ндра-ву! И почему берды — ренегаты? Кого они предали? Пусть всяк бросит в меня нож метательный, если во всем княжестве найдется хоть один, кому стовраты, худое сотворили! А ориентировку слыхали? Я ни одного стражника не убил, а уж наврали с три короба! Я что — чучело соломенное, чтобы в меня мечом тыкать, огнем жечь? Я хоть одного юта извел? И эти живы, и вчера троих отпустил, даже уши назад приставил прежде. Вон Лес не даст соврать, да вы его рассказ слышали. А говорят, что я трусливый убийца, но очень уж опасен. Такой вот опасный трус… Это я-то собрался открыть границы захватчикам? Во-первых, кому? А во-вторых, зачем? Чтобы моих братьев-сестер поубивали? Вот что, дюжинник, как тебя звать-величать?

— Я — Жиж Ков.

— Запомни, Жиж, и другим патрульным передай, что Кам Рой вашу службу по охране границ уважает и стражников из-за угла не режет. А что ютов не люблю, так за что их любить? Они наш народ не уважают, за придурков держат, так чего ради я их уважать должен? Вот я им вчера уши и пообрезал. Потом назад приделал, и зря, выходит. Они это, верно, за слабость мою приняли: понарошку, мол, я им уши режу Ладно. Этим не стану взад пришивать, пусть так походят, чтобы люди сразу видели: Кам Рой с ютами шутить не намерен.

Никто не заметил, что еще один ютант у стены очнулся, выхватил нож и метнул его Рою в горло. Маг подпрыгнул и пнул летящее холодное оружие, да так ловко, что нож взвился к потолку, описал дугу, а потом с хрустом вонзился в доски пола. И не просто воткнулся, а отрубил правое ухо тройника. Присутствующие в кабаке лесичи ахнули. А маг спокойно продолжал разговор, будто и не прерывал его.

Что же до рассказа юного чародея, то он правдив от начала до конца, а проверить его, Жиж, довольно просто: как сменишься, то расспроси вашего вещуна Шипицына, он всему свидетель. И передай своим товарищам по службе, чтобы они юного чародея не шибко бы ловили: не виноват он, что не желает сложить свои кости в Ютландии. И еще пусть запомнят, что Лес — как-никак чародей, а всяк знает, что разгневанный чародей небезопасен. Да и я не соломенное чучело. Я, Кам Рой, нанялся к чародею стражем тела и стану защищать его до последней капли ютовой крови. А своей пролить не позволю, как бы того им ни хотелось. Понял меня?

— Чего уж там понимать, — кивнул дюжинник. — Не дурак, чай.

— Вижу, что не дурак: не стал зря мечом махать, когда я ютов с громобоями военными пуговицами уложил. И хорошо сделал. Теперь и лесичи все целы, и сучьеухих убивать не пришлось, чуть подстричь-подровнять. Нечего им было за громобои хвататься. Да и вообще негоже в избе огонь палить. А я видел, да и все остальные подтвердят, что бельмоглазы совсем уж было собрались своих товарищей по оружию огнем порезать, лишь бы нас с Лесом уничтожить. А потом на нас же все убийства бы и списали. А чтобы никто про их незаконные действия не рассказал, они наверняка бы всех поубивали, свидетелей бы не оставили. Вот и получилось бы так, что трусливый вор от страха уложил десятерых профессиональных стражников да с дюжину мирных лесичей. Вот что, Жижков, передай своим, что мы с Лесом объявили ютам войну до тех пор, пока в Лесном княжестве ни единого юта не останется. Пусть убираются в свою Ютландию и сами с бердами и стов-ратами разбираются. А лесичам ни к чему лезть в чужие свары. Не зря говорится: двое дерутся, третий — не лезь. И последнее. Тебе, Жиж, удалось хоть раз в жизни громобой в руках подержать?

— Да ты что, Кам Рой? Разве они нам свое секретное оружие когда доверят?

— Тогда вот что сделаем…

Кам склонился к опять зашевелившимся тройникам и, приподняв за волосы, влепил каждому по паре затрещин.

— Это я сделал, — доверительно сообщил он дюжиннику, — для того чтобы они нас не подслушали. У меня с тобой будет дело от ютов секретное. Бери, Жиж, эти громобой да снеси нашим оружейникам из лесичей. Пускай они чертежи с оружия огневого боя снимут и попробуют сами такое же изготовить.

— Вот это дело, Кам Рой! — обрадовался Жиж Ков. — Я давным-давно к громобоям приглядываюсь, да все не знал, как к ним подступиться. Думал, может, в схватке какой юта пришибут, тогда и воспользуюсь случаем. Дудки! Юты поодиночке никогда не бывают. Хотя бы двумя тройками ходят, а ежели с одним какая беда и случится, то второй всегда сможет о том начальству по громкой связи сообщить… А тут оружие само в руки идет! Вот уж спасибо.

— Только предупреждаю, — сказал маг, — что изготовить огневые заряды оружейникам будет не под силу. Но были бы громобой, а запас зарядов можно раздобыть, если совершить налет на Дом ютов. А еще лучше не батареи брать, а уволочь агрегаты, на которых эти заряды делают. Согласен будешь мне помочь в этом деле?

— Да ты только шепни, что настала пора грабить ютские секреты, я не прилечу, так приползу, коли жив буду. И не один. Друзей с собой приведу, которые так же думают. А друзей у меня много. И все считают, что давно пора дать по соплям сучьеухим, показать — кто в стране хозяин. А то совсем без совести обнаглели. Ты, да и мальчишка твой волшебный мне прямо глаза раскрыли на их мерзкие пакости. Раньше я обидой мучился, что мне ни оружия, ни железных вещунов не доверяют, а теперь понял, что они всех лесичей ни во что не ставят.

Кам передал ему оружие, и дюжинник бережно укрыл метатель огня в складках плаща.

— Заберешь эту падаль, — Рой кивнул в сторону ютов, — и доставишь куда положено. А начальству скажи, мол, битва была страшная, этих еле отбили. Они возразить не сумеют. Продрыхли все время, ничего не слышали, не видели. Да и наглядное доказательство, как говорится, на лицо — вон их ушки, которые уже не на макушке…

Лес неожиданно для себя развернулся, схватил малый кувшин и обрушил его на голову кабатчика. Тот упал, обливаясь малиновым вином.

— Что случилось? — спросил Жиж, глядя на залитого красной жидкостью кабатчика.

— Вот он — ренегат, — объяснил Кам. — Принялся передавать в Дом стражи, что вы громобои забрали, а отдавать не собираетесь. Хорошо, не успел. Чародей сумел вовремя вещун-донос прекратить.

Ну, кто еще хочет перед ютами выслужиться, доложить про то, что здесь видел? — грозно спросил дюжинник. — Много ли среди вас других прихвостней? Кто желает, чтобы сыны лесичей уничтожались за паутинной границей? И чтобы вы, их отцы, боялись произнести слово правдивое и говорили его только шепотом, да и то под одеялом? Кто за то, чтобы лесичам быть гонимыми в собственной стране?

— Нет таких! — закричали посетители кабака.

— Смерть ренегату-кабатчику!

— Вот я его сейчас! — закричал мужичонка из тех, что все сражение провел, забившись под стол в самом дальнем углу, а сейчас выхватил нож из-за голенища и бросился к мычащему в луже вина вещуну-доносчику.

— Нет! — рявкнул Кам. — Назад! Я с ним сейчас сам разберусь. Слышишь ли меня, работник питания? Отвечай!

— Слышу, — прохрипел тот с пола и уставился полными ужаса глазами в лицо Рою.

— Готов ли отвечать мне правду?

— Готов отвечать, как в свой час перед Батюшкой и Матушкой.

— Тогда скажи, давно ли ютам передаешь услышанное от постояльцев, прохожих и проезжих?

— Да сколько владею кабаком и комнатами для спален. Ставил я крест под ютской бумагой, что обо всех подозрительных делах и людях обязуюсь в Дом стражи сообщать, а взамен получать по длинной деньге за каждое сообщение.

— Так он за длинную деньгу-то, пожалуй, и врет без зазрения совести на ближних своих, — предположил кто-то. — Чем больше народу обвинит облыжно, тем деньга длинней выйдет.

— Продался сучьеухим?

— И не стыдно тебе своих братьев-лесичей под ютский суд неправедный подводить? — спросил Рой.

— А иначе не быть мне кабатчиком на бойком месте. — Хозяин, как понял Нов, слышал только мага, вопросы прочих оставлял без ответа. — Старого-то хозяина потому и убрали, что доносить отказывался. А место здесь выгодное, на пристоличном-то тракте…

— Вы слышали, что кабатчик сказал? — спросил Кам. — Он сейчас зачарован и лгать не способен… Так что же это выходит, неужели все кабатчики в Лесном княжестве на ютов работают?

— Все не все, но многие. А уж у кого питейные заведения на выгодном месте стоят, так те — обязательно.

— Кто из вас вещун-связью владеет? — спросил Рой.

— Я, правда совсем слабо, — отозвался один из бородачей.

— Как зовут?

— Соб Боль. Из местных я, из деревни Костяники.

— Вот что, Соболь из Костяники, я уеду, но с тобой связь поддерживать стану. И сообщать, кто из встреченных мною в пути ютам служит. Предателя от доброго человека я с первого взгляда отличить умею. А ты мои сведения сообщай лесичам, чтобы они своих ренегатов знали в лицо.

— Спасибо, Кам Рой, — степенно сказал бородач. — А мы со своими прихвостнями миром разберемся.

— А с этим что делать станем? — спросил дюжинник. — Убить его, что ли, дабы не доносил впредь?

— Нет смысла. Другого поставят. Да и зачем понапрасну кровь проливать, если этого излечить можно? Сейчас я его перевербую.

Никто не знал слова, магом употребленного, но значение все поняли: превратит Рой противника в союзника.

— Слушай, кабатчик, и запоминай крепко-накрепко: больше ты ютам ни слова правды сообщать не станешь, а будешь доносить лишь то, что тебе Соболь передать повелит. А иначе от вредных лесичам действий помрешь в одночасье. Сердце от дел злых обуглится. Заклятие мое верное и исполнится непременно! Повтори.

— Не стану отныне ютам правду доносить, а врать буду то, что Соб Боль велит. А иначе сердце мое обуглится, заклятие твое верное.

— Все слышали? Соб Боль, теперь ты в ответе за обман ютов. Ври, да не завирайся, чтобы бельмоглазы ничего не заподозрили. А ты, Жижков, забирай этих убийц — с ушами и без ушей…

 

Глава одиннадцатая. Вторые юты

Когда патрули убрались, утащив тройников, Кам протянул Нову ютов пояс, который стражники почему-то забыли подобрать.

— Возьми, меч повесишь. Правда, он разрезанный, но я его тебе мигом починю. Маг поднес к своему шипастому браслету края — сперва один, затем второй, соединил, затем подергал, пытаясь разорвать.

— Крепко, — решил он, — можешь носить без опаски — не разорвется. Тут еще есть аппарат громкой связи. Мы с тобой как-нибудь на досуге разберемся, что там и к чему, станем перехватывать ютовы сообщения. А вот громобой я тебе не доверю. А то не ровен час спалишь чего ненароком.

— Что я — несмышленыш? — обиделся Лес.

— Нет, но с огневым оружием пока обращаться не умеешь. Время выберем, я сам тебе все покажу и расскажу. — И с этими словами Рой убрал громобой в свою переметную сумку.

Половой между тем снова расставил поваленную и исщербленную ударами мебель, а хозяин добровольно вызвался накормить всю честную компанию бесплатно. Было много выпито и съедено, шутили и смеялись, вспоминая эпизоды недавней схватки.

— А как ют лапу о столешницу зашиб и меч выронил!

— А как другим пуговицы в лоб прилетели! Те сразу — бряк на пол!

— А как ловко ты, Кам Рой, ножйк-то сапогом пнул!

— И при этом нож не просто упал, а отрубил ухо ютово!

— А теперь, — объявил маг в конце обеда, — мы с юным чародеем вынуждены вас покинуть.

Кам пожал руки всем присутствующим, и они толпой вывалили на крыльцо — проводить. Зацокали языками, когда коней увидели. А лесичи в конях разбирались, недаром среди желтокожих динлины слыли за кентавров: всадников, от коней неотделимых.

— Да где же вы таких красавцев-то раздобыли? — ахал и ахал Соб Боль.

— Долгая история, — ушел от ответа Кам.

«Вперед», — мысленно приказал Лес, и Банан тронулся. «Быстрей!» Копыта дробно застучали по плотному гравию. Верный держался рядом.

Они слишком много времени просидели в кабаке, и когда солнце начало скатываться за зубчатую стену леса, поняли, что до следующего постоялого двора засветло не добраться. Решили заночевать под открытым небом. Благо стояла теплынь, и небо было чистое.

— Может, оно и к лучшему, — сказал Кам, а Нов подумал, что наверняка к лучшему. Не то маг опять ввяжется в какую-нибудь схватку. Ему было непонятно, зачем привлекать к себе столько внимания, задирая всех патрулей на дороге. Не проще ли добираться до Холмграда тихо-мирно?

Они свернули к поросшему камышами берегу озера Козий Куль, выбрали сухой пятачок на песчаном бугорке под одинокой раскидистой сосной и развели огонь. За спиной порхали и пересвистывались рябчики, и Лесу ничего не стоило подстрелить парочку-другую, но он даже не притронулся к луку по простой, но совершенно детской причине: хотелось узнать, что за диковины на сей раз извлечет Рой из самобраного сундучка?

На подносе оказался кусок мяса с овощами, чай, а диковинкой — огромная кедровая шишка с ботвой молочая. Шишку нужно было резать ножом и есть кусочками без чешуи. Запах у нее был земляничный, а вкус… Шишка называлась ананас.

— Анавас, — пошутил Лес, но Кам глянул на него с таким удивлением, что юноша язык прикусил: опять, оказывается, сморозил какую-то глупость.

После ужина маг изготовил из земли новую пару мешков-одеял, и они завалились в траву под звездным небом.

— Пора расплачиваться, Лес, — сказал Кам.

— За что? — не понял Нов.

— За службу. Ты же меня нанял хранителем тела. И обещал платить рассказами.

— Ах, это, — вспомнил юноша. — Хорошо. Договор есть договор. Что тебе интересно?

— Я еще не слыхал о втором пришествии ютов. Как они появились? Когда? Почему вы в них ютов не признали и сразу не поубивали?

— Так ведь вторые юты не были похожи на первых. Не было у них ни морд зеленых, ни носа длиной в аршин, ни заячьих ушей, ни железных шапок. Ютанты же почти в точности такие, как мы. Только глаза без зрачков да уши волчьи.

— Ну, вещун-то сразу определит, что перед ним ют.

— Так то вещун. А я про внешность говорю. А случилось второе пришествие через семьдесят лет после первого. Примерно тринадцать веков назад. Летом. В тот день в самой-то деревне, в Великих Мудаках, считай, никого и не было — все на сенокосе. Первой на двузракую паутину, растянутую между двумя соснами, наткнулась бабка Сукка Отина. Она возвращалась из леса, где собирала цветы белоголов-ника для улучшения квасного вкуса, вышла к поскотине, обернулась и обмерла. Меж дерев висели два сгустка радужного тумана, закрученного в разные стороны. Один — посолонь, второй — противосолонь. Туман, как спицы в колесе, но неравномерно пронзали разноцветные лучи, они-то и придавали не тающему на солнце туману вид паутины.

Сукка Отина заорала по-бабьи пронзительно, шлепнулась мягким местом в навоз, затем подобрала юбки и пометелила в деревню.

— Ой, чудо чудное, диво дивное! — орала она, пыля по деревенской улице.

— Да что с тобой? — повысовывались из окон старики со старухами. — Чего там тебе поблазнилось?

Из ворот посыпались сопляки, принялись бабку трясти за юбку:

— Чего, бабушка Сукка?

— Чудо, вот чего! За поскотиной поразвешана паутина туманная, под солнцем не тает, лучами сверкает да голову кругами кружит!

— Тебе вскружишь, — припомнил какой-то дед. — Смолоду сама вертихвосткой была, парням головы кружила. А теперь каку-то дрянь увидела и орет как ненормальная.

— И никакую не дрянь, а самое предивное чудо!

— Туман дивный… Добра-то!

— В башке у тебя дивный туман, а за поскотиной — чудо!

Так, переругиваясь, детишки и старичишки отправились на поскотину поглазеть на бабкино чудо. Приблизились и изумились. Рты поразевали шире варежки. И вправду, если к той паутине близко-близко подойти, то начинает блазниться. Старичью умершая родня видится, мальцам — грозный родитель, который едва с сенокоса вернется, сразу же и выпорет.

К вечеру с покоса стало возвращаться взрослое население Мудаков. У чудо-паутины собралась чуть не вся деревня. В туман соваться побаивались. Наконец нашелся бесстрашный Уш Калов. Подобрал он с земли батожок и сунул в правый зрак. Палка в туман не полезла, словно кто ее туда не пускал, взад выталкивал. Уш Калов обошел паутину, зашел с тыла и ничего не обнаружил. С другой стороны никакой паутины видно не было. Вернулся Уш на прежнее место и еще разок в правый зрак палкой ткнул. Тут из зрака вышел припозднившийся Раз Уваев.

— Ты чего пихаешься? — пошел он грудью на Калова. — Я к нему иду, машу рукой, привет, мол, чего вы тут все собрались, какого хрена за околицей не видели, а он мне стяжком чуть глаз не вынес!

— Так это ты в паутине сидел? — спросил Уш.

— В какой такой паутине? Чего несешь? Я тебе кто: паук-мезгирь, в паутине-то сидеть?

— Оглянись взад, сам поймешь, из какого такого места вышел.

— Увалов обернулся, пасть раззявил и давай затылок

чесать:

— Это кака така дрянь? Откуль взялась?

— Знать бы. Взялась как бы сама по себе. Я вон в тот зрак дрючком пихал, да не лезет. А тут и ты, как из Матушкиной на лыжах. Я и порешил, что это ты там сидел, мой стяжок не пускал.

— Стану я в паутине сидеть, когда у меня без нее хлопот полон рот: корова не доена, поросяти не кормлены, курям зерно не сыпано…

— Почему же тогда стяжок не лезет?

— А ты его в левый зрак сунь.

— Ладно.

Калов сунул палку в Левый зрак, она вошла безо всякого сопротивления. Уш вытащил ее взад, осмотрел: палка как палка.

— Тащите-ка жердину подлинней, — попросил пацанов.

Те мигом приволокли длинную жердину, которую, как позже выяснилось, оторвали от ограды выгона. Калов взял жердь и посунул в тот же левый зрак. Толкал до тех пор, пока мог в руках удерживать. Как рыболов с толстым удилищем. Когда не смог, потянул обратно. Оглядел и заметил, что жердь укоротилась. Конец оказался срезанным ровным-ровным спилом.

Вот оно что, — сказал Уш. — Да эта штука опасная. Сунешь в нее нос, его и отчекрыжит. А ежели что посущественней сунуть? Тогда, видать, без существенного хозяйства навек останешься… И какая же, интересно, падла там, внутре, сидит?

— А вдруг баба? — высказал заветное желание кто-то из холостяков.

— Матушкина там сидит с зубами, — огрызнулся Калов.

— Матушкина с зубами мужиков напугала. Никто в паутину лезть не решился, мужским естеством рисковать.

— Да мы такую бабу с зубами не на том месте камнями прибьем, — решили мужики.

И давай в туман булыги метать. Кидали-кидали, притомились. Присели передохнуть. Вот тут-то из паутины, из правого ее зрака, и вышли три юта. Что они юты — о том только поздней узнали, наутро, сразу-то не разобрались. А пока глянули на выходцев — мужики и мужики. Только голые, срам наружу. И нет чтобы постесняться от народа, срамотищу прикрыть, нет же, давай прыгать, руками и ногами бить-пинаться. Ветру нагнали, как ветряки с бугра. Да еще и орали: «Уйя! Уйя!»

— Какого …уя им надобно? — не понял старый дед-бобыль. — Они бабы, ли чо ли?

— Да вроде, бы мужики. Срам-то видишь?

— Видеть-то вижу, но мутно-мутно.

Бабы от такого паскудного зрелища завизжали, давай глаза прикрывать кто рукой, кто юбкой. Какая упала, какая прочь кинулась. Одни молодухи меж пальцев сквозь щелки подсматривали. Хотел Калов одного козла прыгучего жердиной огреть, но тот так рукой рубанул, что переломил лесинку. Понял Уш, что если эдакий подвесит фонарь под глаз, ночь озарится. А голяки прыгали и уякали, отгоняя толпу от паутины, пока не устали.

— Кто такие будете? — стали подступать мужики, видя, что те уже не могут двинуть ни рукой, ни ногой.

А пришельцы — тыр-пыр, восемь дыр, бала-бала, уяк-уяк — ни хрена не разберешь. Немтыри, что ли?

— Ходи-ходи твоя-моя, — попытался с ними поговорить по-иностранному, как с желтокожими купцами на ярмарках разговаривают, Кара Баков. Он хотя и деревенский был, но из себя городского корчил, потому что дважды в столице бывал, возил кедровый орех на продажу. Там-то на иностранный манер балаболить и наблатыкался. Уверял, что желтокожие хозяева горбатых лошадей только такой язык и понимают. Но эти не поняли. В ответ снова да ладом долдонить принялись: хухры-мухры, шышел-мышел, тарара-бумбия.

Поделились мужики с ними, кто уж чем смог, чтобы те срам-то прикрыли, и двинулись в Мудаки. Накормили, напоили и удивляются:

— До чего же горазды хмельные меды глотать! Чай, по ведру медовухи на рыло вылакали!

Повели их в баню. И — веришь ли, нет? — банник из нее выскочил как ошпаренный и в лес кинулся. Да такого отродясь не бывало, даже старики не запомнят, чтобы банник у всех на виду по улице, сверкая пятками, метелил.

Уложили спать немтырей, а с утра один из них с пацаном, приставленным к гостям из паутины для догляда, взялся язык учить: «пить», «закусывать», «трахаться»… А двое других подались к кузнецу. Упросили его на немецких знаках, то есть руками махая и рисуя на песке, чтобы он для них какие-то хреновины сковал. Тот бесплатно согласился помочь бедолагам: они же такие бедные, что даже штанов не имеют.

Короче, договорились они с кузнецом и подались к своей паутине. По пути с какого-то двора сперли водопойное корыто, установили его под правым зраком: сейчас им дождь золотой пойдет, как смеялись деревенские. А первый к вечеру уже слов сто выучил. Да все глупости, каким пацан-озорник научил: «Хочу медовуху пить-блевать…», «Баба, дай за титьку подержать…», «Уссаться от смеху, блядь, говно…» и прочее в том же роде.

Вот этот-то способный к языкам ютант и уговорил на второй день пацана в паутину слазить и сказать там какую-то ютантскую хала-балу. Пацан в левый зрак вошел, сказал и через правый вышел. Ничего не запомнил, кроме пары слов тарабарских, каким его глупый дядька научил. А говорил ли он те слова, когда в паутину лазил, а если и говорил, то кому — этих подробностей не вспомнил.

Но уже на следующее утро у пришельцев оказалось полкорыта золотого песка, зря деревенские смеялись. Тем песком волчьеухие бельмоглазы (что у них уши волчьи, только наутро, при свете солнца разглядели, а бельмоглазыми их ты, Кам Рой, первый дразнить придумал) заплатили за избу, какую им отвели. Была там одна пустая, старуха-вековуха померла, вот и стояла заброшенная. Песком же расплатились юты за одежонку поприличней и за кузнечные изделия. Кузнец-то как услыхал, что у бедолаг золотишко завелось, враз плату запросил. Те и заплатили, не спорили. А потом закупили у деревни лесу, кусок земли близ паутины, плотничий инструмент. И давай стены городить, паутину свою огораживать.

На пятый ли, шестой день в Великие Мудаки прибыла патрульная служба, чтобы разобраться: что за пришельцы, зачем да откуда, для чего годятся и кому они такие нужны? Один-то уже болтал вовсю, не вставлял через слово «блядь, говно», разобрался, поговорил он с патрульными, отсыпал им каждому в карман по доброй жмени золотого песка, те и отвязались. Стражники уехали и доложили по инстанциям, что все в порядке, пришельцы как пришельцы, никого не трогают, в полон не берут, железных колпаков не носят, старую избу купили, новую рубят. И налоги платить завсегда согласные.

А пришельцы двузракую паутину огородили, принялись покрывать тесом. Затем взялись за пристройки. Вместо песка у них откуда ни возьмись монеты завелись со знаком треугольника в треугольнике. Потом пошили себе шапочки с длинными козырьками и тем же треугольником в треугольнике на околыше. Мужики глянули на те треугольники и только тут догадались, что пришельцы вовсе даже никакие не пришельцы, а самые натуральные юты. Задумались: а не поубивать ли этих новых ютов к Матушке, пока вместо Мудаков деревне не прилепили клички пообидней, типа …рванцев. Потом так решили: вторые юты не первые — ни шапок с зубами у них, ни носа аршинного, а наоборот — кепки и золота навалом. Да и зовутся совсем по-другому. Первых-то, оказывается, звали ютроллями, а вторых вовсе даже ютантами. Правда, те и другие из одной и той же Ютландии заявились, но это уже мелкие мелочи.

— Хорошо, что эти юты тихие, — толковали одни.

— В тихом озере всегда берегини водятся, — возражали другие.

— Делов-то! На холсты их не наступай, а в остальном с имя не так уж и плохо — хоть спи, хоть так смотри!

— Берегини берегинями, а ютов все одно лучше было бы поубивать. Юты же. Ютанты не ютанты — без разницы.

— Ну нет, ют юту рознь. Вот ежели бы эти ютроллями были, тогда уж… И денежки у этих водятся, кому плохо?..

Пока мужики в Мудаках так вот судили да рядили, ютов сперва незаметно, а потому уже и весьма заметно поприбавилось. Лезли они из новенького сруба, как тараканы из-за печки. Взяли в Холмграде патент, открыли сперва в Великих Мудаках, а затем в Колотилове кабак. Третий — в Пинкареве. Никто и глазом моргнуть не успел, как они свою сеть на полстраны пораскинули. Чисто пауки, недаром из паутины выбрались. До Холмграда добрались, на княжий Двор проникли.

— А князем-то в те времена кто был? — заинтересовался Рой. — Все тот же Синюха?

— Нет, Синюха к тому времени помер. Ведь семьдесят лет как-никак минуло. Умный был да храбрый, но чересчур буйный. Вечно в синяках ходил: то со своими же дружинниками задерется, то с богатыми купцами, а то в бабьи светелки проберется, те его скалками или веретенами уделают. После него княжил Кед Рой Краснуха. Прозван так был за пристрастие к красному вину из смородины или малины. Потом правил Кед Рой Желтуха. Этот почему-то сильно желтки уважал. Чуть проснется, сейчас орать: «А подать мне, в Распроматушку, желтков!» Ему из яиц наковыряют и тащут. Специальная группа ковырялок при Дворе мантулила, чтобы князя ублажать. А тому без разницы — какие именно желтки: куриные, утиные, гусиные или там вареные либо каленые, жареные либо всмятку. Так и помер однажды, когда сто желтков съел, а сто первым подавился. Прокняжил-то он недолго, лет пять всего, а по возрасту был, как сам про то людям толковал, в самом расцвете государственных сил — едва за восьмую дюжину лет ему перевалило.

При Желтухе и пробрались юты во Двор. Желтков ему натащили невиданных — зеленого цвета, голубого, от двухжелтковых и трехжелтковых яиц. Еще притащили золота, стали нержавеющей, подарков всяких дурацких. Какой-то перепетуй для мобиля, хихикал-ку, мешок с волшебными буквами МСП — ты его трогаешь, а он тебя лупцует, свинью с надписью «товарищ» поперек лба, которая золотыми монетками под себя ходит. А еще вечный клей. Князь сдуру-то на него сел, не заметил, так до сих пор, знающие люди говорят, штаны его на скамье сидят. Желтуха и доволен. Разрешил торговать беспошлинно.

Ладно, помер. Сел за княжий стол Кед Рой Золотуха. Этот необоснованные привилегии отменил, стал с ютов пошлину драть. Сперва — половину прибыли, потом — всю, а затем и тройную прибыль. А те даже не покряхтели, платят тройные налоги, никому не жалуются. Все удивляются: на кой хрен им такая коммерция, себе в убыток-то? А ютанты в Великих Мудаках домину каменную отгрохали, высоченную, недоскреб называется.

А однажды по стране слушок пополз, что люди исчезают. И быстро подтвердился. В нашем княжестве, среди вещунов, а уж тем более — ведунов, ни один секрет долго не держится. Князь у себя в тереме икнет, через час о том в государстве всяк знает, кому интересно.

Оказалось, что Золотуха за золотой выкуп дал право ютантам вербовать лесичей-воинов для сражений за паутинной границей. Но наемничество — непопулярный в нашем народе вид дохода. Немногие за границу ушли за деньги мечами махаться.

Тогда юты придумали хитрый ход. Все их прямые действия всегда крахом кончались, поэтому они предпочитали кривые. Открыли ютскую школу под предлогом, что станут лесичей обучать грамоте, арифметике и боевым искусствам. Всему, что в жизни необходимо. Ученикам, объяснили, будет положено пищевое довольствие и бесплатное обмундирование, интересные поездки за паутинную границу, а родителям во время обучения выплачивается стипендия (от слова «стибрить» что ли?) — раз в год шапка золота. Многие захотели детей своих отдать в такую школу, а у ютов набор ограниченный. И берут только мальчиков. Устроили они отбор «на конкурсной основе», как объяснили недовольным. Этими непонятными словами все споры прекратили: кто достойней в школе учиться — богатые или бедные, умные или глупые? Раз основа конкурсная, так о чем же тут спорить? На основы покуситься никто не решился. Конкурс есть конкурс, скажут, бывало, ютанты расстроенным родителям, когда их чадо в ютшколу не примут, те и заткнутся. Против таинственного слова не попрешь: конкурс есть конкурс, а не жопа с ручкой.

А вся загадка с конкурсом объяснялась тем, что ютанты отбирали только тех детей, в ком задатки чародея или ведуна обнаруживали. Можно и вообще ничего не уметь: ни вещун-сигналов не слышать, ни кровь затворять наложением рук, ни кедровую шишку с ветки улепереть, — а все едино ютанты приборы со стрелками приладят, кровь возьмут, через увеличительную трубу на нее глянут и сразу скажут: «Ты — чародей, а ты — ведун». И забирают в свою ютшколу, а там обучают. После каждого курса возят в Ютландию учиться. Я там, например, семь раз бывал. Считается, что ученики после школы должны пять лет как бы в оплату за обучение в Ютландии отработать, а потом вольны назад в Лесное княжество возвратиться, где их, как грамотных людей и опытных воинов, охотно берут в княжью дружину.

Так говорят, а в жизни почему-то получается по-другому. Мало кто через пять лет в княжество возвращается. Тянет их в Ютландию, не живется в Лесном княжестве. Там, толкуют, куда интереснее. А почему интереснее — никто толком объяснить не может. Сколько я брата Ножа расспрашивал: почему ты назад в Берестянку не возвращаешься, почему в княжью дружину не идешь? Служил бы при Дворе, я бы к тебе в гости ездил, гордился столичным родственником. А он мне: «Эх, Лес, жаль, что не могу я тебе всего рассказать…» А чего рассказывать? Бывал я в Ютландии, ничему, считай, не научился…

Знаешь, Кам Рой, о чем я сейчас подумал? Может, ют тогда на поляне не соврал? Что если в Ютландии у Ножа и правда дети были — мальчик и девочка? Племянники мои. Тогда Нож, конечно, не хотел бы оттуда навсегда уйти. Ведь известно, что коли от ютантской службы освободишься, то больше хода в Ютландию тебе нет. Так просто, сам по себе туда не попадешь. Во-первых, даже в Великие Мудаки не пройти I— там кордоны стоят, без пропуска хрен пропустят. Можно, правда, и болотами пробраться, так в Дом ютов опять же не впустят. Стерегут юты вход в Ютландию…

Но я отвлекся. Ютшколу пришельцы открыли, чтобы чародеев и ведунов выявлять. И таланты их развивать. Для того нанимают в преподаватели самых сильных чародеев княжества. Нас, скажем, обучал волшебным приемам Бояр Кин. Раз в неделю в школе был день чародейства. На уроках мы чародейские премудрости затверживали так, что среди ночи разбуди — я из пальцев огоньки выпущу осветить темноту. А врага увижу, смогу стальную тарелку мысленно метнуть, чтобы перерезать ему горло. Знаешь, Кам Рой, я ведь теперь страшный человек, простому воину со мной ни за что не справиться. Вон ты патрулей пугал, мол, если чародей рассердится, то… И не лгал им. У меня просто практики здесь, в Лесном княжестве, не было. А каких дел я в Ютландии натворил, это неизвестно. Может, наколотил там тех же евнов и стовратов, как шишек с рясного кедра…

Мы же там, в Ютландии, убийствами занимаемся. Чем же еще, если нас именно этому в ютшколе и учили? Недаром у меня три или четыре шрама после летних практик появилось. А ютанты эти поездки родителям расписывают: вашего сына, мол, ожидают интересная работа и изысканные развлечения. Что за развлечения, они никому не рассказывали, но всех подкупала эта «изысканность». Да и против длинных денег никто не возражал.

Сейчас я полагаю, что изысканные развлечения состоят именно в убийстве стовратов и маржохов. Но до сих пор у меня никаких угрызений совести не было, потому что ютанты лишают памяти всех, кто побывал за паутинной границей. Это они хитро придумали… Не то все лесичи, поди, разбежались бы от них куда подальше.

Другая хитрость заключалась в том, что юты стали наниматься в патрули. Наобещали князю с три короба, показали машины громкой связи и точной передачи портретов. Кед Рою, поди, показалось, что с ютскими железяками порядок в стране легче поддерживать, чем с вещунами. Вещуны не могут связаться с районами, где бушует гроза, или рисуют портреты не шибко похожие. Можно ведь быть очень сильным вещуном, но не иметь способностей к рисованию. А железяка портреты рисует точь-в-точь, дырочка в дырочку.

Вот так и стали юты тройниками. Получили возможность контролировать страну. И действуют быстро и безжалостно. Попробуй про ютов что-нибудь худое вякнуть, враз раскаешься. Навешают на тебя собак. Да ты, Кам Рой, и сам все видел. Мы с тобой обед не доели, как патрули явились. А много ли ты наговорить-то успел?

Да, — согласился маг, — сеть информаторов у ютов густая, проскочить трудно. Хотя и возможно. Мы-то с тобой в любую минуту можем исчезнуть, но у нас совсем другие задачи. Пока нам необходим большой шум. И паника в ютском стане. Чем больше они будут нервничать, тем более достоверную картину их системы безопасности мы сумеем выявить…

Ах, Кам, — вздохнул юноша, — до чего же скучно выявлять сети, воссоздавать картины… Я ненавижу ютов, но каждый день слышать одно и то же: юты, юты… Навязли они в зубах и стали поперек горла. Расскажи лучше про вегиан. Откуда они, чем занимаются. Или про роботов. Кто такие роботы? Они у вас в стране, ты говорил, вместо нашей иножити.

— С двумя биороботами ты знаком.

— Ты мне что-то толковал, но я толком не понял. Какие биороботы?

— А кони наши — Банан и Верный.

— Они разве неживые?

Почему неживые? Вполне. Просто рождены не себе подобными, а созданы искусственно. Построены. Как вы, скажем, каменный дом строите. Они никогда не устают, могут обходиться без воды и пищи, понимают слова хозяина и поддерживают с ним вещун-связь.

— А как же без еды? — не понял Лес.

— Они могут питаться солнечной энергией.

— Солнечным теплом? А как же зимой?

— Зимой света мало, но им и этого вполне хватает.

— А ночью?

— Они могут питаться и как обычные лошади, травой там, овсом, но в принципе даже дрова станут жевать и жаловаться не будут. И потом — их почти невозможно убить. Потому я и сказал, что они — нежить. Но иножить — более точное их определение.

— А вегиане — тоже нежить?

— Вегиане — разумные существа с седьмой планеты звездной системы Веги.

— А что такое «звездная система»?

— Прости, Лес, я позабыл, что Птолемей еще не родился…

Лес вздрогнул. Оказывается, маг, кроме всего прочего, был и великим ведуном: знал людей, которым еще только предстоит родиться. И даже по имени. А впрочем, чему тут удивляться? Чародей знает и умеет больше колдуна или кудесницы, ведун — больше чародея, а маг обязан быть сильней ведуна.

— …поэтому я начну сначала. Ты знаешь, что такое планета?

— Еще бы, — даже слегка обиделся юноша. — Планета — это Земля, Луна.

— А то, что Земля — шар и шар этот кружится вокруг Солнца?

— Нет, мы считаем, что Солнце вращается вокруг Земли. Видно же любому зрячему, как оно восходит, катится по небу, а потом закатывается за горизонт.

— Можно подумать, что Птолемей уже родился, — хмыкнул Кам. — Он именно это и утверждал в своем учении.

— Но ведь вправду видно, что Солнце по небу катится, — стоял на своем юный чародей.

— Ага, — согласился Рой, — но никто не видел, чтобы вращали очаг вокруг жаркого.

— Ну да, — согласился Нов, — конечно же, вращают зайца на вертеле, а не костер вокруг него. Но это разве доказательство?

— Поверь, Лес, я мог бы это доказать, но прошу поверить мне на слово. Потому что научные доказательства — дело длинное. Так вот. Луна вращается вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. А также Марс, Венера и другие планеты. Все вместе они образуют Солнечную систему. А наше Солнце входит в систему других звезд, и система эта называется галактикой. Солнце и другие звезды вращаются вокруг центра галактики. А галактики в свою очередь образуют систему Вселенной со своим центром. Наша галактика называется Млечный путь. Ее видно в небе. Взгляни, видишь эту белую полосу из великого множества звезд? Это и есть Млечный путь.

И вокруг каждой звезды, как вокруг нашего Солнца, вращаются планеты вроде нашей Земли и Луны. Есть планеты очень похожие на Землю, есть вовсе ничем не похожие. Ну совершенно другие, даже сравнивать нечего. Вегиане живут на седьмой по счету от звезды Беги планете. А сама Вега входит в созвездие Лира. Хочешь, я тебе покажу Вегу?

— Конечно хочу.

— Тогда взгляни на этот ромбик из четырех звезд. Самая яркая из них — Вега.

— Но она такая… маленькая… — нерешительно возразил Лес. — Хотя и яркая. И кажется, что ее можно снять с небес и повесить на грудь, как светлячка.

— А все потому, что она находится очень далеко. Расстояние до нее — больше двадцати шести световыхлет. А световой год — это расстояние, которое пролетит частица света — фотон — за земной год. Такое расстояние вообразить невозможно. А вообще-то Вега в пятьдесят пять раз ярче Солнца. А не слепит только потому, что так далека. Как костер, который издали кажется искоркой…

От таких речей, от немыслимых расстояний, от разговоров о скорости света (Нов не мог представить себе скорость света) у юноши закружилась голова. Он смотрел в бездну над головой, и в ней кружились хороводы созвездий, таких же солнц, как наше, но очень-очень, невообразимо далеких. И где-то там были планеты, как Земля, и на них жили люди, всякие там вегиане и бетельгейзеры…

— Рой, — спросил Лес, — но если звезды так далеко, то как же до них можно добраться? Как повстречаться с жителями планет, которые кружатся вокруг этих звезд?

— Я летал к звездам, — сказал маг.

 

Глава двенадцатая. Анекдоты про ютов

Едва открыв глаза, Нов бросился к Банану, чтобы понять, чем биоробот отличается от обычного коня. Ощупал его, заглянул в зубы, даже под хвост, но ничего подозрительного не обнаружил. Конь как конь. Разве что чернее, чем самый темный из вороных, виденных раньше. Сгусток темноты. Но бока теплые, слышно, как бьется сердце, и видно, как набухают жилочки под кожей. Дыхание — глубокое, ноздри раздуваются, уши прядают… Чего же не хватает? Нет эмоций, но это способен заметить только вещун. И любому вещуну такой конь в радость будет: с ним можно разговаривать и отдавать неслышные приказы. Просто здорово!

Рассматривая и ощупывая Банана, Лес искоса поглядывал в сторону Роя: чем сегодня удивит маг за завтраком? На подносе оказался ярко-оранжевый шар с восхитительным запахом и вкусом. Кам научил снимать кожуру.

— Этот плод называется апельсин.

— Неужели твои сюрпризы никогда не кончатся? — спросил Нов. — Сколько же удивительных растений существуют в мире, а мы, лесичи, о них никогда даже и не слышали.

— Арбуз знаешь?

— Нет, а это вкуснее банана?

— В следующий раз попробуешь, — пообещал Рой. — А сейчас я бы хотел научить тебя одному боевому приему без оружия. Замахнись на меня кинжалом, — сказал маг и бросил нож.

Юноша поймал его за рукоять, взял поудобнее и попытался нанести удар. Лес даже не понял, почему кинжал отлетел в сторону.

— Показываю медленно, — сказал Кам.

Он разложил движения на составные элементы, после чего вооружился, и Нов стал учиться выбивать оружие. Они потренировались полчаса, потом запрыгнули в седла и выбрались на большую дорогу. Банан и Верный скакали ноздря в ноздрю.

— От цокота копыт пыль по полю летит, — продекламировал Рой.

В таком ритме они и мчались: от цо-кота ко-пыт пыль по полю ле-тит, от цо-кота ко-пыт пыль по полю ле-тит… Фраза Кама застряла в сознании и вертелась на языке. Лес поймал себя на том, что невольно напевает: от цо-кота ко-пыт…

Дорога раздвоилась. Всадники выбрали правую — на Холмград. Таким аллюром они к вечеру доцокали бы до столицы, но когда тракт нырнул со склона с поворотом и кони понеслись под гору, не в силах притормозить, из придорожных зарослей их обстреляли. Лесова рубаха к тому времени была заговорена от стрел, Роя защищал браслет-оберег, так что наездникам стрелы были не страшны. От коней же, как это ни удивительно, стальные наконечники отскакивали, словно бока Банана и Верного были выкованы из железа.

За поворотом всадников поджидала дюжина конных в черных одеждах и с треугольниками на кепках. Юты! В их руках сверкали обнаженные мечи.

— Держись пока за мной! — скомандовал взрослый. — И при первой возможности прорывайся, меня не жди!

— А ты как же?

— Я твой страж тела, обо мне не думай.

Маг погнал коня на врагов. Верный грудью опрокинул лошадь, перекрывшую путь. Она, падая, придавила наездника. Другого юта Кам вышиб из седла ударом кулака. В черной стенке образовалась дыра, как щербина в зубах. Через нее и прорвался Нов. На скаку он оглянулся и увидел, что уже четверо ютов зарылись носами в пыль, а Рой добрался до предводителя засады. На том была красная шапочка, тогда как у прочих — голубые. Маг опустил клинок меча на красную голову, но главарь отбил удар своим мечом. Лезвие Кама скользнуло вниз и тут же пошло вперед и вверх. Лес знал этот удар, сложный, но очень опасный для противника, когда клинок вспарывает живот, выпуская наружу кишки.

Юноша ошибся. Удар оказался куда сложней. Острие меча описало две замкнутых петли, после чего заорали и всадник, и жеребец. Животное поднялось на вздым, затем тяжело рухнуло на передние копыта и со ржанием поскакало не разбирая дороги. Удаляясь, всадник и конь вопили нечеловеческими голосами. Нов вспомнил, что про такой удар, который лесичи называли «последний писк», ему рассказывал дедуля Пих. «Последний писк» не угрожал ничьей жизни, но на всадника, пропустившего удар, он на всю жизнь ложился несмываемым пятном, потому что после молниеносного движения клинка жеребец превращался в мерина. Судя по писку, та же участь не миновала и главаря засады. А это, похоже, особый позор для скакуна, подумал Лес.

Последний ли у них писк или они теперь будут пищать до конца жизни, Нову было неведомо. Жертвы позорного удара мелькали среди стволов, оставшаяся без руководства группа, раззявя пасти, провожала их взглядами. Затем сорвалась и помчалась вслед за начальством. Рой двинулся вперед по дороге, насвистывая что-то замысловатое. Скакавший в арьергарде ют задержался у кромки леса, выдернул из кобуры громобои и выстрелил навскидку.

Маг, не останавливаясь, поднял вверх левую руку, куда и угодил огненный луч. Нов испугался, что кисть наставника отвалится под копыта Верного, но луч ударил в браслет, отразился под острым углом, угодил в сосновый ствол и пережег его. Объятое пламенем раскидистое дерево рухнуло меж двух всадников. В облаке пылающей хвои вспыхнули черные одежды, и к удаляющемуся писку главаря добавился утробный рев обожженных ютантов.

— Сами виноваты, — сказал Нов. Рой хохотал, сверкая белыми зубами.

— Их было пять, нас — двадцать пять, — прокомментировал он. — Мы дрались, пока не сравнялись.

Они спешились и внимательно осмотрели своих скакунов. Нов обнаружил только один след, где стрела, очевидно, прошла скользом, прорвав шкуру. Треугольный лоскут болтался, обнажив нечто, сверкающее металлическим блеском, как разлитая ртуть. Юноша прижал лоскут к теплому боку, и он тут же прилип, как приклеенный. Других повреждений не было.

Засада задержала их, в результате дорога привела к холмам столицы уже в сумерках, когда в небе появились первые звезды. На заставе у въезда в город дежурила дюжина стражников. Лес ожидал новых неприятностей, но дюжинник, назвавшийся Мо-сом Ловом, отнесся к путешественникам вполне дружелюбно. Тем более что маг почему-то решил сменить имена. Он назвался Фомой Беренниковым, а Леса нарек Тоевым — по женской линии. Нов подумал, что Лес Тоев — тоже звучит неплохо, А назовись они Камом Роем да Лесом Новом, еще неизвестно, чем бы закончилась встреча с патрулями. Могли и повязать. Если бы сумели справиться.

— А тебе большой привет от Жижа Кова, — неожиданно для юного чародея сказал маг. — Мы с ним вчера виделись.

— Жиж — мой друг и земляк, — заулыбался Мое. — Мы с ним вместе босоногое детство провели. Приятели Кова — мои приятели. Савва Теев, проводи гостей до постоялого двора. Завтра я свободен от службы, мы могли бы посидеть в трактире. Ты, Фома, не прочь?

— С удовольствием выпью с другом Жижа кружку-другую. Где встретимся и во сколько?

— В трактире «Козья морда» на заходе.

— Договорились, — сказал Рой. — Обязательно будем, если не помрем. Последний анекдот про ютов слышал?

— Нет, вообще ни одного про ютов не слыхал. Расскажи, — заинтересовался дюжинник.

— Слушай. Ют в очках для темноты ведет три тройки ютов без очков на встречу с начальством. Те ничего не видят, тычутся в стены. Вдруг очкастый натыкается на сук и теряет очки. «В Матушку-Пер-воматушку! — орет он. — Все, пришли!» — «Здравствуйте, Гарь Ян!» — хором говорят сучьеухие. «Да нет, это я на сук напоролся», — объясняет потерявший очки. Остальные хором: «Здравствуйте, девушки!»

Вся дюжина, включая и патрулей-ютов, закатилась от смеха. Расставались друзьями. Савва Теев проводил до постоялого двора, велел хозяину, чтобы отвел приезжим комнату получше, без клопов, а расставаясь, попросил рассказать еще хоть один анекдот про ютов.

— Ладно, — согласился Кам. — Слушай. Ют в Доме стражи разминает мышцы: отжимается от пола. В комнату заглядывает лесич, поставщик сена. Увидел юта и страшно удивился. «Эй, тройник! — закричал он. — Ты что, не заметил, что твоя баба давно уже ушла?»

Хохоча во всю глотку, Савва ускакал в ночь. В трапезной постоялого двора было полно народа, когда чародей и маг побросали сумки и седла в отведенной им комнате, умылись над тазом, почистили пропыленные одежды и спустились поужинать. Свободных столов не было, но местечко для Леса и Роя нашлось. Им тут же принесли одного на двоих жаренного на вертеле гуся, жбан кваса и большой кувшин вина.

— Ну, как тут жизнь в столице? — толкнул локтем в бок своего соседа слева Кам.

— Что, только приехали?

— Ага, вещи покидали и спустились сюда.

— Ну-у, тогда вы никаких столичных сплетен еще не слыхали, это уж точно.

— Точней некуда.

— Самая последняя: ютов все кругом называют теперь бельмоглазыми…

— Да ну! — притворно изумился маг, а Нов подивился, как быстро кличка, приклеенная Роем, успела распространиться. Не прошло и полутора суток.

— Точно! Скажешь: иду к бельмоглазу, — все знают, что у тебя дела с ютом… А еще появился анекдот про ютов. Смеху — полные штаны. Идут это они дюжиной по ночной столице, ни хрена не видят — бельмоглазые же, подслеповатые. А впереди прется сучьеухий в очках для темноты. Ну, ты сам эти очки знаешь. Мне один ютяра знакомый давал померить, я глянул — все зеленое, красный забор зеленым кажется, и морды у всех зеленые, как у ютроллей. Вот же гадство!.. Так вот. Ведет он их по ночному Холмграду да ненароком натыкается бельмастым глазом на сук. Очки упали, а остальные слепни слепнями тут же на очки наступили, стекла раздавили, хрен починишь. Этот тоже ослеп и орет: «Вы, сучьи уши! Растоптали мне очки, которые мне наместник Гарь Ян дал поносить до утра! Вот я вам сейчас за это морды зеленые расквашу, чтобы красными стали, как положено!» Как даст одному по рылу, другому, третьему. Пустил юшку, грозится: «Будете знать, как чужие очки топтать! Еще хотите?» — «Нет, нет! — орет дюжина. — Хватит с нас и того! И как же мы теперь до начальства доберемся, без очков? Ни хрена же не видно!» — «Это я на сук напоролся», — начал оправдываться поводырь. Понимает, что сам виноват. Шел бы поаккуратнее, очки бы не уронил. А те не поняли, что он им про сук дерева толкует, обрадовались: «Суки — это хорошо! Давай мы их всех по очереди трахнем!»

— Правда, смешно? Сам же знаешь, что с их-то срамом трахаться — только народ смешить, да им ни одна баба и не даст, ха-ха-ха!

Сидящие за столом грохнули так, что кружки подпрыгнули.

— Хорош анекдот? — спросил рассказчик.

— Хорош, — подтвердили слушатели, а Нов опять подивился, как быстро анекдот с заставы добрался до трактирного полуподвала. Одно объяснение такой скорости: в княжестве развита система вещун-связи, поэтому слухи и распространяются мгновенно.

— А еще какие новости? — спросил Рой. — Как поживает князь? Жив-здоров?

— А чего ему сделается? Над златом чахнет, от пыли чихает, а так живее всех живых.

— Ас ютами он как? Мирно живет или с Гарь Яном ссорится?

— Ясно, что ссорится. По семь шкур с одного юта спустить пытается. Не зря его Доходягой прозвали — до того уж доходы любит, ха-ха-ха!

— У ютов золота навалом, не обеднеют.

— Да мне тоже их не жалко. Думаешь, я ютов пожалел? Нашел ютострадальца!

— А я в дороге слыхал, — доверительно, будто великую тайну, сообщил, понизив голос до еле слышного, Кам Рой, — будто патрули-лесичи с тройниками перессорились. Юты будто бы лесичей громобоями не то порезали, не то чуть не порезали, стражники и взъярились, отлупили ютов, причесали в хвост и в гриву. Там еще, говорят, лешачий царь случился —

Мусаил, так чуть башку себе не сломал: как свою армию делить, раз патрули не с севера и юга либо там с запада и востока, а из одного Дома стражи?

Лес удивился, как ловко Кам переврал события вчерашней стычки в кабаке, но поправлять наставника не стал. Полагал, что тому виднее. А слушателей убедила подробность с Мусаилом. Они магу поверили и принялись обсуждать шансы той и другой стороны. С одной стороны — лесичей в патрулях много больше, а с другой стороны — у ютов громобои, могут и порезать к Матушке! Но все равно патриотизм победил прочие соображения. Решили, что лесичи-патру-ли победят, если до серьезной брани дойдет. Первых ютов одолели, а тех было вона сколько! И ничего, кого не убили, тех в плен взяли, шапки железные пообломали, гонору поубавили. То-то вторые юты такие вежливые явились, стали наш язык учить, в патрули наниматься. А князья наши, слава Батюшке, не совсем уж дураки, не дают бельмоглазым большого хода, выше тройника никогда не ставят.

— А еще я слышал, — сказал Рой, — что появился богатырь сильномогучий…

— Это Еленя, что ли? — перебили его. — Так Еленю мы давно знаем. Кому она нужна, его могучесть? Везде, где ни появится, деревья начинают на корню сохнуть. Только с помощью чародеев от него и спасаемся. Придурок он, твой богатырь.

— Да я не про Еленю, а про совсем другого богатыря…

— И другого знаем. Его Усыня зовут. Этот полудурок похуже даже Елени будет. Что делает: по весне, когда рыба на нерест идет, перегородит усами русло и радуется, паразит, что всю повыловить может. А того не понимает, ежели рыба икромет не произведет, так ее и вовсе не станет, на другой год ловить нечего будет. Тут уже, кто первый Усыню углядит, враз бежит за подмогой: «Беда, братцы! Усыня опять поток перекрыл!» Мужики батогами вооружаются и бегут к воде. Давай его лупцевать, а тот усы из реки вытащит и ну мужиков хлестать, ноги им путать. Навалит, бывало, кучу-малу и скалится: экой я ловкий!..

— Да я вовсе даже не Усыню имел в виду! — рассердился Рой. — Того богатыря, которого я имею в виду, зовут Кам Рой из комариного рода. Он, говорят, где юта ни повстречает, давай им сейчас уши резать. Ходят слухи, что уже половина тройников из Западного Дома стражи без ушей щеголяют. Да еще друг перед другом хвастаются: дескать, мода такая пошла! Тоже мне модники! А Кам Рой из комариного рода объявил всем ютам войну. Юты же как про войну услышали, тотчас в штаны наложили. Они, юты, всегда, когда напуганы, в штаны накладывают. Да вы и сами знаете про то:- к юту же подойти противно — воняет…

Юноша удивлялся тому, как вдохновенно врет залетный маг. То утверждает, что он коренной лесич, то вон придумал какого-то сильномогучего богатыря… Хотя бы узнал сперва, как народ относится к сильномогучим. Зачем-то соврал, что половина тройников из Западного Дома стражи без ушей ходят, хотя таких всего-то трое. И вряд ли они этим хвастаются. Чем же тут гордиться? А соврать лесичам, будто от ютов воняет, когда даже ему, молодому парню, известно, что юты очень чистоплотные, вон у них какие бани с дождем из трубок и банщики такие жесткие, трут грязь до посинения. Лес восемь лет с ютами общался, ни разу не видел, чтобы хоть один из них в штаны наклал. Кам лжет, а эти почему-то верят, что юты и вправду с полными штанами ходят…

И вдруг до юноши дошло, чего же в самом-то деле добивается маг. Того, чтобы выставить ютов в глупом и смешном свете, превратить их в посмешище. Отсюда и мода ходить без ушей, и вонь из штанов, и анекдоты. «Это я на сук напоролся…»

— А тебя-то самого как зовут? — спросили Роя.

— Зовите Фомой Беренниковым.

— А имя-то зачем соврал? — недоумевал Лес. — Послушай, Фома. Ты почему-то ютов недолюбливаешь…

— Я — ютофоб, — сказал Кам. — Это значит — объясняю для всех сразу, чтобы потом каждый по отдельности не спрашивал, что да как, — я ненавижу ютов. Они нас, лесичей, не уважают, за придурков держат. Слышали, как своих же сослуживцев, наших патрулей, громобоями порезали? А ведунов и чародеев кто поизвел?

— Да никто, — зароптали в толпе, облепившей стол.

— А много ли их осталось? Вот ты, ты самый, — Рой выдернул из толпы первого попавшегося, — скажи мне, ежели у тебя какое несчастье случится: корова пропадет или вещь дорогая, — ты к кому обратишься?

— Ясное дело, что к ведуну.

— А легко ведуна находишь?

— Да в Холмграде их человек пять.

— Ладно, это в столице. А в деревнях?

— В деревнях-то? Что-то я их там не встречал. В деревне если что пропадет, то прежде чем ведуна отыщешь, требуется у другого ведуна о нем спрашивать.

— Вот! А теперь пусть мне скажут: куда ведуны подевались?

— Может, бабы меньше рожать стали?

— Почему — меньше? Неужто лесичи как мужики ослабли?

— Ну, ты скажешь! Вот я, например…

— А я знаешь сколько за раз могу?..

— А я, думаешь, меньше?

— Вот видите, — подвел итог Рой. — И мужики мы все хоть куда, и леснянки наши привлекательны и не прочь родить пару-тройку ребятишек. Так где же, спрашивается, ведуны?

— И где же?

— А их всех в ютшколу позабрали да за паутинную границу угнали. Считай, что в полон. Или даже хуже, кидают их там в бой, убивают почем зря. Вот ведь что окаянные юты придумали: забирают наших пацанов, детей еще, и с лютыми врагами сражаться заставляют. А сами сидят в сторонке, трофеи после победы собирают. А если кто видел выпускников школы ютов, которые назад в Лесное княжество вернулись, тот подтвердит: возвращаются наши ребята все израненные. А за что они там бились? Что наше государство с ютских войн имеет? Детей раненых и покалеченных!

— Ой, а ведь и правду говорит Беренников. Точно, у меня сват от ютов вернулся, так на нем места живого не было, до того израненный.

— И долго он потом в мирной жизни пожил? — спросил Кам.

— Да года три. Совсем молодым от старых ран скончался.

— А сват твой чародействовать умел?

— Еще как! У нас в Малиновке, пока жив был, дожди только по заказу шли, ведьмы у коров молока не отдаивали. Ну, разве что самую малость. А как сволокли свата на погост, тут-то и началось. Те же ведьмы распоясались. Ты ей пару слов, а она на тебя — хомут. А теперь, говорят, ведьмачье новую моду взяло: собираются на Лысой сопке не победу над ютроллями праздновать, а опытом делиться, как честной народ дурить.

— Вот вам и вся загадка, — сказал Рой, — куда ведуны и чародеи подевались. Попомните мои слова: когда юты всех чародеев за паутинную границу угонят, колдуны да ведьмы нам на шею сядут и ножки свесят. Сейчас-то шибко распоясаться боятся: знают, что любой чародей за злодейские дела ведьмака в небо вверх ногами подвесит и оставит сушиться, пока злыдень в разум не придет. А без чародеев будем все ходить с хомутами на носах и на грудях, и заклятье снять некому станет. Тогда спохватимся: где же чародеи? Да поздно будет.

— Ах юты, вот же сучьеухие бельмоглазы! — заорала толпа.

— Эвон чего удумали: наших ведунов извести, одних злыдней нам оставить! Злыдни нам всех коров отдоят, и станем последний хрен без соли доедать!

Когда чародей и маг, засыпая на ходу, отправились наверх, в трапезной продолжались крики. Лес подумал: если бы сейчас кто-то позвал этих лесичей идти громить ютов, то ни один бы не отказался. Вот тебе и армия соратников…

 

Глава тринадцатая. Княжий Двор

— Сегодня мы с тобой разделимся, — сказал Кам юноше. — Ты пошатайся по столице, поглазей, а я стану искать подходы к княжьему Двору. У тебя деньги есть?

— Полный кошель, который у ютанта улепер.

— Вот и прекрасно. Только впредь ни у кого ничего не улепри, попадешься невзначай, вызволяй тебя Потом из темницы.

— Да не стану я за чужими кошельками гоняться, — обиделся Лес. — Что я — вор? Я и этот-то кошель улепер не ради корысти, а чтобы хоть чем-то насолить ютанту. Понимаешь же, что я один объявить войну ютам не мог. Я и твоему-то объявлению войны не верю. Невозможно вдвоем с тысячами биться.

— Будто я сам этого не понимаю! С моей стороны это — слова, поза. А нужна она для того, чтобы другие лесичи услышали: объявились люди, которые с ютами воюют, — и задумались: а вдруг и правда юты — враги лесичей? А сейчас не та ситуация, чтобы зря рисковать. Так что не лезь к ютам, не строй из себя Робин Гуда.

— А кто такой Робин Гуд?

— Это был такой — прости, не был, а еще будет! — благородный разбойник: отбирал деньги у тех, кто нажил их нечестным путем, и раздавал тем, кого обманули и ограбили.

— Кам, расскажи про благородного разбойника!

— В другой раз. Сейчас некогда. Дело у меня, сам понимаешь, важное. Касается не только нас двоих, но и всего княжества, простых людей, чародеев и ведунов. Если сумеем с князем поговорить, то есть надежда, что спасем магический род от истребления. Так что будем надеяться на удачный исход. Значит, Лес, не станешь искать неприятностей?

— Обещаю.

— Да, вот еще что. Тебя разыскивают, размножены портреты. Поэтому нужно сменить личину. Причем на такую, которая на чистую воду не выводится.

— Ладно, — махнул рукой Нов.

— Да не ладно, а давай займись этим прямо сейчас. Чтобы я мог надежность смены облика проверить, убедиться в достоверности.

Лес подумал: а чей бы облик взять за основу? Он припомнил Ножа, но тут же спохватился, что брат долгое время пробыл в Ютландии и его могли знать многие юты. Ничего хорошего не выйдет, если наткнешься на знакомых Ножа. Может, обернуться Косом Тенкиным? Живет он далеко от столицы, из своего Козырьграда выезжает нечасто, вряд ли у него много знакомых в столице. Решено.

— Рой, а у меня мазь из припутника кончилась, — вспомнил Нов. — Я ее на превращение в елку истратил.

— Неужели нисколько не осталось?

— Разве что на стенках берестяного коробка.

— Давай сюда, — сказал маг и протянул руку.

Лес извлек кошель со своими нехитрыми припасами, отыскал коробок, протянул Каму. Рой поскреб пальцем по стенкам берестяной коробочки и собрал малую толику мази. Потом откинул крышечку на боку самобраного сундучка и смазал припутник с пальца на стенку открывшегося воронкообразного отверстия. Захлопнул крышечку, распахнул большую крышку сундучка, оглядел комнату, схватил первую попавшуюся под руки тряпку и засунул туда, куда обычно набивал землю. Закрыл и снова открыл крышку. В сундучке появился приличный комок мази, хватило на то, чтобы наполнить припутником берестяную коробочку.

— Теперь хватит?

— За глаза, — сказал Нов. — А из чего бы пояс соорудить?

Маг бросил ему кусок веревки. Лес натер ее мазью, подпоясался и завязал особым узелком на животе. Сосредоточился, припоминая форму и цвет глаз Коса, его широкий разворот плеч, русые с ры-жинкой волосы.

— Ну как? — спросил юный чародей, закончив превращение.

— Сойдет, — сказал Кам, критически оглядев его. — Не знаю на кого, но похож.

До вечера Лес бродил по городу. Посетил базар, заходил в лавочки, глазел на группу музыкантов, жонглеров и акробатов, которые не иначе как пользовались тирличем: уж больно много кувырков в воздухе умудрялись совершать. Тренировками, даже очень упорными, такой ловкости не добиться.

С магом они встретились вечером незадолго до захода солнца. Сразу же и подались в «Козью морду». Мое Лов уже поджидал их за угловым столиком. Перед ним стояли три кувшина отнюдь не с квасом. Не успели маг и чародей толком рассесться на лавке, он уже наполнил кружки. Одну из них Кам закрыл ладонью.

— Увы, — сказал он, — мой юный друг пока не пьет хмельного. Пусть-ка трактирщик принесет кувшин брусничной воды.

Дюжинник подивился потертому виду юного друга, но промолчал. Расторопный половой принес воду, все трое стукнулись кружками.

— Насколько я понял Жижа, — начал Лов, — ты, Фома Беренников, хотя Жиж называет тебя Камом Роем, а Кама, насколько мне известно, объявили в розыск, да… Так вот ты — сторонник нового движения, которое именует своих сотоварищей ютофобами. Правильная у меня информация?

Какое такое движение, подумал Лес. Никаких же ютофобов нет, один ютофоб — Кам Рой, да разве еще он — Лес Нов. Или Жиж Ков, Соб Боль, вчерашние посетители трапезной на постоялом дворе тоже юто-фобы? А что? Поговоришь с людьми по душам, открыто, и выясняется, что и другим лесичам хуже горькой редьки надоели юты с их высокомерием… Уж больно нагло себя ведут. Прямо хозяева княжества, взять хоть патрулирование, хоть кабаки, которые можно открыть только с их ютантского разрешения. А ютские торговые лавки — насколько они богаче товарами, да и внешним видом. Лавки купцов-лесичей выглядят куда проще и бедней.

— Какие у тебя претензии к ютам? — спросил Мое.

Маг принялся перечислять. Все доводы Лес уже слышал, поэтому не вникал в разговор взрослых. По всему видно, что Рой сумел убедить дюжинника в своей правоте, потому что к концу разговора Лов заявил, что считает дело Фомы справедливым. А посему окажет любую разумную поддержку.

— Что мне нужно, — сказал Рой, — так это попасть на обед или ужин в княжеском Дворе. Очень хотелось бы переговорить с Кедом Роем или хотя бы с кем-нибудь из его советников. Можешь устроить?

— Запросто, — сказал Лов. — Давайте подождем до завтра. Если у меня получится, то я подошлю к вам на постоялый двор Савву Теева, и он сообщит, как устроилось дело.

— Договорились, — кивнул маг. — А когда его ждать?

— После полудня.

— Замечательно. Ну что, еще по кружечке и разбежимся?

— Только еще какой-нибудь анекдот расскажи, — "попросил дюжинник.

— Нет проблем… «Не хочу я выходить замуж за юта, — волнуется леснянка. — Он слишком старый!» — «Ну и что? — успокаивает мать. — Ты же не собираешься его варить».

— Ого-го, — заржал Мое. — А еще?

«Мне всегда не везет с леснянками, — жалуется один ют другому. — Вчера зашел в кабак с красоткой, а ей попалась в каше улитка. Она позвала полового: „Уберите этого мерзкого слизняка!" И что ты думаешь? Половой хватает меня за шиворот и тащит из-за стола!..»

— Точно, все юты — слизняки, — правильно понял дюжинник. — А еще?

Ют только что прибыл из-за паутинной границы в Лесное княжество. Зашел в трактир и спрашивает: «У вас тут написано „икра". Что это такое?» — «Это яйца от большой рыбы», — объясняет половой. «Отлично! — говорит ют. — Дайте мне два рыбьих яйца. Только обязательно сварите их вкрутую».

Мос долго хохотал, даже слезы от смеха выступили.

— Представляю, — заходился он, — как у этого придурка морда вытянулась, когда ему принесли две икринки! Да еще и вареные, ха-ха-ха!

Расставались как старые добрые товарищи. Оказывается, думал Лес, анекдоты иногда сближают людей получше вина и являются доводами помощней самых правдивых фактов.

В полдень в их комнату вошел Савва Теев.

— Лов велел передать, — сказал он, — чтобы вы по первой звезде подошли к южным воротам Двора и спросили дюжинника Ога Нева. Он проведет вас в княжью трапезную и усадит за стол. Сумеете переговорить с Кедом Роем, значит, повезло, а нет — ваши проблемы.

— Спасибо, Савва, — поблагодарил маг. — Передай Мосу нашу благодарность… Ну, что тебе еще? Говори, не бойся.

— Анекдот бы, — замялся Теев. — Уж больно ты, Фома, на них мастак.

— Знаешь, сколько ютов нужно, чтобы одну корову подоить? — спросил Кам.

— Одного, наверное.

— Ошибаешься. Это одного лесича достаточно, а ютантов нужно девять. Четыре будут за сиськи держать, один ведро подставлять, а еще четверо возьмут корову за ноги и будут поднимать и опускать ее, чтобы молоко выдаивалось.

— Во идиоты, — захохотал Савва…

На закате они вывели Банана и Верного и поехали ко Двору. У ворот их окликнули.

— Мы разыскиваем дюжинника Ога Нева, — объяснил маг.

Нев вышел из караулки.

— Кто такие и чего нужно? — спросил он.

— Мы друзья Моса Лова. Он велел обратиться к тебе, Ог Нев. Сказал, что ты можешь провести нас на княжий ужин.

— Ах да. Мое мне про вас толковал. Ты — ютофоб Кам Рой, он же — Фома Беренников, мастер рассказывать анекдоты про ютов. А это твой наниматель — чародей Лес Нов. Правильно? — Ог внимательно оглядел мага и Леса. На последнем задержал взгляд надолго. — Совсем на портрет не похож. На нем чародей совсем молодо выглядит.

— Так и есть, — сказал Кам. — Но он же чародей. А чародею сменить облик легче, чем нам с тобой переодеться.

— Понимаю, — сказал дюжинник. — Вы же в розыске. Но не потому, что против лесичей худое замыслили, а потому что ютам сильно досадили. Понимаю и сочувствую. Я тоже их не больно-то люблю. Сволочи они, никаких своих военных секретов нам не раскрывают, даже то, как добрую сталь варить… Въезжайте и следуйте за мной.

Ог Нев проводил их до конюшни, где они оставили Банана и Верного, и провел крытыми переходами, коридорами и балконами в трапезную, где за двумя длинными рядами столов сидели приглашенные к сегодняшней трапезе лесичи и юты. Зал освещался свечами и букетами жар-цвета. Князя еще не было. Дюжинник отыскал для них два свободных местечка на лавке так далеко от княжьего кресла, что сразу стало ясно — перекинуться с Кедом Роем парой-дру-гой реплик никак не получится. Нов задумался: как же маг надеется поговорить с князем?

Гости сидели за столами тихо-мирно, никто не притрагивался к еде. Наконец пропели рога, распахнулись широкие двери, украшенные изумительной резьбой. Кудесницы были тут ни при чем, красота была подлинной, не наведенной, это Лес проверил первым делом, надавив на глаз: кудеса бы непременно исчезли. В трапезную вступил Кед Рой Доходяга — могучий мужчина с русой бородой и голубыми глазами, курносым носом и в яркой одежде, отделанной мехом соболя и горностая. Гости криком приветствовали главу Лесного княжества.

Кед Рой уселся в кресло, налил себе кружку вина, один махом опрокинул в широко раскрытый рот, отломил кусок жареного кабана и впился зубами. Тут и гости набросились на еду. Лес нашел для себя кувшин с квасом. Скорее наполнил свою кружку, пока виночерпии не налили в нее хмельного напитка.

Постепенно трапезная наполнилась гулом голосов. Гости перешли от шепота к разговорам в полный голос, а затем и крикам. Кто-то затянул охотничью пес-ню. Когда пресытившиеся мужчины стали отваливаться от стола, появились музыканты. На рожках, бубнах, колокольчиках и инструментах со струнами они принялись выдавать такие залихватские мелодии, что у Леса ноги невольно задергались. Так и пустился бы в пляс, как мужики в Берестянке во время гуляний.

Потом выступил фокусник. Предметы появлялись и исчезали из его рук, но Лес был уверен, что приемами чародейства фокусник не владеет: даже горошину со стола улепереть не сумеет. Были очень ловкие пальцы и доведенное до чуда мастерство.

Потом прислужники притащили в зал огромную ванну с берегиней. Водяная женщина, потряхивая огромных размеров титьками, высунулась из пахнувшей тиной воды и, широко раскрывая рот с белыми, отборными, как речная галька, зубами, запела. Берегиня поведала о своей любовной усталости, в которой Лес пока ничего не понимал, и ему казалась по меньшей мере странной страсть, охватившая мужиков. Те буквально пожирали певицу глазами. Как вещун, юноша чувствовал, что большая половина сегодняшних гостей князя, не задумываясь, прыгнула бы в ванну, кабы не опасалась стражников с обнаженными мечами, охранявших берегиню. Нову были непонятны слова песни, казались они глупыми, не нравилась и заунывная мелодия, хриплый вой и взвизги певицы. Будто волчонка за хвост тянут.

Мужики зарыдали, сочувствуя водяной певице. Некоторые принялись кидать к ней в ванну золотые монеты. Сам князь утер рукавом слезы и заявил, что после таких бурных переживаний хорошо бы послушать что-нибудь веселенькое.

— Вот говорят, — сказал он, — что в столицу прибыл какой-то ютафиг, который всех ютов на фиг обсмеял. И будто бы знает он превеликое множество смешных анекдотов о наших друзьях ютах. А зовут его, мне вещуны сообщили, Кам Рой из комариного рода. Мой однофамилец, между прочим. Наверное, какая-то очень отдаленная родня. Только мы-то, князья, — из рода кедров, а не комаров, как он.

Князь захохотал, и все подхватили его смех, будто Кед Рой действительно удачно пошутил.

— Я велел вещунам и патрулям отыскать ютафига, — отсмеявшись, продолжил князь, — да не знаю — исполнили мой приказ, нет ли. Сидит сейчас у нас за столом ютафиг или не сидит? Кто-нибудь знает?

Нов подумал, что Кам не станет сознаваться, что он и есть «ютафиг», но маг смело поднялся и поклонился Кеду Рою:

— Тут я, князь.

— Ах, вон ты как выглядишь. Ну, славно. Значит, мои вещуны и патрули потрудились не зря, и, значит, не зря я им деньги за службу плачу. Что ж, ступай сюда, поближе ко мне, да потешь веселыми историями. Уж больно, сказывают, твои анекдоты смешны.

Маг прошел к Князеву креслу, стал к Доходяге вполоборота, чтобы и прочие его лицо видели, и без тени смущения начал:

— Заходит ют с кувшином в медвяную лавку и говорит: «Налейте меду!» Бортник берет черпак и наливает кувшин. Потом спрашивает: «А где же деньги?» А ют отвечает: «Известно где — на дне кувшина».

Князь засмеялся, его смех тут же подхватили все прочие. Потребовали продолжения.

«А что тебе сказал дюжинник, — спросил один ют другого, — когда ты вместо того, чтобы за врагами гоняться, залез в бочку с вином и сидел там, пока всю не выпил?» — «Да ничего не сказал, — отвечает второй. — А те пять зубов, которых у меня теперь не хватает, все равно были больными, рано или поздно пришлось бы их выдирать».

— Еще! — потребовал князь.

Подвыпивший Гарь Ян возвратился домой под утро и стучит в собственную дверь. Прислужник громко объявляет из-за двери: «Наместник еще со службы не возвращался!» — «Хорошо, — говорит Гарь Ян, — тогда передайте ему, что я зайду попозже».

— Вот не знал, — заржал Кед Рой, — что наместник такая дубина стоеросовая! Давай дальше!

Старый ют говорит молодому, который не умеет ездить на лошади, а стал тройником: «Врага на коне ты, конечно, не нагонишь, зато придется тебе работать не больше трех секунд в день, а потом тебя любой конь непременно сбросит».

— Точно, — согласился князь, — юты — никудышные наездники.

Как-то Гиль Ян задал в школе ютов ученикам задание на тему «Что бы я сделал, если бы получил мешок золота». Через полчаса шестилетний карапуз подходит к нему с бумажным листом, исписанным сверху донизу, и спрашивает: «Гиль Ян, а нельзя ли еще добавить пару мешков?»

Про деньги Доходяге понравилось больше всего.

— Правильно! — заорал он. — Мне бы тоже одного мешка не хватило. Но шестилетка-то наш каков? Настоящий лесич, знает, что у ютов нужно просить как можно больше!

Юты в ночном дозоре ориентируются по звездам. «Вон там, это Марс?» — спрашивает один. «Нет! Это Венера!» — отвечает второй. «Невероятно! — удивляется первый. — И как ты можешь с такого расстояния различить такие подробности?»

Мало кто из гостей сумел усидеть на лавке, почти все они сползли под столы и корчились там от смеха, валяясь рядом с собаками. А маг не останавливался.

Советуются два дюжинника. «Из нашей подсотни в другую переводят тройника, — говорит первый. — Я написал в рапорте, что этот ют дерзкий и неисполнительный. Чего бы написать в его пользу, а то вдруг не возьмут? Скажут, что им не нужен такой бездельник». — «Ты можешь добавить в рапорте, — советует второй, — что у него волчий аппетит и он очень любит поспать».

— А про Гарь Яна еще знаешь? — спросил Кед Рой.

— Еще бы, — ответил маг. — Средний брат докладывает Гарь Яну об успехах в обучении патрулей. Свой доклад заканчивает словами: «… но больше всего успехов, наместник, в укреплении дисциплины». Неожиданно открывается дверь и в щель просовывается голова патруля-лесича: «Гиляша? Так я беру твоего Грома? Хочу до соседней деревни смотаться, с девками побаловаться!» Гиль Ян поворачивается к оторопевшему от такого разгильдяйства брату и говорит: «Сам видишь, Гарь! А ведь год назад он бы меня и спрашивать не стал!»

Лес во все глаза смотрел на Кама. Да сколько же анекдотов он знает? И ведь ни разу не повторился. Но одно неизменно: в любом из них юты выглядят полнейшими идиотами, а лесичи остроумными мудрецами. А маг все не останавливался.

— «Что у тебя с рукой?» — спрашивает один тройник другого. «Да вот, — отвечает второй ют, — сломал ее в двух местах». — «Будь же поосторожней, — советует первый. — Впредь избегай этих мест».

Вдруг Лес почувствовал, что в глазах у него темнеет. Кам неожиданно взвился к потолку, нет, это он, Нов, свалился на пол, и изо рта пошла пена. Маг оборвал очередной анекдот на полуслове и бросился к чародею.

— Что с тобой, Лес? — встревоженно спросил он, держа в руках голову юноши.

Нов заглянул в себя и обнаружил, что отравлен. Когда и кто успел подсыпать яд? — подумал он. Соседи за столом корчатся, но не от боли, а от смеха, прислуга ко мне в последние полчаса не подходила, потому что сама валяется на полу от анекдотов… Что делать?..

Лес попытался превратить яд в желудке во что-либо безопасное, но понял, что упустил время. Заслушался смешных историй и за смехом не заметил изменений в организме. А теперь было поздно. У него одеревенели мышцы, и от ног к сердцу поднимался холод омертвения. Маг распростер над ним ладони, пытаясь вывести яд из организма, но было поздно, поздно… Непонятная сила скручивала холодеющее и ставшее чужим тело, свет в глазах угасал…

— Князь! — закричал маг. — Моего друга отравили за твоим столом!

 

Развилка II. Скифы и славяне

Комаров понял, что ученик мертв и в местных условиях реанимация невозможна. А ведь Лес был его главной надеждой. Кто лучше юного чародея мог бы пройти сквозь мембрану, разделяющую миры? Существовала вероятность, на практике не проверенная, что вещун-сигналы могут поступать даже из параллельного мира. А Нов — отличный вещун. Если бы он ушел в ю-мир, а Комаров держал бы с ним связь, они бы сумели вытрясти из ютов способ создания прохода в параллельные миры.

Лес много раз бывал за паутинной границей, его там знают как ученика ютшколы. Так что внезапное появление пацана никого бы в ю-мире не удивило и не вызвало подозрений. А это значит, что у Леса были бы развязаны руки. Он бы мог раздобыть информацию, за которой охотится Комаров.

А здесь, в княжестве, раскрыть секрет создания межпространственной мембраны невозможно, потому что ютанты не пускают в земной мир никого, кто владел бы столь ценной информацией. Понимают, к чему может привести раскрытие их тайны. Лесичи непременно захотят вторгнуться в ю-мир, а последствия такого вторжения непредсказуемы…

Парадаты, которыми правил Скиф (старший брат Словена, предводителя придунайских племен), сидели в глуши, в Медвежьем углу. Сунулись было германцы их воевать, но те оказались воинами свирепыми, пили вино из черепов. А дырки в черепах не то пальцами затыкали, не то глиной замазывали. Чем культурным сколотам такая посуда приглянулась?

Сидят себе парадаты, зазря никого не трогают, ки-ряют из неудобной посуды. А германцы никак не успокоятся. Хлебом их не корми, дай сколотов покорить. Но те покоряться не желают, да еще и слухи распускают о собственной непобедимости. Врут, аж сами поверили.

Одно германское племя сунулось к парадатам, те и обернули их в стадо свиней. Под предводительством борова. Другое племя напало и тоже ушло во главе с боровом. Но германцы были не чета пугливым не-врам — племени со слабыми нервами. Погуляли в свинском состоянии, пока лыковые пояса не пооборва-лись. А вернувшись в человеческий облик, принялись бахвалиться. Ни одному борову не стыдно, наоборот — всем в глаза тычут: «Барон я!» Придумали специальный военный строй — свиньей наступать. Национальное блюдо у них — свиные сосиски.

Не пошло им ученье впрок, опять скифов донимать взялись. Тогда парадаты обернули их в волков. Другие народы, обращенные в зверей, страдали от потери человеческого облика, мучились, слезами горючими обливались. Ничего не ели, мечтали о хлебе, от мяса отворачивались. А эти, будто и впрямь нелюди какие, зубы ощерили, улыбаясь по-звериному, и побежали в набеги на другие народности. Чужие глотки волчьими клыками рвать. Вервольф — волк-оборотень — национальным героем стал. Любимцем Гитлера, между прочим.

В полном собрании русских летописей имеется такой рассказ: «По мнозех же временех сели суть Словене по Дунаеве, где ныне Угорьска земля и Бол-гарьска. От тех Словен разидошася по земле и про-звашаяся имены своими, где седше на котором месте: яко пришедше седоше на реце Морава; а друзии Чеси нарекошася; а се тиже Словене Хровати Белии, и Сербь, и Хорутане. Волхом же, нашедшем на Словене на Дунайские, седшем на них и наседящем им, Словене же они пришедше седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася поляне. Ляхове друзии Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне. Также и ти Словене пришедше и седоша по Днепру».

А русский историк Сергей Михайлович Соловьев пишет: «Славянское племя не помнит о своем приходе из Азии, о вожде, который вывел их оттуда, но оно сохранило предание о своем первоначальном пребывании на берегах Дуная, о движении оттуда на север и потом вторичном движении на север и восток вследствие натиска какого-то сильного врага…»

В переводе на современный язык цитата из древней летописи звучит так: «Прошло много лет, и сели славяне по Дунаю, где ныне угорская земля (венгерская, а истинная угорская земля в районе Уральских гор, Пояса, где состоялась третья Великая битва, о которой рассказывал Леснов) и болгарская. От тех славян разошлись по земле племена и прозвались своими именами, где кто осел на котором месте: осевшие на реке Морава прозвались моравами; другие (долго чесались и) прозвались чехами; а вот тоже славяне — хорваты белые, сербы и хорутане (Корин-тия — историческая область в бассейне реки Дравы, современное название хорутан — словенцы, жители Словении). Волки (враги) нашли славян на Дунае, поселились среди них и стали наседать, тогда славяне (по обычаю не проигрывать битв) сдвинулись (делая вид, что кочуют, и прикрылись Карпатами) и прозвались ляхами (за большие задницы, на которые там, там и там седоша), а от тех ляхов прозвались поляне (точнее — поляки), а другие ляхи — это лутичи, иные мазовшане, иные — поморяне. Также те славяне пришли и сели по Днепру».

«Довольствуясь достоверностью явления, — комментирует перемещения скифов-славян историк Соловьев, — мы не станем входить в исследование вопроса о том, кто был этот могущественный враг, потеснивший славян из подунайских жилищ их».

Сидели себе по Дунаю — тепло, светло, и мухи не кусают! — но вдруг явились злые волки, нашли и давай насильничать. Что же это были за волки такие позорные, угадайте с трех раз. Почему нужно было находить — понятно: те прятались от сарматов и сарматок. А в волков врагов обернули северные братья-парадаты.

Вот эти-то волки, «нашедши» славян на Дунае, «седше» среди них и давай грызть-наседать. Совсем заели. Так что пришлось делать вид: «Мы кочуем, война не война, каждую весну у нас так», — и подаваться на Днепр. Там якобы хорошая трава как раз подросла. «Поехали», — сказал Словен. От него, собственно, и пошло: «Опять словени на любимого конька сели», — говорили соседи. Иногда произносили «сла-вени», звук-то безударный. От этого «словени-славе-не» и прочие звуки путались. Один скажет «словени», другой «славени», а третий и вовсе «славяне».

На берега Днепра вернулись не скифы-пахари и даже не сколоты, а уже славяне (даже имя сменили для конспирации, чтобы бабы-сарматки их не признали). Кто сел на берегу (бывшие авхаты), те стали прозываться поляне, а кто укрылся в лесах (катиары и траспии) — древляне. Соловьев пишет про большую дикость древлян, их склонность жить за счет соседей, отчего терпели поляне много горя (понятно, охотники-звероловы посвирепей земледельцев будут).

Летописцы первого века нашего летосчисления знали славян под именем венедов около Вислы. В венедов они превратились, пока сарматки по Африке шлялись, а гунны еще не явились. «В вине, дык…» — икали древнейшие митьки… Историк Тацит башку сломал, куда отнести венедов: к сарматам или немцам? Отговорился тем, что все равно живут они где-то в Тмутаракани, и надолго запил. Проспавшись, признал венедов племенем европейским, хотя и не охотно. Хотелось обозвать их некультурными азиатами. Скрипя зубами записал: «Венеды, как разбойники, скитаются по стране… но строят дома, носят щиты и сражаются пеши…» А раз пеши со щитами, значит, европейцы. Куда денешься?

Писатели следующих веков постоянно упоминают венедов с их домами, а далее на востоке — сербов. В середине VI века известия о племенах и жилищах славянских становятся точнее. По Иорнанду, венеды разделились на славян, живущих в верховьях Вислы, и антов, которые были посильнее первых (происхождение антов темное, потому что по другим источникам они чуть ли не древнейшие праславяне, жившие в местности от Днепра до Днестра). Даже Прокопий знает славян и антов, но считает, что произошли они не из венедов (да из вине, из вине, об чем тут можно спорить?), а из споров. Остается только затылок чесать — в чем же истина: в вине или спорах? Споры — это, вероятно, сербы. Наши люди, чего зря спорить? Заладили: анты-ханты. И манси с ними…

Восточные славяне, на которых наседали злые волки, двинулись от хорватов, из Галиции, прямо на восток до Днепра. Древляне засели в лесах, поляне — на берегу, прочие двинулись вверх по правому берегу Днепра.

В это время сидящее на Висле крупное племя задрыговичей решило вернуться на родину предков. Вождь их, Коба Туров, обещал красные берега из сухого концентрата клюквенного киселя (слухи о любимом лакомстве учеников ютшколы пережили века) и реки, полные вина. Бражные ямы леших молва преобразила в неиссякаемые, источники.

Интересно, что обычай копать на таежной заимке яму, обмазывая края глиной, чтобы утечек не было, и наполняя лесными и полевыми ягодами и водой, сохранялся более семи тысяч лет. Под солнцем прела и созревала ягодная бражка. Еще в начале XX века предприимчивые сибиряки ставили ее на своих заимках. С изобретением винокурения там работали настоящие самогонные заводы. В бражную яму можно было окунуться с головой и поплавать.

Коба Туров пообещал соплеменникам не только вина выше головы, но еще радиовещание и колхозы. Про колхозы задрыговичи никогда не слышали, но полагали, что это что-то вроде закуски. Оказалось, что вовсе наоборот. Не пожрать тебе дадут, а отберут последние крохи. Это задрыговичи поняли, когда пришлось трудиться в колхозе имени Турова. За трудодни они получали палочки (отсюда пошло выражение «палочная дисциплина») и по два пуда пшеницы на едока. Туров называл это хлебозаготовками и обещал развести высокоурожайную кукурузу. У него, мол, связи с Южной Америкой. То ли Коба хотел получать из кукурузы крахмал для варки киселя (картошку тоже еще не успели завезти из Америки), то ли просто врал по привычке любого вождя. Кукурузу задрыговичи не вынесли и полегли в скифско-сибирский курган.

Когда славяне двинулись на север против течения реки, то между Припятью и Двиною осели дриговичи (вторая половина племени задрыговичей), за ними севернее по Двине — полочане (их еще называли однополчане, сами знаете за что). Но народу прибыло много, и все не влезли. Пришлось переться дальше, до Ильмень-озера. Там уже был раньше Город, основанный неким праславянским вождем Ковылем чуть ли не во времена Дария Гистаспа. Славяне, не отличавшиеся большой изобретательностью, решили назвать его Новым городом. Никто спорить не стал. «Вам в Город?» — «Нет, мне в Новый город!» Звучного имени себе они придумать не сумели, но зваться славянами, даже городскими, не хотелось. Мало ли городских-то славян? Чтобы отличаться от прочих, и придумали древние Нью-Васюки, стали славянами новгородскими.

По верховьям Волги, Двины и Днепра поселились кривичи (вечно не просыхали). Там, в верховьях, редкая птица, вроде страуса или пингвина, не могла долететь до середины Днепра. Курица так запросто вброд переходила. Перешли и славяне. И двинулись назад, но уже по левому берегу. Могли бы вниз и по воде сплавиться, но прошел слух, что в Днепре водятся фрицы.

Полочане (кличка — кривичи) заложили города: Изборск, Полоцк, Смоленск и Торопец (торопливо основали, а вовсе не пропили, как кажется после первого прочтения). Эти города, по сообщению Сергея Михайловича, «у простого народа слывут Кривотерпск, Кривич и Кривиг». Вот такой народ, целыми городами не просыхали!

Новгородцы остались славянами, «прозвашась своим именем». Эту особенность Соловьев объясняет тем, что были они «выселенцами от кривичей». Но не уточняет, за что их выселили. Неужели славяне ильменские оказались пьяницами горшими, чем сами кривичи? Или наоборот: были трезвенниками, за что их и отправили на выселки, лишь бы глаза не мозолили?

Дулеты и бужане были, по сути, одно и то же племя, жившее на Западном Буге. «В летописи, — сообщает Сергей Михайлович, — в двух разных известиях эти племена помещены на одинаких местах, с одинаким прибавлением, что как то, так и другое племя после назывались волынянами». Русский историк считает, что это хорваты, поселившиеся на берегах Буга, на Волыни.

«Улучи (угличи) и тиверцы, — пишет Летописец, — сидяху по Днестру оли до моря, суть граде их и до сего дне: да то ся зваху от Грек Великая Скуфь». Указания летописцев на многочисленность тиверцев и угличей, на их упорное сопротивление русским князьям не оставляют у историка Соловьева сомнений, что это те самые племена, которые были известны под именем антов.

Когда большая часть праславян, бывших скифов-сколотов и прочая, откочевала на восток, германские племена взялись за парадатов. Дошло до них при всей твердолобости, что воевать ближних соседей бесполезно, пора менять тактику. Долго думали и додумались одолеть скифов не мытьем, так катанием на свадебных повозках.

Приходят к царю парадатов Скифу. Наряженные, пахнут перегаром. Уверяют, что шнапсом, но брешут, собаки: до перегонки вина в те времена еще никто не додумался. У сколотов, кстати, вино покрепче германского было, потому что хотя они перегонки тоже не знали, зато додумались делать выморозки. Выставят на мороз, вода и застынет. Сколоты лед выбросят и разливают в черепа напиток куда крепче, чем сухое вино.

— Кончайте мне про шнапс заливать, — говорит им Скиф, — и отвечайте прямо: чего надо?

— Как — чего? У вас товар, у нас — купец.

— Какой еще товар? — не понял Скиф. — Да вы сроду у нас никакого товара не покупали, всегда норовили силой взять.

— Ну, вспомнил, — похохатывают германцы. — Ты бы еще своего прапрадеда Иафета вспомнил. А еще лучше — отца его Ноя.

— Чего мне их вспоминать, коли такой родовы я никогда не имел? Прадеда Ковыля помню, от него еще двенадцать колен — прародителя Костенкина помню. Коса, правда, помню слабо, сына его Леса — получше, а вот внука Тенкина помню отлично. Звали его Косач Ченкин, а мать у него была…

— Ну, заладил языком молоть! Мы к тебе совсем по другому делу.

— Так выкладывайте, не томите душу, не тяните лесного кота за хвост.

— Мы насчет твоего товара. Купец у нас.

— Да что за товар-то? — никак не мог взять в толк Скиф.

— Да девки красные, бестолочь!

— Девки? А на что вам наши девки?

— Жениться станем. У нас купец имеется, да не один. И Фриц, и Ганс, и Эрих. И Риббентроп не прочь поджениться, и Герман, и Борман, и Гиммлер, и этот, как его там?.. Ага, Шикльгрубер!

Парадат Скиф онемел от изумления: вся верхушка готова породниться.

— А жениться-то собираетесь честь по чести? — спросил простодырый вождь. — Не абы как — поматросить и бросить?

— Ну, вот еще! Вкруг ракитова куста обвенчаемся, под калиновым кустом обмилуемся!

— Тогда ладно. Сейчас девок кликну, покажу товар лицом.

Глянули германцы на девок, в восторг пришли. Даже о войне позабыли и о планах своих захватнического блицкрига. Обженились по-настоящему. Всех девок на выданье за себя взяли. Под шумок скифы им даже парочку вековух спихнули.

На другой год та же история. И на третий. Девки со свистом замуж вылетают, сколоты их еле-еле рожать успевают. Тут уж не до войны, когда у каждого воина на шее по два внука-гансика, в одной руке — Эльза, а в другой — Гретхен. «Гросфатер, — картавят, — майне либэ поросенок!» — и сверкают розовыми попками.

Не успел Скиф и глазом моргнуть, как от некогда могущественного племени почти никого и не осталось. Растворились парадаты среди германцев. Ассимилировались, если по-научному. Только тут до него дошло, что сколотов крупно обманули, завоевали по-мирному. Собрал он жалкие остатки племени и отбыл на Днепр. А там уже лучшие места расхватали авха-ты да катиары.

Сергей Михайлович сообщает: «О других племенах — дулебах, бужанах, угличах и тиверцах, радимичах и вятичах летописец сначала не упоминает… означенные племена явились на востоке не вследствие известного толчка от волхов… а явились особо».

Конечно, особо. Угличи и тиверцы (бедные прасла-вяне) от сарматов не бегали, а сидели на месте. Дулебы и бужане вернулись из Хорватии на восток раньше других племен, еще до массового возвращения прочих «вследствие известного толчка» под известное место. А радимичи и вятичи пришли не с Дуная, а с Эльбы и Одера. Те самые жалкие остатки парадатов, что прибыли прямиком из Германии. Но не в пломбированном вагоне, а на конях. В Западной Европе они оставили свое семя с лешачьими генами. Ох и долго потом пришлось западным европейцам с ведьмами бороться! Сколько дров сожгли, а от ско-лотской заразы так никогда до конца и не избавились.

Радимичи и вятичи, по летописцу, прозвались по именам вождей. Рад Димов и Вяч Иванов были друзьями и хотели поселиться рядышком, чтобы ходить друг к другу в гости: «За приезд! За отъезд!» Но радимичи поселились на Соже, а вятичам пришлось топать до Оки, потому что места поближе оказались занятыми.

Кое-как расселились, хорошо сидят, седоша. То древляне набьют морду дриговичам, то кривичи по пьянке всем подряд. Лепота!

«Городов, — пишет Соловьев, — было немного. Славяне любили жить рассеянно, по родам, которым леса и болота служили вместо городов… Название Киева заставило предположить имя основателя Кия (звали его Полян Кин); названия городских урочищ, гор — Щековицы и Хоривицы повели к предположению первых насельников — Щека и Хорива… предположить в них братьев… увеличило еще эту семью сестрою Лыбедью…»

Основателя звали Полян Кин, насельников — Хру Щев и Хорь Вицин, так что никакими братьями они не являлись. Разве что троюродными, пятиюродными, короче — подзаборный плетень нашему заплоту. Все трое были колдунами, но про любого парадата можно сказать, что он с другими парадатами одного роду племени. Потому никакой сестры эти не-братья не имели. И нечего зря лыбиться!

Все писатели-летописцы единодушно превозносят гостеприимство славян, их ласковость к иностранцам («Низкопоклонство перед Западом!» — осудил такие обычаи Иосиф Виссарионович). Писатели хвалят обхождение славян с пленными. Им оставляли жизнь. Пленные у славян не рабствовали целый век, как у других народов, но им давали срока (обычай сохранился до XX века), после которых они были вольны вернуться к своим либо остаться на месте вольняшкой на поселении (при Сталине говорили: «Двадцать пять и десять по рогам!»). До чего же живучи старые привычки!

Невест славяне крали в соседских деревнях, а в городах много реже. Городов было мало по соседству. Многоженство у всех племен было несомненным.

«Славянские жены, — изумлялись иностранные бытописцы, — до того привязаны к своим мужьям, что следовали за ними даже в могилы». Но не разъясняют, чем привязывали живых жен к мертвым мужикам, какими узлами вязали.

Иностранцы пишут, что жили славяне в дрянных избах (кудесниц поизвели, а привычки к красиво исполненной работе не приобрели). Соловьев такую неряшливость объясняет следствием непрерывной опасности, которая грозила и от своих родовых усобиц, и от нашествия чуждых народов.

Маврикий писал: «У них недоступные жилища в лесах, при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие выходы (чем не стовраты?) на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не имея лишнего наружи, но живя, как разбойники».

Религия восточных славян поразительно схожа с арийской: они поклонялись физическим божествам (удивлялись: «Батюшки-светы!» — а ругались: «В Мать-Первомать!»), явлениям природы («Надо же — опять зима пришла, а дров-то мы не заготовили!») и душам усопших (в XX веке это Маркс—Ленин— Сталин).

«Если у восточных славян, — пишет Сергей Михайлович, — не было жреческого класса, зато были волхвы, гадатели, кудесники, ведуны и ведьмы».

Волки, гадатели и ведьмы были, тут спору нет. Насчет кудесниц судить трудно, потому что женщин к серьезным художественным работам и близко не подпускали. Могли они себя проявить только в ткацких работах, вышивании да кулинарии. Иные удивительно готовили, другие придумывали изумительные узоры. Но эти кудеса-чудеса были столь скоротечны и преходящи, не долговечней следов берегинь на песке. А ведуны встречались настолько редко, что имя каждого можно найти в писаной истории.

В тесной связи со славянскими племенами на западе находилось племя литовское. К нему принадлежали древние пруссы, голяды, судены, корсь и будущие литовцы и латыши. У литовцев был верховный жрец Криве (он ни разу на памяти племени не протрезвел и мог перепить десяток кривичей, лишь один славянский бог пьянства Переплут мог бы с ним за столом посостязаться, кабы сумел хоть разок протрезветь, чтобы от Киева до Тракая дотрюхать). Криве был судьей и нарядником (любил рядиться в римскую тогу, судейскую мантию и женское белье).

Еще народы были: чудь, мурома, меря, весь (смеряй и взвесь), мордва, заволодская чудь, чудь-чудь, пермь, печора, угра, ямь (где гора, там и яма), зиме-гола, осеньбоса, сетгола, ливь. Все они платили дань Руси.

* * *

В конце II — начале III века от Рождества Христова скандинаво-германские дружины под именем готов спустились от берегов Балтийского моря к Черному. На Балтике дружина плавала на трех кораблях, а на берегах Понта это был уже многочисленный народ; В IV веке готский вождь Германарих; положил основание государству в тех же размерах, в каких позднее раскинулись владения Рюриковичей. По крайней мере так утверждал Иордан, весьма льстивый историк, жополиз готских королей.

Но тут в юго-восточных степях собралась гроза и разрушила громадное государство готов при самом его рождении. На берега Дона явились гунны. Откуда же они взялись? В сказках говорится, что один из готских князей сдуру выгнал в степь злых волшебниц (сибирячек с лешачьими генами), где они и совокупились со злыми духами. И родили чудовищных гуннов. Чудовища жили на восточных берегах Азовского моря, охотились, потом решили маленько пограбить соседей. Лань им показала дорогу на противоположный берег моря (наша прапрабабка с лыковым ремешком на тонкой талии).

Страх напал на народы, там обитающие. Даже храбрые аланы (родичи скифов) не могли выносить ужасного вида гуннов: вместо лица у них был безобразный кусок мяса, а вместо глаз виднелись какие-то пятна (вот какие страшные личины навели наши обиженные готами землячки!).

Напугавши аланов своим видом, гунны ударили готов. Знаменитый Германарих обмочился и умер на 110-м году жизни. Готы тут же сдались и примкнули к войскам победителей. Готский князь Винитар, желая выслужиться, напал на антов (вечно они под ногами путаются!). После ряда сокрушительных поражений, когда еле успевал унести ноги с горсткой соратников, он пошел на хитрость. Опоил, а затем скрутил вождя антов Бокса (звали его Бок Ланов) и распял на кресте вместе с детьми, тремя полковниками и тридцатью подсотниками.

Ведьма. Варя Варова запилила мужа, вождя гуннов: «Просили мы не трогать антов или не просили? Послушался он нас или нет?» Наконец гуннскому князю Баламберу это надоело, он пошел и застрелил Винитара из именного лука. С тех пор трогать славян не решались, а у соседних народов они прослыли гуннами. Но после смерти Атиллы (453 год) могущество гуннов разрушилось. Он прогнал прочь Машу Варову (правнучку Вари) и скоропостижно скончался.

Прошло лет сто, и из степи припылили авары, имевшие одинаковое происхождение с гуннами (в женах у вождей были внучки Маши Варовой). В 565 году авары перешли Дон и стали было угнетать славян. Авары (обры) примучили дулебов, но лишь тронули жен: взяли моду впрягать в телегу не коня и не вола, а тройку-пяток баб, — как на них такие несчастья посыпались!..

Были обры телом велики, а умом горды, да недалеки. Внучки и правнучки Варовы осерчали, и авары «погибоша аки обре».

В середине IX века из степи явились хазары. В их царстве смешались четыре религии: языческая, магометанская, христианская и еврейская. Ее-то и исповедовал верховный повелитель хазар — каган. Хазары стали брать дань с полян, северян, радимичей и вятичей. Был у них город Итиль при устье Волги. Дома в нем строились из коровьего дерьма с соломой. С тех пор славяне ненужную дрянь называют утилем.

Недолго пришлось хазарам поцарствовать в Восточной Европе. Обидели они пару парадаток и сгинули, аки обры.

Насчет Рюриковичей, варягов и россов двух мнений быть не может. Их гораздо больше. Славянский летописец пишет: «Пошли за море к варягам-руси». В Вертинских летописях сказано: «Народ рос принадлежит к племени свеонов» — то есть шведов. Лиут-пранд, епископ Кремонский, говорит о тождестве руссов с норманнами. С мнением епископа категорически не согласны арабские писатели. Спорят приблизительно так: «Нет, не тождественны! И совершенно даже не похожи варяги на русь, а русь на славян! Поняли? Похожа свинья на быка, только шерсть не така!»

Еще имеется мнение, что Рюриковичи были варя-го-русского происхождения, а их дружина — славянского. При этом тычут пальцами в сторону Поморья (Померании) как на место, где до славянского призыва проживал Рюрик с братьями.

Сильно гордые спорят: «Славяне должны были обратиться к своим же славянам! Не могли они призвать чужих князей, когда своих много!» И никак не возьмут в толк эти патриоты: потому и пришлось звать чужих, что свои меж собой договориться не могли — кто старше? Кто потомок Ковыля? Чьи прадеды Косач Ченкин и Кос Тенкин?

А Сергей Михайлович Соловьев говорит: «Имеет ли право историк современные понятия о национальности приписывать предкам нашим IX века? Племена германское и славянское чем ближе к языческой древности, тем сходнее между собой в понятиях религиозных, нравах и обычаях. История еще не провела между ними резких разграничивающих линий, их национальности еще не выработались, а потому не могло быть сильных национальных отвращений…»

А вот что по этому мнению думает писатель Евгений Лукин:

Так что никаких национальных отвращений не могло быть. Хотя бы потому, что когда-то это был один народ, одно племя, пока будущие германцы не придумали рогатые шлемы и не водрузили их на свои упрямые, педантичные и фанатично воинственные головы.

Остается перевести два, а точнее, одно слово на русский язык. Слово «варяги» в переводе с германских, а слово «русь» со славянских, угорских и греческого языков означает одно и то же — ДРУЖИНА.