Глава двадцать пятая. Греческая азбука

Комаров приблизился к радужной, рябящей в глазах паутине и подобрал плетенки из стеблей тирлича.

— Кос и Вищ, подойдите, — сказал МВ-путешественник. — Возьмите браслеты и наденьте на левые запястья.

— А? Что? — встрепенулся коновал. — Какой еще презерватив?

— Бери, говорю, браслет и цепляй на левую лапу.

— Ага, это можно, лишь бы человек хороший был.

— О чем ты, собственно, думаешь? — спросил Кам.

— Понятно об чем! — засмеялись старожилы. — О бабах!

— Думаю: а могут три ютки…

— Могут, — оборвал его Фома. — Еще как могут! А мы с вами пока нет. Сейчас необходимо перебраться на правую половину Дома ютов. В зал с выходом из Ю-мира. Заблокируем подход к правому зраку и станем дожидаться возвращения Леса. Он должен вернуться с информатором, должен… Я верю в него. А пока будем сидеть без дела, скучать, я тебе, Кос, приведу ютяночку.

— Правда? — обрадовался фершал. — Тогда полетели скорей!

Кос и Виш нацепили Лесовы гравибраслеты, завязав узелки на запястьях друг у друга, и тут же вспорхнули к сводам, будто каждый день этим только и занимались. Беренников обхватил кузнеца и взлетел вслед за ними. Они прошли по ажурным мостикам на правую половину здания и стали у ограждения.

Правый зрак ничем не отличался от левого, если не считать, что спирали его закручивались в противоположную сторону. Из паутины торчало несколько трубок, из них на желобообразные конвейеры сыпались разноцветные порошки. Конвейеры тянулись через зал и ныряли в стену, куда и уносили вещества из страны ютов. Ни черных воинов, ни бронников внизу не было. За работой конвейеров следила тройка ютов в белых комбинезонах. Двое из них что-то считывали со шкал и диктовали третьему, который сидел за столом и заносил данные в толстый журнал. Писал он примитивным карандашом.

Кам и не ожидал увидеть здесь компьютеры. Знал, что если даже в Ютландии их и производят, то в Лесном княжестве обходятся без этой сложной в производстве техники. Готовые узлы из-за паутинной границы не доставишь. Поэтому-то юты и ограничились изготовлением бластеров, приборов ночного видения, раций и факсов. И для них-то пришлось построить станки, ядерную станцию, сталелитейные печи и организовать добычу руды. Хотя последнее было вовсе необязательным условием: химические элементы для электроники скорее завозились, чем вывозились, так что и любые другие компоненты могли бы посылать из Ю-мира.

— Кос и Виш, — сказал Рой, — бросайтесь сверху на тех, что у приборов, а тебя, Сим, я скину на писаря. Договорились? Тогда пошли!

Старожилы спикировали на ютов, как коршуны. Конюх и коновал отвесили звонкие оплеухи по волчьим ушам, а кузнец просто рухнул на спину писаря. Тот ткнулся мордой в стол. Драчевцы мигом скрутили ютантов и задрали головы вверх, вопросительно глядя на Беренникова:

— Чего теперь?

— Теперь я перекрою этот угол зала энергетическим экраном. Затем будем отдыхать.

— А с этими чего делать станем?

— Да что душе угодно. Можете выбросить их вон, а желаете, так сыграйте в карты, или что там у вас за игра? Пристенок?

— А в чику с ними сразиться можно? — спросил Виш.

— Можно, если они согласятся.

— Драчевцы пощечинами привели ютов в сознание и приступили к переговорам. Будут те играть в чику или нет?

— Да мы же не умеем, — заотнекивались было техники.

— Ничего, научим, — успокоили старожилы. — А кто не хочет — заставим.

Выбора ютам не оставили, и пришлось соглашаться. Конюх отсыпал каждому по полгорсти монет и принялся объяснять правила игры. Пока Рой устанавливал экран, обговорили все детали. Выставили столбик монет и принялись по очереди метать в него биты. Старожилы реагировали, как дети: хохотали при удаче и едва не рыдали при проигрыше, а что произносилось при промахах, про то лучше промолчать. Ютанты оказались такими же азартными игроками. Они мигом продули выданный им аванс, но выгребли из карманов золотые монеты. Игра пошла с еще большим драматизмом. Кос профукал свою наличность и заявил, что все, кроме него, на руку нечисты. Поэтому демонстративно покинул круг играющих.

— Фома, — пристал он, — кто-то обещал мне подманить ютку!

— Ладно, подманю. Только где ты с ней общаться станешь?

— А вон в уголке за приборной панелью. Там, я уже поглядел, эти сачки организовали спальное место. Кемарили почем зря во время дежурств… Так что давай поскорее подманивай!

— Ладно, слетаю за ней. А вы тут без меня не скучайте.

Никто, кроме фершала, их разговора не слушал. Юты для старожилов оказались грозными соперниками, будто всю жизнь в чику резались. Комаров снял экранирующее поле над головой и взмыл вверх.

— Да выбирай там получше, не кого попало, — посоветовал ему вслед Кос. — Не тащи старую да кривоногую. Выбирай тут — начитанную, — он почему-то показал крутые бедра, — а тут — воспитанную, — и нарисовал в воздухе невероятных размеров молочные железы.

МВ-путешественник перебрался на левую сторону здания и принялся отыскивать лаз в левое крыло, где на верхнем этаже, по словам Леса, находились комнаты юток. Ход отыскался. Его запирал обычный квадратный люк. Имелся и старый ржавый замок, но болтался он на одной петле, а вторую сковырнули задолго до Комарова.

Рой откинул крышку и скользнул вниз. Оказался на лестничной площадке. С нее вправо и влево вели два коридора с дверьми с обеих сторон. Беренников толкнул первую попавшуюся и очутился в маленькой двухместной комнатке с кроватями, тумбочками, невысоким столиком и парой стульев. Только разноцветные занавесочки и кружавчики на постелях указывали, что комната принадлежит женщинам. Больно уж аскетичной была обстановка.

На кровати сидела ютка. Была она молода и по земным меркам привлекательна. Большие зеленые глаза без зрачков, но с длинными и пушистыми ресницами, прямой нос и яркий рот, аккуратные острые ушки и прямые черные волосы. Одета ютантка была по-мужски — в белую рубаху и синие порты.

— Привет, — сказал Кам по-ютски.

Ютский язык не сильно отличался от древносибирского праславянского, но включал корни китайских, уральских и алтайских языков. Все-таки Ютландия являлась параллельным миром, хотя развитие там шло несколько иным путем.

— Привет. А ты кто? — спросила девушка.

— Я — Фома Беренников.

— Ты маржох или евн?

— А может, я стоврат?

— Нет, стовратов я не раз видела. И на берда-ренегата ты не похож. Берды в точности такие, как мы. Только предатели. С ними лучше не связываться: обманут и обдурят.

— А про лесичей ты что слышала?

— Про лесичей? Никогда не слышала.

— А где сейчас находишься?

— Как это — где? В Теремгарде, где же еще?

— Ошибаешься, милая. Кстати, зовут тебя как?

— Катя Иринина.

— Так вот, Катя. Находишься ты вовсе даже не в Ютландии и вообще не у себя в Ю-мире, а на Земле в Лесном княжестве. Этот мир — параллельный. Слышала о существовании таких?

— Никогда.

— Как же тогда вы тут живете? Вы что, за пределы спален и цехов никогда не выходите? Света белого не видите? У тебя в комнате, я гляжу, даже окошка нет.

— Но мы же работаем на оборону. А без нее берды и стовраты нас сразу захватят. Потому и трудимся мы в подземных цехах по пятьсот смен, куем боевой щит страны…

— Никакого щита вы не куете. По крайней мере здесь, в параллельном мире. Хотя бы потому, что земляне ничем вам не угрожают и угрожать не могут. Они не знают способов проникать в ваш Ю-мир. А кабы и знали, так через межпространственную мембрану оружие все равно пронести невозможно. Сквозь нее проходит только живое. И при этом теряет любые инородные части: вставные зубы, парики, да что угодно, не включенное в обмен веществ организма…

— И что же тогда получается? Выходит, что мы в вашем мире — захватчики?

— Не совсем так. Захватчиками тут были ютролли…

— Ну вот, — обрадовалась девушка. — Я же говорила! Ютролли — наши главные враги, а берды и стовраты — их союзники. Раз для вас ютролли — враги, значит, вы — наши союзники!

— Да нет же, Катя. С ютроллями мы своими силами справились, вышвырнули их вон с Земли. А затем пришли ютанты и занялись знаешь чем? Грабежом.

— Как это?

— Да очень просто. Ютанты разрабатывают наши недра, добывая редкоземельные элементы для собственных нужд. А еще используют местных жителей как наемников в своих сражениях с ютроллями, стовратами и бердами.

— Я вам не верю, — сказала Катя. — Докажите.

— А стоит ли что-то доказывать? Катя, если хочешь, я могу познакомить тебя со своими друзьями. Поговоришь с ними, разберешься, надеюсь, где правда, а где ложь.

— Вообще-то я с удовольствием бы поглядела на свежие лица. А то уже чуть ли не год вокруг одни и те же. Уже и переговорили обо всем на сто рядов. И поссориться успели, и помириться…

— Тогда пошли со мной.

— Далеко?

— Тут же, внутри Дома.

— Они поднялись через люк на кровлю четвертого яруса. Иринина заколебалась, когда пришлось лезть по железной лестнице.

— Так вы что, под сводами живете?

— Нет, мы — наземные жители. А здесь в гостях. Они прошли по крыше спального корпуса (Катя впервые увидела Землю, утренний лес: «Ой, сколько деревьев!»), под сводами главного здания по мостикам пересекли левую половину и остановились над правым залом. Иринина глянула вниз и испугалась высоты.

— Как же мы спустимся?

— Я тебя снесу на руках, — сказал Рой, подхватил девушку и плавно спланировал в огороженный экраном угол.

— Ой, самая настоящая ютка! — обрадовался Кос. — Хау ду ю ду!

— Здравствуйте, — сказала ютантка. — Меня зовут Катя.

— А меня — Кос. Как ты прекрасна, Катя! А вон там мои друзья — Виш и Сим. В чику играют с вашими техниками.

— А что такое — чика?

— Это не важно. Давай, Катя, лучше поговорим о погоде.

— Какая же тут погода? — удивилась девушка. — Мы же находимся в закрытом помещении.

— Но снаружи-то светит яркое солнце, дует прохладный ветерок, медленно кружат в воздухе золотистые листья!

— Так то снаружи. Я мельком видела деревья, но никаких листьев с высоты не разглядела. И мне еще дней двести предстоит провести в своей комнате без окон и в подземном цехе.

— А как же прогулочки по солнечной поляночке под полною луной?

— Прогулки будут, когда домой вернусь.

— А ты замужем, Катя?

— Нет пока. Мне же еще не исполнилось двадцать три года, я пока служу в трудовой армии. Вот отслужу, тогда сразу замуж и выйду.

— А жених-то у тебя есть?

— Нам, молодым, женихов иметь не положено. За это строго наказывают.

— Кто наказывает? И кто это определяет: пора влюбляться или еще рано? Любовь возникает непредсказуемо, не по графику и расписанию и уж тем более не по чьему-то разрешению…

— А что такое любовь?

— Катя! Да неужели тебе до сих пор незнакомо это приятнейшее из чувств?

— Я не знаю, Кос, о чем ты говоришь, — призналась девушка. — Никогда ни про какую любовь не слыхала.

— Я говорю про ту любовь, которая необходима для продолжения рода.

— Это ты про дом свиданий?

— При чем тут дом свиданий? Любовь — это романтическое чувство, когда хочется непрерывно общаться с человеком противоположного пола, ласкать его и получать ласки…

— Ничего такого у нас в Теремгарде нет.

— А что же тогда у вас в Теремгарде означает «выйти замуж»? — спросил Кос, обнимая девушку за талию и увлекая за пульт, где, по его словам, техники-сачки организовали спальное место. «Выйти замуж, — донеслось до Комарова, — означает…» А больше он ничего не услышал, потому что, судя по звукам, фершал залепил рот девушки поцелуями. И о чем они там, за пультом, беседовали, Рой так никогда и не узнал.

А Виш и Сим в пух и прах продулись технарям и принялись ссориться. Впрочем, весьма дружелюбно, указывая на несообразную анатомию рук партнера, растущих будто бы вовсе не из плеч, и награждая друг дружку невиданными профессиями.

— Тоже мне нашелся чикист! — говорил Виш.

— На себя полюбуйся, кривой окулист! — парировал Сим. — Но раз наша бита ютами разбита, тогда им и карты в руки!

— А ты их прихватил?

— Всегда со мной, — сказал кузнец и продемонстрировал колоду, развернув и сложив гармошку из карт. — Как говорится: не плюй в колоду… Эй, Томар-кин, Порошин и Носков, сразимся в подкидного дурачка?

— А чего ставить будем? — забеспокоился конюх. — Монеты мы все продули.

— А по ушам? Знаешь, как славно хлопать по ютским-то? Они над макушками торчат, трудно промахнуться!

Юты сразу же согласились сразиться в незнакомую игру, потому что были окрылены победой в предыдущей. Все пятеро уселись за стол, отодвинули в сторону журнал наблюдений. Старожилы принялись наперебой излагать правила игры и значение карт, мастей и козырей. Минут через пять техники и дра-чевцы принялись лупить по столу разноцветными картонками.

МВ-путешественник сидел в одиночестве и прикидывал, что станет делать, когда Лес вернется с информатором. О гибели юноши за паутинной границей думать не хотелось. Верилось в успех. Первым делом нужно будет допросить пленного, узнать секрет создания прохода между мирами, а затем отправить его назад, в Ютландию.

Сперва, думал Комаров, провожу драчевцев, а там можно и домой подаваться… Но что же будет с Лесом?

Что с ним случится, Рой знал. Дальнейшая судьба чародея ему очень не нравилась, но ничего изменить историк был не в состоянии. Случившееся уже случилось, и никакие ухищрения тут не помогут.

После первого возвращения из Лесного княжества Комаров проглядел витозаписи исторического архива. Понял, что Леснов именно тот человек, который может помочь в разгадке тайны прохода.

Запись показала, как юного чародея под конвоем доставляют в Дом ютов. Раздевают. Моют. Отправляют в левый зрак. Из правого вырвалось четверо одноклассников: Лес, Бор, Март и Пол. Они жмутся друг к дружке. Тела восемнадцати-двадцатилетних мужчин, разум — пятнадцатилетних. Троица смотрит на внука ведуна с несказанным удивлением. Три года жизни в Ю-мире позабыты вместе с приобретенными там навыками. Они о чем-то сговорились, но память стерта.

Лес — единственный, кто хотя бы догадывается, как мог очутиться здесь и что предстоит сделать. Он строил планы подобного возвращения и теперь предполагает, что это побег. Дедуля Пих рассказывал, как опасны юты. Нов понял это только после смерти брата и ареста у реки. И то не до конца. А пока считает, что главное сейчас — вырваться из Дома и вывести товарищей. Четыре чародея — это вам не баран начихал. А дальнейшие планы можно разработать потом, потом…

Они вырвались. Пытались пробиться к князю, но там-то их и ждали. Мечи и магия помогли уйти троим. Бор Рисов остался лежать на резном крыльце княжьего терема. Восстания не случилось. Троица сплотилась после смерти Бора и вступила в безнадежную битву с Империей ютантов. Ни князь, ни простой люд княжества их не поддержали. Капризному Кед Рою ютские рации нравились куда больше вещунов. Народ же видел в ютантах глупых толстосумов, из которых легко вытрясти горсть-другую золота. Хорош всяк ют, пока деньги дают, говорили лесичи.

Понять мятежников мог бы ведун Пих Тоев, но он умер через год после ареста внука. Леснов рассказал Мартынову и Полянину про деда, когда таежную заимку окружила отборная подсотня ютов. В перестрелке убили Пола. На Леса и Марта набросили прочнейшую негорючую сеть. В паутинный проход их загоняли пинками. Войдешь — не воротишься, зрак пропускает только в одну сторону…

Из четверки только один Март Тынов дожил до старости. Он вернулся в Лесное княжество с седыми висками, и его охотно приняли в княжью дружину. Звание дали невысокое, прицепил он золотистую швезду из хризолита на правое плечо. Хорошо еще, что дюжинником назначили, считал Март. И горюнился: где его богатый боевой опыт? Украли.

Лесное княжество просуществовало еще века пол-юра после перестрелки чародеев и спецназовской подсотни у лесной заимки. За это время оно сильно разрослось. Границы государства продвинулись далеко на запад, перешагнув Енисей, Алтай, и установились где-то у берегов Иртыша. Число динлинов превысило триста тысяч. На таких расстояниях вещун-связь оказалась неустойчивой. Очередной Кед Рой ламенил вещунов рациями и факсами. Для факсов требовалась бумага, пергамент не годился.

Требовалась она и чиновничьему племени для писания отчетов, инструкций и указов. Всего того, что своей неповоротливостью и консерватизмом скрепляет страну, цементируя в единое целое. Бумагу давали юты, и давали с избытком. Чтобы лесичи — упаси, Батюшка! — сами ее производство осваивать не вздумали. Изворотливые чиновники бумагой приторговывали. Китайские купцы на верблюдах вывозили ее пудами.

Резко повысилась грамотность. Появилось книгопечатание. Среди лесичей не было, пожалуй, семьи, где не хранилась хотя бы одна книжка. Не берестяной, не пергаментный свиток, а книга из белых бумажных листов, сшитых жилами животных, в деревянных переплетах, обтянутых кожей.

Первая книга, писанная лесичем от руки минеральными красками, появилась в Лесном княжестве в третьем тысячелетии от сотворения мира и называлась «Повесть о чЮдесных полках Роевых». Писалась она к столетию победы в Чистом поле на реке Яриш-ной у гольца Дырявого, или сопки Лысой, как ее звали в народе. К XV веку до Рождества Христова книги имели цветные буквицы и картинки. Содержание было, как правило, историческим. Многие книжки были переделками «Повести о чЮдесных полках Роевых», написанной пятнадцать веков назад. Печатались даже пародии.

Чиновники и летописцы пользовались начертанием букв, которое по закону совпадений параллельных миров практически совпадало с ютским, хотя алфавит создавался лет за двести до первого контакта с параллельным миром. Азбуки отличались всего тремя буквами. У ютантов не было, скажем, буквы, которая звучала как г-фрикативная, а писалась древними сибиряками так: N.

Затерянные в таежной глухомани динлины и не подозревали, что древнесибирский алфавит докатился аж до Западной Азии в XX веке до Рождества Христова и явился основой древнесемитского. Правда, пока с берегов Енисея добирался до Месопотамской низменности, начертание букв изменилось до неузнаваемости. В пути, должно быть от дорожной тряски, из азбуки повыпадали гласные. Хуже того, писцы с берегов Тигра и Евфрата перепутали сено и солому чужого языка и принялись писать задом наперед, справа налево, что крайне неудобно в Северном полушарии. Чужое впрок не идет.

В XIII веке до Рождества Христова в Финикии, Палестине и Карфагене появилось так называемое финикийское письмо, упрощенный и улучшенный вариант древнесемитского. Дожило оно до Рождества Христова, хотя тоже не имело ни гласных, ни правостороннего направления. После распятия Христа эта азбука тихо отдала Богу душу.

На стыке IX и VIII веков до Рождества Христова древние греки попробовали приспособить финикийскую азбуку для своих нужд. Им позарез захотелось иметь простой и доступный алфавит для записи и распространения собственных мифов. Борьбу Прометея с Зевсом в Афинах воспринимали как противостояние демократов и аристократов. Изложить это финикийскими значками без гласных букв по-гречески было трудно. Да и кто бы прочел? Нужно было передать не шифрованное сообщение, а изложить народное понимание жизни.

В Афинах был объявлен конкурс и назначена награда за создание буквенно-звуковой греческой азбуки. В это время сопливый пацан Пих, будущий ведун, сидя на чурочке у соснового пня, выводил на куске бересты первые свои каракули. Бумаги ему не давали: мал еще. Поэтому Пишка надрал бересты побелей и нарезал прямоугольники настолько аккуратно, как смог по малолетству. Первое слово, написанное им за сосновой партой, выглядело так: ИУТРОЛ. Ребенку чудились длинные носы, торчащие из-за стволов, и летающие шапки с зубами.

Древние греки ни о каких ютроллях и слыхом не слыхали, им и своих сторуких гигантов, полуптиц или полурыб, сирен и баб со змеями вместо волос за глаза хватало. О троллях заговорят позднее на Британских островах, когда там случится кратковременный прорыв из Ю-мира, очень быстро пресеченный ютантами, которых, в свою очередь, порубят бритты. А у древнегреческого плебса любимым персонажем был доисторический супермен Геракл. Инициатива афинских грамотеев совпала с желанием народа побольше узнать о том, скольких девственниц и за какой срок лишил невинности их земляк. «Могут же люди!» — наполнялись гордостью их сердца.

Неизвестно, как выглядело бы греческое письмо, кабы не случайная находка древнесибирской рукописи, вывезенной с берегов Енисея пару-тройку веков назад неутомимым путешественником Из Холмграда. Книжонку — полтора десятка пожелтевших листков, сшитых на живую нитку и вложенных в кусок кожи, — обнаружил хитромудрый Паламед, который получил в наследство от двоюродного деда дворец в Афинах. Он утверждал, что род его идет прямиком от Прометея, и напропалую врал, что начертание букв подсказал ему божественный предок. Прометей будто бы явился на новоселье и не отказался выпить кубок-другой вина. На самом-то деле свернувшуюся в трубочку рукопись Паламед нашел на дне пустого сундука в подвале дворца, где надеялся овладеть дедовскими сокровищами.

Обнаружив вместо вожделенных денег кусок непривычного вида пергамента, Паламед жадной рукой ухватил его, развернул и огорчился при виде желтых листов, исчерканных непонятными каракулями.

Какой болван разрезал свиток на части? — в сердцах взревел наследник и скользнул глазами по надписи, сделанной киноварью на первой странице. Там стояло имя владельца книжонки: Бояр Рышников.

Бр… вр… — сумел прочесть он и затопал ногами. — Брр! Брр! Брр!

Малость поостыв, Паламед подобрал бесценные бумаги и придумал, как превратить их в ценные монеты. За разрезанный на куски свиток никто не дал бы и драхмы, но недаром же грека в глаза называли хитромудрым, а за глаза — хитрожопым. Паламед не понес рукопись на ближайший рынок, а понес туда, где его только и ждали. Саму-то книжонку не понес, а принял литра два молодого греческого вина и беззастенчиво сдул из памятника древнесибирской литературы буквы: А, В, Г, Д, Е, Z…

Б он спутал с В и назвал В бетою, а дзету вписал в свою азбуку, смешав с пьяных глаз динлинские Ж и 3. Дальше он хотел вписать Ё, обозвал этой, а начертал: Н.

Когда же дошла очередь до Н, записал ее так: N. Прочие К, Л, М он оставил теми же, что обнаружил в рукописи. Сдул и буквы О, П, Р. Строчную сигму начертал почти правильно, но поставил кляксу внизу, а когда вырисовывал прописную, то С превратилась в сигму. Рука дрогнула. Последними древнесибирски-ми знаками были Т, Ф и X. А йоту (И краткую или долгую) он ополовинил, потому что в глазах двоилось. Прописная I и строчная i казались ему полноценными И и Й.

Вот эту азбуку Паламед и отнес на конкурс, где получил — уж будьте покойны. Но просил покупателей — мудрых членов жюри — имя его не раскрывать якобы из скромности: начертание букв подсказал Прометей, и не пристало простому смертному спорить с богами, а уж тем более — красть изобретения. На самом же деле Паламед не хотел платить налогов.

Так хитрожопый грек перехитрил сам себя и остался неизвестным не только сборщикам налогов, но и потомкам. Тайну личности изобретателя греческого письма раскрыли только после изобретения MB, во времена Петрова и Комарова.

Уплатив кучу драхм и распрощавшись с изобретателем, члены жюри хватились, что в азбуке не хватает букв, без которых полноценной звуковой записи не получишь. Кабы хитромудрого Паламеда отыскали, то непременно бы вздули за продажу некомплектного товара. Но он адреса предусмотрительно не оставил.

Впрочем, хитрожопый грек наверняка бы отвертелся, запудрив древнегреческие мозги соотечественников речами вроде таких:

— Ну на что вам тета, когда есть тау? Или взять тот же ипсилон. Так имеется же йота! Что за глупые придирки? Подавай им долгую омегу! А вы тяните подольше краткий омикрон! А насчет кси и пси я и слушать не желаю! Пишите подряд пи и сигму или каппу и сигму, вот и выйдет: пс, кс!..

Так что от Паламеда отвязались бы в любом случае. Но привязываться было не к кому, потому и отвязываться не пришлось. А пришлось членам жюри шевелить собственными извилинами и выдумывать начертание спорных букв самим, пока спонсоры конкурса (их в те времена называли меценатами) не потребовали отчета: куда делись денежки?

Но дальше-то покупатели-азбуки столкнулись с главной проблемой, которая не всплывала, пока алфавит был недоукомплектован. В какую сторону писать? Справа налево или слева направо? Тут уж не мог выручить ни Бог, ни полубог. Пришлось применять природную сметку и житейский опыт.

Греки думали-гадали, догадались, как смогли. В Северном полушарии дома всегда строятся окнами к югу (в Южном — наоборот), чтобы использовать дармовой солнечный свет на полную катушку. Светильники маслом заправлять — драхм не напасешься. Поэтому стол ставят у окна, а писец садится за него ранним утром. Это лучшее время для писания летописей, философских трудов и писем трудящихся про плохое обслуживание в винных лавках, где вино водой разбавляют. И если пользоваться правосторонним направлением, то до самого заката кулак со стилом не будут загораживать света.

 

Глава-двадцать шестая. Славянская азбука

Кузнец и конюх резались в подкидного дурачка с ютами, фершал просвещал Катю в любви — науке и искусстве, а Комаров грустил от невозможности хоть как-то помочь предкам — древним сибирякам праславянам. Сменявшие друг друга князья Кедровы слишком увлеклись заграничной техникой. Рации и факсы заменили вещунов, которых князья считали хотя и дешевой рабочей силой, но капризной и ненадежной. То они спят, то едят, а то и вовсе влюбятся и никого, кроме возлюбленных, не слышат.

Вещуны, потеряв работу, переквалифицировались в охотников и землепашцев. Без ежедневного тренажа способности их захирели, а у детей телепатический талант просто не развился.

Без вещунов перестали рождаться кудесницы, второе поколение лесичей-экстрасенсов. Без второго исчезло и третье поколение: чародеи рождались от браков вещунов и кудесниц. А без чародеев исчезли ведуны — четвертое поколение лесичей с паранормальными способностями.

Остались одни колдуны да ведьмы, люди, имеющие мутантный ген, полученный от смешения женского и лешачьего семени. Колдуны и ведьмы — слабые телепаты и гипнотизеры. Они чувствуют чужие страхи и умеют их усиливать. Но главное — это знание трав и умение травами пользоваться. Можно и лечить, и калечить. Можно летать и оборачиваться в зверей. Эти секретные знания передаются от деда внуку, а от бабки — внучке и никогда не выходят за пределы семьи.

За сто лет до стремительного развала державы динлинов вещуны практически исчезли, а с ними и кудесницы. Без кудесниц ухудшился товарный вид изделий лесичей. Десятки веков от любой вещи, сработанной руками ремесленников, требовались лишь прочность и надежность. Украшательством как раз и занимались кудесницы, древнейшие дизайнеры.

Ютская школа в конце концов закрылась, потому что некого стало обучать. Линия чародеев, как это и предсказывал Пихтоев, пресеклась. А затем в Ю-ми-ре разразилась неведомая катастрофа. Оттуда прибыл гонец с приказом немедленно покинуть Землю. И захватить людей с паранормальными способностями, если таких еще можно отыскать в Лесном княжестве.

Юты взяли в полон последнего в державе ведуна, седобородого княжьего предсказателя; отыскали пару-тройку вещунов, еще сохранившихся на западных форпостах; несколько столичных украшательниц, девчонок-кудесниц. А потом началась охота на ведьм.

Ютанты прокатились по таежным просторам не хуже кривоногих ютроллей. Они хватали колдунов, вязали, бросали поперек седла и волокли в Дом ютов. Назад не вернулся ни один. Ютанты исчезли, а Дом взлетел на воздух, погребя под обломками подземные цеха и склады. Паутинный проход закрылся навсегда. Кратковременный прорыв границы между мирами, случившийся на Британских островах, можно не считать. Это произошло в другое время и в другом месте.

Юты ушли. Без запасных частей и батареек замолчали рации. И факсы оказались не полезнее булыжников. Князь в ярости приказал сбросить их в Енисей. Прервалась связь между столицей и окраинами. Кед Рой Бормотуха приказал призвать на службу вещунов, но во всей державе не нашлось ни одного человека-передатчика.

Без бумаги остановилось делопроизводство. Указы попросту не на чём стало записывать. Сунулись к кожевникам: «Где пергамент?» Те только руками развели. За век-полтора, когда дешевая бумага полностью заменила дорогой пергамент, секреты его изготовления оказались безвозвратно утерянными.

Могучая держава развалилась стремительно. Оставшиеся без княжьего присмотра провинции стали жить наособицу. У всех нашлись свои, местные интересы. Одной из причин ослабления власти был поход княжьей дружины в Китай за шелками, предпринятый в 1122 году до Рождества Христова Китай был захвачен, полковник основал династию Чжоу, но динлинский князь потерял значительную часть элитного войска.

Пограничные под сотники, зная, что нет элитных отрядов, способных прийти и наказать за самовольство, почувствовали себя князьками и принялись устанавливать собственные порядки. Первым делом они прекратили отсылать налоги в столицу. Проезжие тракты, ведущие к Холмграду, поросли травой и малинником, потому что исчезли вереницы обозов с драгоценными металлами и минералами, продовольствием и мягкой рухлядью. Затем над дорогами сомкнулась тайга, и столица вымерла.

Опустели отрезанные друг от друга поселения. Большая часть жителей подалась к западным границам и растворилась в бескрайних просторах от Байкала до Черного моря. Одни ушли на запад, а другие смешались с тюрками, образовали средневековых уйгур и киргизов (уйгуры в старину звали себя «дин-ли»). Среди киргизов в начале IX века уже нашей эры высокий рост, белый цвет кожи, рыжий (светло-русый) цвет волос и зеленые (голубые) глаза настолько преобладали, что черные волосы считались нехорошим признаком. В людях с карими глазами единоплеменники усматривали потомков китайцев. Следы последних динлинов окончательно исчезли в конце III века до Рождества Христова.

Но азбука, вывезенная за пределы державы бесстрашными купцами и путешественниками, в чужих краях не пропала. Различные народы брали за основу то, что доставалось от более развитых соседей по планете, и приспосабливали к своим нуждам.

В 862 году от Рождества Христова моравский князь Ростислав отправил византийскому императору Михаилу III послов со слезной просьбой: «Пришли, базилевс, поскорее проповедника, способного рассказать о Христе на понятном детям моим языке. А то гады-немцы совсем достали со своими патер-мутер. Ни хрена не понять, а золота за службу просят немерено. Да еще жрут и пьют в три горла, прорвы ненасытные, а потом девок бесчестят.

И ежели ты, брат Миша, мне, Славке, не поможешь, то вскорости от Великоморавской державы один мор останется. Пожрут все псы ненасытные и спереди, и сзади, до костей и корней сгложут…»

— А где же эта Великоморавская держава находится? — капризно спросил император. — И настолько ли она велика, как вы мне про то толкуете? Где она есть, — тут базилевс заглянул в толковник, заботливо приготовленный ему придворными знатоками варварских обычаев прочих народов, — расположена еси?

Понять речь императора было трудно, тем более что и сам он не вполне понимал, о чем речь, когда мешал греческий язык с иностранными словами, писанными крупными греческими буквами. Но послы, люди в дипломатии весьма искушенные, враз разобрались и хором ответили:

— А между Альпами и Судетами есть еси! — и вытащили карту, которую захватили с собой на прием. Принялись дружно тыкать в нее пальцами. — Как раз насупротив Карпат.

— Ну, я бы не сказал, что держава ваша настолько уж велика, — успокоился Михаил, — и непохоже, что германцы вас совсем уж до костей обглодали. Чего у вас глодать-то?.. То-то же. Иначе я и сам был бы не прочь бысть… еси, — добавил он непонятное, но необходимое по славянскому этикету, как о том написали придворные мудрецы, слово. И призадумался: а по-каковски славины дети понимают слово Христово? Византийцы на весь свет славились своей хитромуд-ростью, но тут император решил не выпендриваться и спросил напрямик: — А на каком наречии должно есть еси речи вести, чтобы вы, собаки, их поняли?

— На чешском, — почесал затылок первый посол.

— На словацком, — одновременно заявил второй. Михаил понял, что с ними каши не сваришь. Чтобы прекратить прю, решил так:

— А пошлю-ка я не одного, а двух проповедников. Есть у меня такие на примете, вельми высокомудрые мужи бысть еси. Уж они-то вам доподлинно растолкуют, кто Бог на небеси есть еси, а кто — на земли.

И велел разыскать братьев Львовичей — Мефодия и Константина. Заглянул в плохо сделанный перевод на варварский язык и благословил посланцев Ростислава:

— Хлеб насушенный даст вам Боже днем!

…Братья Львовичи родились в Салуне. Так назывался византийский город, а вовсе даже не кабак на Диком Западе, где много пьют и метко стреляют друг в друга. Ныне Салунь известна как Салоники. Папенька братцев Лев имел высокую воинскую должность патриция.

Мефодий, старший из семи братьев, был человек крепкого здоровья и пошел по стопам отца. Состоял на военной службе, сделал карьеру и стал правителем княжества в Македонии, потому что знал славянский язык. Вокруг Салуни было много славянских поселений, и юный Фодя любил играть со славянской детворой в войнушку. Язык он был вынужден освоить, допрашивая пленных.

Константин был младшим из братьев, здоровье имел слабое, поэтому в войнушках чаще бывал пленным, чем покорителем, и славянский освоил в качестве языка, выбалтывая на допросах стратегические замыслы старшего. В салунской школе Костя пристрастился читать все подряд, даже глубокомысленнейше-го из отцов церкви Григория Богослова будто бы прочитал. Проверить его было некому, но на полях богословского текста действительно имелись многочисленные пометки «нота бене», сделанные нетвердой мальчишеской рукой. От двух буковок NB вся Византия пришла в изумление. Слух о даровитости Константина достиг столицы, Михаил III велел призвать юношу ко двору, чтобы стал он товарищем по учению сыну императора.

— Смотри, как хорошо учатся дети из провинции! — сказал Михаил, отвешивая подзатыльник балбесу-наследнику.

Наследник первым делом навесил синяков четырнадцатилетнему зубриле, а затем уговорил приготовить добрую толику порошка, известного как «греческий огонь». Пацаны едва не отправили на воздух императорский дворец. Опасаясь наказания, Костя принял духовный сан и сделался библиотекарем патриарха. Императорский наследник отыскал его и обучил другим исконным мужским забавам — пьянству и разврату. Обрюхатив парочку-другую юных аристократок, Константин напугался и сбежал в монастырь. Нашли его только через полгода, когда страсти уже несколько поутихли. Заступник у Кости — слава Богу! — был весьма влиятельный, да и сам ученый проказник мог заболтать кого угодно. Такого тумана напустил, оправдываясь на нескольких языках, что получил кличку Философ. Даже бывшего патриарха Анания, иконоборца, перефилософствовал в околонаучном диспуте.

Так и жил Константин Философ то при дворе, то скрываясь в монастыре на горе Олимп. В тот же монастырь в конце концов попал и Мефодий. Приехал как-то из Македонии в отпуск в Константинополь, глянул в зеркало: оброс. Пошел в монастырь на Олимпе, который славился своими парикмахерами, и постригся в монахи.

В 858 году император повелел Мефодию и Константину сходить к хазарам, окрестить, кого разрешат. Братья переплыли Понт и высадились в Херсоне-се, греческом поселении в устье Днепра. Начитанный Константин уговорил брата осмотреть захоронение святого Климентия Римского. Более, практичный Ме-фодий решил, что мощи святого могут сгодиться, и собрал их в мешок. В каганат Львовичи явились, гремя костями Климентия.

Каган хазарский принял их дружелюбно: велел казнить любого грека, который откажется креститься, а обратится в магометанство или иудейство. Мефодий и Константин крестили около двухсот хазар и всех пленных греков. Новообращенных христиан отпустили на свободу, братья их прихватили с собой в обратный путь.

Вечер перед отъездом на родину выдался хлопотным. Явились к Львовичам окрещенные ими хазары. Мы, мол, кассаки-бродники, хороним покойников с оружием и на коне. Бродим по земле, носим длинные чубы и широкие шаровары, а меж собой говорим исключительно по-славянски. Посему нужна нам славянская азбука, дабы читать слово Христово на языке оригинала.

Братья обомлели:

— Да кто же вам такое сказал, что Христос или Его апостолы говорили по-славянски? Ну, вы и сказанули!

— На то мы и кассаки, чтобы уж сказать, как припечатать, — заявили гости. — Есть у нас книги, где все доподлинно написано, только прочитать не умеем.

— И действительно показали несколько книг с удивительно ровными буквами, цветными картинками, деревянными обложками, обтянутыми кожей. Отложили их в сторону, быстренько соорудили стол, натащили бурдюков с вином, нарезали сала и лука, и пошел пир горой.

Во время гулянки Константин начертил пальцем на залитом вином столе и показал казакам, как пишется буква А.

— Буква сия зовется альфой.

— Какая такая альфа? — не поняли гости. — Ты нас по-простому научи.

— А по-простому надобно взять слово, кое начинается с буквы А. Например, арбуз.

Константин достал пергамент, чернильницу и гусиное перо. Начертал А и подписал сокращенно слово-пример: а-з.

— Понятно?

— Не-а. Как читать кавун?

— Да не кавун, а арбуз. А на кавун другая буква будет, — сказал Константин и начертал К. — Смотрите сюда! Кавун, арбуз, земля, арбуз, кавун! Получается слово «казак». Теперь понятно?

— Понятно, что кавуны на земле растут, это ты правильно рассудил. Но не кавунами казак славится, а добрым конем да саблей вострой!

Так они в тот вечер и не создали славянской азбуки. Но посидели хорошо — до утра. А наутро расставались большими приятелями. Казаки братьям на память одну книжку, не ведая ее ценности, подарили. Да и гости с похмелья подарок приняли равнодушно, сунули ее в мешок с мощами Климентия Римского и на время позабыли. При скоропалительных сборах и в дороге не до чтения было, а на родине накатили новые заботы.

Мефодия как главу миссии за удачный поход повысили: принял он игуменство в Полихрониевом монастыре. А Константина императорский гонец нашел в монастыре на Олимпе.

— Собирай манатки! — сказал гонец с порога. — Придется тебе ехать в далекую северную страну… Муравию, тьфу-ты! — Великоморавию…

У Константина вытянулось лицо и отпала челюсть.

— Великоморавию, — повторил гонец и, жалея соотечественника, решил хоть чем-нибудь приободрить. — Мор там у них… великий…

Философ совсем сник от такой отсебятины.

— Так я же великоморавского языка не знаю, — на всякий пожарный случай открестился Константин. Он представил себе снега, снежные иглу и белого медведя у входа.

— А базилевс сказал: знаешь. Велел ехать к Славиным детям и проповедовать им слово Христово. Получишь прогонные — и с Богом! Но проповедовать придется на славянском языке.

— Гонец — за порог, а Константин вслед за ним. Бросился к императору, а там уже брат Мефодий.

— Заходи, Костя! — сказал Михаил III. — Хорошо, что зашел. Вы с Фодей оба салуняне, а салуняне все чисто говорят по-славянски. Слава, брат наш, просит помочь. Знаю, Костя, что слаб ты и болен, но кроме вас некому исполнить то, чего он просит.

— А имеют ли славяне азбуку? — спросил Константин. — Учить без азбуки и без книг все равно что писать беседу по воде…

— Так у нас же есть книжка! — вспомнил Мефодий.

— Какая книга? — удивился император.

— Замнем для ясности, — подмигнул Константин, не припоминая, о какой именно книжке ведет речь старший.

Братья получили прогонные и удалились в Поли-хрониев монастырь.

Младший всю дорогу выяснял: что за книга, о которой заикнулся брат во время аудиенции?

— Вспомни кассаков, — намекнул старший.

— Что-то такое смутно припоминаю, — признался Костя, — как мы вино луком закусывали.

— А потом?

— А потом с нашими соотечественниками на родину возвращались и закусывали изюмом.

— Так и не припомнил подарка.

В игуменской келье Мефодий развязал мешок со святыми мощами и извлек из него подарок кассаков. Водрузил тяжелый том на стол, раскрыл. На первой странице стояла всего одна фраза, которую игумен прочел с пятого на десятое: «Слово о чЮдесных полках Роевых».

— Не может быть, — заявил младший.

Фраза была на славянском языке. Братья не верили своим глазам: книга действительно была написана несуществующим славянским алфавитом, удивительно похожим на греческий. На радостях старший приволок амфору вина, братцы хватили по доброй чаше и, перебивая друг друга, принялись читать вслух про нападение на динлинов страшных длинноносых и кривоногих зеленых существ в шапках с зубами. Они отмечали чашей каждую удачную вылазку и не замечали, что под действием свежего воздуха и солнечного света текст из книжки исчезает. Будь у них какой-то опыт в работе со старинными книгами, писанными на бумаге, братья постарались бы поскорей скопировать все, что сумели разобрать. Так нет же! Они запоем читали «Повесть о чЮдесных полках Роевых», бивших врага у Лысой сопки. В существование леших, драконов, колдунов и ведьм у далеких динлинов они верили не меньше, чем в перестрелку стимфалийских птиц с полубогом Гераклом.

Историю сечи в Чистом поле читали вслух, поэтому буквы с незнакомым начертанием в известных словах часто произносились автоматически. Дочитав повесть до победного конца, братья на радостях выпили, а когда проспались, то оказалось, что никакой книги больше нет, а есть две трухлявые доски в гнилой коже да пригоршня праха.

На этот раз Львовичи выпили с горя, потому что славянская азбука, еще вчера бывшая у них в руках, обратилась в пыль. Братцы завили горе веревочкой и пили бы до сих пор, кабы не настоятельная нужда ехать в Моравию. Тогда Константин поцеловал золотой нагрудный крест и поклялся Христом-Богом, что не возьмет в рот ни капли, пока славянская азбука не будет восстановлена.

— Чешская или словацкая? — уточнил Мефодий, и братья захохотали.

Смеялись до колик в животах, потому что шутка вышла изрядной. Едва наметилось деление славянских племен на западные и восточные ветви, а уж толковать о дроблении западных языков мог только сумасшедший. Чехи если чем и отличались от словаков или, скажем, поляков, так только тем, что первые всем напиткам предпочитали пиво, вторые — вино, а будущие поляки уже в те времена догадались делать винные выморозки.

В результате языки словаков заплетались побольше, чем у поляков, но поменьше, чем у чехов. Но все прекрасно понимали друг друга — трезвые или пьяные.

— Давай, Фодя, сначала запишем те буквы, которые не отличаются от греческих, — предложил, усаживаясь за стол и вооружась гусиным пером, Константин.

Мефодий заложил руки за спину и принялся ходить туда-сюда по игуменской келье.

— Пиши: альфа, — стал диктовать старший брат, — бета, гамма. Далее: дельта, эпсилон, дзета…

— Постой-постой! — осадил его Константин. — Какая еще дзета? Какое такое славянское слово знаешь ты на букву дзету?

Мефодий надолго задумался.

— Дзержинский! — наконец вспомнил он.

— Кто-кто?

— Ну, этот, как его?.. Я с ним в Салуни пивал бывало. Он еще имел скверную привычку орать по пьянке: «Долой самодержца!» Помнится…

— Вот и заткни себе в задницу этого пьяницу! — рассвирепел младший брат. — Пивал он! Я бы тоже сейчас не прочь выпить, кабы не зарок… Мы же с тобой, договаривались!

— Прости, Костя, — повинился старший. — Нечаянно сорвалось. Забылся. В доме повешенного не говорят о веревке.

— Во-во! — подхватил Константин. — Возьмем ту же веревку, вервие простое. Какой буквой его писать станем?

— Вот ведь, — огорчился Мефодий и сам поразился: оба слова оказались на неизвестную букву. Готовясь к поездке в северную страну, греки договорились углубить свои знания славянского языка методом погружения: разговаривать меж собой исключительно по-славянски. — Ладно, пока пропустим. Пиши: эта…

— Эта! Это хер знает что!

— Какой хер? — заинтересовался старший брат.

— Ну, хи нашего греческого алфавита. Если скрестить руки вот так, то и выйдет наша хи, а руки по-нашему — херес. Херсонес помнишь? Мы там еще мощи Климентия отыскали. Херсонес основали наши земляки в шестом веке до Рождества Христова, заложили своими собственными херами… Но хер у меня как-то сам собой выскочил. Давай впишем в азбуку нашу хи, а назовем хером, чтобы не путаться.

— Ладно, пиши: хер, — согласился с доводами младшего старший Львович.

— А с дзетой что делать станем?

— Вычеркивай Дзержинского, — решил Мефодий. — Ну его, этого бича революции. У нас есть дельта, присовокупим к ней зело необходимую нам 3, вот и выйдет Дзержинский.

— Пишу: зело. Только как букву-то начертать? А, вспомнил, как в «Повести» Змей писался! — Константин обмакнул перо в чернильницу и вывел крупно: S — эел… — А как станем писать О?

— Как омегу, нет, как омикрон! — решил старший.

— Так?

Мефодий склонился к листу и прочел: Бело.

— Зело борзо, — похвалил он младшего и не$7

— А землю как писать? Землю? — вскочил Константин.

— Какую землю: греческую или моравскую?

— Нашу, греческую?

— Нашу греческую пиши через дзету, — решил старший, — как Дзержинского. Нашу не сравнить с прочими. У нас в Греции все есть.

— Константин написал: Z — zемл… — и задумался: как написать Я? Вдруг понял, что в такой записи земля читается как дземля и, чтобы отличить славянскую 3 от греческой дзеты, пририсовал к концу нижней перекладины Z загогулину. Буква стала отдаленно похожей на старосибирскую 3.

— А как писать Я станем? Яблоки там, языки…

— Погоди, не спеши, — урезонил Мефодий. — Давай сперва с этой разберемся. А то заладил одно и то, егоза. Пиши: эта.

— Не буду, — уперся Константин, — пока с дзетой до конца не разберемся. Как зело писать, мы выяснили. Писать, как землю. А как писать жук? Как писать живете?

— Пиши жука, — быстро догадался Мефодий, припомнив, как Горынычи врагов жгли и писалось «сожигание огневым жжением». — Помнишь, как жук выглядит? У жука суть шесть лап. Вот пусть и станет называться буква сия живете, а писаться жуком.

Константин тоже припомнил древнесибирскую букву из «Повести» и начертал: Ж.

— Теперь пиши эту, — велел Мефодий. Младший не выдержал и запустил чернильницей в лоб старшему. Тот в ответ двинул в ухо. Снялись драться. Пыхтели, выдирая власа из бород и загривков друг друга…

Три дня братья не разговаривали. На четвертый — деваться-то некуда! — вернулись к азбуке.

— На чем мы остановились? — спросил Мефодий.

— На веревке, вервие простом, — сказал Константин, не желая повторить драки из-за эты.

Мефодий тоже драк не желал, потому смолчал, заглянул в греческую азбуку и велел писать тэту.

— Что?! — взревел не расслышавший младший (ухо после удара побаливало) и потянулся к чернильнице.

— Не-не-не! — замахал пухлой ладошкой старший и поскорее перекрестился. — Пиши: йота.

— Это какая же йота? Йота — иже еси на небесех (так братья перевели начало главной молитвы — молитвы Господней — на славянский язык) или йота — святыЙ Боже, святыЙ крепкий?

— Пиши йота — просто и.

— А как же иже? Как писать святыЙ? Как писать ибо, идол? Ибо иже — одна, святыЙ — другая, ипостась — третья разница!

— И-и-и! — тонко-тонко завопил Мефодий, да и двинул опять младшему в больное ухо.

Константин рухнул с табурета и разбил об пол второе ухо. Узрев кровь на братановых ушах, Мефодий испугался. Оборвал подол сутаны и принялся умело бинтовать башку младшего брата. Все-таки был он человек военный, знал, как с ранами обращаться.

Константин мычал и тряс головой. Мефодий решил, что зарок зароком, а больного лечить надобно, кликнул пробегавшего мимо монашка и велел принести амфору. Щедро налил в чашу и попотчевал братца. Приложился и сам. Константин полежал-полежал, не вынес постельного режима и вернулся к столу.

— Только больше не дерись, — предупредил он. — Как станем писать иже? Как йота?

— Йоту пиши, как у нас, греков, а иже — как две йоты.

Константин записал: И — иже, I — i.

Так в славянской азбуке возникло две буквы, означающие один и тот же звук И. Про ипостась Константин вспоминать не решился, опасаясь новых увечий.

Будущие просветители стали писать другие буквы: каппа, ламбда, ми — К, Л, М. Подобрали им славянские названия: К — како, Л — люди, М — мыслете. «Как люди мыслят, так и живут». Но нанести слова-примеры на лист не сумели, потому что пока не договорились, как писать Ю, Ы, С, Т.

С буквой ни сложностей не возникло.

— Наша буква! — порадовался Мефодий, и младший обозвал ее «наш». Записал так: N. Отчего перекладину буквы Н перекосило — неизвестно. Должно быть, от сотрясения мозга писаря. — Теперь пиши омикрон.

— Он? — спросил Константин, нарисовав кружок.

— Он самый, — подтвердил Мефодий, припомнив, что букву они уже употребили при записи слова-примера зело, и младший написал: О — он.

— Теперь пиши: пи, ро, сигма, тау…

— Константин вывел: П, Р, Т, а над буквой С задумался. Как писать? Принялся вспоминать, как эта буква выглядела в слове «повесть». Вспомнил и записал правильно: С — слово. Перечел написанное. Пропиталось: слобо.

— Ведай, брат, — сказал он твердо. — Букву В, вервие простое, станем писать бетою! Ведаешь, как пишу?

— Ведаю, — подтвердил брат, заглянув в лист. Записано было: В — веди. — А как же тогда бету писать будем?

— Пишем бету, а читаем: В — вервие простое. Опять спорить станешь?

— Да ладно, ладно. Но как станем писать «буквы»?

— Как берегинь в «Повести», — решил Константин. Хотел записать: Б — буквы, — но описался и не заметил, что вышло: Б — буки. П он обозвал покоем, а Т — твердо.

— Пиши ипсилон, — заглянул в греческую азбуку старший.

— Что? — завопил Константин. — Уже есть И, как наш ипсилон, есть И, как два ипсилона, так ты еще и отдельно ипсилона пихаешь? Его, выходит, как три ипсилона писать?

— Ни Боже мой, — открестился от ипсилона Мефодий. — Лучше пиши фи и хи.

Хи у младшего была записана раньше: X — хер, — поэтому оставалось вписать фи и подумать, как обозвать. В голову лезли неуместные для славян фобос и фаэтон. Константин думал-думал и записал: Ф — фер, по аналогии с хером.

— Что это у тебя за фер? — спросил старший.

— В голове фертится, — оговорился младший, — а сказать не могу… Нет, могу! От слова «вертеться», видишь, буква какая — с вывертом.

Он приписал к феру букву твердо: Ф — ферт, — потому что по-гречески фертедз — беспокойный, верченый. Безо всяких споров они внесли в азбуку греческие кси и пси., а также омегу. Букву эту Константин невзлюбил и вписывать ее отказался категорически. Азбука осталась без звука Э.

Больше из греческого алфавита взять было нечего, если не считать ипсилона, но упоминать его Мефодий не решился. Как бы опять до драки не дошло. И Константин хотел вписать ипсилон, чувствуя необходимость в И краткой, но смолчал по той же причине.

В славянском языке были слова со звуками, в греческом не употребляемыми. Несколько дней братцы припоминали знаки из «Повести». Константин начертал: Повест о чЮдеснх полках Роевх. Прочел вслух. Не то! Зато вписал: Ю — ю. Мефодий припомнил, что на конце слова «повесть» стоял значок: Ь. Младший вписал этот знак, и буква твердо стала звучать мягко: ПовестЬ.

— А как сделать, чтобы твердо звучало твердо? — спросил он.

После двухдневного спора они то ли припомнили, то ли сами заново сочинили знак: Ъ. А для слова «чЮдесных» знак Ы. Новые буквы нарекли: Ъ — ер, Ы — еры, Ь — ерь, — все по той же аналогии с буквой хер. Сами подивились, когда припомнили написание букв: Ц, Ч, Ш, Щ. Обозвали их так: Ц — цы, Ч — червь, Ш — ша, Щ — ща. Про хер вспомнили, когда нарекали букву Ч. Цы означала сокращенного цыпленка, ша — шапку, а ща — сокровища (а всему-то виной лень-матушка).

Константин все пытался втолковать единоутробному родственнику, что требуется знак для обозначения звука Э, но сам наотрез отказывался от эты. Мефодий понял его наполовину. В результате возникла компромиссная буква ять, которая произносилась как промежуточный звук между Е и Э.

Для чего-то Мефодий потребовал внести в азбуку букву от (утверждая, что без нее обойтись невозможно, когда, от, по-славянски разговариваешь), которая и читалась — от, хотя младший и сильно возражал против ота. Мол, есть буквы он и твердо. Но увидел как разгораются глаза старшего, и смолчал — уши болели.

Следующая драка случилась из-за Я. Более молодой, а значит, и менее консервативный брат говорил, что не нужно изобретать букву, если ее можно изобразить двумя знаками.

— Йотируем А, — говорил он, — и получится Я: ia. Консервативный Мефодий, видевший букву Я в

«Повести», пытался припомнить ее начертание и изобрел малый юс. Он был действительно похож на Я в слове «берегиня». Старший собственноручно вписал малый юс в алфавит. Тогда Константин дал ему по зубам и вписал свою Я: ia. Мефодий ухватил брата за виски и принялся бить башкой о стол, приговаривая:

— Иа! Иа! Иа!

— Возопил, како осел! — обозвал его младший, выдираясь без двух клоков волос.

— Сам ты осел! — не согласился старший.

В компенсацию за вырванные волосы Константин потребовал йотировать малый юс, отчего возник третий знак для обозначения буквы Я. Действительно упрямые, как ослы, братцы не желали уступать один другому. И ни один из них не задумался: а какого хера?

Та же история повторилась с буквой У. Мефодий взял перо и начертал ее почти так, как она писалась в «Повести», но буква показалась ему неустойчивой. Тогда он пририсовал ей две ноги-подпорки и нарек «большим юсом».

На самом-то деле неустойчивым был вовсе не большой юс, а сам Мефодий, который время от времени покидал келью и тайком от брата прикладывался к амфоре.

Константин хотел, чтобы знаков было поменьше и азбука была попроще для понимания и запоминания. Для того и изобретал ia вместо Я. Правда, от такого сокращения количество тех же Я утроилось. Все ради того же сокращения он придумал комплексную букву ук, писавшуюся так: оу. Вот и вышло, что старший приделал У ноги, а младший — колесо.

Мефодий спохватился, что еще не использовал тету и занес ее предпоследней буквой славянской азбуки. Нарек ее фитой, утверждая, что только с помощью фиты можно правильно прочитать вслух Феклу и Фому-маловера. Тогда Константин, не желая отставать, йотировал большой юс. Так в алфавит добавилась вторая Ю. Мефодий возражал, за что Константин едва не выбил ему два передних зуба. Старший схватил останки уникальной древнесибирской книги, раскрыл гнилую обложку, как шахматную доску, и обрушил на голову младшего, чуть не оторвав ему при том многострадальные уши. Кожа переплета лопнула, и в руках Мефодия оказались две трухлявых доски.

Под покровом ночи тайком от Константина он внес в азбуку последнюю, сорок третью букву. Вписал-таки ипсилон, который по аналогии с буквой иже нарек ижицей. Писалась она так: Y, а читалась двояко — то как В: еВангелие, — то как И: Ипостась. Вписал, обмыл это дело, хвативши из амфоры, и даже не вспомнил, что младший брат говорил то же самое, но получил по ушам.

На том и завершилось создание славянской азбуки. Утром похмельный Мефодий открыто принес в игуменскую келью амфору. Сказал, что зарок исполнен, можно и расслабиться. Константин хватил чашу-дру-гую и думать забыл, что собирался внести знак для звука Й, который уже употребил при написании слова «покой». После очередной чаши он обозвал брата пьяным ёжиком и решил тут же внести знак Ё. Вписать-то вписал, но обмакнул перо не в чернила, а в белое вино. Точки над Е испарились из азбуки до 1918 года.

Потребовалось развалить Российскую империю, чтобы Ё и Й обрели гражданство в русской азбуке. До того существовали они на нелегальном положении: на письме употреблялись, Но прописки в алфавите не имели.

Букве Э повезло больше. Ее прописал в азбуке Петр I между ятем и Ю (при письме она употреблялась). Ненавидимая Константином эта вышла из подполья на двести лет раньше бедолаг Ё и Й, правда, в другом начертании.

Как братья-просветители добирались до северной страны Моравии — особая история. В конце 863 года они, отряхивая снег, робко постучали в двери княжеского дворца на берегах Моравы.

— Какого надо? — грозно спросили из-за двери, и братья облегченно перекрестились, услыхавши привычное славянское слово на букву хер.

— Добрались, слава тебе, Господи! Ростислав встретил их радушно, лишь попенял,

что долго добирались. Напоил и накормил. Дал чернил и стал ждать, когда они переведут на язык, понятный его славиным детям-подданным, богослужебное Евангелие (Апракос). «А проку?» — шутили меж собой братцы, переводя текст.

Константин часто переводил Апракос в одиночку, потому что Мефодий почти сразу же начал службу по-славянски, проповедуя Евангелие кусок за куском по мере перевода его на понятный прихожанам язык. Проповеди собирали множество народу. Были они доступны и весьма занимательны. Немецкое духовенство заметило, что кирхи, где проповеди читались на латинском, почти совершенно опустели. Доходы упали, и немцы пожаловались Папе Николаю I, что греки скоро их совсем разорят. Тот запретил богослужение на славянском. Прихожане, лишившись любимого проповедника, едва не разнесли все кирхи. Папа был вынужден отступить. «Да черт с ними! — сказал он. — Пускай слушают на понятном им языке!» И посоветовал немецкому духовенству действовать похитрей.

— В чем проблема? — спросил он. — Желают славяне слушать библейскую мудрость на своем варварском языке, дайте им то, чего просят. Деньги не пахнут. Но алфавитом византийцев не пользуйтесь, а создайте свой, саботажный. Такой, чтобы никто, кроме вас, его ни понять, ни запомнить не сумел. Славяне сами его читать не смогут и будут обращаться к вам. Тогда-то и возрастут ваши доходы.

Мудр был Николай I, ничего не скажешь. Немецкое духовенство долго ломало головы над тайным алфавитом, но придумать ничего не сумело, сколько ни переписывало латиницу спереди назад и с боку на бок. Тогда додумались обратиться к Константину Философу. Пускай-ка сам он и поможет.

Однажды к Константину явился некто в широченных шароварах и с длинной прядью волос — оселедцем.

— Их бин казак, — заявил посетитель, скрипя сапогами и зубами.

— А мы с тобой не встречались ли в земле хазарской? — спросил Константин, который прощальный вечер в каганате вспоминал сквозь винную дымку.

— Яволь, — отвечал казак и выставил на стол бурдюк вина. — Тринкен на брудершафт?

— Это можно, — согласился Философ, извлекая чаши. — Наливай.

Выпили, закусили чем Бог послал.

После третьей гость завел речь о цели посещения.

— Майне брудер, казаки, — поведал он на плохом славянском, — желают ист тайная азбука, посылать шифр-сообщения. На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят. Депеши попадайт в хенде врага. Тот узнайт планы блицкриг, и казак капут. Ферштеен?

Слава об уме Константина недаром шла по всей Византии, он тут же уразумел, чего от него требуют, и на скорую руку сочинил своему гостю новый алфавит, в котором буква А выглядела наподобие гребенки, В — пенсне, Г — знака процента, Ж — ножниц, а И — телефона. Посетитель спрятал запись с сабо-тажной азбукой за пазухой.

— Данке шен, — поблагодарил он Философа и откланялся. — Ауф видерзеен. Теперь этим собакам-славянам мы, псы-рыцари, покажем наш сумрачный германский гений!

С чем и отбыл.

Константин не придал никакого значения встрече со странным казаком, допил бурдюк в одиночку и позабыл про написанную по пьяни дурацкую азбуку на следующее же утро. А зря.

Мефодий продолжал вести проповеди на славянском языке, которые то разрешали, то опять запрещали. Популярность его в славянском мире росла, с чем немецкое духовенство никак не могло смириться. Каких только доносов они не писали Папе, какой напраслины не возводили! Николаю I это порядком надоело, и в 868 году он вызвал братьев на суд в Рим.

Деваться было некуда, и Львовичи двинулись на священное судилище. Мефодий захватил в дорогу мешок с мощами святого Климентия Римского, надеясь на смягчение приговора. Пока они добирались, Николай I почил во бозе. Его преемник Адриан II, узнавши, что братья несут с собой кости святого Климентия, встретил их торжественно за городом, несмотря на предновогодние снег и мороз. Константин поднес Папе Евангелие и другие книги, переведенные на славянский язык. Папа в знак одобрения возложил их на престол в храме святой Марии и велел провести по ним несколько богослужений в различных церквях Рима.

За подвижничество Адриан II посвятил Мефодия в епископы Паннонии и снабдил буллою, одобряющей службу на славянском. Константин из зависти сразу после Рождества принял строжайшую схиму с именем Кирилл и, мучась от запрета пить вино, 14 февраля 869 года умер.

Мефодий вернулся в Моравию, взошел на амвон и потребовал, чтобы славянская азбука впредь называлась кириллицей. Прихожане, зная Костю как изрядного кирюху, спорить не стали.

— Кирял Кирилл, — согласились они.

Мефодий прослезился, отхлебнул из потира церковного вина и припомнил, как они с братом сочиняли палиндромон-перевертень со словом «зело».

— Не зело пурген негру полезен, — рыдая, сообщил он с амвона.

— А что за пурген? — заинтересовались прихожане.

— Хер его знает, — признался епископ. — Но без него перевертень не получается. Костя его для смеху сочинил, как раньше хера, — пустился в воспоминания просветитель и надолго присосался к священной чаше.

— Так какого хера? — спросили прихожане.

— Да вы что — азбуки-кириллицы не знаете? Тогда я вам еще разок-другой объясню! — сел на любимого конька епископ.

— Знаем-знаем! — осадили его прихожане.

— Тогда ладно. И вот брат мой возлюбленный Костя перед самой смертью сообщил мне еще один перевертень: сенсация — поп яйца снес! Это были последние слова великого человека. И читать их можно по-гречески слева направо, а можно и по-еврейски — справа налево, взад пятки…

Немецкое духовенство не могло открыто бороться с человеком, имеющим папскую буллу на право читать проповеди на доступном языке. Народ валом валил послушать берущие за душу истории про попа, несущего яйца. Зато противники Мефодия могли предложить пастве свои переводы, за которые усадили уйму народа. Пока тот, оставшись без брата-соавтора, переводил Библию не более стиха в день, страну буквально заполонили переводы десятков книг, писанных глаголицей, как окрестили саботаж-ную азбуку. Дескать, только такой азбукой и можно глаголить истину. Глаголица переползла из Моравии в Богемию и другие области державы, затем выплеснулась за ее границы.

Как ни гнался первый славянский епископ, перегнать кучу германских переводчиков не сумел. Так и умер в непосильной борьбе в конце апреля 885 года в Велеграде. И остался незаконченным его великий труд по переводу Библии на старославянский язык.

Старославянским немцы презрительно прозвали язык переводов Кирилла и Мефодия, намекая, что те напрочь устарели вместе с азбукой. Пора, мол, отправлять их на свалку истории, а пользоваться исключительно плодами скороспелых раздумий Философа. При этом умалчивали, что Кирилл и Константин Философ — один и тот же человек, а не два разных. Малограмотные славяне сами об этом не догадывались.

Немецкое духовенство умело подогревало борьбу внутри славянской культуры. Пока шла схватка хорошего с лучшим, они прибирали к рукам то, что плохо лежало. Борьба двух азбук длилась больше века, но завершилась все-таки полной и безоговорочной капитуляцией глаголицы. И слава Богу! Она сложна для написания и запоминания и не позволяет вести запись, не отрывая пера от бумаги. Лишь упрямые католики-хорваты и до сих пор пользуются саботажной глаголицей для записи богослужебных текстов.

После смерти Мефодия немцы начали гонения на его учеников, которые вынуждены были перебраться в Болгарию. Оттуда через сто примерно лет, в 988 году, церковно-славянский язык — язык переводов Кирилла и Мефодия, писанный кириллицей, — и славяне отнюдь не считали его устаревшим! — пришел на Русь как язык христианского богослужения.

Еще через семьсот десять лет, в 1708 году, реформист Петр I со свойственной ему решительностью повычеркивал к чертовой матери (Петр выражался покрепче, но писал сокращенно: к е. м!) лишние, по его разумению, буквы: землю, иже, ук, омегу, ia, ie, все четыре юса, кси, пси, а также ижицу.

По запальчивости он вычеркнул ферта и пришлось оставлять фиту, про которую тогдашние школяры говорили: от фиты подвело животы. Дескать, пока от аза до нее доберешься! Букву есть Петр велел читать как Е, а писать «е», после ятя решительно начертал Е-печатное с приказом читать как Э. Вот она, реабилитация!

Так называемый «гражданский шрифт» русского алфавита просуществовал до 1918 года. Другой великий реформатор, Ульянов-Ленин, хотя и не писал резолюции: к е. м! — зато недрогнувшей рукой вычеркнул буквы: i, ять, фиту и ижицу.

Интересно, что иже, ферт и ижица после смерти первого реформатора сумели таинственным образом втроем просочиться назад в азбуку. Буква 3 сама собой развернула голову. Оставшаяся без Петрова присмотра буква Е стала писаться Э, за что и получила прозвище Э-оборотное.

Владимир Ильич вторично репрессировал упрямицу ижицу, которая выдавала себя то за В, то за И, а то и вовсе за третью Ю. Понятно, что такая двуличность (или трех?..) не могла понравиться ни Петру, ни Владимиру. Она и Константину-Кириллу была не по душе, но ему-то пришлось молчать, пока Мефодий не доломал доски «Повести» о его и без того не один раз битую голову.

Великий революционер прописал ижицу любящей рядиться в чужие обличья букве.

— Прямо шпик какой-то! — вскричал Ильич и стал пристально вглядываться в лежащий перед ним лист: вдруг этот оборотень опять самовольно вернется в азбуку? Через час буква не вернулась, и реформатор улыбнулся знаменитой ленинской улыбкой. Хотел было вычеркнуть и второго оборотня — Э-оборотную, — но решил помиловать. Не тронул и иже, раз сам Ильич. От таких благородных поступков на душе у него потеплело, поднялось настроение, и он часок-другой размышлял о судьбе несчастных подпольщиц Ё и Й. Вспомнил, как самому приходилось скрываться на конспиративных квартирах и пробираться темной ночкой, выбирая малоосвещенные улицы, в парике и без прописки, на новую явку или паровоз, чтобы потом на радость финнам сидеть на пне в Разливе.

Ленин расчувствовался, смахнул непрошеную слезу и решил дать им прописку в азбуке. Ё он прописал по соседству с Е, а Ивана-краткого поселил на место I, благо освободил сам. И подумалось Ильичу, что он как бы поженил Е с Ё, а И с Й. Потом подумалось, что у Е с Ё вышел как бы лесбийский брак, зато у Ивана-краткого с И — нормальный, гетеросексуальный. Брак обещал быть долгим, если у Ивана не чересчур уж краткий…

«Все они, бабы, такие», — огорченно подумал Ленин и вычеркнул из своего паспорта фамилию Ульянов, потому что решил бросить Надежду (кличка — Булочка) и уйти жить к Инессе Арманд. Захихикал, представляя, как у Надежды Константиновны глаза на лоб полезут.

Но соратникам свой поступок объяснил по-другому:

— Чтобы Симбирск Ульяновском не назвали. Поняли?

Собратья-революционеры поняли его как надо и после смерти Ильича назвали Симбирск именно Ульяновском, зато Петроград переиначили в Ленинград. А то бы могло случиться наоборот. Умен и прозорлив был Владимир Ильич. Все наперед знал.

Он помнил, как волжские пацаны-босяки дразнили его, барчонка:

— У Ульяна жопа пьяна, голова садова!

Ленин так до конца дней своих и не понял, что это означает. От раздумий мозги его заизвесткова-лись, потому и умер. Не любил он свою отыменную фамилию из-за глупой детской дразнилки. И не хотел, чтобы топоним столицы империи о ней напоминал.

Вычеркнув из паспорта настоящую фамилию, он задумался: чего бы еще вычеркнуть? Думал дня три, а потом вычеркнул ера. Обрадовался, стал потирать ладошки, мечтая, сколько бумаги теперь сэкономит. Еще догадался вычеркнуть час из суток, чтобы коммунизм поскорее наступил. Тут же написал специальный декрет, что, мол, нет больше часика. Сутки, правда, от этого короче не стали, но рабочим и служащим пришлось вставать на работу на час раньше привычного. На крестьянах же декрет не отразился: как вставали с петухами, так и продолжали, пока за них Сталин не взялся…

Из затеи с ером тоже ничего не вышло. Заблажили типографские рабочие.

— Как писать слово «объявление» без ера?

— Бг'атцы, — научил их г'еволюционег', — а вы апосг'офом пользуйтесь.

— Ладно, — сказали типографские и подождали смерти вождя пролетариата.

После смерти Ильича ер восстановился в правах и алфавите. Древнесибирская азбука, завершив круг в сорок четыре века, вернулась в исходную точку. Русский алфавит совпал с древнесибирским один в один, если не считать г-фрикативного, который у динлинов писался так: N.

 

Глава двадцать седьмая. Секрет межпространственной мембраны

Фома, — окликнули его, и историк вернулся в здесь и сейчас. Рядом стоял кузнец и протягивал бутылку зелья. — Хватани. Мы с Вищем надрали ютов, как хотели. И теперь они не просто дурачки, а с погонами.

— Молодцы, — похвалил Кам.

— А ты сомневался? — спросил Сим и вернулся к карточной коЛоде, а Рой к мыслям о Леснове.

Даже если миссия завершится удачно, ничего хорошего Леса не ждет. В Ю-мире, похоже, другие законы времени. Они там бездумно вмешиваются в прошлое, исправляя собственные ошибки… Каково это — жить в неустойчивом мире?..

— Ой, черные юты! — удивился кузнец, оторвавшись от увлекательного занятия. Он хлестал стопкой карт по волчьим ушам не то Томаркина, не то Носкова.

Черных ютов было много — подсотни две. Они кололи мечами прозрачный энергетический экран, пытались его пробить бревном-тараном, стреляли из громобоев, но толку было немного. Мечи и бревно отскакивали от незримой преграды, а лучи бластеров растекались по экрану, подзаряжая его.

— Не обращайте внимания, — отмахнулся Рой.

— Лезут сверху, глянь, Фома, — сказал Виш и привычно срифмовал: — Видимо, сошли с ума.

Часть одетых в черное карателей забралась под своды и прыгала с мостика, надеясь, что сверху прикрытия нет. Ютанты рушились на эластичную преграду и скользили вниз, подскакивая на задницах, когда стоящие в зале товарищи по оружию палили по экрану. Наверное, припекало.

Что за безрассудство, подумал Комаров. А не будь экрана? Ведь поубивались бы. Может, у них и впрямь головки не в порядке? Или кто-то управляет сознанием, дергает за ниточки, нажимает кнопки, сидя где-то за панелью управления? Да нет, никаких приказов извне не чувствуется. Ментальное поле хаотично. Выходит — фанатики-Игроки вернулись к колоде, Катина головка вновь нырнула за пульт. Они с Косом нашли занятие поинтересней. Ну и дай им, Батюшка, всего наилучшего.

Каратели утомились и сделали перерыв на обед. Притащили котлы с варевом, разлили по мискам, каждая — приличный такой тазик. Принялись хлебать. Ложки опускались по приказу командира-дю-жинника. Картежники тоже устали, но азарт пока не спадал. Уши старожилов и техобслуги светились, как рубиновые звезды, глаза пылали голубыми и зелеными огнями. Не стихало: «А мы — тузером!» — «А мы — козырем!» Из-за пульта доносились звуки поцелуев.

И вдруг раздался негромкий хрустальный звон, зал на миг озарился радужной вспышкой, и из туманной паутины вышли двое, Нов и ютант. Были они нагими, и от обоих несло паленым. Под глазом юта горел фонарь. Хотя ютант был на голову выше Леса, чувствовалось, что он до дрожи боится юноши.

— А вот и мы, — сказал чародей.

— Кто это? — спросил Виш, которого как раз лупили по ушам.

— Ты у Леса спрашиваешь? — захихикал Сим. — Сейчас он тебе такое расскажет! Как сейчас, мол, помню…

Историк властно глянул на языка. Тот сразу учуял начальство и вытянулся во фрунт.

— Дут Тов, — четко отрапортовал он, — представитель Центра.

Комаров бегло обследовал сознание Дутова и чуть не присвистнул. На такую удачу он даже не надеялся. Перед ним стоял не просто информированный ютант, техник по созданию межпространственных переходов, а Представитель Теремгарда. Инспектор. Похоже, его ни разу в жизни не били, и теперь он готов был рассказать все, лишь бы не получить лишней затрещины. Слаб в коленках.

— Спасибо, Лесик, — растроганно сказал Кам. — Ты совершил настолько большое дело, что вряд ли сам способен оценить его по достоинству.

Рой обнял чародея и снова ощутил запах горелого.

— Как ты себя чувствуешь, Лес?

— Нормально. Конечно, плохо, что до перехода не было бани. Иду и чувствую жжение. Пыль, грязь, пот вспыхивают на коже. А раньше думалось: и зачем так сильно драят? И… И больше — ничего. Втолкнул Болвана в левый зрак, иду, упираясь ладонью в его спину, и пытаюсь контролировать. Выхожу к вам. И только тут понимаю, что передо мною другая спина и совсем другое сознание. Чужое, я его контролировать не научился… Это нормально?

— Вполне, Лес. Информация стерлась. Болван не сможет рассказать, чем занимался в Лесном княжестве, Дутов, когда вернется, тоже позабудет. А пока нам расскажет, что же ты в Ю-мире натворил. И еще кое-чем поделится. Так что твоя миссия выполнена прекрасно. Да что там — она выше всяких похвал. Еще раз спасибо, Лес. И давай-ка я тебя немного подлечу…

Рой поднес ладони к ожогам юноши, ускоряя регенерацию кожных покровов. Других повреждений не нашел. Ни мечи, ни лучи бластеров чародея не достали. Наверное, помогли тренировки. И просто повезло.

— Одевайся, Нов. Вон твоя одежда. А я пока займусь Дутовым. Тебе бы сейчас неплохо принять душ, но негде. Ладно, из Дома выберемся, искупаемся в Большой Воде.

Комаров отвел пленного в угол, усадил на пластиковый ящик и приступил к допросу. Правдивость ответов контролировал телепатически. Ютант в пять секунд уразумел, что ложь не проходит.

Примерно через час МВ-путешественник разобрался с секретом создания переходов и устройством государства ютантов. Они создали пять мембран и беззастенчиво грабили пять параллельных миров, не разобравшись в своем. В Ю-мире проживали две расы разумных существ: ютролли — ночные и подземные, а ютанты — дневные и наземные. Казалось бы, что им делить? Тем не менее война между ними длилась уже четыре тысячи лет. Ютролли были сильны в магии, ютанты развивали технику. В их борьбу оказались втянуты разумные из трех параллельных миров, не считая Земли. А на ней оказались чародеи, способные противостоять ютроллям и даже превосходящие их в магии…

— Спасибо, Дут, за сотрудничество, — сказал Кам, — а теперь я бы хотел вернуть тебя в Ютландию. Ты не против?

— Нет-нет, князь! — горячо заверил ютант.

Комаров снял экран и усыпил всех. Потом разбудил старожилов, юношу, Катеринину и инспектора. Они прошли залы и коридоры, заполненные телами спящих ютантов, и вышли к левому зраку. Дутов юркнул в туманный проход, как паук в свое гнездо.

Рой вскрыл заваренную дверь, а Кос вызвался проводить Катю. Та клялась любить его вечно и не забывать до самой смерти. Чародей пошел проводить парочку, считая, что его магическая охрана не помешает.

Когда пятерка путешественников покинула сонное царство Дома ютов, на улице шла гулянка. Мудаки кадрили своих подруг, это называлось кадрилью. Комаров мысленно позвал Верного, биороботы явились без промедления, а с ними калюный. Конюх привязал его уздечку к седлу своего Лейтенанта, и кавалькада двинулась через село на большак.

Солнце светило сквозь золото берез и преломлялось в порыжевшей хвое лиственниц. Пели таежные птицы, дул ветерок серпеня. Старожилы, восхищенные красотой сибирской природы, принялись сочинять песни.

затянул Виш своим баритоном. Кузнец подхватил басом:

завершил коновал. Все рассмеялись и дружно затянули новую песню:

Лес принялся вслух мечтать, как здорово примет его супруга, а Комаров с грустью думал, что никакой встречи не будет, потому что чародею уготована совсем иная судьба, изменить которую никто не в состоянии…

 

Глава двадцать восьмая. Драчевцы против германцев

Кам Рой протянул руку к браслету и нажал кнопку возвращения. Яркий свет ударил по глазам, расширенным в сумерках Лесного княжества. Историк стоял в стартовой капсуле МВ-платформы. Со времени его первого посещения древ-несибирской державы в мире Комарова прошло часов десять.

Историк откинул дверь и шагнул на ступеньки трапа. Спустился на песчаную дорожку и двинулся из городка Времени. Ему не терпелось повидаться с Петровым, рассказать о приключениях на родине далеких предков, обсудить детали установки, пока неизвестной человечеству. Петров наверняка найдет недостатки в конструкции, придуманной ютами. Скажет, что тех же результатов можно добиться куда более простыми способами.

А потом они возьмутся проектировать и воплощать в материалы аппаратуру, открывающую двери в параллельные миры. Комарову не терпелось встретиться с другом, заглянуть в глаза и услышать насмешливые речи. Они станут пить крепкий чай и до утра сидеть над расчетами, отсекая ложные пути.

А затем друзья отправятся осваивать новые миры. И вслед за ними пойдут другие, потому что откроются новые Вселенные с еще непознанными законами, растворятся миры, где сбывается прекрасное несбывшееся…

— Ну и где же ты побывал? — спросил Петров.

— В Сибири, — сказал Комаров, усаживаясь за обеденный стол. — В третьем тысячелетии от библейского сотворения мира.

— Ну и как там — холодно?

— Да нет, ничего, — сказал Комаров, наливая чаю из самовара.

— Узнал секрет создания межпространственных переходов?

— Спрашиваешь. — Комаров взял со стола ватрушку.

— Расскажи.

— Просмотрел я архивы и обнаружил, что почти пятнадцать веков наши пращуры в Древней Сибири жили бок о бок с какими-то потусторонними существами. Имеются витозаписи людей, а нелюдей — нет. Наши хронокары их почему-то не фиксировали.

— Другой диапазон ментальных излучений, — догадался Петров.

— Верно. И я собрался в путь. Год выбрал почти произвольно, века за полтора до развала державы динлинов, а место выныривания просто методом тыка. Сразу в столице появиться не решился…

— Вспомнил небось, как римские колесницы по тебе прокатились, когда по-глупому вынырнул прямо в центре сражения.

— Ну и вспомнил. Зачем рисковать попусту?.. Являюсь я на таежной поляне у речки Трубы. — Комаров сунул информационную карточку в приемник компьютера. Возникло изображение местности. — И сидит там у костра пацан. Леснов. Разговорились. Выяснилось, что он выпускник школы ютов, чародей. Юты, сам понимаешь, это и есть нелюди. Их две расы: ютролли — это, в принципе, сказочные тролли, существа ночные и подземные, а вторые — ютанты. Эти в темноте почти ничего не видят, пользуются инфра красными очками, — возникли объемные изображения пришельцев из параллельного мира, — когда воюют с ютроллями. Обе расы умеют создавать мембраны и держат их под контролем. Знания от других народов скрывают.

— Зачем?

— Чтобы те к ним в Ю-мир не прорвались. Сами же шастают туда-сюда. Первыми Землю обнаружили ютролли. Повели себя как захватчики. Обращали лесичей в рабов и заставляли работать в шахтах. Но динлины их хорошенько отчехвостили, уничтожили группу вторжения. Через семьдесят лет в Лесное княжество явились ютанты. Повели себя мирно. Стали платить налоги, купили землю вокруг прохода. Построили избу, а затем возвели огромное здание. Оно так и называлось — Дом ютов. Золото к ним поступало из Ю-мира. Понарыли шахты и начали перегонять земные элементы к себе в Ютландию. Создали под землей промышленность. Построили ядерный реактор, станки. Стали выпускать рации, факсы, очки ночного видения и бластеры. Часть товаров отдавали князю, но очками и бластерами не делились.

В воздухе повисли изображения ютских товаров.

Ютанты стали записываться в дружину и патрульную службу. Вот как они выглядят в форме. Тройник. Звезда из александрита на кепке с козырьком. Днем ярко-зеленая, при свете факелов — кроваво-красная. Дюжинник-лесич. Золотистая звезда из хризоберилла у правого плеча. Подсотник. Голубая звезда из лазурита у левого плеча. Лазурит прибайкальский. Полковник. У сердца и на правом рукаве красно-фиолетовые квадраты из сибирита. Белые в крапинку (березовые) плащи.

А вот как одевались служивые вещуны. Вымпел-вещун. Алый круг из благородной шпинели с золотистым ястребиным крылом на правом плече. Флаг-вещун. Крыло из хризоберилла в голубом кружке из аквамарина. Аквамарин забайкальский. Флагман-вещун.

Ястребиное крыло в зеленом круге из хризопраза у сердца. Но вернемся к ютантам. Через какое-то время они заняли все должности тройников. Более высоких званий им не давали. И правильно делали. Но главой стражи был именно ют — Гиль Ян. Это средний брат. Их в Лесное княжество прибыло трое. Гарь Ян, старший брат, стал наместником, главным ютом на Земле, а младший — Суч Ян — возглавил школу ютов. Вот такой замкнутый цикл: младший готовит чародеев, средний следит за порядком в тосударстве, а старший надзирает за тем и другим. Вот они — братцы-волчата.

Ютанты решили, что чародеи куда более ценный товар, чем какие-то химические элементы. Открыли школу. Князя осыпали золотым дождем, родителям тоже перепадало. Монеты чеканили сами, никто не возражал. Учеников собирали по всему княжеству, создали специальную аппаратуру, определяющую L-ген. Этот ген…

— Да знаю, — перебил Петров. — Мы же вместе изучали феномен паранормальных способностей.

— Зато я выяснил, откуда он взялся, L-ген. Когда предки лесичей явились на Среднесибирское плоскогорье, тут жили лешие, дочеловеческая раса. Которые весьма любвеобильны. Только и ждут, чтобы нибудь женщина в лесу заблудилась. В самом слове кроется разгадка, в его корне. Блудить — это и развратничать, и плутать. С женщинами лешие блудят, а мужика запутывают в лесу в надежде спереть чего-либо. Короче, L-ген — это гибридный ген, полученный из смеси семени человека и лешего. Отсюда и пошли по Земле колдуны и ведьмы. А у вещунов был другой — Т-ген.

— Это ты молодец, Юра, — похвалил Петров. — Раскопал. Не все время руками махал, иногда и мозгами шевелил… Так что там с ютшколой?

— Детей обучали магии и боевым искусствам. Каждый год отправляли в Ю-мир. Что там происходило — неизвестно. Ясно одно, что с семи лет использовали, как бойцов с паранормальными способностями против ютроллей. И почему они свой мир никак не поделят? Ночные под землей, дневные сверху… Бред какой-то.

Сперва-то попробовали вербовать взрослых колдунов и чародеев. Но те быстро смекнули, что в Ютландии пропадешь ни за грош. Вот юты и додумались обучать детей и воспитывать в духе непримиримости к врагам Ютландии.

Еще вербовали юных кудесниц. Специальных школ для них не было, заманивали обещаниями обучить разным искусствам. А на самом деле спаривали там с земными чародеями и забирали детей.

Ребенка определяли в специальный интернат, а мамаш отправляли назад на Землю. Те удивлялись: учились у ютов, учились, а ничего не помнят. Про то, что информация из параллельного мира при возвращении стирается, лесичам не рассказывали. Это была самая страшная тайна.

Ютский интернат — это ферма для разведения племени чародеев. Превратили людей в скотов, сволочи! Ох, доберусь я до них, когда мы с тобой, Саша, свой проход откроем!

Состарившихся или больных чародеев ютанты спроваживали назад. Отработанный материал. Золота, правда, давали много, не жалели. Ветеранов охотно брали в княжью дружину. Все-таки профессионалы. Ничего не помнят, зато сражаются прекрасно, мышечные рефлексы остались.

Среди лесичей считалось почетным попасть в дружину. Простой люд завидовал ученикам ютшколы. Вернутся из-за паутинной границы, карьера обеспечена и денег навалом. На выходное пособие можно безбедно прожить до конца жизни.

Правда, от обилия золота в Лесном княжестве началась ползучая инфляция. Но ютам на то было глубоко плевать. И на воспроизводство чародеев. Они же у себя ферму завели. Ведуны лесичей предупреждали об опасности, но их никто не слушал. Да и было-то их, пророков в своем отечестве, человек пять-шесть. У ведунов дети рождались чародеями либо кудесницами. В-ген расщеплялся.

Князья копили золото, любили радиопереговорные устройства и факсы, а вещунов в конце концов по-увольняли со службы. Те вернулись в народ, стали пахать и охотничать. И детей не учили. Так ветвь вещунов и засохла.

Т-ген вещунов практически исчез. Неоткуда стало браться чисто женскому К-гену кудесниц, получавшемуся от соединения с геном колдунов. А без кудесниц и вещунов пресеклась чародейская ветвь. Для образования чисто мужского Ч-гена нужны К плюс Т-гены. У чародея усиливаются способности гипнотизера и телепата, появляются задатки ведуна. Чародей — телепат не хуже отца и гипнотизер не хуже матери. Умеет наводить личины. Это можно назвать остаточным гипнозом, который сохраняется вещью, к которой приложен. Под его воздействием некрасивая вещь, сработанная мастеровым, может долгие годы иметь высокохудожественный вид. Кстати, наведением личин занимались и женщины-ведьмы (у мужиков не получалось). А чародей еще умел переносить предметы из одной точки в другую, владел телекинезом. Этого не умел никто, кроме ведунов, которые владели также дальновидением — в сказках его описывают картинкой на блюдечке, по которому катается золотое яблочко, и ясновидением — умением видеть прошлое или будущее.

Ведуны рождались только от чародея и кудесницы. Если родится мальчик. Девочка становилась кудесни-цей. Было три мужских гена: Т, Ч и В, — и один женский: К. L-ген от пола носителя не зависел. Без гена телепатов рождались колдуны и ведьмы, более сложные сочетания не получались. Теперь ты понимаешь, почему ведунов было так мало?

— Длинную лекцию ты мне прочитал, — сказал Петров, зевая. — Я едва не уснул. Давай про себя.

— Сейчас, минуточку. Школа ютов закрылась, когда учить стало некого. И ютанты покинули Землю навсегда. Причем бежали панически. При этом хватали динлинов с паранормальными способностями без разбора. Назад лесичи не вернулись — проход закрылся навсегда.

Хотя это они так считают. А на самом-то деле мы с тобой его откроем. В нашем времени, потому что там нам не пройти. Я поначалу не сообразил, сунулся, браслет в межпространственном туннеле испарился. Меня и вышвырнуло в наше время.

— Петров расхохотался:

— До чего же ты, Юра, эмоциональный человек. Сломя голову бросаешься, а только потом думаешь: зачем? Как в битве римлян…

— Хватит, Саша, вспоминать про эту битву, — слегка обиделся Комаров. — Это же был мой самый первый выход в прошлое. С тех пор я так не ошибался. А тут не подумал, что браслет в переходе разложится на элементы…

— Петров улыбнулся, но смолчал.

— Но здесь-то мы, — горячился Комаров, — через мембрану пойдем без браслетов! Мы их и в Ю-мире понаделаем. Была бы голова на плечах да умелые руки…

— Дальше, — прервал Петров. — Заело у тебя? Пятый раз повторяешь.

— А про ютантов мне и нечего больше рассказывать.

— Да ты мне разве про них рассказывал? Мне показалось, что про гены, форму дружинников, воинские знаки отличия, камни и про то, где их добывают.

— Вот такой я зануда. Короче, ютанты исчезли, без батареек и запасных частей рации и факсы превратились в ненужный хлам. Без связи за какой-то десяток лет держава, простиравшаяся от Байкала, Лены до Иртыша, развалилась. Самые предприимчивые отправились на Запад и там, на Днепре…

— Знаю-знаю. Зачем ты мне элементарщину-то рассказываешь?

— Все. Высадился я на таежной поляне и наткнулся на пацана. Леснова или, если по-местному, то на Леса Нова. А склонялись у них имена…

— Пропусти, — прервал его Петров.

— Сколько можно перебивать? — снова чуть не обиделся Комаров. — Так я рассказ никогда не закончу… И оказался он чародеем, выпускником…

— Пропусти. Уже рассказывал.

— От ютшколы одна польза была, что детей грамоте обучали.

— А без ютов откуда грамотные брались?

— Имелись стихийные школы в деревнях, где грамотей заведется, а делать ему нечего. И пять постоянных в городах. С ютшколой — шесть. Лес до выпускного класса доучился и лишь на пятнадцатом году жизни прозрел, что прав дедушка-ведун. Ютанты такие же сволочи, как ютролли, только похитрей. На лесичей им плевать. Вот и решил бороться. Но как один человек может биться с огромной империей? Вот и сгинул пацан в Ю-мире, как раньше отец его Крон.

При первой встрече мы и поговорить толком не успели. Поляну окружили патрули и шлепнули парня из луков. Я озверел, чуть всех не поубивал. Но сам себя осадил: «Ты же историк, должен смотреть и делать выводы, а не карать либо миловать. Перед тобой люди, а не соломенные чучела для упражнений с мечом…» Сам знаешь, Саша, ТАМ это искушение возникает. Такая подленькая мысль: «Это же все понарошку. Ты домой вернешься, а они, как куклы, начинают представление с того места, с которого начал ты глазеть на спектакль — их жизнь…»

Так что не стал я карать, а вернулся в городок Времени. Пошел в архив, просмотрел витозапись Леснова. Вот, думаю, находка. Ненавидит ютов — раз; знаком с их обычаями и особенностями языка — два; обучен боевым искусствам — три; телепат — четыре.

Определился я с координатами Дома ютов, прихватил аппаратуру и во второй раз в XV век до нашей эры спустился. Одного юта пленил, другого, третьего, не могу в телепатический контакт вступить, хоть тресни. Чувствую, что пролетаю, как чудак на дельтаплане. Допрашиваю их: как проходы в иные миры создаются? Они сотрудничать готовы, глаза на меня таращат, да толку-то? Ну чисто пни березовые или еловые доски с сучками!

Я рассвирепел. Думаю, прорвусь в ваш мир и наведу там шороху! Влетел в мембрану и очутился на МВ-платформе.

Третий раз спускаюсь в Лесное княжество. Стал искать место поспокойней. Поговорил с местными мужиками, далеко от Дома ютов не удаляюсь, кручусь в Драчевском треугольнике. Топонимом заинтересовался. «Почему он Драчевский?» — спрашиваю у местных. «Да потому, — отвечают, — что юты — хоть первые, хоть вторые — появились в треугольнике между деревнями Большие Мудаки, Колотилово и селом Драчевка. А в Драчевке, знамо дело, живут старожилы». — «Это в каком смысле старожилы?» — «Да в самом прямом. Тут еще ни одного лесича и в заводе не было, одни пумпокольцы, кеты да лешие, а старожилы уже избы срубили и жили себе поживали». — «А какого они роду-племени?» — «Племени славянского, говорят, а рода не разбери-пойми, не то русского, не то балтийского…»

Приплыли, называется. Ладно, двинулся я с ними знакомиться. Являюсь в село. Три двора да заезжий дом. Познакомился со старожилами — ни хера себе, как говорил наш с тобой знакомый грек Константин-Кирилл. Старожилы неизвестным науке способом по времени путешествуют. Безо всякой МВ-аппаратуры.

Родом они из XX века, из Сибири, из Красноярска. У них там создали ядерное производство и построили завод по переработке ядерных отходов. И случилась авария.

Ютанты, покидая Землю, пустили свой Дом на воздух. И погребли под землей шахты, цеха, склады и ядерную станцию. Каким-то образом авария в начале XXI века нашей эры и реактор в XXI до Рождества Христова открыли проход в параллельный мир, куда трех мужиков и затащило. Кроме них в эту ловушку попали: Кобыла, домовой Сенька из Лесного княжества и упокойница Семеновна. Тоже феномен — ни жива, ни мертва. Из XIX века, кажется.

О мире, в который их затянуло, ничего не известно, кроме того, что время там в обратном направлении течет. Поток противовремени их по И-миру протащил и назад на Землю забросил.

Географически они сместились на юг, в Минусинскую котловину, а по времени вглубь на семьдесят пять веков. При этом красноярцы помолодели до двадцатилетнего возраста. Сели они на речке Ое. Да сами и нарекли ее так. И Минусу, кстати. Сочинили песню:

Мы тут без женщин — это минус, зато с друзьями — это плюс. Ое, Ое, ой-ей-ей, каждый жив, пока живой!

Каждый из старожилов в своем мире имел профессию. Кос — врача, Сим — механика, Виш был пахарь, труженик. Отыскали они руду, соорудили горн. Изготовили топоры, молотки. Намучились, пока пила вышла. Срубили себе по избе, потом заезжую. Живут, гостей ждут. Никого бы не дождались, если бы да не кабы…

Угодили они даже не в петлю времени, а… Не помню, как эту фигуру математики называют… Дожили они до шестидесяти лет, когда их в И-мир втащило.

Здесь им стало по двадцать. Прожили сорок лет, их опять в противопоток времени затянуло и вновь на Землю выкинуло. Но тут к отсчету сорок лет прибавилось. Мужики об этих годах ничего не помнят, память как Макар кнутом снес.

Избы, срубленные ими, остались, вещи. Живут они как бы сначала. Те же самые стихи и рассказы сочиняют и читают друг дружке, хотя остались черновики. Мужики развлекаются так: сочиняют заново, в них не заглядывая. А уж потом сверяются и смеются: слово в слово совпало — надо же!

Прошли следующие сорок лет. Все опять повторилось сначала. Опять им по двадцать, и ничего из прошедших восьмидесяти лет не помнят. Но избы стоят. Правда, постарели, почернели. А в них сочинения лежат, можно и не мучиться, рифмуя: «видала — из металла», «вода—провода».

Поток противовремени регулярно их омолаживает, стирая память. И где-то на десятом витке черновики подсказали выход. Чтобы не кружить, как белка в колесе, придумали жертвы аварии вести что-то вроде дневников. Только их через И-мир протащит, они в первый же день по возвращении читают свои записки, которые назвали «Драчевские были». Там все описано. Они знакомятся с записями и старых ошибок не повторяют, делают новые.

Так и крутились-выкручивались. Прошло примерно пятьсот лет. И вдруг врывается в Драчевку племя Германа. К упокойнице Семеновне подлетают, а та лежит в сосновой домовине, ни жива, ни мертва.

— Бабка! Млеки, яйки! Шнель!

Старожилы Семеновну еле добудились. Дрыхнет в гробу, сука пьяная. Кое-как растолкали. Поднялась старуха, берет в руки четверть с самогоном да ка-ак навернет самого Германа по рогам!

— Слушай, Юра, — прервал Петров, — а может, ты вина бы выпил? Столько болтаешь, в горле, поди, пересохло.

— Какого? — спросил Комаров.

— Греческого. Производства четыре тысячи пятьсот второго года от сотворения мира. Конечно, не натурального. Но дубль, изготовленный синтезатором, от оригинала ни молекулой не отличается.

— Наливай, — решил Комаров.

Петров протянул руку к синтезатору и накапал в фужер. Протянул другу. Комаров сделал добрый глоток. Речь его потекла ровней.

Герман рухнул. Замочил рога в землю, германцы подхватили военачальника и откатились прочь. Герман очнулся и приказал продолжать заранее запланированное — согласно стратегическому плану блицкрига! — отступление.

— Приказываю! — надрывался он, лежа на носилках. — Взять Драчевку в клещи, но в село не вступать! Иначе казнь на месте через повешение головой вниз на колодезном журавле и утопление в зер холодной вода посредством расстреляйт из рота луков!

Здорово ему Семеновна мозги-то встряхнула. Германцы кончиками пальцев по вискам колотят, честь отдают.

— Яволь, хер командир!

— В село не соваться! — орет оглоушенный вождь. — Вплоть до мой особенный приказ! Совершенно секретно, циркуляционно! Время исполнения — час «Ч»! Ди эрсте колонна — марширт налево! Ди цвайте колонна — направо! Ди нойцен хундерт драй унд цванцих — марширт взад-вперед!

— Яволь! — отвечают подчиненные и будто бы отдают честь, а сами друг другу показывают, что командир вконец рехнулся.

— О времени «Ч» разведчикам узнать от конного варвара и доложить мне лично эстафет-депешей!

Колонны принялись старательно обтекать Драчевку с обеих сторон. Разведчики поймали первого попавшегося конного варвара, которым оказался старожил Виш. Он как раз вышел на лужок попасти кобылу Инфляцию.

— Когда час «Ч» наступит? — принялись его пытать бравые германцы. — Много ли до того часу времени осталось?

А конюх и в толк не возьмет, о чем эти придурки долдонят.

— Битый час, — скаламбурил.

Разведчики обрадовались и кинулись докладывать по начальству, что сверхтрудное задание выполнено. Побежали скорей, потому что надеялись получить крест золоченый и дубовые листья, которые считались священными. Герман особо отличившихся всегда хвалил: «Дубы!»

Противники германцев шли по пятам за врагом и в Драчевку тоже не вступали. Так и прокатилась война стороной.

 

Глава двадцать девятая. Комариный царь

Битва ушла на Запад, — продолжал вернувшийся из прошлого историк, — а выжившие после ранений и их родня остались в Сибири. Стали приспосабливаться к новому климату. Срубили избы по образу и подобию Драчевских, построили две деревни — Колотилово и Малые Подштанники. Название, естественно, придумали драчевцы.

Фершал Кос стал бегать в набег, улучшать породу. Виш и Сим иногда присоединялись к коновалу, как они в шутку прозвали автора стихотворения «Непременно куплю себе лошадь». Лошадь у них имелась, но Кос ее не больно-то жаловал. Он баб любил. А за кобылой Инфляцией ухаживал, заплетал в гриву ленты и тер скребницей Виш. На ней и пахал. И получил кличку конюх в укор Косу и для контраста.

В третьем тысячелетии до Рождества Христова почти все зарытые в могильники были монголоидами. К третьему веку практически все население стало европеидным…

Стал я со старожилами знакомиться.

— Зарифмуй звезда-провода, — приступили они ко мне.

— Завсегда, — отвечаю.

— Зарифмуй Европа-жопа!

— Опа-опа.

— Три притопа, два прихлопа, — добавил Кос.

— Так плясали три холопа, — подхватил Сим, или кузнец, как его прозвали товарищи, потому что именно он с железяками возился.

— Так давил на стенке клопа, — не смог остаться в стороне Виш, — драматург де Вега Лопа.

Поняли старожилы, что стихами меня не достать, задали самую трудную, по их мнению, загадку.

— Кто написал строки: «Стихов моих слагалище складает про любов»?

А я, прежде чем в Драчевку наведаться, посетил архив, нашел витозаписи старожилов. Правда, мало что понял, потому что жизнь у них идет петлями, события повторяются, мысли накладываются. Разобрался, что старожилы надеются: в XX веке, когда им суждено родиться, пятидесятишестивековой круг замкнется. Они сольются с новорожденными, каждый станет сам собой, и аварии не случится. В надежде на такой исход они и пишут на каждом новом витке одно и то же.

Я им и говорю, мол, написал это каждый из вас, да не по одному разу.

— А зачем?

— Чтобы в свой век вернуться и жить по-людски.

— Что ж, угадал. Проходи, гостем будешь, — решил Кос.

— А бутылку поставишь, хозяином будешь, — добавил Сим.

— А поставишь яйцо на попа, — припомнил Виш старую хохму, — Колумбом будешь.

— А можно я к вам с ютом приду? — спросил я.

— А на что тебе ют? — удивились старожилы. — Разве мало ту нас всякой дряни, чтобы еще и новую тащить?

— Хочу попробовать пытать его телепатически, — объяснил я.

— Ну, попытка не пытка, — сказал Виш, — хотя и пытка далеко не попытка.

— Так что с ютом? Можно с ним заявиться?

— Волоки, — решили старожилы.

Я и приволок. Поселился в заезжей, три дня с аппаратурой мучился, потом научился диапазон ют-ских ментальных излучений смещать в привычную часть спектра. Отладил мнемоналобник и разобрался, как делать витозаписи с помощью наших хронокаров. С их помощью мы теперь выясним подробности жизни в Ю-мире. Но о создании мембран из них не узнать, потому что в Ютландии существует строжайшее правило: компетентных в создании межпространственных проходов нельзя пускать в параллельные миры. Так что выход был один — брать языка. Я сделал очередной бросок в прошлое на поляну с Лесом Новым.

Лес рассказал мне про битву с ютроллями. Первое письменное произведение динлинов называлось «Повесть о чЮдесных полках Роевых». Тринадцать веков его переписывали, придумали буквицы и цветные картинки. Появились даже пародии, что говорит о зрелости литературы. От ютов лесичи получали бумагу, так что книгопечатание не могло не возникнуть. Часть книжек попала на Запад. Во все времена и у всех народов появляются свои путешественники, Марко Поло, Рубруки и Афанасьевы…

Петров налил другу второй стакан. На сей раз римского.

— И я решил, что именно Леснов поможет мне взять языка, — сказал Комаров, прихлебывая из запотевшего фужера. — Но нужно было, чтобы юного чародея не убили, как в прошлый раз. Переговорил с ним, он обернулся елкой с помощью такой травки — припутника. Такую трансформацию произвел, на чистую воду вывести невозможно.

Приезжают патрули. Дай, думаю, разомнусь. Поссорился с ними и отрубил пару ушей. Для смеха, сам понимаешь. Потом назад приживил. Огненным когтем. Принципиальную схему позаимствовал у Змея Горы-ныча. А горынычей в ту пору всего четверо оставалось — три самца и самка. С лесйчами они вполне мирно жили.

«Идите, — говорю патрульным, — и по начальству передайте, что я объявляю ютам войну». Прогнал их из леса. Активизировал парочку зародышей коней-киборгов. Не пешком же нам с пацаном из чащобы выбираться. С утра пустились в путь-дорожку. Не торопились. Нужно было попривыкнуть друг к другу, потренироваться. Стал я натаскивать Леса языков брать.

По идее, можно было бы и сразу в Дом ютов перенестись к левому зраку, да Леснов-то был не готов. Ему только комаров ловить было впору, а не языков брать. Мыслей ютских он не слышал, не говоря уж о том, чтобы управлять их сознанием.

— А патрули куда делись? — спросил Петров и долил в вино воды. Якобы по-гречески. Комаров улыбнулся и выплеснул греческий коктейль.

— А патрули домой пешком подались. Коней-то я у них угнал… Да, вспомнил! Как я патрулей в одно место сгонял. Прячутся в темноте, а того не понимают, что я их мысли читаю и вижу, как на ладони. Вылезайте! Нет, затаились. Ах так! Думаю: Комаров я или нет? Объявил, что я комариный князь. И на тех, кто меня не послушается, подданных своих напущу. За-зудел, соорудил комариную петлю, налетело их — вспомнить страшно! Как давай всех подряд кусать. Патрульные взвыли. «Видите? — грозно так их спрашиваю. — Кто вы такие против комариного царя? Ступайте и передайте, что богатырь Фома Беренников объявил ютам войну!»

Наутро мы с поляны выбрались на проезжий тракт. К обеду наткнулись на трактир. Прекрасно, решаю, заодно и пообедаем. Спешились, сели за стол. И вдруг врываются в трактир патрули и на моих глазах убивают чародея из бластеров.

— За что пацана убили? — спрашиваю.

— Приказ у нас.

— Покажите

Ютам со мной спорить слабо, потому что я уже наловчился в их диапазоне работать. Передали бумагу с портретом Леснова, полученным по факсу. Факсы, правда, у ютов дурацкие: портрет дырочками выбит. И текст тоже, что-то вроде азбуки Морзе. «Означенного Леса Нова, выпускника школы ютов, изловить и в Теремгард отправить. При невозможности — уничтожить».

Какой ужас! Опять я его не уберег. Возвращаюсь и начинаю с чародеем знакомиться заново. На этот раз деремся с патрулями, не позволяю я пацана пристрелить. Разобрались со стражниками, поехали в столицу. По пути я парня приемам «Цунами» обучаю… А в Холмграде чародея прямо за княжеским столом отравили. В распроматушку! Саша, поверь, мне худо стало. Ну кто бы мог подумать?

— Думать, Юра, всегда нужно, — научил друга Петров. Комарову стало стыдно.

— Я и подумал, — сказал он. — Только после. Понял, что зря я ютам войну объявлял. Вот и нарвался. И решил, что лучше я про ютов анекдоты рассказывать буду. И предстанут они в истинном свете, когда народ смеяться начнет. После двух неудачных попыток пройти с Лесом путь от поляны на берегу Трубы до реки Ое я догадался, что следует ютам отдать дубль чародея. Создал дубликат, который мысли Леса мог транслировать. Прискакали патрули.

— Отдай пацана, — говорят, — а тебя мы отпустим.

— Да берите, не жалко.

Они дубля веревкой к седлу привязали и поволокли в свою паутину. В проходе тот разложился на элементы, но это уже никого не волновало. Приказ выполнен, а дальше хоть трава не расти.

В трактире сей раз обошлось без драки. С дюжин-ником мы вообще чуть ли не друзьями заделались. Я анекдоты травлю, лесичи под столы валятся.

Приезжаем в столицу, а слава о Фоме Беренни-кове впереди бежит. Сам князь наслышан, что Фома — веселый человек. Даже разрешение на обед чуть ли не сами прислали. Я во время пирушки спел им одну старинную балладу. Им всем очень даже понравилась. Князь чуть ли не в друзья стал набиваться.

— Ты чародей? — спрашивает.

— А кто? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Понял, — говорит князь. — Давай медовухи дернем.

Отвел нам с Лесом покои в своем тереме. А ночью кто-то в трубу свалился. Вытаскиваю я из печки юную ведьмочку. Лес на нее глянул, чувствую — пропал парень. Влюбился, ничего уж тут не поделаешь. Да и не нужно. Влюбленный человек — святой человек.

Девушку звали Надежкйна, по-ихнему — Надя Ёжкина. Говорит, что мечтает побывать на слете на Лысой сопке. Умоляет меня и Леса помочь. Парень на меня насел: давай, Кам!

Да заради Батюшки! Пусть он с девчонкой пообщается. Моя задача — научить, чтобы не погиб по-глупому. А если во время задания у него хорошее настроение будет, то кому плохо?

Слетали мы на шабаш, развеялись, отдохнули. С рассветом на княжий двор вернулись. Я у Кед Роя пропуск в зону двузракой паутины на всякий случай взял. Поехали мы в Драчевку, на пути Колотилово, откуда Надя родом. Лес себя ведет, как будто вправду женился.

Переночевали у Ёжкиных. Утром Лес с Надей распрощались, поехали мы в гости к старожилам. По пути на ютскую засаду напоролись. То-то я обрадовался. Как же нам без юта тренироваться? А тут на ловца и зверь бежит. Взял в плен Болвана, пригодится, думаю.

— А почему болвана? — спросил Петров. — Не мог никого поумней выбрать?

— Не в том дело, — сказал. Комаров. — У них тот же самый способ имена давать, что и у динлинов. Звали его Болл Ван. Мир параллельный, там из-за рельефа местности нашего разделения на две языковых ветви не случилось. Зато расы разделились на земную и подземную. Вот и смешались европейский Болл с китайским Ваном. Хотя Ван — все равно тот же Иван…

Приезжаем мы в Драчевку втроем. Старожилы меня, естественно, первый раз в глаза видят. Устроили экзамен. Чем более нелепые задания, тем более абсурдные способы решения я им демонстрирую. Старожилы крякают и затылки чешут. Посмеялись вместе, потом они мне с «младшим братом» — Лесом — выдали временную прописку. Это у них такой забавный обряд. Поселили в заезжей, вечером банкет устроили. А с утра мы с Лесом за тренировки взялись.

Прошел день, другой. В Драчевке жизнь спокойная, никто не лезет, не мешает. Только чувствую, что парень мой какой-то вялый, спит на ходу. В чем дело? В сознание к нему лезть неприлично. Сам на себя обозлился: неужели не смогу о причине догадаться?

Петров расхохотался:

— А хочешь, Юра, я тебе прямо так, сразу причину назову?

Вот теперь Комаров обиделся. Но не сильно.

— Почему же ты, Саша, со мной в поиск не пошел?

— А кто думать будет, Юра?

— Ладно, — сказал Комаров, не найдя резонов для спора. — Правильно ты догадался. Как там у Пушкина? «Ни он, ни ты, а баба виновата».

Петров погладил друга по голове.

— Может, борща нальешь?

Петров налил. Комаров выхлебал две тарелки. Горячего, со сметаной и косточкой, которую долго обгрызал. Зубы у него были крепкие, у нашего предка или потомка. Как тут разобрать, если развитие скрутилось в спираль, разворачивающуюся во времени и пространстве и саму на себя замкнутую?

— Поймал я его с Надежкиной. Или с Найденовой, если считать ее женой Леса. Дура, говорю. Мужика погубить хочешь? Она в слезы: «Нет, хочу хоть часок-другой пожить по-человечески». И тут мне стало до того паршиво — не выразить. Думаю: ничем я тебе, Надя, помочь не могу. Не поживешь ты с милым. Даже не встретишься. Потому что Леса у таежной речки арестуют и силком в Ю-мир забросят. И поклялся я, Саша, самой страшной клятвой, что когда мы свой проход откроем, то я все силы приложу, чтобы Леснов с Надей встретился.

В Ю-мире другие законы времени, и я надеюсь… Как ты думаешь, Саша, если я с парнем в параллельном мире встречусь, то смогу создать временной парадокс? Я бы ему сказал: «Лес, одна леснянка тебя очень любит!..» Можно попробовать еще И-миром воспользоваться, где время назад течет. Вдруг, Саша, тут какой-нибудь вариант выгорит?

— Интересный вопрос, — задумался Петров. — Но требует тщательных расчетов. Пока же полагаю, что какие-то варианты вполне возможны. Но продолжай.

— И вот я мысленно плачу, но с Надей веду себя твердо. Возвращаю ее к родителям, продолжаю тренировки с подопечным. Времени у нас неограничено, но через месяц вижу, что хватит гонять парня, боец готов. Мысли ютов читает, компетентного от дуболо-ма, каких к нам засылают, отличит за пару секунд. Против трех-четырех с мечами, а то и с бластерами выстоит. А против пары дюжин я и сам не устою, если не смогу контроль над сознанием взять. Так что нечего время попусту терять.

— Все, мужики, — говорю старожилам. — Завтра мы с Лесом выступаем. Прощайте.

— Ни хера, — возражают по-гречески. — А мы сюда не из-за ютов ли угодили?

— Косвенно из-за них, — признаю я.

— То-то и оно-то. Потому и мы пойдем. В чику сыграть, в подкидного дурачка.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Довод у вас неоспоримый. Одного не пойму, кто дурачки — вы или юты?

Среди дурацких заданий, выполнения которых старожилы от меня потребовали, было такое: чтобы кобыла Инфляция опоросилась. Я и подсадил ей три биомеханических зародыша. Через восемь часов они развились во взрослых коней-киборгов. Перед тем как в путь тронуться, старожилы нарекли их по-военному.

 

Глава тридцатая. Огонь Змея Горыныча

Выехали мы из Драчевки, — продолжил Комаров, — ив сторону Дома ютов двинулись. В пути с Косом разговорились. Он заявил, что скифы и аланы — одно и то же. Наукой, мол, доказано, что скифский язык — индоиранский, иранский, восточный, скифский, аланский, осетинский. Есть образцы языка, лингвистический анализ корней и прочие тети-мети.

— Ну да, — говорю, — вашей наукой доказано, что скифы и сарматы — одно и то же. Но ею же доказано, что сарматов было более ста племен. И все данники скифов. И аланы входили в число народов, платящих дань. И среди скифов значились земледельцы с самоназванием сколоты.

А когда сарматы на скифов бросились, то особенно бабы свирепствовали, обиженные за своих чаду-шек. Скифы деток племенных вождей в заложники брали и селили на берегах Дона. Удирая, скифы заявили, что являются отцами воинственных амазонок. «Мы ваших баб пояли…» И не врали, между прочим…

— Пропусти, — улыбнулся Петров и накапал еще вина. Фалернского.

— А больше и рассказывать нечего, — сказал Комаров, принимая фужер. — Добрались, с боем прорвались к левому зраку и запустили Леса с Болваном в паутину. Кос про скифов забыл, занялся улучшением ютской породы. Надоело ему монголоидов в европейцев переделывать.

Вернулся Леснов, как я и надеялся, с языком. Юта привел — компетентней некуда. Представителя имперской власти. Допросил я его и понял, почему ютролли и вторые юты первым делом под землю зарывались. Ищут они редкоземельные элементы. С их помощью и создаются проходы между мирами. Все дело в концентрации.

Отправили мы языка на родину и поехали по домам. Добрались до Драчевки. В селе уже огни зажглись.

— Сенька, стервец, с курвой Семеновной зажгли иллюминацию, — прослезились старожилы. — Нас манят, подлецы.

Обнялись мы на прощание, я нажал кнопку возвращения и к тебе, Саша, в гости пошел.

— А драконы? — спросил Петров.

— Чего — драконы?

— Почему у них по три головы?

— Это я тоже попутно выяснил, — сказал Комаров. — Когда заинтересовался заживляющими свойствами огненного когтя… А ты откуда знаешь, что я с горынычами встречался?

— Интуиция.

— Понятно. С горынычами было попроще, чем с ютами. Хотя их наша витоаппаратура тоже не дешифровала. Писать писала, но фиксировала на три отдельных файла. Никто такую чушь разбирать не стал. Или руки не дошли, не знаю точно.

Ростом горынычи с человека, если шеи вперед вытянуты. Весят килограммов по двести. Предпочитают передвигаться на конях. Кони обычные, бескрылые, породой похожи на наших тяжеловозов. Чуды-юды имеют две руки, две ноги, хвост со стреловидным навершием и рудиментарные крылья. Летать не могут, но если спланируют с горы, то не разобьются.

Произошли они из летающих ящеров. Мутанты, ясное дело. Отсюда и три головы. Головной мозг змеев разделился на три части: левое и правое полушария в одноименных головах, а в средней — мозжечок для координации движений. Жрут горынычи в три горла. Крайние головы — все подряд. От травы до жареного мяса, которое огнем из средней пасти обжаривают. Даже съедобными минералами не брезгуют. А вот в среднее горло идет только высококачественный керосин…

— Постой-постой, — одернул Петров. — Да где же они его брали-то миллион лет назад?

Комаров обрадовался, что сумел хоть чем-то поразить друга.

— А сам догадайся, — сказал, лучась от удовольствия.

Петров думал целую секунду. А то и две.

— Ага, зовут змеев горынычами. Живут они в горах, точнее, внутри гор, в пещерах. И, видимо, не во всяких, а лишь в тех, что возникли в результате вулканической деятельности…

Комаров с завистью посмотрел на друга. Вот если бы Александр Леонидович сумел оторвать задницу от мягкого кресла да за что-нибудь взяться! С такой головой, а руки как из задницы растут. Ни по одному гвоздю ни разу в жизни не попал, все по пальцам да по пальцам. И не только своим.

— И отсюда, — продолжал рассуждать Петров, — получается, что вулканическая деятельность и обеспечивала каталитический крекинг нефти: высокую температуру, давление и катализаторы. В полученный керосин добавлялся загуститель, и выходило что-то вроде напалма. Все компоненты под землей имелись. А напалмом можно спалить небольшую деревню. Дворов, скажем, на десять-пятнадцать… Постой! Два горла — левое и правое — соединяются с желудком, а среднее?

— В желудке два отделения: пищевое и боевое, — подсказал Юрий Сергеевич.

— Теперь понятно. А золота у них много, потому что живут там, «где золото роют в горах». Они же горынычи…

— Или где? — подмигнул Комаров.