Ютролли наступали снизу. Все чувствовали: вот-вот полетят стрелы. Подсотник Уст Тинкин велел залечь в ложбинку, что находилась чуть ниже макушки холма, и закрыться магическими щитами.

– Лес! – прокричал он, когда отряд послушно приник к земле, становясь в своих пёстрых мундирах невидимыми даже для сверхъестественно зоркого в полутьме ютрского зрения. – Тебе задание: попытайся повторить магический приём «зет оборотный». В прошлый раз у тебя здорово получилось!

– А если не выйдет? – спросил Лес, вспомнив, как несколько вечеров мучился вместе с Мартом, безрезультатно пытаясь повторить случайно получившуюся руну. Но ведь тогда в пещерах у него вышло, а Тынов сумел подхлестнуть полёт вражьих стрел. Когда они ворвались наконец в первое кольцо обороны, то обнаружили лучников, и каждому в сердце угодила собственная стрела. Слава Батюшке, сердца у ютроллей расположены с правой стороны.

– Если хочешь победить!.. – проскандировал Уст и замолчал, ожидая продолжения.

Лес молчал. Тынов не выдержал паузы и невольно продолжил ютскую речёвку:

– В ней уверен должен быть!

Какая чушь, подумал дюжинник отряда магической обороны (ОМО) Лес Нов. Ютантские воодушевители слагали такие дурацкие, но невольно запоминающиеся стишки, якобы настраивающие на победу. Чародеи, посмеиваясь, называли их слоганами.

– Ладно, я попробую, – нехотя пообещал Лес и привычно воздел левую руку, чтобы создать щит. Он представил, что сейчас вслед за движением ладони в воздухе протянется слабо светящаяся полоса, поднял глаза и…

Споткнулся и рухнул лицом в снег. Нелепость случившегося ошеломила его. Первые мысли были: «Как можно споткнуться лёжа?» и «Откуда здесь взялся снег?» Когда юноша поднялся и стёр с глаз белую мокрую кашу, он подумал: «Снег-то на месте, а вот откуда здесь взялся я?» Потому что зелёные холмы Ютландии исчезли, а вместо них возникли отвесные скалы. Лес находился в долинке, по которой, судя по цепочке следов в снегу, прежде чем упасть, сделал всего несколько шагов. Перед этим он спешился, конь необыкновенной золотой раскраски смирно стоял на месте. К нему дюжинник и обратился за разъяснениями:

– Ну и что всё это означает?

Конь в ответ фыркнул, словно посчитал вопрос донельзя глупым.

Для зимней поры Лес оказался неплохо экипирован: на нём была баранья шуба и меховая шапка, на руках шерстяные варежки, ноги обуты в унтайки. Каким образом и где он оказался, золотой конь не ответил, а больше спросить было некого. Поэтому юноша запрыгнул в седло и развернул скакуна, чтобы тот двинулся назад по своим следам. Куда-нибудь да попадём, решил Лес. И не ошибся.

Через короткую расщелину конь вынес всадника на дорогу, где их поджидали семеро раскосоглазых всадников.

– А мы уже начали было волноваться, – с явным облегчением в голосе сказал один из них. – Куда, думаем, делся Гессер? Что ты там забыл, в этой щели?

– Вчерашний день, – отмахнулся юноша.

Семеро спутников захохотали так, что чуть из сёдел не повылетали. Возможно, восприняли ответ как свежую шутку.

– И что нашёл? – спросил, отсмеявшись, старший по возрасту и по тому почтению, с каким к нему относились остальные. – Вчерашний снег?

Всадники хотя и разнились возрастом, но были до того похожи, что Лес принял их за братьев. Из их мыслей он узнал, что не ошибся.

– Ну ты и сказанул, Дадага! – ещё громче захохотали шестеро младших;

Дадага ухмыльнулся и повернулся к юноше:

– Едем дальше, хан, в Жемус?

Дюжинник знал, что ханами называют властителей народов, обитающих на восточных границах Лесного княжества. Почему его величают этим восточным титулом, он не знал, но спорить не стал, справедливо полагая, что со временем разберётся в обстановке. Конечно, по способности к выживанию он уступал сыну божка, которого нечаянно заменил, но то, что спорить насчёт нового имени и звания пока явно не стоит, осознал мгновенно. Потому и не спорил.

– Едем, – сказал коротко.

– Болдон, – скомандовал старший брат, – ступай торить дорогу.

Болдон молча развернул коня и двинулся вперёд, в гору. Остальные цепью тронулись вслед. Ехали молча, потому что чувствовали, как тяжело лошадям карабкаться вверх, слышали, как те хрипят, задыхаясь. Справа и слева тянулись горы, из-за одной вершины выглядывала другая, а из-за той – третья. Утёсы сменяли друг друга, величественные и до зевоты скучные, красивые до неправдоподобия и мучительно разнообразные. Видимо, и раскосым братьям опостылели эти предсказуемо непохожие виды, потому что один из них затянул, а прочие подхватили песню.

Лес краем уха слушал песню и мучился от непонимания: что же с ним случилось? Смог отыскать лишь два объяснения, но оба ему не нравились. Первое: он давно живёт среди этих смуглых людей в меховой одежде, упал там, в расщелине, ударился головой о камень, и кусок жизни выпал из памяти;

Но голова не болела. Когда он её ощупал, то не обнаружил не только крови, а даже ссадины или шишки. Второе предположение вроде бы объясняло всё, зато и пугало куда больше, чем потеря памяти. Одержимость, вот как назывались в Ютландии случаи переноса сознания в чужое тело.

Ютролли использовали этот магический приём для засылки шпионов или диверсантов в ряды ютантов. Воодушевители рассказывали бойцам ОМО, какой урон наносили одержимые, особенно если удавалось подменить сознание тех, кто занимал командные посты. А каково ютроллям в чужом теле? – думал юный Лес, когда впервые узнал о таком способе ведения войны; Переносясь, они, по слухам, оставляли свои тела безумными и те быстро умирали, потому что даже поесть не умели. Как это страшно – жить среди врагов и знать, что вернуться некуда, мучился впечатлительный мальчик. Других ребят эти проблемы почему-то не волновали.

Сам дюжинник одержимых не видел. Ютры перестали пользоваться переселением с тех пор, как лесичи стали воевать на стороне ютантов и были созданы первые магические отряды. Чародеи из Лесного княжества, владеющие навыками вещунов, умели не только поддерживать друг с другом мысленную связь, но и чувствовать врагов на расстоянии. Мыслей ютроллей они распознать не могли, зато ощущали некую замогильную враждебность и чуждость сознания, которая резко отличалась от пронзительно пустой, воспринимаемой почти как пренебрежительность ауры ютантов. Впрочем, распознавать одержимых могли и некоторые волчеухие юты, так называемые ша-маны. В переводе на язык лесичей слово означало нечто вроде «стоп-человек» или «смерть шпионам». Распознавать врага в теле соратника ша-манам помогали секретные снадобья из ядовитых грибов. От кого-то из одноклассников Лес слышал, что, мол, наши мухоморы куда мощней всех ютских смесей. «А что же тогда они нашими мухоморами не пользуются?» – помнится, спросил Нов. Учился он в то время в классе третьем или четвёртом. «Ты что, дурачок? – посмеялся собеседник. – Любому известно, что через двузракую паутину нельзя пронести ничего неживого!»

Секретные снадобья пробуждали в ютантах нечто вроде истинного зрения, с которым появлялась способность видеть суть сквозь наведённые личины и улавливать следы заклятий, а также ощущать ауру собеседника. Вещунами они не становились, но именно в это время чародеи из ОМО могли поддерживать с ними мысленную связь. В таком запредельном состоянии ша-маны и разгадывали одержимых. Выявленного врага убивали на месте. Ша-манов было немного, потому что обычный ют от грибного порошка синел и умирал в страшных корчах. Способных же справиться с ядом брали в контрразведку в элитный отдел «Смерть шпионам». Прочие юты их боялись (Ещё бы, ткнёт в тебя пальцем и скажет, что ты одержим, и оправдывайся потом, мол, это личные счёты, бабу мы не поделили!) и завидовали высокому положению и безнаказанности. Опровергнуть обвинение ша-мана мог только другой работник отдела, но, как известно, расправу учиняют мгновенно, не слушая оправданий.

Безнаказанность уничтожения своих обидчиков прельщала многих волчеухих, приток желающих добровольно пройти испытание на должность ша-мана никогда не ослабевал, но в элитную контрразведку попадали считанные единицы. На их малочисленность и рассчитывали ютры (сокращение от ют-роллей, тогда как «ют» означает обе расы ю-мира, но в разговорах под этим словом подразумевается ютант, коренной, по их утверждению, обитатель Ютландии), проводя окутанный мраком тайны магический ритуал одержания. Тем более что ша-маны входили в транс истинного зрения только после длительной подготовки, требующей, кроме употребления ядовитой настойки, изнурительного бега вокруг костра, сложенного непременно из кедровых поленьев, строго выдержанной последовательности прыжков и дёрганых телодвижений, да ещё и бесконечного выкрикивания заклинаний под сложнейший ритм барабанного боя. И не дай Батюшка что-нибудь перепутать – весь обряд пойдёт насмарку. Длится же транс, пока стоп-человек не начнёт сбиваться с ритма и путать порядок пляски либо вовсе рухнет, теряя сознание. А после такого нечеловеческого напряжения работник лежит ни жив ни мёртв пять суток. Об этих неприятных последствиях завистники почему-то никогда не вспоминали, стремясь к власти над жизнью и смертью соотечественников, невзирая на звания и титулы.

Когда в войну дневной и ночной рас вмешались отряды лесичей, лягухи (презрительная кличка ютров, данная за цвет кожи и вислое брюхо, напоминающие чародеям обитателей болот) практически прекратили внедрения. Какой смысл, когда каждый из принимающих стратегические решения имел душехранителя?

Одержимых Лес боялся – может быть, потому, что никогда не встречал да ещё с пацанов испытывал стыдную жалость к этим смертникам и предателям собственного тела. Сейчас по дороге в горы, в неизвестный Жемус, он допускал, что, пытаясь одновременно воздвигнуть магический щит и поймать настрой на создание руны «зет-оборотное», невольно воспроизвёл обряд одержания. В результате и внедрился в тело хана Гессера. Лес снял варежки и тщательно осмотрел ладони. Ему показалось, что изменились жизненные линии (хиромантию в ютшколе не проходили из-за недостатка ведунов в державе), а пальцы стали толще и короче. Чтобы убедиться в подозрении, надо бы поглядеться в зеркало, но где ж его взять на пустынной зимней дороге? Обращаться к спутникам было опасно: вдруг они опознают подмену? Что одержимого тут же пришьют, дюженник ничуть не сомневался. Привык к такому обращению с подменышами и сам уничтожил бы любого одержимого не задумываясь, как севшего на щёку комара.

Если подозрения верны, задумался он, тогда что же стало с моим телом? Лежит безумное, заливается недетским рёвом и просит сиську? Конечно, бойцы из ОМО не станут убивать соратника, но и возиться с горластым засранцем некому. Если это перенос сознания, решил Лес, то у меня в запасе несколько дней. Можно попробовать повторить настрой, мысли и действия перед залпом ютров, вдруг да удастся обратный перенос?

На попытки дюжинник отвёл себе пять дней, а пока решил вести себя как можно осмотрительней, чтобы спутники ни в коем случае не заподозрили подмены. Нужно держаться естественно, знать бы ещё, как вёл себя в тех или иных случаях хан. За раздумьями он перестал следить за дорогой и не заметил, как кавалькада достигла вершины перевала.

– Гессер! – окликнул его тот, которого прочие называли Дадага. – Мы, считай, на месте. Жемус.

Нов вернулся к действительности и тронул поводья золотого коня. Скакун обладал поразительно лёгкой поступью, правда чуть хромал на переднюю левую. Лес почему-то знал, что его зовут Огонёк. С седловины открывалась лесистая долина с неширокой речкой и мостиком. В лучах заходящего солнца начала груденя дюжинник разглядел десяток-другой домиков, сложенных из камня, и большое строение с высокой трубой. Из неё поднимались кольца дыма. Нов готов был поспорить, что там работает плавильная печь.

Пока спускались с перевала, солнце затерялось в горах, а когда достигли мостка, на небе проступили первые звёзды. Дадага, возглавляющий кавалькаду, уверенно направил коня к самому крупному дому.

– Мой собственный дом, – похвастался он, отпирая ворота и въезжая во двор. – Бывший отцовский, но я его расширил и перестроил. Заезжайте все, – распорядился он. – Хотя нет, в конюшне не хватит места на всех лошадей. Убон и трое младших, езжайте в дом Болдона. Когда разместите лошадей и зададите корм, возвращайтесь сюда. Сегодня поздно возиться в ваших домах, пока-то протопишь. Обогреем мой дом и в нём переночуем. Жундуй и Тундуп, займитесь дровами и печкой. А мы с ханом съездим навестить Хора. Нужно поздороваться. Поехали, хан?

Лес кивнул.

– Как думаешь, Гессер, – спросил Дадага по дороге к дому Хора, – твой дядя Сотон и впрямь решится напасть на Юртаун?

– А ты сам-то как думаешь? – вопросом на вопрос ответил дюжинник.

– Полагаю, что вполне способен. Очень уж он не хотел твоего возвращения. Потому и к нам обратился, чтобы мы поддержали бухиритов, когда те готовились вероломно напасть на Юртаун. Тогда-то твоего отца Чону и… – Он резко оборвал себя, испугавшись, что проговорился.

Лес проник в его мысли вещун-слухом и закончил недоговорённое:

– Убили. А убил его – ты!

– Да, – признался Дадага после долгой-долгой паузы. – Но нечаянно. Было темно, творилась неразбериха. Сотон видел. Но в убийстве полковника обвинил хористов. Потому они и скрылись сюда, в Жемус.

– А вы?

Вопрос был нейтральным, потому что Нов не знал, о каких событиях и какой давности идёт речь.

– А мы остались в Юртауне. Твой дядя настоял. Сказал, что нас опустит… Тьфу ты! Возвысит! Назначит старшими над хористами. Вот и стали мы, рудознатцы, работать в кузнице…

– А кузнецы отправились плавить руду, – догадался дюжинник.

– И плавят никуда не годные поковки, – согласился старший брат.

– А вы паршиво куёте.

– И вот теперь, когда Сотон отправился набирать войско, чтобы победить тебя и стать ханом, мы сидим безоружными.

– И потому вы возвратились в Жемус…

– А хористов нужно уговорить вернуться в Юртаун.

– Так вам хочется жить здесь?

– Почему нет? Мы – рудознатцы. А хористы, по слухам, отрыли новый металл.

– Железо?

– Не знаю. Но мне и братьям очень интересно: что за металл они отыскали, где и как его нашли, правда ли он рубит бронзу?

– Ещё как, – сказал Лес.

– А ты откуда знаешь? – удивился Дадага.

– Знаю.

– Я тебе верю. Вот мы и приехали.

Из-за гор выкатилась луна. Нов обратил внимание, что снег перед домом, у которого они остановились, плотно утоптан. А перед жильём Дадаги они пробивали сугробы. Не слезая с седла, старший брат принялся колотить плёткой в ворота.

– Кого-это мангусы принесли на ночь глядя? – спросили со двора.

– Открой, Хор. Это Дадага и хан Гессер.

– Какой ещё Гессер?

– Сын полковника Чоны.

– А-а, наследник. Погодите немного, сейчас отопру ворота.

За воротами их поджидал могучего вида мужчина.

– Вон ты каким стал, Джору, – сказал он, пристально оглядывая дюжинника. – Вырос, возмужал, имя сменил. А я-то думаю: что ещё за Гессер? Счёты за отца сводить явился? Так мы его не убивали.

– Нет, – ответил Лес, – заявился совсем по другому поводу. А что в смерти отца вы неповинны, я уже разобрался.

– Зачем же Дадагу с собой притащил? Он-то в той заварушке виноват не меньше нас, а то и поболее.

– И с этим я разобрался. А здесь потому, что не дело, когда рудознатцы кузнечными делами ведают, а кузнецы – рудными. На Юртаун вот-вот нападут враги, а ни оружия приличного нет, ни доброго металла. Вот Дадага с братьями и вернулся в Жемус, а вам следует в Столицу вернуться.

Столицы Лес не видал, а потому представлял её похожей на Холмград.

– Возвращаться ли в Юртаун, не знаю, – с сомнением в голосе сказал Хор. – Мы тут такой металл откопали…

– Что за металл? – перебил Дадага.

– Спешивайтесь, заводите коней в конюшню и айда в дом. Я вам покажу.

На пороге их встретила хозяйка, которую хозяин представил как свою жену Цыбик. На братьев Дадаги была она не похожа, но и к типу, распространённому среди лесичей, не принадлежала. Была смуглей, имела смоляные, а не русые волосы и тёмные глаза с разрезом, как у рыси. Она хотела сразу же усадить гостей за стол, но Хор увёл их в мастерскую, которая была пристроена к жилищу. Здесь была устроена небольшая кузница, видимо для домашних нужд. Хозяин залез в ящик верстака и выгреб из него горсть чёрных кристаллов в виде пирамидок с квадратным основанием.

– Вот, любуйтесь, – с гордостью сказал он. – Видали такое?

– Магнитный железняк, – определил Нов.

Дадага же заворожённо смотрел на металл. Даже рот от удивления открыл, когда Хор продемонстрировал, как два кристалла притягиваются друг к другу. Ещё больше изумился, когда увидел, как они отталкиваются.

– Да они же живые! – выкрикнул он. – Любят и ненавидят!

– Примагничиваются, – пояснил Лес.

– Ты, Джору, молодой, а всё-то знаешь, – с некой обидой в голосе сказал хозяин. – Я вам ещё кое-что покажу.

Из другого ящика верстака он извлёк кинжал и подал хану. Тот повертел его в руках, взвесил балансировку. Нож был замечательно сделан, удобен в руке и пригоден для метания, но сталь – хуже некуда. Да какая там сталь – чугун. Лес передал оружие Дадаге.

– Ну, что скажешь? – ревниво спросил Хор.

– А то и скажу, что работа кузнеца замечательная, а металл никуда не годный.

– Это почему это? – вскинулся кузнец – Им бронзовый меч можно перерубить!

– Металл в раковинах, оттого хрупкий. От хорошего удара клинок сразу сломается. И заржавеет твой кинжал очень быстро.

– А ты знаешь, как сделать, чтобы не ржавел?

– Знаю. Плавить нужно по-другому: И добавки делать.

– Какие добавки?

– Марганец, хром, никель, молибден. Я расскажу.

Теперь хозяин смотрел на него не с обидой, а с восхищением.

– Ну и хан новый у нас! – сказал он. – Всё-то он знает! Ладно, идёмте за стол, там и поговорим.

Перед ужином хозяйка предложила им умыться с дороги. Склонившись над медным тазом, Лес разглядел своё отражение и убедился, что хозяин тела – одержимый. Лицо, отразившееся в воде, принадлежало молодому человеку с узкими глазами, широкими скулами и плоским носом. Значит, одержимость, с горечью признал он. Удастся ли вернуться?

Стол был уже накрыт. Стояли мочёная брусника, сохатина, копчёные хариусы, солёная черемша, деревянный жбан с бражкой – привычная еда для уроженца Лесного княжества. Гости спервоначала накинулись на еду, но, чуть насытились, отодвинули тарелки в сторону, потому что разговор интересовал всех. Хозяин начал рассказывать о добыче и обработке руды, о режимах плавки, оба гостя профессионально участвовали в разговоре. Когда Нов начал описывать руды хрома, никеля и других металлов, оказалось, что некоторые из них Дадаге известны.

Знатоком руд был дед Леса Пих Тоев, он обучал внука, как отличать одну от другой, рассказывал, как их отыскивать и добывать, как плавить и обрабатывать. И всё же секретов такой стали, какая имелась в распоряжении ютов, Пих не знал. Сколько Лес себя помнил, столько лет дедушка пытался разгадать ютскую тайну: покупал обломки их мечей, слитки, которые ценились выше золота, но секрета так и не раскрыл. Внук пообещал, что, как только окажется в Ютландии, разведает добавки и режимы обработки и конечно же сразу поведает о них деду Пиху. Слова своего он не сдержал, хотя не один раз побывал на ютских рудниках и металлургических заводах. Ютанты не скрывали от наёмников своих технологических секретов, потому что знали: информацию через межпространственную мембрану, или двузракую паутину, как называли проход между мирами лесичи, унести невозможно. Она просто стирается. Поэтому, возвращаясь в Лесное княжество, Нов никогда не помнил не только секрета стали, но и вообще ничего – ни людей, ни пейзажа, ни климата.

Сейчас, вернувшись в свой мир, не теряя памяти о Ютландии, он приобрёл уникальную возможность поделиться секретами изготовления непревзойдённого оружия с соотечественниками. Люди, среди которых дюжинник оказался благодаря одержимости, по виду пусть и отличались от лесичей, но говорили на понятном языке. Хотя некоторых слов он не знал, но догадывался о значении по смыслу прочих. А это говорило о том, что у лесичей и широкоскулых жителей ханства имелись общие корни. Возможно, они – осколок какой-нибудь армии, оторвавшейся от основного войска во время Битвы в Пути, подумал Нов.

Конечно, случившееся со мной ужасно, продолжал размышлять он, но всё-таки стоит попытаться обучить людей нашего мира ютским секретам. Удивительное совпадение, что я попал как раз к тем людям, которые интересуются стальным оружием и имеют возможность его изготовить. Нужно будет, пока я не отыскал способа возвращения, сделать всё, чтобы знания мои не пропали. Может, хотя бы таким образом они попадут к деду. А если не удастся вернуться, то я постараюсь добраться до Берестянки. Отыщу дедулю Пиха и вот тогда-то исполню своё давнее обещание.

Размышляя о своих проблемах, Лес делился секретными ютскими рецептами с собеседниками, которые с горящими глазами внимали его словам. Хор согласился, что кузнецам стоит вернуться в Юртаун, ему уже не терпелось начать работу над оружием по новой технологии. Но сперва нужно будет показать Дадаге рудник и выплавить несколько стальных слитков, которых хватит на изготовление хотя бы нескольких мечей. А рудознатец кипел желанием осмотреть выработки и начать плавку новыми методами.

Обсудив планы на завтра, куда и в какой последовательности они отправятся, гости поднялись из-за стола и стали собираться домой. Нов надел шубу и шапку и вышел в сени, где на него внезапно набросилась хозяйка Цыбик. Она прыгнула сзади, обвила руками его шею и, жарко дыша в ухо, принялась уговаривать пойти с ней на сеновал, пока Хор с Дадагой о чём-то там разговаривают.

– Зачем мне идти на сеновал? – не понял юноша.

– Я хочу тебя любить, – заявила Цыбик, прерывисто вздыхая.

– Ну и люби на здоровье, – ответил Лес, – а я домой поеду.

– Не просто любить, а вот этим, – наглядно объяснила хозяйка, залезая рукой к нему в штаны.

Дюжинник, уразумев, чего именно от него добиваются, испугался, что сейчас выйдет муж и начнётся скандал. Так прямо и сказал:

– Муж же увидит!

– А я потому и зову тебя на сеновал. Знаешь, как хорошо любится на душистом сене? Такое удовольствие!

– Не знаю и знать не хочу, – отказался он от предложенного удовольствия.

– Как же «не знаешь», – удивилась Цыбик, – когда я чувствую, что знаешь? Ты-то можешь мне соврать, но его не обманешь!

Действительно, под опытной рукой хозяйки плоть Нова напряглась, готовая прорвать штаны из плотной льняной ткани.

– Всё равно это нехорошо, – попытался он объяснить нормы морали, усвоенные с детства. – Это обман.

– Да будет очень даже хорошо, – принялась заверять Цыбик. – И безо всякого обмана. Я, знаешь, какая в любви опытная и пылкая?

– Ага, аж сено запылает, – попытался отшутиться юноша.

– Мы его соками польём, – заверила женщина, – ничего и не запылает.

– Какими ещё соками? – удивился Лес.

– Пойдём скорее на сеновал, я покажу какими. Ты будешь любить меня способом «сбивание масла», а я отвечу методом «взбивание яиц». – Касанием пальцев она продемонстрировала, что именно собирается взбивать.

– А синяков не останется? – испугался Нов.

– Ещё какие! – воодушевилась Цыбик. – И боевые любовные шрамы: «когти тигра», «птичья лапа», «лист голубого лотоса»!

– От зубов, что ли?

– Нет, от ногтей, А ещё я стану ногтями наносить «звучащие знаки».

– Как это?

– Царапать волосики на груди и вот тут, – и сразу же продемонстрировала где, – чтобы они скрипели и повизгивали. А зубами…

– Ещё и зубами?

– Зубами я буду ставить точки и линии точек. Ты узнаешь, что такое «кораллы и драгоценности» и чем они отличаются от «разорванного облака». Недаром поэт сказал:

Перспектива быть искусанным Леса почему-то не возбуждала, а пугала. Он внимал срамным, по понятиям лесичей, речам, уши у него горели. Ему было страшно и стыдно, хотелось сразу же убежать и одновременно схватить и повалить женщину тут же, в холодных сенях. Но больше всего хотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко от этой бесстыжей Цыбик, которая…

Слава Батюшке, в этот момент растворились двери, на вцепившуюся в него женщину упала полоска света от горевших в доме восковых свечей. В сени вышли Хор и Дадага, всё ещё уточняющие детали завтрашних забот. Помянув мангуса, хозяйка оттолкнула так и не соблазненного гостя. В сердцах она чуть не оторвала ему вожделенный плод. Хозяин ничего не заметил. Нов с облегчением вышел на морозный воздух, надеясь, что таких испытаний больше не будет. Не знал о предстоящей встрече с женой – золотистой красавицей Другмо.

При жёлтом свете полной луны они возвратились в жилище старшего брата. Дом был жарко натоплен, горели свечи. Младшие уже заканчивали ужинать, сыто отрыгивали и пробовали завести какую-нибудь песню, но каждый тянул своё, а в результате в комнате витали невнятный гомон и бражный дух. Четвертной бочонок из-под неё катался по полу под ногами застольных братцев.

– А-а, вернулся, братан! – выкрикнул Болдон. – Аида за стол, ик-к! Вып-пей и зак-куси, вот!

Он поднялся было на ноги, но тут же споткнулся о бочонок, упал на него и мгновенно захрапел. Дадага осмотрел честну компанию и приказал всем немедленно спать.

– Завтра дел – куча немерена! – заявил он. – Разбужу всех с рассветом. Ступайте. А Жундуй и Тундуп, прежде уберите со стола. Убон пусть завтра встанет пораньше и приготовит завтрак. Всем всё ясно?

– Ага, братан, – ответили бражники нестройным хором.

– Пойдём, хан, – сказал Дадага, – я тебе постель постелю.

Он отвёл юношу в комнату, где на кошму бросил подушку и одеяла.

– Устраивайся, Гессер.

На дрожащих ногах Лес добрался до ложа, рухнул и думал, что мигом уснёт. Не тут-то было. Возбуждённый объятиями в сенях, он никак не мог успокоиться. Видел, что одеяло у него в ногах вздымается юртой. В голову лезли непристойные мысли. Пробовал успокоить себя соображением, что Цыбик ему в матери годится, ей наверняка больше тридцати, но воображение рисовало её округлые бёдра, широкий таз, предназначенный природой для деторождения, узкую талию, говорящую о гибкости, большие, высоко вздымающиеся груди, способные прокормить и двух младенцев, прямой нос; оканчивающийся закруглением. Нов вспоминал её жаркие речи, описание покусываний и царапаний, почему-то особенно возбуждало обещание «звучащих знаков», которые женщина пообещала исполнить у него на лобке.

Лес не был девственником. В Ютландии он встречался с кудесницей Кали Ниной. Кудесницы жили там в специальной школе, где повышали мастерство, украшая ютские изделия растительными орнаментами, изображениями людей и животных и сценками из жизни. Им не возбранялось встречаться с соотечественниками из ОМО, при одном, правда, условии: родившегося ребёнка кудесница должна отдать в столичный Дом малютки, где его станут воспитывать ютантские учителя, и никогда не добиваться с ним встречи.

Дети вырастали, не видя родителей. Из них создавали активные магические отряды (АМО). Дюжинник виделся с бойцами таких отрядов, когда в места особо опасного прорыва обороны ютантское командование бросало чуть ли не все свои магические силы, и до сих пор помнил своё безмерное удивление при встрече с «активистами». Это были самые настоящие лесичи, но при вещун-контактах обнаруживалось, что мыслят они не по-нашему, а на ютском языке. Ещё поражали высокомерие и запредельная жестокость активистов, абсолютная готовность исполнять любые, пусть даже самые нелепые приказы. В разговорах на бивуаках они говорили, что возвращаться в Лесное княжество никто из них не желает, отзываясь о родине предков как о бедной и технически отсталой провинции. Княжество они называли кучей навоза, зато о стреляющих огнём громобоях и очках для темноты говорили с восторгом. Очки! Лес как-то примерил их, оказалось, что действительно видно много больше, чем при обычном зрении, но все изображения одинаково зелёные да ещё и рябят красными горизонтальными чёрточками. Истинное зрение куда надёжней и чётче.

Лёжа на кошме, Нов вспоминал свои нечастые встречи с Кали, её чистый смех и нежные руки, ласковые слова и первые робкие поцелуи. Они гуляли с Ниной под ютскими лунами – золотой и серебряной, – он припомнил, как мягко отсвечивали под ними её маленькие груди с острыми сосками, когда они однажды стали близки. «Ой, мне так стыдно, – шептала Кали, – они такие маленькие, чуть больше твоих… Вон у тебя какие накачанные. Знаю, ты по утрам подолгу тренируешься с мечами». И при этом робко закрывала почему-то пупок. «Я, конечно, могу наложить на свои груди кудеса, – сказала она как-то в другой раз, – и они станут казаться хоть во-от такими! – Она пририсовывала себе ладошками светящиеся шары размером с голову. – Но тогда тебе придётся целовать воздух, хотя ты, может быть, и не заметишь подмены… Нет, что я говорю? Ты-то заметишь, ты же у меня чародей. А простой лесич не поймёт, что это кудеса. Но мне от таких ласк будет паршиво, ведь я сама поцелуев не почувствую…»

Нов иногда во время ласк украшал её грудь изображениями цветов – жарков или кукушкиных башмачков – и целовал в цветные картинки. А Нина в ответ навела однажды кудеса на его фаллос. Теперь его обвивали листья и колючие стебли шиповника, а наверху распускались розовые бутоны.

Вот бы Цыбик удивилась, подумал юноша, если бы увидела у меня куст шиповника. И тут же спохватился, что куст остался с прежним телом – в Ютландии…