Андрей почувствовал усталость за долю секунды до того, как зазвонил телефон. На шестой месяц тяжелейшей корпоративной войны, мелодия из фильма «Семнадцать мгновений весны» – «свистят они, как пули, у виска-а» вызывала острую тоску… Это звонили партнеры. Что-то опять пошло не так.

Телефонов у него было пять. Каждые две недели он заменял один из них вместе с сим-картой. Просто дарил студенткам, проходящим практику в их конторе. Обычная мера предосторожности в военных условиях. Телефоны были простецкими: самая дешевая Nokia за $50. А девушки, как и большинство небогатых людей, предпочитали навороченные мобильники, минимум за $300. Ради таких телефонов они влезали в кредиты, шантажировали родителей и подрабатывали, раздавая на улицах рекламные проспекты. Поэтому подарки Андрея девушки передаривали своим младшим братьям-сестрам или отдавали родителям, «звонить с дачи», но все равно рассматривали это как знак. Начинали сильнее краситься и ярче одеваться.

Андрей Суворов считался завидной партией, потому что был богат и, кажется, холост – сочетание, которое в реальной жизни практически не встречается. Тем более, если мужчине около сорока.

Где он жил, с кем, как, есть ли у него дети – всё это было за «тонировкой», которую он сначала установил, а потом тщательно оберегал. Тем привлекательнее он казался. Эдакий холодный красавец. Последнее, впрочем, в кавычках, потому что у Андрея был невысокий рост и, в принципе, очень заурядная внешность. Глаза, волосы, нос, скулы – как у всех. Особых примет, как говорится, нет. Идеальный серый, средний человек, но это было до того момента, пока он не посмотрит в глаза и не начнет говорить.

Взглядом Андрей мог бы гнуть арматуру, а после его оперативок люди выбегали из зала совещаний в невменяемом состоянии, даже если он говорил тихим, почти ласковым голосом. От него исходила сила опасного матерого зверя, который еще не знает, что изобрели огнестрельное оружие.

Поэтому девушки кружили вокруг Андрея, как чайки вокруг прогулочного корабля. Они строили разные, как им казалось, хитроумные ловушки, но Андрей шел сквозь них, кажется, даже не замечая. Все его силы забирала война. Конспирация давно уже стала одной из составных частей его образа жизни. Черт его знает, куда и через кого противник нанесет удар, поэтому пусть лучше никто не знает, где у Андрея игла Кащея. В том мире, где они делали свои дела, чем меньше про тебя знали, тем в большей безопасности ты мог себя чувствовать. Особенно это касалось семьи. Кто твоя жена, где учится твой ребенок, где живет мама – все это считалось стратегической информацией. Даже партнеры не всегда знали конфигурацию жизни друг друга.

К осени он обеспечил мобильными телефонами жителей какой-нибудь небольшой деревеньки, но у сражения не было ни конца, ни края.

Они захватывали пермский часовой завод, растянувшийся на десятки гектаров вдоль Камы и великолепного соснового леса.

В 30-е годы эту площадку под строительство завода выбрали не из-за красоты. Просто вода участвовала в технологическом процессе, и потому нужно было поставить завод как можно ближе к реке. А сосны на участке, липы или вообще бурелом – тогда было без разницы. Участок, который занимал завод, был огромным: часовой завод, как водится, никогда не выпускал никаких часов, а только взрыватели для всех видов боезарядов. Поэтому по технологии корпуса стояли очень далеко друг от друга – так обеспечивалась безопасность. В случае взрыва уничтожался только один корпус, а не весь завод.

Именно земля стала причиной того, что в 2007-м часовой завод стал объектом рейдерской атаки. Строителям нужны были хорошие участки под строительство и за эту землю они были готовы платить такие деньги, что было понятно: дни предприятия сочтены. В начале 90-х годов завод пришел в совершеннейший упадок. Государство перестало финансировать военный заказ, и он пошел ко дну.

Расчески, скороварки, бигуди и акриловые краски, которые здесь стали производить, не могли обеспечить зарплатой несколько тысяч человек, а сокращать людей руководству не давала советская закваска. Однако на то, чтобы акционировать лежащее на боку предприятие, духу хватило. 49 % акций распределили среди рабочих, а 51 % остался в федеральной собственности. Ценные бумаги работяг быстро оказались на счетах менеджмента и финансовых спекулянтов. Весь прошлый год Андрей вместе со своими партнерами, которые были патентованными мерзавцами, съевшими стаю собак на подобного рода атаках, по-тихому скупал акции. Им удалось напылесосить чуть меньше 20 %. Оставалось совсем чуть-чуть до блокирующего пакета, но тут дедушка-генерал, возглавлявший предприятие испокон веков, что-то почувствовал поротой партийной задницей и включился в борьбу.

23 февраля по заводскому радио он предал захватчиков анафеме и призвал работников стать по-настоящему защитниками отечества и отстоять родное предприятие. Это было даже мило. Так винтажно. Но с точки зрения влияния на ситуацию абсолютно бесполезно: как стрелять из деревянных винтовок по танкам.

Партнеры посмеялись и за праздничным столом решили для ускорения процесса вырвать государственный пакет из федеральных рук. Технологически это было не очень сложно. Но, похоже, самый короткий путь оказался самым длинным.

У каждого из партнеров была своя партия, свой участок работы. Они знали друг друга много лет: как, впрочем, многие в этом городе, однако поводов для пересечения до этого дела у них не было. Они шли параллельным курсом и объединились лишь затем, чтобы хапнуть денег и разбежаться. По одиночке такого медведя было не завалить.

Рашид Гатауллин отвечал за «подвязки» в Москве и на местах; Димка Бирюков – за юридическое обеспечение и фондовые дела; Шура Петров орудовал «пешками» – подставными фигурами, которые совершали основные ходы, и отвечал за инфраструктуру: квартиры, мобилы, машины. Андрей был ответственным за СМИ и силовые методы. Кроме того, в его часть работы входило и то, что он называл на оперативках «программа «Растление». Он хорошо знал цену добропорядочным людям. Дисконт составлял примерно 10 % от основной цены. И только. Проблемы им доставляли идейные, а их вокруг часового завода собралось больше, чем достаточно.

Самыми простыми из «идейных» были экологи. Им даже платить не приходилось: они сами, по своей инициативе, устраивали пикеты, митинги и публикации в СМИ, протестуя против того, что на часовом заводе есть труба, из которой идет желтый дым. Это было на руку Андрею и его партнерам. Чем больше разгораются в городе экологические страсти, тем проще будет прибрать к рукам завод. Говорили, что действия экологов оплачивают американцы, но Андрей в это не верил. «Иногда банан означает просто банан», – любил он цитировать по этому поводу старый анекдот. Возможно, что ребята и впрямь выступали за экологию, хотя в этом направлении гораздо больше проблем городу доставлял огромный химический завод на окраине. Все его запахи город вдыхал полной грудью.

К тому же, в отличие от химического, часовой завод был закрытым, и это, с одной стороны, придавало особую ауру всем действиям протестантов, а с другой – расширяло спектр возможных шагов. Проверяющих из народа не пустили на территорию – вот тебе и повод для пикетирования. Забрали в участок за незаконный митинг – пресс-релиз.

Секретность позволяла сколь угодно долго эксплуатировать легенду про серьезную опасность для жителей города, исходящую с предприятия, – это было неопровержимо. Преподаватели школ выходили на митинги вместе с учениками. Пенсионеры – целыми подъездами. Экологи съезжались из разных частей города на автобусах.

Несколько месяцев назад экологи устроили пикет, разбив возле завода лагерь. Андрей приезжал к ним на «Газели», груженой упаковками сока, шоколадом и лапшой «Доширак». Он даже выступил на митинге:

– Я горжусь тем, – сказал он, – что и у нас есть зачатки гражданского общества, что в нашем городе еще остались неравнодушные люди, которые думают об интересах населения. Ребята, вы – молодцы!

– Уау! – нестройными голосами отозвались молодые люди.

– Мы тоже хотели бы помочь вашей и нашей борьбе. Вот наш скромный вклад.

И жестом фокусника Андрей показал на «Газель». Ребята засвистели, заулюлюкали.

– А пиво там есть? – деловито спросила девица с сережками в щеке и в носу.

«Сейчас кто-нибудь скажет: «Пиво только членам профсоюза», – подумал Андрей.

– Пиво – только членам профсоюза, – сказал их вождь, невысокий крепкий мужчина с неровным лицом, протягивая Андрею руку.

– Спасибо, – говорил он, тряся Андрея за руку, – я знал, что мы встретим понимание и поддержку и среди прогрессивных бизнесменов.

– Это наш гражданский долг, – ответил Андрей и посмотрел ему прямо в глаза.

«Идейными» посложнее были коммунисты. Они все еще продолжали бороться со странами НАТО и рассматривали часовой завод как основной форпост сопротивления гнилому западу. Эти были опасны, но трусливы: они остро чувствовали засаду и перемену ветра.

Партнеры долго искали щель в их обороне. И нашли: первого секретаря обкома Суздальцева, который за небольшое вознаграждение в виде трехкомнатной квартиры уступил свое место в совете директоров часового завода Шуре Петрову.

Предыдущий партийный босс сколотил небольшое состояние для партячейки: в активе обкома было несколько птицефабрик и около 5 % часового завода. Предполагалось, что это – капитал для борьбы с мироедами. Однако товарищи не учли действия закона мироздания, который гласит: либо ты борешься с мироедами, либо становишься ими. Босс умер, не успев переродиться, но сменивший его Суздальцев быстро понял неписаные правила игры. На митингах он клеймил работодателей, которые платят мизерные зарплаты, а на советах директоров требовал от управленцев прибыли и эффективности.

Аккурат перед очередным собранием акционеров у Суздальцева случилась оказия: он выдал замуж дочь и перед ним остро встал жилищный вопрос. Продавать партийные акции он испугался, но, голосуя на собрании, смело отдал все партийные голоса Петрову. Товарищи по партии были в шоке и погнали Суздальцева из секретарей и из партии.

– Ты – гнида, – кричали они ему, брызгая слюной, на экстренной отчетно-выборной конференции и разные другие неприятные слова. Старичок из числа бывших преподавателей политэкономии назвал его Каутским.

Суздальцев кряхтел, но счастье дочери было для него важнее. Коммунисты пытались опротестовать решение, но все было сделано грамотно, нарушений в ходе собрания не было. Тогда они решили собрать внеочередное собрание акционеров, и на встречу с ними выехал Дмитрий Бирюков.

– Коллеги, – вкрадчиво убеждал он верхушку обкома, восседая на подушках ресторана «Индокитай», – произошло досадное недоразумение. Ну, проставил человек свои голоса не в ту графу. Метился за Суздальцева, поставил за Петрова. Бывает. Ну, ошибся. Пройдет год, и ваш человек проголосует правильно – вы вернете себе кресло в совете директоров в целости и сохранности. И все пойдет как раньше. А представляете, какая сейчас канитель – собирать внеочередное собрание акционеров? Это же опять деньги, которые у часового завода не лишние. Да и к чему?

Коммунисты запальчиво отвечали: – К тому! К тому! Они чувствовали, что где-то есть подвох, но, в чем он конкретно, не могли грамотно сформулировать.

В итоге Андрей и партнеры стали крупными рекламодателями газеты «Красное Прикамье», а коммунисты согласились пожить годик без членства в совете директоров.

Это было важное решение: Андрею и его партнерам хватило бы этого времени, чтобы разобрать завод по винтику и вынести за проходную. Недоставало лишь совсем чуть-чуть акций, чтобы нанести завершающий удар и забрать все бабки.

Основной проблемой была какая-то вошь то ли в Нижнем Новгороде, то ли в Москве, которая тормозила все. Шло время, деньги исчезали, а результата не было.

– Да, – глухо сказал Андрей в трубку.

– Петрова арестовали, – без приветствия сообщил Дмитрий Бирюков.

– Еду.

Война вступила в решающую фазу. Арест – это уже серьезно, хотя и стоит относительно дешево – тысяч пять баксов, не больше. Завести уголовное дело – тыща, закрыть его – три, а арестовать практически любого человека – пять. Прейскурант сложился в середине 2000-х и его знали все. Кочевряжились с оплатой только идиоты. Андрей им не был. С начала войны он только и делал, что развозил хрустящие бумажки по разным местам. Хуже всего было летать с ними в столицу нашей родины – деньги, когда их много, предательски пахли, и, чтобы заглушить их резкий запах, приходилось выливать на себя тройную дозу парфюма. Андрей предпочитал одеколон «L`erbolario». А деньги возил не в чемодане, а на себе, в специальном жилете с сорока карманами.

Карманов, конечно, было не сорок. Но не суть важно.

Андрей вызвал такси. Нет, можно было, конечно, поехать на своей машине, но в условиях войны пришлось бы поколесить по городу, отрываясь от гипотетического «хвоста». Андрей завел сам этот порядок и приучил других своих партнеров к тому, чтобы на любую встречу ездить, путая следы – сначала нужно было совершить минимум три поворота через несколько кварталов. В условиях городского центра после таких маневров любая «наружка» гарантированно отставала и теряла тебя из виду. На этот раз причина была другой. В критические моменты своей жизни он прибегал к услугам этих жрецов, именующих себя пермскими таксистами. Пермь, растянутая на десятки километров, имела особую генерацию таксистов: они вещали, как пифии. Впрочем, слышали их немногие. Большинство воспринимали их слова как пустой треп. Андрей же искал в их незамысловатых историях знаки и иногда находил. Более того, он всерьез считал, что судьба дает ему знаки с их помощью. Только нужна правильная интерпретация.

Некоторые не произносили за поездку ни слова – и это тоже был знак: ничего не нужно делать. Другие трепались напропалую и их слова нужно было интерпретировать, разгадать.

– Еще одна, – прокомментировал таксист запнувшуюся на пешеходном переходе девушку. – Сегодня что-то все падают.

Дело было в начале 1990-х. Андрей как раз вез с центрального рынка спортивную сумку с долларами – да, он был тогда простым «менялой», в «аляске» и с красным обветренным лицом. «Доллар упадет!» – мелькнула в голове мысль.

– Стой! Повороти-ка к обменнику! И жди здесь – Андрей выскочил на Ленина и большими шагами бросился по лестнице вверх, менять валюту. Обратно возвращался с основательно распухшей сумкой: ладно, сумка была трансформер и открыв молнию, можно было значительно увеличить объем. На следующий день доллар, действительно, упал. Да не просто так. Упал оглушительно, неприлично. Правильнее было бы сказать: шмякнулся. Это было немыслимо, непонятно и вызывающе. Никто к этому не был готов – такого никогда не было! Всегда рос только вверх и тут на тебе! Андрей на радостях ушел в запой. Очнулся через несколько дней у какой-то девицы на Парковом. Спортивная сумка с рублями, лежала под стулом. Всё было на месте и Андрей вызвал такси и покатил домой.

– Как город вырос! – всю дорогу причитал таксист. – Где были домишки частные, сейчас многоэтажки!

Через несколько минут: – Как тут тополя выросли! Недавно еще маленькие были, А посмотри-ка, вона как вымахали.

Они ехали мимо того самого обменника на улице Ленина, где Андрей так удачно в прошлый раз поменял деньги.

– Как дети быстро растут. Недавно только у меня сын в машинки играл, а сейчас мне уже намекает, что машину хочет водить. Выше меня на голову уже.

– Вот здесь остановись! – сказал Андрей. И, пытаясь бежать в том же темпе и перескакивать через те же ступени, как и в прошлый раз, направился к обменнику. «Доллар вырастет» – так понял он «шифровку» таксиста. И выиграл. Много выиграл.

Так Андрей получил то, что называют первоначальный капитал и стойкую привязанность «гадать на таксистах».

– Пьяная женщина – позор семьи, – сказал таксист, как только они тронулись. – Мужик пьет только тешится, а баба – уй.

Оказалось, вторую неделю развозить приходится, в основном, пьяных женщин, которые все время что-нибудь забывают в такси: туфли, пакеты с колготками, перчатки, сумки…

– И все, как одна – капризные принцессы!

А намедни ехали тут две, как глухари на току, все бла-бла-бла, а когда вышли, оказалось, что оставили пакет, а в нем то, что называют рукописью, а таксист назвал «писаниной».

– Я прочитал – занятно, хотя и для баб, – и он достал из бардачка и протянул Андрею пачку бумаг, скрепленных желтой тесемкой. Это мог быть знак. «К взяткам», – решил Андрей и посмотрел на первую страницу. «Стрелы амура. Глава 2», написано было там.

– А где первая глава?

– Ни первой, ни последней нету, – сказал таксист, – ушло на хозяйственные нужды.

Дают – бери, бьют – беги – это Андрей усвоил еще в детстве. Как и то, что все найденные на улице монетки, надо обязательно поднимать – а то денег не будет.

– Я возьму?

– Бери, куда мне с этим…

В условленном месте адвоката еще не было, Андрей открыл рукопись и стал читать. Вдруг, знак был где-то в тексте.