Третий форт от первых двух отличался заметно. Архитектура была та же, но материалом для его возведения послужил не камень, а бревна – иначе на болоте было нельзя.

Смотрителем здесь состоял некто Капзель, дядька приветливый до болтливости, зато чрезвычайно хозяйственный. Двор у него был ухожен лучше газона в королевском парке. На втором ярусе весь пол был устлан свежим душистым сеном – вались, добрый путник, и спи на здоровьице. Где-то в закутке, честно говоря незаконно пристроенном у задней стены, квохтали куры. А на первом ярусе, в одном из стойл, обнаружилась целая корова, большая, толстая и рыжая, по кличке Кримхильда.

– Так звали мою первую жену, – охотно пояснил Капзель, хоть у него никто и не спрашивал. – Не ту, что покойница, а ту, что за восемь лет до Тьмы сбежала от меня с младшим управляющим богентрегера фон Варда. Тоже в теле женщина была… А я так рассудил: чего месту пустовать? И мне хорошо, и господам проезжающим: всегда молочко свежее имеется, и сливочки, и яички… ой! – Он сообразил, что проболтался о курятнике, который полагал надежно скрытым от посторонних глаз. Туговат на ухо был капрал Капзель и не подозревал, что сами птицы мгновенно выдавали его тайну.

Но его милость ланцтрегер Эрцхольм сердиться не стали. Наоборот, собственной рукой выписали бумагу, в коей незаконное строение узаконили, – дескать, Ночная стража возражений не имеет. Тут глаза Капзеля алчно сверкнули.

– Ваша милость! А если я того… кут для свиньи сооружу тамочки, на задах? Ведь что за хозяйство без своей свиньи? А?

– Ну ты горазд, братец! – усмехнулся Черный Легивар. – Тебе палец протяни – всю руку оттяпать готов! Кошара для овец тебе не нужна, нет?

– Тоже можно, – с готовностью согласился капрал. – Овца – полезная скотина. От нее ведь что? От нее шерсть! Я бы бабам в село отдал, велел одеяла выстегать. Потому как холода у нас зимою стоят лютые, господам постояльцам неудобства доставляют. С одеялами им бы легче было. Так что от кошары мы не откажемся.

– А сарайчик для козы как же?

– Что ж, и от козы польза была бы, главное, чтобы Ночная стража не стала возражать…

«Ночная стража» не возражала. Она веселилась от души.

Хоть и утомились путники за день, но вечером долго лежали без сна. Рассказ Фалеоакима никак не шел из головы – беспокоил, не давал уснуть.

– Интересно, что это за «тени» такие? – видя, что спутники его все равно не спят, а возятся и вздыхают, принялся размышлять вслух Кальпурций Тиилл. – Ни о чем подобном никогда не слышал и в книгах упоминания не встречал. Отчего так? Ведь были же люди, пережившие Свет? Почему они не оставили никаких свидетельств?

Ему с готовностью ответил Йорген:

– Тени – это какие-то светлые твари. Видимо, погибали все, кто сталкивался с ними непосредственно. В свидетелях остались только болотные жители вроде Фалеоакима, сумевшие краем глаза что-то подсмотреть. Но эти существа книг не пишут.

– «Светлые твари» – так не говорят, – возразил хейлиг робко. – «Тварь» – злое слово, а Свет несет добро…

– То есть ты, хейлиг Мельхиор, собрался спасать наш мир от Добра? – ехидно уточнил ланцтрегер.

– Я… я не знаю… – сник хейлиг. – Я совсем ничего не могу понять…

Йоргену стало жалко парня, у которого, можно сказать, все жизненные устои рухнули. Он перестал насмешничать.

– Знаете, о чем я последнее время думаю? А что, если Добро и Зло тут вообще ни при чем? Просто делят наш мир меж собой некие неведомые силы, а чтобы не передраться друг с другом, делают это по своим, скрытым от нас, правилам. Если это своего рода игра, вроде вольтурнейских шашек: ход черных, ход белых…

– Да… – задумчиво протянул маг. – Мне это тоже приходило в голову. Для нас так было бы проще. Неприятно думать, что мы воюем с Добром.

– А что? – обрадовался силониец. – Если игра ведется по правилам, они должны быть едины для Тьмы и Света. Значит, можем проводить смелые аналогии. К примеру, раз у Тьмы было воплощение… – При этих его словах Йорген заметно вздрогнул. – …оно должно быть и у Света… – Кальпурций осекся, взглянув на северянина: дальнейшие звенья этой логической цепи касались именно его.

– Ладно, выкладывай до конца, – горько вздохнул ланцтрегер, он уже все понял.

Кальпурций шумно вздохнул, собираясь с духом: нелегко говорить в глаза лучшему другу такие вещи.

– Воплощением Тьмы был Фруте фон Раух, наполовину светлый альв. Воплощением Света может оказаться… ох… – Он никак не мог решиться.

– …его брат, наполовину темный нифлунг. Логично, – закончил мысль ланцтрегер. Он постарался улыбнуться, но вышло криво и неестественно. – Ничего, я уже привык считаться Воплощением. А Света или Тьмы – какая разница… Интересно, меня надо будет убить или необязательно? Хотя нет, обязательно. Иначе как доказать греховность нашего мира?

– Йорген, перестань! – Красивое лицо силонийца болезненно исказилось, он уж и не рад был, что затеял этот разговор. – Все это лишь наши домыслы. Воплощения может не быть вовсе, или окажется им кто-то другой…

– Кто именно? – скептически усмехнулся Йорген.

Он все для себя решил и уже не верил в счастливый исход. Братья фон Раух оказались ключевыми фигурами в игре Тьмы. Тогда таинственным высшим силам показался забавным такой расклад: обратить светлого во мрак, противопоставить ему темного от природы и посмотреть, что получится… Впрочем, это тоже лишь домыслы. Но если они верны, надо ожидать, что Свет захочет использовать те же фигуры. Только задачка будет обратной: темная тварь играет на светлой стороне, и кто-то изначально светлый… нет, не Фруте – братец уже во Тьме по уши… а тот же Мельхиор, к примеру, он же хейлиг (только ему об этом пока не скажем, зачем пугать чувствительного парня раньше времени?), должен… должен… Да. А что он, собственно, должен? Убить Воплощение Света? Убить Йоргена, потому что тот своего брата не убил? Но разве может стать дивным Регендалом мир, где люди так жестоки друг к другу? Не убивать Воплощение Света? Но какой в том смысл, раз они оба на одной стороне? Один приятель не стал убивать другого – разве такая малость может служить поводом для того, чтобы населять мир праведными душами? Другое дело, если бы они смертными врагами были и вдруг проявили милосердие… Значит, это не Мельхиор, значит, должен нарисоваться новый персонаж. Может быть, из числа еретиков? Что ж, поживем – увидим… В любом случае ничего хорошего Воплощение не ждет. Оно непременно должно погибнуть, иначе мир канет во Свет. В том и состоит их главная задача: вынудить милосердного еретика пойти до конца, задуманное убийство совершить… Или не так? Или дилемма убить – не убивать будет стоять перед самим Воплощением? Еще того не легче! Второй раз тот же самый выбор! Но тогда он оставил брата в живых, остановив тем самым Тьму. На этот же раз придется кого-то убить, чтобы остановить Свет!.. Ах ты господи, как же все сложно! Йорген почувствовал, что запутался окончательно.

…А пока он предавался размышлениям, разговор шел своим чередом.

– Кто именно? – усмехнувшись, спросил Йорген, и Легивар тут же ответил не без тайного злорадства:

– Да тот же Мельхиор, к примеру! – В отличие от Йоргена, бакалавр не имел намерений щадить чувствительного парня. – А что? Он хейлиг старой веры, значит, главный противник еретиков. И видения были именно ему наверняка неслучайно. Да. Хенсхен, не хочу тебя огорчать, но ты имеешь все шансы оказаться Воплощением Света.

Нежное лицо молодого человека побледнело, и голос его вдруг охрип. Но он постарался ответить твердо, с самоотверженностью, приличествующей его сану:

– Я готов. Если гибель моя должна спасти множество жизней – значит, так тому и быть.

Йорген на его ответ не обратил никакого внимания – он думал о чем-то своем, и очень неприятном, судя по всему: тонкое лицо его было отрешенным и бледным в свете луны, заглянувшей в бойницу, он чуть не до крови кусал губы. Силониец же посмотрел на родственника с уважением, одобрительно кивнул и хлопнул по плечу как равного.

Но Черному Легивару почему-то доставляло удовольствие издеваться над бедным юношей. Вот раздражал он его, и все тут! Никаких поводов не давал – но раздражал. Хотелось говорить гадости, а он не привык отказывать себе в своих желаниях.

– Но как же ты пойдешь против Дев, которым призван служить? Если помешаешь им расширить личную резиденцию, вряд ли они после этого станут тебя любить.

Хейлиг утомленно прикрыл глаза. Повторил в который раз уже, в сотый, наверное:

– Девы Небесные тут ни при чем, я в этом совершенно уверен! Еретики их оболгали. Мало ли на свете других богов, желающих расширить владения?

– А ведь он прав! – вдруг воскликнул Кальпурций. – Свет приходил тысячу лет назад, теперь нам это доподлинно со слов очевидца известно. Но в те времена Девам Небесным еще никто не поклонялся, этой вере от силы лет семьсот!

Увы, мага его слова не убедили.

– И что? Девы в ту пору наверняка уже успели появиться на свет и вовсю правили дивным своим Регендалом. Просто смертные тогда еще не научились поклоняться им. Это боги рождают веру, а не вера – богов.

– Я знал людей, которые с тобой поспорили бы, – тихо пробормотал силониец.

Легивар на это только плечами пожал: мало ли разных ересей на свете, стоит ли их обсуждать?

– Давайте уже спать, а? – жалобно попросил Йорген. – Не то у меня последний ум треснет! Все Девы с Воплощениями в голове перемешались, жить уже не хочется через них!

– Судя по тому, как ты выражаешься, он у тебя уже треснул, – заметил бакалавр скептически. Он не любил, когда ланцтрегер фон Раух, получивший прекрасное образование и должное воспитание, вдруг переходил на грубую и неправильную речь простонародья. Ему это не шло.

Понятно, что после таких «веселых» бесед на ночь глядя ничего приятного Йоргену пригрезиться не могло. Да еще мысли полезли в голову совсем неподходящие: стал думать о несчастных древних тварях, погибших вместе со своими болотами, – каково им пришлось? Страшно представить! Как-то в далеком детстве Йоргену довелось прятаться от шторбов в яме с жидким навозом, а потом много часов подряд шагать через поля, продуваемые всеми ветрами. Он помнил, как больно стягивала кожу подсыхающая навозная жижа, как он ревел тогда (благо не было рядом никого, кто мог уличить его в недостойном поведении). Что же чувствовали бедные создания, засыхая ЦЕЛИКОМ?! И как же страшен был Свет, если ему предпочли такую жуткую гибель?..

Внизу, на первом ярусе, шумно вздыхала корова и лошади вторили ей всхрапами. Сквозь неплотно прикрытый лаз, как нарочно, крепко тянуло свежим навозом. Йорген знал, от отцовых кнехтов слышал, что многие простые люди ничего против этого запаха не имеют, даже наоборот, он кажется им едва ли не приятным, рождает ассоциации с мирной жизнью, покоем и семейным достатком. Но у ланцтрегера фон Рауха это теплое вещество рождало совсем иные, мучительные ассоциации. Он понял, что заснуть в эту ночь не удастся вовсе… И вдруг обнаружил, что не в форте лежит, бок о бок с друзьями, а стоит один-одинешенек и без оружия посреди широка поля, и небо над его головой совсем уже темное, даже звезды проблескивают, и только на западном горизонте еще светится узкая розовая полоса, сдерживающая ночных тварей в узде. Вот сейчас погаснет она – и полезут!

Нельзя сказать, что он так уж сильно испугался. Во-первых, сообразил, что это все-таки сон. А во-вторых, ему на глаза попался добротный осиновый кол, услужливо торчащий из земли эллях в двадцати к северу. (Только не подумайте, что Йорген фон Раух был таким великим знатоком, что умел различить породу древесины на расстоянии десяти шагов. Просто он знал, что это не простая палка, а именно осиновый кол, состоящий на вооружении Ночной стражи королевства, – так часто бывает во сне.)

Желая как можно скорее обезопасить себя, он подскочил к находке, дернул. Сначала слегка, потом сильнее и сильнее. Кол не подавался, крепко сидел в земле, будто корнями врос. Тогда он налег со всей мочи, принялся вышатывать упрямое оружие, валить, упираясь ногами в рыхлую пашню, налегая всем телом, тянуть, обдирая ладони о шершавую поверхность…

И добился своего! Упрямый кол с хлопком, будто пробка из бутылки игристого сомлетта, выскочил из земли… но не упал. Потому что следом за ним потянулось что-то, удерживающее его в вертикальном положении за самое острие. Йорген пригляделся… О ужас! Это была рука. Почти человеческая, пятипалая, но покрытая зеленоватой чешуйчатой кожей, украшенная обсидианово-черными когтями-ятаганами… и СОВЕРШЕННО СУХАЯ, мертвая.

Тут он понял все. Что не поле вокруг него простирается, не мирная пашня, родящая хлеб, несущая людям жизнь. Нет, это старое болото – мертвое, засохшее. И куда только подевалась рыхлая земля – твердая, потрескавшаяся корка броней покрывала его. А под ней, в окаменевших глубинах, лежали в позе зародыша сухие, сморщенные тела неведомых созданий. Тысячи и тысячи исковерканных мучительной смертью тел… Теперь он отчетливо видел их все, хотя корка не стала прозрачной, просто он научился смотреть сквозь нее.

Во сне люди часто ведут себя так, как никогда, даже под страхом пытки и плахи, не повели бы себя наяву. Вот и Йорген, вместо того чтобы сказать себе: «Ха! Подумаешь! Трупов мы разве не видали!» – и бодро зашагать прочь, делая вид, что страшная находка его вовсе не касается и ничего не затрагивает в огрубевшей душе бывалого вояки, принялся в панике, с визгом и плачем, метаться по полю, стараясь отыскать на нем хоть одно местечко, где под ногами не лежал бы мертвец. Но они были повсюду, повсюду!

А бегать почему-то становилось все труднее. Он бросил взгляд на собственные ноги – и не увидел их! Тело видел, ноги ниже колен – нет. Они не пропали никуда, были на месте, но увязли в… Девы Небесные!!! Этого не хватало!!! Исчезла твердая корка, растеклась гнусной навозной жижей! Он погружался в нее медленно, но неотвратимо, зыбкая зловонная масса затягивала его хуже Рогаровой трясины, влекла вниз, вниз, к мертвецам…

Он замер, боясь пошевелиться и ускорить свое погружение, он еще надеялся на чудесное спасение. И тут все небо, от края до края, вдруг озарилось ярчайшим белым светом. «Внемли нам, Йорген фон Раух, ланцтрегер Эрцхольм! – раздался суровый женский голос с горних высей. – Ты грешен, Йорген фон Раух, ибо по средам всегда вкушал треску и сквернословил при дамах! Твоя душа недостойна дивного Регендала!» – «Я никогда в жизни не сквернословил при дамах!» – завопил Йорген отчаянно, насчет трески отпираться было бесполезно: грешен, вкушал. Но его все равно не стали слушать. Бесконечно длинная и очень шаткая осадная лестница возникла между небом и землей, и по ней, медленно перебирая ногами, протянув вперед бесплотные свои руки, стала спускаться длинная, непропорционально вытянутая тень. Она шла за ним! Она хотела вырвать из него душу и заточить внутрь магического яйца, чтобы томилась там вечно и исполняла чужие желания, питаясь единственно утренней росой!

Не выдержав такого кошмара, Йорген с воем повалился ничком, нырнул в густую навозную жижу – только она одна могла его спасти, вонью своей заглушить запах неправедно съеденной рыбы и сбить светлую тварь со следа!

О, это было ужасно! В нос, в уши, в рот хлынуло теплое, буро-зеленое, гадкое. Сразу стало нечем дышать. Здоровые инстинкты заставили спящего вскочить, кашляя и отплевываясь…

– Ах ты… – Йорген хотел выругаться крепко, но осекся, не посмел, напуганный собственным кошмаром. Ведь Девы Небесные – они, как ни крути, тоже дамы, и каждое слово, небрежно брошенное в присутствии их слуги, непременно достигнет их дамских ушей. Так что лучше уж воздержаться от брани…

Хотя сделать это было ох как непросто!

Никакой «светлой тени» в помещении, хвала упомянутым Девам, не обнаружилось. Исчезло болото с трупами, исчез кол, не было больше голосов. А осталось что? Навоз! Он никуда не делся, он толстым, по пояс, слоем покрывал пол, и три человека, захлебываясь, беспомощно барахтались в нем, еще не соображая со сна, какая беда приключилась. Йорген за грудки выудил друзей из опасной ловушки. Сделать для них большее он не мог.

Это был кошмар наяву! А они, помнится, еще роптали на морскую воду и белый снежок!

Положение казалось совершенно безвыходным. Куда податься? На третий ярус, к смотрителю, выглянувшему на шум и теперь в панике творящему молитву за молитвой? (Для них четверых ночные чудеса, по крайней мере, не были в новинку, бедняга же Капзель вообще ничего не понимал и был ни жив ни мертв от мистического ужаса.)

– Эй, любезный, – стараясь перекричать его громкое истерическое бормотание, позвал Йорген. – У тебя наверху найдется пара ведер свежей воды?

– Н…никак н…нет! – пролязгал зубами несчастный. – Т… тока то, што в ку… кувшине! Охраните Девы Небесные от глаза недоброго, от слова ненужного, от врага явного и неявного…

Одним кувшином четверых не отмоешь.

Десятиведерная бочка, полная дождевой воды, стояла во дворе форта, справа от входа. Но чтобы добраться до нее, требовалось преодолеть навозную толщу чуть не в полтора элля глубиной. Нырнуть туда с головой, на этот раз по собственной воле! Нет, нет и нет! Хоть успели они и окунуться, и нахлебаться, и могли бы уже, кажется, привыкнуть, но повторить недавний опыт не пожелал никто.

– Лучше останемся на месте и будем молить Дев Небесных об укреплении духа! – не то выговорил, не то простонал Мельхиор. – Когда вокруг тебя сплошная грязь, то свою собственную, ту, что на теле, как-то меньше замечаешь.

– Философская мысль, – удрученно заметил Кальпурций Тиилл. – И верно, друзья мои, давайте дождемся рассвета прямо здесь. Эта… гм… субстанция – она довольно теплая, и если дышать только ртом, есть надежда сохранить рассудок в здравии, не утратить его под влиянием зловонных миазмов. Встанем у бойниц, будем смотреть на звездные небеса, ловить порывы свежего ветра и утешать себя тем, что нам еще крупно повезло, ведь все могло быть во сто крат хуже!

Да, именно такую тираду он и выдал, слово в слово! Потому что даже в минуты сильных душевных волнений и телесных мук уроженцев просвещенной Силонии не покидает любовь к красиво сказанному слову.

А колдунов из Эдельмарка покидает. Легивар Черный просто взбесился, услышав этакие речи.

– ЧТО-О?!! ПО-ВЕЗ-ЛО?!! Это ты считаешь – повезло?!! Хуже могло быть?!! Что же именно? Приведи, будь любезен, пример. А то моя скудная фантазия ничего хуже ЭТОГО, – он обвел унавоженное помещение широким жестом, – мне не может подсказать! Всякому безобразию должен быть предел, так вот это он и есть! И мы в нем погрязли!

Силониец осуждающе покачал головой, он считал, что образованный человек, к тому же маг, должен быть более прозорлив. Но заговорил мягко, чтобы не накалять и без того нездоровую обстановку:

– Ошибаешься, друг мой. Представь, что было бы, если вместо нынешних фекальных залежей неведомое колдовство родило бы, к примеру, огонь! Думаю, ему это ненамного сложнее, чем навоз, вода или снег.

– Типун тебе на язык!!! – позабыв о своих Девах, суеверно выкрикнул хейлиг Мельхиор.

…Странная, странная выдалась ночь. Часа три, а может, и все четыре они, грязные по уши, стояли каждый у своей бойницы и до самого рассвета завороженно наблюдали за тем, что творится снаружи.

Болотные огни плясали вокруг форта – тысячи тысяч синих болотных огней. Казалось, они явились сюда со всех Рогаровых трясин, а может, и со всего Моосмоора, с бесчисленных его болотищ. Они шли хороводом вдоль частокола, кружились метелью, вздымались высоко вверх, складываясь в зыбкие светящиеся фигуры самых причудливых очертаний, с тем чтобы мгновение спустя вновь распасться на тысячу холодных искр…

«Свят-свят-свят! С нами Девы Небесные! – панически бормотал наверху дядька Капзель. – Сто лет на болотах прожил – в жизни такого дива не видал! Ой не к добру, ой беде быть… Охраните, Небожительницы…»

Но стоило первому розовому лучу окрасить небо на востоке, как все пропало. Огни погасли в мгновение ока, хоть на дворе было еще темно. А самое главное, бесследно исчез навоз. Друзья обнаружили себя первозданно чистыми, в помещении пахло летней утренней свежестью, а если и примешивались к ней кое-какие органические запахи, то только те, что шли снизу, из стойл, и имели не колдовскую, а самую что ни на есть естественную природу.

– Что ж, – заметил с утомленным вздохом бакалавр, – этого и следовало ожидать. Беда лишь в том, что ждать пришлось мучительно долго!

Йорген задумчиво потер чистой ладонью чистый лоб.

– Если бы… – вымолвил он медленно, – если бы вместо навоза чары создали огонь и мы в нем погорели ночью… Восстали бы мы поутру из праха или нет? Правда, интересно узнать?

– НЕТ!!! – вскричали наперебой три человека. – Неинтересно!!! Совершенно! Что за нездоровое любопытство! Упасите Девы Небесные! Типун тебе на язык!

К счастью, третий форт был последним. Следующий ночлег ждал их в замке Перцау. Оставалось только надеяться, что небрежный по натуре махтлагенар Моосмоор не удосужился превратить его жилое пространство в магически обособленное.