Ночи ждать не пришлось. Идиллия разрушилась гораздо раньше.

Когда-то это лесное селение называлось Вольфшпур – «Волчий след»… Вообще-то людям следовало трижды подумать, прежде чем нарекать родное село подобным образом. Известно ведь, что у слов есть своя тайная сила, они могут быть опасны. Особенно в темные времена, когда Зло лезет в мир из всех щелей, ищет любую лазейку. Тогда одно неосторожное слово может накликать большую беду.

Случалось такое, что вервольфами становились жители целых деревень, поголовно от мала до велика. Редко, но случалось – в голой степи, на морском взморье или среди южных оливковых рощ. Только не в лесном Норвальде, где людям эта напасть знакома была издревле, где жили с ней бок о бок, должно быть, еще с прошлой Тьмы, и умели держать ее в узде.

Шел не первый и даже не второй – третий год Тьмы! Уже остановлен был ее самый страшный прорыв под Феннами – победа, за которую нифлунги заплатили жизнями своих детей. Люди давно научились справляться с куда более страшным врагом, чем простые вервольфы. И ладно бы где-нибудь в дальней приграничной глуши беда стряслась – это еще можно было бы понять. Но чтобы в самом центре ландлага, всего-то в трех лигах от охотничьего замка господ, все население большого придорожного села ухитрилось заразиться оборотничеством – такого не ждал никто.

Йорген на всю жизнь запомнил тот бой – столько вервольфов разом он потом долго еще не встречал.

На волков-перевертышей охотятся по ночам. Днем их невозможно отличить от нормальных людей. А кто захочет взять на душу грех убийства, пусть и случайного? Стояла морозная, снежная зима. Сосны застыли, увенчанные белыми шапками. На дороге сугробы лежали по колено, в чащу было и вовсе не пробраться без лыж. Сквозь дымку серого неба проглядывало яркое, чуть расплывчатое пятно полной луны. И гадкий, заунывный вой висел над лесом, холодил кровь хуже любого мороза.

Отряд, ведомый лагенаром Нидерталем, вошел в село. Оно тогда уже было мертвым – ни одного огонька в окошке, ни единого дымка над крышами – у вервольфов нет привычки освещать жилище и топить печи, им и так хорошо, даже когда в человечьем обличье бегают. В домах все было покрыто инеем, и вода в ведрах промерзла до дна. Но жилье не пустовало: в каждом на полу валялись свежеобглоданные кости, и все тряпье, что имелось в хозяйстве, было собрано в одну большую безобразную кучу-лежбище, от нее остро воняло звериной мочой: самцы метили свои владения. «Фу-у, – подумал тогда Йорген, – как самим не противно в такой вонище валяться? Плохо, плохо быть темной тварью!»

И сам же чуть ею не стал, да еще безносой. Щелкнула зубастая пасть – едва успел отшатнуться и всадить в брюхо серебряный нож… Да, долго тогда провозились, чуть не до утра. Ну ничего, тварей постепенно перебили, и малолетних волчат рукавицами собрали в мешок. Потому что, если вервольф-детеныш никого не успел лишить жизни самостоятельно, любой колдун способен обратить его в человека. Одна сложность – ничего из прошлой жизни в его памяти не останется, даже говорить будет учиться заново. Не беда. Маленькие еще, наверстают. Зато ловить их было весело, интереснее, чем убивать крупных чудовищ. Хоть и не менее опасно. Цапнет такой щенок зубом – самому придется заново учиться говорить, и то если повезет. Когда человеку уже минуло тринадцать лет, трудно угадать, детеныш из него получится или взрослый вервольф…

Почему они тогда это село не сожгли? По-хорошему, полагалось спалить и пепел разметать, чтобы не заводилось разное в опустевших домах. Да уж больно хороши были постройки, сложенные из великолепных, мощных, грубо отесанных бревен, крытые дорогой привозной черепицей, украшенные резными перильцами и балкончиками. Дитмар пожалел жечь. Сказал, пусть стоят. Надо же когда-то выяснить, действительно становятся проклятыми опустевшие из-за Тьмы дома или это всего лишь предрассудки и со временем в заброшенных селах снова можно будет жить. Спалить-то легко – труднее построить…

Вот и стоит с тех пор придорожное селение Вольфшпур само по себе, без хозяев. Заселять его пока никто не торопится. Но и не сожгли до сих пор, значит, особого зла в нем тоже не замечено. Ну пусть дальше стоит, ждет лучших дней…

На Кальпурция Тиилла пустое село произвело тягостное впечатление. Добротные дома не успели сильно обветшать, только оконные рамы почернели, крылечки подгнили, и из-под черепицы пробивалась трава.

По его же просьбе зашли они внутрь богатого дома вдвоем с Йоргеном – маг и хейлиг не захотели. Ожидал, там все будет нетронуто, как при хозяевах, разве что пыль скопилась за восемь лет, плесенью будет пахнуть, паутина свиснет с потолка… Он ошибался. Внутри было настоящее звериное логово с остатками былых кровавых пиров, даже запах темных хищников не выветрился до конца.

– Налюбовался, друг мой? Уходим? – Йорген подошел тихо со спины, положил руку ему на плечо. От неожиданности Кальпурций отшатнулся со вскриком. – Ох, извини! Я не хотел тебя пугать!

– Что тут у вас?! – Легивар ворвался в дом с оружием на изготовку.

– Ничего страшного. Я Тииллу на ногу кочергу уронил, – лихо с ходу соврал Йорген, и Кальпурций был ему благодарен. Не хотелось выглядеть чувствительным, будто хейлиг Мельхиор.

Несчастное селение осталось позади. Ничто не изменилось в окружающей природе. Солнце светило по-прежнему ярко, разве что не в лицо, а в спину, но так даже лучше. Птички весело щебетали, высоко в кронах сосен шумел ветерок… Но обманчивому ощущению безмятежного покоя силониец больше не поддавался. Перед глазами стояла вонючая куча плесневелого тряпья, слежавшегося за долгие годы в липкую бесформенную массу, и посреди нее – обглоданная добела берцовая кость со следами мощных клыков… Когда посреди некогда богато убранной комнаты с буфетом, исцарапанным когтями, и часами с боем, опрокинутыми набок, Кальпурций увидел эту безобразную картину, у него комок к горлу подкатился, хоть и бывал он в землях Тьмы и много дурного там повидал. А Йорген зачем-то ткнул кость кочергой (той, что якобы на ногу упала) и вымолвил отрешенно: «Да, кому-то здесь не повезло…» Он давным-давно ко всему привык.

Ночевка в четвертом форте обошлась без воплощенных снов. Йорген на этот раз был осторожен: яйцо оставил во дворе, жезл – в конюшне и только с медальоном своим расстаться не пожелал, хоть маг и уговаривал отдать его на хранение смотрителю.

– Ну что ты так боишься его из рук выпустить? Всего-то на одну ночь! Что с ним может случиться?

Йорген был неумолим.

– Просто ты не знаешь Каспара Муста, а я знаю его с детства. Он медальон непременно потеряет.

– Он повесит его на шею и будет мирно спать всю ночь. И даже если соберется куда-то выйти, мимо нас не пройдет. Никуда не денется твой агнец, поверь! Мало места наверху. Негде ему там теряться.

Ланцтрегер на это скептически фыркнул:

– Каспар Муст найдет где потерять, уж поверь! Этот человек не теряет лишь то, что прочно к нему приросло.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Кальпурций Тиилл. Ему живо представилось, как к тощему голому телу смотрителя прирастают, пуская корни, ножи, кошельки, амулеты и тому подобная мелкая утварь, обычно склонная теряться.

– Я имею в виду, что пока вроде бы никто не слышал, чтобы Каспар Муст забыл дома правое ухо, или утратил нос по пути в уборную, или обронил где-то ступню. Все остальное он теряет: оружие, одежду, обувь, указы с печатями… Однажды, помню, вообще пустую бочку на сорок ведер потерял.

– Как же это можно потерять бочку, да еще такую огромную? Сорок ведер – это же человек спокойно поместится! – не поверил колдун.

– А вот и можно! – В голосе ланцтрегера звучала едва ли не гордость за уникальный «талант» подчиненного. – Мы сами удивлялись, когда узнали.

– Должно быть, украл кто-то, – сообразил Мельхиор, заинтригованный настолько, что даже вечернюю молитву прервал. – Не могла она просто так потеряться.

Но Йорген и эту теорию опроверг:

– Ерунда! Здоровенная, старая, к тому же дырявая бочка – кому такая нужна? Мы-то ее вместо клетки использовали, после облав сажали туда вервольфовых щенков. Пока этот дурень ее каким-то образом не потерял. А ты предлагаешь доверить ему необычайной ценности магический артефакт! Нет уж, пусть лучше при мне будет. Бог даст, пронесет!

Бог дал, пронесло. Снилась Йоргену стая вервольфов, но не простых, а огненно-рыжих, потому что в столице теперь в моде такой цвет. Вроде бы показывает ему этих вервольфов сам молодой король Видар и пеняет: вот, дескать, в Штрандхейме и Оберзее уже все твари правильные, а у вас в Норвальде до сих пор неправильные, серые. Разве это по-рыцарски? Надо пойти и перекрасить. От такой «завидной» перспективы – гоняться по дремучим лесам родного ландлага с ведром киновари и перекрашивать тварей ночных – ланцтрегер даже проснулся. Огляделся в панике…

Нет, ничего. Не было рядом ни оранжевых вервольфов, ни серых, ни молодого короля Видара (что особенно отрадно). Йорген счастливо вздохнул, перекатился на другой бок и остаток ночи провел без сновидений.

А на вторую ночь путешествия по землям Норвальда им вообще ничего не угрожало: остановились в маленьком замке отцовского вассала, мессертрегера Грюндала. Замок был бедным, и клопы в нем водились, зато внутреннее пространство его магически обособленным не было, уж за это Йорген перед друзьями ручался.

По законам природы эта низина должна была бы стать огромным поганым болотищем вроде Моосмоора. Но чаянием добрых богов, благоволящих светлым альвам и, хочется верить, лагенару Нидерталю, не стала. Напротив, она была самым живописным местом в Норвальде да, пожалуй, и во всем королевстве, иначе зачем бы светлым альвам селиться именно здесь, признавать себя подданными Эренмаркской короны и платить налоги в казну? Мало разве свободных земель на свете? Фенны миновать – а за ними ни одной пограничной межи, там каждый сам себе господин, сам себе указ. Но там, в Северных пустошах, нет красоты, а светлые альвы без нее почему-то не могут. Им подавай вековую дубраву, чтобы по весне цвели ландыши, подавай заросли черемухи над тихой рекой, тихий плес с белыми лилиями, заливной луг, источающий медовые ароматы, кленовую рощу, по осени пылающую алой листвой, молодой березняк в воздушно-кружевном зимнем наряде… Всего этого в Нижних Долинах было в избытке, Кальпурций Тиилл сам убедился. Сказочно красив был Нидерталь, как-то по-особому, ухоженно красив, будто королевский парк, где за естественной прелестью ландшафта скрывается труд сотни садовников. Светлые альвы умели заботиться о своей земле.

Правда, дорог в человеческом понимании этого слова здесь не было вовсе – лишь зеленые тропы с низкой, будто ножницами стриженной травой. Светлые альвы видели в мощеных дорогах попрание природы, а Дитмар фон Раух говорил: «Раз им не нужно, так мне тем более». В своем шверттреге он, любитель столиц, бывал раз в сто лет, и то не по собственному почину, а если отец вынуждал. Да там и без него все прекрасно шло. Светлые альвы налог платили исправно, раздоров промеж них не случалось. Люди Нидерталя тоже хлопот не доставляли, потому что жили богато и были всем довольны. И тварей в Нидертале было совсем мало, даже в самые черные годы Тьмы. Благодатный край!

Кто бы мог подумать, что однажды он опустеет, что не останется в нем светлых альвов? Ни единого!

…В поселении светлых альвов им троим – Йоргену, Кальпурцию и Легивару – уже приходилось бывать. Альвы земель Со жили в шатрах и дуплах. Ну, северные их сородичи не могли себе этого позволить. Зимой в Нидертале морозы стояли такие, что мелкие речки порой промерзали до дна – тут вольтурнейским шелком не спасешься, даже если на подкладку посадить.

Светлые альвы Нидерталя строили добротные дома, но не из дерева, которого вокруг было полно, да боги запрещали его рубить, а из камня, из красивого искристого сланца, который надо было волочь с гор. Строения были круглыми в плане, слегка расширялись от основания к крыше, крытой толстым слоем дерна. Она сидела на доме, как шляпка гриба на широкой серой ножке. На ней, как на молодой луговине, зеленела сочная трава – хоть косой коси. Красоты особой в таких постройках, прямо скажем, не было, скорее следовало вести речь о благородной простоте. Людям свойственно стремиться к тому, чтобы их жилье выглядело затейливо, и в его рукотворности сомнений не возникало. Светлые альвы, будучи искуснейшими мастерами по части мелких изящных вещиц, жить предпочитали в слиянии с природой и крупные формы в своем искусстве не развивали. Архитектура была им чужда.

Прежде, во времена, с точки зрения людей, незапамятные, альвы домов не строили вовсе, жильем им служили просторные дупла гигантских дерев. Эти легендарные исполины так высоко возносили свои гордые кроны, что не всякая птица могла долететь до их верхних ветвей. Под одним листом могучего растения можно было укрыться от дождя, а толщина ствола у основания была такова, что нижние дупла альвы разделяли перегородками на комнаты и в комнатах этих не было тесно. Отчего же не жить в таких?

Но мир изменился с тех пор. Много хорошего ушло из него. Исчезли бесследно и исполинские дерева, изничтоженные Тьмой, да не той, что случилась десять веков назад, – еще более ранней. Или это Свет их сгубил? Возможно, альвы говорили о том в своих преданиях, но другие народы чужими легендами мало интересовались. Многие из человечьих и нифлунгских ученых вообще уверяли, что подобных растений в природе не могло существовать, они обрушились бы неминуемо под собственной тяжестью, сила Земли не позволила бы им подняться так высоко, а почва не смогла бы прокормить… Ах, они могли мудрствовать сколько угодно, но каждый из светлых альвов твердо знал, что дом-дерево – это не вымысел, не сказка, а великое древнее колдовство (коему в нынешнем мире места тоже не нашлось), подлинная история их народа…

Народа, который вдруг взял и сгинул куда-то в одночасье! Пустыми стояли сланцевые жилища, и двери их не были заперты от воров, и стены не защищали охранные символы, на случай, чтобы дурная тварь не завелась в дому, пока хозяева в отлучке. Нет, возвращаться в эти дома никто не собирался.

– Это как вообще понимать? – вопрошал Йорген, переходя от постройки к постройке и глядя на спутников такими глазами, будто надеялся, что они ему сейчас все объяснят. Но те были растеряны не меньше, даже высокоученый маг. – Куда они сгинули, шторбово племя?! – Конечно, не стоило ему так грязно ругаться, тем более не зная, по своей воле покинули светлые альвы Нидерталь или какая-то беда с ними приключилась. Но слишком уж невероятным казалось случившееся – никакие нервы, пожалуй, не выдержат!

Так было в первом встреченном поселении, и во втором, и в третьем…

Но исчезнуть бесследно целый народ не может. Очень скоро они, следы эти, появились, и чем дальше к востоку, тем больше их становилось. Многотысячная толпа пеших и конных, груженые колесные повозки и волокуши – все это оставляло свой отпечаток на земле. Светлые альвы двигались к границам с Гааром, и поток их прирастал с каждой пройденной лигой. «Великий Исход», – пришло в голову Тииллу красивое определение случившегося. Ах, если бы оно могло хоть что-то объяснить!

Наконец путники вышли к первому в этих местах поселению людей.

– Так что, ваша милость, ушли. Все до последнего! Пожитки собрали и снялись с места, почитай недели две как. Долго, долго шли мимо нас, с пожитками, с детями – чисто беженцы какие! Аж в окно горько было смотреть. Все ж таки бок о бок с ними не одну сотню лет жили. В мире жили, ничего худого им не делали, только, наоборот, добро. А они убрались враз. Разве это порядок, разве по-дружески?

Тут альтест деревни Овражки немного лукавил. Никакого особого добра люди светлым альвам не приносили. Все было наоборот. Светлые чары альвов здорово облегчали жизнь отпрыскам рода человеческого, оберегая от Тьмы. Вот почему их таинственный исход соседей не обрадовал. Ну и напугал конечно же. Ведь последнему деревенскому простаку было ясно: согнать коренных жителей с тысячелетиями насиженного места способна только очень большая беда.

– …Нет, ваша милость, не говорили ничего. Спрашивали мы, да они ответить не пожелали. Так и ушли не сказавшись. Но! – Альтест поднял кверху палец, будто грозя кому-то. – Те наши бабы, что продавали ихним бабам снедь в дорогу, они кое-чего прослышали, не будь дуры! Получается так, что двинули наши светлые на Альтгренц Нижний Вашаншар воевать! И ведь я что смекаю: юридически, – он очень внятно, не без гордости выговорил ученое слово, – юридически выходит, будто это Эренмарк напал на Вашаншар, альвы-то нашей короны подданные, хоть и другой природы, чем мы. Ох, не вышло бы большой войны! Ох, сохраните, Девы Небесные!

Вот такая история!

– Не понимаю, – в недоумении разводил руками силониец. – Это, должно быть, ошибка какая-то! Светлые альвы слывут благородным и мудрым народом. Возможно, им свойственно некоторое высокомерие и пренебрежение интересами соседей. Но чтобы они развязали первую после темных лет войну… Нет, я не могу поверить!

– И верно! – вторил Легивар. – Какого шторба они забыли в Нижнем Вашаншаре? Что они могут найти для себя привлекательного в этой поганой дыре? – О своем прошлогоднем посещении упомянутого королевства маг сохранил самые неприятные воспоминания. – Сдается мне, здешние бабы все-таки дуры и переврали что могли.

Йорген поморщился: бабы, о которых шла речь, принадлежали его любимому брату, и ланцтрегер не желал, чтобы их напрасно обижали, пусть даже за глаза.

– Прекрати клеветать на бедных женщин, они сказали чистую правду! Это вы двое не умеете понимать очевидного! Так я вам растолкую. Где, по-вашему, можно укрыться от Света надежнее, чем глубоко под землей, в недрах гор?

Да, это все объясняло. Когда вашей жизни угрожает Свет, темнота становится ценностью, за которую стоит воевать.

– Значит, мы не ошиблись в своих расчетах и альвам действительно известно о новой угрозе, – пришел к очевидному выводу бакалавр. – Вот ведь дрянь этот ваш Семиаренс Элленгааль! Через такие испытания прошли с ним плечо к плечу, другом его считали, а он даже не удосужился нас предупредить! Вот оно, хваленое благородство светлых!

– Может, он в ту пору и сам еще не знал… – рискнул предположить Кальпурций с робкой надеждой. Силониец сохранил о старом спутнике приятные воспоминания, ему хотелось оправдать его если не в чужих глазах, то хотя бы в своих собственных.

Но договорить ему не дали, добрый порыв был пресечен на корню.

– Ага! Не знал! Просто дитя невинное! Ты вспомни, он всю дорогу морочил нам головы, постоянно что-то скрывал, недоговаривал!

Кальпурций вспомнил. Да, было дело. И скрывал, и недоговаривал, и подозревал во всех тяжких. Бедного Йоргена и вовсе Воплощением Тьмы выставил… Нет, Семиаренс и вправду не заслуживает снисходительного отношения. Все-то он знал, но снова утаил, преднамеренно. Из благородных, как водится, соображений. У них, у альвов, все соображения исключительно благородные…

– Эх! Что значит «ваш Семиаренс Эленгааль»? – запоздало обиделся Йорген. – Он такой же наш, как и твой!

– Ничего подобного! Я его из моря не выуживал, от смерти не спасал! – возразил маг запальчиво.

– Мы тоже не выуживали. Он сам выплыл. Верхом на гальюнной фигуре в виде непристойной девы – вспомнить стыдно!

– Как выплыл, так и помер бы, если бы вы двое его не обиходили. Ваша заслуга, что он жив и продолжает морочить нам головы.

– А если бы он был мертв, у нас не было бы ни малейшей надежды выведать у светлых альвов хоть что-то.

Пожалуй, Йорген с Легиваром еще долго переругивались бы, потому что оба были расстроены. Ведь после победы над Тьмой они и вправду вообразили, что альв стал их… ну если не близким другом, то добрым старшим товарищем. Оказалось, нет, все по-старому: не друзья они ему и не товарищи – фигурки на картах фатума, не более. Их можно перекладывать из стопочки в стопочку, тасовать по-всякому, приближать к себе и снова удалять… Обидно. Вот и вымещали они друг на друге дурное настроение – к сожалению, так часто случается между родственниками или настоящими друзьями. Может, они бы даже рассорились, в конце концов – это тоже не редкость. Хейлиг Мельхиор помешал. Нет, не специально, он в их перебранку и не вслушивался, думая о своем. Думал, думал, а потом вдруг взял и сказал тихо, но с огромной внутренней убежденностью:

– Мы должны остановить эту войну.

– А? – Йоргену показалось, что он не расслышал или показалось ему.

– Да. Мы должны остановить эту войну, – сказал хейлиг громче, чтобы сомнений не осталось.

– Зачем? – От изумления Йорген спросил не то, что собирался. Нужно было – «каким образом?». Каким образом четыре человека могут остановить чужую войну?

– Надо! – уверенно ответил Хенсхен. И пояснил так проникновенно, с таким многозначительным видом, будто что-то умное сказал. – Сердцем чувствую! Война – это ужасно!

Правильно сформулировал вопрос Кальпурций Тиилл:

– Ты полагаешь, нам по силам столь великое деяние?

Новый ответ хейлига был прост и убийственно логичен:

– Но вы же остановили саму Тьму!

…Они еще долго полемизировали в тот день, двигаясь по следу уходящих альвов, объясняли юному идеалисту, что Тьма – это куда более легкий случай. Ведь им тогда и предпринимать-то ничего особенного не пришлось, весь «подвиг» состоял в том, чтобы добраться до нужного места в нужный момент (о победе над страшной навврой и выводком кларов они умолчали, чтобы речи их не потеряли убедительности) и в ходе решения простой морально-этической проблемы сообразить, что братьев убивать нехорошо. С такой ерундой любой справился бы.

Совсем другое – убедить гордый и спесивый народ, вообразивший себя вершителем судеб, что война – это ужасно и лучше всем альвам погибнуть, добровольно отказавшись от борьбы за жизнь, лишь бы сохранить мир во всем мире… И потом, какое им вообще дело до альвов и гномов? Да пусть их воюют, если так хочется! О другом надо думать: как остановить Свет? Ведь до сих пор неизвестно, когда и куда надо для этого прибыть и надо ли вообще. Ничего не известно, а кое-кто пристает со своими гномами, чтоб им, скаредам, сгнить в своих норах! (Последнее пожелание, как вы понимаете, было высказано Черным Легиваром, не питавшим к подземному народу добрых чувств.)

Им казалось, что они были очень убедительны и красноречивы, но хейлиг внимательно выслушивал их доводы и продолжал твердить свое: надо остановить войну. И представьте, добился того, что в души их закрались сомнения. Спроста ли Мельхиор так настойчив? Ведь он хейлиг, значит, может внимать голосам богов. Кроме того, он потомственный провидец – мало ли что могло открыться ему, пусть пока еще не вполне осознанно: осмыслить не успел, но уже почувствовал?

– Ладно, – решил за всех Йорген. – Для начала надо альвов догнать. А там уж посмотрим, что можно сделать и можно ли вообще.

На том пока и успокоились.

Светлые альвы очень трепетно относятся к природе вокруг себя, выгодно отличаясь от людей, живущих по принципу «после нас хоть трава не расти». Действительно, там, где проходит многотысячное человечье войско, потом долго ничего не растет. Многотысячное войско альвов старается хранить свои собственные принципы. Но куда спрячешь сотни кострищ, колеи от телег и полозьев, кучи конского навоза (а если чуть в сторонку отойти, то и не только конского), выплеснутые наземь помои, первые свежие могилы (в чужой местности не всегда так просто найти подходящие дупла или пещеры для традиционного погребения)? В общем, следить за передвижением переселенцев нашим друзьям не составляло труда. И двигались они не в пример быстрее груженых телег. Разрыв постепенно сокращался и к границе с Гааром составлял уже не две недели, а двенадцать дней.

– Неужели Гаар откроет границу для чужой армии, позволит ей пройти по своим землям? – удивлялся Кальпурций Тиилл. – Силония так никогда не поступает!

– Ясно, не поступает! – фыркнул маг. – Куда через вас ходить-то? Разве что топиться в южных морях!

– Гаар их пропустит, и Вальдбунд тоже, – не стал насмешничать Йорген. – В войну они пострадали еще сильнее нашего, там до сих пор голодно. А у светлых альвов всегда водится золото. Договорятся.

Договорились.

– Так точно, ваша милость! Дюжину дней назад проследовали мимо нас, без предъявления соответствующих разрешений пересекли рубеж, и после непродолжительных переговоров были пропущены гаарской стороной! – лихо докладывал молодой пограничный страж, хотя мог бы так не усердствовать, потому что проходил не по ночному ведомству, а по дневному.

Здесь, на границе Эренмарка с Гааром, серьезной пограничной стражи не выставляла ни одна из сторон – королевства были давними и надежными союзниками, и союз этот скрепляло множество династических браков. Уже пять столетий подряд гаарские короли брали себе жен из Эренмарка. Его величество Манфред Восьмой семейную традицию нарушать не стал, и на престоле подле него сидела любимая кузина молодого короля Видара Адельгунда Тугенрайх (фон Крау в девичестве). А королева-мать приходилась Видару теткой. Сам же король после страшных темных лет серьезно подумывал: а не присягнуть ли ему на верность эренмаркскому родственнику, не присоединить ли свои владения к западному соседу? Пусть титул махтлагенара не столь пышен, как королевский, зато обещает много выгод. Страна вконец разорена Тьмой, того гляди, начнутся голодные смуты, а под боком не дремлет хищный Мораст. Тут не о титуле – о голове заботиться надо…

Говорим мы это к тому, что граница между Гааром и Эренмарком была почти условной, и даже если бы попыталась застава из десяти человек армию светлых задержать, им это все равно не удалось бы. Поэтому его милость ланцтрегер фон Раух бранить молодого кригера за то, что пропустили альвов «без предъявления соответствующих разрешений» не стали, только велели подать ему бумаги да чернил. И еще стол со стулом вынести «вот сюда, на травку», для удобства.

– Что ты задумал, друг мой? – удивился силониец. Насколько он знал Йоргена, тот и в домашней жизни умел прекрасно обходиться без столов, не то что в походной. Усядется, бывало, в казарме прямо на полу перед камином, на старой коровьей шкуре, поставит перед собой поднос и ест, хотя рядом и стол есть, и стулья… А тут ему посреди леса мебель понадобилась! С чего вдруг такие запросы?

– Сяду писать донесение для Дитмара, потом, из Гаара, сложнее будет отправить. А в сторожку идти не хочется, там душно, – пояснил Йорген. – Вы ведь меня подождете? Я быстренько.

– Нет, без тебя уедем, можно подумать! – проворчал Легивар, раздосадованный непредвиденной задержкой. Он-то знал, что казенные бумаги быстро не пишутся. Чтобы составить хорошее донесение, нужно иметь особый склад ума и свободно изъясняться на том странном языке, что в ходу в канцеляриях и штабах. Ни тем, ни другим Йорген похвалиться не мог. Поэтому маг не был удивлен, когда дело затянулось до вечера, и в душной сторожке им пришлось ночевать под богатырский храп дневной смены.

Что ж, это была не последняя их задержка. Вторая вышла еще более продолжительной, и причина ее оказалась для спутников Йоргена еще более неожиданной.