Светлые альвы шли через Вальдбунд, их были тысячи. Редкие местные жители из маленьких лесных деревень, встретившихся им на пути, этаким «переселением народов» оказались перепуганы до крайности и заговорили о конце времен. Они спрашивали у четверых конных путников, явившихся следом, что творится нынче за лесом, и те велели им рыть глубокие погреба да норы. Сделалось еще страшнее.

Сами путники удивлялись все больше. Вместо того чтобы продолжить путь в восточном направлении или, что было бы еще разумнее, свернуть к югу, альвы вдруг стали забирать к северу! Заблудились? Раздумали воевать? Или изначально шли не на Вашаншар, просто задумали переселиться в вальдбундскую глушь, от людей подальше? Ответы на эти вопросы можно было получить, лишь догнав светлых. При условии, что те снизойдут до разговора.

На третий день пути после переправы, неподалеку от деревушки с названием Гипф, их ждала странная находка. На придорожной поляне и дальше вдоль проселочной дороги стояло огромное количество аккуратных повозок и волокуш, на некоторых даже лежало кое-какое добро. Рядом не было ни души. Светлые альвы просто побросали свои вещи, не заботясь об их дальнейшей судьбе. С чего вдруг?

Это стало понятно очень скоро: следы уводили с дороги, пусть старой, почти заброшенной, кое-где уже молодым кустарником поросшей, но худо-бедно проезжей, прямо в глухую чащу. Верхом на лошади сквозь ее заросли еще можно было продраться, но с телегой – никак.

Что ж, это забота альвов, как им обходиться со своим имуществом. А наших друзей тревожило другое. Нечего было и надеяться, что посреди густого леса, вдали от единственной на всю округу дороги, им встретится подходящее для ночлега селение. Неподходящее, вервольфское к примеру, – может быть. Человеческое – нет. Значит, придется пережидать темноту под открытым небом, в окружении чуждого древнего колдовства и пережитков недавней Тьмы.

Леса внутреннего Вальдбунда даже днем казались зловещими. Влажные, туманные, замшелые. Деревья смыкаются плотной завесой высоко над головой, длинные плети колючего кустарника лезут в глаза, а земля под ними почти голая, потому что трава не хочет расти в вечном полумраке. Растут россыпью, и кучками, и кольцами маленькие разноцветные грибочки на тонких ножках-ниточках – сразу видно, что поганые, и есть их нельзя, только для колдовского зелья годятся. Сушняка и бурелома мало, лишь изредка лежит поперек пути толстый ствол упавшего дерева весь в ржавых и серых язвах лишайника. Со стороны он выглядит могучим и крепким, а наступишь – и рассыпается под ногами в труху, прогнивший изнутри. Не очень-то приятно в такой проваливаться, Мельхиор на себе испытал, когда ухнул внутрь по колено и полчища мелких ползучих тварей вроде мокриц, но гораздо противнее оттого, что создало их колдовство, поползли по его штанам и рукам – еле отряхнулся. Досадно стало: ведь множество светлых альвов недавно прошли здесь, легко избежав неприятности – ни один не ступил на бревно, будто заранее зная, что оно полое и ненадежное. Почему же он уродился таким неуклюжим?

– Что ты себя с ними равняешь? – сказал на это ланцтрегер Эрцхольм. – Здесь их место и их колдовство… магия, я имел в виду, – поправился он, покосившись на Легивара. – Ведь у себя дома ты тоже никуда не проваливаешься, в неприятности не попадаешь? А леди Айлели, к примеру, поселившись в нашем замке, первое время без конца то спотыкалась на лестницах, то не могла найти дорогу из спальни в библиотеку, то во дворе вступала в свежий навоз. И пустые доспехи роняла себе на ноги чаще, чем мы с Дитмаром в детстве. При этом ни у кого не повернулся бы язык назвать ее неуклюжей. Просто каждому свое, это надо понимать.

В общем, попытался утешить, как умел. Откуда ему было знать, что Хенсхен и дома сшибал все, что не закреплено, разбивал все, что бьется, и любил падать на ровном месте, чаще всего в грязь. Ведь внутренний взор юного хейлига бы постоянно обращен к Небесам, а что творится на грешной земле, прямо у него под ногами, он почти не замечал…

Зато колдовской лес Вальдбунда замечал все, что творится под его пологом. Путники постоянно чувствовали на себе чей-то внимательный и, пожалуй, враждебный взгляд, следящий за каждым их движением. Переговариваясь меж собой, они невольно понижали голос, но были уверены, что чьи-то чуткие уши все равно улавливают каждое их слово. Ощущение чужого присутствия было столь сильным, что время от времени то один, то другой из наших путешественников резко оборачивался, надеясь застать врасплох таинственных наблюдателей. Но те умели в нужный момент скрыться от посторонних глаз, ведь это был их лес и их колдовство… Только один раз проворный Йорген успел заметить серую тень, мелькнувшую меж замшелых стволов. Или это ему только показалось?

Так было днем. Что же готовила им ночь?

Сами они готовились к ней очень обстоятельно. Задолго до темноты выбрали место, показавшееся чуть более сухим и возвышенным, чем другие участки леса. Собрали много хвороста и дров, потом занялись колдовством. Точнее, Йорген занялся, а Мельхиору было велено молиться об успехе его предприятия. Тот смутился: все-таки любые чары в нашем мире идут скорее из мрачного Хольгарда, чем из дивного Регендала, и вряд ли Девы Небесные станут добрыми помощницами в таком богопротивном деле. Так он и намекнул спутникам своим, очень осторожно, чтобы не обидеть.

– Ладно, тогда просто помолись о спокойном ночлеге, а богопротивные дела я возьму на себя, – легко согласился Йорген, он и не думал обижаться.

Не так-то легко вычертить просторную пентаграмму посреди лесной чащи – деревья мешают. То в один ствол упрется линия, то в другой, а должно ей быть непрерывной и прямой, изгибы не допускаются. Еще очень желательно, чтобы лучи вышли равновеликими, иначе неравномерной получится защита. В общем, пришлось Йоргену помучиться, поползать, выбирая нужные направления. Ничего, справился. Настал черед рун: ис – лед или смерть, хагалаз – разрушение, наутиз – нужда, каун – виселица или чума, гагль – распятый на столбе, эйваз – защита, турисаз – врата, хагаль – неизбежная беда… Всего пятнадцать рун, по три на каждый луч, одна другой опаснее и чернее! У бедного хейлига от всего этого волосы дыбом встали, все-таки он не ожидал, что колдовство будет настолько темным!

– Что же ты хочешь, если я сам – наполовину темная тварь и колдовству учился в Нифльгарде, – пожал плечами «чародей».

– Да? – пролепетал Хенсхен. – А я думал – в Реонне, в академии…

– Академия была позже, – пояснил Йорген. – И вообще, такому в ней не учат. Ну что ты стал, как конь перед оковой? Заходи! – Он подтолкнул парня к спасительной черте, еле заметной во мху. – Видишь, темнеет уже.

Солнце скатилось к западу и погасло. Холодные, сырые сумерки стремительно сгущались над лесом. Мир утратил все краски, кроме серой и синей. Из ложбин и овражков длинными язычками, похожими на скопище бесплотных гайстов, выполз туман. В сплетениях ветвей, в старых корягах и вывороченных корнях стали угадываться очертания неведомых миру чудовищ. Где-то что-то завыло, заухало: может, зверь, может, тварь. Стало жутко. Друзья поспешно завели внутрь пентаграммы лошадей, занялись костром. Но хейлиг все медлил, топтался снаружи.

– Ах, не знаю, можно ли мне… Ведь я слуга Дев Небесных… Что они скажут?.. – лепетал он бестолково.

Но Йорген его понял. Одним резким, стремительным движением сгреб за шкирку и водворил внутрь своей колдовской конструкции.

– Все, можешь не переживать. В пентаграмме ты не по своей воле: сопротивлялся, как мог, но тебя затащили силой. Значит, пред Девами своими ты чист, греха на тебе нет… А хочешь, свяжу для большей убедительности?

Нет, этого Мельхиор не захотел. Очень уж страшно было бы лежать связанным посреди ночного, полного опасностей леса. Его милость ланцтрегер Эрцхольм сами пожаловались, что недостаточно яркой вспышкой откликнулась пентаграмма на его заклинание. Вдруг да не сработает колдовская защита в зачарованной чаще?

Ничего, сработала. Хотя за ночь ей пришлось выдержать не одну атаку.

Первым притащился шторб в полуистлевшей одеже углежога. Какой-то он был вялый, неинтересный, видно, и ему древняя природная магия была не по нутру. Ходил вокруг, загребая ногами, спотыкался как пьяный и горестно подвывал. Йоргену это скоро надоело, он вышел из пентаграммы и прикончил тварь коротким осиновым колышком, «чтоб не маячил». Едва успел вернуться обратно – явились еще две твари, похожие на очень крупных крыс, может, темные, может, нет, и все, что осталось от шторба (он оказался довольно свежим, плоть подгнила, но полностью еще не разложилась), подъели с большим аппетитом. Сказали «спасибочки» на старом северном наречии, что в наше время осталось в ходу лишь по ту сторону Фенн да здесь, в вальдбундской глуши, шаркнули ножкой и ушли сами, гнать не пришлось.

– Вежливые какие, одно удовольствие с ними дело иметь! – умилился Йорген. Он был рад, что не поленился разделаться со шторбом: приятно оказать кому-то услугу, пусть даже незнакомцам.

– Редкостная пакость! – с чувством выпалил Легивар. От вида кошмарной трапезы его чуть не стошнило. И силониец с хейлигом на этот раз были полностью с ним согласны.

За крысами были прекрасные бледноликие девы с распущенными белыми волосами до пояса, в белых воздушных одеяниях до пят – целых тринадцать штук. Состояли они из плоти и крови или были сродни гайстам, со стороны трудно было разобрать. Однако намерения у них оказались самыми дурными. Они принялись танцевать в свете луны, очень удачно, как на заказ, выкатившейся над лесом, и делали это, надо сказать, очень красиво: кружились, плавно взмахивая руками в такт нежной мелодии, звучащей ниоткуда, а может, возникающей непосредственно в голове невольных слушателей, мелко перебирали маленькими босыми ножками, весьма обольстительно поводили голыми плечами… Приятно посмотреть, если не знать, с какой целью затеяно это представление. А цель у темных тварей всегда бывает одна: выманить и сожрать. Ночные танцовщицы исключением не были, Йорген их намерения чувствовал очень ясно, это позволяло ему не поддаваться очарованию. Спутники его тоже держались стойко, двоим хватало собственных колдовских сил и молитвы, третьего поддерживало воспоминание о страстно любимой супруге и будущем наследнике. Так что старались плясуньи напрасно – только голод свой разжигали. От этого их миловидные поначалу личики постепенно приобретали все более хищное выражение: глаза разъезжались к ушам и начинали отсвечивать красным, неприятно по-бычьи раздувались ноздри, маленькие ротики растягивались в зияющие пасти, оснащенные частоколом длинных и тонких, как иглы, зубов. Другие части тела тоже претерпели изменения. На пальчиках изящных ручек и трогательных голых ножек выросли длинные грязно-желтые когти – ими красавицы рыхлили мох не хуже любого кабана. Из-под воздушных белых подолов вывалились длинные розовые хвосты. Теперь уж ни для кого не оставалось сомнений в темной природе тварей.

– Любопытно, как такие называются? – с легкой паникой в голосе пробормотал бедный Мельхиор, за плечами которого не было опыта путешествия в земли Тьмы. Ведь троих наших друзей такой малостью, как хвостатая дева, было не испугать.

– Мне думается, это раубрайцы, – предположил Йорген со знанием дела. – Сам я их прежде не встречал, должно быть, потому, что в годы войны был слишком молод и для них неинтересен. Но от людей слышал, что есть такие. Между прочим, у них очень зловредная повадка. Прежде чем умертвить и пожрать жертву, они склоняют ее к соитию, продлевая тем свой род. Одного этого порой оказывается достаточно, чтобы жертва испустила дух.

– Ах, какое непотребство! – вознегодовал служитель Дев Небесных.

– Да, – согласился ланцтрегер, – ужасное непотребство! – И не нашел ничего лучшего, как окликнуть самих хищниц: – Эй, любезные фройляйн, ведь вы – раубрайцы, верно?

Ответом ему было дружное шипение, вырвавшееся из тринадцати оскаленных пастей, внутри каждой гадко вибрировал мокрый розовый язык.

– Пфуй! – скривился Черный Легивар. – Какая же мерзость эти ваши раубрайцы! Гнусные твари!

Дамы обиделись и ушли, растаяли в длинных лунных тенях.

– Кто бы мог подумать, что прогнать их так просто! – озадаченно пробормотал бакалавр.

– И не говори! – вздохнул Йорген с сожалением. – Давно бы спать легли.

– А по-моему, красиво было, – неожиданно возразил силониец, и в голосе его звучали мечтательные нотки. Йорген взглянул на друга с испугом. – В самом начале, я имел в виду! – поспешил оговориться тот, не желая прослыть умалишенным либо зачарованным. – Пока зубы не выросли. Спору нет, эти твари отвратительны, но умения танцевать у них не отнимешь.

– Вот еще эстет! – фыркнул северянин, склонный к изящным искусствам менее, чем следовало бы. – Его сожрать хотят среди ночи, а он красотой любуется!.. – Тут он деликатно зевнул в ладонь. – Мельхиор, ты не мог бы помолиться Девам Небесным, чтобы нас никто больше не беспокоил? Танцы танцами, но я уже спать хочу!

Во время путешествия по изуродованным Тьмой краям трое спутников успели приобрести очень полезный навык: привыкли мирно спать в окружении темных тварей. Там, в вымерших, бесприютных землях Со, у них было очень четко налажено: один на всякий случай караулит, другие отдыхают, сколько бы хищников ни атаковало в тот момент их защиту, какими бы жуткими они ни казались. Увы. Всего лишь за год мирной жизни они этот навык утратили. Возможно, оно и к лучшему. Ведь тогда их сон охраняла не пентаграмма недоучки Йоргена, а надежная защита, наведенная ученой ведьмой Гедвиг Нахтигаль, или знаменитый альвийский круг Семиаренса Элленгааля – чувствуете разницу?

Хейлиг, услышав просьбу Йоргена, сник.

– Не думаю, что Девы Небесные мне внемлют, пока я внутри черной пентаграммы, – виновато предупредил он. И добавил поспешно: – Но я могу выйти и помолиться снаружи…

– Нет уж, молись изнутри. – Кальпурций силой вынудил сесть на место вскочившего было парня. – Я не желаю сообщать тетушке Хагель печальную весть о твоей безвременной кончине!

– Так не внемлют же! – слабо трепыхнулся Хенсхен, но к молитве покорно приступил.

Нет, не вняли. Новое чудовище, похожее на сильно уменьшенного в размерах бескрылого дракона, поросшего редкими волосками вместо чешуи (а может, это именно дракон и был, какая-то особая вальдбундская порода?), оказалось опаснее всех предыдущих, вместе взятых. Оно спрыгнуло с ветвей мощного дуба и с ходу принялось атаковать пентаграмму, да так яростно, что контур колдовской конструкции осветился синим и зазвенел жалобно, как натянутая струна, готовая лопнуть в любую секунду.

Да, этой твари силищи было не занимать, ведь она не принадлежала Тьме, другие источники питали ее. Леса Вальдбунда со времен сотворения мира были ее местом, ее родным домом – пришельцам нечего было противопоставить ей, их темное колдовство не выдерживало напора древних природных чар. Хотя…

– Йорген, что у нас с жезлом? – прокричал Кальпурций Тиилл сквозь оглушительный рев чудовища. – Доставай скорее, вдруг…

Увы. Магический шарик в набалдашнике жезла был тускл, как мертвый жемчуг.

– Пустой! – был ответ. – Ведь мы сто лет никого не убивали!

Да, такое уж свойство имелось у Жезла Вашшаравы, что питался он кровью человеческой, и чем ее больше лилось вокруг, тем охотнее творил чудеса. Вырежи село – захватишь город, город уничтожь – хватит сил на страну. А там и до целого мира доберешься, главное, жизней чужих не жалей.

– А твой баран?

– Точно! – Йорген рывком сдернул с шеи медальон, сунул в руки силонийцу. – Мечтай, чтобы я победил! – И, выхватив меч, выпрыгнул из пентаграммы навстречу атакующей твари.

– Куда?! – взвыли вслед.

– А что делать? – спокойно откликнулся ланцтрегер. – Она все равно сейчас защиту проломит! – Ему даже кричать не пришлось: не ожидавшая ответной атаки тварь на миг перестала реветь.

Ростом «лысый дракон», как мысленно именовал его ланцтрегер, был не так уж велик – с осла ростом, не больше. В простом бою Йорген, однажды без всякой гордости, скорее с горечью назвавший себя «ловким приспособлением для истребления чудовищ», легко одолел бы такого. Но чудовище вовсю использовало колдовство, от которого у противника двоилось в глазах, свинцовой тяжестью наливалось тело и в душе рождался липкий, дурной страх. Нифлунг-полукровка его чарам мог кое-как противостоять. Человек – нет. Хорошо, что Кальпурций понял это прежде, чем случилось непоправимое. Ведь он не пожелал оставаться безучастным наблюдателем и выскочил из пентаграммы следом за другом, перепоручив медальон хейлигу. Но, ощутив на себе мощь магического удара, успел сообразить, что в таком состоянии в бою будет другу Йоргену не подмогой, а лишней обузой, и бесславно, на четвереньках (дрожащие ноги уже не держали отяжелевшее тело), уполз под защиту темных рун, так до конца и не пробитую. Кое-как отдышавшись, силониец поспешил вернуть в свои руки медальон, рассудив, что его мечты о спасении друга будут более горячими и искренними, чем мечты Мельхиора.

Но похоже, для управления альвийским артефактом требовалось знать какой-то секрет, одного желания было мало. Тварь одолевала Йоргена медленно, но верно, не силой брала – колдовством. Все медленнее и слабее становились движения ланцтрегера, он с видимым усилием поднимал меч, удары направлял неточно. Короткие острые когти твари оставляли на его теле все больше кровавых следов, черных в лунном свете.

Не выдержав, на помощь ему попытался прийти Легивар, маг-теоретик. Куда там! Еле сам уполз, да не на четвереньках – на животе. Бесчувственное тельце хейлига, вознамерившегося-таки помолиться «снаружи», обратно пришлось затаскивать за ноги. Нет, ничего, совершенно ничего они не могли поделать против лесных чар, чтобы помочь погибающему другу!

И настал миг, когда Йорген упал. Колени подогнулись, он опустился в мох и сразу завалился на бок, потеряв равновесие – перевесил меч в правой руке. Для него все было кончено. Ликующе взвыв, тварь прыгнула к обездвиженной добыче…

В этот миг Кальпурций, и сам не понимая, что творит, а главное, не понимая, кто или что именно надоумило его так поступить, выхватил из-за пояса нож и с размаху полоснул хейлига по бедру. Брызнула кровь.

– И-и-и! – смешно, как девчонка, взвизгнул Хенсхен…

И Жезл Вашаншара откликнулся ему короткой, не слишком яркой, но радостной вспышкой.

Ну с этим артефактом они научились обращаться давно, тут особых премудростей не требовалось. И на то, чтобы разделаться с одним-единственным лесным чудовищем, крови раненого хейлига впритык, но хватило. Хотя надежнее было бы убить.

Голое белесое тело корчилось во мху, медленно издыхая. Йорген постепенно приходил в себя, пытался встать, но у него пока не получалось. Хейлиг испуганно моргал, зажимая ладонями порез – назвать это «раной» мог только тот, кто никогда не видел настоящих ран. Легивар Черный судорожно потрошил дорожные мешки в поисках чистых тряпиц – ведь брали же с собой на всякий случай, точно брали! Куда запихали? Почему самых нужных вещей вечно не оказывается под рукой? Не найдя, оторвал от собственной рубашки (гораздо менее чистой, чем хотелось бы) полосу, кинул хейлигу: «На, перевяжись!», а сам пошел за Йоргеном – сколько он еще намерен валяться без защиты? Мало ли кто следующий явится?

Следующими снова были две крысы. Съели то, что осталось от чудовища (и как в них поместилось столько?!), поблагодарили вежливо и канули во тьму.

Все это время силониец Кальпурций Тиилл сидел тихо-тихо, на душе его было пусто-пусто, будто кто-то выел ее изнутри. Нет, ему не было жаль поскуливающего хейлига, ни капли не жаль. Тот, к слову, и сам был не в обиде, наоборот, искренне радовался: «Какое счастье, что ты догадался так поступить! Если бы не ты – страшно представить…» Кальпурций его не слушал. Он вновь и вновь задавал себе вопрос: кто или что именно подсказало ему так поступить? Кто или что? Потому что это было не его решение, в этом он жизнью своего еще не рожденного ребенка поклясться был готов. И удивительно, как легко, без малейшего колебания нанес он родичу этот удар. Интересно, а смог бы он ради тех, кто ему дорог: Йоргена, Гедвиг или будущего сына – так же легко, без колебания убить?

– Ну что ты оцепенел? – прикрикнул на него Легивар. Не таким уж он был черствым и надменным, каким старался казаться, и прекрасно понимал, что должно твориться на душе у силонийца. – Ну порезал слегка, ну и что? Не убил же, в конце концов?

– Я не сам это сделал, понимаешь? – Кальпурций вскинул на него полные отчаяния глаза. – Меня заставили!

– Эка новость! – всплеснул руками бакалавр. – Ты у нас кто – великий мудрец или выдающейся силы маг, чтобы ни один артефакт на свете не мог подавить на миг твою волю и подтолкнуть к действию? Хватит уже лелеять свои душевные раны, твой друг сейчас кровью истечет! – Он кивнул на Йоргена, увлеченно слизывающего черные капли с располосованного запястья.

Что ж, отповедь вышла резковатой, но Кальпурцию пошла на пользу. Он «наконец-то соизволил оторвать благородный силонийский зад от вальдбундской почвы» (как с раздражением подумал Легивар, хотя вслух не высказал), отыскал в мешке моток тряпиц и привел друга в божеский вид: смыл кровь, перевязал, как умел. А умел плохо. Йорген остался втайне недоволен результатом, и вообще, он желал большего.

– Легивар, помнишь того глупого кнехта во Фриссе – ты ему руку прирастил? А не можешь сделать так, чтобы мои царапины прямо сейчас зажили?

– Не могу, – буркнул тот, он не любил признаваться в собственном бессилии. – Там я прирастил к живому мертвое, это была некромантия. А твои, как ты выражаешься, «царапины» сделаны в живой плоти. Тут лекарь нужен, а не некромант.

– Жаль! Страсть как болят! – вздохнул Йорген. И неосторожно добавил: – Я думаю, уж нет ли в них какой заразы? Похоже, меня начинает знобить…

Зря он это сказал. Ведь искал исключительно сочувствия, хотелось, чтобы пожалели. А в результате к старым ранкам, и без того многочисленным, прибавилась еще одна новая в виде руны эльхаз на спине – заразу отгонять, ведомую и неведомую тоже. Разве не обидно?

А еще обиднее, что поспать так и не удалось. Вроде бы задремал – и тут же очнулся, будто кто в бок толкнул. И обнаружил, что вызвавшийся караулить Легивар мирно посапывает, уткнувшись носом в мешок, и Тиилл с хейлигом дрыхнут беспробудно. А чуть поодаль, за линией пентаграммы, маячит… кто бы вы думали? Старая знакомая, ведьма-стрига с Черного ручья!

Увидела, что проснулся, обрадовалась:

– Думала, не приду к тебе опять, да больно уж местечко вы удачное выбрали, грех не воспользоваться. Ну, Веннер эн Арра, задачку-то разгадал?

– Я Йорген фон Раух! – раздраженно огрызнулся тот, не удостоив старуху приветствием – любимая мачеха непременно укорила бы его, невежду. – И ничего не разгадал, потому что не моя это стезя – философия!

– Оно и видно, – хихикнула бабка. – Ну ничего, как исполняться начнет, догадаешься, если не вовсе дурачок… А от кого это у вас так хорошо свежей кровушкой попахивает? – Она шумно потянула носом. – Поранился кто?

– Это от меня! – мрачно признался ланцтрегер, сам не зная зачем.

Ведьма прищурилась, будто вглядываясь во что-то невидимое:

– А! Так это тебя, выходит, лесной змей якул подрал?

– Может, и якул. Он, знаешь ли, забыл отрекомендоваться.

– Якул, – с глубоким внутренним удовлетворением подтвердила ведьма. – Теперь таких уж мало осталось, а прежде, помню, целые деревни выедали… – И, сама себя перебив, предложила неожиданно: – А хошь, исцелю?

– Давай! – искренне обрадовался Йорген: раны начинали воспаляться, несмотря на руну на спине, и жгло их все сильнее. – Из пентаграммы выходить?

– Да сиди уж на месте, – небрежно махнула рукой стрига. – Мне от роду три тыщщи с хвостиком, что мне твои нифлунжьи картинки? – Потом пробормотала что-то неразборчиво, плюнула наземь, и Йорген понял, что у него ничего не болит.

– Ах, спасибо, бабушка! – обрадовался он и вспомнил, что надо позаботиться о ближнем. – А у спутника моего порез на ноге, ты не согласилась бы заодно…

– Это у хейлига-то? – фыркнула когтистая «бабушка». – Вот еще! Ищи дуру в другом месте! Пусть его Девы Небесные пользуют, ежели им до смертных вдруг дело есть.

Сказала так, плюнула еще раз и пропала. А Йорген оставшийся до рассвета час провел без сна.

Впрочем, все они не выспались в ту ночь. И утром, продираясь сквозь заросли шиповника с веселыми и довольными лошадьми в поводу, сами едва переставляли ноги.

– Это было ужасно! Второй такой ночи мне не пережить! – хныкал Йорген всю дорогу: в отличие от спутников своих, он не боялся показаться слабым и изнеженным – в это все равно никто не поверил бы.

А «второй такой ночи», к счастью, не случилось.