– Вот он – юг! Ни-ка-ко-го порядка, ровным счетом никакого! – негодовал Йорген фон Раух. – Южные окраины – это бич нашего королевства!

Силониец с эдельмаркцем переглянулись. Только уроженец холодного Норвальда мог назвать эти места «югом», для всего остального мира земли по ту сторону Ягерда были самым настоящим севером.

– Развели у себя Тьма знает что, а нам из-за них время тратить, ночами не спать!

Почему-то наивные обыватели склонны воображать, будто в светлое время ночные кровососы, будь то благородные носфераты, примитивные шторбы либо кто другой из их породы, смирно лежат в собственных гробах и дожидаются, пока явятся смертные с лопатами да осиной и отправят их мятущиеся души в мрачный Хольгард.

На самом деле это, увы, не так. Тьма многому научила детей своих. Тому, в частности, что пережидать день можно в местах самых разных, для этого годится не только могила или склеп, но любая нора, пещера или щель, если в нее не попадают солнечные лучи. Вот почему отыскать их днем весьма и весьма затруднительно. Охотиться надо ночью, и лучше всего – на живца!

Да, так Йорген и заявил спутникам своим:

– На живца будем племянничка ловить. Самый верный способ.

– Неужели? – неприятно удивился маг Легивар. – И кто же у нас будет «живцом»? Из деревни кого-то возьмем?

– В деревне никого подходящего нет, я проверял, – возразил Йорген. – Такие морды у всех… гм… как бы поделикатнее выразиться? Простоватые слишком. Короче, ни один носферат не позарится.

– Что-то я не понял, – Легивар удивился еще больше, – он должен кровь сосать или любоваться, как ты выражаешься, «мордами»?

Йорген взглянул на старшего товарища с откровенным превосходством:

– Видишь ли, друг мой. Конечно, голодный носферат будет искать крови, и в пищу ему сгодится любая добыча. Однако кормящийся носферат нас с вами не интересует, он слишком силен и прыток, нам его не догнать. Нас интересует носферат, так сказать, размножающийся. В тот момент, когда эта тварь готовится обратить жертву в себе подобного, она становится гораздо более уязвимой и взять ее намного проще. Но сложность вся в том, что в отличие от шторбов носфераты в этом вопросе очень избирательны и обращать кого попало не станут. Для них главное – благородная кровь и привлекательная наружность. Второе, пожалуй, даже важнее, носфераты склонны к болезненному эстетству.

– Тем более! Значит, нужно подобрать красивую молодую девицу…

– Ах, Легивар, разве можно подвергать девушку такой опасности?! – с возмущением перебил мага Кальпурций. – Вот ты, к примеру, согласился бы рискнуть жизнью своей Лизхен?

– А что? Я готова! – обрадовалась белошвейка. Она никогда не видела настоящего носферата (одни только шторбы встречались, бегали ночью под окном), но столько слышала разговоров об их необыкновенной красоте, что была бы совсем не прочь посмотреть. – Вы, главное, спасите меня вовремя, пока не куснул.

– Не получится, – возразил ланцтрегер мрачно. – Я же сказал вам: они склонны к эстетству болезненному.

– И что это значит?

– То, что для удовлетворения потребности продления рода они неизменно предпочитают особей своего пола. – Йорген нарочно выразился столь научно в надежде, что Лизхен не поймет. Как-то неловко ему было говорить о подобных вещах в ее присутствии.

– Еще того не легче! – охнул маг. – Йорген, ты уверен? Скажу вам без ложной скромности, я в теоретический магии не последний специалист, но ни в одной книге не встречал столь причудливых подробностей из жизни носфератов!

Ланцтрегер фон Раух важно задрал нос:

– Практика, друг мой, практика! Не все сущее в этом мире успело найти отражение в книгах.

– Хорошо сказано! – одобрил силониец. – Но кто же все-таки послужит приманкой для племянника?

– А кто из нас троих красивее? – вопросом на вопрос ответил специалист по носфератам. Обращался он не столько к Кальпурцию, сколько к Лизхен, полагая, что женщине об этом гораздо легче судить.

– Ну конечно же мой милый Легивар! Кто же еще? – расплылась в искренней улыбке вдовушка.

Но «милый» с ней не согласился.

– Глупости! – решительно отрезал он. – Просто она меня любит, поэтому не может судить объективно. Только не подумайте, что я испугался, мне самому была бы интересна эта роль. Но если вопрос и вправду стоит так принципиально, как утверждает Йорген, то я никоим образом не гожусь. Во-первых, происхождение у меня простое, мой отец принадлежит торговому сословию. Во-вторых, красотой вы оба меня превосходите, это факт.

Северянин с силонийцем переглянулись. Они достаточно хорошо знали Легивара Черного, чтобы понять, как нелегко его самовлюбленной натуре должны были даться такие слова. К ним следовало отнестись серьезно.

– Лизхен, выбирай тогда из нас двоих!

Белошвейка отнеслась к поставленной задаче с большой ответственностью. Она долго ходила кругами, разглядывая парней со всех сторон, разворачивала к свету, ставила рядом и разводила по углам… И все впустую!

– Нет! – заявила она очень решительно. – Не могу понять. Один светленький, другой темненький – как тут разберешь? Вот если бы одинаковые были.

– О! Это мы мигом! – нашелся Йорген и спрятал волосы, набросив на голову куртку. – Кальпурций, ты тоже накройся чем-нибудь!

Тот послушно обмотался полотенцем, Лизхен снова принялась сравнивать. И с тем же результатом.

– Нет! Не могу! Один человек, другой не совсем. Вот если бы оба людьми были!

Да, решить эту задачу даже находчивому Йоргену было не по силам.

– Ладно, – сдался он. – Пусть выбирает сам племянник, из всех троих. Может, мы оба не в его вкусе, а Легивар как раз в его. Сделаем так. Расположимся на ночь неподалеку от фамильного склепа Айсхофов. Типа мы беспечные путники, забывшие, что на свете бывает Зло… Нет. Это уж слишком явно, он заподозрит ловушку. Лучше я начерчу пентаграмму, но неправильно, чтобы защита не действовала. Он решит, что ошибка была случайной, и захочет ею воспользоваться. Выберет кого-то одного, начнет обращать – тут мы его и прикончим.

– А не боишься, что он нас усыпит? Носфераты способны насылать на свои жертвы сон, – напомнил маг.

– Есть такое полезное растение полынь. Кружка отвара внутрь – и в ближайшие десять часов сонные чары тебе не страшны. Я уже велел хозяйке, чтобы заварила.

Да, Йорген все успел предусмотреть. Но Девы Небесные, какая же это гадость – полынный отвар!

Ночь сгущалась над Айсхофом, тихая, теплая. Сквозь тонкую пелену облаков размытым пятном проглядывала луна. Воздух был наполнен ароматом шиповника, его заросли густо покрывали склоны замкового холма. В один из склонов глубоко врос старинный склеп, такой неприметный, что увидеть его можно было, только оказавшись у самого входа, забранного перекошенной от старости дубовой дверью с коваными накладками. Издали же, особенно в темноте, родовая усыпальница фон Айсхофов казалась безобидной мшистой куртиной, местами оплетенной плющом. Внизу, у подножия холма, старая ива раскинула ветви над широким ручьем, заслуживающим, пожалуй, чести считаться маленькой речкой. В ветвях драной кошкой орала иволга. Со стороны Ганцендорфа доносился лай собак и хмельное пение – в одном из домов, запершись на засовы от кладбищенских гостей, гуляли свадьбу. В общем, обстановка была самой романтической.

– Красота, – умиленно вздохнул Йорген. – Чудесная ночь! Если бы я был носфератом, мне непременно захотелось бы размножаться.

…Пентаграмму он уже начертил, прямо на широкой тропе, ведущей наверх, к замку. В ней они и лежали теперь, скрывая под плащами оружие и старый кол, презентованный ради такого случая богентрегером фон Кнурром. Он сам заготовил его на племянника лет пятнадцать тому назад, когда еще был в силе, но так и не сумел пустить в ход. «Я буду молиться Девам Небесным, чтобы вам повезло больше моего!» – обещал он, и ланцтрегер чуть заметно поморщился: последнее время упомянутые Девы не вызывали у него прежней любви…

– Не болтай! – шикнул маг строго. – У них очень острый слух.

Замечание было справедливым, и Йорген притих, хотя это далось ему с некоторым трудом. Очень хотелось болтать, от полыни все трое чувствовали себя несколько взбудораженными. И не только от нее, надо признаться. Это для Йоргена охота на носферата была занятием рутинным – мало ли их пришлось отлавливать по всему Норвальду еще в те годы, когда ланцтрегер Эрцхольм по причине юного возраста на королевской службе не состоял и воевал ближе к дому под началом родителя своего Рюдигера фон Рауха, ландлагенара Норвальда. Правда, в роли приманки ему не приходилось выступать ни разу, для этого обычно использовали брата Дитмара или какого другого красавца из числа сыновей мелких трегеров и арендаторов. (Не потому, что фон Раух-старший делал скидку на нежный возраст Йоргена и не желал его жизнью рисковать, просто он искренне считал внешность среднего сына своего безобразной по причине примеси нифлунгской крови. И неважно, что ни одна из существующих на свете дам с этим категорически не согласилась бы – ландлагенар Норвальд не привык считаться с чужим мнением, тем более дамским.)

Так или иначе, опыт ночной охоты у Йоргена был, и он скучал, потому что не любил томительных ожиданий. В отличие от Легивара с Тииллом – тем не до скуки было. Нервничали оба страшно, хоть никогда бы в этом не признались ни себе, ни кому другому. Накануне Йорген очень обстоятельно, в подробностях, но совершенно без эмоций рассказал, как ЭТО будет происходить, что именно они должны чувствовать и как именно должны поступать, и по его словам выходило, что ловить благородных кровососов не намного труднее, чем, к примеру, стрелять кабанов. И при свете дня они склонны были ему поверить.

Однако во тьме все представлялось иначе.

Они лежали и с замиранием сердца вслушивались в ночные шорохи и скрипы, вглядывались в темноту из-под полуприкрытых век. Ждали. Мучились. И сами не могли понять, чего им больше хочется – чтобы носферат пришел скорее или чтобы не приходил никогда.

Но он конечно же явился, на их желания невзирая. Еще бы: чуть не у самого склепа заночевали путники, можно сказать – «завтрак в постель».

Высокая бледная фигура выплыла из мрака, стала медленно приближаться к «спящим». А им и в самом деле вдруг отчаянно захотелось спать. И волнение все ушло куда-то, так умиротворенно стало на душе… Но душа душой, и бог с ней совсем, главное – что полынь не позволила уснуть разуму, сознание оставалось ясным, хоть и были чары голодного племянника необыкновенно сильны, даже Йорген такого не ожидал.

И вот он уже переступил черту «неудачной» пентаграммы, склонился над жертвами своими. Наступил решающий момент. Чтобы понапрасну не беспокоить друзей, Йорген не стал упоминать об одной сложности, возникающей очень редко, но сулящей большие неприятности. Иногда, примерно в одном случае из ста (сам Йорген такому свидетелем не был, знал только из рассказов старших), носферат ведет себя не так, как рассчитывают охотники. Жертва оказывается совсем уж не в его вкусе, зато приходится по вкусу, и обращать ее он не желает, а желает есть. Или, если предложено несколько жертв на выбор, предпочитает сначала отобедать, а потом уже переходить к главному. Конечно, если у вас в засаде сидит отряд лучников, закутанных в мокрые плащи и вооруженных осиновыми стрелами, то разницы большой нет, как оно обернется. Но тот, кто выходит на носферата малым числом, рискует довольно сильно. Правда, не столько жизнью своей, сколько тем, что сбежит подраненная тварь и сто лет ее потом не выманишь, чтобы добить.

К счастью, племянник оказался носфератом типичным, и жажда продолжения рода пересилила его голод. Возникла заминка иного рода, которую Йорген не предусмотрел: проблема выбора. Три молодых парня благородных кровей, один другого красивее, лежали перед ним, и вампиру не так-то просто было определиться, кто именно ему милее, с кем будет приятнее делить вечность. Шторбам в этом плане конечно же проще, они как бешеные собаки – скольких успеют перекусать, стольких и обратят. Но изысканный носферат способен за ночь обратить только одного. Вот и приходится выбирать.

Сначала он склонился над Легиваром Черным. Ах, каких же внутренних усилий стоило магу, чтобы не вскочить с диким криком, когда ночная тварь заглянула ему в лицо и холодные пальцы коснулись щеки! Но он выдержал героически, а носферат, минуту помедлив, оставил его в покое – видно, не прельстило его торговое сословие, а может, магов он не любил – и перешел к Йоргену.

С ним он задержался дольше. Сперва какое-то время разглядывал, вроде как любуясь, и на его смертельно-бледном, не сказать что особенно красивом (с точки зрения Йоргена, разбиравшегося в красоте не лучше собственного папаши) лице блуждала благосклонная полуулыбка. Потом провел тыльной стороной ладони по щеке, взял пальцами за подбородок, развернул голову чуть вбок, чтобы лучше стала видна шея, убрал прядь волос за ухо… Было неприятно, но терпимо. Что произойдет дальше, Йорген знал, видел много раз, сидя в засаде, дрожа в мокром насквозь, леденяще холодном плаще (чтобы не учуял кровосос постороннего присутствия): вот сейчас тварь поцелует его в эту самую шею своими синюшными губами, потом поднимет на руки и понесет бережно в свое логово, чтобы там в уединении завершить ритуал.

И он почувствовал это холодное, мертвое прикосновение, ощутил запах могильного тлена, сырой земли… И вдруг носферат отпрянул, лицо его исказила гримаса ужаса и отвращения, так бывает, когда человек, откусив большой кусок прекрасного с виду яблока, обнаруживает внутри скопище сытых белых червей, копошащихся в рыхлой коричневой массе. «Чего это он?» – подумал Йорген с обидой, но виду не подал. Не станешь же, в самом деле, спрашивать у ночной твари: «Чем я тебе не по вкусу пришелся?»

«Наверное, дело в крови нифлунга, – решил для себя ланцтрегер. – Я наполовину принадлежу Тьме, вот и не понравился ему… Идиот! Мог бы сначала разобраться, прежде чем целоваться лезть!» Ему мучительно хотелась стереть с шеи влажные следы племянниковых губ, но нужно было лежать смирно, симулируя зачарованный сон.

А носферат, оправившись от потрясения, вплотную занялся силонийцем. Выбор был сделан.

Никогда прежде не доводилось Кальпурцию Тииллу испытывать чувства столь противоречивые. Ужас и восторг. Отвращение и томительное влечение. Желание, чтобы эти ледяные прикосновения прекратились немедленно и чтобы они длились вечно… Изящно удлиненное (по мнению Йоргена, «лошадиное»), мраморно-бледное и неподвижное лицо носферата, его угольно-черные глаза, капризно выгнутые губы, чуть оттопыренные клыками, его пальцы, холодные, но нежные, его волосы, спадающие красивыми белыми прядями, ласково щекочущими лицо жертвы, – все это отталкивало трепетно замершего Кальпурция и в то же время притягивало страстно. Ему было мучительно хорошо в объятиях живого мертвеца и в то же время мучительно стыдно, потому что ведь женатый человек, и вообще, если бы этот носферат прекрасной девой был – тогда еще куда ни шло, а тут уже перверсией попахивает…

«А потому что говорили тебе: до дна надо пить! А ты – «горько, горько»! – укорял его потом Йорген. – Вот и испытал, что такое чары носферата. Впредь будешь разумнее».

…Безвольно обмякшее тело Кальпурция лежало на руках у носферата, голова запрокинулась, силониец блаженно улыбался, взор его блуждал, и Йорген вдруг очень отчетливо понял: это уже не игра, это по-настоящему! Так и не допил, паразит, полынное варево, так и выплеснул половину, когда на него не смотрели! И спасай его теперь, потому что от самого толку ждать не приходится.

Племянник нес свою жертву вверх по холму, прямиком к склепу, не разбирая дороги. Йорген тоже так умел: в темноте, бесшумно и быстро, не хуже любой ночной твари. А Легивар не умел, он цеплялся за плети шиповника, спотыкался и падал в колючки. Множество мелких, но кровавых царапинок мгновенно покрыли лицо и руки. Носферат стал замедлять ход, принюхиваться, озираться пока еще неуверенно, но с возрастающим интересом. Свежая кровь манила его. Еще немного – и голод возьмет верх над романтическим чувством, и тогда он в лучшем случае бросит Кальпурция и устремится на запах, в худшем – вцепится клыками в то, что ближе, а именно в шею зачарованного силонийца. Допустить этого Йорген не мог.

– Дальше не ходи, останься здесь! Он тебя чует! – велел он бакалавру, и тот по голосу понял: на этот раз от полемики надо воздержаться.

Вот так и вышло, что остался ланцтрегер фон Раух один на один с носфератом. Шел следом, на расстоянии в пятьдесят шагов, и бранился мысленно, но очень некультурно, в стиле отцова конюха Фроша: «Охотнички, мать вашу!

Во Тьму ходили – так и не научились ничему! Ведьмаки несостоявшиеся, гроза кладбищ, склепов и одиноких могил! Возись теперь с вами, так-растак в хвост и гриву!» В общем, если бы его любимая мачеха, леди Айлели, умела читать мысли на расстоянии, она конечно же была бы очень огорчена. Обычно он себе подобного не позволял, но слишком уж напряженным был момент, нервы брали свое.

Склеп встретил Йоргена чернотой провала, дверь оказалась широко открыта, висела на одной петле. Из глубины подземелья тянуло холодом и сыростью. Было жутковато, если честно. Но конечно же не племянник его страшил – вот еще, стал бы он бояться одного-единственного носферата! Не дождется! Страх был иррациональным, он рождался в каких-то дальних уголках сознания, хранящих память о тех далеких временах, когда предков нынешних людей, пришедших в этот мир на смену другим народам, подстерегало в недрах пещер древнее, неведомое Зло, от которого не было спасения живому. Мир изменился, человек стал силен, вооружившись металлом и магией, но глубины земные по-прежнему внушали страх: мало ли кто там гнездится в темноте? Ка-ак выскочит, ка-ак схватит!..

«Глупости, – сказал себе Йорген, – кроме обычного носферата, там нет никого и быть не может: две твари в одном гнезде не живут. Убить его, и дело с концом, и так уже полночи провозились!»

Тридцать скользких, замшелых ступеней вели от входа в глубь холма. Самые верхние были освещены луной, услужливо выглянувшей в прореху облаков. Но внизу мрак становился кромешным. Не так часто приходилось Йоргену радоваться темной природе своей, но теперь настал именно такой момент. Будь он чистокровным человеком, ему пришлось бы зажечь факел, и носферат непременно обнаружил бы постороннее присутствие. Но зрение нифлунга позволяло преследователю оставаться незамеченным даже в самом гнездилище твари.

Лестница вывела его в длинный коридор, выложенный изъеденным плесенью мрамором, местами меж сочленений плит пробились корни растений, казалось, это чьи-то тонкие хищные пальцы тянутся к горлу непрошеного гостя: удивительно, сколь зловещими могут представляться разыгравшемуся воображению вещи самые что ни на есть безобидные. Даже забавно.

Воздух стал сырым и затхлым, постепенно вонь нарастала, и Йорген старался дышать ртом. «Это уже не склеп, это катакомбы какие-то! Не лень же было рыть!» – злился он, отсчитывая шаги по коридору: тридцать, сорок, пятьдесят…

Кончилось! Пространство резко расширилось, открылась камера, уставленная старыми и новыми гробами. И по гробам этим можно было прочесть всю историю рода Айсхофов, со времен его могущества и процветания до полнейшего упадка. В глубине, у дальней стены, возвышались массивные и грубые каменные саркофаги, были они, пожалуй, древнее самого замка. Потом шел ряд саркофагов резных, украшенных лежащими скульптурами, – эти были достойны пожирать плоть королей! Но чем ближе к выходу, тем беднее становились погребения. Вместо искусной резьбы появлялись гравированные таблички с именами, сначала серебряные, потом медные. Камень сменялся деревом, дерево от времени рассыпалось в прах, только кованые ручки оставались лежать в пыли.

У самого входа гробы были целее, но вид имели простой до неприличия: деревянные ящики, сколоченные на скорую руку и обитые тканью, потерявшей цвет от сырости. Пожалуй, это именно от нее исходил тяжелый запах плесени, который Йорген сначала ошибочно приписал разлагающимся телам. Почему-то открытие это его воодушевило, и всякий страх пропал. Неизвестности больше не было – лишь сырая подземная камера, множество плесневелых гробов и один носферат, аккуратно распластавший свою блаженно улыбающуюся жертву на гладкой крышке древнего саркофага и уже примеряющийся зубом к беззащитной шее. Сцену эту было видно особенно хорошо, потому что тело твари испускало слабое мертвенно-голубоватое свечение, подобное кладбищенским огням. Так что целиться было удобно.

– Кхе-кхе! – сказал Йорген громко. – Я не помешаю вашей семейной идиллии, друг Тиилл?

Носферат резко выпрямился, обернулся на звук… и получил в сердце серебряный болт из арбалета, позаимствованного в оружейной замка вместе с колом. Для вервольфа на этом все было бы кончено. Но вампир не оборотень, у него природа другая: серебро больно ранит его, но убить не может, тут осина нужна.

Племянник отлетел на несколько шагов (оставив в покое тело Кальпурция, чего, собственно, Йорген и добивался), но тут же вскочил на ноги, растопырил когти и ринулся в бой. Враг человеческого рода против стражника. Носферат против полукровки-нифлунга. Темное существо против существа наполовину темного.

А дальше – пошла рутина. Сколько-то они прыгали между гробами и с гроба на гроб, иной раз удачно, иной раз проламывая крышку и тревожа прах усопших. Пылищу подняли – не продохнуть, Кальпурций Тиилл лежал и чихал. Потом носферат понял, что смертный медленно, но верно берет верх, и попытался удрать. Йорген в последний миг успел перекрыть выход, но это стоило ему глубокой рваной царапины на шее, оставленной вражьим когтем. Вид крови племянника взбудоражил, он потерял всякую осторожность и сменил верную тактику отступления, успевшую вымотать Йоргена до предела, на безрассудную атаку. Просто рванулся на запах, гонимый вечным вампирским голодом, ну и напоролся всей своей массой на кол. Рухнул на пол, дернулся конвульсивно и испустил дух или что там можно испустить, будучи давно покойным; тело его стало разлагаться на глазах и приобретать тот вид, что подобает мертвецу двадцатилетней давности. Обычное дело, но зрелище, скажем прямо, не для слабонервных.

Однако усталость заставила Йоргена утратить естественную брезгливость, он плюхнулся рядом с останками, чтобы перевести дух, но только раскашлялся от пыли, пришлось спешно подниматься на ноги.

А друг Кальпурций вставать, похоже, не собирался, так и валялся, где положили. Да жив ли он вообще?!

– Тиилл! – позвал Йорген испуганно, голос гулко раскатился по подземелью. Где-то что-то с шумом обвалилось, подняв в воздух новое облако пыли.

Тело на саркофаге чихнуло громко, заворочалось, и у ланцтрегера отлегло от сердца: живой, хвала Девам Небесным!

– Ах, дорогой друг мой! – закончив чихать, трагически воззвал силониец, простирая к нему руки. – Какое счастье, что ты пришел спасти меня из этого жуткого места! Так ступай же прочь, ведь я желаю остаться здесь навеки!

– Да-а! – присвистнул «дорогой друг». – А с головой-то у нас совсем беда… Ну-ка вставай, вставай, что разлегся, как шторб среди могил? Вот так, молодец… Нет, здесь мы с тобой не останемся, здесь холодно, сыро и грязно… И нет никакого скорбного величия, вонища одна. Пошли, пошли… Осторожно, ступени! Ногами перебирай, я не носферат, таскать тебя не стану… И целовать тоже не стану, уволь. Ни в шею, ни куда бы то ни было, даже не проси! Вернешься домой, пусть тебя Гедвиг целует…

Странно, но имя любимой жены мгновенно отрезвило несчастного. Бледное от чар лицо его залилось краской стыда.

– Ох, что я такое несу?! Ужас какой! – пробормотал он в смятении. – Йорген, прости ради бога! Не понимаю, что на меня нашло…

– Да ладно, забудем. Это же не ты, это чары носферата, – великодушно ответил ланцтрегер, но потом все-таки не выдержал и прыснул от смеха.

– Умоляю! Не рассказывай никому и никогда о том, что здесь было. Особенно Гедвиг, – простонал со слезами в голосе силониец.

Йорген перестал смеяться и поднял вверх раскрытую ладонь:

– Клянусь!

Это была клятва ночных миражей. В академии такую не изучали, и магии она в себе не содержала, но никакая сила на свете не заставила бы Йоргена ее нарушить.