Мне пришлось ждать четверть часа после назначенного времени в шумном, заполненном бедно одетыми журналистами вестибюле «Лондон Кроникл», плохо освещенном и отапливаемом. Стоило мне войти в кабинет мистера Лесли Тавистока, как я понял: ничего приятного меня здесь не ждет. Журналист сидел за рабочим столом с выражением спокойного безразличия и напускной иронии на чисто выбритом умном лице. Представившись, я не успел больше произнести ни слова — он уже поднял руку, как бы мягко протестуя.

— Доктор Уотсон, — начал газетчик, — я не собираюсь ставить под сомнение ни вашу благонадежность, ни здравый смысл, спрашивая, что привело вас сюда. Эта история уже стала в Лондоне притчей во языцех. Просто я вслед за первой своей публикацией собираюсь довести до публики еще несколько красочных подробностей о столь оригинально мыслящей личности, как мистер Шерлок Холмс. Вот почему я рад видеть вас здесь и хотел бы задать несколько вопросов, если не возражаете.

— Позвольте напомнить, что вы уже самым постыдным образом оскорбили мистера Холмса, и единственная цель моего визита — узнать, что вы предпочтете: раскрыть источник приведенных вами фактов или отвечать за клевету?

Тависток был явно удивлен моими словами. Я, признаться, и сам не ожидал, что так быстро и решительно перейду в лобовую атаку. Журналист изогнул дугой бровь, всем своим видом выражая крайнюю степень разочарования.

— Очень сомневаюсь, что вам удастся достичь своей цели, доктор Уотсон. Если мистер Холмс желает продолжать свои невероятные подвиги, он должен предстать перед испытующим взором общества. Факты, лежащие в основе моей статьи, абсолютно достоверны. Возможно, какие-то частности изложены в выражениях, которые не устраивают мистера Холмса, но вам со своей стороны следует разъяснить его сверхъестественное предвидение.

— Шерлок Холмс всегда был бичом преступного мира, и мотивы его действий абсолютно ясны, — вскипел я.

— Ощущает ли он свою ответственность за арест убийцы? — спросил Тависток как бы между делом.

— Он сделает все, что в его силах…

— Не чувствует ли мистер Холмс вины за то, что упустил Потрошителя? Возможно, это повлечет за собой новые убийства.

— Послушайте, сэр! Это уже становится невыносимым.

— Простите, доктор Уотсон, учитывая ужасные обстоятельства этих преступлений, есть ли вероятность, что убийства совершает врач?

— Не понял, простите.

— Я хочу сказать: если рассуждать чисто теоретически, вы как медик допускаете, что убийца имеет специальные знания и навыки?

— Подобным умением обладает любой мясник. Что касается моих собственных медицинских знаний и практических навыков, то они до сих пор ограничивались исцелением больных, — ответил я холодно.

— Не смею усомниться. Кстати, мистер Холмс, хоть он и не доктор, весьма сведущ в анатомии. Если не ошибаюсь, я читал об этом в вашей увлекательной статье в прошлогоднем рождественском ежегоднике Битона. Как вы считаете…

— Я считаю, что вы виновны в самом возмутительном искажении правды, которое мне доводилось встречать в печати, — заявил я, вставая со стула. — Будьте уверены, вы о нас еще услышите.

— Ни минуты не сомневаюсь, доктор Уотсон, — с улыбкой сказал Лесли Тависток. — Позвольте заверить в том же и вас с мистером Холмсом. Удачного вам дня.

Закатное солнце прочертило длинные тени на кирпичных стенах Бейкер-стрит, когда я вернулся домой. Хотя преступления Джека Потрошителя буквально перевернули душу, эта последняя неприятность ранила меня как-то лично. В гостиную я вошел шумно: Холмс, выбравший диван базой планируемых им операций, тут же проснулся.

— Вижу, вы обменялись любезностями с мистером Тавистоком, — насмешливо заметил он.

— Извините, Холмс. Вы, наверное, отдыхали. Как вы себя чувствуете?

— Как разрегулированный поршень неисправного парового двигателя.

— Если хотите, приготовлю немного морфия.

— Давайте сделаем это сразу, Уотсон. Может быть, хоть немного полегчает.

Не без доли отвращения я поведал сыщику о разговоре с Тавистоком. Когда я замолчал, а Холмс потянулся за сигаретой, его обычно пронизывающий взгляд стал каким-то рассеянным, словно он о чем-то мечтал. Лишь минут через десять мой друг заговорил:

— Очень досадно, когда ты не в состоянии зажечь трубку с первого раза.

Я не сдержал улыбку, услышав это неожиданное суждение.

— Она всегда стремится освободиться от своего владельца, хотя бы на время.

— Свою дозу беспокойства на сегодняшний день я уже получил. Тависток не сказал ничего такого, что могло бы дать нам ключ к разгадке?

— Увы.

— Вам не показалось, что он испытывает раскаяние?

— Незаметно.

Наш разговор был прерван отдаленным звонком колокольчика.

— Это Лестрейд, — вздохнул Холмс. — Собирается поведать об очередных убитых женщинах. Его визиту предшествовала телеграмма с оплаченным ответом, где он спрашивал, насколько я плох. Проявление вежливости, которое следует расценивать как дурной знак.

Упрямство и пытливость ума, свойственные Лестрейду, придавали его лицу выражение какой-то застывшей решимости. Он словно поставил себе целью во что бы то ни стало обнаружить недостатки в нашей работе. Настойчивость Лестрейда была замечательным качеством, но, как я теперь понимаю, и весьма мучительным для него самого: казалось, он спал не более шести часов с тех пор, как мы в последний раз виделись в Уайтчепеле.

— Мистер Холмс, — сказал он с улыбкой, на миг озарившей его унылое лицо, — передаю вам наилучшие пожелания от ваших друзей в Скотланд-Ярде.

— Искренне благодарю их. Присядьте и попотчуйте обитателя этого лазарета рассказами о последних жертвах убийцы.

— Что ж, — начал инспектор, вытаскивая свой рабочий блокнот, — по крайней мере, мы знаем, кто они. Правда, это не слишком помогло нам в расследовании. Первая жертва этой ночи — некая Элизабет Страйд, вдова, у которой, возможно, есть дети.

Я кивнул.

— Безутешная женщина в черном. Мы случайно встретили ее по соседству незадолго до того, как произошло убийство.

— Да что вы говорите! — живо откликнулся Лестрейд. — С кем она была?

Я уже собирался пожать плечами, сетуя на свою забывчивость, но Холмс ответил:

— С пивоваром, проживающим в Норвуде вместе со своей властной матерью и не имеющим никакого отношения к расследуемому делу.

— Понятно. Траур вдова носила по мужу и детям, которые, как она утверждала, погибли при катастрофе парохода «Принцесса Алиса». Однако, по нашим данным, ее муж Джон Томас Страйд скончался от сердечного приступа в работном доме «Поплар Юнион». Благодаря этому обману, она рассчитывала получить большую денежную помощь. По словам священника местной церкви, Элизабет Страйд родилась в Швеции и была тяжело больна. Удивительно, как она прожила так долго. Мы разговаривали с ее сожителем Майклом Кидни. Ему иногда приходилось запирать эту женщину на висячий замок.

— Прелестно. Это объясняет наличие дубликата ключа.

— Что касается второй несчастной, — продолжал наш гость, — ее имя Кэтрин Эддоуз. У нее трое детей от человека по имени Томас Конвей из Восемнадцатого королевского ирландского полка. Понятное дело, они никогда не состояли в браке. Шлялись по улицам, зарабатывая на жизнь исполнением низкопробных песенок. Пристрастившись к выпивке, эта женщина потеряла всякую связь с детьми и Томасом. Незадолго до того, как она была убита, Кэтрин Эддоуз со своим нынешним сожителем возвратились со сбора хмеля. Его имя Джон Келли — чтобы установить его, нам пришлось повозиться. Однако в ночь убийства они не были вместе: не хватило денег для оплаты двуспальной кровати.

— Лестрейд, имеются ли у вас свидетельства того, что Эддоуз и Страйд, Николс и Чэпмэн — короче говоря, известные нам жертвы в любых сочетаниях, — были знакомы друг с другом?

Инспектор покачал головой.

— Я тоже думал об этом, мистер Холмс: а что, если речь идет о каком-то языческом культе, к которому они принадлежали и были убиты за отступничество? Или их связывала былая страсть к одному и тому же мужчине? Но все это ерунда, ничего такого не подтвердилось. Возможно, они порой и перекидывались словечком, но не дружили.

— Тогда, боюсь, мое предположение подтверждается, — пробормотал мой друг.

— О чем вы, мистер Холмс?

— Мне еще необходимо обдумать свою версию, Лестрейд, а потом вы обязательно ее узнаете. А в вашем расследовании появились какие-нибудь зацепки?

— По правде сказать, в Скотланд-Ярде есть люди, воображающие, что мы имеем некую ниточку.

— Очевидно, вы считаете, что они ошибаются? — понимающе заметил сыщик.

— Да, это так. Инспекторов не так много, но языком они работают гораздо больше, чем следует.

— Я весь внимание.

— Видите ли, мистер Холмс, я считаю, что принимать всерьез подобную болтовню — наихудший способ охоты за химерами.

— То есть вы категорически отвергаете эту зацепку ввиду бесполезности? — настаивал мой друг с несвойственным ему добродушием. — Возможно, личный опыт или сведения о подозреваемом настраивают вас против этой версии?

— Знаете, мне даже время на это тратить не хочется. Той же точки зрения придерживаются Грегсон, Джонс, Уиклиф, Ланнер, Хоуз…

— Мне все же хотелось бы взглянуть на обстоятельства дела вашими глазами.

— Не желаю попусту растрачивать вашу энергию, мистер Холмс.

— Чепуха, — усмехнулся мой друг. — Я ведь не имею возможности выплеснуть ее за пределы этой комнаты.

Лестрейд выглядел так, словно у него из-под ног выдернули ковер, но быстро овладел собой и сжал кулаки.

— Черт возьми, мне даже стыдно в этом признаться, но вы сами навлекли на себя подозрения! — воскликнул измученный вконец инспектор. — Все эти ваши штучки вроде: «Вы найдете револьвер в третьем стойле слева» или «Письмо было послано человеком в широкополой фетровой шляпе»… Вы осведомлены о том, чего знать не должны, вы вдруг оказываетесь на месте преступления самым таинственным образом! Беннетт сказал сегодня утром в моем кабинете: «Удивительно, что это не случилось раньше».

— Выходит, меня подозревают! Я весьма польщен.

— Мистер Холмс, заверяю вас…

— Нет, раз уж возникла подобная идея, давайте наметим контуры этой версии, — решительно заявил Холмс. — Проследим за моими действиями в ту праздничную ночь. Получается, это я в приступе бешенства нанес Марте Тэйбрам тридцать девять ножевых ран. Однако доктор Уотсон подтвердит, что в тот вечер я самым мирным образом настраивал свою скрипку.

— Я совсем не утверждаю…

— Разве я вел себя подозрительно и чем-то выдал себя, когда вы разбудили меня, постучав в дверь, наутро после убийства Николс?

— Мистер Холмс…

— Я вот теперь и думаю, как это мне удалось убить Элизабет Страйд за несколько мгновений до того, как я обнаружил ее труп, — безжалостно продолжал мой друг. — Но если доктор лживо описал мои действия той ночью, почему бы ему не повторить свои слова? Должен извиниться перед вами, доктор Уотсон, что попросил вас участвовать в этом гнусном фарсе. Убив Страйд, я помчался в Сити, чтобы зарезать там Эддоуз, и, измазанный ее кровью, вернулся на место первого убийства. Действительно, что может быть проще?

— Послушайте! — вскричал инспектор, весь красный от стыда. — Как вы полагаете, пришел бы я к вам лично, чтобы рассказать обо всех собранных нами уликах, если бы думал, что вы причастны к этим злодеяниям? Никому и в голову такое не приходило, пока вчера не появилась эта идиотская статья. Нас бросили на съедение прессе, и тут кто-то пошутил, что вот, мол, и вам досталось. Потом мне стали задавать глупые вопросы по содержанию статьи — вот так и возникла эта дурацкая версия.

— Да за такое вешать надо!

Лестрейд немного успокоился, убедившись, что Холмса не столько разъярило, сколько позабавило услышанное.

— Ладно, я передам в Скотланд-Ярд ваши показания, и мы устраним это досадное недоразумение. Расскажите еще немного о том, что было до моего появления.

— Мы с доктором Уотсоном случайно наткнулись на только что убитую женщину. Бросились искать преступника и очень скоро обнаружили его.

— Понятно, — сказал инспектор, делая записи в блокноте. — Время запомнили?

— Около часа ночи. Мы повстречали там констебля. Кажется, его фамилия Лэмб. Он посвящен во все подробности этой истории.

— Знаю, — сконфуженно признался Лестрейд. — У нас есть его отчет. Но поскольку он представил его уже после исчезновения мистера Холмса, я вызвался получить сведения из ваших собственных уст. Я появился там вскоре после вашего возвращения, мистер Холмс, и видел, как вы садились в кэб. Вас отвезли прямо в Лондонскую больницу?

— Нет, я вернулся домой.

Инспектор был ошарашен:

— Неужели?

— А какая разница?

— Никакой, конечно. Кроме… ну совсем уже идиотского предположения, что раз вы уехали в кэбе, мистер Холмс, то, значит, вы и сделали ту надпись мелом на Гулстон-стрит.

Очевидно, наши лица выразили крайнюю степень изумления, потому что инспектор поспешил заверить нас:

— Выяснить, когда появилась эта надпись, чрезвычайно трудно, но я обязан восстановить подлинный ход событий.

— Почерк Холмса совершенно иной, — сказал я, чувствуя, как во мне против моей воли вскипает злость.

— Я и сам это вижу. Но, как вы знаете, доктор, нам не дали возможности сохранить образец почерка. А в сочетании со столь же дикой идеей, будто на Холмсе была чужая кровь…

— Если моего слова для вас мало, спросите, чья это кровь, у доктора Мура Эгера с Бейкер-стрит, двести двадцать семь. Или ищите сами, — весело добавил детектив. — Уотсон! У вас есть возражения по медицинской части?

Отбросив галстук, инспектор расстегнул две верхние пуговицы на рубашке.

— Благодарю вас, джентльмены, я набрал вполне достаточно материала для дальнейшего расследования, — сказал он, обуреваемый муками профессионального смущения.

— Тогда всего вам доброго, Лестрейд. Рад был вас видеть, — бросил Шерлок через плечо, направляясь к дверям спальни.

— Минуточку, мистер Холмс! Грегсон и Ланнер просили передать, что вам лучше какое-то время не появляться в Уайтчепеле. По крайней мере, до тех пор, пока не прояснится вся картина недавних безобразий.

— Куда более вероятно, что они все чаще будут случаться в этом районе города, пока мы не положим конец власти ужаса, установленной Джеком Потрошителем, — ответил Холмс, прислонившись к дверному косяку своей комнаты.

Похоже, это заявление обидело нашего коллегу, что вызвало у меня сожаление. Как видно, я в очередной раз недооценил инспектора Лестрейда: мне пришло в голову, что в Скотланд-Ярде у Холмса нет друга лучше. Инспектор, однако, ничуть не удивился, лишь устало улыбнулся:

— Нисколько не сомневаюсь, мистер Холмс. И все же я был обязан расспросить вас. Поправляйтесь скорее. Удачного дня, доктор Уотсон.