Шерлок Холмс умолк, взял трубку и затянулся. Характерной чертой его натуры аналитика было умение представить всю эту душераздирающую историю совершенно бесстрастным тоном, словно он химик, рассказывающий о новом методе получения алкалоидов.

— Почему констебль Беннетт солгал о том, что видел в проулке? — спокойно спросил Холмс. — Он вышел из темноты, где серьезно раненная женщина, несомненно, нуждалась в помощи. Не стану утверждать, будто я знаю, что между ними произошло: то ли они когда-то были любовниками, то ли что-то разбудило в этом человеке мирно спавших до этого демонов. С уверенностью готов заявить только одно: когда Беннетт случайно обнаружил Марту Тэйбрам, она имела лишь одну штыковую рану, а после того как он покинул ее и встретил Стивена Данлеви, на ее теле оказалось тридцать восемь ран, нанесенных совсем другим оружием — карманным ножом, который может иметь при себе любой полицейский, да и вообще любой житель Лондона.

Что еще указывает на справедливость моих рассуждений? Во-первых, надпись на Гулстон-стрит. Я тогда удивился: откуда в кармане убийцы взялся мел? А ведь его используют во время патрулирования полицейские, чтобы сделать более яркими белые полосы на рукавах, дабы избежать гнева вышестоящего начальства.

— Конечно! — воскликнула Мэри Энн. — Он держал мел в кармане брюк.

— Теперь относительно униформы. Что, если одежда, которую Страйд привыкла видеть на своем будущем убийце, была вовсе не военной? Не исключено, что до этого он всегда был в полицейской форме с ее традиционным высоким шлемом. В гражданской одежде он, конечно, выглядел совсем по-другому, и тогда ее странное, казалось бы, замечание становится вполне осмысленным. Я присутствовал на похоронах Элизабет Страйд. Ее убийство было столь чудовищным и вызвало такой резонанс, что я решил: возможно, преступник захочет взглянуть на произведенный им эффект. Однако я встретил там лишь тех, кого ожидал увидеть. Единственный констебль сообщил, что инспектор Лестрейд поручил ему обеспечить порядок. Очевидно, так оно и было.

Лицо Лестрейда вытянулось от изумления.

— Я не отдавал такого приказа.

— Именно об этом мне сообщили в департаменте полиции.

Инспектор закрыл глаза:

— Мы ждем окончания вашего рассказа.

— Я провел немало часов, ломая голову, откуда репортер узнал, что приключилось со мной в ночь двойного убийства. Как не имеющий отношение к делу нож оказался возле трупа Эддоуз? Откуда стало известно, что я присутствовал на похоронах Страйд? И наконец, кто сообщил, что я покинул Бейкер-стрит, дабы провести расследование в Ист-Энде? В Скотланд-Ярде знали обо всем этом.

— Что ж, преступнику было известно многое.

— Несомненно. Злоумышленник использовал Тавистока как средство распространения клеветы. Добавьте к этому, что я часто писал короткие сообщения для Лестрейда и десятка других инспекторов Скотланд-Ярда, — загадка о том, как был подделан мой почерк, решится мгновенно. Ясно, что злодею не составило труда выкрасть одну из моих записок. Но заключительный, решающий довод, которого мне не хватало, прозвучал в весьма мудрой реплике нашего друга Уотсона. Это замечание вызвало вспышку едва тлеющих язычков пламени моих дедуктивных умозаключений.

— Не припомню, что я сказал такое особенное.

— Вы просто обратили внимание на то, что я должен был отметить сразу, если бы действительно был столь идеально отлаженным логическим механизмом, каким вы рисуете меня в своих рассказах. Вы сказали, что удивительно, как это Потрошитель всегда выходит сухим из воды в районе, буквально кишащем полицейскими. Очевидная причина его успеха: он знает, когда и по каким улицам проходят патрули. И после того, как я задал себе вопрос, что все-таки случилось в ночь этого невероятного двойного убийства, еще один вроде бы случайный факт обрел свое место.

Холмс заговорил быстрее. Чувствовалось, что он испытывает воодушевление.

— Потрошитель убивал Элизабет Страйд, не опасаясь, что его застигнут, зная, что маршрут констебля Лэмба проходит достаточно далеко от Датфилдз-Ярда. Мы вспугнули преступника, и он побежал в сторону Сити, а когда я настиг его, попытался меня убить. Затем самым непостижимым образом, страшно рискуя, он перерезал горло еще одной женщине, поскольку мы помешали злодею расчленить труп — ведь именно это было дьявольским импульсом всех его мыслей и поступков. Конечно, он не обладал даром предвидения в такой степени, чтобы знать в каждый момент времени, на любой улице, встретит он другого полицейского или нет. Однако члены комитета бдительности упомянули мимоходом, что напротив того места, где была убита Эддоуз, на другой стороне площади, — дом, в котором проживает офицер лондонской полиции. Именно там обитает Беннетт, и, конечно же, ему известны все ходы и выходы вокруг.

Лестрейд покачал головой с мрачным спокойствием человека, знающего самое худшее.

— Вы привели его в такую ярость, что Эддоуз, подвернувшаяся под руку, наверное, показалась ему даром с небес.

— Что же нам делать?! — воскликнула Мэри Энн в полном отчаянии. — Вы правы, мистер Холмс. Все сходится, каждая мельчайшая деталь. Но какой смысл говорить об этом, если в любую минуту он способен…

— Больше всего на свете, мисс Монк, я хочу, чтобы преступник оказался в наших руках, — заверил ее детектив. — Однако констебль Эдвард Беннетт уволился со службы, ссылаясь на вызванное перенапряжением нездоровье, и бесследно исчез пятого ноября, в понедельник.

— Неужели? — огорченно воскликнул я. — В тот самый день, когда Тависток обнаружил, что его кабинет подвергся вторжению…

— Хорошая работа, Уотсон. Я пришел к такому же выводу. Даже не так важно, ограничился ли Тависток жалобой на свои неприятности или потребовал от друга, констебля Беннетта, разыскать тех, кто его унизил, — результат один и тот же: убийца был предупрежден. Он, конечно же, не хотел, чтобы его связи с «Лондон Кроникл» получили огласку.

— Но мистер Холмс, — подала голос Мэри Энн, — что бы случилось, если бы Беннетт не сбежал?

Мой друг пересек комнату и выглянул в окно.

— По всей вероятности, полная катастрофа. Я был бы поставлен перед необходимостью немедленно схватить его, а для этого пришлось бы спустить всех собак на почтенных служащих Скотланд-Ярда. Вообразите сами: среди них все это время находился убийца, лишивший жизни пятерых женщин за какие-то два месяца и не вызвавший ни у кого ни малейших подозрений. Хуже того: у меня нет ни одного веского доказательства вины этого человека. Один шанс против десяти тысяч, что его признали бы виновным. Против меня не меньше свидетельств, чем против Беннетта, что красноречиво говорит о ценности косвенных улик. Нас постигли бы страшные бедствия: бунты против полиции, уличные беспорядки… Уже сейчас сэр Чарльз Уоррен заявил о своей отставке, и мистер Мэттьюз, возможно, очень скоро примет ее. Дело Потрошителя просто уничтожило сэра Чарльза. И виной тому Беннетт. — Холмс повернулся к Лестрейду: — Я не позволю ему развалить Скотланд-Ярд.

Несколько мгновений все молчали.

— Что же нам делать? — бесхитростно спросил инспектор.

Детектив неожиданно рассмеялся.

— Я почти убедил себя, что вы не поверите ни одному моему слову.

— Всегда знал, что вы идете непроторенным путем, но иногда натыкаетесь на истину, — проворчал Лестрейд.

— Верно сказано, — улыбнулся Холмс. — Что касается ближайших планов, то он только один, и в этом наше преимущество на данный момент. На бумаге, о которой я упоминал, обнаружены оттиски цифр. Вот оригинал с пометками графитовым карандашом.

Холмс передал документ Лестрейду, и мы принялись рассматривать его.

245—11:30

1054—14

765—12:15

— Что, черт возьми, это может означать?

— Такие цифры столь же полезны, как карта, мой дорогой инспектор. В левой колонке — личные номера полицейских, а в правой — время, когда они заканчивают обход.

— Замечательно! — воскликнул Лестрейд. — Надеюсь, вы уже узнали, кто они? Ведь в одном уайтчепелском подразделении около пяти сотен констеблей, не считая тех, кто успел получить новое назначение.

— Конечно, мой дорогой Лестрейд. Их фамилии — Сампл, Левер и Уайлдинг, маршруты патрулирования включают небольшие участки, поровну в Спиталфилдзе и Уайтчепеле. Выяснив, кто эти полицейские, я отправил телеграмму инспектору Эбберлайну, который был настолько любезен, что прислал мне карту.

— Вы объяснили, зачем она нужна?

Холмс решительно покачал головой.

— Если не считать моего брата и высших должностных лиц, с которыми он консультируется, лишь нашей пятерке известно имя этого безумца. Уайтхолл крайне заинтересован в том, чтобы избежать грандиозного скандала. Они знают о моей осмотрительности при расследовании подобных дел. Я хочу убедить всех вас, что если исключить пару недель после двойного убийства, когда он утратил самообладание, то можно заметить: Потрошитель совершает свои злодеяния с определенной периодичностью. Я, конечно, не обещаю вам, что следующее нападение состоится завтра, в день назначенного лордом-мэром шоу. К тому же преступник боится разоблачения и находится в бегах. И все же, думаю, он решится на очередное убийство. Беннетт уже продемонстрировал свое презрение к Скотланд-Ярду и ненависть ко мне, которая не исчезнет только из-за того, что он сбросил свою прежнюю маску. Мы с вами, Лестрейд, — последняя линия обороны. Если будем заодно, Беннетт никогда не узнает, что на него идет охота.

— Когда те парни из полиции выйдут на работу? — спросила Мэри Энн.

— У всех троих ночная смена, с десяти вечера до шести утра. Я послал телеграмму Джорджу Ласку, как только Эбберлайн сообщил о патрулируемых ими участках. Ласк привлек половину своего комитета бдительности для помощи Скотланд-Ярду сегодня и завтра вечером. Естественно, негласно, инспектор.

— Мистер Холмс, я не вправе препятствовать вашим действиям.

— Замечательное обещание, Лестрейд! — весело воскликнул мой друг. — Надеюсь, вы быстро оправитесь от того потрясения, которому я подверг вас.

— Я тоже на это рассчитываю, — улыбнулся Лестрейд. — У вас есть что-нибудь еще?

Детектив покачал головой:

— Теперь вы знаете то же, что и я.

— Тогда я возвращаюсь на место службы, — сказал инспектор, вставая. — Зная, что к чему, я заново составлю график патрулирования.

— Если не останетесь пообедать с нами, желаю удачи. Не сомневаюсь, что увижу вас в Уайтчепеле завтра в десять вечера, — сказал Холмс, пожимая коллеге руку.

— Для меня большая честь выйти вместе с вами на охоту, мистер Холмс, — признался инспектор. — Я не упущу такую возможность. Всем доброй ночи.

Мы, вчетвером, приступили к ужину. Холмс больше ни слова не сказал о деле, до тех пор пока мы не насытились и не насладились бренди. Сонная Мэри Энн позволила Данлеви набросить на нее шаль. Мы уже попрощались, когда журналист, расправив плечи, подошел к моему другу:

— Мистер Холмс, я вам очень благодарен за то, что узнал правду об этих ужасных преступлениях, но никак не пойму, зачем вы пригласили меня прийти. Мисс Монк — ваша помощница, да и я всегда рад быть вам полезен, но все же… Вы не тот человек, чтобы откровенничать понапрасну.

— Нет, конечно.

— Тогда я не понимаю.

— Дело в том, что я рассчитываю на ваше содействие завтра в Уайтчепеле, где мы будем не жалея сил защищать местных обитателей.

— Да, но…

— Вы хотите, чтобы я выразился более ясно? Ладно, — сказал детектив с решительным видом. — Я прошу вас, мисс Монк, не поднимая лишней паники, предупредить как можно больше ваших знакомых, что следующей ночью высока вероятность беды. Необходимо избегать плохо освещенных мест и воздержаться от прогулок в одиночку. Знаю, что вы не сумеете переговорить со всеми — их слишком много и они измучены самыми невероятными догадками. И все же постарайтесь.

— Я начну это делать уже сегодня вечером, мистер Холмс.

— Спасибо. Что касается вас, мистер Данлеви, вы для нас человек уникальный. Завтрашней ночью мы попытаемся предотвратить убийство, используя большое количество людей, причем ни один из них не будет знать, кого мы ищем. Мы с Уотсоном видели преступника на похоронах Элизабет Страйд. Кроме нас, только вы и инспектор Лестрейд знают его в лицо. Считайте это моей причудой, но иметь рядом трех человек, полностью знакомых с сутью дела, не будет чрезмерной предосторожностью.

Следующий вечер выдался холодным и мокрым, дождь барабанил в стекла. Меня знобило, и я загрузил в наш скромный камин угля без всякой меры. Глядя сквозь прозрачную занавеску из полукруглого эркера на улицу, я думал со страхом, что шансы рассмотреть чье-то лицо во мраке Уайтчепела астрономически малы.

Мой друг пришел около восьми часов, насквозь мокрый и сильно уставший, но его лицо светилось пылом и решимостью. Вскоре он вышел из спальни в поношенном одеянии Джека Эскотта. Осознавая, что эта мера предосторожности необходима, я тоже без лишних слов поднялся наверх, чтобы переодеться. Из своей спальни я слышал звуки скрипки Холмса. Мелодия в минорной тональности была незамысловатой, но западающей в память. Я узнал ее по высоким трелям и обманчиво простым переходам: то была одна из собственных композиций Холмса. Когда я спустился вниз, мой друг уже убрал скрипку в футляр и засовывал револьвер в карман пальто из грубой шерсти.

— Красивая мелодия, Холмс.

— Вам понравилось? Меня не удовлетворяет средняя каденция, но портаменто в заключительной фразе впечатляет. Если вы готовы, мы сейчас же отправляемся в Ист-Энд. Кэб уже ждет.

— Холмс?

— Да, Миддлтон, — отозвался он весело.

— Допустим, мы опознаем бывшего констебля Беннетта. Я теряюсь в догадках, что с ним делать дальше.

— Арестуем и передадим Лестрейду, который сегодня утром беседовал с самим мистером Мэттьюзом.

— А если не сумеем его найти?

— Я все равно буду его искать.

— А если…

— Я не допущу, чтобы это произошло. Вперед, Уотсон. Мы все вынесем. Трудные обстоятельства порождают великие деяния. Вы взяли с собой револьвер?

— Да. И складной нож.

Холмс откинул голову назад и рассмеялся, наматывая толстый шейный платок.

— Ну, тогда я абсолютно спокоен.

Мы встретились с Лестрейдом, как и договорились, в «Десяти колоколах», примерно в центре района, нанесенного на карту Эбберлайна. Лестрейд, этот непоколебимый страж порядка, выглядел таким же изможденным, как и рабочий люд за соседними столиками. Казалось, все его внимание сосредоточено на эле в стакане.

— Все готово? — возбужденно спросил сыщик, понизив голос, чтобы его не услышали в гуле разговоров.

Лестрейд с большой неохотой оторвался от своей пинты.

— Пятьдесят человек в штатском вызваны из Пэддингтона. Они служат в подразделении «F», и Беннетт их не знает. Число патрульных увеличено, маршруты изменены. Если рассказанное вами — выдумка, мистер Холмс, обещаю арестовать вас лично.

— Если я и ошибся, вы тоже от этого не застрахованы.

— Говорите, у этих парней из комитета бдительности с собой полицейские свистки?

— Конечно.

— Я рад, что эти любители здесь, — вздохнул инспектор. — Половину моих констеблей забрали еще в четыре утра, чтобы охранять процессию лорда-мэра.

Кулак Холмса с силой опустился на стол. Казалось, он не поверил своим ушам.

— Следует ли это понимать таким образом: куда важнее предотвратить бомбардировку гнилыми овощами той уродливой позолоченной колымаги, в которой укроется завтра лорд-мэр, чем помешать Джеку Потрошителю добавить новые женские органы к своей коллекции?

— Я спорил до хрипоты нынешним утром — ничего не помогло. А вот и Данлеви. Довольно неразумно настолько доверять газетчику, вы не находите, Холмс?

— Вижу, к вам вернулся обычный здоровый скептицизм, — насмешливо заметил мой друг. — Меня сильно беспокоило, что я нарушил ваше душевное равновесие.

— Хватит об этом, — огрызнулся инспектор. — Один из моих людей проведет здесь всю ночь. Патрульным дана инструкция громко свистеть, если они обнаружат что-нибудь подозрительное. С содроганием вспоминаю, какой был у вас вид, мистер Холмс, когда вы столкнулись с извергом в прошлый раз. — Детектива это явно рассердило, но он сдержался. — Мы с журналистом отправимся на Брик-лейн, а вы двое — на Бишопсгейт. Через каждый час встречаемся в этом пабе. Я захватил два фонаря, без которых мы вряд ли увидим даже собственные ноги. Удачи вам, джентльмены.

Я и инспектор взяли по фонарю. Кивнув на ходу Данлеви, мы с Холмсом вышли под проливной дождь.