И вот я, как тень, следовал за Валентайном, а тот, как тень, шел по пятам за человеком, которого я принял за Чарльза Адамса. Нет, это не мог быть один и тот же мужчина – Гейтс и Адамс. Это невозможно. У этих мужчин должны быть друзья, сослуживцы или партнеры по бизнесу, возможно, даже родственники.

Ясное дело.

И у меня не было ни малейшего желания размышлять над альтернативой. Потому как эта самая альтернатива казалась черным бездонным колодцем, в который даже заглянуть страшно.

– Где же тогда сам Чарльз Адамс? – все же поинтересовался я.

Достигнув Энтони-стрит, мы свернули к востоку. Вал, свистнув, подозвал разносчика газет. Парнишка уже надорвал глотку, выкрикивая новости, а сводились они к тому, что мы можем если не сейчас, то очень скоро вступить в войну или с Мексикой, или же с Англией. Брат бросил ему монетку, свернул газету трубочкой и засунул ее во внутренний карман пальто. И при этом окинул меня взглядом, который – к величайшему моему изумлению – показался почти терпеливым. А на самом деле был цепким и острым. У Вала появилась цель, он шел по следу и просто на глазах оживал.

– Где бы там ни был этот твой Чарльз Адамс, это нора сенатора Гейтса. Мне доводилось бывать здесь прежде. Ты в жизни ничего подобного не видел. Мускат, седло молодого барашка, лебедь, вырезанный изо льда…

– Я тоже здесь бывал. Там жила Люси Адамс.

– Тогда, если ты надеялся на счастливый конец, только что наметилось сильное снижение наших акций.

– Но откуда ты знаешь? Может, они вместе жили в этом доме – и Адамс, и Гейтс?

– Да потому, что я всегда знаю, откуда ветер дует, особенно если в глаз попала какая-то гадость.

Я сам до конца не понимал, почему мне так страстно хотелось, чтобы то был именно Чарльз Адамс и чтобы он любил свою жену. Ведь я собирался сообщить вдовцу скорбную новость. И тем не менее до дрожи в пальцах, до боли в суставах мне хотелось, чтобы то был именно он.

Потому что если нет никакого Чарльза Адамса, то и Люси Адамс тоже не существует. А вместо этого была одна живая, дышащая, красивая ложь, не осознающая, что она являлась персонифицированной частью некоего бессердечного замысла, а вовсе не женой.

Впрочем, далеко не живая и уже не дышащая, тут же поправил себя я.

Когда мы дошли до Бродвея, Гейтс все еще мелькал впереди. Выложенные плиткой тротуары, посередине проезжая часть, забитая санями, лошадьми, впряженными в маленькие повозки, они шустро проносились мимо, с риском для себя обгоняя более массивные транспортные средства. И еще кругом кишели люди. Черные, белые, представители самых разных человеческих рас, и одеты все по-разному, и головные уборы на них самые невообразимые. Какой-то мусульманин – на голове его красовался тюрбан из сложно и аккуратно переплетенных полосок ткани – задел меня плечом и вежливо извинился. И почти в тот же момент я ухватил за воротник мальчишку, начинающего карманника, который воспользовался тем, что я на долю секунды потерял равновесие, и запустил свои грязные пальцы ко мне в карман пальто. Я резко отшвырнул его в сторону – так рыбаки с презрением выбрасывают обратно в реку слишком мелкую рыбешку.

– Во-первых, – заметил мой брат, ловко обогнув огромную детскую коляску, задрапированную розовым шелком, – прекрати его так откровенно высматривать. Используй боковое зрение. К счастью, мы оказались на Доллар Сайд. Сечешь?

Вал всматривался в витрины магазинов, мимо которых мы проходили. Западную сторону Бродвея прозвали Доллар Сайд – за зеркальные стекла роскошных витрин, где были выставлены английские ювелирные изделия, французские шелка, бельгийские кружева, итальянская скульптура. На восточной стороне, которую прозвали Шиллинг Сайд, тянулись рестораны, где подавали мясные блюда; салуны, виднелись ступеньки, ведущие в подземные заведения, там располагались устричные. И вот я убедился, что в отполированном стекле можно отчетливо разглядеть отражение Гейтса.

– И прекрати так ходить, простофиля. До сих пор не можешь смириться с тем фактом, что ты мал ростом? Это же твое преимущество. И нечего задирать голову вверх и расправлять плечи, так тебя сразу заметят.

Он был прав. Вместо того чтобы держаться незаметно, я неосознанно выпрямлял спину и выпячивал грудь, точно задиристый петух перед боем.

– Обрати внимание, сейчас мы находимся от него на вдвое большем расстоянии, чем когда ты следил за мной. Вот главный принцип слежки. Держись подальше, но будь настороже.

Обойдя группу болтливых, как сороки, испанских туристов – все они почему-то указывали в разные стороны, – я вспомнил детство. Жаркий июльский день. Мне было пять, Валу – одиннадцать, и он вознамерился научить меня плавать. Потащил меня за собой к берегу неподалеку от Гринвич Виллидж, обвязал веревкой и бросил в Гудзон. Бросал восемь раз. На девятый я наконец смекнул, что к чему.

– Вал, он остановился, – прошипел я.

Внимание Гейтса привлекла какая-то безделушка в витрине. Мы приблизились. Он изучал сигарные коробки с орнаментом.

– Куда понесся? А ну, сбавь прыть, иначе ноги переломаю, – дружелюбно заметил брат.

Мы по дуге обогнули тень Гейтса, вынырнули с другой стороны. Примерно через десять ярдов мой брат промчался мимо сельского священника в домотканой рясе, едва не столкнул несчастного в канаву, а сам шагнул на тротуар. Трость Вала завертелась в пальцах, перламутровая рукоятка сверкнула над головой, как фонарик, лишь после этого он обернулся, глянул назад. И теперь, судя по его позе, делал вид, что собирается нанять сани.

– Никогда не оглядывайся без причин. Никогда не озирайся через плечо.

Как только Гейтс сдвинулся с места и поравнялся с нами, Вал с нетерпением принялся оглядывать забитую транспортом проезжую часть. Затем описал небольшой круг, по-прежнему вертя трость в пальцах, и возобновил преследование лишь тогда, когда Гейтс удалился на безопасное расстояние. Я наблюдал за ним, как за танцором балета, где в центре сюжета были хитрые воровские уловки и хулиганские выходки.

Пройдя еще около половины квартала, Вал пробормотал:

– Так и знал. Вот спесивый павлин! Могли бы и сами спокойно добраться туда, без всех этих уловок.

– Но тогда бы я не научился слежке.

– Стало быть, все по-честному.

– Но куда… о, – выдохнул я, видя, что Гейтс входит в гостиницу «Астор Хаус».

Большинство зданий на Бродвее – как на Доллар, так и на Шиллинг Сайд – построены или из песчаника, или из кирпича с бетоном. «Астор Хаус», этот Левиафан Нью-Йорка, был возведен десять лет тому назад целиком из розового гранита и напоминал расфуфыренную и окрыленную надеждой дебютантку с мизерным приданым на балу. Строительство его обошлось безумно дорого – в Европе на те же деньги можно построить три-четыре аналогичных дворца. Фасад выходил на Сити-Холл-парк, вход украшали четыре огромные колонны, само здание занимало целый квартал между улицами Бродвей, Визи, Чёрч и Барклай. Над головами прохожих грозно нависали шесть его этажей. Ощущение было такое, словно первый американский мультимиллионер привез на пустырь целую тележку с мешками денег, вывалил их там и решил посмотреть, что прорастет. Насколько я знал, примерно так оно и было. Да в этом заведении работало больше прачек, чем полицейских в Шестом участке.

Перед ковровой дорожкой у входа Гейтс приостановился и взглянул на часы. И пока сенатор всматривался в циферблат, нагнув голову, Вал проскочил мимо него, а я – следом. И оказался в роскошном вестибюле со сверкающими хрустальными люстрами и канделябрами, поблескивающими золотыми моноклями, пальмами в горшках и рубиновыми колье на белоснежных женских шейках. Светские дамы проплывали мимо с безразличным видом, словно говорящим: так уж и быть, окажу вам честь, пяльтесь на меня сколько угодно; мужчины делового вида смотрели нетерпеливо и одновременно скучающе, нюхали табак из золотых табакерок, обрезали кончики сигар. Брат прошел через вестибюль к залитому солнцем внутреннему двору в центре этого блещущего роскошью чудовища. Нашел там кушетку с изумрудной обивкой, откуда хорошо просматривался вход, уселся, достал из кармана газету, развернул и стал перелистывать. Я присоединился к нему.

– И последнее, – заметил Вал, не отрывая глаз от страницы, – лучший способ проследить за кроликом, это прибыть к его месту назначения первым. Тогда он ничего не заподозрит.

– И что теперь?

– Теперь постарайся держать рот на замке. Вон он, уже идет.

Гейтс стоял на входе, оглядывая помещение. Мимо проскользнул цветной официант с военной выправкой, в приподнятой руке он, казалось, без всяких усилий держал поднос, уставленный тарелками – судя по запаху, с супом из моллюсков. Достоинство «Астор Хаус» состояло еще и в том, что вы, находясь в какой-то его точке и возжелав чего-то – неважно, ночью или днем – непременно это получите. Подозреваю, что подобные услуги стоят целую кучу звенелок, но возможности проверить это у меня нет и не было. Как только Гейтс двинулся к бару, брат резко опустил газету.

– Черт побери, Гейтс! Вот удача! Как раз тот, кого мы ищем.

Ратерфорд Гейтс расплылся в улыбке и направился к нам. При ближайшем рассмотрении оказалось, что козлиная бородка у него напомажена, а карие глаза так и лучатся здоровьем и добродушием. Подавая руку брату, он заложил большой палец левой руки за подтяжки. Туда же отправился и большой палец правой, после того как они с Валом обменялись рукопожатием. Почему каждый политик на земле копирует и повторяет этот манерный жест, ума не приложу и, видно, буду сгорать от любопытства до конца своих дней.

– Капитан Уайлд! Вот приятная неожиданность. Бог ты мой, мы же не виделись с прошлогодних выборов. А это…

– Мой брат Тимоти. Как вы уже догадались, тоже полицейский.

– Рад познакомиться, – сказал я.

– Взаимно, мистер Уайлд. Всегда приятно встретить союзника. Насколько я понял, увидев вас вместе, вы, как и брат, тоже один из моих голосующих.

Я ограничился кивком. В жизни ни разу ни за кого не голосовал.

– Так вы сказали, я вам нужен, капитан? – Гейтс уселся в кресло рядом с нашей кушеткой, величественным жестом дав понять, что мы тоже можем сидеть, точно мы с Валом находились на приеме у особы королевских кровей или же у владельца этого роскошного отеля. – Надо ускорить подготовку к весенним выборам. Тогда, уверен, будем видеться чаще. Нельзя допустить, чтобы повторился восемьсот тридцать восьмой.

Вал потер пальцем переносицу, словно демонстрируя огорчение.

– Не напоминайте мне о том годе. Всякий раз напрочь отбивает аппетит.

– А что случилось в восемьсот тридцать восьмом?

Вал пребольно наступил мне носком ботинка на ногу.

– Я в тот год сильно болел, – пробормотал я. – Скарлатиной.

– Да, тогда мы едва его не потеряли, – заметил Вал. – Пришлось отправить долечиваться в Саванну. Он был так слаб и беспомощен, прямо как младенец. Так до конца и не оправился. У тебя ведь до сих пор эти приступы, верно, Тим?

– Ага, приступы, – я гневно покосился на него. – Да, бывает. Время от времени.

– От души сочувствую. – Гейтс широко и приветливо улыбнулся мне. – Так вот, в тысяча восемьсот тридцать восьмом виги тайно от всех привезли из Филадельфии несколько сот человек, расселили их здесь по пансионам и заплатили – за то, чтобы голосовали против нас. И все у них прекрасно сработало. Ублюдки!

– Но это же омерзительно, – искреннее возмутился я.

– Знаю. Как это я сам раньше не додумался? – сокрушенно заметил Вал. – Звенелок у нас было под завязку. Могли позволить себе собственных филадельфийцев. Просто опозорились.

– Не стоит винить себя, капитан, – принялся утешать его Гейтс. – К счастью, мы и сейчас неплохо обеспечены. Материально. Как раз сегодня встречаюсь с главным нашим спонсором. Так что боюсь, джентльмены, не смогу уделить вам больше пяти минут.

– Тогда излагаю суть истории. – Вал всем телом подался вперед, уперся локтями в колени, сложил ладони вместе. – Вчера в проулке неподалеку от реки нашли какую-то курицу. Задушена насмерть. Мерзкая работа.

– Ужас какой… – Гейтс достал из кармана жилета серебряный портсигар и протянул нам, решил угостить французскими сигаретами. Руки не дрожат, в глазах сдержанный интерес, губы тоже ничем не выдают волнения. Я отказался, Вал с удовольствием взял одну.

– Ну, и мы тут копнули малость. И самое худшее, сенатор, заключается вот в чем. У меня есть все причины полагать, что вы знакомы с жертвой. Цветная, но совсем светлая, около тридцати, бене такая дамочка, нет, правда, просто красотка. Не припоминаете?

Гейтс побледнел. Сигарета в его пальцах повисла незажженной. Я так и впился в него взглядом, выискивал мельчайшую деталь – следил за каждым движением губ, за легким подрагиванием кожи у висков. На шее взбухла и пульсировала жила, он сглотнул слюну.

– Но не хотите же вы сказать… что это моя домработница Люси Райт?

«Домработница. Бог ты мой», – подумал я.

– Вполне возможно, что и она, – ровным тоном произнес Вал. – Сегодня утром мы установили ее личность.

– О, боже, – протянул он. – О, господи… о, Люси!..

Сейчас он походил на человека, которому резким ударом сломали позвоночник. И боль с ужасающей быстротой распространялась по всему телу. Руки у Гейтса дрожали. Он беспомощно смотрел на них, точно они принадлежали какому-то другому созданию.

– Когда вы видели ее в последний раз? – спросил Вал.

Гейтс резко опустил голову, закрыл глаза.

– Не видел ее с тех пор, как вернулся из Олбани. Помню, еще подумал: наверняка нашла себе новое пристанище. И в голову не приходило, что с ней могло случиться что-то плохое.

– Продолжайте, сенатор, – сказал Вал, когда наш собеседник, судя по всему, утратил дар речи.

Мне никогда не нравилось наблюдать за людьми в удрученном состоянии, а этот человек, похоже, просто распадался на куски. Тоже своего рода доказательство. А потому я решил воспользоваться ситуацией и спросил:

– Происходили последнее время какие-либо изменения в домашнем укладе?

Гейтс приоткрыл глаза.

– Примерно с месяц назад она нашла работу в цветочном магазине. «У Тимпсона», это неподалеку от моего дома. Ну и, разумеется, я поздравил ее и разрешил остаться у себя в доме до тех пор, пока не подыщет себе новое жилище, где-нибудь в пансионе или в съемных комнатах. Бедняжка Люси. А вы уверены, что это она?

– Да. И вы говорите, что Люси служила у вас домработницей?

– Верно, но потом она нашла себе работу в цветочном магазине, которая ей больше по вкусу… О, господи! Вы непременно должны найти чудовище, которое сотворило с ней такое, слышите, капитан? Должны найти его немедленно!

Сердце у меня билось как бешеное. Чарльз Адамс спас Люси Райт от банды похитителей и позже женился на ней. У Ратерфорда Гейтса была служанка по имени Люси Райт, которая сменила работу, устроилась в цветочный магазин. Что-то здесь явно не сходилось – такого рода ложь словно впивается в тебя острыми зубами и оставляет кровоточащую рану.

Валентайн достал свой маленький блокнот. Вообще-то память у него прекрасная, и записывать что-либо нет нужды, но думаю, он делал это для пущего эффекта.

– Итак, Люси Райт. Незамужняя?

– Вдова. С ребенком.

– Где проживала прежде?

– Она родом из Олбани.

– И как долго мисс Райт приглядывала за вашей норой?

– Полных два года. Я очень хорошо к ней относился.

– Похоже, она была того рода девушкой, хорошо относиться к которой мужчине просто и приятно. – Вал плотоядно улыбнулся, чиркнул спичкой о ноготь и закурил сигарету. Потом подался вперед и сделал то же самое для Гейтса. Бедняге явно надо было затянуться.

– Да, Люси была очень хороша собой, – осторожно заметил тот. Он был по-прежнему очень бледен. – И если вы полагаете, что мои взаимоотношения с ней носили предосудительный…

– О, ничего такого я не предполагаю, – со свойственным ему коварством заметил Вал. – Но только не говорите мне, что, имея под носом такую милашку на протяжении целых двух лет, вы ни разу не пытались оседлать ее в постели.

Мне всегда претили подобные выражения Вала, но здесь достаточно было непристойного тона, чтобы бледный до того Гейтс так и залился краской.

– Вы в чем-то обвиняете меня, капитан?

Брат приложил руку к груди, сама невинность.

– Что вы, сенатор, и в голову не приходило. Но ведь кто, как не вы, должны были знать Люси, верно? Ее друзей? Врагов? С чего начнем?

Гейтс пожал плечами и смотрел уныло.

– Простите. Но для меня это просто шок.

– Что и понятно, – заметил я, подпустив в голос добродушия, но получилось не очень. – Вы не спешите, подумайте хорошенько, прежде чем ответить.

– Да, конечно, вы правы, – Гейтс покосился на моего брата с таким видом, точно хотел сказать: «У каждого из нас есть свои маленькие слабости, разве нет?» – Мы были… близки, время от времени. Держали это в тайне, и, надеюсь, это останется между нами. Большую часть времени Люси проводила дома, вместе со своим маленьким мальчиком. Понимаете, она страшно боялась охотников за рабами. Как и большинство других африканцев. Однажды она уже становилась жертвой похищения, но мне удалось ее освободить. Кстати, так мы и познакомились. И Люси почти все время жила в смертельном страхе, опасаясь, что ее схватят снова. Ну, а потом, когда устроилась в цветочный магазин, я очень ей гордился. Думал, что ей наконец удалось излечиться от страхов.

Вал выпустил ровное колечко дыма и с интересом наблюдал за тем, как оно лениво тает в воздухе.

– Перед тем, как ее убили, охотники за рабами похитили ее сестру и сына.

Я удивленно покосился на брата, не ожидал от него такого признания. Да у меня просто голова пошла кругом. Ведь история, рассказанная Гейтсом, была, как мне показалось, весьма убедительна и близка к истине. Сенатор меж тем выронил сигарету и выглядел совершенно опустошенным. Брат невозмутимо затушил тлеющий на полу окурок.

– Нет. Пожалуйста, скажите мне…

– Райтам удалось перебраться в безопасное место. А два дня спустя Люси Райт успокоили. Задушили шнуром. И произошло это в темном проулке у реки или где-то еще. Делия и Джонас пропали. Может, вам известно, где они?

– Понятия не имею.

– Ни догадки, ни предположения?

– Увы, но нет. Да я даже не знал, где живет эта Делия Райт, знал только, что преподает она в школе при Абиссинской церкви. И вообще все это просто ужасно.

– Да, пожалуй, что можно и так сказать. И вот тут в связи с этим у меня возникает один вопрос, сенатор.

Гейтс подергал свою козлиную бородку. Мне даже показалось, что он вот-вот начнет рубить и испортит изумительный ковер ручной работы.

– Да, капитан?

– Чего именно вы хотите от меня в этой ситуации?

Вал облокотился локтем о валик кушетки и продолжал задумчиво затягиваться сигаретой. До сих пор я не понимал, к чему он гнет, но теперь до меня дошло, и я поразился блистательной простоте его замысла. Если Ратерфорд Гейтс вернулся из Олбани, затем неким непостижимым образом узнал, что Люси у Валентайна, то он вполне мог убить ее в порыве ревности. И тогда все сходится – люди то и дело убивают из любви и ревности. И мир при этом продолжает вертеться. Тогда его реакция на вопрос Валентайна многое прояснит.

– Допустим, я об этих делах ничего не знаю. Но, пожалуйста, бросьте-ка вы это дело, хотя бы для блага партии.

– Делайте то, что можете и считаете нужным. – Гейтс откинулся на спинку кресла, горестно скривив губы. – Не далее, как сегодня утром, я договорился, чтобы дом закрыли. Мне приходится так часто разъезжать между Нью-Йорком и Олбани, что я давно подумываю продать его, и заранее уведомил о том мою домработницу. Во время этих коротких приездов куда как удобнее останавливаться в гостиницах. Ну и сегодня, увидев, что никого дома нет, я решил, что она поселилась где-то в другом месте… возможно даже, стала хозяйкой собственного жилища. И счастлива теперь… Нет, я просто не в силах пережить все это! В голове не укладывается. Найдите этого сукиного сына, капитан, пусть его приговорят к повешенью…

– О, вот и вы, Ратерфорд. Извините, что помешала.

Я так и передернулся от ненависти и отвращения. Прямо за спиной у Вала стояла Шелковая Марш, одетая, как всегда, шикарно – черный шелковый костюм, расшитый бисером, губы искусно накрашены, на голове шляпка из светлого меха – под тон бледно-золотистым волосам. Обращалась она к Гейтсу, но смотрела, естественно, на Валентайна. Мадам Марш всегда смотрела на людей, как смотрят люди на мощенную булыжником мостовую – лишь как на средство добраться, куда им необходимо. Но некогда Вал принадлежал ей, и она хотела вернуть его – так ребенок порой жаждет заполучить какую-то игрушку лишь потому, что ему ее не дают. Она украсила прическу мелкими красными оранжерейными розочками, отчего казалось, что волны искусно уложенных волос забрызганы капельками крови.

– А, Шелковая, – улыбнулся Вал, продолжая покуривать. – Ты здорово помогла нашей партии в этом году. Нет, ей-богу, они должны возвести тебе усыпальницу в здании муниципалитета, славная моя цыпочка. Никому до сих пор не удавалось так успешно пополнить нашу казну.

– Это самое малое, что я могла сделать. – Она положила руку ему на плечо. Братец и глазом не моргнул. Тогда она переключила свое внимание на меня и заметила с радостной улыбкой: – А-а, мистер Уайлд. Насколько я поняла, ваши усилия по освобождению мистера Карпентера увенчались успехом. Последний раз поверила мистеру Варкеру на слово; уверяю, больше такого не повторится.

– Насколько я понимаю, вам просто пригрезилась эта встреча с Кофи Сент-Клэром, – не удержался и съязвил я.

– Я была убеждена, что это тот самый человек, но теперь понимаю: позволила ввести себя в заблуждение. – Марш кокетливо склонила голову набок, на щеках ямочки, глаза невинно расширены. – Вы, должно быть, считаете меня глупой и излишне впечатлительной девушкой, мистер Уайлд.

– Это последнее, что я бы о вас подумал.

Покраснев, словно я отпустил ей комплимент, Шелковая Марш обернулась к сенатору. Тот вытирал лицо платком, сдвинув очки вверх с переносицы.

– Ратерфорд, дорогой, не стану спрашивать, о чем вы тут говорили, но вид у вас такой расстроенный… Вы в порядке?

– Да, да. Просто немного растерялся. Тут и говорить-то не о чем.

– Не о чем. Кроме как об убийстве, – весело вставил Вал.

Тут Шелковая Марш обошла кушетку и уставилась на нас с неподдельным или наигранным изумлением. Эта женщина всегда напоминала мне некий заводной механизм, лишь маскирующийся под человеческое существо с помощью пудры, румян и разных крючочков и винтиков, и невозможно было определить, когда она лжет, а когда просто копирует нормальные чувства.

Ратерфорд тем временем снова побледнел.

– Убийстве? – эхом откликнулась она.

– Вам должно быть хорошо знакомо это понятие, – вставил я.

Зрачки ее расширились, взгляд светлых, в крапинку, глаз словно окаменел.

– Жду вас в ресторане, Ратерфорд, там и обсудим сбор средств в фонд. Если вы, конечно, в состоянии. Но если заняты другим делом, то посижу одна и отдам должное прекрасному шеф-повару здешнего ресторана. Да, Валентайн, почему бы вам со всем своим пожарным отделением «Никербокер» двадцать один не посетить мое заведение в самое ближайшее время? Мы с девочками будем просто счастливы немного развлечь вас, и все, разумеется, совершенно бесплатно.

– Ты говоришь «бесплатно»? – спросил брат.

– Для тебя – всегда, Валентайн, – пробормотала она.

– Умные люди говорят: получаешь только то, за что платишь. Так что нет. – Вал раздавил окурок в хрустальной пепельнице. – Спасибо, не надо.

Шок – вот самое слабое слово, которым можно было бы описать мою реакцию. В жизни никогда не видел, чтобы мой брат был столь категоричен, отказываясь от услуг. Шелковая Марш снова залилась краской – на этот раз непритворно. Мало того – на глаза ее навернулись слезы. Кивнув Ратерфорду Гейтсу, она поспешила удалиться, и шелковистые слегка подпрыгивающие ее локоны утонули в море других таких же нарядных причесок.

– Спасибо, что поговорили со мной, капитан, – пробормотал Гейтс и поднялся. Если мы и оскорбили его приятельницу, виду он не подал. – Я действительно должен переговорить с мисс Марш, поскольку она пожертвовала большие суммы на мою предстоящую весеннюю кампанию. И постарайтесь держать меня в курсе. Прошу, пожалуйста.

– А вы будете в городе через неделю на балу партии? – спросил Вал.

– Да, постараюсь вырваться, хотя, несомненно, потребуется мое присутствие в Олбани. Я остановился здесь, в «Астор». Номер триста тридцать семь. Так что можете связаться со мной в любое время.

И Гейтс ушел. Удалился понурый и снедаемый беспокойством. Когда сенатор встретится с Шелковой Марш у входа в ресторан, та улыбнется и возьмет его под руку. И оба они погрузятся в экзотический мир черепашьего мяса, гусиной печенки и каплунов. Оба лгут. И минимум один из них – безжалостный убийца.

Правда, я еще не решил, кто именно.

– Полагаю, нам не стоит удивляться, что Гейтс и Шелковая Марш хорошо знакомы друг с другом? – спросил я брата.

Вал покачал головой.

– Да они лучшие друзья на протяжении вот уже многих лет. Кстати, и я тоже. Из одного материала скроены.

– Ничего подобного, ты другой. И нечего называть их друзьями или приятелями.

– Друзьями.

– А вот это меня очень беспокоит.

– Лишь потому, мой Тим, что ты чуточку умней столба от ворот.

– Так ты понял, лжет он или нет?

– Единственное, что я усек из этого разговора, так это то, что они время от времени были близки. Я уже говорил тебе, что не собираюсь вынюхивать и вдаваться в подробности жизни Люси Адамс, и все потому, что пташка она не простая. Продажная, но давала лишь одному мужчине. Видно, хотела заполучить свадебное колечко, причем без всякой задней мысли в голове, словно это могло облегчить ее положение. Почти все они порой прибегают к подобным уловкам. Хотя в его берлоге я ее никогда не видел.

Тут у меня страшно зачесался старый шрам, и я принялся за него. Вал раз в кои-то веки не обратил на это внимания. Махнул рукой официанту – на этот раз им оказался ирландец, – и вскоре в руках у нас оказалось по стаканчику бренди. Я отпил глоток, не слишком озабоченный тем, сколько может стоить здесь этот напиток. В любом случае платит Вал. Ведь он у нас демократ, черт побери.

– Мотив, Вал, – выдохнул я.

– Мотив… – вздохнул он. – Не знаю.

Видный политик, подумал я, спасает красивую женщину. Он очарован ею. Очарован и своей ролью в этой истории, потому что солгал. Просто выдумал ее. Захотел стать героем. Он уже представляет, как это повествование будет напечатано большими печатными буквами и снабжено эффектными ослепительно яркими иллюстрациями. В воображении рисуются самые фантастические портреты рыцарей. Рыцарь, побеждающий дракона, во всей своей славе и величии. Затем следуют картинки мимолетной, но разбивающей сердце любви. А потом вдруг он обнаруживает, что женат – вполне возможно – и является, прежде всего, политиком и никем больше. Но только теперь – женатым.

Сикасу Варкеру и Длинному Люку Коулзу Люси нужна была живой, чтобы сколотить быстрые и грязные деньги. Валу и мне, а также Писту и членам комитета – так мне, по крайней мере, казалось, поскольку знакомство мое с Хиггинсом и Брауном было недолгим, – нужно было обеспечить Люси безопасность. Лично я полагал, что Шелковая Марш всегда усердно исполняла роль зачинщицы и исполнительницы самых мерзких и злобных замыслов, но до убийства никогда не опускалась. С учетом всех этих обстоятельств и в отсутствие новых сколько-нибудь существенных улик вывод напрашивался один.

Единственным человеком из всех мне знакомых, который мог желать смерти Люси Райт, был Ратерфорд Гейтс. И близость выборов, а также тайная женитьба вполне вписывались в эту картину.

Вал бросил несколько монет на оловянный поднос для напитков, поднялся и застегнул пальто.

– Бедняжка перепугалась не на шутку. Правда, я так и не понял, чего именно. Того, что успела выболтать, или того, что успел рассказать нам Гейтс.

– А как думаешь, могли сестры знать обо всем этом? Может, они уже давно раскусили Гейтса и молчали просто ради благополучия семьи?

– Пока что трудно сказать, не знаю. Но если они молчали ради сохранения мира, то следы этой истории ведут на юг.

– Я иду в комитет бдительности, – объявил я, устремляясь за братом к высоким стеклянным дверям. – Оставшихся в живых Райтов следует найти, и найти срочно.

– Тогда я займусь проверкой нескольких своих догадок.

– Каких именно?

– Над которыми стоит поразмыслить в укромном местечке.

Раздраженный и взволнованный, я вышел из гостиницы, сощурившись от яркого солнца, затем отскочил на самый край тротуара – пропустить группу джентльменов в богатых бобровых шапках и дам в роскошных мехах, которые проследовали к входу.

– Я должен снова напоминать тебе, чтобы ты был осторожен?

– Нет. Я только что показал фигу Шелковой Марш, главному спонсору демократов, а также настоящей или бывшей любовнице каждого партийного босса на Манхэттене. И излишняя осторожность к цели не приведет. Надобно разобраться с этим делом как можно быстрей, иначе дорого обойдется.

Вал прикоснулся к полям шляпы и двинулся по тротуару, размахивая тросточкой, как какой-нибудь денди, ищущий развлечений. Конечно же, он был прав. Время сейчас – это главное. Я тоже торопливо зашагал по улице, перебирая в уме имена.

Райт или Адамс, думал я, приближаясь к дому Джулиуса. Накануне вечером, прежде чем договориться о встрече с членами комитета, я успел перемолвиться с ним словечком. Убийство Люси не будет раскрыто до тех пор, пока мы не узнаем, какую же из этих двух фамилий она носила. И я твердо вознамерился это выяснить, вспоминая, каким тяжелым казалось ее почти остывшее тело, вспоминая низкие переливчатые нотки ее чудесного голоса. Я узнаю настоящее ее имя, и оно, как ключ, поможет отпереть любую дверь, за которой кроется ответ. И упаси меня боже оставить эту тайну неразгаданной или сейф не вскрытым. Узнавать тайны самых разных людей – вот в чем мое истинное предназначение.