Когда нью-йоркского активиста Льюиса Таппана попросили представить материалы для книги Уильяма Стилла по истории «подземной железной дороги», тот поделился следующими воспоминаниями. Однажды его попросили предупредить двух молодых братьев родом из Саванны, штат Джорджия, о том, что охотники за рабами отправились на север на их поиски и собираются найти их и схватить. Таппан тут же вышел из своего дома в Бруклине и постарался распространить эту новость в церквях для чернокожих. Ему повезло, он смог отыскать братьев, и те поведали ему свою историю.

Они рассказали Таппану, что отцом их был известный врач из Саванны, который прижил пятерых ребятишек от матери, та фактически являлась его рабыней. Но затем врач женился на белой женщине и решил продать мать вместе с пятью детьми с аукциона. И вот когда вся семья оказалась на помосте и начались торги, причем ставки были очень высоки, два брата принялись объяснять толпе, насколько это жестоко – продавать шестерых членов одной семьи. И что любой, кто купит их, пожалеет о том в самом скором времени, ибо они столь долго жили, как свободные люди, что ни одному новому хозяину не будет от них никакой пользы, только деньги зря потратит. Тем не менее все шестеро были проданы, но братья доказали правоту своих слов и бежали в Нью-Йорк-Сити. Цвет кожи у них был очень светлый, и там они побрили головы, купили каштановые парики и стали, подобно многим белым, вольнонаемными работниками. Предупреждение Таппана пришло вовремя, и они успели бежать до того, как агенты по поимке рабов из Джорджии появились на Манхэттене.

Положение свободных чернокожих, рожденных на севере, было настолько ненадежным, что в густонаселенных районах еще в 1819 году цветные горожане стали создавать комитеты бдительности. Нью-йоркский комитет бдительности был основан в 1835 году «с целью принятия всех возможных мер по недопущению жестокой практики похищения мужчин, женщин и детей в этом городе. А также с целью помощи тем несчастным, которым грозила опасность повторного превращения в рабов» – именно так сформулировал свои задачи комитет в первом ежегодном отчете. Членами комитета были: Роберт Браун, Уильям Джонстон, Джордж Р. Баркер, Дж. В. Хиггинс, основателем его являлся Дэвид Рагглз. Последний настолько мешал похитителям, охотникам за рабами и коррумпированным чиновникам, что его самого не раз пытались похитить. В одном из таких случаев в 1838 году его успел предупредить единомышленник. Он поведал Рагглзу о том, что в нью-йоркской магистратуре негласно хранится огромная по тем временам сумма в пятьдесят тысяч долларов, предназначенная в качестве вознаграждения любому, кто сумеет схватить Рагглза и избавиться от него где-нибудь за линией Мейсона-Диксона.

Собрано огромное количество свидетельств, указывающих на то, что практика похищения свободных черных с целью последующей их продажи, как беглых рабов, была широко распространена и систематизирована, и что судебная система, а также правоохранительные органы почти во всех случаях смотрели на это сквозь пальцы. Уильям Паркер, лидер сопротивления из Филадельфии, писал, что это «преступление» стало настолько распространенным, «что все мы жили в постоянном страхе. Слухи о похищениях рабов доходили до нас каждые две-три недели; порой в дом могла ворваться целая группа белых, схватить человека и увести неведомо куда; порой людей похищали целыми семьями. И у нас не было ни сил, ни власти защитить их или предотвратить подобные преступления». Эти похитители человеческих существ прибегали к самым варварским мерам и средствам, чтобы удержать своих пленников. Методы, применяемые пресловутой бандой Кэннон, чтобы держать свои жертвы в узде, сводились к постоянным избиениям деревянными палками и полотнами пил, несчастных также морили голодом. Одна из членов этой семейки, Пэтти Кэннон, была арестована после того, как в земле, принадлежавшей ей, было обнаружено множество скелетов; позже она умерла в тюрьме в ожидании суда.

Нью-Йоркский департамент полиции был основан в 1845 году, в период бурных социальных волнений и политических раздоров. Граждане не одобряли создание этой так называемой «постоянной и профессиональной армии», и, несмотря на отсутствие униформы, людей с медными звездами на лацканах встречали враждебно и с недоверием. Во время Великого картофельного голода в Ирландии в 1845–1850 гг. в Нью-Йорк стало приезжать больше иммигрантов, чем могла позволить городская инфраструктура. Фермеры целыми семьями бежали от голодной смерти из Ирландии и, попав в Соединенные Штаты, продвигались на запад, но многие оставались на Манхэттене, и вскоре стало ясно, что демократическая партия вполне может рассчитывать на их голоса. А потому они принялись активно подыскивать работу и жилье этим людям. В отсутствии социальной сети и институтов, занимающихся такими проблемами, политики быстро сообразили, что их подопечным нужна вполне конкретная помощь, а не пустая риторика, что только это поможет партии набрать очки. А потому многим семьям обездоленных оказывали помощь такие организации, как Таммани-холл, ставшая впоследствии синонимом коррупции и кумовства.

В период, когда шефом нью-йоркской полиции был Джордж Вашингтон Мэтселл, язык, на котором говорили обитатели города, менялся чуть ли не ежедневно. Фразы, заимствованные у британского воровского сообщества, смешивались с немецким, голландским, идиш и другими языками иммигрантов и образовали так называемый «брызгальный язык», дитя многих материнских языков, на котором говорили низшие и беднейшие слои населения, а также обитатели самых страшных и омерзительных гетто, где они были обречены проживать. Мэтселла, как человека продвинутого и мудрого, очень интересовали эти социальные тенденции, и он стал составлять словарь этого «языка преступности» в надежде, что тот поможет полиции в работе. Этот эксцентричный культурологический документ был адресован также денди с Пятой авеню, которые тут же подхватили многие словечки, и сленг стал распространяться в богатых и вполне благополучных районах. Мэтселл подходил к изучению «брызг» с чисто профессиональной точки зрения полицейского, но позже, хоть и нехотя, признал, что этот жаргон «весьма выразительно отражал многие идеи». А потому современные поклонники английского языка, возможно, сочтут эти отклонения от нормы не менее выразительными, адаптивными и органичными.