Сегодня Егору сняли швы на шее. А еще пересадили его в кресло и увезли на рентген. Но сел-то на кровати он сам! Теперь может есть ложкой. Доктор разрешил ему переходить на нормальную еду. Только тщательно пережевывать, не слишком горячую, не острую и не твердую. Он так явно обрадовался! Бедняжка мой.

Оставляю ему на кровати бумагу с ручкой, чтобы мог сам общаться с врачом, и иду на встречу с отцом. Егор советовал забыть про старые обиды, но у меня нет никаких обид. Тогда, двенадцать лет назад, мы с мамой вместе принимали решение жить без него. И это казалось самым правильным. Он страшно пил. Его из-за этого уволили с работы, и он просто пил дни напролет. Дома ужасно пахло, они с мамой постоянно ругались, а я боялась лишний раз показываться ему на глаза. Мы посадили его на поезд до Москвы, где жила моя бабушка, и постарались забыть. И у нас всё получилось. Мы были счастливы вдвоем. Мама старалась делать всё, чтобы я ни в чем не нуждалась. Мы жили нормально, и мне всегда было достаточно того, что я имела. Мама окружала меня любовью и вниманием, и я отвечала ей тем же. Я забыла о том, что у меня был отец, так же как и он забыл про нас. А тут почему-то вдруг вспомнил.

Выхожу из больницы и сразу узнаю его. Невысокого роста, с такими же кучерявыми волосами, как у меня, только русого цвета, опущенными до плеч. Худой мужчина, выглядящий сильно старше своих лет. На нем светлая рубашка, серые брюки и большие очки. Выглядит немного забавно. В его руках вижу коробку конфет «Птичье молоко» и улыбаюсь – помнит ведь, что я любила их в детстве.

– Ксюшенька… милая… – его голос срывается, а руки слегка дрожат.

Пару секунд смотрю на него, а потом бросаюсь на шею. Крепко обнимает меня и, кажется, плачет. У меня тоже слезы на глазах. Украдкой вытираю их и отстраняюсь.

– Здравствуй, папа.

Сидим в какой-то уютной кофейне. Я ем мороженое с кофе, а он говорит, протирая носовым платочком свои смешные очки.

– Я пил тогда несколько лет. Чего только матушка не делала, чтобы меня остановить. Ходила в церковь и к разным колдунам. Что-то подсыпала в водку, чтобы меня сразу выворачивало. Но я только смеялся и снова брался за стакан. А потом я встретил одну женщину. Очень хорошую женщину. Она как-то вытащила меня из этого дурмана. Устроила на работу в институт. Я будто стал с ней другим человеком. Про вас вспоминал, конечно, но…

– Но у тебя была другая жизнь, – с улыбкой помогаю я ему. – Все нормально, пап, я понимаю. Я рада, что эта женщина помогла тебе.

– Моя Томочка… Она умерла два месяца назад, от рака. Мне было очень плохо, и я снова чуть не взялся за бутылку. Боролся с собой. Однажды разбирая бумаги, нашел твою фотографию – ту, где ты с большим бантом на макушке. Долго решался. Потом занял денег на билет и рванул в Дивногорск. А ты здесь, оказывается, была.

– А… дети у вас были?

– Нет, Ксюшенька, больше детей Бог мне не дал.

– А чем ты занимаешься? – пытаюсь отвлечь его от грустных мыслей. Хотя мне и правда интересно.

– Тружусь в государственном институте, на кафедре современного естествознания. Доцент. Пытаюсь показать разным оболтусам, как удивительно и гармонично устроена наша вселенная. Кто-то даже слушает, – горько улыбается он.

Представляю его в аудитории. В широком костюме, больших очках и с растрепанными волосами, увлеченно рассказывающим что-то, например, об электронах.

– Я бы тебя слушала, – улыбаюсь и беру его за руку.

Он накрывает второй рукой мою руку и благодарно смотрит на меня. В глазах опять блестят слезы.

– Доченька… кроме тебя, у меня больше никого не осталось. Пожалуйста, давай видеться с тобой хотя бы иногда? Или хотя бы созваниваться?

– Конечно, пап, – обещаю ему.

– А если тебе что-нибудь будет нужно, хоть что, не стесняйся обращаться, я всегда тебе помогу! – уверяет меня, а я закусываю губу.

– Вообще-то, мне уже нужна твоя помощь, – решаюсь попросить я. – Посоветуй, пожалуйста, к кому можно обратиться, чтобы помогли снять квартиру. Какого-нибудь надежного риэлтора или агентство.

– Зачем, Ксюшенька? Ты можешь жить у меня, – восклицает он и тут же осекается. Понимает, что еще слишком рано предлагать мне такое.

– Это не для меня, – мягко отвечаю я. – Понимаешь, Егора выселяют из квартиры, а он лежит в больнице, и мне нужно самой всё устроить и как можно быстрее.

– Егор – это твой парень, да? – киваю ему в ответ. – Наверное, хороший парень, раз ты ему так помогаешь? Вон, аж из Красноярска примчалась!

– Очень хороший, – тихо говорю я.

– Ксюшенька, мне посмотреть надо, у знакомых поспрашивать. Я к вечеру тебе узнаю, хорошо?

– Отлично! Спасибо, пап!

– А если тебе вещи перевозить надо, так я помогу! Михалыч вчера свою газель починил, его попросим, он не откажет. А деньги-то у тебя на квартиру есть? Я, если что, могу…

– Все есть, пап, не переживай, – быстро прерываю его. Вот деньги у него брать я точно не буду! Попрошу у Светланы Аркадьевны занять, она мне всегда помогала. – Извини, мне бежать пора. Там обед скоро, если не успею, Егор голодным останется.

– Хорошо, доченька, беги. Я позвоню тебе вечером насчет риэлтора. Спасибо, что согласилась со мной встретиться.

– Я рада была тебя увидеть, пап, – искренне говорю я и целую его в щеку. – До вечера!

Бегу обратно в больницу, а на душе тепло и радостно. Теперь у меня есть папа, и он замечательный! Он мне поможет, и всё у меня получится!

* * *

Когда вернулся с рентгена, меня ждали. Слава богу, Ксюши уже не было. Кивнул им в знак приветствия. Пока санитар помогал мне пересесть на кровать, заметил, как Тася скривила свой носик. Видимо, от моей немощи. Хорошо хоть я сегодня полностью одет.

Вижу эту девушку второй раз в жизни. Она очень красивая, но такая холодная и высокомерная, что сам бы я никогда к ней не подошел. Санитар уходит, и они тут же принимаются за дело. Делают несколько фотографий: Тася сидит рядом и держит меня за руку, Тася кормит меня с ложечки Ксюшиным бульоном, Тася помогает мне сесть. Фальшиво улыбаемся друг другу, а мне до жути противно. Только бы Ксюша этого никогда не увидела!

Потом включают видеокамеру и снимают те же кадры. Тася держит меня за руку и рассказывает, как проводит рядом со мной дни и ночи; Тася кормит меня с ложечки и говорит, что сама готовит мне бульон, потому что больничная еда – «ну вы сами понимаете»; Тася помогает мне сесть и сообщает журналисту, что после выписки я перееду к ней, и она будет сама обо мне заботиться. Хочется кричать, что об этом мы не договаривались, но я могу лишь молчать и улыбаться. Мне просто нужны деньги.

Уходят, оставив пухлый конверт. Прячу его под подушку и думаю, что скажу Ксюше.

Вдруг заходит санитарка и начинает менять белье на Ксюшиной кровати. Я в страхе замираю, понимая, зачем она может это делать. Немного погодя мои опасения оправдываются. На каталке привозят мужчину, видимо, только после операции. Он еще не отошел от наркоза и негромко постанывает. Его укладывают на кровать и уходят.

Теперь я не смогу видеть мою девочку рядом каждую минуту. Не буду слышать ночью её сопение в мое плечо. Я снова буду один в этой чертовой больнице!

Ксюша, где же ты?

* * *

Забегаю на этаж, и меня тут же перехватывает Глеб Викторович:

– Ксюшенька, зайди ко мне на минутку.

Прохожу за ним в кабинет и сажусь на стул.

– Я посмотрел снимки Егора и могу вас порадовать. Ребра срослись, и отеки внутренних органов спали. Через три дня снимем швы на животе, а там уже можно и к выписке готовиться.

Я радостно улыбаюсь, а доктор продолжает:

– С коленом тоже все хорошо. Сгибать его пока не получиться, но самостоятельно передвигаться Егор уже может. Тебе нужно достать ему костыли, я напишу сейчас, какие удобнее. Можешь купить или взять напрокат, тут за углом неплохой магазин есть. Ему они нужны будет недели две, не больше.

– Хорошо, я достану. Спасибо вам!

– Подожди убегать, – останавливает меня доктор. – Еще кое-что. Так как Егор уже сам садится и его душевное состояние не вызывает опасений, тебе не обязательно находиться с ним круглосуточно. Сегодня мы положили в его палату другого больного. Он пока что лежачий, но зато с голосом у него всё в порядке. Так что, думаю, они присмотрят друг за другом.

Смеется своей шутке, а у меня дыхание перехватило. Как я оставлю Егора одного? Кто будет за ним ухаживать? Подавать еду, выносить утку, отвлекать от грустных мыслей, в конце концов? А как я теперь буду без него? Видеть его два часа в день – это ничтожно мало! И куда я теперь пойду?

Пытаясь справиться с паникой, прощаюсь с доктором и иду в палату.

Захожу и вижу Егора, сидящего на кровати с ложкой в руках. Перед ним на стуле стоит обед. В ту же секунду понимаю, что да, ему уже и не нужна моя помощь. Но мне-то, мне нужно его постоянное присутствие! Егор поворачивается ко мне и улыбается. Потом резко грустнеет и указывает взглядом на спящего соседа. Киваю ему и сажусь рядом, помогая держать тарелку.

Он ест котлету и пюре, старательно пережевывая пищу. Выглядит при этом безумно довольным, и я просто радуюсь за него.

«Ты можешь жить у меня» – пишет мне, закончив с обедом.

«Угу. Доктор сказал достать тебе костыли. Сейчас пойду за ними»

Достает из-под подушки толстый конверт и протягивает мне. Открываю и потрясенно охаю. Так много денег сразу я еще не видела. Вопросительно смотрю на Егора. Кивает и что-то долго пишет.

«Знакомый долг принес. Двести пятьдесят оставь в конверте на столике в коридоре квартиры, завтра хозяйка придет за арендной платой. А остальное – тебе на расходы»

«Хорошо»

Целую его в губы и помогаю лечь.

– Я скоро вернусь, – шепчу на ушко и не могу удержаться, чтобы еще раз не поцеловать.

Беру из конверта десять тысяч и иду за костылями.

Если честно, я в шоке. Двести пятьдесят тысяч за квартиру? В месяц? Ну и цены… Я смотрела вчера в автобусе несколько предложений, за эти деньги можно снять очень приличную квартиру на полгода. Правда, однокомнатную и не в центре города. Хотя вряд ли Егор в ближайшем будущем сможет так же много зарабатывать, как и раньше. Так что бюджетный вариант жилья его должен устроить. Наверное.

Вообще-то, в этом есть и положительная сторона. В том, что меня выгнали из палаты. Теперь у меня много свободного времени, и я смогу снять новую квартиру и перевезти вещи, ничего пока не говоря Егору. Только вот, наверное, нехорошо принимать такие решения без него. С другой стороны, зачем ему сейчас эти переживания? Ведь он даже и выбрать-то квартиру сам не сможет. Все равно придется мне ездить смотреть, мне собирать и перевозить вещи. А он будет чувствовать себя виноватым, что взвалил на меня это. Нет, всё-таки правильно я решила. Сделаю всё сама, а потом расскажу ему, перед самой выпиской. Просто постараюсь представить себя на его месте и понять, какое бы жилье ему понравилось. Точно, так и сделаю. Только бы папа нашел хорошего риэлтора.

Беру костыли напрокат на три недели. Так дешевле. Возвращаюсь в палату и помогаю Егору встать. Получается далеко не сразу, но мы не сдаемся. Наконец, Егор твердо стоит, опираясь на костыли, и я убираю руки. Смотрит на меня с триумфом, и я улыбаюсь. Переводит взгляд на дверь и явно намеревается дойти до нее. Прыгаю вокруг него, выставив руки, не зная, с какой стороны его ловить, если будет падать. А он посмеивается надо мной и медленно, но твердо шагает.

«Кажется, я больше тебе не нужна…» – пишу, когда мы возвращаемся к кровати, и Егор ложится на нее, явно очень усталый.

«Ты нужна мне больше, чем воздух. Ты мое солнце, и без тебя я замерзну»

Улыбаюсь и целую его руку. Он гладит меня по щеке. Кажется, мы сидим так долго-долго, глядя друг другу в глаза и купаясь в нашей нежности.

– Время посещения закончилось, – язвительно тянет Ирочка, заглядывая в палату.

– Я уже ухожу, – отвечаю ей и встаю, чтобы собрать свои вещи.

– Ну вот, оставляю тебя на попечении твоих любящих фанаток, – весело говорю Егору, а у самой на душе скребут кошки.

Он кривится, будто от отвращения, и я тихонько смеюсь. Целую его в последний раз и закрываю за собой дверь.

Вечером мне позвонил приятный парень и представился риэлтором от Николая Афанасьевича. Подробно расспросил о моих пожеланиях и обещал к завтрашнему утру подобрать варианты. Пожеланий у меня было немного. Дом рядом с парком, чтобы Егор мог гулять и дышать свежим воздухом; квартира на первом или втором этаже, чтобы ему не приходилось долго подниматься, если лифт вдруг сломается, и минимум мебели, чтобы поместить всю его аппаратуру. О том, буду ли я жить там вместе с ним, я старалась не думать. Мы не говорили о будущем, слишком много сложностей впереди. Через два месяца начнется моя учеба, и мне придется уехать. Это единственное, что известно абсолютно точно.

Слоняюсь по квартире Егора и не могу решить, с чего начать собирать вещи. У него слишком много всего. Слишком много подарков от других девушек. Не знаю, захочет ли он сохранить эти напоминания о своей музыкальной карьере. Хотя вряд ли в новой квартире для всего этого найдется место…

Решаю начать с того, что меня больше всего раздражает. С плюшевых мишек. И зайцев. И котят. И еще черти-пойми-каких зверюшек, которые, к счастью, заполняют всего лишь одну комнату этой огромной квартиры.

Егор меня постоянно отвлекает. Разгадывает там какую-то музыкальную викторину и делится со мной разными интересными фактами. От этого создается иллюзия, что он где-то рядом, и мне не так одиноко. В десять он желает мне спокойной ночи, и я остаюсь одна.

Включаю запись его концерта и продолжаю собирать вещи, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Он не сможет больше петь. Наверное, очень тяжело вдруг потерять возможность делать то, что любишь. Мне он этого не показывает, но наверняка страдает в душе. Слушаю, как он поет, и вспоминаю его голос. Все слова, что Егор говорил мне. Его смех. Я скучаю по этому. Теперь мне остались лишь черные буквы на экране телефона. Надеюсь, так будет не всегда.

К трем часам ночи, наполнив двенадцать больших мусорных пакетов мягкими игрушками и умяв при этом три коробки конфет из запасов Егора, я падаю без сил на огромную кровать. Подушка еще пахнет им, я обнимаю её и шепчу в пустоту: «Спокойной ночи, любимый!»