Петр Александрович сидел в кабинете заведующей детским домом Бирюлевского района, смотрел на фотографию мальчика, и сердце его бешено колотилось.
Это был Егор Петров, номер семьдесят пять в его длинном списке имен. За двадцать с лишним лет мужчина проверил больше сотни человек. Это было непросто. Они вырастали и разъезжались по стране, меняли имена и фамилии. Но всё же его список был изрядно почеркан и весь испещрен мелкими пометками. И Петр Александрович не терял надежды.
Он служил в следственном комитете подполковником. Специально пошел туда, чтобы иметь доступ к информации. Свободного времени было мало, но он упорно искал своего сына.
И вот, кажется, нашел. Мальчику на фотографии было лет четырнадцать, он дерзко улыбался, взъерошив рукой темно-русые волосы.
Петр Александрович достал из внутреннего кармана старую выцветшую фотографию и положил рядом.
– Я нашел его… – прошептал мужчина, и из его глаза скатилась скупая слеза.
Заведующая приподнялась, чтобы лучше рассмотреть, и её брови удивленно взлетели вверх. Казалось, на фотографиях один и тот же человек, так они были похожи. Оба в серых футболках и шортах, оба с взъерошенными волосами. Только присмотревшись повнимательнее, можно было понять, что на более старом снимке – девочка. Её волосы были чуть длиннее, а под футболкой прорисовывались небольшие груди.
– Где он? Скажите мне, вы знаете, где он сейчас? – взволнованно спросил мужчина.
– Да-да, конечно, – растерянно сказала заведующая, всё еще потрясенная увиденным. Нечасто такое случалось, чтобы родители находились спустя почти двадцать пять лет. Но женщина взяла себя в руки и продолжила.
– Егор – самый известный наш воспитанник. Он поменял фамилию, когда получал паспорт. Многие так делают, вы же знаете, в доме малютке их всех записывают, как придется: Иванов, Петров, Кукушкин…
Петр Александрович нетерпеливо закивал, взглядом умоляя её продолжать.
– Он выбрал фамилию Бруславский, уж не знаю, почему она ему понравилась. А когда начал петь, и её сократил, стал зваться просто – Егор Бро. Эх, жалко его, талантливый был мальчик.
– Что? – мужчина схватился рукой за сердце.
Заведующая заметила его состояние и тут же спохватилась.
– Ох, боже мой, что я говорю! Нет-нет, он жив. Жив! Его сильно избили, и он потерял свой голос, но он живой! Приезжал к нам недавно со своей девочкой, игрушек столько детям привез.
– Как? – только и смог выговорить Петр Александрович. В его голове мельтешили какие-то обрывки воспоминаний, и он от волнения никак не мог сложить их в единую картинку.
– Да не волнуйтесь вы так, с ним всё хорошо, – увещевала его заведующая. – С костылем, правда, ходит и пока не говорит, но зато какой счастливый! И Ксюшенька его – такая хорошая девочка!
И тут картинка сложилась. Вот это совпадение!
– Вы знаете их точный адрес? – спросил Петр Александрович.
– Нет, откуда? Я даже и не спрашивала.
– Можно я возьму с собой его фотографию?
– Да-да, конечно. Я только отсканирую её для дела.
Пока она включала сканер, мужчина нетерпеливо притоптывал. Ему срочно нужно в больницу, возможно, там что-то знают. А если нет, будет сначала искать Ксюшиного отца, Николая Афанасьевича. Тот упоминал, что в институте работает. Михеев. Точно, его фамилия Михеев.
* * *
Ксюши нет уже три дня, и я жутко скучаю. За окном льет дождь, и мы грустим с ним вместе.
Переделал кучу дел. Продал свой мотоцикл и купил недорогую машину. Прошел дополнительное обследование и собрал недостающие справки для страховой компании. Если всё получится и мне выплатят страховку за голос, смогу купить нам с Ксюшей собственную квартиру. Даже тех десяти процентов, что Шепелев мне оставил, должно хватить на однушку. Где-нибудь на окраине, но зато свою.
Раньше я копил деньги на дом. Хотел иметь свой шикарный особняк в каком-нибудь модном месте. Откладывал не слишком активно, больше тратил на развлечения и шикарную жизнь. Наверное, так я пытался восполнить всё то, чего мне не хватило в моем детдомовском детстве. А потом этот случай с Кокориной, и всё накопленное пришлось отдать. Я не жалею, что так получилось. Иначе я бы никогда больше не встретил мою Ксюшу. Я потерял кучу денег, но обрел настоящую любовь. Это был хороший обмен.
Николай Афанасьевич оказался замечательным человеком. Он тоже мне очень помог. Возил везде и говорил за меня с людьми. Благодаря ему, всё получилось сделать в столь короткие сроки. Еще он делился со мной своими немногими воспоминаниями из Ксюшиного детства, и я благодарно его слушал. Мы оба скучали и с нетерпением ждали её возвращения.
А потом грянул гром, и я услышал о нем в новостях. Тасю Белкину нашли с перерезанными венами в её собственной ванне. Тут же посыпалась куча вопросов обо мне и наших с ней отношениях.
«Где был в это время Егор Бро? Ведь его уже выписали, и он должен был переехать к девушке? И где он сейчас? Встречались ли они на самом деле? И не из-за него ли девушка покончила с собой? Может быть, она узнала, что он ей изменяет? А может, это он причастен к её смерти и сейчас находится в бегах?»
Фантазия репортеров изобретательна. Агент Таси молчит. Следствие не исключает убийства. И весь город ищет Егора Бро.
Первой, о ком я подумал, была Ксюша. Они пойдут в больницу и там узнают о ней. Обожающие меня медсестры первые сдадут её с потрохами. А когда репортеры узнают о наших с ней отношениях, разразится новый скандал. Мы оба будем под подозрением.
Пока никто не знает наш новый адрес, но его узнают рано или поздно. Журналисты – пронырливые гады. И они придут сюда. А может быть, их опередит следствие.
В любом случае, Ксюше нельзя сюда возвращаться. Нас будут пасти репортеры и вызывать на допросы следователи, и я должен как-то оградить её от этого.
«Милая, тебе нельзя пока возвращаться в Москву. Посмотри новости и поймешь. Поезжай куда-нибудь в деревню к подружке, чтобы никто не знал, где ты. Я попробую сам со всем разобраться. Люблю тебя»
Решаю завтра сам поехать в полицию. Мне нечего скрывать, и они все равно меня найдут. Расскажу им о нашей лжи. Надеюсь, агент Таси и Григорий Иванович подтвердят мои слова.
Но полиция приехала ко мне сама. В девять вечера раздался звонок в дверь, и я увидел в глазок развернутые корочки следователя.
Открыл дверь и недоуменно уставился на своего соседа по палате.
– Впустишь? – как-то несмело спросил он.
Я пропустил его в квартиру, закрыл дверь и показал рукой на кухню. Мы сели за стол друг напротив друга, и я вопросительно поднял брови.
– Прости, что я так, – кивает он головой на удостоверение. – Не знал, как представиться. Мы ведь с тобой даже толком и не познакомились.
Киваю ему и протягиваю руку. Он пожимает её и тяжело вздыхает.
– А я ведь думал, что сердце екнет сразу, как только увижу тебя. А получилось вон как, четыре дня пролежали в одной палате и не признали друг друга…
Я не могу понять, о чем он говорит, и недоуменно развожу руки в сторону.
– Я взял в детдоме твою старую фотографию, – говорит он и кладет передо мной на стол снимок. Я помню его, нас всех тогда фотографировали по одному, чтобы вложить в личное дело. Но зачем этот мужчина принес мне мою же фотографию, никак не могу понять.
– А это, – он достает из кармана другую фотографию и кладет её рядом, – твоя мама, Иванова Лидия. Но все называли её Лидок. Я нашел тебя, сын…
Я смотрю на фотографию девчонки, как две капли воды похожей на меня, и вспоминаю вдруг то, что он рассказывал тогда в больнице. Я его не слушал почти, но почему-то слова врезались в память. Я не могу поверить в то, что это происходит со мной, и в шоке смотрю на него.
– Если хочешь, сделаем экспертизу, но я уверен, что она подтвердит. Прости, что так долго искал тебя… Прости, что уехал и бросил её тогда… – почти шепчет он. – Может быть, если бы я остался с ней…
Мотает головой и вытирает слезы со щек. Я крепко сжимаю его руку и тоже не могу сдержаться.
Наверное, это странно смотрится со стороны. Два мужика сидят на кухне и плачут, держа друг друга за руки. Но я так счастлив, спустя столько лет, узнать своих родителей. Пусть в живых остался только отец, но он любил мою мать и может рассказать мне о ней.
Достаю из шкафа блокнот и ручку (Ксюша позаботилась, чтобы в каждой комнате они были) и пишу ему:
«Я очень счастлив, что ты нашел меня, папа»
Спустя полчаса примчался Николай Афанасьевич. Он увидел новости и запереживал, что дал мой адрес малознакомому человеку. А еще он ничего не понял про мои отношения с Тасей и приехал, чтобы всё у меня выяснить.
Пока я писал на листочке подробный рассказ о том, какие отношения связывали меня с Тасей Белкиной, Ксюшин папа слушал историю о том, как долго этот «малознакомый человек» искал своего сына. В конце рассказа он крепко обнял моего отца, поздравляя и принимая в семью. Вот это было еще невероятнее. За какой-то один месяц мы с Ксюшей обрели друг друга и своих отцов, и теперь у нас есть настоящая семья.
Пока они читали мою писанину и бурно обсуждали «этот лживый шоу-бизнес», я переписывался с Ксюшей. Она пришла в ужас от выпуска новостей, и тут же рвалась приехать, убеждая меня, что должна быть рядом и что выдержит любой прессинг.
«Нет, девочка моя, и даже не спорь. Пока тебе лучше быть подальше от меня. Кстати, твой папа тоже так считает»
«И мой тоже» – все же написал ей я, хотя сначала не хотел.
Получив кучу вопросительных знаков, я вкратце описал ей ситуацию, и только тогда Ксюша успокоилась, решив, что втроем мы точно без нее справимся.
Милая моя девочка, как же я тебя люблю…
На следующий день мы с отцом съездили к его коллегам в следственный комитет, и я дал письменные показания о своих отношениях с Тасей. Позже агент Таси подтвердил мои слова, и у следствия больше не было ко мне вопросов.
Вопросы были у репортеров. Они всё-таки узнали, где я живу, и то один, то другой подкарауливали у подъезда или звонили в дверь. Я показывал им, что не могу ничего сказать и просто уходил. Гулять становилось невозможно, и я почти целыми днями сидел дома.
Ксюша гостила у Юли в деревне и присылала мне свои фотографии на фоне грядок. Фотографии становились все откровеннее, и я понимал, что она тоже по мне тоскует…
На пятый день в интернете появилась статья «Тайная девушка Егора Бро». В ней писали, что, оказывается, всё то время, что я лежал в больнице, за мной ухаживала некая рыжеволосая девушка по имени Ксюша. Она спала со мной в одной палате, кормила с ложечки и пряталась в комнате отдыха, когда ко мне приходила Тася. А бедные медсестры, оказывается, даже боялись лишний раз зайти и проверить больного, чтобы не застать нас за разными непотребствами. А я, такой-сякой кобелина, еще и при любом удобном случае норовил залезть под юбку к каждой мало-мальски симпатичной медсестре. И их источник нисколько не сомневается, что это я довел бедную Тасю до суицида своим аморальным поведением и постоянными изменами. В доказательство репортер приводит кадры с камеры видеонаблюдения возле больницы, где Ксюша встречает меня после выписки и помогает дойти до машины.
И если к подобным сплетням и грязи я привык, то фотография Ксюши – вот это было плохо. Она была не слишком четкая, но если видел эту девушку хоть раз, тебе не составит труда узнать её на снимке. Хорошо хоть фамилию репортер не назвал. Её в больнице мог знать только мой врач, но он, видимо, не опускается до подобных сплетен. И за это я ему благодарен.
«Про тебя узнали. Держись, милая. Прости, что втянул тебя в это».
Отправляю ей ссылку на статью, она должна это знать и быть готовой к вопросам знакомых. А в том, что они узнают, я не сомневался. Статья наделала много шума, и наша фотография с разными провокационными заголовками быстро распространялась по соцсетям. Впервые я проклинал свою популярность, но не мог ничего сделать, чтобы остановить это. Любые комментарии с моей стороны только усугубят ситуацию. Остается лишь надеяться, что скоро появится другая новость, которая вновь займет все мысли этих жадных до сплетен людей.