Мы с Егором жили на папиной даче, в маленькой тихой деревушке. Этот дом они построили вместе с Тамарой, простой и добротный. Всего три комнаты и веранда. Небольшой садик с плодовыми деревьями и кустами, огород и банька. Огород в этом году не садили, и он весь зарос травой. Тамара умерла весной, а папа был убит горем. Зато в саду наливались яблоки и груши, краснели вишни и уже осыпались ягоды с кустов.

В домике было светло и уютно. Никакого старья, которым обычно заваливают дачи только потому, что выбросить жалко. Добротная деревянная мебель, красивая посуда и накрахмаленные салфетки на всех поверхностях.

Здесь было хорошо и спокойно. Постепенно забывались события того страшного вечера, когда я сидела, сжавшись в комок, на нашей кровати, боялась и переживала за Егора. А за окном в это время происходило что-то жуткое и умирали люди. Я ничего не слышала.

Мне не рассказывали подробностей. Егор крепко прижимал меня к себе весь вечер и гладил по голове, а Петр Александрович разбирался с полицией. А утром приехал папа и отвез нас на свою дачу.

И вот мы тут уже три недели. Егор сочиняет музыку, а я читаю книжки. По выходным приезжают из города наши отцы. Мы ловим вместе рыбу, жарим шашлыки и подолгу беседуем вечерами. Правда, больше всего беседуют наши папы, и чаще всего они спорят, но мы с Егором с удовольствием их слушаем, иногда переглядываемся и нежно улыбаемся друг другу. И это так здорово и по-семейному!

А завтра будет мой день рожденья. И, кажется, мужчины для меня что-то готовят. Отправили одну в ближайший лесок с корзинкой. Сказали, что им дико хочется картошечки с грибами, и только я – та волшебная фея, что может исполнить их желание. Забавные они.

Брожу по лесу и улыбаюсь. Как же всё у нас хорошо! У меня теперь тоже целых два папы. Оба безумно меня любят и чуть ли не на руках носят. Егор даже ревнует. И облегченно вздыхает, когда они от нас уезжают. Тут же набрасывается на меня с поцелуями и дня два вообще не выпускает из своих рук. Не дает ничего делать. Я сержусь на него иногда и даже начинаю лупить подушкой. А Егор только хохочет и, дав мне немного выпустить пар, снова подминает под себя и начинает целовать.

Когда возвращаюсь с полной корзинкой лисичек, они уже играют в карты на веранде. Петр Александрович громко возмущается, а папа, хихикая, потирает руки. А он у меня хитрый жук, всё время выигрывает! Надо будет выпытать у него секрет, буду потом Егора на желания обыгрывать. Хотя… исполнять его желания мне тоже нравится.

Егор сразу меня замечает и радостно улыбается. Как будто успел соскучиться за пару часов! Но у меня тоже тепло на сердце, и я улыбаюсь ему в ответ.

– О! А вот и наша красавица-лисичка принесла нам лисичек! Помочь почистить? – тут же подскакивает с места Петр Александрович, а Егор закатывает глаза.

– Как будто ты умеешь! Всю жизнь в городе прожил! Пропусти вперед мастера! – ворчит папа и забирает у меня из рук корзинку. Продолжая спорить, они отправляются на кухню. А мы с Егором смотрим друг на друга и смеемся.

– А что? Красавица-лисичка… мне нравится, – шепчет Егор и целует меня нежно-нежно.

Тем вечером мы гуляли по берегу нашей маленькой речки. Егор уже неплохо ходил, правда, чуть-чуть подволакивал ногу, но нам это нисколько не мешало. Мы смотрели, как зажигаются звезды, вслушивались в негромкие звуки леса и плеск воды, молчали и чувствовали себя абсолютно счастливыми.

А когда вернулись, в домике было уже темно, наши отцы спали, и мы, не включая даже фонарика, тихонько пробрались к кровати и, крепко обнявшись, тоже уплыли в царство Морфея.

А когда я проснулась утром и открыла глаза, то испугалась сначала и не поняла сразу, где нахожусь. Вся комната была увешана разноцветными шариками, флажками и большими бантами. На полу и на мебели лежали крупные разноцветные конфетти, а в углу стоял огромный букет, скрученный из множества длинных шариков. Это было похоже на сказку.

Вдруг застучали барабаны, и под веселую музыку в комнату вошли три клоуна. Я ахнула, узнав в них Егора и наших отцов. Они выглядели совершенно как настоящие клоуны из цирка, в ярких одеждах и с разукрашенными лицами. Улыбались и так неуклюже кружились под музыку, что я расхохоталась.

Егор закончил стучать в барабан, висящий у него на шее, вытащил из огромных карманов музыкальные тарелки и громко ударил их друг о друга. Потом они с папой отошли к стене, а Петр Александрович выдвинулся вперед, достал из карманов мячики и начал жонглировать ими. Они падали иногда, но он невозмутимо поднимал и снова запускал их в воздух. А я восхищенно хлопала в ладоши.

Потом вперед вышел папа, поклонился и деловито поправил огромную бабочку на шее. Снял со своей головы огромный цилиндр и начал доставать из него всё подряд: какие-то ленты, мячики, конфеты – и притворно сердился, будто не находя того, что нужно. А потом вытащил за уши прелестного рыжего кролика и протянул мне.

И тут я закрыла рот рукой и расплакалась. Он помнил! Он всё помнил! Я так хотела себе кролика в детстве, прямо грезила им. Строила ему домики из кубиков, выстилала мягкими тряпочками и мастерила для него игрушки… Но у мамы была аллергия на шерсть, и поэтому никаких животных в нашем доме никогда не было. А он помнил!!! И про клоунов тоже помнил! На мое шестилетие мы ходили в цирк, и я сказала тогда, что вот бы эти веселые клоуны пришли ко мне домой в мой день рожденья и поздравили бы. И чтобы не было вокруг всех этих толкающихся детей, и они выступали бы только для меня.

И сейчас я смотрела на трех мужчин, которые стали для меня самыми родными, и которые так здорово исполнили мою детскую мечту. Не побоялись ведь быть смешными, готовили всё это, продумали до мелочей и устроили целое представление!

Я улыбалась и прижимала маленькую прелесть к своей груди, а из глаз всё еще текли слезы. Егор снова начал бить в барабан и одновременно дудеть в какую-то приятную дудочку. Папы спрятались за его спиной и с чем-то там копошились. А потом прозвучала финальная дробь и они, путаясь, развернули передо мной огромную надпись: «С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ, КСЮШЕНЬКА!!!»

Я отложила на кровать кролика и бросилась к ним, обнимая и зацеловывая всех троих сразу. Это мой лучший день рождения! Я так их всех люблю!

А потом мы все четверо долго отмывались от грима, ели огромный торт, и они рассказывали мне, как пришла им в голову эта идея с поздравлением и как сложно было всё готовить втайне от меня. Как Егор ночами сочинял эту веселую барабанную мелодию, Петр Александрович учился жонглировать даже на работе, а папа объехал всю Москву в поисках рыжего кролика, похожего на меня, а потом полдня крутил шарики, сооружая из них букет.

А вечером они уехали, и мы с Егором остались вдвоем. И он подарил мне еще один подарок. Это была самая чувственная и волшебная ночь. Буйство ароматов, и вкусов, и ощущений. Изысканные ласки и медленные движения… И звезды, миллионы звезд на наших небесах, мы летели к ним вместе, держа друг друга в объятьях, и звезды кружили вокруг нас, унося в своем теплом водовороте всё выше и выше.

 

* В гостях у Анжелы*

Кто впустил? Эх, ладно, проходи, я пока добренькая…

Делаю два шага в комнату и вдруг слышу слева яростное шипение. Поворачиваю голову и замираю. Большая, похожая на рысь, кошка шипит на меня, чуть пригнув голову. Она очень красивая: иссиня-черная, с длинными кисточками серебристого цвета на ушах.

Багира, пошла прочь!

Кошка, напоследок сверкнув на меня глазами, разворачивается и уходит в сторону террасы. Вышагивает медленно, по-королевски, и её упругие мышцы красиво перекатываются под бархатной шерсткой. Она очень органично смотрится здесь, в этой шикарной и немного зловещей комнате. С алыми стенами и потолком, черными полом и мебелью и множеством белых мраморных статуй: обнаженных людей, голов животных, переплетенных рук и ног. И весь дом такой же: причудливое переплетение готики и барокко, черно-алое, с вкраплениями белых, чересчур откровенных статуй. Как будто королевский дворец зла, красивого и порочного. И вот она, его королева – развалилась на своем большом диване. На ней – шелковые красные шаровары и шелковый же халат. Глаза блестят, а на лице умиротворенно-безразличное-ко-всему выражение.

Чего встала? Проходи. Коньяк будешь? С кокосиком хорошо заходит.

– Спасибо, но нет. Как ты?

Лучше всех. Разве не видно? Наслаждаюсь жизнью в большой красивой клетке.

– А кто тебя запер?

Папочка любимый, милый и родной. Кто ж еще посмеет?

– А за что? Вернее, почему?

А чтоб я больше не сбегала и не терроризировала бедных пташечек. Все машины забрал, и моторку. Теперь даже на озере не погоняешь. Ворота запер и велел охране никого не впускать и не выпускать.

– А сам где?

У себя, конечно же. Предвыборную кампанию готовит. Ему тут не нравится, говорит, будто в ад попал, чертей только не хватает. Так я ему предложила переодеть всех слуг в черное, нацепить им рога и хвосты, да заставить ходить на копытах. Отказался. Вот только мне идея понравилась, заказала костюмы, а их, блин, не пропустили, говорят, не приказано. Папенька боится, что мне контрабандой наркотики возить будут и, типа, оберегает. Он же не знает, что у меня нычки по всему дому. Ха-ха, я это белое золото давно запасаю, у меня в подвале целый ящик первосортного. Полгорода купить на него можно.

– Зачем тебе столько?

Про личный капитал слыхала? Кто-то его в долларах держит, кто-то в слитках, а я вот в кокаине. Самый надежный лот, всегда продать можно.

– А сама зачем?

Ха, а кто мне запретит? Мешаю с разными добавками, создаю сорта… У меня там, типа, лаборатория за углом. Попробуй вон, из последнего: чистейший колумбийский кокс и несколько крупинок белого перца. Ух, какой горячий! Вкуусный! Ашотик на прощанье подарил. Представляешь, пачка собачьего корма, а внутри много-много маленьких пакетиков с белым порошком… Он умеет делать оригинальные подарки. Только он единственный и умеет…

– Почему ты отказала ему?

А черт меня знает! Я же дама экстравагантная. Делаю только то, что сама захочу. А его я не захотела. Он бы меня не в клетку посадил, а в бетонный колодец. Не хочу туда, там холодно. И кричать страшно, эхо будет. Я его боюсь…

– А там, на мясном складе, не боялась?

А чего там бояться? Кругом туши, так ведь и я туша. Такая же красная, вся в крови. Холодно только было, но после кокса быстро прошло.

– А что потом было, помнишь?

Частично. Помню, как с папенькой говорила, намекнула ему пошевеливаться и поскорее меня спасать. Помню, как ноги босые больно было. Собачий лай помню. Кажется, мне даже страшно было. Потом, когда в голове прояснилось, поняла вдруг, что гнали меня по лесу. Как дичь гнали, прямо к дороге, в лапы папочки. От ярости чуть машину не перевернула. А потом ничего, кокосиком заправилась – и фиолетово на все стало.

– И все-таки зачем, Анжела? Зачем ты травишь сама себя?

Потому что могу. Потому что скучно. Да что ты пристала ко мне, в конце концов? Давай, нюхни лучше.

– И что будет тогда? – спрашиваю, пока она сама втягивает носом дорожку.

Ооо, будет хорошо. Тепло и солнышко светит. И соловушка мой запоет… Я ему клетку купила, большую, позолоченную, вон там на террасе стоит. Только он не хочет туда. Летать ему нравится больше. Поет, сидя на веточке, и дразнит меня. А я так хочу в руках его сжать, чтобы крылышки захрустели и клювик раскрылся! Хочу, чтоб щекотал меня своими перышками и пощипывал за губу… Он невзрачный такой, вроде, а в самое сердце влез. Были у меня и попугаи разноцветные, и птички райские, даже пара павлинов по саду гуляет, а не то всё… Соловушку своего хочу…

Замечаю, как по её толстой щеке скатывается крупная слеза. Анжела прикрывает глаза, а потом вдруг резко вскакивает и начинает метаться по комнате. Глаза бешеные, губы злобно подрагивают, и рот изрыгает яростно:

Белки, рыжие вы дряни… Всех – перестрелять! Чтоб ни одной в саду не осталось! Сама ружье возьму, разнесу все деревья к чертям… чтоб не прыгали тут… пташечек моих не пугали…

Потом вдруг поворачивается ко мне и орет:

Украла! Рыжая! Сука! Мелкая! Украла!

Соловушку моего украла… Он не поет больше…

– всхлипывает и снова падает на диван. Смотрит в потолок, а глаза бешено вращаются в глазницах. У страшных людей и горе страшное.

Я встаю с кресла и тихонько ухожу. Я не знаю, чем ей помочь…