Она меня обманула. Обещала быть рядом, но её нет. Я сотни раз пытался вернуться на тот луг, представлял себе каждую травинку и каждое облачко, шум ветра в ушах. Но всё бесполезно.

Мне осталось только спать да смотреть в белый потолок. Тела не чувствую вообще. Кажется, от меня только и есть, что глаза и уши. Вижу капельницы (в меня все время что-то вливают) и какие-то приборы. Слышу шаги по коридору да шум улицы за окном.

Кажется, идет третий день, как я очнулся. Иногда заходит врач. Часто – медсестра. Переключает капельницы, что-то проверяет на моем теле. В очередной раз открылась дверь и кто-то вошел. Не открываю глаза, уже не интересно. Почему-то очень тихо. Визит медсестры обычно сопровождается шуршанием и возней. Значит, не она. Чувствую, что на меня смотрят. Да и пусть, жалкое, наверное, зрелище. Вдруг улавливаю в воздухе знакомый аромат. И еще до того, как мозг понял, кто это, сердце начало бешено колотиться. Распахиваю глаза – и не верю им. Закрываю и открываю снова. Передо мной стоит Ксюша. Она очень бледная и, кажется, похудела.

– Привет! – шепчет она. – Я только вчера узнала… Прости…

Ее глаза блестят от слез, а губы подрагивают, будто она пытается что-то сказать. Поднимаю вопросительно брови. Долго молчит и, наконец, решается:

– Я не знаю, нужна ли я тебе… Может, ты уже и не хочешь меня видеть…

Ее глаза бегают по моему лицу. А внутри меня все кричит: «Нет, нет! Нужна!» И я моргаю несколько раз, надеясь, что она поймет. На её губах появляется легкая улыбка и тут же исчезает. Она пристально смотрит мне в глаза и тихо говорит:

– Я соврала тебе тогда… ты тоже мне необходим… очень… Я… так люблю тебя, – всхлипывает, и слезы катятся по её щекам.

Внутри меня все ликует от счастья, но я не знаю, как выразить это. Пытаюсь шевелить губами, беззвучно произнося: «Я тоже люблю тебя». Но они меня совсем не слушаются, и это очень больно. От боли, бессилия и вместе с тем безумного счастья, на моих глазах тоже появляются слезы, и я чувствую горячие струйки на своих щеках. Ксюша смотрит на мои губы и вдруг наклоняется и прикасается к ним. Её слезы капают на мои щеки и смешиваются с моими слезами. Наконец, она отрывается от меня и шепчет:

– Я так скучала… я просто умирала без тебя…

Я тоже, девочка моя, я тоже.

Шмыгает носом и вытирает руками слезы.

– Твой доктор просил меня зайти к нему. Я скоро вернусь.

Улыбается и слегка сжимает мои пальцы. А потом уходит.

Лежу и не могу поверить, что всё это правда. Что моя девочка призналась мне в любви и сдержала свое обещание. Она рядом!!!

* * *

Глеб Викторович сидел в ординаторской и стучал ручкой по столу. Он пытался понять, правильно ли собирается поступить. Справится ли эта хрупкая девушка с тем, что он хочет на нее взвалить. Но ведь у него не было другого выбора. У парня нет больше никого, кто мог бы за ним ухаживать. А больница не может обеспечить каждому пациенту круглосуточную сиделку.

Она выглядела такой бледной и изможденной. Не очень-то подходит на роль той, кто должна давать надежду и восполнять силы. Но когда она улыбнулась, будто лучик солнца блеснул в коридоре. И Глеб вспомнил десятки неотправленных сообщений на телефоне Егора, в которых он писал Ксюше, что не может жить без её улыбки. Он называл её кучеряшкой и своей солнечной девочкой. Парень явно влюблен в нее. И Глеб Викторович его понимал. Когда увидел её у стойки, как-то сразу понял, кто это. На всякий случай спросил имя – и полностью убедился. Она пришла сама, значит, тоже что-то чувствует к парню. А значит, всё может получиться.

Раздался стук в дверь, и зашла Ксюша.

– Присаживайся, – указал на стул врач. – Разговор будет долгий. Итак, ты увидела Егора. Что скажешь?

– Мы справимся! – уверенно ответила девушка.

Она как будто изменилась. На щеках появился легкий румянец, а глаза засияли. Так зелень, умытая дождем, светится на солнце. Глеб Викторович был удивлен. Обычно родственники в такой ситуации выглядят растерянными и испуганными. Дотошно спрашивают о шансах, кто-то предлагает деньги или купить лучшие лекарства, кто-то ищет возможности избежать ответственности. Наверное, она просто пока не представляет, что их ждет.

– Ну что ж, давай я тогда подробно объясню, как чувствует себя Егор, и что вам с ним предстоит. Итак, у него на теле три проблемных очага. Начнем снизу. Перелом левого надколенника со смещением. Раздробленную кость собрали и скрепили винтами. Когда он сможет вставать, первое время придется пользоваться костылями. Подвижность восстановится через несколько недель, и он сможет ходить нормально. Второй очаг самый обширный. Это брюшная полость и грудная клетка. У Егора сломаны два ребра и повреждено легкое, ушибы внутренних органов. Ему сделали две полостные операции: по удалению селезенки и восстановлению почки. Швы снимем через неделю. Организм у него молодой и сильный, заживление проходит хорошо. Но даже садиться он пока не может. Теперь самое неприятное. У Егора был сильно поврежден пищевод и голосовые связки. Мы наложили швы. Там все тоже постепенно заживает. Но это место сложное, любое движение головой вызовет натяжение мышц шеи и болевые ощущения. Кроме того, возможно расхождение шва. Поэтому его голова зафиксирована шейным ортезом. Из-за внутренних повреждений он пока не может принимать самостоятельно пищу и воду. Поэтому раствор глюкозы постоянно вливается ему прямо в желудок через стому. Ты, наверное, видела трубку, идущую ему в живот. Но уже с завтрашнего дня мы планируем её отсоединять и вводить воду и бульон орально. Гарантий полного восстановления голосовых связок я дать не могу. Как-то говорить он сможет, вероятно, уже дней через десять. Тихо и короткими фразами. Придется проводить физиотерапию и делать специальные упражнения. Но до этого далеко еще.

Доктор налил себе воды и, пока пил, внимательно осматривал девушку. Надо же, еще не сбежала. Даже виду не подает, что испугалась. Внимательно слушает и кивает.

– Повторяю, восстанавливается он быстро. Швы заживают и отеки спадают. Он у нас уже неделю и ему пора начинать потихоньку двигаться. И в этом ему нужна помощь. Все его здоровые мышцы затекли от долгого бездействия, поврежденные – болят. И нужно очень постепенно разрабатывать сначала руки, потом шею, а потом начинать приподнимать корпус. Кроме этого несколько раз в день нужно разминать стопы и тренировать мышцы ног. Физиотерапевт может приходить к нему дважды в день, но ты сама понимаешь, этого мало, заниматься нужно постоянно, с перерывами на отдых. Более того, я серьезно опасаюсь за его душевное состояние. Ты, наверное, заметила, что его руки зафиксированы к кровати. Говорить он не может, и мне очень сложно понять, что происходит в его голове. Часто он даже не смотрит на меня, как будто ему все равно. Понимаешь, артисты – люди тонкой душевной организации и, наверняка, будут очень сильно переживать конец своей карьеры. И я опасаюсь, что он может сам себе навредить. Поэтому за ним нужен постоянный присмотр. По крайней мере, те несколько дней, пока он не начнет садиться и хоть как-то общаться с нами. Проблема в том, что у парня нет ни родственников, ни друзей. Его продюсер появлялся всего два раза на несколько минут и, я так понимаю, на этого человека нельзя рассчитывать. А после его интервью даже все фанатки Егора резко исчезли и перестали интересоваться здоровьем своего кумира. В общем, остаешься только ты, Ксюша. И я хочу серьезно тебя спросить, ты готова быть рядом с Егором круглосуточно, присматривать за ним и помогать возвращаться к жизни?

– Да, я готова, – ни секунды не колеблясь, ответила девушка. – А как…

– Ни о чем не волнуйся, – предвосхитил её вопрос доктор. – Ты можешь оставаться в больнице. Ночевать будешь в палате Егора, там есть свободная кровать, и мы пока не планируем никого туда помещать. Я договорюсь в столовой, и тебя там будут кормить вместе с больными. На этаже есть душ. Условия приемлемые. А наши медсестры всё тебе расскажут и помогут, если что. У нас тут все очень переживают за этого парня.

– Хорошо, я всё поняла. Тогда я пойду к Егору, он ждет меня. Спасибо вам!

* * *

Иду по коридору к палате и думаю о словах доктора. Нет, меня не пугает необходимость ухаживать за Егором и поднимать его на ноги. Это я уже проходила. Мама была парализована после инсульта на правую сторону, и я почти год ухаживала за ней, пытаясь вернуть к полноценной жизни. Не получилось… Но я знаю, что нужно делать и насколько это трудно. Это меня не страшит. Пугает меня другое. Доктор сказал, что они привязали руки Егора, потому что не уверены в его вменяемости и боятся, что он может покончить с собой. Не прямо, конечно, сказал, но я поняла. Неужели он на такое способен? Я не верю… Но ведь я мало что о нем знаю, на самом-то деле. Вот, даже не знала, что у него нет родных, и почему-то нет друзей. Это странно, ведь Егор такой хороший и приятный парень. И ведь был же Стас, музыканты, с которыми он работал, продюсер, который раскручивал его несколько лет. Неужели они все отвернулись от него, когда стало понятно, что он больше не будет петь? Не понимаю, как так можно.

Но всё-таки, как чувствует себя человек, который вдруг потерял смысл жизни? Ведь я видела, как Егор любил то, что делал, как он кайфовал тогда на сцене. И вдруг кто-то все это перечеркнул. Что он помнит о той ночи? Вдруг у него еще и какая-то психологическая травма? А вдруг он вообще не узнал меня?…

Так. Стоп. Не надо себя накручивать. Мне нужно просто как-то узнать, что он помнит. И сделать это так аккуратно, чтобы он не подумал, что я в нем сомневаюсь. И пока не отходить от него, особенно когда освободят руки. На всякий случай.

* * *

Открывается дверь, и я слышу легкие шаги. Вернулась. Я так боялся, что увидев меня, она испугается и убежит. Но, видимо, мою кучеряшку не пугает безмолвное чучело, все в бинтах и каких-то трубках. Широко улыбаюсь внутри. И тут же жалею, что не могу показать ей, как рад.

– Представляешь, доктор разрешил мне остаться и ухаживать за тобой, – весело говорит, подходя ко мне. – Буду спать на соседней кровати. Ты рад? – и пытливо вглядывается в мои глаза.

Конечно, рад! С силой жмурюсь и тут же открываю глаза. Надеюсь, доктор рассказал ей о нашей сигнальной системе и она поймет.

– Отлично! – на её губах появляется радостная улыбка. – Так, я сейчас сбегаю вниз, в ларек, куплю себе тапочки и что-нибудь из одежды, а то я почти ничего с собой не взяла. И сразу же вернусь! Не скучай! – осторожно целует в губы и убегает.

От вихря её волос на меня опустилось облако цветочного аромата, и я лежу в нем, абсолютно счастливый.

Моя девочка… Такая яркая и стремительная… Прилетела ко мне сразу, как узнала… Даже вещи с собой не успела собрать… А что она тут будет есть? Надеюсь, догадается себе что-нибудь купить… Такая худенькая стала… Наверное, экзамены её вымотали… А сессия у нее закончилась? Успела ли она всё сдать? Вдруг бросила всё и прилетела ко мне?.. Столько хочется у нее спросить, но, блин, не могу! Я вообще ни звука издать не могу! Бесит! Пытаюсь шевелить губами. Мышцы шеи натягиваются и немного больно. Терплю и продолжаю. Хочу и сам целовать мою девочку… хотя бы целовать.

* * *

В больничном ларьке покупаю себе легкие тапочки и леггинсы. С собой у меня всего лишь пара трусиков, носки и еще одна футболка. Плюс зубная щетка и косметичка. Вот и все, что влезло в мой небольшой рюкзачок. Еще джинсы и клетчатая рубашка на мне. О чем я думала, когда собиралась? Надо было больше вещей с собой взять. Ну да ладно, разберемся. Еще беру себе бутылку воды, сникерс и банан. Ела только утром, кажется… не до того было. Немного подумав, решаю съесть банан и батончик по пути, чтобы не дразнить Егора, ведь ему пока ничего нельзя.

Захожу в палату, а там медсестра в коротком халатике и на каблуках. Переставляет капельницы.

– О, сиделка появилась! – цокает она, поворачиваясь ко мне. Какая-то неприятная она, слишком разукрашенная и надменная. – Доктор сказал снять фиксаторы с рук. Будешь разминать и разрабатывать. И про ноги не забывай. Каждые пару часов – массаж стоп и движения пальцами.

– Хорошо, – говорю я и замечаю, что Егор внимательно смотрит на меня. Ободряюще ему улыбаюсь и спрашиваю медсестру: – А ему воду можно? Из трубочки?

– Сначала надо ларингоскопию сделать, потом доктор решит. Это завтра все.

Оглядывает меня с ног до головы, усмехается и выходит.

Вздыхаю и поворачиваюсь к Егору.

– Ну всё, больше не убегу. Сейчас переоденусь и займусь тобой.

Беру в руки его пальцы и начинаю ласково растирать, приподнимая. Поднимаюсь по руке выше и замечаю, что Егор морщится. Мышцы затекли, наверное.

– Потерпи, милый, – растираю активнее, сгибаю и разгибаю в локте, поднимаю и опускаю руку. Егор начинает сам шевелить пальцами, а затем и рукой. Перехожу ко второй и проделываю то же самое. Закончив, смотрю, как он уже сам поднимает руки и внимательно рассматривает их. Затем опускает их и берет мои ладони. Ласкаем друг друга пальцами и смотрим глаза в глаза. Его взгляд такой теплый и нежный. И как я могла в нем сомневаться? Пусть он молчит, но это всё тот же Егор, который обнимал меня и целовал. Улыбаюсь, а на глазах снова появляются слезы. Целую его пальцы, прижимаясь к ним щекой.

* * *

– Удивительно, правда? – тихо спрашивает Ксюша, поднимая голову и глядя мне прямо в глаза. Вопросительно поднимаю брови, и она продолжает: – Как быстро всё случилось. Мы видим друг друга, кажется, всего лишь четвертый раз, а мое сердце уже умирает без тебя. Я не знаю, как выжила в эти дни. Бродила по городу, музыка в ушах на всю громкость… Сейчас понимаю, что могла ведь запросто попасть под машину, но тогда мне было все равно. Только бы не чувствовать эту боль в сердце. Кажется, я постоянно забывала поесть…

Слушаю её и ужасаюсь. Как же так, девочка моя? Зачем ты так с собой? А потом вспоминаю, что было со мной. Я тоже топил себя в музыке, и тоже – на полную громкость.

– Ты стал мне такой родной, как будто кусочек души… А больше ведь у меня и нет никого… Знаешь, моя мама умерла, когда я была в одиннадцатом классе. За год до этого у нее был инсульт. Парализовало всю правую сторону. Она всё время лежала. Иногда я поднимала её и садила, она могла сама есть левой рукой и немного говорила. Я бежала сразу после уроков домой, потому что она была там одна… Мой отец ушел, когда мне было семь, и больше мы его не видели… Но нам и вдвоем было хорошо. А потом она умерла, и я осталась одна. Закончила школу, пустила в наш дом жильцов и уехала в Красноярск. Поступила в институт и больше домой не возвращалась. Мамина подруга устроила меня на работу в клуб и помогала первое время, – вздыхает и вытирает слезы. – Теперь ты знаешь обо мне немного больше. А я так ничего и не знаю о тебе. Доктор сказал, что у тебя никого нет. Жаль, что в этом мы с тобой похожи.

Поджимает губы и задумчиво смотрит в никуда, склонив голову набок. Поднимаю руку и глажу её по щеке.

Не грусти, милая, теперь у тебя есть я, а у меня ты. Мы есть друг у друга, а остальное неважно.

Пытаюсь улыбнуться, ведь я сегодня репетировал. И, кажется, у меня что-то получается, потому что Ксюша вскрикивает:

– Ты улыбаешься, Егор! Ты мне улыбаешься! – наклоняется и быстро целует меня в губы. – Вот видишь! Всё будет хорошо. И твой врач сказал, что ты быстро идешь на поправку. Скоро уже сможешь сам кушать, а потом и вставать. Ты только не сдавайся, любимый, ладно? Ты мне очень нужен. Я ведь тоже умру без тебя.

Не понимаю, о чем она говорит. Какой сдаваться? У меня ведь только что появился смысл жизни! Самая солнечная девочка в мире призналась мне в любви! Да плевать на карьеру, плевать на всё! Ксюша рядом со мной, и ради её улыбки я горы готов свернуть!

* * *

Кажется, этот день тянется бесконечно. Наверное, это из-за разницы во времени я так дико устала.

Еще раз приходила та красивая медсестра. Отключила у Егора все капельницы и сделала укол. Ничего не говорила, но так недовольно зыркала на меня из-под накрашенных ресниц, что стало неприятно. Наверное, она его фанатка. А тут появилась я и мешаю ей строить глазки своему кумиру. Только вздыхаю на это. Видимо, придется мне смириться с присутствием фанаток Егора в нашей жизни. Хотя, о чем я говорю? Какой нашей? Когда Егор поправится, вокруг него снова будут толпы разных знаменитых красоток, и он думать забудет про замухрышку Ксюшу. А может, просто больше не захочет меня видеть, чтобы не вспоминать то время, когда был прикован к постели и не мог даже слова сказать. Я читала об этом. Некоторые люди, чтобы забыть что-то очень неприятное, перестают общаться с людьми, которые даже своим видом могут напомнить им об этом… Опять я себя накручиваю. Не стоит переживать о том, что еще не случилось. Сейчас я нужна Егору, и я помогу ему, как только смогу. И буду наслаждаться каждой секундой, проведенной рядом с ним. А там – будь что будет.

– Хочешь послушать музыку?

Егор быстро моргает. Ищу у себя на телефоне какую-нибудь жизнеутверждающую классику, и нахожу Вивальди. Включаю и кладу телефон у подушки. Сама сажусь рядом и беру парня за руку. Сидим и слушаем музыку. Кажется, Егору нравится. Уголки его губ слегка приподняты, и черты лица расслаблены. Он наслаждается так же, как и я.

Спустя какое-то время замечаю, что Егор уснул. Тихонько встаю и, наконец, решаюсь сбегать в туалет. Все еще боюсь оставлять его одного. Быстренько сделав свои дела, возвращаюсь в палату.

Музыка играет, а парень спит. Расстилаю свою постель и выключаю основной свет, оставив тусклую лампочку над дверью. Мне нужно его видеть. Постоянно. Ложусь на кровать и поворачиваюсь к Егору. Вдруг задумываюсь, а кто включал и выключал ему свет, когда меня не было? Наверняка, кто-то это делал, не мог же он спать при свете…

Хочется спать, но я боюсь уснуть. Промаявшись с полчаса, снова встаю и, стараясь не шуметь, придвигаю свою кровать вплотную к кровати Егора. Ложусь на бок и осторожно беру его руку в свои. Теперь я почувствую, если он шевельнется. Надеюсь. Мысленно желаю ему приятных снов и засыпаю.