Отступление на запад
Запросив распоряжения из штаба батальона, располагавшегося в районе Фюрстенвальде, мы вскоре получили ответ: «Немедленно занять позиции у северного выезда из Беркенбрюка». Мы отправились туда и прибыли в город, преодолев на большой скорости 20 километров по огромному сосновому бору. Танки приняли топливо и боеприпасы из оставшихся запасов роты снабжения. В Эльсбрухе, лежавшем по другую сторону от железнодорожной насыпи в полутора километрах к северу, армейских запасов не было вовсе.
После нескольких часов работы нам удалось очистить орудийный ствол длиной в 6,5 метра от порохового нагара и смазать его маслом, залить 800 литров горючего и загрузить в танк 22-килограммовые снаряды. Вдруг со стороны Нойендорфа и располагавшегося посреди леса Штайнхефеля донесся шум нового боя. Мотопехота «Гроссдойчланда» вела в лесу отчаянную схватку за небольшой плацдарм восточнее Фюрстенвальде, в который еще сутки назад вошли русские танки.
По лесным просекам в тыл нескончаемым потоком тянулись бронетранспортеры, переполненные бледными, окровавленными, стонущими ранеными. На опушке леса раненым оказывали первую помощь, а затем отправляли их дальше. Усиленные танками штурмовые группы атаковали русских, медленно продвигавшихся по просекам, а наши 1-я и 3-я роты готовились встретить русские танки на дороге Демниц — Штайнхефель. Однако им пришлось отойти — вражеская пехота постоянно угрожала флангам. В качестве последнего средства на передовую вывели счетверенную зенитку, но вскоре она была подбита выстрелом противотанкового орудия. Пушки нашего зенитного взвода были установлены на мощных тягачах, поэтому были слишком заметны на открытой местности. Все немецкие танки, кроме нашей машины, получили повреждения гусениц, двигателей или орудий и были отправлены на ремонт в Заров. Командир ходил от танка к танку, погруженный в беспокойные мысли, и, хмурясь, снова отдавал знакомые распоряжения и расспрашивал обо всем.
Пришел приказ оборонять плацдарм любой ценой до полуночи следующих суток, чтобы держать открытым для отступающих войск шоссе Франкфурт — Берлин. Ответственность и забота о более чем 1000 человек и бесценных танках тяжким грузом легла на плечи нашего командира.
Вскоре после наступления темноты все боеготовые танки батальона были собраны вместе и брошены на отражение танковой атаки русских между Штайнхефелем и Демницем. Ее удалось отбить, уничтожив пятнадцать вражеских танков. Сырые поля накрыла холодная и влажная пелена тумана, которую затем снесло усилившимся ветром. Дрожа от холода, мы натянули плотные шинели и, едва стих шум боя, прилегли, чтобы урвать хотя бы чуть-чуть сна. Вернувшаяся на «Фольксвагене» разведка сообщила, что необходимо срочно вступить в бой у железнодорожной насыпи в районе Кетшендорфа, поскольку там были замечены русские танки, двигавшиеся к Фюрстенвальде. Из длинных зданий армейской базы снабжения и с ее многоэтажных складов на насыпь и немецкие войска обрушился шквальный пулеметный огонь. В огненном вихре мы по-прежнему различали стук немецких пулеметов. В сумятице боя усилились оглушительные взрывы снарядов тяжелых минометов и глухие хлопки ручных гранат. Где-то там, должно быть, находились наши передовые позиции. Там же была возвышенность, с которой мы могли бы вести наблюдение, пока танк следует за водителем «Фольксвагена».
Мы перебежками бросились к правой стороне дороги мимо 50-мм противотанковой пушки, через простреливаемую насыпь и перепаханное поле. Вокруг свистели пули. Уходя от очередей вражеских пулеметов, мы упали в неглубокую канаву между насыпью и полем. Со стороны придорожных кустов, метрах в пятидесяти от нас, раздавался рев мощных танковых двигателей. Время от времени вспышки выстрелов высвечивали черные корпуса стальных чудовищ. Из-за заборов и из кустов непрерывно раздавались винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Мы на секунду выглянули из канавы. Ближайшие русские были от нас всего в тридцати метрах, и время от времени до нас доносились их хриплые крики. Передовое пулеметное гнездо было брошено. Нужно было двигаться — в наши планы не входило схватиться с противником врукопашную.
И вот, вернувшись прежним путем, мы преодолели окопы и насыпь, на машине устремились к танку, залезли в него и выехали к кромке леса.
Вдоль проходившей левее обсаженной деревьями дороги прямо на нас двигался вражеский тяжелый танк. Вспышка голубовато-красного пламени от нашего снаряда, выпущенного с дистанции 400 метров, остановила его. Из машин повалил черный маслянистый дым, а у борта гигантским фейерверком начали рваться боеприпасы. После третьего противотанкового снаряда и над вторым советским танком в синее вечернее небо взметнулось пламя, и над окраиной города на несколько часов повисло облако черного дыма. Третий танк сгорел ярким пламенем меньше чем в трехстах метрах от нас, извергая черный дым. Его раскаленные стальные борта с шипением лопнули, и горящее топливо подожгло ближайшие заборы. Повсюду в воздухе летали стальные осколки. Через несколько минут и у нашего танка сорвало снарядом крышку люка. Угловые зеркала разлетелись вдребезги, но никто не пострадал. Пехотный лейтенант снова запросил поддержки танков на своем участке траншей.
Вместе с Родингером мы попытались определить, насколько велика угроза нашему левому флангу. Мы бесшумно проползли через подлесок к железнодорожной насыпи, где на склоне окопались отдельно от остальных двое пехотинцев.
К полуночи, до которой оставалось еще около шести часов, выступ немецкого фронта к северу от реки Шпрее уже сослужил бы свою службу, обеспечив отход 9-й армии на юг по открытому шоссе, и его можно было бы эвакуировать.
Автомобильный мост в 12 км к востоку от Фюрстенвальде подлежал уничтожению немецкими саперами в три часа утра. К этому времени вся техника уже должна была уйти за Шпрее.
На окраине города над нами ревели русские самолеты. Штурмовики Ил-2 были особенно опасны. Когда такие самолеты строем пикировали на нас, они казались извергающими огонь шарами, брошенными солнцем на землю. Облака грязи от разрывов бомб взлетали выше деревьев. Мы съехали с дороги и, круша телеграфные столбы и заборы, укрылись в лесу. На другой стороне моста, по обе стороны от шоссе, все тягачи и эвакуаторы были готовы за ночь отбуксировать на другой берег поврежденные танки. Вскоре нас отправили на ремонт в Бад-Заров, где располагалась ремонтная рота.
Над головой уже свистели снаряды вражеской артиллерии. Некоторые из них рвались на бетонном покрытии шоссе. В ту же ночь снаряд разорвался в расположении нашей ремонтной группы в Кетшендорфе, тяжело ранив Вифеля, Зеккеса, Маркса и Рота. Незадолго до рассвета мы прибыли на северную оконечность озера Шармютцель, в Бад-Заров — популярное место отдыха берлинцев. Здесь фельджандармерия собрала тысячи солдат, отставших от своих частей, и направила их на ближайший сборный пункт. Дороги были переполнены взволнованными людьми, среди которых были солдаты, шедшие на запад. Повсюду было заметно приближение конца. На лицах женщин, стариков и детей были написаны ужас и отчаяние.
У западного выезда из курортного городка мы впервые за несколько дней встретили Шмидта, командира штабных танков. В доме у дороги нас встретили радостные приветственные крики товарищей. Потом отворилась дверь, и вошел Шройф, дежурный офицер 1-го батальона. Всем танкам, остававшимся на ходу, было приказано немедленно выдвигаться в район Кетшендорфа, на север от шоссе. Командование планировало утренней атакой отбросить русских, переправлявшихся через Шпрее, обратно на северный берег реки. «Тигры» нужно было подготовить к бою в срок. Через несколько минут все командиры ушли.
Снаружи взревели моторы, и черные стальные машины выехали из леса на дорогу. В лунном свете серебром сверкало озеро. Издалека доносился бесконечный гул линии фронта, проходившей дугой с востока через север на запад, в сторону Берлина.
В предрассветных сумерках снова стала видна лента дороги. Она шла вдоль берега озера в направлении на Шторков. Прежде чем двигаться дальше, нужно было залить в баки бензин. Через Рейхенвальде, вдоль северного берега озера Шторков, мы двинулись к северной окраине Шторкова. Все перекрестки были забиты отбившимися от частей и ранеными солдатами. В зависимости от того, к какой дивизии они принадлежали их направляли на ту или иную улицу и увозили дальше. Окружающие леса были переполнены колоннами легковых машин, частей снабжения, штабов и медицинских частей, к которым уже присоединились бегущие на запад женщины и девушки.
Около 5 утра в хвосте колонны мы двинулись по дороге на Прирос. В городе для эвакуации населения уже были выделены грузовики тыловых частей.
В мешках, корзинах, сумках и тележках стар и млад старались увезти свои нехитрые сокровища: мыло, консервы, шоколад и галеты. Земля была усеяна страницами директив, листовок и секретных документов. Солдаты с удивлением ели, рассовывали продукты по карманам, вслушиваясь в далекий гул орудий, и продолжали отступление через деревню. Они шли по дороге на запад, взрытой колесами и гусеницами, колоннами грузовиков и тягачей. Поверженная армия двигалась в направлении на Кёнигсвустерхаузен — Луккенвальде — Магдебург.
Обширные леса за Приросом, казалось, впитывали бесконечный поток бегущих и колонны отступающей армии. Машины двигались по дороге в два, а то и в три ряда, время от времени цепляя друг друга, с утра до вечера и даже по ночам. На опушке леса, сразу за деревянным мостом через реку Даме, среди больших озер, с раннего утра работала наша ремонтная рота, стараясь побыстрее привести танки в порядок. Все машины нужно было подготовить к бою до вечера. Вечерний налет бомбардировщиков не задел мост, но взрывы бомб всего в 10 метрах от нашего танка, среди домов, превратили стены и квартиры в груду развалин. Воронки на берегу озера были достаточно глубоки, чтобы в них мог скрыться целый фермерский дом вместе с крышей. Мы долго копались в развалинах, надеясь услышать тех, кто мог оказаться под обломками, но ничего не нашли.
На дороге из Прироса в Кёнигсвустерхаузен непрерывный поток машин, штурмовых орудий, передвижных радиостанций, тягачей с пушками, грузовиков и танков перемежался с санитарными машинами, машинами тыловых частей и транспортерами боеприпасов, телегами и самоходными орудиями, перетекая по мосту и скрываясь в густом лесу на западе. Среди них шли люди: сотни, тысячи людей с лошадьми и повозками, с велосипедами и тележками, тачками, детскими колясками, стремившиеся попасть куда угодно, лишь бы подальше от русских.
Поскольку ночью узкий коридор был перекрыт русским танковым клином, подругой стороне дороги потокдвигался назад, надеясь найти где-нибудь обход.
Над Берлином разбрасывались листовки: «Армия Венка уже в пути. Она принесет вам избавление и победу». И берлинцы, как и солдаты, снова этому поверили.
Доложив о прибытии командиру на полковом КП, мы получили приказ немедленно двигаться на левый фланг дивизии на помощь Кунке. Однако пока мы получали указания по карте, по радио пришло сообщение, что наше вмешательство не требуется. Значительная часть наших танков находилась в ремонте из-за боевых повреждений или механических неисправностей, поэтому те машины, которые еще оставались в строю, вели постоянные бои. Еще до полуночи к нам на передовую пришел Вальтер с суточными пайками. Он рассказал нам о своем невероятном побеге через Центральную Германию на Восточный фронт после того, как англичане заняли Падерборн. Вальтер заведовал базой снабжения в части батальона, оставшейся в Хевельхофе. Он привез нам письма из дома и приветы от друзей. Большинство из нас уже три месяца ничего не слышали о своих семьях. Наши письма исправно уходили, но вот в ответ мы ничего не получали.
Чтобы вырваться из смертельного кольца, которое могло замкнуться вокруг нас, штаб армии приказал нашей дивизии «Курмарк» в ночь с 19 на 20 апреля отойти на позицию за шоссе Фюрстенвальде — Франкфурт рядом с полком, занимавшим участок справа и линию обороны по Одеру.
До сих пор начиная с 16 апреля эта отважная дивизия успешно удерживала линию обороны, несмотря на рвавшиеся вперед массы советских войск и техники, допуская лишь незначительные прорывы противника. Поскольку русским удалось прорваться севернее, у Зелова и Кюстрина, советские танки и пехота хлынули через эту брешь на открытое пространство, угрожая окружить немецкий танковый корпус у Одера. Победители сразу овладели огромными запасами вооружений и техники, и пока мы были охвачены неразберихой, для советских дивизий был открыт путь на Берлин.
Всю ночь наши части отступали на указанные позиции. Наши танки оставались перед полковым КП в резерве полка до 5 часов утра. Темные поля все еще скрывал густой туман, и сквозь молочно-белую пелену едва можно было различить нашу отступающую пехоту.
Нам было приказано рассчитать отступление так, чтобы к рассвету они вышли из поля зрения противника и завершили отход. Мы двинулись обратно на восток, по дороге на Франкфурт через Фалькенхаген, свернули направо в леса и явились в распоряжение дивизии. К тому времени, когда мы получили снабжение, почистили оружие и связались со штабом дивизии, солнце уже давно сияло в безоблачном небе. Наступило 20 апреля. Верховное командование вермахта бросило в бой последние резервы из Цоссена — 250 человек против сотен русских танков и самолетов. На тот момент удар на Берлин с юга представлял наибольшую опасность: к городу приближались 400 танков. Резервов уже не оставалось.
Сделав свои дела, мы попытались пару часов вздремнуть. Мы ужасно устали. Мы были на ногах почти без перерыва с 16 апреля и держались из последних сил. В начале дня по радио пришел приказ из штаба танкового корпуса, по которому мы должны были развернуться в районе восточнее Фюрстенвальде и ждать распоряжений из штаба батальона. Мы немедленно двинулись в путь. Еще когда мы проезжали Фалькенхаген в западном направлении, советские батареи начали ожесточенный обстрел города. Солдаты и колонны автомашин двигались по проселочной дороге Вильмерсдорф — Фалькенхаген. Поток машин натыкался на противотанковые заграждения на выезде из города. В этой толчее громко переругивались беспокойные мужчины с конными упряжками, обозленные солдаты и беспомощно плачущие матери. Мы вылезли из танка и с большим трудом навели порядок, то прибегая к угрозам, то взывая к здравому смыслу.
Чуть-чуть не доезжая до Фюрстенвальда, три наших боевых машины сошли с дороги налево и направо и укрылись в ельнике. Командный пункт роты мы расположили в домике обходчика у железной дороги Франкфурт — Фюрстенвальде — Берлин. За пару часов до этого наши саперы уже взорвали эту двухколейную дорогу в нескольких местах, приведя ее в негодность на ближайшие недели.
Мы встретились с товарищами из других экипажей в гостиной домика обходчика. Нам было что рассказать друг другу об опыте последних боев. Понимание и сочувствие со стороны товарищей удивительным образом успокаивало.
За окном совсем стемнело. Время незаметно, но стремительно приближалось к полуночи. Мы услышали окрик часового.
Почти тут же в теплую прокуренную комнатушку вошел приведенный часовым командир 2-й роты Курт Ной. В нескольких словах он сообщил, что только что прибыл с КП батальона, где получил приказ немедленно ввести танки в бой в районе Хайнерсдорфа. Ожидавшие нас на дороге проводники из штабной роты просили поторопиться. Попрощавшись с товарищами, мы набили карманы печеньем и шоколадом, затолкали под кожаные куртки пару десятков пайков и, зажав под мышками бутылки с вином, устремились по тропинке в лес. Мы быстро залезли по лобовой броне, по орудию в башню и надели наушники с микрофонами. Под громкий рев двигателя широкие гусеницы в ночной тьме пробивали путь через лес к дороге. После развилки у мельницы неподалеку от Демница машин на дороге стало заметно меньше. Наша линия обороны на южном фланге русских танковых армий, рвавшихся к Берлину, была в каких-то десяти километрах к северу. У противотанковых заграждений на выезде из Демница возникла заминка. Водители машин и погонщики повозок лезли в драку друг с другом, чтобы проехать первыми. Дорога на Штайнхефель была совершенно пуста. Мы проехали замок, поместье, несколько домов для работников с фермы и в растерянности остановились у северной развилки на дороге в Хайнерсдорф. Даже наш проводник на батальонном «кюбельвагене» потерялся где-то в темноте. Едва мы выбрались наружу, чтобы в свете ручного фонарика свериться по карте, как появился Кальс, командир 1-й роты, возвращавшийся из Хайнерсдорфа, и направил нас к замку, где мы должны были ожидать дальнейших указаний. Когда танк остановился в сени каштанов, росших вдоль дороги к замку, и были выставлены часовые, было уже три часа утра. Мы наконец-то смогли улечься в танке и поспать до рассвета.
Едва проспав полчаса, мы были бесцеремонно разбужены. У танка стоял мотоциклист. Мы должны были немедленно явиться к командиру. Мы поднялись по широкой лестнице и спустились по коридорам и лестницам в каменный подвал, где в неровном свете свечей расположился наш штаб.
Внизу было ужасно холодно. Когда мы вошли, командир стоял, склонившись над картой. Он посмотрел на нас и жестом предложил взглянуть на карту, испещренную синими и красными стрелками. Поскольку русские атаковали на юг из районов Марксдорфа и Мюнхеберга через Хайнерсдорф и сплошной линии обороны больше не существовало, появления вражеских танков в городе можно было ожидать с минуты на минуту. Штабные танки и несколько «тигров» 3-й роты занимали огневые позиции в километре к юго-западу от Хайнерсдорфа. Некоторые позиции прошлой ночью пришлось оставить, когда были израсходованы все снаряды. Наш танк немедленно занял огневую позицию у северной окраины Штайнхефеля, в 500 метрах восточнее Темпельхофского леса.
Около шести утра туман начал рассеиваться. На дороге, шедшей в Хайнерсдорф, ревя двигателем, появился немецкий танк. Он остановился рядом с нами. Последовал приказ ротного: «Немедленно следуйте за ним на своей машине в направлении Хайнерсдорфа».
У дороги на Хайнерсдорф стояли два больших автобуса Берлинского управления транспорта. Один из них сгорел, другой уткнулся в кювет. Через полчаса мы достигли позиции, указанной Шройфом, и заняли место, указанное ожидавшим нас Родингером, в 300 метрах слева от дороги, между Темпельхофом и Хайнерсдорфом, развернувшись в направлении на Мюнхеберг. Справа от нас импровизированную линию обороны занимала рота фольксштурма в бурых мундирах, пробившаяся прошлой ночью под покровом темноты из-под Мюнхеберга через русские позиции. В основном это были пожилые мужчины. Они рыли окопы в сыром грунте рядом с нашей машиной. Необученные и плохо вооруженные, они должны были стать легкой добычей для русских. Незадолго до десяти часов мы получили приказ занять позицию на холме Хайнерсдорфской мельницы к юго-западу от деревни. У машины Хельвига было повреждено орудие, и его нужно было немедленно сменить. Сделав крюк в направлении тыла, мы выехали на дорогу, где увидели смеющегося и машущего нам руками Шройфа. Его танк, тяжело поврежденный и брошенный экипажем, стоял на обратном скате слева от дороги на окраине города, где ему удалось отбить все атаки. Мы медленно въехали на холм и явились к командиру для устного доклада. Мы просили его срочно доставить топливо, поскольку из-за постоянных отступлений каждой машине был необходим небольшой запас.
Мы заняли огневую позицию на обратном склоне холма, нависавшего над деревней, примерно в 200 метрах от Хайнерсдорфской мельницы. На востоке поле обзора простиралось на многие километры до самого Литценского леса. Справа были видны Марксдорф и Фалькенхаген, дальше на юге — Аренсдорф. С поросших лесом холмов на востоке двигался сплошной поток танковых колонн и конных артиллерийских упряжек русских дивизий. Рядом с ними мимо Хайнерсдорфа и через Мюнхеберг в сторону Берлина маршировали советские пехотные полки. У нас на глазах в сторону нашего тыла, на запад, шли целые дивизии Красной Армии. Это означало поражение. Что будет дальше?
Дальнейшие события легко было предсказать. Русские минометы и артиллерия переносили огонь все ближе к гребням холмов. Вражеские снаряды взмывали в небо, словно гигантские рыбы, опрокидывались и, падая на глинистую землю, рвались повсюду вокруг нас, взметая в воздух комья земли и черные столбы грязи. Земля кипела и тряслась, и казалось, что борта нашего танка тоже дрожат. Холмы были окутаны дымом. Вокруг нас потемнело. Обломки и осколки снарядов со свистом рикошетили и стучали по броне. Мы плотно закрыли все люки и отвели машину метров на сто вниз по склону, так как вокруг ничего не было видно. На вершине холма по-прежнему продолжали рваться снаряды. Обстрел продолжался больше получаса. Мы медленно вывели танк обратно на огневую позицию. В солнечном свете были отчетливо видны цели. Казалось, они находились на расстоянии вытянутой руки и выглядели очень заманчиво. Забыв о прошлом опыте, русские скапливались за деревянным сараем, а батареи стояли на открытых позициях.
И снова наши снаряды со свистом неслись в сторону вражеских войск среди горящих машин. С наших позиций было видно, как остановились наступавшие. Однако через несколько минут на высоты у Хайнерсдорфской мельницы снова обрушилась вражеская артиллерия. Вспышки взрывов плясали на склонах, словно блуждающие огоньки. Голубоватый пороховой дым медленно полз мимо мельницы в сторону дороги, где другие танки батальона вели тяжелую дуэль с советской противотанковой артиллерией.
В 2 часа дня командир передал по радио: «Прекратить бой. Всем явиться ко мне!» Штаб батальона приказал немедленно ввести наши танки в бой на западной окраине Штайнхефеля в направлении на Нойендорф. Мы проехали мимо заболоченных лугов и сухих полей к югу от Хайнерсдорфской мельницы и вышли к Штайнхефелю по дороге через Хазенвинкель.
Мы заняли позиции к западу от садов замка Штайнхефель, готовые отразить атаку русских танков со стороны Буххольца. Машина командира стояла на песке у дороги на Нойендорф. Дрожа от холода, мы стояли под брезентовым навесом и рассматривали в полевые бинокли лес, лежавший примерно в 1200 метрах от нас. Залитые дождем равнины перед нами были совершенно пусты. Людей не было видно. Мы снова напомнили командиру, что нужно срочно пополнить запасы топлива. Он пообещал, что бензин скоро подвезут.
Незадолго до 4 часов дня прибыл посыльный с КП батальона, который передал устный приказ немедленно двинуть «тигры» в Хазенфельде и приготовиться к отражению танковой атаки на этом направлении. У КП к нам присоединились машины Хельвига, Оберхубера, Кулемана и Мюнстера, прибывшие из ремонтной роты. Укрываясь за большими фермами, мы направились в сторону врага и заняли позиции южнее города и железнодорожной станции. Восточнее большой деревни вдоль холмов у Хайнерсдорфа и по широкой равнине до Аренсдорфа тянулись окопы нашей пехоты, занятые слабыми ротами фольксиггурма.
На востоке происходило то же, что и в утренние часы. Сильные танковые и пехотные соединения русских, шедшие со стороны Дольгелина, двигались маршем через леса у Литцена в направлении Хайнерсдорфа; танк за танком, за ними — пехота и повозки. Курт Ной и Оберхубер открыли огонь по колоннам противника, широко разбросанным по полю. Бурые массы устремились обратно в лес, на холмы и на укрепленные позиции перед холмами.
Наши фугасные снаряды летели один за другим, пронзая кирпичные и деревянные стены, рассеивая мощными взрывами русских солдат, искавших укрытия. Около 400 человек бросились обратно на холм вместе с лошадьми и телегами, преследуемые нашими снарядами. Как бы невероятно это ни звучало, но на весь участок фронта не осталось ни одной немецкой батареи. Артиллерия могла бы более эффективно бороться с натиском русских на Берлин.
Новый приказ: «Сбросить противника с высот у Хайнерсдорфской мельницы!» Пока наш взвод оставался в неполном составе, нам были приданы Кулеман и Оберхубер.
Оставив Оберхубера чуть позади, в резерве, мы с Кулеманом двинулись на утреннюю огневую позицию на холме к югу от Хайнерсдорфа. Наши снаряды внезапно обрушились на вражеские пушки, самоходные орудия, грузовики и телеги, скопившиеся в долине. Через несколько минут над разбитыми машинами заплясало пламя. С каждым выстрелом замешательство и хаос внизу лишь усиливались. Прибыл посыльный из нашей 3-й роты, машины которой стояли у дороги на Хайнерсдорф метрах в трехстах к северу от нас, и попросил срочно помочь отбуксировать подбитый «тигр», чтобы не пришлось его взрывать.
Одновременно мы получили по радио сообщение от командира, после которого о помощи не могло быть и речи. Всем танкам было приказано немедленно вернуться на позиции южнее Хазенфельде. Уже на подъезде к городку второе сообщение направило нас в Аренсдорф. До заката оставалось не более часа. Тяжелые танки на полной скорости неслись к ближайшей железнодорожной станции, двигаясь по следам впереди идущих танков. На участке, с которого мы отходили, образовалась дыра, но, даже оставаясь там, мы едва ли смогли бы предотвратить катастрофу. Переходя с одного участка на другой, мы израсходовали почти все топливо. Дело в том, что поредевшим порядкам наших измотанных пехотинцев поддержка требовалась на всех участках. Мы видели лишь лишенные эмоций лица; в глазах солдат не было ни проблеска надежды — ничего, кроме отчаяния. Времени для вопросов больше не было. Оставалось только сражаться.
Мы нагнали роту еще до въезда в город.
Пехотинцы боевой группы СС обороняли Аренсдорф от численно превосходящего противника. У них не оставалось уже ничего, кроме упорства, отваги и опыта. В деревне и за ее пределами стоял непрерывный гул рвущегося металла и грохот взрывов русских снарядов. Полковой адъютант ввел нас в курс дела, и заряжающие отправили в стволы противотанковые снаряды. Мы с шумом прошли через Аренсдорф мимо штаба полка. Поступили донесения о том, что русские танки уже вышли к окраине, поэтому мы закрылись в башне и боевом отделении. Наши танки двигались под дождем из деревянных балок, брусчатки и кусков бетона. Повернув налево, мы всем взводом (Оберхубер шел слева, а Хельвиг — справа) вломились в сады на северо-западной окраине деревни. Гусеницы наших танков размалывали в щепки деревья, стены и балки. Ной занял участок у дороги на Фалькенхаген в восточной части деревни. Нас обдала волна горячего воздуха. Артиллерия, минометы, танки — все адские машины буйствовали вокруг нас. Огненный вал надвигался на немецких солдат, скорчившихся в окопах, словно неподвижные и усохшие мумии. Он прокатился по немецким позициям, словно полчище демонов. Лязг гусениц, металлический гул русских танков постепенно приближался к деревне, и мы еще энергичнее стали пробивать тяжелыми танками стены и заборы, чтобы выйти на огневые позиции и отправить первые снаряды в черные туши вражеских танков. Вспышки мощных взрывов при свете уходящего дня казались нестерпимо яркими. Наши позиции окатывал настоящий душ из дизельного топлива; от взрывов в воздух взлетали целые башни; гусеницы с треском разматывались среди бушующего пламени. Мы уже давно перестали считать победы.
Захваченные врасплох, вражеские танки и самоходки начали отступать. Они отчаянно огрызались из-под толстых бронированных шкур, пока не гибли от прямого попадания.
Но и на нашей позиции на окраине деревни разверзся ад. Русские противотанковые пушки, танки и артиллерия обнаружили противника, и мы испытали новый, ни с чем не сравнимый ужас. Все вокруг замерло. Мы затаили дыхание.
Русские начали поспешно посылать снаряд за снарядом через пылающее поле в руины домов и стоящие рядом с ними немецкие танки. Но к встрече с этими танками, отважившимися остановить наступление Сталина так близко от цели и поджечь так много боевых машин, русские не были готовы!
Мы без остановки вколачивали один снаряд за другим в позиции противника. Один раз мы получили мощный удар в толстую лобовую броню. Внутреннее пространство боевой машины осветила слабая вспышка; нас немного помотало по боевому отделению. Сверху на башню с грохотом посыпались обломки стены. Мы вели безжалостное танковое сражение, которое требовало от нас всех знаний и инстинктов.
На расстоянии 800 метров один из наших снарядов поразил черный корпус вражеского танка, и через несколько секунд тот был охвачен пламенем. Мы насчитали одиннадцать пылающих факелов вражеских машин.
Когда на равнину опустилась ночь, наши топливные баки почти опустели, и это сильно нас беспокоило. Мы удержали оборону, но надолго ли? Мы потеряли, наверное, половину боевой группы. Среди развалин города еще пылали танки.
Из полуразрушенных траншей в деревню потянулась группа окровавленных людей. Машина Оберхубера прикрывала участок справа от нас. На несколько минут в нашем секторе обороны наступила тишина — заметное затишье перед бурей, которую стоило ожидать с минуты на минуту. Над русскими позициями, охватывавшими нас кольцом, повсюду взвивались в небо сигнальные ракеты. Эти звезды, ярко вспыхивавшие в небе, были для нас знаком возобновления наступления на отчаянно оборонявшийся Аренсдорф.
Новые и новые залпы с ревом проносились в воздухе, и среди руин, на улицах и в окопах гремели мощные взрывы снарядов. Бесконечный вихрь стали и железа терзал твердую землю. Перед натиском этой невидимой силы хотелось закричать. Каждый из нас внутренне содрогался, и дело было не в том, что дрожала земля. Нет, это сама смерть держала нас за глотку, тряся нас изо всех сил. Мы хотели выбраться из этого ада! Никто больше не проронил ни слова — мы слушали, что происходит снаружи, сквозь закрытые люки. Наша антенна, поврежденная осколком, склонилась к земле. Взрывы крупнокалиберных снарядов прогоняли через боевое отделение волны горячего воздуха.
Если бы нам пришлось уходить, перспективы были далеко не радужные — на остатках топлива мы могли пройти не больше километра. Нужно было добыть топливо, иначе все пропало. Только после нескольких настойчивых попыток удалось восстановить радиосвязь с машиной командира. Мы сообщили о своем положении и попросили немедленно доставить топливо. Мы приказали всем танкам открыть огонь из пушек и пулеметов по местности перед нашими позициями, где русские уже подошли слишком близко. Трассирующие очереди жемчужными нитями полосовали предполье, перехлестываясь с пулеметными очередями других танков. Фугасные снаряды вырывались из ствола, оставляя за собой длинный огненный хвост, и уносились в темноту. Вражеские снаряды проносились прямо над нашими головами. Немецкие позиции на окраине деревни безмолвствовали. Из окопов никто не стрелял. Неужели они все погибли или погребены заживо?
Под непрекращающимся градом снарядов экипажи стали нервничать. Они все чаще стали выходить на связь по радио. Кроме того, нас продолжало беспокоить отсутствие топлива. Хельвиг доложил о повреждении орудия и самостоятельно вернулся к КП полка. Экипаж Кулемана и вовсе перестал выходить на связь. Что же случилось там, на правом фланге?
Со страшным ревом снаряды проносились над нашими головами. Сорок орудий, сосредоточенных на востоке, били по деревне крупнокалиберными снарядами, оставлявшими за собой след, подобный хвосту кометы.
Рядом с нашей машиной пехотинец полз в деревню через воронки и развалины обратно. Высунувшись из башни, мы крикнули ему: «Кто остался на передовой? Почему вы больше не стреляете?» Наши вопросы сыпались один за другим. Он на мгновение остановился, перевел дух и, морщась от боли, крикнул в ответ: «Траншеи разрушены! Кроме убитых и раненых, там никого не осталось!» Он пополз дальше через сад. Итак, мы остались одни. Страдания тех, кто был впереди нас, уже закончились. Срочно доложив обстановку в штаб полка, я запросил пехотное прикрытие. Танкистам было не под силу разглядеть в темноте вражескую пехоту, поэтому мы приказали остальным боевым машинам открыть огонь из всех стволов. Потом мы получили попадание, которое вывело из строя наш башенный пулемет. Красные трассеры неслись над открытым полем. Огонь артиллерии по деревне полностью прекратился.
На левом фланге обороны деревни рвались ручные гранаты, шел ближний бой. В каких-то 100 метрах от нас русские пулеметы вели методичный огонь по нашим траншеям; в ночном воздухе жужжали рикошетящие пули. По-
11* 323 том раздался животный рев приближающейся волны: «Ура! Ура!» Они уже близко! Мы приготовили ручные гранаты и автоматы. Шум пехотного боя в деревне становился все громче. Мы передали по радио, что вот-вот следует ожидать, что русские атакуют наши танки. Кулеман сообщил, что его машина тяжело повреждена огнем противотанковой артиллерии. Его радист, рослый блондин родом из Мем- мингена, был убит, остальные — ранены. Экипаж покинул танк и вернулся на КП полка. Танк попал в руки наступавших русских. Мы открыли люки и приготовили автоматы, осветительные ракеты и ручные гранаты, разложив их на крыше башни и приготовившись к любому развитию событий. Сдвинув наушники, мы вслушивались в звуки, доносившиеся из гнетущей темноты. Оберхубер доложил, что первые русские ворвались в деревню среди развалин домов. Самое время было отойти к центру деревни, пока танк не взорвали. Мы тут же связались по радио с машиной командира и запросили немедленных указаний. Оберхубер получил приказ отойти за противотанковое заграждение.
Наш радист бил в темноту короткими пулеметными очередями. Слева и справа мы заметили движущиеся фигуры, скрывшиеся в темноте после короткой автоматной очереди. Русские обошли наш танк, ничего не предпринимая. Их крики постепенно затихали в деревне позади нас. Далеко высовываясь из башни, мы с недоверием вслушивались в затихающие крики. Неужели они о нас забыли? В темноте мы были беспомощны.
Наконец, после долгих минут томительного ожидания, мы получили приказ: «Отойти и вместе с остальными танками прибыть к КП полка!»
Значит, постепенный отход. Проходя по улицам деревни, мы передали приказ остальным, но получение подтвердили лишь Оберхубер и Мюнстер.
«Заводи мотор! Задний ход!» Механик-водитель нажал на кнопку зажигания. Дико ревя двигателем, танк выкатился из сада. Вдруг мотор заглох. Еще несколько оборотов, но двигатель не завелся.
Сомнений не оставалось — топливные баки совсем опустели в миг величайшего напряжения, когда решался вопрос жизни и смерти! Пока наводчик отправился на полковой
КП, чтобы раздобыть несколько литров бензина, мы отправили сигнал бедствия по радио, прося кого-нибудь помочь нам. Оберхубер доложил, что уже находится у заграждения. Мы легли на корме танка, держа пистолеты в правой руке, и отвинтили крышку топливного бака, готовясь принять горючее. Время тянулось мучительно медленно. Он успеет добраться или уже слишком поздно? Это означало бы страшный конец для нас всех.
Шатаясь под тяжестью груза, из темноты появился наш заряжающий. Он забросил на корму танка две двадцатилитровых канистры. Бензин с журчанием потек в пустые баки. Тем временем заряжающий громко доложил, что русские уже пробились в северную часть деревни и практически отрезали путь к отступлению. Всем рассеянным подразделениям полка и раненым было приказано двигаться к КП полка к востоку от станции. Топливо нам досталось от Родингера, уехавшего на своем «Фольксвагене» всего за полчаса до этого. Других запасов горючего не было. Но теперь наш двигатель вновь затянул свою песню. Двигаясь задним ходом по улице, шедшей параллельно главной, мы вышли к центру деревни и пробрались через воронки и развалины к КП.
«Немедленно собраться у развилки перед командным пунктом! Внимание! Деревня занята русскими!» Наш радист вызвал все экипажи. Большой фермерский дом у развилки, в котором располагался наш КП, был тускло освещен пламенем бушевавших вокруг пожаров. Возле стен и в канавах лежали последние раненые пехотинцы, сумевшие живьем выбраться из ада. Во дворе рядом с танком командира в ожидании отступления стояли десятка два «Фольксвагенов» и амфибий. Оберхубера все еще не было. Остальные танки занимали позиции вдоль главной улицы деревни. Наш командир вышел из танка и отправился с докладом к командиру полка на КП, располагавшийся в погребе. Вокруг командира полка стояли офицеры, судя по всему, ожидавшие доклада. Пока снаружи догорали последние схватки, командиры рот и офицеры нервно курили.
Каждые несколько секунд по погребу разносилось эхо мощных взрывов. Этот звук задавал ритм всей нашей дальнейшей жизни.
На вопрос, что будет дальше, командир лишь пожал плечами. Если не раздобыть еще несколько канистр бензина, танк придется взорвать метров через пятьсот. По приказу командира адъютант Вилли Винкельман вышел вместе с нами во двор и приказал всем водителям немедленно передать нам все канистры с бензином.
Потом мы с Родингером, волоча канистры за собой, ползком двинулись через простреливаемый участок дороги к нашему танку. Хотя мы и были уверены, что приказ не будет выполнен, Оберхубер получил указание вернуться на старую позицию и любым способом уничтожить машину Кулемана. Но для этого было уже слишком поздно.
Нам было совершенно ясно, что придется идти на прорыв на своем танке, даже если ради этого и нужно будет взять всю ответственность на себя.
Перевалило за полночь. На востоке и севере красными огнями догорали последние костры домов и немецких танков. На фоне пожаров длинными колоннами нестройно маршировали русские пехотинцы и снова исчезали в темноте. Нас заботило только одно — как выбраться из окружения. Оберхубер вернулся, потому что улица, на которой стояла машина Кулемана, уже кишела русскими. Со стороны Фалькенхагена доносился рев и лязг русских танков, двигавшихся в нашем направлении. Ночной ветер доносил
шум с такой силой, будто они были всего в 100 метрах. Вдруг в северной части деревни снова залаял русский пулемет. Вдоль дорожки засвистели светящиеся красным пули, рикошетом отскакивая от стен и камней. С хриплыми криками русские двинулись через дома. Мы ничего не могли поделать — нужно было беречь боеприпасы. Мы уже расстреляли весь боекомплект к пулеметам, а фугасные снаряды мы были готовы расходовать только по явным целям. По другую сторону от развалин, где вечером шел бой, в небо снова взмыли огненные кометы русских реактивных снарядов. Мы тут же бросились к стене и вжались в землю, царапая ее ногтями и стараясь не сбить дыхание, а вокруг нас повсюду начали вырастать грибы дыма и грязи. Вокруг нас содрогнулся весь мир; в нависшей вдруг тишине на твердую землю посыпались камни и комья земли. Русские установили это мерзкое оружие на танки и теперь под покровом темноты подтащили его к окраине деревни.
Наконец офицеры вышли из освещенного КП во двор. Нужно было выступать. Боевая группа, во главе которой двигался наш «тигр», должна была пройти вдоль насыпи слева от железной дороги в сторону Вильмерсдорфа. Открывать огонь нам было разрешено лишь в крайнем случае. Раненые и отставшие от своих частей солдаты вышли во двор и залезли на танки. Это были остатки немецких войск, оборонявшихся на передовой.
Мы заняли позицию во главе клина, которому предстояло этой ночью идти на прорыв. За нами двигались три разведывательные бронемашины и длинная колонна амфибий. Остальные наши «тигры» снова заняли место в хвосте колонны. Наш путь пролегал через поваленные деревья, разрушенные стены (пришлось проехаться даже по сараю) и дальше по открытой местности восточнее железной дороги.
Потом наша колонна укрылась в лесу. После нечеловеческого напряжения и концентрации расслабляющее чувство вновь обретенной свободы и безопасности привело к внезапному упадку сил. Мы готовы были уснуть хоть стоя. Во время длительного привала на окраине Вильмерсдорфа Родингер раздал экипажам суточный паек. Он состоял из печенья, шоколада, холодной еды и шнапса. Когда колонна остановилась на главной улице деревни, было 3 часа утра 23 апреля. Всех цехотинцев, приехавших с нами, собрали и поставили на вновь построенные и укрепленные позиции. Бедолаги!
После последнего большого совещания о положении на фронтах в берлинской Ставке фюрера с участием государственных, партийных и военных руководителей Гитлер впервые признал поражение. Русские снаряды уже рвались на улицах Берлина, а в это время генерал-фельдмаршал Кессельринг был назначен Верховным главнокомандующим и ответственным за государственные дела в южной части рейха. Гросс-адмирал Дёниц получил такие же полномочия в отношении северной части Германии. Гитлер пожелал остаться в Берлине. Лишь немногие знали, в каком положении была наша страна в тот момент.
Сообщения о быстром ухудшении нашего положения распространились по лесам и отступающим колоннам, словно лесной пожар.
Наша 9-я армия под командованием генерала Буссе снова срочно запросила по радио разрешение Ставки фюрера отступить на северо-запад, к Берлину. Армия уже несколько дней была окружена русскими и лишилась снабжения. Она подвергалась ожесточенным ударам с тыла и находилась под угрозой полного уничтожения.
Однако Гитлер вторично отклонил просьбу командующего армией. Боевой дух упал до нуля. Повсюду наблюдались одни и те же картины. Многие пожилые бойцы фольксштурма, плохо вооруженные, необученные и плохо экипированные, убежденные в бессмысленности дальнейшей борьбы, покидали позиции, не дожидаясь даже слабых атак противника, и возвращались в погреба своих домов, к женам и детям. В то же время молодежь из гитлерюгенда, ребята четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати лет, сражались повсюду с тем же безрассудством, что и лучшие из немецких солдат в самых дерзких сражениях этой войны. Мобильные группы истребителей танков вместе с отважными солдатами добились огромных успехов, выследив и уничтожив немало прорвавшихся русских танков. Многие из этих смелых ребят в боях за родину проявили настоящий героизм. Регулярные войска, хоть их и осталось совсем немного, тоже продолжали храбро сражаться, но страдали от недостатка оружия и боеприпасов. Но хуже всего была нехватка боеспособных солдат на оборонительных позициях, становившаяся с каждым часом все более ощутимой. Абсурдные и противоречивые приказы вносили сумятицу в действия отдельных частей вплоть до уровня роты. Лишь немногим из нас удалось в эту ночь отдохнуть. Сигналы тревоги постоянно сдергивали солдат, находившихся в лесу, с места.
Рано утром 24 или 25 апреля — мы и сами точно не знали, поскольку понятие календарного дня, да и само понятие времени, утратило для нас всякое значение — мы лишь слышали вдалеке гул фронта. В этот день лавина русских продолжала движение к сердцу Германии.
Давно потерявшая связь с соседними корпусами, наша армия оказалась глубоко в тылу русских и подвергалась атакам со всех сторон. Оборонительные бои шли с все большим ожесточением. Командир сформировал из всех оставшихся боеспособных танков отдельную боевую группу под командованием Клуста и приказал двигаться на север от Прироса для усиления обороны на этом участке. Пять машин немедленно выступили по дороге на Шторков, шедшей через Прирос. Потом мы свернули налево, в редкий сосновый бор, и устроили замаскированные огневые позиции на краю болота. Из донесений, полученных по радио, следовало, что русские танки, атакуя с севера, ворвались в Вольциг и угрожали с тыла нашим танкам на позициях у Шторкова. По данным разведки и наших солдат, противник располагал мощными танковыми силами, штурмовыми орудиями и противотанковой артиллерией. Кроме того, для нас положение усугублялось сильно пересеченной местностью, постепенно поднимавшейся к городу, занятому противником.
Наши танки немедленно были переброшены на другую сторону моста у Прироса. Утром саперы подготовили мост к взрыву, чтобы уничтожить его при появлении русских танков. Наша пехота сообщила, что русские ганки приближаются с севера, со стороны Вольцига, вдоль реки Даме.
По дороге на запад двигались наши немногочисленные солдаты. В ожидании противника мы заняли позиции на восточном берегу, на краю деревни.
В прихожих и погребах домов было множество отчаявшихся женщин, невинных детей, стариков и угрюмых солдат, ожидавших неминуемого прихода русской пехоты. Ужасный бесконечный поток беженцев с востока уже пронесся через деревню, передавая рассказы о бесчинствах против беззащитных немецких женщин, об убийствах, грабежах, мародерстве и насилии. По мере отступления немецких войск города переполнялись страданиями и страшными лишениями. Люди не просили нас держать оборону. Поражение и развал немецкой армии стали неизбежными и очевидными. Но в их унылом взгляде читался лишь один вопрос: какие еще ужасы принесут ближайшие часы?
Потом наши солдаты сообщили, что русские переправляются через северный рукав реки на западный берег на обнаруженных ими лодках. Мы выехали на середину моста и стали ворочать башней над его перилами, посылая фугас — ные снаряды один за другим в гущу лодок. Взрывы взметали высоко в воздух столбы воды. Наш мост сотрясался при каждом выстреле. Две лодки утонули, остальные укрылись в ветвях ив, росших вдоль берега.
Нужно было возвращаться. В любой момент русские танки могли выскочить из леса на открытое пространство и открыть огонь по нашему «тигру», стоявшему на высоком деревянном мосту.
Съезжая с моста, мы получили по радио приказ отойти с восточного берега. Все танки необходимо было немедленно переправить на другой берег и сосредоточить чуть южнее, в лесу. Согласно приказу по армии, отданному накануне, всем частям предписывалось уничтожить все транспортные средства независимо от их груза или назначения, кроме боевых машин. Причиной для такого приказа было отсутствие запасов топлива. Единственными исключениями из этого перечня были полевые кухни и санитарные машины — они были незаменимы. Было приказано перед уничтожением сливать из баков машин все топливо для передачи танкистам.
Дорога выглядела заброшенной и пустынной. Массы войск, прошедшие вдоль дороги на запад, уже укрылись в лесах под Цоссеном и Кёнигсвустерхаузеном. Дорога сама стала полем боя.
Непрерывные атаки русской пехоты и танков все туже стягивали кольцо окружения. На востоке, западе и юге наши солдаты поспешно отступали на предполагаемые но- ^ вые рубежи обороны. Полное уничтожение нашей дивизии было вопросом нескольких дней. Конец был неизбежен, как наступление ночи после дня.
Хотя основные силы нашей 9-й армии удерживали рубеж обороны по Одеру в районе Франкфурта, несмотря на то что русские продвинулись больше чем на сто километров в наш тыл, Гитлер отказался от мысли отвести армию в Берлин для защиты столицы рейха. А потом наступил дефицит топлива и практически всего, в чем мы нуждались.
Наконец Клуст приказал по радио немедленно перебросить наши танки в леса, лежавшие между Приросом и Меркиш-Буххольцем. Когда взревели двигатели и колонна танков двинулась от дороги к центру леса, раздался всеобщий вздох облегчения.
Наш механик-водитель как обычно переключал передачи, чтобы нагнать идущий впереди танк. Вдруг в коробке передач что-то стукнуло, и мы остановились. Повреждение трансмиссии! Мы смогли продолжить движение в аварийном режиме — на передачах с первой по четвертую — со скоростью пешехода, но мы хотя бы сохранили подвижность.
Возле каменного моста через реку Зеенге, почти полностью разрушенного ударами с воздуха, мы выехали на асфальтированную дорогу на Меркиш-Буххольц, но через два километра снова покинули ее, свернув на лесную просеку.
Проезжая лесок за леском, мы выспрашивали дорогу к расположению нашего батальона. Как только мы его нашли, ремонтная бригада нашей роты занялась поврежденной трансмиссией. Мы ужасно устали, но не могли сомкнуть глаз. Дело было не только в стуке молотков в передней части корпуса между местами механика-водителя и радиста. Нас терзало горе от осознания всего происходившего вокруг. К счастью, нас связывали неразрывные узы товарищества, закаленные боями и нуждой, узы душевной гармонии.
Гитлер назначил на 25 апреля атаку армии Венка, которая должна была, сосредоточившись на восточном берегу Эльбы южнее Магдебурга, нанести удар на Потсдам и прорвать окружение Берлина. 27 апреля немецкие войска снова прорвались через кольцо русских войск, наступавших с юга на район западнее Берлина.
Но эта атака немцев захлебнулась после соединения с корпусом Реймана. Из девяти дивизий 12-й армии шесть существовали только на бумаге. Было развернуто всего три дивизии (один корпус), да и те были плохо оснащены и вооружены. По радиосообщению, полученному 25 апреля, фронт севернее Берлина и южнее Штеттина, на участке 3-й армии, фактически рухнул. Попытка деблокирующего удара силами армии генерала фон Мантейфеля из района Ораниенбурга также провалилась после первоначального успеха, когда войска под командованием генерала СС Штайнера вклинились на два километра.
Тем временем Мюнстер, Хельвиг и Малер, машины которых пришли вместе с нами, заправили танки и приготовились к бою. Запасов топлива, привезенного в бочках, не хватало даже на заправку одной машины, и пополнения их ожидать не приходилось. Что будет дальше? Ночью наши эвакуационные группы оттащили в тыл поврежденные машины. Те из них, которые невозможно было исправить, были взорваны. Командирская машина Шмидта уже была взорвана накануне вечером при отступлении из Шторкова. Мы больше не могли скрывать нервного напряжения перед лицом неопределенности, угрожавшей гибелью.
Тем временем остатки роты собрались на просеке. Товарищи, объединенные общим отчаянием и опытом совместных боев, залезли на небольшой тягач и полевую кухню. Для многих из нас это прощание стало прощанием навсегда. Мы могли лишь с печалью и беспокойством ожидать завершения авантюры, в ходе которой мы должны были преодолеть 100 километров по тылам русской армии. Первым пришел рядовой из танковой дивизии. За ним — Кулеман. Они хотели ехать вместе с нами в боевом отделении. Поэтому они забрались под орудие. Затем разверзся ад. На сосредоточившиеся в лесу машины и солдат обрушился беспокоящий огонь русских минометов. Мы переключили радиостанцию на прием. Наверное, где-то около 7 часов утра посыльный вызвал командиров танков к машине командира. Переждав несколько взрывов, мы бегом бросились к танку Ноя. Пришлось подождать Кунке, который выскочил из люка заряжающего на несколько минут позже. Потом мы собрались вокруг затвора орудия, изучая расстеленную карту, освещенную лампой в потолке башни.
После отданного 27 апреля запоздалого приказа нашей армии прорываться к армии Венка все окруженные получили указание в ту же ночь, обходя Берлин с юга, прорываться в Бранденбург.
Группа, во главе которой двигались наши танки, должна была пройти правее Меркиш-Буххольца напрямик через леса в сторону Хальбе. Дойдя до Хальбе, мы должны были двинуться вдоль шоссе Берлин — Котбус и прорываться в направлении между Барутом и Цоссеном, укрываясь в обширных лесах, пока не соединимся с армией Венка, растянувшейся от Потсдама до Магдебурга. На исходные позиции надлежало выйти не позднее чем через пятнадцать минут. На часах было 6.50 утра.
Поддержку роте должны были оказывать пехотинцы курсантского полка дивизии «Курмарк», посаженные на броню. Атакующей колонне не разрешалось останавливаться ни в коем случае. Любое сопротивление необходимо было сломить всеми доступными средствами. Нужно было обеспечить непрерывность наступления. Наш взвод шел головным. Мы все прекрасно понимали сложность поставленной задачи: головному взводу предстояло прорвать позиции русских, столкнувшись с численно превосходящим, подготовленным и сосредоточенным противником, стоящим в обороне. Никогда раньше на долю танкистов не выпадало подобных заданий. Никогда еще за прошедшие годы войны жизни тысяч солдат и мирных жителей не зависели от такой маленькой горстки танков!
Едва мы спрыгнули с танка Ноя, как среди головных танков разорвалось несколько снарядов. Мы в нескольких словах описали остальным командирам сложившуюся ситуацию, потребовав от них максимальной бдительности и умения во что бы то ни стало удержаться за танком, идущим впереди. Прочие указания должны были передаваться по радио.
Мы услышали топот тысяч сапог за спиной. Солдаты двигались через лес на исходные позиции. Мы быстро надели наушники и микрофоны. Механик-водитель запустил двигатель. Плавно раскачиваясь, танк двинулся вперед. По лесу эхом разносился шум танковых двигателей. Новые тысячи солдат постепенно вытекали потоком из леса, окружая наши машины. Были отданы последние приказы. Генералы и полковники пытались привести в порядок построенные в колонны дивизии. Молодые унтер-офицеры дивизии «Курмарк», вместе с которыми мы вели бои на Одере 16 апреля, группами забирались на наши танки. Все разговоры крутились вокруг предстоящего прорыва. Сумеем ли мы прорваться и каким образом?
Незадолго до 11 утра 27 апреля мы получили приказ явиться к командиру, который рассказал нам об участке фронта вдоль дороги. Исключительно важно было удержать до вечера опушку леса (в основном силами пехоты). Ожидалось, что противник может бросить в бой танки. Мы договорились об используемых радиочастотах. Мы должны были остаться со 2-м взводом в качестве резерва. Шедшим впереди 1-м взводом командовал Кунке. Мы вернулись к танкам и отвели их с дороги в лес. Метрах в ста дальше в глубь букового леса в окопах за дорогой, асфальтовое покрытие которой виднелось за прогалинами и кустами, нас ждали русские. Прошло, наверное, минут десять, и наш танк получил сильный удар. Я спрятался в командирской башенке. В следующие несколько минут, сотрясая нашу машину, на землю один за другим обрушились несколько залпов.
Мы захлопнули крышки люков. Вокруг все грохотало и гремело. Несколько минут земля на просеке буквально кипела и сотрясалась. В небо взлетали черные столбы грязи и дыма. Мы прижимались к смотровым щелям, ведя наблюдение со всех сторон. Земля под нами дрожала, и танк — вместе с ней. Снаружи в танк проникал едкий запах серы.
Кажется, это было 28 апреля. Вскоре после 3 часов ночи бойцы роты СС сосредоточились за боевыми машинами для контратаки. С криками «ура» они бросились в лес, увлекая за собой отставших и усомнившихся в собственной храбрости.
Перед атакующими плясали голубоватые облачка дыма от ручных гранат. Затем крики наступающих утонули в стаккато пулеметных очередей. Вскоре многие, пошатываясь или ползком, вернулись обратно. Большинство из них были ранены, и их поддерживала лишь надежда на чью-нибудь помощь. Врачи и санитары работали без передышки, собирая расколотые кости, накладывая повязки, оперируя и успокаивая раненых. Но что будет с теми тяжелоранеными, которые остались там, впереди? Сама мысль об этом была невыносимой.
В 6 вечера Родингер принес горячую пищу и сказал, что ночью мы выступаем. Мы снова утолили голод сладким рисовым пудингом. Несколько торопливых затяжек сигаретой. Двигатели гудели на холостом ходу, полные силы. До начала атаки оставалось всего несколько секунд.
Командир приказал построиться. Настало время атаки, которая должна была решить судьбу тысяч немцев.
Мы двинулись вперед. Наш медлительный гигант с ревом выбрался на дорогу, на мгновение замер, а потом, ведя огонь из пулеметов, устремился в лес на другой стороне. Глубокое отчаяние перед лицом неминуемой гибели сменилось ревом облегчения, вырвавшимся из тысяч глоток. Солдаты бросились вперед, плечом к плечу, шеренга за шеренгой, в сторону русских позиций. Все, что оказывало сопротивление, безжалостно уничтожалось, втаптывалось в грязь и сметалось с дороги.
Снова смертельно раненные солдаты поднимали головы с пропитанной кровью земли, смотрели на нас тускнеющим взглядом и поворачивались лицом к небу, наполнявшемуся дымом и пылью, летевшей из-под наших гусениц. Мы были полны решимости прорваться, и оборона русских развалилась.
Словно поток из пробитой плотины, десятки тысяч человек рвались вперед следом за всесокрушающей силой наших танков, обгоняя нас и расширяя фронт до нескольких сотен метров. Бесконечный поток устремился к Хальбе.
