Вид из окна Жанетт был, если правду сказать, дерьмовый.

За окном лежал Южный Расборо. Северного, Западного или Восточного Расборо, насколько знала Жанетт, в природе не существовало. Может, когда-то они и были, но если так, их, надо полагать, снесли, с карт стерли и заменили чем-то получше.

Дом Жанетт стоял прямо напротив магазинчика, и тут была сторона хорошая и сторона плохая. Речь не о магазинчике, у него сторон имелось четыре и все плохие — бетонные, разрисованные местной шпаной. А вот жить рядом с магазинчиком, это было как раз хорошо. Жанетт могла послать туда Тима за пакетом молока или мороженной картошки и присматривать в окно, чтобы на него не напали. Плохо же было то, что магазинчик притягивал к себе, точно магнит, самое мерзкое хулиганье.

— Смотри, мам: полиция! — почти каждый вечер сообщал Тим, указывая в окно на проблесковые синие лампы и озлобленную толчею по другую сторону улицы.

— Доедай ужин, — обычно отвечала она, однако Тим все равно вглядывался в большой прямоугольник грязного стекла. Собственно говоря, ничем другим он обычно и не занимался. Занавески на окне никогда не задергивались, потому что, едва лишь они закрывали вид, каким бы гнусным тот ни был, и ты немедленно замечала, что гостиная твоя смахивает на тесную обувную коробку. Лучше уж в окошко смотреть, решала Жанетт, пусть из него только и видно что наркоманов да алкашей, переругивающихся со стражами порядка.

— А зачем полиция, мам? — спросил ее как-то Тим.

— Она следит, чтобы нам было хорошо и спокойно, — машинально ответила Жанетт. Однако, когда наступали сумерки, они утрачивала веру в парней в синих мундирах, равно как и в ретивых приставал, которые лезли к ней с планами объединения соседей в дружины общественного порядка. Планы эти были всего-навсего поводом для утренних кофепитий, на которых люди, такие же бессильные, как Жанетт, сначала жаловались на соседские безобразия, а потом переругивались насчет того, чья нынче очередь платить за печенья.

Позитивное действие, так они это называли. Жанетт предпочитала покупать лотерейные билетики — те, по крайней мере могли, если повезет, вытащить ее из Южного Расборо.

Кто досаждал ей пуще всего, так это оконные компании. По меньшей мере раз в неделю Жанетт звонили то из одной, то из другой, рассказывая, что у них как раз сейчас имеется специальное предложение и они могут прислать сотрудника, который растолкует ей все совершенно бесплатно. «Не знаю, — ответила она в первый раз. — А вы не могли бы сказать, во что обойдется замена стекла, если какой-нибудь мальчишка разобьет его камнем?». Выяснилось, однако, что такими делами оконные компании не занимаются. Вот оборудовать весь дом небьющимися окнами да еще и двойными, это пожалуйста, однако тут потребуются приличные деньги. А у Жанетт приличных денег не водилось. Но звонить из оконных компаний ей все равно не переставали.

— Слушайте, я вам уже говорила, — резко отвечала она. — Мне это не интересно.

— Не страшно, не страшно, — заверяли ее. — Больше мы вас не потревожим.

А неделю спустя звонил кто-то другой и спрашивал, как она насчет окон — не передумала?

И вот как-то раз ее удостоили личного посещения — явилась дама, с прической из дорогой парикмахерской, одетая, как политическая деятельница или девица, рассказывающая по телевизору о погоде. Она стояла у двери Жанетт, сжимая в руках кожаную папку и какую-то штуковину, похожую на пульт управления видиком. За спиной дамы торчал у бордюра зеленый фургончик с крепким, обритым наголо водителем. На боку фургончика красовалась надпись «НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ» и красивая картинка: окно, глядящее на лес и горы.

— Вы, случаем, не из оконной компании? — спросила Жанетт.

Женщина помялась с секунду, похоже, она немного нервничала.

— Вообще-то, нет, — ответила она. — Мы предлагаем людям нечто, способное заменить им окна.

— Значит, оттуда, — раздраженно подтвердила свою догадку Жанетт и захлопнула перед носом женщины дверь. Захлопывать двери перед носами людей ей было вовсе не по душе, но когда она только-только переехала в Расборо, в дверь позвонила стайка раскрасневшихся, запыхавшихся малышей, попросивших водички. Она подумала — не захлопнуть ли дверь перед их носами, а после все же впустила детишек в кухню, напоила. И на следующий день ее квартиру ограбили.

После чего захлопывать дверь — перед любым носом — ей стало намного легче.

Однако дама с кожаной папкой немедля появилась в окне, и вид у нее был ужасно смущенный.

— Честное слово, я не продаю окна, — умоляюще произнесла она голосом, приглушенным грязноватым стеклом, которое разделяло ее и Жанетт. — Во всяком случае, не такие, как вы думаете. Вы не могли бы уделить мне пять минут? Я просто покажу вам, что мы предлагаем, и все.

Жанетт поколебалась, ощущая себя попавшей в ловушку. Можно, конечно, задернуть занавески, но с этим она уже запоздала. Она уже встретилась с дамой глазами и, словно бы, успела вступить с ней в близкие отношения, обменяться банальностями вроде «я женщина и ты женщина, я мать, а ты?».

Жанетт понурилась и, смирившись со своим поражением, вернулась к двери и распахнула ее.

Оказавшись в гостиной, продавщица времени попусту тратить не стала.

— Что вы думаете о виде из вашего окна? — поинтересовалась она.

— Дерьмо, — ответила Жанетт.

Продавщица улыбнулась и слегка склонила голову набок, словно говоря: «Не могу с вами не согласиться, однако я слишком воспитана, чтобы высказать мое согласие вслух».

— Хорошо, — промурлыкала она, — а будь у вас выбор, что бы вы хотели видеть отсюда?

— Что угодно, лишь бы не Южный Росборо, — не помедлив, сообщила Жанетт.

— И все-таки — горы? Долины? Море? — настаивала продавщица.

— Слушайте, когда я выиграю в лотерею, я уж как-нибудь соображу, куда мне отсюда смыться, такой ответ вас устроит?

Продавщица, видимо, поняла, что вызывает у Жанетт раздражение. Прижав папку к безупречной груди, она направила пультик в окно, прямо на сидевшего за рулем фургончика мужчину. Прозвучало негромкое «бип». Мужчина, похоже, услышал его, дверь кабины раскрылась.

— У нас, в «Новых Перспективах» принято говорить, что окна это глаза души, — благоговейно, почти мечтательно поведала продавщица.

Жанетт пришло в голову — в первый раз, — что, возможно, она впустила в дом свихнувшуюся на религии дуру.

— Очень глубокая мысль, — сказала она. — Послушайте, сейчас вернется из школы мой сын…

— Все займет не больше минуты, — заверила ее продавщица.

Водитель распахнул задние двери фургончика, наполовину вставился внутрь. Комбинезон на нем был ярко-зеленый, под цвет машины, с большими буквами «НП» на спине. Жанетт почему-то вспомнила вдруг о скинхедах.

Из глубины фургона в руки водителя скользнул большой тускло-серый экран. Он походил на великоватую батарею центрального отопления, но, видимо, был не таким же тяжелым, потому что нес его мужчина без особых усилий. Мужчина протащил экран через кошмарную «лужайку» Жанетт и поднял к окну ее кошмарного домика. Утвердил экран на подоконнике, покряхтывая от усилий, потребных, чтобы не дать соскользнуть пальцам. Потом с металлическим скрежетом вдвинул его в оконную раму, вплотную к стеклу. Экран перекрыл окно целиком, разве что по сторонам остались миллиметровые зазоры.

Жанетт неуверенно усмехнулась:

— А вы тут все промерили, верно? — сказала она.

— Мы никогда не позволили бы себе подобной бестактности, — промурлыкала продавщица. — Думаю, вы еще обнаружите, что в этих местах почти все окна совершенно одинаковы.

— Вообще-то, мне это приходило в голову, — сказала Жанетт.

Надежно вставший на место, экран запечатал окно, точно лучшее средство из тех, что нагоняют на человека клаустрофобию; электрический свет, озарявший гостиную, стал резче, но и тусклее, стал скорбным и томным, таким, как в большом курятнике.

Жанетт постаралась не выдать своих чувств, ей не хотелось закатывать истерику при посторонних, однако к ее удивлению продавщица сказала:

— Ужас, правда?

— Простите?

— Совсем как в тюрьме, верно?

— О да, — ответила Жанетт. Снаружи доносился какой-то скрежет, наверное, механик там что-то мастрячил. Уж не привинчивает ли он эту дрянь?

— Если эта перспектива будет установлена перманентно, мы обеспечим и звуконепроницаемость тоже.

— Да? — отозвалась Жанетт. То, что она оказалась в замкнутом коробе, и так уж грозило ей помешательством, а если ее еще и от звуков отрежут, веселого будет и вовсе мало. Хорошо бы этот ковбой, что снаружи, снял с ее окна чертов щит и оттащил его обратно в фургончик — и чем быстрее, тем лучше. И Жанетт погадала, насколько трудно ей будет выставить эту шайку из дома.

— Ну вот, — сказала продавщица. — Сейчас я отдам вам пульт управления, и вы сможете его включить.

— Включить? — эхом отозвалась Жанетт.

— Ну да, — ответила продавщица и одобряюще кивнула ей, точно ребенку. — Давайте. Не бойтесь.

Жанетт, сощурясь, вгляделась в пульт и нажала большим пальцем кнопку, помеченную «ВКЛ/ВЫКЛ».

Внезапно экран словно сорвался с окна, снесенный порывом ветра. И в комнату снова пролился свет, заставив Жанетт заморгать.

Но то был не свет Южного Расборо. Куда к черту этот самый Расборо подевался? Магазинчик за улицей исчез. Да и сама жалкая улочка, напоминавшая окрасом старый ночной горшок, тоже. Пропал и навес на остановке автобуса — вместе с плакатом «Домашнему насилию — нет!».

Снаружи лежал мир, исполненный ошеломляющей красоты. Как будто весь дом перенесли в середину большого сельского сада, какие видишь по телевизору в документальных фильмах про Беатрис Поттер и прочих людей в этом роде. В саду возвышались решетки со зреющими на них помидорами, валялись заржавевшие лейки, тянулись мощенные камнем тропки, уходившие в заросли роз, и стояли покосившиеся навесы, наполовину укрытые кустами. Похоже, в устройство сада да и в уход за ним вложено было немало души, однако теперь природа отвоевала назад большую его часть, ласково, но настойчиво засылая в пределы сада пышные плевелы и полевые цветы. А на самой запущенной границе его (едва ли не там, где полагалось стоять магазинчику Расборо) сад сливался с огромным покатым лугом, уходившим в бесконечную даль. Высокие травы луга рябили под ветерком, точно огромное оперение. И в небе над ним плыл косяк белых, золотившихся в солнечном свете гусей.

Жанетт, зачарованная, подошла поближе к окну, почти к самому подоконнику. Чумазые разводы так на стекле и остались — там, где они появились недели, а, может, и годы назад. Но мир за ними был таким, каким ему следует быть — сияющим и безмятежным. И вид из окна немного менялся, как то опять-таки полагалось, когда она поворачивалась или опускала взгляд вниз. Прямо под окном валялся замшелый, потерянный кем-то шлепанец и лепестки растрепанного воробьем цветка осеняли вокруг него землю. Жанетт, прижавшись носом к стеклу, глянула вбок, стараясь разглядеть стыки. Но увидела лишь какой-то плющ, назвать который не могла, — льнущий к краям оконницы, темно-зеленый, с красноватыми пятнышками в середке каждого листка. Ухо ее, теперь столь близкое к стеклу, совершенно ясно расслышало поклевку воробышка, бесконечно нежный шелест листвы, клекот далеких гусей.

— Это видео, так? — дрогнувшим голосом спросила она. Чтобы не дать благоговению одолеть ее совершенно, Жанетт закрыла глаза и постаралась оценить вид из окна объективно. Скорее всего, это фильм, бесконечно повторяющееся кино, снятое в сельском саду, с одними и теми же птицами, пролетающими в окне через равные промежутки времени, — фильм их тех, что прокручивают в магазинных витринах под Рождество, механические живые картины, на которых Санта Клаус все окунает и окунает мешок с подарками в дымовую трубу, никогда не выпуская его из рук.

— Нет, это не видео, — негромко ответила продавщица.

— Ну, в общем, какое-то кино, — сказала, открывая глаза, Жанетт. Гуси уже улетели, а золотистый свет все сгущался. — Сколько времени оно продолжается?

Продавщица снисходительно хмыкнула, как будто малый ребенок спросил у нее, когда же солнце повалится на землю.

— Оно продолжается вечно, — сказала продавщица. — Это не фильм. Вы видите действительно существующее место — таким, какое оно сейчас, именно в этот миг.

Жанетт попыталась воспротивиться услышанному. На подоконник заскочил воробей. Совершенно и полностью настоящий, живой. Открыл крохотный клювик, чирикнул, тряхнул крылышками и сронил пару пушинок.

— Вы хотите сказать… я гляжу в чей-то сад? — спросила Жанетт.

— Примерно так, — ответила продавщица, открывая кожаную папку и перелистывая в ней пластиковые страницы. — Это спутниковая трансляция, которая ведется из… сейчас, постойте, из поместья Олд-Приори, Нортуорд-Хилл, Рочестер. Вы видите то, что происходит там в эту минуту.

Жанетт вдруг сообразила, что рот у нее разинут, совсем как у идиотки. Она закрыла его, нахмурилась, стараясь придать себе вид цинический и равнодушный.

— Ну, — сказала она, глядя на луг, — не так уж и много чего там происходит, верно?

— Да, вы правы, — согласилась продавщица, — тут все зависит от личных предпочтений. У нас имеются Перспективы, в которых можно увидеть намного больше… событийные ландшафты. Скажем, Перспектива «Синий Прибой», это трансляция вида с маяка на мысе Керфлю в Крудлосси, третьего по числу штормов места на Британских островах. А для тех, кому нравится смотреть на поезда, есть Перспектива разъезда в Грейт-Вэли, там проходят составы сразу трех крупных железнодорожных компаний. Любителям животных предлагается Перспектива «Кочевье», вид из окна органической овечьей фермы в Уэллсе…

Жанетт смотрела на скачущего по саду воробья, и голос продавщицы казался ей чуть слышным чириканьем.

— Мм? — выдавила она. — Вообще-то, конечно… красиво.

— Особенно хорошо здесь по ночам, — негромко и завлекательно произнесла продавщица. — Совы прилетают. И ловят в саду мышей.

— Совы? — отозвалась Жанетт. Она ни одной совы еще в жизни не видела. Как и много чего другого. Детей, которые нюхают клей, это да, сколько угодно, на попытку изнасилования тоже, было дело, напоролась, иглы от шприцов из кроссовок сына, из подошв, вытаскивала, и не раз. А недели две назад, сидя поздно ночью вот у этого самого подоконника, наблюдала, как пьяный, залитый кровью юнец, мотается по самому краю магазинной крыши и мочится вниз, а дружки его скачут под ним, уворачиваясь от струи. «Ну хорошо, теперь уж я все повидала» — пробормотала она тогда, обращаясь к себе. А вот совы-то и не видела.

— Сколько… сколько это стоит? — выдохнула она.

Повисло молчание — только ветер постукивал листьями по стеклу.

— Вы можете купить это, — ответила продавщица. — Можете взять напрокат.

Глаза ее ласково мерцали, предлагая клиентке выбор, который выбором, собственно, и не был.

— А сколько… сколько за… мм…

— Чуть больше четырнадцати фунтов в неделю, — сказала продавщица. И увидев, как Жанетт затрудненно сглотнула, добавила: — Многие тратят столько же на лотерею или на сигареты.

Жанетт прочистила горло.

— Это верно, — сказала она.

И затем, отчаянно пытаясь хоть как-то одолеть притяжение лежавшего за окном прекрасного мира, прищурилась и спросила:

— А если какой-нибудь мальчишка кирпичом в окошко засадит?

Продавщица снова раскрыла кожаную папку, отыскала нужную страницу и показала ее Жанетт:

— Все наши Перспективы, — объявила она, — гарантированно выдерживают воздействие любого метательного снаряда, какие применяются в этих местах.

— Даже полную банку пива? — вызывающе поинтересовалась Жанетт.

— Банки с пивом. Футбольные мячи. Камни. Если понадобится, выпущенные с близкого расстояния пули.

Жанетт с испугом уставилась на продавщицу, гадая, не известно ли той об уличных бандах Расборо нечто такое, чего сама она еще не узнала.

— Значительная часть нашего бизнеса ведется в Америке, — поспешила пояснить продавщица.

И Жанетт представила себе кинозвезд и знаменитостей вроде Опры, вглядывающихся вот в такие волшебные окна. Продавщица не мешала ей предаваться этим мечтаниям, оставив при себе собственные, куда более точные сведения о трущобах Балтиморы и Мичигана, в которых вереницы и вереницы окон — двадцать, тридцать, пятьдесят штук в день — запечатываются серыми экранами компании «Новые Перспективы».

— Ну и, разумеется, как средство обеспечения безопасности, они тоже идеальны, — указала она. — Проникнуть сквозь них никто в мире не сможет.

В глубине души Жанетт уже понимала, что ее уговорили, и все-таки совершила еще одну попытку продемонстрировать свою неуступчивость.

— Залезть сюда можно и через другие окна, — заметила она.

Продавщица согласилась с ней еще одним грациозным кивком.

— Что ж… — сказала она, с ненавязчивой гордостью прижимая наполненную Перспективами папку к груди. — Не все сразу.

Жанетт еще раз взглянула в сад, на поля. Поля оставались на прежнем месте. Небеса, горизонт, заросшие тропки, плети помидорных кустов: ничто никуда не делось. Ей захотелось плакать.

Несколько минут спустя, тех минут, в которые мужчина снаружи крепил экран к оконнице на веки вечные, Жанетт подписала контракт, принесший «Новым Перспективам Инкорпорейтед» еще шестьдесят фунтов в месяц. Она знала, что решение ею принято правильное, потому что перед тем, как экран приторочили болтами к стене дома, его ненадолго сняли, и Жанетт успела стосковаться по своему саду так, что едва это вынесла. Она уже не сомневалась в том, что подсела на наркотик, ради которого с радостью откажется и от курева.

Еще через час — продавщица давно уж уехала в своем зеленом фургоне, — Жанетт так и стояла у подоконника на коленях, вглядываясь в Нортуорд-Хилл. Гуси возвращались, правда, не все, и пролетали теперь много ближе к дому. Они лениво помахивали крыльями, трубно извещая мир о нездешнем своем довольстве.

Внезапно в дом ворвался Тим, вернувшийся целым и невредимым после долгого дня в набитой хулиганами школе. Он замер посреди ковра гостиной, в изумлении уставясь на вид, открывавшийся из окна. Ткнул в него пальцем, неспособный произнести ни слова. И наконец, выдавил лишь один вопрос:

— Мам, откуда здесь птицы?

Жанетт рассмеялась, утирая глаза пальцами в никотиновых пятнах.

— Не знаю, — сказала она. — Они просто… просто они теперь здесь живут.